Читать онлайн "Кимберлитовая кикимора"

Кимберлитовая кикимора

Появившуюся кикимору можно прогнать, ударив её мужскими штанами...

В хлеву для защиты скота от кикиморы

под ясли клали заострённую палку,

которой закалывали свиней.

Википедия

1

Все космические корабли одинаково прекрасны, все подземные корабли уродливы каждый по-своему. Форма корпуса, обвесы частотных генераторов, схема расположения шнековых движителей — всё это компонуется в зависимости от характеристик грунта, в котором предстоит работать геоходу и без каких—либо уступок требованиям эстетики. Предельная целесообразность, экономичность и эффективность. А внешний вид вообще не колышет. Потому как любоваться на подземные лодки некому. Потому что под землёй. Ну и платят космонавтам значительно больше чем подземникам. Что, конечно, совсем несправедливо.

Поэтому я, быстро закончив нудное тестирование, убрал с монитора изображение нашего «Соляриса», и открыл файл с недельной отчётностью. Хреновая была отчётность. Превышение лимитов по топливу, электричеству, пищевым запасам. В смету мы не укладывались. Значит опять без премии, опять капитан урежет и без того не обильный паёк и добавит по вахте на рыло. Гоните проходку, скажет, дармоеды, ищите алмазы. Но алмазов не было, план горел ко всем чертям.

— Экипажу «Соляриса» собраться в кают-компании, — прошелестел динамик Наташкиным голосом. Очень сексуальным. Но яоднажды слышал, как она визжала в бухгалтерии, когда ей сверхурочных недосчитали.

Кают-компанией тесную конуру со столиком на четверых называл только капитан. Ну и мы при нём старались не говорить «кладовка». Он обижался.

— Привет, Наташенька, — сказал я, усаживаясь. — Ты сегодня не только прекрасно выглядишь, но и отменно пахнешь.

— Ой, Пухлик...

Наташка томно закатила глазки, а Урляев сразу набычился. Ревновал, балбес. «Шанелью» от нашей дамы пёрло так, что непременно ей капитан пропиздрон устроит. Я же пока делал вид ароматами оглушённого, красотой сражённого влюблённого юноши. Самое интересное, что Наташенька мне не упиралась. Эта манерная сучка была совершенно не в моём вкусе. Но, чтобы позлить Урляева я при нём всегда на Наташеньку делал стойку и тщательно имитировал гормональный выброс.

Как я и ожидал Маусс сразу взял быка за рога. Или вернее козу за молочную железу:

— Штурман Потехина — три дежурства на камбузе вне очереди, — сказал он, снимая фуражку и упираясь могучими ручищами в хлипкий столик.

Наташенька попыталась издать звук и капитан рявкнул:

— Повякай мне ещё, профурсетка! Я, блядь, кому говорил «никакого парфюма»?! Ты у меня весь перерасход кислорода за сегодня по коммерческой цене оплачивать будешь. Ты у меня вентиляционные фильтры маникюром своим чистить будешь. Благоухать изволишь? Тебя бы, в рот компот, на дизельную подлодку загнать, где матросики под пайолы ссут, с вахты отлучиться не могут, там бы ты благоухала, там бы тебя раком в акростоль через ватерлинию таранили до седьмого пота.

Наташенька побелела, потом покраснела, а Маусс поправил галстук, величественно сел за стол и совершенно спокойно сказал мне:

— Шкипер, доложите обстановку.

Я и доложил. Доклад мой был краток.

— Обстановка на грани банкротства, — сказал я. — Рублей по двадцать пять каждому в этот месяц набежит.

Маусс посопел сердито и выдал:

— Значит так. Будем забуриваться вглубь. До границы Мохоровичича не полезем, но и по верхам шнырять, смысла больше нет. Пустой участок, бедная порода. Знаю, что опасно, знаю, что против инструкции. Но другого выхода у нас нет.

И поняли все, что решение это он уже давно принял и мнения наши лучше оставить при себе. И ему не хуже нашего известно о неприемлемости использования геоходов класса «Солярис» на больших глубинах. И плевать он на это хотел.

— А теперь давайте обедать, — сказал Маусс. — Что там у нас сегодня? Опять лапша? Ну, давай лапшу.

2

И началась самая увлекательная из охот — охота за богатством под страхом смерти.

Я сутками сидел за управлением, пайку мне прямо в рубку приносили. Но из-за недосыпа жрать не тянуло, один чифирь хлебал. Шуровали мы три метра в секунду, спиралью набирая глубину в границах нашего участка. По правилам надо было меняться каждые двенадцать часов, но на таких скоростях лучше меня с бандурой «Соляриса» никто бы не управился. Наташенька скидывала мне на комп проложенный маршрут и вертелась на камбузе, Маусс пропадал у себя в каюте, хрен его знает, дрочил может, а вот Урляева капитан, к моей вящей радости, назначил бессменно драить гальюн.

И все ждали, когда скорлупу «Соляриса» раздавит километрами горных пород у нас над головой. Чёртову кучи энергии приходилось отводить на охлаждение, реактор не справлялся, скорость падала и вся затея теряла смысл. Мы рисковали завязнуть на глубине, и тогда придётся заказывать аварийную телепортацию. И тогда рассчитываться с нашими кредитами мы будем на социальных работах. До пенсии. Но это при условии, что ещё раньше корпус лодки не схлопнется давлением.

Надо было остановиться, как следует зарядить аккумуляторы и выжечь промежуточный купол над геоходом. Поэтому я застопорил ход, перевёл всю энергию на охлаждение корпуса и с наслаждением потянулся. Сразу же по сетевой болталке прилетело сообщение от капитана: «Почему стоим?». Я на секунду задумался и отстучал: «Профилактика частотных контуров». И сразу услышал топот в коридоре.

— Какая в жопу профилактика, Паскаль? — спросил Маусс, вваливаясь в рубку. — А ну вперёд!

От него сильно шибало перегаром, узел галстука был распущен и стало понятно, чем занимался капитан последние пару дней.

— Юрий Генрихович, я уже два дня Богу не молился, не правильно это, — пошёл я в наступление, сбивая с капитана спесь.

— Богу не молился? — пришёл в замешательство Маусс. — Ах, как не хорошо. Что же ты, Боря? Сходи, я тебе не препятствую. Тебя боцман подменит.

Вот так. Ещё бы ты препятствовал. Если Конфессиально-Гносеологическая Безопасность прознает о неотправлении культа на рабочем месте — виновному до двух лет. Но сильно борзеть я не собирался, мне деньги нужны, а не почётная грамота от епархии.

— Я, Юрий Генрихович, плазму активировал, — говорю. — Пока купол выжигается, я и сбегаю быстренько. А потом наружу можно будет выйти, образцов набрать, пробы на биологическую активность.

Понимает отлично капитан, что все пробы и образцы можно не выходя из лодки набрать, но кивает важно, одобряет. Вот и ладушки. Побрёл я в молельню, спотыкаясь, в коридоре издевательски подмигнул Сашке Урляеву, он как раз коврик там пылесосил. Сашка пылесос бросил, кулаки сжал, но я же не дурак с боксёром драться. Сказал только:

— Топай в рубку, боцман. Тебе капитан с перепою решил управление доверить, — и прошмыгнул в молельню, заперся, да и свернулся пухлым калачиком на узкой лавке прямо под иконой Единого Бога.

3

Лучше всего спать там, откуда некуда падать. Это я понял, свалившись с лавки всеми своими ста десятью килограммами и треснувшись башкой об алтарь. Во сне я видел незнакомую девушку с распущенными волосами и в позолоченном скафандре. К деньгам сие или к убыткам? Я потянулся и вышел в коридор. Сильно пахло жареной селёдкой, Наташенька решила устроить рыбный день.

В рубке на экране сканера внешнего обзора светились три зелёные отметки, коллеги ушли на прогулку без меня. Я врубил канал связи.

— ... такое количество самоцветов. Гранаты, рубины, сапфиры!

— Плазма, высокое давление, вот тебе и самоцветы.

— ... какая-то дыра, смотрите, — это Наташенька.

— Карст, капитан! — голос Урляева вибрирует, разволновался боцман.

— Что за чушь? Не может быть на такой глубине, — капитан как всегда категоричен.

Наташенька: «Точно, карст. И огромный. Луч фонаря теряется».

Урляев: «Ништяк! От Академии Научной Теологии может премию дадут».

Маусс: «Команда, блядь. Сказано кимберлит искать, они за каким-то хером карст находят. Как бы нам тут на кикимор не нарваться».

Капитан любил рассуждать о кикиморах. Это его экспедиция в семьдесят седьмом открыла «терроформированный биологический вид».

Наташенька: «А почему вы назвал их кикиморами?».

Маусс: «Я не знаю. Кто-то сдуру ляпнул и вот прижилось».

Я отключил связь и пошёл на камбуз, жрать хотелось катастрофически. Подумал, что обнаружить кикимор было бы как раз неплохо, обычно их поселения располагаются у основания кимберлитовых трубок.

Когда я зашёл в камбуз, на меня сразу накинулась гигантская селёдка. Размером она была с акулу, а из распластанного брюха у неё вываливались омерзительные потроха. На этих сизых кишках, белёсых молоках, расползающихся фиолетовых жабрах чудовище скользило по кафельному полу и тянуло ко мне смердящую пасть с миллионом загнутых зубов. С чавкающим звуком тварь дёрнулась на собственных внутренностях, я вылетел в коридор и побежал, путаясь ногами в ковровой дорожке, которую давеча столь тщательно пылесосил Урляев.

Сказать, что я перепугался, так это ничего не сказать. Волосы натурально дыбом встали. И не только на голове. Я не помню, как оказался в молельне и опаньки — уже Святому Владимиру Обручеву свечку ставлю. И руки у меня трясутся. Весь трясусь, ни одной молитвы вспомнить не могу. Тут мне сзади Наташенька руку на плечо нежно так положила, по голове погладила. Сразу хорошо мне стало, спокойно. Повернулся — а это не Наташка. Девка это из сна, но без скафандра, даже совсем наоборот, совершенно голая. И рот у неё сильно большой, непропорциональный и зрачки без радужки. Худая, плоская, костлявая. Да это же кикимора!

— Ну, пусечка, — сказала кикимора, — ну, что ты так перепугался, лапочка?

— Ты как в ло