Читать онлайн
"В поисках Демиурга"

ЛАРИСА КИРИЛЛИНА

В ПОИСКАХ ДЕМИУРГА

1.

– Фантастика! – выдохнула Маша, остолбенело изучая совершенно невероятный для Подмосковья пейзаж.

Они стояли по щиколотку в прозрачнейшей бирюзовой океанской воде, мелкими волнами накатывавшей на белый песок, похожий на щедро рассыпанный сахар. Из этого песка, застывшего в длинные пологие дюны с синеватыми тенями, торчали высоченные деревья незнакомых пород, которые с непривычки можно было бы принять за пальмы – только память подсказывала, что таких пальм не бывает: виделось в них нечто неправильное, поскольку ветви росли почему-то кругами…

Небо над головой сияло густой и неистовой ляпис-лазурью. А за спиной до странности низко висело огромное, но притом ослепительно белое солнце.

– Ни фига себе!... – ошарашенно пробормотал Денис, протирая очки. – Это… как?

– Неважно! Здесь так здорово! – засмеялась от восторга Маша. – Скажи теперь, что чудес не бывает!

2.

Именно об этом они говорили, идя лесом к песчаному карьеру, в котором собирались искупаться, поскольку на месте добычи песка давно уже, на радость дачникам и деревенским жителям, находился огромный пруд с чистейшей водой.

Всё утро они провели над учебниками и тетрадями. Закончившая одиннадцатый класс Маша готовилась к госэкзаменам, а с математикой у нее, как у многих девчонок, всегда было неважно – вот и попросили второкурсника Дениса приехать по-родственному помочь, а заодно и немного отдохнуть на тёткиной даче. У Дениса в университете тоже была сессия, но следующим экзаменом стоял английский, а его за три дня не выучишь, – так что можно было и расслабиться. В прежние годы он тоже иногда приезжал в Коловратово, но обычно с родителями, и всё было не так, как теперь: длинные общие застолья, пьяноватые разговоры взрослых, футбол-волейбол с местными пацанами… На Машу Ярцеву он тогда особого внимания не обращал: ну, девчонка, ну, сестренка троюродная… О чем говорить-то?

На сей раз нашлось, о чем говорить. Они оба любили фантастику. Только Денису нравились книжки о космических путешествиях, и чтобы техника поподробнее описывалась, – а Маша обожала фэнтези с драконами, принцессами и чародеями. И вот, идучи по еле заметной во мху тропинке, они спорили о том, какой жанр дает больше пищи уму и воображению. «В космической фантастике никаких чудес, по сути, и нет, – уверял Денис, – это вроде прогноза, который сбывается где-то на сто процентов, где-то на семьдесят, а где-то на пятьдесят, – весь Жюль Верн уже сбылся, Азимов – отчасти, скоро дойдет очередь до Лема и Кларка»… Маша возражала, резко отмахиваясь веткой от злых июньских комаров, но как будто и от Дениса тоже: «Ой, не могу! Бред какой-то – они летают в иные миры на ржавых керосинках, а сами не додумались даже до элементарной сотовой связи! У твоих хваленых фантастов мозги как у мастодонтов – описывают какую-нибудь юпитерианскую станцию, а у них там вместо компьютеров – «ундервуды»! И залежи перфолент! Нет уж, лучше – про магов и рыцарей, там хоть всё натуральное, и чувства, и чудеса!» – «Да сколько тебе говорить, не бывает никаких чудес!»…

На этой Денисовой фразе перед ними вдруг возникло препятствие: едва заметную тропинку перегородил толстый ствол упавшей сосны. Видимо, дерево рухнуло совсем недавно, во время последней майской бури, когда в области объявляли штормовое предупреждение, и на даче Ярцевых молния угодила в старую грушу.

Они с Машей переглянулись. Огибать сосну было лень – тогда пришлось бы продираться через густой кустарник. Теперь понятно, почему по тропинке перестали ходить. Там, за стволом, следы человеческих ног вообще не просматривались. Старики и люди с детишками, шедшие на карьер, вероятно, просто поворачивали назад, благо, расстояние до нормальной дороги невелико. А грибникам в лесу пока делать нечего.

«Ну чё, перелезем?» – предложил Денис, подавая Маше руку. Они вдвоем забрались на сосну. Сели верхом на тёплый бронзовый ствол, вкусно пахший свежей смолой. Свесили ноги на другую сторону. Дружно оттолкнулись. И…

Очутились в ином мире.

3.

– Это, кажется, был портал, – уверенно заявила Маша.

– Какой… портал?

– Книжки надо читать! Магический.

– Да ну тебя…

Денис хотел было снова поиронизировать над ее девчоночьей верой во всякую колдовскую бредятину, но реальность, в которой они очутились, не позволяла отвергать никакие, даже самые идиотские, гипотезы.

Иной мир был абсолютно материален. Вода, заполнившая их кроссовки, была солёной, тёплой и кристально чистой. Водоросли и моллюски, просвечивавшие сквозь живую бирюзу чуть дальше от берега, ничем не напоминали растительность и живность из подмосковных прудов. Ветер, дувший в спину, обладал почти телесной упругостью – он властно и ласково гнал гостей на белый приветливый берег. Хватит, мол, стоять на пороге, проходите, будьте как дома… Про таких хозяев обычно говорят – мягко стелет, да жёстко спать.

– Слушай, надо попробовать вернуться назад, пока не поздно! – встревожился Денис, пытаясь нащупать в воздухе ствол, на котором они только что сидели, свесив ноги. Ему даже показалось, что он что-то такое почуял, но…

– Ой, давай немного побродим, тут как потрясно! – потянула его Маша вперёд.

– Дура! – ругнулся он. – Не соображаешь, во что мы вляпались? Это тебе не путевка в какой-нибудь Таиланд!

– Так тем лучше! – норовисто встряхнула она длинным хвостом своих светлых волос. – Уж сюда попадёт не всякий! Дениска, нам повезло – нас выбрали!!...

– А может быть – заманили?

Она слегка призадумалась. И решительно фыркнула:

– Выясним!

4.

Портал, конечно, отыскать уже не удалось.

Как объяснила начитавшаяся фэнтези Маша, подобные сооружения, как правило, не отличаются долговечностью, поскольку на их сооружение уходит слишком много энергии. «Порталы обычно строят несколько сильных магов, образовав меж собою цепь, и потом на некоторое время они теряют все свои способности»…

Денис предпочитал поискать другие объяснения, хотя суть их оказывалась примерно той же. Некоторые вполне серьезные физики не отвергают существования параллельных миров, поскольку никто в точности не знает, что такое время и пространство. А если кто говорит, что знает, смело киньте в него камнем – он шарлатан. Видимо, есть, условно говоря, точки, где при определенных условиях пересекаются разные пространства и времена, или одно может перейти в другое. Более или менее доказано это лишь в теории, экспериментально – в какой-то мере в квантовой физике, но, по крайней мере, никакой магии тут нет, одна наука. А то, что портал исчезает – ну, кто не видел радугу? Она же не висит в небе часами. Изменяются условия преломления световых волн – радуга тускнеет и исчезает… То же самое – звук и его резонанс, или след самолёта в небе. Вещь совершенно реальная, и обладающая собственной турбулентностью, однако – поди, поймай!

Отсюда следовало три вывода.

Первый: возможно, в прежний мир не удастся вернуться никогда. Или удастся так же случайно, как угодили в этот. Надеяться на счастливый случай можно, рассчитывать – ни в коем разе.

Второй: впадать в панику – последнее дело. Тогда уж точно шансы на выживание – минимальные.

Третий: если не рассчитывать на скорое возвращение, но и не поддаваться отчаянию, остаётся одно: выбрать наиболее разумную линию поведения.

«А что ты считаешь разумной линией поведения?» – спросила посерьёзневшая Маша, когда Денис, суша снятые кроссовки на горячем белом песке, изложил ей три только что обдуманных тезиса.

Как это – что? Разве не очевидно?

Попытаться понять, где мы. Что это за мир и каковы его свойства.

Трезво прикинуть, каковы наши ресурсы. Или, короче, что мы имеем на первое время, чтобы уцелеть до того, как поймём, где мы.

И, наконец, выработать план действий на самое ближайшее время.

«Ага», – покорно кивнула Маша, как будто почувствовав себя маленькой девочкой, находящейся под защитой мудрого и опытного взрослого брата. – «Ладно, так и сделаем. Только… давай сперва искупаемся, а?»…

5.

Денису и самому безумно хотелось хоть раз окунуться в эти тёплые мелкие волны. Хорошо толстосумам морщить нос при упоминании популярных тропических курортов, но Денис никогда там не был. Впрочем, как и Маша, хоть семья Ярцевых была чуть-чуть побогаче, чем семья Орловых: Машин папа вовремя занялся мелким бизнесом. В олигархи не выбился, но из киоска видеопроката у него со временем вырос солидный бизнес: телефоны, компьютеры, студия звукозаписи... Машу возили в Турцию и Египет, а Денис только несколько раз был в Крыму. На Черном и на Азовском море. Не океан, конечно…

Сбросив шорты и майки, они полезли в воду – собственно, для этого ведь и шли на карьер.

Плескаться на мелководье, где они вошли в этот мир, было неинтересно. Соблюдая необходимую осторожность, они постепенно отдалялись от берега. Дно плавно опускалось вниз, вода оставалась прозрачной, на песке под ногами не было видно ни кораллов, ни морских ежей, ни каких-нибудь хищных актиний…

Ух! Поплыли! Кайф-то какой!

Маша закрыла глаза и тихо запела от восторга, растянувшись на плавно колыхающихся невысоких волнах.

Денис нырнул, на всякий случай оставив глаза широко открытыми, хоть вода была куда солёнее черноморской.

И явственно увидел, как чуть дальше, на глубине, мелькнуло огромное, как субмарина, темное и длинное тело…

«Машка, к берегу!» – рявкнул, вынырнув, он и, ничего не объясняя, быстро потащил опешившую девчонку на безопасную, – как ему думалось, – отмель.

Встав на ноги, они поспешно пошлёпали туда, где нелепо высвечивались на солнце пёстрые лоскуты одежды.

Добежав, оглянулись.

Там, где они только что плавали, явственно мелькнул острый длинный хребет.

– Это… что? – в первый раз испугалась Маша. – Акула?...

– Хуже. Ихтиозавр, – хладнокровно ответил Денис.

Итак, возвращаемся к пункту первому.

Кое-что прояснилось.

Мы на земле. И, возможно, действительно в Подмосковье. Но только – в иную эпоху.

Это, кажется, Мезозой.

6.

– О! Парк Юрского периода! – округлились Машины голубые глаза.

– Ага. Именно так. Юрский период Мезозойской эры. И нас, как киношных героев, ожидает множество интересных встреч. «Плутонию» Обручева в детстве не читала? Нет? Зря. Советская классика. Сюжетец – туфта, конечно, но доисторическая флора и фауна там описана вполне компетентно. До сих пор кое-что помню.

Денис, произнося эту речь, время от времени поглядывал по сторонам, словно бы ожидая увидеть там стадо пасущихся диплодоков.

Как ни странно, обнаружение хоть какой-то зацепки во времени немного его успокоило. Ведь в средних широтах в эру Мезозоя действительно росли леса из хвощей и папоротников, плескались тёплые моря и бродили разные звероящеры. Следовательно, сдвиг произошел только во времени, а не в пространстве. Чем это лучше двойного сдвига, Денис не знал, но хотя бы одним неизвестным стало меньше.

– Послушай, – вдруг вскрикнула Маша. – Значит, мы – не первые!

– Что?...

– Не первые угодили в этот портал!

– С чего ты взяла?

– А как же мифы и сказки про драконов? Если верить ученым, первобытный человек никак не мог с ними встретиться – когда появился гомо сапиенс, те уже вымерли! Понимаешь?! Сюда попадали вполне разумные и даже очень грамотные люди, которые смогли вернуться и всё описать!

– Чушь какая-то…

– Да? А как иначе ты объяснишь, что классификация драконов совпадает с классификацией динозавров?

– Ты еще Змея Горыныча вспомни…

– Может, он был мутант! Рождаются же телята с двумя головами и всякие сиамские близнецы!

Денис засмеялся. Однако не стал возражать. Если ей нравится называть динозавров драконами – пусть называет, разница в самом деле невелика. Только лучше от них держаться подальше.

Однако некое здравое зерно в ее рассуждениях есть.

Если сюда попали мы, то могли попасть и другие.

Интересно, кто?

Лохи из дачников вроде нас нам не страшны. Вместе было бы даже веселее. Зажили бы племенем, как в передаче «Последний герой». Только жрать бы друг друга не стали: это самый неэффективный из методов выживания.

А вот если сюда угодили типы с дурными наклонностями, надо быть начеку.

7.

Значит, так, – начал прикидывать Денис.

С чем мы пришли в этот мир?

На каждом – майка и шорты. Кроссовки с носками. Бейсболки. Купальные костюмы. В рюкзаке – сухое бельишко на смену. Два полотенца. Старое байковое одеяло – на подстилку. Между слоями одеяла – учебник математики. В целлофановом пакете – термос с чаем и литровая бутылка минералки. Два пластмассовых стаканчика. Два апельсина (до урожая дачных яблок еще далеко). Четыре бутерброда с сыром. Два варёных яйца. Плитка шоколада. Пакет с печеньем… А мы еще отбивались от тёти Милы, пихавшей нам это «на дорожку»: что мы, дескать, ночевать там будем? «А проплаваетесь – знаете, как есть захочется!» – улыбалась она. Ох, спасибо!

Далее. В одном карманах рюкзака – мои личные вещички. Часы. Складной ножик с двумя лезвиями, шилом, штопором, открывалкой и даже ножницами. Очень кстати! Телефонная книжка с шариковой ручкой. Пачка бумажных платочков. Без платочков в Мезозое, конечно, не жизнь... Маленький моток скотча. Шесть пластинок пластыря. Упаковка таблеток от головной боли. Футляр для очков.

Чёрт! В кои-то веки пожалеешь, что не курящий! Ни зажигалки, ни спичек.

Зато есть сотовый.

Ну, и куда будем звонить? В МЧС? Господу Богу?

На всякий случай набрали номера обоих родителей.

Ничего.

Как и следовало ожидать.

Ладно, Машка, не вешай нос. Посмотрим, что в другом кармане.

О! Целый клад: расческа, пудреница с зеркальцем, спрей от комаров, крем для загара, резинка для волос, еще одна пачка бумажных платочков… Цивилизованные мы люди, однако… А вот это и впрямь очень ценно: иголка и нитка, замотанные в целлофанчик, щипчики и пилочка для ногтей. И… еще один сотовый? Надо же, я уж обрадовался, думал, вдруг зажигалка, маленький такой…

«Дай, еще раз попробую», – сказала Маша, раскрывая крохотный девичий мобильничек.

– «ПЕРЕЗВОНИТЕ ПОЗЖЕ», – вдруг откликнулся механический голос из трубки.

Они ошарашенно переглянулись.

Но больше сотовый не издавал ни звука.

Что же. Будем позванивать. Пока батарейки не сядут.

8.

Солнце медленно опускалось в море. Цвет его приобретал густую янтарную желтизну, переходящую в винный пурпур.

Они долго не могли решить, что безопаснее – искать укрытия на побережье или подальше от него. Ведь ночью из воды могли выползать какие-нибудь чудовища. С другой стороны, в лесу из хвощей и папоротников наверняка водилась весьма немирная живность.

Соорудив на всякий случай приметный знак из камней, ракушек и прочего подручного материала на том месте, где вышли на берег, хотя и не сильно надеясь на его сохранность, Маша с Денисом пошли вдоль дюн, то и дело проваливаясь по колено в песок. Они искали какой-нибудь холм, скалу или горку – на высоком месте можно было хотя бы вовремя заметить опасность.

– А еще хорошо, чтобы на этой горке что-то росло, или была бы пещера, – заметила Маша.

– Помечтай! – усмехнулся Денис. – Это только в книжках бывает. Выбрасывает героя на пустынный берег – а там ему и стол, и дом…

Как ни странно, нечто похожее все же нашлось. Одна из дюн, слегка отдаленных от моря, завершалась известняковой скалой с небольшим гротом, обращенным в сторону суши – то есть к северу. Видимо, оттуда иногда дули сильные ветры. Но сейчас было тихо. Сторона, смотревшая на море, была довольно крутой, и вряд ли какая-нибудь доисторическая тварь решила бы заняться скалолазанием из спортивного интереса.

– Хорошо, что здесь тепло, – вымученно улыбнулась Маша, усаживаясь на пористый известняк.

– Да. Костер мы всё равно зажечь не могли бы.

– Но… древние ведь как-то добывали огонь?

– Трением. Ты пробовала?

– Ага. В детстве.

– Ну, и как?

– Никак. Видно, руки не оттуда растут. Наверное, тут надо немного владеть огненной магией. Они ведь, скорее всего, заклинания знали.

– Не унывай, Машк. Мы попробуем другой способ. Более передовой. И вполне научный.

– Какой?

– Ты забыла, что я очкарик? И часы у меня есть. Фокусировка луча – мощная вещь! Доказано стариком Архимедом. А солнце тут молодое, куда жарче нашего. Завтра всё сделаем. Клочок бумажки, сухой папоротник… Кстати, надо продумать, как мы будем огонь поддерживать. Если вдруг дожди или туман – фига с два я чего разожгу. Даже с помощью заклинаний.

– Интересно, а глина тут есть? Слепить бы горшок. Или так: сплести из веточек, а обмазать глиной, и внутри хранить угли – это, кажется, в книжке про приключения доисторического мальчика было…

– Ну вот и попробуем. А сейчас давай по бутерброду – и спать.

– Денис…

И она расплакалась.

Маленькая девочка, потерявшаяся в чужом мире.

Он прикрыл ее плечи одеялом, обнял и прижал к себе.

Будучи мужчиной, он не имел права плакать.

«Спи, Машутка. Я буду на страже».

9.

Конечно, он тоже заснул: слишком устал. Но спал чутко, время от времени вздрагивая, приоткрывая глаза и озираясь. Почему-то ночью было почти светло, и от этого становилось еще более жутко. За порог пещеры выглядывать не хотелось. Издалека доносились страшноватые звуки – глухой низкий рёв, утробный вой, шум леса. Однако вокруг их убежища никто не сопел и не топал.

На рассвете, когда лежать на каменной поверхности стало прохладно, Маша проснулась.

«Ой, где мы?», – растерянно спросила она и нехотя вспомнила обо всём, что случилось вчера: «Господи, прям не верится, что такое возможно»…

Они оба старались не думать о родителях, которые, наверное, с ума сходят, разыскивая их в лесу у карьера с помощью ничему не дивящейся местной милиции, хмурого пьяноватого лесника дяди Саши и отряда спасателей в красивой МЧСовской форме.

– Знаешь, Денис, а ведь в этих местах и раньше люди пропадали, – задумчиво проговорила Маша, расчёсывая свои длинные волосы.

– Как? Совсем?

– Ну да. Я теперь припоминаю, как баба Катя, из деревни, рассказывала. Она нам много лет молоко носит. Вы, говорила, девчонку-то в лесок одну не пускайте, там леший шалит. Наши – «ха, ха, ха», – знаем мы, дескать, этих леших. Ну, подумали, там парни местные безобразничают. А баба Катя: «Да нет, не то – люди совсем теряются. Лесок вроде маленький, а уйдут – не вернутся. Пугать, – говорит, – не хочу, давно такого не бывало, да только отчим мой так пропал, лет уж двадцать минуло – ни слуху ни духу, а у Медведевых, у которых дом трехэтажный, бабка по ягоды пошла – и канула. Кому ее убивать-грабить, коли у нее ничего, кроме корзинки, с собою не было?»...

– И давно та бабулька пропала?

– По слухам – лет десять назад. Потому мои не особенно забеспокоились. Мало ли! Старики, бывает, впадают в беспамятство и уходят из дома невесть куда. Не помнят ни имени, ни адреса. А меня одну никуда и не отпускали, но, сам понимаешь, уже по другим причинам. С тобою вот – да…

Денис осмысливал услышанное. Почему-то на ум пришло название деревни, возле которой был дачный поселок и лес: Коловратово. Странное слово. Кажется, это знак вроде древнеиндийской свастики, только славянский. Символизирует движение солнца. Но при чём тут солнце?

– Маш. А откуда название – Коловратово?

– Да бог его знает. Может, помещик тут раньше жил такой? Помнишь, у Есенина есть песня про Евпатия Коловрата? Я понятия не имею, о чем это, ни разу не удосужилась прочитать, только название в оглавлении видела.

– А само слово тебе ни о чем не говорит?

– В славянских языках «коло» – круг, хоровод… Помнишь – колобок? Круглый хлебец…

Они с запоздалым прозрением уставились друг на друга.

Коловрат. Круговорот. Воронка во времени.

Вот что это такое.

Древние – знали.

10.

Выглянув из пещеры, они обнаружили, что ночью-таки был прилив, и, останься они на берегу, их лагерь бы заведомо смыло.

Между тем их скудные припасы ощутимо таяли. Бутерброды были съедены вчера. На завтрак пошли яйца – всё равно на жаре они бы скоро протухли. Чай в термосе почти остыл и приобрел противный привкус, но по полстакана каждому набралось.

– Маш, не хочу тебя сильно пугать, но пора браться за дело. Чтобы физически выжить, нам нужна пресная вода и какая-то пища. На печенье и двух апельсинах мы долго не протянем. Шоколадка пока пусть будет в заначке на самый черный день.

– Что ж, превратимся в первобытных людей! – с залихватским отчаянием встряхнула заплетенной косой Маша. – Как добыть огонь, мы теоретически знаем. Воду надо искать там, где пышная растительность. А пища… Займемся собирательством и охотой.

– Собирательством чего и охотой на кого? – усмехнулся Денис. – Будь мы в обычном лесу, сгодился бы мой походный опыт. А здесь я не знаю, какие растения можно есть. Охотиться же мне ни разу в жизни не доводилось. Разве что мальчишкой – на ящерок.

Кстати, почему бы и нет? Кажется, относительно небольшие ящеры были и в Мезозое. Не с брахиозавров же начинать, которые ростом с троллейбус.

– Ой, Дениска, смотри!! – взвизнула Маша.

Легки на помине. Из видневшегося в отдалении леса вышли четыре чудовища.

– Не бойся, они травоядные. И к тому же непроходимо тупые, – успокоил ее Денис. – Мозги у этих туш – чуть больше куриных. Потому, похоже, и вымерли. Если мы не будем нарочно дразнить их, они нас и не заметят. Будь мы членами большого племени, могли бы дружненько вырыть яму, пугнуть как следует, и ящер наш. Но вдвоем мы не справимся. Да и куда нам столько мяса? Пусть пока поживет!

Он говорил это, сам не веря, сможет ли он вообще убить живое существо и разделать кровоточащую плоть. Наверное, все-таки сможет, если голод станет невыносимым. Говорят, цивилизованность из человека выветривается на третьи сутки нечеловеческой жизни. Проверим!

– Так что будем делать? – спросила Маша.

Теперь, по негласно установившемуся между ними порядку, он был Вождем. Тем, кто принимает решения. А она – его верной помощницей и советчицей.

– Поищем добычу попроще. Во-первых, на берегу после прилива могли остаться моллюски. Вероятно, их можно есть. Причем даже сырыми. Устриц не пробовала?

– Ты чё?! Откуда?...

– Вот и попробуешь. Шампанского, правда, не обещаю.

– А… другое что-нибудь?

– В этом ресторане, Машук, не я шеф-повар. Если повезет, поймаем ящерицу. Они тут тоже должны водиться. Ростом с бультерьера. Реликтовые твари – дожили до нашего времени. Где-то в тропиках сохранились.

– Ага. Я даже знаю, как называются.

– Как?

– Крокодилы.

– Да ну тебя! Нет. Не так. Я забыл.

– Игуаны.

– Ну, может быть.

– Есть еще комодорские вараны.

– Сильна ты, мать!

– А я передачу «В мире животных» с пеленок смотрю.

– Вундеркинд! Один глаз – в экран, другой – в книжку Чуковского…

Не в меру развеселившись, они вдруг дружно загорланили: «Не ходите, дети, в Африку гулять!»…

Брахиозавры недоуменно повернули головы в их сторону.

– Туатары. Вот как назывались те ящерицы, – внезапно вспомнил Денис.

11.

Они в самом деле набрали на берегу пакет морских гребешков.

– Надо же, – удивилась Маша, – а я раньше думала, откуда в нашем карьере столько ракушек…

– Отсюда, из Мезозоя, – покровительственно усмехнулся Денис. – Уж это процесс совершенно естественный. Хвощи и папоротники в бору – тоже остатки доисторических джунглей.

– Ну да, вроде бы знаешь, а не помнишь, что откуда пошло – слишком всё привычно. Лес и лес, трава и трава…

– И воронка времени посреди затоптанной рощицы. Кстати, Маш, ты не помнишь, твоя баба Катя о других таких историях не рассказывала?

– Да… Только это не она говорила, а родители. Был еще случай – мальчик пропал. Малыш. Лет шести. Отошел в лесочек покакать.

– И давно?

– Давно! Это было, когда наш дачный поселок только начали строить. Лет… дай посчитать… да, тридцать тому назад. Дачу ту продали, я не знаю, что с ними стало. Мальчика жаль. Думали, маньяк утащил. Но следов – никаких. Меня в детстве этой историей очень напугали.

Денис думал.

Двадцать лет назад – деревенский дедок. Тридцать – шестилетний малыш. Десять – бабулька-ягодница. Теперь – мы. И неважно, пропадал ли кто-то до этого. Закономерность была налицо.

– Знаешь, Маш, похоже, твой портал или, по-другому, воронка времени, работает не всегда, а с определенной цикличностью. Все описанные случаи происходили не чаще, чем раз в десять лет. И все – летом. Не в июне ли?...

– Боже мой! – ахнула Маша. – Как я забыла! Великое солнцестояние!

Двадцать второе число.

В России эту дату не празднуют даже те, у кого на нее приходится день рождения.

Влипли.

12.

«Так значит… нам ждать… десять лет?»…

Губы Маши задрожали от слез.

Ждать? Чего? У моря погоды?

Денис не стал показывать ей человеческий череп, обнаруженный под корягой на берегу. Аккуратно присыпал песочком и отошел. Он разбирался в анатомии ровно настолько, чтобы понять, что это останки собрата по разуму, но определить, был ли покойный мужчиной или женщиной, он не мог. Что не ребенком – точно, череп был довольно большим.

– Маш. Послушай. Не ждать, а – жить. Теперь это – наш мир. И наша жизнь. Сидеть тут под пальмой… пардон, плауном… и десять лет тосковать по родной деревне – глупо. Либо сами скоро подохнем, либо нами кто-то позавтракает. Значит, надо осваивать здешнюю реальность.

– Но мы к ней никак не приспособлены!

– Кто-то, кажется, мечтал о тропических странах?

– Только без тиранозавров и саблезубых тигров!

– Тигров в Юрском периоде не было. Насчет тиранозавров точно не помню. И вообще, Машук, как известно, самый страшный хищник – человек.

– Я – не хищник!

– Но от шашлычка не откажешься?

– Прекрати!!...

– Я серьезно. Чем психовать, давай собирай сушняк для костра. А я начну чистить гребешков. Нанижем на щепку, зажарим. Сырыми, пожалуй, и я с непривычки побрезгую. Но придется учиться и этому.

Маша, всхлипывая, встала и принялась за работу.

Денису и самому хотелось заплакать.

Ему было всего девятнадцать лет, и мама все еще называла его «лапсиком».

Господи, мама, как же ты там?!...

В отчаянии он вставил лезвие ножа между крепкими створками и раскромсал свою первую жертву.

Дальше пошло уже по привычке.

На растопку костра пошла страница из учебника математики.

Учебник был толстый.

Но на десять лет его не хватило бы.

13.

Закусив шашлычок из морских гребешков парой долек апельсина и запив глотком воды, они немного приободрились. Впрочем, оба прекрасно понимали, что падать духом в этих условиях – равносильно самоубийству.

– Видишь ли, Маш, – рассуждал, растянувшись на горячем песке, Денис, – мы, конечно, физически намного слабей каких-нибудь неандертальцев или там кроманьонцев. Зато знаем гораздо больше.

– И к чему нам здесь наши знания? Вот так зубришь себе всякую муть, интегралы да функции, а попадаешь в иной мир и выясняешь, что это тут на фиг не нужно… Разве что костерок развести из всей нашей премудрости… Ну на кой черт нам в Мезозое формулы неорганической химии, система времен английских глаголов, история древней Руси или образ Анны Карениной?!...

– Посмотрим. Бесполезных знаний не бывает, как мы уже начали выяснять. Видишь, даже сведения из телевизора и ненаучной фантастики пригодились. А твоя филологическая и фольклорная эрудиция помогла нам понять темпоральную аномалию близ деревни Коловратово.

– А толку?...

– Знание, как известно – сила. По крайней мере мы знаем, что на этом месте нам в ближайшие десять лет ничего не светит. Отсчет времени мы вести умеем: батарейка у меня в часах свежая, как минимум на год хватит, а там перейдем на подручный календарь. Зарубки будем делать или узелочки вязать. Как древние инки. Огонь, когда нужно, добудем. Еду найдем. С одеждой хуже, но, если завалим крупняка, будет шкура. Гром и молния не внушат нам суеверного страха. Оружие у нас, правда, хилое, но, имея швейцарский нож, сообразим, как изготовить что-нибудь более внушительное. Хотя бы жердину остроконечную.

Он говорил так уверенно, что Маша вновь прониклась пионерской решимостью во что бы то ни было выжить в их немыслимой авантюре. Она по-хозяйски собрала недоеденных гребешков в целлофановый мешочек из-под бутербродов: «Долго хранить их нельзя, но часок-другой пролежат»…

– Всё! Привал завершен! – скомандовал Вождь. – Вперёд!

– Куда?...

– А как в сказке. Куда глаза глядят. Ать-два!

Он взвалил на плечи рюкзак и пошел, постепенно отдаляясь от берега.

– Погоди! – крикнула Маша и бросилась что-то искать в рюкзачном кармане.

– Что такое?

– Давай сфотографируем это место!

– Зачем? Ты думаешь, за углом – фотолавочка? Напечатать снимки нам все равно не удастся, а батарейка долго не выдержит.

– Всё равно. Пусть будет.

Женская логика.

Ладно. Пусть.

Вот он, остановленный кадр на экране мобильника: белый берег. Бирюзовый прибой. Вдалеке – змеиная головенка плезиозавра.

И дата.

22 июня – теперь уже непонятно какого года, века и тысячелетия.

14.

Углубляться в лес они не решились. От чащи огромных стволов, густо переплетенных лианами, исходил слишком явственный запах опасности, уловимый на уровне прачеловеческого инстинкта. Разум же подсказывал, что такие влажные леса несомненно должны расти на болотистой почве, и с дачно-пляжной экипировкой соваться туда – безумие.

Продолжать путь вдоль берега тоже не было особого смысла. Всё те же дюны и редкие отдельные хвощи и плауны, которые они называли попросту пальмами. Кое-где эти «пальмы» были повалены – то ли какой риноцеропс испытывал силушку, то ли прилив подмыл корни, то ли буря побуйствовала…

Маша и Денис двинулись на северо-запад, понемногу отдаляясь от моря, но стараясь не входить в джунгли. Пару раз им попадались небольшие болотца, по берегам которых кишела разная, но, по счастью, не очень крупная, живность. Денису даже померешилось, будто мелькнула пресловутая ящерица туатара, однако толком ее разглядеть не удалось, не говоря о том, чтобы на нее поохотиться. Пить мутную зеленистую воду они тоже пока не решились, боясь подхватить заразу – а скипятить было не в чем. Впрочем, в бутылке еще оставалось чуть больше поллитра минералки. Тёплой, да, и не очень свежей, но все-таки привычной желудку. Они ее экономили. Когда сильно сох рот, жевали апельсинную корку. Тоже по чуть-чуть, ровно столько, чтобы выступила слюна.

К середине дня Маша начала выбиваться из сил. Денис не мог ее поддержать, поскольку пробивал тропу, проверяя прочность чавкающей почвы, раздвигая стебли гигантских растений и распугивая здешних обитателей – большинство из них он даже не видел, а только слышал шум и треск, сопровождавший их бегство сквозь заросли.

– Держись, старушка, как только выберемся из этой зелени, сделаем привал, – обещал он, когда она в очередной раз поскользнулась и упала коленкой в грязь.

– Я… ничего, – прохрипела она.

У него ёкнуло сердце. На какую-то долю секунду воображение показало ему весь ужас вполне возможной ситуации: а вдруг с Машей что-то случится – и он останется в доисторическом мире совсем один…

Или она – одна?...

Господи.

Неужели…

Неважно, как это следует называть. Но у него нет никого роднее, дороже и ближе Маши. И никогда не будет.

Даже если они вернутся в былую – нормальную – жизнь.

15.

Выбрались.

За последним болотцем почва поднималась вверх. Небольшой косогор увенчивался зубчатыми скалами. Там вполне можно было укрыться или даже переночевать.

– Ну, Машунь, еще одно маленькое усилие – и мы дома, – попытался пошутить Денис, сам едва державшийся на ногах. Рюкзак, казавшийся утром пустяковой поклажей, оттягивал плечи.

– Можно, я тут чуть-чуть посижу? – жалобно спросила Маша, опускаясь на каменистый склон в редких пучках жёсткой незнакомой травы.

– Хорошо. Я схожу на разведку, – сказал он, бросив рядом с нею рюкзак и на всякий случай взяв в руку нож.

Стараясь по возможности не шуметь и не выпрямляться в полный рост, Денис медленно полез вверх. Нельзя было исключать того, что убежище в скалах уже присмотрел себе другой жилец, куда более приспособленный к здешним обычаям.

Так и есть.

На солнышке, почти слившись цветом шкуры с бугристым камнем, грелась жирная ящерица.

Туатара, варан, игуана – не важно.

Добыча. Мясо.

Дениса она то ли не замечала, то ли не принимала всерьез.

Он понял, что у него есть шанс.

Вынул самое длинное лезвие.

И, высчитав про себя – «раз, два, три!» – упал всем телом на извивавшуюся рептилию, стараясь увернуться от ее укусов, не обращая внимания на отчаянно колотящий по ногам хвост и пытаясь всадить ей нож в горло.

Подоспевшая Маша с отчаянным визгом бросилась в бой.

«Закрой глаза!!» – завопила она, и Денис инстинктивно послушался.

Пш-ш-ш! – струя репеллента ударила в морду ящерицы.

Улучив нужный миг, Денис сделал свое дело.

Рептилия пару раз дёрнулась и затихла.

Первый экзамен на звание охотника и мужчины он выдержал.

Его женщина была им горда.

Но прежде, чем разделать добычу, она опустилась перед ящерицей на колени и сказала магические слова:

«Прости нас, дитя земли. Мы забрали твою жизнь не ради смерти, а ради жизни. Мы благодарны тебе. Пребудь с миром».

Он кивнул.

Наверное, так будет правильнее.

Жизнь – ради жизни.

16.

Если бы у них в желудках сохранилось что-нибудь, кроме едкой желчи, их бы, конечно, вырвало, когда они разделывали теплую тушу рептилии. Но, раз уж они совершили убийство и придали ему ритуальный смысл, нужно было использовать всё, что жертва могла им дать. Шкуру – постараться снять аккуратно, дабы потом из нее что-нибудь сделать. Мясо отделить от костей. Кости тоже пустить в дело – из маленьких сделать шильца и иголки, более крупные и длинные постараться превратить потом в ножи или наконечники для каких-нибудь орудий…

Еще до начала всех этих операций они решили, что оставшуюся воду надо перелить в опустевший термос, а в бутылку набрать болотной водицы, какая ни есть. Так что, расправившись с туатарой (они условились называть ее этим именем), Денис и Маша смогли немного привести себя в порядок – хотя бы вымыть руки и освежить лицо перед тем, как заниматься стряпнёй. Голод к тому времени стал таким кусачим, что было не до брезгливости. Наломав болотного «тростника» и использовав для растопки следующие полстранички учебника, Денис по уже привычному методу вызвал линзой огонь, благо, солнце ярилось как в тропиках – а Маша тем временем насадила на самую длинную кость ломтики покромсанного мяса. Конечно, сверху оно подгорело, а снизу толком не прожарилось, но они съели первую порцию, даже не поперхнувшись, и Маша нанизала второй шампур, а потом и третий…

– Ну вот и обещанное барбекю, – пошутил Денис. – А то тётя Мила грозилась…

– Господи! – снова ужаснулась Маша. – Знала бы мама, где мы!

И, будто не понимая всей абсурдности своих действий, бросилась к рюкзаку, вытащила из кармана свой игрушечного вида мобильничек и начала яростно жать на кнопки.

Денис не мешал и не возражал. Пусть сама убедится в безсполезности всех трепыханий.

«АБОНЕНТ ВРЕМЕННО НЕДОСТУПЕН», – внезапно произнес металлический женский голос из трубки.

И вновь – ничего.

Ни гудков, ни шумов.

17.

– Ч… чт-то это?...

Машины губы тряслись от обиды и страха.

– Боги шутят, – хладнокровно заметил Денис.

Но невероятность случившегося заставила его призадуматься. Ибо он всегда предпочитал искать рациональные объяснения всяким странностям, считая, что необъяснимого нет, а есть лишь непознанное.

Факт: Машкин телефон дважды подавал голос, пусть даже транслируя технические тексты. Боги тут, видимо, были совершенно ни при чем. Но если версия насчет темпоральной спирали внутри одного и того же пространства верна, то, видимо, в определенных точках некоторые волны способны пробиться через все искривления.

– Дай-ка мой сотовый, – попросил он Машу.

Набрал номер московской квартиры. Молчание. Номер службы технической поддержки. Ничего. Номер тёти Милы. Опять ничего.

– Тут может быть лишь одно объяснение, – сказал, наконец, Денис. – Видимо, у вас тут новая трасляционная станция.

– Да, с этого лета, раньше плохо ловилось…

– Поэтому твои звонки иногда пробиваются.

– Но ведь сигнал должен идти сперва на Москву, а оттуда – сюда!

– Не знаю, как это выходит. Похоже, ваша местная вышка работает как мощный маяк. У нее же тут нет конкурентов. А в Москве передатчиков – целый лес. Заметь: твой телефон оживал у моря, где большая отражающая поверхность – и здесь, на пригорке, где нет помех для распространения волн. Впрочем, я в радиофизике мало смыслю.

– Может, напрасно мы удалились от берега?

– Один чёрт. Ведь связи-то по-настоящему нет. Другое дело, что в этом мире могут отыскаться какие-то «дыры». Вроде той, в какую мы провалились. И там, как знать, связь, возможно, появится. По крайней мере слабенький шанс, я думаю, остаётся. Давай сделаем так: я свой сотовый выключу, поберегу батарейки. А ты свой пока оставь включенным. Зарядка-то полная?

– Да. Вче… нет, позавчера на ночь ставила. В режиме ожидания он может работать полтора месяца. Если верить рекламе.

– Дивно. А теперь давай приберем тут и двинемся дальше.

– Куда?

– Это я хотел спросить у тебя. Ты лучше знаешь окрестности. Попробуй сообразить, примерно где мы.

– Не знаю, Денис. Мы плутали, плутали…

– Мы прошли не так уж много, если мерить по прямой. И двигались почти строго на северо-восток.

– Дай подумать… Возможно, мы в районе железнодорожной станции.

– А дальше?

– Бумага и ручка у нас есть?

Денис протянул ей свою записную книжку. Маша начала вспоминать, мелкими штришками рисуя проступавшую в памяти карту.

– Вот. За станцией – переезд и шоссе, ведущее в Углегорск. Это наш райцентр, там – всё, администрация, магазины, рынок, транслятор… Железка подходит к городу с другой стороны, где товарные склады. Там до революции уголь добывали.

– Немудрено. Леса из папоротников и кладбища динозавров – залежи ископаемых…

– Но какой нам прок? Ведь сейчас тут города нет. Папоротники – зелёные, динозавры – живёхонькие…

– Просто не худо бы сориентироваться. Город – есть. Здесь и сейчас. Но в другом измерении. Мы же заняты поиском «лаза».

– Портала.

– Неважно. Один наш маяк – транслятор. Может быть, если мы найдём то самое место, где он стоит, связь заработает. Но, поскольку искать придётся методом «тыка», надежд на это очень немного. Значит, надо попробовать обнаружить и другие, как ты выражаешься, «места силы».

– Какие?

– Не знаю. Припомни, не судачили ли ваши бабульки еще про какие-нибудь аномалии. За пределами Коловратова.

У обоих в голове одновременно мелькнуло название – «Курская магнитная аномалия»…

– Да! Было! – вскочила Маша. – Один заядлый грибник, дядя Толя, поехал за Углегорск – там леса погуще, чем наши… И он рассказывал, что еле выбрался – компас взбесился, а солнца, как на грех, на небе не было – день выпал дождливый…

– Разумеется, точных координат того места он не назвал, – усмехнулся Денис. – Всё это лишь косвенно подтверждает наши догадки, но не сулит особых надежд на успех.

– Есть еще кое-что, – вспомнила Маша. – Те леса, где дядя Толя блуждал – они за рекой. Она почти заросла, летом ее и не видно. Змеиха называется – гадюк, говорят, там много. Не знаю, я никогда в тех краях не была, только мимо по мосту проезжала. Но когда у нашей соседки дочка сильно болела, ей деревенские советовали съездить к бабке Акулине на Змеиху – дескать, та слывет ведьмой, но целительство знает, и деткам никогда не вредила…

– Опять ты за мистику?

– Реалист несчастный! Мне всё равно, ведьма, не ведьма – лишь бы вырваться отсюда! Ведьмы черпают силу – у самой земли! Потому что – ведают! Знают – где брать!

– Хорошо. Убедила. Пойдем в ту сторону, где должна протекать хвалёная Змеиха. Возможно, в доисторические времена речка была не слабей Амазонки. По крайней мере, пресная вода там найдется. А пока что давай наберём в бутылку ту, что есть тут в болоте.

Когда Денис вскарабкался с полной бутылкой противно мутной водицы на горку, все остатки их трапезы были прибраны. Мясо, кости и шкура спрятаны в отдельные пакеты. На плоском камне виднелись лишь склизкие внутренности, а поверх них – два скрещенных сломанных стебля и пучок жесткой, как щётка, травы.

«А это… кому?» – удивился Денис.

«Богам-покровителям», – на полном серьёзе ответила Маша.

И он опять не стал возражать.

Похоже, так было нужно.

18.

Они брели часа четыре, то перескакивая с камня на камень, то чавкая по грязи, то перелезая через стволы полусгнивших хвощей. Динозавры попадались не то что бы на каждом шагу, но раза два – издали, и один раз – почти нос к носу. Это был молодой игуанодон, похожий на крокодила, вставшего на пуанты. Выйдя прямо на него из очередных зарослей, Маша завизжала столь оглушительно, что звероящер с перепугу опорожнил желудок и ринулся прочь, вереща нечеловеческим тенором и круша на своем пути равнодушную флору.

– Ну, вы – прямо Фредди Меркьюри и Монтсеррат Кабалье! – фыркнул Денис, когда след игуанодона простыл.

– Юморист! Будто сам не перепугался! – обиженно возразила Маша.

– Было немного, – признался он.

– Так уж немного? – прищурилась она.

– Игуанодоны – не хищники. Если верить палеонтологам.

– А откуда им знать?

– По зубкам, детка. Тебе разве дяденька в телевизоре плохо объяснил? У хищников зубки иначе устроены. Хищники раздирают добычу, у них зубки острые. Травоядные – перетирают, у них – плоские и широкие. А мы с тобой – универсалы. И травку можем, и ящерку, и даже… друг друга.

– Да ну тебя!

– Нет, Машук, хорошо в самом деле, что дикарей в Мезозое быть не должно. Иначе мы стали бы легкой добычей. Гуляем себе такие беленькие, свеженькие, пока что не очень тощие… А на нас из кустов – племя: бац, бац, хвать, хвать – улю-лю!

Денис ёрничал и острил изо всех сил, стараясь не выдать собственной паники. Ибо вовсе не был уверен в том, что им встретился именно игуанодон. Зато был точно уверен в том, что лишь по счастливой случайности они пока еще не натолкнулись на какого-нибудь кровожадного хищника.

19.

Путь, который в реальной подмосковной местности уложился бы часика в два, отнял у них здесь все силы и почти всю светлую часть длинного июньского дня.

Но все-таки к вечеру они выбрались из болотистого полулеса к реке.

Змеиха была, конечно, неузнаваема. Спутать ее с Амазонкой вряд ли было бы можно, но соперничать с какой-нибудь Темзой или Окой она вполне бы могла. Полноводная, целеустремленно-неторопливая, она несла свои воды на юг, совершая поворот заметно восточнее того места, где начали свое странствие Маша с Денисом. В принципе они могли бы оказаться в дельте реки, если бы пошли берегом моря в другую сторону – но кто же знал!

– Красота! – восхитилась Маша, едва ли не на четвереньках выползя из прибрежных зарослей на золотистый песок.

– М-да, впечатляет, – согласился, рухнув рядом, Денис. – Редкая птица, как говорится, долетит до середины…

– Ой, смотри, вправду – птицы! – вскрикнула Маша, показывая на черные силуэты в яркорозовом закатном небе.

– Не птицы. Птиц еще нет, – поправил Денис. – Это птерозавры. Не знаю, какие именно. Явно не птеродактили – те совсем маленькие, с голубя или скворца. Крылатых рептилий тоже ведь было много, я тут не спец. Но, кажется, эти – не самые крупные, так что можем их не сильно бояться.

– Денис, – застенчиво улыбнулась Маша. – Я бы ополоснулась, а?...

– Нелишне. Но только по-быстрому, – согласился он. – И по очереди. Один принимает ванну, другой – отгоняет тиранозавров.

– Типун тебе на язык!

– Давай, давай, не тяни время, у нас его мало…

Купание, даже наспех, не только помогло смыть болотную грязь, пот и усталость, но и прибавило им душевных сил. Появилось даже безумное ощущение естественности происходящего – ну, чем не вылазка тёплым вечером на речной бережок где-нибудь под Коломной у сонной Оки? Искупавшись, разложить костерок…

Стоп. Костерка никакого не будет. Солнце почти уже село, и линзой ничего тут не сделаешь. А соорудить переносную жаровню они так и не сподобились.

И бог с ней. Климат тёплый, еда пока есть, воды – хоть топись.

День второй, считай, прожили.

Он нисколько не удивился, когда Маша после ужина вознесла благодарность реке, величая ее Великой Змеихой и прося у нее приюта и доброй защиты на ближайшую ночь.

20.

Ночь выдалась беспокойной. Они снова решили спать по очереди: сначала часа четыре – Маша, потом – Денис, потом опять – Маша. Не привыкшая к таким физическим нагрузкам Маша побрызгалась спреем от кровососов, закуталась в одеяло, свернулась калачиком и мгновенно уснула. А Денис изнывал от тревоги и страха, вслушиваясь в странные звуки, доносившиеся из береговых зарослей. Там кто-то топотал, вскрикивал, урчал и, возможно, дрался. Возможно, хищники терзали добычу. «Ничего, – утешал себя Денис, – если они заняты делёжкой туши, до нас они вряд ли доберутся».

Через некоторое время нажравшиеся звероящеры потянулись на водопой. К счастью, их тропа проходила чуть правее, и Денис смутно видел лишь чьи-то длинные тела, копошившиеся на плёсе. Сходить и посмотреть, кто это, не было ни малейшего желания.

Взошла огромная ярко-красная луна. Она была не совсем полной, что усиливало ощущение фантасмагории. Как будто кто-то отпилил тупым ножом кусок и схарчил.

На плёсе продолжалась бурная ночная жизнь доисторической элиты. Плелись интриги, развивались пылкие романы, вспыхивали короткие дуэли.

Этот мир совершенно не нуждался в человеке.

Природе было хорошо и без царя.

От этой мысли Денису стало совсем неуютно.

21.

Он разбудил Машу гораздо позже, чем они договаривались. Когда начало светать, звероящеры снова удалились в заросли, и Денис вздохнул с некоторым облегчением. По крайней мере, Машке не будет так страшно.

«Ты… чё?» – недоуменно бормотнула она спросони и застонала как от зубной боли, вспомнив, «чё» это «он».

Уступив Денису нагретое одеяло и укутав голые руки и ноги двумя полотенцами, она уселась нести вахту.

Ему показалось, что он даже заснуть не успел, когда Маша вдруг затеребила его, возбужденно шипя: «Денис! Просыпайся скорее! Смотри, что там!»…

Он по-собачьи встряхнулся и протер глаза, в которые будто песку насыпали.

Дрожащий Машин палец был уставлен на противоположный берег Змеихи.

Там сквозь утренний нежный туман явственно пробивался мирный сизый дымок.

Денис присвистнул.

Такого быть не могло.

Костёр – в Мезозое?!...

22.

– Братья по разуму, – констатировал, оклемавшись, Денис. – Динозавры чаю не пьют и добычу не жарят.

– Кто… там может быть? – по-прежнему шепотом спросила Маша.

– Да хрен его знает. Заблудшие дедка с бабкой – вряд ли, слишком много лет прошло. Пацаненок… трудно сказать, но вряд ли шестилетка тут выжил. Если да – он теперь солидный дядище. Но могли быть другие, о ком мы не знаем. Или твоя хваленая ведьма, как бишь ее…

– Акулина.

– Вот-вот. Силёнки подпитывает.

– Денис, что будем делать?...

– Я знаю, чего мы делать точно не будем. А именно: орать, бегая по берегу и размахивая полотенцами: «Люди-и! Ау-у!»… Лучше соблюдать осторожность. Мы их засекли, они нас – пока нет. Надо выяснить, кто там и чего от них можно ждать.

– Но как? Когда туман рассеется, мы в лучшем случае увидим, сколько их.

– И то хорошо. В экстремальных условиях один человек, скорее всего, одичает или сбрендит, а группа – превратится в хищную стаю.

– А… мы?

– Мы – не группа. Мы – пара. Это немного другая модель отношений.

Маша вдруг покраснела. Хотя до этого между ними не было даже намека на какой-либо флирт. Приятельство, шуточки, все-таки – брат и сестра, пусть троюродные…

– Я боюсь за тебя, – сказал он серьёзно.

Любой матёрый самец увидит в ней молодую здоровую самку.

Красивую, между прочим.

Но более – ничего.

Хоть бы там и впрямь оказалась лишь старая ведьма!

23.

– Послушай, Денис, но ведь этот.. или эти… неведомо кто не могут попасть к нам сюда, как и мы к ним.

– Почему?

– Мостов-то здесь нет.

– Образцовые путешественники в таких случаях валили деревья и сооружали плоты.

– Смеёшься? Чем будем валить? Этим ножичком?

– Ну, техническое решение отыскать, наверное, можно. Если там не какой-нибудь робинзонистый бомж, а хотя бы несколько человек, у них было время скумекать. Подпалить, скажем, корни.

– А скреплять брёвна чем?

– Лианами какими-нибудь.

– А спускать их на воду?

– Использовать подневольный труд бронтозавров.

– Кончай издеваться!!...

– Не знаю, я, Маш! Чтобы переправиться через речку, достаточно и одного бревна – сел верхом, оттолкнулся шестом, и – вперёд!

– У нас этого бревна пока еще нет.

– А у них, может, есть. В том-то и дело. Дошло?... Или ты всё-таки хочешь пригласить их на завтрак?

При мысли о завтраке спор сам собою утих.

Посовещавшись, они решили, не разводя огня, доесть остатки вчерашнего рептильного мяса, закусив его долькой апельсина и парой печенюшек.

Другую еду предстояло добывать, как и прежде, путем охоты и собирательства.

24.

Доисторический Эдем продолжал посылать своим поселенцам мелкие радости.

Один из видов местного тростника оказался съедобным – его можно было жевать, наполняя рот сладким соком и постепенно выплёвывая волокнистую мякоть. В прибрежном песке обнаружились яйца мелких динозавриков, которые то и дело порскали из-под ног – смешные, вроде тушканчиков. Название этих тварёшек ни Маша, ни Денис вспомнить не могли. Охотиться на них было невозможно – слишком прыткие, да и очень уж симпатичные. Зато Денис сумел выследить и убить очередную ящерицу – не такую крупную, как вчерашняя, всего лишь с человеческий локоть длиной. Возможно, это был глупый неосторожный детёныш.

К обеду они все-таки развели костёр, но подальше от того места, где ночевали, и не на самом берегу.

Маша по уже сложившемуся между ними обычаю вознесла велеречивую благодарность духам этого мира за ниспосланное угощение и сервировала экзотический стол – запечённые яйца и зажаренную рептилию – как вдруг заросли высоченных трав зашуршали…

Едва не подавившись, Денис схватил Машу за руку и оттащил от расстеленного одеяла, на котором лежали все их пожитки.

«Гха-гха-гха-гха!» – раздался вслед за треском ломаемых стеблей басовитый смех или кашель.

25.

И через пару мгновений на одеяло вывалился Бармалей.

Ну, или Карабас-Барабас.

Ибо явившийся к ним на пикник персонаж больше всего походил на разбойника из детской сказки. Высокий, плотный, заросший седовато-черными космами, с бородой до пояса, с длинными зеленовато-черными ногтями, с кирпичным от загара лицом и телом, фиолетовыми губами, одетый в набедренную повязку из шкур, с сучковатой дубиной в руке…

– Ой! – только и пискнула Маша.

– Гр-ры-ы!! – зарычал пришелец, не обращая на них внимания и жадно набросившись на аккуратно разложенные на бумажных платочках яйца и куски ароматно пахнувшего мяса.

Яйца он жрал прямо со скорлупой, перемежая их мясом. К счастью, пакет с печеньем еще лежал в рюкзаке. Денис осторожно потянул рюкзак за лямки к себе и сумел спасти эту часть их имущества. Попутно он вытащил спрятанный было нож и выдал Маше ее коронное оружие – баллон с репеллентом. В другой руке у нее была судорожно зажата половинка недоеденного апельсина.

«Кидай ему апельсин!» – тихо скомандовал Денис.

Не задавая вопросов, Маша кинула.

Пришелец, покончив с мясом и яйцами, недоуменно уставился на странный оранжевый плод. Он источал дразнящий запах. Отбросив дубину, дикарь опустился на четвереньки и потянулся за лакомством.

«Брызгай!» – приказал Денис.

Маша пшикнула струёй репеллента в глаза незваному гостю. В это время Денис одним рывком схватил его дубину и изо всей силы обрушил ему на голову.

Бармалей завалился навзничь, изумленно закатив глаза в небо.

Глаза у него были синие.

26.

– Зачем ты его… убил? – дрожа от слез, спросила Маша.

– Посмотрим. Может, и не убил, – хмуро отозвался Денис.

Ему было жутко не по себе. Он никогда еще не поднимал руку на себе подобного с душегубскими целями.

– Подумаешь, съел наш обед… Он же голодный был, – продолжала причитать уже рыдавшая Маша.

– А если бы он потом попёр на тебя?! – взъярился Денис.

– Нас же двое! Нельзя так! Нечестно!

– Вытри сопли! – рявкнул Денис. – И пойми: в этом мире кто сильней – тот и прав!

– Кто подлей, ты хочешь сказать!

Он прочел в ее глазах почти ненависть.

Обида спазмом сдавила ему горло:

– Я же… дура ты набитая… я же… ради тебя… Он был дик и опасен…

– Всё равно. Он был – человек! Господи!... Третий день – и мы… озверели…

Тут Денис и сам ужаснулся. Он, хороший домашний мальчик из интеллигентной московской семьи, студент-отличник, над которым бывалые однокурсники даже подтрунивали за его старомодные понятия – он взял и убил человека!

А может быть… не убил?

27.

– Денис, Денис, погляди, он, кажется, дышит! – истерически заверещала Маша, склонившись над телом пришельца.

Он опустился на колени, взял ручищу дикого мужика. Да, пульс прощупывался. Наверное, обошлось сотрясением мозга. Слава те, господи…

– Он в обмороке, – заметил Денис. – При сотрясении это обычное дело. Но вскоре очнётся. И начнет куролесить. Давай-ка свяжем его.

– И бросим?!...

– С ума сошла? Я что, так похож на садиста?.. Подкормим. Подлечим. Попробуем установить контакт. Все-таки – гомо сапиенс. Пусть одичавший.

– Свяжем? А чем? Полотенцами?

– Жалко. Их рвать придется. А других у нас нет. Давай сюда скотч – то, что надо!

Кто бы знал, что моток обычного скотча сослужит такую службу! Его хватило на то, чтобы примотать друг к другу сперва ручищи, потом ножищи. Для надежности тело закрутили в одеяло, завязав узлы под подбородком и в районе щиколоток.

– Всё. Пока он продрыхнется, давай все же покушаем, – примирительно предложил Денис.

Сырые яйца еще оставались: они их набрали с запасом.

Они снова запалили костёр, с опаской поглядывая на болотные заросли.

Но больше никто к ним на огонек не явился.

28.

Бармалей, – так они его меж собою прозвали, – спал долго.

Денис даже склонялся к тому, что его следует развязать и тихонько уйти. Но высказать эту мысль щепетильной Маше он не решался. В конце концов, Машу делала Машей именно ее честность и доброта – качества, которых в этом мире явно ни у кого больше не было. Все ее совершенно непрактичные поступки вроде благодарственных и покаянных молитв духам здешних земель имели какой-то высший смысл, пока еще не доступный пониманию Дениса, но ощущаемый им как вполне серьёзный и правильный.

– Слушай, – сказала задумчиво Маша, ковыряя тростинкой в зубах. – А ведь это мог быть тот самый потерявшийся мальчик.

– Да, возможно, – согласился Денис. – Этому… Бармалею… вполне может быть тридцать шесть… То, что много седых волос – естественно, тут и мы с тобой, если так и дальше пойдет, поседеем…

– Он помнит, что такое одежда. Знает, что такое оружие. И…

Машкины голубые озёра-глаза до краёв наполнились слезами:

– Дениска… Он же маленький был, когда потерялся… Он помнит запах апельсина!… Тогда, тридцать лет назад, это было редкое лакомство, мне мама рассказывала… Это сейчас – в любое время года в любом ларьке, даже в деревенском, а тогда – только в Москве, на Новый год, по штучке-другой на ребёнка… Родители в очередях стояли, не всем доставалось… Корки не выбрасывали, из них варенье варили…

– Ага, у меня тоже запах мандаринов всегда ассоциируется в Новым годом…

– С мандаринами было проще, они же у нас на Кавказе растут, а апельсины – из тропиков! Бабушка, когда жива была, семечки проращивала…

От внезапно пришедшей в голову мысли Маша перестала плакать.

– Слушай, Денис, если мы тут застрянем – попробуем посадить апельсиновый сад, – предложила она. – Я косточки сохранила. И те, что останутся, сохраним. Как ты думаешь, вырастет? Климат вроде подходит.

Перед глазами Дениса проплыла идиллическая картинка: уютная хижина из стволов древовидных хвощей, окруженная частоколом из трехметрового тростника. Загон для выпаса одомашненных динозавров. Гнездящиеся под застрехой птеродактили. И они, Денис и Маша, рвущие золотые плоды в собственной апельсиновой роще… Ну, Адам и Ева, как пить дать…

А куда, скажите, девать Бармалея?...

29.

Денис сам не заметил, как задремал. Сказалась почти бессонная ночь и переполненный приключениями день.

Когда он проснулся, он увидел, как Маша, сидя на корточках, заботливо поила из пластиковой бутылки завернутого в одеяло детину, придерживая другой рукой его страшную косматую голову.

– Осторожнее! – цыкнул он, опасаясь какой-нибудь неожиданной выходки пленника.

– Я дала ему таблетку от головы, – деловито и спокойно сообщила Маша. – И повязку влажную наложила. Там у него гематома изрядная.

«Тоже мне, мать Тереза», – буркнул про себя Денис.

Застонав, детина замотал шевелюрой.

– Хватит, да? – улыбнулась Маша и бережно опустила его голову на охапку травы, служившую вместо подушки. – Лежи, отдыхай…

Как ни странно, пленник не буйствовал. А изумленно разглядывал Машу и Денису. Глаза у него и впрямь были почти детские: в них не светилось ни коварства, ни злобы, ни особенно сложных мыслей.

– Надо бы выяснить, как его зовут, – обратилась Маша к Денису. – А то как-то неловко называть человека Бармалеем.

– Ну, спроси, может, скажет, – ухмыльнулся Денис.

– Дурак ты, – сокрушенно покачала головой Маша. – Сказать он ничего не может. Но есть ведь другой метод.

– Какой? Позвонить в милицию и запросить список пропавших без вести за последние лет тридцать-сорок?

– Не ёрничай. Мы прошлой зимой у нас на Преображенке нашли на улице собаку. Она сидела и плакала. Потерялась. Знаешь, на Новый год все петарды пускают, а собаки пугаются и убегают сами не знают, куда. Пёс был симпатичный, ухоженный, явно не брошенный. Но, как назло, без ошейника. Хотя там мог быть и телефон хозяина. Так знаешь, что папа придумал? Мы начали перебирать все известные нам собачьи имена. Вообрази, на какое он отозвался!

– Какое?

– Баксик! Наверное, его когда-то купили за доллар – метис он, таких отдают, лишь бы взяли…

– И что потом?

– Нашли хозяйку. Я сама клеила по району объявления, что обнаружен пёс Баксик. С такими-то приметами. На другой же день прибежала бабулька. Уж как она его обнимала-тетешкала!

– Хэппи-энд, все рыдают…

Произнеся эту фразочку, Денис еще раз взглянул на лежащего Бармалея. Тот явно пытался вслушиваться в их речи, хотя вряд ли что понимал.

30.

– Ладно, давай попробуем. Во здравие раба божия… Начинай! – предложил он Маше.

– Денис!

– Что?

– Денис – имя такое, – пояснила, смутившись она.

Значит, это первое, что пришло ей на ум?... Ему стало приятно и радостно, и даже непутевый детина не внушал прежних досадливых чувств. Однако на имя «Денис» никакой реакции не последовало.

– Иван! – продолжил Денис.

– Надо сразу со всеми уменьшительными, – предложила Маша. – Ведь ребенка редко зовут полным именем. Ваня, Ванечка, Ванчик…

Ни малейшего шевеления.

– Пётр, Петечка, Петька, Петруша, – вступил Денис, вспомнив сакраментальное «Иванов, Петров, Сидоров».

– Послушай, а какие имена тогда были в моде? – спросила Маша. – Ведь не те, что сейчас? Вани, кажется, относительно недавно пошли… Тогда Юр, кажется, было много, в честь Гагарина… Юра, Юрочка… Нет, молчит… Женя, Женька… Паша, Павлик, Павлуша…

– Этак мы до темноты не закончим. Вразброс – неэффективно. Лучше двигаться по алфавиту, систематически, – предложил Денис.

– Александр. Алик. Саша. Шура. Санёк…

– Алексей. Алёша.

– Антон. Антоша.

– Акакий Акакиевич!

– Да ну тебя, Денис, давай серьёзно!

– А что, у грузин до сих пор в ходу и Акакии, и Амвросии…

– Адрей. Андрюша.

– Аркадий. Аркаша. Аркашка-какашка…

– Прекрати, злыдень!.. Артём. Артёмушка. Тёма.

– Авель. Аарон. Авраам. Абрам. Авессалом.

– Кончай загибать!

– А что? Вполне возможные имена, у нас препод по матанализу – Аарон Абрамович…

– Тридцать лет назад таких имен всё-таки старались не давать. Времена были другие.

– А вдруг? Кстати, тогда мальчика могли назвать каким-нибудь Альбертом. Например, в честь Эйнштейна. Эй, Альбертик! Альфредик! Альф! Альфонс! Адольф, черт тебя побери!

– Денис, я серьёзно…

– Я тоже. Родители всякие бывают, восточные люди, например, уважают экзотику. У моего приятеля Арташеса, попросту Арика, маму Венерой Теодоровной зовут. Может, этот тоже Арташес? Алишер? Али-Баба?

– Артур…

– Аполлон! Аполлинарий!

– Денис, ну прекрати же!

– А что такого? Русская классика – поэт Аполлон Григорьев и живописец Аполлинарий Васнецов!

– В XX веке так уже не называли.

– Есть еще болгарское имя Ангел. Нашему протеже как раз подойдёт.

– Нет, так нельзя… Это же эксперимент, а ты издеваешься…

– Хорошо. Букву А мы почти исчерпали. Там остались редкости вроде Афиногена, Афанасия, Африкана или Аскольда. Лично у меня нет знакомых с такими именами. Давай перейдем к букве Б. Там имен гораздо меньше.

– Борис, Боря, Боренька…

– Бармалей!…

Маша с истерическим хохотом шлёпнула Дениса по плечу так, что тот от неожиданности завалился на бок.

«Гхы-гхы-гхы», – послышалось из одеяла.

Бармалей, как умел, смеялся.

Всё-таки он был человеком. А может, даже помнил, кто такой Бармалей?..

Они продолжили. И дошли до буквы В.

И тут глаза пленника приобрели мучительно-осмысленное выражение. Голова приподнялась. Непокорные губы что-то залепетали. Язык, конечно, не слушался. «Ик… Ить»…

– Дай ему воды, икает, – сказал Денис.

– Это не икота, – с несказанным счастьем изрекла Маша. – Это имя. «Ик» – значит Виктор. Витя. Вика. Викуся. Его звали Виктором.

– Ик!.. – зычно и требовательно рявкнул Бармалей.

А из его широко открытых глаз покатились крупные чистые слёзы.

31.

Ничего себе положеньице.

Из-за Машкиного гуманизма у них на руках оказался дебиловатый тридцатишестилетний верзила. Этакий Илья Муромец с богатырской силищей и интеллектом младенца. Бросить его на произвол судьбы было уже нельзя, хотя Денисов удар большого вреда Викусиной черепушке не нанёс – мужик, видимо, бывал в переделках покруче.

Реакции у него тоже были отчасти совсем детские, отчасти звериные. Огня он добывать не умел, но сколь опасно открытое пламя, знал. Поэтому, когда на его глазах Денис разжег костерок при помощи линзы, преисполнился прямо-таки суеверного ужаса и почтения. А увидев, как Денис вновь водружает магический инструмент вызывания огня к себе на переносицу, изобразил крайнюю степень благоговейного смирения.

Они освободили его от пут, вновь смотав в клубок уцелевший скотч. Это простое действие также вселило в мохнатого Витю немалый трепет. Зенки его округлились, голова вжалась в плечи.

Дубинку они у него отобрали и спрятали, но было ясно, что покушений на свою жизнь они могут пока что не бояться. Витя-Викуся взирал на них как на высшие существа.

– Знаешь, мы для него как боги, – заметила Маша. – Ты – бог-громовержец, которого надо чтить и бояться.

– Еще бы, шарахнул по кумполу так, что звенит до сих пор!... А ты – богиня-мать, милосердная и сострадательная…

– Может быть, – легко согласилась она. – В именах, которые нам дают, что-то есть. Наверное, недаром я – Мария.

– М-м-м-м! – замычал всё еще валявшийся на подстилке Викуся.

– Чего ему еще надо? – спросил Денис. – Накормлен, напоен, в меру обласкан…

– Наверное, хочет что-то сказать, – догадалась Маша. – Ведь он говорил… когда-то.

– Боюсь, с тех пор в его интеллекте произошли необратимые изменения.

– Не знаю. Эмоционально он – не дебил. По крайней мере чувство благодарности ему совсем не чуждо.

– Маугли – это всего лишь красивая сказка. На самом деле одичавших детей, выросших в чаще среди зверей, невозможно вернуть к нормальной человеческой жизни. Теперь за нами везде будет плестись идиотище ростом с игуанодона.

– Не надо быть злым, Денис. Мы же – боги!.. Разумеется, по сравнению с ним. Может быть, не всё безнадежно. Он потерялся на седьмом году жизни – я слышала, что к этому времени у ребенка уже формируется личность. То, что он вообще уцелел, говорит о том, что интеллект у него уже тогда был незаурядный. Он многое позабыл, но, возможно, кое-что нам удастся восстановить. Ведь два воспоминания мы уже у него выудили – запах апельсина и собственное имя. Как ты думаешь, на что он еще отозвался бы?

Денис задумался. Любой земной ученый, биолог или психолог, отдал бы полжизни за творческое участие в таком эксперименте. Но Денис – технарь, пусть с довольно широкими интересами. Что он, собственно, знает о закономерностях человеческой психики, в том числе – детской, ибо Викуся – это, как ни странно признать – всего лишь заматеревший ребёнок?

– Давай подумаем, что мы сами помним из раннего детства, – предложила Маша. – У тебя – какое самое первое воспоминание?

– Не знаю. Наверное, мама – но мама была со мною всегда, и я не помню, когда и как я понял, что она – моя мама.

– М-м-м-мы-ы! – вновь подал голос Викуся.

– Может, он хочет сказать – «мама»? – предположила Маша.

– М-м-м-мы-ы-ы! – взревел он благим матом.

Маша подсела к нему и лучезарно улыбаясь, медленно сказала:

– Вика. Ма-ма.

Дикарь жадно слушал. Маша старательно раскрывала рот, со старательностью говорящей куклы демонстрируя образцовую артикуляцию:

– Ма-ма. Ма-ма. Ма-ма…

– Мама мыла раму, – фыркнул Денис.

Но его реплика потонула в гортанном Викусином рёве:

– Мм-га… мга!!...

В кустах кто-то шарахнулся прочь. Видимо, к ним подкрадывался какой-то хищник, и вопли Викуси дико перепугали его.

«Мга-мга!!... Мга-м-ма!» – продолжал неистово горланить одичавший гомо сапиенс, внезапно осознавший себя частью человеческого рода.

32.

– Ну, и что ты наделала? – принялся отчитывать ее Денис. – Тебе нравится, что этот недоумок теперь будет называть тебя «мамой»? Знаешь, что такое импринтинг?

– Это… вроде инцеста?

– Нет, образованная ты моя! Не путай с имбридингом, который означает близкородственное скрещивание! Импринтинг – это закон впечатывания в память первого зримого образа! Когда детёныш признает матерью любое существо, впервые попавшееся ему на глаза! И если утенок, вылупившись из яйца, вместо утки видит кошку – он считает мамой кошку!

– Пусть так. Другого выхода у нас нет, – заявила Маша. – Зато теперь мы можем его не бояться.

– Почему это?

– Мать – абсолютное табу на генетическом уровне. Вспомни миф об Оресте.

– Ага. Или Эдипов комплекс.

– Трагическая судьба обоих героев лишь доказывает общий закон: на мать покушаться нельзя. И, между прочим, некоторые католики поношение Богородицы считают куда более страшным грехом, чем обыкновенное богохульство: Иисус, дескать, способен понять и помиловать грешника, бранящего его самого, но никогда не простит оскорбившего Мать…

– Помечтай. Ты газеты вообще читаешь? Телевизор смотришь?

– Последние трое суток, как ты понимаешь, нет.

– Неважно. В криминальных новостях то и дело мелькает: сынок порешил родительницу, мамаша удавила младенца…

– Это… патология. А Викуся – нормален.

Денис давно так не ржал. «Ой, ой, ой!... Не могу!... Дитя природы!... Благородный дикарь!... Пай-мальчик!»…

Мальчик-с-пальчик.

Мальчишище с палицей.

«Гхы-гхы-гхы!» – присоединился к его хохоту сам Викуся.

Чувство юмора у него явно было.

33.

Разросшуюся семью надо было кормить.

На их счастье, Викуся-Бармалей ближе к вечеру почувствовал себя совершенно здоровым и начал активно помогать им искать еду. В отличие от Маши и Дениса, он знал, какие растения, кроме сладкого тростника, можно есть. И в его увесистом теле было достаточно ловкости, чтобы выследить и завалить на водопое молодого аллозавра. Викуся был готов сожрать его прямо свеженьким, но Маша и Денис дали ему понять, что так не пойдёт. Они втроем оттащили тушу подальше, разделали (Викуся с прежней смесью ужаса и восхищения следил за движениями остро наточенного лезвия), выпотрошили, вымыли в речке длинные кости, намереваясь приспособить их под орудия труда и охоты. И вечером они наслаждались очередным шашлыком – теперь уже втроем, почти по-семейному. Кстати, череп аллозавра Маша догадалась использовать как чашу или миску. Скипятить воду по-настоящему они не рискнули, поскольку кость могла запросто сгореть, но все-таки у них появилась хоть какая-то посуда помимо двух пластмассовых стаканчиков, термоса и бутылки.

Набив живот до отвала, Викуся удовлетворенно рыгнул и присел опорожниться. Маша едва успела отогнать его в сторону.

– Знаешь, если Адам и Ева обладали столь же непринужденными повадками, я не удивляюсь, что старик со скандалом выставил их из своего заповедника, – заметил Денис.

– У нас нет такой возможности, – мягко возразила Маша. – И потом: в этом заповеднике гости – мы, а не он. Ему, может, наши повадки тоже кажутся странными.

– Чувствую, при твоем благотворном влиянии он через месяц будет требовать отдельный прибор и салфетку.

– Скорее, нам придется привыкнуть обходиться без них. Так что сближение будет взаимным, – усмехнулась она.

– Хоть бы он не вернулся из этих кустов! – вздохнул Денис.

– Не надо так говорить, – прервала его Маша. – Однажды он уже не вернулся. Может быть, кто-нибудь… сказанул нечто вроде такого. Слово – вещь вполне материальная. И к тому же магическая.

Вопреки обыкновению, Денис не стал иронизировать над ее завиральными утверждениями. Ему самому стало жутковато. Он вдруг представил себя самого тем шестилеткой, который, наверное, изводил родных своим хныканьем – «пить хочу, есть хочу, какать хочу!» – пока кто-то не рявкнул: «Да провались ты!»…

И он – провалился.

34.

Викуся вернулся с диким шумом и треском, волоча с собою огромную охапку двухметровых стеблей тростника.

Это был его очередной взнос в их домашнее благополучие.

Он заботливо разложил тростник, жестами предложив Маше – «Мга-мма!» – и Денису опробовать новое ложе. А сам, как можно было понять, собирался их сторожить – отоспался он днем и, видимо, чувствовал себя совершенно бодрым и свежим.

Немыслимая еще нынешним утром ситуация спокойного ночлега под присмотром ручного дикаря так развеселила Дениса и Машу, что они, дурачась, запели песенку «Спят усталые игрушки».

Дойдя до слов «за день мы устали очень», Маша вдруг остановилась и толкнула Дениса: «Смотри!»…

Викуся сидел, обхватив голову руками и покачиваясь явно в такт мелодии.

Он – узнал?!...

А почему бы и нет? Это сейчас Денис иронически именует любимую всеми малышами передачу «Бай-бай, дебильчики!», а в свое время и сам не пропускал ни одного выпуска «Спокушек»… И прощальная песенка осталась той же самой. Симпатичная песенка, добрая, ласковая…

«Давай еще раз, с начала», – предложила Маша.

И они спели все куплеты, какие помнили.

Викуся пытался подвывать.

И по его заросшему лицу вновь катились огромные слезы, отливавшие багрецом в лучах восходящей луны.

«Хватит. «В лесу родилась елочка» оставим на завтра», – изрек Денис.

По крайней мере в одном они убедились.

Это был тот самый мальчик.

35.

Утро выдалось мирным.

Проснувшись с первыми лучами солнца от каких-то странных рычащих звуков, Денис обнаружил, что Викуся преспокойно храпит, прижав к волосатой груди свою палицу. Конечно, раз никто не удосужился сменить его на вахте, корить следовало лишь самих себя. Зато впервые за эти дни они с Машкой, кажется, выспались!

Быстро сбегав к реке умыться, Денис, уже возвращаясь к лагерю, еще раз окинул взглядом окрестности. Картина была совершенно пасторальной, разве что вместо тучных говяд на дальнем плёсе резвились какие-то брахиозавры. А на том берегу сквозь легкий туман опять пробивался столбик голубоватого дыма.

Кто-то там кашеварил.

Провозившись весь прошлый день с Викусей, они и думать забыли о своих изначальных планах. Но пора было приниматься за дело. Позавтракать, свернуть лагерь и пойти поискать место, где можно переправиться через Змеиху. А вдруг выше по течению существует брод? В любом случае русло там несколько уже, и пересечь его будет проще.

Маша спала так сладко, что Денис решил пока не будить ее, а завтраком заняться самому.

Вдруг откуда-то раздалась взбалмошная мелодия «Турецкого марша» Моцарта.

Денис вскочил как ошпаренный.

Звонил Машкин мобильник!!...

Но, пока он добрался до кармана, отыскал там эту мелкую штучку, сперва перепутав ее с пудреницей, Моцарт заглох.

Денис оторопело смотрел на дисплей. На нем ничего не высвечивалось. Нажал кнопку «Неотвеченные звонки». Опять ничего. Что за дьявольщина!!..

Чертыхнувшись, он в сердцах едва не грохнул мобильником оземь.

И поймал совершенно оторопелый взгляд пробудившегося Викуси. У того отвисла губа, зенки округлились, а на физиономии нарисовался громадный знак вопроса.

Разумеется. Тридцать лет назад никаких мобильников в обиходе не существовало. А переносные транзисторы были размером с небольшой чемоданчик. Ну, иногда чуть поменьше. Даже на Машкиной даче до сих пор живёт такое древнее чудо – «Спидолой» называется. Битое-перебитое, а волны ловит исправно. Только хрипу много. Никакие дачные воры этой музыкой не прельщаются. Пройдет еще лет двадцать, и можно будет нести антиквару.

– Мобила это, понял? – обратился Денис к Викусе. – Ни фига ты не понял… Телефон такой. Слово помнишь, а? Те-ле-фон. «У меня зазвонил телефон. Кто говорит? – Слон»…

Тут Викусины губы зашевелились, словно бы пытаясь повторить некогда знакомые слова. Но язык не слушался. И всё-таки – он узнал! Да, искусство – мощная вещь!..

– Денис, ты чего? – пробормотала спросони Маша.

– Веду очередное занятие в младшей группе нашего детского садика, – фыркнул Денис.

Она приподнялась, увидела Викусю и вспомнила события вчерашнего дня.

– Ох!... Доброе утро, Викуся, – улыбнулась она.

– Мга-ма! – восторженно потянулся к ней дюжий младенец.

Денис едва поборол желание снова жахнуть его дубиной. А Маша, нисколько не брезгуя, ласково потрепала Викусю по грязным космам.

– Ладно, мальчики, я пойду умоюсь, а вы займитесь костром, – прощебетала она, доставая из рюкзака пудреницу, расческу и бумажный платочек.

– Проводить тебя? – предложил Денис.

– Нет, спасибо, – скорчила она рожицу. – Если что, повизжу. Не скучайте!

Перед тем, как положить ее мобильник на место, Денис решил сфотографировать Викусю. Чем черти не шутят, вдруг удастся вырваться из этой дыры до того, как техника сдохнет…

Кикс! Готово. С экрана смотрела жуткая дикарская рожа с ярко-синими невинными глазами.

– Полюбуйся, хорош! – сказал Денис, поворачивая дисплей к Викусе.

– Га-а???!!! – заревел он, ударяя себя в грудь. – Га-а-а?!...

В его голосе было ровно столько же восторга, сколько ужаса. Неужели он в детстве никогда не видел фотоаппарата? Впрочем, это же было в доцифровую эпоху. И даже на самом навороченном тогдашнем фотике нельзя было посмотреть только что снятый кадр. В воображении Викуси это выглядело настоящим чудом.

Денису вспомнилось, что некоторые народы, ведущие архаический образ жизни, до сих пор верят, будто фотографирующий «ловит» их души, превращая в своих пленников, и потому категорически возражают против любых попыток этнографов запечатлеть их на пленке. Может, и этот думает так же? Тёмный парень, ох, тёмный… Что там варится в его котелке – разгадать невозможно. Однако Машка, похоже, находит с ним общий язык. Вероятно, за счет своей женской интуиции.

«И доброты», – подсказал Денису беспощадный внутренний голос.

А я что – злой?..

«Ты»…

Надменный оракул был уже готов сформулировать что-то этакое морально-назидательное, как вдруг из зарослей, делавших их лагерь невидимым со стороны реки, послышался звонкий лай и Машин встревоженно-радостный голос:

– Мальчики! Не пугайтесь! Посмотрите, кого я веду!

36.

Трудно сказать, кто из них обалдел больше.

Вслед за Машей на утоптанную полянку вышла Дама с Собачкой.

Именно Дама.

Она была в широкополой соломенной шляпе, украшенной искусственными цветами и вуалью. А еще на ней была светлая полотняная блуза с синим атласным поясом и пышная тёмнолиловая юбка, под которой явно имелось еще несколько слоев материи. В одной руке Дама держала зонтик-трость, опираясь на него при ходьбе, а в другой – поводок, на котором плясал белый пудель, изящно стриженный под миниатюрного льва.

Все онемели.

Денис и Викуся остолбенело глазели на Даму с Собачкой. Пудель яростно лаял от страха, раздираемый желанием защитить свою госпожу и спрятаться у нее в юбках от этих жутких незнакомцев. Дама, в свою очередь, застыла с раскрытым ртом, хотя, видимо, Маша успела просветить ее относительно своих спутников.

– Давайте знакомиться, – предложила Маша.

– Рада встрече, – слегка грассируя, изрекла Дама. – Позвольте представиться: Анна Петровна Казенина. Дочь полковника в отставке Петра Кирилловича Казенина, владельца здешнего имения Броды. А это – Цезарь. Цезарь, будь добр, успокойся, ты ведешь себя недопустимо, это наши друзья…

– Мария Сергеевна Ярцева, – чинно представилась Маша. – Дочь московского предпринимателя Сергея Михайловича Ярцева. Проводим лето на даче в Коловратово. Мой кузен – Денис Григорьевич Орлов, студент Московского университета…

– Простите, вы не из того самого графского рода? – оживилась Анна Петровна.

– Нет, сударыня, – усмехнулся Денис, – мы скорее по другой графе, по пятой… Орлов я по матушке, а по батюшке – Фонштейн…

– О, я знакома с фон Штейнами, тоже весьма благородная фамилия! Но, в отличие от Фонвизиных, они не пожелали… как это… обрусеть – лучезарно улыбнулась Анна Петровна.

– Да нет, почему же, мы везде пишемся русскими, и папа тоже, – возразил Денис.

– А этот… господин? – уставила Анна Петровна кончик зонтика на Викусю.

– Это… Виктор. Мы называем его Викусей. Отчества и фамилии не знаем, – объяснила Маша. – Он, видите ли, провел тут в лесах тридцать лет и слегка… одичал.

– О! Как Робинзон Крузо! – всплеснула руками гостья.

– Как настоящий Робинзон, – заметил Денис. – Не тот, который описан в романе Дефо. А который был на самом деле. Шотландский моряк. Запамятовал, как его звали. Он провел на острове не двадцать восемь лет, а гораздо меньше. Но когда его обнаружили, он забыл человеческую речь и превратился в настоящего троглодита. Боюсь, перед нами тот самый случай.

– Ну, Викуся не безнадежен, – возразила Маша. – За один лишь вчерашний день он сделал огромный прогресс…

– Вы хотели сказать, милая, добился большого успеха, – поправила Анна Петровна. – Либо сделал огромный шаг вперёд в своем умственном развитии.

Маша с Денисом переглянулись. Только классной дамы им тут не хватало. Но они решили не обострять отношений.

– Вы, наверное, имеете опыт преподавания, Анна Петровна? – спросил Денис.

– Да, к сожалению, – грустновато улыбнулась она. – Наше имение, честно признаться, давно заложено и вот-вот пойдёт с молотка. Так что я, по сути вещей – бесприданница. Ах, как мне жаль наш старый грушевый сад – но ведь кроме красоты, проку от него никакого! Деревья гниют и ветшают, плоды мельчают, собирать их некому, да и кто купит?... Папенька болен и совершенно не в состоянии заниматься делами. Возможно, лучше и впрямь продать родовое гнездо – и в Москву, в Москву, снять маленький домик и зарабатывать на хлеб собственными трудами… С чего начинала, к тому и вернусь…

Вглядевшись в затененное шляпой лицо Анны Петровны, Денис обнаружил, что она гораздо моложе, чем ему сперва показалось. По первому впечатлению он был дал ей лет сорок, как тёте Миле, но теперь ясно видел, что она лишь немногим старше его самого. Двадцать пять? Двадцать шесть?.. В любом случае тридцати еще нет. Однако, по понятиям позапрошлого века, она должна была числиться в старых девах. Теперь понятно, почему. Выйти замуж за какого-нибудь разночинца ей мешала дворянская гордость, а обедневшие помещики из ее круга искали в жены богатых купеческих дочек.

– Я ведь закончила Иститут благородных девиц, – продолжала Анна Петровна. – Ах, как я была мечтательна и простодушна! С каким пылающим сердцем вышла я в этот мир! Но первые же опыты служения наставницей принесли мне горчайшие разочарования. Мне платили меньше, чем какой-нибудь англичанке или француженке, которые не обладали и толикой моих познаний – а между тем уважали меня несравненно меньше… Когда папенька стал сильно хворать, я оставила этот неблагодарный труд и переселилась в деревню. Дабы чем-то занять себя и принести пользу другим, я взялась учить деревенских детишек. Но, Боже правый – и тут меня ждала неудача! Едва начиналась весенняя страда, класс пустел, а к осени, когда кончались полевые работы, мои ученики не помнили ровно ничего из выученного зимой! Я с трудом смогла втолковать двум-трем самым способным начатки грамоты и счёта. А ведь могла бы преподавать и французский, и английский, и немецкий, и латынь, и историю, и географию, и словесность, и музыку!...

«Вот и будешь оттачивать мастерство на Викусе», – подумал Денис. Сеять, так сказать, разумное, доброе, вечное и жечь глаголом дикарское сердце.

Но на словах он сказал, ухитрившись вклиниться в паузу между плавными периодами ее правильной речи:

– Дорогая Анна Петровна, у нас еще будет время обо всем побеседовать. Мы собирались позавтракать – Вы не против к нам присоединиться? Только с сервировкой у нас неважно. Есть придется руками. Впрочем, в качестве вилки можно использовать косточку туатары. Или две щепочки – как китайские палочки. Меню тоже без выбора: мясо игуанодона, печенье и стаканчик речной воды.

– Мясо… кого? – переспросила Анна Петровна.

– Игуанодона. Это доисторический звероящер.

– Ящер?...

– Вы, простите, никогда не слышали о динозаврах?

– Я?... Извините…

Увлекшись диалогом с гостьей, Денис не заметил, как Викуся добрался до Машиного мобильника и начала нажимать кнопки, пока вдруг снова не заиграла музычка.

– О, Моцарт! – всплеснула руками Анна Петровна и элегантно рухнула в обморок.

37.

Маша и Денис сказали, что на правах хозяев пойдут помоют «посуду», то есть стаканы, череп и кости, предоставив гостье право немного отдохнуть от пережитых потрясений.

На самом деле им не терпелось очутиться вдвоем и поговорить без свидетелей.

– Откуда взялась эта фифа? – спросил Денис.

– Не знаю! – ответила Маша. – Я мылась в реке, когда она вдруг возникла сзади и вежливо так изрекла: «Извините за беспокойство, мадмуазель, я, кажется, заблудилась – Вы не скажете, как мне выйти к железной дороге?»… Я так опешила, что чуть не захлебнулась. А потом и говорю: «Пардон, мадам, здесь нет железной дороги. И вообще никаких дорог». А она: «О, вы тоже сбились с пути! Или встретили разбойников? Вижу, вижу… Бедняжка, у Вас даже отняли всю одежду»… Я не решилась сказать, что шорты и майка – это и есть моя одежда.

– По-моему, в тупости она может потягаться с Викусей.

– Ты не прав, Денис. Она просто в глубоком шоке. Но пытается сделать вид, что всё – тип-топ. Ведет светские беседы, читает нотации… И учти, она понятия не имеет, что такое Мезозой или темпоральный портал. Палеонтология была тогда в зародыше, если вообще была. А про относительность пространства и времени не догадывался даже Эйнштейн. Он тогда, вероятно, пешком под стол ходил.

– Из какого она года, ты не спросила?

– Нет. Но, судя по наряду – время Чехова и Толстого. Конец девятнадцатого.

– Ну да, помесь Анны Карениной и Дамы с Собачкой… Даму ту, помнишь, как звали?

– Анной Сергеевной.

– Вот тебе и живой прототип. С белым пуделем заодно.

– Нелепость какая-то…

– Теперь нам с этой нелепостью жить.

– Ага. Помню, помню: «Мы ответственны за тех, кого приручили». Сент-Экзюпери. Цитируется даже на плакатах в метро.

– В этом есть свои плюсы, – пожала плечами Маша. – Во-первых, она образованный человек, и с ней есть, о чем поговорить. Можешь даже потренировать свой английский. Во-вторых, нас уже четверо – это команда.

– А на том берегу – кто-то пятый или шестой…

– Во всяком случае, мы представляем собой определенную силу.

– Викуся с дубиной – бесспорно. Но какой нам толк от обморочной дамочки? Имей в виду, я на себе ее не потащу.

– А… меня?

– Тебя – пожалуйста! Хоть на край света.

– Значит, ее потащит Викуся.

– А из юбки сделаем парус.

Маша рассмеялась. Но Денис уже обдумывал следующую идею.

– Послушай, Машунь, я, кажется, сообразил, что мы можем предпринять. Помнишь Тура Хейердала? Тростника тут – завались. Соорудим либо плот наподобие «Кон-Тики», либо даже лодку типа «Ра». Вчетвером – справимся!

– А нужно ли? Какая нам разница, жить на той стороне или этой – те же самые заросли, динозавры, птеродактили…

– Но там тоже какие-то люди!

– Откуда ты знаешь, какие? Вдруг там каннибалы? Денис, подумай: случай с Анной Петровной показывает, что в «дыру» могли угодить люди самых разных веков. Девятнадцатый – это цветочки, но ведь бывали эпохи совсем уж дикие…

– Я чувствую, что побережье Змеихи в Юрский период – что-то вроде Ялты в разгар сезона! Нет, ты как хочешь, а мне любопытно узнать, кто еще проводит тут отпуск! И учти: чем нас больше, тем больше шансов, что человечество – выживет!

– Милый мой, – Маша посмотрела на него с тихим состраданием. – Как ты не понимаешь? Никто не выживет. Мы вымрем вместе с этими динозаврами. Никаких следов не останется. А потом история начнется с чистого листа. Как будто нас никогда и не было. На судьбах мира это не скажется.

– Ты думаешь, всё так… безнадежно? А помнишь рассказ Бредбери про бабочку, раздавленную путешественником во времени?

– Сказка. Притча. Не более того. Подумай сам: если все доисторические твари вымерли, могла ли смерть одного существа повлиять хоть на что-то?

– Получается, в нашей жизни тут нет никакого смысла?

– Нет, Денис. Смысл, по-моему, есть. Оставаться людьми. Вопреки всему. Ведь ты и в нашем двадцать первом веке не собирался жить вечно?

– Может, я бы теорему Ферма доказал! Или опроверг закон сохранения энергии! Или изобрел аппарат, позволяющий перемещаться со скоростью выше скорости света! Или первым ступил бы на Марс!

– Не психуй. Ты и так многое сделал – первым. Только – здесь. А не там. Какая, в сущности, разница? Будем считать, что мы добровольцы, участвующие в небывалом эксперименте.

– Эх, найти бы этого экспериментатора и подкрасться к нему сзади с Викусиной дры…

Денис осекся на полуслове.

Над безмятежной рекой вдруг раздался таинственный низкий звук, у которого не было явственного источника.

Никаких динозавров ни вдали, ни поблизости видно не было.

Зато память смутно подсказала ему кадр из какого-то старого фильма.

Так кричал отъезжавший от станции паровоз.

Может быть, тот самый, под который бросилась Анна Каренина.

Но здесь не было никаких паровозов.

И все-таки над невидимым мостом через Змеиху витало гулкое эхо…

«Слышала?» – шепнул он Маше.

«Да», – почти равнодушно отозвалась она.

То, что звуковые волны из параллельного мира сюда иногда доходят, они уже знали.

Но это ничуть не влияло на их положение.

Обратной-то связи не было.

38.

Вкратце изложив Анне Петровне суть ситуации и прочтя краткую лекцию о доисторической фауне и парадоксах пространства и времени, Денис предложил начать поход вдоль реки против течения. Анна Петровна уверяла, что имение ее отца называлось Броды как раз потому, что там испокон веков имелся брод, легко преодолимый для всадников. Хотя надеяться на это в полной мере не приходилось, они решили попробовать найти это место, а там в любом случае соорудить плот и переправиться на ту сторону Змеихи, где берег был более высоким и, стало быть, не таким болотистым. Ибо здесь любое наводнение грозило затопить довольно узкую кромку, на которой они могли бы существовать.

Пока отряд медленно двигался вдоль русла Змеихи, то и дело преодолевая какие-нибудь преграды, Маша пела Викусе детские песенки, которым с удовольствием подпевала своим хорошо поставленным голосом Анна Петровна, а Денис думал.

Его воображение зацепилось за слово «эксперимент».

Маша порой была исключительно точна в своих интуитивных прозрениях.

Видимо, у них обоих возникло ощущение, что над ними кто-то экспериментирует. Устраивает им, так сказать, проверку на вшивость. Выдержат – не выдержат, что предпримут, если повернуть вот так, и как поведут себя, если им подкинуть вот это и еще вот это. У них была свобода воли и свобода манёвра – но только в определенных пределах. И если сгоряча шарахнуть Викусю, тогда еще Бармалея, Денис еще мог, то бросить на съедение динозаврам беспомощную Анну Петровну – уже нет. Как ни злился. Впрочем, нет худа без добра: похоже, теперь Викуся переместил свое назойливое внимание с Маши на нового члена команды. И действительно, когда им приходилось штурмовать заболоченные протоки, он просто хватал барышню на руки и переносил на другую сторону. А она лишь бормотала: «Мерси, мерси»… Через некоторое время Викуся начал повторять за ней: «Мси»… Вот и первый урок французского…

Сплошное нагроможнение нелепостей. Будто кто-то нарочно всё это подстроил. Смешав самые несовместимые реальности.

Кто бы это мог быть?

Бог?...

Ну, старику в чувстве юмора не откажешь – те же стегозавры чего стоят!

Но как-то слишком уж мелко это всё с точки зрения вечности.

И… слишком ненатурально.

Сплошная эклектика.

Как в плохой беллетристике.

Неужели…

39.

Брод все-таки существовал.

Но им весьма активно пользовались звероящеры. Целыми стадами они среди бела дня выходили на оба берега и пускались через Змеиху кто пешком, кто вплавь. Им сопутствовала более мелкая живность – змеи, ящерицы, птеродактили (последние обычно ехали пассажирами на хребтах гигантских рептилий). Время от времени кто-то кого-то кушал, и пожираемый оглашал берега реки истошными воплями.

Становиться участниками столь интенсивного движения члены маленького отряда сразу же расхотели. Тем более что Анна Петровна совсем не умела плавать.

Значит, нужно было продвинуться еще немного вверх по руслу и попытаться переправиться на самодельном плоту. Но остатка дня на это бы не хватило.

Что ж, еще один ночлег в незнакомом месте никого не пугал. По крайней мере у троих – Дениса, Маши и Анны Петровны – возникало пусть ложное, но утешительное ощущение, будто с ними происходит нечто важное и ведущее их всё ближе к заветной цели. Хотя, в общем, Денис и Маша почти смирились с мыслью о том, что вернуться в привычный мир уже не удастся.

Единственным, кто чувствовал себя превосходно и излучал довольство и жизнерадостность, был Викуся. Теперь он делил свое внимание между Машей, которую продолжал благоговейно чтить как свою «мга-ма-а», и Анной Петровной, вызывавшей у него почти галантные чувства – он безошибочно углядел в ученой барышне существо, много более слабое и нежное, чем он сам, и старался всячески облегчить ей тяготы непростого пути. Через несколько часов продирания через заросли и форсирования мелких болотец и тинных проток он уже обращался к ней – «Ганн, мси!» – что означало не столько «Анна, мерси!» – сколько нечто вроде ласкового – «Ну, Аннушка, миленькая, пожалуйста, давай, еще один ручеек, ты же умница, я помогу»…

Анна взбрыкнула, когда Маша предложила ей сильно укоротить подол, чтобы было удобней ходить: «Но, моя дорогая, это же… неприлично!!»… Даже напоминания о нагой красоте Афродит и Диан не могли поколебать ее убежденности в собственной правоте. Единственное, на что она согласилась – это всё-таки снять нижнюю юбку, которая сильно утяжеляла ее наряд, путалась между ног и создавала множество других неудобств. У Дениса уже появились обширные планы насчет этой юбки – помимо паруса, из нее можно было сделать палатку или даже планер, если придется пикировать с кручи… А Маша подумывала, что, если Анна не будет жадничать, юбки хватит на пополнение гардероба для всей компании – полотна метра три, если даже не больше…

По пути они подбирали всё, что годилось пищу. Ягоды – Викуся показывал, какие из них съедобны, и с наглядным усердием отправлял по штучке в собственный рот, – сладкий тростник, яйца птеродактилей, зазевавшуюся рептилию в панцыре – они назвали ее черепахой, но, возможно, это была вовсе не черепаха…

Долго искали место, где встать лагерем. То слишком сыро, то чересчур на виду, то, напротив, трудно уследить, откуда придет опасность.

Наконец, нашли пятачок сухой земли на пригорке под большим плауном. Негустой тростник позволял видеть часть речного берега. Болото с другой стороны позволяло надеяться, что бесшумно к ним никто подкрасться не сможет. К тому же теперь у них появился штатный охранник: пудель Цезарь, безумно боявшийся звуков и запахов этого страшного мира, но все-таки безусловно готовый отдать свою любящую душонку за жизнь Госпожи и ее Друзей.

Огонь у них был: еще днем они позаботились соорудить из черепа игуанодона, травы и глины плетенку, в которой Маша несла заботливо сохраненные угли.

И вечерняя трапеза прошла совершенно мирно, тихо и как-то обыденно.

Всего за один день эти четверо – вместе с Цезарем – стали семьёй.

40.

Анна Петровна так измаялась, что у нее уже не было сил вести застольные беседы. Съев свою порцию, она потихоньку склонилась на могучее Викусино плечо и погрузилась в крепкий здоровый сон. Викуся бережно положил ее на тростниковое ложе и сам пристроился рядом, держа одну руку на палице. Через минуту храпел и он, но даже эти зычные звуки уже не смущали покоя бывшей воспитанницы Института благородных девиц. В ногах у обоих лежал белый пудель, с опаской посматривая на тёмные заросли, где ночная жизнь была в самом разгаре.

Всё. Уснули. Можно было поговорить.

41.

– Маша. Послушай. Пока мы шли, я всё думал. Здесь… что-то не то.

– В каком смысле, Денис?

– Не знаю. Но как-то всё… наворочено слишком. Так не бывает. Не должно было бы быть.

– Чего именно? Темпоральной воронки? Или туннеля, поскольку Анна явно вошла с другой стороны?

– Ничего. Ни туннеля, ни Анны. Ни, может быть, нас.

– Я… не понимаю тебя.

– Мы… как будто внутри какого-то ненастоящего мира.

– Да ведь так и есть.

– Присмотрись повнимательней. Я совсем не уверен, что в Мезозое было именно так.

– Откуда мне знать, как там было!

– О том и речь. Никто из людей не знает. Кроме жалкой кучки узких спецов. И те, вероятно, грызутся между собой, были в Юрском периоде тиранозавры или нет. Нормальный человек не способен реконструировать всех подробностей. Только нафантазировать.

– Ты… чего?...

– У меня впечатление, что всё это – розыгрыш какого-то сбрендившего Демиурга

– То есть – Бога?

– Я бы всё-таки выражался поосторожнее. Демиург, как ты знаешь, по-гречески значит – «тот, кто делает нечто полезное для народа». Мастер. Работяга. Ремесленник. Ударник общественного труда. Потом это слово начали применять ко всяким мыслителям и художникам. А уже в переносном смысле «демиург» стал синонимом «бога-творца». Кажется, Платон его так первым назвал. В твоих книжках такое не попадалось?

– Попадалось, но мельком, я как-то не вдумывалась… Мало ли что я читала, я даже названий обычно не помню…

– Вот-вот, чепухи понаписано много, и маленькие девочки воспринимают всю эту бредятину на голубом глазу, а тщеславные и златолюбивые дяденьки… впрочем, тётеньки тоже… пишут и пишут, гонят и гонят попсу за попсой…

Он даже головой замотал от досады.

И сказал, как выплюнул:

– Этот наш Мезозой – попса. И Анна – ненастоящая. Сделанная. Как будто из книжки Акунина. Он любит так забавляться, перемешивая все мотивы русской классики в жуткий компот.

– А Викуся?

– Пародия на Робинзона. Робинзон «а ля рюсс». Недаром мы сразу узнали в нем Бармалея и Карабаса. Такие смешные громилы бывают только на детских утренниках.

– Но он же… он плакал, вспомнив маму!

– Если бы Демиург не наделил его малышовой душой, он бы нас укокошил и скушал. И сказке конец.

– Ты считаешь, что мы с тобой… тоже?

– Ненастоящие? Чёрт его знает!.. Кто вообще может ручаться, что он – настоящий?

– Ну, как же!.. У нас есть душа, есть память, есть воля, в конце-то концов!

– Это всё легко моделируется. Ты знаешь, что литературные герои иногда ведут себя вовсе не так, как желал бы автор?

– Да, Пушкин вроде бы про Татьяну такое рассказывал…

– А сама ты никогда не увлекалась каким-нибудь героем как живым человеком?

– Ну, было… Каким – не скажу…

– Вот видишь! Не исключено, что мы с тобой – такая же фикция!

– И вызволить нас может лишь тот… Демиург!

И тут Денис наконец сорвался.

– Сволочь твой Демиург! – орал он хриплым шепотом, остервенело размазывая бессильные слёзы. – Идиот! Бездарь голимая! Пусть подавится – не собираюсь просить ни пощады, ни помощи!..

Маша обвила его голову руками и прижала к себе: «Ну, не надо так… Денис, для меня ты – самый-самый… Я люблю тебя, понимаешь? Люблю»…

Слышишь, тварь?!...

Она – любит – меня!..

А тебя – никто, никогда…

42.

Утром обоим было неловко. Денису – за истерический срыв, Маше – за выплеснувшиеся чувства. Но теперь между ними была общая тайна. Даже две: догадка о существовании Демиурга и знание о взаимной любви. Первое было ударом, второе – поддержкой. Как бы то ни было, любовь была настоящей, и в ее истинности не сомневался ни тот, ни другой. Удивительно, но они ухитрились незаметно проскочить ту стадию, которая сродни легкому безумию или наркотическому драйву – и которая у многих так же внезапно проходит, как начинается, оставляя тоскливое чувство брезгливости и недоумения. И когда в недавно еще обожаемом существе начинает раздражать всё: голос, жесты, словечки, привычки. То, что испытывали друг к другу они, было много глужбе, прочнее и серьезнее. И оба знали что это уже – навсегда. Даже если им удастся вернуться в свой мир. Или даже если их занесет еще невесть куда. От безответственно играющего судьбами и душами людей Демиурга можно ждать каких угодно гадостей и подвохов.

К тому моменту, когда Денис и Маша проснулись, Викуся уже успел поохотиться, а Анна Петровна – привести себя в порядок, воспользовавшись Машиной расческой и пудреницей с зеркальцем.

«Доброе утро, друзья мои!» – с несколько преувеличенной радостью в голосе приветствовала она их пробуждение. Но вид у нее был как у курицы, огретой хозяйским веником. Она всё еще не до конца осознала, где и с кем очутилась, однако изо всех сил пыталась вести себя со светской непринужденной любезностью. Несомненно, вид юной пары, спавшей под одним одеялом в обнимку, ее шокировал, но, вспомнив, как сама пробудилась на волосатой груди Викуси, она не сочла себя вправе делать какие-либо замечания. «A la guerre comme a la guerre», – заметила Анна Петровна словно бы ни про что, просто так. Французского Маша с Денисом не знали, но эту фразочку помнили по песне из фильма «Три мушкетера», и потому весело кивнули в знак согласия. Ну, война не война, а в походных условиях извинительны и не такие отступления от этикета.

Денис посмотрел на часы. Вспомнил, какое сегодня число. И хлопнул себя по лбу:

– Машенция! А ведь наши инглиш сдают!

– Ой! – расхохоталась она. – А я должна была аккурат сейчас писать ЕГЭ по математике!

– Вместо этого – суровый экзамен по ОБЖ!

Оба засмеялись. Викуся присоединился к ним со своим громовым «гха-гха-гха», хотя вряд ли даже отдаленно представлял себе, о чем речь.

Анна Петровна устремила на них недоуменный взгляд:

– Простите, мои дорогие, вы имели в виду экзамен по…

– ОБЖ. Основы безопасности жизнедеятельности. Предмет такой. Короче, краткий курс выживания в агрессивной городской и природной среде. Понимаете? Ну, как уцелеть при пожаре, отбиться от хулиганов, не стать жертвой террористов, оказать первую помощь утопающему, не погибнуть под колесами автомобиля…

– Авто… чего?

– Э-э… Кареты такой, которая ездит без лошади, на бензине…

– Бензине?...

– Бензин – горючая жидкость, добывается из нефти… Господи, Анна Петровна, ну про нефть-то вы слышали?!.. Она же фонтанами бьет на Северном Кавказе, в Азербайджане, у нас за Уралом…

Анна лишь пожала плечами. Отечественная промышленность ее явно не интересовала. А последним словом техники для нее был паровоз.

– И много у вас этих самых… авто…

– Ужасно! Все улицы и переулки забиты! – с возмущением вспомнила о московских безобразиях Маша. – Ездят как хотят, паркуются, где им вздумается!

– А… лошади?

– Нет никаких лошадей! В зоопарке, цирке, на ипподроме, редко – в деревне или у какого-нибудь олигарха, а так – нет! Одни машины! По мне, так лучше бы лошади… А у нас даже в Коловратове – ни одной.

Анна Петровна смолкла, пытаясь представить себе картину города будущего. Или деревни без лошадей. Получалось явно с трудом.

Чтобы помочь ей, Денис взял записную книжку, нашел пустую страничку и нарисовал легковушку, отдаленно похожую на «жигули».

– Взгляните, Анна Петровна, вот так примерно это выглядит.

Над листочком, помимо озадаченного лица Анны, повисла любопытствующая физиономия Викуси.

Вдруг он подпрыгнул от возбуждения, выхватил у Дениса книжку и, тыча в рисунок пальцем, завопил: «Пи!... Пи!»…

– Что он хочет сказать? – изумилась Анна.

– Он знает, что это такое, – объяснил Денис. – Видел в детстве. Ведь он – из нашего мира.

– Раньше мальчики обожали лошадей и мечтали иметь коня, – добавила Маша. – А у нас каждый мальчишка с ума сходит по автомобилям. Выйдешь во двор – все малыши тащат игрушечные машинки. Это мы их так называем, хотя слово «машина», конечно, куда более многозначно.

– Но почему же, извините, «пи-пи»?

– Потому что дети обычно подражают сигналу: «би-би». И зовут машинку «бибикой». Видимо, и Викуся запомнил это словечко. Но разница между «б» и «п» ему даётся трудно. Язык отвык. Вы заметили, он понимает гораздо больше, чем может сказать? А говорит всегда односложно. Но, если учесть, что мы общаемся с ним всего лишь два дня, прогресс очевиден. «Мама», «Анна», «мерси», теперь вот – «биби»… Имя свое тоже вспомнил…

– Га-а! Икк! – радостно заорал Викуся, ударяя себя в грудь. А потом, тыча пальцем в Денисов рисунок, добавил: – Икк – пи-пи!...

– Что это значит? – подняла брови Анна Петровна.

– Перевожу, – ответила Маша. – Он говорит: «Я – Виктор. У Виктора была бибика». То есть машинка.

– Но это же… целая фраза! – ахнул Денис. – Машка, ты гений!

– Не я гений, а Викуся – талант!

Словно бы подтверждая справедливость ее похвалы, Викуся прижал рисунок к Анниной талии, продолжая твердить свое «пи-пи», «пи-пи»…

– Боже мой! Я поняла! – ахнула Маша. – Он хочет сказать, что та машинка была синяя! Как ваш пояс! Викуся, скажи: «синяя бибика»… Синяя, понимаешь?

– Хи.. пи-пи…

– Почти получилось! – захлопала Маша в ладоши, не обращая внимания на давящегося подступающим смехом Дениса. – Давай, Викусенька, повторяй: «У Вити синяя бибика»…

– Ик… хи… пи-пи…

Денис уже рыдал от хохота. Анна не понимала, почему. «Хиппи он вылитый!» – простонал между приступами веселья Денис. «Кто?» – удивилась Анна. Тут уже не выдержала Маша, засмеявшись заливистыми руладами.

– Happy? – переспросила Анна Петровна.

– Oh, yes! – корчась от смеха, выпалил Денис.

– Йе! – радостно подхватил Викуся.

Со всех сторон на них изумленно взирала мезозойская флора и фауна.

43.

После завтрака они занялись заготовкой тростника для будущего плота или лодки. Викуся с Денисом ломали огромные стебли в два человеческих роста и таскали их на полянку, где дамы раскладывали материал для просушки, одновременно сортируя по длине и толщине.

Анна с большим интересом прослушала лекцию Дениса и Маши о путешествиях Тура Хейердала. Лекция сопровождалась поясняющими рисунками, на которые с не меньшим интересом взирал Викуся. Похоже, они ему тоже что-то смутно напоминали – может, картинки из детских книжек, может, передачи по телевизору. Создавалось впечатление, что он понимал, к чему идет дело, и ломал тростник не с тупым энтузиазмом буйствующего вандала, а с вполне осознанной целью.

Когда мужчины слегка выбились из сил, они сделали перерыв. Викуся решил соснуть, а Денис принялся за вычисления, записывая результаты в книжке, но пользуясь для подсчетов телефонным калькулятором. Ведь нужно было прикинуть, каких размеров должно быть будущее судно, исходя из веса четырех пассажиров и прочих параметров. «Задачка, конечно, не из учебника, но вполне решаемая», – пояснил он Анне Петровне. Приятно все-таки было ощущать себя самым умным!

Маша вытащила из рюкзака учебник и подала Анне: «Взгляните, чем нас, бедных, терзают!»…

Анна чуть укоризненно поморщилась, увидев следы неровно выдранных для растопки первых страниц, и углубилась в изучение школьной премудрости. Постепенно ее глаза полезли на лоб.

– Mon Dieu, que est-ce que c’est? – заквакала она от удивления по-французски. – Это… по-русски?

– Да, да, – небрежно кивнула Маша. – Только там формул много.

Действительно, на странице, наугад раскрытой Анной, были сплошь латинские и греческие буквы, перемешанные с математическими значками, а из русских слов – только «Задача №..» и и, в одном месте – «Найдите два варианта решения».

– И этому у вас учат… в женских гимназиях?

– Каких там гимназиях, в самых обычных школах, – досадливо махнула рукой Маша. – Изуверский предмет – математика!

В глазах Анны она сразу приобрела как нимб мученицы, так и лавровый венок женщины-академика.

– Ик! Мга-ма! Ко! – вклинился в их разговор внезапно стряхнувший с себя дремоту Викуся.

– Что он хочет сказать, Мария Сергеевна?

Маша вздохнула, пытаясь осмылить невнятную фразу.

Мама Вити работала в школе? Или мама собиралась отдать Витю в школу? Витя и мама жили рядом со школой? Мама Вити учила школьников математике?...

Ох, да какое это теперь имеет значение?!...

44.

Ни за день, ни за два построить плавательное средство они, разумеется, были не в состоянии. Не хватало ни рук, ни опыта, ни орудий, ни материалов. Конечно, можно было бы раздраконить нижнюю юбку Анны Петровны и наделать из нее верёвок и канатов, но они решили поберечь драгоценное полотно: юбка могла еще пригодиться. Значит, нужно было выделывать верёвки из тех же растений, растеребив зеленые стебли на волокна и свив из них жгутики. Легко сказать – растеребить да свить, но на нежных женских руках после часа такой работы появились порезы, мозоли и ссадины. Анна морщилась, но терпела, глядя на стоически относившуюся к бытовым неприятностям Машу. Однако, видя страдания обеих, Викуся решительно устремился на помощь, вырвав очередную стеблину из рук Анны Петровны.

«Oh, merci!» – благодарно прошептала она.

«Ганн, мси!» – расплылся в улыбке он и рьяно принялся теребить волокно.

Ах, как он жаждал понравиться ей!.. И, похоже, она не имела ничего против. А ведь, встреться ей этакое косматое чудище в лесу близ имения Броды, она бы такого дёру дала!

Слегка ухмыляясь про себя, Денис, в свою очередь, подсел помогать Маше.

45.

Она как будто ждала продолжения их тогдашнего ночного разговора. Не самого последнего, пылкого и краткого, про взаимную любовь до гроба – тут всё было ясно. А другого, более тяжелого, важного и страшного. Но возобновить его среди постоянных забот и трудов никакой возможности не представлялось. К тому же Денисова гипотеза насчет Демиурга и невсамделишности всего сущего, включая их самих, при ярком свете дня казалась еще большей нелепостью, чем охота на звероящеров с помощью белого пуделя. Какая, к чертям, невсамделишность, если кровь из волдырей на руках у Анны – самая что ни на есть красная? И если, пардон, одолевший всех, кроме Викуси, понос от непривычной диеты – жестокая реальность, с которой очень даже нужно считаться, поскольку близ лагеря гадить нельзя, а ходить в дебри совсем уж поодиночке – опасно? И что будет, если их свалит какая-нибудь малярия-дизентерия-холера? Кроме неполной пачки таблеток от головной боли, у них нет никаких лекарств…

– Может, и правда мне померещилось? – непроизвольно пробормотал Денис себе под нос.

– Что? – тотчас откликнулась Маша.

Они говорили так тихо, что Анна с Викусей вряд ли могли разобрать их слов.

– То, что всё – туфта…

– Уж не знаю, что лучше, что хуже, – вздохнула Маша, продолжая методично работать.

Наверное, со стороны они выглядели как нежно воркующие голубки. И тактичная Анна, всем своим видом показывая, что нисколько не интересуется их разговором, переместилась со своей кучкой волокон чуть подальше и принялась мурлыкать какой-то сентиментальный романс. Викуся ей упоённо внимал, и было ясно, что одной-единственной песней он не удовлетворится.

– Чем же – хуже? – спросил Денис.

– Мне всё равно, если мы для кого-то – ненастоящие. Главное, что мы настоящие – для себя. В конце концов, миллиарды людей на Земле понятия не имеют о нашем существовании, то есть нас для них всё равно, что нет – и что нам теперь, убиваться по этому поводу?.. Кроме того, существует ведь какая-то философская концепция… забыла, кто автор… будто весь материальный мир – это тоже фикция, вроде зримого сновидения или радужной пенки на поверхности мыльного пузыря. Ну, и что, нам это сильно мешало жить, есть, спать, учиться, общаться, радоваться пустякам? Нет, Денис, тут – другое… Весь вопрос, как ты говоришь, в Демиурге. Если он – Бог, и оба мира – его творение, он не может просто так бросить нас и забыть.

– Почему же не может? У тебя какие-то очень уж идеалистические представления о богах.

– Да нет, почему. Я же не фанатичка какая-нибудь. Но, по-моему, Бог – это как бы такая сверхличность, которая отличается от людей тем, что способна придумать, создать и сделать реальным то, чего никогда не существовало и вроде бы даже не могло бы существовать. Вопреки всему. Понимаешь? Вот Ломоносов открыл, что материя или энергия не может исчезнуть в никуда и возникнуть из ничего. А для Бога такое возможно! Иначе откуда взялась бы Вселенная? Ученые спорят, зародилась жизнь на Земле сама по себе или была занесена из космоса – но ведь в космосе она должна была каким-то образом появиться? Самое логичное объяснение – это Бог.

– А Бог, по-твоему, откуда брал материалец?

– Из себя. Из собственной… как бы это выразить… воли?... психики?... душевной энергии?...

– Опять ты ударяешься в мистику!

– Да ничуть. Сам подумай. Откуда берется любовь?

– Из гормонов.

– И… только?

Она посмотрела на него, как мудрая пожилая учительница на матерящегося первоклашку.

«Не искушай меня без нужды», – завела новую песнь Анна Петровна…

– Прости. Глупость сморозил.

– Вот именно. Даже такая любовь… если это и вправду любовь… она – не только инстинкт. А есть и другие… любови. Которые не имеют целью… продолжение рода. Но у некоторых становятся целью жизни. Любовь, скажем, к родине – когда разлученный с ней человек попросту чахнет и умирает. К искусству. К науке. К тому же Богу…

– Всё это – способы преодолеть одиночество. Человек, как ни крути, животное стадное, и в одиночку он просто не выживет. Редко кому хорошо, когда он совсем один. Недаром одиночное заключение приравнивают к пытке. Люди там быстро сходят с ума. Без братьев по разуму – туго. Даже самые знаменитые отшельники привечали каких-то тварёшек – кто львов пустынных, кто птичек…

– А значит, любить кого-то или что-то, помимо себя – врожденная духовная потребность. Но, если она врождена, значит, кто-то ее заложил в нас? Запрограммировал? И скажи мне теперь: мог ли составить такой алгоритм тот, кто сам никого не любит и ни в ком не нуждается?

– Полагаешь, «Бог есть любовь» – это правда?

– Для меня – единственная достоверная вещь, которую я могу себе вообразить относительно Бога. Ведь я вполне допускаю, что Бог – не Он, а Она. Или даже Оно. То, что мы говорим «Бог» – это так, условность. И все имена, которые люди Ему или Ей давали – тоже, как ты понимаешь, детсадовская самодеятельность. Но такой поступок, как сотворение мира, может быть только сознательным. А если есть сознание – есть и личность. Личность же начинается там, где возникает потребность в любви. Истинный Бог любит то, что он создал, и нуждается в том, чтобы ему отвечали любовью. Хвалили, благодарили, восхищались его творениями…

…«Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», – послышалось с того края полянки, где сидели Анна с Викусей. Оба давно забросили работу. Она, закрыв глаза, увлеченно пела, он, полулёжа у ее ног, жадно слушал…

В другой раз Денис бы дико заржал, увидев такую картину. Но сейчас он даже не улыбнулся. Он не сильно грузил себе мозг теологическими проблемами, будучи рациональным и ироничным прагматиком, однако теперь вовсе не собирался ни отвергать, ни высмеивать простодушные Машины рассуждения.

– Так вот, – продолжала она. – Если нашими судьбами водит Бог – можно не волноваться. Он знает, что для нас – благо. Нам следует лишь оставаться самими собой и делать то, что требуется в данных обстоятельствах. И делать это на совесть. Тогда он не оставит нас, и всё будет правильно. Но вот если это не Бог, а тот, кого ты назвал Демиургом… Тут возможно всё, что угодно. И… я боюсь, кончиться это может плохо.

…«Й-и-и-и!!!» – вдруг пронзительно завизжала Анна, мгновенно вспрыгнув на ноги.

Денис даже не сразу успел среагировать.

Из ближних зарослей тростника высунулась морда очередного звероящера неизвестной породы.

Заметавшаяся юлой Анна схватила свой зонтик, зачем-то раскрыла его и заслонилась от надвигавшейся твари.

…«Гэ-э-э!!!» – грозно взревел Викуся и пошел на врага, занося над ним сучковатую палицу.

С другой стороны уже подскочила Машка со своим непременным баллончиком, а следом – Денис с заостренной берцовой костью игуанодона в одной руке и с ножичком в другой.

Справились.

Аннушкин зонтик привел хищника в замешательство, Викусина дубина – оглоушила, Машкин баллончик лишил зрения и обоняния, а Денисов ножичек перерезал горло.

«Слава те, Господи!» – перекрестилась Анна, когда всё было кончено.

46.

Зверь был жутко зубаст и когтист. Потому сожаления о его преждевременной гибели выглядели неуместными. И вообще, будь их не четверо, а поменьше, исход схватки мог бы оказаться не в пользу гомо сапиенс.

Викуся был вне себя от восторга и мстительной ярости. Он прыгал возле поверженного гада, горланя какую-то воинственную песнь и размахивая дубиной; рядом с ним скакал и надрывался от лая Цезарь, вклад которого в общее дело победы был, в сущности, совсем символическим.

– Скажи ему, чтоб заткнулся, – попросил Денис с трудом переводившую дыхание Машу.

– А, пусть, – мотнула косой она. – Это… так надо. Ритуал. Он сам успокоится.

Действительно, покончив с оперой и балетом, Викуся остановился и вполне осмысленно взглянул на них.

– Га! – ударил он себя в грудь. – Ик!..

– Понятно. Переходим к торжественной речи. Хотя обычно бывает наоборот – речь, парад, концерт академических коллективов, – иронически прокомментировал Денис.

– Га! Ик! – с нарастающей гордостью повторил Викуся и, указывая дубиной на ящера, заревел: – У-у-у! Ы-ы-ы!... Гха-гха-гха!...

– «Я, Виктор, убил гадину, ха-ха-ха», – гнусавым голосом закадрового переводчика пояснил Денис ошалевшей Анне Петровне, добавив от себя: – Ишь, змееборец! Не он же один!.. Ваше выступление с зонтиком стало отличным отвлекающим манёвром!

Викуся сделал риторическую паузу и раскинул руки, словно бы собираясь обнять всю компанию:

– М-м-ы!.. Ик!... Ганн!.. Мга-ма!.. Тэн!... У-у-у!...

А заметив крутившегося под ногами Цезаря, широко улыбнулся и, подражая пуделиному тявканью, изрек: «Йя-йя!»…

– Докладчик отметил личный вклад каждого в дело общей победы, – продолжал ёрничать Денис.

– Ик – о-о-о! – взвыл Викуся, сорвав с себя набедренную повязку и представ им во всей своей дикой наготе.

Анна Петровна не успела даже зажмуриться.

На бедрах и ягодицах у Викуси красовались страшного вида рубцы.

– У-у-у! – мстительно пнул он ногой морду гада. – Ик – о-о-о!

– Господи, – со слезами прошептала Анна Петровна, – он хочет сказать…

– Что уже встречался с подобным противником. И, возможно, не раз, – завершила ее мысль Маша.

– Бедный, бедный… И ведь он был совсем один… От каких ран он мог и погибнуть… А помочь было некому…

Анна встала и нежно погладила Викусину мускулистую задницу.

И тут же, густо покраснев, отдернула руку.

Денис подобрал драную шкуру, служившую Викусе одеждой, кое-как завязал лохмотья на талии и сказал:

– Девочки, вы бы соорудили ему что-нибудь попристойнее. А?

– Конечно, конечно, – кивнула Анна.

Похоже, ради такого героя она была даже готова укоротить свою безразмерную юбку.

С Машки-то взять было нечего.

47.

Хорошо, что крупные хищники обычно ведут одиночный образ жизни, и за каждой особью закреплена довольно обширная территория. По крайней мере другие тиранозавры – или как их там еще называют – не скоро разнюхают, что этот участок охотничьих угодий освободился.

Всякую мелочь отлично распугивал Цезарь. Он даже начал нападать на шустрых динозавриков размером с курицу, бегавших вокруг лагеря. Как правило, они оказывались проворнее его, но пару раз он смог настигнуть добычу – вероятно, то были неопытные детёныши. Мясо их тоже оказалось белым и нежным, похожим на куриное, хотя и с болотистым привкусом. Викуся преспокойно лопал сырятину, похрустывая косточками, но прочие предпочитали шашлык.

Занимаясь с утра до вечера кропотливой и монотонной работой, они много беседовали. Анне Петровне был прочитан краткий курс отечественной истории и литературы XX века, – его провела в основном Маша, но кое-какие комментарии вставлял и Денис. Он же давал подробные пояснения, касавшиеся развития науки и техники.

Викуся внимательно слушал, иногда радостно узнавая знакомые слова и понятия. Почему-то в неописуемый раж его привело слово «космонавт». Прервав увлекательную сагу о полете Юрия Гагарина, Викуся вскочил и пустился в пляс, скандируя: «У-хы! А-хы! Ка-хы! Ма-хы!»…

– Чё это он? – хмыкнул Денис.

– Похоже, песенку вспомнил, – догадалась Маша. – Частушку такую: «Ух ты, ах ты, все мы космонавты» – не слышал никогда? Мне бабушка ее много раз повторяла, когда маленькую одевала гулять – комбинезончик был похож на скафандр, и сапожки как космические дутики… Ты разве не замечал, что малыши в таком снаряжении очень смахивают на космонавтов?

– Честно сказать, я малышами как-то не увлекался…

Он хотел сказать – «не увлекаюсь», но язык сам поставил глагол в нужное время. Потому что, пока Маша говорила, у него в голове с мучительной и щемящей ясностью проплывали картинки, которые он наблюдал каждый день, спеша дворами к метро, но на которых не сосредотачивал внимания: вот мама тащит на санках упакованного словно для выхода в открытый космос малышочка в беленьких валенках, вот бабулька ни свет ни заря ведет на прогулку близняшек с поднятыми капюшонами, вот досматривает в вагоне метро последний утренний сон неваляшка в красном комбинезончике…

Неужели он никогда больше этого не увидит?

И неужели у них с Машей не будет таких вот розовощеких и круглоглазых детёнышей?... Ну, детёныши, может, и будут, только комбинезончиков тут, увы, не достать…

Викуся еще раз исполнил свою оралку про космонавтов.

Денис вытащил записную книжку и сосредоточенно нарисовал стилизованное изображение ракеты и космонавта в скафандре.

– Га! – обрадовался Викуся. – Ик! Бу! Ках! Ик – ко – бу – ках!

– Какой «буках?» – переспросил Денис наловчившуюся в переводе с детско-дикарского Машу.

– Он хочет сказать: Витя будет космонавтом. Витя закончит школу и будет космонавтом. Да?...

– Да! – вдруг совершенно четко ответил Викуся.

Анна Петровна восторженно зааплодировала.

48.

– Чего ты над ним всё время куражишься? – упрекнула Дениса Маша, когда они вдвоем отошли к реке, чтобы вычистить и выполоскать снятую с рептилии шкуру. – Он же всё понимает и чувствует…

– Ладно, при случае принесу ему свои искреннейшие извинения.

– Можешь не извиняться, но лучше бы ты перестал смотреть на Викусю как на низшее существо.

– Интересно! А как же еще прикажешь смотреть, если у него в голове – полторы извилины?

– Ничего подобного. Сам подумай: каким умом, силой духа и мужеством должен был обладать шестилетний пацан, чтобы не просто выжить тут в одиночестве, но и не превратиться окончательно в зверя? Мне кажется, мы должны его уважать!

– И любить…

– Почему бы и нет?

– Ну, конечно, куда мне, дохляку и очкарику, против такого… чемпиона породы!

– Денис, тебя тошно слушать!

– После Викусиного «гы-гы-гы» – разумеется! Я уж точно – так не смогу!

– Перестань психовать.

– А ты перестань – с ним кокетничать!

– Идиот! Он – по Анне сходит с ума! Неужели не видишь?

– Да ну тебя, просто Анна с ним тоже цацкается и сюсюкается… Хлебом вас не корми, дай кого-то пригреть, пожалеть, по блохастой головке погладить…

– Кого-то?! – вскинулась не на шутку оскорбленная Маша. – А этот «кто-то» уже позабыл, как рыдал у меня на плече, проклиная бессовестного Демиурга?!.. Сам – такой же!.. Циник, пошлый остряк, эгоист! Вы с Демиургом – два сапога! Понимание, сострадание, элементарное чувство ответственности – всё везде по нулям! Зато гонору – выше неба: я самый умный, я самый великий, я всех вас урою!.. Да катись ты, сам знаешь куда, вместе со своим Демиургом!..

Как ошпаренная, она выскочила из воды, швырнула Денису в руки мокрую шкуру – и умчалась.

49.

Сперва он готов был растерзать эту мерзкую вонючую шкуру в клочья. Но при первом же взмахе угодил себе в палец ножом. И заплакал, как маленький. Не от боли – боли-то, в общем, не было – а от жаркой обиды. Ах, Машка, Машка, зачем же ты так…

Неужели – всё кончено?

И что теперь делать?

Поостыв и умывшись, Денис уселся на берегу, сделал несколько глубоких размеренных вдохов и прислушался сам к себе.

Внутри него спорили двое. Один был дьявольски зол и мечтал в сей же час удалиться прочь, бросив неблагодарных спутников и устремившись на поиски небывалых подвигов либо доблестной смерти. Другой скептически усмехался: ну-ну, давай, и куда ты пойдешь?..

Как – куда? На поиски лаза, портала, дыры, тоннеля, прохода или как оно там называется.

Хорошо. Допустим, найдешь. А Машку оставишь – здесь? И рюкзак – себе заберешь? Или сперва разведетесь, поделив честно нажитое имущество?

Чёрт… Наболтала она всякой чуши, но покинуть ее в Мезозое было бы свинством. И что бы ее тут ждало? Стать звездой Викусиного гарема или завтраком очередного тиранозавра? А ведь есть еще какие-то непонятные типы на том берегу…

Так что мечты о карьере одинокого рыцаря печального образа лучше отложить для иных времен и иного мира. Здесь никто не оценит твоих устремлений и никто не напишет про них ни поэм, ни драм, ни романов.

Кроме… разве что… Демиурга?

Интересно, кто он такой?...

50.

Он дёрнулся как от удара током, когда на плечи ему вдруг легли чьи-то руки.

– Денис, прости! – торопливо залепетала Маша. – Глупостей я тебе наговорила – стыдно..

– Оба хороши, – проворчал Денис.

– Нельзя нам ссориться. Да еще по таким пустякам.

– Ты считаешь наши отношения пустяками?

– Нет. Напротив. Всё очень серьезно. Но ведь и наши взаимоотношения с прочими – это тоже серьёзно. Тебе не кажется?

– Ну, допустим.

– Ты хоть сам понимаешь, что ты у нас – главный? Вроде вождя?

– Очень надо! За всех отвечай, обо всех пекись, а чуть что – тебя же и скушают! Лично мне демократия нравится больше. Дружно решили, дружно вляпались по уши в «гэ» – и никто персонально не виноват.

– Хороший вождь всегда слушает чужие советы и мнения. Но в таких экстремальных условиях нужен лидер. И тут мы – как на космическом корабле.

– «Ух ты, ах ты, все мы космонавты»? – вспомнил он нелепую присказку.

– Вот именно, – кивнула Маша.

– Не совсем! – возразил он. – Командир корабля выполняет решения ЦУПа, где сидят еще более умные дяденьки.

…В голове Дениса опять высветилась мучительная, как зубная боль, мысль о Демиурге.

– Чёрт! – сплюнул он в досаде. – Добраться бы до нашего «дяденьки» и придушить остряка-самоучку!

– Это вполне может быть и «тётенька», – со вздохом заметила Маша.

– Ай, брось! У тётенек обычно другие заботы. Макияж наводить, детишек воспитывать, борщ варить… У них на такую хренотень просто нет времени.

– Мужской шовинизм! – усмехнулась Маша. – А между прочим, едва ли не большинство авторов психологических детективов и исторических фэнтези – женщины.

– Ну, и кто там Толкиен в юбке?

– Лично мне Урсула Ле Гуин очень нравится. И у Андре Нортон, когда не халтурит, бывают хорошие вещи.

– А что ты считаешь халтурой?

– Ну, когда дракон, например, говорит: «Извини, у меня проблемы».

– Откуда ты знаешь, как говорят драконы? Да еще в придуманном мире.

– У вымысла тоже есть законы. Внутренние. Форма, стиль…

– Похоже, наш Демиург – стилист еще тот. Мы, Викуся, Анна Петровна с Цезарем – наткнись я на этакую бредятину в книжке, я бы сразу метнул ее в мусорку!

– И напрасно. Придумано клёво. Ты просто жанр не просёк.

– А какой тут жанр? Сюр попсовый…

– Вот именно. Пелевина не читал?

– Имя слышал.

– А я заглядывала в пару книжек. Не моё по нутру, но кое-что – любопытно.

– Уж не он ли, родименький, нас наваял?

– Нет. Не он. Стиль явно не тот.

– А кто? Неужто хвалёный Акунин?

– Будь при Анне белый бульдог или заговори она вдруг по-японски, я подумала бы, что он, только вряд ли – такие, как мы с тобой, эстетов не интересуют…

– Лукьяненко?

– Разве что ранний. Сейчас он заматерел, да и гонит всё больше про ведьм и вампиров.

– Другие предположения?

– Пока никаких. Давай вместе кумекать. Ты – умный…

Она прижалась к нему, и он инстинктивно сделал то, что сделал бы в такую минуту любой молодой человек, сидящий со своей девушкой где-нибудь под луной на садовой скамейке – обнял ее и медленно поцеловал…

51.

Целовались они еще долго: занятие для обоих было новым и увлекательным.

Но Денисов мозг продолжал работать, как компьютер.

В том, что сказала Маша, опять, вопреки вопиющей нелепости всей ситуации, таилось немало здравого смысла.

Если все они – часть некоей виртуальной реальности, причем часть, по условиям игры, мыслящая и наделенная определенной свободой действий, то единственной целью такой игры могло быть лишь их превращение в нечто иное – либо путем полного уничтожения, либо путем прорыва в подлинную реальность. То, что уничтожение не предполагалось как цель – почти факт, иначе они бы давно тут погибли. Что же до выхода из игры в настоящую жизнь… В ту жизнь, где находится сам Демиург…

Задача почти невозможная. Но – почти. Шанс все же имеется.

Демиург – человек. Не Бог. Это им уже ясно.

И они уже кое-что знают о Демиурге.

Он – свой. Из России и даже из этих краёв. Про темпоральную дыру в Мезозой могли бы сочинить и заокеанские борзописцы, но никакая Ле Гуин не поместила бы вход в прошлое возле речки Змеиха и не выдумала бы таких персонажей, как Викуся и Анна.

Больше того: Демиург – современник. Технически очень даже продвинутый. Иначе откуда бы шутки с мобильниками? Надо же знать, что к чему. А ведь каких-нибудь лет двадцать назад ни в одной фантастической книжке даже не упоминалось об этом средстве связи, которое ныне имеется у любого московского школьника – да что там школьника, у дворника-гастарбайтера!

Чувство юмора у него налицо, пусть специфическое. Как и воображение. Надо ж выдумать – Мезозой! Спасибо, не Северный полюс. Там бы людишкам в шортах и маечках ой как лихо пришлось… А выйди они с Машкой в таком виде к стенам какого-нибудь средневекового города, их бы тотчас сожгли на костре, приняв за дьявольское отродье.

Стало быть, гуманист?...

Тьфу ты, господи…

52.

– Маш. Давай на этом пока остановимся.

– На чём?

– На всём. Надо переварить и осмыслить.

– Ты… о нас?

– И о нас в том числе. Нам нельзя терять голову.

– Да, пожалуй… У меня теперь чувство, будто за всеми нашими действиями кто-то подсматривает.

– А мы чем хуже? Мы тоже будем следить, изучать и делать выводы. Наша главная задача – понять, кто такой Демиург. Вернее, что он за личность. Ну, или… она.

– О, ты всё-таки допускаешь!

– Судя по тому, что нас заслали не в космическую и не в супертехническую реальность, наш создатель вполне может быть и дамой.

– Приятной во всех отношениях?

– По крайней мере, не патологически кровожадной. Уже это – плюс. Погляди-ка, сколько дней мы тут провели, а нас пока не сожрали, никакой ураган не смёл и никакая лихорадка не пробрала. В кусты чуть почаще побегали – это так, пустяки. В целом вполне терпимо. Тепло, еда попадается, компания – не соскучишься. Интересно, чего еще этому забавнику от нас надо? Ведём мы себя, кажется, в рамках пристойности. Крупных гадостей друг другу не делаем, экологию сильно не портим – разве что тиранозавр был краснокнижный, но ему всё равно судьбой уготовано вымереть… А?...

– Бог с тобою, Денис, дорогой, тебе что, нужно еще стихийных бедствий, мора и маленькой междоусобной войны?

– Мне – не нужно, сама понимаешь, но кто же знает, что там приглючит нашему Демиургу или Демиургине?

– Поживем – увидим, – философски вздохнула Маша. – Пойдем, уже поздно, а то Анна будет думать про нас бог весть что…

53.

Поднявшись на ноги и стряхнув с себя травинки и пыль, Маша выпрямилась и запрокинула голову в звездное небо.

От луны остался жалкий бледненький серпик. Зато сине-черный космос был, словно огромный стадион, увещан мощными софитами разнообразных светил.

– «Открылась бездна, звезд полна», – процитировала Маша известный стих Ломоносова.

– Да, в нашем мире такого не увидишь, – согласился Денис.

– Жаль, нас плохо учили астрономии, – посетовала Маша. – Я не знаю ничего, кроме Большой Медведицы и Полярной звезды. Только и их сейчас найти не могу. Всё путается.

Небо и впрямь выглядело незнакомым и словно бы нарисованным. Так иногда дети ради пущей красоты рядом с месяцем добавляют махровую звездищу. Она торчала прямо над головой, похожая на хризантему.

– Интересно, как она называется?

– Не знаю. Странно: еще пару дней назад я ее там не видел. Будь мы у себя, я подумал бы, это спутник на низкой орбите.

– Спутник бы двигался.

– Она тоже движется.

– Нет, это земля вращается.

– А может, это комета?

– Тогда где ее хвост?

– Да, тут у Демиурга недоработочка…

Мирно перешучиваясь, они пошли в лагерь на тусклый свет костерка. Пахло жареным мясом, на бортике недостроенного плота сидела Анна и шила набедренную повязку для Викуси, напевая романс «Однозвучно гремит колокольчик», а Викуся бережно гладил по спинке Цезаря, не решаясь притронуться к Анне…

Жизнь шла своим чередом.

54.

Плот получился, конечно, не ахти каким, но предварительные испытания на мелководье показали, что он довольно устойчив и способен выдержать вес четырех пассажиров и пуделя. Гораздо большую проблему представляли руль и вёсла, качественно изготовить которые было нечем и не из чего – да Денис и не ведал, как. Весь его моряцкий опыт ограничивался поездками на экскурсионных теплоходиках и катанием на лодках в московских прудах. Поэтому пришлось довольствоваться тем, что вышло. При желании можно было даже соорудить из Анниной юбки парус, но они решили этого не делать: течение и так понесло бы их в нужную сторону, а парусом управлять, опять же, никто не умел.

Пускаться в путь было боязно, однако – необходимо. После нескольких дней озверелого солнца небо начали затягивать тучи, становившиеся всё гуще и гуще. Жара стала душной и влажной. И, пока не поднялся ветер – предвестник бури – Денис приказал начать переправу.

Собственно, к ней давно всё было готово. Плот колыхался у бережка, рюкзак, котелок с угольями и сшитый из шкур мешок с заготовленным впрок вяленым мясом были надежно закреплены так, чтобы их не залило водой, если плот накренится.

По команде Дениса женщины заняли указанные им места. Денис отвязал плот и последовал за ними. Все эти действия были неоднократно отрепетированы. Даже Викуся понял и сделал то, что от него требовалось – оттолкнул плот от берега и быстро запрыгнул на борт.

Женщины правили. Мужчины гребли, не пытаясь пересилить течение, но и не давая плоту устремиться вниз по реке.

Когда они были примерно на середине Змеихи, послышался первый раскат грома.

Анна перекрестилась и забормотала молитву.

Цезарь жалобно заскулил. Как и многие маленькие собачки, он очень боялся грозы.

«Из-за острова на стрежень»… – затянул срывающимся тенорком Денис, чтобы унять свой собственный страх.

«На простор речной волны», – подхватила с отчаянной звонкостью Маша.

«Выплывают расписные»… – вступила несильным, но хорошо поставленным меццо-сопрано Анна.

«Ы-ы-ы!» – басовито взревел Викуся.

А небо сделалось черным…

55.

Причалили они кое-как под безжалостно хлещущем ливнем.

Денис велел девушкам бежать в лес и искать укрытие, а сам вместе с Викусей кое-как выволок отсыревший плот на песок, но поднять его на самый берег даже вдвоем они не смогли – было слишком круто и скользко.

Кругом бушевала буря. Змеиха кипела от струй дождя, ветер сбивал с ног и швырял в глаза всякую дрянь, гром оглушал, молнии, казалось, сейчас отколют кусок от земли…

Денис несколько раз падал, теряя очки, и Викуся тотчас же приходил на помощь. Наконец он попросту сгрёб Дениса в охапку и потащил по следам девушек, пока еще различимым в раскисшей глине.

«Ау!» – надрывались Маша и Анна, словно потерявшиеся грибники в подмосковном лесу. – «Ау!»…

Их голоса едва доносились, и направление было неясным.

Неожиданно откуда-то выскочил Цезарь и, прыгая с лаем у ног, повел Дениса и Викусю вглубь шатавшейся от ураганного ветра чащи.

56.

Идти пришлось очень недалеко.

Молния угодила в самое высокое дерево, росшее на пригорке; падая, оно свалило соседний ствол – вероятно, трухлявый; сцепившись крест-накрест, они рухнули, образовав надёжный навес над гранитной скалой с другой стороны холма и распугав всё живое, что могло там водиться.

К счастью, катастрофа случилась, когда путешественники еще боролись с разбушевавшейся Змеихой, и Маша, быстро смекнувшая, что в одно место молния вряд ли ударит дважды, сразу потащила туда путавшуюся в широкой юбке Анну. И когда Цезарь привел к ним Дениса с Викусей, девушки, успев выжать воду из кос и складок одежды, торопливо собирали еще не промокший хворост, расчищая пространство для обитания.

Назвать их убежище настоящей пещерой было нельзя – это была скала примерно в два человеческих роста, нависшая уступом над головой и накрытая теперь стволами и пышной листвой упавших деревьев (вернее, конечно же, древовидных растений вроде гигантских хвощей). Однако покров оказался столь плотным, что внутрь просачивались лишь отдельные капли неистово шумевшего ливня.

– Хороши же мы были бы, останься мы лишний день на том берегу, – проговорил, отдышавшись, Денис.

Не было надобности вылезать из укрытия и обозревать окрестности, чтобы убедиться в очевидном: вышедшая из себя Змеиха залила или вскоре должна была залить все прибрежные луга и болотца.

– Интересно, как там раньше жил Викуся? – спросила Маша. – Или в сезон дождей он переправлялся сюда?

Викуся яростно замотал головой и изрек:

– Нэ! Нэ! Га – там!

– Наверное, он кочевал между болотистыми долинами и морским побережьем, – предположил Денис. – Виктор, ты море – видел? Море, вода, много воды – понимаешь?

– Мо-ор?...

Диалог зашел в тупик. Показать пантомимой, что такое море, и чем оно отличается от Змеихи и просто воды, Денис не мог.

Маша залезла в рюкзак и нашла свой сотовый: «Смотри-ка, ни капельки внутрь не попало»… Открыла крышечку, нажала пару кнопок: «Викуся, гляди сюда! Вот оно – море!»…

Это был их первый кадр.

Дивной красоты белый берег. Бирюзовый прибой. Похожие на кокосовые пальмы высокие плауны на дюнах.

– Да! Мо-ор! – радостно узнал Викуся и выставил указующий палец на юго-запад.

И неожиданно добавил:

– Гарр!... Ик – мо-ор – мга-ма – пха-пха – Гарр!

Денис понял, что фраза содержала какую-то важную информацию, но не мог уразуметь, какую.

– Гарр – это там? – переспросила его Маша.

– Нэ! Гарр – у-у-у! Ту-у-у! Чух-чух!... Пх-пх!..

– Не понимаю…

– Милая, но это же просто! – вступила Анна Петровна. – Он хочет сказать, что куда-то ездил на паровозе. Да, Витенька? К морю – на паровозике, да?

– Да! Анн, мси! Гарр – чух-чух! Мга-мга! Пха-пха! Мо-ор! Гарр! Гарр!

– В Гагры он ездил, – внезапно понял Денис. – С мамой и папой. Когда был маленьким. Да?

От избытка прихлынувших чувств Викуся сгрёб его в мокрые вонючие объятия. Но Денису было нисколечко не противно, а радостно – до боли сердечной. Ведь у него самого одним из ярчайших воспоминаний раннего детства осталась их первая семейная поездка в Крым, когда хилый болезненный городской пятилетний мальчонка после суток пути в поезде впервые увидел то самое «мо-ор»… А если бы через год Денис потерялся в тропических джунглях – что бы с ним стало теперь? Зато Викуся спокойно бы вырос, закончил школу и институт и, быть может, действительно выбился бы в космонавты… Здоровье-то у него богатырское, да и психика оказалась устойчивой к любым перегрузкам.

– Ладно, брат, – дружески хлопнул Денис его по плечу. – Не горюй. Здесь тоже можно неплохо устроиться.

– Что же, примемся, помолясь, – согласилась Анна.

И это была отнюдь не фигура речи.

Анна опустилась на колени и вознесла благодарственную молитву Иисусу и Богоматери.

Маша тоже, прикрыв глаза, шевелила губами.

Кому она молилась, Денис не знал.

Но догадывался, что в любом случае – не Демиургу.

Хотя, если честно, тот все-таки заслуживал пары ласковых слов – ведь мог же устроить им свистопляску гораздо покруче…

57.

Буря вскоре истощила свою первобытную ярость, но дождь шел остаток дня и всю ночь.

Промокшие, грязные и озябшие, они жались друг к другу возле костерка, который непрерывно требовал пищи и всячески капризничал, когда ему подсовывали сырые дрова – пускал кормильцам в глаза едкий дым, фыркал и угрожал погаснуть. Для раздувания пламени неоднократно использовали широкую Аннину шляпу, так что для выходов в свет она явно теперь не годилась. Зато ужин у них был горячим, да и возле костра было не так знобко и страшно, как могло бы быть, окажись они во влажных джунглях в полном мраке. Даже тут, на расчищенном и освещенном пятачке, то и дело бегали какие-то чудовищные насекомые – тараканы ростом с крысу, полуметровые сколопендры, жуки, расцветками и размерами напоминавшие игрушечные машинки. Подобные экземпляры попадались и в предыдущем их лагере, но в умеренных количествах; тут, вероятно, их выгнала наружу непогода, затопившая норы и щели. Один Викуся относился ко всей этой живности с разборчивым хладнокровием, кого-то лишь отгоняя, а кого-то сразу же убивая метким ударом своей дубинки. Цезарь сопровождал каждую его победу изъявлениями ликования. Анна повизгивала, а Маша жалась к Денису, который на всякий случай вооружился дротиком из игуанодоновой кости: ножик против доисторической сколопендры был бесполезен.

Усердные намеки Викуси на то, что некоторые из его жертв годились в пищу, были восприняты дамами с негодованием. Денис также не мог побороть отвращения, хотя умом понимал, что организму, в сущности, безразличен источник белка, и таракан в этом смысле вполне стоил устрицы. Едят же китайцы саранчу, червей и личинок!

Но привычки белого человека были пока еще слишком сильны.

И Денис не знал, стоит ли этим гордиться.

58.

Спешить было некуда, и они провели под навесом еще пару дней, пока в лесу не стало посуше. Викуся с Денисом сходили к реке и посмотрели, что сталось с плотом. Он болтался у берега, скособоченный и изрядно размокший. Но бросать его было жалко – сколько трудов вложили! И вдруг бы еще пригодился? Поэтому вся компания, поднапрягшись, выволокла махину на высокий берег, подсушила на солнышке и накрыла ветками папоротника.

Потом дамы устроили помывку и постирушку – любовь к чистоте оказалась непобедимой никакими катаклизмами. Пока сохла их одежда, Маша привычно разгуливала по берегу в совершенно символическом бикини из трех треугольничков, вид которого поверг Анну в оторопь. Сама она завернулась в свою многострадальную нижнюю юбку, соорудив из нее нечто наподобие греческого хитона. Нижняя сорочка, блуза, корсет, верхняя юбка, длинные панталоны с кружавчиками, чулки и подвязки были живописно разложены на траве, приобретшей после дождя вызывающе изумрудный оттенок. Самый жалкий вид имели ее элегантные ботильончики из светлой и тонкой кожи – они явно доживали свои последние дни.

– Аннушка, – осторожно вернулась Маша к их давнему спору, – может быть, мы всё же подумаем над тем, как слегка облегчить ваш наряд? Ну скажите, зачем вам корсет? В нем ведь тесно и жарко, недолго и в обморок упасть.

– Я не привыкла ходить распустёхой! – заявила Анна. – Папенька был бы фраппирован, спустись я к завтраку неглиже! И ведь с нами… мужчины!

Маша, стараясь не рассмеяться, продолжила увещевания:

– Викуся не придает значения светским условностям, как вы знаете. А Денис вырос в мире, где вид женщины, одетой как я сейчас, никого не смущает – у нас это принято, не везде, разумеется, а в определенных местах – в бассейне, на пляже, на стадионе, на подиуме…

– Где?...

– Ну, часто устраивают конкурсы красоты среди девушек, которые хотят демонстрировать моду и рекламировать разные вещи – это называется работать моделью, они выходят на длинный такой помост…

– И вы терпите это… бесстыдство?

– Многим нравится, и девочки даже в младших классах мечтают о карьере модели.

– В наше время моделью именовались натурщица, и ее профессия причислялась к самым… малопочтенным… О, Мари, неужели и вы хотели бы заниматься – таким ремеслом?!

– Я? Ну что вы, меня бы не взяли! Не те параметры! Низковата и толстовата. А вот вы, Аннушка, могли бы вписаться… У вас талия тоньше моей, рост повыше, осанка великолепная… С вас бы нимфу какую-нибудь рисовать, честное слово!

– Ах что вы, Мари, я уже стара для того, чтобы мной любовались… Ушло мое время…

– А может, пока не пришло? – улыбнулась Маша. – Поверьте, по нашим понятиям ваши двадцать шесть – это самая молодость! Да никто и не дал бы вам этих лет, если б вы себя сами не старили допотопным нарядом…

Денис, краем уха слышавший конец разговора, дико расхохотался.

Анна уставилась на него с выражением оскорбленной праведницы. Маша укоризненно покачала головой.

– Девочки, вы не поняли! – продолжая смеяться, подошел он к ним. – Он ведь и впрямь – допотопный! В прямом смысле! Потому что никакого потопа еще не было! У человечества – всё впереди!

– Лично меня перспектива потопа совсем не прельщает, – заметила Маша. – Так что давайте не будем грешить и, может быть, на сей раз обойдётся.

– Это называется альтернативной историей, – заметил Денис.

– Какой? – удивилась Анна.

Маша принялась ей объяснять, а Денис вновь задумался о неисповедимых путях фантазии Демиурга.

А вдруг?!...

59.

Обсуждать возможные версии он мог только с Машей. Анну они посвящать в свои мысли не стали, опасаясь, что догадка насчет Демиурга пагубно скажется на ее умственном и душевном здоровье. Настоящая была Анна или нет, но для нее самой всё, что с ними случалось, происходило безусловно в реальности, а реальность оказывалась столь причудливой, что сохранять оптимизм и самообладание стоило бедняжке немалых трудов. Она старательно пыталась держаться комильфо, сочетая собственные представления о хороших манерах с некоторыми вольностями, вытекавшими из экстремальных обстоятельств, но сплошь и рядом попадала впросак, а с некоторыми старомодными условностями расстаться так и не пожелала. Дениса она по-прежнему именовала «Денисом Григорьевичем», хотя Маша уже стала для нее просто «Мари» – но к обоим неизменно обращалась на «вы». «Ты» она говорила только Викусе, называя его, однако, «Виктором» или «Витенькой».

Анна довольно спокойно восприняла повествование о двух революциях, нескольких войнах и распаде, постигших Российскую империю на протяжении XX века – но, в конце концов, Москва осталась Москвой, и даже Петербург по-прежнему был Петербургом; на гербе державы красовался всё тот же двуглавый орёл, пускай без короны (в кармане Денисовых шорт завалялась пара монеток – сдача, полученная при покупке билета); язык изменился не настолько сильно, чтобы его невозможно было понять (разговорным сленгом Денис и Маша при Анне старались не пользоваться); Пушкина изучали в школах, и даже мелодии старых романсов были в начале XXI века еще не забыты. Анна могла поверить и в сотни и тысячи автомобилей, – в том числе на пыльных улочках захолустного Углегорска, – и в длинные поезда, влекомые электровозами вместо прежних дымных паровозов, и даже в полеты живых людей в космос. Она в какой-то мере уразумела, что такое радио, телевизор, телефон, – в том числе сотовый, – и компьютер (последний, впрочем, ей представлялся до крайности смутно). Но – целый мир как образчик прикольного фэнтези, да еще с уклоном в модную ныне альтернативную историю?...

Денису и самому не верилось, что такое возможно.

60.

Стоп. А почему, собственно, фэнтези?

Когда они с Машей в очередной раз уединились, чтобы всласть пошушукаться (Анна принимала их разговоры за воркованье влюбленных и деликатно старалась им не мешать), Денис спросил:

– Машунь, а вдруг это вовсе не то, что мы думали?

– А что же? Реальность, в которой среди динозавров и птеродактилей бегают двое московских тинейджеров, кисейная барышня и одичавший гомо советикус, мечтающий стать космонавтом? И к тому же время от времени сам собой звонит телефон?

– Да нет, в реальности быть такого, конечно, не может. Но ведь и традиционная литература в начале XXI века – такой же вчерашний день, как наша прелестная Аннушка в панталонах с кружавчиками. Кто сейчас пишет пудовые обстоятельные романы про реальную жизнь вроде «Анны Карениной»? И главное, кто их читает? Даже мы с тобой, когда хочется отдохнуть от занятий, открываем детектив или фэнтези. Потому что привыкли к бумажным книжкам: нам – в кайф. А другие их в руки уже не берут! У меня есть… ну, были… приятели, которые сдвинулись на компьютерных играх. Ты хоть знаешь, что это такое?

– Отдаленно. Ребята из класса давали мне раньше какие-то стрелялки, гонялки, квесты, аркады – что-то меня оно не увлекло. По-моему, развлечение для туповатых.

– Ну, ты что, там надо соображалку включать, чтоб тебя прежде времени не прикончил какой-нибудь монстр!

– И прикончит – подумаешь! Кликнешь мышкой – и снова-здорово! Еще одна жизнь! Примитивно всё как-то, книжка куда интереснее.

– Кому как. А онлайновые ролевые игры не пробовала?

– Нет, ни разу.

– Это – полный улёт! Там и вправду можно жить, выныривая в реал лишь поесть и поспать. У некоторых, как у Стасика с нашего курса, крыша едет. Они начинают путать явь с виртуалом. Воображают, что на самом деле они – супермены, космические принцессы, вампиры, волшебники или кто там еще, а обычная жизнь – это вроде дурного сна. Потому что иллюзия, создаваемая в виртуале, мощнее и ярче, чем всё, что способен выдать реал. Особенно наш, московский – с бесконечной слякотью, озверелыми толпами в транспорте, клиническими недоумками в телевизоре и шизанутым начальством.

– Полагаешь, что Демиург – не писатель, а программист?

– Исключать бы не стал. Но в таком случае он, похоже, скорее мужчина. Сильных дам-программисток я пока не встречал, ты уж не обижайся.

– Нисколечко. Значит, мы – внутри придуманной и нарисованной кем-то игры?

– Причем непростой. Ролевой. И, похоже, онлайновой. Интерактивной. Где возможны почти любые повороты событий. И где персонажи ведут себя в соответствии с волей представляющих их реальных людей. Понимаешь?

– Да ну, слишком сложно…

– Вот именно. Демиург развлекается, примеряясь к функции Бога. Создал этакий рай а-ля Спилберг, запустил туда нас – как Адама и Еву, потому усложнил игру и добавил Викусю и Анну…

– Зачем?

– А затем. Чтобы, если мы вздумаем тут размножаться, у нас был пусть минимальный, но – выбор. Он ведь тоже в генетике смыслит, Демиуржище наш. Про геномы, похоже, читал, про мутации всякие. Человечество, происходящее от одной-единственной пары, обречено деградировать. По закону имбриндинга: близкородственное скрещивание усугубляет дефекты генетики и негативно влияет на психику. Да еще мы с тобою – троюродные, это ж ни в какие ворота… У Адама и Евы, вспомни, тоже были общие гены – ведь Ева, говоря по-нашему, клон. Так чего удивляться плачевному завершению эксперимента? Клон оказался морально неустойчивым, потомство в виде Каина – агрессивным и безответственным, и дальше пошло-покатилось – то потоп, то Содом и Гоморра, то Голгофа, то войны, то концлагеря… Понимаешь? Мы, как пишут на конвертах дисков, версия вторая, улучшенная, с усиленными игровыми возможностями. И даже с бонусом в виде Цезаря. Пустячок, а приятно.

– Денис. Я не желаю в этом участвовать.

– А тебя никто не спрашивал и спрашивать не собирается. Мы уже – тут, и ничего не поделаешь, придется как-нибудь трепыхаться.

– Ты не понял. Я не желаю… размножаться в этом… террариуме.

– Вот-вот! «Так они и вымерли», – вспомнил Денис концовку старого анекдота про несговорчивую динозавриху.

– Неужели тебе самому… не противно?

– А чем наш террариум так уж хуже того хваленого Эдема? Надзор там был даже пожёстче: туда не ходи, то не трогай, это не рви… На вышках – ангелы с огненными мечами. Пожалуй, наш Демиург будет полиберальней. Пока – никаких запретов и нагоняев.

– Запреты, Денис, они – в нас. Внутри. И они – те же самые. Не убий. Не укради. Не лги.

– Машуня, ты путаешь. Это заповеди. Они были позже. А вначале только одно, но большое «низзя»: не кушай некое яблочко.

– Это было не просто яблочко.

– Знаю, знаю. Плод познания. Хитрый старик хотел держать своих клонов в неведении. Чтобы были вроде Викуси: «Га! Ы-ы! У-у!»

– Всё не так, Денис. Плод не просто познания, – от познания никого удержать невозможно, – а познания добра и зла.

– Казуистика!

– Нет. Только Бог способен вместить в себя понимание как добра, так и зла, не утратив собственной сущности. Ведь что такое зло для человека? Спроси любого, не думая, скажет – смерть. В Эдеме они не знали, что это такое. И потому, в общем-то, не нуждались, как ты говоришь, в размножении. Создатель всего лишь пытался уберечь их от смерти.

– От жизни, ты хочешь сказать. В тепличных условиях первозданного Рая они мало чем отличались от тех баранов, что тусовались вместе со львами. Кушали, пили, спали, сюсюкали между собой, плели веночки, грелись на солнышке. Скукотища! Санаторий или курорт хороши лишь неделю-другую, а потом обалдевший от безделья народ начинает искать приключений! Ломает заборы, гадит в беседках, устраивает мордобой на танцульках, лазает через балконы… Кто не столь агрессивен – изучает окрестности, занимается спортом, осваивает верховую езду или греблю… Потому что если у нас есть мозги, их надо к чему-нибудь приложить. Человек – не животное, чтобы вечно жить за оградой, пусть самой что ни на есть раззолоченной. И чего ж удивляться, что прародители – вырвались? Ну, или директор того пансиона их выпер, неважно, главное – началась настоящая жизнь! Да, с борьбою, страданиями, кровью, потом, – но жизнь!

Маша стихла, обдумывая Денисову пылкую речь. А потом вдруг сказала:

– Похоже, с нами поступили ровно наоборот. Нас «выперли» из привычного мира, где было, в общем, всё предсказуемо и довольно комфортно. И забросили в мир, где каждый шаг чреват неожиданностями.

– Вот-вот, я о том же. Демиург – против Бога. Всё так, но – немного не так.

– И значит, он – Дьявол?.. Который, как уверяют – в деталях?

– Да ну тебя! Просто шутник. Или экспериментатор. Хладнокровный технарь. Кстати, может быть, он – вообще не единая личность. Допустим, идею придумал кто-то другой, а он лишь выполняет заказ. Понимаешь? Как в рекламе, в кино и в компьютерных фирмах. Креативщики создают концепцию, дизайнеры – графику и антураж, текстрайтеры – диалоги, программисты – программу… А когда в игру вступают живые участники, всё усложняется так, что концов уже не найдешь. Поведение персонажей становится непредсказуемым. Впрочем, так же было, если верить мифам, в реале. Боги, создавшие человека, ничего не могли поделать, когда люди сами сделались игроками. Чем сложнее придуманный мир, тем больше пространство свободы – потому что резко возрастает число вероятностей. Так что выше голову, Маш – мы не твари дрожащие, мы – сами себе Демиурги! И уж если нам дан этот шанс, глупо им не воспользоваться! Знаешь, есть такая теория «вызова»?

– Знаю. Американцы её очень любят.

– Вот-вот! У нас есть возможность «перезагрузить» всю систему. С нуля. Задать другую программу, по возможности – без негатива. Ты представь себе: если мы осилим самый трудный, первый, этап, то дальше начнется не жизнь, а утопия! Пусть нас мало, но мы попали сюда, снабженные множеством знаний: я – технарь, вы с Анютой – гуманитарии, и если мы сумеем передать всё это нашим будущим детям, то они заложат основы такой цивилизации, которая, может быть, в тысячу раз мощнее теперешней и куда быстрее вырвется к звездам…

– А зачем?

– Затем, что мы знаем: впереди ледниковый период. И прочие катаклизмы. Но у нас в запасе десятки миллионов лет! Успеем! А потом, где-нибудь веке в двадцать втором, прилетим назад и посмотрим, что тут вышло у приверженцев традиционной истории. Скорее всего, нам придется их элементарно спасать, расселяя по ближним системам. А старушку Землю – санировать. Может, вновь заселить динозаврами – генетика к тому времени позволит запросто вырастить клон из любой частицы останков. По-моему, стоит попробовать, а?

…«Но для этого нам придется все-таки размножаться», – подумал Денис. Но вслух, разумеется, не сказал. Только обнял Машу, которая выглядела по-прежнему огорченной, задумчивой и сбитой с толку.

61.

Вернувшись в лагерь с кипой одежды, высушенной на жарком солнце, они застали умилительную картинку: Анна крохотными ножничками пыталась подстричь Викусину бороду и шевелюру, а тот терпеливо сидел, пожирая глазами ее нежные белые руки, которые он впервые видел освобожденными из-под широких рукавов блузы.

– Ах! – вздрогнула Анна, увидев Дениса и Машу. Ее лицо залилось краской, как будто она занималась чем-то не очень приличным. Быстро стряхнув остатки волос с ножниц и юбки, она спрятала орудие труда внутрь Денисова ножика и смущенно промолвила: – Извините, Денис Григорьевич, мне показалось, вы не будете возражать, если я воспользуюсь вашей вещью…

– Вещи теперь у нас теперь общие, – улыбнулся Денис. – Полный коммунизм! Частная собственность отменяется до лучших времен. Так что пользуйтесь, только старайтесь ничего не сломать – починить будет трудно.

Викуся залез в карман рюкзака, вынул Машину пудреницу и стал разглядывать себя в маленькое зеркальце.

– Ик – кра! – гордо и счастливо заявил он. – Ганн Ик – кра!

Теперь они понимали его и без перевода. «Анна сделала Виктора красивым». Бережно водворив пудреницу на место, Викуся подошел к Анне, сграбастал ее в объятия и с упоением присосался к ее щеке.

– Витя, ты что?! – ошарашенно взвизгнула Анна.

Он был страшно растерян. На глазах у него появились по-детски крупные слезы.

– Ик… люлю… Ганн, – прошептал он скривившимся от обиды губами. – Ганн нет люлю Ик?...

– Виктор, милый, но так же… нельзя! – всплеснула руками вся пунцовая Анна.

– Ганн нет люлю Ик! – повторил он с отчаянной утвердительностью и бросился наутек в чащу.

62.

…«Ах, он теперь никогда не вернется!» – рыдала Анна на руках у Маши. – «Денис, дорогой, умоляю, бегите за ним, найдите его! Я совсем не хотела, чтоб так»…

– Если любит – вернётся, – обнадежил ее Денис, которому совершенно не улыбалось носиться за Викусей по джунглям.

– Может и не вернуться, – вздохнула Маша. – Он оскорблен в лучших чувствах. Ты бы вправду, Денис, попробовал догнать его и по-мужски с ним поговорить.

Ради Маши Денис был готов на всё.

Проклиная про себя Аннушкино жеманство и Викусину детскую непосредственность, Денис быстро собрался, взяв дротик и ножик, и свистнул Цезарю: «Цезарь, искать!»

На прощание Маша почти демонстративно поцеловала его.

«Береги себя!» – голос Маши еще долго отдавался блаженным звоном в душе и в ушах.

63.

Без Цезаря, конечно, Денис мог бы и сам заблудиться.

Он отыскал Викусю рыдающим у маленького озерка. И Денис потратил немало времени, пытаясь внушить ему, что на самом деле Анна его «люлю», только стесняется обнаружить при всех свои чувства. Из всего сказанного Викуся понял лишь про «люлю» и вроде бы согласился вернуться. Они двинулись вспять, как вдруг из той стороны, где был лагерь, донеслись какие-то крики.

Женский визг. Вопли вроде «Спасите!»… И, кажется, мужская ругань и гогот – расстояние делало отдельные слова неразборчивыми…

Вот оно. Нарвались.

Денис так и не удосужился рассказать Анне о дыме на берегу, замеченном ими еще в первые дни. Он собирался сделать это как раз сегодня, чтобы выработать план дальнейших действий. Но, видимо, незнакомцы тоже застукали их и сумели опередить.

Это скверно.

«Викуся, вперед!» – скомандовал Денис и понёсся сквозь чащу как бешеный тиранозавр.

64.

Конечно, они опоздали.

Лагерь был пуст. Все вещи унесены. Анну и Машей, видимо, уволокли как добычу, связанными – на кустах виднелись обрывки Анниной нижней юбки, которую, похоже, разодрали на веревки.

Цезарь по-собачьи плакал и рвался в бой.

«Пойдем выручать!» – приказал Денис, и Викуся кивнул головой.

Они легко взяли след.

В нескольких метрах от лагеря Денис углядел в густой траве что-то красненькое и что-то прозрачно-блестящее. Это были моток скотча и Машкин мобильник. Анна, похоже, забыла как следует закрыть карман рюкзака.

Но что им толку в мобильнике?!...

Позвонить на другой, Денисов?! Даже если бы связь тут работала, он был выключен.

Пожаловаться Демиургу?!

А если это устроено – им?! В отместку за Денисовы запальчивые слова – «Мы сами себе Демиурги»?!

Ах, сволочь… Ну, погоди, мы еще поглядим, чья возьмёт!

Он не сказал это. Только подумал.

И удивился, наткнувшись на пронзительный взгляд Викуси.

Тот – понял?!...

65.

Надо было спешить и в то же время действовать осторожно. Они ведь не знали, сколько врагов. Явно не меньше двух – от одного бы девчонки отбились. Но могло быть и больше. Скажем, трое-четверо. Трудно представить себе, чтобы в темпоральную дыру провалился целый отряд. Или что Демиург решил ввести в игру сразу множество новых участников. При очевидном неравенстве сил такая партия очень скоро закончится. И стоило ли тогда городить огород?

Скотч пригодился: замотали пасть Цезарю, чтобы он случайно не выдал их лаем.

Лидерство в преследовании похитителей взял на себя Викуся, более ловко умевший передвигаться по доисторическим буеракам. Денис едва за ним поспевал.

Расстояние постепенно начало сокращаться. Ведь недруги тащили связанных женщин и шли медленнее, чем Денис и Викуся.

Через пару часов впереди послышались голоса. Исключительно мужские. Вероятно, девушкам завязали рты, чтобы те не кричали.

Денис и Викуся ускорили шаг, но старались держать достаточную дистанцию, чтобы прежде времени не обнаружить себя. Цезаря пришлось взять на импровизированный поводок, сооруженный из того же скотча.

Голосов было всё-таки два.

Говорили по-русски.

Половина слов состояла из ядрёного мата. Другая половина звучала как-то странно. «Аки», «паче», «понежее»…

Гости из далекого прошлого?

66.

У них тоже был лагерь. Весьма обжитой. Обнесенный оградой из тростника. За оградой ржали… лошади.

Ничего себе!

Сколько ж их там?

И кто такие?

Денис понимал, что избежать заварушки никак не удастся. Даже если за частоколом лишь два мужика, ничего хорошего девушкам это не сулило. Нужно было действовать незамедлительно. Только как согласовать стратегию и тактику с Викусей, словарный запас которого был все еще скудноват?

Оглядеться. Подумать. Какие есть варианты? Ломиться наобум – безрассудно. Ждать темноты, чтоб устроить диверсию – слишком рискованно для Маши и Анны. За это время с ними там сделают, что угодно. Напугать негодяев, чтобы сами выскочили и сдались? Но чем? Была б у Дениса завалященькая китайская петарда, пальнул бы. А так – ничего. Нужен какой-нибудь отвлекающий маневр, чтобы пробить брешь в защите, вызвать в стане врагов замешательство и…

Дымовая завеса. Огонь. Вот, что нужно. Это тоже довольно опасно, но выбирать не приходится.

Денис, как мог, попытался втолковать Викусе свой замысел: «Мы разводим огонь. Поджигаем тростник. Мечем горящие ветки внутрь. Эти, кто там, выбегают. Сражаемся. Понял?»…

– Да, – вдруг четко и ясно ответил Викуся. – Да-вай!

67.

Денис подпрыгнул, словно ошпаренный: в кармане затренькал Машкин мобильник. Он выхватил его, открыл крышку и обнаружил извещение об SMS. Послание состояло лишь из одной буквы или цифры: «3». Вместо данных об отправителе значилось издевательское: «номер засекречен».

И что это значило? Машке удалось добраться до Денисова мобильника? Или неведомый Демиург продолжал забавляться? А может, кто-нибудь прорывался на помощь из параллельного мира?

Допустим, реальнее – первое. Что могла сообщить Маша? Писать развернутую эсэмэску у нее, вероятно, возможности не было. Только самое главное. Число похитителей? Значит, их трое?

Ох, будем надеяться, что не больше…

– Виктор, – сказал он, почти уже веря своей догадке. – Там – три. понимаешь?

Для наглядности он показал на пальцах. Но в этом необходимости не было. Викуся отлично понял и мстительно заулыбался.

Пока Денис разжигал огонь, Викуся вертел самодельные факелы: закреплял на палках пучки травы.

Со стороны, где была река, послышался треск и топот, как будто через заросли продиралось целое стадо брахиозавров.

«Этого только еще не хватало», – подумал Денис.

И тотчас его осенило: именно – этого!

68.

Они с Викусей уже кое-как обсудили новый план действий, когда на них вышел молодой задумчивый стегозавр.

Викуся, не рассуждая, ловко вскарабкался по гребню из ромбовидных отростков на спину чудовища, будто уже не раз такое проделывал, и взял в одну руку палицу, а в другую – дымящий и искрящийся факел. Денис, забежав чуть сзади, метнул другой факел под хвост ящеру и отскочил, ожидая удара.

Стегозавр пусть не сразу, но испугался. И рванулся вперед – на открытое место. Викуся изо всех сил пытался прожечь его шкуру, а Денис бежал с парой других факелов рядом.

Разъяренное трехметроворостое чудище, словно танк, разнесло частокол и начало бушевать, танцуя на месте и молотя огромным хвостом. Викуся запустил своим уже угасающим факелом в тростниковую крышу хижины, быстро спрыгнул с хребта стегозавра и, несколько раз перекатившись через себя, вскочил на ноги – ровно в тот момент, когда из хижины выскочили трое мужчин, вооруженных мечами и топорами. Денис собирался броситься на помощь Викусе, но страшный удар хвоста сбил с ног одного из врагов, а Викуся, воспользовавшись замешательством, ринулся на другого и изо всех сил грохнул его по черепу палицей. Стегозавр, наступив ногой на первого из упавших, дотоле живого, попёр было на хижину, но остановился, поскольку в ноздри ему повалил вонючий дым от занявшейся крыши. Мотнув головой, звероящер взревел и начал разворачиваться, чтобы вырваться из ловушки. В пробитую им брешь с диким ржанием ринулись кони – Денис не понял, два или три, поскольку едва увернулся от ошалевших от страха животных.

Третий из недругов верещал благим матом и даже не собирался сопротивляться. Легонько ударив на всякий случай и его, Викуся кивнул Денису и скрылся в горящей хижине. Денис, задыхаясь и кашляя, бросился следом.

Они успели.

Маша и Анна уже наглотались дыму, но были живы.

Викуся схватил Анну в объятия и побежал с ней к реке. Денис кое-как поплелся следом с Машей на руках – для него эта ноша была чересчур тяжела, но он готов был нести ее хоть на край земли, прижимая к себе и нашёптывая: «Машуня, любимая, ну потерпи, я с тобой, всё в порядке»…

69.

Когда девушки немного пришли в себя, они спросили, что стало с их похитителями.

– Одного укокошил Викуся, другого растоптал натравленный нами на них стегозавр…

– А третий? – забеспокоилась Маша.

– Кто его знает, – пожал плечами Денис. – В одиночку он нам не страшен. Похоже, он перетрухнул так, что готов был сдаться без боя, но нам некогда было миндальничать. Викуся шарахнул его по башке, но не сильно. Возможно, контузил. Ничего, оклемается – сам приползёт.

– Надо бы пойти посмотреть, – предложила Маша. – Если он ранен, нельзя оставлять его на съедение звероящерам.

– Я не пойду, – отказался Денис. – Мой гуманизм имеет пределы. Собаке – собачья смерть.

– Ой! А Цезарь где? – встрепенулась Анна.

Цезаря не было.

И подать сигнал о себе с замотанной скотчем мордой он тоже не мог.

Анна встала, пошатываясь: «Как хотите, мои дорогие, но Цезаря бросить я не могу!»…

Викуся бережно подхватил ее на руки:

– Ганн, мси! Ик иди! Це – харош! Ганн – тут! Ик иди!

Анна с благодарностью чмокнула его в щеку: «Золотой ты мой!»…

Денис нехотя поднялся с земли, намереваясь составить Викусе компанию.

– Тэн – нет! – замотал головою Викуся. – Ик сам иди! Тэн – тут! Ганн, Мга-ма – Тэн надо тут!

Что же. Тут – значит тут.

70.

– Знаешь, кто нас похитил? – спросила Маша, когда Викуся скрылся из виду.

– Опричники! – закатив глаза, с ужасом выпалила Анна.

– С чего вы решили? – удивился Денис.

– Ты разве не обратил внимания на одежду? – удивилась Маша.

– Да видишь ли, не было времени уяснить покрой и фасончик…

– Но это же… как в кино или в опере!

– Может, они и были из какой-нибудь съемочной группы?

– О нет, они меж собою изъяснялись так странно! – вступила всё еще не отошедшая от потрясения Анна. – Я сперва приняла их речь за церковнославянскую, однако некоторые не вполне совместные с благочинием выражения…

– Мат-перемат, – пояснила Маша.

– О да, просторечная брань… – продолжала Анна. – Эта брань и весьма нелюбезное обращение с дамами навели нас на мысль, что похитили нас люди отнюдь не духовного звания.

– И пока нас тащили, они поминали царя Ивана Васильича…

– Что, неужто и он тут? – слегка испугался Денис.

– Нет, упаси Господь! – перекрестилась Анна. – Однако пленители наши гордились государевой службой, похваляясь своим душегубством… Лишь один, самый младший, стыдился бесчинствовать – он и в набеге участия не принимал, оставался на страже в их лагере.

– А что им было нужно от вас?

– Ты… с дуба упал? – резковато одернула его Маша. – Чего озверевшим от одиночества мужикам нужно от женщин?

– Почему же тогда они поволокли вас к себе, а не…

– Ты – недоволен?!

– Машунечка, я пытаюсь понять, что случилось!

– Всё позади, – отрезала Маша. – Говорить больше не о чем. Эти трое – мертвы, мы – живы и невредимы. Хвала Демиургу!

– Кому?... – удивилась Анна.

Денис не успел объяснить.

71.

Они во все глаза таращились на открывшуюся картину.

Впереди шел Викуся. Рядом, радостно тявкая и немного прихрамывая, прыгал ставший из белого черным Цезарь.

А следом тянулись две лошади.

К спине одной был прикручен видавший виды Денисов рюкзак, набитый какой-то утварью. Другая же везла на себе обомлевшего и обмякшего седока.

Это был совсем молодой человек. Практически мальчик. Явно младше Дениса. С длинными белокурыми волосами, но без признаков усов или бороды.

Видимо, короткая поездка от сгоревшего становища до берега Змеихи истощила все его силы. Когда лошадь остановилась, мальчик рухнул бы наземь, если бы его не подхватили Денис и Викуся.

– А двое других? – спросил Денис.

– Сё! – выдохнул Викуся, закатив глаза. – Каюк!

Маша, невзирая на трагизм ситуации, нервно хихикнула. Словечко «каюк» они неоднократно использовали на охоте, убивая добычу.

Похоже, что пленник тоже знал это слово. Он вздрогнул и умоляюще посмотрел на Анну и Машу:

– Не велите казнить многогрешного мя… Неповинен есмь в пленении вашем…

– Ты кто? – спросил Денис.

– Аз есмь… Алексий Савельев сын… Одихмантьевы мы… люди царские…

– Са-ве? – переспросил, отчего-то взволновавшись, Викуся. – Са-ве?..

– Савелий Матвеич батюшка мой… храни Господь его душу…

– Га – Саве! – заявил Викуся. – Га – Ик Саве!

– Боже мой, – ахнула Маша. – Он вспомнил свое то ли отчество, то ли фамилию! Викуся, ты – Виктор Савельев, да?

– Да, – ответил он гордо. – Га Ик-та Саве!

– Ну и ну! – присвистнул Денис. – Может статься, он сам угрохал своего прапрапращура. Вот тебе, Машуня, и Каин!

– Мало ли на свете Савельевых, – возразила она.

– У нас соседи тоже Савельевы, через реку жили, – добавила Анна Петровна. – Семья старинная, хоть и не слишком удачливая – сын-студент в какие-то народовольцы подался, исключили его из университета, а столько было надежд… Папенька даже подумывал, не познакомить ли нас – партия не блестящая, но порядочная, а теперь…

– Не один, так другой, – подытожил Денис чуть цинично.

– Бог с вами, Денис Григорьевич! – запротестовала она. – Ваши шутки порой переходят границы дозволенного!

– Алёша, – наклонилась над бледным юношей Маша. – Тебе сколько лет? А? Годов сколько?

– Крестник есмь государев, – сообщил тот не без гордости. – И лет мне от роду ныне… шешнадцать.

– И уже на службе?

– Батюшка мой во опричнине государевой, да и мне куда же помимо? – удивился Алёша.

– А третий у вас был кто?

– Третей-то?.. Варсонофий Шкурин, Малютин свояк, аки лютый зверь человечьей крови алкающий, да и батюшку во искушение введший… Помилуй мя, Господи, за дурные речи о новопреставленном…

– А как вы тут очутились? – продолжала расспрашивать Маша.

– Не ведаю, боярышня разлюбезная.

– С неба, что ли, свалились? – спросил Денис.

– Государь наш изволил во святой монастырь путь держать, – пояснил Алёша. – По пути же затеял зверную ловитву: леса тут дремучие и добычей обильные. Ловчие загнали оленя на том берегу, зверь же прыгни в стремнину Змеихину да поплыви на сей брег. Царь Иоанн Васильич сотворился зело раздосадован. Варсонофий же возопяше – «Деспота Российскаго убежать вздумал, тварь лесная?!» – бросился со конем в реку, и батюшка мой, под началом его ходивший, ему воспоследовал, а за батюшкой – аз, по младости неразумный… Егда же выбрались на сей брег, оленя того след простыл, а бродили по мураве богомерзкие ящеры… Оглянулись вспять – Боже милостивый! – а и нет из людей никого, и леса стоят незнакомые… Так и маялись мы, горемычные, много ден…

– Сколько именно? – поинтересовался Денис.

– Год, пожалуй, сровнялся, – ответил, вздохнув, Алёша.

– Ладно. Бог с тобою, живи, – махнул рукой Денис. – Кое-что уже ясно, остальное – потом.

Он и сам мечтал отдохнуть после всех передряг. Но уже предвидел, что скажет Маша. И, опережая ее благочестивые помыслы, сам предложил:

– А тех… давайте-ка закопаем хотя бы.

– И помянем по-христиански, – согласилась добрейшая Аннушка.

«Упокой, Господи, души рабов Твоих, Савелия Одихмантьева и Варсонофия Шкурина, служивых людей царя Иоанна Васильича Грозного»…

Чтобы тела их не сожрали птерозавры и тиранозавры…

Бред какой-то.

А что здесь – не бред?

72.

Надо было обустраивать совместную жизнь.

Воздвигать новый стан на месте сгоревшего никто не хотел.

«Месту нечисту пусту быти!» – заявил благонравный опричник Алёша Савельевич. Да и Анне не улыбалось жить вблизи двух могил, помеченных одним самодельным крестом.

Значит, нужно было провести учет имущества и пуститься на поиски подходящего места.

Теперь, помимо пуделя, у них имелось две кобылы: гнедая Чайка с белой отметиной на лбу, и впрямь похожей очертаниями на летящую птицу, и бурая Ёшка.

– А третья-то где? – спросил Денис у Алёши. – Или кто-то из вас вплавь переправился?

– Нет, господине мой милостивый Денисе Григорьевич, – чинно ответил отрок. – Имаху коня, да ящер зажраше.

Денис кивнул. Можно было бы и самому догадаться. Странно, что две другие лошади уцелели. Но и на том спасибо. Понятно, что покойные Савелий и Варсонофий берегли коней как зеницу ока, и на разбой отправились пешими.

В наследство от погибших опричников, помимо лошадок со сбруей и сёдлами, остались кафтаны, провонявшие до омерзения и вдобавок кишевшие мелкими паразитами – девушки, брезгливо подергиваясь, долго вымачивали никогда не стиранные одежки в Змеихе. Но, поскольку ткани были добротными, кафтаны решили, подвергнув посильной санобработке, забрать. Снимать же с покойников исподнее платье никто не осмелился, посчитав кощунством – быть может, напрасно, но Денис не стал о том заикаться, хотя, рассуждая здраво, не всё ли равно, истлеть одетому или нагому…

Гораздо более важной находкой оказались ножи, мечи, топорики и луки со стрелами. С этим можно было достойно противостоять звероящерам и возможным двуногим врагам, коли таковые появятся (разумеется, если только те не возьмут в Мезозой автоматы и пулемёты). Порадовала и какая-никакая посуда: три походные фляги и самодельные глиняные горшки неправильной формы, вполне пригодные для стряпни. Ведь Денису с его подопечными до сих пор так и не удалось отыскать подходящей глины: все их пробные изделия при сушке или обжиге давали трещины и рассыпались, и корзинку, в которой они хранили уголья, приходилось всё время менять.

У Алёши за пазухой обнаружилась даже какая-то богослужебная книга со старинными нотами в виде крючков.

– Аз гласом славен и за то государю Иоанну Васильевичу зело любезен, – с гордостью сообщил он и, дабы доказать рекомое, запел звонким, но еще не установившимся отроческим тенорком нечто уныло-благочестивое.

Заметив недоумение на лицах слушателей, Алёша пресек свою песнь и заметил:

– Стихиру сию во славу Божию сотворяше сам царь Иоанн Васильевич!

– Так он еще и композитором был, – усмехнулся Денис.

– И писателем, – вспомнила Маша. – Во все антологии русской литературы включена его переписка с князем Курбским.

– Адрейкой-то? – живо среагировал Алёша. – И како сей пёс смердящий дерзость…

– Ну, миленький, не суди опрометчиво, – прервала его Анна. – Царь был слишком жесток, князь же Курбский пытался ему объяснить всю пагубность беспощадных гонений на самый цвет знатнейших фамилий…

– Анна, он пока всё равно ничего не поймет, – махнул рукою Денис. – И вообще давайте дозировать информацию. Обрушивать на него всю правду – опасно. Это вам не Викуся с его устойчивой психикой. У Алёши другая душевная конституция. Да и предрассудков в голове многовато.

– Qui, c’est vrai, – ответила Анна почему-то по-французски.

– Let us be careful with him, – добавила Маша по-английски. – He seems to be a very good boy, but full of wrong ideas.

– Jawohl! – присовокупил Денис одно из немногих слов, которые знал по-немецки.

Алёша глядел на них во все глаза.

– Государи и государыни вы мои, – робко промолвил он. – Дозвольте осведомиться: почто глаголати дерзаете на бусурманских наречиях… яко… яко… ведуны али диаволы?

73.

Да, кое в чём с Алёшей было даже трудней, чем с Викусей. Тот был по-детски непосредствен и открыт для любых новых сведений. К тому же он что-то помнил о реалиях индустриальной эпохи, и его вряд ли сильно бы удивило даже появление в здешних небесах самолета. И еще у Дениса сложилось странное впечатление, что Викуся способен общаться напрямую, без слов – по крайней мере, планируя и осуществляя операцию по освобождению девушек, они понимали друг друга едва ли не телепатически. А уж в том, что Викуся знает намного больше слов, чем способен произнести, никаких сомнений не было.

Алёша же был напичкан домостроевскими представлениями, бороться с которыми следовало чрезвычайно избирательно и хитроумно. Нельзя было сразу лишать его всех нравственных устоев и ориентиров, но и соглашаться с его предрассудками тоже было, в конечном счете, опасно: мало ли что он мог выкинуть, движимый внушенными смолоду правилами. Он верил в Бога, чтил и боялся Царя, беспрекословно подчинялся суровому батюшке Савелию Матвеичу, и твердо знал, что есть добро, а что – зло. Объяснять ему, что Иван Грозный – кровавый тиран, а опричнина – страшное зло, от последствий которого страна не могла оправиться еще много десятилетий и даже столетий (в конце концов, разве ЧК, НКВД, КГБ, ФСБ и прочие органы – не потомки той самой опричнины?) – было, пожалуй, еще преждевременно. У него в голове не имелось никакого материала для сравнений и соответствующих оценок. Он ничего не знал о соседних странах, кроме Литвы, Казани и Крымского ханства. Он даже не подозревал о том, что примерно в это же время в Италии творил Микеланджело, а Леонардо изобрел вертолет и велосипед. Зато свято верил в существование демонов, колдунов и нечистой силы.

И поэтому – из самых лучших намерений – мог однажды ночью попытаться прикончить своих благодетелей, которые непринужденно болтали на иноземных наречиях, ловко орудовали всякими подозрительными вещицами, да и вообще выглядели не так, как следовало бы выглядеть настоящим людям.

Миссия мягкого вразумления и воспитания Алёши была возложена на Анну, которая лучше прочих понимала архаический склад его речи и была больше похожа на благородную барышню, чем голоногая Маша в бейсболке, джинсовых шортах и разноцветной майке с лейблом модной итальянской фирмы.

К Анне тотчас присоединился Викуся, который никак не желал оставлять свою пассию наедине с хорошеньким молодым человеком, пусть даже тот годился ей если не в сыновья, то в младшие братики.

И пока длился первый урок на тему «кто мы такие и как здесь все очутились», Денис и Маша решили устроить очередное секретное совещание.

74.

Для начала они вдоволь нацеловались.

– Может, давай уж честно поженимся? – предложил Денис.

– Я бы рада, но… боюсь, не время, – вздохнула Маша.

– А чего нам особенно ждать? Твоего совершеннолетия? Здесь оно никого не волнует. Или ты хочешь, чтоб непременно в ЗАГСе, с лимузином, шампанским, фатой и маршем Мендельсона?

– Денис, боюсь, что ЗАГС нам вообще не светит. Ты не видишь, как всё усложнилось?

– С Алёшей-то? Ничего, он вполне нас поймет. Может даже и обвенчать: обряд он, видимо, знает, а никто другой тут в попы не годится.

– Нет, Денис, я совсем не про то. Всё гораздо серьёзнее. И неважно, выверты то Демиурга или стечение обстоятельств. Чем нас становится больше, чем проблематичней – а то и вообще нереальней – вернуться назад.

– Почему?

– Подумай. Мы – из России начала XXI века, Викуся – из конца 70-х годов XX, но также отчасти – из первобытного времени, Аннушка – из конца XIX, Алёша – из XVI…

– Для полноты представительства не хватает посланцев из XVII и XVIII столетий! Ждём-с! – ухмыльнулся Денис.

– Перестань. Я совсем не о том. Каждый из нас провалился в воронку в разное время и пробыл тут разные сроки. Викуся – тридцать лет, опричники – год, мы с тобою – две недели, Анна – чуть меньше…

– И что?

– То, что возврат, скорее всего, невозможен. Ни для кого. Это… вроде ловушки. Попасть сюда можно, а выбраться наружу нельзя.

– Этакий садок Демиурга.

– Вот-вот. Отбирают сюда самых прытких и любознательных, причем преимущественно молодых. Собственно, на этом же принципе работают и человеческие ловушки на братьев меньших.

– Но в садках бывают прорехи. Зверушки кусаются, трепыхаются, царапают коготками, а потом – раз, и в дырочку – фьюить!

– Допустим, Денис, мы прогрызем эту дырочку. Или случайно найдем ее. Ну, и что? Куда попадем?

Он задумался, ошарашенный. Если через темпоральный туннель сообщаются все эпохи, то действительно нет никаких гарантий, что они возвратятся непременно в свой собственный век.

– Понял? – продолжила Маша. – Представляешь, что с нами сделают, окажись мы такие при дворе царя Ивана Васильича? А что будет с Алёшей, Викусей и Анной, угоди они в нашу реальность?

– Загремят первым делом в ментовку, – хмуро хмыкнул Денис. – За отсутствие документиков и регистрации.

– И оттуда прямым путем – в сумасшедший дом. Все трое. По разным палатам. Чем правдивее будут их рассказы о себе и о пережитом, чем быстрее их уморят психотропными средствами. А Викуся ведь станет буйствовать…

– Может, в XIX веке с ним обошлись бы помягче?

– Навряд ли. «Палату № 6» не читал? Но даже сочти какой-нибудь медицинский консилиум Викусю душевно здоровым, пусть одичавшим, его романтическим отношениям с Анной был бы тотчас положен конец. Это здесь ей практически не из кого выбирать.

– Ну как, есть я, есть теперь и Алёша…

– Тебя я ей не отдам. Так и знай! Алёша – пока еще мальчик. Викуся в сравнении с ним – герой и великий мыслитель. Изъясняется, он, конечно, топорно, однако Анне с ним интересно и, главное, надёжно. Он добрый, сильный, преданный, храбрый. Похоже, она вообще не была избалована мужским вниманием. Может, кто и ухаживал, но не зря же она дожила до двадцати шести старой девой. Видно, принца ждала. Не такого, как все.

– И нашла – в Мезозое!

– Теперь не имеет значения, где. Главное – они уже пара. И счастливы. А попади они в ту эпоху, откуда она… Ты себе представляешь Викусю в светской гостиной?..

– Ну, и пусть остаются тут, и поженятся, и родят для Алёши невесту… Но мы-то!

– Я тебе уже всё объяснила. Нет гарантий, что, обнаружив «дыру», мы окажемся в нужном времени. Стало быть, Мезозой даже лучше. Здесь нет никакого строя и никаких социальных условностей. Всё зависит только от нас. Как в том самом Эдеме. Возможно, ты прав, и проделанный с нами эксперимент – это новый шанс для всего человечества. Мезозой тоже выбран отнюдь неспроста и не ради прикола. В конце-то концов, над самим Демиургом есть Бог, хочет он того или нет. И мне кажется несправедливым искать избавления втайне от прочих. Спасаться – так всем, оставаться – так тоже всем вместе. Иначе нечестно и непорядочно!

– Ладно. Договорились. Будем строить новое общество, свободное от междоусобиц и предрассудков. И… все-таки, как насчет свадьбы?

– Попозже, Денис. Обустроимся. Обзаведемся хозяйством. К чему торопиться?

– Эх, все вы, девушки, таковы: чуть до дела, одни отговорки…

– Ничего вы не понимаете, умники. Каждой девушке хочется, чтобы это было… красиво. А не так, на ходу, между заготовкой дров и охотой на игуанодона. Раз в жизни – но имеем мы право почувствовать себя королевами?...

– Хорошо, хорошо, будет свадьба по-королевски: я приеду к тебе верхом на кобыле Ёшке, фату тебе сделает Анна из собственной юбки, Алёша пропоет «Многая лета», а венцы подержит Викуся… Расписаться же можем на форзаце учебника математики!

– Пусть так. Надо делать всё… по людски.

– До чего же неистребима приверженность некоторых к условностям и ритуалам!

– Это, Денис, единственное, что отличает нас от здешней флоры и фауны. Не очки, не мобильники, не дубина или топорик, не шляпка с вуалью. Если мы утратим понятия об условностях – с человечеством будет покончено.

– Как ты любишь читать мне морали…

– Увы, дорогой. Без морали – никак!

75.

Собравшись, они снова тронулись в путь вдоль берега Змеихи, где лошади могли передвигаться, не рискуя сломать себе ноги или пасть жертвой неожиданного нападения хищников. На пролетавших время от времени над головой птеродактилей и более крупных птерозавров никто не обращал особенного внимания: ни люди, ни кони не могли служить им добычей. Однажды, правда, пришлось остановиться и переждать, пока путь отряда пересечет небольшое стадо травоядных гигантов. Но эти динозавры были опасны лишь в состоянии паники, когда метались, топча всё вокруг и молотя чудовищными хвостами. А так – шли себе и шли через лес к водопою, а оттуда вдруг взяли и поплыли на ту сторону Змеихи.

«Неисповедимы пути промыслов Божиих», – вздохнул, перекрестившись, Алёша.

Анне уже удалось кое-как втолковать ему, что Денис и Маша – вовсе не колдуны и не демоны, а обычные русские и вполне православные люди, привыкшие, однако, к иным порядкам, нежели те, что были в ходу при дворе царя Иоанна Васильевича. И что Викуся – «дик человек», оттого что пробыл тут дольше прочих, не имея совсем никаких собеседников. Она же, Анна Петровна, и впрямь «боярышня» из благородной семьи, и Савельевых знала, да только было то много позже. А как могли все они очутиться в «саду со многими звероящерами», остается тайной Господней: быть может, Богу угодно было послать своим чадам особое испытание в твердости, вере и христианской любови друг к другу.

Похоже, Алёшу ее слова убедили.

По крайней мере, ночью можно было оставить его сторожить временный лагерь вместе с Викусей.

И то хорошо.

76.

Ночи тут никогда не бывали полностью тихими. Но сознание Дениса умудрялось сквозь сон фильтровать все раздававшиеся в окрестностях звуки, пробуждаясь только при ощущении явной опасности.

На сей раз доносившиеся откуда-то звуки были странными, но притом скорее жалобными, чем угрожающими.

Он протер глаза и поднялся.

Викуси с Алёшей в лагере не было. Цезарь тоже куда-то исчез. Обе кобылы нервно пофыркивали, но с привязи не рвались. Маша с Анной, умаявшись, спали.

А из темного леса раздавалось нечто вроде детского плача или козлиного меканья.

Денис взял в руки топорик, но девушек решил пока не будить.

Спустя некоторое время из чащи послышался Цезарев лай. И опять – истошное меканье.

Что за новая дьявольщина?

На всякий случай он разбудил Машу, а та – Анну. Обе вооружились, чем могли.

Через несколько долгих минут захрустели кусты.

Денис вышел вперед, готовый дать отпор.

На него выбежал заливисто лаявший Цезарь.

А следом показались Викуся с Алёшей. Алёша нёс на руках ребенка. Девочку в лапотках, грубом некрашеном сарафанчике и белой косыночке. Викуся же тащил на могучих плечах брыкавшуюся и отчаянно мекавшую козу.

– Это… что такое? – спросил Денис.

– Алёнушка, – ответил Алёша и поставил девочку на ноги.

77.

Маша кинула на Дениса многозначительный взгляд.

Похоже, Демиург внимательно слушал их вчерашний разговор. И решил исполнить походя высказанное Денисом пожелание: пополнить коллекцию исторических типов.

Алёнушка, как вскорости выяснилось из расспросов, была из семьи крепостных крестьян. И едва не стала жертвой прадедовских бесчеловечных порядков. Ее, отличавшуюся от других шестерых сестер хорошеньким личиком и звонким голосом, хотели забрать «в дом господской, да не в тутошний, усадьбешний, а в городской, увезти в Питер-град»… Назавтра мать должна была отвести ее на помещичий двор, чтобы, может быть, никогда уже не увидеть. Ведь кого из девок барин к себе забирал – те назад не вернулись, и что с ними сталось, никто и не скажет. «Его воля, что хочет – то сотворит с нами, бедными, надоскучишь – продаст»… Вот Алёнушка и сбежала, отпросившись в последний вечер за козою сходить. А сама – в лесок, где, по слухам, ведьма жила: «Чай, не скушает, я пожалостливей попрошу, пусть укроет, всё ближе от матушки»... И коза, Забавушка, увязалась за ней. Для Алёнушки-то она была как подружка, сама ее малым козленочком выходила, сама доила, чесала, пасла, на рога веночки из полевых цветочков навешивала, с козой в обнимку порой и спала… Никакую ведьму, вестимо, они не нашли, заблудились, да и лес оказался каким-то диковинным – вместо ёлок пошли вдруг «незнаемые древеса», вместо «вепрей, волков и сохатых» – «змеи ходячие» и «нетопыри с человечий рост»… Страху-то! А как начало в чаще темнеть – Алёнушка наземь пала, покаялась Боженьке в своеволии – и давай изо всех сил кричать да аукаться! И Забава ей вторила! Слава те Господи, белый пёс прибежал, а за ним два молодца – утешили, выручили, к людям вывели…

«Не гоните меня, люди добрые, – причитала Алёнушка. – Я служить вам буду с усердием, не глядите, что я еще махонька, я умею и шить, и прясть, и скотину блюсти, и песни играть»…

– Успокойся, детка, никто тебя никуда не прогонит, – обняла ее Анна. – Садись к огню. Кушать хочешь?

– Ой да, государыня-барыня, сильно хочу!

Маша вынула из горшка сбереженный для завтрака кусок ящеричного жаркого и протянула девчушке.

– Чай, скоромное? – удивилась та.

– Тут тебе не ресторан. Ничего другого не держим, – ответил Денис, подумав: значит, не так голодна, если еще привередничает.

– Вкушай, ибо дар се Божий, – наставительно молвил Алёша.

И Алёнушка, поколебавшись, вкусила.

78.

Утром они разглядели найдёныша.

Девчушка и впрямь оказалась очаровательной. Нежное, тонкое, улыбчивое личико, чуть лукавые карие глазки, тёмнорусая коса ниже пояса, врожденная грация в каждом движении…

Немудрено, что такую жемчужину заприметил искушенный помещичий глаз. И вполне возможно, что участь ее оказалась бы много завиднее, чем участь сестер и подруг, обреченных на скорое увядание от тяжелой крестьянской работы и многочисленных родов. Алёнушке, видимо, собирались дать приличное воспитание, дабы сделать ее… кем? Любимой игрушкой барина? Горничной его дочери? Звездой крепостного театра? Но ясно, что в родную деревню она не вернулась бы никогда. Будь она повзрослей, она бы, как знать, и сама могла согласиться на всё, что угодно, лишь бы кушать досыта и наряжаться как барыня. Однако тогда, вероятно, было бы поздно: превратить деревенскую девочку в куколку можно было лишь в нежном возрасте. Но Алёнушка понимала своей семилетней душой лишь одно: что ее навсегда забирают у «маменьки с тятенькой»…

– Всё равно ведь забрали, – заметил Денис, когда они с Машей обсуждали случившееся. – От судьбы не уйдёшь!

– Как и от Демиурга, – усмехнулась она. – Что ни делает, всё оборачивается ко благу. Пожалуй, я готова переменить свое мнение. Он – молодец!

– Знаешь, после вчерашней истории я опять начинаю подозревать, что Демиург – все же, видимо, женщина. Ты смотри: одним махом и девочку из крепостничества вызволил, и Алёше пару послал…

– Какую пару, Денис? Ей восьми еще нет!

– У Алёши нашего тоже еще молоко на губах не обсохло. А так, лет через этак семь-восемь – в самый раз. Нормальная разница. И по прочим параметрам они очень друг другу подходят. Наивные, набожные, изъясняются по-старинному…

– Да ну тебя! Сват выискался… Ты за них не решай, они оба – свободные люди!

Свободные?...

Как же. Ну-ну. И куда они денутся?...

79.

Накаркали.

Между Алёнушкой и Алёшей разразилась бескровная, но нешуточная религиозная распря. До сих пор всем в компании было, в общем-то, всё равно, какие он там молитвы поет и каким манером крестится. Просвещенная Анна была набожна, но нисколько не фанатична; Маша смутно верила в Бога и носила нательный крестик, однако в ее представлениях христианство представляло лишь одну возможную версию Истины, вполне сочетаемую с другими, включая языческие и магические; Денис же считал себя в лучшем случае просто агностиком, а в худшем – безбожником.

Но Алёнушка и Алёша тотчас заметили, что у каждого из них с верой что-то не так. Естественно: он-то родился и был воспитан еще до раскола, а она – уже после. Между ними лежало два века – Алёнушка, как явствовало из ее речей, родилась в конце XVIII, при царице Екатерине. И каждый был убежден, что его вера и его обряды – единственно правильные. Они едва не до драки спорили, двумя перстами надо креститься, или тремя! Алёнушка плакала, но не сдавалась: «Не желаю в аду за тебя гореть!»… – «Нет же, дщерь, заблуждением наущаемая, аз пребуду с Господними аггелами, тебе же в пещи диавольской искупати грех неизбывный»…

Посредницей вновь пришлось выступить Анне.

Когда навзрыв рыдавшую девочку забрала к себе Маша, Анна отозвала Алёшу и начала исподволь объяснять ему про раскол. Но при этом пришлось сделать краткий экскурс в историю. Алёша уже понимал, что, коль скоро были прошлые времена, то возможны и будущие, и что Бог, коли вздумает, может сложить все времена, как свиток пергамента или материи, и пропустить друг сквозь друга (этот образ Анна придумала, сорвав длинный лист и соорудив из него сперва спираль, а потом лист Мёбиуса). Но про то, что случилось в России после смерти царя Иоанна Васильевича, Алёше, естественно, было неведомо. Для него было тяжким ударом узнать, что династия Рюриковичей после Феодора Иоанновича пресеклась, и что в результате длительной смуты и гражданской войны в Москве воцарились потомки рода Романовых. А потом, спустя триста лет, и их ниспровергли, и нет теперь на Руси никакого наследного государя – народ всякий раз выбирает себе самодержца, как вздумается…

Алёша был в замешательстве.

Рушился весь его мир.

«А вы-то, вы», – обратился он к Денису и Маше. – «Вы-то – веруете?»…

– Веруем, веруем, – поспешила заверить его Маша, наступив Денису на ногу, чтобы не брякнул чего-нибудь неуместного.

– И… церкви Божии имаете?

– Да сколько угодно! – похвасталась Маша. – Поглядел бы, сколько их Лужков понастроил! Один храм Христа Спасителя чего стоит!

– И весь народ троеперстием крестится?

– Да практически весь! Начиная с выбранного царя, которого мы зовем президентом! – отозвалась Маша. – Но и раскольники-староверы у нас тоже есть. Сохранились с тех самых пор. И никто их особенно не притесняет. Патриарх, разумеется, не в восторге, но в тюрьму никого не сажают, на каторгу тоже за это не шлют. У нас каждый волен креститься, как ему нравится!

– Или даже совсем не креститься, – всё-таки вставил слово Денис.

– Как то можно? – изумился Алёша.

– Ну… этих… магометан у нас тоже много, – уклончиво объяснила Маша. – Иудеев, буддистов и прочих… Что же им, запрещать молиться по-своему? Видишь Солнце, Алёшенька? Оно равно светит всем тварям, и нам, и тебе, и коню, и козе, и хищному звероящеру! Так и Бог – один! Его хватит на всех!

Почему-то этот простой аргумент Алёшу слегка успокоил.

Коли уж в 2000 году Господь не обрушил на еретиков свою кару, учинив второе пришествие, и допустил, чтобы на святой Руси при отсутствии богопомазанного государя мирно сожительствовали правоверные с еретиками и бусурманами, то не Алёше же, сыну Савельеву, восставать против воли Его…

Так им удалось отстоять свободу вероисповедания в своем мезозойском раю.

Но после этой дискуссии Маша с Денисом лишь укрепились во мнении, что Алёше, отягченному знанием будущего, вернуться в его XVI век будет теперь невозможно.

80.

От бывшего стана они ушли не особенно далеко. Столь пёстрой компанией, да еще с лошадьми и козой, быстро передвигаться по доисторическому бездорожью было тяжеловато. И незачем. Всюду – одно и то же. Папоротники, хвощи, плауны, тростники, небольшие овражки, холмы, кое-где – известковые скалы. Змеиха, как знали Денис и Маша, текла к морскому заливу, и, чем ближе к дельте, тем оба берега должны были становиться болотистее.

Обнаруженное Алёшей новое место отвечало всем их запросам. Оно было в меру открытым и в меру защищенным, располагаясь на невысоком плоском холме на берегу ручья, впадавшего в Змеиху. Растительность, покрывавшая склоны холма, была не очень густой, и ее не так уж трудно было свести на нет или приспособить к собственным надобностям. В первый же день они соорудили загончик для лошадей и козы, поставив внутри ограды шалаш для себя.

Небо хмурилось, и хотя сильной бури никто не ждал, мокнуть тоже не очень хотелось. Вырыв в земле углубление, девушки сделали нечто вроде камина и занялись приготовлением пищи. Алёнушка неустанно таскала хворост и следила, чтобы огонь не погас. Викуся продолжал валить плауны, расчищая площадку под будущее строительство. Алёша пытался сделать из длинных веток навес над животными. Денис обследовал холм и ближайшие подступы к нему, прикидывая в записной книжке, как разумнее будет расположить жилье, хлев и прочие сооружения…

Доносившиеся из джунглей и со стороны Змеихи вопли кормившихся, бултыхавшихся в воде или дравшихся меж собой динозавров никого уже не пугали. Лишь бы ящеры не решили протопать прямо через человеческий стан, но с чего травоядная и предельно тупая махина попрётся через мелкий ручей на холм, где и еды-то нет никакой? Хищник – может, но с хищником они теперь справятся. Оружие, благодаря опричникам, есть. И людей не так уж мало – трое мужчин и две взрослые женщины, да и шустрая Алёнушка на подхвате.

Других претендентов на их убежище вроде бы нигде не просматривалось.

«Оно и к лучшему», – подумал Денис.

81.

Несколько дней они дружно трудились над возведением частокола, хлева и хижины. Был предусмотрен даже незамысловатый сортирчик – ведь бегать каждый раз поодиночке в ближайший лесок было хлопотно и не совсем безопасно. Стройкой руководил Денис, распланировавший участок и нарисовавший проекты всех сооружений, но в технологии лучше разбирался Алёша, уже имевший подобный опыт, а рубкой леса и перетаскиванием брёвен, веток, тростника и песка заведовал самый сильный – Викуся. Маша и Анна помогали всем и во всём, а Алёнушка ухаживала за животными, доила козу, занималась стряпнёй и веселила компанию звонкими песенками.

Различие языков и привычек постепенно сглаживалось. Быстрее и легче прочих перенимала новые словечки, конечно, Алёнушка. Викуся начал составлять из своих междометий понятные фразы, включая в них всё больше чисто произносимых слов, в том числе нетрудных двусложных вроде «давай!» и «туда!». Анна спокойно употребляла немыслимые в ее времена выражения вроде «стройматериалы» и «перекур». Никаких перекуров, конечно, в буквальном смысле у них быть не могло – Алёша не ведал, что такое табак, а прочие, хоть и ведали, даже в прежней жизни не употребляли. Кстати, Алёшин стиль тоже сделался чуть менее витиеватым. Он по-прежнему ежеутренне и ежевечерне пел свои архаические молитвы на церковнославянском, но в другое время был вовсе не прочь составить втору Аннушке, напевавшей романсы и популярные песни. И вскорости в старомодных речах Алёши замелькали невольно вставляемые цитаты из репертуара XIX столетия.

82.

«Просто идиллия», – заметил Денис, когда у них с Машей наконец-то появилась возможность остаться наедине и спокойно поговорить.

– А что тебе не нравится? – чуть насмешливо поинтересовалась она. – Мы ведем здоровую размеренную жизнь на лоне природы, добывая хлеб в поте лица своего. Отношения в коллективе сложились вполне гармоничные: поползновений на братоубийство пока не выявлено. Чужой жены и чужого осла тоже никто себе не желает. Назревавший религиозный конфликт удалось ввести в цивилизованное русло. Успешно развивается народное творчество и художественная самодеятельность. Семимильными шагами продвигается просвещение масс. Уклон, правда, ярко выраженно гуманитарный – история, языки, родная словесность и музыкальная литература, – но скоро введем в программу и математику. Учебник еще не весь изведен на растопку. Так что наш Демиург может быть доволен: подопытные оказались примерными паиньками. Лучшими, можно сказать, представителями своего народа в разные времена существования великорусского этноса.

В ее тоне сквозила уже неприкрытая горечь.

– Да уж, питомник удался на славу, – подхватил Денис. – Три пары, и все – хоть куда: сплошные красавцы и умницы. Осталось исполнить последнюю директиву: «Плодитесь и размножайтесь».

– Не терпится? – потрепала она его по отросшим вихрам.

– А разве я только о нас? – отпарировал он. – У Викуси гормоны тоже, знаешь, бурлят – ты же видишь, с какой страстью он валит стволы…

– И как ты себе представляешь медовый месяц в общем бараке? На глазах у детей?

– Ну… Алёнушке, думаю, дело привычное. В деревнях так жили всегда. В одной горнице – бабка, дедка, папа с мамой и мал-мала-меньше по лавкам. Викуся бы тоже вряд ли сильно смутился. Да и Алёшу пора просветить, что к чему.

– Какой ты, однако, циник!

– Не циник, Машунь. Просто трезво гляжу на вещи. Отдельное бунгало нам светит не очень скоро.

– Вот именно. Значит, надо умерить свой пыл.

– Мадмуазель, вы жестоки!

– Я просто не лишена чувства ответственности. Денис, пойми, когда нас было двое, мы еще могли позволить себе делать то, что нам хочется. А сейчас – уже нет. Эти люди видят в нас лидеров. Ведь недаром Алёша зовёт тебя «князем». И Викуся признал твое первенство, хотя он сильнее, старше и много опытнее в этом мире. Все мы только-только начинаем превращаться в какое-то общество. И не самое худшее, между прочим. Подлецов, садистов и жлобов тут нет. У меня создалось впечатление, что Демиург и вправду произвел отбор кандидатов – в западню мог попасть кто угодно, но собрались в итоге сплошь приличные люди.

– Неприличных мы укокошили…

– Тоже ведь не случайно! Выжить мог и злодей Варсонофий, и Савелий, Алёшин папаша, который вряд ли был агнцем…

– Маша, милая, в честной драке имеет шансы выжить не тот, кто прёт на рожон, а тот, кто первым признает свое поражение. Батьку Савелия, кстати, уложили не мы, а взбесившийся стегозавр.

– Он был вашим орудием, стало быть – и орудием Демиурга.

– Или Бога?

– Может, и Бога. Пока их пути и методы совпадают, я не буду противиться ни тому, ни другому.

– Кстати, набожная ты моя… Мне, признаться, не очень по нраву, что я остаюсь в меньшинстве и мои права ущемляются.

– Какие права?

– На свободу совести. Лично я остаюсь убежденным атеистом и антицерковником. Почему Алёше дозволено вести религиозную пропаганду, а мне антирелигиозную – нет? Вы что, хотите построить тут маленькую, но могучую теократию?

– Тебя же не заставляют молиться.

– Ещё чего не хватало! Инквизиция, часом, у вас пока не предусмотрена? Начнете с сожжения учебника математики, потом перейдёте на личности…

– Но, Денис, ты и в самом деле у нас в меньшинстве. Алёша с Алёнушкой просто не мыслят жизни вне Бога. Для Анны это тоже естественно, хоть она человек либеральный и мягкий. Я… ты знаешь, что думаю я.

– Сумбур у тебя в головке, дитя моё, знал бы пастырь Алёша, чего там намешано – открестился бы как от «дщери порока»! Он, несчастный, не видел, как ты приносила жертвы «духам здешней земли» и вела со мной речи о магии… Колокол, миленькая, зазвонил бы и по тебе, и причем очень скоро!

– Да ну тебя, Алёша не стал бы…

– Он фанатик. Упёртый. Из того же теста, что протопоп Аввакум. Или Вова Ульянов.

– Вот поэтому, Денис, нам нельзя совершать сейчас непоправимых поступков. Если мы образуем семью и отделимся, поставив себе шалаш хоть на этом же склоне холма, между нами и ними проляжет граница. И духовным авторитетом в том лагере запросто может стать благонравный Алёша. Викуся, к несчастью, слишком прост и безграмотен, Анна – податлива. Если это случится, нас ждут невеселые времена. Понимаешь?

И он согласился с ней.

Как всегда.

83.

Они успели вернуться в стан аккурат к вечерней молитве.

Алёша пел очередную стихиру, Алёнушка с Анной пытались ему подпевать, но мелодия старинного распева была для них непривычна, и трехголосие получалось нестройным. Викуся стоял рядом с Анной и невпопад крестился и кланялся. Обряд его, видимо, мало трогал, но ради Анны он был готов и на большее.

– Видишь? – сокрушенно покачал Денис головой.

– Вижу, – пожала Маша плечами. – И что? Запретить? Разогнать? Ничего ведь плохого они не делают.

– Но и хорошего тоже, – обозленно заметил Денис. – Охмуряют приличного парня.

– Совсем недавно ты называл его идиотом, дебилом и…

– Каюсь: я был неправ. По сравнению с этим Алёшей Поповичем наш Викуся – талант-самородок. С ним надёжно и весело, он не занудничает…

Молебен закончился коллективным исполнением «Отче наш».

Маша с Денисом поспели точно к ужину. И уселись есть, не удосужившись перекреститься. Алёша поглядел на них с выражением крайнего недоумения.

«Мы… уже помолились. В лесу», – выкрутилась из неловкого положения Маша, легонько толкнув Дениса.

– Ну, и с Богом за трапезу, – примирительно улыбнулась Аннушка. – Кстати, дорогие мои, мы решили, что Витеньку можно уже начинать подготавливать к принятию святого крещения.

– Это зачем? – резковато осведомился Денис.

– Как… зачем? – подняла она брови и ответила, нежно зардевшись: – Ведь нельзя же венчать некрещённого…

84.

Остановить Викусю было немыслимо.

С неистовым рвением он возобновил геркулесовы подвиги, роя землю для выравнивания площадки, валя плауны и таская брёвна для сооружения новой хижины, где они должны были поселиться с Анной, как только поженятся.

Приобщение неофита к азам благочестия происходило гораздо труднее и медленнее. Вместо «Отче наш» он запросто выдавал «Вот те на!», крестился всей пятернёй, постоянно путая право и лево, а уж растолковать ему догмат о Троице не мог бы никакой златоуст. Рассказ Анны о воскресении и вознесении Христа привел Викусю к излюбленной мысли о том, что Спаситель был космонавтом. Ну, и тому подобное. Хорошо, что Алёша понимал далеко не всё из того, что он молол на своем тарабарском наречии – не то бы и Викусю нарек «исчадием сатанинским».

Но Викуся так сильно старался исполнить желание Анны и стать хоть немного достойным ее, что Денис уже не пытался вмешиваться в процесс его катехизации. Он даже пожертвовал завалявшийся в шортах пятирублевик на изготовление креста для Викуси – Алёша вызвался сделать это своими руками, то ли не доверяя священную миссию «еретику», то ли мысля себя более искушенным в работе с металлом. В чем, пожалуй, был прав. Алёша хотя бы видел, как работают кузнецы, оружейники и кольчужники, а Денис – никогда.

Ну, и флаг, то бишь крест, ему в руки.

85.

Наконец, день настал.

Дом для новобрачных был кое-как возведен: на этапе отделки в работу включились и женщины, постаравшиеся придать обстановке минимальный уют. Конечно, в былой своей жизни Аннушка и представить себе не могла бы, что когда-нибудь согласится спать в конуре без окон и дверей, но после месяцев бесприютных скитаний и такое жильё ей казалось вполне приемлемым.

Оставалось крестить жениха.

Кроме Алёши, исполнить эту миссию было некому. Священником, разумеется, он не являлся, но дозволено ведь совершать это таинство даже лицу не духовного сана, если обстоятельства таковы, что иначе никак невозможно. Это был ровно тот самый случай.

Алёша, возомнивший себя чуть ли не Иоанном Крестителем, поначалу настаивал на том, чтобы обряд совершился в водах Змеихи. Но Маша, напирая на то, что Змеиха действительно кишит если не змеями, то ящерами всех мастей и размеров, уговорила его выбрать на роль Иордани ручей, протекавший возле холма. Ведь не очень прилично было бы, если в самый торжественный миг из реки вдруг вынырнул брахиозавр. А в ручье и возле него водилась лишь мелкая живность, на которую они теперь обращали внимания не больше, чем на шмыгавших некогда по двору кошек и кур.

Крёстной матерью выбрали Машу – да, собственно, никакого другого выбора у них не имелось. С крёстным отцом ситуация вышла еще интереснее. Денис отказался в этом участвовать – но отказ его, как ни странно, был воспринят как должное: Аннушка объяснила Маше, что, коль скоро они с Денисом тоже намереваются пожениться, то кумою и кумом им становиться нельзя. По церковным каноном это считалось бы кровосмешением. И пришлось Алёше выступить сразу в двух лицах: совершающего обряд и духовного воспреемника. Он отнёсся ко всему с чрезвычайной серьезностью и накануне события целый день держал строгий пост, ничего не вкушая, кроме чистой воды, и с утра до вечера читая молитвы.

Рано утром, едва показалось солнце, вся компания спустилась к ручью. Женщины повязали платочки, сделанные из обрывков неиссякаемой Анниной нижней юбки. Денис прихватил мобильник, чтобы зафоткать такое событие.

«Креща-ается раб Бо-ожий Викто-ор», – завёл Алёша своим ломким тенором.

– В добрый час! – неожиданно донеслось из-за спины Дениса, который искал наиболее впечатляющий кадр.

Это было как гром среди ясного неба.

Весь покрывшись испариной, он обернулся.

У кромки леса на другом берегу стояла незнакомая женщина.

86.

Незнакомка выглядела безвозрастной, как нередко бывает с деревенскими бабами. Ей могло быть и сорок с хвостиком, и за шестьдесят. Суховатая, крепкая, неказисто, но удобно одетая: длинная, ниже колен, тёмносерая юбка с оттянутыми карманами, из-под которой виднелись мужские кирзовые сапоги; болотного цвета штормовка советских времен; под штормовкой – клетчатая рубаха. Из-под линялой зеленой косынки выбивались черные с проседью волосы. И глаза у пришелицы были черными. В одной руке она держала корзинку, прикрытую листями папоротника, в другой – посох. За спиной висел небольшой рюкзачок – старый «сидор». По грибы, что ли, отправилась? Или по ягоды?

– Здравствуйте… – обалдело изрек Денис. – Вы… кто?

– Ведьма я, – горделиво и строго ответила тётка. – Акулина Фоминична.

87.

– Сгинь, исчадие адово! – ринулся к ней Алёша, размахивая самодельным крестом из веток и не менее самодельным кадилом из черепа игуанодона.

– А что б ты сам сгинул! – цыкнула на Алёшу ведьма, стукнула оземь посохом и пробормотала какое-то заклинание.

– Э… э… э… – хватал Алёша воздух ртом и вдруг жалобно заблеял тенором: – Ме-е-е!...

Алёнушка бросилась к нему, обняла и, заплакав, запричитала:

– Тётенька! Не гневитесь, он млад еще, неразумен, помилуйте…

– Вот и вижу, что неразумен! – фыркнула Акулина Фоминична. – Не умеет вести себя по-людски, пусть поблеет козлом!

Алёша попытался сотворить крестное знамение, но ведьма наставила на него свой посох, и рука его бессильно повисла, как будто скованная параличом.

– Братец миленькой! – повисла на нем Алёнушка. – Не перечь ты ей, ради Бога святаго! А вы, тётенька, понапрасну озлились, ничего бы он вам не сделал, бо праведен и человеколюбив…

Ведьма слегка всхохотнула:

– Ишь, заступница! Хочешь, жабой тебя оберну?

– Воля ваша, – храбро рекла ей Алёнушка, – хочь жабою, хочь звероящерицей, да только Алёшеньку отпустите! Христом Богом молю!

– Ну, для первого раза прощу и отдам тебе на поруки, – усмехнулась Акулина Фоминична. – Поучи его, милая, как надлежит говорить со старшими. А словами-то не бросайся, касатка, думай, что кому говоришь…

Ведьма щелкнула пальцами. Алёша оторопело пошевелил ожившими пальцами и, сглотнув козлиное «ме-е-е», произнес через силу: «Спаси…бо».

Подобрав крест и паникадило, он бросился прочь, укрывшись за оградой лагеря; Алёнушка побежала, как собачонка, за ним.

88.

– Что ж, теперь в самый раз познакомиться, – обратилась ведьма к остолбеневшим Викусе, Анне и Маше с Денисом. – Я себя назвала, а коли невнятно, могу повторить: Акулина Фоминична, здешняя ведьма. А вы кто будете?

– Маша Ярцева. Школьница. Выпускница. Этим летом жила на даче близ Коловратова. Денис Орлов – мой троюродный брат и… жених. Студент из Москвы. Приехал готовить меня к экзамену. Анна Петровна Казенина – дочь помещика из имения Броды. Вышла на прогулку с собачкой и исчезла в 1886 году. Виктор Савельев – ее жених. Он… пропал тридцать лет назад, еще мальчиком, в 1976. Алёнушка наша – сбежала от барина. В году, вероятно, 1776 или 1786. А может, и в 1796 – в общем, эпоха Екатерины Второй. Алёша же – из времени Ивана Грозного. Сын опричника, царский крестник. Год не знаем, но, похоже, 1566 или 1576.

– Эк ты всё разложила! – удивилась Акулина Фоминична. – Головастая девка, далече пойдёшь…

– Да куда уж дальше, – сострил по привычке Денис. – Собиралась на истфак, угодила в Юрский период…

– Умник! – фыркнула ведьма. – Сам, небось, девушку в лес завёл?

– Нет, мы вместе купаться пошли, – поспешила заверить Маша.

– Надо видеть, куда наступаете.

– Кто же знал!

– А кому и знать, как не ведьме, – усмехнулась хитро Акулина Фоминична. – Ну, пойдемте в ваши хоромы, отдохну маленько с дорожки, да и закусить бы не худо, чем тутошняя земля таровата…

89.

Алёши в лагере не было.

«В схимники удалился!» – в слезах объяснила Алёнушка. – «Не желаю, мол, с ведьминским племенем знаться, лучше иноком сделаюсь – изыду в глухие леса грехи замаливать да единаго Бога славить… Я уж было с ним снарядилась, а он… не благословил, говорит: дщерь ты Евина, станешь мене аки змий искушати»…

– Рехнулся, – покачал головою Денис.

– Просто стресс у него, – возразила Маша. – Пусть побудет один.

– А вдруг ящер съест? – испугалась Аннушка.

– Туда и дорога, – в сердцах махнул рукою Денис. – Надоел хуже горького хрена со своими молитвами!

– Ну, вреда от молитв не бывает, – заметила ведьма.

– Вам видней, – огрызнулся Денис. – То-то вы его сразу заклятием!

– Не за молитвы, молодой человек. За невежливость. Я всё-таки много старше его. И я – женщина.

– Ба-ба! – радостно вспомнил еще одно слово Викуся. – Здрра!...

90.

Вместо праздничной трапезы в честь Викусиного крещения получился нерадостный завтрак с самозваной гостьей. Акулина Фоминична, не стесняясь, брала лучшие куски, снисходительно одобряя Аннушкину и Алёнушкину стряпню. То, что мясо было от звероящеров, нисколько ее не смущало. Разговор же как-то не клеился. Алёнушка ведьму явно боялась, Анна не знала, как с ней держаться, Викуся мечтал лишь об Анне, а Маша с Денисом хотели бы задать Акулине Фоминичне несколько важных вопросов, но желательно не при всех.

После завтрака такая возможность представилась.

Алёнушку отправили к ручью оплакивать участь Алёши, пасти Забаву и мыть посуду.

Викуся и Анна занялись окончательным обустройством будущего семейного гнёздышка: он носил ей подсушенный на солнце тростник, а она плела очередную циновку.

Насытившись, Акулина Фоминична сняла штормовку и, подложив под голову рюкзачок, прилегла в тени ограды.

Денис и Маша подсели к ней.

– Ну, спрашивайте, коли надо чего, – снисходительно разрешила она. – Я же ведьма не злая, а поемши – особенно… Спрашивайте!

91.

– Акулина Фоминична, – робко спросила Маша. – Извините, это, случайно, не вы – Демиург?...

– Кто? – удивилась ведьма.

– Мы с Денисом так называем того, кто, видимо, придумал всю эту историю. Ну, весь мир и всех нас.

– Бога, что ли?

– Нет. Не совсем. Бог – он где-то там, далеко, и мы его понимаем предельно условно… Мы же современные люди и не можем, как Алёша с Алёнушкой, верить в седобородого старичка, живущего на облаках и мечущего в непослушных детишек громы и молнии.

– Отчего же? – лукаво прищурилась Акулина Фоминична. – Чай, не видали, как я давеча образумила посохом вашего малахольного неуча? А ведь я-то не Бог, сошка мелкая, деревенская ведьма…

– Так тем более. Несерьёзно это для Бога – следить за каждой безделицей и тратить молнии по пустякам, – гнула своё терпеливая Маша. – Демиург же вполне способен сочинить себе некий мир, запустить туда нужное число обитателей и творить с ними всё, что захочет. Знаете, словно в книжке, в кино, в театре…

– Да так ли уж?

– По крайней мере у нас с Денисом возникла такая гипотеза. Слишком странно выходит всё, что с нами случается. Так не бывает! Вот мы и подумали, что, наверное, кто-то так забавляется. Акулина Фоминична, правда, не вы?...

– Нет, ребятки. Не я. Куда мне – миры сочинять! Самой бы отсюда выбраться.

– Вы… шутите! Вы же… ведьма! Вы знали, что существует темпоральный портал!

– Непонятное ты говоришь, Машутка.

– Портал – это ход, лаз, дыра, отверстие, соединяющее две реальности… Или – два мира, два времени… Или даже – много миров и времен. Понимаете? Детскую пирамидку видели? Много колечек нанизаны на стерженек… Если вынуть – получится длинный тоннель. И, похоже, мы все оказались внутри вот такого тоннеля.

– Поняла, поняла, не считай меня дурочкой!

Ведьма села, сняла косынку, поправила волосы, забранные в седоватую косу и призналась:

– Есть такая дыра. Даже знаю, где. В моем собственном погребе. Только там не всегда и не всякий пройдет. И где очутится – предсказать не берусь. И не знаю, возможно ли воротиться назад. Так что я, дорогие мои, вряд ли вам помогу.

– Вы же… пользовались этим лазом? – включился в беседу Денис.

– Я, не я, а бывало всякое, – вздохнула Акулина Фоминична. – Ремесло наше, знаете ли, таково, что гонителей и ненавистников больше, чем благодарных – а ведь мы и людей исцеляем, и скот захворавший пользуем, и разные вещи отыскиваем…

– В наше время такие, как вы, очень даже в почете! – заверила Маша.

– А откуда ты знаешь, какого я времени?

– Как? Разве вы… не та Акулина, про которую мне баба Катя на даче рассказывала?

– Мало ли Акулин на Руси!

– Лично я ни одной не знаю, – заверил Денис, – хоть старинные имена нынче в моде. Насти, Даши, Ксении, Евдокии, Василисы, Ульяны – эти есть, а вот ваших тёзок никогда не встречал.

– В нашем ведьминском роду, милый мой, все всегда звались Акулинами. И про диковинный погреб передавали друг дружке от матери к дочери. Когда люди по злобе задумывали извести нас мечом и огнем, мы – молва ходила – под землю проваливались. Ибо так ведь и было. Чуть что – княжьи отроки, царевы опричники, стражи всякие, околоточные жандармы, комиссары, чекисты и прочая вражья напасть, – ведьма в погреб, и поминай как звали. Избу, бывало, дотла спалят, а никого не найдут. Ни одежки, ни косточек. Мать моя, будь земля ей прахом, тоже от душегубов спасалась. А когда я в Алёнушкиных примерно летах была, показала мне лаз, но строго-настрого заповедала не соваться туда понапрасну, без великой нужды.

– Вы же… здесь?

– Оттого, что ослушалась. И не раз. Вперворядь сошло мне с рук, возвратилась цела в свой закут, хоть и страху изведала: очутилась в пустынном краю, на острове каменном, а кругом только волны шумят, и конца им не видно. Я и – нырь в земляную дыру, из которой вылезла, и скорее назад.

– Вероятно, Акулина Фоминична, вы попали в еще более раннюю эру, когда вся эта местность была под водой, – заметил Денис. – Между прочим, море тут недалеко, мы пришли как раз с той стороны.

– Вдругорядь, – продолжала ведьма, не слишком довольная тем, что ее перебили, – укрывалась я от милиции, и в подвал спустилась по надобности. Прошла через лаз – вижу, лес дремучий кругом, и люди ходят косматые, дикие… Вроде вашего Виктора, да только намного свирепее и неразумнее.

– Каменный век, – вновь явил Денис свою эрудицию.

– Помолчи! – ткнула его Маша в бок. – Акулина Фоминична, ну и что же дальше?

– Я хотела сразу назад, да не тут-то было! Лаз пропал, будто схлопнулся! Стою одна на прогалине, эти бесятся – кто ярится, кто воет от страху, кто наземь упал и взывает о милости… Хорошо, я тогда уже поднаторела в моем ремесле, заклинания нужные знала… Управилась. Кого напугала вусмерть, кого вразумила, кого лаской взяла… Десять лет прожила среди дикого племени. Я у них там богиней слыла. «Мать-Земля» меня звали. Воздвигли мне капище прям на том самом месте, жертвы разные приносили. Ихний вождь меня не любил, но боялся изрядно. Зато сын его – в ножки кланялся. Я ж тогда была молодая, собою приглядная. Ну и… не сдержалась, взяла того парня в мужья. Нарекла его Мишей – он был вправду малость медведистый. Дочку от него родила – Акулину, вестимо, Михайловну… Тут старик и начал всё племя подзуживать: дескать, Мать-Земля породила другую богиню и должна возвратиться в мир духов. Сжить меня со свету, негодяй, решил. Ведь и сжил бы, да я побежала в то капище, прыгнула на высокий алтарь – и – глазам не верю: предо мной опять деревянная дверь, а за нею подвал, и избушка моя, обветшалая, но целехонькая… Только матушки нет, померла…

– Боже мой, а… девочка? – с состраданием спросила Маша.

– Там осталась, – смахнула невольно выступившую слезу Акулина Фоминична. – Я с тех пор всяко пробовала отыскать ее и забрать к себе, но куда уж там! Либо лаз не желал открываться, либо я попадала в неведомые времена. Как-то раз открываю дверь – а за нею горница маленькая, чистенькая, вся светлая, но совсем без окон, без утвари, и шириною чуть больше, чем гроб!

– Лифт, скорее всего, – объяснила Маша. – А попали вы в отдаленное будущее. По крайней мере в начале XXI века в этих местах, как мы знаем, небоскрёбами даже не пахло. В Углегорске выше пятиэтажек ничего не строили, а в них даже стареньких лифтов нет.

– А может, совсем и не лифт, – предположил Денис, – а капсула сверхскоростного летательного аппарата. Возможно, лет через двести это будет самый обычный транспорт, как для нас электричка. «Углегорск – Мадрид» – ради бога, полчаса в пути – и гуляй…

– Ой, не знаю, – сказала Акулина Фоминична. – Там какие-то кнопочки перемигивались, я их жала и жала, творя заклинания… Уж отчаялась, как вдруг створки раскрылись – и я опять попала к себе. Вроде бы зареклась с того случая искушать судьбу – но как вспомнится дочка моя, Акулинушка, так подумаю: попытаться бы хоть в последний раз, вдруг получится… Некому ремесло передать, рожать я стара, а теперешние девчата в ведьмы нейдут, хоть талант у многих отменный – да им всё хорошую жизнь подавай, и чтоб сразу… Вот и вздумала поискать еще разик родную кровинушку.

– Не получилось, – подытожила грустно Маша.

– Хуже того, – вздохнула Акулина Фоминична, – лаз опять затворился.

– И… места того уже не найдёте? – спросил Денис.

– Найду. Только без толку это. Я уж пробовала. Больше месяца там просидела. Все припасы поела, пошла промышлять хоть чего и… на вас набрела. Человечий-то дух сразу чуется.

– Вот и славно! – ободряюще улыбнулась ей Маша. – Вместе мы обязательно что-то придумаем!

92.

В общем, Акулина Фоминична оказалась хоть и не Демиургом, но тёткой, что надо. К походной жизни ей было не привыкать – не такое видала. Собственно, собираясь в очередное темпоральное путешествие, она позаботилась о снаряжении: в рюкзачке и в карманах юбки у нее обнаружился дельный набор самых нужных предметов: зажигалка, спички, огниво и трут, хороший охотничий нож, жестяные кружка и миска, фонарик, связка свечей, солдатская фляга с водой, бутыль самогона, коробочка с рыболовными крючками, гребень и зеркальце. Еще она захватила с собой кой-какое бельишко и запасные шерстяные носки.

Денис и Маша не имели ничего против ее присутствия в лагере. Но Анна смотрела на ведьму настороженно, а Алёнушка избегала ее. Лишь Викуся был преисполнен радушия – впрочем, он был бы счастлив и без Акулины Фоминичны, ибо Аннушка обещала, что скоро будет жить только с ним…

– Поди-ка, мил человек, – подозвала его ведьма.

– Га – Ик Саве! – гордо напомнил ей он.

– Знаю, знаю… Дай-ка, язык тебе развяжу, бедолага…

– Что вы собираетесь делать с Витенькой? – всполошилась Анна.

– Не бойся, красавица, выправим тебе жениха, будет по-людски говорить, а то всё мычит и рычит хуже тех, косматых и диких…

– Пусть попробует, Аннушка, не мешайте ей, – попросила Маша. – Ничего плохого она с ним не сделает, но, похоже, она владеет внушением или гипнозом, что поможет восстановить его память и навыки…

Анна нехотя разрешила Викусе приблизиться к ведьме.

Та усадила его напротив себя. Поставила между ними миску, в миску – свечку. Основание свечки залила водой. И начала делать руками какие-то пассы, бормоча непонятные заклинания.

Викуся легко поддался ведьминым чарам. Он сидел, неотрывно гляда на пламя и ритмично покачиваясь в такт ее напевным речам.

– Слушай и отвечай! – резко и повелительно произнесла вдруг ведьма по-русски. – Как зовут?

– Ви..тя… Саве…льев, – не совсем еще послушным языком выдал Викуся.

– Где живёшь?

– Мос…ква… Бакун…ская…

– Бакунинская, – поправила автоматически Маша.

– Дом… Не помню… Ква…тира… восемь… Телефон… шесть… семь, сорок пять… забыл…

– Акулина Фоминична, стойте! – закричал Денис. – Прекратите сеанс!

– Не мешай! – набросилась на него чуть ли не с кулаками Маша. – Он сейчас всё вспомнит!

– Вот именно! – рявнул Денис. – Она вытащит на поверхность память шестилетнего мальчика! Это называется замещением личности! Анна, остановите ее: она не понимает, что делает!

– Где моя мама? Где папа? – растерянно спросил очнувшийся от гипноза Викуся и обвел туманным взглядом присутствующих.

Анну он не узнал.

93.

Свадьба если не отменялась, то несомненно откладывалась.

Викуся мог теперь говорить и даже вспомнил начатки грамоты, которым его обучили в старшей группе детского садика, но почти напрочь забыл обо всем, что случилось с ним после того, как он некогда отошел в кусты, снял штанишки и канул в темпоральный провал.

«Наша Таня горько плачет!», – громко декламировал он детские стишки, упиваясь своим безупречным произношением и тут же переходил на песенки из мультфильмов про крокодила Гену… Добравшись до многострадального учебника математики, он исчеркал его неумелыми изображениями ракет, машин, человечков и своими автографами: «ВИТЯ С.». Обретение способности петь, говорить, рисовать и даже писать печатными буквами привело его в такой экстаз, что он не желал больше заниматься ничем – ни охотиться, ни таскать дрова для костра, ни отправляться на поиски невесть куда запропастившегося Алёши… Да он и не помнил, кто такой этот Алёша!

Анна рыдала, забившись в угол их хижины. Алёнушка сидела рядом и гладила ее по плечам.

Денис и Маша не знали, что делать. Они пытались поговорить с Викусей, но он всё время сбивался на детские игры и шалости.

Акулина Фоминична чувствовала себя виноватой. Наверное, она бы могла попробовать вернуть Викусю в его первоначальное полудикое состояние, но Анна с Денисом восприняли эту идею в штыки, опасаясь, что Викусина психика может второго эксперимента не выдержать.

Оставалось лишь ждать.

Но чего?

94.

К вечеру Алёша не появился.

Всем стало тревожно, включая незлую, в общем-то, ведьму. Юный опричник, конечно, имел уже опыт выживания в доисторических джунглях, и, покидая их становище, догадался прихватить с собою огниво, лук и один из топориков. Но нигде поблизости не было видно даже намека на дым от костра. И не слышно ничего похожего на его заунывное пение. А ведь он не мог пропустить вечерней молитвы!

Алёнушка собралась уж на поиски – еле отговорили подождать до утра, чтобы идти если не всем, то еще двум-трем человекам.

Не желая ложиться спать под одним кровом с Акулиной Фоминичной, девочка удалилась почивать в загончик к Забаве: «Не впервой, она у меня как подушка – мягкая, тёплая»…

Анна увела Викусю в их гнёздышко, наплевав на приличия – может, если бы он покусился на ее добродетель, она бы только обрадовалась, но Викуся лишь попросил рассказать ему «сказку про остров Буян».

Акулина Фоминична улеглась в опустевшей общей хижине.

Маша с Денисом, вызвавшись покараулить, уселись под звёздами возле маленького костерка.

95.

– Ничего себе положеньице, – помолчав, заметил Денис. – После этого так и хочется отмотать немного назад и вырезать сцену появления среди нас этой ведьмы.

– Ты, вроде бы, возмущался Алёшиным фанатизмом, – напомнила Маша.

– Я бы… перетерпел. Зато Анна с Викусей были бы счастливы. И Алёнка довольна. А там, глядишь, и до нас бы дошло: повенчались бы, отделились и стали бы жить-поживать и добра наживать.

– Что теперь говорить! Демиургу, похоже, больше нравятся острые повороты сюжета. Интересно, он сам-то представляет себе расклад или просто импровизирует? Впочем, если, как ты однажды предположил, там сидит и ваяет команда или трудится полчище «негров», то неудивительно, что у нас тут пошла чехарда – видимо, там цейтнот и запарка, не успевают концы подчищать… В отпуск, что ли, торопятся? Лето ведь…

– Маш, послушай. У всякой игры существуют некие правила. Вероятно, они есть и у этой. Кое-что уже можно понять: информации мы накопили достаточно.

– Ну, и что же ты понял, Эйнштейн?

– Не Эйнштейн, а Фонштейн, как ты знаешь – по батюшке.

– Мне без разницы. Излагай!

– Изволь, дорогая моя: здешний темпоральный тоннель имеет структуру гораздо более сложную, чем нам сперва показалось. Это не одна-единственная «дыра», а по меньшей мере несколько. Потому что Викуся, мы с тобою и Анна провалились в Мезозойскую эру на том берегу, Алёнушка с Акулиной – на этом, а трое опричников – пересекая Змеиху. Если попробовать соединить все точки на карте, мы получим кривую. Вернее, ступенчатую систему – зигзаг. А не тот прямой тоннель, о котором ты говорила, приводя в пример пирамидку с кружочками.

– Разве это так важно?

– Я думаю, да. Речь идет не только о времени, но и о пространстве. Поэтому структура тоннеля должна выглядеть гораздо более сложно, чем простая «дыра». А конфигурация изломов зигзага может быть обусловлена геотектоникой.

– Чем?

– Процессами образования и смещения колоссальных массивов и плит под земной поверхностью. Ты на географии глазки мальчикам строила, что ли? Или вас плохо учили? Вспомни, как выглядит глобус: видно же, что Австралия «уплыла» когда-то от материка, и что Южную Америку запросто можно «придвинуть» к Африке – как части паззла… Таких расколов и в наше время немало, и все они продолжают куда-то ползти, расширяться, сужаться – именно там образуются так называемые аномальные зоны, где бесятся компасы и выходят из строя приборы, исчезают не только отдельные путешественники, но и целые экспедиции – корабли, самолеты… Потому что именно сложность и подвижность структуры зигзага объясняет практическую невозможность или крайне малую вероятность того, что попавший туда человек сможет выскочить в нужное место и время.

– Ты думаешь, что в районе Змеихи…

– Теперь уже знаю. И предки наши об этом помнили. Недаром же за Углегорском вдоль Змеихи, как ты говоришь, не строили никакого жилья…

– Да ведь там заболочено!

– А избушка ведьмы?

– Денис, ты совсем меня сбил с толку! То сам говоришь, что это – всего лишь игра, то теперь утверждаешь, что Демиург ни при чем, и мы все угодили в Бермудский такой треугольничек в родном Подмосковье! А ведь мы с этой мысли когда-то и начали!

– Правильно. Аномалия может быть настоящей. Природной. События и персонажи – придуманными. Ведь писатель тоже может взять совершенно реальный фон и по собственной воле поместить в него хоть себя самого, хоть совсем мифических личностей. И заставить их делать всё, что захочется его левой ноге. Или перемешать так, что и концов не найдёшь.

– Нет, Денис, всё немного не так. Полнейший сумбур в искусстве почти невозможен. Всегда есть какая-то связь между разными элементами целого. Попробуй-ка сам сходу назвать три предмета, которые не имеют друг к другу ни малейшего отношения.

– Ну… скажем, так: динозавр, компьютер и… лавочка.

– Элементарно! Сидя на лавочке, палеонтолог моделировал на карманном компьютере скелет динозавра. Или так: на лавочке стоял компьютер, на мониторе которого высвечивался динозавр. А можно и так: неся домой новый компьютер, человек присел отдохнуть на лавочку, зеленую, как динозавр.

– Эти связи не существуют сами по себе, их создает твое собственное сознание.

– Именно! Потому что мозги и психика у нас устроены так, что мы обязательно ищем какие-то связи. Даже когда об этом нарочно не думаем. Абсолютно бессвязной может быть только речь сумасшедшего. Впрочем, говорят, что в безумии тоже есть своя логика, только другая, вывихнутая…

– Стало быть, Демиург у нас – псих. Утешительно!

– Нет, Денис, получается, никакой не псих! Если есть система в вычисленном тобою зигзаге, то должна быть и закономерность в отборе людей, попадающих внутрь аномалии. Раньше мы думали, принцип – в парности и в том, что мы все – относительно молоды и предприимчивы. Но, скорее всего, мы все еще каким-то образом связаны.

– Естественно, связаны: прежде всего, языком и культурой – ни татар, ни поляков, ни французов, ни немцев Демируг сюда пока не послал, хотя мог бы…

– А возможно, связь еще глубже. И находится на уровне генов.

– Ну, Машуня, если копнуть, то опять уткнёмся в Адама и Еву!

– Нам это не нужно. Поищем поближе, руководствуясь фактами. Мне кажется, что ключом может стать покойный Савелий Матвеич. Помнишь, ты тогда брякнул, что Викуся, возможно, угробил своего прапрапращура?

– Было дело. Но это, я думаю, невероятно.

– Почему, Денис?

– Потому что, случись такое, самого Викуси бы не родилось.

– А откуда мы знаем, вдруг у Савелия Одихмантьева имелись старшие сыновья, и потомство пошло от них?

– Допускаю. И что?

– То, что изъятие из нашего мира Викуси было… хочешь – кровным возмездием, а хочешь – восстановлением равновесия.

– Бред несёшь, дорогая, шла бы ты баиньки…

– А подумай, подумай, возможно, не бред! Только в самом деле, Денис, выражаюсь я путано, видно, вправду устала, пойду посплю…

Утро вечера мудренее.

96.

Она поцеловала его и ушла.

А Денис еще долго сидел, погрузившись в престранные размышления. Он уже много раз убеждался в том, что Маша способна походя высказать очень ценные мысли, но не всегда способна привести их в систему.

Итак. Нужно выявить принцип отбора участников эксперимента и логику связей.

Один из принципов лежит на поверхности: в Мезозой попадают попарно. Он – она, либо вместе, либо врозь, но почти одновременно. Маша – Денис, Витя – Анна, Алёша – Алёнушка…

Стоп. Акулина Фоминична спутала карты. Алёша куда-то исчез, зато женщин стало в избытке. Что это значит? Сбой в системе? Или… следует ждать появления еще одного игрока?

Что ж, поживем, посмотрим.

Едем дальше. Как насчет кровных связей?

Маша с Денисом – троюродные брат и сестра. Это факт. Но, насколько обоим известно, ни в одной из их семей не было прежде ни ведьм, ни опричников, ни бояр, ни помещиков.

У Викуси – вполне могли быть. Он – Савельев. Как и несостоявшийся Аннин сосед и жених. При этом Савелием звали Алёшина батюшку. Что-то слишком много Савельевых, ведь фамилия эта, не будучи редкой, все-таки не на каждом шагу попадается. Может, и впрямь, все они – пращуры и потомки Савелия Одихмантьева? Тогда отчасти понятно, почему Викуся запал на Аннушку. Реализует ту ветку судьбы, которая оказалась обломанной в XIX веке.

Снова – стоп. Если там у них не получилось, то как выстроить эту линию? И куда девать Акулину с Алёнушкой? Алёнушка – крепостная, бежала в лес от какого-то барина…

Между прочим, бежала – к ведьме. Чтобы стать ее ученицей. А местные ведьмы всегда звались Акулинами.

В самом деле, какие-то колдовские круги, спирали и ленты Мёбиуса – как ни выверни, непременно окажешься в той же точке, где был…

97.

– Денис, дорогой, можно, я к вам присяду? – послышался тихий страдальческий голос.

Он вздрогнул от неожиданности, но охотно подвинулся.

Несчастная Анна, видимо, так и не сумела уснуть. Ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Лучше бы, видимо, с Машей, но для такого случая и Денис подходил.

– Аннушка, – начал он первый беседу. – Скажите пожалуйста, тот сосед ваш, Савельев, где он жил?

– Разве я не рассказывала? – удивилась она. – Почти против нас, за рекою.

– Значит, на этом берегу, не на том?

– Нет, мой друг. Прежде их земли простирались по обе стороны Углегорска, да еще при государе императоре Николае Павловиче часть имения конфисковали, поскольку тогдашний глава семейства в опалу попал: в революции 25 года участвовал…

– Декабристом был, значит?

– Да, некоторые их так называли. После той конфискации фамилия если и не впала в ничтожество, то обеднела заметно, и при дворе уж никто из них не был принят, сделались домоседами. А к чему вы спрашиваете, Денис Григорьевич?

– К тому, дорогая Анна Петровна, что, получается, и обиталище ведьмы должно было находиться на старых землях Савельевых, и Алёнушка наша могла быть их крепостною крестьянкой…

Тут вдруг Дениса как молнией ошарашило:

– Анна, больше того! Нельзя исключать того, что Алёнушка – барская дочь! И тот барин, увидев ее, пожелал увезти в Петербург не затем, чтобы сделать своею игрушкой, а чтоб воспитать как барышню!

– Ох, Денис, вы так романтичны, – покачала Аннушка головой.

– Да вы же сами дивились, – настаивал он, – ее облику! Деревенские девочки даже в этом возрасте обычно бывают крепче, грубей, незатейливей!

– Что ж, изысканные цветы вырастают порой и в бурьяне, – заметила Анна. – Но, возможно, вы правы. Алёнушка – чудо как хороша. И черты лица у нее словно тонким пером прорисованы, и движения от природы изящны, и косточки хрупкие…

– Вероятно, все они – родственники.

– Кто – они? – удивилась Анна.

– Алёша. Алёнушка – ведь недаром она звала его «братцем». Ваш прежний сосед. И… Викуся. А может, и Акулина Фоминична. Мы не знаем, от кого родились ее бабка, прабабка и иные предшественницы, но, коли в этих местах испокон веков находились и земли Савельевых-Одихмантьевых и изба деревенской ведьмы, то нельзя исключать того, что некоторые из Акулин были отпрысками помещиков. Никакой деревенский мужик не женился бы на ворожее. Их боялись пуще огня. А хозяин имения мог, охотясь, забрести к ней на огонек. Просвещенному аристократу было даже, пожалуй, забавно, побеседовать с настоящей колдуньей. И уж если она оказывалась молодой и приглядной, между ними мог завязаться роман. Вот вам, кстати, разгадка того, почему здешних ведьм не особенно рьяно преследовали. Дозволяли жить, как им нравится.

– Может, правда и ваша, Денис. Да только что нам в ней?

– Вам, быть может, и «что». Потому что, если Викуся – потомок Савельевых, то он – из древнего знатного рода…

– Ах, Денис, нынче мне всё равно, какого он рода! Лишь бы он сделался прежним, каким я любила его!

Анна снова расплакалась.

– Сделается, – обещал Денис. – Нужно только немного выждать. Парень он башковитый, развиваться будет стремительно, как царевич Гвидон.

Слёзы Анны превратились в неостановимый поток.

Денис прикусил язык. Надо ж было такое сморозить. Помнил ведь, что Викуся просил ее перед сном рассказать ему сказку «про остров Буян» – это же Александр Сергеевич, «Царь Салтан»! И похоже, Анна и впрямь перед сном читала ему нараспев своим упоительным голосом: «Ты, царевич, мой спаситель»…

– Да, вот именно, – решительно заявил ей Денис. – Вы с ним Пушкина поизучайте. Это у всех у нас в подсознании. Только дети воспринимают лишь сказочный слой, а взрослые – и философский. Понимаете? Пушкин может стать мостиком.

Озадаченная и немного утешенная, Анна осталась сторожить у костра.

А Денис, наконец, отправился спать.

И уже в забытье у него крутилась в мозгу его собственная смешная и непонятная фраза «Пушкин может стать мостиком»…

98.

Рано утром на поиск Алёши отправились четверо: Маша с Денисом, Алёнушка и неотвязная Акулина Фоминична. Ну, и Цезарь – куда ж без собаки? Хотя ведьма ручалась, что умеет ходить по следу не хуже охотничьего пса, Цезарь мог пригодиться.

Он и бежал впереди, принюхиваясь к невидимым для двуногих отметинам. За ним поспешала, помогая себе посошком, Алёнушка, время от времени оглашая джунгли пронзительно-звонким «ау-у!».

Акулина Фоминична шла вроде бы неторопливым, но размашистым шагом, выдававшим в ней опытную путешественницу. И когда даже Цезарь сбивался со следа, она останавливалась, дула себе на ладонь, шептала что-то, а потом направляла посох в нужную сторону.

Петляли они изрядно. Видно, Алёша метался по лесу кругами, поначалу сам не зная, окончательно он покинул стан или всё же намерен вернуться. Неоднократно вставал на молитву – трава и глина сохранила отпечатки колен. Отдыхал у крохотного озерца. Потом, спохватившись, начал делать зарубки в виде крестов на стволах и ветвях. Но – ни слуху, ни духу.

«Знаю, где он!» – заявила вдруг Акулина Фоминична.

«Где, где, где?!» – подскочила Алёнушка.

«У меня, касаточка. Коли цел еще»…

99.

Ведьма вывела их к небольшой полянке.

– Вот тут моя изба, – сообщила она Денису и Маше.

– Изба? – удивились они.

На полянке красовалось лишь беспорядочное нагромождение рухнувших и полусгнивших стволов, увешанных лианами и покрытых косматыми мхами.

– Сейчас увидите, – пообещала ведьма.

Она вынула из кармана кожаный мешочек с какими-то порошками, огниво и мелкую плошку. Набрала мха и хворосту, измельчила, посыпала своим снадобьем, запалила огонь. По полянке пополз удушливый зеленоватый дым, от которого Алёнушка, Денис и Маша закашлялись, а Цезарь жалобно заскулил.

– Глядите! – властно гаркнула ведьма и начала делать руками пассы, похожие на движения пловца баттерфляем.

Сквозь дым проступили смутные очертания кряжистого пятистенка – ни дать ни взять, избушка Бабы Яги, разве что без куриных ножек.

– Пойдем! – приказала Акулина Фоминична. – Быстро, а то морок развеется!

Она двинулась первой, по-хозяйски отперла дверь.

«Эй ты, Божий человек Алексей, хватит дурью-то маяться!» – крикнула Акулина Фоминична, восходя на порог.

Тишина.

Денис и державшиеся за руки Маша с Алёнушкой робко последовали за ней и увидели темноватую горницу с нескоблёным столом и некрытыми лавками.

На одной из них, постелив под себя кафтан и подложив под голову молитвенник, крепко спал Алёша.

«Алёшенька!» – завизжала от счастья Алёнушка.

Тот открыл глаза и увидел Акулину Фоминичну.

«Ай! Нечистая сила, изыди!» – зашептал он, вскочил и, крестясь, устремился куда-то за печку.

– Стой, забрить твою мать, непутёвый! – закричала ведьма, но зацепилась юбкой за гвоздь и замешкалась.

«А-а-а!» – раздался откуда-то снизу Алёшин затихающий вопль.

100.

«Всё. Дело кончено. Не ходите туда от беды подальше», – загородила Акулина Фоминична путь в магический погреб.

– Он… вы… сгубили его? – со слезами спросила Алёнушка.

– Да на что он мне дался, мозгляк! – ругнулась ведьма. – Я ж его остеречь, недоумка, хотела, чтобы в подпол не лез – там провал незнамо куда!

– А и ладно! Я – за ним!..

– Да за ним не получится, милая. Мне не ведомо, где он теперь. И где очутишься ты, коли вздумаешь сигануть в ту же щель.

– Уж не хуже будет, чем тут! – настаивала девчушка. – Пустите, тётенька, я найду его, где бы ни был….

– Ищи! – согласилась внезапно ведьма.

– Акулина Фоминична, что вы делаете, – всполошилась Маша, – она же ребенок, я ее не пущу…

– Пусть идёт! Не мешай, а то заколдую! – пригрозила Акулина Фоминична, и Маша, сама не желая того, отпустила ручонку Алёнушки.

Девочка храбро обошла Акулину. Нащупала дверь рядом с печкой. Открыла. Ступила на лесенку, ведшую вниз. Шаг, другой…

Головка в белом платочке скрылась во тьме.

«Алёнушка!» – ахнула Маша.

Из подвала послышался детский плач и отчаянные удары маленькими кулачками по древнему дереву.

– Снова схлопнулось! – заявила Акулина Фоминична то ли с радостью, то ли с досадой. – Так оно всегда и бывает. Ждать теперь переждать… Ну, касатка, давай, вылазь, нет там больше прохода и долго не будет…

Перепачканная и зарёванная Алёнушка выползла на поверхность. Маша взяла ее под руки, отвела в уголок, усадила на лавку на Алёшин кафтан и начала, как могла, успокаивать.

Денис вынул из рюкзака бутылку и дал девчушке попить и умыться.

Портал проглотил Алёшу Савельевича и больше никого не впускал.

101.

От Алёши остался только кафтан и молитвенник.

Забрав эти вещи, они покинули ведьмин приют. Тем временем морок, как говорила Акулина, развеялся, и они опять не видели ничего, кроме бурелома, обезобразившего полянку.

– Покушаем, что ли? – как ни в чем не бывало, предложила Акулина Фоминична. – А то, оголодамши, и к вечеру не поспеем назад.

Они сели на бревно и достали взятую из лагеря немудреную снедь. Ела даже Алёнушка, у которой страдания по Алёше не отбили здорового детского голода.

– Тётенька, – обратилась вдруг девочка к Акулине Фоминичне. – Вы… возьметесь учить меня?

– Глупа ты еще. Подрасти маленько, – ухмыльнулась ведьма.

– Нет, тётенька, барин наш удивлялся, какая я смышлёная, – возразила она.

– А зачем тебе знать мое ремесло? Ты же, вроде, всё Богу молилась.

– Бог простит! Только б знать, как… Алёшеньку выручить.

– Ишь ты, прыткая! – покачала головой Акулина Фоминична. – Вроде дочки моей, Акулинушки… Та теперь уж, поди, царицею сделалась, дай-то силы земные ей счастья…

Алёнушка, не понимая ни слова, кивнула и вновь за своё:

– Так возьмёте, тётенька, а?

– Поглядим, – уклончиво обещала Акулина Фоминична.

– Я ж ведь к вам собиралась, как бежала от барина, – напомнила ей Алёнушка.

– А фамилию барина помнишь? – спросил вдруг Денис.

– Как не помнить! Савельев, в точности как отчество у Алёшеньки… Он незлой-то был, барин, девок нашенских жаловал, сечь не велел, а иных зазывал к себе в горницу и сластями разными потчевал, ленты да шали дарил… Матушка говорила: езжай, он тебя не обидит, дитятко, зато ты там в Питере-граде царицу увидишь, и сама словно барышня станешь наряжаться да забавляться…

– И чего ж ты тогда от него убежала? – полюбопытствовала Акулина Фоминична.

– С матушкой страшно было расстаться. И с сестрицами, хоть они меня порой забижали. И с тятенькой, пускай больно стегал, обозлимшись. Куда ж я одна? Там все люди чужие, учёные, знатные…

– А в лесу скитаться – не страшно? – прищурилась Акулина Фоминична.

– Ваша правда, тётенька, страшно, особливо как ящера встретила… Я сперва-то подумала – Змей Горыныч, да пригляделась – он веточки кушает, а меня не заметил… Вдруг – другой, зубатый, напал на того, горло перекусил и принялся в клочья кромсать – вот страху-то было! Мы с Забавой укрылись в ложбинке, я ей морду зажала, чтоб не заблеяла, а сама и не знала, как быти: сбежались прочие чудища, стали убоинку меж собою делить, верещали, дрались, рвали в разные стороны… Я сижу – ни жива ни мертва, и руки уж занемели Забаву держать… Но спаслась ведь святыми молитвами, всякий мир не без добрых людей…

102.

Возвращались они всё в том же порядке. Но теперь Алёнушка шла с Акулиной Фоминичной. Та ей что-то тихо рассказывала, девчушка спрашивала и кивала.

Цезарь, утратив прежнюю резвость, шел за ними след в след.

А сзади, двигаясь в некотором отдалении, замыкали шествие Маша с Денисом. Они, конечно, устали, но им хотелось поговорить, пока их не слышат другие.

Денис рассказал ей о своих ночных размышлениях и о сведениях, добытых у Анны.

– Я и чувствовала, будто всё неспроста, и при всей разношёрстности нашей компании между нами есть нечто связующее, – подтвердила Маша. – И сегодня наша гипотеза превратилась в крепкую версию, не хватает лишь некоторых звеньев в общей цепочке…

– Надо бы расспросить Акулину Фоминичну, – предложил Денис. – Она женщина хитрая, полной правды, возможно, не скажет, но ведь кое-что мы уже вытянули. Мы знаем теперь, где один из провалов, причем наиболее стабильно работающий…

– Ты думаешь, без нее мы сумеем его отыскать?

– Я засёк направление. Другое дело, что Акулина права: лезть в портал, не имея понятия о том, куда тебя вынесет – безрассудство полнейшее. Ей самой почти всё равно, потому что тут много тысячелетий обитали ее прародительницы. Но лично я мезозойскими приключениями сыт по горло, и начинать всё сначала в Плеоцене ли, в бронзовом веке, в эпоху Юрия Долгорукого или в каком-нибудь тридцать третьем столетии совершенно не жажду. А ты?

– Я…

Маша вдруг замолчала, словно обдумывая внезапную важную мысль. А потом остановилась и зашептала:

– Слушай, Денис… Может, я чепуху скажу, но… Мне кажется, там не просто портал и не просто зигзаг, а – петля. Или… бантик. Где господствует нелинейная логика, а причины и следствия могут меняться местами.

– Как это?

– Помнишь, Акулина ляпнула нам – дескать, откуда вы знаете, из какого я времени? А потом рассказывала о своих похождениях в каменном веке…

– И что?

– Сам подумай. Если та девочка, ее дочка, которая там застряла, осталась жива, то именно та Акулина в нашем смысле – хронологически первая!

– Mamma mia! – ахнул Денис. – Это же парадокс о курице и яйце! Кто был раньше – мать или дочь? Ох, загнул, Демиуржище, извращенец такой!

– Равным образом, – продолжала быстро шептать ему Маша, – никто не мешал Акулине по молодости крутить романы в иных временах. И тогда Алёнушка в самом деле должна была встретить в своем восемнадцатом веке ту же самую Акулину…

– О господи! Так она еще и бессмертна!

– Не бессмертна, но очень пронырлива.

…«Эй, ребятки, не отставайте, помилуетесь дома!» – раздался зычный зов Акулины Фоминичны.

– Идем! – закричали дружно Денис и Маша, прибавив шагу, поскольку и в самом деле изрядно отстали.

103.

«Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», – раздавалось из лагеря дружное пение баритона и меццо-сопрано.

Кажется, у Анны с Викусей отношения постепенно налаживались. По крайней мере, спеться им удалось. И сработаться тоже. Дрова были заготовлены аж на несколько дней, очередная ящерица поймана, освежевана и разделана, а в горшке томилось жаркое, приправленное пахучими травами.

– Не нашли? – всплеснула руками Анна, увидев, что они возвратились без Алёши.

– Нашли. Только он убежал в Акулины Фоминичны погреб! – заявила Алёнушка. – А оттудова ходу обратного нет, канул братец мой в край неведомый…

– Край-то как раз совершенно определенный, – поправил Денис. – Тот же самый, где мы сейчас. Только время, куда он попал, точно установить невозможно. И искать его бесполезно. Дверь закрылась или, как Акулина Фоминична выражается, «схлопнулась».

Анна грустно кивнула. Она немного уже разбиралась в причудах и каверзах темпоральной дыры.

– Тридцать три несчастья, гори оно пропадом, – подытожил Денис, усаживаясь к огоньку.

«В чешуе как жар горя, тридцать три богатыря!», – громко продекламировал, вороша уголья в костре, не принимавший участие в разговоре Викуся.

– Батюшки! – ахнула Маша. – Я… я, кажется, знаю… вернее, предполагаю, кто такой наш Алёша и куда он попал!

– И куда же? – скептически хмыкнул Денис.

– В богатырское время. Раннее средневековье. Ему там самое место. Он, похоже, оттуда и был.

– С чего ты взяла?

– Помнишь, мы посмеивались и звали его меж собой «Алёшей Поповичем»? А ведь это могло быть правдой!

– Богомолен не в меру – да, но… Машунь, ты всерьёз полагаешь, что этот парень – из знаменитого трио? Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович?

– Отчего же нет? Ты вспомни фамилию – Одихмантьевы! Я всё время мучилась, думала, отчего она мне знакома…

– Маша, милая, вы бы спросили! – воскликнула Анна. – Это же просто! Был такой богатырь – Сухман Одихмантьевич!

– Ох… – только и смог извлечь из себя обалдевший Денис. – Но ведь богатыри – это Киев, южная Русь…

– Тот Сухман, – продолжала Анна, – служил Владимиру Красно Солнышко, а князь поступил с ним несправедливо и велел, насколько мне помнится, «посадить во глубокий погреб»…

– Портал! – воскликнула Маша. – Значит, в Киеве тоже была аномальная зона!

– Погоди, – прервал ее Денис. – А что потом с Одихмантьичем было? Вышел он из погреба или канул, как наш Алёша?

– История странная, – развела руками Аннушка. – В юности-то читала, не сильно задумываясь – сказка и сказка… Конец же там был такой. Дословно не перескажу, но смысл мне запомнился: князь понял, что напрасно обидел Сухмана, велел отпереть тот погреб, Сухман же, выйдя, не снес пережитого унижения и превратился в некую реку.

– И при чем тут Алёша Попович? – пожал плечами Денис.

– А при том, что человек превратиться в реку не может, – ответила Маша. – Вероятно, этот Сухман просто подал в отставку и куда-то уплыл. Может быть, во владения Юрия Долгорукого. А потом, как знать, стал священником. Преобразился.

– И родил Алёшу Поповича? – усмехнулся Денис.

– Очень запросто мог и родить, – не сдавалась Маша. – Мы не знаем, какое у богатыря Алёши было отчество. Кстати, Сухман – не русское и не христианское имя, а тюркское, и скорее всего, у него про запас имелось другое, данное при крещении. Почему не Савелий?

– Да ну тебя! – отмахнулся Денис. – Чересчур натянуто. И к тому же не имеет никакого отношения к этим местам. Киев много южней.

– Илья Муромец, кстати, был не из Киева, – напомнила Маша. – А Муром отсюда не так уж и далеко. Говорят, там даже сохранилась та печь, на которой он провел тридцать лет…

Тут Маша остолбенело замолкла, уставившись на Викусю.

Проведшего тридцать лет не на тёплой печи, а в мезозойских болотах и джунглях, но всё же…

– Ну, тогда я – Добрыня Никитич! – всхохотнул Денис.

– Боже праведный… – ахнула Анна.

104.

Ее восклицание, впрочем, относилось не к Денисовой реплике, а к появлению очередного нежданного гостя.

Это был, к счастью, не динозавр.

Из леса, пошатываясь, вышел молодой, но шатающийся от усталости и донельзя грязный мужчина в сапогах и военной форме. Увидев их лагерь, он испустил вопль счастья. Однако, вопреки ожиданию, он не побежал навстречу людям, а начал приближаться осторожно и медленно – по шажку.

Когда он подошел достаточно близко, Денис и Маша сразу увидели то, на что все другие не обратили внимания, потому что не знали, что это такое: форма была – немецкая.

– Хенде хох! – грубо гаркнул Денис и схватил на всякий случай топорик опричника.

– Ja, ja, Hitler kaput! – c готовностью отозвался фриц, поспешно воздев руки вверх.

Оружия у него, скорее всего, не было. Только палка, которую он отбросил в сторону. И нож на поясе.

– Kommen Sie bitte zu uns, – приветливо подозвала его Аннушка, бросив Денису с легким упреком: «Мой друг, разве можно быть таким нелюбезным»…

– Да это ж фашист недобитый! – вспыхнул Денис. – Или ихний шпион!

– Kein Faschist! – замотал головою пришелец. – Und gewiss kein Spion! Ich bin ein redlicher Mensch!

– Что он говорит? – повернулся Денис к Анне, которая единственная из них знала немецкий.

– Он уверяет нас в своей добропорядочности, – перевела Анн.

– Понятно. «Наш дядя самых честных правил», – ухмыльнулся Денис. – Спросите, кто он и откуда?

– Ich will sie alles gern erklaeren, – прохрипел немец, выслушав Аннин вопрос, – aber geben sie mir bitte um Gottes Gnade etwas zu trinken …

– Что?..

– Воды, говорит, напиться дайте, – отозвалась вдруг Акулина Фоминична.

Из-за спин старших вынырнула улыбчивая Алёнушка с глиняной плошкой водицы.

Немец остолбенел.

– Woraus kommst du, mein schoenes Kind? – спросил он хриплым шёпотом.

– Откуда ты, прекрасное дитя? – автоматически перевела Анна.

– Из лесу, вестимо! – как ни в чем не бывало, отозвалась девчушка.

Денис и Маша дико захохотали.

105.

Как удалось выяснить с Анниной помощью, пришелец выскочил из темпорального лаза в тот самый момент, когда туда провалился Алёша – и спрятался в тёмном углу, потому что услышал человеческие голоса и Цезарев лай. Когда Акулина Фоминична и все прочие удалились, он осторожно вылез и, крадучись, последовал потихоньку за ними. Он боялся, что его обнаружат и уничтожат прежде, чем он хоть что-нибудь объяснит – собственно, и в подвал он полез, чтобы спрятаться от явившихся в хижину с обыском милиционеров с собакой. То, что на сей раз пришли не представители власти, он вскоре понял, расслышав женские голоса. Как понял и то, что очутился в какой-то странной реальности, ничем не похожей на подмосковный лес середины XX века. Лес выглядел совершенно неузнаваемым, и звери по нему бродили совсем непонятные, вроде древних драконов. Естественно, он испугался и решил, что прибиться к людям – наименьшее зло в его теперешнем положении. И он пошел по следам. Однако из осторожности двигался медленно и добрался до лагеря позже. Но оставаться в лесу в одиночестве он не хотел – было очень уж страшно.

Кто он? Да, немец. Вернее, австриец. Да, солдат. Но – отнюдь не по собственной воле! Повинность. Аншлюс! Всех брали. Он даже счастлив, что русские сбили его раньше, чем он успел сбросить хотя бы одну бомбу на прекрасный город Moskau, где когда-то жил его дедушка. Но война есть война, а приказ есть приказ. Это был его первый самостоятельный вылет. И – последний, Gott sei Dank…

– Aber wie heissen Sie? – спросила, не дождавшись, что он соизволит представиться, Анна.

– Ah, verzeihen Sie mir, liebes Fraulein! – хлопнул себя по лбу немец. – Ich bin Thomas Gottlob Baron Stein von Felsburg!

– Томас Готлоб, барон Штейн фон Фельсбург, – повторила задумчиво Анна и как-то странно взглянула на гостя.

– Батюшка!! – простонала Акулина Фоминишна и невольно перекрестилась. – Ох, силы небесные!.. Батюшка мой!...

106.

Пока барона кормили ужином, Акулина поведала небывалую повесть.

«Во время войны, мои милые, то ли году в сорок первом, то ли уж в сорок втором, сбили наши немецкий самолет – заблудился, должно быть, или пытался уйти от летевших вослед истребителей. Самолет-то нашли на том берегу, в болоте, и немец один там мертвый лежал. А другой убёг, перебрался через Змеиху и постучался в ночи к моей матушке. Та его и укрыла. Ей – что, мы, ведьмы, в войнах людских не участвуем… И сидел он там, горемычный, несколько лет и зим, и уйти никуда не дерзал – изловили бы ведь и убили. А быть может, и матушка не пускала его – нам неважно, немец, не немец… Фомою звала, оттого и я – Акулина Фоминична. Только я родилась уже позже, когда он пропал, прожимши тут года три или больше. Дело было после войны, летом сорок шестого. Пришли, – так матушка говорила, – милицанеры с собаками. Видно, донос кто-то сделал из деревенских, увидав в лесу чужака, лопочущего не по-нашенски. Матушка его сразу – в погреб. Сиди, велела, не выходи. А сама тем милицанерами глаза отвела, все углы в избе показала, а того, что за печью, они и в упор уставясь, не видели. Удалились – матушка в подпол, выходи мол, Фома – только там никого. Поняла она, что со страху он вринулся в заповедную дверцу. Да что было делать? Не гнаться ж за ним. Тем паче матушка была уж мною чревата. А больше ей от него ничего и не надобно было. Мужик – от него в дому только грязь и докука. Так и выросла я, не ведая, кто мой родитель. Фома так Фома – невдомёк мне, махонькой, было, что никакого Фомы поблизости тогда не водилось. Лишь когда подросла и разумною стала, матушка мне открыла, откуда он взялся и куда запропал»…

– Да, вот это история, – покачала головою Маша. – Покруче богатырей. Там – лишь наши догадки, а тут – настоящая быль.

– Подтверждающая, между прочим, что мы имеем дело не просто с дырой, а с петлёй. Где возможно смешение прошлого с будущим, – отозвался Денис.

– И концов не найти, – безнадежно кивнула Маша.

– Отчего же? – спросила Анна и призналась: – Я… тоже немного причастна к истории Томаса Готлоба. Верней, его дальних предков.

– Вы?!...

– Моя покойная матушка – урожденная Фельсбург. Ее дедушка был младшим отпрыском знатного австрийского рода и во время наполеоновских войн уехал в Россию и поступил на военную службу. Погиб он в битве при Ватерлоо. Малолетний же сын его был воспитан в Пажеском корпусе и женился на девице Нехлебовой. У них было двое детей. Старший сын, воспитанный в католической вере, возвратился в Австрию, где получил наследство и баронский титул от дяди, а дочь, взращенная в православии, вышла замуж за папеньку, став Казениной.

– Значит, Томас-Фома, отец Акулины Фоминичны, вероятно, отдаленный потомок вашего… дядюшки? – спросила Маша.

– Да, скорее всего это именно так, сейчас я его расспрошу, – сказал Анна и повернулась к гостю: – Bitte, Herr Baron, koennten Sie mir erzaelen…

107.

Поначалу рассказ Томаса о его знатных предках и родственниках был довольно спокойным. Вероятно, он начал со средних веков и Крестовых походов. Иногда в его речи мелькали знакомые всем имена – Мария Терезия, Павел, Бонапарт, Александр, Франц-Иосиф. Потом его голос начал повышаться и даже срываться. Наконец, он вскочил и с отчаяньем выкрикнул:

– Wo sind meine Soehne?! Was hat diese Hexe mit ihnen getan?!

– О чем он? – спросил Денис.

– О семейном несчастье, – вздохнула Анна и обратилась к словно набравшей в рот воды Акулине Фоминичне: – Голубушка, вы не слышали, часом, от вашей родительницы, что случилось с другими детьми?

– Какими детьми? – насупилась ведьма.

– Барон говорит, будто ваша покойная матушка три года тому назад родила от него близнецов, двух мальчиков, но однажды ночью детишки бесследно исчезли.

Акулина пожала плечами и ответила неохотно:

– Бывает.

– Как это? – изумилась и возмутилась Маша. – В погреб она их, что ли, кинула? Или утопила в Змеихе?

– Ну, зачем, – возразила ведьма. – Мы ж не изверги. А только мальчикам нечего в ведьминском доме делать. Надо от них избавляться, чем раньше, тем лучше. Пока совсем несмышленые. И пока мать к ним душой не пристала.

– И… что же бывает с такими детьми? – округлились глаза у Маши.

– Ничего. Их подкидывают. Прежде, до революции, к местному батюшке. Или же в богадельню.

– И вы не знаете, куда ваша мать…

– Да откуда мне знать?! – взъярилась ведьма. – Она, что ли, мне исповедовалась?! Положила корзинку с приплодом на чей-то порог – и была такова!

– А вам-то разве не интересно узнать, где ваши братья?

– Слушай, милая, – рявкнула Акулина Фоминична. – Я впервые ныне услышала, что там были какие-то братья! Ничего с ними, думаю, не стряслось – отвезли в детский дом, справили метрики, вырастили… А здоровье у ведовского исчадия крепкое, должно быть, живут-поживают…

Конечно. Лет им не так уже и много. Если самой Акулине Фоминичне, как выяснилось, шестьдесят, то близнецы еще даже не пенсионеры…

Тут у Дениса похолодело в кишках.

107.

– Кажется, – молвил он подурневшим голосом, – я всё понял.

– Что ты понял? – испуганно спросила уже почуявшая недоброе Маша.

– Понял, какая может быть связь между ними и нами. Погляди сама: наши дедушки, Максим Иванович и Никита Иванович – не просто братья, а близнецы. Так?

– Да, но ведь…

– Оба росли в детдоме. Так?

– Ну, так.

– Родились летом 43-го. Сходится?

– Совпадение! Мало ли было в военное время детишек-сирот!

– А чего же тогда нас с тобой как магнитом притянуло сюда, в этот лес?

– По случайности! Надо было идти по дороге, как все!

– У каждого – свой собственный путь, – проронила вдруг Акулина Фоминична. – И случайных путей не бывает.

108.

Маша внезапно подпрыгнула: в кармане брошенного возле хижины рюкзака заиграл «Турецкий марш».

Денис быстро выхватил сотовый, отдал ей.

– Да, слушаю! – заорала она.

– «Машунь, вы еще загораете?» – послышался приглушенный, но узнаваемый голос ее мамы, Людмилы Максимовны.

– Еще как загораем! – нервно хихикнув, ответила Маша.

Полный идиотизм.

– «Значит, вас к обеду не ждать?»…

У Дениса глаза полезли на лоб. Неужели там, в параллельной реальности, время остановилось, и со времени их прогулки к карьеру прошла лишь пара часов, а не месяц?!...

– Нет, придем, когда сможем! – бодро сказала Маша.

Да и что еще было сказать? Дорогая мамочка, выручи нас, пожалуйста, потому что мы угодили в темпоральную петлю и встретили в Мезозое под раскидистыми плаунами собственного прадедушку, оказавшегося недобитым немецким солдатом?..

– «Математикой между делом все же позанимайтесь!» – напомнила Людмила Максимовна.

– Да, конечно, мы только ею и занимаемся! – съязвила Маша, но мама юмора не оценила.

– «Ну, пока, не забудьте, вечером – барбекю»…

– Мама, постой! – отчаянно вскрикнула Маша. – Постой, я хочу спросить…

Господи, что тут можно спросить?!...

– У нас с Денисом зашел разговор о родне, и мы стали гадать, откуда у наших дедушек эта фамилия…

– «Из детдома!» – откликнулась Людмила Максимовна.

– Знаем. Но почему вдруг – Орловы? При них что, записка была? Или в честь кого-то назвали?

– «Записка была. И она сохранилась у Денискина дедушки. На самом деле они совсем не Орловы. А – Акулинины. Он что, никогда не рассказывал эту историю?»

– Мы… не спрашивали.

– «Почему Акулинины, трудно сказать – может, мать их так звали, деревенскую тетку какую-нибудь. А в детдоме придумали фамилию покрасивее. Сиротки и без того обездоленные, так их бы еще и «Акулькиными» дразнили. Думаю, дело было именно так. Да вы сами Никите Ивановичу позвоните, он лучше знает»…

Максим-то Иванович, Машин дедушка, умер в прошлом году от инсульта – совсем еще молодым по житейским меркам…

– «Ну ладно, Машунь, у меня уже деньги кончаются, если что – вы звоните. Целую! Пока!»…

Отключилась.

Экранчик погас.

Машка, как сумасшедшая, одновременно улыбалась и лила потоками слёзы.

Акулина Фоминична влезла в свой «сидор» и достала оттуда бутыль с самогоном. Плеснула немного в железную крышку и протянула Маше: «Выпей, внученька, худа не будет»…

Маша выпила и закашлялась.

109.

– Знаете, налейте мне тоже, – попросил Денис.

– И тебе, внучок, с превеликой радостью, – отозвалась Акулина Фоминична.

Самогон для его нутра был совсем непривычен – он и водку-то пил всего раз в турпоходе с приятелями.

– O, Schnaps! – заблестели глаза у Томаса. – Samogon!

– Пейте, батюшка, – подала ему ведьма целую плошку.

Странно было смотреть, как шестидесятилетняя дочь наливает порцию самогона отцу, которому не было и тридцати…

– «И я там был, мед-пиво пил», – прокомментировал происходящее очередной цитатой Викуся.

– И ты, получается, родственничек! – улыбнулась ведьма, готовясь налить и ему.

– Акулина Фоминична, что вы, он же… он не умеет пить, он еще совсем как ребенок! – забеспокоилась Анна.

– «А царица над ребенком как орлица над орленком», – опять ухватился за знакомое слово Викуся и самовольно налил себе самогончику в плошку.

Хряпнул. Крякнул. Да что ему! Решил повторить. Тут уж ведьма вмешалась и выхватила у него из лапищи шкалик: «Будет тебе, орёл, раскудахтался!...

Анна над чем-то крепко задумалась.

И сказала торжественно, словно пророчица:

– Знаю.

– Что вы знаете? – удивился Денис.

– Разгадку. Почему Акулинины стали Орловыми. Это же просто!

– Кому как.

– Вас в гимназиях разве не учат латыни? – удивилась она. – «Аквила» по-латински – «орёл». Акулина значит – «Орлиная». Видимо, тот приютский врач, который осматривал бедных подкидышей, был хорошо образован. Он перевел их фамилию с латыни на русский – вот и всё.

«Пушкин может стать мостиком», – вспомнил вдруг Денис сказанные им недавно Анне слова.

110.

Ночь прошла без каких-либо происшествий.

А наутро вспыхнул скандал.

Из всей компании только Анна могла беседовать с Томасом, который, невзирая на несколько лет, проведенных у ведьмы, знал по-русски лишь несколько слов. То ли ревнивая Акулина преднамеренно не учила его языку, общаясь с ним телепатически, то ли сам он не очень стремился к усвоению «варварской» речи. Иностранцы ведь иногда куда охотнее учат какой-нибудь древнегреческий или китайский, нежели русский язык, хотя древней Греции больше нет, Китай далеко, а Россия почти под боком, и живут там вполне еще белые люди. Томас, кстати, владел французским и латынью – но, опять-таки, кроме Анны, его познания оценить никто из присутствующих не мог. А еще он когда-то учился играть на рояле и флейте, и вновь только Анна была способна поддержать разговор на приятные музыкальные темы.

Маша с Денисом относились к их диалогам спокойно. Даже радовались, что не им придётся возиться с новым пришельцем, потому что их немецкий словарь состоял из набора отрывочных выражений, почерпнутых из кино про войну – выражений, как правило, не особенно вежливых.

А Викуся стал ревновать.

Он ходил кругами мимо Анны и Томаса, то и дело прерывая их разговоры какими-то вопросами и замечаниями. Слов он не понимал, но чуял, что эти двое симпатичны друг другу. Анна вряд ли питала к пришельцу какие-то чувства, помимо свойственной ей учтивой благожелательности. Зато Томас был явно воодушевлен и старался изо всех сил понравиться ей. Викусю это сердило, но до поры до времени он терпел, подчиняясь безмолвным укоризненным взглядам Анны.

Однако, когда после какой-то реплики Анны немец вдруг встал перед нею по-рыцарски на колено и поцеловал ей руку, терпение Викуси иссякло. С гневным воплем «Изыди!» – он схватил с очага котелок и плеснул на Томаса ощутимо горячей, хотя, к счастью, еще не закипавшей водой.

«Donner und Teufel!» – вскочил, изрыгая ругательства, Томас.

«Bitte, verzeihen Sie ihm!» – поспешила Анна извиниться за Викусину выходку и, схватив его за руку, оттащила прочь от немца, в которого тот готов был уже вцепиться бульдожьей хваткой.

– Милый, как ты себя ведёшь? – напустилась на Викусю она со всей строгостью, какую смогла отыскать в душе и в голосе. – Это – гость, и к тому же мой родственник, понимаешь?

– «С горя начал я чудесить», – понуро ответил Викуся очередной цитатой из Пушкина. Собственных слов у него, видимо, не нашлось.

– С какого горя? – удивилась Анна. – Что он тебе сделал?

– Ты – моя! – заявил Викуся. – Никому не отдам!

Анна остолбенела, не зная, как реагировать.

Обстановку разрядил подоспевший Денис.

– Аннушка, – посоветовал он, – по-моему, вам пора приступать к изучению лирики. И пополнить его лексикон подобающими выражениями. «Я вас любил» и тому подобное. Похоже, детство уже позади.

Анна тихо зарделась.

111.

Шутки шутками, но в едва сложившейся после бегства Алёши компании близких и дальних родственников назревал любовный конфликт. Викуся грозно зыркал на немца, едва тот пытался приблизиться к Анне. Томас же, опасаясь открыто мериться силами с буйным поклонником Анны, лишь презрительно фыркал, наблюдая его эскапады, а однажды изрек в его адрес уничижительное: «каннибал!»

– Ну, это уж слишком! – вступился за честь Викуси Денис.

– Ты не понял, он сказал – «Калибан», – поправила Маша.

– А что, есть разница?

– Есть, конечно! Калибан – один из героев «Бури» Шекспира. Ужасный злобный и грубый дикарь, пытающийся овладеть прекрасной Мирандой.

– Образованный человек этот Томас, однако!

– Денис, когда-то драмы Шекспира изучали детишки в школах. Аннушка, между прочим, тоже.

– Лично я из Шекспира знаю только три вещи: «Ромео и Джульетту», «Гамлета» и «Отелло». Да и те – по кино. И, кстати, по-моему, Отелло – это как раз про Викусю. Анне надо быть осторожней.

– Но она – наш единственный переводчик!

– Что же, устроим тут небольшой практический семинарчик по языкам и дружно освоим немецкий! Или научим Томаса русскому. Иначе эти двое когда-нибудь сцепятся.

– Боже мой, неужели никак нельзя без стычек и свар? – сокрушенно заметила Маша. – Отчего вам, мужчинам, так необходимо из-за чего-нибудь цапаться? А?

– Гены, верно, такие, бойцовские, – усмехнулся Денис. – Или дамы… так хороши.

112.

Их шушуканье было прервано появлением Акулины Фоминичны.

– Знаете, дорогие мои, – заявила она, – я поразмыслила своим бабьим умом и сочла, что, пожалуй, разумнее будет нам с батенькой и Алёнушкой воротиться в избушку. Коли лаз в подвале снова откроется, мы пойдем туда вместе, и уж вместе будем спасаться, куда б нас ни вынесло. А не откроется – мы и так проживём, место заговорённое, видели сами, чужой не подступится. Печку будем топить, расчистим делянку, травки посеем… Забаву с собою возьмем – она же Алёнушкина, и девчоночке нужно пить молочко…

– Возможно, так будет лучше, – согласился Денис. – Хотя бы на время. Пока страсти вокруг Анны улягутся. Только согласится ли Томас?

– А я его тоже… заговорю, – улыбнулась хитро Акулина Фоминична. – Пойдет за нами смирнёхонько…

– Да как же вы будете с ним разговаривать? – удивилась Маша.

– Алёнушка бойкая да смышлёная, скоро выучится лопотать по-немецки, а я… Мне и слов-то обычно не надобно, чтоб нутро человека понять.

– В добрый час! – согласился Денис, которому было жалко расставаться с Алёнушкой, но который охотно бы сплавил куда-нибудь двоюродную бабку-ведьму вместе с прадедушкой – ветераном «Люфтваффе».

– Ну и ладненько, пойду собираться, – кивнула Акулина Фоминична.

113.

Имущество поделили честно.

Акулина оставила в лагере зажигалку, пару свечей, бутыль с остатками самогона и несколько рыболовных крючков. А взамен уходившие получили козу Забаву, Алёшин кафтан и молитвенник, глиняный горшок и топорик.

– Быть может, отдать им одну из кобыл? – предложила Анна, чувствовавшая себя без вины виноватой в возникшем раздрае.

– А что! – поддержал Денис ее мысль. – Всё равно мы их никак не используем, лишь выгуливаем и кормим. Пустить на мясо – жалко. Пахать пока нечем и нечего, сеять – тоже, верховые прогулки среди динозавров рискованны… Пусть забирают!

И участь Ёшки была решена. Акулина сказала, что они дрова и воду на ней будут возить, а если дойдет до крайности, то и съедят.

Алёнушка всё принимала как должное, но, расставаясь с друзьями, всплакнула: «Бог вас спаси!»…

114.

В лагере сразу стало пустынно и тихо. Ни раздоров, ни споров, ни песен, ни звонкого детского смеха. Обычные звуки – лай Цезаря, фырканье осиротевшей Чайки, надрывные крики пасущихся в окрестных лесах и лугах динозавров – воспринимались как обыденный фон. В большей хижине, рассчитанной на пятерых-шестерых человек, остались лишь Маша с Денисом – не могла же Анна теперь выселить из своей каморки Викусю! В конце концов, он-то и строил их милое гнёздышко…

Интересно, они уже договорились о свадьбе или решили начать семейную жизнь потихоньку, без лишней огласки? Обвенчать их теперь было некому: из Дениса священник вышел бы никакой, а Маша могла бы предложить им лишь изобретённый ею самою обряд, сильно пахший язычеством.

А, ладно, не наше дело, пускай разбираются сами.

Ночное дежурство взял на себя Денис, но Маша решила составить ему компанию.

Они уселись возле костра, изредка добавляя по веточке и наслаждаясь хрупким спокойствием.

Маша подняла вдруг лицо к небу, мечтательно вымолвив – «ох, красота!» – и вдруг тихо ойкнула: «Что это?!»…

Уже несколько дней у Дениса не было времени или возможности разглядывать звёзды – то облачность, то вахта выпадала на предрассветные часы, то мешали другие занятия.

«Фью-тю-тю!» – присвистнул он. – «Ни фига себе!»…

115.

Та мохнатая, как хризантема, звезда, которую они с Машей углядели в странной близости от Луны чуть ли не месяц тому назад, резко увеличилась в размерах и сверкала над головой как софит – невыносимым для человеческих глаз неоновым светом.

– Похоже, это совсем не звезда, – озабоченно, но стараясь не паниковать, заметил Денис.

– А что? Не тарелка же с марсианами?

– Ну, будь я Демиургом, я бы не упустил возможность устроить нам первый контакт с межпланетным разумом, – отшутился он. – Представляешь, Машунь: садится на берег Змеихи летательный аппарат с какой-нибудь Бета Дракона, вылазят оттуда зеленые в крапинку шестиногие ящерицы, находят тут динозавров и нас, и законно решают, что разумные твари – они, а мы – просто так, вроде мышек-зайчишек…

– Да ну тебя! Не смешно.

– Я о том же. Тарелка и даже кастрюля с пришельцами была бы, пожалуй, для нас наименьшим злом. Похоже, это громадный метеорит. Или, не дай бог, астероид. Небольшая такая планетка. Но жизнь на ней водится разве что в виде бактерий.

– Он… астероид… врежется в нас?

– В Землю? Кто же его знает! Судя по выкладкам академиков, огромный метеорит, изменивший климат Земли и нарушивший мирный быт звероящеров, рухнул позже. Причем намного. Лет шестьдесят миллионов тому назад, считая от XX века. Точней не скажу, не помню.

– А у нас сейчас… какой... ну, как назвать, не знаю…

– Судя по тому, что мы наблюдаем вокруг себя и птеродактилей, и стегозавров, и тиранозавров, мы где-то в конце Юрского периода – то есть примерно сто тридцать миллионов лет тому назад. Дата, опять же, весьма приблизительная. Я могу ошибаться миллионов на пять или десять.

– Хорош математик!

– А ты, как историк, должна бы лучше меня разбираться в датах.

– Вот именно: как историк. А мы сейчас в доисторических временах. Поэтому этих дат от нас не требовали. Людей-то здесь нет, потому – нет истории.

– Ничего себе – нет! Нас тут – семеро! Три семьи! С перспективами прибавления! Прообраз будущего счастливого человечества!

– Значит, скоро не будет никаких перспектив. Ни на что и ни у кого, – заметила Маша дрожащим голосом.

Денису очень хотелось соврать, чтоб утешить ее. Но соврать он не мог: и глаза, и мозги у нее были на месте. Она видела, как звезда возросла в размерах, и понимала, что это может значить.

– Ничего мы с этим не сделаем, – вздохнул Денис. – Остается надеяться, что в последний момент эта дура куда-то свернет и все-таки просвистит мимо нас. Или врежется прямо в Луну.

– Ага, и отколет кусок, который окажется еще больше самого астероида, – иронически хмыкнула Маша.

Она бодрилась, но ей было страшно.

– Быть может, всё не так скверно, – попробовал успокоить их обоих Денис. – Эта фигня может шваркнуться совсем в другом полушарии. Земля ведь вращается. Чего ради нам преждевременно паниковать? Если метеорит изберет местом жёсткой посадки Америку, нам вообще беспокоиться не о чем. Если рухнет прямо на нас, так тем более – не успеешь «мама» сказать! Но если, что вероятней всего, траектория будет кривой, то и место падения может оказаться так далеко, что до нас дойдут лишь слабые отголоски. Ну, потрясет немного, погода испортится, попрохладнее станет...

– Денис, а ты сам в это – веришь? – спросила Маша пронзительным шёпотом.

– Верить можно только в богов, а я говорю о вполне научных прогнозах.

– Но ведь должен быть – смысл!

– Смысл? Ты о чем?

– О жизни. О бытии.

– Опять за своё? Никогда не слыхала историй вроде: шел человек домой, нес авоську с кефиром и хлебом – бац, сосулька – и нет человека!

– Но тогда всё равно остаётся хоть что-нибудь: дети, родственники, ученики, какие-то записи, вещи, дела…

– А детишки? Которые погибают при крушениях самолетов? Или от рук негодяев? Как тут с высшим смыслом?

– Не знаю. Я не Бог, чтобы дать тебе внятный ответ. Но всё-таки человечество остаётся, и жизнь продолжается… А у нас – никакой перспективы. Это… несправедливо, нечестно!

– Похоже, Демиургу наскучило обеспечивать нашу компанию приключениями, и он решил нас… э-э… дефрагментировать. То есть разом очистить место на диске. Тут он вовсе не оригинален: старик прибегал к тому же самому средству не раз – это мы с тобою уже обсуждали.

– Но зачем тогда – всё?!

– Просто так. Игра есть игра. Как ты не понимаешь?

– Не понимаю. Я не хочу быть ни фишкой, ни пешкой.

– Приехали. Разве нам даны варианты? Бежать куда-либо бесполезно, как и строить укрытие.

– Укрытие – есть. Подпол Акулины Фоминичны. Если выяснится, что астероид рухнет поблизости, нам бы лучше заранее сосредоточиться там и попробовать переместиться через портал. Куда бы ни вынесло! Денис, я – жить хочу! Не хочу умирать! Я еще ничего не успела, совсем ничего!!..

Он мог лишь обнимать ее и целовать.

Слов уже не осталось.

Как, пожалуй, и времени.

Звезда – летела на них.

116.

Утром Маша проснулась от нелепого треньканья. Вновь – «Турецкий марш»!

– Слушаю, – машинально сказала она сквозь полудрёму, схватив телефон.

– «Детки, вы что там, ночевать собрались? – послышался голос Людмилы Максимовны. – Погода хорошая, я понимаю, но скоро начнет темнеть… Давайте домой, мы вас ждём! Папа торт из Москвы привез – желейный, какой ты любишь!»

– Да, сейчас соберемся, – пролепетала ошарашенно Маша.

– «Жду! Пока!»

Телефон отключился. Связи, как и ранее, не было.

Рядом спал Денис. Маша кое-как растолкала его: «Дружочек, вставай! Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили?» – «Ну?», – сонно хмыкнул он. Маша не отставала: «Мы уходим отсюда! Все вместе! Быстренько объясняем про астероид Анне, грузим вещи – и в путь!»…

– Чё? – переспросил не сразу пришедший в себя Денис. – Куда?

– Туда! На мамино барбекю и желейный тортик! – обозлилась Маша.

– Кончай чепуху городить…

– В Акулинин портал! И живей, пока наши часы еще тикают!

Он всё вспомнил. Вскочил. Лихорадочно начал запихивать вещи в рюкзак.

А Маша пошла подготавливать Викусю и Анну.

117.

Они двигались медленно: Чайке было трудно идти по дремучему лесу, где на каждом шагу приходилось преодолевать завалы и ямы, а бросить кобылу на произвол судьбы они не отважились.

Вёл всех Цезарь, запомнивший дорогу лучше двуногих. Денис едва находил свои зарубки, почти мгновенно зараставшие в жарком и влажном климате мхом и лианами. Викуся, мало того, что тащил на спине львиную долю их скарба, время от времени переносил на руках через всяческие препятствия Анну. Попытки Дениса сделать то же самое с Машей натолкнулись на ее возмущенный отпор: «Твои силы еще пригодятся!».. Он не обиделся. Машка нервничала, и это было понятно. Хорошо еще, что не плакала.

У Дениса настроение было тоже премрачное. Его осенило, откуда вообще тут мог взяться темпоральный портал и вся аномальная зона с искривленным пространством и временем. Но сказать это Маше язык просто не поворачивался. И он пытался сам себя мысленно разубедить в том, что зигзагообразный разлом в земной коре вдоль русла Змеихи появился совсем не из-за падения именно этого метеорита – за множество миллионов лет что тут только, должно быть, не падало…

– Жаль, что мы не догадались отдать Акулине второй телефон, – сказала вдруг Маша.

– А толку? – отозвался Денис. – Связь отсутствует.

– Когда как. Мне вот утром снова мама звонила.

– Шутишь?!

– Нет. Там у них ранний вечер, папа с работы приехал и тортик в честь твоего визита привёз. Сидят, дожидаются, когда мы подгребем – усталые, но довольные.

– Не дождутся, пожалуй, – мрачно заметил Денис.

– А вот мне показалось… мы все-таки выкарабкаемся!

– «Если кажется – лучше окстись», – вспомнил давнюю поговорку Денис.

– Да, оно не мешает, – на полном серьёзе ответила Маша. – А я еще Богородице помолюсь, вдруг поможет…

118.

Не помогло.

Грохнуло ближе к вечеру.

Где-то довольно-таки далеко, юго-западнее.

Но жуть была полная. Перед самым падением метеорита всё затихло. А свет стал каким-то искусственным, потому что даже в джунглях сделалось ясно, словно от тысяч включенных на каждой ветке галогеновых ламп. Потом – будто небо треснуло пополам. И – страшенный удар. Земля покачнулась и, похоже, немного сошла с орбиты.

Путников придавило к земле. Цезарь истошно вопил почти человеческим голосом: «Уй-уй-уййй!»… Чайка хрипела и испускала беспомощно-остервенелое ржание. Викуся заслонял Анну собой от незримой пока что напасти. Маша сидела, закрыв лицо руками и ничего не слыша и не говоря. Лишь Денис пытался понять, что же всё-таки происходит и откуда явится ЭТО.

Шум нарастал, но природа его была непонятна. Больше всего это напоминало хаос в эфире, многократно усиленный через динамики.

– Цунами!! – в ужасе догадался Денис.

Метеорит или астероид – они так и не договорились, как его называть – рухнул в море и поднял волну, которая шла на них, запросто захлестнув противоположный, болотистый и низинный, берег Змеихи.

«Через пару минут всё будет кончено», – подумал он, но все же счел своим долгом крикнуть:

– Девчонки, хватайтесь за то, что плавает, и держитесь покрепче!

Анна зачем-то вцепилась в гриву Чайки и попыталась ее оседлать. Боги, Анна же не умеет плавать, так и не научилась… Интересно, сколько Чайка продержится в бурной волне среди туш динозавров и сломанных ураганом стволов…

Денис схватил Машу за руки:

– Милая, ну вставай, давай, шевелись, иначе нам крышка!

Ее губы невнятно шептали что-то вроде молитвы.

Он обнял Машу, чтоб, если погибнуть, так – вместе.

И – грянуло.

119.

Прокатившись несколько километров и натолкнувшись на высокий берег Змеихи, заросший лесом, гигантская волна немного сбавила скорость и уменьшила ярость удара.

В последний момент вцепившись в бревно плауна, Денис-таки выплыл и, борясь из последних сил, вытащил из крутящейся пены почти бездыханную Машу.

– Держись!! – проорал он ей прямо в ухо, потому что грохот воды заглушал все иные звуки.

Она инстинктивно послушалась, но по лицу ее было ясно, что ни в какое спасение она больше не верила.

Анну с Викусей, вцепившихся в Чайку, уносило всё дальше и дальше – вероятно, Анна кричала, но из-за ветра и шума волн ее не было слышно… Уже через несколько минут разглядеть их стало почти невозможно, и лучше было не думать, что с ними сталось…

Дениса с Машей тоже крутило из стороны в сторону, однако они уже поняли, что остались в тылу у приливной волны и плыли по бывшему руслу Змеихи, вышедшей из берегов. Там и сям виднелись головы и тела динозавров – и мёртвых, и пока что живых, но совсем ошарашенных и охваченных паникой.

– Давай выбираться верхом на бревно!! – приказал Денис и, поднатужившись, оседлал спасительный ствол. Маша с его помощью сумела-таки сделать то же самое.

Однако управлять своим судном они никак не могли. Их несло и вертело, как щепку.

– Господи, лучше б – сразу! – крикнула Маша в отчаянии.

– Прекрати истерику! – рявкнул Денис. – Будем воспринимать это как хулиганскую выходку нашего Демиурга! Не дрейфь, игра продолжается!

– Ничего ты не понял! – как сумасшедшая захохотала она. – Это – не Демиург! Это – Бог! Он решил показать нам, кто тут хозяин! Чтоб не вмешивались, куда не положено!

– Машка, ты рехнулась?! – испугался Денис.

– Нет! До меня вдруг дошло: мы искали – не то и не там!

И, уставив безжалостные глаза на Дениса, сказала:

– Демиург – это МЫ. Понимаешь?!...

120.

Объяснить свою мысль она не успела.

Их бревно захватил мощный водоворот.

Видимо, он возник в том месте, где Змеиха впадала в бушевавшее море, и сшибались два течения, многократно усиленные наводнением и неслыханным штормом.

– Машенька, я люблю тебя! – прокричал Денис и приник к ней.

– Я тоже!

Это было последнее, что он услышал.

ЭПИЛОГ 1

…Едва заметную лесную тропинку к песчаному карьеру, давно уже превратившемуся в замечательный пруд с чистейшей бирюзовой водой, перегородил толстый ствол упавшей сосны. Видимо, дерево рухнуло совсем недавно, во время последней майской бури, когда в Московской области объявляли штормовое предупреждение, и на даче Ярцевых молния угодила в старую грушу.

Денис и Маша переглянулись. Обходить сосну было лень – тогда пришлось бы продираться через густой кустарник. Теперь понятно, почему по тропинке перестали ходить отдыхающие. Там, за стволом, следы человеческих ног вообще не просматривались. Старики и люди с детишками, шедшие на карьер купаться, вероятно, просто поворачивали назад, благо, расстояние до нормальной дороги невелико. А грибникам в лесу пока делать нечего.

«Ну чё, перелезем?» – предложил Денис.

«Да ну, неохота царапаться», – поморщилась Маша. – «Давай вернемся назад и пойдём, как белые люди».

«Как хочешь!» – пожал плечами Денис, поправив лямки увесистого рюкзака.

И они повернули назад.

ЭПИЛОГ 2

Десять лет спустя.

Преуспевающая молодая писательница, автор исторических фэнтези, Мария Сергеевна Ярцева, и ее муж, талантливый программист Денис Григорьевич Орлов, сидели на террасе своего коттеджа на берегу красивого рукотворного озера близ модного дачного поселка Коловратовы Броды.

На лужайке играли их дети – Алёшенька и Алёнушка, оба светлоголовые, как мама, и кудрявые, как папа, но различавшиеся цветом глаз: голубых у Алёшеньки и карих, папиных, у Алёнушки. За ними присматривала, сидя под пляжным зонтиком, гувернантка Анна Петровна, милая девушка лет тридцати, имевшая три высших образования и знавшая английский, немецкий, французский, латынь и основы музыкальной грамоты. Время от времени Анна Петровна вынимала из китайской фарфоровой вазочки и мечтательно нюхала роскошную чайную розу, преподнесенную ей садовником – Виктором, которого Мария Сергеевна и Денис Григорьевич называли просто «Викусей». Парень был здешний, из Коловратова, и семья Ярцевых знала его с самого детства – он порой заходил к ним со своей бабушкой, Акулиной Фоминичной, носившей им козье молоко и целебные травы (конкурентки сеяли слухи, будто она была ведьмой, но Маша в это не верила). Викуся, попав в аварию, несколько лет пребывал в амнезии, и до сих пор у него в голове иногда что-то путалось – впрочем, он был парнем хорошим, работящим и честным, а вдобавок очень любил на досуге читать и мог часами декламировать стихи Александра Сергеевича Пушкина…

– Хорошо-то как! – сказал, растянувшись в шезлонге Денис.

– Да, но когда просидишь тут месяц безвылазно, становится скучно, – заметила Маша.

– А роман про опричников ты закончила?

– На прошлой неделе, пока ты мотался в Нью-Йорк.

– Жалеешь, что не поехала?

– Нет. Чего я там не видала? Вот если бы куда-нибудь в джунгли… К комодорским варанам, на Галапагосы…

– Можем съездить всей семьей в зоопарк. Но не дальше. Ты же знаешь, что скоро здесь будет Томас.

…Томас – внезапно нарисовавшийся в позапрошлом году Денисов дальний родственник, австрийский барон, который решил отыскать в Коловратово следы прадедушкиного самолета, когда-то сбитого над здешним болотом. Теперь уже можно было не очень скрывать, что на самом деле Григорий Евгеньевич, Денисов папа – совсем не Фонштейн, а из рода Штейнов фон Фельсбургов, о чем и в 1914, и в 1941 году лучше было не заикаться, вот потомки баронов и стали писаться евреями… Самолета Томас, конечно же, не нашел, зато подружился с Денисом и Машей, и теперь они опять его ждали в гости…

– Томас будет в начале июля, – прикинула Маша. – Да, на Галапагосы уезжать не с руки.

– Чем же тебя развлечь… Слушай, Машунь, а может, махнем в виртуал?

– Как это?

– Сочиним с тобою игру. Я давно хотел предложить. Твой сценарий, мое воплощение… Это будет не какая-нибудь гонялся-искалка, а суперигра! Полный интерактив с погружением!… Нужен только сюжет! По возможности незаезженный. Без драконов, магов и суперменов. А, Машунь?

– Почему бы и нет? Только сейчас у меня в голове – пустота. Кажется, я писала чуть ли не про все времена и про всех героев. Кого только не было! Включая богатыря Сухмана Одихмантьевича. Уж не знаю, что еще выдумать.

– А не надо выдумывать. В герои возьмем… хоть нас с тобой. И рванем, куда захотим!

– Всё равно ведь придется копаться в источниках, изучать биографии, быт, костюмы, язык…

– А если взять время, где никаких людей еще не было? Например, Мезозой. Я в детстве знаешь, как им увлекался! Просто бредил. Динозавры там всякие, птеродактили, леса из хвощей… Вот тебе сразу и джунгли, и Галапагосы…

– Да, заманчиво, – улыбнулась Маша. – Создадим себе собственный мир и начнем обживать…

– И добра наживать, – продолжил с ехидцей Денис, намекая на будущий гонорар: забава забавой, но если игра получится, продать ее можно задорого.

А в мозгу у него почему-то всплыло: «И умрем в один день»…

Э, пустое. Новостей в сети начитался. Там всё пишут про какой-то гигантский метеорит, который должен вскоре поцеловаться с Землёй.

Ничего. Пронесёт. Не такое переживали.

ЭПИЛОГ 3

…Демиург усмехнулся.

Вдоволь полюбовался картинкой.

Посидел, призадумавшись.

Что-то прикинул.

А потом, запечатав на всякий случай темпоральный портал паролем понадежнее, выключил компьютер и пошёл спать.