Читать онлайн
"Морской волк"

Прелюдия
(При людях што ли?)

Это вымышленная история.

Любое сходство с реальными лицами,

ныне здравствующими или покойными,

является случайным…

Особенно с тобой, Джени Бэкмен. Сука.

(Пятьсот дней Лета)

Старая фанерная дверь общежития № 2 Индустриального института содрогнулась от удара. С потолка осыпалась штукатурка. Обитатели комнаты, лежавшие на проржавевших железных кроватях, изготовленных лет двадцать назад, при основании института, переглянулись.

-Кто бы это мог быть? – произнёс один из них, не очень бодро вскакивая с кровати.

Отшвыривая ногами пустые пивные бутылки, подошёл к двери.

Повернув ключ в замке, который еле держался на гнутых ржавых гвоздях, он открыл дверь. На пороге комнаты, стоял военный, одетый в серую шинель и мятую фуражку. На плечах гостя «болтались» майорские погоны. Разогнав рукой сизый туман, который окутывал всё пространство комнаты, он спросил:

-Здесь проживает студент Прохнов?

Вслед за словами военного, в комнате завоняло дешёвым одеколоном.

-А в чём, собственно, дело? - заскрипела железная сетка, одной из кроватей.

Майор повернулся на скрип.

-Провожу перед призывом на службу, набор ребят в пограничники, агитирую так сказать!

Взгляд Прохнова скользнул по форме военного. Помятый гость, в понимании студента, на пограничника явно не тянул.

-Набираю команду в учебный отряд, расположенный на юге нашей замечательной страны! - военный начал расписывать все прелести срочной службы в этом замечательном, южном городе.

Говорил он долго и нудно. Вдруг внезапно замолчал и спросил:

-Ну что, согласен?

-Нет! - ещё раз скрипнув сеткой кровати, проговорил Прохнов, натягивая на голову, драное шерстяное одеяло, с монограммой в углу:

«Общежитие № 2».

-А кто тебя спрашивает! – устало произнёс майор и, открыв толстую тетрадь на букве «П», обвёл фамилию студента красной чертой…

Приходит мужик в парикмахерскую:

-Побрейте меня по высшему разряду.

Парикмахер плюет на кисточку

и начинает намыливать мужику лицо.

-Эй, эй! Я же просил по высшему разряду!

-А по низшему разряду, мы на морду плюем...

В воздухе, городского салона красоты «Берёзка», витали многочисленные запахи немногочисленной советской парфюмерии. Около окна, с намотанным вокруг головы, мокрым полотенцем, растопырив в стороны, сохнущие когти, переговаривалась с маникюршей, клиентка, весьма облезлого вида. В углу, нагревая воздух, мерно гудел стационарный фен. Гул разговоров, перебивало жужжание машинки, в руках мастера, который брил голову одного из клиентов. Куски волос падали к ногам парикмахера. Брить надо было наголо, но цирюльник не торопился. Сначала, на голове клиента образовался крест. Дикий хохот, потряс маленькое замызганное помещение салона красоты.

Следующее движение руки опытного мастера, и из остатков причёски, получился квадрат. Смех, вкупе с нервными подёргиваниями ног, доносился, даже изнутри стационарного электрического фена, откуда торчало тело, одной из городских светских див, тогда явление эскорта, называлось простым и ёмким словом – потаскушка.

Какое некрасивое слово, скажете вы. Ну почему же, происходит это обидное для кого-то слово от глагола - таскаться, что обозначает ходить, ездить куда-либо, где-либо (обычно далеко или без желания, без надобности). Кстати, синонимом уже этого слова, является, не менее ёмкое выражение - шляться. И как следствие, производным уже от этого синонима, является сами знаете какое слово!

Вот оно что! – скажете вы.

И действительно, ведь как говориться в одной поговорке - слово за слово, куканом по столу!

Ну, а как производное, от слова потаскушка, которое действительно может быть обидным, так это выражение – потасканная!

Вообще-то, люди искренне обижаются, только тогда, когда какое-то слово отражает действительное положение дел. То есть описывает то, что есть на самом деле. Ведь если вас оскорбляют или обзывают какими-то нехорошими словами, а вы не являетесь такой или таким, как вас описывают ваши недруги или случайные прохожие, то вам по большому счёту до фонаря, что говорит, какая-то обозлённая на весь мир, старушенция, сидящая весь день на лавке у подъезда, или скажем совсем посторонний человек, с которым вы что-то не поделили у пивного ларька!

Ну да ладно, мы отвлеклись от темы нашего повествования, продолжим.

Было смешно всем, невесело было только клиенту - бывшему студенту 1-го курса института, а ныне призывнику, на срочную военную службу - Ибатко, по кличке «Батя». Ибатко, на свою кличку, явно не тянул. Он был небольшого роста, постоянно улыбался, и был необычайно суетливым. Вероятней всего, его за суету и прозвали - отец Ипатий. Хотя на первый взгляд, аналогию провести достаточно сложно. Если бы ещё знать, кто такой был отец Ипатий, и что он сумел натворить в истории, раз его фамилия не сгинула, в насыщенном разнообразными проходимцами, историческом прошлом нашей, тогда ещё необъятной Родины.

Батя тупо улыбался, глядя на своё отражение в зеркале, и не мог поверить тому, что ожидало его в ближайшем будущем. И судя по выражению его лица, ничего хорошего это будущее, ему не рисовало.

За дверью салона, в коридоре, расположившись на облезлом дерматиновом кресле, своей очереди на модную, и очень востребованную осеннюю стрижку под ноль, дожидался ещё один бывший студент, а теперь военнообязанный - Прохнов.

Я не понимаю, как так можно пить?

Ну, выпил одну, ну две, ну литр, ну два.

Но зачем так напиваться?

-Горько! - прокричал пьяным фальцетом, сидящий в окружении бутылок, староста группы будущих бурильщиков, и заученным движением, опрокинул стакан водки себе внутрь.

Видимо, он был лишним. Водка, вперемежку с только что съеденным салатом, вылетела изо рта, и потекла по видавшему лучшие времена пиджаку, собираясь небольшими лужицами в пустых, отвисших от постоянного ношения мелочи, карманах. Лицо старосты побледнело, и он уткнулся головой в блюдо с винегретом. Брызги закуски разлетелись по комнате. Пьяная выходка так всех поразила, что на некоторое время, в комнате воцарилась полная тишина. Не то, чтобы окружающие сильно удивились поведению собутыльника. Его последний тост, никак не вязался с видом присутствующих, разом облысевших студентов. Небольшое недоразумение нисколько не смутило пьяную компанию. Через несколько мгновений, все забыли случившееся, и вновь зазвенели стаканами, и задвигали вилками, заранее украденными в студенческой столовой, которую студенты в обиходе называли - «Зелёнка». Видимо, из-за цвета котлет, подаваемых в ней постоянно, за исключением четверга. В четверг, в общесоюзный «Рыбный день», давали рыбу. Хотя продукты моря от котлет, по цвету ничем не отличались, да в довершении всего ещё пахли соляркой.

Заскрипела входная дверь. На пороге «Весёлой» комнаты стояли ещё двое, обритых наголо, студентов. Дружный смех вызвал дребезжание стаканов на столе. Трагикомедия, только начиналась…

Общага.

Лежат студенты - денег нет,

жрать охота.

Один:

-Может, свинью заведем?

- Зарежем, потом сальце будет, мясо.

Другой:

- Ты че, а запах?

-А ничего, она привычная, выдюжит.

-Может и приживется.

В центре праздничного стола, сидел, а вернее сказать, лежал в тарелке с объедками, «посажённый» отец, а по совместительству - сосед отца Ипатия по комнате - бывший демобилизованный солдат, а ныне студент, по фамилии Дуркин. Слюни, вперемежку с варёной пережёванной картошкой, стекали из тарелки на стол. Пришёл он сюда не один. Рядом, развалившись, на полуразбитом стуле, сидела его подружка, которую он привёл сюда с вполне определённой целью - напоить, и осуществить свой коварный замысел. Поднять так, сказать на недосягаемую высоту, неокрепшее политическое самосознание комсомолки. Но, видимо, не рассчитал своих сил или спутница оказалась слишком закалённая социалистическим бытом. Водку она пила гранёными стаканами, и периодически окидывая комнату помутневшими глазами, с подозрением во взгляде, определяла своё сиюминутное положение в пространстве, а заодно и во времени…

-А почему с нами нет Седого? - нарушая неспешную застольную беседу, поинтересовался Ипатий.

-Наверно готовится сдавать экзамены! - пошутил кто-то из толпы.

-Пойду его найду – Батя, выпил полстакана водки, набил рот слипшимися макаронами, и громко хлопнув дверью, вышел в полутёмный коридор.

От удара, с потолка сорвался кусок штукатурки, намазанный лет десять назад полупьяной маляршей, с нарушением всех мыслимых и немыслимых СНиПов. Штукатурка, подчиняясь закону всемирного тяготения, шлёпнулась посреди праздничного стола в тарелку с кислой капустой, куски которой щедро облепили перекошенные лица гуляющих. Кто-то, просто слизал закуску с лица, кто брезговал есть капусту с побелкой, предоставил это почётное право, своему, менее щепетильному, соседу по столу.

Пройдя по грязной, заплёванной лестнице, Ипатий вошёл в коридор, где была комната, в которой согласно «штатного» расписания общежития, должен был находиться студент по кличке «Седой». Несколько раз постучав, и не дождавшись ответа, Батя толкнул дверь, которая, дико затрещав, отворилась. В нос ударил тяжёлый запах перебродившей сивухи, вкупе с кислым ароматом, замоченных в позавчерашнем пиве окурках. Поскольку, лампочки в комнате не было, а северное солнце давно закатилось за горизонт, в направлении реки Лимпопо, помещение окутывала полнейшая темнота. Шагнув внутрь, отец Ипатий споткнулся о пустой ящик из-под водки, с грохотом отскочивший в угол. Кроме железной кровати, стоящей посреди комнаты, вокруг ничего не было, и только гора пустой тары, создавала впечатление того, что тут кто-то жил и учился.

-И-хто-о-о здесь? - прохрипели с кровати.

Ипатий сощурил глаза и увидел, что в углу комнаты кто-то шевелится, издавая ужасный скрип железной сеткой своего лежбища.

-Седой, ты?

-Й-я! - бодро, как заправский японский каратист, из положения "в нокауте", ответил хозяин комнаты.

Седой приподнялся с кровати, и опустил ноги на грязный, заплёванный пол. С заставшей, судя по виду, ещё революцию 1905 года пижамы, на пол посыпалась рыбья чешуя. Громко испортив воздух, лишенец попытался встать. Из этой затеи ничего не вышло. Наконец, после пятиминутной возни и кряхтения, ему удалось скатиться на пол. Седой поменял позу старого ишака на позицию молодого кенгуру, и, расшвыривая ногами пустые бутылки, которых на полу было великое множество, по привычной кривой траектории (чтобы снайпер, возможно нанятый его соседом по комнате, наверное, не попал) двинулся к выходу. Тусклый свет в коридоре, показал миру землистый оттенок лица студента, и недельную щетину с останками засохшей рыбы на подбородке. Пнув дверь в душевую, Седой скрылся внутри. Что-то где-то зажурчало… Туалет, с разбитым фаянсом, давно закрыли, после того, как кто-то кинул в унитаз полную бутылку пива. Поэтому, студенты выходили из положения, кто как мог. Сделав своё «мокрое» дело, Седой подошёл к умывальнику в надежде умыться. Желание его осталось нереализованным.

Раковину заблаговременно кто-то заблевал до самого края, переработанным винегретом. Как говорит старая русская пословица: Водку надо закусывать либо манной кашей, либо винегретом. Манная каша выходит легко, а винегрет красиво!

Бедолага вернулся в комнату, так и не совершив утреннего променада. Опухшие красные глаза, судорожно блуждали вокруг, в поисках спиртного. Телодвижения чёрного диггера сопровождало натужное сопение, и жуткие гримасы лица. Если можно назвать лицом, опухшую и густо поросшую щетиной, часть тела Седого.

Ипатий подхватил своего друга под мышки, и поволок его наверх по лестнице, в сторону шумевшего застолья.

Долго ещё на лестнице, слышалось удаляющееся бормотание заботливого друга:

-Говорил же я, нельзя учиться до такой степени, нужно и отдыхать культурно. Сейчас подлечим тебя, забудешь о своих Cos и Sin…

Прошла неделя беспробудного пьянства. Создавалось впечатление, что в армию уходит всё работоспособное население общежития. «Гудели» целыми этажами. В столовой стояли длинные очереди полупьяных студентов, набиравших закуску для продолжения пиршества. По длинным коридорам общежития бродили одинокие «Зомби», выпрашивая у соседей, то папироску, то кастрюлю, можно было даже грязную. Кое-где, на подоконниках, отдыхали провожающие, с посиневшими от непосильной натуги, лицами.

В дополнение хочу сказать, что, если кто-то в перерывах между обильными возлияниями, захотел бы вдруг скромно по трапезничать, например, поздно вечером или ночью, можно было сварить борщ по-коммунистически.

-Как это сделать? - может спросить, какой-нибудь мажористый студент или ведущая какого-нибудь кулинарного телешоу, коих развелось на телевидении в настоящее время немерено. Спросить может, но не спросит, потому что, не знает об этом явлении социалистического общежития, ровным счётом ничего.

Всё равно, несмотря на отсутствие таких вопросов, выложу сей интереснейший рецепт на всеобщее обозрение:

Рецепт жидкой еды (по-коммунистически):

У соседки надо взять в долг кастрюлю (У соседа её нет, и никогда не было). Затем, надо не лениться, и сходить на другой этаж, и выпросить остатки засохшей тушёнки в банке, луковицу и щепоточку перца. Обязательно надо раздобыть пару картофелин. Какая же «брага» без сахара! Картошку чистить аккуратно, а не строгать до формы квадрата. Квадрат получается, конечно, быстрее, но жрать один бульон тоже не хочется. Отодвиньте от стены кухонный стол. Обязательно должен был завалиться за заднюю стенку стола лавровый лист. Остаётся только всё это мелко нашинковать, и варить часов до трёх ночи. Приправы надо добавлять в суп, какие смогли найти по общежитию, а не обязательно перец. Не забудьте посолить. Нет соли, найти один солёный огурец. Чем старее, тем лучше. Там соли больше!

Всё, похлёбка готова! Тарелки, вилки и ложки, можно взять на время в ближайшей столовой. Только потом, надо не забыть вернуть инвентарь обратно. Потому что, если все будут брать и не возвращать, жрать в столовой придется руками и вытирать свои жирные пальцы о скатерть. А это уже, извините свинство!

Да, чуть не забыл! Не забывайте дежурить около плиты. Иначе, ваш суп, будет вместо вас, жрать сосед. Будет есть, и расхваливать. А вы в это время, будете носиться по этажам с голодными глазами, принюхиваться к дверям в коридорах, и ругаться матом. Но вам это не поможет.

P.S. Только не надо сваренные макароны, заливать яйцами и закрывать в кастрюле – редкая гадость, даже на голодный желудок!

Единственным недостатком данного рецепта было то, что в один прекрасный момент, за кастрюлей могли прийти к вам!

Я, сомневаюсь, чтобы такое было возможно в братских, тогда ещё социалистических странах, или у недружественных, зажиревших от скуки и однообразного изобилия буржуев. У коих как-то не принято ходить в гости за солью и прочей едой, если вы конечно не боитесь получить заряд соли не в руки, а в свой прекрасный зад, помня какое количество оружия у среднестатистического иностранца лежит дома для самообороны. Там действует правило - человек человеку друг, товарищ и Волк. Причем Волк у них в пословице, пишется с заглавной буквы!

Оставалось удивляться, откуда бралось такое количество водки и пива, в любом месте, и в любом количестве. При постоянном дефиците наличности у бедных обитателей общежития. Закуски нет, а водка с пивом есть, и по отдельности, и вперемежку. И ещё закономерность студенческого общежития: Закуска есть, водка найдётся, а наоборот как-то не всегда получалось!

Хотя нет! Вру и не краснею! Когда есть бутылка, пару солёных огурцов или сто грамм затвердевших от времени конфет, всегда можно найти, и закусить ими, а если повезёт, найти ещё и пиво! Чтобы это всё смешивать, а потом красиво блевать. Ведь, как говорится, в одной известной древней народной мудрости - пиво без водки, деньги на ветер!

-Кто не был здесь - возможно, будет.

Хлебнет и горя, и тоски.

А кто здесь был, тот не забудет

До самой гробовой доски.

Наконец, настал день под девизом - «В Сантьяго идёт дождь». Посреди белой полярной ночи, можно было наблюдать странную картину: Вереницы людей, одетых во всякое тряпьё (по принципу, что нам негоже), блестя бритыми головами в лучах северного солнца, потянулись на сборный пункт призывников при городском военкомате. Кто шёл сам, кто не мог передвигаться самостоятельно, того весело несли на руках провожающие. Гремя полупустыми рюкзаками, разношёрстная молодёжь собиралась на огороженном забором заднем дворе военкомата. Тут же, рядом, на одной из скамеек, брили наголо тех, кто не успел оголиться самостоятельно. Машинка для стрижки была тупая или таким был прапорщик - цирюльник. Волосы вырывало клочьями, но гогот толпы, заглушал истошные вопли тех, кого брили. Тут же продолжали допивать то, что не успели выпить по месту временной прописки. Вспыхивали непродолжительные стычки между перепитыми и недопитыми. Некоторые столкновения перерастали в потасовки, после которых, часть бойцов затихало под скамейками с расквашенными носами. Но сильно никого не били. Бить сильно, было некому. Силы участников потасовок, были практически все истощены самогоном и дешёвой водкой.

Наконец, подогнали долгожданный автобус. Всех призывников невежливо попросили внутрь салона. Кто не хотел загружаться сам, помогали военные, стремившиеся побыстрее сбагрить кухонных боксёров, дальше по этапу. В проходах автобуса, между сиденьями, положили лежачих, приторочив сверху нехитрые пожитки призывников. Чихнув выхлопной трубой, машина покатила на вокзал, переваливаясь проржавевшими бортами на дорожных ухабах. Прохнов, с тоской глядел, на уносившиеся вдаль, воняющие в небо сизым дымом, трубы нефтеперерабатывающего завода, ставшие уже такими привычными за год учёбы в этом славном северном городе нефтяников и газовиков. Поскольку, детство давно закончилось, вместе с окончанием школы, то теперь беззаботная юность оставалась лежать, позади ржавого транспортного средства, на грязном с выбоинами асфальте дороги, ведущей на железнодорожный вокзал. Романтика, мать её!

Перрон вокзала был полон провожающей публики, а люди всё прибывали и прибывали. Веселье продолжалось, теперь уже на вокзале. Невдалеке загремела расстроенная гитара. Справа, звеня бутылками, допивали остатки водки прямо из горла. Кто-то истошно завопил песню. Слов было не разобрать, но пели с душой. Тут же, была немногочисленная группа чьих-то родственников, изрядно подогретая спиртным. Кто-то отплясывал краковяк, а вернее раскоряк. Кто не мог интенсивно двигаться, подрагивал ногами и руками в такт завываниям певца или просто подпрыгивали на месте. Между группами нетрезвых весельчаков периодически проявлялись из параллельной реальности, наряды привокзальных блюстителей порядка. Месячный план по сдаче нарушителей общественного порядка можно было выполнить и перевыполнить за один вечер. Но тогда не выполнялся бы другой, более важный план. График призыва на срочную военную службу. Бритые хулиганы не принадлежали теперь к правовому государству. Они и себе то, уже не принадлежали. Они не были гражданами великого Советского союза. Призывники, стали собственностью военного ведомства, а у него имелись свои слуги охраны правопорядка, и милиции они не подчинялись. Тем более, призывники были теперь в секретных списках, по которым их всех без исключения, должны были доставить до места назначения, любой ценой, и в любом виде. А нарушать инструкции в Советском Союзе было нельзя, никому, и ни в коем случае.

Хотя, если копнуть по глубже, получался правовой конфуз. Опять непонятное слово - Конфуз. Как будто, кто-то, обделался в привокзальном сортире. Ну да ладно, сейчас не об этом. Продолжу свою мысль. Паспорта у призывников уже забрали, а присягу ещё никто не принял. Получается, что толпа стоящих и лежащих у вагонов, бывших студентов, не принадлежала теперь никому. Как говорится, делай, что хочешь, и куда хочешь.

Прозвучал сигнальный гудок тепловоза. Всех бритых, начали заталкивать в вагоны. Под руку попадались и сугубо посторонние, лысые от старости люди, из сопровождающей призывников, публики. Поднялась суматоха. Вопли родственников, смешались с пьяными криками собутыльников. Чьи-то пьяные тётки, бросались на окна, размазывая обильные слёзы по стёклам вагонов. Создавалось впечатление, что лысых провожали на гражданскую войну…

Плацкартный вагон, встретил призывников запахами браги, самогонки и свежего пота. На лавках сидели и лежали будущие солдаты и матросы, собранные ранее на предыдущем отрезке пути от славного северного города угольщиков - Воркуты. Кстати, Воркутинца, или как они сами говорили про себя - жителя столицы мира, всегда можно было отличить от жителя любого другого города, северной республики. Чёрная кроличья шапка, обязательно с ушами, опущенными вниз. Широкие брюки клёш, и серого или чёрного цвета крытый короткий полушубок. Широкие штаны были нужны, чтобы беспрепятственно махать ногами в драке, а опушенные уши, чтобы было не так больно получать по щекам от соперника, во время этой самой потасовки…

Под шумок, в царившей на вокзале неразберихе, в вагон определили лысого дядьку, явно непризывного возраста. Теперь, он валялся никому не нужный, посреди прохода, нещадно истоптанный башмаками призывников.

-Негде что ли больше лобызаться?! - Прохнов, протиснувшийся через толпу обнимающихся, и целующихся, прямо в проходе плацкартного вагона, устроился у окна.

Раздался тревожно протяжный гудок тепловоза, и вагоны, гремя сцепками, дёрнулись.

Тут же, с наружной стороны, на стекле, повисла пьяная представительница прекрасного пола. Судя по выражению лица, она что-то кричала. Гримасы сопровождали обильные слёзы. Какое-то время она продолжала висеть на окне, отчаянно жестикулируя, затем сползла вниз, оставляя на стекле, широкую полосу густой слюны. Локомотив резко дёрнул состав, вагоны тронулись с места. Сверху, в проход между полками купе, где сидел Прохнов с товарищами, упал разморенный водкой пассажир.

Поскольку, сам он передвигаться не мог, положили его туда заботливые провожающие. Он так и остался лежать на грязном вагонном полу, бормоча неразборчивые фразы. Подняться ему никто не помог, у всех были свои дела, поважнее, какого-то будущего солдата, так некрасиво лежавшего на полу вагона.

Родственники и друзья отъезжающих, побежали рядом с поездом, размахивая в воздухе бутылками и гитарой, с кокетливо повязанным на грифе, красным бантом. Поезд застучал на стыках рельс, постепенно набирая ход. За окном остался один настырный провожающий, но и тот скоро отстал, повалившись в придорожную пыль.

За окном проносились окрестности города. Все, кто мог, расселись по полкам. Кто не мог сидеть самостоятельно, лежали там, где их сморил алкоголь. По проходу прошёл офицер, изымая водку у будущих военных. Дело было бесполезное, поскольку, как только военный ушёл, сосед Прохнова достал из-за пазухи новую бутылку. Закуски у него не было, но это его нисколько не смутило. Содержимое бутылки бодро перекочевало внутрь соседа. Опорожнив тару, он достал сигарету и, покачиваясь, ушёл в тамбур. Видимо на перекур. Закусить так, сказать в холодном грязном тамбуре, дешёвым ароматным табачком. Прошло полчаса - сосед с перекура не вернулся. Прохнов встал и, следуя дурному примеру, пошёл тоже перекурить. Открыв дверь в тамбур, он увидел лежавшего на полу курильщика. Не закуренная сигарета валялась рядом. Прохнов заботливо пошевелил его ногой, тот затянул какую-то заунывную, но так подходившую к данной ситуации, песню, напоминавшую песнопения монгольского шамана.

За окном тамбура плацкартного вагона проносилась тайга. Поезд, стуча на стыках рельс, шёл в неизведанное. Прохнов, потягивая папироску, слушал, как сосед на полу, бормотал патриотическую песню, о молодом казаке, так некстати упавшего с лошади. Покурив и затушив сигарету о ржавую пепельницу, висевшую на двери, Прохнов по-дружески, во избежание возможной травмы, отодвинул голову бравого призывника подальше от двери, и прошёл в вагон, так и недослушав окончание унылой истории про бравую красную конницу.

-Ну что, где сосед? - спросил Прохнова Ипатий, пережевывая припасённую загодя сосиску местного мясоперерабатывающего комбината.

-Курит! - Прохнов уселся на полку, приторочив рядом, дохлую подушку, с торчавшими во все стороны дранными, практически лысыми, куриными перьями.

Пьянка продолжалась весь вечер. По мере уничтожения запасов спиртного, оставалось всё меньше и «живых» призывников. Скоро, у Прохнова не осталось собеседников, и он стал смотреть в окно, на проносившиеся мимо, деревья. Надо сказать, что смотреть в окно вагона на северные пейзажи, проносящиеся мимо, мягко говоря - неинтересно. Кроме ёлок и бетонных столбов вы ничего там не увидите. Максимум, в таёжной глуши может пронестись мимо старый дом из гнилых брёвен, или куча шпал в изобилии разбросанных вдоль дороги. Зрелище я вам скажу унылое. Вскоре, картины разнокалиберных ёлок и сосен наскучили, и Прохнов отвернулся от окна. Будущий военный начал изучать соседей по вагону. Всё было обыденно. Не-е-т, один фрукт всё-таки выделялся, на общем бело-сером фоне стен плацкартного вагона. В соседнем купе, на боковой полке, сидел странного вида призывник. Необычным у него было лицо. Оно было тёмно-красного цвета. Было, похоже, что к физиономии ему приложили раскалённую сковородку. Красное пятно чётко ограничивалось кругом. Вся остальная кожа головы была не просто белая, а с синеватым оттенком. Когда он открывал рот, были видны редкие, нет редчайшие зубы. Не в смысле – древние или эксклюзивные, они росли через один и были гнилые. А, может, они не росли через один, а просто поредели. К тому же, он был страшно худым, вернее даже костлявым.

-Наверное, чем-то болеет? - подумал Прохнов.

На полу купе, отвлекая Прохнова от созерцания краснокожего призывника, зашевелился пассажир. Вначале, показалась рука, которой лежащий нащупывал опору. Затем, показалась спина с прилипшими кусками грязи. Головы видно не было, сил оторвать её от пола у него, наверное, не осталось. Повозившись ещё минут, пять, он, нарушая теорию Галилея о переворачивании земли, бросил решать теорему о пифагоровых штанах и успокоился в тяжёлой дрёме.

Или, эти научные изыски в карманах чужих штанов, принадлежали Архимеду из, простите за бранное слово, Сиракуз. Точно не знаю.

Так или иначе, но Прохнова, принимающего решение, кому из великих учёных, принадлежит данная теорема, сморило в сон…