Читать онлайн "Последний поэт на земле"

Я уношусь в иные сферы,

Читая книгу в тишине,

Когда волшебные химеры

Чаруют ум и сердце мне.

Эти строки ныне позабытого гения прошлого стали для студента 150337 молитвой, проклятием и благословением. Именно эти рифмованные слова заставили пробудиться однажды и более не впасть в забвение, увидеть, как несовершенен утопический мир прогресса, где нет места именам, где призираются чувства, где забыта красота.

150337 был в преддверии совершеннолетия, когда решение покинуть родной город, людей по стандарту называемых семьёй оказалось единственной возможностью продлить новообретённый мир. И теперь, глядя на не изувеченное сетью проводов небо, чувствуя касание степного ветра, а не призрачного шлейфа от промчавшегося мимо роя скоростных автомобилей, он был восторжен, он был зол, он был очарован. Утопал в запретных чувствах.

Молодой человек существовал в окружении химических справочников, математических учебников, пособий хороших манер и нескончаемых физических тренировок. Не задумываясь, не анализируя, слепо поглощая преподносимую информацию, соблюдая царствующие законы совершенного прогресса. Однако порой возвращаясь после очередных академических тестирований, он невольно поднимал глаза, чтоб полюбоваться закатом уходящего дня. Лиловая дымка мигрирующих облаков пробуждала странные, но отчего-то приятные чувства. Печаль? Тоска? Меланхолия? Едва скромные догадки посещали студента 150337, как он тут же резко опускал голову, поспешно шагал прочь к спасительным огням метро. Совершенный гражданин не способен испытывать разрушающее чувство меланхолии, тоски, раздражения или любви. Совершенные граждане всегда веселы, всегда азартны, всегда счастливы. Их не тяготят глупости вроде ссор или дурной погоды.

Созерцание – пустая трата ресурсов, как и большинство эмоций. Исключительно деградирующие мечтатели находят занятным пялиться на уходящее небесное тело, которое завтра вновь взойдёт, чтоб напитать солнечные батареи. И они же манимые странными идеями проводят дни в печали и хандре, вместо усердных тренировок и исследовательских лекций.

Позорно, едва ли незаконно быть замеченным в состоянии лёгкой элегичности. Поэт… Мечтатель… Что за нонсенс? Что за бред? Прокаженные умы тешатся воображаемыми дворцами, когда здравствующие составляют чертежи, а после воздвигают поднебесные постройки. Практичные, комфортные, без фальшивого, бесполезного лоска.

Студент 150337 прежде не задавался бунтарскими вопросами вроде причинно-следственной связи царящей системы или же о разумности коренного населения колониальных планет. Он не отличался неугасаемым пылом, что присущ юным умам, принимал существующую прозу такой, какой её соорудили задолго до его появления на свет, был практичной тенью совершенных граждан до того злосчастного момента, до казни старого поэта.

Поэтов лишали жизни прилюдно, чтоб навсегда вызвать отвращение к дури грёз у подрастающего поколения и тех, кто смел на секунду усомниться в истине прогресса. Омерзительные женщины и мужчины, что не способны совладать с собственным разумом, изображающие на полотнах, в звуках или текстах несуществующие дали, когда собственный мир может кануть в разрушениях и терроре без надлежащей заботы.

Ветер – ресурс, безрассудно слушать его шелест поздними вечерами. Куда эффективней ухватить незримого дракона за хвост и заставить днём и ночью крутить лопасти ветряков. Космическое соцветие отнюдь не шкатулка желаний, а ничто иное, как бесчисленное количество враждебных государств, чьими обитателями, природным сырьём и прочими благами следует напитать неумолимый прогресс.

Однако, какой очаровательный парадокс. По инициативе иномирцев отрицают мистификацию, называют фантазию болезнью умов, но самих их нарицательно зовут помощниками чародеев из регресских баек.

Так повелось с тех пор, как носители технического склада ума вступили в нечто на подобии симбиоза с иномирским нечто. Подробности первого снисхождения на землю в учебниках преподносились, как величайшее событие во вселенной, и повторяли их столь часто и столь страстно, что 150337 привык упускать всё мимо ушей, а потому не мог назвать точную дату слияния, не мог предположить, когда хаотичный мир с тысячью культурами и тысячью народами о вражде которых остались глупые анекдоты превратился в совершенный строй.

Явившиеся из восхитительного простора вселенной, иномирцы походили на безобразных химер, на теневые, испещрённые щупальцами сущности с крайне развитыми интеллектуальными возможностями и крайне слабым иммунитетом. Не способные принимать, как физические, так и неосязаемые формы, они вступали в прямой контакт с мозгом, наделяя своего носителя необъятными возможностями. Не терпели лишь грёзы. Грёзы убивали их, запирая в несуществующих дворцах.

Фантазия не подлежит излечению, она опасна будто чума. Грёзы продолжали уносить потенциальных инженеров, механиков, докторов и учёных в ядовитые сады, параллельно отравляя покровительствующих фамильяров. Природа иномирцев не приспособлена к столь широкому изобилию бессвязных картин и звуков. Разве цивилизованное общество может себе позволить наблюдать за страданиями несчастных? Разве может позволить разносить недуг на страницах фантасмагорических романов, в звуках лирических од, в эпилептических мазках так называемых картин?

Вердикт совершенно очевиден. Поэты – гнилой элемент общества, как убийцы, развратники, аферисты или идиоты. И поступать с ними было положено ровно так же, как с любыми из преступников. В этом 150337 убедился, наблюдая из особой ложи, как несчастного старика-поэта торжественно обращают в пепел десятки лазерных лучей.

Бесчисленное количество совершенных граждан собрались под одной крышей, чтоб поглазеть на прокаженного грёзовой чумой. Парадно одетые, с идеальной осанкой и тенями-фамильярами за спинами, они блаженно улыбались, обратив свои взоры в сторону смертника.

Замкнутый в зеркальном пространстве эшафота, терзаемый агонией, окруженный тысячью «счастливых» граждан он до последнего страстно и самозабвенно читал стихи, театрально вздымал руки к потолку, корчил рожи, менял голоса, точно находился не на собственной казне, а на сцене. Преодолевая нечеловеческую боль, смотрел на граждан так, будто каждый из них был его преданным поклонником, а судьи строгими, вечно имеющими альтернативный взгляд на произведение режиссёрами.

150337 улыбался, как будущий совершенный граждан, но фальшивая улыбка сползала с его лица с каждым новым словом, с каждым изящным жестом старика. Он был крайне умён, раз так долго проходил в поэтах, был куда более совершенен в своём эмоциональном соцветии, в своей ветхости, верности несуществующим мирам. Был куда красивей юных артистов-пропагандистов с экранов, чьи идеальные черты совокупляли в себе геометрические расчёты и ловкость хирургов.

Гражданка 200890, что приходилась 150337 старшей сестрой, наблюдала за казнью с блистающей, маниакальной усмешкой. Лицо её не нуждалось ни в математических расчётах, ни в хирургических вмешательствах, чтоб называться совершенным, гордая осанка и прямой взгляд не таили меланхоличных дум, а результаты тестов вынуждали фамильяров сражаться за право вступить в альянс с мозгом подобного типа. Образ девушки не нарушился даже когда, среди замерших зрителей, она произвольно толкнула брата плечом. 150337 поспешно воспользовался лекарством для глаз, желая скрыть подступающие слёзы, а после смотрел и смотрел, пока предсмертный стих поэта не пустил корни в зачатки технического разума.

Прежде искусство было наравне с наукой. В далёком, безликом прошлом, чьи века полны громких поражений, затяжных кризисов, природных катаклизмов и прочих прелестей ветхого строя. Современный человек уважает прошлое исключительно, как вновь запертый ящик Пандоры. Современный человек не желает повторять ошибок и пускаться вслед за лживыми фантомами, как далёкие предки. Логика, расчёт, анализ, наука – четыре заповеди, четыре верных соратника обитателей планеты.

Ему суждено было прожить правильную жизнь в слепом забвении, его ждал рядовой успех, а по выходным лекции по квантовой физике, но злодей пробудил, предсмертные строки казнённого поэта не давали спать. Он шептал их про себя, напевал и подражательски проговаривал, точно желая ощутить каждое из прекрасных слов на вкус. Студентом овладело желание сочинить подобную красоту, подобный ладный, созвучный ряд образов, но для этого требовался самый бесценный ресурс - время, которое, увы, не ветер. Его не ухватить за хвост.

Совершеннолетие – важный миг для каждого гражданина и гражданки, ведь именно тогда молодые люди вступали в альянс с фамильярами, становясь никем иным, как гениями технической мысли. Становясь гончими химер, как на смертном одре казалось беглецу 150337.

Беглец-поэт. Разве могли однокурсники, соседи, семья, продавцы, билетёры и прочие уважаемые посредники предположить, что существуют, обслуживают и принимают услуги от столь опасного элемента?

Будь воля 150337 он бы отказался от незавидного недуга, променял бы смертоносную радость на возможность существовать в комфортном коллективе, но поэт в нём был сильнее. Испытываемое счастье от романтики побега пьянило голову, заставляя бежать всё дальше и дальше от колючей тени поднебесных небоскрёбов. Он боялся, что в день совершеннолетия, окружающие узнают о поразившей его мозг хвори, предадут публичной казне. И что тогда? Он не знал столько стихов как старик-поэт, не испытывал столько эмоций, чтоб прочесть единственный стих в десятке чужих обличий. Смерть имела перспективу быть бесполезной и не красивой, что заставляло 150337 вскипать.

Он был рядовым среди совершенных и скучных, и быть рядовым мечтателем-преступником казалось по меньшей мере унизительно. Вероятно, фамильяры правы, призывая людей отринуть эмоции. Странные процессы то ли мозга, то ли сердца, вынуждали изменять рациональному мышлению. С подобным подходом прогресс не удержать в руках, все начинания превратятся в наполненные чувствами и недолговечные мыльные пузыри. Но можно ли без этих разрушительных процессов называться человеком? Вероятно, человеческая природа и заключается в своей невозможности достигнуть абсолютного совершенства.

Будто птицы бились в ещё ограниченном разуме рои вопросов, желали вырваться на волю, быть услышанными необъятным миром, что распростёрся за городскими пределами.

Пригороды утопали в заводском дыме, нескончаемыми вереницами змей туда-сюда колесили шумные электрички, чьим тесным вагонам сотрудники и сотрудницы белоснежных офисов отдавали приличную часть жизни. После них следовали усеянные исполинскими ветряками поля, кишевшие суетливыми рабочими, что провожали одинокого путника любопытным взглядом. Позади всякой усердной женщины и всякого усердного мужчины плелась бесформенная, безликая тень. Верные фамильяры.

Покидая дом в канун совершеннолетия 150337 не попрощался с обитающей там ячейкой общества, боясь, что в рукописном письме их прагматичные умы отыщут поэтические следы и пустятся следом. Они и так пустятся следом, но немного позже. Поэтическая свобода будет длиться до тех сладостных пор, пока один из отцовских подчинённых со своей тенью не возьмут след.

Поэт внутри молодого человека тешил мечтой добраться до мест, где не до конца истребили книги, чьи дурманные тексты уносят в иллюзорные миры. Обещал познакомить со строками, что захватят ум куда сильнее предсмертного стиха, покажут то, ради чего мечтатели готовы отрекаться от коллектива и влачить жалкое существование. И со всеми прочими прелестями прокаженной жизни о которых с брезгливостью рассказывают на лекциях.

«Вероятно дела поэтов так плохи из-за того, что все они как я. Но что было бы окажись кто-нибудь из совершенных граждан под воздействием грёз? Что было бы заразись чумой такой человек, как 200890? Перевернулся бы мир, если бы поэт проснулся в старосте, учителе кибернетики, директоре университета или в сестре?»

Окажись смертоносная машина поэтом, вероятно душная утопия не сумела бы устоять перед его пораженным мозгом, заражение приняло бы необратимые последствия. Как когда-то под руководством одного из легендарных техникумов мир постигли изменения, старые законы и обряды разрушились формулами и уравнениями, так однажды появится поэт, чьи строки или лицедейство испепелят солнечные батареи и десятиэтажные дороги. Прежде прагматизм также, как теперь романтизм, считался устрашающей хворью. В подобные невероятные вселенные уносила фантазия 150337, поощряя блёклыми звуковыми и визуальными иллюзиями.

За ветрячными полями и заводскими пригородами следовали пустынные степи. Будто исполинский кит, прогресс жаждал их поглотить, и несомненно он их поглотит, но лишь после того, как вся комическая вселенная окажется в его ненасытном брюхе. Великие умы оставляли напоследок земли родной планеты, устремляясь покорять далёкие миры. Подобное решение озадачивало 150337, но вероятно то прямая необходимость технических гениев, непонятная прокаженному фантазией.

Когда в высокоскоростном скутере кончилось горючее, студент с сожалением оставил его в траве, не обременяя металлического приятеля пустыми обещаниями о скорой встрече. Ячейка общества под названием «семья» преподнесла средство передвижения юноше в подарок на одну из немногочисленных торжественных дат. В тот праздничный день, говоря скучные слова о том, что в подобном механизме имеет нужду каждый член нового поколения, отец испытывал гордость за красивого и талантливого сына. Мужчина был уверен, что если не сейчас, то после мальчик непременно займёт руководящую должность где-нибудь в медицинском центре, как его уважаемая мать, станет достойным жителем, как его непревзойдённая сестра.

Обладающая достаточным врождённым талантом и вступившая в симбиоз с крайне перспективным фамильяром, гражданка 200890 имела все шансы стать очередным покорителем таинственных планет. Но ссылаясь на страстное желание блюсти порядок в шумной столице, девушка предпочла вступить в ряды полиции, примерить однажды фамильные погоны успешного родителя.

За степями раскинулись горы, которые прогрессу было сложно переварить, невзирая на все свои новшества и достижения. Несгибаемые и исполинские, они возносили острые вершины к небу. 150337 долго разглядывал, как скальные пики пронзают облака, вдыхал аромат подножных фиалок и призрачных эдельвейсов. А после стал поднимать вверх, всё выше и выше, как будто надеялся скрыться в тумане и мхе, шептал предсмертные строки старого поэта, как будто они и впрямь помогут унестись в иные сферы.

***

Пропажа сына начальника полиции не может остаться незамеченной слишком долго. Испариться на пороге совершеннолетия – всё равно, что плюнуть в зеркало. Фамильяр, что обязан был вступить в благословенный симбиоз, был недопустимо оскорблён происшествием. Хоть сам иномирец не испытывал обиды или неприязни, но его гражданские права были ущемлены на что имелась особая статья в своде законов.

Сомнений быть не могло. Не так уж много причин у прогрессивных, пунктуальных горожан отказаться от окружающих благ. Чтоб не допустить распространения чумы, по следу беглого поэтишки пустили отряд, среди которых была и гражданка 200890.

В последствии командир отряда писывал в личных дневниках, что чудилось будто 200890 воспринимала происходящее, как занятную игру, а потому, потакая чемпионским качествам, стремилась отыскать 150337 первой. Впрочем, не зря папки хвалебных грамот пылились рядом с её личным делом. Она и в самом деле отыскала беглеца первой, но звание ловкого полицейского ускользнуло будто призрачный лис. 200890 не выполнила приказ по требуемым стандартам.

***

Эхом ревущих моторов горы предупреждали гостя о том, что преследователи рядом. Вздрагивали стебли эдельвейсов, срывались кристальные капли росы с сфер-ягод, гримасничал туман, изображая силуэты наставников, друзей, родителей.

Молодой человек отмахивался от антинаучных видений, списывая галлюцинации на голод и усталость, на побочный эффект от грёз и фантазию, а потому не сразу поверил глазам, когда из поднебесного сумрака появилась старшая сестра. Уложенные волосы её обратились в дюжину змеиных трупов, белоснежная полицейская форма пестрила следами грязи и травы, подол пальто был изодран колючими кустарниками, что будто грива украшали горные хребты. Её шаги не отдавались оглушительным эхом, она скользила тихо, будто рысь на охоте. Неудивительно, что в день её совершеннолетия влиятельнейшие из фамильяров предлагали симбиоз со своими наследниками. Прирождённая борзая иномирцев, такая сумеет противостоять грёзам, не впадёт в забвение. Так думал 150337, смахивая холодный пот.

По широким плечам сестры, будто ехидная горжетка, расползался исполинский фамильяр. Его метаморфозный силуэт немногим отличался от тумана, такой же парящий, такой же вездесущий.

Вдали слышались голоса поискового отряда, ветер доносил исходящий от них аромат прогресса, слишком чуждого непреклонной природе. Они звали 200890. Но 200890 не спешила оповещать коллег о обнаруженном беглеце, она улыбалась. Улыбалась шире чем обычно, распахнув кровавые глаза так, что казалось ещё мгновение и те лопнут. Абсолютное безумие искривило её совершенные черты, заставив вздрогнуть даже бесчувственного иномирца.

150337 не пытался бежать дальше, превосходно зная дальнейшую судьбу. Сейчас его повалят на землю, закуют в наручники будто кровожадного психопата и отвезут в город, чтоб позже продемонстрировать всякому сомневающемуся истинную мерзость грёз. Вероятно, испепеляться заживо относительно неприятно. К сожалению, ни один из поэтов не пережил данную процедуру, не сочинил о ней стишок.

Недолго думая,200890 скинула с плеча нечто на подобии ружья и выстрелила в небо. Предупредительный выстрел. Его используют в случае если прокаженный пытается навредить представителю закона, о чём молодой человек не помышлял даже в самых безрассудных фантазиях. Первый звук выстрела оглушил 150337, но следующий пронзил, откинул на острые камни, позволив в последний раз полюбоваться бескрайним небом.

В те часы, когда ещё поэт дремал глубоко в разуме, мигрирующие облака неустанно провожали будущего беглеца, словно давая понять, что он не одинок, что мир, где незаконно витать не менее прекрасен осязаемой утопии. Поэтический путь 150337 был крайне мал, но за проведённое в компании грёз время он сумел пережить вдвое больше жизней, чем полагалась любому из совершенных граждан. Молодой человек был счастлив, он был зол, разочарован и восторжен. Ему хотелось и дальше карабкаться навстречу космическому простору, но злой яд сковывал трепещущее сердце, а прокаженный мозг показывал последние из смертоносных иллюзий. Глаза наполнились слезами. Низменные эмоции, которые пробудил старик-лицедей, теперь оплакивали его самого. 150337 не седой поэт с тысячью голосами и сотней выражений лиц, его казнь была бы величайшем из позоров стеклянной арены.

– Я уношусь в иные сферы,

Читая книгу в тишине,

Когда волшебные химеры

Чаруют ум и сердце мне.

Такими словами молодой человек отблагодарил сестру, что милосердно позволила дышать ароматами горных светов, ощущать прикосновение камней и мха, а не испепеляться под счастливыми взорами граждан и гражданок. Слова звучали не так страстно и мастерски, как то представлялось в мечтах, но он был рад, что отважился произнести их. Пусть неумело, пусть едва дыша, но он не отвёл взгляд, не опустил голову.

Наблюдая за испускающим дух, 200890 по-прежнему улыбалась, словно пинала мяч с друзьями, а не охотилась на собственного брата. Фамильяр извивался и пыхтел позади неё, но она стояла неподвижно, точно охраняя последние мгновения брата.

Глаза наполняли слёзы, но она не позволяла им окропить лицо. Совершенная во всём и всегда, она и теперь, совершив ошибку, не теряла лица. Немногим позже, когда члены отряда пробрались сквозь туман, 200890 говорила, что испытала недостойные совершенного гражданина чувства, не смогла совладать с ними. Испытала злость из-за глупого брата, что так вероломно подставил и их семью, и так незаслуженно оскорбил уважаемого фамильяра. И эта злость сковала её волю, затуманила заученные строки закона, она хотела целиться в плечо, как указывает инструкция, но туман здесь слишком густой, рука дрогнула, и пуля угодила в сердце мерзкого поэта.

Теперь слёзы катились по бледному лицу девушки, но голос не дрогнул. 200890 смахивала издержки природы, говоря, что чувствует недопустимое разочарование из-за того, что не выполнила приказ. Испытывает стыд из-за того, что недостойного гражданина 150337 не казнят публично, показав всю мерзость грёз. Она была готова понести заслуженное наказание.

***

Те слова стали для неё проклятьем, ведь именно они заставили проснуться, увидеть, как несовершенен мир. Не просто играть эмоциями и мыслями, не просто обмануть вечно рыскающий по мозговым коридорам смог. Но она не сдавалась и не сбегала, по-прежнему улыбалась, гладила полицейскую форму по утрам, отдавала честь проходящим мимо командирам… Безрассудно бороться против всего мира, сперва следует слиться с его тенью, заставить поверить, что ты ничто иное, как верное звено.