Читать онлайн
"Лисий приговор"

Он брёл сквозь тенистый, древний лес, куда не советуют соваться повидавшие немало старики. Его руки до крови оцарапывали шипы увядавшего шиповника, а в подошву прохудившихся сапог то и дело с наслаждением впивались острые камни. Над головой клубились грозовые тучи, корча безобразные гримасы, а с высоких, поднебесных крон сыпалась ломкая листва. При каждом шаге насмешливое эхо разносило хруст ветвей, пугая и заставляя угольных ворон вздыматься с ярым криком к небу.

«Ещё раз упущу негодную зверюгу, – думал он, идя по следу алых капель, похожих на ягодки поспевшей рябины, – признаю себя старым олухом. Ни на что негодным стариком. А ведь негоже в лес соваться, да ещё в такой недобрый вечер… Как бы на пути не встретилось чего-нибудь. Благо, хоть не ночь… – Вдруг старый охотник одёрнулся и мысленно дал себе пощёчину. – Да что ж я, в самом деле! Как деревенская старуха причитаю. Нет здесь никого, опричь диких тварей. Но на то я и охотник, чтоб этим самым тварям указывать их истинное место. Но всё же, ежели что, а постоять я за себя всегда сумею… – Он перекинул ружье на правое плечо, словно предупреждая всех зримых и незримых, чтоб не смели подходить к нему. – Ох уж эта образина! Будь проклято рыжее племя! Поскорее бы отыскать этого прохвоста, свернуть шею и отправиться восвояси. Из мягкой шкурки сошью шапку. А может быть и на рукавички хватит. Подарю их тогда своей толстухе.»

Так и шёл – освещая тёмную тропу рутинными грёзами, прогоняя собственные страхи разговором ни о чём.

Но вдруг, кровь убегающего зверька поглотила стылая земля, неугомонные вороны притихли, словно мертвецы. Ломаные, извивающиеся ветви гордых древ, дрожа от осенних холодов, стянули небо. Вмиг лесную чащу окутала колючая шаль тьмы.

Старый охотник замер, чувствуя, как преследователя обращается в преследуемого. Из кустов дикого шиповника и ежевики на него взирали десятки, а то и сотни жёлтых, красных и лиловых глаз. Толстые коренья покинули своё пристанище, выбравшись из-под мягкого покрова мха. Они тянулись и змеились, извивались и крутились, разрушали и крошили всё, что смело встать на их пути. Приветственно тянулись прямо к гостю, посмевшему нарушить их блаженное спокойствие, длившиеся уже не первый, не второй век. Незваный гость, что посмел сунуться в колдовскую обитель в столь поздний, предзакатный час.

Верное ружьё вырвали из рук злые орешники, когда старик побежал. Впереди стояла незримая стена из ветра, тьмы и насмешливо пьянящего запаха сонных трав. Он мчался, слепа веря, что некий добрый дух, чьё имя люди призывают на рассвете и перед сном, поможет скрыться от суровых стражей леса. Но с каждым жалким мигом, что казался целой жизнью, из сырой земли, подобно змеям, выползали корни. Они хлестали по спине, оставляя кровавые следы, рвали испачканный землёй плащ, превращая в жалкие лохмотья. Они пытались дотянуться, обвить его горло, а после утянуть вслед за собой…

Над головой кружили совы и нетопыри, изредка задевая когтистыми лапами взлохмаченные волосы и сутулые плечи гостя. Глупые демоны, думали старый охотник сдастся так легко. Старик содрал достаточно шкур с ласок, соболей, белок и бобров, превратил неразумных чародейчиков в шапки, варежки и воротники. И пусть сейчас злые духи вздумали играть с ним в догонялки, но обведёт каждого из них вокруг пальца!

Но сколько бы охотник не бежал, стирая ноги в кровь, испепеляя лёгкие и сердце смрадным запахом мяты, дорога не кончалась, деревенские костры не приветствовали шлейфом дыма. В голове злобно завывали чертовы ветра, а глазах плясали призраки тумана.

«Будто страшный сон в приступе лихорадки! Будто страшный сон…»

***

Очнулся старик в густой траве. Ноги неистово гудели, руки крутило так, будто накануне почтенный господин сразился со стадом разъярённых кабанов. Он насторожено огляделся, боясь увидеть ночной кошмар воплоти. Но ничего вокруг не казалось слишком уж враждебным. Обычные деревья, по которым скачут огненные белки, непримечательные кусты, за колючими ветвями которых мирно пощипывают травку чёрные кролики, в ничем непримечательных корнях вековых кленов, дубов и ёлок пригрелись рыжие ужи. Лес напоминал усталого дремлющего странника, что прикорнул у жаркого огня. Безобидный, безмятежный, кроткий и слепой, как крот.

«Беги… Беги скорее! – призывали голоса в охотничьей голове.» И он с великой радостью готов был мчаться без единой передышки до родимого села, до старенького дома, будто молоденький паренёк на первое свидание. Туда, где заждались внуки и накрытый к ужину стол.

«Всё приснилось? – Пришла догадка. – Наверное уснул, а то всё ветер нашептал… Черт с той тварью. Убежал далеко поди проклятый. Вернусь домой пока ещё видна тропа.»

Но едва старик сделал шаг, как под ногами очутилось что-то мягкое, пушистое, что-то ещё тёплое. На земле бездыханно лежал лисёнок, чьё остывающее тельце позволило забыть о предположениях и догадках. Тот самый шелудивый демонёнок за которым пришлось гнался из самого села. Лапка, попавшая в капкан, продолжала истекать кровью, а последний взгляд изумрудных, лисьих глаз, с мольбой устремился куда-то в глубь чащи… Словно крохотный зверёк спешил, надеялся получить помощь, получить защиту у некого влиятельно покровителя. Но так и не сумел добраться до заветной обители, погиб на полпути.

– Эх, жаль... – Вздохнул охотник в голос. – С этого облезлого щенка и одной рукавички не будет. Ох и тощий! В хлеву крысы, и те пожирнее будут. Вот уж, видать под несчастной я звездой на свет родился…

Ещё раз тяжело вздохнув, господин поспешил забрать свою жалкую добычу. Однако, не успел он схватить и повесить рыжего лисёнка на пояс, как вдруг над головой выросла громаднейшая, заслоняющая свет луны тень. Гость недовольно поднял голову и в тот же мгновение выронил из рук тушку, испуганно округлив глаза.

В лесном сумраке гордо, не склоняя тяжёлой головы, возвышался кошмар прошедших детских лет, чародей из стариковских сказок древнее чащи и болот. Демон, что помнил имена ветров и звёзд, но имя чьё давно поглотили прожорливые, утекающие в небытие века. Байка для непослушной ребятни, от которой неволь содрогались сердца храбрых и отчаянных.

Огромный лис, в пурпурном балахоне, впивал в почтенного охотника желтые глаза из-по тяжело нависших век, словно тот был беспризорным мальчишкой. Изодранный веками плащ ниспадал с его широких плеч, укрывая промозглый покров земли, тонкие лапы разъярённо впивались в древесный посох, по всей длине которого были выструганы разнообразные истории.

Вот ветхий фургончик странствующего фокусника едет по просёлочной дороге, постепенно растекаясь молочным туманом по окрестным землям. Чуть поодаль примостилась высокая башня, из которой падает растрёпанная девочка в объятия тернового цветника. Ещё дальше – три незрячих крысолова ходят в бессчётный раз по кругу, вынюхивая длинными носами шуструю добычу…

Много разных историй хранил древний, как полночь, посох. Всех не разглядеть, всех не нужно знать…

Однако гость и не желал их рассматривать. Мудрость прожитых годов позволяла трезво распознать кто перед ним усмехается улыбкой, что подобна оскалу обезумевшего зверя, готового в любой момент кинутся и растерзать.

– Приветствую тебя. – промолвил Лис Колдун, протягивая лапу. Но путник, не смел оторвать взгляд от хитрой морды, не смел протянуть руку в ответ. – Надеюсь, тебе известно моё имя, жестокий мальчик?

– Имён колдунов не произносят в слух… – прошептал старик.

– Известно значит – Ли ехидно прищурил глаза. – Что ж тебе такого рассказали, что при в взгляде на меня ты дрожишь, как перепуганный крольчонка? Должно быть, ты представлял меня, великого лесного стража, другим. Каким-нибудь горбатым уродцем, с кожей словно торф болотный, переломанными пальцами и гнилыми зубами? Или вообще не представлял, боясь призвать? Мальчишки частенько так поступают.

Путник молчал. Его всего, с ног до головы, встряхивало мелкой дрожью, глаза налились кровь, а обычно острый язык стал тяжелее раскалённого свинца.

– И часто мальчишки храбрее только перед теми, кто слабее их самих. – яростно воскликнул Лис, указывая острым когтём, на испачканный в крови рыжий комок у ног старика. – Поднимись с колен. – Но старый охотник невольно попятился назад, точно его подсознание существовало в далёких эрах чародейского превосходства. – Знай, я ненавижу трусов больше чем глупцов. Всякий кто забрёл сюда, будь он трус или глупец – мой враг. Не будь же мне врагом вдвойне.

Превозмогая себя, охотник поднялся, но тут же осознал свою ошибку. Чем быстрее поднимался он на ноги, тем выше и огромней казался древний кудесник.

– У страха велики глаза! Ведь так?! – рассмеялся Лис, и смех его обернулся страшным, способным заставить низко кланяться вековые древа, ураганом. – Взгляни на себя со стороны. Трусливый, глупый мальчик, что пришел за страшной сказкой господина Лиса в старый лес. И найдёт он то за чем явился! Только стоит знать – сказки мои не бывают добрыми. Поверь. Это я как старый друг сказать тебе могу.

– Ты мне не друг, образина! – Неожиданно для себя самого, громко воскликнул старик.

– О, ты прав. – белоснежным оскалом блеснула лисья ухмылка.

– И я тебя не боюсь, лесной чёрт!

– О, ты лжёшь.

– Этот день в истории оставит кровавый отпечаток… Но не моей кровью, а твоей, проклятый зверь! Не будут больше о тебе сказочки болтать. – Охотник потянулся за ружьём, надеясь покончить с злой легендой раз и навсегда. В столь странную, неясную секунду в стариковской голове крутились мысли о призрачном богатстве, что упадёт к ногам героя, убившего стародавнюю байку. Но и без того бледное лицо господина, стало белее свежих сливок, когда оружия не оказалось на привычном месте.

– Ты ищешь это, мальчик? – поинтересовался Лис, слащавым голоском.

Путник поднял глаза и увидел, что лесной оборотень протягивает ему сухую ветку ели.

– Не смей смеяться, чет сутулый!

– Мне нравится смеяться. – Признался Лис, превращая ветвь в щепотку пыли. – Так смеют смеяться лишь умелые злодеи. Такие как я и ты.

– Я не убийца и не злой колдун! Ты не смеешь называть меня злодеем, образина! Я честный человек, уважаемый гражданин! Знай, каким бы не был человек, но столь мерзкому отродью, как один из вашего брата, ему не стать!

– Ты прав и лжешь одновременно. – Лис поднял морду к небу. – Ты не колдун. Это верно. – хитрая усмешка уступила место уродливой, не с чем не сравнимой гримасе. – Однако, лжёшь, сказав, что не убийца. Убиваешь… Не глядя, без сожаленья и труда. Просто убиваешь. Ничего тебе не стоит содрать с несчастных шкуру, а плоть придать на поруганье всем насмешливым ветрам. Тебе нет дело до того, как горько плачут дети, теряя мать. Как, надрываясь от рыданий, метаются возлюбленные, навсегда лишившись возлюбленных. Чародеи однолюбы. Наши разбитые сердца не заживают так просто. Для бессмертных не существует времени, потому оно не лечит. Тебе нет дела до плача убитых, нет дела до их горя, ведь ты чист, как ясный день весны!

– В жизни не убил я человека. – срывающимся голосом вскричал старик, сам не понимая зачем говорит, зачем кричит, пытается оправдаться пред нечистой силой.

– О людях разговора нет. Но те в чьих жилах бьётся лесная кровь тоже дышат. Их сердца полны любви к родным и дому. Каждый из них, с кого содрал живьём ты шкуру, мечтал уснуть в объятьях густого мха, тумана и лучей ночной зари. Но из-за таких как ты, – зверь склонился и до боли ткнул острым, закрученным когтём гостю в грудь, – один из светлых дней становится последним. Что ждёт бессмертного после смерти? Решил поспорить с природой? Однако, твой миг предугадан, мальчик. Чародеи не нападают со спины. Насладись последним вздохом. – посох в звериных лапах обернулся острой пикой, и Лис направил её к лицу полоумного гостя. – Как у охотников любят говорить? Бить надо в глаз, дабы не попортить шкурку.

Он хотел бежать, да только ноги крепко-накрепко обвили корни, будто кованные цепи. Он хотел молится, как когда-то учила мать, но все слова, предназначенные светлым ангелам, вдруг позабылись. Словно и прекрасные, светлоликие херувимы были на стороне лесного зверя.

– Пощади! – голосом недорезанного борова кричал старик. – Пощади! Прошу, господин Лис! Клянусь! Не увидишь ты меня здесь больше! Никогда… Никогда! Клянусь, уважаемый колдун! Клянусь!

– Охотно верю. Да только, кто вернёт отнятые жизни моих детей?

– Я сожгу все шкуры... – произносил он слёзные клятвы. – Не стану промышлять охотой. Пощади, колдун…

– Кто вернёт их лапы и хвосты? Кто вернёт глаза и уши?

– Не знаю… Не знаю…

– Лапа за руку. Око за глаз. – оборотень любезно протянул кривой нож гостю. – Выколи глаза, отруби руки по локоть и ноги по самый корень. Считай, что старый долг уплачен и возвращайся в отчий дом. Ну как, хорош мой уговор? Согласен, мальчик?

– Зачем ты смеешься? Я не чародей, не оборотень, всего лишь жалкий смертный. Будь милостив! Мой век всё равно на исходе. Позволь прожить оставшиеся года в покаянии и молитвах.

– Здесь бывали мальчишки куда меньше. Недобрая фортуна сюда их занесла. Но не смели они так мерзко и так низко просить пощады, не пытались обмануть вруна. Ненавижу трусов и лжецов, уж больно тонка их шкура. И ветер горазд протереть дыру. – Он взглянул на ревущего старика, с отвращение велел: – Убирайся прочь. Если до полуночи твоя нога не покинет этот лес, ты больше никогда не выберешься. Тропы-людоеды здесь вольны и своенравны, тебе не под силу их усмирить. Корни здесь игривы и прожорливы, тебе будет под силу их немного поразвлечь. Ты заживо сгниёшь в объятиях мха, если посмеешь медлить. Из костей твоих мы сделаем дудки и устроим праздник, если не исчезнешь. Убирайся, жалкий трус! Прочь от сюда! Порочь… Ночь уже близка…

Едва корни ослабили удушливую хватку, господин охотник, невзирая на усталость, страх и раны, побежал проворнее дикого оленя. Надеялся, как можно скорее очутиться дома, вдали от страшного кошмара, надеялся так просто забыть о древнем звере.

Не дожидаясь пока «любезный гость» скроется вдали, печальный оборотень трепетно поднял с земли тело погибшего лисёнка. Голос чародея переменился. Не было более той вороньей хрипоты и лая псов, лишь хрустальная тоска.

– Какой из меня колдун, какой кудесник, если умею только отнимать?.. Прости, малыш… Я спешил как мог... Но лапы мои – проклятые камни, хвост мой – мёртвые горы… Прости, но более не ласкаться тебе в солнечных лучах и не лакомится утренней росой. Я жалкий покровитель, я жалкий пастырь, я дурной сторож и колдун… Малыш, но и луна способна приласкать, а вечерний ветерок на вкус порой бывает очень сладок.

Грязно-рыжий комочек сбитой шерсти приземлился на землю, развеялся иссушенной листвой боярышника. На опустелом месте возник бледный силуэт маленького лиса с хитрыми, прозрачными глазами. Испытывая иллюзорную боль, он неистово зализывал правую заднюю лапку, но, осознав собственную эфемерность, поднял головку, взглянул на колдуна-отца.

– Резвись с туманными собратьями, покуда не наступит утро. – велел Лис. Необычайно светлая улыбка тронула жестокую морду, вскоре уступив прежнему безумному оскалу. – Что ж, а ведь я добрый, но такой невежественный господин. Бедный мальчик не успеет выбраться от сюда в срок. Ах, как же жаль бедного глупышку! Ему должно быть очень страшно одному в ночном лесу. Следует ему помочь…

Шепот пробудил лес. Слова забытых языков раздражали вездесущий ветер, но Лис, склонив голову к посоху, устремил взгляд туда, где виднелись глубокие следы, уходящие в тёмные чертоги леса. На зловещий шепот стягивался, точно десятки змей к солнцу, плешивый смог.

– Проводите дорогого гостя, до дверей родного дома. – приказал чародей клубившимся туманам, в виде разнообразных диких животных: медведей, волков, олений, куниц, белок, лисиц… – После поведайте всему живому злую сказку. О том, как внук не признал родного деда под личиной рыжей шерстки. Расскажите сказку о том, как трусливый мальчик кончил жизнь, лишившись тёплой шкурки. И о том, как осознал свою ошибку юный охотник, но слишком поздно. Бегите, дети! Ещё есть время до рассвета! Пусть свершиться приговор.

Внемля словам колдуна, туманы, с ярым свистом, сливаясь воедино, помчались по указанному следу. Тонули просторы леса в их молочном покрывале, вздымалась клубнями листва от их дикого, полного юродивой жажды предстоящего торжества рёва…

Господин Лис проводил их утомлённым взглядом. Достал тот самый искривлённый нож, и стал искусно вырезать на посохе новую гравюру. Где перепуганный почти до смерти охотник, со всех ног, спотыкаясь и молясь, бежит по ночному лесу и медленно теряет образ человека, обращаясь в лиса…