Читать онлайн "Зима у порога"

Поздняя осень выдалась капризной, что избалованная молодуха на сносях. Ещё накануне яркое солнце ласкало взгляд — живи и радуйся. А поутру весь небосвод оказался облачён в серый саван - хоть ложись да помирай.

Беспросветная хмарь мокрой псиной стряхивала с себя противную морось, и редкий крестьянин без крайней нужды высовывал нос за дверь сухой, протопленной избы. Благо, последний урожай сняли с полей седмицу назад — до весны теперь торопиться некуда. Знай полёживай на печи да пожинай плоды трудов праведных.

Антип бродил по двору мрачнее тучи. С возрастом суставы всё острее реагировали на резкую смену погоды. Шутка ли — разменять полста лет - не поле перейти…

В пшеничных по молодости кудрях не осталось ни единого золотистого волоска. Беды и несчастья за пять зим запорошили голову снежной проседью, ссутулили плечи, сгорбили спину. Превратили здорового, крепкого мужика в глубокого, щуплого старца: хмурого и морщинистого.

Сначала война отняла у Антипа двоих сыновей.

Не успел порох осесть под копытами коня первого всадника Судного дня — прискакали большевики. Пуще лихих людишек опустошили подворье: вымели посевное зерно подчистую, изъяли курей, корову и клячу. Разве что блохастым щенком побрезговали.

За властью советской голодные годы напросились на постой - увели с собой дочь.

Зачахла от болезни и представилась супружница, пережив свою кровинушку на год.

А следующей зимой хмельного Антипа, заснувшего в сугробе, едва не вернул на погост, с которого тот волочился восвояси, последний всадник Судного дня — довольствовался лишь половиной правой ноги.

— Легко отделался, — приободрял его Тимоха, мясник и ветеринар по совместительству, ампутировав съедаемую чёрной гангреной обмороженную конечность по колено. — Мог ведь и насмерть околеть.

— Свезло, так свезло, — согласно вздыхал Антип, опрокидывая на грудь сто грамм анестезии.

С одной ногой свой век он, бог даст, доковыляет. А вот без рук управляться со стаканом стало бы куда как несподручнее. Позднее теми же руками он вытесал бегулёк из полена, приладил вместо недостающей части тела — и пуще прежнего принялся закладывать за воротник.

Соседские хаты дымили трубами, что паровозы, намекая на скорый обеденный час. Домашний очаг манил уютом и теплом. Антип и сам был бы не прочь погреть свои старые кости на печи, чем в облезлом овчинном тулупе скакать по грязи воробьём: пощипанным, хромым и взъерошенным. Но поджимающее время скребло нутро, что жук-древоточец правую голень - дела сами себя не сделают.

Обух топора в четыре удара сравнял шляпу гвоздя с доской. Антип отступил на пару шагов, приценился к проделанной работе. Наспех заколоченные ставни брезгливо кривились от собственной ущербности.

За спиной раздалось издевательское карканье. Старик обернулся. Белесые брови сошлись к переносице. Смуглое лицо, окаймленное густой седой порослью, пошло трещинами глубоких морщин. Из-за околицы с верхушек отцветших клёнов над его трудами насмехалась ворона.

Скорее по привычке, нежели для острастки, сарай вступился за хозяина глухим собачьим брёхом, практически тут же смолкшим. Антип поудобнее перехватил топорище и проковылял к открытой створке ворот.

Из полумрака в дальнем углу с соломенной подстилки поднялся тощий старый пёс и, устало вильнув хвостом, поплелся навстречу хозяину. Поджав уши, сунул морду под грубую мозолистую ладонь. Еле слышно заскулил.

-Да будет тебе, братец…,-потрепал Антип кабысдоха за загривок. -Всего-то ночку отсидеться. Авось, и в этот раз сдюжу…

Пёс тяжело, будто по-человечески, вздохнул и неторопливо побрел обратно к остывшей соломе.

Сарай Антип покинул с парой холщовых мешков, набитых чем-то едва ли на четверть. Запер ворота на деревянный засов. Впридачу пятью гвоздями скрепил его с дверными досками. Подергал, пробуя оторвать - не вышло. Тот даже не шелохнулся. Удовлетворившись результатом, отложил топор и взялся за один из мешков.

Следующие полчаса Антип разбрасывал по двору зерновку. Увидал бы кто - покрутил пальцем у виска, решив, что старик совсем из ума выжил - сеять пшеницу в зиму. Но и без сторонних зубоскалов ему с лихвой хватало несмолкающих насмешек со стороны уже двух черных пернатых.

Мешок опустел. Антип перевел дух и огляделся: не торчит ли где из-за плетня чей-нибудь не в меру любопытный нос. Пересудов он не боялся. Но, прознай кто из соседей, что скрывает вторая холстина, и разговаривать бы не стали - в ту же ночь пустили в избу красного петуха.

С кладбищенской землёй церемониться не стал - рассыпал дорожкой перед забором. Вернулся за топором, захватил охапку поленьев с дровни и снёс в дом, приладив возле печи. Подкинул сухих чурок на дотлевавшие угли. Окинул беглым взглядом стол. Сглотнул слюну. Отвернулся и, спешно собрав с зольника пепел, покинул избу.

Последующий час три пары черных бусин из-за околицы внимательно наблюдали за художествами старика. Тот передвигался от постройки к постройке, пачкая стены сажей, и попутно что-то бормоча себе под нос. Остатки золы щедрыми горстями развеял за забором. Постоял, задумчиво разглядывая дело своих рук. А затем снял с шеи холщовую нить с деревянным крестом и накинул на штакетник калитки.

После этого вернулся к дому, устроился на крылечке, достал из-за пазухи кисет с табаком. Неторопливо смастерил самокрутку. И закурил.

К последней затяжке уже пять ворон передразнивали с веток старого калеку.

-Погань!-сплюнул Антип в сердцах в сторону крылатых насмешников, затушил окурок и прошёл в дом, не забыв запереть входную дверь на засов.

Потёртый тулуп отправился на печку, превращая нахохлившегося воробья в жилистого сухопарого старика в дырявом кафтане. Антип ополоснул с себя грязь в кадке с водой, утерся полотняной рубахой, пригладил ладонью взлохмаченные волосы. В свете керосиновой лампы подошёл к красному углу. Перекрестившись, принялся снимать и аккуратно заворачивать образа в загодя приготовленные тряпицы: негоже тем сегодня становиться свидетелями его затеи.

Иконы спустил в подпол. С полагающимися почестями сложил в массивный дубовый сундук. Туда же - от греха подальше - припрятал и топор. Закрыл крышку, приладил на место замок. Перекрестил и покинул погреб.

Нутро печи полыхало ярким пламенем, наполняя комнату теплом. Антип подбросил несколько поленьев и огляделся в поисках незавершенных дел. Так и не найдя к чему придраться, дохромал до стола, повесил лампу над окном, присел на табурет и только тогда позволил себе облегченно выдохнуть. Пора готовиться к приходу гостей…

Сало с чесноком, маринованные грибочки, хрустящие соленые огурчики, душистый черный хлебушек - стол ломился от простого деревенского угощения. Золотистая жареная картошечка со шкварками в сковороде радовала глаз и заставляла живот протяжно трепетать в предвкушении. Антип пододвинул к себе поближе стакан и взялся за главное украшение стола - пятилитровый бутыль с мутным содержимым.

Откупорил пробку, наполнил стеклянную посудину до краёв: сивушные масла заложили нос. Коротким шумным выдохом старик отогнал неприятные запахи и залпом опрокинул внутрь себя их источник. Жидкий огонь без задержек скользнул в желудок. Другая рука незамедлительно поднесла к носу ломоть хлеба с уложенными поверх ломтиками пахучего сала. Антип с жадностью втянул ноздрями чесночный аромат и довольно зажмурился, смакуя плавно расходящееся от кишок по всему организму тепло. Благодать…

Второй стакан пошел, как по маслу. Только после него старик позволил себе закусить. В голове приятно зашумело. Тело приобрело лёгкость и воздушность. Улеглась ломота в костях, притихли боли в суставах. Для закрепления эффекта Антип отправил в рот ложку картошки и захрустел огурчиком.

После третьего приёма старик осоловело восхищался танцами теней на стенах. Под потолком паук неторопливо латал паутину. В углу тихонько шуршала мышка. В печи потрескивали горящие дрова. Антип прислушался к внутренним ощущениям и высказал вслух неутешительный диагноз:

-Старость - не радость…

По молодости и с поллитры - ни в одном глазу, ходил - трезв, как стёклышко, а сейчас с трёх неполных стаканов окосел, разомлел, расчувствовался...

От досады и ностальгии не заметил, как накатил четвертый. Устало вздохнул. Опустил голову. Уставился в щель меж половиц. Смежил веки.

-Давненько не виделись, Антип!-голос над ухом раздался столь неожиданно, что старик едва не подпрыгнул, напрочь позабыв о своем дефекте.

-Тьфу ты! Чёрт плешивый!-выругался Антип, хватаясь за сердце. -Напужал - едва с Кондратием не повидался,-пробормотал старик, фокусируя зрение на госте.

В соответствии сказанному, на столе аккурат между сковородой с картошкой и тарелкой с груздями, по-басурмански сложив ноги, уместился самый настоящий… чёрт! Наличествовала и проплешина между козлиным целым рогом и соседствующей слева его наполовину обломанной копией. Остальное тело до копыт сплошь покрывала короткая бурая шерсть. Ослиные уши, вытянутая морда, заканчивающаяся свиным пятаком, длинный крысиный хвост с мохнатой кисточкой на конце и… человеческие глаза. Существо ростом было от силы с полтора локтя, несмотря на весьма разношерстную родословную.

-Так, может, повторить?! - расплылась пасть в щербатой ухмылке. -Не стоит откладывать такие встречи!

-Сгинь, нечистый!-угрожающе произнёс старик.

-Эх, Антип,-вздохнул гость и укоризненно помотал рогатой башкой. -Да разве так привечают старых друзей?!

Антип размахнулся и отвесил чёрту хлесткую оплеуху. Того, как ветром сдуло. Нечистый грохнулся со стола и покатился кубарем по полу. Едва окружающий мир перестал вращаться, черт резко вскочил на ноги, потряс бородой и недобро уставился на обидчика. Шерсть встала дыбом. Глаза налились кровью.

-Ах ты, старый хер моржовый!-грозный рёв сотряс деревянный сруб. -Как посмел поднять свою руку на Архайлаила!

Черт топнул копытом и стал увеличиваться в размерах.

-Раздавлю! Разорву! Распотрошу!-зарычал он, надвигаясь на Антипа.

Рог упёрся в потолок, заскрежетал о дерево, оставляя в доске глубокую борозду. Вскоре над щуплым стариком бугрилась гора мышц. На пальцах антрацитом блестели когти. Кончик хвоста плетью нахлестывал мохнатые бёдра.

-В преисподней своей командовать будешь!-не убоялся Антип преображения гостя. -А у меня по столу нехер своим сральником елозить - не для того предназначен! На-ка вот лучше…,-перед нечистью опустился наполненный до краёв стакан: -Прими штрафную, Аркашка, чем мышей пугать и потолки мне портить.

Чёрт замер, повел пятаком воздух, сглотнул слюну вместе с гневом.

-Вот это - уже другой разговор!-уменьшился он до человеческих размеров и потер ослиное ухо. -Чем руками махать, сразу бы с этого и начал!

-А я тебе человеческим языком сказал - сгинь! -Антип выставил перед собой кулак: -А будешь водку греть - ещё добавлю! Вразумел?

-Вразумел!-шмыгнул носом чёрт. -Как тут не вразуметь?!-и смахнул стакан со стола.

Самогон тотчас испарился где-то между свиным рылом и козлиной бородой. Аркашка сморщился и просипел, оценив преподношение:

-Хороша, зараза!

Подхватил когтями со стола кусок сала, занюхал и чихнул. Склизкая сопля повисла на кончике пятака. Из пасти высунулся длинный язык, смахнул её в одно движение и вместе с салом отправил в рот.

-А ты… чего… смурной такой?-жуя и чавкая, подметил чёрт настроение хозяина. -Поминаешь кого? Али сам помирать собрался?

-Чего-то взгрустнулось мне, Аркашка,-признался тот, начисляя себе и гостю по пол стакана.

Черт расплылся в щербатой улыбке и, хлопнул в ладоши, растопырил когтистую пятерню с парой кубиков:

-Так может… в кости? На твои старые кости!

-Скучно…,-отрицательно мотнул сединами Антип и, притопнув, добавил: -Да и в костях у тебя преимущество.

Аркашка ненадолго призадумался, поскреб когтями бородатый подбородок и выдал новую идею:

-Тогда в картишки?!

В лапе невесть откуда возникла колода и раскрылась веером.

-А, давай!-махнул рукой старик.

-Сразу душу на кон поставишь или как?!-ухмыльнулся Аркашка, присаживаясь на скамью.

Антип покосился на практически полный бутыль, поднял свой стакан, и отрицательно помотал головой:

-Давай по маленькой для начала, а там как пойдет.

Чёрт также примерился к запасам самогона и, одобрительно хрюкнув, принялся тасовать колоду…

Литром спустя на Антипе оставались одно лишь исподнее и нательная рубаха. Черт же красовался в залатанных портах и дырявом кафтане, поверх которого на плечи были накинуты льняное платье и расшитый сарафан покойной супруги. Полтора козлиных рога укрывал цветастый платок.

Антип едва не пустил скупую слезу - вспомнил жену в день их свадьбы. Отвёл взгляд на стол, что покрывали картинки со сценами мучений грешников в аду. Закрыл один глаз. Вторым прищурился, будто выцеливая в мушке винтовки врага.

-Ах ты, жулье свинорылое!-внезапно взревел старик и, подскочив со стула, схватил чёрта за бороду. -В прошлой раздаче я королем бубны отбивался, а теперь ты им кроешься!

-Да ты белены объелся, бесполезный лапоть?!-не остался Аркашка в долгу и ухватился за седины Антипа. -В моей колоде отродясь ни королей, ни бубнов не водилось!

-А весело тут у вас!-подметил голос от печи, прерывая едва не начавшийся мордобой.

Черт со стариком застыли, неторопливо повернули головы и подняли взгляды к потолку.

-Это твои или мои?-шепотом уточнил Антип.

-Мо-и…,-Аркашка громко икнул и не столь уверенно закончил: -Вроде…

Над спорщиками, подпирая рогами потолок, стоял внушительных размеров представитель адских чертог. За ним из огнедышащего печного нутра выбирался ещё один, размерами ему под стать.

-Не помешаем?-вежливо осведомился первый гость.

Второй же оказался не столь церемонным.

-О! Картишки!-воскликнул он, стряхивая сажу с плеча, и без приглашения направился к столу, потирая ладони. -На что играем?!

Спустя несколько часов и вытащенный из закромов третий бутыль самопляса, в хате яблоку негде было упасть, чтобы то не угодило кому-нибудь по рогам. Некоторым даже пришлось пристраивать новоприбывших собратьев у себя на плечах. Черти орали срамные песни с похабными частушками, играли в карты, отвешивали друг другу щелбаны. Кафтан Антипа, сменив нескольких владельцев, обзавелся новыми прорехами и вернулся к хозяину — вместе с отыгранным приданым его покойной жены. В комнате стоял такой гвалт, что, казалось, ещё немного, и изба разлетится по бревнышку… Пока в самом разгаре веселье не оборвал громовой раскат. В сарае завыл пёс.

-А вот этого не надо…,-пьяненько протянул Аркашка, аккуратно придерживая руку Антипа, собравшегося по привычке перекреститься. -Хорошо же сидим…

Едва он успел договорить, второй раскат опрокинул со скамьи парочку чертей. Избу тряхнуло так, будто земля решила разверзиться и спровадить гостей домой. Из проконопаченных щелей с потолка на рогатые головы щедро сыпануло мхом. Собачий вой сменился жалобным скулежом, а затем и вовсе стих. Вместе с ним замолчали и галдящие черти, принявшись переглядываться между собой. Не сговариваясь, общие взоры сошлись на Антипе.

-Кажись…,-Аркашка осенил себя обратным крестом. -Это к тебе…

-Пойду… Гляну… Кого там ещё черти принесли…,-Антип сбросил карты на стол и, кряхтя, поднялся.

Аркашка осмотрел всех собравшихся и заплетающимся языком заявил:

-Напраслину возводишь… Не мы это…

Протискиваясь сквозь толпу, Антип доковылял до печи, накинул поверх надетого наизнанку кафтана просохший тулуп и вышел в сени.

После жаркой хаты ночные заморозки голодным волком вцепились в старые кости. Погода вновь выкинула фортель. Дождь прекратился. Небо очистилось от хмари и одноглазо таращилось бледным блином на подворье и человеческую фигуру с посохом, возвышающуюся из-за плетня на пол косой сажени. Если не вглядываться - чистый ангел господень во плоти: одёжи белы, как мел, борода длинна - едва полы не метёт, и весь седой, будто лунь. Ещё б пару крыльев за спину - как есть - сам святой Серафим с небес спустился изгонять нечистых.

Впечатление портили закрученные в спираль золочёные бараньи рога. И посох сплетенный, точно в девичью косу, из позвоночников с черепом в навершии.

Кто другой, испачкав порты, тотчас бы заперся в доме, но старик лишь поморщился и, без опаски шагнув с крыльца, направился к калитке.

— Здравствуй, Антип, — поприветствовал гость вышедшего хозяина.

— И здоровей видали — не боялись, — сплюнул старик за ограду.

Визитёр усмехнулся:

— Почитай, уже с пол‑литры храбрости в тебе плещется?

— Не твоего ума дело, — покачнулся Антип. — Говори, чего хотел да проваливай. Некогда мне с тобой лясы растачивать.

— Может, хоть во двор пригласишь? Невежливо гостя за забором держать…

— Ага, ищи дурака Карачуна в дом зазывать! И за плетнем перетопчешься - чай, несахарный - не растаешь.

-Не растаю,-спокойно согласился гость. -Но и тебе не сладко придётся, коль по-добру не сговоримся…

— Не стращай - пуганы! - резко оборвал гостя Антип. -И добродетель твою с лихвой испытал - теперича меня на свадьбах отплясывать не зовут. Так что ступай‑ка себе дальше по добру, по здорову — не о чем мне с тобой сговариваться.

— Верни, что украл!-терпение Карачуна иссякло. Седины заискрились. Маска добродушия треснула, обнажая истинную личину. Из под бледной кожи проявились кости черепа. -Возьму сам - хуже будет!

— Ничего чужого отродясь не брал! — отрезал Антип. — А ежели чего твоего прихватил по случаю, то на‑ка‑ся да выкуси! — Старик сложил пальцы в кукиш и нацелил его между бараньих рогов. — Считай, за ногу поквитались.

— Пеняй на себя, старый увалень! — Карачун заиграл желваками.

Глаза недобро сверкнули.

Деревяшка, заменявшая Антипу половину ноги, зачесалась, предчувствуя неприятности. Старик отступил ближе к дому.

— Не захотел по‑хорошему…,-Карачун шагнул к калитке. -Будь по‑твоему!

Разбросанная перед забором зола вспыхнула углями в жаровне, преграждая тому путь и едва не опалив край бороды.

Гость отпрянул, оглядел возникшее внезапно препятствие и усмехнулся:

-Гляжу, подготовился…

Антип промолчал.

-Только и я на сей раз к тебе не с пустыми руками пожаловал. Принимай гостинцы!-Карачун вскинул вверх посох.

Ледяной порыв ветра стеганул старика по лицу. Со зловещим карканьем с клёнов ввысь взвились вороны, закружили хоровод в воздухе. А как костяной шип вновь почвы коснулся, коршунами попадали к ногам гостя, обращаясь с ударами оземь человеческими фигурами.

На краткий миг всё затихло. А затем в рядах падших началось шевеление. Оперение осыпалось клочьями мрака, обнажая не ощипанные птичьи тушки - пятерых покойников.

Хмель в крови старика обернулся водицей: студёной, колодезной. Дряблая кожа на шее удавкой стиснула глотку. Разом сделалось душно и зябко. Из пятерых мертвецов Антип признал каждого.

Двое солдат шагнули вперёд. Головы бинтами обмотаны. Грязные повязки спеклись с кожей и волосами. Лица частью обуглены до закопченного черепа. Шинели разорваны, лоскуты свисают до земли. Антип пригляделся и охнул: не лоскуты - кишки с распоротых брюшин волочатся бок о бок с размотавшимися портянками.

Братья вошли в пекло: плечом к плечу, молча, без страха. Остатки одежды задымились, вспыхнули спичкой. Кожа почернела от копоти, загорелась вслед за материей. К забору мертвецы добрались, полыхая двумя факелами. Но открыть калитку не могут - нательный крест не пускает.

-Бать, дозволь пройти к отчему дому. Жарко нам - нету сил терпеть,-заговорил огонь голосами сынов. -Сложили в костёр войны наши жизни и молодость - обожглись лишь: не сварили ни похлёбки, ни каши.

На лице старика и мускул не дрогнул. Но сердце в груди адское пекло жжет, будто сам стоит с ними в пламени.

-Остыньте, сынки. Хватит с вас,-произнес Антип еле слышно. -И землице родной остыть дайте.

Не отвёл взгляд. До конца смотрел, как плоть от собственной плоти на его глазах за оградой обращается в пепел. Как прах расстилается по земле, гася под собой жаркие угли.

Едва последняя искра погасла, третий покойник двинулся с места. Подошёл к калитке, остановился. Посмотрел на старика пустыми глазницами. Челюстями заклацал, но и слова не вымолвил - лишь перемолол зубами нескольких посыпавшихся изо рта жучков и опарышей.

Антип не сразу распознал мертвяка - не в самом трезвом уме провёл те года. Стоит ли заикаться о памяти… Да и сильно тот изменился с последней их встречи: спасибо червям и личинкам - постарались на славу: выели кожу и мясо с костей добела - родная мать увидела бы - не признала. Офицерский френч и треснутый череп - всё, что в комиссаре народном осталось человеческого. Да и было ли в нём изначально более этого - о том молчала история…

Почесал старик заросшую щеку. Не удержался - плюнул в бессовестную рожу грабителя, что сараи его разорял, обрекая на голодную долю.

Земля оказалась теснее, чем думалось. Годами спустя опять пересеклись их с Антипом дороженьки. Вновь расхаживал нарком по селу важным гусем в начищенных сапогах и новенькой форме. Речами громкими агитировал народ объединяться в колхозы. Козырял наганом и именем власти советской. Как пить дать - антихрист. Взялся за борьбу с мракобесием: прошелся по избам, изымая иконы, да сжёг всё в общей куче. Церковного батюшку так вовсе выволок из храма за бороду, пинками прогнал по селу и пристрелил, как собаку, в канаве. Да сам вскоре сгинул бесследно.

Кто говаривал, что на речку ушел и канул, как в воду, другие в лесу комиссара встречали, третьи божились, что лично видали, как тот уезжал в неизвестном направлении по делам государственной важности.

Антипа сплетни обошли стороной, занят был - пил страшно, по-черному. Да и ни к чему собирать досужие слухи и домыслы, коли знаешь, где собака зарыта, ведь лично приложил к тому руку: не уехал нарком - в яме компостной переваривался в удобрение.

Покойник оскалился. Сорвал с забора тесёмку с нательным крестом, сжал: в кулаке хрустнуло. Раскрыл костлявую ладонь, демонстрируя старику деревянные обломки - и на сей раз крест с ним не сладил. Видать, как при жизни ничего святого в нём не было, так в посмертии не сыскалось.

Челюсти снова глухо заклацали, будто в злорадном хохоте. Пнул калитку: хлипкая дверца раскрылась, осталась висеть на одной петле. Комиссар сделал шаг во двор и встал, как вкопанный.

Пустые глазницы глянули вниз - ноги по колено в почву вросли и погружаются глубже, будто в трясину. Затрепыхался, заёрзал, задёргался - тщетно: крепко держит убийцу землица с могилы священника. Уж до пояса мертвеца засосала топь, только тогда вспомнил он про оружие. Провозился с кобурой, наган еле вытащил. Нацелил дуло в Антипа - напомнил старику их последнюю встречу. Победно раззявил челюсти и костлявым пальцем нажал на ржавый спусковой крючок.

Сухой щелчок в тишине прозвучал громче выстрела. Подвело комиссара оружие. Как в тот день, когда входил в хату Антипа наводить свой порядок, а угодил под презрительный взор и горячую руку, что сжала топор и не дрогнула.

Так и щёлкал мертвец вхолостую пистолетом с зубами под взглядом хозяина дома, пока весь не скрылся под землёй. А вслед за ним и сам старик возжелал там оказаться.

-Папка, кушать хочется,-раздался от распахнутой калитки голос четвертого гостинца.

Антип поднял взор - во двор дочь прошла: тоща, будто тростиночка - одни кожа да кости. Казалось, дунь ветерок посильнее, напополам тут же сломается. Невозможно взглянуть без содрогания.

Остановилась перед могильной насыпью. Упала на четвереньки, будто ноги держать перестали. Принялась горстями землю черпать и заталкивать себе в рот, в промежутках повторяя, насколько ей голодно.

Зачесались глаза. Не сдержался старик - обожгло щеки слезами. А ведь думал, давно излил из себя все досуха, до самой последней капли. Но ошибся, видать, сохранилось что-то в дальних закромах на всякий случай.

Живот распух, что бурдюк, а дочь всё ела и ела - жадно, торопливо, будто ничего вкуснее в жизни не пробовала. Как вдруг замерла и с удивлением посмотрела на ладони, где среди черных комьев слипшейся грязи ростки давала пшеница.

-Кушай, доченька, кушай,-задрожал голос Антипа сквозь жгучие слезы. -Жирна нынче землица - накормит всех досыта. И тебя более не оставит голодной.

Седая голова поникла. Веки закрылись.

-Уж не серчай на отца, что сберечь не смог,-прошептал старик и сотрясся в беззвучном рыдании.

Не заметил, как дочь поднялась с колен, плечи расправила, улыбнулась. Впалые щеки окрасил румянец. Лишь почувствовал едва уловимое касание тонких девичьих пальчиков на своей морщинистой коже. Скользнули, как лёгкий ветерок, стёрли влагу и столь же невесомо отстранились. А когда Антип вновь открыл глаза: перед ним над молодыми побегами возвышалась цветущая вишня.

Ветер загудел, засвистел в ушах, рванул седины с листвой. Оборвал лепестки резким взмахом — будто тысяча перепуганных мотыльков вспорхнула в чёрное небо.

Пятый мертвец, укутанный в саван, долго ждать себя не заставил.

— Чтоб ему пусто было, — процедил Антип сквозь зубы, не сводя взгляда с покойной супруги. — И твой покой потревожил, окаянный…

Она вплыла во двор — плавно, словно лебёдушка. Погребальное платье едва заметно колыхалось. Под ногами трава склонилась к земле, пожухла, почернела — и волной поползла вперёд, оставляя после себя сожженную пустошь.

На миг остановилась у деревца. Провела ладонью по листве — нежно, ласково, точно мать по волосам любимого чада. Но зелень под её прикосновением сморщилась на глазах, ссохлась, осыпалась к корням серой трухой.

Проводила грустным взглядом последний павший лист — и обратила взор на Антипа.

Лицо её было усеяно коростами; из вскрытых язв сочилась сукровица, смешанная с гнилостной жижей. Вокруг кружились мухи: садились на кожу, жадно пили гной — словно тот был нектаром божественным.

-И как я тебе? Хороша?-усмехнулась жена и протянула руки к Антипу. -Обнимешь али побрезгуешь?

-Дура!-сплюнул старик. -Как была, так осталась. Даже могиле не удалось это исправить,-Антип сделал шаг ей навстречу и заключил супругу в объятия. -Пред образами я клятву давал, быть рядом в болезни и здравии до конца своих дней. Тому и святых брал в свидетели. До сих пор своему слову хозяин, и твоя смерть ничего не изменила.

-Поигрались и хватит!-прервал гость семейную идиллию, напомнив о себе холодным тоном.

Мороз пробежался по жилам, отыскав лазейку в тулупе и прорехи в подранном кафтане. В руках Антипа жена застыла ледяной скульптурой, пошла трещинами, будто по весне лёд на реке, что вот-вот тронется.

Статуя супруги рассыпалась осколками в руках мужа. Как Антип пытался удержать их, в результате, сам, не удержав равновесия, рухнул на землю.

-Напрасно ты со мной тягаться вздумал!-более ничем не сдержанный во двор вошёл Карачун.

Навис над павшим и занёс посох для удара.

Дверь избы со скрипом отворилась. В лунный свет из проема вышла фигура в расшитом сарафане поверх льняной рубахи. Голова с лицом платком укрыты.

Спустилась с крыльца плавно, словно лебёдушка, оплыла лежащего на земле Антипа, встала промеж гостем и хозяином дома.

Карачун опустил посох. Баранья морда расплылась в улыбке:

-Хорошо, что сама пришла! Промедли малость и кончился сейчас бы твой защитничек. А теперь сними, красавица, платок. Дай взглянуть на твоё личико.

Ткань покинула голову. На лице Карачуна застыло изумление.

-Ну, чего уставился?-заплетающимся языком связал три слова Аркашка. -Цалуй давай, коль черт пришелся по сердцу!

Не дожидаясь реакции, свернул губы в трубочку, выставил вперёд пятак соплями измазанный и сам потянулся к Карачуну с очевидным намерением.

Тот отпрянул и поморщился. Выставил руку, сдерживая попытки чёрта его облобызать.

-Чего, баран, кобенишься?! Морду воротишь!-возмутился Аркашка. -Передумал?! Али цену себе набиваешь?

-Сгинь, свинорылая мерзость!-посох огрел чёрта по макушке.

Аркашка охнул, плюхнулся в грязь, испачкав одежду, и схватился за голову.

-Да как же так-то?!-спросил он растерянно, ища ответ у лежащего рядом Антипа. -Да что ж это делается?!

Шмыгнул носом и вытянул лапы, демонстрируя старику рог свой обломанный. Затем перевёл взгляд на виновника во всем белом и чистеньком. В глазах вспыхнул огонек ярости.

-Архайлаила палкой шпынять, будто псину бродячую!-взревел чёрт и свистнул так, что заложило уши.

В доме тотчас что-то загремело. Загрохотало, зазвенело, застучало по полу. Дверь, как стояла, так слетела с петель, являя под лунный свет рогатые пьяные морды.

-Братцы! Наших бьют!-взвизгнул Аркашка и указал на стоящего с посохом старца.

Рядиться долго не стали - навалились на Карачуна всей оравой.

Поначалу тот ещё отбивался, пачками разбрасывая чертей налево, направо, и, отступая шаг за шагом к калитке. Наломал по дороге рогов с зубами - на комолое стадо.

-Врешь! Не уйдешь!-закричал Аркашка и кинулся под ноги обидчику.

Карачун не устоял, опрокинулся. Тут его чёртовой лавиной и накрыло.

Мутузили долго, основательно и со знанием дела. Пороли хвостами, топтали копытами, выправляли горбину его же посохом, пока тот не сломался. Кое-как укротили строптивого, запрягли, бороду приспособив в поводья, проломили забор и умчались по селу устраивать скачки.

Антип присел на крылечке. Выкурил неспеша самокрутку. Из темноты долетали отголоски радостных возгласов и смеха победителей вперемешку со стонами и воплями поверженного Карачуна. Небо на востоке начинало светлеть.

Антип оглядел разгромленный двор, сломанный забор, махнул рукой, подобрал с земли отломанный бараний рог и вернулся в избу.

Дом ещё хранил былое тепло. Угли в горниле перемигивались красными и черными всполохами. Потёртый тулуп отправился на печку. Антип - за стол. Плеснул самогона в стакан, выпил, подпер спиной стену.

В курятнике соседей заголосил петух.

Спустя несколько минут во дворе послышался шум, переросший в топот в сенях. В хату один за другим принялись возвращаться черти. Одни без пары зубов, другие с поломанными рогами. Но все довольные и улыбающиеся. Махая хозяину лапами и хвостами на прощание, они незамедлительно прыгали и исчезали в печи.

Когда петух заголосил второй раз, в комнате остался лишь Антип и безрогий Аркашка в грязном изодранном сарафане и платком в руке.

-Хорошо посидели…,-замялся черт перед дышащим жаром печным зевом.

-И не говори…,-устало согласился Антип.

-Ну… Ты зови, если что…,-шмыгнул носом Аркашка и принялся стаскивать с себя одежду.

-Ага,-кивнул Антип.

-А можно…,-черт смущённо поскреб пол копытом. -Я платок оставлю? На память…

Антип осмотрел грязные лохмотья и махнул рукой:

-Черт с тобой, безрогий, забирай.

Аркашка расцвёл в щербатой улыбке и исчез в печи вслед за собратьями.

Петух проголосил в третий раз.

-Староват я для таких посиделок…,-пробормотал Антип и, кряхтя, поднялся.

Преодолел искушение, чтоб не прилечь да не уснуть. Хоть сил набраться не помешало бы - впереди много работы: предстоит и забор подлатать, и дверь на место приладить, а ещё прибраться в избе не помешает… Не помешает, но обождёт. А одно срочное дело отлагательств не терпит.

Старик взял керосинку и спустился в погреб. Отпер сундук, откинул крышку.

В отсветах пламени изнутри парой лазуритов сверкнула пара глаз. Золотым отливом блеснули пшеничные волосы. Белым жемчугом озарилась улыбка. Прижимая икону к груди одной рукой, а второй сжимая топор, на дне сундука лежала девица.

-Вылазь, Василёк,-выдохнул Антип и уселся на дубовую доску. -Отстоял я тебя этот год,-произнес и поперхнулся в крепких объятиях.

-Ох, и жутко мне было, тятька Антип!-всхлипнуло рядом с ухом. -Не за себя, за вас переживала и молилась без остановки.

Сквозь нательную рубаху и дырявый кафтан, до сих пор на мир зрящий изнанкой, обожгли плечо горячие слёзы.

-Ты мне брось в погребе сырость разводить!-попытался старик напустить строгости в голос, но тот его подвёл, потому неуклюже добавил: -А то потом плесень не выведу…

Мозолистые руки же меж тем бережно поглаживали хрупкую девичью спину.

“Вырос воробушек”,-подумал Антип, вспоминая первую встречу.

Дело было зимой. Года три назад. Сидели в тепле, выпивали с Аркашкой да вспоминали молодость. Расбередил душу, паскудник. Потянуло Антипа на кладбище, повидать родню. Сказано - сделано.

Собрались, взяли поллитры с собой, как водится, помянуть и для сугрева. Вроде и идти недалече, да пока шли, вьюга разыгралась. Белые мушки глаза и рот забивают - не вздохнуть и не видать дальше метра. Сбился с дороги Антип, заплутал. Ещё и Аркашка, сукин сын, как сквозь землю провалился.

Принялся кликать паршивца. Глянул - тело в сугробе. Бросился чёрту на выручку, а там - не чёрт, а девчушка. Одежка тонкая, сама худенька. Замёрзла - уж на пол пути в царство небесное.

Как калечный Антип на себе дотащил ту до дома - не помнил. Едва сам вместе с находкой во вьюге не сгинул - видать, бог миловал. Отогрел, выходил.

Василиса сиротой оказалась. Мамка с папкой ещё в войну вместе с домом сгорели. Помыкалась у добрых людей по сараям, да и оттуда погнали - кому охота содержать лишний рот, когда своих детей кормить нечем.

В поисках лучшей доли отправилась девчонка куда глаза глядят, да в пургу забрела. Прилегла в сугроб, да так бы и околела, если б не Антип…

С тех пор осталась жить у старика Василиса и помогать по хозяйству. Антип стал реже закладывать за воротник, пока однажды вновь до чертей не напился. Когда он в себя пришел и людей узнавать начал, увидел зареванную испуганную девчушку, прятавшуюся от него за иконой. С той поры и вовсе пьянствовать зарёкся.

Стали потихоньку жить, срастаться душами. А под конец осени заявился Карачун, заявил права на причитающуюся ему девицу. В тот год молитвами да остатками святой воды от него кое-как отбрехались. В следующий туже пришлось, но сдюжили старые кости. А на этот раз и помощью однорогого знакомца не побрезговал.

-Староват я стал с Карачуном тягаться,-тихо продолжил Антип. -Следующий год, боюсь, уж и не сдюжу.

Всхлипы сделались реже и тише.

-Так что замуж тебе пора,-подвел итог старик. -Засиделась ты в девках, Василиска. И этот старый баран от тебя, наконец, отстанет - не любит он жён мужненных: подавай, видите ли, ему в жертву невинных да неиспорченных.

-Да кто ж меня возьмёт без приданного?!-девушка отстранилась от Антипа. -А ежели и найдётся такой, на кого ж я тебя оставлю?!

-Не перебивай старших! Чай не за сотню верст жениха тебе сыщем. Будешь захаживать в гости. Вон, у старосты сын…

Василиса зарделась и потупила взор. Антип ехидно прищурился.

-А то не я не вижу, как вы друг на друга с ним смотрите. Того гляди, глаза сотрете…

-Староста не дозволит…,-прошептала Василиса.

-Дозволит. Да и приданное у тебя, считай есть,-Антип явил на свет золотой бараний рог и покосился на оставленный в сундуке топор. -Порубать только надобно…,-задумчиво добавил, почесав затылок, и вновь едва не задохнулся в объятиях.

Когда с телячьими нежностями было покончено, Василиса помогла старику покинуть погреб. Оставшихся сил Антипу едва хватило забраться на печь, после чего он сразу же уснул.

Василиса улыбнулась, заботливо укрыла старика одеялом. Вернула иконы на место. Топор положила у печи. И под здоровый богатырский храп Антипа принялась наводить в доме порядок.

За бревенчатыми стенами первый снег покрывал землю.