Читать онлайн
"Урбанизоиды"

У Олега засосало под ложечкой. Что-то было не так. Он расхаживал по комнате взад и вперед. Комната, удачно снятая по сходной цене, сегодня казалась чрезвычайно противной.

Кровать, занимающая половину пространства. Упирающийся в неё письменный стол. Зачем он тут? Видимо, хозяева считают такую меблировку обязательной. Тумбочка добротная, можно сказать, новая. Шкаф, в котором хранятся и джинсы, и куртки, и носки, и трусы, и пылесос, и набор тарелок из прошлой жизни, и макароны - словом всё то, что нужно для жизни, собрано тут, в одном месте. Оставшееся пространство занято пластмассовой корзиной. За ней, у стены расположились веник и совок.

И всё же Олег умудрялся ходить взад и вперед внутри этого убогого клочка пространства. Умудрялся еще и радоваться этому клочку, этому отсеку, своей отдельной полке в общем людском стеллаже. Да, размер мог бы быть и получше, да, простенько. Ну, а что?

В родном городе у Олега была целая квартира. От родителей досталась. Высокие потолки, прямо под окном сосна. Жить есть где, есть где разгуляться. Только не на что. Городок заброшен, вояк распустили, автобусы до города ходить перестали. Льготы и пенсия были у отца. Олег не пошел служить, и все эти простые блага человечества, все сантименты типа "родительский дом" стало не потянуть. Нет, жалеть об этом, об оставленной громаде, высасывающей все деньги, было глупо. Об этом Олег не жалел.

Жалел он о другом. О себе. О том, каким он был. Что-то ушло, потерялось. Олег силился найти то самое, что он чувствовал, помнил. ЧтО он помнил? Детство. Вот эту самую сосну. Вид с балкона четвёртого этажа офицерской многоэтажки. Раннее утро. Мамка жарит блины на кухне. Середина весны. Уже тепло, но ещё сквозят тонкие иголочки мороза, жалят голые икры. Пиджак, кое-как брошенный на стуле у кровати. Обернувшаяся несколько раз вокруг тела белая растянутая майка. Хочется спать. Но надо собираться в школу. Там сегодня Ванька обещал такую штуку принести показать, что нельзя пропустить. Скоро каникулы. Спать можно будет хоть до обеда. И гулять до полуночи...

Олег смахнул воспоминания и снова оказался в своей комнатушке.

"Ну, ведь всё то же самое. Почти. Только вместо каникул - отпуск. Вместо четвертого этажа - третий..."

А всё равно что-то было не так. Мерзкое солнце сверлило грязное заляпанное окно. Олег вспомнил, какие были звуки в том самом детстве. На въезде в улицу был канализационный колодец, старый, прикрытый чисто для виду. Каждая машина, заворачивавшая в их переулок, непременно оповещала окрестности об этом звуком гуляющей под колесами чугунной крышки люка. Можно было понять сразу, к ним завернули или дальше поехали. Звуки голосов со двора: орали Колька, Ванька, да все орали. Особенно громко, когда Олег сидел на больничном, закутанный в одеяла и напичканный медом напополам с парацетамолом...

Олег чётко понимал, что не детства он искал, не туда хотел вернуться. Что-то другое. Что-то гораздо большее, чем громадная квартира, лес и озеро за лесом, чем дорога в трясущемся автобусе до города, даже чем дорога в поезде до Москвы, даже чем сама Москва... Но что это?

Понять, чтО это, было невозможно. Попытаться назвать известными словами тоже не удавалось. Это давило, тревожило, раздражало, снилось, не давало жить спокойно. Последнее время Олегу снился один и тот же сон, разные пути приводили его к конечной точке, но финал был всегда неизменным: он спал, просыпался, пытался сесть на кровати и не мог. Тут же упирался лбом в потолок, не мог пошевелиться, не мог перевернуться на бок. Просыпался мокрый от страха. И сегодня. Но, если б сегодня только это...

Чтобы прийти в себя сначала расходился между урной и кроватью, затем погрузился в шкаф, нашел там джинсы, сдернул куртку со стула, вышел в подъезд, закрыл за собой дверь, шагнул в лифт, проехал по узкому желобу шахты до низу и снова вышел в подъезд.

Немного постоял перед дверью, ведущей на улицу. Чертов сон, невыносимо. Постояв несколько секунд, решительно шагнул наружу. В глаза ударила волна света, в левом ухе послышался звон, сердце подскочило к горлу, Олег отпрыгнул обратно, в темноту и прохладу подъезда.

Руки тряслись. Колени ослабли. Пот стекал тоненькой струйкой под рубашкой. Олег успокоился, вдох, выдох, ещё вдох, глубже. Нужно было решиться пройти несколько метров по открытой улице до крытой автобусной остановки. Там, окруженный со всех сторон железными листами остановочного комплекса, он и передохнет в ожидании автобуса. Две минуты - и в безопасности, в замкнутом пространстве, защищенный сверху и снизу, и по всем сторонам. Две минуты!

Олег решительно шагнул к двери. Досчитал до трех и, словно камень, выпущенный из рогатки, сорвался с места. Главное - не закричать! Еще немного.

Прижался спиной к темной холодной бетонной стене. Сложился пополам отдышаться. Пришел в себя - огляделся. Все такие. Стоят с огромным глазами, выглядывают туда, за эту черту, между тенью и светом, вжимаются во внутренности остановки.

А хорошенькое дело было той весной. Сосед всех тогда крепко доставал. Понятно, потерял работу, новую не нашел, жена ушла, детей - с собой. Покатился по наклонной. Жалко человека, но что ж поделаешь. Он своей демагогией всех бы за собой утянул. Бесконечные разговоры о сознании, мастерах прошлого, книгах. Больше всего раздражали книги, которые нужно было почему-то читать. В них шла речь о чувствах, отношениях между людьми... Там были мысли! Какие-то огромные, вязкие, непонятные мысли и рассуждения. Бесконечные описания природы и, что хуже всего, примеры удовольствия от наблюдения за ней. И опять мысли, мысли, рассуждения... Никакой точности, постоянства, предсказуемости, чёткости. После таких чтений в голове оставалась одна неопределенность и непонимание, как вообще жить. Многих спасали инструкции, после их изучения все вставало на места. Но Генку не спасло. Он как-то словно сломался, будто бы кончился в нем завод. В глазах его последние дни был какой-то немой вопрос, который он будто бы пытался сформулировать и не мог. Генка шагнул из окна. Лежал внизу такой же сосредоточенный на своем вопросе, как его помнили до этого шага. Меньше раздражали, но так же отвратительны были картины. Во-первых, они были огромны, со множеством прописанных деталей. Рассматривать всё это было невозможно. Просто невозможно сосредоточиться, глаза разбегались, слышно было, как мозг скрипел... Картины пестрили и изобиловали несуществующими цветами, словно нельзя было закрасить всего человека одной какой-то краской, чтобы всё было понятно: зеленый человек - можно идти, красный - опасно. Зачем-то все было заляпано, закрашено, зарисован, нарисовано, прорисовано.

В такой же примерно день стоял сосед тут со всеми, приклеившись к стене, подальше от свободной зоны. Тогда Оксана как-то очень хитро подмигнула Олегу, и он как-то сразу понял, чтО надо делать. Все они поняли. Все они как-то сразу повеселели, словно задумали веселую штуку.

Улыбнулись, кивнули и начали плотнее вставать друг к другу, сжимая пространство и выталкивая доставучего соседа из общей массы. Олег вспоминал сейчас то чувство азарта, которое разобрало его, когда начали выжимать соседа на незакрытую ничем улицу. Сосед упирался, вилял, вертелся и хитрил, как карась на пруду в городе его детства: дернет поплавок и ждёт, будешь ты тянуть или нет, а то дёрнет и по направлению к тебе сам и пойдёт, ты пока тянешь, он наживку упрёт и поминай, как звали. И сосед тоже этот вертлявый оказался. Не кричал, не просил, сопел только и покряхтывал как-то, ввинчиваясь внутрь отторгающей толпы, стараясь прорасти корнями в остановочный бетон. Лишь бы не туда, не на солнечный свет, не на этот кусок пространства, неприкрытый ничем. Олег тогда даже, как мужики в его дворе когда-то, деловито так крякнул и гаркнул: "Ну-ка, мужики, поднажмём!", словно мешки с картошкой кидал, а не человека на погибель выставлял.

Ну, а что? Гибель не доказана. Просто некомфортно. В конце концов, никто с открытых пространств не возвращался, но ведь никто и трупы не находил. Значит, выживали. Конечно, никто и не искал. Но ведь и не находили же...

Изгнанный тогда стоял скрюченный, схвативший себя за плечи обеими руками, как же его звали, кажется, Максим, стоял с открытым ртом. Потом кинулся в сторону остановки, но люди сомкнули ряды. Сосед взвыл, попятился, начал озираться и с криком убежал. Крик слышался потом ещё очень долго. Уже подошёл автобус, а сосед всё ещё был жив... Олег начал сомневаться, а правильно ли? А стоило ли так поступать с надоевшим жильцом? Он читал этот вопрос на лицах тех, кто стоял рядом. Но вот все уселись в автобус, крик мало-помалу отдалился, на лица пассажиров вернулись улыбки, расцвела всевозможными интонациями женская болтовня. Мужчины стали как-то особенно вежливы в этой поездке: уступали места, подавали дамам руки. Словно бы эти мелочи могли загладить сегодняшнее утреннее уби... Нет, трупы не находят. Значит, страшного не случилось.

И сегодня тоже подошёл автобус. И все, как обычно, разместились внутри, занимая жёсткие холодные кресла. И, как обычно, автобус мягко проследовал в туннель до метро. Но всё же тревога снова нахлынула на Олега. Обычный день летел ко всем чертям, не давая ни на мгновение предаться обычным мыслям. Что-то выворачивало Олега изнутри. Что-то, чья-то неведомая рука шарила по закоулкам его души, открывая старые сундуки, залезая в опутанные паутиной шкатулки, скреблась в закрытые двери, пытаясь найти что-то и вытащить это на свет.

Что такое сегодня случилось? Олег проснулся. Выглянул в окно. Перед домом громоздился до горизонта старый незарастающий, словно лишайная плешь на старой собаке, пустырь. И что его потянуло смотреть в это окно? Сто лет не смотрел. Зачем? Он увидел за окном человека! Олег отпрянул от занавески. Нет, показалось ведь. Конечно, показалось! Это было невозможно. Здесь люди по улицам, а тем более по заброшенным полям, не разгуливают. Показалось ведь! Зачем второй раз полез? Кто просил? И в этот раз стало хуже. Человек внизу существовал. Более того, он смотрел на окно Олега. Ещё хуже: он смотрел прямо на Олега. Стоял и смотрел. Потом махнул рукой. И пошёл куда-то дальше, туда, за оконную раму, и там исчез.

Это был он! Максим! Олег узнал его. И в то же время не узнал. Максим совсем изменился. Что было в нём не так? Непонятно. Но он напоминал всё, что Олег знал. Знал когда-то давно, не сейчас. Он напоминал и ту самую сосну у балкона, и поле, и реку, и лес, и грохот крышки люка, и крики во дворе. Он был какой-то другой, не такой, как Олег. Какой-то новый. Свежий что ли? Не подобрать слова. Он был какой-то свободный. Он словно был этот сам пустырь, этот страшный зияющий, озарённый солнцем пустырь, огромный и ужасный, и в то же время, он был маленький человек, его сосед. И поэтому он был ещё в сотню, нет! в миллион раз хуже и страшнее этого ужасного пустыря. Он словно проглотил в себя этот пустырь, победил его, словно это он повелитель мира, утвердивший палящее солнце наверху, и положивший землю себе под ноги.

Олег до боли в руках сжал поручень. Рука побелела. Дискомфорт ненадолго вытянул его из мыслей и ощущений в реальность. Он облегчённо вздохнул. Всё было на своих местах: он, автобус, скоро выходить...

Туннель автобуса кончался началом пешеходной трубы для погружения под землю. Такие трубы на вход и выход торчали из-под земли почти везде. Однако, с офисом Олегу не очень повезло. Помещение, где он работал, находилось за двести метров от трубы, ведущей на поверхность. Надо было бежать.

Олег отдышался и пошёл вперёд. Сначала, как всегда, его начало мутить. Пейзаж расплывался. Легкие разрывались от обилия воздуха, голова раскалывалась, глаза беспрестанно бегали, стараясь захватить в фокус открывшееся пространство, страх ледяной рукой сжимал сердце. И в тот момент, когда ужас уже почти коснулся его горла, мозг вдруг, бросив лихорадочно перебирать картины верной смерти, ожидающей Олега, выдал всего одну: человек на пустыре машет ему рукой. Выдал и завис. Просто человек на пустыре. Машет ему рукой. И всё. Олег остановился. Он не видел больше вокруг себя безграничного залитого солнцем пространства, руки его не искали ближайшую стену или опору рядом. Всё это было не нужно. Лёгкость и пустота. Олег улыбнулся. Вот так, просто. Человек машет рукой, идя по пустырю.

Затмение длилось всего секунду. После этого Олега охватил привычная лихорадка ужаса и он стремглав бросился в укрытие, нырнул в лоно офисного вестибюля. Прижался к бетонной серой стене, целовал ее как родную, как подругу, которую давно ждал, гладил её бугры, водил рукой вдоль трещин. Он был в безопасности. В узком пространстве. В привычной маленькой капсуле, где можно спокойно жить, думать, работать, рассуждать, говорить... Страх отступил, Олег рассмеялся. Повернулся спиной к стене и посмотрел под ноги, туда, где пол был расчерчен старенькой кафельной плиткой. Голубые цветы из ровных кругов и ромбов, ровные линии стеблей прерывались нежными зелёными черточками, удивительно красиво, реалистично нарисованными, казалось, они даже слегка подрагивают. Олег наклонился к замысловатому творению неизвестного художника и провёл по нему рукой. Под пальцами чувствовалась неровность... Травинки были живыми. Абсолютно настоящими. Никто их не рисовал. Они проникли сюда с улицы. Как? Каким образом? Природа со своих могучих просторов, широт и пустырей забралась сюда, в этот маленький клочок человеческого существования. Когда это произошло? Утром, под покровом ночи, вчера? Что будет дальше? Она обовьётся вокруг спящих в кроватях, ничего не подозревающих людей и поглотит? И уже не останется места на земле нигде, где мог бы спрятаться человек от неё? Что это? Тотальная, всеобщая смерть?

Олег кинулся к проходу, перебежал на другой конец коридора и заперся в стакане-курилке. Комната была совсем маленькая, проложенная листами железа, созданная для релаксаций. Человек, и то не каждый, меньше ста килограмм и не более двух метров ростом, размещался здесь стоя только-только. Здесь было хорошо, здесь можно было думать и дышать, нервы успокаивались, поступление кислорода уменьшалось, мозг рисовал нежные картинки, тело отключалось... Олегу виделось рабочее место, отгороженное от остальных, узкие переходы коридоров, бесчисленные комнаты с малюсенькими окнами, вдруг ему страх как захотелось заглянуть в эти глазочки, между стенами и улицей... За окном на пустыре стоял человек и махал ему рукой. Не бежал, не орал, не кричал, не умирал, он просто шёл по своим делам, так же, как на работу ходил Олег, и вдруг остановился, увидел знакомого и помахал ему рукой... И всё. Больше ничего. Олег смотрел на него, как завороженный. Понемногу откуда-то послышался старый дребезжащий старушечий голос: спать-ложусь-крестом-крещусь-небом-укрываюсь... Так приговаривала его бабка, когда засыпала.

Олег поспешил вон из комнаты. В голове стучало: небом укрываюсь... В смысле, небом укрываюсь? Разве это возможно, небом укрываться? Разве можно небо натянуть себе на плечи, подбить его под ноги? Разве можно заснуть на открытом пространстве, не окруженном четырьмя хорошими железобетонными стенами? Разве можно вообще хоть на секунду глаз сомкнуть в комнате больше двадцати квадратных метров?

Что ж это? Небо укрыть может? Разве же природа не враг человеку? Разве не для того человек селился в города, собираясь помногу в одном месте, разве не для того, как крот строил подземные ходы, не для того рыл туннели и ставил трубы, не для того, чтобы навеки отгородиться от этой природы, от этого неба и звёзд? Что же так напугало человека, что каждый отгородился дверью и стенами? От кого отгородился человек, если раньше мог небом этим укрываться? Кого он боится так, этот человек? Кто больше всех пугает его?

Олег задавал вопрос за вопросом, глаза его лихорадочно бегали из стороны в сторону, словно кого-то искали. И вдруг Олег наткнулся на собственное изображение в зеркале...