Читать онлайн "Юность"

Глава: "Юность"

Москва-река была в пяти минутах ходьбы от дома, мы проводили там всё время, берег на нашей стороне был высокий, иногда мы располагались наверху, иногда спускались вниз, где был песочек - благословенное место! Как же там было хорошо! Зимой мы только и мечтали о Лобково.

" И жить торопится, и чувствовать

спешит..."

А.С.Пушкин

В следующем году ещё весной мы все втроём отправились снимать дачу. Поехали наугад по Белорусской дороге, договорились в деревне Нестерово, дали задаток. Через неделю папа поехал ещё посмотреть (что-то как-то было не так) и проехал за эту деревню ещё пару остановок на автобусе, доехал до деревни Лобково и снял там, а задаток в Нестерово пропал. Вот так мы и оказались в деревне Лобково, довольно большой, домов 30, на горе, вокруг лес и под горою Москва - река. Лучше не придумаешь. Первый год мы жили у бабки Петуховой, рядом была дорога, лето было такое дождливое. Другую комнату и терраску снимали Олины родственники, мы с Олей Свердловой и Люсей Моховой часто сидели на террасе за большим столом и рисовали кукол и одежду к ним. У Оли были такие красивые карандаши, очень много цветов. Ещё мы играли в карты (я их впервые увидела) в 6 колод. Мама моя и Олина двоюродная бабушка Нина уходили в лес, и мы, бывало, оставались одни. Как-то нам послышался какой-то шум в глубине дома, я выскочила в окно от страха так, что стекло в нашей комнате было разбито. Пришлось писать папе, он привез стекло и вставил, меня не ругал.

В следующем году мы сняли у Жучковых на другой стороне деревни, подальше от дороги. Там было замечательно, 2 комнаты, такие хорошие хозяева-старички, во дворе стол с лавочками. Мы с девчонками обитали на речке, купались утром и вечером, мама из леса таскала грибы и ягоды, она очень любила лес, папа приносил с реки свежую рыбку, каждый день брали парное молоко. Вечером у нас на реке каждый день был костёр. Я брала с собой маленький транзисторный приёмник (тогда мало у кого они были), и под музыку мы сидели у костра, много ребят. Там были корабельные сосны, высоченные. Сашка Булавлёв лазил днём по ним, срубал сухие ветки для костра, высоко забирался.

В тот год, когда мне удалили гланды, мы поехали на дачу на такси, я не купалась, только однажды помочила ноги в реке, как у меня подскочила температура. Так был ослаблен организм после, казалось бы, несложной операции.

На следующий год я чуть не утонула. Плавать я ещё не умела, плавала на круге по течению вдоль берега, где воды мне было по пояс, как Люська говорила «паровозиком». А тут спустили воду с Можайского водохранилища, уровень воды в Москва-реке поднялся, течение стало быстрым. Я со своим кругом оказалась на дне на глубине, меня ещё сносило вниз по течению. Но самое интересное, я нисколько не испугалась. Как сейчас помню: круг у меня болтается на руке, надо мной вода, а я думаю, сейчас возьму круг и поплыву. В этот момент меня подхватывают под руки и тащат к берегу, далековато до берега, а тащат под водой. Когда я очутилась на берегу, лежу вниз лицом и никак не могу отдышаться, долго под водой не дышала, а все думали, что я плачу. Ещё потом их ругала, что под водой меня тащили. Мама с папой в это время были в лесу. Вытащили меня Оля Свердлова и Наташка Скворцова. Наташка - деревенская девчонка из очень бедной многодетной семьи. Родители мои мне сказали, чтобы я подарила ей 2 самые красивые мои платья, хотя у меня их тоже было не густо. Через пару дней мы с Олей переплыли реку, всё такую же разлившуюся и бурную, чего никогда до этого не делали, вода была такая мутная, и мне это помогало, было такое чувство, что это такая твердь, не было страха от глубины, но течение было всё ещё сильное и река полноводная. Оля мне сказала, что если я устану, могу опереться на её плечо, но я и так доплыла, кажется, даже без круга. Её родственники на нашем берегу так и обомлели. Обратно я уже не помню, как мы перебрались, наверное, на лодке, благо, на том берегу была лодочная станция.

Как мне всегда хотелось домой в Москву в конце августа, когда уже все разъезжались, но мы оставались на даче до последнего.

На другой год мы сняли у этих же хозяев отдельный маленький домик позади большого, там мы жили как у себя на даче. Родители не хотели связывать себя своей дачей, снимать было удобнее. Там кенарь наш однажды вылетел из клетки, посидел на яблоне, посидел и залетел обратно в клетку. Умница какой.

В этом домике до нас жил летом Вовка Рогачёв с родителями. Он звал меня "сестрёнкой", наверное, потому что жили у одних хозяев, иногда дружески давал мне подзатыльники, неровно дышал к Оле, хоть ему она была не по зубам, Оля - птица большого полёта, умница, фигуристая, дед у неё журналист, печатался в "Медицинской газете" под псевдонимом "Ольгин", еврей, хороший человек, а бабушка русская, отец Олин - типичный еврей, Оля - русская на одну четверть, воспитание она получила соответствующее. Меня приглашала на "Необыкновенный концерт" в театре Образцова, куда попасть я даже и не мечтала. Вовка, я подозревала, тоже был евреем. Как-то сидела я в садике и читала "Анну Каренину", Вовка всё куда-то бегал и говорит мне "пойдём со мной, я иду к Сашке, он там коров пасёт", у Сашкиной бабушки была корова, и была их очередь пасти коров. Это было за деревней на лугу. Пришли, улеглись на подстилку, я продолжала читать, а Сашка мне говорит "почитай вслух", а я читала как раз про роды Анны, конечно, не стала читать, но очень смутилась.

Я заканчивала 8 класс. Вместо 10- летнего среднего обучения ввели 11- летнее. И получалось, что обучение в техникуме только на год больше школьного. После техникума легче было поступить в институт. Я думаю, что папа хотел поскорее поставить меня на ноги, они с мамой были уже немолодые, и здоровье у него было не очень хорошее. Я ещё раньше подумывала поступить в медицинское училище, чтобы потом стать врачом, меня испугало то, что там надо было резать трупы. Стали решать, в какой техникум мне пойти. Моим любимым предметом была математика, мне нравилось, что там всё логично, подумывала о программировании, но решила, что это такая сухая наука - одни цифры, также поэтому позже я не стала экономистом. Мне мечталось быть физиком, физики воспевались в моих любимых фильмах "Иду на грозу", "Девять дней одного года", но я хорошо понимала, что для меня это недоступно, звёзд с неба я не хватала. Взяла книгу Ландау и попробовала её изучить. Казалось, стоит только постараться, но не тут-то было, даже первую страницу не осилила. Конечно, папа всё предусмотрел, техникум машиностроительный недалеко от дома, на автобусе минут двадцать, от Мосгорсовнархоза, распределение в Москве, специальность "Металловедение и термическая обработка металлов", нужная на многих предприятиях, включающая в себя мои любимые предметы физику, химию и математику. Не мог он предусмотреть только того, что вся эта индустрия рухнет, этого предвидеть не мог никто. Был тогда потрясающий фильм "Битва в пути" с Михаилом Ульяновым и Натальей Фатеевой в главных ролях, моя любимая артистка играла как раз инженера-металловеда. Поступила я легко, группа у нас была очень хорошая, мы считали, что самая дружная. Мы часто собирались вместе, на праздники у кого-нибудь дома, накрывали стол. Родители думали, что я где-то гуляю. Мы ездили на экскурсии, ходили в кафе-мороженое "Космос" в начале улицы Горького, теперь Тверской, какое там было вкусное мороженое, по рюмашечке нам наливали. Я переворачивала рюмку, чтобы мне не налили, а Руслан возмущался моей невоспитанностью, просто с песнями гуляли по Москве "Нажми водитель тормоз, наконец, ты нас тиранил три часа подряд...", "Всё перекаты да перекаты - послать бы их по адресу..." и др. Руслан играл на гитаре. Как-то на Красной площади девчонки придумали играть в ручейки, детская игра, в это время посторонние ребята обидели Наташку Антонову, Руслан рвался в бой отомстить обидчикам, мы изо всех сил его удерживали, я сидела рядом с ним на парапете и убеждала его остановиться. Все были такие интересные, часто хохмили, было весело, у Ромки Клионского ( потом Якушева) была кличка "Боц", он был несколько толстоват и неуклюж, но редкий хохмач, Кольку Щеповских звали "Фано", он играл на фортепьяно, мягкого Капусткина - "Капа", Наташку Антонову, кандидата в мастера по художественной гимнастике - "Мастер", переименовывал всех Руслан. После экзаменов все где-то гуляли, а я ехала скорее домой - с моими слабыми нервами надо было отдохнуть. После сессии группа гуляла всю ночь, я не могла родителей расстраивать. Один раз, уже на 3 курсе я решилась тоже с ними погулять. Что это было... Гуляли, гуляли по улицам, устали, зашли в какой-то подъезд и расположились прямо на лестнице, на полу, вся группа. Вот это гулянье... Я пошла позвонить родителям, что всё в порядке. Ночь. Со мной Люська и Руслан. Звоню, говорю, мы здесь всей группой, чтобы они не волновались. А папа мне: бери такси и езжай домой. Тут вмешивается Руслан и авторитетным тоном вещает папе, что всё в порядке, мы тут все вместе. Каково? Что папа мог подумать. Что было дальше, я не помню. Только в группе не было пар, были все вместе. Я была влюблена в Руслана, об этом знали только подружки Люська Федосова и Лариса Погоскина. Он у меня был под кличкой Остап Бендер или О.Б. Это я как-то вытащила родителей в театр "Эрмитаж" на спектакль с Остапом Бендером, он был такой лихой, конечно, это был не папин герой, но мне папа ничего не сказал. Меня покорила незаурядность Руслана, он был старше нас года на три и вёл себя очень самоуверенно, его нестандартная внешность и игра на гитаре, так редкая в то время. Фамилия его не гармонировала с именем - Руслан Хлюпин. Отца не было. Я его ему изобрела - он был Игоревич, музыкальный, отец его скрипач Игорь Безродный, может быть, неофициальный. Фантазия моя работала. Руслан водился с таганской шпаной, хвастался тем, как они дрались гитарами, пел "зачем сгубила ты меня, таганка...", его выражение "ждёт меня Красноярский край...", был окутан ореолом романтики. Говорили, что он наркоман. Я всегда страдала от того, что была выше ребят, и Руслан не был исключением. Конечно, между нами ничего не могло быть, он же хулиган, я трезво оценивала ситуацию, это была романтическая влюблённость, да и что другое могло у меня быть? Говорили, что у него пассия в параллельной группе - Ханина, такая вульгарная девица. Не знаю, может быть, позже он и узнал о моём отношении к нему, подружка Люська разболтала девчонкам, и кто-нибудь мог ему сказать. Меня он звал "детский сад". К 3-ему курсу всё развеялось, он стал больше соответствовать своей фамилии, чем имени, стал каким-то жалким. Я также хорошо училась, также все у меня списывали, нас с Валей Царёвой послали на олимпиаду по математике, там я абсолютно ничего не могла решить, хорошо, что удалось списать у впереди сидящих, так как ряды располагались амфитеатром, и столы впереди были ниже. Наш техникум занял 2-е место, и мне подарили книгу. У Руслана было плохо с учёбой. Настал момент, что ему предложили позаниматься со мной или Валей Царёвой. Он выбрал меня и стал приезжать ко мне домой, мама нас кормила. Но мои попытки как-то его подучить привели к тому, что он стал писать шпаргалки, видимо, потеряв надежду улучшить свои знания, да и можно ли за несколько часов наверстать то, что было упущено годами? Я, правда, была ребёнком, потому, что в перерыве, дав Руслану свою маленькую гитару, загородилась от него стульями. Он и не думал нападать на меня. На экзамене по математике я залезла на стул и через окно над дверью ему подсказывала. В техникуме после лекций мы с ребятами ещё занимались с Русланом, но ничего не помогло, и его всё-таки исключили. Несмотря на это, он всегда приходил на наши традиционные встречи после окончания техникума. Возможно, что ему льстила всё-таки моя такая недолгая влюблённость. Однажды через много лет он вызвался зашнуровать мне зимние такие высокие сапоги, как у фигуристок, когда я уходила со встречи, как всегда раньше всех. Шнуровал как верный раб. А ещё через много лет на другой встрече так ополчился на моего второго мужа, что только Вадик Слепцов сдерживал драку, как увидела я, придя на кухню.

Мы с девчонками воевали с ребятами, чтобы они не курили. На слесарной практике я как-то обрушилась на Руслана за то, что он соблазняет Вовку Савельева выпить, а он мне говорит "да он сам, кого хочешь, соблазнит". Я поставила фото своей любимой артистки Натальи Фатеевой перед собой, когда слесарничала на тисках, все удивлялись, кто-то сказал "да она же на неё похожа", это был редкий комплимент мне. Когда Руслану исполнилось 18 лет, нам было по 15, я ему сказала "Ты уже можешь жениться, я, как только мне исполнится 18, сразу выйду замуж, ведь уже будет можно". Так и получилось. "Я никогда не была красива, но всегда была чертовски мила!". Это фраза из оперетты. Я не была красавицей, но меня иногда путали с Майкой Роговой, самой интересной девчонкой в группе. На вечерах бывало, что я оставалась у стенки, когда все танцевали, это было нечасто, и я нисколько не страдала. Так получилось однажды дома у Майки, где мы все собрались, и поэтому мы с Лариской Погоскиной вышли прогуляться на улицу. Недалеко от дома навстречу нам шли два сопляка, один из них вцепился мне в руку и не отпускает, я не испугалась - Лариска была недалеко и в случае чего могла сбегать за нашими ребятами, и улица, где был народ, была недалеко. Чтобы мальчишка отцепился, я ему говорю "Давай встретимся завтра", а он мне "завтра я, может, в тюрьме буду", я говорю "я к тебе в тюрьму приду". Никак не могла от него отвязаться, пока не прибежала целая "кодла". Старший из них подошёл ко мне, всмотрелся и сказал "отпусти её". Видно, они кого-то искали. Когда мы с Лариской вернулись к своим, меня долго трясло, но мы никому ничего не сказали.

Мы с группой что-то сделали нехорошее, не помню что, может, сбежали с лекции, идея была моя, нашу старосту Валю Буланову лишили за это стипендии, у неё в семье было 5 детей, но жили они неплохо. Я просила Римму лишить стипендии меня, а не Валю, потому что я виновата, но Валю отстоять не удалось, Римма никак не прореагировала.

Когда я поступила в техникум, одногруппники были чуть старше (я ведь раньше пошла в школу) и все уже были комсомольцами. Как мне хотелось вступить в комсомол, в который принимали с 14 лет. Но это была такая фикция. Также мне очень хотелось попасть на демонстрацию, на которую всех загоняли силой, я об этом не знала. Подбила всю группу с нашей классной руководительницей, было так здорово на демонстрации, так празднично. Наша классная, Римма Ивановна, была у нас такая замечательная, учительница русского и литературы, всего лишь вдвое старше нас, ещё незамужняя. Всю себя она отдавала нам, ходила в походы с группой, устраивала вечера в техникумовском буфете, на литературе читала нам чудесные книги, такую поэтичную "Тополёк мой в красной косынке" Чингиза Айтматова, моноспектакль "Площадь Маяковского, третий пролёт справа", замечательные стихи "С любым из нас случалось иль случится...". Мы её любили, но относились к ней немного свысока, она же была «старая дева». Ей я обязана своей любовью к стихам, на лето она нам задала написать стихотворение и рассказ, это было интересно, я и не подозревала, что способна на такое. На её уроках я читала "Красное и чёрное" Стендаля, она отобрала у меня книгу. В походы меня не пускали, а мне так хотелось, все же ходили, наконец-то и мне разрешили. Что мне запомнилось, так это каша с еловыми иголками и сон в палатке. Руслан был в походах завсегдатай, такой прожжённый походник, и даже мама его иногда ходила, она преподавала в Вузе и была дружна с Риммой.

У нас были очень хорошие преподаватели, по черчению Черина, старичок такой, меня любил, задал нам на лето писать шрифт, не знаю, как другие, а я писала, я любила черчение, особенно когда обводишь и получается так красиво. По металловедению был директор техникума Самохоцкий, тоже такой добрый старичок, на экзаменах всем ставил хорошие отметки.

Техникум был богатый, мы занимались физкультурой на стадионе, ходили в бассейн завода им. Лихачёва, на лыжах катались в Измайловском парке, откуда возвращались уже под вечер гурьбой, по дороге к метро друг друга валяя в сугробах, весело так было.

Я предложила Римме организовать в техникуме театральный кружок, у неё и самой лежало к этому сердце, но меня туда не приняли, я плохо читала стихотворение. Потом был замечательный спектакль, где Наташка Боброва неожиданно оказалась такой обаятельной графиней.

Наверное, на 3-ем курсе вся группа ездила отдыхать куда-то на Урал, меня, как всегда, не пустили. На практике на 3-ем курсе все работали где-то на комбинате, мыли бутылки за деньги. Меня папа устроил (он никогда этим не занимался, считал это недостойным, но тут было дело благородное) на свой завод на практику в термический цех. Осваивала профессию. Мой руководитель практики технолог Николай Сергеевич Кобзев стал потом начальником ЦЗЛ, и мне ещё довелось поработать у него. Сейчас иногда встречаю его, он живёт в моём дворе, ему уже за 90, но он довольно бодр и всегда со мной здоровается. Мне нравилось на заводе, нравился его запах, атмосфера. Было забыто, что при поступлении в техникум медицинская комиссия написала, что мне противопоказано работать в горячем цеху и на часовом заводе. Да я там и недолго была, может месяц. Недавно только попалось под руку это медицинское заключение, наверное, уже тогда было что-то не в порядке со щитовидкой.

Годы в техникуме я считаю моими лучшими.

После окончания техникума мы с Люськой однажды оказались в гостях у Риммы, она жила недалеко от метро Автозаводская. Нас угощали многочисленными вареньями. Мы уже уходили, когда пришёл муж. Потом, через много лет, Римма оказалась в доме рядом со мной. Сын её учился в параллельном классе с моей дочерью Леной, он был немного «недотёпа». Римма ещё успела поучить мою внучку Марину. Мы с ней в то время с симпатией общались. Она ещё помнила, как отняла у меня «Красное и чёрное», помнила всех наших ребят. Как-то раз она была на нашей встрече. Запомнились её глаза, какие-то яркие, горящие, взгляд такой молодой.

Не знаю, было ли это влиянием восхищённого изучения истории, революционеров или сказывались гены нашего героического народа, во мне было тайное мечтание, что вот будет такой злой человек, от которого будут страдать все, с какой радостью я пожертвую свою жизнь для спасения всех людей, может быть, уничтожив этого злодея. Я очень впечатлительная, сильно реагирую на все события моей жизни.

А на даче было счастье. Как-то возвращались мы с костра часов в 11, смотрю, мама стоит у калитки, меня встречает. И в этот момент подходит ко мне Сашка Булавлёв и говорит "погуляем?". И мы шествуем мимо удивлённой мамы. Гуляли по шоссе на расстоянии вытянутой руки друг от друга, о чём-то разговаривали. И так повторялось несколько раз. Уже писали "Наташа плюс Саша". Когда мы подходили к моей калитке, я быстренько в неё вбегала, "а то ещё поцелует" думала, залезала в окно - дверь уже была закрыта, и все в доме спали (мама - молодец, была такая спокойная, даже не просыпалась, когда я приходила), Саша всё стоял у калитки, наблюдая за моими перемещениями. Через много лет он мне сказал, что я была его первой любовью. Не знаю, правда ли это. Во всяком случае, Шавриков мне говорил, что Сашка потом ходил к Нинке за физическими радостями. Шавриков, по-моему, боялся, что у меня сохранились какие-то чувства к Сашке, и всегда старался его опорочить. Сашка был неотразим: высокий блондин с голубыми глазами, совершенно незаурядная личность, глядя на нас - девчонок, говорил с восхищением "стебелёк!", у него был такой красивый раскатистый смех. У меня к нему не было никаких чувств, было только восхищение и удивление, что такой необыкновенный парень обратил на меня внимание. Но когда он уезжал почему-то раньше в Москву, я написала вдруг стихи ( Риммино влияние )

Уезжаешь сегодня ты

И грустно почему-то мне

Увижу ль милые черты

Увижу ль свет в твоём окне...

Много позже он мне сказал о своей первой любви, сказал ещё, что писал мне стихи. Вот как оказалось. Думаю, что я восхищалась им всю жизнь, но это была не любовь, не страдание, а совершенно спокойный восторг и желание, чтобы у него всё было хорошо. Может, это и есть настоящая любовь? Может, это благодаря тому, что между нами не было интима, часто разрушающего духовное.

В следующем году я приехала в Лобково, иду на речку, а Сашка мне оттуда кричит " один сто сорок один?". У меня телефон был с добавочным 141. Возможно, он мне звонил, но, наверное, Оля ему дала неправильный номер, у меня он его не спрашивал. Вот так всё и закончилось. Кстати, с Олей у них потом тоже что-то было в Москве. Это я поняла недавно, когда перечитывала её письма - в каждом письме было что-то про Сашку. Что он звонил ей, что они никак не встретятся, что он странно себя ведёт, в одном месте было совершенно определённо сказано, что ей он нравится.

Я знала также, что у него был роман в Москве, он поступил в Щукинское училище, мог быть хорошим артистом, талант у него был, он был просто неподражаем, но попал в плохую компанию и стал выпивать, возможно, в училище и была эта плохая компания, артисты ведь, из-за выпивки его и выгнали.

Пути наши с ним всю жизнь пересекались, то через Шаврикова, то через Лену, то я познакомила его с Любой (кстати, Шавриков говорил мне, что к нему ходят то Люба, то Наташа - его будущая жена). Они с Любой приезжали к нам в Кратово, мы все ходили как-то раз к Шаврикову, он там как всегда, набросился на меня так, что Люба с Сашкой в страхе выскочили на улицу и стояли там, ждали меня, а я запуталась в своих сапогах, еле выскочила, и даже не подошла к ним, так мне было неудобно. Наташе я благодарна за то, что она удерживала Сашку от разгульной жизни. Ему с ней очень повезло. Они познакомились, когда на Плющихе работали дворниками, он - наверное, чтобы жить отдельно от матери, а она приехала с Краснодарского края и училась в МГУ, не хотела общаться со своим высокопоставленным родителем из-за обиды за маму, он мог бы ей помочь. Она такая красивая была и очень вкусно готовила, мы ходили с Шавриковым к ним. Два раза Сашка звонил мне, когда рождались у него дети. После смерти Наташи, такой преждевременной, звонил много раз, хотел приехать, говорил, что никому не нужен, он был очень подавлен. Я его утешала, как могла, но мне уже было не до встреч.

Последний раз я его видела в Лобково. Оля, с которой мы пересеклись в Одноклассниках, подбила меня съездить в Лобково, я взяла специально путёвку в санаторий "Дорохово" недалеко от Лобкова, но в последний момент Оля не смогла приехать, и я поехала туда одна в последний день в санатории. Поразилась изменениями: всё было застроено дачами, на реке почти никого не было, зашла к знакомым по пионерскому лагерю, оказалось, что все они трагически погибли. Зашла в Сашкин дом, Наташа с Сашкой с трудом меня узнали, мы мило побеседовали. Сашка неотрывно смотрел на меня, сказал, что я нисколько не изменилась, приглашал приезжать жить летом в старый дом, где я когда-то жила с Алёнкой. Они себе построили новый рядом, вдруг, не знаю, почему, сказал "Ничего не говори, она меня убьёт", а Наташа сказала "я всё знаю", что она имела в виду, может, слышала, как по телефону он мне говорил, что я была его первой любовью. Они сидели в это время за столом с Шавриковым, Шавриков звал меня приехать, такси он оплатит, я не поехала. Они, конечно, были навеселе.

Мне было 17 лет, когда я поехала маме за подарком к 8 марта в ювелирный магазин у метро "Университет" после занятий, проголодалась и зашла в столовую. В очереди за мной стоял парень, сказавший мне "как Вы похожи на мою двоюродную сестру!" Я была увлечена в это время книгой "Все люди враги" Олдингтона, герой которой любил свою двоюродную сестру, узнал с ней радость прикосновения и потом видел в любимых женщинах её. Поэтому меня слова его тронули, мы разговорились, и, выйдя из столовой, прогулялись. Когда шли мимо университета, я сказала, что учусь в нём на физфаке (моя невозможная мечта), в полной уверенности, что мы с ним больше никогда не увидимся. Но получилось иначе. И пришлось мне признаться, что я соврала. Это был Коля Мишин, он был старше меня на 11 лет, уже закончил МЭИ. Он жил на "Студенческой" в коммунальной квартире, мама оставила ему комнату, не знаю, где он работал, но после института, конечно, получал немного и занимался репетиторством, я ему звонила и он мне тоже. Когда я ехала к нему на первое свидание, часы мои остановились, чего никогда не было, я опоздала на час, он ждал. Это был знак. Когда он первый раз поцеловал меня, я почему-то подумала про Руслана "так тебе и надо". Это было как раз рядом с нашим техникумом, в сквере напротив Шарика, где потом принимали в пионеры мою дочь. Не могу сказать, что я его очень любила, просто хотелось чего-то прекрасного. Но таких страстных поцелуев в моей жизни больше не было. После первых поцелуев мы шли на остановку, у меня подкашивались ноги, такое было потрясение, даже неудобно было, как будто какая-то больная. Мы ездили купаться в Серебряный Бор. Он мне говорил "В тебе есть какое-то очарование. Ты похожа на колдунью". В то время шёл фильм "Колдунья" с Мариной Влади. Я потом пыталась найти сходство с ней. Но куда мне до неё. Может быть, сходство было в манере поведения? Гуляли в моём районе, когда спускались с дороги к Люблинскому пруду, крутой спуск, он взял меня на руки. Шли по пустынному вечером пляжу, я боялась, как бы чего не вышло. Занятия заканчивались, я уезжала на дачу. Мы переписывались, я звала его на дачу приехать, мне казалось это реальным. Он не приехал.

А на даче все стали какими-то взрослыми, умными, рассказывали о вечерах поэзии и т.п. Вдруг появился Шавриков, Сашкин друг. Только потом я поняла, что его родители приехали на дачу, потому что Андрюшка, его племянник, уже не мог ездить с мамой на дачу в детский сад, так как ему уже было 7 лет. Также потом выяснилось, что родители Шаврикова когда-то продали дом в Лобково Сашкиной бабушке с условием, что будут приезжать бесплатно на дачу. Мы с ребятами всё также замечательно проводили время. Мне родители купили бадминтон, это было внове, мы все играли на победителя на волейбольной площадке на краю деревни. Кто-то сделал громадные качели на деревьях, доска метров пять была привязана на длинных веревках, и мы с девчонками качались, стоя на краях этой доски, высоко взлетали, вот, наверное, всё было видно, что надето под платьем. Однажды Шавриков позвал меня на "остров любви", он был чуть ниже по течению нашего пляжа, мы перешли речку как раз в том месте, куда меня несло, когда я тонула, воды было по пояс, было страшновато, я боялась, что меня снесёт по течению, но я шла за Шавриковым, движимая любопытством первооткрывателя, а он ни разу не оглянулся, не беспокоился. На острове было полно ежевики, которую я раньше не знала. Конечно, я побаивалась, но к Шаврикову была абсолютно равнодушна. Мысли мои были о Николя. Потом я уезжала раньше всех в Москву, были дела в техникуме. На костре устроили такое представление, я как Королева, так как уезжала, каждый что-то мне подарил: кто на руках постоял, кто спел, Шавриков спел " Я встретил Вас..." несколько халтурно. Приехав в Москву, я, под впечатлением дачи, купила билеты на День поэзии в Лужниках и пригласила Колю. Сидели, смотрели, когда я увидела, как он несёт мне эскимо по трибунам, себе не купил, мне что-то стало так неприятно, увидела в нём жмота, а может, у него была проблема с деньгами, я этого не понимала. Самое главное, конечно, что он ко мне на дачу не приехал, я решила, что у него кто-то есть. Скорее всего, так и было. Может быть, даже он был женат, тогда я об этом не думала. Как-то резко всё изменилось у меня, и когда он позвонил, я ему сказала, чтобы больше не звонил, что его очень удивило.

Оля с дачи прислала мне письмо с таким стихотворением Огарёва

Чего хочу? Чего? О, так желаний много

Так выхода усилий нужен путь,

Что кажется порою, их внутренней тревогой

Сожмётся мозг и разорвётся грудь.

Чего хочу? Со всею полнотою

Я жажду знать, я подвигов хочу,

Ещё хочу любить с безумною тоскою,

Весь трепет жизни чувствовать хочу.

Этот стих ей дал Шавриков, и он у меня ассоциировался с ним. Оля писала про дачу, что Нинка не пропустила никого, в том числе и Шаврикова. Меня это мало интересовало. Когда уже мы были женаты, Шавриков рассказал мне, как они с Булавлёвым выбирали, за кем приударить Шаврикову, выбирали между Нинкой и мной. Нашли с кем меня сравнить. Значит, это был холодный расчёт, несмотря на то, что недавно мне Булавлёв сказал, что Шавриков как увидел меня, так и влюбился. Верится с трудом. Это он просто так сказал. Прошло время, и Оля прислала мне в своём письме письмо Шаврикова, которое я между делом прочитала в ГУМе, что-то там покупала. Оно меня так развеселило, было написано так нестандартно, с юмором. Он напомнил, как мы ходили на остров любви, и я была такая беленькая, в голубом купальнике, и просил позвонить ему позже, когда он приедет, что я и сделала. Мы стали встречаться. Он жил справа от магазина "Москва" на Ленинском проспекте, чем очень гордился, как и тем, что раньше жил на улице Герцена. Какая в этом была его заслуга? Он часто дарил мне цветы, о чём его мама умильно говорила, что он не обедает, а тратит деньги на меня. Он звал меня "белочкой" по аналогии, наверное, с фильмом "Летят журавли". Родители его были уже пенсионерами, он работал в каком-то институте, конечно, денег у них было мало. Ему было 22 года, он окончил речной техникум и говорил, что будет океанологом. Всё было очень романтично. Где только мы не гуляли, и в Нескучном саду, и на Ленинских горах, и у Новодевичьего монастыря. Ходили во Дворец съездов на "Лебединое озеро", мне очень понравилось. Зимой я увидела его в таком некрасивом зимнем пальто, в каких никто не ходил, ну думала, что это от бедности и от его нездоровья. У самой, причём, было такое страшное пальто, я тогда это не чувствовала, до этого у меня были нормальные пальто, последнее я даже купила в салоне одежды, было цвета морской волны и с серым каракулевым воротником. Правда, мама где-то достала сапоги на шпильке красного цвета, и я щеголяла в такой неудачной гамме. И трудно было подобрать шапку в тон. Поэтому, когда мама предложила мне сшить пальто в ателье, я выбрала, о кошмар! для воротника и головного убора 2 косынки из искусственного меха, такого тоненького, страшненького, чтобы было в унисон. Материал был неудачный, самый дешёвый, больше подходящий для мужского пальто. Мама мне ничего не подсказала, в молодости-то она была модницей, с деньгами, думаю, у неё проблем не было. Косынку на голову я, конечно, не надевала. И все старания мои одеться в тон оказались напрасными. Для Шаврикова, наверное, моё пальто тоже было неожиданным. Он мне принёс на груди под пальто розу, распустившуюся у него на окне. Это было так удивительно, я даже не думала, что такое возможно.

Был один неприятный момент. Когда входили в автобус, в то время часто ездили на автобусе, Шавриков влезал на первую ступеньку и оставался там стоять, вся очередь ругалась, что он мешает проходу, он с ними переругивался, я в душе была за него. Мои родители к нему очень хорошо относились, всегда сажали с нами за стол, папа с ним вёл разные беседы. Он казался таким умным, добрым, немного неграмотным, мог пустить пыль в глаза своими знаниями, в достоверности которых никто не мог быть уверен, мы же не энциклопедисты. Иногда он перевирал слова, вместо слова "велосипед" говорил "велисипед", вместо "в недоумении" мог сказать "в недоразумении", но всё с претензиями на учёность, меня это раздражало, я привыкла к грамотной простой речи. Но не пил, не курил, был высокий, что было моим пунктиком, так как я всегда была выше всех, но мечтала ходить на каблуках. Я ничего не знала о его прошлом, меня это и не интересовало. Единственное, что он рассказал мне, что он ездил на юг лечить ноги, и там у него был друг. Друг был странный, писал ему какие-то патетические напыщенные письма, со словами типа «ибо» и т.д. Эти письма были похожи на любовные, что подозрительно. Когда он поцеловал меня в первый раз, поцелуй был такой холодный, я вспомнила Николя. Заворожена магией фраз, я представляла себе Шаврикова благородным, сильным, смелым, сказывалось ещё влияние того стихотворения Огарёва. Мне не нравился его смех, какой-то визгливый, бабий, омерзительный. Однажды, сидя в Нескучном саду на скамейке, он рассказал мне, как в техникуме после бассейна пошёл на мороз в мокрых трусах, и после этого у него стало плохо с ногами - как он говорил "ревматизьм". Я ему сочувствовала, как героическая девушка, готова была идти за ним несмотря ни на что. Потом-то выяснилось, что это была ложь, его дальняя родственница Полина рассказала маме в Лобково, что он не ходил до 3 лет, ну конечно, ведь была война. Он притащил пластинку, в которой девушка повторяла "понимаете, я не могу без него жить, понимаете, я не могу без него жить..." Мы слушали, и я, как загипнотизированная, воспринимала это на себя. Это было как внушение. Ему в подарок, наверное, на 23 февраля я связала шарфик, это была проба пера, шарфик был такой неудачный, из дешёвой шерсти по 3-50 руб, некрасивого синего цвета, такой некрасивой вязки, неподходящей для шарфика, похоже, что он его даже не носил. Возможно, этим шарфиком я привязала его к себе, сама того не ведая. Время шло, мне исполнилось 18. Шавриков подарил мне театральный бинокль. И как законопослушный гражданин, дождавшись моего совершеннолетия, воспользовавшись тем, что родители ушли в кино, приступил к совершению задуманного. А я, решившая никогда не доверять мужчинам, подумала, как же я могу не доверять человеку, которого люблю. Как же я была глупа. Всё было идиллически прекрасно, мне казалось, что ни у кого и никогда так не было, что мы совершенно не такие, как все и что жизнь будет замечательная. Я такая впечатлительная и принимаю всё слишком близко к сердцу. Всю жизнь витаю в облаках. Обыденное меня мало интересовало, мама спрашивала "что приготовить?", я говорила "что приготовишь, то и будет хорошо", мне даже думать об этом было некогда и неинтересно. Я считала, что как у меня на первом плане духовное, так и у всех.

Так всё и продолжалось. В мае на Ленинских горах он восхищался тем, что яблони цветут так рано, видя в этом какой-то добрый знак (а они всегда в это время цветут). На день рождения я подарила ему хомяка. Моя слабость ко всему необыкновенному, и по телевизору показали, какой хороший Хомка, как он бегает по хозяину. Мама его залезала на кровать, когда Хомка бегал по полу, для неё это была мышь, она очень боялась. Пришлось вернуть его мне. Папа построил для него высокий домик, где он бегал вверх - вниз, особенно по ночам, спать не давал. Но был такой хорошенький.

А в техникуме было распределение, очень хорошее, в оборонку, где платили больше, в Москве. При встрече с ребятами выяснилось, что у меня самая маленькая зарплата - 70 руб., хоть я и училась лучше всех, могла получить диплом с отличием, надо было только пересдать несколько предметов, как это сделал Витька Страхов. Это давало возможность при поступлении в институт в первый год после окончания техникума сдавать один экзамен. Я решила, что не стоит овчинка выделки. К окончанию техникума то, что учили на первых курсах, было забыто, и ещё надо было подготовиться. Я в первый год и не поступала. Но из-за такой разницы в зарплате я решила больше никогда не стараться и потом в институте стремилась только к получению диплома, что очень не нравилось папе, хоть и отметки были неплохие, во многом за счёт полученных знаний в техникуме.

Я работала в институте приборной автоматики на Авиамоторной, это была преддипломная практика. Работы было мало, я измеряла магнитные свойства на баллистической установке, взвешивала на точных весах, в основном сидела и читала. Общаться было не с кем, тётки средних лет собирались у химиков, в том числе и Тамара Романовна Гладышева, моя начальница. Потом появился Журавлёв из моего техникума, мы с ним очень много болтали, такой хороший был парень, но у меня был Шавриков, и всё осталось на дружеской ноге. Материал для диплома Тамара Романовна мне дала, это были платы печатного монтажа, кто бы мог подумать, что их ждёт большое будущее. С Тамарой мы ездили в ЦНИИЧермет для консультации, меня поразил такой громадный институт - центр науки, с которым потом меня свела судьба.

Диплом был защищён, я собиралась на дачу, а с дачи Оля писала мне, что Нинка приехала в Лобково и сообщила, что мы с Шавриковым собрались пожениться. Откуда что она могла знать? Когда мы ещё и не собирались. Может, он с ней общался? Оля была в недоумении. Заявку мы подали позже. Всех сразу пригласили, и Оля всё знала. Заявку подали под моим напором, я вдруг подумала, а что если у меня будет ребёнок, а он не женится. «И жить торопится, и чувствовать спешит...» - это А.Пушкин написал про меня. И в школу я попала рано, и замуж вышла такой молодой. Тогда был единственный в Москве Дворец бракосочетаний на улице Щепкина, и ждать пришлось 3 месяца. За это время был один момент, когда на улице Шавриков грубо меня обидел, что меня страшно поразило, никто никогда ещё меня так не обижал, первым моим порывом было прогнать его, но не смогла преодолеть страха общественного мнения, так как всем уже было сообщено. Слава Богу, потом я научилась справляться с этой слабостью, я просто стала выше этого. Кроме того, у меня почему-то было убеждение, что раз всё так сложилось, я должна за него выйти замуж, другого пути нет, я считала его самым лучшим. Посоветоваться было не с кем, с мамой мы такие вопросы не обсуждали. А это был первый звоночек. Как же я плохо разбиралась в людях, недаром папа так безпокоился об этом.