Читать онлайн
"Опаленные души"
Визит дементоров в Литтл Уингинг что-то испортил в Гарри. А может виноват был Круциатус Волдеморта. Юноше начали сниться сны… В этих снах он часто был русским, хоть и не всегда. Иногда Гарри не хотелось просыпаться, хотелось навсегда остаться в мире его сновидений. Пусть эти сны были не самыми простыми, не самыми легкими, но там вокруг него были люди… Не предававшие его люди.
Взрывы встали стеной. Гарри смотрел в что-то… «панорама» — это слово пришло откуда-то из глубины сознания. Нужно было попасть в самолеты с крестами, «бомбившие» белый большой корабль. Очень нужно было попасть, Гарри понимал это всем сердцем, будто становясь продолжением своего взгляда… А над госпитальным судном с большими красными крестами заходил в пикирование очередной завывавший сиреной «лаптежник». Откуда приходили все эти слова, юноша не знал, зато знал, что на судне, оказавшемся под бомбами гитлеровских нелюдей, дети. Это было очень страшно — знать, что сейчас гибнут дети, в том числе и из-за него, из-за того, что он никак не может попасть. Отчаяние затопило Поттера, когда судно как-то нехотя перевернулось… поплыли по воде белые панамки…
Проснувшись, Гарри просто плакал. Он лежал на своей кровати в этом странном доме и плакал. Перед глазами стояли белые панамки на воде… Волдеморт, Хогвартс, Дамблдор — все это казалось таким неважным, ненужным, ведь там… Сердце юноши противно ныло, а перед глазами стояли разрывы и черные кресты на крыльях.
— Кондоры! Много! — на этот раз голос говорил на английском языке, а Гарри обнаружил себя в воздухе, но вовсе не на метле. Он сидел в тесной кабине… самолета? «Спитфайр» — подсказала ему память. — «Нацисты рвутся к Лондону, чтобы убивать, надо остановить любой ценой!»Самолет перевернулся в бочке, заложил парочку виражей и рванулся навстречу черной туче, несущей смерть. Это было страшнее дементоров, потому что черные твари хотели убить его, Гарри, а вот эти… Эти несли смерть женщинам, старикам, детям… Дети! Детские сады, приюты, школы… Больницы… Ведь твари бьют по красным крестам, это знали все. Если бы Гарри мог, он бы закрыл Лондон собой, но это было бессмысленно, поэтому «Спитфайр» старался защитить, сбить хоть десяток огромных черных теней.
Гарри проснулся, когда во сне по нему прошлась жгучая боль. Юноша понял, что летчика, которым он был, убили, а значит — Лондон беззащитен… И снова скупые слезы катились по щекам. Он так не плакал, когда его били Дурсли, когда было нечего есть, когда единственным другом стал паучок в углу чулана. Но теперь болью резало сердце от картин этих его снов.
Вчера умерла Мариночка. Она была слабенькой в последнее время, поэтому просто не проснулась. Он отвез ее на санках… Маленькое тело четырехлетней девочки и десятилетний мальчуган, что был уже не в состоянии улыбаться, да и плакать… Первой умерла отдававшая им все мама, а потом Мариночка… Значит, теперь его очередь. Так думал мальчишка, оставшийся один. За окном бушевала зима, обледенелые трамваи стояли памятниками самим себе, мерно стучал метроном. В окно смотрел десятилетний мальчик, которому было совсем незачем жить.— Ты что это здесь? — послышался девичий голос. Девушка лет пятнадцати вошла в незапертую квартиру, увидев пацана, в глазах которого почти не было жизни. — Так, немедленно прекратил хандрить, пойдем со мной!
Эта девушка спасла мальчишку, которым в этом сне был Гарри. Юноша, узнавший во сне, что такое настоящий Голод. Что такое, когда нет совсем никого и ничего. Что такое, когда приходит такая вот девушка и строго требует, заставляя жить. В этот миг Гарри подумал о Гермионе, о том, как она все четыре года… Предательство Рона он простил, как казалось юноше, но забыть не смог. Проснувшись, он не мог плакать… Да и улыбка не очень получалась. Мягкая подушка,[1] укрывшая все чувства там, пришла за ним и в явь. Увидев глаза крестника утром, Сириус отпрянул, но не сказал ничего.
— Товарищ лейтенант, танки! — яростный выкрик, в котором даже внимательное ухо командира не расслышало панику, ознаменовал начало нового сна. Сна, в котором две зенитные установки всеми силами старались остановить черные приземистые коробки. Остановить, не пустить дальше, не…— Батарея, на прямую наводку! — скомандовал Гарри, приказав развести орудия в стороны, чтобы бить в борт, потому что в лоб шансов пробить было мало, а так… — Огонь!Конечно же, шансов было мало, но здесь Гарри учился стоять «любой ценой», не пускать врага «любой ценой», защитить родное «любой ценой». Возможно, помогли знания, почерпнутые в других снах, но, не иначе как чудом, две зенитки сумели притормозить накатывающий вал второй танковой армии.
Гарри долго смотрел в потолок. Там, во сне, рядом с ним были настоящие люди, солдаты, они бы не предали просто из зависти, юноша был в этом уверен. И снова в образе совсем юной девчонки, вытаскивавшей его раненого с поля боя, Гарри узнал Гермиону. Ее командирские замашки, ее безапелляционность, ее веру в свою правоту…
***
Почему Гермионе начали сниться эти странные сны, она и сама не знала. В снах не было магии… в них были люди. Настоящие люди, для которых она часто значила очень многое, для которых иногда была последней надеждой, для которых… Марк Грейнджер, отец девочки, поначалу не обращал внимания на то, как меняется дочь каждый день, но однажды из глаз девочки-подростка плеснуло такое, что офицер (в далеком прошлом, правда) просто схватился за сердце. Ей это было знать просто неоткуда, но…
— Воронина! Еще раненые! — она сбивалась с ног. Ранбольные шли сплошным потоком, просто не хватало рук, да и сил. Фронтовой санбат трудился днем и ночью, почти без роздыха. Падали с ног хирурги, засыпали на ходу сестры, едва успев что-то перехватить. Сортировка ранбольных решала судьбы: кому жить, а кому…Поначалу Гермиона еще плакала, а потом все стало привычным — стоны, взрывы, «лаптежники», завывающие, казалось, над самой головой, боль и тоска. Она смотрела на пожилого солдата без ног, а он улыбался ей сквозь жуткую боль. Она знала, знала, что ему очень больно. Как, как он нашел в себе силы улыбаться ей?! Как Гарри на том моргановом Турнире, после Круциатуса Лорда… Девушка только в этом сне поняла, что стоило юноше улыбнуться ей… тогда.— Не грусти, сестренка, мы с тобой еще потанцуем, — сказал ей безногий солдат. Она была сестренкой для них всех, очень нужной, очень важной. И, несмотря на всю боль и страх смерти, Гермиона совсем не хотела уходить из этого сна в мирный и сытый дом. Если бы она могла, она бы всю еду и медикаменты унесла этим солдатам, но это было просто невозможно.
Гермиона рыдала, лежа в постели, вспоминая глаза этого солдата, глаза еще многих и многих прошедших через руки фронтовой медсестры, «сестрички», как ласково называли ее бойцы. И столько тепла и нежности было в этом слове, что девушка, лежавшая сейчас в кровати, просто не могла сдерживаться. Она даже представить себе не могла, что на свете может быть… так.
— Мама, мамочка, я кушать хочу… — шепот выглядевшего маленьким старичком совсем маленького мальчика. Даже понимая, что без хлеба, без пайка погибнет сама, Гермиона не могла ничего сделать, отдавая свой хлеб малышу, уча его сосать кусочек, чтобы меньше хотелось кушать. Она выбивалась из сил на обледенелых улицах, но шла на работу, чтобы потом дойти домой, где ее ждал сыночек, глядя в глаза которому, она видела то самое выражение, которое было у Гарри на первом курсе. То, поразившее ее выражение глаз мальчишки, а это, оказывается, был голод… Она пробыла в этом сне очень долго, по ее ощущениям бесконечно долго. Гермиона видела замерзших людей, лежавших прямо на улицах, и чувства медленно укрывала какая-то подушка, отсекая их.
Наутро мистер Грейнджер держался за сердце, видя, как изменилась дочь всего лишь за одну ночь. Из ее глаз ушло детство, а с лица — улыбка. Появился внимательный стальной взгляд… А как она ела — со слезами на глазах, но будто заставляя себя. Миссис Грейнджер чувствовала, что дочь будто останавливает себя, будто хочет что-то сделать…
— Что случилось, доченька? — мать всегда мать. Эмма Грейнджер решила поговорить с дочерью, правда, к такому она была совсем не готова. За одну ночь любимая доченька прожила несколько месяцев в очень страшном… времени?
— При проникающем ранении живота повязка накладывается… — Гермиона обнаружила себя сдающей какой-то экзамен. Она была в странной военной форме, осознавая, что этот экзамен — последний, а вечером поезд, здесь называвшийся «эшелон», унесет ее на фронт. Туда, где стреляют и убивают…. Туда, где она снова будет сестричкой всем бойцам.В эшелоне было много солдат, веселых и грустных, а она же уже видела, как оно бывает. Но балагурящие военные усадили ее в странном вагоне… «Теплушка» — подсказало что-то из самых глубин. Поезд споро шел к фронту, когда что-то начало взрываться, «ту-ту-ту» — застучали пулеметы, а из вагонов хлынули бойцы.— Ребята, сестричку не забудьте! — крикнул кто-то, и Гермиона почувствовала, как ее бережно, но быстро выносят из вагона. Она видела взрывы, слышала крики, но какой-то пожилой мужчина с силой прижимал ее голову к сухой, опаленной огнем войны траве.— Не спеши, дочка, успеешь еще, — и столько ласки было в этом «дочка», она столько и не слышала никогда. Под огнем, там, где и ее временами подхватывала паника, были эти «бойцы» — солдаты, берегущие свою «сестренку».
Гермиона опять плакала, лежа в кровати. Она проснулась под самое утро, и первое, что сделала — вгляделась в небо, не летят ли… А потом воспоминания придавили ее. «Не спеши, дочка», «покушай с нами, сестренка», «не плачь, сестричка, мы еще с тобой… ух!»
Вот, где были люди. Настоящие, сильные, смелые… Как… Гарри? Девушка вспоминала, как этот мальчишка закрывал ее собой, как старался защитить, и в ее голове образ Гарри сливался с образами этих людей, для которых она была «сестричкой», «дочкой», кем-то очень важным, очень-очень. А еще откуда-то всплывали строчки из книг, лекции — десмургия, анатомия, физиология… Как будто девушки, которыми она была, отдавали Гермионе свои знания, свой опыт, свою… жизнь? Гермиона менялась… В ней менялось все — эмоции, чувства, отношение к окружающему…
Сирена, казалось, повисла над городом… Тягучий звук раненым зверем кричал, звал на помощь, а откуда-то уже накатывался гул моторов множества самолетов. Часто-часто били зенитки, стараясь защитить Лондон, бежали к бомбоубежищам люди, кричали дети, плакали малыши. Гермиона почти на руках перетаскивала приютских малышей в подвал, надеясь на то, что бомбы их тут не достанут. Лишенные мамы и папы дети тянули к ней руки, умоляя защитить от черных птиц, несущих смерть. Самой плакать было просто некогда, нужно было спасать детей, последних она заносила, уже когда вокруг все взрывалось… Проклятые гитлеровцы целили в малышей, надеясь поставить Британию на колени…
.
ЛитСовет
Только что
