Читать онлайн
"Убить оборотня"
- Сон разума рождает чудовищ!
(Фрэнсис Бэкон)
-Ваше последнее слово, обвиняемая? - громкий голос судьи светского суда вывел из раздумий великого Инквизитора.
-Не виноватая я! Оговорила-а себя! - заметалась за трибуной, грязная всклоченная женщина, разбрызгивая вокруг себя кровавые слюни.
Солдаты, стоявшие рядом, шарахнулись в стороны, пытаясь сохранить чистоту своих кирас, блестящих в лучах заходящего солнца, проникающих через запыленные цветные стекла мозаики, заполняющей уже как лет сто, оконные проемы городской ратуши. В лучах солнца казалось, что изображенный на витраже святой Франциск, грозит указательным пальцем, в сторону, собравшейся в ратуше, празднично одетой публике.
-Но позвольте, вот ваши показания, подписаны собственноручно! - потряс в воздухе кипой бумаг, один из судей.
-Я оговорила себя под пыткой! Меня пытали! Я невиновна! - закричала обвиняемая.
Судья дал знак, и солдаты начали успокаивать обвиняемую в ереси, ручками алебард, пытаясь вернуть на своё место подсудимую…
Со скамьи поднялся обвинитель, и, подобрав сутану, направился в центр зала. Прочистив горло, он неспешно начал, свою обвинительную речь.
-Как говорил Фома Аквинский: «Извращать веру, от которой зависит жизнь души, гораздо преступнее, чем подделывать монеты, которые служат лишь в земной жизни, поэтому если фальшивомонетчики и другие злодеи, по справедливости осуждаются на смерть, то с тем большим основанием, можно справедливо казнить еретиков, коль скоро они признаны виновными! - обвинитель промочил горло из кружки, стоящей рядом, и продолжил, - во-первых, церковь располагает ясно сформулированным учением, касающимся всех спорных вопросов. Во-вторых, при моем личном участии, это учение было доведено до сведения нашей подозреваемой в ереси, дабы указать ей на её заблуждения, и исправить её взгляды. Мною доказано, что подозреваемая, пропагандировала в своём собственном доме, и соседних дворах, свои ошибочные воззрения, словом и делом, увлекая других людей на путь заблуждения. Однако, эта женщина не признаёт свои заблуждения, и не раскаивается в них, то есть отказывается признать свои заблуждения, и остаётся глухой ко всем увещеваниям, и предупреждениям со стороны церкви, и она по праву провозглашается еретиком, и должна быть подвергнута отлучению от церкви…
Перед глазами Инквизитора, сидящего за ограждением в зале суда, появилась буковая роща, что когда-то росла перед их домом.
-Покорми овец! - мать сунула ему в руки деревянную кадку с похлёбкой.
Мальчик прервал созерцание ползущей гусеницы, которая застряла в куче пожухлой листвы, и направился в обмазанный глиной сарай. Начал моросить мелкий дождь. С трудом, переставляя ноги, замотанные по колено в грязные тряпки, он протопал в сторону мазанки. Он был исполнительным мальчиком. Правда, делал все, не спеша, зато обстоятельно и качественно. Да и куда было ему торопиться. Деревня жила размеренной жизнью. Из года в год, зима сменяла лето, и наоборот. Никаких перемен или потрясений.
Зайдя в сарай, он пригладил торчащие волосы грязной рукой. Внутри стоял невообразимый шум. Постоянно блеяли овцы, в углу, по наковальне, стучал маленькой кувалдой его отец, выправляя погнутый плуг. Овцы, завидев своего постоянного кормильца, кинулись всей отарой к нему. Началась давка. Мальчик улыбнулся, наступил самый волнующий момент в его жизни. Ему нравилось, когда животные бросались к нему, и в его власти было наказать или накормить любую из отары. Это незабываемое чувство власти приятно щекотало нервы. Тогда он еще не понимал этого чувства, и радовался новому и неизведанному, пока еще с детской непосредственностью.
-Ну что встал ублюдок, корми быстрее, и проваливай! - заорал отец, отрываясь от своей работы.
Отец его не любил. За его медлительность, за его постоянное молчание, когда его о чём-нибудь спрашивали. Постоянно попрекал его куском хлеба. Он не был ему родным. Когда-то, через их поселение прошли, возвращающиеся из очередного похода крестоносцы. Заполнили собой узкие грязные улицы, врывались в дома, в расчёте поживиться чем-нибудь съестным. Всё женское население, кого успели предупредить заранее, отсиживалось в лесу, пережидая временное нашествие борцов с ересью. Жена молодого кузнеца не успела убежать от огромного чёрного всадника, который попался ей на пути. Воин долго гнал молодуху, в направлении леса, пока она не выдохлась, и не упала, в жидкую грязь. Рыцарь неторопливо слез с коня, взял за волосы свою жертву, и несколько раз ударил. Там, в грязи, он и изнасиловал её. Опозорив её на всю округу, он в утешение кинул ей на грудь железный, побитый ржой, медальон. Этим дело не закончилось, через семь месяцев на свет появилось свидетельство позора. Недоношенный мальчик стал постоянным напоминанием испытанного ужаса. Кузнец не выгнал жену, он был уже немолод, искать себе другую он не захотел, да ещё в добавок, в их семье подрастал ещё один ребёнок. Девочка, родная сестра Филиппа, как назвали впоследствии дитя порока. Единственная добрая душа в семье, которая по-своему любила своего брата.
Филипп прервал свои воспоминания, и начал разливать похлёбку в длинный желоб. Овцы теснили друг друга, выдавливая более слабых сородичей от места кормёжки. Но мальчик не торопился. Некоторых овец, он любил больше. Неугодным животным, он лил помои прямо на головы, улыбаясь от своей находчивости. Животные фыркали и вертели головами. На них кидались другие, и начинали облизывать, а иногда, и вырывать вместе с прилипшей едой, второпях, куски шерсти. Когда отца не было в сарае, мальчик позволял себе смеяться, хотя назвать смехом, сухое покашливание, было нельзя.
-Что ты здесь развёл! Кому говорю, проваливай! - закричал отчим, откладывая кувалду.
Мальчик стрельнул глазами на стену, где всегда висел кнут. Отчим потянулся рукой в сторону кожаного шнура.
Филипп быстро вылил остатки похлёбки в жёлоб, и кинулся к выходу. Единственное, что он делал быстро, так это убегал от частых наказаний. Убегая из сарая, он обернулся на своего отчима, и зацепился ногой за порог. Неуклюже развернувшись, он упал лицом, прямо в раскисшую от дождя землю.
Кузнец расхохотался, обнажив ряд гнилых зубов.
Волна ненависти окатила Филиппа. Он неторопливо поднялся, и тут же получил подзатыльник, от своей матери.
-На тебя никаких подштанников не напасёшься! Стирать, кто теперь будет?
Филипп кинулся к плетню, и остановился как вкопанный. Со стороны леса, разбрасывая куски грязи, к селению приближались вооружённые всадники. Поднялся крик. Из соседних домов, побежали люди, хватая на бегу детей. Незваные гости быстро приближались. Уже видны были грязные лица, сверкающие от влаги, клинки. Никаких знаков различия на одежде, мальчик не увидел. Он так и стоял, как заворожённый и смотрел, как приближается отряд воинствующих оборванцев. Всадники пронеслись по селению, круша на своём пути, все, что попадалось под копыта их лошадей. Во двор Филиппа, сломав ветхие ворота, влетел один из гостей и, размахивая палицей, рубанул по спине, убегающую мать. Женщина споткнулась и упала, выронив из рук корзину с бельём. Из глубины сарая выскочил отчим Филиппа и, размахнувшись, швырнул кувалду в направлении всадника. Тот, в пылу азарта не успел увернуться, и орудие кузнеца превратило в месиво лицо бандита. Всадник свалился с лошади, но нога его застряла в стремени, и лошадь поволокла своего хозяина по жидкой грязи двора. Отчим схватил, стоящие около овина вилы, и кинулся к дому. Раздался свист и кузнец, с торчащей из основания шеи стрелой, упал на землю. Тягучая, ярко-красная струя, ударила из его горла, залив лицо Филиппа. Из дома, на улицу, выскочила сестра мальчика, и, схватив своего, застывшего посреди двора брата, поволокла его в сторону леса.
Утренний туман начал рассеиваться, и стали видны соседние дома. Филипп наблюдал, как в их сторону от соседнего дома, поскакали два всадника. Мальчик шёл как в забытьи, еле переставлял ноги, и его сестре приходилось почти волочить его по земле. Всадники их быстро догоняли. До спасительного леса оставалось совсем немного, когда на плечи его сестры накинули верёвку. Споткнувшись, она упала, увлекая за собой своего брата. Рука в кожаной, рваной краге, ухватила за волосы сестру Филиппа. Мальчик повис, вцепившись в её платье. Последнее, что увидел Филипп, была рукоятка меча, которой всадник ударил его в лицо. Кровь залила лицо, и мальчик провалился в темноту…
-Вставай, сынок! - человек с незнакомым лицом, в одежде знатного вельможи, протёр лицо Филиппа влажной тряпкой.
-Не время спать! - на шее незнакомца, нависшего над мальчиком, что-то сверкнуло.
Филипп протянул руку, и в его ладони оказался медальон, висевший на толстой сверкающей цепи. Что-то в рисунке невиданной красоты драгоценности, показалось ему знакомым.
-Медальон! - вспомнил мальчик, и посмотрел на свой железный кругляш, который он всегда носил с собой, на шее.
-Отец! - обрадовался он, и протянул руки к незнакомцу.
Вельможа опять протёр лицо Филиппа мокрой тряпкой.
Мальчик с трудом открыл глаза. Огромная пасть, с жёлтыми обломанными клыками, заставила Филиппа отшатнуться. Грязная всклоченная собака, облизывала его лицо.
-Кортес! - властный крик сорвал собаку с места, и пёс метнулся в сторону деревни.
Филипп приподнялся на локтях. Сквозь помутневшие глаза, мальчик увидел тело сестры. Она лежала в нескольких метрах, неловко подогнув ногу. Через разорванное платье, неприлично белело оголённое тело, покрытое кровавыми ссадинами.
Филипп приподнялся, и с трудом передвигая онемевшие ноги, двинулся к своей сестре.
-Алиса, вставай! - потряс мальчик за плечо свою сестру.
Молчание Алисы, заставило брата всё яростней дёргать за плечо, вдруг враз охладевшей телом, девушки.
Только сейчас, он увидел, как из груди Алисы, торчала ручка ржавого кинжала. Мальчик ухватился за неё, и резко дёрнул оружие вверх. Струя чёрной крови брызнула в лицо Филиппа.
Поднявшись на ноги, он двинулся к деревне. Через дымовую завесу были видны одинокие крестьяне, бродившие между обугленными строениями, в поисках уцелевшего скарба. Повсюду бродил брошенный скот. Филипп подошёл к догорающему строению, ещё недавно бывшего его домом. От овина, осталось только наковальня, да куча обгоревших досок. Филипп потрогал свой медальон. Очистив от грязи железный кругляшек, он спрятал его под окровавленной рубахой. Поднялся ветер, разогнавший тучи, и деревню осветило солнце. Филипп так и сжимал в руке кинжал. Попавшийся ему навстречу сосед, шарахнулся в сторону, наткнувшись на мутный, ничего не соображающий взгляд мальчика…
-В связи с тем, что обвиняемая в ереси, так и не покаялась в своих ужасных грехах, назначаю дополнительное расследование, до полного раскаяния её в своих деяниях. И передаём её тело и разум в руки святейшей инквизиции! Да будет посему, - судья поправил парик, стукнул об стол своим молотком три раза, поднялся со стула, и направился к выходу из зала.
Женщина с криком упала на каменный пол, и забилась в истерике. Солдаты, схватив цепи, потащили её по полу, оставляя за собой кровавый след от босых ног женщины, закованных в кандалы.
-Господин великий Инквизитор! - проговорил один из судей, - мы закончили!
Но «Великий» не слышал судью, он в мыслях уже был в прошлом, и опять брёл по просёлочной дороге, с трудом переставляя ноги, обутые в рваные пулены, снятые им с убитого крестоносцами, односельчанина.
На встречу попадались редкие путники. Мало было смельчаков, готовых в одиночку бродить по дорогам, во время массового возвращения разрозненных отрядов обозлённых крестоносцев, с позором изгнанных из земли обетованной.
Старый седовласый монах в длинной шерстяной сутане, брёл медленно по пыльной просёлочной дороге, перебирая костяные чётки. Кости были привезены ему издалека монахом-настоятелем, после одного из крестовых походов.
В мыслях, он блуждал очень далеко, от этой пыльной дороги. Разглядывая окрестности, и принимая их в уме, он читал походную молитву, и был сильно отстранён от существующей действительности. Так, он шёл, верста за верстой, пока вдалеке, на пыльной дороге, не показалась фигура, одиноко бредущего, шатающаяся из стороны в сторону, маленького мальчика. Что-то в облике мальчика, отвлекло монаха от его высоких мыслей, и он по мере приближения, начал разглядывать встречного путника, отмечая грязную немытую кожу, стоптанные старые пулены, и рваную старую одежду. Но что больше всего его поразило и озадачило, так это был замутненный взгляд мальчика, не по-детски озлобленный и усталый взгляд взрослого грешника. Как только мальчик поравнялся с монахом, которого он даже не заметил, тот остановился и окликнул его, но он продолжал идти дальше. Монах развернулся, и одной рукой, схватил его за рваный рукав. На монаха смотрели глаза полоумного человека. После того, как монах тряхнул мальчика, тот стал приходить в себя. Взгляд его стал наполняться смыслом, но не сразу. Монах усадил мальчика на обочину, приобнял, и начал что-то говорить. Мальчик его не воспринимал, он как будто был не здесь, а где-то далеко от места, где они сейчас сидели. Какое-то горе, либо какое-то сильное потрясение он испытал, причем совсем недавно.
Но монаху было не привыкать вести долгие задушевные беседы, которые он вёл всю свою сознательную жизнь с грешниками, которые могли, после этих бесед раскаяться, и поступить в лоно церкви. Могли и не поступить, всё зависело не только от красноречия монаха, но и от окружающей обстановки, от кучи мелких и незначительных деталей. Оскорблённая и обиженная, во всех отношениях душа Филиппа, была мягче пластилина, и уже по прошествии некоторого времени, монах брёл по дороге с мальчиком, ведя душеспасительную беседу, и имея чёткую цель своего маленького путешествия. В голове монаха уже выстроился поэтапный план спасения раненой души бродячего мальчика.
.
ЛитСовет
Только что
