Читать онлайн
"Расколотый Дар"

Маленькая справка для читателя.

Одаренными (Владыками) и Мастерами называют две категории людей, обладающих ярко выраженными способностями к магии (Высокому Искусству). Первые используют свои способности естественно, не прибегая к ритуалам и заклинаниям, непосредственно управляя подвластными им Силами. Вторым приходится долго учиться и выполнять разнообразные ритуалы, смысла которых они сами зачастую уже не понимают, а также заучивать множество самых разных заклинаний. Разумеется, даже Владыки все-таки проходят определенную школу, чтобы полноценно развить свои способности, а также научиться ограждать ближних от последствий своей деятельности. В этом Владыки и Мастера мало отличаются. Но преимущество Мастеров в том, что они не ограничены собственным магическим потенциалом: Мастер может при помощи ритуалов и заклинаний накопить большое количество магической энергии в материальных объектах, и при необходимости использовать ее даже тогда, когда его собственные силы исчерпаны. Владыки же имеют гораздо больший потенциал, нежели Мастера, поэтому в таких запасах обычно не нуждаются, но тем не менее с уважением относятся к Мастерам и не пренебрегают знакомством с их методами работы.

Изначально отношения между Владыками и Мастерами складывались очень непросто. Известны длительные периоды открытого противостояния. Они сильно обогатили арсенал боевых и целительских практик тех и других, но едва не привели к полному вырождению магов этого мира – ни Мастера, ни Владыки не могли похвастать многочисленностью своих рядов. В конце концов было заключено мирное соглашение, основаны Цитадели (Северного, Южного и Срединного пределов), и маги начали учиться работать совместно. Это не всегда получалось, но постепенно они пришли к выводу, что их дарования очень удачно дополняют друг друга.

– Ты все достал?

Из-под низко надвинутого на лицо капюшона тревожно блеснули глаза. Гость снял с пояса мешочек из тисненой кожи, передал колдуну. Он старался держаться уверенно и независимо, но не мог спрятать предательской дрожи пальцев, когда коснулся сухой, будто пергаментной кожи темного Мастера. К таким не обращаются с пустяками, и цену платят не только в серебре и золоте. Шутка ли – работу Ткача наново переткать? Что-то скажет создатель полотна, когда встретит за поворотом тропы? Может, передумать? Забрать мешочек, извиниться, придумать какое-нибудь оправдание, и поскорее за дверь, в холодные сумерки? Вдохнуть полной грудью, выгнать из легких запах колдовских трав и зелий, от которых першит в горле и пощипывает глаза…

И навсегда проститься с возможностью исполнить желание, которое стало нужнее воды и хлеба. Нужнее воздуха.

Поздно…

– Ну-ну, – колдун повертел мешочек в руках. Ему не нужно было смотреть на юнца, чтобы знать, о чем тот сейчас думает. Не он первый, не он последний, и каждый норовит ухватить судьбу за ухо… – Герб рода Кейт. Ты б еще все родовые регалии на себя навесил, прежде чем ко мне идти! То-то бы князь порадовался… Так ты все достал?

– Да, Мастер. Это было непросто, – в голосе юноши явственно слышались напряжение и страх. – Но я все сделал, как ты велел.

– А насчет Одаренности в ее роду узнал? – колдун развязал шнурок, запустил два пальца в мешочек, ловко выудил оттуда длинный золотой волос и бросил его на раскаленную жаровню. Резко потянуло паленым.

– На девять поколений назад Дара в этой семье не было, – хриплым шепотом отозвался гость, зачарованно глядя, как корчится и рассыпается легким пеплом волосок на жаровне. – Она человек.

Мастер поморщился. Ох уж эти неодаренные… Так и норовят подчеркнуть разницу, которой на самом деле нет. Припекает им, что ли, от мысли, что их обошли при рождении чем-то важным? Знали бы, чем приходится жертвовать за сомнительное счастье обладать даром – не выпячивали бы свою человечность, в которой отказывают Мастерам и Владыкам. Так ведь не поверят, если и узнают.

– Все мы – люди… Я спрашиваю: не было – или он никак не проявлялся? – уточнил Мастер, сноровисто смешивая пепел с дурманно пахнущими снадобьями. – Хотя бы раз детей из этой семьи проверяли на Одаренность?

– Насколько известно – нет, но ведь могли просто и не говорить об этом… – шепот стал виноватым. – Ты ведь сам знаешь, Мастер, люди не всегда радуются Дару, но уж если бы он был, такого ребенка обязательно забрали бы в Цитадель, и об этом все равно бы стало известно. Но никто никогда не слышал, чтобы в этом роду случалось что-нибудь странное…

– Странной, как ты говоришь, может оказаться самая обыденная вещь, – фыркнул колдун, роясь в мешочке. – К примеру, факт рождения ребенка никого не удивит – всем женщинам свойственно рожать детей. Но если знать, что, например, некая счастливая мать в принципе не способна зачать и выносить дитя, ее материнство окажется более чем странным событием. Либо ребенок куплен или украден, либо…

Он замолчал ненадолго, извлек из мешочка клочок шелкового платка с пятнышками крови, бросил на жаровню.

– Надо же, и кровь добыл… Как ухитрился?

– Ей уши прокалывали, – пояснил гость, потея от напряжения под своим капюшоном. – На платке пятна остались, и его выбросили. Ну, а я подобрал…

– Так значит, полной гарантии нет, – бормотал Мастер, осторожно измельчая обугленный лоскуток стеклянной палочкой. – Плохо. Очень плохо. Если она все-таки Одаренная, это может закончиться для нас очень печально.

Гость заволновался. Он приложил столько усилий, потратил столько времени и звонких монет, чтобы собрать все нужное для обряда, так надеялся и ждал, представляя, как строптивица сама склонится перед ним, покорная, доступная, готовая исполнить любую его прихоть – и все напрасно?!

– Мастер, но даже если у нее и есть Дар, чем она может быть опасна? Ведь она и сама о нем не знает, и уж точно не умеет им пользоваться! А ты лучший из волшебников!

– Мальчишка! – буркнул колдун, сжигая на жаровне обрезок ногтя. – Будь она обучена Высокому Искусству, я бы не опасался. Я знаю о любом из Даров все, что только возможно знать, все, на что способен обладающий им Владыка. Я могу противостоять любому из Владык именно потому, что хорошо изучил, что можно им противопоставить. Но даже величайший из Владык никогда не знает, чего ожидать от необученного Одаренного! Впервые проявленный Дар, – колдун бережно ссыпал пепел в сосуд со снадобьем, - тем более Дар, пробудившийся в критической ситуации, может преподнести такое, до чего в жизни не додумается ни один Владыка, ни один Мастер, и вообще никто из живущих!

– Но… такого не может быть! – княжич растерялся. Он ничего не смыслил в магии, и совершенно не понимал, как ему реагировать на неожиданную лекцию. Какого ответа от него ждут, рассказывая, что всемогущие маги могут оказаться в дураках?

– Ха! А как, по-твоему, развивается Высокое Искусство? – Мастер посмотрел содержимое флакона на свет. – Что, ты думаешь, убеленные сединами мудрецы, увенчанные дурацкими островерхими шляпами в звездах, сидят в высоких башнях, созерцают ход светил, проникают очищенным от земных страстей разумом в тайны божественных сфер, а потом делятся крохами своей нечеловеческой мудрости с нами, скудоумными?

Гость засопел – что-то похожее он себе как раз и представлял, когда в редких промежутках между увеселениями задумывался о вечном.

– Как бы не так! – продолжал разглагольствовать колдун. – Просто находится очередной любитель попадать в неприятные ситуации. А у любителя совершенно случайно оказывается Дар. И Владыки узнают много нового и интересного о собственных возможностях… а Мастера лишний раз убеждаются, что невозможно все предусмотреть и от всего защититься. А очередной влюбленный идиот навсегда излечивается от своей пагубной страсти… да и от жизни заодно.

Гость поежился под широким плащом. От колдуна не укрылось это движение.

– Может, откажешься, пока не поздно? В конце концов, это противозаконно… и я бы ни за что не согласился, но очень уж хочется опробовать в деле новый круг. Я над ним полжизни бился… но могу и еще немного подождать.

Помедлив, юноша отрицательно качнул головой.

– Нет. Поздно. Поздно было уже тогда, когда я увидел ее в первый раз.

– А расскажи-ка об этом. Только поподробнее…

В первый раз Хон увидел Меану на празднике начала весны. Земля была готова для посева, почки деревьев набухали на глазах, готовые развернуться остро пахнущими, клейковатыми крохотными листочками, и который день подряд солнце садилось в золотистой дымке, обещая ясную погоду – самое время благословлять семена. Обряд собирал к старому храму весь город и окрестные села. Укрытый в долине среди холмов, как в материнских ладонях, открытый солнцу и дождю, храм стоял здесь с незапамятных времен. На покрытых первой травой покатых склонах хватало места каждому. И князю, и городскому голове, и простому пахарю.

Кто побогаче – ехали верхом или в крытой повозке, кто победнее – тряслись на старых телегах или шли пешком. Наособицу выделяли только тех, кто украшал цветами храм – незамужних девушек. Этим доставалось почетное место в людском потоке, в самой голове. Они не дышали поднятой пылью, им доставался свежий весенний ветерок, играющий лепестками и прядями волос.

Меана шла в процессии девушек. Как и ее спутницы, она несла цветы для украшения храма. У нее в корзинке голубели букетики заботливо выращенных фиалок, и лучились хрусткой белизной полураспустившиеся бутоны ландышей. Одна из немногих, кто нес такие цветы. Ландыши и фиалки – символ едва расцветающей невинности, наверняка она совсем недавно и совершенно неожиданно для себя созрела для замужества, и эта процессия была для нее большим событием.

Ничего особо привлекательного в этой девочке не было. Угловатая, худенькая, нескладная, она если чем и бросалась в глаза, так исключительно своей еще совсем детской фигуркой – и, пожалуй, волнением. Испуганно-счастливая улыбка, глаза – огромные, голубовато-серые, прозрачные, как талая вода. Весенние глаза, сияющие и влажные от радостного смятения. И еще – волосы. Золотисто-медовые, слегка вьющиеся, впервые не заплетенные в толстую, перевитую яркими лентами и нитями бус косу, они стекали по худеньким плечам и спине почти до середины тонких голеней, перехваченных узенькими ремешками сандалий. Своей тяжестью этот поток меда оттягивал назад ее голову, придавая дочери торговца осанку, которая впору королеве.

А так – посмотреть было не на что. Цыпленок среди причудливо разукрашенных сказочных птиц… И все-таки взгляд Хона зацепился именно за нее. Сначала – за ее глаза, обдавшие теплой прозрачной волной, потом – за ливень волос, в котором безнадежно захлебнулся весенний ветер. И всю дорогу, до самого храма, Хон то и дело поглядывал в сторону хрупкой девочки с корзинкой цветов, удивляясь собственному интересу.

До сих пор ему нравились исключительно полногрудые смуглые красавицы с плавными движениями округлых бедер, с яркими губами и лукавым взглядом карих глаз, от которого по телу пробегает огонь. А тут вдруг такое…

Это даже влечением нельзя было назвать. Хона никогда не тянуло на девочек, он совершенно искренне считал извращенцами тех, кто стремился овладеть едва созревшей девственницей, и решительно не понимал, что хорошего они находят в неопытных девушках, ничего не смыслящих в радостях любовных утех. То ли дело созревшие, полные желания и готовые дарить наслаждение красотки… Между кислой, едва оформившейся завязью и полной сока спелой грушей выбор для Хона был очевиден.

Это не было влечением. И любовью с первого взгляда это не было тоже. Этому вообще не было названия, разве что одержимость годилась. После праздника, вволю повеселившись с друзьями, Хон вернулся домой и прилег отдохнуть, но перед внутренним взором его сомкнутых глаз засияли серые озера в обрамлении пушистых ресниц. «Пройдет, – решил Хон, решительно изгоняя видение. – Завтра же и пройдет. Ну, может, через день…»

Это не прошло ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Чем бы Хон ни занимался, о чем бы ни думал, он то и дело ловил себя на том, что вспоминает глаза этой четырнадцатилетней девочки, ее волосы, пальчики на ручке корзины…

Он забросил все свои прежние развлечения, пробовал напиваться, а когда проходил пьяный угар, находил себя в таких местах, что вспомнить об этом не мог без содрогания. Пробовал охоту и скачки, дрался насмерть – прежние дружки по веселым попойкам не дали свершиться непоправимому, растащили, облили холодной водой. Кто-то донес старому князю, и тот, хорошенько отчитав отпрыска и выяснив, с чего тот ведет себя так недостойно, дал наконец разрешение жениться.

– Вот это меня и смущает, – колдун перелил содержимое флакона в чашу в форме женской груди и установил ее на треножнике над огнем. – То, что ты так на нее запал с первой встречи. Я могу понять, почему ты потерял голову, получив решительный отказ – ведь до этого, как я понимаю, отказов ты не знал?

Гость медленно покачал головой. Он не набивал себе цену, он честно рылся по задворкам памяти, пытаясь вспомнить, было ли такое, чтобы ему отказала женщина. Но не мог припомнить ни одного случая.

– Еще бы! – фыркнул колдун. – Сыновьям таких родов отказывают крайне редко… – Мастер подсыпал в чашу щепотку измельченных в пыль трав и помешал варево палочкой. – Это часто бывает с мужчинами. Когда им отказывает девушка, она становится для них желаннее всего на свете, и тогда они идут на любые глупости. Крадут свою возлюбленную, становятся изгоями и до конца жизни срывают зло на своей невинной жертве. Или идут к колдуну и получают безвольную куклу, а потом вдруг осознают, что в таком качестве она их совершенно не устраивает. Или просто женятся. Ты ей замужество предлагал?

– Да, – прошептал гость, проглотив нелестную оценку колдуна. – И украсть тоже пытался. Когда мне отказали в сватовстве. Не получилось.

– Что, слишком хорошо стерегут? Или слуги неподкупны? – в голосе темного Мастера прозвучал неподдельный интерес. Не каждый день княжичу отказывает в сватовстве торговец, у которого отродясь никого знатнее городского головы в роду не было. Он ждал любого ответа. Но только не того, что прозвучал.

– У нее в спальне – палорский волкодав, - выдохнул юноша, и ужас в его голосе красноречиво свидетельствовал, что приятной эта встреча для него не была.

– Вот как, – Мастер даже перестал помешивать свое варево, от которого по комнате плыл тяжелыми волнами густой дурманящий аромат. – Простой торговец шерстью держит палорского волкодава, который стоит дороже, чем все имущество этого торговца. И волкодав охраняет не сундуки с серебром, а спальню дочки торговца. И торговец отказывается породниться с князем, хотя любой нормальный человек свихнулся бы от счастья, получив такое предложение. Очень интересно, очень… И что, это был чистокровный волкодав? Или все-таки помесь?

– Чистокровный, – гость зябко поежился. – Чище не бывает… Он на мне кольчугу прокусил, этот пес! До сих пор не знаю, как я оттуда живым выбрался!

– Да, любопытно… – Мастер вернулся к прерванному занятию. – Так вот, как я уже сказал, я могу понять твое помешательство после отказа. Но не до него! Ты не прыщавый юнец, у тебя вполне сложившееся представление о подходящей для тебя женщине. Именно женщине – не девочке. И вдруг девочка одним взглядом забирает твое сердце все, без остатка… Так не бывает, уж поверь моему опыту… Вернее, бывает, – колдун подул, осаждая поднявшуюся пену, – но всего в трех случаях.

– В каких? – жадно спросил княжич. Как знать, вдруг сейчас он услышит то, что объяснит ему случившееся и поможет найти выход? И не надо будет заниматься этим запретным делом, которое они тут затеяли… Узнает отец – не обрадуется, тут колдун был совершенно прав.

– Когда встречаются предназначенные. Когда два оборотня одной крови чуют друг в друге собрата по зверю. И когда Владыка Сердец начинает неосознанно пробовать свои силы. Ни один из этих вариантов нам не годится.

– Почему? – это прозвучало растерянно и жалко. Ладно оборотень – кому понравится вонять псиной и выть на луну? Но почему нельзя быть предназначенными, в конце-то концов?! О таких легенды складывают, он знает, он читал в отцовской библиотеке. Когда его еще привлекало чтение ради удовольствия, а не ради подготовки к тому, чтобы занять место отца.

– Потому что Владык в этом роду как будто бы не было, а стихийный Дар – очень редкое явление, и всегда проявляет себя в детском возрасте – дети, знаешь ли, совершенно не умеют контролировать свои эмоции. Ты не оборотень, иначе мои собачки тебя бы ко мне не пропустили, а уж от палорского волкодава ты бы точно живым не ушел. А предназначенными вы быть не можете потому, что ее к тебе совершенно не тянет. Ясно?

– Да, – прошептал гость. – Но что бы это ни было, я ее хочу. Я перепробовал все. Подарки она не берет – отсылает назад, даже не посмотрев, что я прислал. Замуж не хочет. С волкодавом мне не справиться. А остановиться я уже не могу.

– Ну, что ж… – Мастер снял чашу с треножника, перенес к окну, тщательно пропитал смесью толстый жгут некрученого волокна и оставил сохнуть на подоконнике. – Тогда слушай меня и запоминай, сын князя: что бы ни случилось, до окончания обряда ни ты, ни я не должны покидать круга. Если все пройдет хорошо, через три дня она будет твоей.

– Только через три?! – вырвалось у юноши. Он рассчитывал, что уже наутро получит желанную добычу, а его заставляли ждать!

– Обряд должен быть проведен трижды, – пожал плечами колдун, снова устанавливая чашу над огнем и бросая в нее куски белого воска. – Иначе ее воля не будет подавлена до конца.

Расплавив воск, Мастер отделил от жгута прядь примерно в треть толщины. Пропустив ее сквозь длинную трубку, он закрепил концы пряди на палочках так, чтобы волокно нигде не касалось стенок, установил трубку вертикально на блюде, и аккуратно вылил в нее расплавленный воск. Пока тот остывал, колдун повторил ту же операцию с желтым и красным воском. Покончив с этим, он взял первую трубку, слегка нагрел ее над огнем, потянул за жгутик – и из трубки почти без всякого усилия выскользнула огромная свеча белого воска.

Посреди комнаты Мастер установил массивный подсвечник, изображавший охваченную страстью женщину в весьма откровенной позе, и укрепил свечу между ее рукой и грудью. Глаза под капюшоном сверкнули голодным огнем при виде этой фигурки, и колдун усмехнулся:

– Через три дня твоя недотрога будет счастлива предложить тебе то же самое. Но не забывай – нельзя выходить из круга, кричать, делать резкие движения, и упаси тебя Создатель погасить свечу!

– Почему? – спросил княжич и сглотнул, не в силах отвести завороженного взгляда от подсвечника. Ладони горели, словно уже касались шелковистой девичьей кожи.

– Потому что я собираюсь отдать твою возлюбленную демонам всех страстей, какие только могут угнездиться в разуме, душе и сердце человека. Без этого ее воли не сломить. Она чиста и невинна, и с первого раза у них ничего не выйдет. Не получив желанной добычи, они вернутся к нам, и горе тому, кого они застанут за пределами круга!

Княжич наконец оторвался от созерцания и перевел на него затуманенный страстью взгляд.

– А как же она? Ее-то круг не защитит! Я просил заставить ее отдаться мне, а не убить!

– Ее защитит невинность. А ты, уж извини за откровенность, куда как далек от невинности… Они не уйдут до самого утра, и поэтому так важно, чтобы свеча горела. Им нет места там, где ее свет. Если ты испугаешься и опрокинешь ее…

– Я не трус! – гость вспылил. – Был бы трусом – не пришел бы к тебе и не попросил помощи! Отступился бы, нашел себе другую утеху…

Он лгал сам себе и знал это. Не отступился бы. И не нашел. Не смог бы вырвать из сердца эту проклятую страсть – слишком глубоко пустила она ядовитые корни, чтобы можно было залить ее вином, задушить чужими объятиями. Только вместе с жизнью уйдет… Но даже думать о том, что он будет делать, если получит желаемое, а одержимость никуда не денется, княжич боялся. Что, если сломленная, покорная Меана будет уже не той Меаной, которая нужна ему сейчас? Что, если эта страсть, этот голод будут грызть и гнать его до скончания дней, и некому будет их утолить?

Кто тогда ему поможет?

– Не говори о том, чего не знаешь, – тихо вымолвил Мастер. – Я повелеваю демонами дольше, чем ты живешь на свете – с тех пор, как победил демона в себе. Но даже и теперь я боюсь, боюсь до смертного озноба при каждом обряде… Легко не бояться смерти, сын князя, той смерти, которая приходит как сон или как избавление, или как случайный гость… но то, что несут демоны, страшнее самой лютой смерти, какую ты сможешь измыслить! И если ты начнешь метаться в испуге и погасишь свечу, ты погибнешь, и твоей кончине не позавидует никто в этом мире.

– Погибну только я? – после паузы спросил гость. Он пришел сюда не за смертью – юность не верит в смерть. Он пришел за исполнением своей прихоти, превратившейся в одержимость, и ему не по вкусу пришлись услышанные слова.

– Я – Мастер, – просто ответил колдун. – Может быть, я смогу спасти свою жизнь. Но спасать еще и твою у меня не будет ни времени, ни сил. Тем более, что тобой они будут заняты куда больше, чем мной.

– Почему? – допытывался юноша. Уже просто для того, чтобы хоть что-то спросить. По телу под плащом крался незнакомый холодок, волоски на коже вставали дыбом, и все отчетливее становилось ощущение недоброго взгляда, сверлящего спину. Хотя какое там недоброго – ненавидящего люто, смертно, исполненного такой нечеловеческой злобы, что голос становится соломинкой, за которую хватается утопающий. Пока слышишь людскую речь – не так страшно…

– Потому что эти демоны – твои, - тихо ответил Мастер. – Это ты призываешь их в наш мир, не я. Я только открываю двери в Бездну… В последний раз спрашиваю тебя: ты не хочешь отказаться от своего замысла? Обратного пути не будет! Я уже очертил круг.

– Нет! – без промедления ответил гость, садясь на пол у подсвечника и крепко обнимая колени, чтобы даже случайно не сделать того, от чего его предостерегали. Не взмахнуть рукой, не повалить свечу…. – Начинай.

– Ты уже начал, – шепотом сказал колдун, поспешно зажигая свечу. – Смотри!..

За кругом диким огнем горели глаза демона. Юноша зажмурился, уткнулся в колени лицом, капюшон плаща закрыл его полностью. И тогда княжичу стало по-настоящему страшно.

Потому что он продолжал видеть пылающий злобой взгляд даже с закрытыми глазами. Даже сквозь плотную ткань капюшона.

И не мог отвести свой взгляд.