Читать онлайн
"Мой Донбасс"
Про деда рассказывать непросто, настолько многогранной и яркой личностью он был. Пыталась несколько раз, но так и не вместила всех его черт ни в один из образов, для которых дед служил прототипом.
Я хорошо его помню, несмотря на то, что он рано погиб. Всегда веселый, в хорошем расположении духа. Даже когда серьезен, смеются его глаза, смеются морщинки вокруг глаз. Обычно он сыплет шутками. И заражает смехом всех вокруг. Самые сложные дела решает легко, с прибауточкой. При этом никого не обидит, не оскорбит, ко всем найдет подход. Мама говорит, что деда уважали и даже побаивались. А я не могу себе представить, чтобы его боялись. Он же добрый. Еще дед никогда не роптал, никого не обвинял в своих бедах. Жизнь все время била его и валила. А он как та игрушка ванька-встанька - упрямо поднимался, все налаживал, всем помогал. И искрился при этом улыбкой. Радостью жизни он ухитрялся делиться с окружающими.
Может, ключик к его образу и есть - "всем помогал"? Не задумываясь помогал, без обид.
Недавно я узнала еще одну историю. Считала эту историю своей и маминой. Оказывается, не совсем она наша. Она - дедова. Донбасская.
Папе дали квартиру от шахты "Комсомолец" в микрорайоне "Комсомолец" рядом с работой. А мама работала совсем в другой части города. Я училась в физико-математической школе далеко от "Комсомольца". Мама приложила все усилия и обменяла наше жилье на квартиру в 245-м квартале, ближе к центру города, в громадном девятиэтажном доме, куда селили в основном семьи работниц трикотажной и швейной фабрик. Вроде и от центра недалеко, и тем не менее окраина: поля, Короленковские ставки, посадки, канал "Северский Донец - Донбасс". Новостройки. Однако магазин скоро заработает и с транспортом хорошо. А какой простор для детских игр! Детей во дворе такого большого дома хватало. Чего мы только не придумывали, во что только не играли, куда только не забирались! Бегали целыми днями по кварталу, играя в "казаки-разбойники". Если оставались во дворе, то играли в "море волнуется", "кошки-мышки", "выбивного", "испорченный телефон", прятки, салочки, устраивали тайные штабы и на чердаке, и в подвале, весной опекали ничейных котят, летом ловили "шпионов"... всего не перечислишь. Но детство заканчивается. Когда мне исполнилось лет одиннадцать, с прежними друзьями стало неинтересно. Я перестала выходить во двор, больше читала, училась, занималась спортом. Не все приняли мое отчуждение спокойно, и произошел обычный в таких случаях конфликт: одна бывшая подружка стала ко мне приставать. Однажды, когда я проходила мимо дворовой компании, Таня, года на три меня постарше, крупная и сильная, сначала пыталась задеть словами, потом схватила за руку и стала выкручивать. Не так это было больно, как унизительно. Потому что на виду у всей детворы. Такой взрослой девочке я, не отличающаяся крепким телосложением, не могла дать сдачи. Молча терпела, закусив губу, а дома разрыдалась. С тех пор я останавливалась за углом дома и караулила момент, чтобы пройти, когда Таня отвлечется. Увы, редко удавалось. Таня продолжала приставать.
Мама заметила, что со мной что-то происходит, и выудила из меня подробности. Я ее умоляла не вмешиваться, но она разозлилась и пошла поговорить с мамой Тани. Вернулась и пообещала, что больше подобного не повторится, сейчас Танина мама все объяснит дочке, и Таня придет извиняться. Ох как мне стало скверно. Как я жалела, что пожаловалась маме! Если раньше хотя бы иногда можно было проскользнуть незамеченной, то теперь точно прохода не дадут. Таня сейчас, может, и извинится, но издевательски, потом будет только хуже. Она расскажет всем, что я предательница, меня будут специально караулить, и уже не одна Таня.
Звонок в дверь, дрожащей рукой открываю. Стоит разгоряченная, взъерошенная компания. Так люди выглядят после бурного непростого разговора. Танина мама, всегда милая и добродушная, сверкает глазами, на лице красные пятна. Она резко подталкивает в спину не просто заплаканную, а опухшую от слез Таню. У Тани до сих пор вздрагивают плечи. Испуганно прячется за спинами младшая Танина сестренка Ирка. Непонятно, зачем ее взяли с собой. Тихим голосом Таня... извиняется. Искренне! Похоже, ей стыдно. Просит меня извинить, все забыть, она больше так делать не будет. На следующий день и Таня, и Ира махали мне рукой приветственно, и больше Таня ко мне не приставала. Инцидент был исчерпан. Я стала пуще прежнего доверять маме. Все-таки умеют взрослые находить решения. Зря мы боимся с ними советоваться и пытаемся все решить сами, думала я тогда.
Однако история оказалась не так проста. Много лет спустя вспомнился мне этот случай. И что красавица Таня, повзрослев, долго перебирала женихов и вдруг выскочила замуж за довольно невзрачного одноклассника, который приехал домой в отпуск из армии. И уехала к нему в Германию, когда он остался там служить прапорщиком. Все же какие слова нашла моя мама для Таниной мамы? Вот если бы мне пожаловались на моего ребенка, как бы я поступила? Стала бы детально разбираться, кто прав, кто виноват в детском конфликте? Как смогла моя мама убедить ту маму пристыдить Таню? И почему Таня не оскорбилась, не раздула мое "предательство", а извинилась искренне? Ее-то как убедили?
- Ты помнишь сестричек Таню и Иру из нашего двора? - спросила я маму в очередном скайп-разговоре.
Хотя мама уже давным-давно переехала и из того дома, и даже из нашего города, она с готовностью закивала:
- Конечно. И их маму, и их бабушку.
- Бабушку?
- Ты разве не застала бабушку? Ах да, она умерла, когда ты была еще маленькой. Я с Таниной мамой играла в детстве. Как ты с Таней и Ирочкой. Мы же росли в одном поселке, который стал потом районом города.
- А тот случай, когда Таня меня обижала, помнишь? Танина мама заставила ее извиняться только потому, что вы в детстве играли? Все равно удивительно, что своевольная Таня так легко согласилась, так быстро раскаялась.
- Наверное, ей рассказали про твоего деда, - мама замолчала.
Вздохнула.
- Теперь можно и тебе рассказать. Тогда ты слишком маленькая была. Проболталась бы нечаянно, не дай бог. Вдруг Таниной маме это бы аукнулось. И Тане с Ирой потом. Зачем же людей подводить. Дед твой вернулся с войны осенью 44-го. Сильно контуженый. Но пошел устраиваться на работу, на шахту, понятное дело. То ли он сам увидел, то ли сердобольная бабушка ему сказала, что прямо на улице у шахты живет молодая женщина с грудным ребенком. И долго она так не протянет. Ни еды, ни денег. Впереди зима. Все ее гнали, все шпыняли. Люди ожесточились после немецкой оккупации. У всех родственники или на фронте погибли, или были замучены фашистами в тылу, или угнаны в Германию. Война еще не закончилась. А у женщины ребенок от немца, девочка. Вот и вымещали на них. Дед пошел в шахтоуправление. Наверное, со своими обычными смешками. Помнишь, как он собирал мужиков ремонтировать дома вдов? "Да что же, мы, мужики, сидим на месте? Да вмиг все починим! Нам же это раз плюнуть, а бабам подспорье. Айда чинить!" А может, напомнил, что все мы здесь непростой судьбы, но мы же люди, а не звери... Выбил ей комнатенку и работу уборщицей. Поддерживал как мог. Постепенно все оттаяли, глядя на деда. Люди старались не вспоминать, и действительно все забылось. Это же Донбасс. А я играла с этой девочкой в детстве. С Таниной мамой.
Теперь я замолчала. "Это же Донбасс".
Человеку постороннему сложно объяснить, что такое Донбасс.
Донбасс моего детства - слаженный организм, живущий в быстром темпе, в круглосуточном ритме. Сердце, даже нет, душа этого индустриального организма - угольная промышленность. Не просто основная отрасль местной промышленности, а именно душа. Самые уважаемые люди у нас в городе - простые шахтеры. Все остальные горды тем, что являются со-участниками самого главного в мире производства, начала всех начал. Я с детства знала, что уголь не просто тепло в доме, - без нашего коксующегося угля невозможно выплавить металл, а значит, собрать комбайны, чтобы вырастить хлеб, и машинки, чтобы пошить одежду, и станки, чтобы напечатать книги. Отец играл со мной, маленькой, в игру "назови любую вещь, и я расскажу тебе, как наш уголек поучаствовал в ее создании". Школьниками мы вскакивали в трамвае, уступая место парням с черной обводкой вокруг глаз. По молодости они форсили и не смывали уголь, в отличие от взрослых шахтеров, и мы наверняка определяли, кто они. Парни смущались, однако усталость брала свое, они благодарили и садились. Уступали им и взрослые, даже пожилые люди. А наши первоклашки в школе на вопрос, кем они хотят вырасти, кричали не только обычное для тех времен "космонавтами!", а еще и "шахтерами!" Шахтерами стали не все (и космонавтов родом из Донбасса всего несколько человек). Но каждый на своем месте старался делать свое дело хорошо. Мы чувствовали себя особенными. "Донбасс порожняк не гонит", - это серьезный жизненный девиз, а не пафос.
Работяги-старожилы с бесценным подземным опытом, трудолюбивые крестьяне и ушлые уголовники, присланные на спецпоселения, идейные комсомольцы и партийные, ехавшие по призыву, вольнонаемные, подтянувшиеся в поисках куска хлеба. Они создали в нелегкое время конца 1920-х - начала 1930-х уникальную местную атмосферу труда и взаимовыручки, не разделяя людей по национальностям, вероисповеданиям, прошлому, убеждениям. Дед мой был ярким представителем таких людей. Его раскулачил родной брат, а дед посылал ему продуктовые посылки, когда тот заболел. Дед попал в немецкий концлагерь для военнопленных, говорил, что это самое страшное, что он видел в жизни, однако спас от голодной смерти женщину с немецким ребенком. И помогал, как мог, немецким, румынским и итальянским военнопленным, которые работали на шахте после войны. Моя тетя Рая, лежачий инвалид после тяжелого детства в спецпоселении, а потом и военного, не обозлилась ни на жизнь, ни на власть, устраивала на лечение жену молоденького милиционера, которого приставили наблюдать за молитвенными собраниями в ее доме. Мама моя, выросшая в послевоенном шахтерском достатке, тем не менее ни разу в жизни не съела в дороге булку или бутерброд одна, не поделившись с беременной, диабетиком, неимущим - всегда оглядывалась и находила проголодавшихся. И так поступали не только в моей семье. Так жил в моем детстве весь Донбасс. Определенного колорита, конечно, добавляли зоны и "химии". Осевшие в городе после окончания срока уголовники продолжали жить по своим правилам, не все вливались в обычную жизнь. Но все-таки не они делали погоду, а старый, в основном из бывших раскулаченных, костяк. О том, каким он был, я и хочу рассказать в "Бабушкиных историях".
.
ЛитСовет
Только что
