Читать онлайн
"Болотный колдун"

Валентин Бердичевский

Роман-сказка

Б О Л О Т Н Ы Й К О Л Д У Н

Письмо, отправленное Тимофеем Брыковым самому себе.

Дорогой Тимофей! Видно, мало тебе пришлось испытать прошлым летом в школе колдунов Мастера Тромма, раз ты, несчастный, снова отправляешься туда. Одна только нездоровая страсть Федора к колдовству толкает тебя на самый идиотский в твоей жизни поступок. Остановись, опомнись! Если прошлым летом вам и удалось унести ноги, то дважды этот трюк не пройдет. Ну, не вышло у вас заполучит эту несчастную «Черную магию», так что, других, что ли, книг на свете нет? Как же, понимаю, куда Федор, туда и ты. Не можешь отпустить друга одного в такую рискованную экспедицию? Да лучше бы ты ему ноги переломал, он бы тебе потом еще и спасибо сказал…

Ну, все, пора заканчивать, я слышу его шаги за дверью. Несет же его нелегкая!.. Прощай, врядли скоро увидимся…

P. S. (Для самых бестолковых.) Письмо отправляю самому себе не потому, что у меня от страха заранее с головой плохо стало, а чтобы родители мои хотя бы до вечера, пока меня не спохватятся, его не вскрывали.

Тимофей Брыков, 10 июля 199… г.

Глава первая

ПОД ВАЛ МАСТЕРА ТРОММА

1

Если вы до сих пор мечтаете оказаться за одним столом с колдуном, выбросьте скорее это из головы. Ничего особенного вам не перепадет. Я, конечно, сужу только по Тромму, другие меня за свой стол пока что не приглашали. А здесь – все та же липкая овсянка после полуночи, уютно расположившаяся на самом дне потрескавшейся глиняной чашки.

С прошлого года никаких серьезных изменений в школьном меню не произошло. Я вам больше скажу: мне кажется, этот мерзкий, цвета подожженной соломы, клейстер тогда и сварили, и с тех пор лишь подогревают частями.

Ах, да! Вы, может, успели меня подзабыть. Все-таки целый год прошел. Тогда я представлюсь, до утра в подвале все равно делать нечего. К тому же, еще вопрос, запланировано ли у колдунов для гостей утро.

Итак, на ступенях, под массивной, окованной дверью, достойной охранять куда большие ценности, скорчился я. Тимофей Брыков, неполных пятнадцати лет. Возраст вполне, по-моему, достаточный, чтобы не наступать дважды на одни грабли. Но я здесь взаперти… Факт такой же голый, как пол, терзающий камнями мою спину. Только последний балбес мог поддаться на уговоры Федора и вернуться сюда! Прямиком в подвал мастера Тромма…

Кстати, рекомендую, - Федор, мой лучший друг, ниндзя и большой охотник до колдовских книг, магии, алхимии и прочего антинаучного ассорти. Вот он, спит в углу, как второгодник на химии. А тут разве уснешь…

Первые полгода после нашего возвращения домой Федор молчал, честно пытался учить химию и избегал малейших упоминаний о колдунах и колдовских книгах. Но с января, скромно отметив свое четырнадцатилетие, он неожиданно забросил учебу и приступил к интенсивной подготовки нашей второй экспедиции.

- После меня там ловить нечего, - заявлял он, вольготно развалясь на своей половине парты - Как я спрятал, никому не сыскать. Я на прятках собаку съел.

- Как бы тебя самого там не съели…

Тут я должен заметить, что наша последняя парта, среди великого множества прочих своих достоинств, имеет еще одно, труднообъяснимое поначалу свойство. Он создает у постоянных своих обитателей обманчивое чувство личной безопасности. Как-будто ее отдаленное географическое положение способно оградить их от частых вызовов к доске, а возможно, и от куда более крупных неприятностей.

Бесчисленное множество раз я убеждался в ненадежности этого укрытия, а в последнее время даже стал подозревать, что наша последняя парта чем-то особенно притягательна для учителей.

Так вот, в третью среду января, того самого двадцать четвертого числа, когда, понуро воротясь от доски на место, я осторожно приоткрыл свой дневник, все еще не решаясь оказаться лицом к лицу с неизбежной двойкой, Федор произнес:

- Думаю, мы слишком тут засиделись…

В устах моего друга и ничего не значащая на первый взгляд фраза зачастую оказывается лишь вершиной зловещего, вполне уже им обдуманного плана. Заподозрив неладное - слишком свежи еще были воспоминания о первой экспедиции – я насторожился:

- Ты к чему это?

- Люди с трудом меняют свои привычки.- Для начала Федор отвлек меня пустыми витиеватыми рассуждениями, на которые он и в мене зрелом возрасте был порядочным мастаком. – Надо пересесть вперед, скажем, на третью парту, - там у нас традиционно обитают отличники. – Учителя не смогут быстро переключиться, они ведь вызывают не нас, Тим, а троечников с «камчатки».

- Шутишь?! Да через неделю все будет по-старому. А что потом?

В ответ Федор лишь пожал плечами. По его мнению, я чересчур близко к сердцу принимаю все школьные неудачи. Сам же Федор относиться к учебному процессу достаточно философски. Он давно уже осознал тщетность своих усилий одинаково ровно успевать по всем предметам и с тех пор прекратил мучительные и вполне бесполезные попытки выбраться из паутины троек. Исключением тут являлась, пожалуй, химия, к которой Федор всегда питал необъяснимое, почти мистическое уважение. Однако успехи его в составлении различных легковоспламеняющихся смесей и неотклеивающихся клеев с лихвой перекрывала геометрия. Ее он хронически не понимал и, как многое из того, что мы не понимаем, боялся и тихо ненавидел.

Зимой я все еще надеялся остановить его. Но проще было бы мне запихнуть носорога в детскую коляску...

- Ты пойми, - вколачивал он мне едва ли не ежедневно, - на этот раз – никакого риска. Дело верное! Ничего вслепую, все – по плану. Вот смотри, - для спуска в сундук Федор приготовил чудовищную бухту крученой бельевой веревки, всю через равные промежутки увязанную аккуратными узелками. – теперь уж точно до земли хватит. Месяц работал, обездолил хозяек всего пятого микрорайона. Только бы в автобус с ней пустили. Меня ведь не интересует больше, как мы туда попадаем и почему сундук на чердаке бабушкиного дома связан с развалюхой в долине колдунов. Мне так же наплевать теперь, почему там осень, когда здесь середина июля. Мне нужны книги, и я их получу! А для тебя вообще пустяк: останешься наверху, будешь меня подстраховывать. Я спущусь, вытащу книги из-под половиц и назад. Тебе даже тянуть не придется, сам по узелкам вылезу. Полчаса – и книги наши! Ты только подумай, Тим: «Черная магия!» Да что мне тогда химия! И про английский свой забудь, мы с тобой сами кого хочешь тогда поучим…

Ну, кто бы тут устоял? Человек слаб, а Федор умеет уговаривать. К тому же, хотя к делу это прямого отношения и не имеет, у меня к концу года образовалось столько задолженностей, что создалась вполне реальная угроза второгодничества.

Словом, ранним утром десятого июля, мы прибыли в деревню. Не стану здесь уверять, что бабушка Федора обрадовалась нам так же, как и в прошлом гоу.

- Понравилось в деревне? – буркнула она, с опаской оглядывая невероятную сумку Федора, ставшую приютом для бельевой веревки почти половины левого берега.

- Ага, - сказал я, - очень. Она мне, деревня то есть, с тех пор каждую ночь снится.

- Нет, - сказал Федор, - деревня нам совсем не понравилась. Мы, бабуля, только тебя навестить. Ночь переночуем, и завтра в город…

- Сдается мне, на сей раз, вы задержитесь гораздо дольше, - бабушка вздохнула, с тоской глянула на еще больше выросший за год чердак и потрусила в дом.

Через час мы были на ее чердаке. Через два я спустился в сундук за навернувшимся вовремя Федором, а вот ночь коротаю уже здесь, в повале Мастера Тромма. Нет, план Федора был, как всегда, не плох, судите сами…

День в день в годовщину начала нашей прошлогодней экспедиции Федор открыл злополучный сундук.

- Дна снова нет, как я и предполагал. Вороны тоже не видать. В таких делах, Тим, случайностей не бывает.

Сняв «командирские», со светящимся циферблатом, часы, он аккуратно поместил их в откинутую крышку, - не разбить бы, - потом зацепил «кошку» за деревянный бортик, спихнул бухту вниз и прыгнул в сундук.

Через сорок минут, покричав на всякий случай, но, так и не дождавшись ответа, я полез следом; репетируя, Федор легко укладывался в полчаса.

Веревка нас действительно не подвела. Не зря он ее испытывал на новой сиреневой шестнадцатиэтажке, той, что одиноко стоит напротив левобережного рынка. Веревка что надо. Ее хватило почти до самой земли. Просто внизу нас уже ждали. Повиснув на последнем узелке, я услышал:

- Прыгай скорее, тут невысоко!

Снизу несло холодом и плесенью. Голос тоже звучал как-то гниловато – чуяло мое сердце. Плюнув в темноту, я крепко зажмурился и, обругав еще раз Федора, разжал руки…

Недолгий, но стремительный полет сквозь ледяную мглу завершился большим раскрытым мешком. Из-под картошки, надо полагать. Но тогда в нем сидел связанный и наполовину оглушенный Федор. После того, как я присоединился к нему, кто-то, не мешкая, затянул узел и в четыре ноги сплясал на наших спинах веселый ритуальный танец. Потом мешок куда-то недолго несли, после чего мы долго-долго ехали на небывало тряской и скрипучей телеге. Пыль и картофельная труха набились под веки. Возница попался ловкий: раз кляче, дважды хлыстом по мешку, и так всю дорогу. При этом он однообразно, но всегда жизнерадостно хихикал:

- Гы-гы! Гы-гы!

Удивительно знакомый голос! И как я ошибся?!

- Где же я мог просчитаться? – трясясь рядом со мной в позе эмбриона, Федор анализировал случившееся. – Неужели нас ждали с прошлого года?

- Вжик! – хлыст с оттяжкой проехался по мешку, Федор охнул, и через мгновение я получил причитающуюся мне порцию.

- Гы-гы!

- Может, для них и нет никакого года? Может, они упустили нас только что? Мы залезли в трубу, они подставили мешок: авось, вывалимся. Мы и вывалились…

В том, что мы возвращаемся в школу колдунов, похоже, ни я, ни Федор не сомневались уже тогда. Из мешка нас вытряхнули, как гнилую картошку.

- Прошу!- шутовски поклоняясь, грузная фигура в опущенном на глаза колпаке с футбольной сноровкой отправила меня прямиком в подвал. Следом приземлился и Федор.

- Этот толстяк действует мне на нервы. Узнал его?

- Морквин.… Теперь уж он нам припомнит.

- Ну и замок здесь! – в темноте Федор вскарабкался по ступеням. – Чуть шею себе не сломал. Ох, ты!.. И стражу выставили, слышишь? Уважают…

- Завтра, похоже, избавимся от них. А заодно и от всего остального.- После пинка, отправившего меня в подвал, ломит каждую косточку.

- Нигде ни щелки! – уныло простукивая стены, Федор обошел темный подвал вдоль и поперек. – Утопят нас завтра, как слепых котят, утопят. А я ведь и плавать не умею.

- Да ну? Чтобы ниндзя и плавать не умел?

- Не умею, - Федор совсем скис. – Ты один теперь знаешь. И поплавков ведь себе не сделал: на полчаса собирался. Не думал я, Тим, что дело так обернется…

- Ничего, - как мог, я успокаивал друга, - не переживай ты так из-за этого. Всего ведь не предусмотришь. Если топить станут в озере, плавать нам не придется. Вода в нем неподходящая…

- И ведь сделать-то не из чего, ничего тут не прибавилось. Одна солома мокрая. Ладно. На нет и суда нет. – Пошуршав еще на полу, Федор вскоре умолк. Спать мой друг способен в любом положении…

Минут через десять после того как в подвале устанавливается относительная тишина, нарушаемая лишь капелью с потолка да шагами стражи в коридоре, я обнаруживаю, что мы здесь далеко не единственные узники. Впрочем, крысы и мокрицы – а что это еще может быть такое наглое и холодное – вовсе не чувствуют себя здесь в неволе. Они скорее хозяева. Попривыкнув к новым постояльцам, они вдруг начинают оживленно шнырять взад-вперед, бесцеремонно задевая меня и даже перебираясь через мои вытянутые ноги.

Федор во сне только что-то бурчит. Хорошо ему: любитель животного мира. Держась за сырую шершавую стену, я поднимаюсь к двери. Постоянство, с каким мы возвращаемся в этот подвал, наводит меня на разные грустные мысли. В коридоре за дверью ходят, негромко переговариваясь, лязгают железяками. Холодина жуткая, к тому же сыро, как в колодце. Голоса стражи меня слегка успокаивают, отвлекая от разгулявшихся в ночи крыс. Уснуть бы теперь. Если Федора до сих пор не укусили, чем я для них лучше? Вздохнув, я пристраиваюсь к нему спиной к спине. По сравнению прошлым годом воды в подвале заметно прибавилось. Если так пойдет, скоро старине Тромму не о чем будет беспокоиться. Утонуть мы можем и здесь…

2

- Отстань, - я вяло лягаюсь. – Ну, хоть пять минут еще…

Ночью я натянул рубашку на голову. Главное, чтоб голове тепло было, тогда и сны теплые снятся. Кажется, что-то о так и не начавшихся для нас летних каникулах.

- Вставай, гаденыш! – жестокий пинок под ребра вдребезги разбивает остатки домашнего сна. Гадать не к чему, это прошлогодний Морквин. Явился, голубь прыщавый. И не спится же…

- Выспался? – глумится он, вытряхивая меня из моей новой фланелевой рубахи. – Ишь ты, клетчатая! Беру, - помусолив, он сует ее за пазуху. – На выход!

Слева от него, выхваченный из темноты мелькающим желтым огнем, поднимается Федор. После вчерашнего под носом у него запеклась темная корка. На лбу широкая ссадина. Несмотря на это, выглядит он по-боевому. Или мне так кажется, - единственный источник света находится в руках тощего, лисицеподобного школяра, облаченного в грубую, размеров на десять большую ему поддевку. Это чадящий факел на длинной, как у лопаты ручке. Школяра зовут Гекл, и он ни секунды не может устоять на месте. Нос у него начинается сразу от острой макушки и зависает где-то в районе плохо сращенной заячьей губы.

- Туда - сюда, обратно, тебе и мне приятно… - он оживленно помахивает факелом прямо перед лицом Федора. Должно быть, его сильно забавляет игра света.

- Следи за мной, - успевает шепнуть мне Федор, и, поднявшись из подвала, мы сворачиваем в узкий, душный, как под одеялом, коридор. Толстая, прогнутая назад спина Морквина передо мною, исполнена значимости, почти величия. Слоновьи ноги, обутые в свежие, байковые обмотки и начищенные, воняющие, как бочка с дегтем, башмаки по хозяйски попирают пол.

Гекл весело загребает сзади, напевая следующий куплет своей дурацкой песенки, из которого становится вполне ясно, чем для нас может обернуться его «…тебе и мне приятно…»

Останавливаемся. На несколько секунд Морквин прилипает к глухой стене. Видно, как под тонкой, черной шерсти отутюженной рясой ходят его свинцовые лопатки. Если мне не изменяет память, в прошлом году все коридоры здесь шли вкруговую. Раздается легкий скрип и… свет ударяет меня по глазам.

Утро. Отсыревшее за ночь небо висит над густым фиолетовым лесом. Меня пробирает дрожь. Рубаху отобрали – теперь точно утопят. В сизом воздухе тихо собирается туман.

- Выходи! – староста первым спускается по трем высоким шатким ступеням и за волосы вытаскивает меня на свет. Прежде чем исчезнуть, добрый Гекл прощается с Федором погасшим факелом между лопаток.

- Тим! – получив такое ускорение, Федор колобком подкатывается под ноги Морквину. Я резко пихаю старосту в бочкообразную грудь, но вместо того, чтобы послушно кувыркнуться через Федора, он встречает его вывернутым, как на шарнирах, коленом. Треснув Федора по затылку, он, словно вода, протекает между моими пальцами и оказывается у меня за спиной.

Крик Федора сливается с моим собственным хрипом…

Федор немного поторопился. Вместо исчезнувшего Гекла из лужи под домом вырастает высокий косоглазый лохмач. Горло мне молниеносно захлестывает грубая веревка, и следующие полторы секунды превращают меня в туго спеленатый кокон. Ни вздохнуть, ни шевельнуться.

- Гы-гы!

Вот чей это голос! Федора лохмач опутывает с такой сноровкой, будто всю жизнь только этим и занимался. Связал, стреножил и петлю на шее затянул. Разница между нами лишь в том, что у Федора после встречи с коленом старосты основательно расквашен нос.

- Прыткий какой! – Морквин прочувствованно бьет меня жесткой, как старая покрышка, ладонью. – Скоро попрыгаешь…

В глазах у меня рябит: сплошной частокол. Сзади тоже. Дверей не видно, они в этом доме исчезают, как пузыри на воде. Высоченные, плотно подогнанные бревна идут по кругу двумя рядами. Между ними метра четыре липкой рыжей грязи, сплошь покрытой мелкими талыми лужами. В лужах отражается низкое, без единого просвета серое небо.

Лохматый Умих – слишком много прошлогодних знакомых – почтительно вкладывает свободный конец веревки в руки Морквину и обходит нашу связку.

- Гы-гы! Убежать хотели… - на зубастом лице блуждает тихая улыбка. Нашел себя человек.

Новая, колючая, как проволока, веревка удавкой захлестывает мою шею, опутывает тело и руки, спускается на ноги. Двигаться можно только мелкими шажками, да и то, если Морквин позволит. От моих ног удавка поднимается к шее Федора. Дальше все в том же порядке, что и у меня. Мы в руках Морквина, как две тряпичные куклы: дернешь, - послушаются. Что Морквин и делает.

- От нас не убежишь!

Я хриплю, а он одобрительно кивает Умиху.

- Могеш…

Во дворе, кроме нас четверых, - никого. И погода до невозможности скучная. Я, конечно, не уверен, скрасило бы солнце наши последние минуты, но такая вот будничность сильно меня удручает. Федор молчит, исподлобья поглядывая на Морквина.

- Скоро пожалеешь, что совсем тебя не прибил, - обещает ему староста.

Первая капля сегодняшнего ледяного дождя гулко шлепает меня по лбу, из-за угла высовывается худая конская голова. Федор дергается.

- Полегче, - хриплю я, - задушишь…

Умих добродушно смеется, и вслед за головой пегого мерина появляются его впалые бока, длинный, весь в репьях, свалявшийся хвост до земли и древняя колесница о двух огромных скрипучих колесах.

Быть не может, чтобы сюда мы добирались на такой развалюхе. Через пару шагов начнет рассыпаться все, начиная со скакуна.

- Если это для нас, - я не поворачиваюсь к Федору, - плохи дела. Кляча дотянет аккурат до озера.

Между тем кляча, никем не управляема, останавливает двуколку перед самым моим носом. Тика в тику. Или они все тут такие умные, или же, что гораздо хуже для нас, мерина используют лишь для определенных целей, и он знает, что делает.

- Вся грязь для меня…. Живо полезайте! – Морквин грубо подталкивает Федора в карету.- В такую-то погоду!..

Чтобы не задохнуться, я далеко вытягиваю шею и поспешаю следом.

Пол в телеге присыпан сеном только для виду, но Морквина это не слишком-то беспокоит. Он активно прессует нас на полу и, сопя, громоздится сверху.

- Но! Пошел! – Умих властно берет скакуна под уздцы, повозка подпрыгивает, колеса душераздирающе скрипят.

- Мы тебе не мешаем? - скосив глаза, я пытаюсь разглядеть, держит ли Умих вчерашний хлыст.

- Как ты мне надоел, - Морквин складывает на меня огромные башмаки, до шнурков облепленные ледяной рыжей грязью. В ответ я гордо задираю голову.

В небе, почти сливаясь с низкими дождевыми облаками, парит черная птица.

- Ворона?! - поражается Федор.- Значит, не забыла…

- Ага, - я тоже рад птице. Думать о том, что она решила проводить нас в последний путь, мне почему-то не хочется. Подозрительно щурясь, Морквин до упора натягивает веревку.

- Голову не задирать!

Задирай не задирай, а с полу только небо и видно. Вот вам и обещания Федора: «…полчаса – книги наши…»

Катафалк резво прыгает, на миг в поле зрения попадают острые как заточенные карандаши, бревна, и сразу над нашими головами смыкаются ели.

Чащоба… «У Морквина, конечно, свои планы, - я не спускаю глаз с кружащей над лесом вороны, - уложил нас на пол, чтобы не видели, как ворота открываются». Это меня слегка обнадеживает, и, приподнявшись, я принимаюсь насвистывать:

… По кривой извилистой дороге

Прямо через горы напрямик

Ехали уроды на поминки

Вез их бесколесый грузовик…

Неизвестно откуда в памяти у меня всплывают слова, по глупости соперничающие разве что с куплетами кривоного Гекла. Некоторое время Морквин напряженно прислушивается к содержащимся в песне неприкрытым оскорблениям в адрес возницы, пассажиров и не знающего дороги проводника.

- Не гундось! – опомнившись, он натягивает веревку и душит песню…

Солнце в этих краях, похоже, никогда не показывается, но сейчас в зените ворона, и я чувствую на себе ее тепло, как никогда раньше. Если от нас скрывали устройство входа, то, не исключено, что мы сюда еще вернемся. Не могу сказать, что мне тут понравилось, но есть места и похуже. В любом случае, до Черного озера мы бы уже дотряслись.

Кромки деревьев подбираются вплотную, и неба над головой становится все меньше.

- Как бы птица нас не потеряла…

- Хотел бы я знать, откуда она появилась? – я снова ударяюсь затылком. – Проклятая колымага! Еще час такого путешествия, и не видать мне аттестата зрелости…

Глава вторая

ДОЛИНА КОЛДУНОВ

1

- Слушай, толстый, а куда мы путь держим?

От такой неслыханной дерзости староста школы колдунов надолго немеет. Я уже начинаю думать, что он не понял вопроса, так неосмотрительно заданного ему Федором.

- Домой, - наконец шипит Морквин и с силой тянет за веревку. – К вам домой…

- Хорошая новость, - задыхаясь, я пробую сосчитать поплывшие перед глазами большие и маленькие красные круги. Больших вроде бы меньше…

Полдень. Огромная мохнатая ель царит на поляне. Она на голову выше своего тоже не мелкого окружения и заостренным шпилем прокалывает вислое брюхо тучи. На вершине ели – ворона.

- Очнулся, гаденыш? – Морквин заботливо бьет меня по щекам. Ворону он пока что не видит, но зато ее видит Федор. Судя по горящим щекам, Морквин привел его в чувство тем же способом.

- Как бы не задушить…. Раньше времени, - тревожится староста, усаживая нас поудобнее и тоже замечает ворону. – Ух, ты! Выследила, значит. – Соскочив с повозки, он возбужденно шушукается с Умихом и вдруг запускает в ворону палкой.

- Промазал! – палка ударяется в полуметре от птицы о толстенный ствол. Резко каркнув, ворона срывается с места и закладывает над головой Морквина такой вираж, что тот бросается на брюхо.

- Этого она тебе не простит, - замечает Федор. Каркнув еще раз, ворона планирует в густой валежник.

- Ну, - только и выдыхает Морквин, на ходу подсаживаясь в повозку.

Снова в путь. Только сейчас я понимаю, что не вижу оглобель. Возможно, использована какая-то, неизвестная мне, конструкция, но ведь и хомута тоже нет. Кляча, кстати, оказалась не такой уж слабой: чем дальше от дома, тем резвее шагает она по лесу. Умих уже не ведет ее, а скорее держится за поводья. Если она перейдет в намет, он, чего доброго, влезет в катафалк четвертым. Я все пытаюсь сообразить, как же движется наш транспорт. Хоть тресни, а идет он сам по себе. Рысак впереди только для виду, в лучшем случае, за проводника. И спросить-то ведь неудобно. У меня начинают ныть зубы, вся левая половина. Какое мне, в конце концов, дело? Едем, и, слава Богу, могли бы и пешком гнать.

Проходит еще часа полтора. Так и не разгулявшись, день быстро зачах. Лес вокруг все глуше, сцепился, как шерсть у бездомной собаки. Кроны тянутся без малого просвету, нависая над головой частой зеленой сетью. Мерин упорно лезет в гору. Продираясь среди завалов, обходит длинные, до верху забитые листьями овраги и гигантские, давно покинутые муравейники. Воздух загустел, кислит, застревая в горле. Федора сморило еще с поляны. Голова его мерно, в такт колесам, постукивает о квадратный, с застывшей глиной ботинок тоже придремавшего Морквина.

Временами староста ожесточенно чешется, яростно скребет под мышками. Не разлепляя глаз, с размаху лупит себя ладонью.

- К Умиху, небось, не пойдете, живо раздавит… - почмокав, он снова клюет носом.

Если это ручные блохи, то откормил он их просто до гигантских размеров. Под балахоном у него, в самых неожиданных местах, вздуваются страшноватые шишки. Как зачарованный, я слежу за их перемещениями.

- Совсем зверье зажрало! - бурчит во сне Морквин.

Дождя в лесу пока нет, но над землею висит мельчайшая водяная морось. Вечный туман проник в чащу и, растекшись по низу, подмыл толстые, покрытые инеем корневища и худосочный подлесок. Чаща тихо плывет мимо в остывающем сыром воздухе. И куда нас везут?

Неожиданно, ельник впереди расступается; оглашая лес чудовищным скрипом, повозка взбирается на вершину холма. В центре слоеной каменистой площадки – одинокая ель. Мохнатая, потрясающих размеров. Вершина ее растворяется в гаснущем на глазах асфальтовом небе. Я чуть приподнимаюсь.

Вокруг, сколько хватает глаз, видны темные волны леса, то вздымающиеся высоко вверх, то стекающие с пологих холмов в длинные, хранящие сумрак овраги. Так и не растаяв за день, снег ветхим белым покрывалом остался на острых вершинах и еще зеленых полянах, гладкими бритыми щеками затерянных среди буйной растительности. На востоке же, ближе к тускло поблескивающей реке, деревья редеют и переходят в унылые неухоженные поля. Не успевшая еще остыть земля низко дымится и сбегает к пологому берегу. По другую сторону реки, начинаясь от полуразрушенной водяной мельницы, петляет глухая дорога, и снова начинается лес.

- Так оно и есть, - тихо говорит проснувшийся Федор, - это за нами.

На вершине ели – ворона. Не останавливая повозку, Морквин грузно спрыгивает на землю.

- Ну, пакость. Полетаешь ты у меня! – он ищет подходящую палку.

- Если бросишь, тебе конец.

- Это ты мне?! – суковатый обломок вываливается из рук старосты. По-особому, удовлетворенно каркнув, ворона свечкой взмывает в небо. Получается очень даже зловеще.

- Чего это она? Следит, что ли? – заняв свое место, Морквин не спешит взяться за веревку.

- Не-ет, не следит. Она ждет… - Федор аккуратно стряхивает ногу Морквина с моего плеча, и внезапно сверху, прямо на нас, падает темный свистящий комок.

- Ворона вернулась?!

Отвратительное, словно вынырнувшее из гриппозных кошмаров, зелено-черное существо, похожее сразу на сушеную грушу и пустой мешок с крыльями, ерошит волосы на моей голове. Сев на помертвевшего Морквина, оно близко заглядывает мне в лицо. Одно за другим раскрываются не меньше джины зеленых морщинистых век.

- А-а-а!!! – рухнув на доски, я закрываюсь только собственной голой спиной. Рубахи нет, руки связаны, до головы мне не достать.

- Пусти-и-и!!! Шею сверну! – Морквин бьется в конвульсиях, раскачивая катафалк, как бумажный кораблик.

Злорадно ухая, мерзость кувыркается над повозкой, стрижет крыльями по моим лопаткам, заливается жутким безобразным свистом:

- Спил-грим! Спил-грим!

- Сейчас я умру, не может быть, когда это кончится?!

- Чур-чур-чур, - чурается надо мною Морквин.

Онемевшим языком, от страха не вмещающимся во рту, шепчу что-то похожее.

Сделав еще круг, чудище камнем падает на храпящего мерина, и, точно грязная попона, прилипает к костлявому лошадиному крупу.

- Тесак давай! Да живее, косой! – не оборачиваясь, Морквин шарит у себя за спиной.

Увеличившись быстро до раздутой кислородной подушки, тварь вздувается бурым лоснящимся боком и, чмокнув, отваливается в кусты.

- Пошел! Но! – мерин с жалобным ржанием переступает на подламывающихся ногах, но по-прежнему не двигается с места. На боку у него темнеет круглое, с расплывающимися краями пятно.

- Но!!! – появившийся откуда-то Умих яростно нахлестывает бедолагу. Дернув, повозка, наконец, трогает.

- Рано, пакость, разлеталась, - Морквин тревожно озирается. – Да ты-то чего орешь? Что это было? А?! Поднялось вороной, а упало…

- Обыкновенная летучая мышь, - разъясняет за меня невозмутимый натуралист Федор. – Только зеленая. И размеров редких.

- Плохая примета, - ерзает по мне Морквин. – Чему радуешься? Мы-то что? Свезли на болото – и назад, в школу. Вас там ждут, перебежчики подлые!

- Что?! На какое болото?

- Гы-гы! Казним их тута, кто узнает? И на болото не надо, - с облучка Умих показывает широкий тесак без ножен. – Вострый! А чучела в деревню продадим, я ведь умелец, как живые у нас будут. Да ты не боись, выручку пополам. Я честный! В деревне, гы-гы, сам знаешь, болотным страсть, как обрадуются, на поросенка сменять сможем.

- Тебе только дай волю…. Раньше надо было ножом махать! Пролежал, хорек, под телегой, пока у меня чуть кровь всю не высосали, а теперь чучела. Вот и набил бы из этой…

Пожелав старосте умереть не своей смертью в самое ближайшее время, Умих отступает.

Мы ждали чего угодно, только не этого. Федор почти висит в своей петле.

- Вот тебе и домой. Из огня да в полымя. А я уж и забыл, что с прошлого года в учениках у болотного колдуна числюсь. Ай да Мастер Тромм! Вернет нас на болото – и с рук долой.

- И перед соседом почтение…

Между тем Морквин, отобрав у бубнящего Умиха тесак, в два удара срубил молодую елочку и, усевшись на борт, выстругивает теперь мощное деревянное копье.

- Ну, попадись ты еще! Проколю насквозь, не будь я Морквин…

Словно услыхав его, из кустов сзади выглядывает бурая, с перепонками между когтями лапа.

- Тварь!!! – с ужасным воплем Морквин мечет копье. Подпрыгнув, вампир сучит крыльями, но, не в силах поднять отяжелевшее от крови тело, грузно плюхается в заросли.

- Убью! Вот! Вот тебе, вот так! – далеко в стороне от этого места Умих свирепо сбивает верхушки молодняка.

- Я тебя еще достану! – постучав для острастки по стволу, Морквин возвращается в катафалк. – Ну, зачем я поехал?- он судорожно сжимает пахнущее свежей смолой копье.- Не подходи!!! Что с нами теперь будет? А?! Сказывают, на болоте упырей полно. Неужто съедят?

- Это у нас запросто, съедят. На болоте, почитай, каждый упырь.

- А ты заткнись! Ну почему всегда я? Жребий тянуть надо было! А то, чуть что, сразу и Морквин. И этого еще в придачу навязали, скорняка косого…

- А чо? Не нравлюсь, что ли? Зачем их везти-то? Я те, о чем ведь толкую: не хошь чучела, утопим оп дороге, и вся недолга!

- Нельзя. Мастер все видит. Со свету сживет, из-под земли достанет. Ох, бедный я, бедный. А жрать-то как охота… Чего надо?! – сзади, не подходя близко, но и не отставая надолго, ковыляет по кустам раздувшийся зеленый кровосос. Слышно, как трещат под ним ветки. Не в силах взлететь, он шумно отдувается, хрюкает, нагло, с переливами свиристит:

- Спил-грим, спил-грим!

- Погоняй!! – взбрыкнув, мерин устремляется в гору и вскоре, хрустнув единственной осью, повозка переваливает через вершину.

Впереди, высоко взлетев на белом каменистом гребне., волноломом рассекающим лесное море, топорщатся башни замка. Замок будто выпрыгивает из-за отвесного северного склона. От него нас отделяет только узкая лощина, заросшая по дну колючим рыжим кустарником, кони которого цепляются за трещины и развалы камней. Свистуна больше не слышно. Отяжелев от лошадиной крови, он отстал еще где-то на подъеме.

Мерин плавно замедляет ход перед огромной, вывороченной из земли корягой.

- Чуешь? – староста низко пригибает голову. – Или в ушах это у меня?

- Не иначе, в ушах…

Багрово-черепичные крыши замка глубоко надвинуты узкие длинные бойницы. Перекидной мост поднят, и в свете уходящего дня нарядно поблескивают двойные вороненые цепи. В стрельчатых, попарно расположенных окнах мелькает огонь, увенчанные острыми зубьями стены выглядят недоступно, как на рождественской открытке.

- Верно говорю, стучат! Копыта!..- спрыгнув с телеги, Морквин сам заводит мерина за корягу, и только теперь я слышу неторопливый дробный перестук, приближающийся со стороны замка.

Рядом будет, но не станет,

Сквозь проедет, но не глянет,

Ветер в поле, каплю в сите

Бельма лопнут – не увидят!

Не ограничившись одними только заклинаниями, Морквин совместно с Умихом забрасывает катафалк ветвями.

- Покричать?.. Может, услышат? – стараясь не задушить друг друга, мы усаживаемся на дне.

- Только пикните у меня! Вжик – оба кровью умоетесь!- холодное лезвие перекрывает горло нам обоим. Умих вполз под еловые ветви бесшумно, как змея под одеяло.

Сквозь паутину иголок хорошо видно, как в шаге от нас медленно, как во сне, проплывает карета. На пластинчатых рессорах, запряженная восьмеркой сытых серых лошадей, она изукрашена тонкой деревянной резьбой и покрыта блестящим, цвета июльского неба, лаком.

Нарядный летний цветок на фоне жухлой осенней растительности. Такой же нереальный, как и сам замок. Наш мерин призывно храпит, и бородатый, втрое превосходящий Морквина по размерам кучер сторожко оглядывается.

- Ну же!

- Тихо, падаль, - лезвие Умиха все глубже вдавливается мне в горло. Чуть помедлив, карета поворачивает к нам блескучим отлакированным задом.

- Фьють! – свистнув, как пуля, на его чистом лазурном поле приземляется черная клякса. Сбоку от узорчатого козырька шевелятся, приподнимаясь, безобразные щупальца-брызги.

- Куда?! – метнувшись из-под коряги, Морквин в два прыжка настигает не успевшую еще отъехать карету и, с усилием отодрав черное пятно, ничком падает в канаву.

Кучер, что-то почуяв, испуганно оглядывается. Взмахнув хлыстом, торопливо разворачивает карету к замку.

- Наверное, принцесса…

- Болваны! – Умих цвиркает густой слюной. Плевок долетает как раз до ноги Федора, равномерно распределяясь по краю его штанины и носку кеда. – Какая вам тут принцесса? Герцога здешнего дочка!

- Таракан хитрый! В замок ему захотелось?! – воротившись тем временем в катафалк, Морквин одной рукой откидывает ветки, достает оттуда мешок и, словно гюрзу, забрасывает в него огромного черного паука.

- Посиди-ка, остынь, - он затягивает узел. – Все, кажись, пронесло…

Пощекотав нам еще горло, Умих осторожно выводит жеребца из укрытия. Кареты уже не видно. Ни одна из взбегающих в гору тропок не ведет к замку.

- Катаются тут всякие …

- Вот оно где, место мое. А я… - приставив толстую ладонь, Морквин еще долго смотрит на замок. – Как на картинке. Даже лучше…

- Гы-гы! Может, завернем?

- Не остри, - Морквин тоскливо вытягивает Умиха по носу. – Чучело ты лесное! Кто нас там ждет, колдунов опасных? Вместо факела как раз и подпалят. Сворачивай, пока стража не углядела!

Обиженный Умих громко сморкается, целя Федору в спину, и мерин безжалостно сворачивает в сторону.

- Экскурсии не будет…

И повозка снова углубляется в лес. Мечтательность в голубых глазах Морквина сменяется настороженным вниманием. То и дело он поглядывает в небо, сжимая копье, озирается по сторонам.

- Нет, ну ты видал, зеленое? Чтоб я еще в эти края забирался…

Я с тоской вспоминаю липкую Троммовскую овсянку. Морквину легче: пока толстый сохнет, тонкий сдохнет.

Сзади, из-за распухших узловатых стволов, кто-то тихо подсвистывает, скрипит схваченными инеем листьями. Временами между деревьями вспыхивают два круглых зеленых огонька. Колеса подпрыгивают, я стукаюсь о чугунные колени Морквина, и, миновав возникший на пути завал, телега выползает к длинному лесному озеру.

- Это еще что?! Куда ты нас завел, недоумок косорылый?

- А я-то чо? Не было его раньше, я тут частенько промышляю…

- Знаю я твой промысел. Ну, раз завел, поди, рыбки налови, не напасешься на вас, - выудив из кармана моток толстой волосяной лески с изрядным крючком, староста подает его Умиху.- Не умеешь работать головой, работай руками. Наловишь, ужин будет.

- Кому-то будет, - спустившись в самой воде, Умих устраивается верхом на замшелом валуне.

Рыбка рыбкой, но сомнительно, чтобы староста оправился в путь совсем без припасов. Балахон на груди у него обнадеживающе топырится. Временами я ловлю волнующие запахи. Хотя напрасный интерес. С нами точно не поделятся…

Сумерки вокруг уже фиолетово-черные, насыщенные душными испарениями.

- Что, выкусили? Отлез упырек ваш? И ворона – ку-ку… - Морквин словно читает мои мысли. Оглядевшись еще, он извлекает из складок необъятного балахона аккуратно увязанный промасленный сверток.

- Проклятье!!! – еще один здоровенный черный паук, упав на землю, забивается под дерево. С досады Морквин пинает узловатое корневище. – О-ой-ё! Дармоеды проклятые! - ощупав мешок с плененным ранее пауком, он пытается выковырять второго носком ботинка. Потом, несколько успокоившись, возвращается в телегу и разворачивает на коленях грязную неподрубленную холстину.

- Подонки мохнатые! Ишь, обкусали всю, ровно крысы твои… - он внимательно осматривает крупную, целиком зажаренную куропатку, только слегка объеденную с левого крыла.

- Гы-гы! – сбоку в телегу просовывается лохматая голова. – Хряпаешь?

- Унюхал, сыч косоглазый? – Морквин наделяет Умиха крылышком. Поразмыслив секунду- другую, отрывает и второе. – Жри, пакость, но рыбку лови. Много вас на моей шее…

Федор громко сглатывает.

- Ну-ну, недолго вам, уж дома накормят,- устроившись поудобней на моей спине, староста с хрустом пожирает куропатку. Весит этот гад не меньше центнера. И дался ему этот дом!

- Эй, дурень! – вкусно отрыгнув, Морквин вытаскивает из кармана горсть сухих мотылей. – Выходи! Морквин своих не обижает.… А ты посиди, послушай, - он снова ощупывает мешок. – От кого бежишь?

В щель между досками видно, как второй паук осторожно высовывается из-за горстки опавших листьев.

- Да не трусь ты, дармоед поганый. Отошел я…

Поскрипев челюстями, паук забирается в катафалк и, повернувшись ко мне кургузым задом, принимается за еду.

Морквин ерзает по моим лопаткам.

- Ну и костлявый же ты! И второй тебя не лучше, ни на что не годитесь! он почти уже сплющил меня на сырой соломе.

Из подступившей вплотную темноты, снова возникает Умих.

- За добавкой, гы-гы!

- А нету. Этих вот накормил.

- Утопили бы в озере, и всего-то делов, - Умих с завистью щелкает мерно жующего паука. – Хорошо ему, мотылей жрать. Пойти, что ли, еще половить?

- Нельзя в озере, - Морквин с сожалением оглядывает останки бедной куропатки, - Мастер не велел. Кому, говорит, суждено в болоте, тот в озере не утопнет.

Широк раскрыв пасть, он громко и с удовольствием хохочет. Внезапно он булькает, и хохот его переходит в удушливое сипение…

Пока Морквин вкушал куропаточье мясо, окончательно стемнело. Круп скакуна почти сливается с лесом. На его темной беспородной голове хорошо виден еще более темный силуэт птицы.

- Ворона…

- Значит, дома, говоришь, накормят? – Федор как-будто ни к кому не обращается. – Ну-ну, толстый! – он оглядывает дородную фигуру старосты. Съехав с меня, Морквин начинает безудержно икать, и осовевший от еды паук вползает ко мне в карма. Поворочавшись, он скоро затихает.

- Поехали! – говорит Федор. – Чего стали?

Слева вдруг тонко скрипят камушки, и от рукастой до верху облепленной серым илом коряги отделяется бесформенная фигура. Заквохтав, ворона мгновенно ныряет под круп скакуну.

- Клюет?..

- П-плохо, - икает Морквин, пробуя рассмотреть незнакомца.

- Плохо?! Д здесь сроду не ловилось, а ты – плохо…- невзрачный старик в мешковатом пыльнике и с длинной суковатой палкой в руках заглядывает в лицо старосте. – Не тот, не тот рыбачок, - взгляд его начинает растекаться и, потеряв разом интерес к Морквину, старик вдруг перегибается через борт и близко, почти касаясь, проводит посохом перед лицом Федора.- Тебя как звать-то? – словно издалека шелестит тихий старческий голос. Ледяная сырость, исходящая, кажется, от всей несуразной, с зыбкими очертаниями фигуры, заставляет Федора сжаться.

- Федором…

- Мой рыбачок, стало быть.… А говоришь, не ловится…

- У нас-то всегда ловится, - оправившись после пережитого испуга, Морквин поигрывает толстым деревянным копьем. – Иди-ка ты, дедок, куда шел. Дело к ночи, а ночью, сам знаешь, всякое случатся.

- С кем это ты? – стоящий чуть поодаль Умих уже вспорол пойманной рыбешке брюхо и, выпотрошив, в раздумье оглядывает серебристую тушку. – Так сожрать или зажарить? Гони его в шею, тут поживиться нечем!

- Нечем, нечем, хе-хе. Пойду я, может, может, в другом месте что поймается. Да и вам пора, ждут вас давно, - старик еще раз, будто оценивая, с головы до ног оглядывает Федора и, не отвернувшись, растворяется среди деревьев.

- Спил-грим! Спил-грим! не успевают стихнуть его шаги, как по бурелому разносится дикий, торжествующий хохот вампира.

Старик ушел и словно унес с собой что-то. Взбудораженный, Федор дергается было следом, но, сдавленный петлей, с хрипом опускается обратно.

- Это…. рыбачок. Разве ты удил? – тревожно озираясь, Морквин проверяет узлы на руках Федора. – Ох, и не нравится мне это.

- Не-а, вкусно было, - так и не разжегши костер, Умих под шумок уплел сырую рыбину и, повеселев, приплясывает теперь у колеса. – Ехать надо!

Появившаяся снова ворона одобрительно каркает и, ругнувшись шепотом, Умих трогает. Морквин икает, оглашая лес звонкими, чуждыми опускающейся ночи звуками.

- Заткнись, - говорит Федор – ему это не по нраву.

Морквин испуганно прикрывает рот ладонью.

- Кому ему-то?

- Да! Будет неплохо, если ты уберешь веревку.

К моему удивлению, Морквин немного ослабляет путы. Федор хмыкает:

- Так-то оно лучше…

Мерин после озера упрямо заворачивает влево, не обращая внимания ни на окрики, ни на хлыст Умиха.

- Взбесился он, что ли?! Вернемся, съедим, гы-гы!

- Оставь его, я сам поведу! - спрыгнув с телеги, Морквин берет скакуна под уздцы. – Не к добру это! Ох, чую, не к добру. Ну, ничто, сбыть бы только этих…

2

Следующие часа полтора проходят в гнетущем, прерываемом только скрипом колес молчании. Поплутав еще по бурелому, телега, наконец, выползает на темную опушку.

Из-за бегущих по небу туч выглядывает край размытого синюшного месяца. Блеклый свет льется на сцепившиеся костяки деревьев, блестит на вороньем клюве и выхватывает впереди длинный плешивый склон. К склону этому прилепилась редкая цепочка кособоких хибар.

- Вроде деревня!

Мне удается различить подобие изгороди, разбитую, похоже, никуда не ведущую дорогу и широкий овраг, отделяющий деревню от леса на западной стороне склона. Сердце у меня колотится от волнения.

- Все-таки люди. Может, тормознут колдунов этих…

- Щас направо, и под гору.… К болоту уже, - Умих лихо разворачивает мерина, но, спрыгнув на землю, Морквин останавливает телегу.

- Заночуем в деревне, а на болото и с утреца не поздно.

- А может, назад поворотите? Отсюда мы уж и сами доберемся. А Мастеру скажете…

- Велено с рук на руки, - обрубает Морквин. Больше всего ему хочется поскорее сбыть нас с рук и меньше всего повстречаться при этом с Оркмахи.

- Ну, смотри… Он у нас лютый. А с лесовиками и вовсе разговор короткий: раз, и в болото! – приподнявшись на локте, Федор приготовляется живописать старосте все прелести, поджидающие того на болоте.

- Что это? – к тележному скрипу вначале негромко, а потом все отчетливее примешивается тонкий, режущий уши писк. И доносится он именно с той стороны, куда мы направляемся. На дальнем конце деревни завывает собака. Длинный, тоскливый вой, наполненный страхом…

В небе над околицей, ближе к плешивой опушке появляется маленькая черная точка. Через минуту она превращается в огромную летучую мышь. Широкие крылья торопливо загребают сизый ночной воздух, проталкивают назад островерхие крыши домов. Не каркнув, ворона зарывается в конскую гриву.

- Опять?! – Морквин втягивает голову. – Ваши, что ль? Ишь, куда долетают…

- Тут их навалом, - охотно поясняет Федор. – Кишмя просто кишит.

- Да?

Свесив крючковатый клюв, тварь внимательно оглядывает нас сверху, хлопает на ветру пустым, как мешок, телом и, посвистев, пропадает за лесом.

- Да, - говорю я. – Хватает. А дальше еще больше будет. Просто шагу не ступишь, все летают.

- Плохая примета, - подозвав Умиха, Морквин шепчет ему в самое ухо, показывает рукой в сторону деревни. Он как будто оправдывается.

- Гы-гы! А я что? Я ведь завсегда и даже очень. Давай!

- Тут наших пруд пруди, - прибавляю я на всякий случай. Что они еще затевают? Не решат ли разделаться с нами по дороге? Два чучела учеников болотного колдуна – за поросенка, - не так уж плохо.… - А по ночам так просто пожар. Как комары вьются, все видят. Никому чужому без нас не пройти.

- И не уйти, - мрачно добавляет Федор.

- Сворачивай, косой! – не выдержав, староста хлещет Умиха, и мерин сворачивает к крайнему дому. – Заночуем пока, а завтра все равно на болото свезем. Покуражитесь там оба!

Въехав во двор, Умих останавливает скакуна под шатким, из горбыля навесом. Морквин приглаживает волосы и, с какой-то незнакомой, никак не вяжущейся с его подлой харей, ни тем более с такой ночью улыбкой, деликатно стучит в закрытые ставни.:

- Это я, Морквин!

Я бы даже назвал ее нежной, эту его улыбку, разъехавшуюся от одного сморщенного уха до другого, размером и формой напоминающего хороший баклажан. Староста стучит еще раз.

- Может, съехали? Это же я, Морквин! Откройте!

- Можно подумать, его тут знают…

В кособоком сараюшке, притулившимся к стене дома, блеет овца, злобно рычит голодный кабан. На другом конце деревни бешено воют собаки.

- В доме, наверное, тепло…

- - Может, и покормят?

Лязгнув засовом, дверь резко отворяется.

- Коли, раз!!! – в свете луны, по всем правилам штыкового боя делает выпад тщедушный мужичонка в длинной, до пят, рубахе и огромной мохнатой шапке. – Запорю, нечисть болотная!

- Это я, дядюшка! – отпрянув за косяк, Морквин пытается убедить хозяина в том, что они родственники.

- Упырь тебе на болоте дядюшка! – грохнув дверью, мужичонка сдвигает к ней, похоже, всю имеющуюся в доме мебель. Молитвы и заговоры при этом он перемежает самыми страшными ругательствами.

- Да Морквин же я!! – староста в отчаянии колотится в толстую стену. – Вот же сволочь старая. Хоть сдохни у него на пороге…

- Щас подпалим его, - предлагает подошедший к дому Умих. – Этих в костер – и айда домой! Чем бы только дверь подпереть?

- Я тебе подопру, наверное…. Зверье, а не народ!

- Это кто ж тут зверье? – на пороге, в позе Дорифора с вилами вместо копья, снова вырастает мужичонка. – Кто зверье-то? Кто дома сидит иль по ночам с нетопырями шастает?

Упершись крепко в пол босыми волосатыми ногами, он тычет в Морквина пальцем.

– Не хотел с Нюхой, а теперь в дом его пусти, переночевать ему негде. Племянничек нашелся.… Проваливайте, пока целы!

- Да это же Морквин! Ты что сразу-то не назвался? Дядюшка, это Морквин! – на крыльцо к старосте мягко сходит девушка. Хрюкнув, Морквин неловко расшаркивается.

- Мы тут, значит, ехали мимо, дак привет тебе от братца. У нас, вишь, дела все, крутимся мы, дай, думаю, завернем…

- Справная, - Умих восхищенно цокает языком, оглядывает девушку. – Не кости тебе из замка…

- Опять не приехал? Что ж он, два года как из дому, а так и не собрался…. Неужто, все некогда?- подбежав к повозке, девушка, как бы еще не веря, заглядывает через борт. – Не приехал…

- Добрый вечер, - Федор кланяется, насколько это ему позволяет тесная петля и застывший, как соляной столб, напарник.

- Заткнись, падаль, - бросает ему Морквин, увлекая девушку под локоток, в сторону от бьющего пяткой об пол дядюшки.

- Щас кабанчика выпущу! Он у меня с неделю не евши, лучше собаки порвет!

- Да мы ж, правда, по делу, нам бы переночевать только. Хозяин, а хозяин? – с безопасного расстояния Морквин уговаривает непримиримую баранью шапку. – Ты нас в дом-то не пустишь? Может, хворый у тебя кто, так ведь я, сам знаешь.… И от змей заговорю, горя с ними знать не будешь. За версту, слышь, обползать станут…

Умих стоит за спиной у Федора:

- Языки повырываю, жилы из вас повытяну, только голос еще подайте, пиявки болотные!

А на крыльце продолжают препираться:

- Какие тебе, парень, по осени змеи? Ты сам хуже змеи любой будешь. Кормился у меня цельное лето, а как жениться - обратно в лес. Ну да ништо! Нюха себе другого нашла, порядочного, не колдуна какого. Идите-ка добром со двора, пока народ не поднял. Мыши этой спасибо скажите, Аните. Голубиная душа, всякую тварь привечает. Если б не сестра-покойница, выгнал бы ее с сопляками давно! Самому кормиться нечем. Кому говорю, убирайтесь! – помахав еще вилами, баранья шапка скрывается в доме:

- Через пять минут не вернешься, можешь с колдунами в лес убираться! К братцу своему…

- Идите за мной! – подтолкнув Морквина, Анита быстро пересекает двор и, обогнув темную яму, бегом устремляется к соседнему дому. Морквин обрадовано трусит следом.

- Домишко-то твой цел еще? А? Все стоит, заколоченный? – Морквин с трудом поспевает за девушкой.

- Вы только огонь не запаляйте. И до свету бы вам уехать. Увидят, что чужих привечаю, всем худо будет, - открыв припертую поленом дверь, она пропускает Морквина в дом.

- Извести его – раз плюнуть, - взяв девушку под руку, Морквин нашептывает ей на ухо: - ты только слово скажи, усохнет, как дерево, никто на тебя и не подумает.

Он быстро оглядывается по сторонам, с тревогой смотрит в низкое небо.

Бешеный собачий вой стих, перешел в трусливое, с повизгиванием тявканье. Над крышей кто-то посвистывает, радостно ухает:

- Спил-грим, спил-грим!

Со всех сторон ко двору сползаются ночные шорохи, туго скрипят заколоченные крест-накрест ставни. По высокому чердаку шелестят легкие, как ветер, шаги.

- …А хозяйство тебе отойдет. Кому ж больше? Толстуха его замужем, за перевалом село богатое, сюда ни за какие калачи не вернется. А я б и остаться мог, куда ты одна с младшими?.. И места ведь вдоволь, - отойдя к изгороди, Морквин шагами меряет двор - Хлев, курятник, все бы поставил! Ан нет.… А чего нет-то? Нет – и не надо. Хозяйка из нее никакая, это я наверное чую. Вот ведьма – да. Ведьма из нее знатная вышла б - вон уши-то, какие, без мочек вовсе.… А глазищи-то, ух! Как глянет, потею. Да… Братцу своему не чета. Жаль, школа у нас мужская, - Морквин с сожалением вздыхает. – Нет, не хозяйка. А все равно в груди ноет. А коли свинок завести? Хоть пяток, тут зимы длинные.… Эй, вы! Окорок копченый ели?

Федор только громко сглатывает.

- Да где вам, упыри болотные, - воротясь к девушке, Морквин делает еще одну попытку:

- Никак в такой дыре одной невозможно. Тут ведь молодых и нет никого, что делать станешь? Ты не смотри, что я колдун, я в хозяйстве очень даже понимаю. Я ведь и жениться… - Морквин вдруг резко оборачивается. За спиной у него, широко раззявив рот, качается изумленный Умих.

-- Же-ни-ится?!

- Сгинь – растопыренной пятерней Морквин толкает его в лицо. – Ты подумай, а? Я ведь и Шона вернуть помогу. С него все равно колдун никакой, он бы в этом домишке, а мы с тобой в дядюшкином. Ты сразу-то не отказывай, обожди, мне еще назад возвращаться. Вам ведь все равно тут житья не будет, с болотом в соседстве. А со мной дело другое. Со мною и здесь возможно, я в обиду не дам…

- Что ты говоришь такое?! – высвободившись, Анита протягивает Морквину узелок. – Он меня приютил, после смерти родителей принял, а ты – извести. Возьми вот лучше, передай брату. Как он там?

- Шон-то? – Морквин разочарованно отступает. – А чо? Хорошо Шон, в порядке.

- Хоть на денек бы повидаться…

- Не. Нельзя ему. Занят очень. Да и сам не сильно рвется, ему и в школе неплохо. И кормят у нас.… Возьми лучше обратно…

- Кормят - то кормят, а домашнего все равно хочется. Ну, прощайте, пора мне. А то, и правда, не пустит ведь до утра…- и, словно тень, девушка растворяется в темноте.

- Вставай, косой! – вытащив Умиха из грязи, Морквин заглядывает в пустой дом. – Холоднее, чем на дворе. Мы с тобой под крышей, а эти пусть проветрятся. Ха! Свои, небось, не тронут.

Проверив еще раз веревки, Морквин сует в пасть мерину большую часть соломы из-под моей спины и уходит в дом.

- Шевелись, шевелись, не спи только! – Федор толкает меня боком, пинает связанными ногами. Без рубахи тело у меня смерзлось, как кусок деревяшки. – Ближе к борту, хоть от ветру закроет!

Выглянув из густой гривы мерина, ворона оглядывается и молча ныряет в катафалк, между мной и Федором. Греет она, как хорошая грелка.

- Своих не тронут.… Как тебе это нравится?

– Лишь бы вампиру понравилось. Сейчас мы с тобой набираем побольше воздуха и хором, как можно громче, зовем на помощь. Люди же кругом. Готов?

- А?! Что? На месте?!- выскочив из дому, Морквин подлетает к телеге. – То-то же. От нас не убежишь…

Сдвинувшись, мы прикрываем ворону.

- Не спится мне, как будто жду чего. А чего жду? Холодина тута, а душно мне, не вздохнуть. Давит все.… Пропади оно все пропадом, не вернусь больше! Не хозяйка она, а как без хозяйства? Колдуну ведь тоже есть надо, - усевшись на край телеги, Морквин разворачивает узелок, переданный Анитой брату, и откусывает сразу от трех плоских лепешек. – Сырные, - он обнюхивает гостинец и заглатывает вторую половину. – Эх, не хозяйка. А зачем мне, посудить, хозяйка? Я ведь и сам все могу, мне ж не для хозяйства только…

- Где этот боров? – из дому, широко зевая, выползает Умих. – Еле заснул, голодный…

- Наши летят, - неожиданно говорит Федор. – Смотри, толстый! А ведь мы вас предупреждали…

Над деревней, пересекая желтый край луны, медленно тянется длинная черная полоса. Упав ниже, птицы пищат, двигаются по небу короткими рваными зигзагами. Морквин втягивает голову:

- Что делать-то?! Мы ж подневольные, нас Мастер послал…

- Не знаю теперь. Раньше думать надо было, - Федор задумчиво смотрит на заметавшегося по двору Умиха.

– Эй, сюда давай! Мы здесь! – не слишком громко он призывает стаю. – А может, отпустим их, Тим? Мы ведь тоже понятие имеем.

- Ага. Давай отпустим. Только рубашку мою пусть вернут.

- И руки развяжут!

- Погодь-ка, - тянет Морквин. – Это куда ж они… - сбившись над крайним домом в плотный тугой клин, стая зависает в воздухе и, вытянувшись вдруг в одну прямую линию, ныряет в трубу.

- Там же Анита… Скажите, пусть не трогают ее! – схватив деревянное копье, Морквин бросается со двора.

Враз темнеет. На месяц будто колпак накинули.

- Вот же козел, девку спасать побежал, – Умих выволакивает упирающегося мерина за ворота. – Туда ему и дорога! Еще и лучше, порублю вас и зарою. Сам его место займу!

- Выкусишь, - свернувшись на дне катафалка, Федор упорно перегрызает веревки. Пытаясь помочь ему, ворона дергает узлы, еще больше, кажется, их затягивая.

Мерин вдруг истерично ржет, становясь на дыбы, и ночь взрывается диким, нечеловеческим криком. Одновременно, в разных концах деревни, вспыхивают огни. Надрываясь, заходятся лаем собаки.

- Анита, Анита, откройте! – в темноте Морквин ломится в закрытую дверь.

- Чтоб вы все там сгорели! Но! Но! Но же, пошел! Чтоб тебя упыри выпили! – Умих остервенело толкает вросшего в землю мерина.

- Собак спускайте! Сети, сети давай! – в одном белье, освещенные факелами, люди выскакивают на дорогу. С криками, подбадривая друг друга, собираются в кучу. Ощетинившись вилами, толпа устремляется к крайнему дому.

- Жги их! На вилы возьмем!!

Разобравшись в цепочку, мужики окружают дом.

- Кто тут?! Чужой! Бей его!!! В голову цель колдуну, в голову!

Во дворе завязывается короткая жестокая схватка. Разметав нападающих, Морквин вырывается из облавы и, перемахнув через плетень, приземляется в покинутом нами дворе.

- Бросили, без меня ушли?!

Услыхав его, мерин радостно ржет.

- Гони, болван! – подлетев, Морквин отдирает Умиха от повозки. – Да куда ты?! В лес, в лес сворачивай! – ошалевший от страху Умих нещадно лупцует обескровленное животное, но, сообразив, несколько мужиков кидаются нам на перерез.

- И здесь чужие! Держи!!!

- Да не в овраг же, гнида! Левее бери! Гони!!! – концом веревки староста нахлестывает Умиха. – Пропадем ни за что! Народ - зверье, не выпустят!

- Поджигай! – воет толпа у осажденного дома. – Все равно живых не осталось! Спалим упырей!

С гудением вспыхивает копна сена под навесом.

- Вылетай, нечисть болотная! – у закрытых ставен выставлены вилы. Заметавшись, пламя быстро перекидывается на стены. В небе над пожаром загорается двойная луна. Два бледных зеленых круга, колеблясь в горячем от огня воздухе, смотрят на мятущихся внизу людей.

- Кричат.… Эй, кричат! – неожиданно из дому доносится детский плач. – Да там живы!!

Опомнившись, мужики вышибают дверь и, облившись водой, скрываются в задымленном проходе.

В это время медленно, словно бы сопротивляясь, выламывается наверх кровля дома и, разметав солому, в небо вырывается черная стая. Луна, загородившись двумя острыми облаками, перемещается в сторону леса. Выскользнув из-под орущего от страху Морквина, ворона сдавленно каркает и ужом ныряет ему за пазуху.

- У-а-а-ай!!! крик старосты заглушает звуки осады.

- Уходят! – снизу в стаю летят камни, палки Кто-то из толпы мечет вилы, швыряет рассыпающиеся искрами головешки.

С отвратительным свистом стая растворяется над лесом. На миг, не больше, мне кажется, что в середине ее, между хлопающими в темноте крыльями, зажата скрюченная человеческая фигура.

- Она мне глаза выклюет! Уберите птицу!! – Морквин в ужасе вытряхивает ворону.

- Перепутала со страху? – под шумок Федор перегрыз веревку и почти уже вывернулся из кокона.

И тут дорогу повозке заступают пятеро мужиков с вилами наперевес.

- Вот они, держи!!!

- Гони!!! – надрывается Морквин и, выставившись над бортом, кусает мерина в круп.

Глава третья

СПИЛГРИМ

1

Бешеная скачка по бурелому постепенно переходит в умеренный аллюр. Темнота вокруг пропитана тухлыми испарениями. Ночные шорохи тянутся вслед, то, отдаляясь ненадолго, то, подступая к самым колесам. Одинаково темно с открытыми и закрытыми глазами.

Прислушавшись, я вдруг понимаю, что колеса больше не скрипят. Исчезли и шорохи, хотя движение вроде бы продолжается. Мне все время хочется спросить, видел ли Федор человека? Или стая до того напугала меня, что уж и мерещится началось.

Развязавшись сам, Федор потихоньку ослабляет путы на моих руках. Повозку слегка покачивает, словно на небольших волнах. Ворона вдруг отрывисто каркает, и это первое, что произносит кто-то из нашей компании после бегства из деревни. Мерин послушно замирает.

- Но… - запоздало шепчет Морквин. Сзади, с облучка, высовывается Умих. Лохматая голова провалена в плечи, только макушку и видать.

- Тихое болото…

Честно говоря, я надеялся, что косоглазый чучельник давно уже потерялся. Ворона трижды хлопает крыльями и, обдав нас кислым тугим воздухом, молча пропадает в ночи.

- Помахала нам птица, и до свидания, - скрючившись, Федор мучается с намокшими на ногах узлами.

- Чего делать-то станем? – беспокойство старосты возрастает с каждой минутой.

- Ждать надо. А вы проваливайте, пока Оркмахи к нам не вышел.

- Не велено, - поскучневший Морквин жмется к мерину, озирается по сторонам. – Никак не могу. Велено с рук на руки…

Он нервно обстукивает себя по бокам.

- А ведь сбежал подлец! Кого ему тут побаиваться?

В кармане у меня уютно посапывает сытый паук.

- Тебе жить, толстый, - Федор спрыгивает в хлюпнувшую жижу. – Трясина нынче хорошая, жирная.… Проголодалась, должно быть, - присев на корточки, он нежно поглаживает фосфоресцирующую поверхность.

- Развязался… - Морквин мелко, по старушечьи икает. Позади колесницы тихо шуршит осока, скрипят лысые осины.

- Сваливать отсюда надо, - гундосит в темноте Умих – Паукан хитрый, давно уже въехал, попухнем тут с ними. Не отпустят нас, гады болотные…

- Цыть! - в непроглядной ночи к центру болота разбегается длинный ряд крошечных зеленых огоньков. И начало свое он берет прямо из-под передних копыт притихшего жеребца.

- Пора! - Федор сурово смотрит на Морквина, - Он уже ждет.

Над трясиной проливается неясный зеленый свет, и. словно бы отвечая ему, светляки начинают часто мигать.

Затхлый ночной воздух колышется, накатывает неживым холодом. Далеко во тьме, там, где светящаяся дорожка сливается с черным одышливым болотом, кто-то тихо ухает, свистит, долго протяжно стонет.

Стон резко обрывается. Позади громко трещит валежник.

- Умих сбежал!

- Ну, толстый, дальше уж мы одни. Чужие по болоту не ходят, сам понимать должен, - Федор еле заметно кивает мне. – Тромму от нас кланяйся, мы его никогда не забудем. Тебе спасибо, что подвез. Мы обязательно расскажем об этом Оркмахи. Наш старик обожает новости.

Морквин угрюмо молчит. Еще секунда, и он бросится догонять Умиха. Чуть помедлив, он уже опускает ноги на землю…

- Бывай, толстый, - я поднимаюсь со дна телеги. Вали же, вали скорее к своему Мастеру! Лес рядом, а там ищи нас свищи. Напоминать ему о своей рубашке я не решаюсь, ноги бы унести. Проснувшись, паук пребольно кусает меня в бедро, но я стоически переношу муку. Минута отделяет нас от свободы. Ну, беги же, чего ты ждешь?! От волнения я даже согреваюсь.

И тут случается непредвиденное.

- И Умих сбежал! Все меня бросили.… Вернусь - шкуру спущу! Кости свои грызть будет! А вас я, так и быть, отпускаю. Топитесь в своем болоте сами. – Взяв копье, Морквин оборачивается на тихое шуршание.

Прямо перед ним, приподнявшись высоко над задним бортом, маячит вампир.

- Спил-грим, спил-грим! Не спеши, останься… - светящиеся, на длинных стебельках глаза упруго покачиваются из стороны в сторону.

- Мама…

Наш мерин дергает так, будто его ужалили сразу в четыре ноги. Федор валится на меня, я на Морквина, придавленный паук бешено выбирается на воздух, и через мгновение берег остается позади.

- Стой! Тпру!! – орет из-под меня староста, но где там… Посадочная полоса из зеленых огоньков исчезает сразу же за повозкой. В черном небе снова восходит луна. Я напрягаюсь. Две луны! Позеленевший, как недельный утопленник месяц двоится у меня в глазах, а взбесившаяся животина мчит нас прямо в сердце болота. Только торф из-под копыт. Даже не трясет почти, точно на воздушной подушке. Если бы гирлянда светляков впереди не укорачивалась так стремительно, я бы решил, что колымага и не трогалась, а жеребец бьет копытами на одном месте.

Двойная луна, проводив нас до конца мерцающей дорожки, гаснет. Я вдруг равнодушно понимаю, что светила она совсем не в той части неба. Перед деревней она еще висела сзади.

Огней впереди все меньше. Кляча резко тормозит, и последний светляк тонет под ее копытами.

Из зловонной, хлюпающей и стонущей ночи вываливается черная глухая стена. Паук, к моему неудовольствию, прочно облюбовавший мои брюки, снова шевелится в кармане. В чем дело? Я никогда не хранил в нем ничего съедобней табачных крошек.

- Как же мне назад-то? – Морквину никто не отвечает. Именно этот вопрос занимает сейчас и нас с Федором. Возможно, насчет Федора я и ошибаюсь. Мой друг предпочитает сначала броситься в воду, а уж потом прикидывать, доплывет ли он до другого берега. Ладно. Поглядим, куда нас занесло в этот раз…

Высокий дом стоит на сваях. Ни огонька вокруг, темно, как у Федора в мешке. Хотя мешка с нами нет. В этом году, собираясь всего на полчаса, Федор отправился налегке.

Не видно поблизости и ничего, похожего на лестницу, или ступени. Толстые сваи, выставляясь из воды метра на четыре, подпирают платформу первого этажа. Окон с этой стороны нет. Собственно, первого этажа нет тоже, - это и есть дом. Вместо второго – высокий, вроде шалаша, чуть поблескивающий жестью конус. Между ним и платформой угадываются рядов пятнадцать кирпичной кладки.

- Чердак, что ли?

- Как бы не голубятня.

- Ой, попал, - тихонечко ноет Морквин, - один и остался, один-одинешенек.

В полной тишине над головой у него носится невидимый комар. Гудит он как хорошо выкормленная осенняя муха. Выбравшись из кармана, паук возбужденно крутит головой.

- Полезай первым! – приглашает Федор притихшего, как будто даже похудевшего старосту.

- Почему я?! - тоненько визжит Морквин, и за спиной у него повисает узкая, невесть откуда взявшаяся лестница. Покачивается она всего в метре над повозкой.

- Ты гость, тебе и честь.

В следующее мгновение в небе над болотом появляется стая птиц. Птицы хлопают крыльями, свистят, но определить, что это за птицы я не успеваю. Несколько ледяных капель падают с неба, и страшный ливень накрывает болото. В голубятне наверху загорается свет.

То, что я вижу в распахнувшемся, круглом, как иллюминатор, окне, словами передать трудно. Такое надо видеть. Бледное, скрытое паутиной дождя лицо на миг выглядывает и, не отодвинувшись, исчезает, оставив вместо себя двоящийся круг света.

Стая, выпрямившись в струну, втягивается в него. Последним, вынырнув, как мне показалось, прямо из-под катафалка, в голубятню влетает вампир.

- Спил-грим, спил-грим!

Стена воды, разбиваясь об острый конек, ледяным потом шипит на красном кирпичном простенке. Сомнений у меня больше нет. Птицы вернулись с добычей. На сей раз, я хорошо разглядел безжизненное человеческое тело, зажатое между крыльями тварей.

Позабыв о достоинстве, Морквин лежит на дне повозки. Подвывая, он мелко трясется. Сам я занят примерно тем же.

- Чего испугался? Летучих мышей не видел? – Федор, любитель живой природы, не отрывается от окна. – Наши вернулись.… Полезай, толстый! Не зли меня лучше…

Оттягивая расставание, Морквин нерешительно возвращает мне измятую клетчатую рубашку.

- Ты, братка, того.… Это я не со зла, по привычке…- непослушными пальцами он ловит веревку. – Сирота я, один с малолетства.

- Да шевелись ты! Хозяин наш ждать не любит.

Безнадежно вздохнув, Морквин поднимается и,…как провалился.

- Сплавили, однако, - Федор с облегчением сплевывает за борт. – А нам пора. К упырям я в гости не ходок. Ты оставайся в телеге, а я гнедого поведу.

Я плохо его слышу. И еще хуже понимаю. Стая не идет у меня из головы.

Федор ласково похлопывает мерина по укушенному старостой боку.

- Хороший конь…. Мы с ним живо поладим, - с этими словами, он спрыгивает с повозки.

С кем он поладит? С ужасом, еще не веря глазам своим, я вижу, как на поверхности вздувается большой черный пузырь…

Федора нет! Метнувшись следом, я протыкаю тугую маслянистую жижу и, погрузив правую руку по плечо, ловлю уходящего вниз Федора. В горячке мне удается чуть подтянуть его.

- Чвак! – всхлипнув, трясина рвется. На поверхности - голова Федора. Задыхаясь, он бьется, хрипит, но трясина держит крепко. Правой рукой я сжимаю начавший уже трещат воротник. Левой держусь за борт. Дрожа, мерин переступает с ноги на ногу, тянет в сторону. Пальцы мои не выдерживают, ползут, соскальзывают по гладкой отсыревшей доске.

Выскочив из кармана, паук быстро перебирается на безопасное место

- Это ваши дела… - бормочет он.

Слабо постанывает гнилое болото. Стучит, еще больше разгоняясь, дождь. Еще минута, и я нырну вслед за Федором. Зубы во рту у меня начинают крошиться. Воспользовавшись моей беспомощностью, в руку мне впивается огромный комар. Размером он с молодого воробья, и такой же голодный.

- Я больше не могу!!

Оправившись от удивления, паук начинает хитрый обходной маневр. Все происходит молча, почти в полной, не считая дождя, тишине. Я уже скребу по полу, выгибаю спину, все!..

И тут напряжение ослабевает. Извернувшись, Федор отталкивается, трясина, словно густеет у него под ногами и, почти без моей помощи, он выходит по пояс. Болото еще раз конвульсивно вздрагивает и полностью выталкивает его не поверхность. Перекатившись через борт, Федор валится в телегу. Веревочная лестница снова колышется над его головой.

Зато повозка с мерином начинает медленно погружаться…

2

- Вдвоем бы все равно не вытянули. Вот если б Морквин… - шмыгая носом, Федор подпрыгивает на толстых осклизлых бревнах. На нас нет и сухой нитки. Трясина уже успокоилась, но, повернувшись к болоту, я все еще слышу предсмертный храп животного…

Взлетев на платформу с тонущей телеги, мы тянули изо всех сил. Глаза у мерина вылезли из орбит. На съеденных зубах пузырилась пена. Он надсадно, нутряно ревел, гнул спину, упирался, но хлябь точно расползалась под его копытами.

Огромный пузырь лопнул, обдав нас невыносимым смрадом…

- Что-то и толстого не видно. Куда он мог подеваться?

- Плохое начало…

Безмерно огорченный испорченной охотой, паук забирается мен за шиворот. Утонувший мерин нимало его не беспокоит. Что-то теплое зажато в моей руке. Я раскрываю слипшиеся пальцы, и клочок пегой, с проседью гривы, оседает к моим ногам.

В слабом мертвенном свете к окну поднимаются распухшие, точно налитые водянкой, бревна. Болотный дом покоится на массивной, метра в полтора высотой платформе, края которой отступают от стен и образуют что-то вроде смотровой площадки или капитанского мостика. Хотя на что тут смотреть? Кругом болото, за болотом - стеной урман.

Я потираю руку. Недоставшийся пауку кровосос-комар оторвался только с куском моей кожи.

Дверей в этой конуре пока не видно. И, если Тромма еще можно понять - мало ли кто по лесу шастает, то здесь, по–моему, это излишняя предосторожность.

Тем временем Федор, скользя под дождем по мокрым бревнам, огибает угол дома. Бегом за ним! Я еще не забыл, как нас встречали у Тромма.

- Если приглашал, чего ж в дом не пускает? – Федор сидит на краю платформы, свесив ноги над пузырящейся трясиной. Прорывающийся сквозь пелену воды свет делает его похожим на только что выловленного утопленника.

- Нам-то с тобой куда спешит? Авось, к утру что и прояснится.

Несмотря на то, что глухой берег куда больше радует мне глаз, я не решаюсь поворачиваться к дому спиной. Дом глядит на меня изо всех своих щелей. Зловеще скрипят под ногами сваи. Я, наконец, решаюсь.

- Ты ничего не заметил? Там, в деревне, когда стая над крышей поднималась. Да и здесь уже, на болоте…

Громкий скрип обрывает меня. В стене за моей спиной угадывается слегка приоткрытая двустворчатая дверь.

Обхвативши себя за плечи, Федор колотится в сильном ознобе.

– З-замерзаю. Хоть бы согреться напоследок…

3

Длинные темные сени выводят нас к еще одной, плотно затворенной двери. Чуть заметная полоска света пробивается из-под нее. Щелкая зубами, Федор стучит и, не в силах больше ждать, толкает дверь…

Небольшая, овальная комната встречает нас густым, настоянном на незнакомых пряных запахах, воздухом. Широкие некрашеные половицы по виду совсем почти прогнившие устланы дорожками в зеленую и черную полоску. В комнатке никого нет.

- Для вампиров не так плохо, - разувшись, Федор оставляет за дверью грязные кеды. Свои, связав шнурком, я вешаю себе на шею. Когда-то Рыжий Шон уверял меня, что ученики Оркмахи не лишком отличаются от лесных. Уж лучше обувью не рисковать…

- Надеюсь, стая живет на чердаке. На птичник это не похоже…

Из мебели в комнате только бельевая веревка протянутая из угла в угол. На веревке сушатся травы, висят связки переплетенных, остро пахнущих кореньев. Федор шумно принюхивается.

- Есть тут кто? Ау!

- Ты бы не шумел так, - в горле у меня ворочается комок от теплого гнилого воздуха. Беспокойный паук все время перемещается по моей спине, сопит, чавкает, похоже, прогрызая материю. Еще на веранде я пробовал избавиться от него, но злое насекомое так укусило меня, что я предпочел оставить все как есть.

В дальней стене комнаты Федор обнаруживает две узкие двери, задернутые грязной холщовой занавеской на общем кронштейне.

- Начнем-ка мы с правой…

- Тебя так и тянет с ними встретиться… Кому надо, сам появится.

Смежная с первой комнатенка узкая, как тамбур, и сплошь уставлена низкими колченогими топчанами.

- Не особенно тут. Жестко, да и водорослями воняет. – Федор пробует постель, состоящую из подозрительно пахнущего тюфяка.

Шуршание, которое я поначалу принял за шум леса на берегу, переходит следом за нами.

- Тесно-то как. В таком домине и так ютятся. А может, это комната для гостей?

- Смелое предположение. Судя по кроватям их тут шестеро. Вот только где их по ночам носит?

Сказать по правде, меня это не слишком занимает. Пусть хоть вообще сюда не возвращаются. После путешествия по осеннему лесу без рубахи, в насквозь продуваемом сыром катафалке у меня наглухо заложен нос. А тут еще ливень. Я до сих пор не могу согреться. О большем, чем вонючий тюфяк в теплой от духоты кладовке, мне и не мечтается. Но Федор не любит неясности.

- Терпеть не могу ждать. Особенно зеленых вампиров. - Вернувшись в сушилку, он подбирает свои кеды, и мы выходим во вторую дверь.

Короткий, обшитый досками коридор, в который мы через нее попадаем, оканчивается дюжиной крутых, ведущих вниз ступеней. Нижняя ступень упирается в закрытую квадратную дверь, пролезть в которую можно, только сложившись вчетверо.

- Чулан, что ли?

- Без мешка, как без рук, - сетует Федор, пробуя подцепить щеколду ногтем. – Весь инструмент дома остался…

За дверью чуть слышно ухмыляются. Сбоку, с небольшого деревянного пятачка, вверх уходит узкая винтовая лестница.

- В голубятню я не полезу! Ты сам все видел.

В чулане тихо скрипят половицы.

- Ладно, - одумавшись, Федор быстро соглашается. – Давай вернемся и подождем хозяев. Если захотят, сами выйдут. Конь утонул. Морквин сгинул. Похоже, с нами не шутят.

Дверь, через которую мы вышли в коридор, должна находиться где-то рядом, у глухой стены. Светильников тут нет, но от гниющих досок исходит слабое, фосфоресцирующее свечение. Коридор, имеющий зачем-то шестиугольное сечение, напоминает мне слабо освещенный гроб великана.

- Ты ничего не слышишь? – кроме шорохов и скрипов мне все время кажется, что в доме полно комаров. – Сожрут ведь заживо.

Словно поняв, паук бодро взбирается по моему затылку и. оттолкнувшись, вдруг прыгает на стену. Через мгновение он исчезает в щели между досками. Жаль. Хоть бы комаров отпугивал.

- Да вот же она, - Федор уверенно толкает дверь, и… мы снова выходим все в тот же гробовидный коридор. Пробежав его из конца в конец, - вот и ступени, - возвращаемся к двери.

- Попробуй тут не заблудись…. – воздух в коридоре загустел, низкий потолок давит на плечи. Без паука так неожиданно покинувшего меня, стало еще тоскливее.

- Значит так, - шепотом рассуждает Федор. – Если из комнаты в коридор, то из коридора… - мы дружно толкаем дверь и… снова выходим в коридор. Возвращаемся и повторяем сначала. Потом еще раз.

За стеной рассыпаются визгливым, каким-то нечеловеческим смехом. Возможно, это стучит дождь по жести.

- Куда же она подевалась?

Помолчав, Федор задумчиво произносит:

- Все это можно истолковать однозначно: подняться нам все равно придется. И лучше прямо сейчас. Пока нас не поторопили…

Стены вокруг винтовой лестницы остро пахнут прелым деревом и гнилью. Мы нехотя тащимся по нескрипучим сырым ступеням.

- Где же Морквин спрятался? – ноги у меня так и заворачивают обратно. В каждой гнилой доске чудится притаившийся над головой вампир.

- Нигде он не спрятался, твой Морквин. Сидит, поди, с Оркмахи, байки ему колдовские рассказывает. Нас в таком виде представит…

Услышать, в каком таком виде представят нас перед колдуном, я не успеваю. Слова Федора тонут в громком топоте, возгласах, жутком кладбищенском смехе. Звуки эти догоняют нас снизу, из темноты коридора.

- Вернулись!

Лестница успевает сделать еще полтора оборота, прежде чем мы оказываемся на небольшой площадке без перил, перед высокой дверью с затейливой медной ручкой.

Что-то легкое вдруг валится мне прямо на волосы и, холодом пробежав по лицу, скатывается на шею.

- Ты где шлялся? – я делаю вид, что нисколько не напуган внезапным возвращением паука, но голос, предательски дрогнув, выдает меня с головой.

- Перекусил тут, - отряхнув что-то с выпирающих мощных челюстей, паук ныряет мне за шиворот.

- Ты что, разговариваешь?!

- Ото ж… Дормидонт я.

- Еще не легче, - слышит наш разговор Федор. Чуть помедлив, он вежливо стучит.- К вам можно?

4

Представьте себя внутри огромного, усеченного сверху конуса, три стены которого, кроме противоположной входу, наклонены так, что низкий потолок выглядит намного меньше блистательного паркетного пола. От такой геометрии пол у меня уходит из-под ног.

Темные углы комнаты, куда не проникает свет одинокой свечи, растворяются в сладковато-приторном, густом, как кисель, воздухе. Мне вдруг кажется, что вместо дальней, единственно прямой здесь стены с большим овальным окном посредине, открывается зыбкая пустота.

- Где же, однако, хозяин? – Федор медленно пересекает зал. Стены в нем плотно уставлены массивными обшарпанными шкафами с книгами, старомодными пузатыми тумбами на гнутых оплывших ножках и этажерками со стеклянной химической посудой. На тяжелом растрескавшемся столе простого дерева – аптекарские весы и высокая ступка с резным каменным пестиком. Рядом рассыпаны мелкие зеленые кристаллы без блеска, лежит пучок сухой осоки. В трезубом подсвечнике плавится единственная свеча, а круглое керамическое блюдо занимает большой полосатый арбуз.

- А ведь библиотека, - Федор обходит высокое кресло с плюшевой зеленой спинкой, переступает короткую лавку и осторожно заглядывает в шкаф.

- Та-ак, - пальцы его нетерпеливо скользят по золоченым корешкам, - шрифт какой занятный. А? Сейчас разберемся… Каббала, магия, инвольтование на крови.… О-о! – голос его внезапно прерывается. Взвившись, будто ужаленный, доморощенный алхимик бросается к стеллажам.

Стеклянные пробирки, колбы, змеевики и черные шары неизвестного мне происхождения, реторты на тонких ножках и разноцветные минералы в кучках. На нижних полках лежат плотно увязанные кожаные мешочки, тут же сушеные травы в пучках. Говорящий паук у меня за пазухой громко икает.

- Ой, как мутит! Нехорошо мне от комаров этих… - проев дыру, он жадно дышит.

- Лаборатория, - Федор обегает комнату. Сладостное выражение на его лице сменяется неистовым возбуждением. Все, дорвался. Он делает еще один круг.

- Химия!..

Даже если Оркмахи не утопит нас в болоте, Федор сам утопится в какой-нибудь пробирке. Ненавижу химию.

- Похвально, похвально, - по комнате разливается удивительно знакомый, приятный и тихий голос. Грязные кеды выскальзывают из моих рук. На желтом, начищенном до блеска паркетном полу расползается отвратительная лужа.

За столом сидит старичок…. Черепашье лицо его собрано отвратительными острыми складками, в глубине которых провалены ярко-зеленые глаза. Лет ему, пожалуй, около шестидесяти, но вполне может оказаться и за сотню. По такому лицу возраст не определишь.

Сквозь длинные пегие волосы, водорослями облепившие вытянутый череп просвечивает лысая маковка. Одет старичок в строгий черно-зеленый камзол с огромным, почему-то шевелящимся воротником-веером. Обращается он только к Федору, тактично не замечая грязного пятна на замечательном гладком полу.

- Долго же я ждал.… А ты проходи, рыбачок, проходи дальше, раз уж дорогу нашел…

Федор ошалело молчит. В руках у него раскрытая толстая книга Кажется, он не вполне понимает, что тут происходит.

- Тяга к знаниям, - старичок назидательно поднимает палец, - вот первое условие.

Узкая скорлупка зеленого ногтя отполирована до зеркального блеска. Таким великолепным ногтем я мог бы пускать солнечных зайчиков. Кстати, сразу я, кажется, не сказал – лицо у дедушки тоже насыщенного зеленого цвета.

Федор втискивает книгу в пустое гнездо.

- Мое почтение, - говорит он сдержанным, полным внутреннего благородства тоном. – Мы с другом оказались здесь не по своей воле и просим извинить нас за причиненное беспокойство. Мы бы ни за что не осмелились нарушить ваше уединение, если бы не одно досадное недоразумение…

Не, ну как излагает! Я всегда преклонялся перед Федором за его умение обращаться с пожилыми людьми. Вот только как это действует на колдунов? А Федор продолжает:

- Позвольте также выразить вам искренний восторг, который не может не испытывать всякий…

- Спил-грим, спил-грим! – веер на плечах колдуна мелко трясется и. отцепившись, вдруг падает на пол. Зеленый с черными перепонками на сложенных когтистых крыльях, к Федору ковыляет вампир. Живот у него заметно опал и прикрытый малиновой попоной, хлюпает в такт шагам.

- Умник, какой! Люблю я умников.… Отдай его мне!

- Чуть позже, друг мой, чуть позже, - старичок сверкает потрясающим ногтем, а я незаметно подбираю кеды и наступаю на лужицу.

- Второе условие – искренняя почтительность и хорошие манеры. Ну, а третье.… Для третьего нужно время, - старик достает пилку и принимается полировать и без того идеальный ноготь, - много времени и еще больше терпения.… И не надо извиняться. Я нисколько не сержусь, хе-хе. Напротив, я давно уже жду вас. Вы пришли сделать то, что должны сделать…

Выплыв из-за стола, гостеприимный колдун открывает низенькую пузатую тумбочку у противоположной входу стены.

- Прошу…

- Нас, что ли?

Но в этот миг из тумбочки появляется круглая белобрысая голова.

- Пожиратель куропаток, - шепчет Федор, и Морквин резво выползает на середину комнаты.… Не поднимаясь с полу, он артистически быстро кланяется и без разгону начинает:

- Лазутчики! Перебежчики подлые, оборотни лукавые! Ну, а мы-то, мы ж по благородному хотели, за что ж меня так, ну да я что, я ведь и понятие имею особенно, как же, у нас ведь цех, колдун колдуну…

Морквину не хватает воздуха. Старичок, так давно поджидавший нас, благодушно кивает на непрекращающийся поток лицемерия, а Спилгрим, потеряв сразу к нам интерес, подкрадывается к Морквину со спины.

Староста брызжет слюной:

- Наш Мастер, озерный Тромм, всегда уважал тихое болото. Оркмахи – старейший ведун равнины, - вот первые слова, которые слышит каждый, едва только переступает порог школы…

Надо отдать ему должное. У него, определенно, большие способности. Если Федор не вмешается, он чего доброго, убедит дедушку в том, что мы его ученики.тый череп просвечивает лысая мковка.о-зеленые глаза.ная лужа.т в шкаф.

Между тем вампир стоит уже за спиной не на шутку разошедшегося старосты. Черный клюв беззвучно пощелкивает. Бесчисленные веки сползли вниз, обнажив круглые налитые кровью шарики.

- …И когда эти выродки, эти неблагодарные пауки, а кто, кроме пауков, готов сожрать даже собственного родителя, - всем ведь у нас в лесу известно, что Мастер – отец нам и мать…

- Экая он тварь, оказывается, - паук угрюмо прислушивается. – Верь после этого людям…

Вдохновение Морквина не знает границ. Он все больше распаляется:

- Когда эти неблагодарные пауки, а я вам теперь больше скажу, эти конченые пауканы предали своего мастера, наш Мастер сразу решил вернуть их обратно, - староста переводит дух и скромно заключает: - Для примерного здесь наказания!..

В этом месте словоизлияния Морквина прерываются. В длинном броске вампир кусает его в толстую лодыжку.

- Ой!

- Каррр! – пронзительно каркнув, под потолок взвивается невесть как оказавшаяся здесь ворона. Не успел никто и глазом моргнуть, как птица оказывается у Федора на плече. Спилгрим, отпивший Морквиновой крови, отскакивает в сторону.

- Спил-грим, спил-грим! – красные капли стекают у него с клюва. Падают, становясь невидимыми на малиновую попону.

- Вот! – зажав рану, кликушествует Морквин. – Опять же ваша ворона! И зверек этот…зеленый.… Ну, встречу тебя в лесу… - Морквин через силу улыбается. – Они, умницы, помогли этих двоих изловить и сюда, к вам, доставить. Ути-ути, - облив нас грязью, он сюсюкает с птицей.

- Спил-грим, спил-грим! – смеется в углу вампир, длинным языком слизывая кровь с клюва. С чего Морквин взял, что ворона принадлежит Оркмахи?

Птица с отвращением передергивает плечами, а я делаю маленький, совсем незаметный шажок. Назад. Нога вдруг упирается в твердое, как будто стенку подставили.

Низкий потолок кружится у меня над головой. Потолок этот выкрашен в черный цвет и имеет в центре небольшой квадратный люк, к которому ведет лесенка за креслом колдуна. Спилгрим, вскочивший теперь на ее верхнюю перекладину, неотступно следит за розовощеким Морквином.

Я медленно оборачиваюсь. В лицо мне скалится длинная травянистая харя. Хрящеватый нос свернут к левому, размазанному по щеке уху. Огромный лоб с двухлепестковой бородавкой далеко выдается вперед. Только не подумайте теперь, что из-под такого лба на меня смотрят умные, проницательные глаза. Как бы не так! Ума в них не больше, чем участия. Чтобы лучше представить, как это выглядит, надо пойти в серпентарий и хорошенько раздразнить гадюку. Разница будет состоять в том, что сейчас между нами нет стеклянной перегородки.

- Пододвинь их поближе, Дул!

Зеленый живо подхватывает меня под мышки, толкает вперед и с чувством щипает в спину. Пальцы у него, точно кусачки, которые сутки продержали в холодильнике.

- Спилгрим, ко мне!

Вампир, исполняющий здесь, похоже, еще и роль теплого шарфа, с готовностью обвивается вокруг шеи хозяина.

- Спил-грим, спил-грим!

- Вот и сладенько, вот и ладненько, - сунув зябнущие пальцы под крылья вампира, колдун добродушно хихикает, хлюпая, кажется, еще больше зазеленевшим носом. – А ты что, рыбачок? Подходи, не бойся, коли уж дорогу ко мне нашел.

Федор подходит к столу сам без посторонней помощи.

- Так, ага, так, ага, - колдун поднимает коричневый, в коростах плесени посох. – Смотрите же!

Взяв с блюдца соленый арбуз, он с хрустом насаживает его на острый конец палки.

Застыв в изощренном поклоне, толстяк мутно глядит на сочащийся полосатый бок. Зеленый Дул часто дышит мне в затылок. Дыхание у него не теплее осеннего ветра с Иртыша.

Вдруг полосы на арбузе начинают колыхаться, сливаясь в одну сплошную шевелящуюся массу, и уже клубок черно-зеленых червей копошится на круглом лице.

Подавшись вперед, Морквин трет глаза. На посохе лоснится жиром его собственная голова! Отпрянув, он опрокидывает лавку и грохается на пол. На четвереньках, живо обежав вокруг стола, - «все, что при-ка-же-те», - по слогам произносит он, преданно заглядывая колдуну в глаза.

Усмехнувшись, Оркмахи вырезает из арбуза узкий ломоть.

- Хорош! – длинные кривые зубы впиваются в сочную мякоть. Липкий, будто кровь, сок стекает с острых клыков. – Никогда больше не произноси этих слов: «Мастер Тромм»… Мастер здесь я! – и, бросив недоеденную корку Дулу, колдун оборачивается к Федору. – Садись, рыбачок. Сейчас я тебя угощу…

На столе рядом с ним вырастает узкий графин с мутно-зеленым содержимым. Со дна его поднимаются мелкие пузырьки воздуха. Лопаясь на поверхности, они издают слабый электрический треск.

- Спасибо, - пробует отказаться Федор, - мне что-то не хочется…

Но старик уже налил тягучую маслянистую жидкость в низкий стаканчик толстого стекла, сразу засветившийся изнутри тусклым изумрудным огнем.

- Пей, - голос колдуна становится завораживающим, - не пожалеешь…

Поймав взгляд Федора, старик больше не отпускает его. Сухая чешуйчатая рука всовывает ему в онемевшие пальцы крохотный граненый стаканчик.

- Пей, - весь подобравшись, повторяет старик, - впереди у тебя долгий путь…

- Не вздумай! – еще успеваю крикнуть я. Но, пожав плечами, Федор пригубливает искрящемся зелье. Несколько секунд я прислушиваюсь к неясному, нарастающему в ушах шуму и… неожиданно Федор сползает со стула. Внимательно наблюдавший за ним колдун мгновенно подхватывает его и, оттащив к единственно свободной от шкафов стене, укладывает на пол.

Прямо над головой Федора оказывается странный, привлекший мое внимание с первых же секунд, предмет. Больше всего он похож на огромный поднос или даже небольшую лодочку с низкими, загнутыми внутрь бортами. В центре позеленевшего щита, словно процарапанные чем-то острым, уходят внутрь правильные концентрические круги, вроде тех, что оставляет на воде камень.

Не в силах пошевелиться, я вижу, как колдун, приблизивши свое морщинистое черепашье лицо к самому лицу Федора, оттягивает ему веко, нащупывает на шее пульс и, рывком подняв безжизненное тело, прислоняет его к медной поверхности.

- Федор! - крик застревает у меня в горле. Ледяными пальцами Дул заламывает мне руки.

Вскоре нос у меня начинает сильно щипать от запаха дыма. Белесый туман, скручиваясь тугими кольцами, быстро пеленает комнату. Тело Федора становится каким-то плоским, очертания его размываются, делаются зыбкими, колеблясь и светлея с каждой секундой, пока не превращаются, наконец, в плотный сгусток молочно-белого дыма. Туман со всех углов собирается напротив металлического овала и, сгустившись еще, принимает форму размытой белой линии. Один конец ее, пройдя сквозь смутный контур Федора, упирается в самый центр щита…

Старик же, до этого момента плохо различимый в тумане, но стоявший все время рядом, вытаскивает свой острый деревянный посох и, примерившись, проталкивает его сквозь Федора, внутрь лохматой линии.

Некоторое время все еще остается в странном вибрирующем состоянии, потом мутно-прозрачное тело Федора оборачивается вокруг горизонтальной белой оси и плотным дымом втягивается вглубь сходящихся концентрических кругов. Следом исчезает и старик.

Глава четвертая

ДОМ НА БОЛОТЕ

1

Всю следующую неделю мы провели на Тихом болоте. Если бы мне раньше сказали, что когда-нибудь я стану ныряльщиком – ни за что бы не поверил. Но именно эту роль уготовил для меня старый Оркмахи…

В ночь нашего появления на болоте колдун проявил исключительную тактичность. Он и бровью не повел, узнав от Морквина, что мы его ученики. Впрочем, сейчас я готов поверить, что колдун нам действительно рад и после трехсотлетнего ожидания стремится как можно полнее воспользоваться этой радостью.

В лице Федора он сразу разглядел (вот, что значит настоящий колдун, не то, что учителя в школе) подающего надежды алхимика. Да и вообще, на болоте с Федором начали происходить такие вещи, объяснение которым нашлось лишь гораздо позднее.

Пока же он с утра до ночи толчет в ступе таинственные снадобья, пускает клубы ядовитого дыма, а временами даже что-то взрывает. Главное, чтобы не слишком увлекался. Оркмахи еще не знает, сколь сильна у моего друга страсть к эксперименту. Мне иногда кажется, что Федор успел уже позабыть, как мы здесь оказались.

Сам колдун, похоже, очень спешит, не давая роздыху ни себе, ни нам. Днями он просиживает за своим рабочим столом, делая бесконечные пометки на полях старинных книг или беседуя с Федором. Это и не плохо. Все-таки Федор под присмотром и у меня остается надежда, что он не взорвет дом и не отправит всех его обитателей прямиком на дно болота.

В такие часы от старого профессора Оркмахи отличает лишь зеленая кожа да дремлющий на плечах у него Спилгрим. Вампир, видимо, получил указания пока нас не трогать и потому позволяет себе лишь ехидно наблюдать за нашими действиями да изредка пугать нас до полусмерти внезапными своими появлениями в самых неожиданных местах. Словно хамелеон, он обладает удивительной способностью то сливаться с гнилыми досками в темном коридоре, то принимать форму брошенной кем-то из здешних обитателей рясы, наступив на которую, мы вдруг оказываемся в цепких тисках его сухих перепончатых лап.

Говоря - мы, я имею в виду лишь себя и Морквина. С Федором почти не расстается колдун, и, судя по всему, моему другу на болоте уготована какая-то, совсем особенная, роль. Но об этом чуть позже…

Когда в прошлом году, на допросе у Тромма, я заявлял, что от Оркмахи разбежались все его ученики, я сильно преувеличивал. Ученики у него есть, и в этом мне пришлось убедиться очень скоро.

В ту первую ночь нас отправили ночевать по разным местам. Как выяснилось позднее, Оркмахи и во всем прочем сторонник раздельного содержания.

Так вот, после того, как колдун с Федором покинули библиотеку таким вот необычным способом, руководство дальнейшим принял на себя Спилгрим.

- Тебе, дорогуша,- обратился он к Морквину, - придется подняться наверх. Где ж ты такой румянец нагулял? Люблю я румяненьких…

Схватив колокольчик, он мелодично звонит, и тотчас же из-под пола вырастают четверо приземистых молодцов в одинаковых зеленых накидках. Двое из них, подхватив упирающегося Морквина под белы руки, птицами взлетают по лесенке. Чердачный люк хлопает уже после того, как меня выносят вон и грохочут по сгнившим ступеням вниз под затихающие вопли старосты. Участь Федора остается для меня неясной.

Мне достается знакомый уже темный чулан у подножия винтовой лестницы. Куда колдун утащил Федора? От собственного бессилия я готов волком выть. Под полом надсадно злобятся комары. Кровь у меня на запястье свернулась только сейчас. После комариного укуса кружится голова, противно тают ноги.

- Сейчас меня вытошнит, - паук, о котором я и забыл, торопливо взбирается мне на голову. – Комары, говорил, на болоте жирные.… Погуляем, мол.… Сам пусть таких жрет! Снаружи красавцы, а раскусишь… Умм… - он мучительно стонет.

Самое худшее, это когда твоей участью распоряжается кто-то другой. Еще хуже, что пока я не вижу ни малейшего намека на выход. Кроме болота конечно. Или вампира. Или еще чего-нибудь из наверняка богатого арсенала Оркмахи.

Потыкавшись в запертую снаружи дверь, я отыскиваю тюфяк, брошенный в углу прямо на пол. Тюфяк этот, худосочный, полупустой, замечательно пропускающий холод гнилых досок, имеет еще один, главный свой недостаток. Он уже занят. Не стану здесь описывать, как в темноте произошла моя вторая встреча с Дулом. Посмотрел бы я на вас в тот момент! И ведь каков подлец: сидел в углу молча, ждал, пока я за его студенистую руку не ухвачусь.

По моей просьбе он чиркает огнивом. Настроение у меня от этого еще больше портится. Всего только минуту назад я оставил обладателя гадючьих глаз наверху, в библиотеке. И вот он уже тут, в чулане. Хотя, не исключено, конечно, что не у него одного здесь такая роскошная бородавка. Да и путь в чулан вполне может оказаться не единственным. Словом, после того, как я смог хоть местами разбирать его быстрый свистящий шепоток, выяснилось следующее.

Учеников у болотного колдуна не шестеро, как это можно было бы предположить по количеству кроватей в их спальне. Учеников (это я скорее по привычке, здесь никто никого не учит) у него двенадцать.

«Верхние» и «Нижние» - называет их Дул. Всех их в свое время колдун увел из окрестных деревень, превратив в послушных, почти бессловесных слуг.

- Ну и что? – говоря откровенно, шестеро его балбесов для меня не многим лучше двенадцати. – Ты лучше скажи, где Федор? Что с ним?!

Но зеленый, как молодая лягушка, Дуля (здесь и дальше буду его так называть, для простоты, да и оттого, что это ему несравненно больше подходит) так вот, он всерьез уверяет, что стая нетопырей, это, мол, и есть недостающие шестеро учеников болотного колдуна. Судьба Федора ему хотя и не известна, но для опасений повода нет.

- Хотели бы, выпили его шражу…

Дальше. Дуля говорит, что живут нетопыри в голубятне, над библиотекой. Пустой желудок у меня громко екает. Туда отправили ночевать Морквина.

- По-моему, их здесь гораздо больше, чем шестеро, - я все стараюсь подальше отодвинуться от студенистых Дулиных рук.

- Нижних только шешть, ты шлушай шуда! – ледяными пальцами зеленый хватает меня за руку и шепелявит прямо в лицо.- Шреди них и братеш мой. Оштальные – нормальные летушие мыши, только желеные. На шердаке их шелые швяжки.

Мне очень хочется спросить, что нетопыри делали в деревне. Но сделать это я почему-то не решаюсь.

- Кто, говоришь, братец?

- Ну да, брат, младший. Он в нашей шемье шамый умный. Это он вше и придумал.

- Да что ты?.. – восхитившись, я съезжаю на край тюфяка. Дальше – стенка.

- Потому его Оркмахи и держит в нетопыриной шкуре. Уже второй шрок летает.

- Постой, постой…

- Это он ваш и жаприметил, еще по дороге, когда вы от Шпилгрима удирали. Вы-то нам и нужны! Наш, шлушай, тут двенадцать. Шешть в шеловеках, а шешть нетопырями летают. Тела их на дне, шкоро шам вше ужнаешь. Вот, шпуштишься туда в бочке.… А Шпилгрима берегишь, он нетопырей шам ташкает, да вше на Болотня и шваливает…

Рядом с Дулей у меня все время немеет желудок. И тоскливо, как у разрытой могилы.… Но из его слов многое проясняется. Неясно только главное: зачем он все это выкладывает мне? И потому, в самый разгар нашей с ним задушевной беседы, я ляпаю:

- А от меня ты что хочешь?

Вместо ответа я слышу тишайший, почти неуловимый ухом скрип половицы.

- Тихо! - я протягиваю руку, но рядом со мной никого нет…

2

Ворона, склонясь надо мною, некоторое время заглядывает мне в лицо.

- Хватит спать! Поможешь – домой вернешься…

- Да чем же я тебе помогу? Ты лучше объясни толком, что сделать-то нужно? Что ты, вообще, делаешь на болоте? – я силюсь понять, снится она мне или нет. Ворона разочарованно вздыхает, дергает меня клювом и отворачивается:

- Федор уже со мной…

- Подожди, - я хочу остановить птицу. Для сна у нее слишком острые когти. – Федор с тобой уже с прошлого года. Скажи хотя бы, зачем приходила?

Ворона в нерешительности замирает, но тут, откуда-то сверху, сыпятся тяжелые камни.

- Оркмахи, Оркмахи…

Птица мгновенно исчезает.

«Жаль», - успеваю подумать я до того, как меня хватают цепкие руки.

- К Оркмахи его!

И, толком еще не проснувшегося, меня кружат вверх по темной винтовой лестнице. Должно быть, уже утро, но утверждать не возьмусь: окон-то в доме нет.

Перенеся через порог лаборатории, она же библиотека, и хорошенько тряхнув напоследок, меня оставляют.

Из-за стола, перегородившего комнату, встает свеженький, хорошо отдохнувший и гладко зализанный Оркмахи. Не колдун, а просто зайчик зеленый. На плечах у него шевелится сморщенный бурый мешок. Голодный взгляд Спилгрима рассеянно блуждает по моему лицу.

Вместо завтрака Оркмахи бодро выдает наряды на работу:

- Чтобы наш дорогой гость не скучал, я займу его работой тонкой особой, - открыв дверцу одного из шкафов, в котором оказываются огромные напольные часы, колдун обращается к пришибленному, бледному, как полотно, Морквину. – Ну, да справится. Хе-хе. Вон, какой еще полнокровненький…

- Спил-грим, спил-грим! – веер на плечах колдуна с хрустом раскрывается. Глубокая геометрическая резьба, изукрасившая корпус часов, отливает красноватым светом. Оркмахи не спеша, подтягивает гирьки. Позеленевшие цепи отщелкивают скрытыми от глаз шестеренками.

- Что ж, всего-то и ничего, - на минуту колдун словно забывает о нас. – Ну, брал пару раз, так и доливал ведь больше. Много об себе понимают, старье ветхое… Ничего уж не изменится, нечего и ждать. Главное – они уже здесь, а точно и погоду не угадаешь…

Огромный комар, ворвавшись в комнату через потолочную щель, с торжествующим писком принимается описывать круги над головой колдуна.

- Глаза б мои на них не смотрели, - паук болеет под моим воротником.

- Маленькая дрянь! Подослали… - медленно повернувшись вслед за насекомым, Оркмахи неуловимым движением ловит его и растирает между пальцами.

- Всех под корень! – свиристит Спилгрим.

- Вот так, вот так! – колдун топчет музейный паркет, не видя, как в комнату проникают несколько бледных полупрозрачных теней. Вереницей, скользнув мимо застывшего Морквина, они окружают меня и, прильнув, теснят за угол, ближе к глухому дощатому простенку. Комната, вместе со всеми, кто в ней находится, словно «отъезжает» далеко и подернутая дымкой, становится не реальней моего утреннего сна.

- С нами, с нами, - слышится мне. – Идем с нами…

Качнувшись, я делаю шаг к стене.

- Что?! Опять вы?! – Оркмахи бросается к столу. Схватив раскрытую книгу, торопливо листает страницы. – Как чуял, далеко не убрал. Где, где? Ага! Так, ага, так, ага. Вот оно! Сами нарывались, стопчу, как тараканов!

Хватанув зелеными губами побольше воздуха, колдун выстреливает длиннющим заклинанием. Я тихо сажусь на пол…

- Вернемся, вернемся, за тобой обернемся, - обещают мне тени. Заквохтав по куриному, они размыкают кольцо и втягиваются в замазанную щель. Последнему привидению в спину летит замшевый сапожок Оркмахи.

- Все! Вот вы у меня, где сидите, старичье одичалое! – отерев пот, колдун вспоминает о «дорогом госте»: - Да постарайся, оковалок лесной! Если домой вернуться хочешь… - зеленые, словно подернутые ряской глаза его плюются ядом. Морквин втягивает голову.

Оставив толстяка, колдун поворачивается ко мне. Я – калач тертый. Тромм, если вы помните, тоже любил со мной в гляделки поиграть. Но тут случай особый: я не хочу отворачиваться. Скажу больше – я хочу смотреть в глаза Оркмахи, хочу, чтобы он видел все мои мысли, я почти люблю его. Такие дела. Вот это класс. Оркмахи тихо светит зелеными, начисто лишенными ресниц и бровей глазами, и я молча присягаю ему на верность. Да отвяжись ты!

Мочек на ушах у него нет вовсе. Уши врастают в вислые, бледно – зеленые щеки. Острый треугольный подбородок вызывает у меня колики в животе. Начальство надо есть глазами.

- Поможешь ему, - говорит Оркмахи, убедившись в моей беззаветной преданности. – Вас проводят…

Спилгрим оживленно расправляет костистые крылья.

- Проводят, проводят…

Скрипнув, за спиной колдуна открывается шкаф. Перемолвиться с Федором хоть словом нет никакой возможности. Мой друг рассеянно топчется у пустого стеклянного шара, установленного на краю стола. После выпавших на нашу долю испытаний, выглядит он на удивление чистеньким и аккуратным, разве что легкая, зеленоватая бледность покрывает его щеки. Каким-то чудом даже складки на брюках сохранились. Мои же словно год пролежали в болоте, прежде чем попасть ко мне.

На полке, среди разномастной химической посуды неподвижно сидит ворона.

- Помогу, конечно, - твердо обещаю я колдуну.- Куда ж Морквину без меня…

Птица провожает нас тревожным участливым взглядом. Мелочь, а приятно.

3

Мне удается насчитать восемьдесят четыре ступени, и сгнившая винтовая лестница, берущая свое начало прямо из шкафа, спускается в маленькую, как сундук, каморку.

- Вот вы и на месте, - сдавленный голос ползет из-под низко опущенного, перепачканного засохшей зеленью колпака. Жаль, но это не Дуля. И что бы мне не перебивать его.… Как я не стараюсь, лица провожатого разглядеть не удается.

- Немного ила.… С ведерко каждый день, - он дает злорадного петуха, и в полу приоткрывается люк. – Ты! Забирайся!

Морквин подчиняется. Голова его торчит теперь вровень с моими кедами.

- Ведро, - провожатый опускает ему тяжелое цилиндрическое ведро, больше похожее на обрезок пароходной трубы с деревянной ручкой. – И чтоб до краев, боровок ты наш аппетитный! - из широкого рукава, будто пучок осоки выглянул. Он поворачивает меня лицом к стене, – вот, голуба, твоя лебедка.

Холодные пальцы ломают мне плечи. Слева в стене я замечаю рычаг, вроде ручки у колодца. Стены в этом сундуке такие, что, кажется, ткни, и рассыплются в труху.

- Опустишь и вытащишь.… Когда ведро наполнится! – закончив инструктаж, зеленый, будто и не касаясь ступеней, взмывает вверх по лестнице. Широкие, как ласты, подошвы еще долго стоят у меня перед глазами.

-Эй, как я узнаю, что ведро наполнилось?

Где-то наверху гулко ударяет дверь. Тяжко, с надрывом, бьют часы. Я остаюсь с Морквином один на один.

Одутловатая харя старосты вывернута наверх и пучится испуганными белесыми глазками. Аккурат из-под моих ног.

- Это тебе не куропаток трескать… - я сильно подозреваю, что, оказавшись на моем месте, он не преминул бы наступить мне на голову. Ну да ладно. Морквин же до сих пор считает нас учениками Оркмахи. – Как там насчет ила?

Толстая щека его дергается, обнажая неровные грязные зубы.

- Опускай, гад!

- Ну-ну, - я берусь за лебедку. Превосходный механизм. Наверное, тут куча шестеренок, к тому же и смазаны все, как надо. Нерадивым хозяином Оркмахи никак не назовешь. «Хозяин» - это как раз про него. По сравнению со школой Тромма здесь все время ощущается присутствие колдуна.

Морквин опускается в болото легко, как пустое ведро. Н разу даже не скрипнуло. Вздрогнув, лебедка вскоре останавливается. Звенящая толстая цепь теряется в глубине шахты; снизу тянет болотной стужей. Что там Дуля говорил насчет нетопыриных тел? В бочке, мол, лежат, на дне болота.… А не замерзает ли эта лужа на зиму? При такой погоде через неделю отсюда можно было бы выбраться и по льду. Если Федора уговорю, конечно.… Хоть тресни, а я уверен, что и руки у него были травянисто-зеленого цвета.

Время пока есть, и я вытягиваюсь на полу под вполне приличной керосиновой лампой, подвешенной к потолку на двух вороненых цепочках.

- С ведерко каждый день… - сказал провожатый. Сегодня, значит, можно особо не беспокоиться…. Меня их дела не касаются. Пусть хранят своих нетопырей хоть у себя под подушкой. А вот Федору школа Оркмахи, боюсь, придется по душе. Как бы не больше, чем наша собственная…

Будят меня отдаленные глухие удары. Вскочив, я хватаюсь за лебедку. Этот толстый провалит нас в болото! В голове у меня звучат тревожные голоса:

- Тянем - тянем, скоро станем

Вместе поздно, только розно…

Как две капли воды они похоже на голоса теней в библиотеке.

Наверх лебедка идет куда тяжелее. Гнилой потолок угрожающе трясется, пол под ногами прогибается вниз. Через несколько оборотов я прикладываю все силы, упираюсь ногами, еще немного, - проклятый толстяк, - пошло!..

Болото внизу чмокает, хор вокруг меня постепенно смолкает.

И, уже через минуту батискаф с Морквином вырывается на поверхность. Поднять его теперь не составляет труда, и вскоре над полом вырастает круглая белобрысая голова. Воинственные лохмы поникли, полегли на прыщавом лбу. Морквин дрожит, дробно выстукивает зубами.

- Ну, где твои пиявки? – я жду ведро с илом. Староста поднимает глаза…

Одно скажу: это уже не тот Морквин.

- Не-не набрал, - жалостливо дребезжит он, - х-холодно очень…

Я опускаюсь на корточки.

- А гостей в подвале держат не холодно?

Не ответив, Морквин подает мне ведерко. На дне его колобродит, то, сжимаясь в плотный комок, то, кидаясь на стенки, пахучая зелена масса.

В ведре ее на два пальца от силы.

- Шевелится, - я стучу по железному цилиндру. Копошащийся ил выстреливает длинным зелено-черным языком. – Бр-рр!

По-моему, этой дряни тут вполне достаточно. Как еще он набрал столько?

- Отогрелся? – старательно сурово спрашиваю я. Наказ Оркмахи был вполне ясным. В ответ Морквин показывает тесные зубы:

- Опускай!

- А ты гордый, - подав ему ведро, я снова берусь за лебедку.

4

Морквин плашмя лежит на полу, сцепив пальцы на заметно опавшем животе. Он больше не трясется и, кажется, даже и не дышит. Руки у него по плечи изумрудно- зеленого цвета. Ила в ведре чуть больше половины, но рукавов у его балахона уже нет. Еще одно погружение – и Морквин сойдет здесь за своего. Но где перемазался Федор?

- А тебе идет, - говорю я. – Скоро весь зеленым будешь. Если к Тромму вернешься, тебя и не узнают. То-то радости потом будет, - я хочу проверить, жив ли староста.

Морквин молчит, не отзываясь, но его правое ухо потихоньку превращается из баклажана в перезрелый помидор.

- А то оставайся у нас, - гостеприимно приглашаю я, - на болоте. Ты способный, у тебя получится. Вон уже сколько набрал.

Морквин тяжко стонет. Харя у него уже пунцовая. С трудом усевшись, он пробует сфокусировать на мне разъезжающиеся зрачки.

И ту до меня доносятся частые уверенные шаги. Кто-то торопливо спускается по ступеням. Морквин мычит, умоляюще моргает. Ил в ведерке выжидательно замирает. Так его кажется еще меньше.

Вскоре на ступенях появляются аккуратные чисто вымытые кеды.

- Федор! - В руках моего друга плетеная деревенская корзинка.

- Обед.

Морквин прочувствованно хрюкает, а мы встречаемся как после врозь проведенных летних каникул. Руки у Федора, действительно, бледно-зеленые. Не такого, как у Морквина, яркого цвета, но отчего-то холодные, как лед. Если у старосты они выглядят перепачканными, то у Федора зелень словно просвечивает изнутри сквозь бледную прозрачную кожу.

- Угомонись, хряк, - говорит он, - тут куропаток нет.

Морквин покорно стихает, а из корзинки появляются четыре подозрительных крапчатых яйца.

- Это чьи ж они такие? – паук выглядывает из-за моего уха.

- Точно вам не сажу, но есть можно запросто, - разбив, Федор ловко выпивает одно.

Федору я верю. Стараясь не дышать, проглатываю терпкую, солоноватую массу. В биологии я не очень силен, и гадать, как размножаются существа из голубятни, мне почему-то не хочется.

- Ты откуда взялся? Я-то думал, отстал ты, еще в деревне, – привстав, староста удивленно разглядывает паука на моем ухе. – А Демид того, внизу он уже, при деле.… Иди ко мне!

- Шиш вот тебе! Обманул, комаров жирных посулил, а это такая гадость. Все, теперь я сам по себе!

Хмыкнув, Федор двигает мне оставшиеся два яйца.

- Подкрепись, как следует, когда еще придется. Может, снять с тебя паука?

- Это кого снять? Меня?! Да ни один зеленый ко мне не притронется!

- Не надо, - с трудом выдавливаю я, - с ним веселее…

Морквин протестующе подвывает, не в силах оторвать взгляд от яиц. Не оборачиваясь, протягиваю ему одно.

- Ну, уж нет! – но Федор не успевает ничего поделать. Морквин целиком, как змея, молниеносно заглатывает яйцо. Сделав судорожное волнообразное движение, он отправляет добычу в желудок.

- Ну, как? - меня слегка подташнивает.

Морквин деликатно рыгает:

- Сытый голодному не начальник.

Федор с подозрением оглядывает пучеглазого старосту:

– Увидимся вечером. Да, это касается вас обоих – ведро должно быть полным! Оркмахи очень его ждет…

Далеко в доме призывно горланит ворона.

- Тебя, что ли? – но Федор, не оглянувшись, уже поднимается по лестнице. Хорошая птица. Мне хочется каркнуть ей в ответ.

После Федора в каморке еще долго висит запах дыма и научных поисков.

- Однако работать надо…

5

В тот день Морквин так и не сумел наполнить ведро.

- Что ж, - Оркмахи раздраженно жует вялую нижнюю губу. – Ила нет, стоит работа.

Шмыгая лоснящимся, как незрелая слива носом, он зябко поводит плечами.

Белобрысый тихо скулит. Сочная зелень разлилась у него от шеи до пояса. От добротного черного балахона осталась только жалкая юбочка.

- Придется тебе снова пойти на чердак. Птицы хотят есть.

Отцепившись от колдуна, Спилгрим хватает колокольчик, и из-под пола, а может, и с потолка вырастают две бесформенные фигуры в мятых зеленых накидках. Я опять не успеваю их разглядеть. Один чуть выше, и капюшон у него заметно надорван.

- Где у них тут кухня? – Дормидонт под воротником кисло бранит болотных, мастера Тромма, Морквина, комаров и всех тех, кто, по его мнению, виновен в тяжкой участи паука.

После разборки с Морквином меня без лишних слов снова отправляют в чулан, и, едва коснувшись тюфяка, я отключаюсь.

В эту, уже вторую ночь на болоте, со мной ничего не происходит. Ни ворона, ни Дуля, вздумай они нанести мне визит, не сумели бы меня добудиться. Даже Спилгрим, пожелай он напиться моей крови, не встретил бы никакого сопротивления. Накопившаяся усталость унесла меня в такие места, которых, как говорится, и во сне не увидишь.

Фантастические мясные прилавки полнились грудами всевозможных колбас и окороков, молочные реки, пузырясь, выходили из берегов, а уж хлеба было…

Но сейчас не об этом.

Следующим утром в «лифтерную» нас доставляют порознь, но почти одновременно. Оставшись со мной наедине, Морквин молчит, боязливо щурясь, заглядывает мне в лицо. Со вчерашнего он совсем сдал. Ночь в голубятне сделала его похожим на проколотый надувной матрац. Веки у нег набрякли и покраснели, уголки глаз гноятся. На тугой еще вчера, а нынче полупрозрачной шее краснеют две маленькие ранки.

Сегодня перед Морквином стоит та же задача: достать со дна полное ведро ила. Не знаю почему, но зеленый что сопровождает нас в «лифтерную», вниз посылает старосту. Уж лучше бы он сопротивлялся.

- Так и быть, - я вдруг с удивлением слышу свои собственные слова, - разок за тебя спущусь.

Морквин разевает щербатый рот. Такого я от себя не ожидал, как будто за язык дернул кто…

Я молча забираюсь в бочку. Назвался, дурень, груздем…

- Ведро!

Повеселевший Морквин торопливо, пока я не передумал, подсовывает мне тяжелое цилиндрическое ведро.

- Ну, как там внизу?

- Н-ничего…

- Тогда майна, - сигналю я, и Морквин охотно берется за лебедку. Нет таких слов в моем достаточно обширном лексиконе, которыми бы я не костерил себя в этот момент. И что на меня нашло?!

Бочка просторная. Места в ней свободно хватило бы и на двоих. В одной стене ее укреплена узкая перекладина, вроде скамейки, на другой – стеклянная колба в резном металлическом подстаканнике. Внутри колбы вяло тлеет фитиль. Сажусь – в ногах правды нет. Дорого бы я дал, чтобы узнать, для каких таких опытов колдуну нужен ил, и почему он не использует в качестве ныряльщиков своих собственных учеников. Я изо всех сил отгоняю лезущие в голову мысли о позеленевшем Федоре. Здесь, на болоте, он не только отдалился от меня, но и сам стал как-будто другим.

Пустое ведро я ставлю на круглое дощатое дно, между кедами. Лишний раз к нему лучше не прикасаться.

Бочка неожиданно вздрагивает. Звенит, будто собираясь порваться, толстая цепь, и освещенный круг над головой медленно ползет верх. Сразу темнеет. Батискаф скрипит, как плохой лифт, стенки его ощутимо прогибаются вовнутрь. Становится еще холоднее. Трясясь, я обхватываю себя за колени. Словно гигантская пасть засасывает меня в болото. Почему я не спросил Морквина, как он из закрытой бочки сумел достать ил? А пока что, вспомнив россказни Дули, я осторожно шарю под скамейкой. Там действительно торчит короткая металлическая скоба, густо обмазанная чем-то жирным. Крутить ее я не решаюсь и, обтерев черную смазку (похоже, деготь) о стенку, едва успеваю подхватить ведро – днище сдвигается! Вот и все. Оркмахи оказался не слишком большим выдумщиком. Для спуска в болото он использовал «колокол». Вода ко мне проникнуть вроде бы не должна, пузырь воздуха не пускает. Надеюсь, это относится и к трясине. Физику я тоже не люблю, но верю в нее почему-то больше.

- Не нравится мне все это, ох как не нравится, – паук щекотно скребет лапками, – и ты хорош, видел же, задремал я…. Нет, с собой потащил!

- Я тебя не звал, сам за мной увязался, - я вытаскиваю лампу из подстаканника. Свет ее не выходит за пределы бочки, обрываясь черным, чавкающим из глубины кругом.

Для начала я запускаю в него ногу. Как понимать Дулю? Топит Оркмахи нетопырей что ли? Мой бывалый, потрепанный кед, произведенный в славном городе Кимры, исчезает, как отрезанный. Вместе, однако, с ногой. Ледяной ил обхватывает ее, жжет подошву, нога немеет и, будто резиновая, сильно вытягивается книзу.

- Так не пойдет! – с трудом мне удается вернуть ногу обратно. Позеленею здесь, не хуже Морквина. Ну что бы мне не перебивать Дулю?! Мало ли кто там по коридору шарился? Наверняка в это время Спилгрим пил кровь старосты.

Я возвращаю лампу на место и, скинув рубаху, привязываю один рукав ее к деревянной ручке, другим же обматываю левую руку. Если я не наберу ила, Морквина снова отправят на чердак. Еще одной ночи ему не выдержать. Вовсе мне его не жалко. Нашел, кого жалеть. Все равно потом мне нырять придется.

- Вот и нырял бы потом, - говорит паук. – Помогать Морквину себе дороже. Он кого хошь нагреет, и не вспомнит после. Плюнь ты, у него крови много!

Болото внизу хлюпает, натужливо дышит. Пахнет из него, как из выгребной ямы. Если мы ему нужны, Дуля обязательно повторит свой визит, и уж тогда я узнаю…

- Я сейчас, - успокаиваю я неизвестно кого, - я быстро.

Держась правой рукой за скамью, сталкиваю ведро вниз. С силой, рванув меня за собой, оно исчезает. Кажется, я здорово обмотал руку.

- Утянет, и ага, - подтверждает Дормидонт.

Скоро ведро наливается неподъемной тяжестью. Рубаха стальной петлей режет запястье. Я не подумал о главном: как дать знать Морквину? Я неловко пинаюсь, но резиновые кеды смягчают удар. Для хорошего стука у меня есть один единственный предмет. Правда, не совсем для этого подходящий. Сжав зубы, я трижды крепко стучу лбом в стену.

6

Легче дождаться одиннадцатого трамвая на моей остановке, чем благодарности Морквина. Морквин стоит, приосанившись, горделиво держа в натруженных зеленых руках ведро с добытым мною илом.

- Полное, вишь, - рапортует он сидящему в кресле Оркмахи, на плечах у которого дремлет сытый Спилгрим.

У прямой стены, взгромоздясь на козлы, двое зеленых шпаклюют щели. В руках верткого остроносого головастика предмет, который при желании можно было бы принять за деревянный мастерок без ручки. Подхватив из ведра бурлящей зеленой смолы, он ловко нашлепывает ее на доски. Второй тут же затирает, вышептывая при этом невоспроизводимые наговоры, с преобладанием шипящих и согласных звуков.

Справа, из густых клубов вонючего сизого пара, выплывает Федор с вороной на плече.

- Наконец-то! – говорю я негромко.

- Полетаете вы у меня, - угрожает колдун кому-то, придирчиво осматривая работу «штукатуров». – Носу больше не высунете, ветошь старая!

- Полное, говорю, - напоминает о себе Морквин. - До краев ведерочко-то! Как приказывали, хозяин.

- Ты еще здесь? Да-да-да.… Очень хорошо. На чердак его!

- Как же так?! – староста роняет ведро. Тяжелая зеленая капля выплескивается через край и, попав на замечательный паркет, с шипением испаряется. На полу расплывается мерзкое пузырящееся пятно.

- Замковый пол!!! – Оркмахи яростно трезвонит и, оставив колокольчик, самолично промакивает каплю. – Все, все здесь брошу, но маркетри… Ничего для них святого. На чердак его!

- Как же это? Ведро–то полное…

Странный он парень, этот Морквин, - взглядом я провожаю барахтающегося в объятиях зеленых старосту. В его возрасте пора бы уже в людях разбираться. Почему Оркмахи должен оказаться благороднее, чем он сам?

- Ну, что я говорил? – нашептывает мне паук. – Помогай после этого кому-нибудь. Ни благодарности все равно, ни толку.

Проследив, как скрываются на чердаке сучащие ноги старосты, Спилгрим вздыхает:

- Всего сразу не выпьешь. Надо и на потом оставить…

- Сегодня будешь работать здесь, - покривившись на мои перепачканные, коростой застывшие брюки Оркмахи зарывается в огромный фолиант. Рядом с ним стоит высокая пустая клетка из тонких черненых прутьев с большим кольцом над куполом.

- Пшли, - шепнув, Федор, увлекает меня в задымленный угол к низенькому лабораторному столику. Ворона. соскочив с его плеча, ловко устраивается на аптекарских весах.

- Поговорить бы надо, пока ты совсем в крысу лабораторную не превратился. Поселиться решил на болоте? – чтобы уравновесить птицу, я подкладываю на свободную чашу весов плоский невзрачный брусок.

- Ты что творишь?! – раздраженный Федор меняет его на пузатую колбочку. – Это же сухой ил!

- Лишь бы не тротил, - я тихонько покачиваю весы. – Я гляжу, тебе здесь нравится. Где ты так перемазался? Зеленкой тебя поят, что ли?

Ворона, закатив глаза, блаженно вдыхает удушливый пар. В этой дыре она стремительно приобретает дурные привычки.

- Не говори глупостей, лучше поешь, - Федор подсовывает мне ставшее уже традиционным крапчатое яйцо. В глазах его, вчера еще светло-карих, я замечаю студеный зеленоватый блеск.

За плотной завесой дыма колдуна с вампиров почти не видно. Размытыми тенями кружат они вокруг стола, изредка переговариваясь на странном свистящем наречии. Искаженные дымом фигуры их выглядят неправдоподобно раздутыми, с огромными остроугольными головами. Из нашего угла зал мне кажется размером с летное поле. Углы его будто растворились и. проникнув внутрь, ночное болото дышит ледяной сырость.

Я осторожно надкалываю яйцо о край стола и выливаю его в пустую чашку.

- Хочешь?

Но паук с отвращением отворачивается:

- С нас хватит. Болотного больше не едим.

Честно говоря, я тоже смотреть на эти яйца не могу. Зато ворона вытягивает скользкую массу моментально. Прежде, чем воротиться на качели, она благодарно проводит клювом по моей руке. Будь у нее подходящий язык, она, пожалуй, меня бы лизнула.

- Повернешь четыреста девяносто девять раз, - Федор протягивает мне ручную мельницу. – Только прошу тебя, будь внимателен. Это очень важно.

- А пятьсот нельзя? – глянув на уткнувшегося в книгу Оркмахи, я незаметно беру с полки ножик для разрезания бумаги. Я его еще вчера приглядел. – Важно для кого? Для Оркмахи или для тебя?

Ножик я беру незаметно и для Федора. Не знаю уж, почему…

- И повязку надень, ослепнешь от пыльцы, - ледяными пальцами Федор завязывает мне глаза. – Лишнего тебе видеть не надо…

Пожав плечами, я начинаю крутить. Один, два.… Не доверяет колдун. Четыре, пять, шесть… Мало того, что ничего не видно, я к тому же вынужден сосредоточиваться на таком важном для Федора счете.

Мельница злобно потрескивает, и возобновившийся у стола разговор долетает до меня лишь обрывками.

- Так ты говоришь, Тромм пользует владельца замка? Хе-хе. И чем же он его взял, образина лесная? Апчхи! Двадцати лет не прошло, как в долину вернулся…

- Трудно сказать, - солидно отвечает Федор. – Мне думается, надо быть ближе к людям. Мест у вас больно неприглядное.

Восемнадцать, девятнадцать, двадцать.… Советуется с Федором?!

- Тромм вот в лесу обосновался. Хоть и глухомань, а добираться до него легче.

- В общем-то, правильно, - тихо говорит Дормидонт. – Но не ему об этом судить. Ишь, ретивый, позеленел даже. Чужим к Тромму не дойти, хоть век рядом кружи, а без Слова дорога не откроется.

- Хе-хе, - говорит колдун, - сюда еще легче. Только вот обратно…

По звуку, Федор толчет что-то в ступе, деловито шуршит бумагой. Похоже, он тут неплохо освоился.

- Добавь магния! – непонятно отчего, колдун раздражается.

Ворона недовольно каркает. Взвешивая порошок. Федор, должно быть, согнал ее с качелей.

Мне все время кажется, что от меня ускользает что-то важное, о чем давно знает Федор. Позеленев, он как-будто и сам переменился; он почти уже не отходит от колдуна, превратившись за это время в самого ретивого его подмастерья.

Восемьдесят два, восемьдесят три, восемьдесят четыре… - с арифметикой у меня и всегда-то плохо было. По-моему, я начинаю повторяться.

- Продолжай, - слышно, как Оркмахи скрипит креслом. – Что ты о нем еще скажешь?

- Насколько мне удалось узнать, Тромм берется за любую работу. Вот коню ногу вправил, - Федор с готовностью вспоминает прошлогоднюю историю.

- Ветеринар, - не без удовольствия говорит Оркмахи.

Глаза у меня щиплет даже под повязкой. Паук громко чихает:

- Отравить меня решили?

- Больше ждать нельзя. Я должен поговорит с Федором.

- А об чем с ним говорить? Он теперь сам болотный, не видишь разве? – паук мрачно скрипит мне в самое ухо.- Ты глаза-то разуй, не тот уже Федорок. Кого колдун приблизил, тот сам скоро болотным будет. Опять же и опоил он его.

- А Морквин?! У него ведь тоже руки зеленые!

- Ты Морквина не трожь. Он и сам колдун почти, тут зараза к заразе не пристанет. А что руки у него, так это грязные просто от ила. А твой-то, он сам изнутри водянкой налился. И где ты дружков таких берешь?

- Ну, хватит, не бубни! У меня своя голова на плечах. Федор мой друг, я его лучше знаю. Пусть он сам скажет, что с ним…

Но Оркмахи ни на минуту не оставляет его своим вниманием.

- Капли три, - говорит он, - больше и не надо. Ил сегодня резвый.

Это уж точно. Берет по капле, а требует ведрами. Я почему-то снова думаю о Морквине. Радоваться бы…

- Сколько у тебя? – шепчет подошедший Федор.

- А кто его знает? – я, кажется, сбился. – За триста уже.

- Ты что?! Ну, смотри, я тебя предупреждал. Спилгрим только этого и ждет.

- Очень хорошо! – громко восклицает колдун. С шумом захлопывается книга. – Нет, это определенно, удача. Больше я ждать не стану. Книги говорят, что перемены начнутся в этом году. И дед о том же, будь он неладен, вместе со всей семейкой… Они уже начались!

От его болтовни я окончательно сбиваюсь и кручу себе помаленьку. Кто там сосчитает?

- Еще ждать? Пока снова мазь окрепнет? Не-ет, - колдун заливается дребезжащим смехом. – Хе-хе-хе! Ты мне нужен! Апчхи! Что ж, если до сроку? Стрелки и подвести, возможно, раз уж так. Что вышло, то, стало быть, и хотел. Хе-хе. Что мне болото? У кого книги, тот и правит, а где правишь, апчхи!.. там и болото. Менять, менять пора климат… Я сделаю тебя своим преемником!

- Уметь надо! – громко восхищается паук.- Ну, что я тебе говорил?

- Хватил старый… Лучше уж сразу усыновить. – Жаль, глаза у меня завязаны, очень бы хотелось посмотреть, как Федор лопается от гордости.

- Стоп! – кричит Оркмахи. Я замираю.– Четыреста девяносто девять!

- Ну да, в аккурат и есть, - я натянуто улыбаюсь, и Федор снимает с меня повязку. А что, если он клюнет и в самом деле решит остаться в учениках Оркмахи? В конце концов, стать колдуном – самая давняя и сокровенная мечта моего друга.

- А книга, - вдруг спрашивает Оркмахи, самым что ни на есть равнодушнейшим тоном, - не читал ли Тромм в своей берлоге большую черную книгу?

В повисшей тишине сдавленно каркает ворона.

- А ты заткнись, Гриммбл! – с неожиданной злобой обрывает ее колдун. – И до тебя скоро дело дойдет. Тебя, тварь пернатая, я насквозь вижу! Вздумаешь хитрить – по перышку ощиплю!

- Спил-грим, спил-грим! Давно пора, у меня на Гриммбла длииинный зуб вырос.

Уже и кличку вороне дали. Или знали ее раньше?..

Выдержав соответствующую моменту паузу, Федор неожиданно выдает:

- По-моему, с грамотой у Тромма не очень. Книг он не читает вовсе, но все они хранятся у него. И эта, черная, тоже…

- Вот ведь врет-то! Похлеще Морквина будет. Да Мастер Тромм большой ученый! – в кармане у меня кипятится паук.

- Да-да-да, - словно бы успокоившись, шамкает зеленый дедушка. Так я и думал, так я и думал… ты меня к ним и приведешь, да? Апчхи! Кто хоть раз их в руках держал, тому к ним дорога сама под ноги ляжет. Хе-хе! В печенках у меня эта сырость. А из него, конечно, толку не будет, - поджав вялые зеленые губы, колдун обходит меня со спины. – Нет, не будет. Надо нам, голубь, с тобою прощаться…

Я сжимаюсь над мельницей. Знаю я, как колдуны прощаются…

Федор равнодушно отворачивается.

- Спил-грим! – вампир протягивает колдуну позеленевший, в паутине мелких трещинок колокольчик, но, словно поняв, ворона разражается громким визгливым карканьем.

- Чего это они затевают? Ты, брат, извини, но если до Спилгрима дело дойдет… - спрыгнув на пол, паук живо забивается под скамейку. – Мне себя беречь надо, я здесь по делу…

- Но хозяин, - взгляд Федора проходит как бы сквозь меня, - он очень старательный, таких старательных поискать еще надо. Он ведь и послужить может…

Ну, дает! Служить я им буду…

- Что ж, - неожиданно легко колдун уступает. – Кто знает, может, ты и прав. Двоих много, а одного может и не хватить, - он внимательно, каким-то новым, будто оценивающим взглядом ощупывает всего меня. – Худоват ты больно… Ну, да ладно, авось, хватит; все хлопот меньше. Будь, по-твоему!

7

Все-таки у Тромма было уютнее. Воздух, лес, высокие потолки. Даже дождь теперь вспоминается мне по-другому. Все, что угодно, лишь бы не этот выматывающий душу запах гнили.

Пересадив повыше вернувшегося ко мне паука, я вытягиваюсь на тюфяке, всерьез подумывая о таинственных крапчатых яйцах. Может, зря я поторопился? После того, как двое зеленых удальцов протрясли меня вниз по ступеням, урчание в животе стало совсем нестерпимым. Чем он их кормит? По-моему, в этом доме нет, не только кухни, но даже и печки. В конце концов, не в том дело, чьи это яйца. А если б еще и присолить малость…

Углубившись в тягостные размышления о различных продуктах и способах их приготовления, я вдруг вспоминаю школьные пирожки с яйцами. Золотистые, пышущие жаром, несравненный аромат которых нисколько не притуплял промасленный пергаментный пакет. Я был несправедлив к ним! Небольшие, изящной овальной формы, зажаренные в масле до хрустящей корочки, я почти чувствую их на своих зубах…

А ведь единственный человек во всей 88-й математической, питавший к ним искреннюю привязанность, был не кто иной, как мой друг Федор. Быть может, именно за это его и привечала наша буфетчица тетя Маня, существо богатырской наружности и беспримерной грубости. Она же, после ссоры Федора с трудовиком, оставалась единственным представителем славного педагогического коллектива, с кем мой друг сохранял добрые отношения и взаимную симпатию. Тетя Маня, несмотря на пуленепробиваемую внешность и непреклонное однообразие в меню, сердце имела чувствительное. Объектом его, вот уже целых полгода, состоял Гриша-грузчик, мужчина, в общем, покладистый, а временами даже деликатный, исключая, конечно, раннее утро и всю первую половину дня.

Федор же, будучи тонким психологом и одновременно горячим приверженцем тети Маниных пирожков, сумел не только пробить броню на мягком сердце буфетчицы, но и завоевать расположение Гриши, которому директор Зубаль настойчиво не рекомендовал даже выглядывать из подсобки, чтобы не смущать своим видом впечатлительных старшеклассниц.

Секрета тут не было никакого. Мой друг, человек, от природы не наделенный выдающимися физическими данными, способен был съесть неограниченное количество этих самых пирожков. Причем вне всякой зависимости от степени их свежести.

Федор обычно начинал не спеша. Получив от тети Мани пакет, он аккуратно выуживал первый пирожок, долго обнюхивал его со всех сторон, приходя постепенно в рабочее состояние и втянув ноздрями сладковато-сдобный запах, сдержанно откусывал половину.

Управившись же с шестым-седьмым пирожком, он набирал такой темп, что всегда печальные, стекловидно-неподвижные глаза Гриши, казалось, навеки остановившиеся посреди серой щетины, зажигались молодым блеском, и я начинал догадываться, за что его полюбила тетя Маня.

В случае с пирожками цель и средства для Федора полностью совпадали.

Гриша оживлялся, азартно потирал огромные ороговевшие ладони, прищелкивал пальцами и, в такт очередному пирожку, гулко притоптывал ботинком. Восхищенная буфетчица, сложив калачом руки на необъятной груди, почти влюблено смотрела на них обоих, периодически подсовывая Федору очередной пакет с пирожками. Жутковатое это представление было, пожалуй, единственным известным ей средством вывести Гришу из утренней депрессии…

- Муху бы сейчас зеленую, - раздраженный паук судорожно сглатывает, очередной раз, умащиваясь в моем кармане. – Ты спать собираешься?!

Среди ночи меня будит неясный шум. По дому, будто ветер листву гоняет, и тонкий такой писк стоит. Подкравшись к двери, прислушиваюсь. Что это может быть? Вскоре к писку примешивается топот, скрип дерева и холодный воздух, проникнув под дверь, обжигает мне ноги. Слышны голоса, но слов отсюда не разобрать. Через минуту все стихает.

Выждав некоторое время, я достаю новоприобретенный костяной ножик и просовываю его между дверью и разбухшим от сырости косяком. То, что щеколда деревянная, я определил еще вчера. Запор, конечно, ерундовый. Повеселев, надавливаю чуть сильней, и кончик ножа неожиданно обламывается. А-а! Семь бед – один ответ. С той самой минуты, как мы попали на болото, я не перестаю думать о побеге.

Сунув изуродованный нож в карман, я выхожу из чулана и по двенадцати узким ступеням, тихо поднимаюсь в коридор. С Федором мне точно не тягаться – никак не могу запомнить устройство дома. Коридор проходит как раз на уровне потолка моего чулана и должен хорошо просматриваться с середины винтовой лестницы. Только бы никому не вздумалось прогуляться по ней. Я почти носом веду по трухлявым светящимся доскам. Если меня тут застукают, колдун распрощается со мной, невзирая даже на заступничество Федора. Да где же они выходят? Если мне удастся подсмотреть, как зеленые добираются до берега, долго мы здесь не задержимся. Проверив в кармане паука, я толкаю подавшуюся под руками доску…

В правом верхнем углу открывшегося в стене проема висит луна. За время, что мы не виделись, она успела налиться нездоровой мутной желтизной, и до полного круга ей не достает только узкого ломтика. Переведя дух, я оглядываю болото.

Трясина внизу укрыта рыхлым желтоватым туманом. Мои чувства сейчас можно сравнить разве что с чувствами человека, решившего ночью выйти на балкон и не обнаружившего его. Конечно, если при этом он успел ухватиться за косяк. Дверь, с таким трудом найденная мною в коридоре, открылась прямо в болото! И никакого выступа за порогом…

А ведь я был твердо уверен, что дом опоясывает веранда. Я пускаю изо рта струйку белого пара. Осенней ночью на болоте сильно недостает горячего чаю.

- И многого другого тоже, - подтверждает паук.

Разогнавшийся вдруг откуда-то из центра болота ветер сдергивает густой слоистый туман. Невольно я отступаю…

Пологий лесистый берег совсем близко. К берегу, ступая по маленьким зеленым светлякам, движется цепочка людей. Светящаяся гирлянда сворачивается вслед за последней, седьмой фигурой, над которой, едва различимые в ночном небе, кружат черные птицы. Уходят! Но почему их семь? Кроватей-то мы насчитали только шесть. Не значит ли это…

Я усиленно соображаю. Когда до темного, поросшего густой осокой берега остается всего несколько светляков, последний неожиданно оборачивается. Расстояние от меня до него метров сто пятьдесят, никак не меньше. Но мне хорошо виден раздувшийся на его плечах хлюпающий перепончатый веер. От тихой всепонимающей улыбки у меня подсекаются ноги. Оркмахи видит меня!

Огоньки на болоте гаснут. Морщась, луна отворачивается от пустого топкого берега.

- Федор!!! – прикрыв дверь, я пробую голос. – Ого-го-го! Мы здесь одни! – я чувствую небывалый прилив сил. Мне показалось. Ну, конечно, показалось. Оркмахи не мог видеть меня. Я стоял в глубине коридора, а луна теперь в зените.

– Федор! – самое время сейчас отыскать его и вместе что-нибудь придумать. Дом разобрать для начала. На плоты. А что? По-моему, совсем не плохо. По любому, дожидаться утра здесь я не намерен. Я сильно пинаю трухлявую переборку. – Ну, где ты там?! – без колдуна Федор живо придет в себя.

- Напрасно ты так шумишь, - паук тревожно перебегает с одного моего плеча на другое. – Дом еще не пустой. Думаешь, если боров дармоедом назвал, так и не ценят меня в лесу? Как бы не так! Я тут от Мастера, по своим паучьим делам, а по каким, не твоего, молокосос, ума дело. Послушай меня, дом еще не пустой!

- Что б ты понимал, мохнатый. Я их своими глазами видел. Всех семерых, с колдуном и вампиром. А на дармоеда не обижайся, это Морквин не от большого ума.

Поскольку Федор до сих пор не отвечает на мои призывы, я решаю отыскать его сам.

- Свобода! Мы здесь одни! – я только что не летаю. Ощупью воротясь к своему чулану, обхожу его справа и попадаю к подножью винтовой лестницы. Мне тесно, тесно, тесно…

Дом насквозь провонял болотом. Гнутые перила покрыты липкой холодной влагой. Почему в таком домине так тесно? Топая, я поднимаюсь на второй этаж.

- У страха, Дормидонт, глаза велики. Я себе пока еще доверяю.

Сквозь щели закрытой двери в библиотеке мерцает тусклый желтый огонь. Во всем доме ни звука, если не считать того, что временами сам дом жутко скрипит и раскачивается на сваях.

Несмотря на то, что я собственными глазами только что видел удаляющегося по болоту Оркмахи со всей его шайкой, мне почему-то неспокойно. После слов паука я никак не могу отделаться от чувства, что дом наполнен разной нечистью. Хватит! Колдун на берегу, Спилгрим с ним, так скоро они не вернутся. Не постучав, я толкаю тяжелую дверь…

За пустым столом, в высоком плюшевом кресле восседает Оркмахи. Спилгрима не видно, но жуткий страх перед притаившимся где-то вампиром пригвождает меня к полу.

- Я… Мы… - слова застревают у меня в горле, в голове каша. Как он здесь оказался?! Старомодная мебель плывет перед глазами тусклыми расплывающимися пятнами. Не слыша меня, колдун делает над столом широкие плавные пассы. Гибкие пальцы шевелятся, перебирая страницы невидимой книги. Чуть поблескивает длинный зеленый ноготь на левом мизинце. Всхлипнув, дважды бьют часы. Рядом в узкой нише между часами и кривоногим шкафом примостился топчан. На топчане – зеленый Федор.

- Заблудился, наверное?

- Ммы…

- Он сейчас, - у Федора окончательно прорезается голос, - он уже возвращается. Ну, что ты стоишь? – Федор вращает глазами. – Быстро к себе! – и снова колдуну, заискивающе и жалостливо: - Лунатизм у него, болезнь такая, знаете, нервная. Как дело к полнолунию, он уже и ходит, - за спиной у себя Федор делает мне разные непристойные знаки. – И что ходит? Больной, одно слово. Ты еще здесь?! А может, я его провожу? А? Ведь и заблудится, а то и шею свернет ненароком. Я…

Не отреагировав никак на пламенную речь Федора, колдун выплывает из-за стола и, приблизившись к единственной в комнате вертикальной стене, оборачивается в мою сторону. Когда же он вернулся?! Лицо его будто стерто. Острые черты расплываются, как на недопроявленной фотографии. Не сводя с него глаз, я толкаю дверь спиной…

В плюшевом, лишь минуту пустовавшем кресле, снова сидит Оркмахи.

- Еще один! – Федор тихо стонет.

В комнате два колдуна! Длинными выцветшими пальцами указывают они в мою сторону, беззвучно шевелят тонкими бескровными губами. Легкий сквозняк, проскользнув в комнату, клонит пламя свечи, и вместе с запахом болота в комнату вползает целая вереница бледных, сильно поношенных старцев с одинаково зелеными ногтями.

Плавно колышутся воротники, шевелится черная бахрома камзолов. Обступив меня, начинают они свой медленный, с каждою секундою все набирающий скорость танец. Лица их постепенно сливаются в одну сплошную зеленую ленту. Опускаясь книзу, окутывает она мои ноги, подтаивает их, делает легкими и пустыми, словно состоящими из одной только оболочки, тонкой и невесомой.

Это странное ощущение поднимается, охватывает скоро все мое тело и, оторвав его от пола, заставляет кружить вместе с размножившимися колдунами. Неожиданно приходит понимание того, что нахожусь я сейчас у единственной в комнате вертикальной стены. Щели между досками глухо зашпаклеваны. Свободные от шкафов простенки укреплены прибитыми крест-накрест массивными брусками…

Круговерть из колдунов вдруг резко замирает, но тело мое продолжает вращаться со скоростью хорошо раскрученного волчка. В то же время я совершенно явственно, разве что с каким-то почти неуловимым мельканием, как сквозь мчащийся мимо встречный поезд, различаю неподвижных теперь старцев и Федора, забившегося между полками в дальнем углу комнаты.

Колдуны подступают ближе. Этого не может быть! Кружится, мелькая перед глазами, одно только мое тело. Сам же я остаюсь недвижим, лишь слегка раскачиваясь на месте, точно ось у волчка. Ноги у меня вдруг сами собой поднимаются, подворачиваются вовнутрь и быстро, как чулок, все мое тело выворачивается наизнанку.

В комнате гуляет уже не сквозняк, а мокрый осенний ветер. Задув свечу, с маху он ударяет дверцей шкафа. Со звоном стекла, фигуры старцев передо мною рассыпаются, идут мелкой зеленой рябью и. став на миг прозрачными, продуваются одна за другой сквозь глухую деревянную стену. Последний старец втягивает меня за собой.

Глава пятая

П О Л Е Т В З А М О К

1

- Ну и как оно? – зеленый старик мелко хихикает. – Нравится?

- Еще бы. Кому такое не понравится.

- Их-хи-хи! Н-да! Вот и славненько все, вот и чудненько, - стертые зубы коротко выглядывают из-под верхней губы.- Скучать, значится, и не придется. У нас, вишь, стариковские все заботы, мы тут по-тихому все норовим, чтобы по-тихому… - качнувшись, старик расползается в застоялом гнилом воздухе. – Мы скоро…

- Не сомневаюсь, - я, наконец, выдыхаю. Еще бы дом не показался мне тесным. Владения Оркмахи занимают от силы третью его часть.

После того, как меня протащили сквозь стену, я увидел анфилады темных, заросших плесенью комнат, соединенных меж собой бесчисленными, то вверх, то вниз идущими переходами, длинные пустые галереи с прогнившим насквозь полом, лестницы с проваленными ступенями и вполне еще годную мебель.

А здесь и сесть не на что. Я топчусь на единственной, отдаленно напоминающей половицу, доске. Остальным не выдержать и привидения. В том, что это привидения, я больше не сомневаюсь. Вот о ком говорил колдун, и вот почему так напугался Федор. Я лично против привидений ничего не имею, но почему им было не поместить меня в одну из тех комнат, через которые мы так дружно пролетали. А здесь, расставив руки, я, как раз упираюсь в стены. Ни окон, ни дверей…

Знай свое место; просто карцер какой-то. Возможно, впрочем, так оно и есть.

Попав сюда, я сразу обрел привычную свою тяжесть, а вместе с ней вернулся и неуемный голод. Если Оркмахи не кормил, эти и подавно о еде не вспомнят. Им, должно быть, невдомек, что хоть изредка, люди имеют обыкновение что-нибудь жевать.

Я хожу взад-вперед по гнилой скрипучей доске. Шаг туда, шаг обратно. Мутный рассеянный свет исходит снизу, из проломов в полу. Снизу поднимаются запахи плесени и гниющего дерева. Хорошо, хоть комаров нет, в тех комнатах их просто тучи. Жирные, свирепые, как слепни, они бы запросто сожрали меня вместе с одеждой. Кажется, на этой половине дома я единственный, кто представляет для них интерес. Мой верный Дормидонт покинул меня еще до того, как привидения сомкнули кольцо. Ну да он же здесь не ради меня, он «по своим, паучьим делам…» Ладно, с насекомого, какой спрос? Хуже то, что здесь я ничем не могу помочь Федору.

- Эй! – я тихонько стучу в переборку.- Мне бы попить. Если уж не поесть.

Все-таки, зачем-то я им нужен. Иначе как объяснить это мое похищение?

- Правильно, правильно, - появившись разом, зеленные старцы словно выдавливаются изо всех щелей.

- Главное, правильно задать вопрос, - сообщает старикан с зеленющим, почти как у самого Оркмахи, цветом кожи. Приглядевшись, я делаю открытие, что все они чем-то неуловимо разнятся друг с другом. Может быть, просто цветом, а скорее даже и «четкостью» изображения. Этот разговорчивый самый из них четкий.

- Каков вопрос, таков и ответ, - умничает он, паря под провалившимся потолком. – Ты нам нужен. Больше теперь, чем себе самому. Послужишь – наградим, а не сумеешь… - привидения заливаются долгим визгливым смехом. – Их-хи-хи, - они долго не могут остановиться.

- А ведь соврет, - обрывает их совсем почти прозрачный старик, выглядящий так, будто он нарисован пальцем на пыльном стекле. – Слова, слова, - шамкает он. – Отдайте его лучше мне…

Опустив голову, я стараюсь выглядеть тщедушным и услужливым одновременно. Смотря, какие у него не меня планы. И чего этот дедок так взъелся?

Закружившись, привидения пускаются в сварливую перебранку.

- Отдать тебе?! – кричит самый зеленый. – Да ты на себя посмотри, гриб старый, совсем из ума выжил! Еще год, и от тебя один только ветер останется. Сейчас или никогда!

- Что с ним разговаривать? – шелестит из угла кто-то совсем невидимый. – С Гриммблом пришел - в болото его! На дно!

- Дядюшка прав, - вторит ему бодренькое, гнучее в тали привидение, - на дне, там оно всем спокойнее будет. И остальных туда же!

- И нашего дурня, - предлагают пустые лохмотья над моей головой. - К Болотню его, и никаких с ним забот больше! Старикам покой нужен.

- Это кого же к Болотню?!

- Сына?! – совсем по-козлиному блеет лысое привидение с носом, как зеленая груша из папье-маше.

- Внука?! – ярятся сразу три обшарпанных старца. – Родного внучка в болото?!

- Да какой он тебе родной? Твой отец вообще пришлый, в примаках тут жил. Ты к нам в родню-то не набивайся, спасибо скажи, что самому угол дали, не с пиявками мерзнешь.

- Вот ты как со мной?! Да я ж тебя на руках носил, оборотень ты неблагодарный!

- Ну, вурдалак! – сцепившись в зеленый клубок, привидения откатываются в угол, к светящемуся в полу проему.

- Хвати, довольно! Так мы все скоро в болоте будем! Сейчас спешить надо.

- Я уже здесь! – неожиданно из-под моих ног, из пролома между половицами, выставляется зеленая шишковатая голова. – Звали?!

- Пошел ты! – привидение втаптывает голову обратно. – Ишь ты, звали его! Уж и помянуть нельзя, наверх сразу лезет, - старец склоняется над полом. – Будешь нужен, позовут! А еще без спросу явишься – до весны подо льдом продержу! Ты меня знаешь… - он разнимает грызущихся привидений. – Распустили Болотня! Каковы хозяева, таков и слуга. Забыли уже, зачем собрались?!

Переругиваясь, привидения разлетаются по пяти углам.

- …С Гриммблом пришли, добра от них не видать.

- До сроку крепко все равно не бывает. Говорили ему – облезет…

- Жить хочешь? приступает ко мне головное привидение.

- Да, - твердо говорю я, трясясь, как осенний лист. – Хорошо бы…

- тогда делай, что тебе велят.

- Зряшная затея, - почти без голоса вмешивается бесцветный, доселе молчавший старик. – Бурдюк это с кровью, ничего больше. Зря его и притащили, нет нам помощи от чужих.

- Э-э! Да сколько в нем крови той? другие на то сгодятся, уж наш тут не промахнется…. – старики желчно рядятся.

- Добром за зло, - выдает мне главный.

- С вами нельзя не согласиться, - это кто ж тут бурдюк с кровью? – Приветливо улыбаясь, я становлюсь похожим на сушеную саранчу. Какая в саранче кровь? В ней и вовсе нет никакой крови, проклятые упыри…

- Мы спасли тебе жизнь, очередь теперь за тобой. Плати.

- Чем же, дяденьки? – добренькие привидения, оказывается, спасли меня. Теперь, выходит, я их должник. Кто б мог подумать?

- В замок-то, небось, хочешь?

- В замок.… Даже не знаю, - мне от них, что кнут, что пряник, только бы выбраться. – Я как-то над этим и не задумывался. Мне, вообще-то, и здесь неплохо. Но если надо, так я готов. Куда пошлете. Хоть даже и в самый замок.

- Нет, вы слыхали? Не хочет он в замок… Чего с ним и возиться? Уж коли, кто в замок не хочет, тот для нас вовсе пропащий будет.

- Эй, погодите, я ведь этого не говорил! Как же, в замок.… Ах, в замок! Кто ж в него не хочет? Да я, может, сплю, а сам все об замке, как бы это мне на него одним хоть глазком…

- Тогда летим…

2

Длинный луч проколол виридоново-черную воду. Медленно обернулся вокруг прямой, подрагивающей от напряжения вереницы крошечных сверкающих шариков. Внезапно внутри нее что-то лопнуло, гирлянда прогнулась, рассыпалась, и тысячи светлячков раскатились и, тихо покачиваясь, потянулись вниз, в стылую тянущую глубину.

Хорошо, что у меня такой сильный широкий хвост. Заглядевшись, я упускаю момент, но, метнувшись вперед, все же успеваю схватить один из последних ускользающих в вязкую темноту огоньков.

Тут во мне вдруг что-то дергается и, вздыбившись, неудержимо влечет к поверхности. Раздается тугой резкий хлопок…

Окутанный светлым и теплым коконом, я парю под прогнившим потолком, все в той же тесной комнатке-клетке, в окружении хихикающих зеленых теней.

- Летим с нами.

- Теперь ты весь наш…

Удивительная легкость, какое-то разряженное равновесие пришло и наполнило меня беспричинной тихой радостью и покоем. Ничто, кажется, не может нарушить его, ни смутные мысли о том, что где-то в доме остался Федор, один на один теперь с колдуном и его шайкой, ни даже странно знакомое тело, скорчившееся внизу, рядом с дымящимся проломом в полу.

Время не замерло, оно как бы исчезло вовсе. Я хорошо теперь вижу в темноте и беспрепятственно могу проходить сквозь толстые стены. Я знаю это, не пробуя. Вслед за привидениями, влекомый сотканной как будто из зеленоватого дыма веревкой, я выплываю из комнаты…

Дождя над болотом нет, и в сумерках, легко поднявшись выше, мы попадаем в плотную, набухшую сыростью тучу. Там, пользуясь достаточно длиной привязью, я некоторое время катаюсь между мельчайшими водяными каплями, ныряю с высоких кучевых облаков, парю в струях прохладного вечернего воздуха, но, спохватившись, сам скольжу вниз и выныриваю уже над бескрайним еловым лесом, на горизонте переходящим в неровную прерывистую линию. Ветер унес меня вместе с привидениями далеко от болота.

Летящие рядом со мной тени не переговариваются, но я точно знаю, куда мы сейчас движемся, хотя и не могу еще сказать этого. Вскоре, а может, и нет, прямо из сплошной массы леса вырастают мощные зубчатые утесы, расположенные тесно, один за другим, и на самом высоком из них, голом и белом, как обглоданная кость, торчат башни замка. В сумерках к небу поднимается свет из высоких стрельчатых окон; слышны резкие, раздражающие слух звуки, как будто кто-то неумелый настраивает музыкальные инструменты, и меня вдруг сильно дергают вниз…

3

В любом, говорят, состоянии, даже в том, в котором я оказался по странной прихоти привидений, есть не только одни отрицательные стороны. Скажем, не будь я такой же бесплотной тенью, как мои новые друзья, я бы попросту захлебнулся собственной слюной. Увидеть все это изобилие после стольких дней вынужденного поста – испытание не для слабонервных.

- Праздник у них, какой, что ли? – прячась за пышной лепниной, венчающей восьмиметровую центральную колонну, я жадно, стараясь охватить все разом, оглядываю стол. Огромный, составленный на разных уровнях из множества обычных столов, стол этот расположен буквой П по трем сторонам периметра нижнего этажа башни. Попав сюда сквозь выветрившуюся известку между камнями, компания приведений разлетелась по всем углам.

- У них тут каждый день праздник, - без слов отвечает мне главное привидение, взявшее на себя роль моего опекуна. – Хотя сегодня и в самом деле праздник, именины у наследника. Вон, под ногами у герцога крутится. Малой он, семь лет ему, а вот дочка – невеста уже. Красивая! В кого вот только? Хе-хе. Герцог-то второй год вдовствует, но супруга у него была, я тебе доложу.… Из-за перевала брал, даже тут таких не видывали. Ну и рожи у гостей! Спустись мы вниз, хе-хе, никто и внимания не обратит. За своих примут. – Старик хихикает, а я во все глаза разглядываю зал.

Горит огромный камин с толстенной чугунной решеткой. Закопченные стены густо увешаны старинным оружием и полуистлевшими флагами, на которых уже едва угадываются тисненые золотом гербы и надписи. По углам скособочились пустые доспехи с оскаленными, съехавшими на бок шлемами. Гостей не так много, не более полусотни. За огромным столом они кажутся мне разбежавшимися вокруг гусеницы голодными муравьями. Ужин еще не начинался. Во главе стола сидит сам герцог – правитель, дородный лысоватый мужчина с выхоленными, торчащими в одну прямую линию усами, сразу над которыми крутятся остренькие голубенькие глазки. По бокам от него двое вертлявых, неопределенной наружности шептунов, поочередно склоняющихся к волосатым ушам герцога, в то время как глаза их, не переставая, перебегают с одного блюда на другое. А посмотреть есть на что!

- В такие времена! – ворчит привидение. – Нет, ты посмотри на этих чудных жареных поросят! А студень с хреном? Блестит, как подмороженная трясина. Кругом голяк, слаще морковки ничего не сыскать, - старик беззвучно сглатывает. – Поглядеть да понюхать в нашем с тобой положении – и то радость. Но придет времечко, недолго им, уж мы попируем на косточках ихних. И ты теперь с нами. Навеки!

- Я счастлив…

- Повар у них знатный. Вот повара и оставим одного, хе-хе-хе! – Привидение долго хихикает отвратительным семейным смешком, от которого леденеет даже мое бесплотное тело. Чтобы не расстраиваться, я зависаю над золотисто-коричневым пирогом с черемухой, прислушиваясь одновременно к голосам гостей внизу.

- Что-то запаздывает она…

- Все прихорашивается, а перед кем тут? – у подножия колонны, прямо подо мною, переговаривается пожилая супружеская пара, обе половины которой почти неотличимы друг от друга. Пододвинув к себе блюдо с лущеными поджаренными орехами, они незаметно ссыпают их в припасенный заранее для подобных визитов мешочек.

- Кроме солдатни да пьяниц придворных – никого. Вот раньше, бывало, еще до болота… - краснолицый толстяк запихнул за щеку большую часть жареного цыпленка и теперь делает вид, что его сильно занимает разговор.

- Типун тебе на язык! До болота.… Не к ночи такое говорить.

- Не будем об этом, давайте веселиться! В наше время такой стол! Из-за реки приехал, не поленился. И как только исхитряются? – изящный горбун беспокойно потирает длинные бледные руки. – Ну, где же она, цветочек наш нерасцветший? Жаркое стынет, да и студень теплый…

Мне хорошо видны остальные привидения, кружащие под грязными расписными плафонами.

- Во всем замке это единственная обитаемая башня, - объясняет «мое» привидение. – В остальных давно уж никто не живет. Да и некому. Солдат у герцога человек тридцать осталось. Другие, что пошустрее, разбежались кто куда. Вон, все почти и сидят за левым столом. Эти-то не убегут, кому такие нужны. Одно название, что охрана. Тот, бородатый у них за главного; вместо головы – шлем. Они и живут здесь рядом, во втором этаже. Охраняют, по стенам стоят, только для чего? Как ночь – ворота на засов, а сами в башне сторожевой запрутся и пьянствуют до утра. Со страху они, хе-хе, нагнал наш-то на них страху. Напьются и в небо палят, болоту для острастки и герцогу в утешению. Только кому надо и так в замок пройдет. Вот как мы с тобой, хе-хе. Нет, Оркмахи так не может, разве что сам нетопырем обернется. Однако, не любитель он, опасно это. Вот поможешь нам, сам скоро в замке жить станешь, на серебре кушать…

- Здорово, - вяло говорю я. – Мне б еще на принцессу поглядеть.

Внизу вдруг проносится какой-то ропот. Тяжкие, заставляющие дребезжать старинную посуду шаги приближаются к закрытой двери. Гости все как один смолкают, и в напряженной тишине раздается звук гремящих цепей, скрежещут, сдвигаясь, массивные запоры, и большая, окованная полосами железа дверь медленно открывается наружу.

- Мастер Тромм, Мастер Тромм… - вокруг нас собираются остальные привидения. – Как взлетел, лесовик неумытый! В замок его приглашают…

- Здесь кто-то лишний! – бухает с порога черная, в нелепом балахоне фигура.

- Кто же это? Чужому никому не пройти. Стража у ворот и стены высокие.… О ком говорит достопочтимый гость?

- Не все двери крепкие, не для всех стены высокие… Болотом тут нынче пахнет, ноги у меня стынут. Камень сегодня холодный…

- Э-э! Садись скорее к столу, выпей горячего вина! Здесь всегда рады Мастеру Тромму! Веселись с нами!

- Но за столом кого-то и не хватает.… Где твоя дочь?! – не притрагиваясь к угощению, лесной колдун внимательно осматривает зал. Взгляд его из-под опущенного колпака медленно перебирается из одного темного угла в другой, туда, где слабеет свет от зажженных ближе к центру факелов, скользит по замурованным окнам, переходит на лица смущенных гостей.

- Испортил все, образина лесная!

- Придется нам уйти, пока шум не поднялся, - привидения беспокойно роятся за колонной. – Поднимемся наверх - и домой через крышу. Неровен час, Тромм узлов своих навязал, застрянешь в стене…

Сквозь перекрытия этажей старцы быстро поднимаются на самый верх башни. Под ногами остаются пустые комнаты, залитые желтым лунным светом, проникающим сквозь забранные частой решеткой окна. Все в них покрыто толстым слоем пыли, лежащей повсюду и скрадывающей ветхость мебели и тяжелых, во всю стену, вытертых гобеленов.

Наверху, в маленькой комнатке, с застекленным окном и дверью в дальнем конце ее, сидит охранник в длинной бороде и грубом, до полу плаще из серой шерсти. Бородач пьет чай. С гречишным (какой запах!) медом. Чай он пьет в одиночестве и, судя по лицу, покрытому сплошной каплей пота, часа уже полтора, но не похоже, чтобы это занятие ему прискучило.

Цвет у чая глубокий, густой, янтарно-коричневый, но не мутный, а прозрачный, мерцающий мягким таинственным светом. Так, наверное, должны мерцать звезды, которых из-за вечной непогоды я здесь так и не видел. Даже теперь, когда светит луна, звезд на небе почему-то нет.

Бородач шумно отхлебывает из высокой фаянсовой чашки в белый горошек на густом красном поле.

- Заснули они, что ли? Скорей бы уж шли, а я бы вздремнул тут.… До утра, поди, пропляшут. Что ж так душно-то? Дышать нечем! – шагнув к окну, бородач с силой рвет раму. – Угоришь тут с вами! Отворю на минуту, никто не узнает…

Близкая освещенная луной опушка плывет, колышась, в струях густого теплого воздуха, медленно, словно с неохотой покидающего комнату.

- О-хо-хо, охрана. Живут же люди, в тепле, отдыхают…

- Заглянем к принцессе – и на болото пора, - пройдя сквозь закрытую дверь, старцы втягивают меня в такую же маленькую комнату с лежанкой в углу и прялкой и пролетают в еще одну приоткрытую дверь…

Просторная, богато убранная комната освещена множеством ярких свечей в высоких толстых подсвечниках и совершенно лишена окон. Зато в ней полно зеркал в резных золоченых рамах. Даже в своем теперешнем положении я чувствую, как здесь холодно. Большая комната, несмотря на всю свою роскошь, не может согреть, как шуба с чужого плеча.

Сначала я вижу только крутую, туго обтянутую платьем спину. Сзади ни дать ни взять Морквин в кружевах.

- Служанка…

Склонившись, она что-то поправляет на розовом воздушном шелке, краешек которого только и выглядывает из-за ее мощного торса. У меня вдруг сладко ноет в груди и, отяжелев, я опускаюсь к самому полу, успев коснуться легких, почти невесомых волос. Длинный зеленый, чем-то встревоженный глаз блестит из-под них. А может, и просто напуганный…

- Тут кто-то есть! – от нежного, как давно забытый мною вкус яблочной пастилы, голоса, веревка на шее кажется мне шелковым пионерским галстуком.

- Еще бы, - ворчит служанка, - внизу гостей полно. Вас только и дожидаются. Нельзя же так, давно идти пора…

- Мне страшно, я лучше с тобой останусь, нет… Поди позови кого-нибудь; нет, останься! – фигурка в розовом забивается в угол, ближе к еще одной, узенькой металлической дверце, закрытую на щеколду и четыре болта.

- Да кому же здесь быть? Ну, хорошо, я… - страшный крик обрывает служанку. Наступает молчание, такое глубокое и страшное, что старцы несколько секунд роятся в замешательстве и вдруг все разом устремляются в соседнюю комнату. Как пушинку, меня вдергивают следом.

Охранник лежит на спине, разбросав руки и широко раскрывши рот. Окладистая борода его не топорщится больше, а, обмякнув, свисает неряшливыми серыми клочьями. Мутный свет от незавернутого фитиля освещает лишь небольшой круг в изголовье лавки, куда он словно прилег отдохнуть ненадолго. Нижняя граница этого круга приходится на жиловатую шею и, точно перерезав ее, отделяет от темноты запрокинутую голову с неплотно прикрытыми набрякшими веками. Сбоку на шее, чуть пониже бороды, краснеют две маленькие ранки.

- Спилгрим, - говорит мое привидение. – Это Спилгрим! Что они затевают?! – подлетев к распахнутому окну, привидение выглядывает в ночь. Мне кажется, я еще слышу, как хлопают наверху сухие жесткие крылья.

- Назад! Быстрее назад! – не объясняя ничего, старцы бросаются в комнату без окон. Оглянувшись на мертвое лицо, по щеке которого еще продолжают стекать высыхающие капельки пота, я выплываю за привидениями.

На полу, возле разбитого зеркала, лежит бездыханная служанка. И не приближаясь, я сразу определяю, что она еще жива.

Сорванные, на полу валяются ржавые болты; железная дверца, возле которой я последний раз видел принцессу, открыта. Девушки в комнате нет…

Сквозь каменный проход вниз уходит узкая винтовая лестница. Вместе с поднимающимся из темноты запахом старой, только что разрытой земли долетают торопливые удаляющиеся шаги.

- Вот и поглядел на принцессу.

- Похитили! Дочь герцога похитили! – со стороны главной лестницы поднимается целая толпа. – Мастеру Тромму помогите! Живо наверх!

- Спокойно, - говорит главное привидение. – Оркмахи совершил страшную ошибку. Если это не что-то худшее… Он похитил дочь правителя – и теперь нас не оставят в покое. Герцог казны не пожалеет, но до болота доберется…

- Зачем он это сделал?!

- Скоро узнаем. А сейчас верните нашего друга обратно, - меня тут же вытягивают из-за прялки. – И глаз с него не спускать! Он нам еще пригодится, чтобы теперь не случилось. Быстрее на болото!..

Глава шестая

СЛУГА П Р И В И Д Е Н И Й

1

- На все свое время, - ограничившись таким объяснением на все мои просьбы рассказать, зачем я им понадобился и долго ли мне еще здесь торчать, посыльное привидение вытягивается в щель под потолком. – Но никуда не выходи из этой комнаты. Никуда…

- Если для вас это комната, то для меня тут чересчур тесно.

Жизнь они мне спасли.. После прощания с привидениями я чувствую себя как хорошо подогретый студень. Спасибо, хоть в тело вернули…

Я тщательно, сантиметр за сантиметром, обследую стены. Даже попить не дали! Прижавшись к мокрой стене, я пробую слизнуть мутную ледяную каплю.

- Ох! – длинная заноза впивается мне в язык. Слезы сами собой выступают из-под век. – Вот дерьмо! Понадоблюсь я им еще… - раз в тех комнатах есть мебель, значит, когда-то в них обитали не одни только привидения. Им-то она как раз ни к чему. А коли так, здесь должен быть какой-нибудь выход, не всем же сквозь стены проходить.

- Вот! – я сдвигаю неплотно прибитую доску в пятом, лишнем, простенке, и, перешагнув через пролом в полу, осторожно переползаю в смежную, едва ли большую по размерам комнатушку. Но зато в ней есть дверь, пусть и сплошь покрытая паутиной. Прижавшись к стене, чтобы не обременять своим весом стонущие посредине комнаты половицы, я достигаю косяка.

- Кыш! Пошел, пошел! – седоватый отечный паук, которого я поначалу чуть было, не принял за Дормидонта, с отвращением поглядывает на мои руки. – Правильно, угадал, - я разрыва сырую тяжелую паутину. – Не Троммовским ли будешь? Вас же двое вроде было…

- Попадешься ты мен, - окинув меня долгим запоминающим взглядом, паук исчезает.

Теперь вспомнить, как устроена эта часть дома. Комариное гнездо должно находиться в двух длинных переходах отсюда, в большом зале с истлевшей зачехленной мебелью. Хорошо бы еще сообразить, в какой это стороне.

Выйдя в коридор, я тихо, почти не касаясь пола, бреду туда, где по моим расчетам должна быть гнилая двухмаршевая лестница с выпавшими ступенями. По ней, если повезет, я снова попаду на второй этаж. А там и стена, за которой остался Федор… Справа, сквозь трухлявые доски доносится низкий комариный гул.

- Учуяли, гады…

Гнилой пол колышется под ногами, внизу дом скрипят сваи, хлюпает замерзающее болото. Интересно, что сделают привидения, застукав меня здесь? Главное – вытащить отсюда Федора. Если Оркмахи еще не вернулся – все же пешком, не по воздуху, - шансы у меня есть. Надо только успеть. Я наступаю на крепкую вполне половицу…

2

Это был сон и не сон. Я словно плыл куда-то, и плыл не на поверхности, а, зависнув чуть ниже ее, как большая тихая медуза, влекомая холодным подводным течением. Я ощущал себя почти прозрачным, невесомым, с каждой секундой все более растворяясь в воде и лишь безвольно еще перекатывая с боку на бок свое растекшееся водянистое тело.

Неожиданно вода замутилась. Поток забурлил и, сузившись, разогнался и сшибся с разбегу с невесть откуда возникшей на пути скалой. С оглушительным ревом, но не растеряв ни единой капли, вода взметнулась и зависла гигантским пористым грибом…

- Приглядывать за тобою надоть, - зеленая, лоснящаяся, как бок у селедки, рука задирает мне веко. Рука эта приращена к шишковатой зеленой голове без лица.

- Ой! - я хочу снова закрыть глаза.

- Не послушался, - упрекает меня скользкий, глотающий согласные голос, - вот в болото и угодил. Тут шагу не ступишь – сразу и вниз.

Захрипев, я пускаю зеленые пузыри. Липкая пена обильно стекает по моему подбородку.

- Подумаешь, нырнул разок, - ледяные пальцы отирают мне губы. – Я вот, может, и не выныриваю, почитай. И ничего, живу, как видишь, - спасатель энергично растирает мне спину. Рядом зияет черный, с зазубренными щепками провал в полу. Проклятая половица!

- Не боись, я теперь всегда рядом буду. Болотень я, - представляется чудище.

- А может, не надо? – от этакой заботы у меня жалобно потрескивают ребра.

- Вот это уж не твоего ума дело, - строго заявляет шишковатая пористая голова. – Хозяевам виднее.

Гладкое травянистое тело, украшением которого она служит, наполовину скрыто под полом.

- Как же мне тебя в комнату-то вернуть? Мне ведь и отвечать, ежели что… - зеленая кожа на голове собирается раздумчивыми складками.

- А где старики?

- Как где? В замке, известно. Развлекаются. Там сегодня праздник. Именины у наследника. Они и отправились. У них, что ни день то праздник. А тут сиди… Ни пожрать тебе…

- Так вы тоже есть хотите? – настроение у меня резко портится. И заступиться ведь некому. – А что вы любите? – я всегда предпочитаю идти напрямик. Хуже нет, когда не знаешь, что тебя ждет.

- Ха! – оживившись, Болотень на мгновение исчезает и, булькнув внизу, снова появляется под моими ногами. – Окунулся, - он стряхивает с себя тяжелые капли. – Что я люблю?.. Да кто ж меня спрашивает? Тут, брат, что украл, то и съел, - чудище плотоядно оглядывает меня. Если вообще можно смотреть без лица.– Нет, нельзя! Узнают, сгноят, - сглотнув, Болотень жалуется: - Слаще пиявок ничего во рту не держу. Последнего нетопыря лет десять, как изловил. Хитрые они, твари! Да и Оркмахи твой… Сволочь старая! Разве угостит когда?

- Так вы их едите?

- Еще бы…

Подавив страх, я стараюсь проникнуться к нему симпатией.

- А если я вам принесу парочку? Прямо сейчас.

- Хм…

- Ну, пока привидений нет. Я быстро! Их на чердаке целые связки, мне Дуля говорил. Зеленый такой, с бородавкой, он у Оркмахи живет. А мне б только с другом парой слов перекинуться.

Болотень молча скребет голову огромной трехпалой лапой.

- Да вернусь я, не убегу!

- Это ты в точку. Куда ты здесь денисся? – Болотень мнется. – Вошь он зеленая Дуля твой. А может, его приведешь? Нет, пропаду я через тебя!

- Да вы только проводите меня, до библиотеки! Там уж я сам, там рядом. Я быстро! Я вам целых… три принесу! – с комком в горле я представляю, как все это будет происходить на деле.

- За жабу меня держишь?! Из-за трех сушеных нетопырей? – гикнув, Болотень скрывается под полом.

Не хочет. Я осторожно встаю на ноги. Одежда на мне вся зеленого цвета, липнет к телу, сковывает движения. Зря я пошел. Теперь ни туда, ни сюда. И Федору не помочь…

Потихоньку я отодвигаюсь от пролома в полу.

- Мешок неси! – Болотень выскакивает, как морской котик за рыбой. – Вот держи! – он протягивает мне ветхий, аккуратно увязанный чехол для мебели. – Только полный, а уж я в долгу не останусь…

3

Дуля орет громко и долго. Пожалуй, даже дольше, чем я.

- Ты заткнешься? – со злости я дергаю его за длинный зеленый подбородок. – Оркмахи вернулся?

- Нн-нет, еще нет, - заикаясь, Дуля дико глядит на меня.

- Ну, в чем дело? – не могу представить, чтобы мой вид, даже и с огромным пустым мешком за плечами, мог так его напугать.

- К-кто это ш тобой был? Там, внижу.… Под полом…

- Аа, это… Болотень.

Дуля шарахается в сторону.

- Постой-ка, - я ловлю его за рукав. – Когда, говоришь, Оркмахи вернется?

- Чаша шереж два, на рашшвете, - извиваясь, Дуля отчаянно рвется из моих рук. Я чувствую, как колышется под рясой его студенистое тело.

- Кто еще в доме из ваших?

- Нет ту никого, ушли вше, еще ш вешера на охоту. И Шпилгрим ш ними. – Дуля заискивающе улыбается. – А ты што же, жнаком, выходит, ш шамим Болотнем?

- Ага, знаком. Он мне как брат родной, - я уже поднимаюсь по лестнице. Болотень высадил меня на первом этаже, проломив пол у самых Дулиных ног. «Одна нога там, другая уже назад возвращается - предупредил он, с хрустом похлопав меня по спине – Зимовать мне подо льдом!..»

- Шлушай, - как будто решившись, Дуля бегом вяжется следом, - помоги, а? Я ваш и на берег потом выведу, беж меня вам никак, - бормоча, он липнет к моему локтю. – Брод каждому вшякому не откроетша, беж проводника по болоту не ходят…

- Федор!- пинком я распахиваю дверь в библиотеку. Встряхнувшись, часы недовольно отбивают три раза. Топчан между ними и окривелым рассохшимся шкафом пуст. Смятая мешковина, служившая, должно быть, одеялом Федору, валяется на полу. - А где… - и тут с потолка на меня валится тяжелый комок.

- Где тебя носит?! Со скуки тут подохнешь, - не извинившись, паук лезет мне в карман, и я рад этому.

- Доштань братша, а? – кутаясь в балахон, Дуля заглядывает мне в глаза. – Што хошь для тебя жа это жделаю.

- Какого тебе братца? Федор где?!

- Да здесь он не шуми, - Дормидонт успокаивающе кусает меня за ногу.

- Младшенького, младшенького, он один жнает, как отмытьша можно, он у наш в шемье шамый умный.

- Это я уже понял, - мельком глянув по углам, я раскрываю шкафы, выдвигаю, не заботясь о следах, ящики. – Федор! – не унесли же и его привидения.

- Где здесь-то?! - но паук больше не отзывается. Хоть бы ворона каркнула, что ли? Я поднимаю голову. Голубятня! Может, Морквин что слышал?

К люку в потолке ведет узкая, с перилами по правую сторону лесенка.

- Понял! – сделав мне книксен, Дуля вспрыгивает на ступеньки. – Щаш притащу.

Не дав мне и слово вставить, он скрывается на чердаке. Услужливый… Пол под ногами надсадно скрипит, кренится в сторону. Ветер, должно быть, разгулялся не на шутку. Что-то Дуля еще потребует за свою услугу?

Сердце у меня стучит громче, чем тикают часы колдуна. Попить бы сейчас. Я машинально подтягиваю гирьку. Стройные ряды пробирок в шкафу доверия мне не внушают. Жажда жаждой, но так рисковать нельзя.

- Нельзя, нельзя, - подтверждает выглянувший наружу паук. – Я тут глотанул того розового, не удержался, пока скучал один. Так еле оправился…

Я облизываю пересохшие губы. Дули нет уже слишком долго. Опять придется лезть самому, - медленно приближаясь к лестнице, я размышляю о летучих мышах и их возможном количестве на чердаке. Сверху вдруг что-то грохает и, птицей взлетев по ступеням по ступеням, я попадаю на чердак.

- Федор! – вместо ответа, далеко на болоте злорадно ухает трясина. – Дуля, чтоб тебя! – нащупав в потемках стенку, я тихо бреду вдоль нее. Голубятня крошечная, это я еще из телеги приметил. Прятаться в ней особо негде. – Федор!

Может, я кружу по периметру, но углов вроде нет. Пора остановиться, так я до прихода Оркмахи прохожу. От Дули всего можно ожидать.

- Эй, Морквин! – я точно знаю, что толстый ночует на чердаке.- Куда вы все запропастились? – пригнувшись на всякий случай, я отрываюсь от стены и гусиным шагом пресекаю чердак. Голубятня эта по размерам больше напоминает футбольное поле. Кто ходил гусиным шагом, знает, легко ли его пересечь таким вот способом. Я иду так долго, что начинаю уже забывать, зачем сюда забрался.

- Хватит унижаться! Все, - я резко поднимаюсь, и… на голову мне рушится горный обвал.

Крики, карканье! Летят перья, сыпятся крупные куски штукатурки. Сверху полузадушено орет Морквин. Ужом я выскальзываю из-под барахтающихся тел, ворона в темноте свирепо каркает и с ужасающей силой клюет меня в темечко…

4

- О-о-о-оох, - тупое сверло медленно, оборот за оборотом вкручивается в мою голову. – Коршун проклятый, погубить меня решил? – простонав, я разлепляю глаза. У самого моего носа черный блестящий клюв. Глаза птицы полны раскаяния и непоправимой вины.

- Очнулся! – слева надо мною, со свечою в руке тихо радуется Федор. За ним скорбно зеленеет Дуля. Все это сильно смахивает на сцену у постели умирающего. Рывком сажусь, и правый болотный глаз Дули участливо помаргивает мне в лицо. Левый же у него заплыл и почти закрылся. Синяк на такой коже выглядит даже нарядно.

- Черным по зеленому…

- Пошледний раж ваш шпрашиваю, поможете мне? – плюнув на палец, Дуля слюнявит синяк зеленой слюной.

В круглом, как иллюминатор, окошке висит слегка недозрелая луна. Небо впервые очистилось, и видно, как днем. Дом Оркмахи тихо дрейфует метрах в двухстах от лесистого берега. Все-таки Дуля гораздо зеленее Федора. Может, и обойдется еще?

- Обойдется?! Да ты до него дотронься, он же холодный весь, как трясина, - Дормидонт, подслушавший мои мысли, настроен мрачнее тучи.

Снизу к голубятне поднимается холодное тухлое дыхание. Чуть слышно постанывает болото. Справа же от оконца, в густой тени куполообразного потолка, покачивается в гамаке Морквин. Он крепко связан, но даже и в полумраке видна его глупая улыбка.

- Ребята…

- Поделом тебе, - говорит паук. – Не вяжи узлы другому, - завяжут на шее.

- Гусь свинье не товарищ, - Федор сильно толкает гамак, и Морквин взлетает под потолок, где вниз головами сохну связки крупных зеленых нетопырей.

- Ты, почему не отзывался? – со страхом я дотрагиваюсь до рога на своей голове, могущего служить гордостью и толедскому быку. – Где мой мешок?

- Этого вот стерег, - светя в темноте глазами, Федор оглядывает приплясывающего Дулю. – Чего это вас по ночам носит? Вернется Оркмахи, мало никому не покажется…

После таких слов в голове у меня окончательно проясняется, и мне удается отыскать оброненный в свалке мешок.

- Слышь, Морквин, тебе нетопыри не нужны?

- Чего? – бывший староста не понимает. – А, это, - затравленно глянув на Федора, он вдруг становится очень воспитанным. – Нет, нет, не нужны! Что ты! Совсем даже не нужны, у меня тут своих многонько.

- Ну, так сорви связочку, тебе там сподручнее, - я подставляю мешок, на редкость ловко сплетенный Болотнем из мебельного чехла. – Развяжи-ка Морквина!

- Да пусть висит! – характер у Дормидонта тяжелый. мстительный, но Дуля, начинающий, кажется, понимать для кого предназначены сушеные твари, без лишних слов дергает за веревку. Сложная система узлов и петель мгновенно распускается.

- Есть чему и Умиху поучиться…

Балансируя в гамаке, Морквин неуверенно тянется к нетопырям.

- Что это вы затеваете? – Федор с неодобрением наблюдает за нашими действиями. – Хозяин будет недоволен.

- А мы ему не скажем, правда, Дуля?

Морквину не хватает всего чуть-чуть. Толстые, скрюченные от страха пальцы, не достают до головы нижнего, самого большого нетопыря.

- Ну, давай, подпрыгни маленько! - я оглядываюсь в поисках какой-нибудь палки, - Сейчас, сейчас…

Отвернув голову чтобы не смотреть на то, что делают его пальцы Морквин раскачивается, как на батуте, и, оттолкнувшись, выпрыгивает под самый потолок…

- Обе хватай! – кричу я зависнувшему в воздухе старосте. Не глядя, он цепляется за веревку, всю увешанную тяжелыми гроздьями нетопырей, и с отчаянным воплем рушится вниз.

5

- Ну, кто тебя прошил? Ой-ей-ей, - причитает Дуля, сокрушенно разглядывая гигантскую дыру в потолке. Проломленные перекрытия, свешиваясь вниз, покачиваются над рабочим столом колдуна.

- В болото теперь, вшех в болото отправит! И меня ш вами…

Морквин виновато стряхивает с себя крупные куски штукатурки.

- Я ж как лучше хотел Гнилое тут все…

- С ним всегда так, - желчно говорит паук. – Обещал комаров жирных, а это такая гадость!

- А ты ничего, толстый, не зря тебя Спилгрим любит, - злорадно улыбаясь, Федор разгребает труху и освобождает слегка оглушенную ворону. – Если бы Оркмахи не держал тебя здесь на диете, ты бы нас, пожалуй, и в болото провалил. Зачем вам нетопыри?

- Обещал тут одному, - я торопливо набиваю мешок.

- Может, оно и к лучшему. Ты теперь с ними заодно, а им здесь не жить…

- А тебе жить? Что он с тобой сделал?!

- Шаша шереж два обратно будут, - шепелявит Дуля, не обращая внимания на мой разговор с Федором. – Я жду ответа. Времени у наш в обреж. Ешли Оркмахи увидит такое…

- Какой Оркмахи? – вкрадчиво спрашивает Федор. – Их тут, кажется, несколько.

- А, видели уже. Плохо. Оркмахи один, а эти… - Дуля на мгновение замолкает, шевеля обоими лепестками бородавки. Гадючьи глаза его закатываются глубоко под лоб. – Эти… Предки его, колдуны мертвые. Бродят по ночам тут…

- Это опасно? – спрашивает Федор, избегая глядеть на меня.

- Кому как. Но лучше не шталкиватьша, могут и жа шобой утянуть, в болото. Ошобенно тебя, ты теперь ш Оркмахи. Они вше видят, иж вшех щелей глядят, жажеваешься – утащат.

Морквин громко икает:

- Вы тут паукана не видели?

Но ему никто не отвечает. Федор усаживает ворону на плечо.

- Ничего, скоро все тихо будет. Так, говоришь, нетопыри того.… Тоже вроде как люди…

Зеленый вежливо кашляет:

- Они не виноваты.

- Кто?

Мыши летушие.

- Всю округу в страхе держат, и туда же, не виноваты они.

- А што делать? Против хожяина мы кто?

- А сбежать? – спрашиваю я, незаметно загораживая Федору выход. От него словно ветер холодный дует.

- В таком-то виде? – Дуля кивает на полный под завязку мешок, который я с трудом взваливаю себе на плечи. Ослаб я здесь. – Да и верхние тоже. Желеные штали, как жабы. В деревне приметят, живо на вилы поштавят. Куда нам таким?

- Сдохнуть с вами можно, - говори паук.

- Как же вы теперь решились?

- Вше иж-жа братша. Он у наш в шемье шамый умный…

- Ты уже говорил.

- Вот-вот, он в нетопырях лет шешть, видывал тут виды. Жато и умный! Вше, вше!.. А шейшаш шамый для наш момент наштал – мажь оборотная ешть. Брат говорит, пошледний раж ее лет тришта нажад готовили. А отмытьша можно, он мешто жнает, он у наш…

- Чего же ты хочешь?

План Дули прост и надежен, как бочка. Это он так считает. По мне же все обстоит куда как сложнее.

- Вы поможете мне, - выставляет он условие, - а я проведу ваш шереж болото.

Ворона саркастически каркает:

- А не согласимся?

- Тогда нетопырей ждешь прибавитша.

- Это как же?

- Верхних вшегда шештеро. Так ждешь жаведено. Но это еще жашлужить надо, верхним штать. Полетать шнашала, а уж там хожяин пошмотрит…

Ледяные мурашки разбегаются у меня по спине. Стать нетопырем!

- Говори короче, если не хочешь разборки с Оркмахи! За проломленный потолок и тебе не поздоровится.

- Можно и короше. Только как бы это не окажалошь длиннее. Ижредка хожяин поднимает шо дна шье-нибудь пуштое тело. А на его мешто – любого иж наш. Вот вше и рвутша, иж кожи вон аж лежут. Верхние штобы летушими мышами не штать, а те, пушть желеным, но шеловеком.

- Сдохнуть можно, - повторяет озадаченный Дормидонт.

- А почему мы должны тебе верить?

Скосив глаза на мой оттопыренный карман, ворона равнодушно выковыривает древесных жучков. Ей абсолютно наплевать на судьбу несчастных летучих мышей. И я ее понимаю.

- Это я вам должен верить! – Дуля кружит вокруг кучи мусора, безобразно наваленной посреди замечательного паркета. – Мне братша поднять надо! Думаете, Оркмахи ваш приближил, это надолго? Да ему от ваш ил нужен! А желеному ш илом нельжя, - остановившись, Дуля обводит Федора шальными немигающими глазами. – Раштает, как шахар, - прибавляет он, дуя на свои студенистые отечные руки.

- Ладно, - говорю я. – Вы, видно, решили Оркмахи дожидаться. Что делать надо?

- Во-первых, нужна оборотная мажь! – Дуля приплясывает от нетерпения. Чахлые зеленые волоски на его подбородке напоминают наш школьный газон.

- Вроде она еще не готова, - говорит Федор. - А откуда ты про нее знаешь?

- Уж жнаю. А мажь нам и такая шойдет. Братшу в швое тело вожвращатьша, не в чужое. Хоть ш уншию, ему хватит, а хожяин и не жаметит.

- Дальше.

- Дальше братша поднять надо.

- Ну, так за чем дело стало? Поднимай.

- А вы мне на што тогда?! Нельжя мне вниж, говорю вам, - Дуля колышется, кружит между шкафами. – Ил попадет, раштаю. Я швое понырял, желеный штал, как ошока. Опять же и Оркмахи. Вдруг он раньше воротитша? Кто ваш предупредит? Нет, мое мешто ждешь, на шердаке.

- Этот парень нравится мне все больше. Он будет в голубятне сидеть, а нам в болото нырять.

- Надо бы еще одного, - Дуля кивает на слушающего с открытым ртом Морквина. – Двоих поднимать тяжелее…

Морквин звучно шлепает по ступеням босыми зелеными ногами. Только бы узнать у Дулиного братца, где это место. Конечно, если нам повезет и представится случай отмыться. Позади Морквина осторожно спускается Федор с нахохлившейся вороной на плече:

- Стоит ли рисковать из-за дюжины зеленых лягушек?

Пять минут назад, еще в библиотеке, Федор поинтересовался у Морквина:

- Как ты думаешь, почему тебя до сих пор не утопили в болоте? Это потому только – сам и ответил он – что ты кажешься нам очень скромным юношей. Не порть о себе впечатление, не болтай лишнего…

Федор ни словом не возразил против предложенного Дулей плана, но конец его, похоже, он видит несколько по-другому. И пусть, лишь бы бежать согласился…

Я иду первым, с тающим сальным огарком в руке, пауком в кармане и полным мешком нетопырей за спиной. Нырять сегодня мне. В одном Дуля прав точно: без проводника нам болото не перейти.

- Ты, главное, не волнуйся, дождись меня здесь, - говорю я равнодушно наблюдающему за нашими действиями Федору. – Место узнаем, отмоешься и не вспомнишь, как зеленым был. Вы только с лебедкой не перестарайтесь. Крутите себе помаленьку…

В крошечной, как домовина лифтерной невыносимо душно. Горит светильник. Бочка тихо покачивается на цепях.

- Спущусь-ка и я с тобой, погляжу. Может, в клюв чего кинуть найдется, - паук поглубже зарывается в мой карман.

- Давай я полезу, - неожиданно вызывается Федор, но ворона по-хозяйски одергивает его за волосы. Не знаю, для чего, но он нужен ей гораздо больше.

- Тебе нельзя, - сбросив сначала мешок с нетопырями, я быстро прыгаю в бочку и от свечи зажигаю корабельную лампу. – Кто твою птицу кормить будет? Прими-ка лучше свечу…

Глава седьмая

М Е Р Т В А Я П Р И Н Ц Е С С А

- Пора, - я присаживаюсь на корточки и под скамейкой разглядываю обещанное Дулей колесико со скобой. Покрытое дегтярной смазкой, оно вертикально насажено на выступающую из стены ось. Никогда бы не догадался. Значит, вправо, до двенадцати щелчков. Сейчас проверим, любит ли Дуля пошутить.

После первого же щелчка мой батискаф вздрагивает и перестает погружаться. Над головой гремит цепная передача. Бочка тихо сползает вправо. С механикой у Оркмахи все в порядке. Не будь он колдуном, вполне мог бы заработать себе на жизнь строительством и ремонтом подвесных мостов в окрестных замках.

Слегка выдвинув колесико на себя, поворачиваю его один раз против часовой стрелки. Главное – со счета не сбиться – думаю я, и дно скрежещет по твердой поверхности. Поджав ноги, жду, пока оно съезжает в сторону. Вернусь, обязательно спрошу Дулю про мазь. Федор тоже говорил что-то про триста лет. Нет ли тут какой связи?

Узкие крутые ступни из-под моих ног уходят в студеную, темнее ночи темноту. Не стану я никого спрашивать. Какое мне дело? Вернуться бы с Федором домой, подальше от всяческих колдунов.

Я вынимаю лампу из подстаканника и – вниз, по длинной деревянной лесенке. Низкую притолоку я замечаю слишком поздно…

- Еще одна, хладнокровно считает паук. Голова моя от обилия шишек постепенно начинает походить на мексиканский кактус. Обидно, что самая большая шишка досталась мне от нашей вороны…

В погребе, довольно просторном, с высоким потолком и деревянным полом стоят два больших ларя и пузатый бочонок под гнетом. Сдвинув крышку, я опасливо сую в него руку и, к радости своей, вылавливаю ядреный пупырчатый огурец. Откусив с ходу половину, сую кусочек в карман.

- Тьфу, зараза! Отравить меня хочешь?! – Дормидонт гадливо сплевывает. – Солений не едим!

Открыть ларь мне не удается и, прошаркав в дальний угол, я толкаю тяжелую, сильно просевшую дверь. Сразу за ней открывается узкий черный туннель. От огурца во рту горит адским незатухающим пламенем. Хватанул с голоду, не разобравшись…

- Во-во, - подтверждает Дормидонт, - а что, если он огурцами этими привидений травит, а? Вампиры, я слышал, ничего, кроме крови, и не употребляют. А ты сразу: ешь, Дормидонт, угощайся! Знаешь ведь, желудок у меня нежный, что попало, как у некоторых, не принимает…

- Ну, ты скажешь, - выстави перед собой лампу с дрожащим огоньком, я вхожу в ледяную нору. После слов паука ощущение у меня такое, будто я проглотил пачку нафталина.

Дуля не соврал. Шагов через двадцать я попадаю в тесный квадратный склеп, примерно четыре на четыре метра, сложенный из толстенных, почерневших и покрытых наледью бревен. Низкие своды поддерживают две вертикальные балки в наростах черного искрящегося льда. Здесь легко представить, что чувствует курица в морозильнике.

Задрожав, слабый огонек внутри колбы наклоняется и. вспыхнув ярче, вдруг начинает раскачиваться. Длинные подземные тени пляшут, позабыв о порядке, ходят по стенам и. сломавшись на потолке, также неожиданно замирают.

Вдоль стен, в чинных благообразных позах застыли семь бесформенных фигур. Но Дуля говорил только о шестерых!

Обмирая, я медленно иду вдоль неподвижного ряда. Поглядим, который из них его братец. По словам Дули, сидит тот вроде бы четвертым. Это смотря откуда считать…

По лицу, думаю, оно виднее будет. Подсев, я свечу под низко опущенный колпак.

Бутылочное лицо густо покрыто слоем толченого стекла. Длинные заиндевевшие зубы оскалены, с острого подбородка свисают наросты слюны, а лоб на лице отсутствует вовсе. Места для семейной бородавки нет.

- Это не он, не Дулин братец, - меня сотрясает неудержимая дрожь. Лампа в моей руке прыгает, выхватывает на миг бревенчатый накат, и из темноты вдруг проступает еще одно, больше похожее на облезлый череп лицо. Отпрянув, я застреваю посреди склепа, до боли стискивая жестянку с едва тлеющим слабосильным огоньком.

- Лампу не урони, - бурчит паук. – Еще пять минут, и ты сам здесь усядешься. Ищи, чего стал?!

- Сейчас, сейчас, - выстукивая зубами, я не двигаюсь с места. Никогда я не смогу к нему прикоснуться. Ледяной пар изо рта только холодит руки. Я должен его отыскать. Отыскать и затащить наверх, в бочку, иначе Федору уже никогда не отмыться. Ну, давай, иди, чего стал?! Испугался кучки мороженых тел?

- Да ты с другого края зайди, - поскрипев, Дормидонт дает как всегда, дельный совет. – Может, с правого, они и попригляднее будут.

- С тобой не соскучишься, - как ни странно, скрипучий голос паука действует на меня успокаивающе. Отдышавшись, я захожу к мумиям с правого фланга и, отсчитав четвертую, заглядываю ей в лицо.

Сначала я вижу только рот. Длинные, растянутые в улыбке зеленые губы, из которых вырывается тихий, едва уловимый свист. Из темноты на меня светят два желтых, горящих ненавистью глаза.

- Спилгрим! – как подкошенный, я опускаюсь на бревна…

С верхней части головы мумии, из глухой черной тени под капюшоном сползает бесформенное черное пятно.

- Приветствую тебя, брат! Что это за гад с тобой? Я его сразу узнал. У-у, заснешь ты где-нибудь! Сколько паутины моей порвал и ходит себе, похаживает. Прыгай ко мне, закончим вдвоем! – еще один огромный, величиной с кулак Морквина седой паук копошится на зеленом лице. Приглядевшись, я узнаю насекомое. Это его при попытке к бегству упрятал в мешок Морквин. Это он же попался мне у привидений. Приняв его теперь за подстерегающего меня Спилгрима, я сам чуть было не превратился в мумию. Я отираю ледяной пот.

- Я гляжу, ты при деле, - Дормидонт не торопится покидать мое плечо, и тут только я понимаю, что это за иней кругом. Все тела в склепе густо оплетены толстой, как рыболовная леска паутиной. В прореху же седьмого, не до конца еще доплетенного кокона выглядывает краешек тончайшего розового шелка.

- Принцесса!

Так вот почему их семь. Шагнув к ней, я изо всех сил дергаю паутину. Спружинив, она обнажает только лицо, еще плотнее, кажется, облепив плечи и туловище жертв.

- Сколько работы! – орет паук, но я не слышу его.

На застывшем лице девушки блестят две круглые, промерзшие до самого дна лужицы. Пламя лампы обманчиво живым блеском отражается в мертвых зрачках.

- Нет! – споткнувшись, я падаю, фонарь гаснет, и в кромешной темноте скользкий голос шелестит мне на ухо:

- Принес? – меня дружелюбно встряхивают, да так, что я едва не откусываю себе язык.

- Ну, где они? Обманул?! – резиновые руки мгновенно обшаривают меня снизу доверху.

- Нет, как можно.… В бочке они, полный мешок… - почти без чувств, я валюсь на мерзлые бревна.

Гикнув, Болотень ломит прямиком по замороженным телам. Слышно, как с деревянным стуком они валятся на пол.

- Молодец – хвалю я себя, еще не в силах шевельнуться. – Умен, брат, как никогда.

- Главное - честно выполнять взятые на себя обязательства, - потрясенный Дормидонт заползает мне под воротник.

Со спазмами в желудке я прислушиваюсь, как Болотень возвращается в «морозилку». На ходу он громко трещит, чмокает, урча от удовольствия, разрывает нетопыря.

- Хороши, в самый раз подвялились, - он поднимает меня с полу. – Айда, в таком холоде и нетопыри не в радость, - в темноте Болотень сдвигает бревно и в мгновение утягивает меня за собой.

2

Под домом еще дом. Сложенные из почернелой лиственницы галереи пустых комнат, узкие, на разных уровнях коридоры и полузатопленные колодцы, устроенные зачем-то прямо на дороге.

- Тут уж нам никто не помешает, - усадив меня подле лоснящегося своего бока, Болотень развязывает мешок. – Душевный ты парень, - не имея не только рта, но даже и самого лица, он непостижимым образом жадно заглатывает нетопырей. Одного за другим. Только хруст стоит. – Первый раз такого встретил! – вытянув содержимое, Болотень сплевывает пустую чешуйчатую шкурку. – Нет, пожалуй, возьму, - он запихивает ее куда-то между складками зеленой кожи, а я с благодарностью вспоминаю Морквина. Не знаю, что дальше будет, но Болотень сожрал уже не меньше дюжины сушеных тварей и лишь сейчас начал понемногу успокаиваться. У такого много не бывает. Такому всегда или мало, или как раз.

- Уф! – он хохочет, колыхаясь вздувшимся зеленым брюхом. – Этот-то, старый, ха-ха-ха! Придет, а их, - он корчится от смеха, трясет шишковатой головой, - и нетути всех, ха-ха-ха! Всех унес, ай, молодец! – трехпалая лапа хлопает меня по плечу с силой парового молота. – Извини, братан, – отдышавшись, Болотень откидывается на бревенчатую стену. – Уф! В кои-то веки с человеком хорошим сижу. Будешь? – он щедро предлагает мне самого большого нетопыря. – Зря брезгуешь! Тут, сам видишь, каково – он аккуратно увязывает мешок с остатками трапезы. – Это мне до весны. Я, брат, бережливый, - боязливо оглянувшись, Болотень вдруг прикладывает к полу огромную шишковатую голову. – Да Не-ет, показалось, должно…

Как я понимаю, благодарность его будет состоять в том, что меня покуда он есть не станет и даже ничего не скажет привидениям. Если принцесса в склепе, значит, Оркмахи давно уже в доме... Пропал Федор!

- Поболтаем? – нажравшись до отвала, Болотень приходит в весьма благодушное настроение. На его месте я бы вел себя так же. – Дуля, дрянь скользкая! На него положиться нельзя, – рыгнув, чудовище встает на короткие толстые ласты. – Пройтись надоть. Давно так не веселился, дышу через раз. Идем, дом тебе покажу. Все веселее, чем так-то сидеть, стариков дожидаючись. А может, оставят тебя? Вот бы хорошо было, а? Мы б с тобой славно зажили, ты насчет еды- то не бойся, тут, в камышах, ближе к берегу, и птицы многоразличные водятся. Сам-то я их не ем, а уж для тебя бы расстарался. Ты как на это?

- Здорово. Мне здесь сразу понравилось. И вы такой…чувствительный. А что, говорите, Дуля? Он мне тоже как-то не показался.

- А-а! Чего об нем говорить? Вот-вот расползется, а все крутит тут, крутит. Я их всех насквозь вижу! Бежать он задумал с братцем своим, кровососом рукокрылым. А куда им без мази оборотной? Вот то-то и оно. А мазь где? Здесь она, у меня в болоте, я ее и стерегу.

- А что же тогда Оркмахи готовит? – мы чинно, рука об руку, идем длинным сырым коридором. На полу полно небольших раздавленных скелетиков.

- Крысы, - Болотень небрежно отгребает их ластой, - дрянь водяная. Есть в них нечего, да и мясо, что твоя доска. Уж и забыл, когда живую видел.…Да разве это мазь у него оборотная? Тьфу, а не мазь! Настоящую-то триста лет выдерживать надо, да чтоб в холоде, в темноте да сырости. Вот как здесь у меня. А у него что? Ни силы в ней, ни крепости, хоть всю на себя вымажь, а личина все равно и облезет. Году ее не проносишь, на нетопырей только и годится, зимовать мне в болоте! - Болотень аккуратно переносит меня через разлившийся на дороге колодец. – Выродок он, правильно старики об нем говорят. Ему на семью наплевать. И всегда-то таким был, нахватался чего-то, все колдует себе, колдует, а того нет, чтобы у них спросить. Сам все знает! А чего знает-то? Зелье какое-то вот составил – и нате вам: нетопыри у него в слугах. Да зачем для этого душу из тела вытрясать?! Добрый ведьмак и без того любую живность плясать заставит. И пусть уходит! С ним все равно житья никакого. То старики ему дом, точно бобры, подгрызают, то он их травит. Разве ж это семья? Мое, конечно, сторона дело, а все же и обидно. Столько лет здесь живу, почитай, вся жизнь на болоте прошла. А ведь раньше не так было. Папашка-то его, ну ты видел, с носом таким, он, хоть и дурак – книги проворонил, и мазь это при нем Гриммбл разлил, а все старших уважал. Но дурак…тут, глянь, ход есть, - согнувшись, Болотень открывает небольшой лаз в стене. – Прямо по дну, и в замок. Старый он, еще, когда прадед нашего жил, прорыли. Чтобы этих таскать…ну, не твое пока дело. Вот оставят тебя, позеленеешь, тогда, может, и сам будешь. Еще понравится.…Да…Дак наш-то дурень, он пол у них в зале дубовый узорный разобрал и в единую ночь весь по дощечке повытаскал. Он теперь наверху, видел, поди? Зато в замке пронюхали, и ход с той стороны каменюками завалили, рыть его теперь не прорыть. Одни старики и ходят, им камень не помеха. Дурак, одно слово. Вес в родителя своего.

- И все же его прорыли. По этому ходу Оркмахи унес принцессу.

- Какую принцессу? Когда?!

- Сегодня ночью. Старики меня с собой в замок брали, я сам видел. Теперь, говорят, герцог нас в покое не оставит. Лопнет, а до болота доберется!

- Сам знаю.…Куда ж я потом без болота? А ты не врешь?

- Да она в склепе сидит, седьмая! Неужто, не заметил?

- Вот что я вам скажу, - в разговор неожиданно вступает доселе молчавший паук. – Подбросьте ее обратно, и все шито-крыто будет. Она сейчас ни мертвая, ни живая. Брат Демид дело знает, заплел – век теперь не испортится. Пусть у них лежит, сном вечным спит. Унесли-принесли…Вы-то здесь причем?

- Это еще что за насекомое? Откуда оно взялось?

- Кто насекомое? Я насекомое?! – взбеленившись, паук глухо рычит. – Нет, это не я насекомое, это ты насекомое! Самое ты, зелень шишковатая, и есть распоследнее насекомое. Я – мастер-паук!

- Не надо ссориться. Дормидонт дело предлагает, - я лихорадочно напрягаю мозги. Главное сейчас – поднять в доме кутерьму, а там Оркмахи не до Федора будет. – Оттого, что мы подбросим неживую принцессу, толку не много. Только разозлим больше. Как я понял, с ней Оркмахи поступил так же как с Дулиным братцем и остальными. А раз так, где-то в доме должна быть летучая мышь, в которую он ее превратил.

Болотень громко икает.

- Ты ж мне сам их принес.…Тьфу на тебя! Я ведь только сушеных…

- Погоди. Дуля говорил, что, если намазаться оборотной мазью, можно снова в тело вернуться. Он и братца своего так оживить хочет. Ты подумай, вернем девушку – болото спасем. Старики тебе только спасибо скажут.

- Так вот ты зачем в бочке катался…Оркмахи-то, выходит, уже в доме…Не-ет, пойти на это я никак не могу. Что ты! Я с ним не связываюсь, колдун он. Да и старикам родня…

- Ладно, я понимаю.…Помоги отнести тело в замок, остальное я сам.

- Пропадешь ты зазря. Мыши с котом не играют.

- Ну, хоть попробую!

- Да…Стариков еще нет, и спросить не у кого. Что делать?

- Решайся, они бы нас поняли. Надо спасать болото!

- Опять, видно, один я останусь.…Жди меня здесь, с места не сходи!

Обессиленный, я опускаюсь на бревна. Что я делаю? Вместо того чтобы спасать Федора, спасаю дочь герцога.

- Даже не сомневайся, - говорит паук. – И Демид бы лучше не придумал, а уж он мастер на штуки разные. Поссоришь колдуна с родней – они и без нас друг друга загрызут. Уважаю! Только про Федора ты забудь, он теперь с ними. Об себе думай!

- Послушай, а зачем вы с Демидом на болоте? Давно спросить тебя собирался: вас же Морквин привез?

- А вот этого не надо! Морквин привез.…Это Демида сюда в мешке доставили, после того, как он в замок чуть не убег. А я, извиняюсь, сам, по своей воле, здесь оказался.

- Но ты же не просто паук…

- Догадливый ты. Приятно и дело иметь с таким. Конечно, мы не просто пауки, это и мухе зеленой ясно! Нас таких двое всего и осталось, мы с Демидом еще от пауков Покровителя происходим. Наше дело из живого неживое делать. Паутина наша из теплого дыхания плетется. Подкрался к спящему, Шур-шур, а утром он уже и не проснется. Так-то вот! А он, гад, - насекомое… Я мастер-паук!-

- Какое же у пустого тела дыхание? Ведь в склепе никто не дышит. Там и так неживые сидят.

- Умничаешь все… - паук недовольно щелкает мощными выпирающими челюстями. – Хотя ты опять угадал: не для того мы здесь, чтобы пустотелых заплетать. А паутину в этот раз Демид простую сплел. Но и ты его пойми! Мастер Тромм нас сюда отправил разузнать да разнюхать все. Ну, и если сумеем, умертвить кого… Комаров, говорил, на болоте тьма. Жирные, мол, и непуганые, как голуби. А тут, сам видишь, кровососы рукокрылые, да шишка эта зеленая. Я ему, гаду, покажу, насекомое! Комары же здешние не для моего желудка, второй день с них болею. Так что опять обман. Того и гляди, самих нас сожрут, чего ж и стараться? Нас таких двое всего, нам беречь себя надо. Ну, а Демид балует, для виду… Он без дела-то не может, работящий…

- А ты? Ты-то чего не с ним? Нет, ты мне совсем не мешаешь, даже наоборот! Спасибо, что подсказал…

- Спасибо в клюв не кинешь, - веско замечает паук. – Я, извините, сразу получить желаю.

- Так ведь нету у меня ничего! Может, обождешь маленько? Выберемся, за мной не заржавеет.

- Что ты все о муха, да о мухах?! Я, может, путешествовать желаю, - завидев приближающегося по проходу Болотня с розовой принцессой в лапах, паук прячется мне под рубашку. – Ты человек новый, с тобой далеко уйти можно…

- Путешествовать?.. А попадемся?

- Друзей не бросаем…

3

Подземный ход начинается небольшим, хорошо утоптанным пятачком сразу за проломом в стене. По обе стороны его тянется толстая бревенчатая кладка. Под ногами хлюпает ледяная жижа.

- Зря ты со мной увязался, только под ногами путаться будешь, - на плече у шлепающего в темноте Болотня лежит безжизненное тело девушки. Падая и спотыкаясь, я иду только по звуку. При всем моем уважении к Болотню не могу поручиться, что он не сожрет принцессу за ближайшим же поворотом. Или припрячет на голодную весну.

- Вдвоем веселее, - задыхаясь, я почти наступаю ему на ласты. Болотень – прирожденный экскурсовод. Если бы не холод, голод и подсекающий ноги страх, я бы с удовольствием его послушал.

- Я уж молчу, - разглагольствует он на ходу, - старикам все равно ничего не докажешь, себе самому хуже и сделаешь. А только не вернется Оркмахи на болото. Ему б только в замок попасть, для того и книги нужны. Ты о книгах-то слыхивал?

- Так, краем уха…

- Ну да, я так и думал. Тут зря ничего не бывает…Да, об чем это я? Ему, говорю, что: родня вся, предки – пусть в болоте догнивают, пока совсем в тине не растворятся. Ему соперники ни к чему. Герцог-оборотень! Зачем только дочку похитил? Против ветру плюет.… Пусть теперь попробует без оборотной мази. Старики уж давно как спрятали от него, а я стерегу. Труд-то, какой вложен! Лелеяли ее, берегли, от отца к сыну. Он раньше, бывало, как в деревню наладится или, скажем, в замок, так в горшок и заглядывал. То волком ему, то мышью летучей обернуться.…Повытаскал сколько! Ее, мол, дольешь, все и вернется. Нет, милок, ничего не вернется, силы уже в ней настоящей не будет. Это потом он уже, когда спрятали от него, сам варить принялся.…Тьфу! – Болотень сворачивает вправо, в узкий поворот с двумя толстыми вертикальными стойками, о каждую из которых я успеваю удариться.

Метров через двести ход становится уже. Потолок опускается так, что Болотню приходится сгибаться.

- Куда-то мы не туда.… Дышать нечем, сухо тут для меня…

- Значит, близко уже, - я глотаю тяжелую спертую духоту. – Потерпи малость, скоро замок.

- А ты почем знаешь?.. Слышишь?! – из темноты доносится тихий сухой шорох.

- Земля, что ли, осыпается? – но шорох больше не повторяется.

- Показалось…

Неожиданно темнота впереди редеет, еще через несколько шагов Болотень сбивает ласту о здоровенный валун.

- Осока их задави!.. Говорил я, каменюками завалили.

Высоко над нами зияет кружок ночного неба. Мы стоим на дне глубокого, как шахта, колодца.

- Ну и что теперь? – спрашивает Болотень. - Я летать не умею.

- Но Оркмахи как-то попал в замок, - крупные дождевые капли без устали колотятся по моей голове, гулом разливаются по всему телу. Ледяная вода обжигает лодыжки. Хлюпнув, паук спрыгивает в темноту.

- Дождь здесь какой-то тяжелый, - говорю я, наверное, потому что на дне. Капли сильнее разгоняются.

- Ты мне зубы не заговаривай. Оркмахи колдун, он, может, и летать умеет. А нам возвращаться надо. Бросим ее здесь, и назад. Глядишь, и найдут ее утром. Могла же принцесса сама утопиться? Я слыхал, и такое бывало…

- Неужели, ничего нельзя сделать?! Я уверен, Оркмахи был не один. Принцессу-то они похитили из главной башни, значит, туда и должен вести ход. Может, другой какой есть?

- Нет. Тот самый и есть, колодцем сухим кончается.… Ну-ка, что это еще за дрянь копошится? – пошуровав по дну лапой, Болотень вылавливает трясущегося, перепачканного илом паука. – Водоплавающим стал?

- Мальков ловил.

- Ну и как?

- Мальков нет, - холодно отвечает Дормидонт. Встряхнувшись, он лезет в мой карман. – А вот кольцо какое-то…

- Кольцо?! – наклонившись, я обеими руками шарю по дну.

- В углу, - подсказывает паук.

-Вот оно! – подергав, я вытаскиваю из чавкающего ила тяжелую деревянную крышку. Вода из колодца быстро сбегает вниз, и под ногами у меня открывается тесный лаз, из которого доноситься мерзкий запах свежеразрытой земли.

- Вот ведь дрянь, угадал, - ворчит Болотень. – А я уж и назад засобирался, - поправив на плече принцессу, он лезет вниз.

Вскоре осыпающиеся земляные ступени у нас под ногами выравниваются в прямой туннель, и, пройдя недолго, Болотень упирается в плотную каменную кладку. Тихонько простучав ее, он находит пустоту и, поднатужившись, вытаскивает небольшой шаткий валун.

Из открывшейся ниши падает тусклый рассеянный свет. Заглянув, я вижу винтовую лестницу, круто уходящую вверх.

- Недавно, видать, прокопали, - озадаченно говорит Болотень. - Раньше тут такого не было.

- Давай отнесем принцессу наверх. Туда, откуда ее похитили.

- Вот сам и тащи. Чтобы мне туда пролезть, полстены разобрать придется. Да и душно тут для меня, сухо. А наверху и вовсе дышать нечем будет. Держи свою принцессу, - Болотень просовывает в лаз пустое тело девушки, твердое и холодное, как большая сосулька. – Паука своего оставь, все легче будет.

- Не твое, зеленый, дело. Раз в жизни в замок попал, и не погляжу? Будет чем Демиду нос утереть, - из кармана паук резво спрыгивает на стену.

А я начинаю подъем…

Глава восьмая

О Б О Р О Т Н А Я М А З Ь

- Ловко мы с тобой, братан, старики на нас не нарадуются. Глядишь, и оставят тебя на болоте, - обратно по подземному ходу я возвращаюсь, как триумфатор. Болотень несет меня на руках. После подъема в башню с неживой принцессой на руках, у меня клетка на клетку не попадает. Трясется, кажется, каждый мускул. Убаюканный мерным шлепаньем ласт по грязи, я погружаюсь в сонное оцепенение.

- Вот ведь живут! Кругом золото, бархат, зеркала! – голос Дормидонта доносится до меня, как сквозь вату. После посещения замка паука переполняют впечатления. – А мух-то! Зима на носу, а они, подлые летают, летают.… И ни одного, слышь, ни одного паука окрест. Вот где раздолье! – под его восторги я окончательно засыпаю…

Поднявшись наверх башни, я уложил принцессу на золоченую кровать, сцепил на груди у нее ледяные пальцы и тщательно, как только смог, собрал остатки Демидовой паутины. Спит, да и только…

От вчерашней роскоши в комнате не осталось и следа. Беспорядок и запустение проникли в нее, в считанные часы, сделав ее нежилой.

Разбитое зеркало, сорванные шелковые портьеры, огромные грязные следы по всему полу…

После похищения дочери герцога стража изо всех сил постаралась доказать, что не зря ест свой хлеб. В нижних этажах хлопали, открываясь, двери, воинственно бряцали железом. Из смежных комнат долетали гулкие голоса. Для меня она была самой красивой девушкой на свете…

Почему была? Разве не для того я затеял все это, чтобы снова оживить ее? Нет, конечно, не только для этого, но чудесный сон, где бы я мог выступить в роли спасителя принцессы, был бы сейчас лучшей для меня наградой…

Страшный удар, словно пробку выбивает меня из уютного гнезда, образованного изгибом Болотневой лапы и его же тугим боком. Отлетев, я едва успеваю выставить руки и. кувыркнувшись через голову, плюхаюсь в грязь.

В двух шагах от меня, в кромешной темноте, завязывается жестокая схватка. Кто-то невидимый, подстерегавший нас в темноте, напал на Болотня. Хруст и рычание перемежаются змеиным шипом, переходящим в резкий, почти непереносимый свист. От тяжелых ударов на голову мне сыплется мокрая земля.

- Отползай, отползай скорее! Щас потолок рухнет! – паук коротко кусает меня за верхнюю губу и, вскрикнув, я успеваю откатиться назад.

Через секунду все мое тело, за исключением головы, погребено под полутораметровым слоем земли.

- Быстрей, сейчас еще добавит!

Собравшись, я сантиметр за сантиметром вытягиваюсь из-под завала и на четвереньках, не в состоянии разогнуться, перемещаюсь подальше от опасного места. Свернув в первый попавшийся проход, почти замертво валюсь в грязь. Шума схватки не слышно уже несколько минут. Должно быть, Болотня и того, кто на него напал, завалило.

Какое чудовище могло решиться на это?! А вдруг, тут еще такие водятся? Похоже, это конец; мне отсюда никогда не выбраться. Путь в замок отрезан, да и, попади я туда из подземного хода, врядли мне удастся доказать, что я не колдун, умертвивший принцессу.

И на болото самому не вернуться. Понадеявшись на Болотня, дорогу я не запоминал. Да и смысла нет. Что здесь меня сожрет какая-нибудь тварь, что там кровь высосут.

- Ты уходи, Дормидонт, а я, пожалуй здесь останусь.

- Молод ты еще, мне указывать. Заруби себе на носу - я, где хочу, там и гуляю. Лучше спрячься!

С ужасом я слышу, как из туннеля, с той стороны, откуда я только что едва унес ноги, доносятся медленные, словно нащупывающие путь шаги. Застыв, я забываю даже дышать. Сердце у меня почти остановилось. Только бы не учуял.

- Эй,…Ты где? Отзовись лучше, без меня все равно заплутаешь.

- Здесь мы, - подает голос паук. – Переживаем.

- А! То-то, - уверенно прошлепав вперед, шаги заворачивают к нам, и через мгновение ледяная лапища сгребает меня в охапку. – Напугались? Зря. Чего мне сделается? – вернувшись на магистральный проход, Болотень торопливо семенит в темноте. – Хитрый он больно. Думал, в загривок мне вцепился - и конец. Как бы не так! Где он у меня, загривок тот? Ха-ха-ха! У меня, брат, со всех сторон загривок, понял?

- Понял, понял.

Разгоряченный схваткой, Болотень почти вдавил меня в свой скользкий, пупырчатый бок.

- А что понял-то? У меня и остальное прочее во все стороны действует. Я его лапой хвать – и ну по земле кататься…

- Ну и как? – интересно, а рот у него тоже со всех сторон открывается? Сушеных-то нетопырей он при мне распихивал по всему телу. Локтем я изо всех сил упираюсь в монолитное тело.

- Как, как? А никак! Хитрый он, скользкий. Как потолок обвалился, вывернулся и сбежал. Он и в темноте, как днем видит.

- Да кто он-то?

- Спилгрим, ясен пень…

Весь остаток пути до болота проходит в удручающем молчании. Болотень молчит, переживая, видимо, свою неудачу в битве с хитроумным вампиром. Мне же вообще не до разговоров. Спилгрим отлично видит и в темноте, а раз так, то Оркмахи скоро узнает обо всех наших действиях.

- Вот она, смотри! – опустив меня на пол в тесном переходе, Болотень вытягивает из бревна длинный черный сучок. – Загляни. Другому никому бы не дал… Год еще ей стоять, хоть и срок трехсотлетний уже вышел. Это оттого, что Оркмахи отливал, вражина неблагодарная. Никогда ему мазь не сыскать, пусть со своим вампиром хоть поселятся здесь. Старики прятать умеют. Вот намажутся они ей, и пошли гулять! В кого захотят, оборотятся. Хошь в женщину, хошь в ребенка или зверя какого. Им бы только книги заполучить, без книг не выйдет. Вот они на внучка и надеются. А пусть их! Я здесь останусь. Один! Хоть в целом доме один, только б болото сохранить. А что?! Заслужил, верой и правдой…

- Вот здорово, - я прикладываюсь к глазку.

Посреди крохотной, с илистым полом комнаты стоит одинокий гладкий чурбан. Вроде плахи переносной. На нем запечатанный глиняный горшок с высоким оплетенным горлом. В комнате, как водится, ни окон, ни дверей.

Человек в зеленом бархатном камзоле стоит пока еще спиной к нам. Чтобы его узнать, необязательно заглядывать ему в лицо. Отстранившись, жестом я предлагаю Болотню самому взглянуть на вверенный ему объект.

2

-Только его и видели! Друг называется, - паук с удовлетворением смотрит вслед улепетывающему по проходу Болотню. – Друзей выбирать надо…

Я бесшумно затыкаю глазок. Потеряв столько времени, я вынужден возвращаться обратно, только уже в одиночку. Сейчас меня волнует не то, как Оркмахи попал в охраняемую Болотнем комнату без дверей, в конце концов, это его, колдовское дело. Гораздо важнее, каким путем он пойдет оттуда, и не подоспел ли к нему Спилгрим.

В темноте я быстро семеню по затопленному водой коридору. Желтоватый свет от паучьих глаз вязнет уже в полуметре впереди. В открытых колодцах плещется ил. С треском, выпуская зеленый пар, лопаются вонючие пузыри. Может, это и к лучшему. Хоть ребят предупрежу. Не спугни колдун Болотня, ждали бы меня в «лифтерной» до утра.

После замка Болотень повел себя так, словно я его полная собственность. Пол под ногами у меня такой же хлипкий, как и на половине привидений. Одна надежда, что неглубоко здесь. И так уже на самом дне. Свернув за угол, я останавливаюсь.

- Вот здесь, - скрипит Дормидонт.

Потолок в этом месте низкий, и, обломав ноготь, мне удается сдвинуть бревно. Над головой открывается узкая вполовину локтя черная щель. Сзади, где-то в переходах, тихо хлюпают шаги. Из щели струится витой морозный пар.

Подтянувшись, я забираюсь в морозильник и задвигаю бревно. Только бы Дуля не подвел. Я переступаю через раскиданные Болотнем замороженные тела. Как теперь отыскать братца? Пока Оркмахи будет колдовать с украденной мазью, Дуля сумеет провести нас через болото. Или нет…

Выстукивая зубами, я пытаюсь сосредоточиться. Существа, которым мне удалось заглянуть в лицо до встречи с Болотнем, напоминали Дулю только цветом кожи.

Скрипя коленями, я присаживаюсь на корточки. Как хочется спать. Пар от дыхания у меня почти такой же холодный, как воздух вокруг, но я упорно дую на онемевшие пальцы. Сначала я ничего не чувствую, разве что слабость, как будто с каждым моим выдохом из меня вытягиваются силы. Вскоре мне становится не то чтобы теплее, но все тело как бы перестает воспринимать холод. Вязкая сонливость, волнами накатывающая на меня, словно отгораживает и от ледяной темноты, и от страха перед блуждающим где-то рядом колдуном. Мне уже хорошо.… Так и буду здесь сидеть.…Не все ли равно…

- Ты что, сдурел?! – доносится издалека знакомый голос. – Быстро развязал его!

С интересом, но как-то отрешенно, прислушиваюсь. О ком это? Я так хорошо укутан теплым, с каждою секундою еще уплотняющимся одеялом, что шевелиться нет никакой возможности. Да и к чему это? Чтобы согреться, мне теперь совсем необязательно двигаться. И есть почти не хочется. Я, наконец, отдохну…

- Развяжи его! Он здесь ни при чем!

- Не скажи, - что тяжелое пробегает по моей голове. – Он мне столько паутины попортил, и что, все зря? Не-ет, я тут всех оплел, по второму разу зашил. Пусть и он теперь отдохнет - неповадно будет мне поперек дороги становится. В паучьем нашем деле главное – терпение. Сиди, и дождешься.

- Развяжи. Я его люблю…

- Что?! Любишь?! – потрясенный паук валится с моей головы. – Ты его любишь?! Это как же, это что же? Разве настоящий паук может любить? Какой ты паук после такого? Ты и не паук вовсе. Не развяжу!

- Развяжи Тимофея, Демид. Или я развяжу его сам. Ты меня знаешь!

- Тимофея.… Ну, надо же, Тимофея.… Какого еще Тимофея?! Паук я или нет?! Никого не выпущу! Это моя работа!

- Разве делать зло – работа? Развяжи его – и уйдем вместе в замок. А, Дёма? Ты бывал ли когда-нибудь в замке? Что сидишь, плетешь паутину из живого дыхания? Ты же Оркмахи служишь.…Или в замок не хочешь? Там зеркала, мухи, а из окон звезды видны.

- Звезды… - взобравшись наверх, Демид озадаченно ходит по моей голове. – Раздумал я в замок, мне и здесь работы хватит. Должен ведь кто-то пауком быть, не всем на звезды глядеть…

- А мы и будем с тобой настоящими пауками, свободными и гордыми, живущими только своим, паучьим умом. Не станем больше служить Тромму, это он нас сделал своими лазутчиками, он спрятал от нас солнце. Покровителя Озера давно нет, а Мастеру мы ничего не должны.

- Не, не могу. Ну, не могу.…Привык я к этому, ничему другому не обучен. И зря ты со мной так: сам развяжу. Тебе мой замок не раскрыть - секрет знать надо, понял? Ну, все, пора мне, идти надо. Наверху еще живых полон дом. Ты со мной? – оттолкнувшись от моего лба, Демид прыгает на стенку.

- Постой, брат! Вот ведь совсем из головы выскочило. Самое – то главное…

- Ну, чего еще?

- Тебе привет от Ниточки.

- Чего?! От кого мне привет?

- Это такая молоденькая паучиха. В замке она живет, рядом с принцессой. Из хорошей семьи, между прочим…

- И откуда же она меня знает?

- Я о тебе и порассказал, когда мы с Тимофеем принцессу спасали. Есть, говорю, у меня друг; живет один, очень гордый и сильный паук.

-Ну, уж ты наговорил…

- Мухой буду! Она теперь и слышать ни о ком не хочет. А уж, сколько к ней сватались, из—за перевала приходят, из замков тамошних.

- Из-за перевала, говоришь? Чего это они к нам повадились? Своих паучих нет?

- То-то, что таких нет. Ниточка вся пестренькая, спинка у нее в крапинку, серенькая, без волос почти.

- Ух, ты! А я и не слыхал, что такие бывают. Может, познакомишь?

- А я за что? Развяжи Тимофея и бежим! А то вся жизнь пройдет, и не погуляешь. У паука век короткий…

- Ладно, - Демид тяжко вздыхает. – Умеешь ты уговаривать. Прощай мое доброе имя! Из-за них все, из-за паучих этих. Ох, и слаб же паук на красивое…

Через некоторое время холод вновь обжигает мое лицо. Занемевшие суставы долго не хотят разгибаться. С невероятным трудом, треща всеми костями, я поднимаюсь на ноги.

- Пестренькая, значит? – пауки шушукаются в углу. – Ты мне дорогу-то обскажи, а уж пойду я сам. Мне в замке друзья ни к чему.

- Спасибо тебе, Демид. И прощай пока.

- Прощай и ты, - скрипнув, паук, покидает склеп.

- Хуже нет, говорит Дормидонт, - когда мелкая сошка, вроде Демида, корчит из себя хозяина положения. Столько времени из-за него потеряли! Но без него никак. У всякого паука свой замок, другим его не открыть. А Демид – мастер, поискать таких. Вот ведь только присел ты, а он шур-шур, и заплел…ну, да ладно. Теперь для тебя главное – система - отыщи дверь и на ощупь отсчитай четвертую фигуру. Булки, Тима, на деревьях не растут.

- Чем советы давать, посвети лучше. Что молчишь? Посвети, говорю, глазами, я быстро. Эй, ты где, Дормидонт?!

Несколько минут паук не отзывается. Потом, скрипя от неудобства, говорит:

- Ты извини, Тима, но придется тебя огорчить. Я ухожу.

- Как уходишь?! Когда?

- Вот только с тобой попрощаюсь…Ты пойми, я от слов своих не отказываюсь. Мне бы и впрямь хотелось попутешествовать с тобой. Ты парень, что надо, и характер у тебя, как у настоящего паука. Но тут становится слишком жарко. Спилгрим нас хорошо разглядел. Если он еще не в доме, то с минуты на минуту объявится и пояснит оборотню, куда принцесса из склепа подевалась. Чуешь, чем это пахнет?

- Но тебе-то что? Забился в любую щель - никакой колдун не выковыряет. Останься, может, придумаем что… - неожиданное предательство Дормидонта вконец обескураживает меня.

- Бесполезно, - говорит он. – На чужой территории бороться против колдуна? Пойду я, Демида догонять. Как бы он в замке еще дров не наломал. Я ведь придумал насчет Ниточки-то, чтобы тебя спасти. А теперь все, ухожу, не хочу смотреть, как из тебя кровь высосут. Сердце у меня чувствительное, привязался я к тебе… - вздохнув, паук шелестит по стене. – Ты обиды-то на меня не держи, мне беречь себя надо.…Авось, еще и свидимся. Ну, прощай, будешь в лесу, не проходи мимо…

- Прощай…

Лучше бы Демид меня не расплетал. Я дико устал, а ведь то, ради чего я здесь, как сидело, так и сидит. Даже лежит - поди, теперь, отыщи…

На четвереньках, шарахаясь от ледяных тел, я пробираюсь по мерзлому горбылю. Вот они, ступени. У меня зуб на зуб не попадает, ох, усядусь тут вместо принцессы. Вытащить любого, и пусть Дуля сам разбирается. Вконец онемевшими руками я считаю замороженные тела, разбросанные по полу неповоротливым, как слон Болотнем. Холодно мне так, что уже и не страшно. Добрые-то люди вдвоем должны спускаться. Один лампу держит, - я взваливаю на плечи мороженного братца, - другой лягушек таскает. Главное теперь – не споткнуться…

3

Сглазить, между прочим, можно все, что угодно. Даже бочку колдуна, - я словно слышу голос покинувшего меня Дормидонта.:

- Нахвалил ты ее…

После двенадцатого щелчка влево, - в обратном же порядке, бочку дергает, она встряхивается, будто сбрасывая с себя налипший ил, и, вместо того, чтобы подниматься, замирает, покачиваясь в воздухе

Я сижу на перекладине, поджав под себя ноги. В обнимку с ледяным братцем. Наверху тихо поскрипывают цепи. Скрежещет, задевая о сваи, бочка.

«Так я и думал, - скажет мне Оркмахи, - застав меня здесь. – Сам могилку для себя выбрал».

Хоть бы дно теперь не открылось – до болота рукой подать. Звук от моих ударов плывет низкий, гудящий. Вот только тихий.

- Спокойно, красавчик, подожди, - плечом я сдерживаю привалившееся ко мне пустое тело. – Братец твой в голубятне, тебя поджидает.

Внезапно бочка накреняется и, поднатужившись, медленно ползет вверх. Сработало! Верхняя крышка сдвигается, но на этом подъем и заканчивается. Сверху трещит лебедка. Лязгают, прокручиваясь вхолостую, многочисленные шестеренки. Бочка ни с места, а до верху еще метра четыре.

- Живой?! – в светящемся наверху круге возникает круглая голова Федора.

- Ты за Морквином-то приглядывай, - отвечаю я. – Спихнет ко мне, не бывать тебе колдуном.

Рядом с головой Федора просовывается длинный вороний клюв. «Любит, поди, пауков? – интересовался у меня частенько Дормидонт. – Как вы ее терпите, тварь пернатую?»

- Ты по цепям залезть можешь?- спрашивает Федор. Ворона ободряюще каркает.

- Попробую. Только не надо шуметь. Вас и на берегу слышно, - о том, что Оркмахи уже в доме, я пока что не говорю. Паника не лучший помощник.

Бочка мерно раскачивается на двух цепях, укрепленных по обеим ее сторонам. Став на перекладину, - зеленый тут же кулем валится на пол, - я нащупываю цепь и, подтянувшись, выпрыгиваю в студеную темноту. Бочка тихо плывет вверх, зато я, вцепившись в цепь, так же медленно и неотвратимо опускаюсь в болото.

- Держи!!! – я бешено карабкаюсь вверх, но трясина уже под ногами. – Опускай бочку! – подошвы мои словно прикасаются к раскаленной сковородке. Скрежещет надрывно железо, колени мои, как у висельника, вздымаются выше головы, прав, прав был Морквин - кому суждено в болоте…

Цепь звенит, я врастаю в нее и, задрожав, она медленно тянется вверх.

Я уже говорил, успеваемость у меня и всегда-то слабой была, - ворона сокрушенно каркает, глядя на очередной рог, вздувшийся в центре моего лба, - а теперь и вовсе память отшибло. Я, например, не припомню, когда последний раз ел что-нибудь, кроме крапчатых яиц.

Что же произошло? Отдышавшись, я подхожу к заевшей лебедке. Морквин, по которому я даже немного соскучился, виновато икает. Не опусти он в последний момент бочку, кормить бы мне на дне пиявок. И Болотень не помог бы. Наверняка сиди где-то под корягой, пережидает.

Сейчас я им скажу, что Оркмахи вернулся… - «и поднимется такая суматоха, что через минуту он будет здесь», - пожалуй, именно так бы и закончил Дормидонт.

- Попробуем втроем, - я берусь за рычаг. – Вытащим ему братца, и сматываемся.

Нет, погожу-ка я их пугать. Сгоряча ломанутся наверх, прямо колдуну в лапы. Не скажу, авось, Дуля сумет нас вывести.

Ворона, перескочив к Федору на голову, настороженно взирает на суетящегося Морквина.

- Дедка за репку, - поднатужившись, втроем мы проворачиваем омертвелый механизм на несколько оборотов. Все! Дальше с таким же успехом можно поднимать дом. Бочка становится в полуметре от пола.

- А братеш где же? – Дуля возникает в лифтерной бесшумно, как старое привидение.

- В бочке пока, - я киваю на застрявшую лебедку. – Давай вчетвером.

- Шломалашь? – Дуля почему-то нисколько не огорчен. – Полежайте теперь в бошку. поднимите братша, а мы ш толштым ваш вытащим. – Ну, уж дудки, - говорит Федор. – Полезешь ты с Морквином. Давно болото по вас плачет.

- Давай, Морквин, - я уже в бочке. – Нельзя терять ни минуты.

Странно ухмыляясь, Федор помогает Морквину спуститься. Вдвоем мы живо поднимаем ледяное тело, и, перегнувшись через борт, Дуля втаскивает его наверх.

- Руку давай, - улегшись на пол, Федор тянется ко мне. Я успеваю еще встать на перекладину.

- Бросить хотите?! – Морквин вцепляется мне в спину. – Не нужен стал, так в болото Морквина?!

- Не тебя одного! – неожиданно Дуля толкает Федора вниз, но, выбросив руки, тот хватается за противоположный край люка. Борьба разворачивается над моей головой, прямо над бочкой.

- Прыгай, рыло, вше равно шброшу! – Дуля топчет Федора по спине, зелеными пятками отбивает ему пальцы.

Сообразительный Морквин живо подставляет мне плечи и, вскарабкавшись на него, я подпираю Федора снизу.

- Прыгай! – верещит Дуля, - лешовик вонюший! Пожеленеть хочешь – в болоте пожеленеешь! Вмеште тонуть вешелее!

Вытянувшись в струнку от края до края, Федор вдруг резко переворачивается на спину. Промахнувшись пяткой, Дуля теряет равновесие и, чтобы не провалиться к нам падает на Федора. Извернувшись, Федор быстро кусает его за шею.

- Ах, ты ж, погань! – отпрянув, Дуля поднимается на ноги. – Добром не хочешь?!

Я изо всех сил выталкиваю Федора и, поскользнувшись, падаю Морквину на голову. Зато Федор откатывается, наконец, от дыры в полу. Драки теперь не видно. Подтянувшись, я выглядываю в «лифтерную».

- Ну, подожди, гад! – Федор и Дуля стоят друг против друга, как боевые слоны.

- Только не выпускай его, без проводника не выйти! – я уже наполовину вылез, но спохватившегося за мной Морквина, намертво заклинивает в люке. – Пусти ты!

- Не-не могу… - покраснев от натуги, он ворочается вместе со всей комнатой.

Тем временем драка набирает обороты. У Федора уже рассечена бровь, в кровь расцарапана щека. Упершись ладонями в пол, немного сбоку от себя, он неожиданно проворачивается на левом носке, и его правая оттянутая назад нога описывает низкую, параллельную полу дугу. Конец ее приходится как раз под Дулиным коленом.

От падения зеленого спасет только близкая стенка. Оттолкнувшись от нее, Дуля молча вцепляется Федору в горло, и мне, наконец, удается выбраться наверх. Ободрав локти, я поднимаюсь на четвереньки Но помощь моя, кажется, уже не нужна. Пнув Дулю в колено, Федор длинно отступает и, вывернув ему руку, с силой толкает на стену.

4

- Не подходи! Только не убивайте! Вам беж меня не выйти, я вше жделаю, вше… - вжавшись в стенку, Дуля хнычет, размазывая по лицу липкую зеленую кровь, но, сообразив, что сейчас его убивать не собираются, быстро переходит в наступление.

- Шправилишь втроем, да? Ты кого мне вытащил?!

- Брата.

- Какого брата?!

- Точно не моего, - говорит Федор. – Скоро Оркмахи вернется, он тебе объяснит, какого…

Ворона раздраженно каркает. Во время драки ей едва не свернули шею.

- Теперь очередь твоя, показывай дорогу!

- Показывай, крыса! – вторит мне Морквин. Возможно, он до сих пор считает нас учениками Оркмахи, но такой поворот событий явно его устраивает.

- Вы не выполнили уговор, - нагло заявляет Дуля. – Кто мне теперь братша поднимет?

- Сейчас ты сам его поднимешь! Безо всякой бочки! – не выдержав, Морквин хватает его за капюшон и волоком тащит к дыре в полу. Близкая свобода снова проявляет ухватки прежнего старосты.

- Не надо! Только не это, я вше покажу, вше…

- То-то. Валяй, оживляй, - я киваю на застывшее тело. – Очень уж посмотреть хочется. Мазь с тобой?

- Да ведь братеш еще не вернулшя, летает. И тело не его это, - морщась, Дуля шевелит ногой неподатливую фигуру. – Этот вообще не иж нашей деревни…

Как мне не хватает сейчас мудрого Дормидонта. Слушая вполуха бормотание Дули, я размышляю о принцессе. В кого Оркмахи мог превратить ее? А вдруг, он просто умертвил девушку? Но тогда зачем было садить ее в склеп, как этих вот зеленых?

- Ты что же, только брата поднять хочешь? А остальные? Век им там сидеть?

- Шуетешь не в швое дело, - бубнит Дуля. – Был же уговор. Вы мне братша, я вам брод. Што вы понимаете? Да они шами. может, не пойдут. В деревню нельжя, а попадишь жамковым…

- Но ведь ты говорил, будто можно отмыться?- я все пытаюсь поймать убегающие Дулины глазки.

- Это да, - из-за плеча Федора выглядывает Морквин. – оно бы как раз, отмыться-то. Как же я своим покажусь, в лес?

- Засобирался, - Федор, словно впервые оглядывает позеленевшего до плеч старосту. – Хорош. Но отсюда еще выйти надо, - он загораживает Дуле выход из «лифтерной». – Ну, и где оно, твое место? Открой, глядишь, я хозяину и погожу про побег твой с братцем рассказывать…

- Где, где.… А не жнаю! Вот братша мне вытащите, я его обратно в тело перешажу, он вше и покажет. Ешли б жнал, штал бы я ш вами швяживатьшя. Убег бы давно…

- Дело сделано, - говорю я. – Используй то, что есть. Этого оживишь, вдвоем почините бочку и вытащите твоего братца. А нам пора, показывай брод.

Пусть зеленого, пусть пятнистого, но Федора я отсюда все равно вытащу.

- Спрятать бы тело покуда, - подает голос Морквин, - обратно в бочку. Мало ли как еще дело обернется?

- Голова, - одобряет Дуля, и мы дружно беремся за дело.

Глава девятая

Г Е Р Ц О Г О Б О Р О Т Е Н Ь

1

В этом доме без провожатого никак не обойтись. В том случае, конечно, если ведет он в ту сторону, которая нужна вам, а не ему. Узнав от меня, что Оркмахи, возможно, уже в доме, Дуля повел нас потайным лазом, начинающимся прямо из ниши в стене. С винтовой лестницы легко можно дотянуться до скрытого в тени углубления. Один поворот тяжелого кольца, и в стене открывается проход.

Избежав, таким образом, необходимости проходить через библиотеку, мы сразу попали в коридор первого этажа.

Не зажигая светильник, Дуля уверенно прошел в темноте несколько шагов, поскрипел впереди досками и щелкнул невидимым для нас запором. Потом повздыхал, сетуя на мое недоверие (чтобы наш проводник случайно не потерялся, я привязал его к своей правой руке); и неожиданно в лицо дохнуло затхлой стужей.

- Осторожно! – я выглядываю за порог. Веранда на месте.…За спиной у меня нервно чихает Морквин. В узком проеме, образовавшемся в стене, четко виден силуэт Дули. Сверкнув в темноте глазами, следом на веранду выходит Федор. Ворона на его плече сдержанно прочищает горло. Оркмахи наверняка обнаружил учиненный нами разгром и уже рыщет по дому.

В голову неотвязно лезет одна и та же мысль: «Никуда вам отсюда не уйти». Провалиться мне в болото, но я уверен, что исходит она именно от нашей вороны. До сих пор не пойму, что ее с нами связывает?

- Ты бы, Гриммбл, потише, - говорит ей Федор. – Не каркай. А ну кто услышит? Ничего не поделаешь, все равно уходить придется. Теперь уж не до хорошего, самим бы ноги унести…

«…С Гриммблом пришли…» - а ведь именно это имя я слышал от одного из привидений. Похоже, они все тут хорошо друг с другом знакомы. Как бы то ни было, но только что Федор сообразил, наконец, что оставаться ему здесь нельзя, несмотря даже на отеческую привязанность колдуна. Я поднимаю голову…

У желтушно-зеленого светила до полного круга недостает только небольшого ломтика. Зеленоватый свет скользит по верхушкам леса, точно пена по черным волнам. Дробясь на покатом, поросшем осокой берегу, он резко обрывается у края болота. Онемевшая трясина выравнивается на моих глазах, и ее натянутая жирная пленка должна бы служить идеальным черным зеркалом для лунного света. Но ни единый блик не отражается в болоте.

Провалившись в бездонную чашу, свет больше не вырывается на поверхность. Болото, будто пользуясь ясной погодой, жадно заглатывает последние лучи. Вместо подернутой ряской пленки под ногами разверстая яма.

- Показывай брод! – говорю я и, согнувшись крючком, Дуля шлепает по круговой веранде на другую сторону дома.

- Двенадцать локтей, - отсчитывает он от угла – и во-он на ту шошну.

Недоверчиво каркнув, Гриммбл дергает Федора за воротник, что-то квохчет ему в ухо.

- Слышь, Дуля, а ты сам-то что? Потолок проломили, как объясняться будешь?

- А што я? Вше на предков швалю. Быштрее, пока нет никого!

С этой стороны лес пореже. Среди низкорослого ельника выделяется одинокая вершина. Каждую секунду я жду, что на веранду выйдет Оркмахи. Или Спилгрим. Или они оба…

- Боязно мне чегой-то, - сокрушается Морквин. – Пешком по болоту. Вам-то местным чего…

- Если хочешь, можешь остаться, - Федор уже примеривается к спуску.

- Высоковато тут, - я оглядываюсь на напрягшегося Дулю. – Точно брод?

- Тошно, тошно! Прыгай, давай!

Ворона будто только теперь до конца поняв всю серьезность намерений Федора, начинает отчаянно каркать, бьет крыльями, мешает ему покинуть веранду.

- Тихо ты!

- Глянь-ка… - подавшись вперед, Морквин привстает на носки. Гриммбл смолкает.

- Не свались, толстый, - бросает Федор и вдруг тоже впивается в темноту. Я ничего не вижу. И не только на берегу: Дуля, еще секунду назад сопевший мне в ухо, как провалился.

- Не успели…

Заговорившись, мы прозевали момент, когда от берега к дому, совсем не в том направлении, что указывал нам Дуля, пролегла светящаяся зеленая дорожка.

Морквин не прощается. Наплевав на мои слова о том, что Оркмахи в доме, он летит к себе на чердак.

«Опытный он, - говаривал о нем Дормидонт. – Чует, куда ветер дует…» Сейчас Морквин верноподданнически изобразит перед колдуном свое возмущение учиненным им же самим разгромом и преподробно расскажет обо всех наших злодеяниях.

- Главное, соврать первым. Не зря он у Тромма старостой был.

- Обул нас Дуля. Мази набрал и обул, - вернувшись в дом, мы с Федором прячемся у входа в мой чулан, в тени от нависающей над ним лестницы.

- Если б не птица, лежать бы мне в болоте, - Федор оглаживает черные перья. – Спасибо, Гриммбл, выручил. Но остаться все равно не могу. И не проси. После всего Оркмахи просто казнит нас.

- Ты не сдурел?! Зачем тебе было оставаться?!

- А ты не забыл, зачем мы вообще сюда отправились? Да что теперь говорить? Уйдут книги, не видать их мне.

- Лично я здесь для того, чтобы домой вернуться.

- Были бы книги, вернулись бы и домой…

Я почти не слушаю его. Главное, что Федор решился бежать отсюда. И не важно, чем это вызвано. Вдали от колдуна и болота он быстро придет в себя и позабудет, наконец, эти проклятые книги. Как только речь заходит о них, Федор и ворона, словно с цепи срываются.

«Шею тебе свернуть некому», - мы с Гриммблом обмениваемся уничтожающими взглядами. Даже без Оркмахи есть кому морочить голову Федору.

В своем укрытии мы пережидаем, пока вернувшаяся шайка утихомиривается у себя за стеной.

- Брод знаем, авось, не потонем, - я чутко ловлю малейшие шорохи. – Лишь бы колдун не появился.

- Ты про Спилгрима лучше подумай.

Зеленые некоторое время еще перекрикиваются, но вскоре их голоса стихают. Про Спилгрим я и при всем желании не могу не думать.

- Что касается мази, которую отлил Дуля, - Федор осторожно выглядывает на лестницу, - в ней вроде чего-то не хватает. С вечера Оркмахи говорил что-то о последнем ингредиенте.

- Ин…чего?

- Не важно. В любом случае ждать нам больше нечего…. – охнув, Федор вдруг валится на стену. Из стены же, рядом с его головой, сквозь плотно подогнанные, зашпаклеванные черной замазкой доски выплывает оборотень.

- Иди ко мне.…Возвращайся… - голос колдуна льется почему-то сверху, со ступеней винтовой лестницы. – Я жду, - ласково зовет он.

Жестоким клевком ворона приводит Федора в чувство, и в полуметре перед нами зеленый колдун зависает в воздухе. Медленно, как бы пытаясь разглядеть что-то, двигаются пустые опавшие веки.

- А в болото утянуть могут… - гундосый смех Дули рассыпается между сырыми переборками.

- Я жду…

Гриммбл, сгорбатившийся на голове Федора, широко разводит крыльями, и будто черная кисея опускается на глаза.

Едва различимое сквозь нее привидение еще тычется вперед, тянет широкие черные рукава, но, прильнув к стене, расползается уже клочьями в спертом гнилом воздухе…

2

Есть места, где всегда неплохо иметь под рукой что-нибудь потяжелее. Хотя бы эту точеную деревянную кеглю, одну из тех, что подпирают перила винтовой лестницы. Трухлявая, насквозь пропитанная болотной слизью, она легко выламывается из своего гнезда. Провалив потолок, бояться такой мелочи?

Забравшись в чулан, я пристраиваюсь на краю тюфяка. Теперь думай. Шевели мозгами. От привидения нас спасла, разумеется, не ворона. Голос шел с лестницы: «Я жду тебя…»

Своим внезапным появлением Оркмахи избавил нас от зеленого двойника-привидения, а заодно и от возможности совершить побег. Трудно сказать, что из этого лучше. Или хуже… Меня колдун вроде бы не заметил, я стоял чуть глубже, под лестницей, а может, и не захотел заметить. Он звал Федора и, как завороженный, мой друг поднялся по лестнице и исчез вместе с колдуном.

Способность шевелиться вернулась ко мне лишь несколько минут спустя…

Уткнувшись в колени, я подвожу неутешительные итоги: покинув без спросу привидений, я, должно быть, их сильно огорчил. Так же подвел, не вернувшись, Болотня. Хотя тут он сам виноват. С другой стороны, мы с Федором наверняка уже оклеветаны сладкой парочкой Морквин-Дуля.

Распрямившись, я сжимаю дубинку. Надо идти наверх! Здесь я ничего не высижу. Поодиночке Оркмахи расправится с нами еще быстрее.

«Тут ты не прав, - сказал бы мне на это Дормидонт, имевший на все случаи жизни свое особое паучье мнение. – Всего верней действовать в одиночку, как я. Сам ни за кого не отвечаешь, и опять же никто тебя не подведет. Ты уж мне поверь, - не раз хвастливо повторял он, - я паук тертый…»

Похоже, это мне сейчас не подходит. За Федора я в аккурат отвечаю…

Меня вдруг охватывает противная слабость. Смогу ли я? Ведь с тех пор, как мы повстречались, Федор не только был заводилой во всех наших делах, но и у «столба пыток» в кабинете директора Зубаля, и при разборках с 7 «В» он всегда чуточку опережал меня. И не то, чтобы я уклонялся от расплаты, просто кое в чем Федор здорово отличался от большинства известных мне людей. Он одинаково не переносил ни делиться лаврами от своих хитроумных проделок, ни уступать мне даже части своих синяков и шишек после наших провалившихся идиотских выходок…

Паршивый паук! «Если хочешь сделать что важное, сделай это сам»… Где-то он теперь со своими советами? После его бегства я словно осиротел. Я вдруг понимаю, что, отмахиваясь от паука, я просто-напросто закивал глаза, не желая видеть очевидного: от Федора осталась одна оболочка… Федор, самый независимый из всех, кого я когда-либо знал…и хозяин. Оркмахи – хозяин Федора?! Проклятый паук! Обжора, болтун, трусливое насекомое! Как мне его не хватает…

В коридоре, за дощатой стеной, негромко шуршат крылья, гуляет тонкий нетопыриный свист. Над головой у меня скрипят ступени, и в этих резких, одинаково жутких звуках вдруг ясно слышится чей-то сдавленный стон.

Вскочив, я прижимаюсь ухом к покатому потолку. Больше ни звука. Вместе с оборвавшимся стоном в доме смолкает и всякий другой шум. Кроме моего оглушительно бьющегося сердца. Кого здесь мучают?! Я делаю шаг к выходу, и в ту же секунду кто-то тихо прикасается к запору.

- Эй! – дверь приотворяется на меня. – Я сливаюсь со стеной. – Тимофей, ты где?

Я уже давно за дверью. В руках тяжелая кегля. Обливаясь потом, беззвучно поднимаю ее над головой. Голос не принадлежит Федору…

- Убег.…Ой, убег! – гость заскакивает в каморку с такой скоростью, что я не успеваю ничего предпринять.

- А!? Где?! – он мгновенно, в долю секунды, обшаривает крошечный темный чулан, освещенный лишь остатками света от коптилки в дальнем конце коридора. Перетряхнув еще мой тюфяк, гость резко распрямляется.

- Теперь пропал, выдашт…

Я с силой опускаю кеглю на застывшую бесформенную тень.

Сам не знаю, как у меня это вышло. Не мог он чуть раньше зашепелявить? Отбросив обломок сырой деревяшки, я укладываю обмякшее тело на свой тюфяк. Осторожно задираю капюшон.

Слабый свет поблескивает на хрящеватом носу.

- Дуля, очнись! – я хлопаю его по щекам, трясу за плечи, больше напоминающие холодец в тряпке, но он лишь слабо мычит.

От сквозняка дверь снова закрылась, но из коридора до меня доносится неясный, какой-то шкрябающий звук. Мгновенно скинув брюки и рубашку, я стягиваю с Дули балахон. Через минуту он уже ворочается в моей одежде.

- Извини, Дуля, но ты тоже хорош. Стучаться надо, - в носу у меня свербит. Врядли когда-нибудь он стирал свою форму.

Я набрасываю капюшон, дважды подряд чихаю и, подобрав с полу обломок кегли, выхожу в коридор.

Нетопырей я замечаю сразу. В свете коптилки, кажется, будто коридор кишмя кишит этими тварями. Рваными короткими зигзагами мечутся они между стенами, крыльями задевая о доски.

Стремглав нырнув под лестницу, я выдыхаю остатки воздуха и втискиваюсь в тараканью щель между стеной чулана и высокой нижней ступенью. Дышать здесь можно через раз, но и обнаружить меня сумеет разве что бродячая крыса.

Слышно, как, разделившись, часть нетопырей врывается в покинутый мною чулан. Кажется, я вовремя это сделал. Я подтягиваю колени. Может, очень даже вовремя…остальные твари кружат над лестницей, и возникшая вскоре вибрация дает знать мой спине, что еще кто-то спускается по ступеням. Впервые я не хочу, чтобы это был Федор. В чулане полно нетопырей…

Голоса подать я не решаюсь, жду, пока рядом появятся его кеды. Шаги все ближе. Я уже протягиваю руку, и…даже гремучая змея не заставила бы ее отдернуть быстрее.

Мелкими шажками мимо моих глаз проплывают зеленые, расшитые по верху черным искрящимся бисером остроносые сапоги. Не замедляя ходу, они исчезают в моем чулане. Коротко скрипнув, затворяется квадратная дверь. Сверху на лестнице весело попискивают летучие мыши.

Путь к Федору отрезан, но и оставаться в этой норе тоже нельзя. На обратном пути колдун все равно заметит мои выпирающие наружу колени. Но ведь попасть в библиотеку можно и с другой стороны, через «лифтерную». С трудом я выползаю на свет и, пролетев коридор, ныряю в какую-то приоткрытую дверь. Пара нежно воркующих нетопырей на лестнице не обращает на меня никакого внимания.

- Где ты шаришься, козел душной?!

- Всю ночь харю в тепле давил, а теперь колобродит, - тесная комната, уставленная кособокими топчанами, шипит растревоженным змеюшником.

- Ложись, крыса! – меня сильно дергают за подол. – Долго еще мешать будешь?!

- Задавить шепелявого! Кто, кроме него, наушничает? То-то он все больше дома, за какие такие заслуги?!

- Утопить!

- В болото его!

- Да вы што, ребята? – я опускаюсь на один из свободных топчанов. На мне ведь Дулина ряса! – Для ваш же штараюшь! – опустив голову, я тщательно коверкаю слова. Врядли Дуля пользуется здесь авторитетом. Как бы еще не пострадать за его делишки. – А штобы наушнишать, так ни-ни! Мы же тут ш Болотнем…

- С кем?!

- Ш Болотнем, ш ним, шишковатым. Он пока только пол проломил, да на шердак еще шлажил. Вот я и штерегу, штобы врашплох наш не жаштал…

- У-у-у! – четверо зеленых, укутавшись с головами, хором подвывают со страху. – Опять он объявился! Пропали, всех теперь перетаскает!

- Червяка в деревне закололи, впятером от него не отбиться.

- Бежать отсюда надо!

- Да куда бежать-то?! Уж лучше здесь, головой в болото, чем брюхом на вилы.

- Надо идти к Оркмахи, - подводит, наконец, черту рослый кривоногий балбес. Скрестив ноги, он восседает сразу на двух тюфяках. Голый топчан заколотого в деревне Червяка сиротливо задвинут в угол. – Завтра полнолуние, нам что, одним здесь оставаться?! Болотень и совсем тогда наверх вылезет.

- Это у него жапрошто, - охотно подтверждаю я, - обяжательно вылежет.

- Вот и скажи это Оркмахи! Тебя он, может, и услышит. Кто у него в любимчиках ходит?

- Вот я шейшаш пойду и так ему прямо и шкажу. Вылежет, мол, Болотень, и пожрет вшех, - незаметно пятясь, я приоткрываю задом дверь. Если эта шайка распознает подмену, мне и Болотень не поможет. – Вшех пожрет, никого не пожалеет…

Резкий звон колокольчика застает меня уже в коридоре. Юркнув за подпирающий потолок выступ, я опускаюсь на корточки.

Сломя голову, двое зеленых выскакивают из своей клетки и бросаются на зов колдуна.

И тут я вижу следующую картину: из бывшего моего чулана выходит Оркмахи. В руках у него трепыхается раздутый зеленый нетопырь со связанными осокой крыльями. Размеренным твердым шагом, не оглядываясь, колдун поднимается по лестнице и исчезает наверху.

Следом за ним, чуть погодя, в дверях чулана появляется большой, завернутый в рогожу тюк. Тихо переговариваясь, двое зеленых тащат странную свою ношу, почти сливающуюся в темноте со стенами коридора.

Оторвавшись от выступа, я незаметно выглядываю. Нетопырей над ступенями больше не видно.

- Вот один и сгодился, - ухмыляется задний носильщик, - а ты все: зачем да зачем их тут кормят? Знать, и до остальных скоро дойдет…

До меня остается еще шагов десять, когда они вдруг сворачивают. По скрипу досок я заключаю, что носильщики уже на веранде. Вскоре до моего слуха доносится жирный всплеск трясины. В ту же секунду я покидаю свое укрытие…

У стены, разделяющей дом на две половины, сдвигаю липкую, неструганую доску. Я хорошо помню, как это проделывал Дуля. Ободрав колено, весь унизанный гнилыми занозами, забираюсь в потайной лаз.

Лестница о восьмидесяти четырех, насчитанных мною еще при первом спуске, ступенях должна вести в «лифтерную». Закрыв за собой дверцу, я до упора проворачиваю толстое кольцо. Там, в бочке, до сих пор оттаивает тело зеленого «не из нашей деревни». Это, если спускаться вниз. В носу у меня свербит от густого нетопыриного духа, насквозь пропитавшего Дулину рясу. В кармане у нее я нащупываю тяжелую, плотно укупоренную колбочку. Да ведь это оборотная мазь, та, что передал ему Федор для оживления братца.

Я вдруг понимаю: Дуля шел ко мне в чулан, чтобы открыть дверь нетопырям! Теперь он в болоте, вместо меня.…

Сам Оркмахи пробыл в чулане не меньше пяти минут и не обнаружить подмену просто не мог. Для меня это может означать только одно - теперь он с еще большим усердием ищет меня по всему дому.

Поднявшись же по лестнице из «лифтерной» вверх, я могу попасть в библиотеку, только с другой стороны, из шкафа за спиной Оркмахи. Подумав, именно так я и поступаю…

3

- Я, прелесть моя, от Болотня тебя спас и через тебя же теперь пострадавший! Он, шишковатый, страсть сколь наших пожрал, у меня самого чуть крЫла не повыдрал. Как перенесть?! Ты одна теперь награда и жизни моей украшение. Так что выбирай, голубка моя розовая, - или королевной моей быть, - все болото и окрест него под нами будет, - или я тебя…съем!

На столе колдуна, с которого уже успели стряхнуть мусор от проломленного Морквином потолка, стоит высокая золоченая клетка. В клетке – маленькая летучая мышь.

И сложенные крылья ее, и лапки, и голова с прижатыми треугольными ушками – все в ней невероятного розового цвета.

-…Я, может, с детства тебя люблю, еще, когда в ребенках ты пребывала… - распушив павлином хвост, Спилгрим обхватывает клетку лапами, нависает над ней растянутыми, просвечивающими в перепонках костистыми крыльями. Весь он, от лап до острой головы, перепачкан земляной пылью, заляпан грязью и сильно помят. - У меня, может, чувства развились к тебе нежные. Залечу, бывало, на башню, в окошко твое торкнусь, ровно голубь какой, и смотрю.… В колыбельке ты еще лежала…

Просунув сквозь прутья крючковатую когтистую лапу, вампир гладит забившуюся в угол розовую мышь. Влажные глаза ее наполовину скрыты среди морщинистых, как чешуя, розовых же век. Дрожа, мышь заходится тоненьким жалобным писком.

- Ишь, недотрога, какая! Знал бы, тогда еще выпил! Сама-то ты кто теперь будешь?! А?! Мышь ты летучая, хочь и розовая. Соглашайся, ласточка, все равно ведь заставлю! Спил-грим, спил-грим! Ой, не могу, одна ты у меня такая гордая, летучка розовая! Красавица! Спил-грим, спил-грим! – разволновавшись, вампир скачет вокруг стола на толстых кривых лапах.

- Ты что тут пляски затеял?! И без тебя голова кругом! – появившись прямо в центре зала, Оркмахи недовольно дергает подбородком. – А девчонку не обхаживай! Не для того я в замок ходил, чтобы невесту тебе доставить. Она нужна мне! – порыскав в боковом шкафчике, колдун набрасывает на клетку мятую плюшевую тряпку. – И не пялься зазря, губы не раскатывай!

Но, хозяин, ты же уходишь, зачем она тебе? Да и старенький ты опять же, сколь тебе и осталось? А я-то в соку еще молодец, мне жить да жить на болоте. Оставь ее мне! Тела все равно на ней нет, вернули его в замок.

- Заткнись, тварь безмозглая! Не тебе годочки мои счесть! Верещишь, как нетопырь новорожденный. Сколько раз повторять? Девчонка здесь для того только, чтобы я ее спас. В свое время… А с Болотнем мы еще рассчитаемся. И хватит об этом! Готовь бурдюк, луна восходит!

- Спил-грим! – разочарованно свистнув, вампир выхватывает из мешка раздувшегося, связанного осокой нетопыря. – Ну хоть Морквина-то оставь, того, толстоморденького. На первое мне времечко…

- Да кто сказал, что останешься ты! Со мной пойдешь, У Тромма мне послужишь. Отскочи теперь, крыса!

Зеленые, налитые кровью глаза связанного нетопыря устремлены прямо на меня. Встряхнув, вампир передает его колдуну.

- Ну зачем я тебе у Тромма? Тебе помеха и ему подсказка. Они, лисы, много обо мне понаслышаны. Узнают, помять нас могут.

- Разговорился ты что-то; совсем страх потерял?! Дурень! Да ты у меня за собаку будешь, хе-хе. Старичок и с собачкой. И намордник на тебя наденем, все соблазну тебе меньше…

- А крыла мои?

- А крылышки твои попривяжем и под попонку их, под попонку! И мальчонку одного прихватим, что посмышленее, и Морквина твоего тоже. Скучно не будет! К ночи же, как поулягутся все у Тромма, я тебя на охоту выпущу, страху на лесовиков понагнать. Лови румяненьких! А где страх, там, милый, и есть самое для нас болото…

Держа нетопыря на отлете, колдун ложкой помешивает содержимое стеклянного черного шара. Снизу шар подогревается на маленькой дымной жаровне.

- Мыши – существа нужные, для болота всемерно полезные. А красивые!.. Что птицы твои, вот только нежные очень. Чуть вилы в такую, или Болотень – шишка зеленая – за крыла раздернет, так тут же издохнет. Сердце за них кровью обливается! Апчхи! Одно хорошо – плодятся быстро…

Посреди комнаты четверо возникших ниоткуда слуг заметают остатки штукатурки, торопливо подбирают обломки досок.

- Мешать? Мне?! – колдун взбивает пену над пакостным черным хвостом, шевелящимся среди мутной зеленой тины. – Мне! Да я вас… Предки. Растаете, как сахар в стакане! Думали, мазь от меня сокрыли? Все эти годы вы делали то, что позволял вам делать я. Старичье! Это я вам послал приглашение в замок, я! Голый крючок заглотили, всей семейкой отправились. Жабой своей загородились? Вот он где у меня Болотень ваш! – потрясая связанным нетопырем, колдун брызжет слюной: - Все! Мазь у меня! Кончилось ваше время, и без вас книги прочту, папашке своему не чета. Гриммбл за все мне заплатит, падаль крылатая. Все у него по перышку, по перышку! Каждую буковку кровью своей запишет.

- Спил-грим! По перышку, сам и повыдеру!

Поднеся ложку к носу, колдун раздувает рваные ноздри.

- Лишь бы крови теперь хватило, - бормочет он, - ну да запас имеем, хе-хе. Замок! Вот что мне нужно! Слышишь, Спилгрим? Герцог-оборотень! Хе-хе-хе! Натерпелись людишки от колдунов болотных, разбежались все кто куда. Нетопыри зажрали? Так мы их спасем, избавим от напасти такой. И болото осушим, и колдунов изведем. Всех, какие есть только. Для того все это и существует, чтобы избавляться от чего было. Апчхи! Совсем долина опустела, и взять нечего. Пусть возвращаются, чего им бояться? Пусть жируют. Дочку его похищенную все спасать соберутся, всей долиной болото осушат. А зачем мне тогда болото? Лучшее болото, дурак, это цветущая долина! Хе-хе-хе! И климат здоровый. Сами ко мне в пасть полезут, еще и благодарить станут. Мне б только в замок попасть. Болотный колдун им не нужен, Тромма они приблизили? Хорошо же. Тромм в замок и войдет! – Оркмахи вдруг замолкает, пристально глядя на свежеоштукатуренную стену. – Убирайтесь! И Дула мне сыщите, куда он подевался?

Зеленые проваливаются под пол. На губах колдуна блуждает глумливая улыбка.

- Близко уже, рядом…

- Спил-грим! Но девчонка-то все понимает. Она и пересказать сможет, кто такой победитель болота.

- Порассказать? Хе-хе. Оморочим, все и забудет. Правда, мышка?..

Федора в комнате не видно. Вороны и Морквина тоже. Отложив ложку, Оркмахи плавно берет длинный, сверкнувший в пламени свечи нож.

- Зелье готово, пора, - и, одним движением он вспарывает нетопырю брюхо…

- У-а-аа!!! – дико взвыв, колдун отбрасывает еще живого нетопыря и, обжигаясь, выплескивает на вампира зеленую пузырящуюся массу.

- Спил-грим!!!

- Казню! Всех погублю! – тряся обожженными руками, колдун кружит среди книжных завалов. Черепашье лицо перекошено, на губах пена, по острому подбородку стекает слюна.

Никогда бы не подумал, что у Дули так много крови. Моей бы здесь было вполовину.

- Спил-грим! Спил-грим! – обваренный вампир кружит над столом, бешено колотя крыльями. – За что, хозяин?! Ой, калечка я теперь, живьем сваренный!

- Подменили! – Оркмахи вдруг резко останавливается. Широкие рукава хлопают, точно крылья огромного нетопыря. Опустив голову, он вперивается в бурую пористую поверхность, почти невидимую из-за запотевшего стекла. – Близится, близится срок. Твое тебя не минет!

Мне почему-то кажется, что на этот раз речь идет именно обо мне. Часы в соседнем шкафу злорадно отбивают шесть ударов. Где-то, наверное, уже утро. Колдун ни разу не оборачивался, и глаз на затылке у него я до сих пор не приметил. Но к кому он тогда обращается?!

Толстая дверца шкафа, за исключением узкой щели, надежно меня прикрывает. Нетопырь, лежащий теперь с распоротым брюхом, должен был высосать мою кровь. «Бурдюк с кровью», - не раз поминало пыльное привидение.

- Мне нужна кровь, - тускло говорит колдун. – Красная человеческая кровь. А это что?! – распахнув приземистую тумбу, Оркмахи выкатывает бочонок с длинной перекладиной, закрепленной на крышке. – Кому-то стало слишком тесно. Вы свидетели, - колдун указует на четверых теснящихся у стеночки зеленых, - я этого не хотел! Сейчас, во всяком случае…Но теперь все! Мое терпение лопнуло. Трубу тащи!

- Как теперь охотится? Ой, калечка я немощный, утешь меня Морквином, хоть отопью малость, - опрокинувшись на спину, Спилгрим вылизывает лапы, а я вовсю наблюдаю за происходящим.

По обеим сторонам перекладина обмотана осокой, снизу же из бочки торчит короткая трубка с краником, вроде водопроводного. Длинный, с наконечником чешуйчатый шланг зажат в руках складного двугорбого весельчака.

- И Болотня, Болотня достанем! – он приплясывает на отекших студенистых ногах. – Все, шишка зеленая, смертушка твоя приходит.

- Качай! – Оркмахи решительно проталкивает блестящий наконечник сквозь незастывшую со вчерашнего дня замазку.

- Спил-грим, спил-грим! Дыши глубже, Болотень!

- Сами напросились, старичье прозрачное! – двое зеленых, навалясь на перекладину, принимаются споро качать. Оживший шланг извивается на полу, змеей рвется из рук колдуна. Вздыбливаясь, с грохотом ломается замковый пол, стены еще больше клонятся к центру. В недрах дома воют на разные голоса. Жалобно трещат доски. С той стороны в заштукатуренную стену колотятся частыми бессильными ударами.

- Открой…Внучек, внучек, открой, выпусти нас…

- Бобры зеленые, - отбросив шланг, Оркмахи самолично замазывает пальцем образовавшуюся дыру в штукатурке. – Весь дом погрызли, а теперь – внучек. Болотень вам внучек! Теперь уж все… - прислушавшись, он утирает набежавшую вдруг зеленую слезу. Ударов больше не слышно. – Апчхи! Один я теперь, один- одинешенек. Чего стоите?! – завизжав, Оркмахи топочет ногами. – Ведите его!

Ожив, часы бьют семь раз, и где-то внизу, под моими ногами раздаются громкие болезненные стоны.

Однако, пора. После разрушений, учиненных Морквином в голубятне, Оркмахи прячет Федора в каком-то другом месте. Я уже понял, чего недостает в зелье колдуна. Как тут было не понять? Только не думаю, чтобы колдуну подошла колдовская кровь Морквина. Толстяк, скорее всего, достанется пострадавшему Спилгриму. Оркмахи выразился куда как ясно: «красная человеческая кровь»…

Выбора у меня нет. Его никогда и не было. Сейчас зеленые притащат Федора, который, хоть и изменился здесь, но все же остался пока человеком. Вон, пыхтят уже за шкафом.

Я достаю острый обломок деревяшки, набираю в грудь побольше воздуха и толкнув дверцу шкафа… тут же закрываю ее обратно.

В руках у зеленых бьется долговязый, ничем не напоминающий Федора человек. На голове у него мешок туго перехваченный на шее. Рваная мокрая одежда заляпана жирной болотной грязью. Я отираю взмокшее мигом лицо.

- Не он…

И тут я замечаю Федора. Он стоит рядом, с покорно опущенным взглядом и зеленой, почти как у утопленника Дули, кожей.

- Постой, голубь мой, посмотри. Скоро, скоро мазь готова, хе-хе… Чуток намажешься, книги тебя как магнитом притянут. И захочешь – не свернешь…- стоя ко мне спиной, Оркмахи подбрасывает в жаровню горсть сухих корешков. К проломленному потолку вздымаются клубы бурого пара. Тихий свист долетает оттуда. Я уже совсем почти вылез в щель между досками, пытаясь уследить за происходящим.

Вскоре дым заволакивает всю комнату, растворяет очертания Федора, громоздкой мебели и даже стоящего совсем близко ко мне стола с золоченой клеткой. Хоть в одном я могу быть уверенным твердо: пока Федор не приведет колдуна к книгам, ему ничего не грозит. Кроме как окончательно позеленеть…

Когда, минут через пять, дым немного рассеивается, матерый нетопырь висит над головой пленника, почти касаясь крыльями туго натянутого мешка. Посвистывая, шевелится острый перепончатый клюв.

- Сиди тихо-тихо, авось, не заметят. - За пазухой у меня, съежившись в комочек, сидит розовая летучая мышь. На то, чтобы выскользнуть из шкафа и под прикрытием дыма вытащить ее из клетки, у меня ушло всего несколько секунд. Я даже плюш поправить успел. Не успел только понять, зачем я это сделал.

Дрожит мышь так, что мне и бояться как-то неловко.

- Сейчас, сейчас, - шепчу я, - уходим.

Федору моя помощь пока точно не нужна, - оттянув Дулину рясу, я пытаюсь согреть ее собственным дыханием.

- Он еще здесь! – колдун неожиданно вскакивает и. опрокинув кресло, разводит руки широко в стороны. Зеленые его пальцы растопырены. Шевелясь, точно щупальца, описывают они вертикальные круги, тянутся к моему шкафу. – Он в доме! – Оркмахи медленно, словно бы с усилием, сводит ладони, одновременно поворачиваясь вокруг себя.

Опустившись на пол, Спилгрим рыщет по комнате.

- Где, где? Ничего не чую, мышами только воняет.

Глянув еще раз на зеленого, с каким-то даже синюшным отливом Федора, я загоняю под дверь клинообразный конец деревяшки. Розовая мышь перестает дрожать. Дышать она перестала еще раньше.

Тем временем, Оркмахи шумно принюхивается. Хорошо, что Дуля не любил стирать, его тряпье отобьет любой запах.

- Здесь! – глаза Оркмахи спотыкаются на мне. Кажется, колдун видит сквозь дверь. Ладони его, плавно покачиваясь, вытягиваются из рукавов и со звучным шлепком, прилипают к сырым доскам. – Иди…

Я отступаю назад – в узкий метра в полтора длиной лаз, выходящий из шкафа на лестничную площадку. В ушах у меня разрастается глухой навязчивый шум.

- Иди ко мне… Не бойся, это тебе не повредит…

- Спил-грим! Спил-грим! открой мне! – Скрипит, ломаясь, загнанный под дверь клин. Заставив себя, я делаю еще шаг, когда на влажных, пропахших гнилью досках расплываются два темных пятна. По краям их, окруженные мелкими водяными каплями, слой за слоем расползается древесина.

Пятясь к лестнице, я не в силах оторвать взгляд от разбухающей изнутри двери. Сдавленно скрипит дерево, и. треснув наружу острыми черными щепками, ладони колдуна выламываются из двери.

- Вот он!

Снизу, из глубокого темного колодца, вокруг которого обвилась лестница, деловито хлопают сухие крылья.

- Возьмите его!! – воет колдун и, потеряв голову, я прыгаю навстречу нетопырям…

Сначала в лицо ударяет ветер. По щекам ледяной град, жесткие крылья преграждают мне путь, гонят назад, вверх по лестнице.

- Только не в глаза! – напялив Дулин колпак чуть не до пояса, прижав к груди розовую мышь, я вслепую шарю по стене. Железные крючья бьют в спину, ломают пальцы. Вместе с одеждой вырывают куски кожи. Барабанные перепонки лопаются от нетопыриного свиста.

Ошалев от боли, я нащупываю холодное кольцо и, сбросив вцепившихся в голову кровососов, вваливаюсь в низкий проход. Последним усилием закрываю за собой дверь.

Бесполезно! Изнутри нет запора. Нетопыри за моей спиной бешено царапают доски. Упершись в пол, я жду, когда колдун спустится за мной и сам откроет дверь.

- Ты в порядке? – я слегка поглаживаю то, что сидит у меня за пазухой. Бежать больше некуда Стоит только отпустить дверь, и летучие мыши облепят меня, как муравьи кусок мяса.

Внезапно ноги моей касается что-то скользкое. Спилгрим! От ужаса я выгибаюсь, как от столбняка. Затылок и пятки мои почти смыкаются за спиной. В узкую щель под дверью вползает длинная ледяная змея. В темноте она быстро обвивается вокруг колен. Вывернувшись, с диким воплем я распахиваю дверь и, сложившись в колобок, прыгаю вниз, сквозь клубящуюся нетопыриную стаю…

Если считать ступени собственной спиной, их запросто может оказаться больше, чем накануне. Подпрыгнув на последней, я с хрустом приземляюсь в «лифтерной». Голой стены хватает еще на то, чтобы погасить мою скорость. Встать я уже не могу и по-пластунски, стараясь не раздавить полумертвую от страха принцессу, отползаю к люку в полу.

Бочка качается метрах в трех ниже. Трясущимися руками я ловлю цепь. Слишком высоко…И тут в «лифтерную» врываются нетопыри.

Закрыть лицо я уже не успеваю. Острый клюв легко протыкает кожу, и зеленая тварь впивается мне в шею. Еще две с лету зарываются мне в волосы. Сквозь стрекот и свист до моих ушей доносится жуткий, режущий слух вопль:

- Пропустите!!! Мое, мое, все мое! – распихивая стаю, ко мне прорывается торжествующий Спилгрим. – Вот он я, поспел!

Вопя, я катаюсь по полу, желая только одного – поскорее провалиться в болото.

Прорвав Дулину рясу, Спилгрим ловко прокусывает вену над моей ключицей.

- Изопью кровушки, лисица худосочная!

В голове у меня становится пусто и легко. Кружась, потолок валится вниз. Боли больше нет. Как раздавленный мякиш, я прилипаю к полу Красная краска заливает глаза. Слух уходит последним. Затухающее сознание ловит еще отвратительный хруст, торопливое жадное чавканье. Нетопыри пожирают свою жертву…

- Горит!!! Мазь горит! – из невозможного, пахнущего серным дымом далека прорывается чей-то истошный крик.

4

Идти по болоту всегда неприятно. Особенно последним. В полуметре впереди шлепает сонный Морквин, безошибочно давя крохотных зеленых светляков. И он, и Федор, не говоря уж о едва различимом в тумане Оркмахи, движутся по болоту плавно, будто и не касаясь вовсе его жирной черной поверхности. Я ж едва успеваю перепрыгивать с одного, тонущего под ногами Морквина, светляка на другого. След в след. Только бы не оступиться на зыбкой ряске.

- Тише ты, вывалишься, - трепыхающуюся мышь я слегка прижимаю ладонью.

Между Федором и колдуном со Спилгримом на поводке идет еще один, весь закутанный в тряпье, человек.

«Хорошо, хоть погода дрянная», - успеваю подумать я и, набежавший вдруг ниоткуда ветер разгоняет туман.

Полная луна в зените и светит просто свирепо. Хоть загорай. Оркмахи. возглавляющий болотный ход, неожиданно оборачивается.

«Как скажешь, так и будет, - говаривал частенько Дормидонт. – А что получилось, того, стало быть, и хотели. Есть места на этом свете, где слова больше, чем слова…» Кажется, теперь я начинаю его понимать.

- Спил-грим, спил-грим! – укутанный в попону вампир у ног колдуна почти неотличим от толстого пса неизвестной породы. На этот раз широкая спина Морквина меня не спасает. Все равно рано или поздно они бы меня заметили. Жаль, до берега еще далековато…

- Здесь кто-то лишний, - не прибавив больше не единого слова, колдун продолжает путь. Болото кругом волнуется, как море в ненастную погоду, досадливо чавкает, холодит взмокшую спину. Силы мои на исходе, а берег будто и не приближается. Завывая, ветер встряхивает плотный, как мешок, напитанный испарениями воздух.

Как-то враз темнеет. Морквин чуть мешкает, и нога моя вдруг соскальзывает с зыбкого светляка.

- Чвак!

Толстяк еще успевает обернуться. Я в трясине по самые уши. На секунду глаза наши встречаются – сбылась мечта старосты.

- Федор… - крик слабый, шея у меня вытягивается, как у жирафа, делая последние, бесполезные попытки поднять над трясиной голову. Сверху, между двумя разбухшими тучами, брезгливо косится луна.

- Карр-карр-карр! – несется над дымящимся черным болотом.

- Спил-грим, спил-грим! – вампир впереди равнодушно переступает с ноги на ногу. В немом крике я выворачиваю рот, почти уже вровень с черной трясиной. Сообразив, Морквин вдруг резко наклоняется и хватает меня за волосы…

- Ты, что ли? – напружинившись, он едва не отрывает мне голову.

Но в тот же миг огромная ледяная рука, высунувшись из болота, обхватывает меня за ноги и, взбив ряску, утягивает вниз…

5

- Ежели по-доброму, как заведено рассудить – съесть бы его причиталось.

- Отъели мы свое, братка. Пусть хоть Болотень теперь полакомится, отощал он с нами, болезный, совсем старье зашугало. Умница-то какой – это ж надо додуматься, самолично девчонку в замок возверннул. Может, пронесет теперь напасть этакую? Скушай его, любимчик, а уж мы вприглядку как-нибудь, вприглядку… - давешний дедок, еще больше, кажется, отощавший, злобствует, кружа над моей головой. – Сожри его!

- Благодарности не знает! – тычется в меня сухонькими старческими кулачками папашка Оркмахи. – Не научили вовремя. Трижды жизнь ему спасали, а он все в лес, к Тромму смотрит. А мышами-то весь провонял стоять рядом без закуски невозможно. Съедим?..

На этот раз действие разворачивается в длинной сумрачной комнате с громоздкой зачехленной мебелью. С почерневшего потолка срываются тяжелые зловонные капли. Привидения все выглядят как после эпидемии тифа. Облезшие, вялые и одновременно злые, как осенние мухи, они едва, кажется, удерживают в воздухе свои изображения. Сейчас меня съедят. Болотень и слопает, не подавится.

Собственный ли мой голод, от которого уже кружится голова, или полупрозрачные, проходящие сквозь стены старцы, но что-то мешает мне реально воспринимать придвинувшуюся вплотную опасность. Взгляд мой, зацепившись за огромный угловой диван с высокой спинкой и двумя когда-то кожаными валиками, с бессмысленным упорством изучает потрескавшуюся, всю в паутине мелких трещинок обшивку. Мне почему-то важно понять, чем он отличается от остальной мебели в комнате, такой же вроде бы неуклюжей и рассыпающейся.

Должный меня сожрать любимчик привидений Болотень топчется в углу, смущенно хрюкает, скрипит изъеденными сырость половицами. Только природная скромность мешает ему признаться в том, что принцессу в замок возвращал не он один. Рассказать бы и мне не в тягость, только как на это отреагируют привидения, особенно если Болотень постесняется подтвердить мои слова.

Я вдруг понимаю, в чем отличие углового дивана от прочей утвари. На нем единственном отсутствует чехол. Кряхтя Болотень загораживает лапами свой огромный, раздувшийся, как у кенгуру, живот. Большой ведь был мешок. Неужели он снова оголодал?!

Чудовищная шишковатая голова стыдливо отворачивается. А ведь сожрет, гад…

Оживившись предстоящим пиршеством, привидения заламывают мне руки, седлают голову. Родитель Оркмахи плотно обвивается вокруг ног.

- Сожрем неблагодарного!

- Кто б тут о благодарности говорил? – за меня неожиданно вступается крепкое еще на вид привидение с умными жабьими глазами. Удобно полулежа в неуклюжем кресле-качалке, хотя и не касаясь его, оно с видимым удовольствием раскачивается на его гнутых полозьях. – Потравил нас твой выродок, погубить всех решился, и о родителе своем не вспомнил. Вот оно, твое учение! Сожрем его так! – схватившись за грудь, привидение долго надсадно кашляет. Вторя ему, принимаются кашлять и остальные.

- Вона как пахнет! – кричит, не сдаваясь, невидимка. – Дух от него нетопыриный идет, питательный! Сам нетопырем сделался!

- Нет! – главное привидение, до поры не принимавшее участие в общем разговоре, растаскивает озверелых родственников. – Не теперь! Доброта наша беспредельна, если что, съедим его после. А сейчас – время отдавать долги. Считай! Первый раз нетопырей от тебя отвели, ты бежал…

Я опускаю глаза. Сейчас они выставят такой счет, что до конца моих дней не расплатиться. По-моему, я только и делаю здесь, что бегаю… Лишь бы им не пришло в голову, что Оркмахи потравил их тоже из-за меня. В том, что из меня не вышло пока сделать бурдюк с кровью, он обвинил предков. Подмена меня на зеленого Дулю, решил колдун, их рук дело. Я его в этом не разубеждал. В конце концов, он все время ждал какого-нибудь подвоха. Иначе зачем нетопыри пригнали на болото еще одного пленника? Я щиплю себя за ногу.

- Второй раз спасли, - продолжает главный, - у стаи из клювов вырвали. Еще чуть, и только б шкура от тебя осталась. Ты ж снова бежать…Вот и третий, последний – со дна тебя, почитай, достали. Улизнуть вздумал, не плативши?! Дальше болота все равно не уйдешь…- вплотную приблизившись, привидение засматривает мне в глаза. – Очередь теперь за тобой,- два пыльных, целиком почти затянутых бельмами осколка, они словно исцарапаны сплошь чем-то острым до тусклого молочного цвета. Оставшиеся крошки ловят мой взгляд. – Оркмахи отправился к Тромму за книгами. Сюда он больше не воротится. Не климат ему здесь, видите, сырость наша ему не в сырость…Молчите! – главарь затыкает рот возмутившимся было старикам. – Не болото ему нужно. Нас для него уже нет, не сегодня-завтра растаем. Но об одном он забыл! Головастик не жаба, озеро не болото! Все возвращается. Иди куда хочешь, все равно на болото вернешься. Облезет внучек, как дохлая мышь!

Полетав по комнате, привидение вспоминает и обо мне. Притихшие старики молчат, угрюмо разглядывают меня.

- Что ж делать? Без него нам сейчас не обойтись, - от таких слов я слегка приосаниваюсь. Хорошо, когда ты кому-нибудь нужен не только для того, чтобы быть съеденным.

Сидя на полу. Болотень жалостливо морщит шишковатую голову. Не знаю, от сочувствия ко мне, или оттого, что обожравшись сушеных нетопырей он напрочь лишился аппетита, но выглядит Болотень до крайности смущенным. Не думаю, однако, чтобы это помешало ему исполнить пожелание хозяев. Поплачет, а съест…

- Ты отправишься следом за Оркмахи и принесешь сюда книги.

От неожиданности я едва не выдаю себя. Это как раз то, что мне надо.

- С тобой пойду я, - останавливает меня вожак, - сам. Ты будешь моими руками. Книги для них тяжелы, но для тебя хватит, - привидение демонстрирует мне змеистые пальцы душителя.

- Очень хватит, - торопливо подтверждаю я.

- Четвертого раза не будет. Понял ли?

- Понял, как никогда.

Ну тогда покажи, что ты все держишь за пазухой.

- Я?! За пазухой? Ничего я там не держу. Мне и держать-то там нечего.

- Покажи лучше сам. С нетопырями сладился?!

- Ничего у меня там нет, - уже тверже говорю я. – А запашок этот от одежды идет. На мне Дулина ряса.

- Ну-ка, потряси его! – приказывают из-за спины Болотню.

- Дак я чего? нет там поди ничево. Он парень смирный, чему там и быть?

- Под лед захотел?! К пиявкам?

- Стойте! Я сам…У меня тут принцесса сидит. Ну, герцога здешнего дочка….

Когда привидения успокаиваются после жуткого, переходящего в астматический припадок смеха, я осторожно, стараясь не помять трепыхающиеся крылья, извлекаю на свет полумертвую от ужаса розовую летучую мышь.

- Не бойся, не тронут. Ты им больше меня нужна.

- А ты веселенький! Что это за урод у тебя розовый? Сожрем обоих!

- Это похищенная дочь герцога. А в нетопыря ее обратил Оркмахи Кто здесь еще такими штуками занимается? Он и сам скоро в герцога обернется, и прощай тогда болото. Соберет людей по округе и осушит. А принцессу он достал бы из склепа, намазал мазью и оживил. Вроде как спас. Сам от себя. И…слава герцогу-оборотню, избавителю от оборотней! Это от вас, надо думать…Скажи теперь, Болотень, что я вру!

- Дак что ж, вру…Слово ведь вставить не дадут. Да! Не врет он, вместе мы…Уф!

- Мы вернули в замок неживое тело, а саму принцессу я выкрал из клетки. Оживим ее – болото не тронут. Охотников не много за так топиться.

Старцы молча разглядывают розовый комочек в моих руках.

- Ишь ты, смотрит…Только не выйдет у тебя ничего, малец. Украл душегубец мазь оборотную.

- Это еще как сказать. В свое тело возвращаться, сойдет и такая, - вынув из рясы пузырек, в который Дуля отлил нетопыриного суррогата, я предъявляю его привидениям. – Это зелье сварил Оркмахи. Говорят, с его помощью он людей нетопырями делал. И обратно…

- Ну, так скорей намажь и выпустим, пока не поздно! Лету до замка всего ничего, не заблудится. Да и мы проводим, - старцы как-то странно оглядывают меня. – По такой луне самое для нас дело.

Розовая мышь несмело поднимает веки.

- Не выйдет, – говорю я. – Мазь не совсем готова. Кое-чего в ней все же не хватает.

- Ой, парень, не крути…Кости свои грызть будешь! Тебе ли знать, чего в ней не хватает?

- Крови, - вздохнув, я повторяю громче: - Человеческой крови – и мазь готова. Только чуть-чуть! Всяко дело мера красит…

- Ну, это-то мы поправим, - жабьи глаза ухмыляются. – На девчонку и капли хватит, а уж после мы порешаем, без чужой как-нибудь помощи обойдемся. После отравы кровь – наипервейшее средство!

- Порешаем прямо сейчас, - говорит главное привидение. – Дальше носа своего не видите, только б крови всосать! Совсем нетопырями сделались? И думать об том позабудьте! Зачем нам без книг болото? Оркмахи всем срок отмерил, в людей не обернемся – к молодой луне растаем. Болотень!

- Я!

- Царапни его чуток, да не усердствуй, смотри, лапа у тебя тяжелая.

Радостно гикнув. Болотень отводит меня в угол.

- Видишь, как хорошо еще все обернулось. Со мной не пропадешь!

- Это точно. Приказали, слопал бы небось вместе с принцессой.

Не ответив, Болотень когтем прокалывает мне руку и, легонько нажав, выдавливает в стекляшку несколько алых капель.

- Не скупись, лей побольше, - сгрудившись, привидения тянутся ко мне длинными змеистыми губами, раздувают ноздри, воют дурными голосами: - Больше дави, хоть понюхать свежатинки…

- Дай хоть по глоточку, - клянчат они, - принцессу проводим, до самого замка доставим.

- Силушки нету терпеть, пожалей…

- Один он, что ль в доме? – Болотень деликатно оттесняет их зеленым задом.

- Других еще ловить надо. Дай хоть лизнуть, жестокосердный…

- Все-все, сказано же вам. Я вам крысу принесу!

- Слыхали, крысу он нам принесет?! Совсем обнаглел, ему только дай волю! Не ты ли сам их пожрал, всех до единой? Все, что шевелится, подобрал. А что это, милок у тебя живот такой видный?

- С голодухи вспух, - беззастенчиво врет Болотень. - Сам на комарах сижу, потерпеть еще надоть. Вот книги доставят, тогда погуляем…Сам ее намажешь, Тима? – зеленой вонючей слюной он быстро останавливает кровотечение.

- Да уж без помощников, - торг привидений относительно моей крови я пропускаю мимо ушей. Решает тут вожак, а он, похоже, не склонен прислушиваться к пожеланиям родственников. Отвернувшись от привидений, я подсаживаю принцессу на локоть.

- Теперь слушай. Ничего не бойся и слушай. Сейчас я намажу тебя оборотной мазью и выпущу на волю, - влажные глаза маленького нетопыря неотрывно смотрят на меня. Лишенные ресниц, они беззащитно щурятся среди морщинистых розовых век. Убедившись, что она меня слышит, я быстро обмазываю принцессу мазью. – Ты полетишь в замок, к себе в комнату. Там должно быть, нет, там точно лежит твое тело, я его только вечером вернул. Слышишь?!

Я очень надеюсь, что оно лежит все на том же месте в комнате в верхнем этаже башни. Не могли же они устроить похороны на следующее утро.

– Только осторожно, чтобы тебя никто не заметил. Ты сейчас…Ну, в общем, тебя врядли кто сможет узнать…В таком виде. Сумеешь коснуться своего тела – оживешь. Ты все запомнила?

Розовая летучая мышь грустно кивает маленькой треугольной головой.

- Мы готовы.

- Тогда в путь! – вожак подзывает Болотня. – Тут в доме еще кое-кто остался. Наверху. Пора, думаю, нам занять весь дом. Хватит в сырости ютиться.

Неуклюже поклонившись, Болотень вышлепывает в коридор. Старцы, смирившись, видимо, с тем, что не изопьют сегодня моей крови, протягиваются сквозь дальнюю стену.

- Библиотека моя, - привидение со спиной, как у улитки раковина, первым начинает дележку. – Я здесь самый старый!

- Иди, иди, - его подталкивают сзади. – Хватит с тебя и чулана…

Поскрипев недолго за стеной, Болотень возвращается. На зеленой спине большой, отдаленно напоминающий улей ящик. Из-под островерхой крышки идет низкий комариный гул.

- Выпустишь наверху, и назад. Неделю их не кормили, друг друга жрать начали, - привидение хмыкает. – Не все нетопырям баловать, - и уже строго Болотню: - чтоб мигом! И не вздумай там, проглот ненасытный! Знаю я, с чего у тебя живот вспучило. Поведешь нас по болоту…

Глава десятая

Н А З А Д К Т Р О М М У

1

Я так и не уловил, как погода испортилась. Полная луна, завалившись между многослойными облаками больше не показывается.

Едва только Болотень выволок меня на топкий, поросший голыми деревьями берег, как вдогонку нам быстр пополз туман.

Через минуту все вокруг скрывается в густой вонючей пелене. Последний раз передо мною мелькает зеленая шишковатая голова, и я будто окунаюсь в цистерну со сквашенным молоком. Ни дна ни покрышки.

- Возвращайся скорее, - скользит из тумана. – Ждать буду, - огромная скользкая лапа хрустит моими плечами, и невидимый уже Болотень плюхается в трясину. – Счастливенько тебе…

- Рад, что вы друг другу понравились, - взявшееся сопровождать меня к Тромму главное привидение висит где-то рядом, за густыми липкими хлопьями. – Болотень не так глуп, как притворяется. В людях маленько разбирается. Нам такой вороватый, как ты, и нужен. Руки у тебя, парень, приставлены правильно, со значением. Не подряд все тащат, как иные прочие, а с большим умом действуют.

- Спасибочко… - сердце у меня противно, как на качелях в мертвой точке, наполняется томительной легкостью; и в то же время как бы и совсем останавливается, замирает, будто в ожидании полета. Такое чувство было у меня первый раз в бочке, когда она пошла вниз. Я вдруг понял тогда, что еще миг, и болотная хлябь сойдется над моей головой...

- Не отставай, - говорит привидение, - и земля круто уходит у меня из под ног. Я совсем не хочу ни отстать, ни тем более заблудиться. Мы с Федором идет порознь, но в одну, кажется, сторону. По сравнению с болотом, у Тромма был просто пионерский лагерь. Погладив нестерпимо пахнущего мазью нетопыря, я пробую прибавить ходу, но тело мое так невесомо, что вперед можно продвигаться только с помощью рук, разгребая скользкие хлопья.

- Поближе к замку подойдем, я тебя выпущу, - говорю я принцессе, и через несколько секунд справа, в каком-нибудь метре от меня, туман немного редеет. В образовавшуюся подковообразную прореху виден черный край трясины и дальше, совсем почти неразличимый, точно паук на тонких ножках, присел дом на сваях. – Не иначе, блуждаем по кругу…

После того, как белая дымка снова затягивает проход, я перестаю шевелиться, и туман несет меня дальше, безо всяких моих на то усилий.

- Опять же и вежливый ты, - поравнявшись со мной, привидение развивает свою мысль дальше. – Нам, старикам, ведь много не надо, только с уважением чтоб, да шума поменьше…Как там наша птичка драгоценная?

- Не понял…

- Мышка летучая, нетопырек, говорю, розовый. Выпускать надо, пока мимо не пронесло.

- Очень смешно. Я и не знал, что вдоль болота к замку пройти можно.

- Можно, милок. Очень даже можно. Ходи, знай, по кругу, куда надо и попадешь. Выпускай мышь!

- И не подумаю! – Болотень ушел, так я его я послушался. – Мне и то дорогу без вас не найти, а ей каково в тумане? Она ж без кареты шагу в лесу не ступала.

- Недалеко ушли, - злобно шипит привидение, - недолго и назад вернуться. То-то кровушки твоей напьемся. Выпускай, говорю! Мимо своего тела не пролетит, как магнитом притянет, - неожиданно привидение смягчается: - По прямой тут с полчаса лету, засветло и обернется. Нам она не меньше твоего нужна.

Туман справа редеет, и сквозь тонкую паутину мимо проплывает болото.

- Что ж, - чуть помедлив, я бережно вынимаю из-за пазухи розового нетопыря. Возразить привидению мне нечего. Возможно, это и в самом деле единственный шанс спасти принцессу. – Кажется, тебе пора. Лети в свой замок.

Радостно пискнув, принцесса расправляет перепончатые крылья. Пробуя силы, встряхивает хвостом.

- Прощай, - повторяю я, – Не трать время, возвращайся домой.

Глянув, будто запоминая, в лицо мне, розовый нетопырь легко вспархивает с моей ладони и, кувыркнувшись раз-другой над головой, пропадает в тумане.

Вот и все. Даже имени ее не спросил. Ужасно обидно! А у кого было спрашивать? Может, добренькое привидение знает? Хватит тебе об этом! Ей еще долететь надо, да чтоб стража не подстрелила. А оживет, как еще на это дело в замке посмотрят? Не всем приходится по душе, когда мертвые просыпаются…

Сквозь туман до меня по-прежнему доносится удушливый болотный запах. Не мне, однако, показывать привидению дорогу. Если оно хочет попасть к Тромму, то наверняка знает, как это сделать. Я все пытаюсь отогнать лезущие в голову мысли о розовом нетопыре. Зачем я послушался?..

Я плотнее зажмуриваюсь, но едкий туман все равно проникает под веки, уксусом ест глаза. Заснуть бы. Может, хоть теперь дом приснится…

2

Холодная шершавая тряпка возит по моему лицу, обдирает кожу, мочалкой трет шею. Я чуть разлепляю глаза. Похоже, за один присест нетопыри меня не доели.

Зеленый пупырчатый язык перед моими глазами с удивительной сноровкой слизывает красную кровь. Кровь стекает длинной густой струйкой. Откуда-то сверху капает на одежду, окрашивая ее в благородный пурпурный цвет. Смешиваясь с Дулиным запахом, окутывает меня тошнотворным помойным духом. Застонав, я приподнимаюсь на локтях. Язык тут же втягивается в лысую шишковатую голову.

- Одыбался, малой? – похожий на сердобольную сиделку Болотень ласково хлюпает брюхом. От его вида меня больше не мутит. Хотя голова и продолжает кружиться в такт дощатому потолку. – А я уж думал, все – до корки тебя, стервецы, высосут. Везучий ты…

Я молча дотрагиваюсь до шеи. Прокушенное место еще болит, но точно грубая пленка покрывает его, стягивает в морщинистую, как у варана, кожу.

- Лечебная, - Болотень цвиркает зеленой слюной. – Любую рану клеит. Отожрался я тут с тобой, в сон теперь клонит, - хлопнув себя по огромному лаковому животу, он растягивает на просвет одну из нетопыриных шкур, густо набросанных на полу «лифтерной». – Загорелось чегой-то у старого. А то бы конец тебе. С ним сильно не забалуешь, колдун он все же, зимовать мне в болоте…Ну, если готов, - Болотень слегка встряхивает меня, - пора нам и вниз. Старики ожидают. Ох, и попадет же тебе! Но терпи, до смерти не накажут. Нужен ты им на твое счастье, - легко подтянув бочку, он сует меня внутрь. – Тебя опущу, а уж сам я своим ходом доберусь, чем пол-то снова ломать. Наш скоро дом будет, по-хозяйски с ним надоть…

Оглушительный свист, ворвавшись в «лифтерную», сметает Болотня в одно неуловимо короткое мгновение. Суетливое его шлепанье затихает где-то под полом.

- Сюда!!! – воет сверху колдун. – Летите сюда!

Сжавшись в комок, я задыхаюсь от вони, издаваемой оттаявшим телом братца.

- Та-ак, - из бочки хорошо слышно, как в «лифтерную» входит Оркмахи. – Жаба безглазая! – скрипя зубами, он шуршит пустыми нетопыриными шкурами. – Всех пожрал! У!!! Вернусь на болото, нарочно вернусь! Слышишь меня, Болотень?! – от крика колдуна бочка опускается еще ниже. – Ты мне дорого заплатишь! Я сделаю из твоей шкуры три новых переплета! На добрую о тебе память…

Выпустив пар, колдун вскоре удаляется.

- Надобно поберечь силы. Ничто меня не остановит…

Выдохнув, я отваливаю от себя зеленое тело. Обо мне Оркмахи даже не вспомнил. Решил, видно, что меня постигла печальная участь съеденных нетопырей. Даже шкурки пустой не осталось.

Еще не веря в спасение, долго лежу не шевелясь. Бочка тихо раскачивается, убаюкивая меня ритмичным потрескиванием цепей. Щелк-щелк, щелк-щелк…

Подпрыгнув, я судорожно хватаюсь за цепь. Болотень, руки-крюки, что-то сорвал, и теперь бочка медленно, щелчок за щелчком, сползает в болото. Нет уж, дудки! Повторись то, что было, вытащить меня будет некому.

Подергав цепи, я карабкаюсь по правой. И в этот раз, по счастью, все проходит без осложнений - бочка с телом Дулиного братца хороший противовес.

Из «лифтерной» я поднимаюсь по ступеням, открываю Дулин лаз и беспрепятственно прохожу в коридор первого этажа. «Дом теперь наш», - сказал Болотень. Что-то мне подсказывает, что Федора в нем нет. Больше скажу, я чувствую, что в доме нет больше и самого колдуна.

По коридору гуляет ветер. Хлопают в темноте невидимые двери. Ушли! Оркмахи ушел, и увел с собой Федора. Я здесь один! Не считая привидений и Болотня под полом…

Бегом по коридору! Только бы дверь оказалась на месте. Ткнувшись в стену, я почти сразу выбираюсь на веранду. Незапертая дверь раскачивается на сорванных петлях. По болоту, шагах в десяти от меня, к берегу вышлепывает Морквин.

Сзади, из лабиринтов дома ползут тихие голоса. Зловеще скрипят сваи. Черная полоса между Морквином и краем веранды быстро увеличивается.

Разбежавшись, я изо всех сил отталкиваюсь от скользких, как лягушки, горбатых бревен…

3

Туман еще не рассеялся, но уже не лезет так под веки. Где-то совсем рядом вколачивают сваи. Открыв глаза, но еще не проснувшись, я шевелю невесомыми ногами. Удары все ближе, но земли я по-прежнему не касаюсь. Как далеко мы ушли от болота? А может, и до сих пор по кругу плаваем?

Пережив во сне еще раз свое спасение от гибели в клювах нетопыриной стаи, я с трудом возвращаюсь к действительности.

Очередной удар приходится мне точно в лоб. Отлетев, я опускаюсь на колючую почву.

- Спрячься за дерево!

- Однако, сосна, - я потираю очередное ушибленное место, но грохот все не прекращается.

- Спрячься за дерево, - настойчив повторяет знакомый голос. Самого привидения пока не видно.

Впереди, шагах, может быть в пятнадцати от меня, на толстых ногах приплясывает Морквин. В короткой зеленой юбочке, задорно повязанной пучком осоки, с зелеными по плечи руками он здорово смахивает на молодого каннибала в боевой раскраске.

Мыча что-то местное, он бестолково размахивает руками, дует щеки и непостижимым образом на глазах раздувается сам. В странной, потрепанной и разукрашенной фигуре снова проступает грозный некогда староста школы колдунов.

Справа от него понуро ссутулился Федор. Мне хорошо видно его зеленоватое, словно бы налитое изнутри водянкой лицо, на котором посвечивают круглые, незнакомые мне глаза. Исподлобья, не поднимая головы, он поглядывает в лес. Наверняка ведь решил, что я утонул в болоте. От нетерпения я принимаюсь жевать сосновые иголки.

Сам Оркмахи громко колотит в толстые, вертикально врытые бревна, очень похоже имитируя грохот сваебойной установки на гусеничном ходу.

Да это же школа Тромма!..

Вдвоем с привидением путешествие до нее оказалось намного короче. Осторожно присев, я выглядываю из-за массивных, переплетенных узлами кореньев.

На голове у болотного колдуна дурацкий, с прорезями для глаз черный колпак, полностью закрывающий лицо. Кто-то в тряпках жмется в стороне, отворачиваясь от забора. Клетка, в которой вчера еще томилась розовая принцесса, занята теперь нашей вороной и находится под охраной наряженного собакой Спилгрима. Все в сборе…

Отступив на шаг, колдун снова грохает в стену. Вершина частокола еще скрыта в тумане, но под ногам у него желтеет сырая хвоя.

- Чего надо?! – когда я уже решаю, что школу покинули все ее обитатели, в заборе открывается узкое, как смотровая щель, окошко. – Ходят тут всякие…

- Передай Мастеру Тромму, я возвращаю ему его. Я хочу…

На этом окошко захлопывается. Я прячусь за толстой сосной. Туман окончательно рассеялся, и, сдавшись, белые хлопья сползаются в чащу. Впервые после болота я дышу полной грудью.

Но тут во дворе школы возникает какой-то шум, и через мгновение над частоколом взлетают две круглые головы-репы.

Рраз! - черный как смоль, водопад потоком обрушивается на болотного колдуна. Коротко вспыхнув, фигура его превращается в сгусток бледно-зеленого дыма. В считанные секунды на земле остаются только кучка мокрой одежды да длинный, изогнутый на конце посох. Грязная лужа быстро впитывается в хвойный ковер.

Окошко снова приоткрывается.

- А ну, убирайтесь добром!.. – но захлопнуть его школяру больше не удается. Кто-то в тряпках, мгновенно подхватив лежащий в луже посох, просовывает его в щель и прилипает к забору. Загустев, дым быстро скрывает очертания фигуры, оборачивается вокруг нее плотным непрозрачным коконом, и уже нет человека, а только клубок дыма отрывается от земли и, поравнявшись с бойницей, втягивается за ограду. Спилгрим с клеткой исчезает еще быстрей.

- Федор! – выскочив из-за дерева, я устремляюсь к нему. – Бежим!

- Оборотень!!! – дурниной ревет ошалевший от происходящего Морквин. Позеленев с лица, он размазывается по забору.

- Ты же утонул… - Федор тихо опускается на землю. За моей спиной отчаянно воет привидение, а из-за угла появляется длинная конская голова.

- Привидение! – Морквин уже бьется в конвульсиях, пытаясь вломиться в школу сквозь глухой забор.- Пустите меня! Это же я, Морквин!!

Неистребимый Троммовским мерин впряжен в нисколько не поврежденный двухколесный катафалк. С чудовищным скрипом он подтягивает его ближе. Подхватив сомлевшего Федора, я переваливаю его через борт.

- Да полезай ты!

Навстречу нам из телеги под начавшийся снова дождь со снегом высовывается лохматая голова. Одичавший вконец Умих бессмысленно лупится на меня.

- Убирайся! – вытолкнув его, я лезу вслед за Федором.

- Постой-ка, а книги?! Ты же обещал… - подкравшись, привидение обхватывает меня поперек туловища.

- Да отлезь ты! – с трудом я отдираю худые бесплотные руки. – Пошел! Но!!! – Но строптивый мерин ни с места. – Но! Но! – утонувший ишак плюет и на льстивые просьбы, и на угрозы, которые я вперемешку с проклятиями обрушиваю на его беспородную голову. Возможно, это и совсем другое животное из конюшни Тромма, но оно ничуть не покладистее первого. Похоже, Мастер вывел у себя целую породу упрямых лошадиных скелетов, появляющихся на свет сразу со скрипучими катафалками.

Воспользовавшись суматохой, привидение подбирается к моему горлу.

- Не уйдешь так…

- Морквин! – хриплю я, задыхаясь. – Зачем Тромму зеленый староста? Поехали с нами!

Я еще вижу, как староста тихо, словно в задумчивости падает навзничь в открывшиеся позади него ворота. Мерин - вот же гад! – как будто только этого и ждал. Сорвавшись с места, одним огромным прыжком он влетает во двор. Копыта, которые он при этом выбрасывает чуть не до спины, у него ярко-зеленого цвета…

4

Добрый старый подвал, куда мы с Федором воротились прямиком из поездки к Оркмахи, кажется мне почти домом родным. Тем более, что жалостливые школяры отметили наше появление неизменной овсянкой:

- Хряпайте напоследок…

- Ты чего? – после их ухода Федор забивается в самый дальний от меня угол. Слышно, как, прижавшись к стене, он скребет по шершавому камню.

- Да что с тобой?.. – я подхожу ближе. – Куда ты от меня прячешься? Главное, с болота вырвались. Авось, вместе что-нибудь придумаем.

- Не подходи! Оборотень!! Ты в болоте утонул, я сам видел.

- Видишь ли, - я делаю к нему шаг, - после того, как я утонул в болоте…

- Нет! Я тебя раскусил! Сгинь! Тебя нет больше, пропади!

- Да пошел ты! – отвернувшись, я забираюсь в противоположный угол. Пусть я оборотень! Скулы у меня ломит от дикой невыносимой обиды. Зря я с ним бежал. По болоту. Слезы остаются у меня в глазах. Мое место теперь на болоте с Болотнем. Он мне уток наловить обещался…А Федор…Нет, это уже не тот Федор, а кто-то совсем другой, с тонким, как у Оркмахи, голосом и светящимися даже в подвальной темноте глазами.

- Вот видишь, - на миг передо мною высвечивается зыбкий контур человеческой фигуры. – Вот она вся, дружба твоя, - привидение, пройдя сквозь стену, по-отечески нежно обнимает меня. – Насмешил ты мня очень. Нет и быть никогда не может никакой такой дружбы. Пока чистенький он был, друг ты ему неразлучный, а чуть в болоте позеленел – сразу и оборотень. Сам он теперь оборотень, одна ему отсюда дорога: с Оркмахи до конца. Зачем ты ему такой? А мы с тобой навсегда…Мы, Тима, тебя и такого не бросим, с нами не пропадешь…А книги достать поможешь – в замке жить станешь, на серебре кушать. Мы, Тима, еще принцессу за тебя выдадим, хе-хе-хе! На свадьбе твоей погуляем. Плюнь ты на него, ложись, поспи лучше. Завтра день тяжелый…

Сникнув, я сворачиваюсь в углу на сырой соломе.

- Спи, голубчик-надежа, баиньки…

Утром как ни в чем ни бывало меня будит Федор.

- Какой сон я видел…

За ночь я совсем расклеился. Тело налилось горячей тяжестью, суставы ломит, в затылке стучат маленькие чугунные молоточки.

- От Морквина избавился, - охая, я с трудом сажусь на мокрой соломе. Привидения пока не слышно. – Так нет же, теперь ты за меня взялся. Я же оборотень!

- Ну прости, прости! А что я должен был думать? Ты ж на моих глазах утонул, я сам видел. Да ты послушай! Мне ворона опять снилась!

- И что с того?! Мне она тоже как-то снилась. Разве это повод будить больного человека?

- Она мне все про тебя рассказала, - Федор переходит на таинственный шепот. – Ты не оборотень!

Мне очень хочется закатить ему в лоб. Или в челюсть. Меня вчера не слушал, а вороньим россказням поверил.

Но на Федора я долго не обижаюсь. Вдали от Оркмахи он должен прийти в себя.

- Гриммбл, - сообщает Федор, - никакая не ворона.

- Вот это ты в самую точку. Он настоящий коршун. Чуть голову мне не расклевал. Постой-ка, - я вдруг вспоминаю перебранку привидений на болоте. – Как ты его назвал, Гриммбл?

- Он самый. Это слуга Покровителя Озера. Только он знает, что тут происходит.

- Ага. Остальные ведь ни о чем и не догадываются. Если он такой всезнайка, почему сразу не предупредил, что для оборотной мази кровь понадобится?

- Чего?!

- Кровь, говорю. Красная такая, если человеческая. А вот у Дули она была зеленого цвета.

Сверкнув глазами, Федор отмалчивается, а я рассказываю ему все, что произошло после того, как меня в первый раз утащили привидения.

- Сволочь Дуля, - говорит Федор. – Он же нарочно к тебе приходил, дверь нетопырям открыть.

- Не он, так другой. И тебе это известно не хуже меня. С этими книгами ты совсем спятил! И вороне твоей, по-моему, плевать на нас. Ей лишь бы книги получить! – последние слова я говорю нарочито громко. Если привидение еще здесь, пусть слышит. Чем скорее они все здесь перегрызутся, тем лучше. Легче будет улизнуть. Я продолжаю:

- Но и Оркмахи, получи он книги, тут же от тебя избавится. Ему в замок нужно, он потом о тебе и не вспомнит!

Привидение холодным полотенцем ложится на мою шею.

- Привет, - говорю я. Пока я нужен, опасаться его нечего. – А с Гриммблом они как-нибудь договорятся. Ворон ворону…

- Хозяин не такой… - неуверенно тянет Федор. – Я найду ему книги, а он за это сделает меня своим учеником.

- И наследником… Да ты на себя посмотри! Жаль, зеркала нет. Ты же хуже Дули стал, вот-вот растаешь. Нельзя тебе с ним рядом!

Привидение петлей стискивает мне горло.

- Ладно, поживем-увидим, - я обрываю разговор. Чего зря болтать? В конце концов, если нас собираются утопить, как учеников Оркмахи, то не все ли равно, кто в каком виде отправится на дно Черного озера.

Голова у меня болит еще сильнее, и температура, кажется, полезла вверх. В доме все время что-то грохочет. Стены дрожат так, словно по коридору проложили трамвайную ветку. По потолку топают брачующиеся носороги. Что же там происходит?! Сверху отрывается большой кусок штукатурки. Не иначе, Тромм устроил охоту на незваных гостей.

- Как по-твоему, перекрытия выдержат?

Но Федора теперь занимают дела трехсотлетней давности.

- Понимаешь, Тромм даже читать толком не умеет. А все равно книги забрал. Оркмахи тоже не знает, как к ним подступиться. Он только слышал о них от своих предков. А они объяснить ничего и не могут.

- Это почему же?

- Видишь ли, - важно поясняет Федор, - привидения редко разговаривают.

В комнате мелко хихикают.

- Кто здесь?!

- Эту часть ты можешь пропустить, - говорю я. – Про привидений где. Я и не знал, что ты снам веришь.

- Какие сны?! Ворона и раньше ко мне пробивалась. Привидения на нее ополчились, едва спаслась. Потому Оркмахи ее в клетке заговоренной и держит!

- Еще бы не ополчились. Обокрала их, а через триста лет вернулась…

Я уже плохо соображаю. В ушах звенит испорченный будильник, щеки горят.

- Мы должны ей помочь! Без нее нам отсюда не выбраться!

В темноте я прикладываю палец к губам Федора. Трамвай из коридора въезжает прямо в мою голову. Я сильно подозреваю, что птица втравливает нас в очередную авантюру.

Вскоре по коридору раздаются знакомые быстрые шаги.

- Кто-то спускается…

Выбраться отсюда с помощью птицы я не надеюсь. Скорее уж с помощью Морквина.

- Привет!- я поднимаюсь на ватных ногах. – Тебя нам здесь и не хватало…

- …летит птица за море, бежит зверь за

леса, бежит дерево в дерево, мать земля в

свою мать землю, железо в свою мать руду,

так бы черная немочь бежала в свою мать

тартарары, во тьму кромешную, а бежала б

назад не ворочаючи, а был бы Тимофей жив-

здоров. А буде ты, черная немочь, моим ре-

чам покориша не дашь…

Впав в транс, Морквин громко и монотонно бормочет, из стороны в сторону покачивая выставленными вперед толстыми ладонями. Факел, с которым он пришел, потрескивает на стене, освещая по былому красные щеки старосты. Я сижу перед ним. Смиренно сложив на коленях руки. Восхищенный Федор замер, стараясь не пропустить ни единого слова.

- …велю тебя птице за моря унесть, зверю

в лес затащить, мать земле в свою мать во

сыру землю заложить, железо в свою мать

руду заковать, и буде тебе горе великое, а

Тимофей жив - здоров…

- Что это с тобой? – войдя в подвал минут пять назад, Морквин сразу определил, что я не здоров.

- Простыл, наверное. Когда в болоте тонул.

- Идтить надо… - секунду Морквин еще колебался. – Ладно, оборотень, попробую. Все равно такой ты ни на что не годишься. – Покрутив, он усадил меня лицом к стене. – И не шевелись, а то окривеешь…

… Замыкаю свои слова словом великим.

Им же замыкаются все недуги с полунедугами,

Все болести с полуболестями, все хворобы

с полухворобами,

Все корчи с полукорчами; а замыкаю я

свое слово великое

На Тимофея от черной немочи, по сей день,

по сей час,

По всю его жизнь…

Окончив сеанс, староста достает небольшой кусочек черной, похожей на фланель, материи и, сильно подув на нее, прижимает к моему горлу.

- Ну как? – Морквин самодовольно улыбается. На нем новехонький, с иголочки, отутюженный балахон, из широких рукавов которого выглядывают пухлые, все в цыпках, но совершенно нормального цвета руки.

- Вроде полегчало, - я с недоверием втягиваю воздух. – Горло почти не болит, и насморк прошел. И голова…Ну, ты знахарь…

- Знай наших, - Морквин явно польщен. – Я еще не то могу! – в глазах у него мелькает что-то орлиное. – А хошь, бородавки сведу?

- Вообще-то, бородавок у меня нет. Ты чем руки отмыл?

- Известно чем, - важно говорит Морквин, но подумав, сознается: - Мастер подсказал: водой из озера. Эту пакость ничем другим не отмоешь. Да тебе-то на что? Ваши все зеленые, ты на дружка своего посмотри. Ну, пошли, однако. Ждут вас.

- Зачем?

Морквин отворачивается.

- А то сами не знаете? Тут за ночь много чего переменилось.

Поднявшись из подвала, Морквин дожидается нас и запирает дверь.

- Сегодня ваш Оркмахи бьется с Мастером Троммом.

- Какой он наш?!

- А чо, наш, что ли? Он вместо себя другого у ворот под воду озерную подставил, а сам обманом, колдовством в дом забрался. А вампира вашего я все равно достану, так и передайте: не летать ему больше!

- Постой, а мы там зачем?

Морквин отпирает дверь в кухню.

- Почем я знаю? Сказано было привести, я и веду.

В кухне пусто. Пройдя в угол, Морквин поднимает люк в полу.

- Биться будут в классе, - он торопливо спускается в подпол. – Все уже собрались, только вас и дожидаются…

Снизу вместе с запахами гнилой картошки и плесени долетает тревожное воронье карканье.

Морквин освещает нам путь…

Глава одиннадцатая

П Е Р Е В Е Р Т Ы Ш И

1

Сначала класс кажется мне безлюдным. Когда глаза привыкают к плотному сумраку, в левом дальнем углу я вижу школяров. Всех вместе, как на смотринах. Сгрудившись плотной толпой, пялятся они в нашу сторону. Страх и отвращение клубятся над ними.

В классе Морквин тотчас оставил нас и, торопливо пройдя вдоль стены, смешался со своими.

В правом углу никого нет. Туда, сам не знаю, почему, мы и направляемся. Ни Тромма, ни Оркмахи пока не видно.

- Не нравится мне это, - я не поворачиваю головы. – Тебе Гриммбл ничего насчет секундантов не говорил? – глазами я ищу привидение. Какой-никакой, а союзник. В противовес, так сказать, лучшему другу Морквина Спилгриму. Рыщет уже, поди, по темным коридорам. Не дай Бог встретиться…

Внезапно в классе сильно светлеет. На стенах разом вспыхивают все факелы, и впереди толпы школяров, на грубых черных булыжниках вырастает Мастер Тромм. Вместо лица – тень от капюшона. Перед ним, на низенькой подставке – знаменитый медный таз с глубокой вмятиной по ободу. Флорин и Норин, ставшие за год еще больше похожими друг на друга, заполняют его черной водой из бадьи.

- Готов, мышонок? - На голову мне опускается ледяная, налитая неживой тяжестью рука. – Не знаешь, к чему бежишь…

С трудом устояв на ногах, я медленно оборачиваюсь. За спиной у меня маячит Оркмахи. Руку свою он убрал, но легче от этого не становится. Будто ожив, каменный пол норовит съехать у меня из-под ног, и, чтобы не упасть, я хватаюсь за Федора. Рядом стоит высокая клетка с нашей вороной. Это может показаться странным, но, похоже, колдун рад меня видеть.

- Слушайте все! – гулко разносится под низким каменным потолком. Мастер Тромм, не откинув колпак, стоит в центре класса: - Болотный Оркмахи бросил нам вызов!

Выступив на шаг вперед, Оркмахи молча улыбается в зеленый воротник. Федор присел на корточки и, просунув палец между прутьями, поглаживает ворону.

- Обманом проникший, - скрежещет Тромм, - останется навсегда! Мы принимаем вызов!

- Друзья мои, никакого обмана, а тем паче вызова нет. Просто я, одинокий старый Оркмахи, последний из рода болотных колдунов, решился навестить славного Мастера Тромма, властелина Черного озера, - Оркмахи ласково приобнял Федора и посвечивает выхоленным изумрудным ногтем. – А дабы не сильно прискучить гостеприимным хозяевам, я и предложил большому Тромму маленькое такое состязание. В нашем с ним колдовском ремесле.

Увеличившись еще, громадная тень Мастера нависает над полом.

- Условия просты, - небрежно прибавляет Оркмахи. – По обыкновению нашему из трех частей состоящие. А поелику мы гости, - не выпуская Федора, он одаряет меня светлой улыбкой, - вы, конечно, не станете нарушать добрую колдовскую традицию и позволите выбрать их мне самому.

- Да будет так! – тяжело роняет Тромм. – Дальше!

- Это все, - Оркмахи разводит длинными гибкими руками. Острый ноготь искриться ядовитым изумрудным огнем. – Да, - он виновато улыбается, - чуть было не забыл. Проигравший теряет голову!

Охнув хором, школяры спекаются в безликую черную массу. Из самого ее центра вырывается методично-тревожное:

- Ик! Ик! Ик! – судя по редкостному тембру, икает это Морквин.

- Для начала, - болотный колдун расправляет воротник, но вспомнив, что любезный ему вампир разгуливает где-то в доме, опускает руки, - сыграем-ка мы в прятки. Это и будет первым нашим испытанием…

Я еще ловлю, кажется, его расплывающиеся в воздухе слова, еще зеленый бархатный камзол маячит перед моими глазами, но будто болотной гнилью дохнуло. И вот уже нет Оркмахи…

Федор потерянно озирается. Неуверенно тянет руку к тому месту, где только что стоял колдун. Ворона озадаченно каркает, но, поперхнувшись вдруг, забивается в самый угол клетки.

В центре класса Тромм молча отводит в сторону правую руку и, немедля, из плотной школьной массы просовывается кожаная сумка. Держат ее непременные пухлые пальцы.

- Исчез…

- Думаешь, найдут? – я все пытаюсь разглядеть Морквина. Вид его снова раскормленного краснощекого лица меня немного успокаивает.

- Исчез. На глазах ведь пропал…

- Куда бы и нам исчезнуть?

Между тем Флорин и Норин шустро переносят таз в центр класса. Выскочив ненадолго из-за спины Мастера, Морквин обкладывает таз крученым веревочным шнуром. В нашу сторону он даже не глядит.

Облачившись в паучье ожерелье. Тромм раскрывает книгу. Лишь бы огонь не разводили, как в прошлый раз. И так не продохнуть.

Рядом с тазом появляется бородавчатая бутылка.

- Не спрятаться ли и нам? Пока они тут друг дружку искать будут…

Неожиданно класс взрывается громким шипением, будто на сковороду масла плеснули. К потолку вздымаются клубы едкого пара. Веревочный круг, который только что выложил Морквин, приподнявшись над полом, вспыхивает ровным белым огнем. Собравшись в правильный шар, размером чуть побольше баскетбольного мяча, пар зависает над каменными плитами, тихо раскручиваясь против часовой стрелки. Тромм часто шепчет, приблизивши книгу вплотную к тени под колпаком. Это его книга. От нашей она отличается не только меньшим форматом, но и новым, тисненой кожи переплетом.

Справа же, если смотреть вдоль стены, в углу темнеет узкая арка со ступенями. Бежать? Если дымовая завеса еще загустеет.

- А? – я толкаю Федора в студенистое, проседающее под рукой плечо, но он только вяло кивает. – Ну пойдем же, это то, что нам надо, - я потихоньку подталкиваю его к выходу…. и будто железные крючья вцепляются в мою руку. Вскрикнув от боли, я остаюсь на месте.

Дымчатый шар, меж тем, не переставая раскручиваться, плывет в нашу сторону. Никакого тумана вокруг нет. Напротив, теперь в классе становится так ясно, что видны даже мелкие красноватые прыщики на толстых щеках Морквина.

Обогнув нас, шар зависает над клеткой. Ворона по имени Гриммбл втягивает голову и прикрывается крыльями. В центре горящего круга Мастер достает большой блестящий лист черной бумаги и рвет его на части. Упав в смоляную воду клочки покрывают ее высокой пузырящейся пеной. Мне кажется, под глухим забралом Мастера расползается торжествующая улыбка.

Широким рукавом Тромм черпает из таза, и не успеваю я глазом моргнуть, как он уже стоит рядом, не сделав для этого ни единого шага, и загородив на мгновение клетку, обрушивает на нее потоки черной воды. Одновременно на клетку сходит сгусток белого пара…

Тромм стоит, скрестив на груди широкие рукава. Колпак его опущен еще ниже. Обступив его полукольцом, но не переход границу светящегося круга, школяры во все глаза разглядывают меня.

- Чего уставились? – я вдруг понимаю, что смотрят они за мою спину. Там облитая озерной водой, забилась в клетке ворона. Выглядит она сейчас не лучшим образом. Рядом же с нею, злобно ощеряясь, скрючился Оркмахи. Размером он едва ли больше птицы, но налитые зеленью глаза его горят, как у целого выводка гадюк. Отполированным ногтем он яростно царапает прутья.

Пока я прикидываю, как бы это половчее освободить птицу, не выпустив при этом так удачно забравшегося в клетку колдуна, он исчезает. Из клетки, конечно.

- Что ж. Первое испытание за тобой, - Оркмахи снова стоит рядом. Длинный оскал спрятан под благообразной улыбкой.- Не желаешь ли приступить ко второму?

На месте Тромма я бы передоложил сначала пообедать. Прошло уже достаточно времени, и после прощальной овсянки я успел жутко проголодаться. Но к моему мнению здесь врядли прислушаются.

- Второе! – уверенности в голосе Мастера заметно прибавляется. Наверняка уже представляет, как будет выглядеть среди его коллекционных пауков гоова поверженного коллеги.

- Пусть каждый из нас, - спокойно говорит Оркмахи, - превратится в кого-нибудь. Раньше, я слышал, у обитателей озера это неплохо получалось. Не разучились ли и теперь?..

Грузная матерая ворона сидит на краю медного таза. Величиной она раза в два больше нашей и напоминает мне одно из тех чудищ, что довелось мне увидеть в прошлом году. Почтительно каркнув, Гриммбл приседает…

А вот и он. На клетке, прямо на металлическом кольце, венчающем гнутую ручку, сидит среднего веса зеленый нетопырь с аккуратно сложенными крыльями. Рано я радовался. Думал, больше этих тварей не увижу. Трудно представить себе что-нибудь более отвратительное. Я почти осязаю его холодную сморщенную кожу. Полупрозрачные перепонки, вобрав в себя желтый огонь факелов, сами, кажется, источают мутный неживой свет. Выпуклые блестящие шарики в морщинистых глазницах начисто лишены век и в упор рассматривают меня.

- Чего надо-то?!

Как пришитый, нетопырь провожает меня взглядом. Боковым зрением я замечаю мечущегося в толпе школяров Морквина. Староста размахивает руками, что-то быстро, не переставая, говорит. Делится, видать, впечатлениями…

Внезапно нетопырь исчезает, оставив после себя только непереносимый запах оборотной мази. Почти с удовольствие на его месте я вижу Оркмахи.

Все же лучше, чем эта живность, хотя бы с виду.

- Осталось третье! – грохочет Тромм, тоже принявший обычный облик и не считающий больше нужным скрывать свое торжество. Как же, первый раз выиграл, во второй не проиграл. Он уже празднует победу.

Оркмахи долго молчит, тянет.

- Что ж, - наконец, говорит он, - ничего, видно, не поделаешь. Не зря у нас говорят: трудно тягаться с озерными ведунами. Знать, придется мне тут остаться… - при этих словах Оркмахи кусает меня коротким из-под зеленых бровей взглядом. – Вот вам и третье, последнее, - скучно заключает он. – Оно, конечно, не составит особого труда для нашего доброго хозяина, и можно было бы обойтись вполне и без него. Исход ясен. Но таковы уж были условия…

Повеселев, публика ожидает, в чем же состоит последнее испытание. Мне удается разглядеть в толпе рыжую голову. Значит, до Лысого острова в прошлом году дело не дошло. Шон здесь…

- Раздвоиться… - я с трудом улавливаю смысл. – Надобно нам раздвоиться, оставив свое тело и войдя на время в другое, - Оркмахи на время задумывается. - Ну, скажем, в ту же ворону…

Из-под опущенного капюшона вырывается громкий скрежет. Тромм смеется!

- Я не закончил, - извиняется Оркмахи. – напоследок, единственно затем, чтобы доставить удовольствие почтенной публике, я осмелюсь предложить Мастеру померяться силами.

Тромм костенеет.

- Не нам, уважаемый, - продолжает Оркмахи. – На это я никогда бы не решился. Пусть померятся силами те, кто появится рядом с нами. Я хочу, чтобы вы запомнили этот день. Я, Оркмахи, последний из рода болотных колдунов, обещаю вас больше не беспокоить. Я кончил.

В словах Оркмахи таится что-то зловещее. Какие-то мысли, предощущение чего-то неизбежного роятся в моей голове…

«Привидения, Болотень, нельзя съесть то, что еще не созрело…»

- Нужно время, - осторожничает, что-то почуяв, Тромм.

- Ну да, ну да, - живо подхватывает болотный колдун. – Только не слишком долго.

Не ответив, Мастер знаком подзывает верного Морквина. Получив короткое напутствие, староста в свою очередь шикает Умиху, и тот исчезает.

Тромм задумчиво перелистывает свою книгу. Не могу представить, чтобы Оркмахи добровольно положил свою голову на блюдо Мастера. Сам я, конечно, болею за Тромма. Как человек он мне нравится несравненно больше, но личный мой опыт общения с болотным колдуном подсказывает, что его медовые речи кончаются, как правило, очень горчичными делами. Так что радоваться на месте Тромма я бы погодил.

- Поможешь, - болотный колдун легко проводит по моему позвоночнику, - отпущу на все четыре стороны. Подойди ближе.

Я подчиняюсь Я точно знаю, помогу я ему или откажусь, слово свое он все равно не сдержит.

- Повернись теперь, - острый его подбородок дергается.

Поворачиваюсь. Федор, сидит у клетки, испуганно наблюдает за нашими действиями. Собравшись, я чуть заметно подмигиваю ему.

- Воды в озере хватит, отмоешься…

Вернувшийся в класс, Умих приволок высокое деревянное кресло и теперь услужливо подставляет его Мастеру. Тромм тяжело опускается и почти сразу затылок и спину мне начинает холодить.

Гнилые запахи обступают меня со всех сторон, как бы отгораживая от окружающего. Слышится вкрадчивое, тихое хлюпанье, тонко посвистывает за спиной нетопырь.

Хочу обернуться – не могу. Сдвинуться – никак. Тело мое быстро немеет, с каждой секундой наливаясь холодной, неподъемной тяжестью. Не в силах противиться, я сам становлюсь куском льда. Мысли подергиваются тонкой, пока еще упругой, но быстро уже застывающей коркой.

Перед глазами возникает зеленое, сильно заиндевелое оконце, на котором вместо ледяных узоров извиваются никогда мною раньше не виданные, но странно знакомые мне замысловатые фигуры.

На какое-то время класс пропадает из виду, но, напрягшись, я проглядываю в этом уже безо всяких значков стекле маленький, с гривенник, глазок.

Вокруг него по кругу, все убыстряя ход, несутся, сливаясь словно в сплошном вихре, вспышки красных огней, куски переломанных деревьев, синие водяные брызги, комья, нет, целые горы грязной черной земли, подробней разглядеть нельзя – стоит отвлечься, и окошко тут же мутнеет.

А посмотреть есть на что. Тем более, что от меня остаются одни только глаза. Все остальное будто отлетело куда-то.

Впереди, в высоком резном кресле – неподвижная фигура Мастера Тромма. Слишком уж неподвижная, будто отлитая из черного воска. По правую руку Мастера расположился Морквин. Он с интересом поглядывает в мою сторону. Возможно, сейчас я и в самом деле этого заслуживаю, не мне судить.

Слева же, оттянув серые щеки до плеч, азартно приплясывает Умих. Как боксер перед чужим боем. Впереди этих троих, на краю медного таза надменно восседает огромная черная ворона. Ее мощный изогнутый клюв, должно быть, приводит в трепет нашу бедную птицу. Тромм выставил грозного бойца. Широкие крылья воронища скрестила на выпуклой, как наковальня, блестящей груди. Не завидую я тому нетопырю…

Внезапно окошко мое снова мутится. Холодная безжалостная рука с силой дергает меня изнутри и, прорвав низом собственное тело, я вываливаюсь в пустоту…

Где-то очень далеко, как в перевернутом бинокле, суетятся игрушечные школяры, замер крошечный Федор. Вглядевшись, я как бы «наезжаю» на них, и сбоку в поле моего зрения попадает маленькая черная точка. Вроде пятнышка на линзе. Быстро увеличиваясь, пятнышко это загораживает от меня свет и поворачивается ко мне огромным зияющим жерлом. Обогнуть его уже невозможно.

Гигантская труба всасывает меня и, раскрутив по стенкам, с потрясающей скоростью продувает сквозь себя и выплевывает в густое, багрово-красное море…

Покувыркавшись еще, я вдруг обнаруживаю, что нахожусь все в том же классе, только не на полу теперь, а в воздухе, где-то под низкими каменными сводами.

Вокруг все окрашено в горячий багровый цвет. Очертания фигур и предметов неопределенно размыты, как на мокрой бумаге, но зато безо всякого удивления я воспринимаю свою способность видеть не только то, что находится передо мною и по бокам, но и сзади, и даже над головою и снизу одновременно. С трудом я различаю в этом месиве сидящего по-прежнему Мастера Тромма, раскаленную до алого цвета толпу приплясывающих школяров и огромную, теперь уже грязно-ржавую птицу на краю таза.

Пометавшись по классу странными резкими зигзагами, а по-другому что-то не выходит, я подлетаю…к себе!

Я стою, будто оловянный, вытянув руки по швам. Невидящий взгляд зацепился где-то в дальнем углу потолка. За моею спиной Оркмахи, чуть дальше пригнулся Федор. Вцепившись в прутья клетки, он загораживает собою птицу.

- Федор! – пискнув, я едва успеваю повернуться.

- Каррр! Каррр! – мощное карканье, больше похожее на выхлоп танка, бьет меня по ушам. Я делаю крутой пируэт. Черный снаряд свистит мимо. Перед самой стеной воронища злобно каркает и делает боевой разворот. По обе стороны от моих глаз беспорядочно трепыхаются перепончатые крылья. Скрюченные лапы под ними покрыты слоистой чешуей.

- Я летучая мышь!

Тяжеленный удар приходится мне в грудь. Кувыркнувшись еще раз над полом, я снова взмываю вверх.

Теперь воронища заходит сбоку. Мне с ней не совладать. Я камнем падаю вниз, ворона свистит над головой и, свирепея, закладывает мертвую петлю.

Маневренности нетопырь любого поучит. В последний момент резко ухожу вправо, почти под прямым углом. Мне достается только край черного крыла, но и этого хватает. Меня отбрасывает к стене, и ворона, не сумев погасить скорость, врезается в грудь злосчастного Умиха.

Встряхнувшись, она садится на краю таза. Несколько секунд передышки…

Черные глаза монстра провалены глубоко внутрь, под низкий, нависающий над клювом лоб. Без бликов, словно бы опрокинутые назад, это глаза Мастера Тромма…

Сбросив таз, воронища снова поднимается в воздух. Я беспомощно трепыхаюсь над головой Федора. В свете факелов я замечаю привидение. Заламывая рук, оно мечется среди плесени на камнях. Единственный мой союзник в этом бою.

Стены вокруг меня будто сдвигаются, образуют узкий прямой коридор с вороной в дальнем конце его. Набирая скорость, она идет на таран. Если Тромм раздвоился, почему я нетопырь?!

Внезапно, прямо из-под меня вылетает вторая птица. Бросившись наперерез, она сшибается с моим противником.

- Трах!!! – и только черные перья кружат в воздухе. Моя спасительница распластана на полу, но крылатый хищник вынужден делать новый заход. Кажется, Гриммбл оттянул исход лишь на несколько секунд.

Я планирую над Федором. Напрасная жертва, но я благодарен нашей вороне. Все равно, что бы теперь ни случилось, колдовство Мастера оказалось сильнее. Он выиграл.

Федор в ужасе отмахивается от меня и, метнувшись на полусогнутых, подбирает бездыханного Гриммбла и сует его за пазуху. Хлопая сухими крыльями, я кувыркаюсь под потолком. Страх и ненависть окружают меня.

Выхода нет, я нетопырь!

- Федор! Федор! – но мерзкий писк только заставляет его втянуть голову в плечи. Мое пустое тело в нескольких метрах от меня застыло на прежнем месте.

Сзади стремительно приближается ворона. Я хочу, чтобы выиграл Тромм. Собравши силы, я разгоняюсь и затянув глаза пленкой, с ходу врезаюсь в свое тело. Короткий удар и…пустота.

2

- Проигравший теряет голову, - мягкий, спокойный голос вытекает из-под черного забрала. Ожив, Тромм молниеносно хватает свою зазевавшуюся ворону и – лопни мои глаза! – пытается свернуть ей шею. Чудом вывернувшись, ворона с силой клюет его в черную тень под капюшоном и, коротко вспыхнув, бесследно исчезает.

В следующую секунду класс будто вымер. Даже пар от дыхания исчез.

- Й-а-а!!! – дикий рев победителей гасит половину факелов. – Смерть ему! – за пережитый ужас школяры жаждут крови.

- Таковы были условия, - Мастер Тромм легко поднимется с кресла. Быстрыми шагами он приближается к съежившемуся от страха Оркмахи. – Дай! – он протягивает руку. Тонкий голос его слегка подрагивает. – Таковы были условия. Нетопырь упал первым.

- Дай!!! – ревут дружные школяры. Тромм стоит теперь рядом со мной. Все равно бы он победил; но я ускорил победу.

Из-под опущенного колпака Мастера тянет ледяным холодом.

- Это неправда! – скрипит Оркмахи. – Выиграл я! Он обманул вас!

Но дружный хохот заглушает его слова. Оживившись, Умих, выглядывает из-за спины Мастера, показывает длинный, без ножен тесак.

- Ободрать его! – гундосит он. – Знатное чучело выйдет!

- В подвал его! – Мастер отстраняет обиженного Умиха.

- А чо? Я бы с ним живо, сам и набью. Ловок я тут очень…

- Быстро хорошо не казнишь. Казнь надо подготовить, - в руках у Тромма оказывается узкая витая склянка. Мгновение – и он опрокидывает ее над головой Оркмахи. Удушливо пахнет тиной. Болотный колдун с головы до ног облеплен липкой зеленой сетью.

- Ну, теперь, кажется, все, - с облегчением говорю я. – Нам он больше не опасен, а со стариной Троммом мы как-нибудь поладим. Мужик он вроде не злой…- осторожно скосив глаза, я оглядываю себя. Босые ноги пристыли к каменному полу. Не чувствуя боли, я отдираю их вместе с кожей.

- Я больше не мышь! Никто ничего не понял! – мне все время кажется, что за мной наблюдают. Ледяной болотный взгляд мелькает в толпе школяров. Руководимые Морквином, они волочат проигравшего из класса.

- Стойте! – приказывает Тромм. – Еще одного!

- Кого, Мастер?! – разгоряченный борьбой, Морквин вьется перед Троммом. Он сейчас горы свернет.

- Этого, - уточняет Тромм, - босого…

После перехода через болото от моих многострадальных кед остались одни только грязные шнурки.

- Пошли! – Морквин старается не глядеть на меня. На меня глядит привидение. Высунувшись из щели между камнями, он делает мне успокаивающие знаки: жив, мол, пока, и ладно. Я с тобой.

Но и это еще не все. На происходящее с нескрываемым торжеством взирает Спилгрим. В темном лазе на миг мелькает его острая треугольная голова. Не находя этому объяснения – выиграл-то Мастер, - я все же готов поклясться, что вампир довольно ухмыляется.

- Ну пошли, что ли - говорю я отвернувшемуся от неудобства Морквину. – раз такое дело…

- И я с хозяином! – Качнувшись, Федор делает шаг к Оркмахи..

- Стоять! И до тебя дело дойдет! – повелительным окриком Мастер пригвождает его к полу. Болотные запахи сгущаются под низкими каменными сводами. – В подвал их!

Мне Федор нравится. Скажу больше – он мой лучший друг и я его люблю. Оркмахи во время нашего пребывания на болоте он тоже пришелся по душе – как лаборант он действительно незаменим. Это я очень даже понимаю. Но вот чем он пленил Тромма? Почему безо всяких объяснений Тромм запихнул меня в подвал вместе с поверженным болотным колдуном, а Федора, здорово смахивающего теперь на обитателей болота, оставил? Не значит ли это, что для него уготовлено что-нибудь еще более неприятное? Эти, и еще многие другие мысли роятся у меня в голове. Голова от них слегка потрескивает.

- Помоги мне! – бряцает вдруг из подвальной темноты. Ну дает Оркмахи! Заговорил, как прижало, голосом Тромма.

- Знаете, не впутывайте меня в ваши дела.

В последнее время ко мне слишком уж часто обращались за помощью. С содроганием я вспоминаю утопленника Дулю, Морквина, да и самого Оркмахи. Ничего хорошего из этого до сей поры не выходило. Хватит, полетал. Нетопырями я сыт по горло.

- Глупец! – не унимается голос. – Вместе со мною конец и тебе!

- Это мое дело, - помогать Оркмахи меня никто не заставит.

- Нас обманули! – в темноте Оркмахи скрипит суставами.

- Только без рук! – змеистые пальцы душителя, унаследованные им от многих поколений предков, так и стоят у меня перед глазами.- Я вас слушаю.

- Я Мастер Тромм.

- В таком случае зовите меня просто Морквин.

- Нет, - грустит голос, - ты не Морквин. Имя тебе Тимофей…

- С чего вы взяли?! Откуда вы меня знаете? – меня просто оторопь берет. Опять эти колдовские штучки.

- Знаю, но теперь не об этом. Нас всех обманули. Провели, как последних учеников. Ты молод, но я, старая ворона… На такую наживку попался!

- Не понял…насчет вороны…

- Слушай меня, Тимофей! – голос из темноты твердеет. Даже при желании его уже невозможно отличить от голоса Тромма. Если бы я своими собственными глазами не видел, как в подвал волочили связанного Оркмахи, ни на миг бы не усомнился, что беседую теперь с самим Мастером.

- У нас нет времени, - говорит он. – Казнь утром.

- Это у вас его нет. Мне спешить некуда.

Ответа нет долго. Боюсь, мне придется ему уступить. Если еще не поздно. В спертой темноте слышно, как, пощелкивая пальцами, Оркмахи-Тромм борется с искушением задушить меня на месте, не откладывая казнь до завтрашнего утра.

- Если ты откажешься, спешить тебе будет, действительно, некуда. Смотри же!

Некоторое время ничего не происходит. То есть вообще ничего. Потом вдруг, не могу сказать точнее, мне показалось, что я все-таки прозевал этот миг, в центре темноты зажигается крохотный, с горошину огонек. В такой темнотище, впрочем, трудно ограничить размеры подземелья. Возможно, что огонек этот зажегся и под самым моим носом. Не исключено также, что горит он в моей собственной голове.

Помигав, горошина начинает разрастаться, в то же время наливаясь ровным холодным светом. Раскачиваясь из стороны в сторону, свет как бы проламывается сквозь темноту и наконец вспыхивает большим гудящим огненным шаром.

Застыв, шар режет глаза нестерпимым блеском. Вскоре свет начинает понемногу остывать, и шар становится спокойного блекло-синего цвета. Справа налево через его центр волочится узкая молочная полоса, потом еще и вот словно рябь побежала по голубому полю. Так продолжается довольно долго. Все это время сосед молчит, как нет его.

Внезапно рябь стихает. В центре натянутого голубого круга я вижу самого себя. Я сижу за моей собственной чудной, изрезанной ножиком и исчерканной вдоль и поперек последней партой. С прокарябанными на ней, особенно на половине Федора, самыми загадочными для непосвященных письменами. ом еще и вот словно рябь побежала по голубому полю.полосайного блекло-синего цвета.моим носом. Что-то вроде: «Соблюдай дистанцию» или «Нам много не бывает, нам или мало, или как раз», «У нас режим: нажремся – лежим» и так далее, до самого края.

Последнее высказывание не принадлежит, впрочем, перу Федора. Оно досталось нам от давно покинувшего школу второгодника.

Я задерживаю дыхание – рядом со мною сидит нормальный, с умеренно розовыми щеками Федор. Он что-то увлечено доказывает мне, не замечая крадущейся по проходу химички.

- Федор! – забывшись, я хочу предупредить его, но картина меркнет. Шар снова льет холодный голубой свеет.

- Никогда не видел такого интересного кино, - говорю я. – Кино хоть куда. Хотя химичка эта и не наша. Она у нас появится только в девятом, - я замолкаю. Не было такого! И быть никогда не могло: эта молодая, с длинными голенастыми ногами в черных блескучих колготках и с ехидной улыбочкой выдра никогда не вела у нас уроки. – Кино хоть куда, - повторяю я. – Такое бы я еще посмотрел. Нельзя ли повторить?

- Есть другое. Может быть, оно понравится тебе больше…

Я устраиваюсь поудобнее, заранее предвкушая удовольствие от второй серии. Не кормят, так хоть развлекусь. Школу свою я ненавижу. Сумасшедший директор Зубаль, по слухам перешедший к нам из пенитициарной системы, ввел соответствующие порядки. Не верите? Но на переменах восемьдесят восьмой математической нельзя сидеть, бегать, стоять. Нужно ходить по часовой(!) стрелке вокруг выстроившегося кольцом дежурного класса. Подниматься по одной, а спускаться по другой лестнице. А уж чтобы покурить в туалете…

Но сейчас я с удовольствием вспоминаю и это. Плохое по сравнению с худшим смотрится отсюда просто восхитительно…

Ожидания моим, однако, не суждено было оправдаться. Зрелище оказалось коротким, страшным и непонятным.

Вынырнув из темноты, на экран вываливается Морквин, кривоногий Гекл, Умих и с ними целая ватага гогочущих школяров. На плечах у них два черных, наглухо зашитых и обвязанных веревками мешка. Причем один из них гораздо больше другого.

Мешки подтаскивают к крутому в этом месте берегу, напротив высокой мертвой сосны, и, раскачав, забрасывают далеко в озеро. Гладко скользнув под воду, мешки скрываются из виду. Изображение расплывается. Последнее, что еще можно разглядеть, это грустное лицо Морквина. Староста без аппетита жует шматок копченого сала пальца в четыре толщиной.

- Ты сам все видел, - говорит тот, кто называет себя Троммом. – Ты видел завтрашний день. Я жду теперь, что слова мои дойдут до твоих ушей.

На сей раз я его не перебиваю. Даже если это подвох, выбора у меня все равно нет. Посижу, послушаю.

- Да будет тебе известно, - начинает опять голос Тромма, - фундамент самого дома гораздо старше его стен. Деревянные стены возведены на его древних камнях. На этом месте жил Покровитель Озера…

Ну вот. Добрались, наконец, и до Покровителя. Я еще не забыл, чем это обернулось для меня в прошлый раз.

- …Озеро тогда было синим и походило не на лепешку черной грязи, а напоминало след от гигантской подковы. Дом полуостровом входил в озеро. Каменный угол на Лысом острове – все, что осталось от его северного крыла. Остальное ушло под воду. Лес тогда цвел, в озере водилась рыба. Вокруг хватало богатых деревень, а в замке жил славный предок нынешнего малоумного обжоры-герцога. Покровитель охранял жизнь долины.

Но однажды болотным колдунам стало тесно у себя на болоте. Началась война. Мне о ней еще моя бабушка рассказывала, из самых она этих мест происходила. А уж она от своей слыхала.

Вот те раз! И у колдунов, оказывается, бабушки бывают. Колдуньи тоже, надо полагать, а то и ведьмачки. Уши у меня встают торчком.

- Война шла с переменным успехом. То верх брали зеленые нетопыри, наводившие ужас на всю округу, и тогда болото, выйдя из берегов, доползало чуть не до самого замка.. То Покровителю озера удавалось остановить ненасытные стаи и вогнать трясину обратно, в отведенное ей от веку место.

Как бы то ни было, а скоро лес опустел. Исчезли птицы. Ушли навсегда звери. Постепенно обезлюдели и деревни. Среди них и та, откуда берет начало мой род. Разбрелись все, кто куда. В этих местах никого, почитай, и не осталось. Это сейчас только пришлый народ появляться стал. Занимают брошенное жилье, селятся вокруг развалин старых. Да только все равно житья им не будет…Не знаю точно, чем у них тогда дело кончилось. Верно, Покровитель сумел загнать болото обратно. Но и его с той поры никто больше не видел…- голос соседа дрогнул. Близко то, ради чего он все это говорит.

- Ты меня слышишь?

- Еще бы. Никогда не слыхал ничего интересней.

- Что ж, дослушай тогда до конца. Я всего лишь старый деревенский колдун. Ведьмак, если хочешь. Или ведун. Как тебе больше нравится…

Это, конечно, для меня не новость. Но, как ни назови, а я бы не сказал, что все это мне очень нравится.

- Все Троммы этим занимались. Вот и я лечил, правил, советы давал, привораживал. Да, случалось, и порчу наводил! Что было, то было, чего греха таить. Когда работы нет, берешься за любую. Вот потому и решил я однажды вернуться в эти места. Удачу поискать…- Тромм хрипит, булькает, тяжело, с надрывом, откашливается. – Душно мне… - голос его надолго затихает. Теперь я ловлю каждое слово.

- Бродил я как-то по лесу, поздней, вот как сейчас, осенью. Корешки собирал, травы всякие, те, что перед самым снегом силу свою набирают. Тут места гиблые. Дождь, почитай, круглый год не перестает. Души живой месяцами не встретишь, а для ведуна раздолье. И уж совсем собрался было за перевал воротиться, как вышел вдруг утром, еще туман был такой, что ног собственных не видно, к маленькому лесному озеру. И как раньше его не заметил? Ведь каждый корешок в этом лесу обнюхал, каждый овражек облазил. Я сразу понял, что это то самое место. И решил, что останусь. Я так и сделал.

Отстроил дом на камнях и зажил.

И дело пошло. Люди потянулись, прознав обо мне, заказы пошли. Из самого замка даже! Денежки завелись, учеников набрал, чтоб не хуже других прочих; бестолочи все до единого. Утопят же завтра! За все добро мое и утопят! А сами, олухи деревенские, сами к нетопырю этому в пасть пойдут! Ладно…

Потом уж я догадался – Покровитель мне помогал. Здесь он, под озером, хоть и не видел его ни разу, а знаю наверно. Об одном он предупреждал только, - никогда не впускать сюда человека с зеленым ногтем. Пока я тут не жил, место никому не открывалось. Вроде, как закрыто оно было для всех. И есть оно, и нет его будто. Никто сюда из болотных войти не мог. А как открылось оно для меня, так и другим сыскать его возможно стало. Не я его нашел, оно меня к себе привело.

- Но тогда зачем он открыл его?

- Покровитель озера ждет. Ждет очень давно, лет триста уже, и близится теперь срок. Вот и понадобилось ему, чтоб дом появился. Дабы тот, кто придет, не решил, что нет его больше. А кого ждет, не знаю…Не открылось мне…

Зато я теперь, кажется, знаю. На всякий случай я еще спрашиваю:

- Почему я должен вам верить?

- Да потому, - теряет терпение голос, - что сам был нетопырем! Или забыл?! Тебе еще повезло – в тело свое вернулся.

- Я не забыл. Врядли я когда-нибудь это забуду.

_ Оморочил меня Оркмахи. Нарочно проиграл дважды. Я и решил, что все, что не так он страшен, как упреждал о нем Покровитель. Я ведь тоже не из последних буду. Тоже и мы кое в чем толк понимаем. Да и здесь, на озере, поднабрался. А он меня, Тромма, как последнего знахаря!

Вот слушай: когда я, коряга лесная, в третий раз к вороне подселился, я тело свое без присмотру оставил. Не запертым даже! И в голову не пришло – он забрался в него! Он теперь Мастер Тромм! Оборотень проклятый! Перевертыш! Мои собственные ученики утопят меня завтра в озере, - голос немного успокаивается. – И тебя со мной вместе…

- Извините, - я чувствую, как бунтуют мои извилины, - я что-то не понял. Про тело. А как же он сам?

- Он сам не такой простак. Ясно, что Оркмахи задумал это с самого начала. Для того и вас притащил с собою. Вместо себя в летучую мышь тебя всунул. А сам занял мое тело. Пока я с тобою сражался…Оборотень! Он и в дом проник оборотнем. Подготовились мы, воды озерной набрали – против болотных всех самое средство верное. Плеснули на него сверху, ан нет! Не он это был! В свою одежду другого обрядил, а сам дымом, дымом зеленым просочился, и сюда…Говорили мне!

- Ой – ей-ей, - голова у меня начинает быстро-быстро крутиться, причем во все стороны сразу.

- Что ж, - сосед сникает, - я занял то, что осталось, - тело болотного колдуна. Да будет тебе известно: нельзя быть живу долго и не в теле…

Постепенно картина для меня проясняется. Я почти верю словам Тромма-Оркмахи. И даже догадываюсь, к чему он теперь клонит.

- Ну, хорошо. Я готов помочь вам, но что вы хотите лично от меня?

- Я хочу, чтобы ты отправился на Лысый остров…Просить помощи Покровителя. Больше нам надеяться не на что…

- А почему бы вам не сходит туда самому? Ваш все-таки знакомый…

- Не могу, - Тромм, наверное, это все-таки Тромм, скрежещет зубами, долго астматически хрипит. – Сначала Оркмахи вылил на меня свое зелье, я теперь будто в сетях. Дышать трудно, суставы все вязнут, - он переводит дух. – А теперь ты, Фома! Последние силы высосал! Легко ли будущее показывать, а ты все сомневаешься…

Я молчу. Что тут ответишь?

- Это два твоих завтра. Выбор теперь за тобой.

- Я выбрал, - я поднимаюсь с соломы. – Только как я туда попаду?

- Тебя проводят.

- Это кто же?

- Я и провожу, - знакомый скрипучий голос заставляет меня подскочить на месте.

- Ты, что ли, Дормидонт?

- А то кто же? Я это и Дема со мной.

- Это еще откуда посмотреть, кто из нас при ком состоит, - в темноте Демид звучно щелкает челюстями.

- Почему же вы раньше молчали? Ждали, пока я соглашусь?

- Не, - отвечает Дормидонт. – Не в том дело. Ты бы все равно согласился, куда тебе деваться? Стыдно мне, Тима. Я ведь, хвост мне к носу, прикинул тогда: не выбраться тебе с болота. Вот и слинял. Да ты зла на меня не держи, тоже ведь и меня понять надо. Но теперь я с тобой. Ты везучий.

- Ты сказал… - я впускаю паука в свой карман. – Идем, что ли?

- Не спеши, - слышно, как Тромм, охая, встает, поднимается на ноги. – Душено мне, - хрипит он, - тело чужое давит.

- Может, еще разносите, - ободряю я его. – Были у меня кроссовки в прошлом году. Сначала тесно, а потом хлябать начали…

- Цыц! Умник нашелся…Поговорил бы ты раньше! – но Тромм быстро берет себя в руки. – Ладно, Тимофей. Все равно нам друг без друга не обойтись. Ступай теперь в угол, - он легонько подталкивает меня в спину. – Сил у меня осталось немного…

Пожалуй, он не врет. В его руке нет и следа болотной тяжести. Но почему он ни разу еще не обмолвился о книгах? В самом деле не знает или только притворяется?

- Куда?! – появившись внезапно из темноты, привидение виснет у меня на ногах, тянет назад. – Книги! Ты обещал…

- Утопят нас утром, будут вам тогда книги.

- Кто тут с тобой?!

- Да привязался один, - стряхнув привидение, я утыкаюсь в стену. Холодные камни покрыты густой испариной. Хотел бы я знать, как он меня отсюда выведет? Еще в прошлом году Федор простучал здесь каждый сантиметр. – Вы бы не могли мне объяснить, как я пройду сквозь стену? Я как-то раньше не пробовал…

- Это не так сложно…Ты там, где должен быть. Не веришь, а знаешь. Тело твое соберется в том месте, где уже есть ты.

- Как это соберется?

- Не думай об этом. Нельзя думать. Нельзя хотеть. Это уже есть, оно должно быть впереди тебя, впереди того, о чем ты думаешь.

- Да, - я поворачиваю голову, пытаясь разглядеть в темноте Тромма, - пока я еще здесь, вы не могли бы мне сказать, как быть Федору? Это правда, что Морквин в озере отмылся?

- Прижмись к стене, - из далекого далека гудит длинная-предлинная медная труба. – Спасти твоего друга может только старая вода…

Глава двенадцатая

П О К Р О В И Т Е Л Ь О З Е Р А

1

Подземная галерея прямая, как стрела, и ведет вниз под углом гораздо большим чем в сорок пять градусов. Бежать по ней гораздо легче чем идти.

- Ты здесь раньше-то бывал? – как проводника, я держу Дормидонта на собственной голове.

- Нет. Не приходилось... Но я и без того не заблужусь. Местные мы, потомственные…

- А что Демид не пошел?

- Дема в дому остался, силки на вампира ставит. А вот что ты здесь делаешь? Не ждал я от тебя такого, никак не ждал… Для того ли принцессу мы с тобой в замок вернули, чтобы сам ты теперь с колдунами якшался? Я ведь, Тима, по дороге сюда в замок-то заглянул. Демида оттуда вытащил, хвост мне к носу, чтобы он, чего доброго, всех там не позаплел. Принцесса твоя, я тебе доложу, еще красивее стала.

- Какая она моя?

- Хорошо, Тима, как скажешь – пусть будет наша. Все сидит, бедняжка, в окно свое смотрит. Ты, случаем, не знаешь, кого она там выглядает?

- Не знаю…

Не знаю, почему я думаю о ней так часто. Гораздо чаще, чем мне самому бы этого хотелось.

Гладкий полукруглый потолок отстоит от мощеного пола метра на два и делает ход похожим на разрезанную вдоль по диаметру исполинскую трубу. Галерея ничем не освещена, но просматривается далеко вперед.

У нетопыря, видать, научился. То-то Федор мне позавидует.

Я все больше разгоняюсь вниз по наклонной плоскости. Босые ноги почти не касаются гладких каменных плит. Чистый, какой-то разряженный воздух сам проскальзывает внутрь, проникает в поры, делает тело легким, совсем почти невесомым. Мне и страшно и весело. Еще немного, и я полечу, как воздушный шарик. Позабыв обо всем, я громко смеюсь, и прямо из-под ног на меня выпрыгивает длинная черная дрянь. Захлебнувшись, я прыгаю еще выше, и мы сшибаемся в воздухе.

Неправдоподобно большая ящерица отлетает в сторону. Жабой плюхнувшись на пол, я поскальзываюсь на ее длинном отстреленном хвосте и еще долго качусь вниз под проклятия разъяренного Дормидонта.

- Раздавишь, бандит! Паука последнего погубишь!

Пресмыкающееся, встреча с которым стоила мне очередной порции синяков и уважения паука, было первым. Чем дальше вниз, тем их становится все больше. Черные и совсем бледные, никогда не видевшие солнца, огромные, с хорошую крысу, и совсем крошечные ящерки и тритоны, матерые смуглые жабы и собственно крысы сплошным копошащимся ковром устилают стены и пол.

Вкатившись в сплошную упругую массу, я останавливаюсь. Охая, поднимаюсь. Тут не разбежишься. Шустро лавируя между моими босыми ногами, животные пробегают мимо, тремя шевелящимися рукавами обтекая неожиданное препятствие. Исчезая в многочисленных щелях и трещинах, они тут же появляются в еще больших количествах.

Я медленно, очень медленно, стараясь не наступить на кого-нибудь, пробираюсь вперед. Вражды от них я не чувствую, скорее наоборот.

- Много ты о себе понимаешь, - охлаждает меня паук. – Причем тут ты? Это меня здесь признали. Уважают…

- Лишь бы крысы не покусали, - рассеянно отвечаю я. Не это меня занимает сейчас. Поминутно я стряхиваю с головы и плеч сорвавшихся с потолка аборигенов, желающих по разумению Дормидонта, выказать ему свое почтение. Не слишком меня беспокоит и предстоящее свидание с Озерным Покровителем.

Невиданная крапчатая каракатица вспрыгивает мне на грудь. Секунду-другую мы смотрим друг другу в глаза. Язык у меня от страха заворачивается в обратную сторону. «Плюнуть – не плюнуть?» - в стекловидной ее голове шевелится одна единственная мысль.

- Срыгни в туман, дура, - говорит ей обиженный такой бесцеремонностью Дормидонт. Подумав, каракатица сваливается. Прямо на мускулистую, всю будто из перевитых веревок крысу. Я торопливо переступаю через разыгравшуюся на полу кровавую схватку. Больше всего меня занимает неотвязная мысль: где мне раздобыть «старую воду?»

- Никогда о такой не слыхивал, - отвечает паук. – Если и знает кто, так это Покровитель. Но мой тебе совет: даже не заикайся об этом! Самим бы спастись, от колдуна болотного избавиться, а про Федора лучше забудь. Нет уже дружка твоего. Студень вместо него зеленый разгуливает. Говорил я тебе, кто с болотными поведется, сам таким станет. Что с ним вышло, того он и сам хотел. Меня не обманешь, ему кроме книг колдовских с самого начала ничего нужно не было. Так-то вот, Тима, а ты все – друг, друг…

- Помолчал бы ты лучше. И без тебя тошно…

Судя по расстоянию, которое мы преодолели, каменная развалюха уже где-то над моей головой. В прошлом году я ведь тоже вроде как без приглашения являлся. Не здесь ли гнездятся те черные птицы, что едва не склевали меня заживо на Лысом острове? «Слуги Покровителя!» - заклинал тогда Морквин на свою голову…

Хоть бы грамотку какую Тромм написал. Мол, свой он, из нашего колдовского ордена.

- Не боись, со мной не тронут, - как никто, Дормидонт умеет рассеять мои сомнения.

Шагов через полста живой ковер сильно редеет, и я с удивлением обнаруживаю, что прошаркал свои пятки еще не до самых костей.

Ход кончается просторной пещерой с пологими каменными сводами и черной дырой посредине.

Подхожу. Здесь почти пусто. Шаги громко отдаются под низким куполообразным потолком. Справа, по захламленному камнями краю пещеры пробегают торопливо две колченогие крысы. Под ногами у меня похрустывают чисто объеденные косточки. Тут и там валяются клочки рыжей шерсти. В небольшой, на глубину колена нише лежит каменная плита с толстым металлическим кольцом.

- Совсем озверели, - паук осуждающе скрипит, перебираясь с головы на мое плечо. – Друг друга они здесь жрут, что ли?

Никаких инструкций при мне он не получал, но отчего-то знает, что нужно теперь делать.

– Подымай! – руководит он, и вопреки устрашающему виду, плита легко сдвигается под моими руками. Вниз уходят узкие, покрытые седым мохом ступени.

- Полезай, не сомневайся. Окромя, как Озерному покровителю, заступиться за нас некому. Болотным только дай волю, через неделю по самые зубы в трясине будем.

Потоптавшись вокруг, лезу.

Короткий коридор, к которому сходят три крутых лестничных марша, упирается в чудовищную, окованную рыже-зеленной окислившейся медью дверь. Мышиного цвета каменная глыба козырьком нависает сверху.

- Похоже, здесь он и обитает. Постучим или так войдем? Ты как насчет: нельзя сомневаться, нельзя думать, нельзя хотеть?..

- Досмеешься ты, - оробевший почему-то паук не склонен шутить. – Тромма послушать, как та сороконожка станешь. Не то сквозь стену – по стене ходить разучишься. Стучи в дверь, умник!

Прикинув наскоро пути возможного отступления – благо катакомбы не слишком запутаны, - я трижды стучу…

От низкого, разрастающегося с каждым мгновением гула вибрирует, кажется, весь остров. Колебания эти проникают под кожу, заполняют тело, подчинив себе, растворяют в странных, ни на что не похожих не затихающих звуках. Дверь распахивается и…

В один миг гудящая голубая гора сплющивает меня почти и подмяв сначала, переворачивает и с собою вместе забрасывает куда-то вверх и далеко вперед. Ослепленный и оглушенный, кувыркаясь бестолково, я чувствую себя одиноким яйцом в кипящей на огне кастрюле.

- Главное, чтобы Покровитель так не решил,- паук клещом висит на моем ухе. – За триста лет он мог сильно оголодать.

Поварив так примерно до полуготовности, - я уже забыл все, что наказывал старина Тромм, - меня вытряхивают на свет…

Небольшая, поражающая какой-то почти безвоздушной чистотой восьмиугольная комната. Стены из гладко отесанного голубого камня. Ни окон в ней, как водится, ни дверей.

Я переворачиваюсь на живот. Передо мною, слегка ошалевший, но в целом вполне сохраняющий достоинство, охорашивается паук, а по углам, я только теперь их замечаю, сидит по крупной осанистой вороне. Ручаюсь, в первый момент в комнате никого не было. Размером вороны точь-в-точь, как те, что являлись на зов Морквина. С лица они гораздо суровее нашей птицы, но несравненно приятнее островитян.

- Принес?

Я быстро оглядываюсь. Паук молчит. Никто из ворон клюва не раскрывал…Голос раздается скорее всего в моей собственной голове.

- Чего принес?

- Книги…

- Книги наверху. Врядли бы мне их сейчас отдали. Меня к вам послал Мастер Тромм, у него сейчас большие неприятности, - и я торопливо, пока не перебили, выкладываю все, что знаю. Точнее, почти все.

- Значит, книги снова у оборотней… - Покровитель, если только это он со мной разговаривает, кажется сильно расстроенным.

- Может, Оркмахи их и не отыщет, - я пробую вселить в него надежду. – Сдается мне, Тромм умеет прятать ценные вещи.

- Почему не пришел Гриммбл?

- Ммм…Скорее всего, его просто не отпустили. Его вообще-то в клетке содержат. Оркмахи с ним ни на минуту не расстается, ага…Но Дормидонт - то со мной, паук то есть…

Наступает долгое молчание. Боюсь, я сильно подвел нашу ворону.

- Гриммбл парень неплохой. Клювом за книги держался.

- Он уже год здесь. Как он попал сюда до срока?

Этого-то вопроса я и боялся. Сейчас выяснится наша с Федором роль во всей этой истории. С опаской я поглядываю на застывших по углам ворон. Ну что тут придумаешь? А вот Федор бы точно придумал…

- Говори! А паука я после послушаю.

Приходится рассказать. Все, начиная с самого бабушкиного чердака; в благоприятном, насколько это вообще возможно, для нас с Федором свете.

Похоже, мне это не удается.

- Вы помешали Гриммблу! – комната начинает мелко дрожать. – Оставался всего год. Книги бы вернулись на озеро!

Вороны по углам грозно шевелятся.

- Кто ж знал, - я развожу руками. – Надо было Тромма предупредить, не держать его здесь за сторожа. Знал бы он, кого ждать, книги бы уже у вас были.

- Напрасно ты с ним так, - бормочет Дормидонт. – Кому нравится выслушивать упреки. А может, еще не поздно?

- Помолчите оба…

Следующий час, это я приблизительно, проходит в полном безмолвии. Мебели тут нет, но сесть на стерильно-каменный пол я почему-то не решаюсь. Угрюмый и расстроенный, Дормидонт молча грызет пуговицу на моей рубашке. Холодный прием, оказанный нам Покровителем, явился для него полной неожиданностью.

- Останешься у меня, - решают, наконец, мою судьбу. – Книги же не достанутся никому…

Он первый, кто меня выделил. Возможно, потому, что рядом нет никого другого. Кроме Дормидонта, конечно.

- Я бы с радостью, - мямлю я. – Но у меня друг наверху.

- Соглашайся, дурень! – паук больно кусает меня в руку. Вороны по углам беззвучно надсмехаются надо мной.

- Забудь обо всех. Делай, что я скажу…

Постепенно свет в комнате уплотняется, густеет, как древесная смола. Со всех восьми углов к центру протягиваются тонкие голубые лучи, и вдруг, прямо в воздухе передо мною повисает U- образная, толщиной в руку стеклянная трубка. У моих ног стоят два запечатанных глиняных сосуда.

- Открой правый…

Осмотрев горлышко, я аккуратно ломаю сургуч. В кувшине чистая отливающая бирюзой вода. В комнате тонко пахнет свежестью и сосновым лесом. На гладкой, застывшей, как голубое зеркало, поверхности, медленно проступают очертания подковы. Маленькое, зажатое со всех сторон лесом подковообразное озеро дымится под моросящим дождем. В озере, врастая в воду бесчисленными отростками, шевелится гигантское, от берега до берега, белесое существо.

- Наполни правую половину!

- Наливай, наливай, остолоп! – извертевшись у меня на плече, паук спрыгивает на кувшин. – Оглох, что ли?!

Я поднимаю сосуд. Осторожно, не пролив ни капли, выливаю его содержимое в стеклянное горлышко. В кувшине на глазок литра три, трубка же совсем небольшая, вроде тех, что использовались раньше для подачи сиропа в газированную воду. Тем не менее вода благополучно умещается, не заполнив ее и на треть. Но главное, вопреки ненавистному мне, как и все, что связано с естественными науками закону о сообщающихся сосудах, жидкость останавливается аккурат посредине горизонтальной части U-образной трубки. Будто невидимая преграда не пускает ее.

Я ставлю на стол пустой кувшин.

- Второй…

- Второй! – эхом отзывается Дормидонт.

Второй кувшин гораздо тяжелее и заполнен густой вонючей массой. Ошибиться тут нельзя – пахнет гниющим болотом. Вороны сурово наблюдают за моими манипуляциями.

- Теперь наливай, - голос Покровителя раскачивает сами стены. Отогнав вдруг ставшие ясными воспоминания о доме посреди болота, я с натугой отрываю кувшин от полу и, уперев его донышком в живот, кое-как выливаю тягучую жижу.

Встретившись внизу трубки, две жидкости искрят, пузырятся, словно борясь и не уступая друг другу, и замерев, образуют на стыке своем тонкий искрящийся круг.

- Наклони…

Теперь я уверен, что в низком, гудящем, но каком-то бесплотном голосе, слышится настоящая мука. – Вправо…

Взявшись за стеклянные рога, наклоняю этот штурвал до упора. Получается примерно такая вот картина U.

Некоторое время никаких изменений в сосуде не происходит. Две жидкости будто застыли, не уступая друг другу ни миллиметра.

Сжатый воздух вокруг меня становится раскаленным. Неожиданно я замечаю, что уровень голубой воды в правой части трубки медленно, почти незаметно ползет вверх, в то время как болотная жижа так же тихо оседает.

- Началось, - говорит Покровитель. – И к рассвету все будет кончено. Никто не выйдет из дома. Книги не достанутся никому…

- Стойте, стойте…Как же так? Там ведь Федор!

- Там книги, - в голосе Покровителя появляется высокая печаль. – К утру они будут уже под водой. Слишком поздно. Но и болота не станет, рано они празднуют…

- Видал? Болота не будет… - чтобы скрыть свою растерянность, паук крутится на одном месте, воинственно потирает передние лапки.

Насколько я уже разбираюсь в разных колдовских штуках, к утру он осушит болото, а дом Тромма вместе со всеми его обитателями окажется под водой. Он так решил.

Пусть за себя решает! Только что я своими руками утопил Федора. Думай, думай быстрее, времени в обрез, надо что-то придумать, прямо сейчас, потом будет поздно.

- Я верну вам книги! – мой тон полон почти искренней отваги. – Только выведите нас отсюда. Жаль будет, если пропадет такая ценность.

- Слишком поздно…тебе это не удастся. На острове полно нечисти; она тут с тех пор, как пропали книги.

- Я знаю, видел как-то раз, - даже разговор об островитянах нагоняет на меня ужас.

- Мне без книг не подняться. За триста лет я врос в это озеро. Но я умею искупать ошибки…

Чужими жизнями. Как же мне его убедить?

- Я верну их, - упрямо говорю я. – Но мне нужна старая вода, - терять мне нечего, другого случая уже не представится.

- Мы вернем! – выступает вперед Дормидонт.

- Идешь, - помедлив, отвечает Покровитель, - иди…Добудешь книги – одна из них твоя, - в руках у меня оказывается маленькая, с градусник мензурка. – Старая вода для Оркмахи. Вижу я, что ты не так прост. Раз знаешь - бери. Мне она уже ни к чему. Но помни: не пролей ни капли! А чтоб ног не замочил – обуйся…

Не успеваю я поблагодарить, как на ногах моих оказывается пара допотопных, удивительно скрипучих блестящих галош жутчайшего фасона на алой плюшевой подкладке.

- Вы нас лучше домой верните…

2

Обратная дорога времени у нас не заняла. То есть ее вовсе не было. Просто я вдруг оказался в подвале, рядом с Троммом.

Плевать я хотел на его подачки. «Одна из книг твоя…» Но до рассвета без помощи Покровителя из дому все равно не выбраться.

«Плеснешь на него…» - стоит в ушах его голос. Старая вода… Я сжимаю мензурку. Как же мне подойти к Оркмахи? Да еще попасть в него…

- Правильно мыслишь, Тима. Ужом к нему, ужом подползем…

- Тьфу! О чем мы Дормидонт?! Старая вода для Федора.

- Вернулся? – Мастер не скрывает своего волнения. – Видел его?

- Нет, - выдернув из Дулиной рясы поясок, я аккуратно обвязываю мензурку и вешаю ее на шею. Авось, пригодится. – Он так и не показался. Наверное, пощадил мои нервы.

- А со мной-то он как? Ты слышал, будто и нет меня вовсе…- паук не скрывает своей обиды.

- И мне не привелось, не видел… - Мастер никак не решается спросить о главном. А я не спешу ему на выручку. Если бы он не отправил меня искать помощи Покровителя, меня бы казнили только завтра. Теперь срок сократился до рассвета. То, что вместе со мною на дно отправятся и все остальные, меня нисколько не успокаивает.

- Он поможет? – выдавливает, наконец, Тромм.

- Поможет, - мне почему-то не хочется рассказывать Мастеру, какую участь уготовил ему покровитель. – Если мы поможем ему вернуть книги.

- Какие еще книги? Ах, эти…Что вы с собой принесли. Спрятал я их, а что? Зачем они ему?

- Долго рассказывать. Покровитель сам виноват, что не доверился вам с самого начала. Он ворону эту с книгами триста лет как дожидается. За книгами и Оркмахи явился. Если б они сразу по назначению попали!

- К утру Покровитель утопит дом вместе со всеми нами. Ни книг ему, ни Оркмахи, - прямолинейный от обиды Дормидонт не желает щадить Мастера. Может, он и прав. Пусть знает, кому всю дорогу служил.

В темноте Тромм гулко бьет себя по лбу.

- Своими руками! Ворона…Да тут их тьма, одичавших. По лесу кружат. Раньше, до войны еще, слышал, у Покровителя служили, а теперь, точно собаки, стаями носятся. Что ни оставишь, крадут, никакие заговоры их не берут. Я и эту, книжную, за одну из них принял. Эх!..

- Теперь уж все равно, - сухо замечаю я. – Где, говорите, они спрятаны?

- В очаге, Тима, в очаге. Оркмахи их ни за что не найти. Изнутри, под решеткою камень легкий есть. Там у меня тайничок. Когда болотные явились, я на всякий случай – ведь чуяло же сердце! – сунул туда что подороже. Несколько книг бабушкиных, парочку амулетов семейных, травники старые да еще кое-чего по мелочи.

- Ожерелье из пауков там? – вспомнив прошлогодние чудеса волшебника Морквина, я заранее представляю, каково мне будет шарить в сумке с мохнатыми гадами.

- Там, - подтверждает Тромм. – Где ж ему быть? Да ты что, никак пауков боишься?

- Еще чего?! С какой это стати мне бояться каких-то дохлых пауков? У меня живой в друзьях ходит, и ничего. Не боюсь я их нисколько, что мне пауки сушеные сделают? – к горлу моему подкатывает дурнота.

Чтобы отвлечься от навязчивых пауков, я тороплю Мастера:

- Желательно до рассвета успеть. Вы бы сходили, принесли ему книги. – Я все еще надеюсь, что обойдется как-нибудь без меня. Страшно подумать, что придется еще раз пробираться по живому ковру.

- Теперь не могу. На мне тело Оркмахи. В нем и шагу не ступишь по дому. Меня удавят мои собственные ученики.

Сейчас он попросит меня. Я почти вижу, как где-то рядом радуется привидение.

- Я твой должник, Тима. Сходи с пауком за книгами, а уж я отблагодарить сумею.

- Ну что ж, - потянув для виду, я соглашаюсь. Выбора у меня все равно нет. Если я достану ему книги. Покровитель выведет нас из дому. Или нет. Колдуны есть колдуны, у них, как известно, все по-другому.

- Только из уважения к вашему возрасту. Но у меня к вам одна просьба.

- Говори…

- Если мне удастся раздобыть старой воды, как ею пользоваться? Вовнутрь ее или, может, облиться?

- Этого не ведаю. Я сказал, что сказал. Против болотных другого средства нет. А как пользоваться, само тебе открыться должно, если готов ты…

- Готов ли я…Откуда мне знать? И как я отсюда выберусь? Опять сквозь стену продираться?

- Это не вопрос. На это меня еще хватит; только помни о зеленом ногте…Поднимись к двери!

Глава тринадцатая

В Ч У Ж О М Т Е Л Е

1

Сначала через каменную стену, а теперь вот сквозь дверь. Дверь дубовая, толстая.

- О-хо-хо…Нет, с меня довольно. Кто сказал, что у колдунов жизнь легкая? – стоя на каменных ступенях, я чувствую себя сухим пряником, который сначала раскрошили молотком в муку, просеяли сквозь частое сито, а потом впопыхах опять слепили. – Как бы снова не рассыпаться…

- На то, что сказал тебе Покровитель, наплевать и забыть, - верный Дормидонт, поклявшийся больше со мною не расставаться, мрачен, как пустая мышеловка. – Он потом о тебе и не вспомнит. Тут, Тима, законы паучьи. Друг друга поедом жрут. У кого пасть ширше, тот и заглотил. Если сам раньше не подставится.

- Но ведь он твой хозяин!

- Не привыкший я к хозяевам. Да ты мне верь! Уж если этот парень со мной, потомственным пауком, как с неродным разговаривает…Думаешь, отдаст он тебе книгу?

- Сдалась мне его книга. Федора бы отмыть, да домой вернуться, - прижавшись к верхней ступени, я выглядываю в коридор. Тромм не ошибся. Подвал действительно охраняют. По обе стороны от каменного мешка маячат две черные фигуры. Еще трое кучкуются под самым факелом. Вооруженные острыми палками, они настороженно оглядываются по стонам, тихо, в полголоса переговариваются.

- Я сам его видел, сам! С крыльями он, зеленый, как трава, и клюв у него…

- Врешь, поди, - сутулый школяр жмется к стене. – Сам ты зеленый…

Так мне отсюда не выбраться. Напуганные Спилгримом школяры, не задумываясь, насадят мня на деревянные копья. С другой стороны, всю ночь им так не простоять. По хорошему, их должны хотя бы изредка сменять. А кто, кроме Морквина может быть здесь разводящим? На первых порах Оркмахи нужен помощник, хорошо знающий здешние порядки и способный удержать в руках эту ораву. Все это в том случае, конечно, если болотный колдун думает так же, как и я.

Я жду долго. Очень долго, но не напрасно. Сначала по коридору со стороны кухни разносятся громкие уверенные шаги. Если это не Морквин, я в ловушке. Обратно к Тромму мне самому не попасть. С того времени, как я был в подвале последний раз, тут кое-что изменилось. Это кое-что – огромный амбарный замок вместо скромной щеколды на дверях.

- Ты как сюда попал?! – вместе с прыгающим светом факела я ловлю сдавленный шепот. – Оборотень болотный! – хлопая белыми ресницами, Морквин ощупывает неприступный замок.

«Помоги, помоги мне!!!» - от моих мыслей он должен лопнуть, взорваться, разлететься на куски.

- Все в порядке, - староста загораживает меня широким подолом, – сходите, перекусите. Да не увлекайтесь там, проглоты ненасытные!..

Радостный топот стихает в конце коридора..

- На вот, жри, - бурчит Морквин, вытягивая из-за пазухи большой белый груздь. – Хоть ты и оборотень болотный…

Соленый, из бочки Мастера.

Из-за двери несется глухое рычание. Тромм, должно быть, никогда ему этого не простит.

- Ишь, ты, - Морквин опасливо проверяет замок. – Беснуется, упырь зеленый. Порычи у меня еще! – поправив за спиной громадную рогатку, он злобно хохочет. – Утром в мешок тебя и в озеро! Сам утоплю. Понырял я у тебя в болото, нырни и ты… - он вдруг смолкает. – А ты как здесь оказался?! У нас сквозь дверь не проходят…

Я перестаю жевать.

- У вас и из болота не выныривают.

Груздь Морквина довольно противный, вялый и весь будто нашпигован огненным перцем.

- Что же мне с тобой делать? – сняв рогатку. Морквин поигрывает толстой, скрученной из сухожилий тетивой. – На Спилгрима вашего сделал. Увидишь, так ему и передай: не гулять вампиру по лесу! Странные тут нынче дела делаются. Как вернулись – не узнать…Раньше дом был как дом, а теперь по ночам не выйдешь…Нечисть какая завелась?

- Кто бы о нечисти говорил? Колдун называется.

- Чего смеешься?! Самый для нее теперь срок, - третий час пошел, - поежившись, Морквин боязливо осматривается. – Кто дверь к олухам нашим в спальню открыл? С вечера самолично ведь запер, замок новый снаружи навесил, - дужка с оглоблю, а в полночь проверил – замка-то и нет…

- Отпусти, а?

- Как это? – на красном лице Морквина отражается жестокая внутренняя борьба. Он человек долга, но кроме него нам тут никто не поможет.

- Отпусти, - скрипит паук, - как за себя прошу. Задолжал я ему.

- Ладно…Хоть ты и выкормыш болотный, а Морквин добро помнит. Я тебя не видел. А ты, мохнатый, берись за дело! Оркмахи взаперти, но Спилгрим-то по дому разгуливает. Не изловим, всех нас повысосет., - понизив голос Морквин прибавляет: Гекла уже того…Помнишь его? На болото еще нас провожал…Веселый такой, песни все пел. Сам сложит и поет. Пасть ему не заткнешь, бывало, колченогому…А теперь вот в леднике, завтра хоронить будем. После казни твоей, слышишь, Оркмахи?!

Я не трогаюсь с места. Он добро помнит! Попробуй, выберись отсюда без провожатого.

- Ну, чего еще?! – нервничая, Морквин выглядывает в коридор. – Беги, оборотень, пока я не передумал! Утопят тебя утром, это дело решенное. Сам я в озеро и брошу.

- А где Федор? И где у вас выход?

- Свалился ты на мою голову. У Мастера твой Федор, тебе его не видать. Ищут они чего-то вдвоем, - староста явно ревнует. – Не пойму я, бродят по дому, будто потеряли что…А выход, - Морквин с подозрением оглядывает мои блестящие фасонные галоши. – И когда только успевают? – он рывком выдергивает меня в коридор. – Только быстро! Вторая дверь твоя.

Запихнув меня в щель между плитами в конце коридора, Морквин задвигает камень.

- Дуй, не стой!

Снова здорово. Так я Федора никогда отсюда не вытащу. В узком тамбуре я нахожу вторую дверь.

- Бежим вдвоем! – предлагает паук. Здесь или вампир высосет, или Покровитель утопит. А про Федора своего забудь, тут привидение угадало. Нет и быть никогда не может никакой такой дружбы. Уж на что нас с Демидом возьми. Выросли вместе, муху последнюю пополам делили, а теперь погляди на него…Ему бы только сети плести. Они сейчас с толстым силки на Спилгрима ставят. Бежим вдвоем, нет слаще свободы!..

Ночь стоит темная, безлунная. Близко шумит невидимый лес. Издалека, к шуму деревьев примешивается тихий плеск воды. Подышав недолго, я возвращаюсь в дом.

- Без Федора я отсюда не уйду.

- Так я и думал, - Дормидонт перемещается мне на лоб. – Давай тогда рассуждать: Оркмахи, заполучив тело Мастера, стал полновластным хозяином в доме. Сейчас он, если верить толстому, занят какими-то поисками. А что, кроме книг, он может искать? Ну, положим тебе удастся найти их первому. После этого ты еще должен незамеченным вернуться к Тромму, отнести книги Покровителю и уж тогда дожидаться, соизволит ли он исполнить обещанное.

Лично я никому здесь не верю. И не очень-то надо! Пока он будет думать, Федор твой все равно утонет.

- А если помочь Оркмахи? – в темноте я быстро оглядываюсь. Нет, показалось, должно быть. Привидение наверняка заплутало где-нибудь в лабиринтах дома. Вот ведь привязалось тоже! Может быть, заполучив такие желанные для него книги, колдун забудет, наконец, про Федора? Ведь и привлек он его к поискам лишь затем, чтобы не выдать себя перед учениками. Как же, сам спрятал, а теперь ищет. – У тебя, Дормидонт, как со слухом?

- Отлично у нас. Паутина скрипнет – услышим…

- Ты Спилгрима не прозевай, - я встаю. – До рассвета не так много времени, но зато я знаю, где выход. Да и ты ведь со мной…Конечно, если Оркмахи уцелеет после наводнения, он получит власть над долиной.

-И всеми, кто в ней пока еще проживает.

- Не трави душу. Я это хорошо понимаю. Очень даже хорошо, Дормидонт. Но Федор мне все равно важнее. Домой я вернусь только с ним. Или вообще не вернусь. И потом – Оркмахи еще должен выплыть в наводнение.

- Ну ты, братец, паук…Похлеще Демида будешь…

Галоши, бывшие поначалу размером с резиновую лодку, сидят теперь как влитые. Отчего-то мне кажется, что рубчатые их подошвы уже некоторое время погружены в воду. Нагибаюсь – сухо. Но сырость явно увеличилась; стало холоднее.

Я вдруг обращаю внимание на то, что слева из-за стены долетают частые глухие удары. Возможно, стучат уже давно, просто мне было не до этого.

- Что это может быть?

- А что хошь, то и может, - после моего отказа пуститься с ним в бега, Дормидонт пребывает в мрачном оцепенении. – В этом доме и раньше, бывало, не разберешь, где нос где хвост, а теперь и вовсе пустое…Сам смотри!

- Придется. Если я выходил во вторую дверь, значит, где-то должна быть и первая.

- Левее прими, - нехотя подсказывает паук и, пошарив по камням, я натыкаюсь на неструганые доски. Хоть бы спичку, что ли. Колотят где-то совсем рядом, прямо за этой дверью.

Я нажимаю плечом - дверь лишь слегка пружинит. И на себя ведь не потянешь – забыли, как водится, ручку приделать.

А если так? Сильно надавив ладонями, сдвигаю дверь в сторону. Есть! Удачно перебравшись через высокий порог, я тут же набиваю очередную шишку. Невольный стон мне сдержать не удается.

- Тихо ты! – удары смолкают.

Я сижу внутри высокого шкафа, под нижней, уставленной глиняной посудой полкой.

- Уж не кухня ли это?

- Хм. Ясен пень, кухня. Говорю же, паук ты и есть натуральный. Без проводника к пище дорогу сыскал.

Я глотаю слюнки. Груздь отвратительный, только разжег голод.

- Ты слышал? – спрашивают совсем рядом. – Никак, разговаривают.

- А чо?

Через секунду деловитый перестук возобновляется с новой силой. Осторожно, на ширину лезвия, я раздвигаю створки.

- Так оно и есть, - одним взглядом я окидываю кухню. Под низкими, закопченными сводами стоит широкий кряжистый стол с двумя лавками по бокам. Здесь меня кормили потрясающе мерзкой овсянкой. Сейчас котла не видно, но сбоку от стола высится огромная бочка из свежих досок. Над ее краем ритмично покачивается небольшая репообразная голова.

- Флорин!

- Или Норин, - сомневается паук. – Их и Демид не всегда отличает…

В зубах голова сжимает с полкиллограмма длинных гвоздей, сквозь которые она еще что-то напевает. Странно знакомая мелодия, аранжированная залихватскими взвизгами в самых неподходящих местах, есть не что иное, как перепев моей же «…по крутой извилистой дороге…» Надо думать Морквин научил. А может, и Умих. Ребята они все тут ухватистые, того и гляди, школьный гимн придумают.

Из-за бочки выглядывает второй близнец.

- Успеем? - палкой он помешивает смолу в мятом закопченном ведерке.

- Угу, - репа исчезает в бочке. Перестук становится еще громче.

- Знали бы, дурачье, для кого стараетесь…

Дверь в кухню Мастера совсем рядом, в нише боковой стены. А там и очаг. Удачно я попал, прямо в кухню. Дальнейшее мне представляется довольно смутно, но сначала еще нужно добраться до книг.

Помешав в ведерке, Флорин начинает смолить бочку. Похоже, Оркмахи даже не сомневается, что скоро здесь будет болото. А куда ж по болоту без ковчега? Главное для меня сейчас – незаметно выбраться из шкафа.

Приготовившись к броску, я резко толкаю створки: вполоборота ко мне стоит Мастер Тромм. Полированная лысина нарядно сверкает, в руках запертая клетка с унылой вороной.

- Долго ты будешь прятаться?!

От неожиданности, я едва не выкатываюсь ему под ноги, но из двери, ведущей в кухню Мастера, появляется Федор. Он как-будто растерян, выглядит, как никогда подавленным. На нем мятый (!)грязный балахон, волосы растрепаны. От ужаса я впиваюсь ногтями в ладонь - из-под бескровной верхней губы его торчат, выдаваясь вперед, два острых сахарных клыка.

- Кажется, одним вампиром стало больше, - чуть слышно шепчет паук.

Медленно миллиметр за миллиметром, я притворяю дверцы. За спиною Федора, разбухший до безобразного грязно-коричневого бурдюка, ухмыляется Спилгрим. Малиновая попона лопнула на животе, когтистые лапы болтаются широко по сторонам.

- Сам пью, сам гуляю…Ох! И еще выпью!- он в превосходном настроении.

- Где они могут быть?! – очень знакомый тонкий голос рассекает кухню от пола до потолка. Из широкого рукава Мастера выглядывает короткий, бледно-травянистый коготь. Он еще не отрос и не отполирован, да и по цвету не дозрел, но кто хоть раз встречался с болотными колдунами, ни за что больше не ошибется.

- Тромм сказал правду…

- Молчи и слушай, - Дормидонт тяжело дышит мне в ухо.

- Наверху вроде все осмотрели. Надо бы в спальню к ним заглянуть, - Федор улыбается белозубой, страшновато-приторной улыбкой. – Может, и нет никаких книг?

Клешневатая рука с зеленым ногтем встряхивает клетку.

- Сварю!

Ворона только затравленно квохчет.

- Поторапливайтесь, мыши лесные! – пнув напоследок бочку, колдун тащит Федора за собой. – Пошли! Не найдешь, век тебе в нетопырях быть!

- Чуть задержавшись, вампир заглядывает через край бочки.

- Беленькие, мяконькие!..

Громко хлопает люк в полу.

- По бревнышку дом раскатаю! – негодует колдун.

- В класс пошли, - говорю я. Галоши мне уже не только в пору, теперь они сильно жмут. Сырость винтом выкручивает колени. – Что он с Федором сделал? Воды у меня всего ничего, вдруг на такое не хватит?

- Может, и не хватит. Еще немного и второй Спилгрим появится. Тебе Покровитель зачем воду дал? Для Оркмахи…То-то и оно. Федору все равно не поможешь, а на колдуна при случае плеснем, глядишь, и подействует…

- Забудь о нем, - на шею мне ложится холодная бестелесная рука. – Выбрось насекомое и действуй!

- Еще один такой совет, и вам больше не придется на меня рассчитывать. От испуга я сам превращусь в привидение.

- Ннннасекомое, - скрипит паук. – Попомните вы у меня насекомое, болотные…

Флорин и Норин после ухода Спилгрима не подают больше признаков жизни, и, покинув шкаф, я беспрепятственно проникаю в кухню Мастера. Привидение тугим шарфом лежит на моих плечах. Я вежливо поправляю холодную взвесь.

- Не так туго, пожалуйста. До сроку задавите…

Один из трех светильников на стене зажжен, и, не теряя времени, я кидаюсь к холодному очагу.

Кладка в нем ровная, плотная. Валун к валуну. Я ссаживаю кожу, обламываю ногти, но ничто не может остановить меня.

- А что, если Тромм обманул? – пот струями заливает мое лицо. Деревянный пол сухой, но я чувствую себя так, как будто стою по пояс в ледяной воде. Все мои чувства переходят в кончики пальцев.

- Спокойнее, они где-то рядом, - соскочив на камни, паук тычется во все щели. Методично проверив каждый бугорок, каждую выбоину, я нащупываю, наконец, едва заметное углубление в левой части очага, ближе к задней стене. Закусив губы, расшатываю скользкий продолговатый валун. К этому времени дарованные Покровителем галоши сжимаются на моих ногах испанскими сапогами.

Стоя на коленях, я вытягиваю из-под камней набитую до отказа сумку Мастера Тромма.

- Ну же, ну, открой! – сжимая кольца, привидение извивается от нетерпения. – Здесь они, все как одна целехоньки!

Дулина ряса (я уже весь провонял болотом) намокла от пота и холодит скованную от напряжения спину. Не рискуя заглядывать внутрь, чтобы не наткнуться на паучье ожерелье, быстро нащупываю сумку. Книги на месте.

- Теперь домой, домой, на болото, я выведу тебя отсюда. Вставай, спеши…- шепча на ухо, привидение тянет меня назад.

- Отвяжись, старик! – Дормидонт пробует укусить бесплотную тень.

- А ведь ты не такой простачок…

- А?! – резкий голос, прозвучавший за спиной, подсекает меня под колени. Привидение, болезненно сжавшись, прячется за решеткой очага. Не оборачиваясь, я прижимаю сумку к груди.

- Выследили…

Стоило только найти книги, сразу все тут как тут. Вытертые дубовые половицы по-прежнему сухие, но стылая вода плещет уже у груди.

- А я-то, простофиля доверчивый, отпустил его, думал, и впрямь он уйдет, на добро мое отзовется. Еще и гриб мой сожрал, хитрован болотный!

Да ведь это мой друг Морквин!

- Послушай, сейчас я тебе все объясню…

Не отрывая от сумки остановившегося взгляда, он делает шаг ко мне.

- Отдай!

- Не отдам!

- Не отдам! – вторит мне привидение. – Ни за что не отдам, все мое, триста лет ждали!

- Погодь, Морквин, тебе-то они зачем? – но голоса паука никто уже не слышит. Сорвавшись с места, я уклоняюсь от растопыренных пальцев старосты. Широкий ремень сумки болтается у меня на шее.

Кухонька тесная, но некоторое время мне удается избегать медвежьих объятий Морквина. Несмотря на комплекцию, он проворен, как молодая гадюка.

- Сумку! – загнав меня в угол, противоположный очагу, он медленно приближается, напружинив толстые ноги и широко расставив локти. – Что это у тебя на шее болталось?

Сделав обманное движение, Морквин всей тяжестью обрушивается вперед. В последний момент я успеваю подвернуться, и случайно моя правая нога, выставленная далеко в сторону, оказывается у него на пути.

Перевернувшись через голову, Морквин на мгновение зависает в воздухе, как бы недоумевая, что с ним могло произойти, и устремляется к полу.

От удара, должного бы за этим последовать, могли бы обрушиться перекрытия. Вместо этого, Морквин легко перекатывается через спину и, вскочив, вонзается в сумку.

- Отдай!

В ответ я изо всех сил бодаю его в лицо. Еще вопрос, кто от этого несет больший урон, но пальцы старосты на миг разжимаются. Поднявшись из очага, привидение хватает его за горло, а я отскакиваю в сторону. Кровь из рассеченной брови заливает лицо Морквина, он почти ослеплен, но на этом цветочки и заканчиваются.

- Сейчас я тебя убью! – одним движением староста отбрасывает зеленого призрака. Заламывая тощие руки, привидение мечется под потолком. Здесь, вдали от болота, оно быстро теряет силы.

- Остановите его! Книги, кто понесет книги?!

В кухне нет больше белобрысого толстяка в мешковатом балахоне. Взбешенный носорог теснит меня в угол.

Опасаясь быть стоптанным, Дормидонт забивается под лавку.

- С ума сошел?!

Морквин вдруг резко склоняется, и в руке у него я замечаю большой продолговатый булыжник. Килограмма эдак на четыре, сам его из очага выковыривал.

- Конец тебе, гаденыш скользкий! – перекинув со спины рогатку, Морквин вкладывает в нее ужасающий свой снаряд и до упора натягивает тетиву. – Не хотел с Морквином по – доброму…

Я смотрю ему за спину. Этот не промахнется.

- Мастер!

- Кха! – почти одновременно со мной выдыхает Морквин и отпускает булыжник…

2

Сначала мне кажется, что на мое левое плечо обвалился потолок. Сверху нависает окровавленное лицо старосты. Толстые скрюченные пальцы тянутся к моему горлу.

- Мастер… - хриплю я.

- Спасибо мне скажет, - ухватив ремень от сумки, Морквин умело превращает его в петлю на моей шее. – Удавлю, нечисть болотная!

Подвывая, привидение бессильно виснет у него на плечах.

- Мастер в подвале! – успеваю еще выкрикнуть я, и, замерев, Морквин широко открывает рот. Быстро набрав воздуха, я прицельно плююсь.

- Ах, ты ж! – староста шарахается от меня, как от ядовитой гадины, испуганно трет губы. – Так ты плеваться?!

- Мастер в подвале! – вывернувшись из-под него, я пытаюсь выйти из угла.

- Что?!

- Мастер в подвале! – кричит из щели паук. – Опомнись, толстяк, своих бьешь!

- Кто думаешь, сказал мне, где спрятаны книги?

Морквин непонимающе моргает, а я с надеждой слежу, как неукротимая ярость а его лице сменяется удивлением.

- Почему Мастер ищет свою собственную сумку? Об этом ты не подумал? Мы все попали в одну ловушку, - поднявшись, я прикрываю дверь в школьную столовую. Молотка близнецов-бондарей почти не слышно. Морквин не двигается. – Ваш мастер сидит теперь в подвале, взаперти. А книги здесь ищет Оркмахи. Он украл тело Мастера!

- Украл! – надрывается паук. – Присвоил и с вампиром по дому разгуливает! Не веришь, сам у Норина спроси! Или у Флорина.

Не жуя, Морквин проглатывает собственный язык.

Я же продолжаю:

- Всех нас обвели вокруг пальца Вы сами завтра утопите своего Мастера и даже не заметите, как превратитесь в нетопырей. Бочку вон видел? Не забыл еще, как за илом нырял?

- Знать ничего не знаю! – Морквин сжимает голову пухлыми веснушчатыми руками. – Давай, сказал, сумку!

По его плаксивому тону я заключаю, что если он мне и не поверил, то уж душить меня точно пока раздумал.

Хороший Морквин парень, но вот понять то, что не укладывается в привычные для здешних колдунов рамки кажется, не в силах.

Боевого задора, однако, у него сильно поубавилось и пригладив волосы, я меняю тактику.

- Не веришь, не надо, дело твое. Но тогда Мастеру будет интересно узнать, кто выпустил меня из подвала.

- Ах ты, гад! – от такой подлости Морквин даже отступает. – Но недолго тебе, Умих мешки дошивает, - к Морквину возвращается его злость. – Все равно ведь не убежишь, утопленничек ты мой!

- Утром все здесь будут утопленниками, - невидимая вода доходит мне уже до подмышек. Нарядные галоши похрустывают моими плюснами.

- Ну да? – староста недоверчиво запускает палец в правую ноздрю – Все да не все. Отдай сумочку, а? – на одутловатое прыщавое лицо наползает обаятельная улыбка. – А я, так и быть, еще раз тебя выведу. И паукана с собой забирай, топтать не стану.

- А это вот видел?! – выскочив из очага, привидение раскорячивается перед старостой. – Шиш тебе зеленый, а не сумочку! Мы на болото уходим, прочь с дороги, пока живой!

- Сгинь! – Морквин швыряет в привидение моченым яблоком. – Путается тут под ногами. – Забыл, что не у себя на болоте?! – старосте так хочется самому, опередив Федора, (вот ведь гнида, присосался к нашему Мастеру!) найти книги, что я просто не могу ему в этом отказать.

- Вот что, - я сильно хлопаю его по лапам. – Не спеши! Я отдам тебе сумку и ни слова не скажу Мастеру. Но мне нужен Федор.

- Да убери ты свою гадость! Вот же привязалось! – Морквин шугает липучее привидение. На лице старосты ясно написано: раз в жизни сделал доброе дело, выпустил гада, так теперь он меня же за горло и берет. – Хм, - он теребит кургузый нос. – Это не так легко сделать.

- Зато ты сам найдешь для Мастера книги, а заодно избавишься от соперника.

- Какой мне Федор соперник? Да…А сделать оно бы и можно, но самому тяжелехонько будет.

- А я на что?

- Тут свой нужен, местный. А положиться не на кого, дурни косяками ходят.

- Шон! Найди Шона!

- Это Рыжего, что ли? – староста морщится, как от лопнувшего чирья. – Сбежал, недоумок худосочный. И как только сумел?

- Если ты не знаешь, никто не знает. Надо думать, у Шона был какой-то свой выход.

- У кого, у него?! Да без меня из дому мышь не улизнет… - Морквин вдруг осекается. – Ну, я отпустил, я! Чего смотришь?! Тебе-то какое дело? Видел же сестрицу его…

- Да не волнуйся ты, все правильно. Отпустил, и плевать, я бы так же сделал.

- Нет, не правильно! – вылезший на свет Дормидонт осуждающе качает мохнатой головой. – Добренькими быть хотите? А ну, изловят его, да слово-то и вытрясут. Он парень хлипкий, недокормленный, огоньку поднесут, живо сболтнет. Попляшете вы, когда поджаривать станут.

- Тьфу на тебя!

- Что сделано то сделано, - говорю я. – Обойдемся так. Ты здесь самый головастый, вот и придумай что-нибудь. Только побыстрее, пожалуйста.

- Да, я такой, - Морквин снова подходит ближе. – Но как, по-твоему, я буду объясняться с Мастером? Сначала Рыжий. Потом вы двое. Не понимаю, что мне мешает задушить тебя прямо сейчас и книги забрать. И дело с концом…

- Говорю тебе – ваш мастер в подвале! А Оркмахи, которому ты так верно служишь, нет до нас никакого дела.

- Давай сюда сумку! – Морквин отмахивается от моих слов так, словно на него наседает целая стая летучих мышей.

- Э нет! Сначала Федор! – я убираю сумку за спину.

Привидение спрятавшись за погасшим факелом, больше не рискует вмешиваться.

- Вот же нетопырь болотный! – Морквин мелко трясет головой. – По себе судишь. У Морквина слово крепкое!

Я молчу. К Морквину надо только привыкнуть. Видя, что я не уступаю, он излагает свой план.

Выглядит это примерно так: он идет к Мастеру (ну какой он тебе мастер?) и говорит, что Федр нарочно плохо ищет. Но есть тот, кого незаслуженно забыли, то есть, он сам. Он и найдет книги. Само собой, Мастер после этого просит Морквина помочь, и Морквин, потянув для виду, «находит» книги. После такого конфуза Мастер отлучает Федра от себя…

- А уж там я что-нибудь придумаю, - заключает староста.

- Зачем же нужен был кто-то еще? Послушать, так и одного тебя многовато.

- Ха! Знаешь, что бывает с теми, кто указывает Мастеру на его ошибки? У старика рука тяжелая, может и прибить. А после нашего возвращения его вообще не узнать, даже голос изменился…Тьфу ты! Ну давай сюда книги! Спрячем обратно, чтобы я их после «нашел».

- То, что ты предлагаешь, хорошо только наполовину.

- Причем целиком на твою, толстый, - поддерживает меня паук.

- Во-во. У меня тоже не остается ничего, кроме твоего «что-нибудь придумаю…» Поэтому сумка останется пока у меня. Ты проводишь меня на чердак, и доставишь туда Федора. А сумку я тебе в трубу сброшу, поступай с ней, как знаешь. Аккурат в очаг и упадет…

- На черда-ак, - тянет Морквин. – Но туда же нельзя. Да и как вы потом выберетесь?

- А вот это уже не твоя забота. Ты, главное, к лестнице меня проводи.

Промолчав, Морквин задумчиво сковыривает прыщ. Так же машинально слюнявит кровоточащий гнойничок.

- Если захочешь, сможешь уйти вместе с нами.

- Катись ты! – он подходит к двери, и молоток Норина, будто ожив, снова начинает стучать.

- Никому верить нельзя! – Морквин запихивает меня в очаг. – Жди!

3

Если я в нем ошибся Оркмахи в личине Мастера будет здесь минут через пять. От силы через десять. Привидение, едва уже шевеля языком, умоляет:

- Мы спасли тебе жизнь, помоги же нам, помоги, верни книги на болото…Слабну я здесь, вода озерная топит.

- Придет Федор, там посмотрим, - отвязываюсь я.

- И смотреть нечего! Пусть тонет, на болоте таких еще выводок, - убедившись в невозможности укусить или заплести привидение, паук со злорадством наблюдает за его агонией. – Чай, не дома ему баловать!

Под их взаимные оскорбления и угрозы проходит с полчаса. Поскольку я здесь сижу, невидимая вода покрывает меня с головой. Морквин пошел разнюхать дорогу на чердак, но что-то уж слишком долго. Придется, видимо, снова действовать самому.

- Очень тебя прошу, - хнычет привидение, - вернемся на болото, ты же обещал. Дома нас и Болотень ждет, как он без тебя там?

- Ну не могу я, не могу!.. Лети сам, пока не растаял, потом поздно будет.

- Не уснул тут?! – просунувшаяся в очаг поросячья харя Морквина кажется мне почти красивой. – Вернувшись, староста погасил единственный здесь фонарь. – Пора. Они теперь в другом крыле дома, - бесшумно подкравшись, Морквин пинком распахивает дверь в школьную столовую. – Ага! Братья-бездельники…

Присев, я осторожно выглядываю из-за косяка. Привидение забралось в сумку с книгами и тоскливо подгрызает кожу. В общем-то, сумка от этого тяжелее не становится, но Дормидонт тут же заплетает ее многочисленными хитроумными узлами.

- Попробуй-ка теперь выберись, вражина прозрачная…

- Что это у тебя? – ядовито интересуется Морквин у одного из близнецов. Потупясь, Флорин раскрывает грязную ладонь. – Опять в кости играли?! Все, бездельники, Мастер вас предупреждал.

Жалобным хором близнецы умоляют не выдавать их.

- Так и быть, - покуражившись еще, староста нехотя уступает. – Живо в бочку, и не выглядывать!

Флорин и Норин исчезают в тот небольшой промежуток времени, который требуется, чтобы один раз моргнуть.

- Быстро за мной! – сделав мне знак, Морквин открывает люк и первым прыгает в подпол.

Глава четырнадцатая

Ч Е Р Д А К М А С Т Е Р А

1

- Не забудь, сумку-то…- слова Морквина застревают где-то на ступенях. Сам он на чердак не полез, расставшись со мной в углу класса, у подножия лестницы…

- А вдруг заперто?

- Держи, - прощаясь, Морквин сунет мне длинный ключ-трубку. – Мой, личный. Ко всем дверям здесь подходит…И вот еще. Где-то по дому Спилгрим бродит. Возьми вот на всякий случай, хоть ты и сам болотный, - выудив из бездонного рукава гладкую заостренную палку, староста вручает ее мне.

- Гляди-ка, какой заботливый, - ворчит паук. – Об себе позаботься, а мы уж сами как-нибудь.

Следующие пять минут уходят у меня на то, чтобы единственной пока целой рукой – левая до сих пор висит плетью – нащупать замочную скважину. Универсальный ключ Морквина открывает дверь с пол-оборота, но, памятуя о том, что счет моим прошлогодним шишкам был открыт именно здесь, я предусмотрительно сгибаюсь. Низкий косяк благополучно остается позади, зато коварный угол какого-то ящика рвет Дулин балахон и пребольно царапает колено. Так я скоро в одних галошах останусь. Они, кстати, сидят здесь гораздо свободнее. Вода на чердаке, как я и предполагал, не чувствуется вовсе. Переговариваясь с пауком, я пробираюсь к едва различимому в темноте слуховому окошку Толчком распахиваю раму. Холодный ночной воздух струей врывается в духоту чердака.

Затратив не малые усилия, с помощь одной только правой руки я выбираюсь на скользкую покатую крышу. Действие это в на данный момент бесполезное и крайне утомительное, но я больше не в силах оставаться в четырех стенах.

Нескончаемые дожди и заморозки превратили черепицу в хорошо залитую ледяную горку. Вниз по ней съезжать гораздо удобнее. На трубу, огромной размытой тенью нависшую за моей спиной, я стараюсь даже не оглядываться. Со всех сторон слышится плеск воды, причем вода, похоже, уже у самых стен. Из-за глухой, скрадывающей всякое расстояние темноты кажется, будто тонешь, с головой укрывшись одеялом. Еще неизвестно, выплывем ли мы с Федором, но сначала надо его дождаться.

- Хватит, погуляли, - паук с решительностью ограничивает мою вылазку. – Что-то сердце ноет, осмотреться мне надо. Не ровен час, еще кто на чердак пожалует…

Пошарахавшись по темному, как наше будущее, чердаку, я быстро покрываю свободные еще места на теле и голове свежими синяками и ссадинами, но конце концов нахожу то, о чем просит Дормидонт.

- Ты палкою, палкою наперед щупай, - оправдывается он. – Я и сам тут не часто бываю; ни мух наверху, ни разговору интересного. Пыль одна, - спрыгнув вниз, он ненадолго исчезает. – Все, заплел, однако. Моя вина, раньше надо было сказать, чтобы ключом ты дверь запер. Учить вас, молодых, всему надо…

- Да ладно, кого сюда занесет? Ваших и силком не затащишь.

- Оно бы, конечно, и так, а только главное, чтобы порядок во всем имелся Куда бы не вошел, хочь на минуту, а дверцу-то за собою замкни, не за труд посчитай…Постой, ты куда7! – на ходу Дормидонт вскакивает мне на ногу, и мы оправляемся вглубь чердачных недр.

До прихода Морквина мне бы хотелось кое-что еще повидать, но смутное, все время нарастающее чувство тревоги сильно затрудняет поиски.

- В прошлом году сами под ноги попадались, - смотровую трубку я нахожу уже после того, как, отчаявшись, решаю вовсе отказаться от этой затеи. Желтая светящаяся горошина сама, кажется, выкатывается мне под ноги.

- В прошлом году здесь и вполовину хлама не было. Тромм без краю мастерит все да перестраивает. Умелец он наш…

- Поглядим-ка, - позабыв о тревоге, я приникаю к «глазку».

Тесная комната, в центре которой свалены в кучу металлические треноги, тазы, мятые ведра и прочий Троммовский хлам, скорее всего служит ему кладовкой.

«Так, ага», - сказал бы на это Оркмахи. Одна из стен комнаты занята полками, беспорядочно уставленными потрепанными разнокалиберными книгами. На полу же весь обложенный нетающими кусками колотого льда лежит мертвый Гекл. На неестественно запрокинутой, будто сломанной шее запеклась темная корочка.

- Ну, чего углядел-то - не выдерживает паук. – Дайкось и мне…

- Нашли, куда положить, - скрипит он спустя минуту. – У тебя что, уши заложило? Тут становится слишком шумно…Стань к стене и дожидайся Морквина!

- Ты же заплел дверь. Должно быть, это дождь по крыше, - не обратив внимание на предостережение паука, я продолжаю поиски.

Следующий «глазок» - школьная столовая, превращенная теперь по воле Оркмахи в бондарную мастерскую.

Трубка выведена как раз над бочкой. Засев в ее чреве, близнецы азартно режутся в кости, позабыв и о Спилгриме, и о грозном своем старосте. Флорин (или Норин) выигрывает и с видимым удовольствие лупцует брата веревкой по кончику носа. На конце веревки навязан порядочный узел…

- Быстрее, надо Федора отыскать…

Несколько следующих «глазков» расположены почти по прямой и выходят в пустой коридор. Вот, наверное, спальня. На трехъярусных полатях вповалку храпят школяры. Я почти чувствую, как воняют желтые пятки Умиха…

И тут я вижу Федора. Он стоит в закутке, позади колдуна, почти скрытый широким каменным карнизом. Он незаметно, почти не переставляя ног, пятится к двери. Судя по всему, внизу происходит тяжелый разговор.

Дергаясь всем телом, колдун выталкивает вьющегося перед ним Морквина и оборачивается к Федору. В клешневатой его руке зажат комок зеленой грязи. Он что-то орет, топает ногами. От сквозняка, ворвавшегося с приходом Морквина, тени в комнате словно сходят с ума. Не выдержав, слабосильный факел гаснет, а я ловлю себя на том, что уже целую минуту колочу по своей голове.

- Остановись, Тимофей! Это не выход! – Дормидонт взывает к моему благоразумию

- Как я мог согласиться на такой идиотский план?!

- Говорил я тебе, - нашептывает высунувшееся из сумки привидение. – Идем, еще не поздно… Я выведу тебя отсюда…

- Ты хоть отстань!

Староста спихнул неудачу в поисках на Федора. Может статься теперь, что он притащит сюда вместо моего друга небольшую летучую мышь.

- С привидениями связываться нельзя, - говорит паук. – Ни укусить такого, ни прижать, ежели что. Морквин же какой-никакой, а все свой…

На тихий, будто от осеннего листка шорох, я успеваю лишь слегка отклониться.

- Спил-грим! – на миг сжатый воздух толкает меня в затылок, и клюв подобравшегося из темноты вампира вонзается в мое левое, перебитое Морквином плечо. В горячке мне еще удается вскочить на ноги. Не переставая вопить, я мотаю впившегося клещом Спилгрима, бью его голым кулаком, отдираю пальцами, но рука моя только проваливается в холодную чавкающую массу. В темноте я шарю вокруг, – хоть что-нибудь!

- Спил-грим, спил-грим, - скребя когтями, вампир все ближе подбирается к моему горлу, с каждою секундой твердея и словно наливаясь изнутри силой. Неожиданно оступившись, я падаю на пол и ободрав лицо, получаю сильнейший тычок в живот. Палка! Из последних сил я перекатываюсь на бок. На миг Спилгрим оказывается прижатым к полу.

Извернувшись, под невероятным углом, я вытягиваю из-за пояса деревянное копье и с маху всаживаю его в тугое, треснувшее как лоскут, тело.

- Спил-грим!! – бешено взвыв, вампир вырывается вместе с застрявшим в его теле копьем.

- Добей! – орет паук. – Добей кровососа!

- Чем добить-то?!

Хлопанье сухих крыльев замирает в дальнем углу чердака. Из разодранного плеча у меня тихо струится кровь.

- Упустил, раззява?!

- С копьем в брюхе…

- Чем хвалишься? Он рану залижет, и снова как новый. Ну кто так бьет? Косорукий ты, то-то, что косорукий. Зря я тебя за паука почитал, не паук ты никакой. Когда бьешь – бей!

- А я что? Одной рукой управлялся.

- Одной рукой…Да хоть и вовсе без рук! – от неудобства за свое ротозейство Дормидонт еще больше нападает на меня. – Не рукой, Тима, бьют.

- А чем же?

- Собой, брат, собой…Хочь муху, хочь Спилгрима, а все собою. Весь ты тут быть должен, в палке этой. Тогда и мало никому не покажется. Ну, ничто! Погодь, вот Морквин вернется, уж он-то добьет, не промахнется. Как рука-то твоя?

- Да висит пока…- прошаркав к оконцу, я снова выбираюсь на крышу. Что зависит от меня, я сделаю. Чего бы мне это не стоило.

На трех конечностях я вползаю на острый скользкий конек, и там меня поджидает неприятный сюрприз. Трубы на крыше две. И какая из них ведет в очаг Мастера, самому ни за что не разобраться.

Оседлав конек, я пытаюсь представить внутренне устройство дома. Единственный результат этого занятия тот, что голова у меня начинает здорово кружиться. Ночная крыша не лучшее место для тренировки воображения.

Я рассматриваю обе трубы повнимательнее. Потом ощупываю их.

- Правая будет посолиднее, - замечает Дормидонт.

- И на локоть повыше, - я выпрямляюсь в полный рост. Даже стоя на носках чудесных галош Покровителя, до края трубы мне все рано не достать. Пальцы вытянутой руки елозят по сырой кладке. Тут бы подпрыгнуть, но поди подпрыгни на скользком коньке. А без книг Морквин и не подумает выручать Федора. Вот шкура! Отдай ему книги заранее…подавился бы он ими!

- Я пружина. Стальная пружина. Сжатая до отказа стальная пружина. - Мой вес поднимается вверх, собирается в плечах, еще выше, в голове, и выходит, наконец, в черный ночной воздух. Я слегка приседаю и пружина выстреливает в небо.

Пальцы правой руки намертво вцепляются в мокрый кирпич. Проклятый Морквин! Мне так не хватает второй руки. Я скребу галошами по трубе и, изогнувшись, забрасываю наверх левую ногу. Потом, с невиданной для себя ловкостью подтянувшись, зацепляюсь выдвинутым до отказу подбородком. Рывок вверх и…только чудо, а скорее рубчатые подошвы галош спасают меня от падения в трубу. Был бы Морквину подарочек. Кроме сумки с книгами еще и меня в придачу.

- Не смешно, - злобно выговаривает паук, - ты мог меня раздавить! Свяжись только с тобой…

Черное. дышащее золой жерло трубы заглядывает мне в лицо. Я снимаю с шеи ремень.

- Эх! Была не была…

- Не делай этого! Мы погибнем! – выглянув из сумки, привидение в ужасе вьется передо мною.

Труба заглатывает сумку в одно короткое мгновение…

- Все. Пусть сами теперь с племянником разбираются.

Семейные дрязги болотных колдунов меня больше не интересуют. Где-то внизу, со стороны леса, тяжко плещут волны. Я обманул Покровителя, и я сделал бы это снова. Мне очень тоскливо. Может быть, только что я совершил самую большую в своей жизни ошибку.

Спрыгнув с трубы, я на животе съезжаю вниз к слуховому оконцу и в последний раз оглядываюсь. Вылечу Федора, свяжем с ним плот, и провались этот дом…

- А я? Как же я? – Дормидонт, притихший было после расставания с книгами, выбирается из кармана.

- И ты с нами. Куда ж мы без тебя…

Если бы я не знал, что лежу на крыше школы колдунов, то уверял бы всех, что нахожусь сейчас на корабельной палубе. Брызги от разбивающихся о стены волн обжигают лицо.

- Лучше дождись Морквина на крыше, - тон паука серьезен, как никогда. – Открой окно, он живо сообразит, где тебя искать.

- А Спилгрим?

- Ты с толстым не равняйся, он вампиров шкурой чует.

- Ага. Пол дня в одной телеге со Спилгримом ехал и не чихнул ни разу, - по моим расчетам, Морквин должен привести Федора на чердак с минуты на минуту. Не найдя меня он вполне способен бросить его одного и преспокойно удалиться. Если он вообще сюда поднимется…

Ударом галоши я разбиваю оконное стекло и осторожно вытаскиваю из рамы подходящий, по форме напоминающий нож мясника осколок. Теперь ручку. Дулина ряса гнилая и жесткая от грязи, но это как раз то, что мне сейчас нужно. Слегка поднатужившись, я отрываю от подола порядочный лоскут и с помощью правой руки и зубов наматываю его на широкий конец стекла.

- Это ты ловко, - паук слегка приободряется. – Неужто сам догадался? Пусть теперь полетает, кровосос рукокрылый!

Ухватив нож поудобнее, я вползаю в зияющее чернотой окно.

2

Спилгрима не слышно, но прежде чем сделать первый шаг, я долго размахиваю перед собой стеклянным ножом.

- Может, подох он?

- Не думаю. Засел где-то и стережет, - на этот раз Дормидонт не переставая крутится на моей голове, пощелкивает челюстями, сторожко прислушивается к чердачным шорохам.

- По углам его искать надо.

- Это мне как раз ни к чему. Пусть его Морквин поищет, если охота будет…

Мне не терпится узнать, туда ли я метнул сумку. Но на этот раз отыскать нужный глазок не удается. То есть я вообще не нахожу ни одной смотровой трубки. Дормидонт мрачнеет.

- Кто-то в домке погасил все светильники… И не размахивай так – нож разобьешь! Если Спилгрим и не подох, то уж с копьем в брюхе ему точно не до тебя.

Пробравшись к двери, я выглядываю на чердачную лестницу. Прислушиваюсь. Дом будто вымер. Галоши снова тесно сидят на моих ногах.

«Тимофей, - говорю я себе, - еще десять минут и ты спускаешься вниз». Ждать больше нечего. Буду искать Федора сам.

На месте мне все равно не усидеть, и чтобы как-то убить бесконечные минуты, решаю в последний раз прогуляться по чердаку.

- Может, и вправду подох?

Никто мне не отвечает. Утомившись от долгого бдения, паук начинает потихоньку задремывать.

Всего одна новая ссадина прибавляется на моей правой щиколотке, и я замечаю его.

Единственный на всем чердаке «глазок» помаргивает желтым мерцающим огоньком. Время, которое я сам себе отпустил, уже истекло, да и нахожусь я сейчас где-то в самом углу. Того и гляди Спилгрим объявится. Но то, что я вижу в смотровую трубку, остановило бы и Морквина.

В маленькой комнате двое. Колдун и заточенная в клетку ворона. Сумка, которую я сбросил старосте, приторочена теперь к поясу колдуна. Черный колпак откинут на спину. Сквозь длинное, все в рытвинах и глубоких морщинах лицо Мастера явственно проступают черты болотного колдуна. Кожа на лице его потемнела и съежилась. Рваные клочки ее, как мокрая газетная бумага, расползаются на щеках. Бледная зелень светит изнутри.

Покрутившись по комнате, словно бы ища какое-то определенное место, колдун достает маленький холщовый узелок и, развязав, встряхивает его над столом.

Содержимое мешка: небольшой сушеный нетопырь, наполовину пустая зеленая банка и широкий, сверкающий даже при тусклом свете нож с узорчатой наборной рукояткой. Колени у меня слабеют. Тот самый нож! Извернувшись, я пытаюсь разглядеть, нет ли в комнате Федора, но «глазок» выведен как раз над столом, и угол комнаты остается для меня недосягаем.

Нетопырь на столе похож на кучу сухих листьев. От его вида вывернуло бы и Морквина. Заглядевшись, я с пугающей ясностью вспоминаю воздушный бой под сводами класса…

Снова огромная птица заходит мне в хвост. Снова вокруг все окрашено в горячий багровый цвет. Издав воинственный писк, я взмахиваю крыльями, и…резкая боль в перебитом плече приводит меня в чувство. Я человек…

Внизу Оркмахи берет в руки нож. Неухоженный зеленый ноготь отставлен в сторону. Колдун аккуратно расправляет на столе летучую мышь, долго разглаживает сморщенные сухие крылья и вдруг – точно спицы в колесе! – так быстро замелькало сверкающее лезвие.

Через несколько секунд на столе лежит горка мелко изрубленных зеленых кусочков. Тут же Оркмахи откупоривает банку и щедро поливает останки нетопыря. Кончиком ножа он тщательно все перемешивает.

Салат этот дымит и пузырится, заволакивает комнату слоистым темно-зеленым паром. Размытой тенью колдун склоняется к столу.

- Неужто есть будет? – я хватаюсь за живот.

Но нет. Бормоча, колдун сгребает шевелящуюся густую массу и, выпрямившись, швыряет ее к потолку.

От глазка я отпрыгиваю быстро. Очень быстро. Гораздо быстрее, чем вы от меня ожидаете, но все же не настолько, чтобы не услышать за спиной шорох. Зигзагом изменив траекторию (хороший бы нетопырь из меня вышел), я кулем сваливаюсь вправо. Поджав ноги, дважды лягаюсь в темноту, отчаянно при этом полосуя воздух стеклянным осколком.

- Уй! Это же я, Морквин! – слышно, как староста хватает ртом воздух. – И куда бьешь, вампир болотный!

- Ты Федора привел?

Морквин мычит, прыгая рядом.

- Ты на пятках попробуй, хороший способ.

- Убить тебя мало, подонок жестокий! Проваливай отсюда! Слышал, что я сказал?! Убирайся к себе!..

- Это куда же?

- На болото, к Спилгриму своему!

- Тогда мне лучше здесь остаться.

- Что?! Где здесь?!

- Здесь это значит здесь, и нигде больше, - встревает паук. – Пока ты оборотню книги дарил, мы с Тимом вампира подранили. По углам он теперь таится…

- Замри на месте! – позабыв о деликатной травме, Морквин мгновенно запирает чердак изнутри и, запалив лучину, тотчас возвращается. – Вторая рука еще целая?

- Да вроде. Что с Федором?

- Будет тебе и Федор, но сначала с рукокрылым разберемся. И ты мне в этом поможешь! Держи огонь и шлепай по кругу, - сунув мне горящую солому, Морквин толкает меня в спину. – Глаза в пол и по стеночке, по стеночке. Да дом не спали, понял меня?!

«Как не понять? Смышленый староста хочет поймать Спилгрима на живца. Только я тут причем?»

- Посвети ему Тима, - просит меня паук. – Толстый дело знает, не промахнется. Шест секунд, и нет упыря…

3

Охота на раненого вампира занимает, действительно, не так много времени. Перекинув рогатину на грудь, Морквин коротко бросает:

- Дергай по-часовой и руку подальше!

- Не трусь, не заденет. Таких охотников еще поискать, - для поддержания моего боевого духа Дормидонт нарушил основную паучью заповедь и отправился вместе со мной.

Прыгающий свет в моей руке выхватывает нагромождение страх ящиков, почти достигающих высокого чердачного потолка, сложенные штабелями доски и поленицы припасенных на зиму дров. Распиленные повдоль толстые стволы громоздятся непроходимыми завалами, под галошами у меня скрипит перемешанное с песком битое стекло.

Чтобы перебраться к стене, мне приходится огибать кованые металлические конструкции неизвестного назначения, чьи изощренные формы могла породить только фантазия Мастера.

Спилгрима не видно. Не видно и не слышно. О нем мне напоминает только неутихающая боль в разодранном плече, да все возрастающее чувство опасности.

Позади меня, шагах в пятнадцати к центру, с рогаткой наперевес, крадется Морквин. За пазухой у него целый арсенал гладких как на подбор, калиброванных камушков. Один из них вложен в кожаное гнездо слегка уже натянутой тетивы. Не меньше дюжины других удобно рассованы за толстыми щеками старосты.

- Где эта тварь схоронилась? – присев на моей голове, паук вглядывается в темноту.

С догорающей лучиной я обошел уже большую часть чердака, но никаких следов вампира до сих пор не обнаружил.

- Сейчас погаснет, другую давай! – наступив на кучу странно спружинившего пыльного хлама, я оборачиваюсь.

- Спил-грим! Спил-грим! – выдернувшись из-под ног, вампир опрокидывает меня на спину и со свистом бросается прочь.

- Стреляй! Стреляй, толстый, мы его поймали! – чтобы не попасть под обстрел, паук прыгает на пол.

Первый снаряд врезается в ящик над моей головой, едва не проломив обе его стенки. Вся последующая стрельба сливается в сплошной, почти автоматный грохот.

Перемещаясь на шорох вампировых крыл, Морквин методично простреливает чердак по периметру. Лучина давно погасла, но староста бьет на слух, без устали растягивая мощную тетиву.

- Все, камни кончились! – запыхавшись, Морквин подходит ко мне. – Можно не проверять, подбил кровососа. Поди, принести его…

Конец его хвастливой тирады приходится на звон разбитого стекла.

- Спил-грим, спил-грим! – обрезая крылья, вампир таранит раму и с диким свистом вырывается в черное ночное небо.

- Расхвалил я тебя, - разочарованный Дормидонт снова взбирается мне на голову. – Иди, толстый, голубей постреляй…

- Где Федор?! – не слыша его, я начинаю подозревать неладное.

- А там, - кряхтя, Морквин двигает какие-то ящики. – Понаставили тут! Выбросить некому…У двери твой ублюдок!

Не слушая больше, кидаюсь к выходу.

- Федор! – своего друга я нахожу у стены за косяком. Федор сидит на корточках, сморщенный, ко всему безразличный.

- Спать хочу…

- Морквин, что с ним?!

- Кто ж его знает? Мышью, наверное, стать готовится, летучей…Тебе, поди, самому виднее.

- Что ты несешь?! Что вы с ним сделали?

- Пойду я… - Морквин явно тяготится нашим обществом. – Я свое дело сделал, притащил дружка твоего. Сами теперь выбирайтесь.

- Ты никуда не уйдешь! Видишь же, плохой он совсем, - поднявшись, я загораживаю дверь. – С одной рукой на двоих нам не убежать.

- Я не уйду? Это кто ж мне помешает? Не ты ли, оборотень калечный?

- Если ты уйдешь, мы пропали. Скажи хоть ты, Дормидонт.

- У Морквина сердце доброе – повыделывается и поможет.

- Нечего было под руку лезть, - бурчит староста. – Мастер, Мастер… Лежал бы ты сейчас смирный, никаких мне забот. Возись теперь с вами, - нехотя чиркнув огнивом, он разжигает новую лучину. – Ну, чего там у тебя с рукой?

Я не отвечаю. Тусклый огонек освещает лицо Федора. Волосы и кожа у него цвета молодой осоки. Прилипшие к черепу жидкие лохмы образуют подобие слоистой зеленой чешуи, такой же, что покрывает теперь его пальцы и шею. Открытые глаза на морщинистом, ставшем совсем маленьком лице подернуты толстыми стекловидными бельмами, а скрюченные руки с отросшими, загнутыми книзу ногтями соединяются с телом широкими, прозрачно-зелеными перепонками.

-Морквин! – я вцепляюсь в тугое, как колесо трактора, плечо старосты, – помоги ему! Я тебе за это… - на секунду я задерживаю дыхание. – А, все равно теперь. Галоши подарю!

- Плевать я хотел на твои галоши! – с пафосом говорит Морквин. – За обувь не продаемся.

- Эти галоши дал мне Покровитель.

- Что?!

- Что слышал, - вторит мне паук. – Мастер Тромм посылал нас к нему! Да что тебе говорить? Пойми, толстый, к утру школа будет под водой, озеро уже у стен плещет. Покровитель не выпустит Оркмахи из дома. Книгами болотным не завладеть. Бери, пока дают, только выведи их!..

- Но с болотным колдуном утонут и все остальные! Мне ваши остолопы все равно не поверят, скажи им хоть ты! Может, кто и спасется. До утра отсюда еще можно уйти…

Я не знаю, есть ли такие слова на свете, что помогли бы убедить упрямого толстяка.

- Давай галоши! – присев, Морквин сдирает с моих ног подарок Покровителя. – Вещь нужная сгодится, - он пробует напялить галоши на огромные рыжие башмаки.

- Сначала Федору помоги!

Хрюкнув, Морквин отбрасывает меня плечом.

- Вот так! – со скрипом обувшись, он пробует встать. – Теперя хоть в грязь…Ой! Что ж делается?! Ой, ломит! – рухнув на спину, староста сучит ногами. – Помоги! Ой, косточки мои хрупкие! Сымай скорее!

Я легко освобождаю его от галош.

- Тут силой нельзя. Такие вещи добром делаются.

- Умник какой…Я вам и так помогу, - проверив целостность своих плюсен, Морквин объявляет: - Бескорыстно…

Дав мне возможность сполна оценить его великодушие, он командует:

- Сымай тряпье!

- Сымай, Сымай, - подтверждает паук. – Доверься, он в этом деле большой толк понимает.

Кое-как стаскиваю рваную, провонявшую болотом и пропотевшую Дулину рясу. В целительских способностях Морквина я убедился раньше.

- Не вяжи узлы другому, - невпопад предупреждает он.

- Кто бы говорил такое… - левое плечо у меня разбухло и поднялось, как сырое тесто. Внутри него засел и ворочается раскаленный добела металлический стержень. Кровь после клюва Спилгрима до сих пор не остановилась.

Ощупав мое плечо холодными быстрыми пальцами, Морквин скручивает рясу в тугой жгут.

- Пасть открой!

- Чего-чего? - но во рту у меня уже застревает соленая, жесткая, как картон, ткань.

- Укуси-ка, - одной рукой Морквин хватает меня чуть повыше локтя, другой крепко берет за плечо…

4

Понять меня смог бы разве что тот, кому однажды оторвали руку. Причем по самую шею. Когда я прихожу в себя, Морквин уже расправляет Дулину рясу.

- Зубы у тя волчьи, - с завистью говорит он. – Проколол, будто шилом.

- Костолом…

- Он еще и недоволен, - Морквин насильно усаживает меня рядом с Федором. Рука еще болит, но висит, похоже, на своем месте.

- Заговариваю я у раба Тимофея двенадцать скорбных недугов:

от трясавицы, от колючки, от свербежа, от огневицы, от ломоты, от колотья, от дерганья, от моргания, от слепоты, от глухоты, от черной немочи…

Морквин еще только начал гундосить, но, странное дело, боль словно отодвигается в сторону. Я точно не знаю, сплю я или нет. Прохлада, мягкая и одновременно тугая и плотная, окутывает больную руку белоснежной повязкой, слой за слоем, слой за слоем, так, что боли уже нет.

Рука наливается изнутри тяжелым пульсирующим в кончиках пальцев теплом. Тепло заполняет руку все больше, поднимается к коже и, в какой-то момент просочившись сквозь поры сливается с холодной повязкой и, растворив ее, рассеивается по чердаку мельчайшими черными искорками…

Я вскакиваю. Тело налито упругой легкостью и силой. Боли в руке как не бывало.

- Да ты колдун!

- Бывает иногда, - Морквин смущенно встряхивает пальцами. – Но вообще это для меня пустяки. Вот с ним повозиться придется, - он громко сморкается, задумчиво разглядывая существо, мало уже чем напоминающее Федора. – Надо бы в книги заглянуть, ил штука непростая. И где он так перемазался?

- Его перемазали. Оркмахи сам облил его болотной мазью.

- Чур тебя!

- Но ведь ты же как-то отмылся, - кажется, я начинаю его понимать. Морквин постоянно должен чувствовать, что без него здесь никак.

- Со мной дело другое. Я только сверху грязный был. Разок в озеро окунулся, все и облезло. А тут…

- Старая вода… Говорят, она может помочь.

- Старая вода?! Никогда о такой не слыхал. Покажи-ка!

Развязав шнурок, я осторожно снимаю пробирку с шеи.

- От Покровителя это. Он ее для Оркмахи дал…

Взяв у меня из рук, Морквин со всех сторон ощупывает холодное стекло. Постучав ногтем, обнюхивает и возвращает.

- Не знаю. Тебе дадено, тебе и решать. С чужими подарками я больше не связываюсь. Для Оркмахи получил, против него и используй. А этому и озерная сойдет, не велика птица. В доме теперь и ее нет, кончилась вся.

- Скоро ее будет в избытке, - если галоши действительно показывают уровень воды в озере, то сейчас она должна быть уже в подвале. А в подвале заперт Мастер Тромм…

- И Мастер не все знает, не дури, - паук недовольно ползает по пробирке. – Что тебе до Федора? Нетопырь он уже безвозвратный.

- Заткнись, - вытащив тугую пробку, я с трудом разжимаю рот Федора, больше теперь похожий на длинный нетопыриный клюв и, протолкнув пробирку между острыми, как иголки, зубами, выливаю ее содержимое.

Затаив дыхание, Морквин отступает.

- Ничего… Не подействовало, видать. Или поздно, или вода слишком старая… Да и кто сказал, что лекарство это?! Испортил только зря… - прервав дальнейшие рассуждения, он взваливает безучастного Федора на загривок и отворяет дверь. – Дергай за мной! И не вздумай споткнуться, - скомкав в кулаке горящую лучину, Морквин выходит на лестницу.

Глава пятнадцатая

Н А В О Д Н Е Н И Е

1

Стены Класса покрыты мохнатыми пятнами. От влаги, проступившей на камнях, плесень висит, как мохнатая шерсть. На каменном полу выступили большие черные лужи.

- Гы-гы! – стоя в геометрическом центре класса, нас приветствует жизнерадостный Умих. С желтых лошадиных зубов капает слюна, стертые глазки щурятся на свернутой влево переносице. – Сами нашлись!

Махнув нам грязной мосластой лапой, он делает шаг навстречу. По бокам от него расходятся еще двое. Нарисовать их не затруднило бы и меня. К плоскому кругу достаточно прилепить маленькую необработанную болванку, под ней наметить короткую прорезь. Глаз у них я что-то не заметил. Волосы одного напоминают грязную паклю, у другого – проросшую сапожную щетку.

«Приехали… И под рукой-то ведь ничего. Сейчас староста сдаст нас своим головорезам. Нарочно ведь все подстроил…»

- Чего стали?! – рявкает Морквин. – Не видите, гадов болотных тащу? Одного уже придавил, - он тараном идет на школяров.

- Дак это… - мычит Умих, - мы ведь вроде как тоже…

Морквин молча сметает его с дороги.

- Ты чего?! Чего ты… - двое красавцев отпрыгивают сами и, стараясь не отставать, я выхожу из класса следом за старостой.

- Погодь-ка! Мы ж за тобою, к Мастеру тебя! – проснувшись, Умих бросается вдогонку.

- А я куда? – Морквин мгновенно запирает за нами дверь. Слышно, как, разогнавшись, Умих с разбегу врезается в нее.

- Открывай боров!

- Отдохни, - поскользнувшись, Морквин плюхается на пол, и сверху на него падает Федор.

- Развели сырость! Отлучиться нельзя…

За дверью гугняво ругается Умих. На два голоса подвывают школяры. Вдвоем со старостой мы прислоняем Федора к стене.

- А мы чо? – в классе идет разборка. – Это все Морквин, он пусть и отвечает…

- Ответим, ответим, кто первым к Мастеру подольстится, тот сверху и будет, - пол под ногами ухмыляющегося старосты выглядит так, будто на нем разлили бочку мазута.

- Да это не сырость, - башмаки Морквина утопают доверху. – Это совсем не сырость. – Нагнувшись, он водит носом над самым полом, пробует воду с пальца и, озадаченно сплюнув, признает: - Кажется, ты был прав. Озеро уже здесь. Не ровен час, потонем.- И он укладывает Федора лицом вниз.

- Утопишь!

Не отвечая, Морквин поворачивается ко мне чугунным задом и, ухватив Федора поперек туловища, полощет его со сноровкой опытной хозяйки.

- Не мешай, я дело знаю! Эту заразу с двух концов вытравлять надо. Изнутри старой, а снаружи и эта сойдет!

- Пусти, выдра! – вскоре я с радостью узнаю голос своего друга. – Слизняк, гадина! Св.… - захлебнувшись на свинье, Федор замолкает.

- Может, хватит? - беспокоится и паук.

Не ответив, Морквин продолжает стирать. Федор не подает больше признаков жизни, и, когда я думаю, что он совсем уже захлебнулся, староста рывком ставит его на ноги.

- Летит ворон без крыл, без ног

Садится ворон к рабу… Как тебя? Тьфу ты!

К рабу Федору на главу и на плечо.

Ворон сидит, посиживает, рану потачивает.

Ты, ворон, рану не клюй, ты, руда, из раны не беги…

Крови не хаживать, телу не баливать.

Пух земля, одна семья. Будь по-моему!..

- Куда вы без меня, неучи болотный? Вот выведу, и чтоб глаза мои вас больше ни видели. В наш лес ни ногой!

Федор кашляет, плюется. На моих глазах с лица его отваливаются толстые чешуйчатые струпья, под которыми виднеется его собственная, нормальная, хотя и бледная, как бумага, кожа.

Безобразные перепонки у спины, делавшие его похожим на рукокрылого нетопыря, сморщились и, порвавшись быстро растворяются в озерной воде. Последними лопаются тугие стекловидные бельма.

- Покажи зубы! – просит паук. – Знаю я оборотней этих, притворятся – не узнаешь…

- Зубы у него свои, - мне удается заметить даже сломанный во время дворовой баталии верхний резец.

За дверью беснуется запертый Умих.

- Боров к болотным переметнулся! На помощь! Морквин предатель! Мастер, Мастер! – не преставая, он кричит прямо в замочную скважину. Вздохнув, Морквин сует туда длинную спицу.

- Оглохнуть от тебя можно.

Теперь Умих орет так что оглохнуть может и Покровитель. Дверь тонкая, но пока с нами Морквин, никто из школяров, думаю, нам не опасен.

- Та как? Идти-то сможешь?

Тряся головой, Федор скачет на одной ноге. Черная вода доходит ему уже до щиколоток.

- Ожил, вампир, - говорит Морквин. – Тогда похряли.

И тут Федор вцепляется Морквину в волосы.

- Утоплю! Помоги, Тим!

- Оставь его!

- Ты вот как?! – Федор тычет меня локтем в живот. – Оборотень! – его стриженый затылок размазывает мне нос до самых ушей, но объятий своих я не разжимаю.

Придя в себя от неожиданного нападения Морквин в свою очередь отпускает Федору такой пинок, от которого сгибаемся мы оба.

- Хватит! – вопит Дормидонт. – Утопнем же все!

Морквин вдруг отступает, так и не закрыв рта. Рот его, распахнутый для очередной порции ругательств, а может, и колдовских проклятий, медленно съезжает на сторону. Покрытая крупными горошинами пота харя находится как раз на уровне моего плеча. Федора же я теперь выше на целую голову.

- Галоши!

Они мне больше не жмут. Но дело даже не в этом. Озерная вода прибывает с угрожающей быстротой - Федору и Морквину она уже по колено, я же держусь на поверхности как паук-водомер.

- Галошики не тонут, видал подарочек? - от гордости за Покровителя Дормидонт скачет по моей голове.

Тут бы и мне порадоваться, но, проследив за взглядом окривевшего Морквина, я почему-то сдерживаюсь.

В конце полутемного коридора, там, куда почти не проникает свет факела маячит длинная черная тнгь.

- Мастер!

Черная фигура делает короткий неуверенный шаг.

- Ой-ей-ей! причитает Морквин. – Он меня с вами увидел, не простит теперь, не помилует…

В одной руке колдун сжимает посох, на треть уходящий в черную воду, в другой держит клетку с нашей вороной.

- Стойте! – резкий голос рвется из-под капюшона. – Я иду к вам! – колдун медленно, с трудом вытягивая ноги из воды, делает еще один шаг.

Но никто и не двигался. Федор и Морквин как приросли к полу. Не отрываясь, они смотрят на приближающегося к нам оборотням. Он поднял голову, и теперь его можно хорошо разглядеть. Лицо Тромма окончательно разлезлось. Жалкие его клочья свисают со свежей зеленой кожи.

Рука, сжимающая посох, покрыта бурыми, вставшими дыбом струпьями.

- Стойте! – одышливо повторяет колдун. – Я иду… - расстояние до него уже не больше десяти шагов.

- Оркмахи, - внятно говорит Морквин. – Да ведь это же Оркмахи!

- Узнал, - колдун делает еще один шаг. – Сопротивляясь, вода закипает вокруг его ног. – Хорошо. Теперь помоги мне. Дай руку!

Покачнувшись, Морквин клонится вперед.

- Куда?! Не слушай его!

- Не убежишь, - от ударов посоха лопаются старые камни. – Книги! Верните мне книги!

Скуля, Федор рвется, как муха на клею. За дверью, прислушиваясь к происходящему, напряженно сопит Умих. Шепчутся, переругиваясь, школяры.

- Карр-карр-карр! – из клетки на меня умоляюще смотрит ворона.

- Дай мне руку! – скрюченные пальцы тянутся над водой и, неуверенно оглянувшись, Федор подает колдуну руку

- Да отвернись ты! Не смотри на него! – надрываясь, паук скачет по моему плечу. Плюхнувшись на колени, я сдираю с Морквина тяжелые башмаки. Староста покорно поднимает ноги.

- Одевай! Мне Федора не унести! – скинув галоши, я сам напяливаю на него подарок Покровителя. Как поплавок, Морквин всплывает на поверхность и тут же оживает.

- Оркмахи!!!

- Ты уже говорил, - я взваливаю на него снова оцепеневшего Федора. Морквин только крякает и, слегка согнувшись, принимает на себя и нас с Дормидонтом. – Трогай!

Оркмахи не хватает всего лишь шага. Лохмотья Троммовского лица попадали в воду. Новая зеленая кожа натянута и лоснится, как брюхо у Болотня. Колдун поднимает посох и, перехватив его мгновенно за острый конец, крючком цепляет Морквина за ногу.

- Стойте!

Сделав изящный пируэт, староста выскальзывает из ловушки и на одной левой устремляется прочь по коридору.

- Стой! Брось книги!

Но страх придает Морквину силы. Разогнавшись, как заядлый конькобежец, он пролетает до конца коридора и, не сумев вписаться в узкий поворот, врезается в стену.

Хотя основной удар и приходится на него, нам с Федором тоже кое-что достается.

- Без меня бы твоему дружку крышка, - выдавливает Морквин, с трудом поднимаясь на ноги.

- Мастер, мы не виноваты! Это все Морквин! – тяжелый удар сзади поднимает волну. Умих сотоварищи, высадив, наконец, дверь, вываливаются прямо под ноги Оркмахи.

- Оборотень! Это оборотень! – при виде зеленого, выглянувшего из-под кожи Мастера лица, школяры захлебываются на мелководье. Умих же, как водяная змея, мгновенно исчезает среди камней.

- Откуда вода? – кряхтя, Федор отползает за угол.

- Наводнение, однако, - поднырнув под ошеломленного еще ударом Морквина, я возвращаю галоши себе.

- Оставь хоть одну, - отбирать их силой староста больше не рискует.

- Выйдем из дому – обе твои.

За поворотом, совсем уже рядом, тяжело хлюпают шаги. Колдун надсадно дышит, стучит по камням посохом.

- Я иду к вам!..

- Зачем мне потом галоши? – сняв с пояса крученый поясок, Морквин укладывает его под водой, от стены до стены. – Если бы не вы, сейчас бы уже далеко был. Ищи тогда свищи Морквина.

Пошептав еще над веревкой, он поднимает голову.

- Не подействует, поди, на него. Как думаешь, оборотень?

А шаги колдуна все слышнее.

- Близко, близко болотные птицы. Не воды они здесь напьются, не из Черного озера…

- Примерь, только быстро, - я подаю Федору левую галошу. Это крыло коридора оканчивается едва различимой в сумраке, ведущей на второй этаж дома лестницей. Вода прибывает буквально на глазах.

Обувшись, Федор тут же теряет равновесие и падает в воду. Мне на одной тоже не устоять.

- Книги! – из-за угла выглядывает изогнутый крючком посох.

- Эх! – выдыхает Морквин и, схватив Федора, без помощи галош буксирует его к лестнице. – Какие еще книги? – задыхаясь, он свободной рукой отгребает воду. – Отдал ведь ему сумку, вместе с привидением и вручил. Чего привязался?!

Морквин в панике. Замешкавшись, я никак не могу натянуть возвращенную Федором галошу.

- Книги! – вслед за посохом из-за угла появляется сам колдун.

Ворона уже не каркает. Выпуклый черный глаз безнадежно блестит за гнутыми прутьями. Пригнувшись, я плещу в лицо Оркмахи черной водой и опрометью бросаюсь к лестнице.

- Совсем спятил?! Нет у нас никаких книг! – от страха Морквин выстукивает зубами. Извиваясь, колдун с треском сдирает с себя остатки Троммовской кожи. Он больше не кричит, но волны ледяного болотного воздуха накатываются, бьют по ушам, вяжут, подмывая ноги.

У самых ступеней возникает неожиданная заминка. Откуда-то из темноты выныривают маленькие рыжие крысы.

- Да их тут стая!

- Сто лет не видывали, - несмотря на приближающегося оборотня, Морквин не решается ступить на лестницу. Острые крысиные мордочки выставлены на поверхность. Жесткая щетина блестит от воды. Крысы нацелены на то же, что и мы, и уступать ни за что не намерены.

Грузный буланый вожак, размером со зрелого сибирского кота, взбирается на первую ступеньку и, свирепо глянув на старосту, исчезает наверху. За ним, деловито похрюкивая, лезет вся стая.

- И куда несет…

Громкое карканье толкает старосту в спину. Едва не наступив на последнюю, показавшую ему зубы крысу, Морквин на четвереньках карабкается наверх.

- Вязнут, вязнут ноги… - позади, в узкой каменной арке раскачивается колдун. – Назад, ко мне…

Федора я толкаю взашей. Не смотря на вернувшийся к нему облик, я сильно подозреваю, что он еще не в себе…

2

Свое дело Морквин знает. Не зря его Мастер старостой сделал. Поднявшись по лестнице в верхний коридор, он не бросается вслед за исчезнувшими в нем крысами, а вытаскивает из стены неприметный с виду пористый камень.

- Через северное крыло до конца, а там и выход недалеко…

Гуськом мы проходим по темному, затопленному по щиколотку переходу. В таких местах особенно любил прятаться улетевший из дому Спилгрим. Скованный страхом, я не могу отделаться от чувства, что вампир снова рядом.

- Кто-нибудь объяснит, наконец, откуда вода? – Федор, похоже, начинает приходить себя. Вместе с памятью к нему возвращается обычная его любознательность, а с ней и самоуверенность. Не слишком вдаваясь в подробности, я объясняю.

- Морквин, а как же остальные? Ты бы ребят предупредил, ведь потонут все!

Воды здесь не так, чтобы много, но я с трудом поспеваю за быстроногим старостой. Упершись в тупик, Морквин сдвигает каменный блок.

- Ха! Нашел, кого пожалеть! Да туда им и дорога, отродье колдовское. Дышать легче будет…

Как я понимаю, Морквин просто боится конкуренции. Ему даже на руку, если Мастер и школяры навсегда останутся здесь.

- А ты как думал? – сидя на моей голове, Дормидонт занимается своим излюбленным делом. Постукивая лапами по моему затылку, он учит меня уму-разуму.- Тут, Тимофей, тоже не в бирюльки играют. У нас с болотом разница небольшая. Кто, брат, смел, тот товарища и съел! – довольный своей шуткой, паук рассыпается мелким скрипучим смехом и, переступив через высокий порог, мы выбираемся, наконец, в коридор северного крыла. Потоки воды здесь извергаются, кажется, изо вех щелей.

Вода уже скрыла длинные ручки факелов и подбирается теперь к начищенным медным чашам. Огонь отчаянно рвется, тянет кверху тонкие оранжевые языки. Течение шумит так, что даже если я буду кричать, школяры меня все равно не услышат. Ну должны же они проснуться! Наверное, в спальне уже полно воды.

- Щас выйдем, - говорит Морквин, делает уверенный шаг и…исчезает под водой. Только руки мелькнули в невесть откуда взявшейся гудящей воронке. Черные буруны пенятся вокруг ее опрокинутого конуса. Хлопья тяжелой пены оседают на стенах, падают на лицо.

Еще не решив зачем. я делаю длинный коньковый шаг вперед по черной блестящей воде. Непотопляемые галоши замирают у края воронки.

- Ошалел, что ли?! – Федор быстро взбирается на каменный выступ под факелом. – Не лезь, я тоже плавать не умею!

- На глазах глупеешь! – орет мне паук. – Брось его, выход и я покажу!

Течение сильное и, чтобы меня не снесло от воронки, я опускаю ногу в самый ее центр. Галоша цепляется за твердую, будто металлическую водяную стену.

Морквин больше не показывается. Если он утонул, все зря. Что бы там не говорил паук, без старосты нам отсюда не выйти.

Неожиданно круговерть замирает. Судорожно вздрогнув, воронка выворачивается наизнанку и, вытолкнув галошу, надувает на поверхности черный маслянистый пузырь. Свет факела дробится на тугой жирной поверхности, рассыпается мелкими красноватыми бликами. Черный фурункул еще больше набухает, растягивается, и внезапно я вижу под тонкой, просветившейся вдруг пленкой большую круглую голову.

Я еще только соображаю, чем бы это проколоть пленку, как, вздрогнув, пузырь лопается. Целый сноп ледяного, твердого, как градины, гноя обдает меня с головы до ног.

Мой черед. Прикрыв лицо, я хватаю Морквина за дыбом стоящие, почему-то сухие волосы...

- Утонул бы из-за него, - сетует Дормидонт. Морквин хрипит, длинная судорога проходит вдоль его жирного тела. Воронки, где чуть было не окончил свой славный путь староста школы колдунов, больше нет, но впереди, до конца длинного, как железнодорожный туннель, коридора, кипят настоящие пороги.

- Знал бы, попросил у Покровителя лишнюю пару.

- Это становится опасным, - замечает Федор. – Но ниндзя, в отличие от колдунов, легко преодолевают водные преграды.

- Чего-чего? Кто их преодолевает? – вытряхнув из ушей воду. Морквин ловит новое слово.

- Сейчас сами увидите, - и. жестом факира, мой друг извлекает из-за а пазухи две сложенные, наподобие большой тетради, черные овальные пластины. – Болотоходы. Хотел еще на болоте опробовать, да не пришлось, - стоя на выступе, над все набирающим силу потоком, Федор раскладывает свои ласты и с помощью плетеной осоки пристраивает их на ноги.

- Это что ж такое?

- Терпение, толстый, - одной ногой Федор пробует воду. – Вырвал пару корешков из книг Оркмахи. А что делать? Знаешь ведь, Тим, что плавать не умею. Как чуял, просмолили даже. Ниндзя все должны предусмотреть.

И, балансируя, как канатоходец, он отталкивается от стены…

Этот первый его шаг на болотных лыжах становится и последним. Вода вокруг них возмущенно вспенивается, Федор теряет равновесие и… только ноги его мелькают высоко в воздухе.

Коротким и точным движением, будто муху схватил, Морквин выдергивает его из воды и ставит рядом с собой.

- Самодеятельность, - он цвиркает слюной. – Покажи-ка.

Сохраняя вполне достоинство, Федор молча подает ему то, что осталось от болотоходов. Обрывки почерневшей осоки – вот все, что осталось от них.

- Мда…

- Для болотных химикатов не подходит озерная вода, - Федор быстро подводит научную базу под свой неудачный опыт. – Вот если бы в них по болоту…

- Это уж без меня, - не решившись дать Федору тумака, Морквин отворачивается и резво плывет к выходу.

3

- У тебя гвоздей в карманах нет? – Федор неподъемным якорем висит на моих ногах. С трудом переставляя галоши, я скоро отстаю от плывущего короткими мощными саженками Морквина. Ловко огибая многочисленные возникающие на его пути воронки, он се больше удалятся от меня.

- Чего нет – того нет, - обхватив мои щиколотки, Федор вспенивает воду, как заправский глиссер, еще больше, кажется, мешая моему движению.

Факелы по стенам расположены в шахматном порядке, и поднявшаяся над полом метра на два вода со смрадным шипением гасит нижний ряд.

В коридоре заметно темнеет. С полукруглого закопченного потолка потоками льется тяжелый дождь. Тысячи холодных молоточков барабанят в ушах, гулко стучат по моей голове. Чтобы не задевать ставший совсем близким потолок, приходится скользить по воде скрючившись, в полуприседе. Федр с каждым шагом становится все тяжелее…

- Нет бы плавать заранее научился! – сидя на моем плече, Дормидонт осыпает его угрозами и оскорблениями. – Шарлатан ты, а не колдун! Видали, то нетопырь он, то обратно человеком ему захотелось? Вот бросим тебя сейчас, полетаешь…

Не понимая похоже, в чем его обвиняют, Федор кисло огрызается. Конца пути не видно, к тому же сильное встречное течение почти не позволяет продвигаться, сносит назад, в темный конец коридора.

Морквин, вот уж кого вода и без галош держит, кажется теперь белой точкой посреди черных бурунов.

Внезапно, одна из полузатопленных дверей слева по курсу отворяется и вместе с новым потоком из нее выглядывает круглое просмоленное днище. Круто развернув бочку, течение плотно закупоривает ее в узком проходе. Мне нужен хоть какой-то отдых. Уцепившись за бочку, я вытягиваюсь на воде. Федор же, отпустив мои ноги, седлает ее верхом.

- Галоши у тебя что надо, но уж больно скользкие, сами из рук выпрыгивают.

- Не тебе судить, - обижается за них Дормидонт. – Где б ты без них был, умник?

- Какого лешего стоим?! – с той стороны из бочки высовывается Норин. Протерев глаза, он узнает Федора. – Утопить?

Федор молча хлопает его по лбу, и с проклятиями голова исчезает.

- А не подсесть ли к ним? Какой-никакой, а корабль.

И тут мощный толчок выбивает бочку из ловушки.

- Морквин вернулся! – вопят из нее.

- Где вы там застряли?- Морквин по-хозяйски разворачивает бочку по течению. – Все играете? – упершись в косяк, он сдерживает ее на месте. Флорин и Норин, забившись в самое дно, агрессивно молчат.

- Сомневаюсь, чтобы они нас впустили.

- А ну, полезай! – но старосте и не требуется ничьего согласия. Затолкав в бочку Федора, он тяжело загружается следом.

- Ни землею, ни водою, ни полем, ни лугом.

Ни шагом, ни летом, вернетесь вы кругом…

Сзади, из кипящего черного потока несется вой колдуна. От чудовищных ударов сотрясаются, кажется, сами стены. Каменные блоки вот-вот начнут рушиться с потолка.

- А ты чего ждешь?! – кричит мне Морквин. Чиркнув о стену, течение выносит бочку на стремнину. Влезть в нее я уже не успеваю.

С потоком воды из двери выплескиваются сразу пятеро школяров. Обезумев, как стая без вожака, они наседают на широкую, почти целиком затопленную скамейку. Брань, крики!

- Оборотень, оборотень! Он уже близко!

- Тону! Помогите!

Школяры рычат, рвут друг друга зубами. Скамейку оседлал Умих. Ноги его скрыты и со стороны кажется, что он стоит по пояс в воде.

- Чтоб ты сдох! Отцепись, гад, убью! – длинными руками Умих лупцует по стриженым головам, отбивает школярам пальцы.

При виде бочки из их глоток вырывается дружный радостный вой. Притиснув меня к стене, они ловят «корабль», и как крысы шныряют внутрь.

Двоим это удается чуть быстрее. Мигом выставив наружу четыре рваных башмака, они лягают нерасторопных товарищей. Черпая бортом, бочка угрожающе кренится. Попав в водоворот, она медленно кружит на одном месте.

- Книги!.. – несется из темноты. Сзади, в конце коридора, гаснут последние факелы. Умих быстро отгребает в сторону. При этом он съезжает назад и край скамейки задирается высоко над водой. Неудачливый школяр, опоздавший в бочку, оказывается как раз под ним. Крякнув, Умих всем телом подается вперед, и скамейка обрушивается на мокрую голову.

Пузырясь, по воде расплывается красная пена. Второго Умих лягает в лицо, пригоршнями плещет воду в кричащий рот.

- Книги! – тугой воздух бьет меня по ушам, раскатывается над водой.

- Ты что, прилип?! – Дормидонт бегает по моей голове. – Ходу, Тима, ходу, Оркмахи рядом!

Я отталкиваюсь от стены. Сверху над краем бочки выставляются две пары рук и со скоростью хорошего лодочного мотора начинают месить воду.

- Левее бери! Лапы задирай! – черпанув краем, бочка выворачивает на середину потока. Морквин живо наладил движение. С потолка, едва не угодив в проплывающую бочку, срывается первый камень. Из огромной дыры хлещет мутный черный поток. Школяр у скамейки попал в воронку. Второго больше не видно.

- Задавлю, как змею! – мимо, свирепо загребая руками, проплывает Умих. Скалясь, он ловит меня за ногу, но скрюченные пальцы с обкусанными ногтями лишь скользят по блистающей лаком галоше.

- Угорь болотный! – промахнувшись в меня припасенным для чего-то камнем, Умих устремляется за флагманской бочкой. – Ну, галошики! Выплывешь ты во двор!..

Скоро и он теряется среди бурунов. Я еще вижу несчастного, недобитого им школяра, но набежавшая волна подмывает его и, зашвырнув обратно, в открытую дверь, уносит в темноту.

Бочки больше не видно. Крики сидящих в ней Шкляров стихли еще раньше.

Я вдруг чувствую, что остался один. Сведенные холодом мышцы протестующе дрожат. Что-то мелко скребет по моей левой галоше. Глянув вниз, я с ужасом замечаю пучок рыжей шерсти. Запоздавшая крыса тоже угодила в ловушку и теперь воспользовалась подходящим плавсредством. Добравшись до моего колена, она требовательно смотрит на меня. Острые когти глубоко вонзаются в кожу.

- Нашла себе деда Мазая! Не дай Бог, остальные крысы увидят…

- Пошла, пошла отсюда! – сидя на моей голове Дормидонт безуспешно отпугивает крысу. – Ваши все через кладовку ушли!

Стряхнуть грызуна нет никакой возможности, а кто же решится отцеплять крысу голыми руками?

- Вот он!!! – самого колдуна еще не видно, но сзади из темноты накатывает очередная волна. Припадая на левую ногу, я бросаюсь догонять бочку.

- Стой! – близость оборотня я ощущаю всем телом. Ноги мои сами едут назад. С каждою секундою немеет спина. Словно невидимая сеть наброшена на мои плечи; останавливая, она тянет назад, в ревущую тьму.

- Только не оборачивайся, только не оборачивайся, - паук без конца повторяет одно и то же.

- Где выход?! – без Морквина все коридоры идут вкруговую. Рано или поздно оборотень окажется впереди меня. – Дормидонт, ты обещал показать выход!

Внезапно в лицо мне ударяет черная пена и, вынырнув из-под волны, я врезаюсь в бочку. Прокатившись назад, водяной вал заглушает голос Оркмахи, а я выталкиваю бочку из воронки и снова вывожу ее на фарватер.

Дом Мастера тонет. Из-за дверей несутся отчаянные вопли запертых кем-то учеников. Трещит, ломаясь, мебель. По чердаку стук и беготня. Шум воды постепенно переходит в низкий протяжный гул, и через минуту впереди, за выщербленной каменной аркой встает конец коридора.

Это тупик, заложенный огромными камнями, но в бочке сидит Морквин, а для него тупиков не бывает. Колдуна больше не слышно. Изо всех сил я подталкиваю бочку. Еще немного, и мы спасены.

- Помогите… - замерев, я отцепляюсь от бочки. Узкая черная дыра слева – вот все, что осталось от входа в затопленный подвал.

- Там же Мастер Тромм!

- Теперь ты сам себе Мастер! Быстро за бочкой! – Дормидонт злобно кусает меня за ухо. – Забыл, что не один ты?! Последнего паука утопить хочешь?

Перехлестывая через балку, вода ударяет в полоску двери. Из подвала рвутся стоны, слышен шум борьбы.

- Ох! – острые коготки вонзаются глубоко в ногу, раздирают мне кожу. Маленькие, налитые раздражением глазки, вращаются в разные стоны.

- Чего стал?! – спустя секунду, крыса плюхается в воду. – Все равно от тебя толку мало!

- Проваливай, дрянь, пока не утопили! – напутствует ее паук. Мы еще раньше твоего выйдем.

Отчаянно работая лапами, крыса устремляется вперед. Видно, как нагнав бочку, она ныряет внутрь, и под протестующие вопли паука я вплываю в проход.

- Эй! Есть тут кто? Отзовись, если жив! - я колочу в верхнюю, только и оставшуюся над водой часть двери. За дверью больше ни звука, ни всплеска, но показаться мне не могло.

- Мастер! Мастер! Вы здесь?!

Я хорошо представляю подвал. Вода в нем еще не могла подняться до потолка. Но куда лучше я представляю удаляющуюся от меня бочку с Федором.

- Пропадем мы, - тихо говорит паук. – Утоп он, сам посуди…

Нащупав в кармане универсальный ключ Морквина, я ссаживаю Дормидонта на дверь и опрокидываюсь вниз головой. Ноги мои болтаются вертикально, галоши держат их на поверхности, как поплавки. Что бы там ни было, а я слышал за дверью голос Мастера Тромма.

Длинный цилиндрический ключ легко, как намагниченный, находит замочную скважину и сразу же намертво застревает в ней.

Ни туда, ни сюда! Несколько секунд у меня еще есть. С кем он мог сражаться в закрытом подвале? Вода уже заливает мне ноздри, я рву ключ всем телом, руки мои крюки, Федора бы сюда, все замки его… Нет!

Выскочив на поверхность, я крепко бьюсь головой о приблизившийся еще потолок. Выход в коридор выглядит теперь совсем низеньким просветом. Я набираю воздух в живот, потом еще выше, до самых ключиц.

- Как я ошибся! – не выдержав, паук истерично голосит. – Хочешь тонуть – тони! А я здесь причем?!

- Уходи… - скрежещет вдруг из подвала. – Мне больше не выйти…

И за дверью с новой силой возобновляется яростная возня.

- Оркмахи закрыл свой замок, тесно мне…

Я сдуваюсь.

- Живой, значит.

Короткий злобный вопль обрывается на середине. Изнутри в дверь бьет уже штормовая волна.

- Какой еще замок?! Что вы там возитесь?! У меня ключ застрял!

- Беги… Я задержу их… - Тромм еле слышен. Мне кажется, что в подвале каркнула ворона, и, оттолкнувшись от потолка, я ныряю во второй раз.

Большой висячий замок туго висит в петлях. Можно дергать его сколько угодно, но ключа в нем все равно нет. Как он мог выпасть? Мне бы ничего не стоило поискать его на дне, но галоши… Утянуть их под воду не смог бы и голодный крокодил. Вынырнув, я пробую освободиться от них.

- В галошу, Дормидонт, и вперед! Я и так не плохо плаваю, а выход уже рядом.

Но оторвать галоши можно только с ногами.

- Готов, - слышится вдруг из-за двери.- Можешь отпускать, захлебнулся он…

- Да ведь он пустой! А-апчхи!!! Ты ее выкрал, сморчок зеленый?!

- Что ты, что ты, родной?! Я ж сам и сказал…

В коридор я выплываю лежа на спине. Привидение все же сумело сговориться с родственничком. Нос у меня уже шкрябает по шершавым камням потолка.

- Казню! – беснуется в подвале Оркмахи. – Всех казню, всех!

В коридоре, превратившимся в каменное русло бурной черной реки, – никого.

- Федор! Морквин!!! – но впереди все тот же, без намека на выход тупик.

- Орквин! Вин! Ин… - гудит эхо над черной водой. Потеряв голову, я кидаюсь вперед.

- Где этот камень?! Дормидонт, куда они все подевались?

Еще минута, и вода зальет последний факел. Придется тонуть в темноте. Кулаками я колочусь в глухую, как монолит, стену.

- Морквин же выводил меня! Где выход?!

Но Дормидонт как воды в рот набрал, молчит, намертво вцепившись мне в ухо. И тут я оборачиваюсь.

Никогда не следует оборачиваться, особенно в самом конце. Ведь я уже понял, откуда мне знаком этот вялый, словно бы обесцвеченный голос. Но за спиной каркает наша ворона…

Сзади, наполовину выглянув из прохода, ко мне тянется Оркмахи.

- Больше некому, - свистит оборотень, - книга у него!

- Нет! – не помня себя, срываю с ноги галошу и, зачерпнув воды, выплескиваю ее прямо в лицо колдуну.

Вскипев, течение встает на дыбы и, ударившись в потолок, проваливается вдруг у него под ногами.

Не вскрикнув, колдун падает в узкий водный колодец. Заглянув в него, я не вижу ни Оркмахи, ни даже каменного дна.

Внизу зияет дыра с неровными, будто сколотыми ломом краями. Еще мгновение, и водяной поток смыкается над нею.

- Я победил! – течение быстро сносит меня назад. – Я убил Оркмахи! Я сделал это!

- Не наглей! – одергивает меня паук. – Не ты, а Покровитель…

За углом снова хлопает крыльями ворона. На плечо ее и бежать! Но вместо птицы из-за стены ко мне тянется коричневый, весь в наростах плесени посох. Холодный крючок захлестывает мне шею и. задавленно крикнув, ворона смолкает.

Галоши плавно возвращаются к затопленному проходу в стене

Глава шестнадцатая

Б И Т В А С О С Т Р О В И Т Я Н А М И

1

- Мышь, - холодные, твердые, как короста, пальцы скользят вниз по моему лицу. – Тягаться со мною вздумал? Где книга?! – меня с силой макают в воду, но галоши исправно остаются на поверхности.

В нормальных условиях я способен продержаться без воздуха минуты полторы, но озерная вода втрое тяжелее обычной. Тисками она сжимает мне грудь, выдавливает из легких воздух. В уши мне вколачивают длинные тупые гвозди. Федор сейчас далеко…

Я пускаю пузыри.

- Откуда вода?! – подцепив посохом Дулину рясу, колдун трясет меня под потолком. – Откуда в доме вода?!

- Не все сразу, - откашлявшись, я выпускаю длинную водяную струю. Прямо на голову Оркмахи. Оборотень жив - здоров. Плеснув водой из галоши Покровителя, я угробил переметнувшееся к Оркмахи в общем-то безобидное привидение. Где были мои глаза?! Главное теперь для меня – протянуть время. Потом ему Федора уже не догнать…

- Обмануть меня вздумал?!

- Пока что обманывали только меня. Морквин же отдал вам книги.

- Что ты сказал?! – глаза колдуна наливаются зеленой кровью. – Откуда здесь вода?!

- Известно откуда, - сейчас он сломает мне шею! Я прячу ободранные о стену окровавленные пальцы. Зачем дразнить упыря? – Вода из озера. А к утру дом зальет по самую крышу.

- Выход! Как выйти из дома?! – из зеленых губ вырывается стужа. Если бы не свернутая почти шея, я бы очень порадовался. Теперь ему уже не до книг, он сам устроил себе ловушку. А заодно и мне…

- Зайти в дом легче, чем выйти из него. Хотел бы и я знать, где тут у них выход, - из последних сил я напрягаю шею. – Я ведь тоже… Не местный…

Самое смешное, что это правда и что оборотень в нее ни за что не поверит. Мне известно, что выход где-то рядом, среди камней, но вот обнаружить его без толстого ключника…

Резко свистнув, колдун обнажает длинные острые зубы.

- Напьюсь кровицы…

- Утонем же! Отпустите меня! – галоши мои колотятся о стенку. – Нет у меня ваших книг! – зажмурив глаза, я извиваюсь, как раздавленный червяк, и неправдоподобно большая, дышащая смрадом пасть растягивается на лице оборотня. Я уже чувствую холод его клыков, как вдруг он сбрасывает меня с посоха.

Из темноты, оттуда, где вода заливает последние факелы, вырываются три огромные черные птицы. Мощное карканье больше похоже на звериный рык. Передняя ворона с лету врезается колдуну в грудь. Вторая и третья бьют в лицо норовя выклевать глаза. Бросив клетку, колдун отбивается от слуг Покровителя, громко и отрывисто выкрикивает заклинания:

- Ни землею, ни водою

Ни одною, ни второю!

Летите, летите, черные мыши,

Спилгрим вас выведет, падайте с крыши…

Клетку с нашей вороной я подхватываю, когда на поверхности остается только медное кольцо. Свирепые, словно кондоры, птицы атакуют колдуна, секут его крыльями, гонят назад, в темноту коридора. Под шумок я отгребаю в сторону.

- Дормидонт, показывай выход!

Ворона в клетке дрожит, не в силах даже каркнуть. Перья у нее слиплись и лишь на голове топорщатся жалким подобием черной короны. Отплевываясь от воды, я дергаю маленький, но какой-то мудреный цилиндрический запор, пробую разжать толстые прутья. Отодвинув, пинаю клетку галошей, и замок открывается.

- Знай наших!

Ворона пулей бросается из клетки, но запнувшись о порог, бултыхается в воду.

- Спил-грим! Спил-грим! – низкий, заставляющий меня содрогнуться свист возникает внезапно в воздухе.

- Вампир возвращается! – в ужасе кричит Дормидонт. Слуги Покровителя отогнали Оркмахи вглубь коридора. Я быстро, почти не продвигаясь вперед, сучу по воде галошами.

- Летите, летите, черные мыши! – взывает из тьмы колдун. – Быстрее, я жду вас!..

- Спил-грим, спил-грим! – у меня закладывает уши. Это даже не свист. Сам воздух дрожит и вибрирует, заставляет колебаться толстые стены.

Колдун бьется уже с двумя птицами. Третья же, со свернутой набок шеей, дрейфует навстречу все нарастающему свисту нетопырей. Течение, накатывая, увлекает ее к стене, и, крутанувшись еще раз в воронке, птица исчезает под водой.

В тот же миг над головой колдуна возникают черные тени.

- Очнись! – ворона по имени Гриммбл больно клюет меня в ногу. Стая черных существ кружит теперь над головой Оркмахи. И это уже не вороны.

Две гигантские вороны Покровителя, еще минуту назад наседавшие на колдуна, растерзаны ими на моих глазах.

- Это островитяне!

Ведомые Спилгримом, из пролома в стене появились пятеро отвратительных, с размахом крыльев метра в полтора черных нетопырей. Если бы не цвет и невероятные для летучих мышей размеры, они бы ничем не отличались от болотных тварей. Оркмахи разводит их руками.

- Верните его! – загнутый посох, только что служивший для меня дыбой, вытягивается вперед. Я дергаюсь, ворона у меня на плече, вот я и сравнялся с Федором и… крючок Оркмахи цепляет галошу.

Сначала мне кажется, что хрустят мои кости. Но нет. Загнутый коричневый обломок с лохмотьями плесени погружается в воду.

- Посох сломался!

- Спил-грим! Спил-грим! – вампир тщетно пытается протолкнуться сквозь мешающих друг другу в узком проходе нетопырей. – Расступись, стая, он мой, мой!..

- Стооой! – диким голосом воет оборотень. Он уже по шею в бурлящей черной воде.

Застряв под потолком, островитяне ломают крылья о камни, и поднявшаяся вдруг рябь гасит последний факел. В лицо ударяют брызги, и в полной темноте на лоб мне вспрыгивает что-то мокрое и холодное.

- Карр-карр! – вонзив клюв в одно мое ухо, ворона каркает так, что я глохну сразу на оба. Острые когти перемещаются на макушку, и клюв, чей поставленный удар я уже испытывал, снова опускается на мою голову.

- Коршун! – от дикой боли я взбрыкиваю, как необъезженный мустанг, и устремляюсь вперед. Боль вытесняет страх, оставив вместо него только злость и отчаяние.

Потолок так близко, что ворона распластана у меня на затылке. Сильный соблазн прижать ее одолевает меня.

- Не делай этого! Пропадем все! – Чтобы образумить меня, Дормидонт кусается, будто рой слепней. Мокрые крылья хлещут меня по щекам, то слева, то справа, заставляя поочередно менять курс. Слух после ее карканья до сих пор не вернулся. В глазах черно. О том, чтобы сбросить озверевшую птицу, нечего и думать. Вцепилась, что твой нетопырь. Я снова получаю по левой щеке и для верности ворона пришпоривает когтями.

- Она правит мною! – слепой и глухой, я кручу, кручу галошами, но течение слишком сильное.

Ошалевший Дормидонт бегает у мня по груди. Не понимая, что происходит, он больно кусается и царапает острыми лапками. В лицо мне вдруг ударяет сквозняк, сырой ветер поднимает волну, и вода заливает рот. Задыхаясь, я кашляю, ворона лупит меня по спине, и бледная, едва различимая полоска света ложится на черную воду.

- Выход!! – в длинном броске я хватаюсь за косяк. В ту же секунду сзади меня хватают за шею. Ноги мои в чудесных галошах еще успевают пролететь сквозь затопленную дверь и болтаются снаружи, обдуваемые холодным утренним ветром, но голова остается в доме.

Оттолкнувшись от моей макушки, ворона плюхается в воду, так и не сумев выскочить на волю.

Глухой, полузадохшийся, я только и могу, что повернуть голову вправо, не давая окончательно сломать себе шею. Захват чуть слабеет и, поднырнув, я скручиваю шею на все триста шестьдесят градусов. Цепкие пальцы соскальзывают мне на лицо, и вот тут я плачу за понесенный урон.

Раскрыв рот, я с такой силой щелкаю зубами, что ко мне возвращается слух. В ушах взрывается свист, хлопанье крыльев, жалкое карканье нашей птицы.

Но все заглушает дикий, леденящий кровь вой укушенного колдуна. Под него я и выбрасываю на свободу оставшуюся часть своего тела.

2

- Тьфу! Тьфу! – отплевываясь, кое-как я встаю на лучшие из галош. Светает, но выхода со двора не видно. Густой туман ворочается на стылой черной воде.

Я еще раз сплевываю. Потом еще. Потом провожу языком по небу.

- Нет! – в это трудно поверить, но во рту у меня ничего нет. Палец оборотня оказался не по моим зубам.

- Хищник! – скрипит высунувшийся на свет Дормидонт. – Паук, говорю, ты наипервейший! Кого укусил? Хи-хи, щелк, и нет пальца! Я тебя люблю!..

- Эй, Федор! Морквин! – опомнившись, я быстро отъезжаю в сторону. – Гриммбл! Ворона ты мокрая… - в таком тумане меня так просто не поймаешь. – Дормидонт, скажи хоть что-нибудь! Я не оглох?

Но никто мне не отвечает. Тишина кругом такая, что кажется, лопнули мои барабанные перепонки. Бочки нигде не видно. Не слыхать и гребцов. Затонувший двор пуст, как мой многострадальный желудок.

- Не, ты не оглох. Просто тут никого нет.

- Никого нет… - я покачиваюсь на плавучих галошах. Громада дома накренилась посреди дымной смоляной воды. Вода поднялась уже до середины забора и, добравшись до него, я швартуюсь у толстых, идеально подогнанных бревен. До верху мне пока не достать. Туман, кольцом окружающий дом, тихо перекатывается под крышей. Дальше, за вершинами забора, висят мятые дождевые тучи, а сквозь них рваными острыми клочками проглядывает серое, словно приклеенное к лесу, небо.

- Как думаешь, Оркмахи утонул?

- Ясно, утонул… Хотел бы я теперь знать, куда Демид подевался?

Наверное, Дормидонт прав. Оркмахи из дома не выплывал, не видать и вампира с островитянами. Должно быть, они и в самом деле утонули. А с ними и наша ворона…Я сам не заметил, как привязался к этой загадочной птице.

- Но где Федор? – галоши мои вдруг заворачиваются носками внутрь. – Ну, конечно. Ведь в новой бочке, да с таким кормчим, как Морквин… Они меня бросили! – у меня судорогой сводит лицо. – Спасайся, кто может? Каждый сам за себя… - я сжимаю зубы. – А вдруг его выбросили за борт? Он же плавать не умеет!

- Спокойно, Тимофей! Врядли наши дурни затеют потасовку прежде, чем доберутся до суши. Бочка и так воду черпает. Раскачивать ее – себе дороже.

Выслушав рассудительного паука, я прикидываю расстояние до верху частокола. Еще минут двадцать, и вода поднимет меня настолько, что можно будет допрыгнуть до вершин. Галоши пока на мне, а это не так уж мало. В них я живо догоню тихоходную бочку. А то, что я здесь совсем один, так это даже и очень хорошо. Я сглатываю комок. По крайней мере, мешать никто не будет.

- Усвоил, наконец-то…

- Знать бы еще, где у них ворота.

- Мне-то они ни к чему были, - оправдывается паук. – Я ведь раньше, бывало, по бревнышку все, по бревнышку, и в лес…

Сверху вдруг раздается громкий треск. Звенит разбитое стекло. Слившись с забором, я вижу, как чердачное окно, выбитое изнутри вместе с рамой, грохается на черепицу и. соскользнув с крыши, исчезает в воде.

На крыше, в ужасе озираясь, теснятся трое школяров. Лиц их за туманом не разглядеть.

- Птицы, птицы… - слышится мне, - они уже здесь!

Пригибаясь, на четвереньках, отползают они от пустой черной рамы.

- Мастер! – зовет на помощь школяр, и… с чердака вылетает Спилгрим. Следом за вампиром над домом взмывают пять черных тварей. Сухие перепончатые крылья отгораживают школяров от воды, секут их по головам, гонят назад, на чердак.

- Оборотень!!! Он здесь! – с криком один из несчастных прорывается вдруг сквозь завесу крыльев и, зажимая окровавленные глаза, бросается в воду.

Больше всего на свете я желал бы сейчас стать одним из этих толстых, сырых, покрытой черной слизью бревен. Чтобы никакая сила не смогла меня выдернуть из монолитного частокола.

- Спил-грим! Спил-грим! Вот он где, сладенький мой! И без копья, сам – один под забором плавает. Что ж ты прячешься от меня, что хоронишься? Иди, поцелуй меня в клюв! – приплясывая на черепице, вампир науськивает на меня стаю.

Одно из чудовищ поворачивает ко мне голову. Под капюшоном перьев горят красные огоньки. Крутанувшись, я делаю отчаянную попытку допрыгнуть до острых вершин. Тщетно!

Огромная рукокрылая тварь срывается с крыши и, тяжко скользнув по краю белесого облака, устремляется ко мне.

- Беги, Дормидонт! Склюет, не заметишь, - все, что я успеваю, это сорвать с ноги правую галошу. Устойчивости никакой, но хоть что-то в руках.

Галоша будто срастается сразу с рукой, вытягиваясь вместе предплечьем в длинную блестящую, расширенную на конце палицу. Красный плюшевый подбой выворачивается наружу и, раскалившись до света, горит зажженным фитилем.

Я бью птицу влет. Удар такой, словно чудище врезалось в летящий навстречу снаряд. Бесформенна голова с треском вламывается в туловище, широкие перепончатые крылья еще выносятся вперед и, оторвавшись, разлетаются далеко в стороны. Черные, как из распоротой подушки, перья оседают на воду.

- Прилетела птичка, - говорит Дормидонт. – Никуда я отсюда не побегу, не заставишь. Я паук, где хочу, там и гуляю, понял?

Я стряхиваю с галоши трепыхающиеся останки нетопыря. Еще не потухшие красные глаза, перепачканные отвратительным соком, всплывают у моих ног. Но это всего лишь начало.

- Спил-грим, спил-грим! Клином его, клином! Принесите змееныша целым, я сам его выпотрошу! Спил-грим, спил-грим! – судя по ярости и упорному нежеланию самому спуститься за мной, я его здорово достал на чердаке.

- Крыса летучая! Бурдюк продырявленный! – кричит ему Дормидонт. – Спустись и возьми нас, если ты настоящий вампир!

- Спил-грим! И козявку мне! Живьем паука доставьте! Я по лапке, слышишь, по лапке тебе отрывать буду, а после растопчу, мокрого места не останется!

- Понял, как надо? – ухмыляется паук. – Сейчас меня уже не склюют, а что потом с нами будет, и Покровитель не угадает.

Тем временем, с крыши, выстроившись тугим клином, слетают четыре островитянина. Со школярами управились, очередь теперь за мной. Разогнавшись, нетопыри огибают выставленную вперед галошу и буквально причесывают меня острыми, как бритва, крыльями.

Круто взмыв в воздух, они выстраиваются для новой атаки. Дулина ряса украшена теперь двумя продольными, быстро темнеющими по краям разрезами. Это моя кровь.

В воздухе вдруг остро тянет болотом, и головной нетопырь, плотно сомкнув клюв, кидается вниз. Эта атака стоит мне нескольких оглушающих ударов в голову. Спилгрим быстро раскусил мою нехитрую тактику и перестроил островитян. Я с трудом удерживаю тяжеленную, ставшую неподъемной галошу. Она явно не по моей руке.

Выстроившись меж тем в два этажа, стая поднимается над крышей и начинает свой последний разгон. В пустом чердачном окне мелькает размытое зеленое пятно. Я завожу галошу за спину. Пусть Оркмахи посмотрит. Сил у меня осталось как раз на один удар и промахнуться я не хочу.

Но что это? Из тумана, наперерез островитянам, вылетает маленький черный комочек. Короткое резкое карканье, глухой, с хрустом удар – и строй нетопырей нарушен.

Головное чудище сшибается с нашей вороной и, не успев выровнять нос, камнем уходит под воду. Ворона же, как более легкая, отброшена в сторону. Плюхнувшись, она ныряет словно утка, и, отплыв, скрывается под защитой тумана.

- Одно из двух: или я ей настолько дорог, или ей от меня что-то очень нужно…

- Разбежался, - в голосе паука ясно сквозит обида. – Подумаешь, жертва! Воронье племя хитрое, даром лишний раз и не каркнут. Вот попомнишь ты…

- Возьмите его! – выбравшись на крышу, колдун потрясает зелеными руками.

- Спил-грим, спил-грим, ой, не могу! У меня брюхо дырявое, калечка я, не летаю!

Оставшиеся островитяне роятся над крышей. Больше мне помочь некому.

- Книга! – свистит оборотень. Он весь набряк сыростью. – Где моя книга?!

Спланировав на забор, островитяне усаживаются прямо над моей головой и, посвистев, расправляют черные перепончатые крылья.

- Иди ко мне! – зовет меня Оркмахи. Черные опахала птиц нагоняют болотный воздух. – Иди же!

- Спил-грим! Иди…

Палицы в руках у меня больше нет и покрутив, я обуваю бесполезную теперь галошу. Улыбаясь, колдун манит к себе. Почему бы и нет? Болотный запах дурманит мне голову. Все меня бросили, а взгляд у Оркмахи такой добрый. Сзади нетерпеливо посвистывают нетопыри.

- Пойду я…

- Сой! Не двигайся! – вцепившись лапами в занозистые бревна, Дормидонт пытается меня удержать.

- Пойду… - я делаю первый шаг к дому, и в лицо мне ударяет резкий, напитанный свежестью ветер.

Из-за размытого в утренних сумерках угла выкатывает мохнатое белое облако. Набирающий силу ветер быстро гонит его в мою сторону.

- Ну иди же, я жду тебя, - колдун раскрывает широкие рукава. – Что медлишь?..

Внезапный ливень, короткий и плотный, как матовое стекло, на мгновение отгораживает меня. В считанные секунды набегает туман и вот уж не видно и галош. Черный клюв еще просовывается сквозь густые хлопья, но быстро увязает в клейкой шевелящейся массе.

Свистнув еще, нетопырь пропадает и я остаюсь один, с Дормидонтом за пазухой, прижатый к забору стогом сырой ваты.

Сквозь нее долетают странные звуки. Если б я мог в это поверить, то иначе, чем оружейной пальбой их бы не назвал.

Я снова пытаюсь дотянуться до верхушки бревна. Нет! Вода словно перестала прибывать. И тут в продолжающуюся пальбу, шум ветра и колотящегося моего собственного сердца вплетаются совсем иные звуки.

Тихий, вкрадчивый плеск исходит, кажется, из самого центра туманного облака. Сомлев от ужаса, я все же заставляю себя снова снять галошу.

- Врядли она поразит оборотня, - бормочет Дормидонт.- Скорее, разозлит только…

- Но это все, что я могу для него сделать.

Плеск подбирается ближе. Я заношу галошу над головой. Туман такой плотный, что по моим расчетам голова плывущего колдуна появится прямо под моими ногами.

Хлюпнув, из тумана медленно выдвигается бочка. Две пары рук тяжело поднимаются над правым бортом, почти вровень стоящим с водой, и тут же падают вниз. Бочка от такой гребли только вздрагивает, еще сильнее накреняясь. Я зацепляю ее галошей.

- Федор!!! – это, конечно, было моей ошибкой. Но удержаться я не мог, ведь в тот момент меня интересовало только одно – жив ли мой друг? Ничего больше, клянусь!

Но школяры, плывущие в бочке, меня почему-то не поняли. Когда из тихого белесого облака, в котором они благодушно дрейфовали вокруг дома, полагая, что все дальше удаляются от него, раздался мой радостный крик, они вдруг захотели выскочить из бочки. Причем все разом, одновременно.

В суматошных воплях не разобрать отвечает ли мне Федор. Визжа от страха, школяры копошатся, отпихивая и мешая друг другу, они еще больше раскачивают свой корабль.

Среди мелькающих кулаков, раззявленных ртов и мокрых балахонов появляется, рассекая всех, крутой белобрысый затылок. Краснея от напряжения, Морквин вытягивает со дна бочки Федора. Крен становится уже запредельным.

Наступив нижним школярам на голову, Морквин зорко осматривается. Ничего, кроме меня, он, понятно, не видит.

- Где мы?

- Там же, где и мы, - отвечает ему Дормидонт.

- Что, вода затопила лес?

- Насчет леса не скажу, со двора не выходили. А вот дом уже по самые трубы, это точно. Ты Демида моего не встречал?

- Что?! – староста падает в бочку. – Как?! Мы до сих пор во дворе? Но я же сам…

Одновременно с его бесславным падением, происходит следующее: сбоку, с той стороны, откуда принесло бочку, высовывается доска. Умих, с белесыми, как туман, из которого он появился, глазами, размеренно гребет. В такт гребкам, он еще что-то гугнявит себе под нос.

- И вампир ведь на такого не позарится, - бурчит Дормидонт.

Бочку Умих замечает, только врезавшись в нее. Все это занимает считанные секунды. Сильно зачерпнув бортом, бочка все еще остается на плаву. Умих же, не то от радости что встретил своих, не то по причине собственной подлой глупости, решает сменить доску на коллективную бочку. Подтянув ее за край, он, не обращая внимания на уже катастрофическую осадку, лезет внутрь.

- Куда?! – в страхе я хватаю его за гигантский ботинок. – Перевернешь!

И в этот момент Морквин, точно гарпунщик застывший над бортом, отпускает ему потрясающую оплеуху.

- Получай!

От такого Умих обязан был бы перевернуться, и не один раз, но цепкие его пальцы будто срастаются с бортом. Отброшенный ударом, он дергает бочку за собой…

Первой корабль покидает крыса. За ней, отстав лишь на длину облезлого рыжего хвоста, за борт выпадает Морквин.

Черпнув краем, бочка коротко всхлипывает, вздрагивает один раз, и воздух, еще удерживающий ее на поверхности, взрывается, как лопнувший аэростат.

- Плавать надо было учиться! – в мутной воде я вылавливаю доморощенного ниндзя. – Держи вот, - я снова разуваю правую ногу, - спасательный круг тебе.

Вокруг нас барахтаются сумевшие вынырнуть школяры. Видимость как в парной, но это и к лучшему.

- Ты ворону не видел? – держась за непотопляемую галошу, Федор жмется к забору. Со стороны леса, не смолкая, гремят выстрелы, близко стучат топоры.

- Видел…

- Ага, вот вы где! – из тумана выплывает Морквин. Отдуваясь, он ворочается на дымной воде. – Умих не проплывал? Все равно утоплю!

- И утопи, - поддакивает ему паук. – Пока он всех нас не подставил.

Плавает староста, как морская свинья, и холодно ему не больше. На боку он причаливает к моей левой галоше.

- Все стоишь? Хорошие у тебя галошики.

- Мне они тоже хороши.

- Отдай, а? Ну, хоть одну! А я за это ворота открою.

- Можешь не беспокоиться, - я придерживаю Федора за воротник, - скоро и через забор можно будет. Пойдем-ка лучше с нами.

- Куда?

В самом деле, куда? Туман постепенно сдвигается, освобождая нас от ледяной сырости, а заодно и от своего ненадежного укрытия. Где-то за белесыми хлопьями стихает нетопыриный свист.

- Глянь-ка, еще луна…

- Знать, для оборотня уже не время, - с умным видом Дормидонт задирает голову. По краю неба разошлась слоистая утренняя хмарь. Из-за смятого облака выглядывает надкушенный худосочный круг. Вместе с туманом, точно айсберг, дрейфующим по двору, удаляются и крики школяров.

- Спил-грим, сил-грим! – невидимый отсюда вампир кружит над нами.

- Так бы и плавали в бочке, - говорит Морквин. – Но нет худа без добра, - подняв голову над водой, он медленно шевелит руками. – Уходим, пока вампир не въехал. Там и без нас есть чем поживиться.

На месте дома Мастера торчат только две кирпичные трубы. Подпрыгнув, я тяжело плюхаюсь в воду.

- Морквин, у вас забор не растет?

- Нет, - скрипит паук, - забор у нас не растет. Это дом тонет…

- Пожалуй, толстый прав. Через ворота вернее будет.

- Давно бы так! Я всегда прав, пора бы вам это уяснить.

- На одной галоше все равно высоко не прыгнешь. Отдай ее лучше Морквину, - Дормидонт беспокойно принюхивается. – Болотом что-то запахло. Отдай, пусть только выведет, а ты и так не утонешь.

- Я согласен.

- Вот и ладушки, - отвечает мне не Морквин. Вкрадчивый, с едва заметным поскрипыванием голос не принадлежит и Федору. За спиной у меня… оборотень!

Неправдоподобно раздутый, зелено-прозрачный, так, что сквозь него просматриваются погружающиеся трубы дома, он висит над самой водой. Рясы Мастера на нем нет. Размытая понизу бахрома камзола сливается с водяными испарениями и, шевелясь, вырастает по бокам широкими перепончатыми крыльями.

- Книгу! – голос оборотня липнет, растворяет волю. – Верните книгу, и я дам вам уйти.

- Спил-грим, спил-грим! Как уйти?! – суча крыльями, вампир висит над моей головой. – Отдай его мне, и он отдаст тебе книгу! Тебе книгу, мне мальчонку, тебе бумажки, мне кровь. Спил-грим, спил-грим…

Федор и Морквин, разговорчивые, как дохлые рыбы, плавают у ног колдуна. Я бы с радостью отдал ему любую книгу, и не одну, лишь бы он оставил нас в покое. Беда в том, что я уже сделал это раньше, когда бросил в трубу сумку Мастера.

- Не иначе, от наводнения свихнулся, - шепчет Дормидонт. – Самое страшное, это когда колдуны с ума сходят. Лишь бы буянить теперь не начал…

- Да ведь книги теперь у вас, - стараясь не делать резких движений, я киваю на кожаную сумку, притороченную к поясу колдуна. – У вас, говорю, книги-то, вы вовнутрь-то загляните.

- На болото… - Оркмахи словно не слышит. Колыхаясь, он наползает, натягивается на меня, как чулок, широкой полой охватывает Федора, подбирает Морквина и, взмахнув рукавами, вдруг быстро заворачивается вовнутрь так, что рукава его смыкаются уже за моей спиной.

Все трое мы и паук оказываемся внутри мутного, словно мыльный пузырь, пространства, в котором как бы и вовсе откачан воздух, а есть только запах. Запах болота.

Пузырь этот тихо сжимается, стенки его, уплотняясь, стягиваются, подворачиваются книзу, заставляют нас плотнее тесниться другу к другу.

Вот уж и не пузырь, а будто шар, внутри которого мы заключены, кружится и, дрогнув, отрывается от воды. Сквозь полупрозрачные его стенки видны нетопыри со Спилгримом. Мельтеша крыльями, роятся они над трубами, едва уже видимыми над поверхностью.

Пузырь задевает об воду, словно не может поднять такую тяжесть, но, влекомый какой-то силой, вновь отталкивается от черной поверхности.

- Сейчас полетим, - во всеуслышание объявляет Федор. Стенки пузыря сомкнулись у нас под ногами, и ненужную теперь галошу он протягивает мне. – Возвращаю. Плавать, кажется, не придется.

- Галошики-галошики, мои вы недоношики, - впавший в полную апатию Морквин покачивается на мыльном полу. В отчаянии я изо всех сил пинаю тугую зеленую стенку…

Глава семнадцатая

Б Е Г С Т В О

1

В первую секунду мне кажется, что треснула моя голова. Даже брызги в стороны полетели. К счастью, это не совсем так. Лопнувший от галошного удара пузырь не успел еще высоко подняться, и удар об воду был не слишком силен. Вопреки всем законам физики, самый тяжелый из нас упал последним. И конечно, мне на голову, что уже полностью соответствует моим собственным недобрым традициям.

Вынырнув из-под Морквина, я отлавливаю Федора. Мокрый паук выныривает сам и, ворча, взбирается мне на спину.

-Ты бы хоть предупреждал, что ли… Куда оборотень подевался?

- Не знаю, я за ним не слежу.

Туман рассеялся, но колдуна, и правда, нигде не видно. Нет и черных островитян со Спилгримом. Залитый водой двор пуст. На поверхности его одиноко торчит мокрая кирпичная труба, та, что вела когда-то в очаг Мастера.

Должно быть, со стороны это и выглядит забавным: трое сумасшедших в ледяном бассейне за высоким частоколом наперегонки плывут к кирпичному буйку. Федор на галоше нисколько не отстает. Облепив трубу, мы тут же начинаем браниться.

- С вас начались все наши беды, - заявляет Морквин.

- Мы к вам не напрашивались, - парирует Федор, - сами нас сюда затащили.

- И что я с вами вошкаюсь? – Морквин заглядывает в жерло трубы. – Еще мясом пахнет, - он заметно мрачнеет – Бочка утопла, как теперь быть?

Не отрываясь, я гляжу на забор. Проследив за моим взглядом, Морквин трет поросячьи глазки.

- Никак, вода спадает.

Действительно, вода быстро обнажает бревна. Удары с той стороны возобновляются с новой силой.

- Кто-то очень хочет сюда попасть…

- Ничего не понимаю, - бормочет Морквин, - кто бы это мог быть? Ни одна живая душа не пройдет к дому без нашего Слова.

- Может статься, ты кое-что подзабыл, - но, сделав мрачный намек, Дормидонт больше не распространяется.

Тем временем вода продолжает спадать, и скоро я уже касаюсь глинистого дна.

- А где же дом? – втроем мы стоим на раскисшей красноватой глине. Последние ручейки черной воды с шипением убегают под забор. Из земли торчит не больше полуметра красной кирпичной кладки.

- И ведь ни одного утопленника…

- А бочка, бочка где?! – Морквин волчком крутится в грязи. – Уплыли! Ведь уплыли все! Без меня сбежали!

А за забором уже настоящая канонада. Отрывисто звучат команды:

- Багры давай! Лестницу!

- Солдаты, - Морквин синеет. – Солдаты герцога!

- Давно пора. Прикроют, наконец лавочку вашу, - Федор спокойно отжимает одежду.

- Олух! – Морквин трясется, оглядывается, будто в поисках убежища. – Ведь пожгут нас! Всех, как есть, пожгут! А не пожгут, так постреляют сейчас. И кто их привел?! – причитает он. – Ой–ей-ей, сухотка их забери! Ведь выбрали времечко, и Мастера-то рядом нету. Давно, давно замковые нас пожечь хотели, говорил я Мастеру. А теперь все, куда бежать-то? Бежать-то куда? – он заглядывает в трубу. – Самому в преисподнюю лезть? Ох, пожгут нас!

- Не суетись, сам виноват, - Дормидонт осуждающе качает мохнатой головой. – Жалость, она для колдунов жадности хуже, понял?

- Лестницу давай! – горланят за забором. – Крючья, крючья тащи! Пожжем гнездо змеиное! – там снова палят в воздух.

- Снимай скорее! – Федор дергает меня за Дулину рясу.

- Бесполезняк, - говорит Морквин. – Они разбираться не станут, пожгут. И как же это олухи наши ускользнули? Как я оплошал! Из-за вас это все, ох пожгут!

Я внимательно оглядываю пустой двор.

-Может, ворона успела улететь?

Федор ходит вокруг трубы, обхватив голову руками.

- Что ты несешь? Надо что-то придумать, через пару минут солдаты будут здесь.

- Вот что, вот что, - торопливо говорит Морквин. – От пуль заговор знаете?

- Чего?

- А! Недоумки болотные! Стойте вот. Сначала я, потом вы меня…

- Завяжу я, - начинает он прерывающейся, почти невнятной скороговоркой, - завяжу я, раб Морквин, по пяти узлов всякому стрельцу немирному, неверному на пищалях, луках и всяком ратном оружии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замкните все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия. И стрельцы бы из пищалей вас не били, стрелы бы их до вас не долетали, все ратные оружия вас не побивали. В моих узлах сила могуча, сила змеиная сокрыта, от змея двунадесятиглавого, со острова Буяна, со медного дома, того змея… - поперхнувшись, Морквин пучит глаза - над забором возникают две мохнатые бараньи шапки.

- Вот они!

Грохочут выстрелы. Морквин плюхается в грязь.

- Стойте, меня не заговорили!

- Завяжу я, - начинает Федор, - а дальше-то чего?

Дав нестройный залп, солдаты спрыгивают во двор. Их пятеро, но следом уже лезут и остальные. В руках у них длинные, с горящей паклей шесты.

- Ох, пожгут нас! Заговаривай скорее!

- Живьем бери! – выстроившись полукольцом, солдаты медленно, с опаской приближаются к трубе. За спиной у них гремит взрыв.

Когда комья глины и щепки, оставшиеся от нескольких бревен, возвращаются на землю, в заборе зияет широкий дымный проем. Сразу за ним - стена леса.

- Хватай их! – надрывается кто-то из-за деревьев. – Живьем, живьем бери! Вяжи крепче, ребятушки! Не уйдут теперь, колдовское отродье!..

Крикуна до сих пор не видно. Сам он не слишком торопится хватать и вязать колдунов, предпочитая руководить облавой с безопасного расстояния. На миг мне кажется, что среди деревьев мелькает знакомая рыжая голова.

- Шон… - узнает Морквин. – Знать бы заранее - удавил!

- Во-во, пожалел братика! Хуже нет деревенских, говорил я тебе, толстый. Сала-то хоть дала тебе за дела твои добрые? Олух ты сам и всех нас погубитель! – паук поворачивается ко мне. – Нет, ну ты видал? Она ему от ворот поворот, а он братика ейного отпустил. Зачем?! Добреньким быть захотел?! Вот тебе благодарность - вместе с Рыжим гореть будете!..

Мешкая, солдаты не решаются подступить ближе. Стрелять нельзя, а хватать колдунов голыми руками охотников не находится.

- Вяжи!1! – выходит из себя голос. – Кто схватит – тому пять золотых от герцога!

Щедрые посулы в конце концов возымели действие. Трое бородатых здоровяков выставляют заранее припасенные рогатины и, подбадривая себя разными интересными выкриками, подступают ближе Еще шестеро, по трое слева и справа, заводят сети.

- Вперед, трусы! – несется из-за забора. – Вяжи, хватай!!!

Где же Шон? Я почти не сомневаюсь, что тоже видел его. Рыжий – единственный здесь, кто бы мог подтвердить, что мы с Федором не колдуны.

- А ведь и вправду пожгут, - Федор отступает к самой трубе. Я подхожу к нему, для острастки помахивая широкими Дулиными рукавами. Вроде нетопыря такого.

- Если хотят бояться, пусть их.

- Кажется, на этот раз мы действительно попали…

От солдат нас отделяет всего метров шесть. Морквин впрыгивает на трубу.

- Вы как хотите, а я вниз. Тот костер не жарче, - он свешивается через край. – Кто со мной?

Сообразив, что золотые уплывают прямо из-под носа, солдаты бросаются вперед черепашьими шагами, но с рогатинами наперевес.

Оттолкнувшись, Морквин ласточкой ныряет в трубу, и через секунду от его страшного крика «У-аааааааааа!!!» по всему лесу осыпаются сосновые шишки. Солдаты замирают, и с тугим хлопком Морквин вылетает обратно.

- Ослеп!! – левый глаз у нег закрыт гигантским синяком, на измазанном золой лбу расщеперился черный паук.

- Ого, Демид! – не к месту радуется Дормидонт, и следом за Морквином из кирпичного жерла выстреливает наша ворона. Свечкой взмыв в воздух, она растворяется в низких, быстро летящих облаках.

- Хватай… - в наступившей тишине ясно слышен шепот бравого командира. Из трубы одна за другой вырываются четыре черные птицы и с малым, в секунду, промежутком огромный зеленый с черными разводами нетопырь, на спине которого распластался плоский, будто лист, Спилгрим. В изогнутом клюве нетопырь сжимает кожаную сумку. Прежде, чем он исчезает, мне удается различить рваную, как на лопнувшей резине, дыру на его теле.

Охваченные ужасом, солдаты пятятся назад.

- Йо-хо!!! – дико взвыв, староста головой вперед бросается на охотников за колдунами. Словно таран он пробивает кольцо солдат и выкатывается к забору. Мы с Федором проскальзываем следом.

- Стреляйте, уходят!!! – но Морквин уже за оградой.

На моих глазах Федор перемахивает поднятую двухметровую рогатину и птицей вылетает со двора.

- Пли!!! – в спину мне гремят беспорядочные выстрелы, но, кубарем прокатившись между ног зазевавшегося бородача, я бросаюсь в чащу.

- Деревенщины безмозглые, дубье! Упустили! – визжит невидимка. – Стреляйте, не дайте им уйти! Хоть головы принесите, - соглашается он и на малое.

Морквин ломит сквозь чащу, как раненый лось. Только сучья трещат.

- Надеюсь, он знает, куда…

- Он тут все знает, - Дормидонт едет, глубоко зарывшись в мои волосы. Разодрав валежник, шагов через двадцать, староста выбрасывается на берег. Вслед за Федором я проламываюсь по исчезающей на глазах просеке.

Деревья за моей спиной сплетаются морскими узлами. Увязая в мокром песке мы несемся вдоль кромки воды. Справа дымится вернувшееся после наводнения в свои берега озеро. Острова за туманом не видно, но, будто живые, над водой переплетаются толстые белесые нити. Отвлекшись, я в кровь сбиваю правую ногу.

- Набросали камней!

Кольцо леса плотное, не протиснуться и ползком. Слышно, как солдаты прорубаются к озеру, наугад стреляя сквозь заросли.

- Влево давай! – бегущий впереди Морквин неожиданно исчезает. Налетев на Федора, я падаю на песок и вслед за ним вползаю в узкую, как Дулина ряса нору.

- Умерли все! – командует Морквин, и через минуту погоня прокатывается мимо.

- Ну, толстый… Из-под самого носа ушли! – Федор, наконец, поднимает голову, но, кроме нас двоих и паука, под деревьями никого нет.

- И куда подевался?..

- Ну ты подумай! – сокрушается паук. – И ведь Демида унес, не поговорили даже! А вы чего залегли?! Бежать надо, пока солдаты не воротились.

- Твой паук прав, - говорит Федор, и, продравшись сквозь валежник, мы снова ударяемся в бега.

По заброшенному муравейнику он определяет север.

– Теперь дуй не стой! Если мы хотим вернуться домой, к трубе надо попасть первыми.

В лесу темно, как у привидений в подполе. И сыро так же.

- А по-другому в наших местах и не бывает, - паук отзывается на мои непроизнесенные слова. – У вас, что ли, лучше?

- Грозы нам только не хватало. Слышишь? – далеко за лесом, в той стороне, где стоит Верхний замок, медленно рокочет гром. День здесь выныривает для того, кажется, чтобы только глотнуть света.

Связался я с этим делом! Говорил же себе в прошлый раз: «Все, Тимофей, к колдунам ты больше ни ногой!»

- Но твой друг бы и сам пошел, - замечает паук.

- Упрямый осел! Не мог же я его бросить… - я едва уворачиваюсь от прицельно наставленного сучка. Мокрая ветка наотмашь хлещет меня по щекам. – Куда разогнался?! Глаза на ветке оставишь!..

Но Федор словно не слышит. Он бежит ровно, легко. Ловко уклоняясь от колючих еловых лап, перемахивает глубокие сырые ямы и поваленные деревья, ныряет под острые сучья и проносится над зарослями высокой, чуть припорошенной снегом крапивы. Ноги его почти не касаются упругого лесного тела.

- Ты не заблудился?! – впереди вдруг вздыбливается сплошная темная стена. – Глаза выколешь! – не успев затормозить, я зажмуриваюсь, но ни одна ветка не касается моего лица. Непролазный валежник растревожено гудит за моей спиной. Перед нами словно открывается невидимый проход в частой зеленой сети.

- Как блоха по бороде скачешь! Давай отдохнем!

Перемахнув через овраг, Федор, наконец, сбавляет ход.

- Чего пыхтишь? – рухнув на пенек, он осторожно снимает со щеки большого рыжего муравья и опускает его на колючки.

- Ты что ж делаешь?! Ах, разбойник, без ножа режет! – Дормидонт, чуть было не изловивший муравья, катается по плечу Федора. – Голодом меня уморить хочешь?! Мало того, что Тимофей мух мне задолжал, так еще ты охоту испортил!

- Ты вокруг посмотри, - протянув руку, Федор легонько почесывает мохнатую паучью спину. – Сидел бы сиднем в подвале, пылью дышал. А теперь – путешествуешь…

- Отскочи, крыса, кусну! – огрызается Дормидонт.

- Оставь его, - я возвращаю паука в карман. – Двинули?

- Доброе у меня сердце, - сокрушается в кармане Дормидонт, - легко обиды прощаю. – Проев дырочку в ветхой ткани и удобно устроившись, он обозревает окрестности. – Трясет только…

Гром уже раскатывается прямо над нашими головами. С тяжелым гулом снова начинается дождь.

- Слышь, Тима?.. – укусив меня в ногу, чтобы привлечь внимание, паук торопливо вышептывает: - Узнаешь место?! Там, за оврагом, гора, а с нее уже замок видать. Что молчишь? Ты дочку единственную герцога спас, от оборотней болотных ее уберег. Тебе, стало быть, за геройство твое беспримерное, награда теперь причитается. А вдруг в женихи тебя к ней определят? Известно тебе, кто у принцесс женихом бывает? Правильно мыслишь, - принц. Свернем в тихую, еще до ночи в замке будем.

- А Федор?

- Федор, Федор… А что Федор?! Он, хитрец, и сам не потеряется, не по дороге тебе с ним. Надоели мне колдуны эти, в замке пожить охота. Ты, слышь, принцем, а я, выходит, пауком принца сделаюсь. Паук принца!.. А там, - чего не бывает? – Дормидонт мечтательно прищелкивает, - и до принца пауков недолго!

- Где-то сейчас Рыжий? – чтобы остановить зарвавшегося паука, я нагоняю Федора. – Ведь не отпустят его солдаты.

- Похоже, он теперь единственный плененный колдун. – Федор идет теперь шагом, придерживаясь, почему-то за грудь. – Могут и в костер бросить.

- Чем скорее, тем лучше, - мрачно изрекает Дормидонт. – Слабак хуже врага. Пожалел его толстый, а он солдат и навел.

- Жаль, отстал он… Ты чего?

Федор останавливается, медленно поднимает голову, и с грозового неба на него падает ворона.

- Гриммбл?! Живой… - как могу, я показываю свою благодарность. Ворона трижды спасала мне жизнь.

- Только не преувеличивай, - остужает меня ревнивый паук. – Знать, надо ей от тебя чегой-то…

Ворона меж тем деловито прощупывает одежду Федора, зачем-то сует клюв ему за шиворот. Если ей и нужен кто-то из нашей компании, то это точно не я.

Передохнув немного, мы продолжаем бегство. Часа через три лес впереди начинает редеть. Гроза давно кончилась и дождь поутих. Федор ориентируется в лесу, как себя в кладовке, ни паук, ни ворона ему ни разу не подсказали.

Земля под ногами у нас идет вниз, и еще через час мы выходим к голой ореховой роще, чуть припорошенной по верхушкам сероватым мокрым снегом.

За рощей, до самого горизонта, киснет невспаханное поле. Сверху пока не льется, но разбухшее от сырости небо лежит прямо на рыжей земле. Глинистая почва, не принимающая больше дождя, сплошь изъедена рытвинами с талой водой. На краю же поля, метрах в двухстах от облезлой опушки, скособочилась глинобитная развалюха с гигантской кирпичной трубой. Федор вывел точно.

Засвистев тихонько, я выхожу из кустов.

- Ложись! – подбив меня под колени, Федор бросается на землю.

- Ты чего?!

- Тихо… - он прижимает мою голову к ледяной хвое. Ухо к земле – я слушаю дробный перестук.

- Всадники!

- Лишь бы ворона теперь не подвела, - говорит паук. – Птицы существа вредные, один вред от них.

Копыта стучат совсем рядом. Хрустят, ломаясь под ними, ветки.

- Как сквозь землю все…

- Известное дело, у них дом провалился, не то люди…

- Не видать нам награды, темнеет. Хоть бы одного живьем изловить, уж в замке бы заговорил!

- А Рыжий? Колдун же, а поди ж ты, сам в замок пришел. Чего только на свете не бывает…

- Рыжему места нигде нету, - заключает хриплый простуженный бас. – Еще раз обернемся, и на ночь встанем. Жрать охота…

Лошади шагом проходят по ту сторону голого орехового куста. Я все глубже погружаюсь в ледяной мох. Копыта вот-вот наступят мне на голову. Похоже, что солдаты оцепили весь лес, отрезав, таким образом, путь к трубе, единственно известному нам способу вернуться домой.

Конные разъезды мотаются вдоль опушки. Жрать им охота…

Копыта постепенно стихают и, полежав еще, я поднимаю голову. Передо мной сидит грустная молчалива ворона. Федор тихо поглаживает ее мокрые слипшиеся перья

- Горемыка…

- Ты сопли-то подбери, - цинично говорит паук. – Эти птицы всегда знают, чего им надо.

Ворона внимательно смотрит ему в глаза.

- Только попробуй! – на всякий случай Дормидонт прячется обратно в карман. – Шлялась где-то триста лет, а теперь нате вам, явилась ко двору. Да кто ты такая?! Настоящие-то вороны с Покровителем все…

- Четверо, - все еще не решаясь выйти на открытке место, Федор старательно изучает следы. – Видал, хари у них? Сами, как колдуны. Школярам братья родные.

- Может, и братья, - из кармана вставляет паук. – Кто у герцога в замке оказался, а кто и у Тромма в лесу. Только теперь все равно уже. Брат не брат – разбираться не станут…

Слева, из-за поросшего лесом холма, в нашу сторону движутся три черные точки.

- Да тут их целый эскадрон! Придется, Тим, ночи здесь дожидаться.

Из лесу, следом за нами, тихо сползает вечерний туман. Огромная старая ель, в одиночку затесавшаяся в орешник, настойчиво шумит за спиной. В густых каких-то всклокоченных ветвях чудится мне короткое, почти неуловимое глазом движение. Легкий сухой шелест заставляет меня сжаться.

- Спрячемся – под копытами не заметят, - под кустом Федор с вороной деловито обкладывают ветвями неглубокую подковообразную яму.

Не решив еще зачем, я подхожу к дереву. Среди пожелтевших мертвых иголок, только руку протяни, зияет круглый черный провал. Широкие ветви клонятся вниз, накрывают меня душным зеленым одеялом колют, ложась на плечи, тянут к толстому голому стволу.

Огромное дупло открывается в нем. Не в силах даже кричать, я не трогаюсь с места, но оно само как-будто становится ближе.

- Федор… - в дупле маячит мутное зеленое пятно. Обмякнув, я тихо опускаюсь на землю.

- Беги, беги же! – словно взбесившись, Дормидонт рвет мою руку, но дупло склоняется ниже, к самому моему лицу. Откуда-то издалека, едва слышимое, сквозь ветви проникает тревожное воронье карканье, а с ним просовывается растопыренная пятерня и, ухватив меня за одежду, вырывает на свет.

- Беги! Он там! – позабыв о всадниках и о приуготовленном нам-колдунам костре, я воплю на весь лес: - Я видел! Он в дупле, в дупле, он рядом!

Ель досадливо шумит, машет сухими ветвями, вскидывает их широко в стороны. Из обнажившегося дупла лезет круглая черная спина.

Взвившись над землей, Федор исчезает быстрее напуганной куницы. Пробив за ним заросли, я падаю в овраг, ударяюсь о камень и, как подброшенный, пролетаю над замерзшим ручьем. Федор все равно далеко впереди.

Второпях, будто опомнившись, снова начинается дождь.

2

Мы бежим очень долго, быстро, и в совершенно в противоположную от спасительной трубы стону. Уже в темноте овраг переходит в узкую лощину, наполовину засыпанную смерзшимися листьями и комьями сырой глины. Поднявшись наверх, мы еще петляем среди каких-то пней и резиновых кочек, рискуя сломать себе шею в первой же яме, пока Федор, наконец, не врезается в дерево.

- Все! – без сил он валится на землю – Оторвались, кажется.

Ворона не возражает. Спустившись с черного неба, она дятлом стучит по коре.

- Что там у тебя? – на локтях я подползаю ближе. Я давно уже понял - эта птица зря ничего не делает.

- Да, чего там? Может, жуки есть? – Дормидонт только что проснулся и голодные спазмы сотрясают его спину. – Вот что я тебе скажу, - твердо говорит он, - я решил, чем ты сможешь отблагодарить меня. Ты подаришь мне целый рулон прекрасной клейкой ленты.

- Какой ленты?

- Да ты что?! – обидевшись, паук даже спрыгивает с моего лба. – Ух, ты, холодина какая! Какой ленты… А мух, по – твоему, на что ловят?! Молод ты, Тима, учить тебя всему надо…

- Карр-карр! - зовет нас ворона. За толстым, в три обхвата стволом лежит круглая белая голова. Как подрубленный, я падаю рядом, голова же начинает медленно, со скрипом ворочаться на короткой шее, издавая при этом слабые жалостливые стоны. На подламывающихся руках, закусив губы, чтобы не завопить, я заглядываю в белое, как бумага, лицо.

- Морквин! – голова под деревом принадлежит стонущему в забытьи старосте. Не знаю почему, но я рад ему, как родному брату.

- Ты как здесь оказался?! Тебя что, ранили?

Подскочив, Федор тормошит его за плечи, жмет безвольную руку.

- Ну ты и ловчила! Из-под носа у солдат убежали.

- Полегче ты, оборотень - морщась от боли, Морквин прислоняется к стволу. У меня в плече дырка с твою пустую голову. Еле кровь заговорил…

- Беда… Что мы можем для тебя сделать?

- К озеру бы мне воротиться. Вода для раны нужна…

Федор на мгновение задумывается.

- К озеру… Ну, что ж, к озеру, так к озеру. Все равно, к трубе нам сейчас не попасть. Хорошо, что мы тебе встретились.

- Это я, дурни, вам встретился. Такого крюка дал, чтобы вы на меня напоролись. С утра жду, придремал даже.

- Что ту за шум такой? Спать не дают… - на лоб Морквину выползает огромный мохнатый паук.

- Ого, Демид. приветствую тебя…

- Да пошел ты! Катаешься с чужаками по лесу – катайся, а ко мне не лезь, - пробурчав еще что-то оскорбительное в адрес Дормидонта, Демид перебирается на ближайшую ветку.

- Не слушай его, - говорит староста. – Он на меня, когда я в трубу полез, ровно таракан какой из щели выпрыгнул. «Спасай, - кричит, - тону!» Если б не наводнение, до весны бы спал. И зачем я вас кормил, дармоеды поганые?!

Трясясь от холода, мы садимся втроем, спина к спине. От Морквина жар, как о печки. Ворона нахохлилась у Федора в ногах, и презрительно поглядывает на паука. Немного поворчав еще, сетуя на голодную жизнь, влачить которую он принужден по нашей милости, Дормидонт засыпает.

Кочевая жизнь нелегко лается привыкшему к дому пауку. От усталости никто из нас не просит Морквина объясниться. Откуда он знал, где мы на него выйдем?

- Мы в кольце, - чуть погодя, говорит староста. – С севера солдаты на конях, с ними и деревенские с дрекольем. Костры жгут и собаки при них. Вывели тут породу местную – помесь кабана с волком. Свирепые – жуть! А с юга наши, трясуница их забери! Ночью в лес никто, кроме них не сунется, но к утру тут такое начнется… Взялись замковые за нас.

- С тобой как-нибудь, выкрутимся, - Федор уже клюет носом.

- Я не закончил. Солдаты верстах в четырех, на опушке. Там у них лагерь. А за холмом… - Морквин на секунду замолкает. – За холмом, вместе с нашими… Мастер Тромм!

- Что?! Да ведь он утонул! – взлетев над мохом, я некоторое время вишу в воздухе. – Слышишь, утонул! Я там рядом был, за дверью, - я опускаюсь на землю. – Это никакой не Тромм, это оборотень! Он утопил Мастера!

- Не верещи. От твоего крика у меня опять кровь пойдет. – Морквин гладит себя по плечу, крутит воздух ладонью. – Я и сам это знаю, видел вашего оборотня. Ты поди скажи это нашим! Он как из трубы нетопырем вылетел – снова Мастером обернулся, колпак на голову свою облезлую натянул, и в лес. А наши и рады, овцы безмозглые! И Спилгрим им не наука!

- Спилгрим? – подает голос Демид. – А чо, Спилгрим? Я его в силки споймал, чуть было не уморил в подвале.

- Чего ж не уморил?

- Оборотень зеленый случился, Оркмахи болотный. Как вода подошла, он к Мастеру в подвал спустился и паутину всю поизорвал. Руки бы ему оборвать!

- А Тромм? Он-то как погиб?

- Обыкновенно. Сначала все книги какие-то у него спрашивали, а после утопили. Оркмахи голову ему пригибал, а вампир сверху на спину уселся. И еще привидение там крутилось, по углам шарахалось.

- Да что им надо-то?! – я с ужасом вслушиваюсь в ночные шорохи. То ли Демид привирает, то ли вампир действительно был за дверью в подвале вместе с Оркмахи и привидением.

- Не об том думаешь, - говорит Дормидонт. – Убежим, какая нам тогда разница, а поймают, спросишь об этом у самого Спилгрима. Хи-хи-хи, - смех паука в ночном лесу наводит на жуткие мысли. По костистым вершинам гуляет ветер, громко скрипят сухие стволы. Где-то неподалеку ломается ветка.

- Книга ему нужна, - почему-то шепотом говорит Морквин. – Он думает, что у вас есть какая-то книга. А что за книга-то? – староста щурится на корявое, в темноте похожее на притаившегося горбуна дерево. – Нее, показалось, должно. Хорошо, лесу нашего он толком не знает.

- Скоро узнает, - говорю я. – Колдовские книги у него, значит, теперь он здесь хозяин. Слышь, Морквин, если выберемся, идем с нами! Здесь ловить нечего, все равно болото будет.

- Идем, толстый, - приглашает его и Дормидонт. – Вместе жить станем. Мы с ним с малолетства знакомые, вреда от него не так много. Ест только, как хряк, но ведь и польза большая имеется. Сами скоро увидите.

Странно хмыкнув, Федор отмалчивается. Ворона, внимательно прислушивающаяся к общему разговору, тоже пока не вмешивается.

Ухватив себя за нос, Морквин водит головой из стороны в сторону.

- А чо? – сообразив, наконец, куда ветер дует, он ластится к Федору. – Я, вишь, тоже в заговорах толк понимаю. Может, сгожусь вам на что?

Деваться ему, конечно, некуда. Для своих он теперь точно чужой, раз с нами повелся, в деревню ему не сунуться. А для оборотня и вовсе, враг злейший.

- Там видно будет…

- Как скажешь, как скажешь, - вынув из кармана крупный минообразный фрукт, Морквин разламывает его на части и протягивает нам. – Хряпайте, я угощаю.

- Где ты его раздобыл? – с жадностью я перемалываю ватную мякоть. Свежий баклажан в осеннем лесу… Потоки слюны заливают мне рот. Это первое, что я ем после его же груздя.

- Держи, - откусив кусочек, я угощаю Дормидонта.

- Жирует Морквин. Продукты к нему сами липнут, - жуя, паук нахваливает старосту. – У него, Тима, дар такой с малолетства. Рядом с Морквином можно не заботиться о пропитании.

- Ты галошу-то не отдашь? – Морквин вдруг близко заглядывает мне в лицо. – Обещался ведь.

- Я и забыл о них, - я стаскиваю с левой ноги блестящую даже в темноте, будто облитую черным лаком галошу. Правой на мне нет. Когда же она потерялась? – Держи вот. Сколько раз меня выручала. Надеюсь, мне она уже не понадобиться. Плавать я больше не собираюсь.

- А где вторая?- повеселев, Морквин со скрипом натягивает галошу. – В самый раз мне, жаль пары ей нету, - он вопросительно поворачивается к Федору.

- Обе ему подавай, - Федор перестает жевать. – Обронил я ее в суматохе, когда вода спадать начала…

- Чего-нибудь всегда не хватает, - с удовлетворением оглядев ладно сидящую обновку, Морквин приходит в философское расположение духа. – Хороша. Даже кровить перестало. Вы, может, и сами всего об ней не понимаете… - не договорив, он укладывается на землю, подложив обутую в галошу ногу едва ли не под самую щеку.

3

- Я вам еще пригожусь, вот увидите! Вы нездешние, а мне тут все ходы-выходы известны. Школу свою открыть порешите – будьте так любезны! У меня и дом есть пустой на примете, заимка в лесу за рекой. Там глухомань, век никому не сыскать. А то – мельницу купим! Самое место для нас – мельница под горой. Рядом тракт северный, народец мимо не проедет, всякий к мельнику завернет. Кому молоть, кому ворожить.

Самое там для колдуна место, верно вам говорю! Это за перевалом, болотные там отродясь не бывали, и до замка не близко. А мельник артачиться станет, так я его живо угомоню, - в голосе Морквина прорезаются на миг знакомые нотки старосты школы колдунов. – Он, пень старый, тоже ведь магом себя почтет. Один вред от таких…

Заслушавшись, я почти готов открыть школу на заимке за рекой. Или, что даже намного лучше, купить мельницу и молоть зерно.

- А рядом поставить маленькую пекарню и хлеб выпекать, - Дормидонт на лету подхватывает мои мысли.

- Правильно. Сколько душе угодно хлеба.

Никогда и никто не говорил так убедительно. Пожалуй, здесь Морквин обскачет самого Федора.

Протерев глаза, я поднимаюсь с земли. Заметив это, Морквин желает мне доброго здоровья и, откашлявшись сгустками крови, продолжает:

- Мне б только к озеру, водичкой рану залить…

- К чему это все? Сказано же, пойдем… - Федор с тревогой посматривает на небо. Ворона с отвращением посматривает на больного старосту.

- Чтоб ты сдох совсем! – каркает она.

- Скор рассветет, - скромно замечает Морквин. – Сейчас бы самое оно времечко, а у меня, - он как бы извиняется, - еще и ногу зацепило… - Задрав штанину, он показывает отечную, света спелой сливы голяшку. Сбоку, пониже колена, запеклась кровавая корка, – самому не дойти…

- Да-а. А далеко тут до озера?

- Совсем недалеко. – Морквин заглядывает Федору в глаза. – Рядышком, версты четыре не наберется.

- Рядышком, - каркает ворона, - ничего себе рядышком!

- Ага, особенно теперь. Ну что, Тим, встали?

- Я уже давно стою.

- Мне б только опереться, я и на одной ускачу, - Морквин достает из кармана мятую белую тряпку. – Но чуток погодить надо. Глянем сперва, нет ли кого у воды.

Пошарив между корнями, он поднимает маленький граненый стаканчик.

- Набралось за ночь, - Морквин расстилает тряпицу и в центре ее ставит стакан.

- Нельзя ли обойтись без твоих штучек?

- Не встревай! – Демид строго обрывает Федора. – Не тебе нас учить! – Усевшись у Морквина на плече, он протяжно зевает. – В такую-то рань!..

В сером предрассветном воздухе смутно проступают контуры деревьев. С каждой минутой в лесу становится светлее. Низко наклонясь, Морквин таращится в свой окуляр.

- Кажись, никого. Если только мне не мешают… У берега пусто, и вокруг тишина.

Ты лучше на Оркмахи посмотри. Может, он на болото вернулся?

- Ща-ас, - грязным пальцем Морквин делает знак не мешать ему. – На болото… Не. Нету там никакого болота. Высохло! Ей Богу, все высохло! И дом его на бок завалился.

- А Болотня не видишь?

- Ну ладно, пошутили и хватит, - заглянув старосте за плечо, Федор недовольно хмурится. – Что зря время терять? Нет ведь там ничего, я тоже не слепой.

- Как это нет?! Да ты сам загляни!

Федор живо, словно только и ждал приглашения, склоняется к стакану. Его хлебом не корми, дай в колдовские штуки поиграть.

- Никак и не слыхивали о таком? Ну и колдуны, нырял я в болото! – Морквин пригибает Федора ниже. – Да не глазом смотри, олух необученный! Что хошь, то и покажет, - наставляет он. – Только выбрось из головы все. Труба мастера называется.

- Полезная штука, - хором подтверждают оба паука.

- Единственная из всего, что у вас есть, - добавляет ворона.

- Нет! Ничего не видел! – честно моргая покрасневшими глазами, Федор отпивает из стакана. – Будет кто?

Я отказываюсь, Морквин выливает остатки себе на макушку, и мы трогаемся в путь

Глава восемнадцатая

«Р А З С Т У П И В Ш И Й,

С К Р У Г А Н Е С О Й Д Е Т…»

1

Не набирающиеся четыре версты Морквина на деле оборачиваются изнурительнейшим переходом длиною в световой день. Морквин скоро ослаб, рана у него от ходьбы кровоточит, несмотря на все заговоры.

- Колдун хренов, - ругается Федор. – Четыре версты у него не будет. Это как раз до первого оврага, а там всего сорок останется…

Староста почти висит у нас на руках, лишь изредка приходя в сознание и отталкиваясь тогда единственной галошей.

- Помру я… Ой, помпу с вами. Только бы галошу не потерять. Не туда тащите, олухи неместные…

Глаза у старосты давно не открываются, но он по-прежнему пытается руководить.

- Скоро уже, скоро… - уговаривают его оба паука, сидящие теперь на побледневших ушах Морквина. – Потерпи еще малость.

Сварливо каркая, ворона изредка спускается с небес.

- Ну куда вас несет? К замковым же идете, сами себе враги!

- Помру я, - канючит Морквин. Он посерел, еле шевелит губами. – Хоть теперь, перед смертью скажите, откуда вы взялись?

- Привал… - мы валимся под елку. Впереди, за густым молодняком – поляна. Сил у меня нет даже на то, чтобы стряхнуть с руки наглючего Демида. Я долго смотрю в его пустые выпуклые глаза.

- Тебе-то что надо? Милое дело, забился в щель, никакой колдун не сыщет.

Паук моргает первым.

- Вот смотрю я на тебя – и чего Дормидонт в тебе обнаружил? Дурак ты, как все, еще и хитрый. Тьфу! – и он перебирается обратно к Морквину.

- Эти места мне известны, - осмотревшись вокруг, узнает Федор. – Тут уже близко, до озера метров сто пятьдесят. Отдышусь, пойду, гляну, как бы на солдат не напороться. Труба мастера… Чего не вижу, того и нет. Что хочешь, говорит, покажет. Хочешь, чтобы солдат не было – нет. Колдуна тоже нет. У тебя, толстый, вообще ничего нет. Уж лучше я сам, по старинке…

Морквин не слышит критики. Он отключился и, запрокинув голову, тихо скрипит зубами. Вырвав кусок сырого моха побольше, я смачиваю его в луже и прикладываю к раскаленному лбу старосты. Ледяной мох начинает дымиться.

- Зря ты на нас дуешься, - говорю я подлетевшей вороне. – Все равно не судьба тебе книги иметь. Не помешай мы тебе в тот раз, ты бы попала к Озеру вовремя, в этом году. Как раз тогда, когда на болоте дозрела болотная мазь. И встречал бы тебя здесь не глупый старый знахарь Тромм, а оборотень в его теле. Вроде как он от Покровителя и ворону его дожидается.

Он бы взял у тебя предназначенные для Покровителя книги, сказал бы спасибо и свернул тебе шею. Эту штуку придумали для него на болоте триста лет назад. Сразу после того, как один ловкач по имени Гриммбл увел у них книги.

Ворона лишь глухо каркает. Я давно хотел с ней объясниться.

- Ну, а после этого все умершие в положенный срок болотные колдуны превращались сначала в привидений, а потом и вовсе на нет сходили. А с книгами, получи они их, вроде, как снова в порядке. Живи, сколько влезет.

Отвернув от меня клюв, ворона подавленно молчит. Я понимаю, как ей нелегко сейчас. Просидеть на чердаке триста лет и все зря.

- Плюнь, не расстраивайся, - говорю я. – Не тебя одну, то есть одного, конечно. Оркмахи и не собирался возвращать книги на болото. Он стариков своих, что мазь ему приготовили, при мне всех до одного потравил. Как тараканов ядом опрыскал. А учеников оставил с летучими мышами. Кто кого первым пожрет, а оставшихся Болотень заглотит.

Ему самому в замок попасть нужно. Герцогом он стать размечтался. Если бы все по его пошло, то в теле Мастера он вошел бы в замок и проделал с правителем ту же штуку, что и со стариком Троммом.

Герцог-оборотень! С помощью книг он бы вечно правил в долине… Но из-за нас книги попали к Тромму на год раньше, чем Оркмахи занял его тело. Случай! От озерной воды оборотень облез, а в таком виде в замок ему уже не попасть.

- Но книги-то теперь у него, захочет, новую мазь составит, - очнувшись, Морквин приподнимается на локтях. – Ему спешить некуда. С книгами он будет жить, пока сам себе не надоест.

Федор задумчиво почесывает вороне спину.

- Что-то вы разговорились… Надо идти, погода снова портится.

Действительно, дождя еще нет, но, похоже, собирается неслыханная гроза.

- Одного не пойму, - прибавляю я, помолчав, - зачем мы ему все-таки нужны? Какой такой книги ему не хватает? Ведь я сам их сбросил, а Морквин передал, как договорились. Ты ведь передал?

- А как же? – Морквин поводит вокруг воспаленными глазами. – Как ты сбросил, так я их из рук в руки оборотню и отдал. Не раскрыл даже. По-благородному все сделал, как договаривались с тобой.

- Зачем?! – Федор перестает гладить ворону. – Зачем ты их сбросил?

- Как зачем?! Как, по-твоему, мы тебя вытащили? Пришлось подкинуть колдуну сумку, и пока он там разбирался, Морквин привел тебя на чердак.

- Вот оно что! Так вы, значит, сговорились. А я-то думал, как это толстый сумку нашел? Ослы! Да как только Морквин сказал, что я нарочно плохо ищу, колдун меня тут же зеленкой окатил. С ног до головы облил. К утру я б совсем нетопырем сделался!

- Морквин тебя и отстирал, - замечает Дормидонт, - а нетопырем ты уже и так был. Посмотрел бы ты на себя ночью.

- Кто вас просил вмешиваться?! Если б не ваша самодеятельность, Оркмахи до сих пор бы книги по дому искал. А мы уж как-нибудь… Теперь, конечно, разве он отстанет?..

- Ты что-то знаешь? Что ему от нас нужно? Может, мы свидетели? Ведь только нам известно, что он оборотень.

Ворона слетает к Федору на плечо. Оба паука и Морквин сползаются к его ногам.

- Э-эх, свидетели! Начитался. Плевать он хотел на таких свидетелей. Он уже так облез, что и без нас видно, какой это Мастер Тромм. Рыло зеленое только колпак и скрывает. Книга! Книга ему нужна… Слышали же сами: книга, книга… - и Федор чересчур похоже изображает оборотня.

Я холодею.

- Какая книга?

- Каррр! Какая книга?- ворона вытягивается в струнку. Оглянувшись на кусты, Федор вытаскивает из-за пазухи замотанный в тряпицу увесистый сверток.

- Вот она, «Черная Магия». Цела, драгоценная. Без нее те две никакой силы не имеют, - это я от самого Оркмахи слышал, еще на болоте.

Ворона восторженно каркает.

- Не подвел!

Морквин темнеет.

- Не может быть… - я осторожно дотрагиваюсь до горячего почему-то корешка.

В небе раскатывается отдаленный гром.

- Гроза возвращается, - вяло говорит Морквин.

- Но я же сам… В трубу… Мне Мастер в подвале сказал, где они. Он сам их спрятал, в очаге у себя! Из-за этих книг утонул дом, погибли школяры…

Я коротко рассказываю о своей встрече с Покровителем озера. Потрясенная услышанным, ворона лежит без чувств, задрав когтистые лапы навстречу снова начавшемуся дождю. Конечно, все могло быть иначе, знай она, что Покровитель еще жив и ожидает ее.

- Удостоился, значит, - говорит Морквин. – А я-то думал, нет давно никакого Покровителя, выдумки это все Мастера. И про островитян тоже, чтобы весу себе прибавить…

- Ворона тоже так решила, потому и хотела книги себе оставить.

- Все бы у вас ничего было, - послушав, Федор снисходит, наконец, к нашему плану освобождения его из рук оборотня, - хотя и дороговато это, такими книгами расплачиваться. Но только сумку я еще раньше тебя нашел. Находить спрятанное и прятать искомое – первейшее качество ниндзя, - он самодовольно убирает книгу. – Все, конечно, я не взял, колдун бы сразу заметил. Но эту… Носил у него под носом! Ради нее я сюда и вернулся. Я ее никому не отдам.

- Не перечь ему, - сквозь зубы наставляет меня Дормидонт. – У кого книги, тот и прав. Пусть о себе думает, что хочет. У него совсем, видно, память отшибло, пока в нетопырях ходил. Только о книгах и помнит. После что-нибудь сообразим…

Очнувшись от такой дележки, ворона громогласно негодует.

- Тише, тише. Извини, Гриммбл. Вместе все владеть будем. Я думаю, мы ее заслужили.

- Так значит, ты все время таскал книгу за собой? – несмотря ни на что, мне все еще трудно в это поверить. Кулаки у меня сжимаются сами собой. – Из-за тебя нас травят, как зайцев! Ты же сам чуть не утонул с ней, а меня даже не предупредил. Знаешь, кто ты после этого?!

- Успокойся, пожалуйста. Ну, прости… Ты пойми, Тим, по-другому книга досталась бы оборотню. Рано или поздно он бы ее все равно отыскал. Дом бы по бревнышку раскатал, а нашел. После этого заставил бы Гриммбла прочитать текст, и все. Ты сам говорил, к чему это могло привести. Ну откуда мне было знать про твой сговор с Покровителем?!

- Каррр! Не подвел! – Гриммбл энергично поддерживает такие речи.

- Умник, - ворчит Дормидонт. – Не зря его Спилгрим выделял. Большого ума дружок у тебя, хоть и нетопырями все это попахивает.

- Оркмахи никогда раньше не видел книг. Не мог же я думать, что он так скоро обнаружит недостачу.

- Ему подсказали. В сумке с книгами сидело привидение. Меня ведь и с болота отпустили только после того, как я поклялся принести туда книги. На Оркмахи привидения давно уже не надеялись. А это вот увязалось, за мной присматривать послали. Ну, а как вода поднялась, оно внучку и открылось.

- Дрянь холодная…

- Дела… - Федор шнурует кеды.

- Сходи, глянь на озеро, - говорю я. – Морквину пора купаться.

Все мои усилия спасти Федора были напрасны.

- Почему напрасны? – утешает меня Дормидонт. – Он здесь и пока целехонький. В конце концов он поступил так, как должен был поступить. Сговориться, пока он зеленым был, вы не могли. Не хочешь же ты, чтобы оборотень правил? Что толку пилить опилки?

- Но почему этот тихушник не предупредил меня сразу? Почему молчал до последнего? В этом весь Федор…

- Он прав, - задыхаясь, говорит Морквин. – Неважно как, но он сохранил главную книгу…

- И теперь настало время вернуть ее хозяину…

Я глупо хихикаю, но никто меня не поддерживает.

Рядом с нами, под корявой, изгорбатившейся до земли елкой, сидит оборотень.

Капюшон Мастера оборван и болтается за спиной. От дождя водоросли на зеленом черепе слиплись и раскачиваются длинными острыми косицами. Последние лохмотья Троммовской кожи свисают со лба на пустые глазницы.

Каркнув, Гриммбл в панике поднимается в небо, а из-за спины оборотня вылетает Спилгрим.

- Поймай ее!

- Спил-грим, спил-грим! Я не птица! – но, ударив крыльями, вампир бросается следом.

- Набегались… - ухватив Федора за горло, а меня за ногу, оборотень тянет нас к себе. – Ну теперь отдохнете, - он показывает длинные зеленые клыки.

- Это… - мычит эгоистичный Морквин. – Вы чего? Чего вы? Кровь у них высосите, кто меня к озеру понесет? – дернув Оркмахи за одежду, он сам валится от слабости.

- Спил-грим! Спил-грим! – свалившись с неба после неудачной погони, вампир садится Морквину на грудь. – И тебя высосу, пока не издох еще. Спил-грим! Свежатинки мне подавай, я падали не ем!

Ломая мне колено, оборотень скалится в лицо Федору.

- С кого начать?

- Спил-грим! С пауканов, с пауканов мерзких! – не отпуская Морквина, вампир пытается прихлопнуть растерявшегося Дормидонта.

- Мне пора, - отпрыгнув, будто кузнечик, Демид ныряет в густую крапиву. – Брось их, беги! – коротко прошуршав, он исчезает из виду.

- Берегись, Дормидонт!

Словно очнувшись от моего крика, паук уворачивается от лап Спилгрима. Но, вместо того, чтобы последовать за братом, вспрыгивает мне на плечо.

- Вам живыми нас не взять! Пошла, пошла вон, крыса летучая! – злобно щерясь, Дормидонт пугает вампира.

- Прощай, Дормидонт! – крича от боли в ноге, я сгребаю паука и, размахнувшись, зашвыриваю его далеко в кусты.

Единственная галоша у истекающего кровью Морквина. Мы полностью безоружны.

- Сохранил… - оборотень легко поднимет Федора над землей. Сверток с книгой заметно оттопыривает его одежду. Длинным пальцем Оркмахи задирает Федору подбородок, натягивает на шее кожу.

- Гы-гы! – и тут из кустов, со спины оборотня выглядывает лохматая голова.

- Умих!

В руках у школяра половина соснового ствола.

- Вота вы где! А мы-то ищем, ищем… И Мастер с вами?! – лица Оркмахи он пока не видит. Подбросив на ладони дубину, Умих коротко улыбается. – Посчитаемся, боров? – Размахнувшись, он мечет ее, как городошную биту.

- Хрясть!! – ударившись о чугунный лоб старосты, полено раскалывается надвое.

- Эй, сюда! Они тута, и вампир с ними! Мы с Мастером их споймали!

И тут Оркмахи оборачивается.

- Зеленый… - как подрубленный, Умих падает в крапиву.

Мне еще удается разглядеть за ним сильно поредевшую стаю школяров с дрекольем, и… грохот выстрелов, пороховой дым, крики солдат шквалом обрушиваются на поляну.

- Всех возьмем – кажется, что солдаты выскакивают из-за каждого дерева.

Ударяет такой ливень, что еловые ветви вытягиваются по швам под отвесно падающими потоками воды.

Мелькнув в небе, вампир исчезает.

- Сети, сети заводи!! – с гиканьем на поляну высыпает толпа разъяренных мужиков.

Оборотень нехотя разжимает пальцы.

- Это не все…

- Главного хватай! – в руках у крестьян топоры на длинных ручках и огромные рогатины. Скопом они бросаются на оступившегося колдуна.

- Оборотень… - на мгновение поляна замирает. Небо раскалывается на мелкие кусочки, и прочертившая его молния ударяет в огромную старую сосну. Взметнувшееся синее пламя с шипение гаснет под небесным водопадом.

Под шумок, вдвоем с Федором мы оттаскиваем бездыханного Морквина вглубь зарослей.

- Бей их!!! – на поляне пред нами разворачивается настоящая бойня. Не успевшие проскочить сквозь двойной заслон школяры окружены со все сторон. Колдун бешено крутится на обгоревшем пеньке, чертит в воздухе длинным зеленым ногтем.

Глядя на него, я вдруг вижу, как огромная, от земли до верхушек леса зеркальная пленка вырастает посреди поляны, разделив ее как бы на две неравные части, в большей из которых остаются пораженные солдаты. Причем зеркало, ослепительно вспыхивающее отражениями молний, - зеркало только для них. С этой же стоны оно прозрачно, как самое чистое стекло.

Тем временем Оркмахи, ставший невидимым для преследователей, с ходу раскручивается весь, как юла, все быстрее и быстрее, пока не зависает над пеньком сплошным вибрирующим коконом.

С каждою секундой колебания усиливаются и вот уже не один, а будто множество бледных, слегка замутненных от дождя фигур сливаются в сплошном бешеном вихре. И вдруг все стихает…

На широком, срезанном как ножом пне стоят два старика. Один из них, безжизненно обмякнув, валится вниз и, съежившись, замирает на иголках, словно из него вдруг выпустили воздух.

Другой же, почти прозрачный и словно бы с тающим по краям контуром, быстро смещается к зеркалу и, скользнув вдоль него, бочком-бочком исчезает среди зарослей.

Через мгновение из кустов, с шумом рассекая дождевые потоки, вылетает огромный черно-зеленый нетопырь. Коротко прошуршав над нашими головами, он исчезает.

- Как не было…

- Тихими стопами, тихими стопами, - пятясь, мы тащим старосту за ноги. Федор кашляет, дергает головой, трясущимися пальцами то и дело поправляет книгу.

- Царь Кощей над златом чахнет… - задыхаясь, выдавливаю я.

После встречи с оборотнем на шее у него вздулись сиреневатые пятна. В небесах гремит так, что выстрелы кажутся мне детскими хлопушками.

С дождем на поляну, прямо на скрючившееся пустое тело колдуна, падают четыре рукокрылых хищника. Последним пикирует Спилгрим.

- Дозвался своих…

Закружив над дымящим пеньком, островитяне бешено отбиваются от солдат, секут их крыльями, рвут острыми, загнутыми книзу клювами.

Солдаты мешкают, расступаются, и двое мужиков с вилами наперевес бросаются вперед.

Здоровенный бородач, заросший волосом по самые брови, с маху насаживает нетопыря по самый черенок. В упор гремят выстрелы из мушкетов. На тело колдуна, безжизненно лежащее в луже, набрасывают частую сеть.

Нетопыри свистят уже так, что с деревьев валятся иголки.

Побросав школяров, мужики охаживают сеть дубинами, рогатинами прокалывают ее до земли. Поляна утопает в дожде и крови.

- Ушел оборотень…

- Спил-грим, спил-грим! Зато я здесь! – вынырнув из-за сухого ствола, вампир кидается Федору на грудь. – Давай книгу, червяк проклятый! – мгновенно разорвав одежду, Спилгрим вцепляется в сверток. – Обоих высосу, ждать недолго!

- Колдуны!!! Бей их! – в трех метрах перед нами вырастает разъяренный здоровяк. В руках у него железное копье, переделанное, похоже, из длинного лома. Лицо его заливают струи перемешанной с водой крови.

- Нна!! – и, почти без замаха, он мечет копье в Федора.

Ни хорошая реакция, которой так гордился всегда Федор, ни толстенная книга, точно щит прикрывавшая грудь, не спасли бы его от верной гибели. Невероятной силы удар пригвоздил бы его к сосне, за которую он не успел спрятаться.

Федора спас Спилгрим…

- Спил-грим! Моя будет! – не видя копьеносца, с книгой в клюве вампир победоносно расправляет перепончатые крылья и, оттолкнувшись от груди Федора, выпрыгивает вверх, навстречу летящему чудовищному копью.

Разбухшее тело пружинит, точно резиновая подушка. Лопнув, оно обдает нас потоками выпитой Спилгримом крови и, разлетевшись на клочки, падает на землю...

- Конец крысе, - подобрав окровавленную книгу, Федор уже не хрипит, а неприлично пищит.

Обезумев от происходящего вокруг, мы ломимся к озеру. Голова Морквина таранит неприступную чащу. Глаза у Федора закрыты. Он почти падает.

- Озеро! – колючая лапа бьет меня по лицу, и из-за деревьев накатывает облако пара. Черная вода уже рядом. Подтащив Морквина, мы бросает его на берег. Свинцовое тело старосты глубоко погружается в песок. Упав на колени, я срываю с него галошу, черпаю ей из озера и поливаю Морквина водой. Потом лью на раны тонкой струей.

- Хоть бы Покровитель всплыл, что ли!

Федор поливает Морквина полными пригоршнями.

- Не дышит!

- Он же только вот стонал!

По запрокинутому, скованному неподвижной гримасой лицу колотятся тяжелые капли.

- Надо уходить, - говорит Федор. – Мы ему уже не поможем.

- Опоздали…

Из-за верхушек елей в небо вырывается растерзанный черный островитянин. Яростно хлопая крыльями, он бросается вниз.

- А я живой… - икнув, Морквин вдруг садится на песке, еще не видя ничего вокруг. В близких кустах шелестят пули, облава быстро катится к берегу.

Закрываясь от пикирующего на нас нетопыря, мы пляшем на мокром песке. Одно крыло у твари надорвано, оба глаза выбиты, но, привлеченное кровью, она рвется к Морквину.

- Птичка… - тянет староста, и нетопырь задевает его крылом. На лбу снова лежащего Морквина расцветает длинная ссадина.

Федор уже по щиколотку в воде. Согнувшись, он лихорадочно шарит по дну, но вместо булыжника из поднявшейся у его ног волны неожиданно выныривает ворона. Прямиком она лезет к нему за пазуху.

Куда ты?! Отнимут! – выкручиваясь, Федор спасает книгу от обнаглевшей птицы.

- Ни одного камня! - набрав песка, я швыряюсь в островитянина, закрываю от него распластавшегося Морквина, и на песок вдруг ложится гигантская тень…

С неба спускается огромный черно-зеленый нетопырь.

- Книгу! – между чешуйчатыми крыльями трясется лицо Оркмахи. Клювом он сбивает Федора с ног.

- Нету у нас никакой книги, потеряли давно! – изо всех сил я тащу Федора к берегу.

- Вот они! Все попались! – из лесу, метрах в тридцати выше, выламываются солдаты. И тут я впервые вижу крикуна.

- В воду гони!! – выходит из себя худосочный коротышка в огромной мохнатой шапке. – Утопим нечисть! – он брызжет слюной, размахивает руками и незаметно пятится назад.

- Морквин, это же твой родственник! – Но староста по-прежнему без чувств. Раненый островитянин носится по кругу, свистит дурным свистом, мешает колдуну приблизиться к оглушенному Федору.

- Чую, чую книгу! – воздух шипит в его рваных крыльях. – Со мной, на болото…

Перед глазами у меня опять мелькает ворона. Каркая, она клюет Оркмахи в хвост, дергает его за растянутые черные перепонки.

- Да тут их полно! – на берег, с другой стороны высыпает толпа мужиков. – Главного убили!! – в руках у них все истерзанное и замотанное в рваную сеть пустое тело оборотня. – И этих добьем! – швыряя на ходу вилы, они со всех ног кидаются к нам.

- Хватай, хватай их!! – надрывается баранья шапка.

Гигантский нетопырь хватает клювом Федора и тянет его за собой.

- Да не ты хватай! – крикун скачет на мокром песке. – Убейте их! Привезем в замок головы!

Я повисаю у Федора на ногах, но подъемной силы у Оркмахи хватает и на двоих. Раскинув широкие перепончатые крылья, он легко взмывает над озером.

Внизу солдаты, превратившись быстро в крошечные оловянные фигурки, беспорядочно палят в воздух. Трое вяжут бездыханного Морквина, бьют его по голове.

Подбитый островитянин рухнул в воду и, зацепив баграми, его подтаскивают к берегу.

Поднявшись высоко, Оркмахи зависает над лысым островом. Он бешено гонит воздух, свистит над головой рваными крыльями, но словно что-то мешает ему.

Зубами я сжимаю штанину Федора. Вниз лучше не смотреть, но сверху на меня скалится зеленое лицо Оркмахи. Только не на болото!

Неожиданно поверхность озера внизу начинает волноваться. Крупная рябь пробегает по гладкой воде. Густой удушливый пар заволакивает берег и, собравшись в центре, вокруг Лысого острова, образует толстое дымное кольцо. Внутри него, вспенившись, закипает вода, и кусок суши с остатками стены быстро опускается вниз.

Оркмахи рвет Федора когтями, яростно загребает льющиеся сверху дождевые потоки, но продолжает неподвижно висеть над озером.

Выстрелив снизу, струя водяного пара словно прикалывает его к месту. Пустой колодец открывается посреди озера. Из глубины его с клубами пара идет низкий, все нарастающий тяжелый гул.

- Я жду книги… - вибрирует, кажется, не только озеро, но и густой облитый ледяным дождем лес, и небо над головой, и даже сами водяные струи, почти отвесно падающие сверху, начинают мелко, будто струны, дрожать. – Раз ступивший, с круга не сойдет…

В кольцах пара внизу шевелится странная, бесформенная, как медуза, исполинская фигура. Как будто наполненная вся влагой, вросшая в поверхность озера тысячами отростков, хлюпает выгнутая белесая спина.

С каждым ее движением, напоминающим исполинские попытки вырваться из плена смоляной воды, озеро то приподнимается тяжело, то спадает вниз, вогнувшись глубоко и выплескивая воду далеко из берегов.

Сверху мне видно, как солдаты на берегу в панике разбегаются. Связанный по рукам и ногам Морквин остается один…

Крылатый оборотень конвульсивно выгибается, свистит, рвется вперед, но не выпускает Федора. Я его тем более не брошу.

Подлетевшая невесть откуда ворона ныряет к Федору за пазуху.

- Каррр! Каррр! Книга! – выставив хвост, она бешено шебуршит клювом и извернувшись, выдергивает заветный сверток.

- Брось ее! – кричу я. – Брось книгу Покровителю!

Черный пар, поднявшись выше, смыкается над колдуном, восьмеркой скручивается у меня под ногами, и вода исчезает из виду.

Ворона же вместо того, чтобы сбросить книгу вниз, в зияющий черный колодец в центре озера, отчаянно рвется прочь, из ловушки, устроенной Покровителем.

Взмахнув еще раз крыльями, она прорывает, наконец, дымный занавес и устремляется к лесу. Помешать ей никто не успевает.

Никто, кроме меня. Вцепившись зубами в штанину Федора, в последний момент я выдергиваю у вороны книгу и, глянув вниз, в клубящийся подо мною туман, с силой зашвыриваю ее в озеро.

- Что ты наделал?! – кричит очнувшийся Федор. – Зачем?!

Ответить ему я не могу. Не хватает сил. Главное теперь для меня – не разжать руки…

2

Мы падаем вместе. Прямо в колодец к Покровителю. Первым клюв разжал все-таки Оркмахи. Дернувшись за вороной, он глотанул пару и битой птицей валится вниз.

С невероятной скоростью, увеличенной еще разряженным воздухом, мы ухаем в пустой колодец.

- А-а-а!!! – гладкие стены летят вверх. Эхо не успевает за нами. Я еще пытаюсь удержать в памяти что-то, все время ускользающее от меня как мокрая веревка, но едва только я ухватываюсь за самый кончик ее, как свободное падение еще больше ускоряется, и нет никаких сил сжать вялые ладони.

Закрыв глаза, я выпускаю Федора. Зажимаю уши. Сейчас, вот, ну!!

Но нет, скорость все возрастает, я весь подбираюсь под собственной макушкой и, в какой-то миг прорвав ее, плавно вылетаю наружу.

Тело мое уносится дальше, мгновенно превращаясь в маленькую черную точку. Уже не в силах управлять зрачками, я чувствую, как пространство вокруг сворачивается, как рулон бумаги, съеживается, сжимаясь до крошечного пятачка, до маленькой карандашной точки внутри меня самого.

- Раз ступивший, с круга не сойдет… - встречный поток, уплотнившись, переворачивает меня вверх тормашками и, закрутив, бросает по бесконечному черному кругу.

Неожиданно я испытываю странное, потрясшее меня состояние. Я исчезаю. Вернее, еще сознаю себя, помню, что существую, но в то же время меня уже нет больше.

Я рассыпался, рассеялся на бесконечное множество частиц, мельчайших, мельче самой мелкой пыли, разлетающихся теперь друг от друга с умопомрачительной скорость.

Ослепительный шар вспыхивает в центре, там где раньше был я, и возникшая вдруг центробежная сила вытягивает его в одну тонкую сияющую линию, почти в нитку. Что-то огромное, пустое на страшной скорости проглатывает ее.

Движение замирает, и, разом навалившись на меня со всех сторон, возвращается тяжесть, а с нею и я сам, Тимофей Брыков…

Чтобы не сорваться вниз, обратно в черную бесконечную пустоту, я упираюсь в сухие стены. Потом раздираю склеенные веки.

Точно паук, я расщеперился внутри огромной кирпичной трубы. Мое тело на мне. Внизу же, метрах в четырех подо мною, застрял Федор.

- Оборотня не видел?

- Нет…

«Раз ступивший, с круга не сойдет…! Я уверен, что слышал этот голос раньше. Совсем недавно. Не могу только вспомнить… Но круг-то разорвался, Покровитель сдержал свое слово. Или только повернулся?

Рядом с моим лицом раскачивается крученая бельевая веревка, с завязанными на ней через равные промежутки узлами. Узлы аккуратные, не большие и не маленькие, как раз такие, чтобы удобно было хватать за них. Или зажимать ногами. Такие узлы лихо вяжет Федор.

Взявшись за веревку, я поднимаю гудящую, как пустой котел, голову. Надо мною, не очень высоко, но и не так, чтобы низко, - неплотно сбитые доски. Мне кажется, что сквозь неровные щели я ловлю запах сена.

- Как ты думаешь, - снизу ко мне быстро карабкается Федор, - как могло получиться, что ты оказался сверху?

Не имея не только сил, но и желания отвечать на дурацкие вопросы, я поднимаю головой тяжелые трухлявые доски и… вываливаюсь на чердак бабушкиного дома. Потом, протянув руку, помогаю подняться Федору.

Прогретое, напитанное дурманящим медом сено само ложится мне под спину. Спать. Теперь только спать… Сначала спать, а потом все остальное. Хлеб, молоко, можно мясо, кислые антоновские яблоки и вообще все, что угодно. Хоть бы сухарь черный…

Я уже сплю, а перед глазами у меня снова клубится водяной пар, мечется черное озеро, шевелится, норовя вырваться из него, гигантская, непомерно растекшаяся медуза.

- Раз ступивший, с круга не сойдет… Обратно путь короче, вернетесь…

- Ага, - и уже во сне я скручиваю в широком Дулином рукаве крепкую тугую фигу.

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Глава первая. ПОДВАЛ МАСТЕРА ТРОММА

Глава вторая. ДОЛИНА КОЛДУНОВ

Глава третья. СПИЛГРИМ

Глава четвертая. ДОМ НА БОЛОТЕ

Глава пятая. ПОЛЕТ В ЗАМОК

Глава шестая. СЛУГА ПРИВИДЕНИЙ

Глава седьмая. МЕРТВАЯ ПРИНЦЕССА

Глава восьмая. ОБОРОТНАЯ МАЗЬ

Глава девятая. ГЕРЦОГ- ОБОРОТЕНЬ

Глава десятая. НАЗАД К ТРОММУ

Глава одиннадцатая. ПЕРЕВЕРТЫШИ

Глава двенадцатая. ПОКРОВИТЕЛЬ ОЗЕРА

Глава тринадцатая. В ЧУЖОМ ТЕЛЕ

Глава четырнадцатая. ЧЕРДАК МАСТЕРА

Глава пятнадцатая. НАВОДНЕНИЕ

Глава шестнадцатая. БИТВА С ОСТРОВИТЯНАМИ

Глава семнадцатая. БЕГСТВО

Глава восемнадцатая. «РАЗ СТУПИВШИЙ, С КРУГА НЕ СОЙДЕТ»