Читать онлайн
"Клюшка в тире"

КЛЮШКА В ТИРЕ

Конец апреля выдался расчудесным. Кремово-солнечным, дымчато-палевым и нежно-зелёным. Вторая половина дня в разгаре. Солнечно. Сквер сияет первозданной чистотой. Весь скопившийся за зиму мусор убран, газоны словно причёсаны, асфальтовые дорожки чисто выметены, только что не вымыты, кусты боярышника подстрижены как под линейку.

Самая завораживающе праздничная часть сквера - прозрачно-светозарная аллея, окаймлённая стройными, как на подбор одного роста, лиственницами. Эта аллея пересекалась с другой, старой аллеей, обсаженной мощными тенистыми липами. По ровным, без бугров и выбоин, лужайкам живописно раскинулись молоденькие рябины, клёны, тополя, изрядно вымахавшие березы

За маленькой детской площадкой вокруг новенького здания тира толпились люди. Происходила торжественная акция его открытия. Своего рода праздник. Гуляющий народ стекался помаленьку туда, к тиру. Играла музыка. Говор, смех. В общем, весна.

Эти двое тоже обратили своё внимание на толпу и смех. Они пересекали сквер по старой липовой аллее - молодая худенькая, невысокая стройная женщина и долговязый подросток с коробкой торта в руках. Она одета изящно - приковывает взгляд, - но как-то, то ли старомодно, словно из другого времени или другой жизни, то ли ещё как! На ней чёрное летнее пальто, короткое, прямое и узкое, с воротником стойкой и прямыми плечами. Из-под пальто струится тёмно-серая с серебристым отливом юбка, фалдящая по стройным ножкам, обутым в изящные, но не первой молодости туфельки на невысоких каблучках. На голове плотно облегающая - по тугости, прямо как резиновая купальная! - круглая чёрная шляпка, надвинутая до середины лба, но с небольшим утолщением на месте полей. Очертания одежды какие-то полузнакомые, полузабытые, такие, будто полустёртые в памяти, времен юности не её, этой женщины, а её бабушки.

Худощавое, чётко определённое лицо состоявшейся личности загадочно сочеталось с отрешённостью, близкой к оторванности от обычной жизни, с наивностью, может быть, книжного человека, не жалованного жизнью. Всё это как-то неуловимо сквозило во всём её изящном облике, красивой, дорогой, но старомодной одежде, в её глазах, круглых и синих глазах блондинки, вдруг волею природы распахнувшихся на узком смуглом лице грустноватой брюнетки. Но брюнеткой, в прямом смысле слова, она не была. Волосы её, густые и послушные лежали по спине ровной, тёмно-тёмно коричневой гладью. Дамочек такого размера и с такими глазами мужчины чаще всего стремятся опекать и защищать.

Мальчик и похож, и не похож на неё. Так чаще всего и бывает - что-то в отпрыске твоё, что-то от других колен и родов. Нескладный, как многие подростки в его возрасте, он явно влюблён в свою маму. Влюблён снисходительно и стеснительно горячо. Он одет обыкновенно, никак не выделяясь среди себе подобных. Не богато, но добротно.

- Что это там? - женщина приостановилась, вглядываясь в сторону толпы.

- Тир отремонтировали. Сегодня открытие.

- И что, открытие тира такое уж необыкновенное событие, чтобы сбежаться громадной толпе народу?

Мальчик засмеялся, бросив завистливый взгляд в заинтересовавшую его мать толчею. Эх, ему бы там потолкаться, а ещё лучше пострелять! В школе он числится среди лучших! Но у них нет денег на такие развлечения. В этом вопросе мама сурова. С тех пор, как они остались одни, и мама осела дома, бросив свои бесконечные командировки, жить им стало в финансовом отношении туговато. Теперь мама всегда с ним рядом. Счастье! Но денег не стало. Дело осложнялось тем, что сей прискорбный факт тщательно скрывался от дедушки и бабушки по отцовской линии, к которым они направлялись сегодня с субботним визитом. Для создания видимости благополучия делалось всё возможное, дабы не нарушить умиротворённое бытие стариков, чьё горе с потерей сына сглаживалось существованием его семьи - их снохи и внука.

Вдова надевала на себя дорогие украшения, продать которые она ни под каким видом не хотела - уникальный платиновый браслет с часиками, украшенный орнаментом из драгоценных камней, в основном малюсенькими изумрудами; серьги, тоже с малюсенькими изумрудами, и обручальное кольцо с насечкой - подарки отца мальчика. Правда, браслет обычно прятался под манжетой рукава или под обшлагом пальто, серьги хоть и могли заворожить эстета, но были маленькими, и пленить они могли изяществом, красота их была отнюдь не кричащей.

Несмотря ни на что (имеется ввиду глубокое безденежье, которое, нет-нет, да и настигало их) покупался дедушкин любимый торт и бабушкино любимое вино, даже если приходилось ради этого влезать в долги, и потом на неделе урезать себя во многом.

Женщина остановилась. Мальчик, несколько замешкавшись, застыл рядом с ней длинным вопросительным знаком. А она уже не могла оторвать взора от гудящей, всё увеличивающейся толпы, явно объединённой какой-то яркой интригой.

- Приз за каждое попадание – ого, какой! А если купить сразу двадцать пять пуль и попасть в двадцать пять самых разных, самых маленьких, движущихся мишеней, то выиграешь десять тысяч долларов!!! - взахлёб, крикливо-возбуждённым голосом прокричал мальчишка из пробегающей мимо стайки ребятишек.

- Мам! - мальчик нерешительно дёрнул женщину за рукав.

- Рекламный трюк. - прошептала она. Взгляд ее странно невидяще скользнул по его лицу и устремился туда, где копилась и росла толпа.

Её словно повело. Она медленно, но как-то бесповоротно решительно, развернулась всем корпусом и шагнула в сторону праздничной толпы. Что-то одержимо маниакальное появилось в её глазах, и мальчик испугался.

- Мама! Ты куда? Мы опаздываем! И потом, я не хочу стрелять. - голос его жалобно дрогнул. Стрелять-то он, может быть, и хотел. Даже наверняка хотел, но слишком много разных «но» стояло на «горле» всех его желаний.

- Что? - она услышала его, что он что-то говорит. Она уловила его тревогу, но это совсем не повлияло на её поведение. Механически улыбнувшись ему, она сказала:

- Не тревожься, у нас есть ещё время. Да и если чуть-чуть опоздаем, не страшно. А ты стрелять не будешь, не волнуйся. Стрелять буду я.

Ничего себе перспектива! Вот это мама! При таком раскладе он бы и сам пострелял!

- Мам! Но у нас так мало денег! - в его голосе прозвучало отчаяние - чудовищно тратить последние деньги, и не просто тратить, а пускать их на ветер, когда он размечтался о плеере, о самом дешёвом! Когда мечта его вот-вот может осуществиться! Если, конечно, они будут экономнее вести себя!

Что стоит спустить в азарте деньги? А именно наличие этого страшного состояния уловил он в маминых глазах. На что она надеется? Что ей вдруг повезёт? Она ни разу не промажет?! Даже если допустить, что когда-то в школьные или в студенческие годы она неплохо стреляла во время сдач всяких спортивных норм, то по истечении стольких лет, что она сможет?! Промазать не как тогда, один раз из пяти, а двадцать из двадцати пяти в лучшем случае!

- Мы просто поглазеем, да? - с надеждой в голосе спросил он.

Не ответив, его мама лишь ускорила шаг. Нетерпение и, непонятные мальчику, но явно прочитываемые, азарт и вызов сквозили во всём её облике, чересчур женственном и не воинственном, совсем неподходящем для стрельбищных забав.

- Мам! - ещё более призывно воскликнул он, ухватив её за рукав.

Она приостановилась, высвободила свою руку из его руки и улыбнулась ему своей особенной, «мамской», как он называл её, улыбкой, ободряющей и успокаивающей, что означало, я с тобой рядом, значит ты в безопасности и всё будет хорошо. До сего солнечного апрельского дня улыбка эта успешно срабатывала. А теперь она лишь добавила тревоги в его сердце. На что надеется его мама?

Здание тира сложено из отличного красного кирпича, приземистое и длинное. Окружено не просто толпой, но и мгновенно затесавшимися сюда лоточниками с самым разным товаром: мороженым, напитками, пирожными и прочими вкусными продуктами, с удовольствием потребляемыми гражданами. Пристроилась тут и парочка гитаристов - парни наигрывали красивые призывно-щемящие, отнюдь не современные, мелодии. Подрабатывали.

В тире уже вовсю шла пальба. Стреляли в основном мужчины, но и женщин самого разного возраста присутствовало достаточно. Очень многие из них тоже решались пострелять. Но все эти женщины были явно не такими, как мама мальчика, нежная, хрупкая, домашняя, с широко распахнутыми голубыми глазами, да к тому же и не кокетливая, и не жеманная. Ручки у нее тонюсенькие, а пальчики - словно эфемерные прутики, длинные и гибкие, вряд ли способные твёрдо удержать оружие. Куда, куда её несёт! – страдал мальчик. Какая-то обречённость чувствовалась в её поведении.

Когда они вошли внутрь здания, окунулись в его напряжённо-азартную атмосферу, на них свалился шквал шумных выдохов. Рёв в правой стороне зала, который издала компания из подвыпивших молодых людей, потому что очередной стрелок не удержался на победном уровне и промазал; какое-то тесно хаотичное движение, словно шла перетасовка карт, в данном случае людей; чьи-то громкие оправдания, тонущие в общей радости к промаху, прикрываемой сочувствием,

Мама мальчика, неожиданно для него юрко и ловко, никого не потревожив, никого не взбудоражив, протиснулась в первый ряд к стойке и застыла там. Мальчик не отстал от неё и сумел пристроиться рядом, за её спиной. Вокруг уже шикали, призывая к тишине – к прицелу встал очередной претендент на главный приз. На тех, что стреляли просто себе в удовольствие (а были и такие), внимания никто не обращал. Да и сами эти стрелки тоже больше внимания уделяли претендентам, чем своим выстрелам. Глаза так и косили туда, на отчаянных охотников за большими деньгами. Пули на выстрелы за главный приз, как выяснилось, стоили гораздо дороже, чем на обычные.

Очередной претендент встал на изготовку и замер, целясь. Замерла с ним и толпа. Тишина установилась словно сама собой. Установилась не сразу, не будто по мановению волшебной палочки, а волной, разукрашенной шикающими всплесками, затихающими от стойки к выходу. А вокруг претендента образовалось свободное пространство - не дай бог, кто-нибудь помешает!

Рост у протиснувшейся к стойке женщины невелик, чтобы можно было всё комфортно видеть, не пускаясь на разного рода ухищрения – она притиснулась к стойке впритык, чуть подтянулась, почти повисла на локтях и груди, подавшись вперёд, чтобы быть поустойчивее. Мальчик нервничал, делал странноватые, неловкие движения, стараясь уберечь её от притеснений толпы, острых локтей и непредсказуемых и неизбежных грубостей. В глазах его появились и страх, и стеснительность едва не до слёз, и всё из-за её безрассудства. Увести бы её отсюда! А тут ещё торт, который тоже приходится оберегать от всяких опасностей!

Внимание его переключилось к мишеням. Ярчайшее их разнообразие только подчёркивало невыполнимость стоящей перед стрелками задачи. Они заранее были обречены на неудачу!

- Извращенцы. – Шепнула его мама, оценив взглядом мишени, и он с ней вполне согласился!

Внизу на полках расставлены призы для прочих, мелких выигрышей. Справа, за стойкой, возле кассы - высокий молодой человек. Едва подавляемое радостное возбуждение зажгло его глаза азартным огнем. Лицо его – лицо не очень опытного начинающего ковбоя. Только шляпы не хватает. Правда, рубашка, как и положено, в клетку, заправлена в голубые джинсы. Рядом, за спиной «ковбоя», в углу помещения сидит мужчина постарше. Ведёт себя так, будто его и нет. Соответственно, никто на него внимания не обращает. А вот мальчик, правда, как-то неосознанно мимоходом, отметил его существование и тут же забыл, выкинул из головы. Словно нет этого человека, хотя он совершает немало действий: следит за всем, даёт напарнику за кассой советы, выдаёт призы, но так выдаёт, что все видят приз, а не его. Правда, до призов мало кто достреливается. Иногда он исчезает за боковой дверью. Ни как он выглядит – его лицо, волосы, фигура; ни во что он одет, ничто не фиксируется, всё ускользает от постороннего внимания. Зато он, судя по всему, видит, замечает всё.

Мама подростка чувствовала себя в этой толпе гораздо лучше своего мальчика. Её, как ни странно, ничто не смущало, ничто не пугало. Для неё окружающей толпы будто и не существовало. К огорчению мальчика, на него, на его потуги отвести её отсюда, как-то вразумить, просто защитить от толчков и грубых слов, она тоже не обращала никакого внимания. Мальчика пугала толпа, и пугала мама, её идея фикс.

Претендент долго целился. О! Как женщина следила за ним синими немигающими глазами! Поразительно для сына. Бедный мальчик! Туманная, засевшая на задворках сознания, но от этого не менее острая и болезненная мысль об исчезающем из его жизни плеере напрягла его до основания. «Она что, - с горечью мысленно возмущался он, - всерьёз думает, что может выиграть?» В её глазах, когда она мельком глянула на него, он прочёл: да, деньги у неё уже в кармане, нет проблем! Вот только купит сейчас пули и дело в шляпе! Неужели эти мишени не внушают ей того ужаса и той обречённости, которые они внушили мальчику? Пронумерованные с первой по двадцать пятую, каждая со своей изюминкой, подленькой изюминкой! Почти все движущиеся, а если не движущиеся, то такие и в таком окружении, чаще всего радужном, что кружок или другая фигурка так и мерцают, исчезая в световой пожирающей пестроте! Стрельба шла по порядку номеров. Первая мишень – самая простая, кружок, медленно и равномерно бегущий по кругу. А вот вторая - скачущий зайчик. Его движения тоже ритмичны, но уже не так просты. Хорошо ещё, что прыжки его медленные, можно сказать, вялые.

В установившейся тишине претендент, наконец, выстрелил.

- А! – очень противоречиво выдохнула толпа. Он попал!

А претендент опять целился. Тишина нарастала. Слышна музыка на улице – звуки гитарных струн подпевали весеннему пробуждению. Толпа была всё ещё не так критично внимательна, так как стрелять решались лишь бывалые стрелки и первую мишень одолевали почти все.

В этой нестойко-внимательной атмосфере претендент одолел и вторую мишень! Этот успех был встречен новым, ещё более громким, выдохом и гвалтом снисходительных похвал. На парня уже стали бросать любопытно-недоверчивые взгляды. А ну как … сразит все двадцать пять мишеней?!

Мальчика тоже на какой-то момент охватило всеобщее волнение, но быстро для такого юного создания спало – его волновали другие проблемы. Мама! Она стояла рядом, и он услышал, как она шёпотом с непостижимой уверенностью в голосе прошептала: «Долго не выдержит. На четвертой промажет». Мальчик безнадежно тронул её за руку, догадываясь, что она не обратит внимания на его прикосновение.

Но она вдруг вся как будто ещё больше собралась, потвердела, от неё повеяло ещё большей решимостью. Вот тебе раз! К ужасу сына, она раскрыла сумочку и достала кошелёк. Заглянула в него. Потом взгляд ее метнулся к табличке цен. Он тоже глянул туда и узнал, что с тех, кто участвует в гонке за основной приз, взимается дополнительная плата, а не только за пули. Конечно, денег у неё не хватало. Он мгновенно понял это.

- Мама! – позвал он. – Пойдём! А то дедушка с бабушкой начнут волноваться!

- Нет, нет! Малыш! – она понимающе улыбнулась ему, - Не волнуйся.

И она озабоченно опять заглянула в кошелёк, потом быстро глянула на ценник. Не хватало.

Решение пришло быстро. Чуть вверх вскинулась левая рука, рукав спал, обнажив запястье. Мальчик едва не задохнулся, поняв ее мысль. Браслет! Она собирается заложить браслет, расставание с которым, означает нечто ужасное, сродни смерти!

Она вот так легко собирается заложить его? Мальчик не сомневался, что эти мужики, владельцы тира, ухватятся за него мёртвой хваткой. Такая ценность за стоимость нескольких недостающих пуль! Ведь этот аттракцион – обман и нажива. Она же сама так считает! А он это очень отчётливо почувствовал сейчас, когда она собралась поставить на кон их главную семейную ценность.

Все эти стрелки, надеясь на что-то или не надеясь, проигрывают просто некую сумму, вполне приличную, но и всё! Они платят за азарт и мифическую надежду. Подумаешь, попадёт немного адреналина в кровь! Одна приятность!

Женщина протиснулась к кассе.

- Э-э-э! Мадам! Вы куда! Здесь очередь! – возмутился молодой мужчина, стоявший близко к кассе. Он, судя по всему, был третьим. После его восклицания уже и остальные обратили на неё внимание. И, конечно, тоже возмутились, кто всерьёз и сердито, а кто и с пренебрежительным смешком. Ну и бабёнка! С виду этакая аристократочка не от мира сего, сопля эфемерная, а какая наглость, будто не понимает, что творит! Окружение в один голос принялось изумляться, возмущаться и насмехаться.

Очередь? Какая такая очередь? Она оглянулась на толпящихся вокруг людей. Голову пришлось задирать вверх, ибо в массе своей народ собрался гораздо больше её ростом.

И тут она такое выдала! Подумаешь, очередь! Да никто из них не дойдёт и до десятой мишени, только потратят деньги, время и чужое внимание! В этом она не сомневается! Да и до пятой мишени, судя по всему, никто не дошёл, и очень сомнительно, что кто-нибудь дойдёт! Может быть, и нашёлся бы этот неведомый кто-нибудь очень меткий, кто, потратив сотенку патронов, и сбил бы все двадцать пять мишеней, приноравливаясь к каждой, но, чтобы подряд все двадцать пять? Нет!

От такой наглости потенциальные стрелки и победители просто остолбенели и онемели. Мальчик густо покраснел, растерянно мигнув пару раз глазами. Он что-то хотел сказать, но не смог произнести ни звука.

- Во, даёт! – подал голос один из наиболее молодых мужчин. – Есть-то клюшка клюшкой. Только что не старая и без клюки!

- А у неё получится! – громко и радостно заржал высоченный толстяк.

- Ещё как получится! – хохотали уже почти все. Не возмущались, а хохотали!

А она подлила масла в огонь. Она громко сказала:

- У вас ни у кого нет шанса.

Она взирала на них с жалостью! Как на несмышлёнышей, как на глупцов! Словно перед ней были малые дети, только вот выросшие до невероятных размеров.

- А она ка-а-ак попадёт!

- Дважды по двадцать пять!

И хохот, хохот.… Потом кто-то предложил:

- Путь стреляет. Долго ждать не придётся.

Так и читалось в этом предложении, вот уж повеселится собравшаяся здесь публика, надо же всем им расслабиться! Разрядка в напряжённой борьбе за приз! Толпу обуяла снисходительность перед безрассудной смелостью заведомо слабого существа.

- Вот это ёмкость!

Мальчик вздрогнул от этого возгласа. Мама держала приоткрытую сумку прижатой к груди. А это именно она, сумка вызвала возглас насмешливого удивления, которое ничуть не задело её владелицу. На лице женщины лишь отразилось мгновенно исчезнувшее раздумье, секундное состояние заторможенности – промелькнул элементарный подсчёт в уме – сколько денег в наличности, сколько не хватает.

Бедный мальчик! Провалиться бы ему на месте! Его бросило в жар. Ну, всё не так! Ещё и эта её сумка! Здесь, в тире, среди состоятельной публики, особенно ярок контраст его мамы с современностью и состоятельностью. Вообще-то эта сумка ему нравилась. Даже можно сказать, что, бывало, он её вожделел. В ней столько отделений и карманчиков, явных и потайных! Сколько всего там можно разместить, несмотря на её внешне не столь уж большие размеры.

Но здесь, сейчас! Он увидел эту сумку другими глазами. Глазами униженного существа. Этот потрёпанный кожаный шедевр, совсем недавно столь привлекательный, вдруг показался ему предметом чуждым, это с одной стороны, а с другой - обидно подходящим облику его мамы из того туманно неопределённого времени. Что-то вроде ридикюля мультипликационной дамочки-старушки. Вещь заслуженная, изрядно потрудившаяся на своём веку и явно зажившаяся на этом свете. И тут у мальчика мелькнула шальная мысль, а вдруг у мамы достаточно денег? Хоть бы это было так! Меньше унижений!

- У меня не хватает всего на две пули.

Она пронзительно глядела на кассира. На лице того отразилось возмущение и непреклонность. Здесь не подают!

Но всё оказалось не так просто, толпе захотелось развлечься. Нельзя лишать её удовольствия, но и пуль должно быть куплено положенное количество. Да, но для этого кто-то должен был пожертвовать недостающую сумму! В возникшей паузе кассир непроизвольно начал высматривать возможных доброхотов.

- Нет, нет, правила не допускают никаких отклонений. Игра идёт на очень большую сумму. Для нашего тира, естественно.

Незаметный мужчина уже не сидел, он вскочил на ноги, стоял за спиной кассира. На какое-то неуловимое мгновение он стал заметно-индивидуальным, даже, можно сказать, ярким, не успев вовремя притушить взгляд, невольно брошенный на даму с сумочкой, когда он говорил свою речь о правилах. Она поймала этот его взгляд. Глаза её ответно сузились, став из круглых узкими щёлками, сверкнувшими всполохом мрачного режущего огня. Но он уже не смотрел на неё. Взгляд его устремился в кассу, в отделения для денег разного достоинства, голос стал сухим, бесцветно-равнодушным и непреклонным. А он сам – опять серой безликой тенью, бездушной машиной. Чувствовалось за всем этим сакраментально-железное: правила есть правила, закон есть закон.

- Я прошу не за так. И мне не надо никаких подачек. Я закладываю браслет, - она подняла руку, чтобы все увидели его на её запястье. Аккуратно сняла его с руки. – Он стоит гораздо больше. Много-много больше, чем эти две пули…. Да и главный приз тоже.

И тут как-то сразу, на первый взгляд необъяснимо, в толпе возникло противостояние. Там, за стойкой, почувствовалось напряжение. Кассир растерялся. Незаметный давил на него, напирая на букву закона, то есть на правила. Откуда-то сбоку вышел ещё один мужчина. По всем повадкам, хозяин заведения. Произошёл короткий спор. Позицию незаметного никто не принял, да и не понял. Даже профанам было понятно, что браслет стоит и впрямь очень много. Женщина оговорила условия, которые выглядели очень заманчивыми для владельцев тира. Она просила в случае выигрыша вернуть браслет, а стоимость пуль, - с процентами, конечно! - вычесть из выигранной суммы. В случае же проигрыша, что более вероятно, браслет переходит в собственность тира. Или хозяина тира, она не знает, какие тут порядки.

Незаметный напирал на хозяина. Голоса его не было слышно, лица не видно – стоял ко всем спиной, лицом к хозяину. Зато хозяина всем было видно и слышно, голоса своего он не снижал.

- Эта? – он ткнул беспечно и пренебрежительно в пространство, но все поняли, кого он имел в виду, и рассмеялся, махнув рукой кассиру, что означало – уступай!

Незаметный сплоховал. Его волнение уловили и некоторые посетители. И всё из-за хозяина, чьё мнение пошло вразрез с мнением этого серого человека, но совпало с желаниями гостей тира.

- Кого ты испугался. Мужик! - на весь зал громогласно забасил двухметровый толстяк. - Пусть пальнёт, тебе что, жалко? Ты, видно, баб не знаешь. Им ведь что втемяшится, так кранты! Они ведь не мы, они во всём хороши! - он радостно зареготал своим словам. - А уж стрелять, это тебе не штанги кидать. Ха-ха!

Остальные тоже были не против веселья. Мальчик окончательно растерялся, он был унижен и напуган. Как мама отреагирует на подобное оскорбление? Тем более, ему стало больно ещё и от мысли, что эти люди, в общем-то, правы, она ведь и правда стрельнёт раз, может быть, другой. На том и закончится её соревновательный порыв, но не веселье толпы. Чувство предстоящего позора окончательно прибило его. Его совсем не порадовало, что мама купила дополнительно ещё десяток пуль, чтобы и он пострелял. Его нервировала и раздражала мамина уверенность в себе, то, как она держится - невозмутимо и отрешённо спокойно. Будто люди вокруг - мошкара, бьющаяся по ту сторону оконного стекла. В другое время и в другом месте открытие, что его мама бывает и такой, наполнило бы его гордостью, но ... Может, она уповает на промысел Божий? Так помоги ей, Боже!

В каком-то полубессознательном сумраке он проводил взглядом браслет, перекочевавший за стойку в руки хозяина, потом куда-то вниз, где его никто не будет видеть. В специальное блюдечко легли, по одному отсчитываемые, пули - двадцать пять штук, и в другое - десять для него.

Уже в руках у неё винтовка. Она спокойно вогнала пулю в ствол, щёлкнула затвором. В движениях её была неторопливая уверенность, которую, пожалуй, никто не то, что не отметил, а и не увидел. Только вот этот, незаметный. Он стоял за спиной кассира с видом человека, которому стало на всё наплевать, кроме одного, чего-то одного, неизвестного окружающим. И, казалось, безучастно смотрел на руки женщины.

Итак, представление так представление, которое приобрело особую остроту из-за двухметрового гиганта, который повёл себя слишком развязно. Будто это он разрешил этой мелюзге пострелять. И из-за этого как бы возвысился над всеми, над всем здесь происходящим. Всё ему стало позволительно. Он снисходительно ободряюще хлопнул легонько даму по спине: «Ну-ну! Дерзай!», - а во рту у него задымила сигарета.

Женщина не вздрогнула испуганно, как можно было ожидать, лишь повернула в его сторону голову. Глаза потемнели от гнева. Взгляд её сначала упёрся в пуговицу на упитанном животе, потом взлетел вверх. Ноздри дрогнули, уловив запах дыма.

- Прошу не трогать меня. Полагаю, это в правилах данного, - она сделала неуловимую паузу, - турнира. И, пожалуйста, загасите сигарету, место общественное, и дым мешает мне.

Её голос в непрекращающемся гвалте слышен был лишь близко стоящим. Двухметровый мужчина покровительственно улыбнулся, играя на публику. Ведь это он помог ей! Так что же она не ценит этого!

- Стреляй, стреляй. Время идёт, другим тоже хочется.

Он перебросил сигарету из одного уголка рта в другой.

- Я высокий. А дым идёт вверх. Не помешаю!

В ответ в её глазах загорелось нетерпение. Служители тира не успели сами урегулировать обстановку, призвать курильщика к порядку. Всё произошло уж очень быстро и неправдоподобно, так что шокированные граждане осознали значимость происшедшего далеко не сразу.

Винтовка в руках женщины стала параллельно ей и мужчине вертикально дулом вверх, торцом приклада в её выдвинутое колено, впритык к его животу, раздался щелчок выстрела, и в губах ничего не понимающего мужчины осталась лишь часть сигареты, её мундштук.

Никто из присутствующих никогда не ощущал такой тишины, обрушившейся на них. Что-то зрело и перестраивалось. Толпа менялась. Лица людей, их глаза, даже позы – всё в этой тишине становилось другим.

А мужчина вдруг понял, в чём дело.

- А-а-а! - протяжно заорал он, - Ты, дрянь такая…

Если бы не люди вокруг, он бы пришиб её, а так, пришлось удовлетвориться сжатыми кулаками и возмущённым воплем:

- Она! Она же могла убить меня!!!

- Такой пулькой не убьёшь! – сразу же парировал кто-то из граждан.

- А глаз! Глаз могла выбить!

- Но ведь не выбила!

- Прошу не мешать мне. – Женщина обвела всех немигающим взглядом и развернулась к стойке.

В глазах хозяина, не менее других потрясённого происшедшим, более всего, конечно, этим противоестественным и противоправным выстрелом, мелькнула тревога.

- Она сделала выстрел и выходит из игры! Скажи ей об этом! Скажи всем! – шепнул ему на ухо незаметный, пытаясь встряхнуть его, вывести из состояния нерешительности, перевести затянувшуюся паузу в свою пользу.

Но ситуация складывалась однозначно – нет, нет и ещё раз нет! Толпа с таким поворотом не согласна. Выстрел сделан не по мишеням! Её браслета достаточно чтобы выделить ей ещё одну пулю. Да пусть у сына возьмёт, если они так жадничают! Она должна стрелять!

- Нет! – орал обозлённый толстяк. – Не должна! Не имеет права!

Но веских аргументов, чтобы отстранить особу, взвинтившую всех таким смачным выстрелом, у её противников не нашлось. Да и напор тех, кто «за» был гораздо мощнее, чем тех, что «против». В общем-то, и тем и другим хотелось увидеть, есть ли закономерность в прозвучавшем выстреле? Или это была случайность? Желание удовлетворить своё любопытство жгло и противников, потому-то они и уступили быстро.

- Влипли. - Прошептал незаметный мужчина.

Никто его не слышал. Все смотрели на женщину. Она переложила недостающую пульку из блюдечка сына в своё блюдечко. Действовала она чётко и уверенно. Так как всё внимание было обращено на неё, незаметный уже не прятался в кокон серости. Лишившись её защитной оболочки, он предстал совершенно другим человеком, если бы кто, конечно, следил за его метаморфозами. Что-то словно включилось внутри, высветив личность незаурядную, правда, всё равно замкнутую, но замкнутую как-то волнующе таинственно, с весьма привлекательной внешностью. Глаза вдруг оказались яркими и выразительными, они-то и приоткрыли его истинный облик. Его внимание тоже было приковано к женщине, к её действиям. Он смотрел на неё с отстранённой безнадежностью человека, точно знающего всё наперёд. К счастью для хозяина тира, ну, не к счастью, так к относительному спокойствию, подручный в данный момент его не интересовал, иначе хозяин здорово запаниковал бы, а не питал бы иллюзий, что мадам выйдет из игры на каком-нибудь пятом-шестом выстреле, что являлось пределом для особо выдающихся стрелков. Возможно, запаниковав, он бы начал что-нибудь придумывать, что-нибудь предпринимать, может быть не вполне честное, допустим лёгкий толчок или ещё что-нибудь в этом роде. А к чему бы всё это привело, кто его знает! Обвинили бы их в разных грехах, гораздо более страшных, чем простой толчок! Зашаталась бы их коммерческая идея тира!

Дама долго не тянула. Никто толком ещё не сосредоточился, как пала первая мишень.

- А-а-а! – зашуршал, словно сыплющийся песок, всеобщий выдох.

Мягко неброские, неуловимо слаженные движения – и вот под прицелом вторая мишень. Зрители замерли, будто это они готовились к выстрелу. И опять – не успели войти во вкус прицела, как лёгким щелчком, играючи, была поражена и вторая мишень. И уже третья пуля в стволе!

- Вот это пальчики! - прошептал кассир. - Даром, что тонюсенькие. Прямо робот-терминатор какой-то!

Толпа не успевала. Разыгрывалось нечто фантастическое по стремительности и зрелищности. Немыслимая гонка и неподвижная загипнотизированная толпа. Время почти остановилось, летели пули, бились запыхавшиеся от азарта сердца замерших зрителей. Ненавязчиво звучала музыка, оттеняя необычность происходящего.

- Не разоряй. – Словно тихий ветер занёс ей эти слова прямо в левое ухо. Незаметный уже перебрался по эту сторону стойки, стоял сбоку от женщины, чуть-чуть сзади неё, и он опять был серо незаметным.

- Промажь. – Он делал вид, что, как и все, смотрит на мишени. – Всё равно у нас нет таких денег.

- Догадываюсь. – Она чуть отстранилась от стойки, чтобы взять следующую пулю.

- Но мы тебя на обидим, найдём, чем тебе заплатить. – Он почти не шевелил губами. – Достаточно прилично.

Не глянув в его сторону, она всадила пулю в ствол.

- Нет, – ее губы тоже почти не шевелились.

- Нет? Прошу не из-за себя. Я не один в этом деле.

- Нет, – в её почти беззвучном голосе незаметный уловил твёрдость и скепсис. – Не промажу. Это выше моих сил.

В подтверждении истинности своих слов, в которых он, видимо, и не сомневался, она легко поразила конвульсивно дёргающуюся муху.

- Понимаю. Но мы останемся абсолютно ни с чем. Вернее, влезем в долги. Что равнозначно крушению.

Зал восторженно гудел и опять замирал. Уши глушил ток крови, возбуждённое сердцебиение.

- Ладно. Может быть, и снизойду. Возьму, сколько наскребёте. Но не меньше трёх тысяч. Толпе не обязательно знать, что у меня будут не десять. Пусть будет иллюзия десяти. Думаю, сможете. Но не промажу! От этого уволь! А вам только полезная реклама от этого.

Выстрел – пала очередная мишень. Незаметный не почувствовал облегчения от её слов, он не спешил радостно отвечать и что-либо оговаривать. Видно, знал или предчувствовал, что это не всё. С этой женщиной, просто быть не может.

- А ты станешь моим должником.

Наконец она сделала маленькую передышку. Оглянулась на толпу, улыбнулась сыну, его смятенному виду, холодно глянула в глаза незаметному и опять склонилась к прицелу.

- Будешь моим джинном. Будешь вкалывать на меня, исполнять мои хозяйственные желания. По гроб жизни. За недоданные деньги.

Довольно шумно втянула в себя воздух и, не выстрелив, оглянулась на толпу, в которой этот её жест сразу отозвался вздохом, в воздухе почти осязаемо повис вопрос – выдохлась? Промажет?

Мёртвой паузой, а вслед за ней, выдохом облегчения и гулом удивлённого одобрения был отмечен очередной её успешный выстрел. Всё-таки не подвела, а то они уже испугались!

- Отдать не сможешь. – Это был не вопрос, а утверждение. – Денег у тебя, как я поняла, нет. - В гудящем зрительском напряжении, замирающем лишь в момент выстрела, да с непрестанно льющейся музыкой говорить легче. - А будут, не возьму. Понял? Джинн?

Настроение толпы менялось, оно перестраивалось. Несомненно, практически всех охватило облегчение, что эта мадам не выдохлась, не промахнулась. Толпа начала осмысливать происходящее и злорадствовать, предчувствуя крах «рекламного трюка», наличие которого, хоть и спрятанное у многих, желающих выиграть, глубоко внутри, несомненно, ощущалось.

Выстрел. Конечно, меткий.

- Это мое условие. Иначе опозорю и разорю. Возьму всё сейчас и с помпой.

Выстрел.

- Деньгами и недвижимостью. Толпа поможет. Она не даст обидеть победителя. Да и браслет вернёте.

Ещё два выстрела незаметный молчал. Следил за её руками, словно удостоверялся – та ли она, что и прежде? Не даст сбой?

- Хорошо, – прошептал он, - мне надо поговорить с компаньоном.

Оба поняли – договор подписан. Они твердо знали, раз кто-то из них дал согласие, то так оно и будет. Кодекс чести действовал.

***

Празднество толпы разворачивалось в полную силу. Толпа безумствовала, радость захлёстывала всех, хотя победу одержал всего один из них. Но в этом и весь смак – один из них! Одержал победу над, казалось, непобедимым монстром, в безнадежной ситуации – хуже, чем игра в напёрсток! Недостижимое, невероятное свершилось! Что-то из области чудес, которые случаются «не здесь и не сейчас», вдруг свалилось неподъёмным грузом невероятной реальности.

Толстяк, ну, тот великан, которому она отстрелила кончик сигареты, топтался всё время рядом с ней, с победительницей. Видно, он простил ей ту хулиганскую выходку с отстрелом, уж очень она поразила его воображение, а, может быть, даже и сердце.

Болельщикам торжественно была показана бумага – она, оказывается, висела на стене в рамочке под стеклом! – именной чек. Оставалось лишь вписать в него имя и оговоренную сумму, ту, что не достанет до наличности. Нельзя же хранить большие деньги не в банке, а просто в этом здании!

Но тут пошло всё несколько не так, непредвиденно, хотя непредвиденным была уже сама победа этой женщины. Итак, толпа вдруг стала требовать наличности и никаких отклонений! А отдельные её экземпляры, опасаясь совершенно другого (не того, что обманут, зажмут эту самую наличность, или её вообще нет в помине) – требовали обратного, не надо наличности, пусть будет чек, но только они сопроводят эту женщину до банка, чтобы удостовериться, что чек неподдельный, а тир платёжеспособный! А наличность по пути могут и украсть! Что стоит справиться с такой хрупкой дамочкой?! И её отпрыск не лучше – тощий и ломкий подросток, стремительно вымахавший вверх, а сил не набравший! Правда, на счёт дамочки тут же возникли разногласия – кое-кто начал оспаривать слабость данной гражданки. Ничего что маленькая и хрупкая, зато какая! Может быть, она и ножи метать умеет! Это же получается убойная сила!

Образовалась даже группа из особенно дотошных граждан, рвущихся проследить за всем действом оплаты, удостовериться, что нет обмана, что всё исполняется «тютелька в тютельку», копеечка в копеечку. А охрана?! Как же без неё! В охрану тут же вызвался тот самый гигант с отстреленной сигаретой. Сразу же нашлись и возмутившиеся и этой идеей – охраны. А узнают её адрес? И обокрадут?

Другие кричали - не обокрадут! Деньги пусть будут в банке!

Кутерьма, азарт – в общем, горячка. Хозяин волновался. Хорошо ещё, что никто не подозревал, по какому поводу! В глазах Незаметного женщина уловила промелькнувшее в них смятение. Ревизионная комиссия из деловитых граждан – это катастрофа. Наверное, победительница насладилась страхом владельцев тира и, особенно, незаметного. От него она не скрыла своего ехидного торжества, но предаваться слишком долго столь низменному – но, оговоримся, довольно приятному – настроению не стала.

Мановением руки, улыбкой, она усмирила рвущихся к проверке борцов за справедливость. Если что, она ведь обратится к их помощи! И её послушались. Больше того, толпа воспринимала происходящее как свою собственную победу. Ведь это благодаря ним эта женщина была допущена к стрельбе, а потом так ловко отстреляла, и теперь получает приз!

О, как заворожено следила за ней толпа, когда она приняла в руки толстый конверт, заглянула в его нутро, чуть приоткрыв, пошуршала там пальцами и удовлетворительно закивала головой! А чтобы никто не сомневался, она победно вскинула руку с конвертом вверх – и толпа ответила на этот её жест радостным рёвом, потрясшим крепкое здание тира и его окрестности. Да, эта женщина может постоять за себя – мысль эта была ею внушена толпе.

Она и мальчик уже пошли сквозь толпу отсюда, как вдруг мальчик встал как вкопанный и отчаянно вскричал:

- А браслет?! – в глазах его отразилось дикое смятение – ведь они могли уйти и вспомнить о браслете лишь дома!

Толпа и на этот крик отреагировала столь же бурно, как и на победный жест женщины. Но теперь здесь была угроза – почему устроители турнира забыли отдать браслет?! Ситуация запахла дракой. Эти неприятные для владельцев тира ноты смешались с другими – восторгом и азартом облегчения – молодец парень, вовремя вспомнил! А потом и полностью поглотились радостным настроением, когда мальчик с трепетом и нежностью надел браслет на руку мамы.

Под умилённые взгляды, под громогласные напутствия они, наконец-то, ушли. Миновали большую часть сквера, нырнули в щель между светящимися нежной зеленью кустами и вышли на асфальтированную дорожку, ведущую к оживлённой городской магистрали. На мужчину в неброском, но отлично сшитом костюме из дорогой, добротной ткани, они наткнулись уже почти на выходе из скверика возле пышного оазиса кустарниковой растительности. Возник он на их пути довольно неожиданно. В отличие от мальчика, его мама не взволновалась, не выказала никаких особых эмоций. Уж она-то вполне допускала наличие невидимых провожатых. А мальчик, видимо, просто чувствовал их присутствие, и его страшно нервировало это неясное ощущение подсматривания. Поэтому-то он так, до падения сердца, испугался внезапного появления мужчины прямо на их пути. Тот был молод, имел вид очень уверенного в себе человека явно не из их среды. Он отозвал его маму в сторону, чтобы он, мальчик, не слышал их разговора, на что мальчик заартачился, но мама предупреждающим взглядом, в котором светились уверенность и спокойствие, остановила его.

***

- Вы идеальное орудие, - мужчина не уточнил, какое же орудие имеется в виду, но поглядел на нее со значением.

- Нет, – она бесстрастно смотрела на собеседника. А он кокетничал, заигрывал с нею.

- Что Вы! Вы себя не знаете! – он смотрел на неё с поощряющей снисходительностью.

- Знаю. – Спокойно без улыбки ответила она. После небольшой заминки, видя, что её собеседник не собирается отступать, снизошла, чтобы пояснить. – Я чувствующее и думающее, - она усмехнулась уголками губ, - орудие. Я делаю выбор.

- Ну, и?..

- Идеальное действует безотказно, не задаваясь никакими вопросами, не анализируя, не имея ни идеалов, ни таких понятий, как симпатия, антипатия, сострадание.

Мужчина еле заметно скривился, пожал плечами, встряхнул головой, словно сбрасывал с себя глупое наваждение – что она мелет!

- Большие деньги, - многозначительно уточнил он.

Она отрицательно качнула головой.

- А работы мало, - напирал он. - а для Вас одно развлечение, да и только.

Она вдруг коснулась его руки, приблизив своё лицо к его лицу, привстав на цыпочки, и что-то шепнула ему на ухо. Он резко отшатнулся от неё, непроизвольно оглянувшись по сторонам. Пока он приходил в себя, она пошла, кивнув мальчику. Мужчина вдруг облегчённо рассмеялся, видно, что-то сообразив про себя, и ринулся вслед за женщиной.

- Мадам! Ловко Вы меня обвели, но постойте!

Он догнал её и мальчика, решительно ухватив её за рукав пальто. Глаза у неё застыли, остановившись на его лице. Знал бы он, как не по душе ей такая фамильярность, и чем это может для него обернуться!

- Ей, Вы! - голос мальчика сорвался на писк, и он страшно покраснел.

А вот дальше всё пошло по другому сценарию. Раздался треск, вскрик, грузное падение. Из кустов вывалились трое – тот гигант с отстреленной сигаретой, незаметный мужчина и ещё один мужчина, под стать первому, но пожилистее. Все трое сплелись в яростный клубок. Двое против одного. Незаметный словно уж выполз из-под этих двоих. Потрепали они его порядочно, ибо уж очень ретиво он вырывался, а они с изрядным усердием удерживали его и отпускать никак не хотели. Но ему удалось освободиться!

Уже вырвавшегося мужчину один из этих двоих, крупный жилистый парень, умудрился из неразберихи свалки схватить за ногу. Тот упал, однако упал квалифицированно на руки. И из этой позиции, упираясь ладонями в асфальт, взвившись параллельно земле, с силой лягнул наугад свободной ногой назад. Раздался ряд очень характерных звуков: шлепок удара, болезненный вскрик, перешедший в рёв и ругань. Рот жилистого парня окрасился кровью. А незаметный, откатившись в сторону, вскочил на ноги. Он кинулся к женщине.

- Не смей! Не соглашайся! Знаю, что тебе могут предложить!

Женщина, мальчик и добротно одетый молодой человек, застыв, смотрели на свалку из дерущихся мужчин. Женщина поймала взгляд своего собеседника, направленный на метнувшегося к ним с громким и страстным призывом мужчину. Взгляд досадующей жестокости, но она не показала вида, что что-то заметила и что понимает, о чём идёт речь, о чём кричит ей этот мужчина из тира, только что вырвавшийся из рук преследователей. Когда тот подбежал к ним достаточно близко, она вежливо заулыбалась, как и подобает улыбаться, когда видишь перед собой человека, попавшего не по злому умыслу впросак. На её лице так и засветился вопрос, что же вас так взволновало? Мы вот с этим человеком просто беседуем. Молодой человек всего лишь восхищается её способностью так метко стрелять. Природный дар! Но люди почему-то такому простому и естественному ответу не верят. Конечно, не обошлось без тренировки… в школьной секции спортивной стрельбы.

Так называемый собеседник, готовый ко всему, не скрыв злобности во взгляде, подался в очень характерной стойке чуть вперёд, навстречу незаметному, поджидая, когда тот подойдёт совсем близко. Готов он был и к драке, и где-то глубоко, даже к дипломатическому обмену вежливыми, ничего не значащими словами двух людей, якобы не понявших друг друга.

Женщина остановила незаметного жестом руки на некотором расстоянии от них. Мальчик волновался не меньше, а, может быть, и больше двух мужчин, обменявшихся холодно-непримиримыми взглядами. Однако, его волнения, в отличие от их эмоций, были на виду, как на ладони! Он возненавидел мужчину, уговаривавшего его маму на что-то явно нехорошее, но, правда, очень, видимо, доходное, и он досадовал на догнавшего их мужчину из тира. Да и драка путала и пугала его. Ведь те двое, так немилосердно пытавшиеся удержать незаметного, уже отряхнулись от мусора и с угрожающим видом, хотя и обескураженные, и разозлённые своим фиаско, тем, что упустили такую мелочь, как этот помощник из тира, уже начали приближаться к ним, правда, двигались они лениво, соображали, что к чему. Чувствовалась в них неуверенность, которую мальчик подсознательно уловил, потому и волновался всё больше и больше, томясь неизвестностью, готовую непредсказуемо реализоваться. Двое громил явно не знали, на что им решиться – то ли напасть, то ли уйти от греха подальше. Когда ты на виду, ситуация становится менее привлекательной. Уверенности в своих действиях у них не было. Они ждали сигнала от нанявшего их мужчины, коим был собеседник женщины. Но тот принципиально их не замечал, ибо они не оградили его от сторонних неприятностей.

Женщина подчёркнуто вежливо кивнула своему собеседнику.

- До свидания.

Белозубо улыбнулась, взяла своего мальчика за руку и решительно двинулась в сторону двух громил. Она прошла мимо незаметного, который тут же именно так, незаметно, вдруг исчез с глаз долой. Она горячо поблагодарила двух сконфузившихся мужчин за заботу – ведь и впрямь, всякое могло случиться! - и они с мальчиком быстро, но неспешно пошли дальше.

Между оставшимися тремя мужчинами разыгралась немая сцена. Благодарность женщины, произнесённая подчёркнуто вежливо и доброжелательно, двоих громил почему-то оскорбила. И с заданием они не справились. Из-за этого они испытывали досаду и злость на незаметного. А заодно и на человека, подрядившего их на столь неприятно туманное действо. Тем более что этот самый подрядчик стоял сейчас перед ними и злобно презрительно смотрел на них, вспоминая как позорно они барахтались в кустах, не сумев справиться с противником значительно более мелким, чем они! Подрядчик, мужчина в добротном костюме, прошипел им угрожающе, обругал. Видимо, он должен был заплатить им какие-то деньги, на которые они, в такой нелепо для них сложившейся ситуации, претендовать не смели. Обменявшись красноречивыми взглядами, выражавшими с обеих сторон великое недовольство, они разошлись в разные стороны.

Аллея заполнилась прохожими. Оба проштрафившихся атлета стояли за кустами, вдали от основного людского потока, и молча курили, с мрачными лицами уйдя в себя. Потом на лице одного из них, уже знакомого нам толстяка, отразилось горькое удивление – ведь обманули!

- Ха! Вот и подработали! А? Ну и гад!

- Н-да. Позор и унижение. Тьфу! – с готовностью откликнулся жилистый парень.

Сейчас мимика их лиц и жесты рук соответствовали мимике и жестам бессильно злобствующих самцов здоровенных обезьян, когда их ожидания нагло обманула самка.

- А этот хмырь всё равно должен был заплатить нам! За риск! Мы же рисковали! Эта серая мышь не так себе простой мальчик.

- Ага. Серая! Ничего себе - серая! Удавил бы. Змеёныш скользкий. Одна шарашка с этой дамочкой! Точно! У этой пальчики стальные, у того – каблучки.

- Удар, будь здоров, – жилистый мужчина осторожно, с горьким выражением лица, тронул себя за подбитую скулу.

А дамочка всё время, пока они с мальчиком шли, присматривалась. Шли они, не спеша, хотя мальчику трудно было сдерживать себя и идти в принятом мамой темпе. Он всё говорил, как здорово, что она выиграла!

- Теперь мы богаты, да?

- Не так, как предполагалось, но тоже - неплохо. Очень даже неплохо.

Она сдержанно улыбнулась сыну. А он не мог успокоиться. Как здорово, просто очень даже ловко, она отшила всех этих мужиков! Вообще, как всё необыкновенно!

Ещё как, да! Ещё как здорово! - соглашалась мама.

Тот парень из тира сидел на скамейке одного из дворов, которым они проходили, под низко опустившимися ветвями акации и поджидал их. И он сам, и скамейка мерцали в переплетении золотисто-зелёных светотеней.

- Ты? – она остановилась рядом, глядя на его покарябанные во время свалки в кустах аллеи щёку и кисти рук, лежащие на коленях.

- Присядешь? – буднично спросил незаметный.

Мальчик почему-то смутился голоса мужчины и его взгляда, устремлённого на маму. Он отошёл в сторону и уселся на соседнюю скамью. Мама не стала останавливать его. Приняла его поступок как должное.

- Ты подцепил асфальтовую болезнь.

Незаметный повертел руками и согласно кивнул.

- Что поделаешь! Заживёт! - равнодушно ответил он.

- Заживёт. - кивнула она и саркастически спросила:

- Тебя что-то беспокоит?

- Думаю, что нет. Но ты нас растрясла основательно.

- Я сделала вам шикарную рекламу.

- Мы остались практически без средств.

- Не лукавь. Наверняка кое-что утаили.

Он усмехнулся.

- Совсем немного. Слишком напряжённая была обстановка, чтобы сообразить.

- Ничего. Теперь к вам граждане валом повалят, вдохновлённые моей стрельбой! А там и фанаты найдутся, будут стрелять и стрелять. Потому что, чем они хуже какой-то там тётки?

- Что ж, трудно не согласиться.

- Логика.

- Да. - Согласился он.

Какое-то время они молчали. Глянув в сторону сына, как он там, она негромко произнесла:

- Я не спрашиваю, как ты здесь оказался.

- На скамье? - Будто не понимая её слов, спросил он.

- Нет. В городе.

- А! - понимающе воскликнул незаметный. - И правильно делаешь, что не спрашиваешь. Всё равно не из-за тебя.

- В этом я не сомневаюсь.

Они коротко переглянулись.

- Ты всегда чётко мыслила.

- Не пой мне дифирамбы. У нас все чётко мыслили.

- Да. – Он опустил голову. – Но не всегда это было во благо.

- К сожалению. – Она вдруг вскочила, нервно передёрнувшись и как-то странно выдохнув.

Мальчик тоже вскочил, встревожено подавшись к ним, но его мама быстро взяла себя в руки и опять опустилась на скамью рядом с незаметным.

- Тогда его подвела логика. – глухо произнёс он.

- А тебя?!

- Не заводись. - голос его зазвучал крайне устало. - Я не виноват в том, что он…

- Ну, что же ты умолк? Договаривай! – жёстко приказала она, но, не дав ему ответить, непримиримым тоном сказала сама:

- Мёртв, а ты жив!

Незаметный на это только горько дрогнул губами.

- Он в одно мгновение отлетел в рай, а я прошёл через ад. Не по своей вине.

- Но ты жив. – упрямо произнесла она.

- Да. Жив.

Она с силой прижала ладони к щекам и шёпотом сказала:

- Прости.

Он пожал плечами. Время идёт, летит! Время делает своё дело.

- Я рада, что ты жив.

Он и на это промолчал, не нашёлся, видимо, что ответить. Тогда она ещё раз повторила, уточнив смысл своих слов.

- Я не просто рада, я счастлива, что ты жив, и что я узнала об этом. Что ты здесь, наконец…

- А не умираю где-то на задворках мира в трущобах? – саркастически ухмыльнулся он.

Она хмыкнула, усмехаясь в ответ.

- В общем-то, да.

- А я здесь. Странно, да? И стал твоим джинном.

Она пожала плечами и утвердительно кивнула в ответ.

- Да. Ты мой джинн. До самого моего конца. Тебя это не пугает?

- Нет. Не пугает. - он безмятежно улыбнулся ей. - Потому что не до твоего конца, а до моего. Прошедшие через ад долго не живут. Не придётся тебе вдоволь потешиться своей властью.

Она изменилась лицом.

- Прости.

- Да ничего. Не надо без конца просить прощения. Теперь я, в общем-то, не в претензии за ту твою осечку.

- Да нет уж, не обессудь и прости, потому что… потому что осечки не было.

- Была. Ты ведь никогда не мажешь. Ты…

- Тогда, - она чуть повысила голос. – не было осечки.

- Ну, не осечка, так пули…

- Всё было в порядке. Просто… Уж каяться так каяться! Я нарушила инструкцию. Я не смогла выстрелить в тебя.

Он какое-то время молчал.

- Из-за него? Из-за того, что он лежал там мёртвый на виду у тебя? – голос его зазвучал болезненно сухо. – Решила таким способом отомстить мне за его смерть?

Она отрицательно качнула головой. Глянула на него быстрым ускользающим взглядом, в котором ничего невозможно было прочесть, и после небольшой заминки вполне искренне воскликнула:

- Нет, конечно, нет!

- Это несколько примиряет. – Медленно произнося слова, сказал он и замолчал.

Они оба какое-то время молчали. Потом она спросила:

- Как тебе удалось спастись?

- Это неинтересная история.

- Неинтересная? Что значит неинтересная? Тебе, мне или вообще?

- Вообще. Столь же малоприятная, как и пребывание там. – Он мотнул головой в сторону.

Она несколько побледнела, что, кстати, было почти незаметно на её смуглом лице. А вот глаза претерпели заметное изменение – они сузились, и взгляд их стал неопределенно жёстким и непримиримым.

- Ладно, джинн. – Она встала. Никто сейчас не уловил бы нерешительности в её действиях.

И незаметному стало горько. Ведь случилось немыслимое, они встретились! Пусть разговор получился не из приятных, но то, что она так равнодушно прервала его, как если бы были расставлены все точки над «и», его очень больно задело.

Она кивнула мальчику, а ему сказала:

- Извини, нам пора. Бабушка с дедушкой уже заждались нас. Домой ко мне не приходи. Как обозначиться, сообразишь. Мало ли что мне понадобится. И лучше не скрывайся.

- Не скроюсь. Некуда и незачем. - Ответил он, продолжая сидеть на скамье. – Да, постой! Вопрос напоследок. Тебя списали?

- Зачем? – она пожала плечами, глянула на него синим ясным взором. – Нет, никто меня не списывал. Сама ушла.

- И отпустили? Так вот просто?

- Не совсем просто. Но я была убедительна.

***

Они, мальчик и его мама, отошли совсем недалеко, когда он спросил:

- Мам, а этот человек, он кто?

- Работали вместе. – коротко ответила она.

- И с папой? – уточнил мальчик.

- Да. И с папой, и с другими.

Сын привык к сдержанности своей мамы, но никогда – правда, сегодня ему увиделось много разных неожиданностей, связанных с его мамой, - но никогда, она не была такой отрешённой и далёкой, далёкой от него, от мира, в котором они жили, от того, куда они сейчас шли вместе. Случившееся унесло её куда-то далеко-далеко, наверное, туда, где когда-то были она и его отец. И это таинственное «далеко-далеко» в одно мгновение оформилось в воображении мальчика панорамно развернувшимся видением, в котором были одновременно, как это может только осуществиться разве что в мозгу, и ночные перестрелки, и белые корабли в устье сверкающей солнцем реки; праздничная публика в светло-пёстрых одеждах прогуливалась по набережной южного, всего в экзотических пальмах, города, уходящего домами ввысь по склону горы. За стенами домов кипела не такая, как у него жизнь, и мирная, и тайная, последняя мерещилась, конечно же, ночной порой в свете неоновых огней, сверкающих витрин и огромной Луны! И так далее, и так далее!

- Ты… вы… - он никак не мог сформулировать один очень простой и ясный по набору слов, да и по смыслу, вопрос. Но подтекст таил в себе для парня слишком большую эмоциональную окраску и требовал в ответ очень уж конфиденциальную информацию. Захваченный терзаниями возникшего вопроса, он, мучаясь муками юного создания, в поисках ответа пристально глянул искоса на маму. Насупился и, глянув ещё раз, вдруг расслабился – видно, уловил в её облике нечто дозволяющее. Втянув в себя воздух, решительно и прямо спросил:

- Вы с этим… ну, из тира, любили друг друга?

Она вскинула на сына глаза, в которых не было ни смущения, ни удивления, ничего, будто она и не услышала существа его вопроса. Зато он неожиданно испытал растерянность и досаду – это она стреляла?! Странно, но хоть он всё видел собственными глазами, он вдруг почувствовал сомнение, потом накатила обоснованная и не менее странная уверенность – она. А странная потому, что не нужна была уверенность, возникшая в душе, словно из воздуха или по наитию, человеку, обладавшему простым знанием этого факта. Теперь он всегда будет видеть в самом близком для него человеке нечто загадочное, тайное и значительное, но робости, к счастью, от этого в нём не возникло.

- Я любила твоего папу. – Чётко, твёрдым голосом не сомневающегося в своих чувствах человека, ответила она. Но мальчик сомневался, ему казалось, что она чего-то не договаривает.

- А он? – допытывался мальчик, - Этот мужчина? Он любил тебя?

- Боже! – наконец-то проявила эмоции его мама. - Ты меня удивляешь! Ты, как неугомонные старушки, ищешь, сам не знаешь чего! Тебе непременно нужна любовь? Без неё скучно, жизнь не в жизнь? – с шутливой насмешливостью воскликнула она.

- Мам! – покраснел мальчик.

- Малыш! - Она обняла его за поясницу, ибо своему малышу едва доставала до плеча. – Этот человек пришёл в нашу группу…

В какую группу? – жадно засветилось в глазах парнишки.

- … значительно позднее всех нас.

- Но, мама, я же не о том! А в какую группу?

- В рабочую, в какую же ещё! – усмехнулась мама.

- Ну, и? – настаивал сын.

Она как-то странно вздохнула, так, что ему стало не по себе, даже зябко.

- Милый мой мальчик. В жизни одно и то же может быть и простым, и сложным одновременно, и не понятным, как вот тебе. – Она любовно встряхнула его. - И уж, конечно, не однозначным. Я любила твоего папу, а папа любил меня. С самого первого дня нашего знакомства мы полюбили друг друга. Понимаешь? Это было как удар грома!

Мальчик некоторое время шёл рядом молча. Он думал о неоднозначности, что же это есть в данном конкретном случае?

- А… а этот? Ну, из тира? – мальчик покраснел и решительно сказал, - Только не увиливай, ладно? Я же не собираюсь критиковать тебя или … ну, осуждать.

Она нескрываемо изумлённо глянула на него.

- Мальчик мой, да ты у меня почти взрослый!

- Да ну тебя, мама! – досадливо воскликнул сын. - Что я, дурак что ли! Ты лучше ответь, а то я буду думать что-нибудь не то. А зачем!

- Правда. А зачем? Раз уж этот человек вошёл теперь и в твою жизнь!

- Ну? – выдохнул мальчик.

- Не знаю, как и сказать. - С лёгкой насмешкой произнесла мама.

- А если прямо? – подсказал сын.

Его мама вдруг как-то бесшабашно расхохоталась. И, продолжая смеяться, шёпотом взахлёб выкрикнула:

- Не получится! Я буду кривить если не душой, так словами! Критиковать и осуждать меня можно, но не за то, что вертится на твоем языке! Ты своим вопросом поставил меня в тупик. Я не знаю!

- Не знаешь?! – удивлённо, обиженно-нетерпеливым тоном переспросил мальчик, - Так не бывает!

- Бывает! Ещё как бывает! И каково его отношение ко мне, тоже не знаю! Полагаю, оно не очень благоприятное!

Потом, успокоившись, она как-то буднично, едва заметно вздохнув, продолжила:

- Одно могу тебе сказать, мой милый мальчик, если тебе так уж это надо, - она вдруг помрачнела, отошла от себя смеющейся. - Да, точно чувствую и знаю одно, этот человек - моя ненависть и, - она слабо дрогнула губами, - моя боль…

***

На следующий день, возвращаясь из школы, мальчик увидел на скамье возле своего подъезда всё того же мужчину из тира. Тот сидел, привалившись к спинке скамьи, и то ли дремал, то ли просто прикрыл глаза, нежась в лучах ласкового весеннего солнца. Мальчик взволновался. Он весь предыдущий вечер, всю ночь – а это уже в каких-то странных снах, - и всё утро думал о вчерашнем дне и об этом человеке.

Прошмыгнув мимо, огорчившись своей поспешности и страху быть замеченным этим человеком, мальчик от всей души пожелал, чтобы этот мужчина на самом деле дремал и не видел его, и не слышал шагов его. На максимальной скорости он взлетел вверх по лестнице на свой четвёртый этаж.

- Он что, хочет от меня пулю в лоб? Этот неудачник никогда не войдёт в мой дом! – свистящим шёпотом выговорила его мама. У неё так хищно оскалился в улыбке рот, что увидь он такое два дня назад, с ним бы приключилась истерика на манер тихого помешательства. Его изящная, хрупкая и милая мама яростно глянула на него, будто это ему она желает пулю в лоб!

Прерывисто дыша, мальчик обескуражено смотрел на неё. Она на самом деле злится или играет, изображая из себя разозлившуюся суперменшу? Но, во всяком случае, он не испугался и несильно удивился, так как после вчерашнего дня поднаторел в своих чувствах. Он с вызовом сказал ей:

- А может, он просто пришёл пообщаться с бывшей сотрудницей!

Сказал и встретил скептически насмешливый, жестковатый взгляд досадующих маминых глаз.

- Наши отношения с этим человеком не включают в себя походы в гости друг к другу.

- Он что, - сбавив тон, спросил мальчик, - совсем нежелательный, да?

- Ты романтик. – Неожиданно мягко произнесла мама, - Вот в чём беда. Ты ведь, наверное, в уме нарисовал этакую романтически благородную красивую картинку? Душу что-то щемит, и что-то сладостно грустно поёт? Да?

Мальчик что-то невнятно возразил в ответ и обиженно сказал:

- Он же сидит там! Наверное, ему, - всё неувереннее говорил он, - плохо, вот он и пришёл. А, в общем, я не знаю!

- С этого и начинать надо было!

- Мама! – запротестовал мальчик, - Я начал с того, что он сидит там! Посидит и уйдёт! Раз уж не зашёл, значит, стесняется, а ты злишься! Меня, думаю, он и не заметил! Так что надежды на то, что я скажу тебе, что он там сидит, и ты к нему выйдешь, у него нет!

Мама молча смотрела на сына, потом вдруг обидно для него фыркнула тихим вкрадчивым смешком.

- Ты полагаешь, что он тебя не заметил?

- Он сидел с закрытыми глазами!

- Да хоть с завязанными!

- Почему?! – в отчаянии воскликнул мальчик.

- Потому что, если ты не будешь видеть, слышать, ощущать всё всеми своими органами чувств, в любом состоянии, там, - она вкруговую махнула рукой, - ты погиб! Других туда не берут! И он бы ТАМ, - теперь уже голосом она выделила это слово, - не выжил, если бы не замечал всего до мельчайшего штриха вокруг себя и дальше, шире!

- Да? – задохнувшись, будто это он сам так страстно произнёс эту тираду, раскрывающую особую, какую-то необыкновенную жизнь, да при этом ещё и бежал куда-то вверх, спросил мальчик, глядя на мать загоревшимися глазами.

А она, от его вдохновенного «да», от его потрясённых, жадных глаз, словно протрезвела, и пожалела о своем срыве.

- Да. – Уже спокойным, будничным тоном ответила она, будто речь идёт о чём-то заурядном и повседневном. Пожала плечами – подумаешь, дело какое!

Но подобным действом не отвлечёшь, не прикроешь. Этим контрастным переходом от страстности к будничности она только подлила масла в огонь! Пережив момент обиды, внезапной приземлённости, почти ощутимо созданный его мамой, сын, вновь загораясь, принялся дотошно выпытывать у неё, что да как! А потом как обухом по голове – а ведь тот человек, из-за которого у них разгорелись такие дебаты, сидит в ожидании на скамейке, дремлет, а, может быть, уже и ушёл, не дождавшись, потеряв надежду! Ну, разве так можно? Мальчику вдруг всё представилось необычайно трагичным, и голос у мамы такой устало терпеливый, будто отвечает она ему из вежливости, а на самом деле ей тяжело на душе. Он устыдился своих расспросов, разочаровался в чём-то ему неизвестном, и, соответственно, опечалился. Жалость и обида затопили его, весь восторг улетучился, дрожь улеглась. А ведь всё это едва не убило его, иносказательно, конечно! У его мамы так пренебрежительно кривились губы, когда она говорила о незаметном, так она была снисходительна к расспросам своего мальчика, его азарту!

- Я есть хочу. – Сказал мальчик.

- О! – воскликнула мама. – А ведь ты меня заговорил, глупый мальчишка! Ты же с утра ничего не ел! Обед уже остыл!

Топот множества бегущих детских ног в подъезде, возбуждённые крики, трели звонков и стуков в двери, остановили их в коридоре на полпути в кухню.

- Что это? – мать с недоумением оглянулась на мальчика.

Он с не меньшим недоумением пожал плечами. Звонок в их собственную дверь, несмотря на все подготовительные звуки, застопорившие их в ожидании чего-то непредвиденного, заставил обоих вздрогнуть.

- Там! Внизу! – Девчушка в берете набекрень, с носом, испачканным в песке, тыкала малюсенькой ручкой вниз по лестнице. Глаза круглые, дыхание на пределе. За её спиной мельтешила разномастная группка местной ребятни. Часть из них во всю трезвонила и стучала в двери соседей. Но открыта была пока что только их дверь.

- Ну, и что же там? – как можно спокойнее спросила женщина, ободряюще внимательно, с мягкой улыбкой глядя на ребёнка.

- Там дяденька! Он умер! – выпалила девочка, от избытка чувств вытаращив глаза ещё больше.

- Что?

- Он так сидит! Он сполз!

Вся масса детей сосредоточилась возле их двери.

- Руки... руки вот так, как... как не его! Голова – вот так назад, а глаза открыты и не мигают!

- Он холодный!

- Да! Вот коротышка, он смелый, он потрогал!

Толпа словно выдавила из себя коротенького, крепенького и щекастого мальчишку в очках. Он предстал перед взрослой тётей во всей значимости происходящего.

- Я сначала так боялся! У него глаза открыты! – мальчишка указательным пальцем поправил очки на переносице. Синие, громадные через толстые линзы, глаза смотрели не по возрасту сурово.

- А потом потрогал руку.

- А потом щёку! – дружно прокричали возбуждённые детские голоса.

- Холоднющие! – громко резюмировала девочка, позвонившая в их дверь.

Только море этих детских глаз, устремлённых с надеждой и верой на женщину, принудили её не делать никаких резких движений, не издавать никаких отчаянных, пугающих звуков. Но её качнуло, правда, еле заметно, а где-то в ней самой грянула страшная музыка – какофония визжащих скрипок и ревущих труб.

Её сын первым ринулся вниз по лестнице.

На улице их окатила весенняя, послеполуденная теплота, мягкая игра света и тени в нежно зелёных листочках кустарников, деревьев, пробивающейся травы на огороженном газончике под окнами дома. Скамейка, выкрашенная под стать траве в зелёный цвет, утонула в окружении этого весеннего фейерверка. Состояние радости и неги, если бы не обмякшая фигура человека на скамье. Глаза на мертвенно бледном лице и впрямь открыты. Они были пусты и безжизненны, как и весь он сам - полулежал, съехав вбок, руки свесились, кисти беспомощно покоились на сиденье скамьи, голова на спинке скамейки тоже склонилась вбок лицом чуть вверх, как будто человек собирался рассмотреть что-то в ветвях над собой, а может быть, его интересовало одно окно, он поднял голову, и в этот момент что-то произошло.

Женщина остановилась рядом и замерла, наклонившись над неподвижным телом. Дети столпились за её спиной, в недетском напряжении ожидая от неё каких-то волшебных, чудодейственных, недоступным маленьким человечкам действий, страстно надеясь, что они ошиблись в своих предположениях, и что взрослый человек сейчас скажет им об этом. Какое радостное облегчение охватит тогда их юные души!

- Эй! Третий! – негромко позвала она, напряжённо вглядываясь в его лицо. Осторожно, словно она стала такой же боязливой, несмышлёной девочкой, как стоящие за её спиной дети, коснулась своей рукой его руки и медленно отняла свою руку. Недоверие и страх – вот два основных её чувства в данный момент. И боль от незавершённости. Она оглянулась на детей, поймала испуганный ожидающий взгляд сына.

- Да? – шёпотом спросил он.

- Н-не знаю. – неуверенно, как никогда в жизни, ответила она. Кто-то из детей за её спиной, видимо, самый чувствительный, отчаянно всхлипнул. Она круто развернулась к детям.

- Нет, нет! Он жив! Наверное, ему стало плохо. Вот и всё! С кем не бывает!

Такие слова требовали соответствующих поступков. Дети придали ей решимости, хотя впервые во взрослой жизни её пугал мёртвый человек. Но она не могла обмануть ожидания детей, надо было что-то делать, как-то успокоить их! Отвлечь!

Она мягко, но уверенно, взяла его голову в ладони и – тут её снова словно ударило, так поразил её холод и очень явственное ощущение безжизненности, предметности, сразу же, при первом прикосновении, возникшее в её пальцах - плавно развернула к себе лицом. Страшновато стало от глаз, тусклых, которые даже не смог заставить блеснуть солнечный луч, пробежавший по лицу. Какое-то время она делала всё как в тумане. Вдвоём с сыном они посадили человека ровно. Она взялась нащупывать пульс. Дети с надеждой следили за её манипуляциями. Сердце бешено колотилось. Вызывать скорую помощь или нет? А зачем!!!

- Ну, почему! Почему? – в отчаянии шептала она, касаясь сначала пальцами, потом губами его виска, а потом артерии на шее. Ее губы сейчас были диагностическим инструментом. Нет, нет и нет, холод ещё не тот, не глубокий, утешала она себя, просто не привычные тридцать шесть и шесть!

Толпа детишек и её сын с замиранием сердца следили, чем закончится подобное обследование. Малышей даже не смешили и не смущали эти её касания губами, похожие на поцелуи, которые совершала не чья-нибудь мама в щёчку своему ребенку при расставании в детском саду.

Женщина расстегнула куртку, рубашку, распахнула полы шире и приложилась ухом к левой стороне холодеющей груди. Очень долго вслушивалась. Дети непроизвольно затаили дыхание. Она отстранилась, медленно двигаясь прикрыла рубашкой открытую часть тела, руки безвольно опустились. Кто-то по её же просьбе, сделанной скорее из чувства какого-то долга, что всё возможное ею сделано, подал ей зеркальце, на котором, увы, ничего не появилось, когда его поднесли ко рту и носу незаметного. Но дети за её спиной ждали, и сама она никак не могла примириться с очевидным. Она опять, сосредоточенно касаясь, стала искать признаки жизни.

Дети вздрогнули, когда вздрогнула она и резко отстранилась от незаметного.

От непроизвольного толчка, когда тело отпустили, перестали поддерживать, оно стало падать вбок.

- Ай! – вскричали детские голоса. Но, к счастью, женщина быстро пришла в себя и не дала ему упасть. Она занервничала, и дети это поняли и приободрились, ибо в этом был добрый знак.

Женщина взяла голову человека в руки, большими пальцами оттянула шире веки, пристально заглянула в глаза. Пальцы непроизвольно принялись массировать голову, основание черепа. И она что-то стала нашёптывать ему в ухо.

- Он живой? – с робкой надеждой вопросительно зашептали за её спиной.

- Пока нет. – Не задумываясь над смыслом своих слов, ответила она. Сказала и почувствовала там, за спиной, отчаяние и недоумение.

- А оживёт? – последовал правомерный вопрос. Спросить об этом решился её сын.

- Не знаю. – Честно ответила она. – Может быть, я ошибаюсь. Подождите.

Она опять приблизила свои губы к его уху и принялась убеждённо и повелительно нашёптывать ему свои призывы.

- Это я. Ты ведь знаешь мой голос. Ты специально устроил этот аттракцион? Ну же, третий! Это говорит тебе первый! Прекращай валять дурака. Оживай! У меня же не хватит сил дотащить тебя до своей квартиры даже со всем этим выводком!

Шептала, верила и не верила, будет ли толк из её стараний, и обострённо вслушивалась в него. Потом, усталая и недовольная, она села рядом с ним на скамью и мрачно глянула на детишек. Тишина среди них воцарилась гробовая. Никто ничего не говорил. Коротышка, тот, что рискнул дотронуться до руки, на вид неживого, человека на скамье, вдруг сдавленно икнул и молча ткнул пальцем на мужчину.

- Что? – она медленно повернулась к незаметному.

Всё было как прежде. Но уже и остальные дети заволновались, словно что-то поразило и их, и стали сбиваться в кучку, плотнее друг к другу и чуть дальше от скамьи.

Женщина медленно, боясь обмануться в ожиданиях, встала и опять склонилась к лицу мужчины.

- Господи. - Прошептала она, вглядываясь в его зрачки, пальцами крепко прижавшись к шее, чтобы не пропустить, уловить признаки жизни. - Так он всё-таки научился этому.

Закусив нижнюю губу, она булькнула растерянным смешком, глянула искоса на детей и, неловко развернувшись, плюхнулась опять на скамью. Подкосились ноги от нахлынувшего облегчения.

- Всё, дети. Всё будет хорошо. Мы немножко подождём, пока он придёт в себя.

- Это обморок, да? – спросила беленькая девочка с жалостливыми и любопытными голубыми глазами.

- Нет, – завертела отрицательно головой женщина. – Нет!

- А что это? – дети осмелели и подошли поближе к ней. Она подняла глаза, ободряюще кивнула сыну и улыбнулась детям.

- Это? Скажем так, это высший класс йоги. Он затормозил, почти остановил все процессы в своём организме. Не каждый врач поймёт, что он не умер.

Хорошо, что не вызвали скорую помощь – подумала она. Отправили бы его в морг, оставили бы его на какое-то время одного, без присмотра. Вдруг он там так и сошёл бы на нет? А сейчас, сейчас ей хорошо, она уверилась, что именно её голос послужил толчком к начавшемуся оживанию.

- Ух, ты! И даже сердце не билось?

- Очень, очень редко билось. Так редко, что можно сказать, что и не билось.

- А надолго он так почти умер?

- Мог и надолго.

- А сейчас он просыпается?

- Да. – Она засмеялась тихим ласковым смехом.

- Скоро-скоро проснётся?

- Скоро. Он уже стал теплеть.

- Значит, он оживёт?

- Милые мои, да вы же первыми заметили, что в нём что-то изменилось!

- Да! Да! – радостно, но негромко загалдели дети и с облегчением, ярко выписавшимся на их лицах, принялись рассказывать, как и что они увидели, почуяли, и тут же стали уточнять друг у друга, что да как каждый из них именно. Конечно, даже среди таких малышей тоже нашлись знатоки йоги. Посыпались сведения явно противоречивые – кто-то где-то что-то слышал. Однако коротышка, оказался приличным знатоком – оказывается, он сам читал! От обращённых на него уважительных и завистливых взглядов он почувствовал себя гордо и смущённо.

***

Поддерживаемый с двух сторон заботливыми руками, незаметный поднялся вместе с женщиной и её мальчиком на их четвёртый этаж. Мальчик помог ему снять обувь, провёл в комнату, затенённую золотисто-коричневыми с зелёными разводами шторами. Дорожка света пробивалась в неширокую щель между шторами в середине окна. Мальчик помог ему улечься на старинном, чёрной кожи диване с высоченной стеганой спинкой. Вскоре в комнату вошла его мама с бокалом в руке.

- На, выпей. Приободрит. Ну и метод ты выбрал! И всё для того, чтобы пробраться в мой дом?

- Но ты ведь меня не выгонишь?

- Прямо сейчас? Нет. Можешь спокойно отлёживаться. Во-первых, мне нужен здоровый джинн. Во-вторых, меня гложет любопытство, как ты смог одолеть такую науку!

- Ну, смог.

- Не многословен. – засмеялась она, глядя на него сухим пристальным взором. – Буду честной, я не ожидала ничего подобного. А сам ты можешь выходить из транса? Ты здорово сегодня рисковал…

- Рисковал. - с её помощью он сделал глоток из бокала. Одобрительно крякнул. – Хорошая штука.

- Конечно, хорошая. Я знаю толк в напитках.

Он ухмыльнулся её словам.

- Похвальная гордость. Одобряю. Ну, а это умение, так поразившее тебя, чему я несказанно рад, спасло некогда мою жизнь. Хотя, не скрою, я очень рисковал. Выйти вовремя достаточно трудно. Во всяком случае, мне.

Они поглядели друг другу в глаза и неожиданно оба смутились. А она ещё и загрустила. Вспомнила своего мужа. Ту страшную боль, когда он упал, изрешечённый пулями, а она ничего не могла сделать! Нахлынули ощущения той злой мстительности, когда она, не двигаясь, смотрела из своего безопасного уголка, как незаметного, всего лишь легко раненного в отличие от её мужа, бьют по голове, сбивают с ног, скручивают, заламывая руки за спину, и опять бьют, уже куда попало. Она не должна была оставлять его в живых, она должна была выстрелить и убить его. Это по инструкции. Безопасность дела прежде всего. Человек слаб и смертен. Он всегда стремится выжить! На что он пойдёт, стремясь выжить? Она не должна была оставлять его в живых! Она знала, что его ждёт! Но, не двигаясь, словно застывшая лава, смотрела, как его пихают в машину и увозят. Горела мстительность – пусть он утонет в боли! Ведь её муж умер, а он почему-то - нет!

Но нет, нет. Не только это. Опять смерть? Убить своего? Она не хотела, чтобы ещё кто-то из них умирал! Тем более, он, третий, с кем бок о бок они немало успешно поработали. И надеялась, что он выдержит, никого не сдаст, иначе ей не простят данной промашки. В душе адская смесь. Но это было тогда, не сейчас - узкая, исчезающая полоска надежды, веры во что-то не столь безысходное, как смерть и инструкция.

Как он напугал её сегодня! Когда вдруг оказалось, что он, выживший в той мясорубке, вдруг вздумал умереть прямо у неё на глазах! Просто так, взять и умереть! Какой подлый трюк! Ничего ей не сказать, всё унести с собой!

- Эй, третий! Ты опять уходишь?

- Что? – еле слышно отозвался незаметный, едва дрогнув тяжелыми закрытыми веками.

- Ты опять собираешься в небытие? Прекращай заниматься дурью! – она ощутимо тряхнула его за плечо.

- Нет. – он улыбнулся уголками губ, по-прежнему не открывая глаз. – Просто засыпаю. Обыкновенным сном.

- А ты уверен, что обыкновенным сном? Боюсь, что у тебя всё перепуталось!

- Нет. Я в порядке, только устал. Очень устал. А у тебя так спокойно…

И затих.

Боже, каким он стал! Тревога не покидала её сердце. Она не была уверена, что сон сморил его. Как бы он автоматически не ушёл опять в эту дурацкую нирвану! Она взяла его за запястье, вслушалась, а так как волновалась, услышала лишь свой пульс. Сердито отмахнулась и приложила пальцы к артерии на шее. Успокоившись, шёпотом позвала сына.

- Неси плед, тот в клеточку, самый тёплый! Посидишь с ним рядом. Последишь за дыханием. Он так дышит, что иногда кажется, что его и нет. Будь внимателен. То ли оно пропадает, то ли оно такое слабое. Поэтому надёжнее проверять пульс. Проверяй лучше вот здесь.

Она взяла сына за руку и прижала его пальцы к шее.

- Чувствуешь, да? Понял? Если что, зови меня.

- А ты?

- А я пойду готовить ужин.

- Мам!

- Да?

- Ты видела, какие у него шрамы на груди, когда слушала у него сердце?

Она пожала плечами, а у мальчика на этот равнодушный жест неожиданно навернулись на глаза слёзы. Увидев их, мама опешила и возмутилась, что ещё больше расстроило мальчика - это ему в данной ситуации положено возмущаться! А она резче, чем ей хотелось бы, ответила:

- Видела! Ну и что? Они могут быть и в других местах! И ещё похлеще! А хуже, как всегда, бывают те, которых не видно!

Подавив обиду, но, отнюдь не уняв дрожь в губах, мальчик, насупившись, спросил:

- А ты его не прогонишь?

- Ну вот, и ты туда же! Вы меня записали в профессиональные гонители! Хорошо, хорошо! Пока он не придёт в себя, он будет у нас. – Она осуждающе глянула на сына - в чём таком антигуманном он её подозревает? И утешающим тоном произнесла:

- Хоть до самого вечера!

Но на лице сына отразилось ещё большее недовольство. Более того, он был явно обескуражен ее словами.

- У него же есть свой дом! - возмутилась мама. – Чего ты хочешь, я не пойму! Он вполне здоров. Выспится - и все дела!

- Мама! Ну, что ты такая! – только и смог расстроено произнести мальчик.

- Не пойму, какая такая?

- Злая!

- Ничего себе обвинение! Причем здесь злость? У нас с ним вполне конкретный уговор, как нам общаться. И он не включает в себя пребывание этого человека в моём доме. А тебе что, понравился этот дядька? И ты боишься, что больше его не увидишь? Малыш! Пробрался же он сегодня в наш дом, когда его совсем не звали!

- Ну, мама! Как же ему к нам попасть, если ты такая!

- Опять за своё. Такая! Ну и какая? Раньше, не спорю, была не очень заботливая, ты меня почти не видел и не знал. А сейчас я самая хорошая мама!

- Это ко мне ты хорошая!

- Почему только к тебе! И к другим!

- Ага, - не унимался мальчик. Судя по тону его слов, не очень-то он ей верил, - а теперь, когда ты стала хорошей… для всех, - уточнил он, - ты, конечно, его позовёшь. – воскликнул он с нарастающей обидой и сарказмом.

- Будет необходимость, может быть, и позову. А ты не кричи так громко.

- Ну, конечно, позовёшь! Раз в сто лет!

- Да нет, почаще! – мама со странной улыбкой смотрела на сына.

- Конечно!

- Ну, ты и ворчун. Не бойся за него, он покруче твоей мамы. Видал, какой фокус выкинул? Так что, пробрался раз, проберётся и ещё! – вставая со стула, она дала сыну лёгкий щелчок в нос. Тот фыркнул обиженно, но мамино лицо его утешило. Он почувствовал себя маленьким, любимым, таким, кому сегодня не откажут ни в чём!

- Хорошо. - С великим облегчением выдохнул мальчик и побежал за пледом.

А она, прежде чем выйти из комнаты, склонилась над незаметным, пристально вгляделась в его лицо.

- Слава богу, ты выжил. – И, едва касаясь, провела большим пальцем по царапинкам на скуле. Не открывая глаз, тот в ответ еле заметно шевельнул головой. Наверное, утвердительно кивал.

Потом вдруг прошептал насмешливо:

- Первый, какие нежности! С чего это вдруг?

- Да так. – небрежно ответила она и убрала свою руку от его лица. - Радуюсь, что подзаработала и что мой джинн жив, здоров и ещё послужит мне. Так что, отсыпайся.

- Угу. - невнятно пробормотал он и каким-то блаженно-мягким движением повернулся набок, носом к спинке дивана.