Читать онлайн
"Котя"
Катя знала, что рано или поздно этот момент придет. Тот момент, когда уже ничего сделать нельзя. Ее измученное сердце устало… Все чаще накатывал холод, все чаще становилось трудно дышать. Чудом дожившая до пятнадцати лет девочка понимала, что рано или поздно… Катя вспоминала. Радостное детство, омрачаемое переломами — кости ломались будто сами собой и ничего не помогало. С детства она запоминала, что бегать нельзя, а то станет темно в глазах и можно упасть. Потом добавились боли в руках и ногах, но Катя сначала терпела, только потом рассказав почему-то только папе. И начались врачи, врачи, врачи… Папа, папочка не верил в «она придумывает», «это психосоматика», «симулирует, чтобы в школу не ходить». И однажды сердце Кати остановилось, но ее спасли.
Девочка узнала, что у нее редкая болезнь, когда уже не могла ходить. Появилась коляска. Папочка как-то сделал так, что коляска не стала катастрофой всей жизни, но… друзья и подруги куда-то исчезли. Мамочка что-то придумала, появилась другая школа, другие дети и… подруги. Катя не была одна долго-долго, пока сердце не остановилось во второй раз. С девочкой постоянно были и родители, и доктора, и даже единственная оставшаяся подруга — Маша. А потом умерла мама от инсульта, не выдержав происходившего с дочерью, и сердце Кати остановилось в третий раз. Но ее опять спасли, хотя это было сложно.
Девочка смогла найти себя, хотя теперь она могла, в основном, только лежать. Ну иногда они гуляли с папой. Коляска… За годы Катя отучилась пользоваться ногами, которых как бы не было, а руки… Быстро устающие руки в специальных бандажах слегка дрожали. Девочка нашла свою отдушину в жизни, прочитав серию книг про Гарри Поттера, хотя шестую и седьмую ей не разрешили читать — чтобы не спровоцировать приступ. Но даже того, что она прочла, хватало для того, чтобы описывать пару главных героев в наивных, иногда грустных фанфиках. Пропуская жизнь героев сквозь себя, Катя будто переносилась в другой мир, где она была обычной… Комментарии были разные, кому-то нравилось, что пишет девочка, кому-то нет, но люди будто чувствовали и старались ее не обижать, а, может быть, это было потому, что папа вовремя удалял злые комментарии…
Проходило время, полное сказочных историй, созданных девочкой с отрицательным прогнозом, но болезнь все не отступала, несмотря ни на какие ухищрения. Вчера ей исполнилось пятнадцать… Для Кати это были просто цифры и ничего более, потому что каждый ее день мог стать последним. Каждый. И она проживала день за днем… Поначалу девочка еще надеялась, читала книжки по медицине, стараясь узнать, как ее починить, и доктора с радостью помогали ей, но… однажды у Кати опустились руки, а друзья остались лишь в интернете. Друзья, не знавшие, что она… А то бы и они…
Катя знала, что ей осталось совсем недолго, поэтому торопилась закончить свой последний фанфик. Девочка точно знала, что этот фанфик — последний. Поэтому хотела написать многое, чтобы хотя бы в сказке все были счастливы, раз уж ей не повезло. Осознавать, что у нее никогда не будет любимого, было… Тяжело вздохнув, девочка принялась писать.
— Ну что? — услышала она голос папы.
— Часы, может быть, дни, — голос дяди Вити, лечащего врача, был каким-то усталым. — Ты же знаешь…
Свои последние часы Катя проводила в объятиях понимающего, что ничего сделать больше нельзя, папы. А вокруг суетились врачи, стараясь подарить ребенку еще хоть несколько часов, но все было тщетно. Почувствовав нарастающий холод, ощутив, как перед глазами темнеет, девочка поняла: всё. Она отложила планшет, случайно задев кнопку публикации, и посмотрела на самого близкого человека. На того, кто не бросал ее и кто подарил жизнь…
— Прощай, папочка, — прошептала Катя, понимая, что уже не может пошевелиться. — Спасибо тебе за все…
Таковы были последние слова девочки, знавшей, что рано или поздно умрет. А на ее странице появлялись комментарии от недоумевающих читателей бесконечно добрых и наивных сказок Кати, называвшей себя «зеленоглазым котенком». Оборванная на середине фраза вызывала тысячу вопросов, но продолжения не было. Больше никогда не было, поэтому взрослые люди и такие же дети пожимали плечами, удаляя Катю из закладок. Но девочка уже отправилась в свое Большое Приключение, как говорил Дамблдор.
***
Сестру им подбросили, это Дадли знал от родителей. Также, как и факт, что девочку не любят. Отчего-то и папа, и мама очень сердились на малышку, которая была такой хорошей и какой-то очень родной, по крайней мере Дадли так чувствовал, именно поэтому попытки заставить мальчика называть Геранию, так звали сестру, уродиной или ненормальной, почему-то провалились. Мальчик защищал ее даже от папы, хотя папа с ремнем был очень страшным.
Девочка часто плакала, не понимая, за что ее так не любят, старалась угодить, но получала в ответ лишь злые слова, тычки, иногда Дадли не успевал, и сестренке попадало, в понимании мальчика — ни за что. Постепенно дети стали душевно близки, и Гера, как ее называл Дадли, находила тепло в брате. В школе мальчик спросил психолога, почему это может быть, и добрый дядя рассказал ему, что сестренка напоминает маме погибшую сестру… В понимании мальчика это был так себе аргумент. Гера часто простужалась, болела иногда так, что в груди Дадли все замирало от страха за нее, но неизменно выздоравливала, хотя выглядела после этого какой-то высохшей, отчего ее хотелось накормить, что Дадли и делал.
— Не надо, братик, тебе попадет, — Гера старалась заботиться о нем так же, как и он заботился о ней.
— За тебя ничего не страшно, — Дадли любил свою сестренку. Она была сестрой, что бы кто ни говорил, настоящей сестрой, и именно так мальчик ее и воспринимал.
В школе девочку не обижали, все знали — Дадли бьет за Геру, не задумываясь и несмотря ни на какие наказания. Собственно, учителя быстро поняли бесперспективность наказаний, потому что мальчик считал себя априори правым, а наказания — просто платой, при этом воспитательный эффект терялся полностью. Кормили Геру плохо, она была худенькой, хотя Дадли, разумеется, таскал из кухни еду для нее. Если бы не брат, все было бы совсем плохо, но он был для нее, как и она для него.
Так проходило время, пока не настал этот страшный день, вспоминая который, Дадли тихо плакал, даже несмотря на то что мальчики не плачут. В этот день он уже подумал было, что потерял сестренку. Свою самую родную на свете девочку… дело было после школы. Ничего не предвещало трагедии, когда с работы вернулся какой-то очень злой папа. Он рванулся к чулану, где жила Гера, но Дадли закрыл спиной дверку, чтобы не пустить.
— Ах ты, гадкий мальчишка! — закричал тогда папа, и на мальчика посыпались удары.
Мужчина был совершенно не в себе, он не смотрел, куда бьет, поэтому Дадли на какой-то момент потерял сознание от боли. Очнулся мальчик от крика сестренки, какого-то отчаянного крика, который потом не раз приходил к нему в кошмарах. Открыв глаза, Дадли едва сумел подняться, но бросился к сестре, чтобы увидеть, как Вернон, которого совсем не хотелось называть папой, бьет уже недвижимое тело девочки. И в тот момент, когда зубы мальчика впились в ногу мужчины, что-то случилось. Покачнулся дом, упал без сознания Вернон, и мама, доселе спокойно смотревшая на то, как убивают девочку, тоже осела на пол, а Дадли пополз к сестренке, молясь про себя, чтобы она была жива.
Приложив голову к груди Геры, Дадли не услышал ничего, страшно испугавшись. Он начал делать то, что показывали в школе, отчаянно зовя ее. Мальчик просто не мог представить мира, в котором не будет сестренки, такой мир просто не имел права существовать, и он звал ее. И случилось чудо — первый робкий вдох, стук сердца в груди, какой-то неуверенный, но он был… Гера ожила, в следующий момент открыв глаза и увидев плачущего брата. Девочка попыталась пошевелиться, но больно было так, что она не смогла, только прошептав что-то.
***
Холод внезапно отступил, Катя почувствовала, что ее зовут. Откуда-то девочка знала, что Гера — это она, а зовет ее братик. Осознавать это было тепло. Катя попыталась пошевелиться, но не смогла — все тело очень сильно болело, просто очень, особенно руки. Ощущение ног девочка проигнорировала, давно привыкнув к тому, что двигать ногами очень больно. Она открыла глаза, увидев плачущего мальчика, ощущавшегося родным, и тихо прошептала:
— Не плачь, братик… — почему-то язык был не русским, а очень даже английским, на котором девочка свободно говорила, потому что, пока она ходила, у Кати получалось изучать языки.
— Не умирай, пожалуйста, не умирай… — Дадли был в истерике, ведь он подумал, что потерял сестренку. — Все, что угодно, только не умирай.
— Я не… не умру… — покривила душой Катя, ставшая другой, подумав, что нужно, наверное, привыкать к другому имени. Девочка очень легко приняла факт того, что ее теперь зовут иначе, ведь Катя сама писала про попаданцев. О существовании предсмертных галлюцинаций девочка, на свое счастье, не знала.
— Никто никогда не тронет тебя больше… — отчаянно плакал мальчик, как-то очень бережно обнимая ее. Руки, наконец, пошевелились, и Катя, превозмогая очень сильную боль, навскидку девять из десяти,[1] сумела обнять братика дрожащими руками.
Дадли с трудом встал на дрожащие ноги, понимая, что здесь оставлять сестру нельзя. Мальчик схватил девочку за ноги, стараясь не смотреть на набухшие кровью полосы, с трудом оттаскивая ту в чулан, где можно было забаррикадироваться хоть чем-то и не дать опять сделать девочке плохо. Катя же не понимала, что делает братик. На некоторую свою неодетость девочка внимания не обращала, больницы ее давно избавили от стеснения, все-таки ее и мыли, и осматривали всю, пытаясь найти возможность помочь. Наконец мальчику удалось задуманное, он с силой захлопнул дверь, ища, чем бы ее подпереть. Дадли был настроен ровно на одну цель — спасти сестру.
Стоило дверце чулана захлопнуться, на полу неподалеку от кухни пошевелилась лежавшая там Петунья. Ощущение разбившегося стекла все не покидало ее, но при этом женщину затопили давно, казалось, позабытые эмоции — скорбь по Лили, тоска по родителям и… Картина, вставшая перед глазами женщины, снова отправила ее в обморок. Приподнявшийся на руках Вернон не понимал, что он здесь делает. Ведь он только что был на работе? Почему же он дома? В первый момент мужчина не понял, что случилось, лишь потом заметив окровавленный ремень, следы на полу… Осознание ударило мужчину так, что он просто застонал, даже не поняв, что исчезло нечто, принуждавшее его не любить ребенка.
— Что случилось, братик? — тихо спросила Катя, горло которой болело, как после интубации.
— Папа с ума сошел, — объяснил Дадли так, как понял сам. — И мама, наверное, тоже… Он накинулся на тебя, чтобы побить… Прости меня! Прости, пожалуйста! — от отчаяния, слышавшегося в голосе мальчика, Катя вздрогнула. — Прости за то, что не защитил!
— Он намного сильнее тебя… — начала что-то понимать девочка, попытавшись потянуться к брату. — Иди лучше ко мне, ляг рядом.
— Хорошо… — Дадли обнял Геру, гладя по голове, как она любила. — Ты, главное, больше не умирай…
— Я очень-очень постараюсь, — пообещала девочка, осторожно прижимаясь. Привыкнув за много лет, ноги она не использовала, что сразу увидел Дад, испугавшись за сестру. Больше всего он страшился того, что родители выкинут самого родного на свете человека. — Ты чего? — ощутив дрожь мальчика, поинтересовалась Катя, игнорируя привычную боль.
— За тебя боюсь… — признался Дадли.
— Не бойся, — не поняла сути опасений девочка, для которой ее состояние было нормальным. — Давай страшное заклинание скажем и сильно-сильно захочем, чтобы так было? — Катя хорошо помнила уроки дяденьки психолога.
— А какое заклинание? — заинтересовался Дадли, раньше такого от сестры не слышавший.
— Пусть все на свете будет хорошо, пусть нас любят, пусть уйдет болезнь, — прошептала всхлипнувшая Катя, а потом повторила вместе с братом.
Очнувшаяся Петунья испугалась того же, чего и ее сын: что они убили девочку. Почему она так не любила Геранию, так похожую на Лили в детстве, женщина объяснить не могла. Что-то внутри, что принуждало ее плохо относиться к ребенку, исчезло, и от осознания того, что они с Верноном творили с ребенком, хотелось плакать. Просто зарыдать, как в детстве, чтобы все-все стало неправдой и само исправилось.
Вернон поднял голову, взглянув на Петунью. Мужчине было очень не по себе — он ощущал себя очень плохим человеком, если выражаться вежливо. Хотя мужчина не помнил, что произошло, антураж позволил ему сделать логичные выводы, от которых хотелось выть, но нужно было, по-видимому, идти к психиатру. Потому что такой срыв, да еще, учитывая, что он ничего не помнит, точно говорил о том, что мужчина сошел с ума. Это было… обидно.
.
ЛитСовет
Только что
