Читать онлайн "Страстные сказки средневековья. Книга 3."

ИСПАНИЯ.

Жизнь де ла Верды никогда не была легкой, но в последнее время он спал не более трех часов в сутки. Переговоры находились в решающей стадии развития, и он метался как маятник между двумя странами и правителями. Ни один из них: ни Йорк, ни Валуа симпатий у него не вызывали, а с последним была ещё и масса дополнительных затруднений.

Решив купить невмешательство английского короля в противостояние между ним и Карлом Смелым, Людовик сильно испытывал нервы папского посольства непредсказуемыми выходками. Например, однажды он приказал заточить де ла Верду в темницу, обвинив его в двойной игре в пользу герцога Бургундского. Перед носом ошеломленного графа даже пощелкали пыточным инструментом.

Благо, дон Мигель был человеком с крепкими нервами и прекрасно знал, что это демонстрация недовольства и не более, а вот епископ разнервничался не на шутку. За это время они настолько сдружились, что его преосвященство воспринимал все происходящее с испанцем, как собственные неприятности. Потеряв выдержку, Браттичели пригрозил Людовику осложнениями с папским престолом, и даже кое-что предпринял в этом направлении. Может поэтому, а может и по каким иным соображениями, графа спустя две недели всё-таки отпустили.

Дон Мигель вышел из тюрьмы, только заработав насморк от сырости.

- Сколько это будет продолжаться? - ворчал Гачек, готовя для него микстуру, пока Хельга подливала кипяток в таз с водой, в котором граф парил ноги. - Неужели король никак не может понять, что зная секрет философского камня, вы сами бы разбогатели как Крез?

- Подумаешь, Крез! Вот у Мидаса золотым был даже понос, - проскрипел откуда-то из-под стола Тибо, - а у графа от этого мифического золота только лишь сопливый нос.

- Заткнись, - прошипела Хельга, пнув ногой непоседу. - У его светлости и без твоих шуточек голова болит.

Граф же только снисходительно отмахнулся.

За эти годы они превратились в единую сплоченную семью. Дон Мигель съехал с папского подворья и снимал для своих людей дом на улице Ферр, неподалеку от холма Святой Женевьевы.

Странно, но он отдыхал душой, находясь среди своих домочадцев. Славек стал для него больше другом, чем секретарем, и доверенным лицом по всем вопросам. Умный, начитанный, обладающий широким кругозором и удивительной терпимостью, чех был отрадной отдушиной в опасном мире лицемерия и изощренного коварства, в котором постоянно вращался граф.

Хельга за эти годы не стала умнее, но хлопотливая и до маниакальности чистоплотная немка идеально вела его небольшое хозяйство. Благодаря её стараниям в доме всегда была готова вкусная еда, и одежда находилась в полном порядке.

Двое детей - Фредерик и Катрин, крестным отцом которых он стал, часто развлекали дона Мигеля, играя в его комнате на ковре. Волею судьбы лишенному жены и родных детей, граф испытывал грустную радость, наблюдая за их немудреными забавами.

И, конечно же, милая парочка - Тибо и Мадлен гармонично влились в его окружение. Эти вечно интриговали, что-то выгадывали, то ругались, то мирились, доводя Гачека до головной боли своими жалобами и претензиями. По хорошему надо было указать шуту с подругой на порог, но дона Мигеля развлекали их выходки и он любил, расслабившись в любимом кресле, смотреть на ужимки шута и слушать его очередные прибаутки. Это отвлекало уставшего графа от неотвязных мыслей о высокой политике.

В общем, жизнь шла своим чередом, только седели волосы да горечь иногда заполняла сердце, когда ему случайно попадалась на глаза девушка с золотистыми волосами.

- Так дальше продолжаться не может, - как-то высказался Братичелли, - вам нужно жениться.

Прелат был прав, но… Говорил же ему де Вильмон о Трире. Конечно, глупо предполагать, что та дама была его спасшейся женой. С другой стороны – а вдруг…

- А вдруг Стефания каким-то чудом осталась жива?

- Так давайте, сын мой, я сам опишу папе ситуацию: может, его святейшество разрешит развод?

- Развод, - горько вздохнул дон Мигель. - Я могу, конечно, взять другую жену, но что толку, если перед Отцом Небесным Стефания мне всё равно супруга, даже если в глазах людей и перестанет быть таковой. Я отвечаю за неё перед Господом. А вдруг она вновь появится на моем жизненном пути? Нет, я не могу так рисковать.

- Но ведь она мертва.

- Я подожду ещё. Пусть пройдет время.

Но эта проблема волновала не только ближайших друзей дона Мигеля, но и самого родного человека в его жизни - мать. Вот письмо от донны Инесс и обсуждали сейчас Гачек и граф.

- Мне придется съездить в Испанию, - говорил, сморщившись от слишком горячей воды, дон Мигель, - Хельга, ты хочешь мне обварить ноги? Горячая, это не значит - кипящая вода.

Испуганно отдёрнув ноги, он прошипел ругательство, но потом вновь смиренно окунул их в таз.

- Надо бы побывать при дворе короля Хуана. Его преосвященство дает нам месяц отпуска.

- Зачем вас вызывает к себе высокочтимая донна Инесс? - поинтересовался Славек, смазывая его покрасневший шмыгающий нос мазью.

- Кажется, догадываюсь, - тяжело вздохнул де ла Верда, - разговор пойдёт об отсутствующих внуках. Мать можно понять: она боится умереть, так и не увидев моих детей. Графиня будет настаивать на новом браке, исходя из официального признания Стефании мертвой. Возможно, даже нашла мне невесту по соседству.

Гачек вздохнул в ответ, но по другой причине. Он тоже не мог понять упрямства графа, не желающего вторично жениться. Ведь не вызывало сомнений, что графиня исчезла из их жизни окончательно. Жива она или мертва, но к мужу всё равно не вернется. Но де ла Верда был в этом вопросе непреклонен, и оставалось только надеяться, что он прислушается к материнским увещеваниям.

Но де ла Верда не был самим собой, если бы поездка носила сугубо личный характер. Он запланировал посещение Севильи. Ему, видите ли, было любопытно ознакомиться с работой местного трибунала инквизиции. Дипломатия была для него неприятной тяжелой работой, а вот борьба с ведовством - занятием для души. Славек вёл его корреспонденцию по этим вопросам с инквизиторами Германии, Франции и Испании. Он уже не хуже самого дона Мигеля разбирался в данной проблеме, хотя по многим вопросам их точки зрения расходились диаметрально.

Вот и сейчас, направляясь в сторону Пиренеев, граф привычно беседовал с секретарем о загадках человеческой натуры. Они ехали во главе отряда испанцев, которые шумно радовались возможности, наконец-то, побывать дома, увидеть родные лица и края. И лишь только их сеньора не особо радовала встреча с родовым гнездом. Его мать была женщиной крайне суровой и властной, и графа ожидал крайне неприятный разговор. Чтобы отвлечься от назойливых мыслей, он вёл теософские беседы.

- Проклятье рода человеческого в его неуемности и беспредельности желаний.

- Люди - есть люди, и без стремления удобнее устроить жизнь, до сих пор бы прозябали во мраке варварства.

- Удобство затаилось рядом с грехом услаждения плоти: истинный же христианин должен думать о жизни вечной, а не о сиюминутных удовольствиях.

Гачек тайно вздохнул. Если следовать его собственной логике, то в родную Каталонию дон Мигель должен был проследовать пешком, в рубище и босым, а не в седле породистого скакуна и в стоящей целое состояние золоченой кирасе.

- Я думаю, - заметил он, - что в аду станет слишком тесно, если туда будут попадать все, кто предпочитает перину скамье отшельника. Что плохого в радостях жизни?

- Ничего, - хмыкнул дон Мигель, - кроме того, что сатана и здесь не дремлет. Вот, например, книгопечатание. С первого взгляда вещь очень хорошая. Раньше монахи по году переписывали книги, а теперь за год можно выпускать при помощи станка сотни книг. Возникает вопрос - зачем?

Казалось бы ко всему привык за эти годы Гачек, но тут даже он растерялся.

- Как - зачем? Книги стали значительно дешевле и доступнее, теперь их могут читать мало-мальски состоятельные люди, а не только богачи.

- А зачем читать книги ремесленникам? - осведомился граф. - Я уж тут не говорю о вилланах. Чтобы изготовлять оружие или тачать сапоги вовсе не обязательно знать грамоту, и уж тем более иметь книги. Чтение будоражит неопытные умы, часто заставляя впадать в еретические заблуждения. И стоит только испытать небольшой толчок, и простолюдины уже протестуют против существующих порядков, замахиваясь ни много ни мало, как на само мироустройство.

- Мне кажется: вы драматизируете ситуацию. Далеко не все грамотные люди - бунтовщики и не все бунтовщики – грамотеи, - заметил Гачек.

- Сколько я себя помню, чернь переполняют какие-то дикие идеи о так называемой "свободе". Одному Господу ведомо, что заблудшие вкладывают в это слово, но только не его христианское понимание.

- Не всем имеют представление о богопопустительстве.

- Вот именно. Зато даже среди самых невежественных бунтовщиков непременно находится умник, который смог осилить Библию и принимается толковать её с таким видом, как будто только он один её и читал. Узнав о семье плотника, начинает гудеть о бедности Христа, о смирении и нищете. А другие, раскрыв рты, наслушаются этих бредней и ну громить всё вокруг, превращая цветущие земли в выжженную пустыню. Чтобы уж действительно наступила бедность для всех. Так зарождаются самые опасные ереси. Дай бунтовщикам волю, так они бы весь мир одели в рубище, но не факт, что остались в бедняках сами.

- А книги-то тут причем? – обреченно вздохнул Гачек.

- Книги дают возможность человеку, не зависимо от происхождения, возраста и даже пола прикоснуться при очень малых усилиях к мудрости всего человечества. Между тем излишние знания вредны! И вместо того, чтобы спокойно работать в мастерской или в поле, не подозревая, что мир существует и за воротами родного города, простолюдины выказывают недовольство судьбой. Что как раз на руку дьяволу, который неустанно рыщет в поисках обиженных своей долей, - охотно пояснил де ла Верда.

- Вас послушаешь, - горько хмыкнул Славек, - все грамотные люди - потенциальные клиенты инквизиции.

- Далеко не все, - возразил дон Мигель, - в знаниях, как и в опасном оружии нужно уметь разбираться. Попав же в неумелые руки, они становятся пороховой бомбой. Поэтому образование должен получать под руководством опытных наставников только определенный круг людей, которым доступны и рукописные издания. Дешевые же книги подобны острому стилету в руках глупого ребенка: никто не гарантирует, что они не поранятся.

Они передвигались по югу Франции, любуясь мирными прекрасными пейзажами и наслаждаясь хорошей погодой.

И трудно было представить, что всего лишь два с половиной столетия назад эти места были залиты кровью альбигойцев и катаров. Имя Симона де Монфора в окрестных селениях до сих пор считалось проклятием. Зато в этих местах были сильны позиции инквизиции.

- Когда человек ленится заниматься делом, для которого его предназначил Господь, он выдумывает сотни врак, кричит о необходимости перемен, критикует всех и вся, а на самом деле ему просто неохота выполнять ежедневную тяжелую работу. Все эти мечтатели и реформаторы - обыкновенные бездельники, место которым на плахе или на костре, потому что они сеют смуту в головах людей, а, следовательно, служат дьяволу, - паузы подвел итог разговору дон Мигель, но, подумав ещё немного, счёл нужным добавить: - Кстати, о Монфоре. Его сын покинул Францию и связал свою судьбу с Англией. И знаете, кем стал этот сын яростного защитника веры и прав королей?

- Нет! - пожал плечами Гачек, не понимая, к чему он клонит.

- Он стал отъявленным бунтовщиком, поднявшим против своего нового сюзерена английских баронов. И во многом благодаря этому французскому дворянину английская корона имеет сейчас такую головную боль, как парламент - учреждение вредоносное и сеющее смуту в этом и без того неспокойном государстве.

- Я вас не понял, - честно признался Славек.

- А между тем всё предельно ясно. Никто в этом мире не может быть застрахован от происков дьявола, даже самые преданные защитники веры. Инквизиторам нужно держать ухо востро и не доверять даже самим себе.

- Если познание настолько вредит человеку, то Господь лишил бы его возможности познавать, - некоторое время спустя возразил секретарь.

Де ла Верда только снисходительно вздохнул:

- Вообще-то, Господь создавал человечество по своему образу и подобию.

Гачек пришёл к выводу, что он всё равно ничего не докажет упрямому патрону и мудро перевёл разговор на другую тему.

Вот так, коротая путь философскими беседами, путники одолели горные перевалы Пиренеев и спустились в прогретую солнцем долину, покрытую небольшими холмами с виноградниками и мирно пасущимися стадами овец. Здесь уже чувствовалась близость моря, которое показало свою пронзительную синеву на третий день пути.

Вскоре отряд въехал в столицу Арагонского королевства Барселону.

Гачек с жадным удивлением рассматривал город-порт со стоящими на рейде кораблями из неведомых стран: разноголосый гомон, солнце, запах моря. Ветер дальних странствий вдруг ударил ему в голову и заставил громче биться сердце.

Но дон Мигель другими глазами смотрел на разноплеменную толпу. Мрачный холод отразился в его черных глазах.

- Еретики, - осуждающе произнес он, - язычники. Но что поделаешь, морская торговля приносит огромный доход. Настолько большой, что мало кого волнует разлагающее влияние ислама на христиан, а уж какую только неведомую заразу они не привозят в своих трюмах: и проказу, и чуму, и холеру. Слов не хватает для описания всех языческих язв.

- А также шелка, пряности, драгоценные камни, - улыбнулся Славек, - вы слишком нетерпимы, граф. Нельзя же так враждебно воспринимать всё, что не нравится вам. Дух знает где и как дышать. Не может же быть, чтобы всё человечество помимо христиан было настолько неугодно Богу, чтобы Всевышний отвернулся от них.

- Хорошо, что тебя не слышат отцы-доминиканцы, - осуждающе покачал головой граф, - иначе они заинтересовались бы твоими воззрениями. А по-моему всё гораздо проще: миссия всех христиан - нести свет истинной религии в земли язычников.

- Как во времена крестовых походов?

Его унылый тон не понравился де ла Верде.

- Идея неплохая: зря ты так скептически морщишь нос. Увы, дьявол и сюда засунул свой нос: всё испохабил, посеяв смуту и враждебность в ряды рыцарей креста.

Гачек с любопытством разглядывал залитые ярким солнцем улицы, спускающиеся к морю дома с высокими спрятанными за решетки жалюзи окнами и балкончиками. Другой мир, другая культура и, несмотря на нетерпимость христиан к иноверцам, во всем облике города сказывалось влияние Востока и веков мусульманского владычества.

- Да, - нехотя согласился с его замечаниями дон Мигель, - может, мы поэтому так и непримиримы к исламу, что в тяжелой борьбе отвоевывали наши земли у полумесяца. Реконкиста ещё не закончилась: на юге по-прежнему мавры.

На следующий день по приезде граф был принят королем Арагона Хуаном. Королевский дворец в Барселоне представлял собой комплекс зданий, расположенный в самом сердце Латинского квартала города. Раньше здесь была резиденция графов Барселонских, а позднее Королевский Дворец стал резиденцией королей Арагонской династии. Встреча состоялась во внутреннем дворе, в засаженном деревьями небольшом саду. Была она неофициальной, поэтому король и его вассал разговаривали наедине.

- Вы, граф, редкостный гость в своих владениях, - с солидной долей упрека заявил Хуан, - я знаю ваши обстоятельства, но не пора ли всё-таки вспомнить про своего короля?

- Моё искреннее желание служить вам, ваше величество, - поклонился дон Мигель,- но я имею личное поручение от папы помочь в урегулировании отношений между Англией и Францией! Его святейшество считает, что будучи каталонцем, я - лицо незаинтересованное и наиболее деликатно улажу спорные вопросы.

- Ваша слава специалиста по деликатным проблемам известна и на родине, - милостиво согласился король, - в свою очередь, попрошу вас уладить весьма щекотливого дела!

- Сделаю всё возможное, мой король, - вновь поклонился граф.

Де ла Верда уже знал, о чём пойдет речь: иначе зачем его приглашать на столь уединенную прогулку? Но этикет требовал изобразить на лице живейший интерес к давно известным обстоятельствам.

- Вам хорошо известно, что мой сын Фердинанд женился на инфанте испанской Изабелле, - начал излагать свои проблемы король. – Да, они - двоюродные брат и сестра, но очень сильно полюбили друг друга. Я не смог противиться желанию пылких сердец вступить в брак, но оказался в одиночестве. Брак не одобрил ни сводный брат Изабеллы король Генрих, ни покойный папа Павел.

- Как же их обвенчали? - прикинулся удивленным де ла Верда.

- Разрешение было, но почему-то курия не оформила его как надо, - уклончиво объяснил появление фальшивки её автор. - Тогда это не имело особого значения: принц и принцесса - лица все-таки частные, но теперь обстоятельства изменились. Больше года назад Изабелла стала королевой Кастилии, а государыня - не та фигура, законность брака которой можно было бы оспаривать. Мне будет очень горько, если кто-нибудь усомнится в законнорожденности моих внуков. Граф, вы хорошо послужите своему королю, если воспользовавшись связями в Риме, добьетесь от папы Сикста официального признания брака святейшим престолом.

- Приложу все усилия, - пообещал де ла Верда.

На этом аудиенция закончилась, и собеседники расстались взаимно довольные друг другом. На следующее утро граф продолжил путь к семье.

Его дядя по матери - дон Диего де Трастамаар был сильно изувечен: в одной из битв с маврами он лишился глаза, руки, да ещё хромал. Но возвращаться в замок старшего брата не захотел: они всегда были не в ладах. Дон Диего предпочитал помогать сестре управлять имениями вечно отсутствующего племянника.

Фамильный замок де ла Верда показался перед путниками на исходе второго дня пути из Барселоны. Протрубил сигнальный рожок и впервые за пять лет над ним взвился фамильный графский штандарт. Дон Мигель с замершим от волнения сердцем оглядел знакомый силуэт родной крепости, где жили и умирали его высокородные предки. Любому человеку всегда приятен вид дома, где его любят и ждут, где он всем необходим.

Мать и дядя за годы разлуки сильно постарели. Да ведь, собственно, и он был немолодым человеком: виски серебрила седина и на лбу появились первые морщинки.

Первый вечер дон Мигель провел в кругу семьи, неспешно разговаривая о бытовых мелочах и обсуждая малоинтересные события из замковой жизни: кто родился, кто умер, размеры доходов и так далее. Помимо самого графа, его матери и дяди в зале также сидела юная воспитанница донны Инесс - сеньорита Тереса. Здесь же скромно замер на своем месте и Гачек.

Тереса появилась в замке совсем крошкой. Её отцом был приближенный рыцарь де ла Верды. Он погиб лет пятнадцать назад в одной из стычек в Италии, а мать девушки умерла вскоре от горячки, поэтому графиня пригрела сироту. Она часто писала сыну о воспитаннице, но тот всегда пропускал эти сообщения: дела малознакомой девчушки его не интересовали.

Теперь же, болтая с матерью, дон Мигель то и дело останавливал взгляд на черноволосой головке, согнувшейся над ткацким станком.

Девушка была хорошенькой, с карими глазами и чуть смуглой гладкой кожей. Сейчас она о чем-то тихо разговаривала с Гачеком. Это немного удивило дона Мигеля. Секретарь с грехом пополам научился за эти годы объясняться по-испански, но о чём могли так увлеченно толковать впервые встретившиеся друг с другом молодые люди?

Вечером, когда он впервые за много лет вытянулся на собственной кровати, в спальню к сыну зашла мать.

На людях она держалась сухо, даже глазом не моргнув при виде обожаемого сына, но в уединении спальни донна Инесс, наконец-то, смогла дать волю материнской любви.

- Мой малыш, - нежно погладила она поседевшую черную шевелюру, - когда ты успел состариться? Кто закроет твои глаза, когда ты соберешься умирать? Где твоя жена, где твои дети?

Граф терпеливо перевёл дыхание. Пришло время объяснить матери, что мешает ему жениться. Рассказ занял довольно долгое время, но ни сын, ни мать не торопились. Графиня долго думала, когда он закончил своё невеселое повествование.

- Да, - наконец, неохотно согласилась она, - при таких обстоятельствах вряд ли мы можем рассчитывать на брак с девушкой из влиятельной семьи.

Дон Мигель облегченно вздохнул, он и не ожидал, что мать так быстро сдастся. Но оказывается, графиня ещё не закончила говорить.

- Но можно обойтись и менее завидной партией, - заметила она, - лишь бы у девушки была хорошая кровь.

- Так-то оно так, но какая из благородных девиц согласится пойти со мной под венец при таких неблагоприятных обстоятельствах?

Донна Инесс вновь ласково провела рукой по кудрям своего любимца.

- Такая девушка есть - это Терес.! Она дочь младшего сына покойного барона Орейдры, а её мать из древнего рода французских Сен-Маров. Кровь у девочки хорошая, и она вполне годится в матери твоего наследника.

Де ла Верде не пришлась по сердцу эта затея, хотя при сложившихся обстоятельствах выбирать не приходилось.

- А если объявится Стефания?

Мать только недоуменно вздернула брови, и стало ясно, что этот вопрос её интересует мало.

- Вы разговаривали с Тересой об этом браке, - осторожно спросил дон Мигель, - девушка дала свое согласие?

Донна Инесс заметно смутилась. Все-таки, что ни говори, но заставить невинную девушку ступить на столь скользкий путь - деяние малопочтенное.

- Нет,- нехотя призналась она, - но куда Инесс деваться? Родственников у неё нет, приданого ни гроша. Она живет только за счёт моих благодеяний. Простое чувство благодарности семье, давшей сироте кров, должно ей подсказать, как себя вести. Да и, - тут мать нежно улыбнулась,- ты такой красавец, что дашь девчонке гораздо больше, чем возьмешь у неё.

Граф со снисходительной улыбкой посмотрел на мать.

- Идите спать, - ласково приказал он, - я подумаю над вашим предложением.

Всю ночь крутясь в духоте спальни, дон Мигель обдумывал слова матери, но так и не пришел к определенному выводу. Обмануть девушку благородного происхождения, сироту своего преданного вассала принудить к сомнительному браку? Это была не самая лучшая идея. Но вот если бы Тереса сама изъявила желание быть с ним, то почему бы и нет? Вполне естественный ход событий. Осталось только понравиться девушке.

Задача не представлялась ему тяжелой, и с утра пораньше он взялся за её осуществление.

- Я так давно не был дома, - заявил дон Мигель за завтраком, - что хотелось бы объехать окрестности, посмотреть на знакомые с детства места. Согласитесь сопровождать нас со Славеком, синьорина?

Донья Инесс довольно улыбнулась, услышав это приглашение. Она поняла, что сын все-таки принял к сведению её совет. Но к удивлению матери и сына обрадовалась и сама Тереса. Девушка порозовела, а карие глаза засветились нескрываемым восторгом.

Троица выехала из ворот замка и устремилась на прогулку по окрестным выжженным солнцем холмам. Дон Мигель был в превосходном настроении, как впрочем, и его спутники. Гачек и Тереса говорили между собой, не умолкая ни на минуту. Чех всегда находил общий язык с юными и простенькими девушками. Достаточно вспомнить, как когда-то пятнадцатилетняя Стефания радостно болтала с ним о всяких пустяках, замыкаясь от одного только взгляда своего мужа.

Так было и сейчас. Скромно опускающая под его взором глазки юная девица ничуть не стеснялась секретаря. Славек развлекал её незатейливыми историями о путешествии в Испанию. Подобные речи заставили бы более опытных дам только недоуменно пожать плечами, но его юная собеседница, судя по всему, была ими очарована. Сама же Тереса со всеми подробностями поведала Гачеку о повадках и проделках своего шаловливого котенка, который то распускал ей нитки, то прыгал на плечи, делая на ткани платья затяжки, что очень огорчало рассказчицу.

Это была настолько пустая и нелепая болтовня, что в любое другое время довела бы графа до головной боли, но сейчас забавляла, особенно при виде искренне заинтересованного лица Гачека.

Незамысловатое кокетство девочки почему-то умиляло умудренного в женских увертках графа. Ведь Тереса была чиста и наивна. Мир казался ей открытым и понятным, а окружающие люди добрыми и снисходительными.

В течение следующей недели дон Мигель пристально наблюдал за девушкой. Она смущалась, ощущая его внимание, отводила глаза и густо краснела, но наблюдательный де ла Верда отмечал, что материнская воспитанница старается выглядеть получше, то вплетая в волосы более яркую ленту, то украшая брошкой корсаж. Тереса явно хотела понравиться.

- Ладно, - дал согласие граф, когда мать как-то заглянула к нему перед сном, - я разрешаю вам поговорить с Тересой, но только, пожалуйста, не давите на девочку.

- Вот ещё, - усмехнулась мать. - Думаю, она сама уже обо всем догадалась: недаром так прихорашивается каждый день.

- Но всё может быть, - мудро заметил граф.

И не ошибся. Следующий день принес массу неприятных сюрпризов.

К завтраку Тереса вышла с поникшей головой и с опухшими от слёз глазами. Куда только делась её искрящаяся жизнерадостность?

- Что ты сказала девушке? - налетел дон Мигель на мать.

- Ничего особенного, - воинственно ощетинилась донья Инесс, - Тереса, как и всякая девственница боится мужчины.

- Как же она отреагировала на предложение?

- Растерялась вначале, но потом все-таки согласилась, - графиня не на шутку разозлилась. - Не принуждала я её ни к чему! Пояснила, что тебе нужен законнорожденный сын, и Тереса согласилась стать его матерью.

Дону Мигель решил сам серьезно побеседовать с девушкой, но Тереса его старательно избегала. Зато к графу подошёл Гачек.

- Нам нужно поговорить, - заявил он.

- Может, завтра? - все мысли графа были о Тересе, и разговаривать с секретарем о каких-то делах не хотелось.

- Завтра уже будет поздно, - твердо заявил тот.

- Ты о чем? - не понял де ла Верда.

- О Тересе.

Дон Мигель недоуменно взглянул на секретаря.

- И что ты хочешь сказать о ней?

- Я хочу попросить у вас руки девушки.

Вот когда граф по-настоящему опешил: он ожидал чего угодно, только не этого.

- Конечно, - волнуясь, продолжил Гачек, - я мало, что могу ей предложить. Зато буду любить и уважать её до последнего вздоха…

От волнения у Славика даже сорвался голос, но он смотрел на графа с таким гневным осуждением, что дон Мигель от растерянности на мгновение онемел, а потом тяжело и обреченно вздохнул:

- Ты не меняешься! Достаточно вспомнить историю с Хельгой. Тогда, только благодаря тебе, мы подобрали эту глупую немку на дороге.

- Не только мне, но и донне Стефании, - резко отказался от заслуженной славы секретарь. - Я всё понимаю, но может вы сотворите своего наследника в другом лоне?

Граф помолчал. Что же, ему изначально не нравилась эта затея: как будто заранее предчувствовал, что она закончится полным провалом.

- Ты любишь девушку?

- Да. Мы с ней понравились друг другу с первого взгляда.

Спустя неделю дон Мигель лично повел Тересу к алтарю замковой часовни, а потом со смешанным чувством грусти и умиления смотрел на расцветающую от счастья девушку и на ликующего Гачека.

Он был рад за новобрачных: в его жизни царила полная неразбериха, но пусть хотя бы другие будут счастливы.

Де ла Верде тяжело дался разговор с матерью: донья Инесс была недовольна подобным исходом своего сватовства. Она и сейчас мрачно наблюдала за обрядом, но все-таки выделила небольшое приданое девушке.

- Это судьба, - как-то грустно поделился дон Мигель с дядей. - Видимо, Бог обрек меня на бездетность…

- … или женщина, которая станет матерью твоих детей, ещё не встретилась на пути, - хмыкнул до Диего. - Тридцать семь лет - не тот возраст, мой мальчик, когда нужно отчаиваться и заказывать по себе поминальную мессу. Ты ещё достаточно молод, полон сил, и я уверен, что всё уладится ко славе Божьей.

МОРАВИЯ.

Теперь, когда борьба за власть осталась позади, казалось, Генрих мог бы насладиться всеми преимуществами своего положения. Увы, проблемы и заботы окружали его, как мошкара гнилое яблоко.

То одно происшествие, то другое заставляли его день и ночь ломать голову, как не упустить с таким трудом добытую корону маркграфа. Он плохо спал и практически не отдыхал, потому что не имел ни малейшей возможности расслабиться и отвлечься от повседневных дел.

И когда при дворе в сопровождении мрачного и хмурого Збирайды появилась пани Елена Лукаши, её приезд оказался весьма своевременным.

Новая маркграфиня Анна-Мария Австрийская вместе со свекровью приняли юную девушку вполне благосклонно. В этом была большая заслуга матери Еленки - пани Марии, являющейся доверенным лицом обеих маркграфинь. Постоянные интриги, мелкие дрязги, сплетни, пересуды - пани Мария была не последним звеном в этой извечной круговерти дворцовой жизни. Ведь, как правило, чем меньше государство, тем более изощрены интриги при дворе властительных особ.

Сиятельным дамам не было особого дела до какой-то деревенской девчонки. Их мысли занимало другое: Анна-Мария была озабоченна слухами, что у мужа есть любовница. Вдовствующая маркграфиня на свой лад утешала сноху:

- Что вы хотите, дорогая, - терпеливо втолковывала она молодой ревнивице, - ваш муж притягивает взоры всех женщин Моравии. Он молод, красив и интересен не только как правитель. А Генрих - не ангел и не всегда может устоять перед искушениями бесстыдных девиц. Тем более вы не можете жаловаться на его невнимание, коль находитесь в тягости. А беременные женщины малопривлекательны для мужчин. Потерпите: после родов супруг вернется к вам.

И вот в этой далеко не самой мирной атмосфере маркграфского двора появилась ещё одна претендентка на сердце ветреного государя.

Можно только представить, что пережила Елена за это время, сколько слез пролила длинными, тоскливыми ночами, какое разочарование царило в её несчастном сердце, но она отнюдь не разлюбила отринувшего её мужчину.

И если при посторонних девушка и глаз не поднимала на Генриха, то когда была твердо уверена, что её никто не видит, часто бросала на него влюбленные взгляды. Ей доставляло горькую, особенную радость просто смотреть на него. Маркграф же только досадливо морщился, если ловил взор черных блестящих глаз. Увы, если пани Елена его и интересовала, то только как прекрасная охотница, но Генрих в ту пору на охоту не собирался.

Хотя, надо отдать Еленке справедливость: яркая броская красота приятно выделяла крестницу Збирайды из толпы блеклых страхолюдных дам, окружающих его жену. Анна-Мария не любила юных красавиц, всеми силами избавляясь от них. С вопросом о замужестве Елены она привязалась к супругу, едва девушка появилась в её покоях.

- Пани Лукаши вполне созрела для брака. Надо бы подобрать ей подходящую пару,- заявила она Генриху во время очередного визита супруга на женскую половину, - и хотя девушка мила и услужлива, я все-таки предпочитаю фрейлин более почтенного возраста.

- Оно и понятно, - хмыкнул тот, едва ли не брезгливо покосившись на чрево супруги, - но дорогая, резвушки тоже необходимы, чтобы как можно скорее исполнять ваши повеления.

- Еленка, конечно, расторопна, - вынуждена была кисло изогнуть губы маркграфиня, - но вокруг неё крутится так много молодых мужчин, что я опасаюсь за нравственность юной девицы.

- Замужество - дело её крестного отца, дорогая, - увильнул от прямого ответа Генрих, которому была мало приятна информация о «молодых мужчинах», - хотя… я подумаю об этом.

Но бесконечные государственные дела отнимали слишком большое количество времени, чтобы мысли о Елене задержались в его голове на долгий срок. Маркграф напрочь забывал о девушке, стоило ему покинуть покои жены, и вспоминал только, когда натыкался взглядом на её почтительно склоненную черноволосую головку во время очередного посещения женской половины.

Девушка очень быстро осознала, что её надеждам на взаимность не суждено сбыться и что новые встречи с Генрихом ничего кроме боли не принесут.

Долго страдать Еленка не привыкла, да и не видела в этом прока. Хорошенько подумав, она решила выбросить маркграфа из головы, и начать, коль позволит Господь, поиски нового возлюбленного. Генрих - не единственный мужчина на земле, может она ещё найдёт своё счастье?

Положение девушки осложнялось ещё и тем, что Збирайда попросил приглядеть за крестницей свою дальнюю родственницу - старую набожную даму, принадлежавшую к свите старой маркграфини. Пани Богумила хорошо знала об опасностях, подстерегающих юных пани при дворе, поэтому глаз с неё не спускала. Кстати, всячески, препятствуя общению матери и Елены.

- Почему ты не настоишь, чтобы с крестного сняли опеку? - как-то выказала она матери, выведенная из себя этим мелочным и неослабным контролем.

- Замок Лукаши заложен, - нехотя пояснила пани Мария, - и приданое может тебе дать только пан Ирджих. Отними я опеку, и ты останешься с носом. Придется терпеть. Хорошо хоть Стефка умерла, и ты получишь после смерти Анельки право отцовские владения.

А вот Еленка лучше бы вернулась к бабке, чем в замок Збирайды, где ей всё напоминало о собственной беспримерной глупости.

Так или иначе, но с унизительным положением отвергнутой любовницы надо было заканчивать.

Случай не преминул подвернуться.

В тот день от маркграфини сбежала болонка - противная собачонка, которую австриячка обожала, и Еленку отправили на поиски в сад. Она тщетно обходила кусты в поисках вредной псины, когда наткнулась на медленно бредущего по дорожке Генриха, тоже в окружении хорошо запомнившихся ей собак. Он о чем-то напряженно разговаривал с сопровождавшими его людьми, но на появление на своем пути девушки всё-таки отреагировал.

- Вы кого-то ищите, пани Елена?

Это было его первое прямое обращение к ней с того страшного вечера в замке Збирайды, и девушка, с трудом справившись со спазмом в горле, низко присела в ответ.

- Да, мессир. Пропала собачка вашей жены - Татош, и меня послали искать.

- Мальтийская болонка, - брезгливо сморщился маркграф, - терпеть не могу маленьких собачек. Столько шума, а толку чуть. Комок меха и не более… Пан Болеслав, поищите эту вечно тявкующую мерзость, а мы пока пройдемся с пани Еленой. Думаю, беседа с молоденькой девушкой меня развлечет.

Вот так неожиданно они остались вдвоем. Оробевшая от смущения девушка молчала, хотя и понимала, что это удобный случай объясниться. Генрих тоже не склонен был разговаривать, о чем-то напряженно размышляя. Так они и прогуливались вдоль старых яблонь, пока Генрих не остановился, внимательно посмотрев на взволнованную спутницу.

- Я перед вами виноват, - наконец, задумчиво высказался он. - Мой долг - найти вам супруга, а за этими бесконечными делами всё недосуг об этом подумать.

Его намерения оказались для девушки неприятной неожиданностью.

- Но я не желаю выходить замуж, - набралась храбрости заявить Елена, покраснев от собственной дерзости, - хотелось бы вернуться домой.

- Да?- надменно приподнял брови маркграф. - Но при последней нашей встрече вы изъявили желание появиться при дворе.

- Тогда я ещё не понимала, как мне дорог мой дом. Я скучаю по Чёрному лесу.

- Чёрный лес, - жестко хмыкнул Генрих, - не то место, о котором стоит много говорить.

- Там мой дом, - стояла на своем Елена, - прошу вас: позвольте мне удалиться.

- Меня всегда поражала ваша настойчивость, - криво усмехнулся маркграф, - но это желание уже граничит с дерзостью. Многие отцы годами добиваются для своих дочерей чести служить маркграфине, а вы пренебрегаете подобным доверием?

Обвинение было для тех времен довольно серьезным, и сердце Елены екнуло куда-то вниз от страха, но воинственная кровь венгерских предков не позволила ей отступить. Глаза девушки потускнели от боли, лицо осунулось, и все же она возразила:

- Неужели искренность такой уж серьезный недостаток, чтобы обвинить меня в пренебрежении своим долгом? Разве я не отдала своему сюзерену самое ценное, что имеет любая девушка? И... - она набрала побольше воздуха в грудь и высказала на одном дыхании всё, что накипело, - я вижу, что моё чувство раздражает вас. Будьте милосердны: позвольте мне удалиться.

Выпалив это признание, Елена пришла в ужас от собственной смелости. Горестно вскрикнув, она ринулась прочь.

Девушка бежала по дорожкам сада, не видя куда. Что она наделала? Как могла столь резко и грубо разговаривать смаркграфом? Не пострадает ли в результате её дерзости крестный?

Забравшись в самый отдаленный уголок сада, Еленка присела на низко опускающийся к земле сук дерева и, закрыв глаза, прижалась щекой к коре.

Сердце страдало от уязвленной гордости и боли неразделенной любви. Долго сдерживаемые слезы потекли по щекам, и она навзрыд зарыдала. Привело её в чувство прикосновение к руке шершавого языка, старательно вылизывающего ладонь.

Девушка удивленно оторвала голову от ствола и увидела, что у её ног добродушно виляет хвостом один из охотничьих псов Генриха. В глазах собаки отражалось искреннее сочувствие.

- Спасибо, - девушка грустно потрепала пса за холку, - хоть ты меня пожалел.

- Вы разочаровываете меня, пани Елена. Где же ваша неугомонность и отвага? Вы сломались при первом же жизненном препятствии, а это не к лицу столь бесстрашной девушке.

Еленка испуганно оглянулась. Неподалеку, опершись о ствол дерева и рассеянно поигрывая веточкой, стоял задумчивый маркграф.

Девушка быстро присела в растерянном поклоне. Генрих застал её с заплаканным лицом, а она знала, что мужчины терпеть не могут женских слез. Об этом в своё время панночку предупреждала Хеленка. Отчаяние с новой силой охватило Елену.

- Я прошу у вас позволения покинуть двор, - вяло пробубнила она, старательно избегая смотреть в лицо мужчине.

И, сложив руки на животе, девушка застыла, с замершим сердцем ожидая приговора. Генрих помолчал, затем свистнул собаке и, уже удаляясь, небрежно бросил через плечо.

- Я подумаю о вашей просьбе и сообщу о своём решении.

Всю ночь не спала Елена, терзаясь сознанием вины: она вела себя столь необдуманно дерзко. Однако, несмотря на все укоры рассудка, сердце настойчиво твердило, что лучше разлука, чем безразлично-презрительное отношение Генриха к соблазнённой девушке.

Елена не ожидала скорого ответа на свою просьбу и была неприятно удивлена, когда маркграф вызвал её к себе прямо с утра. Пани Богумила хотела сопровождать подопечную, но старухе ясно дали понять, что её присутствие при разговоре Генриха и юной пани недопустимо.

С пылающими щеками и бешено стучавшим от волнения сердцем Еленка последовала вслед за слугой. Итак, её судьба сейчас решится: возможно, она увидит маркграфа в последний раз.

Пани Лукаши провели в заваленный бумагами кабинет Генриха.

Маркграф сидел за столом, уткнувшись в грамоты, и жестом указал ей на стоящую возле стены крытую ковровой тканью скамью. Елена, стараясь не мешать, осторожно села на самый краешек и приготовилась ждать, когда государь обратит на неё внимание.

Комната была просторной, но сумрачной из-за разгулявшейся с самого утра непогоды. На большом столе маркграфа горели в канделябрах свечи, и его лицо в их рассеянном свете выглядело осунувшимся и усталым. Внезапно сердце Елены сжала, казалось бы, неуместная жалость: ей так хотелось приласкать его. Но разве это было возможно?

Наконец, Генрих оторвал взгляд от бумаг и, утомленно потянувшись, встал с места. Взволнованная в ожидании приговора Елена крепко сжала руки.

- Так что же, - тихо спросил он, присаживаясь рядом, - вы не успокоились за ночь и по-прежнему хотите покинуть мой двор?

Сумасшедшая надежда захлестнула сердце девушки, и она робко подняла на него загоревшийся взгляд. Насмешливые глаза мерцали совсем рядом, а смелая рука красноречиво легла ей на колено.

- Я буду благодарен, если вы все-таки останетесь.

Ради него Еленка была способна на всё, но с единственным условием:

- Если только я вам нужна.

Генрих с легкой улыбкой оглядел свежее, хотя и измученное бессонной ночью лицо, умоляющие черные глаза и напрягшееся в ожидании плечи. Любовь этой девочки была столь явной и наивной, что оставалось только недоумевать, как ей удается скрывать свои чувства от посторонних.

- Конечно, нужна, - провел он пальцем по нежным губам собеседницы, - как никогда…

И маркграф отнюдь не лукавил. Вопрос со Стефанией ещё решался. Связываться с ещё какой-то женщиной не хотелось. Жена же никогда не привлекала его как женщина, а потребности мужского организма требовали своё.

Здесь надо отдать справедливость Генриху. Отвага девушки в своё время пришлась ему настолько по вкусу, что он, пожалев будущее сорвиголовы, довольно деликатно отказал ей от ложа. Можно даже сказать, что он симпатизировал отчаянной охотнице. Но если девчонка настолько влюблена, что с ума сходит от неразделенной страсти, глупо отказываться от её услуг.

Их губы слились в неторопливом, но глубоком поцелуе.

- Надеюсь завтра увидеть вас здесь, - прошептал девушке на ухо Генрих.

Елена также трудом переводила дыхание, приводя с зардевшимся лицом в порядок лиф своего платья. Она с благодарной нежностью поцеловала милостиво протянутую ей руку маркграфа.

- А теперь идите, милая, - он вернулся к столу и опять погрузился в бумаги, - у меня масса скучных, но безотлагательных дел.

Девушка поднялась с места и, чуть покачиваясь от головокружения, пошла к выходу из комнаты. Она была счастлива. Маркграф же проводил её ладную фигурку заинтересованным мужским взглядом: похоже, восходила новая придворная звезда.

Всего лишь три месяца назад он приказал вынести из кабинета отцовскую кровать. Та стояла в нише, отгороженная от помещения тяжелой, расшитой золотом портьерой и служила местом отдыха для больного маркграфа. Его энергичному и деятельному наследнику отцовское ложе показалось бесполезным: в заветной нише расположилась античная статуя Гермеса, а портьера была снята. И вот теперь вновь появилась надобность в отгороженной кровати: укромнее кабинета во всем дворце не было места. Матери и жене здесь делать нечего: действительно, прекрасное место для встреч с любовницей.

Весь последующий день счастливо взволнованная Елена с трудом понимала, чего хотят от неё окружающие, и даже получила недовольное замечание от маркграфини.

После утренней мессы к девушке подошел личный камердинер государя и передал пожелание своего господина встретиться с ней безотлагательно.

Затаив дыхание она перешагнула порог заветного кабинета. В этот раз Генрих не сидел за бумагами, а ждал юную любовницу.

- Дорогая, - деловито обернулся он к ней, - я рад вас видеть, хотя наше свидание, к сожалению, не будет долгим.

И резко распахнув перед её носом портьеру, показал скрывающуюся там кровать.

Еленка смущенно покраснела. Уж слишком ли бесцеремонно шёл Генрих к своей цели? Но может быть так и надо?

Задыхаясь от волнения и стыда, она лихорадочно помогала торопящемуся любовнику избавить себя от юбок и корсажа, охотно отвечая на его нетерпеливые поцелуи. Всё происходило шокирующе поспешно.

Страсть любовника не сразу нашла отклик в её теле: понадобилось не одно свидание в укромном уединении ниши, чтобы Елена в первый раз в своей жизни испытала наслаждение от занятий любовью.

- О, любовь моя…

- Вот теперь ты стала настоящей женщиной.

Еленка с улыбкой прильнула благодарным поцелуем к губам маркграфа.

- Оказывается, быть женщиной хорошо.

- А ещё лучше, быть моей женщиной!

Генрих был вполне доволен своей любовницей, она же окончательно лишилась разума от любви. И им мало было дела до окружающих.

Первой о похождениях юной паненки узнала Хеленка: с ней своим недоумением по поводу то и дело разорванных шнурков корсажа и рукавов юной панночки поделилась горничная девушки. Экономке не понадобилось много времени, чтобы понять, что происходит. Сияющие глаза счастливой Елены красноречиво говорили, что она влюблена, и не оставляло сомнений в кого.

Узнала о юной фаворитке и старая маркграфиня. Она как-то попыталась по важному делу пройти в кабинет сына и наткнулась на скрещенные пики.

- Что вы себе позволяете? - возмутилась высокородная дама. - Немедленно пропустите меня к его светлости!

- Государь занят и не велел никого пускать, - был неизменный ответ невозмутимых стражей.

Маркграфиня не стала настаивать: переступив через гордость, она затаилась неподалеку. В таком деле не перепоручишь посторонним разузнать, чем так занят сын. И её настойчивость была вознаграждена: она увидела выскользнувшую из двери раскрасневшуюся Еленку.

- Ох, - недовольно сморщилась дама, - опять эти девицы Лукаши!

Но особого внимания на интрижку сына дама не обратила: подумаешь, какая-то юная глупая девчонка. Она быстро надоест Генриху, и нет оснований поднимать шум. Без того хватало забот.

Готовящаяся к родам сноха стала капризной и вздорной, изводя всех придирками и нытьем. Анна-Мария была настолько глупа, что никак не осознавала простой истины: чем сварливее она себя вела, тем с меньшей охотой навещал её муж. Но особо свекрови не понравилась неожиданно появившаяся в окружении снохи странная чужеземка.

Мадам Аннет де Бревай прибыла в Моравию откуда-то из Франции с неясными целями. Её окружала небольшая свита молчаливых слуг, водились немалые деньги, но юная женщина упорно носила строгий траур.

- Мой муж - шевалье де Бревай почил от внезапной болезни, - пояснила она по прибытии маркграфской чете, - и я дала ему обет посетить все святые места, связанные с принятием христианства.

Объяснение весьма скользкое и непонятное. Таких мест по всей Европе великое множество, и чем так выделилась Моравия, что дама решила приехать именно сюда?

Генрих насмешливо покосился на паломницу, отметив про себя её отнюдь не благочестивый вид, но махнул рукой: мало ли блажных потаскух шляется в поисках приключений по дорогам Европы?

Франция была настолько далеко, что никто не заподозрил гостью в шпионаже, зато вдова чуть ли не ужом вползла в сердце обычно недоверчивой Анны-Марии. И это несмотря на красивое цветущее лицо, зеленые глаза, рыжие роскошные волосы и аппетитные формы, выпирающие из тесного корсажа как подоспевшая опара.

- Странно, - недоумённо поделилась с сыном маркграфиня, - что этой женщине нужно от твоей жены?

Но Генрих только презрительно фыркнул:

- Какими секретами владеет Анна-Мария, что их можно у неё выпытать? Она может только рассказать, как я храплю рядом с ней в постели. Очевидно у этой француженки мозгов не больше, чем у моей тупоголовой жены, если они с таким упоением треплют языки!

В какой-то степени он был прав, но на счет ума мадам де Бревай сильно ошибался. «Чёрная королева» знала, что делала, интимно шушукаясь с австриячкой.

- Мужчины так коварны, - делилась она конфиденциальным шепотом с охотно внимающей ей беременной маркграфиней, - все как один. Когда я носила своего несчастного малютку, мой муж завел любовницу, и хотя о покойниках плохо не говорят...

- Его высочество, наверное, тоже грешит с какой-то бесстыдницей, - тотчас горестно пожаловалась в ответ на это признание Анна-Мария. - Он совсем равнодушен ко мне.

- Неужели? - возмущенно ахнула собеседница. - И хотя я не хочу настраивать вас против мужа, но имея такую привлекательную, разумную и добродетельную жену...

Даже самая безобразная женщина всегда найдет в себе достоинства, за которые их должны любить мужчины, будь то хоть ямочки за ушами. Мол, один раз разглядев это украшение, противоположный пол должен лишиться разума от страсти, забыв и про длинный нос, и про горб, и про выпирающие зубы. Маркграфиня совсем уж безобразной тем паче не была, да ещё молоденькой женщине с детства втемяшили, что любой мужчина только тогда загорается любовью, когда осознает, насколько добродетельна его супруга.

Аннет, сделав подобный комплимент, попала в самую точку, и собеседница проникалась к гостье невиданным доверием.

- Кто-нибудь видел эту скверную женщину? - сделала француженка недоверчивое лицо. - Может, вас обманывают завистники, желающие внести раскол в вашу семью?

- Ах, нет, - тоскливо вздохнула Анна-Мария, нервно погладив свое раздутое чрево, - он недавно гостил во владениях барона Збирайды. Может там нашел кого-нибудь бесстыдницу?

Вот так в их разговоре впервые всплыло имя пана Ирджиха. Глаза собеседницы полыхнули зеленым пламенем, и она умно перевела разговор на другую тему.

Никто не подозревал, что эта женщина в чёрном приехала из Копфлебенца. И что с интересом разглядывающий улицы Брно сухощавый мужчина лет тридцати пяти, вовсе не её секретарь, а Вальтер фон Валленберг. Прибыли они в Моравию с вполне определенными целями.

Пан Ирджих с трудом переносил своё пребывание в Брно, то и дело отлучаясь по делам в свой лен. Лето - самый разгар уборки урожая, а он караулит глупую девчонку, когда день год кормит. Пришлось перевезти в город и Хеленку, чтобы та в его отсутствии приглядывала за домом и за обиходом Елены. Но всё равно, барон не находил себе места ни в родовом замке, ни при дворе.

- Да когда же я её выдам замуж, - скрежетал он зубами, жалуясь экономке на свою нелегкую долю, - и женихи вроде бы есть, да что-то постоянно не складывается. Вроде бы и лицом, и телом вышла, но почему-то шарахаются от неё молодые люди. Что с нашей Еленкой не так?

Хеленка только молчаливо прикусывала губу, уткнувшись носом в его плечо. Она бы могла ответить на этот вопрос: наверняка, стоило какому-нибудь молодому человеку приблизиться к Еленке, как в дело вмешивался Генрих, и всё летело прахом. А между тем муж беспечной девчонке уже становился необходим. Бедная экономка не знала, что делать: промолчать или рассказать Збирайде? Пан Ирджих в припадке бешенства мог и убить крестницу. Но и долго ли удастся скрывать эту связь? Хеленка хорошо знала, что плод внутри тела Еленки не рассосется и рано или поздно всё выяснится. Надо было что-то делать. И Хеленка отважилась на отчаянно-безумный шаг.

Встретиться с Генрихом было достаточно сложно: пути холопов и государей очень редко перекрещиваются. Но есть места, где бывают и те, и другие.

В ближайшее воскресение маркграф со свитой стоял мессу в приходском костеле св. Петра, и когда по окончании службы уже собирался заскочить в седло, какая-то простолюдинка бросилась прямо под копыта коня.

- Государь, умоляю, выслушайте меня!

Жеребец испуганно заржал, попятившись от всадника, и перепуганная охрана бросилась к шальной бабе, чтобы оттащить её прочь. И тут изумленный Генрих заметил отчаянно блеснувшие смутно знакомые глаза.

- Подождите! - остановил он своих людей. - Чего тебе, женщина?

- Это важно, господин, - отчаянно взмолилась она, - очень важно!

И только тогда Генрих её признал.

- Хеленка?

Он сделал знак охранникам, чтобы те оставили просительницу в покое. Но инцидент был замечен и остальными прихожанами, которые шумно обсуждая происшествие, окружили маркграфа плотной толпой. Пришлось приказать захватить женщину с собой, чтобы без помех обсудить её странное поведение уже в замке.

Но когда отряд маркграфа въехал в ворота резиденции, выяснилось, что его ждет гонец от Корвина со срочной депешей. Пришлось отложить выяснение отношений с холопкой Збирайды, а потом маркграф и вовсе он о ней забыл.

Уже ночью, когда Генрих собирался укладываться в постель, камердинер осведомился:

- Что делать с женщиной, мой господин?

Маркграф удивленно на него воззрился.

- С какой женщиной?

- Которую вы привезли из города.

Генрих шутливо хлопнул себя по лбу.

- Хеленка! Она все ещё здесь?

- Сидит в караульном помещении!

- Ведите сюда!

- Но...

- Быстрее! Я не собираюсь ждать целую ночь.

По хорошему, нужно было хорошенько наказать дерзкую рабыню за такую выходку, и не в спальню её приглашать, а подержать пару недель взаперти. Но что поделаешь: неизвестно почему эта холопка пришлась по сердцу Генриху и вызывала у него ничем необъяснимый, живейший интерес.

Вот и сейчас, стоило ей пересечь порог его комнаты, как он с приятно замершим сердцем залюбовался грациозными движениями этой отнюдь не юной женщины.

- Государь, - между тем упала та на колени, - позвольте вашей рабыне обратиться к вам?

Маркграф милостиво протянул ей руку для поцелуя.

- Любая подданная может обратиться ко мне с просьбой, - пояснил он, - говори, женщина!

Хеленка подняла на него опечаленные глаза.

- Пани Елена, государь, - прошептала она,- пани Елена...

Генрих нахмурился: почему-то он ожидал от этой просительницы чего-то другого.

- Что «пани Елена»?

- Она носит ребенка, государь, - съёжилась испуганная этой внезапной холодностью холопка, - если узнает пан Ирджих, боюсь, он убьет нашу красавицу.

Что же, забота этой женщины о юной пани была вполне оправдана - это маркграф отлично понимал. Он уже сам догадывался, что его любовница носит ребенка. Об этом в силу неопытности не ведала пока только сама Еленка.

- И чего же ты хочешь от меня, прекрасная холопка?

Несмотря на серьезность ситуации, он умудрился смутить Хеленку этим своеобразным комплиментом.

- Мужа, государь, - потупилась она, нервно теребя передник, - мужа для панночки, пока о её позоре не узнал весь свет.

Можно подумать, что Генрих сам этого не понимал. Увы, ситуация уже вышла из-под его контроля. Начнем с того, что он не мог заставить себя расстаться с девушкой: стоило только представить, что чьи-то алчные губы будут целовать её тугие соблазнительные груди, как у него темнело в глазах от ревности. Да и тайна их отношений уже переставала быть секретом для придворных. Любовников и так слишком долго оставляли в покое, но потом всё равно случилось неизбежное: кто-то что-то заметил, поделился с кем-то другим, тот в свою очередь поведал, многое добавив от себя, третьим, и понеслось...

Вслед девушке уже летели презрительные шепотки и многозначительные взгляды, но влюбленные не обращали на эти досадные мелочи внимания до тех пор, пока в дело не влезала Анна-Мария. Разъяренная сплетнями и слухами маркграфиня в гневе обозвала Елену бесстыдницей, глупо обвинив в порче ниток для вышивания. И вот тогда терпение маркграфа лопнуло.

Надо сказать, юная любовница молчала о своих проблемах, но Генрих прекрасно знал, что ей приходится выносить по его вине. Ему обо всем докладывали многочисленные наушники и шпионы. Действительно, положение так безоглядно отдавшейся любви к нему девушки становилось очень сложным.

С супругой маркграф разобрался очень быстро.

- Мадам, - в гневе накричал он на неё, - как вы осмелились так уронить себя в глазах подданных, позволив проявить недовольство мною, как супругом? Вы позволили себе назвать бесстыдницей высокородную девицу, наслушавшись грязных и нелепых сплетен. Я не просто недоволен, возмущен! Неужели только длительные раздумья в монастырских стенах помогут вам осознать всю возмутительность вашего поступка?

Анна-Мария заметно струсила: Генрих вполне мог заставить её молиться в какой-нибудь дальней обители чуть ли не до конца дней. Утром следующего дня она была настолько подчеркнуто благосклонна к Елене, что девушка растерялась. Особенно, когда к ней подошла странная дама в чёрном - мадам де Бревай, ставшая в последнее время тенью австриячки.

- Ах, милочка, - задушевно прошептала она ей на ухо, - не надо сердиться на её светлость. Сердце у маркграфини доброе, даже если она вгорячах сказала что-то невпопад.

И дама тайком передала девушке футляр с жемчужным ожерельем.

- Это чтобы было легче забыть обиду, - заговорщически подмигнула она опешившей от такого странного благоволения Елене.

Наивная девушка не осознавала, что заступничество маркграфа, хоть и заставило его жену унизиться перед юной фавориткой, зато выковало в её сердце непримиримую ненависть к Елене. И конечно, отдав своё жемчужное ожерелье мадам де Бревай, маркграфиня высказала француженке всё, что накипело на сердце.

- Юная наглая тварь, - гневно копалась дама в шкатулке с драгоценностями. - Что она себе позволяет? А Генрих... да как он посмел меня так оскорбить? Было бы из-за кого! Какая-то смазливая глупая девка! Никогда ещё Генрих не ставил своих любовниц выше жены!

Аннет слушала эти истеричные вопли, изредка согласно кивая головой, да добавляя время от времени удачно сказанным словцом масла в огонь.

Правда, проблем у влюбленных хватало и без вмешательства маркграфини. Моравия - не Франция, где государь мог позволить себе открыто завести любовницу: здесь к подобным делам относились безо всякой снисходительности.

И если вопрос с женой маркграф решил радикально быстро, то защитить беременную девушку от позора оказалось задачей, непосильной даже для него. Хеленка была права: как не жаль расставаться с Еленой, настало время позаботиться об отце для их будущего ребенка.

- Ты права, Хеленка, - уныло согласился он.

Сегодня день, вообще, не задался. Сначала неприятные известия от Корвина, потом заседание совета, и вот ещё проблема с Еленкой.

Сильно болела голова, и Генрих с тоской ожидал очередной бессонной ночи. Надо сказать, что с тех пор как он стал маркграфом, количество таких ночей стало увеличиваться с катастрофической быстротой. У Генриха и раньше плохо получалось отвлекаться от неприятных мыслей, а теперь сон и вовсе бежал прочь от измученного государя как трус с поля боя. Мужчина хронически не высыпался, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Вот и сейчас боль в висках стала настолько острой, что он тихо застонал, схватившись за голову.

- О, государь,- легкие женские руки ласково обхватили затылок, доставив щекочущие, но приятные ощущения, - вам плохо? Давайте помогу. Будет лучше, если вы сядете…

Что дальше делала холопка Збирайды, Генрих толком не понял.

Её пальцы нежно скользили по всей голове, вороша волосы, растирая кожу висков, и боль без боя отступала, пока не сменилась такой истомой, что голова маркграфа обессилено опустилась на пышную грудь целительницы. Она была такой мягкой и уютной, что Генриха моментально окутало облако желанного и такого глубокого сна, о котором он уже давно забыл.

Проснулся Генрих как всегда на рассвете, но настолько бодрым, словно проспал не семь часов, а семь суток. Хеленки, понятно, возле него уже не было.

- Где женщина? – потягиваясь, спросил он у камердинера.

- Ночь она провела в караульном помещении, но после открытия ворот, наверное, покинула замок.

Генрих задумчиво усмехнулся. Теперь становилось понятно, почему Хеленкой так дорожил Збирайда.

Но прежде всё-таки нужно было поговорить с Еленой. На предложение выдать её замуж, девушка ответила решительным отказом.

- Никогда, чтобы не случилось, у меня не будет другого мужчины кроме вас! - сердито заявила она.

Любовники лежали в кровати, ещё даже не разомкнув объятий, когда Генрих затеял этот разговор.

- Ангел мой, в твоём чреве младенец!

Чёрные глаза Елены сверкнули было недоверием, но потом... потом она лихорадочно покрыла его поцелуями, а напоследок, взгромоздившись на любовника верхом, положила обе его руки себе на живот.

- Он там, да? - мечтательно улыбнулась девушка. - Как я счастлива.

- Любимая, - мягко увещевал глупышку поневоле растроганный маркграф, - незамужняя беременная девушка, не зависимо от того, кто отец её ребенка, становится в глазах окружающих блудницей.

- Быть любовницей такого мужчины как вы, не позорно. Это счастье, о котором мечтает любая из ваших подданных.

М-да! Генрих пожелал бы смерти любому, кто увидел его возлюбленную в костюме Евы. Да и вела она себя так, словно только что пошепталась с библейским змеем, съев при этом ни одно, а целых десять яблок.

- Боюсь, что твоему крестному отцу это очень не понравится, - заметил маркграф, снисходительно поглаживая её по буйно кудрявившимся локонам.

- Мне всё равно… если вы меня разлюбите, я умру!

Генрих тяжело вздохнул.

Конечно, она не умрет, но Елена была настолько отчаянным человеком, что маркграф чувствовал ответственность за эту безрассудную пятнадцатилетнюю девчонку. Когда она умудрилась залезть в его сердце? Генриху льстило, что он сумел разбудить в этом ребенке такую бешеную страсть, льстило настолько, что Еленка стала ему необыкновенно дорога.

От Карела пока не поступило никаких известий о старшей пани Лукаши, хотя и прошло немало времени, с тех пор как он покинул Моравию.

Генриха ничуть не смущало его вожделение сразу же к двум сестрам. Пусть Елена будет признанной фавориткой, а Стефания - тщательно скрываемой ото всех тайной. Он был молод, силен и вполне мог позволить себе иметь сразу двух любовниц.

Между тем размышляющему на столь приятные темы Генриху и в голову не приходило, что не только он думает о пленнице Копфлебенца, но и его юная любовница стала объектом особой заинтересованности фон Валленбергов.

Аннет старательно докладывала патрону все курсирующие среди придворных сплетни о новом увлечении маркграфа, не забывая при этом делиться и собственными наблюдениями.

- Пани Елена - красивая, горячая и порывистая девочка. Откровенно говоря, мне не понятно, чем она так вскружила голову Генриху, но он всерьез увлечен. Наорал на свою шлепогубую идиотку жену, едва та выразила недовольство девушкой. Ходят слухи, что пани Лукаши соблазняет маркграфа на грех прямо в рабочем кабинете.

Вальтер долго размышлял над словами Аннет.

- Это нам на руку, - задумчиво пробормотал он. - Надо подумать... хорошенько подумать.

ПАРИЖ.

А де ла Верда по-прежнему сновал между двумя странами. Он столько раз уже пересекал пролив, что казалось знал каждую волну угрюмого Ла-Манша.

Граф мало тогда думал о личной жизни, и позволял себе вспоминать о погибшей жене только на вечерней молитве. И раз за разом молясь за упокоение души Стефании, вновь и вновь напоминал Всевышнему - его жена мертва. «Невинно убиенная», чтобы там не толковал тонюсенький голос сомнения. Мертва и всё!

Впрочем, дел было настолько много, что только оказавшись в Париже, дон Мигель позволял себе немного перевести дыхание и насладиться домашним уютом, который для него теперь создавала Тереса.

Молодая женщина сразу же властной рукой забрала бразды правления небольшим хозяйством графа. Если и были у них трения с немкой, они остались от мужчин втайне. Зато присутствие хорошенькой испанки за столом придавало особую прелесть трапезам графа и секретаря.

Но вскоре их тихий мирок потрясла удивительная новость.

- Графиня жива, - довёл до сведения де ла Верды секретарь, когда граф в очередной раз посетил Париж, - приехал её родственник - Карел Збирайда. Он имеет достоверные сведения, что донна Стефания находится в Копфлебенце, в плену у барона фон Валленберга.

Дон Мигель даже застонал от бессилья, болезненно уставившись на висящее на стене распятие:

- За что наказуешь, Господи? Конечно, я великий грешник, но не слишком ли тяжёл для меня этот крест?

МОРАВИЯ.

В последнее время Елена часто сталкивалась с приезжей француженкой мадам Аннет де Бревай. Иногда ей даже казалось, что куда бы она ни направилась, на дороге всегда оказывалась приторно улыбающаяся вдова.

Несмотря на подчеркнутую дружелюбность дамы, девушке почему-то бросалась в глаза её неискренность и фальшивая слащавость.

Впрочем, ей было не до француженки. Отношения между крестницей и бароном, хотя пан Ирджих и не знал всей правды, оставляли желать лучшего.

Как Еленка не хорохорилась, но чем больше округлялась её талия, тем сильнее девушке становилось не по себе и от хмурых взглядов придворных, и от откровенной ненависти маркграфини, и от предчувствия объяснений с крестным отцом. И лишь любовь давала ей силы вызывающе гордо смотреть в будущее: чувство по-своему достойное уважения, но далеко не самое уютное, когда ждешь младенца.

Размышляя о нависшей над её головой опасности, Елена не насторожилась, когда мадам де Бревай как-то вечером предложила подвезти её до дома в своем портшезе. К тому времени она уже привыкла к излишним знакам внимания мадам Аннет

Девушка как раз растерянно оглядывалась в поисках своих куда-то запропастившихся холопов, когда дама внезапно появилась у ворот Шпильберга.

- Её высочество вас сегодня слишком задержала, - сочувственно заметила иноземка, - вот эти бездельники и утомились дожидаться. Наверное, сидят в каком-нибудь шинке. Я как раз собираюсь навестить монастырь цистерцианок. Так что нам по пути: могу подвезти до подворья вашего крёстного отца.

Пани Лукаши не особо хотелось принимать приглашение этой особы, но она так разозлилась на холопов, что решила их проучить. Пусть побегают, поищут, а потом ответят перед Збирайдой: как получилось, что их госпожу привезли домой посторонние люди? Где бедной девушке было знать, что слуги с проломленными головами уже плывут вниз по течению Свратки.

- Милая Елена, составьте мне компанию, - между тем источала мёд француженка, - поболтаем по-дружески.

Девушка неохотно пристроилась в закрытых носилках. Некоторое время был слышен только голос мадам де Бревай.

- Ах, дорогая, вы ещё так плохо знаете жизнь, - убежденно говорила ей дама. - Любовь - вещь по-своему очень хорошая, но мужчины так изменчивы в своих вкусах. Доверившая своё сердце страсти женщина напоминает прохожего, мимо которого промчался всадник на быстром скакуне: толком ничего не разглядишь, и только пыль сожаления опускается на израненную душу.

Подобное сравнение не имело у Елены особого успеха.

- Мужчины очень эгоистичны, и мало думают о последствиях любви.

И опять не угадала лукавая француженка: её Генрих был совсем иным.

- Ты, милочка, являешься для нашего маркграфа всего лишь временным замещением в его постели женщины, которую он давно и страстно любит. Генрих сходит с ума по твоей сестре.

Еленка ошеломленно покосилась на едва виднеющееся в сумраке портшеза лицо собеседницы. Уж не издевается ли над ней велеречивая иноземка? Причем здесь покойница Стефка?

- Здесь так темно, - хмуро заметила пани Лукаши.

Но стоило ей только потянуть руку к занавесам, как француженка резко вернула вощеную ткань на место.

- Что за беда, на улице всё равно мрак.

Между тем портшез внезапно остановился. Елена удивилась.

- Неужели мы уже приехали?

- За интересной беседой время бежит быстро.

Но когда она все-таки откинула полог портшеза и выглянула наружу, то увидела, что носилки окружили хорошо вооруженные рыцари.

- Пресвятая Дева, - ахнула изумленная девушка, - кто происходит?

Может, она бы и ещё что-то сказала, но остро и противно пахнущая тряпка залепила лицо и пока возмущенная Елена брыкалась, стремясь освободиться, сознание её покинуло.

Когда она пришла в себя, отряд Вальтера фон Валленберга уже был далеко от Брно.

Трирцы успели выскользнуть из Старобрненских городских ворот перед самым закрытием, когда уставшие за день стражники уже не особенно усердствовали в досмотре, торопясь на покой: никто не обратил внимания на большой тюк, перекинутый через седло одного из скакунов.

Когда границы городских владений остались позади, Вальтер пересадил бесчувственную пленницу в своё седло, поэтому он был первым, что она увидела, вырвавшись из забытья.

- Кто вы? - в ужасе пробормотала Еленка, едва шевеля распухшим от жажды языком.

Голова несчастной девушки раскалывалась от боли, и она с трудом соображала. Кто её везет, куда? Но Вальтер не поспешил пояснить юной пленнице суть происходящего.

- Вскоре вы все поймете, пани Лукаши: потерпите немного.

- Но...

- Вы всё узнаете позже.

На следующей остановке потрясенную похищением юную пани посадили на лошадь, предоставив возможность продолжать путь самостоятельно. Елена была прекрасной наездницей, неутомимой и выносливой: несмотря на беременность и осеннюю распутицу, она не выказывала признаков усталости, хотя Вальтер не раз с тревогой посматривал на пленницу.

Все эти дни, опасаясь погони, их отряд скакал практически без отдыха, стремясь как можно быстрее воссоединиться с рыцарями старшего фон Валленберга. И вот из-за очередного поворота вьющейся по перевалам дороги показалась кавалькада закованных в сверкающие латы рыцарей. Колеблющийся на ветру стяг сразу же подсказал облегчённо вздохнувшему Вальтеру, что ему навстречу движется Гуго.

- Мой брат - барон фон Валленберг счел нужным лично выехать вам навстречу, - пояснил он пленнице и, пришпорив коня, помчался навстречу Гуго.

Всё! Свою часть работы он выполнил: что теперь делать с добычей должен был решить брат.

А вот теперь самое время объяснить, почему братья фон Валленберги заинтересовались Брно, и зачем похитили юную возлюбленную маркграфа.

КАРЕЛ И ВАЛЛЕНБЕРГИ.

Карел не особо ломал себе голову над выполнением поручения маркграфа. Ему было всё ясно с самого начала.

Живая или мертвая Стефания всё равно была отрезанным ломтем и принадлежала своему мужу. Де ла Верда не пользовался авторитетом в их семье, и по общему убеждению оказался отвратительным мужем для старшей пани Лукаши. Конечно, Збирайды не знали подробностей жизни юной женщины в нежеланном браке, но эти сведения им и не были нужны. Не могущий обеспечить безопасность жены мужчина не достоин уважения будь он даже сам король.

Но так или иначе такова судьба Стефки. И если Господь в своей мудрости решил, что граф станет её супругом, пусть терпит бедняжка: на том свете ей это зачтется.

Для младшего Збирайда было однозначным, что маркграф в этой истории явно лишний. Но Генрих был его сюзереном, и Карел не мог прочитать ему проповедь о целомудрии и отказаться выполнять поручение. Да и зачем? Во-первых, маркграф мог поручить это дело и кому-нибудь другому. Во-вторых, кто как не брат должен был помочь сестре освободиться из заточения?

Всё представлялось Карелу довольно простым. Откажет ему фон Валленберг в выдаче Стефки или нет – неважно. Он всё равно обо всем сообщит де ла Верде: и пусть граф сам разбирается с коварным бароном. В конце концов, его это касается гораздо больше, чем Генриха или родственников жены.

А вот какие силы приведет он в движение, шевельнув это баронское гнездо, Карела волновало мало.

Надо сказать, что сразу же всё пошло не так, как задумывалось. Когда после долгого пути Карел в окружении нескольких человек сопровождения подъехал к монументальной крепости, то его не подпустили даже к первым воротам, нагло задрав подъемный мост прямо перед носом путешественников.

- Его милости барона фон Валленберга дома нет! - проорал со стены караульный.

- Но кто-то же есть, с кем бы я мог обсудить своё дело?

- Когда господин прибудет в Копфлебенц, с ним и будете обсуждать!

- Я могу его подождать?

- В Трир поезжайте, добрый человек, в Трир! У нас нет странноприимного дома!

Вот таким образом молодой Збирайда и оказался в Трире - небольшом старинном архиепископском городе. Он немедля стал собирать сведения о фон Валленбергах, и вскоре понял, что это весьма неблагодарное дело.

Трирское архиепископство было важным церковным княжеством Священной Римской империи. Архиепископ Трира являлся вторым по чести из семи выборщиков Священной Римской империи. Ему была дана особая привилегия, по просьбе архиепископа Майнца, первым оглашать результаты выборов и имя нового императора. Церковное княжество включало города Кобленц и Трир, крепость Эренбрайтштайн, Кокхайм, Боппард и эксклавы в графстве Лимбург, герцогстве Шёнбург, Эгер, Монтабор, Майен, Даун, княжество Вормс, часть города Ладенбург, княжеское аббатство Прюм.

В общем, трирские архиепископы были далеко не последними людьми в иерархии Священной Римской империи, но к своим непосредственным вассалам фон Валленбергам относились с подозрительной враждебностью.

- Еретики, - как-то с нескрываемой ненавистью пояснил любопытствующему чужеземцу один из архиепископских викариев, - все Валленберги – еретики. И рано или поздно они дождутся костра, но у этих нечестивцев слишком могущественные покровители. Попробуй, сунься к ним: одну головную боль только и заработаешь.

И это была практически самая исчерпывающая характеристика Валленбергов. Остальные опрошенные отделывались лишь краткими замечаниями.

- Женат только младший фон Валленберг, а сам барон пока холост.

- Говорят, что есть у него любовницы. Кто именно? Чёрт его знает!

- Пленницы? Да пёс его знает, какие у него там пленницы. Наверное, есть: нам до этого нет никакого дела.

- Шахматисты они! Крепко свихнулись на этом деле.

В той или иной интерпретации все лишь вторили друг другу, да и то неохотно. Вот и получалось, что фон Валленберги проживали от Трира в паре часов езды, а сведения о них были не менее туманные, чем о маврах или песьеголовцах.

Однако всё, что происходило в Трире, оказывается, становилось известно в Копфлебенце.

В ожидании прибытия барона скучающий Карел часами бродил по узким улочкам старинного города, любуясь базиликами и храмами, бесцельно толкаясь на рынке и изучая содержимое лавок. И как-то на площади возле базилики св. Петра к нему подошел щегольски одетый мужчина лет тридцати с хвостиком. Тонкое лицо незнакомца освещалось спокойными серыми глазами. Августовский день был жарок, но похоже мужчина не потел под бархатом котарди, настолько он выглядел бледным и холодным.

- Я слышал, вы интересуетесь фон Валленбергами? - равнодушно спросил он.

Карел с любопытством окинул взглядом нежданного собеседника. Судя по повадке и манере одеваться, перед ним был человек высокого происхождения.

- Да, - настороженно откликнулся Карел. - Я приехал издалека, чтобы увидеть барона, но его нет дома.

- Издалека? Откуда же?

- Из Моравии, рыцарь!

Брови незнакомца удивленно взмыли вверх.

- Действительно, путь не близкий. И что же вам нужно от фон Валленбергов?

Его любопытство можно было бы назвать навязчивым, но это слово не подходило к ледяной отрешенности этого мужчины. «Странный человек!»

- У меня приватное дело, - Карел отказался удовлетворить любопытство незнакомца,- это касается только меня и фон Валленбергов.

Неожиданно собеседник хмуро хмыкнул.

- А я и есть фон Валленберг: Вальтер фон Валленберг. Мой брат в Риме, и в его отсутствии я веду все дела Копфлебенца. Итак, кто вы и что вам нужно? Почему вы беспокоите жителей Трира расспросами о моей семье?

Карел обомлел от неожиданности. Он не был готов вести такой важный разговор посреди полной народа площади, но Вальтер терпеливо ждал объяснений.

- Почти полтора года назад пропала моя родственница - пани Стефания, графиня де ла Верда. Мой господин - маркграф Моравский получил известие, что она находится в Копфлебенце.

Валленберг вполне правдоподобно недоуменно пожал плечами.

- Я не знаю, откуда у него такие сведения: в наших владениях нет такой женщины.

В его взоре сквозило настолько невозмутимое равнодушие, что Карелу стало неуютно.

- Может женщина находится у вас под другим именем? Его высочество уверил меня в достоверности этих сведений. Поймите, речь идет о моей сестре.

- Я понимаю ваше беспокойство, но его высочество ввели в заблуждение.

Что же, оставался последний аргумент.

- Маркграф велел передать, что условия сделки нужно выполнять, иначе репутации вашего брата будет нанесён непоправимый урон.

Похоже, Карелу удалось пробить безразличие собеседника. По крайней мере, его тонкие словно нарисованные брови чуть дрогнули.

- Вы говорите загадками?

- Ключ от этой загадки в руках моего сеньора. Я всего лишь передал слова, но не знаю, что они означают.

Столь многословное пояснение понадобилось Карелу, потому что он неожиданно почувствовал смертельную опасность. Она ледяными волнами исходила от собеседника, и молодой Збирайда догадался, что ему удалось зацепить фон Валленбергов за живое.

Но Вальтер больше ничем не выказал своего беспокойства.

- Я мало осведомлен в делах моего брата: будет лучше, если вы все-таки дождетесь барона.

- Но как долго мне его ждать?

- Думаю, не дольше месяца. Мой брат уже заканчивает свои дела в Риме, и вскоре тронется в обратный путь.

Карел зло выругался про себя, но ему не оставалось ничего другого, как бесцельно проедать выделенные Генрихом деньги в местных харчевнях.

Между тем, Вальтер вернулся в Копфлебенц озадаченным и расстроенным.

Конечно, он прекрасно осознал всю важность угрозы Генриха Моравского. Достаточно нескольких сказанных кому надо слов, и их хорошо налаженный фамильный бизнес постигнет катастрофа. Тайный поток золота, позволяющий фон Валленбергам все эти годы жить по собственному вкусу, тотчас иссякнет, зато начнутся далеко идущие неприятности. Но и выдать графиню сластолюбивому маркграфу было невозможно. Любовница брата ждала уже второго ребенка. Между ней и Гуго царило радующее весь замок согласие. Также Вальтера занимал вопрос: откуда маркграфу стало известно об обмане, но это могло и подождать.

Вариантов возможных действий у младшего фон Валленберга было мало. Он ещё толком не знал, что предпринять, но зато хорошо понимал, что время работает не на него. После напряженных раздумий о сложившейся ситуации Вальтер написал брату письмо и вызвал к себе Аннет.

- Собирайтесь в поездку, мадам, - приказал он «чёрной королеве». - Нам предстоит работа в Моравии. Если сумеете выполнить задание, получите возможность снять чёрные одежды и выбрать мужа по вкусу.

Почему он тогда остановил выбор на Аннет? Потому что был высокого мнения о её умственных способностях, да и прекрасно понимал, что его открытое появление в Моравии невозможно. Зато не было вполне естественно для иноземца затесаться в свиту красивой путешественницы. Женская красота всегда отвлекает внимание: обезоруживает, расслабляет и является лучшим прикрытием для шпионской деятельности.

Когда фон Валленберг пересёк границы Моравии, он с трудом представлял, как будет действовать. Зато был уверен, что обязательно нащупает слабое место маркграфа, после чего уже будет значительно легче заткнуть рот ушлому государю. И нашёл!

Аннет пришлось оставить в Моравии, чтобы через неё диктовать Генриху условия фон Валленбергов, а Елена становилась в этой грязной игре пресловутой обменной монетой. Оставалось только надеяться, что младшая сестра не менее дорога своему любовнику, чем так и оставшаяся для него недосягаемой Стефания.

ВСТРЕЧА.

Конечно же, Елена не подозревала через какое испытание ей предстоит пройти. Девушка, удивленно округлив глаза, смотрела на подъезжающий отряд.

- Кто этот высокий и могучий рыцарь? Редко увидишь людей такой стати.

- Мой брат - Гуго фон Валленберг отнюдь не дурен, - загадочно хмыкнул Вальтер, - но этим не измеряются все его достоинства.

Между тем двигающихся навстречу друг другу отряды наконец-то встретились.

Барон не был в Риме (здесь Вальтер слукавил), но дела, которыми занимался старший фон Валленберг, требовали особой тайны. И вот теперь ему пришлось всё бросить и устремиться на встречу с братом к границам Моравии.

Спешившись при помощи оруженосца, барон галантно преклонил колено перед лошадью Елены. Девушка зачаровано смотрела, как он прикладывает к шлему подол её пропыленного дорожного платья, как светятся в щели открытого забрала небольшие серые глаза. Она догадалась, что Гуго фон Валленберг и есть главная фигура в её похищении, но от этого ситуация не стала понятнее.

- Мой брат - двенадцатый барон Гуго фон Валленберг, - церемонно представил его Вальтер, и тут же добавил, уже обращаясь к брату: - Пани Елена Лукаши, родная сестра графини де ла Верда, мадам Стефании.

Еленка удивилась, услышав имя сестры, но всё же приветственно качнула головой. Барон при помощи оруженосцев вновь забрался на коня. Отряд перестроился, и они продолжили путь по направлению к Вене.

Поначалу спутники ехали молча. Елена, смущенно ловила на себе внимательный взгляд барона, откровенно разглядывающего пленницу.

- Вы, пани Елена, красивая девушка, - наконец, проскрежетал тот весьма неприятным голосом.

- Благодарю вас,- и Елена решила воспользоваться оказией, чтобы разузнать, что этим людям нужно от неё. - Может, вы мне объясните, что происходит?

Но барон пропустил её вопрос мимо ушей.

- И как же такая красавица умудрилась настолько себя уронить, заняв малопочтенное место куртизанки при распутном властителе?

Еленка недоуменно взглянула на злоязычного барона: невоспитанный медведь!

- Кто вам дал право судить меня?

- Никто, - охотно согласился фон Валленберг, - но у любого прохожего есть право кинуть в выставленную на паперти шлюху кусок грязи. Право христианина считать распутницей девушку, укладывающуюся в постель женатого мужчины.

- Да, как вы смеете? - от возмущения у Еленки перехватило дыхание.

Но барон продолжал холодно и убежденно её оскорблять:

- Ваши высокородные предки преданно служили короне, показывая чудеса отваги и не жалея своей жизни, чтобы их дочерям и внучкам не приходилось, как простым смердкам задирать подол перед каждым желающим их взять. Они кровью заслужили право на уважение своих женщин, а вы им плюнули в лицо, расставив ноги перед мужчиной, который вас презирает!

- Это не так! - от унижения из глаз Елены хлынули слезы.

- Неужели… - издевательски протянул фон Валленберг. - Значит, маркграф вас любит? Тогда почему он фамилию Лукаши выставил на всеобщее поругание? Почему позволяет себе задерживать вас в своих покоях? Почему не выдал замуж?

- Я сама не захотела этого.

- О, да, - кивнул, ухмыляясь, собеседник, - Генрих, конечно же, не понимает, что его любовнице всего пятнадцать лет и в голове у неё зияющая пустота: вас за волосы надо оттащить к алтарю. Хотя бы ради вашего чрева.

- Маркграф признает моего ребенка.

- Допустим, но что после этого ждёт вас? Официально признанная потаскуха. Представляю, что сейчас творится на душе у пана Збирайды.

- Крестный ничего не знает.

- Надолго ли?

- Но у всех властителей есть фаворитки, - Елене надоело оправдываться, и она перешла к нападению. - Мой ребенок получит и титул, и земли по праву своего высокого происхождения.

- О да, куда уж высокороднее - сын куртизанки! Через год вы приедитесь своему любовнику: ему захочется новых женщин, а ваша жизнь станет такой, что и монастырскую келью примете с радостью.

- Даже если и так, - презрительно сверкнула полными слез глазами Елена, - это мое дело!

Она вовсе не собиралась сдаваться, и чем оскорбительнее звучали обвинения барона, тем пробуждали большую ярость и желание сопротивляться. Неотесанный деревенщина! Да что он мог знать об истинной любви и женском сердце?

- Зато, - мстительно заявила она, дерзко вздернув подбородок, - я люблю мужчину, которого выбрала сама, а не навязанного родителями. И пусть потом будет монастырь, но год, месяц, неделю… даже день - сколько даст судьба, провести в любви и страсти, а не в слезах и смиреной ненависти!

Удивительно, но в этот раз барон не съязвил в ответ. Некоторое время братья, задумчиво улыбаясь, молчаливо ехали рядом.

- Ты уверен, Вальтер, что ничего не перепутал, - наконец, насмешливо спросил фон Валленберг брата. - Они действительно сестры? В них же нет ничего общего!

- Подбородок, - на полном серьезе пояснил Вальтер, - и лоб, особенно когда обе сердятся. Да и в характере есть кое-что общее: полная безголовость и подчинение мимолетным эмоциям.

Но Гуго лишь снисходительно покрутил головой, вновь остановив изучающий взгляд на пылающей гневом Еленке.

- Вам всего пятнадцать лет, пани Лукаши, и только это оправдывает вашу непроходимую глупость в моих глазах, - наконец, тяжело вздохнул он. - У вас такое же представление о чувствах мужчин, как у строгой жизни монашки о плотском грехе.

- Если я столь непроходимо глупа, то к чему этот разговор?

- Надо же как-то сократить путь.

После такого нелицеприятного обмена любезностями беседа заглохла. Правда, братья обменивались краткими репликами на трирском диалекте, который хорошо говорившая по-немецки Елена понимала через слово, но это были ничего незначащие фразы.

Несмотря на отчаянную браваду, она робела перед бароном. В его присутствии девушка чувствовала себя глупой нелепой девчонкой, и ей это мало нравилось. Может, поэтому Елена и дерзила барону, стараясь выглядеть независимой и смелой?

Отряд остановился на ночь в придорожной харчевне. Это была уже территория Австрийского герцогства, и путники немного расслабились.

Кстати, в гостинице Еленку дожидались служанки - две опрятные сильные немки, которые помогли ей вымыться с дороги, переодели и накормили. Измучившаяся девушка облегчённо вытянулась на простынях с незнакомыми гербами и крепко заснула.

Путешествие в неизвестность она уже продолжила в тряской повозке, и к вечеру следующего дня мягкую подушку укатанной дороги сменило звонкое дребезжание колес по брусчатке. Высунувшись из окна, Елена увидела перед собой каменные дома вдоль узких улочек какого-то города.

- Вена,- пояснила ей служанка, - скоро приедем домой.

- Мой дом отсюда далеко.

Острой болью кольнула в сердце тоска по дому. В памяти вспыхнули искрошившиеся башни замка Лукаши и подслеповатое сморщенное лицо бабки Анельки.

Девушке было очень страшно. Как не ломала себе голову Елена, никак не могла понять цели своего похищения. Куда она попала? Что её здесь ждет? Увидит ли когда-нибудь родной замок?

ПЕРЕПОЛОХ.

Если бы Елена знала, что близкие далеко не сразу хватятся пропажи, наверное, ей стало бы очень неприятно. Хотя об отсутствии панночки сразу же доложила Збирайде обеспокоенная Хеленка.

Барон по своему обыкновению ждал экономку в постели.

- Наверное, - беспечно потянулся тот, - осталась ночевать в покоях маркграфини, иначе бы холопы подняли переполох.

Хеленка придерживалась иного мнения о причине отсутствия Елены, решив, что обезумевшая от страсти девчонка не смогла расстаться с любовником.

- Но все-таки Еленка могла бы нас и предупредить, - после некоторого раздумья нахмурился пан Ирджих. - Напомни мне завтра: устрою ей основательную головомойку.

Хеленка выслушала его и перевела разговор на хозяйственные дела.

Когда барон уснул, женщина вновь задумалась о Еленке. Она ждала больших неприятностей: как знать, каким образом отреагирует на бесчестье крестницы пан Ирджих? Могла пострадать и её голова.

Утро принесло новые тревоги: Еленка так и не появилась дома. Обеспокоенная Хеленка послала холопов разузнать что-нибудь о юной пани, но те вернулись ни с чем. Збирайда до позднего вечера пробыл где-то в городе и, ввалившись в спальню основательно опьяневший, наотрез отказался обсуждать крестницу.

- Еленка? - сонно пробормотал он. - В спаленке, поди. Не забивай мне голову всякими глупостями.

Понимая, что толку от пьяного буяна мало, Хеленка угомонила капризного сюзерена, но не успел тот утром с похмелья продрать глаза, обрушилась с упрёками:

- Панночка вторую ночь не ночует дома: мало ли что могло случиться? – в кои-то веки позволила она себе возмутиться. - Поезжайте в Шпильберг и наведите справки.

Мучавшийся головной болью Збирайда выругался: причем досталось и экономке, и загулявшей неизвестно где Еленке, но опохмелившись, всё-таки выехал из дома. Он и сам уже осознавал, что с крестницей произошло что-то не ладное. Осторожно кое-кого расспросив, барон узнал, что две последние ночи маркграф провел, заседая с советниками по поводу новых требований неугомонного короля венгров Корвина, а маркграфиня со вчерашнего дня в отъезде на богомолье.

Допрошенная дворцовая челядь только недоуменно морщила лоб, с трудом вспоминая, когда последний раз видели пани Лукаши. Всё это настолько встревожило Збирайду, что несмотря на острую неприязнь, он попросил аудиенции у маркграфа.

Генрих принял его только во второй половине дня.

- Пани Елена пропала? - рассеянно удивился тот. - Но... как это могло случиться? Пани Стефанию в своё время похитил инквизитор, ну а пани Елена-то кому могла понадобиться?

Своевременное напоминание! И вот только теперь впавший в панику от ужаса Збирайда начал тщательный розыск и вскоре выяснил, что вместе с дочерью исчезли и отвечающие за её безопасность слуги.

- Украли, - ахнул он, - опять украли! Да что я за несчастный? Почему именно мои девочки глянутся всяким бесчестным негодяям?

Теперь уже и обеспокоенный Генрих вместе с отчаявшимся отцом взялся за розыск. Но пять лет назад было хотя бы понятно в какой стороне искать, а сейчас?

Вскоре по дворцу поползли слухи о странной пропаже любовницы маркграфа. Они настолько обеспокоили архиепископа Моравского Антония, что тот решился встрять в альковные дела правителя.

- Мне очень горько, сын мой, начинать этот разговор, - после воскресной мессы священнослужитель пригласил маркграфа к себе в ризницу, - но это мой долг пастыря.

Генрих раздраженно прикусил губу, но не осмелился перебивать столь высокое духовное лицо.

- Ходят пугающие слухи о непотребстве в вашей постели, - продолжил его преосвященство,- злые языки доносят до меня имя юной пани Лукаши - крестницы барона Збирайды.

- Я много работаю: иногда нервы совсем на пределе, - пожаловался смущенный маркграф, - надо же хотя бы немного рассеяться.

- Но не позорить же имя высокородной девицы? Да и о жене не нужно забывать. С тех пор, как она родила, вы ни разу не посетили спальни маркграфини: новый же ребенок мог бы укрепить вашу династию. Супруга жалуется своему духовнику на ваше пренебрежение. Кстати, что там с Еленой Лукаши? Куда исчезла эта девушка?

- Не знаю, но мои люди ищут её.

- Вы должны были и это учесть, - укорил его архиепископ, - недостойная связь с высокородной девицей, которая терпит прилюдный позор, не делает вам чести в глазах подданных. Как только вы убедились, что она понесла, надо было срочно её выдать замуж! Почему вы этого не сделали? Крестный отец пани Елены в курсе ваших отношений?

- Нет!- раздраженно перевел дыхание Генрих.

Но прелат лишь покачал головой.

- Как вы можете быть в этом уверены, когда слухами наполнены все коридоры вашего замка? А вдруг это Збирайда убил свою крестницу, не выдержав позора?

Генрих прекрасно знал, что это не так, но разубеждать архиепископа не стал.

- Я проведу тщательное дознание! - твердо пообещал он.

Известие о Елене, уже потерявший надежду увидеть юную возлюбленную живой, Генрих получил лишь на пятый день. Кто-то неизвестный подкинул текст ультиматума прямо под дверь его покоев. Валленберги в свойственной им наглой манере потребовали от маркграфа письменного подтверждения, что они выполнили взятые на себя обязательства. В письме даже обговаривалось, в чём конкретно эти обязательства заключались. Подписать такой документ для Генриха было смерти подобно. Надо было бы с гневом отвергнуть этот ультиматум, но на другой чаше весов находилась Елена. Генрих прекрасно понимал, какой опасности подвергается девушка.

Но прежде чем прийти к какому-либо решению, маркграф пожелал выяснить: что же всё-таки произошло с любовницей?

Как и любой замок властителя той эпохи Шпильберг был наводнен соглядатаями, и Генриху понадобилось всего несколько часов, чтобы найти свидетелей похищения, и тут же всплыло имя приезжей француженки - мадам де Бревай.

Маркграф не пожелал тратить попусту время на уговоры. Он был настолько зол и обеспокоен, что устроил допрос чужеземке прямиком в пыточной камере страшных подземелий Шпильберга.

Аннет нервно покосилась на раскаленные в жаровне клещи и прочий пыточный инструмент, и сразу же рассказала обо всем, что пожелал узнать черный от гнева Генрих.

- Если вы не согласитесь навсегда забыть о пани Стефании и не дадите в этом письменное подтверждение, - доходчиво пояснила женщина, - то вашу любовницу сделают замковой шлюхой, а ребенка запишут в рабы.

- А если я превращу вас в кусок живого мяса? - угрюмо полюбопытствовал маркграф.

Мадам де Бревай холодно улыбнулась.

- Возможно, вам это и доставит удовольствие, но никак не повлияет на расстановку сил в этой истории. Моя жизнь или смерть мало интересуют фон Валленбергов.

- Почему же вы ввязались в столь опасную авантюру?

- Вальтер фон Валленберг пообещал мне мужа по вкусу.

Генрих удивленно вздернул брови.

- И каков же ваш вкус?

- Ничего особенного: это должен быть дворянин с приличным состоянием.

Аннет пытать не стали, но и не выпустили из тюремного подземелья: Генриху необходимо было всё как следует обдумать.

Казалось бы, Елену нужно было спасать во чтобы то ни стало, но всё переворачивалось внутри самолюбивого маркграфа при мысли, что его опять обманули, принудили поступить противно воле, буквально связали по ногам и рукам. Это настолько взбесило Генриха, что хотелось больно уязвить Валленбергов, небрежно отвергнув их шантаж.

В бессильном отчаянии метался он по своим покоям, когда камердинер нерешительно высунул нос из-за двери. В такую минуту только трехголовый мог осмелиться нарушить покой Генриха, и всё же Янек рискнул.

- Чего тебе? - зло рявкнул взбешенный маркграф, в ярости запустив в слугу первым, что попалось под руку.

Янек ловко увернулся от тяжелого резного кубка.

- Там... опять пришла та женщина.

Вот дурень! До женщин ли ему сейчас?

- Какая женщина, идиот?

- Хеленка.

Генрих от возмущения даже зашипел.

- Что ей нужно?

- Она хочет вас видеть!

Какая-то рабыня запросто шляется по дворцу, да ещё нагло лезет в его покои! Да они что – совсем разума лишились? От ярости Генрих побагровел, и тогда камердинер робко добавил:

- Женщина говорит, что у неё важные известия о пропавшей пани Елене.

Янек естественно решил, что его господин так убивается по пропавшей любовнице, поэтому и отважился рискнуть собственной головой, нарушая его уединение. Но что рабыня Збирайды могла сказать нового Генриху?

Но тут маркграф внезапно вспомнил об умелых ласковых пальцах и пышной груди холопки Збирайды.

- Где она?

- Сидит в караульном помещении и умоляет её принять.

- Приведи женщину сюда.

Прошло некоторое время, прежде чем Хеленка переступила порог его покоев, и этого вполне хватило, чтобы Генрих более-менее пришёл в себя.

Почтительно склонив голову, холопка Збирайды робко протиснулась в комнату. Её одеяние простолюдинки отличалось безукоризненной опрятностью, а чепец на голове был ослепительно белым, создавая ощущение неразрывно связанного с этой женщиной аккуратного порядка.

- Государь, - низко поклонилась она,- я хочу поговорить с вами о пани Еленке.

- Говори, женщина!

- Пан Ирджих уехал, а мне как раз сообщили, что тело одного из сопровождавших панночку холопов прибило к берегу ниже по течению Свратки, - горько заговорила Хеленка, нервно теребя передник. - Неужели и её, нашу голубку, также утопили?

И женщина упала перед ним на колени.

- О, государь, - всхлипывая попросила она, - прикажите обыскать Свратку вдоль всего течения. Вдруг…

Придётся обыскать, ничего не поделаешь. Но неожиданно при виде печально опущенной головы холопки сердце Генриха пронизала несвойственная ему жалость.

- Успокойся, Хеленка, - мягко положил он руки на плечи расстроенной женщины. - Ведь никто не видел пани Еленку мертвой. Нельзя терять надежды.

Женщина подняла на него светившиеся беспредельной верой в его могущество глаза, и у Генриха непроизвольно раздвинулись губы в улыбке. На лице Хеленки отразилась как в зеркале вся свойственная простолюдинам бесконечная надежда на доброту и высшую справедливость государей в противовес угнетающим их панам. В её глазах он был даже не властителем, а чуть ли не живым богом.

- Всё будет хорошо!

Хеленка поспешно вытерла слезинки на глазах: с её точки зрения, сомневаться в его словах было бы кощунством.

- Конечно, мой государь!

И вот именно в этот момент маркграф окончательно принял решение. Нужно забыть о Стефании, в конце концов, есть немало и других весьма привлекательных женщин… вот эта, например. И пусть красота Хеленки иного свойства: немолода, да ещё и чужая рабыня, однако... она ему была по сердцу.

Черт с ними, с фон Валленбергами! Надо вернуть Елену домой и сразу же, не слушая юную дурочку, выдать её замуж за подходящего человека и больше никогда не подвергать своих любимых женщин столь страшной опасности.

Все эти мысли промелькнули в его голове, пока он смотрел в широко распахнутые серые глаза прекрасной холопки. И приняв определенное решение, Генрих окончательно успокоился, но теперь его весьма заинтересовала женщина, тепло плеч которой приятно грело руки.

- Что же мне с тобой делать, Хеленка? - ласково спросил он, окидывая красноречивым взглядом прикрытую косынкой пышную грудь. - Вот ведь вопрос…

Судя по тому, как взволнованно покраснела женщина, она прекрасно его поняла.

- Я не могу ответить ни на один ваш вопрос, государь, - смущенно пояснила Хеленка,- потому что мой язык принадлежит пану Ирджиху. И если он скажет лишнее, его просто отрежут.

Генрих хмыкнул: что же, исчерпывающий, а главное, убедительный ответ.

- Иди, милая, - отпустил он посетительницу, - я прикажу обыскать течение Свратки.

В ту ночь маркграф снова не смог заснуть. Болела голова, ломило виски, и настроение было хуже некуда. Прокрутившись полночи среди влажных от пота сбитых простыней и без толку выпив целый кувшин подогретого вина, Генрих свистнув собак, напялил утепленный шлафрок и поплелся безлюдными переходами в покои жены.

Может, хоть Анна-Мария поможет ему заснуть да заодно перестанет жаловаться на невнимание мужа всем подряд? Дежурные придворные дамы дремали у входа в покои жены, и маркграф со своим пушистым эскортом легко миновал этот иллюзорный караул, не потревожив ни одну из них.

Из-за бархатного полога кровати раздавались характерные звуки, малоподходящие для молодой женщины. Храп второй половины Генриха особо не смутил, но когда он распахнул занавеси, то брезгливо отпрянул. Во-первых, из глубины алькова потянуло удушливой смесью чеснока, розового масла и несвежего белья, а во-вторых, головка жены в благопристойном ночном чепчике чем-то напомнила ему змеиную, а уж когда он разглядел тонкую струйку слюны, стекающую на подушку, то гневно вернул полотнище полога обратно. Вот ведь, мерзкая баба: одним видом делает его бессильным валухом.

Хотя... Генрих тоскливо вздохнул: Анна-Мария тут ни при чем, она всегда была такой. Всё дело в Хеленке: в приятном до замирания сердца ощущении чистоплотности, порядка и уюта, исходящих от этой женщины.

Маркграфу остро захотелось вновь увидеть прекрасную холопку. Может, поручить ей надзор за его бельем, да заодно и... Но Генриху достаточно было представить, как его враги будут с наслаждением передавать друг другу сплетни о столь недостойном увлечении. Хочешь, не хочешь, но фавориткой государя должна стать самая красивая и родовитая женщина государства, а не первой свежести холопка подвластного барона.

Он ещё немного потоптался у кровати спящей жены, но стоило только умолкнуть храпу, как Генрих малодушно ретировался прочь. Испугался, что все-таки придется исполнить супружеский долг. «Потом… как-нибудь, - уныло сказал он себе, - когда на ужин не будет чесночной подливки»

Но мысли о Хеленке не оставляли маркграфа, и он, поплотнее запахнув одеяние, решительно направился по направлению к спуску в подвалы.

Можно только представить, что подумали караульные, в страхе узревшие перед собой полураздетого властелина.

- Француженку, - буркнул Генрих начальнику ночной стражи, - доставить ко мне в кабинет!

Пока судорожно зевающие сонные слуги зажигали свечи и затапливали камин, он задумчиво мерил шагами комнату, не обращая внимания на бегающего следом камердинера с одеждой. Решив пренебречь сном, маркграф сразу же почувствовал себя легче. Уж таким он был: даже отдыхал и то на ногах. Вот только жаль, что таким образом невозможно было спать.

Мадам де Бревай выглядела значительно хуже, чем утром: соломинки в волосах, грязные руки, мятое платье и страх перед будущим в глазах. Генрих удовлетворенно улыбнулся: так-то лучше!

Но заговорил он с женщиной совсем не о похищении Елены.

- Мадам, вы говорили мне о своем желании выйти замуж?

У Аннет от неожиданности округлились глаза. Она была готова ко всему - вплоть до смерти, но только не к разговору о замужестве.

- Да, мессир Вальтер пообещал мне найти мужа, - осторожно подтвердила она.

- А вот я даже нашел кандидатуру, если вам, конечно, не милее тюрьма. Пан Ирджих Збирайда богат, влиятелен и ещё не стар.

Аннет соображала быстро.

- Это крестный отец пани Елены Лукаши?

- Он самый! Барон давно уже вдовец, имеет двух сыновей и отличается крепким здоровьем.

Девушка недоуменно вгляделась в замкнутое лицо собеседника. Было непохоже, что он шутит, да и какие шутки могли быть глубокой ночью да ещё при таких обстоятельствах?

- Пан Ирджих изъявил желание на мне жениться?

- Нет, пани Анна, - легко перевел дыхание маркграф, - мало того, он вообще не хочет жениться. Но вы молоды и красивы, а Збирайда чрезвычайно падок на женскую красоту. Вскружите ему голову, и он ваш.

Но Аннет недаром прошла жуткую школу Копфлебенца.

- Что от меня потребуется ещё?

Генрих одобрительно хмыкнул, благосклонно взглянув на рыжеволосую красавицу, и доверительно пояснил:

- Збирайда уже лет двадцать живет со своей экономкой Хеленкой. Вы должны его так настроить, чтобы он остыл к ней и дал рабыне вольную.

Девушка прикусила в задумчивости губу. С первого взгляда задание представлялось легким: обаять и женить на себе сластолюбивого старика, заставив его выгнать из своей постели пожилую рабыню. Здесь наверняка скрывался какой-то подвох, но разве у неё был выбор?

Наутро из замка Шпильберг в сторону Вены направился всадник. Гонец вёз согласие Генриха на все условия Валленбергов в обмен на освобождение Еленки.

ХЕЛЕНКА.

Мадам де Бревай попалась на глаза Збирайде, когда тот увидел в приемной Генриха неизвестно что там делающую молоденькую рыжеволосую красавицу.

Вообще-то, пану Ирджиху было сейчас не до любовных шашней. Он сильно переживал пропажу Еленки: исхудал и не спал несколько дней. И Збирайда равнодушно прошёл мимо, если бы иноземка сама не пересекла ему дорогу.

- Мне так жаль,- сочувственно заглянула она в глаза мужчине, - я была искренне привязана к вашей крестнице.

Збирайда недоуменно взглянул на ушлую бабенку, осмелившуюся первой заговорить с человеком раза в три себя старше. Совсем эти придворные шлюхи распустились! Но француженка так прельстительно улыбалась, а её зеленые глаза блестели вполне понятным обещанием.

Дела пана Ирджиха были настолько плохи, а на душе столь гадко, что ему захотелось отвлечься от неотступных мыслей о растерзанном теле Елены где-нибудь в придорожной канаве.

Спина у мужчины тотчас распрямилась, морщины разгладились, и он молодецки подкрутил усы. Неприятности неприятностями, но ведь не чурбан же он какой-то, чтобы не реагировать на столь красноречивый призыв красивой дамы.

Надо сказать, что у Збирайды уже давным-давно не было связей с равными женщинами. Не то, чтобы он в этом особо нуждался: ему вполне хватало и собственных дворовых девок, но внимание знатной чужеземки весьма польстило пану Ирджиху.

Когда мужчина и женщина взаимно хотят уединиться, они быстро находят и время, и место.

Аннет очень отличалась от покорных Збирайде холопок и темпераментом, и игривым блеском в глазах, а главное, остроумием. Не ожидавший подвоха пан Ирджих и сам не заметил, как не шутя увлекся молодой красавицей.

Разумеется, вскоре узнала об этом и Хеленка. Збирайда, не мудрствуя лукаво, приволок любовницу в дом и открыто предавался с ней разврату в собственной спальне.

И как же отнеслась к этому экономка? Никак. У хеленки болело сердце за Еленку, будоражило странное поведение маркграфа, и что ей был очередной блуд Збирайды с какой-то рыжей распутницей? Не стоящая внимания мелочь.

Бывшие в курсе происходящего слуги с изумлением смотрели на невозмутимо хлопочущую по хозяйству женщину: экономка всегда славилась здравомыслием, но не в такой же ситуации? Неужели у Хеленки совсем нет сердца?

Сердце, конечно, было, но оно уже давно не реагировало на любовниц сластолюбивого хозяина. Правда, смутно женщина всё-таки отмечала: Збирайда изменился. У него появился несвойственный ранее лихорадочный блеск в глазах, да и лицо барона в разговоре с экономкой часто приобретало виноватое выражение. В её комнату он и дорогу забыл. Хеленка не тосковала, хотя и не могла не насторожиться. Но у этой женщины были настолько крепкие нервы, что она не стала паниковать, хладнокровно дожидаясь, во что выльется новое увлечение хозяина.

К тому же у Хеленки было слишком много дел: осень - жаркая пора в любом хозяйстве, не только в таком большом, как Черный лес. Ей приходилось выезжать в поместье, чтобы лично проследить за засолкой и копчением мяса и дичи, следить за приказчиками на рынке, решать сотню больших и маленьких проблем.

И вот за этой-то круговертью, Хеленка выпустила из виду момент, когда очередной блуд Збирайды перерос в нечто большее.

Спустя несколько недель после первого появления иноземки в их доме, пошатывающийся от усталости барон вторгся в её комнату и вытянулся на постели рядом. Хеленка сразу же заметила: хозяин явно не в себе, но решила, что это из-за отсутствия вестей о дочери. Посоветовавшись как обычно по ряду хозяйственных дел, она все-таки осторожно поинтересовалась:

- Ваша печаль надрывает сердце, мой господин. Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы вас утешить?

Збирайда растерянно глянул на любовницу, и у Хеленки замерло сердце тошнотворным предчувствием беды.

- Эта французская пани - Анна де Бревай... - замялся он.

- Красивая женщина, - подбодрила женщина хозяина.

- Я... она ждет ребенка.

Брови экономки взлетели вверх, хотя известие её не удивило. А чего бы они хотели: любовные забавы редко проходят бесследно.

- Такое бывает, - слабо улыбнулась она, - и как вы намерены поступить?

- Понимаешь, - вновь замялся барон, - Анна – вдова, знатная дама...

Збирайда набрал в грудь побольше воздуха и быстро выпалил.

- … я решил жениться!

Вот она беда! Но Хеленка не дала панике овладеть разумом.

- Это мудрое решение, мой господин.

- Ты не сердишься, сердце моё? - с тревогой осведомился пан Ирджих.

- Почему я должна сердиться?

И вновь Збирайда смутился. Это было не характерно для обычно самоуверенного грубияна.

- Анна, - вяло промямлил он, - такая же глупая, как все остальные женщины. Ревнует и требует, чтобы я тебя прогнал. Но...

Мысли заметались в голове Хеленки как мыши при виде кота. Страх перед грядущими переменами мешал ей хладнокровно рассуждать, но чувство самосохранения все-таки заставило восторжествовать здравому смыслу.

- Пани Анну можно понять: каждая женщина хочет владеть своим мужчиной безраздельно.

Збирайда дико покосился на любовницу.

- Голубка моя, я не могу с тобой расстаться. А Анна требует, чтобы я отпустил тебя на волю.

Странное обличие всё-таки выбрал ангел-хранитель Хеленки, появившись на её жизненном пути в виде блудливой француженки. Перед женщиной как будто воочию распахнулись врата рая, и она на мгновение онемела в боязливом ожидании чуда.

- Я не могу тебя отпустить, - между тем упрямился Збирайда.

Но разве он смог бы противостоять желанию двух своих женщин?

- И не надо, мой господин.

Хеленка торопливо прижалась всей грудью к пану Ирджиху и мягко зашептала на ухо.

- Чтобы не раздражать новую пани, оставьте меня в Брно. Я займусь торговлей вашим зерном.

Удивленный Збирайда даже не рассердился: он недоуменно заглянул в задумчивое лицо Хеленки.

- Ты что, душа моя, белены объелась? Как я буду без твоей помощи в Чёрном лесу?

- Если я лично буду заниматься торговлей, это хорошо отразится на ваших доходах. А если вдобавок стану вольноотпущенницей, с моим словом станут больше считаться в торговых рядах. У вас в этом году такой хороший урожай капусты.

Збирайда резко уселся на кровати, возмущенно глядя на женщину.

- Я всегда знал, что ты хладнокровна как змея, но всему же есть предел. Мы с тобой прожили не один десяток лет, а ты в миг расставания толкуешь о капусте?

- Никуда я от вас не денусь, - Хеленка запаслась терпением, - вы за последний месяц не провели со мной и двух ночей. И я вас понимаю: мне уже под сорок - женский век истек, вам давно нужно было найти мне молоденькую замену. А дело - есть дело: чем богаче будете вы, тем лучше буду жить я.

- Ты слишком рассудочна. Слишком... Господь вложил в твою грудь кусок льда вместо сердца.

И барон, более не желая её слушать, раздраженно покинул спальню.

Но Хеленка хорошо знала своего господина: он должен был подумать.

Вечером следующего дня барон зашел к экономке. Женщина сидела за столом в своей каморке и аккуратно заполняла хозяйственные книги.

- Завтра утром я выезжаю в поместье, - глухо пробормотал он, не глядя на Хеленку, - венчание нужно провести быстро, чтобы сохранить доброе имя будущей баронессы.

- Это мудрое решение, мой господин.

Збирайда помедлил, а потом нехотя положил на стол свиток бумаги.

- Вот.

Затаив дыхание от волнения, Хеленка развернула свиток и увидела, что это составленная по всем правилам вольная. Сделав безразличным лицо, она положила бумагу на стол.

- Благодарю вас, мой господин, но я была и останусь вашей преданной холопкой.

Раздраженный Збирайда резко ухватил её за подбородок.

- Двадцать лет мы делили жизнь, но ни одной слезинки не вижу я при расставании. Неужели ты ни капельки меня не любишь? - с горечью спросил он, пытливо заглядывая в серые глаза.

- Разве мы прощаемся? - недоуменным взглядом ответила она на укор. - Ничего не изменилось: моя душа и тело по-прежнему ваши.

Пан Ирджих заключил женщину в крепкие объятия.

- Сердце моё, - хрипло и горько прошептал он, целуя её в висок, - я всегда был уверен, что мы вместе встретим старость, и ты закроешь мои глаза, когда придет время предстать перед Всевышним. Почему так вышло?

- Всё будет хорошо, - твердо заверила его Хелена, обеспокоенная этим взрывом эмоций (не хватало только, чтобы расчувствовавшись, Збирайда порвал вольную), - я всегда буду возле вас по первому же требованию.

Прощание несколько затянулось, но Збирайде уже было пора выезжать в Чёрный лес.

- Я купил для тебя небольшой домик вблизи от рыночной площади, - сказал напоследок барон. - Раз ты свободная женщина, то не должна и дальше проживать на положении холопки в моем доме. Я договорился с Анелькой: Вацлаву и Гутке разрешено поселиться с тобой.

И вот только тут он увидел долгожданную реакцию. Разрыдавшаяся от счастья Хеленка упала на колени и уткнулась лицом в его руки.

- Спасибо, пан Ирджих, спасибо!

- Наконец-то, а то я подумал: ты совсем изо льда, - принужденно рассмеялся Збирайда, покрывая поцелуями её заплаканное лицо, - я положу тебе жалование, как вольнонаемной.

- Благодарю вас.

Хеленка едва дождалась, пока стихнут его шаги за дверью, и счастливо закружилась по комнате, прижимая к своей груди свиток.

- Дождалась, - и плакала, и смеялась она. - Я свободна, свободна! И никто не приневолит меня из ночи в ночь, изо дня в день терпеть измены, смены настроений, нежеланные ласки. Благодарю тебя, Господи!

В тот момент Хеленка и не подозревала, какие испытания ждут её впереди, искренне считая, что теперь ей остается только смиренно ждать старости.

ВЕНА.

Между тем в Вене происходили события, также имеющие немаловажное значение.

Валленберги терпеливо дожидались вестей из Моравии, хотя и отдавали себе отчет, что Генрих не особенно спешит.

Трирцы занимали три больших комнаты на одном из подворий близ городского рынка, но нередко собирались для совместного времяпрепровождения в комнате Елены. Не то чтобы они беспокоились о пленнице, но присутствие юной красавицы придавало особую атмосферу их бесконечным посиделкам за шахматами. Была возможность отвлечься от партии, чтобы лучше обдумать какую-нибудь комбинацию, да и просто развлечься, дразня вспыльчивую девчонку.

Вот и сегодня братья по своему обыкновению сидели за шахматной партией и рассуждали вслух. Вальтер, сделав очередной ход, подскочил с места, чтобы размять затекшие ноги, а Гуго, не отрываясь, изучал расположение фигур на доске.

- Может Аннет ошиблась, и мы попали в молоко?

- Не суетись, - посоветовал старший фон Валленберг брату, - если маркграф сразу не дал отрицательного ответа, значит, думает: есть надежда, что наша дикая козочка хоть немного ему дорога.

Недалеко от шахматного столика за огромными пяльцами Еленка ткала ковер. Было довольно холодно, и она попросила служанок поставить станок поближе к камину. Но девушка плохо себя чувствовала в последнее время и, несмотря на обжигающее тепло камина, её постоянно знобило. Еленка плохо переносила заточение: ей не хватало свежего воздуха и движения. А бесконечные издевки распоясавшихся мужчин сделали юную пленницу нервной и ожесточившейся.

С напряженным волнением слушала она разговор похитителей: девушка не понимала, почему Генрих до сих пор не вызволил её из плена? Неужели она настолько ему безразлична?

Еленка тосковала по любовнику, мечтала вновь забыться в его объятиях, и бессонные ночи оставляли тёмные круги под глазами. Слезы обиды капали на шерстяные нити, хотя девушка изо всех сил старалась их скрыть от фон Валленбергов: тогда издевательствам не будет конца.

В присутствии братьев девушка ощущала себя глупой и неуклюжей девчонкой, к тому же постоянно чувствуя исходящую от них угрозу.

В тот вечер рассеянно прислушивающаяся к разговору мужчин Елена и не подозревала, что неумолимая судьба уже приближается к порогу жарко натопленной комнаты торопливыми шагами баронского оруженосца.

- Письмо из Моравии, мессир. Только что примчался гонец.

И тут Елена впервые заметила, как обрезало волнением лицо фон Валленберга, как дрогнула рука с зажатой в пальцах шахматной фигурой. Барон кивнул головой, и в комнате появился человек в дорожной одежде, протянувший ему запечатанное письмо. Пока барон ломал печати и разворачивал свиток бумаги, Вальтер придирчиво расспрашивал гонца:

- А что мадам де Бревай?

- Не знаю.

- Но почему она не вернулась с вами?

- Мадам де Бревай не посчитала нужным это объяснить.

Пока младший фон Валленберг допытывался о «чёрной королеве», Гуго несколько раз перечитал письмо.

- Успокойся, - негромко прикрикнул он на брата, - скоро получишь Аннет обратно. Генрих всё-таки дал согласие.

Елена радостно встрепенулась. Итак, Генрих её все-таки любит. Скоро она прильнет к его груди, найдет поцелуем его губы, и жизнь засияет самыми радужными красками.

Девушка моментально воспрянула духом и мечтательно заулыбалась, но тут что-то заставило Еленку оторвать глаза от рукоделия и опасливо взглянуть на братьев. Улыбка застыла на её губах.

Две пары мужских глаз пристально разглядывали пленницу, как будто видели в первый раз.

- Вот и пришел твой черед, девочка, - нехорошо усмехнулся Гуго.

От леденящего холода его жёстких глаз Елена испуганно съежилась.

- Ваш любовник надумал меня шантажировать, - зловеще пояснил барон, - это было опрометчивое решение со стороны маркграфа, и кому-то придется заплатить за его ошибки.

Растерянная девушка недоуменно оглядывала братьев, пытаясь понять, что происходит. Но когда они угрожающе двинулись к ней, Еленка сразу же догадалась, что её ждет.

Быть изнасилованной этими монстрами? Да ни за что! Братья вызывал в ней стойкое чувство отвращения. Не бывать этому, пока она жива!

Младший фон Валленберг с мерзкой ухмылкой перерезал путь к двери, но он ещё не знал, с кем имеет дело. Вне себя от ужаса и гнева девушка сориентировалась очень быстро.

Выждав, когда Вальтер подойдет поближе (наглец даже успел вызывающе сбросить свой подбитый мехом уипленд), пани Лукаши молниеносно схватила подсвечник и бросила ему прямо в лицо. И пока мужчина, инстинктивно защищая глаза, отмахивался от летящих свечей и раскаленного воска, она ловко перевернула на него ткацкий станок. Воспользовавшись замешательством опешивших братьев, девушка кинулась к двери из комнаты. И пока Вальтер, отчаянно ругаясь, тушил свои загоревшиеся волосы, она опередила бросившегося на помощь брату Гуго и вырвалась в коридор.

Привыкшая к беготне за собачками маркграфини, Елена стремглав взлетела в мансарду и едва успела захлопнуть дверь перед носом мчавшихся за ней по пятам фон Валленбергов. И пока братья с громкими ругательствами и угрозами ломали дверь, трясущаяся от ужаса девушка приняла безрассудное решение.

- Никогда он меня не получит, - пробормотала она, с силой распахивая окно на улицу, где уже кружились первые в этом году снежинки.

Заржавевшие створки поддавались с трудом. Тем не менее, когда погоне удалось сломать запор и вторгнуться в комнату, женская фигурка в раздуваемом ветром платье уже стояла на подоконнике. Валленберги увидели возбужденное лицо и лихорадочно сверкающие глаза пленницы.

- Осторожно, - встревожено крикнул Гуго брату, - она может и прыгнуть!

- Глупости, - ухмыльнулся в ответ Вальтер, - не совсем же она дурочка!

Елена с ненавистью посмотрела на его кривую усмешку и передернулась от отвращения. А затем с бешено стучавшим сердцем сделала шаг в наполненный снежным кружением мрак.

Тьма внизу окружила отчаянную прыгунью ледяным потоком рассекаемого воздуха, а земля встретила невыносимо острой тяжелой болью. Сознание Елена не потеряла, хотя и не выдержав чудовищного столкновения с брусчаткой улицы, громко закричала. Несколько бесконечно долгих и страшных минут она оставалась на обледеневшей земле одна, а потом из дома выбежали люди. Изуродованная Елена с силой зажмурила глаза, но как не крепилась, жалобные крики боли всё равно срывались с её губ.

- Милосердный Боже, - пробился в её мутнеющее сознание взволнованный голос Вальтера, - что же ты натворила, глупая голова?

Его руки лихорадочно ощупали Елену. Этот процесс вызвал такой приступ новой боли, что сознание милосердно покинуло девушку, но перед этим она ещё раз услышала голос младшего фон Валленберга, докладывающего брату о результатах первого осмотра.

- Судя по всему, сломаны ноги, выбито плечо, общий ушиб всего тела, но позвоночник вроде бы цел. Но я уверен, что это ещё не всё!

Немного времени спустя Еленка вновь пришла в себя от нового приступа резкой боли, когда оба брата при помощи слуг вправляли ей руку и накладывали шины на ноги. Елена отчаянно закричала, и Вальтер тут же сунул ей какое-то питье, после которого сразу же стало значительно легче.

Но не успели братья толком разогнуться, придирчиво оглядывая результаты своих трудов, когда девушка согнулась от резкой ноющей боли в животе.

- Что со мной? - в ужасе закричала она, умоляюще хватая Вальтера за руку. - Помогите!

Вся ненависть к фон Валленбергам бесследно исчезла, и сейчас девушка сознавала только одно - они единственные, кто может ей помочь. Елена знала, что при всех своих недостатках лекарем Вальтер был отменным, и к больным относился во сто крат лучше, чем к здоровым.

Вот и теперь он ласково гладил её по спутанной гриве черных кудрей.

- Эх ты, горячая головка… Прежде чем прыгать в окно надо было вспомнить, что ты беременна и ребенку такие прыжки не понравятся.

- Неужели ничего нельзя сделать?

Но Вальтер только тяжело вздохнул и промокнул платком её хлынувшие потоком слезы.

- Не плачь, малышка, - вздохнул он. - Я буду рядом, и сделаю всё, что смогу.

И Вальтер действительно не отходил от Елены, но спустя пару часов стало ясно, что в этот раз матерью ей не бывать: она потеряла своего первенца.

Гуго ждал брата, склонившись над тем же неоконченным шахматным этюдом.

- Всё? - уныло полюбопытствовал он, не поднимая головы.

- Да, - устало вздохнул младший фон Валленберг.

- Значит, такова воля Всевышнего.

Заключение было сделано достаточно равнодушным тоном. Вальтер недоуменно покосился на отрешенное лицо брата: он не понимал его неестественного спокойствия.

- И как мы теперь её предъявим Генриху: с поломанными руками и ногами, маточным кровотечением, всю в синяках и ссадинах?

Старший фон Валленберг долго молчал, напряженно что-то выглядывая на шахматной доске. Вальтер окинул сочувствующим взглядом его осунувшееся лицо: он хорошо осознавал, в какой непростой ситуации оказался брат.

- Когда она будет здорова?

- Трудно сказать, - пожал плечами Вальтер. – И хотя, на первый взгляд, Елена - крепкая девушка, всё равно должно пройти месяца два-три… не меньше!

Гуго мрачно хмыкнул.

- У нас нет такого количества времени.

Внезапно он так резко оттолкнул от себя шахматную доску, что фигуры попадали на пол.

Для фон Валленбергов с их идолопоклонническим отношением к шахматам, это был о многом говорящий жест.

- Девушка не перенесет сейчас никаких перемещений, - возразил Вальтер в ответ на столь красноречивую демонстрацию бешенства.

Барон заметался по комнате, в раздражении сжимая и разжимая кулаки. Младший брат понял, что сейчас услышит нечто экстраординарное. Но действительность превзошла все ожидания.

- Я оставляю демуазель у себя.

- Зачем? – опешил Вальтер.

- Мне понравилась эта девушка.

Даже если и так: не всё в этой ситуации зависело от симпатий Гуго.

- А как же Генрих?

- А Генриху сообщим, что девушка останется у нас заложницей его молчания.

Вальтер даже не нашелся, что сказать в ответ на это странное заявление.

- Так дела не делаются: это не по правилам.

- Я сам устанавливаю правила, по которым веду дела. И с мнением Генриха по этому вопросу считаться не собираюсь.

Вальтер только руками развёл: брат иногда даже его ставил в тупик.

- Может, немного поспим, - иронически предложил он, - ведь недаром говорят, сон решает любую проблему.

- Нет, я не могу спать. Давай наметим план действий.

- Всем будет лучше, если мы все-таки вернем Елену Генриху. Не сейчас, конечно, но спустя некоторое время...

- Эту девушку я оставляю себе!

Обреченно вздохнув, Вальтер подобрал упавшие шахматы с пола. Деловито расставив их на доске, он жестом предложил партнеру занять место напротив. Гуго двинул пешку, и игроки, не торопясь и обыгрывая партию, разработали во всех отношениях устраивающий их план.

МОРАВИЯ.

Пока Валленберги и маркграф сражались между собой, пытаясь поделить двух женщин, третья дама, о которой никто особо не задумывался, пыталась извлечь из этой ситуации свою выгоду.

Аннет де Бревай, благодаря счастливому случаю сумев выбраться из заточения Копфлебенца, отчаянно боролась за место под солнцем.

И вот как будто Пресвятая Дева услышала её мольбы: удача в лице маркграфа подбросила ей сластолюбивого, хотя и немолодого Збирайду - барона с приличным состоянием, владельца земель и множества подвластных людей.

Аннет сделала всё, чтобы приручить этого деревенского мужлана, рисуя себе безоблачные картины жизни с пожилым и богатым супругом, который осыплет её подарками и во всем будет потакать. Она же прочно обоснуется в свите глупой маркграфини и будет крепко держать в руках захолустный придворный мирок Моравии.

Беременность оказалась для неё неприятным сюрпризом, зато помогла женщине подтолкнуть пана Ирджиха к женитьбе. Збирайда вряд ли бы женился на любовнице, да и зачем беспокоить священника, если и так забавляешься с женщиной сколько душе угодно? Но ребенок всё кардинально менял: мадам де Бревай не холопка, чтобы отмахнуться от её проблем или выпихнуть замуж за кучера.

Если бы он слышал, как рыдала от счастья его невеста, срывая с себя осточертевшие траурные одежды.

- Я всё-таки добилась своего, и старый осел на мне женится, - радостно благодарила она Мадонну, торопливо собирая вещи, - и пусть будет проклят Копфлебенц, и рухнут его стены! Я теперь недосягаема для фон Валленбергов.

Момент эйфории, уверенности в том, что именно ты хозяин своей судьбы, какие бы козни она не строила, бывает в жизни любого человека, только удержаться на этом пике взлёта очень трудно: практически невозможно.

И вот бывшая узница Копфлебенца прибыла в Черный лес.

Аннет понравился её новый дом. Она радостно бегала по переходам прекрасно обустроенного богатого замка. Благодаря многолетним стараниям Хеленки, хозяйство в Черном лесу было отлажено идеально и работало без сбоев даже в отсутствии экономки. Вышколенная прислуга встретила появление новой госпожи низкими поклонами, скрывающими общее замешательство. Каждый задавался вопросом: а где же Хеленка?

Венчание состоялось на следующее утро по приезде. Збирайда не поскупился на угощение, выставив три бочки свежего пива, и пока молодожены сжимали друг друга в объятиях, весь замок бесшабашно гудел веселыми песнями и танцами. Счастливая Аннет изо всех сил старалась отблагодарить супруга за благодеяние, и поэтому утомленные выше всякой степени новобрачные уснули поздно.

- Анна, ты молодая и здоровая, - довольно похлопал новобрачную по животу удовлетворенный пылкостью юной супруги пан Ирджих. - Будь я проклят, если ты мне не нарожаешь ещё с десяток сыновей!

Аннет лишь снисходительно улыбнулась в темноте, ласково поглаживая супруга по груди: она не собиралась становиться вечно стельной коровой. Женщина твердо намеривалась жить в свое удовольствие, не обременяя себя ежегодными родами, а уж обмануть старого дуралея ей не представлялось особо трудной задачей.

Увы, эта счастливая уверенность просуществовала всего лишь до следующего утра.

- Почему ты валяешься в постели, - рявкнул на новобрачную страдающий с похмелья Збирайда, - когда в замке такой кавардак после свадьбы? Кто отдаст приказания, кто проследит за слугами?

Всполошенная, едва продравшая спросонья глаза, Аннет оторопело взглянула на темноту за окном.

- Осень, - язвительно заметил молодожён, - светает поздно. Вылезай из постели: весь замок давно на ногах, и не след моей жене строить из себя неженку. И распорядись на счёт завтрака!

Новоявленная баронесса смотрела на Збирайду, не веря собственным глазам: это был другой человек! Куда только делась пусть грубоватая, но ласковая обходительность, с которой он с ней обращался, пока они были любовниками.

- Пошевеливайся! Не знаю как там у вас - во Франции, а у нас в Моравии нерасторопных жен мужья секут розгами! - пригрозил супруг и вышел из комнаты.

Растерянная Аннет, ежась от недосыпа и холода, неохотно вылезла из постели.

- Неужели барон бил свою покойницу-жену? - недоверчиво спросила она у растапливающей печь служанки.

- Я не знала её: она давно умерла, ещё до Хеленки, - пояснила девушка.

Вытерев руки о передник, она помогла новой госпоже надеть подбитую мехом куницы душегрею.

- На расправу пан Ирджих очень быстрый. Если что не по нему, лучше на пути не попадайся.

Девушка опасливо замолчала.

- Договаривай, милая, - ласково поощрила Аннет служанку, замерев от плохих предчувствий.

- Господин ни одной юбки не пропустит, - тихо поведала служанка, - в деревне чуть ли не каждый третий из детей - его байстрюк. Вечно голова у священника пухнет, когда речь заходит о браке: как бы брата с сестрой не обвенчать.

Аннет в досаде прикусила губу, сообразив, что свои ночные обещания Збирайда постарается обязательно претворить в жизнь. Только этого не хватало! Она хотела немного побыть в деревне: ознакомиться с хозяйством, с соседями и новыми подданными, а потом уехать в Брно и припеваючи жить вдали от моравского захолустья с его коровами, вонючими крестьянами и расходными книгами. Но если муж вобьет себе в голову жить в замке, он вряд ли отпустит её одну в Брно.

С другой стороны, разве ей не удалось перехитрить даже фон Валленбергов? А уж пана Ирджиха - этого деревенского увальня она тем более заставит плясать под свою дудку.

И новая баронесса мудро решила, что прежде стоит как следует осмотреться. Она прошлась по замку: понаблюдала за зевающими служанками, лениво наводящими порядок, спустилась на кухню, поинтересовалась у кухарки, когда же будет завтрак.

Аннет сразу же заметила, что холопы на неё как-то странно посматривают без малейшего заискивания или желания услужить. Конечно, они были почтительны, но не более того. Как будто она была посторонней гостей в этом доме, а не их хозяйкой.

- Почему на верхней башне до сих пор не убрано, а в большой горнице сажа на полу у печи? - нелюбезно полюбопытствовал муж за завтраком.

Новобрачная изумленно посмотрела на супруга. Она понятия не имела, где находится верхняя башня. И причем здесь сажа в горнице?

- Я не понимаю, мой друг, почему вы об этом спрашиваете меня, а не слуг?

- Потому что именно вы должны задавать эти вопросы слугам. Мне не нужна грелка для постели, и место между ног имеется не только у вас. Моя же жена должна быть настоящей хозяйкой в доме, и знать всё, что происходит в замке: от утреннего удоя молока до состояния припасов в кладовых.

В родном доме Аннет правила мать, а в Копфлебенце - мадам Ульрика, но никто на этих женщин не отвечал за чистоту полов в комнатах.

- Разве мне подобает следить за тем, как слуги чистят печи? - возмутилась она.

- А что тебе подобает: только блудить да пролеживать бока в постели? - в гневе поднялся из-за стола Збирайда.

И прежде чем женщина смогла сообразить, что ему надо, быстро обогнул стол и, грубо схватив её за локоть, вытащил из-за стола.

- Пошла отсюда, быстро, - яростно взревел барон, больно толкнув супругу в спину, - и чтобы мигом обернулась и объяснила, почему ленивые девки не убрали в верхней башне! Срам какой: а вдруг кто-нибудь ненароком нагрянет в гости? Что про меня будут говорить? Мол, Збирайда - старый дурак взял в жены ленивую неряху?

Аннет испуганно выскочила из комнаты, не зная: куда ей бежать и что делать? Прослышавшие о скандале между новобрачными слуги тотчас попрятались. Баронессе с трудом удалось поймать пробегавшую мимо по каким-то делам девчонку.

- Кто здесь командует слугами? Кто всё знает?

- Хеленка!- пискнула девчонка в ответ, испуганно округляя глаза.

У Аннет опустились руки: она уже тогда сообразила, через что ей предстоит пройти. Вернувшись в столовую горницу, она села напротив мрачного мужа.

- Старая экономка, - тихо сказала она, - осталась в Брно, а новую я из-за предсвадебных хлопот ещё не назначила, поэтому и некому было присмотреть за служанками. Ваши люди мне неизвестны, поэтому порекомендуйте кого-нибудь сами.

- Марта - опрятная и аккуратная женщина, - мирно заметил барон, как ни в чем ни бывало намазывая на хлеб сливки, - после завтрака сообщите ей о новом назначении. Но комнату Хеленки пусть не занимает: я люблю там иногда поспать.

Аннет побледнела от этого нового унижения и от укола внезапной ревности.

- За обедом дадите отчет, как обстоят дела в доме, - между тем продолжил высказываться Збирайда, - а в дальнейшем будете обо всём мне докладывать во время завтрака.

Скрипя зубами, гневная и раздраженная Аннет с новой экономкой и служанками пролезла по всем углам замка, даже там куда годами никто не заглядывал. Зато за обедом могла с чистой совестью заверить мужа, что в доме абсолютный порядок.

- Вот и славно. Сегодня как новобрачная вы можете себе позволить побездельничать, - ласково похвалил её Збирайда,- а завтра принимайтесь за дело. Проконтролируйте выдачу продуктов в кладовой: что-то расход возрос. Мы тут не подряжались холопам жир на боках наращивать.

И сделав вид, что не замечает вытянувшееся лицо супруги, деловито продолжил:

- Наведайтесь в ткацкую мастерскую, посмотрите, достаточно ли полотна для новых рубах для выездных холопов? Если нет, то дайте задание наткать! А я завтра проедусь до соседей: послушаю местные сплетни!

К вечеру следующего дня Аннет настолько устала, что не могла найти места невыносимо ноющим ногам, даже оказавшись в постели.

- Устала? - удивленно приподнял брови барон. - Тебе ведь только восемнадцать исполнилось. Я. Зачем я на тебе женился, чтобы слушать хныканье? А ну-ка не ленись, жена, а то ведь я и заскучать могу!

Он был воистину неутомим, не давая ей покоя ни днем, ни ночью. Когда супруга все-таки отключалась в его объятиях, не выдержав такой изнурительной нагрузки, барон долго смотрел на её осунувшееся от усталости лицо, окруженные темными впадинами глаза и задумчиво бормотал:

- Может, Хеленка была такой сдержанной, потому что я не понимал, сколько взваливал на неё работы? Даже эта молодая кобылка и то так устает за день, что засыпает у меня в руках. А ведь Хеленка делала в пять раз больше. Почему же меня раздражает эта женщина: ведь Анна такая красивая и страстная?

И спустя некоторое время он сам ответил на этот вопрос:

- Потому что она не Хеленка.

Збирайда все больше и больше скучал по экономке: ему не хватало их бесед, её внимательных серых глаз, покоя и непоколебимой уравновешенности, исходящих от этой женщины. То и дело пан Ирджих ловил себя на том, что невольно высматривает её фигуру в коридорах замка, и сердце охватывала гнетущая неуемная тоска. Несмотря на титанические усилия молодой жены, он замечал, что его дом необратимо меняется: из него ушла женщина, одно присутствие которой уже делало его уютным и светлым.

Своими сомнениями пан Ирджих поделился с отцом Марком - капелланом замковой часовни, старым и добрым священником, знавшим ещё его отца.

- Ох, сын мой! - ободряюще похлопав его по плечу, вздохнул отец Марк. - В вашем возрасте нужна не жена-любовница, а преданная и нежная подруга-сиделка. Вы правильно сделали, что женились (хватит обрывать подолы девчонкам!), только жену выбрали неудачно – пани Анна слишком молода.

- Есть женщина, на которой я хотел бы жениться, отец мой, но это невозможно.

- Разумеется, брак с холопкой невозможен, и вы правильно сделали, что отпустили женщину на волю.

- Я жалею об этом, и хочу чтобы Хеленка по-прежнему ждала меня в своей постели.

- Это грех, сын мой. У тебя молодая жена, с которой ты мог бы обращаться и помягче: она ни в чем не виновата.

- Анна - шлюха!

- Но вы же знали об этом, когда заключили брак. А теперь пани Анна – баронесса Збирайдова и вы должны её уважать. Обращаясь с молодой пани грубо, вы подаете плохой пример подданным, роняете её в глазах даже собственных слуг.

Но Збирайда пропустил слова священника мимо ушей. Он тосковал по Хеленке.

- Солнышко моё, - часто сидел он на бывшей кровати экономки, - что же я натворил? Зачем мне эта юная перепелка: что она знает, что понимает? Так... одна только юбка и больше ничего.

Аннет об этом знала и была в отчаянии. Понятно, как воевать с отчаянно сопротивляющейся соперницей, но как бороться с женщиной, без боя уступившей тебе своё место?

Замковая прислуга, принявшая вначале новую хозяйку настороженно, постепенно сменила своё отношение: пани Анну все хором жалели. Надо же, такая красавица, а муж её совсем не любит!

- Внучка старой ведьмы отвратила глаза господина от юной жены, - поползли слухи по всей округе, - неспроста это. Видимо Хеленка - сама ведьма!

Ситуация в баронской семье была настолько напряженной, что как-то с бароном решил поговорить один из приближенных к нему клиентов-шляхтичей - отважный рубака, но и далеко не глупый человек.

- Знаешь, Збирайда, - по-свойски обратился пан Пыхта к барону, - чудные дела творятся в твоем замке. Вчера замарашке Любке её парень подбил глаз за то, что любезничала с конюхом. Так девка сказала, что это всё ерунда. «Пусть бьет, - гордо заявила дурочка, - но я хотя бы не загибаюсь от непосильной работы. Мой дружок меня изобьет, но сам и пожалеет. А бедная пани Анна скоро сойдет в могилу!»

- Тьфу,- со злостью плюнул пан Ирджих. – идиотка! Про какую непосильную работу она говорит? Подумаешь, присмотреть за слугами, в молочной и кладовой, да Хеленка в три раза больше делала и всегда была свежей как весенняя листва.

Пан Пыхта снисходительно посмотрел на патрона.

- Хеленка - простолюдинка, - медленно как недоумку пояснил он, - с детства приучена к тяжелой работе. А пани Анна - знатная дама, которая кроме вышивания и шахмат ни о чем и понятия до замужества не имела. Она мне рассказывала, что её отец был простым рыцарем при дворе герцога Валуа, и они с матерью жили в маленьком домике, где и слуг-то было несколько человек, а хозяйства вообще никакого. Кстати, вынашивать ребенка тоже труд. Пожалей жену, Збирайда, она совсем ещё девочка!

- Посмотрите на этого защитника, - пренебрежительно фыркнул Збирайда.

Но приглядевшись при свете дня к Анне, барон заметил, насколько подурнела и похудела жена.

«Черт с ней!» - отстраненно подумал он. – «Пусть живет как хочет, раз такая никчемная. Не объест! А Хеленку... Хеленку нужно возвращать в Чёрный лес»

Придя к такому выводу, Збирайда моментально повеселел и отдал приказ собираться в Брно.

Мужчины - рабы привычек.

ВАЛЛЕНБЕРГИ.

Пока в Брно взбешенный Генрих изучал наглый ультиматум Валленбергов, проклиная день и час, когда его надоумили связаться с этими мошенниками и убийцами, в Вене о маркграфе думали мало.

Елена все ещё оставалась в постели под присмотром Вальтера, с которым умудрилась даже подружиться. Чтобы развлечь прикованную к кровати девушку, младший Валленберг взялся учить её игре в шахматы.

Тайком наблюдающий за ними Гуго с неожиданным интересом разглядывал разрумянившиеся от смеха щеки девушки, сверкающие лукавством черные глаза и копну буйных, вылезающих из-под чепчика локонов. Она была красива, хотя и не соответствовала женскому идеалу внешности той эпохи. Слишком естественная, слишком живая, уж не говоря о чёрных локонах и глазах. Подобный тип женщин тогда отвергался истинными ценителями женской привлекательности, решительно отдававшим пальму первенства бледным и бесцветным высоколобым блондинкам.

Барон толком и сам не знал, почему решил оставить себе эту девицу, но внутренний голос настойчиво твердил, что им ещё рано прощаться.

- Как чувствует себя наша больная? Сможет ли она перенести дорогу? - спросил он у брата спустя пару недель.

- Если двигаться медленно, с частыми остановками...

У Гуго дел было невпроворот, чтобы еле-еле тащиться, сопровождая израненную пленницу.

- Возьмешь это на себя, - приказал он брату. - Я же навещу императора, да и так... кое-что ещё нужно закончить.

Вальтер меланхолично пожал плечами.

- Держи ухо востро: пани Елена - такая резвушка, что может даже в лубках доставить бездну хлопот, - предупредил старший фон Валленберг.

Ему не понравилось благодушное настроение брата.

- Не беспокойся, - заверил его Вальтер, - когда ты вернешься в Копфлебенц, девушка уже будет на месте, и...

- И? - недоуменно вздернул брови барон.

- Может, хоть тогда ты мне пояснишь, зачем нам понадобилась Елена?

- Если придумаю это объяснение.

БРНО.

Генрих переживал тяжелейший душевный кризис. Всё ему было немило, всё в тягость.

Из-за его страсти к чужой жене нежная и любящая Еленка попала в опасную передрягу и, возможно, он её больше не увидит. А тут ещё Корвин с его непомерными и неприемлемыми требованиями, и скудоумие непривлекательной Анны-Марии, и нотации архиепископа, и недовольство прочешски настроенных баронов, и опустевшая казна, и....

Да мало ли проблем у правителя хоть маленького, но все же государства? Но сейчас как будто там - наверху решили испытать Генриха на прочность, оборачивая все усилия против него же самого.

Маркграф чувствовал себя униженным, одиноким и измученным. Он написал письмо Карелу Збирайде с разрешением вернуться на родину, пояснив, что ошибался относительно местонахождения его сестры.

Но вспомнив про одного Збирайду, он тотчас задумался и о другом. Накануне мать рассказала ему о женитьбе пана Ирджиха на чужеземке - Аннет де Бревай. Вдовствующая маркграфиня отнюдь не порадовалась за барона.

- Такая разница в возрасте и положении. Боюсь, опрометчивая женитьба не принесет ему счастья.

Счастье Збирайды волновало Генриха мало, а вот женщина, ради которой он всё это затеял, по-прежнему занимала. Особенно сейчас, когда все как будто сговорились ввергнуть его в грех уныния.

Для маркграфа не составило особого труда разузнать, где сейчас находится бывшая холопка Збирайды. Другое дело, что подстроить как будто случайную встречу с женщиной было нелегко по многим причинам. Однако подавленный неудачами Генрих не стал особо ломать голову об имидже государя, связавшегося со вчерашней рабыней, и пошёл напролом.

Хеленка дни напролет пропадала на рынке или на складах, выгадывая на торговле зерном, овощами и сырами каждый грош для своего господина. Ей подходила такая суматошная жизнь: нравилось общаться с людьми, торговаться, чувствовать себя человеком, которого уважают и с мнением которого считаются.

- Збирайдова Хеленка - разумная и оборотистая женщина, - было всеобщее мнение в торговых рядах. - Она честно ведёт дела.

Осенью темнеет рано, поэтому навстречу заработавшейся дочери выходил старый Вацлав с фонарем. Также было и в тот день: уставшая от беготни голодная Хеленка, переговариваясь в полголоса с отцом, пробиралась по осенней грязи пустынных и темных улиц. И именно тогда их догнала небольшая кавалькада богато разодетых всадников. Отец и дочь, опасаясь летящей из-под копыт грязи и возможного увечья, торопливо прижались к стене дома, заслонив полами плаща фитиль фонаря.

Но неожиданно практически уже проскакавший мимо отряд остановился. Мало того, один из всадников развернул коня и направился прямиком к притаившимся путникам.

И как не темно было на улице, голос Генриха оробевшая Хеленка узнала сразу:

- Пани Хелена, - любезно предложил он, - на улице опасно в это время суток: я хочу вас проводить до дома.

- Мой господин, - в смущении присела в низком поклоне растерянная женщина, - я недостойна такого знака внимания .

- Позвольте мне самому судить об этом,- твердо заявил Генрих, и кто-то из его людей подсадил женщину к нему в седло.

Оробевшая Хеленка в панике почувствовала, как мужская рука дерзко обнимает её за талию. От подбитого мехом плаща государя приятно пахло фиалковым корнем и особенным запахом богатого и ухоженного мужчины.

Немного выждав, пока растерянная женщина вновь обрела возможность соображать, Генрих напористо пошел в наступление:

- Я знаю, что Збирайда у себя в замке. Как же он отважился оставить вас одну? Мне говорили, что он и дня не может без вас прожить!

Хеленка удивилась. Неужели, он её - низкую холопку с кем-то обсуждал?

- В моей судьбе произошли изменения, мой господин, - тихо пояснила она, - пан Ирджих женился, а я получила вольную.

Небольшая пауза показала, что эта новость произвела на Генриха определенное впечатление.

- Вот даже как. Кто же эта счастливица - новая пани Збирайдова?

- Вдова француженка - Аннет де Бревай.

Генрих громко и презрительно рассмеялся.

- Я был более высокого мнения о его уме!

- Пани Анна молода и красива, мой государь, - осторожно заметила бывшая экономка.

- Ну и что? - и она в смятении почувствовала на виске его дыхание. - Разве это имеет хоть какое-нибудь значение, если владеешь женщиной с таким украшением?

И его рука бесстыдно провела по её груди.

- Мой государь шутит над своей рабыней?

Хеленкой овладело волнение такой силы, что задрожал голос, и гулко забилось сердце. Что-то происходило с ней, о чём бывшая экономка и мечтать не смела, проведя всю жизнь в заботах о хозяйстве Збирайды - нечто такое, что никогда не происходит с женщинами её положения и лет. Пытаясь обрести обычное хладнокровие, она попыталась отодвинуться от всадника, но Генрих не унимался:

- Я говорю о том, что чувствую! - и вновь прижал её к себе.

«Глупости… Такого просто не может быть! Зачем маркграфу женщина подобная мне, когда вокруг столько юных высокородных красавиц, согласных ради него на всё?»

- Ты живешь в доме Збирайды?

Ошеломленная Хеленка, оглянувшись вокруг, торопливо пояснила:

- Нет, мой господин. Пан Ирджих купил мне дом неподалеку от рыночной площади. К сожалению, мы проехали нужный поворот.

Генрих тотчас развернул коня в сторону ратуши, и его маленький отряд вернулся в центр города. До тех пор, пока они не подъехали к втиснутому между двумя особняками маленькому домику, маркграф больше не смущал женщину непривычными знаками внимания. Зато, когда они остановились у дверей, он не только ссадил спутницу у порога, но и спешился вслед за ней.

- Ты не хочешь пригласить меня в гости?

Генрих был достаточно высок, и Хеленке пришлось запрокинуть лицо, чтобы изумленно заглянуть в его темные глаза.

- Вас… в гости? - очарованно протянула она и поспешно распахнула дверь. - Конечно, мой государь, вы в любом доме самый желанный гость, но меня смущает простота моего жилища: некуда вас посадить и особо нечем угостить.

- Не на полу же вы сидите, - рассмеялся маркграф, - и не из лужи пьете?

С этими словами он взял её за руку и перевёл через порог дома.

- Не надо так смущаться, - Генрих ласково провёл рукой по пылающим щекам женщины. - Должен же я знать, как живут мои подданные?

От столь откровенного прикосновения Хеленку охватила дрожь.

- Уже поздно, мой государь, - мягко напомнила она.

- А ты мне посветишь свечой, - улыбнулся маркграф, и тут же отдал распоряжение своим людям. - Ждите!

А потом Генрих терпеливо наблюдал, как выведенная из себя хозяйка дома, торопливо нащупав трут и огниво, зажигала светильник. Скудный огонь осветил нищенскую обстановку тесной комнаты.

- Мой дом совсем маленький, - голос Хеленки дрожал от волнения, - здесь внизу ещё есть кухня. Там спят мои родители.

- А где спишь ты?

- Наверху, в мансарде.

- Да? - заинтересованно протянул Генрих.

Игривые интонации его голоса не оставляли сомнений в истинном смысле вопроса, но женщина упорно делала вид, что не понимает намерений гостя.

- Я там ещё работаю, - торопливо объяснила она, – потому что по-прежнему служу пану Збирайде. Продаю его хлеб и масло, веду расчеты с купцами и живу на то, что он мне платит.

- И много платит? - полюбопытствовал маркграф, проводя пальцем по её губам.

- Грех жаловаться, мой господин.

Хеленку от всех этих разговоров начал бить нешуточный озноб. Подсвечник предательски закачался в её ослабевшей руке.

- Я хочу увидеть твою спальню.

Лесная поляна с пожухлой листвой мгновенно промелькнула в её памяти как напоминание того, что уже однажды было: какая собственно разница, кто перед тобой - маркграф или барон, если ты опять вынуждена ему уступать? Но... было одно «но»!

- Вы господин в моем доме!

Хеленка поднималась вверх по лестнице, ничего не видя перед собой, лишь ощущая одеревеневшей спиной дыхание подпирающего мужчины.

От легкого толчка со скрипом распахнулась дощатая дверь, и хозяйка с гостем очутились в маленьком помещении под самой крышей. Здесь было промозгло и холодно, а убранство по-нищенски скудно: свитки деловых бумаг, расходные книги, перья и чернильница на столе, и узкая аккуратная лежанка с большим распятием в изголовье. И только лишь маленькое зеркало да сундучок под вышитой салфеткой говорили, что здесь обитает женщина.

Генрих заинтересованно разглядывал мансарду. Он сделал шаг к столу, небрежно открыл книгу, листнул страницы, а потом обернулся к замершей у стены Хеленке.

- Не скажешь, что Збирайда тебя балует.

- Я всем довольна, мой государь!

Почему-то горькая улыбка исказила губы мужчины, и он тяжело вздохнул.

- Неужели в этом мире есть хоть один человек, который всем доволен?

Маркграф замер у окна, угрюмо уставившись на поглощенные тьмой крыши своей уснувшей столицы.

- Мне плохо, Хеленка,- тоскливо пожаловался он, - на душе муторно и тяжело. Успокой меня, милая!

Плечи женщины покорно опустились.

- Конечно, мой господин!

Хеленка привычно раздевала стоящего перед ней мужчину. Ах, уже давно мужской костюм не содержал для неё никаких секретов! Ловко и расторопно, не путаясь в шнурках и завязках, снимала она с гостя одежду, стараясь не реагировать на его красноречивые прикосновения к груди, плечам, бедрам.

- Жестковато, - вытянулся маркграф на лежанке, - но твои формы, моя голубка, могут заменить любую перину.

Хеленка смущенно улыбнулась, распуская шнуровку корсажа, под пристальным изучающим взглядом бесцеремонного гостя. Её била сильная дрожь тревожного волнения. Она никак не могла осознать: каким образом в её скромной постели оказался сам маркграф?

- Дрожишь, прекрасная холопка? Замерзла? Здесь действительно очень холодно, но я тебя сейчас согрею!

У Генриха лопнуло терпение, и он, подскочив с места, обхватил её плечи руками.

- Это от неожиданности, - робко всхлипнула Хеленка, - вы и я... не могу прийти в себя!

- Я неприятен тебе?

Неприятен? Вопрос показался ей настолько странным, что она изумленно заглянула в темные глаза мужчины. Генрих был молод, красив, и от него за версту несло властью.

- О нет! - Хеленка порывисто припала к мужчине. - Ваше внимание делает мне честь: я знаю, что вы слишком расстроены из-за панночки и нуждаетесь в участии.

Руки Генриха нетерпеливо скользнули по её плечам, освобождая от рубахи.

- Я нуждаюсь не в участии, а в твоей любви. Ты ведь сможешь меня полюбить?

Его ладони, казалось, были везде: на груди, на бедрах, ласкали затылок, скользили по спине, и от этих нежных ласк и уговоров у Хеленки пошла кругом голова. Никто и никогда её не соблазнял, да она и не подозревала, что подобные отношения могут связывать мужчину и женщину. А уж когда губы Генриха соединились с её губами, женщине показалось, что огнём полыхнула кровь.

- Мой принц! – очарованно ахнула она.

- Я заприметил тебя ещё тогда - в замке Збирайды. Какие у тебя глаза, милая, а какая грудь…

Его тихий голос завораживал, возбуждал, зажигал всё тело колючими веселыми огоньками, и Хеленка почувствовала, что куда-то уплывает в его объятиях, теряя способность думать и осознавать происходящее. «Что со мной?» - мелькнула и растворилась в сладком тумане последняя мысль.

Спустя некоторое время к Хеленке вернулась способность воспринимать окружающий мир. В колеблющем свете масляного светильника она увидела не привычные стены комнаты, а склонившееся над ней улыбающееся лицо Генриха.

- Милая…

Изумленными глазами она оглядывала его, как будто видела в первый раз. А может, так и было на самом деле? У Генриха оказались красивые и ласковые глаза, добрая и одновременно лукавая улыбка. Он был настолько желанным, что у женщины горячо и болезненно защемило сердце.

- Это безумие, - прошептала она, - вы сделали меня безумной, государь.

Генрих довольно улыбнулся, удобно пристраивая свою голову на её груди.

- Любовь - это всегда безумие, сердце моё. Снимешь мне головную боль, как в прошлый раз?

И тотчас крепко заснул, едва её ласковые пальцы погрузились в его волосы.

По многолетней привычке Хеленка просыпалась незадолго до рассвета.

Подскочив на постели, она удивленно осмотрела своё обнаженное тело и ахнула, прижав к груди одеяло. Страстная ночь, может, и показалось бы сном, но воздух её спальни пропах мужскими запахами, постель была измята, а на полу валялся забытый в спешке шелковый шарф от шляпперона. Только проводив всю ночь проспавшего на её груди Генриха, смогла с часок вздремнуть и Хеленка.

Дверь скрипнула, и в комнату протиснулся отец. Вацлав был уже стар: ему шёл седьмой десяток, но ум сохранил ясный.

- Что это было, отец? - изумленно спросила его дочь. - Почему маркграфу понадобилась именно я?

- Причуды властителя, девочка моя ,- тоскливо вздохнул тот, - видно, ещё не закончились твои испытания.

- Может, он и не вспомнит обо мне больше? - нервно возразила Хеленка.

Но от одной этой мысли горечь затопила её душу. А что, если действительно Генрих забудет об этой ночи? Как тогда пережить ещё и это разочарование?

Отец задумчиво осмотрел потрясенную дочь.

- Будь осторожна.

Хеленка, смущенно покраснев, опустила голову.

- Я постараюсь его забыть.

Но Вацлав только недоверчиво сморщил губы в ответ.

- Если он тебе даст это сделать.

Весь день, топчась на рынке вокруг повозок с зерном, Хеленка машинально разговаривала с покупателями, сама торговалась и приценивалась, отдавала распоряжения приказчику, но едва ли осознавала до конца, что делает. Все её естество было полно очарованием прошедшей ночи, и она настолько изменила привычный мир вокруг, что женщина с трудом его узнавала: туманный флёр поглотил знакомые лица, телеги, сено, рыночную площадь, сделав их бесцветными и смутными.

И только Генрих - его глаза и улыбка виделись настолько ясно, как будто именно он был явью, а все остальное туманным обрывочным сном.

Но когда усталая и голодная Хеленка в сумерках вернулась домой, то с удивлением заметила непонятную толчею возле своей двери. Какие-то люди разгружали занявшую почти весь проезд повозку с непонятным скарбом.

- Что случилось? - взволнованно ворвалась она на кухню, где мать заканчивала готовить ужин.

Проверявший её счета Вацлав с тяжелым вздохом оглядел раскрасневшуюся от волнения дочь.

- Эти люди работают с раннего утра. Они полностью переделали твою спальню.

Недоумевающая Хеленка, растолкав работников, поднялась наверх. Робко заглянув в свою комнату, она замерла от удивления. Все пространство спальни теперь занимала широкая с роскошными тюфяками, одеялами и подушками кровать под бархатным балдахином.

Работники доканчивали отделку стен комнаты, затягивая стены в тисненные орнаментом драпировки. Судя по тому, как они спешили, к ночи отделку уже должны были закончить.

Их маленькая семья сидела за ужином, настороженно прислушиваясь к раздающимся сверху стукам молотков. Вацлав испытывающим взглядом смотрел на смущенную дочь.

- Судя по всему, Генрих собирается вновь навестить тебя? - задумчиво пробормотал он. - Не успев толком избавиться от одного мужчины, ты мгновенно приобрела второго. Это плохо, дочь моя, очень плохо!

Упрек отца был справедлив. Даже обычно безмолвная и робкая Гутка смотрела на дочь с заметной укоризной. Хеленка виновато опустила голову, покраснев от стыда.

Между тем Вацлав продолжал:

- Ты и так достаточно времени пробыла неизвестно кем в замке у Збирайды.

- Я заботилась о его благополучии, работая за троих, - даже обиделась Хеленка. - А все остальное было не в моей власти.

- Я знаю, дочка, - согласно кивнул головой отец, - но у холопов нет выбора, а у свободных женщин выбор есть. Сейчас тебя в городе уважают: каждый знает - да, ты была крепостной, но честно работала на своего хозяина, и он дал вольную. И если даже приходилось угождать ему в постели, то твоей вины здесь нет: подневольная рабыня не может не исполнять желаний своего господина. Мне хвалят тебя за рассудительность, честность, оборотливость в делах. Сейчас ты - уважаемая в городе женщина. Но стоит кому-то узнать, что у Хеленки появился любовник, и ты никогда не сможешь пройти по улице, не склонив головы от позора. Даже у простых горожан своя гордость и свои представления о чести. Конечно, после этой кровати разговоров не избежать, но если здесь будет то и дело появляться Генрих, каждый поймет, что ты променяла честное имя на кусок кружева.

- Но что делать, отец?

- Не знаю... будь это кто-нибудь другой, а то сам маркграф! Только он тебе не нужен!

Вацлав обменялся быстрым взглядом с женой.

- Мы с матерью часто думаем о будущем: после нашей смерти ты окажешься совсем одна, а это плохо. Может кто-нибудь из достойных вдовцов этого города и захотел бы взять тебя в жены, и я уже слышал достаточно серьезные намеки на эту тему, но теперь... Кто же осмелится пересечь дорогу самому маркграфу?

Хеленка только рассеянно отмахнулась: она не собиралась замуж, и сама прекрасно сознавала, что без Генриха её жизнь станет значительно спокойней, но... самое спокойное место на земле - кладбище. Однако что-то никто туда не рвется в поисках тишины и респектабельности!

ЛЮБОВНИЦА.

И вот взволнованная Хеленка лежит на своей новой роскошной постели и ждёт. Ждет так, как никогда не ждала: с тоской и замираньем сердца, с надеждой и смятением.

Часы на ратуше пробили десять, потом одиннадцать, двенадцать...

Генриха не было. Каждый стук, каждый скрип заставлял Хеленку с надеждой подскакивать на кровати, но напрасно.

«Может, Генрих проводит эту ночь с какой-то другой женщиной? В конце концов, у него есть жена»

Час ночи.

С чего она вдруг решила, что Генрих вообще когда-нибудь придет? Потому что всегда приходил Збирайда? Но разве этих мужчин можно сравнить? При мысли о прежнем хозяине Хеленку даже передернуло от отвращения.

Измученная бессонницей женщина перевернулась на другой бок. Как хорошо ей спалось совсем недавно на жесткой постели под лоскутным тощим одеялом. Зато роскошные тюфяки из лебяжьего пуха превратились для неё в орудия пытки, не давая отдыха и лишая сна.

Надо же, ей скоро сорок, а она только узнала, что значит быть женщиной. И зачем узнала? Чтобы снова забыть? Ведь понятно, Генрих уже раскаялся, что связался с немолодой простолюдинкой. Пресвятая Дева, да куда же делся её здравый смысл и рассудительность, которой она столь гордилась? Почему Хеленка теперь так горько плачет, почему печаль разрывает сердце, почему ей так больно?

- Ну как дочка,- горько спросил утром Вацлав, - сладко тебе спалось на новой кровати?

- Что со мной, отец?- подняла Хеленка на отца измученные заплаканные глаза. - Почему мне кажется, что моё сердце не выдержит и разорвется?

Может, Вацлав и ответил бы каким-нибудь нравоучением, но лицо дочери было таким измученным, таким несчастным.

- Это пройдет, - Вацлав ласково погладил её по голове, как будто она была совсем маленькой. - Подумай сама: боль лучше, чем блуд. Кстати, у тебя есть дела: собирайся и иди в лавку жестянщика. Пришел заказ из замка на котлы и сковороды.

Дело есть дело.

Хеленка пошла на рынок. Побывала в лавке жестянщика, потолкалась в торговых рядах, и почему-то ноги сами понесли её в парфюмерную лавку. Экономку Збирайды там знали: она часто покупала дорогое мыло и благовония для пани Елены.

Дородный парфюмер приветливо улыбнулся давнишней клиентке.

- Хеленка, что пожелаете? Есть хорошее мыло из Венеции в виде шишек и лилий, как раз по лилейной ручке вашей юной паненки, а вот и венгерская вода. Вы знаете, что её делают из душистых масел в смеси с алкоголем? Мой дед рассказывал, что первые духи были сделаны в 1370 для венгерской королевы Елизаветы. Благоухание, исходящее от королевы было подобно райскому. Прошло сто лет, а аромат по-прежнему не превзойдённый.

Хеленка кисло улыбнулась. Куда ей было до королевы!

- Вот аравийские благовония. Хороши – не нанюхаешься! – не унимался словоохотливый парфюмер. - А это опиат, созданный по моему рецепту из мирры, ладана и кипариса, он снимет усталость и головную боль...

Женщина заинтересованно перебрала весь предложенный товар. Мыло она нашла себе быстро, но вот благовония… Всё было не то. У Хеленки прочно поселился в памяти запах фиалкового корня, и ещё чего-то пряного и возбуждающего, неотделимого в её сознании от любовника. Все предложенные торговцем ароматы были слишком густыми, навязчивыми и приторно-тяжелыми, не подходящими женщине её лет и положения.

- Неужели ничего не подобрали? - поразился парфюмер. - Насколько мне известно, пани Елена любит запах сандала.

Он хорошо относился к Хеленке: всегда приятно иметь дело с женщиной, которая никогда не скандалит, но и не дает обвести себя вокруг пальца, отлично разбираясь в ценах и качестве товара. Но, похоже, сегодня обычная рассудительность ей изменила. Покупательница смущенно перебирала серебряные и стеклянные флаконы, не решаясь остановиться ни на одном из них.

- Мне для себя, - тихо пояснила она.

- Для себя? – удивленно протянул торговец, с недоумением взглянув на женщину.

У него в голове не умещалось, как может вчерашняя холопка позволить себе подобную роскошь. Потом парфюмер сообразил, что Збирайдовой экономке, очевидно, нужно лекарство от головной боли: просто она не может толково объяснить суть проблемы. Женщина, что с неё взять!

- Хеленка, ты же знаешь, что мой товар только для знатных паненок, - мягко напомнил он. - Хочешь лекарство для себя, так сходи к травнице Офке: она обычно пользует простолюдинок.

К травнице, так к травнице. Имея такую бабку как Агата, Хеленка не боялась ни травниц, ни ведьм. Эка невидаль: каждый зарабатывает на жизнь, как может.

Офка жила в убогой хижине неподалеку от Менинских городских ворот. На крыше возвышался шест, украшенный высохшим клочком сена, столь недвусмысленно рекламирующим её специфический товар. Открытая лавка была увешана пучками трав и уставлена горшочками со всякой всячиной, от неё исходил тяжелый густой запах растирок и лекарств, и пугающе шуршали на ветру сушеные ящерицы, пауки и змеи.

- Никак сама Збирайдова Хеленка пожаловала ко мне, - удивилась старуха, выползая из темной глубины помещения, - что тебе понадобилось? Кто-то заболел и нужна настойка от кашля?

- Нет, - поморщилась Хеленка, заинтересованно оглядывая полки с оригинальным содержимым, - мне нужны притирания: подбери что-нибудь подходящее.

Вредная бабка ехидно захихикала.

- Никак у Збирайды, наконец-то, выросли рога? Давно пора. Столько девок перепортил, поганец! Седой уже, а всё никак не угомонится.

- Это пустые домыслы, - отрезала разозлившаяся Хеленка, - предлагай притирания: иначе я уйду в другое место.

Хмыкнувшая Офка выставила на прилавок свой товар: ряды глиняных закупоренных горшочков. Однако к удивлению травницы, покупательнице ничего не пришлось по сердцу. Она придирчиво нюхала содержимое и решительно отставляла в сторону.

- Всё не то!

- Пресвятая Дева, - удивленно фыркнула старуха, - так кого же ты взяла себе в любовники? Уж не самого ли маркграфа, если тебе теперь ничем не угодишь?

Хеленка смерила её недовольным взглядом.

- Ты торгуешь или лезешь в души покупателей?

Неожиданно Офка покровительственно захихикала, похлопав её по руке высохшей как птичья лапка ладонью.

- Ох и глупа ты, внучка Агаты! Мужчины - это кобели: они находят своих подружек по запаху. И если ты хочешь его усилить, то незачем отираться по парфюмерам: взмахни подолом да мазни за ушами тем, что благоухает между ног.

Хеленка изумлённо покосилась на бабку.

- Да-да, - энергично покивала та, - лучшее средство изо всех, уверяю!

- Нет, - язвительно отказалась покупательница, - мне бы что-нибудь послабее: запах фиалки или лаванды...

- Но ты, дорогая, давно уж не фиалка. Когда женщине стукнет сорок, её век закончится, - проворчала противная бабка, но все же пошарила руками по своим полкам, - ну-ка, понюхай!

Неожиданно флаконом оказалась серебряная баночка: в таких обычно продавали притирания для господ. Хеленка нюхнула маслянистую субстанцию. В нос ударил смолистый, сильный аромат свежести кипариса.

- Пожалуй, - с легким сомнением произнесла она, - да, возьму…

Офка вновь мерзко захихикала.

- Подобные ароматы недешевы. Три серебряные монеты.

С деньгами у Хеленки было туго: она едва-едва сводила концы с концами.

- Сейчас у меня таких денег нет, - вздохнула она, поглаживая гладкую серебряную поверхность флакона, - но со временем я с тобой расплачусь.

- Хорошо, - насмешливо согласилась старуха. – Любовники таких женщин как ты, как правило, способны заплатить кругленькую сумму за благовония.

Вот ведь, вредная бабка!

Увы, но старания Хеленки стать более привлекательной оказались тщетными: Генрих опять не навестил её маленький домик. Ещё одна бессонная ночь, промокшие от слез подушки и унылое смирение.

И как будто этого было мало, не иначе, как нечистый примчал на следующее утро Збирайду.

Хеленка как раз проверяла телеги с привезенной из Чёрного леса капустой, беззлобно переругиваясь с приказчиками из-за слишком большого количества подгнивших листьев. И зачем только бездельники тащили этот малопочтенный груз в Брно? Чтобы обогатить и без того огромные городские помойки?

И тут во двор въехал в окружении вооруженных земанов сам хозяин дома. Хеленка даже голову в плечи втянула, заметив его хмурое лицо.

А когда Збирайда, спешившись, сразу же направился к ней, женщину замутило от страха. Нечистая совесть вызвала дрожь в руках. Чтобы скрыть смятение, она низко поклонилась и, демонстрируя занятость, обернулась было к капусте, но не тут-то было.

- Зайди в дом, Хеленка, нам надо поговорить.

Только не это! От одной мысли, что они останутся наедине, её пробил холодный пот.

- Мне нужно срочно уйти, мой господин.

- Куда? - изумился Збирайда. - Мы так давно не виделись. Я соскучился, а ты убегаешь?

- Меня ждут на рынке. Иначе сорвется очень выгодная сделка!

Пан Ирджих почувствовал неладное. Хеленка вела себя странно: прятала глаза, невнятно бормотала, да и вообще....

- К чёрту сделки! - рявкнул обеспокоенный барон. - Я хочу, чтобы ты уже сегодня лежала в моей постели!

Хеленка побледнела: этого она боялась больше всего.

- Мы не одни, мой господин, - мягко напомнила она, - не к месту сейчас затевать эти разговоры.

Действительно скандалить с Хеленкой, когда на них, раззявив рты, смотрит с десяток любопытных холопов, было ни к чему. Збирайда раздраженно перевел дыхание и грубо приказал:

- Я требую, чтобы к вечеру ты вернулась в мой дом!

- Конечно, мой господин, - поторопилась согласиться Хеленка, - но сейчас мне надо идти.

Она бы согласилась на что угодно, только бы вырваться из стен усадьбы и убежать подальше от немилого мужчины. Громко выругавшийся барон, наконец-то, удалился в дом, а Хеленка поспешила покинуть господский двор.

Женщине и в голову не могло прийти, что сразу же после её ухода обеспокоенный Збирайда решил проверить: что это за сделка, из-за которой экономка пренебрегла обществом своего господина?

Торопливо оседлав коня, барон поспешил на рынок. Но не успел он отъехать от дома, как дорогу ему преградила кавалькада неизвестно откуда мчавшегося Генриха, и тот не нашел ничего умнее, как задержать свой отряд возле остолбеневшего от такой чести Збирайды.

- Пан Ирджих, какое дело вас привело в Брно? Как там дичь? Как ваше здоровье? - засыпал его вопросами маркграф, зачем-то заставив спешиться всю свою свиту.

Лошади и люди заполонили и без того узкую улочку, напрочь перекрыв её для любого движения, но малахольному правителю до этого было мало дела. Барон кратко ответил на все вопросы, пытаясь сообразить: что от него нужно Генриху? А маркграф внезапно замолчал и неизвестно о чём задумался, невозмутимо уставившись прямо ему в лицо. Збирайда весь извелся, перетаптываясь с ноги на ногу рядом с придурковатым сюзереном. Пан Ирджих уже пожалел, что не послал вдогонку чудившей экономке холопов, но разве он мог предположить, что дорогу ему преградит превратившийся в истукана непутевый Генрих?

Между тем маркграф, наконец-то (!), опять вспомнил об истомившемся вассале.

- Вас можно поздравить? - вяло спросил он. - Говорят, что вы женились на прекрасной француженке - мадам де Бревай?

- Да, пани Анна мне оказала такую честь, - скрипнул зубами Збирайда.

- Она совсем молоденькая, - меланхолично улыбнулся маркграф. - Наверное, приятно иметь в вашем возрасте столь юную супругу?

- Приятно.

- Когда же вы намерены представить её ко двору в новой ипостаси?

Пан Ирджих сурово напомнил себе, что маркграфу позволено издеваться таким образом над подданными в силу особого положения, и огрызаться нельзя, как бы Генрих на это не нарывался.

- Моя жена не любит городской жизни. Она наотрез отказывается покидать поместье. Да ещё баронесса не совсем здорова.

Генрих тайком усмехнулся, заметив, что Збирайда в ярости. Он намеренно тянул время, задав пану Ирджиху ещё несколько ничего не значащих вопросов и, совсем заморочив голову, наконец-то отпустил. Понятно, что экономки к тому времени и след простыл.

Генрих не знал, что тот преследует Хеленку, но появление барона в Брно ему не понравилось. И теперь он целенаправленно выводил вспыльчивого Збирайду из себя, чтобы пан Ирджих как можно быстрее покинул город.

Весь день Збирайда был как на иголках, отдав приказ сразу же сообщить, когда появится женщина. Неужели придётся силой призвать её к порядку? У него это в голове не укладывалось: ведь умница Хеленка всегда была так покорна и услужлива.

- На месяц предоставил её самой себе, - нервно ходил из угла в угол Збирайда, - и вот она уже стала своевольной.

Наступил вечер, а бывшая экономка - женщина, которая двадцать лет принадлежала ему безраздельно, так и не появилась. Взбешенный Збирайда велел запрячь лошадей, и поехал к дому, который сам же (осел!), ей купил.

В домике приветливо светились окна, когда люди Збирайды застучали в дверь. Им открыл старый Вацлав. Подслеповато щурясь, он настороженно вглядывался в нежданных гостей.

- Где Хеленка? – не покидая седла, спросил барон. - Вели ей собирать вещи: я подожду здесь!

- Может, господин зайдет? - низко поклонился старик. - Моя дочь плохо себя чувствует и просит оказать честь, посетив наш дом.

- Мой дом! - раздраженно рявкнул Збирайда, но спешился.

Хеленка в большом переднике шелушила вдвоем с матерью бобы. В очаге благоухала, томясь в тлеющих угольях, похлебка. Эта мирная картина немного урезонила разъяренного мужчину.

- Что всё это значит? - резко поинтересовался он у экономки. - Почему я вынужден за тобой ездить?

- Простите, мой господин,- тихо ответила женщина, не поднимая глаз от работы, - но я очень плохо себя чувствую: у меня сейчас женские дни.

Вот так причина! Збирайда гневно вздернул брови.

- Ну и что? Чем эта мелочь может помешать тебе вернуться в мой дом?

- Зачем? - зябко передернула она плечами. – Я плохо себя чувствую, мой господин. Мать готовит мне обезболивающую настойку. А завтра мы с вами встретимся, и я расскажу о делах.

- Я останусь с тобой: мы все обсудим в постели.

Хеленка заметно смутилась и даже покраснела.

- Но я сплю в кухне на лавке, - возразила она, - мы не поместимся здесь вдвоем.

Збирайда зло хмыкнул, глядя на согнутую голову в аккуратном белом чепчике.

- Вот что, дорогая, - грозно заявил он, - мне надоело с тобой пререкаться! Я не знаю, что происходит: может, действительно, виноваты женские дни. Но учти следующее: завтра утром ты соберешь свои шмотки и вернёшься в мой дом. Я прожил без тебя почти два месяца и понял, что зря женился на Анне. Но раз так случилось, то изменить уже ничего нельзя. Пусть живет сама по себе: место за столом не просидит. Ты же вернешься в Черный лес, и всё встанет на свои места, как будто баронессы нет вовсе. Ясно?

- Да, мой господин, - покорно кивнула Хеленка, с тревогой наблюдая, как сгущается тьма за окном.

Вдруг именно сегодня появится Генрих? А тут топчется неугомонный Збирайда.

- Мне нужно прилечь, - твердо заявила она, поднимаясь с места и смахивая с передника остатки шелухи, - а завтра я перееду в ваш дом.

Збирайда ещё раз недобро взглянул на женщину, но всё же вышел за дверь.

Хеленка нервно рассмеялась.

- И что ты собираешься делать? - поинтересовался отец.

- Не знаю!

- Збирайда способен на всё.

- Постараюсь его уговорить оставить меня в Брно.

Хеленка грустно поднялась в спальню. Теперь она уже другими глазами смотрела на расшитые шелками подушки кровати: так или иначе, но это прощальный подарок Генриха. Збирайда увезёт её в Чёрный лес и больше они никогда не увидятся.

Женщина подошла к столу и, осторожно открыв крышку серебряного флакона, жадно вдохнула в себя аромат: зря она потратила деньги. Но пусть останутся хотя бы духи как напоминание о головокружительном счастье одной-единственной ночи с любимым мужчиной.

Хеленка присела на кровать, разглаживая шелковистую поверхность стёганого одеяла. Слезы отчаяния и безысходности текли по её щекам.

И тут женщина услышала цокот лошадиных копыт за окном, стук в дверь и приглушенные голоса. Она радостно замерла, боясь поверить в чудо, когда услышала, как лестница скрипит под уверенно ступающими ногами.

- Спишь, душа моя?

Вместе с Генрихом в комнату ворвался вкусный морозный воздух, сила и энергия молодого здорового мужчины. Его лицо улыбалось, черные глаза светились нежностью: сердце счастливой Хеленки наполнилось беспредельной любовью.

- Я ждала вас, мой государь!

И она протянула навстречу ему руки.

Генрих поцеловал любовницу и принялся торопливо раздеваться. Хеленка взялась ему помочь, и маркграф охотно подчинился.

- У тебя такие руки, сердце моё, что исцеляют любую усталость, - увлёк он её на кровать.

- Я рада услужить вам, мой государь.

- Посмотрим, как далеко распространяется твоя услужливость, - куснул её Генрих за ухо.

В этот раз всё получилось даже лучше, чем в первый. Хеленка легко преодолела привычное смущение, и страсть пламенем охватила её тело, превратив привычный и давно надоевший грех в нечто удивительно прекрасное.

- Вы сделали меня такой счастливой, - припала она благодарным поцелуем к мужской руке.

- Мне нравится слышать подобные признания из твоих уст: я знаю, что они идут от сердца, а мужчине всегда приятно делать своими объятиями женщину счастливой.

Но пришло время, когда любовники, насытившись друг другом, заговорили о делах.

- Сначала пропала Стефка, теперь пришла очередь Еленки, - печально делилась Хеленка своими переживаниями с любовником. - Какое-то проклятие довлеет над паненками Лукаши.

«Проклятие» лежало рядом, но Генрих не спешил признаваться в своих промахах.

- Бедная Еленка - отчаянная головка, - тяжело вздохнул он.

И Хеленка сразу же кинулась его утешать.

- Нужно уповать на лучшее, - практично заметила она, - зачем расстраиваться раньше времени? Когда-нибудь мы всё узнаем.

- Ты права, ангел мой, - Генрих уютно пристроил голову на её груди. - Самая лучшая в мире подушка!

- Я рада вам услужить.

Хеленка немного помолчала, а потом неуверенно спросила:

- Будучи в Черном лесу вы расспрашивали о Стефании, а потом куда-то отправили Карела? Это как-то связано?

Генрих приподнялся и настороженно покосился на любовницу, но потом вновь пристроил затылок между пышными грудями.

- Нет, не связано.

Он не собирался посвящать эту женщину в свои тайны, хотя было в Хеленке нечто такое, что вызывало доверие и толкало на откровенность. Да и её поразительная проницательность была достойна удивления.

Генрих перевел разговор на другое:

- Збирайда в городе. Вы виделись?

Хеленка смущенно прикусила губу.

- Да, - уклончиво протянула она, - виделись…

- И что?

Женщина не знала, что сказать коронованному любовнику: лгать было невозможно, сказать правду - опасно. Но Генрих всё понял, едва взглянув на неё.

- Настолько плохо?

Хеленка взяла себя в руки. Она не хотела посвящать Генриха в планы Збирайды. В конце концов, за годы жизни с капризным бароном женщина научилась виртуозно управляться с ним. И неизвестно во что выльется вмешательство маркграфа: как бы не стало ещё хуже.

- Я поговорю с ним, мой государь.

- Ну-ну...

Ни одна ночь в её жизни не заканчивалась столь быстро. Вроде бы любовник только пришёл, а уже пора было уходить.

- Вы так и не поспали, - с сожалением вздохнула Хеленка, помогая гостю одеться.

- Ерунда, - небрежно отмахнулся Генрих, - сон - редкий гость в моей постели. Только прилягу, как начинают одолевать разные мысли и всё заканчивается одинаково: подскакиваю и ухожу бродить по замку. Только в предрассветные часы я могу задремать и то совсем ненадолго.

- Вы себя изнуряете, мой государь. Так нельзя!

- Мы – Люксембурги народ крепкий. Меня больше волнуешь ты, душа моя! Я боюсь, что Збирайда тебя свяжет как овцу и увезет в свой замок. Может, мне всё-таки вмешаться?

- Не стоит, - отрицательно покачала головой Хеленка,- если на пана Ирджиха надавить, он наоборот упрётся: Збирайда по-прежнему считает меня своей собственностью. Если дело дойдет до вашего вмешательства, он устроит скандал. Его обязательно поддержат остальные бароны. Они возмутятся, что вы лезете в их отношения с холопами, и ничего хорошего не выйдет.

- Однако для вчерашней рабыни ты рассуждаешь слишком смело, - хмыкнул Генрих.

- Мы с паном Ирджихом много лет имели одну голову на двоих, а он всегда мыслил здраво.

- Это Збирайда-то? Да он упрям как осёл!

Хеленка не стала спорить: она любовно поправила шарф его шляперона, и тихо заверила:

- Я справлюсь с бароном.

Генрих прижал её к себе, обеспокоенно заглянув в глаза.

- Мне кажется: ты недооцениваешь опасность.

- Но управлялась же я с ним на протяжении двадцати лет.

- Странные порядки завел в своём доме Збирайда, - удивленно покачал головой маркграф. - Упрямый как чёрт, несговорчивый и самолюбивый гордец, а позволил крутить собой рабыне. И почему же ты, имея над бароном такую власть, захотела от неё избавиться?

Хеленка слабо улыбнулась.

- Представьте, я всегда мечтала стать свободной.

- Свободной? - приподнял брови Генрих. - Разве человек может быть свободен?

Хеленка преданно потерлась щекой о его руку.

- Женщину делает свободной возможность любить мужчину, который ей по сердцу. Я это поняла, когда в моей жизни появились вы, мой государь.

Маркграф довольно рассмеялся и направился к двери, но на пороге оглянулся:

- Знаешь, я тоже осознал, что свободен, только когда позволил себе увлечься тобой. И все-таки, будь осторожной со Збирайдой. Мне кажется, душа моя, что тебя ждут неприятные сюрпризы.

Когда Генрих спустился с лестницы, его остановил согбенный от старости старик - отец Хеленки.

- Государь, - низко поклонился он, - у меня к вам просьба.

- Что тебе нужно? - недовольно осведомился Генрих.

Ну вот, не успел он завести себе женщину, как её родственники уже кинулись что-то у него вымогать! Но старик вместо плаксивых жалоб на судьбу, быстро сунул ему в руки свиток бумаги.

- Пожалуйста, возьмите на сохранение.

- Что это?

- Вольная Хеленки. Скоро барон будет способен спалить весь город, чтобы уничтожить эту бумагу. А я даже не знаю, где её спрятать, чтобы она не попала в руки пана Ирджиха.

Теперь уже Генрих совсем другими глазами посмотрел и на старика, и на грамотку: действительно, ценная вещь.

- Ты молодец, Вацлав, что отдал её мне,- заинтересованно кивнул головой маркграф, - я буду хранить вольную твоей дочери вместе с самыми важными государственными бумагами.

И он спрятал свиток за пазуху.

ПРИДВОРНЫЙ СКАНДАЛ.

- Хеленка уже пришла? - спросил на следующее утро Збирайда, подающую завтрак служанку.

Он всю ночь не спал и задремал только под утро, мучаясь необъяснимой тревогой.

- И да, и нет, мой господин.

- Что это значит, Илонка? - недовольно нахмурился хозяин. - Яснее ты выражаться можешь?

- Она появилась на рассвете. Велела передать, что вынуждена выехать куда-то за город, поэтому просит вас не ждать её сегодня.

У барона от злости даже ложка выпала из рук.

- Да что же это делается, чёрт возьми! - раскричался он.- В честь чего и куда её понесло? Я ведь приказал, чтобы она с утра была здесь.

- Хеленка сказала, что появится сразу же, как освободится, - пискнула испуганная служанка.

- Нет, этому пора положить конец! - Збирайда в гневе выскочил из-за стола. - Эта баба распоряжается мной, как будто я слабоумный старец на её попечении: что хочет, то и делает! Вчера была умирающей, а сегодня уже неизвестно зачем умчалась из города. Никогда пальцем её не тронул, но в этот раз так накажу, что в голове просветлеет, и она быстро вспомнит - кто из нас господин, а кто холопка!

Разгневанный барон ещё немного пометался в досаде по дому и, не находя себе места, приказал запрягать лошадей.

- Я ей устрою... - бормотал он, - я покажу, как пренебрегать моими приказами.

Но не успел он сесть в седло, как из Шпильберга прибыл гонец с приглашением прибыть вечером ко двору. И какой теперь выезд из Брно в поисках обнаглевшей экономки? Отчаянно выругавшись, Збирайда отправился в торговые ряды, решив посетить оружейную лавку. К тому же, чтобы не выглядеть грязным деревенщиной на фоне придворных щеголей, нужно было купить пару новых перчаток.

К удивлению торговца оружием барону не понравилось ничего из того, что он предлагал.

Раздражение вылилось также и на голову несчастного галантерейщика: ни одна из предложенных пар перчаток не была куплена, безжалостно раскритикованная недовольным Збирайдой.

Затеянная свара с торговцами позволила пану Ирджиху хотя бы немного выпустить пар бешенства, с утра распирающего его грудь. Он вышел на улицу и рассеянно огляделся, раздумывая: куда бы ещё ему зайти и на ком выместить злость?

На глаза попалась парфюмерная лавка. Делать в ней вроде было нечего: все товары подобного рода всегда покупала Хеленка, но барону пришло в голову подобрать благовония для жены.

- Я изрядно потрепал нервы Анне, - сказал он себе, - куплю ей какую-нибудь безделицу, чтобы поднять настроение.

В лавке спёрто пахло розовым маслом, мылом и ещё чем-то настолько приторным, что у барона запершило в носу и он расчихался. Хотя Збирайда сюда никогда не заходил, парфюмер его узнал.

- Пан Ирджих, чего изволите?

- Мне бы какие-нибудь благовония для моей жены.

Торговцы всегда и всё знали. Моравия не такое уж большое маркграфство, и вести по нему распространялись подобно пожару, а Збирайда был отнюдь не последним человеком в этом государстве.

- Пани Анна молода и прекрасна, - понимающе улыбнулся парфюмер, - оцените вот эту венгерскую воду. И хотя пани Хеленке третьего дня она не понравилась, думаю, дело в цене, а не в качестве.

- Хеленка, выбирала благовония? - удивился Збирайда, недовольно морщась (у него моментально заломило виски) - Я не заказывал ей подобного рода товар. Наверное, ты что-то путаешь, торговец.

- Ваша экономка, пан Ирджих, сказала, что духи нужны именно ей, - горячо возразил говорливый хозяин лавки. - Наверное, у неё болела голова. Мой же товар слишком дорог для простолюдинок, вот я и послал её к травнице Офке, которая пользует бедных горожанок. Хотя... женщина остается женщиной: ей всегда хочется себя приукрасить.

Что-то сильно и болезненно кольнуло Збирайду в грудь, заставив побледнеть. Он даже не сразу сообразил, почему ему стало так плохо. Барон поставил флаконы на прилавок и тихо поинтересовался, где может найти Офку. Изумленный его странным видом торговец охотно объяснил.

Замерший от дурных предчувствий и едва угадывая дорогу, Збирайда всё же добрался до грязной темной лавчонки. В увешанной пучками травы узкой комнате топталась беззубая старуха.

- Как же, как же, покупала, - с готовностью подтвердила та, - всё перебирала да выбирала: и то не этак, и это не так!

- У неё болела голова? - мрачно поинтересовался Збирайда.

Офка мерзко хихикнула.

- Помилуйте, пан Ирджих, разве у простолюдинок болит голова? Это болезнь знатных паненок.

- Так зачем же ей притирания?

- Не знаю, добрый господин, только Хеленка, в конце концов, остановилась на таких дорогих благовониях, что до сих пор за них не расплатилась.

- Не расплатилась? - нахмурился всё более запутывающийся Збирайда.

- Только дала задаток, - ехидно проскрипела Офка. - Уж не знаю, для кого ей понадобилось благоухать? Как не мажься, старуха пятнадцатилетней не станет, и благородного красавчика не приманит!

- Благородного? - слова старухи жгучей болью резанули барона. - Почему - благородного?

- А наш брат такого не учует, даже если носом ткнуть. Простолюдины любят, когда от их женщин пахнет пивом и пирогами с мясом.

- Ты хочешь сказать, что у Хеленки появился любовник? - у Збирайды перехватило дыхание от ревности и страха.

А вдруг мерзкая ведьма говорит правду? Да нет же… этого не может быть! Его Хеленка сроду не подняла глаз ни на одного мужчину, а в постели была неизменно сдержанной и покорно исполняющей лишь его желания: своих никогда не было.

- Откуда я знаю? - между тем насмешничала старуха. - Я его не видела. Только если женщина, оставшаяся без мужчины, хочет найти себе нового, она делает всё, чтобы привлечь к себе внимание: покупает кружевные косынки и чепцы, украшает корсаж лентами, а Хеленка этого делать не стала. Зато ей понадобились очень тонкие и дорогие притирания. Зачем? Не знаю. Это ваша холопка, вот вам как хозяину и задавать ей такие вопросы.

- Задам, Офка, - голос плохо слушался барона, и ноги противно дрожали изнутри, - обязательно задам.

«Она не могла мне изменить! Хеленка для этого слишком разумна. Да и зачем ей это?» - тешил он себя, направляясь к дому экономки.

Но бурлящая в груди ревность не внимала доводам рассудка, толкая на безумные поступки.

На его бешеный стук отреагировал старый Вацлав. Он отворил дверь и впустил барона в дом.

- Что-то не совпало в расчетах, и дочь поехала утрясти эти дела с одним из покупателей зерна. Он живет где-то неподалеку от Брно, но Хеленка не знает точно, когда вернется, - спокойно пояснил ему старик в ответ на вопрос, где его дочь. - Впрочем, подробностей я не знаю. Она со мной редко советуется.

Збирайда уселся на скамью и поглядел на сморщенного старика.

- У неё появился мужчина? - он не собирался задавать этот вопрос, но рот раскрылся как будто сам по себе.

Пан Ирджих со страхом ждал ответа Вацлава. Одна единственная фраза отделяла его жизнь от краха, потому что измену Хеленки он по-другому воспринимать не мог. Женщина, которой барон доверял как самому себе, в преданности которой никогда не сомневался, и вдруг отдала себя другому мужчине? Было от чего сойти с ума. Что же тогда представляет собой этот мир, если в нём нет места для верности, и лишь торжествуют вероломство и похоть бесстыдных шлюх?

- Я ничего не могу сказать, - опустил глаза старик.

Сердце ухнуло в чёрную болезненную пропасть, и холодная волна ярости поднялась из самых темных глубин его души. Ведомый инстинктом Збирайда как охотничья собака обежал комнату, кухню, взглянул на ведущую наверх лестницу и мгновенно, как будто ему было пятнадцать, а не пятьдесят, взлетел по крутым ступенькам, ведущим в мансарду.

Дверь со скрипом распахнулась и ....

Пан Ирджих стоял с поникшей головой и опущенными плечами и смотрел на широкую резного дерева кровать, застеленную шелковыми дорогими простынями, на меховое одеяло из шкурок куниц, на балдахин из венецианского бархата. Всё вместе стоило столько, что можно было на эти деньги купить четыре таких дома, как этот. И запах... навязчивый запах фиалкового корня, смешанный ещё с чем-то истинно мужским, пропитавший воздух в комнате.

Барон растерянно оглянулся: ему казалось, что он спит и видит какой-то непрекращающийся кошмар. На пороге появился запыхавшийся от крутого подъема, держащийся за сердце Вацлав.

- Кто он? - свистящим шепотом спросил он старика.

- Я не знаю,- тоже тихо ответил тот.

- Ты лжешь, холоп!

Ледяное спокойствие охватило барона: так с ним бывало в минуты смертельной опасности. Сейчас Збирайде как будто ничего и не угрожало, но в опасности было его самое дорогое, самое бесценное имущество – Хеленка. Какой-то негодяй пользовался на этой проклятой кровати её теплым и уютным телом, здесь она кому-то отдала то, что по праву господина принадлежало только ему.

Надо было срочно действовать и вернуть всё на круги своя. Хеленка ещё раскается, когда он её сурово накажет, чтобы в дальнейшем неповадно было и помыслить о таком предательстве. Но прежде мерзавец, осмелившийся покуситься на чужое имущество. Збирайда ему покажет, как задирать подол своей холопке!

- Ты не мог не видеть того, кто тут мял её целыми ночами, - схватил он старика за грудки и нешуточно тряхнул, - вся комната пропиталась его вонью! Вы живете здесь только втроем, и ты должен знать: кто распорядился доставить сюда эту кровать?

- Да, я видел этого мужчину, - не дрогнул Вацлав, - но не знаю, кто он.

- Так опиши!

Вацлав задумался. Солгать? Так ведь люди барона сообразят допросить соседей, и кто-то из них мог случайно разглядел маркграфа. По возможности, лучше придерживаться правды.

- Это мужчина лет тридцати, с черными волосами и темными глазами, довольно красивый. Он высокий и чуть сутулится.

Молодой, красивый? Тревога тошнотворным жаром окатила барона. Кого-то ему напомнило это описание. Но кого?

- Ах, Хелена, Хелена, - горько покачал он головой, вытаскивая из ножен меч и с озлобленным наслаждением превращая эту постель - свидетельницу обмана и измены в безобразные лохмотья,- как же ты могла меня предать? Как я тебя любил, как доверял: ты была моим сердцем, моей душой.

- Но ведь вы женились, - отец сделал робкую попытку защитить дочь, - поэтому Хеленка и посчитала себя свободной от обязательств перед вами.

- Да ты никак с ума сошел, холоп, - сабля полоснула по подушке, и перья полетели по всей комнате, - мало ли какую я бабу обхаживаю - это не значит, что моя холопка в праве тоже завести себе любовника.

- Но... - заикнулся было Вацлав и тут же испуганно замолчал.

И только тогда Збирайда кое-что вспомнил. Громко ахнув, он сразу же забыл про несчастную постель и кинулся к столу с бумагами.

- Ах, я - идиот, дурак, безмозглый тупица, - стонал он, лихорадочно перебирая свитки на столе Хеленки, - сам же дал ей вольную, чтобы успокоить ревность Анны. Ну, ничего, сам дал: сам же и уничтожу!

После первых неудачных попыток, он сел поудобнее, отдышался, схватившись за неистово бьющееся сердце, и уже не спеша стал просматривать бумаги.

Вацлав обеспокоенно наблюдал за ним, мысленно благодаря Господа, что тот надоумил его отдать вольную маркграфу. Збирайда изучил все свитки, пролистал расчетные книги и понял, что вольной среди них нет. К тому времени он просидел в холодной комнате уже больше часа, и более-менее успокоился. Кинув рассеянный взгляд за окно, барон заметил, что улицу окутали ранние зимние сумерки и нужно срочно ехать домой переодеваться для визита к маркграфу, которому так некстати приспичило его увидеть.

Голова работала на диво ясно, хотя на сердце была жуткая тошнотворная тяжесть.

Итак, Хеленка - его преданная и нежная возлюбленная оказалась обыкновенной шлюхой, слабой на передок потаскушкой. Судя по убранству кровати, она сумела прельстить какого-то весьма состоятельного шляхтича. Збирайда был достаточно богат, но он не стал бы дарить нечто подобное даже самой распрекрасной любовнице. Мало того, этот щедрый незнакомец был, по словам Вацлава, красивым и молодым. Кто же это мог быть? На кого Хеленка его променяла? Да и кто мог польститься пусть даже на цветущую, но далеко не юную женщину, вчерашнюю рабыню, которая лучше всего на свете умела слушать и молчать? А ведь это совсем не то, что требует от своих потаскух именитое панство. Где они могли встретиться, как тот сумел её уговорить? Она сопротивлялась? А может сама улеглась под него?

Стоило Збирайде только представить, как Хеленка подставляет под чей-то жадный рот свои, так много раз целованные им губы, и он почувствовал физическую боль. Ему было настолько плохо, что пан Ирджих едва держался на ногах.

«Хватит! – приказал он себе. - Нельзя так распускаться! Ещё ничего не потеряно. За чужие объятия Хеленка получит с лихвой, а потом когда спина заживет, вернётся в мою постель и всё станет как прежде»

Правда, Збирайда не нашел вольной, но кому в его замке Хеленка её предъявит? Пустая и бесполезная бумажка.

Но прежде пусть скажет: кто её любовник? Несмотря на возраст, барону по-прежнему не было равных в фехтовании на мечах. И он убьет этого сосунка во что бы то ни стало: пусть Хеленка увидит собственными глазами, что ждёт каждого, кто осмелится перейти ему дорогу!

Именно такие доводы приводил себе пан Ирджих, пытаясь утихомирить изнывающее от горя и обиды сердце.

Во дворце его направили в покои вдовствующей маркграфини. Именно там сегодня был назначен прием по торжественному случаю: какому конкретно, выведенный из себя пан Ирджих не разобрал. Да ему и дела до этого не было.

В покоях высокородной дамы уже сидела жена Генриха Анна-Мария с дурацкой собачонкой на коленях, но никто не смотрел на молодую маркграфиню, в том числе и свекровь: все ловили каждое слово из уст какой-то разряженной вертлявой бабы.

- Кто это? - спросил он у хорошего знакомого барона Кутновски.

Тот только плечами пожал.

- Наверное, очередная маркграфская шлюха. Они у него не переводятся.

Кутновски сочувственно взглянул на почерневшего Збирайду. Про связь Генриха и пропавшей Елены при дворе знали все, кроме самого барона. Но сейчас мысли пана Ирджиха были далеки от пропажи крестницы.

Как и все подданные молодого государя, он был крайне недоволен его поведением. От правителя все-таки ожидаешь более высокой нравственности: хочется быть вассалом сюзерена, для которого слово «честь» не пустой звук.

Вот, например, он - Збирайда! Тоже, конечно, не ангел и нет-нет, да задерет юбку какой-нибудь девчушке, но он всегда их выдает замуж и дает приданое. Разве эти маленькие шалости можно назвать развратом? Тем более что девки ему и так принадлежат со всеми потрохами по священному праву первой ночи. Збирайда был убежден в своей правоте: ведь так жили его предки, все соседи и родственники. Но выходки маркграфа уже переходили всякие границы и вызывали у его подданных недовольство.

- В кого он такой? - продолжал удивляться Кутновски. - Его отец был сдержанным человеком. Мать, конечно, ведёт себя очень свободно, но никто даже словом не обмолвился, чтобы она изменяла своему мужу. А этот просто чудо какое-то: силищи немереной, несмотря на худобу. Во дворце вечно крутятся соблазненные им девки, да пошли смутные слухи, что Генрих завёл шашни с немолодой простолюдинкой.

Збирайда слушал приятеля вполуха, потому что в зал вошёл сам маркграф.

Оживленный, в прекрасном настроении Генрих был разодет в парчовый упленд из широченных рукавов которого выглядывала кружевная рубаха, схваченная золочеными зарукавьями. Белые шоссы, чулки которых были расшиты золотыми дубовыми листьями, сапоги кордовской кожи, расшитый жемчугом белый шляперон. Что и говорить, в сочетании с черными локонами наряд выглядел и роскошно, и величественно. Генрих умел подать себя подданным во всем великолепии царственного блеска.

Он подошел к жене и матери, поприветствовал их, но садиться не стал, двинувшись в обход столпившихся вдоль стен подданных. Останавливаясь то там, то тут, Генрих непринужденно переговаривался с приглашенными на праздник гостями. Все заметили, что государь сегодня непривычно весел и любезен.

Пан Ирджих тупо ждал своей очереди. У него сильно болела голова, и хотелось побыстрее услышать, зачем он понадобился маркграфу, а потом незаметно удалиться к себе, чтобы в покое подумать о своем несчастье. Хеленка не выходила из головы и, доводя до тошноты, почему-то чудился едва уловимый трижды проклятый им запах фиалкового корня. Наверное, он никогда больше не сможет спокойно взглянуть на эти цветы.

Збирайда отчаянно покрутил головой: что за наваждение, уж не сходит ли он с ума? Но запах вместо того, чтобы исчезнуть становился всё сильнее и сильнее, и настойчиво щекотал нос. Озадаченный барон поднял глаза и увидел, что маркграф остановился как раз напротив него. Так это от него так удушливо воняло!

Пан Ирджих шокированно заглянул в черные блестящие глаза государя, а в голове между тем всё взорвалось страшной догадкой. Этот запах... описание Вацлава: «молодой, красивый, высокий... чуть сутулится...». А Кутновски что-то говорил о немолодой горожанке? Силы небесные! Да за что же это всё ему, чем он так прогневил Бога? Сначала этот подлец чуть не изнасиловал покойницу Стефку, потом вытащил из Чёрного леса на погибель Еленку, а теперь и до Хеленки добрался!

Маркграф ему что-то говорил, но в ушах барона стоял такой гул, что он ничего не слышал. Этот мерзкий распутник и его милая, ласковая Хеленка? Нет, только не это!

- Что с вами, барон?- всё-таки пробился в замутненное сознание озабоченный голос Генриха. - Вы так побледнели и осунулись… Вам плохо?

- Нет, государь, мне хорошо, - неожиданно рассмеялся Збирайда, не замечая, как по щекам покатились слёзы. - Зачем она вам? Вы же - выходец из ада! А она такая светлая, моя нежная голубка.

Краем уха барон услышал дружный ошеломленный вздох, раздавшийся в притихшей зале, только что наполненной шумом смеха и голосов.

- Не только вы нуждаетесь в свете, - невозмутимо заметил Генрих в ответ на дерзкий выпад, - солнце нужно всем.

- Она уже не молода: с чем же предстанет перед Господом?

- Да здоровы ли вы головой, Збирайда? В вашем возрасте приключается всякое, но должен же быть предел даже маразму?

С этими словами маркграф повернулся к нему спиной.

- Вам сообщат о дальнейшей участи, - бросил он через плечо.

И как ни в чем не бывало, маркграф продолжил обход, заговорив о чем-то с Кутновски, растерянно отвечающим невпопад. А покрывшегося холодным потом и державшегося за сердце Збирайду взяла в кольцо стража. В окружении людей в кирасах, под изумленными взорами придворных, барона вывели из зала. Последнее, что он увидел, было торжествующее лицо пани Марии. «Что же, - устало подумал барон, - долго она ждала этого мига. Месть сладка!»

На выходе из покоев маркграфини процессию догнал один из приближенных к маркграфу дворян.

- Вам велено оставаться в городском доме под домашним арестом, вплоть до дальнейших распоряжений государя.

Збирайда безразлично кивнул головой. Что же, удовольствие высказать маркграфу в глаза всё, что о нём думаешь, стоит дорогого. Понятно, что злопамятный Генрих сейчас обдумывает месть, но только пан Ирджих не собирался изображать из себя покорного барана. У него свои планы на завтрашний день. Хеленку надо спасать: объяснить этой доверчивой и чистой душе с кем она связалась и что её ждет в дальнейшем, если будет упорствовать в своём заблуждении.

- Михась, - подозвал он своего ближнего холопа, - возьми сколько нужно людей, поставь их на въезде во все городские ворота, и когда Хеленка появится под стенами Брно...

А в доме Хеленки всю ночь горел свет. На уютной маленькой кухоньке сидели за чисто выскобленным столом двое мужчин и разговаривали по душам. Мерзнущие под окнами люди маркграфа и не подозревали, насколько далеко от любовного было его сегодняшнее свидание.

Вацлав не спеша рассказывал Генриху историю рождения Стефании, Елены и всю подноготную мятежного барона. Маркграф, побывав в спальне любовницы и увидев погром, пожелал узнать, что произошло в его отсутствии, и разговор сам по себе вышел на события более чем двадцатилетней давности.

- Я никогда не мог понять: почему барон так привязался к моей дочери? Это сейчас она уверенная в себе умная женщина, которая знает цену и себе, и людям. А тогда была испуганным четырнадцатилетним ребенком с детским личиком и худой как щепка. Однако Збирайда прикипел к ней всей душой и телом.

- Я как раз хорошо его понимаю: приходит время, когда мужчина начинает ценить даже не красоту или способность дарить удовольствие, а тепло и чувство уверенности в подруге. Очевидно, инстинктивно барон это всегда понимал, пока не польстился на дешевую потаскуху - пани Анну. Но и ему хватило двух месяцев, чтобы раскаяться в выборе. А теперь я сижу с тобой, старик, и не знаю, что делать. Хеленке грозит опасность?

- В этом нет никаких сомнений, мой государь. Не знаю даже, увижу ли я когда-нибудь живой мою голубку?

- Я запретил ему выезд из города.

- Толку-то, у него куча на всё готовых холопов.

Генрих задумчиво сморщил лоб.

- Хеленка уверяла меня, что справится со Збирайдой.

Вацлав снисходительно посмотрел на государя: вот уж никогда не думал, что на старости лет будет учить таким прописным истинам самого маркграфа.

- Мужчина способен простить женщине многое, но только не измену. Вообще-то пан Ирджих человек не жестокий: никогда зря руку на холопов не поднял, и к своим крестьянам относится хорошо, но Хеленка всегда была на особом положении. Наверное, поэтому и решила, что сможет с бароном управляться так же легко, как раньше.

- А почему Хеленка была уверена, что избавилась от Збирайды навсегда?

- Она же не знала, что баронесса так сразу ему осточертеет. Моя дочь рассчитывала, что с вольной проживет год в Брно, и по закону станет горожанкой. Тогда у неё появилось бы право просить защиты от его домогательств у городского капитула.

Генрих презрительно фыркнул, устало расправляя плечи.

- Что Збирайде городской капитул, когда он даже меня не боится?

Но Вацлав отрицательно покачал головой, убирая нагар со свечи.

- Не скажите, мой государь: ссора с городом для Збирайды ничуть не менее серьезна, чем ссора с сюзереном. Опала - вещь, конечно, неприятная, но гораздо хуже, если твои товары запретят покупать и продавать на городском рынке: моментально станешь нищим. Другие города не близко, да и там свои продавцы. Придется платить втрое большие пошлины, да и масса других не менее неприятных неудобств.

Но в голове у маркграфа не укладывалось, что для барона гнев кучки торгашей более опасен, чем его собственный.

- Я сам в состоянии защитить Хеленку, - нахмурился он.

- Каким образом? - тяжело вздохнул Вацлав. - Предъявите её вольную? Но как, мой государь, вы объясните свою заинтересованность в этом деле? Откуда у вас эта бумага и почему вмешиваетесь в отношения барона с бывшей холопкой?

Старик выдержал продолжительную паузу, дожидаясь реакции собеседника, но Генрих только подавленно молчал.

- Хеленка - слишком незначительная фигура для человека вашего ранга, чтобы демонстрировать интерес к её персоне. Что будут думать о вас подданные, если узнают, что маркграф развязал войну с таким влиятельным бароном из-за его бывшей рабыни? Это сильно повредит вам в глазах не только знати, но даже простолюдинов.

- Это тот самый случай, - хмуро пошутил маркграф, - когда быку позволено больше, чем Юпитеру? Но я не могу сидеть, сложа руки и ждать. Завтра же я вызову к себе членов капитула и поговорю с ними, чтобы Хеленку раньше срока признали горожанкой. Существуют же какие-то исключения?

Вацлав недоуменно пожал плечами.

- Магистрат обычно держится как каменный, когда дело касается его привилегий и кутюмов. Но моя жена бывшая горожанка. Когда Гутка вышла за меня замуж, она потеряла все привилегии и стала крепостной, но может сам этот факт поможет Хеленке претендовать на получение гражданства в более короткий срок, чем год и один день?

- Надо попробовать, - вздохнул, поднимаясь с шаткого стула Генрих, - я сделаю всё, что в моих силах. Натравлю на Збирайду всю его родню, раздую насколько возможно скандал с оскорблением моей персоны. А там, глядишь, всё и обойдется: он одумается и не тронет женщину.

Утром маркграф сидел за завтраком, размышляя, как умнее построить разговор с членами магистрата, когда ему донесли, что Збирайда самовольно покинул Брно и направился в Черный лес.

- Мы предупредили стражников на городских воротах, чтобы барона не выпускали, но его люди разметали охрану и вырвались на свободу.

Генрих сразу же потерял аппетит.

- Прикажи запрягать лошадей, я отменяю все дела и еду в магистрат.

- Но, государь..., - попытался было возразить его советник.

- Безо всяких «но»… - нахмурился маркграф, покидая стол, - будут тут всякие самодуры с неуважением относится к порядкам в моей столице. Я лично встану на сторону города против этого невежды, и мы его хорошенько проучим.

ЧЁРНЫЙ ЛЕС.

А Хеленка и не подозревала, какие страшные тучи сгустились над её головой.

Конечно, она понимала, что не избежать трудного разговора со Збирайдой, но старалась об этом не думать, потому что впервые за всю свою жизнь была восхитительно счастлива.

Хеленка прекрасно осознавала, что маркграф отнюдь не безупречный принц из сказки. Не забыла она и пропавшую Стефку, и как Генрих нехорошо поступил с Еленкой: всё помнила, всё знала, но разве бывают идеальные люди?

Зато в отличие от Збирайды возлюбленный был с ней непривычно нежен и внимателен. А коварство, лживость и прочие нелицеприятные черты характера, о которых часто упоминали, характеризуя маркграфа, не казались ей такими уж ужасными. Кто без греха? Да и какое ей было дело до ядовитых языков завистливых сплетников, если благодаря Генриху мир стал настолько прекрасным.

Влюбленной Хеленке казалось, что белый снег на обочинах дороги сверкает волшебными разноцветными искрами, а воздух вкусен и свеж, как изысканное лакомство. И даже ели в лесу стали пушистее и зеленее. Как же она радовалась зарождающемуся дню, каким безбрежно высоким показалось ей даже мрачное зимнее небо.

Из Брно Хеленке пришлось выехать по вполне уважительной причине. Туповатый приказчик по ошибке отрядил покупателю не два воза с зерном, а три. А жуликоватый молодчик, забрав товар, заплатил только две трети суммы. Вот и пришлось ехать в небольшое поместье неподалеку от города, чтобы разобраться в путанице, втайне радуясь отсрочке объяснений со Збирайдой. Пока суд да дело, зимний день короток, и Хеленка не отважилась пускаться в дорогу на ночь глядя, оставшись ночевать в поместье.

Лошадь осторожно ступала по обледеневшей ухабистой дороге, и Хеленка не сразу заметила выехавших ей на встречу знакомых холопов Збирайды.

- Простите, пани Хелена, - почтительно поклонились они, - но у нас приказ: если вы окажите сопротивление, поступить с вами грубо. Будет лучше, если вы добровольно последуете за нами.

Сердце испуганной женщины укатилось в пятки, но Брно был далеко: и думать нечего, ей не удастся убежать от погони. Пришлось смириться.

- Куда мы едем?

- В Чёрный лес.

Этого она боялась больше всего, но может всё-таки удастся убедить пана Ирджиха оставить её в Брно? Не надо паниковать раньше времени, как не сжимаются все внутренности от тошнотворного страха.

Это была тяжелая дорога для Хеленки. Окружавшие женщину всадники посматривали на неё со странной смесью сочувствия и недоумения, и их взгляды красноречиво говорили, что её дела по-настоящему плохи.

А вот и Чёрный лес. Завидев знакомую фигурку экономки, дворня со всех ног бросилась к ссаживающейся с лошади женщине. За их действиями из окна мрачно наблюдала пани Анна. К ней замковая челядь относилась с меньшим почтением. Стало очевидно, что они по-прежнему считают хозяйкой эту состарившуюся простолюдинку.

- Какого чёрта ей здесь надо? - спросила она себя. - Збирайда в Брно...

К её удивлению, нахальная баба направилась прямо в господские покои.

- Нам нужно поговорить, госпожа, - низко поклонилась она баронессе.

- Уж не о моем ли муже, милочка? Так предупреждаю сразу: переговоров не будет. Ты ловко сбросила эту боль на мою голову.

Хеленка прикусила в досаде губу.

- Но вы могли и не выходить замуж. Вас к этому не принуждали, - вполне резонно возразила она,- но сделанного не вернуть: пан Ирджих - ваш муж. Придется как-то с этим жить, и я не думаю, что мое присутствие укрепит ваш брак.

- Тогда почему ты здесь? – Аннет неприязненно сверкнула зеленью глаз.

- Помогите мне покинуть замок.

Баронесса только хмуро фыркнула, презрительно оглядев взволнованную женщину.

- Помочь тебе? Да Збирайда меня со свету сживет, если я вмешаюсь в ваши дела.

- Это он может, - тяжело вздохнула Хеленка, испытывающее оглядев исхудавшую француженку, - вижу, вам не сладко пришлось, госпожа? В глубине души пан Ирджих справедливый человек, только вот женщин за людей не считает. Даже к собакам и лошадям относится лучше. Но и с ним можно ладить, когда-нибудь вы это поймете...

Неизвестно как бы дальше сложился разговор между женщинами, когда за окном вдруг послышался далекий звук рога.

- Збирайда, - побледнела Хеленка, - надо же... как быстро!

- Явился, - помрачнела и Аннет, - закончилась моя передышка. Похоже, ты не рада, милочка?

Но Хеленка ничего не ответила на этот ядовитый выпад. Она наблюдала, распахнув окно, за заполошно мечущейся вокруг господина дворней. Увидела, как он о чём-то спрашивает склонившегося перед ним управляющего, а потом поднимает голову и смотрит прямо на неё. И женщина вздрогнула от заметной даже с такого расстояния тяжести его взгляда. Ледяной, безотчетный ужас охватил Хеленку.

«Збирайда совсем не злой, он справедливый, - мысленно уговаривала женщина себя, - конечно, ему не понравится моё признание, но он не должен меня убить. Не может быть, чтобы пан Ирджих забыл, сколько лет я верой и правдой ему служила»

Увидев, что барон направляется в дом, Хеленка закрыла окно и мысленно прочитала молитву. Усмехающаяся Аннет, догадавшись, что сейчас увидит как эта хитроумная холопка получит по заслугам, вновь уселась за шитье.

Барон не заставил себя долго ждать. Пинком открыв дверь, он ворвался в комнату. И сразу же наткнулся на напряженный взгляд серых глаз Хеленки. Збирайда застыл на пороге, глядя на бледное, испуганное лицо и пытаясь восстановить дыхание, потому что преодолел расстояние до комнаты практически бегом.

Хеленка низко поклонилась, и тогда Збирайда смог оторвать от неё взгляд и взглянуть на жену. Ехидная улыбка, непроизвольно кривившая губы женщины, красноречиво говорила: Анна знает, что он рогоносец. Поначалу ему захотелось выгнать наглую бабу прочь, но потом барон передумал. Жене тоже надо будет преподать урок сдержанности, а то развеселилась она явно не к месту.

Збирайда прошёлся грязными сапогами по коврам и развалился в кресле.

- Вы, наверное, поражены, пани Анна, - обратился он к баронессе, - что я так быстро вернулся? Но радости видеть меня вы обязаны этой холопке, - он небрежно махнул рукой в сторону оцепеневшей Хеленки.

Насторожившаяся жена выжидающе посмотрела на него, гадая, что ещё задумал этот изувер, но внимание Збирайды уже переключилось на экономку.

- Ну что, милая, думала, вечно будешь бегать от меня? То у тебя болит живот, то дела, а то и вовсе умчалась неизвестно зачем из Брно. Может, наконец-то, объяснимся?

Хеленка тоскливо покосилась на злорадствующую Аннет.

- Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, мой господин.

- А какие у меня от твоей хозяйки тайны? - продолжал ерничать Збирайда. - Объясни нам, что за странные игры затеяла наша холопка?

- Но я больше не рабыня, вы дали мне вольную, - Хеленка знала, что не стоит ему об этом напоминать, но от дурных предчувствий потеряла над собой контроль.

- Да? - издевательски приподнял брови пан Ирджих. - Так, где же она? Покажи!

- У меня её нет с собой.

- Тогда для меня она не существует!

Он мрачно смотрел на осунувшееся от тоски родное лицо.

- Так что же случилось с тобой в Брно? Почему ты ослушалась меня?

Хеленка столько лет прожила рядом с этим мужчиной, что моментально догадалась: он всё знает и теперь просто измывается над ней. Женщина грустно окинула глазами господскую горницу. Всё… теперь не было смысла заискивать и хитрить: это не поможет.

- Вы сами пожелали дать вольную, - твёрдо напомнила она, - и у меня появилась собственная жизнь.

Збирайда ошеломленно смотрел на неё и не верил собственным глазам. Эта непреклонная, со святящимися глазами женщина вовсе не его покорная Хеленка, а какая-то незнакомка.

- Что ты имеешь в виду, говоря о собственной жизни? - сухо поинтересовался он. - Разве ты не служишь мне?

- Служу, - сухо отрезала Хеленка, - но не в постели!

- Вот даже как? А не потому ли, что впустила под своё одеяло другого?

Женщина промолчала, прикусив губу, но Збирайда и не нуждался в её признаниях.

- Я тебя поднял из грязи, сделал хозяйкой в своем доме. Доверяясь, спал на твоем плече, делился мыслями, планами, а ты предала меня, став обыкновенной шлюхой!

- Я полюбила!

- Кого, дурочка?- насмешливо воскликнул барон. - Опомнись, милая! Ты видела мир только из моей кровати, что ты знаешь о мерзости порока? Генрих развращен до предела: его даже в ад, и то трижды подумавши примут.

Хеленка непонимающе вскинула на него удивленные глаза. И сразу же ярость ушла из сердца Збирайды, остались только боль и страдание.

- Глупышка, и что с того, что Генрих - маркграф? Разве он будет любить тебя так же, как я?

Но, похоже, женщина перед ним была не в состоянии оценить этого крика души. Уму непостижимо, о чём Хеленка думала всё это время, но только не об отчаявшемся мужчине рядом.

- Любовь и рабство несовместимы, - сухо заметила она. - Я столько лет была свидетельницей вашего разврата, и вы ещё смеете в чем-то обвинять Генриха? Мне известно только одно - маркграф очень устает, много работает, практически не спит: может, таким образом пытается снять напряжение, в котором постоянно живет? К государю нельзя подходить с той же меркой, что и к его подданным.

Её голос смягчился нежностью. Збирайда с остановившимся от горечи дыханием увидел, как вновь засияли её глаза, как помолодело и оживилось лицо при упоминании этого трижды проклятого Генриха. А Хеленка, уставив в него невидящий мечтательный взгляд, продолжала говорить:

- Я люблю его: он нежный, ласковый и внимательный. Может, есть мужчины и лучше - я не знаю, но именно Генрих сделал меня счастливой. Небо, лес, снег… всё другое! Не знаю, поймете ли меня? И если никогда не испытывали ничего подобного, то мне вас жаль.

Никогда Збирайде не было так больно и обидно. Он даже не подозревал, что ему может быть настолько плохо: до тошноты, до багровых пятен в глазах.

- Тебе меня жаль? - издевательски рассмеялся он и мрачно добавил. - Ты себя, милая, пожалей! Неужели всерьез решила, что если лежала под маркграфом, то это дает тебе право разговаривать так со своим господином? За каждое удовольствие в этой жизни приходится платить. Готова ли ты к этому?

Взгляд Хеленки потух: она вернулась от воспоминаний о своей любви к реальности.

- Вы решили меня убить? – тихо спросила она.

- Это уж как получится, - хмуро заметил барон, - если быстро опомнишься, то полежишь с неделю на животе, а потом вновь займешься делами.

- Ирджичек, - вдруг мягко вздохнула Хеленка, - хоть убей меня, но ничего не выйдет. Я никогда не стану прежней.

- Надеюсь, душа моя, что под розгами твоя голова будет работать по-другому, и ты поймешь, что другого выхода нет,- отрезал Збирайда. - Иди в пыточную, там тебя уже заждались.

Хеленка устало взглянула на него и вышла из комнаты. Аннет увидела, что муж едва ли не бегом устремляется вслед за экономкой.

- Ирджих? – остановила она Збирайду.

Барон недоуменно оглянулся на неё, и женщина вздрогнула, заметив, какая жуткая мука плещется в его глазах.

- Зачем ты женился на мне?

- Потому что я - дурак, дорогая. Так уж устроен человек: чтобы понять насколько ему дорога вещь, он должен её потерять.

- Ты собираешься убить холопку?

Збирайда тоскливо цыкнул зубом.

- Если она умрет, будет плохо всем!

Выскочив из дома, барон сразу же наткнулся на стоящую посреди двора на коленях экономку. Она молилась на крест часовни. Дворня же тихо столпилась вокруг и с ужасом на всё это смотрела. В замке странным образом уже обо всём знали: в ином случае блудницу, изменившую господину, закидали бы навозом, но сейчас никто не спешил с осуждением. Ведь речь шла о Хеленке, а экономка пользовалась непререкаемым авторитетом среди холопов. Збирайда не стал ей мешать и прошел в пыточную, не окликнув женщину. Там уже все было готово: и лавка и розги, мокнущие в соленой воде.

- Вы сами будите сечь? - почтительно осведомился могучий конюший, который когда была надобность исполнял обязанности и палача, и коновала.

- Нет, - устало покачал головой барон, - на неё у меня рука не поднимется. Да ты и сам ....

Он растерянно замолчал. Если палач будет щадить Хеленку, то как он добьется её раскаяния, а если будет сечь по-настоящему, выдержит ли она пытку?

- Душа моя, - тихо простонал Збирайда, - ну что же ты наделала?

И всё же барон постарался себя взять в руки: нельзя так распускаться! Он наказывает Хеленку ради её же блага. Порка идет рабам только на пользу, прививая страх и уважение к господам. Способ древний, не раз проверенный и безотказный.

Хеленка медленно зашла в пыточную и начала неторопливо раздеваться. Женщина горько думала о том, что когда-то отец спрятал её у бабки, чтобы защитить от кнута, но она всё равно подвергнется порке даже спустя двадцать лет и опять по вине Збирайды. Сняв платье и оставшись в рубахе, она легла на скамью и обхватила её руками, стараясь не смотреть ни на Збирайду, ни на палача. Ей было очень страшно и горько оттого, что ни вольная, ни все её заслуги перед бароном не защитили её от такого унизительного наказания.

- Начинай, - услышала она тихий голос Збирайды.

- Сколько? - также тихо спросил палач.

- Я сам тебя остановлю.

Град болезненных жгучих ударов обрушился на спину Хеленки. Она вздрагивала, вскрикивая от непереносимой боли, и горько плакала от обиды на несправедливость происходящего.

- Стой! - раздался голос Збирайды, и удары перестали обрушиваться на израненную спину.

Барон подошел к женщине и, сорвав чепец, за волосы приподнял заплаканное лицо.

- Ну как, душа моя? Ты поумнела?

Его лицо расплывалось перед глазами Хеленки из-за висящих на ресницах слез.

- Что вы хотите, чтобы я сказала?

- Пообещай, что выкинешь Генриха из головы, как и прежде, став мне верной подругой.

- И вы мне поверите?

- Да, любимая, я тебе поверю!

- Но нельзя запретить себе любить, и даже если, не выдержав боли, я вам это пообещаю, то всё равно нарушу слово.

Это были не те слова, которые бы он хотел услышать от Хеленки.

- Продолжай! - приказал барон палачу.

Вот где началась настоящая боль! Очевидно, до этого палач все-таки её щадил. Вскоре изо всех сил поначалу крепившаяся Хеленка начала дико кричать, она искусала себе все губы и сознание начало меркнуть от этого ужаса.

- Господи, - взмолилась она, - да люди вы или звери?

- Стой! - Збирайда вновь приподнял её за волосы. - Ты согласна с моими условиями?

- Да! - в отчаянии закричала Хеленка.

Збирайда криво усмехнулся.

- Здесь отец Мартин. Он сейчас протянет тебе Библию, и ты на ней поклянешься, что больше никогда не вспомнишь о Генрихе и вернешься в мою постель!

Клясться на Библии?

- Не вспоминать Генриха? - у Хеленки началась истерика,- Господь Всемилостивый, да что же это делается? Он убивает меня и требует, чтобы я легла в его постель да ещё заставляет клясться на Библии!

У барона от злости свело скулы.

- Когда ты будешь готова поклясться на Библии – скажешь. Палач!

Неизвестно сколько бы продолжался этот кошмар, если бы сознание милосердно не покинуло истерзанное тело. Очнулась Хеленка от ледяной воды, которую плеснули ей в лицо.

- Сын мой, - услышала она умоляющий голос священника, - женщина умрет, если вы не остановитесь. Гляньте, она и так уже вся в крови. Не берите такого греха на душу! Столько лет Хеленка верой и правдой служила вам: сберегала каждый грош, воспитала ваших детей достойными людьми. Оступилась она, ошиблась, кто из нас без греха: плоть ведь так слаба. Разве женщина виновата, что обратила на себя внимание самого маркграфа? Как бы она ему отказала? Скорее всего, он взял её насильно.

Хеленка, наверное, улыбнулась, услышав эту немудрящую уловку добряка-священника, если бы ей не было так плохо. Однако Збирайда, к её удивлению, тут же ухватился за его слова.

- Хелена, душа моя, он изнасиловал тебя? - вцепился он ей в плечи так, что она взвыла от боли, и не смогла больше притворяться, что ещё без сознания.

- Нет, - прохрипела она пересохшим горлом, - перед лицом смерти не лгут: я пожалела его.

- Пожалела? - в два голоса недоумевающе протянули и священник, и барон.

- Ему было очень плохо.

По пыточной разнесся невеселый смех Збирайды.

- Слышите, святой отец, она его пожалела! Как будто он в этом нуждается. Ну и что мне делать с этой дурочкой? Вы так смотрите на меня, как будто я чудовище из сказки. Поймите правильно: наказываю её не за то, что она согрешила, а за то, что упорствует в грехе. Я в ответе за своих холопов перед Господом, поэтому не вмешивайтесь!

- Но раз вы ей дали вольную, то в глазах Господа Хеленка уже не ваша холопка, - продолжал умолять священник.

- Это была ошибкой с моей стороны. Мне не стоило предоставлять женщину самой себе: она сразу же скатилась в разврат, нахваталась всяких опасных мыслей, противоречит, отказывается слушаться своего господина. Яцек!

Теперь уже возразил сам палач.

- Продолжать опасно, - хмуро предупредил он хозяина, - она в любой момент может умереть от боли: её силы уже на исходе. Пани либо окостенеет, либо отдаст Богу душу.

- Ну знать так тому и быть! - рявкнул разозленный этим сплоченным противодействием Збирайда.

Можно подумать, что он зверь какой-то, если его останавливает даже палач! А дело-то в том, что ещё чуть-чуть и Хелена сдастся, а эти глупцы своим заступничеством ей только мешают.

- Нужно её хотя бы исповедать перед смертью и дать отпущение грехов, - взмолился священник.

Да он с ума сошел! Какая исповедь?

- Уйдите, святой отец, - раздраженно буркнул барон, - если она так и не раскается, то пусть отправляется прямиком в ад!

Хеленки хватило ровно на два удара: сердце как-то странно стукнуло, стало жутко плохо и наступило блаженное облегчение. Она внезапно увидела перед собой знакомую поляну в Чёрном лесу: по ней бежала, подобрав юбки четырнадцатилетняя Хеленка, и её преследовал окруженный собаками всадник.

- Беги, быстрее беги, - хотелось ей крикнуть той юной девочке, - прыгай в воду, залезь на самое высокое дерево! Но борись с ним, не отдавай себя на многолетние муки: всё равно в конце дороги тебя ждёт страшная и мучительная смерть!

Но та робкая и наивная девочка из далекого прошлого не услышала её, умоляюще падая перед преследователем на колени, а потом покорно ложась под него на мокрую пожухлую траву. Круг судьбы замкнулся.

- Готова! - между тем отбросил в сторону розгу палач. - А я предупреждал, что на много её не хватит. Все-таки, Хеленка уже немолодая женщина.

- Ты уверен?

Весь мир для Збирайды окрасился в чёрный цвет, и он стоял посреди пыточной, покачиваясь и облизывая пересохшие губы.

Яцек перевернул безвольное тело, пощупал шею, вгляделся в мертвенно белое лицо, в котором не осталось ни кровинки.

- Ещё вроде бы жива, - неуверенно произнес он, - но это ненадолго. Вон уже и кровь густеет...

Збирайда как будто оглох после этих слов. Отрезвление пришло, как ушат холодной воды, мертвенным льдом остудив пылающий гневом разум.

Господи, что же он наделал? Никогда ни один даже самый отъявленный мерзавец-раб в его землях не получал такого наказания, какому он подверг свою Хеленку. Не соображая, что делает, пан Ирджих оттолкнул от растерзанного тела начавшего молиться над женщиной священника и, схватив окровавленную плоть в охапку, ощутил как густая липкая кровь покрывает его руки и пропитывает одежду. С этой страшной ношей барон и появился на пороге пыточной.

Все жившие в замке холопы высыпали во двор и в молчаливом ужасе смотрели, как он пересекает расстояние от конюшни до дома. Белый снег по дороге покрывался пятнами крови, стекающими с растерзанного тела на его руках.

Качающемуся от горя Збирайде казалось, что он никогда не пройдет этот короткий путь, как будто кто-то специально удлинил его до бесконечности. Он осознавал, что сейчас думают про него собравшиеся вокруг люди, и от этого пану Ирджиху было ещё больше не по себе. Все, абсолютно все жалели Хеленку, а кто пожалеет его? Кто успокоит, как когда-то в другой жизни делала она? От невыносимой боли сердце разрывалось в груди, и невольные слезы текли потоком по щекам. Прямо на глазах у притихших холопов их господин позорно плакал и не мог ничего с собой поделать. Но вот, наконец-то, и порог дома: кто-то предусмотрительно открыл дверь.

- Зверь, - встретила его разъяренная жена, - все вы одним миром мазаны: пьянеете от запаха крови!

Но шатающийся под страшной ношей муж не ответил ей, направившись в бывшую каморку Хеленки. И чертыхающаяся Анна последовала за ним.

- Положите её сюда, - приказала она, накрывая простыней постель. - Может, мы ещё что-нибудь сможем сделать: надо остановить кровь, смазать и перевязать спину. Мне как-то в К... - Аннет прикусила губу и уклончиво закончила, - приходилось видеть такие раны. Ещё не все потеряно.

Отупевший от боли Збирайда и слушал, и не слушал что-то выговаривающую ему жену. Он покорно опустил свою ношу на постель, где они провели столько счастливых ночей с его любимой голубкой. А потом оцепенело наблюдал, как истерзанное тело обмывают и перевязывают тихо голосящие служанки.

- Пресвятая Дева, пан Ирджих, - привёл его в себя голос жены, - вы похожи на мясника: хотя бы переоденьтесь. На вас смотреть страшно!

Збирайда огляделся: все находящиеся в комнате женщины с заметным ужасом наблюдали за ним.

- Господин, - робко подала голос новая экономка Марта, - вы бы прилегли: на вас лица нет.

Действительно, барон был больше похож на выходца из ада, чем на живого человека: настолько безумным было искаженное страданием лицо.

- Я останусь здесь, - глухо произнес он, не отводя глаз от постели.

Черты лица Хеленки страшно заострились: точно также выглядела когда-то его покойница жена на смертном одре.

- Она жива?

- Пока, да! - осторожно ответила Анна.

- Тогда принесите мне чистую одежду: я лягу с ней.

- Но... - растерялась жена.

- Быстро! - рявкнул Збирайда, и обречённо увидел, как в ужасе заметались служанки.

Да, с сегодняшнего дня ему не придется прилагать много усилий, чтобы его желания немедля исполнялись. И хотя он всегда жалел свою дворню и никогда не давал волю рукам, теперь через много поколений за ним будет тянуться слава изверга, засекшего на смерть, осмелившуюся ему изменить любовницу. Но знать, так тому и быть!

Пан Ирджих дождался, пока ему принесли чистую одежду, вымылся, переоделся и лёг рядом с полумертвой Хеленкой.

- Оставьте нас! - приказал он служанкам.

Тех как будто ветром унесло. Последней вышла пани Анна. Она увидела, как муж притягивает к себе бесчувственное тело, как утыкается носом в чепчик и что-то шепчет на ухо не слышащей его женщине.

- Помешался он, что ли? - устало пожала плечами баронесса.

Но Збирайда не помешался. Он сказал своей любовнице следующее:

- Не умирай, моя голубка. Обещаю, что если ты выживешь, на этот раз окончательно отпущу тебя. Клянусь!

Ему показалось или женщина под его рукой действительно шевельнулась?

Пан Ирджих прижался к Хеленке и стал терпеливо слушать, как медленно бьется её сердце. Барон не покидал бывшей любовницы вплоть до того момента, пока она не пришла в себя. Ему казалось, что согревая своим телом, он не дает смертельному холоду завладеть истерзанной Хеленкой. И когда она впервые открыла глаза и прохрипела «пить», Збирайда незаметно ретировался с постели: он понимал, что один его вид может отправить её в мир мертвых.

Збирайда разбудил служанок и, оставив Хленку на зевающих женщин, прошел в спальню, где также без сна его дожидалась пани Анна.

- Ну что? - встрепенулась она. - Холопка пришла в себя?

- Да… Надеюсь, останется жива, - горько пробормотал барон, раздеваясь. - Обними меня, Аннушка, мне очень плохо!

Никогда, наверное, не было у супругов такой ночи. Всю свою боль обрушил Збирайда на не особо радующуюся подобному вниманию жену. Но как не заняты были друг другом супруги, подспудно они напряженно ожидали, что их прервут, чтобы сообщить о смерти Хеленки. И только лишь когда чуть забрезжил рассвет, забылись кратким сном, с облегчением осознав, что женщина всё-таки выжила.

Утром барона осторожно разбудил слуга.

- Господин, к замку подъезжает большой отряд.

Многолетняя привычка быть всегда настороже, заставила Збирайду мгновенно покинуть постель.

- Кто бы это мог быть? - торопливо одеваясь, осведомился он.

Помогающий одеваться слуга виновато отвел глаза. Руки парня заметно тряслись, и в другое время барон резко призвал бы его к порядку, но сегодня... сегодня он сам у себя вызывал дрожь.

- Там орифламма вашего старшего сына, а также знамя города Брно.

Пан Ирджих озадаченно нахмурился.

- Брно? Ты ничего не путаешь?

- Так сказал дозорный! – холоп испуганно втянул голову в плечи.

Тихо выругавшись, Збирайда нацепил меч, надел шлем и плащ и уже спускаясь по лестнице вниз, осведомился:

- А людей маркграфа нет?

- Его штандарт не замечен.

Пан Ирджих презрительно хмыкнул и покачал головой.

- До чего же хитёр, щенок! Любит загребать жар чужими руками. Ну, поглядим, что за сюрприз он нам приготовил.

Но когда барон поднялся по лестнице на крепостную стену, то помимо толпящихся перед закрытыми воротами всадников, увидел, что вдали появилась ещё одна кавалькада.

- Сташек, - спросил он дозорного,- у тебя глаза молодые: что за знамя развевается над вновь прибывшими?

- Вроде бы как фиолетовый цвет и ещё что-то бело-синее.

- Всё понятно, - зло рассмеялся барон, - ай да Генрих, ну всё предусмотрел! Конечно, я могу оставить за воротами замка глупца сына, не говоря уж о немецких колбасниках, но архиепископа не впустить не смогу. Отдай приказ открыть ворота. Нас ждет отменное развлечение...

ГОРОДСКИЕ ПРИВИЛЕГИИ.

С XIV века городом Брно руководил городской совет из 12 человек во главе со старостой. В это время здесь, как и в Оломоуце (попеременно), проводились моравские земские сеймы, решавшие все вопросы маркграфства, прежде всего хозяйственные, разумеется. После гуситских войн Брно солидно опустел и уже не был столь богат, как в начале века. Здесь проживало всего лишь около пяти тысяч человек. Тем не менее, жизнь здесь кипела не менее бурная, чем и в других городах Западной Европы. Особый статус города как резиденции маркграфа Моравского заставлял горожан постоянно считаться с наличием властителя в городе, чьи интересы часто не совпадали с городскими. Но никогда, пожалуй, члены городского совета не находились в столь странной ситуации в связи с неожиданной просьбой маркграфа. Они не понимали, что на самом деле происходит, и это выводило людей из себя.

Каждый из этих достойных горожан уже за завтраком узнал, что строптивый барон Збирайда, не иначе как в приступе умопомешательства, на вечернем приеме во дворце открыто обвинил государя в недостойном поведении. Может, поступок смельчака и вызвал бы восхищение, если бы не смущающие обстоятельства. Во-первых, сам Збирайда мог похвастаться чем угодно, но только не добродетельностью. Во-вторых, никто не понял: в честь чего разразилась буря? Крестница барона пропала уже несколько месяцев назад, до этого открыто жила с Генрихом, и Збирайда молчал. А теперь вдруг ни с того ни с сего его прорвало! И тем более не ясно, зачем Збирайда, ломая всё на своем пути, умчался в собственный замок, когда его и так должны были туда сослать за дерзость? Вряд ли маркграф применил бы к пану Ирджиху более суровое наказание: уж больно туманным был инцидент, а за несколько неосторожных слов голов не срубают. В общем, так или иначе, но оказывать такое вопиющее неповиновение барону было незачем, если только его рассудок окончательно не помрачился.

Пока о разразившемся скандале и выходках Збирайды судачили на всех перекрестках Брно, членов городского совета неожиданно, по личному приказу Генриха оторвали от завтрака и вызвали в ратушу.

А дальше начались чудеса в чистом виде. Их взору была представлена хрупкая, маленькая старушка, назвавшаяся урожденной Гутой Хансен. И выяснилось следующее: эта дряхлая бабка когда-то была горожанкой Брно, приписанной к гильдии трактирщиков, но потом её насильно выдали замуж за приказчика из поместья Лукаши Вацлава Гомульку, и она потеряла статус горожанки, став холопкой Лукаши. Но теперь Гутка просит предоставить своей дочери гражданство вне установленного обычаем срока длиною в год, исходя из бывшего членства в городской гильдии. Старушка была согласна выплатить членские взносы за прошедшие годы, но чтобы её дочь стала полноправным членом гильдии торговцев зерном. В руках она держала вольную дочери, подписанную самолично бароном Збирайдой.

У присутствующих членов магистрата изумленно вытянулись лица. Более дикой просьбы они ещё не слышали! Закон гласил ясно: женщина, вышедшая замуж за холопа, теряет статус свободной горожанки и становится холопкой, и мало что меняет тот факт, если её дочь в результате изменившихся обстоятельств вдруг получает свободу. Город-то тут причем? Пусть живет установленный законом год и один день, платит взнос за членство и, пожалуйста, ей ни в чем не будут чинить препятствий.

К чему такая спешка, было непонятно. Но особенное смущение присутствующих вызывал все это время мечущийся по комнате маркграф, проявляющий ненормально повышенный интерес к затронутой проблеме.

Брно - столица маленького вассального государства, поэтому его жители прекрасно друг друга знали. Члены магистрата были хорошо знакомы и с Вацлавом, и с его разумной и степенной дочерью. Хеленка занималась делами своего господина давно, появившись в бюргерских кругах сначала под крылышком своего отца, а потом и сама заслужила репутацию почтенной и честной женщины. Да, приказчиками и экономами в то время были мужчины, потому что грамотных холопок было не сыскать. Но если у Збирайды не нашлось для таких дел мужчины, то почему бы не доверить их женщине, если она разумна, оборотиста и честна. Женщина долгое время была крепостной, но потом Збирайда дал ей вольную. Тоже понятно! Пани Хеленка неустанным трудом заработала себе свободу. Она ещё два месяца назад подала прошение о зачислении в списки гильдии торговцев зерном, и ни у кого не возникало сомнений в том, что будет зачислена. И вдруг появляется эта Гутка, тут же стоит Вацлав, и рядом с этой престарелой парой кружится словно обезумевший стриж взвинченный до предела маркграф собственной персоной.

Генрих умудрился поговорить с каждым из двенадцати членов городского совета ещё перед заседанием. Он пообещал, что если они вынесут решение в пользу этих двоих, то выделит из казны деньги на починку южной городской стены. Это был очень больной вопрос для города, и деньги короны пришлись бы кстати. Но как быть с кутюмами? Можно было бы подумать об этом, вынести вопрос на более широкое обсуждение и, взвесив все за и против, прийти к какому-нибудь более-менее приемлемому соглашению, но этот заполошный Генрих требовал, чтобы решение было принято чуть ли не в течение часа. Да что же это такое? Виданное ли дело, чтобы маркграфы так безапелляционно вмешивались в дела города?

Да, конечно, с признанием Хеленки горожанкой возникало много проблем, но Вацлав оказался хорошо подготовлен к возможным возражениям и с блеском разбил все доводы против. Кто бы мог подумать, что какой-то полуживой деревенский эконом, да к тому же чех, окажется настолько осведомленным в городских кутюмах. Он ловко отыскивал туманные места и лазейки в городском уставе, оперировал чуть ли не столетними прецедентами, давно отошедшими в область преданий, куда там стряпчим! Немалую роль сыграло ещё и то, что Гутка была немкой. Городской совет же в основном состоял из немцев, а сила немецкого землячества в Моравии была очень велика, и посадить в лужу барона чеха им было приятно.

Рядились, спорили, ругались до хрипоты, но всё же под мрачным взором Генриха решение было вынесено в пользу Гутки.

И вот только тут выяснилось, что членам магистрата нужно срочно собираться в дорогу и мчаться к замку Збирайды - требовать освободить новую горожанку. У всех бюргеров растерянно вытянулись лица: одно дело дать гражданство, другое - нос к носу столкнуться с бешеным самовластным бароном в его же владениях. Да ещё из-за кого: из-за какой-то сорокалетней вчерашней рабыни? У них разве по пять жизней в запасе? Но маркграф был непреклонен.

Может за тем, чтобы члены магистрата не уклонились от опасного поручения, а может для их защиты Генрих выделил в сопровождение бюргерам также трясущегося от страха перед грозным отцом старшего сына Збирайды. Но больше всего почтенных горожан выводила из себя нелепость ситуации: они никак не могли понять заинтересованности маркграфа в этом деле. Будь пани Хеленка молода, неописуемой красоты и более свободного поведения, может её и заподозрили бы в шашнях с Генрихом. Но такая почтенная женщина! Нет, тут было что-то не так. Но кто может постичь мысли сильных мира сего?

Ничего вразумительного не смог сказать и Тадеуш Збирайда, всю дорогу обдумывающий эту странную ситуацию. Он вообще не мог понять: почему отец дал экономке свободу? Но если даже и принял такое странное решение, то почему передумал? И причем тут маркграф? Какое он может иметь отношение к Хеленке?

Зато архиепископ, которого Генрих навестил сразу же после заседания городского совета, приказал запрягать лошадей и тут же рухнул на колени, благодаря Деву Марию за то, что она обратила внимание на их погрязшую в грехах Моравию.

- Мне нужна эта женщина, - прямо заявил Генрих архиепископу, - но она в смертельной опасности. Если вы мне поможете вытащить Хеленку из замка барона, то клянусь: превращусь в самого целомудренного правителя на свете. Каждую неделю буду навещать жену, создам церковный совет для борьбы с ересями да ещё дам кругленькую сумму на ремонт кафедрального собора.

Генрих широко раздавал денежные обязательства: когда-нибудь, конечно, их придется выполнять, а сейчас можно смело сослаться на пустую казну. Главное, заставить их всех шевелиться!

- Выезжаю в сей же час, - заверил его обрадованный прелат, - но кто эта женщина?

- Пани Хелена - бывшая крепостная Збирайды. Сегодня на утреннем заседании капитула ей дали гражданство в нашем городе. Члены магистрата уже выехали: догоните их в пути.

У архиепископа от изумления округлились глаза, но он не стал задавать лишних вопросов.

И вот все эти люди оказались под стенами замка, ворота которого не поторопились открыть до тех пор, пока не подъехал архиепископ собственной персоной. Увидев его фиолетовую мантию, члены магистрата лишились дара речи, но и почувствовали себя гораздо увереннее. В присутствии князя церкви Збирайда никогда не отважится поступить с ними бесчестно.

Пан Ирджих принял незваных гостей по всем канонам старинного моравского гостеприимства. Хотя только слепой бы не заметил, что вокруг барона толпятся хорошо вооруженные и агрессивно настроенные шляхтичи и земаны, всем видом выражающие, что готовы отдать жизнь за своего господина.

Сам же хозяин Черного леса встречал посланцев Генриха в большом парадном зале, которым пользовались только в исключительных случаях: настолько огромным и холодным было помещение. Положение не спасали даже два огромных камина, которые в спешке растопили холопы: здесь едва ли было теплее, чем на улице. Красноречивые условия приема говорили сами за себя: в таком холоде поторопишься изложить, зачем потревожил хозяев.

И всё же опальный смутьян Збирайда смиренно припал на колено и благоговейно поцеловал пастырский перстень архиепископа, после чего и предложил высоким гостям места поближе к камину.

- Мои люди, сбиваясь с ног, готовят сейчас праздничный обед, - заговорил он самым что ни на есть радушным голосом, - и я даже не припомню, когда в моем доме был такой праздник. Столько дорогих гостей одновременно. Ваше высокопреосвященство, видеть вас такая радость, такая честь, что я накажу детям рассказывать о ней правнукам, чтобы они гордились домом, которому был оказано такое благодеяние!

Барон повернул голову в сторону сына и членов магистрата.

- Сын мой, Тадеуш, почему заранее не предупредил о своем желании посетить отчий дом: я бы выслал холопов на встречу. Почему не привез жену? А вы бургомистр? Чем обязан чести видеть столь именитых горожан в своём доме?

Он с наигранным добродушием оглядел толпу, опасливо рассевшуюся вокруг грозно ревущего камина.

- Гостям я рад безмерно, - тут Збирайда недоуменно улыбнулся, - но что вас побудило забраться в наш медвежий угол, где даже цыгане не кочуют? Неужели надобность в моей скромной персоне? Но, помилуй всех нас Господь, я всего лишь три дня назад выехал из Брно.

Збирайда с затаенной ухмылкой предвкушал, как его гости начнут выкручиваться из столь щекотливой ситуации. Неужели открыто заявят, что отряд в составе тридцати человек во главе с архиепископом и главой городского совета заявился сюда только затем, чтобы увезти из замка его бывшую холопку?

И если бюргеры смущённо замялись, то архиепископ не растерялся: он хорошо ориентировался в ситуации. А холопку ли взбрело в голову полюбить Генриху или принцессу, ему по большому счету было всё равно: потом как-нибудь ситуация утрясется.

- Всё довольно-таки просто, сын мой, - бодро заявил прелат. - Все мы здесь по неотложному делу, но у каждого оно своё. Например, я приехал, чтобы обсудить ваше поведение на последнем приеме во дворце. Маркграф выразил недовольство этим инцидентом, и мне кое-что велено вам передать. Господа же из магистрата приехали по жалобе пани Гутки: женщина утверждает, что вы насильно увезли её дочь - горожанку города Брно пани Хелену. Ваш сын по просьбе магистрата сопровождал отряд, так как дороги очень опасные, а торговцы - люди мирные, да и....

Неизвестно, чтобы ещё сказал велеречивый архиепископ, но нахмурившийся Збирайда перебил его:

- Постойте, ваше преосвященство. Что-то мне не понятно: почему холопка жалуется на меня городскому капитулу?

И вновь гости стыдливо замялись.

- Пани Гутка - бывшая горожанка, - наконец неуверенно протянул один из членов магистрата, - вот она и...

- Допустим, - покладисто согласился Збирайда, - мне собственно всё равно по какому праву престарелая рабыня Лукаши мутит воду в Брно. Её уже давно на том свете с фонарями ищут! Но Хеленка - моя холопка и ваше заявление, что она вдруг ни с того ни с сего стала горожанкой уже касается меня непосредственно. Это шутка?

- Мы провели два дня в пути, барон, - это уже вступил в разговор злящийся на маркграфа за столь неловкую ситуацию глава городского совета, - не для того, чтобы шутить. Около двух месяцев назад ваша бывшая крепостная пани Хелена пожелала вступить в гильдию торговцев зерном. Она предоставила городскому совету подписанную вами собственноручно вольную и мы не нашли никаких причин для отказа. Пани Хелена давно известна капитулу как честная, почтенная и всеми нами уважаемая женщина.

Збирайда мрачно хмыкнул, насмешливо смерив глазами обнаглевших булочников. Они его совсем за дурака держат?

- Позвольте! Я неплохо знаком с городскими кутюмами. Помню как лет десять назад от меня сбежал провинившийся холоп, и вы мне отказались его выдать только на том основании, что этот мерзавец умудрился скрываться на территории Брно на протяжении года. Года, да ещё одного дня в придачу. А вы мне толкуете про два месяца?

Это были именно те слова, которые и боялись от него услышать члены магистрата.

- Но речь идет всё-таки о вольноотпущеннице, а не беглой холопке. И из любого правила есть исключения, - заметили они, - исходя из того, что мать претендентки была когда-то горожанкой, мы пошли на снижение испытательного срока. Пани Хеленка не молода, поэтому мы не сочли нужным подвергать пожилую женщину излишним волнениям.

Пан Ирджих расхохотался бы, не будь у него так тяжело на сердце. Пожилая женщина!

- Этой пожилой женщине всего тридцать шесть лет. Могла бы и подождать год, - фыркнул он, - но Господь с вами: снизили и снизили срок. А от меня-то вы чего хотите?

- Вы насильно увезли женщину из города.

- Чушь, - презрительно пожал плечами Збирайда, - она сама приехала сюда, меня и дома-то не было. Хеленка, несмотря на вольную, по-прежнему работает на меня. Кто-то же ей должен давать кусок хлеба.

Бюргеры окончательно растерялись. Зачем маркграф прислал их в Чёрный лес, если барон не собирается удерживать женщину в замке? Для чего понадобилось, нарушая вековые кутюмы, давать гражданство пани Хелене, если её бывший хозяин не против её зачисления в городскую гильдию?

Но тут в их разговор влез до поры до времени помалкивающий архиепископ.

- Вот и прекрасно, что так всё обернулось, - бодро потер он руки, - очевидно, пани Гутка немного не в себе, что нередко бывает в её возрасте. Всего-то и дел, что позвать женщину да спросить, когда она собирается вернуться Брно? Не так ли, пан Ирджих?

В зале воцарилась тишина, прерываемая только потрескиванием поленьев в камине. Наблюдательный прелат сразу же заметил, как опасливо втянули головы в плечи следящие за огнем холопы. «Неужели опоздали? Бедная Моравия… Не хватает нам только междоусобицы из-за какой-то глупой бабы!»

- Мы можем увидеть пани Хелену? - уже настойчивее потребовал он.

- Она приболела! - после некоторой заминки ответил барон.

- Женщина жива? - голос его преосвященства заметно похолодел.

- Мне не докладывали, что она умерла, - увильнул от прямого ответа Збирайда.

- Так, - встал со своего места архиепископ, - прикажите отвести меня к больной.

Судя по выражению лица, приказание пришлось барону не по вкусу.

- Зачем? Может, её болезнь заразна, - сухо возразил он, - как чума?

Бюргеры в ужасе ахнули, опасливо осеняя себя крестным знамением. Но прелат уже догадался, какая «зараза» одолела ещё недавно здоровую женщину.

- Долг пастыря перед Господом нашим не позволяет мне избегать общения с заразно больными. Вы же знаете, что в моём перстне заключена исцеляющая сила. Кроме того, я почему-то предвидел, что встречу в вашем замке недужных и захватил с собой опытного лекаря. Он точно установит, насколько опасна поразившая женщину хворь.

Серые глаза архиепископа схлестнулись в немой борьбе с неприязненным взглядом Збирайды. И барон кивнул холопу, приказывая отвести гостя к постели экономки. Сам же пан Ирджих остался с окончательно сбитыми с толку гостями в зале, заведя с сыном разговор о перспективах ближайшей охоты и полностью игнорируя членов магистрата.

Архиепископ появился в зале довольно быстро: гости Збирайды ещё не успели затосковать.

- Мой лекарь осмотрел больную, - заявил он, усаживаясь поближе к камину и протягивая руки к огню,- это не чума. Но в ближайшее время женщина действительно будет не в состоянии покинуть постель.

- В ближайшее время? - заволновались бюргеры. - Это насколько же затянется её болезнь? В Брно нас ждут неотложные дела.

- Не сочтите меня негостеприимным: я без особого труда могу прокормить гораздо большее количество гостей, - язвительно заметил Збирайда, - Но если у вас столько дел и мы всё выяснили, почему бы вам не покинуть мой замок завтра поутру? Хеленка выздоровеет и вернется в Брно. В моих владениях не действуют кутюмы, закрепощающие свободных людей по мере их пребывания в Чёрном лесу. Хоть год пусть живет, хоть десять, приехала свободной горожанкой, такой же и уедет.

Члены магистрата тоскливо переглянулись: так-то оно так, но Генрих велел им вернуть женщину в город живой или мертвой. Однако что он скажет, если они увезут пани Хелену живой, а по дороге она скончается от этой самой непонятной болезни? Вряд ли, похвалит.

К их облегчению в разговор вновь вмешался архиепископ.

- Если вам нужно уезжать, не задерживайтесь, - покровительственно разрешил он, - а пани Хелена вернется в город вместе со мной. А у меня ещё есть дела во владениях пана Ирджиха, которые не решить за один день. Думаю, я всё время необходимое женщине для восстановления сил, буду пользоваться вашим гостеприимством, сын мой.

Все присутствующие при разговоре изумленно переглянулись. Они знали, насколько его преосвященство занятый человек: у архиепископа множество забот и обязанностей, расписанных чуть ли не на полгода вперед поездок и визитов, не говоря уже о пасторском служении. И вдруг прелат бросает все свои дела, чтобы остаться на неопределенное время в захолустной крепости, ожидая выздоровления вчерашней холопки. Чудеса, да и только!

Збирайде же только и осталось, что растянуть губы в имитации доброжелательной улыбки, тщательно скрывая душившее его бешенство. Барона особенно выводил из себя сам факт, что имя маркграфа, организовавшего весь этот балаган, ни разу не было упомянуто. Только архиепископ вскользь упомянул о его поручении, но это вполне понятно: лицо его ранга непосредственно связано с правителем.

«Хеленка, Хеленка,- вздохнул он с тоской, - если бы ты могла увидеть, какой тарарам устроил твой любовник. Ради похищенной Стефки он и пальцем не пошевелил... Обидно!»

Серьезный разговор между его преосвященством и бароном состоялся уже на следующее утро, когда они проводили торопящихся в Брно членов городского совета в сопровождении отряда Тадеуша восвояси.

- Сын мой, - повернулся к нему прямо во дворе, благословивший путников архиепископ, - сколько же глупых ошибок вы совершили за последние дни? Что с вами, пан Ирджих? Как вы могли так низко пасть из-за вчерашней холопки?

Збирайда одарил прелата угрюмым взглядом.

- Судя по тому, что вы здесь, Генрих также оценивает Хеленку достаточно высоко.

Но архиепископ только невесело рассмеялся, зябко кутаясь в фиолетовую мантию от продувающего насквозь морозного ветра.

- Генрих - молодой сумасброд, что с него взять? А вам уже шестой десяток, голова почти белая. Ума вы незаурядного, прекрасный воин и вдруг такой шквал жутких глупостей. В своём ли вы уме? Эта баба, наверное, ведьма, раз из-за неё вспыхнула такая смута.

Ведьмой любимую женщину барон не считал, и напраслину возводить не пожелал даже из мести.

- Хеленка –безупречная католичка.

Архиепископ громко хмыкнул, смерив собеседника снисходительным взглядом.

- Значит, инквизиции вы её выдавать не хотите. А приказать запороть женщину насмерть у вас хватило жестокосердия? Вы не подпустили к Хеленке даже священника, чтобы принять у неё предсмертную исповедь. Уму непостижимо до чего может опуститься сжигаемый гордыней человек. Давайте-ка уйдем с этого пронизывающего ветра, присядем у камелька со стаканом подогретого вина да поговорим по душам.

С этими словами двое мужчин зашли в дом, но и по пути в хорошо протопленную горницу, прелат не умолкал ни на минуту, продолжая снисходительно увещевать строптивого барона:

- Мы ведь ровесники: я вас только на три года старше. В наши ли годы поднимать бучу в государстве и противостоять маркграфу? Ну, что за вздор! Бунт - удел молодых и глупых, которые сами не знают, чего хотят.

И мужчины действительно уселись со стаканами вина перед жарко пылающим камином и, прислушиваясь к бушующему ветру за окном, разговорились по душам.

- Я вас прекрасно понимаю: мне тоже, наверное, было обидно, если бы маркграф уложил в свою постель мою любовницу. Но обиды - это одно, а открытый бунт - совсем другое! Получается дикая ситуация: вы нагрубили государю из-за вчерашней крепостной, долгие годы занимающей при вас место замковой шлюхи.

Пан Ирджих оскорбления Хеленки не потерпел:

- Она никогда не была шлюхой.

Архиепископ только досадливо перевёл дыхание.

- Да будь эта баба даже святой! Что из того? Если бывшая ваша наложница впустила в свою постель маркграфа, небо не упало на землю, и не разверзлись врата ада. Из-за чего шум? Вы мудро поступили, отправив её на покой и, наконец-то, женившись на женщине равной вам по происхождению, молодой и красивой.

Пан Ирджих упрямо нахмурился.

- И всё равно Хеленка должна была оставаться верной своему господину.

- Согласен, - покладисто кивнул головой собеседник, - полностью согласен. Мы ждем от наших холопов всех мыслимых добродетелей: и верности, и преданности, и честности - как будто это не люди, а ангелы, спущенные с небес на землю, специально нам в услужение. Увы! Холопы грешат так же, как и их господа. Не устояла перед Генрихом и ваша Хеленка. И кто её осудит, когда придворные дамы - красавицы знатного происхождения сражаются между собой за его внимание. Генрих молод, довольно привлекателен, как мужчина силен, раз ещё не протянул ноги от разврата, что царит в его дворце. Так за что же обрекать женщину на жуткую смерть, да ещё требовать от неё поклясться на Библии, что не будет думать о возлюбленном?

Архиепископ остро глянул на понурившего голову задумчивого барона.

- Вы когда-нибудь пробовали о чём-нибудь специально не думать?

Збирайда недоуменно хмыкнул.

- Не понимаете... - догадался прелат, - давайте попробуем. Не думайте о Хеленке на протяжении хотя бы часа: не вспоминайте её изуродованную спину, бледное лицо и искусанные с запекшейся кровью губы. Получится у вас?

Пан Ирджих пожал плечами.

- Отказать человеку в отпущении грехов. Заставлять клясться на Библии, урожая смертью. Ставить жену ниже рабыни… Да здоровы ли вы, сын мой?

- Похоже, вы знаете обо всем, что происходит в моем доме? - недовольно пробурчал барон.

- А мне положено всё знать. Я духовное лицо: от меня ни у кого нет тайн.

- Я ненавижу Генриха, - неожиданно с горечью воскликнул Збирайда, - он развратен, двуличен, мстителен и коварен. И это мой сюзерен!

А вот после этих слов его преосвященство не стал вычитывать мораль заблудшей овце. Наоборот, на его лице явственно обозначилось понимание.

- Да, идеальным правителем его не назовешь, - тяжело вздохнул он, - но сюзерена дает Бог, и у нас нет выбора. Наверное, в глазах Господа мы настолько погрязли в грехах, что он решил наказать своих детей, поставив Генриха во главе нашей прекрасной Моравии. Но знаете почему, сын мой, несмотря на занятость, я примчался вас мирить?

- Маркграф попросил нас помирить? – удивился барон.

- Генрих коварен, но не глуп. Пусть он развратен, но видно его самого мутит оттого, что он делает. Вот его и потянуло к такой женщине, как Хеленка. И хотя Генрих мстителен, он все же понимает, что лучше с вассалом помириться, чем враждовать. Да из-за чего вражда-то? Из-за не первой свежести холопки? Глупо и не делает чести ни вам, ни ему. К счастью маркграф это понял, а вы?

- Я тут долго вас слушал, - угрюмо огрызнулся барон, - по вашим словам выходит, что я спятивший придурок, которого надо на цепи держать. Но на самом деле, всё гораздо проще и сложнее одновременно. Для меня Хеленка не просто холопка - это часть моей души. Разве Генрих будет её так же любить, как я? Он разобьет ей сердце, потушит взгляд, а потом всё равно бросит!

Его преосвященство мало интересовали такие тонкие материи, как сердце Хеленки, и уж тем более будущее этой бабы. Но с трудом сдерживая раздражение, он терпеливо поддакнул:

- Согласен, с его стороны это необъяснимая прихоть. Простая деревенская женщина, немолодая, и хотя не лишена определенной привлекательности, но не для Генриха же, к услугам которого самые соблазнительные и очаровательные женщины в государстве. О чём ему с ней разговаривать? О ценах на зерно и говядину? Эта блажь быстро пройдет. И не надо смешить людей: позорить свою юную супругу такой соперницей, подвергать опале и себя, и своих детей, а нужно вернуться в Брно, извиниться перед маркграфом и терпеливо выждать, когда пролетит эта страсть. Ручаюсь, ждать придется не долго! Кстати, для вашей гордости в этом не будет ни малейшего урона, потому что никто и не подозревает из-за чего разгорелся сыр бор.

Вот такими аргументами утихомиривал строптивого барона лукавый архиепископ. И если поначалу Збирайда ещё упирался и огрызался, то потом всё-таки не устоял перед хитростью и велеречивостью церковника.

Несколько дней Хеленка находилась в горячке, но неустанная забота прислуги и лекаря, привезенного архиепископом, быстро привели её в себя. И хотя от боли женщина по-прежнему не могла лечь на исполосованную безобразными шрамами спину, её состояние стало значительно лучше. А когда она узнала, что её выздоровления в замке дожидается сам архиепископ, то тут же заявила, что может тронуться в дорогу хоть сейчас. Хеленке не терпелось покинуть замок, где она столько лет безраздельно была хозяйкой: теперь даже стены собственной комнаты вызывали у неё тошноту.

Архиепископ хоть и пожурил женщину за безрассудство, но как только шрамы перестали кровоточить, сразу же отдал приказ собираться в дорогу. Он и так потратил на этих людей непростительно много времени. Зато прелат теперь знал, что сказать сюзерену, когда тот в очередной раз протянет с выплатой церковной десятины.

Накануне отъезда Збирайда зашёл в комнату бывшей экономки. Она сидела на кровати в одной рубахе и задумчиво смотрела в окно. Было даже странно видеть её без дела – такой вот праздно сидящей.

- Хеленка, - тихо позвал он.

- Да, - безучастно отозвалась та, но не смогла сдержать непроизвольной дрожи при звуках его голоса.

Пан Ирджих присел рядом на постель.

- Прости меня, дорогая. Я сам не понимал, что делаю: как будто лукавый помутил мой разум.

Но женщина никак не отреагировала на его слова: она все также бесстрастно смотрела в окно, словно была в комнате одна, а когда он осторожно притронулся к её ладони, быстро убрала руку.

БРНО.

В тот вечер произошло сразу же несколько тесно связанных друг с другом событий. Об одних узнали все, а другие прошли втайне даже от самых заинтересованных взоров.

Во-первых, удивленные придворные смоглиувидеть, как гордец Збирайда, наворотивший три недели назад столько дел, униженно просит прощения у маркграфа. И Генрих милостиво его простил, даже ласково похлопав по плечу.

Правда, сплетники шептались, что мятежник чуть не укусил правителя при этом за руку, но что взять с этих людишек, которые и родную мать не пожалеют ради красного словца?

На опального барона смотрели как на редкостного зверя. Откуда-то всем стало известно, что у него был непонятный конфликт с городским магистратом, закончившийся тем, что сам бургомистр побывал в его замке с претензиями по поводу какой-то горожанки, которую барон насильно удерживал в своих владениях. Люди просто диву давались, сколько глупостей умудрился натворить Збирайда за столь краткий срок.

Но мало кто знал, что поздним вечером маркграф спешился на знакомой улице. Дверь открыл Вацлав.

- Как она?- спросил его Генрих, взбегая по лестнице.

- Жива, - кратко ответил тот, запирая дверь на засов.

На новой, взамен изрубленной постели, лежала на боку Хеленка. Её осунувшееся лицо просияло радостью при виде любовника.

- Ваша светлость!

Женщина потянулась к нему, но когда маркграф схватил её в объятия, невольно застонала, и он с горечью увидел, как от его неосторожного обращения на белой полотняной рубахе проступает кровавая полоса.

- Бог мой, дорогая… прости! Его преосвященство рассказал, что пришлось тебе вынести, голубка моя.

Генрих зарылся лицом в её волосы и замер, нежно придерживая женщину за плечи.

Они так просидели довольно долго. Хеленка была настолько счастлива, что вся боль и ужас последних дней постепенно отступили. Она обвила шею любовника, нашла губами его губы... и они мгновенно забыли обо всем: и о Збирайде, и о недавних событиях. А собственно, зачем нужны влюбленным посторонние люди? Кем они могут быть, кроме как помехой на пути к желанным губам, досадным и раздражающим фоном?

- Пресвятая дева! Дорогая, да ты вся в крови, - огорченно заметил Генрих, после того, как они смогли оторваться друг от друга

- Вы мужчина, мой друг, - грустно улыбнулась Хеленка, срывая с постели испачканную простынь - и не должны бояться крови.

- Но только не твоей, дорогая. Меня охватывает чувство вины: я не смог защитить свою женщину от такого кошмара.

- Я сама виновата, - не согласилась Хеленка, - должна была серьезней отнестись к Збирайде.

Генрих с лёгкой улыбкой склонился нал любовницей, нежно обводя пальцем осунувшиеся от боли черты лица. Поцеловал сначала в щеку, потом уже более горячо в губы.

- У тебя ещё простыни в запасе есть?

- Есть, дорогой, - и Хеленка, смеясь, вновь прильнула к возлюбленному.

На протяжении нескольких дней маркграф навещал свою любовницу почти ежедневно. Но вскоре им пришлось расстаться. Генрих с грустью оповестил Хеленку, что уезжает в Венгрию.

- Я приеду месяца через два. Жаль, конечно, с тобой расставаться, но может это и к лучшему: мы не даем твоей спине окончательно зажить, и я как вурдалак каждую ночь купаюсь в твоей крови.

Он прижал любовницу к себе, жадно вдыхая запах женских волос.

- Пока меня не будет, ты переселишься. Я купил для тебя другой дом, за рекой. Можно будет незаметно покинув Шпильберг, сесть в лодку и посещать тебя втайне от любопытных глаз. Не хочется, чтобы на тебя косились бюргеры: моя возлюбленная должна высоко носить свою головку.

- А я и буду её носить высоко, - с мягкой улыбкой пообещала Хелена.

- И ещё, родная, с сегодняшнего дня тебя будут охранять мои люди: хочу спать спокойно, пока нахожусь так далеко.

И Генрих уехал.

Сбор вещей не занял много времени, но Хеленка не успела переехать в новый дом, когда появился прослышавший о переселении Збирайда. Женщина приняла его спокойно. Её к тому времени уже охраняли люди маркграфа, и она не боялась вчерашнего хозяина.

- Быть подстилкой маркграфа, конечно, хорошо, - с ходу заявил Збирайда, - но ты мечтала, стать достойной самостоятельной женщиной, и что же теперь? Шлюха не может рассчитывать на уважение.

Смотрите-ка, он ещё силится читать ей мораль!

- Зачем вы пришли? - холодно осведомилась Хелена. - Ключи я передала бы через отца.

Но пан Ирджих проигнорировал ледяной прием.

- Хочу дать тебе шанс остаться порядочной женщиной, а не потаскухой, живущей на деньги любовника, - пояснил Збирайда.

Женщина не удержалась и с иронией взглянула на настырного благодетеля. Збирайда выглядел слегка осунувшимся, но бодрым и энергичным.

- И…

- Предлагаю тебе по-прежнему заниматься моими делами: обещаю даже долю в прибыли.

- За что же такая честь?

- Очень трудно в наше время найти честного и умелого приказчика, дорогая!

Поначалу Хеленка хотела отказаться: ей претило иметь с ним хоть какие-то дела, но потом здравый смысл возобладал, и она согласилась. Действительно, мало ли как могли повернуться их отношения с Генрихом, а на её руках были два беспомощных старика. Доля в прибыли делала Хеленку компаньоном барона и придавала определенный статус в глазах остальных бюргеров. Не зря же она с таким трудом завоевала себе место в гильдии торговцев зерном. И после недолгих раздумий, Хеленка согласилась с предложением барона.

Время шло. Конечно, она сильно скучала по уехавшему любовнику, но эта тоска усилилась бы втрое, если бы женщина не продолжала посещать рынок, следить за ценами на зерно, вести хозяйственные книги, продавать и покупать товары, выполнять сотни дел и поручений. И за всей этой круговертью, Хеленка сразу не заметила изменения в своём теле.

- Что-то тошнит меня от молока, - как-то отодвинула она кружку за завтраком, страдальчески поморщившись, - я бы яблок поела

- Да какие яблоки в это время года, доченька? - всплеснула руками Гутка. - Все запасы давно съедены. Что это ты капризничаешь в последнее время: то тебя от мяса тошнит, то от молока?

Семейство сидело за ранним завтраком на новой большой кухне. Гутка по старой привычке встала ещё до рассвета, чтобы разжечь очаг и накормить дочь и мужа перед началом дня. Готовила она всегда вкусно, и вдруг обычно неприхотливая в еде дочь стала от всего воротить нос.

- Может, ты захворала?

- Не знаю, - пожала плечами позеленевшая от тошноты Хеленка. - Так мутит, что с трудом сдерживаюсь. Нет яблок, так может, хоть квашенной капусты достанешь? Хочется чего-нибудь кислого.

Вацлав внимательно прислушивался к беседе женщин.

- Неспроста тебя тянет на кислое. Ты бы, дочка, зашла к какой-нибудь не слишком болтливой повитухе, - с глубоким вздохом посоветовал он, - заплати ей побольше, чтобы рот попусту не раскрывала, да пусть она тебя посмотрит. Думаю, посещения маркграфа не прошли даром.

Хеленка так и застыла, с тревогой глядя на отца.

- Но ведь столько лет после рождения Стефки я не беременела, - пробормотала она, - и была уверена, что Господь наказал меня за грехи бесплодием.

- Всякое бывает, когда женщина меняет мужчину, - заметил Вацлав, - но может, мы напрасно тревожимся?

Такая новость могла вывести из себя кого угодно. Хеленка подумала-подумала да и отправилась к травнице Офке.

- Полна коробочка, - захихикала вредная старуха, помяв низ её живота твердыми скрюченными пальцами, - начинили тебя на старости лет, милочка. Будешь плод-то оставлять?

Хеленка сначала даже не сообразила, что ей предлагает старая ведьма, а когда догадалась, то от возмущения плюнула богохульнице под ноги.

- Да ты совсем спятила, старая дура, - выругалась она,- Господь после стольких лет посылает мне дитя - это благословение Всевышнего.

Но Офка только фыркнула, с презрительной жалостью глянув на посетительницу.

- Кто из нас дура, ещё надо разобраться. Как ты свой живот выставишь перед всеми, не венчанная, безмужняя? Не пройдет и шести месяцев как тебя высекут на площади как блудницу, родившую без мужа.

Хеленка побледнела: она знала, что такой закон существует.

- Я подумаю, что мне делать, - сквозь зубы процедила она, отсчитывая деньги в протянутую ладонь Офки, - а ты держи язык за зубами.

- Вот ещё… зачем мне надо болтать? Ты платишь, я молчу.

Но хитрая травница решила сразу же подоить двух коров. Она знала, что есть ещё один человек, которого заинтересует это известие. И вскоре, зажав в руке полученные от Збирайды монеты, довольная Офка воротилась домой.

Барон переживал один из самых трудных моментов в своей жизни.

Поначалу, помирившись с маркграфом, он вернулся в Чёрный лес, но прометавшись с неделю по своим владениям, поймал себя на мыслях о маленьком домике, в котором жила Хеленка.

И Збирайда, рассеянно поцеловав Аннет, покинул замок в самый сезон охоты. Вообще-то, надо было бы взять с собой в Брно и жену, но пана Ирджиха раздражала юная супруга, в своё время принудившая его дать вольную экономке. Как и все мужчины, он винил в этой истории только баронессу, считая себя обманутой и пострадавшей стороной.

Збирайду же теперь интересовала только Хеленка и её жизнь. Поэтому-то он и предложил ей работу, как только маркграф уехал ко двору венгерского короля и не мог бы встрять в их дела.

Барон сделал всё, чтобы не прерывать связь с бывшей любовницей: он собирался терпеливо ждать, когда его женщина надоест капризному властелину, чтобы вновь прибрать её к рукам, и был твердо уверен, что вскоре так и будет. И вот старая Офка принесла весть, что все его надежды тщетны.

Сколько лет после рождения Стефки они делили постель, и женщина оставалась пуста. Но стоило Хеленке несколько ночей провести с Генрихом, и её чрево наполнилось. Збирайда это воспринял как величайшую несправедливость судьбы.

Пан Ирджих и Хеленка встретились во дворе баронской усадьбы у амбара с мукой. Сосредоточенная и деловитая женщина сердито выговаривала приказчику:

- В прошлый раз пришлось снизить цену из-за плохого помола, и опять та же история! - разносился по двору её разгневанный голос. - Мы теряем деньги, вместо того, чтобы их зарабатывать!

Збирайда с грустно защемившим сердцем смотрел на нежное лицо с розовой складкой желанных губ, на окруженные голубыми тенями усталые глаза. Видимо, первые месяцы беременности давались женщине с трудом.

- Что происходит, Хеленка, - подошел он ближе к амбару, - ты чем-то недовольна?

- Всё в порядке.

Женщина быстро отвела глаза, отвернувшись от хозяина.

Пан Ирджих прикусил губу от досады. Столько лет был мил и приятен, а как стала греть постель маркграфу, даже смотреть на него не хочет!

- Не пожалела ещё, что стала горожанкой?

Хеленка недоуменно подняла на него глаза, как будто он ляпнул невесть что. Наверное думает, что всех перехитрила, доверив свою тайну болтливой знахарке! Збирайда победно улыбнулся:

- Если бы ты была по-прежнему холопкой, то кого заинтересовала бы твоя беременность? А раз теперь горожанка, то придется подставить спину под кнут. Тебя будут пороть на площади Нижнего рынка. И каждый нищий в этом городе будет знать, что ты потаскуха. И даже после наказания: не успеешь выйти на улицу, как тебя в след полетит брань, плевки и комки грязи. Или рассчитываешь, что твой любовник поможет? Как бы ни так! Разве у Генриха хватит смелости признать своим бастардом ребенка от сорокалетней вольноотпущенницы? Над ним же будут все потешаться. Маркграфу не пристало якшаться с бывшими рабынями: связь с тобой унизит его в глазах подданных.

В ясных глазах Хеленки отразилась такая боль, что Збирайда в замешательстве замолчал. Женщина тотчас воспользовалась паузой.

- Пан Ирджих, - мучительно искривила она губы, - за что вы так возненавидели меня? Неужели думаете, я не знаю, какое наказание ждёт в Брно родивших без мужа женщин? Но если через столько лет Господь послал мне дитя, я с радостью приму любую кару за право его иметь. В своё время я была лишена возможности быть рядом с собственным ребенком, и вот у меня снова появился шанс стать матерью. Если бы вы знали, как светло у меня на сердце! Что же касается Генриха… я ничего от него и не жду: достаточно того, что уже дал.

Каждое слово Хеленки словно ножом резало по сердцу исстрадавшегося от ревности Збирайды. Ему хотелось схватить женщину за плечи, встряхнуть как следует и крикнуть изо всех сил: «Что с тобой, дурочка? Опомнись, это же я - твой господин! Вспомни, сколько лет мы прожили с тобой бок о бок, в любви и согласии. Какая ненависть, куриная твоя голова? Я ли тебя не любил, я ли не жалел?»

Увы, теперь ему приходилось подбирать слова, общаясь с собственной холопкой.

- А твоему ребенку понравится, если его будут дразнить ублюдком, а мать называть шлюхой? Об этом ты подумала?

- Знать, так суждено, но дитя убивать я не буду.

Збирайда удивился и даже обиделся при виде напрягшегося лица Хеленки.

- Господи, Хелена, да я этого и в уме не держал. Страшный грех убить младенца во чреве, и не кнутом может кончиться, а кое-чем похуже: по законам маркграфства убившую своего ребенка женщину сажают на кол.

- Тогда к чему весь этот разговор? - не поняла женщина. - Чего вы от меня хотите?

- Опомнись, - всё-таки сорвался на крик пан Ирджих, не в силах удержаться при виде такой тупости,- спустись на землю! Ты не выдержишь ещё одной порки; сердце остановится! Вспомни, что и так с того света, считай, вернулась. Давай, я выдам тебя замуж за достойного человека, и он станет отцом байстрюка.

Хеленка так широко раскрыла глаза, что они стали величиной с половину её лица.

- Збирайда, - истерически рассмеялась она, - ты предлагаешь мне вновь стать твоей холопкой? И хочешь, чтобы ребенок Генриха тоже стал твоим холопом?

Барон поморщился, как от уксуса. В устах Хеленки его разумное и щедрое предложение почему-то превратилось в дурацкий оскорбительный фарс.

- Зато никто не назовет младенца ублюдком, а его мать шлюхой, - нервно возразил он, - и он не родится в стыде и позоре.

- Ну уж нет, - волком взглянула на него женщина, - пусть я даже погибну под кнутом палача, но мои дети будут свободными. И больше никогда не подходите ко мне с такими предложениями, если не хотите, чтобы я на виду у всех выцарапала вам в глаза!

Хеленка была настолько разъярена, что Збирайда даже в испуге отшатнулся при виде полыхнувших гневом глаз, но и не на шутку разозлился.

- Ты мне вцепишься в глаза, неблагодарная дрянь? Я двадцать лет тебя кормил и поил, ты жила в моем замке хозяйкой, у тебя было всё, чего ты только хотела! Хотя бы раз я поднял на тебя руку? Хотя бы чем-нибудь обидел? - укоризненно покачал он головой, с болью глядя на неблагодарную женщину. - Ты всю жизнь прожила барыней за моей спиной. Моя жена для меня значит гораздо меньше, чем значила ты. Глаза она мне выцарапает… Я тебе предлагаю реальный выход из положения, а вместо «спасибо» услышал кучу гадостей!

- Спасибо, - рявкнула вне себя от злости Хеленка, - но ваше предложение мне не подходит!

С этими словами она отвернулась от него и ушла, вздрагивая от пережитого возбуждения. Збирайда и женщина кричали друг на друга, забыв, что они не одни. Изумленные холопы и приказчики, разинув рты, наблюдали за этой едва ли не семейной сценой.

«Ну надо же, - невесело хмыкнула Хеленка, - только расставшись со Збирайдой, мы стали вести себя как настоящие влюбленные. Ссоримся, выясняем отношения, в чем-то упрекаем друг друга»

А вот сам Збирайда настолько вышел из себя, что даже забыл сообщить женщине, что получил письмо из далекого Трира, от некоего барона Гуго фон Валленберга. Тот сообщил, что к нему в дом случайно попала благородная девица - Елена Лукаши. Об обстоятельствах этой «случайности» фон Валленберг не написал, зато попросил у крестного отца девушки благословения на брак и осведомлялся о приданом.

После недолгих раздумий, пан Ирджих всё-таки решил, что вряд ли кто-нибудь в Моравии возьмет в жены неизвестно где столько времени пропадавшую девушку, и раз нашелся кто-то, кого это обстоятельство не смущает, так тому и быть: пусть берет Елену в супруги. Слава Богу, хотя бы жива!

Хеленке он так ничего и не рассказал, а той было не до пропавшей паненки.

Генрих приехал, когда на деревьях её маленького садика уже набухли почки, и в воздухе сладко и головокружительно запахло свежестью и весной.

Шёл затяжной дождь, и волнующаяся в предвкушении встречи Хеленка боялась, что маркграф не пожелает в такую погоду переправляться через реку. А Генрих и не стал садиться в лодку, открыто появившись в доме со стороны улицы.

- Радость моя, - нетерпеливо обнял маркграф любовницу, - как же я по тебе соскучился.

Он пристально осмотрел милое, сияющее радостью лицо. Однако от него не укрылось и её недомогание.

- Душа моя, ты не здорова? Лицо осунулось, но глаза светятся таким обещанием...

Хеленка счастливо улыбнулась и, опережая любовника, побежала наверх. Там они в мановении ока разделись и юркнули в кровать с обоюдным желанием, как можно дольше не расставаться.

- Ты изменилась, - с любовью заметил Генрих, когда они, наконец-то, смогли разжать объятия,- стала другой... более смелой.

- Это любовь к вам придает мне смелости.

- Как же я скучал без тебя!

Хеленка испытывающее заглянула в его темные искрящиеся улыбкой глаза. Кажется, настал подходящий момент.

- Вы станете отцом, мой государь.

Рука маркграфа красноречиво легла на женский живот.

- Какое чудесное известие! Ты ведь не имела детей от Збирайды?

Настало время откровений, и Хеленка честно рассказала любовнику о Стефке.

- Господь наказал меня за обман и не давал возможности стать матерью, пока в моей жизни не появились вы, мой господин.

Генрих довольно улыбнулся: Хеленка ему доверяла. Он уже слышал эту историю из уст Вацлава - слова отца и дочери не расходились.

- Ты мне подаришь такую же красавицу дочку.

- С радостью, - легко перевела дыхание любовница, - но всё не так-то просто…

- Ты, и вдруг без сложностей, - рассмеялся маркграф, блаженно пристраивая голову на её груди, - что там опять произошло? Я сейчас играючи могу решить любую проблему.

И Хеленка осторожно поведала ему о городских кутюмах и о разговоре со Збирайдой.

- Хитрец, - хмыкнул Генрих,- тоже мне благодетель. Но почему он постоянно вокруг тебя крутится? Раньше от Брно шарахался, как от зачумленного города, теперь же, плюнув на юную супругу, мозолит глаза моей женщине. Мне это не нравится! И почему ты работаешь на него? Слава Богу, я в состоянии тебя содержать.

Ответить на этот вопрос бывшей экономке было нелегко. Как пояснить, что настолько срослась с работой, что не мыслила жизни в безделье? Хеленка не могла сидеть, сложа руки, потому что задохнулась бы от тоски. Ей были необходимы общение с людьми, деловитая суета рынка, сам воздух торговых площадей.

- Задыхаюсь в четырех стенах, - в конце концов, сказала она правду, - мне нравится работать. Я постоянно занята: разговариваю с людьми, они разговаривают со мной. Жизнь вокруг бурлит, и мне интересно быть в центре событий: приценяться, совершать сделки, обсуждать различные новости, быть в курсе всех городских событий.

Маркграф приподнял голову и изумленно уставился на тотчас робко стушевавшуюся женщину.

- Но разве неприятно наряжаться в красивые платья, спать, сколько хочешь, есть вкусную еду? Если уж совсем скучно, можно шить или ходить в церковь?

Хеленка виновато улыбнулась.

- Но я просыпаюсь на рассвете, да и если переем, мне плохо становится. В храм я, конечно, хожу, но ведь ничего не понимаю из того, о чём толкует священник. Уж лучше самой почитать Библию.

- Ты знаешь латынь?

На щеках женщины вспыхнули багровые пятна, но она не стала лгать.

- Моя Библия на чешском языке.

Генрих потрясенно уселся на постели. Его любовница еретичка, последовательница богохульника Гуса - вот так сюрприз!

- Откуда она у тебя? - гневно осведомился он. - Твой отец бывший таборит?

- Нет, - виновато качнула головой Хеленка, - но такая книга у нас есть.

Маркграф с осуждением покачал головой, а потом вновь пристроил голову на пышной груди любовницы.

- Зачем тебе эта морока, радость моя? Скоро ты родишь дочь, а потом вновь забеременеешь: дети избавят тебя от скуки. Да и я постараюсь не давать тебе тосковать.

- Мой государь!

Хеленка покрыла поцелуями голову любовника.

- А как же городские кутюмы?

- Ещё только колбасникам я не давал отчета в своих сердечных делах. Спи спокойно, и пусть тебе снится наша дочка.

- Я вас люблю.

- Не забывай это повторять как можно чаще…

После стольких треволнений, жизнь Хелены, наконец-то, обрела покой и размеренность.

Как только живот округлился настолько, что это стало заметно окружающим, она перестала выходить на улицу, предпочитая прохаживаться по садику. Женщина с нетерпением дожидалась родов, мечтая о миге, когда увидит своего малыша.

Несмотря на увеличивающее чрево, маркграф не преставал посещать дом любовницы, часто оставаясь ночевать.

- Только рядом с тобой, душа моя, - поначалу удивлялся он, - я могу спокойно спать всю ночь, и отсыпаюсь сразу же на всю неделю.

Это было именно так: стоило Генриху поудобнее уложить голову на пышной груди любовницы, как сон смыкал его ресницы и все докучные дела тотчас покидали разум, уступая место блаженному забытью.

Им было хорошо вдвоем. Всегда гордящаяся своим хладнокровием Хеленка потеряла голову от любви к своему возлюбленному. Генрих ей казался самым красивым, самым умным и самым замечательным изо всех людей на земле. Её обычно трезвый и практичный ум, когда дело касалось любовника, отказывался воспринимать хоть сколько-нибудь его порочащую информацию.

Она переживала, что её мужчина сильно устает, что несмотря на молодость в чёрной шевелюре появились седые волосы и он плохо спит. Хеленке всегда хотелось его приласкать, утешить, пожалеть, и маркграф охотно позволял это делать. Прошло немного времени, и на смену страсти пришли совсем другие отношения. Теперь любовников часто можно было увидеть обсуждающими какую-то волнующую Генриха проблему. Хеленка теперь всё знала о его советниках, баронах, ближних дворянах, о взаимоотношениях с Чехией и Венгрией. Всё происходило в точности так же, как и со Збирайдой, только разговоры о ценах на зерно и масло заменили обсуждения кутюмов маркграфства и придворных интриг.

И вскоре Генрих поведал Хеленке о судьбе её единственной дочери. Женщина даже заплакала от радости, узнав что кровиночка жива.

- Где же сейчас Карел?- как-то полюбопытствовала она.

- Вот уже почти полгода от него нет вестей.

- Но он жив?

- Если бы погиб, думаю, нам сообщили.

Любовники жили своей, сокрытой ото всего остального мира жизнью, по сути дела забыв и о фон Валленберге, и об отданном Карелу Збирайде поручении.

ВАЛЛЕНБЕРГИ.

А теперь вернемся к нашей главной героине. Пока её мать испытывала все взлеты и тяготы своей первой любви, дочь тоже не могла похвастаться тихой и спокойной жизнью.

Елену привезли в Копфлебенц. Когда повозка с лежащей в лубках юной девушкой въехала во двор крепости, весть о том, что привезли сестру мадам Стефании облетела весь замок. Графине об этом сообщила неизвестно почему насупившаяся Герда.

- Там привезли вашу сестру. Эта блажная в окно прыгнула и сломалась, как худая телега.

Стефка испуганно ухватилась за круто вздымающийся живот. Она дохаживала последние месяцы второй беременности и чувствовала себя неважно. Её старшему сыну было всего два месяца, когда она вновь забеременела, поэтому женщина не успела набраться сил для новых родов, и всё время недомогала.

К счастью, хотя бы Гуго не сильно ей досаждал, отсутствуя по каким-то своим делам почти четыре месяца. Стефка расслабилась, успокоилась и умудрилась так устроить свой быт в муравейнике Копфлебенца, что практически не виделась ни с Ульрикой, ни с женой Вальтера Жанной. Её интересы не выходили за пределы детской с колыбелью ненаглядного малютки да собственных покоев, где госпожу развлекала Герда, и изредка навещал Вальтер. Кому как, а Стефке этого скудного общества было вполне достаточно.

И вот теперь весть о появлении сестры. От охватившего мать страха младенец в её чреве закрутился волчком. Почему Елена прыгнула в окно? Зачем сестра понадобилась Гуго? Какие ещё испытания ждут их от самодуров Валленбергов?

Стефка научилась жить со старшим фон Валленбергом, привыкла к нему, но так привыкают люди к трясущейся под ногами почве действующего вулкана; может, взорвётся через час, а может, пройдет немало лет, прежде чем смертоносная лава сметёт всё на своем пути.

И вот появление Елены - это неспроста! Гуго решил ещё как-то развлечься за её счет?

Навестившего женщину Вальтера ждал нешуточный скандал:

- Зачем вашему брату понадобилась моя сестра?

- Не знаю, - честно ответил тот.

Смерившая его нелюбезным взглядом Стефка подчеркнуто выпятила без того немалый живот:

- Я и так плохо себя чувствую. А если Гуго опять меня вовлечет в свои каверзные развлечения, наверняка сброшу ребенка!

Вальтер даже застонал от досады.

- Успокойтесь, мадам. Уверяю вас, у моего брата и в мыслях нет впутывать вас в какие-либо игры.

- А зачем ему Еленка?

- Не знаю.

Он покосился на недоверчиво поджатые губы настороженной женщины и раздраженно подтвердил:

- Действительно не знаю. Но вы сможете увидеться со своей сестрой.

- Разве она не будет заточена в башню донжона?

На этот язвительный выпад младший фон Валленберг даже не счел нужным отвечать.

Сёстры так давно не виделись. У Стефки в памяти остался образ непоседливой девчонки с черными кудрями в коротком платье с фартучком. Когда-то младшая панночка Лукаши отличалась особой проказливостью и доставляла всем массу хлопот.

Теперь же Елена превратилась в красивую девушку. Белое полотно подушек контрастировало с иссиня-черными пышными кудрями волос. Чуть раскосые чёрные глаза смотрели озадаченно: она явно не узнала старшую сестру.

- Еленка, как же ты выросла, - улыбнулась Стефка.

Вежливая улыбка, едва промелькнув, растаяла на губах девушки. Она испуганно окинула взглядом стоящую перед ней даму.

- Стефания? Но... ты ведь погибла!

Старшая сестра недовольно поморщилась: кому приятно слушать о своей смерти?

- Как видишь, жива.

Но видимо Елене было по-прежнему не по себе.

- Как же ты оказалась здесь?

Стефка тяжело вздохнула и присела на край постели.

- Это случилось давно… - и она с тяжелым вздохом принялась за рассказ о своих отношениях с фон Валленбергами.

Елена с надеждой взглянула на сестру:

- А Гуго фон Валленберг, в конце концов, вернет меня домой?

Стефка прикусила губу. Она не знала, какие планы у барона относительно сестры, но не ожидала ничего хорошего. Жаль расстраивать Елену, но будет лучше, если сестра сразу же лишится иллюзий относительно своего пленения.

- Нет, дорогая. Для того чтобы вернуть в Моравию, тебя отвезли бы в противоположную сторону.

- Но зачем я ему?

И что на это ответить?

Стефка окинула придирчивым взглядом стены комнаты, в которой расположили сестру, и облегченно перевела дыхание.

Елену поселили в одной из угловых комнат дома. Она не отличалось ни особым удобством, ни добротностью обстановки: выцветшие шпалеры на стенах, дешёвое сукно балдахина, старые потертые ковры на полу. В сложной иерархии статусов пленённых дам, сложившейся в Копфлебенце с незапамятных времен, подобная спальня означала, что Елена не пользуется особым благоволением барона. Однозначно, чтобы не замыслил Гуго против сестры, соблазнять её он не собирался.

- Всё уладится, дорогая, всё со временем уладится.

Сама же Еленка не спешила покидать постель. И хотя переломы со временем срослись, общее угнетенное состояние духа и неуверенность в завтрашнем дне замедляли окончательное выздоровление крепкой и здоровой девушки.

Сестры нечасто виделись, хотя относились друг к другу вполне лояльно. И всё же особо теплых отношений между ними так и не возникло, прежде всего потому, что их интересы практически не пересекались. Когда же сестры начинали что-то обсуждать, то неизменно выяснялось, что у них разное мнение по одним и тем же вопросам.

Допустим, когда Стефка из самых лучших побуждений постаралась наставить сестру, как вести себя с фон Валленбергами, то получила неожиданный отпор.

- Мессир самодур и изувер каких мало, - доверительно толковала она Елене. - Он играючи сломает тебя, только чтобы развлечься. Поэтому с бароном нужно обращаться крайне осторожно, не противоречить и стремиться без нужды не раздражать. Терпение и ещё раз терпение...

Она бы ещё добавила пару фраз к своей речи, если бы не саркастическая усмешка, исказившая губы сестры.

- Я ведь не холопка, чтобы заглядывать в рот господину. Да и фон Валленберг не тухлое яйцо, чтобы с ним так носиться.

- Сопротивление может только разозлить его, подтолкнуть к жестоким поступкам, и даже стоить тебе жизни.

Но глупая девчонка только недоверчиво смерила её взглядом.

- Чем жить как рабыня, лучше умереть.

- Это только слова, - возразила глубоко задетая таким пренебрежением Стефка, - умереть тоже непросто: смерть бывает разной.

Но сестра не вняла её предупреждениям. Как и все юные девушки, которым в столь юном возрасте удалось одержать победу в борьбе за сердце вожделенного мужчины, Елена была невероятно самонадеянна. Не удивительно, что если Стефания и навещала сестру, то скорее из чувства милосердия, чем из-за испытываемой к ней любви.

Шло время: дни сменялись днями, приближалось Рождество.

Елена уже выходила из комнаты, и в основном проводила время либо в гостиной с дамами, либо блуждая где-то. Сестры теперь виделись крайне редко: в основном за общим столом во время трапез.

Перед самым Рождеством в замке наконец-то появился сам хозяин.

Гуго привёз ворох подарков и особое праздничное настроение, которое охватывало обитателей Копфлебенца, когда их господин возвращался из дальних странствий.

Рождество отмечалось с размахом. В крепости никогда не считались с затратами, чтобы устроить достойный праздник подвластным людям: рекой лилось пиво, во дворе на вертелах зажаривались целиком туши, чтобы всякий желающий мог вдоволь наесться мяса. Среди музыки, танцев и песен, взрывов беспечного смеха и выступлений заезжих акробатов можно было заметить и Валленбергов, принимающих самое деятельное участие во всеобщих забавах. Не гнушались развлечений и дамы из кружка мадам Ульрики, и конечно же, восхищенно взирала на это буйное веселье Елена.

И вскоре обитатели замка стали замечать возле девушки крепкую фигуру хозяина. Поначалу пленница его дичилась, но Гуго, когда хотел, мог привлечь к себе внимание. И вот уже на губах у Елены начала расцветать робкая улыбка, а иногда до слуха пристально наблюдавших за парочкой домочадцев доносился даже её смех. А уж когда Ульрика заметила, как глаза фон Валленберга при взгляде на юную моравку приобретают синий оттенок, Копфлебенц наполнился возбужденными пересудами.

Стефка готовилась к родам и, безвылазно сидя в своих покоях, была далека от всеобщего веселья. Впрочем, это вынужденное одиночество её вполне устраивало: чувствовала она себя неважно. Но однажды утром у её постели появилась знакомая согбенная фигура. Казалось, Герда родилась приземистой расползшейся старухой. Торчала у будущей матери она постоянно, но сегодня склочную бабку распирали новости.

- Спишь? - пророкотала она, с кряхтеньем опускаясь на край кровати. - Ну, спи, спи... в монастыре-то особо не поспишь: там и днем, и ночью молятся.

Графиня изумленно приподнялась с подушек, вглядываясь в мрачное морщинистое лицо.

- Ты о чём? Какой монастырь?

Но старуха только с горькой укоризной покачала головой:

- А зачем ты здесь? Какой от тебя прок?

- Как зачем? - опешила женщина. - Я ведь беременна!

- Скоро родишь. В замке полно девок, которые присмотрят за детьми ничуть не хуже, чем ты.

Стефка окончательно растерялась:

- Какая муха тебя укусила?

Герда оглушающее высморкалась. В последнее время кормилица прихварывала.

- Гуго решил жениться.

Сердце Стефки сделало такой скачок в груди, что она задохнулась.

- На ком?

Герда хмуро хмыкнула, разгладив свой передник.

- Сестрица твоя - бесстыдница!

От такого известия у графини недоверчиво перекосилось лицо.

- Еленка? Не может быть!

- Ещё как может, - припечатала бабка, поднимаясь с места, - а ты и дальше спи, да потягивайся.

- Но Герда, - нервно возразила женщина, - мне скоро рожать.

Старуха с такой силой фыркнула, что даже шевельнулись отвороты высокого чепца.

- А то ты одна с брюхом ходишь! Беременность - не болезнь. Чего ты спряталась как крот ото всего света? Оставила своего мужчину одного: поздно теперь искать пропажу. Станешь христовой невестой, а твоя сестра баронессой. Каждому - своё!

После того, как вредная бабка ушла, Стефка долго размышляла над неприятными новостями. И пришла к выводу, что если в словах Герды есть хоть доля истины, её дела плохи!

Гуго по приезде, конечно же, навестил беременную любовницу. Был он ласков и нежен, задарил её подарками, но спать ушёл в другое место. Первое время барон проведывал Стефку каждый день: справлялся о здоровье, приносил маленькие подарки, пытался рассмешить. Но в последние дни любовницу брата в основном навещал осведомлявшийся о её здоровье Вальтер. Особой привязанности к любовнику Стефка никогда не испытывала, поэтому и не страдала от его отсутствия. И вот теперь выясняется, что зря!

Несмотря на чрево, женщина кинулась на поиски сестры. Но Елены почему-то нигде не было, впрочем, как и братьев Валленбергов. Стефке пришлось немало побегать, прежде чем выяснилось, что сестра вместе с мужчинами на охоте.

- Да, - неприязненно заявила ей встретившаяся в коридоре мадам Жанна, - между мессиром Гуго и пани Еленой завязались определенные отношения. Насколько мне известно, он даже получил благословение на брак от вашего опекуна. Неужели вас об этом не уведомили?

Переборов неприязнь, Стефка посетила гостиную мадам Ульрики.

Здесь мало что изменилось: на пяльцах возле её кресла красовалась незаконченная почти полгода назад вышивка. «Белая королева» смерила вошедшую женщину ледяным взглядом, и больше ничем не показала своего отношения к визиту.

Зато дамы живо обсуждали приготовления к свадьбе, и только тут пораженная Стефка узнала, что уже назначена дата венчания. Это, пожалуй, оказалось последней каплей.

Она решила дождаться сестру, терпеливо засев в её комнате.

Елена появилась уже ближе к вечеру: возбужденная, веселая, с румяными щеками и разгоряченная скачкой. При виде старшей сестры она удивилась.

- Стефка? Тебе чего?

Графиня вспыхнула негодованием.

- Весь замок гудит, что ты - невеста, и только одна я этого не знаю!

Елена надменно задрала брови.

- А разве тебя хоть что-нибудь интересует, кроме брюха? Вспомни, когда мы с тобой в последний раз разговаривали?

В голосе сестры звучала нескрываемая обида, и до Стефки дошло, что она сама также виновата в создавшейся ситуации.

- Согласна, мне нужно было уделять тебе больше внимания! Но замужество... я ведь не раз предупреждала: барон - страшный человек. Как такое могло случиться?

Елена небрежно повела плечами, стягивая с рук охотничьи перчатки.

- Я не считаю своего жениха страшным человеком. Мессир Гуго начал ухаживать за мной, и я дала согласие стать его женой. Валленберг богат, знатен, силен и крепок как мужчина. Даже крестный не стал возражать против такого во всех отношениях выгодного союза.

Стефка пошла красными пятнами от волнения. Логика сестры была убийственно правильной, но... и только! Сердце неприятно сжалось и загорелось странным огнем то ли гнева, то ли ревности.

- Тебе известно, что у нас с фон Валленбергом особенные отношения.

- Ты имеешь в виду это? - и Елена презрительным жестом указала на её живот.

- Не только! - резко возразила Стефка. - Не знаю, что затевает фон Валленберг, но сомневаюсь, что он в тебя влюблен. Это какая-то изощренная игра, на которые барон большой мастер.

Похоже, слова старшей сестры здорово зацепили Елену, потому что она хмуро сверкнула чёрными глазами.

- А почему мессир не может быть в меня влюблен? Что во мне не так?

Стефка возмутилась: ей столько пришлось выстрадать, сражаясь за право на достойную жизнь в Копфлебенце, и вдруг в их жизнь врывается эта юная вертихвостка и заявляет, что претендует на завоеванные позиции в сердце капризного барона. Да что она себе позволяет? Разве Еленка страдала, мучилась, ломала себя, пытаясь освоиться в чуждом и опасном мире шахматных баталий? Нет, у этой глупой девчонки даже не достало ума, чтобы спросить себя: зачем она понадобилась барону, за какие такие заслуги тот решил её сделать баронессой, когда вокруг есть немало более достойных женщин?

- Дело не в тебе, - едва сдерживаясь, пояснила Стефка, - а в мужчине, за которого ты собираешься замуж. Гуго далеко не прост: он особый человек.

Но легкомысленная сестрица только презрительно фыркнула.

- Даже особым людям нужны в женах обыкновенные девушки: не законы же мы с ним совместно будем сочинять, и не в походы ходить.

Удрученная Стефка вынуждена была прийти к неутешительному выводу: в дальнейших разговорах с Еленой нет никакого смысла - сестра её элементарно не слушала.

Нужно было идти к Гуго. Стефке становилось изрядно не по себе, когда она представляла этот разговор, но другого выхода из положения не видела. Чтобы и дальше оставаться в привилегированном положении матери наследника, нельзя было допустить возвышения Елены.

Конечно, Стефка прекрасно осознавала, что если фон Валленберг решил жениться, то вряд ли он изменит свои намерения, но ей хотелось понять: почему именно Елена?

- Мессир!

Барон с братом на заднем дворе разглядывали копыто захромавшего скакуна. Судя по испачканным кровью костюмам, они ещё не переодевались после охоты, и на оклик запыхавшейся женщины отреагировали с явным недовольством.

- Мадам, вашем положении нельзя покидать покоев, - возмутился Вальтер.

Гуго был скорее удивлен её внезапным появлением:

- Душа моя, куда это ты несешься с таким безумным лицом?

- Нам нужно поговорить, - смерила она этих лицемеров неприязненным взглядом.

Место женщина выбрала не самое удачное для переговоров подобного рода, но ей было не до тонкостей. Стефка хотела получить ответ на свой вопрос незамедлительно.

- Я слышала... до меня дошли слухи...

Глаза Гуго мгновенно похолодели: оправдания не входили в его намерения. Но Стефка не собиралась отступать:

- Вы женитесь на Еленке?

- Да.

- Но... вы не любите её!

Лицо фон Валленберга выразило преувеличенное изумление.

- Неужели? Вы так хорошо разбираетесь в любви?

Стефка прикусила губу: опять он начал ерничать и говорить непонятными фразами. Какой тяжелый человек! А Гуго, между тем, продолжал говорить:

- Каждый человек - мужчина или женщина ищет в этом мире счастья. Я считаю, что ваша сестра сделает мою жизнь более достойной. На вашем положении, мадам, это никак не отразится, поэтому отправляйтесь назад в свою комнату и готовьтесь к родам.

- Вы меня больше не любите?

Братья Валленберги посмотрели на неё, как на дурочку.

- Помилуйте, мадам, вы как будто с луны свалились, - с осуждением заметил Вальтер, - какое отношение имеет брак к любви? Конечно, мой брат вас любит, а если родите ещё одного сына, то его сердце будет принадлежать вам безраздельно.

- Но Елена...

- Милая, скорые роды помутили твой рассудок. Оставь в покое мою невесту и займись своими непосредственными делами. Иди, сердце моё, не стой на ветру!

Это был, наверное, первый случай, когда графиня сама искала Герду, что оказалось не простым делом. Старуха как будто растворилась в каменных стенах: встреченная прислуга только недоуменно качала головами.

- Нет, мадам, не видели.

Бабка пришла поздним вечером, когда женщина, утомившись бегать по лестницам в бесплодных поисках и держась за разламывающуюся от боли поясницу, стояла на молитве.

- Герда, - повернулась Стефка к кормилице, - Елена не пожелала меня слушать. А Гуго издевается надо мной: не собирается же он действительно на ней жениться?

Но старуха только тяжело вздохнула.

- Разумеется Гуго женится на твоей сестрице: он уже попросил её руки у вашего крестного отца.

Стефка растерянно опустилась на край кровати.

- Но тогда что мне делать?

Герда, с кряхтением устроилась рядом, тяжело придавив её колено ладонью.

- Рожать да быстрее вновь беременеть.

Женщина недоуменно покосилась на советчицу.

- И... что?

- Тогда тебе будет всё равно на ком он женат, да и ему тоже. А настырная девчонка умоется слезами, сто раз пожалев, что не послушалась мудрых советов!

Женщина толком ничего не поняла, но Герда не давала ей плохих советов.

Стефка, по всеобщему мнению, была добра до простодушия и не склонна к интригам, но бывают моменты, когда даже самые незлобивые люди проявляют жестокосердие.

Любила ли бывшая узница шахматной башни фон Валленберга? Нет. Но его страсть была гарантом её спокойного существования, и счастье сестры в данный момент Стефку интересовало мало.

- Мы утрём нос этой юной бесстыднице, - убедила подопечную Герда, - только слушайся меня и увидишь, как всё ладненько сложится.

Вскоре Бог даровал фон Валленбергу ещё одного сына. Младенец весьма отличался от старшего брата.

- Какой красавчик, - толкалась у колыбели вся женская часть Копфлебенца, - словно херувим!

И хотя все новорожденные дети в основном похожи друг на друга, уже тогда стало ясно, что младенец будет больше походить на мать. Мальчика назвали Эрихом.

- Дорогая, отличный младенец!

Гуго был чрезвычайно доволен любовницей, но намерений жениться на Елене не оставил.

Свадьба была назначена на конец февраля: барон надеялся дождаться приезда Збирайды. Одному Богу известно, что они наплели с Вальтером в письме к барону, объясняя присутствие Елены в Копфлебенце, но пан Ирджих хотя и дал благословение на брак, сам почему-то приехать не пожелал. Оно и к лучшему: не пришлось прятать Стефанию в ближайшей обители.

Венчание собирались провести с размахом: обряд должен был провести сам трирский епископ, к тому же созвали со всех сторон менестрелей, фигляров и фокусников, пригласили множество гостей.

Для такого выдающегося события Валленберги не пожалели средств: одно щедро расшитое драгоценными каменьями, жемчугами и золотым шитьем платье невесты встало в целое состояние, что уж говорить о множестве подарков и украшений.

Сестры практически не виделись, но едва воспрянувшая после родов Стефка получала все интересующие её сведения от дам из кружка мадам Ульрики.

Всё это время женщина находилась в заведенном состоянии. Она боялась, что ничего из задуманного Гердой не получится: уж слишком авантюрным и ненадежным был замысел.

- Ты уверена, что между ними ничего не было? - наверное, в сотый раз нервно спрашивала женщина старуху. - Может быть...

Но Герда только пренебрежительно хмыкала, снисходительно глядя на заведенную подопечную. И действительно, даже кот не мог поймать мышь на заднем дворе, укрывшись от бдительного взора этого Аргуса дома фон Валленбергов.

И вот решающий день, который Стефка ждала с таким напряжением.

Елена у алтаря выглядела красивой, взволнованной и такой трогательной, что у Стефки поневоле ревниво защемило сердце. А вдруг Гуго по-настоящему увлечется своей юной супругой? А что если он не пожелает вернуться к прежней любовнице?

И пока замок сотрясался от звуков веселого пира, поздравлений новобрачным и разудалой музыки, женщина места себе не находила в ожидании вечера. Какое уж там угощение: она не смогла проглотить и кусочка, нервно поглядывая на темнеющие небеса.

Время тянулось бесконечно. Казалось, ночь никогда не наступит, но вот, наконец-то, настало время вести молодых в опочивальню.

- Быстрее, - Стефка уже потеряла всякую надежду, когда из тьмы вынырнула с немыслимой для неё прытью взволнованная Герда, - быстрее!

Неуловимыми движениями рук она оправила на ней складки бархатной юбки, отвороты туго накрахмаленного чепца, и повлекла за руку вдоль по коридору.

- Елену уже провели в спальню, - задыхаясь на ходу поясняла она. - Сейчас к ней пойдет Гуго, ну а дальше... дальше все будет зависеть от тебя. Стой вот здесь!

Ниша в каменной кладке неподалеку от покоев новобрачных была либо по недоразумению оставлена строителями, либо образовалась в процессе переделки здания: так или иначе, но Стефка вполне оценила её укромность, дожидаясь припозднившегося новобрачного.

Гуго появился в конце коридора в окружении толпы пьяных гостей, выкрикивающих всякие непристойности, которые графине живо напомнили о собственной свадьбе. Она пала духом, решив, что эта ватага проводит фон Валленберга до самых дверей и затеянная интрига провалится, но очевидно Герда лучше знала своего воспитанника. Барон решительно пресёк все попытки следовать за ним, и пошёл по узкому коридору в одиночестве.

Всё. Её час настал! Стефка быстро прочитала короткую молитву и, перекрестившись, перерезала ему дорогу.

- Мессир, - низко склонилась она в тщательно продуманном поклоне, - я пришла принести вам поздравления.

Подсвечник в руках Гуго не давал ей возможности видеть выражение его лица, но может это и к лучшему: не было настолько стыдно.

- Позвольте пожелать вам счастья!

Валленберг выжидающе молчал, но Стефке уже нечего было терять: она быстро опустилась на колени и прижала мужскую руку к своим губам.

Судорожно покрывая её поцелуями и всхлипывая, она горько прошептала:

- Вы разбили моё сердце. Как вы могли…

Барон по-прежнему молчал, но женщина инстинктивно почувствовала, что мужчина ожидаемо отреагировал на её поступок. Ободренная этим Стефка пошла дальше: тесно прижимаясь к нему всем телом, она поднялась с колен и, задрав лицо, робко коснулась к его губам умоляющим поцелуем.

- … как вы могли оставить меня в такую ночь одну?

СЕСТРЫ.

Мужчина, раскинувшийся на кровати рядом, был тих и задумчив. Уставшая Стефка лениво покосилась в его сторону: после дикой скачки, устроенной любовнику, она с трудом выполнила даже это немудрящее движение. Очень хотелось спать, но не смыкал глаз Гуго, и это было достаточно странно. Обычно барон моментально засыпал, едва заканчивая свои дела с любовницей. Неужели...

- Вы что же, - осмелилась она озвучить охватившее её подозрение, - все-таки навестите новобрачную?

- Зачем? - последовал меланхоличный ответ.

Действительно - зачем? Стефания не сдержала победной улыбки: «Вот так-то, сестрица, достаточно было одного моего поцелуя, и о тебе забыл в брачную ночь молодожен!»

- Ты изменилась, любимая, - внезапно ворвался в её размышления задумчивый голос фон Валленберга, - стала законченной стервой!

Женщине показалось, что её шлепнули мокрой тряпкой по лицу: не столь больно, сколько унизительно и мерзко. Она мгновенно забыла об усталости, гневно подскочив на месте.

- Вот как? Я вам больше не нравлюсь?

Валленберг повернул к ней невесело усмехающееся лицо. Он и так-то не был особо красив, а уродливая гримаса сделала его вообще безобразным.

- Тогда бы меня здесь не было. Но вот вопрос: нравишься ли ты теперь себе самой?

Упрёк попал в цель. Пристыженная Стефка бросилась оправдываться:

- Я предупреждала Еленку, что у нас дети: сестра виновата сама!

Странная улыбка растянула губы барона.

- Во всех наших бедах виноваты только мы сами.

Женщина осторожно пододвинулась к любовнику. Победа над сестрой теперь не казалась ей столь же безусловной, как несколько минут назад: с фон Валленбергами никогда ничего не поймешь!

- Вы любите меня?

- Конечно, душа моя.

Но даже этот, казалось бы, прямой ответ не успокоил Стефку.

- Теперь вы вернетесь ко мне?

- Разве я вас оставлял?

Любовники нежно поцеловались и, как не тревожно было на сердце у Стефки, усталость все-таки взяла своё и она уснула.

Утром графиня приготовилась к неприятным объяснениям с сестрой, и пока при помощи служанки завершала туалет, сочинила полностью оправдывающую себя речь.

- Мадам Елена у себя? - спросила она прислугу, после того как та закончила шнуровку блио.

Девушка, конечно, знала, где новобрачный провел эту ночь, но ничего не отразилось на круглом веснушчатом лице, когда она спокойно ответила:

- Госпожа баронесса уехала спозаранку на охоту.

Стефка мгновенно почувствовала облегчение, что объяснение можно отложить, и лишь потом сообразила, насколько дико выглядит отъезд новобрачной на травлю зверя на утро после брачной ночи.

- А господин?

- Готовится к турниру.

На второй день свадебных торжеств было назначено состязание на копьях и в стрельбе из лука. Но как это будет выглядеть в отсутствии новоявленной баронессы - главной персоны праздника?

Двор замка кишел людьми: здесь были и многочисленные слуги, и готовящиеся к турниру приглашенные рыцари, и их оруженосцы, и конечно же гости. Разодетые в самые теплые одежды восседали на трибунах дамы, толпились вокруг кавалеры, живо обсуждающие шансы на победу участников турнира. Оживленный гул, смех, обрывки разговоров...

Пробирающаяся к своему месту возле невозмутимой Ульрики Стефка чутко прислушивалась к этой какофонии звуков, ожидая услышать неизбежный вопрос: а где же новобрачная? Но главные места центральной трибуны под бархатным балдахином пока пустовали.

Ульрика насмешливо скосила глаза на усаживающуюся рядом женщину.

- Какой чудесный сегодня день, дорогая.

Стефка рассеянно окинула глазами мир вокруг: и слепящее февральское солнце, и плывущие по ярко-синему небу легкие облака, и согласно кивнула головой.

- День действительно хорош.

- Не для всех, - хмыкнула «белая королева», - далеко не для всех.

Столь прямой намек на Елену тотчас вывел графиню из себя.

- Вам-то что огорчаться? - хмуро осведомилась она.

- Помилуй Бог, - отмахнулась Ульрика, как от назойливой мухи, - я вовсе не огорчена. Такой прекрасный случай убедиться в собственной правоте. Всегда вас считала низкой и корыстолюбивой себялюбкой, и вот теперь весь замок знает, что я была права. Так оскорбить собственную сестру… Неужели у вас совсем нет сердца?

Стефка колко взглянула на новоявленную моралистку.

- Не лезли бы вы не в свои дела: мы с сестрой как-нибудь сами разберемся.

- Кто бы сомневался… уже разобрались!

Запели трубы глашатаев и начался турнир, а хозяйские места на трибуне совсем неожиданно заняли Вальтер и Жанна. Ломались копья, клацало оружие, неслись в цель стрелы, но ни барон, ни его молодая жена так и не появились на празднике.

Стефка едва дождалась окончания праздника.

- Где мессир Гуго? - расспрашивала она всех попадающихся на пути слуг, но те только в недоумении разводили руками.

Женщине стало совсем не по себе. Как не убеждала она себя в правоте, нечистая совесть всё явственнее твердила: происходит нечто крайне неприятное:

- Господин уехал в обитель, - наконец в затруднении наморщив лоб, выдал пробегавший мимо мальчишка, - я случайно слышал, как он отдавал приказ своему оруженосцу.

Да, чудные дела творились в этом замке! Собрав полный дом гостей, новобрачные скрылись: один зачем-то уехал в обитель, другая помчалась преследовать зверя.

Впрочем, празднества шли своим чередом, а всем недоумевающим Вальтер корректно объяснял, что молодоженам захотелось побыть одним. И этот ответ всех устроил… всех, кроме сестры новоявленной баронессы.

- Что происходит? - нервно налетела она на затеявшую каверзу Герду. - Где они?

Но бабка только равнодушно пожала плечами.

- Где бы ни были, будь уверена, что не в постели.

И здесь кормилица оказалась права.

Разделенные железной решёткой в приемной монастыря, смотрели друг на друга барон и его юная супруга.

Разумеется, ни на какую охоту Еленка не поехала: это был всего лишь предлог, чтобы вырваться из замка. Выехав в окружении собак и едва сдерживаемых зевоту изумленных егерей спозаранку из ворот, она устремилась в сторону обители.

От боли, гнева и невыплаканных слёз молодая женщина потеряла голову и не соображала, что делает. Если бы не дружеское участие Ульрики, она никогда бы не догадалась, каким образом с честью выйти из столь унизительной ситуации.

Неизвестно, какие соображения двигали белой королевой, но появившись на рассвете в спальне молодоженов, она сказала измученной новобрачной:

- Жизнь продолжается. И пусть барон вашу брачную ночь провел в постели этой гадины, игра ещё только началась. Теперь основное - сохранить лицо. Я уже отдала приказ главному ловчему приготовить всё для охоты. Он, конечно, удивился, но не осмелился перечить.

И Елена прислушалась к советам этой женщины, потому что Ульрика единственная, кто взял на себя смелость ей помочь. А вот в монастырь она уже устремилась самостоятельно, потому что не столько хотела «сохранить лицо», сколько спрятаться ото всех и в тишине обдумать, что ей делать дальше. Травля зверя для этого не годилась.

Настоятельница монастыря - сухощавая пожилая женщина встретила гостью тепло.

- Дитя моё, - ласково провела она по голове разрыдавшейся просительницы,- ни одна из баронесс фон Валленберг не была счастливой в браке. Зря вы покинули дом без спроса своего супруга, но я понимаю, какая тяжесть лежит у вас на сердце. Конечно, надо в тишине помолиться, прийти в себя и испросить совета у Всевышнего как жить дальше.

Елене выделили отдельную келью и оставили одну. Измученная женщина только и смогла, что в изнеможении присесть на жёсткую лежанку, и её тут же сморил мгновенный сон.

Монахини разбудили гостью лишь, когда в обители появился барон.

- Приехал ваш супруг, - сказала ей настоятельница, с сожалением глядя на темное от горя лицо гостьи, - вы должны покинуть нас.

Но Елена лишь отрицательно качнула головой.

- Нет! Прошу у вас убежища... в дом этого мужчины я больше не вернусь.

Но аббатиса только укоризненно покачала головой.

- Мы не откажем в убежище, но прежде всего этот вопрос вы должны полюбовно решить со своим супругом. Надо найти в себе мужество встретиться с ним и всё обсудить.

И вот вчерашние молодожены взирают друг на друга, разделенные частыми прутьями решетки. Елене настолько больно и неприятно было смотреть на фон Валленберга, что она, в изнеможении присев на лавку, молчаливо опустила голову. Однако молчание не входило в планы барона, грозно сверлящего взглядом непокорную жену:

- Может, вы все-таки объяснитесь? - хмуро спросил он. - Что за странная эскапада, когда в доме полно приехавших на нашу свадьбу гостей?

- Настоящая новобрачная в замке, - холодно заметила тяжело вздохнувшая Елена, - а наш брак распался, не успев завершиться: он не действителен.

Щеки Гуго прорезали вертикальные морщины гнева.

- Если на то пошло, ваша брачная ночь тоже состоялась раньше. Свою невинность вы оставили в постели Генриха Моравского!

Но усталая Елена на этот выпад ответила лишь тихим вопросом:

- Вы считаете, что недостаточно унизили меня этой ночью?

Странно, но её упрек внезапно достиг цели.

- Простите, мне не стоило этого говорить.

Наверное, никогда ещё не выглядел столь пристыженным самолюбивый барон. Его лицо приобрело кирпичный оттенок, а глаза виновато потупились, но и его юная супруга чувствовала себя не легче.

- Я не знаю, что мне делать, - откровенно призналась она, нервно вытирая слёзы. - Не знаю, как выйти из этого унизительного положения, не уронив, кстати, и вашей чести. Вы загнали меня в ловушку.

- Вам нужно вернуться домой, - мягко заметил барон, - уверяю вас...

Но Елена не дала ему договорить.

- Мне смеются вслед даже собственные собаки. Да, Стефка предупреждала, что из нашего брака ничего не выйдет, но чтобы так... в мою брачную ночь? Что же я вам обоим сделала настолько плохое, что вы меня так возненавидели?

Гуго неловко переступил с ноги на ногу. Он и сам не понимал, почему столь покорно выслушивает упреки этой девочки. Пусть они вполне заслужены, но Елена всего лишь женщина, да ещё к тому же ставшая его женой.

Конечно, фон Валленберг её безжалостно использовал, чтобы получить право удерживать Стефанию в Копфлебенце. Уже слишком многие пронюхали, что графиня де ла Верда не погибла. Братьям донесли, что Карел Збирайда подался в Париж и, как знать, не поделится ли он какими-нибудь сомнениями относительно смерти Стефании с де ла Вердой? Дон Мигель при желании мог привести в действие против своих врагов такие силы, против которых Копфлебенц бы не выстоял. В этих условиях брак с Еленой представлялся лучшим выходом из положения: Гуго имел право дать приют сестре жены, а все остальное уже не стоящие мелочи, которые в случае опасности всегда можно повернуть в свою пользу. Как же он был доволен своим решением забрать девчонку с собой: вот она и пригодилась. Но тогда почему ему столь убийственно стыдно смотреть на сломленную фигурку с поникшими плечами?

- Я не отношусь к вам с ненавистью, - пробормотал барон, - так получилось…

Сказал и сам с досадой прикусил губу, сообразив, настолько нелепо прозвучали его слова.

- Вы уговорили меня, убедили в своих чувствах. Когда я дала согласие стать вашей женой, - Елена, наконец-то, смогла поднять лихорадочно сверкающие глаза на мужчину, - то сделала это, надеясь приобрести в вашем лице защитника. Так защитите меня от бесчестья, в которое сами же ввергли прошлой ночью! Придумайте, как мне достойно выйти из этого положения: даже чернь смеется мне вслед, судача, что у меня должно быть хвост и копыта под платьем, раз от меня отвернулся в первую же ночь новобрачный. И если придумаете, я вернусь в ваш дом! А если нет… останусь здесь навсегда.

Елена бросила на супруга мрачный взгляд.

- А может именно этого и хотела моя сестра? Тогда не стоит ломать себе голову.

Валленберг так и остался стоять, бессильно вцепившись в решётку и наблюдая, как его жена почти бегом покидает комнату свиданий. Конечно, он мог её остановить, также мог приказать полностью зависимой от его пожертвований аббатисе выпроводить строптивицу за ворота обители, но не сделал этого: Гуго неожиданно согласился с доводами юной супруги.

В первый раз в жизни женщина пренебрегла его волей, а он не настоял на своём. Мало того, его гнев уступил место сожалению, что всё так нехорошо получилось. Как фон Валленберг не любил Стефанию, как не желал её, юная баронесса заслуживала более внимательного отношения к себе, и барон теперь сожалел, что не понял этого раньше. Чувство собственного достоинства юной новобрачной внушало уважение.

На следующий день гости разъезжались восвояси: их провожал и барон, и его брат и все окружение фон Валленберга. На этом многолюдном фоне сгладилось отсутствие юной баронессы.

- Её милость молится о ниспослании наследника, - поясняли тем, кто всё-таки проявлял любопытство.

Но если гости удовлетворялись этим объяснением, то домочадцев оно не устраивало.

- Где она? - то и дело взволнованно спрашивала Стефка втянувшую её в эту авантюру Герду. - А что, если с Еленой что-то случилось? Ведь бросилась она уже раз из окна. Никогда не прощу себе, что послушалась тебя, старая корова.

- Жива она, жива ваша сумасшедшая сестрица, - ворчала в ответ та, - затворилась в монастыре и сидит там как бирюк: Гуго вернулся ни с чем.

- Ты меня использовала в своих целях: побоялась, что с Еленой не сладишь, – только теперь разгадала Стефка смысл затеянной Гердой интриги.

Но ту было невозможно смутить.

- Я делаю всё, чтобы и вы не остались на бобах.

Но Стефка прошлой ночью так и не дождалась любовника, и это здорово подкосило её веру в проницательность баронский кормилицы.

- А что если Гуго уже пожалел, что остался в ту ночь у меня?

Герда пренебрежительно фыркнула.

- Так надо сделать всё, чтобы этого не случилось, - и буквально вытолкала её из комнаты. - Иди к Гуго: он сегодня ночует в бывшей комнате баронессы. И чтобы он не говорил, затащи в постель: хорошо услужишь ему, быстро забеременеешь!

Стефка смерила кормилицу злым взглядом.

- Я не корова, чтобы постоянно ходить стельной!

- Иди, непутевая, иди! А то сестрица пересидит тебя в обители.

Гуго встретил любовницу без особого восторга, хотя и пододвинулся, освобождая ей место рядом.

Стефка устроилась поуютнее, и лишь потом, прижавшись подбородком к его плечу, преданно заглянула в глаза. Так и есть, фон Валленберг настолько погрузился в тяжелые думы, что был явно не расположен к любовным играм.

- Как там Еленка?

- Всё в порядке, - рассеянно пробормотал барон.

Сердце Стефки ревниво сжалось.

- Тогда почему она не вернулась из обители?

Гуго недоверчиво покосился на любовницу.

- А ты не знаешь?

Его насмешливый голос неприятно резанул женщину. Конечно, она знала, почему Еленка не хочет возвращаться к мужу.

- Но что будет дальше? Сестра собирается навсегда остаться в обители?

- А тебе бы этого хотелось?

Женщина неловко поежилась.

- Вряд ли из Еленки получится хорошая монахиня. Зачем вы вообще на ней женились?

Этот вопрос занимал её давно, как впрочем и всех в замке, но Гуго весьма скупо объяснил своё решение:

- Мне нравится ваша сестра.

Стефка почувствовала тревогу: выходит Герда права, и если не вмешаться в отношения этих двоих, то в обители скоро окажется она. За ненадобностью!

- Дорогой, - обольстительно прижалась графиня к любовнику, - не хватит ли нам говорить о других женщинах, когда рядом с вами я?

Третий ребенок действительно мог бы укрепить её положение, сделав неуязвимым для посягательств всех остальных женщин, а для этого... для этого нужно убедить мужчину рядом, что нет на свете женщины сладострастнее её. Ну с чем-чем, а с подобной задачей Стефка справилась с блеском, хотя от напряжения сводило ноги, болела голова и внутренней дрожью трясло переутомившееся тело.

Однако казалось полностью покоренный и пылко отвечающий на её ласки фон Валленберг за ранним завтраком неожиданно заявил:

- Я уезжаю ко двору императора: хочу представить ему новую баронессу.

Ещё толком не проснувшаяся Стефка едва не выронила кружку с молоком. Как? Она столько сил положила на ублажение капризного любовника, и теперь выясняется: единственное, чего добилась - это, скорее всего, очередная беременность? И пока она будет тупо пялиться на живот, страдать от тошноты и разбухать как губка, её сестрица получит возможность развлекаться при дворе императора. И конечно же, вдали от Копфлебенца Елена займет приличествующее ей место в постели провинившегося супруга.

Неизвестно, как фон Валленберг собирался в дальнейшем справляться с женой и любовницей, но он не успел выехать в Страсбург: в один из холодных дней начала марта к воротам замка подъехал солидный отряд вооруженных рыцарей под желтым папским знаменем. Рядом с ним на злом зимнем ветру колыхалось знамя Трирского епископства, а так же личный штандарт графа де ла Верды.

СЕМЕЙНЫЕ ДЕЛА.

Когда графиня узнала, что у ворот замка находится её муж, она впала в панику. Неужели всё напрасно: все эти годы немыслимых унижений, подлая выходка по отношению к собственной сестре, следующие одна за другой беременности?

- Нет, - разрыдалась она, - не хочу! Крошки мои!

Стефка в ужасе прижала к себе детей. Рядом с ней огорченно пыхтела Герда, гладя по спине колотящуюся в ознобе женщину.

- Всё будет хорошо: Гуго не выдаст мать своих детей.

Между тем переговоры протекали совсем не так, как бы хотелось братьям фон Валленбергам.

Дон Мигель, получив известие о Стефке от Карела Збирайды ещё в декабре, не смог сразу же заняться семейными делами. Обстоятельства сложились таким образом, что ему пришлось надолго застрять в Англии и раньше февраля графу не удалось покинуть осточертевшую и промозглую страну. Мирный договор между Англией и Францией был подписан ещё в прошлом году, но как всегда бывает в таких случаях, некоторые вопросы были урегулированы лишь частично.

А тут ещё папу обеспокоили странные настроения в английском обществе, которые настолько попахивали ересью, что представляли прямую угрозу влиянию Рима. Дон Мигель был вынужден выяснить и дать ответ его святейшеству: насколько сильны позиции еретиков, каковы источники возникновения вольных мыслей и кто стоит за ними? Надо сказать, что опасения папы полностью оправдались: зараза вольнодумства разъедала самые верхние этажи английского истеблишмента. Особенно удручало, что сам король оказался тайным инициатором подобных перемен.

Эдуард пока не отваживался открыто выступать против Рима, но легаты прекрасно осознавали, что королю самому хочется распоряжаться церковными бенефициями и не платить десятину папскому престолу. Это был бы настолько опасный для всего католического мира прецедент, что дону Мигелю пришлось заставить себя забыть про семейные неурядицы и, засучив рукава, приняться за дела совсем иного рода. Кое-кому пришлось пригрозить, кого-то улестить деньгами, других уговорить и успокоить.

Пока узколобые англичане раскачивались, дни мчались с сумасшедшей быстротой.

И вот дон Мигель на берегу Ла-Манша, и тут неудача: ледяной шквальный ветер сделал пересечение водной преграды непреодолимым. Две недели штормило Северное море, две недели граф взывал к Господу с просьбой усмирить стихию. И вот наконец-то, де ла Верда во Франции, но и тут не всё заладилось.

У графа была масса поручений к Людовику. К сожалению, добрый друг епископ Браттичели сразу же после заключения мира, официально положившего конец войне между Англией и Францией, покинул посольство. Папа в награду за его бесценные заслуги перед престолом пожаловал прелату кардинальскую шапку. Дон Мигель тоже получил в награду бенефиции от нескольких приходов в Италии. Но теперь он работал в паре с епископом Отемским Аксанио да Вито - человеком молодым, горячим, хотя и исполнительным. Граф понимал, что епископа прислали не столько в помощь, сколько на выучку. Его слава опытнейшего дипломата гремела в ту пору по всему христианскому миру. В качестве доверенного лица де Вито ещё требовал проверки, поэтому переговоры с Людовиком тоже пришлось вести де ла Верде.

- Знаете, дон Мигель, - усмехнулся король, скатывая в трубку лист пергамента, на котором были изложены последние претензии Йорка, - за эти годы я к вам привык, и мне горька мысль, что вы завершите миссию и вернётесь к своему королю.

Надо же... это после отсидки-то в подземельях!

- О, я бы об этом не беспокоился, - поклонился дон Мигель королю, - если на то будет Божья воля, я ещё наведаюсь во Францию.

Глаза собеседников встретились. Один другого стоил, поэтому понимали они друг друга с полуслова. Де ла Верда догадался, что король сейчас что-то ему предложит и оказался прав.

- Недавно графский дом дю Валлей постигла тяжелая утрата, - тяжело вздохнул Людовик. - Граф со всей семьей находился в ленных владениях вблизи от Бордо, когда какой-то бродячий монах занес в их замок неизвестную заразу. Погибла вся семья: и граф, и жена, и старший сын, и младшие дети.

- Да, я краем уха слышал об этом горе ещё в Англии, - сочувственно вздохнул де ла Верда, гадая, к чему Людовик приплел к их разговору несчастных дю Валлей (Царствие им Небесное!)

- Но благодарение Господу, - невозмутимо продолжил король, - не все дю Валли погибли. Старшая дочь графа тринадцатилетняя Бланка в это время находилась в монастыре тела Господня в Бордо. Теперь эта высокородная девица одна из самых богатых невест Франции. Я взял сироту под опеку.

Король ещё не договорил до конца, а дон Мигель уже знал, что ему сейчас предложат. Людовик всегда пытался купить людей, которые ему нужны. Графу польстило, в какую сумму он оценивает его услуги: дю Валли были гораздо богаче де ла Верды.

- Вот уже скоро три года, как погибла донна Стефания. Я понимаю вашу печаль, но жизнь продолжается: пора подумать и о новой жене, и о детях, - голос короля зазвучал непривычно мягко и даже по-отечески, что немало позабавило графа.

- Ваше предложение - невиданная честь для меня, но юной Бланке всего лишь тринадцать, а это не тот возраст, когда спешат со свадьбой. Пусть девица ещё поживет с добрыми матерями-наставницами, а я пока закончу свои дела. Грустно, когда юная жена при немолодом муже большую часть времени проводит одна. Моя голова седа, и позор её отнюдь не украсит.

Но Людовик и бровью не повел на такой завуалированный отказ.

- Пусть девушка слишком юна, но можно заключить помолвку.

Можно-то можно, но как быть с то и дело воскрешающей Стефанией? Не женщина – Феникс какой-то!

- Прежде я хотел бы встретиться со своей будущей невестой, - уклонился от прямого ответа де ла Верда. - В мои годы от брака ждешь обыкновенного семейного счастья. Целомудрие, благочестие и добрый нрав - вот приданое, которое я хотел бы взять за своей будущей женой.

- Понимаю вас, - ничего не понял Людовик.

Благочестие, добрый нрав, целомудрие… при таком-то богатстве? Либо испанец в одночасье сошел с ума, либо что-то мудрит. И скорее всего второе: за эти годы они хорошо изучили друг друга.

- Хорошо, как придете к какому-либо решению, - милостиво кивнул головой государь,- поставите меня в известность. Да, поторопитесь, такой товар грех оставлять залеживаться.

- Я не заставлю себя ждать, - благодарно поклонился граф,- а теперь, не окажите ли вы мне любезность устроить кратковременный перерыв в наших переговорах? Мне срочно нужно съездить в Трирское епископство по неотложным делам.

Людовик недовольно поморщился. Он не терпел, когда у подвластных людей появлялись ещё какие-то дела помимо его собственных. Но в том-то и дело, что испанец пока ещё не стал его вассалом.

- Когда же вы планируете вернуться? - кисло осведомился он.

- Дело, которое влечет меня в Трир, весьма деликатного свойства, - туманно объяснил дон Мигель, - я могу решить его быстро, но могу и задержаться. Однако поверьте: я сделаю всё, чтобы не злоупотреблять вашим терпением.

- Я верю вам, - вынужден был согласиться с таким ответом недовольный король, - и надеюсь ваше дело разрешится во славу Божию.

И вот дон Мигель вновь в Париже в кругу своей семьи, которая разрослась ещё и за счет сына Гачека и Инесс. Поздравив гордую мать, он закрылся в кабинете с двумя земляками жены.

Когда Карелу Збирайде предложили подождать зятя в Париже, он только обрадовался. Ему понравился шумный город, имелись у молодого человека также знакомства среди дворян так или иначе связанных с чешским землячеством. Время ожидания графа Карел проводил весело и гораздо интереснее, чем в Брно под опекой вечно недовольного отца или капризного сумасброда Генриха.

Когда свояки встретились впервые, графу сразу же понравился Карел. Он моментально разобрался в его характере: честолюбивый, далеко не глупый, желающий изменить свою незавидную долю младшего сына молодой мужчина. Такие люди импонировали энергичному и неутомимому дону Мигелю: ведь он и сам когда-то также был младшим сыном.

Разговор между ними получился долгим.

Де ла Верда уже с трудом вспоминал, как выглядит его жена: ведь они так редко виделись за прошедшие годы. А вот то, что в её похищении оказался замешан Генрих Моравский графа ничуть не удивило. Коронованный прохвост!

Что ж, теперь пора было поставить точку в столь затянувшейся истории его неудачного брака.

Карел охотно согласился сопроводить графа до Трира. Отец написал ему, что Елена также каким-то образом попала к фон Валленбергам, и барон даже попросил у пана Ирджиха руки крестницы. Всё это выглядело донельзя странно. Помешались, что ли эти трирцы на девицах из рода Лукаши? Похоже, нужно было спасать из плена сразу же двух женщин.

Но прежде, чем повернуть на Копфлебенц, дон Мигель решил посетить трирского епископа. Он понимал, что в одиночку ему с могущественным бароном не управиться.

В епископстве их ждали неожиданные сюрпризы. Там не поспешили прийти к ним на помощь в казавшемся столь простым и понятным деле.

- Мы знаем, - тяжело вздыхал во время конфиденциальной беседы епископ - мужчина уже немолодой и достаточно разумный, - о безобразиях, что творят фон Валленберги в своём лене. У нас есть осведомители в Копфлебенце. Но что мы можем сделать? Барон умен, богат и влиятелен. У него масса вассалов, которые по первому его требованию возьмутся за оружие. Заполыхает вся округа, и мы сами же себя разорим. А на сторону фон Валленбергов встанет император, и всё равно заставит нас помириться. И кто окажется в этой ситуации проигравшим? Копфлебенц - не единственное ленное владение этого нечестивого рода. А у меня возникнут серьезные трения с Римом, если я не выплачу бенефиции в ожидаемом объеме.

Дон Мигель помрачнел: ему не понравилось услышанное. Впрочем, кое-какие козыри у него были.

- Говорят, брат барона Вальтер фон Валленберг - явный клиент инквизиции. Я слышал, что он в бытность свою в Париже даже знался с еврейскими лекарями.

- Если бы только это! Мне доносили, что прикипев к недостойному дворянина занятию, этот нечестивец режет ножом трупы и изготовляет колдовские зелья, после которых люди теряют силу воли. Он уже десять раз должен бы предстать перед судом инквизиции, но ... - уныло отмахнулся собеседник, - дед Вальтера из рода влиятельнейших в империи графов фон Виттельсбахов. Не успеем мы щёлкнуть перед его носом пыточным инструментом, как на нас ополчатся такие силы, что это окажется пиррова победа.

- Что же мне вы посоветуете сделать в данной ситуации? Моя жена и её сестра томятся в плену у этих бесчестных воров и еретиков!

- Ваши сведения устарели, - горько заметил епископ. - Месяц назад барон взял разрешение на брак с благородной девицей Еленой Лукаши. Надо сказать, что мы благосклонно отнеслись к этому шагу с его стороны. Всё-таки наличие законной супруги набрасывает хотя бы флер благопристойности на чудовищный разврат, царящий в Копфлебенце. В свете этих обстоятельств картина изменилась: мадам Елена – жена барона, и наличие в крепости её родной сестры вполне естественно. Теперь обвинить фон Валленбергов в похищении и насильственном удерживании стало практически невозможным: вы язык сотрёте, но всё равно ничего не докажите. Братья такие ушлые сутяги! Как-то один из рыцарей епископа Аугсбургского обвинил фон Валленберга в похищении его дочери. Дело разбиралось сначала в Страсбурге, потом в Риме, потом опять в Страсбурге, и так до бесконечности, пока Господь не сжалился над несчастным отцом и не призвал его к себе.

У графа вытянулось лицо. Действительно, Валленберги были серьезными противниками.

- Но я же могу потребовать назад свою супругу? - вспылил он. - Пусть Стефания - сестра новоявленной баронессы, это не дает права фон Валленбергу удерживать её в своих владениях!

- Сначала докажите, что графиня в Копфлебенце.

Однако даже возразив, епископ сочувствующе похлопал дона Мигеля по руке. Его симпатии были на стороне гостя.

- Я предлагаю компромисс. Давайте появимся в замке не с угрозами, а с благодарностью, что барон предоставил вашей жене стол и кров. И прямо намекнем, что у нас есть неопровержимые доказательства занятий Вальтера ведовством. В общем, мне ли вас учить, что в таких случаях говорить? Барон - человек умный и как бы он не дорожил вашей супругой, никогда не поставит под угрозу жизнь любимого брата и благополучие своего выводка детей. Он недавно крестил третьего сына-бастарда и прекрасно понимает, что младенцы слишком малы, чтобы рисковать их безопасностью, вступая в открытый конфликт с церковью.

Собеседники обсудили ещё несколько вариантов действий, и всё-таки пришли к выводу, что предложенный епископом план наиболее оптимален.

- В общем, советую вам вести себя так, как будто это обычное семейное дело, которое решается между свойственниками за кружкой пива.

- Не люблю пива, - поморщился дон Мигель.

- Тогда пейте вино, - сухо улыбнулся епископ. - Я уважаю вас за вклад, внесенный в наше общее дело. Мне известны ваши докладные записки и Сиксту, и папе Иннокентию о необходимости учинения трибуналов инквизиции. Если бы все были такими верными сынами церкви, то давно наступил «золотой век». Я лично помогу вам в этом деле, сопроводив в Копфлебенц. Смею надеяться, что в моем присутствии барон будет более сговорчив.

И вот их объединенный отряд под неприступными стенами Копфлебенца.

Оглядывая его стены, дон Мигель прекрасно осознавал, что осаждать эту крепость можно и год, и два. И даже пушки не особо помогут: судя по дулам, торчащим из отверстий в стене, фон Валленберги хорошо позаботились об обороне. Епископ прав, лучше не идти на открытый конфликт и попытаться полюбовно решить это дело.

Наличие его преосвященства в их отряде заставило обитателей Копфлебенца без лишних вопросов распахнуть ворота перед де Ла Вердой, что было немаловажным в сложившихся обстоятельствах.

Барон с женой в окружении своих рыцарей принимал высоких гостей в парадной зале замка. Наслышавшись от де Вильмона о неправдоподобной роскоши, царящей в замке, дон Мигель разочарованно оглядывал закопченные своды и нештукатуреную кладку стен, увешанных многочисленными трофейными доспехами и выцветшими от времени стягами. Это помещение практически не отличалось от подобных же парадных залов во всех захолустных замках Европы. Ох, уж эти поэты!

Дон Мигель сосредоточил внимание на своем предполагаемом сопернике, и также немало озадачился. Валленберг был откровенно некрасив: не сказать, чтобы совсем уж уродлив, но и глаза не радовал. Правда это впечатление немного сглаживала крепкая сильная стать и умный взгляд маленьких сине-серых глаз.

Барон как ни в чём ни бывало поприветствовал незваных гостей и осведомился о цели визита.

Пока епископ неторопливо распространялся о бенефициях, граф изучал лицо юной баронессы. Надо же, сестры оказались столь не похожими друг на друга. Правда, Елена тоже была красива, но на свой лад. Она не показалась де ла Верде счастливой супругой любящего мужа, но он даже не подозревал, насколько недалек от истины.

Баронесса вернулась домой из обители всего лишь два дня назад, чтобы собраться в дорогу. Она решительно пресекла все попытки сестры объясниться и ни с кем не разговаривала, закрывшись в своих покоях. И накануне выезда вдруг такой сюрприз. За Стефкой прибыл супруг - тот самый страшный испанец, о котором было столько разговоров в Чёрном лесу.

Елена исподтишка наблюдала за привлекательным, хотя и уже немолодым мужчиной. У зятя опасно поблескивали великолепные чёрные глаза, от взгляда которых замирало даже самое неприступное женское сердце. И что сестрице ещё надо?

Такой опытный знаток женщин как де Ла Верда не мог не заметить, какое впечатление произвел на юную женщину и заинтересованно подался вперед. Он моментально догадался, что перед ним потенциальная союзница, но как к ней подобраться?

Между тем, речь епископа грозила затянуться до бесконечности: его преосвященство неторопливо говорил то об одном, то о другом, вспоминал столетней давности кутюмы, приводя в качестве доводов туманных и непонятных утверждений какие-то никому не интересные дополнения и поправки.

Даже поднаторевший в казуистике дон Мигель и то потерял нить его рассуждений, и никак не мог сообразить, о чем вещает прелат. Гуго же невозмутимо и терпеливо поддерживал эту странную беседу односложными ответами и согласными кивками, тоже вряд ли толком понимая, о чём идёт речь.

Прошел час. Одни присутствующие стали в нетерпении крутиться на своих местах, а другие -клевать носом, когда был нанесен тщательно подготовленный первый удар:

- Ох, как завистлива бывает толпа злопыхателей к сильным мира сего. Норовят очернить то, что им недоступно и благородно, - как бы между делом, осуждающе пробормотал епископ. - Представляете, у графа де ла Верды на руках находится донос на вас, сын мой!

И он стрельнул враждебными глазами в сторону заскучавшего Вальтера.

От неожиданности младший фон Валленберг вздрогнул, и по его обычно бесстрастному лицу разлилась растерянная бледность.

- Донос? - надменно приподнял брови Гуго. - Хотелось бы знать, в чём кто-то осмелился обвинять моего брата?

Епископ истово перекрестился и воздел руки с четками к небу, благочестиво углубившись в какие-то молитвы и, по всей видимости, в ближайшее время не собирался прерывать этого занятия.

- О, людская злоба не имеет пределов, - правильно расшифровав сигнал сообщника, живо вступил в разговор граф, - вас, мессир Вальтер, обвиняют во всех смертных грехах: и таинство причастия оскверняете, и покой мертвецов тревожите, кромсая ножом их тела. Представляете, придумали даже, что вы - вампир и оборотень, превращающийся в волка. Благо, что я поручился за вас перед его преосвященством, и он не дал хода этой бумаге. Но если бы мне не понадобилось забрать в Копфлебенце загостившуюся жену, это могло бы закончиться для всех фон Валленбергов крупными неприятностями.

Епископ с тяжелым вздохом перекрестился, закончив перебирать чётки.

- Инквизиция тщательно разбирается в каждом отдельном случае, но ведь и там служат Господу не ангелы, а люди, - грустно заметил он, - и им свойственно ошибаться. В основном из-за усердия, конечно! Ваша невиновность, сын мой, непременно была бы доказана, но, как знать, не отразилось бы это на здоровье? Однако граф де ла Верда считается непререкаемым авторитетом в подобных вопросах, и если он ручается, что это оговор, мы с радостью прислушиваемся к его мнению.

Теперь уже растерянно осунулся и сам барон. Не надо было иметь большого ума, чтобы понять: ему предлагалось сделать выбор - Стефания или Вальтер?

Не было никаких сомнений, что инквизиция замучает брата насмерть, реквизирует его владения, запустит лапы в приданое дамы Жанны. А ведь речь шла о Вальтере, когда-то ради него не пожалевшем даже своей любви к Ульрике.

Барон тяжело вздохнул: так много врагов вокруг! Стоит только чуть ослабнуть, как они налетят на него со всех сторон. Дети совсем маленькие. Елена по сути дела сама ещё неразумный ребенок. Вассалы в ужасе разбегутся, и что он тогда оставит своему малышу Гуго в наследство? Гордый герб и смутные предания о шахматных играх?

Но как выдать Стефанию мужу? Это всё равно, что вырвать сердце.

Редко кто оказывается перед таким страшным выбором, поэтому фон Валленберг окаменел в отчаянных раздумьях . Епископ же со злорадным удовлетворением взирал на бесстрастное лицо барона. Он знал, к какому решению тот придет. Его преосвященство охотно верил, что мадам Стефания немыслимой красоты женщина, но никакая красавица не заменит барону любимого брата и мира в ленных владениях.

Де ла Верду гораздо больше интересовала баронесса, поэтому он неожиданно обратился напрямую к недоуменно прислушивающейся к переговорам женщине.

- Как здоровье вашей сестры, мадам Елена? В силу ряда обстоятельств я не смог её заранее предупредить о своём приезде, наверное поэтому Стефания и не встретила меня, как подобает соскучившейся жене. Надеюсь, с ней все в порядке?

Елена смутилась. Она сразу же сообразила, что именно от её ответа зависит будущее всей семьи фон Валленбергов. И все из-за Стефки - она корень всех бед. Елену тянуло вопрошающе оглянуться на мужа, но она этого делать не стала, вежливо улыбнувшись гостю. На войне, как на войне!

- Стефания чувствует себя хорошо, но она редко выходит к гостям. Разумеется, если бы сестра узнала, что в замке находится её супруг, непременно бы спустилась из своих комнат.

Гуго готов был убить коварную девчонку, но в глубине души всё-таки почувствовал облегчение, что не он сделал страшный выбор, а эта юная ревнивица. Теперь без малейших угрызений совести он мог вновь начать борьбу за любимую женщину, но выдать Стефанию мужу всё же придется. Бедная голубка, как она перенесет разлуку с детьми?

- Мы не виделись столь давно, - лицемерно улыбнулся епископу дон Мигель, - пока вы тут продолжаете переговоры о неотложных делах, пожалуй, я порадую долгожданной встречей свою супругу.

- Мадам, - обратился он к супруге нечестивца Вальтера, - не проводите меня в её покои?

Почему он не обратился к Елене? Хватит и того, что предстоит вынести мужественной девочке, когда они покинут замок. Дон Мигель не хотел усугублять положение свой нежданной союзницы.

- Приятно быть вестницей хороших новостей, граф, - между тем криво улыбнулась Жанна, ещё окончательно не пришедшая в себя от ужаса, - конечно, я вас провожу к мадам Стефании. Она так обрадуется супругу.

Вот только теперь де ла Верда смог по достоинству оценить восхваления де Вильмона. Внутренние покои господского дома поражали роскошью отделки и обстановки. Хитрый фон Валленберг не выпячивал перед посторонними на показ своё богатство, предпочитая казаться беднее, чем был на самом деле.

- Мы пришли, - дама остановилась перед дверями, - предупредить вашу жену?

- Не стоит.

Дон Мигель взволнованно перевёл дыхание и открыл дверь.

В первой комнате никого не оказалось: горел камин, стояли кровать, столик с шахматами и стулья вокруг, у окна располагался ковровый станок. За его спиной кто-то тихо ахнул, очевидно, подоспевшая служанка.

Зато из соседней комнаты доносились тихие голоса.

Графу самому не верилось, что наконец-то увидит жену: интересно, какой она стала?

Осторожно ступая, он заглянул в комнату. У пылающего огня сидела плачущая женщина и кормила грудью маленького ребенка. С другим малышом, играющим на ковре возле её ног, возилась огромная старуха.

- Хватит плакать, - успокаивающе бормотала бабка, вытирая личико ребенка краем передника, - не пугайте детей, да и молоко может пропасть. Не выдаст Гуго чужому мужчине мать своих детей.

- Ах, Герда, я чувствую, что пришла беда, - вновь всхлипнула женщина, покрывая поцелуями головку ребенка, - дон Мигель - страшный человек. Я всей душой чувствую, как на меня надвигается смертельная тьма.

Оскорбленный до глубины души де ла Верда тоже почувствовал, что тьма действительно наползает, только не на эту блудливую потаскушку, а на его разум.

Значит он - её законный муж страшный человек? А этот мерзкий как смертный грех ублюдок Гуго фон Валленберг для Стефании сродни вечному спасению?

Не считая нужным прятаться, де ла Верда зашёл в комнату.

Герда так громко ахнула, что Стефка, подняв голову от заснувшего Эриха, заметила постороннего мужчину.

Испуганно сжавшееся сердце сразу же подсказало, кто перед ней, прежде даже чем женщина узнала супруга. Она опасливо замерла, судорожно прижав к себе младенца.

- Старуха, - холодно приказал дон Мигель грозно ощетинившейся Герде, - заберите у мадам Стефании детей: нам нужно поговорить и без посторонних ушей.

Кормилица было яростно стукнула клюкой, пытаясь как-то защитить госпожу, но не тут-то было.

- Пошла отсюда! - гневно рявкнул дон Мигель на кормилицу.

И Герда сразу же сообразила, что лучше послушаться. Подхватив на руки Гуго и оторвав от матери Эрика, кряхтя и зло бурча, Герда проковыляла из комнаты.

- Графиня, - шутовски раскланялся супруг перед Стефанией, - вот мы и встретились. Конечно, я понимаю ваши чувства: нелюбимый, давно забытый муж врывается в вашу семейную идиллию с другим мужчиной. Есть от чего прийти в отчаяние и залиться слезами, прижимая к себе прижитых в грехе и похоти ублюдков. Увы, спешу разочаровать: если для вас брачные обеты не более чем сказанные по недомыслию слова, то я верен своим клятвам. Даю вам полчаса на сборы.

Стефку заколотило в ознобе.

- Зачем вам я, мессир? - умоляюще взглянула она на разгневанного мужчину. – Если для всех я мертва, то женитесь вновь, не разлучайте меня с детьми.

- Вы повторяетесь, мадам, - прикрикнул на неё муж,- то же самое говорили, когда я вас разлучил с Раулем де Ла Рошем! И я ещё тогда объяснил, что есть только один судья наших поступков - это Господь! А в его глазах, пока не закончен жизненный путь, вы - моя жена.

- Я никуда не поеду!

Опасность разлуки с сыновьями придала женщине сил для сопротивления. Она не знала, что произошло в парадной зале, и почему дон Мигель оказался в её комнате, но вполне логично рассудила, что вряд ли Гуго позволит насильно увезти сопротивляющуюся любовницу. Его же вассалы не дадут это сделать. Но её сопротивление окончательно вывело из себя и без того взбешённого супруга.

- Что? - презрительно взревел граф.

Стефка судорожно схватилась за подлокотники кресла. Де ла Верда грубо тряхнул жену за плечи и заглянул в глаза.

- Добром приказываю: ведите себя как надлежит графине, а не распутной потаскушке, коей вы и являетесь!

- Я не оставлю своих детей!

Она ещё спорит, дрянь!

- Встань, блудница! - наотмашь ударил он её по лицу.

Стефка ахнула, прижав руку к запылавшей щеке, и подскочила с места, разом пожалев, что вступила с ним в спор.

Но дона Мигеля уже было не остановить: всю ярость, всю ненависть к этой женщине, от которой никак не удавалось избавиться, как от особо въедливой коросты, он вложил в силу ударов.

Стефка кричала, пыталась убежать или хоть как-то увернуться от безжалостных кулаков, но озверевший муж всё равно её настиг, сбив с ног. Её отчаянные крики ещё больше раззадоривали его, и граф с садистским наслаждением бил ногами по упавшей жене. Бил до тех пор, пока не утомились ноги, и не наступило облегченное отупение.

Когда перепуганная с округленными глазами Герда, забыв про свою клюку и возраст, ворвалась в парадный зал, речь епископа была в самом разгаре. Он клеймил позором еретиков, и его красноречие казалась воистину неиссякаемым.

Сидевший как на иголках Гуго был вынужден изображать заинтересованность, но он сразу заметил взволнованную старуху.

«Граф убивает Стефанию!» - в ужасе понял он. Однако покинуть столь высокого гостя не было никакой возможности, не вызвав скандала: фон Валленберг отчаянно взглянул на Вальтера.

Брат сразу же его понял и поспешно ретировался. Вальтер прибежал как раз в тот момент, когда де ла Верда устал пинать лежащую без чувств жену.

Заметив Вальтера, он попытался взять себя в руки.

- Что, волк, доигрался в свои игры? - граф небрежно кончиком сапога ткнул в бесчувственное женское тело. - В этот раз тебя прикрыли этой блудницей, но берегись! Я ещё доберусь до вашего еретического гнезда: это не последняя наша встреча. А теперь приведите её в порядок, и чтобы через полчаса Стефания ждала меня в повозке покорная и тихая. Я ясно выразился?

Глаза мужчин встретились, и Вальтер чуть заметно согласно качнул головой. От ненависти к этому человеку у фон Валленберга сводило скулы, но он хорошо осознавал, что на этот раз придется отступить.

Спустя полчаса дон Мигель с мрачным и презрительным удовлетворением наблюдал как жена под неумолчный плач Герды, призывающий все кары небесные на его голову, садится в возок. По застывшему лицу и остановившимся бессмысленным глазам он сообразил, что Стефания находится под воздействием какого-то сильнейшего зелья из кладовых колдуна Вальтера.

Проследив, чтобы всё было сделано как надо, граф дал отмашку своему отряду и неторопливо покинул негостеприимный замок. Увозя с собой с таким трудом отвоеванную добычу, он даже приблизительно не знал, что с ней делать.

ПОКАЯНИЕ.

В Трир отряд дона Мигеля прибыл уже к ночи.

Всю дорогу жена сидела спокойно, не закрывая остановившихся глаз, и графу было в какой-то степени даже интересно, чем колдун фон Валленберг её опоил. Беспокоящийся о здоровье графини, Гачек предположил, что это маковая настойка.

Славек, конечно, не знал, что произошло между патроном и его женой, но увидев расплывшееся в кровоподтёках лицо, укоризненно взглянул на графа. А когда он прослышал, что графиня оставила в замке двух детей, принялся сочувственно вздыхать.

Иногда дон Мигель сомневался в нормальности своего секретаря: думать о материнских чувствах преступницы? Этот малахольный Гачек ещё бы озаботился: не пугают ли крики толпы, приговоренную к сожжению ведьму?

А вот де ла Верду всю дорогу терзали мысли совсем другого толка. Как теперь поступить со Стефанией?

Дон Мигель взирал на её бледное застывшее лицо и невольно задавал себе вопрос: почему он в свое время женился на Стефании? Сейчас дон Мигель даже не находил её красивой: жена вызывала у него презрительную брезгливость и была не привлекательнее пламени ада. Он никак не мог прийти к какому-либо приемлемому решению относительно её дальнейшей судьбы. Как разрубить этот гордиев узел, как освободиться от оков столь неразумно заключенного когда-то брака?

Сдав блудницу на руки дожидающихся монахинь, не находивший себе места граф стал дожидаться задержавшегося во владениях фон Валленбергов епископа.

Его преосвященство вернулся в Трир ближе к обеду следующего дня, и понятно, что сразу же удалился отдыхать, поэтому их разговор состоялся только вечером, когда дон Мигель совсем извелся от бесплодных раздумий.

- Вы зря позволили себе распустить руки во владениях фон Валленбергов, - недовольно высказался прелат при встрече. - Неужели не могли потерпеть?

- Это моя жена и моё дело, - сухо отрезал граф.

- Валленберги - коварные и опасные враги. После такого оскорбления барон не успокоится пока не отомстит.

- Плевать я на него хотел, - небрежно отмахнулся де ла Верда, - и пострашнее враги найдутся, чем какой-то захудалый немецкий разбойник. Меня гораздо более тревожит другая проблема, святой отец. Я не знаю, что мне делать с наконец-то обретенной супругой?

- А в чем проблема, сын мой? - не понял епископ.

Дон Мигель замялся: трудно было выразить словами, что не давало ему покоя все эти дни.

- Стефания не достойна моего ложа, - угрюмо буркнул он. - Я не могу позволить занимать уважаемое и почетное место графини де ла Верда столь распутной особе. Это прямое оскорбление всем честным и мужественным женщинам моей семьи.

Его преосвященство задумался, пристально изучая взволнованное лицо своего высокого гостя.

- Гордыня - тяжкий грех.

- Знаю, - тяжело вздохнул дон Мигель, - но жена вызывает у меня настолько сильное омерзение, что вряд ли я когда-нибудь смогу разделить с ней ложе.

- Вообще-то, супружеская измена не является подходящим поводом для развода, - неохотно заметил епископ, - но исходя из ваших заслуг перед папским престолом, думаю, его святейшество пойдет вам навстречу.

О, если бы всё было настолько просто, разве он мялся сейчас перед прелатом как нашкодивший мальчишка?

- Я уже думал об этом. Но даже если я разведусь со Стефанией и заточу женщину в монастыре с жестким уставом, кто даст гарантию, что какой-нибудь новый фон Валленберг не склонит её вновь к прелюбодеянию? Знаете, золото открывает любые двери.

- Человек слаб, - согласился епископ, - но вам-то какое дело будет до этого?

- Разведусь с ней или нет, - раздраженно пояснил граф, - перед лицом Господа Стефания всё равно останется моей женой и я за неё буду в ответе. А значит и за её блуд тоже. Уж не говоря о том, что процедура развода достаточно долговременный процесс, а у меня на примете весьма выгодный брак, предложенный самим Людовиком. Благородная девица Бланка дю Валль - круглая сирота тринадцати лет с поистине королевским приданным.

Его преосвященство, прежде чем ответить, не раз задумчиво перебрал четки.

- До осуществления супружеских прав она может ещё подождать, - заметил он.

- Может, - горько вздохнул дон Мигель и тут же пояснил, - но король требует немедленного обручения. Как я могу на это пойти при живой жене? Объяснить все королю? Но тогда придётся выставить свой позор на всеобщее обозрение и превратиться в притчу во языцех для всего христианского мира. А мои дела таковы, что я не могу себе позволить стать мишенью для скабрезных шуток: моему престижу папского легата будет тогда нанесен невосполнимый урон.

С этим утверждением епископ не мог не согласиться. Действительно, надо было что-то предпринять. Поначалу прелат решил пойти проторенным путем.

- Можно обвинить женщину в ереси: наверняка, она нахваталась всякого вольнодумства у фон Валленбергов, - осторожно предложил он. - Знатные дамы редко переносят общение с палачом!

- Я мог бы отдать жену в руки инквизиции безо всяких сомнений, - горячо заверил его граф,- столько всего подозрительного накопилось вокруг неё за эти годы. Но кто может дать гарантию, что не поплывут слухи, мол, графиня де ла Верда - ведьма? Братья доминиканцы скромны и молчаливы, но дьявол всегда найдет лазейку. И что тогда? Да каждая богопротивная тварь возрадуется моему горю и выльет на меня ушаты грязи. Пострадает и на наше дело в целом.

- Да, сын мой, - вынужден был согласиться с этими доводами епископ, - очень сложная ситуация.

Мужчины задумались. Конечно, они оба осознавали, что проще всего дону Мигелю было бы убить свою жену. Но епископ в силу своего положения духовного пастыря не мог такого посоветовать, а у графа не поднималась рука. Ведь если посмотреть в корень проблемы, Стефания оказалась в руках фон Валленбергов не по своей воле.

Уютно теплился огонь в камине, а за окном завывала метель, бросая ледяную крупу в длинные и узкие по готической моде окна комнаты. Начало весны в этом году выдалось необычно суровым.

Епископ рассеянно прислушался к звукам разбушевавшейся непогоды и вдруг неожиданно хмыкнул.

- Кажется, я знаю, как вам помочь, сын мой. Не хочется советовать вам лгать, но боюсь, этого не избежать. Надо представить дело следующим образом: ваша жена пропала около трех лет назад, а к нашему монастырю св. Гертруды прибилась какая-то бедняжка, не помнящая ни кто она, ни откуда пришла. Но постепенно Господь прояснил её разум, и женщина вспомнила, что она графиня де ла Верда, бежавшая от грабителей и разбойников, захвативших монастырь.

Граф скептически покосился на довольное лицо собеседника.

- Весьма душещипательная история, но не вижу: чем она сможет мне помочь?

Его преосвященство снисходительно усмехнулся.

- За столь чудесное спасение надо отблагодарить Создателя, - пояснил он свою мысль, - и ваша жена пройдет пешком по всем монастырям и церквям по дороге… допустим до Реймса, славя Господа за его милость. Подобное объяснение вполне подойдет для тех, кто проявит излишнее любопытство. На самом же деле, мы приговорим женщину к покаянию за свершенный грех прелюбодеяния. Я лично наложу на графиню епитимью пройти босой, простоволосой и в одной рубахе этот крестный путь в столь мерзкую погоду. Сестры монахини будут сопровождать кающуюся грешницу, заслоняя от нескромных взглядов. Разумеется, они будут тепло одеты и обуты.

Дон Мигель невольно зябко поежился, взглянув на окно. Впрочем, идея ему пришлась по душе.

- Это выход из положения, - облегченно согласился он. - Вряд ли Стефания перенесет такое испытание: она изнеженна праздными годами жизни во грехе.

- Но, - епископ поучительно поднял палец вверх, - если ваша жена перенесет этот путь, значит на то Божья воля и Всевышний хочет, чтобы вы простили свою жену. Грех вашей жены мы выносим на его суд, и как Господь повелит, так и будет.

- Аминь! - набожно перекрестился граф и, перебирая четки, прочитал положенные молитвы.

В отведенных ему покоях графа ждали Гачек и Карел Збирайда. Они сдружились за время пребывания последнего в Париже: ведь землякам всегда есть о чем поговорить. Младший Збирайда оставался в Копфлебенце всё время визита епископа и вместе с ним вернулся назад. Встретившись с Еленой он узнал, что произошло между супругами, и теперь поведал об этом Гачеку.

Славек сразу же почувствовал такую тревогу, что не смог её скрыть от собеседника. Честно говоря, он рассчитывал на большую снисходительность графа к своей жене и теперь томился предчувствием грядущих неприятностей. И вот, когда поздно вечером де ла Верда покинул комнаты епископа, молодые люди сразу же осведомились: как он намерен поступить со своей женой?

- Можете ехать домой, - устало заявил Карелу дон Мигель, - мы решили вынести проступок крестницы вашего отца на Божий суд.

- Не выскажитесь ли яснее? - встревожено потребовал Збирайда.

Де ла Верда терпеливо растолковал землякам жены суть готовящегося испытания, но по мере объяснений вдруг заметил, какими ошеломленными глазами те взирают на него, и последняя фраза поневоле застряла у него в горле.

- Значит, все эти годы я тратил немыслимые усилия на поиски донны только лишь затем, чтобы вы смогли её убить и с чистой совестью жениться на другой? - голос Гачека непривычно зазвенел от гнева.

- Я должен вернуться к отцу и обрадовать старика известием, что собственными руками уложил его крестницу в могилу, выдав её место пребывания? - обозлено вторил ему младший Збирайда.

Глаза мужчин зло сузились, и они стали похожи друг на друга словно близнецы.

- А вы хотели бы, - в ответ вспыхнул граф, - чтобы я простил потаскуху и согрел в своей постели, после того как она прошла через стольких мужчин?

- Но не убивать же женщину за то, в чём она не властна! - укоризненно воскликнул Гачек. - Удалите донну Стефанию в монастырь: пусть отмаливает и свои, и чужие грехи. Всему же есть какой-то предел!

- Моему терпению тоже! - рявкнул возмущенный этими неслыханными попреками дон Мигель. - Не забывайте кто вы! Вассалы не должны вмешиваться в семейные дела сеньора!

Моравы больше не стали с ним разговаривать, сразу покинув комнату, но сделали это с такими лицами, что графу стало здорово не по себе. Собственно, его вассалом и то условно можно было назвать только Гачека, так как он состоял у него на службе. Збирайда же под это определение вообще не подходил.

- Черт знает этих славян, - ворочался граф без сна на постели, - вроде бы уступчивые, но иногда... Ладно, Гачек - альтруизм его вторая натура. Но Карел - такой честолюбивый, хладнокровный молодой человек и вдруг распустил нюни! Если бы моя сестра таким образом опозорила семью, я бы первый настоял на строжайшем наказании.

Утро принесло новые мучения всем действующим лицам этой истории. Увы, всё изначально пошло не так, как предполагали епископ и граф, задумывая изуверское паломничество.

Надо сказать, что сама графиня выслушала приговор с потрясающим спокойствием: она не заплакала, не стала молить о снисхождении или прощении. Стефания взглянула на мужа с нескрываемым презрением и отвела глаза в сторону.

- Ох, сын мой, - вздыхал после её ухода расстроенный таким упорством епископ, - ваша супруга закостенела в грехе. Какая гордыня, какая вызывающая наглость! Надеюсь, Господь избавит вас от этой непосильной ноши. После такой бесстыдницы возблагодаришь Бога за любую порядочную женщину! Я хотел утешить женщину, укрепить в мыслях, что наказание ей во благо, во спасение души от Гиены Огненной. Да куда там! Силен нечистый…

Прелат, озабоченно перекрестившись, прочитал несколько молитв.

- И всё равно… будем милосердны до конца, - спустя некоторое время снисходительно вздохнул он, - с вами всё время будет находиться священник, чтобы дать графине перед смертью отпущение грехов. Когда вы надумали пуститься в дорогу?

- Завтра! - отрезал разозленный поведением супруги дон Мигель. - И хотя мой лекарь твердит, что у неё жар от грудницы, думаю, что холод улицы охладит огонь и в её голове, и в теле. Мне же надо как можно быстрее вернуться в Париж: надеюсь, эта история не затянется надолго?

- Всё в руках Божьих, сын мой, - запротестовал епископ, - всё в его руках, А я помолюсь, чтобы суд свершился к вашей вящей пользе.

После утренней мессы в кафедральном соборе, немногие присутствующие во дворе епископского дворца свидетели могли наблюдать довольно странную картину.

На улице дул пронизывающий ветер, перепархивал снег, а у ворот толпились люди. Сначала в каре выстроились монахини с зажженными толстыми свечами и запели каноны. Затем опять же две монахини под руки свели с каменного крыльца простоволосую с распущенными косами графиню, босоногую и одетую только в плотную рубаху из грубого холста. Её поставили в центр и тоже сунули в руки тяжелую свечу.

Немного в стороне от женщин уже гарцевали лошади испанцев во главе с наблюдающим за монахинями графом. Когда все уже были готовы к выходу, де ла Верда дал отмашку трогаться, но тут произошло непредвиденное.

С того же самого крыльца, с которого только что спустилась графиня, сбежала пара молодых людей - тоже босоногих, в точно таких же длинных холщевых рубахах и со свечами в руках. Они бегом пересекли двор и сквозь строй монахинь протиснулись к кающейся грешнице.

Дон Мигель и благословляющий шествие епископ лишились дара речи.

- Что это значит? - соскочил с коня озадаченный граф.

Но подбежав поближе, он обреченно увидел рядом с женой Гачека и Збирайду.

- Да как вы посмели? Что за выходка, недостойная зрелых мужчин! Это в конце концов неприлично!

- Значит, тешить взоры простолюдинов, гоняя по обледенелым дорогам мою раздетую сестру - это прилично, - сверкнул глазами Збирайда. - А мне стоять с ней рядом в таком же виде неприлично? Моей семье нанесено нешуточное обвинение, и я вместе со Стефкой выдержу испытание, которое вы наложили на слабую женщину или умру рядом с ней.

- Осёл! - в гневе выругался граф. - Упрямый моравский дурак! Ну и тащись по обледеневшей грязи, раз тебе жалко согрешившей сестры. Ну а что ты здесь делаешь, Гачек? У тебя есть жена и ребенок: негоже рисковать жизнью ради недостойной женщины.

Но земляки «недостойной» супруги не отреагировали в должной мере на эти упреки, глядя на графа как на лютого врага: как будто оба за ночь лишились рассудка.

- Позвольте мне об этом судить самому, - зло огрызнулся Гачек. – Пусть Божий суд будет для всех, завязанных в этой истории.

- Вперед, сёстры! - скомандовал он монахиням и, вздернув над животом тяжелую свечу, грубым голосом затянул молитву.

Гачек и Збирайда первыми вышли из ворот епископской резиденции, за ними растерянно тронулись в путь и все остальные участники процессии.

И вот только в этот миг Стефка смогла заплакать. Слезы боли и покорности судьбе пролились из её глаз и принесли хоть какое-то облегчение омертвевшей душе. Женщине было настолько плохо от разлуки с мальчиками, что она даже не испугалась страшного приговора: только ещё омерзительнее в её глазах стал выглядеть дон Мигель.

Погруженная в свои мысли она даже не чувствовала первое время холода. Ноги только немели от соприкосновения со льдом. Гораздо хуже было внимание толпы, высыпавшей на улицы Трира, но тут бесценную помощь оказали двое сопровождавших мужчин. Они замкнули каре и прикрыли женщину от бесстыдных глаз. Ветер развевал волосы Стефки, путая и бросая в лицо. Вскоре длинные пряди обледенели, и было очень неприятно ощущать их неестественно звенящие удары.

Пока паломники находились в городе, холод был ещё терпим, но стоило шествию выйти за городские стены, как они подверглись нападению порывов свирепого ледяного ветра. Ноги и руки окончательно окоченели. Каждый шаг как будто скользил по лезвию отточенного ножа, и вскоре следы Стефки стали отмечаться окровавленным снегом.

- Донна, держитесь, - тихо поддержал слабеющую женщину Гачек. - Нужно быстрее двигаться. Я знаю, как вам больно и тяжело, но движение - это жизнь.

- Попробуй шевелить пальцами, - посоветовал также и Карел, - прижав одной рукой свечу к животу, поработай пальцам другой, а потом смени руки. Не бойся: на таком холоде тебе не грозит обжечься.

Несмотря на всю тяжесть положения, женщина не могла не восхищаться своими спутниками, их выносливости и оптимизму. Графиня осознавала, что только из-за этих мужчин ещё держится на ногах и заставляет себя идти вперед. Если бы рядом не было Гачека и Карела, она легла бы на дорогу и больше не встала: у Стефании не было никакого желания бороться со злой судьбой.

Дон Мигель, прикрываясь от ледяного ветра воротником мехового плаща, с изумлением наблюдал за этой троицей. Сердит де ла Верда был чрезмерно. Он не мог понять: откуда они черпают силы?

В поведении двух моравов было нечто такое, что било по нему как оскорбительная пощечина, да и кровавые маленькие следы на снегу заставляли отводить глаза.

Странно, этого ведь он и добивался, но радости оттого, что Стефания изнемогает почему-то не испытывал, и потому страшно злился. В конце концов, что же это происходит?

Она прелюбодействовала, упорствовала во грехе: как можно жалеть блудницу? Нет, это недостойное мужчины чувство не делает ему чести. Граф рванул коня вперед и, оставив с паломниками часть отряда, поскакал к видневшемуся невдалеке постоялому двору.

Едва де ла Верда удалился, Гачек подхватил обессилившую женщину на руки, а Збирайда потащил три наполовину истаявших свечи, потом они поменялись ношами, и только перед самым постоялым двором вновь поставили графиню на ноги.

Невменяемая от боли и усталости Стефка, едва переступив порог, упала без сознания от охватившей её в тепле комнаты слабости. Дон Мигель предупредил хозяев, что к ним приближается группа кающихся, но всё равно был неприятно удивлен сочувствующими возгласами прислуги и прочего толпившегося на постоялом дворе люда. Граф опять почувствовал себя неуютно и от этого впал в ярость:

- Не хватит ли этого балагана? - зашёл он в комнату жены, где окоченевший Гачек ещё нашел в себе силы перевязать страшно изрезанные льдом ноги женщины. - Наказана только донна Стефания, поэтому и страдать она должна в одиночку.

Греющийся у камина Карел спросил со всей прямотой выведенного из себя человека:

- Неужели вам настолько необходимо, чтобы моя сестра погибла?

- Да, - ответил на вопрос вместо патрона Гачек, - король нашел дону Мигелю богатую, юную и красивую невесту.

- Тогда не мучайте Стефанию: лучше сразу убейте! Мы выйдем из комнаты и не будем вам мешать.

Граф в бессильном гневе смотрел на земляков жены. Убить находящуюся без сознания женщину? За кого они его принимают?

Он почти ненавидел этих упрямцев, но хорошо осознавал, что они вправе разделить с его женой столь смертельно опасный путь.

Дон Мигель долго лежал без сна, размышляя, что же ему делать? Приказать своим людям прогнать настырных моравов? Так они всё равно будут плестись следом за отрядом: дорога-то общая. Да и Гачек… За эти годы он привык к секретарю: знал, насколько тот честен и надежен, трудолюбив и обязателен. Но видимо, когда дело касалось Стефании, Славеку начинало изменять чувство меры.

Карел же, по сути дела, имел полное право вести себя подобным образом. В ту эпоху, когда за не девственную невесту объявляли кровную месть всей семье, брат был в ответе за сестру. Иное дело, что сестра она ему была только через крестившего Стефанию отца. Но каждый из людей имеет свои представления о чести и действует сообразно им. Поэтому как не злился на дворян дон Мигель, в глубине души не мог их безоговорочно осуждать. Наверное, он плохо объяснил им суть происходящего?

Если бы де ла Верда знал, что сейчас происходит в соседней комнате!

А Збирайде тоже не дали уснуть, только не размышления, а тайком пробравшийся к нему посетитель. Карел сразу же узнал в нём странного Вальтера фон Валленберга.

- Де ла Верда приговорил мадам Стефанию к мучительной смерти? – трирец без лишних слов сразу же перешёл к делу. - Зачем? Почему бы не отправить графиню в какой-нибудь монастырь со строгим уставом и не начать процедуру развода?

Збирайда был до предела вымотан, но он понимал, что отец детей Стефании не может не волноваться о судьбе их матери, поэтому честно рассказал всю подоплеку происходящего.

- Так вот оказывается в чём дело, - протянул внимательно слушающий собеседник. – Согласен: богатства дю Валлей стоят того, чтобы ради них казнить неверную жену. Графу нужно мертвое тело супруги? Так давайте мы ему дадим желаемое.

- Вы о чём?

Валленберг достал из-за пазухи какой-то флакон.

- Добавьте десять капель графине в еду, и через час она упадет посереди дороги без признаков жизни. Граф велит её похоронить, а мы потом откапаем женщину и приведём в чувство.

Карел задумался. Это был неплохой выход, но…

- А вдруг дон Мигель прикажет отправить тело в фамильный склеп в Испанию? Представьте, что будет с женщиной, когда она очнется? Если даже испанцы и услышат её стуки, то настолько перепугаются, что не задумываясь сожгут Стефку вместе с гробом.

- Но мадам Стефания уже утомлена сверх всякой меры: ноги - кровавое месиво, вот-вот может начаться заражение. И что с ней будет завтра? - заволновался Вальтер. – Женщина упадет, а граф запретит к ней кому-нибудь приближаться, пока его жена окончательно не замерзнет.

- Я этого не допущу, - успокоил его Збирайда, и тут же озабочено добавил, - но завтра ей предстоит каяться на паперти храма пока идёт месса. Вот этого я и боюсь. Стефка перестанет двигаться, и это может стать её концом.

- Дайте женщине вот это, - фон Валленберг достал из своих тайников следующий флакон, - и донна Стефания в течение нескольких часов не почувствует ни холода, ни боли.

- Хитрое зелье?

- Да, - признался Вальтер, - но другого выхода из положения нет. Я со своими людьми постоянно буду неподалеку, и вечером вновь проберусь к вам: сообща мы ещё что-нибудь придумаем! А священник назавтра очень быстро проведёт мессу.

Второй день пути Стефке дался гораздо тяжелее, чем первый. Ноги так распухли и саднили, что каждый шаг давался с огромным трудом. Боль в горящих ступнях даже позволила на время забыть о холоде, но тот все-таки настиг женщину и стал неимоверно терзать, когда она опустилась коленями на промерзлые камни церковной паперти. Брат и Гачек стояли рядом и охрипшими голосами гнусавили псалмы. Поглядев на посиневшее лицо сестры, Збирайда протянул ей флакон, тайком вытащив его из-под ворота своей рубахи.

- Быстро выпей, - распорядился он по-чешски, и Стефка, покорно глотнув, почувствовала как отступает тошнотворная боль и согреваются колени.

Все эти манипуляции не остались втайне от дона Мигеля, но вмешиваться он не стал.

И вновь дорога, и вновь холод и лед, но как-то закончился и этот день. Стефку опять раздели, вымыли ноги, наложили на них мазь, и она блаженно уснула под теплым одеялом. Зато всем остальным было не до сна.

- Что за зелье вы ей дали? - налетел граф на Збирайду. - Кто позволил?

- С каких это пор путник и глоток воды не может выпить? - неприязненно огрызнулся тот.

- Неужели её было настолько жарко? - язвительно поинтересовался дон Мигель.

- Да, у женщины жар: она медленно погибает, но разве не это ваша основная цель? Так радуйтесь: моя сестра едва жива, - взвился Карел. – Вдобавок, давайте лишим её и еды, и воды, чтобы она быстрее освободила своё место. Да и вам, наверное, холодно и скучно плестись следом за паломниками?

Граф сталкивался в своей жизни со всяким: его и ненавидели, и проклинали, и едва ли не плевали в лицо. Он старался не обращать внимания на глупые нападки врагов. А вот сейчас вышел из себя и решил все-таки объяснить двум узколобым упрямцам, что они тупо не понимают смысла происходящего.

- Моя цель не в том, чтобы убить графиню, - угрюмо пояснил он, - я хочу помочь ей искупить грех прелюбодеяния. И поддерживая Стефанию, вы мешаете её раскаянию, ввергая в заблуждение относительно тяжести грехов. Женщина должна прочувствовать всю трудность покаяния: умирая столь тяжёлым образом, она очистит страданием тело и душу, и Господь на том свете будет к ней милостив. Я всё делаю для блага своей согрешившей супруги, а вы перечёркиваете все мои усилия, два упрямых осла!

- Мы не безгрешны, - насмешливо хмыкнул Карел, - и нам также не мешает очиститься духовно и помолиться, но не гонять же монахинь из Трира в Реймс и обратно из-за каждого грешника в отдельности?

- Скажите, мессир, - подчеркнуто почтительно обратился к нему и другой упрямец, - а если донна Стефания все-таки останется жива, вы её простите? Выбросите из головы Бланку дю Валль, и заживете со своей женой душа в душу?

- А почему я должен держать в голове эту девицу, если Господь после такого испытания оставит мою жену живой? - не понял их сарказма дон Мигель. - Разумеется, я её прощу.

Земляки переглянулись и вновь тяжело уставились на графа.

- А донна Стефания тоже вас простит? - язвительно осведомился Гачек.

Это уже было чересчур!

- А в чём я перед ней виноват, чтобы нуждаться в прощении? - гневно нахмурился дон Мигель.

Его оппоненты угнетенно замолчали. Странно, но почему-то де ла Верда не почувствовал, что взял верх в этом споре. Наоборот, разговор оставил у него весьма неприятный осадок.

А на следующий день пришла весна! Светило яркое солнце, лед растаял и дорога превратилась в месиво, по которому с руганью пробирались всадники. Зато паломники пошли гораздо быстрее. В отличие от лошадей, люди легко выдирали босые ноги из чавкающей грязи.

Вальтер тайком лечил ноги Стефании мазями собственного изобретения, поэтому страшные раны быстро рубцевались и уже не приносили прежней боли. Как не парадоксально, но Стефания начинала привыкать к жуткому испытанию. В конце концов, на этой дороге она была хотя бы не одна!

МОНАСТЫРЬ св. КЛАРЫ.

Жизнь в монастыре скучна, монотонна и однообразна. Молитвы, занятия, посты и послушания отнюдь не развлекали девушек, отданных на воспитание монахиням, и только ожидание счастливого будущего, когда за ними приедут родители с радостными новостями о предстоящей свадьбе чуть-чуть оживляло их унылые будни.

Все воспитанницы спали в одном дортуаре, на отгороженных простынями друг от друга кроватях. Но в этом году для одной из них, а именно для Бланки дю Валль всё волшебным образом изменилось. Правда, сначала пришла жуткая весть о смерти родителей, братьев и маленькой сестры, но мудрые монахини тут же смекнули, какую выгоду извлекут, если удастся уговорить богатую наследницу постричься в монахини. И сестры стали с Бланкой предельно ласковы, всячески соблазняя прелестями монашеской жизни.

- Мужчины грубы, эгоистичны, заставляют своих жен делать всякие мерзости, а когда они отказываются, насмерть избивают бедняжек, - твердила сестра Бабетта - тучная низенькая старушка, - всячески третируют и оскорбляют их.

- Но отец никогда не бил маму, - робко возражала Бланка.

- О, несчастные женщины умеют скрывать свои слезы, - убежденно прошамкала монахиня. - Зато у нас в монастыре благодать: благолепие, тишина, покой!

Вряд ли тишиной и покоем можно соблазнить юную девушку. Мечтающие о любви и рыцарях резвушки не в состоянии оценить также и достоинства благолепия. Но старые монахини давно уже забыли, как сладко волнуют кровь запахи весны, доносящиеся из монастырского сада.

- На кладбище тоже тишина и покой, - когда они остались одни, заявила Бланке её подруга Мадлен, - а мужчины вовсе не звери и не чудовища. Глупости все это!

Обе послушницы были сиротами. И Мадлен монахини также постоянно предлагали принять постриг. Хотя у дочери простого рыцаря было далеко не такое роскошное приданое, как у графини дю Валль. А Бланке неожиданно выделили отдельную келью.

- Привыкай, моя дорогая, - нежно поцеловала её в лоб мать-аббатиса, - к нашей жизни. Стены кельи можно украсить дорогими тебе вещами. А когда вырастешь, то заменишь меня и сама станешь аббатисой. Хочешь?

Разумеется, Бланка хотела стать аббатисой. Как здорово всеми командовать и распоряжаться! Келья оказалась просторной и светлой, и подружки, взявшись за руки, даже попрыгали от радости при виде такой красоты.

- Может, быть монахиней не так уж и плохо? - призадумалась Бланка. – Покинув монастырь, я всё равно буду подчиняться мужу и, как знать: хорошим ли человеком он окажется? Здесь же все меня любят.

- Но мужчины, говорят, тоже любят женщин, - возразила Мадлен, - я слышала, что ничего нет лучше мужской страсти.

- От кого ты могла это услышать?

- Кое-кто и в монастыре тоскует о мужских объятиях, - уклончиво хихикнула подруга.

Девушки отстояли вечернюю мессу в задумчивости, а наутро к аббатисе примчался королевский гонец с вестью, что для Бланки дю Валль король нашел жениха. И хотя ещё ничего окончательно не решено, Людовик всё-таки ставит достопочтимую мать-настоятельницу в известность, что предполагаемый супруг - гранд старинного каталонского рода граф Мигель де ла Верда. Жених вдовец, ему под сорок, но он здоров и полон сил, поэтому юная сирота не будет обделена в браке лаской, любовью и вниманием, и уж тем более многочисленным потомством.

- Я знакома с графом де ла Верда, - постно поджала губы аббатиса, - это достойный человек. Иметь такого в мужьях - великая честь!

Но голос настоятельницы прозвучал уныло: попробуй воспротивиться решению короля! Деньги и богатые земли теперь уплывали из казны монастыря в руки человека и без того состоятельного и могущественного. И где же справедливость?! А аббатиса уже строила планы возведения новой стены вокруг монастыря, строительства мыловарни и приюта для бездомных.

Сама же Бланка была скорее напугана, чем обрадована. Сорок лет? Но это так много! Жених ей годился в деды.

- Пусть хоть такой, чем вообще никакого, - успокоила её вездесущая Мадлен. - Старик быстро отправится к праотцам, а ты останешься молодой и веселой вдовой с деньгами. Вот тогда и выберешь себе какого пожелаешь красавца в мужья!

- Это грех, - призадумалась растерянная Бланка.

- Ясное дело, что грех, ну так что же? Вот состаримся, тогда и будем каяться, молиться и просить прощения. Что ещё делать никчемным старухам?

Прошло несколько дней.

За стенами монастыря уже вовсю бушевала весна, и ветер доносил даже до самых укромных уголков старинного здания её будоражащие кровь запахи. Бланка лежала без сна в темноте кельи, когда пришел он.

Чья-то рука с силой провела по скрытой глухой сорочкой груди. Девушка так испугалась, что от ужаса онемела, не в силах выдавить из горла даже хрип, и только сильно забившееся сердце казалось, грохотало набатом. Между тем некто неведомый крепко обнял её и завладел губами. Первый в жизни поцелуй потряс Бланку до глубины души: он был такой странный, такой волнующий! Стало и страшно, и жарко, и томительно одновременно.

- Кто ты? - наконец взволнованно пискнула она.

- Сон, просто сон о твоем женихе – графе де ла Верде, - тяжелое дыхание неизвестного обожгло ухо.

- Я же чувствую тебя, значит, не сплю?

Но разум уже не слушался хозяйку, реагируя только на ощущения, которые ей дарили властные руки, ласково скользящие по зажигающемуся веселыми жгучими огоньками телу.

- Завтра ты проснешься и даже не вспомнишь обо мне, как не вспоминают о ветерке, обдувшем лицо на прогулке…

Его рука скользнула вниз, и Бланка ахнула от стыда и растерянности. Но смятенное тело уже придавила горячая тяжесть мужчины...

- Кто ты?

- Твой жених, любовь моя, а теперь и вовсе муж.

Незнакомец исчез, оставив растерянную девушку на испачканной кровью постели. Потрясенная Бланка не спала всю ночь, а утром помчалась к верной подруге.

- О, - изумленно протянула та, округлив глаза, - это действительно так сладко, как говорят?

- Больно, - неловко поежилась Бланка, но желая быть объективной, всё-таки добавила, - не знаю, как сказать... в этом что-то есть.

- Что?

- Как-то необычно горячо. Мне трудно объяснить...

- Он не сказал, когда опять придет?

- Нет,- озадаченно покачала головой Бланка, - всё произошло так неожиданно, и мне страшно даже возвращаться в келью: как будто он до сих пор там.

- Хочешь, я побуду с тобой в эту ночь? - предложила верная подруга. - При мне дон Мигель не осмелится тебя обижать.

Но тот осмелился. Мало того, обнаружив, что Бланка в келье не одна, грубо уложил её товарку на лопатки и проделал в ней то же, что и с предполагаемой невестой.

Шокированная Бланка сначала оторопела, но услышав болезненный стон извивающейся под насильником подруги, громко закричала:

- Сатана! Здесь сатана! Помогите!

Но когда в их келью сбежались одевающиеся на ходу всполошенные монахини, мужчина исчез: словно растворился в стенах обители.

Сквозь толпу в ужасе воющих подопечных протолкалась всполошившаяся мать-аббатиса.

- Что случилось, дитя моё?

Но и так было ясно, что произошло нечто страшное и непонятное. Трясущаяся в ознобе Мадлен пыталась спрятать ладонями кровавое пятно на рубахе, красноречиво расположенное в таком месте, что целомудренные сестры стыдливо потупились.

- Как ты здесь оказалась? - возмутилась настоятельница. - Что это с тобой?

Но перепуганные девушки только рыдали и тряслись.

У аббатисы сжалось сердце предчувствием больших неприятностей.

- Уходите, - спровадила она монахинь по своим кельям, - оставьте нас одних.

Но понадобилось немало времени и усилий, прежде чем настоятельница добилась от девушек признания. Женщина схватилась за сердце. Такого скандала в её обители не было со дня основания. Как ни была она религиозна, всё равно не поверила, что в келье безобразничал сам сатана. Впрочем, вторая версия Бланки также не вызвала энтузиазма.

- Дон Мигель де ла Верда, - недоверчиво осведомилась она, - но... зачем?

Девушки только зашмыгали носами в ответ, да и что они могли сказать - глупые обесчещенные овечки?

Аббатиса немного подумала.

- Может, всё ещё обойдется? - со слабой надеждой пробормотала она себе под нос, и грозно приказала воспитанницам. - Молчите и никому ни слова о графе!

Увы, молчание помогло мало. Что-то случилось со здоровьем Бланки. Её тошнило по утрам от любой пищи, кружилась голова, и она свалилась в обморок во время длительной праздничной обедни.

Может, на недомогания Мадлен и внимания бы не обратили, но нездоровье Бланки переполошило весь монастырь.

- Что с тобой, дочь моя? - испугалась аббатиса, вглядевшись в зеленое от дурноты лицо любимой воспитанницы, и быстро созвала консилиум из сведущих в медицине сестер.

Монахини долго думали и гадали, и одна из них - мать Сюзанна с нервным смешком заметила:

- Если бы это не было настолько невероятно, я бы решила, что девушка согрешила с мужчиной. Похоже на беременность.

Всё! Откладывать выяснение отношений с богохульником графом стало невозможным.

Аббатиса сначала написала письмо его величеству, а после и сама собралась в Париж. Нужно было попытаться спасти доброе имя хотя бы одной послушницы, да и распутник де ла Верда должен был позаботиться о второй пострадавшей от него девушке.

ПРОЩЕНИЕ.

Пока неизвестный галантно проказничал в монастыре св. Клары, гораздо севернее, где ещё стояли ледяные лужи на дорогах и снег лежал на полях, по направлению к Реймсу медленно двигалась странная процессия.

Ко всему привыкшие, но уже охрипшие и измотанные бездорожьем монахини едва гнусили псалмы. Двое худющих обросших библейскими бородами мужчин в болтающихся на костлявых плечах потрепанных рубахах тащили толстые свечи кающихся с таким озлобленным остервенением, словно это были палицы, которыми им предстояло сражаться. Необычное шествие возглавляла настолько изможденная женщина, что от неё, казалось, остались одни только темно-синие огромные глаза. Но все они двигались довольно быстро, кто во что горазд бормоча зачастую разные псалмы, и с неожиданным энтузиазмом посматривали на окружающий мир.

После смертельно опасного холода начала пути паломникам теперешние невзгоды представлялись сущей безделицей. Подумаешь: слякоть, разбитая дорога и надсаженное горло! Главное, солнышко теперь светило настолько ярко, что иногда становилось даже жарко.

Позади кающихся брезгливо выдёргивал копыта из непролазной грязи конь де ла Верды. Сам же граф с обреченной покорностью судьбе уже осознал: суд Божий свершился и, увы, не в его пользу! Эта измождённая женщина с ороговевшими мозолями на разбитых ногах, с обветренной и полопавшейся кожей, со спутанным колтуном непонятного цвета волос, вскоре займет место его супруги.

Видимо, на Небесах решили сурово наказать его за какие-то грехи, и он теперь никогда не освободится от этой неприятнейшей особы.

Мало того, что Стефания была блудницей, но за время крестного хода по церквям и монастырям стала похожа на жуткое пугало, полностью лишившись своей уникальной красоты. Зато прелюбодейка даже ни разу не чихнула за время пути. Что и говорить, прекрасный способ избавиться от изменщицы посоветовал ему епископ! В результате этого испытания графиня обрела железное здоровье, а в её ноги скоро можно будет безболезненно забивать подковы.

Но дон Мигель все-таки не терял надежды, отправив эстафету Людовику, в которой пояснял, что его личные дела несколько запутанны и он нижайше просит отсрочить их встречу. Кто знает, как ещё могут повернуться события? А вдруг Стефания свалится от усталости и недоедания? Дону Мигелю играло на руку, что шёл великий пост, и жена была лишена полноценного питания. Сон не восстанавливал её сил, и женщина исхудала до изнеможения. Вместе с супругой таяли прямо на глазах и два её упрямых земляка. Но в отличие от графа моравов согревала мысль, что до Реймса оставалось не больше двух недель пути.

Начало апреля и Пасху паломничество встретило в монастыре в герцогстве Бар: оставалось несколько миль до границ Франции. А там и до Реймса рукой подать!

Если в начале пути их отряд терзал холод, то теперь стала доставать жара. Весеннее яркое солнце быстро обожгло кожу графини: та стала багровой и тут же полопалась. Теперь уже взволнованный Гачек мазал её на привалах другой мазью, умоляя дона Мигеля разрешить жене обрезать длинные волосы.

Но граф испытывал горькое злорадство при лицезрении пугала, в которое превратилась его красавица супруга, и не желал ни в чем идти ей навстречу. Чем страшнее выглядела Стефания, тем ему приятнее было на неё смотреть.

- Пусть всё остается, как есть!

- Если у донны появятся лишаи и короста от грязи, - раздраженно вспылил Гачек,- то пострадаем мы все. Будьте уверены: запаршивеете и вы!

- Наличие длинных волос говорит каждому встречному, что перед ним знатная дама, - не согласился граф отрезать локоны жены, - но если опасность грозит не только Стефании, я разрешаю ей мыться и вычесывать волосы.

Стефка от радости чуть разума не лишилась, услышав об этом. Купаться ей строго настрого запрещали, только разрешали промывать раны на ногах.

Тело зудело и чесалось неимоверно, особенно с наступлением жары, когда пропитанная потом рубаха начала в кровь растирать подмышки, а уж про многострадальные волосы и говорить не приходилось.

Полночи женщина выдирала гребнем комки свалявшихся волос. Наверное, сто раз расчесала чистые кудри и была вознаграждена тем, что утреннее солнце отразилось в них блеском расплавленного золота.

Эти прекрасные сверкающие локоны бросились в глаза и де ла Верде. Впервые с того вечера, когда он увидел жену с чужим ребенком на руках, в оледеневшем и озлобленном сердце что-то встрепенулось, и нахлынули болезненные воспоминания о золотистых косах в руках Генриха Моравского на приеме в Шпильберге.

Как же давно это было. Кажется, что прошла целая жизнь! Чистый непорочный ангел превратился в грязную потаскуху. Дону Мигелю стало жаль потерянной любви к юной девочке из моравской глубинки. Почему так вышло? Где они оба ошиблись?

Может Господь, не приняв Стефанию, дает им ещё один шанс всё исправить?

В тот вечер, оказавшись на постоялом дворе, дон Мигель зашёл к супруге и застал её с наслаждением расчесывающей волосы. Стефка все никак не могла вдоволь насладиться этим обычным для всех остальных женщин делом. Её ставшие огромными на исхудалом лице синие глаза удовлетворенно мерцали от этой немудрящей радости.

Граф мрачно хмыкнул. Действительно, человеку для счастья нужно очень мало: сначала отнять самые незатейливые удовольствия, а потом вернуть обратно.

При виде мужа Стефка настороженно сжалась в комок. Она боялась его и ненавидела. Дон Мигель знал об этом, но разве его чувства к ней были теплее?

- Середина апреля, - скупо высказался он, - близок конец нашего пути. Реймс уже недалеко и пора подумать, как вы будете жить дальше.

Графиня исподлобья взглянула на супруга, прикусив в нерешительности губу.

- Вы уже выбрали монастырь, где я буду дожидаться развода?

- Нет, - удивился озадаченный граф, - ни о каком монастыре и речи не было с самого начала. Я теперь с вас глаз не спущу.

Супруг не переставал её озадачивать!

- Зачем? - робко осведомилась Стефания. - В монастыре ведь удобнее!

- Для чего удобнее?

- Ожидать развод.

Да как бы ни так! Не для того он затеял эту эпопею, чтобы ей потом было проще грешить.

- Я никогда не собирался с вами разводиться, - решил разом покончить с её надеждами дон Мигель, - церковь не считает супружескую измену уважительной причиной для развода. Вы выдержали покаяние, очистили страданиями и постом своё тело: пора подумать о том, для чего мы вступили когда-то в брак. Вы до сих пор не родили мне наследника.

Ошеломленная Стефка отказывалась понимать своего чудного супруга. О чём толкует этот бессовестный и жестокий человек, хладнокровно обрекший её на смерть? Если бы не Карел и Гачек она давно уже покоилась на каком-нибудь из деревенских кладбищ, которых так много было на их бесконечно тяжелом пути.

- Наверное, вы шутите? - неприязненно осведомилась она.

- Мне не до шуток! - резко оборвал её граф, глядя на жену мрачными черными глазами.

Когда до Стефки в полной мере дошло, о чём идёт речь, у неё началась истерика.

- Вы в своем уме? Разве это возможно?

- Далеко не просто разделить постель с изменившей тебе женщиной и не думать, сколько ещё мужских призраков лежат рядом. Но другого выхода у меня нет!

С этими словами граф покинул разрыдавшуюся от отчаяния жену. Он и сам бы заплакал, если бы в этом был хоть какой-нибудь толк. Конечно, было бы гораздо лучше для всех, если бы Стефания умерла, но Господь ясно показал свою волю. Глупо и недостойно роптать.

Реймс встретил их проливным дождем, но паломники не обратили ни малейшего внимания на такую мелочь: ведь это был конец невероятно тяжелого пути. С радостью стащили путники осточертевшие им грязные рубахи и сразу же отправились в баню, чтобы привести себя в надлежащий вид.

Стефка тоже с наслаждением мылась в ушате на постоялом дворе. Но какова была её радость, когда дверь распахнулась, и толстая бабища в одежде служанки ворвалась в комнату. Рыдая и причитая, кинулась перед она на колени:

- Госпожа, моя госпожа! Нашлась! Есть Бог на небе! А мы с Мадлен только приехали: за нами послал его светлость. Уж так спешили, так спешили и всё равно опоздали! Я привезла вам платья.

Время поработало над немкой, прибавив ей добрых три пуда веса, но не изменило её характер.

- Хельга! - заплакала от радости Стефка, целуя голову в накрахмаленном чепце. - Как там все: Катрин, Тибо, твой малыш?

- Все живы и здоровы. Пресвятая Дева, но на кого вы похожи? Кожа шелушится, обгорела, а от тела остались только кожа да кости! Вас что, в сушильне томили?

- Можно и так сказать, - горько улыбнулась Стефка, с любовью глядя на преданную служанку. - Как ты живешь, Хельга? Дон Мигель не обижает?

- Несчастный человек, - неожиданно сочувствующе вздохнула немка, - уж сколько он вас искал, переходил от надежды к отчаянию. Страшно было смотреть. А у нас сейчас всем заправляет донна Тересия.

- Кто такая?- настороженно поинтересовалась графиня.

- Испанка, жена мессира Гачека. У них тоже маленький сыночек, - охотно пояснила служанка, - она из лекаря веревки вьет. Настоящая фурия! Впрочем, вы сами увидите.

Стефка удивилась: за все время пути Славек ни разу не упомянул о своей жене.

Встреча двух женщин произошла вечером за ужином. Донна Тереса была почти девочкой, но несмотря на юный возраст, держалась чопорно и надменно. Ей уже рассказали о роли мужа в паломничестве провинившейся перед мужем графини, и было заметно, что Тересе не терпится остаться с ним наедине. Гачек виновато и робко поглядывал на свою суровую половину.

А вот Карел неожиданно изъявил желание проводить супругов до Парижа. Дон Мигель понял, что младший Збирайда хочет удостовериться, что между мужем и названной сестрой наладились отношения.

На следующее утро отряд графа де ла Верды поспешил в Париж. Теперь на всех привалах Мадлен смазывала графиню мазями, натирала ароматическими маслами, отпаривала ей ноги в молоке, накладывала на лицо сметану: в общем, делала всё, чтобы госпожа восстановила свою прежнюю красоту. Немка же насильно пичкала Стефку жирной пищей, сокрушенно стеная по поводу худобы. Зато супруг делал вид, что не замечает жену, что-то по обыкновению обсуждая с Гачеком.

И вот наконец-то Париж. Стефка даже прослезилась при виде знакомых улиц. Сразу же вспомнились и мэтр Метье, и беспутный Вийон, и девицы Мами.

- О нём ничего неизвестно, - ответил Гачек на её расспросы о поэте, - Вийона за беспутство в очередной раз выслали из города, и он исчез. Жив ли, мертв: никто не знает. А мэтр Метье здоров, и по-прежнему всё такой же добряк. Лечит всех, кто к нему обращается, не зависимо от того, есть ли у тех деньги или нет. Быть ему канонизированным после смерти.

У графини тепло сжалось сердце при воспоминании об этом чудесном человеке. Всё-таки этот мир не самое плохое место, если в нем проживают люди подобные мэтру Метье.

В снимаемом графом доме на улице Ферр их с нетерпением ждали.

- Вот нашлась у нас пропажа, - тотчас заплясал вокруг мало изменившийся за эти годы Тибо, - истончилась будто пряжа. Похудела донна - жуть, так ей мужа не вернуть. Вот наест она бока, графа залучит в постель тогда!

- Отстань, дурак, - отмахнулась от надоеды Хельга. - без твоих прибауток тошно.

- Чтоб бабенку затошнило, нужно взять мужское шило и вонзить его в местечко, о котором ни словечка вам не скажет дурачок, хоть сажайте под замок!

- Тьфу! - только и смогла, что громко сплюнуть немка.

А вот соскучившаяся по безобразнику Стефка ласково дернула шута за рог колпака.

- Умолкни, Тибо! У дона Мигеля всегда было плохо с чувством юмора.

Карлик как-то странно покосился на госпожу.

- Граф не милосерден точно Бог, но и без не так уж плох.

Но графине было не до сентенций шута: она отмахнулась от уродца и занялась своими делами.

Вечером всё семейство собралось за поздним ужином. Не сказать, чтобы шёл какой-то увлекательный разговор, но все осознавали: так долго длившаяся неопределенность наконец-то закончилась. Светловолосая женщина, сидящая за столом напротив графа должна полностью изменить их жизнь.

Готовя госпожу ко сну, Хельга сообщила, что сейчас придёт муж. Графиня нервно вздрогнула: она все-таки рассчитывала, что это произойдет попозже.

- Да всё будет нормально, - по-своему поняла её волнение служанка, - он же мужчина, а не демон какой.

Так-то оно так, но...

Дон Мигель даже не сделал никаких попыток внести в их отношения хоть какую-то нотку тепла. Жену ждали суровые объятия, в которых чувственности было не больше, чем в стоянии за молитвой.

- Я рад, что вы поняли, донна, - сказал он сразу же после окончания соития, - скромность и целомудренность желательны в постели между супругами. Особенно в нашем случае!

Стефка даже не повернула головы к супругу, только по слуху определив, когда он покинул комнату.

- Всё уладится: вот увидите, - сочувственно запричитала Хельга. - Хозяин просто отвык от вас.

Но Стефка ничего не ответила на уверения служанки. Зарывшись лицом в подушку, она сотрясалась в безудержных рыданиях.

БЕСЧЕСТЬЕ.

За завтраком Стефка сидела вместе с мрачной Терезой и тайком зевающим Карелом.

Граф и Гачеком спозаранку устремились в аббатство Виктория: за ними спозаранку прибыл гонец от Людовика.

Графиня заглянула в детскую, на кухню, составила с Хельгой список необходимых для дома вещей. Но воспоминания о прошедшей ночи не давали женщине сосредоточиться на делах: всё валилось из рук при мысли, что когда вернется супруг, всё повторится сначала.

Они не ждали дона Мигеля раньше, чем дня через четыре, но неожиданно вернулся только взволнованный Гачек.

- Мадам, - заявил он с порога, - у нас крупные неприятности: ваш муж арестован.

Впоследствии Стефке было стыдно за свою первую реакцию на это тревожное известие: она обрадовалась. Ведь это означало, что теперь супруг надолго покинул её спальню!

Но потом графиня всё-таки взяла себя в руки.

- Что произошло?

- Толком не знаю, - волновался секретарь, - я с бумагами оставался в приемной, когда король уединился с графом. Но они очень часто разговаривают наедине. И вдруг вижу, как его светлость из кабинета выводит стража. Он только успел мне крикнуть, чтобы я срочно выехал в Трир и попросил епископа Трирского прибыть во Францию.

Стефка немного подумала. Как жена она должна была что-то предпринять в этом случае?

- Мне попросить аудиенции у короля?

- Пробиться к его величеству без протекции не так-то просто.

Графиня порылась в памяти: Вийон и девицы Мами вряд ли могли оказать ей протекцию, а вот...

- Я знакома с кардиналом Бурбонским.

Гачек заметно обрадовался.

- Это идеальная фигура для такого рода ситуации.

Дворец кардинала находился не так далеко от их дома: нужно было только миновать мост из Нового города в Сите. В этот предобеденный час на улицах было полно народу, поэтому носилки с графиней пробирались сквозь толпу крайне медленно, и женщины не успели перехватить его преосвященство: он уже сел за стол.

Стефка тяжело вздохнула: придется конца обеда, но все-таки попросила секретаря доложить прелату, что встречи с ним просит графиня де ла Верда. Каково же было её удивление, когда в приемную, где сидели ещё с десяток посетителей, вышел взволнованный кардинал собственной персоной.

- Ни за что не поверю, пока сам не увижу, - выговаривал он идущему следом викарию. - Этого не может быть, если только граф вновь не женился.

Его преосвященство быстро пробежался взглядом по посетителям. Стефка откинула вуаль, улыбнулась и низко присела перед прелатом.

- Она! - поднял тот руки к небу. - Силы Господни, дитя моё, я ведь сам отслужил по вас панихиду! И вот вы здесь, живы и здоровы, в этой грязной приемной! Пошлите быстрее отсюда, я вас накормлю обедом: спешу заметить, вам всё-таки надо есть побольше. Так и до чахотки не далеко!

Графиня с улыбкой подошла к его протянутой руке, поцеловала перстень, приложилась к святыне и сопровождающая её Тереса. Женщины проследовали за пурпурной мантией кардинала в обеденную залу, где слуги спешно поставили ещё два прибора.

Стол его преосвященства поражал изобилием и изысканностью: рагу из оленя, колбасы из мяса каплуна, жареные бараньи ножки с шафраном, мясо кабана со сливами и изюмом, жареная крольчатина и зайчатина, мясо домашней птицы. Далее к столу подали пироги и десерт. Десерт состоял из фиников и яблок, а также пирожных. В конце застолья вновь подали мясные блюда, приправленные большим количеством пряностей: перцем, толченым мускатным орехом, имбирем и гвоздикой.

Сам же кардинал не только с аппетитом ел, но и восхищенным взором посматривал на гостью.

- Как вам мой повар?

- Великолепен, - похвалила Стефка, пробуя нашпигованную салом пулярку, - он виртуоз в своем деле.

Обед продолжался не менее полутора часов пока не убрали пряности, и только тогда кардинал выказал свою осведомленность:

- Догадываюсь, что привело вас сюда, дочь моя. Увы, я не в курсе, почему был арестован ваш муж: сам об этом узнал незадолго до вашего прихода.

- Но ведь есть люди, которым всё известно, - обмакнула сухие глаза краешком платка, притворившаяся расстроенной Стефка. – Как вы думаете, что могло произойти?

Кардинал заинтересованно взглянул на молодую женщину. От него не ускользнуло, что её тревога отдаёт фальшью, и теперь прелат спрашивал себя: зачем эта женщина демонстрирует обеспокоенность судьбой мужа?

- Думаю, - наконец осторожно высказался он, - только его величество знает ответ на этот вопрос. У них с графом непростые отношения. Ваш муж уже не первый раз оказывается в тюрьме, поэтому вы зря тревожитесь: де ла Верда в состоянии себя защитить.

В общем-то, графиня была с ним согласна.

- Спасибо за утешение, ваше преосвященство, вы пролили бальзам на мои душевные раны и все же.... Я слабая женщина: у меня нет такой же стойкости и мужества, как у мужчин. Я прошу вас походатайствовать перед его величеством: может, он снизойдет до встречи со мной?

- Не знаю даже что вам сказать, мадам… Наш король - человек занятой, поэтому обещать я ничего не могу, но всё же постараюсь что-нибудь сделать.

- Я благодарна вам за участие к моему горю, - признательно склонила голову Стефка.

Говорить откровенно в присутствии Тересы было невозможно. Кардинал поспешил закончить аудиенцию.

- Жаль, что приходится с вами расстаться, мадам, - виновато развел он руками, - к сожалению, мне уже пора. Жак, проводи дам!

Графиня покинула кардинала со спокойной совестью. Она сделала всё, что могла. А не получится у прелата добиться аудиенции у короля, так что же? В чем её можно обвинить? Придется дорогому мужу посидеть в тюрьме. Это ещё надо выяснить, что хуже: брести в ледяную стужу по дороге в одной насквозь продуваемой рубашке или сидеть в заточении?

Дома её ждал только взволнованный брат. Гачек уже умчался в Трир.

- Я собирался на днях вернуться в Моравию, но не могу оставить вас в такой сложной ситуации. Что же могло произойти? И именно в тот момент, когда вы наконец-то оказались вместе после стольких злоключений и невзгод.

- Не знаю, - вздохнула Стефка, - но возможно на днях получу ответ на этот вопрос.

- На днях?- недоверчиво хмыкнул брат. - Сразу видно, что ты далека от придворных порядков. Хорошо хотя бы через месяц умудриться попасть на прием к королю. Людовик всегда чересчур занят.

Стефка только небрежно пожала плечами. Все эти занятия - сущая ерунда! Мужчины прикрываются делами государственной важности, чтобы создать видимость бурной деятельности в глазах у зависящих от них людей, но они всегда найдут минутку (и не одну!) для встречи с хорошенькой женщиной. Если её помнил кардинал, то вряд ли забыл и король.

И действительно, к удивлению домочадцев, вскоре в дом прибыл королевский скороход с приглашением для графини де ла Верда посетить аббатство Виктория.

Карел был изумлен.

- Удивительно, - с подозрением покосился он на сестру, - как быстро перед тобой распахиваются обычно крепко запертые двери.

Стефка только снисходительно улыбнулась в ответ. Должен же быть хоть какой-то прок от её красоты! В аббатство они устремились вдвоем, решив оставить Тересу дома, хотя испанка встретила это решение с откровенным недовольством.

В тёмной приемной королевского кабинета Стефка с Карелом оказались ближе к вечеру, и долго сидели на жесткой лавке в ожидании аудиенции.

За окном уже сгущались поздние летние сумерки, когда за ними пришел слуга. Пришлось идти в неизвестном направлении, пока не открылась незаметная дверь в стене, и они оказались у небольшой кельи. Стефка шагнула вовнутрь, а вот Карелу велели подождать за дверью. У распахнутого настежь окна в монастырский сад стояли двое мужчин - один в пурпурной шелковой мантии, а другой в черном суконном пурпуэне, который более приличествовал бы какому-нибудь небогатому ремесленнику , чем властительной особе.

Графиня низко поклонилась, разметав вокруг волны подола синего шелкового платья.

- Она… - изумленно протянул король. - Таких глаз я больше ни у кого не видел. Чудны дела твои, Господи! Мадам, как же вы спаслись?

Стефка поторопилась дать объяснения:

- Ваше величество, на обитель напали разбойники. Пока они всё жгли и мародерствовали, я попыталась скрыться, но... - Стефка скромно опустила глаза и почти шепотом добавила, - мне не удалось. Пожалуйста, больше ни о чем меня не спрашивайте!

- Разумеется, мадам, вы можете опустить оскорбляющие вашу стыдливость подробности, - согласился Людовик, - и так понятно, что происходит с женщиной, когда она попадает в руки озверелого сброда. Но как вам удалось спастись?

- Не знаю… я вырывалась и кричала. Один из них сильно ударил меня по голове: больше ничего не помню! Очнулась бредущей по дороге. Наверное, от пережитого память покинула меня. Было очень холодно и мой ребенок погиб. К счастью, добрые матери-монахини пригрели меня в трирской обители Тела Господня. Долгое время меня мучили головные боли, и никто не знал: выживу ли я? Но полгода назад моё состояние улучшилось, Господь прояснил мою память. Мать-настоятельница написала супругу, и вот я здесь.

- М-да, - сухо усмехнулся король, - удивительная история. Впрочем, чего только не бывает на свете?

С этими словами он отошел от окна и поманил её к столу.

- Кардинал передал вашу просьбу сообщить о причинах ареста вашего супруга, - Людовик размотал перед её носом свиток бумаги, - и надо сказать, что после вашего рассказа всё выглядит ещё чудовищнее, чем вначале.

Стефка с любопытством взглянула на исписанный мелким подчерком лист. Интересно, что это? Впрочем, когда дело касается такого изувера как её супруг, можно ожидать чего угодно.

- Чем же провинился мой господин, ваше величество?

Король о чём-то напряженно раздумывал.

- Вам о чём-нибудь говорит имя графини Бланки дю Валль?

Стефка удивилась. Ладно, пусть она ничего не знает о любовницах супруга, но чтобы что-то проскочило мимо внимания Тибо или Хельги? Такого не может быть. Так же не может быть, чтобы они не проболтались об этом в первую же минуту их встречи.

- Мне ни о чём не говорит это имя!

- Оно и понятно, - елейно вздохнул кардинал.

Вздохнул и король:

- Мадемуазель Бланка – последний отпрыск знатного, могущественного и богатого рода дю Валлей, недавно сгинувшего от какой-то неведомой болезни. Не зная, что вы живы, я предложил руку девицы вашему супругу. Граф не ответил ни «да», ни «нет», сказав, что ему надо подумать.

У Стефки яростно полыхнули глаза. Теперь она поняла, зачем мужу понадобилась её смерть. Развод - дело долгое, а невеста не могла ждать. «Негодяй, мерзавец, скаред, подлец, убийца!»

- Ну-ну, - успокаивающе похлопал её по руке король, - дон Мигель ведь не знал, что вы живы. Именно в ту встречу он попросил у меня разрешения съездить в Трир: причем ясно указал, что едет по семейным делам. Всё это было бы понятно, если ни маленькое обстоятельство…

Король и кардинал быстро переглянулись, и последний взял на себя труд объяснить недоумевающей женщине суть запутанной истории.

- Узнав о том, что вы живы, де ла Верда зачем-то примчался в монастырь св. Клары. Тайком под покровом ночи проникнув в обитель, он обесчестил свою несостоявшуюся невесту да ещё и надругался над её подругой. И теперь мадемуазель Бланка беременна.

Что? Стефка ошеломленно взглянула на мужчин. Чушь какая-то! Неужели хоть кто-то может поверить, что её набожный супруг способен на подобное святотатство?

- Это невозможно, - твердо отвергла она обвинения.

- Похвально, что вы защищаете своего супруга, дочь моя, но иногда бывает, что жены последними узнают об изменах вторых половин. Тем паче, что ваш муж никогда не отличался целомудрием.

И это ей говорил кардинал, под взглядом которого она даже сейчас чувствовала себя раздетой! Есть ли вообще границы лицемерия у этого клира прелатов?

- Одно дело соблазнить на адюльтер даму, которая сама напрашивается на это, - резко возразила графиня, - другое - изнасиловать двух послушниц. Да ещё когда одна из них сирота под покровительством короля. Мой муж не безумец!

Людовик с видимым сочувствием развел руками.

- Я разделяю и ваш гнев, и недоумение, но поймите и нас, - вздохнул он. - Мать настоятельница написала письмо с чудовищными обвинениями в адрес вашего супруга. Что нам надлежит в таком случае делать?

- Провести расследование, ваше величество, - вынуждена была согласиться Стефка, - но почему вы не допускаете мысли, что эти девицы оклеветали моего супруга, чтобы сокрыть свои грехи?

- Я не отрицаю такой возможности, - пожал плечами Людовик. – Но и аббатису можно понять: она когтями и зубами защищает своих воспитанниц. Это ведь несмываемое пятно на репутации монастыря. Может, там никакого насилия и не было, но настоятельница требует заключения брака между графом и мадемуазель дю Валль.

- А что мой муж говорит об инциденте?

- Он всё отрицает: причем довольно резко. Аббатиса же заявила, что воспитанницы упорно твердят, что это был именно граф. Пришлось пригласить сюда и настоятельницу с обесчещенными девицами, и дона Мигеля. Предупреждаю, если они все-таки опознают вашего супруга, то я вынужден буду приговорить его к смерти сразу же за несколько преступлений: святотатство, оскорбление короля, растление двух благородных девиц. Хватит на то, чтобы трижды отрубить голову, благо она у него одна. Теперь вы понимаете, почему я арестовал графа?

- Да, ваше величество, - согласно кивнула головой Стефка, решительно изгоняя из головы греховные мысли о том, какой прекрасной станет её жизнь без дона Мигеля, - но вы мне сказали, что после вашего разговора с графом о предполагаемом браке, он сразу же отправился в Трир. Когда это было?

- В двадцатых числах февраля. Точнее не помню.

- А когда обесчестили девиц?

- В середине марта. Два месяца назад.

Надежда растаяла как дым.

- Ваше величество, мой муж не мог этого сделать: начиная с конца февраля мы с ним не расставались даже на день вплоть до ареста графа.

Король недоверчиво посмотрел на собеседницу.

- Есть масса свидетелей, могущих подтвердить мои слова. Дело в том, что я решила возблагодарить Бога за столь счастливый поворот в судьбе: епископ Трирский благословил меня пройти крестным ходом по всем церквям и монастырям от Трира до Реймса, и я в окружении монахинь двинулась в путь. Это была очень длинная и тяжелая дорога под снегом и дождем, но мы, беспрестанно славя Бога, одолели её почти за два месяца. И всё это время мой супруг был рядом. Он не шёл вместе с монахинями, но я не теряла дона Мигеля из виду больше, чем на полчаса. Его присутствие придавало мне сил выдержать тяготы дороги.

Выдавав эту чудовищную ложь, женщина чуть покраснела, но присутствующие мужчины не нашли в её рассказе ничего удивительного.

- Какая прекрасная мысль - отблагодарить Спасителя за то, что он так долго хранил вас друг для друга, - прочувственно заметил кардинал, - кому же она принадлежала? Епископу Трирскому?

- Да, монсеньор, - опустила глаза Стефка, - но нам с мужем она пришлась по душе.

Между тем короля заинтересовало другое.

- Вы говорите, этому факту есть множество свидетелей?

- Да, ваше величество: мы останавливались во многих селениях, монастырях, храмах, и везде общались с людьми. Наше паломничество поддержали также и достойные сестры-монахини из Трира.

Как же она сейчас сожалела, что не в одиночестве шагала под ледяным дождем. Пусть бы она погибла, но тогда бы и дона Мигеля в конце пути ждал топор палача. Кровожадные мысли перебило унылое кряхтение короля. Только тут до озадаченной женщины дошло, что тот почему-то не обрадовался её словам. Людовику-то чем досадил её супруг? Или граф относится к тем каверзным людям, которые как занозы впиваются в любую пятку?

- Это в корне меняет дело, - тяжело вздохнул Людовик, - но почему ваш муж сам не поспешил оправдаться?

- Кто может разобраться в мыслях мужчин, - беспомощно развела руками Стефка, - тем не менее, он послал своего человека за епископом Трирским, и думаю, что вскоре почтенный прелат будет здесь.

Воцарилось молчание.

- Что я ещё могу сделать для вас, мадам? - наконец, угрюмо спросил король.

- Прикажите освободить моего мужа из-под стражи, ваше величество! - робко попросила унылая Стефка, внутренне умоляя короля отказать.

Но Людовик что-то шепнул кардиналу, и тот, торопливо шурша пурпурным облачением, удалился из комнаты. Стефка обреченно поняла, что король решил пойти навстречу её просьбе. А кто сказал, что выполнять свой долг всегда легко и радостно?

Де ла Верда очевидно содержался неподалеку, потому что не прошло и получаса, как его привели. Выглядел граф достаточно неплохо для узника. Правда, к бархату упелянда кое-где пристали соломинки, но несмотря на некоторую небрежность в одежде, держался дон Мигель с невозмутимым достоинством. Он почтительно поклонился королю, благоговейно поцеловал кардинальский перстень и, надменно приподняв брови, посмотрел на жену.

- Донна?

- Ваша жена, граф, сумела добиться аудиенции и уговорила меня освободить вас из-под стражи до судебного разбирательства, - охотно пояснил король, - вам повезло с супругой. Графиня почти сумела убедить меня в вашей невиновности. Такая красота и такая преданность мужу необыкновенна в наш век повседневного падения нравов: Вы просто счастливчик!

Желваки заходили на щеках графа, когда он исподлобья взглянул на Людовика. Ему, и не без основания, послышалась издевка в устах государя.

- Я могу вернуться домой?

- До окончания разбирательств вам запрещается выходить из дома. А вы, мадам, будете приняты при дворе моей дражайшей королевы Шарлоты. Вас известят о времени и дате аудиенции позднее. С этим вас и оставляю: на дворе ночь, а у нас с его преосвященством ещё куча дел.

С этими словами его величество покинул своих гостей, следом двинулась и пурпурная ряса кардинала Бурбонского. Граф мрачно проводил их взглядом и тут же повернул разъяренное лицо к жене.

- Итак, мадам, - буквально зашипел он от злости, - что вы себе позволяете? Кто вам дал разрешение вмешиваться в мои дела? Какого черта вам не сидится дома?

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ.

Всю дорогу муж отчитывал Стефку за глупое поведение, резко одернув пытающегося защитить сестру Карела.

- У нас свои отношения с Людовиком, - толковал он этим двум несведущим тупицам, - и дело вовсе не в юных потаскушках, раздвинувших ноги перед каким-то прытким молодчиком. Тоже мне… невинные овечки! Не знали они, что от соития с мужчинами дети бывают! А самая глупая овца - их матушка-аббатиса, у которой под носом кто-то растлил её послушниц, а она в это время спокойно спала.

Стефка в досаде кусала губы, уныло спрашивая себя: зачем она влезла в это дело? Неужели соскучилась по злобному ворчанию и ядовитым подковыркам ненавистного супруга?

- Разумеется, король понимает, что я не совращал двух дурочек: к чему мне это? - продолжал пояснять граф. - Но и просить пощады я не стал. Зачем понапрасну унижаться? Приедет епископ и всё прояснится. В результате, сам король попал бы в неловкую ситуацию, если бы я безвинно просидел в тюрьме все недели до разбирательства.

Де ла Верда досадливо покосился на жену:

- Но тут в дело вмешиваетесь вы, и как бестолковая корова вытаптываете все столь старательно взращиваемые посевы.

Да, сколько же можно? Это бесконечное третирование было хуже зубной боли и заставило женщину защищаться:

- Может, вы просто не хотели показывать меня королю, предпочитая считаться вдовцом? - язвительно заметила она. - Конечно, юная дю Валль с её приплодом вряд ли теперь подходящая для вас невеста, но могут появиться и не менее выгодные варианты. А меня можно будет направить в новое паломничество: допустим, вплавь до Англии!

- Какая чушь, - сморщился дон Мигель, окинув супругу брезгливым взглядом. - Впрочем, что с вас взять? Вы настолько погрязли в распутстве, что напрочь забыли о том, как должна вести себя жена: гораздо приличнее даме с вашим прошлым смиренно сидеть дома, и не мозолить глаза сильным мира сего.

Они ещё много чего сказали друг другу и по приезде в Париж. Но после ужина граф пришел в спальню жены.

- Во всех этих досадных недоразумениях, дорогая,- язвительно заметил он, снимая шлафок, - есть единственный плюс. Раз я заключен под домашний арест, то смогу вам уделять вдвое больше внимания: шансов забеременеть у вас станет больше.

Стефка закуталась по самый нос в одеяло и кляла себя последними словами за то, что послушалась Гачека и действительно влезла не в свои дела. Спала бы сейчас спокойно, а этот негодяй сидел бы в тюрьме на гнилой соломе, где ему и самое место. И пусть его покусали самые крупные крысы подземелья, если бы не подавились столь желчным субъектом.

Всё закончилось так же, как и в предыдущий раз. В супругах нежности и любви по отношению друг к другу было не больше, чем в двух лежащих рядом в придорожной пыли камнях.

- Ненавижу его, - мрачно заявила графиня верной Хельге, - то что он делает со мной, хуже чем насилие.

- Его светлость, наверное, ревнует вас, вот и перегибает палку, - неловко попыталась успокоить хозяйку немка, но было заметно, что она мало верит своим словам.

- Граф не настолько глуп, - не согласилась Стефка. - Кто бы ни были мои любовники, после такого обращения они мне станут втрое дороже, чем супруг.

- Дали бы графу понять, что без ума от его объятий, он бы и смягчился.

Стефка в недоумении воззрилась на меняющую простыни немку. Конечно, Хельга никогда не блистала умом, но это была уже вопиющая дурость.

- Можно подумать, что он мне поверит.

- Ерунда! Вы совсем не знаете мужчин, хотя и немало провели с ними времени, - пренебрежительно отмахнулась служанка, - а вот послушайте, что я вам расскажу…

Хельга с удобством расположилась на распотрошенной постели и, оживленно сверкая глазами, таинственно зашептала, опасливо косясь на дверь:

- Я всё время хожу в баню по пятницам: это полезно для здоровья. Мы - служанки там собираемся постоянной компанией, хотя, сами понимаете, попадаются всякие женщины. Усядемся, и болтаем обо всём, но в основном, конечно, о мужчинах. Нет интереснее темы для женщин. Так вот: часто к нам присоединяется одна женщина, ну, я вам скажу - колода! Эта баба, говорят, работала в борделе шлюхой. Уж через неё этих мужиков прошли… толпы! Однако когда ей попался один старичок-нотариус, который очень любил толстух, она быстро смекнула, что делать. Стала этому сморчку доказывать, что с ним ей впервые так хорошо, а его сморщенный заморыш - невиданный и могучий воин, способный взять любую крепость. Да так заплела дурачку уши, так задурила мозги, что этот старый пердун сначала забрал её из борделя, а потом и вовсе женился! И теперь эта Изабо - важная дама, нос дерет… куда там! Как-то одна женщина ей напомнила, что она потаскуха, так та ей всё лицо подрала и магистрат был на стороне жены нотариуса. Почтенная замужняя женщина не может быть шлюхой. Вот так-то!

Стефка от души рассмеялась, и настроение моментально повысилось - это был Париж! Только сейчас она окончательно поверила, что вернулась в этот город.

- Уж не Изабо ли это из заведения Мами? Та тоже была толстухой, и не терялась ни в каких ситуациях. Возьми-ка меня в пятницу в баню. Нам есть о чем поговорить с этой «дамой», если это она, конечно!

- Так какой разговор, пятница-то завтра!

Утром дон Мигель проспал дольше обычного. А куда спешить? Не торопясь, позавтракал и удалился в кабинет. В кои-то веки у него появилось достаточно времени, чтобы разобраться с годами накапливаемыми бумагами, прочитать отложенные до лучших времен письма. Гачек, конечно, был хорошим секретарем, но зачастую у дона Мигеля просто не хватало времени, чтобы выслушать от него хотя бы сжатое изложение смысла.

Граф уселся за стол и попытался сосредоточиться на работе, но вскоре с удивлением понял, что не может. Он тупо глядел в исписанный лист, а мысли были полностью сосредоточены на жене. После несколько неудачных попыток взять себя в руки, дон Мигель все-таки отставил работу и, опершись подбородком на сжатые в замок руки, задумался.

Собственно, что ему было надо от Стефании? Ребенок – наследник, и больше ничего. Тогда почему они ссорятся, ругаются, что-то друг другу доказывают? В конце концов, были ведь в его постели и другие женщины. Мог же он сам им дарить наслаждение и получать от них своё, не утруждая себя мыслями: кто и когда посещал их постель? Так почему же её запрокинутое в страсти лицо вызывает такую горечь, а искусство отдаваться чуть ли не отчаяние? Да, что там! Дон Мигель даже обыкновенное удовольствие мужчины от овладения женщиной с ней не испытывал.

Долго мучился этими несвоевременными мыслями де ла Верда и решил посоветоваться с духовным наставником. Его духовником с того самого времени, как он посетил Двор Чудес был отец Антуан - настоятель церквушки Сан-Мартен. Дон Мигель знал, что может этому человеку доверить, всё что угодно: тот никогда не предаст его доверие. Раньше бы он просто навестил приход, но теперь, находясь под домашним арестом, приказал своим людям позвать к нему кюре.

Отдав приказ, граф задумчиво забрел в покои жены, но там почему-то никого не оказалось. Удивленный и раздраженный мужчина предпринял поиски по всему дому, но тщетно.

- Где её светлость? - поинтересовался он у занимающейся с детьми Тересы.

Женщина подняла на него мрачные глаза и, недовольно поджав губы, ответила:

- Не знаю. Меня никто теперь ни о чем не спрашивает: в доме ведь появилась хозяйка, - голос испанки стал кислым как уксус, - графиня смотрит на меня, как на досадную помеху.

Чёрные глаза сверкали обидой и досадой.

- Ваша жена не доверяет мне.

- Это её дело, - тон графа был сух и грозен, - но ты ведь знаешь свой долг, Тереса, поэтому ни на шаг не должна отпускать донну Стефанию от себя. Это приказ!

Следующим шагом было посещение кухни, где он рассчитывал застать развеселую компанию в полном сборе. Шут всегда терся между котлов кухни, неизменно объедая весь дом: дону Мигелю оставалось только поражаться его невероятной прожорливости, но изгнать Тибо из столь теплого местечка не удавалось ни угрозами, ни побоями разъяренной кухарки. Там же, возле любимого муженька должна была торчать и его дражайшая половина, которой что бы ни делать, лишь бы не утруждать себя ничем, кроме сплетен и непонятных интриг, в которые неизменно оказался втянутым весь дом. Тибо и Мадлен знали абсолютно всё, что происходило не только в их доме, но и во всем квартале.

Сейчас карлик сидел на лавке за длинным кухонным столом и важно что-то выговаривал зло кромсающей капусту поварихе. Его жена жалась в углу, ощипывая курицу и оживленно сплетничая с кухонными девками. Идиллия! При виде хмурого графа Тибо трусливо юркнул под стол, откуда тотчас был за шкирку изъят хозяйской рукой.

- Где донна Стефания и Хельга? - тряхнул шута дон Мигель.

Глазки карлика тревожно забегали.

- Ну?

Догадавшись, что господин не расположен шутить, Тибо моментально нашелся, что проблеять.

- Грязь смывают в бане и шуты, и господа. Есть там мыло, щетки и горячая вода. Донна с Хельгой в баню с утречка пошли, чтоб намыться вдоволь, пока спали вы.

- В баню? - поневоле оторопел дон Мигель. - В этот рассадник заразы и греха? Что у нас в доме воды нет?

- Женщины в бане не столько купаются, сколько с друг другом подолгу общаются, - туманно пояснил ловко выкрутившийся из хозяйской руки Тибо. - Там не от пара, а от сплетен жарко, наврут с три короба, ведь языков не жалко.

Де ла Верда мрачно хмыкнул. Понятно, каких новостей искала его супруга: ведь у неё были старые связи среди самого нищего и грязного парижского отрепья. Блудница!

Между тем, в бане радостно обнимались ещё больше растолстевшая Изабо и Стефка, которая размером была ровно в треть толстухи.

- Ангелочек, худышка, - радостно грохотала Изабо, - ты все-таки жива, а у нас говорили, что загнулась от аборта!

- Тише, - испуганно одернула её Хельга, - не ори на всю баню о таких вещах, пока до ушей бальи не донеслось.

- Здесь бальи не ходят, - отмахнулась Изабо от служанки. - Как ты поживаешь? Замуж вышла?

- Вышла, - тяжело вздохнула графиня, - но это не интересная история. Расскажи лучше о наших общих знакомых: как там Мами, Амбруаза и другие девушки, Вийон, мэтр Метье?

Изабо подтянула сползающую с мощной груди простынь и умиротворенно уселась на лавку, широко расставив тумбы ног.

- Садись, поболтаем! Мэтр все также лечит и преподает в школе медицину. Он не меняется: всё такой же рассеянный и добрый. Мами набивает себе мошну деньгами, которые девчонки вытрясают из клиентов.

- А Вийон? Мне говорили, что он сгинул где-то?

Изабо заговорщически улыбнулась и нагнулась к её уху.

- Франсуа недавно вновь объявился в Париже. Худой, оборванный, но всё такой же! В тюрьме что ли где-то сидел...

Стефка вспыхнула улыбкой. Она любила вспоминать шутки Вийона, хотя расстались они не очень удачно.

- Мне бы хотелось его увидеть.

- Так в чем же дело, - хмыкнула Изабо, с таким чувством хлопнув её по колену, что наверняка остался синяк, - в поисках кормежки он примчится хоть к чёрту в ад! У меня ему немало перепадает, но сама понимаешь: мой супруг - мэтр Денье не сильно радуется, когда застаёт его наглую рожу на нашей кухне.

Внимательно слушающая их беседу немка с сожалением вздохнула. Еду Хельга ставила превыше всех благ, и моментально исполнилась сочувствием к голодающему поэту.

- Пусть приходит сегодня, - гостеприимно предложила она. - Когда стемнеет, постучится в дверь условным стуком в три удара, и я его впущу. А вы, мадам, отдайте приказ кухарке оставить еду на столе, а то она запирает всю снедь в кладовку.

На том и договорись. Женщины ещё повспоминали общих знакомых и расстались: Изабо торопилась домой готовить обед своему нотариусу.

Зато дома расчувствовавшуюся от воспоминаний графиню ждал озлобленный муж.

- Почему вы без разрешения вышли из дома? - накинулся он на жену.

- Так это вас посадили под домашний арест, а не меня, - парировала обиженная таким обращением супруга. - Я что же, и в баню теперь не могу сходить?

- Дома есть и вода, и мыло, и ушат: плещитесь, сколько хотите без опасности притащить в дом какую-нибудь заразу, - отрезал супруг. - Без Тересии ни шагу из дома! Осмелюсь вам напомнить, что графине не к лицу бегать по улицам в сопровождении только безголовой служанки.

- А ты, бестолочь, - пригрозил он Хельге, - заскучала по розгам?

Перепуганная угрозами служанка тотчас испарилась. Стефка же с нескрываемым раздражением посмотрела на разозленного мужа.

- Если я заключенная, - вызывающе вскинула она подбородок, - тогда закройте все окна и двери на замок, объявите осадное положение, посадите меня в подвал. Если мне уже запрещено бывать даже в бане…

- Там собирается всякий сброд! Это источник всей городской заразы, - холодно отрезал дон Мигель. - Вместо того чтобы бегать по баням, нужно готовиться к приему у королевы. Подберите ткани ипригласите портних.

Супруга одарила его взглядом, который никто бы не назвал доброжелательным, и подчеркнуто вызывающе хлопнула дверью при выходе из комнаты. Эта сцена отнюдь не улучшила отношений между супругами.

- Я не знаю, что со мной, святой отец, - горько жаловался час спустя де ла Верда навестившему его отцу Антуану, - вроде бы всё делаю правильно, но такая обстановка в доме мучает меня.

Мужчины встретились в саду в тени деревьев. Дон Мигель долго и подробно рассказал священнику, как ему удалось вернуть жену. Отец Антуан терпеливо выслушал его сетования на злую судьбу, связавшую со столь недостойной женщиной.

- Это всё гордыня, сын мой, - наконец, после продолжительного молчания высказался кюре, - самый страшный изо всех грехов мучает вас. Вы действительно не любите свою жену, мало того, ненавидите несчастную, а ведь её грех гораздо меньший, чем ваш. Вот вы прекрасно знаете, что церковь не считает измену поводом для развода, а задавали себе вопрос: почему же?

Дон Мигель мрачно и обиженно посмотрел на собеседника: совсем не эти нравоучительные сентенции ожидал он услышать. Граф заслуживал, как минимум, утешения, а в голосе священника явственно сквозило холодное осуждение. Но де ла Верда свято верил, что на исповеди устами духовника говорит сам Бог, поэтому смиренно осведомился:

- Почему?

- Наша жизнь так устроена Всевышним, что женщины всегда находятся в зависимом положении от мужей. И именно мужчины полностью отвечают за жен перед Богом, поэтому все грехи Евы - это грехи Адама. Изменила жена, значит, виноват супруг: он знал, насколько женщина слаба и греховна, почему же допустил подобное? Именно прародительница предложила супругу яблоко, но изгнали из рая их обоих.

- Потому что мужчина пошел у жены на поводу, - обреченно согласился граф.

- Правильно, а запрети Адам Еве даже думать о древе познания, и человечество до сих пор жило бы в Эдеме. С начала времен за грехи женщины отвечает муж, - пояснил кюре мрачному испанцу. - Возьмем ваш случай. Как вам хотелось бы, чтобы повела себя жена, когда нечестивец Валленберг захватил её в плен?

- Стефания должна была умереть, но не дать надругаться над собой, - убежденно заявил граф.

Отец Антуан поглядел на него снисходительно и печально, словно перед ним сидел неразумный и глупый мальчишка, а не убеленный сединами опытнейший дипломат.

- Правильно… умереть, - не стал он спорить, - но как? Просто лечь и приказать себе: умри!

Де ла Верда смутился: об этом он не подумал.

- Довести барона до того, чтобы он её убил? - неуверенно промямлил он. - Сопротивляться ему изо всех сил.

- А если в намерения фон Валленберга не входило её убивать? Неужели графиня должна была покончить с собой и отправиться прямиком в ад, лишь бы не пострадала ваша мужская гордость?

Довод показался дону Мигелю весьма серьезным: в подобном свете его претензии к жене выглядели чудовищными.

- Но не может же быть, чтобы у Стефании не осталось другого выхода, как стать падшей женщиной?

- А вам не приходит в голову, что это испытание, ниспосланное Господом, чтобы проверить вашу веру? И надо сказать, что выдержали вы его плохо, если не нашли в себе силы простить жену, даже тогда, когда Всевышний сохранил ей жизнь во время столь тяжёлого паломничества. Иисус простил Марию Магдалину. Неужели вы ставите себя выше нашего Господа? Вот, как далеко завела вас гордыня!

Страшное обвинение едва ли не физической тяжестью обрушилось на несчастного графа, заставив его покаянно склонить голову, и все же он нашел в себе силы возразить:

- Но видеть её и знать, насколько она грязна и порочна…

Отец Антуан неласково покосился на подопечного. Было нечто в этом простом священнике такое, что заставляло даже знатных вельмож относиться к нему с боязливым почтением.

- А вы, - холодно осведомился он, - можете о себе сказать, что целомудренно ждали жену все эти годы? Разве вы не имели преступных плотских связей с другими женщинами?

- Но я мужчина!

- В заповедях Божьих о прелюбодеянии не говорится, что они верны только для женщин. А если сам грешен, то почему же бросаешь в другого камень? Особенно, когда этот другой - дарованная Богом половина. Священные слова обета произносятся и мужем, и женой одинаково, но человек слаб и их нарушает. Это грех, но с обеих сторон, а не только со стороны женщины. Наоборот, они беззащитны перед пороком: их надо оберегать, охранять от козней сатаны, а вы отталкиваете жену.

- Но я не могу, - в панике взвыл дон Мигель, хватаясь за голову, - не могу её простить: это не в моих силах!

- Молитесь, - сухо посоветовал кюре, - просите Господа отпустить вам этот грех и дать сил для прощения. Примите на себя это как епитимью. А если уж не сможете совладать с собой, отправляйте жену в монастырь и достойно примите Господне наказание за гордыню.

- Какое наказание? - оторопел граф.

- Ваш род прервется, - жестко припечатал священник, - такие гордецы не угодны Богу!

После ухода священника дон Мигель остался в мучительном разброде чувств.

- И зачем я отобрал Стефанию у фон Валленберга? - вздохнул дон Мигель, с тоской глядя на сгущавшийся сумрак в саду.

Сквозь потемневшие листья уже проглядывали первые звезды, когда граф встал со скамьи и пошел переодеваться перед посещением супруги.

- Господи! - взмолился он, встав на колени перед распятием в своей комнате. - Помоги мне: я не знаю, что делать и как быть. Почему в присутствии этой красивой женщины я становлюсь почти бессильным? Всевышний, смягчи моё сердце, открой его для прощения!

Граф молился, пока его не отвлек какой-то посторонний звук. Он резко оглянулся и увидел Тересу, робко заглянувшую в дверь.

- В чем дело, Тереса? Почему вы нарушаете моё молитвенное уединение?

- Простите, - смущенно вспыхнула испанка, - я не хотела мешать, но на кухне ваша жена угощает ужином какого-то оборванца.

- Что? - дон Мигель мгновенно подскочил с колен.

- У графини волосы в недопустимом беспорядке. Они пьют вино и смеются, а Хельга носится вокруг и подкладывает в тарелку забулдыге куски получше, - Тересу даже трясло от возмущения.

- Иди, Тереза. Я сам разберусь, что это за гость! - нахмурился де Ла Верда.

Женщина ушла. Дон Мигель потуже затянул пояс халата и спустился вниз на кухню.

Он даже не особо разозлился, а просто находился в состоянии недоумения: что ещё натворила дражайшая супруга, какие новые сюрпризы преподнесла?

Граф осторожно подкрался к двери, тихо приоткрыл её и, протиснувшись в образовавшуюся щель, спрятался в тени стоящего неподалеку поставца с посудой. Только теперь он смог без помех рассмотреть происходящее.

Первое, что сразу же заставило на мгновение замереть сердце - это вид беззаботно хохочущей жены, в изнеможении вытирающей слезы с раскрасневшегося от вина лица. Он никогда не видел, чтобы она так весело смеялась!

После этого дон Мигель обратил пристальное внимание на её гостя. И вначале даже его не узнал: только смутно мелькнула мысль, что он уже видел это потрепанное жизнью лицо худющего оборванца. Между тем, не подозревая о присутствии хозяина кухни, бродяга пожирал со звериной жадностью жареную гусятину и при этом без устали болтал:

- И тогда Марго хватает свой ночной горшок и с криком: «На, подавись!» бросает его в сапожника. Но этот сквалыга ловко увернулся, а сей благоухающий предмет попадает прямо в задницу судьи, который как раз расположился со своей милашкой на лавке. Жижа обдает судью с головы до ног. И представляешь, он пытается вытащить из девки свое копье, а ничего не выходит! У той от страха что-то там внутри заклинило! Судья кричит, чтобы та его отпустила, девка орет не своим голосом, что ничего не может сделать… дерьмо воняет и стекает ему прямо в штаны, Марго себе вопит, а сапожник ржет как конь. И в этот момент появляется смотритель непотребных мест: пришел за мздой.

- Конец света! - хихикая заметила Хельга, с обожанием глядя на болтуна.

- Да, моя сладкая пышечка! - фривольно ущипнул тот немку за бедро, а она в ответ игриво шлепнула его полотенцем по голове.

- Представляю, что Мами потом сделала с Марго! - всхлипнула от смеха, с наслаждением слушавшая рассказ Стефка.

- Старая перечница лишила девчонку двухнедельного заработка за то, что судья чуть не оставил свой сморчок в гнездышке у Клары. Ты её не знаешь, Ангелочек: она попала в бордель уже после твоего исчезновения. Хорошенькая киска: престарелые козлы её любят.

- Ах, Франсуа, ты всегда умел меня рассмешить. Даже не помню: смеялась я хотя бы раз после того, как мы с тобой расстались?

- А нам и не надо было расставаться, Ангелочек!

Тут дона Мигеля, наконец-то, озарило. Ну, конечно же, это опальный Вийон, уже трижды приговоренный королевскими бальи к смертной казни. Сидит, как ни в чем не бывало на его кухне и пожирает его же гуся. Интересные друзья у графини де ла Верда! Но дон Мигель не поспешил себя обнаруживать: ему захотелось послушать, о чем ещё будет судачить это трио?

- Если бы ты послушалась меня и принялась работать в борделе, твоя жизнь устроилась совсем по-другому, - нагло вещал бродяга.

А Стефания даже не соизволила обидеться! Лишь блаженно улыбнулась в ответ.

- Да ты совсем ополоумел, висельник! - хорошо хоть у Хельги хватило ума разозлиться. - Ты соображаешь своей тупой башкой, что разговариваешь с благородной дамой?

- Фу-ты ну-ты, подумаешь, графиня! Как будто среди благородных дам не бывает шлюх? Да они задирают свой подол гораздо чаще, чем проститутки, - не остался в долгу Вийон, - только милашки это делают за кусок хлеба, а аристократки с жиру бесятся, потому что их мужья импотенты. И судя по тому, что Ангелочек сидит со мной на кухне, а не лежит под мужем, ваш хваленый граф только нос задирает вверх, а пестик поднимается у него редко!

У дона Мигеля от злости едва не случился припадок. Зато пришла в себя Стефания и резко одернула охальника:

- Франсуа, не трогай, пожалуйста, моего мужа. Это больная тема, и мне не хочется портить себе настроение.

Вийон с пониманием смерил глазами помрачневшую хозяйку дома.

- Так говорят девки о тяжелых клиентах!

- А он и есть тяжелый клиент, - вздохнула Стефания,- тяжело лежать в постели с мужчиной, который тебя не хочет!

- Так может он мальчиков любит? - живо отреагировал Вийон и философски вздохнул. - В таком случае тебе уже ничем не поможешь.

- Нет, - отрицательно качнула головой женщина, - тут совсем другое.

- Он ненормальный - твой инквизитор! Видимо ведьмы ему отомстили, и выхолостили в нем мужчину. Такая женщина как ты и мертвого из могилы поднимет. Правда, тощая на мой вкус, но в страсти это не главное.

- Франсуа, хватит о графе! Расскажи мне лучше о мэтре Метье. Как он там?

Граф даже пожалел, что они оставили его в покое. Не хватило совсем чуть-чуть - пары фраз, чтобы он собственными руками придушил супругу, таким радикальным образом покончив со столь тяготившим его браком.

- Знаешь, - между тем беспечно вещал Вийон, - мэтр до сих пор на меня злится за Катрин. Хочешь его увидеть?

Стефания неопределенно пожала плечами.

- Он лучший из всех людей на земле. Но зачем? Что это ему принесет, кроме боли?

Самозабвенно обгладывающий косточку поэт согласно кивнул головой.

- Это правильно: такая красотка для человека с тугим кошельком.

- Франсуа, деньги сами по себе не делают человека счастливым.

- Однако, без них тоже плохо, дорогая. Попробуй обедать через день, да и то не всегда!

Однако Стефания не согласилась со столь убедительным доводом.

- Я знаю, что такое голод. Но он изводит только плоть и близко не сравнится с душевной мукой.

- Какие мрачные мысли, дорогая. Давай-ка лучше выпьем за девиц Мами, которые не унывают ни при каких обстоятельствах. И знают, что делать с плотью, чтобы не голодать.

- Выпьем! - Стефка охотно подняла бокал и глотнула солидную порцию вина.

Вийон не отставал от неё, и вскоре лица собутыльников вновь засветились пьяным и беспечным благодушием.

- Ты такая лапочка, Ангелочек! Так бы и повалил тебя на этот стол, - нагло захихикал Франсуа. - Какого черта ты так расстраиваешься из-за своего немощного испанца? Хочешь, помогу тебе забеременеть? Вряд ли посев твоего супруга даст хорошие всходы!

- Нет, - со смехом отказалась женщина, - спасибо за предложенную помощь, но что он сам посеет, то и пожнёт. Мне пора: супруг уже должен вдоволь намолиться и вспомнить обо мне.

Стефания встала из-за стола, но видимо избыток вина сыграл плохую шутку: покачнувшись, она вынуждена была опереться о спинку стула.

- Спасибо что пришёл, я рада была тебя видеть.

- Дорогая, Париж наводнен твоими друзьями: не надо вешать нос, - Вийон ласково погладил женщину по руке. - Мы придём по первому же твоему зову!

Графиня неожиданно выложила на стол несколько серебряных монет:

- Это тебе: я знаю, что очень нуждаешься.

Но пока Вийон жадными глазами смотрел на подарок, всполошилась Хельга.

- Госпожа, откуда у вас такие деньги?

- Откуда у замужней женщины деньги? - хмыкнула Стефания. - Разумеется из карманов её супруга. Я обчистила де ла Верду!

Нет, видимо жена в этот вечер решила окончательно добить дона Мигеля.

- Вы с ума сошли, госпожа, - между тем запричитала перепуганная служанка, - граф заподозрит слуг в краже, и быть в этом доме беде!

Уникальный случай: дура немка оказалась умнее своей госпожи! Впрочем, в разумности своей второй половины граф тоже сильно сомневался.

- Никакой беды, - отрезала графиня, - я признаюсь, что взяла деньги. Если у мужа ума не хватает давать жене хотя бы какие-то гроши на милостыню, так что же ей делать?

Стефания уже двинулась к выходу из комнаты, когда Вийон вдруг спохватился.

- Ангелочек! - воскликнул он, ковыряясь за пазухой. - Я ведь тоже пришел не с пустыми руками, а принес подарок. Он тут пригрелся и заснул, и я чуть не унес его обратно на улицу.

С этими словами поэт поставил на стол заспанного, необыкновенно худого и замурзанного котенка, который сразу же с диким урчанием забрался в тарелку с мясом.

- Пресвятая Дева! - возмущенно всплеснула руками Хельга. - Да откуда же ты приволок в порядочный дом такого заморыша? Редко на какой помойке встретишь столь жалкое создание!

- Он очень красивый, полосатый и пушистый, - грудью стал на защиту своего протеже Вийон, - только попал в трудные жизненные обстоятельства. У котов, как и у людей подобное нередко бывает.

- Пошёл вон с этой дрянью, - взревела разъяренная немка, - он тут всё испакостит, а у нас ковры!

- Успокойся, Хельга, - примиряюще улыбнулась Стефания, вернувшись к столу. - Чем тебе не угодил малыш? Отмоем, откормим его, и он превратится в красавца.

Стефка ласково взглянула на Вийона: её растрогало такое непривычное внимание со стороны ветреного поэта.

- Спасибо, Франсуа, очень хороший подарок. Напоминает меня по дороге в Реймс: голодный, измученный и облезлый, никому не нужный и по недомыслию оставшийся жить.

Она протянула руки к зверьку, но возмущенная Хельга не дала ей даже прикоснуться к коту.

- Нет, госпожа, с вас станется и в кровать его уложить. Представляю, что станет с графом, если он найдет эту мерзость в одеялах. Он и так-то не пышет желанием делить с вами постель, а после этого…

Это оказалась та самая соломинка, которая, по преданиям арабов, смогла переломить горб верблюда. Де ла Верда не выдержал, хотя до этого не собирался обнаруживать себя, как бы ему не промывала кости тёплая компания, состоящая из висельника, воровки и идиотки-служанки. Гневно вышел он к столу из тени своего убежища.

- Ой, кто это? - пискнула Хельга.

- Неужто ослепла? - в бешенстве рявкнул граф, и тут же растерянно оглянулся.

Все куда-то исчезли: вот только что были и никого нет! И только котенок-беспризорник, яростно урча, рвал когтями гусиный остов, не обращая ни малейшего внимания на появление хозяина кухни. Дон Мигель полюбовался на тоненький облезлый хвостик и уже тише позвал:

- Хельга!

- Что, мессир? - дрожа всем телом, высунула голову из-под стола перепуганная служанка.

- Где этот негодяй?

- Какой негодяй?

Вот только не нужно делать из него идиота!

- Вийон.

- Он убежал.

- А её светлость?

- Госпожа за вашей спиной!

Де ла Верда резко оглянулся и увидел стоящую у поставца жену. Спешно, трясущимися руками она налила себе огромную кружку вина. Озадаченный муж молча наблюдал, как она торопливо, разливая и давясь от спешки, пьет, а потом пытается на заплетающихся ногах сдвинуться с места. Зрелище было ещё то!

Дон Мигель с тяжелым вздохом уселся за стол, после того как мертвецки пьяная супруга свалилась на пол. Полюбовавшись на наглого кота, он отрывисто приказал Хельге:

- Убери его!

- Выкинуть за дверь? - немка подобострастно заглянула в глаза.

- Нет, - сухо усмехнулся дон Мигель, - графиня обчистила мои карманы, чтобы обменять серебро на эту дрянь, поэтому выкидывать такого дорогого зверя не будем. Помой его, накорми и с этого дня имя ему будет - висельник Вийон.

СЕМЕЙНАЯ СВАРА.

На следующий день Стефка мучилась похмельем. У неё раскалывалась голова, пересохло во рту и противно тряслись руки. В первый раз за свою далеко не бедную злоключениями жизнь женщина напилась так, что не помнила, как оказалась в спальне.

- Как же это вас угораздило, госпожа? - стонала на следующее утро в отчаянии Хельга, меняя на лбу холодные повязки. - Ваш муж не просто разгневан, он вне себя! Зачем вы напились?

- От страха, - честно призналась графиня, - как увидела, что он выходит.... Вспомнить страшно, что вчера наговорили! А если дон Мигель всё слышал?

- Может, не всё? - неуверенно пробормотала служанка.

Но надежды у обеих женщин на это было мало, к тому же де ла Верда не заставил себя ждать. Он вошёл в спальню жены и, резким жестом отдернув занавеси полога, впустил в полусумрак алькова солнце яркого летнего утра. Свет резанул по воспаленным глазам и Стефка, застонав, спрятала лицо в подушку.

- Хороша, нечего сказать! - ядовито усмехнулся муж. - И ещё удивляется, что у меня нет желания делить с ней постель. На все лады вчера вечером обозвали немощным импотентом, причем в присутствии такого сплетника, как Вийон. Не хватало только, чтобы содержимое моих штанов стало темой его следующего сочинения, которое будет распевать весь Париж. Спасибо, мадам, за вашу необыкновенную деликатность! Знаете, меня тоже беспокоит, что наша семейная жизнь не складывается. Но я советуюсь по этому вопросу с духовником – человеком, известным своей подвижнической святой жизнью. А кого в советчики берете вы? Вора, трижды приговоренного к повешению, забулдыгу, живущего за счёт падших женщин! Мадам, вы в своем уме?

По большому счету граф, конечно, был прав. Но выяснять отношения, когда у жены и так лопается от боли голова - верх жестокости.

- Франсуа умеет хранить тайны, - прохрипела, облизывая пересохшие губы, Стефка.

- Он продаст любую за десять солей, - отрезал дон Мигель. - Ну, ладно, что взять с женщины, которая столь долго была предоставлена самой себе? Но воровство, мадам, воровство? Мне обломать о вас розгу?

- Делайте что хотите, - мучительно простонала Стефка, - только замолчите. Иначе моя голова треснет!

Граф от души выругался, но всё-таки оставил её в покое. Зато рядом постоянно торчала шокированная Тереза, а когда пришли портнихи, несчастной Стефке пришлось простоять несколько часов на примерке. Хельга то и дело подавала госпоже прохладительные напитки, но утолить сжигающей жажды, казалось, было невозможно. А на ужин не иначе, как сам черт принёс кардинала Бурбонского.

- Вы плохо себя чувствуете, дитя моё? - заволновался прелат, увидев её зеленое от дурноты лицо.

- Жара! - вымученно улыбнулась Стефка.

- О, - не на шутку встревожился кардинал, - вам обязательно надо показаться лекарю. Летом в Париже очень опасно. Я слышал, что в Старом городе было несколько случаев похожих на холеру. Вам нужно срочно покинуть Париж.

Граф с устало наблюдал на столь неловким волокитством. Как ему это всё надоело!

- Вы же знаете, что я нахожусь под домашним арестом.

- Но ваша супруга не арестована вместе с вами, - возразил его преосвященство, - я попрошу королеву Шарлоту поскорее прислать приглашение вашей жене.

И этот мечтает сделать его рогатым.

- Об этом не может быть и речи, - лениво возразил дон Мигель, - а вдруг Стефания действительно больна чем-то заразным? Вы хотите, чтобы она заразила весь двор?

Взгляды мужчин скрестились. Кардинал сразу же сообразил, что граф вряд ли уступит, и настаивать не стал.

За их разговором внимательно наблюдал и Карел. От него также не укрылся особый интерес кардинала к сестре.

Збирайда решил остаться в Париже до конца судебного разбирательства. Младшему сыну барона мало, что светило в родной Моравии, и он не спешил домой. Особым чутьём прирожденного авантюриста он смутно ощущал, что именно здесь сможет ухватить за хвост удачу: вот только бы не упустить момент и оказаться в нужном месте и в нужный час. Одно лишь Карел знал точно: заветным ключом к будущей славе и богатству являлась его сестра.

Нельзя сказать, чтобы Карел одобрял адюльтер, но раз всё складывалось именно таким образом, то почему бы и не воспользоваться особым интересом кардинала к Стефании? Его преосвященство весьма влиятелен, и может оказаться полезным, когда придет время. А оно придет, в этом Збирайда не сомневался.

- Стефанию на прием к королеве пригласят именно в аббатство Виктория? - уточнил он, со значением глядя на кардинала Бурбонского.

Прелат чуть улыбнулся.

- Не знаю, - медленно произнес он, - но возможно и так.

Всё внутри де ла Верды зазвучало пронзительным сигналом тревоги. Вокруг него плелась интрига. Здесь он не мог обманываться: давали о себе знать долгие годы участия во всевозможных комплотах. Но в чем её суть? Кто и зачем в ней участвует? Понятно, что кардинал мечтает залезть под юбку его жене: он известный волокита и распутник. Но причем тут Карел? Збирайде от этого какая польза? Или ему от скуки мерещатся интриги там, где их в помине нет?

- Я весьма польщен, ваше преосвященство, - как можно приятнее улыбнулся граф, - что вы сочли возможным посетить меня: в тяжелые минуты человек нуждается в поддержке. Или вас привело дело?

- Вы правы, сын мой, - постно вздохнул кардинал, - меня прислал его величество. Дело в том, что обговорив с вами возможность помолвки с Бланкой дю Валль, он больше ни с кем на эту тему не разговаривал. Разве только особо предупредил мать-настоятельницу. Но от кого же тогда ловкий распутник узнал о предполагаемом браке? Кто воспользовался вашим именем?

Дон Мигель удивленно посмотрел на собеседника:

- Понятия не имею.

Но всё же слова кардинала заставили его задуматься.

- Знал о проекте брака мой секретарь, но он всё время был рядом с нами. Был осведомлён и епископ Трирский, но вы сами понимаете, что его преосвященство вряд ли перелезал через монастырскую стену, чтобы совратить двух дурочек.

- Надо думать, - тяжело вздохнул кардинал, - но должно же быть какое-то объяснение этому наглому святотатству?

Неожиданно в разговор вмешалась всё это время молчавшая испанка:

- Девицы лгут, - жёстко высказалась Тереса, - скорее всего, их дружки какие-нибудь школяры. Признаться честно в грехе они побоялись, придумав взамен неведомого насильника, назвавшегося именем жениха. Как один мужчина может изнасиловать двух женщин сразу?

Мужчины криво усмехнулись, но промолчали перед лицом такой неискушенности. Тереса, конечно же, мало что смыслила в мужчинах... да и в женщинах тоже.

- О, мужчины могут абсолютно всё, - ехидно заметила Стефка, - вы ещё просто плохо знаете жизнь, дорогая. Мне представляется сомнительным, что две тринадцатилетние девчонки столь бессовестно лгут духовной наставнице. Они могут кое о чем умолчать: допустим о том, что их соблазнили, а не изнасиловали. Но приплести сюда ни в чем не повинного человека просто из подлости? Это вряд ли. Не надо так плохо думать о людях. Хотя… все, конечно, судят по себе.

- Мадам, - гневно оборвал её муж, - что вы себе позволяете?

- Она меня ненавидит! - Тереса со слезами выбежала из комнаты.

- Бедный Гачек женат на истеричке, - заметила графиня.

- Вряд ли ему понравится, - нахмурился дон Мигель, - как вы себя ведете по отношению к женщине, которую он любит.

Упрёк пристыдил Стефку и она виновато опустила глаза. Но тут из-под стола вылез Тибо и завопил словно истинный пособник дьявола:

- Гачека его жена оседлала прытко, и зануду осадить можно без убытка.

Вот только перлов малахольного шута ему для полного счастья и не хватало!

Дон Мигель раздраженно пнул надоеду, но куда там! Нога попала в пустоту: карлик сразу же юркнул назад, и только волнами заходила скатерть на столе.

- Заткнись! А вы займитесь своими делами, мадам, - резко распорядился граф,- мы с монсеньором ещё кое-что обсудим.

Присутствующие мужчины проводили взглядом тонкую фигурку.

- Простите мою жену, ваше преосвященство, - извинился перед кардиналом дон Мигель,- но годы, проведенные в монастыре, не прошли бесследно: она совершенно разучилась вести себя в присутствие высоких лиц.

- О, графиня настолько прелестна и очаровательна, что ей идет даже эта истинно женская страсть доводить соперниц до слез, - покровительственно улыбнулся кардинал.

- Но Тереса не соперница графине, - возразил недовольный де ла Верда.

- Да? - лукаво приподнял бровь прелат. - Или вы слепы, или абсолютно бесчувственны. Так женщины грызутся только из-за мужчины!

Вот и думай теперь: то ли ревновать к Гачеку, то ли последнему ревновать к нему свою жену? Бред какой-то… Стефания сведет с ума любого: сделала болваном даже кардинала, если тот уже городит такую чушь.

- Женщины так же изменчивы, как волны морские. Уж вам ли этого не знать, дорогой граф? - между тем вещал довольный прелат. - С вашим-то опытом!

Де ла Верда ото всей души пожелал его преосвященству провалиться сквозь землю. Но он выкинул бы кардинала за дверь, несмотря на высокий сан, если бы услышал его переговоры с Карелом.

- Соблазны искушают даже мужчин в сутанах, и иногда бороться с ними нет сил. Лучше уж покаяться… согрешив. Как вы уже догадались, сын мой, меня очаровала ваша сестра, - тихо признался его преосвященство вышедшему его проводить Збирайде. - Помогите, и я не останусь в долгу.

У Карела полыхнули глаза. Вот тот самый шанс, которого он дожидался, так надолго задержавшись возле несчастливой супружеской пары.

- Постараюсь довести ваши чувства до сведения моей сестры, если вы поможете мне.

- Что вам нужно? - деловито осведомился кардинал. - Какова ваша цена?

- Большая, но не из вашего кармана, - хмыкнул Збирайда, - мне нужна состоятельная невеста.

- Однако, молодой человек, - изумленно рассмеялся прелат, - у тебя хороший неплохой аппетит, если ты надумал съесть кусок с такой приправой. Ладно, я подумаю над твоей просьбой, а ты...

- Я подумаю над вашей.

Между тем в спальне супругов продолжался начатый с утра скандал.

- Ваше поведение по отношению к Тересе возмутительно!

- Её поведение ничуть не лучше: эти подозревающие в чём-то глаза, хмуро поджатые губы. Она разве юбку не подбирает, когда я прохожу мимо, - хмуро огрызалась Стефка.

- Вы сами виноваты в том, что не заслужили должного почтения. За что ей вас уважать? Пьянствуете с бродягами, и компания проституток для вас предпочтительнее общества порядочных женщин!

- Так это она донесла, что в доме посторонние? – Стефка сузила презрительной ненавистью глаза. - Бродит, вынюхивает, подсматривает… ревнивая ханжа!

И эта про ревность!

- Тереза не ханжа, а целомудренная женщина!

Недовольный граф нервно мерил шагами комнату, а жена оправдывалась, сидя на кровати. Голова у неё болела уже не настолько сильно, как утром.

- Я вижу, - съязвил дон Мигель, заметив это обстоятельство, - вы окончательно пришли в себя и больше не страдаете похмельем? Задирайте подол вашей рубашки, мадам, я хочу осуществить свои супружеские права. Хотя бы на это я имею право?

Стефка растерялась: в данный момент меньше всего на свете она была расположена терпеть его домогательства.

- Я сегодня как-то... - залепетала она, пряча глаза.

- А что, собственно, от вас требуется? Почему вы так заволновались? Зажмурьте глаза, сожмите изо всех сил зубы, раскиньте ноги, а потом горестно пожалуйтесь служанке, что муж вами совсем не интересуется!

Волна ярости подбросила Стефку на постели.

- Это говорите мне вы? Целуетесь, как будто боитесь заразиться или я, действительно, потаскуха, принимающая клиента? И мои чувства никого не интересуют?

Граф с заметным наслаждением бросил ответную ядовитую реплику:

- О, нет, дорогая, вы - не шлюха! Стали таким же образом вести себя с посетителями борделя, остались бы без работы: иметь дело с бревном да ещё платить за это деньги никому бы не пришло в голову. Это прерогатива только вашего супруга, наряду с бесчестием и головной болью!

- До вас, мессир, никто не жаловался. Не надо насиловать себя и укладываться в постель с бревном. Убирайтесь из моей спальни: я больше никогда не лягу с вами в постель, никогда!

- Что? - де ла Верда с презрительным недоумением взглянул на жену. - Кто вас спрашивает: чего вы хотите, а чего нет?

- Но я хотя бы ещё чего-то хочу. А вы... выхолощенный мерин!

- Ах ты, шлюха! - яростно взревел дон Мигель и бросился на жену с кулаками.

Женщина мгновенно сообразила, что сейчас ей будет плохо, поэтому с визгом кинулась прочь. Но супруг крепко ухватил её за сорочку и рванул к себе. Ткань расползлась с жалобным треском, и в руке мужчины оказался вырванный клок. Стефка в страхе метнулась к двери, но пока она дергала засов, супруг настиг беглянку и повалил на пол.

- Убью, стерва! – прохрипел де ла Верда и замахнулся для удара.

Но что-то в её глазах, а может и реакция собственного организма изменили его намерения. Вместо удара он мгновенно скрутил женское тело в какую-то немыслимую позу и озверело овладел. И в эту ночь дона Мигеля можно было обвинить во многом: и в грубости, и в жестокости, и в эгоизме, но только не в равнодушии к постельным утехам.

Когда поутру измученная бессонным изнуряющим марафоном Стефка взглянула на себя в зеркало, то ахнула. Обведенные темными кругами глаза, полопавшиеся и искусанные в приступах страсти губы, тело покрывали синяки и багровые следы жадных поцелуев.

- Чёртов испанец! - потрясенно произнесла Хельга, разглядывая госпожу. - Откуда же в нём столько сил и упрямства? Зато теперь вы наверняка забеременеете, а потом ему и дела до вас не будет. На аркане в спальню не затащишь!

Немка всегда находила аргументы для утешения хозяйки, но ей это редко удавалось.

ПРИ ДВОРЕ.

Представление графини де ла Верда королеве прошло без помех.

Её величество, заранее подготовленная кардиналом Бурбонским, была настроена благожелательно. И хотя некоторые из придворных дам злословили о жене знаменитого испанца, (сплетницы сомневались, что она прожила несколько лет в монастыре), королева не обратила особого внимания на их намёки. Шарлоте Стефания показалась приятной особой. Графиня в основном или молчала, или застенчиво улыбалась. Туалет её отличался скромностью, а манеры сдержанностью. Она едва ли смогла произнести подряд несколько слов, не покраснев и не стушевавшись. Уж при таком-то муже можно было ожидать от гостьи большего красноречия. Решив, что перед ней едва ли не слабоумная женщина, королева преисполнилась к графине покровительственным сочувствием.

- Я слышала, дитя моё, о вашем чудесном исцелении, позволившем воссоединиться с супругом. Это ли ни милость Божья?

- Да, ваше величество, поистине чудо. И мы с супругом денно и нощно молимся о благоволении Господнем, - поклонилась Стефания, скромно опустив глаза.

- Дама Стефания прошла крестным ходом по дороге от Трира до Реймса, благодаря Господа за такую особую милость, - вмешался присутствующий при разговоре кардинал.

- Ваш муж - неукротимый борец за чистоту веры. Вы с ним отличная пара, - милостиво кивнула головой Шарлота.

- Спасибо за похвалу, ваше величество, но я мало что понимаю в богословии: сестры монахини учили меня только молиться.

Королева сочла себя удовлетворенной, и любезным жестом указала гостье на её место. Стефка со смешанным чувством ностальгии и едва сдерживаемого смеха уселась за вышивку. Шкатулку с рукоделием ей подала следующая по пятам Тереса. Пресвятая Дева! Ничего не менялось в этом мире. Точно также пятнадцатилетней девочкой она сидела около венценосных особ всей Европы и вышивала бесконечную канву с кроткой улыбкой человека, который не понимает, что делает. Но сейчас обстоятельства немного изменились из-за частых взглядов, которые кидал в её сторону толкующий о чем-то с королевой кардинал Бурбонский.

Стефка вспомнила о недавнем разговоре с братом.

- Кардинал мечтает провести с тобой часок, - с ухмылкой заявил тот.

- Ну и что? - надменно приподняла брови она. - Кардинал не один такой: не могу же я задирать юбку перед каждым желающим.

- Это очень могущественный или друг, или враг, - не отставал Карел, - а ты невольно подала ему надежду.

- Не подавала я ему никаких надежд, - нервно возразила Стефка, - он на меня смотрит глазами распутника. И что теперь делать: плюнуть его преосвященству в причинное место и осенить себя крестным знамением?

- Поосторожнее с этим человеком: не вздумай резко отказывать, - встревожено посоветовал брат, - иначе кардинал раздавит тебя в пыль, а твой супруг поможет ему. Впрочем, вы - женщины науку всё обещать, ничего не давая, изучили основательно.

Брат и сестра обменялись красноречивыми взглядами. Стефка догадалась, что Карел в этой истории преследует свою выгоду. Её это несколько удивило, но лишних вопросов она задавать не стала. Правило «меньше знаешь, крепче спишь» женщина усвоила на всю жизнь. Но сейчас, замечая пристальные взгляды кардинала, она тоскливо подумала, что зря с ним связалась. Пусть бы де ла Верда мирно спал на соломе в тюрьме, дожидаясь аббатисы с воспитанницами. Они должны были приехать со дня на день. Но нужно ещё было свидетельство епископа Трирского, поэтому тайное заседание королевского суда должно было состояться только после приезда его преосвященства.

И вот теперь восседая рядом с королевой, Стефания с досадой размышляла, как бы ей поумнее отшить любвеобильного кардинала. Рядом с графиней также за шитьём притулилась одна из придворных дам королевы. Баронесса де Фуа была дамой лет под тридцать, пышнотелой и веселой. Потряхивая рыжими кудрями (по новой моде, выпущенными из-под рогатого расшитого жемчугом чепца) и лукаво улыбаясь, она заговорила с графиней.

- Муж на радостях не наградил вас младенцем? Что-то вы уж слишком бледны и озабоченны.

- Всё возможно.

- Своим чудесным возвращением в мир живых вы нажили себе немало врагов среди наших девиц. Хотя граф при всей его набожности не торопился вступать в брак, предпочитая более приятное, хотя и греховное времяпрепровождение. Надеюсь, вы не ревнуете?

- Дон Мигель считал себя вдовцом: если дамы были не прочь заводить интрижки, то почему должен сопротивляться он?

- Вы просто образец благоразумия, - хихикнула мадам де Фуа. - Увы! Как бы де ла Верда не сохранил своих холостяцких привычек, и нежданно-негаданно обретя супругу. Знаете, ходят слухи (не знаю: правда или нет?), что дон Мигель обесчестил пять известных своей святостью монашек.

Стефания оторопела от изумления: чудовищней выдумки было трудно придумать.

- У тех, кто подобное сочиняет, неладно с головой.

Но ей не удалось пристыдить сплетницу. Возбужденно сверкая глазами, мадам де Фуа продолжала говорить гадости о доне Мигеле.

- Рассказывают, что он проник в святую обитель, нарядившись священником, и когда кроткие овечки пришли к нему на исповедь, накинулся на них и отнял то, что они так долго берегли для Небесного жениха.

Баронесса злорадно рассмеялась при виде потрясенного лица собеседницы.

- Весь двор гудит, из уст в уста передавая эту историю. Правда, цифры называют разные: кто пять, а кто десять девственниц. Все знают, что ваш муж был даже арестован, но вы на коленях вымолили у короля позволение отбывать наказание дома.

Стефка даже не нашлась, что ответить на лживые измышления бесстыдной женщины. Она в подчеркнуто ледяном молчании уткнулась в вышивку, всем видом показывая, что не желает продолжения разговора.

Но вскоре графиня убедилась, что такие слухи действительно кем-то распускаются и имеют широкое хождение среди придворных. Дошёл этот вздор и до Тересы. И если Стефка, зная не понаслышке о человеческой подлости, только хмурилась, скрывая свои чувства за маской бесстрастности, юная испанка расстроилась до слез.

- Что же это такое? - воззвала она к графине. - Вы должны всем пояснить, что дон Мигель не святотатец!

- Успокойтесь, Тереса. Мои оправдания только подольют масла в огонь, - с тяжелым вздохом пояснила Стефка, - взывая к справедливости, мы лишь развлечем толпу грязных сплетников. Меня же сейчас больше всего интересует: кто распускает столь грязные сплетни?

Теперь она уже не избегала, а искала общества распутного прелата. Женщина понимала, что только он сможет дать ответ: кому, а главное - зачем понадобилось так очернить её супруга?

- Не знаю, - признался в неведении кардинал Бурбонский, когда они случайно получили возможность перекинуться парой слов, - кто-то весьма умело разжег этот огонь и не дает ему погаснуть. Ах, мадам, не хочется вас расстраивать, но недавно я получил письмо из Рима. Папа прямо меня спрашивает: что происходит и кому выгодно так опозорить его легата?

Надо было отдать монсеньору справедливость: когда дело коснулось серьезных вещей, фривольные мысли сразу же покинули его голову.

- Здесь настолько причудливо смешались ложь, события, действительно имевшие место, и претензии аббатисы к вашему супругу, что защита де ла Верды представляется делом необычайной сложности. Какая тонкая, изощренная интрига, - тяжело вздохнул всей грудью кардинал, успокаивающе пожимая её руку, - и это звенья одной цепи. Я произвёл приблизительные подсчеты, и в любом случае получалось, что папа узнал о разгоревшемся скандале гораздо раньше, чем сама дурочка удостоверилась в беременности.

Стефка изумленно наморщила лоб: столь чудовищная провокация не укладывалась в её голове.

- А это значит…

- … кто её начинил, тот и сообщил о святотатстве его святейшеству!

- Но кому это понадобилось?

- Если бы знать, - развел руками прелат. - У вашего супруга врагов значительно больше, чем может себе позволить любой человек. Козни дьявола!

Но у Стефки было своё мнение по этому вопросу. Она прекрасно знала, что князь тьмы редко вмешивается в дела людей: на это у него есть адепты, зараженные ненавистью словно проказой – смертельно и неизлечимо. Уловки белого барса были Стефке хорошо знакомы. Задать каверзный вопрос, смутить ум, вскружить голову...

Действительно, гадать, кому так срочно понадобилось погубить её мужа, было бесполезным делом. Уж слишком много было пострадавших от его религиозного рвения. С другой стороны, женщина понимала, что не зря интрига была развернута именно в тот момент, когда она появилась рядом с мужем.

- Глупости, дочь моя, - не согласился кардинал, когда она озвучила последнее предположение, - не вините себя. Всё произошло, когда во Франции и не подозревали, что вы живы. Я сегодня же уезжаю в Париж для разговора с вашим супругом. Его святейшество лично попросил меня помочь в этом нелегком и запутанном деле.

- Да благословит вас Господь!

- Ах, моё прелестное дитя, - кардинал всё-таки счел нужным напомнить и о своих интересах, - я так ждал вашего визита к королеве. Надеялся, иметь счастье лицезреть вас в своей исповедальне, но, увы!

- Мне тоже жаль, - Стефка застенчиво опустила глаза, изо всех сил сдерживая вздох облегчения.

Она пробыла в свите королевы три дня. За это время графиня много раз имела возможность лицезреть Людовика, имеющего обыкновение как-то странно на неё поглядывать. Вроде бы король улыбался, но улыбка эта была какая-то нехорошая – двусмысленная. Видела Стефка несколько раз издали и Рауля, но он ни разу к ней не приблизился.

Разговор с Людовиком состоялся вечером, накануне её возвращения в Париж.

Графиню неожиданно пригласили в королевский кабинет. Несмотря на недовольное шипение Терезы, Стефка оставила испанку и отправилась следом за королевским камердинером.

Его величество изучал какие-то бумаги и принял посетительницу довольно холодно.

- Графиня, - сурово заявил он, - я знаю, что вы не были в монастыре. Не собираюсь осуждать вас, но поймите меня правильно: я попал в очень нелегкую ситуацию и вынужден определить степень вины вашего супруга, а для этого должен знать правду. Где вы были все эти годы?

- Почему бы вам ни спросить об этом моего супруга, ваше величество?

Стефка почувствовала себя весьма неловко. Разве могла она тягаться силами с этим лисом от политики? Да он обведет её вокруг пальца в два счёта: запутает во лжи, развяжет язык хитрыми вопросами, а потом добьет вескими аргументами. Пусть бы дон Мигель избегал всех каверзных ловушек. Однако Людовик не горел желанием видеть её супруга.

- Мадам, - резко призвал он её к порядку, - мы - мужчины очень болезненно воспринимаем такое украшение как рога, и не только не любим их носить, но и можем убить за малейший намёк на это обстоятельство. Будет лучше, если вы доверительно признаетесь: где и с кем жили все это время?

Для кого? Графиня решила бороться за свои тайны до конца.

- Какое отношение мои предполагаемые измены могут иметь к двум обесчещенным послушницам, ваше величество?

- Всё упирается в неизвестную личность, - сухо пояснил король. - Кто их обесчестил, кто распустил при дворе столь порочащие вашего мужа слухи и кто, в конце концов, написал об этом инциденте папе? Я подозреваю в этом вашего тайного любовника.

Стефка в досаде прикусила губу: король отличался проницательностью. Только каким образом в эту историю мог быть замешан Гуго?

- Кого бы вы не подозревали, очевидно одно - мой супруг невиновен.

- Может вам это и очевидно, но если послушницы опознают графа и под присягой подтвердят факт насилия с его стороны, то что мне останется? Ради вашего же супруга, ответьте: где вы были всё это время?

Стефка задумалась. Валленбергам неоткуда было узнать о существовании Бланки дю Валль. Рассказать же королю о своём похищении, означало поставить под удар само существование Копфлебенца: ленные владения фон Валленбергов находились и во Франции. Людовик при желании мог сурово наказать вассала: своим признанием она могла погубить и будущее собственных сыновей. Этого женщина допустить не могла.

- Меня похитили люди Генриха Моравского, - солгала она, - и все эти годы я находилась в Моравии. Как вы понимаете, Генрих - не та фигура, чтобы бросать государственные дела и пакостничать во французском монастыре, да и расстались мы спокойно. У него появилась другая возлюбленная.

Это был тот самый редкий случай, когда ложь легко смешивалась с правдой.

- Я кое-что слышал об этом, - к её удивлению задумчиво признался король, - Генрих - крайне неоднозначный правитель. Значит, все эти годы он вас скрывал?

- Да.

- Но как вы оказались в Трире?

- Мой крестный отец отправил меня к сестре в Трир.

- Ваша сестра живет в Трире?

Делать нечего, имя фон Валленбергов все-таки пришлось произнести.

- Еленка замужем за бароном Гуго фон Валленбергом, сеньором Копфлебенца.

- Валленберг женат?- изумился король. - Этот свирепый волк связал себя брачными обязательствами? Мадам, вам удалось меня ошеломить. Ваша сестра, наверное, не менее красива, если ей удалось повести барона под венец? Мужчины его семьи крайне неохотно женятся, а Гуго отличается полнейшим равнодушием к женщинам. Кое-кто его даже называет женоненавистником.

Ну надо же, насколько барон не соответствовал своей репутации.

- Я бы так не сказала, хотя моя младшая сестра – красивая женщина.

- Интересный у вас свояк. Где же они умудрились познакомиться? Трир далек от Моравии.

- Так получилось...

Стефка лихорадочно искала ответ на вопрос.

- .. они встретились на богомолье. Кажется, в Зальцбурге. Подробностей я не помню.

И король сразу же усомнился в её словах: это было заметно по его презрительно изогнувшимся губам.

- Последнее откровение, мадам. Вы, действительно, шли крестным ходом от Трира до Реймса? Или и здесь всё выдумано от начала до конца, чтобы скрыть ещё какую-то не очень приятную для вашего супруга тайну? - язвительно поинтересовался он.

Стефка холодно посмотрела на распоясавшегося государя.

- Я проделала тяжелейший путь под снегом и дождем в одной рубашке кающейся грешницы, чтобы пройти через Божий суд и очистить себя от греха прелюбодеяния. Такое испытание не припишешь себе, если его не перенес!

- Грехи гнетут человека иногда сильнее снега и дождя, - тяжело вздохнул король, - хотя кто бы мог подумать, что у вас окажется такая крепость духа?

- Мне помог Господь, ваше величество, - потупилась, чтобы скрыть раздражение Стефка.

Людовик немного помолчал, изучая её пристальным взглядом, словно пытался разглядеть под одеждами источник подобной выносливости.

- Интересно, ваш супруг хотя бы осознает, что оставшись в живых, вы оставили ему единственный шанс выбраться из этой истории невредимым?

Теперь уже графиня не посчитала нужным утаивать сарказма:

- О, сир, я не настолько хорошо знакома со своим мужем, чтобы знать: что он думает по тому или иному поводу!

- А жаль! Не представляете, насколько бы в этом случае упростилась ваша жизнь.

К счастью для Стефки, этими словами он и закончил столь тяжелую аудиенцию.

КОРОЛЕВСКИЙ СУД.

Дон Мигель, конечно, не знал, что его имя склоняют на все лады придворные сплетники, хотя и не ожидал ничего хорошего от дикой ситуации, в которую попал по чьей-то злой воле. Однако гораздо больше его тревожило, что жена оказалась при дворе практически в одиночестве.

Мало ли в какие передряги вновь вляпается Стефания по глупости или недомыслию? Ведь второй такой идиотки было не найти на всем белом свете: беды к графине липли ничуть не меньше, чем падкие на женскую красоту мужчины.

Как-то ещё до отъезда жены дон Мигель сидел в кабинете, рассеянно перебирая бумаги и привычно раздумывая над семейными неурядицами, когда странный шорох в углу отвлек его от размышлений. Он резко обернулся, готовый к чему угодно: к нападению, неожиданному визитеру, к приведению, наконец. Однако на графа нагло взирали два желтых сверкающих глаза на худющей морде, в зубах которой трепетала ещё живая маленькая мышь. Облезлый короткий хвост был воинственно вздернут, а мягкая чистая шерстка отливала серыми и черными полосками.

- Вийон, - рассмеялся над своим испугом де ла Верда, - ты на охоте, малыш? Ну иди сюда, парижский бродяга, поговорим…

Кот в мановение ока сожрал мышонка и прыгнул к нему на стол, небрежно пройдясь грязными лапами по секретным бумагам и циркулярам. Худ он был невероятно, а бока распирала только что съеденная добыча.

- Безобразие, - рассердился дон Мигель, почесав пушистого зверя меж ушей, - почему тебя не кормят? Тьма продуктов расходится неизвестно куда, а обошедшийся мне в пять серебряных монет кот сверкает костлявыми ребрами.

Недолго думая, он подхватил котенка на руки и отправился на кухню к кухарке: выяснять отношения.

- О, господин, - всплеснула та руками, - да он скоро нас с вами сожрет, и всё ему мало. Так трескает: кажется, вот-вот лопнет, а все никак не насытится!

- Бедняга наголодался, - граф погладил животное по спинке, - давайте ему мяса вдоволь. Этот беспризорник очень дорог сердцу графини: она даже спать без него не ложится.

Надо сказать, что жена тут была ни при чем: этот полосатый зверёк покорил суровое сердце дона Мигеля. С тех пор они стали почти неразлучны: кот ходил за хозяином по пятам по всему дому. И где бы не находился де ла Верда, там непременно был и Вийон. Он или лежал под его стулом, или устраивался на коленях. Дону Мигелю почему-то особо хорошо думалось под его довольное урчание, а прикосновение мягкой шерсти к руке успокаивало нервы. Но несмотря на их взаимную привязанность, этот плут оставался уличным бродягой, поэтому ночью граф часто просыпался от звуков боя, доносящегося с заднего двора. Вийон отличался воинственным характером и ревниво охранял помойку своего дома от посторонних визитеров.

Вот и кардинала Бурбонского они встретили вдвоем: кот возлежал у графа на коленях, а тот чесал ему шею, раздумывая над последним письмом епископа Отемского о циркулирующих слухах при английском дворе. Епископ вскользь упоминал об очередном королевском увлечении - леди Джейн Спенсер, писал о рождении у короля второго сына и спрашивал, когда де ла Верда привезет очередные инструкции. А дону Мигелю даже ответить было нечего: дурацкая история с юными потаскушками намертво застопорила не только личные, но и дипломатические дела. Достаточно было одного взгляда на хмурое лицо кардинала, чтобы сообразить: его дела хуже некуда. Рассказ монсеньора эти опасения не развеял.

- Кому всё это понадобилось? - допрашивал его взволнованный прелат. - Папа в сильнейшей тревоге. Такая дискредитация его легата - дело нешуточное!

Граф обреченно выслушал его сетования: только теперь он смог оценить размах постигшей его катастрофы. На дипломатической карьере можно было поставить жирный крест. Даже если разбирательство пройдет без сучка и задоринки, то шлейф из грязных измышлений будет тянуться за ним через всю жизнь. И мало кого будет интересовать: что произошло на самом деле? Мантия же папского посла не приспособлена для таких порочащих пятен: чересчур деликатные дела проходят через руки легатов. Кто доверит щекотливые тайны человеку, запятнавшему себя осквернением монастырских стен грязным блудом?

Дон Мигель знал, что рано или поздно ему придется уйти с дипломатического поприща и вернуться к своему королю, но ему и в страшном сне не снилось, что причиной отставки послужит позор. Кто же ему так коварно отомстил?

Здравый смысл и трезвый расчет указывали на Гуго фон Валленберга. Но откуда трирец смог прознать о предполагаемом браке, и уж тем более, о месте обитания невесты?

Впрочем, помимо фон Валленберга у графа было немалое количество врагов, и каждый из которых мог устроить подобную каверзу. Только вот непонятно, почему недоброжелатели выбрали именно момент, когда он вновь обрел утерянную жену?

Разумеется, кардиналу имени фон Валленберга дон Мигель назвать не мог. Безуспешно проговорив несколько часов с его преосвященством, он долго и истово молился, а потом, усевшись за письменный стол, написал папе Сиксту прошение об отставке. В письме граф подробно изложил ситуацию, в которую попал и пояснил причины, заставляющие его вернуться в свои каталонские владения.

- Вот так и проходит слава мирская, - пояснил он сочувственно слушающему коту, - какая-то малахольная дурочка задрала подол перед первым встречным проходимцем, и вся жизнь абсолютно не причастного к этому человека летит насмарку, а имя покрывается навеки позором. Но знаешь, о чем я думаю, Вийон? Лучше уж так. А если бы Стефания погибла в пути? Мне пришлось бы жениться на этой юной шлюхе Бланке, и неизвестно чьего ублюдка признать своим сыном: передать ему графский титул и всё что обретено такими неустанными трудами. Вот где была бы катастрофа! Ну что же... на все воля Божья. Покину холодную и дождливую Европу, поселюсь в родном замке, и мой сын увидит свет в той же постели, где родился я сам.

Дон Мигель погладил мягкую шерстку любимца, почесал ему за ухом и тяжело вздохнул:

- Всё… Конец странствиям, интригам, играм с властителями. Я возвращаюсь домой: к своему королю, к вотчине, к семье. Скоро пятый десяток: жить осталось не так уж и много. Пора на покой!

Вийон, преданно глядя хозяину в глаза, сочувственно терся умной мордой о руку. Он всё понимал.

- Интересно, понравится тебе Каталония? Там кошки не столь буйные, как парижские, но более коварные. Впрочем, малыш, я уверен, ты нигде не пропадёшь.

Странное состояние духа было у дона Мигеля. Как будто вся скопившаяся за долгие годы усталость, отсутствие отдыха и развлечений вдруг разом навалились на него невыносимо тяжелым грузом. Не хотелось ни о чем думать, ничего делать - тяжелая апатия обуяла всегда деятельного и энергичного графа.

Вечер он встретил за бутылкой вина в компании Вийона. За одной бутылкой последовала другая и, запершись в своём кабинете, дон Мигель с чувством исполнил коту все песни, которые когда-либо слышал.

И именно в этот период охватившей де ла Верду черной меланхолии, вернулась домой Стефания, взбудораженная разговором с королем.

- Дон Мигель вчера надрался в стельку и пел паршивому коту Вийона испанские песни, - сразу же доложила ей Хельга, помогая переодеться с дороги, - завывал так, что хоть уши затыкай!

- Вообще-то, у него приятный голос, - удивилась Стефка.

- Не знаю, - нервно огрызнулась Хельга, - может, это выл кот.

- Граф орал как кот, а впрочем, кто их разберет: вполне возможно кот орал как граф, отлично понимая, что не прав, - подтвердил вертящийся под ногами Тибо. - Вы бы его успокоили, и стало вас трое бы!

Встревоженная женщина поспешила к мужу.

- Вы вернулись, дорогая, - в кои-то веки граф обрадовался появлению супруги, - мне не хватало вашего общества.

Стефка недоверчиво на него покосилась, и подробнейшим образом доложила об аудиенции у Людовика.

- Не знаю, правильно ли я поступила, рассказав его величеству о нашем родстве с фон Валленбергами?

Но граф только небрежно махнул рукой.

- Не берите в голову, дорогая! Пусть Людовик думает о нас всё, что ему угодно. Как только пройдет это смехотворное разбирательство, мы на следующий же день выедем в Испанию.

Заметив потрясенное лицо жены, дон Мигель любезно ввел её в курс дела:

- Я попросил отставку. Все дела до прибытия нового легата сдам папскому нунцию Алессандро Фратичиолли и всё, - он преувеличенно радостно потер руки, - мы едем домой. Мне надоело странствовать по свету как неприкаянному Агасферу. И хватит об этом: пойдемте в вашу спальню. Честно говоря, именно для этой цели я вас с нетерпением и дожидаюсь все эти дни.

Дон Мигель вновь умудрился поставить в тупик свою супругу. Уезжала от перегруженного делами угрюмого зануды, вернулась к беспечному как школяр, игривому повесе.

- Время обеда, - недовольно напомнила она. – Может, все-таки подождем до вечера?

- Зачем? - искренне удивился преображенный супруг. - Днем даже интереснее: всё прекрасно видно. А у вас, милая, при всех недостатках, есть на что посмотреть. Пойдемте, не упрямьтесь: вот уже три месяца как я отнял вас у фон Валленберга, а вы до сих пор не беременны. Это упущение надо срочно исправить, и я желаю этим заняться в ближайшие же несколько минут. И, пожалуйста, без отговорок, дурацких споров, ломаний и прочих досадных помех. В кои-то веки я нуждаюсь в вас… а со всем остальным разберемся позже.

Супружеский долг в этот раз он выполнил с таким энтузиазмом, что Стефка поневоле оттаяла. Это был, конечно, не медовый месяц в Конствальце, но все-таки они неплохо провели время до приезда епископа Трирского. Дон Мигель в эти дни редко покидал спальню жены, переселившись туда вместе с неразлучным котом. Ему нравилось лениво валяться в постели и расспрашивать женщину обо всех выпавших на её долю странствиях.

Стефка в такие минуты чувствовала себя не лучшим образом. А о чем ей можно было рассказать, не рискуя головой? Тем набиралось мало, но всё же они были. Например, хорошо известные дону Мигелю парижские знакомые.

- Меня всегда удивляло существование борделей: неужели обладание впервые увиденной девицей может заменить объятия любимой женщины?

Дон Мигель с иронией взглянул на нахмурившую лоб супругу. Надо же, его Стефания ещё тужится о чём-то рассуждать. Ещё один доморощенный философ!

- Разве дело только в любви? - мягко возразил он. - А вам не кажется дурацкой ситуация, когда здоровый мужчина не имеет законнорожденных детей, потому что его жена, мягко выражаясь, ведет несколько ветреный образ жизни?

Стефка покраснела. Она не обольщалась на счет его временного снисхождения к своей персоне, понимая, что дон Мигель ищет в её объятиях утешения, пытаясь отвлечься от горьких мыслей. Почему она сегодня вспомнила о борделе? Из-за сходства ситуаций. Девицы Мами рассказывали, что некоторые клиенты навещают подобные заведения из-за неприятностей, которые постигают мужчин на житейском поприще. Можно только представить, что было на душе у дона Мигеля, если он почтил своими беседами даже ненавистную жену.

И всё-таки худо-бедно но супруги притерпелись друг к другу. И Стефка даже огорчилась, когда однажды Хельга её разбудила со следующими словами:

- Вставайте, госпожа! Приехал Гачек и привез епископа Трирского.

Графиня недовольно поморщилась. Видеться с приговорившим её когда-то к чудовищному испытанию прелатом не очень-то хотелось. Между тем служанка, зашнуровывая на ней платье, по недовольно брюзжала:

- Нужен был один епископ, а приперлась куча никчемного люда. Всех накорми, размести...

И действительно тихий и спокойный доселе дом в то утро напоминал развороченный муравейник. Епископ прибыл в сопровождении викариев, служек и рыцарей. Все они не только шумно гомонили, толпясь во дворе, но и заполняли переходы дома, обустраивая своего господина.

За ужином собралась довольно внушительная компания. Карел, Гачек и Тереса, граф с женой, епископ со тремя аудиторами. Разговор шёл о ситуации, в которой оказался де ла Верда.

- А я вас сразу же предупредил, - откровенно высказался епископ, недовольный незапланированным визитом во Францию, - что вы недооцениваете фон Валленбергов. И вот результат: барон невероятно мстителен и злопамятен.

- Но откуда фон Валленберги могли узнать о Бланке дю Валль? - нехотя возразил граф.

Гачек и Карел красноречиво переглянулись, и Збирайда виновато уткнулся в тарелку. Разве он мог предположить, что неосторожно вырвавшиеся в присутствии Вальтера фон Валленберга слова поставят под удар не только карьеру графа, но и станут серьезной угрозой для его жизни?

Стефка напрасно дожидалась супруга этим вечером. Как и в былые времена, граф заперся с епископом в своем кабинете и о чем-то долго с ним разговаривал, после чего удалился в свою спальню. И ей поневоле стало обидно.

На следующее же утро епископ и де ла Верда отправились в аббатство Виктория, а домочадцы остались ждать новостей. Но уже к вечеру за ними прискакал королевский курьер, приказавший всем задействованным в этой истории лица пребыть в резиденцию Людовика.

По приезде в аббатство Гачек, Карел и графиня оказались в знакомой Стефке зале. Здесь когда-то происходило разбирательство её дела, когда Ярослав вызвал на поединок графа де ла Верду. Но сегодня зал практически был пуст. У трона короля сидели кардинал Бурбонский и епископ Трирский. Чуть поодаль восседала аббатиса с обеими послушницами. Стефка с жалостью посмотрела на девушек. Они показались ей совсем юными, с ещё детскими лицами барышнями. Было отчётливо заметно, насколько бедняжкам не по себе. Графине с братом и Гачеком было предложено сесть рядом с доном Мигелем напротив этой троицы.

Дело было настолько деликатным, что на разбирательстве не присутствовали ни бальи, ни глашатаи. В суть происходящего присутствующих ввёл кардинал Бурбонский.

- Высокородная девица Бланка Жанна Изабелла де Вернон де Андолин дю Валль обвиняет графа де Ла Верда дель Кампо дель Арто, сеньора Мантиольского, сеньора .... - и дальше последовал обширнейший список графских владений, как в Испании, так и в Священной римской империи.

- Твой муж весьма состоятельный человек, - шепнул на ухо сестре Карел.

- Не беден.

- .... в том, что он хитростью проникнув за стены монастыря, оказавшего сироте приют, похитил честь девицы, и является отцом её будущего ребенка. Высокородная девица Мадлен Маргарита Анна де Совеньон обвиняет этого же сеньора в растлении, - продолжил говорить прелат, - а также преподобная мать Августина - аббатиса монастыря Святой Клары в Бордо обвиняет этого же человека в святотатстве, нарушении брачных обязательств и свальном грехе.

После слов кардинала все напряженно застыли. Обвинения по тем временам были весьма тяжелыми. Первым в защиту графа выступил епископ Трирский.

- Предлагаю, - свирепо сверкнул он глазами из-за нахмуренных бровей, - высокородным девицам рассказать высокому королевскому суду, что на самом деле произошло в приютившем их в монастыре в марте этого года. Я иногда председательствую на заседаниях капитула инквизиции и знаю, как часто одни и те же события меняют свой смысл в изложении третьих лиц, при всем моем уважении к вам, мать-аббатиса.

Настоятельница моментально разволновалась, сделав оберегающий жест руками, как будто хотела заслонить воспитанниц от взоров посторонних.

- Как вы можете настаивать на таком унижающем стыдливость девиц допросе? Они и без того едва живы от смущения! - возмутилась она.

- Извините, мать Августа, - голос епископа приобрёл язвительное звучание, - но как могло случиться, что ваших воспитанниц подвергли насилию, а никто этого не услышал? В своей целомудренной чистоте вы просто не знаете, что это очень болезненный процесс и мало кто из женщин его выдержит, даже не вскрикнув. Почему девицы не сопротивлялись и не звали на помощь? Всё это очень и очень странно.

По-французски прелат говорил чисто, но немецкая резкость в произношении слов придавала им резкий, уничижающий смысл.

- Они позвали, - возмущенно встрепенулась настоятельница, - но… не сразу.

- Мы ни в чем не разберемся и ничего не выясним, если девицы откровенно не расскажут, что произошло во вверенном вам монастыре, - сухо поддержал епископа и кардинал Бурбонский. - Прекратите ставить палки в колеса правосудия и прикажите вашим подопечным отвечать на вопросы присутствующих здесь лиц.

Аббатиса с оскорбленным видом кивнула головой воспитанницам.

- Итак,- приступил к допросу епископ, - отвечайте всю правду, дочери мои, какой бы нелицеприятной она не была. Когда неизвестный проник в вашу келью, демуазель Бланка?

Девушка от испуга заметно задрожала.

- Это произошло пятнадцатого марта.

- А в вашу келью, демуазель Мадлен?

- Шестнадцатого марта.

- У вас все воспитанницы имеют отдельные кельи? - неожиданно обратился к аббатисе дон Мигель. - Насколько мне известно, послушницы обычно спят в общем дортуаре?

Епископ обернулся к аббатисе:

- Объяснитесь.

Настоятельница встревожено замялась.

- Мы думали, что Бланка примет постриг, - тихо пояснила она,- поэтому и выделили ей келью, чтобы привыкала к монашеской жизни!

- Понятно, - усмехнулся кардинал, - вам бы очень хотелось, чтобы юная графиня осталась в монастыре, ну а демуазель Мадлен? Ей выделили келью из этих же соображений?

И тут присутствующие заметили, что троица допрашиваемых изрядно смутилась.

- Демуазель Мадлен, - нажал на девушку епископ, - у вас была отдельная келья?

- Нет, - чуть слышно ответила та, но её все услышали.

Стефка от души пожалела бедняжек. Несчастные, невинные жертвы мужских интриг. О, как она понимала их испуг, ужас и смятение.

- Тогда где же вы находились, когда незнакомец обесчестил вас?

- В келье Бланки.

- Он имел дело разом с двумя? - голос епископа оставался бесстрастным.

Девушки только виновато опустили головы. Зато кинулась в бой возмущенная таким нажимом на воспитанниц аббатиса:

- Зачем вы мучаете овечек, когда здесь присутствует сам волк?

Епископ смерил негодующим взглядом настоятельницу, призывая к сдержанности и молчанию, кардинал же Бурбонский продолжил допрос её воспитанниц.

- Кто, дитя моё, - вкрадчиво спросил он Бланку, - оскорбил вас? Оглянитесь, напротив вас трое мужчин: опознаете ли вы обидчика?

- Не смейте им подсказывать, мать Августа! - прикрикнул он на настоятельницу, которая попыталась подсказать воспитаннице правильный ответ.

Девушка послушно подняла заплаканные глаза.

Стефке стало даже интересно: на кого же она укажет? Ведь ни один из присутствующих мужчин не был на месте происшествия. Но у де ла Верды была яркая внешность, да и по годам он единственный подходил под описание жениха - это не могло не броситься Бланке в глаза. Но неожиданно девушка уверенно указала на Карела.

- По-моему, этот мужчина, - запинаясь, вымолвила она, - в келье было темно, но я сумела заметить, что у графа светлые волосы.

Карел насторожился: не хватало ему ещё отвечать за чужие грехи. Хотя… что-то быстро промелькнуло в его голове: какая-то мысль, похожая на озарение.

- Так, - между тем, удовлетворенно протянул епископ и обратился к Мадлен, - ну а вы, демуазель, что можете сказать по поводу внешности обесчестившего вас мужчины?

- Он действительно был белокур, - испуганно подтвердила девушка, - но, на мой взгляд, вот этот рыцарь больше похож на графа!

И Мадлен указала на Гачека.

- Он высокий, как и тот, но всё равно не настолько крепкой стати.

- Силы небесные, - изумленно выдохнул Гачек,- не приведи Господь, узнает Тереса!

Кардинал бросил на него предостерегающий взгляд, и графский секретарь испуганно замолчал.

«Валленберг!» - эта мысль одновременно посетила сразу же несколько голов. Все сомнения покинули графа, епископа и Стефку, не говоря уж о Збирайде и Гачеке.

И тут вмешался сам король, до этого терпеливо выслушивающий обе стороны.

- Всё это очень интересно, демуазель, - обратился он к Мадлен, - но исходя из ваших слов, я делаю вывод, что ни один из присутствующих здесь мужчин не является тем святотатцем и насильником?

- Не знаю, - девушка тут же пошла на попятную, - было темно. Я могу и ошибаться, ваше величество! Уверена только в одном: волосы у графа были такими же светлыми, как у этого мужчины.

Аббатиса тяжело вздохнула и поникла головой.

- Что же, демуазель, - хмыкнул король. - Дело в том, что графом де ла Верда не является ни один из этих молодых людей. Дон Мигель, представьтесь высокородным девицам.

Де ла Верда встал и подчеркнуто изысканно раскланялся. Вздох разочарования вырвался из груди обеих девушек, а Бланка дю Валль даже расплакалась.

- Во Франции множество высоких светловолосых мужчин, - заметил Людовик, - и практически любой мог представиться вашим женихом. Как мне среди них найти отца вашего младенца, демуазель? Может, ваш соблазнитель все-таки один из этих молодых людей?

У Гачека от ужаса остановилось сердце, а вот Карел... Карел мгновенно сообразил, что вот он – долгожданный шанс. Думая о богатой невесте, Збирайда даже не мечтал о столь жирном куске как имущество дю Валлей. Да и кто бы ему отдал столь богатый лен?

И вдруг капризная судьба поманила нашего рыцаря шансом выбиться в люди: «За такие деньги можно жениться даже на Мессалине, не только на этой дрожащей беременной курице!»

Да, было смертельно рискованно встревать в эту историю! А вдруг разгневанный его дерзостью король отдаст приказ о казни, взвалив на Збирайду все обвинения в святотатстве и бесчинстве? И, тем не менее, Карел решил поставить на кон единственное, что у него было - жизнь!

И Збирайда красноречиво покосился на кардинала. У того брови изумленно поползли вверх, но, мгновение спустя, он согласно качнул головой.

- Мне жаль, что так получилось, демуазель, - степенно поклонился Карел заплаканной девушке, - но раз вы признаете меня отцом вашего ребенка, я согласен дать ему своё имя!

Людовик ошеломленно уставился на никому неизвестного нахального выскочку.

- Дю Валли, - едко заметил он, - одна из знатнейших фамилий нашего королевства, а чем можете похвастаться вы, рыцарь?

- Карел Збирайда - представитель знатнейшего моравского рода Збирайдов, - поспешно вступил в разговор кардинал Бурбонский. - Его отец - крестный графини де ла Верда. Положение младшего сына незавидно, но если вы отдадите ему девицу, рыцарь станет вашим преданнейшим вассалом, возродив род дю Валлей.

- Вы родственники? - удивился король, вопросительно покосившись на графа.

Дон Мигель согласно поклонился, прижав руку к сердцу и напряженно соображая, за что так благоволит земляку жены кардинал Бурбонский.

- Удалив на время графиню в такое захолустье как Моравия, - вступил в игру и он, молниеносно просчитав все выгоды подобного окончания скандальной истории, - мой шурин действительно спасет род дю Валлей от бесчестия.

Королю не понравилось, что за него решают такие серьезные вопросы, да и кандидатура предполагаемого жениха не особо пришлась по душе.

- Я подумаю над вашим предложением, - сухо ответил он, смерив Карела подозрительным взглядом, - подумаю...

Так закончилось это скандальное дело, стоившее графу де ла Верде карьеры.

Неизвестно, с кем ещё советовался Людовик по этому вопросу, но неожиданно спустя три дня дал разрешение на брак Збирайде, чем немало удивил даже самого Карела. В глубине души моравский авантюрист уже и не надеялся на столь благоприятный исход дела, но... ему элементарно повезло.

Вечером пятого дня в часовне аббатства Виктория Карел Збирайда, обвенчавшись с девицей Бланкой дю Валль, принял на себя особым указом короля титул графа дю Валль. Это была бы неслыханная удача для младшего сына моравского барона, если бы не начинка пока ещё плоского живота супруги.

Новобрачные отправлялись на родину жениха из парижского отеля графа де ла Верды. После достаточно вялых поздравлений новоявленной четы, женщин отправили спать и мужчины остались за столом одни. И вот только тогда дон Мигель счел нужным дать шурину совет:

- Двигайтесь в Моравию вместе с его преосвященством через Трир. Посетите замок фон Валленберга и представьте мадам Елене и барону свою жену.

Щёки Карела вспыхнули нервными пятнами. Неужели граф догадался, что в этом деле не обошлось без его участия? Но дон Мигель, оказывается, имел в виду нечто другое.

- Даже если ваша супруга не признает насильника, вы всё равно вправе потребовать от фон Валленберга возмещения за причиненный ущерб.

Мысль о солидной добавке к приданому показалась Карелу вполне справедливой.

- Вы думаете это проделки фон Валленберга? - осторожно осведомился он.

- Увы, - вздохнул епископ, - отпали последние сомнения, когда девицы описали развратника. Вот какой опасный еретик проживает в нашем епископстве. Но ничего, Бог всё видит, и богохульник не избежит Гиены Огненной!

- Сколько сыновей у барона? - задумался граф. - Двоих ему родила моя жена. А ещё есть?

Епископ негодующе пожал плечами.

- Разве у них хоть что-нибудь поймешь? Кажется, есть. Наследником уже объявлен очередной Гуго, а кто его мать? Неизвестно. У рода фон Валленбергов свои кутюмы, позволяющие наследовать ублюдкам.

- Барон достаточно молод, чтобы иметь ещё детей, - гнул своё де ла Верда, - и представьте, какие проблемы начнутся, когда эта волчья стая вырастет?

- Вы правы, сын мой, - вздохнул прелат. - Нам остается только уповать на милость Божью.

- Господь милостив, ваше преосвященство, - заметил дон Мигель, - но в наш несчастный век на погрязший в грехах люд обрушивается то чума, то оспа, то холера. Уверен, не избежит возмездия и еретический Копфлебенц.

Прелат и граф обменялись понимающими взглядами, и это не прошло мимо внимания Гачека. Достаточно подло было со стороны фон Валленберга так подставить де ла Верду, но с другой стороны, это была месть за издевательства над любимой женщиной. И что же теперь: обречь на мучительную смерть от какой-нибудь заразы густо заселенный ни в чем не повинными людьми замок? Это было уже чересчур.

Выбрав удобный момент, когда хозяева и гости расходились по спальням, он отозвал в сторону Карела для разговора по душам.

- Это не наше дело, - нехотя возразил Збирайда, услышав соображения земляка, - да и не может быть, чтобы они замыслили такое коварство.

- Возможно, я ошибаюсь, - не стал отрицать Гачек, - но в таком деле лучше перестраховаться. У церковников настолько своеобразная логика, что нам - простым смертным её не понять!

НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ.

Хотя дон Мигель и говорил жене, что прямо на следующий день после разбирательства они уедут в Испанию, на деле оказалось, что выбраться из Парижа им весьма непросто. Против его отъезда был Людовик, выразил недовольство и Йорк, а от папы пока не было ответа на его просьбу об отставке. Из Лондона примчался взволнованный происходящим епископ Отемский.

- Вы не можете вот так всё бросить, - горячо доказывал он. - Без вас мы не справимся!

Дон Мигель относился к людям, уверенным, что на все милость Божия. По крайней мере, в оценке своего влияния на ход европейской истории его отнюдь не заедала гордыня. Он уже сделал своё дело: теперь была очередь других отличаться на дипломатическом поприще.

- Остались детали, ничего не значащие мелочи,- лениво отмахивался граф от вразумлений епископа, - два года назад в Пикиньи был подписан мирный договор между Францией и Англией. С остальным справитесь и вы. Я же написал его святейшеству прошение и жду ответа.

Да Вито не соглашался, горячился и приводил ему весьма разумные доводы, но дон Мигель как говорится «закусил удила».

- Эта мерзкая история - знак свыше, воля Господа, - отвечал он на все уговоры, - предостережение мне. Только благодаря Всевышнему мне удалось выбраться из этой катавасии, не потеряв головы. Настоящее чудо Господне, что юные простушки в один голос подтвердили мою невиновность.

И если Асканио да Вито только разводил руками, слушая эти смиренные речи, Людовик был более откровенен и деловит.

- Оставайтесь во Франции. Я предлагаю вам сменить сюзерена, - в приватной беседе предложил король упрямому испанцу, - Фердинанд имеет подчиненное положение в паре Изабелла - Фердинанд. А служить женщине занятие неблагодарное: они капризны, тщеславны, больше следуют велениям сердца, чем разума. Королева вышла замуж против воли своего брата, узурпировала власть, и слишком большое значение придает религиозному рвению. Я знаю, что вы набожны не менее чем её величество, но для светского государя, поверьте, это минус. Государством не должны управлять личные духовники коронованных особ.

Такой прозрачный намек на Торквемаду не понравился дону Мигелю.

- Позвольте с вами не согласиться, ваше величество, - живо возразил он. - Францию нельзя сравнить с Испанией. И что хорошо для одной страны, вредно и даже опасно для другой. Мы уже не один век представляем собой авангард борьбы с самым опасным врагом христианства - исламом. Европа пережила только несколько крестовых походов, моя же страна находится в беспрестанной Реконкисте. В этих непростых условиях неистовая вера является самым главным, за что следует неукоснительно держаться. Если мы будем снисходительны даже к малейшему отклонению от догматов, то ислам поглотит нас как сказочный змей. Другая опасность - иудеи, злокозненные христопродавцы.

Фанатичный огонь в глазах испанца сказал королю о многом, но он все-таки счел нужным, тяжело вздохнув, кротко заметить:

- Евреи, конечно, нехристи, но где они - там процветание.

Дон Мигель взвился до потолка: он ненавидел этот аргумент, от кого бы тот ни исходил.

- Это не что иное, как уловка дьявола! Своими деньгами иудеи застят взор христианским правителям на совершаемые ими бесчинства. Ссужают необходимыми суммами, а сами тем временем подпольно открывают свои капища. Даже мусульмане и те признают Иисуса, а евреи отрицают его существование. Это очень опасно для неокрепших душ. Что же касается вашего предложения, то я не безземельный рыцарь, которому всё равно, какому государю служить. У меня в Каталонии весьма обширный лен.

Людовик согласно кивнул головой. Что же, неудачная попытка тоже дорогого стоит, и как знать: каким образом повернется жизнь?

- Дело ваше, но если всё-таки возникнет желание сменить сеньора, запомните, что вас ждут во Франции, - и в заключение разговора король поинтересовался делами графини. - Как ваша очаровательная супруга? Дама Стефания - одна из красивейших женщин, которых мне приходилось видеть. Хотя, если бы у меня кто-нибудь испросил совета, я бы порекомендовал жениться на женщинах менее… ярких.

- Если бы этот «кто-нибудь» поинтересовался и моим мнением, сир, я бы дал такой же совет,- горько усмехнулся граф, - увы, когда я женился, около меня не оказалось мудрого советчика. Донна Стефания занята сборами в дорогу.

Стефка действительно находилась в заведенном состоянии.

Со времени приезда епископа муж ни разу не посетил супружеской спальни. В доме постоянно толкалось огромное количество народа и дон Мигель, казалось, вообще забыл о существовании супруги, встречаясь с ней только за столом в обществе обширнейшей компании. Граф то закрывался в кабинете допоздна с Гачеком и епископом Трирским, то проводил бесконечные консультации с епископом Отемским, а потом на пять дней уехал в аббатство Виктория.

Единственным, что он счел нужным сказать жене на прощание, был запрет покидать дом без Тересы. Докука в лице занудной испанки была невыносимой. Правда, её неизменное присутствие мешало кардиналу Бурбонскому перекинуться с графиней даже словом. Хотя женщина и так понимала, что нужно частенько навещавшему их прелату.

- Я хотел бы, мадам, - наконец, вышел из себя настойчивый кавалер, - увидеть вас в своей исповедальне.

- Донна Стефания имеет духовного наставника, выбранного для неё лично супругом, - иногда Тереса в своей узколобости переходила все рамки приличий.

А ведь Карел настоятельно просил Стефку быть помягче с волокитой.

- Я завтра буду на проповеди, ваше преосвященство, - попыталась скрасить бестактность компаньонки графиня, бросив рассерженный взгляд на докучливую дуэнью.

Но кардинал не принял эту оливковую ветвь.

- Я столько сделал для вашего брата, - откровенно упрекнул её он, - что рассчитывал на большую благодарность от его сестры.

- Вся, на какую я только способна благодарность ваша, святой отец.

- Хотелось, чтобы вы доказали это делом.

У Тересы хватило ума промолчать, пока за прелатом не закрылась дверь, но потом она потребовала объяснений.

- О каком деле говорил вам его преосвященство?

- О пожертвованиях на нужды церкви, дорогая. А вы о чём подумали?

О чём бы ни подумала Тереса, она плотно сжала губы, всем видом демонстрируя недовольство. Но что была Стефке упрямая испанка? Досадная мелочь, не более. Другое дело - кардинал!

- Карел просил меня быть любезной с этим распутником, - изливала Стефка душу тайком просочившемуся на кухню Вийону, - но как в данном случае сохранить в целости баранов и накормить волков? Ума не приложу.

Вийон навещал её глубокой ночью даже не из-за доносчицы Тересы, а из-за бешено ненавидящего его Тибо. Шут при виде соперника мог поднять такой вопль, что Хельга, прежде чем впустить ночного гостя, всегда удостоверялась, что карлик уплелся восвояси.

Сердобольная Стефка подкармливала бродячего поэта запрятанными с вечера продуктами и по-прежнему ссужала краденными из карманов мужа монетками. Только теперь она была крайне осторожной и брала самую малость. Вийон отнесся к её бедам с живейшим сочувствием.

- Ишь, - осуждающе помотал он головой, жадно обгладывая мосол, - разлакомился пузан. Мало святоше милашек, которые за звонкую монету пускают его к себе под одеяло. Прямо возмущение берет, когда церковники насылают на нас громы с молниями, если мы разок перекинемся в картишки или съедим хрящик в пост. А сами? Дают обет безбрачия и усиленно набивают животы девчонкам бастардами!

- Я боюсь, что получив окончательный отказ, кардинал насоветует супругу устроить мне какую-нибудь пакость под видом очередного «божьего суда». А де ла Верда, чтобы отделаться, способен послать меня прямиком на луну.

Вийон сыто рыгнул и облизал жирные пальцы, жадно косясь на кусок гуся, но выслушал собеседницу внимательно.

- Чудны дела твои, Господи! - недоуменно вздохнув, он всё-таки засунул в рот и этот кусок. - Что нужно этому остолопу? Ему досталась в жены такая соблазнительная женщина, а граф нос воротит. Может, ему нужны мальчики? Этот порок сейчас очень распространен.

- Ему нужна такая женщина как Тереса, - нервно дернулась графиня, - целомудренная, сдержанная, набожная. Чтобы навещать от силы раз в месяц, а в остальное время о ней благополучно забывать. А от меня он шарахается, как чёрт от святого причастия: за последние три недели не был ни разу.

- Бедняжка, - пожалел её Вийон.

Он наелся, напился и настроился на философский лад.

- Как же всё несовершенно в этом мире! Господь как будто специально подсовывает распутникам жён-святош, а мужьям-святошам - игривых прелестниц, чтобы посмотреть как мучается человечество. А в твоём горе с кардиналом, ангелочек, я постараюсь помочь. Так проучим толстяка, что надолго упадет его блудливый посох!

И он в нескольких словах ознакомил её с задуманным планом действий. Стефка недоверчиво фыркнула, но немного поразмыслив, всё-таки согласилась. Чем чёрт не шутит, а вдруг из этой сумасшедшей идеи что-нибудь да выйдет?

- Ох, не дело вы задумали, - осуждающе покачала головой Хельга. - Как бы не стало хуже!

- Не трусь, толстуха, кто не рискует, тот ничего не добивается, - шлепнул её по пышному заду Вийон, - а ничего не выйдет, так развлечемся на славу!

На следующее утро Стефка отправилась к обедне в Нотр-Дам, где должен был служить мессу кардинал, чтобы во время проповеди попасться ему на глаза. Кто передал записку кардиналу, она не знала, и не ведала даже, что в ней написано. Единственное, о чем поставил её в известность Вийон, что в полночь кардинал окажется у калитки в сад.

Перед тем как отправиться на ужин, графиня распахнула створки окон. Чуть ниже располагались крыши дворовых построек, на что и рассчитывал Вийон, разрабатывая свой план. Но всё равно, недовольно ворчащая Хельга убрала из комнаты все мало-мальски ценные вещи.

- Так я и поверила этим жуликам, - огрызнулась она в ответ на досадливое замечание хозяйки, - подальше положишь - поближе возьмешь!

Одетый в мирское платье, весьма обтягивающее его объемный живот, кардинал появился у входа в дом чётко в условленное время. Трясущаяся от страха быть застигнутой в его компании Хельга, крадучись, провела любезника в спальню графини. И только закрыв за его преосвященством дверь, она облегченно перевела дыхание и условно кашлянула два раза.

- О, моя дорогая, как же я долго ждал этого мига, - между тем, заключил в объятия женщину кардинал, - ты меня совсем измучила!

Он поспешно схватил её в охапку и потащил к кровати, бесцеремонно задирая на ходу подолы юбок. Стефка растерялась, в ужасе сообразив, что его преосвященство намеривается без промедления приступить к делу.

- Вы спешите, - недовольно заметила она, раздраженно вырываясь из цепких рук, - а у нас впереди вся ночь.

- Вы должны меня простить....

Но закончить любовные излияния его преосвященству не дал потрясший спящий дом пронзительный женский визг. Кардинал испуганно отскочил от графини, в недоумении прислушиваясь к нарастающему шуму в коридоре. В этот момент дверь в комнату распахнулась, и ворвалась Хельга. Глаза служанки были неестественно выпучены словно её душили.

- В комнату донны Тересии пробрались воры, - что есть мочи завопила немка, - и теперь все бегут сюда, а за ними гонятся испанцы его светлости!

- Почему сюда? - не понял ошеломленный кардинал.

- Не знаю! - истошно завопила служанка, и тут же была отброшена ударом двери в сторону.

В комнату ворвались два молодых оборванца, больше похожие на школяров, чем на обычных бродяг. Один из них, оттолкнув опешившего от страха кардинала, кинулся открывать окно, а другой тем временем запер дверь, в которую начала ломиться охрана.

Стефка со смешанным чувством тревоги за посланцев Вийона и раздирающего её смеха, завопила не менее пронзительно, чем до этого кричала Хельга. Охрана по ту сторону двери усилила напор: дверь затрещала.

«Воры», особо не задерживаясь, выпрыгнули из окна на крышу сарая, а за ними, после легкого замешательства, последовал и перепуганный кардинал, весивший раза в два больше. Раздался страшный грохот, ругань, и почему-то истошный кошачий вопль!

Наконец, выбив тяжелую дубовую дверь, вбежала стража: выглянув в окно, они всей толпой развернулись и помчались к выходу из дома. В коридоре по-прежнему неумолчно голосила Тереса.

- Они соскочили с крыши! - между тем, доложила высунувшаяся из окна Хельга. - Интересно, как эти скачки перенес его преосвященство?

Немку даже трясло от страха и возбуждения. А вот у Стефки, наоборот, давно не было такого прекрасного настроения.

- Если бы умер, остался лежать на крыше, - рассмеялась она и поманила служанку в коридор.- Пойдем, успокоим истеричку.

Тереса, заливаясь слезами, выла сидя на полу у входа в собственную спальню.

- Что с вами? - продемонстрировала графиня сочувственную заботу юной испанке. - Как эти мужчины оказались в вашей комнате?

- Я не знаю, - закричала та, с силой стукая себя четками по груди, - какой позор!

- Да что случилось?

- Я молилась, - всхлипывая, пояснила Тереса, - и начала раздеваться, когда на меня накинулись эти порождения дьявола!

- Тебя попытались изнасиловать? - разозлилась Стефка, мысленно пообещав убить Вийона, когда он вновь окажется в поле её зрения.

- Нет, - разрыдалась испанка, - но они стали хватать меня за груди. При этом охальники кричали, что дьявол пришел по мою душу, и я понесу беса. Смеялись сатанинским хохотом!

Стефка растерялась, не зная, что сказать в утешение. Какой нормальной женщине понравится, когда её станут лапать, где не положено наглые хулиганы? Зато эта история ни капли не смутила Хельгу. Подумаешь! Да её шлепали по заднице и щипали за грудь чуть ли не все проходящие мимо мужчины, и ни разу небо не обрушилось на землю.

- Всё это глупости, мадам, - по своему истолковала она горе Тересы, - мессир Гачек за годы вашего брака, надеюсь, доказал, что от щипков и сатанинского хохота не понесешь? Вы никак не можете быть беременны, да ещё и бесом.

Перед лицом такой дурости Тереса даже плакать перестала, изумленно уставившись на снисходительное лицо немки. Та восприняла это молчание, как согласие с её доводами.

- Пойдемте в вашу комнату и посмотрим: не пропало ли чего? - этот вопрос Хельгу волновал гораздо больше каких-то щипков. - Знаю я их... этих воров!

Тереса вытерла слезы и послушно поплелась за деловитой немкой. Внимательно оглядев комнату, женщины узнали, что исчезло несколько рубах Гачека, пара золотых колец и изумрудные серьги, которые граф подарил материнской воспитаннице на свадьбу.

- Ну, что я говорила, - позже убежденно высказалась служанка, - вор он и есть вор! Ограбили нашу святошу на кругленькую сумму. Не зря я всё припрятала, а то и вы бы сейчас разводили руками и поливали проклятиями вашего дружка-воришку.

- Всё это ерунда, - беспечно отмахнулась графиня, - завтра же отдам Тересе взамен какие-нибудь из своих серег.

- Не так-то у вас их и много, - хмуро заметила Хельга. - Супруг не балует подарками.

- Обойдусь и тем, что есть, - презрительно фыркнула Стефка, - меня настолько задаривали драгоценностями, что я потеряла к ним всякий интерес. Есть - хорошо, нет - ещё лучше: можно спать спокойно, не опасаясь воров и грабителей.

Наутро прилегающие к их дому улицы возбужденно гудели слухами о ночном происшествии. Вернувшаяся с рынка кухарка взахлеб рассказывала шокирующие сплетни Тибо, Мадлен и Хельге. Тибо весь переполох трусливо просидел в своем закутке и теперь завистливо подвывал:

- Воры могли Тибо украсть, куда же смотрит городская власть? Напуган шумом, слаб и мал, совсем я в эту ночь не спал.

- Да уж, на тебя надежда плоха, - злорадно подтвердила Хельга, и в свою очередь поторопилась к только что вставшей с постели хозяйке.

- Кардинал, - рассказывала она госпоже, убирая её волосы под дневной чепец, - ясное дело, был не один. Своих людей он оставил на соседней улице. По всей видимости охрана увидела, что его преосвященство мчится к ним, охая и хромая, а сзади несется погоня, и сразу же встали на защиту своего господина. Разбуженные жители прилегающих улиц, услышав шум, озверели и в гневе стали ругать дерущихся. Но тут кто-то, я так понимаю из бродяг, бросил в ближайшее окно камень.

Хельга жизнерадостно хрюкнула, поправляя ленты на чепце.

- Как и следовало ожидать, на сражающихся моментально обрушилось содержимое всех ночных горшков обитателей улицы. Там и сейчас от смрада находиться невозможно! Говорят, что кому-то горшком разбили голову и этого человека без чувств уволокли с поля боя.

- Уж не Вийона ли? - забеспокоилась Стефка.

- Ох, - пренебрежительно отмахнулась служанка, - да что ему будет от удара какого-то горшка? У него голова крепче валуна. Отличился и кот графа…

- Пресвятая Дева, - перекрестилась графиня, - а он-то с какого бока попал в эту историю?

- Оказывается, любимец дона Мигеля спал на крыше, когда кто-то из убегающих наступил на него, ну разозлившийся кот и вцепился бедняге в голову. Говорят, несчастный орал не своим голосом, пытаясь сорвать с себя этого полосатого бандита!

Стефка озадаченно прикусила губу: она не ожидала, что происшествие вызовет столько шума.

- Имя кардинала стало известно?

- Нет. Однако ходят слухи, что какой-то знатный вельможа навещал любовницу и попал в эту переделку случайно, возвращаясь из объятий своей милашки.

Графиня облегченно перевела дыхание. В конце концов, она была не единственной женщиной в околотке, которая могла пригласить к себе любовника. Вот пусть сплетники и ищут виновных в чужих домах.

Кот появился перед хозяйкой хмурый, порядком потрепанный и с хромой лапой.

- Бедолага, - пожалела его Стефка, погладив по взъерошенной шерсти, - и как это тебя угораздило разлечься у них на пути?

Не раньше и не позже прибыл супруг: не иначе сам лукавый подсказал графу появиться дома именно в этот день. Его сопровождали Гачек и епископ Отемский. Мужчины с недоумением выслушали рассказы взволнованных женщин, и де ла Верда ушёл выяснять подробности к охране.

- Странно, - задумчиво произнес он, вернувшись через некоторое время и глядя на рыдающую на груди мужа Тересу, - вы говорите, что воров было двое?

- Да, - всхлипнула та, - два мерзких грязных оборванца с физиономиями висельников!

- А вы, мадам, скольких мужчин видели? - повернулся граф к жене.

От взгляда чёрных подозрительных глаз Стефке стало весьма неуютно. Может, в ней заговорила совесть? Ну это вряд ли... Просто лгать всегда неудобно, а куда деваться?

- Не знаю, было темно. Я так испугалась... от ужаса закрыла глаза, и что есть мочи закричала, -графиня жалобно вздохнула.

- Зачем же было закрывать глаза и кричать? - осведомился дон Мигель.

- Чтобы спугнуть насильников!

В конце концов никто не требует от слабой женщины железной логики рассуждений и мужества бесстрашного Роланда. Стефка почувствовала себя даже обиженной этими придирками.

- Могу представить, как они вас испугались? - между тем, едко хмыкнул дон Мигель. - А ты что можешь рассказать, Хельга? Почему открыла им дверь в комнату графини?

- Как же, - занервничала служанка, испуганно пряча глаза, - кто-то заорал. Мне стало интересно, что происходит, вот я и выглянула в коридор, а тут они и выскочили на меня!

- Сколько их было? - упорно уточнял граф.

Хельга покрылась багровыми пятнами, нервно теребя передник.

- Я не знаю, - заюлила она, - меня так шибанули дверью, что в глазах помутилось, и я закричала.

Де ла Верда обвел женщин свирепым прокурорским взглядом.

- Итак, все в этом доме при виде воров закрывали глаза и вопили, - раздраженно подвел он итог. - Никто не поинтересовался: ни сколько их было, ни кто эти люди, ни что этим бродягам было нужно? А вот охрана утверждает, что видела убегающими трёх человек.

- Спросите у кота, - ядовито посоветовала возмущенная этими инсинуациями графиня, - ваш любимец прыгнул одному из них на голову и тоже орал на всю округу. Может, при этом закрыл глаза… я не знаю. И какая разница сколько было воров, ведь мы их сюда не приглашали!

- Это как сказать, - желчно сжал губы дон Мигель, - вы же привечаете висельника Вийона? Вот он и навел на наш дом своих дружков.

Это предал свою госпожу доносчик Тибо. Карлик, даже удалившись спать, всё равно пронюхал, что в доме был его соперник. И то, что супруг так быстро выявил виновника ночного переполоха, заставило Стефку кинуться на защиту своего любимца.

- Франсуа никогда не польстился бы на пару рубах Гачека да на сережки Терезы, - воинственно вскинулась она, - а уж лапать и хватать её за все места, тем более не стал бы. Зачем она ему? Вийон любит здоровенных толстух, а она маленькая и худая.

Облегченно затихшая в объятиях любимого мужа Тереса тотчас забыла про слёзы и жалобы, и гневно ополчилась против графини.

- Вы хотите сказать, что я такая костлявая, что мной побрезгуют даже бродяги?

Ничего подобного Стефке и в голову не приходило, но лишний раз уязвить ханжу было приятно. Она только раскрыла рот, чтобы подлить масла в огонь, но укоризненный взгляд Гачека заставил её виновато прикусить губу. Странно, но для умницы Славека зануда Тереса стала любимой женой. Кто поймет мужчин и их пристрастия?

- Успокойся, родная, - ласково погладил он дрожащую от гнева супругу по голове, - донна Стефания всего лишь хотела сказать, что ты изящная и утонченная. А эти люди слишком грубы, чтобы оценить истинную женскую красоту.

- Кто-то любит пышные бока, а для кого и дранка дорога, - тявкнул из-за угла звякнувший бубенцами колпака Тибо. - Заменит толстый зад доска, от мяса же у них тоска!

Граф с таким зверским видом взглянул на шута, что тот с пронзительным визгом умчался прочь.

- Так что здесь все-таки произошло? - обратился тяжело вздохнувший Гачек к графу. - Не за рубахами же залезли воры в дом? В других комнатах находится масса ценных вещей, почему их заинтересовала именно моя спальня?

- Честно говоря, не пойму, что произошло вчера ночью, - недовольно пробормотал дон Мигель, - но обязательно выясню.

Он просверлил подозрительным взглядом трёх женщин. Особенно неуютно себя почувствовала Хельга: она боялась графа до икоты. Надо сказать, что передернуло от страха и Стефку.

Граф сделал приглашающий знак Гачеку, и мужчины вышли из комнаты. Епископ вскоре уехал с визитом к кардиналу Бурбонскому, а женщины, опасливо затаившись, стали ждать, что будет дальше.

- Я же говорила, предупреждала, - тоскливо всхлипывая, вздыхала немка, - не надо пускаться во все тяжкие. А вы с этим богохульником и слышать ничего не захотели. Граф непременно прикажет меня высечь.

- Успокойся, им всё равно никогда не выяснить, что произошло, - успокаивала её хозяйка, - не может же граф тебя винить, что в спальню Терезы залезли воры. Дело охраны стеречь дом, а не твое.

К вечеру обстановка в доме накалилась до предела.

Графская семья прекрасно уживалась с соседями, во многом благодаря ровному характеру Гачека. Он слыл приятным человеком, никогда не забывавшим во время поклониться, сказать пару-тройку добродушных фраз мужчинам, улыбнуться женщинам.

И когда Славек начал опрашивать соседей о ночном происшествии, с ним охотно поделились наблюдениями, припоминая даже самые незначительные детали. А так как ночь была теплая и лунная, и многие распахнули окна, чтобы разглядеть, что происходит, Гачек очень быстро всё разузнал.

- Их было трое, - докладывал он за ужином внимательно слушавшим домочадцам, - двое типичные жулики: юркие и тощие, а вот третий оказался настоящим увальнем, да ещё обладателем огромного пуза. Оно даже раскачивалось, когда толстяк бежал. А воры, вместо помощи задыхающемуся товарищу, угощали его пинками под зад и орали: «Шевелись пузан, это тебе не по девкам прыгать!» Мужчина громко стонал и осыпал бесстыдников проклятиями. Потом один из них швырнул в увальня, подвернувшегося под руку кота, и столкнул его с крыши. Говорят, толстяк при этом отчаянно вопил. И хотя он сильно ударился при падении, жулики подхватили несчастного под руки и поволокли по улице, крича противными голосами: «Дьявол пришёл по твою душу, мерзкий грешник! Сейчас мы устроим тебе пекло на земле!». Из-за тяжести тела толстяка передвигалось трио довольно медленно: наши испанцы почти их догнали, когда неожиданно с соседней улицы на помощь ворам пришла подмога в виде хорошо вооруженных людей. И окружив странную троицу, они стали обороняться от испанцев.

Стефка, застыв в тревожном молчании, боясь даже пошевельнуться. Надо же, люди лишают себя сна и покоя, подглядывая за соседями. Кто бы мог подумать, что кому-то не лень будет следить за крышей их дома даже глухой ночью?

- И всё бы ничего, - между тем продолжал Гачек, - но один из воров швырнул камень в окна бакалейщика - мэтра Бюрже. Озверелый мэтр и взбешенные соседи вывалили на безобразников содержимое своих ночных горшков. А два выродка, между тем, старались подтолкнуть толстяка под зловонные струи и, в конце концов, так врезали ему упавшим горшком по голове, что несчастный потерял сознание. Но и этого мерзавцам показалось мало: прежде чем исчезнуть, они столкнули бедолагу в сточную канаву. Впоследствии вооруженные люди вытащили толстяка из нечистот и, осыпая негодяев проклятиями, привели своего господина в чувство. Это всё, что мне удалось узнать.

Стефка, Тереса и граф напряженно слушали Гачека, забыв даже про остывающие блюда на столе, а трясущаяся мелкой дрожью Хельга жалась у двери, нервно теребя передник. Все ждали реакции дон Мигеля, но тот не торопился делать выводы. Поигрывая столовым ножом, граф задумчиво изучал смущенное лицо жены.

- Что касается двух воров, то тут сомнений быть не может - обыкновенные парижские школяры. Выходка вполне в их духе. Но кто нерасторопный «пузан», над которым так издевались мерзавцы? Явно знатная особа, раз его дожидались вооруженные слуги, сумевшие дать отпор моим испанцам. И что эта личность делала на крыше моего сарая, графиня?

Стефка вздрогнула. Вообще-то, несмотря на тревогу, ей все это время было смешно. Напрасно она укоряла себя за бесчувственность. Но достаточно было представить, как толстый кардинал бежит, придерживая живот, по улице в компании пинающих его под зад друзей Вийона, как её сотрясал приступ неудерживаемого смеха. Однако вопрос мужа мгновенно привел её в чувство.

- Откуда мне знать, зачем какой-то знатной особе понадобились рубахи вашего секретаря? Может, он что-то замыслил против вас, и одежда понадобилась ему для колдовства?

Издевка в её словах не прошла мимо внимания дона Мигеля.

- Не старайтесь выглядеть глупее, чем вы есть на самом деле. Каким образом, похищая рубашку моего секретаря, можно доставить мне вред?

- Откуда я знаю, - огрызнулась Стефка, - я же не разбираюсь в колдовстве и колдунах. А другое объяснение мне не приходит в голову. Хотя...

Она кинула злорадный взгляд на сурово выпрямившую спину испанку.

- … может какой-то вельможа воспылал страстью к Тересе и хотел её обесчестить?

Грызущий в углу хрящик Тибо тряхнул колокольчиками колпака и с наслаждением кинулся в атаку на ненавистную испанку:

- Дьявол пинком угостил толстяка, за блуд и разврат все намяли бока. Хоть палка Тереса, не улыбнется и в шутку, а влез тот охальник испанке под юбку!

И пока возмущенная Тереса хватала воздух ртом, графиня невинно добавила:

- Мало ли у кого какие вкусы... некоторые любят и «изящных» женщин!

Дон Мигель мгновенно пресек зарождающую свару, так рявкнув на супругу, что испуганно замолчала и возмущенная Тереса.

- Никто не ухаживает за дамой в компании парочки драчливых забулдыг. Вы никогда не блистали умом, а сегодня вашим глупостям вообще нет счёта!

Гачек же только укоризненно покачал головой, и Стефке сразу стало стыдно.

Тут дверь в столовую внезапно распахнулась и на пороге появилась сухощавая фигура епископа Отемского.

- Извините за опоздание. Я не помешал вашей трапезе? - осведомился он у графа.

- Что вы, ваше преосвященство, мы собственно ещё и не приступали к еде, - скупо улыбнулся де ла Верда. - Обсуждаем события прошлой ночи. В комнату донны Тересии забрались воры и перебаламутили всю улицу.

Епископ тяжело вздохнул, и устало опустился на свободный стул.

- Луна что ли так действует, но силы зла совсем распоясались, - посетовал он. - Представляете, вчера ночью неизвестные бродяги напали на припозднившегося кардинала Бурбонского. Да, ладно бы избили: это ещё можно понять, а то исцарапали и изодрали. Его преосвященство весь в синяках и ранах. Куда только смотрит городской магистрат, если даже такой почтенный человек - одно из первых лиц государства, защищаемый солидной охраной и то не может чувствовать себя в безопасности на улицах города? Кардинал говорит, что это была самая страшная ночь в его жизни, словно сам Люцифер возник перед ним из темноты!

Асканио да Вито был ещё молод. Несмотря на свой высокий сан, делал только первые шаги в наполненном изощренными интригами мире высокой европейской политики, поэтому он не понял, почему после его слов воцарилось тяжелое, давящее молчание. Графиня нервно покраснела и, прикусив губу от распирающего её неуместного глупого смеха, потупила глаза. Хельгу наоборот от ужаса перестали держать ноги, и она обессилено привалилась к стене.

Гачек тяжело вздохнул. А вот дон Мигель от бешенства онемел, и только крылья тонкого с горбинкой носа раздувались от ярости. Зато Тереса, наморщив ясный лоб, высказалась с непонятной обидой:

- Уж не хотите ли вы сказать, что это кардиналу понадобились мои серьги?

- И ещё рубахи вашего супруга, - не выдержав, съязвила графиня. – Его преосвященство настолько проникся к ним любовью, что тайком пробрался в ваши покои и похитил их!

- Мадам, это уже переходит всякие границы, - от гнева голос графа стал напоминать змеиное шипенье.

Увы, он отнюдь не испугал свою супругу. Стефка не выдержала: так долго сдерживаемый смех наконец-то прорвался. Она хохотала безудержно, до слез, закрывая лицо ладонями.

Тибо только этого и надо было: он начал вприпрыжку носиться вокруг стола, радостно распевая:

- Наш кардинал с крыши упал, в дерьме искупали, пинков надавали! Его преосвященство обещает праведникам блаженство, а сам пострадал от царапин кота, вот до чего довела полнота!

Между тем оскорбленная Тереса всё приняла на свой счёт и горько расплакалась.

- Меня ограбили, напугали, чуть не изнасиловали, а донна Стефания смеется… Ей весело! И шута своего натравила!

В голосе испанки было столько обиды и отчаяния, что Стефка образумилась, и попыталась неловко оправдаться:

- Эта история едва ли не из «Декамерона» Боккаччо. Какой-то незадачливый любовник - толстый коротышка прыгает по крышам, его бьют, поливают помоями и содержимым горшков. Неужели вам не смешно?

Увы, но смешно за этим столом было только ей. Взгляды остальных домочадцев выражали, в лучшем случае, недоумение. Но высказался за всех граф - злой как Вельзевул.

- У вас отменное чувство юмора, донна. Мне только не понятна моя роль в этой веселенькой новелле - слабоумный муж, которого обводят вокруг пальца хитроумные любовники?

В общем-то так и было, но кардинал не был её любовником, и Стефка решила слегка обидеться.

- Вы считаете, что я польстилась на неповоротливого толстяка, у которого при ходьбе раскачивается живот?

- Любовник ваш - красавец всем на чудо, - пискнул, спрятавшись за юбки госпожи Тибо, - в дерьме одежда и большое пузо. И кот его изодрал, и вор пинков надавал!

В брошенном на жену взгляде дона Мигеля сквозило такое презрение, каким граф не одаривал даже самого завшивевшего оборванца.

- Не знаю, сударыня! - холодно хмыкнул он. - Кстати для меня не тайна, что кардинал Бурбонский относится к вам с повышенным вниманием. Это вы ему назначили свидание?

- Когда? - ядовито осведомилась жена. - Да я нос не могу высунуть за порог без сопровождения Тересы.

- Записку могла передать и Хельга.

Бедная немка побелела и упала перед графом на колени.

- Клянусь Всевышним, никаких записок я не передавала. Не надо меня наказывать!

Стефка всё более и более чувствовала себя обиженной стороной. Пусть прошлой ночью они немного пошумели, но обвинять её в адюльтере лишь только потому, что она нравится кардиналу?

- Возводить напраслину на невинных женщин из-за того, что какие-то бродяги ворвались в дом, в вашем понимании, справедливо?

Семейная свара вспыхнула при посторонних, да ещё в присутствии епископа. И шокированное выражение лица да Вито окончательно вывело из себя дона Мигеля.

- Ступайте в свою спальню и не смейте оттуда выходить, пока я не позволю!- приказал он жене.

Чувствующая себя едва ли не гонимой христианкой первых веков, графиня демонстративно удалилась, громко хлопнув дверью. За ней воровато выскользнули Хельга и Тибо. После кивка мужа исчезла и Тереса. Мужчины остались одни.

Граф нервно покосился на потрясенное лицо прелата.

- Вот такая у меня семейная жизнь, ваше преосвященство, - горько вздохнул он.

- Я бы ни судил донну Стефанию настолько строго, - поспешил смягчить ситуацию обеспокоенный Гачек. - Она сильно напугана, да ещё вы необоснованно обвинили её в измене - вот женщина и вышла из себя. Зачем бы графиня назначила свидание любовнику в комнате моей жены?

Но дона Мигеля ничуть не смутили эти доводы. У него уже сложилось представление об истинном положении вещей.

- Этот мужчина - тот самый "пузан", о котором гудит вся улица, - хмуро заявил он, - пришел в наш дом сам по себе, отдельно от воров. Когда же стража стала ломиться в дверь спальни моей супруги, он кинулся бежать вслед за забулдыгами.

Этого-то Гачек больше всего и боялся. Вот только не хватало, чтобы граф вновь затеял крестовый поход против жены и превратил жизнь их маленького мирка в преддверье ада.

- Но мы же с вами пришли к выводу, - мягко напомнил он, - судя по краже, которую они совершили, это не обычные воры. И если толстяк залез в дом не за компанию с ними, то почему школяры его не бросили, а с опасностью для жизни потащили за собой, да ещё так изощренно издеваясь?

- Не знаю,- досадливо поморщился дон Мигель. - Я тоже не вижу во всём этом ни малейшего смысла. Но ведь должно быть какое-то объяснение всем этим нелепостям?

- Обвиняя графиню в прелюбодеянии, мы вряд ли продвинемся в решении этой проблемы.

- Кстати, - встрял в разговор озадаченный епископ Отемский, - я так и не понял, почему вы посчитали, что именно кардинал Бурбонский побывал в вашем доме? Разве нападение в эту же ночь на его преосвященство не может быть простым совпадением?

Он окончательно запутался во всех перипетиях этой истории, и теперь силился понять: почему после его сочувственных слов в адрес кардинала, разгорелся такой скандал между супругами?

- Да, это могло бы стать совпадением, - хмуро согласился дон Мигель, - если бы его преосвященство был просто избит. Однако вы сами сказали, что он исцарапан. Каким же образом он получил такие раны? Преступники специально для этого случая отрастили когти?

- Может, сам сатана... - неуверенно промямлил Асканио да Вито.

- Вряд ли! - категорично усомнился граф.

- Тогда выходит, что когти отрастили неизвестные воры?

- Нет! Людям незачем вставлять себе вместо ногтей острые крючья, а вот моему коту Вийону, вцепившемуся неизвестному толстяку в голову, они жизненно необходимы.

Довод был не лишен резона, и Гачек сообразил, что если он вновь не вмешается, графиню ждут крупные неприятности.

- Донна Стефания, конечно же, знает, что произошло прошлой ночью, - вынужден был согласиться он, - но виновные в адюльтере не задыхаются от хохота при рассказе о злоключениях любовника.

Де ла Верда раздраженно пожал плечами.

- Эта женщина способна абсолютно на всё!

- Вы слишком предвзято относитесь к графине, - грустно улыбнулся секретарь, - она отнюдь не закоренелая преступница. Разрешите мне поговорить с донной Стефанией? Уверен, что расспросив её по-хорошему, я смогу вам дать ответ на все вопросы.

- Сделайте милость, - фыркнул де Ла Верда, - хотя... вы всегда её защищаете.

- Не мудрено, ведь в своё время она защищала от вас меня!

В ИСПАНИЮ!

- Ну, разве можно быть такой легкомысленной, - мягко отчитал Гачек женщину, когда Стефка ему во всем призналась, - насмерть перепугали Тересу, перебаламутили всю улицу…

- Зато кардинал теперь навсегда забудет ко мне дорогу, - оправдывалась графиня, - разве у нас был другой выход? Карел чем-то обязан его преосвященству, и попросил не при каких обстоятельствах ему прямо не отказывать.

- Ваш братец заручился помощью кардинала в деле Бланки дю Валль, пообещав ему за поддержку вашу благосклонность: не очень-то красиво с его стороны.

Но Стефка не собиралась осуждать Збирайду: каждый в этой жизни устраивается, как может. В конце концов, Карел не толкал её на адюльтер, а попросил немного поморочить голову проходимцу в пурпурной рясе и почему бы ему не помочь?

- Карел вскоре вернётся во Францию, и от благоволения кардинала будет зависеть его жизнь.

- Да поймите же, донна Стефания, – отчаянно воззвал к ней Гачек, - самое главное для вас не отношения с кардиналом или братом, а благоволение супруга! А вы как будто задались целью необратимо испортить ваши отношения!

- Здесь нечего портить, потому что всё уже необратимо загублено. Ему нужен ребенок? Думаю, за этим дело не станет. Помимо этого нас ничего не соединяет: ни чувство, ни дело. Трудно найти двух столь неподходящих друг другу людей, чем я и мой супруг.

- Дон Мигель гораздо лучше, чем вы думаете, и так вести себя по отношению к мужу тоже нельзя. Вы должны попытаться наладить с ним отношения.

- Нет, - резко отказалась Стефка, - хотя, видит Бог, я пыталась!

Она перевела дыхание, тоскливо посмотрев в окно на подсвеченные заходящим солнцем облака.

- Если бы ты знал, Славек, - доверительно призналась она, вытирая невольно струящиеся по щекам слезы. - Как я хочу домой, в Моравию... в наш Чёрный лес. Но нет, в мой покинутый рай дорога навсегда отрезана. Испанию же я боюсь и почему-то заранее не люблю.

У Гачека жалостью дрогнуло сердце, и он сочувственно сжал ладонях безвольные пальцы отчаявшейся найти своё счастье женщины.

- Не надо так огорчаться. Дон Мигель неплохой человек, хотя у него весьма своеобразный склад ума, но зла он вам не желает.

- Спасибо Славек, у тебя самое доброе сердце на земле, - сквозь слезы улыбнулась женщина, - если бы мир состоял из подобных людей, незачем было стремиться в Эдем.

Дон Мигель ждал своего секретаря в кабинете, нервно расхаживая из угла в угол.

Гачек не стал ничего скрывать и откровенно передал графу всё, что рассказала ему Стефания. Только в его изложении правда выглядела таким образом, что продолжая обвинять жену в адюльтере, граф выглядел бы не лучшим образом.

Да и тот, похоже, не собирался предъявлять жене ещё какие-либо претензии. Дон Мигель был по горло сыт этой историей.

- Надо уезжать, - устало заявил он, - даже не дожидаясь ответа из Рима. Иначе графиня ещё что-нибудь натворит и, разумеется, из лучших побуждений. А как же иначе? Любой парижский бродяга ей ближе Богом данного супруга. Конечно, я замечал, что Стефания по-прежнему опустошает мои карманы, содержа этого блудливого писаку, но предпочитал делать вид, что ничего не вижу: она не наглела и брала только мелочь. Пусть! Кто-то должен кормить и Вийона, он же не «птица небесная». Эта выходка в духе парижских школяров мне сразу же подсказала, кто скрывался в спальне Тересы. Я только не мог понять: с какой целью они с Вийоном затеяли весь этот тарарам? А оказывается моя жена с дружком из озорства решили утопить в дерьме кардинала Бурбонского. Не безумцы ли? Как будто его преосвященство, хорошенько подумав, не догадается, что произошло? Стефания уже взрослая женщина, а разум у неё пятилетнего ребенка.

- Это была глупая затея, - подтвердил Гачек, - но может, вы простите графиню? Ведь ничего дурного она не замышляла, пытаясь оттолкнуть от себя развратника в пурпурной мантии. А если она ждет ребенка...,

- Рано об этом толковать, - с досадой перебил его граф, - так или иначе, но надо выезжать: в Пиренеях нас уже могут застать снежные заносы.

- Поговорите с женой, - упрашивал патрона Гачек, - её душевное состояние гораздо важнее, чем даже самые страшные заносы. Вспомните, чем закончилась её первая беременность. Умоляю, будьте снисходительнее к графине. Пусть она неуравновешенная и взбалмошная женщина, но вы-то умеете держать себя в руках.

Дон Мигель с кривой усмешкой прослушал речь секретаря.

- Отважный сэр Ланселот, защищающий от огнедышащего дракона трепетную девственницу, - хмуро съязвил он. - Моя жена уже не тот нежный ангел, которым была сразу же после свадьбы. Это прошедшая огонь и воду хитрая и отличающаяся несокрушимым здоровьем стерва, которая одной ногой стоит в приемной короля, а другой на парижском дне, где её считают своей воры и проститутки этого города.

Гачек тяжело вздохнул и убрёл восвояси. Он понял, что донна Стефания права. Для того чтобы их жизнь наладилась, были необходимы усилия с двух сторон, а граф не собирался искать общий язык с женой.

- Уму не постижимо, - горько пожаловался он жене, укладываясь в теплую постель, - затратить столько лет и усилий на поиски супруги, и всё для того, чтобы превратить их совместную жизнь в кошмар.

- А как же иначе? - возмутилась Тереса. - Разве дон Мигель мог допустить, чтобы его жена жила во грехе? Разумеется, он её нашел, но… простить блудницу? Раскрыть для неё сердце и объятия? Представьте себя на его месте!

- Но ведь нужно ещё учитывать обстоятельства, - терпеливо пояснил своей неуступчивой половине Славек, - если бы вы стали жертвой насилия, я не только бы простил, но ещё и пожалел.

- Вы не испанец, - нахмурилась супруга.- Мужчина должен брезговать телом жены, оскверненным вторжением чужой плоти!

Уж от своей собственной супруги Гачек не хотел терпеть таких глупостей.

- Вы плохо знаете жизнь, чтобы судить о таких вещах. Прелюбодеяние не столько грех, сколько несчастье. Поэтому молитесь, дорогая, чтобы миновала сия чаша, и Господь в наказание за пустословие не послал вам это испытание.

Вряд ли он в чем-то убедил упрямую Тересу, но спорить с мужем она мудро не стала.

Дон Мигель, один раз для себя что-то решив, всегда действовал без промедления.

Он моментально решил все не терпящие отлагательств вопросы, и уже через десять дней длиннющий обоз покидал Париж.

Во главе отряда гарцевали граф, Стефания и Гачек, все же остальные домочадцы тряслись в повозках.

Особое дело было у Мадлен и Тибо: им было поручено охранять любимого кота графа. Из-за Вийона на час пришлось отложить время выезда, пока с огромными усилиями бродягу не поймали на соседской помойке. Теперь недовольный кот восседал в просторной деревянной клетке, снабженный ошейником с серебряной цепочкой, и шипел в ответ на причитания обиженного таким поручениям карлика.

- Этот кот и так большой обормот. Если бы навсегда от графа ушел, стал тогда бы ещё и осел. Чего его охранять, лучше за шкирку сильней потрепать!

Злился Тибо и на графиню.

- Коль задумаешь интригу, посоветовавшись с вором, то получишь только фигу, и получишь поделом! - высказал он свое отношение к её связи с Вийоном.

Но Стефания только с досадой отмахнулась от занудливого шута - не до того было. Женщина уныло покачивалась в седле скакуна, уносившего её на юг. Вчера ночью ей удалось проститься с Вийоном. Франсуа пробрался по крыше и тихонько постучался в окно.

- Ты одна, ангелочек?

- А с кем мне быть? - она гостеприимно распахнула створки. - После проделки с кардиналом муж не разговаривает со мной. Встречаемся только за обедом.

- Будь осторожна. Ходят слухи, что в Испании от людей требуют монашеской жизни и без пострига. По делу и без дела во всё вмешивается инквизиция.

- Инквизиция у меня дома. Не волнуйся, Франсуа, всё у меня будет хорошо.

И друзья ещё долго сидели на подоконнике, любуясь ночным небом. Говорить не хотелось, да и о чем? Истинный друг - не тот, кто одаривает тебя бесконечными благодеяниями. В таком случае, чувствуешь себя с человеком неловко: вроде бы чем-то постоянно ему обязан. Гораздо лучше тебе бывает с людьми, с которыми можно просто помолчать, не чувствуя неловкости.

Так уж сложилось в жизни Стефки, что после всех злоключений у неё остался единственный друг - бездомный вороватый поэт.

Несмотря на оптимистические заверения, графиня была уверена, что ничего хорошего в её жизни уже не будет. И покидая Париж, она оставляет за спиной город, в котором жили друзья. А впереди маячила чужая враждебная страна, тоска и неизвестность...

Между тем дон Мигель привык сокращать время в пути хорошей беседой. И его мало интересовал унылый вид супруги, если рядом был такой собеседник как Гачек. Секретарь всегда находил аргументы, чтобы разнообразить их диалоги.

Вот и сегодня, едва из виду скрылись крыши Парижа, граф затеял очередной разговор.

- Нам надо переходить на испанский язык, - заявил он, - хватит вавилонской разноголосицы. Вы с донной говорите по-чешски, Хельга лопочет только по-немецки, дети общаются по-французски, Тибо с Мадлен сплетничают на такой страшной тарабарщине, что их понять вообще не возможно.

- И что в этом плохого, - пожал плечами Гачек, - если им так удобно? Когда прибудем на место, всё получится само собой. Чтобы люди понимали тебя, сам начнешь искать с ними общий язык. Главное - желание договориться. Я вспоминаю, что когда впервые присоединился к вашему отряду, викарий учил графиню испанскому языку, но всё было напрасным, пока вы с ней не заговорили наедине.

Рассеянно внимающая их болтовне Стефка с пронзительной болью вспомнила прекрасное время, которое уже больше никогда не вернется. Она была юна и охвачена только что разбуженной страстью. Будущее тогда сулило только любовь и счастье, а сейчас ей казалось, что вокруг не отягощенные созревшим виноградом холмы, а выжженная бесплодная пустыня.

В разочарованном сердце всё имеет вкус пепла. Скорбна и тяжела людская доля. Немного любви, немного страсти и тепла дружбы, и это всё, ради чего человеку стоит жить.

Дорога Стефке казалась бесконечной. Может оттого, что на душе была горечь. Графиня всё время находилась в подавленном состоянии: разговаривать с радостно возбужденной Тересой не хотелось, да и не о чем. Беседы графа и Гачека о тонкостях теологии и схоластики её ни в коей мере не интересовали. В повозке с Хельгой и детьми женщина находиться не могла: её сразу же укачивало и начинало тошнить. Прогнозируемая перед выездом из Парижа беременность оказалась реальной, но буквально с первых дней оказалась гораздо тяжелее всех предыдущих.

Гачек с тайной тревогой поглядывал на отрешенное, усталое лицо графини. Померкла даже святящаяся красота её глаз, постоянно теперь опущенных долу. Он всем сердцем любил донну Стефанию, и его огорчало её смиренное отчаяние. На подавленное состояние жены обратил внимание и граф:

- Уныние, - как-то раздраженно высказал он жене, - грех. Не кажется ли вам, донна, что и без того список ваших прегрешений перед Всевышним более чем достаточен?

Графиня неприязненно взглянула на мужа и отвернулась, сосредоточив внимание на дорожном пейзаже. У Гачека опустились руки. Эти двое не делали даже попыток понять друг друга. Наверное, со случайно встретившейся бродяжкой у де ла Верды и то бы возник более тесный контакт, чем с таким трудом отвоеванной у судьбы женой.

В начале октября их медленно тянущийся караван подъехал к отрогам Пиренеев. Погода стояла чудесная: было тепло, повсюду возвышались уходящие вдаль, покрытые кустарниками пологие горы. Он лишь изредка этот пейзаж сменялся небольшими обработанными участками земли, с рядами виноградников. И камни, камни… рыжие камни.

Чужой мир, чужая земля...

ЗАЧАРОВАННЫЙ ЗАМОК.

На третий день пути неспешно двигающийся отряд углубился в область высокогорья.

Пейзаж становился всё более диким, и что самое неприятное: так благоволившая к ним всё это время погода резко испортилась. Натянуло чёрные тучи, влил дождь, небо то и дело разрывали ослепительные зигзаги молний, сопровождаемые мощными раскатами грома.

Знающий не понаслышке насколько опасна гроза в горах, дон Мигель приказал своим людям искать подходящее место для стоянки. Но все усилия оказались тщетными. Приходилось медленно, с риском для жизни двигаться в заливаемом дождем мраке по раскисшей дороге.

Стефания и Тереса спрятались в повозке, прижав к себе детей и накинув сверху тряпье: вода сумела протечь даже сквозь вощенную холстину полога. Хельга громко молилась и тряслась от страха при особо громких раскатах грома, подвывая от ужаса и судорожно вцепившись в сына.

Графиня раздраженно пыталась утихомирить трусиху. Прижимая к себе теплое тельце Катрин, она с пронзительной тоской думала об оставленных в Копфлебенце детях. Как они там? Справляется ли Герда с двумя малышами? Не болеют ли? Извечные женские тревоги...

Стефка углубилась в свои мысли и даже на время позабыл, где находится. Да и что ей был какой-то горный ливень, пусть даже с молнией и грозой после всех испытаний, выпавших на её долю? Мелочь!

И тут в повозку заглянул граф.

- Как вы здесь, сеньоры? - окинул он озабоченным взглядом жену и Тересу. - Потерпите, скоро будет привал. Мы, наверное, сбились с дороги, потому что мои люди обнаружили впереди хорошо укрепленный замок. Попросимся на ночлег, а завтра вновь продолжим путь.

Стефка не испытала особой радости при этом известии. Со времен Копфлебенца она недолюбливала хорошо укрепленные замки: мало ли каких пакостей следует ждать от их обитателей?

- Может, не стоит рисковать, - робко заметила она, - и проситься на ночлег неизвестно к кому? Вдруг это разбойничий притон?

- Всё может быть, сударыня, - согласился граф, - но придется рискнуть. Нам не продержаться в такую непогоду целую ночь с женщинами и маленькими детьми на руках. Даже вы промокли, а что говорить обо всех остальных? Положимся на милость Божью!

Вскоре женщины услышали, как прозвучал сигнал, предупреждающий об их прибытии, и через несколько томительных минут послышался ответный звук рога. Стефка попыталась выглянуть наружу, но ветер швырнул ей в лицо смесь из ледяного дождя и снежной крупы: бесполезно было даже пытаться хоть что-то разглядеть.

Повозки прогрохотали по дощатому настилу подъемного моста, и караван втянулся во внутрь каменного колодца мощных стен. Здесь ураган уже не дул с прежней силой, и надежная кровля горной крепости пришлась весьма кстати.

Путешественников во дворе встретила молчаливая, странного вида прислуга. И хотя дон Мигель, хорошо знавший баскские диалекты, попытался узнать имя приютившего их хозяина, результатов он не добился. Люди знаками показали, куда нужно следовать гостям.

Их привели в просторную залу, где посередине помещения горел огромный очаг, в котором полыхали жутким огнем целые стволы деревьев.

Это непонятно зачем разожженное море огня вызвало у путников смутную тревогу.

- Какой гигантский очаг, - растерянно протянул Гачек.

И тут пламя раздалось, образовав темный коридор, из которого вышел высокий худощавый мужчина средних лет. Был он одет в черный шерстяной костюм небогатого идальго, но при виде тонких хищных черт лица у дона Мигеля волосы встали дыбом. Он моментально догадался, кто перед ним, но не поверил своей интуиции, решив, от усталости ему мерещится всяческая чертовщина.

- Какая приятная неожиданность, - между тем приветливо проговорил хозяин этого места, - в нашей глуши гости – редкость. Устраивайтесь, грейтесь у огня... Я рад, что удастся скоротать ненастный осенний вечерок с хорошими собеседниками.

Самое странное заключалось в том, что язык, на котором говорил незнакомец был неизвестен, но поняли его все. У дона Мигеля исчезли последние сомнения, и он не удивился, когда в пустой комнате внезапно появились уставленные различной снедью столы.

- Ничего не есть! - сквозь зубы отрывисто приказал граф.

Но то ли его не услышали, то ли не поняли, потому что проголодавшиеся и замерзшие люди, неестественно позабыв обо всем, жадно набросились на пищу.

И только сам де ла Верда, его обеспокоенный секретарь, и взволнованная Стефка так и остались стоять, в ужасе взирая на происходящее. Женщине показалось, что она уже видела хозяина замка при каких-то болезненных и неприятных обстоятельствах.

- Благодарим за оказанное гостеприимство, - все же вежливо согнул голову де ла Верда. - Надеюсь, мы особо не задержимся. Сразу же, как прекратится дождь, мои люди покинут ваш замок.

- Вы думаете? - усмехнулся хозяин.

Его ухмылка была настолько издевательски красноречивой, что дон Мигель испуганно оглянулся и увидел, что весь его отряд, включая женщин и детей, спит глубоким сном, застыв с так и недоеденными кусками в руках.

- Что всё это значит? - гневно спросил он, облегченно отметив, что хотя бы беременная жена догадалась ничего не брать в рот.

- Устали люди, сморило с дороги, - последовал услужливый ответ. - Почему вы так удивлены, граф?

Де ла Верда хмуро взглянул на собеседника, поневоле вздрогнув от пронзительности жесткого черного взгляда.

- Разве у меня нет для этого причин? - хмуро парировал он. - Мои люди ведут себя неподобающе их званию.

- А разве вы всегда ведете себя, как подобает? И вас не в чем упрекнуть?

Когда-то на заре юности отцы-доминиканцы поясняли юному Мигелю, что никогда нельзя вступать в спор с сатаной: бесполезно, проиграешь! Ибо он сама ложь, и отец лжи: его аргументы всегда убедительны, потому что он знает, какие тайны скрываются в самых заветных уголках человеческой души. Де ла Верда никогда не сомневался в их правоте, но столкнувшись с таким бедствием лицом к лицу, оказался бессильным перед другой задачей: а как прекратить спор, когда вынужден спорить?

- Я не думаю, что сейчас подходящее время для подобных дискуссий, - предпринял он первую попытку.

- Помилуйте, - хмыкнул собеседник, - неужели вы всерьез считаете, что дискуссию можно вести, только привязав человека к пыточному колесу?

- Я не дискутирую с еретиками.

Он все-таки умудрился зацепить за живое, и дон Мигель яростного кинулся в атаку.

- Допросы нужны не для того, чтобы спорить, а для того, чтобы выяснить, насколько человек погряз в заблуждениях и как его спасти.

- В заблуждениях? А вы, значит, имеете привилегию обладания абсолютной истиной по столь туманному вопросу, как устройство мироздания?

- Что же здесь туманного? Все чётко, ясно и доходчиво изложено в трудах отцов церкви!

- Помилуйте, граф, выдумать можно всё, что угодно. Но любая теория проверяется практикой...

Дон Мигель метнул свирепый взгляд на явно развлекающегося собеседника.

- Этот разговор никуда не приведет! - отрезал он.

- Конечно, - охотно согласился тот, - давайте сядем у камелька, выпьем подогретого вина и поговорим о чём-нибудь более приятном. Допустим, о прекрасных глазах вашей супруги.

Вот о Стефании у графа не было ни малейшего желания разговаривать… ни с кем! Так в обычных семьях хранят скорбное молчание об отбившихся от стада «заблудших овцах», а уж когда те ещё и находятся рядом...

- Моя жена - не предмет для обсуждения!

- Да ведь никто и не собирается её обсуждать, мы будем ей любоваться.

Стефания пристально всмотрелась в хозяина замка и горько прикусила губу. Только теперь она его узнала. Это был тот самый мужчина в чёрном, что разговаривал с Марго у праздничного костра. Эта встреча не могла закончиться ничем хорошим!

А дон Мигель, между тем, крайне неразумно дерзил инкубу.

- Вы гостеприимно предоставили нам кров, накормили моих людей, а я так и не удосужился узнать ваше имя?

Если он думал смутить нечистого, то ему это не удалось.

- Вы лукавите, граф. А это не к лицу столь яростному борцу за чистоту веры. Наверняка, вы уже как-то назвали меня. Мне безразлично любое имя.

- Даже «лжец»?

- Я ни разу никому не солгал. А можете ли вы это сказать про себя?

Дон Мигель решил промолчать, но это не входило в намерения хозяина замка.

- Ещё одна попытка. Смелее!

Вот ещё, боялся бы он лукавого. Да никогда!

- Враг! Враг всех людей!

Но наглый сатана только обидно рассмеялся, со снисходительным презрением взглянув на покрасневшего от унижения гостя.

- Ах, дорогой мой граф, вы узколобы, как и все фанатики. Единственные враги людей - они сами. Вот вы, например. Бог вам дал всё: имя, красоту, здоровье, неплохую голову на плечах. И на что вы это всё употребили? На борьбу с тенями. Ваши докладные записки папе, где вы требуете повсеместного введения трибунала инквизиции, для меня просто смешны, а для человечества в целом чрезвычайно пагубны.

Вот здесь де ла Верда уже не выдержал: кто бы учил его - что хорошо, а что плохо!

- Я борюсь со злом, уничтожая ваших приверженцев!

- Вы боритесь со злом, сея смерть и разрушения, подвергая людей пыткам и мукам? Глупец, вы мне преданно служите, в отличие от несчастных, чьи мольбы и проклятия возносятся к небу.

- Я служу Богу, а он отрекся от сатаны.

- Откуда вы можете знать, что случилось в незапамятные времена и случилось ли вообще? - тут же последовал быстрый ответ. - Ведь единственный источник знаний - Библия, которую написали те самые евреи, которых вы с завидным упорством уничтожаете, сжигая на кострах.

- Они предали Христа!

- Но ведь половина его матери - половина иудейская, да и призван он был для их спасения. Это внутреннее дело иудеев: вы-то тут причем? Пусть сам Господь их и наказывает за ошибки. Или вы уже настолько далеко зашли в своей гордыне, что считаете: у вас это получится лучше, чем у Бога?

Дон Мигель нервно сжал пальцы в кулаки. Но и смиряться он не собирался, чувствуя в себе достаточно сил для противостояния нечисти.

- Спорить я не буду: тщетно слепцу рассказывать о свете.

Воцарилась тишина. Дон Мигель почувствовал себя лучше, решив, что сумел устоять в споре с таким страшным противником, но в дело внезапно вмешалась его супруга. Стефка заметила, что стих шум бури за стенами крепости.

- Мессир, - умоляюще сложила она руки, - непогода улеглась. И мы можем не злоупотреблять вашим гостеприимством и продолжить свой путь.

Инкуб тут же устремил пронзительный взгляд на её перепуганное лицо.

- А что думаете по поводу сказанного вы?

Врать показалось ей невозможным, и Стефка сказала правду.

- Ни о чем я не думаю. Разве моим слабым умом постигнуть мудрость Создателя, заселившую нашу землю таким количеством существ? Какие из них лучше, какие хуже - откуда мне знать? И как я могу судить: кто имеет право на жизнь, а кто должен умереть?

- Что вы думаете о суждениях вашей жены, граф?

Ослица! Сказать такую глупость? Да лучше бы она откусила себе язык!

- Вы, дорогая, как ребенок, который увидел искру и уже кричит, что горит весь город, - холодно укорил вторую половину граф. - Чтобы так рассуждать, нужно вообще не иметь представления о предопределении. Ваши мысли – богопротивная ересь!

Стефка обреченно опустила голову, но ей на помощь внезапно пришёл их страшный собеседник.

- Интересно, граф, делаете ли вы хоть какое-нибудь различие между ересью и знаниями? Неужели те, кто больше знает, по определению еретики?

- Понятно, - усмехнулся дон Мигель, - зачем вы затеяли этот разговор: хотите защитить ваших преданнейших слуг?

- Я не нуждаюсь в слугах. И мне безразлично, сколько народу вы загубите. Интересно другое: какими доводами вам подобные будут обманывать и себя, и окружающих? Какими увертками они зло сделают добром, мерзость и кровь - благородством, смерть и боль - благом? Меня немало забавляет столь узколобая глупость. Вы даже не понимаете, что стали моими настоящим адептом!

- Вы лжете и морочите нам голову! - взорвался взбешенный такой наглой клеветой де ла Верда. - Бог всегда на нашей стороне, потому что мы против вас!

Громовой хохот, казалось, потряс стены замка.

- А я тоже Божье создание! И никогда не выходил из его воли!

- А как же восстание ангелов?

- Значит, так было надо! А вот вы, благородный граф, скоро выступите против его воли. Вехи судьбы уже расставлены на дороге: чума свирепствует по ту сторону гор. И за то, что вы восстанете, Всевышний вас сурово накажет. Ваша кровь прославит и сделает могущественным чужой род во враждебной стране! Мало того, гнев Всевышнего будет настолько ужасен, что ваша родной сын станет могущественным ренегатом, и будет сражаться против креста за торжество полумесяца!

Жуткий голос грохотал, отбрасываемая демоном чёрная тень разрасталась, заполняя пространство вокруг. Померкло всё: и стены залы, и свет от огня очага. Последнее, что услышали гости грозного хозяина, звучало более мирно и уже значительно тише:

- Но этого может и не произойти, если вы смиритесь, укротите свою гордыню, покоритесь воле Бога. Всё ещё может быть совсем по-другому... Но мы ещё увидимся с тобой, глупый упрямец, и подведем черту, чтобы узнать: кто из нас лучше служил Создателю?

И мрак поглотил всё: очаг, замок, спящих людей.

Путники очнулись примерно на том же самом месте, где их отряд вчера застала буря. Светило солнце, и не было даже следов дождя. Лошади терпеливо ждали, когда придут в себя люди. Дон Мигель и Гачек как и испанцы охраны спали прямо в седлах. Женщины лежали в повозках, прижимая к себе детей.

- Что это было? - изумленно продрал глаза секретарь. - Мне привиделась такая чертовщина… Представляете, во сне я был в гостях у дьявола.

- Ты был там не один, - грубо оборвал его дон Мигель, - и ради всеобщего блага будет лучше, если забудешь об этом. Общение с дьяволом очень опасно для души. Пусть морочит головы кому-нибудь другому, а мы достаточно крепки в нашей вере.

Стефания тоже сделала вид, что ничего не произошло, лишь ещё больше замкнувшись в себе.

Через три дня они миновали перевал и оказались по южную сторону гор. В первом же селении, попавшемся на пути, свирепствовала чума.

- Уезжайте отсюда быстрее, люди добрые, - крикнул им издалека пастух на баскском наречии. - Чёрная смерть никого не жалеет: ни богатых, ни бедных!

Путники уныло переглянулись и поехали дальше. Неотступные мысли о встрече в горах не оставляли их. Неужели это и есть те самые вестники судьбы? И что их теперь ждёт дальше?

ИСПАНИЯ.

Разбушевавшаяся в северо-восточной части Испании чума делала очень опасным путешествие наших странников. Зачастую приходилось пробираться давно заброшенными дорогами, чтобы объезжать пораженные эпидемией поселения. Но как не осторожничал де ла Верда, его людям всё равно где-то приходилось покупать продукты и корм лошадям.

И вот как-то, когда весь отряд ждал на привале посланных в поисках провианта людей, вырвался из клетки утомившийся сидеть взаперти кот. Расстроенный граф отдал приказ разыскать любимца. Он обожал своего Вийона, лично выгуливая его на серебряной цепочке во время остановок. Зная склочный характер и хозяина, и кота Тибо и Мадлен глаз не спускали со зверька, и все же коварно притаившись спящим, Вийон оцарапал руку карлика и удрал.

- Что надо этому прохвосту? Закормили и забаловали подзаборника до предела: уже и на мясо не реагирует, - ворчала Хельга, продираясь по окрестным кустам с куском мяса. - Весь в своего обормота хозяина. Кис-кис!

- Кис-кис, - шуршал ветками и расстроенный Тибо, - поскорей вернись! Я бы сам стал котом, а не графским шутом, чтобы так много жрать, да целыми днями спать.

Стефку побег свободолюбивого кота волновал мало. Она вполне его понимала: какая радость трястись в клетке по пыльным ухабам, вместо того, чтобы жить полной кошачьей жизнью. И причем здесь мясо, когда нет возможности побегать на воле? И пока весь отряд активно прочёсывал кустарник, она решила сходить по нужде, отправившись в противоположную сторону от места, где в последний раз видели кота.

Но стоило ей только, отогнув ветви, пролезть в образовавшуюся щель, как она увидела пропавшего непоседу. Вийон что-то тщательно обнюхивал, взгромоздившись на кучу непонятного окровавленного тряпья.

Недоумевающая Стефка осторожно приблизилась, стараясь не спугнуть беглеца, но уже спустя мгновение закричала, призывая к себе Гачека.

Щуплый подросток лет четырнадцати, с окровавленной кудрявой головой валялся бездыханным на траве. Очевидно, он из последних сил заполз в это укрытие: его руки все ещё сжимали в кулаках пучки вырванной травы. Чуть поодаль на поляне лежал густо облепленный мухами труп мужчины.

- Чума? - холодно поинтересовался граф, сделав знак прибежавшим на крик людям держаться поодаль.

- Нет, - покачал головой секретарь, - сильный удар по голове. Но мальчик жив, хотя неизвестно, сколько времени пролежал здесь.

- Мальчонка не из простых, - заметил кто-то из отряда, подходя ближе. - Рубашка-то шелковая.

Когда найдёныша умыли и перевязали, то выяснилось, что это очень красивый подросток - темноволосый, с тонкими черными бровями и красиво изогнутыми ресницами.

- Довезем его до ближайшей деревни, - решил дон Мигель, - не оставлять же его тут.

Подростка сначала оставили на попечении Мадлен и шута. Но когда в повозке рядом с клеткой с котом оказался ещё и лежащий без сознания больной, Тибо моментально взбесился:

- Я не монах, и не лекарь! Я - карлик, несчастный калека. И так сторожу день и ночь я кота, и зачем ещё с больным такая маета? Мне нужно кота постоянно кормить, и времени нет, чтоб самому кусок проглотить!

Он так выл и причитал, что надоел всем до чрезвычайности. Графиня сама решила ухаживать за мальчиком, отправив Мадлен в повозку к Тересе и детям. Тибо что-то опять недовольно вякнул, но Стефка пригрозила ему кулаком, и он моментально успокоился.

Подросток был жив, но и только. Когда отряд подъехал к какой-то деревне, он ещё не пришел в себя.

- Ваша светлость, - пересилив неприязнь, обратилась Стефка к супругу, - мальчика нужно взять с собой. Крестьяне не смогут оказать ему должной помощи, и он умрёт.

-Донна, - моментально разозлился граф, - это уже мания! Куда бы мы ни направились, сразу же становимся передвижной богадельней для всех преступников, нищих и больных. Доверьте юношу милости Господа.

Но у женщины сердце сжималось от жалости при виде длинных ресниц и бледных щек подростка. Так, наверное, выглядели бы больные ангелы.

- Прошу вас ради нашего будущего ребенка не оставлять мальчика в опасности. Ведь у него тоже где-то есть мать, которая каждую ночь молит Создателя сберечь жизнь своему сыну.

И она с мольбой заглянула в хмурые глаза супруга. Разозлившийся граф выругался, но всё-таки дал отмашку отряду, и они не стали заезжать в селение.

К вечеру подросток, наконец-то, очнулся и приоткрыл красивые серые глаза.

- Пить, - прошептал он по-испански.

После того, как Стефка приложила к его губам флягу с разбавленным вином, он слабо улыбнулся склонившейся над ним женщине:

- О, прекрасная сеньора, благодарю вас.

Графиня с ласковой улыбкой вытерла пот, от слабости выступивший на его высоком лбу.

- Кто ты, малыш?

- Я - Чарльз Джон Бертрам, лорд Мэлтон.

Графиня плохо разбиралась в генеалогии европейских аристократов, но всё же догадалась, что перед ней отпрыск английского дворянства.

- Что ты делаешь в Испании, Чарльз?

- Я учусь в Саламанке. Но сейчас возвращался с воспитателем из Наварры, где гостил у деда по матери.

- Наварра? - наморщила лоб Стефка и неуверенно осведомилась. - Но... это в другой стороне?

- Мы ехали в Барселону на встречу с отцом.

- А кто у вас отец?

- Сэр Уильям Бертрам, граф Сэлисбурн.

Стефка не поняла, почему английский граф должен был дожидаться своего ребенка в Каталонии, но расспросы прекратила, заметив, что подросток утомился. Она ещё раз напоила его разбавленным вином и оставила в покое.

Зато де ла Верда моментально разобрался в перипетиях этой истории, едва жена поведала ему о происхождении спасенного Чарльза.

- Сэлисбурны - приверженцы побежденных Ланкастеров. А так как знамя борьбы против Йорков подхватили Тюдоры, они последовали в изгнание за главой дома графом Ричардом в Бретань. Генрих Тюдор сейчас глава ланкастерской партии, хотя только по матери родственен Джону Гонту, четвертому сыну короля Эдуарда III. Его дед женился на вдовствующей Екатерине Французской, будучи её постельничим. По происхождению он простой валлийский дворянин, но на этом мокром острове такие мелочи никого не смущают. Я неплохо знаком с графом Пемброком - воспитателем юного Генриха, тот ещё лис! Но шансов влезть на престол у Тюдоров мало: Йорки сильны! Хотя у англичан вечно такая промозглая погода, что от сырости плесневеют мозги: наверное, они от тоски то и дело меняют своих королей!

Стефка недоуменно хлопала глазами, слушая этот краткий экскурс в английскую политическую историю и, потеряв нить разговора уже на первых двух фамилиях (кто кому дядя, а кто - дед?), тупо дожидалась, когда супруг наконец-то выговорится, чтобы задать интересующий её вопрос:

- А в Каталонию их зачем занесло?

Дон Мигель задумчиво потеребил подбородок:

- Я знавал в свое время одного Сэлисбурна! При Ланкастерах он был адмиралом королевского флота, участвовал в реставрации, и вообще… предан своему королю. С трудом вспоминаю, как Сэлисбурн выглядел. Однако граф оставил впечатление человека уравновешенного и не любящего показного блеска. А вот на ком он был женат, какова его семья - не знаю.

Графиня даже удивилась, что её супруг чего-то вдруг и не знает! Его голова, как стручок горошинами, была плотно забита самыми неожиданными сведениями о представителях высшей аристократии всех европейских стран.

Но ситуацию с родственниками матери вскоре разъяснил сам юный Чарльз. Сначала они поговорили о чем-то с графом по-английски, а потом специально для Стефании подросток всё повторил по-испански. Причем на каталонском наречии он изъяснялся без малейшего акцента:

- Моя мать из старинного нормандского рода, родоначальником которого был Филипп де Эстре, поэтому моим далеким предком является французский король Филипп Красивый.

- А по линии отца твоим предком был Эдуард III, - задумчиво добавил дон Мигель, благожелательно взглянув на паренька, - что же, малыш, ты действительно из хорошей семьи. А зачем вы с воспитателем направлялись в Каталонию?

- Мой отец большую часть своей жизни проводит в морских походах, добывая торговлей деньги на содержание графа Ричмонда в Бретани. Дед настоял, чтобы я окончил университет в Саламанке, но там вспыхнула эпидемия чумы, и отец потребовал, чтобы я присоединился к эскадре. Его корабли стоят на рейде в Барселоне.

- А где твоя мать? - полюбопытствовала сочувственно вздыхающая Стефка.

Ей было жалко юнца, с ранних лет испытавшего на себе горькую долю изгнанника из родной страны.

- Она умерла при рождении сестры, когда мне было три года.

Так мальчик ещё и сирота! Наверное, ему так же, как и ей пришлось расти с мачехой. Сердце Стефки наполнилось живейшим материнским сочувствием.

- Тебе повезло, юный шевалье, - заботливо поправила она подушку под головой больного, - мы направляемся в Барселону.

- Мне повезло, что я встретил вас, леди Стефания, - Чарльз преданно приложился поцелуем к её пальцам. - Ангелы в пути попадаются редко.

Де ла Верда сухо улыбнулся.

- Судя по комплементам, ты получил хорошее воспитание и идешь на поправку.

И действительно подросток удивительно быстро встал на ноги: несмотря на хрупкое телосложение, Чарльз оказался сильным и выносливым.

Женщины из графского окружения прониклись к юнцу искренней симпатией: у него оказалось мягкое чувство юмора, живой нрав, а главное - Чарльз умел к месту сделать комплимент. Особенно пылким преклонением он окружил беременную графиню.

Стремительно набирающая вес и расползающаяся в талии Стефка чувствовала себя далеко не лучшим образом, но юноша умел поднять ей настроение:

- О, миледи, ваши глаза мне напоминают безмятежность моря у берегов Крита, из прибрежной пены вод которого вышла Афродита. Но даже изображения богини любви и красоты, которые я видел на развалинах древних храмов, меркнут перед неземным очарованием вашего лица.

Теперь Чарльз занял своё место во главе отряда, но его скакун всегда шёл вровень с кобылкой графини, так же, как и взор серых лучистых глаз с неослабным восхищением взирал на погрузневшую всадницу.

- О, Чарльз, - смеялась женщина, - когда подрастешь, встретишь девушку, которая станет твоей возлюбленной. Даже интересно, какими словами ты объяснишься с ней, если мне и то досталось столько красноречия?

Гачек и де ла Верда, обсуждавшие в то время деятельность Блаженного Августина, невольно прислушались к куртуазному диалогу и (о диво!), граф даже соизволил снисходительно улыбнуться:

- Истинная любовь молчалива: она состоит из взоров, улыбок и вздохов. И даже самые красноречивые льстецы немеют, когда начинают говорить их сердца.

Гачек сдержанно вздохнул. Он иногда не понимал своего сюзерена: сейчас дон Мигель был сентиментальным поэтом, а через минуту мог превратиться в циничного рационалиста. Как же странно смешались в этом человеке тонкий ум и грубый догматизм. Вот и донна Стефания, болезненно покосившись на супруга, понуро опустила голову. Сердце Славека страдало от жалости к ним обоим: почему-то тщательно обходило стороной этих по-своему прекрасных людей капризное счастье.

В общем, появление в отряде юного англичанина внесло в его атмосферу приятное оживление. Он ведь ничего не знал об их разногласиях, и это поневоле заставляло графскую чету держаться как нормальная супружеская пара. Особенно радовался этому обстоятельству Гачек.

- Какой любезный юноша! - как-то воскликнул он, наблюдая, как англичанин увлеченно играет с тихой малышкой Катрин.

Но дон Мигель в сомнении покачал головой.

- Дети его сословия рано взрослеют, как правило, с малолетства находясь при дворе. Сначала становятся пажами, потом оруженосцами, ловчими, и так далее, стремясь занимать всё более и более высокое положение при дворе вплоть до назначения лордом-канцлером, хранителем королевской печати. Изгнание главы рода из родной страны лишило Чарльза подобного блестящего будущего, но видимо, задатки у него в крови. Любезен, обходителен и себе на уме!

- Чарльз кажется таким открытым!

- Мальчишка не озвучил ни название отцовского корабля, ни даты его прибытия, ни точных занятий своего отца, слегка намекнув на какую-то торговлю. Но скорее всего, речь идет о каперстве. В общем-то, ничего толком он нам не сказал. Осторожный юнец!

Отряд уже двигался вдоль побережья Средиземного моря, находясь в двух переходах от Барселоны, когда им пришлось заехать за провиантом в одно из селений. И здесь люди графа стали свидетелями весьма неприятного происшествия.

На небольшой деревенской площади столпилось всё население рыбачьей деревушки, окружив постамент с виселицей. Дул сильный ветер с моря, и веревочная петля отчаянно раскачивалась над головой молодого мужчины - явно северного уроженца. Белокурые волосы преступника слиплись от крови, ею же было залито всё лицо. Толпа возбужденно гудела, с гневом потрясая кулаками.

- Что происходит? - занервничала графиня.

Она плохо понимала местное наречие, но угрожающий смысл происходящего был и без того ясен. Дон Мигель прислушался и пояснил попутчикам суть происходящего:

- Месяц назад на деревню напали пираты, разграбив их дома. И вот когда в деревне появились какие-то моряки, жители решили их повесить в назидание другим. Этот умрет первым!

- Какой ужас! - перекрестилась Стефка. - Это, скорее всего, совсем другие люди.

Граф только безразлично пожал плечами.

- Не наше дело. И вникать в него я не собираюсь. Не хотите присутствовать - уедем!

Женщина с радостью согласилась, но неожиданно её не поддержало окружение. Посмотреть на казнь захотели и Чарльз, и Инесс, и даже Хельга.

- Это так интересно, - оживленно затараторила немка. - Люди ведут себя в этот момент по-разному: одни плачут, другие молятся.

- Глупая корова, - отругала её Тереза, - не пялиться надо на казнь людей, даже если они и преступники, а молиться за их души, выпрашивая у Господа прощения несчастным.

И намеревающаяся сначала уйти Стефка осталась, решив также помолиться за несчастного.

Она перевела взгляд на Чарльза. Интересно, жаль ли ему беднягу? Понятно, у де ла Верды камень заменяет сердце, но этот очаровательный юноша? Неужели жестокость - чувство врожденное? И тут она увидела, как побледнел юный англичанин, как сжались его кулаки в бессильном гневе.

- Что с тобой, Чарльз?

- Это человек моего отца - Джим Гленкирк. Он, наверняка, был послан мне навстречу!

- Я попрошу графа остановить казнь.

- Это очень опасно,- сдержанно заметил Чарльз, - местные жители могут счесть нас сообщниками. И хотя им не справиться с рыцарями графа, неприятностей не оберешься. Взбешенная чернь - страшная сила, а в отряде женщины и дети.

Стефка удивленно покосилась на подростка: он рассуждал, как взрослый.

- Но ведь надо что-то делать! - возмутилась она.

- Что?

А у виселицы уже появился палач и тщедушный маленький священник с распятием.

- Остановите казнь! - изо всех сил закричала женщина.

Головы всех присутствующих в недоумении повернулись к ним. Стефка вздрогнула при виде такого количества недоброжелательных взглядов, но не отступила.

- Спросите, - обратилась она к супругу, - придерживаются ли здесь обычая заменять казнь женитьбой, если найдется девушка, согласная взять осужденного в мужья?

Граф тотчас взвился на дыбы.

- Да вы просто сумасшедшая! Кого вы собираетесь предложить в жены этому пирату? Уж не себя ли? Так я в очередной раз напоминаю: вы замужем!

Но Стефания не обратила внимания на привычное брюзжание супруга. Она больно ткнула кулаком в бок зазевавшуюся Хельгу, и сделала ей знак глазами, указывая на помост. И хотя немка всегда отличалась чрезмерной тупостью, здесь она проявила чудеса сообразительности.

- Я! - закричала Хельга с перепугу по-немецки и рванулась сквозь плотную толпу к эшафоту, расшвыривая людей, словно те были не тяжелее пушинок. - Я согласна взять его в мужья!

И прежде чем кто-то подтвердил, что такой обычай существует, она уже карабкалась на эшафот. Надо видеть с каким ужасом отшатнулся от спасительницы осужденный.

- Эй, толстуха! - возмущенно рявкнул он. - Смерть так смерть! Я уже и отпущение грехов принял. Лучше уйду к Создателю холостым, чем любоваться до конца жизни на эту колоду!

Неожиданно только что враждебно гомонящая толпа развеселилась. Стефка про себя поблагодарила Бога, что немка плохо понимала испанский, и не могла в полной мере осознать, что ей сказал новоявленный жених, с глупой улыбкой взирая на долгожданного суженного.

Гленкирк наверное оказал бы большее сопротивление, если бы не властный оклик со стороны Чарльза. Осужденный, ослепленный солнечным светом, прикрыл глаза рукой и посмотрел в сторону путников. Стефка заметила: при виде гневно нахмуренных бровей юноши у мужчины обреченно поникли плечи.

- Ладно, - мрачно кивнул он головой священнику, - если есть такой обычай, венчайте нас, святой отец.

Оказалось, что такого обычая здесь, действительно, придерживались. Правда, только невинная девица могла взять в мужья приговоренного к казни, но кто в тот момент мог обвинить немку в невыполнении главного условия? Даже ко всему привыкшие испанцы графа и то от изумления проглотили языки. И пока на глазах у всей деревни шло скоропалительное венчание, дон Мигель яростно выговаривал супруге:

- Зачем вы отдали свою служанку этому морскому бродяге? Нет, я конечно не против избавиться от этой бестолочи, но почему именно висельник? По-вашему мнению, только такой жених сможет стать достойной парой девке, высеченной за блуд в родном городе?

- Должна же женщина иметь мужа, - нервно огрызнулась Стефка, - ваши испанцы только заигрывают с ней, а жениться не спешат.

- Мои испанцы - рыцари, и им не к лицу связываться с простолюдинками. По приезде домой я бы нашел подходящего мужчину для Хельги. Зачем мне в отряде пират?

- И какое он имеет отношение к тебе, Чарльз? - повернул он голову к юноше. - Я слышал, как ты приказал ему подчиниться. И он тебя послушался, хотя перед этим предпочёл петлю шлюхе. В чем я его, кстати, одобряю!

- Это человек моего отца,- нехотя пояснил подросток, - он шотландский дворянин и ваша служанка ему не пара. Но что поделаешь? Другого выхода у него, пожалуй, не было.

Он живо повернулся к графине и припал губами к краю её плаща.

- Благодарю вас, донна. Вы и вправду ангел, спустившийся с небес на землю. Я думал, что такие женщины встречаются только в сказках и старинных легендах: добрые, милосердные, чистые душой.

Де ла Верда раздраженно закатил глаза и тихо выругался.

- Вашему полку прибыло, - язвительно заметил он Гачеку, - штат поклонников графини неуклонно растет. Где бы мы ни были, по какой дороге ни ехали, графиня всё равно найдет какого-нибудь нуждающегося в опеке бездельника.

- Вы несправедливы к донне Стефании, - мягко улыбнулся тот, - она помогла Хельге исполнить мечту всей её жизни: выйти замуж да ещё за дворянина.

Неожиданно многообещающе зазвенели бубенчики. Мужчины недоуменно опустили глаза вниз и увидели, что неизвестно зачем на площади появился Тибо, очевидно, оставив призреваемого кота на супругу. Из-за малого роста он не мог видеть происходящего на эшафоте, зато хорошо расслышал, и теперь делился своими соображениями на этот счет:

- Хельге ведьма обещала благородного в мужья. Обещание сдержала, пусть не рад он, как и я. Только вот одна беда - Хельга девственность когда-то потеряла навсегда.

- Какая ведьма? - нахмурился дон Мигель.

Стефка готова была убить болтливого карлика. Это надо же так некстати вспомнить обещание Марго.

- Не надо почтенных женщин называть ведьмами, - укоризненно покачала она головой, красноречиво глядя на карлика. - Мало ли на кого похожими становятся в старости женщины?

- Это он о нашей соседке госпоже Бурже. Добрая женщина пообещала Хельге мужа-дворянина, - постно сообщила Стефка супругу, исподтишка показав болтуну кулак.

- Жаль, что та не пообещала этой бестолочи хотя бы немного ума, - буркнул граф. - Пусть теперь сама объясняет новобрачному, откуда у неё сын, если она - чистая девушка.

Пополнившийся отряд продолжил свой путь. Солидно пострадавший при стычке с жителями деревни Гленкирк занял в повозке место Чарльза, под неумолчное шипение недовольного таким соседством шута. Но за новобрачным принялась ухаживать обмирающая от счастья Хельга, и вскоре больной, несмотря на рану на голове, потребовал себе лошадь.

- Грызутся с шутом, как две собаки, - со смешком пожаловался он графу, - терпения нет.

И больше он внимания на новоявленную супругу не обращал, только изредка перебрасываясь с Чарльзом скупыми фразами по-английски.

Во время последней стоянки перед Барселоной, юный англичанин поблагодарил графскую чету за помощь.

- Я ваш данник, мессир, - низко согнул он голову перед графом, - и никогда не забуду, что вы для меня сделали.

Его прощание с графиней было гораздо красноречивее. Он встал перед женщиной на колено.

- Вы как ослепительная звезда, восходящая на небосклоне только ради того, чтобы показать, как несовершенен мир. С горечью в сердце я покидаю столь прекрасную даму, но ваш облик, миледи, навсегда запечатлеется в моем сердце. Я сохраню его как редкостную драгоценность!

Голос юноши звучал пылко, а глаза сияли тем тоскливым обожанием, которое красноречивее любых слов, говорит о снедающей страсти. Мальчик был столь мил! Стефании тем более было лестно его чувство, ведь выглядела она тот момент отнюдь не лучшим образом: отекшая, измученная дорогой, с чересчур расползшейся талией.

- Прекрасно, Чарльз, - снисходительно улыбнулся дон Мигель, - признание сделано по всем правилам куртуазной науки. При бургундском дворе вы бы имели оглушительный успех. А как же Хельга?

Чарльз и Гленкирк переглянулись.

- Не думаю, - с трудом подобрал испанские слова шотландец, - что смогу сейчас забрать жену с собой. Пусть подождет... до лучших времен!

Гачек, не сдержавшись, хмыкнул. Стефке тоже было жаль свою неудачливую служанку, но с другой стороны: какой они были парой? Неизвестно, насколько знатным был род шотландца, но смотрелся он рядом с Хельгой как меч рядом с кочергой.

Чарльз удалился, на прощание преданно приложившись к её руке, и Стефка остро ощутила одиночество: она так привыкла к юноше. Впрочем, грустить было некогда: пришлось успокаивать ревущую во весь голос от разочарования Хельгу.

- Но как же так, госпожа? - заливалась та слезами. - Неужели я вечно буду в своей постели одна?

- Вот, - не преминул подколоть жену и граф, - глупым вмешательством вы испортили жизнь своей преданной служанке.

Но Стефка только отмахнулась: ещё неизвестно за какое пугало пристроил бы немку сам дон Мигель.

Тогда в Барселоне они не задержались: де ла Верда рвался домой. Но как он не торопился, все-таки побывал на аудиенции у короля Хуана II. Сын и наследник государя Фердинанд уже давно жил вместе с супругой - королевой Изабеллой в Кастилии, и это явное подчинение интересов Арагона кастильским не особо нравилось его отцу. Король принял своего вассала в тени садовых деревьев среди прохлады фонтанов и гуляющих по дорожкам павлинов.

- Ах, граф, - вздыхал король, любуясь на каскады извергаемой воды, - не знаю, что ждет Арагон после моей смерти. Обычно жена подчиняется мужу, и её удел присоединяется к лену супруга, а здесь всё наоборот. У меня столько проблем: бесконечные споры с кортесами, то и дело раскрываются комплоты среди знати, побережье атакуют пираты... А вместо помощи, я читаю бесконечные отписки собственного сына.

Король обиженно брюзжал, но не надо было всерьез воспринимать его жалобы. Граф знал, что Хуан натравил кортесы на знать королевства, чтобы ослабить позиции грандов, а теперь не знал, как обуздать уже самовластие самих кортесов. Так бывает всегда, когда при помощи удара кулаком стремишься достичь мира в собственном королевстве. Да и на сына его величество ворчал больше по привычке - дон Мигель прекрасно это понимал:

- Его высочество не производит впечатления человека слабого и способного попасть под женское влияние,- почтительно поклонился он. - Я уверен, что принц ещё покажет своей жене, кто истинный сеньор в их доме.

Хуан задумчиво покосился на де ла Верду и перевел разговор на другое.

- Вы окончательно вернулись в Каталонию?

- Да, ваше величество.

- До меня дошли слухи, что Людовик предлагал вам сменить сеньора?

Дон Мигель затаил улыбку: надо же, как быстро разлетаются слухи. Интересно, что ещё было известно королю?

- Я соскучился по родине!

Государь немного подумал и выдал неожиданную сентенцию.

- Тяжел жребий короля.

Де ла Верда легко перевел дыхание: интересно, чья же доля была легка, по мнению его величества? Не для того Господь изгонял прародителей из рая, чтобы им хорошо жилось на грешной земле.

- Каковы ваши планы на будущее?

Дон Мигель выжидающе уставился на сюзерена.

- Служить своему королю, - осторожно ответил он.

Его величество не стал ходить вокруг да около.

- Мне нужна ваша помощь. Нужно съездить в Кастилию с поручением к Фердинанду: дело деликатное, и не всякому доверишь, но вы, граф, с вашим талантом улаживать проблемы...

Де ла Верда выслушал поручение короля. Он знал, что его не оставят в покое и на родине, но не думал, что это произойдет столь быстро. И не сказать, чтобы дон Мигель был чем-то недоволен. Конечно, ему хотелось повидать мать, отдохнуть, но чем пялиться на живот Стефании, гадая, кто там внутри, лучше сбросить эту докуку на мать, и со спокойным сердцем заняться своими делами. Его неугомонная натура нуждалась в новых людях, дворцовых интригах, в общении с властелинами - в общем, во всём, что составляло смысл жизни человека его круга

РОДОВОЕ ГНЕЗДО ДЕ ЛА ВЕРДА.

Стремясь быстрее выполнить задание короля, дон Мигель поспешил домой. И к вечеру следующего дня мучающаяся от жары и жажды, отекшая Стефка обреченно взирала на высокие стены родового замка графов де ла Верда.

Она повидала за время своих странствий множество грозных крепостей, но это был её дом - конец пути по бесконечным европейским дорогам. Здесь появятся на свет их дети, и даже встретив смерть, Стефка упокоится среди этих каменных стен. На фоне багряно-рыжего заката острой иглой взмывал ввысь черный крест замковой часовни, красноречиво напоминая о бренности земного.

К счастью, никто в отряде не разделял мрачных мыслей госпожи: громко гомонили ликующие испанцы, радовалась встрече с родным домом Тереса, умиротворенная улыбка освящала и лицо графа. Дон Мигель предвкушал встречу с матерью и дядей.

Вдовствующая графиня встретила сына и невестку в парадном зале замка, но даже солидно округлившаяся талия беременной женщины не смягчила каменного выражения её лица.

- Добро пожаловать, дорогая, - холодно процедила она сквозь зубы, - мы так долго вас дожидались, что чуть не потеряли надежду увидеть.

Стефка сразу же сникла от такого приема. Благо, что женщинам не пришлось долго мерить глазами друг друга: надо было разместить немалое количество прибывших людей.

Только поздно вечером дон Мигель сумел поговорить с матерью. Он навестил её покои в тот час, когда донья Инесс молилась перед личным алтарем. Сын не стал мешать родительнице: почтительно встав на колени за её спиной, он также погрузился в молитву.

Да и разговор, сложившийся между ними после, был более похож на исповедь.

- Я не просто не люблю Стефанию, - покаялся дон Мигель матери, - не переношу её. Меня бесит в жене абсолютно всё. Она мне не кажется даже красивой.

- Но ты скоро станешь отцом, - с жалостью посмотрела на сына донья Инесс. - Как знать, не смягчится ли твоё сердце при виде наследника? Всё уладится, дорогой, не надо отчаиваться. С легким сердцем отправляйся в Кастилию, а я присмотрю за твоей женой.

Стефка без малейшего сожаления рассталась с супругом, хотя дон Мигель простился с женой с непривычной мягкостью:

- Вы увеличиваетесь прямо на глазах, - погладил он её в выпуклый живот.

Графиня нервно улыбнулась: она чувствовала себя ужасно.

- Никакого покоя, - пожаловалась женщина супругу, - такое ощущение, что малыш бегает по животу и имеет сто рук и сто ног.

Граф решительно изгнал из головы образ невиданного чудовища, таящегося в утробе жены, и с усилием растянул губы в улыбке:

- Такой же непоседа, как и я. Увы, дорогая, вынужден вас покинуть: по поручению его величества мне нужно посетить Кастилию. Но к вашим родам я непременно вернусь. И прошу вас с должным уважением относиться к моей матери.

Стефка обреченно кивнула головой: пожилая женщина едва ли не прожигала сноху подозрительным взглядом. А дон Мигель опять норовил удрать: благо, что теперь это её волновало мало.

Сразу же после отъезда мужа свекровь окружила сноху такой мелочной опекой, что впору было взвыть. Около беременной женщины постоянно крутились какие-то старухи в чёрном - сверстницы хозяйки. Они внимательно прислушивались ко всем её разговорам и строго требовали, чтобы молодая графиня разговаривала только по-испански. Даже Тереса и то была обескуражена таким тотальным контролем.

Добрую часть дня женская половина замка проводили за молитвами в часовне, начиная с предрассветной мессы и кончая вечерней службой. Донья Инесс придирчиво следила, чтобы сноха перед сном произносила все положенные молитвы, ностальгически напоминая Стефании её бабку Анельку.

Скука в замке царила отменная: даже болтун Тибо и то прикусил язык, окончательно переселившись на кухню, где вяло точил лясы с местной кухаркой, прячась каждый раз, когда на пороге комнаты появлялась высохшая фигура вдовствующей графини. Мадлен и Хельга обосновались возле своей хозяйки, тихо ворча под нос нечто нелицеприятное о старой даме, но опасаясь обсуждать её с молодой графиней даже вполголоса.

А Стефка чувствовала себя все хуже и хуже: ноги отекли так, что ей стало тяжело ходить, мучила изжога и боли в пояснице.

- Пресвятая Дева, - жаловалась она верной Хельге, - меня разносит так, что даже дышать я могу, только лежа на боку. Боюсь, что не разрожусь.

Суеверная немка не на шутку перепугалась.

- Даже думать о таком не смейте, - замахала она руками, - ещё накличете беду!

Но Стефка чувствовала приближение несчастья, как иные чувствуют приближение непогоды.

Наступила весна, покрыв листьями деревья и застелив яркой травой окружающие замок холмы, но готовящаяся к родам женщина была не в состоянии оценить эту благодать.

Дон Мигель, прибывший накануне знаменательного события, был обескуражен внешним видом расползшейся жены.

- Что это с ней? - озадаченно спросила он у матери. - Почему Стефанию так разнесло? Ведь ей рожать ещё через месяц.

Донья Инесс только пожала плечами.

- Ничего ненормального я в этом не вижу. Может, она пила слишком много воды или забеременела раньше, а может...

Де ла Верда выжидающе уставился на мать, но донна Инесс не стала озвучивать последнее предположение, а перевела разговор на другое:

- Мигель, всё это время я наблюдала за твоей женой и пришла к выводу, что в ней нет ничего особо дурного. Да, женщина не проявляет должного рвения в молитве, но это больше недостаток воспитания: к несчастью, не все люди истинно религиозны от рождения. Но Стефания добра, покладиста и послушна. С прислугой нужно быть, конечно, строже, но ведь она из захудалого рода, откуда ей знать, как должна себя держать графиня де ла Верда.

Дон Мигель потрясенно слушал защитную речь из уст женщины, в лояльности которой никогда не сомневался. Вот уж не думал он, что родная мать станет «адвокатом дьявола».

- Конечно, Стефания виновата в прелюбодеянии, - сокрушенно вздохнула донья Инесс, - но такая красота всегда приманивает мужчин. Вспомни, ты ведь сам похитил её из отчего дома. Стефанию любят все: и дети, и животные, и слуги. И только ты - её супруг не отвечаешь жене должным чувством. Это неправильно, Мигель, нехорошо!

Вот и мать как когда-то отец Антуан встала на сторону Стефании. И никто не хотел понять его - обманутого и разочарованного мужа. Дон Мигель почувствовал себя преданным.

Дядя же пошел в своих суждениях ещё дальше.

- Такая женщина рождена, чтобы стать отрадой для мужчины. Тебе повезло, мой мальчик!

Вот и раскрывай перед близкими душу: они как будто оглохли, не желая слушать о его бесчестье, горе и обманутой любви. Ладно, если уж родственники так безоговорочно приняли его блудливую супругу, простит её и он. Пусть рожает детей в тишине родового замка: только будущие многочисленные сыновья и дочери смогут искупить вину матери перед их отцом.

И вот, время появления первого из наследников наконец-то пришло.

В спальне, где мучилась схватками Стефания, собралось много народа. Помимо замковой акушерки и ближних к роженице людей, здесь же находились и свекровь, и сам граф, и даже Гачек.

Затеялась рожать молодая графиня ещё на рассвете, но дело уже близилось к ночи, а ребенок не желал покидать тела матери.

Дон Мигель совсем извелся ожиданием.

- Пресвятая Дева, - раздраженно высказался он перед секретарем, - даже с этим чисто женским делом и то Стефания не может справиться!

Но Гачек был не склонен осуждать будущую мать.

- Роды - дело тяжелое, - с тяжелым вздохом заметил он, - и таят в себе немало опасностей, как для матери, так и для ребенка. Может плод неправильно лежит. Нужно набраться терпения, ваша светлость.

Но все эти премудрости были графу ни к чему: правильно, неправильно! Он напряженно ожидал появления наследника, а на остальное ему было наплевать. Господом положено, чтобы женщина рожала в муках.

И вот, наконец, взвыв дурным голосом, Стефания начала рожать. Граф нетерпеливо заглядывал за спины помогавших жене женщин: от захватывающего ожидания его даже трясло.

- Сын, только сын, - азартно бормотал он,- роди мне сына, и я всё прощу.

- Мальчик, - наконец довольно разогнула спину акушерка, держа в руках окровавленного, яростно бьющего ножками и ручками младенца, - примите наследника, мой господин!

У дона Мигеля от радости захватило дух. Решительно растолкав теснящихся у постели роженицы женщин, он пробился к долгожданному сыну. Но пока акушерка заворачивала недовольно орущего младенца в отцовскую рубаху, улыбка сползла с его губ.

- Это не мой сын, - разочарованно прошептал он.

И действительно несмотря на красноту и осклизлый вид, уже сейчас было заметно: ребенок не унаследовал черты рода де ла Верда. Белесые мерзкие волосенки облепили головку, мутные глазки отливали прозрачно серым цветом, а тонкий задранный вверх носик и близко не напоминал горделивый хищный профиль отца.

Донна Инесс озадаченно посмотрела на помрачневшего сына, и с её губ едва не сорвалось что-то резкое, когда мучительно громкий крик роженицы вновь привлек внимание окружающих.

- Ещё один! - радостно ахнула акушерка и склонилась над извивающейся в новых схватках женщиной.

Дон Мигель небрежно сунул первенца в руки Хельги и настороженно уставился на роженицу. Отбросив в сторону излишнюю щепетильность, он не отрывал взгляда от естества жены, напряженно наблюдая за появившейся черноволосой головкой.

- Ещё один внук! - порадовалась бабушка, проследив за манипуляциями акушерки.

И дон Мигель, получивший черноволосого и черноглазого малыша с заметным носиком, ликующе воскликнул:

- Рамиро - будущий граф де Ла Верда! - и теплая радость отцовства наконец-то затопила его душу.

Он нежно прижался к бархатистому лобику губами.

Тишина, воцарившаяся в комнате, стала достойным ответом на это странное заявление. Возмущенно приподнялась на локтях даже измученная Стефка, вокруг которой по-прежнему возились приводящие её в порядок женщины.

- Мигель, - мать мягко, но решительно забрала у него из рук младенца, - графский титул передается по праву первородства. Так установлено в тех случаях, когда на свет появляется двойня. Кто первым увидел свет, того Господь и сделал старшим.

Де ла Верду даже передернуло от несправедливости и нелепости происходящего.

- Чтобы я отдал достояние своих предков неизвестно чьему ублюдку? Никогда! - яростно взревел он, опять выхватывая второго младенца из материнских рук. - Вот мой сын - Рамиро! А с первым, что хотите, то и делайте: хоть утопите. Это не мой ребенок!

Гачека даже пот пробил от ужаса.

- Мессир,- с опаской взглянул он на невменяемого графа, - если вы признаете своим ребенком второго малыша, то почему отказываете в законнорожденности первому? Ведь они были зачаты одновременно. Довольно часто бывает, что близнецы не похожи друг на друга: таких случаев немало!

- В том числе и нашей семье,- нахмурилась донья Инесс. - Моя мать и тетка не были похожи друг на друга, хотя родились одновременно. Мигель, отказывая первому малышу в праве первородства, ты идешь против воли Господа.

С кровати раздался пронзительный стон боли.

- Пресвятая дева, неужели ещё один? - ахнула потрясенная Хельга, кидаясь к госпоже.

Но Стефка только раздраженно отмахнулась от помощи служанки.

- Остановись, Мигель, умоляю тебя, остановись...

Но не тут-то было!

- Замолчи! - грубо оборвал граф жену. - Думаешь, не вижу, что все это происки сатаны? Он специально затолкал тебе в чрево этого ублюдка, чтобы отстранить от наследства мою плоть и кровь. Я не позволю делать из себя дурака! Несходство первого младенца со вторым - это подсказка Господня, чтобы я смог отличить своего ребенка от чужого. Только Рамиро я признаю своим сыном и наследником!

И взбешенный мужчина, крепко прижав к себе новорожденного сына, вышел из комнаты. Потрясенная донья Инесс растерянно прижала к груди отчаянно разрыдавшуюся сноху.

- Господи, за что? За что? - стонала роженица.

- Успокойся, девочка моя, - дрожащими руками погладила свекровь по голове несчастную Стефанию. - Мигель переволновался и за тебя, и за малышей. За ночь он успокоится, одумается и поймет, что неправ.

- Он ненавидит меня, и умрёт с этим чувством! Бедный мой сын, - Стефания протянула руки к первенцу, - родной отец обездолил тебя только за то, что ты похож на мать!

СУДЬБА.

Три недели сотрясали графский замок скандалы. В основном ругались с упрямцем мать и дядя, а глубоко оскорбленная жена подавлено молчала. Толку, кстати, и от её молчания, и от апелляций остальных родственников к здравому смыслу упрямого гранда практически не было.

Дон Мигель только сурово сжимал губы и на все доводы отвечал приблизительно одно и то же:

- Я подчиняюсь голосу крови. Молюсь и прошу Господа открыть мне истину, и он говорит, что только Рамиро - мой сын.

Растерянные родственники даже крестили детей и то поврозь: отец отказался присутствовать на крещении первенца. Старшего мальчика назвали Сидом, а младшего, по желанию отца, Рамиро. Его же граф громогласно объявил наследником.

- Какая вам разница, кто из ваших сыновей будет графом? - подозрительно налетал он на жену. - Разве они не равны для вас? Или есть что скрывать?

Стефания невероятно устала от бессмысленных претензий супруга. Она просто не знала, что ещё сказать этому безумцу, чтобы он оставил в покое хотя бы несчастного Сида.

- Мне нечего скрывать, - как-то высказала она мужу, когда уже окончательно истощились все запасы терпения, - дети дороги мне одинаково. И нужно совсем лишиться разума, чтобы объявить ни в чем неповинного младенца - семенем дьявола только потому, что он имеет цвет волос, отличный от вашего!

- Это знак небес!

- Это глупость, недостойная мужчины вашего звания!

Супруги в тот вечер ещё много чего сказали друг другу обидного, прежде чем разъяренный граф покинул покои супруги. Однако по другую сторону порога его ждала обеспокоенная мать:

- Ты обезумел! Как можно родную плоть и кровь называть семенем дьявола? Как ты потом собираешься отмаливать этот грех перед Всевышним?

Как ни упирался де ла Верда, но и его принялись одолевать сомнения. Сначала он их гневно отгонял, считая дьявольским искушением, но потом они стали всё сильнее смущать его душу.

Не надо думать, что он настолько поглупел после рождения Сида - нет, конечно! Разумеется, дон Мигель знал, что дети бывают похожими как на отцов, так и на матерей, и в этом нет ничего сверхъестественного. И если бы Сид родился после Рамиро, граф был бы ему рад не меньше. Но дьявол предупреждал его об испытании и угрожал неисчислимыми бедами, если он не повинуется воле судьбы, а кто не знает, что нечистый - страшный лгун и путаник? И всё будет с точностью до наоборот! Если дон Мигель сейчас смирится и позволит отстранить от наследства так похожего на него сына, то получится, что он испугался и исполнил волю дьявола?

- В жизни часто происходит не так, как должно быть: вне всякой логики, подчиняясь, казалось бы, слепому случаю, - увещевал его и дядя. - Вспомни историю Трастамаров. Если бы король Педро Жестокий не убил Бланш Французскую, скорее всего королевы Изабеллы и в живых-то не было. Но судьба распорядилась по-другому: одному из Трастамаров удалось в рукопашной схватке утопить законного короля в грязи и сменить позорное положение бастарда на титул короля. Кое-кому это тоже показалось несправедливым, но такова воля Господа! А ты противишься Всевышнему в столь малом. Может внешне не похожий на отца сын унаследует его ум и характер?

Дон Мигель чувствовал себя загнанным зверем: ах, близкие его не понимали, а он не мог им объяснить, с кем сражается за судьбу своего рода.

В конце концов родственники довели его до такой степени, что граф решился посоветоваться с кардиналом Сегорбе. Тот прославился не только святой жизнью, но и вполне разумными советами в запутанных делах своей паствы. А ведь проблема, вставшая перед домом де ла Верды, требовала особой деликатности и конфиденциальности.

Рассчитывая на помощь святого отца, дон Мигель вместе с женой и детьми покинул родовой замок и направился в Барселону. Его сопровождал верный секретарь, а графиня прихватила нянек и Хельгу. Поехал с супругами и сопровождающий клетку с котом дующийся на весь свет Тибо.

- Почтенный шут стал нянькой для кота, - бурчал он, волком глядя на также ненавидящего его Вийона, - клок шерсти ты, балбес и маета! Тебя когда-нибудь я утоплю, вот только срок мне дай, дубиною убью. К хвосту тебе трещотку привяжу и на ближайшую помойку укажу.

Желтые яростно горевшие глаза Вийона обещали тюремщику месть не хуже озвученной!

Но у других домочадцев были дела поважнее, чем вражда кота с шутом.

- Крепись, девочка моя, - свекровь крепко обняла понурую сноху. - Его преосвященство - достойный человек: он вразумит нашего упрямца.

Стефания признательно поцеловала суровую даму, которая на поверку оказалась её надежной союзницей против самодурства мужа. Но искреннее сочувствующие ей люди не понимали, что главное не в том, кто из двух младенцев станет графом - Сид или Рамиро? Постигшая их брак катастрофа таилась в самом осознании: её муж настолько ненавидит свою супругу, что даже внешнее сходство сына с матерью воспринималось им, как незаслуженный удар судьбы или того хуже - дьявольский промысел. Разве мог самый умный и проницательный кардинал что-то изменить в этой ситуации?

Однако кардинала Сергобе в Барселоне не оказалось: он удалился на юг страны, где его присутствие понадобилось для усмирения местных кортесов, но возвращения прелата ожидали со дня на день. У графа в Барселоне был небольшой особняк, вполне достаточный для размещения семьи и его людей, и пока Стефания устраивалась с детьми на женской половине, дон Мигель занимался своими делами.

Прошло три дня.

Вся во власти гнетущих мыслей и мрачных предчувствий Стефка не обратила внимания на стрекотание побывавшей на рынке Хельги. Немка заявила, что издали видела своего исчезнувшего мужа.

- Выглядел как настоящий идальго, - шумно возмущалась она. - Золотая цепь в руку толщиной, бархатный упленд. В мою сторону даже не глянул: вот и делай добро людям!

- И что же ты к нему не подошла? - рассеянно поинтересовалась Стефания.

Но немка только смущенно поежилась.

- Не знаю... а на каком языке с ним разговаривать?

Да, вопрос…

Графиня забыла про рассказ служанки, поэтому очень удивилась, когда на следующий день Хельга возбужденно ворвалась в комнату, где хозяйка кормила своих младенцев:

- Там, - задыхаясь, протараторила она, - гости: и мальчишка англичанин, и его отец - граф... не выговорю какой, и мой муж, и ещё какие-то люди! Мессир послал за вами!

Чарльз! Впервые за последний месяц Стефания слабо улыбнулась: ей захотелось увидеть этого милого юношу.

Когда женщина вышла во внутренний дворик дома, где в тени деревьев у фонтана граф принимал гостей, навстречу бросился взволнованный Чарльз.

- О, донна Стефания, - упал он на колено перед женщиной, - вы здесь. Значит, вновь вспыхнуло солнце.

Графиня от души улыбнулась при виде сияющих восторгом глаз: юноша был очарователен. Он солидно подрос за время разлуки: окреп в плечах, возмужал. Стефания была всего лишь на несколько месяцев старше, когда её похитил из отчего дома мужчина, превративший их жизнь в кошмар.

Невеселые размышления прервал отец Чарльза.

- Ваша светлость, - низко склонил он голову в бархатном причудливом шляпероне, - счастлив видеть вас во здравии. Я пришел поблагодарить за спасение моего единственного сына от неминуемой смерти.

Говорил он медленно, тщательно подбирая испанские выражения, да ещё с таким сильным акцентом, что собеседники больше догадывались о смысле его слов. Стефания окинула гостя заинтересованным взглядом, и в который раз подивилась точности характеристик, выдаваемых доном Мигелем.

Граф обладал приятной внешностью: серые глаза, унаследованные Чарльзом, выгоревшие на солнце брови, рыжевато-каштановые волосы и бородка. Однако в целом он не был особо примечателен, разве только бросался в глаза твердый подбородок, красноречиво говорящий о незаурядном характере.

Видимо красавец Чарльз унаследовал внешность матери и, судя по любящему взгляду, обращенному к сыну, Сэлисбурн не делал из этого драмы, вплетая в неё дьявола и его присных.

Сэр Уильям и дон Мигель быстро нашли общие темы для разговора. Наблюдая за их степенной беседой, Стефания поневоле отметила странное сходство в их поведении: оба говорили медленно, без особых эмоций, как бы постоянно прощупывая друг друга. Речь вполне предсказуемо вертелась вокруг английских дел: то и дело упоминались имена Йорков, Ланкастеров, графа Ричмонда и прочих глубоко безразличных Стефании людей.

А вот Чарльз всё свое внимание сосредоточил на графине, забавно и остроумно рассказывая о походе эскадры отца в Неаполь и пересыпая болтовню итальянскими словечками и цветистыми комплементами.

- В нашей армаде появилась новая каравелла, и в честь вас, моя спасительница, мы назвали её «Св. Стефанией». Это очень красивое судно, изготовленное по чертежам отца в Лукке.

- Сколько же у вас кораблей?

Оказывается, разговаривая с отцом, дон Мигель не пропускал ни одного слова и из речи сына.

- Пять, уважаемый граф, - любезно ответил сэр Уильям, опережая Чарльза. - Мы занимаемся перевозками грузов. Для этой цели у нас есть несколько тяжелых галер, но моря кишат пиратами, поэтому и приходится содержать военные каравеллы.

Правдоподобное объяснение, но де ла Верду оно не убедило. Пять кораблей для сопровождения груза? Что же они там перевозят - сокровища царя Соломона?

- Сколько ещё пробудут ваши корабли на рейде?

Сэлисбурн неопределенно пожал плечами.

- Дней...

Его слова потонули в треске ветвей куста самшита за спинами собеседников, из глубины которого выбрался противно урчащий Вийон с огромной крысой в зубах.

- А вот и твой настоящий спаситель, Чарльз, - развеселился граф при виде своего любимца, - наш Вийон!

- Вийон? - недоуменно приподнял брови сэр Ульям.- Странное имя для кота. И каким же образом он причастен к спасению моего сына?

- В первую очередь можете благодарить его мерзкий и шкодливый характер, - и дон Мигель рассказал, как был найден полумертвый мальчик.

- Чудны твои дела, Господи, - поразился Сэлисбурн, глядя как кот, небрежно швырнув трофей под ноги хозяину, гордо уносит задранный хвост.

Гости перекинулись ещё несколькими фразами с хозяевами и собрались уходить. Глаза Чарльза с такой тоской остановились на Стефании, что женщина жалостливо улыбнулась:

- Мы ещё встретимся, мой милый виконт.

- Ночь опустилась на мое сердце, - тяжело вздохнул тот, припадая на колено и понуро склоняя голову перед графиней.

Де ла Верда снисходительно полюбовался на эту сцену, делавшую честь любому рыцарскому роману.

- Ваш сын прирожденный менестрель.

Сэр Уильям только обескуражено рассмеялся:

- Немудрено. Когда женщина столь красива, любой пень станет поэтом. Вы счастливый человек, дон Мигель.

Супруги вздохнули одновременно: их союз изобиловал чем угодно, только не счастьем.

Граф с женой отправились проводить гостей и наткнулись на скрывающихся за самшитом увлеченно беседующих Гленкирка и Гачека.

- Ба, - радостно потер руки дон Мигель, - сбежавший муженек. Явились за супругой? Что же вы не идете обнять свою женушку?

Стефка в досаде прикусила губу. При виде шелковых шосс, расшитого золотом камзола под бархатным уплендом и толстой золотой цепи на груди стало ясно, что этот знатный дворянин подходит в мужья её Хельге, не более чем свинья в подруги арабскому скакуну.

- Кстати, где эта бестолочь? - продолжал издеваться над смущенным молодым человеком де ла Верда. - То шагу не сделаешь, не прищемив её любопытного носа, а то вдруг куда-то испарилась.

- Увы, - учтиво раскланялся Гленкирк, - конечно, я благодарен девушке за спасение от петли, но папские нунции мне пояснили: если брак не завершен, он недействителен.

- Как не завершен? - шутовски округлил глаза дон Мигель. - Да у вас уже сыну лет пять.

- Не знаю кто его отец, но не я.

Стефке надоело его ерничанье, и она удалилась к себе.

В тот день супруги больше не перекинулись и словом, зато о них очень много говорили в акватории порта.

Вечером Гачек отправился в порт на борт «св. Стефании» для встречи с плавающим на этом корабле арабским врачом. Абу Насир сел на корабль Сэлисбурна на Крите, захотев совершить путешествие в Европу, и уже побывал на Балтике, во Франции, Фландрии и Италии. Зная непреодолимую ненависть графа ко всем иноверцам, Славек мудро рассудил, что патрону незачем знать об этом знакомстве.

В своё время, когда Гачек лечил рану на голове Гленкирка, тот поведал ему о врачебном искусстве Абу Насира. И секретарь, много слышавший об Авиценне, не мог упустить случай познакомиться с настоящим арабом.

Однако на судне его ждала и беседа с взволнованным Чарльзом:

- Что с донной Стефанией, почему она сама не своя?

Не желая посвящать в тайны графской семьи посторонних, Гачек хотел было уйти от ответа, но Сэлисбурн и его отпрыск выглядели настолько обеспокоенными, что у него не хватило духу их обмануть. По мере рассказа, лица слушателей вытягивались всё больше и больше.

- В наш-то просвещенный век такое варварское заблуждение!- возмутился Чарльз.

- Что ты знаешь о варварстве, юноша? - тоскливо хмыкнул Гачек. - Дон Мигель вовсе не косный изувер, каким может показаться. Он во всём разберется, только боюсь, что графине уже будет безразлично его мнение. В любом случае: они муж и жена и сами уладят свои разногласия.

- Но донна Стефания ангельски прекрасна и добра, почему муж столь жесток к ней?

Гачек мрачно посмотрел на смятенного Чарльза. Он был ещё слишком юн, чтобы понять, что происходит в семье де ла Верда.

- Если моя Тереса когда-нибудь родит дочь, то первое, о чём я попрошу Господа, чтобы она не походила на ангела. Это мир грешных людей.

С арабским ученым они засиделись допоздна. И хотя вопреки ожиданиям Абу-Насир критиковал Авиценну, Гачек выслушал его с удовольствием. Такой уж он был человек: всё новое воспринимал без предубеждений, и если даже с чем-то был не согласен, никогда не рвал горло, доказывая свою точку зрения. К тому же ему редко удавалось поговорить с таким интересным человеком, как закутанный в бурнус смуглый старик.

- Испания, - с горечью говорил Абу-Насир, - это земной рай! Для арабов всё равно, что Эдем для христиан. Какие прекрасные дворцы, тенистые сады, высочайшая культура! Почему люди разной веры не могут жить в мире? В странах полумесяца иноверцы платят дополнительный налог и исповедуют какую желают веру. Никто их за это не преследует. А какие страшные дела творятся на этой, когда-то благословенной Аллахом земле: жуткие аутодафе, пытки, тюрьмы всего лишь за то, что люди хотят жить в согласии со своей совестью. Я боюсь даже покинуть корабль, только издали любуясь красотами навсегда утерянного мира.

Гачека не могла оставить равнодушным боль этого мудрого человека, и поневоле крамольная мысль посетила его: «Почему мы так нетерпимы к иноверцам? Убежденьем и высоким примером можно добиться гораздо большего успеха, чем пытками, казнями и страхом!»

Утро следующего дня не предвещало никаких судьбоносных потрясений. Всё шло своим чередом: месса, завтрак, и никто не обратил внимания на дожидающегося в прихожей курьера. Да и граф, выслушав его, никому не сказал по какому делу уходит из дома.

Стефания с портнихами и Хельгой с утра занималась своими платьями, Тибо и кот крутились вокруг вороха разноцветных тканей, гоняясь друг за другом и норовя всё запутать и распустить нитки шитья. Гачек не спеша писал письмо в Рим с соображениями графа о последнем папском эдикте. В общем, всё как всегда.

Во дворе не по-весеннему палило солнце, напоминая о скором лете, и сумрачное настроение последних дней наконец-то покинуло обитателей этого дома.

Неожиданно в комнату секретаря заглянула взволнованная Хельга.

- Мессир, - опасливо прошептала она, - у кроватки Сида... да смотрит на мальчонку так странно. Няньки от страха попрятались. Я хотела сказать донне Стефании, но она сейчас как раз на примерке.

- Хорошо, что не сказала, глупая баба, - в сердцах выругался Гачек, - вечно ты поднимаешь пыль! Разве отец не может посмотреть на сына? Ступай, я сам разберусь в чём дело.

Несмотря на ворчание, леденящая тревога пронзила его сердце: дон Мигель ни разу с момента рождения младенца не подходил к Сиду ближе, чем на десять шагов. Гачек поспешил в детскую.

Граф действительно стоял у колыбели Сида и пристально разглядывал спящего младенца. Его лицо приобрело такое выражение, что Славеку стало страшно. Они так давно знали друг друга, что понимали без лишних слов.

- Вы были у его преосвященства?

- Да.

- Что он вам посоветовал?

Граф странно покосился на секретаря.

- Провести дознание. И если в результате выяснится, что Сид - нормальный младенец и не имеет меток дьявола, то именно он станет виконтом.

Гачек много лет вел переписку графа с инквизиторами всех мастей, поэтому прекрасно знал, что скрывается под словом «дознание». Он не поверил собственным ушам.

- Вы хотите сказать, что этого крошку будут топить в воде, истыкают всё тело иглами или применят ещё какие-нибудь не менее жуткие пытки?

- Это не пытки, - тотчас взревел возмущенный дон Мигель, - а много раз проверенные методы распознания сатаны!

И только теперь секретарь заметил, в каком жутком состоянии находится патрон. Его губы тряслись, руки ходили ходуном, и он растерянно пытался сжать их в кулаки.

- Неужели, ты думаешь, - уже мягче пояснил граф, - что мне просто дается это решение? Пойми, я подозреваю в своем сыне демона, прежде всего потому, что убежден: его мать спуталась с дьяволом. Если мои подозрения окажутся верны, следующей на дознание отправится Стефания.

- Вы уверены, что не хотите таким способом убить и жену, и не устраивающего вас сына? - хмуро спросил Славек.

Дон Мигель страдальчески наморщил лоб.

- Почему никто не хочет меня понять? - сокрушенно вздохнул он. - Когда же до вас дойдет: я буду только рад, если мои подозрения не подтвердятся!

Гачек обреченно кивнул головой, пытаясь держать себя в руках.

- Вам виднее!

- Только не говори ей ничего, - неожиданно попросил граф, - я сам всё объясню Стефании завтра утром. Обещай!

Секретарь горько пожал плечами.

- Вы думаете, у меня язык повернется ей такое сказать? Нет уж... объясняйтесь без меня.

- Мне нужно помолиться.

Граф покинул детскую, оставив растерянного чеха наедине с кроватками спящих детей. И пока Славек думал, уж не удрать ли ему с Сидом самому, дверь тихо скрипнула и на пороге показалась бледная Стефания.

Гачек не удивился.

- Хельга? - обреченно спросил он.

- Да, - спокойно ответила графиня.

Они замерли, напряженно глядя в глаза друг другу.

- Что будете делать?

- Умирать! Мне так всё надоело, что я потеряла страх перед смертью. Вот только Сид... стоит мне только представить, как его будут мучить... Невинное, беззащитное дитя!

По лицу Стефании побежали тихие безнадежные слезы.

- Славек, спаси его, умоляю! Унеси малыша из дома, брось его где-нибудь на улице. Может, Господь смилуется над ним и какие-нибудь добрые люди...

Этого вынести Гачек уже не смог. Его добрая госпожа - донна Стефания, не раз спасавшая жизни чужих людей, сама сейчас нуждалась в помощи.

В таких случаях люди начинают соображать в три раза быстрее, чем обычно.

- У нас ещё есть время.

День перевалил за другую половину, когда Славек, то и дело сбиваясь на бег, помчался в сторону порта. В этот раз его не ждали, поэтому пришлось потратить немало времени, чтобы попасть к стоящей на рейде «св. Стефании».

Гачека трясло от напряжения, пока он приближался в нанятой шлюпке к черному силуэту каравеллы. Их заметили, и вскоре графский секретарь уже карабкался по веревочной лестнице на борт судна.

Он решительно отстранил бросившегося к нему Чарльза. Столь важное дело можно было обсуждать только с его отцом.

- Долг платежом красен, - прямо сказал Гачек графу, едва они остались наедине. - Донна Стефания спасла вашего сына, теперь вы должны спасти её.

Сэлисбурн опешил.

- Что произошло?

- Граф решил подвести свою жену и старшего сына под дознание инквизиции. Вы разумный человек и понимаете, что для доминиканцев невиновных не существует. После чудовищных пыток несчастная женщина признается во всех немыслимых грехах, а если даже и выдержит, то её стойкость объяснят одержимостью. Инквизиция как и чума никого не выпускает из своих цепких лап.

Сэр Уильям недоверчиво выслушал разгоряченного собеседника.

- Де ла Верда не производит впечатления безжалостного изувера.

- Дон Мигель не изувер! Он ...

Гачек окончательно запутался в объяснениях: не мог он кратко, в нескольких словах пояснить суть мировоззрения своего патрона. На более же обстоятельный рассказ не было времени.

Между тем у Сэлисбурна оказались и другие возражения:

- Мои корабли не приспособлены для перевозки матерей с детьми. Моряки не любят присутствия женщин на борту: это ведет к смуте среди экипажа. Вдобавок миледи очень красива. Да из-за неё передерутся даже рыбы за бортом!

- И что ей теперь погибать из-за своей красоты? Ведь речь идет даже не о смерти, а о жуткой мучительной смерти от рук не ведающих жалости палачей. Стефания спасла вашего сына, спасла Джона Гленкирка, но неужели, когда помощь понадобилась ей...

Сэр Уильям тоскливо вздохнул, раздраженно взглянув на назойливого посетителя:

- Поймите, нам нельзя вмешиваться в эту историю. Де ла Верда - могущественный вельможа, и если ещё на нас обрушится весь христианский мир за укрывательство ведьмы, мне останется только затопить свои корабли. А от нашего каперства зависит слишком многое.

- Но ему вовсе не обязательно знать, кто помог его жене сбежать.

- Вы думаете, граф не догадается? - скептически хмыкнул Сэлисбурн. - Хорошо, пусть будет по-вашему: я ввяжусь в эту дикую историю и вывезу миледи из Каталонии. Но где я её должен высадить на берег?

Об этом Гачек не подумал. Куда может устремиться одинокая женщина с ребенком? Где ей будут рады, кто её ждет? В Моравию, в Трир?

- Сейчас главное - спасти ей жизнь. Остальное решите с донной Стефанией.

Сэлисбурн длинно и цветисто выругался на помеси различных языков, и облегченно вздохнувший Гачек понял, что адмирал поддался на уговоры.

- Пусть будет по-вашему. Есть ли у вас какой-нибудь план действий? - мрачно поинтересовался, облегчивший душу сэр Уильям.

ПОБЕГ.

Гачек едва поспел к ужину, с облегчением узнав, что за это время его никто не хватился. Супруги заперлись каждый на своей половине, и дом замер в предчувствии грядущей катастрофы. Разумеется, Хельга не смогла промолчать, и по секрету рассказала о замыслах графа абсолютно всем в доме.

Неудивительно, что вся прислуга в страхе попряталась по углам, а от несчастного Сида в панике сбежала даже нянька. Кому охота быть замешанным в историю с демонами! Заливающаяся слезами Хельга принесла ребенка матери.

Завидев на пороге преданного друга, Стефания отослала по придуманному предлогу болтливую немку. Проверив, не торчит ли она за дверью, женщина обернулась к Славеку:

- Сэлисбурн согласился?

- Да, - и он ознакомил женщину с планом побега.

По замыслу Сэлисбурна сначала из дома нужно было вынести в корзине ребенка и передать ждущим в саду англичанам. Сама же женщина последует за сыном позже, когда тот уже будет в безопасности.

Казалось, простой и чёткий план, испортить который было практически невозможно, но только не в доме де ла Верды.

Для начала Гачек отправился на поиск подходящей корзины, и ему тут же под ноги выкатился Тибо.

- Возьми Вийона корзину, - нагло посоветовал ему шут, - но не забудь и эту дрянную скотину. Если кота не возьмешь, граф всё узнает, и донну убьёшь.

Гачек отличался мягким и спокойным характером, но карлик выбрал неудачный момент для шантажа, когда тот и так был на нервах.

- Ах ты, плут, - больно вцепился он в ухо шута, - подсушивал? Если вякнешь графу хотя бы слово, расскажу, что твоя женушка была в подручных у парижской ведьмы Кэтрин Прель.

Но Тибо было не смутить такими угрозами.

- Я бедный шут, - сразу же заныл он, - и пусть немного глуп, но от этого кота у меня в костях ломота. Пусть донна мерзавца с собой заберет, тем самым двух зайцев убьет: она лишится мужа, а я кота, такая наступит тогда красота!

Гачек только обречённо рукой махнул.

- Ладно… Отвлечешь Хельгу и няньку Рамиро, когда наступит время.

- Для Тибо это пара пустяков, запру двух коров я на крепкий засов.

Но в назначенный час взволнованный карлик примчался к секретарю с известием, что граф сам выгнал всех нянек из детской и заперся с сыновьями. Гачек был как на иголках: в саду уже дожидались младенца люди Сэлисбурна.

- Тащи корзину, - тихо приказал он карлику, - и жди, когда выйдет граф. Позовешь меня.

- А кот?

- Убью! - и секретарь сунул под нос шуту кулак. - Ещё одно слово про кота, и ты сам у меня замяукаешь!

Тибо затаился за дверью, а Гачек прошёл к себе. Нервно мечась по комнате, он недоумевал: что столько времени делает граф в детской в столь поздний час? Может всё-таки передумал проводить дознание? Ах, если бы знать, какие мысли скрываются в этой упрямой голове!

Скрипнула дверь. Гачек быстро обернулся, думая, что пришёл Тибо, но к его удивлению это оказался граф. Испугавшись предательства коварного карлика, Славек замер, но первые же слова патрона рассеяли его подозрения:

- Не спишь? Это хорошо… Мне нужно с тобой посоветоваться.

Дон Мигель прошёл к открытому окну и застыл, глядя на восходящую луну.

Гачек совсем извелся: время шло, ребенок все ещё находился в доме, уж не говоря о Стефании, а весенние ночи такие короткие. Де ла Верда же будто язык проглотил, пялясь на луну, словно видел её впервые!

Минуты тянулись как часы и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем граф наконец-то соизволил открыть рот:

- Сегодня счастливый день, Гачек.

Господи, да неужели он вдобавок именно сейчас тронулся умом? Не мог выбрать другого времени?

- Я рад, ваша светлость, что вы считаете этот день счастливым, - растерянно пробормотал секретарь, - но час уже поздний...

- Я провел дознание, - дон Мигель посмотрел ему прямо в глаза, - с Сидом всё в порядке: я был неправ.

У Славека с трудом устоял на ногах.

- Вы провели дознание? Сам?

- Да, - удивился вопросу де ла Верда. - Я же знаю, что делать в таких случаях. Взял иглу, раскалил её и обследовал тело Сида.

Гачека замутило.

- И? - с трудом справился он с тошнотой.

- На теле ребенка нет меток дьявола. Он бурно реагировал на все уколы. Теперь я точно знаю, что Сид - мой сын и наследник.

- А донна Стефания? Вы также лично проведете дознание?

- Не знаю, - неопределенно протянул дон Мигель, - есть ли в этом теперь надобность? Как ты думаешь?

У Гачека от облегчения выступил пот на лбу.

- Я верил, - устало улыбнулся он, - что вы во всем разберетесь и сделаете правильные выводы.

Как хорошо, что теперь не нужно красть ребенка и отправлять несчастную женщину в неизвестность!

Дон Мигель ещё немного рассеянно постоял в комнате секретаря да убрался восвояси.

Гачек дождался, когда стихнут его шаги и кинулся на женскую половину. Надо было как можно быстрее обрадовать донну Стефанию известием, что её муж наконец-то пришёл в себя.

Но никого не оказалось в покоях графини кроме блаженно дрыхнувшей на тюфячке Хельги. Пуста была и каморка карлика. А дремлющая на полу в детской кормилица двойняшек только причмокивала во сне, даже не подозревая, что вторая колыбель пуста.

- Неужели опоздал? - у Гачека противно заныло сердце.

Он помчался к выходу в сад, и едва не растянулся, наткнувшись в темноте на ковыляющего карлика.

- Где графиня и Сид? - тряхнул взволнованный секретарь уродца.

- Где и должны быть, - захныкал тот, потирая ушибленные места,- уже должны от берега отплыть. А с ними паскудник Вийон - приспешник дьявола и шпион.

Гачек взвыл, опустившись на колени прямо посереди коридора.

- Что я за несчастный!

Тибо смущенно мялся рядом, не понимая причин такого взрыва отчаяния со стороны обычно сдержанного секретаря. Побег вроде бы удался!

- Всё случилось, как случилось. Ей скитаться не в первой, - довольно мудро заметил он, - пусть прольется Божья милость над их с сыном головой!

- Да, - обречённо понурился Гачек, - нам остается только молиться…

И он поплелся в свою комнату - молиться и дожидаться момента, когда граф узнает, что в эту ночь лишился не только жены, но и всего лишь несколько часов назад обретенного сына.

А что же Стефания?

Разумеется, графиня не подозревала, что дон Мигель наконец-то признал Сида виконтом. Да и если бы узнала о дознании, вряд ли это изменило её решение убежать от мужа.

В эту ночь женщине слишком много предстояло сделать, поэтому узнав от встревоженного Тибо, что муж задерживает Гачека, она взяла осуществление побега в свои руки.

Прежде всего она позаботилась о средствах. Графиня отправилась в кабинет супруга и недрогнувшей рукой выгребла из шкатулки все наличные средства. Покопавшись в ларце с драгоценностями забрала парадную нагрудную цепь графа с фамильными рубинами и прихватила ту самую жемчужную нить, к созданию которой когда-то приложила столько бесполезных усилий. Ничего, не обеднеет супруг, а ей эти вещи ещё как пригодятся!

После женщина прошла в детскую, где оставался последний из близнецов. Стефке было невыносимо тяжело расстаться с Рамиро, но что поделаешь! Ему хотя бы не угрожали пытки как его брату. Горько заплакавшая мать прижалась губами ко лбу Рамиро и обвила пеленки своим нательным крестиком. От боли разрывало грудь, и чтобы окончательно не лишиться мужества, женщина прихватила узел с самым необходимым и поспешила покинуть особняк.

В саду беглянку дожидались переброшенные через высокий забор веревки и сам Джон Гленкирк. Мужчина подсадил графиню на стену, и она скользнула по веревкам вниз прямо в руки ждущих снаружи мужчин.

- Быстрее, миледи! Как бы нас не застукал ночной патруль.

Стефания никогда ещё не бегала столь быстро, да ещё в компании морских бродяг. Они буквально неслись над землей, тщательно скрываясь в тени домов. Показалась чёрная громада возвышающейся при входе в порт горы Монтжуих, в тени подножья которой посверкивали рассеянные огни не спящих даже в этот поздний час портовых кабаков.

Лодка уже ждала беглецов и, покачиваясь на морских волнах, Стефка грустно попрощалась с залитым луной городом, в очередной раз уходя в неизвестность.

ПЕРЕПОЛОХ.

Гачек стоял на молитве. Какой уж тут сон, когда он не находил себе места от тревоги за графиню с ребенком, да и за всех домочадцев де ла Верды. Что их всех ждет, когда дон Мигель обнаружит пропажу? Славек молился, чтобы Господь вразумил его, как правильно поступить. Может, признаться в содеянном? Но он не мог подвести Сэлисбурна: англичанин и так многим рисковал, согласившись взять графиню на борт.

Не успела ещё весенняя заря позолотить верхушки деревьев сада, как спящий дом поднял на ноги крик перепуганной кормилицы, обнаружившей пропажу одного из питомцев. Причем, исходя из курсирующих по дому слухов, женщина решила, что маленького дона Сиднея унёс дьявол. Именно об этом она отчаянно и кричала, подняв на ноги весь квартал.

Нервно вздрогнувший Гачек выскочил в коридор, как раз для того, чтобы столкнуться с бегущим из своих покоев графом. Дон Мигель даже не успел ничего накинуть на рубаху, и теперь торопливо перебирал ночными туфлями, путаясь в подоле одеяния. Выглядел он забавно, только никому в голову не пришло засмеяться.

Де ла Верде достаточно было увидеть крестик жены на пеленках Рамиро, чтобы сразу же догадаться о побеге.

- Гачек, - яростно взревел он и прибавил крепкое цветистое словцо, - ... опять ударилась в бега! Да ладно бы ушла сама… зачем она прихватила виконта?

- О… - только и сумел промямлить тот, виновато пряча глаза. - Неужели?

Если бы граф не был настолько выведен из себя, наверное, он сразу же догадался об участии секретаря в побеге жены. Но дону Мигелю было не до смущения Гачека.

- Стефания не могла далеко уйти. Городские ворота ещё закрыты.

Через несколько минут его люди уже рыскали по городским улицам, расспрашивая всех встречающихся на пути людей о женщине с ребенком. Увы, ни ночующие на улицах оборванцы, ни городская стража не видели пропавшую графиню. Да, болтались по улице какие-то моряки со стоящих на рейде кораблей. Может были с ними и женщины, но вот младенцев на руках у этих блудниц не видел никто.

И только тогда дон Мигель приступил к допросу домочадцев. Он-то хорошо знал, что в его доме мышь не проскочит, чтобы её не просто не заметили, но ещё и не обсудили длину хвоста и красоту усов!

Граф собрал своих людей во дворе дома и начал дотошно разбираться в том, что произошло.

Его сузившиеся от подозрений глаза сразу же остановились на Гачеке. Впрочем, если он и обвинял секретаря, то только в излишней болтливости:

- Я же просил вас молчать о дознании!

Гачек ежился от нервного озноба, несмотря на заливающее двор яркое солнце.

- А я ничего и не рассказывал донне Стефании о готовящемся дознании, - честно ответил он, и красноречиво покосился на Хельгу.

Всё равно рано или поздно дону Мигелю рассказали бы о болтливости немки другие слуги.

- Да, - во весь голос заревела та, - это я рассказала госпоже о дознании, но я ничего не знаю о её побеге! Клянусь мощами св. Петра! Ничего!

- Как же она отреагировала на твой рассказ?

- Никак, - всхлипнула Хельга, - стояла, как окаменелая и ничего не говорила! Не знаю я ничего, не знаю!

Прокурорский взор графа пробежался по ошеломленным лицам остальных слуг, пока не остановился на пышущей здоровьем фигуре Мадлен.

- Тибо? - выдернул граф карлика из-за спины супруги. - Ты ведь всюду суешь свой нос? Неужели ничего не слышал?

Тибо был самым слабым звеном в их затее, и у Гачека от страха дух перехватило, но шут только вяло огрызнулся:

- Пусть нос мой кой-кому мешает, чужие тайны мне не доверяют. Не знаю я: куда ушла графиня? Я ночью спал, и мне не снилось, что кто-то из дому пропал!

Граф задал ещё несколько вопросов и сообразил: от слуг он ничего не добьется. Может они действительно ничего не видели, а может, молчат из осторожности.

- Ладно! - скрипнул он зубами. - Но берегитесь, если узнаю, что вы меня водите за нос - убью собственными руками!

Посланные на поиски графини люди вернулись ни с чем: стража на городских воротах не видела никого похожего на графиню, уж не говоря о ребенке.

Оставался ещё один путь из города и дон Мигель отправился на поиски жены в порт.

«СВ. СТЕФАНИЯ»

Утро этого дня началось с крика и для стоящего на рейде корабля: кричал проголодавшийся Сид. Недавно сомкнувшая глаза Стефания, покачиваясь спросонья, расшнуровала прорези блио и сунула сосок в детский ротик. Пока малыш насыщался, она немного подремала, но потом материнские заботы заставили женщину стряхнуть с себя сон и заняться неотложными делами. Сына, прежде всего, нужно было перепеленать.

Мать вытащила из прихваченного узла пеленку, развернула её, а потом распеленала сына. Открывшееся перед её глазами зрелище заставило женщину закричать от ужаса: младенец оказался покрыт точечными пятнами запекшейся крови.

В каюту забежал испуганный Чарльз.

- Что случилось, донна?

За спиной сына показалось и встревоженное лицо отца.

- Вот, - трясущимися руками показала она на тельце сына, - вот...

Отец с сыном озадаченно переглянулись, и тогда женщина расстроено пояснила:

- Дон Мигель всё-таки провел дознание: он истыкал Сида иглами!

Граф смущенно крякнул.

- Это всё достаточно неприятно, миледи, но ваш сын в результате этой мерзкой процедуры остался цел и невредим, поэтому нет причин для дальнейших волнений. И больше не кричите так громко: за годы плавания мы отвыкли от женского общества.

Стефания принялась быстро пеленать ребенка, а Сэлисбурн тем временем продолжал пояснять:

- К сожалению «св. Стефания» не может быстро покинуть Барселону. Мы дожидаемся находящихся на подходе кораблей, чтобы потом вместе совершить поход к берегам Африки. Наверняка де ла Верда уже поднял на ноги весь город. Ради вашей безопасности, прошу не выходить из каюты: всё необходимое будет приносить Чарльз. В любой момент может появиться погоня. Мы к этому готовы, но вам нужно научиться держать себя в руках и не давать малышу плакать.

Стефания согласно качнула головой и обессилено опустилась на лежанку. Мысли хаотично метались в голове: тут и необходимость стирать и купать малыша, и недостаток пеленок, и прочие столь понятные любым матерям заботы. Да и как добиться, чтобы младенец не плакал? Задача далеко не из легких.

Едва присев, Стефка с придушенным визгом взвилась вверх. Мужчины сначала изумленно взглянули на неё, а потом дружно расхохотались. Оскорбленная Стефка, которой что-то больно впилось в зад, смерила наглецов мрачным взглядом, а потом посмотрела вниз.

- Вийон, - простонала она, - ты-то как здесь оказался?

- Его вместе с юным доном передал моим людям ваш карлик, велев обязательно прихватить с собой на корабль, - пояснил ей сэр Уильям.- Этот зверь исцарапал и покусал половину моего экипажа. Хотелось бы узнать, чем он так отличается ото всех остальных кошек, что вам необходимо его присутствие?

Ну, что тут скажешь?

- Тибо несколько перепутал, - сухо уточнила она. - Вийон - любимый кот моего мужа. И неизвестно, кого он будет искать с большим старанием - сына или этого полосатого скандалиста.

- А если его опустить за борт, поплавать?

- Нет, - перепугалась Стефания, - Вийона мне подарил хороший друг.

- Вам виднее…

- Не бойтесь, донна Стефания, - жизнерадостно уверил её Чарльз, - всё будет хорошо и с вами, и с вашим котом!

Легко сказать: «не бойтесь!» От страха и напряжения женщина была как натянутая тетива. Ей нездоровилось от качки, приходилось выполнять непривычную работу по уходу за Сидом, и она чувствовала себя страшно утомленной. Зато Вийон передрался со всеми котами на борту «св. Стефании», украл у кока солидный кусок мяса, оставив весь экипаж без ужина, а потом нагло приплелся к Стефании жаловаться на полученную выволочку.

- Пресвятая Дева, - молилась она. - Да когда же мы покинем Барселону? Это ожидание хуже всяких пыток.

- В порту переполох, - доложил ей принесший ужин Чарльз, с любопытством наблюдая, как она смазывает складочки на теле Сида оливковым маслом. - Вас ищут на суднах. Завтра, наверное, будут у нас. А зачем вы смазываете малыша маслом?

- Чтобы не было опрелостей.

Стефка ещё во время пути в Каталонию заметила в графском сыне неуемную любознательность к делам, казалось, весьма от него далеким. Вот и сейчас он крутился вокруг Сида с любопытством, обычно несвойственным юнцам его возраста и происхождения. Удивленно разглядывал младенца, заинтересованно трогал ручки и ножки и добился от Сиднея улыбки.

- Я ему понравился! - радостно восхитился он.

- Разве есть человек, которому бы ты не понравился?

Стефка вяло ковырялась ложкой в овсяной похлебке, больше по необходимости, чем из чувства голода. Тревога лишила её аппетита.

Как и предсказывал Чарльз де ла Верда появился на судне утром следующего дня.

Едва завидев направляющуюся в их сторону шлюпку, Стефанию с сыном посадили в ящик для хранения якорной цепи, накидав сверху тяжелые бухты канатов. Помещение оказалось настолько тесным, что графине пришлось сложиться чуть ли не вдвое, да ещё прижимая к себе спящего Сида. Правда, душно не было: из открытого портала, через который в море уходила якорная цепь, поступало большое количество морского свежего воздуха. Только бы Сид не проснулся! Мать на всякий случай держала наготове грудь, чтобы в случае необходимости заткнуть ей ротик. Но из-за бьющихся о борт волн она не слышала, что тем временем происходило на палубе.

Между тем там разворачивалось почти комедийное действие. Только зрителей, сумевших бы его по достоинству оценить не было - одни актеры!

- Простите, любезный граф, что я появился на вашем корабле без приглашения, но поверьте, только неотложное дело могло подвигнуть меня на этот поступок.

Де ла Верда был предельно вежлив. Впрочем, ему ответили тем же:

- К чему извинения, дон Мигель, для нас большая честь принимать вас на борту «св. Стефании»

Когда обмен любезностями закончился, можно было приступать и к делу.

- В моем доме несчастье, сэр Уильям. Исчезла вместе с новорожденным сыном жена. У донны Стефании были тяжелые роды, и видимо что-то стряслось с рассудком.

Чарльз дерзко встрял в разговор взрослых:

- Когда мы навещали вас, донна Стефания вела себя как здоровая женщина.

- Ты не прав, Чарльз, - укоризненно пожурил сына Сэлисбурн, - и ещё мало знаешь женщин. Все они с виду тихие, а внутри настоящие фурии. Естественно, что дон Мигель лучше знает, больна или здорова его жена.

И он озабоченно обернулся к де ла Верде.

- Вы говорите донна Стефания исчезла, да ещё и с ребенком? Какое горе! Может, требуется помощь? Говорите: я всё сделаю для людей, спасших моего Чарльза.

Дон Мигель смерил настороженным взглядом лицо англичанина. По логике событий Стефания должна быть здесь, но так уверенно обычно ведут себя люди, которым нечего бояться.

- Собственно, я хотел узнать: не обращалась ли моя жена за помощью? Графиня вообразила, что я собираюсь подвергнуть нашего сына дознанию инквизиции. Не больше, не меньше… но что взять с помешавшейся?

- Нет, мы не видели графиню и не покидали корабль в последние дни. Зато отпущен на берег перед дальним походом почти весь наш экипаж.

Дон Мигель окинул палубу изучающим взором: действительно, на судне практически не было людей.

- Мы проводим обыск всех находящихся на рейде кораблей. Это простая формальность.

Англичане степенно поклонились.

- Мы всё понимаем. Действуйте!

Прибывшие с графом люди рассыпались по палубе, по помещениям полуюта: заглянули всюду, даже в трюм.

- Пусто, - доложили они графу.

Сэлисбурн даже не успел облегченно перевести дыхание, когда мимо ног промелькнула мохнатая молния и, скользя когтями по железу нагрудной кирасы, на плечо де ла Верды вскарабкался счастливый Вийон. Кот неправдоподобно громко урчал, лез носом прямо в лицо хозяина, и сэр Уильям готов был поклясться, что его усатая морда глумливо усмехалась.

- Вийон! - глаза графа засветились такой нескрываемой радостью, какую пять минут назад и вообразить было невозможно.

- Вийон? - Сэлисбурн с трудом сохранил самообладание. - Этот зверь - ваш кот?

Дон Мигель так взглянул на англичан, что тем стало не по себе. Не было сомнений, что он полон решимости найти свою жену, даже если для этого придется разобрать весь корабль на составные части.

- Гленкирк? - отчаянно кликнул своего помощника сэр Уильям. - Откуда здесь взялся этот кот?

Надо сказать, что Вийона ещё с вечера заперли в трюме, но очевидно во время обыска вредный зверь умудрился выскользнуть из заточения.

Гленкирк сориентировался быстро.

- Милорд, его вчера с берега притащил Дик Трелони. Сказал, что кот бегал по пирсу и орал, как ненормальный. А разве это ваш зверь, граф? Так заберите его, ради Бога. Эта тварь всех искусала и подрала: мы уже хотели его утопить, да он вовремя удрал, бродяга!

Дон Мигель, крепко прижав к себе любимца, невозмутимо слушал эти объяснения, но вряд ли они казались ему убедительными. И тогда в разговор вмешался Чарльз.

- Думаете, что графиня при побеге захватила с собой и кота? А зачем он ей понадобился? Донна Стефания подозревала, что вы и этого зверя хотите выдать инквизиции?

Пожалуй, Вийон оказался слабым местом в рассуждениях де ла Верды. Он тоже не понимал: зачем кот Стефании? Пожалуй, Вийон увязался за ней во время побега и добрел до порта. Но понятно, что в шлюпку вслед за хозяйкой уже незаметно пробраться не смог, как и тайно проникнуть на какой-нибудь стоящий на рейде корабль.

- Ваш кот - настоящий забияка, - между тем продолжать болтать несносный мальчишка, и сунул графу под нос исцарапанную руку. - Вон как меня ободрал!

Хорошо. Пусть они его ни в чём не убедили, но дон Мигель всё-таки решил допросить нового фигуранта этого дела:

- Дик Трелони? Я могу его увидеть?

- В таверне на берегу, - с готовностью подсказал Гленкирк, - он дальше никуда не уходит. У нас в походе закон: ни капли вина, вот моряки все и накачиваются как перед концом света. Я вас провожу к нему, хотя ошибиться трудно: более мерзкой рожи представить себе невозможно.

И де ла Верда, бережно подхватив мурчащего от счастья кота, спустился вслед за своими людьми в дожидающуюся шлюпку. Последовал за ним и Гленкирк.

В рассеянном полумраке одной из портовых таверн среди запахов прокисшего вина и застарелого перегара проводили свое время отпущенные на берег моряки. Таких опухших от пьянства омерзительных физиономий дон Мигель ещё не видел. Но даже среди этих уродов бельмом на глазу и пурпурной краснотой изъеденного оспой лица выделялся Дик Трелони.

- Кот? - озадаченно пробурчал он в ответ на вопрос о Вийоне. - Кот, ещё что? Обычно черти покоя не дают: рассядутся на снастях и машут хвостами, дразнят… Мерзкие твари!

- Вчера вечером, пьяница, ты приволок кота на «св. Стефанию». Где ты его взял?

За приятеля ответил торчащий рядом дружок, внешний вид которого хоть и не был настолько паскудным, но все же мог отправить на тот свет случайно увидевшего его ночью прохожего.

- Джон волочет на корабль всех подряд! В прошлый раз притащил какого-то пьяного в стельку падре, чтобы тот разогнал чертей, которые сидели на рее и, смеясь, корчили ему рожи. А как-то во время стоянки в Танжере тайком помог пробраться на борт шлюхе: эта стерва обчистила каюту капитана. Благо во время хватились. А уж кошек, собак и прочих тварей только и успеваем, что сбрасывать за борт. Пьяный, как свинья, ничего не помнит!

И что было делать с такой мразью? К концу разговора Трелони уже уткнулся пузырящейся слюной рожей в винную лужу на столе, шумно испуская запахи, деликатно называемые «дурными ветрами». Раздраженный граф выскочил из зловонного вертепа на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

- У меня странное чувство, что Стефания где-то рядом, - пожаловался он секретарю уже дома.

- Может, донна скрывается где-то в городе, - Гачек изо всех сил старался отвести мысли графа от английского корабля. - Вспомните, в Париже она пряталась в борделе.

- С неё станется! - рявкнул дон Мигель и приказал провести Тибо.

- Вот, - протянул он ему вновь обретенного кота, - к счастью, хоть эта пропажа нашлась. Следи за ним хорошенько!

Надо было видеть потрясенную при виде своего врага физиономию карлика.

- Мерзавец ты и плут, - отчаянно ругал он кота, волоча его за шкирку в знакомую клетку, - ведь знал прекрасно, что тебя не ждут! Я от тебя, наверное, избавлюсь не ранее, чем сам представлюсь!

Вийон строптиво шипел и извивался, а потом исхитрился так изогнуться, что до крови куснув своего мучителя, вырвался и удрал.

- Да есть ли справедливость на свете, - взвыл Тибо, от отчаяния забыв даже про стихи, - что бы тебя собаки сожрали!

Между тем дон Мигель, наконец-то, добрался до шкатулки, где хранил свою нагрудную цепь и жемчужную нить. Увидев её пустые внутренности, он едва не лопнул от злости.

- Эта тварь ещё вдобавок и достойная палача воровка, - кричал граф на Гачека, - а ты всегда её защищал и выгораживал! Фамильная нагрудная цепь передается по наследству уже не одно поколение, а эта шлюха её нагло украла! Да, конечно, на эти средства Стефания могла зафрахтовать целиком корабль. Вот только куда устремит он паруса? На невольничьи рынки? Да будь проклят тот день, когда я встретил на своем пути эту рыжую ведьму!

Гачек перекрестился, укоризненно взглянув на разошедшегося патрона, но де ла Верда не отреагировал должным образом на молчаливый упрёк.

- Если я услышу ещё хоть одно слово в защиту этой стервы, - грозно закончил он свою филиппику,- пеняйте на себя! Вырву язык!

Секретарь согласно склонил голову, из осторожности решив обойтись без слов.

Невольничий рынок? Всё возможно. Но по его твердому убеждению даже самый жестокий работорговец не истыкал бы иглами тело месячного ребенка, как это сделал его высокородный отец.

Когда на следующее утро дон Мигель вновь появился в порту, решив ещё раз посетить англичан, то не увидел «св. Стефании» на рейде.

СЭЛИСБУРН.

До этого путешествия Стефания видела море только издали. Да и сейчас у неё не было времени любоваться его волнами: другие тревоги и заботы поглощали всё время. Узкое помещение каюты, в которой раньше располагался Гленкирк, было невероятно тесным, и вмещало всего лишь лежанку и закрепленные сундуки у стены. А ей предстояло здесь жить с грудным ребенком: стирать и сушить пеленки, купать малыша, кормить, да ещё следить за собой.

Чарльз помогал ей чем мог, и надо сказать, только благодаря его хлопотам все проблемы как-то сами собой утряслись, и Стефания смогла наладить быт в столь непростых условиях. Сначала юноша ей очень мешал, постоянно крутясь вокруг, но он гулял с Сидом по палубе, позволяя ей отдыхать, исполнял все её поручения, и вскоре женщина привыкла к его несколько навязчивому присутствию.

Явная любовь Чарльза к графине стала объектом насмешек всего экипажа, но юнец не реагировал на фривольные мужские шутки, отрываясь от общества женщины только, когда отец призывал его к исполнению обязанностей.

Стефания редко видела Сэлисбурна, да и то только издали, когда он стоял на капитанском мостике. Иногда сэр Уильям раскланивался с ней так же, как и все остальные моряки, а иногда был слишком занят, чтобы оказывать знаки внимания. Помимо Чарльза с пассажиркой никто не заговаривал. Она выходила на палубу только вечером и то ненадолго, чтобы глотнуть свежего воздуха после спертой духоты каюты. Женщина панически боялась своего нового окружения, тщательно кутаясь в плащ и пряча лицо от заинтересованных мужских глаз.

Для общения Стефании вполне хватало и Чарльза. Тот болтал с ней обо всем на свете: рассказывал о себе, об отце, а главное делился грандиозными планами на будущее.

- Мир так велик, - вдохновенно вещал он, расстилая между её шитьем и пеленками Сида морские старинные карты. - Я хочу вырваться в пространство океана и плыть на запад: туда, где никто не был.

- Не боишься потеряться? - улыбнулась женщина, откусывая нитку шитья.

- Я поплыву на запад, а вернусь с востока, потому что земля – шар.

Стефания кое-что об этом слышала из разговоров супруга со Славеком.

- Насколько я знаю, церковь признает другую схему устройства мира.

- Птолемеева система безнадежно устарела!

- Почему ты так думаешь?

- Это просто. Если море абсолютно ровное, и земля не изгибается сферой, то откуда берется горизонт? А если у земли действительно есть какой-то край, то почему море не собирается у этого края или не стекает с него? Все моряки знают, что мир более огромен, чем представляли в античности. Больше двух веков назад знаменитый венецианский купец Марко Поло совершил путешествие в Китай, Индию и жил среди диких монголов. Это невероятно далеко от известного нам мира, но и там нет конца света: за столь далекими землями вновь расстилается огромный океан. Но если земля круглая, значит, можно уплыв на запад, достигнуть Китая гораздо быстрее, чем идти пешком с караванами на восток?

Стефка с весьма умеренным интересом слушала эти рассуждения: они её занимали мало, но у юноши фанатично сверкали глаза... практически так же, как у дона Мигеля при разговорах о работе инквизиции. Ох уж эти мужчины!

- Зачем тебе западный путь в неизвестность? - снисходительно улыбнулась она, укачивая не желающего засыпать Сида. - Ты - графский сын. Рано или поздно вернешься на землю своих отцов, и у тебя будет всё: и слава, и богатство.

- Как же вы не понимаете, - загорячился Чарльз, усаживаясь у ног баюкающей младенца женщины, - мои предки никогда не стали бы графами, если не устремились бы вслед за Вильгельмом Завоевателем в Британию. Только риск и борьба делают королей королями. И что мне благосклонность Йорков или Ланкастеров, если я могу сам создать королевство?

Он был очень мил, строя столь фантастические планы на будущее. Свои чёрные кудри Чарльз прятал под шелковым платком, тщательно затягивая на затылке концы, и его юное загорелое лицо в этом строгом обрамлении выглядело необыкновенно одухотворенным.

- Зачем тебе своё королевство? - залюбовалась им Стефания.

- Чтобы сделать вас королевой, - глаза юноши приобрели умоляющее выражение. - Вы подождете меня? Подождете, пока я вырасту и смогу осуществить свои мечты?

- Разумеется, подожду, - женщине захотелось ласково погладить его по голове, но она побоялась, что он может обидеться за этот материнский жест, - но зачем может понадобиться старая усталая женщина великому завоевателю и открывателю нового мира? К тому времени девочки, которые сейчас спят у материнской груди, подрастут, расцветут и окажутся гораздо более достойными трона в твоем будущем королевстве.

- Мне никто кроме вас не нужен, - пылко заверил её юный обожатель, - и почему я родился так поздно? Будь мне хотя бы семнадцать лет, вы бы стали моей возлюбленной?

М-да, даже тигрята, несмотря на их забавный вид, остаются опасными хищниками. А от мужчин можно ожидать чего угодно, едва они только вылезают из пеленок. Услышав столь прямо поставленный вопрос, Стефания почувствовала себя неловко.

- Трудный вопрос. Давай все-таки подождем, когда тебе исполнится семнадцать лет, - она деликатно замолчала, но заметив боль в устремленных на неё отчаянных глазах, тихо добавила. - Понимаешь, влечение мужчины и женщины друг к другу - настолько тонкая материя, что заранее давать обещания нет смысла. И красавцев, и безобразных уродов соединяет вместе неведомая сила, название которой - страсть.

- Но мне уже сейчас хочется целовать эти руки, прижаться лицом к коленям, испытать вкус ваших губ. Они мне снятся во сне, - Чарльз вжался пылающим лицом в подол её платья, и его голос звучал по-взрослому хрипло и страстно.

Стефания испугалась: юноше исполнилось почти пятнадцать, что по канонам того времени считалось совершеннолетием.

- Чарльз, - всё- таки погладила она его по голове. - Я слишком стара для тебя: мне почти двадцать три года. Да, и вообще, кабальеро не действуют столь прямолинейно: ухаживание за женщиной - вещь деликатная. Сначала ты должен проверить свои чувства, а потом уже требовать от меня какого-то ответа на них.

Но юноша, казалось, не слушал женщину, глубоко всей грудью вдыхая запах её юбок. Стефка прикусила губу от огорчения: всё это было так некстати!

Женщина облегченно вздохнула, когда её юного ухажера вызвали к адмиралу. Она любила Чарльза и не хотела его обижать. Однако ей не нравилась создавшаяся ситуация.

Вечером графиня вышла на палубу и залюбовалась пурпурно-серыми закатными волнами. Сердце понемногу отходило от напряжения последних дней и теперь, оторвавшись от преследования, Стефания начала задумываться о своих планах на будущее.

Куда же ей податься? В Моравию? Но обрадуется ли потерянной крестнице Збирайда и не посчитает ли нужным сообщить о ней графу? В Трир, в кошмар Копфлебенца? Опять испортить жизнь родной сестре? Нет! Хватит и того, что было. А если в Париж? Стефка раздраженно фыркнула: разве только в бордель Мами... Не с Вийоном же ей скитаться по подворотням!

Так есть ли в этом мире уголок, где бы она могла найти приют?

Погруженная в невеселые мысли, она перестала воспринимать окружающее, пока неожиданно не увидела рядом с собой Сэлисбурна.

- Любуетесь морем?

- Да… Пока спит Сид.

Они немного помолчали.

- Чарльз вам не надоедает?

Стефания осторожно улыбнулась. Чем-то ей не понравился этот вопрос.

- Виконт очень мил.

- И только? Юнцы его лет могут быть очень настойчивыми. Мне бы не хотелось, миледи, ссориться из-за вас со своим сыном.

Договорив, он изысканно поклонился и отошёл, а Стефка ещё долго не могла прийти в себя. Как понять его слова? Предупреждение, угроза? Из каюты раздался голос проснувшегося Сида, и мать поспешила к сыну.

Но и после этого разговора всё шло своим чередом. Чарльз по-прежнему торчал всё свободное время в её каюте, нянчась с Сиднеем, читая вслух книги и напевая песенки. И Стефания не знала, как к этому относится его отец. Побаиваясь адмирала, прежде чем выйти на палубу, всегда просила Чарльза посмотреть: нет ли там Сэлисбурна?

Кстати виконта приводила эта просьба в смятение.

- Донна Стефания, вы зря боитесь моего отца. Он относится к вам очень хорошо. Знаете, пока вас не было на судне, в походе все дворяне одевались в турецкие шаровары, обрастали бородами и ходили по палубе босиком. А сейчас совсем иное дело: они с утра до вечера при полном параде, потому что вы можете выйти на палубу, а настоящий рыцарь не предстанет перед дамой небрежно одетым. Все кавалеры пытаются поймать ваш взгляд, дико завидуя, что я имею доступ к самой прекрасной женщине на свете. Но вы никогда не кинете на них даже взгляд, и это приводит мужчин в отчаяние!

Стефка в ответ только снисходительно вздохнула.

Сэлисбурн командовал всей флотилией в целом. И на флагманском корабле с ним рядом находилось несколько английских дворян достаточно громких фамилий, как пояснил ей как-то Чарльз. Неясно, что они делали на корабле: графский сын об этом говорил уклончиво, явно не желая посвящать её в чужие тайны. Разумеется, женщина замечала и поклоны, и попытки обратить на себя внимание, но упорно демонстрировала слепоту. Мужчины существа опасные: не успеешь глянуть в их сторону, как они вообразят невесть что.

Дни шли за днями, но как-то монотонный ритм их существования был нарушен внезапной болезнью Сида. Мальчик всю ночь проплакал, а наутро у него начался жар. Перепуганная мать металась с ним по каюте, не зная, что делать. И тогда Чарльз привел к ней врача - араба в развевающейся белой хламиде. Стефка слышала о нём, но ни разу не видела.

Абу Насир склонился над сыном, почти черными от загара руками развернул пеленки, пробежался по тельцу младенца пальцами и тот сразу же затих.

- Чудесный ребенок, госпожа, - похвалил он графского отпрыска. - Он не болен: у малыша режется первый зуб. Но жар нужно снять. Это делается просто: его нужно обтереть уксусом или разбавленным алкоголем.

- Алкоголем? - не поняла Стефка. - Что это такое?

- Это продукт, получаемый в перегонном кубе алхимиками,- Абу Насир достал из складок одежды колбу с прозрачным содержимым, - видите эту бесцветную жидкость с неприятным запахом, я сейчас его разотру, и жар спадет. На каждую болезнь есть свое лекарство, госпожа!

- Но только не от болезней сердца, - улыбнулся наблюдающий за ними Чарльз, - от любви нет лекарства.

- Приплывем в Гранаду, и там тебя быстро излечат, - нахмурил брови араб, энергично растирая тельце младенца.

- От любви? - поразилась Стефания.

- От любви, ханум! Он вернется на борт исцеленным.

Женщина недоуменно пожала плечами, но состояние Сида было в тот момент для неё важнее странных теорий премудрого араба.

Малага возникла по правую сторону борта, порадовав взгляд разноцветьем парусов маленьких утлых лодчонок, снующих между бесчисленными, стоящими на рейде каравеллами. Здесь проживало немало друзей и деловых знакомых Сэлисбурна, поэтому и он, и Чарльз, и Абу Насир покинули «св. Стефанию». Графиня, прижав к груди Сида, с тоской разглядывала возвышающиеся над бухтой дома незнакомого города. Ей так хотелось вновь почувствовать твердь земли, а не покачивающуюся под ногами палубу корабля.

Между тем сэр Уильям к вечеру вернулся назад, и графиня неожиданно получила приглашение на ужин в каюту адмирала. Удивленная столь непривычным вниманием Стефания переступила порог просторного помещения с огромными окнами. Восточные бесценные ковры, хорошая мебель черного дерева и щедрая позолота внутренней отделки говорили о состоятельности хозяина. Столы были завалены картами и свитками бумаги, а в углу сияла начищенной медью большая небесная сфера.

- Теперь, когда Чарльз не может вмешаться в наш разговор, - сдержанно объяснил своё приглашение Сэлисбурн, - я бы хотел поговорить о вашем будущем.

Женщина присела на краешек стула и настороженно посмотрела на адмирала.

- Вы мне не в тягость, но всё же хотелось бы узнать: куда вы держите путь?

Стефания прикусила губу: увы, ей нечего было сказать в ответ.

- Мне по пути с вашим кораблем, - сделала она неудачную попытку пошутить.

- Всё это очень мило, миледи, но в каком порту «св. Стефании» нужно сделать остановку, чтобы вы сошли на берег?

Её щеки вспыхнули нервными пятнами отчаяния. Что она могла ему сказать?

- Я родом из Моравии. Она находится вдали от морей.

- Но даже самая далекая от моря страна имеет порт, от которого наиболее короткий путь до её границ. Подойдите сюда!

И граф жестом указал на стол с большой развернутой картой.

Повинуясь приглашению, Стефания без особого интереса уставилась в странные переплетения линий и латинских названий, пляшущих как пьяные по всему испещренному углем пергаменту. И что она, по его мнению, должна была здесь усмотреть?

- Вот, - сэр Уильям ткнул пальцем в кривую окружность где-то с краю, - ваша Моравия, а здесь ближайший порт – Триест.

Но внимание женщины было больше приковано к перстню на его пальце, чем к какому-то неведомому Триесту. Крупный камень в золотой оправе был приличной величины и красиво поблёскивал синими искрами.

- Вы слушаете меня?

Стефания окинула рассеянным взглядом возвышающегося рядом мужчину. Они ещё никогда не находились настолько близко: ей бросились в глаза лучистые морщинки вокруг серых глаз, выгоревшие на солнце брови и ресницы, кудрявившиеся локоны, стянутых на затылке каштановых волос. Конечно, любая женщина чувствует даже скрытый мужской интерес, вот только реакция на него бывает разной. Сейчас сердце Стефки приятно замерло, и на мгновение стало жарко.

А чтобы вы хотели? Она столько времени промучилась рядом с мужчиной, который смотрел на жену как на гадюку, случайно заползшую в его дом, а природа всегда берет своё. Любой женщине хочется, чтобы её хотели и любили.

Сэр Уильям понял всё правильно, и его губы растянулись в лукавой улыбке, а ладонь легко коснулась её щеки:

- А может вам и не надо в Моравию?

Стефания смущенно потупила глаза, но Сэлисбурн не собирался пространно объясняться:

- Подумайте!

Понятно, что таким ненавязчивым сэр Уильям предлагал ей стать своей подругой. И пока мужчина разделывал ножом вымоченное в винном соусе пряное мясо, она отстранено следила за его руками и напряженно размышляла.

Хотелось ли ей начать всё сначала? Стефания ещё раз окинула заинтересованным взглядом мужчину напротив: Сэлисбурн был приятным мужчиной. И если ей действительно некуда и не к кому идти, то почему бы и не к этому англичанину? Она плохо знала графа, но все же имела представление о нравах, царящих в его флотилии, об отношении сэра Уильяма к подвластным людям, и эти сведения не портили общего впечатления об этом человеке.

Не может в этом мире женщина прожить в одиночку. Всё равно, рано или поздно, но рядом появится мужчина, и Сэлисбурн - далеко не самый плохой вариант! Если на то пошло, её Сиду нужен отец или хотя бы заменяющий его достойный мужчина, чтобы научить мальчика всему, что необходимо знать дворянину.

Уже давно были испробованы все блюда, и наступила ночь, а Стефания озадаченно морщила лоб, взвешивая все «за» и «против».

Сэлисбурн ей не мешал, не забывая, однако, подливать и себе, и гостье испанского вина. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы к ним не заглянул приглядывающий за Сиднеем мальчишка-юнга.

- Дон Сидней проснулся. Кричит!

Сид голоден! Стефания только сейчас ощутила, как разнесло от молока её груди. В панике она подскочила с места и испуганно качнулась. Она так давно не пила неразбавленного вина, что сама не заметила, как захмелела.

- Я помогу вам! - и Сэлисбурн, предложив руку, проводил нетвердо ступающую женщину в её каюту.

На палубе в этот час было многолюдно, и Стефка почувствовала себя неловко под перекрестными взглядами любопытствующих глаз. Но прежде чем они расстались, сэр Уильям шепнул своей даме на ухо:

- Сегодня прекрасная ночь, и я не хочу покидать палубы. Вид на ночную Малагу столь красив.

Если это не было приглашением на свидание, значит, она ослица. Но не торопит ли граф события? Впрочем, редко какой мужчина может найти удовольствие в затягивании ухаживаний за понравившейся женщиной.

Покормив и укачав Сида, Стефания высунула нос на палубу.

Дул свежий ночной ветер. Все оставшиеся на корабле моряки уже расползлись на ночевку, и с борта покачивающейся на волнах каравеллы действительно были видны рассеянные огоньки засыпающего города. Но вовсе не это зрелище привлекло внимание Стефании, а темная фигура взирающего на Малагу мужчины. Сэр Уильям терпеливо ждал.

Вроде бы всё решила уже Стефания: рассудила и так, и эдак, но сделать несколько разделяющих их шагов оказалось невероятно трудно. Ей стало настолько не по себе, что похолодело в животе, и разом захотелось вернуть назад в каюту. Но она не вернулась...

Губы сэра Уильяма оказались слегка обветренными, но приятными на вкус. Они медленно целовались и, заключив друг друга в объятия, любовались на спящий город. Руки Сэлисбурна были теплыми и ласковыми, и от него веяло спокойствием и надежностью.

Но сэр Уильям, прежде всего, был мужчиной.

- Когда? - в своей обычной манере спросил он.

Стефания насмешливо покосилась на белеющее в темноте лицо.

- Не сегодня.

Ах, как приятно дразнить мужчину и не бояться, что он тебя насильно принудит к близости, а то и ещё хуже: в злобе замурует в стену или отдаст в руки инквизиции. И когда Сэлисбурн, тяжело вздохнув, поцеловал ей руку, не унизив себя уговорами или угрозами напополам с волокитством, в её груди вспыхнуло теплое чувство благодарности.

По большому счёту женщинам для счастья нужно мало: любая из них с юности и до глубокой старости мечтает только об одном, чтобы мужчина рядом считался не только со своими желаниями.

Впрочем, Стефания не стала долго мучить своего поклонника. Спустя два дня моряки перетащили в просторную каюту адмирала её немудрящие пожитки, а в нижней половине сферы звездного неба с удобством расположился Сидней. Ножка медной штуковины была накрепко прикручена к полу, и глобус превратился в уютную колыбель.

Когда в их первую же ночь Стефания была вынуждена трижды подойти к капризничавшему ребенку, сэр Уильям пообещал подруге купить няньку.

- Так не годится. Скоро будем в Танжере, и на невольничьем рынке подберем подходящую кормилицу для Сида.

Укачивающая сына Стефания робко улыбнулась:

- С нами столько забот! Наверное, ещё одна женщина на корабле вызовет недовольство ваших людей?

Сэр Уильям только хмыкнул, небрежно отмахнувшись.

- Всё образуется. Не думай о таких пустяках.

О том, что он - убежденный оптимист, твердо уверенный, что жизнь прекрасна сама по себе, женщина узнает позже. Но и сейчас уже становилось ясно: ко всем событиям Сэлисбурн относится легко и не забивает себе голову, подобно де ла Верде, природой вселенского зла. Сэра Уильяма ни к коей мере не интересовали отвлеченные предметы: он мыслил так же, как и выражался – чётко, конкретно, не вдаваясь в мудрствования и философию.

Но был у него, как и всех мужчин, свой конёк.

Воссоединение адмирала с новой подругой, собравшись в кают-компании, отмечала вся элита эскадры. Приплыли даже капитаны и их помощники с других стоящих на рейде каравелл.

Поначалу Стефка чувствовала себя неуютно в компании суровых моряков. Но вскоре оказалось, что эти люди относятся к ней с должным уважением, и приплывший со «св. Матильды» капеллан охотно благословил женщину с ребенком.

Между подвыпившими мужчинами завязался разговор немыслимый в любом другом месте. В то далекое время в любом селении Европы из-за каждого угла высовывались любопытствующие уши доносчиков. И дело заключалось даже не в излишнем религиозном рвении - это был беспроигрышный шанс поправить свои финансовые дела. Доносчикам отдавали часть состояния жертвы.

Здесь же говорили обо всем и без опаски. И не сказать, чтобы на корабле собрались сплошь еретики. Судовой капеллан аккуратно служил мессы, исповедовал и причащал, но особой религиозности Стефка у моряков не замечала. Они истово верили и в деву Марию, и в удачу, и в языческих богов моря. Среди этой дикой мешанины суеверий было место и католической обрядности, и почти шаманским мистериям.

В адмиральской кают-компании в тот день собралась странная компания: как будто на маленьком пятачке плавучей суши вдруг случилось чудо, и каждый получил право на свою точку зрения. У дона Мигеля, наверное, случился бы родимчик, если бы он услышал хотя бы десятую часть этой беседы.

Обсудив западный морской путь на восток, морские волки со всей мощью обрушились на католическую церковь.

- Почему церковь так нетерпима ко всему, что не вписывается в её догматы? Почему противится новому?

- Неужели Богу угодна инквизиция?

- А вы слышали об испанском инквизиторе Педро де Арбуес де Эпила? - спросил разгорячившуюся компанию капитан «св. Матильды» сэр Джеймс Монтэгю (уже пожилой мужчина лет пятидесяти) - Именно его изощрённому уму принадлежит идея уничтожения людей путем игры в «живые шахматы»

При упоминании о «живых шахматах» у графини голова поневоле опасливо втянулась в плечи, хотя в прошлом осталась и громада Копфлебенца, и изуверские выверты его хозяина. А вот об инквизиторе Арбуэсе де Эпила она слышала от мужа как о прекрасном, образованном, прилежном и набожном человеке. В 1474 году Арбуэс был назначен инквизитором Арагона. И с этого момента началась активная работа инквизиции в Сеговии. Настолько результативная, что это не могло не вызывать у де ла Верды горячего одобрения.

- Де Эпила - настоящий праведник, борец с нечистым и его присными!

В голосе графа отчетливо слышались ностальгические нотки. Ах, если бы не коварная судьба, погубившая старшего брата, он сам чинил бы суд инквизиции в Арагоне и, несомненно, прославился бы своей «праведностью» в этом нелегком деле.

Между тем сэр Джеймс был весьма далек от похвал деятельности Арбуэса:

- Обычные казни не устраивают этого поклонника дьявола. И его помутившийся разум изобрел изощренное, кровавое развлечение: живые шахматы!

Судовой капеллан смущенно крякнул, хотя до этого добродушно сносил нападки на свой клир.

- Но священникам запрещено играть в шахматы.

- Наверное, инквизитор считает, что на него запрет не распространяется, - едко заметил сэр Уильям. - Да и вообще, правила существуют, чтобы их нарушать. Так что задумал с «живыми шахматами» арагонский проказник?

Сэр Джеймс залпом выпил содержимое своего бокала:

- Для игры он использует еретиков, даже если их виновность не доказана. Отобранных несчастных одевают в белые и чёрные одежды и расставляют в виде шахматных фигур на раскрашенных клетками плитах залы. Играют в такие шахматы два старых слепых монаха. Стоит одному из них «съесть» фигуру другого, и на соответствующую клетку выходит палач и казнит несчастного, лишая его жизни или копьем, или мечом. К концу игры всё шахматное поле залито кровью мертвых «шахматных фигур».

- А уцелевшие фигуры? - полюбопытствовал сэр Энтони Мэтлок, капитан судна «св. Маргарита». - Какова их судьба?

- Уцелевших нет: по окончании игры всех оставшихся в живых отправляют на аутодафе.

- Неужели это происходит в наш просвещенный век?

- Увы, Арбуэса свирепствует, а население Сарагосы тает.

Стефка зябко поежилась, хотя в каюте, несмотря на распахнутые окна, было душновато. А она фон Валленбергов считала извергами! Бароны уже несколько веков назад отказались от резни на шахматном поле, да и с выигравшими поступали, в меру своего разумения, справедливо.

Мужчины продолжали говорить о своём, а она уныло размышляла, что дать человеку жизнь можно только одним способом, но придумано тысячи способов её отнять. И здесь людская фантазия неистощима!

После того, как Сэлисбурн представил подвластным людям беглую графиню своей подругой, положение Стефании на корабле полностью изменилось. Теперь она подолгу гуляла с Сидом по палубе в утренние и вечерние часы. С женщиной вежливо и даже подобострастно раскланивалась команда, но зачастую ребенка забирал из рук матери кто-нибудь из моряков.

- Давайте его сюда, миледи, - добродушно предлагал он. - Пусть у вас руки отдохнут: парень-то уже тяжелый. Нам сэр Чарльз все уши прожужжал, прежде чем покинуть «св. Стефанию», чтобы мы помогали вам. Мальчонка вырастет настоящим морским волком, раз с молоком матери впитывает воздух моря.

Как-то имени Чарльза коснулись они и в разговоре с сэром Джеймсом.

- Я боюсь, что стану причиной охлаждения между отцом и сыном, - пожаловалась Стефания.

Но собеседник не разделял её опасений.

- Всё уладится, миледи. Вот увидите, мальчишка не будет вам больше досаждать. Ему дадут возможность удовлетворить юношеское любопытство относительно женщин, и он перебесится.

Но всё оказалось не так просто.

Спустя десять дней после высадки в Малаге к каравелле пристало сразу же несколько шлюпок, и из них высадилась шумная толпа. Первым на палубе оказался Чарльз.

Надо было видеть, как помрачнело его сияющее радостью лицо при виде отца и женщины, к которой он так спешил. Отцовская рука, по-хозяйски обвивавшая стан донны Стефании, лишила юношу последних надежд на любовь обожаемой дамы.

Чарльз ни о чем не спросил, забрав свои вещи из отцовской каюты.

Несколько дней он избегал Стефании, но потом не выдержал и всё-таки приблизился к женщине с ребенком.

- Как ты тут жил без меня, Сидней?

- Скучал, - виновато улыбнулась Стефания.

По потухшим глазам и осунувшемуся лицу можно было понять, насколько тяжело Чарльз переживает её уход к отцу. Зато Сид заулыбался, едва только завидел свою преданную няньку.

- Он меня узнал! - обрадовался Чарльз и, забрав из рук женщины малыша, пошёл с ним гулять.

В ночь, когда они вышли в море, вновь заболел Сид. Он вёл себя беспокойно: кричал, сердито извивался, как будто хотел выбраться из пеленок. Пришлось позвать Абу Насира.

- Такое бывает, - сказал тот, осмотрев малыша,- очередной зуб лезет: десны припухшие. Я дам ему успокаивающую настойку, чтобы вы хоть немного отдохнули.

Измученная мать едва держалась на ногах от тревоги и усталости.

- Раз плачет, значит, ему больно? - волновалась она.

- Не надо настойки, - решил присутствующий при разговоре граф, - давайте его сюда! И хотя я в жизни не имел дел с грудными младенцами, постараюсь с этим сладить. Он меня так достал за последние несколько часов, чёртов маленький испанец, как не доставали даже берберские пираты!

Стефка протестующе вскрикнула, когда он прижал к груди безостановочно орущего Сида.

- А вам, леди, приказываю выспаться. Абу Насир, дайте женщине вашу успокаивающую настойку!

И как Стефка не возмущалась, ей чуть ли не насильно влили в горло какую-то горькую дрянь, после чего она ещё несколько минут рвалась к кричащему Сиду, а потом и сама не поняла, как заснула. Проснулась женщина уже на закате и тут же кинулась искать ребенка. На вопрос, где Сид, кто-то из матросов показал ей пальцем на капитанский мостик.

Стефания вбежала на полуют. Там стоял только рулевой Харди. А неподалеку, пристроенная в бухте каната, стояла корзина, в которой преспокойно спал её сын. Во сне он разметался, полностью освободившись от кое-как намотанных пеленок, и лежал почти голышом, обдуваемый морским ветром.

Стефка дара речи лишилась: она постоянно кутала мальчика, боясь простуды. Зато при виде матери разворчался Харди:

- Вы - бабы вообще ни на что не годитесь. Даже дитя успокоить не можете. И не тяните сюда руки, миледи: спит парень и пусть спит. Его покормили на камбузе простой матросской кашей да дали разбавленного вина. Вино - молоко моряка: пусть привыкает. Когда опять заорет, вам его принесут!

Растерянная Стефка спустилась с мостика. Может, Сид действительно страдает из-за того, что она плохая мать и плохо его кормит?

- Не забивайте себе голову, дорогая, - посоветовал Уильям, принесший ближе к вечеру проснувшегося Сида, - если парню не хватает молока, будем прикармливать его кашей, пока не купим кормилицу.

Стефания благодарно улыбнулась любовнику. После этого случая Сидней практически переселился на палубу, потому что прекрасно засыпал именно под скрип руля и под хлопанье парусов. Его не будили ни ругань мужчин, ни громкие крики чаек, зато он сразу же начинал недовольно гудеть, оказываясь в спёртой духоте каюты.

Между тем беглая графиня и сэр Уильям притирались характерами и, надо сказать, что этот процесс шёл сравнительно ровно. После брезгливого остракизма, которому подверг её супруг, Стефания обрадовалась бы, наверное, любому нормальному мужчине в своей постели, а Сэлисбурн к тому же обладал многими ценимыми ею качествами. Это был уравновешенный и жизнерадостный человек, хотя судьба ему не слишком благоволила.

- Граф я только в собственном воображении, - посмеиваясь, рассказывал он. - Йорки лишили меня и титула, и всех земель, и я даже не знаю, кто владеет сейчас моим леном. Эти корабли всё, что у меня осталось. На них я зарабатываю не только себе на жизнь: немалая доля моих доходов идет на содержание графа Ричмондского в Бретани. Другое дело - Чарльз! У него есть владения и в Наварре, и в Португалии. После смерти тестя он станет весьма состоятельным человеком. Чарли, при желании, может выбрать себе и другого короля: наваррского или португальского. Но мне хотелось бы, чтобы он оставался преданным дому Ланкастеров.

Стефания штопала мужскую рубашку и внимательно слушала Сэлисбурна.

- Где мы только не бултыхались в теплой луже под названием «Средиземное море», - легко переводил дыхание собеседник. - Наверное, побывали уже во всех портах. Сколько схваток с пиратами всех мастей выдержали, и как-то я даже потерял корабль: потопили! Едва удалось хоть часть людей спасти. Зато наши экипажи укомплектованы проверенными моряками, на которых в любом случае можно положиться.

- А что на суднах делают далекие от морских дел дворяне?

- Это политические дела, милая, вам их знать ни к чему. Мы их довезем до Бретани, а там, возможно, возьмем на борт других пассажиров.

Коснулись они в беседе и собственных взаимоотношений.

- Вы мне понравились с первой встречи, да и Чарльз прожужжал все уши разговорами о вашей доброте, красоте и прочих достоинствах. И я поневоле стал заглядываться на столь очаровательную женщину, а потом, - сэр Уильям нежно поцеловал ей руку, - стал завидовать своему сыну, который так много времени проводил с вами. Зависть очень быстро переросла в ревность.

- Но казалось, вы даже не обращали внимания на нас с Сидом? - недоумевала Стефания.

- Я злился, что вы не замечаете меня. А я так старался вам понравиться!

Женщина весело рассмеялась.

- Да вы, сударь, коварный интриган!

Жило в этом человеке юношеское озорство, делающее общение с ним легким и приятным.

ТАНЖЕР.

В Танжере должен был сойти с их корабля Абу Насир, чтобы продолжить своё путешествие уже по земле. Стефка за это время привыкла к арабу и сожалела о расставании, но зато она получила возможность сойти на берег.

- Дорогая, - заявил сэр Уильям, протягивая подруге огромный черный плат, - на невольничий рынок пойдем вместе, чтобы вы меня потом не укоряли, что я сделал плохой выбор.

- Я боюсь, - испугалась женщина, - мне говорили, что мусульмане без уважения относятся к женщинам.

Это замечание возмутило и даже обидело присутствующего при разговоре Абу Насира.

- Мы настолько с большим уважением относимся к своим женщинам, что даже глаз не поднимаем на чужих. Закутайтесь в платок так, чтобы были видны только глаза и никто на вас и внимания не обратит. Это у христиан творятся всякие безобразия, а у нас, если даже мужчина берет себе на ночь проститутку, и то заключает с ней временный брак.

- Зачем? - не поняла графиня.

- Затем, что на всякую близость должно быть разрешение Бога! - отрезал араб.

Стефка покраснела от стыда, восприняв это замечание на свой счёт.

- Не слушай его, душа моя! - тут же вмешался в разговор Сэлисбурн. - Зато чтобы отринуть от себя женщину, пусть даже мать его детей, мусульманину достаточно сказать три раза «развод» и он свободен, как ветер в пустыне.

- А дети?

- Они остаются с отцом, а мать вольна идти на все четыре стороны.

Нахмурившийся араб недовольно сверкнул глазами.

- Это неправда: женщина возвращается в семью отца и может вновь выйти замуж.

Пока они препирались, Стефка кое-как закуталась в платок. Обиженный за нападки на обычаи мусульман Абу Насир, ворча что-то по-арабски, залез в шлюпку. И они, отплыв от стоящего на рейде корабля, высадились в порту Танжера. Женщину даже закачало из стороны в сторону, когда она впервые за два месяца оказалась на берегу.

Стояла жуткая жара. Изнуряюще полыхало солнце, а вокруг сновало такое множество невероятно одетого народа, горланящего на жуткой разноголосице, что она испуганно вцепилась в руку сэра Уильяма. Сэлисбурн ободряюще сжал её ладонь.

- Не бойся, милая, я тебе никогда не потеряю.

Граф с подругой в сопровождении груженых поклажей моряков двигались по многолюдному городу. Стефания с интересом поглядывала на выбеленные стены зданий, довольно чистые мощеные дороги, вдыхала вкусный, пахнущий пряностями и чужим миром воздух.

Идти оказалось недалеко. Рынок рабов находился на территории самого порта. Здесь действовали в основном перекупщики, покупавшие «товар» оптом. Но можно было при желании сторговать и кого-нибудь отдельно. Более жуткого зрелища Стефания никогда не видела. Люди в изодранной и грязной одежде, часто со следами крови на запекшихся ранах, сидели на жарком солнце измученные и ко всему безучастные, а вокруг носились продавцы, громко и многословно расхваливающие свой «товар». Изредка только кто-то привлеченный европейским видом Сэлисбурна умоляюще протягивал к нему руки.

- Выкупите меня, добрый господин! Верните на родину!

У Стефки каждый раз заходилось сердце, когда она видела измученных белокожих женщин с детьми.

- Дорогой, неужели мы ничем не можем им помочь? - умоляюще шептала она графу, прячась за его спиной от этих страшных в своей безнадежности светлых европейских глаз.

- Как, милая? Никаких денег не хватит, чтобы помочь этим несчастным, да и куда их потом деть?

- Это судьба, уважаемая ханум, - недовольно одернул её также и Абу Насир. - С чего вы взяли, что на свободе им будет лучше, чем в рабстве? Хозяева их накормят, предоставят крышу над головой, и никто не заставит насильно, как это делают испанцы по отношению к арабам, сменить веру.

Может и был в его словах резон, но у женщины всё равно ныло сердце от жалости при виде мучений этих людей. Наконец араб и сэр Уильям остановились напротив какой-то женщины, очевидно привлеченные выкриками зазывалы. Стефка робко выглянула из-за плеча графа и встретилась с умным взглядом раскосых зеленовато-карих глаз, принадлежащих полной женщине средних лет, непонятно какой нации, с загорелой кожей и европейскими чертами лица.

- Зазывала говорит, что у этой бабы есть молоко, - перевел для подруги с арабского сэр Уильям, - только я не понял, куда делся её ребенок: то ли украли, то ли умер.

- А откуда она родом? - поинтересовалась графиня.

Опять раздалась абракадабра арабской речи.

- Полька, что ли?

Это уже было лучше: польский язык Стефка более-менее понимала.

- Как тебя зовут, милая? - медленно выговаривая слова, спросила она по-чешски.

И женщина её поняла.

- Зося, ясновельможная пани.

- Откуда ты, Зося, и где твой ребенок?

- Умер, пани. А родом я из Кракова.

- Моему малышу три месяца и ему нужна нянька: справишься ли ты?

Похоже, полька удивилась.

- Конечно, пани, у самой дома осталось трое деточек.

- А как ты оказалась здесь?

- Это долгая история, милостивая пани.

Всё это время граф оторопело слушал её.

- Стефания, - счёл нужным он вмешаться в разговор, - на каком языке ты изъясняешься?

- Я с ней говорю по-чешски, а она мне отвечает по-польски, но славянские языки схожи между собой, поэтому мы с Зосей понимаем друг друга. Купите мне её: она подходит!

- Может, ещё поищем?

- Нет, я хочу именно эту.

Граф тяжело вздохнул и начал торг. Стефка вся извелась, выжидая, чем закончится шумная перебранка между мужчинами, в которую охотно включился и лекарь. Всё это время они с Зосей молчаливо смотрели друг на друга.

- Сколько тебе лет? - поинтересовалась графиня.

- Тридцать пять. Вы не беспокойтесь: я очень сильная.

- Да, с Сидом тебе силы понадобятся.

Наконец торг закончился и граф отсчитал монеты торговцу. Но к удивлению Стефы они, отправив Зосю с кем-то из сопровождающих их моряков на корабль, пошли дальше.

- Куда мы направляемся?

- Да вот, - насмешливо сверкнул глазами Сэлисбурн, - хочу купить какую-нибудь красивую девочку для Чарльза.

Когда дело касалось подобных вещей, у Стефании отказывало чувство юмора.

- Нет, - твердо заявила она. – Там где нахожусь я, никогда не будет купленных для проституции женщин. Это мерзко!

- Стефания, - недовольно протянул сэр Уильям, - по-моему ты ...

- Нет! - повысила голос женщина. - Я не хочу, чтобы Чарльз относился к женщине как к товару! Это может нанести ему неизгладимый вред. Или девушка понадобилась вам, сударь?

- О, аллах, - встрял в разговор возмущенный лекарь, - и это ваши хваленные европейские женщины? Да как вы позволяете так с собой разговаривать? Это же уму непостижимо!

Стефка пронзила его разъяренным взглядом, но граф уже примирительно обнял её за плечи.

- Успокойся, моя грозная любовь, даже все красавицы мира не заменят мне тебя одной. Хотя ты просто восхитительна, когда ревнуешь: твои глаза напоминают штормовое море - глубоки и ненастны!

Она не могла не улыбнуться, и хотя под платком губ было не видно, сэр Уильям понял, что настроение подруги изменилось.

- Но вот тучи разошлись, - он нежно заглянул ей в глаза, - выглянуло солнце и пронзило эти темно-синие волны до самого дна. Ты знаешь, любимая, что у тебя самые красивые глаза на свете?

Более неуместного места, чем беспорядочная толчея восточного рынка для объяснений в любви выбрать невозможно, но мужчине и женщине было всё равно. Стефания вдруг почувствовала, как оживает её сердце после всех разлук и неудач последних лет, как тепло становится на душе, и кровь бурным потоком устремляется по жилам.

«Пресвятая Дева! Неужели после стольких разочарований я нашла своего мужчину, с которым мне хорошо даже посреди невольничьего рынка? Как же мне страшно, как я боюсь снова потерять и страдать! Но если не любить, то зачем тогда жить?»

- Извините меня, друзья, - вмешался в их идиллию Абу Насир, - но долго вы собираетесь смотреть друг на друга? Может, найдете для этого более спокойный уголок?

Со сладко замершим от счастья сердцем Стефка следовала за Сэлисбурном. Их путь лежал теперь в ряды совсем с другим товаром. Графиня так и ахнула, увидев божественной красотой переливающиеся всеми цветами радуги драгоценные шелка.

- Выбирайте, моя радость, - щедро предложил сэр Уильям. - Сколько можно носить эти потрепанные платья? Вы и в них, конечно, прекрасны, но не вижу причин, по которым вы не могли бы стать ещё более красивой.

Стефка благодарно улыбнулась. Платье, в котором она прибыла на корабль, было удобным для ухода за Сидом, но не годилось для посиделок в кают-компании среди разодетых английских дворян.

После покупки отрезов голубого и белого шелка, парчи, изысканных вуалей и кружев, настала очередь ювелирных рядов.

Никогда в жизни Стефания не видела такой красоты. Палатки золотых дел мастеров вытянулись на целый квартал, хвастаясь изяществом и тонкостью отделки множества золотых и серебряных вещей: массивными браслетами и длинными тяжелыми серьгами, кольцами и ожерельями, чеканными узорами сосудов и подносов.

- Выбери себе что-нибудь, дорогая. Это будет моим подарком к началу совместной жизни.

Но женщина только недоуменно развела руками:

- Право слово, я не знаю, что выбрать: всё настолько красивое!

- А какой ваш камень? - полюбопытствовал Абу Насир.

- Не знаю, в девушках я носила жемчуга...

Про подарки Рауля и Гуго она предпочла не говорить, но сэр Уильям сразу же понял причину её сдержанности.

- Когда мы проживаем жизнь, у нас появляется много воспоминаний: и светлых, и темных, и тех, которые мы бы не хотели тревожить, - мягко заметил он, и о чём-то по-арабски спросил сонно клюющего носом над своим товаром толстого ювелира.

Мужчина моментально встрепенулся, бросив на женщину оценивающий взгляд (хотя, что он мог разглядеть под скрывающим лицо платком?) Но торговец возбужденно заговорил и преподнёс поразивший Стефанию гарнитур: ожерелье, серьги, браслеты из пронзительно голубой бирюзы в обрамлении из светлого золота.

- Что это? - поинтересовалась женщина, ткнув пальцем в необычно широкое ожерелье с несколькими рядами подвесок.

- Это застегивается вокруг талии, когда женщина танцует перед своим мужчиной, - любезно пояснил Абу Насир.

Сэлисбурн лукаво покосился на любовницу:

- Как, по-вашему, дорогая, это сойдется на вашей талии?

- Сойдется, - отрезала Стефка, - или у меня талия, как у коровы?

Они рассмеялись. И вновь начался уже оскомину набивший торг.

- Бог мой, - поразилась она, когда они покинули рынок. - В жизни не видела, чтобы дворянин так торговался на рынке.

- В Европе, - вполне серьезно объяснил граф, - можно навсегда потерять лицо, ведя себя подобным образом, но не на востоке. Здесь другие понятия: наоборот, не умеющий торговаться мужчина выглядит, мягко выражаясь, слабоумным. Да и разориться в таком случае раз плюнуть, потому что все цены завышены минимум втрое.

- Зачем?

- Чтобы иметь возможность поторговаться. На востоке люди таким образом общаются, обмениваются новостями, оценивают и проверяют людей на прочность. Я ещё не самый удачливый делец! Вот Гленкирк так умеет торговаться, что ему почти всё отдают чуть ли не даром. Но эти чертовы шотландцы такие скопидомы, что удавятся за медный грош.

При выходе с рынка они навсегда расстались с Абу Насиром. Впрочем, тот более оптимистично смотрел на возможность новой встречи:

- У нас говорят, что только гора с горой не сходятся!

Вернувшись на корабль, Стефка тут же кинулась в свою каюту. Зося уже была там, и Сид с аппетитом сосал её большую смуглую грудь. Графиня, которая сама изнывала от переполнявшего её молока, ревниво отняла сына и сунула грудь в его жадный ротик.

- Вы бросите кормить вашего мальчика? - поинтересовалась полька.

- Да, - ответил за подругу сэр Уильям, - пора бросать. Мне надоело спать вполглаза.

Зося понимающе кивнула головой. Стефания познакомила её с распорядком жизни на судне, а потом, приведя себя в порядок, ушла в кают-компанию на обед. Сидящие за столом дворяне обсуждали предстоящую войну Кастилии и Арагона с Гранадой.

- Гранада падет, - уверенно высказался сэр Уильям. - Им не выстоять, и тогда новое государство Изабеллы и Фердинанда невероятно усилится, став могущественнейшей силой в Европе.

- Англии это вряд ли будет выгодно, - заметил Тревор.

- С какой стороны посмотреть: зато образуется противовес Франции. Мой тесть не раз мне говорил, что у них в Наварре боятся этого усиления, потому что никому не хочется становиться ареной военных действий. А главный враг Англии всё-таки Франция.

У внимательно слушающей мужчин Стефании эти рассуждения вызывали легкое недоумение. Изгнанные из родной страны они обо всем судили только с точки выгоды для Англии, хотя, казалось, неудачи отринувшей их родины должны были приносить им радость. Но нет!

- Ох, дорогая, если бы вы знали, сколько смен правителей пережила моя несчастная Англия из-за войны Алой и Белой роз. Престол захватывали то Ланкастеры, то Йорки: кровь лилась как вода, и многие из моих родственников и друзей ушли на тот свет во цвете лет, погибнув или в битвах, или на плахе. Дело, любовь моя, не в королях: есть земля, которой ты предан. В моем родном Эссексе по утрам над пронзительно зелеными лугами стелется молочный туман, а окружающие холмы полны красоты и покоя. Вот, что дорого мне, вот, о чём чаще всего думаешь в изгнании, а не о королях и их интересах. Но долг превыше всего, и приходится наступать себе самому на горло, - пояснял подруге во время вечерних прогулок сэр Уильям, и в его голосе звучала тоска.

Но особенную панику у жены де ла Верды вызывали разговоры о Риме. Здесь, не стесняясь, называли Рим логовом разбойников, судачили о привязанности Сикста к племянникам, обвиняли пап во взяточничестве и продажности, ругая во все корки и кардиналов.

- Как вы не боитесь? - укоряла она сэра Уильяма. - А вдруг среди вас доносчик: и за меньшие грехи люди горели на кострах.

- Нет среди нас доносчиков, дорогая,- обнимал он её. - Не бойтесь, мы среди хороших людей.

- Уильям, ни один человек на этом свете не считает себя плохим. Мой супруг утверждал, что сам страдает, подвергая ведьм пыткам, что ему ещё больнее, чем несчастным.

- Брр! - передернул плечами Сэлисбурн. - Угораздило же вас связать судьбу с таким человеком.

Стефка только вздохнула: ей не хотелось рассказывать историю своей жизни. Она боялась, что тёплое доверие и взаимопонимание, установившееся между ними в последнее время, может и не выдержать её откровений. Мужчине совсем не нужно знать, что он у неё не второй: вполне достаточно и того, что не первый. А сэр Уильям проявлял чудеса такта, ни о чем не расспрашивая подругу.

Вот и сегодня, она с отсутствующим видом слушала смелые разговоры мужчин о политике и королях, изобилующие язвительными характеристиками и критическими замечаниями. Видимо, относительная независимость от власть имущих их эскадры делала этих людей свободными в суждениях.

Когда месяц спустя «св. Стефания» бросила якорь в порту Лиссабона, комендант потребовал списки экипажа, что-то путано толкуя об объявленных в розыск еретиках и преступниках.

Сэлисбурн не стал перечить и скрупулезно всех перечислил. Сразу же после его имени и титула значилась «леди Стефания Бертрам, графиня Сэлисбурн», а после «Чарльза Джона Бертрама, лорда Мэлтона» «Сидней Уильям Бертрам».

И это в какой-то степени соответствовало истине, потому что экипаж «св. Стефании» Стефанию и Сида иначе и не воспринимал.

ЭПИЛОГ.

Это было тяжелое время для де ла Верды.

На поиски жены он бросил все силы, но без толку. И это была не чужбина, когда можно было отмолчаться на счёт супруги. Пришлось громогласно признать на все королевство, что жена исчезла, сославшись на помутнение рассудка графини.

Узнав об исчезновении невестки и внука, слегла и больше не встала мать. Донье Инесс, конечно, никто не рассказал об инквизиции, но она была неглупа и сама догадалась.

- Ко всему надо подходить с точки зрения разума, сын мой,- сказала перед смертью женщина сыну, - даже если Стефания одержима, надо было это выяснять семейными средствами. Заставили бы твою жену тайно пройти через ритуал изгнания дьявола, покропили и её, и внука святой водой, принудили бы день и ночь молиться, наложив епитимью. Но в любом случае, и жена, и сын остались бы в семье. Ты же не оставил Стефании другого выхода, как податься в бега. Застенки напугают и правых, и виноватых. Мне жаль тебя, мой сын, очень жаль…

После побега матери воспитание Рамиро было доверено беременной вторым ребенком Тересе.

Гачеку хотелось домой в Моравию, болело сердце за донну Стефанию, но тысячи тонких нитей навсегда привязали его к дому де ла Верда.

- Как я его оставлю одного со всеми этими заботами?- каждый раз перед сном вопрошал Господа Славек. - Кто заменит Рамиро и Катрин мать, если не искренне любящая их Тереса?

И де ла Верда прекрасно это осознавал.

- Что же, какая ни какая, а всё-таки у меня есть семья, - как-то признался дон Мигель, сидя с неизменным Вийоном на коленях, - Рамиро, вы с Терезой, и даже хитроумная бестолочь Тибо.

Он обожал своего кота, и тот спал у него в ногах в опустевшей супружеской спальне. Но таких дней отдыха в кругу близких людей выпадало графу мало, потому что после смерти короля Хуана молодой Фердинанд, который весьма редко посещал собственное королевство, завалил гранда поручениями, и тот без устали метался между двумя королевствами.

А так как дону Мигелю было свойственно делать всё безукоризненно, то воз его обязанностей рос как снежный ком. Он относился к этому с философским спокойствием, много ожидая от предстоящей войны с Гранадой.

Его тянуло на юг с невероятной силой.

Не ослабевали также связи дона Мигеля с трибуналами инквизиции, но Гачек с удивлением замечал, что графа покинуло прежнее рвение: как будто что-то сломалось в нём после пытки, учиненной над собственным сыном и побега жены. Но это замечали только близкие люди, для остального же мира граф по-прежнему остался несокрушимым борцом с еретиками.

В тот день дон Мигель с верным секретарем приплыл морем в Валенсию: возникли разногласия среди кортесов края, и король поручил ему разобраться в сути проблемы.

Их каравелла прибыла поздно вечером: порт уже закрыли и пассажиры вынуждены были остаться на судне до утра. Но когда граф и Гачек вышли на палубу подышать перед сном свежим воздухом, то увидели, как стоящие неподалеку на рейде пять кораблей вдруг выбросили в ночь струи праздничных фейерверков, и раздался такой ликующий рев, что у де ла Верды заломило уши.

- Они что, с ума сошли? - недоуменно приподнял брови дон Мигель. - В честь чего такой тарарам?

Но оказалось, что это только начало: всю ночь с кораблей взлетали вверх шутихи, и шла праздничная гульба. Пьяные крики разносились по всей гавани.

Утром не выспавшийся и злой граф высадился на берег и тут же высказал претензии коменданту порта.

- Что за переполох устроили ночью на кораблях с бретонскими флагами?

- Это англичане, ваша светлость, - подобострастно склонился комендант перед могущественным грандом, - у адмирала ночью родилась дочь. Их галеры тут на разгрузке.

Дон Мигель недоуменно пожал плечами.

- Ладно, если бы речь шла о сыне, но поднимать такой шум из-за дочери?

- А у него уже есть сыновья, ваша светлость, - и мужчина махнул рукой в сторону причала, - вот они, кстати, идут!

Гачек взглянул на приближающуюся троицу, и у него помутилось в глазах.

Черноволосый юный красавец вёл, держа за руку, вразвалку ковыляющего золотоволосого малыша в смешном платьице и чепчике. Это было бы ещё ничего, если бы рядом не вышагивал Гленкирк - когда-то исчезнувший супруг Хельги.

- Ну-ка, малыш, привыкай к земле, - подбадривал он ребенка, - ты у нас настоящий моряк, иначе как по палубе и ходить не можешь. Твоя матушка вчера нам родила такую же морскую принцессу.

Гачек сразу же догадался, кто этот смешной малыш, направляющийся прямиком к своему отцу. А дон Мигель обратил внимание в первую очередь на Гленкирка.

- А, вот и наш ветреный муж!

Шотландец с перепуга, по всей видимости, выругался непонятно на каком языке, зато Чарльз расплылся в чарующей улыбке.

- Вот так встреча, дон Мигель! Я рад вас видеть.

Де ла Верда недоуменно перевел взгляд на юношу, озадаченно наморщил лоб, но все-таки его узнал:

- Ты всегда был красавчиком, Чарльз, - сдержанно улыбнулся он, - но кто бы мог подумать, что вытянешься в такого молодца. Гроза девичьих сердец! Так это Сэлисбурн не давал мне сегодня спать, празднуя рождение дочери?

- Да, ваша светлость, мачеха родила мне сестру, - с готовностью подтвердил Чарльз, - и хотя я плохо разбираюсь в младенцах, ручаюсь, что она вырастет настоящей красавицей.

- Но, - взгляд графа опустился на сопящего малыша, - вижу, ваш отец позаботился и о брате. Сколько ему?

- Три года, - без заминки ответил Чарльз.

Гачек оцепенел. Неужели голос крови, о котором так упорно в своё время толковал граф, не подскажет ему, что перед ним потерянный сын?

Де ла Верда, между тем, заинтересованно разглядывал ребенка.

- Моему Рамиро только два с половиной, а выглядит таким же.

- Ваш сын, наверное, крепыш? - улыбнулся юноша.

- Он настоящий де ла Верда, а слабаков в моей семье никогда не было, - гордо кивнул головой дон Мигель.

- Простите моё любопытство, - голос Чарльза почтительно понизился, - вы нашли донну Стефанию?

- Нет! - отрезал де ла Верда.

Он не любил ни вспоминать, ни говорить о пропавшей жене.

- Ещё раз простите.

- Не стоит просить прощения. Но раз у вас появились брат и сестра, очевидно ваш отец женился?

- Да…

- На ком же?

- Вы не поверите, но он купил миледи на рынке в Танжере.

- Почему же… верю, - тяжело вздохнул дон Мигель на прощание, - каких только глупостей не совершают мужчины из-за красивых женщин? Передайте Сэлисбурну мои пожелания счастья и благополучия, и поздравьте его жену, так порадовавшую графа сегодня ночью.

Гачек обменялся быстрым взглядом со вспотевшим от страха Гленкирком, и последовал за своим сюзереном. Его даже трясло от волнения.

- Что с тобой, Гачек?- поинтересовался граф.

От него не ускользнуло смятение секретаря.

- Что-то нездоровится.

- Это от бессонницы: у меня тоже болит голова. Надо же, в какого красавца вытянулся Чарльз - глаз не отвести! Наверное, от девчонок нет отбоя. А помнишь, как он был влюблен в графиню - с ума сходил!

- Чего только не бывает?

- А этот малыш совсем не похож на Сэлисбурна: светловолосый, голубоглазый. Наверное, в мать.

- Наверное.

Гачеку было невыносимо слушать своего патрона. Быть на расстоянии вытянутой руки от собственного сына и не узнать его! Вот где действительно дьявольские происки!

День выдался напряженным: им пришлось встретиться с массой людей, прочитать и написать кучу бумаг, и когда они уселись за поздний ужин, то едва шевелили языками.

И тем не менее уже перед сном граф вдруг озадаченно поделился с секретарем:

- Странно, я сегодня весь день думаю о Стефании. Интересная штука жизнь: когда жена рядом, я её ненавижу и презираю, а когда графини нет - ощущаю пустоту. Почему так? Сэлисбурн стал вчера отцом, и весь порт ликует вместе с ним. И хотя сэр Уильям сейчас на положении бродяги, я ему завидую: у него есть подруга жизни - женщина, которую любит. А я опять один - не холостяк и не вдовец!

Граф тяжело вздохнул и обреченно поник плечами.

- Наверное, я все-таки не угодил Господу, раз он мне послал в испытание безумную жену.

Гачек посмотрел на хозяина и ничего не сказал. Лицемерить не хотелось, а делать больно и без того страдающему человеку было не в его правилах.