Читать онлайн
"Я царь..."
Последние часы поэта словно сон, тяжёлый, смурной, никто не смотрел другу другу в глаза. Мне было также не по себе я, то и дело словно проваливался в этот сон, где всё было видно как сквозь мутное стекло. Все понимали, что вина в каждом, но Николай Первый думал о красавице жене поэта, и это он чьё воспитание и уровень интеллекта есть пример подданым и одна из причин монархического правления, но...
«Я, царь…»
рассказ
Набережная реки Мойки, 12.
Под окнами громко застучали копыта, заржали лошади, и раздался резкий окрик возницы.
Из передней донеслось:
- Арендт… Арендт приехал!
Дядька Никита Козлов, стоявший в оцепенении у кабинета, поднял голову и снова ушёл в себя.
Из кабинета, где находился раненный, вышел Шольц:
- Уважаемый! – оживил он Никиту, - Жалуется на стук копыт за окном… мостовая очень близко, … что возможно предпринять?
Никита сначала очнулся, кому-то невидимому покивал головой и, спохватившись, поторопился в переднюю.
- Придворный врач Его Величества Николая I , доктор Арендт. – негромко представил входящего камердинер. Мимо прошёл спешащий Никита, едва не столкнувшись с доктором, который пропустил его.
Арендт был спокоен и статен. Он снял выделанную норкой шинель и спросил: - Где?
Камердинер проводил его до спальни.
- Вы были у него? – спросил Арендт, подходя к Шольцу.
- Да я… был сразу же … я не смог скрыть, что рана похоже не…не излечима…я …я не смог дать ему… - Шольц вздохнул, - Надежду…
- Не ваша вина!
Арендт вошёл в кабинет.
Театр.
Николай сидит в царской ложе в пол оборота к сцене.
- Вы сегодня, безучастны, мой Государь! О чём вы думаете? – поинтересовалась супруга, сидевшая рядом.
- Что Вы, моя хорошая! Просто вспомнился сон давеча… так же в театре… и как будто один, из ангельского хора рукой на меня показывает и зычно так, как хористы могут, пропел:
- «Не суди» мол, «дела небесные»…
На сцене хор в это время запел в унисон: «Не бери, Божеское, не суди Судное!»
Царь резко посмотрел на сцену. Хор поклонился. Послышались негромкие аплодисменты. Актёры на фоне хора по одному стали выходить на поклон. Николай взглянул на супругу, она душевно улыбнулась, глядя супругу в глаза и поцеловав Государя, встала, громко захлопала, крикнув: «Браво!».
Николай улыбнулся и, поднявшись, стал аплодировать. Зал взорвался в рукоплесканиях.
Набережная реки Мойки, 12.
В переднюю входит Жуковский. Стёкла очков его тут же покрылись пеленой. Всё погрузилось в туман, люди превратились в тёмные покачивающиеся пятна. Он медленно двигался между этими пятнами. Шорохом одежд и звуком шагов нагнеталось общее молчание. Пройдя, не раздеваясь, он тихо наугад поздоровался с присутствующими. Туман медленно отступал. Вдруг неожиданно как будто послышался короткий стон: «…re-mercie» Жуковский снял очки, рядом стояли: Князь Вяземский, Князь Мещерский, Князь Валуев.
Прислуга уносила плащ, чуть раньше пришедшего домового доктора Спасского, который сразу же направился к двери кабинета.
Из кабинета вышел доктор Арендт тут же обратившись к Спасскому:
- Сейчас же прикладывать холодные со льдом примочки на живот и давать питьё.
Доктор Спасский молча и отрешённо покачал головой.
Жуковский подошёл к Арендту:
- Каков он?
- Очень плох, он умрёт непременно. – Арендт направился в переднюю.
Жуковский смотрел вслед уходящему доктору, как смотрят на Ангела Смерти.
Спасский вошёл в кабинет, следом внесли лёд.
- Почему такой яркий свет? Свет закройте! Слепит глаза! Почему? – послышался слабый голос раненого.
Доктор Арендт уже надевал цилиндр, как из кабинета раздался надрывно зовущий голос:
- Арендта! Доктора Аренда позовите!
Спасский быстро выскочил из кабинета:
- Я сказал, что вы уезжаете!.. Просит Вас, пожалуйста…- поймал он Арендта у зеркала.
- Да-да, только плащ сниму…- Арендт протянул свой цилиндр и трость прислуге.
- Не к чему… так можно доктор…- Спасский был взволнован.
Арендт вошёл в кабинет, там стоял полумрак, шторы были приспущены. Он подошёл к дивану. Лицо Поэта еле проступало в темноте:
- Попросите Государя, чтобы Он меня простил; попросите за Данзаса, он мне брат, он невинен, я схватил его на улице. Попросите, доктор, прошу Вас!
- Конечно, я всё передам Государю. Не беспокойтесь!
Арендт вышел и, проходя мимо Жуковского с Вяземским, сказал:
- Я был в тридцати сражениях и видел много умирающих, но мало видел подобного.
Вяземский и Жуковский посмотрели друг на друга.
- Я мог предвидеть, я должен был предотвратить это, …не прощу себе …-
Жуковский закрыл лицо обеими руками.
- Василь Андреевич, нам всем упрёк! – Вяземский не знал что больше сказать. Жуковский стоял не двигаясь. Арендт взял трость и цилиндр и двинулся к двери.
Арендт вышел на улицу. Его карета стояла в ста метрах от парадного подъезда. Несколько мужиков во главе с Никитой выкладывали мостовую к подъезду охапками сена.
Арендт быстро пошёл к карете.
Театр.
Николай стоял на сцене и нахваливал игру актёров, которые почтительными поклонами головы выражали свою признательность.
- Государыне финал понравился. В «Федре» я похожего не припомню… А в «Антигоне» что- то такое есть, помните, милая? – Государь обратился к супруге.
- Государь, финал восхитителен и, дай Бог, чтобы в жизни подобным образом происходило, но сейчас господа актёры, наверное, хотели бы отдохнуть?!
- Да, господа, благодарю вас за доставленное удовольствие, и позвольте фуршетом отблагодарить вас, господа! Всех, прошу, участников действа, пожаловать! – он повернулся к свите, - Распорядитесь, всё для господ артистов! И хор – обязательно! – добавил Николай.
Подъезд Зимнего дворца.
- Обязательно, пошлите за мной, когда Его Величество, прибудет! – доктор Арендт протянул дворецкому листок и перо.
- Будет исполнено! Ваша честь! – ответил дворецкий.
Карета Арендта ехала по заснеженным улицам Санкт-Петербурга. Метелица кружила по мостовой, поднимая воронки порошистого снега.
Карета Императора в сопровождении конных гвардейцев, остановилась у Зимнего дворца. Николай, не дожидаясь прислуги, поставил ногу на мостовую:
- Каково заметает, а! Стелет, убаюкивает, сударушка империю нашу, а? Императрица? Ты глянь! Воет, родимая! – он отослал подбежавшую прислугу одним кивком головы.
- «Воет, родимая!» Но воем-то Империю Российскую не одолеть! Вы меня поддерживаете, мой Император? – императрица улыбалась.
Николай подал руку супруге: - Я Вас поддерживаю, Моя любовь! – официально ответил он, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Только Государыня хотела ступить на мостовую, как Государь подхватил её на руки:
- Хочется кружиться, дорогая, с этим снегом! И завьюжить все дела государственные! Вы Меня поддерживаете, Моя Императрица? – он опустил её на мостовую.
- Я Вас поддерживаю, Мой Государь, но вряд ли удержу, если вы закружитесь! – рассмеялась она.
Императрица, встреченная придворными девушками на лестнице, поклонившись Императору, удалилась в покои.
Камердинер поймал меховую накидку царя.
Дворецкий поклонился и сказал:
- Ваше Величество, был Доктор Арендт… Пушкин умирает…
Доктор просил Ваше Величество, от лица больного о прощении ему.
Николай медленно шёл по внутреннему садику Зимнего двора. Лицо его было недвижно, глаза смотрели вниз.
- Ваше Величество! Ваше Величество!
Услышал Николай голос Государыни и, повернувшись, быстро направился на зов. Они встретились в зеркальном зале. Государыня бросилась к нему на грудь:
- Государь Вы, простите его…
Николай обнял её и, посмотрев ей в глаза, твёрдо сказал:
- Это и не могло быть по-другому. Он... - Николай помолчал и выдохнув добавил, - Таков исход.
- О, милый! Какое несчастье… у него четверо детей… он так любит жить… Господи! – государыня отвернулась и достала из рукава платок.
Николай повернулся и увидел себя в зеркале. Глаза его в отражении были огромны и смотрели неподвижно, поднятые брови в размахе застыли чёткими полукругами. На властном лоснящемся подбородке, еле прослеживалась ямочка.
- «Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум…»
Николай оборвал стих, не отрываясь от зеркального отражения. Грубо провёл пальцами по подбородку:
- «Усовершенствуя плоды…» - медленно досказал он и поправил усы.
- Государь! Я буду молиться… да простятся…
- Он прощён, дорогая, и прощён небом… небом раньше, чем…- вдруг прервал её Николай.
Государыня Великая Княгиня подошла к Императору и он обнял её. Она склонила голову ему на плечо.
- Он любил жизнь… в нём…
- Дворецкий бумагу! – выкрикнул Государь, - Надо успеть, успеть дорогая…- он взял её руки в свои и поцеловал их. Одна рука Её Величества была в перчатке, другая без. Государь поцеловал обе.
- Пойду в церковь. Молиться. – Государыня Великая Княгиня направилась в семейную церковь дворца, снимая на ходу вторую перчатку.
Император отражался в зеркале в полный рост.
Дворецкий принёс бумагу, перо и чернильницу.
Николай смотрел на чистый лист бумаги, глубоко пронизывая его своими глазами. Прошла минута. Дворецкий стоял не шелохнувшись. Вдруг Государь вынул из чернильницы перо и одним махом написал на листе «Я, Царь…» и посмотрел на дворецкого.
Дворецкий вытянулся как струна.
Николай смял бумагу. Дворецкий подал новый лист. Николай тихо пробубнил: «Да – да…» и повернувшись, медленно дошёл до внутреннего сада дворца. Рука его держала за локоть другую руку, которая подпирала подбородок. Дворецкий осторожно двигался чуть сзади, неся письменный прибор и папку с бумагой. Николай в раздумье остановился у скамьи, и медленно опустившись на нее, протянул руку. Дворецкий быстро подал бумагу и перо. Николай старательно, стал писать:
«Если Бог не велит нам более увидеться, прими моё прощение, а с ним и Мой совет: кончить жизнь христиански. О жене и детях не беспокойся, я их беру на своё попечение».
Дом доктора Арендта.
- Фельдъегерь, Его Величества! – объявил, вошедший в покои слуга Арендта.
Арендт сидел у окна с книгой в руках.
- Какая метель! Не уймётся…- глянул он в окно.
- Да, Ваша честь, метёт особенно сильно,… Император повелевает Вам немедля ехать к Пушкину. - Фельдъегерь протянул Арендту письмо и записку от Императора, - Прочитать ему письмо, собственноручно Государем к нему написанное, и тотчас же обо всём донести.
Арендт посмотрел на письмо, развернул записку к письму, там было выведено: «Я не лягу, я буду ждать»
- Письмо приказано возвратить! – выпалил быстро фельдъегерь, - Разрешите идти?
- Да. Все будет исполнено и Государю доложено.
- Честь имею! – фельдъегерь удалился.
Набережная реки Мойки, 12.
«… о жене и детях не беспокойся, я их беру на своё попечение» - дочитал письмо Арендт, стоя в слабо освещённом кабинете поэта.
- Можно я подержу, его в руках, доктор? – спросил поэт.
Арендт протянул письмо.
Поэт поцеловал письмо и прижал к груди.
Жуковский стоял у изголовья раненого.
- Отдайте мне это письмо, я хочу умереть с ним. – Поэт обратился к Арендту.
- Александр Сергеевич, на то мне надо испросить дозволение Государя… я думаю, что Он не будет против…- стал успокаивать раненого доктор.
Жуковский вышел из кабинета.
- Письмо! Где Письмо? Дайте мне письмо…- послышалось из кабинета. Через несколько секунд вышел Арендт, лицо его горело. Губы шептали: клизму, клизму… а что же ещё..?!
Зимний дворец.
Николай I шёл по тёмному коридору Зимнего дворца. Сапоги гулко и медленно отдавались в тишине мрачной галереи портретов. Он остановился, поднял взгляд на портреты героев 1812 года. В их рядах темнели пустоты отсутствующих полотен. Николай I вгляделся в пустые рамы и увидел на них оставшиеся имена:
Муравьёв – Апостол,
Пестель,
Волконский
- Слуга! Дворецкий! Почему не горят свечи? – крикнул он.
На зов тут же прибежал молодой слуга:
- Ваше Величество! Простите, Государыня распорядилась не зажигать свечей, только в подъездах и комнатах прислуги оставить… никак скорбит Её Величество, потому как весь вечер…
- Почему рамы прежние висят? - Николай I пристально смотрел в безусое лицо испуганного слуги. Это был хорошо сложенный стройный юноша с вьющимися русыми волосами.
- Так… я же…я… - заикался юноша, Государь смотрел ему в глаза, - Не могу знать Ваше Величество! – вытянулся он, вдруг овладев собой, - Вчера заступил на службу, по протекции третьего камердинера Вашего двора, за усердие в исполнении…
- Хорошо! Хорошо! – остановил его Николай I, - Сколько лет тебе?
- Осьмнадцатый грядёт, Ваше Величество! – выпалил слуга.
- Родом двадцатого, значит?
- Так точно!
- Ты слышал про них? – Государь указал на пустые рамы, - Только не лги, накажу!
- Слышал, Государь! Ещё батька сказывал, что… - слуга замолчал.
- Ну, ничего не будет, Государь тебе слово сказал!
- Что… что не там кровь пролили, но там душу спасли! Ваше Величество! – слуга выговорил это, обливаясь потом.
Император стоял недвижно. Слуга зажмурил глаза и покачнулся:
- Я… я…
- Где Государыня? – спросил Николай I.
- Её Величество весь вечер в церкви, молится Ваше Величество! – процедил юноша.
- Скажи дворецкому, что Государь производит тебя в рядовые Императорского корпуса!
- Военным при дворе служить будешь!?
- Рад стараться! Разрешите идти!
- Иди! С Богом! Рамы снять! – Николай I кивнул на пустые рамы.
- Будет сделано, Ваше Величество! – юноша удалился.
Набережная реки Мойки, 12.
Из дверной щели доносились тяжёлые вздохи:
- Ну, поднимай же меня… выше, выше… ну пойдем, пожалуйста, да вместе…
Кончена жизнь! Жизнь кончена! Тяжело дышать, давит!
Жуковский полез за платком и отошёл подальше от комнаты раненого поэта. Вместе с платком он вытащил торчавший лист сложенной бумаги. Он совсем забыл про переписанное когда-то стихотворение Пушкина из списков 3-го отделения по делу поэта. Жуковский вспомнил письмо, которое он когда-то писал Пушкину по поводу его заявления ухода в отставку от служения камер-юнкером. Только сейчас он подумал: «почему я облачился в этот старый сюртук? Наверно я старею». Торопясь одеваться после страшной вести, он наверно впервые не думал что одеть. Он медленно развернул лист бумаги и вспомнил, как намеревался выругать поэта и предупредить о последствиях этого произведения. Он вспомнил разговор с Беккендорфом и как тот настойчиво просил повлиять на поэта . Глаза нервно скользили по строчкам стихотворения:
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Глаза Жуковского были влажными, руки дрожали, он неумело свернул листок, сунул за пазуху и на полусогнутых ногах подошёл к двери. За дверями слышался голос поэта:
- Пойдём, пойдем со мной…
Жуковский прижался лбом к двери. Старший камердинер Никита стоял у косяка, не двигаясь, словно статуя. Глаза Никиты были полны слёз. За окном глухо стучали копыта, их звук то приближался, то исчезал.
Конец.
16 января 2005 г.
Автор Дамир Исхаков (Мироу)
.
ЛитСовет
Только что
