Читать онлайн
"Идиосинкразия"

Повесть

Международный симпозиум «Человек в виртуальном пространстве».

На экране кадр с изображением мозга человека, с обозначениями областей отвечающих за выполнение определённых команд. За кафедрой мужчина в костюме говорит по-английски:

- …таким способом мы достигаем совершенного преобразования в развитии человека… в его совершенно новом развитии. Остальное дело времени… (англ.)

Мужчина закрывает папку, спускается с кафедры, через мгновение раздаются оглушительные аплодисменты. За мужчиной устремляются корреспонденты и фотографы, но он успевает выйти из зала и нырнуть в коридор, где его сопровождают двое мужчин в форме службы безопасности с нашивками научного симпозиума и ещё двое: очкастый мужчина и молодая женщина тридцати лет, с изящно уложенными волосами. Они быстро идут по коридору, их догоняют репортёры, охранники спинами и руками не дают им приблизиться. Мужчина отдаёт очкастому папку, и берёт женщину под локоть.

- Зачем ты здесь? Я же сказал в гостинице…

- Женя, это всё-таки событие! А я всё-таки человек…

Мужчина перебивает:

- «…который тебя любит!»

- Просто, человек, Женя, который умеет любить и живёт ради тебя!

Бегущих догоняет первый журналист на английском языке спрашивает:

- Мистер Говоров, газета «Таймс». Скажите, пожалуйста, вы довольны своей последней работой? Что ждёт человечество в области развития компьютерного интеллекта? Мистер Говоров, скажите, когда планета узнает нового человека? (англ.)

Мужчина не отвечает, но сердится на очкастого мужчину:

- Костя, я просил всё устроить не как обычно?

Мужчина снимает пиджак, некоторое время несёт, затем суёт его очкастому Косте. Снова берёт женщину под локоть, подгоняя её.

- Женя, ты не ругайся! Ты не представляешь, что это будет – бомба! Я следил за Ллойдом, за Бронниковым! Ты видел их лица?

- И теперь нас преследуют глаз-мэны! Надо их держать, а не со мной бежать!

- Ну, брат, сегодня ты крут! Это же веха, прорыв… пусть преследуют!

Корреспонденты и фотографы догоняют беглецов у автомобиля, но те быстро садятся. Автомобиль сигналит, выворачивает из круга журналистов и уезжает.

Трое едут в автомобиле, очкастый впереди, рядом с водителем:

- Ну, Евгений Ефимыч, теперь ты – Гений! И все это знают, что самое важное!

- Гений хочет спать.

- Никаких спать! Едем в гостиницу, снимаем смокинги и к Матьё! Он нас с утра ждёт!

- Нет уж! Я что, зря платье заказывала? Ты, Женя, не дал мне насладиться раутом учёного общества, хотя бы «Мулен Руж» отменять в такой день мы не будем?

Девушка и Мужчина сидят рядом на заднем сиденье автомобиля.

- Ну, Густава, тоже обижать не стоит. Я ему многим обязан, с самого начала.

Очкарик сидит рядом с водителем. Включает радио, находит волну Radio France internationale — RFI на русском языке, откуда доносятся новости об открытии нового направления человеческого развития в области виртуальных технологий.

Очкарик довольно хлопает в ладоши и смачно потирает ладони:

- О! Вот это скорость! Это работа!

ГОЛОС ДИКТОРА:

… мы все ожидали новых приоритетов в политике взаимодействия техники и человека, однако русский учёный Евгений Говоров, поставил вопрос понимания виртуального мира в остром ключе рождения сверхнового сознания и привёл некоторые доказательства. Теперь, как считает, мистер Говоров, «осталось дать миру ту формулу алгоритма в котором люди будут общаться уже без посредства компилируемого, байт-кодового или любого цифрового языка». Ещё недавно такое заявление вызвало бы только смех, но сегодня, мы все свидетели, как считает учёный, «открытия нового виртуального сознания… остальное дело времени». Остаётся ждать, сюрприза и как утверждают многие деятели мирового научного симпозиума: «Мистер Говоров привезёт его лично в скором будущем…» (англ.)

- Костя выключи это… - вздохнул Евгений Ефимович.

У женщины заблестели глаза. Она прижимается к мужчине, тот отстраняется от неё.

- Женя, ты, правда, гений! Я же знала-знала! Ты дрянь, но гениальная! Ее-е-ее-е!

Женщина издаёт вопль, его подхватывает очкастый. Машина движется по улицам Парижа, освещённым фонарями и рекламой.

В одном из многих вагонов электрички всего четыре человека, включая хорошо одетого мужчину лет сорока. Его подбородок скрашивает лёгкая небритость. В нём не сразу, но всё-таки можно узнать того успешного учёного с парижского симпозиума.

Подвыпивший мужчина, на вид лет около сорока, сидящий через два ряда сидений, смотрит на чистого попутчика с явным презрением. Две пожилые женщины сидят в другом конце вагона и борются со сном.

Мужчина спокойно просматривает прессу, купленную, по-видимому, на вокзале.

В вагон входят двое полицейских. Проходят мимо прилично одетого мужчины. Смотрят на его сумку-рюкзак и сумку для ноутбука, медленно проходят дальше.

Увидев наряд, подвыпивший молодой человек, притворяется спящим. Полицейские останавливаются, у подвыпившего мужчины, переглядываются. Не спрашивая документов, выводят из вагона. Подвыпивший, умильно улыбается и покорно бежит впереди стражей порядка.

Мужчина смотрит на экран телефона. Время: 06.17.

Мужчина берёт в руки чехол с ноутбуком и прижимает к себе, на спортивную сумку кладёт ноги. В вагоне жарко. За окном стоит лёгкий смог, он недвижен. Пейзаж покачивается в ритме стука колёс, смог уходит. У Мужчины слипаются глаза.

Мужчина спит, к нему подходит бабка с клюкой, стучит по подошвам.

- Ага, сынок, ты не проехал часом, а?!

Мужчина просыпается.

- А? Это Ореховка?

Смотрит в окно, потом на руку, и с ужасом видит, что часов на руке нет, оборачивается в вагоне никого кроме старой бабки.

- А сколько времени? Мы уже проехали…?

- Ага, ты куда едешь-то, сына? Званка была, времечко… времечко десятый час уж был! Щас Агранка, будет… ага! Куда ж?

Мужчина шарит в нагрудном кармане и успокаивается. Электричка притормаживает, он поднимает сумку и, прижав к себе ноутбук, двигается к дверям.

- Ага, сыночек, коли приехал, також, приехал…

Мужчина выходит из электрички и, оглядевшись, идёт к дороге. Электричка трогается, больше приехавших нет. Далеко от дороги видны крыши домиков, он спускается к дороге.

Мужчина идёт по дороге. Наконец, слышится звук прицепа, мужчина ставит сумку и голосует. Прицеп останавливается.

Мужчина с усилием влезает на высокую подножку камаза.

- Брат, помоги, пожалуйста… Мне бы в Ореховку…

Водитель, пользуясь передышкой, вытирает лоб, лицо, шею, подмышки, уже давно не чистым полотенцем.

- «Брат», с такими братьями, я бы не колесил по этим выбоинам… ладно, только до поворота, а там не далеко уж… может, ещё кого-нибудь найдёшь…

- Ок… спасибо…

- Гм… - водитель не больно довольно смотрит, как усаживается мужчина, но заводит двигатель.

Мужчина сидит рядом с водителем камаза.

- Я понимаю, ждать обратного это… пять часов не меньше, а тут как-нибудь…

- Может всё-таки, подкинете?! Я не обижу.

- Что ты?! Конечно, не обидишь, но я же не извозчик, тебе! У меня график! Твоя Ореховка мне совсем ни к чёрту! Только до развилки.

Мужчина смотрит на дорогу, по сторонам которой лесные тѐми с небольшими прогалинами.

Прицеп подъезжает к развилке и останавливается.

- Мне налево, те направо… бывай!

Мужчина выходит из кабины. Прицеп скрывается за деревьями.

Мужчина остаётся на дороге, смотрит на пустую дорогу.

- Пора, мой друг, пора!

Берёт сумку, закидывает на плечо и идёт по дороге.

Пройдя метров пятьсот, останавливается и видит кладбище.

Идёт дальше, дорога раздваивается, мужчина не думая, идёт дальше, вокруг появляются старые могилы.

- Ну, вот… хорошая компания! Всё, сознание спит. Царица – смерть, правит бал. Значит где-то рядом населённый пункт

Мужчина опускает сумку и чехол на землю, приложив ладонь ко лбу, пытается под маревом света разглядеть в какой стороне может быть селение. Повертевшись вокруг себя без толку, он садится отдохнуть. Он смотрит на могилы, изгороди, гранитные и железные надгробья:

- «...и каждый час уносит частичку бытия, а мы с тобой вдвоём предполагаем жить...»

Его взгляд привлекает, новый деревянный крест. Среди гранитных плит и старых советских железных башенок со звёздочками, этот крест был даже не покрыт лаком. Подойдя к могиле, мужчина, видит, что она свежая. Крест просто стоит на земляном возвышении. Под крестом на земле лежит деревянная табличка, на ней стамеской коряво вырезано: А.Н Ключевская. Дворянка.

Мужчина улыбается:

- Сколько же ты прожила, дворянка?

Мужчина начинает высматривать подходы к могилам и практически бегом ищет дорожку к самому кладбищу. Оббежав по периметру всё кладбище, он через некоторое время находит небольшую тропку. Мужчина возвращается к вещам, водружает сумку через себя за спину, берёт сумку-чехол с ноутбуком и движется по тропинке от кладбища.

Полное отсутствие звука придаёт некоторое напряжение. Шаги мужчины звучат чётко, подчёркивая тишину. Мужчина останавливается. Перед ним показались очертания дома, наполовину утонувшего в белой дымке. Мужчина подходит ближе и ищет глазами конуру собаки и, не найдя, хочет постучать кольцом ворот. Ворота от прикосновения, слегка скрипнув, открываются внутрь двора. Мужчина смотрит на забор и видит, что через два с половиной метра он заканчивается. Ворота стоят практически сами для себя. Мужчина, повертев головой, ставит сумку-рюкзак на землю, перехватывает ноутбук подмышку и осторожно входит.

- Здравствуйте… Есть кто-нибудь? Я правильно нашёл…

Мужчина осматривает окрестности дома, чуть дальше на земле замечает выжженное двухметровое зольное чёрное пятно. Кто-то из дома наблюдает за мужчиной.

- Здесь есть кто? Я из города… гм…

Он немного удивляется виду двухэтажного старого здания и тихо сам себя спрашивает:

- Это усадьба…? Гм-гм… Что это за дом?

Он смотрит на тёмный дом:

- Боже, это дворянский хутор?

Мужчина всматривается в глубину веранды. Не дождавшись ответа, достаёт телефон. На экране телефона надпись: нет сети. Вдруг раздаётся голос:

- Вы с бумагами?

Мужчина резко поднимает голову и видит второй этаж дома, на балконе которого стоит пожилой дядька, в сущности старик, но ещё крепкий на вид. Старик держит в руках старое двуствольное охотничье ружьё, которое тут же заворачивает в серую холстину. Мужчина втягивает воздух.

- Я, я понимаете, совершенно…

В глубине веранды раздаётся резкий треск, и что-то, скрипнув, зашумело, заболтало, быстро удаляясь. Мужчина смотрит на веранду и видит упавшее на бок плетёное кресло. Он снова смотрит наверх, но там никого нет. Мужчина, нахмурившись, оборачивается к воротам, где стоит его сумка. На крыльцо выходит ПОЖИЛОЙ. В его руках ничего нет. Он берёт кружку, которая стоит на перилах и выплёскивает из неё остатки какой-то белой жидкости.

С кружкой в руках он смотрит на мужчину. Пришедший мужчина снова заговаривает с пожилым дядькой:

- А Вы, наверное, брат хозяйки?

Пожилой человек ставит кружку на место.

- Нет. Если Вы с бумагами, прошу…

Пожилой мужчина проходит на веранду, поднимает, лежащее на боку плетёное кресло и мягко поставив его к овальному столу, приглашает мужчину сесть. Потом забирает кружку и быстро уходит внутрь дома.

Мужчина ставит на стол чехол с ноутбуком и возвращается к воротам за сумкой. Возвращаясь с сумкой, Мужчина видит покрытые мхом камни основания дома. Мужчина ёжится и зевает. Тут же ему приходится подавить смачный зёв, так как показался пожилой дядька.

Пожилой дядька рукой показывает куда:

- Пожалуйте…

- Вы уж извините… но… мне… о вас много рассказывали… но я не корреспондент и… не… служу… места у вас хорошие…

Пожилой дядька проводит гостя в дом, не проронив ни слова.

Они проходят через тёмное пространство дома. Гость входит в большую комнату. В центре комнаты висит старая хрустальная люстра, окна завешены плотными шторами. С одной стороны комнаты стеллажи с книгами, напротив стена со старыми пожелтевшими фотографиями. Посреди комнаты стоит огромное зеркало в массивной раме, напоминающей переплетение корней деревьев. Оно на три четверти скрыто тёмной тканью. Напротив зеркала стоит старинное кресло-качалка. В углу на узкой кожаной оттоманке с валиком ничего нет. Рядом с оттоманкой ещё одна дверь. Справа от неё – камин. Ближе к стеллажам находится длинный стол. Гость, убедившись, что в комнате никого нет, рассматривает фотографии. Дойдя до двухступенчатой лесенки для снятия книг, стоящую у стеллажей, ГОСТЬ видит, что на полке не хватает тома «Истории живописи» А. Бенуа. Гость идёт к длинному столу, где и лежит снятый том. Из густой древесной вязи зеркальной рамы за гостем наблюдает чей-то глаз. ГОСТЬ листает открытую книгу и останавливается на чёрно-белой репродукции картины Александра Иванова «Явление Христа народу».

Вдруг раздаётся глухой стук, и Гость возвращает ту страницу, на которой была открыта книга.

- Она говорила, что её бабка зналась с художником, когда тот работал в Италии.

Раздавшийся голос напугал гостя, но быстро овладев собой, он натянуто улыбнулся и тут же из-за зеркала, на инвалидной коляске вывернул юноша.

- С Ивановым?

- С Александром Ивановым. В 1857 году художник и вручил ей этот этюд!

Подъехав в инвалидной коляске к стене с фотографиями, юноша рукой показывает на стену, где среди фотографий висит работа. Это этюд обнажённого мальчика на берегу. Гость подходит поближе.

Лёгкое беззаботное настроение молодости, живо схваченное художником в этюде сильно контрастно общему колориту комнаты.

- Если вы приехали к ней, то немного опоздали! И в бумагах вам уже никто не поможет!

- Вы имеете в виду хозяйку? Я бы хотел с ней о многом…

- Её нет! - резко перебивает юноша, - Тридцать девять дней сегодня! Завтра сорок!

- Простите, я не знал! Сожалею, да… Но мне не надо помогать… я много слышал…и… и занимаясь всякого рода обычаями и верованиями… было бы интересно…

Извините, я… в общем мне нужно тихое место… и всё. Я должен закончить работу. В городе стало невыносимо… ни грамма покоя… да и жара вот…

А работа срочная, вернее уже продана… это не то…

(снова молчит, рукой делает на груди круговые движения, как будто согревает)

Понимаете, это не культурологическое или не историческое исследование, нет совсем… это… программа. Компьютерное новшество для… для развития… новые технологии в двух словах!

Гость обхватывает рукой свою шею.

- Этническими тайнами вернее народными знаниями, даже парадоксами я конечно тоже занимаюсь, но это скорей как… как хобби, увлечение пока… А вы здесь в чистоте… я имею ввиду ни компьютеров, ни телефонов, даже сеть плохая… не берёт…

Во время того, как гость говорит, он тихонько двигается и когда замолкает, останавливается у старого камина из тёмного изразца и гладит глазурь плитки.

- Не работает… - юноша нарушает осмотр жилья гостем.

- Что? Переспрашивает гость.

- Камин старый, чадит. Труба наверно забита!

- Когда Иван принёс электрообогреватель она смеялась, а на следующий день попросила включить и камин уже не вспоминался.

- А чистить не пробовали?

Юноша хмыкнул.

- Дядька уже не может на крыше… а я… не пробовал!

Пожилой мужчина, входит в комнату. Юноша подъезжает к столу, захлопывает книгу. Лёгкая пыль отлетает вверх.

- А вы Иван Игнатьевич уже верно неделю, сюда не заглядывали?

Гость искусственно улыбается, поднимает обе руки со сжатыми пальцами и, подбирая слова, спешит сказать.

- А… я думал раньше… о таком месте! Тишина! Никто тебя не… тревожит…

Гость делает паузу, как будто забыл слово.

- А потом думаешь – я же один, родителей никогда не было… Тётка старая, так она… - резко замолчав, хмыкает, - Да и в городе веселей, что ли!?

Гость выжидающе смотрит то на юношу, то на дядьку, но никто не шевелится.

А вот работать невозможно! Я не о работе самой, а о качестве дела… Так что с этой точки зрения город абсолютное чудовище… - мужчина смеётся, украдкой поглядывая на юношу и на дядьку, - Я буду вам очень обязан, если вы потерпите меня с недельку…

Юноша смотрит на гостя и быстро говорит:

- Иван Игнатьевич проводив гостевую… там, правда, кровати нет, а тахта жёсткая…

Юноша выезжает из библиотеки.

- А я и дома как раз только на жёстком практикую!

Йога понимаете..?

Дядька берёт со стола раскрытый том, поднимается на две ступеньки подставки для снятия книг, и ставит том на место. Мужчина наблюдает за ним.

Дядька открывает дверь гостевой комнаты и пропускает гостя вперёд. Гость входит, ставит сумку рядом с тахтой и, придерживая одной рукой сумку с ноутбуком, другой роется во внутреннем кармане.

- Иван Игнатьевич, возьмите, пожалуйста, сколько берёте… только не отказыва…

Пока он достаёт бумажник, дядька уходит.

Гость подходит к окну. Сверху второго этажа видно как дядька выходит во двор за дровами. Гость оглядывает комнату. Это довольна просторная комната на втором этаже. У тахты стоит небольшой столик на колёсиках.

На покрывающем стол слое пыли гость рисует круглый знак - инь и янь. В углу стоит узкий шкафчик с дверцами, внутри которого стоит пыльная бутылка советского вина, и больше ничего нет.

- Ого, бар! А музыки нет?! Скучновато.

Гость кладёт сумку-чехол с ноутбуком на тахту и, подняв руки в стороны, потягивается.

Дверь открыта, но дядька один раз стучит в косяк, громко гымкает, вносит и кладёт тяжёлый матрац на тахту.

- Распорядились…

Гость еле успевает забрать ноутбук с тахты:

- Что?!

Не дождавшись ответа, гость, когда дядька, расправив матрац, поворачивается уходить, вплотную подходит к нему.

- Спасибо, Иван Игнатич, вы не беспокойтесь… я немного устал… четыре с половиной часа на электричках – это не шутка! А мальчишку-то как по имени?

- Александр.

Мужчина улыбается:

- Сашка, значит!? Смышлёныш! А я-то и не представился… Вправду замотался, сейчас… - смотрит в телефон, - …Ха, всего-то семь одиннадцатого, дома я только просыпаюсь! Ах ты, сукин сын, - он хлопает себя по лбу, представляется, - Евгений Ефимович, по документу, друзья «ЕЕ» кличут, ну то есть Женя. Для Вас, Иван Игнатьич, Женя, чтоб попроще.

Гость протягивает руку, но дядька не реагирует, только спрашивает:

- Чаю желаете?

- Хм, да нет, спасибо, Я отдохну, если можно? Бельё у меня есть, всё остальное… здесь.

Гость садится на тахту, кладёт чехол с ноутбуком на колени, похлопывая по нему.

- Я доложу.

Иван Игнатьевич выходит из комнаты, прикрыв дверь.

Гость медленно ложится на спину, на голый матрац, уставившись в потолок:

- «Я доложу»… хм…

То ли из дома, то ли с неба звучит музыка. Небольшая речка отражает покачивающиеся ветви кустарника. Свежесть утра не рождает желания купаться в туманной реке, но гость размашисто загребает воду. Музыка заканчивается. Из глубины одной из комнат дома, смотрит на плескающегося в реке гостя юноша. Мимо проходит, ведя велосипед, Иван Игнатьевич. Гость весело зовёт его купаться, тот останавливается, снимает головной убор, кивает в сторону реки и идёт к веранде. Женя вскарабкивается на мосток, немного бултыхает ногами в воде и, резко встав, бегом направляется к веранде. На веранде им уже было оставлено большое полотенце.

- Я и не подозревал, что здесь такая чистая речка! Ух, красота же у вас! А час-то который? А то я розетки-то не нашёл! Телефон-паразит отказал! В городе забыл подзарядить… И правильно, чёрт с ним! Ух, такая свобода, такая чистота!

- Осьмой уж! Утречко.

- Вот тебе и «уж»! Это я что ж, почти сутки проспал?

Дядька снимает с багажника велосипеда корзину и входит в дом. Закутанный в полотенце гость по-настоящему сам себе удивляется и оседает в плетёное кресло на веранде.

- Это же я сутки?! Вот это да! Вот это чистый воздух!

На веранду выкатывается коляска.

- А-а, Саша! Доброе утро! У вас здесь режим, однако! Семь, а все на ногах, неплохо! А в городе-то не так! Там мы ночные жители! Здесь постараюсь держаться… ваших традиций!

Юноша скатывается с веранды, по специально сделанным доскам, и останавливается возле небольшого пригорка свежей земли. Склоняется и долго смотрит вниз. Гость, как патриций, обмотавшись полотенцем, засеменил туда же.

- Я вчера не представился…

- Вы - Евгений Ефимыч, я – Александр, - говорит не разгибаясь юноша, - Нет…

- Чего?

Юноша, вздохнув, полушёпотом продолжает.

- Всходов нет. Уже неделя прошла, как мы с Иваном косточки апельсина посадили, и ничего!

- А вы мне вчера вполне взрослым показались, Саша… - говорит шёпотом гость, нагнувшись рядом с юношей и смотря туда же куда и он.

Затем переглянувшись, оба рассмеялись. Мужчина подмигивает юноше:

- Можно так – Саша!...Идёт?

- Идёт.

- А меня – Женя. Хорошо?!

Поднимает руку, чтобы в знак договора «ударить по рукам»

- Или – «ЕЕ» - юноша хлопнул по подставленной ладони своей худой кистью.

- Точно! Саш, скажи, а где все? Или так… Кто такие «Они»? Вчера, Иван Игнатьевич, упоминал, что «Они» мол…?!

Юноша громко смеётсяся, так что гостю приходится придерживать коляску.

- «Они» – это мы!

- Кто это – «Мы»?

Юноша поднимает ладонь ко рту, гость нагибается ближе.

- «Они» это Мы – Александр Четвёртый, -шёпотом говорит юноша и продолжает в голос,- Это он по старинке всё, как положено! Так и я его часто Иваном кличу, чтобы проще…

- А-а-а?! Эвона как!

Брови гостя поднимаются, а глупая улыбка не может перейти в новую эмоцию. Наконец гость с юмором продолжает.

- А бабушка… правда того…?

- Сорок дней…

- А-а, ну да, извините!

Гость тяжко вздыхает. Поправляет на плечах длинное полотенце и берется за ручки коляски.

- Ну, тогда, Ваше Сиятельство, прошу-с!

- Ваше Сиятельство?

- Да-с, Ваше Сиятельство!

Гость катит коляску юноши к дому. Юноша улыбается.

- А розетки на Вашей усадьбе имеются?

На речке лёгкий туман уходит по течению вниз.

Юноша сидит в коляске боком к столу и листает мужской журнал (типа «Эсквайер») Гость прокладывает длинный белый шнур со второго этажа по ступенькам деревянной лестницы.

- Этот удлинитель называется: Die Kompakte Schnur. Потому что – немец! Made in German, понимайт?! Двадцать метров в такой маленькой коробочке! Яволь?!

Гость втыкает вилку в старую розетку, которая находится в столовой.

- Даже розетки рабочие… ну-да, меня электо-столбы то до вас и привели! Хорошая у вас столовая! А иконы-то, в каждой…

Гость подходит к красному углу, чтобы рассмотреть икону.

- Это ж надо… у вас же иконы старинные! Настоящие…

Гость взялся за лоб. Юноша оторвался от журнала, с растерянным выражением лица.

- Да вы же… я то сразу не сообразил… сегодня среда?!

Юноша здумавшись спрашмвает:

- «Человек обязан жить богато»(нем.) …это кто из немцев сказал? «Человек обязан жить богато»

Гость подходит к юноше и смотрит в журнал.

- Где? Да нет! Это просто для имиджа товара… а так бы подписали – кто сказал… слушай, Саша, ты по-немецки читаешь? А ангийский?

В столовую входит дядька, в руках у него поднос ручками на котором стоит супница и тарелка с нарезанным белым хлебом.

- Пожалуйте…

- Овсянка, сэр!?

Гость смеётся, но тут же останавливается.

Дядька не понимает юмора гостя.

- Суп щавелевый.

Дядька разливает суп по тарелкам. Гость, что-то вспомнив, бежит в комнату на второй этаж. Юноша смотрит на дядьку, улыбается.

- Это вроде что-то из историй о Холмсе. Если я не ошибаюсь.

Гость входит, прижимая к груди небольшие баночки с едой. Он выбирает из них мясные и ставит на стол три баночки: с фасолью, с грибами, и джем-ассорти. Саша нарушает тишину, засмеявшись:

- Иван Игнатьевич, доверяет только тому, что сделано своими руками. Особенно в еде.

- А вы, Саша?

- А я ещё молод, поэтому всеяден!

Он смотрит на дядьку, снова смеётся и по-китайски добавляет:

- «Жизнь есть пища» (кит.)

Гость оглядывается на юношу, тот уже ест суп.

- Да-а, необычно у вас как-то! Непонятно! – затем подумав добавляет, - Вернее, понятно, сегодня день такой, а я со своими…

Гость садится за стол и пробует суп.

- М-м! Иван Игнатьевич, мастер в этом деле!? Я вам как снег на голову… Признаюсь, я с умыслом в ваши места… и отдохнуть и поработать. Поэтому без электричества нельзя!

Дядька стоит у окна.

- А вы, Иван Игнатьевич, что же?! С нами бы… вкусно очень…

Дядька, глядя в пол, замотал головой, словно провинившийся. Что-то, пробормотав, вышел.

- Понимаю! Я сам-то не готовлю, но говорят, что когда что-то готовишь, то сыт уже одним приготовлением… Так вот! Когда я, кстати сказать, пресытился своей… технологией. Мой друг, психолог, рекомендовал мне сменить обстановку на… - гость застыв с ложкой у рта, засмущавшись, отложил её в тарелку, - …только не подумайте ничего обидного, сменить обстановку на так сказать, среду более простую что ль, дикую, не цивилизованную, то есть, прямо скажем, неудобную, грубую, что ли.

После некоторого молчания юноша улыбается и громко говорит:

- Иван Игнатич, слышишь?

- Я так и знал, что это вас заденет! Я же говорю о комфортабельности, понимаете, о сервисе что ли! Обо всех этих удобствах городских.

Входит дядька.

- А в плане души, чистоты я, конечно, согласен: деревня – это рай! Никакого сравнения с городом. Понимаете, у вас просто чудно!

- Иван, я же говорил нашей «столбовой дворянке» Анне Сергеевне, что мы давно уже грубы и неотесанны. Вот и подтверждение тому.

Дядька немного нахмурившись пробормотал:

- Мы – не деревня. Деревня – отседова три километра…

Юноша смеётся. Иван, смутившись, собирает приборы со стола и уходит.

- Ну, лучше бы я скрыл настоящую причину того, как я оказался в ваших палестинах!

- Я Вас понимаю, обстановку надо менять… и как можно чаще.

Гость смотрит на сидящего в кресле юношу.

- Простите, Саша, я надавил Вам на…

(чихает)

Юноша захохотал, раскачивая коляску:

-Будьте здоровы.

- Да чёрт с ним, с этим психологом, но мне кажется, он прав! Совсем другие эмоции! Я думаю, очень благотворно скажется на работе. Жду - не дождусь вечера. Я же по привычке, ночью работаю, как все титаны умственного труда. А, Александр?!

Но юноша укатывает на коляске почти сразу, потому что его крутит мелкий смех. Дядька, стоящий в коридоре между кухней и столовой, радуется за мальчика.

- А ведь я не исключал, что дом пустой! Говорили, конечно, про вашу долгожительницу Анну Сергеевну… Саша!? Куда вы все..?

Гость ходит по коридорам, то и дело, вставляя слова уже сам для себя:

- Но я ведь понимаю, что слухи тоже имеют свою протяжённость во времени. А кстати, сколько лет-то было…ей… Эй, вы где? Ну вот…

Возвращается в столовую, смотрит, что никого и снова выходит на поиски хозяев.

- Александр четвёртый… ну где же тут… гм… «столбовая дворянка»… а психолог-то молодец… «сопротивление – есть рычаг»…

Гость слышит, то скрип колеса коляски, то смешок, то в темноте вдруг покажется тень стоящего человека.

- Иван Игнатич, а вот у нас в детстве, щавель кисляткой

называли! Ку-ку!? А вот правильно сказать-то: ща̀̀вель или щавѐль? А?

Гость видит белый шнур удлинителя и смотрит, как он поднимается наверх по ступенькам.

Шнур похож на белую дорожку в другой мир.

У дома останавливается автобус. Из дома на веранду выезжает Саша. Видно, что глаза его загорелись. Из автобуса, поддерживая друг друга, выползают старички в разноцветных кепочках и беретиках, в русских ушанках. Их курирует долговязый кудреватый ГИД. Среди иностранцев парочка узкоглазых. Дядька не успел преградить путь, как юноша быстрыми толчками рук слетел по тем же дощечкам с веранды и оказался возле них. Мужчина в сомбреро и женщина в кепке российского милиционера с кучей значков сначала щурились от света и вдыхали свежий воздух.

Гость подходит к окну в своём кабинете на втором этаже. Молодой ловкий гид собирает своих подопечных в кружок. Гость открывает окно. Несколько иностранцев показывают на него пальцем.

- Господа! Мы, наконец, прибыли, в так сказать, незапланированный пункт нашей экскурсии. Нас здесь никто не ждал, но это ваше общее желание, поэтому от вас зависит, как нас воспримут! Попрошу соблюдать тишину! (англ.)

(и уже тише, как будто для «своих», он добавляет)

Как я уже говорил, это дом не просто здешней долгожительницы, здесь до сих пор сохраняется линия дворянского рода. Но, как мне известно, долгожительница наша – последнее звено этого дворянского рода.(англ.)

Гид подходит к дядьке.

- Здравствуйте, а можно ли чтобы ваша хозяйка, сказала бы друзьям из Америки пару слов.

- Нет никого, нету-нету, нельзя тут, нет никого…

- Извините, нас, пожалуйста, но люди издалека приехали. Мы только пожелаем ей – долгих лет жизни! И всё.

Гид не унимается. Гость садится на подоконник, его веселит неожиданное нашествие американцев. Юноша, стесняясь своего произношения, спрашивает узкоглазую парочку:

- Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, вы из Пекина? (кит.)

- Извините? Пекин?! О! Нет-нет! (англ.)

Мужчина по-американски раздвигает губы в улыбке, женщина участливо улыбается Саше.

- Я и он, мы родом из Гонконга, но ещё в молодости переехали в США.(англ.)

- Простите, что я вас потревожил… (англ.)

Юноша сникает и поворачивает свои колёса обратно, но слышит голос женщины.

- А Вы говорите на китайском языке? (кит.)

У юноши снова загораются глаза. Женщина подаёт ему руку

- Эйвис, а это мой муж Донг Чин! Теперь его имя Джон! (кит.)

Женщина улыбается и толкает в бок мужа, который представляется юноше:

- Джон!(англ.)

Джон приподнимает своё сомбреро:

- Оу, Александр! Я очень счастлив, поговорить с вами! (кит.)

Эйвис протягивает руку юноше:

- О, Александр, вы достаточно хорошо говорите! Кто вас учил? (кит.)

- Дело в том, что учился я по книгам, поэтому очень нуждаюсь в живой китайской речи! Моё произношение ужасно! (кит.)

Эйвис поджимает подбородок.

- Наверное, как и моё… (кит.)

Тем временем дядька ходит между иностранцами, разглядывающими дом и окрестности. За дядькой гоняется гид.

- А вас как зовут? Вы кем здесь… мы не причиним вам вреда. Дорогой вы наш, батенька… Только два слова для гостей…

Дядька отмахивается:

- Никого нет… уезжайте…

- Может того… старушка-то!? Так мы ж трогать её не будем…

Гид пытается сунуть дядьке несколько десятидолларовых купюр. Дядька резко направляется в дом. На веранду выходит гость.

Дядька бормочет гостю:

- Надо чтоб они уезжали, плохо это для него… боли будут…

Гость немного раздумывает, мычит, кивает, что понял и спрыгивает с крыльца:

- Будет сделано!

Дядька ходит от одной группы стариков к другой. Дядька щурится в открытую дверь автобуса, и видит, как что старый американец показывает на плоскую бутылку виски и предлагает выпить с ним. Джон даёт юноше померить сомбреро. Все трое улыбаются. К ним подходит гид, всё это время пытавший дядьку по поводу долгожительницы.

- Молодой человек, простите, но вот мужчина там только вертит головой вместо ответа! Возможно, ли американским друзьям пожелать доброго здоровья госпоже Ключевской?!

- Невозможно.

Гид изображает недоумение на лице, кивает на дядьку, вздыхает:

- Так… ясно! А это родственник госпожи Ключевской… так?…

А Вы, простите, кто?

- А я учу китайский язык(кит.)

Саша поворачивается к узкоглазой женщине и кивает ей, мол, правильно. Женщина смеётся.

- Это – Александр, он сам учит языки (англ.)

Гид с неудовольствием кусает свою нижнюю губу и вертит головой:

- Удивительно! (англ.)

Юноша смотрит на гида:

- Удивить человека может только один человек – он сам! (англ.) - и тут же кивает китайцам, - Извините, я сейчас.(кит.)

Юноша, увидав дядьку на веранде, быстро едет к нему, просит дядьку позаботиться на счёт самовара, чтобы пригласить Эйвис и Джона на чай. Гость подходит к автобусу и спрашивает:

- А кто здесь самый главный?

Гид сразу же выскакивает из массы стариков.

- Здравствуйте, а вы здесь ответственное лицо?! Вы понимаете…

- Я, как ответственное лицо, заявляю: бабушка уехала… и вам здесь больше делать нечего!

Гид хмурится:

- Как уехала? Она…?

- Уехала в мир иной на белых лошадях!

- Гм… ясно… - гид немного теряется.

- Да куда уж яснее…

- Вы могли бы им сказать… а то…

Гость делает понимающий жест ладонью.

- Дамы и Господа! Мы рады вас видеть, но сегодня у нас не приёмный день. Госпожа… долгожитель, закончила свой бренный жизненный путь! (англ.)

Сразу утих иноязычный гвалт, и послышались кашель, вздохи и гмыканья стариков-иностранцев. Гость смотрит на дядьку и кивает, как будто ожидая подтверждения. Некоторые старики, проследив взгляд гостя, поворачиваются к веранде. Дядька застыл на веранде, смотря на гостя но, сообразив, что его ждут, два раза кивнул, но при этом как-то с поклоном. Тем временем юноша уже возвращается к Эйвис и Джону. Но тут же гид заторопился, стал загонять всех иностранцев в автобус, повторяя на английском языке, что долгожительница умерла, а их ждёт дальнейшая программа. Иностранцы тут же стали подходить к дядьке и выражать свои заморские соболезнования. Дядька, не понимая их, кивает головой.

Эйвис кладёт ладонь Александру на плечо.

- Александр, тебе надо говорить с настоящими китайцами, а мы с Чином, из Гонконга, и говорим только на английском языке. (англ.)

Затем она подаёт руку юноше и широко улыбается.

Джон улыбается, раскрыв свои выбеленные зубы.

- Да! Всё это было, только в детстве! (англ.)

Эйвис и Джон повторяют друг за другом:

- До свидания, Александр! (англ.)

Александр немного растерян:

- До свидания. (англ.) Прощайте.(кит.)

Саша держит руку Эйвис, потом отпускает и, развернувшись, быстро едет к веранде. Дядька торопится спуститься и ловко вкатывает коляску по дощечкам на веранду. Саша разворачивается. Иностранцы грузятся в автобус. Эйвис оборачивается к веранде. В глубине веранды сидит юноша, сзади него стоит дядька.

Эйвис улыбается, машет рукой и входит в автобус. Юноша не моргает. Автобус разворачивается, чуть ли не задевая старые ворота, и выезжает на дорогу. Юноша задумчиво улыбается.

После полудня гость уже усиленно работает за ноутбуком, но чтобы размяться встаёт и, потирая шею, спускается на первый этаж.

Дядька входит на кухню с небольшим тазиком овощей с огорода. Он бережно вымывает помидоры, огурцы, кабачки, зелёный лук, зелень.

В кухню заглядывает гость и, увидав дядьку, некоторое время наблюдает за ним.

- Иван Игнатич, а давайте вместе, что-нибудь сготовим

(подходит к сложенному на столе картофелю)

Я вот пока картошечку почищу…

- Вы гость, не положено.

- Ну-ну, гость… вы же меня не приглашали! Я сам явился, поэтому можно.

Гость берёт нож, принимается за чистку.

- А что, вы всё один справляетесь по дому?

- Теперь да. При госпоже… при сударыне была Тася… да на следующий день сбёгла… как не стало… её.

Дядька отвернулся боком и зажмурился, удерживая влагу в глазах.

- А вы, видать, госпожу сильно любили!? Хорошая была, сударыня-то?

- Хорошая. Она же ему была… всем.

- Иван Игнатич, извините за любопытство, но она же ему бабка, а где же мать?

Дядька улыбнулся:

- Сударыня – прабабка.

- Гм… «сударыня»… а мама-то…?

- Ему и не вспоминайте, он её даже плохо знал. Привезла мальчонку пяти лет и…

Дядька медленно набирает воздуха в лёгкие.

- Нет её, уже осьмой год как. Сама себя наказала.

- Наказала?!

Дядька хмурится, ему явно не хочется говорить об этом.

- В артистки с юности подалась… сгорела… не выдержал видимо организм.

- Да, с ними бывает. Иван Игнатич, хочу спросить вас: а вот я всё-таки не понимаю, что ж вы Сашку от людей-то подальше держите? Он же молодой человек! Ему бы жизни как раз сейчас, общения!

Дядька смотрит на гостя.

- Нельзя ему… не может он.

- Не может?

- Болеет он… ему после людей нехорошо бывает. Переживает он.

- А что переживать-то! Много людей также… на колясках… так живут же, радуются!

- Вот после матушки его и стало… Не может, плохо ему.

Гость не понимающе пожимает плечами, кладёт последний почищенный клубень картофеля на стол.

- А зачем вы меня не погнали? Я же тоже посторонний!

Дядька подходит к гостю, сгребает картофель в тазик, черпаком наливает в тазик из ведра воды и долго руками промывает все клубни. Гость, словно вспомнив о более важном деле, так и не дождавшись ответа, выходит из кухни. Дядька бубнит себе под нос:

- На всё воля Божья.

Иван заботливо трёт в тазике белую картошку. Его грубые руки перекладывают клубни на стол.

В тёмно-синих сумерках река медленно несёт свои воды.

Гость отходит от окна, подходит к столику на колёсиках, где стоит ноутбук, включает его. Столик двигается и слегка покачивается. Гость выбирает из стопки бумаг один лист, крепко сворачивает его и заталкивает между парой колёсиков. Гость садится на тахту, запускает редакторы, таблицы, открывает документы. Просматривает распечатанные материалы. Вдруг до него доносится глухие звуки не то плача, не то кашля. Он прислушивается, смотрит на дверь, она открыта. Через порог двери проходит белый шнур удлинителя. Звуки становятся более отчётливыми. Затем слышатся частые шаги, хлопает дверь. Гость выходит из комнаты. Медленно спускается со второго этажа. Звуки усиливаются. Гость продвигается на звук, осторожно выглядывает из коридора в залу, которая является библиотекой. На полу лежит книга с несколькими мятыми страницами. В коляске, скрюченный юноша над ведром, которое придерживает сидя у его колен дядька. Приступ рвоты схватывает всё худое тело юноши. Коляска трясётся вместе с юношей. Гость открывает рот, чтобы предложить свою помощь, но не произносит звука. Так как его не видят, он уходит.

Гость садится за свой столик. Ещё раз просматривает материалы на листах, застыв, смотрит в экран. Вдруг сверху что-то зашуршало и тут же перестало. Гость перестаёт дышать, прислушивается, медленно выдыхая воздух. Встаёт. Достаёт из сумки изогнутую блестящую трубку и табак в коробочке с золотыми иероглифами. Только он раскуривает трубку и садится, как ноутбук издаёт протяжный писк и выдаёт предупреждение, что питание отключено, а питания от аккумулятора хватит на двадцать минут.

Гость спускается по ступенькам, входит в столовую и видит, что его немецкий удлинитель выключен, а в розетку включен несколько раз, наращенный и перемотанный, синей изолентой шнур. Гость двигается по пути шнура и заглядывает в комнату, где стоит электрообогреватель с уже раскрасневшейся пружиной. Скручивающаяся к центру пружина слегка звенит от нагрева. Вдруг гость слышит тяжёлые шаги и отходит вглубь, в темноту коридора.

В комнату входит дядька с юношей на руках. Гость видит, как заботливо ухаживает дядька за юношей. Дядька укрывает юношу сверх одеяла ещё и пледом перекрещивает и выходит, медленно прикрывая дверь за собой. Гость чтобы его не заметили, пережидает в темноте, пока не уходит дядька. Гость проходит мимо двери видит, что она едва прикрыта. Он осторожно поднимается по лестнице, как внизу со стулом в руках появляется дядька. Они смотрят друг на друга. Гость делает лёгкий кивок и отводит глаза. Дядька садится на стул у прикрытой двери Сашиной комнаты.

Музыка плавно плывёт над утренним, в туманной дымке берегом. Гость открывает глаза. Угол потолка и стены облюбовал паук. Он с неторопливостью и важностью обустраивает свою территорию. Вдруг он дёргается и спешит на окраину своих владений, где трепыхается мушка. Паук с прежней спокойностью укутывает эту «гостью» своими покрывалами.

Гость сморщивает лицо, потягивается. Затем встаёт, прыгает, поднимая колени, делает несколько упражнений для общего состояния и открывает окно. К дому, ведя свой велосипед, подходит дядька. На багажнике стоит плетёная корзина, прикрытая сверху тряпкой.

Гость сжимает губы трубочкой:

- «Осьмой уж!»

Гость берёт со стула длинное полотенце и спускается вниз. Он выходит на веранду и быстро идёт к ступенькам. За овальным столом на веранде сидит юноша и пьёт из фарфоровой кружки парное молоко.

- А вы с детства закаляетесь?

Гость, уже у самых ступенек веранды резко останавливается.

- Простите, Саша, не заметил. С добрым утром! Бегу освежиться пока тело горячее! А закалка…?! Что вы, я же не спортсмен… Я сам не понимаю, как в прошлый раз решился! Просто речка как парное молоко у вас…

Юноша неожиданно кричит:

- Иван Игнатьевич, а налейте кружку молока для нашего гостя, чтобы он сравнил…

Гость снимает в это время халат и вешает на перила веранды:

- Ну, это после. Сначала в речку…

Гость мелкими шажками трусит к реке. Он опускает одну ногу и его передёргивает:

- Ого, на этот раз не горячо.

Гость поворачивается к веранде. На веранде видно как к юноше уже подходит дядька с кружкой молока для гостя.

Гость набирает воздуха и подбадривает сам себя:

- Трибуны скандируют: - Вперёд!

Он скидывает своё широкое полотенце. Делает пробежку назад к берегу, затем гимнастические упражнения для разогрева и вдруг с рёвом бежит по мостку.

- А-а-а! Есть ещё порох…

Вынырнув уже довольно далеко от берега, гость плывёт со скоростью ракеты и юноша с восторгом наблюдает за ним. Дядька задумчиво причмокивает, глядя то на юношу, то на гостя. Резко вдохнув, исчезает в пространстве дома.

Гость вбегает на веранду, судорожно растирая себя полотенцем. Он прыгает, выполняет стойки, отжимается в проёме двери в дом. Смотрит на кружку на столе.

- Дайте-дайте молочка, люди добрые!

Он быстро берёт халат с перил веранды и надевает:

- Всё! Это был последний раз в сезоне!

Подозрительно всматривается в кружку с молоком.

- А у вас совсем не жарко оказывается! В городе такое творится, что я с ходу прыг в вашу воду! А теперь остыл, получается! Эх, я раньше не приехал сюда… эх! В городе-то слыхали что творится, солнце палит… область горит… а вы тут как-то, получается, миновали… вы как будто в другой стране живёте или на другом континенте…

Он смеётся, затем впивается в кружку, пьёт.

- У-у! Какое молочко, я даже согрелся.

Гость ставит кружку, вдыхает воздух полной грудью, потягивается.

- Но речка, сама чистота! Рай! Рай на земле! А как твои апельсины? Не прибавили в росте?

Гость сел за стол напротив юноши. Юноша отрывает взгляд от молока.

- Не знаю, ещё не смотрел.

Гость улыбается, сжимая в ладонях кружку. Юноша тоже улыбается, сжимая свою кружку. Они молчат.

- Ангел пролетел! Молочный наверное ангел!

Юноша не понимает, немного теряется:

- Что? Ангел!?

- Ну да, когда тишина, говорят, вроде ангел пролетел! И значит можно общаться как близкие люди, хорошо?

Юноша глуповато кивает в ответ, как будто ему открыли истину.

- Саш, а ты молоко, я смотрю, парное любишь?

- Я?! Да нет! Я его уже готов… - шёпотом договаривает, - …возненавидеть.

- Ого! А зачем тогда пьёшь?

Юноша оглядывается, тянется к гостю, он серьёзен, вдруг в его глазах проскальзывает хитринка. Гость тянется к нему, юноша шепчет.

- Ангела жду… молочного.

Юноша смеётся, вслед за ним гость:

- А ты наш человек, Саша!

- Что?

- Да это так! Шутка! Саша, а ты случайно не жертва радиационного облучения? Ну, извини, я такое употребление молока ассоциирую только с лучевой болезнью! Ты же я вижу без удовольствия…

Юноша смеётся:

- А что такое удовольствие?

- У-у, брат… это… много… много чего.

- Значит – много?

- Ну, да, когда много для некоторых тоже удовольствие...

- А для вас?

Юноша вновь сжимает кружку, гость подмигивает ему:

- Пей, давай

Юноша невесело вздыхает. Гость продолжает:

- Вот у тебя много молока?

Юноша сдвигает брови, пытаясь понять вопрос.

- Да! А удовольствия, я смотрю, нет нисколько…

А вот Аюрведа гласит: корова это жизнь!

Из дома вышел дядька, смотрит на сидящих с кружками и, спустившись с веранды, садится на велосипед. Юноша и гость молчат. Когда позвякивание велосипедного звонка растворяется в тишине, юноша выдыхает. Гость улыбается:

- А ты говоришь, удовольст…

- Я говорю: много! Много жизни, много глаз, много звука!

Разве это не удовольствие?

Гость сожалеючи кривится:

- Не-а…

Юноша неожиданно спрашивает:

- У вас есть друг? – и сам отвечает, - Есть!- затем отводит глаза, - У вас друзья есть…

Гость сеётся:

- А что тебе мешает… их есть!

Юноша не понимает шутки гостя. Гость ставит кружку на стол:

- Шутка! Начинай заводить друзей!

Вот я – разве тебе не друг?

Разве мы уже не друзья?

Гость встаёт и на цыпочках подходит к юноше, нагибается и заглядывает ему в лицо.

- Малыш, а я!?

Гость изображает лицом обиду. Юноша сначала вопросительно смотрит на гостя, а потом резко выдыхает:

- Я же серьёзно…

Юноша залпом допивает остатки молока. Съезжает по досточкам на землю и едет к бугорку, где посажены косточки апельсина. Подъехав, юноша сильно наклоняется вперёд, глядя в землю. Гость наблюдает за ним, затем встаёт и подходит к юноше.

- Ну, как?

Юноша всё еще смотря в землю:

- Что?

- Я говорю, как семена? Осень на носу, пора урожай снимать!

- Мы с Иваном, пересадить думаем, когда всходы пойдут… ведь не даром парило в это лето… дворянка говорила, что годы горячие будут, жаркие.

- Ты меня удивляешь, Александр, завтра осень начнётся! Ты что, на жару надеешься? Тебе жары мало?! Нынче осень только как избавление от жары ждёшь… к тому же это среднерусская равнина, земля не такая нужна!

Юноша смотрит на небо:

- Дождя не было давно.

Он едет к дому, где стоит небольшая лейка с водой. Гость двигается за ним, дойдя до дома, садится на ступеньки.

- Может помочь!?

- Нет, это не сложно.

Юноша ставит лейку на подножку и едет обратно к месту посадки апельсинов. Гость наблюдает, как юноша поливает землю, затем, глотнув, молока, слегка скорчив лицо, выплёскивает молоко за перила веранды на зелёные листики куста. Капли быстро высыхают, оставляя белёсый налёт.

После очередного сидения за ноутбуком гость замечает. Что уже довольно поздно, он смотрит в окно комнаты на втором этаже. Далеко на горизонте виднеются слабые огоньки маленького населённого пункта. Он иронично и грустно замечает:

- Карлсон вернулся… - и тут же что-то вспомнив - …О!

Гость садится за ноутбук, выходит в Интернет, быстро поколдовав на клавиатуре, запускает скачивать мультфильм «Малыш и Карлсон».

Открывает редакторы для создания программы и, пожевав свои губы, начинает работать. Слышится еле слышимый звук. Гость отрывается от работы, слушает. Смотрит вверх, паука в углу на потолке нет. Паутина стоит мёртво. Только гость принимается вбивать клавиши, как снова слышится стук. Он отклоняется от ноутбука и слушает. Звук раздаётся сверху.

Гость усмехается, готовясь продолжить своё дело:

- Ночные жители…

Снова на чердаке теперь отчётливо и громко что-то заскреблось и остановилось. Гость хмурится. Пытается сосредоточиться, но его снова отвлекает этот шум на чердаке. Гость встаёт, подходит к окну. На горизонте нет ни одного огонька, и ночь как будто посветлела.

Теперь шум сверху похож на звук исходящий от человека. Гость, найдя в сумке фонарь, тихо выходит из комнаты. Медленно идёт, прислушивается к тишине, но довольно уверен в себе. Спускается со второго этажа по лестнице, замирая на скрипучих ступеньках, чтобы не разбудить кого-нибудь. Выйдя на улицу через веранду, он обходит дом и находит приставную лестницу на чердак. Чердачные воротики открыты, и пространство за ними мрачно чернеет. Гость осматривается и замечает что вокруг туман. Он, прислушиваясь, медленно поднимается, останавливается перед чердачными дверцами и включает фонарик. Чердак высокий с перегородками и большими цельноствольными откосами.

- Ого, мансардочка…

Гость, немного поколебавшись, протискивается внутрь. Каждый его шаг звонко отдаётся в тишине. Гость заворачивает за кирпичную стенку, похожую на печную и останавливается.

Вдруг в тишине слышится шорох. Гость резко перебрасывает луч фонаря на звук. Весь угол забит старым хламом.

- Я надеюсь… не человека здесь найти!? - громко говорит он, но звука не слышно - Значит кошки-мышки!? Чур, я кот!

Гость медленно, светом луча пробирается к старым вещам. Здесь были: и старые корзины, чугунная и керамическая посуда, книги и журналы, картины, зеркало со сколотыми краем, чемоданы, сундуки, ящики с разными мелкими предметами, с частями старых игрушек, кусками фольги, разными пружинками, шестерёнками. К стойке было подвешено, старое шерстяное женское пальто.

- Да уж… вот тебе, ба-ушка! Вот тебе, Иван Игнатич!

Рядом снова заскребло. Гость направляет луч в ту сторону. Что-то быстро метнулось в темноту между ящиками.

- Так вот что!

Он находит тяжёлую сковороду с ручкой.

- Чугун. Чугуном по безграмотности и… разгильдяйству…

С очередным звуком гость начинает охоту со сковородой в руках с прямой задачей поразить цель. Гость ударяет по чемоданам, по книгам, по кучам старых игрушек, по ящикам с тряпьём, по стопкам железной посуды и, наконец, разбив старый керамический сервиз останавливается. Он часто дышит, в его глазах ненависть ко всему старому, ко всему отжившему свой век, к быту, к этому укладу жизни, к такому смыслу жизни.

- Маленькая серая дрянь! Сидишь здесь, среди старья, тебе счастье, а мне… мне заказ, сроки, гонорар… тише-тише… кот не крыше…

Он направляет луч под ноги, нагибается над разбитым сервизом, на осколках, которого лучом высветился глазурный двухглавый орёл. В этот же момент из-под старого обеденного сервиза мышка бросается в другую сторону чердака. Гость кидается за ней и, занеся сковородку над жертвой, вдруг спотыкается и падает чуть ли не головой о сундук, стоявший в самом углу этой стороны чердака.

- Чтоб ты… сдохла!

Поднимается и пинает ногой сковородку, тут же пожалев об этом. Сковородка «отползла» на тридцать сантиметров.

- Чтоб тебя…

Гость садится на сундук, подбирает горевший фонарик и прикладывает его ко лбу. Отдышавшись, гость торопливо поднимается с пыльного сундука, чтобы отряхнуться. Фонарик высвечивает резной сундучок среднего размера с декоративной чеканкой. Гость потянул за небольшой замок, он открыт. Он поднимает крышку и, сморщившись, смотрит. В сундуке стопками уложены связки писем, а также награды царского времени, кресты, звёзды, эполет офицера гвардии, кортик морского офицера.

Гость берёт небольшую пачку перевязанных нитками старых писем – это в основном треугольники со штампом полевой почты. Другая пачка, прилипшая к соседней, довольно плотная и высокая. Это прямоугольные конверты с вензелями и печатью двухглавого орла. Гость сдувает пыль и читает бледные чернильные строки.

- Анне Ключевской. Офицер лейб-гвардии морского флота, младший лейтенант… вот тебе ба-ушка!

На чердаке снова слышится скребущий звук.

Юноша за столом пьёт утреннее молоко, он едва сдерживает смех. Входит дядька с супницей на подносе. Невыспанное опухшее лицо гостя, поднимается от стакана с молоком. Чуть выше брови, наискосок, белый пластырь не полностью прикрывает ссадину.

- Спасибо, Иван Игнатич за молоко, но…

Юноша не выдерживает и смеётся:

- … это я… сказал, что гость ангелов молочных видит… когда молоко пьёт!

Его крутит смех. Дядька сначала хмурится, но тут же крякнув, улыбается и разливает суп по тарелкам.

- Вы бы, Иван Игнатьевич, обо мне не беспокоились…

Дядька смотрит на юношу, тот начинает смеяться.

- Знаете, беспокойство, это великодушное чувство! А вы у нас гость.

- Понимаю, традиции русского дворянства… я тут случайно на чердачок попал… так знаете, пожалел, что бабушку вашу не застал.

Дядька берёт кувшин с молоком и выходит.

- Пра-бабка, …бабка раньше ушла, я её и не видел.

Гость болтает ложкой в жидком супе, но всё-таки удивлёно поднимает брови. Юноша продолжает:

- А эта даже фамилию сохранила и мне по наследству…

- Это я понимаю! Кровь у неё, ещё крепкая, настоящая текла! Столько жить! Хотелось бы такой крепости! А!?

Гость от волнения встаёт. Юноша улыбается:

- Да… она до последнего дня крепко ругалась!

Он вдруг едет в комнату с книгами и фотографиями:

- И ходила до конца.

Гость двигается за юношей.

- Вот это – сила! Опоздал!

- А письма вы видели? Вот где сила! Анна Сергеевна, всю историю жизни мне из устно…

Гость смотрит на фотографии, на стене:

- Да что история! Сила духа, энергия…

- Она же одного любила всю жизнь. Молодая была, да и он был старше её на года три – офицер морской гвардии. После смерти государя нарушил присягу. Перешёл на сторону советов. Она не стала отвечать ему на письма. Вышла за молодого учителя, как протест, наверное. Но когда он приехал к ней на коне, в бурке и папахе… простила его. Понимала, что служить расстрелянному царю, самому быть расстрелянным, служить в могиле… любила его. А он приехал, чтобы обвенчаться с ней. Она плакала, но бросить мужа, было позором для неё.

Юноша кивнул на фотографию, перед собой:

- В сорок первом, офицер морской флота погиб. Они до последнего дня переписывались. Это любовь, наверное.

Гость смотрит на фотографию ещё молодой четы дворянки и учителя.

- Саша, но как же она столько с сельским учителем прожила… это же загадка… энергия человека.

- Учитель тоже на войне погиб. У них долго детей не было, она не хотела, а вот как уйти ему… она тут через девять месяцев в точности и родила.

- Вот те и баушка! Знала ведь… а я Саша, признаться ради неё к вам попал.

Юноша кивает головой, гость треплет его за плечо:

- Я давно слышал об уединённом местечке вашем со старой дворянкой. Думал увидеть вашу прародительницу, силу её узнать. Тайну. Это же кровь голубая. Я ведь хотя и не спортсмен, а здоровьем дорожу! Пробую все секреты… всех народов мира, а тут у себя под боком прозевал. Но главное, человек-то уже во всех сферах изучен, а всё до тайны жизни, до источника сил – не добраться. Всем не дано!

- А что за народы у источника…

- У-у, брат! Тут не народы, а их, так сказать, практические знания, способ применения, так сказать нашего тела… инструкция к прибору…

Юноша и гость вслед за ним, рассмеялись.

- Ты, наверное, не слышал, но может быть, читал? Северные народы, Алтай, индусы. Река духов у шаманов. Очищение кармы у буддистов. Аюр-веда – знания и практика. Йога в конце концов. Читал?

- Нет! А это всё долгожители пишут?

- Пишут… Да, пишут, долгожители… практикуют, внедряют, исповедуют, живут одним словом.

Гость провёл пальцем по рамке и растёр пыль о свою ладонь:

- Вот ты, языками владеешь?

Юноша смутился. Гость подбадривает, загибает палец:

- Ну, давай, немецкий… ещё?

- Французкий, британский немного…

- Ну, это ты зря, английский запустил. Ты же вроде даже китайский знаешь?

- Нет, китайский мне не давали. Бабка только что сама знала… Это я сам немного. Интересный язык, в интонации значение, в эмоции, в настроении весь смысл…

- Ну, вот! А языки это что? Это передача одной и той же информации разными звуками. Так и разные народные национальные учения. Это вместе одно значение идеала, эталона, Бога, сути. Зеркало мира, если хочешь! Только осколки частицы этого зеркала никак не собрать. Но по крупицам люди всё-таки приближаются к этому знанию. Откроют источник жизни, тайну… откроют Бога в себе. Это наверно будет рай. А это кто?

Гость показал на старую фотографию с уже не молодым офицером морского флота.

Юноша не ответив, поворачивается к иконе, висящей в углу.

- А веру?

- Что веру?

- В Бога.

- Ну, знание всегда приходит через веру и сомнение… и практику конечно. Это он, герой нашей героини?

Гость прищурился на фотографию офицера. Юноша грустно кивает:

- Да.

- Всё так же офицер?

- Да. Это как раз где-то сороковой год. Единственная фотография, которая появилась у неё после его гибели.

- Люди не понимают, что война – зло, останавливающее развитие человека! Не я сказал.

Гость обвёл рукой стену с фотографиями.

- А это всё её родословная?

- Да. Это только её родственники. Учитель не мог заставить её снять их… да и никто не мог. Это её воля была…

Юноша подъехал к резной фотографии – Прабабка с мужем в молодости.

Гость кладёт на зубы большой палец и прикусывает за ноготь, стоит не двигаясь. Юноша улыбается:

- Он её боготворил… он был учитель литературы, а она его музыке учила.

Гость выходит из задумчивости:

- Саша, а что это за музыка по утрам раздаётся по всему дому. Я даже не понимаю откуда. Это твоё радио или пластинки? Это виниловые? Очень чисто… Я теперь наверно поздно буду вставать, так ты буди, буди меня! Ты любишь музыку?

Юноша молча катит на коляске через комнату к дальним портьерам, за которыми оказываются двери. Он исчезает за тяжёлой лоснящейся от времени тканью. Через мгновение раздаются звуки фортепьяно. Гость осторожно протискивается сквозь завешанный дверной проём и видит юношу за инструментом. В комнате довольно сумрачно. Два окна зашторены. Полотно штор ровно стоит перед окнами. Кольца крепления шторы к гардине, растворяются в пробивающемся сквозь щель дневном свете. Светораздел создаёт впечатление, что шторы парят в воздухе.

- Саша, разве музыка в таком мраке может звучать?

Гость подходит к ближайшему окну и раздвигает тяжёлые шторы, и с усилием открывает оконную раму. Свет и ветерок наводят в комнате некоторую сумятицу. Обрывки старой газеты, какие-то тонкие веточки, сухие листья и трава закружили по полу. Сквозняк даже поднимает немного старую штору и дверь в комнату резко захлопывается. Юноша в тот же момент берёт на клавиатуре последний аккорд и оставляет руки на клавишах. Гость только теперь осматривает комнату и видит, что в комнате кроме фортепьяно ничего нет, хотя места достаточно.

- Почему так пусто? А-а, понимаю, высокая музыка не терпит суеты… и быта.

- Нет. Анна Сергеевна наказала всё после неё сжечь. Кровать и другое, Иван сразу сжёг, а вот фортепьяно я отстоял.

Юноша аккуратно закрывает крышку клавиатуры.

- Думаю, она теперь не против. Да, ещё зеркало в библиотеке её стоит. Его я тоже не дал.

- Гм, такое зеркало сегодня отреставрировать да хорошо продать можно…

- Зеркало это, видело всю её жизнь. С молодых лет она его всегда с собой…

- Вот старушка. Сильная была, сразу видно.

- Огня было много.

- А?

- Горело высоко. Я плакал.

- Ну, ты, давай-ка братец, сыграй что-нибудь повеселее.

Юноша открывает крышку рояля, как бы собираясь начать играть, но вдруг хмурится, отъезжает от инструмента и разворачивается к гостю.

- Я плохо учился, давно уже всё забыл, из того, что она давала. Она старалась, чтобы… да я всё ленился. Ноты… ноты целый день. Это когда я сон свой ей озвучил, так и учить начала.

- Как это озвучил?

- Музыкой! Мне как я стал здесь жить, музыка сниться. Вот так сел и сыграл.

Гость присвистывает, кивает головой. Юноша, подкатив ближе к роялю, играет. Это лёгкая лирическая мелодия.

- И много их у тебя?

- Некоторые остаются надолго, но многие забываются.

Юноша вновь играет – медленный и серьёзный тон, который сразу собрал складки на лбу гостя. Он как-то сморщился, сжал губы и не найдя куда сесть, садится на пол, а голову откидывает на невысокий подоконник, подложив конец штор. Прикрывает глаза. За окном над рекой плывёт лёгкий пар, и ровная гладь воды отражает деревья на другом берегу.

На следующее утро музыка вновь раздаётся снизу из бабкиной комнаты. Гость просыпается, потягивается и тут же втыкается одной рукой в белёную стену.

- Ох-хо! Саша- Сашка…

Замечает на потолке паука, улыбаясь, соскакивает с постели. Хватает своё полотенце для рук, встаёт на кровать и, мотая из стороны в сторону полотенце, пытается сбить паука. Паук долго сопротивляется, но изгоняется за приоткрытую раму окна. За окном, на тропинке дядька катит за руль свой велосипед и подкатывает его к дому.

- «Осьмой уж!» Гм…

Гость входит в столовую. Юноша уже сидит за столом и допивает молоко. Дядька раскладывает в две тарелки кашу.

- Утро доброе!

Хозяева не торопятся с приветствием и поэтому гость быстро продолжает.

- Иван Игнатьевич, ваша добрая каша – пища богов, но я привык к более современным вариантам здоровой пищи.

Гость переводит взгляд и видит свои, аккуратно составленные банки с деликатесами на небольшом столике в углу. Гость открывает за колечко банку, втягивает носом запах и предлагает всем присоединиться. Дядька выходит из столовой, а юноша заливается смехом, отказываясь от угощения.

День ясный на небе далеко простирается голубая даль без единого облачка. Гость сидит на ступеньках веранды, за его спиной на веранду выезжает юноша. Гость глубоко вдыхает:

- Сашка, а знаешь, почему я встаю, по-вашему? Потому что высыпаюсь, хорошо. И не черта не работаю! Понимаешь, я, ночной житель, превратился теперь в порядочного… гм-гм… человека. Я сажусь работать, а мне… как раньше говорили - сон в руку. Я тут живу как барин, а время… против меня! Мне же работать надо! Знаешь, зачем я приехал?

Гость оборачивается. Юноша сидит в коляске, а чуть за ним, в углу под табуреткой лежит резиновый мяч.

- А что это там? Мячик? Ну-ка?!

Юноша оборачивается, подъезжает, нагибается и берёт в руки синий с полоской посередине, старый советский резиновый мяч.

- Ну-ка, дай!

Юноша бросает мяч в руки гостя.

- Ну, ничего, мягковат, но это ладно!

Гость пробует мяч ногами коленкой.

- Ну давай… давай в две команды!

Юноша с широкой детской улыбкой скатывается с веранды и сразу получает мячом по ногам. Мяч отскакивает в сторону.

- Ого! Отбил! Нападай!

Юноша немного скептически улыбается. Гость запрыгал с мячом прямо перед юношей и между делом ткнул ему в плечо и тут же мягко отвернул ладонью вбок его голову.

- Оп! Давай, юнец!

Юноша тут же стал работать руками и вертеться вокруг гостя как волчок. Гость только успевает отпрыгивать от коляски. Юноша входит в азарт, его лицо зарумянивается. Гость иногда подпинывает, отлетевший чуть дальше мяч.

- Не подыгрывать! Нет!

- Ах, так!?

Гость добегает до поленницы, хватает два полена и, найдя, чуть поодаль, подходящее место бросает в двух метрах друг от друга.

- Вот тебе! В одни ворота!

Бросает юноше мяч, который падает тому на колени, он не доволен:

- Ага. Руками не играть!

- Я, руки?! Я, руки?! Где мои руки?!

Дядька выводит из сарая свой велосипед. Останавливается, любуясь и радуясь за юношу, который смеётся и по-детски выказывает недовольство игрой противника. Дядька ставит велосипед сбоку сарая, чтобы не мешать игре, и, сняв с рамы насос, садится подкачать шины. Юноша ловит мяч коленями, находясь между поленьями.

- Ого! Вратарь держит удар!

Юноша опускает мяч рядом, подстраивается и передним маленьким колесом коляски ловко направляет мяч в гостя.

Гость чуть не пропускает удар, падает на землю, прижав мяч к животу.

- Ого! После такого я тебе признаюсь!

- В чём?

Гость смеётся, поднимается:

- Во всём. Я же здесь думал… силу найти, а не просто чистый воздух. Думал, с вашей «дворянкой столбовой» встречусь, да опоздал.

- Хотите обратно? В город?!

Гость смеётся и ударяет по мячу. Юноша коляской отбивает и гость успевает поймать его ногами:

- В вашем доме я и так в далёком прошлом оказался. Молодец! А ты как? Не чувствуешь себя стариком?

Гость смеётся, отвлекая внимание юноши, и снова ударяет. Юноша отбивает рукой.

- В прошлом всегда моложе.

- Молодец, Сашка! Не сдавайся!

Гость ловит мяч и осторожно двигается в нападение, разыгрывая ногами, демонстрирует, как он залихватски орудует мячом:

- Разве деньги, власть, влияние на массы, высокий потенциал в творчестве-искусстве, глубокая философия жизни и ещё что-то, так важны для самой жизни человека? Нет. Важно здоровье. Здо-ро-вье!

Гость крутится вокруг юноши, не давая тому завладеть мячом.

- Это, брат, не секрет!

Он дотягивается до носа юноши и легонько щёлкает его по носу:

- А вот тебе секретик открою! Слушай! Я вот у долгожительницы вашей… хотел опыта набраться… так вот – я ведь для себя давно решил, кем быть!

Гость снова щёлкает юношу по носу, дразня его и уворачиваясь от его коляски, не даёт себе отомстить.

- Давно, я как–то одного заблудшего из бутылки достал. Ну, от алкоголизма излечил! До сих пор с ним дружим. Всё благодарить не знает чем!

Гость останавливается и ставит ногу на мяч. Юноша тоже останавливается, часто дышит.

- Ну, это первый опыт был. Ты не думай, я не хвалюсь! Но это не заговоры и привороты… это больше. Это знание мира… это… про что я тебе рассказывал – вселенная!

Гость поднимает обе руки вверх. Дядька с насосом у сарая, перестаёт качать колесо, проверяет плотность шины и, крякнув, выкручивает шланг. Он слышит как гость продолжает.

- Вот это меня больше интересует! Человек! Человек – организация тонкая. И он часто ломается, выходит из строя, строя внутреннего… и ему нужно помочь. Человек – вселенная! Не я сказал.

Гость ударяет ногой по мячу, юноша руками ловит и кричит на китайском языке:

- Энлей ыийчо!

- Что?

- Человек – вселенная! Выражение китайского философа Ян Чжу. Красиво звучит, не правда ли: энлей ыийчо.

人类宇宙 Rénlèi yǔzhòu Человек – вселенная. (кит.)

Дядька ставит велосипед в сарай, только теперь гость его замечает.

- Иван Игнатич, если так дело пойдёт, этот мальчишка горы свернёт! Он мне напоминает монаха какого-нибудь буддистского монастыря, практикующего дзен.

Дядька стоит, моргает, улыбается. Гость поясняет:

- Ну, это так сказать, когда человек в согласии с природой…

Дядька хмыкает и, огладив бородку ладонью, идёт в дом. Гость смеётся:

- Не любит Иван Игнатич говорить. Вот кто настоящий тибетский монах.

- Если он заговорит с человеком, значит, доверяет ему.

Юноша резко выкидывает мяч в сторону гостя и тот пропускает его.

- Ах, так?! Иван Иванович уже говорил со мной, ясно тебе? Говорил, говорил!

Гость водит мяч на лужайке перед домом, а юноша смеётся и безуспешно кружит за гостем. Дядька смотрит за этим из окна, в его глазах блестит влага.

Доносится звук мелодии на фортепьяно. Гость входит в комнату. Садится за столик на колёсиках. Открывает папку с бумагами, читает, что-то исправляет, нервничает. Столик то и дело подаётся вперёд-назад. Гость не выдерживает, сминает листок, сам заваливается спиной на тахту, на которой сидит. Музыка продолжает звучать.

В библиотеке на стене фотография ещё молодой дворянки и возникает ощущение, что гармония музыки исходит отсюда. Музыка резко замолкает, через несколько секунд в библиотеку на коляске въезжает юноша, следом входит гость.

- Да, и газеты также доставляли, правда, Ивану был наказ – после сжигать их. Там берите любую на свой вкус.

Юноша показывает на ряд книг, чуть выше головы гостя. Гость поднимает руки, вытаскивает первую попавшуюся книгу и зачитывает:

- «Цветущее состояние Всероссийского государства» И.К. Кириллов, Наука, тысяча девятьсот семьдесят седьмой год… угу…

Гость открывает книгу, читает титульный лист:

- Так это, ого… это же восемнадцатый век… тысяча семьсот двадцать седьмой…

Гость перелистывает наугад.

- …«астраханская губерния… город столичной Астрахань…» так, «стоит на берегу реки Волги на особливом острову… о епархии сего града… о управителях астраханской губернии… о канцеляриях и конторах…» Вот здорово! А зачем ей это?

- Не знаю, сравнение времён… там и другие книги… много романов, детективы…

- Я же говорил, сильная интересная женщина… твоя бабка! А это что?

Гость заглядывает на нижние полки и извлекает небольшую книжицу.

- «По материкам и странам», просвещение, тысяча девятьсот восемьдесят первый год… почти новое!

Открывает, улыбается, листает книгу:

- Так, Африка, Австралия, Антарктида… ух ты, Син-Томе – «шоколадный остров»… так-так… мыс Доброй Надежды. Да ты же у нас не домосед, а путешественник-мечтатель… или это бабушка, а?

Юноша отъезжает к чёрному камину, лицо его зарделось:

- По-моему это всех в детстве касается.

- Ах, Александр… какой ты там? Четвёртый! Уже детство своё закрыл как детскую книгу. Да ладно, я сам люблю путешествовать и сказки читать! Чего ты так смутился? Это тебя показывает с прекрасной стороны – ещё не погибшего, ещё не совсем замурованного этими стенами молодого человека. Молодец всё-таки, твоя хранительница вечных истин, госпожа… Гость вопросительно смотрит на юношу, который нехотя отвечает:

- Ключевская.

- Да, Ключевская! Ещё раз признаюсь, что приехал-то ради её сильной, как я убедился, личности! А вот и её талисман!

Гость снимает с зеркала ткань и приседает перед ним.

- Магия – клад души.

Он слегка дует на раму и проводит пальцами по её пыльному резному узору. Затем рукой качает, стоявшее рядом кресло-качалку.

- Это тоже её?

- Нет. Это всегда было в библиотеке. Её кресло было там, в её комнате… оно уже в воздухе…

Гость садится в кресло и слегка покачивается.

- Ах, Александр.

-Да...?

- Скажите мне, Александр. Могу я провести оставшиеся дни свои в этом кабинете мудрости и размышлений?!

Юноша, подняв брови, смотрит на гостя.

- Понимаешь, я же в гостях у вас временно… А работать в той комнатке наверху, я не могу. А здесь среди книг…

Гость жестом вдохновлённого поэта обводит всю библиотеку рукой. Юноша улыбается.

- Как вам угодно, сэр! Но здешняя оттоманка не для Вашей благородной фигуры.

- Сэр!? И Конан Дойль здесь прижился?

- А вы как думали, сэр?

- Я…?! Сидя в кресле, сэр.

Оба смеются. Гость встаёт:

- Ну, тогда Ивана Игнатича можно не беспокоить. Я сам перееду.

Гость подходит к камину и обнаруживает на нём коробку спичек со старой советской этикеткой.

- А камин можно постараться оживить!

Заглядывает в камин:

- Так… Тогда мне надо что-то проволочное.

- Иван Игнатьевич, снарядите, пожалуйста, нашего гостя на подвиг!

Юноша выехал из библиотеки и вскоре зазвучало фортепьяно. Дядька входит, достаточно быстро, с фартуком и с мотком стального прута:

- Тут трубы… с верхов хорошо б…

Гость накидывает фартук.

- Верха говорите, с них мы и начнём, пожалуй…

Юноша играет по нотам, с которых свисают остатки паутины. В окне, с открытыми гостем, шторами сначала видны гость с дядькой, потом один дядька, задравший голову вверх и что-то подсказывающий гостю. Юноша старается, играет.

Ноги гостя стоят внутри камина, нагнувшись, он возится во внутренней верхней части камина. К звуку фортепьянной музыки добавляется звук шкрябающего по трубе прута. Дядька стоит рядом с камином.

- А то зимой прямо беда… и печь-то через стену отсюдова.

Гость появляется из камина с чёрным лицом и в грязной рубашке. Чихает:

- Уай. Вы что-то сказали?

Дядька смотрит на гостя широкими глазами. Музыка завершается.

- Ничего! Будет порядок! Я Сашке ведь говорил: «Техника ничто, здоровье – всё! И надо уметь управлять здоровьем! Понять его алгоритм… всё вперёд высчитать. Человек сложнее техники. Ну, что… будем проверять?

Гость выбегает из библиотеки и скоро возвращается с охапкой тонких поленьев. Дядька стоит, как вкопанный пока гость возится с поленьями. Вкатывается на коляске юноша. Гость оборачивается, подмигивает юноше.

- Бумаги надо.

Юноша подкатывается к стеллажам, усмехаясь над видом гостя, достаёт с нижней полки газету и подаёт, говоря по-китайски:

- Прошу (кит.)

Дядька особенно пристально следит за розжигом огня. Гость сминает газеты, подкладывает дрова, чиркает спичкой, огонь заиграл по газете, побежал по полену. Сперва дым не хочет уходить вверх. Гость закашливается, машет оставшейся газетой. Но вдруг дым потянуло вверх, и он исчез. Юноша зааплодировал:

- Дело мастера боится! Теперь ваше вдохновение в плену.

- Без сомнений, сэр!

Юноша и гость смеются, дядька улыбается, но тут же ловит свою улыбку в бороде. Юноша замечает:

- Иван Игнатьевич, я не хочу мешать Евгению Ефимовичу… откройте мне вход в комнату Анны Сергеевны с коридора, чтобы я не тревожил гостя за работой. А здесь закройте.

Юноша указывает на дверь в смежную комнату, но гость учтиво улыбается дядьке:

- Я вас прошу, Иван Игнатьевич, не надо здесь закрывать… я на рояле конечно не играю, но и на дрова не пущу!

Дядька смотрит на юношу, который мелко кивает ему. Дядька складывает руки в локтях:

- Как прикажете.

Дядька выходит из библиотеки, юноша спешно выезжает следом. Гость подправляет в камине поленья и улыбается.

Дядька поправляет постель юноши. Юноша не смотрит на него, он явно недоволен, глубоко дышит через нос.

- Иван, я же прошу… - и следом громко и пафосно по-китайски - «Император умер» (кит.)

Дядька крестится на икону Александра Невского, и крестит кровать юноши.

- И никаких «как прикажете» и «чего изволите»…

Дядька молча выходит из комнаты.

Дядька вносит в библиотеку неширокий матрац и подушку для гостя и укладывает его на узкую оттоманку. Вслед входит гость, в его руках белый немецкий удлинитель.

- Нет-нет, Иван Игнатич, не… ни в коем случае! Обойдёмся без этого! Спасибо, но на мягком я уже спал, хватит. И никаких подушек.

Дядька собирает в охапку матрац и молча выходит. Гость слышит как, уходя, дядька тихо бормочет: «как прикажете…»

Гость устраивается за длинным столом, подключает к удлинителю ноутбук, включает в розетку.

Пока ноутбук загружается, он достаёт из сумки упаковку сушеных фиников, открывает, закидывает в рот два финика и замечает, что у камина аккуратно сложены поленья и поставлен старый каминный прибор ручной ковки. Он бубнит с финиками во рту:

- Ай-да, Иван Игнатич…

Садится за ноутбук. Стучит по клавиатуре, то и дело откидывается на спинку стула, пытается, что-то писать, выплёвывает в руку косточки от фиников, кладёт на стол, снова стучит по клавишам, снова недовольно откидывается. Наконец, вскакивает, ходит кругами, подходит к зеркалу. Стоит некоторое время, приседает у зеркала, то и дело, гладя себя по коротко стриженым волосам. Вдруг, застывает, резко оборачивается, снова всматривается в отражение. Неожиданно, как сидел, на карачках, начинает пятиться от зеркала, натыкается на кресло. Испугавшись немного, как-то вползает снизу на кресло, усаживается и откидывается головой на спинку.

- Что со мной?

Гость трёт виски. Дергано качается в кресле. Резко соскакивает, схватывает с подлокотника кресла чёрную ткань и небрежно, нервно закрывает зеркало. Подходит к столу, снова забивает рот финиками, берёт листок, на котором писал, сминает его, вытирая об него руки. Хватает другие листы, также сминает их. Нервно, издалека бросает смятую бумагу в камин. Немного успокаивается, затем собирает смятую бумагу, которая не попала в камин и начинает разводить огонь. Камин затрещал, стало уютней. Гость передвигает кресло ближе к камину, садится, наблюдает за языками огня. Потом встаёт, находит в стеллажах детскую книгу «По материкам и странам» и садится в кресло с ногами. Огонь мягко потрескивает в камине.

На следующее утро музыка снова звучит по всему дому. Заполняет всё пространство библиотеки. Гость лежит на оттоманке, книга в раскрытом виде лежит на его животе. Он открывает глаза, приходит в сознание, вскакивает. Книга падает на пол, он быстро ставит её на стеллаж. Собирает у стола остатки мятой бумаги, бросает их в потухший камин. Выключает монитор ноутбука. Подходит к зеркалу, стаскивает с него чёрный кусок материи и долго смотрит в своё отражение. Когда музыка заканчивается, гость, рухнувший как подкошенный, падает с громким стуком прямо перед зеркалом.

Дядька вносит старое ведро. На оттоманке лежит гость, на его лбу лежит смоченное полотенце, он приподнимает голову.

- Спасибо, Иван Игнатич, уже лучше. Надеюсь, не повторится. Я думаю, это от духоты.

Юноша как статуя сидит в кресле и не двигается. Заметно, что чувство вины сковывает его. Он со вздохом говорит:

- Значит, двери должны быть открыты, окон здесь нет…

Юноша бледен. Гость приподнимается, садится. Юноша, подкатывается к камину, смотрит на лежащие там смятые бумаги гостя. Он глазами подзывает дядьку, что-то шепчет ему на ухо и выезжает из библиотеки.

- Мне уже хорошо, не беспокойтесь!

Гость протягивает полотенце дядьке, встаёт, начинает рыться в своих вещах.

- У вас, Иван Игнатич, дел и без нас много, а к вам ещё… гм-гм… я надеюсь, вы врачей не…

Дядька выходит вслед за юношей. Гость чуть громче говорит ему вслед:

- Иван Игнатич…!? Ах, да! У вас же и телефона нет. Я удивляюсь, как вы тут живёте… Иван Игнатич, - затем ещё громче -… но вы самый преданный человек, которого я видел…

Гость выходит из библиотеки в коридор.

- Куда же вы?

Он смотрит по сторонам, куда бы ему пойти. Перед ним резко появляется дядька с подносом, на котором стоит кружка.

- Пожалуйте на веранду.

Гость идет за дядькой.

- Что!? Опять молоко?! Нет… позвольте мне отказаться… я ценю вашу заботу…

Дядька выходит на веранду, ставит поднос на стол, поправляет кресло.

- Здесь будет свежее…

Поднимает кружку, ставит на стол, забирает поднос.

- Это отвар. Поостынет, испить бы вам.

Гость недоверчиво двигает к себе кружку:

- Спасибо… Ох, здесь и правда хорошо! Думаю, что надо здесь работать…

Дядька останавливается, чтобы предупредить:

- Утром не плохо. Днём солнце палит и мошка… лучше в доме.

- Иван Игнатьевич, позвольте спросить? Вот вы давно живёте… как бы по-русски сказать, как на роду написано! Живёте… а я бы сказал, существуете… и что в мире творится вам и не интересно. Вы садитесь-садитесь!

Гость садится за стол. Дядька потоптавшись, садится на табуретку в углу веранды.

- Вот вы говорите: «солнце палит». Да у вас Иван Игнатич здесь блаженство! Рай! Вы бы радио послушали. Что в городе делается… да что в городе, во всем мире…

Дядька перекрещивается.

- Да что вы сразу… - гость встаёт, подходит к перилам, - Я вам скажу: вот там «солнце палит», вот там жарит, там люди двигают колесо времени и изнывают от пота. Да-да, в прямом смысле, асфальт плавится. Вот там Россия, там она сейчас, там! А вы Сашу здесь… Я хоть и сбежал на время, но я то там живу и знаю, …что время торопит. Колесо не стоит. Приеду уже всё изменилось.

Гость слегка ударяет по перилам, отходит, садится за стол.

- А вы говорите «мошка»! Север… дальше некуда, а вы говорите «жара»!

Гость привстает, отодвигает под собой стул и снова усаживается.

- Блаженство и холод сковали ваши сердца! Ну, нельзя же так существовать! Жить надо, жить Иван Игнатич! Жить надо в настоящем времени, а вы… Я больше про Александра, вы то… а-ай…

Гость вдруг передёргивается и ладонью трёт себе грудь. Дядька встаёт, скрипнув табуретом, и выходит. Гость удивлённо провожает его взглядом и отмахивается от назойливого насекомого. Гость ёрзает на стуле, смотрит на кружку с отваром, осторожно берёт и прихлёбывает отвар, морщится от горечи. Входит дядька, с кружкой молока и доливает в отвар.

- Так мягче. Дороги кровяные шире.

- Гм… «кровяные дороги»… вены что-ли? Дороги, у вас…

Дядька садится на табурет. Гость смотрит, как медленно смешивается молоко с отваром. Дядька тихонько крякает и тихо начинает:

- Отец мой, Игнат Иванович, в Ахангельской губернии родился. Всегда хотел с нашей матушкой в семье быть. Я девятый, позже только сестрёнка. Служил он у барыни… у отца барыни ещё. А семью доводилось редко видеть. Господа… барин ездил много. Отец с ним. Матушка одна. Первенцы, двое, малыми остались. Сама хоронила. Степана, четвёртого, отец сам потерял в Петрограде в девятьсот пятом. А при новой власти он и решил – у каждого свой путь. Ключевских оставил.

Дядька некоторое время молчит.

- Они его в голод-то сами нашли. Помогли. Детей-то семеро уже было. В войну, я, да младшенькая Наталья, из детей остались. Старшие не вернулись.

Дядька крестится.

- Весной, сорок третьего, батюшка контужен был…да по годам, отправлен домой, прямо из госпиталя. Только навестил матушку. В ночь, чтобы не видели. И поехал… барыню искать. Там и подорвал здоровье. А как нашёл, здесь в далёком доме отца барыни, так и служил дале. Она тут одна с дочкой да с тёткой, которая плоха была уж. Как он её нашёл, барыня к мужу, на фронт бросилась… вернулась, несчастная, ни с чем. Отец мой старался, страдал нас привести, да не мог, боялся… по документу, пропал, не доехал. А ближе весной… уже к победе, Господь Благословил, приехал и забрал нас троих. Помню люди всюду добрые ясноликие, всю дорогу помню, все одним дышат, никто не кричит, не плачет, лица с глазами открытыми. И отец – бородатый. Он как в ту ночь, сорок третьего постучался, уже небритый… с тех пор и отпустил-то… с тех пор я его и узнал для себя. Жить… Вот тогда я думал жить…

Дядька некоторое время молчит.

- Жить стали – барыня нас как своих… Дочери её, Марютке, мы сразу пришлись: «родненькие» лепетала, «я шкучала шчетыре годика»… шепелявила ещё…

Дядька улыбается глазами, придерживает бородку.

- Мы с сестрой выросли за войну. Матушка на нас радовалась, а всё запросы под Архангельск слала… так ей к двум, ещё две похоронки телеграммой… Жить… В зимы войны отец застудил себя. Барыня лекарей привозила… работал вставал, а через два года его не стало. Лежал, задыхался, боялся целовать. Вот слова его: - Не оставляй. Служи. Так Господь велел! И ещё: - На одной земле живём, где рОждены.

Одним небом дышим, одним Богом благо имеем, сынок. И нет на этой земле у человека своего пути-дороги. Есть один путь, одна дорога - …жить. Жить на земле. И добавил, что: не среди, а для людей жить. Он жил. После уже его медаль за отвагу нашла. За тот бой, где его еле живым вынесли… Храним.

Дядька щупает в области сердца, и видимо нащупав в кармане медаль, улыбается.

- «Путь»… хозяйство тут Советы назвали – «Путь» и до сих пор, - дядька улыбается, но тут же вздыхает, - Анна Сергеевна, прощаясь, вспомянула: Батюшка твой, Иван Игнатич, тот – говорит, был, истинно русским человеком. Жить хотел и мог жить! Скоро, говорит, встречу, скажу, что ты в него!

Дядька широко улыбается.

- Царствие небесное, Сударыня! Земля вам пухом!

Крестится. Задумывается. Тихо что-то шепчет похожее на «жить». Гость растерянно ищет что-то глазами, его глаза останавливаются на кружке с забелённым отваром. Берёт кружку и залпом выпивает отвар. После одной рукой с усилием растирает ладонью грудь, а в другую тихонько сплёвывает листики и коренья отвара.

Гость долго подбирает слов, затем встаёт с места:

- Иван Игнатич, это ваш отец… это история всё таки… дорога-путь… это конечно… а…а… так… - что-то ещё хочет сказать, но не решается, -…а-а, где же Саша?

Дядька встаёт, забирает со стола кружку с молоком.

- Александр спит. Он чужие хвори, плохо переносит. Он просил не говорить. Но вам уж сказано… нед̀уг такой… Он сильно подвластен людским недомоганиям, состояниям немощным. От того-то множество людей ему тяжело снести…

- А откуда такой диагноз? Кто вам…?

Гость пытается встать из-за стола, но неловко и остаётся на месте. Дядька поднялся с табуретки:

- Вы вроде ладите?

Дядька направляется в дом. Гость взбалтывает остатки отвара в кружке, переворачивает её, отставляет и пальцами перебирает, катает ветки и ягодки по столу.

Начинается мелкий дождь, нежно шуршит листьями соседнего кустарника, затем как бы осмелел, стучит в крышу веранды. Гость неподвижно глядит на реку. Машинально проговаривает:

- Сглазили… «солнце палит»…

Наконец, ухмыльнувшись, встаёт, вытягивает руку, подставляя под капли дождя, потом и лицо.

- Духота…

Гость улыбается, проводит несколько раз по лицу ладонями и, шатаясь со смехом на лице, входит в дом. Кружка стоит на столе с рассыпанными корешками и ягодками.

Гость стоит у открытой двери в библиотеку, не решаясь войти, смотрит на прикрытое тканью зеркало. Вдруг слышит в глубине дома сперва неуверенные, а затем гулко шаркающие тяжёлые шаги. Они приближаются. Гость минует дверь библиотеки и проходит дальше. Слышно как шаги доходят до библиотеки, потоптавшись, двигаются дальше, к гостю.

Гость начинает суетиться, и как ребёнок пытается найти укромное местечко, спрятаться, от жуткого звука шагов. Шаги неотступно преследуют беглеца. Гость теряется в поворотах тёмного чрева дома. Увидев знакомую лестницу наверх, гость бросается к ней и, оступившись на второй ступеньке, валится на неё всем телом. Тут же шаги, воплотившись тяжёлыми резиновыми сапогами, останавливаются у лестницы.

Гость виновато поднимает глаза. На него смотрит дядька, как на младшего брата, плохо играющего в прятки. Дядька молча, помогает гостю подняться, тот, оправляясь, вдруг говорит:

- Темно тут у вас конечно… и погода сегодня не ясная… Там, у вас, бутылка вина… Может согреться…?

- Это Александра матушка, поди, забыла. Вам незачем… Дождь не долгий… уйдёт, да что-нибудь оставит…схожу не далече… Если не успею… как проснётся, кликать начнёт… помочь бы… сам не сядет…

- Да… это конечно! Иван Игнатич, я в библиотеке буду… как проснётся, так сделаем…

Дядька для точности подводит гостя и показывает дверь спальни юноши. Гость шёпотом:

- Не беспокойтесь, Иван Игнатич,

- На час-другой пойду-схожу, не дольше… Благодарствуй!

- Ага… хорошо…

Гость наблюдает, как дядька надевает плащ, открывает дверь кладовки, хрустит корзинами, выходит с одной корзиной и скрывается в тёмной глубине дома.

Гость входит в библиотеку и снова слышит далёкий стук сапог по ступенькам веранды. Садится. Включает монитор, берётся руками за голову, смотрит вниз под себя.

- Электричками, электричками езжай! У-уф! – громко выдыхает.

Пытается начать работу над программой, но набрав кодировку, снова удаляет.

- Духота… духота… а здесь дождь?!

Гость резко встаёт, открывает карман сумки, подсоединяет к ноутбуку Интернет-карту и радостно вскрикивает.

- Ну, есть правда на земле! А что же у нас с…

На мониторе появляется таблица с прогнозом погоды за прошлую и на будущую недели. Все цифры выше тридцати градусов по Цельсию, безоблачно. Выше маячила ссылка в виде экрана новостной программы и подпись: «…сегодня в столице плюс тридцать семь… дышать за деньги…» Гость кликает и прибавляет громкость. После заставки программы диктор быстро тараторит:

- Конец лета, но нет конца бедствию, оватившему всю центральную и северозападную часть страны. Сегодня в северной столице столбик термометра достиг тридцати семи градусов… и т.д.

(возможен ролик программы «Время» 19.00. московского времени, от 9 августа 2010 года)

Гость не досмотрев ролик, выключает.

- А область?

На таблице прогноза погоды в области также не было ни одного дня с дождём или облачком.

Гость щёлкает по ссылке «друзья в он-лайн», но вдруг выскакивает табличка: «Нет связи. Проверьте адрес провайдера в сетевых настройках»

Гость медленно поворачивается на стуле, медленно встаёт, медленно делает круг по библиотеке и проходит в бывшую спальню долгожительницы.

В мрачной комнате, одинокое фортепьяно угрюмо скалится своей бело-чёрной пастью. Гость подходит ближе, выбирает клавишу, чтобы надавить пальцем, но замечает, как дождь в открытое окно образовывает лужу на полу. Он закрывает окно, отдёргивает шторы пошире, затем чтобы было ещё посветлее, раздвигает штору соседнего окна и замечает на подоконнике книгу. Он берёт её и читает название.

- «Психология физических травм. Опыт»

Гость листает книгу, зачитывая разные места. Дождь за окном потихоньку убывает. Гость открывает титульный лист.

- Тысяча девятьсот семьдесят второй…

В это время до него доносится голос юноши.

- Иван… Иван!

Гость спешно положил книгу на место и задёрнул шторы.

- Да, да, Александр! Уже иду!

В спальню юноши вбегает гость. Юноша, немного опешив и выпучив глаза, смотрит на гостя.

- Я тебе помогу, Саша. Иван Игнатич в лесу, где-то здесь… Не далеко. Он просил меня помочь, если его ещё не будет. Так что, давай…

Гость помогает юноше сесть в кресло.

- Ну вот, молодец…

- Что ж он не сказал, что дождь? Я всегда его жду из леса. Дождь я люблю… и он любит…

- Дождь уже закончился. Иван Игнатич угадал, что он не долго будет лить. Вот что ж он там думает собрать?

Гость везёт юношу в библиотеку.

- А вот и читальня бабкина.

- Мы её с Анной Сергеевной так и величаем – родочитальня.

- Это как?

- Род Ключевских, так сказать, себя здесь читает.

Юноша кивает на стену с фотографиями.

- Ах, да! История! История! Иван Игнатич…

- Что, Иван Игнатич?

- Ну, историю, мы все любим разбирать!

Юноша, подняв брови, ожидает продолжения.

- Александр! А желаете научиться составлять программы?

Гость показывает на ноутбук.

- С английским вы быстро в норму придёте!

- Хуже некуда. С китайским тоже плохо, но он более занятный, человеческий, а…

- А здесь только роботы общаются, да?! – смеётся гость.

- И те, кто их делают…

- Программисты…

Гость и юноша смеются.

- Может всё-таки попробовать, Александр?!

Юноша перестаёт смеяться и через паузу становится серьёзным:

- Вы простите, что я исчез утром, когда вам нездоровилось, но… но со мной тоже случилось какое-то ослабление всего тела. Как вы чувствуете себя сейчас?

- Сейчас? Всё хорошо! Но Саша, всё-таки без официальных обращений было бы проще, а?!

Гость искусственно растянул широкую улыбку.

- Знаешь, Иван Игнатич, очень милый дядька! Сколько ему лет?

- Он с тридцать третьего года, двадцатого века.

- Ух! Он уже… этот… тоже хранитель тайны!

- Какой тайны?

- Ну, есть такая тайна – жить – называется!

Гость посмеивается и опрокидывает себя в кресло.

- В вашем доме не только во вчерашний день попадёшь, а во вчерашний век провалишься! Вот ты… если тебя не обидит?

Юноша показывает головой, что не обидит.

-Ну, как бы сказать, вот ты, свои ноги, когда переломал?! Ну?! – иронически улыбается, - Где-то на переломе веков… Да? А у многих жизнь переломана… сломана за целый век… понимаешь? Веками! Вот тебе и тайна!

- Ноги я не ломал.

- Да!? А как это было-то?

Юноша замер, молчит. Гость раскачивается в кресле.

- «У человечества два главных греха, из которых вытекают все остальные: нетерпение и небрежность». Кто сказал? - смеётся, - Не я.

- Матушку-то я свою хорошо помню и люблю её. Анна Сергеевна, так и не сказала мне, что её уже нет. Я как-то слышу, как они с дядькой Иваном тихо горе горюют. Это уже через четыре года, как матушкам меня сюда справила, но приезжала она раз в пол года, а то и чаще. И вот через четыре года и случилось… Я не хотел показывать то, что знаю, может, не хотел старушку собой расстраивать. Так и носил в себе, да видать не выдержал, хотел мамушку догнать, вернуть. Вот и побежал… куда не знаю, нашли, да только упал я, видать, крепко. Как встать-то хотел, и не смог. Ну конечно, старушка решила меня поберечь, сказала, что матушка с театром в другой стране теперь надолго…

Взрослые забывают, что человек в пять-шесть лет уже знает все правила игры и тайны, их тайны, взрослые. Я же всюду как пришитый с ней был, во всех этих полумёртвых театрах. Я сразу понимал, какая она актриса. Вернее таких много, которые не знают, куда себя девать и безумно выбирают театр. Она могла бы состояться как актриса, под типаж, но кто их видит, никому и в голову не приходит на них карту ставить, да и смотреть их…

Гость резко выскакивает из кресла:

- А, что старушка, так и не узнала, что ты всё понял?

- Я-то молчал, и Ивану не признавался.

- Стойкий ты, солдатик! Не думай, я умею хранить тайны… Ну, а как дворянка к матери-то была…

- Плохо. Ни в чём не было согласия.

- Да-а… вот тебе и «Великий Перелом», конфликт жизни! А ты мать понимал?

- Я её любил и ждал всегда.

- Подарочки?! – гость треплет юношу по голове.

- И Ганса Христиана с ней читал, и «По странам и континентам»… она мне говорила, обещала что мы… - улыбается, - по воздуху…

- Ну, это никогда не поздно.

- После неё, мне музыка стала во сне приходить. Как её не стало… какой-то свет и звук… ангел что ли? Ангел музыкальный.

Гость садится за стол, блаженно улыбается и молча потирает пальцами лоб. Юноша продолжает:

- Ведь у каждого человека есть такое… такое что его отличает, что ему вдруг открылось или ещё важнее, он сам открыл.

Юноша обращает взгляд в никуда, задумывается, возвращается, продолжает говорить:

- Разве не ждёт он в какие-то часы, минуты, даже мгновения, того ангела, того появления чего-то еле уловимого, какой-то лёгкости, радости что ли, которая… которая берёт тебя как пушинку, овладевает твоей головой, твоей мыслью, всем твоим, что есть в тебе… и теперь ты становишься сам как чей-то инструмент, голос что ли… ты плывёшь по течению. Иногда, это тяжело, тянуще, муторно, бывает трагично или даже смертельно, может даже без бесовщины не обходится. Но из этого ты сам что-то вытягиваешь, что-то лепишь, одним словом – образуешь, то, что только тебе дано, то, что только ты можешь… открыть, можешь совершить, сотворить, объяснить, донести людям, и это уже музыка… а? Как вы думаете?

- Музыка снов…

- У всех по-разному. И не в сновидениях дело, в тебе, в нас…

Гость перебивает:

- Да кто услышит твою… музыку эту…

Юноша замолкает. Гость продолжает:

- Музыка, она для кого? Ты сам говоришь… для людей… всем лю-дям…

Гость берёт себя левой рукой за горло, тихонько поглаживает.

- Александр, вот ты сразу был для меня… стал для меня, тем человеком, с которым не надо объясняться. Я тебя вот почему-то сразу и без слов, легко воспринимаю. Так что я… всё это понятно… и музыка… и…

Гость мелко трясёт головой туда-сюда, как будто отряхиваясь от пыли. Юноша не смотрит на него, в своих мыслях.

- Твои апельсины сегодня наверно дадут маху!

Они ещё немного молчат. Гость стоит у открытой двери в бывшую спальню хозяйки.

- Гм, вот у тебя этот муз… ангел, «инструмент», гм-гм, чей-то,… а я в это время… чешусь! Да, по–настоящему! У меня побежала идея, и я начинаю чесаться, как будто она вша какая-то.

Гость сел на стол в библиотеке.

- Знаешь как это трудно, у тебя мысль на миллион, а ты чешешься. Вот и сейчас заскребло…

Гость ёрзает и как бы раздирает левой рукой себе грудь, чешет шею.

- Вот здесь особенно, вся грудь как будто горит. Прямо нагревается и… режет, скребёт, жжёт, разодрать хочется. Я и врачам говорил… - нет, - говорят, ничего. Вот твоя прародительница мне бы кое-что объяснила…

Гость подходит к зеркалу. Начинает гладить его – скатывать пальцами с узоров пыль. Дует на пальцы, потирает руки. Вдруг застывает.

А в этих местах болота же должны быть. В них торф…

Юноша подъехал к двери в комнату с роялем и смотрит в задумчивости в сторону окна.

- И что, не горят?

- А?.. - выходит из раздумья, - горят?! Нет… Я не помню.

Гость кивает, улыбается.

Ближе к вечеру листья заблестели, заиграли в лучах снижающего уже солнца. Над рекой плывёт лёгкая дымка. Начинают нежно тихо щебетать птицы. В каплях дождя весь дом сияет.

Гость и юноша появляются на веранде.

- Он знает, что всё в порядке! Зачем ему торопиться?

- Он знает, что я люблю все, что он из леса приносит.

Они спускаются с веранды, о чём-то разговаривая, не спеша, отправляются к апельсинам. Гость берётся за ручки коляски и осторожно объезжает неровности поляны. Эту идиллию будто бы чуть поодаль, от ближайших сосен, кто-то высматривает.

Дядька с корзиной грибов, смотрит на две фигурки неподалёку от дома. Он стоит, чуть прислонившись к высокой сосне, и умиротворённо отдыхает, глядя на юношу и гостя.

Юноша на коляске, нагибается к земле, а гость сидит на корточках у загадочных ростков апельсиновых косточек.

- Они растут! Вы видите, они растут… поднялись маленькие… они поднялись!

Гость поднимает палец вверх и с учёным видом произносит слова:

- Даже жаркое лето в этих широтах не создаёт условий для цитрусовых… Во, как!

Юноша улыбается. Гость вытягивает руку и треплет его за волосы.

- Но я могу их спасти и поместить в тепличные условия.

Гость расщеперивает пальцы граблями и вонзает их ногтями в землю у маленьких ростков. Юноша пугается, хватает его за запястье.

- Нет-нет, не надо! Пусть растут. Я думаю, не стоит их трогать, не надо….

- Да я пошутил, что-ты! Твои фрукты…

Он отряхивает пальцы. Чуть дальше у самого дома, появляется дядька и невольно звуком обращает на себя внимание. Юноша и гость оборачиваются.

- Похоже сегодня грибной день!

Юноша быстро спохватывается и катит к дядьке:

- Иван! Мы уж заждались. Так-так, что нам сегодня лес подарил?

Гость остаётся сидеть у кустарника. Юноша забирает из рук дядьки корзину. До гостя доносятся возгласы восторга юноши. Он вне себя от радости, обнимает дядьку, насколько может из коляски. В корзине, кроме грибов коренья, замысловатые ветки, куски коры деревьев. Дядьке не ловко за эмоциональный всплеск мальчика, он стоит и глупо улыбается. Гость медленно подходит ближе, всё ещё отряхивая руки.

- Эх, Саша! Иван Игнатич устал наверно. И тебя он мне доверил, да Иван Игнатич…?

Дядька снимает кепку и, заломив её, снова одевает.

- Дык,… выжигает нонче, а тут благодать с неба. Всё задышало, з̀ажило.

Дядька берёт корзину с колен юноши, который, нанюхавшись подосиновиком, возвращает его в корзину.

Помню мы с Анной Сергеевной гуляли в лесу и она учила меня грибы различать, и голоса птиц… ведь она сама мне птичьи голоса озвучивала. Помнишь, Иван? Филином помню, ухала как по-настоящему. Как бы я сейчас прогулялся… помнишь, это мне сколько, семь-восемь…? А кажется недавно! Я тебя ещё бегать заставлял за собой…

Дядька прослезился, что-то промычал, повернулся боком.

- Как бы мы сегодня с тобой… с ней…

Юноша вздыхает, дядька шумно сопит носом, утирает нос рукой, и тут же спешит удалиться. Гость подходит к юноше и берёт его за руку, тот утыкается гостю в живот головой.

В камине душевно потрескивает камин. Гость сидит за длинным столом перед включенным ноутбуком. В комнате кроме огня светит старая настольная лампа, стоящая на столе чуть позади слева. Гость делает запись на листок бумаги и задумывается. Его рука сжимает чашку горячего чёрного напитка, от которого вьётся дымок. В дверях появляется юноша и, помедлив, стучит о косяк проёма двери. Гость не сразу, но выходит из задумчивости.

- Уан ай! (кит.) Доброй ночи Простите, потревожил!?

- Нет-нет! А я думал, все спят… а как ты…?

- Я попросил Ивана сегодня чуть позже лечь… он тоже не ложится пока… ждёт меня. Я глупо разволновал его, а теперь сам не свой. Как глупо с моей стороны.

Гость встаёт, подходит к юноше треплет его за волосы:

- Ну-ну, что ты…

- Ему трудно теперь… он очень тяжело переживает смерть Анны Сергеевны. Думал китайским отвлечь… так у него с памятью на это дело… вот никогда ничего не забывает, а тут… всё хуже, и хуже…

- Александр, ты же понимаешь, что это не для него.

- Я понимаю, что ему кроме моего нытья, ещё что-то надо… хотя бы для образования… Толстой, греческий для себя выучивал.

Гость садится на стол, тихонько смеётся.

- Боюсь, ты ошибаешься, Иван Игнатич, воспитан по-другому… …он настоящий человек из народа. Ты, Саша, ему очень нужен и он тебя по-настоящему любит.

Юноша смотрит на гостя, на его лице рождается мягкая улыбка. Он подъезжает к фотографии с края стены, на которой восьмилетний мальчик Саша и дядька.

- Я его тоже люблю.

Гость направляет свет от настольной лампы в угол с фотографией. Юноша смотрит на фото и с грустью опускает глаза. Гость отходит от стола, чтобы посмотреть фото поближе, после, отойдя, снова садится за ноутбук. Юноша не двигается.

- Хорошо…… а я, я тебе кофе сделаю, а?! Бразильский! А? Ты знаешь, что такое настоящий кофе?

Гость встаёт.

- Нет, спасибо! Вам работать, мне спать. Мне уже пора, доброй ночи!

- Доброй ночи.

- Доброй ночи (кит.)

Юноша исчезает за дверью, гость улыбается и качает головой вслед. Затем отпивает кофе из чашки, встаёт, ходит по комнате, подкидывает в камин дрова. Снова садится за стол и быстро набирает на клавиатуре, но вдруг замирает, затем всё стирает, опять замирает и резко начинает одной рукой чесать себе грудь, другой держать себя за шею сзади. Соскакивает с места и, пройдя от стены до стены, где висит рамка с фотографией юноши и дядьки, останавливается, долго смотрит и неожиданно направляется через смежную дверь в комнату с фортепьяно. Взяв книгу с окна, гость возвращается в библиотеку. Садится в старое кресло-качалку, листает книгу, начинает читать. Затем медленно встаёт с открытой книгой, не отрываясь от строчек, медленно доходит до ноутбука и начинает набирать и сверять с книгой.

Юноша ворочается в постели, непонятно бредит во сне. Вздрагивает, просыпается, открывает глаза. Он глубоко дышит. Тянет руку, нащупывает возле кровати коляску и с риском упасть перемещается в неё. Юноша едет по дому. Дядька, босиком, с керосиновой лампой, осторожно движется за ним. Юноша ничего не понимает, он весь в какой-то возбужденности, он судорожно перебирает руками. Въехав в библиотеку, подъезжает к лежанке, на которой спит гость. Руками к животу, гость прижимает развёрнутую книгу, юноша смотрит на него. Медленно входит дядька, с керосинкой в руке. Осторожно подходит к юноше, гладит его по голове.

- Иван, я сон видел… пойдём.

Дядька отдаёт керосинку юноше, подходит к столу, выключает электролампу и везёт юношу в его комнату. Юноше держит керосинку и глаза его, то ли слезятся от лампы, то ли полны настоящих слёз.

Лёгкий утренний туман стелется над небольшой речкой. Солнце ещё не пробилось сквозь облака. Холодный свет ровно лежит на зелени. Музыка над этой картиной слышится не менее холодная. Звуки фортепьяно как будто сами гуляют в пространстве. Вот они отлетают от речки, плывут к дому, заполняют веранду, влетают в дом, двигаются внутри дома и открывают дверь бабкиной комнаты.

Последний аккорд звучит уже в комнате с фортепьяно и руки юноши, будто вцепившись пальцами в её плоть, умертвляют эту музыку, застыв на клавишах рояля.

Лицо гостя напоминает твёрдую сухую маску, хрестоматийную маску ацтеков из Теночтитлана. Лицо гостя и правда как будто вырезано из дерева, оно не шелохнётся, не шевелится. На лице прорезываются жёсткие морщины, даже при мягком утреннем свете. Его глаза не выражают никакой эмоции, лёгкая небритость придаёт грубую шероховатость скул. Юноша не поворачивая к слушателю головы говорит:

- Сначала снилась неразбериха, а потом так отчётливо… ваше… как будто вы поёте… это ясно вполне, от вас… вы поёте, а я вас слушаю! И вот так получилась музыка… ваша музыка!

Юноша, улыбнувшись поворачивается:

- Вы согласны?! Сон такой и… и ангел в вашем образе принёс эту мелодию… - он снова засмеялся, - Сон как другая жизнь, вернее дверь в…

Гость вдруг словно очнувшись от сна:

- Что?! Я слушаю!

-Да нет… это… А музыка?!

- О, да, она меня унесла… задумался, прости.

Гость отводит глаза, закашливается, начинает тереть грудь.

Хрипло, через кашель добавляет:

- Почти не спал…

Гость достаёт платок, успокаивается.

Юноша задумавшись, говорит:

- А я вот, ночью не спать не могу… это у нас семейное… дня хватает… - с иронией продолжает, - …да и что нам здесь… а вообще-то за временем не стоит бегать… пусть оно за нами поспевает… - смеётся, - Работа кипит?

- А?! Да… то есть по-разному.

Гость подходит к открытому окну.

- Погода здесь всегда чудесная, не то, что там… - машет рукой, ради взмаха, - Александр, надо гулять! Гулять, дышать, мечтать!

Юноша радуясь, берётся за поручни колёс своего кресла-коляски:

- Ага! Скажу Ивану…

Юноша выезжает из комнаты. Гость зашторивает открытое окно, его лицо строго и задумчиво.

Вчерашний дождь как будто сделал омовение всей местной природе, всей растительной округе.

На небольшой холм над речкой поднимаются гость и юноша.

Юноша, напрягая мышцы, крутит колёса коляски. Гость смеётся.

- Ну, что, помочь всё-таки?!

Юноша надрывается

Нет… я сам

На холме идёт жизнь. Сойки перелетают с места на место, а прямо над холмом, устроили состязание по пикированию, ласточки. Юноша старается справиться с подъёмом, гость хохоча, тихонько помогает сзади, так чтобы юноша не заметил этого.

- Может Геракл, попросит помощи?

- Нет.

- Нет… да это Илья Муромец и всё тут.

Юноша скрежещет зубами, гость хохочет, заглушая птиц. До вершины осталось не много, гость с криком, с силой загоняет коляску юноши на самый верх холма.

- Нет-нет, я сам… сам, не разрешаю, не прошу! Что же вы? Незачем, нет-нет!

Юноша обижается, часто дышит. Гость смеётся.

Юноша негодуя, по-ребячьи:

- Это не… не честно, вот так уже на вершине… я бы… я сам… я сам же могу…

Гость опускается на землю, безудержно хохочет, вытирая слёзы. Юноша чуть не плачет.

- Ну-ну, будет ещё возможность силу показать!

Юноша глубоко дышит, но в глазах уже заискрилась улыбка. Под холмом течёт река, в ней отражаются синее небо и белые пушистые облака. Гость вдыхает чистый воздух.

- Знаете, Александр, всё-таки в вашем существовании отшельников есть что-то подкупающее!

Юноша, немного удивляясь, такой перемене, подыгрывает.

- Сударь, не хотите ли вы сказать, что мы счастливы? Как счастливы те, кто не от мира сего?!

Юноша смеётся, гость присоединяется.

- Не исключаю, не исключаю эту версию! Но во истину, здесь у вас становишься другим, не помышляя об этом!

- О, вы в себе что-то открыли? Нашли сокровище…

- Ничего смешного, мой друг.

Встаёт на ноги, смотрит вдаль.

- Когда вот так стоишь на высокой точке земли, выше горизонта, то всё становится другим. Ведь жизнь человеческая взмах! Взмах чьей-то воли! Щелчок зубчатой шестерёнки! Зубчик прогресса! Во, сказал, а! Представляете Саша!? Живёт человек… и всё!

Юноша улыбается во все зубы. Небольшой ветерок треплет его чёлку.

- Он решает задачу – жить!

Гость делает усмешку, кивает головой.

- Да… он едет в автомобиле, в трамвае, в подземке… Мой друг, вы были в подземке!?

- Гм, вроде.

- «Вроде»! Ого-го-о! Человеку бы надо знать, что ничего не изменить! Он просто живёт. Он хочет жить! А жизнь, она, вот она движется с ним вместе на ступеньках. Он стоит и движется, держится за резиновую ленту перил и движется. Он стоит и понимает, что ничего больше не будет! Надо жить и по-другому не будет! Ничего не изменить! Надо только хранить свою жизнь, кормить детей, родителей. Брать, пока другие не расхватали! Искать способы кормиться вкусней или там дешевле! И все ищут! Ищут своё - я!

- Хотят изменить свою жизнь, и как им кажется, изменяют, создают себе кучку подчинённых или даже ограничивают круг общения, но всё остаётся по-прежнему. Всё!

Гость потирает руки за запястья.

- Стояние на ступеньке! Выше-ниже не имеет значения! Ожидание попросту. Ожидание конца! Ожидание и сохранение себя в боле менее опрятном виде… и поэтому я говорю, что это взмах… в пространстве вселенной. Да и вселенная не при чём… На уровне нашей планетки… у-уф… - гость дует себе на пальцы, - И всё! Я правда, знал одного человечика, он меня немного удивлял своею… своею отдалённостью от всего чем человек насыщает своё ожидание. Хотя он жил как все, ребёнка имел. Просто я не находил в нём ни одной петельки, ни одного крючочка, чем бы он мог держаться в этом социуме. Нет, он работал, даже кружок вёл какой-то в подростковом каком-то учреждении, но я точно помню, что он был вне этого мира… и вся страсть человеческая – брать, искать, создавать, хранить, что там ещё… осмыслять, и даже кормиться в нём отсутствовала. Получается - как Бог даст! Я даже с ним толком знаком-то не был, он как-то резко пропал сгинул куда-то, затерялся… Ну что тут скажешь, простоватость – по классике, идиотизм, блаженность! Такие конечно не знают, что такое ступени вверх-вниз или там изменить жизнь… этим повезло! – гость смеётся и продолжает, - А, в общем-то, выродки! А вот мне казалось, что я двигаю прогресс, меняю жизнь, себя… а на самом деле решал задачу – жить в коллективе, в массе таких же, карабкающихся, «изменяющих» жизнь. И это всё не для себя, не про свою жизнь. Кто-то впрочем, всегда был умней… Вы здесь с Иваном Игнатичем, хотя бы никому не мешаете, но ваше ожидание, ну просто смехотворно… никчемно, что ли?! Но вы счастливы!

Гость поднимается с земли. Юноша смотрит в одну точку, застыв как камень. Гость улыбается, потом подходит, треплет юношу за плечи.

- Ну, ладно-ладно, это болтовня! Вы просто другие… другие какие-то… А вот главное в чём тебе признаюсь, это то, что я…

Гость умолкает, юноша ждёт, но не выдержав замечает:

- Стал другим…?!

- Я решил заниматься человеком. Вот так!

Юноша удивлённо моргает, улыбаясь.

- Я понял… я чувствую, что человек – это то, что стоит жизни! Хорошо сказал, а?! Александр, я всегда знал, что это моё… Программы, схемы, это всё для кого-то, для чего-то материального не более! Я поэтому и занимался разного рода духовными практиками для себя.

Гость поворачивается к юноше.

- Опытами мануальной терапии, психоанализом, Гештальд-психологией, когнитивные методы… NLP, понимаешь, для себя! Это ж вечное, как человек! Вот убери всю эту цивилизацию с кнопками, человек-то останется! И жить захочет не меньше, чем сейчас! А? поэтому я тебе первому говорю, я решил стать другим! Надо… надо понимать человека, а не робота. Человек – полубог! Человек – Геракл! Вот ведь в чём штука!

- А купаться что-то перестали, Геракл! Вода-то молоко, небось!?

Гость смеётся. С холма дом с открытым двором, смотрится заброшенным диким, даже каким-то сказочным. За домом почти сразу густой лес с прогалинами. Далее поля, высадки и снова лес до горизонта. Дядька появляется около дома и тотчас оживляет пейзаж. Юноша машет ему руками и кричит.

- А-а-а! Мы здесь! Иван… Иван…

Дядька с холма совсем маленький, он только неуклюже машет в ответ рукой и принимается за дело. Гость смотрит вниз, становится внутренне серьёзен, хотя держит на лице улыбку.

- Саша!

- Да?

Юноша всё ещё машет дядьке.

- Знаешь, а ведь Иван Игнатьевич хочет, чтобы ты был здоров.

- Что?

Юноша не понимая, поворачивается к гостю, который продолжает:

- Я с ним говорил… он только и думает о твоём выздоровлении…

- Разве он что-то понимает во врачевании кроме отваров!? Увы, наш недуг, где-то там…

Юноша поднимает глаза вверх и откидывается на спинку коляски. Гость склоняется над юношей.

- Я говорю про ноги.

- Про ноги?

- Это не там, это тут.

Гость показывает пальцем на висок юноше, а затем себе.

- Это тут, в голове! Твои ноги в твоей голове! Понял? А Иван Игнатич этого не знает, он только хочет, чтобы ты бегал, был счастливым и здоровым! Ясно?! И ты будешь бегать!

Юноше с иронией улыбается:

- Да! Встань и иди!?

Гость нагибается к лицу юноши и кричит:

- Да! Встань и иди! Встань и иди!

Гость вытаращил на юношу глаза, тот от испуга тоже выпучил глаза. Гость раскидывает руки в стороны, как будто хочет обнять весь мир, подаётся направо, затем налево и громко кричит:

- Э-э-э-эй! Смотри, я тебе при всех говорю! Э-э-эй!

Слышится эхо: э-э-эй. Юноша растягивает рот в улыбке, глаза его блестят, и он тоже раскидывает в стороны руки:

- Э-э-эй!

И юноша, и гость говорят на крике:

- Александр!

- Да!

- Ты будешь ходить?

- Да-а!

-Молодец!

- Спасибо-о!

Гость снова склоняется перед лицом юноши:

- Вот видишь, ты согласен! Я подниму тебя на ноги! Александр надо будет забыть, кто ты сейчас и тогда ты будешь здоровым человеком!

И снова кричит:

- Ты готов?

Юноша глубоким вдохом вбирает много воздуха, чтобы крикнуть, но не может протолкнуть его внутрь. Наконец, он сдавленно с хрипом шепчет:

- Да-а…

-Ну, и молодец! А Иван Иваныч, я думаю, будет счастлив, когда ты вылечишься!

Юноша смотрит в одну точку, словно вспоминая что-то хорошее. Ровную гладь воды нарушают две слетевшие к реке цапли. Они приводят себя в порядок, чистят перья, высматривают пищу. Юноша всё ещё остается, недвижен в своей задумчивости, а гость уже везёт его вниз к дому.

- Ты знаешь, сколько у тебя жизней? Не так много как ты думаешь! И как ты живёшь сейчас?! Тюрьма, вакуум, глушь! Ты же полон сил, ты же мужчина! Завтра создаётся сегодня - не я сказал! Это уже аксиома! Ты увидишь, все так живут… по-другому нельзя! Я помогу тебе, исцеление в тебе, в твоём мозгу… ты должен понять и быть уверен…

Гость вкатывает юношу во двор. У веранды стоит дядька. Юноша вырывается из опеки гостя, и быстро заработав руками, сходу влепляется в дядьку и обнимает его руками.

- Мы лечиться будем, я буду ходить…

Дядька вопросительно смотрит на гостя.

- Да, попробуем! Только тут ничего не трогается и совершенно безопасно, и не больно…

Юноша, не отлепляясь от дядьки, бубнит:

- Это не в ногах, это в голове… в го-ло-ве!

- Надо ему помочь узнать себя… так сказать уразуметь, что он не болен и может ходить!

Дядька негромко спрашивает:

- Когда?

Гость немного теряется от неожиданного вопроса.

- А… завтра… да завтра к полудню и сделаем!

Дядька гыкает, молча идёт в дом. Гость смотрит ему вслед и говорит как бы себе.

- Это не шутка… надо просто забыть прошлую жизнь…

Дядька исчезает в доме, гость смотрит на юношу, юноша смотрит на гостя, пожимает плечами.

Гость растирает ладонью грудь:

- Ничего, растолкуем!

Разложив на столе свои бумаги: схемы, чертежи, программные разработки, черновики, гость усердно погружён в работу. Его взгляд отвлекает книга, которую он взял в комнате бабки. Он косится на неё, снова пытается писать, наконец, дотянувшись до нее, бросает в угол на оттоманку. Он берёт ручку и начинает работать.

Дядька выходит из дома с широким полотенцем на руках, приостанавливается, глядя на полную круглую луну, и через две секунды движется дальше и входит в баньку, пристроенную рядом с сараем.

Юноша голый сидит в широком корыте на табурете. Дядька из кувшина поливает его водой. Вода стекает по ногам в цинковое корыто. Вдруг одна нога поднимается, но ступня остаётся висеть. Дядька нежно окутывает ступню полотенцем и бережно вытирает, поднимаясь до колена.

Александр ждёт, и когда дядька заканчивает, руками переставляет ногу на постеленное рядом полотенце. Затем тоже самое повторяется со второй ногой. Дядька накрывает голову юноши большим белым полотном и аккуратно вытирает голову и плечи юноши. Тот отстраняет его, чтобы закончить самому. Дядька неожиданно вздыхает:

- Не будет толка…

Юноша выныривает из полотна. Дядька, потупив глаза, продолжает:

- Вам бы не дозволять…

- Всё в руках Господа! Я думал, ты хочешь, чтобы мы вместе с тобой в лес ходили… Что же, от людей отворотиться?

- Докторов надо… не доброе это дело…

Юноша мотает головой:

- Где они, доктора? Они и лечить не могли…

- Барыня не пускала, сами знаете… она их, как того…

- Вот и «того»! Хуже не будет! Иван, я подумал, он учёный… и людей лечил, избавлял…

Юноша подаёт полотно дядьке, сам сидит голый на табурете, ноги опущены на полотенце.

- Вижу, что человек хочет помочь… так от этого сам готов на ноги встать. Иван! Может так… недаром же на сорок дней гость… вдруг. Что это?!

Дядька крестит юношу.

Свежее утро, свет лежит мягким серебром. Солнце ещё не очертило резкие границы пейзажа. Музыка движется вместе с прозрачной дымкой над водой.

Это движение будто начинается от дома, и потихоньку набирая скорость, движется вверх на холм, всё быстрее и быстрее, как будто кто-то бежит вверх.

Достигнув вершины, не останавливается, а поднимается ещё выше, как будто кто-то взлетает и летит над холмом, речкой, домом, улетая дальше, в другие места.

Музыка летит, летит вверх, вверх, в небо.

Юноша лежит в библиотеке, на длинном столе. На нём только белая длинная рубаха с отворотом. Под голову подложен небольшой валик из тряпок. Гость поджигает треугольничек индийских благовоний. Юноша смотрит на стену, где висит масляный этюд с мальчиками.

- Вам правда понравилась сегодняшняя музыка? Правда, красивая мелодия?

- Да… да она на произведение тянет! Что ж скромничать!

- Ну, это вы шутите!

- Как нельзя серьёзен.

Гость довольно сосредоточен, но глаза стреляют во все стороны, как будто что-то ища или боясь что-то упустить. Он убирает со стола последние вещи и спешит к вошедшему дядьке, который принёс четыре бытовые свечи, крышечки и баночки для подставок.

- Спасибо, Иван Игнатич! Вы где будете? Можно рядом быть, но… в общем… ничего.

- Я буду за дверью, близко.

- О, вот и хорошо, тут смотреть-то нечего.

Дядька выходит, а гость расставляет по углам стола свечи.

Юноша краем глаза смотрит, что делает гость и не выдерживая посмеивается:

- Евгений Ефимович, а вы колдун?! Три волшебных слова будут?

- Александр, попрошу уже не разговаривать, всё очень серьёзно! Нужна атмосфера и… аура.

Юноша улыбается и смотрит на этюд с мальчиками. Гость зажигает свечи у изголовья юноши.

Юноша сморщился и медленно, как будто первый раз услышал, тянет:

- А-у-ра…

- Да-да! И твёрдая поверхность очень важна, так что привыкай! Пуховых перин вообще не советую, спать надо на твёрдом.

Гость, «разбудив» работающий ноутбук, запускает тихую медленную индийскую мелодию из тех, что используют йоги.

Юноша краем глаза смотрит на плавающие узоры на экране плеера.

- А смотреть можно?

Гость залезает на стол со стороны ног юноши, садится в позе лотоса, зажигает две ближайшие свечи и выкидывает коробку спичек на оттоманку.

- Нет. Глаза закрыты. Сами закроются, и не слова больше, понял?

- Ясно.

Гость открывает маленькую баночку и втирает содержимое в лодыжки юноши. Юноша закрывает глаза. Музыка и дымок благовоний медленно обволакивают комнату.

Гость сидит на столе, глаза его тоже закрыты, голова запрокинута чуть вверх. Руки лежат ладонями вверх, большой и безымянный пальцы каждой руки соединены. Геометрические узоры плавно растекаются по всему экрану ноутбука то, рождаясь то, поглощая друг друга. Гость медленно и тягуче продавливает ноги юноши, от щиколотки до пальцев. Глаза гостя закрыты. Воск свечей плавится стекая на стол. Пальцы гостя тщательно ощупывают каждую косточку голеностопного сустава юноши. Треугольник благовония тлеет тонкой струйкой дыма. Далее с точки зрения юноши: гость поднимает согнутые в локтях руки, ладонями ввёрх, словно ожидает знака с неба. С зеркала, которое стоит посредине комнаты, медленно спадает чёрная ткань и в отражении видно, как гость медленно опускает голову вниз и руки к ногам юноши.

В спальной комнате юноши дядька стоит на коленях перед образом Богоматери с Младенцем и молится.

В библиотеке под потолком уже стоит довольно плотная дымовая завеса. Снова пальцы гостя впиваются в каждую точку голеностопа юноши. Треугольник благовония истлевает, отдав последнюю струйку дыма. Узоры аудиоплеера смешиваются с этой струйкой, как будто расползаются по всему пространству. Пальцы останавливаются на точке сплетения сухожилий ног юноши. Первым, всё так же с закрытыми глазами издаёт сдавленный крик, гость. Зубы его крепко стиснуты. Лицо в дикой гримасе направлено вверх. Вторым, сразу же, завопил юноша, но сжав зубы, с глазами человека превозмогающего боль переходит на беззвучье крика. И юноша, и гость кричат без звука, и музыка как будто тоже застряла на одной глухой ноте.

Дядька резко поднимает голову, прислушивается и поднимается с колен.

Дядька вбегает в библиотеку. На столе гость, уткнувшись в ноги юноши, целует их и плачет. Юноша учащённо дышит, глаза его полуприкрыты, он медленно приходит в себя. Дядька обоих крестит и берёт юношу за руку, тот улыбается. Гость в состоянии пьяного человека, что-то несвязное бормочет, валяясь в ногах юноши. Гость всхлипывает, сползает со стола и как в бреду несвязно бормочет:

- Простите-простите… я не хотел… я хотел… не надо… я не буду, я хотел быть… я… я не… не хотел…

Дядька подхватывает его, устраивает на оттоманке в углу, оборачивается к юноше. Юноша, поднявшись на локтях, смотрит на свои ступни. Ступни тихонько еле-еле, начинают шевелиться. Юноша смотрит на них с усталой улыбкой, потом смотрит на дядьку.

Луна только слегка на убывании, но густые облака не дают ей вырваться на свободу, и она совсем канет во тьме.

Юноша смотрит на тёмное течение реки. Чёрные деревья нависают над водой как траурные фигуры над умершим. Юноша сидит на ступеньках веранды, опершись на колени руками, голова лежит на руках.

- «Река времён в своём стремленье смывает все дела людей…»

Юноша замолкает, словно его останавливает какая-то сила внутри. В глубине веранды появляется дядька, ставит керосиновую лампу на стол, затем подходит к юноше, накрывает его пледом. Юноша опомнившись поднимает голову на дядьку:

- Ещё спит?

- И вам бы пора… да помолиться след бы Пантелемону-целителю, да Николушке. Ведь не даром… воздадим и мы Заступникам нашим, Господу и Богоматери Христовой.

- Да, пойдём Иван Игнатич. Утро вечера мудренее.

Дядька спускается со ступенек веранды, юноша опирается на его руки, но сам поднимается на ноги. Они вместе медленно поднимаются на ступеньку веранды. Обхватив юношу за пояс и держа за локти, дядька почти поднимает его. За этим из глубины выхода на веранду наблюдает гость. Его лицо, опухшее от сна, сияет радостью и гордостью от увиденного.

Юноша и дядька осторожно движутся в его сторону, но его не видят. Гость исчезает в темноте дома. Юноша и дядька потихоньку тоже уходят с веранды, керосинка звенит от налетающих от неё насекомых.

Гость подходит к зеркалу долгожительницы, снимает чёрную ткань и долго смотрит на своё изображение. Его лицо сначала миловидное, сонное, немного рассеянное; затем ироничное, с лёгким прищуром; затем становится откровенно хитрое и наглое; затем каменное, острое, злое, неподвижное. Он начинает глубоко дышать и резко со смехом отходит от зеркала. Он проходит мимо рамок с фотографиями дворянского рода, зажигает одну свечу в крышечке. Включает на ноутбуке аудиоплеер. Раскладывает бумаги с теорией своей работы. Его лицо серьёзно. Он сосредоточенно записывает формулы, цифры, коды и алгоритмы на английском языке. Достаёт из сумки брошюры, находит и сверяет свои расчёты с данными в таблицах. Снова пишет. В библиотеке сверху до сих пор стоит густой смог от ароматических дымовых шашечек. Гость погружён в работу, его вид и весь антураж напоминают образ Фауста. Звучит та же медитативная музыка с ноутбука.

Утренняя роса на маленьких папоротникообразных листочках под кустом еле-еле дрожит от тихого ветерка.

В доме, начиная от фортепьяно в бабкиной комнате, отражается свет нового дня. За окном виден яркий солнечный пейзаж, но обычное щебетанье птиц не слышно. Штора не шелохнётся, хотя окно приоткрыто. На втором окне штора плотно закрывает оконный проём, так что свет почти не проходит. На крышке фортепьяно пыль, жёлтые старые ноты. Открытая клавиатура медленно закрывается крышкой. Слышны медленные шаркающие шаги. Юноша медленно движется к закрытой двери в библиотеку, но останавливается и поворачивается налево, к другой двери. За этой дверью коридор, лестница на второй этаж, открытые двери комнаты юноши. Там у кровати стоит коляска. Над кроватью икона Богоматери. Видны открытые двери кухни, где дядька моет картофель. Он отрывает двери в столовую, вновь закрывает. Проходит по коридору. Открывает двери кладовой, там висят сушёные травы и ветки с ягодами, стоят жбаны с солениями и варениями. Он возвращается в коридор, выходит на веранду и останавливается, замечает синий резиновый мяч с голубой полоской, который лежит под столом. Лицо юноши усталое после бессонной муторной ночи. Он смотрит на мяч, подходит ближе, немного нагибается, держась за стол но, передумав, движется дальше, держась одной рукой за стол. Подходит к ступенькам, садится на них. Смотрит на реку. На реке ровная гладь и идеальное отражение деревьев в реке. Нет ни пара, ни движения, ни шевеления листика. Тишина. Из глубины дома еле слышится звук шагов. Шаги дядьки приближаются. А состояние на реке осталось таким же, ничего не изменилось. Птиц не слышно. Через сидящего на ступеньках юношу видно как входит на веранду дядька. Он ставит на стол кружку, от которой поднимается дымок. Немного постояв, дядька подносит кружку юноше и уходит в дом. Юноша держит кружку двумя руками, немного греется, смотрит в кружку, потом смотрит на реку и медленно делает глоток.

Совершив быстрое движение через весь тёмный коридор к столовой, дверях столовой появляется гость.

- Ах, вот вы где? А я вас ищу!

Юноша сидит на стуле боком к столу, он удивлённо смотрит на гостя. Дядька выходит из кухни с супницей и ставит на стол.

- Здравствуйте-здравствуйте, всем! Я прямо к обеду! Ух, как я голоден, Иван Игнатич!

Гость подходит к юноше, берёт его за руку.

-Ну, брат, я же говорил! Извините, что не мог тебя и Ивана Игнатича сразу поздравить, но я всё видел! Видел ещё вчера! Поэтому был спокоен! Сразу работать понесло! У нас ведь, у технических художников тоже вдохновение важно! Так. Что извините, но меня можно тоже поздравить… всю ночь работал…

Гость сам наливает себе в тарелку супа. Дядька приносит хлеб и самодельную приправу, типа огонёк. Гость тут же намазывает её на хлеб и с аппетитом ест.

- М-м-м-да! Да это же пища богов! И сладка, и крепка! Ах! Вот это, Иван Игнатич! Надо мне рецептик-то взять! А вы, наверное, испугались? Что это с ним? Да?! Признаюсь, ритуал наш, сил забирает! И теория ого-го, а практика-то… перемесила всего, убила, вывернула! Аппетит теперь зверский!

Юноша слушал и смотрел будто в точку перед собой.

- Саш, а ты чего не кушаешь? Тебе сейчас силы-то пригодятся! Давай-давай!

Наливает тарелку для юноши.

- Ты мне сейчас всё подробно расскажешь… Какие ощущения, какие трудности, если есть… и так далее! А ты сильный! Я даже такого не ожидал, ты понимаешь? Мы с тобой ещё от журналистов бегать будем, а!?

Гость смеётся.

- Сейчас мы всё запишем

Гость встаёт.

- Иван Игнатич, спасибо! Теперь я понял, что такое «русский дух»! Очень вкусно, очень! Ух, Сашка, теперь ух! Мы с тобой, ух…!

Он резво выходит из столовой. Спешно входит в библиотеку и рыскает по своим вещам, в сумке на лежанке. Смотрит на этюд с мальчиками, висящий на стене.

- Вот так, - играет ударениями, - ИванОв – ИвАнов! Куда же? Куда!? Наконец, ощупывает карманы висящего на спинке стула пиджака и находит свой сотовый телефон.

Юноша сидит на ступеньках. Из дома появляется гость, он весь на взводе, у него прилив сил.

- Ну, брат, за тобой теперь не угнаться! Почему не ешь? Это тебе не игрушкию

Он возится с телефоном, чтобы включить диктофон:

- Гм, уже отвык… Ага, вот! Ну, звезда, давай говори, как мы ходить стали, только всё по очереди, с толком как говорится!

Гость включает диктофон. Юноша молчит.

- Саша, я не слышу радости?!

Юноша молчит, смотрит на реку, где почти ничего не изменилось с утра.

- Саш, ты устал, а? Ты себя хорошо чувствуешь?

- «Утром, познав истину, вечером можно умереть».(Кит.)

Хорошо.

- Ну, наконец-то! Я ведь тоже старался, чтобы это было!

- Ты меня пугаешь! Ты спрашивал о друзьях! Друзья, всегда такие, какими ты сам их делаешь! Я хочу, чтобы мы с тобой были честными друзьями, настоящими…

- Я музыку не слышу.

- Что? Какую музыку!? - после некоторого молчания вытягивает из себя гость и, поняв о чём речь, тянет:

- А-а!

Гость закидывает руку за спину и начинает чесать её, а другой рукой гладит себя по голове, как будто втирая мазь. Лицо его выражает маску озабоченности.

- Мне сны не снятся… музыки нет.

- А ты… погоди, не всё же музыка тебе!

Юноша смотрит на реку:

- Ничего нет. Пустота… и… и… всё… - и сардонически добавляет, - Утро…

Гость выключает диктофон:

- Нет, так нельзя. У нас тут… у тебя чудо произошло, а ты «ничего нет… музыка» Это, это как-то ненормально это!

- «Тот, кто учится не размышляя, впадет в заблуждение».

- Умно… но при чём здесь…?

- …Конфуций?! Не при чём!

Позади них, в глубине веранды появляется дядька. Гость поворачивается к дядьке. Юноша смотрит вперёд на реку.

- Иван Игнатич, а давайте в лес, а!? Корзин на всех хватит? Погода со вчерашнего дня, прямо скажем, осенняя! Что-то нам лес сегодня подарит?!

Юноша смотрит в сторону леса, подсознательно его тело подаётся в вперёд, он хочет встать, гость помогает ему. Дядька и юноша смотрят друг другу в глаза.

Гость с корзиной и палкой идёт далеко впереди, позади не торопясь, идут юноша с палкой, его поддерживает дядька. Гость рыщет палкой под деревьями. Но попадает в паутину, палкой пытается обезопасить себя от новых сетей, направляясь вперёд, размахивает во все стороны.

- Я в этом мире, чувствую себя Дон Кихотом. Он хотя бы видел, того с кем сражался, а я…

Юноша прижимается к стволу большой лиственницы. Иван садится недалеко на сухую корягу. Юноша слушает звуки. Вдруг из-за ствола, где стоит юноша, появляется гость на голове его корзина.

- У-у! Страшно? Я понял для чего живёт… - на секунду замолкнув, шутливо продолжает, - …для чего, например, ну та же корзина!? – он изображает рыцаря сражающегося с невидимым врагом, - Хорошая погода! А?!

Гость снимает корзину с головы:

- Нет, лесные дары, Иван Игнатич, мне не подвластны. Как вы их находите?

Дядька молча поднимается, находит палку и показывает гостю палкой в сторону густых деревьев. Гость, растерявшись, ухмыляется, смотрит на юношу. Юноша кивает ему: мол, иди за ним. Гость неловко продвигается за Иваном в лес. Ещё не скрывшись, оборачивается, подпрыгивает, нарочито в голос гогочет. Юноша утыкается в мох на стволе дерева. Сверху слышится шорох: что-то зашуршало, трепыхнулось. Юноша смотрит наверх. На толстой ветке сидит филин, он медленно вертит головой и замирает. Филин не двигается, лишь слегка подёргиваются глаза. Юноша медленно обнимает ствол дерева, не сводя глаз с птицы. Он так очарован, что не может отвести глаз от птицы. Все звуки как будто исчезают, всё живое замирает на десять секунд. Только дыхание юноши, прорывается через слой древесного моха. Вдруг сильный свист заставляет юношу дёрнуться так, что он тоже становится похожим на потревоженного филина. Из-за деревьев выбегает гость, за ним идёт дядька.

Гость выразительно свистит и тут же радостно кричит:

- Э-э-эй! Александр! Вот она! Вот она тайна жизни, загадка природы! Охо-хо! Хо-хо!

Гость подбегает к юноше с полной корзиной грибов. Юноша спохватившись, смотрит вверх, но филина уже нет.

- Где? Где она? – он показывает на ветку.

- Смотри-смотри! – гость показывает юноше пару средних подберёзовиков.

- Здесь птица сидела. Где она?

Гость не понимает юношу.

- Смотри, Иван Игнатич, открыл мне глаза! Красота! Смотри, я сам в листве нашёл! Срезать не хотелось!

Гость берёт из своей корзины гриб и нюхает.

- А как пахнут! Мм-м! Это космос, галактика! Тайна рождения всего живого! Вот она! Ты понимаешь, как это близко к рождению… к нашему рождению. Эта грибница как вселенная.

Гость ставит корзину на землю, раскидывает руки в стороны, потом трясёт юношу за плечи. Юноша хлопает глазами, глупо смотрит, то на гостя, то на место где сидела птица.

- Кажется, я становлюсь художником! Я скоро наверно в лес переселюсь, Александр!

Подходит дядька.

- Ах, Иван Игнатич, не зря мне судьба вас подарила! Я теперь с природой одно целое! Я долго привыкал, адаптировался, но вот всё в порядке! Я – здоров! Я полон жизни! – после обращается к юноше, - Александр Четвёртый, мы ведь самые здоровые люди!

Гость приобнимает юношу, помогая ему идти. Дядька смотрит на них, затем берёт оставленную гостем корзину с грибами и идёт следом за ними.

Вечером того же дня воздух словно бы наполнился месивом тяжёлых металлов и вобрал в себя все тяжёлые мысли. Юноша с лейкой сидит у ростков апельсина. Ростки по-прежнему маленькие. Юноша смотрит на реку. Река словно на фотографии без звуков, без движения, замерла под неподвижными деревьями. Тёмная листва сгущает без того тёмную воду. Гость бегает между кухней и верандой, помогая дядьке.

С веранды доносится голос гостя:

- Александрио! Александр за стол!

Юноша сидит, не шевелится.

- Дары леса стынут, иди к нам!

Юноша поворачивается. С веранды свисает гость. Дядька тоже смотрит в его сторону, сервируя на веранде стол. Он бросает стол с намерением направиться к юноше, но юноша сам встаёт и медленно движется к веранде. Несмотря на вечер отчетливо, видна кладка фундамента дома из природного камня. На выступе фундамента лежат небольшие камешки в основном округлой формы и разных оттенков по цвету. Видно, что они лежат давно, так как между ними кое-где уже прижился мох, а также паутина.

На круглом столе веранды дымится жаровня с грибами. Рядом солёные огурцы, свежие помидоры, варёная картошка, зелень.

В руках гостя бутылка с вином, из шкафчика в гостевой комнате со второго этажа. Он взбалтывает бутылку наблюдая за пузырьками:

- Саша, за тобой теперь бегать надо!

Подкидывает бутылку с вином, рассматривает этикетку:

- Это нам, Иван Игнатич, под грибочки, разрешил! Это историческая бутыль, из прошлого столетия! Живы будем, не помрём!

Гость ножом срезает пластмассовую пробку. Дядька ставит на стол фарфоровую кружку, наливает из банки ягодный морс и ставит перед юношей.

- Так, молодость не губим! А сам, Иван Игнатич?!

Гость держит бутылку на изготовке, чтобы налить для дядьки:

- Ваш прибор?

Юноша довольно резко говорит:

- Иван Игнатич, «историю любит» и традиции «разбирать» - верен.

Юноша выливает морс за перила веранды и катает чашку по столу, так, что гостю приходится успеть её остановить.

- А вот молодость, не прочь!

Гость смотрит на юношу, потом на дядьку. Дядька закрывает банку с морсом, ставит её на табурет в углу веранды и уходит в дом. Гость ставит две фарфоровые чашки рядом, наливает по половине:

- За тайну! За чудо! За силу!

- За молодость! - юноша зажмуривается и быстро пьёт.

Гость смотрит на юношу, всматривается в чашку, пробует и морщится. Юноша, немного не допив, проливает на стол, кашляет, вываливается из–за стола. Гость ставит свою чашку, бросается к юноше, ловит его, сжимает за плечи, удерживает. Юношу трясёт, тошнит. Гостя разбирает смех.

- Ну, что, «музангел», поедешь со мною в город? Пристроим тебя иностранцев дурить! Ты же у нас полиглот! А музыки там и без тебя полно!

Гость придерживает юношу через перила. Юноша выпрямляется, отстраняет от себя гостя:

- Мой дом – здесь.

- Ты что, «молодость»!?! Тебя же никто не видит! Ты здесь задохнёшься! А там все болезни забудешь! Вылечишься от своих фобий, непереносимостей всяких! Там любить, радоваться… жить будешь!

Юноша берёт с табурета банку с морсом, садится на табурет, проливая, жадно глотает морс.

- Я живу здесь.

- В лесу?!

Гость сел за стол, положил себе в тарелку грибов:

- Сюда за грибами, за ягодами приезжать надо, а жить здесь не с кем. Здесь ты – один! Одиночество… - пробует грибы, -м-м… вот это вкус! Попробуй!

Юноша сидит на табурете с банкой морса.

- Молодость… где она твоя молодость? В каком здесь углу ты её прячешь?! Молодость.

Гость с аппетитом ест жареные грибы, смотрит на юношу, берёт чашку с вином.

- За молодость!

Делает глоток, морщится, отодвигает чашку.

- Даже вино не умели делать, а ты говоришь «любить историю». Надо себя любить, в настоящем, а после и ближнего своего как самого себя! Не я сказал!

Юноша снова делает глоток из банки и ему становится плохо. Он ставит банку на пол и с усилием на руках подтягивается к перилам. Его немного тошнит, но он так и остаётся висеть на перилах. Гость закрывает бутылку.

- Завтра как высплюсь, поеду в город! Привезу хороших продуктов и настоящего шампанского! Сделаем праздник, Саша! А то сегодня… все устали, я смотрю! А ты подумай на счёт молодости! И давай иди спать! Спокойной ночи!

Гость встаёт, уходит в дом. Лицо юноши бледно и уныло.

Вокруг дома потерялись цвета, всё смазалось в наступающей темноте.

Ночь становится всё гуще. В небе не видно звёзд и воздух ещё больше давит своей тяжестью.

Тёмной тенью по коридору дома продвигается фигура. Движение настолько медленное, что удаётся разглядеть тёмные очертания лестницы, сундуков, стульев. Из-под двери библиотеки брезжит электрический свет. У самой двери через небольшую щель видно как за столом сидит гость и усиленно пишет, набирает что-то на ноутбуке, снова пишет на бумаге. Лицо гостя поглощено работой, он доволен.

Утро брезжит из-за дальних верхушек леса. Лёгкое марево сонно движется по всей округе, но всё более осмеливающийся лёгкий ветерок шевелит всей общей массой. Дом как будто колыбель слегка покачивается в вместе с листвой, растущих вокруг него кустов и деревьев.

Гость просыпается на оттоманке, потягивается. Резко прислушивается. Ничего, не услышав, спрыгивает с лежанки, берёт полотенце. Он в футболке и спортивном трико. Проходя мимо зеркала, останавливается, смотрит на своё мятое опухшее лицо, вдруг замечая плохо закрытую дверь в спальню бабки, подходит к двери и открывает её. Фортепьяно стоит с открытой крышкой. Окно открыто, штора слегка колышется. Мусор, сухие веточки, ломаные листочки и пучки пыли медленно шуршат от угла до угла.

Слышно характерное дребезжание велосипедного звонка от езды по неровной дороге. Круглый стол на веранде со вчерашнего ужина убран, и на нём ничего нет. Стулья придвинуты к столу. Дядька с литровой банкой парного молока поднимается на веранду и ставит молоко на стол. В этот момент на веранду из дома выходит гость.

- А что, Иван Игнатич, ещё рано? Неужели я в «осьмом часу» соскочил?! А я вполне… энергии хоть отбавляй! Вроде до трёх ночи работал. Кстати, всё! Сегодня вечером пир горой! И поглотит меня бездна! А что прикажете?! Жить надо!

Гость сбежал по лестнице и потрусил к мостку.

- Реченька-река, как ты глубока… - и затем громко, чтобы слышал дядька, - Эх, рискнуть, что ли духом и телом, а?!

Дядька не понимая, что это к нему, уходит в дом. Гость закидывает полотенце шарфом за спину, приседает и опускает обе руки в воду:

- Бр-р! Была горячая пора… но уж сентябрь у двора! -улыбаясь, оборачивается к веранде, - Да-а, и зритель сбежал!

Гость умывает лицо. Раззадорившись, кладёт полотенце чуть подальше на мостке, снимает футболку и начинает лихо плескать горстями воду себе на грудь, растирается ладонями. В это время на веранде появляется юноша, за ним выходит дядька с двумя чашками. Гость, закинув полотенце коромыслом за спину, визжит, бежит к веранде, вытираясь на бегу, вбегает на веранду:

- У-у-у! Доброе утро, Александр! Меня можно поздравить с окончательной победой! Ровно в три часа по полуночи я завершил свой труд, полной оккупацией противника! И как видно мои биоритмы вошли в гармонию с режимом рода Ключевских!

Гость громко смеётся.

- Шутка! Но как же я сегодня легко встал и встретил Ивана Игнатича! Подтвердите, Иван Игнатьевич, а то Саша не поверит!

Дядька открывает пластмассовую крышку и молча наливает молоко в две кружки, а затем уходит в дом. Юноша отходит от стола и садится на табурет в углу. Волосы его смяты вбок, а под глазами синеют провалы от бессонной ночи. Гость обматывается полотенцем, а футболку вешает на плетёное кресло, берёт чашку молока.

- Ах, как я привык к вам! Больше того, всё-таки чудно начинать день стаканом молока!

Гость делает небольшой глоток молока и прыскает со смеха.

- Александр, смотрите! Смотрите и радуйтесь!

Гость демонстративно выпивает кружку молока.

- Вот так, сударь!

Гость берёт вторую кружку и протягивает юноше. Тот смотрит в глаза гостю:

- Я не спал…

Гость сдвигает брови, моргает и растерянно улыбается:

- Что… почему?

- Не могу… всю ночь… не мог спать… не было такого… и голова пустая, если бы хоть какие-то мысли преследовали, но ничего… пустота… в первый раз такое…

Гость, усмехнувшись, ставит кружку с молоком на стол:

- Всё бывает в первый раз, дорогой Саша! Гм… да… так значит, тебе надо идти спать! Александр…

Гость не решается продолжить, потому что мертвенно недвижные глаза юноши как будто смотрят мимо него. Гость пытается понять, куда смотрит юноша, оборачивается и, поняв, что это глупо, машет головой.

- Нет-нет, Саша! Ты брось, у тебя сейчас новые… как бы это сказать… новые ощущения, ритмы, затраты тела… ты же понимаешь, что двигательная система человека связана с разумом, с нервной системой… Так, что всё это дело времени, всё нор-ма-ли-зу-ется! И я тебе хотел сказать… вернее говорил, что я всё больше ухожу от своего технологического наполнения жизни! Я думаю, что эта ступень уступает новой… Я думаю теперь человек меня больше занимает. Знаешь, я хочу открыть… начать частную врачебную практику, без медицины и лекарств… ну ты понимаешь, да?! И я понимаю, Саша, что ты мне поможешь! Это серьёзно. Я предлагаю тебе – работать вместе. Нам надо ещё многое познать и открыть! Но… Человек, Саша, это… это всё! Это будущее! Познать человека, это не формулы и программы… это творить! – «A man is an adventurer of thought», «Мужчина — авантюрист мысли». Это не я сказал, это Лоуренс, Дэвид Герберт! Читал что нибудь!?

Юноша еле слышно шевелит сухими губами:

- Я ничего не понимаю… не слышу… не слышу музыки…

Гость настораживается, берёт юношу под руки и ведёт в дом:

- Ты устал, устал… надо отдыхать, не мудрено тут устать… ночь не спать… тебе сейчас только покой и еда. Я прямо сейчас выезжаю в город, привезу тебе минералов укрепляющих, витамин там, здоровой пищи… - с доброй, подбадривающей улыбкой, - Вечером праздник! Сейчас спать-спать. Вечером будешь в форме! Пойдём-пойдём, и ничего не думай… всё-всё-всё, всё мой хороший… всё…всё…

Парное молоко в кружке подёрнулась пенкой.

Велосипед со снятым передним колесом стоит у сарая. Дядька в сарае намазывает резиновую заплатку клеем и придавливает её старым цельным чугунным утюгом к резиновой камере. С веранды с лёгкой сумкой выходит гость и замечает дядьку.

- Иван Игнатич, я Сашу уложил, пусть поспит. Надо будет его покормить! Только не лесными продуктами! Ему… ну дайте огурчиков солёных для аппетита, а там разыграется….

Гость замечает в руках дядьки старую подрезанную камеру, смотрит на велосипед.

- У вас транспорт забарахлил? Колесо?!

Он присаживается у смятого обода и шины приставленной рядом.

- Ну, наверно такого антиквара я не найду, но что-нибудь соображу! А я думал в «осьмом часу» проснулся! А всё проще: вы позже прибыли!?

- Это здесь прямо у дома, так и доехал…

- Ага! А сколько часов-то? я ведь у вас совсем время забыл что такое! День-ночь! Вот и вся радость!

Дядька глянул куда-то вверх и вбок, как будто понюхал воздух.

- Половина десятого… было.

- Ого, откуда такая точность?! Ладно, буду к вечеру. Но надеюсь, Саша выспится, поправится, потому что сегодня надо именно ему праздновать победу! Я постараюсь привезти большого мастера и волшебника по делам двигательных возможностей человека. Думаю, он будет нас поздравлять не меньше! Иван Игнатич, всё будет… прекрасно! Надо подготовить Александра для жизни. Для большой жизни! И всё равно ещё за ним необходимо долго и тщательно наблюдать, вы же понимаете…

Пока гость говорит, дядька ставит велосипед, колесо и шину в сарай. Видя, что дядька не собирается поддержать разговор, гость оглядывается на дорогу за остатками ворот.

- Ну, я тут пройдусь, а от станции, надеюсь, меня подберут… я связался с одним… так что не беспокойтесь, к вечеру буду! К столу всё сам привезу, так, что не думайте ничего!

Гость немного ещё помялся на месте, как бы обдумывая: подать руку старику или обнять. Дядька смотрит гостю в глаза, тот начинает тереть ладонью грудь. Дядька закрывает сарай, оборачивается, гость, уже выходя через ворота, поворачивается и машет дядьке как старый приятель. Тот смотрит не отвечая.

Через окно второго этажа видно как гость выходит за ворота и идёт по дороге от дома. Когда гость скрывается за деревьями, юноша медленно двигается из комнаты к деревянной лестнице. Слышно его глубокое дыхание. Он стоит у лестницы, закрывает глаза в и так достаточно тёмном пространстве. Темнота. Темнота всего дома становится оттенка изумруда, она начинает звучать, звенеть, в каждом уголке дома. У шкафа в кухне, у зеркала в библиотеке, у камина, в коридоре у стула возле комнаты юноши, где вечерами садится дядька, в самой спальной комнате юноши, у выхода из дома на веранду, всюду в доме, несмотря на утро, всюду была темень и еле уловимый одиночный звук. Тут и слышится звук падения с лестницы и сдавленный стон.

Дядька, стоя у сарая, дергано шевелит головой, хмурится и вдруг бежит в дом. После того как дядька убегает, статичный пейзаж с рекой становится настолько диким и страшным, от того, что никакого движения в природе не видно, даже в течении самой воды. Лишь то здесь, то там на реке заметны стремительные мгновенные блики. Звук этой среды соответствует простому негромкому шуму леса и течению небольшой реки, несмотря на полное отсутствие движения в природе.

Только этот звук природы становится показателем времени и вечер, наступивший без движения жизни только усиливает этот звук. Далёкий и сначала непонятный звук приближающегося автомобиля смешивается и в конце концов перекрывает этот звук несуществующего времени.

Издалека по неровной дороге движется точка. Это автомобиль, иномарка. Она останавливается прямо у ворот. Гость выходит из машины, смотрит на дом. Он в дорогом кардигане, на шее бант.

- Выходи-выходи, здесь никто встречать не будет…

Из переднего места, рядом с водительским, выходит уже не молоденькая девица, лет немногим за тридцать, но не желающая выглядеть старше двадцати. Она потягивается, осматривает себя, потом смотрит, куда её привезли, раздувает щёки и медленно выпускает воздух. Он смеётся:

- Дыши… чувствуешь разницу. Здесь тебе не город…

Она смотрит куда-то вбок, выразительно сжав губы:

- Да… уже хорошо…

Гость открывает заднюю дверь, берёт большую спортивную сумку, снаряжённое колесо от спортивного велосипеда. Девица смотрит на ворота без забора.

- Теперь понятно…

Он пикает брелком, включая функцию сигнализации.

- Что понятно?

- Что ты пропал. И почему ты потерялся тоже ясно!

- Я пропал?! Потерялся?! Я нашёл! В городе этот проект просто не двигался, а за сегодня - столько заказов на блюдечке, но я думаю своё дело… брать.

Они проходят через ворота, поднимаются на веранду. На столе стоят две кружки, пустая кружка и с молоком, оставленные с утра. Гость ставит сумку и колесо в плетеное кресло, некоторое время обдумывает.

- Ну, что с ними делать?! – кричит, - Александр! Иван Игнатич!? Саша?!

На веранду выходит дядька. Гость берёт и протягивает дядьке колесо.

- О! А это вам, Иван Игнатьевич! Только поставить, и «крути педали», как говорят!

Дядька стоит как вкопанный, смотрит, то на гостя, то на девушку. Гость вручает ему в руки колесо.

- Берите-берите, Иван Игнатич, это вам пригодится. Это вот, Люся. А это Иван Игнатич, воспитатель и наставник Саши. Дядька Иван, как Сашка говорит.

Девушка улыбается:

- Людмила.

Девушка протянула обе руки к дядьке, но тот не двигается. Гость нарушает неловкую паузу:

- Иван Игнатич, я думал человека пригласить который… В общем так получилось, что того человека, про которого утром говорил, не оказалось в городе, но он Сашу обязательно посмотрит в будущем и… и всё…

Он повернулся к девушке и подмигнул ей, она тут же обращается к дядьке:

- Мне ЕЕ… гм, простите Женя, про вашего мальчика всю дорогу рассказывал…

Гость прерывает её:

- А где он бегает?

Неожиданно из дома донёсся голос юноши.

- Иван-Иван!

Дядька быстро ставит колесо в то же кресло и скрывается в доме.

Гость и девушка проходят в библиотеку. Девушка приводит себя в порядок у старинного зеркала. Подходит гость:

- Старое дворянское, вся жизнь её в нём…

Девушка весьма наигранно цокает языком:

- Вот это да!

Гость резко дует ей в лицо и отходит к стене с фотографиями, девушка, смеясь, идёт за ним.

- А здесь так сказать, «срез истории»… смотри…

В библиотеку на коляске резко въезжает юноша. Его лицо недовольное каменное. Гость сначала поднял брови, но тут же улыбнулся.

- А вот и Александр! Сам хозяин… каким он был… ты чего катаешься?

Юноша не отвечает, медленно объезжает гостя и останавливается у девушки, которая слегка оробев. Пытается улыбнуться:

- Люда…

Юноша смотрит ей в глаза, она отводит их. Александр приподнимается на руки, но тут же снова спадает в кресло.

- Извините, что сидя! Ключевский Александр.

Гость громко смеётся.

- Александр Четвёртый! И сегодня у нас праздник, не так ли, Александр?!

- Ещё как!

Юноша быстро перебирает руками и выезжает из библиотеки, слышится его крик:

- Да-а-а!

Гость быстро выходит за ним. Девушка рассматривает комнату. Через пол минуты гость возвращается, его лицо неподвижно, глаза отсутствующие. Он начинает тереть себя по груди. Пройдя так всю библиотеку по кругу, гость снова выходит. Через десять секунд слышен истошный голос гостя.

- Вставай, вставай я тебе говорю! Встань! – затем ещё громче - Встань! Ты врёшь, врёшь! Ты не можешь..! Встань!

Девушка трёт виски, морщится, прислушивается.

Гость с юношей на веранде. Он держит юношу на руках, несколько раз встряхивает, затем волочит юношу к коляске, бросает его в неё, на лице юноши безразличье.

Гость отворачивается и запыхавшимся, сбивчивым голосом говорит:

- Всё равно у меня праздник! Праздник! И ты не можешь, не можешь ничего изменить! – поворачивается к юноше и более истерично говорит, - Это мой, мой праздник! А ты больной, тебе голову надо лечить! А вот если у меня… если я сказал праздник, значит праздник! Вот так!

Гость роется в привезённой сумке. Вытаскивает консервы, копчёности, пакетики сушеных фиников, наконец, бутылку шампанского, рвёт фольгу, нервно раскручивает проволоку, пробка выстреливает. Он хватает свою кружку из-под утреннего молока. В ней мошки. Гость наливает туда немного шампанского, выплёскивает, наливает сверх краёв и жадно пьёт. Выпив почти всю кружку, он садится на край стола.

- Ты перечеркнул себе всё! Ты себя убил!

У выхода из дома на веранду дядька наблюдает за тем, что происходит на веранде. Гость снова вскакивает и начинает ходить по веранде по четыре шага туда-сюда.

- Ты даже наплевал на то, что это была моя колоссальная победа! Победа над немощью! Благодаря такому исцелению могли открыться новые возможности ведического сакрального лечения! Ты всё потерял, ты всё перечеркнул. Я же тебе… да что теперь…

Гость допивает шампанское, замечает дядьку, подходит к нему.

- Иван Игнатич…

Гость хмурится, как будто что-то вспоминает, затем отчаянно скулит:

- А-а…

Гость напролом протискивается в дом, чуть не сбивая дядьку с ног. Дядька ставит на стол лампаду, поправляет фитиль и достав спички. Зажигает.

- Спать бы вам. Поздно уже…

Юноша кивает дядьке с улыбочкой. Мотыльки и мошки стучат в стеклянный колпак керосинки.

Ночь уже полностью сгустилась над домом. Тёмная фигура движется по кромке леса, приближаясь к реке. Фигура выходит на мосток, останавливается прямо перед водой. Приближение близко к воде, течение реки едва заметно в темноте. Две руки зачерпывают воду и, поднимаясь, приближаются к лицу.

Юноша ворочается в постели. Он слышит чьи–то шаги по коридору дома.

Гость вносит в библиотеку сумку, которая стояла на веранде. Достаёт из неё сушённые финики, бутылку дорогого вина, фужеры. Открывает бутылку штопором, разливает, двигает один фужер по столу девушке, которая сидит на оттоманке подобрав ноги на верх и обхватив их руками.

- Бери…

Гость садится на стол, рассматривает вино через стекло. Девушка нехотя встаёт, берёт бокал, хочет отойти, но гость останавливает её за плечо.

- Небьющиеся…

Девушка переспрашивает:

- Что?

- Бокалы.

- А кому ты их вёз?

Гость ухмыльнулся, отпил вино.

- Много хауса.

Гость кладёт пятерню себе на лоб. Девушка звякнула бокалом о бокал гостя. Захватив пакетик с вяленными финиками, снова устраивается на оттоманку и потихоньку тянет вино.

Девушка неожиданно протяжно тянет:

- Пра-вда!

- Дисгармония…

Гость поставил бокал и нервно зачесал левой рукой грудь.

- Сложно не выпасть. Всё время надо драться. Всё время тебя хотят выпихнуть из жизни. Из твоей жизни… Знал я одного такого… был, и нету…

Девушка обсасывает финики и пытается доплюнуть косточками до гостя, который продолжает:

- Надрыв понимаешь!? Ты знаешь, что я сегодня праздновал на работе!? Нет! Надрыв за благо быть оплаченным! Быть… Я… я думал здесь праздновать по-настоящему!

Мужчина схватил себя за подбородок. Его мышцы лица слегка подёргиваются, он хочет это скрыть. Заметно, что он сильно расстроен и не хватает самой малости чтобы он не расплакался как ребёнок.

- Что не хватает? Что? Что?

Он выпивает остатки вина в бокале.

- Сложно.

Девушка подаёт знаки, что за плохо прикрытой дверью кто-то есть. Мужчина не сразу понимает, что она ему хочет сказать. Он приближается к ней, она шепчет ему на ухо. Он тут же берёт себя в руки и вдруг громко начинает говорить.

- Но время диктует свои скорости и надо удержаться на плаву, чтобы не выпасть… надо драться! Надо жить! Любить! И даже страдать… страдать за своё дело!

Гость поднимает девушку с оттоманки, за бёдра прижав к себе. На руках переносит и сажает её на стол. Сам осторожно наблюдая за щелью между дверями в библиотеку.

Через приоткрытую дверь в библиотеку юноша наблюдает за тем, что происходит там:

Гость что-то шепчет девушке на ухо, снимая при этом с неё кофту, затем расстегивает блузку. Девушка смеётся. Гость наливает ей ещё вино. Девушка и гость целуются. Девушка смеясь, пытается напоить его из своего бокала, чтобы он не торопился. Но гость, скрыто из-за плеча девушки подглядывает за лёгким шевелением в коридоре.

- Скажи мне Милочка, разве человеку не нужна жизнь?! Разве он должен только страдать!? Кто так задумал? Для чего человек? Зачем мы с тобой живём?

Девушка смеётся:

- Зачем?! Ну, ты спрашиваешь….

Он стискивает её и на ухо шепчет:

Любить… говори – любить, громче, давай…

Девушке щекотно, она смеётся, но исполняет задание:

- Любить…

Он спрашивает:

- Для чего рождаются люди!? А?

Девушка смеётся, включаясь в игру:

- Летать…

- Вот так-то… вот так…

- Кусаться…

Гость обнажает её грудь, целует её. Спускается головой ниже. Девушка смеётся, допивает вино, ставит бокал рядом на стол, ложится полуголой спиной на стол, шепчет:

- Зачем…? Ненормальный…

Юноша стиснул зубами сжатые в кулак пальцы. Его глубокое, частое дыхание перерастает в сдавленный хрип на выдохе. Он резко разворачивается вбок, в темноту.

Юноша, быстро работая руками, стремительно едет по тёмному дому. Проезжает свою комнату, столовую. Кухню. Со стуком и больно въезжает в дальнюю закрытую дверь. Со скрипом открывает её, протесняясь, въезжает внутрь. Роется среди шелушащегося репчатого лука в большом плетеном сундуке. Находит коробочку с патронами. Выезжает из чулана, едет на кухню, протискивается на коляске в угол к печке и, засунув руку между стеной и печью, вытаскивает охотничье ружьё, завёрнутое в холстину.

В библиотеке резко начинает играть современная музыка, юноша вздрагивает. Размотав ружьё, он вскидывает его, заряжает двумя патронами и, бросив остальные патроны на пол, неуклюже сжимая ружьё за ствол, подбородком к груди, перебирая руками по колёсам, едет к библиотеке. Он едет, стараясь не выронить ружьё. Когда он останавливается у библиотеки, он сильно и часто дышит. В просвет между дверями он видит как двое крепко обнявшись, двигаются под музыку. Раздаётся звонкий двойной смех. Юноша одной рукой приоткрывает одну из створок двери и после поднимает ружьё, направляя ствол в сторону двигающейся пары. Юноша смотрит на них, прижавшись щекой к ружью. Лицо его сморщилось от горя и страха, из глаз текут слёзы. Рядом появляется дядька. Не дёргая, берёт рукой за двуствольное дуло, осторожно отводит его и плотно прикрывает створки дверей. Юноша обмякает и тихонько протяжно скулит. Дядька молча увозит его в темноту дома.

В библиотеке никто ничего не замечает, гость жарко целует свою подругу. Слышно их дыхание. Со стола на пол падает пустой бокал, но не разбивается а, покатавшись немного по радиусу, останавливается.

Александр открывает глаза, за окном вовсю светит солнце. Кругом тишина. Ни звука в доме, ни за окном. Его лицо устало и понуро. Он сначала замирает, пытаясь слушать, потом сильно сжимает глаза, что всё его лицо становится морщинистым как у старика.

Вдруг раздаётся хруст стекла, женский вскрик, мужской и женский смех и утихающие звуки шагов, невнятная удаляющаяся болтовня гостя и девушки. Юноша откидывает одеяло, притягивает коляску к краю кровати и чуть не падая, втаскивает в неё своё худое тело. Быстро заработав руками, он выезжает из спальни и едет к библиотеке. Заглянув в библиотеку он видит беспорядок на столе, брошенные пакетики от сушёных фруктов, орешков, разлитое вино на столе, посреди пола раздробленный на мелкие крупинки бокал. Юноша едет к выходу из дома. Когда он появляется на веранде, шум отъезжающей машины быстро растворяется в воздухе. Лицо юноши снова сморщивается, рот растянутый стиснутыми зубами издаёт сдавленный грудной звук. На круглом столе лежат консервы, пакетики с копчёностями и фруктами. В кресле стоит велосипедное колесо.

Юноша в одной пижаме, надрываясь, крутит руками колёса, поднимаясь на холм. Коляска проскальзывает, но он удерживает её и двигается вперёд и вверх. Он торопится. До вершины осталось не много, но вдруг коляска проворачивается на одном колесе и разворачивается в обратную сторону. У юноши уже не хватает сил остановить её. Юноша в коляске мчится вниз, он не пытается остановить коляску. Лицо его сначала напугано, потом разражается безумным хохотом. Коляска катится прямо к мостку на реке у дома. Юноша теперь сам елозит на коляске, чтобы она смогла въехать прямо на мосток. Его лицо приняло ожесточённое выражение. Глаза сощурились в злостном умысле. Дядька, проезжая на велосипеде соскакивает с него, бросается на катящуюся коляску и выхватывает из неё юношу, прямо у въезда на мосток. Банка молока лежит на земле недалеко от корзины. Молоко стекает по земле к берегу.

Дядька, прижимая юношу к себе, стягивает с себя пиджак и закутывает рыдающего и трясущегося воспитанника. Коляска боком лежит в воде у мостка. Юноша утыкается в дядьку:

- Прости… прости Иван… я не … я не…

Дядька прижимает Сашу к себе:

- Тю-тю-тю-тю…

Дядька несёт его в дом. Уже около веранды дядька вдруг гыкает и говорит:

- Ни хао…

Юноша улыбается.

- Ага. Иван… а давай по-русски, ладно!

Дядька вздыхает:

- И то…

Дядька заносит юношу в дом.

Под кустами у дома, ростки с похожими на папоротник листочками.

2007

эл. ящик: wshekspir@ya.ru