Читать онлайн "Разделительная полоса"

ПРЕДИСЛОВИЕ

Короткое интервью

У человечества нет способа точно определить, что такое реальность. Когда это понимаешь, кажется, все вторично и не столь важно остальное, ведь более насущной и вещественной задачи еще не стояло перед нами, чем доказать своё существование и объективность. Как понять, где исполнились твои мечты и желания и что будет потом, когда умрешь, когда растворится твоя реальность.

Олег.

Худшее из зол то, что каждому требуется персональный Иисус — отпуститель грехов и исполнитель рождественских желаний. Стараются выторговать себе условия, рай, а если не получается рай, то хотя бы местечко потеплее в аду. Предлагают не жертву, а условие, редкое, индивидуальное предложение, почти задаром, и если нет покупателя, то закладывают душу, потому что душа — последнее в материальном мире, что не имеет цену. Таким торгашам скажи «А», и они всю оставшуюся жизнь будут ждать «Б», чтобы потом продать её дороже. И так всегда — ненужное дороже, блага бесценны, а душа даром. Поэтому сейчас даже дьяволу душа не нужна, в аду на худой стяг её не повесить, черти пресытились эффективными менеджерами.

Анатолий.

Если бы у меня была бы мечта, то она была такой: за белым заборчиком, с калиткой на застежке; обязательно сад цветов и дом с кучей детей. Но мечты — это блажь, больше подходят для таких девушек, как Лена, поэтому я считаю, что всего нужно добиваться самой.

Света.

Жизнь, как сутки, делится на утро, день, сумерки и ночь. У меня сейчас утро, и я намерена использовать каждый час своей жизни с пользой. Хочу стать знаменитой, участвовать в разных шоу, чтобы обо мне написали книги, сняли фильмы. Чего точно не хочу — не хочу детей и мужа, они, словно пиявки, высосут все моё время. Ну, по крайней мере, не сейчас. Да, и еще хочу мороженого!

Лена.

Игорь думал о возрасте и о том, как возраст меняет восприятие и отношение.

Когда ему было шесть лет, собранная из бетонных плит пятиэтажка шестидесятых годов заставляла задирать голову, чтобы увидеть край её крыши. А над крышей в ультрамарине неба лебединым пухом облака складывают в своей глубине фигуры и лица. Тогда он думал, что на небе живет великан. Когда ему было шесть, он строил планы, что прочитает все написанные книги, что, отучившись в школе, станет космонавтом и увидит планету из космоса, станет героем и это будет его работа. И он загадал желание — когда вырастет, полететь к звездам.

Когда ему было семнадцать лет, он хотел попасть в престижные войска, отслужить, быть всегда впереди, совершить подвиг, заработать пару шрамов. То время ему запомнилось студенческими компаниями, вечерними посиделками с гитарой и портвейном. А еще — звездами в ночном небе и мечтой о далеком космосе. Тогда он уже прекрасно понимал всю несбыточность детской мечты, поэтому загадал написать книгу о смелых космонавтах, которые, несмотря на все трудности, делают свою работу, совершают каждодневные подвиги.

Когда ему было двадцать восемь, он написал рассказ о несбывшихся мечтах и о том, что великан все так же высоко, и он никогда не сможет его увидеть, потому что с земли не видно, что сверху облаков.

Сейчас он уже ни о чем не мечтал, считая, что мечты только отравляют жизнь волшебными картинками из сказочного мира. В свои годы стал прагматиком, который никогда не обменяет синицу на журавля, а потому твердо стоял на своих ногах. У него были друзья, была девушка, квартира, машина и остального по чуть-чуть. Во всем старался придерживаться правил, которые написал в двадцать восемь лет, в рассказе. Иногда, хотя в последнее время все чаще, его донимали сны, которые были яркими, подвижными и не имели ничего общего с реальностью. Но после таких снов у Игоря проявлялось чувство дежавю, и не просто на место, а на незнакомых людей и время событий, ему казалось, что он был тут, в это время, с этими людьми и они уже это делали. Иногда после этих снов он мог предсказать события, и такие случаи пугали и нервировали его. Так он завел дневник, куда начал записывать все странные сны, которые, по его мнению, потом могли сбыться.

ЗАПИСЬ 1

Сад мертвых деревьев ветвями пророс, серыми нитями мха, шевелился с сухим потрескиванием на ветру. Колыхания мертвых ветвей в неясном свете луны, зашторенной свинцом осенней дымки, бросали тени длинных скрюченных пальцев на пустое место перед собой. Мох, словно щупальца морского гада, распахивался невесомыми объятиями, пытаясь схватить беспечную жертву, запихнуть глубже, в утробу, переварить. И разрастись новыми отвратительными отростками, чтобы больше поймать и сожрать.

— Ну вот и дома! — Он улыбнулся голливудской улыбкой, прогнулся спиной до хруста позвонков и, хлопнув дверью «жигулёнка», махнул рукой, приглашая. — Пошли.

Это его «Пошли» словно вызвало цепную реакцию в мертвом саду — кривые пальцы теней зашевелились, защелкали сухими суставами ветвей, расплелись бесплотными нитями щупальца мха и поплыли, ища новую пищу. Они словно приблизились, выползая кляксами навстречу им, толкнулись стволами, словно плечами, отчего сотрясенный мох жирными своими основаниями лопнул в луну серым облаком спор. Облако закружилось осиным роем, устремилось вверх и в сторону, словно на чей-то зов.

— А, это, — заметив его взгляд, протянул он, — вырублю как-нибудь. Сейчас руки не доходят. — Он еще раз посмотрел на него. — Чего встал? Пойдем, выпьем согревающего. — И он уверенной походкой, казаками по выщербленному асфальту, зашагал к одинокому коттеджу.

Этот дом, если полуразвалившийся сарай можно назвать домом, сразу напугал его. Он словно одинокий дикий зуб, который никогда не видел зубной щетки, криво вросший в землю, и оттого, лопнув посредине, выдавил из себя два крайних окна, которые изувеченными осколками, словно части живого существа, висели в пустых глазницах.

— О да, этот дом видел лучшие времена. — словно поняв его мысли и не оборачиваясь, прокомментировал он. — Я даже помню его почти новым. Теперь он такой. — Он развел руками, словно охватывая пространство, обнимал скелет коттеджа-мертвеца. — Говорят, всему виной грунтовые воды. Я, конечно, не верю в эти байки. — Он немного помолчал, наверное, для театральности. — Правда в том, что ему столько лет и он столько всего видел, что просто устал жить. Этот дом хочет умереть, — на этих словах он обернулся и засиял своей безупречной белоснежной улыбкой, — но я ему не даю. Ведь он мой давний друг. — Он снова махнул рукой, приглашая. — Пойдём, я вас познакомлю!

Ни знакомиться, ни приближаться, ни тем более заходить внутрь этого страшного дома он не хотел. Но словно некая сила, которая была ему неподвластна, тянула его вслед за новым знакомым, за его идеальной улыбкой. Нет, сил у него было предостаточно, чтобы отказать этой «голливудской звезде», и он даже смутно понимал, откуда это его влечение к явно опасному, но все же ему было интересно, что будет дальше. И все же он решил спросить:

— Слушай, дружище, — неуверенно начал он, — давай в следующий раз. Сейчас вовсе не время и не место.

Его новый знакомый, уже взобравшись на покосившееся крыльцо и встав «казаком», блеснувшим серебряной пряжкой из-под штанины джинсов, на придверный коврик, обернулся и, хищнически улыбаясь, произнес:

— Что, страшно?

ДЕНЬ 1. УТРО

— Гоша, все же ты не прав. Как можно испугаться знаний? Это же противоречит логике! — Долговязый и прыщавый, сверкая блестевшими слюной брекетами меж пухлых губ, Олег, абсолютно уверенный в своей правоте, рубил ребром ладони воздух. — Так ненаучно и весьма субъективно!

Они шли вдоль бетонного забора, выкрашенного белым, олицетворяющего последний атрибут теперь не существующей страны. Многие пролеты в бетонных секциях были заклеены плакатами, и были среди них такие, словно повесили их еще во времена большого развала. Эти плакаты, как плохие фотографии, с размытыми лицами, неясными фонами, а бывало, еще забрызганные дорожной грязью, выпячивались наружу дурнотой вкуса и заскорузлым, словно застарелая оспина, профессионализмом. Они шли мимо и не смотрели в лица плакатам.

— Ненаучно, говоришь, — уже твердо решив доказать свою правоту, ответил Гоша. — А вот если докажу, что дело не в науке, а просто в человеке? Вот конкретно в тебе, Олег. — Иногда, рассказывая о лучших чертах собеседника, Гоше удавалось побеждать в споре тем, что человеку все труднее становилось соответствовать Гошей же придуманному и навязанному идеалу. Хотя Игорь искренне верил в каждое слово, каждый эпитет, характеризующий собеседника.

— Да как же! Во мне! — хмыкнул Олег. — Даже не начинай, а то потом будешь оправдываться, что неудачный пример. — Такое часто бывало: когда Олегу предлагали спор или выводили на «слабо», он пытался спрятаться за критику. Эти маневры хорошо знал Гоша, а также знал, что любознательность Олега возьмет вверх и он уступит.

— А я попробую, — предложил Гоша. Они немного отошли в сторону, пропуская прохожих, отчего замешкавшийся Олег наступил в осеннюю жижу натекшей с беленого забора жидкой грязи, попадающей на него из-под колес проезжающих мимо машин.

— Хорошо, — упрямо поджав губу и очищая обувь от грязи, ответил Олег. Он приготовился разбить в пух и прах любую логику друга, но все же в его глазах предательски, солнечными зайчиками, заинтересованно вспыхнули искры интриги. Любые их споры, обычно образовываясь на пустом месте, перерастали в нечто интересное и объемное, открывая новые мнения и взгляды, иногда даже совпадая с общепринятой истиной.

— Вот тебе и пример. — Гоша ткнул пальцем, как казалось, в первый попавшийся плакат, на котором размалеванный черным по белому седой старец с белой всклоченной бородой, обведенными краской глазами и прокрашенными черными прядями головы и бороды вещал с трибуны. Старик был очень похож на тех индусов, что обычно вещают о карме и пользе перерождения. — Вот Брахмапутра проводит семинар, и совсем не важна тема, — проследив за взглядом Олега, Гоша прикрыл ладонью текст на плакате, — он словно Ленин на броневике, только у этого тумба. И посмотри на его возраст, уважаемую седину, мудрость в глазах. — Довод Игоря про мудрость в глазах явно был притянут за уши — у кривляющегося за президиумом старца, выдающего себя за просветленного индуса, можно было прочитать что угодно, но мудрость в этом списке была на последнем месте. — Как ты думаешь, сколько ему лет? Я просто уверен, что ему есть что сказать. Возможно, многое из того, что он скажет, будет околонаучно, и вероятно, с некоторой его частью тебе сложно будет согласиться, но я все же допускаю: будет и то, что близко тебе. — Этой фразой Гоша специально акцентировал, что возможен любой исход посещения лекции старика-индуса.

— Ну и что? — недоуменно спросил его Олег. Он всегда считал, что все подначки Гоши возникают спонтанно и не имеют никакого отношения к его личному мнению. А потом, когда спор уже разгорался, тогда Гоше становилось важно доказать во чтобы то ни стало свою правоту. В большинстве своем ничего, кроме азарта, в таких спорах не было, но именно тогда это становилось особым мнением.

— Как что? А то, что факты, которые тебе придется принять, скорее всего, будут вразрез противоречить всему тому, что ты знал до этого. Ты понимаешь, что это вызов?

— А мне кажется, что это просто очередной прорицатель и шарлатан, возможно, бывший бомж, который лет сорок просветлялся водкой, а теперь на него снизошло.

— Так тем более надо идти, послушать человека! Если это так, то представь, что он может рассказать о своем пути, который привел его на это собрание. Ведь что-то заставило человека прийти к этой философии, чтобы привлечь людей, продать свои слова. — Игорь посмотрел на Олега и по краснеющим щекам и ушам понял, что тот готов взорваться опровержениями и доводами. — Я даже знаю, что ты хочешь мне сказать — что это потеря времени, чушь, дурь и белый шум. Но даже так, даже имея твой запас знаний, умную и светлую голову, мозг, способный объяснить все на свете, да-да, это все про тебя, Олег, ты не сможешь повести за собой людей. А он смог. Просветленный бомж, возможно, сегодня ночевавший под звездами, оказался лучше тебя. И после этого ты не дашь шанс человеку показать себя? Да хотя бы не ради слов его стоит идти, а чтобы понять — чем же он лучше.

— Я даже сейчас могу сказать, чем он лучше меня, что есть у него, а у меня нет — я про бороду и седину.

— А вдруг он исполняет желания? Помнишь, как у Хоттабыча — загадал, выдернул волосок из бороды и «трах-тибидох» — исполнилось. Скажи, есть ли у тебя желание?

— А какая тема собрания? — почти позволив уговорить себя и проигнорировав вопрос, Олег поинтересовался у Игоря. Тот убрал руку с надписи под колоритным старцем за трибуной.

— О, как знал: «Есть ли жизнь после смерти». И вторая тема: «Сколько стоит желание». Вот как все совпало, теперь точно придется идти.

— Надеюсь, что последователи этого мудреца никого не сожгут и не линчуют.

— А что, хотелось бы посмотреть? Вот как раз про исполнение желаний нам и расскажут.

— Я думаю, что цена его желания находится в пределах трехсот рублей и куска «докторской», — ворчливо, чтобы скрыть легкое негодование от того, что позволил себя уговорить, прокомментировал Олег.

— А как же девчонки? У нас с ними вроде встреча сегодня, — вдруг вспомнил Игорь, сокрушенно ударив себя ладонью.

— Ну и что? Опять в кино их тащить, на эту новую тошниловку Каннского кинофестиваля? Да они потом тебе спасибо скажут за то, что смог их развлечь. Возможно, не только словами отблагодарят. — И он заговорщически подмигнул Гоше.

ЗАПИСЬ 2

Межзвездное пространство, раскатанное в миллиметр бумаги, уместилось на стене от пола до потолка. Его неверные и несостоятельные масштабы могли изобразить что угодно, завести куда угодно, если бы вы попытались понять и узнать в изображении созвездия и туманности. Эта оклеенная разукрашенным космосом стена старательно строила глубину в своей плоской двухмерности.

— Вот как эта картинка, — словно продолжая кем-то прерванный разговор, рассуждал он. — Её создали, не используя знания или ориентиры настоящего, это совершенная выдумка, пространная мелодия талантливого художника. Но от этого она не стала для нас с тобой менее значима, только в разных смыслах.

Этот человек был из первого сна, и второй ночью ему снилось его продолжение, только уже внутри того страшного дома. Но сейчас Игорю уже не было страшно, а наоборот, он почувствовал, словно оказался в деревенском доме своей бабушки, когда ему было шесть лет, оттого ему было тепло и уютно.

— Вот твой случай: как сейчас ты думаешь, что этот кусок бумаги, правильно подсвеченный и хорошо поклеенный на стену, имеет идентичность, наполнен силой и энергией, заставляет остановиться, подумать, рассмотреть, узнать. Но ты не первый и не единственный, кто видит больше, чем есть. А вот мой случай: я для тебя и твоего отношения к картине имею свойство Большого Продюсера. Ты вкладываешь, а я получаю….

Изображение на стене перестало быть плоским, теперь оно было похоже на полусферу, замкнутым разрезом чаши на стене и выпячиваясь вперед блестящими, холодным и далеким серебряным светом, звездами. Оно все разрасталось, набирая внутреннюю массу, добавляя в себя, словно в растущем организме появляющиеся клетки, новые галактики, туманности и тысячи звезд. И уже сфера, отяжелев масляной каплей, склонилась к полу, сплющилась и растеклась невесомостью и безвоздушностью космоса под ногами, над головой и за спиной. Ни эха, ни звука в этом пространстве, только мерцание серебряных капель, только улиточные раковины спиралей карамельных галактик. И было ни тепло, ни холодно, вместо этого тело наполнило электричеством рождения и причастности к этой реальности, могуществом создания этой вселенной.

— … Пришёл такой момент, когда ты понимаешь, что достиг всего, о чем мечтал, что ты лучше себя прежнего, умнее и успешнее. Да чего там — ты лучше многих, если не всех. О да! Эта картина дает такое ощущение, такую уверенность! И я тебе разрешаю быть, кем захочешь — бери, пользуйся! Ты вкладываешь, а я получаю….

ДЕНЬ 1. ВЕЧЕР

Вымытый вечер блестел фонарями и луной, освещая перевернутыми асфальтовыми зеркалами ночь. Их было четверо, когда они стояли на проспекте и решали, перейти его здесь, посредине, через двойную сплошную полосу, без пешеходной зоны, или пройти долгий километр до светофора, а потом еще столько же, уже по другой стороне проспекта, возвращаясь назад. Выбор был очевиден, тем более транспорта в это время уже почти не было, и даже если это и было нарушением, то они посчитали его незначительным.

— Ну — вот же он! Я ж говорил, что мы найдем его! — Ликующе блестя глазами, Олег размахивал длинными руками. — А? Что я говорил? А вы мне не верили! — И действительно, в парке, под ветвями разукрашенных осенью деревьев стоял выделявшийся лакированным деревом и преимуществом высоты президиум, за которым, возвышаясь, возвеличенный стоял седой старец и вещал своей пастве. Вокруг него собралось человек пятьдесят, слушающих, внимающих, проникнувшихся. Все были примерно одинаково одеты — по погоде — и все примерно одинаково кивали головами, соглашаясь со сказанным с трибуны.

— И что теперь? — как-то совсем не воодушевленно спросила Светка. Она знала, что Олег считал её своей девушкой и трезвонил об этом на каждом углу, но она так не считала. Ей, конечно, порой нравились начинания Олега и он даже мог её иногда рассмешить, но остальное время Свету он бесил. Слишком много его было — в этой липкой заботе, сальных шуточках, клейких жадных взглядах. И причина, по которой она сюда пришла, была совсем не связана с Олегом.

— А теперь будет самое интересное! — Олег засиял хитрой улыбкой. У него улыбочки эти, только сейчас поняла Света, тоже бесящие получались, а все из-за уродских брекетов, которые постоянно блестели. Она никак не могла взять в толк, это металл блестит или Олеговы слюни, и от второго предположения ей еще больше стало противнее, особенно когда её разыгравшаяся фантазия рисовала картинку Олега, лезущего брекетами ей в рот целоваться. — Кстати, это Гошина идея. — Тут Света поймала себя на невольном желании повернуться в сторону Игоря. Вот он точно ей нравился, и фантазии, посвященные Гоше, были намного более приятными, чем с Олегом, да и позволяла она в них гораздо больше.

— Ага, — промурлыкала Света. — А в чем идея? — адресовала она вопрос Гоше.

— А вот это сюрприз! — влез в её охоту Олег. Она настраивалась на сегодняшний вечер и, наверное, неосознанно верила, что он будет особенным, а главный приз станет её. Для этого она, игнорируя домочадцев, провела два часа запершись в ванной. И как же сейчас бесил её Олег!

— Пойдемте! — приглашающим жестом позвал их Олег. Вот сейчас, когда подошло время подвести итог утреннего спора с Игорем, он решил размазать его доводы об этот мокрый осенний асфальт, утопить в так неразборчиво выбранной теме вместе с этим стариком, размахивавшим козлиной бородой. Прям тут, вот тут, на виду у девчонок, Игорь потеряет статус альфа-самца, раз и навсегда утратив влияние на прекрасный пол. Ему выпал шанс доказать силу разума над строптивостью харизмы и тупым тестостероновым упрямством.

— Да хватит уже со своими сюрпризами! Опять муть какая? — капризно и немного в нос, ломая планы Олега, прогнусавила в нос Ленка. Ленка была лучшей подругой Светы, и ко всему, что начинала одна, вторая старалась присоединиться. Они редко расставались, но сегодня Ленка стала большой помехой. А еще Ленка была от природы очень красивой, на её красоту мужики словно пчелы на мед слетались, и даже женатики, прогуливавшиеся под ручку со своей второй половиной, выкручивали головы ей вслед, раздевали взглядом. Одно хорошо: Ленка была непреходящей дурой, это буквально чувствовалось через несколько минут общения с ней. Поэтому если и ревновала к ней Света, то недолго.

— Лена, я обещаю тебе, что сегодня будет точно не муть и тебе понравится, — пообещал Олег, и они приблизились к группе людей и трибуне.

ЗАПИСЬ 3

Потолок лил на них мягкий душ желтоватого света, делая обстановку теплой и уютной. Барная стойка, нескончаемая дорога для стаканов и гостей, утопала своим горизонтом в полумраке коттеджа, который таким негостеприимным был снаружи, но бесконечно располагающим внутри. Они полусидели на высоких табуретах и выпивали самый лучший коньяк, который он когда-либо пробовал. Обстановка в окружении натурального камня, дерева и кожи располагала к доверительной беседе о том, что ему было в принципе неинтересно, но сейчас слушал с удовольствием.

— Интересное развитие имеет современная цивилизация, меняя под себя философию, мировоззренческие взгляды, мораль. Например, шестьдесят лет назад: человечество задумывалось о покорении Солнечной системы; освоении ближнего космоса, геологоразведки спутников; всерьез предпринимало попытки установления контакта с внеземным разумом. А потом все резко изменилось. Возможно, это случилось из-за того, что человечество отчаялось встретить разумную жизнь и поэтому люди стали решать свои насущные, бытовые проблемы. Но если теоретически представить, что сейчас такая встреча произойдет, что человек сможет рассказать инопланетному разуму, кроме того, с чем сталкивается каждый день? Вероятно, речь пойдет о котировках, курсах валют, ценах на продукты, гаджетах. О чем расскажет современный человек человеку из космоса? Я думаю, что в подобной встрече не состоится контакта, и разум инопланетный не сможет понять разум земной.

— Я также предполагаю, что в этом есть обман. Современная мораль имеет потребительские свойства, и человек может купить ровно столько, сколько её нужно. Хотя и в духовности так же — один продает, другой покупает. Нам ближе математические навыки втюхивания, психологические приемы спекуляции и научно-обоснованные взгляды на мошенничество как на бизнес. Поэтому и не будет контакта, инопланетянину попробуют продать эмалированную кастрюлю.

— Да, согласен. Мировая идея космополитизма стала идиократией, как возможная наука изучения идиотов. Именно так мне представляется современное общество.

— В точку! От себя хочу добавить, что в попытках «заидиотить клиента» скрыто много обмана в обществе потребления. Они так говорят: «Бери! Это надежно!» — это значит, что завтра или в самое ближайшее время все рухнет. Они пытаются обмануть, усыпить твою бдительность. Тебе скажут, что те, другие, — неразумные, что связываться с ними — себе дороже, потом век не разгребешь. А ты знай, что это он неразумный и, скорее всего, ничего не умеет и не может. Такой тоже хочет, чтобы ему открыли душу или кошелек. Что ближе сейчас. Каждый ищет своего идиота, который купит все, что ему продадут.

— И что продают?

— Во все времена продавали продукт, некую помесь натурального и вымышленного, абсурдного, несочетаемого, но главное — нового, «инновационного». К примеру: мед со сливочным кремом, нож с фотоаппаратом, машина — самолет. Вроде безвредно, но потом появляются: вино с водой, сок с сахаром, сыр с фосфатом натрия и альгинатом натрия. Все эти «добавки» становятся опаснее и вреднее, все чаще содержат структурные странности и, как правило, имеют неожиданные сюрпризы. Но от этого продукты только более востребованные, массово продаваемые. Люди гонятся за новой идеей, чтобы было не как у всех, из-за этого покупают. Поэтому, имея продукт, не надо искать идиотов — они сами найдут тебя.

— А что ты продаешь?

— Продаю мечту, и кто её купит — получит все, о чем мечтал, и больше ни в чем не будет нуждаться, поэтому у меня в клиентах никогда нет нужды.

ДЕНЬ 1. ВЕЧЕР. СОБРАНИЕ

— Оглянитесь, братья мои и сестры! В каком мире вы живете? В мире без духа и доброты! В мире без бога! Но так ли Он нам завещал, покинув нас, отдав нам мир? — Никто не ответил ему, все ждали продолжения. — Нет, не этого Он хотел от нас!

— Да что за чушь! Куда ты нас привел? — возмутилась Света, и на неё сразу со всех сторон зацыкали, призывая к тишине. Пятьдесят человек, чутко ловивших каждое слово, произнесенное с трибуны, сопротивлялись любой помехе извне. Они непроходимой чащей, плечом к плечу, вросли в асфальт, сформировав этот «кружок по интересам», и всё кивали, кивали головами в такт вопросительным и восклицательным знакам. Света подняла глаза на Игоря, в ответ он пожал плечами, словно говоря: «Давай подождем, посмотрим». Он уже знал, что затея вышла дурацкая, что и этот спор, и приход сюда, в компанию вкушавших просветленных мыслей, был ошибкой, но именно сейчас он не мог откатить день назад. За ним, почуяв уже близкую добычу, шел Олег, и он готов к последнему броску, поэтому Игорю нужен был план.

— Уверуйте, и вам воздастся! Отдайте Ему частичку, и Он втрое возвратит вам…

Внезапно Игоря осенило гениальной идеей, он обернулся к Олегу и спросил:

— Ну, что, ты готов к своему чуду просветления?

— Что? — одними губами прошептал Олег.

— Спросите Его, и Он ответит, позовите Его, и Он придет! Он тот, кто никогда вас не бросал, ни в бедах, ни в радостях. Был и богом, и царем земным. Он, и только Он, признал вас как детей своих, даровав жизнь земную.

— А что уважаемый скажет о чуде исполнения? Я имею в виду желание? — Парк словно резко отключили от обычного городского шума: птицы перестали петь, транспорт или исчез, или встал, а пятьдесят перестали кивать головами. Игорь не ожидал такого эффекта, и ему даже, в какой-то мере стало неудобно от того, что он это прокричал.

— Назовись, сын мой, — наконец раздалось с трибуны.

— Игорь. Да я не ради себя спрашиваю, у меня тут друг интересуется, сколько стоит желание и где расписаться в получении.

— Все просто, сын мой, его надо передать предвестнику и еще, конечно, молиться. Помолись с нами, и Он тебя услышит.

— Уверуйте, и вам воздастся! Отдайте Ему частичку, и Он втрое возвратит вам…

— Чего стоишь, повторяй, — подтолкнул жестом Игорь Олега. — Сейчас ты все узнаешь, или испугался знаний?

— Уверуйте, и вам воздастся! Отдайте ему частичку, и Он втрое возвратит вам… — затараторил Олег, прикрыв глаза. Игорь не понял, шутка это или Олег всерьез принял его игру. Он толкнул Олега под локоть, и когда тот посмотрел на него, покрутил пальцем у виска, показывая, что тот ненормальный. Игорь уже хотел признать свою ошибку, извиниться перед девчонками и увести их отсюда, но его опередили.

— Ребята, а может, все же пойдем? — прогнусавила Ленка. — Холодно тут, и я замерзла. — Она зябко пожала худыми плечами. Действительно, её скромная, по меркам погоды, одежда не предполагала ночных уличных вылазок, когда столбик термометра близко опускался к нулю.

— Да. Я тоже за то, чтобы уйти, — поддержал её Гоша. — Свет, ты идешь? — потянул он её за руку.

— Конечно! Зачем вообще сюда шли? — Изрядно напитавшись чужого наэлектризованного воздуха, как ей казалось, их страхом, она мелко дрожала всем телом. Света хотела давно уйти, но какое-то внутреннее подчинение обстоятельствам, их компании…. Хотя не компании, скорее, одному человеку, Гоше, мешало ей это сделать.

— Пошли, Олег, — потянул его Игорь за руку.

— И ходит с Ним избранный. Говорит избранный от Его имени и Его словами. И избранный тот, предвестник кончины мира, предвестник четырех всадников и нового порядка. Мир переродится, очистится от скверны и пороков, ото лжи и болезней. На землю придет рай земной, процветание и жизнь вечная. Надо лишь услышать слова предвестника! СКАЖИ НАМ!

Последнее прозвучало словно раскат грома, прокатившись через парк, потом перевалилось через проспект, отразилось от домов на противоположной стороне и выплеснулось обратно — «АЖИАМ». И тут толпа, окружавшая старика за трибуной, ожила, задышала одной на всех грудью, одним словом заговорила — «АЖИАМ, АЖИАМ, АЖИАМ». Люди стали поворачиваться головами, лицами слепыми смотреть на Олега, на Свету, на Ленку, на Гошу.

— АЖИАМ, — скандировала толпа, остановившимися, неморгающими взглядами буравя их.

— Глаголь ИСТИНУ, предвестник! Мы покоряемся Его воле! АЖИАМ! — нараспев протянул старик.

— Да что тут происходит? — сорвавшись, пискнула Ленка.

— Да неважно. — Схватив девчонок за руки, Гоша быстрым шагом потащил их на выход из парка. За ними неуверенно поковылял Олег.

— Скажи нам, предвестник! — Гоше показалось, что голос прозвучал в голове. От неожиданности он запнулся ногой об асфальт, потеряв на мгновение настрой как можно быстрее покинуть это место, и обернулся:

— АЖИАМ. — На него указывали пальцами, смотрели сквозь закрытые веки, шептали черными дырами ртов:

— АЖИАМ.

Он почувствовал, что картинка поплыла перед глазами, а ноги, словно оказавшись на льду, поехали из-под него; люди…. Нет, уже не люди, а словно многодневные мертвецы, которых выкопали из земли, достали из гробов, с потекшей кожей и трупными пятнами. Смотрели на него, тыкали пальцами и выпадающими языками облизывали беззубые десны:

— АЖИАМ.

ЗАПИСЬ 4

Они курили сигары, пуская ароматные дорогостоящие кольца дыма в потолок. Этот вечер был явно не сторонников здорового образа жизни. Они сидели в креслах возле камина, согретые коньяком, теплом огня и пледами, и рассуждали.

— Тебе выбирать, ты же знаешь, что говорят по этому поводу — найди свой путь и всегда будешь первым. Это еще значит, что быть всегда одному, но не из-за того, что станешь отшельником, а потому что никто не будет тобой. Никто не разделит твою ответственность за трудные решения. Если честно, люди и за себя не хотят отвечать. Но не это главное, в основном ты будешь один из-за способности мечтать, но не предаваться мечтам, не копить старое, а рождать новое, уметь употреблять инструменты? и если они стали плохи, избавляться от них.

— А люди тоже инструменты?

— Лучшие. Причем более универсальные, нежели просто кусок железа, купленный в магазине. Но и они тоже могут испортиться.

— Как люди могут испортиться?

— Люди не всегда могут делать одно и то же продолжительное время, не могут идти каждый день в одном направлении, слушать и говорить одно и то же. Тогда их надо менять. Как гаечный ключ, как скальпель. И не менять, не избавляться от старого, неработающего — значит копить груз, значит топить себя. Но не стоит думать, что это предательство, ведь поступать иначе — это неразумно, иначе весь предыдущий рост будет временным. И каким бы ни казался инструмент надежным, всему и всегда приходит конец, а значит, и время брать новый.

ДЕНЬ Х. НОЧЬ

Осенний воздух кристаллизовался пространством вокруг уличных фонарей и подвешенной одинокой Луны без звезд. Пахло сыростью и сладковатой гнилью опавших листьев. Одинокие желтые колодцы окон многоквартирных бетонок жадно, тусклыми пятнами, отдавали тепло и уют лохмотьям городской ночи, а асфальт блестел бездонной чернотой космоса, иногда рождая искры звезд из пойманных случайных лучей ртутных ламп.

Жители ледяных бетонных башен и стен не знали о нем, не знали, что он один, в пустоте млечного пути проспекта. Но и он не нуждался в чей-то помощи и внимании. Ему было хорошо одному, только так можно еще раз заглянуть в себя, понять тайные желания и, возможно, увидеть будущее.

Его не страшило одиночество и что нет никого рядом. Возможно, это от того, что он не помнил последних событий и как сюда попал. Зато его радовал этот шанс, новая возможность путешествия, пусть и короткого, но именно такие моменты дарили чувство исследователя, выбранного своего пути, когда один, когда всегда первый.

Он сделал короткий шаг, посмотрел вперед, разглядев перспективу в далеких фонарях прямого, как стрела, проспекта, вздохнул кипящей свежестью кислорода, лишенного обычного городского угара, и зашагал навстречу своей судьбе.

ЗАПИСЬ 5

Они сидели в креслах и рассуждали о целях и людях, которые всегда будут рядом, пока есть успех.

— Словно сон живут свои жизни. Пропускают удачу, случай, думая, что они еще придут, что все еще впереди. Свои желания выдают за цели, а путь к ним строят по течению розовой реки с цветущими садами на берегах. Такая судьба придумана ими для них самих, и окружает этих людей безмятежность и полное согласие. А потом оказывается, это был кредит, который жизнь всем раздает для хорошего старта, и его придется отдать.

Вселенная полна равновесий. И когда приходит время что-то отдать, знай, что потом придет время, когда она снова одарит. Надо только знать точно, что ты готов ей отдать и что потом сможешь у неё попросить. Ей ничего не жалко и нет для неё непосильного, но чтобы получить, надо сначала отдать. Так ты даешь ей сигнал, что готов спросить её исполнения. Но сны, в которых плывут, омовенные рекою, слишком сладкие, чтобы выйти из них. Сны много дарят и исполняют, заменяют своими ритуалами бытовые формулы, дарят ответы и решения на запросы. И как понять им, опоенным рекою, что есть реальность, как получить от Вселенной исполнения, построившим города во сне?

Твоя реальность сегодня точно не сон, и я здесь твоя Вселенная. Проси, что хочешь, любого исполнения. Хочешь — твое «вчера» или «завтра» человечества. А хочешь, будет, как ты читал в книге? Стань эгоистом и попроси для себя, потому что ты лучше многих и достойнее для исполнения. Ты прошел ровно столько, чтобы попросить! Так попроси!

ДЕНЬ Х. НОЧЬ. КОПЕЙКА

— Эй, друг! Куда тебе? — Взвизгнув блестящими черными покрышками, с хромом колпаков в центре, по черному с желтыми зеркалами луж асфальту, возле него остановилась раритетная синяя «копейка», внешним состоянием как с рекламного буклета того же года, что и машина. Говорящего человека он не разглядел, но речь была явно славянская и доброжелательная. В окне замахали рукой, приглашая сесть.

— Давай, запрыгивай! — не дожидаясь ответа, пригласила рука.

— Я в паре километров живу, спасибо, конечно, за предложение — я дойду, — отказался он от гостеприимства хозяина.

— Да брось, друг. Я целый день наматывал дорогу на колеса, и ни одного живого собеседника. Устал как одинокий волк. Я вон тебе и радио включу. — Он нажал кнопку, и тут же задорные танцевальные басы шестидесятых годов разорвали одинокую пустоту проспекта. — Давай! И дорогу как раз покажешь из города, — снова пригласил водитель.

— Хорошо, — не устоял он, открыл, блеснув жидким металлом, пассажирскую дверцу и сел, как ему показалось, в самое удобное кресло в мире, закрыл, потянувшись, слегка хлопнув, дверь. И тут же словно планета остановилась, а жизнь за пределами синей «копейки» встала — перестали шуршать опавшие листья, раскаленными плафонами не трещали фонари, застыло одним кадром время для обжитых трущоб. А потом картинка поплыла смазанным акварельным пятном, смещаясь назад, в прошлое, в минуту назад. Синяя машина времени понесла их вперед, в перспективу, к далеким фонарям, а музыка топила в нараспевных песнях мертвых поэтов, призраки нелепых и глупых сомнений и сожалений.

— Этот город устал от ожиданий и обещаний, ему нужны перемены, — водитель посмотрел на него. — Например, новые дороги, новые кварталы, школы и детские сады. Жителей в него нужно пустить новых, с мышлением другим. Таких жителей, которые смогут изменить город, вдохнуть в него жизнь.

— А чем старые жители плохи? Им дай дышать, зарплату дай, так и город станет лучше. А так, как вы говорите, так можно всю страну поменять.

— Не надо никого менять. Не надо отнимать там, где нужно прибавить. К старому нужно добавить новое, и тогда перемены не заставят себя ждать. А еще лучше, чтобы новые жители были как из мира другого, со своей философией и видом на жизнь. Чтобы и старые жители стали как новые. Вот тогда и город будет другим и сможет дать, а не только просить и забирать.

— Я тоже согласен, что многое нужно менять, но почему люди виноваты. Мы…. Они и так многое делают, но не все от них зависит.

— Хорошо, что у нас есть такой разговор. Дай немного времени, и я смогу тебе показать, что я прав.

ДЕНЬ Х. НОЧЬ. ДОМ

— Ага, дома! — он улыбнулся своей голливудской улыбкой, прогнулся спиной до хруста позвонков, хлопнул дверью «жигулёнка», махнул рукой, приглашая. — Пошли.

— А как тебя зовут? — вдруг опомнившись, спросил он своего нового знакомого.

— Ну да, конечно! Прошу прощения! — коснулся, словно извиняясь, хозяин машины лба двумя пальцами. — Моё имя состоит из двух частей, и оно достаточно сложное для восприятия, поэтому я назовусь второй его частью. Ана. Меня зовут Ана. Но это не женское имя, наподобие Анны. Оно мужское и ближе к Анатолию, и как я понимаю, оно будет тебе привычнее, поэтому зови меня просто Анатолий. Только не Толей — хватит на сегодня сокращений.

Анатолий внимательно посмотрел на него, видимо, ожидая реакции, и когда он утвердительно кивнул головой, продолжил:

— А вот имя твое я попробую отгадать. — Он многозначительно покрутил пальцем в воздухе. — Тебя зовут, тебя зовут… как же тебя зовут? — Он озадаченно прижал кулак к глазам. — Точно! — восторженно выкрикнул он. — Игорь! И скорее всего, — интригующе блеснули его глаза, — для друзей ты Гоша.

Он оценивающе посмотрел на него, словно пытаясь понять, угадал ли он, хотя было ощущение, что Анатолий прекрасно был осведомлен о том, как его зовут. Да и вообще, было чувство, что Ана знал о Гоше больше, чем Гоша знал о себе. — Если ты не против, я тоже буду тебя называть Гошей?

В ответ он нейтрально, соглашаясь, пожал плечами.

— Хорошо. — Кивнув головой, Анатолий пошел в сторону дома, который, как показалось Гоше, был жив какой-то странной жизнью: выщербленный, поломанный и с выдавленными оконными рамами, словно менявший объемы, плывущий острыми углами. С запахом старого дерева и брошенного хирургического кабинета, никогда не мытого и засиженного мухами. Но все еще живого, дышащего теплом открытого огня и уютом теплых пледов.

— Пойдём, выпьем чего-нибудь согревающего, и я вас познакомлю! — пригласил Анатолий, видимо, имея в виду, что знакомить будет с домом. Поднявшись по ступеням, он наступил блеснувшим серебряной пряжкой из-под штанины джинс «казаком» на придверный коврик. Казалось, что само его присутствие рождает жизнь и силу в доме и окружающем его саду. В воздухе появились заплетаемые в косы облака серых спор, а деревья, сухие и скрипучие, вонзились тенями вывернутых ветвей в асфальт, в чахлый покосившийся забор, в фонарь, пусто блестевший отражателем, в кустарник, во все, кроме них двоих, дома и машины. И теперь было страшно понятно, что ужасный сад нашел свою жертву, и как тот сторожевой пес, который без хозяина не выпустит и не впустит, будет ждать команды «фас».

ЗАПИСЬ 6

— Любой выбор будет плох и ошибочен.

Сейчас они шли вдоль барной стойки, которая была бесконечной, с неповторяющимся рисунком каменной столешницы и упиралась в видимый горизонт такого не похожего ни на что страшного коттеджа. — Это определяется временем, прошедшим после принятия решения, отношением людей к твоему выбору, меняющимися обстоятельствами и условиями, твоим личным отношением, ну и конечно, морально-философской составляющей.

— Но если я твердо решил?

— Тогда еще хуже. Завтра или самое позднее послезавтра обстоятельства, в которых ты принимал решение, изменятся, потребуют от тебя иного, вероятно, нетрадиционного подхода, эквивалента новой меры. Но твоя цементная вера «сделать все правильно» обернется против тебя, утащит на дно социальной пищевой цепочки.

— И что тогда делать?

— Меняться, приспосабливаться, видеть новые горизонты, уметь извлекать пользу…

— Ты хотел сказать выгоду.

— Пользу, выгоду, прибыль. Не столь важно. Главное, надо быть гибче, легче отказываться от старых идей, принимать новое. Быть как все, чтобы быть над всеми. И как только ты изменишься, начнет меняться все вокруг: твой дом; дорога, ведущая к дому; твои соседи; улицы и города. Так начинается один человек.

ВОПРОС О МОНАДЕ

— Для каждого отдельного индивида, — они сидели за барной стойкой с каменной столешницей и выпивали весьма недурной коньяк, — существует своя реальность, причем в своем времени и месте. Это словно сфера, в которую попадают извне вещи, события, люди. Последние могут влиять на время внутри сферы индивида, замедляя его или ускоряя. Вещи же больше влияют на отношение, философию, благополучие. В конце концов, на размер этой сферы. То есть чем больше сфера, тем больше вещей в неё может поместиться и тем больше влияния на окружающие сферы она оказывает. Со временем эта сфера прорастает интересами, связями, идеями, укрепляя свои наружные стенки, даря больше спокойствия и уверенности своему владельцу и даже порой перерождаясь в живой организм, в некую монаду, которая уже самостоятельно начинает действовать в интересах своего хозяина. Имея такую сильную монаду, человек может объединять других людей ради общих интересов, ради своих интересов.

— А почему именно вещи влияют на философию и интересы? Почему это не люди? Мне кажется это более разумным.

— Ответ на самом деле прост — именно вещи, окружающие нас, формируют реальность, и ничто так не объективно, как материальная реальность. И чем устойчивее наши материальные интересы, тем сильнее и доступнее к пониманию философия.

ВОПРОС О СТАКАНЕ

— Тебе было послано множество сообщений, но ты не хотел их видеть. Для тебя ничто не было так хорошо и первобытно просто, доступно, кроме твоей обиды и ложного осознания, что все должны. Сладкое самоедство и уничижение своего эго. Любое вмешательство тут же ломало хрупкое равновесие расстроенной психики, а очередная неудача ввергала в черную гуталиновую массу депрессии. А тебе всего-то нужно было откры