Читать онлайн
"Страсти по "Падишаху""

1.

Море – хрустальная мечта жителей среднерусской равнины. Особенно, юных её обитателей. Шесть студенток – самая дружная и самая броская на факультете компания, – успешно завершив третий год своего обучения в одном уж очень заумном техническом институте, заслужили благосклонное расположение своих родителей не только за положительные оценки, но и за стойкие моральные качества! И, в связи с этим, получили прекрасную возможность месяц или даже полтора – всё зависит от того, как будут тратиться денежки! – понежиться на Чёрном море.

Отправились к морю две Иры, две Лены, Катя и Мила. Мила – ласковое от Людмилы. Пунктом назначения был выбран Сочи, город сказочной красоты и неземной жизни. Так, во всяком случае, представлялось нашим милым девушкам. Там, у моря, всё ослепительно яркое, совсем не такое, как дома, в нечернозёмной полосе, где тоже, кстати сказать, полно своих прелестей. Но эти прелести были свои: куда они денутся? Дождутся – ведь никто не собирался убегать от них, разве что на месяц-другой! Так что никаких обид ревнители местных красот не должны держать на юных красавиц, которым так захотелось морских чудес, пальм, южных звёздных ночей и ослепительно-ярких солнечных дней!

Эйфорию предстоящих радостей не снизило даже то обстоятельство, что девушки не смогли достать билеты на один поезд, а самолётом показалось слишком дорого и страшновато. Их прибытие к вожделенному морю растягивалось на три этапа и четыре поезда. Первый этап – два поезда прибывали в Сочи в четверг днём, в первой его половине, разница всего–то в три часа. Этими поездами ехали две Иры и Мила. Второй этап, самый неудачный, выпадал на Лену, ту, которой всегда не везло, которой доставалось всё самое неподходящее. Хотя, как подходить к вопросу о везении. Просто эта Лена более уступчива по сравнению с остальными девушками. Ведь смешно препираться из-за каких-то мелких, с её точки зрения даже пустячных, вполне переживаемых неудобств! И поэтому худшие варианты доставались ей, вернее, она сама их выбирала, спасая подруг. Её поезд прибывал в двенадцатом часу ночи. Значит, ей предстояло провести ночь на вокзале в ожидании утра – куда рванёшь среди ночи? – и уже утром встретить ещё одну Лену и Катю, приезжающих утренним поездом в пятницу. К этому времени на вокзал должны подойти две Иры и Мила. И уже все вместе они отправятся к месту их обитания в благословенном городе. Место обитания было известно заранее. У одной из Ирочек в Сочи жили родственники, с которыми она списалась и которые забронировали им вполне приемлемое жилище в частном домике в пригороде у своих знакомых.

Пожалуй, стоит начать повествование с Лены, прибывающей ночным поездом. Во-первых, ей не повезло с этапом, и подружки испытывали по этому поводу чувство вины. Конечно, это чувство возникало, ведь подружки понимали, почему она едет именно этим поездом, а они всё-таки были дружной компанией и ценили друг друга. Правда, оно было слабеньким, это чувство вины. В конце концов, она сама выбрала этот поезд, никто ей его не навязывал, ну, скислись у них лица – и всё! Во-вторых, и это очень существенно, с неё и началось их знакомство с падишахом. Хотя тогда он им ещё не был.

***

Поезд пришёл почти вовремя. Но лучше бы он запоздал до утра, думала Лена, подъезжая к городу. Застрял бы где-нибудь на побережье, как он стоял минут двадцать в одном месте близ Туапсе – пропускали встречный поезд. Отчаянные головы рискнули искупнуться на зависть тревожащихся за них остальных пассажиров, очень остро переживающих, успеют ли они искупаться и вовремя вскочить в поезд? Тогда бы Лена уютно подремала в своём купе. Или посидела у окошка. Поболтала бы в компании, сложившейся за столько часов!

Южная ночь не поразила её – что-то в этом роде она и ожидала, но приятно утешила и ввела в тихо–восторженное состояние. Ожидания не обманули её! Тишина и нега, мелкий ненавязчивый шальной дождичек, живущий считанные минуты, мягкая тёплая прохлада, особенно приятная после духоты вагона. Хорошо, что поезд не застрял! Красивое здание, волшебный свет фонарей, пассажиры, совсем не такие, как раздражённо заверченные на московских вокзалах; здесь по перрону растекалась празднично–взволнованная толпа, стремящаяся как можно быстрее стать праздной. За тем все они сюда и ехали!

Молодая супружеская пара и одинокий "старый холостяк", как он представился им ещё в начале пути, тепло распрощались с Леночкой, нажелав ей и её подругам, о которых им много что стало известно за время многочасового путешествия, массу приятных впечатлений и не слишком быстрого разорения. Старый холостяк, как наиболее, по его словам, дошлый, порекомендовал не располагаться в самом Сочи, а рвануть куда-нибудь ещё, вправо или влево от города, где меньше соблазнов и, соответственно, более продолжителен отдых, потому что здесь, в городе, слишком много шансов, по его образному выражению, просандалиться. Во всяком случае, для мужчин, добавил он.

Лена с лёгкостью рассталась с ними и отправилась на поиск камеры хранения. Тонкая и гибкая, этакая змейка ростом метр семьдесят, с чемоданом и сумкой в обеих руках, она выглядела необыкновенно хрупкой. Чемодан, несмотря на все её старания, прямо-таки героические усилия взять только самое необходимое, всё равно оказался неимоверно тяжёлым. Сумка была значительно легче, в ней находилось лишь то, что могло пригодиться в пути, но размера была внушительного. Оба эти предмета Лена с облегчением сдала в камеру хранения и с малюсенькой сумочкой через плечо отправилась побродить по вокзалу и его окрестностям. Побродив так минут пятнадцать, она зашла в зал ожидания и после недолгих поисков нашла скамью, на которой оказались свободными, по крайней мере, два места, если бы сели граждане пятьдесят шестого размера, а таких как Лена смело могло расположиться как минимум трое. Она села на вогнутое сиденье, сумочку зажала обеими руками, пристроив её у себя на коленях. Слева от неё дремала полная и с точки зрения юной Лены пожилая женщина, такая же светлокожая, чуть подзагоревшая, как и она сама; справа оставалось свободное пространство скамьи. Лена повертелась, поелозила, устраиваясь удобнее, и закрыла глаза.

***

Сначала казалось невозможным в таком положении не то, что уснуть, а просто вздремнуть: неудобная поза, упор только на спину, куда-то под лопатки; постоянные шумы, негромкие, но оттого ещё более назойливые – ухо так и старалось их уловить и зафиксировать. Но это только первые пять минут кажется, что, несмотря на усталость, ни за что не заснёшь! Вскоре Лена погрузилась в сон, и снилось ей что-то приятное и лёгкое, потому что в какой-то момент ей стало удобно на жёсткой скамье. Она уютно пошевелилась, приваливаясь правым боком к чему-то тёплому, по твёрдости явно уступающему скамье, и внезапно проснулась, в полудрёме пытаясь понять, что с ней такое. Она чётко помнила, где она – на вокзале в Сочи, сидит на скамье и дремлет в ожидании утра.

Интересно! Лена вся внутренне подобралась – кто-то положил на её правое плечо голову и сладко спал, а она в свою очередь пристроилась на этой голове щекой. Но, несмотря на охватившие её страшную неловкость и негодование, Лена всё же оценила, что под щекой и у шеи необыкновенно приятная шелковисто упругая масса волос. Не отрывая щеки и не шевелясь, она осторожно открыла глаза и скосила их в сторону и вниз. Светлые брюки, голые – без носков – загорелые ступни в белых плетёнках, на коленях сложены загорелые руки. И руки и ноги явно мужские. Она скосила глаза посильнее и увидела подробности ничего нового в определении пола субъекта не добавляющие: тёмный ремень, полосатая, белое с синим, как тельняшка, но без рукавов, футболка, почти майка. Но кое-какой вывод всё же можно было сделать: субъект явно молодой. У старого холостяка руки и ноги были совсем другие, будто задубелые, не с такой гладкой и нежной кожей, как у обозреваемых ею сейчас, да и в области живота у старого холостяка не было той лёгкости и пустоты, что обнаруживалась у её бесцеремонного соседа по скамье.

Густо покраснев, Лена резко, с изрядной силой, удвоенной смущением, дёрнула плечом, сбрасывая с него голову не прошеного гостя. От неожиданности этот бесцеремонный сосед справа негромко вскрикнул спросонья и недоумённо обиженно, даже гневно, уставился на неё.

– С ума сошла! – шёпотом возмутился он, потирая скулу и вертя головой, словно проверяя целостность шеи.

– Ничего себе! – в ответ тоже шёпотом возмутилась и Лена. – Кто вы такой, чтобы спать на моём плече!

В замешательстве и неприязненно она взирала на молодого человека. Лицо у него тоже загорелое, как и весь он сам, худое и узкоскулое, с довольно правильными чертами, с высоким лбом, прямым тонким носом и чётко обрисованными губами и подбородком; под тёмными тонкими бровями серые глаза в обрамлении тёмных ресниц ярко выделялись на загорелом лице.

Она посчитала бы его симпатичным, если бы не какая-то, то ли помятость, то ли усталость лица, не набрякшие веки и не скопившийся белый гной в уголках сонно–возмущённых глаз. Такое ей приходилось наблюдать у ребят-однокурсников, когда они являлись в институт после хорошей попойки, явно не выспавшиеся, не успев утром умыться и провести другие процедуры, возвращающие лицу живое и более-менее здоровое выражение. Так что лицо не внушало доверия, но волосы – изрядно отросшая модельная стрижка – сероватые, стального оттенка, блестящие и очень густые, были чистые не только на ощупь, но и на вид. Это утешало, ведь она касалась их лицом!

И тут у неё вдруг подобралось всё внутри и перехватило дыхание – так бывает, когда захватывает дух от чего-то, поразившего воображение – ибо наглый субъект мотнул головой, сбрасывая волосы со лба, и они ответно, словно живые, колыхнулись всей массой. Чертовски обворожительно! Особенно в сочетании с тощим загорелым лицом!

– От тебя что, убудет что ли? Так же удобнее. – Ворчливо отозвался он на её возмущение.

– Мне и так хорошо, а как удобнее вам, меня не касается! И прошу на "вы"!

– Господи, цаца какая! – буркнул он и отодвинулся от неё сантиметров на пять.

Она вскинулась на его слова, готовая достойно ответить на "цацу", но промолчала. Всё! Хватит с ним разговаривать! Она отвернулась от него, села прямо, прижала сумочку к животу и закрыла глаза. Шляются тут всякие! Ночевать ему что ли негде?

Лена долго сидела так, опасливо ожидая повторения инцидента. Потом не удержалась и посмотрела вправо. Парень дремал, свесив голову. Она успокоилась и где-то в глубине своего несовершенного "я" разочаровалась. Сон окончательно ушёл. Соседка слева мирно посапывала, замерев в одной позе – видно, нашла удобную. Парень – этот наглый субъект – клевал носом всё глубже и глубже. После очередного глубокого нырка вперёд и вниз, он сонно вскинул голову (как раненый олень! – вдруг романтично отозвалось в Лене, ввергнув её в новую волну жаркого смущения, будто кто мог подсмотреть её мысли!) и плавно сполз вбок, опять устроив свою голову на её плече, весомо привалившись к ней. Она вздохнула, напряглась, готовая повторить манёвр со сбрасыванием его головы со своего плеча. Но так и осталась сидеть, безмолвно глядя прямо перед собой. Потом и она задремала, как-то незаметно положив свою голову на его. Видно, и, правда, так было удобнее. Изредка она выплывала из сна, чтобы немного пошевелить затёкшими частями тела, молодой человек в ответ ёрзал щекой по её плечу, вздыхал во сне и затихал, чуть слышно дыша.

2.

Когда под утро Лена проснулась, то с ужасом обнаружила, что уже её голова покоится на полуголом плече её соседа, а он не спит, ждёт её пробуждения, сплетая и расплетая длинные загорелые пальцы. Их-то она и увидела, как только открыла глаза.

Она резко села, сдёрнув свою руку с его руки, за которую держалась во сне, обняв её; потёрла лицо руками и несколько секунд сидела неподвижно, не смея повернуть головы.

– С добрым утром. – Поприветствовал её наглый субъект. Голос его позванивал то ли насмешкой, то ли простой радостью солнечному утру.

– С добрым утром. – тихим, почти умирающим голосом ответила Лена.

– Я же говорил, что так удобнее! – воскликнул он и потребовал подтверждения. – Ведь, правда?

– Да. – Машинально согласилась Лена, всё так же глядя куда угодно, но только не на него.

– Спасибо. Можно сказать выспался. – Он тихо засмеялся. Голос у него не такой уж противный, как показался ей ночью. Сейчас в нём не было тех грубых интонаций, что были ночью. Правда, она сама была, пожалуй, слишком нетерпима, но ведь как бесцеремонно он пристроился на её плече! И она вдруг остро почувствовала, что он старше неё.

– Пожалуйста. Не за что.

– Ну, уж так и не за что! Мне было очень приятно.

Точно, ему не двадцать лет, как ей, а, может быть, плюс пять-шесть, а то и больше. Ужас! И что он не уходит? Её почему-то потянуло одновременно и всплакнуть, и от непонятной досады сделать что-нибудь резкое, ну, допустим, топнуть ножкой! Она открыла сумочку, вынула из косметички зеркальце и посмотрелась в него. Лицо обиженное и до ужаса неприглядное! В последнее время Лена редко приходила в восторг от своего лица, а уж в данном случае видеть себя не могла: нос и глаза подлым образом покраснели. И, конечно, как всегда, она видела лишь то, что ей не по душе – как вот сейчас, лишь красноту кожи носа.

– Только приехала? – не унимался несносный субъект, игнорируя её упорное нежелание разговаривать с ним. – Погода хорошая. Объективно говоря, просто превосходная. Только вот сегодня ночью дождичек взбрызнул. Больше обещал, чем вылил. А так – всё время солнце. Элементарно сгореть, особенно с такой кожей, как твоя.

Она пожала плечами. Ему какое дело! Ещё не хватало обсуждать её кожу! Нормальная кожа жителя умеренного пояса, ну, не смуглая, как у Кати, что из того! У другой Лены тоже очень светлая кожа, что не мешает им каждое лето загорать, не облезая. Правда, у себя в средней полосе, но не такие уж они дуры, чтобы не учесть южных особенностей солнца. Тем более, Лена уже успела слегка подзагореть.

Её сосед по скамье со вкусом потянулся, выбросив далеко вперёд ноги, и опять сел ровно. Уходить не спешил. "Может, он ждёт поезд? – вдруг с неосознанным сожалением подумала Лена. – И уезжает?"

– Ты что такая молчаливая. Боишься? Я не кусаюсь. Серьёзно. – Он издал тихий звук, похожий на смех. – И, если б захотел, ничего бы не вышло, посмотри, сколько вокруг людей!

– Ничего я не боюсь. – Сердито отозвалась Лена. – Просто ещё не совсем проснулась.

– А-а-а! Ты что же, одна?

"Какой-нибудь проходимец!" – внезапным холодком обдало Лену. Зачем ему знать, одна она или нет?

– Отстанете вы от меня или нет!

Лена засунула зеркальце в косметичку, нервным движением закрыла сумочку и, наконец, повернулась лицом к навязчивому субъекту, стараясь взглядом сразу поставить его на место.

Молодой человек с явно откровенным интересом рассматривал её и ничуть не испугался её взгляда, скорее интерес в его глазах заметно возрос. Тёмные зрачки его улыбчиво вспыхнули навстречу её глазам снисходительно покровительственным восхищением взрослого человека дерзостью ребёнка. Она в свою очередь мгновенно оценила, что его лицо изменилось к лучшему. Во всяком случае, глаза стали чистыми, без гнойных накоплений в уголках.

– Отстану, если тебе так уж этого хочется. Только я на месте твоих родителей такую сопливую особу ни за что бы не отпустил одну в такое бойкое местечко. Могут пристать и не такие хорошие, как я. Внешне может попристойней, но внутри такие бяки!

– Не думаю, что вы так уж хороши! Во всяком случае, не вам судить, как поступать мне и моим родителям!

– Ого! Умеешь говорить. Молодец!

Громадные настенные часы показывали шесть часов. Вокзал уже гудел, активно пропуская через себя потоки приезжающих и уезжающих. Полненькая соседка слева от Лены уже исчезла, на её месте сидел чей-то ребёнок, мальчишка лет шести, мотая ногами и возбуждённо вертя головой; рядом с ним, ещё дальше от Лены, сидел сердитый молодой мужчина, судя по всему, отец.

– Умею. – Ответила Лена и встала, прекращая разговор, ибо её красноречие на этом и иссякало, так как носило постфактумный характер – должно было пройти порядочное количество времени для того, чтобы созрел достойный ответ на любой коварный словесный выпад. Молодой человек тоже встал – через плечо перекинут длинный ремешок небольшой мужской сумочки, смахивающей на планшетку, правда, модернистскую.

Деловито оглядевшись, Лена пошла. Он двинулся за ней.

– Тебя как зовут? – на ходу спросил он. – Так мирно и сладко проспали ночку и не знаем имён друг друга. Меня, к примеру, зовут Тим.

Она ускорила шаг.

– Невежливо не отвечать.

– Невежливо говорить с незнакомыми людьми на "ты"!

– Давай познакомимся. И нет проблем. Будем говорить друг другу ты. Ну, так как, уважаемая школьница, идёт?

– Нет. И хватит о моём возрасте! Ваш тоже невелик!

– Ну, хорошо. Девушка, разрешите с вами познакомиться. Будьте так любезны, назовите своё имя. Оно меня ужасно интересует, потому что не в моих правилах спать с незнакомыми особами. Да и несколько, я бы сказал, не в обычаях нашего общества.

Его слова прозвучали, как приглашение к игре, с мягкой иронией – что, мол, за глупости, девушка! – одновременно требовательно и просительно. Ей вдруг стало смешно от всего этого свалившегося на неё приключения, и она неожиданно, если учесть ещё минуту назад звучавшую в её голосе нетерпимость, прыснула коротким смешком, осознав, наконец, а ведь, и правда, как здорово они спали в эту ночку!

– Ну, так как же вас зовут, надменная незнакомка?

Они остановились недалеко от входа в зал камеры хранения. Подавив подкатывавший к горлу смешок, Лена развернулась к молодому человеку, присела в неглубоком реверансе и представилась, смешливо скривив губки и сморщив нос:

– Лена, если это столь для вас важно!

– Сказочное имя! Очень вам подходит!

– Тим – это Тимур? – в свою очередь поинтересовалась Лена. Им пришлось отойти в сторону, чтобы избежать толчков целеустремлённых пассажиров.

– Нет. – Он с сожалением развёл руками. – У меня самое, что ни на есть прозаическое имя – Тимофей.

– О-о-о! – с чувством протянула Лена.

– Ужасное, да? – забеспокоился Тимофей.

– Нет. – Искренне отвергла такое предположение Лена. – Просто, когда я была совсем маленькая, моя бабушка очень часто рассказывала мне одну и ту же сказку про кота...

Слегка замешкавшись, она сказала:

– Его звали Тимофей.

– Выходит, у меня тоже сказочное имя! Кот Тимофей при Елене Прекрасной!

Его глаза, как ей показалось, ласково смеялись, что её прямо-таки поразило – чтобы молодая мужская особь могла смотреть ни с чем не прикрытой лаской во взоре?! Нелепица! А слова не таили в себе ничего предосудительного. И Лена как-то само собой забыла о своих страхах относительно чистоты его намерений.

Поболтав несколько минут – так, ни о чём – они разбежались по туалетам привести себя в порядок – умыться и так далее. Лена задержалась в этом заведении несколько дольше, чем предполагала. Много времени потратила на причёсывание и разглядывание своего лица. Уж не такой у неё стерильно-белый вид! Лицо, открытые части тела успели слегка загореть, придав коже смугловато-розовый бархатистый оттенок.

Чуть подкрасив и без того тёмные ресницы, над губами она призадумалась, но ненадолго – уж краситься, так краситься! – подкрасила и их. Критически рассмотрев себя в большом зеркале, пришла к выводу, что в общей сложности выглядит она терпимо. Особенно на расстоянии.

***

В зале возле камеры хранения, где они стояли с Тимофеем, было всё так же многолюдно, но более спокойно, чем в тот момент, когда они расстались. До прихода поезда, на котором приезжали ещё одна Лена и Катя, оставалось приблизительно полчаса. Очень скоро должны были подойти две Иры и Мила. Лена ищущим взглядом окинула помещение, но своего нового знакомого, ночного субъекта, не увидела. Она заволновалась и завертела головой. Тимофей сидел на широком подоконнике в уголке окна, привалившись боком к стене. Свет падал ему в спину, чуть сбоку, и выражение лица его, прятавшегося в полутени, заставило Леночку погасить вспыхнувшую на лице, лишь она его увидела, улыбку и в нерешительности замереть. Подходить к нему или нет? Он выглядел слишком хмуро–озабоченным. Зачем ей мешаться! Хотя, не она первая начала их знакомство. Разве она приставала к нему? Пока она раздумывала, Тимофей увидел её, озабоченность сменилась улыбкой, он махнул ей рукой и спрыгнул с подоконника.

– Я думал, что ты проторчишь там гораздо дольше... О! Простите! – спохватился он. – Что вы пробудете там несколько дольше, что было бы очень огорчительно!

Она слабо улыбнулась в ответ на его тираду, помня о том, что несколько секунд назад он был явно не так бодр и беспечно весел, как изображает это сейчас.

– Там не очень уютно, чтобы слишком задерживаться.

– Конечно, не отель "Савой" и не гостиница "Приморская". – Согласился Тимофей и поинтересовался:

– Как намерена дальше распорядиться своим временем Елена Прекрасная?

– Ждать подруг.

– Значит, не одна в этом вертепе?

– Нет, не одна.

– Жаль. – На лице Тимофея изобразилось неподдельное, как показалось Лене, сожаление.

– Да? – удивлённо произнесла она, чувствуя, как ей становится необыкновенно легко на душе, – Совсем недавно высказывалась несколько... м-м-м ... иная точка зрения.

– Это было час назад. – Решительно заявил Тимофей.

– За час что-то изменилось, да?

С Леной творилось нечто невероятное, – что ли присутствие невидимого моря так на неё повлияло? – но она неосознанно начала кокетничать!

– Вдруг открылось, что я достаточно старая? И мне не надо никого бояться? Можно жить одной? В этом вертепе?

Она улыбалась, не в силах сдержать этой улыбки.

Тимофей чуть заметно ухмыльнулся на её слова, отчего из Лены мгновенно улетучилась вся кокетливость, она вспомнила утреннее недовольство своим внешним видом и запечалилась. Улыбка медленно гасла на её лице.

– Совсем нет. Елена Прекрасная всё так же юна и прекрасна.

В ответ на этот стандартный комплимент она мучительно покраснела и отвернулась, озабоченно оглядывая толпу.

– Пора бы им подойти.

– Так значит подруги ваши здесь, а вы, пардон, торчали, всю ночь на вокзале?

Она скосила на него глаза и опять отвернулась.

– Три уже здесь, а ещё две сейчас подъедут.

– А-а-а! – медленно протянул он, глядя на её затылок. – Елене Прекрасной достался худший вариант. Знаменательно. Значит, вам будет весело?

– Да. – Не оборачиваясь, сказала Лена.

– Я рад за вас.

Он вдруг заторопился, стал извиняться за беспокойство, причинённое ей ночью. Всё – знакомство их кончалось; и Лена растерялась. Он кивал ей прощально головой, безлико улыбаясь, и уже разворачивался в сторону от неё.

Ей стало нехорошо. Обескуражено остановившимися глазами она смотрела на него. Застыдившись своего взгляда, она отвернулась. Кругом люди, люди... Он сейчас уйдёт, растворится в толпе, и останется одно мучительное воспоминание о первой ночи в благословенном городе, в этом "вертепе". Щека долго будет помнить густую мягкость его волос, а рука – тепло и упругость его крепкого плеча, привалившегося к ней. Бедная девочка, с ней никогда такого не бывало! А его серые улыбающиеся глаза, пристально всматривающиеся в неё?

Так и не справившись с растерянностью, она, однако, нашла в себе силы неуверенным голосом сказать, что всё было очень мило, в смысле их знакомства, а именно, в духе летних отпусков. Он коротко понимающе глянул на неё – она ещё больше смутилась и растерялась – посмотрел на наручные часы и замешкался. Или сделал вид, что замешкался – идти или не идти?

И тут раздался громкий радостный крик, сразу выделившийся в общем гаме:

– Ленка! Вон она! Приехала!

Лена вздрогнула от неожиданности и обернулась на голос. Через толпу, метрах в двадцати пяти от неё, пробирались, приветственно размахивая ей руками, Мила – это она издала радостный вопль – и две Ирочки. Лена поспешно махнула им в ответ рукой и повернулась к Тимофею. Он кинул взгляд в сторону девушек, потом быстрый на Лену, пробормотал: "О, господи, я так и думал" – и, заразившись её испугом, торопливо спросил:

– Куда тебя повезут эти красавицы, знаешь?

Она не менее торопливо, чем он, назвала район, он кивнул ей, сказав, что найдёт её на пляже, и исчез в толпе. Он не уезжает! – словно молния озарила Лену эта пугающе радостная, услужливо выскочившая мысль.

***

– С кем это ты разговаривала?

– Кто это с тобой был? – налетели на неё девушки. Соблазнительная Милочка сгребла Лену в охапку и стала оглядываться в толпе, высматривая, куда подевался загорелый стройный денди, что мгновение назад был рядом с их мечтательницей-затворницей Леночкой?

– Слушай, тут на счёт всяких там знакомств очень опасно. Тётя говорит, чего только не бывает. Ухо надо держать востро. Здесь всё так расхолаживает!.. – едва переведя дыхание после радостных криков, поучительно заговорила Ирочка Щукина, тоже озираясь по сторонам.

– Вы меня совсем завертели! – Лена вырвалась из объятий Милы и попала под поцелуи обеих Ирочек. Поцеловала их в ответ в подставленные для этого щёчки и спросила:

– С жильем всё нормально?

– Ах, конечно! Если моя дорогая тётушка договорилась – никаких проблем!

Ира поправила Лене коротенький рукав платья, завернувшийся во время бурной встречи.

– Ленка, не увиливай! – строго и нетерпеливо приказала Мила, – Отвечай, что за тип вертелся возле тебя!

– Господи, что это ты раскомандовалась, просто спросили время! Но даже если бы кто и вертелся, что здесь такого? Почему я должна отчитываться?

– Как это что здесь такого? Мы отвечаем друг за друга!

– Но я ведь и говорю, просто спросили время...

– Ну-у-у, врушка! Опять увиливает! Лучше сознавайся!

Лена в ответ негодующе всплеснула руками – в чём ей сознаваться?! Ещё какое-то время девушки терзали Лену на предмет загорелого денди, пытаясь всё-таки выяснить, что же за парень был с ней рядом и какова степень их знакомства? Но так ничего не добившись, переключились на тему, кто как доехал. Лена благоразумно помалкивала или выдавала минимум скучной информации – всё у неё нормально. В результате, заговорившись, они едва успели забрать из камеры хранения чемодан и сумку Лены, а также и свои чемоданы, оставленные там на ночь, так как эту первую ночь девушки провели у Ириной тёти, как объявили прибытие московского поезда. И всё потонуло в кутерьме.

***

Тимофей всё ещё был на вокзале. Он стоял недалеко от дверей, выходящих на перрон, и с задумчивым видом разглядывал шумно-восторженную группу девушек, в центре которой Елена Прекрасная вела оборонительный бой, отнекиваясь и оправдываясь. Он не слышал слов, но и так, по лицам девушек, их жестам, было понятно, что там происходит. Потом девушки спохватились и торопливо прошли в зал камеры хранения. Самая крупная из них, блондинка с пышными формами, ухватив Лену за локоть, что-то оживлённо рассказывала, поворачиваясь то к одной девушке, то к другой, и буквально тащила его ночную знакомую, отчего та имела вид пойманного воришки или на худой конец провинившегося ребёнка, хотя ростом Лена была не меньше пышногрудой красавицы, только значительно тоньше. Две другие девушки шли по бокам, одна справа от Лены, другая слева от крашеной в белый цвет кареглазой гурии, будто два сопровождающих пажа, очень похожие друг на друга, обе кудрявые, приблизительно одной комплекции, довольно стройненькие, только ростом разные, но ненамного.

Наблюдая за противоположным концом зала, где скрылась юная дриада в окружении молоденьких симпатичненьких – как почти всё молодое – кикимор, Тимофей медлил. Кто его знает, почему он так окрестил их, но ассоциация "дриада – кикиморы" возникла мгновенно, лишь только он увидел их вместе. Да, именно такими были дриады, это он понял сегодня утром – разглядел и прочувствовал – тонкие до эфемерности и таких при этом пленительных очертаний, что дух захватывает, так и хочется протянуть руку и погладить. Жаль, что утром она так рано проснулась – он бы не прочь подольше ощущать на себе лёгкую дурманящую тяжесть безмятежно привалившейся к нему дриады.

Он непроизвольно потянулся всем телом, не в силах остановиться. Лицо засветилось еле заметной, скрытной улыбкой – перед его внутренним взором дриада опять повернулась к нему лицом, болотные мерцающие глаза её кольнули его и спрятались за ресницами. Она чуть наклонила голову, глядя на него исподлобья; неравномерно выгоревшие русые волосы упали на лоб, на щёки... За ресницами сгустилось облачко и растаяло, обдав его теплом.

Тимофей сунул руки в карманы брюк, прогулялся туда-сюда, но как только в толпе замелькали уже знакомые головы, он остановился, пожал плечами, словно удивляясь самому себе, и, резко развернувшись, вышел из здания вокзала на перрон, решив пройти на привокзальную площадь в обход здания. Как раз подходил, медленно останавливаясь, московский поезд, и Тимофею уже волей-неволей пришлось стать свидетелем встречи уже приехавших юных дев с только что прибывшими последними двумя. Ничего нового в раскладку ролей в группе девушек вновь прибывшие не внесли: с его точки зрения прибыли ещё две симпатичные кикиморы – небольшого роста полненькая стриженая брюнеточка в тёмных очках в превосходно сшитом брючном летнем костюме из тонкой ткани и высокая леди-кикимора с длинными рыжевато-русыми волосами.

Здесь, на перроне он выдержал лишь первую фазу очередной бурной встречи. Шикарная блондинка нет-нет, да и окидывала взглядом округу. Может быть, у неё такая привычка, но Тимофей предпочёл скрыться с глаз долой.

3.

Девушки, отягощённые багажом – чемоданами и сумками, – довольно долго забирались вверх по улочкам в районе частных домов. От шоссе вверх простирался жилой массив, весь потонувший в садах, а вниз от шоссе – крутой спуск к морю с узкой полоской пляжа.

– Господи! И это Сочи! – воскликнула прибывшая этим утром Лена, та, которую Тимофей определил как леди-кикимору. Кстати, подруги эту Лену звали Алёной, чтобы не путать с Леной, прибывшей поздно ночью. Прибывшую ночью звали, когда как – Лена, Ленка, Леночка, смотря по обстоятельствам.

– Деревня! – докончила свою мысль Алёна.

– Хо! – воскликнула Ирочка Щукина, переводя дыхание, – А тебе хочется в самом городе, как интуристы? Или наши боссы всех мастей?

– Ну... – неопределённо протянула Алёна и замолчала, пожав плечами.

– А мне здесь нравится! – отозвалась Катя. – Воздух чудесный, сады!

– А в город можно изредка выбираться и там наслаждаться праздничной толпой, если вдруг захочется. Правда, ведь? – спросила Мила тоном, не терпящим возражений.

– Главное, – звонким голосом начала говорить Щукина, а девушки дружно закончили:

– Море!

И засмеялись счастливым смехом.

Домик, куда их привела судьба под видом Ирочкиной тёти, располагался в очень уютном переулочке; был одноэтажным с многочисленными пристройками, продуманными и старательно отделанными, отчего выглядел очень живописно, почти сказочно, особенно в сочетании с пышной зеленью и богатым цветником, любовно взращённом в левой части дворика. Чего только не было в этом дворике! Гараж и душ с ванной; перед цветником – большой обеденный деревянный стол с лавками вдоль трёх его сторон под навесом из виноградных лоз.

Посреди двора красовался колодец, куда был подведён водопровод, и вода из крана стекала в него. За цветником – летняя кухня, тоже крытая, как и обеденный стол, с навесом над печечкой и рабочим столиком. За домом – небольшой сад и огород.

Там, почти в саду, сбоку от основного дома, прятался летний домик, предна­значенный девушкам в качестве жилища.

Словом, красота и уют!

Хозяйка, миловидная стройная женщина лет тридцати шести, жила вдвоём с дочкой – подростком Сонечкой, смешливой и очень общительной осо­бой, чему способствовал весь уклад её летней жизни, изобилующий многочис­ленными меняющимися жильцами их летнего рая.

Под террасой жил Джек, смесь немецкой овчарки с лайкой, симпатичный дружелюбный серо-рыжий пёс с пушистым хвостом-крючком, унаследованным от лайки.

В пристройках уже обитали отдыхающие, три семьи: одна совсем молодая пара – медовый месяц! – и две полностью укомплектованные семьи: мама, папа и дети, по двое на каждую семью. В одной семье мальчик и девочка – девочка старшая; в другой – два мальчика-погодка, как потом выяснилось, адское сочетание! Разу­меется, речь идёт о двух мальчиках-погодках, восьми и девяти лет.

Валентина приветливо встретила девушек. Сонечка же приняла их с восторгом – она мало, чем отличалась от них, и такое количество юных очаровательных девушек издалека предвещало немало весёлых и приятных дней. Новые люди её всегда очень интересовали. У Сонечки за её недолгую жизнь уже сложилось к ним неординарное отношение, что-то вроде хобби. Она копила впечатления от разных лиц и характеров. Дети, особенно мальчишки-погодки, ей уже порядком надоели, интерес к ним у неё быстро угас. А тут столько девушек!

Поприветствовав новых жильцов, Валентина уступила Сонечке право показать им их жилище и помочь расположиться.

***

Летний домик, их временное пристанище, состоял из одной комнаты, правда довольно большой, и узкого закутка сразу у входной двери слева от неё. Здесь раньше была микро-кухонька, а теперь стояла раскладушка, от которой до стены с маленьким оконцем и всего-то приблизительно полметра, может быть чуть больше.

Конечно, раскладушка нежелательный, но в то же время необходимый довесок к тем четырём кроватям и дивану, что стояли в основной комнате, где и окно тоже было большое, да ещё стояли и стол со стульями, и большой платяной шкаф.

Сонечка, лукаво улыбаясь, приветливо щебетала, рассказывая, кто жил в этом домике до них в это лето, кто в прошлое. Как правило, такие же группы девушек или молодых женщин, семейные компании – но эти реже, они предпочитают отдельные апартаменты, – или одна, но очень большая семья. Парней в таком количестве Валентина не пускала.

– А что, – поинтересовалась Милочка, – буянят?

Сонечка прыснула весёлым смехом.

– С ними, конечно, беспокойнее – выпивают, ну и ... всё такое. А потом я...

– Ты?! – машинально удивились девушки.

– Ну да. Мама считает, раз в доме большая девочка, девушка, то ребята совсем некстати. Они здесь слишком вольные.

– А девушки невольные что ли? – Мила в ужасе прикрыла глаза. – Ходят по струнке, да?

– Ходят. – Засмеялась Соня, – Когда их не видят.

– Девочки, я так устала, давайте делить лежачие места! – прервала разговор Катя и, выдвинув из–под стола стул, в изнеможении плюхнулась на него.

– Сначала не мешало бы поесть. – Возразила Алёна.

– Может, сначала разберёмся с вещами, а? – жалобно, с капризными нотками в голосе, спросила Ирочка Киселёва и тоже села на стул, – Поддерживаю предложение Кати делить лежачие места!

Лена сидела на своём чемодане и не принимала участия в разговоре. Как всегда, она была вся в себе – она грезила, и её поведение никого не удивляло, привычная картина, но на этот раз её грёзы были иного толка, вполне предметны, и заинтересовали бы, по крайней мере, ещё трёх из компании девушек.

Пока обсуждение касалось четырёх кроватей и дивана, всё шло хорошо, но как только дело дошло до раскладушки возле входной двери, дело застопорилось, никто не спорил и не скандалил, просто ни одна из девушек не соглашалась на такой вариант. Они молча игнорировали призыв Милы кому-нибудь из них заселить данное место, обиженно оглядывали друг друга, как бы показывая, что остальные, а не она, конкретная, должны понять, что она – каждая из них – спать на таком открытом всем входящим и заглядывающим в дверь месте по огромному ряду причин не может.

И тут, как бы иллюстрируя ситуацию, за дверью раздался топот, короткий вскрик, дверь с резким скрипом приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулись две хитрые мордашки несносных, ещё незнакомых им погодков, нагло хихикнули и мгновенно скрылись, захлопнув дверь.

– Брысь отсюда! – закричала Мила, замахнувшись рукой на уже исчезнувших мальчишек. Свидетелями её порыва были лишь её подруги и закрытая дверь. Воинственные погодки уже во всю прыть уносились прочь.

– Нет! Это невозможно! Я им уши оторву!

– Надо родителям сказать, что это такое!

– Это что же, ни переодеться, ни раздеться?!

– Дверь придется запирать.

– Даже когда мы здесь? Абсурд! – Алёна тряхнула длинными волосами и высунулась за дверь.

– Да ладно вам. – вдруг очнулась Лена. – Познакомимся с ними поближе, наладим отношения, будут вести себя как миленькие, в рамках приличий.

– Откуда такая уверенность. – Отозвалась Катя, скептически приподняв брови.

– Откуда! Всё оттуда же! Вы что, забыли? У меня маленький брат. Папино горе. Ему восемь лет.

– Горе? А почему? – удивилась Катя, – у меня, правда, старший брат, но папа...

– Твой папа начал с сына, – вздохнула Леночка, – а мой за долгие годы привык к спокойному существованию с дочкой.

– Тем более с такой, как ты! – захохотала Мила и замахала руками. – Ой, верю! Горе!

– Так кто же будет спать на раскладушке? – прервала веселье Алёна. – Будем тянуть жребий?

– Господи, и так место не очень-то, а тут ещё эти младенцы! – возмутилась Щукина. И стало понятно, что жребий ей тянуть не хочется, а вдруг выпадет это счастье на неё?

– Ладно. – Леночка встала со своего чемодана. – Спать буду я. Меня младенцы не пугают.

– Мы будем закрывать дверь и бдеть! – поспешно заговорила Алёна. – И воспитаем этих недоумков! Правда? – она оглянулась на подруг за поддержкой.

– Ленка, ты гений! – радостно воскликнула Щукина.

– Благими намерениями устлана дорога в ад! – вздохнув, сказала Мила, очень довольная Леночкиным альтруизмом. Она раскрыла свой мягкий чемодан и скомандовала:

– Распаковываемся!

***

Подогреваемые азартом скорейшего вкушения морских радостей, они уже в этот свой первый вечер сбегали к морю и насладились, сколь могли, солёными брызгами, тёплыми камнями, ласковыми лучами заходящего солнца. А утром следующего дня, едва прожевав что-то на ходу, они, конечно же, поспешили к морю, потратив драгоценное время лишь на сборы необходимых вещей, а не на завтрак. Милые девушки ещё не достигли того возраста, когда еда занимает одно из главенствующих положений в жизни.

Когда они пришли, весь берег уже был усыпан телами, на воде мелькали головы, руки, ноги, яркие матрацы, круги, мячи и прочие плавающие предметы. Шум прибоя, шум голосов – ежедневный праздник! Пройдя почти в самый конец пляжа, только там они смогли найти свободное место, достаточное, чтобы на нём расположиться всем шестерым. Они расстелили махровые полотенца, сложили вещи, сбросили с себя скудную верхнюю одежду и, оставив Ирочку Киселёву, как самую водобоязненную, караулить их добро, бросились в воду. Ира нахлобучила на голову широкополую шляпу, надела тёмные очки, накинула на плечи светлую накидку из тонкой ткани. Забаррикадировавшись таким образом от пагубных лучей солнца, она стала рассматривать окружение. Очень скоро ей надоело это занятие, ибо никто не привлёк её девичьего внимания; она стала смотреть на воду, высматривая подруг, гадая, у которой первой или заговорит совесть, или пропадёт желание купаться, и тогда она сможет окунуться в благостную свежесть воды.

Возвращение к действительности было стремительным и ужасным. Все пятеро, выйдя из воды, сочли своим долгом обрушить на задремавшую Ирочку мириады обжигающих раскалённую кожу брызг, больно бьющих по разгорячённому сухому телу.

– Ай! О-о-о! – закричала Ирочка и попыталась вскочить на ноги. Милка обхватила её руками и прижалась к ней всем своим мокрым телом.

– Ой, какая тёпленькая! – возбужденно сладострастно прошептала она и ловко увернулась от рук Ирочки, жаждущих шлёпнуть её. Остальные девушки тоже внесли свою лепту в кутерьму, стараясь прижаться или хотя бы дотронуться до Иры.

– А как же я?! – обиженно воскликнула Ира, возмущённо оглядывая укладывающихся на полотенца подруг. – Мне что, одной купаться? Мы так не договаривались! – Она чуть не плакала от такой подлости.

– Ирка! Спокойно! – воздела руку Алёна, – Мы с Ленкой через десять минут составим тебе компанию. А эти пусть жарятся.

– Ирочка, не страдай, а лучше расскажи, каков тут лежачий народ? – поинтересовалась Катя, – В воде всё какой-то не тот: дети, родители, старики, старушки и крокодилы.

– Нормальный народ. – Буркнула насупившаяся Ирочка, заворачиваясь в ткань. – В следующие разы будем купаться тройками или ещё как, но только одного кого-нибудь оставлять не будем, я не согласна. А если вас интересует противоположный пол, то вон идёт компания троглодитов.

– Где? – Катя живо развернулась и приподнялась на локтях. Её примеру последовали и остальные девушки. Невдалеке от них устраивались крепкие на вид ребята, стройные и пружинистые. Сразу четверо парней.

– Какие-нибудь самбисты. – Заметила Алёна.

– Похоже на то. – Согласилась Мила. – Может каратисты или что-нибудь в этом духе. Вон тот рыжий очень даже ничего.

– Да они и все ничего. – Катя подпёрла щёки руками и сощурила глаза, рассматривая парней. – Каждый чем-нибудь хорош. Но рыжий, и правда, лучше всех. Картинка. – И она характерно прищёлкнула языком.

– Сами вы – рыжий! – Ира Киселёва, первая заметившая парней, внимательно смотрела в ту же сторону, – У него и веснушек-то нет. И волосы у него не рыжие, а бронзово-каштановые.

– Мускулатура – будь здоров. – Подтвердила Милочка.

– Нам надо беречься и остерегаться. Так что ложитесь и закрывайте глазки! Ишь, расслюнявились! Нечего стрелять по сторонам! – Ира Щукина шлёпнула Милу по заду. Та взвилась, встала на колени и грозно прошипела:

– Утоплю, будешь меня так не эстетично трогать! Хочу – смотрю и стреляю!

Лена разочарованно отвернулась от парней. Среди них Тимофея не было. А она ждала его появления. Как только они пришли на пляж, она только и делала, что высматривала его и среди загорающих граждан, и среди купающихся. При этом она всячески стыдила себя, смеялась над собой, но ничем не могла заглушить в себе сосущее чувство ожидания его появления, во что верила с большим трудом. Вернее, совсем не верила, а только мечтала. Разве кто-нибудь когда-нибудь заинтересовывался ею до такой степени, чтобы пойти и искать её, горя желанием встретиться именно с ней?

Из состояния меланхолии её вывел ощутимый хлопок по бедру. Это Ирочка Киселёва хлопнула её и Алёну по бёдрам.

– Ленки, десять минут истекли! – обиженным голосом нетерпеливо крикнула она.

Ленки вскочили на ноги, и они втроём грациозно побежали к воде. Обе Лены с маху влетели в воду, легко преодолев прибой; Ирочка же затормозила перед пенистым препятствием. Ленки принялись брызгать в неё водой. Ира сердилась, смеялась, отпрыгивала назад, в сторону и, наконец, решившись, бросилась к подругам. Выход из воды они разыграли как по нотам. Вышли на берег в стороне от места, где они расположились с девушками; осторожно, крадучись, подобрались совсем близко и бросились на разморившихся подруг, чем доставили удовольствие не только себе, но и всему окружению. Парни, самбисты-каратисты, ещё обосновываясь на камнях, обратили на девушек внимание, а уж после такого представления интерес их к ним возрос многократно.

***

– Ну, всё! – Щукина расслабленно развела руки в стороны и уронила их на камни. – Милка может быть довольна, рыжий наверняка положил глаз. Видели, как они смотрели на нас?

– О-хо-хо! Я вся в счастье! – Мила потянулась и замерла под солнцем. – Уж если кто мне и понравился, так это тот денди, что был с Ленкой на вокзале. У-у-у, какой мальчик! – мечтательно с чувством проговорила она.

Лена лежала спиной к солнцу, уткнувшись лицом в полотенце. Она медленно залилась краской, вжимаясь лицом в ткань.

– Да-а-а ... – с не меньшим чувством протянули Ирочки, соглашаясь с Милой.

– Почему мы ничего не знаем? – сонно заинтересовалась Алёна.

– Да. Вот именно! – немедленно отозвалась и Катя. – Что ещё за денди? Только отпусти вас одних, сразу у них что-нибудь происходит!

– Пусть Ленка расскажет. Это она с ним вела светские беседы, как она клялась и божилась, о времени и больше ни о чём!

– Ленка вела беседы с.... С каким-то там денди? Боже, вы что-то путаете!

– С чего бы нам путать? Вела, вела!

– Как это? – Катя развернулась к Лене, с улыбкой глядя на неё, ожидая, что та дёрнет плечами и скажет, что никакого денди нет и не было, что Милка, как всегда, пытается расшевелить её. Но Лена не стала разуверять; не поднимая головы, она буркнула в полотенце:

– Никак. Сколько времени? Семь тридцать!

– Врёт. – Убеждённо произнесла Мила. – От меня ничто не ускользает. Он как увидел нас, понял, что мы направляемся к ним, сразу Ленке что-то там: та-та-та. Она ему в ответ тоже: та-та-та! И фьють! Его как не бывало! Как ветром сдуло!

– Ленка, ты даёшь! – недоверчиво воскликнула Катя и через мгновение шлёпнулась всем корпусом Лене на спину. От неожиданности Лена испуганно ойкнула и слабо дёрнулась под телесами Катерины. Катя громко зашептала крепко прижатой к камням Леночке в ухо:

– А ну, выкладывай, тихоня ты наша этакая, что ты целу ночку на вокзале делала?

– Катя! – всплеснула руками Мила. – Ты всегда зришь в корень! Нам и в голову не приходило так поставить вопрос!

– Вы глупые и недалёкие девицы! – заявила Катя; Лена взбрыкнула под ней, пытаясь освободиться. – Не отпущу, и не мечтай! Ирки, щекочите ей пятки!

Обе Ирочки ухватили Лену за щиколотки и с готовностью побежали пальчиками по её нежно-розовым подошвам.

– О-о-о! – затянула Лена, извиваясь под Катериной. Мила и Алёна свернулись от смеха калачиками, будто это их щекотали исполнительные Ирочки.

Собравшись с силами, Лена одним махом вырвала свои ноги из рук девушек и сбросила с себя Катю.

– Садистки! – отдуваясь, воскликнула она. Девчонки, смеясь, откатились в стороны.

– Всегда удивляюсь, – Катя села рядом с Милой, – откуда в таком эфемерном теле столько силы?

– От щекотки. – Лена отсела от Кати подальше и укрылась с головой полотенцем.

– Чувствую, ничего от неё не добьёшься. Ну да, ладно! – махнула рукой Катя, отказываясь от попыток силой выведать что-нибудь от Лены.

– Рассказывайте вы. – И она повелительно кивнула Миле и Ирочкам.

– Расскажем, расскажем! – будто собираясь раскрыть великую тайну или, по меньшей мере, запутанную аферу, сказала Мила. Голос её, казалось, предвещал – внемлите и трепещите, какую информацию она сейчас выдаст!

– Идём мы вчера утром через толпу к камере хранения, где должны были встретиться с Ленкой, как договаривались ещё дома, смотрим, стоит наша Ленулечка, а с ней рядышком ОН. Весь уже загореленький, не первый день под солнышком. Честное слово, я обалдела, такой мальчик! Я таких ещё не видела! И разговаривает с нашей Ленкой!

– Эх ты, Милка! Поди и обалдела, что загореленький, и вдруг разговаривает с Ленкой! – засмеялась Катя.

– Э-э-э, нет! – запротестовала Мила. Ирочки дружно поддержали её. – Не скажи! Что я, загорелых не видела? А этот, – она сощурила глаза, мысленно восстанавливая образ очаровавшего её денди. – Очень стройный. Знаете, ну... как бы сказать. Как отточенный! – она заулыбалась, найдя подходящее сравнение, – Довольно высокий, но не каланча, шоколадный такой.

– Ну-ну. – Подбодрила её Катя и не преминула заметить, что это они уже поняли: загорелый, шоколадный.

Алёна скептически улыбалась, поглядывая то на Милу и Ирочек, глаза которых светились не меньшим энтузиазмом, чем у Милы, то на Лену, спрятавшуюся под тканью. Но слушала с интересом.

– Одет был в светлые брюки; это видела мельком – толпа была приличная, но, – Мила засмеялась, – успела заметить, какие у него узкие стройные бёдра и ровные ножки. На теле полосатая майка, позволяющая разглядеть очень многое. Мускулистый, но не такой как этот ваш рыжий, рыжий здоровее, а он тоньше, но тоже очень даже приличный, и, я бы сказала, – Мила призадумалась, – его очертания красивее, изящнее. Понятно?

– Конечно, понятно! – закивали головами девушки.

– Очень даже широкоплечий, в общем, самое то! Лицо... – Мила закатила глаза, указательным пальцем уткнулась в нижнюю губу, видимо, пытаясь подобрать слова к описанию столь впечатлившего её и странным образом ускользающего из памяти лица.

– Симпатичное. – Наконец изрекла Мила.

– Очень точное описание! И, главное, такое зримое! – съехидничала Катя.

– Ты не понимаешь, Катька! – возмутилась Киселёва.

– Где уж мне! Я не поражена вирусом влюблённости!

– Катя, ну, не мешай! – с неожиданной досадой в голосе вступила в разговор Алёна. – Говорит, как может!

– И эта туда же. Поклонница–заочница!

– Катька!

– Молчу.

– Да. – Мила окинула девушек слегка печальным мечтательным взором, вытянула ноги, залюбовалась ими, пошевеливая пальцами. – Симпатичное, – она вздохнула, – ну что ещё я могу сказать, если так оно и есть! Подробности не узришь за считанные секунды, да и если начнёшь говорить, нос такой, подбородок такой, всё равно ничего не поймёшь, главное – это впечатление. Могу только сказать, что лицо у него чёткого рисунка, это видно сразу; худое, и я бы сказала аскетическое. Насколько успела заметить, глаза скорее серые, чем голубые, а ресницы тёмные, а лицо загорелое ... м-м-м ...– Мила звонко щёлкнула пальцами рук и с чувством произнесла, – Красиво! Запоминается!

– А какие волосы, просто чудо! Можно умереть от зависти. – Внесла свою лепту в описание Ира Киселёва. – Так бы и ... – и правая рука её непроизвольно характерно дёрнулась, будто ныряя во взволновавшую её гущу волос.

– Ирка! Я сама всё расскажу! – возмущённо обиженно вскричала Мила. – Ну, нельзя же так! Когда один человек говорит...

– Милочка, ну прости, говори, я больше не буду! – сразу отступила Ира, с улыбкой оглядываясь на подруг. Как они, не очень на неё сердятся?

– Всё испортила! – огрызнулась Мила. – Просто чудо! – передразнила она.

– Милочка, успокойся! Начни всё сначала!

– Да ну вас! А волосы и правда, густые необыкновенно... ну вот, приходится упрощать. – И с лёгкой досадой, нажимая голосом, продолжила:

– Пепельно-русые (Да, именно такие, – подумала Лена, – как она точно определила их цвет!), шелковистые такие на вид, в меру длинные. Не кудрявые.

– Слава богу! – вдруг с облегчением произнесла Алёна.

– Но и не солома! – как бы защищая неведомого им денди, уточнила Мила. – Лежат так красиво, – она взмахнула руками, обрисовывая в воздухе непонятный контур. – Их так много...

И девушки дружно рассмеялись. Даже Лена у себя под прикрытием не удержалась от улыбки.

– И когда ты успела всё разглядеть?

– Успела!

– Ленка, и ты его упустила? – всплеснула руками Катерина, глядя на Лену с состраданием, как на больную, поджав губы и покачивая головой.

– Откуда ты взяла, что она его упустила!

– А где же он тогда?

– Ну... мало ли!

– Какого вы описали, да такого нельзя ни на шаг отпускать от себя!

– Слушайте вы эту Милку! Вы что, не знаете её горячечного воображения? Уж если ей кто приглянулся, она так опишет, любой урод привидится красавчиком! – насмешливо заговорила Алёна, усомнившись в истинности милкиных россказней.

– Нет! Нет! – запротестовали Ирочки. – Симпатяга, точно!

– Тогда непонятно, как нашей Леночке, такому великому знатоку интегралов-дифференциалов, вообще удалось познакомиться с мальчиком! Да ещё с таким. Она же не различает, по-моему, кто парень, кто девица, кто из себя какой. А уж про такое понятие, как удержать симпатичного парня, молчу!

– Значит, различает.

– А, может, она не врала, – предположила Катя, – и всё гораздо грустнее? Может у неё и правда, узнали время и всё? Посмотрите на неё! Разве я не права?

Девушки дружно уставились на Лену, прячущуюся под простынкой. Она дёрнула плечами под их взглядами и, хотя у неё ничего не спрашивали, сочла нужным повторить, что да, у неё просто спросили время, зачем ей врать?

Катя была склонна ей поверить, но Мила опротестовала Леночкины слова, заявив, что ничего подобного, так время не спрашивают!

– Наверное, мы помешали. Да, Лен?

– И не надоело вам? – вопросом на вопрос ответила Лена.

– Значит, упустила. – С затаённым удовлетворением подытожила Мила.

***

Жаркое солнце нещадно жгло бедные человеческие тела, причудливым образом усыпавшие узкий каменистый берег. Девушки притихли. Ира Киселёва, Лена и Алёна то закрывались от солнца, то ненадолго высовывались под его жестокие лучи.

– Леночка, какая встреча! – прямо над головами девушек раздался приятный мужской голос. Они встрепенулись и все разом сели, во все глаза уставившись на стоящего рядом с ними мужчину. Солнце слепило им глаза, они только что дремали, и в первый момент, когда они смотрели на освещённый солнцем мужской силуэт, не имея возможности нормально разглядеть, во всех их сердцах вспыхнули неясные надежды на что-то приятно-необыкновенное, подогретые так взбудоражившим их и лирически настроившим разговором о денди.

Перед ними стоял этакий Джеймс Бонд из последних серий, уже потрёпанный жизненными битвами – время неумолимо отсчитывает своё, крадя молодость, – но вполне крепкий даже на вид, покрепче многих молодых, и явно бодрый и жизнелюбивый, с волосатой грудью и не менее волосатыми ногами. Резкие мимические морщины на лице лишь подчёркивали мужественность.

– Витя! Здравствуйте! – Лена встала, ёжась и натягивая на плечи простынку. Старый холостяк, а это был именно он, считал себя ещё хоть куда – да так и было на самом деле, поэтому за время путешествия в поезде приучил всех, в том числе и юную Леночку, звать себя только по имени, просто Витя.

– Я так рад, так рад, что встретил вас здесь! Ведь это всё равно, что найти иголку в стоге сена! – Витя радостно улыбался Лене, не забывая одаривать улыбками и остальных девушек.

– Я тоже очень рада. – В ответ улыбнулась Лена.

– Так эти прекрасные девушки и есть ваши подруги? – он ещё более лучезарно заулыбался девушкам, приветливо кивая им.

– Да, они.

– Прекрасно, прекрасно! Они даже ещё лучше, чем вы их описывали! – старый холостяк, галантно раскланявшись, перезнакомился с каждой девушкой отдельно, потом попросил разрешения присесть рядом с ними и битый час развлекал их пляжными новостями, происшествиями, устрашающими и смешными, дал характеристики почти всему окружению. Когда только он успел всё это узнать? – удивлялись девушки. Не преминул поинтересоваться, познакомились ли очаровательные девы вон с теми, такими приятными юношами? И очень огорчился, узнав, что нет. Он немедленно заявил, что это очень и очень странно и что он списывает такое нелепое обстоятельство на временные трудности. Девушки прыснули весёлыми смешками – конечно, временные, прошло всего часа полтора-два, как данные "приятные юноши" здесь объявились! Старый холостяк с серьёзным выражением лица уверил девушек, что их знакомство с юношами не за горами, признаки интереса у юношей к данным девушкам налицо. Но! Пусть юные девы и его, мужчину во цвете лет – со временем они поймут, что такое мужчина в определённом возрасте! – не кидают за борт своего внимания. Ведь кроме всего прочего, он человек бывалый и компанейский. "Уж, конечно!" – хохотнула Мила. И им весьма пригодится!

***

– Это и есть ваш денди?! – с непередаваемым разочарованием на миловидном лице спросила Алёна, когда старый холостяк покинул их, извинившись за то, что ему приходится их оставлять – его ждёт приятель. А какое великое недоумение и обида были написаны на лице черноглазой Кати! Как их обманули!

Секунду царило характерное молчание, взорвавшееся диким хохотом до спазм в кишечнике. Понадобилось некоторое время, чтобы и Катя, и Алёна, осознав промашку, столь же весело отреагировали на свою ошибку.

– Кто бы мог подумать, что у Ленки тут, оказывается, легион знакомых!

Они ещё позлословили, повеселились на эту тему, до тех пор, пока Мила не скомандовала:

– Всё! Хватит! Пора обедать.

– Ну, у тебя и переход. – Зевнула Алёна. – А есть и правда, охота!

– Искупаемся напоследок? – Лена сбросила с себя простынку и опасливо потрогала плечи, скосив на них глаза. Никто, кроме неё, не захотел лезть в воду – пора идти, они устали, зажарились, проголодались, но всё же снизошли до неё, со смехом учтя её обширные знакомства, и выделили ей на купание десять минут.

Лена бегом кинулась к воде и с размаху с наслаждением врезалась в воду головой. Она легко поплыла, скользя почти по поверхности мелких игривых волночек, спеша отплыть подальше, туда, где чистая не взбаламученная вода и где нет этой ужасной толкотни и воплей, и где плавают лишь избранные. Она отплыла уже довольно далеко от берега, забирая в сторону от места их стоянки, как вдруг под ней, поперёк её движению, мелькнуло что-то тёмное и длинное. Лена заработала что есть мочи руками-ногами, разворачиваясь к берегу. Но тут прямо перед её лицом вспучилась вода и из неё вынырнула голова какого-то человека. С лёгким вскриком, но без особенного испуга, ибо она уже осознала, что это не акула, коих здесь не водится, и не что-то неведомо страшное, она подалась в сторону.

– Елена Прекрасная, куда же ты!

Лена обернулась. Ей улыбалась довольная произведённым эффектом физиономия Тимофея, явно посвежевшая по сравнению с той, какой она была ночью на вокзале.

– Привет, Елена! Опять будем молчать?

Он кашлянул, сплюнув попавшую в рот воду.

– Нет. – Лена не смогла подавить наплывавшую на лицо радостную улыбку. – Привет.

– Слава богу! Я уж думал – всё, опять в молчанку играть будем. Ну, и как первые деньки? Зажарилась?

Она замотала отрицательно головой и, чтобы скрыть смущение, нырнула и проплыла несколько метров под водой.

– Хорошо ныряешь. – Одобрительно произнёс Тимофей, как только она появилась на поверхности. Они поплыли вдоль берега в сторону, противоположную той, где её ждали девушки.

– Теперь ты похожа на русалку. – Сообщил ей Тимофей и, рванув вперёд, развернулся на спину, чтобы лучше видеть её лицо.

– А раньше?

– А раньше – на дриаду.

– Ты мне льстишь. – Лена скосила на него глазом и поплыла чуть быстрее.

– Ну... – он улыбался, – думаю, что нет.

Она опять нырнула. Вынырнув, вдохнула-выдохнула и, преодолевая застенчивость, с намечающимся лукавством посетовала:

– А я-то думала, что потяну на Афродиту!

– Всё может быть, хотя... для неё ты слишком хрупка.

– Да?

– Ну, тонка!

– Она разве толстая?

– Более земная!

– Ты что-то путаешь! – рассмеялась Лена.

– Ничего не путаю, её габариты более земные, а не она сама! Кстати, – решил он увести разговор с такой ненадёжной темы, – за что так жестоко обошлись с тобой твои ужасные подружки?

– Жестоко? – изумилась Леночка. – А! – воскликнула она. – Катька с Ирками! Пытали, что это за бегемот такой был со мной на вокзале!

– Прямо так и бегемот? – Тимофей в ужасе во всю ширь раскрыл глаза. – Ты лжёшь, несчастная! Я тоже буду тебя пытать!

Он стремительно ушёл под воду и, как Лена ни уворачивалась, ухватил её за щиколотку, а, вынырнув, затанцевал пальцами по её подошве. Она вырывалась, била во всю силу свободной ногой по воде, поднимая тучи брызг.

– Всё! Всё! Тимофей, хватит! Я утону! Ой!.. – она хлебнула из шлёпнувшей по лицу волны и закашлялась, судорожно вытянув шею. Только тогда он выпустил её ногу и подплыл к её лицу.

– Ну, последний чих. Вот так! – Заботливо сказал он и тут же вкрадчиво спросил:

– Так кто я?

– Кто? Не бегемот, нет. Крокодил.

– Ну-у-у ... – разочарованно произнёс он.

– Крокодил, крокодил. – Ещё раз повторила Лена, чтобы он, не дай бог, не засомневался в этом.

– Какая ужасная пошла молодёжь! – скорбным голосом произнёс Тимофей.

– Нет! – звонко ответила Лена, вырвалась вперёд и оттуда крикнула:

– Это старики пошли ужасные! Подглядывают и не говорят откуда!

– Чего захотела! Крокодилы злы и коварны! Особенно старые! Я не буду отвечать.

– Не отвечай! – беспечно ответила Лена, голосом давая понять, что ей всё равно, не хочешь, не рассказывай. Подумаешь, какая важная весть!

– Ладно, – быстро сдался Тимофей, – скажу, а то ведь умрёшь от любопытства, знаю я вас, девиц. Валялся в засаде за каратистами из Ростова.

– Так всё-таки каратисты!

– Ага! – хищно воскликнул Тимофей. – Интересуешься!

– Ну... – Лена сделала паузу, – чисто теоретически. Ты подтвердил наши догадки.

Тимофей понимающе усмехнулся.

– Вот так всегда. Ну да бог с ними. Оставим ваш интерес к ним в стороне, равно как и их интерес к вам.

– О?

– О! Конечно, вы их заинтересовали. Такая гвардия красоток! Рыжего красавца – ты, а самого маленького ваша пышная блондинка. Кому кто ещё понравился, не знаю.

– А это откуда знаешь?

– Они не молчали, довольно громко обсудили вас с ног до головы. Елена, не заговаривай мне зубы, – с ласковой суровостью выговорил он ей, – а лучше в обмен на мою информацию выдай свою – что за дед ошивался возле вас?

– Дед как дед. Чем он вам, сэр, не понравился?

– Тем как он крутил вокруг тебя, то есть вокруг вас всех. Пренеприятный тип.

– Ничуть. Просто старый холостяк.

– Да? Он успел доложить вам об этом?

– Мы с ним ехали в одном купе! – лукаво засмеялась Лена.

– Правильно я говорил, нельзя детей отправлять одних в такие путешествия!

– Можно! А старый холостяк совсем не дед, с ним весело.

Лена заинтересованно, с улыбкой на лице, глянула на плывущего рядом с ней молодого человека и вдруг заволновалась, спохватившись. Она приподнялась над водой, глядя на берег. Они заплыли за волнорез. Девушки остались далеко вправо, если смотреть с моря на берег, по ту сторону волнореза.

– Мамочка! Девчонки уже заждались! У меня было всего десять минут!

– Чудесно! Теперь тебя отлупят, да? Такая гулёна. Полюбуемся, полюбуемся!

Обернувшись к нему растерянным лицом, она дёрнулась туда-сюда, отчаянно воскликнула что-то неразборчивое и поплыла прочь от Тимофея, держа курс вдоль берега. Потом вдруг остановилась и оглянулась – Тимофей, как поплавок, поднимаясь и опускаясь, держался на воде на одном месте. Лена решительно повернула обратно к нему. Он тоже поплыл ей навстречу, но очень медленно с ленивой грацией.

– Пусть попрыгают. – Одобрил он её возвращение, – Скажешь, что уснула на воде.

– Тим, я поплыву к девчонкам. Они волнуются.

Ей совсем не хотелось уплывать от него, но долг звал вернуться, а намекнуть Тимофею проводить её, у неё, с одной стороны, не хватало духу, а с другой стороны – брать его с собой к этим хищницам?! Ни за что!

– Плыви, конечно.

– А ты? – решилась спросить она.

– А я тоже поплыву. Но только в другую сторону.

У неё на лице была написана такая жалость и растерянность и такое ясно видимое опасение – а увидит ли она его ещё? – что Тимофей не удержался от довольной улыбки, проявившейся, правда, лишь слабым дрожанием губ в уголках рта да искрами в глазах, быстренько притушенными ресницами.

– Крокодилы злы и коварны. Они подкараулят свою жертву, затянут её в воду, куда поглуше, замочат, а потом в положенный срок съедят. Не надейся – не скроешься и не спасёшься!

Лена с облегчением рассмеялась. Веки, обрамленные мокрыми склеившимися ресницами, торчащими, словно острые чёрные стрелки, сдвинулись, оставив узкие щёлки, из которых полыхнуло на Тимофея ярким искрящимся пламенем.

***

Девушки давно уже собрались, и теперь волновались и злились, высматривая Лену.

– Её нигде не видно – она утонула. – Заявила Ира Щукина, не переставая вертеть головой, просматривая и водные просторы, и узкую полоску берега.

– Не утонула, а утопилась. Довели ребёнка! – Катя с суровым презрением оглядела подруг.

– Не тебе нас критиковать! Ты не меньше старалась. – парировала Алёна, тоже напряжённо всматривающаяся во всех подряд.

– Ох, задам я этой Елене. Тоже мне, моржиха! – кипятилась Милочка. – Где её носит! А вдруг, и правда, что-нибудь случилось?

Как всегда в подобных случаях, появление долгожданного субъекта, в данном случае Лены, произошло совершенно неожиданно и не с той стороны, куда напряжённо всматривались её подруги.

– Ленка! Злодейка! – вскричала Мила.

– Я задремала на воде! – поспешно прокричала в ответ Лена.

– Что? Чушь какая. Ленка, не издевайся! – ещё больше рассердилась Мила.

– Легла на спину и...

– О, господи! – недоверчиво воскликнула Катя.

Лене верили и не верили – на воде она держалась как пробка, несмотря на свою тонкую конституцию, а, может быть, и благодаря ей – как рыба-угорь. Девушки долго ворчали на неё, не в силах остановиться, ярко описывая свои переживания за неё. Заработают они с ней инфаркт миокарда, если она и впредь будет так безответственно вести себя!

4.

На следующий день они дважды ходили на пляж: в первой половине дня и во второй. Лена повела осуждённую Ирой Киселёвой политику: в одиночестве она сидела на берегу, когда все купались, и купалась, когда в её подругах тяга к воде угасала. Против такого распорядка никто не возражал, и поведение Лены особенно никого не удивляло. А она, лишь только наступал её черёд купаться, сразу срывалась с места и исчезала среди купающихся. Она заплывала за волнорез подальше от места их стоянки. Там, за волнорезом, рядом с ней объявлялся Тимофей – он, по всей видимости, с берега наблюдал, как Лена бросалась в море; и, немного поплавав, порезвившись в воде, они выбирались на берег и валялись там – она на его гобеленовой подстилке, лежак он тоже не брал, он – рядом на голых камнях.

В эти первые встречи они просто болтали, всё ещё примериваясь друг к другу. Он приручал, а она с детским удовольствием приручалась. Чудесные были минуты! Они всё больше и больше нравились друг другу, открывая и во внешности, и в первых проявлениях характера симпатичные, притягательные черты. Минут через двадцать Лена вскакивала, и они бежали в воду. Тимофей доплывал с ней до волнореза, а дальше она плыла одна.

Этот день был прекрасен. А вот вслед за ним наступивший день заставил Лену изрядно поволноваться.

Возвращаясь из первого во второй день заплыва к Тимофею, она застала девушек уже в воде, они её окружили и стали требовать, чтобы она прекратила уединяться, не заплывала так далеко и надолго – не дай бог, что-нибудь случится!

– Надолго?! – ахнула Лена – Да я практически сразу возвращаюсь!

– Ленка, хватит лезть в бутылку! Ты что, обиделась за позавчерашнее? – полюбопытствовала Катя. – Мы больше не будем приставать к тебе, честное слово. Это Милка вечно присмотрит какого-нибудь мальчика и пошла ахать. Ну что ж тут поделаешь, если ей понравился тот на вокзале! – она обняла Лену за плечи. – Давай с нами, одной ведь скучно!

На мгновение в глазах Лены мелькнуло удивление, граничащее с непониманием. Она обиделась? Именно так они восприняли её побеги? Вариант лучше не придумаешь!

– Ничуть я не обиделась! – ответила Лена тоном, вполне допускающим любую возможность: и наличие этой обиды, и её отсутствие.

– Просто вы не хотите заплывать подальше, а я не люблю купаться в песочных и ... и прочих взвесях!

– Первые два дня купалась!

– Теперь освоилась! – засмеялась Лена.

– Примем к сведению. А теперь пошли греться. Как отдохнём, я поплыву с тобой. – Заявила Мила. Жертвовать, так жертвовать собой! Да и любопытно, как это Ленка может столько времени барахтаться в воде? И сможет ли столько же продержаться на воде она, Мила?

– И я с вами. – Неуверенным голосом поддержала порыв Милы Ира Щукина.

– Конечно, так веселее. – Разочарованно согласилась Лена.

Витя, старый холостяк, помахал им приветственно рукой. Рядом с ним нежился на солнышке его черноволосый молодой приятель. Каратисты вышли из воды вслед за девушками и, как только девушки расположились загорать, стали кидать в них камешками. Сначала девушки делали вид, что не замечают такие знаки их внимания. Но когда один камешек, крупнее других, угодил в Милу, ничего девушкам не оставалось, как грозно пресечь подобные ухаживания.

– Господи, да что же это такое! Недоделки какие-то! – в сердцах воскликнула Мила.

– Ну, почему... – возразила Катя, – мальчики очень даже ничего. – И хихикнула. – Что делать, если они не нашли другого способа познакомиться!

– А тебе очень хочется с ними познакомиться? – спросила Мила. Сказано это было таким тоном, что стало понятно, вот если б в неё, Милочку, угодил камешком тот денди, тогда!..

– Видно будет. – ответила Катя и лениво перевернулась на другой бок.

– Пора купаться. – Мила решительно встала. – Ленка, поплыли в твои любимые дали!

Лена, Мила и Ира Щукина побрели к воде, а три другие девушки остались принимать "каменные" знаки внимания каратистов, которые, по крайней мере, двое из них, кажется, несколько поскучнели, проводив взглядами удаляющиеся фигуры девушек. Как уже известно, две из удаляющихся в водные просторы завладели если не сердцами, то, как минимум вниманием двух поскучневших юношей. Но надо честно признаться, скука их была недолговечной – оставшиеся девушки тоже были очень хороши, стоило приглядеться и к этим, пока другие охлаждались.

Лена взяла курс прямо в море, словно намереваясь заплыть не только за бакены, а прямиком, к примеру, в Турцию. Мила и Ира стоически и пока ещё с интересом плыли за ней. Заплыв за бакены, Лена развернулась к подругам. Глаза на мокром лице полны радужного сияния, опасного, если как следует в них вглядеться.

– Посмотрите, какая здесь красота! – воскликнула Лена и ушла под воду. Вынырнув по другую сторону девушек, она брызнула в них водой, приглашая к игре, надеясь на трусоватость обеих к водным глубинам.

– Правда, здесь здорово?

Как она и надеялась, ни Мила, ни Ира в полной мере не приняли её игры. Они засмеялись, согласились, что вода отличная, закружили на одном месте, смещаясь ближе к берегу и благоразумно уклоняясь от брызг. Вскоре глаза у Иры, после очередного глубокого затяжного нырка Лены с бесшумным выходом на поверхность ещё дальше от берега, беспокойно забегали.

– Здесь глубоко! – обиженным голосом воскликнула она.

– Не всё ли равно, два метра или десять! – мрачно проговорила Мила и перевернулась на спину. – Утонешь с тем же успехом.

– Шуточки у тебя! – с ещё большей обидой в голосе отозвалась Ира.

– Но здесь скучно. – Утешила её Мила. – И я не могу без конца только плавать и плавать!

– Поплывём обратно? – Ира с надеждой поглядела сначала на Милу, потом на Лену.

– Да ведь только приплыли! – удивилась Лена. – Здесь не скучно. Может, дельфины появятся...

– Что?! – Ира испуганно вытянулась вся вверх, осматривая округу. С одной стороны небо и безбрежная водная гладь, вправо и влево туманились берега, с другой стороны вожделенная шевелящаяся полоска пляжа.

Никого ни о чём больше не спрашивая, Ира развернулась к берегу, коротко бросив: "Я поплыла, вы, как хотите. Мне здесь не нравится". И они поплыли обратно вместе с несчастной Леной, мало обрадовавшейся этой победе, потому что она знала, от компании девушек на время заплывов она себя оградила, но вот от предстоящего обеда нет. От Милки не улизнёшь, потому что наступало священное время поглощения пищи, и именно под этим спасительным предлогом – наступает обед! – Мила поддержала Ирочкино возвращение на вожделенную земную твердь. А как она, Лена, сообщит Тимофею, что она всего-навсего попала в железные тиски обстоятельств? Он пождёт её, пождёт и уйдёт с пляжа или... или ещё с кем-нибудь познакомится!

– А-а-а! – вдруг истошно завопила Мила.

Ира, не оглядываясь, рванула вперёд по курсу и тоже завопила. Лена, лениво плывущая в арьергарде, бросилась к ним, от спешки зарываясь лицом в воду.

– Что?! – выдохнула она, подплыв к задыхающейся Миле, странными рывками плывущей к берегу. Рядом Ирочка, что есть силы, лупила руками и ногами по воде, набирая скорость и тоже задыхаясь.

– Медузы! Гадость какая! Смотри, сколько их нанесло! – чуть не плача отозвалась Мила. – Я заехала в одну ногтями!

Медузы – это кстати, подумала Лена, ведь они – ни что иное, как дополнительные отрицательные эмоции в пользу её одиноких заплывов! Хотя, она сама тоже не приходила в восторг от этих студенистых созданий, испытывая к ним, по меньшей мере, брезгливость, а это похуже простого опасения боли.

Так и пришлось бедной, потерявшей голову Леночке со всеми вместе уныло плестись вверх, домой, умирая от жары и тоски. Унылой и тоскливой была лишь она одна. Её терзали страхи – то ей хотелось взбунтоваться и поступить, как ей хочется, то зареветь. Когда-то они вернутся на пляж! Пока дойдут до дома, передохнут, разогреют еду, соберут на стол. Поедят! Посидят! Уберут со стола, вымоют посуду, отдохнут – надо же хоть слегка переварить пищу! Тимофей, не дождавшись Лены, тоже уйдёт обедать. А вдруг он уйдёт именно тогда, когда они вернутся на пляж?

О-о-о! Безумная трата времени! Зачем обедать? Завтрак, ужин – вполне достаточно! У неё ведь всё так ненадежно! Леночке всё казалось, что происходящее с ней есть что-то такое обманчивое, ошибочное или зыбкое, словно сон или грёзы, вздумавшие вдруг поиграть с неискушённой девушкой, материализовавшись на неопределённый срок – сотвори только она ошибку и всё растает. Будут потом эти грёзы вспоминаться неясными ощущениями, манящими и всё дальше ускользающими в абсолютную тьму. Она идёт, как послушная овечка, на обед, а сон её тем временем рассеивается в пространстве! Лена шла и думала о себе, какая же она глупая и нерешительная – что ей стоит сделать пробежку... ну, скажем, размяться, крикнуть девчонкам: "Я сейчас!", – добежать берегом до Тимофея и сказать ему, что она пошла обедать! А так... Ищи её, жди её появления неизвестно, сколько времени, может быть, до следующего утра!

***

Лена стремительно плыла, рассекая воду, не замечая ни того, что волны стали круче и на них уже намечались белые барашки, ни туманной дымки, ни наплывающих над морем на безоблачное ещё здесь, над ними, небо слишком низких облаков. За волнорезом никто не вынырнул рядом с ней. Оглядевшись, всматриваясь лишь в лица и не увидев желанного лица, она понеслась к берегу. Когда выходила из воды на берег, её чуть не сбило с ног особенно большой волной. Лена зашаталась, скользя ногами по камням, но устояла. Осторожно ступая, пробралась, лавируя среди граждан, в самый верх пляжа. Ещё издали она увидела, что он там, никуда не пропал. Тимофей спал или дремал рядом со своей подстилкой, раскинув руки, голова – на свёрнутой футболке.

Тихо подкравшись, Лена присела рядом, обхватила ноги руками и сделала вид, что тоже дремлет, положив голову на колени, сквозь ресницы рассматривая лежащего перед ней молодого человека. Блуждающая улыбка озарила её лицо, веки отяжелели и под этой тяжестью опустились, прикрыв глаза. Пересев удобнее, она чуть шире приоткрыла глаза и покосилась на своё плечо, оценивая цвет своей кожи, принявшей красноватый оттенок. Да, её кожа ещё не покоричневела!

Потом Лена опять стала смотреть на Тимофея, уже забыв, что она изображает из себя дремлющую на солнце. Пробежавшись глазами по всему его телу, задержалась взглядом на его безмятежном спящем лице. И ей вдруг стало тревожно и неловко, словно её сейчас уличат, и уличат вполне обоснованно, в чём-то предосудительном, поймут, что ей, такой бессовестной, хочется коснуться его, провести ладонью по коже. Волосы его давно уже, судя по всему, высохли; беспорядочная их масса, склеенная морской водой и солнцем в толстые пряди, так и взывала к её руке, её пальцам. Лена поправила свои волосы, тоже густые, но не такие неправдоподобно густые как у него.

Она огляделась – вокруг обычная картина: тела, тела... в основном лежачие. Отсутствующим взглядом она пробежала глазами по округе, подняла глаза к небу – та его часть, что была над сушей, всё ещё сияла голубизной, – и опять обняла ноги, положив на колени голову, и замерла.

– Сгоришь ведь. – Тимофей, чуть приоткрыв глаза, быстро схватил её за руку и дёрнул на себя. Лена боком упала ему на грудь, еле слышно ойкнула, стрельнула глазами по сторонам – все были заняты сами собой, никто не обращал на них внимания. Другой рукой Тимофей обхватил её немного выше талии и крепко прижал к себе.

– Не дёргайся. – Зашептал он ей в ухо, – Кому какое дело! А будешь вырываться, станешь объектом пристального внимания.

– Причём тут все остальные! – она упёрлась ладошками согнутых рук ему в плечи и опять стрельнула глазами по этим всем остальным, на которых ей, якобы, было наплевать. Тимофей уже отпустил её руку, ибо его второй руке пришлось ринуться на помощь той, что уже обнимала Лену.

– Тебе разве неприятно? – он улыбался.

Она рассердилась. Всё ему можно! Пусть ей хотелось чего-то подобного, но это не значит, что она готова именно сейчас перейти от мечтаний к делу. Это совсем разные вещи – мечтать и поступать в соответствии со своими мечтаниями! И почему он так по-хозяйски распорядился – хочу и обнимаю?! Узнал бы, хочет ли она! А сердилась она так бурно, возможно, потому, что ей и впрямь было очень приятно, приятно и страшно.

– Я стукну тебя!

– Стукни. Интересно, как это у тебя получится!

Лена высвободила правую руку; левую, согнув в локте, держала на его груди в качестве буфера. Попыталась ударить кулачком по плечу, но ничего путного из этого не вышло: во-первых, неудобная позиция, во-вторых, старалась делать всё незаметно для окружающих. Тогда она резко наклонилась к нему, словно собираясь бодаться. Тимофей засмеялся ей в ухо и подбодрил:

– Ну, ещё разок.

Она, насколько хватала свобода действий, перегруппировалась, заелозив по Тимофею, отчего у того сладко заблестели глаза, почти закрывшись от удовольствия, нашла упор удобнее, но... и вторая попытка ей не удалась. Только Тимофей вдруг согласился с её поведением.

– Ну, хорошо, – милостиво разрешил он, – сопротивляйся. Так даже интересней, и острей, – какой наглец! – Но только не очень уж... Ага?

– А девчонка-то хороша. Складненькая какая! Держи её, приятель, держи крепче, не упусти! Такие статуэтки на дороге не валяются!

У Лены словно оборвалось всё внутри от охватившего её стыда. Не поднимая высоко головы, она устремила взгляд вперёд и увидела мужские волосатые ноги, возвышающиеся за головой Тимофея. Тимофей запрокинул голову, глянул на непрошеного доброхота и пообещал, что не упустит.

– Бог в помощь. – Засмеялся мужчина и пошёл дальше.

– Ты... – глаза её набухли слезами, она вцепилась правой рукой Тимофею в волосы и с силой рванула. Голова его резко мотнулась – к такому повороту событий он не был готов, – лицо исказилось от боли, он охнул и зажмурил глаза; руки на мгновение ослабили хватку, но Лена не успела не только отпрянуть от него, она не сделала абсолютно никакой попытки вырваться – вся энергия ушла на удержание слёз и рывок за волосы.

– Даром тебе это не пройдёт! – левой рукой удерживая её за талию, правой, преодолевая сопротивление, он притянул её голову к своему лицу и прильнул губами к её губам. Но, начав сопротивляться, Лена не собиралась уступать. Хотя, в первые мгновения – что бы она потом ни внушала себе о нём и о своей реакции и своём поведении в этот момент, – у неё всё, можно сказать, обвально откликнулось на прикосновение его губ к её губам, а их сердца бились уж очень близко, ближе не бывает. У неё закружилась голова, и она перестала сопротивляться – потом она приписала эту свою минутную уступчивость стратегическим целям. Итак, она расслабилась и замерла, не вырываясь, чем разнежила его. Его рука, держащая её голову, ослабла, пальцы, чуть шевелясь, теребили волосы на затылке...

Придя немного в себя и почувствовав эту разнеженность, она молниеносно оторвалась от его губ, сильно откинула голову назад и с размаху ударила его лбом. Но попала, чисто инстинктивно – не разбивать же ему в кровь нос! – тоже в лоб. Так что на её стороне была лишь внезапность, а болевые ощущения пришлось делить поровну.

– А! – вскричал Тимофей, непроизвольно дёрнувшись под ней.

– Ленка, за что?! Больно же! – придя в себя, обиженным голосом зашептал он. – Сумасшедшая!

Слабо всхлипнув, она ткнулась ушибленным лбом ему в щёку.

– Мне тоже больно!

– О, господи, – простонал он ей в ухо, – теперь ещё шишка вырастет и синяк созреет! Ну и девицы пошли. Я-то переживу, а ты что своим девам скажешь?

– У меня чёлка. Отпусти!

– Поцелуй, тогда отпущу.

– Вот ещё!

– Ну, в лоб! В шишку! Глядишь, поможет.

– А моя шишка?

– А твою шишку полечу я. Слушай, Леночка, чего ты боишься, ты ведь уже битых двадцать минут возлегаешь на моих рёбрах, можно сказать обнимаешься со мной. Есть даже свидетель!

Она чуть слышно тоже застонала в ответ – ох, уж этот свидетель! Если бы не он, обошлись бы они без синяков!

– Целуй – и ты свободна!

Лена приподняла голову, Тимофей зажмурился на всякий случай и напрягся, ожидая от своей юной дриады очередной хулиганской выходки. Она еле слышно покаянно вздохнула и, мягко коснувшись, поцеловала его в лоб, как он того и просил.

– Теперь я. – он тоже поцеловал её в подставленный для этого лоб.

– Господи, как два ангелочка! – он откинул руки в стороны, давая ей свободу.

Лена рывком отстранилась от него и села рядом, побледневшая и взлохмаченная.

– Погода портится. Будет дождь. – Тимофей сел, оглядывая округу, взял её за руку. – Сплаваем? Кто его знает, насколько это серьёзно. Зарядят дожди...

Лена подняла голову, встретилась взглядом с его глазами и кивнула:

– Сплаваем.

Они встали. Лена поправила волосы, потуже стянула резинкой хвостик. Что-то заставило её ещё раз более внимательно заглянуть ему в лицо.

– Больно?

Он пожал плечами.

– Как и тебе.

– Нет. – Она вопросительно смотрела на него. – Ты заболел?

Тимофей удивлённо посмотрел на неё.

– С чего ты взяла? Абсолютно здоров. Пошли купаться, пока ещё солнце проглядывает, и прибой с ног не сбивает. Да и твои девы, поди, уже розыск объявили.

– У тебя глаза запавшие, а нос...

Он засмеялся, замотав опущенной головой и, ни слова не говоря, потянул её к морю.

5.

Ночью, в самом её начале, разразилась гроза, прошёл шквальный дождь, гремело и сверкало – настоящее буйство! Девушки в своём летнем домике – фанерном, как они его определили – чувствовали себя крайне ненадёжно, как под зонтиком на улице, особенно при раскатах грома и резких порывах ветра, бросающих хлещущие струи воды и отломанные ветки на крышу хлипкого с их точки зрения строения. Всё им казалось, что домик вот-вот рухнет или, в крайнем случае, с него слетит крыша. Но нет. Домик устоял. Мало того, он даже не протёк! И к середине ночи девушки успокоились – слепящие всполохи молний уже не бросали в дрожь при ожидании вслед за вспышкой грохота, уже не было того томления, когда ждёшь, вдруг следующая огненная стрела попадёт прямиком в них? И они мирно уснули под аккомпанемент завывания и вскриков ветра, шума листвы, скрипа качающихся деревьев, удаляющихся раскатов грома и неравномерного грохота струй, сменившегося вскоре на мерную барабанную дробь капель дождя.

Утро, вопреки ожиданиям, наступило хоть и ветреное, но слепяще-солнечное. Ни единого облачка на небе! Сорванцы-погодки и двое других более уравновешенных или боязливых детей – мальчик и девочка – с наслаждением, загребая пальцами ног, бродили по луже, собравшейся в естественной впадине посреди двора. Пёс меланхолично ходил вокруг детей и лужи, игнорируя призывы детей помочить лапы. Идиллия!

Накануне вечером, ещё до грозы, девушки едва не поссорились из-за Лены, вернее, её синяка. Мила, как главный распорядитель, сделала попытку призвать Лену к порядку и, в конце концов, заставить её перестать устраивать долговременные заплывы и ныряния в неподходящих опасных местах. Где она посадила себе этот прелестный синячок? Ведь можно не только нажить обыкновенный синяк, но и шею свернуть! Хорошенькое дело!

И вообще, Лена подозрительна, столько времени проводить одной? Да ещё в воде! Или она нашла другую компанию? Таких же пловцов-фанатов? И, наверное, эти фанаты лучше их, Милы, Кати, Алёны и Ирочек? Да это не что иное, как предательство!

Но, к счастью, началась гроза, и все недоразумения и обиды отошли на задний план. А утром, за завтраком, встал вопрос, как провести день.

– Конечно, на пляже! – ни минуты не раздумывая, воскликнула Лена. Девушки сидели за столом под навесом и могли не спешить покинуть столь уютное место – они последними приступили к завтраку.

– На пляже хорошо, но ведь в воду не войдёшь! – возразила Катя.

– Ты откуда знаешь! – Ира Киселёва ободряюще улыбнулась Лене, – Возьмём и войдём!

– Ну, конечно! Взяла и вошла! И что от тебя останется? Знаешь? Позапрошлым летом в Крыму видела, как один такой герой вошёл! Волны ему нипочём! Выбрался всё-таки потом, но только весь окровавленный!

– Почему окровавленный?

– Потому что об прибрежные камни оббился!

– Хватит пугать. Нельзя так нельзя. Можно просто посидеть на берегу. Тоже хорошо.

– Может, на рынок сходим? – предложила Мила, – Купим чего-нибудь?

– Тащиться в такую даль? Не хочется. Здесь и так всё можно купить.

– Купить-то можно. Но за какую цену! На рынке поторгуешься и купишь гораздо дешевле. – Возразила Мила.

– Естественно. Особенно у какого-нибудь черноглазого джигита! – Ира Щукина лукаво стрельнула глазами на Милу, потом на девушек.

– О-о-о! – запела Алёна. – Где им устоять против чар Милочки!

Девушки развеселились, вспоминая, как покупали картошку. Мила была в откровенно коротенькой юбочке, шикарный бюст чётко очерчен светлой из тонкой ткани блузкой. Заглядевшись, бедный торговец рассыпал картошку и потом, весь красный, собирал её и под прилавком и на прилавке и ссыпал в авоську, которую изящно держали перед его носом пухленькие ручки так заворожившей его гурии, наложив картофеля раза в два больше взвешенного до катастрофы. После этого Милку намеренно отправляли за покупками, и её сопровождал неизменный успех у всех торговцев рынка мужского пола.

И всё-таки идти на рынок никому не захотелось, даже Миле. Лена тревожно перебегала взглядом по лицам девушек. Кроме берега моря её ничто не привлекало. У неё едва сердце не оборвалось, когда Щукина вдруг предложила сходить в кино, и почти все заколебались – может быть и правда, стоит сходить?

Проблему разрешила Сонечка, когда неожиданно в летнее умиротворение двора ворвался её громкий голос, спорящий и протестующий.

– Хватит о кино и рынке! – цыкнула на девушек Мила и прислушалась к голосам хозяйки и её дочки. – Слышите, слышите, о чём спор?!

– О дровах? – неуверенным голосом произнесла Киселёва.

– Вот именно. Совершим же благое дело!

– Скорее, подвиг. – Буркнула Алёна.

– И то и другое! – бодро отозвалась Мила. – Валентина! – позвала она. – Утешь Сонечку! Пусть идёт с нами, мы берёмся за это дело! Мы ей поможем, или она – нам! Как угодно! – Мила засмеялась.

Иры переглянулись, кисло улыбнувшись. Но остальные девушки, даже Алёна и Катя, не говоря уж о Лене, с жаром поддержали порыв Милы. Валентина не отказалась, она обрадовалась такому повороту событий и, честно говоря, надеялась на помощь кого-нибудь из отдыхающих – для них это может стать очередным развлечением – всё зависит от характера, да и польза от этого не только ей, но и всем без исключения.

Девушки быстро убрали со стола, переоделись, надев под платья купальники, взяли свои шляпы, нацепили на глаза очки, не забыли про еду. Сонечка была счастлива. Она тоже прихватила с собой еду и объёмистую флягу остывшего компота в расчёте на большую компанию. И они отправились на пляж собирать на суше и вылавливать из воды, если это возможно, и вытаскивать на берег ветви деревьев и даже целые деревья, что обычно наносит ручьями и речками с гор в море во время таких вот гроз.

Дрова предназначались для летней кухни и для душа – для печки внизу стояка, в который набиралась вода из водопровода. Оттуда она поступала в душ.

– Мы будем мыться и купаться, водою тёплой обливаться! И соль морскую с тел смывать! – пела Лена, передвигаясь по склону вприпрыжку, как горная козочка, выбирая путь позаковыристей.

– В прошлый раз мы с мамой вытащили такое дерево! Бревно! Дядя Володя, наш сосед, распиливал его на берегу.

– Как же вы их домой притаскиваете? – Мила степенно шла по тропинке, вальяжно поводя корпусом при каждом повороте. Сонечка вилась вокруг неё, благодарная за превращение хозяйственного дела в увлекательную игру.

– Никак! – засмеялась Сонечка. – Каждый собирает свою кучу, а потом грузят в машины и увозят. Нашу кучу отвозит дядя Володя на своём грузовике. И ему хорошо и нам.

– А-а-а! – облегчённо запела Ира Щукина. – Значит, нам только собрать, а наверх не тащить?

Дружный хохот девушек, почувствовавших точно такое же облегчение, как и Ирочка, был ей ответом. И они поскакали вниз почти так же вдохновенно, как и Леночка. Только Мила, снисходительно улыбаясь, не поскакала, даже не ускорила шага, а спускалась размеренно, почти царственно.

***

На море ходили довольно крутые волны с белыми барашками на их вершинах, мощно разбиваясь о берег и ускользая обратно, шипя при этом, как гигантские змеи. Вода у берега была мутная, желтовато-серого цвета, усеянная вожделенными древесными обломками. Часть их уже выбросило на берег. В воду могли залезть лишь отчаянные головы, поэтому, сложив свои вещи в кучу на привычном месте, девушки принялись собирать то, что море уже отвергло. Пляж был полон отдыхающими, мирно вдыхающими сладостный морской воздух и принимающими солнечные ванны. Дети резвились возле прибоя, с криком убегая от грозных пенистых волн, или собирая ракушки и разноцветные камешки. Старый холостяк Витя заинтересовался деятельностью девушек, а, может быть, ему было всего-навсего скучно – неважно – и решил тоже поразмяться. Девушки с удовольствием подтрунивали над ним, стараясь нагрузить его побольше. Но старый холостяк, это не просто старый холостяк, а мужчина в расцвете лет, не растерявший ни сил, ни здоровья в семейных битвах – эму всё было нипочём. Девушки как никогда были игривы – кто бы мог подумать, что неожиданный труд так вдохновит их!

Свой великий Монблан они возвели за чертой пляжа, как раз над собой, то есть над местом, где они расположились с вещами. Таким родом деятельности – сбором древесных останков – занимались не они одни. Ещё несколько таких Монбланов высилось и вправо, и влево от них. Когда пляж стал девственно чист, девушки расстелили свои полотенца и коврики, посредине постелили большую салфетку, разложили на ней принесённую снедь и уселись вокруг трапезничать, устроившись очень живописно, кто, лёжа на боку, кто на животе, а Катя и Ира Киселёва сидели, сложив ноги по-турецки. Они пригласили к импровизированному столу и Витю, но тот вдруг стал официально серьёзен и от угощения наотрез отказался. Они ему всё-таки сунули несколько яблок, и Витя отбыл на свой лежак.

После таких трудов, что в радость, аппетит у девушек разыгрался нешуточный, а сознание исполненного долга усиливало очарование поглощения даров Валентининого сада и огорода, конфет и бутербродов с сыром, принесённых самими девушками. Они ели и весело переговаривались, гордясь собой и вспоминая смешные моменты других трудовых подвигов, некогда ими совершённых за их трёхлетнюю студенческую жизнь. Недостатком в сервировке стола было отсутствие каких-либо кружек или чашек. Компот пришлось пить по очереди прямо из фляжки.

Ещё собирая дрова, Лена сбегала к тому месту пляжа, где обычно останавливался Тимофей, но его там не было. И теперь она сидела вместе со всеми, ела, улыбалась, а душа её тревожилась и кричала. Она пила компот из фляжки и думала, где-то он пропадает? Может, что-нибудь случилось? Укусила бутерброд – Катя делает ловкие бутерброды – и словно холодом обдало – целуется с какой-нибудь красоткой и морщится, вспоминая о Леночке! Разбила лоб, чуть не вырвала волосы! Уродина длинная. Для Афродиты хрупка! Хо-хо! Афродита! Мымра несчастная.

– Ленка, тебе что, бутерброд горчицей намазали?

Лена вздрогнула, Алёна показала ей язык, дразня, и засмеялась.

– Может, у тебя живот болит? Надорвалась? – с участливым видом наклонилась к ней Мила, хитро блестя карими глазами.

– Что пристали к ребёнку! – заворчала Катя. – Ну, разыграла какой-нибудь ужас в голове. Вы что, Ленку не знаете!

– Ой, Лен, а какой ужас? – Ира Щукина так резко подалась к Лене, что чуть не свалилась на импровизированный стол. У Сонечки загорелись глаза от предвкушения чего-то неведомо весёлого. Лена с ожесточённым смущением укусила бутерброд и с набитым ртом скорчила испуганную рожицу персонально для Щукиной. Боже, ну, когда она научится контролировать себя!

Жуя бутерброды, смачно кусая яблоки, попивая компот, в общем, продолжая предаваться чревоугодию, девушки с неистощимой энергией принялись выдавать варианты ужасов, один другого нелепее. Например, приснился Ленке страшный сон, готовый вот-вот сбыться – рыбы пираньи обгрызли Ленку наголо! Нет-нет, она ведь, бог знает, где; и бог знает, сколько плавает, а в их милом море живёт натуральное чудовище, оно-то вчера и стукнуло Ленку по лбу, отпустило, а потом велело вернуться, не то погибнет её мама, а Ленке и маму жалко и себя жалко... Что вы! У неё порвались плавки и теперь ей не встать, не надев юбки! Ну да! Всё проще, под крыльцом их домика живёт кобра, а Ленка спит у двери – в ночь ей хана! Какая кобра?! Инжир отравлен! И об этом знает лишь Ленка, нечаянно подслушавшая разговор отравителей – как ей, бедной, спасти их всех, не вызывая подозрений? Незаметно выбросить инжир? А вдруг кто подберёт? И так далее и тому подобное. Детство, глупое счастливое детство. Сонечка во все глаза смотрела на каждого оратора и в восторге пыталась хлопать в ладоши, но тут, как всегда, начинала говорить очередная девушка, и руки её замирали в боевой готовности к хлопкам.

Лена прожевывала последние крохи уже третьего бутерброда, кивала головой в знак согласия с каждым ужасом, чем подстегивала девушек к очередному измышлению. Запила и только тогда отрицательно завертела головой.

– Всё проще! – нарочито небрежным тоном заявила она, – В сентябре опять учиться.

– Да ну тебя! – обиделась Катя. – Нашла о чём напоминать!

– Да-а-а... – Мила уважительно похлопала Лену по плечу. – Это классный ужас. Я – пас.

– Ужас так ужас. – Согласились все девушки и несколько поубавили пыл.

А день разгулялся на славу. Ветер утих, но море, по инерции, ещё катило свои крутые валы, грязнеющие у берега и не пускающие на свою территорию даже самых отчаянных купальщиков, за исключением двоих, по общему мнению, сумасшедших. Каратисты к этому времени тоже появились на пляже, но расположились несколько дальше – их место было уже занято компанией из трёх пар граждан неопределенного возраста, то ли молодые, то ли хорошо сохранившиеся. Они смачно резались в карты.

Лена, Алёна и Ира привычно забрались под шляпы и простынки – солнце нещадно припекало, а спасительная вода хоть и вот она, рядом, но была недоступна.

– А у меня есть карты! – Сонечка вопросительно оглядела девушек.

– Сыграем что ли? – лениво спросила Мила.

– Что ли сыграем. – Согласилась Катя.

Они убрали недоеденные продукты в пакет, свернули салфетку. Сонечка достала карты и протянула их Кате, потому что именно она приняла приглашение поиграть в карты. Катя ловко перетасовала колоду и уже собралась сдать, как вдруг кто-то, резко свернув, плюхнулся рядом с ними между Леной и Ирой Щукиной.

– Девушки, вы как, весёлые?

Тимофей! Лена с пугливой радостью дёрнулась на месте, мельком, с нарастающим непониманием глянула на него и уставилась на колоду карт в руках Кати. Он упал на колени, руками упёрся в камни. Одна рука его оказалась за Леночкиной ногой. Он заговорщицки, незаметно для других, погладил её подошву большим пальцем. Но смотрел Тимофей не на неё, а на всех девушек поочередно и весело им улыбался. Девушки во все глаза тоже смотрели на него.

– Конечно, весёлые! – немедленно отозвалась Катя, с интересом разглядывая так неожиданно втесавшегося в их девичье общество молодого человека. Мила и Ирочки сразу узнали его, глаза их весело загорелись. Что уж говорить о Миле! Её лицо в этот момент было, как открытая книга, по нему легко можно было прочитать, какая для неё это приятная неожиданность. Но и все остальные девушки проявили живейший интерес к его появлению в их компании.

– Тогда спасите меня вон от того воинственного отряда! Так не хочется погибать во цвете лет! До чёртиков не люблю шумных общественных представлений со своим участием.

Девушки дружно повернули головы и посмотрели в том направлении, откуда, по словам молодого человека, ожидался воинственный отряд. И действительно, не очень далеко, чтобы не разглядеть, и не очень близко, чтобы не успеть что-либо предпринять, в их сторону непривычно быстро для пляжа двигалась компания из четырёх человек. Впереди очень высокий широкоплечий мужчина – более детальные подробности его внешности были ещё не видны, – далее, две необыкновенно одинаковые женщины. Одна бежала сразу за мужчиной, хватая его за локоть, что-то говоря ему, видимо, пытаясь остановить; другая – вприпрыжку за ними, и в стороне по краю пляжа ещё один мужчина, чуть мельче, но стройнее первого. По всему было видно, что намерения у них немирные. Уж у впереди вышагивающего, временами почти бегущего мужчины – точно. Облава, да и только.

Разве могли девушки упустить такой шанс и не включиться в азартную игру? У Милы огнём полыхнули глаза. Лена же не на шутку встревожилась, почуяв опасность. И нарастала эта опасность не только для Тимофея, но и для неё. Она всем существом своим почувствовала это, как будто что-то неотвратимо на неё надвигалось. Боже, думала она, в чём дело? И ещё этот огонь в Милкиных глазах!

Ирочки, лукаво и смущённо стрельнув глазами, быстро переместились: за ними находилась естественная впадина среди камней, не очень глубокая, но достаточно длинная. Но ведь не стоять же в ней! Тимофей юркнул в эту впадину и вытянулся в ней во весь рост. Ирочки набросили на него свои гигантские полотенца. Ужасно захваченные разворачивающимся сюжетом, девушки перетянули все остальные свои подстилки, полотенца и коврики, устроив их рядом с впадиной; быстро перегруппировались сами, живописно разлегшись в кружок. Две Иры, так как полотенца принадлежали им, и, конечно, Мила с удовольствием и смешками слегка наискосок справа налево и наоборот перекрыли своими телами их пленника, перекинув через него локти. Подмигнули остальным девушкам, коим достались роли скромнее. Катя, волнуясь, начала опять тасовать колоду. Алёна и Сонечка сидели как на иголках, поглядывая то на разлёгшуюся троицу, под которой притаился загадочный беглец, то вдоль пляжа туда, откуда неумолимо приближалась воинственная четвёрка. Лена лежала на боку, вытянувшись, поддерживая голову рукой. Где-то близко от её локтя была голова Тимофея. Недоумение, тревога и, то ли обида, то ли досада нарастали в ней, лицо её пылало, и вся она, несмотря на внутреннюю дрожь, словно окаменела.

Лица Милы и Ирочек сияли довольными улыбками – интригующе придавить своими боками симпатичного парня, сдавшегося им на милость! В Миле все колотилось от счастья – она воспринимала случившееся как подарок судьбы.

Когда Катя начала сдавать карты, шум погони достиг их ушей.

– Где-то здесь он исчез! Я видел!

Девушки обернулись на голос. Высокий мужчина стоял, озираясь, метрах в десяти от них. Одна из женщин подбежала к нему и ухватила его за руку. Мужчина был молодой, лет тридцати – тридцати двух, широкоплечий и мощный, но подтянутый, темноволосый. Широкоскулое лицо его было, можно сказать, красивым, но девушкам оно явно не понравилось, особенно его глаза, с недобрым блеском яростно сканирующие по сторонам, не понравились им и его раздувающиеся ноздри. А уж квадратный подбородок довёл антипатию до апогея, хотя в другое время и при других обстоятельствах показался бы просто мужественным. Женщина была роста небольшого, меньше, чем по плечо мужчине, аккуратненькая с тонкой талией и красивым бюстом; лицо миловидное с большими глазами и чуть вздёрнутым задорным носиком.

– Валера! – срывающимся голосом, почти шёпотом просительно говорила она, – Ну, не смеши людей, прошу тебя.

Валера выдернул руку и прошёл немного вперёд, ещё приблизившись к девушкам. Катя уже сдала карты, и девушки разобрали их. Не играла Мила. В игре могли участвовать лишь шестеро; карты принадлежали Сонечке, и Мила, мгновенно сориентировавшись, уступила ей право игры, с лукавой улыбкой в глазах сказав, что она лучше последит за другой игрой. Лена мельком глянула на Милу и уткнулась в карты. Даже под приличным уже загаром было видно, как побледнело её лицо, горели лишь скулы, выделяясь яркими пятнами; только вот никому не приходило в голову последить за Леночкиным лицом. Милкина объёмистая грудь беззастенчиво, даже нагло, с точки зрения Лены, касалась тех самых рёбрышек Тимофея, на которых ещё вчера возлегала она сама, только и разница, что в данный момент прикрытых рубашкой и толстой махровой тканью. Чего чем и как касались Ирочки, Лену не волновало.

Валера, в который уже раз, огляделся. Повернувшись лицом к компании из трех пар, играющих в карты, спросил:

– Здесь парень проходил, такой светловолосый, загорелый, одетый... Не видели, куда он делся?

Все в округе с интересом смотрели на мужчину. Три мужчины и три женщины, играющие в карты, дружно отрицательно завертели головами.

– Да тут много всяких ходит и одетых, и раздетых и все загорелые.

– Валера! – женщина опять ухватила его за руку.

Каратисты проявляли немалый интерес к происходящему, даже привстали, чтобы ничего не прозевать, если вдруг что-нибудь, да и произойдёт. Видимо, мимо них прошёл тот момент, когда Тимофей приземлился возле девушек. Валера молча развернулся к девушкам, пробежав сверлящими яростными глазами по ним самим и, как им показалось, и по их подстилкам. Они серьёзно смотрели на Валеру и тоже отрицательно покачивали головами.

Наконец догнав, с верхней части пляжа спустилась к месту действия вторая пара. Женщина была точной копией первой. Они были до того похожи, что на некоторое время отвлекли внимание всех окружающих от Валеры на себя. Второй мужчина был лысоватый брюнет, выразительно красивый с черными добрыми глазами. Он ухватил Валеру за другую руку и что-то очень тихо стал говорить ему.

Валера в сердцах вырвал свои руки из рук брюнета и своей жены.

– Он где-то здесь! – яростно рыкнул он, и на потеху публике разразился короткий, но прямо-таки шквально ожесточённый, как смерч, скандал. Валера обвинил Зою – так звали эту миловидную женщину – самое малое в ветрености, поклялся, что поймает этого ублюдка и оторвёт ему ноги и кое-что ещё. Зоя в ответ закричала, что Валера слепой ревнивый осёл, что он и к столбу сможет предъявить претензии, если не дай бог она к нему прислонится, что отдыхать с ним совершенно невозможно и т.д. и т.п. Из этого крика стало известно, что приехали они только вчера поздно вечером. "С моим поездом" – как–то равнодушно подумала Лена. Но из-за чего разгорелись страсти, что за конфликт возник ещё на вокзале, так никто и не понял. Только Лена горько усмехнулась, дрогнув плечами.

Зоина сестра и её муж – кто они друг другу, стало понятно в процессе крика – пытались утихомирить бушующего Валеру и несчастную плачущую Зою. Они потихоньку тянули их, и им удалось сдвинуть Валеру с места, но ненамного. Блестящая идея, как спасти бедную Зою и притомившегося под девицами Тимофея, пришла в голову старому холостяку. Этот, несомненно, как всегда, всё видел и всё понимал. Втесавшись в клубок из четырёх человек, он умудрился завладеть вниманием Валеры и сообщить ему на ухо, конфиденциально конечно, что вон там, в самом конце пляжа кто-то, одетый в светлые брюки и в светлую, похоже, что в клеточку, но мелкую, рубашку с короткими рукавами, не темноволосый, это точно, и загорелый, тоже точно, быстро поднимается вверх к дороге. Непроизвольно кинув взгляд вдаль, в указанном направлении, и увидев какие-то фигуры, и впрямь поднимающиеся вверх по склону, Валера всё же не сразу ринулся по предложенному следу. Более решительно повели себя его родственники, они воспользовались помощью старого холостяка и потянули Валеру, сменив тактику усмирения или на худой конец успокоения – что зря беситься, если субъект, вызывающий такие отрицательные эмоции, не наблюдается рядом! – на азарт погони. Скорее отсюда туда, вверх по дороге, где нет такой массы зрителей!

Валера несколько раз оборачивался, не будучи уверенным, что "этот ублюдок" тоже покинул оставленный им ареал. Но, в конце концов, они ушли, и вскоре все четверо замаячили на дороге, направляясь в сторону города. Девушки не спешили сдвигаться со своих мест, они ждали, когда четвёрка отойдёт подальше. Их пленник лежал тихо, не торопил их, не сгонял со своих "рёбрышек". Наконец, наступил торжественный момент. Посмеиваясь, Ирочки сели ровно; Мила не спеша оттолкнулась локтем, не упустив возможности как бы невзначай на мгновение покрепче прижаться грудью к этим самым рёбрышкам, что по вполне понятной причине не ускользнуло от зорких глаз Лены. Находящиеся поблизости отдыхающие с любопытством поглядывали в сторону девушек. Каратисты, опять разлеглись, не дождавшись кульминационного момента представления по причине нехватки одного из главных героев, но тоже косились в сторону девушек, видно поняв, что разгадка, куда исчез неизвестный преследуемый, кроется именно там.

– О-о-оп! – воскликнула Ира Щукина, как фокусник, стягивая с неподвижного тела их пленника полотенце. С заговорщицкими лицами девушки, за исключением Лены, подались к Тимофею. Глаза у Лены, сидевшей неподвижно, но тоже нацеленные на Тимофея, широко раскрылись, она мгновенно подобрала ноги, одним рывком оказавшись возле головы Тимофея, хотя всего секунду назад мстительно думала, что ни за что и никогда!.. Что именно включают в себя эти "ни за что" и "никогда" она ясно себе не представляла. Лукавые улыбки на лицах девушек сменились ошеломлённо недоумевающими. Их пленник лежал не просто неподвижно, он явно был в обмороке, по всему было видно, что игрой здесь не пахнет. Абсолютно расслабленное тело, голова чуть набок, вдоль тела безвольные руки, под правой рукой лежала сумка-планшетка. Глаза на побледневшем лице закрыты, виски, лоб, крылья носа покрыты испариной, волосы, взлохмаченные полотенцем при резком движении, когда Ирочка стягивала его с Тимофея, отдельными прядями прилипли к влажной коже на висках и на лбу. На открытой части лба слабо выделялся синяк, оставленный Леночкиным лбом. Кстати, её синяк был гораздо ярче.

– Вот это здорово! – изумилась Катя.

– Как интересно! – испуганным шёпотом протянула Алёна. – Что это с ним?

– Милка задавила! – трагическим шёпотом воскликнула Ирочка Киселёва с каким-то то ли восторгом ошарашенного человека, не понимающего, что произошло, но невольно любующегося странным волнующим зрелищем, то ли осуждением – что же они с ним сотворили?

– Я?! – до глубины души поразилась и оскорбилась Мила, беспомощно оглянувшись на подруг. – Да я его еле касалась!

– Рассказывай! Еле касалась! С твоим-то весом! – Алёна дёрнула плечом, оторвав на мгновение взгляд от Тимофея, чтобы уничтожающе метнуть глазами на Милу.

– Втроём навалились, нахалки. Обрадовались! – тоже шёпотом воскликнула Катя.

– А симпатичный. – Алёна придвинулась поближе, потеснив Лену.

– Я никогда не вру! – сердито со слезами в голосе отозвалась Мила. Алёна непонимающе глянула на неё и спросила:

– Что это она?

– Ничего, ничего. С ней всё нормально. – Чуть насмешливо произнесла Щукина – Это и есть тот самый денди с вокзала.

– О-о-о! – Алёна оглянулась на Лену и опять повернулась к Тимофею.

– Да. Этот вполне соответствует Милкиным восторгам. – Согласилась Катя.

Девушки окружили Тимофея и не знали, что им предпринять, чтобы вывести его из данного состояния, но каждая осторожно дотронулась до него, удостоверяясь – живой, беспомощный, весь в их власти. Здорово! – как сказала Катя, и – интересно, как выразилась Алёна. О том, что с их пленником что-то чересчур серьёзное, никому, кроме Лены, и в голову не приходило. Лето, море, романтика. И как выяснилось чуть позднее, они оказались, в общем-то, правы – лето, море, романтика, немного печальная, но романтика. Лена же чувствовала себя виноватой, её терзали угрызения совести. Ведь ещё вчера что-то неладное в его облике заставило её выяснять, здоров ли он. Придвинувшись и потеснив Алёну, только что так же теснившую её, она протянула руку и коснулась его лба. Лоб был не только влажный, но и холодный.

– У кого есть часы с секундной стрелкой? Надо пульс проверить. – предложила Щукина. Мила немедленно приняла её слова как призыв к действию и осторожно взяла руку Тимофея за запястье. Его кисть беспомощно повисла, словно надломившись в суставе. Мила перевернула его руку внутренней частью ладони вверх.

– Может ему сделать искусственное дыхание? – предложила Алёна.

– Ага. Рот в рот. – Хихикнув, согласилась Щукина.

В ответ на такую неуместную игривость, Катя ещё раз обвинила Милу и Ирочек:

– Коровы! Он задохнулся под вами!

– Я прикрывала ноги! – возмутилась Киселёва.

– Я тоже... ноги! – оправдываясь, немедленно отозвалась и Щукина и покраснела, растерянно глядя на неподвижного человека, видно, вспоминая, а что же она прикрывала на самом деле?

– Ну и ножки у него! – фыркнула Алёна.

– Боже мой, ну что вы такие бесчувственные и бестолковые! – Катя стала выходить из себя.

– Девушки, милые, не ссорьтесь! – старый холостяк далеко, оказывается, не отходил и теперь каким-то незаметным для них образом оказался в их кружке, стоял на коленях, оттесняя близ сидящих девушек в стороны. – Хорошо, что вы не громогласные, а то бы к вам полпляжа сбежалось.

Он отобрал запястье Тимофея из руки Милы, сбросил со лба Леночкину ладонь. Сам приложился своей крепкой ладонью ко лбу Тимофея, потрогал ему глаза, приподняв веки, и стал считать пульс, уставившись на часы с секундной стрелкой. Уж у него-то они были!

– Слабый и редкий – всего тридцать. – Сказал он, кончив считать.

– Что с ним? – девушки смотрели на Витю с заметно возросшим уважением, проникшись решительностью его действий. Витя пожал плечами и с усмешкой улыбнулся.

– Единственное, что пока могу сказать – это не результат действий трёх милых девушек, коих вы так осуждаете. – Он ободряюще кивнул в неопределенном направлении, адресуя этот кивок всем девушкам сразу. – Обычный обморок. Только вот от чего?

Руки старого холостяка изучающе побежали по телу Тимофея, и Лена вдруг напряглась, глядя на эти крепкие пальцы с кудрявостью на примыкающих к ладоням фалангах. Это ощупывание было оправдано ситуацией, но всё же... Она с глубочайшей неприязнью, почти с ненавистью, близкой к странной ревности, глянула на Витю и хлопнула его по руке, совершающей очередной рейс, теперь уже в обратном направлении. Девушки вздрогнули.

– Лен, ты что? – удивились они.

– Ничего. Извините. – Не глядя на Витю, пробормотала Лена.

– Что вы, Леночка, а вдруг у него что-нибудь сломано? – Витя укоризненно смотрел на неё.

– Да! А ты! – сердито воскликнула Мила, глянув на Лену с не меньшей неприязнью, чем та смотрела на Витю.

– Что это ты руками размахиваешь! Если ты первая с ним познакомилась, это ещё ничего не значит! – страстным шёпотом заговорила Алёна. Девушки ворчали, Лена молча достала из пляжной сумки чистый носовой платок и стала промокать лицо Тимофея, низко наклонив голову, чтобы никто не видел её лица, на котором быстрым темпом назревали признаки появления слёз. Ей стоило большого напряжения предательски не шмыгнуть носом.

– Ему надо больше воздуха. У нас есть газета? – не глядя на подруг, спросила Лена.

– Зачем? – высоко взметнув брови, Алёна озадаченно смотрела на неё.

– Вместо веера.

Киселёва, ближе всех сидящая к сумке с газетой, потянулась за ней. Старый холостяк, будто и не было между ним и Леной никакого конфликта, взялся ей помогать, подсунул руку под спину Тимофею, под его лопатки, чуть приподнял его, так что голова оказалась ниже туловища.

– Вода есть? – спросил он. Но тут Тимофей, что называется, пошёл им навстречу – он вдруг вздохнул, слабо шевельнулся и открыл глаза. Девушки отметили это событие дружными радостными возгласами. Тимофей непонимающе туманным взором повёл глазами по их лицам. Задержался взглядом на Вите – тот сразу убрал руку, опустив его плечи на камни, и подался чуть назад, ободряюще кивнув Тимофею.

– Слава богу, ожил! – воскликнул он и оглянулся на девушек, словно ища у них поддержки.

Девушки загалдели, весело пофыркивая, выражая тем самым свою радость по поводу оживления Милкиного денди.

У Тимофея напряглось лицо, брови сдвинулись к переносице, глаза сощурились, фокусируя взгляд.

– Ожил? – удивился он. – А я что... отключался, да?

Он приподнялся на локтях, подтянулся, но сесть не решился. На него смотрели доброжелательно озабоченные и открыто заинтересованные лица девушек.

– Очень красиво отключался. – Смущённо усмехнулась Катя, – Мы уж решили, что это наши девочки так крепко придавили вас.

Тимофей буркнул что-то невразумительное, голова его свесилась, уткнувшись подбородком ему в грудь, плечи дрогнули, и стало понятно, что он, несмотря на явное недомогание, смеётся.

– Нет, – он отрицательно покачал головой и поднял на девушек чуть болезненно усталые, но улыбающиеся глаза. – Ваши девочки меня не придавили.

– Вы подрались с этим Валерой, да? – выпалила Алёна, первой задав вертевшийся у всех на языках вопрос. Тимофей вздохнул – допрос с пристрастием!

– Как вам сказать... – медленно начал он – ведь не отстанут! – и осторожно сказал, – Ну... махнулись раз-другой. Но дракой это, пожалуй, не назовёшь.

Вздохнув, он исподлобья оглядел их лица, задержался на Сонечкином откровенно заинтригованном лице и подмигнул ей.

– А синяк? – безудержно счастливая Мила кивнула на его лоб.

– Синяк? – Тимофей потрогал левой рукой лоб. – Нет. Это совсем другой случай.

Лена замерла, испугавшись – ведь у неё тоже синяк, и расположен он почти на том же самом месте, но девушки про её синяк, который накануне вечером вызвал такой переполох, не вспомнили, тем более что он был тщательно прикрыт чёлкой. К тому же, вряд ли кому из них пришло бы в голову увязывать её синяк с синяком, украшающим лоб сего денди.

– Я вас разочаровал, да? Вы уж меня извините, но мы не дрались. – Он, наконец, решился сесть, ткнувшись при этом, как по заказу в Леночкины колени. Она вздрогнула и отодвинулась.

Девушки запротестовали, не желая принимать никаких извинений, они горели желанием разузнать подробности.

– У вас попить не найдётся?

– Только компот! – с готовностью отозвалась Мила; никто и глазом моргнуть не успел, а она уже достала из пакета фляжку и протягивала её Тимофею. – Но кружек у нас нет, мы пили так... – она немного сконфуженно и кокетливо улыбалась ему.

– Компот? Лучше не придумаешь. – Тимофей сел удобнее, – Вы только не смотрите на меня. – Он усмехнулся – А то ведь разолью половину.

Девушки рассмеялись и скромно отвели от него глаза, дав ему возможность спокойно попить из фляжки. После этого, рассыпавшись в благодарностях по поводу своего спасения и за необыкновенно вкусный, ароматный и, главное, так кстати не выпитый ими самими компот, Тимофей попытался покинуть арену не состоявшегося действия, попросту говоря, улизнуть от девушек. О! Каким наивным он оказался! Его спасли и напоили, он у них, что называется "почти в руках", а он – до свидания и всё? Взял и пошёл?

Для начала они познакомились: ему пришлось доложить, как его зовут, в ответ девушки все без исключения представились, очень мило при этом улыбаясь. Кроме Лены, конечно. Она улыбалась скорее натянуто, чем мило.

"Знакомясь" с Леной, Тимофей, как человек более опытный, чем она, посчитал нужным для начала галантно напомнить ей, что они почти знакомы, памятуя о том, что их видели вдвоём на вокзале, и какой из-за этого поднялся переполох. Но Елена, к его огорчению, явно не стремилась раскрываться перед подругами и показывать степень их знакомства.

– Я помню. Вы спросили время. – Как можно безразличнее ответила Лена, леденея под взглядами девушек. Особенно пронзительно смотрела на неё Мила, но ничего подозрительного, видимо, не уловила, потому что лицо её смягчилось и опять озарилось внутренним радостным светом. Старый холостяк молча скромно сидел чуть в стороне, но достаточно близко, чтобы всё слышать и быть в курсе событий.

***

Девушки вытянули из Тимофея почти всё, связанное с данным происшествием. Началось всё именно с того, чего Лена боялась, а именно, со скамьи на вокзале, где Тимофей имел неосторожность задремать. Как и когда объявилась на вокзале данная четвёрка, он не знает. "Где ему знать! Дрых!", – чуть не плакала Лена, не задумываясь о причинах вокзальных ночёвок. Сквозь дрёму он слышал разговор, понял, что рядом кто-то сел, кто-то куда-то отходил, возвращался. Тимофей только нехорошего-то и сотворил, что спикировал разок на жену этого Валеры, коснувшись носом её плеча – она как раз склонилась, чтобы поправить юбку. При словах о пикировании на плечо Зои, Лена отодвинула своё колено от бедра Тимофея.

Только коснулся и сразу выпрямился! – подчеркнул Тимофей, адресуя это уточнение Леночке, но та отодвинулась ещё дальше от него и принялась перебирать камешки. Девушки были само внимание и не позволили Тимофею прекратить повествование. Они очень квалифицированно, не снижая темпа, вытягивали из него подробности, желая досконально знать всё, что привело его к сегодняшнему бегству.

Валера сразу завёлся – устал человек с дороги, впереди ночь на вокзале, утром беготня, неизвестно что и как у них устроится, а жена красавица! А на улице дождь! Он грязно ругнулся в пространство. Тимофей, конечно, понял, что это в его адрес, но лишь молча отодвинулся подальше – связываться с таким себе дороже. Но Валера на этом не остановился, продолжал ворчать, избрав объектом своего недовольства некоего абстрактного современного молодого человека, который пьёт, гуляет, мать родную не знает, и вообще – хамьё плодится прямо на глазах! Ну, что ж, в принципе, это ещё можно было вытерпеть, не принимая всего произносимого на свой счёт. Но тут, как на грех, Зоя конкретизировала абстрактного молодого человека, разобидевшись на ворчливость мужа, явно не украшающую его. Она опрометчиво вступилась за рядом сидящего ни в чем не повинного человека.

Бедная! Она сказала, что ничего ужасного не произошло, что она сама как-то задремала в электричке, голова то и дело падала. Да и вообще, молодой человек очень симпатичный и видно, что человек хороший. Вот это высказывание было колоссальной ошибкой! Симпатичный?! Хороший? И это говорит его жена?! Может она мечтает о таком вот субчике? И уже с ним сговорилась? И Валера переключил своё негодование на жену; его не могли остановить ни сестра его жены, ни муж сестры. "Наверное, он был очень голоден". – С серьёзным видом предположил Тимофей.

Вот на этой фазе разговора, когда пошла разборка с женой, Тимофей не выдержал, презрев золотое правило – не лезь в чужие перебранки, особенно, если противные стороны муж и жена. Правда, так уж нагло он и не встревал в разговор, только буркнул, вставая со скамьи: "Сдуреть можно, ну и мужик. Хуже бабы!". Но Валера услышал и, недолго думая, наотмашь ввалил Тимофею по уху, свалив его обратно на скамью. Мало что соображая от удара, Тимофей в ответ – сработал рефлекс – всё же умудрился двинуть Валеру под дых. Из положения сидя, да ещё с круговертью в глазах, удар получился не очень сильный, но вполне достаточный, чтобы обидчику согнуться пополам. Вокруг все заволновались, кто-то стал грозить милицией. Чем кончилось дело у Валеры и Зои, Тимофей не знал, потому что, пока Валера глотал ртом воздух, он перебрался из этого зала в другой и скоротал ночь, сидя на подоконнике – на улице шёл дождь.

А на другой день, во второй его половине, он имел несчастье оказаться на пути Валеры, столкнувшись с ним на пляже почти нос к носу. И он, Тимофей, постыдно бежал.

– Ну вот, дальше вы всё знаете. Так что ничего особенного.

Может быть, так оно и есть – ничего особенного, но сколько же завертелось вопросов в романтических юных головках! Во-первых, что он делал на вокзале? Этот грубый прямой вопрос девушки сумели облечь в такую форму и произнести такими простодушно-сочувственными голосами, что не ответить было нельзя. И он ответил, не моргнув глазом, что встречал знакомых.

– Знакомых? – не удержавшись, каким-то бесцветным голосом переспросила Лена.

– Да. – С готовностью подтвердил Тимофей. – Знакомых. Но, к сожалению, они не приехали. А тут дождь пошёл...

За спиной Тимофея пронзительно восторженно завизжал чей-то ребёнок. Тимофей резко обернулся на голос, и его вдруг повело. Среагировал он быстро – упёрся руками в камни и удержал себя. Одно мгновение, и он был уже, как ни в чём небывало. Но эта кратковременная слабость, это неожиданное головокружение не ускользнули от пристальных глаз юных красавиц. И ему пришлось выложить всё. Заволновавшиеся девушки оказались неумолимо дотошными, да и сам он был готов к тому, чтобы хоть кому-то сдаться, как частично сдался сейчас этим девушкам – они такие милые!

Корень его бед был до того тривиален, что и говорить-то не о чем. Тимофея просто-напросто обокрали в самый первый день. Они ехали к морю вдвоём с другом. Друг ещё в поезде познакомился с одной весьма привлекательной особой, милой и без особых претензий на будущее, и сразу по прибытии в Сочи отбыл с ней в неизвестном направлении, кинув Тимофею на прощанье, что встретятся они двадцатого на главпочтамте, а сейчас – пока! Пока! Двадцатого или чуть позже должны прийти их деньги, премия, которую задержали к выплате, но не сдавать же из-за этого билеты, кое-какие деньги у них ведь были! Выслать деньги обещал их третий друг, который благоразумно отправился ловить рыбу в Мещеру. Красота неописуемая и до Москвы рукой подать!

– А зачем же вы с другом разъехались в разные стороны? – не скрывая недоумения, спросила Ирочка Киселёва.

– Ну... – пожал плечами Тимофей, – конечно, мы сглупили, но ... он же был с девушкой, я бы мешал.

– Ещё бы! – вдруг хихикнула Щукина.

Итак, друг, с которым они приехали, исчез, Тимофей нашёл жильё, обо всём договорился, но не заплатил сразу, а поехал за чемоданом на вокзал и на обратном пути был благополучно ограблен. Только такой идиот или растяпа – на выбор! – как он, хранит деньги в одном единственном месте – в бумажнике, а бумажник в сумке за спиной через плечо!

Естественно, в жилье ему было отказано, жди двадцатого числа, а он вдруг девятнадцатого улизнёт и найдёт ещё какого-нибудь простачка! Правда, чемодан разрешили оставить на хранение две весёлые старушки, что снимали комнату у этих же хозяев, у кого намеревался снять угол Тимофей.

И тут Тимофея словно кто дёрнул за язык. С шутливой усмешкой поглядывая на девушек, он рассказал, как старушки, сочувствуя, пожелали ему найти даму сердца – чем он хуже своего друга? – и таким образом дожить до двадцатого числа. Каковы старушки, а? Однако, Тимофей не рассказал девушкам, как эти весёлые бабушки, с симпатией поглядывая на него, поучали, что дама сердца – это не хозяева, сдающие комнаты за деньги, она, может быть, и не будет думать о возмещении убытков, она, вероятнее всего, будет счастлива провести свой отдых с таким прелестным – одна из старушек очень любила пользоваться этим словом и произносила его старомодно картаво – юношей.

– Да... – задумчиво протянула Ира Щукина. – И как же вы? Нашли?

– Что?

– Даму сердца! – уточнила Мила, ревниво вглядываясь в него.

– Ту, что прокормит? – ухмыльнулся Тимофей, – Нет. – И не удержался от короткого смешка, увидев с каким облегчением восприняли девушки его ответ.

– А друга пытались найти?

– Безуспешно. – Он продолжал улыбаться девушкам: своеобразная защитная реакция на допрос с пристрастием. – И друга пытался найти, и подработать, и продать что-нибудь из вещей, но безуспешно. – Дежурная улыбка не сходила с лица Тимофея, – Ни у кого я не вызвал ни должного понимания, ни должного доверия, как торговец, и никто не пожелал воспользоваться моими услугами.

Улыбка его стала ещё шире и скептичнее, а глаза совсем спрятались за ресницами. Потому что, говоря об услугах, он лукавил. За одну услугу, ту самую, что касается дамы сердца, ему были не прочь заплатить, и платить регулярно и очень прилично. Девочки могли бы об этом догадаться. Уж очень он привлекателен для женщин со своей стройной фигурой, тонко скроенной загорелой физиономией с загадочными, чуть насмешливыми – в самую меру – серыми глазами, обаятельной улыбкой и массой густых волос. Если бы отнеслись к нему не так ревностно, как к собственности, с трудом добытой, и оттого очень желанной. Они страстно захотели, чтобы этот парень, так романтично оказавшийся в их компании, принадлежал только им! Но, несмотря на вышеописанную привлекательность, у Тимофея, как он сам о себе с иронией думал, осознавая этот факт, по всей видимости, или какой-то прокол в генотипе, или неправильное восприятие жизни. В этой, ожидаемой от него, услуге он отказал.

– И давно вы приехали? – допытывалась Ирочка.

– Как сказать... пятого числа.

– А сегодня шестнадцатое. Ого!

На Тимофея градом посыпались насущные вопросы – что вы ели, где вы спали! Где брились! Девушки выяснили, что ел овощи и фрукты, их тут полно и легко добыть – прекрасная диета!

– А дизентерия?! – ужаснулась Катя.

– Ну что вы, я мыл!

– Я бы на таком рационе умерла на третий день! – воскликнула Мила. Девчонки дружно отреагировали на этот возглас оживлёнными смешками. Мила смутилась, что случалось с ней крайне редко.

– Катька, а ты? – ехидно заулыбалась Алёна.

– На второй. – Лаконично с невозмутимым видом ответила Катя.

Спал в хорошую погоду на природе, а в дождь на пресловутом вокзале. Всего два раза – уточнил Тимофей, чувствуя всем своим существом опечаленность Лены.

Лена сидела, не поднимая головы, потому что глаза её были на мокром месте и нос, как всегда в таких случаях, покраснел. Она сидела и бросала, и бросала камешки.

Девушки быстро сориентировались. Итак, считая день сегодняшний, до двадцатого четыре дня! А если деньги придут позже? Тимофею и пикнуть не дали, как взяли в оборот. Смеясь, девушки утешили его, что вместо одной дамы он нашёл сразу целый гарем, скромный такой, и если быть точными, то не гарем, а штат друзей, и поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда! Питаться травой? Нет! Лучше быть тигром, чем конём! Умереть с голоду они ему не дадут. Пусть он не щепетильничает – получит деньги, устроит им пирушку. А им совершенно нетрудно шестерым прокормить одного. Тем более, серьёзно, но со смешинками в глазах, заметила Катя, желудок у него, по всей видимости, "скукожился" за столько дней фруктово-овощной кормёжки.

– А спать он где будет? Опять на улице? – заволновалась Сонечка. – А этот ужасный дядька? Он такой здоровенный! – она непроизвольно огляделась – вдруг этот Валера вернулся?

– Пристроим у нас. – Быстро ответила Мила, – Мама разрешит?

Тимофей пытался протестовать против такой постановки вопроса, но ему не дали и рта раскрыть – его голос в счёт не шёл.

Сонечка кивнула утвердительно:

– Он же один!

– А нас много! – захохотала Катя.

– Если б было наоборот, – отмахнулась Сонечка, – тогда бы она всех разогнала. И мы ведь ей всё расскажем, а она такая жалостливая!

Тимофея всего передёрнуло при этих словах. Он и без того сидел как на иголках – не ожидал, что забота может восприниматься столь болезненно. На Лену он не смотрел, но чувствовал её за своей спиной, и вид у него был довольно-таки несчастный, хотя он и старался подбодрить себя и свести всё к шутке. В принципе, ему ничего другого и не оставалось.

Девушки горели желанием накормить Тимофея, у них ещё были и бутерброды с сыром, и печенье, и яблоки, но ни одна из них не решилась предложить ему перекусить. Они свернули своё пребывание на пляже, заспешив домой, где они смогут хорошенечко от души накормить его, не ставя в неловкое положение ни его, ни себя. Возбуждённо, но негромко переговариваясь и радостно пересмеиваясь, они собрали свои вещи, всё время держа Тимофея в кольце, словно опасаясь, что он сбежит от них.

– А как же дрова? – вдруг спохватилась Лена. Они все в растерянности поглядели на Сонечку.

– Дядя Володя будет вечером после шести. Я с ним подъеду и покажу ему нашу кучу.

– А не украдут? – заволновалась Щукина.

– Нет, что вы! – засмеялась Сонечка, и лукавые огоньки засверкали в её глазах. – Это не тот товар!

Девушки пристально посмотрели на свою кучу дров, пытаясь накрепко запомнить её очертания. Всё-таки их труд! Ополоснуться в душе любили все без исключения.

Тимофею было не по себе. Он продолжал сидеть, пока девушки собирали вещи, одевались, кружа вокруг него. На губах его застыла защитная улыбочка. Лене эта улыбка очень не понравилась.

– Ну, всё, пошли! – скомандовала Катя, ибо Мила добровольно сняла с себя бразды правления. Она стояла, чуть улыбаясь, рядом с Тимофеем, очень эффектная в чёрном с белым опасно открытом сарафанчике, готовая по первому сигналу отправиться в путь. Тимофей медленно встал, встряхнулся и замешкался.

– Пошли, пошли! – засмеялась Алёна, и они вдвоём с Милой одновременно, словно сговорившись, подхватили Тимофея под руки. В компании девушки вели себя гораздо смелее и раскованнее. А вот если бы Лене дали определить степень свободы обращения её подружек с Тимофеем, она бы подобрала слово покрепче – развязнее.

– Ну, если так! Я сдаюсь. – Тимофей тоже засмеялся.

– Только так, под конвоем! – подтвердила Щукина и усмехнулась, глянув на Милу и Алёну.

***

Они дружно двинулись вверх к шоссе мимо ставшей родной кучи дров. Старый холостяк помахал им рукой на прощанье. Каратисты тоже не обделили их вниманием – они проводили колоритную компанию заинтересованными и недоверчивыми взглядами. Рыжий пожал плечами.

Девушки безостановочно весело болтали, находя смешное буквально во всём. Они горели энтузиазмом – их морская жизнь теряла однообразие, приобретая остроту, неповторимые черты авантюрности. Они шли тесной кучкой; Лена брела сзади центральной тройки; Мила и Алёна щебетали чуть меньше остальных, больше всё "ох!" да "ах!", и не отпускали Тимофея от себя ни на шаг, шли с ним вплотную, бок о бок, при охах и ахах очень естественно прижимаясь к его плечам.

Нешуточные страдания, терзающие Лену весь этот день, в конце концов привели её к мысли, что вышагивать сзади, лицезря монолитную тройку, дело неблагодарное, и поэтому она, чуть ускорив ход, медленно вышла вперёд. И теперь уже её стройная тоненькая фигурка маячила перед носом Тимофея и его ревностных спутниц. На ней коротенькая пёстрая, сине-красно-жёлто-зелёная, юбочка в сборку, собранная на талии тройной резинкой, сшитая специально для этой поездки, белоснежная батистовая блузка свободного покроя с широкими рукавами до локтей, на голове широкополая шляпа-сомбреро из жёлтой соломки. И без того тонкая талия в таком наряде была обворожительно тонкой и возбуждала навязчивое, непреодолимое желание проверить её размер на обхват пальцами рук. Да и такими стройными длинными ножками никто из девушек, даже такие высокие, как Мила и Алёна, похвастать не могли.

Пожалуй, этот выход вперёд стал наиболее удачным её действом за весь день.

***

– Мама! – призывно завопила Сонечка, как только они вошли в уютный зелёный дворик. Из всех жильцов на месте оказались лишь чета с сорванцами-погодками. Мальчики первыми прибежали на зов Сонечки.

– Господи, и почему ты всегда так громко кричишь! Сколько раз тебе говорить, кто-нибудь отдыхает или спит, а тут твой вопль! Мёртвый из могилы встанет. Что случилось?

Валентина вышла из-за цветника и, вытирая руки, подошла к группе девушек, во главе которой стояла её Сонечка. Она изучающе, но без особого любопытства пробежала взглядом по Тимофею – для неё вообще было странно, что у таких видных девушек до сих пор не завелось кавалеров – и опять обратила свой взор на дочь, вопросительно приподняв брови.

– Дров что ли не собрали?

– Нет. Ну что ты, мамочка! Дров собрали целую кучу, вечером сбегаем с тобой туда, когда дядя Володя поедет.

Сонечка в нетерпении даже чуть подпрыгивала, ухватив мать за локоть, возбуждённо горящими глазами умильно просительно заглядывая ей в лицо. Девушки тоже вели себя необычно – где-то краем сознания Валентина удивилась им – стояли, окружив своего единственного кавалера, и не двигались, словно чего-то ждали от неё, от Валентины. Сорванцы затаились возле колодца и выглядывали оттуда, как два следопыта, напавшие на след врага.

– Мамулечка, нужно пристроить у нас одного человека! – без предисловий выпалила она.

– Но у нас нет мест! – Валентина выдернула свой локоть из цепких пальчиков Сонечки. – Ты же знаешь, сейчас вообще трудно что-либо подыскать. Самый сезон!

Валентина неодобрительно взглянула на молодого человека, машинально отметив странность улыбки, мелькнувшей на его губах в ответ на её слова. Сказать что-либо ещё она не успела. Девушки, окружив её, стали наперебой с необыкновенным жаром излагать душераздирающую историю мытарств данного молодого человека, их старого знакомого, как они не преминули представить его.

Мила и Алёна, словно сговорившись, крепко держали Тимофея за руки, ухватив его каждая одной рукой выше локтя, а другой поближе к запястью. О! Они понимали, они чувствовали, что, отпусти они его сейчас, он убежит, не выдержав словесной экзекуции. Они благоразумно вместе с Тимофеем отступили чуть назад, не пихая его Валентине под нос в качестве вещественного доказательства. И, пока шло изложение печальной курортной истории, Мила и Алёна утешали Тимофея оживлёнными комментариями к отдельным репликам девушек, повествующих его историю, сводя, по их мнению, особо ему неприятные, к забавному фарсу.

Тимофей слушал, улыбаясь, и осторожно пытался высвободиться, но все его старания только усугубляли положение, усиливая хватку девушек. Тяжко вздохнув, он беспомощно огляделся и, наконец, нашёл взглядом Лену. Она сидела на скамье возле стола под навесом. Шляпа надвинута на лоб, из-за чего глаза её то пропадали под полями шляпы, стоило ей чуть шевельнуться, то появлялись вновь в самой глубине укрытия, ярко посверкивая оттуда, составляя со слабой снисходительной улыбкой, застывшей на губах, опасное сочетание. Он попытался всем своим видом показать, что он не в восторге от своего положения, что ему хочется быть рядом с ней (конечно, ответил её взгляд, на скамейке удобнее!), что он не в силах пока изменить это нелепое положение. Но у неё как-то странно дрогнули губы, и она отвернулась от него, устремив взгляд на шумную группу с Валентиной в центре. Тимофей переступил с ноги на ногу. Брякнуться куда-нибудь, хотя бы на скамью, где сидит Елена, и не шевелиться, и ничего не слышать.

Наконец Валентина не выдержала и, протестующим жестом подняв обе руки вверх, зажмурив глаза под сдвинутыми бровями, громко крикнула:

– Всё! Всё! Я всё поняла! Вы просто бессердечные девчонки!

– Почему? – в наступившей тишине голос Кати прозвучал по-детски обиженно и недоумённо.

– Устроили балаган, и ещё спрашивают, почему! Цирк, ей богу. – И, понизив голос, добавила. – Можно ведь было сделать всё и тактичнее, сказали бы спокойно, без шумного представления. – Валентина покосилась в сторону трио: Мила, Тимофей, Алёна. – Разогревайте-ка лучше свой обед. Проголодались, наверное, все. Да и надо же вам как-то отметить встречу со старым знакомым! Правда ведь? – крикнула она Тимофею.

Тот лишь молча улыбнулся в ответ. Ира Щукина махнула рукой – эх! Засмеялась в ладошку и рванула с места в сторону дома, где на кухне в холодильнике хранились их кулинарные изделия и скоропортящиеся продукты.

– Ленка! – на ходу позвала она. – Пошли!

Лена пружинисто встала со скамьи, быстрым красивым движением – она всё стала делать красиво – повесила шляпку на гвоздик, вбитый в опорный столб, и, грациозно с силой потянувшись, отправилась вслед за Щукиной.

– Валя, а всё-таки, как насчёт жилья? – тихо спросила Катя. Она, Ира Киселёва и Сонечка умоляюще заглядывали Валентине в глаза. Валентина, дрогнув плечами, покачала головой, исподлобья глянув в сторону молодого человека.

– Ох, девчонки. – Она вздохнула, улыбнувшись. – Не хотите отпускать его от себя, да?

Девушки энергично закивали головами.

– Ну и куда вы его денете? Комнат у меня больше нет. Не на кухне же ему спать.

– А к нам в домик?

– В домик? Хорошо придумали! Парень...

– Ну и что, что парень. Он же один. – Коротко хохотнула Катя. – Мы его не обидим.

– Ой, девки! С огнём играете. – Валентина погрозила пальцем, непроизвольно хохотнув. – У вас и места нет. Раскладушка у меня есть допотопная, но ведь она нигде там не войдёт.

– А на полу? Можно ведь постелить что-нибудь на полу ... – неуверенно спросила Киселёва.

– Н–да... – вздохнула Валентина.

– Мамулечка, у нас же есть толстый матрац, и одеяло есть, и подушки, а о белье и говорить нечего. Мамулечка!

– И ты туда же! Тебе–то какое дело? Смотри у меня!

– Ну, мам, мамочка! – канючила Сонечка, ластясь к матери, понимая, что та уже сдалась и только по инерции не соглашается сразу.

– Ну, хорошо, хорошо. – Ворчливо согласилась Валентина. – Занимайтесь обедом и своим старым знакомым, иначе он у вас протянет ноги, и не нужен ему будет никакой матрац с одеялом, а вечером я...

Сонечка взвизгнула и едва не задушила мать в объятиях.

– Да отцепись ты! – покачнулась Валентина. – К вечеру всё я вам приготовлю. Только не представляю, куда вы его там засунете! Господи, одна морока мне с вами.

– Спасибо, Валечка! – Катя полезла к ней целоваться. Сонечка чмокнула её в другую щёку.

– Мы заплатим, вы не думайте! – поспешно сказала Киселёва.

– Ничего я не думаю.

6.

Мила и Алёна, наконец, отпустили Тимофея, и он, с облегчением встряхнувшись, направился прямиком под навес – его верные стражи не отставали от него ни на шаг – и плюхнулся там на скамью. Девушки уселись рядом с ним по обеим сторонам, одна по правую его руку, другая по левую, упёрлись локотками в стол и, развернувшись к нему, продолжили светскую беседу ни о чём, лишь бы занять время.

А тем временем остальные девушки принялись накрывать на стол. Они не теребили за безделье ни Милу, ни Алёну, предоставив им почётное и необходимое – именно необходимое, иначе не миновать бы двум красавицам кухонных трудов – право развлекать их добычу. Кто его знает, этого парня, вдруг убежит?! Жалко!

Весело, со смехом и постоянным щебетом, они расставили тарелки, разложили вилки и ложки, по центру поставили салатник и блюдо с фруктами, а сбоку – кастрюлю, из которой в щёлку из-под крышки потянуло чем-то ароматным. Сонечка выпросила у Валентины вазу, и стол украсил нежный букет из чайных роз.

Лена – дриада с выгоревшими прядями волос – ничем не выделялась среди девушек. Она так же легко двигалась, так же оживлённо переговаривалась, улыбаясь всем и всему, кроме... Вот это "кроме" и отличало её от остальных. Она ни разу не обратилась конкретно к Тимофею ни с одним вопросом, ни с одним замечанием или просто словом, ни разу не улыбнулась ему. И она не кокетничала, что совершенно непроизвольно в той или иной мере делали все остальные девушки. Но такое поведение вполне соответствовало тому представлению о Лене, которое сложилось о ней у её подруг. А девушки не могли не кокетничать – мужчина в их компании! Не просто мужчина, а молодой, очень молодой, симпатичный и обаятельный!

Тимофей сидел, подперев голову под подбородок руками, и тоже улыбался, односложно отвечая на обращённые к нему вопросы. Девушки под его улыбкой держались подтянуто, двигались грациозно и изящно, как танцовщицы. Изредка невзначай Тимофей и Лена встречались глазами. Он смотрел на неё чуть вопросительно всё с той же, словно отпечатанной на губах, улыбкой. Она не отводила поспешно взгляда, но и не отвечала ни единым движением, ни каким-нибудь изменением в выражении лица, ни чем другим на его немой вопрос.

Солнце клонилось, косые лучи его пронизывали дворик, уютный уголок под навесом, расцвечивая стол, лица ажурной светотенью. Валентина принесла и поставила на стол оплетённую бутыль.

– Что же вы без вина! – её губы скривились в довольной усмешке, а глаза задорно блестели.

– О-о-о! – потрясённо уважительно слаженным хором завели девушки.

– О-о-о! – подпела им Сонечка и поставила на стол ещё одну кастрюлю.

– А это что? – Катерина приподняла крышку и потянула носом, вдыхая густой, сытный пар, способный заставить сглотнуть слюну и не у таких, как они, проголодавшихся на свежем воздухе созданий.

– Божественно! – с чувством, даже каким-то весёлым сладострастием, прошептала она, прикрыв глаза.

– Овощное рагу с мясом! – гордо объявила Сонечка и рассмеялась.

– Беги за стаканчиками! – скомандовала Валентина.

Ира Щукина и Лена начали раскладывать содержимое кастрюль по тарелкам. Сонечка, словно неугомонный бесёнок, за считанные секунды сбегала за стаканчиками и принялась расставлять их возле тарелок.

– Совсем как праздник! Правда? – воскликнула она.

Они весело смеялись. Валентина разлила вино по стаканчикам и, потеснив Алёну, села между ней и Тимофеем. Возразить Алёна не посмела, только обиженно надула губки, ревниво стрельнув глазами в сторону Милы.

Стук в калитку отвлёк их от застольных проблем.

– Дядя Володя! – трагически ахнула Сонечка. – Мама! – в отчаянии воскликнула она.

***

Пока все утешали и уговаривали Сонечку – даже Мила выскочила из-за стола, чтобы принять участие в этом мероприятии, – Тимофей улучил момент и шёпотом окликнул Лену, стоявшую рядом с ним с кастрюлькой и ложкой в руках. Она застыла в напряжённой позе с крепко зажатой от волнения в руке ложкой, поднятой вверх, сопереживая страданиям Сони, вокруг которой собралась толпа из девушек и кое-кого из других жильцов дома. Валентина подпихивала Соню к калитке – ну, кто же ещё поедет, ведь, какие дрова принадлежат им, знает лишь Соня и девушки!

С трудом оторвавшись от драматического зрелища, Лена обернулась к Тимофею и смутилась, встретив взгляд его серых насмешливо улыбающихся глаз, где-то далеко в глубине немного усталых, таких, какими они были вчера вечером, и каких-то вопросительно печальных.

– Леночка!

– Да? – она опустила руку с ложкой и слегка склонилась к нему, самую малость, чтобы не дай бог, кто-нибудь заметил это!

– Улыбнись мне. – Шёпотом попросил он.

Лена глянула на маленькую толпу, потом опять повернулась к Тимофею и серьёзно сказала:

– Тебе? Ни за что. Ты и так весь в улыбках.

– Ты ревнуешь?! – заинтриговано, всё так же шёпотом, спросил он и развернулся на скамье спиной к столу, перебросив ноги на другую сторону скамьи.

– Тебя?! С какой стати! – вспыхнув, решительно ответила Лена ещё более тихим шёпотом, деля своё внимание между толпой в центре двора и Тимофеем.

– Не обижай. Ревнуешь, я вижу... – глаза его хищно блеснули.

– Ну, знаешь!

– Значит, нет? Тогда всё же улыбнись хотя бы. Лена!

– Хорошо. Улыбаюсь. Смотри! – и она раздвинула губы в улыбке. Но почти сразу же не выдержала и заулыбалась по-настоящему, всем лицом. Она отвернулась от Тимофея, чтобы скрыть безуспешную попытку подавить эту предательскую улыбку.

– Да мы мигом! Раз-два! Они до второй рюмки не дойдут. – Гремел дядя Володя. – Собирайся быстрее. Ну, кто ещё поедет? Кто пойдёт в помощники?

Этот вопрос застал всех врасплох.

– Ещё? – протянула Мила и сделала шаг назад. Одна за другой девушки отступали. Валентина улыбнулась, но ей и самой, видно, не очень-то хотелось покидать начинающееся застолье. Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.

– Можно мы поедем?

Сорванцы-погодки с горящими глазами застыли перед дядей Володей.

– Вот это подмога, это я понимаю! Справитесь?

– Справятся. Мы с ними. Решили вот прогуляться – не всё ли равно, где и как! – родители мальчишек, одетые по-спортивному, стояли рядом, с усмешкой поглядывая на участников драмы.

– Вот и славно! – облегчённо воскликнула Валентина. Но Сонечке ничто не казалось славным: мама оставалась, а у неё не было выбора, ибо, где находится их куча дров, их великий Монблан, знали она и девушки. Даже если бы хоть одна из них изъявила желание пойти к морю, что совершенно невероятно в создавшейся ситуации, долг хозяйки требовал от Сонечки в любом случае тоже быть на берегу. Что так, что этак, но начало ужина ей придётся пропустить.

***

За столом все расселись в том же порядке, как перед появлением дяди Володи. Лена оказалась в самом дальнем от Тимофея конце стола, самом дальнем и самом уютном уголке – со всех сторон виноградные лозы с недозрелыми зелёными кистями винограда. Рядом с ней устроилась Катя, ревниво, но весело, с задиристо усмешливым сарказмом бдящая за противоположным концом стола, где сидели Тимофей, Валентина и две соперничающие девушки, Мила и Алёна. Конечно, он был героем дня – он стал им на все оставшиеся дни отпуска – и весь вечер находился под обстрелом блестящих глаз разных цветов и оттенков, сияющих, словно драгоценные камни в дорогих оправах.

Бедный Тимофей! Ему предстояло выпить первый стаканчик вина на пустой желудок, и не просто пустой, а хронически пустой. Он медлил, поднеся стаканчик ко рту, опасливо заглядывая в рубиновую глубину напитка, зная, что за этим последует. Исподлобья окинув взглядом компанию девушек, он убедился, что сжульничать ему не удастся. Девушки ждали сигнала, ждали, когда он подаст им пример. Лена вертела стаканчик у самых глаз, с преувеличенным вниманием наблюдая за игрой света в тёмных глубинах напитка.

Пауза затягивалась, и, наконец, Тимофей решился и выпил. Он осторожно поставил стаканчик на стол, обвёл всех взглядом – девушки уже следовали его примеру, пили вино – и ухватился руками за край стола. Он побледнел, потом вдруг сразу покраснел, став медно-красным, мигнул глазами, замерев. К счастью, девушки были слишком заняты процессом поглощения хмельного напитка и не видели всех этих интересных перемен с его лицом. Выпив, стрельнув на Тимофея лукавыми и весело-смущёнными глазами, девушки загремели вилками, с аппетитом приступив к трапезе. Валентина склонилась к Тимофею и требовательно приказала быстренько закусить. Ответно склонившись к ней, не отпуская из рук края стола, он шёпотом, с трудом шевеля не слушающимися губами и языком, сообщил, что у него в глазах чудовищная карусель, а руки и ноги, точно плети, и не слушаются своего хозяина. "Хорошо ещё, что сам хозяин соображает пока" – усмехнулась Валентина. На что Тимофей ответил комплиментом, что её вино выше всяких похвал! Валентина еле слышно засмеялась и потрепала его по плечу. Она подцепила его вилкой с его тарелки кусочек мяса вместе с помидором и поднесла ему ко рту.

– Открывай рот и – быстро!

– Думаете это... не слишком смешно?

– Смешно, не смешно! Смешнее будет, если не закусишь!

– Но я и есть почему-то не хочу...

Валентина нетерпеливо вздохнула.

– Ты же взрослый человек. Ешь!

– Ну... хор-рошо... – он тяжело вздохнул и послушно открыл рот.

Что-то сказала Мила, она взяла его за локоть и стала разворачивать к себе. Замедленно двигаясь, он повернулся к ней, согласно кивнул головой, не вникая в смысл обращённых к нему слов, и опять развернулся к столу.

Лена лениво и очень аккуратно ела, украдкой поглядывая на Тимофея. Пока все дружно работали вилками, он поставил локти на стол и подпёр голову руками так же, как до ужина, и щурил глаза, изредка мигая ими. Будто полусонный божок.

Он закрыл глаза; в этот момент Мила опять ухватила его за руку где-то посредине между запястьем и локтем и потянула к себе, игриво щебеча ему в ухо. Рука выскочила из-под подбородка, и Тимофей едва не грохнулся лицом в тарелку. Девчонки коротко засмеялись, ахнув.

– Милка! Ну, тебя! – воскликнула Щукина.

– Девочки, милые, не трогайте, не мучьте вы своего кавалера, дайте ему прийти в себя! Он же у вас единственный, поберегите его! – шутливым голосом громко сказала Валентина, неприязненно мельком глянув на Милу. Они обе подхватили Тимофея, придержав его за плечи. "Господи, – подумала Валентина, – он и впрямь что ли столько дней перебивался на скудном подножном корму? Бедный парень! Или такой хилый? Вроде не похоже. – Засомневалась она и тут же внутренне усмехнулась – что бы там ни было, зато прочистил весь организм! Бесплатное лечение голоданием!"

Тимофей опять поставил локти на стол, что-то сказал им, улыбнувшись – они не поняли, а переспрашивать не стали – и уронил лоб на ладони.

– Не обращайте на него внимания. Не пройдёт и пяти минут, как всё у него будет в норме. Ешьте! – скомандовала Валентина. За столом стало тихо. Шуршали только листья от лёгкого ветерка, и щебетали птицы.

– Веселее, девушки! – улыбнулась она им. – А давайте-ка по второй! Ирочка, или подай бутыль сюда ко мне, или разливай сама!

Такое несвойственное застолью настроение длилось недолго. Девушки подбодрили себя вторым тостом, потом третьим. Они раскраснелись и развеселились. Тимофей, наконец, смог удержать голову без помощи рук. С усмешкой на лице поел под присмотром Валентины и Милочки, ревниво реагирующей на опеку Тимофея Валентиной.

Лена сидела, уткнувшись носом в тарелку. Шумно и смешливо дыша, Катя обнимала её и шептала на ухо.

– Смотри, смотри. Хи-хи-хи, я в отпаде, Милка влипла по уши! Она ревнует к Валентине! Ой, не могу!

Лена поднимала голову, и её глаза, еле скрывая обиду, опять опускались к тарелке.

– А что, Валентина очень симпатичная и молодая. – Лена подцепила вилкой что-то со своей тарелки и прилежно начала жевать. Но Валентина вскоре ушла; и Алёна тут же пересела, заняв её место.

За столом царил тихий гвалт и нежный перезвон смеющихся девичьих голосов. Празднично-волнующее настроение, возникшее с появлением в их компании Тимофея, вино, такое вкусное и такое коварное, время – оно текло и сближало, расслабляющая атмосфера курортной компанейской жизни – всё это и многое другое делали своё дело: девчонки совсем расшалились и расчувствовались. Мила и Алёна на правах соседок по столу ревностно ухаживали за "их единственным кавалером", спасённым от голодной и бездомной жизни. А он вполне уже ожил по сравнению с первыми минутами застолья и более-менее бодро и весело реагировал на девушек. Что значит, более-менее? Очень зыбкое понятие, но ведь всё-таки реагировал, и остановить начавшийся процесс освоения молодого человека в среде тетешкающихся с ним красавиц и, соответственно, процесс захвата девушками его в свои сладкие сети было невозможно.

В самый разгар веселья прибежала Сонечка, но она стала скорее заинтригованным зрителем, нежели чем-то иным. И Лену, единственную из всех, ужасно раздражала и даже убивала неожиданная лёгкость в обращении Милы и Алёны с Тимофеем. Раньше она как-то не замечала ничего подобного, она вообще не обращала внимания на такие стороны жизни. Не всё ли равно, кто как с кем общается и обращается! Но сейчас общались и обращались с Тимофеем!

Она с изумлением, граничащим с потрясением и паникой, вдруг уяснила, что её подругам, судя по всему, нравилось то, что разыгрывалось перед их глазами. своеобразный, остро щекочущий нервы спектакль, где всё в новизну, и в котором можно поучаствовать и самим, если вдруг очень захочется. И самым для Лены ужасным было открытие, что все девушки очень даже не прочь вступить в игру. Исключением не была и малышка Сонечка, чьи глаза не могли скрыть горевшего в них сопереживания.

Ничуть не смущаясь, её подружки, оказывается, легко могли вдруг обнять почти незнакомого им парня. Всё очень просто – надо только сказать что-нибудь весёлое, он отвечает и смеётся, она, Алёна или Мила, прыскает в ответ, делает крен в его сторону, и вот уже её грудь ненароком касается его плеча!

Лукаво блестя глазами, Мила и Алёна под любым предлогом, – а предлоги вели себя, как грибы после тёплого дождичка, касались Тимофея. Или вдруг со смехом или с наигранной серьёзностью, позволяющей ещё больше, чем смех, поправляли ему волосы, чтобы не лезли, допустим, в глаза, или просто, якобы, не лохматились; говоря ему что-то, склонялись к нему близко-близко – вдруг не расслышит, за столом так шумно! И – ах, ну как в такой момент не обнять его? Или не ухватиться за его локоть, плечо? И тут же отстраниться, как ни в чём небывало. Соперничая, они старались вовсю.

Тимофей не отбивался, не отстранялся, не делал сурового лица – он улыбался, принимая знаки внимания и ласки девушек.

Обида, жалость, недоумение, презрение, гнев, боль…. И весь набор опять по кругу – неполная гамма переживаний Лены в этот вечер. Она прятала глаза, но никто и не следил за её чувствами. Гораздо интереснее для девушек было другое, а именно то, чего она не в силах была видеть. В какой-то момент, когда она уже была в состоянии заторможенности, её вдруг словно что-то кольнуло; она вскинула глаза и замерла под тяжёлым упорным взглядом прищуренных глаз Тимофея. Поймав её взгляд, глаза его расширились, в них мелькнул странный огонёк, донельзя смутивший её, она тут же отвела глаза чуть в сторону, как раз на раскрасневшуюся Алёну. Тимофей упёрся руками в стол и стал вставать.

– Девочки, огромное спасибо. Вы устроили прямо-таки царский приём, а я простой смертный. – Он говорил чуть заплетающимся языком, рассыпая улыбками направо и налево и прямо перед собой. – То мне грозила смерть от голода, теперь – от переедания. Вы просто – ч-чудо! Я бы ещё посидел с вами за столом и поболтал, но всё-таки мне бы хотелось выжить!

Его речь и, главное, то, что он встал, послужило сигналом всем сидящим за столом. Довольно посмеиваясь, девушки поднялись; Тимофей переступил через скамью, его сильно шатнуло в сторону. Но Мила и Алёна были во всеоружии своего внимания, они мгновенно подхватили его под руки.

На улице загудела машина. Приехал дядя Володя. Из дома выскочила Валентина. Увидев вставших из-за стола девушек и полусонного, полупьяного Тимофея под охраной двух из них, она махнула им рукой в сторону цветника.

– За летней кухней гамак! – крикнула она и побежала за калитку.

Мила с Алёной отвели Тимофея к гамаку, уложили его там – он с удовольствием расположился в гамаке, – а сами поспешили на разгрузку грузовика.

7.

Кто-то настойчиво тряс Тимофея за плечо, потом его ухватили за нос, слегка сжав ноздри. Тимофей завертел головой, взмахнул руками и с тяжёлым, недовольным вздохом открыл глаза.

Было уже темно, горела лампочка, освещая летнюю кухню; свет от лампочки доходил и сюда, под деревья. Рядом с гамаком стояла Валентина.

– Ну, наконец-то! Хватит валяться. Всё на свете проспишь.

Тимофей забарахтался в гамаке, Валентина помогла ему сесть, поддержав его одной рукой за локоть, в другой руке она держала большую чашку с чем-то дымящимся. Тимофей поёжился, потирая плечи.

– О, боже! Наверное, все клетки вашего гамака отпечатались на моей шкуре.

– Ничего, ничего. – Утешила его Валентина, – Скоро переберёшься на местечко получше гамака. Выпей-ка крепкого чайку, лучше станет.

– Спасибо. О-о-о, горячий какой! – всё ещё не выйдя из ворчливого состояния, пробурчал Тимофей и с наслаждением осторожно отпил из чашки.

– Пока красавицы моют посуду и сами умываются, сознавайся, не старый ты их знакомый! На пляже они тебя и подцепили! А?

Он сделал ещё один осторожный глоток и, неуверенно пожав плечами, всё же кивнул утвердительно головой.

– Так я и знала. – Она усмехнулась. – Ну и девчонки. Как же они тогда тебя...

Тимофей поспешил уточнить ситуацию.

– Не старый знакомый, но не такой уж и с неба свалившийся.

– Да? Как это?

– Ну... – он пожал плечами, устремив взор в чашку. – Виделись на вокзале.

– Ладно, – Валентина вздохнула, смиряясь, – не отвечай. Насочинишь какой-нибудь ерунды, самому потом стыдно станет, а правда всегда проще и понятнее, но её почему-то боятся говорить. Парень ты вроде бы ничего, а они девушки хорошие, красивые. Ты их не обижай.

– Я? Их? – изумился Тимофей. – Скорее они меня обидят. Вон их сколько! И все, как вы правильно заметили, одна другой лучше! А такое сочетание очень портит девушек.

– Ой-ой-ой! Ну и что, что их много и они очень хорошенькие. Ты-то один, и только посмотри, как они вокруг тебя вьются!

– Вы думаете, это гарантия моего благополучия? Скорее это очень опасно!

Тимофей неосторожно глотнул смелее и закашлялся, согнувшись и отставив руку с чашкой в сторону. Валентина постучала его по спине. Он задышал глубже, распрямился, вытирая невольные слёзы.

– Господи, обжёг нёбо.

– Вот так вот, сразу бог покарал, – нравоучительно произнесла Валентина, – Нечего напраслину на девушек наводить. Они-то тебя не обидят, а вот ты их, смотри, можешь.

Тимофей собрался, было, возразить, но тут же передумал – нёбо ощутимо горело – и покорно закивал головой.

– Хорошо. Постараюсь не обидеть. Хотя, даже и предположить не могу, как это я могу так исхитриться и нанести им такой урон.

– Будто не знаешь!

– Честное слово, не знаю, но буду стараться.

– Вот и прекрасно. – И после коротенькой паузы Валентина спросила, – Всё остальное, что они о тебе рассказывали, правда или тоже...

– Нет, не тоже. – Он усмехнулся, – Всё остальное правда. Даже неполная.

Валентина пристально глядела на него.

– Ну и ладно. – Она вздохнула. – Пусть будет так. Допивай чай, и пойдём устраиваться в домике. Да, кстати, удобства вон там за душем. Видишь?

Он посмотрел вглубь двора, туда, где мелькали девушки, и кивнул. Вдвоём с Валентиной они принесли в домик постельное бельё, толстый матрац, подушку и одеяло. Свалили всё на стулья возле круглого стола. Тимофей огляделся.

– Н-да... Тесновато.

– А я что говорила! Думай, куда сможешь приткнуться, а я пойду. Девушки тебе помогут. – Валентина вышла из домика, оставив его одного.

С дотошным скептицизмом Тимофей пробежал глазами по всей комнате; развернувшись к двери, заглянул за перегородку в закуток. На раскладушке лежала знакомая шляпка. Он критически оглядел пространство между стеной и раскладушкой, прикинул в уме и, улыбнувшись, закивал головой.

Снаружи раздались шаги сразу нескольких человек, лёгкий нестройный топот; скрипнула дверь, и в домик одна за другой вошли девушки. Они приветливо и немного застенчиво улыбались и были на удивление – по сравнению с застольем – тихи и скромны.

– Мы тебя искали в гамаке, а Валентина сказала, что ты уже в домике. – Подала голос Щукина и кашлянула.

– Она сказала правду. – Шутливо отозвался Тимофей, чтобы сгладить охватившую их всех неловкость.

– О! И уже всё принесли? – деловито, полувопросительно полуутвердительно воскликнула Катя, разглядывая сваленные на стулья вещи.

– Я думаю, постелем вот сюда? – Мила показала на проход между диваном и кроватями. – Здесь довольно широко. – Она вопросительно оглядела девушек, задержала взгляд на Тимофее. Тогда он счёл своим долгом предложить свой вариант.

– Наверное, удобнее всё-таки вот здесь. – Стараясь не выглядеть навязчивым, а просто логичным, сказал Тимофей и указал на закуток с раскладушкой. – По-моему, здесь самое подходящее место: не на ходу и достаточное, чтобы втиснуть матрац.

Чего он опасался, то и случилось – лишь только он проявил заинтересованность, пусть такую скромно логичную, девушки стали возражать, и возражать довольно напористо, всей душой противясь его стремлению забиться в уголок, скрыться там от них. Алёна, счастливая обладательница дивана, стала доказывать, что возле дивана самое лучшее место, здесь просторнее, даже останется место для прохода...

Пока разговор не принял необратимый характер, Тимофей мягко попытался остановить начинающуюся дискуссию, сказав, что возле дивана он будет как на витрине и с позиции матраца ему откроется неуютный вид просторного подкроватного пространства, и ещё один крупный минус – возле дивана он будет мешать сразу пяти девушкам, а там – только одной... Лучше бы он этого не говорил!

Ему тут же возразили – ничуть он не как на витрине! Возле дивана, наоборот, очень уютно, у дивана обитый толстой драпировочной тканью низ, можно сказать, прикроватный ковёр. И уж, конечно, Тимофей не помешает девушкам! Кроме того, у дивана не дует, а там, у двери – дует! Там будут ходить по его ногам!

Наконец, заметив молчаливость Тимофея и его опасную близость к пресловутой двери, девушки спохватились – опрометчиво так сильно давить на их "единственного кавалера", тем более, почти незнакомого. По большому счёту, не всё ли равно, где он будет спать, лишь бы оставался в их компании! Они сбавили тон. Катя, как самая теперь главная, взяла на себя труд перевести разговор в совершенно другое русло; и девушки беззаботно затараторили, сдавая позиции, будто и не они всего несколько секунд назад страстно уговаривали его пристроиться возле дивана. Мила ревниво блеснула глазами на Лену, которая молча сосредоточенно изучала оцарапанный ветками указательный палец на левой руке.

Матрац неожиданно легко вошел в узкое на вид пространство между стеной и раскладушкой. Девушки не дали Тимофею самому устроить свою постель, со смехом заявив, что рады поухаживать за ним. На время, пока девушки улягутся, Тимофей вышел из домика. Он посидел во дворе на краю колодца, задумчиво запрокинув лицо к небу. Мотались ветки, громко шурша листьями.

Предупреждающе стукнув в дверь, он вошёл в темноту комнаты. Тихо переговаривались девушки, скреблись ветки о крышу домика. Девушки замолчали, непроизвольно вслушиваясь, как он раздевается; потом он юркнул в свой уголок и, зашелестев одеялом, затих. Катя пожелала всем спокойной ночи. Пожелание это эхом прокатилось по домику, и опять только шелест, неясный скрежет и шуршанье. Ночь выдалась не тихая, но гораздо тише прошедшей. Девушки немного пошептались – это Катя не удержалась и еле слышным шёпотом, перевесившись к Миле, выказала ей сочувствие, что не она, а синий чулок Ленка спит на раскладушке в закутке, ставшем с этого вечера самым заманчивым и престижным местом в их домике. Хихикнув, она посоветовала Миле поменяться с Еленой местами. Всё равно Ленка ничего не выгадает в данной ситуации, не использует её как надо – обидно ведь, а Мила, та не упустит своего. Ведь Миле так хочется туда! В ответ Мила замахнулась, чтобы треснуть Катю, но та успела спрятаться под одеяло.

Прошедший день был таким напряжённым и насыщенным, они так взволновались и устали от трудов, хлопот и переживаний, они выпили вина, они взбудоражились! И вот теперь наступила реакция – очень скоро обитатели домика погрузились в глубокий счастливый сон.

***

Тимофей проснулся среди ночи. Характерная сонная тишина окутывала домик. Шуршание веток по крыше лишь подчёркивало её. Было темно, но не абсолютно. В незанавешенную часть окошка пробивался, продираясь сквозь буйную зелень, слабый таинственный свет от полнеющей луны. Световые блики колебались, перебегали с места на место, подчиняясь прихоти ветра, мотающего ветки. Тимофей лежал, вслушиваясь в шуршащую тишину – все спали. Временами, когда вдруг всё замирало, его чуткое ухо улавливало сонное дыхание девушек. Скрипнули пружины – кто-то перевернулся с боку на бок – и опять шуршание и шелест.

Тимофей бесшумно сел, подтянув ноги, и настороженно прислушался. Да, все спали. Он встал на колени, развернувшись лицом к раскладушке. Там, в густой темноте, слабо просматривался комок, утонувший в провале раскладушки. Он осторожно протянул руку, дотрагиваясь до Лены, пытаясь на ощупь определить, как она лежит. Она спала спиной к нему, свернувшись калачиком. Тимофей коснулся её голого локтя и легонько сдавил его. Лена потянула на себя одеяло, натягивая его на плечи, и развернулась на спину, выпрямляя ноги.

– Что? – сквозь сон еле слышно, как шелест листьев на слабом ветру, спросила она.

Он быстро склонился к её лицу, мягко прижал её собой, чтобы резко не вскочила, и зашептал ей в ухо:

– Тише. Это я, Тимофей.

– Ты? – сонно произнесла она и замолчала, просыпаясь и уясняя, что ещё ночь и что это не одеяло вдруг стало таким тяжёлым, а Тимофей, обитающий с этой ночи возле её раскладушки, прижался к ней, щекоча её лицо волосами, дыша ей в ухо. Тимофей почувствовал, как она, тёплая и нежно-мягкая, такая, что у него вдруг закружилось в голове, напряглась под его грудью, замерев; как у неё сильно, толчками, забилось сердце.

– Я. И, прошу тебя, тише, а то поднимешь всю гвардию.

– Что случилось? – почти не дыша, спросила она, не рискуя вырываться. – Тим, пожалуйста, – просительно испуганно зашептала она, – Отпусти меня!

– Так легче разговаривать, глупенькая. – убеждённо прошептал он.

Они оба замерли, прислушиваясь. Его руки ловко скользнули ей под спину, и она, не успев воспротивиться, оказалась окончательно запертой в западне.

– Это нечестно! – выдохнула она. – Что ты делаешь!

– Ничего не делаю. Веду с тобой беседу наедине. Я не хочу, чтобы ты наделала спросонья глупостей, поэтому немножечко тебя придержу.

– Мне нечем дышать: твои волосы лезут мне в нос и в рот! Сдвинь голову! – она завертела головой, пофыркивая и сдувая его волосы со своего лица.

– По-мол-чи. – сурово по слогам прошептал он, после чего приподнял голову и лениво отвёл её в сторону, но совсем не намного. И не успела Лена как следует вздохнуть, как Тимофей стремительно, словно хищник, нападающий на дичь, прильнул губами к её губам.

– Ты... ты нахал и обманщик! – возмущённо зашептала она ему в ухо, едва отдышавшись после поцелуя в таких ненормальных условиях, когда нельзя произвести даже малейшего шума, и попыталась вытащить свои руки, крепко прижатые к телу.

– Нет. Я не нахал и не обманщик, я симпатичный парень. – Она чувствовала, как он улыбается, легонько касаясь губами её шеи. Она устремила взгляд на окно, в его светящуюся мглу; её охватил внутренний озноб. Луна, тяжесть его тела, прижавшегося к её груди, его губы, целующие её, а за тонюсенькой перегородкой спят девчонки.

– Разве не обманщик? Но ведь в ту ночь на вокзале ты был после попойки. Да? Ведь, да?

– Я не обижаюсь, я говорю тебе правду – да.

– И на это нашлись деньги? Сдвинь голову!

– Я опять не обижаюсь, я терпеливо тебе разъясняю, что пьют не только на свои деньги. Я не обманщик.

Она еле слышно фыркнула ему в ухо и опять потянула свои руки.

– Лена? – протяжно и вопросительно прошептал он.

Но она молчала.

– Думаешь, я ... – он запнулся, соображая. Тряхнул головой, растерянно засмеявшись, но очень тихо, почти слитно с шуршанием и шелестом листьев. – Я пил не с ... – он умолк и затем решительно, с обидной для неё насмешкой, докончил, – не с женщиной... я пил с одним мужиком. Ему тоскливо было и мне невесело. И у него были деньги. А у меня закуска, всё те же фрукты. Понятно?

– Да. – Отчуждённо прошептала Лена.

Он приподнялся, всматриваясь сквозь темноту в её лицо, потом опустил голову лбом на подушку, подбородком касаясь её плеча.

– Леночка, мы же с тобой не воюем, правда? Нам ведь так хорошо вдвоём!

– Не знаю.

– Лена!

– Не думаю.

– Почему?

Некоторое время она молчала, он напрягся, чувствуя неладное.

– Почему?

– Потому что ты падишах.

– Кто? – изумился Тимофей.

– Падишах! И со мной, и с другими – тебе со всеми хорошо! Чем больше гарем, тем лучше для тебя.

Теперь уже фыркнул он.

– Не говори ерунды. Я просто вежливый. Что мне, драться с девушками? Отбиваться от них? Но это же смешно. Конечно, я виноват, что всё так получилось, и я оказался в вашей компании. Но мне страшно не хотелось на глазах у всех связываться с этим придурком. Ты была рядом, на пляже, и я побежал к тебе, а дальше всё произошло как-то само собой. Ты меня простишь? Я не хотел... да и этот Валера так завёлся, он бы меня пришлёпнул как муху... ты же видела, какой я был. У меня всё кругами шло перед глазами – уже совсем другим, извиняющимся, тоном шептал Тимофей.

Некоторое время они молчали, слушая тихие ночные звуки, создающие неповторимо-сонную тишину.

– Почему ты ничего не сказал мне?

– О чём?

– О том, в каком ты положении, что у тебя нет денег и тебе негде жить. Разве я не помогла бы тебе?

– С ума сошла! – прошептал он. – Как бы это выглядело! Поймал девочку, чтобы вытянуть деньги? Я бы тебе понравился в таком варианте?

– А если бы такое случилось с тобой далеко от берега? А ты был бы один?

Она содрогнулась и, не сознавая того, крепко прижалась щекой к его щеке, живо представив себе картину, за секунду пробежавшую перед её мысленным взором, как у него закрываются глаза, голова бессильно падает, зарываясь в воду, руки-ноги безвольно зависают, и он медленно уходит в морские глубины, а Лена ещё не подплыла к нему или уже уплыла – они расставались обычно у края волнореза! Ужас, пронзивший её, заставил мысленно проиграть другой вариант – она, Лена, рядом или совсем недалеко, она успевает схватить его за волосы, она тащит его вверх, а сил, как на грех, мало, как в страшном сне, когда трудно переставлять ноги, убегая от неведомой опасности. Лена напрягается, временами сама уходит под воду, и плывёт с ним к берегу, держа его голову над водой, волны бьют ему в лицо, он захлёбывается ими, а до спасительного берега почему-то далеко, и никого рядом, все барахтаются на узкой полоске, почти у прибоя.

– Не случилось бы. Я бы не полез купаться в таком состоянии.

– А как бы ты определил – то это состояние или не то?

– Леночка, ну что я, совсем без головы? Просто в последние дни обстоятельства сложились не в мою пользу.

– Какие обстоятельства? – допытывалась она.

– Слушай, ну нельзя же так приставать. – рассердился Тимофей.

– Что-то было ещё, кроме Валеры? А говоришь, что ты не обманщик.

– О-о-о! – еле слышно застонал он от досады. – Конечно, не обманщик! Просто вегетарианская диета хороша в определённых пределах, я как-то не... кролик. И потом... – он замолчал.

– Что потом? – мгновенно переспросила Лена.

– Ничего. – В сердцах прошептал он, досадуя на своё неумение вести разговор так, как ему самому хочется, и на её чрезмерное любопытство, неиссякаемое стремление выпытать из него всю подноготную.

– Тим, что потом?

– Потом появилась ты, и я потерял дегустаторский шарм базарного вора.

– Как это? – в её шёпоте появилось тревожное любопытство.

– Никак! – окончательно рассердился и расстроился Тимофей. – А вечером гроза и эта дурацкая бессонная ночь. Утром уже вообще ничего не хотелось, плохо соображал, понимаешь? Голова просто отваливалась, и я поплёлся на пляж. Всё! Ты удовлетворена?

– Тим! Тимофей! – просительно зашептала она, чувствуя, что он задышал как-то по-другому. – Тим, что с тобой?

– Ничего. Всё хорошо. Немного заломило виски. Это от вина и недосыпа. Сейчас всё пройдёт.

Лена высвободила руки – Тимофей уже не сжимал их так крепко, как до этого, а она уже странным образом перестроилась, внутренняя дрожь её улеглась, душу затопила небывало сладкая нежность. Прошло всего четыре дня, а этот человек вдруг оказался самым родным и желанным, будто всю жизнь только им она и жила – жила ожиданием его появления; она знает его, не знает только обстоятельств его жизни, не знает, а что же она сама для него, и потому он, такой близкий, в то же время недостижимо далёк, так ускользающе далёк, что она боится сделать что-нибудь не так, словно при этом спугнет что-то самое главное в своей судьбе... Медленно проведя ладонями по его плечам, она зарылась пальцами в его волосы и замерла, ощутив их пьянящую тяжесть. Её пальцы принялись мягко массировать его голову, зарываясь в его волосы, словно ртуть заструившиеся между её пальцев. Сердце опять застучало не положено громко и часто, но поцеловать Тимофея она не посмела.

Кто-то из девушек закашлялся. Тимофей и Лена замерли, вслушиваясь, пытаясь определить, проснулись там за перегородкой или нет, больше слыша в этот момент дыхание друг друга и стук своих сердец, чем что-либо ещё. Она толкнула его.

– Перебирайся на свой матрац. – Прошелестела она.

– Не хочу.

– Ты так без коленок останешься. – В её шёпоте послышался смех.

Очень медленно он покачал отрицательно головой, глубоко втягивая в себя воздух, и, взяв её руку в свою, стал целовать её во внутреннюю часть ладони.

– Нет-нет! Тим! Иди к себе!

Кашель повторился, заскрипели пружины – кто-то энергично повернулся с боку на бок. Лена выдернула свою руку из его и настойчиво толкнула Тимофея. Он бесшумно сполз вниз и растянулся на своей постели. Рука его напоследок приподнялась над краем раскладушки, изогнулась и почти беззвучно шлёпнула Лену по плечу. Лена в ответ поймала его пальцы и, нежно сжав, столкнула его руку вниз.

8.

Солнце взошло уже довольно высоко, но в домике, прятавшемся в зелени, оно не могло своими лучами крепко припечь или резко ослепить его обитателей. Они сладко спали, вольно разметавшись или уютно свернувшись. Первой проснулась Мила, с чувством потянулась и счастливо заулыбалась. Она поглядела на девчонок – все спали, было очень тихо; она закинула руки за голову и прикрыла глаза, замерев с мечтательным видом на улыбающемся лице. За перегородкой чуть слышно скрипнула раскладушка. Это проснулась, или вернее почти проснулась, Лена. Не открывая глаз, она села на раскладушке, посидела так с закрытыми глазами, потом, сонно моргая, развернулась, перебросила ноги через край и ... её нога наступила не на твёрдый пол, а на что-то мягкое, шевельнувшееся под её подошвой. Лена застыла в ужасе, боясь глянуть вниз, сердце пугливо стукнуло, щиколотку вдруг что-то охватило и стиснуло, приподнимая вверх.

Ещё мгновение немого ужаса, и домик потряс короткий пронзительный вопль. Вслед за этим раздались скрип и щёлканье раскладушки, и приглушенный хохот. Во дворе оглушительно залаял Джек.

Девушек как смерчем снесло с их кроватей. Потрясённые криком, с бьющимися сердцами, какое-то время они стояли, столпившись в проходе, ничего не понимая. Мила, как проснувшаяся до этого вопля и потому быстрее сориентировавшаяся, первой ринулась к закутку, едва не свалив с ног Ирочку Киселёву. Это послужило неким гонгом, сигналом к атаке. Охваченные жгучим любопытством, они ринулись все одновременно к перегородке, сталкиваясь и издавая разного рода восклицания.

Завернувшись с головой в одеяло, скрючившись под ним, Тимофей сотрясался от хохота. Лена сидела на раскладушке, поджав ноги, вдавившись спиной в перегородку, вся красная, взъерошенная, с чуть ли не квадратными глазами, и со всхлипом дышала – момент чем-то похожий на промежуточное состояние между слезами и смехом, когда организм ещё не выбрал, как ему отреагировать.

– Что? Что такое?

– Что случилось?

В узкий проход заглядывали пять горящих любопытством лиц, ревниво оглядывая место действия. Всё тело Лены вдруг сотрясла крупная дрожь; закрыв лицо руками, она уткнулась ими в колени и засмеялась, тихо и сдавленно.

– Эй, вы, в конце концов, что случилось? – изогнувшись, Ира Щукина достала до Лены и дёрнула её за руку, заставляя раскрыться. Прерывисто дыша от невозможности прекратить этот удушающий смех, Лена махнула рукой вниз на Тимофея, потом ткнула в себя и отмахнулась рукой, что, мол, с меня взять!

– Да успокойся ты. Мы чуть не умерли со страху от такого, извините, дикого крика. Будто на тебя напала стая крыс! – возмутилась Алёна.

Лена согласно закивала головой и, наконец, судорожно вздохнув, сообщила, что да, именно о чём-то подобном, но, правда, не конкретно о крысе, а вообще об ужасном, и была её первая, ещё сонная мысль, когда она стала вставать с раскладушки и наступила, слава богу не полностью, на Тимофея. Только коснулась его подошвой и всё!

Тимофей стащил с головы одеяло и сел, тяжело дыша, тоже весь покрасневший и взъерошенный с мокрыми ресницами и лицом после столь всепоглощающего смеха. Девушки смотрели на них, оценивая ситуацию. Оценив, тоже разразились хохотом. Катя не упустила случая вслух порадоваться за Тимофея, что на раскладушке спала Лена, а не она, Катя, или Мила. Корчился бы он тогда от заворота кишок! Мила незамедлительно заявила, что с ней такого не произошло бы, она ни за что не забыла бы, так всю ночь и держала бы в уме, что рядом с ней, с её кроватью, спит... Она покраснела и после заминки – все с любопытством смотрели на неё – всё же сказала: спит такой парень!

– Ой! – у Щукиной хитро заблестели глаза, видимо, от внезапно осенившей её мысли, хотя, первой эта мысль пришла в голову Кате, ещё накануне вечером. – Это дело надо завершить. Нам надо произвести рекогносцировку. Мы же знаем Ленку, она его затопчет! Не своим весом, так количеством топтаний! Она же не Милка, она за ночь будет забывать, что возле её раскладушки кто-то там обитает; и каждое утро мы будем вскакивать от истошного крика! Она нас до инфаркта доведёт! А Мила, – Ирочка обняла Милу за талию и игриво прижалась к ней. Мила попыталась отцепить её от себя, но безуспешно. – а Мила будет ежесекундно помнить и... – Щукина торжествующе оглядела устремлённые на неё лица, – и наш единственный мужчина будет цел и невредим, и мы будем спать сколько влезет, потому что никто не будет рвать наши нежные слуховые нервные окончания!

– Блестящая мысль! – восхитилась Катя.

– Ну... уж не знаю! – пожала плечами Алёна.

– Блестящая, блестящая. – Уверила её Катя. И девушки, за исключением Милы и Лены, принялись детально обсуждать данное предложение, прорабатывая тонкости рекогносцировки; Алёна сводила все выступления к разрешению вопроса, почему именно Мила является кандидатом на рекогносцировку?

– Э! Э! Девушки! – забеспокоился Тимофей, увидев, что дело разворачивается всерьёз, что тут включились какие-то ещё, неведомые ему, подводные течения. Он уже встал и натягивал на себя брюки, стоя босиком посреди своей постели.

– Девушки! – воззвал он к ним. – К чему весь этот сыр-бор! Оставляйте всё как есть. Вы ещё перессоритесь! – Он примирительно улыбался им.

– Мы?! – удивилась Щукина. – Никогда!

– Ладно, потом решим. Одеваемся, умываемся и завтракаем! – скомандовала Катя.

Девушки вдруг опомнились, увидев, что все они в ночных сорочках. О-о-о! Так же, как рванули к закутку, они теперь рванули обратно. Смешливо пофыркивая, они поторопили Тимофея с застёгиванием пуговиц на рубашке и выставили его за дверь.

***

А во дворе уже ждали их выхода. Леночкин замечательный крик взбудоражил всех обитателей дома. И теперь они совершенно непроизвольно с интересом прислушивались к невнятным голосам, доносящимся из летнего домика, бросая в ту сторону пристальные взгляды. Валентина возилась у колодца, рядом с ней сидел Джек, настороженно поглядывая туда же, куда и люди, сорванцы залегли метрах в двух с половиной от двери в домик с луками и стрелами, двое других детей, мальчик и девочка, сидели за ними; все три семейные пары маячили во дворе, кто под навесом, кто в летней кухне, и как по команде все повернули головы в сторону Тимофея, лишь только он появился в дверях, на ходу пытаясь пальцами рук, если не причесать, хотя бы привести в порядок волосы. Увидев устремлённые на него со всех сторон взоры, он замер, остановившись на ступеньке, не опуская руки от головы. Взгляд его серых глаз стал недоверчиво-удивлённым.

– Ну! – шёпотом скомандовал один из сорванцов. И два юных злодея натянули луки; раздался глухой сдвоенный шлепок, и две стрелы, одна пластмассовая, другая деревянная, самодельная, остро отточенная, вылетели по направлению к Тимофею. На таком расстоянии, да в такую крупную мишень и промазать?! Пластмассовая стрела угодила Тимофею в ямку под ключицей задранной к голове руки, вторая, деревянная, направленная более твёрдой рукой, вонзилась прямиком в грудину.

– А-а, чёрт! – заорал Тимофей, отскакивая в сторону. Хорошо, что мини–крылечко не было огорожено перилами, иначе он снёс бы их! Пёс вскочил и залаял, рванувшись к Тимофею. Валентина ухватила его за ошейник.

– Мишка, Гришка! Вы что, совсем сдурели! – мама сорванцов стремглав кинулась к ним. Братья с завидной прытью рванули от неё, но выбрали неправильное направление и попали прямо в руки к отцу. Он ловко ухватил их за уши и потащил к покрасневшей от гнева матери. Братья, умудрённые опытом, не сопротивлялись, бежали со скоростью передвижения отца. Из домика одна за другой вышли встревоженные девушки.

– Что прикажете делать с этими оболтусами? – злилась мама и, повернувшись к Тимофею, стала извиняться.

– Ничего, ничего. – Утешал её Тимофей. Он стоял и щурился, поглаживая место, куда угодила деревянная стрела, нанёсшая более чувствительный удар. – Не больно, конечно. Но, понимаете, элемент неожиданности... – извинялся уже почему-то он, а не мать юных хулиганов.

Улучив момент, когда все взрослые, взбудоражено обсуждавшие проблемы воспитания, смотрели только друг на друга, Тимофей погрозил кулаком мальчишкам, хитро выглядывавшим на него из-за спины отца. На этот красноречивый жест он получил не менее красноречивый ответ в традиционном стиле – сморщенные носы и высунутые языки.

– Глупенькие, разве можно стрелять в людей? А если бы в глаза попали? – Лена присела перед мальчишками. Они исподлобья смотрели на неё.

– А чего кричала? – спросил Мишка, тот, что постарше.

– Откуда ты взял?

– Ого! Орала так! – возмутился Гришка.

– Я не об этом. – Лена оглянулась на подруг, смущённо пожав плечами. – Откуда вы взяли, что это я кричала? – тут она заметила, что буквально все заинтересованно смотрят на неё.

– Это ведь ты спишь у двери? – спросил насупленный Гришка.

– Я. – растерянно улыбнулась Лена на такую осведомлённость.

– Ну вот! – воскликнул он, удивляясь непонятливости Лены. – И голос твой!

– А чего кричала? – настойчиво повторил свой вопрос Мишка, дёргая Лену за руку.

– Ну... – Лена встала. Но не только Мишке и Гришке хотелось узнать причину столь замечательного крика; и Лена чуть не до слёз смутилась, не зная, куда себя деть под любопытными взглядами собравшихся во дворике людей.

Ей на выручку поспешила Катя.

– Чтобы не было дурных мыслей, сообщаю, – она обняла бедную Леночку и склонилась к погодкам, адресуя свою речь всем. – Вот эта тётя Лена, – Катя слегка встряхнула её, – забыла, что возле её раскладушки на полу спит вон тот дядя, которого зовут Тимофей.

– Тимофей! – с хихиканьем пискнула девочка, закрывая рот ладошками. До этого момента они с братом стояли так тихо, что, казалось, их и нет здесь. Катя нарочито строго глянула на неё и продолжила:

– Утром тётя Лена проснулась, глазки как следует не раскрыла, потому что ещё не умывалась, и наступила прямо ногами на дядин живот – правильно я говорю? Или ещё на что? А живот гораздо мягче пола – пол же из досок! Вот тётя Лена и подумала, что наступила на... Лен, на что ты наступила? Не хочет говорить, но я знаю, наверное, на мышь, змею или на крысу. Поэтому она очень-очень испугалась – а вы бы на её месте? – и закричала. Так что вы зря обстреляли этого дядю, он и так жертва, у него теперь живот болит. А вы что наделали? – Катя осуждающе покачала головой. – Так что, если уж стрелять, то правильнее было бы вот в эту тётю. Хотя, она тоже не сильно виноватая.

Двор встретил эту прекрасную, выдержанную в серьёзных интонациях речь благосклонными улыбками, фырканьем и смехом. Смеялись, картинно изогнувшись, бездетная юная пара и Валентина.

– А мы уж думали, что у вас там кого-то самым ужасным образом убивают! – смеясь, воскликнула Валентина.

Тимофей на то время, пока весь двор веселился, благоразумно отступил за спины девушек, стоявших плотной кучкой.

Отсмеявшись, обитатели дома рассредоточились, разойдясь каждый по своим делам. Девушки занялись утренним туалетом. В летней кухне уже пыхтела печечка. На ней стояли два чайника. Поймав Лену, Тимофей со смущённым смешком поинтересовался наличием у неё аптечки.

– Голова болит? – мгновенно догадалась Лена. Он утвердительно кивнул, стараясь не делать резких движений, и молча улыбнулся ей одними глазами.

– Я сейчас. – Она тоже улыбнулась ему и бросилась к домику.

Девушки уже нарезали бутербродов с сыром к чаю, вскрыли пачку печенья, так и оставили их в раскрытой обёртке, расставили стаканы с ложками. Лена вернулась почти сразу.

– Цитрамон, анальгин? – она вопросительно смотрела на него, а Тимофей смотрел на её грудь, дрогнувшую от резкой остановки после стремительной пробежки. Вздохнув, перевёл взгляд на её ладонь, приподнял руку и замер в нерешительности.

– Лучше бы выпить, конечно, что-нибудь совсем другое, но уж, что есть, то есть. – он ещё раз вздохнул и решил начать с более слабого варианта. – Ладно, выбираю цитрамон. Которую брать?

– Слева, если смотреть с твоей стороны. Она серенькая, а анальгин белый.

– О чем шушукаемся? – рядом, словно из воздуха, вдруг объявилась, как джин из бутылки, Ира Щукина. Она с превеликим любопытством заглядывала в раскрытую ладонь Лены. И с этого момента события стали развиваться по вечернему варианту.

***

Как семена одуванчика на ветру, разлетелась среди девушек весть о том, что у Тимофея болит голова. И это заурядное, каждому знакомое физическое состояние, правда, малоприятное, а временами просто невыносимое, переросло в целое событие, которое девушки превратили в приятную для себя возню. Сочувственно поглядывая на него, они стали заботливо выяснять, какая часть головы болит, как болит и т.д., при этом не забыли принести и подать ему в бокальчике воды, чтобы запить таблетку. Алёна вдруг вспыхнула – так вспыхивают, когда вдруг осенит какая-нибудь необыкновенно удачная и очень приятная мысль, – заявив, что от головной боли есть ещё одно средство! У Тимофея блеснула смутная и робкая надежда, что, может быть, девушки стрельнут для него у Валентины вина, хотя бы рюмочку? Но нет, средство оказалось менее для него привлекательным. Алёна похвасталась своим умением делать массаж головы и тем самым снимать изрядную долю головной боли. Разочарованный Тимофей – правда, он умело скрыл своё разочарование – попытался возразить, указав на таблетку. Если ему не поможет таблетка, тогда... Но девушки загорелись и стали горячо уверять его, что одно другому не только не мешает, а дополняет.

– Ну, нашли игрушку! – Валентина остановилась возле них, с деланной насмешливой суровостью оглядывая компанию. – Нечего так с мужиками возиться, это им во вред. – И без перехода сообщила. – У меня растет мята; если надо, я в саду. – Она повернулась к Тимофею и хитро улыбнулась ему, – А ты что боишься девушек, не съедят же они тебя! Вокруг меня бы так попрыгали!.. Как кончат трепать твою голову, выпей лучше вина.

Она поставила на стол маленькую бутыль, тоже оплетённую, как и вчерашняя большая, и отправилась, минуя цветник, в сад. Тимофей благодарно улыбнулся ей вслед. Валентина – молодец, догадалась принести вина! В принципе, она права, ничего крамольного ему не предлагали, если бы не Лена, это с одной стороны; с другой стороны, сама атмосфера всеобщего кружения вокруг него, неослабного внимания, из-за чего он переставал принадлежать самому себе и отчасти поступать в соответствии со своими, ну, хотя бы желаниями, пусть и была чем-то приятна – может быть, своей новизной, – но всё же несколько угнетала. Кому понравится впадать в зависимость и жить как на сцене?! И, конечно, смущала. А девушки с удовольствием затаскивали его в эту яму!

Мила и Алёна уже заняли свои вчерашние позиции, одна справа, другая слева. Его сопротивление возбудило такой дух противоречия, спровоцировало такой гвалт, что в какой-то момент, несмотря на всё нарастающую головную боль – пообщайтесь-ка в шуме! – а, может быть, как раз благодаря этой боли, он отбросил сомнения на счёт реакции Лены, у которой были свои воспоминания о массаже головы. Он рассмеялся, безнадёжно махнув рукой, и сдался. Уже в который раз!

Его тут же усадили на скамью возле стола. Завтрак, естественно, был отложен. Алёна встала за спиной Тимофея. Девушки сначала сгрудились вокруг них, потом одумались и рассредоточились, чтобы не устраивать явных смотрин, не смущать ни Тимофея, ни Алёну, ни себя, и принялись, исподтишка следя за действиями Алёны, создавать видимость деятельности, забурлившей, конечно же, вокруг стола.

Алёна профессионально встряхнула кистями рук и приступила с волнением и огромным, нескрываемым удовольствием, к делу, сжав губки и сосредоточенно сдвинув брови. Мила, суетясь вокруг стола, независимо улыбалась – подумаешь какое дело, массаж! Но все знали, что в данный момент она остро завидует Алёне – не могла не завидовать её мгновенной и такой удачной реакции на головную боль. Помять, потискать эту крупную красивую мужскую голову, с умным видом зарываясь пальцами в шелковистой массе волос, с таким же успехом могла и она. Честно говоря, все они с удовольствием повторили бы процедуру массажа, если б только это было возможно, допустим, как в очереди за хлебом – хлеб покупают все. В результате действий Алёны ещё одни тормоза были сорваны.

Но эти тормоза больно ударили по Лене. Невидимый удар их всколыхнул в её душе неистовую бурю. Её охватывала дурнота только от одного этого зрелища, как не её руки касаются его головы, а глаза девушек пристрастно окидывают захватнически собственническими взглядами её Тимофея и насмешливо-завистливыми – Алёну. И этот массаж, с её точки зрения, длился нескончаемо долго.

Тимофей закрыл глаза, сидел с отрешённым видом, чуть развернув голову лицом вверх, изредка почти незаметно чуть приподнимая веки, сквозь ресницы сверкая на девушек затаённым взглядом.

Блаженствует! – так определила Лена состояние Тимофея. Глаза её сузились и похолодели, в душе нарастала, вытесняя шквальные порывы бури, никогда не испытываемая до этого момента тоска.

Алёна, вполне вероятно, помассировала бы ещё минут пять, если б Тимофей вдруг резко не дёрнул головой в сторону.

– Всё. Спасибо. – Он попытался пригладить волосы рукой, но тут подоспела Мила с массажной щеткой. Чем она хуже Алёны? Заметив что-то мелькнувшее над головой, он увернулся от рук Милы, одна из которых была вооружена массажной щёткой.

– Девочки, это перебор! Вы меня оскальпируете! Я так с вами без головы останусь.

Он перехватил у Милы щётку, несколькими взмахами ликвидировал хаос на голове, сотворённый стараниями Алёны, и тут же вернул щётку густо покрасневшей Миле. "Браво, мужик!" – мысленно похвалил себя Тимофей и кинул взгляд в тот угол, где вчера сидела Лена. Угол был пуст.

– Чай готов! – провозгласила лучезарно улыбающаяся Катя. – Рассаживаемся! Тимофей, быстрее пей своё вино, а то чай остынет!

Вдвоём с Киселёвой они уже взялись за чайники: у одной в руках был заварочный, у другой – большой эмалированный чайник с кипятком. Тимофей два раза окинул взглядом застолье – Лены не было. Он уже готов был спросить, куда это она запропастилась, как вдруг она вынырнула из-за виноградных лоз. В руках держала листочки какого-то растения.

– Катька! Подождите разливать! – закричала она, – Кто хочет с мятой? – она призывно потрясла рукой с листочками. – Дар Валентины! – весело уточнила она.

Пить чай с мятой изъявили желание все, даже Тимофей, который терпеть не мог ни мяты, ни мятных конфет или жевательных резинок. Просто ему хотелось, чтобы Лена подошла к нему, протянула руку и положила в его стакан эту противную мяту, и он на таком близком расстоянии, может быть, определил бы её настроение – её довольный вид ещё ни о чём не говорил – и намекнул бы ей каким-нибудь способом о своей верности.

– Одну секундочку! Сейчас вымою их! – Лена ловко юркнула между скамьёй и виноградными лозами и метеором пролетела к колодцу и потом обратно.

– Скорей, скорей! – весело, даже азартно, торопили её девушки. – Чай стынет!

И девушки, и Тимофей с улыбками провожали перелёты Лены туда и обратно.

– Всё! – не переводя дыхания, победно воскликнула она. – Я раскладываю мяту, Катя ошпаривает кипятком, Ирка льёт заварку.

– Начали! – скомандовала Катя.

Девушки: Лена, Катя, Ира – в строгом порядке обошли весь стол, творя чай с мятой.

Её рука вынырнула из-за его спины и, сделав плавный перелёт, оставила на дне его стакана два зелёных зубчатых листочка. Тимофей качнулся к её руке – вот он я! Я с тобой! – и на обратном пути эта желанная тонкая ручка смазала его скользящим прикосновением по уху. Катя и Ира шли следом; он благоразумно подался вбок, не желая быть ошпаренным кипятком самому вместо мяты.

Потом, когда Лена, наконец, забралась в свой уголок и села там, он поймал её взгляд. Она неуловимо надменно – он удивился, почему? – улыбнулась, блеснув на него мерцающим бликом болотных глаз, и принялась пить чай, с наслаждением отпивая его маленькими глоточками, всё своё внимание сосредоточив на Кате, вернее, на её болтовне. Задорно кося на всех глазами, Катя весело щебетала, склонившись к самому уху Лены. Сначала Тимофей почувствовал облегчение – Лена не обиделась и не замкнулась, как вчера; но почти сразу же его охватила лёгкая досада – что означает её взгляд? Её так сильно задели старания Алёны, самозабвенно трудившейся над его головой? Или она насмехается над ним?

Несколько сникнув, Тимофей лениво завертел ложкой в стакане, изредка, когда ослабевало внимание девушек, и на него никто не смотрел, бросая на Лену быстрый испытующий взгляд, не забывая при этом, что в любой момент он должен быть готов, встретившись с кем-либо из девушек глазами, одаривать их ответной улыбкой. Но Елена была просто непрошибаема в своём игнорировании его взглядов. Хотя он понимал, что вот это её слишком явное равнодушие и нежелание – возможно даже, боязнь! – смотреть ему в глаза, и есть свидетельство того, что она отнюдь не насмехается над ним, что ей не всё равно, что творится вокруг него и с ним. Но всё-таки ему было как-то не по себе от такого её поведения.

Его лёгкая хандра, конечно, не прошла незамеченной и, как выяснилось к концу завтрака, была приписана неблагоприятному воздействию массажа. Алёна безоговорочно и единогласно, за исключением Лены – та просто помалкивала, – была признана субъектом с отрицательным биополем, о чём ей было заявлено в шутливой, но не подлежащей обжалованию, форме – пусть попробует ещё массажировать! – и с чем та категорически, чуть не до слёз, не согласилась.

***

По окончании короткого завтрака девушки, слегка смущаясь, но обезоруживающе открыто, обратили внимание Тимофея на необходимость перебраться к ним совсем; что ему надо в ближайшее время – может быть сегодня? Да, лучше сегодня! – отправиться за чемоданом.

Тимофей неожиданно сразу согласился. Да-да, конечно, он сейчас же и едет. И он с таким решительным видом и так поспешно выбрался из-за стола, что девушки мало сказать забеспокоились, они явно испугались, не собирается ли он попросту удрать от них?

Лена едва заметно вздрогнула и в замешательстве, низко опустив голову, стала собирать посуду, складывая её на поднос. У Тимофея мстительно блеснули глаза – ага! Значит ей не всё равно!

Но он недолго любовался её замешательством. Его предстоящая поездка всколыхнула девичье сообщество, ибо отпустить его одного, без сопровождающих, значило дать свободу выбора. Пойманную, но не прирученную, птицу собственноручно выпустить из клетки?!

И вот, под виноградными лозами будто зажужжало, загудело гигантское веретено, образуя словесный круговорот, наматываемый на бедного Тимофея, смысл которого сводился к одному: что кто-нибудь из девушек прогуляется вместе с Тимофеем, чтобы ему не было скучно. На его незамедлительные возражения, зачем им терять пляжное время, он вполне скатается один, он и так злоупотребляет их вниманием – так ведь можно и надоесть! – девушки ответили дружным неподдельным возмущением – ничуть он им не надоел и не надоест! Одному ему ехать в такой дальний путь по жаре в переполненном автобусе невозможно, по глазам видно, что ни таблетки, ни массаж ему не помогли. Тимофей попытался уверить их, что и вино, и таблетки, и массаж помогли, да ещё как! Но ему не поверили. Более того, девушки припомнили вчерашний его обморок. Где гарантия, что не повторится подобное? Если б прошла уже неделя или хотя бы дня три, тогда бы они не так беспокоились, а сейчас... когда прошла всего одна ночь!..

Круговорот слов завертелся с новой силой, но, несмотря на явный перевес в пользу девушек, Тимофей почти отбился от них, отвоёвывая своё право на самостоятельность. Он обезоружил их твёрдым обещанием вернуться к ним во что бы то ни стало, уверив, что для одного чемодана сил у него вполне достаточно, даже избыток. Вчера в атмосфере, наверное, было что-то не то, а сегодня прекрасный день, он выспался, его накормили, и у него у самого прекрасное настроение, а иначе и быть не может, когда у тебя столько друзей, а ещё лучше, как вот у него – подруг.

На самом деле он испытывал совсем другие чувства. Во-первых, он обиделся на их отзывы о его здоровье и расстроился – надо же ему было вчера так хлопнуться, как институтка какая! Никогда с ним такого не бывало! А во-вторых, он их боялся, потому что боялся потерять свою дриаду, ибо чувствовал, что не Елена удостоится чести сопровождать его. Будто злой рок с насмешливым игривым удовольствием путал все его карты, напустив на него армаду влюбчивых красавиц!

Но он почти выиграл! После его льстивых речей девушки не могли сразу сообразить, как к нему подступиться. Но злой рок есть злой рок, он решил пронять Тимофея с другой стороны. В самый ответственный момент в разговор вступила Лена, в которой вдруг взыграл неуправляемый подросток, обуреваемый обидчивым духом противоречия.

– Причём тут чемодан. – Сказала она, – Помнится, Мила и Алёна собирались съездить на центральный рынок. Столько событий произошло, могли и забыть. А у нас продукты на исходе. Ехать всё равно придётся. Лучше сегодня. Заодно сопроводят Тимофея, в компании ведь веселей.

– На рынок с чемоданом? Что вы! – белозубо улыбнувшись, отмахнулся Тимофей, с тихим бешенством уничтожающе кольнув Лену быстрым обиженным взглядом.

– Заедете сначала на рынок, а потом за чемоданом. – Посоветовала Лена.

– Ну, конечно же! – с облегчением и даже с жаром подхватила Мила. – Я совсем забыла! У меня ведь даже был список, что нам необходимо купить! – она холодно улыбнулась Алёне, чьё имя было произнесено вместе с её именем. Жаль, что придётся не один на один ехать с полюбившимся ей денди. Алёна ответила ей быстрым усмешливым взглядом соперницы и отвернулась.

– Это разные концы! – Тимофей сделал последнюю попытку отбиться, но уже без надежды на успех, просто по инерции, из чувства противоречия, которое присуще не только слабой половине человечества.

– И, девочки, дорогие...

Но девочки почувствовали, что оборона прорвана и победа не за горами. Трудно выдержать, когда ты один, и на тебя пытаются воздействовать сразу столько человек, с тревогой взирая пятью парами влюблённых глаз на твою единственную физиономию в твою единственную пару глаз.

Что ему оставалось делать? Разве может он запретить кому бы то ни было ехать на рынок? Проблема упрощена коварной дриадой – им просто по пути – ему за чемоданом, им на рынок! Уверенные в успехе, девушки ещё некоторое время уговаривали его, он, конечно, сопротивлялся и, в конце концов, уселся на скамью ждать, пока Мила, Алёна и Ира Щукина, которая изъявила желание посмотреть, как отдыхают цивилизованные люди, соберутся в путь-дорогу. Лена отправилась с подносом с грязной посудой к колодцу смывать чайный налёт и крошки. Ира Киселёва и Катя заколебались между чувством долга – помогать Лене или не помогать? – и тревогой, а вдруг Тимофей не дождётся девушек – они ведь час будут собираться! – и уедет один? Может быть, стоит его покараулить?

9.

День обещал быть жарким. Цветник, виноградные лозы, яркие наличники, уютный колодец посреди двора, всё это превращало двор в подобие сказки. Очень естественно Тимофей рисовался в глазах девушек чем-то вроде принца, попавшего в беду, спасённого ими, и вот теперь к их тревоге, видимо, раздумывающего, оставаться ли ему в этой пасторали со спасшими его девами, или, отдав дань их гостеприимству, пилигримничать дальше? И, конечно же, в целях охраны, Катя и Ира предпочли остаться под навесом вместе с их принцем. К тому же, ещё несколько минут, и более бойкие или более открыто подпавшие под его очарование и не стесняющиеся своих чувств уведут этого самого принца, а по пути будут беззастенчиво с ним кокетничать.

Лена понимающе улыбнулась Кате. "Тут работы на полчеловека!" – указала она на поднос; и девушки остались под навесом. Лена со скрытым вызовом скользнула взглядом по Тимофею, он в ответ одарил её ледяной улыбкой, и они развернулись в разные стороны – она к колодцу, он – к Кате и Ирочке. Но не прошло и минуты, как Тимофей вдруг встрепенулся, будто что-то вспомнив, приподнял руки к лицу, критически разглядывая ладони. Девушки наклонились к нему, что такое?

– Руки какие-то неприятные. – Посетовал Тимофей. – Надо бы вымыть.

– Нормальные чистые руки. – Катя не менее сосредоточенно, чем Тимофей, рассматривала его ладонь.

– Только на вид. – Привстав со скамьи, он неожиданно обнял девушек за плечи и порекомендовал им, не теряя времени даром – солнце уже так высоко! – заняться своими делами, нельзя упускать пляжное время, а он, пока суд да дело, вымоет руки.

Тимофей подтолкнул их, побуждая встать, и обворожительно заулыбался. Господи, что же они такие медлительные! Наконец, девушки понимающе заулыбались – видимо им пришло в голову, что ему надо прогуляться за душ! Получалось даже удачнее – значит, не будут особенно следить за ним. Он свернул в правую часть двора, а они, перешёптываясь, отправились в левую, дабы не смущать Тимофея. И уселись в гамак, спиной к колодцу.

***

– Золушка, тебе помочь?

Едва заметно вздрогнув, Лена вскинула глаза на склонившегося к ней Тимофея.

– Спасибо, но я уже всё вымыла. – Она чуть скривила губы. – Тут почти никакой работы.

С лёгким звоном стаканы выстраивались на подносе вверх дном в пирамиды. Чайные ложки, уже вымытые, лежали на сложенных стопкой мелких тарелочках. Лена поставила последний стакан.

– И сразу убегать! Стой. Ополосни их ещё раз.

– Зачем?

– Для конспирации. Ленка, у нас мало времени, чтобы побыть с тобой наедине. Зачем ты подсунула мне этих девиц?

– А каких надо было? – Лена исподлобья глянула на него.

– Интересный вопрос. Ты что, обиделась, что ваша длинноволосая Лена сделала мне массаж головы? – спросил Тимофей.

Она пренебрежительно пожала плечами; они оба взяли по стакану и одновременно сунули под струю воды.

– Осторожнее, у Валентины их не так и много! Я сама вымою!

– Но ты не хочешь мыть!

– Как видишь, мою. – Сказала она и тут же возмутилась, – Очень мило мыть по второму разу!

– Будешь мыть по третьему, пока не обещаешь мне в дальнейшем не вытворять таких фокусов! "Причём тут чемодан!" – повторил он её слова. – Никто и не собирался на рынок, пока вы, Елена Прекрасная, этого не придумали!

– Да-а-а? – протянула Лена

– Да! – Он улыбнулся на её по-детски вызывающий тон.

– А ещё что прикажете? Предупредите заранее, что мне можно вытворять, а чего – нет.

Тимофей в лёгком замешательстве смотрел на неё. Она играет или сердится? Так и не поняв, хмыкнул, пожав плечами.

– Ну, хорошо. Не хочешь нормально разговаривать и не надо. Ты можешь хоть сколько-нибудь одолжить мне до 20-го числа?

– Денег? – у Лены мгновенно изменилось выражение лица: оно стало более взрослым и растерянным.

– Да. Денег. – Он вздохнул и пожал плечами. – Теперь ты знаешь ситуацию, и я, думаю, поверишь мне, что прошу их не из корыстных соображений и что верну их, как только получу.

– А ... – она хотела что-то сказать или спросить, но слова застряли где-то на полпути, и Лена замолчала.

– Чтобы просуществовать оставшиеся несколько дней, нужны деньги. Не помешали бы. – Терпеливо пояснил Тимофей. – Да мне много и не надо, я привык к жёсткому режиму.

– Всё понятно, но...

– Могу оставить что-нибудь в залог. Хотя бы часы, они неплохие.

– Тим, я не об этом, нужны мне твои часы! Не издевайся надо мной! Разве у нас тебе плохо?

– У вас я не знаю, как себя вести. Очень трудно быть хорошим и вашим, и нашим. – Глаза у него сузились. Он сосредоточенно и выжидательно смотрел на неё. Его несколько утешил испуг в её глазах, когда она переспрашивала упавшим голосом: "Денег?". Но, пожалуй, большего от неё не добьёшься. А, хотелось бы услышать, что она думает по этому поводу!

– Но у меня нет денег. То есть они есть, но очень мало. Катька вчера собрала всё в общую кассу. Так легче хозяйствовать.

– Значит, я опоздал. Жаль.

Тимофей выпрямился, оглядел дворик. Лена в очередной раз выстраивала стаканы, уставившись на поднос. Руки её потеряли ловкость, казалось, она боится сделать лишнее движение, чтобы не выдать себя. Она подняла на него виноватые глаза, но Тимофей стоял, задумавшись, глядя куда-то в пространство, и её взгляд, проблуждав по его лицу, вернулся к зрелищу подноса с посудой.

Лена взяла поднос в руки; ложки и стаканы дружно звякнули от толчка. Тимофей поглядел на Лену: кончики волос колечками лежали на плечах, на косточках ключиц.

– Кстати, прошу тебя, если уж такая сложилась ситуация, – он опять устремил взор в пространство, – не делай глупостей – мне и без того как-то по себе.

– По-моему, я не делаю глупостей. – Глядя на стаканы, сказала она. Чуть запнувшись, не удержалась, чтобы не уколоть его. – И тебе не так уж и плохо.

Тимофей поддал ногой камешек, засунул руки в карманы брюк, пожал плечами.

– Знаешь, что, милая Леночка, – он обречённо вздохнул, видя, как она вздёрнулась на это его обращение к ней, на его слова и тон, – ты, может быть, этого не понимаешь, но!.. Какое бы соглашение вы не составили со мной: отдашь деньги потом и так далее – я всё равно попал в несколько, так сказать, зависимое положение. И несмотря на то, что я прекрасно знаю, что отдам деньги, ощущение зависимости от этого знания не уменьшается. Чего ты от меня хочешь в данной ситуации, я ещё не понял и, судя по всему, не пойму. Ты стремишься всё ото всех скрыть, ты боишься своих подруг. Я понял, что нам лучше забыть друг о друге, это с одной стороны, а с другой стороны – ты злишься на меня, на то, как они м-м-м ... ведут себя со мной. Мне исчезнуть или надуться индюком на всех подряд? Но я не могу воротить нос от твоих подруг или фыркать на них как какая-нибудь девица! Это было бы ненормально в любом случае. А они ничего плохого мне не сделали. Логически мне надо, конечно, исчезнуть, но ...

– Я всё прекрасно понимаю, я ничего от тебя не требую. Я вымыла посуду, мне надо идти.

– Лена, ты усугубляешь ситуацию. Обижаешься на меня из-за их... ну... внимания и в то же время пихаешь со мной в поездку. Испытываешь, да? – Он, было, засмеялся, глядя на её напрягшуюся фигурку. – Ты расстроилась? Ну, прости. Я больше не буду тебя воспитывать. Кончаем дурить, хорошо? Заплывём сегодня куда-нибудь подальше и скроемся! Пусть всё будет как прежде. С одним маленьким изменением: ты будешь носить мне бутерброды, а фрукты я достану. Идёт?

Она дёрнулась, разворачиваясь к нему, поднос опасно накренился, посуда поехала в одну сторону. Тимофей ухватил поднос с другой стороны.

– Разобьёшь ведь!

– Пусть! – она резко двинула подносом в Тимофея, Тимофей машинально ухватился за него. Лена отпустила свой край – мелькнуло улыбающееся странной недоумевающей улыбкой лицо несчастного, ничего в себе непонимающего, готового зареветь ребёнка – и она быстро пошла в сторону душа. – Лена! – растерянно позвал он, подавшись за ней. Содержимое подноса, в который уже раз, подняло трезвон. Пока Тимофей переключал внимание на поднос, потом с подноса на округу, Лена скрылась за душем.

***

Из-за цветника слышался говор и смех Кати и Ирочки, из домика вышли нарядные девушки. И вскоре Тимофей с Милой, Алёной и Ирой катили весёлой компанией в автобусе в центр города. А через два с половиной часа нагруженные двумя огромными пакетами с продуктами и небольшим мягким чемоданом они вернулись домой. Обед был готов, о чём им сообщила Сонечка, лишь только они вошли в калитку, а остававшиеся дома девушки, Катя, Ира и Лена, ушли на море, так как не ожидали, что они вернутся из поездки так рано. Ещё нет и двенадцати!

Алёна поставила пакет на стол и в изнеможении плюхнулась на скамью под навесом – обычное место сбора во всех случаях жизни их двора.

– Что будем делать? – спросила она, оглядывая девушек и Тимофея, стоявших по другую сторону стола.

Ирочка с не меньшим наслаждением тоже почти упала на скамью.

– Боже мой! – воскликнула Мила, смеясь. – У меня в голове и в ногах сплошная круговерть!

Говоря это, она покачнулась, взмахнула руками для сохранения равновесия и ухватилась за первое, попавшееся под руку, чтобы не упасть, то есть, за Тимофея. От неожиданности его повело вбок, и уже вместе они рухнули на скамью. Мила засмеялась: "Ну и уморилась же я!" – и ткнулась лицом Тимофею в плечо, а грудью в локоть. Рука её, обнимавшая его для стойкости за шею, крепко сжала её, и через мгновение Мила уже сидела прямо. Всё! Она не виновата, что её так качнуло!

Чемодан Тимофея выпал из его руки при столь бурном приземлении на скамью и шлёпнулся на землю. Тимофей покосился на Милу и, чуть заметно усмехнувшись, с полуулыбкой наклонился за чемоданом. Медленно двигаясь, ухватил его за ручку и водрузил на скамью.

Девчонки не спускали с него глаз, с удовольствием следя за каждым его движением. Он не спешил: пусть поглазеют, а ему есть время подумать, какую маску нацепить на лицо. Но то, как они смотрели на него, приятно щекотало нервы.

– Жара. – Слабо улыбаясь, сказала Алёна, обмахиваясь платочком. Итак, Мила сравняла счёт: один – один. Со стороны Алёны массаж, а у Милы – крепкое объятие. Боевая ничья. Хотя нет, какая уж тут ничья! Милка – наглая, попробуй, переплюнь такую особу! В автобусе притиснулась к Тимофею и всю дорогу ворковала и перехихикивалась с ним! Алёна промокнула платочком лоб, подбородок...

– Вывод один. – Сказала Щукина, делая вид, что ничего особенного не произошло. – Мы не самоубийцы, чтобы в такое пекло куда-то тащиться. Девчонки пусть жарятся там одни, а, может быть, они вот-вот вернутся. Предлагаю отдохнуть, пообедать, а потом – на пляж. Идёт?

Её внимательно выслушали и дружно согласно закивали головами. Из дома вышел молодой мужчина, тот, что проводил здесь свой медовый месяц, и у которого ещё не было детей. Он приветливо помахал рукой группе под навесом и крикнул Тимофею, что сегодня вечером футбольный матч, наши играют с Бразилией. Телевизор стоит в крытой веранде!

– Во сколько начало? – крикнул в ответ Тимофей.

– В семь вечера!

Тимофей кивнул в знак того, что понял, и тоже махнул ему рукой.

***

Прошло почти полтора часа, а девушки всё не возвращались с пляжа. Остальные девушки, засидевшиеся дома, беспокоились, сердились, поругивали подруг. Ведь знают, что они уже вернулись из поездки! Думай теперь, что делать – то ли ждать, то ли нет, а вдруг они уже возвращаются? Обедать без них или не обедать?!

Тимофей уединился, валялся в гамаке с закрытыми глазами, тоже волновался и сердился, но больше почему-то печалился. Может быть, эта заворожившая его дриада из вредности торчит на пляже в самую жару, – а вредность, как это ни печально, в ней есть, – предпочитая сгорать и голодать, но дать повод для беспокойства, и держит двух других девушек. И все они там маются под палящими лучами солнца. Хватит их солнечный удар!

Предполагал Тимофей и худший вариант развития событий, а именно, что им там весело. Вполне вероятно, что у них там, на пляже, образовалась весёлая, тёплая компания. Например, каратисты свели, наконец, с девушками знакомство. И теперь милым красавицам не до обеда и прочих жизненных мелочей. Жаль, жаль, если это так.

Но, видно, скудная вегетарианская диета, жаркое южное солнце и одиночество при громадном скоплении людей сделали Тимофея таким сентиментально-расслабленным и ручным. Жалость по поводу весёлой ситуации на пляже носила какой-то отвлечённый характер. Он просто-напросто стал жалеть себя, и был уже согласен, пусть вредоносная Леночка веселиться там на пляже. Пусть! Пусть! И пусть юные красавицы таскают его за собой, нежат и лелеют. Посмотрим, как она в таком случае будет веселиться! Видел он её веселье сегодня у колодца! Вот пусть и поревнует! А поводов для такого опасного чувства, судя по всему, будет всё больше и больше – зачем ему дёргаться, предпринимать какие-то шаги, совершать какие-то действия? Зачем ему-то ревновать её? Никакого смысла. Отдамся судьбе и баста!

Как-то очень плавно жалостливое состояние сошло на нет, и он размечтался о том, как Лена ревнует его и как она страдает, и какие в душе её бушуют приятные для него чувства, как они, такие таинственные и всепоглощающие, охватывают всё её существо... Он с удовольствием мысленно рисовал эти чувства, не задумываясь, что охватывают они в данном случае не её, а его самого, наполняя душу тревогой и сладостными грёзами, как он поймает эту ревнивицу и прижмёт её к себе всю без остатка, не так, как прошедшей ночью. Будет она сопротивляться или нет? Как глаза его утонут в её глазах, как его руки будут ласкать её узкое, гибкое, рельефно струящееся тело. Тимофей от таких дум весь подобрался на гамаке. Спасаясь, он открыл глаза – над головой слабо, почти незаметно, шевелились листья, своей плотной массой отгораживая его от лучей солнца. Он вздохнул. Славные девушки, преследуя его своим вниманием, не дадут ему такой возможности – остаться наедине с его дриадой. Их закуток до смешного ненадёжное место. Удрать бы с ней куда-нибудь. Хотя бы на часок!

Но она может и заупрямиться – такая вдруг пугливая, нежная, сладкая девочка. Он заулыбался, вспомнив, как она сердилась на него ночью на вокзале, а под утро спала на его плече, обняв его руку. Он сидел тихо и рассматривал её руку с тонюсеньким запястьем, хрупкие пальчики, её колени, скрытые подолом платья, скрещённые ноги с изящными щиколотками... Спала крепко, безмятежно, а, проснувшись, ужасно смутилась и долго не решалась на него взглянуть.

Тимофей разнежено закинул руки за голову, и, как частенько в подобные по высоте минуты, мозг подсунул ему шпильку – а рыжий каратист, чёрт его возьми, уж очень хорош собой! И самое в нём отвратительное то, что он тоже разглядел его дриаду и разглядел в окружении броских, всем своим поведением подчёркивающих свои достоинства девиц. Не открывая глаз, Тимофей нахмурился. Этот рыжий хорош и фигурой, и лицом. Мускулистый, широкогрудый и крепконогий – сильный парень, сразу видно. И красивый. Лицо красивого овала, с прямым коротким носом, решительным тяжеловатым подбородком и прозрачно-зелёными глазами, зелень которых выгодно подчеркнута коротко остриженными рыже-каштановыми вьющимися волосами. Привлекательное лицо, очень привлекательное, если бы не глаза, красивые, но холодно-настороженные глаза жёсткого самолюбивого человека, улыбкой скрадывающего вот этот нюанс своей натуры. Улыбка – своеобразный баланс глазам. Тимофея эти глаза отталкивали. Будь он девушкой, он бы не увлёкся, не полюбил человека с такими глазами. Но ведь это он так думает, а женщин может быть как раз такое и привлекает в мужчинах?

Безмятежное лежание в гамаке принимало дурной оборот. Брови Тимофея хмуро сошлись к переносице. Его вдруг кольнуло дико неприятное чувство. Нет, нет! Мысленно запротестовал он – пусть он хорош собой, этот рыжий, но ведь она явно влюблена в Тимофея! Ничего другого со стороны дриады он просто не вынесет!

Будто в нереальной, туманящейся дымкой дали скрылась прежняя нормальная жизнь с работой, какими-то отношениями с разными людьми, с проблемами и заботами. Он никогда там не был, там, где дом, работа, друзья и родственники; был кто-то иной, а он – совсем другой человек в другом измерении. Он – это тот, кто валяется в гамаке и думает о любви... и страдает от любви...

– Тим!

Он приоткрыл глаза. Рядом с гамаком, склонившись над Тимофеем, стояла Мила.

– Да? – сонно произнёс он.

– Вставай! – она томно улыбалась ему, заглядывая в самую глубину его глаз. – Пойдём обедать. Ждать дальше некуда. Уже третий час.

Мила взяла его за руку, взметнувшуюся при первой попытке выбраться из глубоко провалившегося гамака, и помогла встать.

– Спасибо! – Тимофей галантно склонил голову и шутливо воскликнул, – От такой жизни я скоро начну мурлыкать. Ей богу!

Мила засмеялась и подставила ему свой локоть. Он подвёл под него ладонь, и они чинно вышли к столу, подойдя к которому, оба весело рассмеялись. Два – один – опечалилась Алёна. И какие весомые эти "два"!

10.

На пляже наступала самая приятная пора. Изнуряющая жара уступала место мягкому теплу и неге. Всю дорогу к морю девушки и Тимофей прошли рассредоточено, пристально осматриваясь, особенно там, где можно пройти разными путями – боялись пропустить подруг, если те вдруг уже шли с моря домой.

Так и не встретив их, они спустились к морю. Ещё издали они увидели, что на их обычном месте лежали, прикрыв лица платочками, только две девушки, Катя и Ира Киселёва. Тимофей окинул взглядом округу, однако при таком скоплении людей, разглядеть конкретного человека вот так, что называется с налёта, было просто немыслимо. В воде у берега хаотичное мельтешение купальщиков, но искать Лену среди них не имело смысла. На дальнем же расстоянии все головы казались похожими, любую можно принять за желанную, и немедленно, всмотревшись, разочароваться, нет – не она... или она?

Девушки и Тимофей подошли к Кате и Ире. Мила бросила свой пакет с таким расчётом, чтобы задеть Катю, и та, вздрогнув, сразу села, сорвав с лица платок. Вслед за ней и Ира, услышав возню, открыла лицо.

– А! Это вы! Что так долго? – спросила Катя.

– Мы? Долго? – изумилась Алёна. – Да мы вас дома ждали, ждали! Неужели сразу бежать куда-то! Вы что, решили сегодня без обеда?

– Ага. – Зевнула Киселёва. – Без обеда. Таскаться туда-сюда...

– А Ленка где? – спросила Щукина.

– Плавает, наверное, где же ей ещё быть. Она же у нас великая моржиха. – Киселёва никак не могла справиться с зевотой, старательно отводя лицо в сторону от Тимофея.

Вновь подошедшие расположились рядом. Тимофей стоял, пристально всматриваясь в людей в воде, его подмывало спросить, и долго она плавает, эта их Ленка? Но тут Катя, зевнув столь же сладко, что и Киселёва, сказала:

– Думаю, уже больше часа плавает.

– Так долго? – встрепенулся Тимофей.

– Разве это долго! – беспечно махнула рукой Мила. – Ты её не знаешь. Она ещё и дольше может. У неё заплывы часа по полтора. Для неё это пара пустяков.

– Да? – Тимофей пожал плечами и больше ничего не сказал. На душе стало неспокойно. Он-то знал, как она плавала в предыдущие дни! С ним на берегу! Конечно, она отличная пловчиха, этого у неё не отнять, но сидеть в воде одной целый час – сомнительно, чтобы ей это было по вкусу.

Ира Киселёва, потянувшись, села. Посмотрела, сощурив один глаз, на небо.

– Час? – усомнилась она и, расслабленно двигаясь, достала из босоножки часики. Глянула на них и удивленно хмыкнула.

– Два часа и десять минут. – уверенно заявила она.

– Ого! Она побила все рекорды! – восхитилась Щукина.

– Смеёшься! – забеспокоилась Катя. – Такие рекорды никому не нужны. Тут что-то не то! Да, – обратилась она к Киселёвой, – откуда такая точность?

– Когда Ленка пошла купаться, у кого-то работал приёмник и там как раз говорили время. – Ира тревожно перевела взгляд с Кати на море. – А где же она?

Тимофею вдруг стало нехорошо, каким-то спазмом прошило голову и дышать стало трудно. Он присел на камни.

– Думаешь, она ещё плавает? – спросила Катя.

– Не знаю. – Ира растерянно пожала плечами.

– Вряд ли она столько барахтается в воде. Это невозможно. – Медленно произнося слова, отозвался Тимофей, пожимая плечами. Повернувшись к Кате, спросил:

– Может, она выходила погреться и опять ушла купаться? Вы могли ведь и не услышать.

– Нет, ну что ты! – с нетерпеливым выражением лица завертела головой Катя, – Мы только с полчаса как задремали. Мы и купались здесь, прямо напротив...

Катя встала. За ней встали все остальные, кроме Тимофея.

– Да вон она! – вдруг воскликнула Алёна и громко засмеялась.

– Где? Где? – завертели головами девушки.

– Вон! – сквозь смех прокричала Алёна и махнула рукой влево вдоль пляжа. – В карты играет!

Прикрыв глаза и стиснув зубы, Тимофей медленно втянул в себя воздух и повернул голову в указанном Алёной направлении. Совсем близко, всего метрах в двенадцати от них, резалась в карты колоритная компания из трёх человек, ещё двое следили за игрой, болея за игроков. Играли Лена, старый холостяк и рыжий каратист. За старого холостяка или за рыжего, не понять, болел скучающий приятель Витечки. Во всяком случае, он сидел за их спинами и следил за игрой и того и другого. За Лену болел – тут уж не было сомнений – самый длинный из каратистов. Лена сидела вполоборота к ним, к Тимофею и девушкам, по-турецки скрестив ноги, на голове широкополая шляпа. Её болельщик стоял на коленях позади неё, заглядывая через плечо в карты, а Лена прижимала карты к груди, явно не одобряя его вмешательства в свою игру. Судя по всему, длинный парень очень переживал за её промахи, которых, видимо, она совершала немало.

Витечка играл азартно и с чувством удовлетворения на вдохновенном лице. Рыжий играл спокойно; не спеша перебирал карты, обдумывая очередной ход, улыбчиво поглядывая на Леночку, казалось, намекая ей – давай я тебе подыграю, оценишь это?

– Ничего себе! Поворот событий! У нас же правило: никаких побегов на сторону! – возмутилась Катя и в недоумении оглянулась на подруг, приподняв от избытка чувств плечи. – И чтобы Ленка? Ну, не знаю. Игруля! А мы тут чуть со страха не умерли!

Мила саркастически усмехнулась.

– Если бы не мы, вы бы ещё целый час не хватились её!

– Ну, я ей покажу. – Пробурчала Катя и направилась к игрокам. Девушки проводили её заинтригованными взглядами, с интересом ожидая зрелища выволочки, которую Катя собралась устроить Елене.

Тимофей с удовольствием сам устроил бы ей выволочку. Двигаясь замедленно, он стал стягивать с себя рубашку, стараясь не смотреть в сторону игроков. На душе тягостная пауза – переход от неуправляемого тёмного страха за её жизнь к облегчению и глухой злости и страсти. Он снял рубашку и замер с нею в руках, положив локти на колени, свесив руки вперёд. Играет в карты... Боже мой! Как примитивен мир в своих ходах – играет в карты с этим скользким Витечкой и рыжим каратистом! Самые худшие его опасения, кажется, сбываются. Шлёпнуть бы её как следует по мягкому месту... Тимофея обдало сладко-смутным смехом – он и без этого проступка не прочь шлёпнуть её по этому самому месту. Пусть разобидится и заплачет, сама виновата, пусть просит прощения! А потом уже он будет просить прощения у неё, жалеть её, такую сладкую, жалеть и ... любить... любить...

– Смотри-ка ты! – скептически скривила губы Щукина, – Морской воздух действует на нашу Елену просто сногсшибательно.

– Несомненно. – Внушительным голосом подтвердила Мила, – Ну, нет! – она хохотнула, – Не удастся Катьке повоспитывать её. Смотрите, смотрите! – повысила голос Мила.

Девушки дружно засмеялись. Тимофей повернул голову в сторону игроков. Судя по позе, Катя пыталась что-то сказать, как-то вразумить Елену, а та в ответ, не глядя на неё, выставила к ней руку с вывернутой ладонью, призывая этим жестом помолчать.

Лена резко убрала руку, шлёпнула на середину импровизированного стола свою карту, подождала реакции противников и только после этого повернулась к Кате.

– Катька, я сейчас! Тут такая игра, не отвлекай. Я же выигрываю! Мне, может, первый раз в жизни так везёт!

Она улыбнулась Кате с таким выражением лица, будто и не видела её.

– Ладно, – зловеще втянула в себя воздух Катя, – доигрывай и сразу к нам.

– О! Какие командиры – рядовой под ружьё! – язвительно воскликнул рыжий, неодобрительно глянув на Катю. – Пусть играет. Не рулетка ведь!

– Я сейчас. Ещё минуточку! – просительно сказала Лена.

С насмешливой улыбкой, самозащитой проигравшего соперника, Катя медленно вернулась к своей группе и развела руками:

– Вот так. Видели? – Она мило с извиняющейся улыбкой глянула на Тимофея.

Жест этот он понял. Никогда с ними такого не было, но вот случилось, но они очень хорошие, они – остальные пятеро – с ним. Подумаешь, одна отбилась! Но не исключено, что это так себе, просто спонтанный выброс, она исправится... Конечно, исправится!

– Видели. – Мила лениво потянулась. – Пошли лучше купаться! Пусть себе играет!

Побросав вещи, они всей гурьбой отправились к воде.

Скомкав партию, но всё равно потеряв минут семь, Лена ринулась за ними, сбросив на ходу шляпку, сделав из-за этого крюк к их "лежбищу". Миновав прибой, она торпедой вошла в воду. Картежники, повздыхав о потере столь очаровательного игрока, возобновили игру в новом составе, двое против двоих.

***

Лена вынырнула в самой середине бурно плещущейся компании. Девушки с завидным согласием и энтузиазмом брызгали в Тимофея, меньше – друг в друга, вскрикивали и повизгивали, набирая темп игры. Тимофей сдержанно лениво отбивался, предпочитая терпеть водные процедуры, чем попасть ещё в какой-нибудь переплёт. Но вот среди водной бури показалась голова Лены; по её лицу с отчаянно распахнутыми глазами, струились потоки воды. Взвившись вверх, она попала в настоящий шквал хохота и брызг, незамедлительно обрушившихся на неё, стоило девушкам понять, кто прорвался в их круг. Лена завертелась волчком, задыхаясь и смеясь.

– Ленка!

Она слепо ринулась в сторону еле слышимого призыва и вдруг угодила в чьи-то руки. Среди всей этой кутерьмы и неразберихи Тимофей рывком притянул её к себе, приподняв вверх, и уронил её грудью к себе на лицо, крепко держа её за тонкую талию.

– А-а-а! – завопила Лена, замолотив руками, ногами, но вдруг поняла, что это Тимофей, и тут же оборвала крик. Руки её обняли его голову. Ещё секунда, и их сшибли, увлекая под воду, сразу несколько метнувшихся за Леной девичьих тел.

Вольная борьба! Лена вынырнула, судорожно глотнула воздух, оглядываясь ослепшими от воды глазами. Её Тимофея, прерывисто смеясь со счастливым звоном в голосе, держала, обнимая со спины, Мила, прижавшись к нему грудью. Изогнувшись вперёд, он загребал одной рукой, вырываясь, другой вёл по лицу, сгоняя с него воду. Попался, голубчик! Но недолго длилось Милкино счастье. В результате последующей атаки расшалившихся девушек Тимофей прорвался сквозь окружение и вынырнул далеко от бурлящего пятачка. Плывя почти всё время под водой, сделав приличный крюк, он обогнул волнорез и там, за надёжным прикрытием, перевернувшись на спину, замер, покачиваясь на волнах, среди более-менее спокойных купальщиков.

Через несколько минут кто-то, проплывая под ним, стукнулся об его спину. Тимофей одним рывком переместился вперёд. Нигде нет покоя! Снизу, из глубины, пошло движение, и его обхватили за талию чьи-то руки, и этот некто потянул Тимофея вниз, едва касаясь собой его спины и ног. Ленка? Тимофей резко перевернулся, вытягивая на поверхность напавшего на него человека. Напавший почти не сопротивлялся – раз дёрнувшись, послушно всплыл вместе с ним. Мелькнуло мокрое лицо, заплывший водой, чуть смущённый улыбающийся глаз, обрамлённый склеенными ресницами – Тимофей вздохнул, тоже заулыбавшись, но несколько иначе: сдержанной улыбкой победителя. Рядом с ним покачивалась в воде Лена.

– Неплохо. – Сказал он. Она приподняла брови – что означает это его "неплохо"? – и, ничего не ответив, лёгким движением запустила своё тело вдоль волнореза. Он заскользил рядом, зарываясь лицом в воду. Какое-то время они молча дрейфовали к берегу.

– Ну и как твой рыжий каратист?

– Гораздо скромнее твоей Милки.

– Хоть это утешает.

– Он скромнее Алёны.

– Да?

– И Ирочки.

– Как интересно. И которой же?

– Щукиной.

– А как на счет Киселёвой?

– Нет. – Сокрушённо вздохнула Лена, – Киселёва скромнее.

– Слушай, да ведь он наглец! Разболтанный тип!

– Это почему же? – нарочито изумлённо ахнула Лена.

– И ты ещё спрашиваешь! Он нагло – заметь, нагло! – зарится на чужое!

– Неужели?

– Неужели! Тут, извини, никаких сомнений.

Тимофей нащупал ногами дно, встал и, поймав Лену, притянул её к себе, взяв на руки. Вокруг них плавали, ныряли и барахтались люди. У всех была своя радость. На Тимофея и Лену поглядывали, доброжелательно улыбаясь, как на всё здесь. Они воспринимались частью лета, моря, счастья. Чуть поколебавшись – как ей быть: оставаться на его руках или пресечь подобную вольность? – Лена обхватила Тимофея за шею. Пусть он обнимается с ней, а не с Милкой или Алёной!

Но его близость неожиданно ожгла и словно окатила дурманом. С еле слышным судорожным вздохом она прильнула к нему, прижавшись щекой к его голове, мокрым его волосам, и замерла.

– Все бросились врассыпную искать тебя. – Прошептала она ему в ухо. – Учти, я тебя не нашла. Ты сам потом найдёшься. Ладно?

– Ладно. Найдусь. – Тоже шёпотом ответил Тимофей.

Он наклонил голову и поцеловал её в нежный мокрый островок груди, выглядывающий из купальника. Лена вспыхнула, но вырываться не стала, а только крепче сжала руки, обвивавшие его шею и плечи. Странно, её руки жили своей собственной жизнью, им было плевать на переживания и опасения их владелицы, они их просто не понимали. Видимо, они знали нечто другое и действовали в соответствии с этим знанием.

– Надо плыть... Я поплыву?

– Ты что? Прямо так, сразу? Не спеши.

Её сердце бешено колотилось; оно так стукалось изнутри о грудную клетку, что Лена не сомневалась – Тимофей чувствует на себе его удары. Осознание этого факта не прибавило ей смелости. Она опять прошептала:

– Я поплыву.

– Ну, куда ты спешишь!.. Леночка. – он легонько покачал её, словно убаюкивая.

– Нет, нет! Вдруг кто-нибудь из девчонок появится здесь?

– Ну и появится. – Тимофея тоже охватила лихорадка, он продолжал покачивать её в воде, прижавшись щекой к её груди. – Что из того?

– Я не хочу. Нет! – воскликнула она.

– Ты так кричишь, будто твои девицы – это стая волков, и они гонятся за тобой, вот-вот догонят и разорвут на части. Давай перестреляем всю стаю, и никаких проблем, а?

– Не хочу, не знаю. – Лена нервно дрогнула в его руках.

– Ты так боишься? – недоверчиво спросил Тимофей.

– Нет. Я просто не хочу, чтобы они знали.

– Почему?

– Не знаю.

– Так, так... А что ты знаешь?

– То, что мы с тобой уже сделали вид, будто знать не знаем друг друга. Ну, виделись на вокзале! Этого уж скрыть невозможно. Трое нас видели.

– Пусть теперь узнают.

– Как ты не понимаешь! Ничего хорошего это знание не даст. Я – одна из всех, а ты хочешь... ты хочешь...

– Что я хочу?

– Загубить нашу морскую жизнь. Начнутся обиды, потом разлад, ну и ... всякое такое. Кошмар!

– Утром ты была настроена по-другому.

– Это было утром, я ... я не понимала! Ты натолкнул меня на это понимание!

– Ай да я!

Он приглушенно рассмеялся, опять уткнувшись лицом в её грудь.

– Твои подружки не боятся ни разлада, ни обид. А ваша Милочка, так та не церемонится.

– Она всегда такая.

– Какая?

– Такая, которая не церемонится.

– Но она целеустремленно не церемонится. Леночка, ты породишь дурную ситуацию. Твои девочки...

– Тимка, не надо. Ты всем ужасно нравишься, но ты никого не предпочёл, всё нормально, а девочки просто соревнуются за твоё внимание.

– Что на это сказать! Очень мило. Я польщён.

– Ещё бы!

– Хочешь, скажу по секрету? – он приблизил свои губы к её уху и насмешливо зашептал, – Милочка не соревнуется. Сегодня в автобусе...

– Ну и пусть. – Упрямилась Лена. – Пока ты со всеми одинаков...

– Пока я со всеми одинаков, – он опять усмехнулся ей в ухо, – это ваше соревнование, приведёт к тому, что кое-кто захватит на меня монополию. Вы и не пикнете.

– А ты что, чурбан?

– Нет. Но ты же приказываешь мне быть со всеми одинаковым! Я буду одинаков, а вы, извини, не будете одинаковыми. Вы же будете соревноваться, а соревнование предполагает победителей и побеждённых. На первом месте всегда оказывается кто-то один. И это будешь не ты, тебя попросту ототрут, да ко всему прочему ты будешь делать вид, что знать меня не знаешь!

– Но, Тим...

Однако, в Тиме нарастали расстройство и нетерпение, он начинал сердиться и досадовать.

– Ну, что Тим? Глазом моргнуть не успеете, как ваша милая богиня поставит вас всех на место, ко мне вы и не подойдёте. Ни одна! На определённое, конечно, расстояние. Поболтать и кое-что другое по мелочи вам дозволят. Не возникай, я знаю таких девушек.

– Я не возникаю!

– Ну, извини. Я использовал не то слово. Просто какая-то чехарда получается. Мы будем, как дураки, отворачиваться друг от друга. Девочки будут соревноваться. Мила выйдет в победители, раскидает вас по сторонам. Потому что она не оглядывается, играет по своим правилам, и это, – он вздохнул, – часто срабатывает, если только... – он опять вздохнул и как-то странно усмехнулся, не договорив. – Лен?

Но Лена не отозвалась.

– Н-да... – не унимался Тимофей, – что говорить, если ты не хочешь ничего слышать! Тем временем ты со своим ровным, то есть одинаковым, отношением...

– Мила хорошая девушка и подруга!

– Я и не спорю. Очень хорошая – и девушка и подруга. Сразу выделяется среди вас!

Слабо плескались волны, стуча по ним.

Она тяжело вздохнула и в соответствии с этим вздохом мрачно хмыкнула.

– Что за странные звуки! Говори вслух. – Потребовал Тимофей.

– Ты, наверное, много чего знаешь.

– Не такой уж я знаток. Эх, ты, незнайка!

Он вдруг резко повернулся, крутанув Лену. Вокруг них поднялся мощный медлительный бурун. Лена ойкнула и крепко вцепилась в Тимофея.

– Испугалась?

Она молчала, пряча лицо в его мокрых волосах.

– Ленка! – он встряхнул её. – Сейчас макну с головой! Что в молчанку играешь! Ну?!

– Я думаю.

– О-о-о! И что же ты придумала? Как мы с тобой вечерком удерём куда-нибудь от твоих вертихвосток?

Хрустальная мечта – забраться в тайный уголок, побыть там с ней вдвоём, подержать её на руках на суше, без помощи воды. Но на его предложение, сделанное хоть и в шутливой форме, но с надеждой на согласие, Лена никак не отреагировала. Заигрывая, он губами поддел кончик её носа и заглянул ей в лицо. Сощуренные глаза его призывно с неожиданной негой блеснули на неё из-за тёмных ресниц. Она мигнула раз-другой глазами и чуть отвернула голову, избегая его взгляда.

– Ничего я не придумала. – Еле слышно ответила она. – Просто подумала, что морская пастораль скоро кончится. Кончится...

В голосе её прозвучала непередаваемая печаль. Всего одна звеняще-тоскливая нота. Чтобы скрыть её, Лена деланно засмеялась тихим голосом. Но всё же его призывный взгляд сыграл свою роль. А, может быть, главным здесь было то, что скрывалось за этой печалью. Хотя, вероятнее, всё вместе взятое. Неожиданно для Тимофея она вдруг коснулась его лица губами и повела ими по его щеке, по волосам. Он замер, сердце стукнуло и тоже, казалось, замерло в ожидании.

– Лена...

– Нет. Ничего не говори. Меня легко обмануть, я маленькая.

И опять он чувствовал, как сильно и беспорядочно бьётся её сердце.

– Пора. Я поплыву.

– А наставления? – хриплым шёпотом спросил он, – Какую роль прикажете играть?

Он крепко сжал руки, сожалея, что придётся расстаться, и бог знает, когда он сможет хотя бы коснуться её!

– Роль? Ах, да.

Ей тоже не хотелось покидать столь уютное местечко. Она нежно повела пальчиками вкруговую по его груди – подводный путь; по впадине над ключицей – надводный путь; потом, склонившись, поцеловала его в шею и попыталась выскользнуть из его рук.

– Леночка, – выдохнул он, весь устремившись к ней. – Куда ты! Стой! Ты что-то хотела мне сказать.

– Будешь играть роль пресытившегося падишаха. – Шёпотом сказала она, прекратив вырываться.

– Да? Это как же? – его кисть под водой гладила её нежное бархатисто-скользкое бедро.

– Думай сам. Я не была падишахом, тем более пресытившимся.

– Странно, что ты им не была, но прощаю тебе это. – И, вздохнув, крепко сжимая её, он согласился. – Хорошо, я подумаю. И быть ровным со всеми?

– Конечно. – Как о само собой разумеющемся сказала Лена, пожав плечами. Засветившись еле заметной улыбкой, коснулась губами основания его шеи, там, где она плавно переходила в плечо, и коротко поцеловала. Чуть сдвинула голову и опять поцеловала. Она сошла с ума, да и только! Целуется при всём честном народе! Лена целовала и еле слышно смеялась.

– И с Милкой и с тобой? – ответно целуя её, спросил Тимофей.

– Да. Но, смотри, не ошибись.

– Ты почему смеёшься?

– Хочу и смеюсь.

– И не отбиваться от особо усердствующих?

– Ну, не знаю! – ответила Лена.

– Не знаешь? Это прискорбно. Утром ты знала!

– Но это же было так давно!

– В другую эпоху. Да? Ну, тогда плыви!

– Отпускай!

– Вырывайся.

– Я не собираюсь вырываться – это будет смешно!

– Да, смешно.

Нехотя он выпустил её из рук, ловко ухватил за ступни – она вытянулась стрункой, удерживая себя на поверхности воды – и толкнул от себя. Лена зарылась в воду с головой, прошла под водой метров пять, вынырнула и, раз оглянувшись, поплыла прочь от берега, чтобы обогнуть волнорез.

11.

Девушки, недовольные и расстроенные, собравшись после бесплодных поисков вместе, не знали, что и предпринять. Стояли у кромки воды встревоженной стайкой. Опять они винили друг друга за излишнюю игривость и навязчивое внимание – они ему надоели! Но ведь это так волнующе радостно ощущать рядом этого ужасно (самое сильное у них определение) симпатичного парня! Болтать с ним, заигрывать, ухаживать за ним, ловить его взгляд. Наконец, нравиться ему! Он уже принадлежал им, он был их собственностью – пусть временной, но от этого лишь более желанной, их сладкой игрушкой – никогда такой у них не было и никогда не будет, и вдруг – на тебе! Обидно до слёз.

Они озирались, выискивая Тимофея глазами, уделяя основное внимание водным просторам. Лена, как все, тоже вертела головой, хмурила брови, смотрела сквозь завесу ресниц, не смея открыть глаза шире – слишком громко пела и смеялась её душа. Она видела, как Тимофей берегом добрался до их места и упал в изнеможении на камни. У неё язык не повернулся восторженно, как могла любая из её подруг, закричать, если уж она его увидела: "Вон он! Лежит и отдыхает! А мы его ищем!" – и засмеяться.

Воскликнула и засмеялась, всплеснув руками, Щукина. Девушки, радостно встрепенувшись, дружно развернулись к берегу.

– Ужасный Валера! – испуганно ахнула Катя. – Сейчас подойдёт! – взвизгнула она.

Высоченный Валера пробирался среди загорающих граждан по направлению к безмятежно развалившемуся Тимофею. Валера был мокрый, взъерошенный, только что из воды и, наверное, такой удачи не ожидавший, потому что шёл так, будто ещё не до конца уверовал в свалившееся на него счастье, что этот дремлющий человек и есть тот самый мерзкий парень с вокзала.

Девушки рванули почти по прямой, чуть ли не перепрыгивая через лежащие тела. Они подбежали одновременно с Валерой, шедшим не спеша. Он уже радовался, предвкушая расправу, разглядев как следует, что это и есть тот самый ублюдок. Никаких сомнений! Вот удача-то! Внутренне подобравшись и задрожав от охватившего его возбуждения, Валера приготовился для начала пнуть обидчика ногой – жаль только, что ноги босые!

Как вдруг на него словно обрушился шквал. В мгновение ока перед ним встала стеной возникшая словно из ниоткуда, огромная, как ему показалось, толпа разъярённых девиц. Не слаще в этот момент пришлось и Тимофею. На него обрушился не только зрительно-шумовой вал; впопыхах, стараясь его спасти, оградить от Валеры, вклиниваясь ради этого в промежуток между лежащим Тимофеем и наступающим Валерой, Тимофея слегка попинали, спотыкаясь и чуть ли не наступая на него, нежные женские ножки. Тимофей подскочил на своём месте, подавшись в сторону, и сел, ошалело взирая на мелькающие перед его носом стройные ножки и прикрытые плавками выпуклые ягодицы. Ничего не понимая, он поспешно встал на ноги и, наконец, разглядел за девушками красного, гневно-обиженного Валеру. Тимофей присвистнул и отступил назад, чтобы полнее видеть поле боя. Но сражение оказалось недолгим. Не прошло и пяти минут, как Валера дрогнул перед грозным натиском юных особ. При таком грохоте и скоплении зрителей он не хотел сводить счёты. Если бы не девицы, всё прошло бы как нельзя лучше, он пригласил бы этого недоноска прогуляться в сторонку и там с ним разобрался бы. Пусть попробовал бы не пойти!

– Шалавы дёрганные! – зло кинул напоследок Валера и пошёл прочь.

– Какой настырный! – возмутилась раскрасневшаяся Щукина. – Так и лезет! Да не на тех напал!

– Неймётся ему! – с облегчением переведя дыхание, согласилась Катя.

– А здорово мы его! – победно воскликнула Алёна, тряхнув длинными, ещё мокрыми волосами.

– Хорошо, что заметили и вовремя подоспели! – радостно заулыбалась Мила и лукаво стрельнула глазами на Тимофея. Они все развернулись к нему, разгорячённые боем и своей победой. Обняв себя одной рукой, другой ухватившись за кончик носа, Тимофей смеялся, покачивая головой, исподлобья весело оглядывая своих подружек.

– Без вас я бы погиб, и косточек не осталось бы! Благодарю.

Он, наконец, отпустил свой нос и церемонно поклонился. Девушки в ответ счастливо рассмеялись. Они были безумно рады, что спасли его, а ещё больше рады тому, что он не пропал, не исчез из их жизни, чего они так сильно боялись и во что почти поверили всего несколько минут назад. Это ещё случится, может быть очень скоро, но об этом они старались не думать.

Не отрываясь, они смотрели на него, любуясь им и не скрывая этого, потому что они не осознавали своего любования; при этом с возмущением говорили о негодном Валере, о том, как они увидели, побежали...

Тимофею стало не по себе под их взглядами, захотелось немедленно или одеться, или прикрыть себя чем-нибудь, хотя бы обмотаться полотенцем по пояснице! Одних плавок ему явно не хватало для нормального состояния духа.

Он сел, подтянув колени к груди, обхватив голени руками. Девушки тотчас тоже опустились рядом, рассевшись вокруг него, и так близко, что в первый момент он слегка растерялся – чего доброго они прижмутся к нему, разложат по его плечам и коленям свои головки! Лена в число близко притиснувшихся, конечно, не попала. И явно не стремилась. Затаилась, изредка поглядывая на него.

Первые минуты пресытившийся падишах сидел в окружении прекрасных дев, весь внутренне подобравшись, напряжённо ожидая чего-то неизвестного и опасного. Но это только первые минуты. Потом на него снизошло успокоение. Несмотря на плотное окружение, такое количество девушек ни к чему его не обязывало. Вот только Лена...

Девушки не сразу утихомирились на занятых позициях, некоторое время интенсивно вертелись, устраиваясь удобнее, стукаясь об Тимофея. Ему вдруг стало смешно – какой он падишах, он наседка с цыплятами! И его цыплята на зависть окружающим! Он коротко глянул на Лену – как там его гадкий утёнок? Конечно, не только не под крылом, совсем далеко от него. Она устроилась за пределами крепостного вала, её лицо выглядывало между Щукиной и Киселёвой как раз напротив его лица. Снисходительно-надменный сторонний наблюдатель.

Киселёва предложила сыграть в карты. Мила сразу отказалась от игры, заявив во всеуслышание, что она седьмая лишняя. Опять всё пришло в движение – надо было освободить пятачок для игры. Тимофей, было, свободно вздохнул, но не тут-то было! Мила свою позицию не покинула, она ещё глубже села за его спину и стала через плечо болеть за Тимофея. Уже во время второго кона, постоянно заглядывая ему в карты, вытягивая из-за спины шею, раз коснувшись его плеча, она так и осталась сидеть – подбородок на его плече, грудью к его лопатке, только некоторое время спустя поуютнее прижалась щекой к шее – и всё.

"Ах ты, чёрт!" – мысленно ругнулся Тимофей. Он оглянулся, скосив глаза, еле заметно повёл корпусом в сторону – Мила поехала на его спине, не оторвавшись от него ни на миллиметр. Девчонки стрельнули глазами, пряча улыбки, кто лукавые, кто насмешливые, а кто и досадливые, и продолжали играть, сосредоточив всё своё внимание на картах. Тимофей кинул на кон карту и посмотрел на Лену. Она подняла на него глаза. Мимолетный обмен быстрыми красноречивыми взглядами: "Ну, что, съела ровное со всеми обращение?" "Блаженствуй, если тебе нравится!"

Игра продолжалась. Лена с независимым видом следила за раскладом на карточном пятачке и сосредоточенно изучала свои карты. Играла неплохо. Мила ощутимо давила на спину. Задремала она что ли? Он ещё раз попытался сбросить её с плеча. Бесполезно. У Елены на губах натянуто-насмешливая улыбка. Озорной огонёк блеснул в глазах Тимофея. Он же пресытившийся падишах! Ленка, ты сама велела мне быть им! Тимофей расслабился и размечтался о своём падишахском положении. И прекрасно вошёл в роль. Но игре в карты Мила всё-таки мешала. Он повертелся, устраиваясь удобнее – он должен первым делом заботиться о своей комфортабельности, поэтому...

– Твой ход! – Мила слегка толкнула его.

– Мой ход? – переспросил он. – И, правда.

Девушки рассмеялись. Тимофей бросил карту на кон.

– Милочка, если бы не ты! – он сокрушённо покачал головой.

Потом, скосив глаза на Милу, лучезарно улыбнулся всем девушкам и предложил Миле сменить позицию, ибо при данном положении он так и будет путаться в ходах. Дружные смешки были ответом на его слова.

– Или в мыслях! – усмехнулась Катя.

– Всё взаимосвязано! – засмеялся и Тимофей.

Мила, игриво растягивая гласный звук, воскликнула: "Да?! Я мешаю?" – и, лукаво заулыбавшись, пообещала, что больше мешать не будет, честное слово! С победным блеском в глазах она окинула взглядом подруг и медленно, практически не отстраняясь от Тимофея, каким-то ползучим движением – у Тимофея мурашки пошли по телу, он с трудом удержался от рывка в сторону – опустилась вниз и улеглась на живот лицом к центру круга, подперев голову кулачками. Контакта с Тимофеем не потеряла, мягко привалилась к его боку, уткнувшись локтем куда-то под его бедро. Он покровительственно шлёпнул её, едва касаясь, рукой по спине, одобряя её поступок, бросил быстрый взгляд сквозь ресницы на Лену, и игра возобновилась.

Ласково пригревало клонящееся к закату солнце, шумел прибой. Тимофей щурил глаза – сидел лицом к солнцу. Следя за игрой, за мельканьем рук и карт, он наткнулся взглядом на Лену, на её руки, перебирающие карты, от рук его взгляд прямиком уткнулся в её грудь, в тот открытый островок, который он целовал сегодня, зарываясь лицом – носом и губами – в мягкую нежную ложбинку.

– Тим! Тимофей!

Его ощутимо толкнули сразу с двух сторон.

– Да? – очнувшись, он увидел обращённые на него со всех сторон лукавые смеющиеся глаза.

– Твой ход. – Сказала Алёна и прыснула ревнивым смешком.

– Опять мой? – ахнул Тимофей. – Это что же, один я и играю?

Мила беззвучно хохотала, уронив лицо в ладони, привалившись к Тимофею своим мягким боком и головой. Лена кривила в улыбке прикушенные губы, пальцы её всё ещё перебирали карты.

Тимофей развёл руками – совсем он оплошал! Обнял Алёну, потрепал Милу рукой по спине и прекратил игру – всё! Им пора!

***

На матч Тимофей опоздал, уже шёл второй тайм, правда, самое начало. Наши проигрывали, поэтому мужчины были настроены брюзгливо. Тимофей пристроился на полу в дальнем от телевизора конце веранды, упёршись спиной в стену. Ход игры был предрешён, игра была односторонней, и так как Тимофей не успел впасть в прострацию по поводу такой не игривости нашей команды, то уже к середине тайма задремал. Он ещё успел поулыбаться на реакцию болельщиков. Отец погодков болел и душой, и телом: временами он, вперившись глазами в экран, дрыгал правой ногой, словно бил по мячу. Остальные ахали, вскрикивали болезненными голосами, били от досады кулаками в ладонь, ругались... Так, с улыбкой на лице, Тимофей и уснул.

– Тим! Тимоша! – пели сладкие голоса. Это Мила и Ира Щукина, просунув головы в дверь веранды, призывали Тимофея. По телевизору шли вечерние новости. Девушки улыбнулись мужчинам – мы вам не мешаем? Они оглядывали помещение и никак не могли увидеть Тимофея, крепко спавшего, сидя на полу у ближней к двери стены. Один из мужчин, с интересом оглядев девушек, встал и, подойдя к Тимофею, потряс его за плечо.

– Эй, парень, просыпайся!

Тимофей, не открывая глаз, сбросил его руку. На веранде рассмеялись.

– Что же вы, красавицы, так его замучили, что он у вас, на полу сидя, как в мягкой постельке дрыхнет!

– Да-а. Вот так и думай, что лучше! – сочувственно покачал головой самый старший из мужчин, отец девочки и мальчика, с улыбкой поглядывая на девушек. – Такой букет, а! От зависти умереть можно. Но, с другой стороны, видишь, как умотали!.. Всё-таки шесть штук! Лапки кверху и – поминай, как звали!

Мужчины дружно, громко и с большим удовольствием – снимали стресс после поражения – захохотали, девушки вторили им вежливыми смешками. При первых звуках громового хохота, больше похожего на ржание жеребцов, Тимофей проснулся, широко распахнув глаза, продолжая сидеть на полу всё в той же позе – ни головой не повёл, ни рукой не шевельнул.

– Вставай, браток, хватит спать. За тобой пришли твои подружки.

– Какие подружки? – переспросил Тимофей.

– Твои подружки, теперешние. – Кивнул ему отец погодков и, обернувшись к остальным мужчинам, многозначительно подмигнув, сказал:

– Вот заспал, забыл какие у него подружки – те или эти! Учитесь!

– Тимофей! – окликнула его Мила.

– Так и проиграли? – первым делом спросил Тимофей. Он встал с пола и потянулся, разминая суставы и мышцы.

– Проиграли, но не всухую. Слава богу, под конец разыгрались. Ещё бы чуть-чуть, может, и выиграли бы.

– Да ладно – выиграли! И так хорошо!

– Ну, вничью бы свели!

– И вничью – сомнительно.

***

Было уже темно, но не очень поздно. Над столом горела лампочка, освещая накрытый стол, девушек, наносящих последние штрихи в сервировку скромного ужина. У них всё уже было готово, ждали Тимофея. Тимофей отправился в сторону душа привести себя в порядок. По контрасту с освещённым пятачком вся остальная часть двора и сад были жгуче чёрными, и только светлячки разрывали эту бархатную тьму, казавшись иногда огоньком сигареты в чьих-то губах. На мгновение возникало ощущение присутствия человека и исчезало из–за хаотичности движения.

Пока Тимофей спал на веранде, что-то произошло в его королевстве. Это он почувствовал сразу, как только подошёл к столу. На первый взгляд ничего особенного – никакого неловкого молчания – шутки, болтовня о планах на ближайшие дни: не проводить же всё время только на пляже! Но все их улыбки, взгляды, смех, каждое движение говорили – берегись! Только вот чего опасаться, было совершенно непонятно. Ничего конкретного, только блеск почти во всех глазах, натянутость в улыбающемся лице Лены и её упорное нежелание встречаться с ним взглядом, да несколько заниженная активность Милы.

Тимофей решил встретить опасность лицом к лицу и первым провести пробную атаку. Он продолжил пляжную игру в падишаха. Его балагурство было встречено отменными ответными шутками, кокетством. С ним пообнимались – попадались в основном Алёна, Мила и Катя. Его даже наконец-то поцеловали под весёлые смешки. Он тоже кого-то чмокнул. В общем, ужин прошёл весело, и ничего особенного не произошло. Девушки принялись убирать со стола, а Тимофей, так ничего и не выяснив, отправился на гамак, откуда лениво следил за их спорой деятельностью.

Тимофей то ли задремал, то ли замечтался. Он вздрогнул от голосов, окликающих его. Нарядные красавицы стояли рядом с гамаком, смешливо и смущённо переглядываясь между собой и поглядывая на него.

– Тим, – обратилась к нему Ирочка Щукина, – мы пойдём, прогуляемся, сейчас так хорошо на улице. Хоть небо южное ночное разглядим! Может, и искупаемся. А ты располагайся в домике и отдыхай. Хорошо? Ты не обидишься на нас?

– Боже мой, да гуляйте, конечно! – Тимофей развернулся в гамаке, чтобы удобнее было разговаривать с ними, но вставать при них не рискнул, знал, как это выглядит со стороны, а он не хотел, чтобы его оттуда в очередной раз извлекали – уж больно предупредительны его милые ухажёрки.

– Было бы хамством с моей стороны так вас терроризировать, что и не погуляй! Я не деспот. Вы же ко мне вернётесь?

Катя засмеялась первой. Конечно, они вернутся, ведь он не деспот! Впрочем, они не прочь подпасть под его террор, и они с удовольствием взяли бы его с собой на прогулку, но и они, в свою очередь, не садистки, они видят, как он устал, просто с ног валится. Вот он выспится, тогда они за него возьмутся!

12.

Помахав ему на прощанье, девушки гурьбой отправились мимо цветника к калитке. Он проводил их взглядом, с задумчивым видом почесал в затылке, хмыкнул. Вдобавок ко всем этим странностям что-то странное почудилось ему и в этой маленькой толпе. Но что именно? Право, он сегодня непонятлив. Туповат! – вздохнул Тимофей. Он выбрался из гамака, умылся у колодца, поразмялся, сделав несколько гимнастических упражнений. Приседая, он подумал, что Леночка могла бы и остаться под каким-нибудь предлогом. Такой удобный момент! Раздражившись на Елену, на её, как мысленно он ругнулся, стадность, Тимофей прошёл в домик. Не зажигая света, он разделся, бросил свои вещи на стул возле гардероба.

Интересно, только ли звёзды собрались смотреть его юные подружки? И Елена туда же! Досада по этому поводу начинала просто-напросто съедать его! Он встал на свой матрац на колени и броском упал на него, уткнувшись лицом в подушку. Она боится его? Или никак не может избавиться от власти коллектива? Тимофей обиженно дёрнул плечами и перевернулся на спину. Одеяло складкой свернулось под ним. Приподнявшись, сделав упор на затылок и пятки, он попытался, не вставая, расправить его под собой.

Возле домика раздались тихие, неуверенные шаги. Тимофей замер в неудобной позе. Таинственно скрипнули ступени крылечка. Он весь превратился в слух. Странности начинают материализоваться? Ну, кто ты? Что же ты стоишь? Пошевелись, я точнее определю тебя. Ответом было невнятное шуршание. Таинственный некто постоял, потом присел на крылечке. Тимофей бесшумно опустился на спину, по занемевшей шее прошло блаженное облегчение. Лена? Она догадалась-таки вернуться? Или она не уходила? Нет, уходила, она была в толпе девушек, он видел её. Значит, вернулась? Он впал в странно дремотное состояние, напряжённо ожидая, вот она входит, раздевается, её раскладушка у него под боком, вот она... у него томительно заныло под ложечкой.

Он не слышал, как на крылечке встали. К действительности его вернул лёгкий скрип открываемой двери. Дверь открывалась медленно, медленно, как в страшном сне. В домик кто-то вошёл, двигаясь осторожно, ступая мягко, чтобы не шуметь. Дьявол, кто же это? Тимофей напряжённо уставился в темноту, пытаясь разглядеть таинственную незнакомку, уже догадываясь, кто это, – силуэт подсказывал – но, отказываясь верить этому, не желая признаваться самому себе в такой обременительной победе.

Лёгким движением она закрыла дверь и заперла изнутри на задвижку. Ого! Тимофей лежал, не шевелясь. Умеют же некоторые особы создавать атмосферу загадочной театральности! Вот он лежит, как дурак, молчит, притворяясь, будто спит – а зачем?! Вступил в подсказываемую роль – вместо того, чтобы окликнуть, тем самым выяснить, кто она, подтвердить или не подтвердить свою догадку, и уж, исходя из полученной информации, сориентироваться. А он ждёт с бешеным сердцебиением: кто она и что она, зачем она? Но кто бы она ни была, пришла она неспроста.

Тихо, спокойно. Это Лена, Лена... Я хочу, чтобы это была Лена. Но нет. Нет! Твоя Лена – дриада, эльф, а эта скорее Диана-охотница! О-о! Падишах незрелый! Более идиотского положения представить невозможно. Заяц в западне!

Одеяло! Надо накрыться – он спит. И отвали от него, красавица! Ты – не Лена. Ты – жаждущая наслаждений. Да! Чёрт побери! А я не хочу услаждать тебя!

Она прошла в основную часть домика. Может, он ошибается? И никто ничего не жаждет?

Тимофей слышал лёгкое шуршание – разделась? Непонятно, но туфельки скинула. Это он слышал чётко. Затем тишина. Она не легла в кровать, стоит. Решается на что-то? После паузы, почти неслышно двигаясь, она вернулась к входу. Лишь только она двинулась, Тимофей прикрыл глаза, действуя по принципу: не вижу, значит, ничего и нет. Но он почувствовал, что она стоит на полу у него в ногах.

– Тим! – еле слышно позвала его Мила. – Ты не спишь?

Его захлестнула волна паники – неуправляемое дрожание внутри его тела, и в горле стал назревать дикий хохот. Всё-таки влип! Эта просто так не ходит. Конечно, это она, жаждущая его тела Диана–охотница! Он же сразу почуял её ещё там, на вокзале, когда она, вытянув шею, высматривала его в толпе!

Надо было немедленно вставать, как только она вошла! А он дурил себя, будто бы не понял сразу, кто это бродит тут в ночи! Не ждать надо было, что она намерена делать, а свести всё к милой ночной беседе до тех пор, пока не вернутся девочки. Ругай не ругай теперь себя, дело это не изменит, лучше думай, как веселее выпутаться, ещё не поздно. А, может, она сдрейфит? И ...И всё обойдётся без усилий с его стороны?

И вдруг его обдало холодом – Ленка! Она знает? Знает, что Мила пошла к нему? Ситуация явно подстроена. О-о-о, мерзкая девчонка! Ведь она же по уши влюблена в него! Она так целовала его!.. И это после того, как он почти признался ей в своей любви?!

Неуверенно ступая, придерживаясь рукой за стену, в которой было окно, Мила краешком его постели прошла чуть вперёд и опять тихонько окликнула его:

– Тим?

– Да? – наконец, почти беззвучно отозвался он и стал подтягиваться на локтях вверх, но очень медленно, боясь делать резкие движения, будто бы они могли спровоцировать её – её, добравшуюся уже почти до его колен!

– Тим! – с нежными интонациями уже смелее призывно повторила она его имя.

– Что-нибудь случилось? – сонно фальшиво спросил Тимофей.

– Я хотела спросить...

Но он так и не узнал, что она хотела спросить.

Она качнулась в таком узком пространстве и, удерживая равновесие, сделала шаг в сторону, конечно, в сторону Тимофея, ведь с другой стороны была стена. Споткнулась о его ноги, полусогнутые в коленях, чуть слышно испуганно изумлённо вскрикнула "Ой!" и, взмахнув руками, криво изогнувшись – поперёк падать некуда, разве только на раскладушку, – неловко переступила одной ногой через его ноги и рухнула вниз, мощно припечатав Тимофея к постели щедро развитой женской плотью.

Удар по телу. В ушах звук шлепка от этого удара. У Тимофея ёкнуло в груди, и он тоже издал звук, правда, больше похожий на "Ах!", чем на "Ой!". В мозгу вспышка бесстрастной мысли: "Ну, вот и узнал: она скинула платье!" Но кое-что на ней всё-таки осталось.

Случившееся было таким неожиданным, и Мила так классно распластала его, что, инстинктивно дёрнувшись под ней, выскальзывать он не рискнул, ибо и трудно, и смешно, и нелепо. О, мама! В эти предательские первые мгновения он ничего не предпринял. Да и возможно ли что-то предпринять? Состояние, близкое к шоку. И опять в нём стал назревать всё тот же дикий хохот. Почему она решила так позабавиться с ним? Ишь, смелая какая! Испуганное, почти паническое "Ой!" его не обмануло. Как бы она ни испугалась, но хотела она – пусть подсознательно, ладно, пусть будет так, – именно этого – упасть на него! Но мало ли кому что хочется! Они знакомы всего два дня!

В эти первые мгновения Мила тоже пребывала в состоянии шока. Испуг был колоссальным, но параллельно с ним росло ликование: это случилось и случилось само собой! Ошеломлённая внезапно наступившей близостью, когда её тело каждой клеточкой впитывало в себя упругость стройного мужского тела, замершего под ней, биение его сердца, когда вся она была на нём, не касаясь никакой другой поверхности: Мила словно потерялась в пространстве, сосредоточившись на себе, своих ощущениях, своём внутреннем пожаре, на том огне, что питал её пожар, на этом пьяняще-живом островке человеческой плоти.

***

Он шевельнулся под ней. Руки Милы скользнули вверх, мягко и быстро пробрались ему под затылок, зарылись пальцами в его волосы, с лёгкой дрожью сжав его голову, и она прижалась губами к его губам. Крепко сжав свои губы, пленённые её губами, он повёл головой в одну сторону, в другую, стараясь увернуться, и попытался оторвать её от себя, упёршись руками в её мягкие бока. Но все эти его движения, не слишком решительные и жёсткие, чтобы сразу понять их истинность, лишь прибавили ей смелости и страстности. Обхватив его бедра ногами, она сжала его в объятиях.

– О-о-о! Тим! Милый! – чуть слышно простонала она, нежно осыпая его поцелуями.

Что будет дальше, Тимофей не стал дожидаться, ситуация и так уже зашла далеко, чтобы потом чувствовать себя свободно и легко. В каком образе он будет фигурировать? Кретин или обманщик? На выбор! Конечно, он сам тоже виноват в создавшейся ситуации, не одна она. Зачем, зачем он поддался этой игре в падишаха! Даже увлёкся! Но заниматься ещё и любовью, чтобы не обидеть девочку, оказалось выше его сил, его вдруг затопил стыд, да такой, будто он сам творит невесть что постыдное и осознает это.

Он и представить себе не мог, что красивое юное девичье тело может вызвать такое неприятие, такое странно тошнотворное чувство. Казалось бы, воспользуйся таким даром! А в нём всё взбунтовалось, стремясь избавиться от этого чересчур мягкого и тяжёлого для него тела, от этих стискивающих его, колышущихся движений... Контроль, контроль, держи контроль! Тимофей задыхался, покрывшись холодной испариной.

– Мила... – сдавленным голосом начал он.

– Да! Да! – в самозабвении восторженно прошептала она и приподнялась на нём, упёршись руками ему в грудь, пальцами больно стиснув его грудные мышцы. Тимофей нервно дрогнул, напряжённо вытянулся, перехватил её руки в запястьях и с силой сжал их, отрывая от себя.

– Мила! – быстро зашептал он, встряхивая её за руки, и одновременно пытаясь освободить свои ноги.

– Не делай глупостей. – Он не смог подавить извиняющегося смешка. – Ты хорошая девочка, красивая. Ты мне нравишься, но пойми...

Его мозг заметался в поисках путей достойного отступления. Действовать грубо в такой обстановке он считал неприемлемым. Ничего плохого она ему не желала, она любила его. И как бы она ни вела себя сейчас – вон в какую западню загнала и его, и себя – по сути, она – девчонка, именно так он её воспринимал. В какой-то момент он даже засомневался, спала ли она хоть с одним парнем? Но, видимо, спала, и возможно очень удачно, а будь по-другому, возможно не рискнула бы пуститься в такую авантюру. Но... пусть самонадеянная и нахальная, всё же девчонка, иначе не влипла бы в такой казус – дай-то бог, она не поймёт истинности его чувств! Откуда ей знать, что на уме и на сердце у него другая! Упади на него так Ленка, эта подлая Ленка...

Он чуть не натворил глупостей. Лишь только его мысль метнулась к ней, к этой подлой Ленке, его как будто ожгло всего – и изнутри и снаружи. И он едва не ударил Милу. Какого чёрта она возлегает на нем! Она! Какого чёрта!

Время умерло. Его не было. Тимофей завис в этом безвременье, где его жаждала любить эта девушка, а его эта любовь выворачивала наизнанку. И этот выверт будто нарочно застыл в кульминационной точке, издеваясь и смеясь над ним.

Мила с трудом понимала Тимофея, она ослабела от переживаемого ею потрясения, и теперь повисла на его руках, подминая их под себя. Он высвободил одну руку, вторая мгновенно зажалась между их телами, и погладил Милу по плечу.

– Мила, – ему было стыдно и гадко, но он опять забормотал, какая она хорошая, красивая девочка и так далее и тому подобное, а он вот...

Тимофей коротко насмешливо хохотнул, – диета не пошла ему на пользу и к тому же...

Он не знал, что и сказать, как преподнести ей аргументы Лены о его поведении в группе девушек, но что-то видно сказал и даже извинился.

Она тоже что-то попыталась ему сказать, прошептала: "Господи!", – и замолчала, словно захлебнувшись.

– Мила, прости, но... – Тимофей коснулся губами её щеки и стал перемещаться в сторону.

– Господи. – Повторила она, опять обнимая его, поглаживая его спину просунутыми по неё руками и кружа щекой и губами по его ключице. Холодный разум одно, а душа и тело – другое. Пока разум безуспешно метался в оценке создавшегося положения, когда Мила выловила из слов Тимофея: красивая, хорошая, ты мне нравишься... а интонации намекали и на что-то другое, тело однозначно реагировало на близость другого тела, находящегося пока ещё в её объятиях: вот оно – твоё! Мила не только не шла навстречу Тимофею при его попытках высвободиться, она опять, будто подстегиваемая дьяволом, стремилась сомкнуться вокруг него, поглотить собой это тонкое стройное мускулистое тело, ибо глубоко-глубоко её более трезвое "я" понимало, что другой возможности у неё не будет.

В закутке для двоих очень тесно, особенно, если учесть, что Мила девушка не просто высокая, а крупная, исключая ту позу, что была у них сейчас, и он очень рисковал, сбрасывая её с себя. Выскальзывая из-под неё, он довольно резко повернулся набок, подавшись назад, и угодил почти полностью под раскладушку, вскользь треснувшись головой об её опорную металлическую трубу. Мила замерла рядом с ним. Хорошо, что тут так темно. Не надо прятать глаза, заботиться о выражении своего лица. Боже, хоть от этого они избавлены!

Какое-то время они лежали неподвижно рядом; Тимофей не стал сразу вскакивать. Выждав, он ухватился одной рукой за край раскладушки, другой упёрся локтем в матрац. Подавшись к нижнему краю постели, он выбрался из закутка и встал на ноги. К горлу подступила тошнота, только теперь он почувствовал, что его лихорадит. Он нащупал на стуле свои брюки и рубашку, руки дрожали, он сел на стул, положив скомканную одежду на колени. Напряжение медленно спадало. Наконец, он смог потереть голову в том месте, которым приложился к раскладушке.

Мила зашевелилась на его постели. Этот звук как пусковой курок – Тимофея стала захлестывать волна ненависти. Нет, не к этой девушке, эту он понимал, а к той, другой. Только попадись она ему! Мерзкая, гадкая, пошлая... Он изобьёт её! Пошла прогуляться!.. Теперь понятно, что было странным в кучке уходящих девушек – там не было Милы, самой броской представительницы женского пола в их компании. Но он думал о Лене, его мысли были поглощены ею, вылавливая в каждый момент именно её, поэтому-то он не понял, что там недоставало Милы. Её отсутствие воспринималось как странность – исчезло яркое пятно.

Мила со всхлипом вздохнула и села.

– Хочешь пить? – спросил Тимофей.

Она ответила очень тихим голосом, он не понял, что именно. Мила судорожно втянула в себя воздух, шмыгнула носом и засмеялась. Он встал со стула, присел на край постели, нашёл в темноте её руку и дружески пожал её. Она ответно сжала его пальцы, взяв его кисть обеими руками.

Не выдёргивая своей руки, он стал говорить, склонившись к ней, какие они все славные девушки, никогда он таких не встречал. А она самая среди них яркая, что все они ему очень нравятся; они живут такой дружной компанией – тут в ход опять пошли аргументы, приводимые Леной, правда, облечённые в другие словесные одежды, – они уже повязаны определёнными правилами поведения и т.д. и т.п. Вот если бы не это... Тут Тимофей прикусил язык, могущий ввергнуть его в нежелательную ситуацию – и всё из-за лучших побуждений его владельца! Он быстро свернул разговор, сказав, что всё происшедшее между ними пусть будет их личной тайной. Дальше же они будут вести себя так, как будто ничего не произошло. Они друзья? Лады?

– Мила?

Он скорее почувствовал, чем увидел, как она утвердительно кивнула головой. Хоть какое-то облегчение! Но осадок чего-то крайне неприятного не проходил. Они молча оделись и вышли из домика.

Этот день наплодил полуночников. За столом сидело одно из семейств, то, где были девочка и мальчик.

– Добрый вечер. – Поприветствовали их Тимофей и Мила.

– Вот, – пожал плечами отец семейства, – ходили на ночное купание. Захотелось им при луне! – улыбнувшись, он кивнул на детей. – Ваши подружки тоже там купаются. Давайте к нам – чайком побалуемся!

– Пожалуйста, присаживайтесь! – приветливо заулыбалась им молодая женщина.

Мила сходила за печеньем и конфетами, Тимофей принёс из кухни два стакана. Дети взахлёб стали делиться впечатлениями от ночного купания, от вида моря, неба, крутого склона с извилистой тропинкой. Как им было сначала страшно: кто его знает, кто там ночью плавает в воде?! Да кто угодно – ведь не видно! А какая красивая лунная дорожка на воде! Она мерцает!

13.

Девушки вернулись поздно. В большом доме все окна были тёмными. В их фанерном домике горел свет. Тихо переговариваясь, они прошли в калитку. Лена шла последней, не шла, а брела. Нажаловалась подружкам, что подвернула ногу, и на этом основании пристроилась в хвосте группы. Сначала её торопили, подгоняли, потом смирились, посоветовав не затеряться в ночи. Периодически оглядывались и окликали её. Лена кричала им "Да!" и с тяжёлым сердцем брела и брела, замедляя ход, похлопывая себя по ноге подобранной на склоне веткой.

Она остановилась перед калиткой, через неё оглядывая тёмный двор, постройки, чётко выделяющиеся в холодном лунном свете, на который накладывалось тепло от света из окошка их домика. Она слышала негромкие голоса девушек, они ещё не вошли в домик, толкались во дворе.

– Боишься?

Лена вздрогнула всем телом и поспешно обернулась. Глаза её на осунувшемся лице радостно вспыхнули и затуманились. Возле кустов, росших вдоль ограды со стороны улицы, стоял Тимофей, засунув руки в карманы брюк, и слегка раскачивался с пятки на носок.

– Что? – неуверенно спросила она и сделала шаг к калитке.

Она плохо видела его лицо, на нём лежала густая тень, но прекрасно услышала, как он усмехнулся и, не дождавшись её ответа, сказал сам.

– Боишься. Нашкодила, хвостик поджала и – в кусты.

Лена подалась от него ещё дальше, втянула в себя воздух, собираясь с духом. Но тут совсем близко за оградой раздались голоса. Тимофей молча ухватил её за руку выше локтя и, рывком сорвав с места, потащил подальше от дома. Он шагал быстро, широкими шагами; она бежала рядом, не смея пикнуть. Бежала, радуясь и боясь. Наконец, Тимофей остановился, развернул Лену лицом к себе, железной хваткой стиснув ей плечи.

– Ну-с, – мягко и вкрадчиво произнёс он. За этой мягкой вкрадчивостью угадывался такой набор эмоций, что она, глянув на него, не смогла уже оторвать от его лица глаз, цепенея в его руках.

– Что же ты молчишь? Рассказывай. – Всё так же мягко проговорил он.

– Рассказывать? – вяло отозвалась Лена. – А... Что рассказывать? Ну, купались, вода очень тёплая... Луна...

– Умница. Вода очень тёплая... Луна, – с её интонациями повторил он, – Это надо же! А ты, оказывается, подленькая штучка!

– Я?

– Ага. Ты. – Почти весело подтвердил он и встряхнул её. Она бултыхнулась в его руках, как бескостное существо. Тимофей зло – она ждала этой злости, даже мечтала о ней – но со странным клокотанием, за которым пряталась боль, рассмеялся – его вдруг охватило почти непреодолимое желание стиснуть, прижать её к себе насколько хватит сил.

– Ты! Ты-то почему стала играть в эти игры?! Как быстро у вас определились места!

Она потерянно, чуть дрогнув губами, улыбнулась, шевельнув плечами в его руках.

– Значит, вместе решали, как помочь подружке? А то ведь она такая влюблённая, всех вас переплюнула, сплошной нетерпёж, несчастная, вдруг всё так и пролетит мимо? И он такой, наверное, тоже влюблённый, а нас так много, мы такая помеха, а южная жизнь так коротка! Давайте-ка, выкроем им вечерок – посмотрим, что выйдет! Я что, игрушка?! – он опять встряхнул её.

– Тим, – Лена сглотнула слюну, протянула вперёд руки, свободные от локтей до пальцев, и ухватилась за его рубашку. Тимофей уставился на её голые светящиеся во тьме руки. – Смешно, но почти так и было. – Она засмеялась в подтверждение своих слов. – Отпусти руки, мне больно.

Он молча смотрел на неё.

– Я не понимаю тебя, Лена.

– А что я могла сделать! Сказать: "Что вы, не надо!"?

– Да. Так должна была сказать. Хотя бы из гордости или ради подруги! Или остаться самой, не ходить. Голова что ли не могла заболеть! Видишь, я отбрасываю себя в этом раскладе, ведь я игрушка! Но за свою игрушку могла бы и постоять!.. Ровное со всеми отношение! Господи...

– Я не могла, честное слово, не могла. Если бы ты слышал, Тим, ты бы сам не знал, что сказать.

Он покачал головой, усмехнувшись, ну и ну!

– И потом, – вдруг рассердилась она, – Ты сам хотел!

– Чего я хотел?

– Милку хотел!

– Я? Хотел Милку? – Тимофей словно в столбняке смотрел в её лицо и ничего не мог уловить в его выражении.

– Да! Хотел!

– Ах, ты!.. – он даже задохнулся от обиды и негодования.

– Ай! – болезненно вскрикнула Лена, выгнувшись от боли – его руки непроизвольно стиснули и согнули её плечи назад за спину. Он рывком отпустил её, толкнув от себя, и отвернулся, тяжело дыша.

– А разве нет? – потирая плечи, жалобно сказала Лена, глядя сквозь полутьму на его спину и ничего в этот момент, кроме мстительности и желания расплакаться не чувствуя. – Тебе же нравятся её ухаживания. Кто тает в её объятиях? Мысли даже путаются!

– Не мысли, а ходы. – Скучным голосом поправил он.

– Ну и что! Это одно и то же!

– Может быть.

– Мне все уши прожужжали, какая из вас получится пара, ещё чуть-чуть, и Милке повезёт! Пусть хоть ей! В автобусе как он с ней обнимался, какие отваливал комплименты! Только об этом и разговоры!

– В автобусе обнимаются поневоле, там без твоего и чужого желания притиснут, и не вырвешься.

Он стоял всё так же спиной к ней.

– Прости, но, – не видя его лица, она упрямо, с безрадостным упорством смертника, вела свою линию, – мне вдруг пришло в голову, может быть ты и правда падишах? По своей натуре. И Милка тебе приглянулась – вон она какая! – почему я должна мешать? Чтобы быть осмеянной? И я, я ... я ведь почти не знаю тебя!

– Господи, ну и влип. Девочки хоть куда! Эх ты, Лена! Лена...– он запрокинул голову, глубоко втянул в себя воздух и повернулся к ней лицом. – А то, что есть между нами, это как? Побоку? Не знаешь меня, а участвуешь в таких идиотских мероприятиях, как случка кобылы с жеребцом!

– Как?.. Я? – она не находила слов.

– Шокирует? Да? А разве это называется как-то по-другому?

– Тим! – с отчаянием в голосе воскликнула она.

– Ну, нельзя же быть такой жестокой и бесчувственной! Тебе же не пять лет! Ты хоть понимала, куда ты меня пихаешь? Именно ты! Они-то ничего с твоего позволения не знали – я для них объект для соревнования, как ты говорила. Этакий приз. Милочке захотелось больше всех, мы с ней на виду, и ты допускаешь до того, что ... – он замолчал, словно споткнулся. – Слушай, я дурак, – Тимофей засмеялся, – зачем я тебе всё это говорю? Ведь и правда, мы с тобой знакомы всего несколько дней, и я совсем не знаю тебя. Да ещё предъявляю претензии! Смешно.

Мрачные и молчаливые они стояли, не глядя друг на друга. Тимофей не выдержал и, склонившись к ней, заговорил, начав свою речь спокойно, постепенно опять накаляясь.

– Но меня всё же интересует, ты хоть задумывалась над тем, для чего вы нас оставляете одних? Что мы будем делать? Не рисовала мысленно картинку? Нет? Да? Или тебе всё равно? Абсолютно всё – всё равно? А я, признаться, думал, что небезразличен тебе... Потому и говорю сейчас с тобой, пытаюсь выяснить, а ты... Лена?

Он вопросительно смотрел на неё. Было очень тихо, только ночные звуки – шорох и шелест, и слабое дуновение ветерка.

– Прости, – шёпотом произнесла Лена, готовая вот-вот зареветь. Стояла перед ним, как несчастная двоечница перед экзаменатором.

– Прости! – язвительно усмехнулся он её словам. – И всё?

Вздрогнув, она подняла на него огромные плачущие глаза. Моргнула несколько раз, освобождая глазницы от слёз. Приподняв брови, словно изумляясь чему-то, она смотрела и смотрела на него, на его спрятанное в полутени лицо с закрытыми глазами – ибо он закрыл их, лишь только увидел мерцание влаги в её глазницах, – на обиженно поджатые губы.

Лена замерла, чуть дыша, в резком свете луны, словно впервые увидев его всего: его стройную изящную фигуру, его красивую голову с массой чудесных волос, гордо, несмотря на обиженное выражение лица, откинутую назад.

Боже! Что с ней? Она играет с огнём, выкидывая такие фокусы! Он ещё не всё про неё сказал – она, ко всему прочему, просто дура! Как так могло случиться, что она сама отдала его сегодня другой?! У неё никогда не было не то, что такого, вообще никакого парня! А этот для неё... Она не переживёт его потери! Что она наделала! И опять делает что-то не то? Он подкараулил её, притащил сюда ведь не просто так, значит она ему... она ему дорога? Ему не нужна Милка? С её шикарной грудью? Ребята просто-напросто цепенеют, стоит им затормозить взглядом на этой части её тела. А она, Елена, натворила такого! Спадёт с него жажда разбирательства и – прости, прощай! Какой смысл ему держаться за неё?

– Прости. – Повторила Лена, сделав к нему шаг, глядя на него с раскаянием, страхом и любовью.

Но он, не открывая глаз, вдруг сказал.

– Учись у Милки хоть иногда проявлять свои чувства.

Лена застыла на месте, с полуоткрытым ртом уставившись на него. После затянувшейся паузы, преодолев страшную растерянность, но достаточно ровным голосом спросила:

– Советуешь брать уроки?

– А почему бы и нет. Она жаркая баба – редкий случай. – Тимофей открыл глаза и смотрел на неё странно-сонным взором.

– Хорошо. – Улыбнулась Лена. – Возьму.

Он не успел среагировать на её выпад. Сжавшись, как стальная пружина, она с размаху хлестко ударила его по лицу и рванула прочь от него.

Тимофей в два прыжка нагнал её, схватил за плечо, едва не свалив, и прижал к себе спиной, обхватив одной рукой по плечам, по груди, другой по талии, и прильнул щекой к её голове.

– Был момент, мне тоже страшно хотелось поколотить тебя, глупый ребёнок.

– Раз я глупый ребёнок, бей, чего медлишь!

– Успею. – Он потёрся щекой об её волосы. Лена повисла в его руках, пытаясь выскользнуть вниз из его объятий. Не разжимая рук, он подкинул её немного вверх и перехватил удобнее.

– Будешь ещё такие фортели выкидывать или с рыжим каратистом в карты играть, тогда непременно отлуплю.

– Ты обнимаешься, а мне нельзя в карты поиграть?!

– Я обнимаюсь только с тобой, глупенькая.

– Хо-хо-хо! Только со мной!

– Естественно. Во всех остальных случаях обнимают меня. Независимо от моего желания. Да и то с твоей подачи.

– Уж конечно!

– Конечно. Подчиняюсь твоему распоряжению быть с твоими подругами ровным, никого не обижать.

– Ну, так чего же страшного, если меня пригласят поиграть в карты или погулять и при этом обнимут? Независимо от моего желания!

– Сейчас узнаешь, чего страшного!

И тут Тимофей допустил ошибку. Он ловко развернул пленённую дриаду на своей левой руке, зажал её этой рукой, боком прижав её к своему животу, а правой рукой шлёпнул по изящно-выпуклым ягодицам. Шлепок получился звонкий и смачный.

Ого! Как взвилась Леночка!

– Ты! – вне себя закричала она и ткнула его кулачком в грудь. Вполне боксёрский жест.

Он засмеялся.

– С завтрашнего дня принимаю все ухаживания каратиста! Его зовут Лёшка! Понял?!

– Нет. Не понял. И не собираюсь понимать!

– Завтра поймёшь!

– Стой! – сердито рявкнул Тимофей.

***

К калитке они подошли вместе. Тимофей крепко держал Лену за руку, но разлад между ними был полнейший. Он пихнул её в калитку. Катя и Алёна бросились к ней. Следом в калитку прошёл Тимофей.

– Что же вы теряете друг друга! – предупреждая расспросы, на ходу бросил Тимофей. – Сами домой, а её пронесло мимо. Хорошо, что я там прогуливался.

Не дожидаясь ответа, он прошёл к колодцу, отвернул кран и стал умываться и пить, набирая полные горсти воды, окуная в неё лицо.

Он слышал, как девушки, еле сдерживая голоса, возбуждённо заговорили, расспрашивая Лену, что-то ей рассказывая. Краем уха уловил, что Ирочки уже легли, а они, Алёна и Катя, собрались искать её, Лену. Слава богу, она нашлась, а то они уже переживали – ногу подвернула, запропастилась, может что случилось! Они ей расскажут такое! Мила читает книжку – сфинкс! – не ревёт, но и не в восторге! Восторг был в голосе Алёны. А Тимофея не было, явно сбежал от неё! Вот только сейчас объявился!

Тимофей заплескался водой, заглушая и без того приглушенные голоса девушек. Ничего не хочу слышать! Но всё-таки уловил, когда девушки уже направлялись к домику, как Катя возражала на какие-то слова Алёны:

"Ну, почему же, – говорила она, – бывает, что и на первый, особенно здесь, на курорте, на море, где основное занятие – отдых и развлечения и никаких забот. Может у них всё и хорошо, но несколько в ином плане, мы же ничего не знаем!"

Но Алёна не унималась.

Тимофей отошёл от колодца к душу и присел в темноте на ступеньку, опёрся спиной и затылком о дверь в душ и закрыл глаза. Пусто и грустно. Бросить всё и уйти. Через два дня на третий получить деньги, занести им долг, отдать Кате – она у них главный распорядитель, – сказать: спасибо, милые девочки, мне так с вами было хорошо, вы спасли меня от голодной смерти и одиночества. И уйти... Они заверещат и попытаются не отпустить его. Он улыбнулся. Милые девочки, они так нянчатся с ним – где и когда может случиться с человеком подобное? Правда, Мила внесла дисгармонию, но это ненадолго, всего на один вечер. Ленка... Ну, нет! Уйти! Надо уйти! Пусть каратист носит её на ручках. Такую лёгонькую нетрудно носить и ... и безумно приятно держать в своих объятиях!.. Господи, о чём это он! Пусть она только попробует флиртовать с этим парнем! Он ей покажет!

Глупая девочка, разве можно делать что-то в пику, тем более в таком тонком и зыбком, и больно бьющем деле, как отношения двоих? Как же глубоко он залетел с этой дриадой в неизведанные глубины!

Тимофей недоумённо приподнял брови, на мгновение открыл глаза, подняв их к небу, и опять закрыл. Сейчас в домике погасят свет, улягутся. Ленка на своей раскладушке. Во сне у неё свесится рука или прядь волос, или над краем раскладушки будет торчать коленка согнутой ноги. Вполне вероятно, она уснёт лицом к перегородке, свернувшись калачиком. Тогда, если приподняться на локте, можно будет полюбоваться в утреннем сумраке плавным и крутым изгибом её талии, попки и бедра. Удивительно, как такое роскошество могло получиться у такой тонкой и узкой особы? Пленительное сочетание.

– Тимофей! Ты где?

Тимофей открыл глаза. От дверей домика в лунном мерцании света, изукрашенная ажурной бегущей тенью, двигалась девичья фигура, фантастически преображенная в таинственное ночное привидение.

– Эй! – негромко окликнула Катя и, словно почувствовав, где Тимофей в печали принимает лунные ванны – уж это привидения должны чувствовать! – она свернула к колодцу, огляделась, и двинулась к душу. Она споткнулась об его вытянутые ноги, забалансировала, но не упала, перепрыгнув через них. Только после этого Тимофей отозвался:

– Я здесь.

– Теперь и я вижу, – облегчённо вздохнув – всё-таки не упала! – она засмеялась и добавила, – почти вижу.

– От душа здесь густая тень. – Пояснил он и скосил глаза на тёмный на тёмном фоне силуэт Кати, после чего соизволил убрать ноги с тропинки.

– Ты почему не идёшь спать? – напрямик спросила Катя.

– Любуюсь на звёзды. Посмотри, как красиво! Величественно и печально. – И он вздохнул, сливаясь с этой печалью.

– Тим, видишь ли, – она немного помолчала, подыскивая слова, – В общем, я – парламентёр! Мне велено передать тебе, что нам без тебя скучно и, если мы тебя обидели, уйдя одни гулять, то, пожалуйста, прости нас, мы больше так не будем, и пошли спать. Всё!

Тимофей поелозил на ступеньке, устраиваясь удобнее.

– Тебя не трогают звёзды?

– Трогают. Но только, Тим...

– Тогда давай смотреть на звёзды, садись рядом.

– Ну... – она неуверенно засмеялась, – Я бы с удовольствием полюбовалась на звёзды, но нас ждут.

– Если ждут, тогда не будем любоваться на звёзды. Ты иди, пожалуйста, а я подойду минут через пять.