Читать онлайн
"Многорукий"

После полудня я ощутил острый приступ тревоги – гнетущее состояние, с которым из-за пережитого в детстве кошмара мне приходилось бороться всю последующую жизнь. Со временем я научился справляться с этим, а где-то к тридцати двум годам практически одолел благодаря курсу занятий с психотерапевтом и медикаментозной терапии, которую назначил врач. Но сегодня все произошло иначе. К концу рабочего дня предчувствие надвигающейся беды овладело мной без остатка. Нечто жуткое, уродливое и бесформенное сжимало мое сердце, проникало в сознание, рождаясь из всего, что меня окружало: из тревожной тишины, заполнившей потемневшие коридоры и офисы компании; из свинцовых, низко нависших над серым Петербургом туч; из заунывной песни ветра над крышами домов, едва различимых за панорамными окнами в потоках ливня. Ветер больше всего беспокоил меня. От его монотонного воя по телу пробежал озноб; ворот рубашки стал мокрым от холодного пота, стекающего от шеи по спине; появился тремор в кистях рук. Я зажмурился и вспомнил рекомендованные психотерапевтом приемы, не позволяющие ожить самым темным воспоминаниям из детства, надежно скрытым в структурах глубинного мозга годами лечения.

И все же отголоски прошлого неслись мне навстречу на черных крыльях ветра, заставляя вспомнить о чем-то потустороннем, древнем. Таким же древнем, как могильный вой, разносившийся под темными небесами задолго до появления человека во времена, когда Земля была молодой.

На пути к метро меня посещали самые мрачные мысли. Появившись из обрывочных детских воспоминаний, они перешли в понятный любому семейному человеку страх за своих близких. Как мог я гнал его прочь: позвонил супруге – она уже забрала детей с тренировки и вместе с ними направлялась домой; обменялся несколькими сообщениями с родителями. Только после этого мне удалось немного успокоиться. Я достал из кармана наушники, включил музыку и ускорил шаг, чтобы поскорее скрыться от завладевшей Петербургом промозглой темноты.

Дверь в квартиру я открыл своим ключом. Никого. Включил свет в прихожей, бросил портфель на тумбу, повесил промокшее пальто в шкаф, разулся и хотел пройти вымыть руки, но оказавшись в коридоре, замер. Сперва я будто ощутил, а потом и заметил периферическим зрением движение, которого не должно быть в пустой квартире. Сердце учащенно забилось, в горле встал ком. С большим усилием мне удалось побороть желание попятиться назад, а то и вообще сбежать на общую площадку. Сделав некоторое усилие над собой, я развернулся вправо и увидел незашторенные окна кухни-гостиной с приоткрытыми форточками. Ветер кружил, выл в холодной черноте и задувал с улицы, заставляя развеваться полупрозрачные занавески, выдергивая из глубины памяти неясные, пугающие образы и воспоминания, которые мне хотелось бы навсегда стереть из жизни. Меня всего передернуло от этого. Я решительно пошел в гостиную, одновременно сопротивляясь желанию обернуться и посмотреть за спину в другой конец коридора, где из-за невключенного света сгустился вечерний мрак. Остановившись у окон, посмотрел на вставший из-за плотного трафика проспект. Ветер нес с улицы запах осени и дождя. Из-за ливня огни соседних многоэтажек и проезжающих по дороге машин казались расплывчатыми. Закрыв обе форточки, я отгородился от темноты снаружи шторами, развернулся и увидел на обеденном столе небольшую кипу бумаг, среди которых мое внимание привлек один конверт.

Он будто специально лежал так, чтобы я заметил его среди десятка рекламных буклетов и квитанций. Но я уверен, что, даже если бы сверху была накидана еще куча бумажек из почтового ящика, я все равно бы не прошел мимо. Письмо ждало меня. Я очень явственно ощутил это. Дрожащий внутренний голос подсказывал, что письмо связано с моим прошлым, и отправлено прямиком из дней моего детства. Рука потянулась к конверту. Едва пальцы коснулись бумаги, панический, животный ужас перед чем-то злотворным, грозящим гибелью, сковал меня крепче любых цепей. Живот свело от судороги. Я сгорбился, сжав конверт в кулаке, и застонал от боли. В моем теле словно образовалась пустота, внутри которой ворошилось что-то слизкое, холодное. Еще немного, и я бы потерял сознание или полностью лишился рассудка, но в этот момент какие-то неведомые способности организма заставили меня сопротивляться тлетворной силе, исходившей от письма. Подобные, выработанные в процессе эволюции защитные функции организма, возможно, есть у каждого человека. Сложно ответить однозначно. Но я не мог избавиться от мысли, что именно в этот момент, когда ужас пожирал мой рассудок, вмешалась другая сторона. Именно она несколько десятилетий назад выбрала меня и моих друзей для противостояния мраку, пробудившемуся в нашем маленьком городке.

Пальцы сжались в кулак, крепко сжимая бумагу. В какой-то момент мне показалось, что не я несу конверт, а заключенная в нем сила ведет меня по квартире. Я ощущал тело, но не владел им, совершенно не осознавал, где я, и что происходит вокруг. Мои движения казались вымученными. Мне не удавалось сфокусироваться мыслями или взглядом на чем-то другом. Важным оставалось только письмо. Окружающий мир потерял цвета, очертания. Дрожащие пальцы вскрыли конверт: самый обычный, белый, без какой-либо информации. Но я и так все знал, понимал на уровне инстинктов или иных способностей, не признанных официальной медициной. Внезапно ожившие днем отголоски прошлого начинали обретать перед моим внутренним взором знакомые силуэты, кричали звонкими голосами друзей, складывались в воспоминания из детства и выстраивались друг за другом, день за днем… Эти дни, каждый из них – черно-белый, забрызганный кровью рисунок ребенка, проткнутый иглой и соединенный с предыдущими иллюстрациями нитью, сплетенной из пронзительного крика и страха. Абсолютно чуждая земному миру сила будто тянула за эту нить, вытягивая из меня воспоминание за воспоминанием, заставляя воссоздать в памяти пережитый кошмар, и признаться себе в том, что история повторяется. Все рациональное, живое, светлое и любящее, что дано мне человеческой природой, продолжало отвергать происходящее; с ожесточенным упорством сопротивлялось оживающему ужасу, надежно скрытому в ловушке памяти, выстроенной долгими занятиями с психотерапевтом. Но я сдался, едва начал читать письмо:

«Привет, поганый мальчишка! Скучал по мне? Твоя школьная подружка скучала. Так сильно, что ее разорвало на части, когда мы встретились. Но я не желал этого! На пацана отвечаю! Я только хотел забрать то, что вы украли у меня. Твоя подружка рассчиталась – ее маленький поганец теперь вместе со мной, он стал един с другими мальчиками и девочками. Среди них есть твои одноклассники. Помнишь их? Твое место тоже здесь, но ты вырос. Я не забираю взрослых. Им неинтересны мои сказки, им скучно смотреть на мои звезды. Но за тобой должок. Ты отдашь мне дочерей. Да-да, мальчонка, я все знаю про тебя. Вы провели меня и сделали больно, но я никогда не расставался с вами. Знай, когда ночью ты закрываешь глаза и чувствуешь, что кто-то стоит рядом и смотрит на тебя – это я. Когда в пустой квартире по углам сгущается мрак и кажется, что ты не один – это я. Когда ваш котяра шипел в темноте и вглядывался в пустоту – это был я. Когда вы нашли его со свернутой шеей – это был я. Когда твои девчушки просыпались по ночам и кричали от ужаса – это все я.

Ох, поганый ты мальчишка, очень скоро я доберусь до ваших детишек и отыграюсь за все страдания, которые вы причинили мне. В этот раз вам не удастся меня надурить. Можем забиться на это! Готов поспорить на футляр и сто «чупа кэпсов», что вы не сможете спасти своих ребятишек. Помнишь правила? За одну новую фишку дают две потертых. За пластиковый, летающий «мортал комбат» – две новых. Фишки с жутью и «мортал комбат» разыгрываются отдельно! Буду рад повидаться с тобой, если, конечно, мамочка отпустит тебя одного так далеко гулять. Но лучше бы тебе послушаться ее и остаться дома. И смотри не играй долго в приставку, а то телевизор сгорит. И лучше чисти зубы перед сном, иначе они почернеют и в них заведутся червяки».

Письмо выпало из моих рук. Катастрофически не хватало воздуха. Я поднялся, едва не упал из-за слабости в ногах, уперся руками в стол и смог устоять. Сердце колотилось так, что мне стало страшно. Может, это инфаркт? Я схватился за холодную, металлическую раму, развернулся к окну, открыл, впустив в легкие осенний, прохладный воздух; проделал дыхательные упражнения, после чего понемногу начал приходить в себя от пережитого потрясения. И все же меня продолжало трясти, перед глазами все плыло. Восстановив дыхание, я снова зажмурился, досчитал до пяти, открыл глаза и увидел свинцовые тучи. Ветер перекатывал их над крышами дождливого Петербурга.

«Гнусные мальчишки… поганые мальчишки…», - звучал голос в моей голове.

Почему-то именно так Многорукий любил называть нас: меня и моих друзей. Я вспомнил. Не все, но достаточно для того, чтобы сойти с ума. В этот момент эмоциональное напряжение достигло предела. Я рухнул на пол, свернулся, обхватил колени руками и заплакал. Сперва негромко, а потом сорвался, плакал навзрыд, со слезами выдавливая из себя страх и гнетущее ощущение обреченности перед вернувшимся из детства ужасом. Ветер ворвался в окно, хлопнув створкой об раму, сбросил конверт и письмо со стола. Они закружились и упали рядом со мной. Я отшвырнул их, судорожно отполз в дальний угол, сел и только сейчас понял, что нахожусь у себя кабинете. Не в таком, каким представляется кабинет серьезного мужчины: просторный, с добротным столом и стеллажами из массива, заставленными книгами в дорогом переплете. Мой кабинет находится на балконе. Во время ремонта мы утеплили его, чтобы у меня был небольшой уголок. И стол здесь стоял один из самых недорогих, купленный в Икеа. Если кандидатскую я написал сидя в коридоре за гладильной доской, потому что в нашей прошлой маленькой квартирке не находилось места, где бы я мог работать допоздна, никому не мешая, то две последующие серьезные работы я закончил именно за этим столом.

Вытерев рукавом слезы, я заставил себя собраться. Мысли о доме и семье, — самом дорогом, что есть в жизни человека, — успокоили меня и придали сил. Бросил осторожный взгляд на письмо. Наверное, ждал, что оно сгорит и развеется пеплом по ветру после прочтения или что-то такое, но ничего не произошло. Отвернувшись, я задумался. Холод, космическая пустота, вой ветра, мертвенный свет дальних звезд – ассоциации, приходящие на ум при мысли о Многоруком. Господи, неужели это происходит вновь? А ведь в те дни нам даже удалось выяснить, что он пришел из темноты звездного пространства за созвездием Скорпиона. Мы считали, нам удалось одолеть Многорукого. Не убить, но вернуть к состоянию, в котором он прибыл на планету. Мы верили в это, как могут верить только дети: маленькие, напуганные, для которых у взрослых со своими проблемами часто не находилось ни внимания, ни любви. Я всматривался в чернеющее небо, все отчетливее различая звонкие голоса друзей, доносимые ветром из мрака прошлого. И за считаные секунды в моей памяти полностью ожили воспоминания о самых темных днях нашего детства…

Эта история началась двадцать девятого августа в тысяча девятьсот девяносто восьмому году. Месяцем ранее до событий, потрясших наш маленький городок за полярным кру́гом, группа «Scooter» выпустила альбом «No Time to Chill» с мгновенно ставшей популярной песней, прозванной среди россиян — «Почем рыба?». В те дни мои ровесницы, да и девчонки постарше, приходили на уроки в футболках с принтом Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет. Часто картинка из Титаника встречалась и на школьных дискотеках. Еще одной из особенностей школы в тот год для нас всех стала игра в фишки – картонная валюта всех детей, за которую на переменках сражались не на жизнь, а насмерть. Они продавались вместе со жвачками по одной штуке или упаковками от десяти до пятидесяти штук. Но о большой упаковке я и мечтать не мог. Иногда я покупал маленькую упаковку, хотя за ее стоимость можно было взять синий батончик «Темпо» и пару жвачек «Love Is» с бананово-клубничным вкусом. И потому, заканчивая школьный день с полными карманами фишек, я возвращался домой счастливым; с пустыми карманами – несчастным, понимая, что снова остался без фишек, и придется пару дней обойтись без шоколадок. Другим, определенно, самым знаменательным событием моего детства, стало появление в городе первых персональных компьютеров и компьютерных клубов, где мы толпились вокруг одного счастливчика, оплатившего полчасика игры в «дюк нюкема» или «кваку». Клуб открылся и в нашем районе. За откровенно убогий вид мы прозвали его «бич-клубом», но, возможно, только благодаря его появлению и счастливому стечению обстоятельств, я и мои друзья не погибли в тот страшный день.

Наша семья жила на первом этаже в одном из невзрачных, серых домов, которых полным-полно в Мурманской области. Иногда по вечерам или днем мы слышали, как в подвале возятся и шипят крысы. Было девять-тридцать утра. Я сидел на кухне и смотрел телепередачу, которую по субботам смотрели, наверное, все жители России. Папа увез сестру к стоматологу. Мама жарила гренки из почерствевшего батона на молоке с яйцом и подавала мне на тарелку к чаю. Без пятнадцати десять в квартире раздался звонок, я выскочил из-за стола в коридор, открыл дверь, впустил друга Володьку в прихожую и начал одеваться:

- Володя, доброе утро! — выглянув из кухни, сказала мама.

- Здравствуйте, тетя Люда, — немного картавя ответил он.

Застегнув молнию на куртке, я накинул на спину рюкзак с продуктами и термосом. Мама подошла ко мне, поправила шапку и хотела поцеловать:

- Ну мам, — выкручиваясь, запротестовал я и смущенно посмотрел на Володьку.

Она засмеялась, проводила нас на площадку.

- Пока, мальчишки. Хорошо вам отдохнуть!

Мама дождалась, пока мы выйдем из подъезда, потом подошла к окну, и мы с ней друг другу помахали.

Двадцать девятое августа администрация города Снежногорье объявила Днём знаний. Наша классная руководительница Надежда Валерьевна заблаговременно обзвонила всех, кто вернулся из отпусков, и сказала, что мы всем классом идем в поход на сопки. Встреча с классом после летних каникул всегда была для меня особенно волнительной. За лето мы вырастали, менялись и в первые дни будто заново знакомились, приглядывались, привыкали к новым словечкам в лексиконе и перенятым друзьями от других ребят замашкам в поведении. Но, как и все мальчишки, больше всего я нервничал перед встречей с одноклассницами. Одну из них звали Ира. Примерно в середине прошлого учебного года между нами завязалось нечто большее, чем дружба. Сперва я просто названивал ей по телефону и мог часами рассказывать о какой-нибудь ерунде, только бы слушать ее голос, смех и как она зовет меня по имени. Потом начал оставлять у ее двери скромные букетики, которые покупал в цветочном ларьке на сдачу, иногда перепадавшую мне после похода в магазин за продуктами.

От друзей я узнал, что Ира вернулась из отпуска и очень обижена на меня потому как, я не позвонил ей после приезда в город. Почти всю прошлую ночь я лежал и представлял встречу с ней, то, как Ира посмотрит на меня; продумывал наш диалог, как его лучше начать. Мысли об Ире убаюкали меня, и перед сном мне грезилось, что мы возьмемся за руки, сможем скрыться из поля зрения взрослых и поцелуемся, как делали это много раз в прошлом году.

В десять часов мы встретились нашей компанией на пяточке — площадке между автобусной остановкой с постоянно разбитыми стеклами и двумя ларьками. В одном продавались хлеб и молочка, в другом — всякая всячина, вроде жвачек «Бумер» и «Турбо» за один рубль, шоколадок «Wispa», чипсов «Ruffles» и дешевых сосисок «Гриль», которые мои родители иногда покупали на ужин к разводному картофельному пюре. Ванька Брежнев, Жека и Костя Баклажанов что-то разгорячено обсуждали возле организованного в центре пяточка пункта приема пивных бутылок, за которым приглядывал неопрятный, подвыпивший бомж. Мы с Володькой подошли и по-взрослому обменялись рукопожатиями с остальными:

- Чуваки, зацените, Костян говорит, его брат вчера кваку на максималках прошел, — сказал Жека.

- Ты прикалываешься? – удивился я.

- Там же босс неубиваемый в лаве, — со знанием дела засомневался Володя.

- Я вам на пацана отвечаю. Его и не нужно убивать, там телепортироваться надо…, — ответил Костик.

После недолгого обсуждения Брежнев сделал предложение, которое звучало весьма разумно: забить на дурацкий поход с училкой и занудами из родительского комитета, и вместо этого пойти в «бич-клуб» порубиться на компах. К тому же нам стало любопытно посмотреть, о каком таком телепорте в «кваке» рассказал Жека. К счастью, у всех имелось немного денег, выданных родителями для покупки чего-нибудь к чаю в походе. Помню, как несколько секунд меня одолевали сомнения из-за ускользающей возможности встретиться с Ирой в романтической обстановке, но желание сразиться с друзьями по сетке быстро взяло верх над мальчишеской любовью.

Из «бич-клуба» домой я вернулся примерно к пятнадцати часам. Дверь мне открыла сестра с покрасневшими от слез глазами. Увидев меня, она прикрыла руками лицо и разревелась. Когда я вошел в квартиру, папа странно посмотрел на меня, как будто не понял, кто это такой явился. Он держал трубку телефона возле уха и с кем-то говорил. Никогда не видел его таким: его лицо изменилось, постарело на несколько лет; взгляд стал отрешенным, безжизненным и напомнил мне глаза чучел животных в краеведческом музее, куда мы несколько раз ходили с классом. Как я узнал позже, папа говорил с отцом Володьки о том, что необходимо прямо сейчас собирать родителей моих одноклассников и совместно с милицией организовывать поиски. Мама сидела рядом с ним и то ли выла, то ли плакала. Подняв голову, она увидела меня, взмахнула руками, вскрикнула и упала в обморок.

В те дни мобильные телефоны только-только появлялись среди населения. Первую «Нокию» папа купил лишь спустя несколько месяцев после описанных событий. И конечно, в тот день, когда случился кошмар, потрясший наш город, моим бедным родителям не оставалось ничего иного, кроме как считать, что и я разделил чудовищную судьбу нашего класса. О случившемся в тот холодный август сегодня нет информации ни в старых газетах, ни в сети. Освещение события по радио или телевидению, как и выпуск любых заметок в печатных изданиях, вероятно, запретили в первые же дни после инцидента в связи с его загадочной, откровенно мистической природой. Сведения о тех событиях если где и существуют, то в секретных протоколах государственных спецслужб, проверивших каждое деревце, куст, камень и ручеек в радиусе десяти километров от места происшествия. Мне кажется, я тоже знаю правду. Где-то в структурах глубинного мозга мной старательно укрыто, сковано, чтобы не дать ему ожить, воспоминание именно о нескольких часах, в течение которых двадцать три подростка почти бесследно исчезли. Я знаю, что с ними произошло. Не могу сейчас с уверенностью сказать, при каких обстоятельствах, но я видел последние часы их жизни. Мы все видели. Нужно только вспомнить.

Мой класс исчез бесследно «почти» потому как там, где они остановились на пикник, кое-что все же осталось. В одном из подслушанных телефонных разговоров между отцом и его товарищем, который в тот год служил в милиции, я узнал, что на месте происшествия следователи-криминалисты нашли несколько оторванных детских ручек и лужи крови, будто налитые из ведра. Все, больше ничего. Даже вещей не осталось. Еще более жуткая находка ожидала правоохранителей впереди – в тот же день тела всех пяти взрослых обнаружили в семи километрах от места трагедии в районе, где кустарники ерника и карликовые березки северной земли встречались с сосновым редколесьем. На погибших не было ни одежды, ни кожи; глаза полностью отсутствовали, руки и ноги оказались переломаны или неестественно вывернуты. Но самым страшным, откровенно дьявольским выглядело то, как обескоженные тела были спинами нанизаны на верхушки высоких деревьев в равном расстоянии друг от друга, образовав правильный пятиугольник. Под тревожное завывание ветра они раскачивались вместе с верхушками сосен и темными провалами глаз смотрели в безжизненное, серое небо. К мертвецам слетались черные вороны, кричали, кружила над ними и клевали кровоточащую плоть.

После загадочного исчезновения одноклассников к нам домой и к ребятам, с которыми я был в игровом клубе, зачастили люди в милицейской форме и в штатском. Казалось, это никогда не закончится. Каждый раз они задавали одни и те же вопросы про день трагедии и о причинах, по которым мы не пошли в поход. Мой ответ о желании всех мальчишек убедиться в наличии телепорта на последнем уровне «кваки» правоохранителей почему-то не устраивал, и они начинали допрос заново. Среди всех, кто приходил к нам в те дни, мне запомнился человек по фамилии Северов с огромным шрамом на гладко выбритой голове. Во время общения со мной он достал из кармана небольшой металлический предмет размером с зажигалку «Zippo», нажатием извлек похожую на мятный леденец ярко-синюю таблетку и положил под язык. Я совершенно не помню деталей того разговора, но в себя я пришел у окна нашей общей с сестрой комнаты смотрящим на сопку, за которой кто-то или что-то забрало детей и жестоко расправилось со взрослыми.

Любой человек, услышав мой рассказ, назовет меня лгуном хотя бы потому, что просто невозможно продолжать нормальную жизнь после таких потрясений. И будет прав. Но я и не скрываю, что пережитый в школьные годы ужас прошел бесследно. Даже после длительных занятий с психотерапевтом, со мной остались свойственные детям фобии, с которыми приходится уживаться не только мне, но и моей семье. Шевелящиеся занавески в пустой квартире — лишь один из примеров. Другое воспоминание, наиболее ярко ожившее после прочтения письма, напомнило мне о причинах, по которым я на протяжении последующей жизни несознательно сторонился мусоропроводов в домах, особенно на этажах без света.

Случай, едва не лишивший меня рассудка, произошел в октябре того же года, когда при обстоятельствах, окутанных зловещей тайной, погибли мои одноклассники. К тому времени уже никто не считал их пропавшими без вести и не питал надежд отыскать живыми. Разве что десятки убитых горем семей. Наша маленькая компашка после жуткой трагедии только сплотилась. Крепкая дружба помогла пережить самые темные времена и выстоять перед трудностями, возникшими в школе. Ведь у многих из погибших детей в старших классах учились братья и сестры. Какое-то время с их подачи нас просто травили за то, что мы остались живы. Несколько раз мне довелось встретить на улице и в школьных коридорах их родителей. Я ощущал исходящий от них пробирающий до костей холод и желание отдать все на свете, лишь бы их ребенок оказался сейчас на моем месте, а я вместо него отправился в тот злополучный поход. Но двадцать девятого августа неведомые силы свыше уберегли меня и еще нескольких мальчишек, чтобы в будущем нашими руками сразиться с могущественным врагом…

В тот вечер я, Жека и Костян возвращались пешком из кинотеатра Родина. На улице стемнело. С черно-синего неба вместе с дождем падали хлопья мокрого снега. Они касались лица, оставались на ресницах, таяли и ручейками стекали по коже. Пронизывающий, холодный ветер толкал нас в грудь. Сырой асфальт блестел от света фонарей. По пути к нашей компашке присоединился знакомый парнишка по имени Дима. Не то чтобы мы хорошо с ним дружили. Так, пару раз пересекались во дворе, когда играли в квадрат. Вчетвером мы живо обсуждали просмотренный фильм про оборотней, особенно сцену, где монстр вытягивал кишки орущего солдата и разматывал их, как какой-нибудь клубок шерстяных ниток, из которых бабушка Брежнева связала ему рукавицы. Возле молочного ларька на пяточке мы встретили папу Кости с половинкой дарницкого хлеба. Попрощавшись, они ушли вместе с Жекой, потому как жили в одном подъезде, но на разных этажах. Я и Дима пошли в наш двор.

Оказалось, он живет через один подъезд от моего — в соседнем от приболевшего Володьки. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Я нашел маленький камушек, собрался бросить им в окно кухни, чтобы в подъезде меня встретил кто-то из домашних, но услышал голос Димы. Он окрикнул менял, подбежал и взволнованно сообщил, что живет на восьмом этаже, но в его доме не работает лифт, а на половине лестничных площадок не горит свет. И очень попросил вместе с ним пройти хотя бы первые несколько. Я согласился, — не хотелось прослыть во дворе трусом, — решил пошутить и напомнить пару сцен из просмотренного фильма ужасов. Но осознав, что спускаться по темным этажам мне предстоит в одиночестве, говорить лишнего не стал. Мы вошли в его подъезд и поднялись до третьего этажа. Дима посмотрел вверх между лестничными перилами и увидел, что примерно на шестом этаже есть свет. Попрощавшись, я быстро-быстро побежал вниз, а Дима, перепрыгивая по две ступеньки на лестничных пролетах, помчался вверх. Он не успел проскочить всего один этаж.

Наверное, когда я услышал крик, мне стоило прибавить скорости и мчаться домой, но что-то заставило меня поступить иначе. За считаные секунды я оказался на этаже, где обезумевший от ужаса Дима пронзительно кричал и плакал. Сперва я даже не понял, что происходит: Дима упирался руками в раму люка мусоропровода и пытался из него выбраться. Он рыдал, вопил, и в его детском крике звучало столько ужаса, совершенного не человеческого, какого-то животного, что не само происходящее на несколько мгновений парализовало меня от страха, а именно его крик. Я схватил Диму за куртку и начал помогать вылезти, в то же время кто-то другой затягивал его в мусоропровод. Мне почти удалось вытащить его. Дима выбрался на половину тела, выдернул одну разодранную в кровь ногу из люка, хотел что-то сказать, но судорожные рыдания мешали ему. Я подхватил его под руки, чтобы помочь окончательно высвободиться, и увидел позади него лицо, которое долгие десятилетия преследовало меня в ночных кошмарах. Бледное, омерзительное, оно выглядывало из темноты и не сводило с жертвы озлобленных, водянистых, бледно-голубых глаз. Закричав, я отпустил Диму и дернулся назад. Он попытался ухватиться за воротник моей куртки, поцарапал ногтями щеку. Из люка мусоропровода вылезли пять тонких рук с длинными, суставчатыми пальцами. Ладонь одной из них легла Диме на голову и вонзила когти двух пальцев в глаза, вторая рука впилась когтями в левый бок, остальные обхватили плечи. Существо потащило вопящего ребенка к себе. Крик Димы оборвался, сменился булькающим хрипом. Его тело с хрустом ломающихся костей сложилось пополам. Монстр несколькими рывками затянул его в люк и утащил в верх по мусоропроводу.

Сквозь время я снова слышу жуткий крик Димы. Как сейчас он разносится в моей голове. Я увидел все так живо, так отчетливо. Сотни воспоминаний, пронизанных страхом и болью, ожили и возвращались из мрака прошлого, заставляя все внутри меня сжиматься от ужаса…

- Что случилось? – услышал я встревоженный голос жены.

Мне показалось, она уже несколько минут наблюдает, как я, — растерянный и дрожащий от холода, вытирающий выступившие на глазах слезы, — стою в оцепенении на балконе. Не должен так выглядеть крепкий, почти сорокалетний мужчина. Я улыбнулся ей, взял за руку. Мы вышли в спальню. Я предложил ей сесть, а сам встал перед ней на колени. В дверях появились девочки. С некоторым удивлением и тревогой посмотрели в нашу сторону. Младшая дочка улыбнулась и сфоткала нас на телефон. Они всегда были у них в руках. С телефонами девчонки не расставались ни на минуту. Я попросил их подождать в комнате и представил, как они усядутся на кровати, уставятся в экраны смартфонов, потупят немного в соцсетях и на несколько часов залипнут за просмотром каких-нибудь видео в тик-токе. В моем детстве не было соцсетей и мессенджеров. Нам заменяла их настоящая, детская дружба. Иногда я задаюсь вопросом, смогли бы одноклассники моих дочерей противостоять ужасу, с которым я и мои друзьями столкнулись в детстве?

- Да говори же, что случилось? Кто-то умер? – испуганно спросила супруга.

- Нет, глупенькая, все живы, — засмеялся я и посмотрел в ее карие глаза: немного уставшие, с маленькими морщинками в уголках.

- Помнишь, я как-то рассказывал про необычный меч, который мы с друзьями нашли в старой штольне?

Супруга погладила меня по голове и задумалась:

- Что-то припоминаю такое.

- У него клинок состоял из девяти частей, а между ними что-то светилось. Похоже, скоро он мне снова пригодится.

Я не дал ей ничего ответить и поцеловал в губы. Потом взял за руки и сказал, как сильно люблю ее. Люблю так сильно, как только может любить мужчина женщину, подарившую ему двух прекрасных дочерей и бесценные минуты счастья. Я напомнил себе об этом, потому что – это важно. Это очень важно в этой истории. Любовь с раннего детства наделяет нас не познанной человечеством способностью противостоять злу, обитающему среди необъятного пространства космоса. В детстве именно дружба и любовь стали нашей главной силой, главным оружием в битве с Многоруким. На эту же силу я рассчитывал и теперь.