Читать онлайн
"Из ноосферы"

Как я поссорился с Достоевским.

Если что-то не признано официально группой управленцев, влияющих на умы людей, то этого и не существует вовсе. Особенно это сильно заметно при сравнении, например, двух писателей или художников. Одному дают безусловный зелёный свет, учитывая опять же общесоциальное утвердительное действие его всё поглощающего творчества, а другого, потихоньку затирают, забывают, и он, как бы, отсутствует. Постепенно и совсем пропадает. А для молодого поколения и подавно, такие забытые творцы ничего не значат.

Но в природе ничего не исчезает бесследно. Я в том смысле, что любая информация, даже самая незначительная, хранится в местах, куда позволяют попасть наши обыкновенные человеческие сны. И если приноровиться и правильно поставить вопрос перед сновидцем, то и ответ не заставит себя долго ждать. Я называю такие ответы «Соломонова объективность». Мы же понимаем, что ничего объективного на свете нет, а значит нет и точки опоры, не от чего оттолкнуться и добавить важно многозначительным тоном, что, мол, вот это «добро», а это вот «зло». Но попадая в те слои информации, в тот божественный архив знаний, душа сама делает правильный выбор и расставляет всё по своим местам. А проснувшись в видимом мире, сновидец вдруг осознаёт, что на самом деле значит то или иное сравнение, и что на самом деле было лучше оставить в памяти, а что действительно отправить на полку забвения.

Конечно это очень увлекательное путешествие: закрыл глаза, и, бац: ты уже в древнем Египте или древней Руси, а я лично по какой-то своей наработанной с детства привычке и свойству ещё и вижу мёртвых людей. Вернее, они там совсем не мёртвые, и даже разговаривают и приветы передают. Живут они все там по-разному и в разных местах. Какой-то определённой классификации их места жительства не поддаются, но судя по тому, что я видел, всё зависит от того, как ты жил и как покинул этот видимый мир.

Довелось мне как-то по работе (писал одну вещь про древний Египет), побывать в этом самом месте и в то самое время. Во сне бывает несколько ролей: либо ты один из героев действия, которое наблюдаешь, это самое душе захватывающее видение тогда; либо ты наблюдаешь всё это сверху, из какого-то безопасного места; либо это ты сам в прошлом, тогда вообще всё как по-настоящему, вплоть до запахов и звуков. В видении про Египет был второй вариант.

Не стану рассусоливать в красочных эпитетах походы фараонов в пирамиды. Они ходили туда, как на приём к психотерапевту сейчас ходят некоторые люди с различными своими жизненными ситуациями. У фараонов вопрос был всего один: «Как мне жить и не умирать?». Происходило это очень просто. Почти втайне от большинства своих подчиненных, в очень узком кругу посвящённых появлялись они у пирамид. Это были, как правило, два трубача с двухметровыми трубами с раструбом на концах. Эти люди дудели внутри пирамиды в резонаторной комнате, запуская её особым звуком, похожим на то, будто кто-то громко орёт букву «о». Два охранника, они же и возничие на колеснице. Ну, и сам фараон, одетый неприметно, скрывал свои символы власти под обычной тканью. Дудари и фараон заходили внутрь, а охрана оставалась снаружи. В те времена там были двери, которые запирались и были всегда под наблюдением. С помощью этих дудок, пирамида начинала резонировать, фараон становился в определённом месте и начинал общаться с тем, кто брал «трубку» с другой стороны, куда дозванивалась пирамида.

Обычно в видениях и снах, когда говорят на незнакомых языках, многое не понятно. Никто не переводит, а сам ты естественно не можешь знать столько языков, тем более древних, поэтому молча слушаешь эту абракадабру из звуков и смотришь, что будет дальше. Иногда смысл сказанного становится ясен по действиям героев видения или сна. Но не в случае с пирамидой. Общался фараон с тем, кому дозванивался исключительно образами. А это самый понятный язык, думаю во всей вселенной.

Как это? Вот представьте себе, что вы спрашивайте в незнакомом городе дорогу, а вместо того, чтобы объяснять вам, где повернуть направо или налево, рассказчик мигом помещает в вашу голову 3D план вашего предполагаемого маршрута. Вы вдруг в одну секунду понимаете, о чём идет речь и куда собственно вам нужно идти и ещё много сопутствующей информации, которую, если объяснять словами, не хватит и дня. Так же и здесь. Поэтому притаившийся сновидец, улавливая образы вместе с фараоном, прекрасно понимает, о чём идёт речь. А речь в основном шла о сохранении чистоты расы. То бишь скрещиванием между родственниками. Но как мы знаем из истории Египта, что сие дело не увенчалось успехом. То ли потомки строителей пирамид на Земле не смогли справиться с этим, то ли, что-то пошло не так. Короче, Тутанхамон не получился.

Но опять же рассказ сегодня не об этом. Теперь мы просто знаем, как сильно работают образы в нашей голове, как заставляю нас принимать желаемое за действительное и наоборот.

А сейчас в нашем тексте появится непримиримый оппонент Достоевского, - Владимир Владимирович Набоков. И появится он тут не случайно и не по моей прихоти. Однажды на заре моего писательства, когда я ещё не осознавал себя, как единицу мироздания, он явился ко мне во сне в летней белой курточке и шортах с сачком руках, в ореоле их порхающих бабочек. За ним ещё тянулся такой солнечный свет. Яркий искрящийся, почти белый. Пришёл и сел напротив меня, разбрасывая рваные белые всполохи. Я же в это время, как мне помнится, занимался написанием какого-то текста. Писатель протянул ко мне руку и сделал пальцами знак: мол, дай ка мне тетрадь, что ты там карябаешь. Я затаив дыхание протянул ему написанное. И отчего-то мне стало так стыдно, что я даже во сне почувствовал, каким раскалённым свинцом наливаются мои щёки. Он долго читал, не поднимая на меня глаза. Потом резко встал и тут же протянул мне тетрадь обратно. «Пиши», - сказал он отчётливо и внятно. Развернулся и, не оглядываясь, вышел в какое-то своё белое окно. Когда пространство за ним захлопнулось, и воцарилась моя обычная небесная синева, я краем глаза заметил, что на моём плече сидела большая бирюзовая бабочка.

Я периодически вспоминаю этот эпизод из моих снов и не потому что он был единственный. Многих людей я видел в своих видениях. Знаменитых и не очень.

Вот почти то же самое случилось с Фёдором Михайловичем, и вот что этому предшествовало.

На днях я посмотрел фильм, снятый по Достоевскому. Называется «Скверный анекдот». Во-первых, год выпуска фильма – год моего рождения. Конечно, мне было интересно. Фильм действительно оказался мощным и затянул меня. Посмотрел, что называется на одном дыхании. Кривые полы, указывающие на безрукость пространства, низкие, давящие потолки, а между этими субстанциями кривые лица собравшихся – состояние дрожания и безысходности, сравнимой только с беспредельной глупостью. Фантасмагорическое кривляние, беспрецедентная гордыня власти на фоне глубокого народного самоунижения. В общем, всё, как и в наше время, ничего не изменилось. Но я и сказал сам себе под нос: «Браво, браво режиссёру! Сделать из Достоевского такой замечательный фильм!» На сём и успокоился. Но видимо успокоился только я. Этой же ночью Фёдор Михайлович явился ко мне в мой ночной кабинет во сне, где я делал доклад для своих тамошних слушателей о древней Руси.

На большом круглом столе у меня были разложены различные старые книги, манускрипты и даже берестяные грамоты. Среди исписанных листков приятным островком плавал макет Пскова. Человека, сидящего в тени комнаты за световым кругом абажура над моим круглым столом, я увидел не сразу, а когда его знакомый силуэт попал мне в глаз, ни в коем разе не испугался, а продолжал методично писать доклад, изредка заглядывая в раскрытые книги. Ко мне частенько заглядывают разные люди и недавно умершие, и давненько уже почившие, и живые иногда сидят, озираются – первый раз всегда необычно.

Сидел товарищ тихо и долго.

Так вот дело в моём докладе дошло до княгини Ольги. Необходимо было кое-что уточнить, и я взял со стола одну из берестяных грамот и тут же очутился в древней Руси.

Здесь уже я оказался в теле подростка. Стоял я посереди дороги мощёной брёвнами. С левой стороны поток людей и повозок двигался на меня, с правой люди и телеги двигались к бревенчатым городским стенам неподалёку. Скрипели колёса у телег, шум и гомон торгового люда, небольшой ледок на уже подмёрзшей земле и редкие хлопья снега с синевато-серого неба. Осмотрел себя. На мне тулуп с косым отворотом, холщовые штаны с висячими коленками и на ногах перемотанные верёвками кусочки кожи с мехом. Пока я озирался по сторонам, не каждый день в исторические места попадаешь, увидел, что ко мне идёт женщина в окружении дружинников. Светло серые кольчуги, остроконечные шлемы на головах, мечи на косых поясах, цветные сапоги кирпичных оттенков. Сама женщина была одета в синее пальто с высоким поясом. И полы и рукава его были расшиты узорами из белой нити. Узоры напоминали загибающиеся в разные стороны капли воды с многочисленными завитушками внутри. Низкий подол пальто и рукава оторочены мехом. На голове платок, плотно закрывающий щёки, и сверху на платке круглая шапочка, тоже отороченная мехом. Женщина шла медленно, прямиком ко мне, осторожно ступая по скользким брёвнам. Из под меховой оторочки иногда выглядывали остроносые красные сапожки.

«Кой южик хытрый налести! Днесь въняти! Рекл наю отрок чили чиих?» - Как-то так спросила она меня, за точную передачу звуков не ручаюсь, но примерно так. Я от волнения снял свой меховой колпак с головы. Женщина погладила меня по волосам, взяла мой колпак и надела мне его обратно на макушку, чтоб не простудился.

Когда я вернулся в свою комнату, Фёдор Михайлович уже стоял в круге света абажура над столом и читал мой доклад, вернее последние исписанные листки. Увидел меня, поднял бороду и с напряжением в голосе задал вопрос: «А где здесь про меня написано?» Я, конечно, ожидал чего-то подобного, но такого! «Это вообще-то мой доклад!» - Ответил я ему с возмущением. Тогда он взял и стал рвать листки, которые держал в руках, потом подбросил их над столом и они плавно разлетелись и опустились на стол в круге моего света. Смотрит на меня Фёдор Михайлович со злостью и негодованием, а я стараюсь запомнить в голове фразу, что мне княгиня Ольга сказала. Ведь если просто запишу во сне на бумаге, то когда проснусь, её и след простынет.

Ночью вскочил с кровати, схватил в темноте приготовленное: ручка бумага - всегда рядом лежат. Фонарик включил. Пишу. Накарябал фонемы и снова в сон.

Как переводится этот вопрос? Чей ты, отрок, или какого ты роду племени, или к какому сословию ты принадлежишь, или княгиня Ольга пыталась определить другую мою принадлежность к чему либо? Лицо у неё было настолько правильное и красиво, что свет, исходящий от него, меня околдовал.

Утром сразу к словарям и переводить. Только к вечеру мне удалось из записанных спросонья букв выудить хоть какой-то смысл. Вот что получилось: «Какой родственник искусный нашёлся! Сегодня обрати внимание! Скажи наш ты отрок или чей?» Я ещё взял на себя смелость и литературно подправил: «Какой красавчик нашёлся! Посмотри ка! Ну, говори, чьих будешь?»

Вот с этими тремя предложениями я провозился целый день и оказывается не зря. Во время того, как я сравнивал фонемы со звуками в записанными из сна, я прочитал много других слов на старославянском и вдруг до меня стало доходить, что язык наш утерянный является прародителем всех остальных языков. Но даже не в этом засветилось моё личное открытие. Я вдруг ощутил, почувствовал всю силу образов русской земли через старые слова.

А тут понимаешь, Фёдор Михайлович – активный писатель «полицейских романов» - точное определение, данное ему Набоковым, запер нас в своих до жути непривлекательных образах. И музеи то у него есть, и в школах то его преподают. Кого не спроси, мол, как ты к писателю относишься? Заклюют – да, ты чё! Это же наше всё! И страшно от этого делается. В Питере вообще в подворотнях группы молодёжи собираются по типу неофашистов и пристают к одиноким прохожим с вопросом: «Любишь Достоевского или нет?» Если нет - быть тебе битым, если да - получишь, в крайнем случае, подзатыльник.

Хватит с меня идиотов с топорами! В произведениях Фёдора Михайловича, бытие управляет сознанием и никак иначе, а оказалось всё наоборот и эта ошибка может стоить нам не только потерянного времени и поколений, она может убить нас, как убила фараонов мысль о вечности. Мне милее бирюзовая набоковская бабочка на моём плече и бунинское «лёгкое дыхание», столь дефицитное в наше время.

18.11.2021. Б.В.

Мы не умрём, но изменимся.

Долго думал, стоит ли об этом писать? Тем более, в нашем окаменевшем обществе устаревших понятий и догм. У нас не принято вообще говорить о покинувших видимый мир. Если и вспоминать, то только старые кино, с участием адресата, записи разговоров, интервью, подавая всё это в положительном ключе и обязательно со скорбным видом.

Однако, никто никогда не умирал, покидая нас, хоть мы все порой и утверждаем обратное.

Каждый человек способен увидеть во сне своих родственников, закончивших свой жизненный путь. И я уверен, что каждый их видит в определённые дни и даже общается с ними. Но практика такого общения стеснительно утаивается или вообще скрывается. Зачем? Почему? Это же часть нашего мира, а мы старательно избегаем очевидного. А есть люди, которые видят не только своих родственников, но и чужих. Так настроены их чувствительные антенки. Это сделано специально, чтобы мы не переставали общаться, а мы бежим от этого, закрыв глаза от страха. Занавешиваем в доме зеркала, последнюю возможность увидеть родственника живым, словно уже и видеть его не хотим. И на потолок никто не смотрит, откуда обычно взирает на нас новопреставленный, и рукой не машем в потолок, а это грустно для совершившего переход. Такая, казалось бы, мизерная поддержка иногда очень требуется.

В первые дни, когда человек ещё не ушёл далеко, куда ему предназначено, покинувший наш мир, находится рядом с вами, практически в том же месте где и случился этот переход. Многолетняя практика наблюдений за этим процессом даёт мне право говорить, что так и есть. А в первые минуты перехода и последующие за ним часы, дезориентированный человек вообще находится в шоке и сидит на месте, не понимая, что с ним случилось и как быть дальше. Никто в школе не проводил мастер-класс по выходу души из тела, не говорил, что делать дальше и как себя вести. Ну, да ладно, разговор сейчас не о правилах поведения после перехода, а о земных желаниях и чаяниях.

29 декабря 2023 г. между 4 и 5 утра ко мне в сон-видение

пришёл «Пухляш». Дмитрий Красилов кажется. Он умер совсем недавно. Сидел на стуле в пижаме, в которой спать ложатся. Около открытой постели в шоковом состоянии. Ноги вместе, руки сложил на груди, будто боялся что-то нарушить вокруг себя, попав в незнакомое место. Он говорит мне с опаской и отстранённым испугом: «Меня никто не любит. Меня все бросили». Я попытался его успокоить, погладил по толстой коленке. А он опять: «Меня никто не любит, и в кровать я не могу лечь». Я спрашиваю: «Почему?» А он отвечает: «Видишь, с меня тараканы падают. Боюсь кровать замарать». И вправду вижу у него из волос с головы выпал огромный таракан. Пухляш его поймал и раздавил, сжав в ладони. Потом ещё один выпал на пол. Он потянулся, достал его с пола и тоже раздавил. Я ему говорю: «Это символические тараканы, те, что в голове живут, просто здесь мысль материализуется мгновенно, скоро всех переловишь и спать ляжешь». А он опять: «Меня никто не любит, и не слушает, и ты не любишь, и мне страшно».

Тут я проснулся и понял, что я действительно его не любил. Он меня раздражал по телевизору. Смотрю, например, музыкальную программу «Фантастика» по телевизору. Всё жури как бы на своём месте, и при взгляде на них никакой диссонанс не возникает. Как только камера берёт в кадр «Пухляша», хочется, чтобы он скорей исчез из кадра. Когда он что-то говорит, возникает внутренний протест, будто не в тему, словно слишком хамовато. Поэтому я не мог смотреть ни одну передачу, где он появлялся или был ведущим. Причём, объяснить себе мою собственную форму недовольства я не мог. Почему так происходит? Непонятно. Обычный человек не хуже и не лучше других. Просто старательно переключал программу, если он появлялся на экране.

Потом я узнал из соцсетей, что не одному мне не нравился «Пухляш». И своим поведением, и манерой разговаривать. Оказалось, что многих он раздражал, как и меня. В чём тут дело? Стал разбираться. И вот что я выяснил.

Вспомнился мне ещё один такой же внеплановый переход. Это была Юлия Началова. Была такая певица. Не стану искать числа, когда это произошло, но давненько уже. Она так же, как и «Пухляш», пришла ко мне под утро в концертном брючном костюме, хотя и лежала в это время в больнице. Так претил ей её непрезентабельный вид. И стала кричать и возмущаться. Ревела белугой, говорила, что будет жаловаться. Я потому её и запомнил. Три дня орала, не давая спать. Потом её увели люди с одинаковыми лицами. Они всех уводят.

А кричала Юля вот о чём: «Верните меня немедленно. Это несправедливо. Я столько сил положила на свою значимость, славу и известность, что просто невозможно так всё взять и бросить. Верните меня обратно и вылечите ногу. Я ещё не полностью насладилась своей славой».

Примерно таков был смысл её криков и причитаний. Конечно, это достаточно смело. Попасть на тот свет и так себя вести. Но опять же человек был в шоке. И если честно, я её понимаю и не осуждаю. Каждый желает того, что желает. А для высших сил вообще не бывает плохих желаний, как и хороших тоже. Я вспомнил, что меня поразило её упорство и намерение не сдаваться даже в такой безвыходной ситуации. Всё дело в том, что там невозможно скрыть свои истинные посылы своих желаний. Человек становиться голым, ка на ладони. И если в видимом мире можно скрыть, утаить свои истинные подоплёки желаний, то там всё тайное становится явным в одно мгновение. Какую бы образность они не принимали: в случае «Пухляша» - материализованные тараканы в голове, в случае Юлии - реактивная рация. Её я тоже пытался успокоить, но она меня не слушала и только пуще начинала кричать.

Ещё я вспомнил, что она, появляясь на экране телевизора при жизни, также вызывала у меня некоторое раздражение, и я также не хотел её смотреть. Вот именно в этом месте я и понял, почему так произошло с этими людьми. Напишу кратко. Они пытались занять не своё место в жизни, что и вызывало раздражение у зрителя и стороннего наблюдателя. А за чужое «платье», примеренное на себя нужно заплатить тройную цену. Вопрос цены в нашем мире выглядит не в денежном эквиваленте, а формулируется весьма просто: «Что вы готовы отдать за своё желание?» Оба этих человека расплатились за это своей видимой жизнью и были забраны на пике своей славы. А как вы хотите? Желание выполнено - извольте расплатиться. Надеюсь, при новом своём рождении они учтут эту ошибку, и предпочтут занять своё истинное место, а не то, что предлагает обманчивая мода под подбадривающее улюлюканье публики.

Хотелось бы добавить следующее для тех, кто ещё жив, но идёт по тому же пути. Если у вас неожиданно появилась неизлечимая болезнь, которая при каждом вашем якобы успехе в карьере начинает вас душить с ещё большей силой (в случае с Юлей – жесточайший артрит, а в случае с «Пухляшом», что-то с сердцем и с какой - то эндокринной системой), я не силён в диагнозах, то есть повод пересмотреть свой жизненный путь. Возможно, стоит поменять профессию или пристальнее посмотреть в себя, выяснить, что вы хотите на самом деле, а не в угоду толпе поклонников. Тогда болезнь вас отпустит, и вы проживёте намного дольше, нежели с ложным желанием. Думаю, это стоит того.

19.01.2024.

Где живут самоубийцы и люди с зависимостями.

Вот об этом точно нужно рассказать. Для многих это станет предостережением, а может и вовсе их спасёт. От чего? Сейчас всё поймёте.

Были у меня в середине рабочей жизни двое друзей. Первого звали Эдуард Гилоди – грузин, жил с мамой и собакой, боялся красивых женщин, работал фотографом, которого гоняли из редакции в редакцию, потому что снимки его были не совсем хороши. Потом он и вовсе потерял работу. Частенько встречал его в центре нашего города пьяным и орущим песни в какой-нибудь арт- компании. Потом он повесился. Говорили, что из-за работы. Но мне показалось, что просто никому он был не нужен и женщины от него убегали. А если и оставались, то все были похожи на его маму, даже лицом. Совсем он был не симпатичный. Посмотреть на него можно в каком-то фильме с актёром Миллером, (а Миллер, в этом фильме, кажется, был адвокатом) он там играет подсудимого. В поисках работы Эдика занесло в приезжую киношку статистом. Роль без слов. Просто сидит и смотрит из-за судебной кафедры со своей наивной улыбкой минуту, полторы. Лицо круглое крупно камера взяла.

Второй друг – это Василий Якупов. Про него всё в интернете найти можно. Что он художник, поэт и писатель. Тоже жил с мамой и чем-то был похож на Эдика в выборе женщин. Деньги у него тоже водились редко. Ни семьи, ни детей – только творчество. Дома у меня до сих пор висят несколько его работ, и на полке стоит сборник стихов. Но, к сожалению, Вася пил, и не мог от этого отказаться. Просто никак. Он умер под утро с похмелья в своей мастерской, которую ему кто-то оплачивал. Даже уже не пьяный был. Просто лежал на диване и пил воду. А сердце остановилось. Так всегда бывает у алкоголиков. Называется - последняя пьянка.

Вот два разных человека: один – самоубийца, другой зависимый от алкоголя. Я достаточную часть своей жизни провёл вместе с ними. Мы и работали довольно долго в одном месте все втроём и хорошо знали друг друга.

Прошло лет двадцать после их смерти-перехода, и вот один наш городской музей решил сделать Васину художественную выставку.

В эту же ночь ко мне во сне явился Эдик и пригласил меня к себе в то место, где он там обитает. Он прямо сразу начал говорить скороговорками, как впрочем, всегда делал при жизни. Сам задавал глупые вопросы и сам же на них отвечал. Мы шли по какой-то пустынной местности, больше похожей на степь с клочками высохшей травы и сухой в трещинах земли или глины. «У Васи выставка завтра, - говорил он уже в десятый раз, - я бы хотел пофотографировать. Если ты пойдёшь, то и я пойду. Ведь ты же пойдёшь? Ну, скажи, что пойдёшь! Ведь тогда и я пойду! Тебе нужно обязательно пойти. А у меня и фотоаппарат есть. Я сейчас тебе его покажу. Отличная машина, ещё старого образца. Ну, так и решили. Значит, вместе пойдём!» Эдик забегал вперёд, суетился и когда уже пошёл на пятый или шестой круг его причитаний, у меня начала расслаиваться голова от его болтовни. «Эдик, твою мать, - сказал я, - чё ты раскудахтался. Пойду! Пойду! Обязательно пойду. Понимаю теперь отчего бабы твои сбегали! А что без меня не сможешь сходить?» Тут я понял, что сказал, что-то очень важное и Эдик насупился и замолчал. А когда на горизонте появились какие-то странные сооружения, сказал: «Меня без тебя туда не отпустят. Только с тобой!» И до меня потихоньку стало доходить вся бездна его трагедии.

Место, где обитал Эдик, находилось прямо в этой степи под открытым небом. Это был совершенно круглый, гладкий, плоский пруд с топкими берегами, будто в большую круглую суповую тарелку плеснули бульона. Если подойти ближе к воде, оставался явный след в грунте. За прудом виднелась небольшая рощица из полусухих деревьев, похожих на ивы. Рядом с прудом в разном, разваленном порядке, стояли книжные полки, подпёртые всякими жердями, видимо наломанными в этой рощице. А сверху натянут целлофан над полками, на эти же жерди. «А целлофан зачем? - Спросил я, - Неужели тут дождь бывает?» «Дождь? – Эдик странно на меня посмотрел, - Нет, это я поначалу думал, что бывает, но с тех пор так и не было». «А вода, откуда в пруду?» - Спросил я. «Да не знаю я, - ответил он раздражённо, - сама откуда-то берётся». «А целлофан где взял?» - опять спросил я. «Попросил и дали», - ответил грустно Эдик.

Я подошёл к полкам и посмотрел на книги. Их было достаточно много. Взял несколько валявшихся на земле. Это оказались путеводители по Италии и Греции с картами значимых мест и фотографиями. «Увлекаешься?» - Спросил я. Но вместо ответа Эдик спросил: «Кофе будешь?» И не дожидаясь ответа, пошёл к небольшому закопчённому сажей очагу, сложенному из камней. Там на крючке из проволоки висел мятый до нельзя почерневший котелок – вся обстановка в духе Эдика. Он и раньше так делал. Например, бегал в магазин за пивом по своей инициативе, а когда возвращался в надежде всех осчастливить, то оказывалось, что все уже разошлись. На этот раз я его остановил: «Не нужно Эдик, - а сам машинально подумал: (а где он кофе берёт? Но, почему-то не уточнил.) Так, где твой фотоаппарат?» Тут Эдик оживился и откуда-то с полок, промеж книг, достал такой древний ещё с гармошкой объективом фотик. Я пожал ему руку, обнял. Он был так рад, глаза его светились. Тут я и проснулся.

Самое страшное, что я понял про Эдика, он живёт там один, и даже если он пойдёт в степь, чтобы уйти с этого насиженного места у пруда, то всё равно вернётся снова к нему. Ему вообще не выйти оттуда никогда или пока не разрешат, поэтому он так и заботился, о моём походе на выставку. Видимо это было важное условие для его отпуска. Вот я и хочу сказать, чтобы не попасть в такую вот одинокую вечность даже не помышляйте себя убивать. Не факт, что всё будет так же как у Эдика, любителя путешествий. Это может быть гостиничный номер в розовых тонах, набитый, например, куклами «Барби» или одинокий плот в солёном океане без капли пресной воды. Неизвестно, что может выдумать вселенский разум. А вам в этом сидеть одному пока что-то не произойдёт. А что? Я и сам не знаю. Это самое страшное наказание, когда-либо, виденное мной. Всякая душа развивается, даже после перехода она имеет возможность вернуться и продолжить начатое, а он так и будет сидеть в этой степи со своими путеводителями по оставленной жизни всего-то в минуту невыносимой человеческой слабости.

На Васину выставку я таки сходил. Сдержал обещание. Уж не знаю, был там Гилоди или нет. У нас там с бомондом потом начался фуршет, разговоры и прочая сопутствующая мишура. Некогда было к себе прислушиваться.

К Васе я попал уже по своему желанию. Очень захотелось его увидеть. Я любил говорить с ним. Он всегда внимательно слушал и всегда внимательно отвечал, давая мне, как собеседнику простор держать и развивать мысль. Это я сказал к тому, что сейчас принято забивать словами собеседника насмерть, не давая даже ростку противоположной мысли пробиться сквозь асфальт собственной речи, что сводит на нет любое общение. Но это первые двадцать минут, пока алкоголь не добирался до его мозга. Потом начиналось пьяная говорильня: «Валер, Валер, Валер, - пауза, - давай выпьем». И слёзы, вечные слёзы на его красноватых, немного выпуклых глазах.

Вот сон-видение про Васю.

Я сначала и не понял вовсе, куда мы идём. Меня сопровождала девушка с лицом моей жены. Потом я понял зачем. Чтобы я случайно там не остался. Оказывается и такое возможно. Вообще в этом мире иллюзий возможно всё.

Представьте себе широкую реку, например, Волгу, только вместо воды там ровное твёрдое поле покрытое изумрудно зелёной травой. Вся трава одинаковая по высоте, словно её кто-то каждый день подстригает. Шли мы по самой середине по направлению к истоку то есть, если встать на правый берег Волги (по течению), то шли мы налево. Берега были такие же: один пологий, другой крутой с обрывами. По крутому берегу, по самым верхушкам холмов довольно высоко в небо возвышался водяной виадук, из кирпичей похожий на римский, с арками. Кое - где он был разрушен и виднелись только арки. Небо было сине, и на нём не пузырилось ни облачка.

По краям этой травяной реки, ближе к берегам были устроены холмы метра по три высотой, покрытые сверху той же зелёной травой. И в каждый холм прорыта небольшая нора, войти внутрь можно, слегка нагнувшись. Над каждой норой надписи какие-то на белых табличках. Пригляделся, а там имена и фамилии. Стал вчитываться. Спрашиваю у проводницы с лицом жены: «Зачем такая канцелярия, будто кто-то читать будет, или посетителей много?» Тут я уже конечно понял, что мы тут кого-то ищем. И проводница мне ответила голосом жены: «Это для вас повесили, чтоб видно было». Я стал чаще головой вертеть и читаю, и читаю. Всё незнакомые фамилии. Вот одна знакомая попалась. Говорю проводнице: «Давай сюда зайдём», А она мне отвечает: «Там нет никого. Человек не умер». «Но место же есть?» удивился я. «Место осталось, потому что вовремя остановился, хотя должен был умереть», - ответила она и мы пошли дальше.

Вот и зелёный холм с Васиной фамилией. Я немного даже забоялся (не знаю, какое ещё слово тут подойдёт). Мы чуть пригнулись и проводница, взяв меня за руку, провела внутрь. Когда зрение чуть адаптировалось к земляной полутьме, я увидел в дальнем углу фигуру, сидящую на полу, и к ноге была приделана железная цепь. «Нечему удивляться, такая сильная привязанность была», - сказала моя проводница, и отошла в сторону, давая мне подойти к Васе.

Когда Вася наконец-то разглядел меня, он поначалу молча стоял, не понимая, что происходит, и вдруг расплакался. Он был чрезвычайно рад, не находил себе места. Суетился, что-то говорил быстро. Я теперь затрудняюсь вспомнить, что именно. Но потом обнял меня и мою проводницу, похожую на жену и предложил сесть, предварительно сделав из глины небольшие стульчаки. Я опустился на этот произвольный холмик и сразу почувствовал, что промокаю снизу. Землянка оказалась достаточно влажной.

Что я помню из разговора? Немного, но помню. Я спросил его про цепь на ноге. Вася как-то обессиленно ответил: «Цепь? А что цепь? Она вон из стены вытаскивается». С этими словами он подошёл к земляной стене и легко вытащил длинный железный штырь из мягкой земли, к которому была приделана цепь на ноге. Тогда я его спросил, почему же он не уйдёт отсюда. «А куда здесь идти? Некуда? Да и запрещено это. Жду, когда цепь спадёт сама», - с этими словами он воткнул железный штырь обратно в мягкую землю. Тут я в очередной раз понял, как изощрена и разветвлена система наказаний душ за свои земные деяния. Ты вроде как бы сам себя и наказываешь и никто не виноват. Это самое безальтернативное наказание, когда-либо встреченное мной.

Но во всём остальном Вася оставался Васей. Он был таким же, ничуть не изменился. Мы говорили о литературе и стихах. Он, как и прежде с увлечением слушал меня, но теперь без выпивки, мне удалось с ним поговорить достаточно обстоятельно. Потом он хвастался мне, что у него в этой земляной норе припрятан земной «дырокол». Да, самый настоящий канцелярский дырокол. Я тогда просто не понял, что такая простая вещь может доставлять столько удовольствия и слёз при взгляде на неё. Но он действительно прижимал её к сердцу и говорил, что эта вещь спасает его в минуты невообразимой тоски по дому и по своей любимой женщине.

Представляете, обыкновенный дырокол!

Я спросил его, где он его взял. Вася ответил, что по случаю. Оставить мне ему было абсолютно нечего. Да и нельзя. Разве что я попросил у проводницы сделать ему блокнот и карандаш. Проводница согласилась. После этого всего разговора, Вася попросил меня передать своей женщине (она ещё жива и помнит его) что я был у него. Я, конечно, согласился, не мог, не согласится, глядя на его бедственное положение, но тут же решил уточнить. Хотя бы у проводницы. А поверит ли мне его возлюбленная, там, в земной жизни. Проводница сказала, что не поверит, и более того будет сильно огорчена. Поэтому Вася передал через меня всего одно слово «халатность». Что оно обозначает, я не уточнял, но видно что-то важное, открывающее для них обоих знакомые только им ощущения. Напоследок Вася сказал, что я напишу роман, кстати, я его уже написал, и прикрепил мне к ноге, к штанине, какой-то предмет, похожий на пучок сушёных листьев. Сказал, что это его стихи. «Может, не отберут, когда будешь выходить!?» - сказал он напоследок. Но, как вы понимаете, проснулся я без всего. Мы напоследок обнялись, и уже выходя из землянки, я видел, как многие люди, насколько позволяла цепь, выглядывали из своих земляных нор с удивлением разглядывая меня. В этом месте я проснулся.

Слово «халатность» я передал, но по моему ничего хорошего из этого не получилось. Всё было воспринято не совсем адекватно или вообще не было воспринято. А про ту пустую нору с именем моего знакомого, я узнал. Оказывается, тот человек много курил, и мог умереть от тромба в ноге. Его спасли в последний момент, с тех пор он не курит. Но про то, что землянка с цепью его ждёт, я не стал рассказывать, он и так уже достаточно напуган.

Сон с 15 на 16 февраля 2024 г.

Путешествие в неизвестный город за квартирой.

Зачем записывать сон, который ничего не значит? Пустая трата времени. Меня лишь в нём привлекло то, что путешествие проходило с моими старинными друзьями, и сон помог мне окунуться в мою юность, где было всё зелено и в парках почти все лавочки были сломаны, а мусорные урны перевёрнуты хулиганами.

Мы ехали туда на поезде. Я мой друг Карен и Паклин. Причём я их знал обоих, а они друг друга нет. Но это не мешало им познакомиться по дроге и уже через несколько сонных вёрст они вместе курили в тамбуре, игнорируя мою никотиновую лень, планируя по приезде взять, бухла и солёных помидор в трёхлитровой советской банке с удивительно нежным рассолом вкуса СССР. Пустующая квартира, в которую мы ехали, досталась Карену по наследству в провинциальном городе «Н». Но зачем мы попёрлись туда втроём и в таком составе, сон умалчивал.

Вокзал в городке «Н» оказался просто навесом над платформой, где под высокими липами стояли столы и прямо с них продавали билеты. Такое расположение железнодорожных услуг даже мне бывалому сновидцу показалось странным. Ко всему прочему дюжина милиционеров в форме того ещё образца попыталась нас заставить купить билеты на обратную дорогу. А задиристый лейтенант с веснушками по всему лицу долго допытывался, зачем мы сюда явились.

«А зачем вам чужая квартира? - Допытывался он, - Что значит, по наследству досталась? Покупайте билеты назад и езжайте отсюда!» Более углублённый рассказ про наследственную квартиру, и показ ключей от входной двери, его не сильно впечатлили, кажется даже разозлили.

На наше счастье откуда-то подул шквальный ветер и столы, заменяющие билетные кассы пришлось спасать. В воздухе летали бумаги и денежные купюры. Кричала толстая женщина в железнодорожной форме, выдавая нарочитые команды: «Лови, держи, помогите». Девушки в белых рубашках с галстучками и в обтягивающих юбках, помоложе и пофигуристее махали руками, пытаясь защитить от ветра разлетевшуюся канцелярию. А мы под шумок свалили в ближайшую тополиную рощицу и спрятались в разрушенной беседке полной чинариков и пустых бутылок. Вокруг зеленел настоящий советский парк, заросший крапивными бочагами и заваленный полусгнившим сухостоем, кое-где повалившимся на утоптанные тропинки. Пахло мочой, лопухами и вороньим помётом. Сигареты у моих друзей закончились, и Паклин с усердием собирал окурки, выковыривая их из остатков лавочек в беседке. «Ни ларька, ни магазинчика, ни рыночка, - бурчал он себе под нос, - тоже мне вокзал». Карен тоже вставил свои «пять копеек»: «Странный какой-то город! И города, как такового нет. Лес сплошной, а не город. Тут вообще дома есть?»

Потом эти двое долго курили вонючий, чуть отсыревший табак. А когда ветер утих, мы аккуратно выглянули из зелёных зарослей парка на пустынную набережную, проходившую вдоль небольшой речки. Асфальтовая, вся в горбылях дорожка вдоль воды, видимо вела к городку, но была пустынна. Однако погода была хорошая, солнечная и мы пошли, оглядываясь по сторонам. Опасались милиционеров.

Через какое-то время мы в трём вышли из под нависших над тропинкой ив, и оказались на небольшой дамбе, перегораживавшей небольшой ставок (пруд). Именно из него и вытекал рукав реки. За прудом виднелись жопки пятиэтажек из красноватого кирпича, также заросшие по самые крыши лохматыми тополями.

Мы прошли по железному мостику дамбы. Рифлёное железо гремело под ногами и шаткие, плохо сваренные поручни из колючей арматуры качались. Снова вошли по тропинке в разросшиеся кусты сирени и тут же за ними наткнулись на павильон с надписью «Пиво-воды». Но радость наша поутихла, когда мы завалились внутрь в надежде наконец-то купить сигарет и выпивки. Из сигарет была только «Стрела» без фильтра, пива естественно не было, а вместо солёных помидор в трёхлитровом баллоне, в наличии имелась только маринованная свёкла в литровых банках, занимавшая своим фиолетовым цветом почти все видимые прилавки.

«Послушайте, уважаемая, - обратился Паклин к полноватой женщине в потрёпанном синем халате, вынырнувшей из подсобки при нашем появлении, - где здесь можно отовариться водкой и набором продуктов, граничащих с закуской?» Продавщица хмыкнула удовлетворительно, вынула из-за спины недокуренный чинарик, затянулась, выпустила клубок едкого дыма и ответила: «Столичная особая, только привезли четыре семьдесят. Устроит?» Паклин утвердительно кивнул. «А хлебный, дальше по улице, - продавщица сплюнула на бетонный пол и добавила делово, - По две бутылки в руки». Не успела она нам это сказать, как павильон стал наполняться страждущим народом. Мы поспешили взять своё и ретировались, проталкиваясь, сквозь всё прибывающий пьющий контингент.

Когда мы уже отошли от павильона «Пиво-воды», нас догнал мужичок потрёпанного вида с желтоватым давнишним синяком под правым глазом, и попросил добавить ему на выпивку. Паклин тут же достал жёлтый бумажный рубль и сунул попрошайке. Мужик сразу заулыбался, заегозил. Просил подождать, пока он купит бутылку и скрылся за павильоном, видимо был хорошо знаком с продавщицей. Мы решили подождать. «Пусть покажет дом, что мы ищем», - сказал Карен и распечатал пачку «Стрелы».

Мужик и правда, вернулся быстро. Мы зашли вместе с ним за ближайший куст сирени, обтоптанный вокруг неутомимыми ботинками алкоголиков. Он тут же достал из-за пазухи мутный гранёный стакан и вскрыл запечатанное горлышко своей бутылки. Выпил. Налил снова. Протянул Карену. Карен поморщился и отказался. Паклин принял стакан и хлебнул залпом. Я тоже пить не стал. Закурили. Разговорились.

«Так этот дом-то. Вот он. Там Митрич помер. А вы чё родственники что-ли?» - Захмелел уже наш новый знакомый. «Угу, - ответил Карен, - А как помер?» «Так это, зимой дело было. На рыбалку видать поехал. Вышел на остановку, сел на свой рыбацкий ящик. Автобуса значит ждал. Тут у нас озёра неподалёку. Автобус, значит, приехал, пассажиров забрал, а Митрич так и остался сидеть на своём ящике. Только часа через два заметили что помер. Хороший был мужик, добротный. В школе мастеровым работал». Карен выбросил бычок от «Стрелы» и достал новую сигарету. «А чё с вокзалом то у вас?» - Спросил Паклин. «Вокзал-то? Так это, сгорел неделю назад. В аккурат в воскресенье и задымился. Сегодня то опять воскресенье. Пёс его знает, что там случилось? Говорят замыкание. А вокзал то старый деревянный был. Памятник алкитектуры!» - Новый знакомый неприятно заржал. «Ну, пора нам идти», - сказал я. «И я с вами», - новый знакомец упорно не хотел с нами расставаться. «Не, не, - сказал Карен, - мы тут по своим делам. Так что давай пока, увидимся ещё». «Ну, мужики, пойдёмте я вам хоть подъезд покажу». Паклин кивнул: «Пойдём!»

Мы поднялись на пятый этаж по добротно выкрашенной бетонной лестнице. В подъезде пахло жареной картошкой и горелым машинным маслом. Карен вставил ключ в замок обитой деревянными рейками двери, повернул два раза, и квартира открылась, показывая тесную полутёмную прихожую. Тут же сбоку в стене была туалетная дверь, закатанная белой краской до округлости всех выступов и заляпанная краской никелированная щеколда, самопроизвольно вдруг открывшаяся, когда Паклин облокотился на дверь туалета, чтобы снять ботинок.

Квартира была однокомнатная. Мягкий солнечный свет проникал сквозь почти зашторенное окно и падал на рифлёные стёкла серванта. Отчего на пололке расплывчатым шаром висела радуга. Мы втроём стояли перед входом в комнату и смотрели как с едва уловимым шорохом секундная стрелка в электронных китайских часах на стене перед диваном, совершает очередной круг.

Потом Паклин прошёл на кухню, заскрипел дверцей какого-то ящика и выставил на стол разношёрстные рюмки. Две были на ножках, но из разного набора, а третья обычная гранёная стограммовая. «Давай, наливай! - Сказало он, словно был тут не первый раз, - Помянем деда».

В холодильнике оказались рыбные консервы и тушёнка. В морозилке лежала замороженная буханка чёрного хлеба. В кухонных ящиках нашлись макароны. «Запасливый дед», - сказал Карен, и опрокинул очередную рюмку. Паклин заглянул под окно, где обычно располагался зимний холодильник и отошёл, показывая нам найденное богатство. Там стояло бутылок десять такой же водки, какую мы принесли с собой и несколько банок с солёными огурцами и красными помидорами. «Давай доставай, - снова сказал Карен, - Жрать охота».

Не знаю, как действует водка во сне, по мне так никак, но Паклин вскоре уснул на диване, обняв дедовскую подушку с гобеленовой наволочкой, на которой был вышит заросший пруд и вдалеке синевато-серый графский замок. Карен молча курил на кухне в форточку. А я, обнаружив в небольшой кладовочке раскладушку с привязанным к ней поролоновым матрасом, разложил её перед старым ламповым телевизором «Берёзка», празднично стоящим под ажурной салфеткой на полированной желтоватой тумбочке. Потом в комнату с кухни пришёл Карен и разложил диван вместе со спящим Паклиным, который перевалился с боку на бок, даже не заметив своего перемещения. Улёгся рядом и, кажется, сразу уснул.

Я лежал и смотрел на обстановку комнаты. Солнце уже ушло. Остался только рассеянный оконной тюлью свет. Он плавно выявлял трёхстворчатый шифоньер в дальнем углу комнаты таково же жёлтого цвета, как и тумбочка под телевизором. На шифоньере стояли коробки из под обуви, а между стеной комнаты и стенкой шифоньера в полутёмном промежутке виднелись рыболовные удилища. Шерстяной ковёр со знакомым узором и проплешинами висел над диваном, где уже храпели мои друзья. Сервант, ограниченный по краям венскими деревянными стульями царствовал по центру главной стены комнаты. В прозрачной его части перед зеркалами стояли какие-то фигурки и чайный сервиз. Я привстал на раскладушке, чтобы получше разглядеть, что это за вещи.

Это были две фарфоровые собаки. Одна породы Колли, другая вислоухая охотничья. Обе были достоверно раскрашены. Был ещё гармонист, лихо развернувший гармошку, и вокруг него расставленные ещё дедом, танцующие фарфоровые девицы с платочками в руках и длинных концертных платьях. Я встал с раскладушки, чтобы повнимательнее разглядеть фигурки и ещё какую-то коробочку из красного бархата на стеклянной полке рядом.

Подошёл. С трудом сдвинул ползающее стекло серванта. Достал коробочку. Открыл. Там, в красном бархатном углублении лежал орден. Моментально что-то кольнуло в сердце. Я ещё успел заметить своё отражение в зеркалах за чайным сервизом. Странное такое отражение, пугающее, и тут же проснулся.

Я не могу сказать, что это вообще было, и что это значит. Друзья у меня такие есть. Но в нашем видимом мире мы никуда с ними не ездили. И никто Карену квартиру в наследство не оставлял. Но что-то заставило меня записать этот сон. Будто бы я лично знал этого человека.

17.02.2024 г. Б.В.

Рождественский сон с 6 на 7 января 2024 г.

Мы уже четвёртый день шли по опасному лесу. Оливковые болота перемежались с хвойными чащами и цветастыми полянами. Иногда нас преследовали звери. Возможно, это были волки, но мы так их и не увидели, хотя далёкий вой и тявканье всегда присутствовали вокруг нас.

Мои спутники? Я их не знаю. Это пухлый парень в рабочей спецовке на джинсовых лямках с круглым всегда потным лицом и его противоположность худощавый парень в порванном молодёжном батнике и широких штанах в подвязанных верёвками кроссовках (подошва уже отваливалась). Он всегда показывал пальцем в сторону мнимой опасности и говорил: «Лучше туда не ходить!» - И шмыгал прохудившимся носом.

Чувство опасности, преследовавшее нас, заставляло идти вперёд, но куда и зачем мы не знали. Я что-то вспоминал, в тяжкие ночи между урывков сна, сидя между ветвей раскидистой берёзы или сосны, что мы ушли из города. Но из какого города, я не помнил. В сознании мелькали только разрушенные дома и улицы, заваленные кирпичами и щемящая тишина из которой, срочно нужно было бежать.

На великанов мы наткнулись утром пятого дня. Их было семь или восемь, может девять особей. Сложно было сосчитать, потому что они всё время ходили с тупым видом, как сомнамбулы, рассекая своим телом заросли вековых деревьев. Их лохматые головы и серые плечи, похожие на случайно сложившиеся так валуны то и дело появлялись и исчезали из поля зрения. Возле оборванной ЛЭП строили себе что-то вроде шалаша. Выглядело это даже забавно. Они по-очереди вырывали огромными руками высотные ели прямо с корнем и укладывали их домиком, используя опору линии электропередач, как основу. «Я слышал, - сказал мой толстый спутник, - что они относительно безвредны, потому что считают нас за мелкую живность». «Но лучше туда не ходить», - добавил мой худой спутник. И мы повернули направо, чтобы обойти этих странных созданий.

Вскоре появившаяся, ещё не совсем заросшая тропинка вывела нас к разрушенной электрической подстанции. Здесь следы запустения давно уже превзошли сами себя. Пахло мочой и гнилью. «Здесь, наверное, у этих чудил туалет», - сказал я, намекая на великанов. Но никто не отреагировал на мои слова. Все устали и собирались прикорнуть, где нибудь в безопасности, потому что ночью на дереве особо не поспишь, а здесь и крыша есть и стены. Пусть и зелёные ото мха, но кирпичные. Нужно только попытаться закрыть железную дверь, приржавевшую в петлях, и устроится на отдых.

Побродив по завалам внутри этого здания, я наткнулся на совершенно сухой подвальчик, уже кем-то обустроенный. Здесь были приличные матрасы, куча старой одежды, которой можно укрыться и согреться, и самое главное дверь в подвальчик тоже была железной и запиралась изнутри. Там мы относительно довольные и разместились. В шершавом пакете я даже нашёл остатки чипсов, которыми и поделился со своими попутчиками.

Не знаю, сколько мы проспали в этой коварной темноте, но изредка снаружи до нас доходил жуткий вой, рычание и грызня каких-то животных. Я просыпался в ужасе, и, понимая, что в безопасности, засыпал снова.

Очнулся я от света. Он падал сверху прямо мне на глаз. Этот плоский лучик шёл прямо с потолка подвальчика. Я протянул руку и не достал до верха. Пришлось вставать, потом подкладывать под ноги скрученный матрас и всё это в кромешной тьме. Но я точно знал этот лучик наше спасение.

Мне удалось почти дотянуться до отверстия и даже расширить его кончиками пальцев. Света из получившейся дыры стало идти больше, но это был не дневной свет, а вроде как отблески пламени. Проснулись мои попутчики и тут же стали молча мне помогать. Схватили меня с обеих сторон и приподняли наверх. Я всё больше и больше отламывал гнилых досок. В лицо сыпалась едкая труха, приходилось прикрывать глаза. Но вот дыра стала вполне подходящей, чтобы в неё пролез взрослый человек. Меня тут же подсадили выше, и я оказался по пояс в комнате в аккурат за спинкой чьей-то кровати, а рядом на столике горела керосиновая лампа под закопчённым стеклянным колпаком. С кровати приподнялся силуэт в домашнем чепце и белой сорочке и испуганно посмотрел на мою возникшую за спинкой кровати фигуру. Силуэт ещё протёр глаза и сказал детским голосом, полным недоумения и страха: «Бабушка!»

Пока на другой кровати в скрытой сумраком ночи раздавалось недовольное кряхтение и скрип кроватных пружин, я помог взобраться наверх двум свои попутчикам. Когда в комнате зажегся электрический свет, мы уже все втроём стояли в углу комнаты за спинкой детской кроватки и с удивлением смотрели на девочку лет четырнадцати, сидящую на кровати, и её бабушку, а они смотрели на нас. И тут девочка сказала совершенно спокойным голосом: «Привет! Как вас зовут?»

Я понимал, что чисто практически мы не могли попасть в это место, потому что в разрушенной электрической подстанции сверху подвальчика лежали кучи мусора и разбитые плиты перекрытий, упавшие вниз. И никакой жилой комнаты не было и в помине. Но куда же мы тогда попали?

Пока я об этом размышлял, бабушка нажала здоровенную красную кнопку на стене у двери, и мне показалось, что где-то далеко, что-то зазвенело. Совсем скоро раздался топот ног за дверью и в комнату вошли, нет, ворвались несколько вооруженных автоматами Калашникова мужчин. Увидев нас, бравые ребята несколько успокоились. Без особой грубости вывели нас из комнаты, и мы все вместе пошли по длинному коридору с дверями от других комнат. Потом нас привели в помещение похожее на казарму, где уже спали несколько десятков человек. Показали на кровати и велели отдыхать до утра. А самый главный из них с устрашающей бородой на пол лица сказал почти ласково: «Кончились ваши мучения! Если что, в той стороне есть душ». И указал пальцем в тёмную часть помещения.

Уже через несколько минут я стоял под горячими приятными струями и устало соображал, не находя разумного ответа, как так всё странно получилось.

Утром я еле продрал глаза и увидел на тумбочке возле своей кровати дымящуюся железную миску с кашей, в ней даже сверху плавало озерцо жёлтого уже растопившегося масла. Мои попутчики уже доедали свои порции, позвякивая ложками о дно железных мисок. Чуть позже нам выдали одежду, правда, военную, а старую унесли, но зато мне достались гражданские ботинки похожие на берцы. А моим попутчикам только кирзовые сапоги, подходящего размера ботинок для них не нашлось. Помню, как я их долго во сне зашнуровывал.

Ещё чуть позже к нам каждому приставили проводника. Мне досталась та самая четырнадцатилетняя девочка, в спальню которой мы влезли сегодня ночью через пол. Она повела меня смотреть окрестности, и выбрать себе зону деятельности. Я конечно же сначала не понял зачем. Но постепенно, в продолжение её рассказа, и милой болтовни про здешний незатейливый быт, начал соображать, где нахожусь. Во сне бывает сложно сразу оценить своё местоположение и обстановку вокруг.

Вот что предстало перед моими глазами.

Совершенно разобранная, почти разрушенная местность окружала нас. «Здесь раньше был город, - сказала моя спутница, - вот что от него осталось после столкновения». «Какого столкновения?» - Решил уточнить я. «Странно, что вы не знаете. Ведь это все знают!» - Моя спутница очень подозрительно посмотрела на меня. И я решил, что нужно притвориться, будто я знаю, иначе будет хуже. Взял и сказал от балды, чтобы выправить ситуацию: «Я слышал, что столкновений было несколько. Хотел уточнить после какого?» Но к моему успокоению моя спутница проглотила эту наживку. «Первое было самым разрушительным, - сказала она серьёзно. Видите все дома, будто по кирпичику разобраны, а купола от собора рядом стоят на полянке, словно кто-то поигрался в кубики и не достроил храм», Действительно глобальных разрушений вроде бы и не видно, но всё вокруг разобрано, словно гигантский конструктор разбирали гигантские дети и всё разбросали: части зданий, купола собора, машины без колёс (колёса лежат отдельно, сложенные в штабеля). Вот дом из железобетонных панелей разобран, словно только что их привезли с завода и ещё не начали стройку, но он уже был построен когда-то.

«Дело ещё осложняется тем, - продолжала говорить взрослым языком четырнадцатилетняя девочка, - что в том мире, откуда вы выбрались вчера, живут странные существа, и их ни в коем случае нельзя пропустить в этот мир, а они так же могут пролезть как вы. Поэтому за этим нужно следить. Вот выбирайте территорию и следите. Смотрите, там квартал не сильно подвергся разрушению и граничит с хорошим человеком. Там дежурит Лидия, будете встречаться. Она вам многое покажет, например, как правильно видеть и следить за состоянием территории. А вот винный завод почти совсем не разрушен, его китайцы строили, но так ни разу и не запустили, не успели до столкновения. Может поэтому он и стоит целёхонький. А вот рядом старый квартал жилых домов полностью разобран, даже подвалы наружу вынуты. Так что выбираете?»

Кажется, я выбрал винный завод. Мне подумалось, что неразрушенное лучше, чем разрушенное.

«А что я должен делать?» - Спросил я свою спутницу. «Как что?» - Девочка снова посмотрела на меня подозрительно. И я понял, что близок к провалу сна. А тайну его мне уже очень хотелось узнать. «Ну, хотелось просто уточнить», - добавил я уклончиво. «Ходить искать дыры из одного мира в другой, потом вызывать бригаду, она зальёт дыру бетоном», - девочка сказала мне это с таким укором, словно я бездарь первоклассник. «А у вас в спальне?» - Спросил я. «Уже залили, - ответила девочка, - как вас увели, бригада тут же явилась».

В общем-то, мне оставалось узнать, как искать эти дыры, по каким признакам. Но я решил эти подробности выспросить, например, у Лидии и, поблагодарив девочку, отправился на дым костерка, который вился неподалёку. «Если что, меня зовут Ниной», - сказала на прощание девочка и помахала мне ладошкой.

Стояла прекрасная солнечная погода, ни ветерка, вдалеке зеленел лес, из которого не было слышно ни звука, кроме щебетания сорок. Наверное, я был доволен, что попал в этот спокойный мир. Вот и Лидия сидит у костра, варит, судя по запаху, кофе.

Моя новая знакомая приняла меня холодно, и в слово «новичок», вложила всё своё пренебрежение, но мутноватой жижи в эмалированную кружку налила, и даже подала сахар в полотняном мешочке. После молчаливого кофепития мы отправились на показательные поиски «межпространственных дыр». Тут я и узнал, что почти все дыры образуются спонтанно, и какого-то определённого алгоритма их появления нет. Но, есть признаки. Может сильно пахнуть аммиаком, видно ржавое или гнилое пятно в зависимости от материала. На земле появляется глубокая яма и обычно там нет воды. Также я узнал, что бывают и воздушные ямы, и они самые опасные, потому что заделать их ничем не представляется возможным. Наши учёные ищут способ их закрывать раньше, чем они сами закроются сами, а пока только дежурство возле них и спасает от проникновения. Поэтому везде не хватает людей, поскольку количество порталов-ям неуклонно растёт, а затягиваются они достаточно медленно.

К вечеру, мы с Лидией немного притёрлись к друг другу. Она показала мне границы своей территории и выдала мне карту с границами моей. Так я поступил на боевое дежурство, и стал неустанно обходить свои владения, внимательно вглядываясь в кафельный и железный пол, в землю во дворе завода, в кирпичные стены. Принюхивался, идентифицируя запахи, и прислушивался, боясь узнать знакомые звуки звериного рычания, вдруг кто-то уже пролез сквозь спонтанную дыру.

Так длилось какое-то время. Дни сменялись ночами. Своих бывших спутников я во сне больше не встречал. Еду мне на территорию приносила Нина, а тёплые летние вечера мы иногда проводили с Лидией.

Я понимал, что сон мой близится к концу, и пусть у меня на плечах уже висел новенький автомат, и я достаточно хорошо начал разбираться в зарождающихся спонтанных переходах после очередного столкновения, меня это тревожило.

Я потому и пишу эти строки, уже, будучи по ту сторону сна, вдруг кто-то бывал в том же месте, где и я. Или сама Лидия наткнется на этот рассказ в сети. Тогда пусть, мои товарищи непременно свяжутся со мной, потому что невыносимо так вот в одну дырявую секунду терять то, что уже полюбил.

13.01.2024 г. Б.В.