Читать онлайн
"Рядовой стрелок"

РЯДОВОЙ СТРЕЛОК

г. Новосибирск – 2018 год

Косенков Е.Н.

Косенков Е.Н.. Рядовой стрелок: повесть / Е.Н. Косенков. – Новосибирск: Изд-во., 2018. – 114 с.

 Начало Великой Отечественной войны. Белоруссия, 1941 год. Судьба красноармейца 85 стрелковой дивизии. Реальные события в художественном изложении.

Автор выражает благодарность Депутату Совета депутатов города Новосибирска Дамаеву Дмитрию Владимировичу, а также Палецкой Тамаре Федоровне, Побаченко Анатолию Николаевичу, Федорчук Любовь Михайловне, Третьяковой Наталье Валерьевне за помощь в подготовке книги к изданию.

© Косенков Е.Н.

Фото на обложке – Косенкова Е.Н.

Памяти брата моей бабушки

Чернова Алексея Степановича.

Посвящаю всем моим родственникам,

бойцам и командирам, встретившим

врага лицом к лицу в первые дни

Великой Отечественной войны

Предисловие

Всю жизнь мои родственники искали следы пропавшего без вести младшего брата бабушки Алексея Чернова. Отрывочные сведения о его судьбе удалось собрать общими усилиями, но они не смогли пролить свет на главное, что случилось с ним. Давно уже нет в живых сестер Алексея Чернова и моего деда Косенкова Василия Алексеевича. В апреле 2017 года ушел из жизни отец.

Мои поиски увенчались успехом. Удалось восстановить место службы, воинское подразделение, боевой путь и некоторые сведения личного характера. За что огромное спасибо всем моим родственникам, которые поделились сведениями.

После долгих поисков, переписок с музеями и архивами России, Германии и Белоруссии выяснилось очень многое. Данное произведение является историческим экскурсом в прошлое с реальными событиями и реальным человеком под своим настоящим именем.

Перебрав несколько вариантов подачи материала, пришел к выводу, что мне надо прожить все ситуации, слившись с моим героем. Порою, я терял чувство реальности и жил реалиями 1941 года. Я видел мир глазами Алексея, чувствовал, переживал, ощущал боль. Почти год у меня болели правое плечо и рука, словно отбитые прикладом винтовки. Запах крови, тола, смерти до сих пор преследуют меня, не собираясь отпускать. Два года работы, два года «моей войны», надеюсь, были не зря.

Евгений Косенков

5969071120

Пленные красноармейцы. Лето 1941 года. Фото из интернета.

59690-367030

«Застигнутые врасплох в районах своей дислокации, неодновременно поднятые по боевой тревоге, находясь под непрерывными ударами авиации противника, войска ЗапОВО не смогли занять предназначавшиеся им по плану прикрытия полосы обороны и были вынуждены принимать бой на неподготовленных участках местности.

Слабые силы прикрытия стрелковых дивизий, находящиеся на оборонительных работах у границы, долго противостоять сильнейшему натиску врага не смогли. Обойденные со всех сторон батальоны дрались в полном окружении и были буквально сметены превосходящим по силе противником.

Бои носили очаговый характер, борьба шла за каждую деревню, за каждый населенный пункт, за каждую пядь земли. Создать единый фронт обороны не удалось, войска ЗапОВО вступали в бой разрозненно, несли большие потери. Из-за внезапности нападения возникло неизбежное замешательство, неразбериха. Некоторые штабы частей стали запрашивать вышестоящие штабы: "Что делать?"

Р.С. Иринархов

Западный особый... Минск, Харвест, 2002

«На южной окраине города Гродно, у подножия старинного земляного форта конца XIX века стоит памятник бойцам и командирам 85-й стрелковой дивизии, принявшим бой в первые дни Великой Отечественной войны, погибшим, но не побежденным. Памятник одновременно прост и величественен: на двухметровый курган из камней, окруженный незамысловатой оградой, водружен православный крест. Мемориал воздвигнут относительно недавно: так случилось, что долгие годы подвиг тех, кто первыми встретил врага на западных рубежах нашей Родины, был незаслуженно забыт. Да и сегодня не многие знают, что происходило здесь в далекие июньские дни 1941 года…»

Александр Севенко

85-я Челябинская стрелковая дивизия в июне 1941

Первый день войны. Самый долгий день, самый страшный и жестокий, сломавший в судьбах людей все, что они планировали на ближайшее время и годы вперед. Огромная объединенная армия Европы нарушила границы первого социалистического государства. Пограничные заставы до последнего патрона, до последней капли крови вели бой и погибали. Армии, расположенные близко к границам, тоже вступали в бой и под натиском сильного врага с кровопролитными боями отступали.

Сон почему-то не шел. Луч от прожектора скользнул по спящим вчерашним бойцам РККА, а сегодня военнопленным, но все равно бойцам Красной Армии. Где-то недалеко лаяли овчарки. Темная октябрьская ночь в Польше. Все словно во сне. Не мог Алексей себе представить, что с ним произойдет именно такое. Тело болело от побоев. В полдень немецкий офицер упражнялся на нем, ведя допрос и пытаясь склонить служить великой Германии. Это был уже третий допрос после побега.

Откуда они могли знать, что отец был раскулачен советской властью? Что пришлось поездить по Руси-матушке, прежде чем нашлось место, где он с матерью и тремя сестрами нашел себе пристанище. Руки-то с детства были приучены к работе, и любое дело у него не вызывало проблем.

Офицер долго и настырно давил на то, что Алексей должен отомстить за смерть отца и за свою горькую участь.

- Кто такое мог обо мне сказать? – стараясь не выдавать эмоций, задал вопрос Чернов.

- Мы много знать, - серьезно ответил немец. – У тебя есть возможность жить. Твой Родина отобрать у тебя все, а потом кинуть погибать.

- Такая уж моя Родина, - ответил Алексей офицеру и посмотрел ему прямо в глаза. – Родину не выбирают, и Родину не предают.

- Мы предлагать с помощью Германия освободить твой Родина от большевиков.

- Вы хотите, чтобы я воевал против своего народа?

- Комьюнистический пропаганда! – резко ответил тот и занес кулак для удара, но почему-то в этот раз передумал. – Глюпо… Увести.

Неужели кто-то из своих рассказал о раскулачивании? Но Алексей, вроде бы, ни с кем об этом не говорил. Странно, откуда все-таки офицер об этом узнал? Или решил наугад? Или что-то все же знает?

Огромное количество вопросов без ответов…

На небе ни звездочки. И ветра почти нет. Зябко. Осень все-таки. И состояние непонятное: то ли тревога, то ли еще что-то. Путались мысли, вызывали головокружение и слабость. Поежился от холода и прижался спиной к спине Степана. Вместе служили, вместе воевали, вместе попали в плен, и вот вместе в лагере военнопленных. А вот Иван... в первый день войны, 22 июня…

По приказу командира дивизии спать ложились в гимнастерках. Много шутили по этому поводу. Настроение отчего-то было приподнятое, но ощущение тревоги ощущалось во всем. Война, о которой говорили как о чем-то неизбежном, но далеком, становилась близкой и осязаемой.

Иван лежал на кровати и смотрел вверх, в потолок, закинув руки за голову. В глазах стояли слезы.

Чернов тронул его за локоть.

- Убьют, Лешка, меня завтра. Чувствую, убьют.

- Вань, перестань. Никто своей судьбы не знает и не может чувствовать, что завтра погибнет.

- Может, Лешка, может, - Иван резким движением сел на кровати и схватил Чернова за руки.

- Завтра война, Лешка. Война. Уже завтра! И я чувствую, что мне осталось совсем немного дышать этим воздухом, ходить по этой земле, общаться с вами, друзьями. Спой, а? Спой.

- Вань, но…

- Спой, – в его голосе было столько твердости, что отказать Алексей не мог.

Гармошка раскрылась в умелых руках, и полилась популярная «Рио-рита».

- Нет, - Иван остановил друга. – Другую, про могилку…

Алексей увидел в глазах друга такое, что возражать не стал, и затянул:

Как в саду при долине

Звонко пел соловей,

А я мальчик на чужбине

Позабыт от людей.

Песня словно накрыла всю казарму. Игривость и смешки в один момент исчезли.

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

Песня стала неким переходом из мирной светлой жизни в непонятное, тогда еще смутное, завтра.

Запоет и заплачет,

И опять улетит.

И никто не узнает,

Где сиротка лежит.

- Ну вот, всю душу разбередили, - буркнул кто-то издалека. – Теперь точно не усну.

Кое-кто из сослуживцев подходил к гармонисту во время пения, и теперь молча, со своими нелегкими думами расходились обратно, к своим кроватям.

- Спасибо, Лешка.

Иван грузно свалился в кровать и закрыл лицо подушкой.

Чернов еще несколько минут сидел с гармошкой в руках, находясь под впечатлением и от песни, и от сказанных Иваном слов. Медленно снимая ремешки инструмента, он подумал о своих родных, оставшихся в далеком Буготаке, о муже сестры Фимы Василии, с которым его развела судьба весной 1940-го. Он сейчас где-то в Заполярье.

Долго лежал с закрытыми глазами и лишь под утро задремал. Проснулся от содрогания земли, далеких глухих разрывов, натужного воя самолетов где-то в вышине.

Иван не спал.

- Вот и началось… - чуть слышно прошептал он, – утро последнего дня.

- Подъем! Батальон в ружье!

Чернов собрался быстро и хотел уже бежать на улицу, как взгляд упал на гармошку. Недолго думая, сгреб ее подмышку и помчался из казармы.

Полк покинул место расположения и спешным шагом двинулся к границе, к точке боевого развертывания дивизии на случай войны.

Двигались молча, настороженно озирались по сторонам. Казалось, что отовсюду доносились взрывы. Полк поднимался на один из пригорков, когда в небе появились низко летящие с каким-то цепенящим гулом вражеские бомбардировщики. Несмотря на предрассветный сумрак, очертания самолетов хорошо различались. Красноармейцы, задрав головы, с тревогой смотрели вверх. Самолеты прошли мимо, а через некоторое время раздались взрывы в районе их казарм. Местечко Солы в мгновение ока превратилось в место сосредоточения авиаудара. И как-то сразу рассвело. Земля, казалось, не успевала опадать вниз, как следующий взрыв подбрасывал ее вновь. Что могло гореть – горело. Полк с ужасом смотрел на страшное действо. За первыми самолетами потянулись следующие, которые уже бомбили сам город Гродно. Они выстраивались в цепочку друг за другом и с диким воем, как на учениях, бомбили, бомбили, бомбили. Зенитки почему-то долго молчали. И враг безнаказанно делал все, что хотел. К тому же создавалось впечатление, что немцы знали, что и где бомбить. Казармы полка в лагере Солы, в пригороде были уничтожены точными бомбовыми ударами первой волны самолетов.

Впереди шли бои. Полк двигался к выделенной линии обороны на участке Лососна - Колбасино, а грохот сражения шел им навстречу. Немецкие бомбардировщики еще несколько раз проплывали на восток со смертоносным грузом, натужно и тяжело гудя. Место обороны находилось в трех километрах западнее Гродно. 85 стрелковая дивизия находилась во втором эшелоне прикрытия 4 стрелкового корпуса 3 армии.

- А ведь ушли мы без приказа… - рядом с Черновым стоял командир роты. – Останься там, нас бы уже не было… Спасибо комдиву.

И вдруг бойцы радостно закричали. Один из бомбардировщиков, оставляя за собой черный хвост, начал заваливаться и уходить от города как раз в сторону полка. Через некоторое время от падающего самолета отделилось белое пятно.

Командир роты что-то сказал лейтенанту Федюшину.

Комвзвода подозвал к себе трех бойцов и, оглядываясь вокруг, встретился взглядом с Алексеем.

- Чернов, со мной. Старшина, как прибудете на место, готовьтесь к бою, - бледный лейтенант говорил уверенно и твердо.

- Степа, гармошку возьми.

Лейтенант проводил глазами передаваемую из рук в руки гармошку, но ничего не сказал.

Федюшин на ходу объяснил задачу.

- Парашютиста надо взять живыми доставить на КП дивизии. Ясно?

Летчика долго искать не пришлось. Парашют лежал посреди поля, а раненый немец далеко уползти не смог.

Сопротивления не оказывал, был без сознания. Двое подхватили его под руки и потащили на КП дивизии.

Сбитый летчик был майором и вел себя нагло и вызывающе. Хорошо говорил по-русски. Оказалось, что он обучался в летной школе в Советском Союзе до войны. Под летной формой на нем был гражданский костюм.

- Эт чего, братцы, получается? Мы их сами выучили? – проговорил немного растерянно один из красноармейцев.

Ему никто не ответил. Алексей смотрел на немецкого майора, но злобы не было. Лишь огромное желание убить этого холеного и наглого немца. Винтовка медленно поднялась до уровня груди.

Чья-то твердая рука не дала передернуть затвор.

- Не надо, Чернов. Не сейчас.

Алексей также медленно опустил винтовку.

- Спасибо, бойцы, за летчика, - комдив генерал-майор Бондовский пожал всем руки. – Тебе, лейтенант, особое спасибо. Молодец.

- Служу трудовому народу, - вытянулся в струнку Федюшин.

- А теперь на позиции. Надо устоять. Давайте, сынки.

Было 22 июня около семи часов утра.

К позициям добирались бегом и видели, как раз за разом заходят на окопыполка самолеты и, отбомбившись, уползают на запад.

Присоединиться к своим товарищам удалось лишь после окончания авианалета.

Чернов смотрел на изрытую, вспаханную разрывами землю. Чувство ненастоящего, какой-то нереальности не покидало его. Словно это были очередные учения, и они скоро закончатся.

Рядом окапывались красноармейцы другого полка их дивизии, 103-го.

- Лешка! Чернов!

Алексей оглянулся на окрик, отложил лопатку и пошел навстречу земляку. Виктор Коломенцев тоже призывался из Новосибирской области. Познакомились, когда Чернова перебросили с Дальнего Востока в Челябинск в 85 стрелковую дивизию осенью 1940 года.

Они крепко пожали друг другу руки. Закурили.

- Из дома давно письма получал?

- Давно, двадцатого сам отправил.

- Говорят, что в 27 и 56 дивизиях много убитых, в нашу сторону должны отходить, - Виктор глубоко затянулся и как-то сразу осунулся после своих слов.

- Немцы! К бою! – раздался громкий голос, и копошащиеся красноармейцы на мгновение замерли, глядя на далекие серые фигурки.

- К бою, ребятки, к бою! – лейтенант пробежал вдоль окопов.

Но фигурки не спешили идти в атаку. Вскоре стало ясно, почему. На позиции дивизии уже шли немецкие штурмовики и бомбардировщики. От ужасного воя пикирующих самолетов закладывало уши, становилось страшно до такой степени, что хотелось бросить все и бежать, куда глаза глядят, лишь бы не слышать этого страшного звука. Кого-то сковывал страх, и они истуканами стояли, завороженные налетающими вражескими самолетами, а кто-то бездумно бежал сломя голову, не зная зачем и куда. Другие вжимались в землю, срастались с нею, надеясь, что она защитит. Взрывы, пожары, смерть. Первые часы войны, первые погибшие и раненые…

Алексей нырнул в чужой окоп, не рискнув бежать до своего.

Рядом с ним оказался Сулеев (как звать по имени, не помнил) - молодой солдат, недавно призванный на службу. Сквозь грохот разрывов Чернов услышал слова молитвы и невольно приобнял красноармейца за плечо. Тот благодарно тронул Алексея за рукав и продолжал молиться. Авиационную бомбежку сменила артиллерия.

Сколько по времени длилась артиллерийская канонада, сказать сложно. Но как только стихло, Алексей рванул по-пластунски к своему окопчику. Только тишина оказалась недолгой. В воздухе засвистели мины. Одна разорвалась далеко впереди, другая слева, третья ухнула сзади, совсем рядом, и осыпала Алексея землей. Немного оглушенный Чернов почувствовал, что рядом упало что-то мягкое. Подняв голову и вглядевшись, отпрянул. Человеческая рука с окровавленной частью рукава лежала прямо перед ним. Что-то заставило Алексея оглянуться назад. Окоп, из которого он недавно ушел, был разворочен миной. Прямое попадание. А люди?.. От них остались лишь разбросанные в округе останки тел и куски обмундирования. Чувство настоящего исчезло. Все происходило будто не с ним. Заворожено глядя на зияющую вместо окопа воронку, с трудом осознавал, что все это наяву.

- Чернов! Мать твою! – услышал Алексей чей-то знакомый голос. – В окоп! Немцы!

С трудом приходя в себя, он увидел цепь немецких солдат. А когда перед ним пули подняли земляные фейерверки, резко метнулся к своему окопу.

- Цел? – спросил Иван, пристально оглядывая Алексея.

- Их всех… а я… у них был, - пробормотал он в ответ.

- Вот они, Лешка, немцы…

Чернов перезарядил винтовку и выглянул за бруствер. Им овладело неожиданное и полное спокойствие. Спокойствие и злость. Злость за погибших ребят, за начавшуюся войну, за перечеркнутое будущее, которое теперь становилось совершенно неясным и туманным. Взяв на прицел ближайшего врага, мягко спустил курок. Не попал. Прицелился снова. Немец, словно пытаясь развернуться назад, стал падать в траву. И снова: нашел цель – выстрел, нашел цель – выстрел.

Из этого состояния его вывели горячие брызги крови в лицо. От неожиданности дернулся назад и увидел оседающего в окопе Ивана. Осколок мины раскроил ему голову. Алексей тупо смотрел, как безжизненное тело друга медленно сползает на дно окопа, и ощущение реальности вдруг остро, со всей своей жестокостью, ударило по вискам и сильным жаром растеклось по всему телу.

Степан перевернул Ивана лицом верх и зачем-то пощупал пульс.

- Доложить о потерях! – раздалось недалеко.

Алексей вздрогнул. С его лица теперь уже навсегда сошла приветливая мирная улыбчивость. Суровость и жесткость подернули все черты, словно довоенная маска была заменена на другую, военную.

- Что тут у вас? – в окоп заглянул старшина Авдеев и, не дожидаясь ответа, добавил. – Вот оно как…Соломин, значит.

Алексей молча кивнул.

- В соседнем окопе всех троих. Миной. Прямое попадание. Один из них Сулеев.

Чернов говорил и удивлялся изменившемуся голосу с призвуком металла и злости.

Старшина глубоко и горько вздохнул.

- Шишнадцать погибших за короткий бой, а я ишо не во всех окопах был, - тяжело проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь. И так же быстро исчез, как и появился.

Затишье оказалось недолгим. С запада, закрывая собой все небо, ползла черная громада немецких бомбардировщиков, словно огромная туча со смертельным губительным дождем. Гул нарастал. Вскоре стало понятно, что эта огромная туча пришла по их души. Как стервятники, самолеты один за другим начали срываться вниз и накрывать позиции войск смертоносным грузом. Земля рванулась на дыбы, будто пытаясь прикрыть собой все живое.

Осколки противно свистели, искали свои цели. Казалось, что весь мир восстал и перемешал в себе все, что двигается и не двигается. И полное ощущение того, что никого уже больше нет, ты остался один. Страх начинает ледяным языком лезть в душу и шептать:«Надо бежать». Авианалет плавно сменился артиллерийской подготовкой и минометным огнем. Задача врага понятна – уничтожить живую силу, облегчить задачу пехоте. Сила артиллерийской канонады ослабла, и Алексей услышал шум со стороны врага. На позиции полка ползли танки, за ними укрывались солдаты.

Эту атаку дивизия не выдержала и начала отход на юго-восток. Моторизованные части врага, не считаясь с потерями, упорно лезли вперед. Танковая мощь оказалась не под силу пехотинцам.

Во второй половине дня 29 танковая дивизия полковника Студнева сумела восстановить положение и позволила отступившим полкам занять новые позиции. 141 стрелковый окопался на рубеже реки Лососна. Вот только батальоны уже превратились в роты.

Немцы не преследовали. Зато до самого вечера авиация не давала покоя. Дивизия прочно держала рубеж. Вечером из штаба армии поступил приказ отходить. Под покровом ночи обескровленные полки потянулись по дороге на Свислочь. Город оставался врагу. Сигналом для отхода частей стали взрывы складов и важных объектов по реке Неман и в юго-западной части Гродно. Город, охваченный огромным пламенем, словно подпрыгнул и долго провожал отступающих скорбным и немым укором.

Усталые, подавленные случившимся, красноармейцы, молча, шли мимо разбитой техники. Дорога на Свислочь была забита разбомбленными и сожженными автомашинами. Лежали обгорелые и разорванные взрывами тела, которые никто не убирал.

Чернов смотрел на темные силуэты погибших и не мог проглотить вставший у горла комок. Смерть царила всюду. Воздух был пропитан ею, сталью, гарью и кровью. И он, рядовой стрелок РККА, ничего не может с этим поделать. Он плетется, тяжело передвигая ноги, в колонне, как и все остальные, оставшиеся в живых, и думает о пище и отдыхе. И это было только начало…

Утро встретило их на марше. Недобрым оказалось оно, это утро. Немецкие штурмовики и бомбардировщики не давали покоя, сменяя друг друга, бомбили и расстреливали колонну. С каждым их заходом потери личного состава росли. Оказалось, что раненых не на чем везти. Несли на руках. Частые налеты заставляли разбегаться, прятаться. Все эти рассредоточения и построения изматывали морально и физически. Около восьми утра дивизия вышла на свой новый рубеж обороны, реку Свислочь. Но были потеряны почти все тылы. Автоколонна с припасами со складов из Гродно была уничтожена противником. Дивизия перешла на сухой паек из сухарей и концентратов. Ко всему прочему остро встал вопрос по обеспечению боеприпасами.

Немцы не давали оборудовать рубеж как следует. Бойцы урывками работали под бомбежкой и обстрелами самолетов.

Клонило ко сну. Но Алексей понимал, если не будет укрытия, то следующего дня можно уже не встретить. Вместе со Степаном они соорудили небольшой окоп и поочередно пытались немного поспать.

До самого вечера 23 июня ни пехота, ни танки не появлялись. Но как хищники кружили круглые сутки над головами немецкие штурмовики. Второй день войны, охая и ухая, клонился к закату.

Еще было темно. Немного знобило. Голова слегка побаливала. Чернов закрыл глаза. Воспоминания всплывали одно за другим.

Год назад эшелон летел на Дальний Восток, отрезая его от гражданской жизни. Теперь эшелон спешил на запад. Из теплушек, заполненных красноармейцами, звучали песни, перемежаясь с заливистой веселой игрой гармошки.

Алексей подолгу сидел у приоткрытой двери и смотрел на пролетающие мимо красоты Родины. Озера, леса, поля – ширь-то какая! Потертая старая гармошка в его руках жила особенной жизнью. То вздыхала, то грустила, то заливисто пела, раздувая меха, словно ей не хватало воздуха. Вместе с ней болело и пело, грустило и радовалось сердце Алексея.

Очень скоро должен показаться Новосибирск, и может удастся увидеть родных сестер и мать. Вот уже и Мошково пролетели, отсюда 15 сентября 1939 года их призвали с Василием, мужем сестры Фимы. В один полк даже попали. И едет он в соседнем вагоне. Вася стал станковым пулеметчиком. Его потом определили в другой батальон. Вообще-то и полк, и дивизия остались в месте постоянной дислокации, в Спасске-Дальнем. А их, несколько батальонов из разных частей, собрали в сводный отряд и отправили на запад. А что ждет там, на западе, неизвестно.

Алексей улыбнулся своим воспоминаниям.

В Новосибирске остановки не было, и эшелон прошел мимо вокзала и перрона, заполненного людьми. Ему казалось, что он слышал, как кто-то кричал его имя, а может, это кричали имя другого, но голос казался знакомым и родным. Сердце бешено билось. Тогда хотелось верить, что звали и искали именно его. Глаза метались по толпе в надежде встретить знакомые лица, будто прикоснуться к родному и дорогому. Но никого встретить так и не получилось. Видно, так распорядилась судьба.

Василий тоже искал родных. У него в январе 1940 года родилась дочка. Назвали Ниной. Подросла уже.

Чернов сильно закашлялся, и проснувшийся Степан плотнее прижался к нему, чтобы согреть друга.

«Сейчас октябрь 1941-го. Значит, ей уже год и девять месяцев. Большая племяшка выросла. Увижу ли я тебя? Понянчусь ли? Дай Бог прожить тебе долгую и счастливую жизнь», - думал Алексей, а сердце рвалось домой, на родину.

На каждой станции они с Василием переговаривались, шутили, смеялись, вспоминали родных.

Где-то на Урале, когда все спали, эшелон разделили. Вагон с Василием ушел дальше на запад, а их отцепили и оставили на какой-то станции.

Этой станцией оказался Челябинск. Отсюда в апреле 1941 года рядовым стрелком в составе 141-го стрелкового полка 85 стрелковой дивизии Алексей Чернов отправился в Белоруссию, в город Гродно. В места, которые были отобраны у Польши и присоединены к СССР в 1939 году. В мае дивизия влилась в 4 стрелковый корпус 3 армии Западного Особого военного округа. Так началась тревожная приграничная служба.

Внезапно Алексей поймал себя на мысли, что вспоминает все произошедшее, как человек со стороны. Словно от третьего лица смотрит на события, которые на самом деле произошли с ним. Воспоминания, будто чей-то рассказ о нем, об Алексее Чернове…

- Лешка, у тебя, похоже, жар, - Степан встревожено смотрел ему прямо в глаза.

- Уже утро, - проговорил Алексей, с трудом шевеля пересохшими губами.

- Степа, все нормально, немного отлежусь и встану.

- Сейчас, Леш, я воды принесу.

«Какое сегодня солнечное утро, на небе ни облачка. И кажется, что война просто приснилась. И вообще, лежу я сейчас в высокой траве на берегу речки Иня, смотрю в небо на пролетающих птиц, слушаю плеск волн и шепот ветра. Через мгновение встану, возьму косу и на пару с Василием начну укладывать траву в валки легкими отточенными движениями…», - очередные воспоминания вновь перевернули все в душе.

- Попей, - Степан вернул его из забытья и приподнял голову.

Сделав несколько глотков, обессилено уронил голову. В висках появилась боль, во всем теле ощущалась слабость.

Степан мрачно смотрел на Алексея, прекрасно понимая, что ничего хорошего того не ждет.

Глаза закрылись сами. Еще вчера Чернов чувствовал себя вполне нормально, а сегодня…

«Что ж, в плен попали летом. Теплых вещей у нас нет. Сапоги немцы не носили, поэтому никто их с пленных не снимал. Были босые, но это те, которые не успели обуться или еще по каким-то причинам остались разутыми. А ведь ночи уже прохладные, осенние. К тому же спать приходится на земле,» - ощущение безысходности давило, лезло в душу…

- Степан, ты здесь? – очнувшись из небытия, позвал я друга.

Голова была тяжелой, чувствовался жар, на лбу выступил пот, силы ощутимо таяли. Легкий осенний ветерок пытался ворошить немного отросшие слипшиеся грязные волосы.

Алексей с трудом приподнялся на локтях и тут же упал обратно. Военнопленных было очень много. Уставшие, измученные, подавленные…

Совсем не так они представляли эту войну. Реальность оказалась другой, страшной и непонятной.

Из памяти выплывали отрывки событий, а то и целые эпизоды с протяженностью в день. Воспоминания наслаивались, расплывались, смешивались с довоенными. Некоторые дни остались четкими, с мельчайшими деталями, другие казались слепленными из нескольких. И жил в них и воевал совсем другой Алексей, из такого недалекого и в тоже время далекого прошлого…

23 июня весь день немецкие самолеты не давали обустроить рубеж обороны. То бомбардировщики, то штурмовики, сменяя друг друга, постоянно висели над головами.

Сидя в недорытом окопе, они со Степаном успели почистить винтовки, пожевать сухари и постепенно углубить укрытие. Налеты самолетов уже не вызывали у Алексея чувство животного страха, а после пережитого за сутки он даже смог немного поспать, проваливаясь от усталости в сон минут на пятнадцать. Пока авиация бомбит их позиции, можно не опасаться атак немцев. Чернов ощутил некое презрение к смерти. Он не боялся погибнуть. Возможно, что это все лишь из-за произошедшего вчера. Столько всего вместилось в один, пусть и в самый длинныйдень в году. Но событий оказалось больше, чем почти за всю прошедшую жизнь. Голова немного болела от переживаний, грохота, визга, впечатлений и вообще всего, что произошло за эти последние сутки. Он закрывал глаза, а перед ним сидел Иван, каждый раз повторяя всего одну фразу: «Завтра меня убьют».Дальше было словно в кино: обрыв пленки и дорога, разбитая, разбомбленная, с брошенными повозками и орудиями, сгоревшими и выведенными из строя автомашинами, убитыми лошадьми и людьми… За короткий некрепкий сон Алексей проходил по этой дороге несколько раз. Почему-то снились дорога и Иван со своей фразой, а не первый бой, не воронка на месте окопа, не части людских тел после артиллерийского и минометного обстрелов, не десятки погибших сослуживцев. Чем можно это объяснить? Алексей не знал тогда, не знал и сейчас.

Кругом царствовала смерть, словно собирала то, что не успела собрать раньше.

-Эй, бойцы! - послышался окрик сверху.

Степан и Алексей разом подняли головы и увидели хмурое темное лицо красноармейца.

- Держите, - протянул он к ним в окоп руку с двумя небольшими черными эбонитовыми футлярами. – Приказано раздать всем. Внутри бумажка, надо будет заполнить.

Боец исчез, а на ладони Алексея лежали смертные медальоны.

- Я не буду заполнять, - резко сказал Степан. – Тогда точно убьют!

Алексей, молча, открутил крышку, вынул бумагу. Неторопливо прочел, что там написано и спокойно заполнил графы.

Степан только хмыкнул.

Когда начало темнеть, немецкая авиация наконец-то оставила дивизию в покое. Превозмогая смертельную усталость, бойцы продолжили обустройство огневых позиций. Но грохот боя стоял повсюду. Утихало слева, начиналось справа. Лишь ночью интенсивность военных действий стала спадать, и теперь слышались редкие выстрелы или взрывы. На небе так же сияли звезды. Так, да не так. Не было в них мирного спокойного доброго света. Они словно ледышки, пристывшие к высокому потолку, холодным острым взором следили за суетящимися, убивающими друг друга людьми. И не было в их свете ни участия, ни сочувствия.

Веки наливались свинцом, но уснуть не получалось. Алексей встряхнул головой, ему показалось, что наверху, на бруствере окопа, кто-то стоит. Рука сразу потянулась к винтовке. Осторожно выглянув, вглядевшись в темноту, ощутил чье-то присутствие. Внезапно сердце защемило от непонятно откуда взявшегося чувства любви и нежности. Он не испугался, когда увидел приблизившуюся к нему тень. Она казалась до боли знакомой и родной. Сердце внезапно сдавило с такой силой, что Алексей ойкнул.

- Мама, - с трудом прошептал он.

- Здравствуй, сынок, - услышал Алексей в ответ отчетливый знакомый родительский голос.

Комок застрял в горле и не давал ничего сказать.

- Я знаю, как тебе тяжело. Но надо пройти все до конца. Это твой путь, твоя судьба. Прими ее такой, какая она есть. И главное, не забывай, что Господь всегда с тобой. И все родные помнят о тебе и молятся за твое здравие.

Алексей стоял и смотрел на тень, которая, перекрестив его, растаяла в ночной темноте. Где-то в сердце остро покалывала боль, словно пытаясь вырваться наружу.

Степан тронул его за плечо. Алексей медленно повернулся. Глядя в удивленные глаза друга и, не стыдясь слез, произнес:

- Я видел маму!

Около трех часов ночи командир взвода сообщил о поступившем из штаба армии приказе о наступлении. Гродно, который оставили позавчера, теперь придется брать обратно.

- Товарищ лейтенант, а наших убитых…Ну, которые там, на дороге, остались. Их похоронили? – неожиданно для самого себя спросил Алексей.

- Похоронили, Чернов. Похоронили, - голос комвзвода сразу погрустнел. – Ладно, готовьтесь. Короткий отдых, сборы, и утром выдвигаемся на Гродно. Отдыхайте, бойцы.

Полк выдвинулся на Гродно часов в девять утра. Прошли всего несколько километров, когда немецкие штурмовики рассеяли и прижали колонну к земле. Не успели улететь эти, в небе появились уже другие. Построение, рассредоточение, построение, рассредоточение, и так весь день. Приказ командующего армией оказался не выполнен. Лишь с наступлением темноты полк сумел выйти на позицию для атаки и расположился в лесу восточнее Гибулича. Между 141 полком и Гибуличем сосредоточился 103 полк. Прикрывать наступление стрелковых полков и 11 механизированного корпуса было приказано 167 легкоартиллерийскому и 223 гаубичному полкам дивизии. Немцы, наверное, потеряли в темноте противника и вели артиллерийский обстрел наугад по квадратам.

Рядом с Алексеем оказался старшина Авдеев.

- Товарищ старшина, - Алексей позвал вполголоса. – Раненых и убитых за сегодня много?

- Много, - глухо ответил тот. – Медсанбат у Колпаках забит до отказа. Так шо потери сурьезные. Но шо будет завтра…

- Что будет, то и будет, - вмешался Степан. – Чего раньше времени себя хоронить? Обидно другое. Гродно сдали без боя, а штурмовать будем, наверняка, под пулеметами. А в чистом поле мы, точно мишени на стрельбище. О чем командование думало, сдавая укрепрайон врагу за просто так? Я уже молчу об авиации, артиллерии и танках.

- Ты мне, Головко, перестань тут обсуждать приказы!

- Да не обсуждаю я. Просто понять пытаюсь, что происходит.

- Спать, бойцы. Завтра будем понимать, что происходит.

Чернов долго не мог уснуть. Голова не болела, но сильно щемило сердце.

- Стоять!

- Назад! - услышал Алексей голос лейтенанта и оглянулся. Бойцы, схватив винтовки, выскакивали из окопов и бежали от надвигающихся танков.

- Степа, гранату, - Алексей, не глядя, протянул руку к другу. – Давай две, а то случаи разные бывают.

Он полз навстречу надвигающейся стальной махине, держа по гранате в каждой руке. Лязг гусениц удручающе действовал на мозг. Но Алексей полз вперед с желанием отомстить за смерть Ивана. Все отодвинулось на второй план, кроме огромного, с черным крестом на башне танка, зловеще водящего стволом в поисках цели.

Он даже и не заметил, как разрезал руку о траву, не почувствовал боли, когда после близкого разрыва снаряда его сильно ударило по спине большим куском земли. Для него в данный момент не существовало ничего, только он и танк. Человек против громады брони с пушкой и пулеметами.

От высокого напряжения кровь пульсировала в висках, руки побелели, стискивая рукоятки гранат. Вот он – рядом. Слегка приподнявшись, он метнул гранату, она скользнула по броне и, отлетев в сторону, взорвалась.

Алексей сжал зубы до скрежета и бросил вторую гранату. Танк развернулся боком на разбитой взрывом гранаты гусенице, дернулся и застыл.

- Что, не нравится, немецкая твоя душа?

Чернов пополз назад и увидел, как недалеко от него лейтенант подрывает еще один танк. Юнец юнцом, только что пришел в полк с новым пополнением после учебы, но человек стоящий, настоящий.

Степан, как только Алексей оказался у бруствера, сгреб его своими стальными руками и стащил в окоп.

- Леша, если б ты знал, какой ты молодец!

Чернов лишь улыбнулся в ответ и сглотнул противную липкую слюну. Степан поднес фляжку. Руки Алексея мелко дрожали. Друг помог, сумел вылить в рот несколько капель. Зубы тоже издавали стук, мешали сделать глоток. Все же живительная влага достигла горла, и сразу стало легче.

- Отошли немцы.

- А наши?

- Многие, кто сначала побежал, вернулись. Удержались, Леш.

- Самолеты? – Алексей услышал отдаленный гул.

- Самолеты, - ответил Степан и зло сплюнул.

Небо опять почернело от сотен бомбардировщиков. Только гул от них не был уже таким выматывающим и рвущим душу, как при первой бомбежке. Было страшно, но совсем не так, как в первый раз.

- Воздух! – раздался надрывный крик.

И опять, как в прошлый раз, самолеты пикировали и уничтожали все, что находилось на их пути. Танки больше не атаковали. Авианалеты сменялись артиллерийской канонадой и минометной бомбежкой.

Так продолжалось до самого вечера.

В походную колонну построиться их рота не успела.

Политрук Жраков, которого в дивизии не то, что не любили, а даже ненавидели, потрясая пистолетом, приказал полку строиться. С перекошенным от злости лицом и выпученными глазами, он не находил себе места.

- Народ вас одел, обул, вооружил, доверил свою жизнь вам, своим защитникам. А вы, как последние трусы, бежали с поля боя. Предали Родину, народ, партию, самого товарища Сталина! Вам нет пощады! Трусы и дезертиры!

- А сам-то ты где был, когда мы немцам прикурить давали?

Жраков осекся. Глаза стали красными, как у быка, готового ринуться в бой.

- Кто сказал? Кто сказал, я вас спрашиваю! – заревел он, потрясая наганом в воздухе.

Он прошел вдоль строя. Лейтенант пытался что-то сказать, но Жраков поглядел на него так, что тот опустил глаза и осекся.

Ткнул в грудь нескольким красноармейцам и лейтенанту.

- Выйти из строя!

Возле Алексея задержался, посмотрел ему в глаза.

- И ты, - рявкнул политрук и ударил Чернова в грудь.

Алексей присоединился к пяти отобранным бойцам.

- Сдать оружие! Старшина!

Авдеев с какой-то полной обреченностью исполнил приказание.

- В то время, как их товарищи стояли насмерть, эти трусы бежали в тыл. По закону военного времени они приговариваются к расстрелу. Приказ обсуждению не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно.

Политрук вскинул руку с наганом к голове Алексея…

Раздался выстрел. К ногам пятерых обреченных упал Жраков. Винтовочная пуля прошила череп насквозь, вырвав с правой стороны половину щеки и ухо. Чернову прямо в лицо брызнула горячая, самая настоящая человеческая кровь. По инерции он сразу размазал ее по правой стороне лица. А ведь даже испугаться не успел, все произошло молниеносно.

- Сам в тылу сидел. Небось, полные штаны напускал, как танки увидел. А тут, герой! – Степан ловко закинул винтовку на плечо и подмигнул Чернову.

Лейтенант на удивление быстро пришел в себя. Бледное мальчишеское лицо совершенно не выражало растерянности.

- Значит так, бойцы. Жраков погиб от случайной пули в бою. О том, что произошло, лучше молчать всем. Ясно?

Строй одобрительно загудел.

- В походную колонну становись!

Красноармейцы еще долго обсуждали произошедшее, не называя имен и разговаривая вполголоса.

Неожиданно появился комбат и удивленно уставился на мертвого политрука.

- Шальная пуля.

Лейтенант не отвел глаз от пристального взгляда комбата. И тот молча кивнул. Развернулся и стал мрачно разглядывать поле боя.

- К утру надо быть на месте, - невесело произнес он, положив руку на плечо лейтенанту, и неторопливо пошел во главу колонны.

Дивизия готовилась к наступлению. Оставленный накануне Гродно необходимо было вернуть. Растерянность первого дня войны, вроде как, прошла, но чувство неприятного, неуловимого, грандиозного, непонятного давило своей тяжелой неизвестностью. Разрушенный, уничтоженный за несколько часов довоенный мир превратился в смертельную опасность с постоянной то удаляющейся, то приближающейся канонадой.

- Степа, наши, где? Ничего неслышно?

- Не знаю, Леш. Последние, кого привезли, говорят, что отступают наши. Немец к Москве рвется.

- Победим, Степа. Наполеона разбили и этих победим.

- Победим, конечно, победим. Надо лишь немного времени. И победим.

Июнь выдался жарким и душным. Середина месяца.

Время от времени в часть привозили провизию на подводах. От склада до расположения части следовали несколько бойцов. А на территории части выделялся для сопровождения всего один боец. В конце мая Алексею поручили сопровождение таких подвод от КПП до столовой и обратно. Среди тех, кто приезжал, были поляки. Им верили, но особо не доверяли. Поэтому каждый раз выделялся боец, который был с ними неотлучно, пока подводы находились на территории части.

Погода была солнечная, жаркая. Алексей ходил вдоль подвод, сжимая ремень висящей на плече винтовки.

- Не желаешь? – услышал он рядом.

Оглянувшись на голос, увидел протянутую руку с семечками на ладони.

Пожилой поляк пристально смотрел ему в глаза.

- Нет, спасибо, - ответил Алексей и медленно прошел мимо.

Следующая встреча произошла через неделю. Чернов опять оказался сопровождающим.

Проходя мимо подвод, он услышал сдавленный голос.

- Зачем вы пришли на мою землю? Я вас не звал, никто вас здесь не ждал. Вы здесь чужие.

Алексей резко обернулся и встретился глазами с уже знакомым поляком. По его лицу, чуть тронутому морщинами, блуждала странная улыбка.

- За такие разговоры…

- А что? Не так?

- Но… - начал Алексей, вот только слов подобрать не мог.

- Вы же оккупанты. Захватили чужую землю. Насаждаете свои порядки.

- За такие речи…

- Все, все, - поднял руки поляк. – Сдаюсь.

Алексей растерялся. Настолько неожиданным оказался этот разговор.

- Меня Кшиштоф зовут, - вдруг сказал старик, смешно растягивая слова. – Меня тут все знают. Если чего надо будет, скажи.

- Алексей, - пробубнил Чернов в ответ. – Вообще-то нам не положено…

- Знаю, знаю, - заулыбался Кшиштоф и задал еще более неожиданный вопрос, но в какой-то скорее утвердительной форме, чем вопросительной. – Без отца рос?

- С чего так решил? – удивился Алексей.

Поляк пожал плечами, а сам ждал ответа, хитро поглядывая снизу вверх пронзительным взглядом.

- Мне было уже семнадцать, когда не стало отца. Раскулачили нас, - произнес Алексей и осекся. Об этом он даже Степану с Иваном не говорил, а тут чужой и, можно сказать, враг.

- Вон оно как, не пощадила, значит, советская власть…

- Слушай, Кшиштоф, какая-никакая, но это моя страна, моя земля, моя Родина. И не тебе судить обо мне.

- Ну да, ну да, - извинительно закивал поляк, впрочем, не отрывая своего острого взора от лица собеседника.

Алексей вздрогнул от неожиданности, когда рядом раздался голос работника политотдела.

- Что тут у вас? – резкий взгляд политрука полоснул как острие бритвы по обоим и не менее пронзительно, чем это делал поляк.

- Да вот семечки предложил парнишке, а он отказывается, - быстро сориентировался Кшиштоф, держа на ладони горстку неизвестно откуда взявшихся семечек. Взгляд его уже был заискивающим и угодливым.

- Правильно делает, что отказывается. Он на посту.

- Так я от чистого сердца, товарищ красный командир, – обиженно взвился старик. – Тогда вы возьмите.

Политрук замялся, но взглянув на Алексея, твердо произнес:

- Заканчивайте торговлю. Ваши уже выезжают, - политрук резко развернулся и ушел.

Поляк посмотрел на Алексея и улыбнулся одними глазами.

Вот тогда мелькнула крамольная мысль. Кшиштоф чем-то походил на отца. Чертами лица, походкой, движениями, а может еще чем-то. Правда, говорил совсем не так и вел себя совершенно иначе. Алексей мотнул головой и решительно отошел подальше от Кшиштофа.

«Стоп! - в сознании щелкнуло. Так вот кто мог рассказать о раскулачивании. Оброненное случайно слово может наделать много разных бед. Но в данном случае это уже ничего не значило».

- Степан, – позвал Алексей, отметив, что голос сильно изменился.

- За водой пошел, - отозвался глухой, надорванный голос.

«Какое же сегодня число? Октябрь. Спим на голой земле. Как же вы там, дорогие мои мама, Саша, Фима, Аннушка, племяшка? Жив ли Василий? Они так могут и не узнать никогда, где я сгинул».

Под ложечкой засосало, но есть не хотелось. Тоска по дому и родным давала о себе знать.

Алексей с еще большим трудом приподнялся на локтях, и в какой уже раз, тут же упал обратно. Кругом вповалку лежали пленные красноармейцы, стараясь прижаться друг к другу и хоть как-то согреться. Уставшие, измученные, подавленные. Не так, совсем не так представляли они войну. Реальность оказалась отличной от предвоенных представлений: малой кровью на чужой территории. Реальность оказалась зловещей, страшной, голодной и пахнущей только смертью.

Мирная жизнь уже казалась далекой и нереальной. Словно прошло не три месяца войны, а, как минимум, год. Думал о своих родных, о тихих новосибирских вечерах, о крутом береге реки Иня недалеко от Буготака…

В десять утра начался штурм Гродно. Город со своими крепостными редутами, еще вчера принадлежавший нам, встречал красноармейцев недоброжелательно, поливая из пулеметов, ухая минометами, вбивая в землю бомбами, прореживая артиллерией. Создавалось впечатление, что город решил наказать тех, кто его оставил позавчера практически без боя. Все, что могло стрелять, изрыгать огонь и уничтожать, обрушилось смертельным грузом на головы атакующих войск. Красноармейцы могли противопоставить врагу лишь свою храбрость да винтовку с жиденькой поддержкой оставшейся артиллерии. Полки шли в атаку по открытому, засеянному пшеницей полю, находясь у врага, как на ладони. 103 стрелковому полку, возможно, было немного легче, перед городом был небольшой лесной массив, который давал какую-никакую, а все же защиту. А вот у 141 полка такой помощи не оказалось. Где-то с юга в помощь 3 армии должна была наступать конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Болдина.

Алексей бежал вместе со всеми и в какой-то момент стал замечать все, что происходит недалеко от него. Внимание ни на чем не акцентировалось, но все, что ловило зрение, западало в память. Вот слева вскрикнул боец и нелепо завалился на бок. Впереди, чуть правее, упал другой, словно наткнувшись на невидимую глазу преграду. Свист пуль, взрывы, крики, грохот будто разложились на отдельные звуки. Сзади раздался хлопок, и Алексея что-то чудовищное, мощное, горячее сильно толкнуло в спину, сбивая с ног. Уши заложило на какое-то мгновение, но, поднявшись на ноги, он отчетливо разобрал работу немецкого пулемета почти рядом, настолько его хлесткая речь выделялась на фоне всей какофонии боя. Перекатившись в сторону, поднял голову. Пулемет замолчал. Кончилась лента или убили? Алексей резко встал на ноги и рванул вперед с такой скоростью, с какой никогда в жизни не бегал. Надо было добежать до спасительных стен редута, иначе шансов выжить не останется. Сходу прорвался сквозь небольшой кустарник и прислонился спиной к стене. Впервые оглянулся назад, в поле, по которому они атаковали. Множество фигурок бежало, падало, вставало, а некоторые уже не вставали. Хлебное мирное поле стало местом гибели сотни красноармейцев. Изредка наша артиллерия давала о себе знать. Слева, где должны были наступать танки, не слышалось тяжелых разрывов. Может просто бой здесь заглушал все?

Алексей закрыл глаза, крепче перехватил винтовку.

Рядом кто-то прижался к стене.

- Чернов, ранен?

Комвзвода Федюшин положил ему руку на плечо, а сам, не отрываясь, смотрел вдоль стены.

- Пулемет видишь?

- Слышу, товарищ лейтенант.

- Давай за мной, - комвзвода, пригнувшись, помчался к одному из входов в казематы, на ходу доставая гранату.

Чернов и еще двое бойцов побежали следом.

Здесь все было знакомо, тут располагались до войны части их дивизии. Чернов не раз тут бывал. Сейчас за выступом вход в подземные казематы. Длинный коридор и лестница наверх.

Немцы про этот проход, наверное, пока еще не знали. Вход был открыт, и граната не понадобилась. Вчетвером они промчались по коридору и прошли наверх. Встреча с тремя автоматчиками оказалась неожиданной для обеих сторон. Один из бойцов, оказавшихся впереди, вскрикнул и рухнул навзничь.

Завязалась рукопашная.

Сошлись на пятачке, где места мало для шестерых. Алексею достался немец одного с ним роста, но комплекцией помассивнее. Запах одеколона врезался в память с еще чем-то неуловимым, не нашим, чужим. Враг промахнулся, когда ударил ножом, видно, что-то помешало. Слегка оступившись, он подставил себя под удар штыком. С винтовкой трудно было развернуться, но тут помог случай. Командир завалил своего и помог бойцу, соперник которого оказался довольно сильным.

Пулеметчик развернулся в сторону выстрелов и, когда лейтенант выскочил в проход, дал длинную очередь. Но он не рассчитал, что выскочивший прокатится по полу. Пули ушли выше. А пистолет лейтенанта нашел голову пулеметчика.

Постепенно редуты старой крепости с юго-восточной стороны полки вернули себе. И даже удалось занять южные окраины Гродно.

- Закурим? – Алексей оглянулся на голос.

Знакомое лицо в кровоподтеках и грязных разводах, улыбалось и подмигивало. Черная рука протягивала коробку с сигаретами.

- Трофейные, заморские, - Скворцов весело рассмеялся. – Дали немцу прикурить!

- Сколько ребят полегло, - глухой голос Федюшина оборвал веселость бойца. – Оружие собрать, раненых перевязать и к подводам. Немцы нас в покое не оставят. Старшину кто видел?

- Он там, с ранеными…

- Шо, соскучились хлопцы? – Авдеев появился шумно, с вещмешками. – Перекусите чуток, пока затишье.

Один из вещмешков протянул Алексею.

- Много раненых. Подводы все забиты, - старшина пожал плечами. – Штука хорошая, но на войне лишний груз. Тем более, сейчас. Можа оставить где нить тут?

- Свой груз не тянет, - буркнул Чернов, забирая вещмешок.- Скворцов, Степана не видел?

Грязное в кровоподтеках лицо по-прежнему выражало блаженство. Клубы дыма, выпускаемые колечками, казались частью какой-то другой жизни.

- Неа, не видел.

Алексей хотел пойти поискать друга, но его остановил возглас:

- Немцы!

- Вот неугомонные, - старшина приткнул к винтовке штык.

- К бою! – полетела команда по цепи.

Федюшин поймал за руку старшину.

- Авдеев, вывози раненых! Бегом!

Относительная тишина вновь наполнилась стрекотом автоматов, буханьем винтовок, взрывами и криками.

Алексей увидел немецкого солдата, который изготовился для броска гранаты. Почти не целясь, навскидку выстрелил и спрятался. Раздался взрыв гранаты за укрытием. Выглянул. Фашист лежал вниз лицом, а метрах в двух от него след от взрыва. Рядом звенькнула пуля, и Алексей невольно пригнулся. Это спасло ему жизнь. Над головой прошла очередь из автомата. Пришлось менять позицию.

Повсюду царила неразбериха. Немцы лезли отовсюду. Меняя позицию в очередной раз, Алексей наткнулся на чье-то тело.

Это был Скворцов. Он лежал с умиротворенной улыбкой на лице в простреленной и окровавленной гимнастерке. Рядом лежала та самая коробка с трофейными сигаретами, забрызганными кровью.

Несколько минут назад человек смеялся и шутил, а теперь лежал неподвижно в луже крови.

- Патроны у него возьми, - толкнув его, кто-то вывел из оцепенения.

Алексей, не испытывая никаких чувств, обшарил карманы и подсумки. Патронов было совсем ничего. Штук семь-восемь.

Воздух был тяжелый, кислый, с гарью, кровью и смертью.

Немецкие пехотинцы опять отошли, но зато самолеты накрыли позиции полка, словно получили приказ сравнять редуты с землей.

Авиацию сменила артиллерия.

Минутное затишье.

- Приготовиться к атаке! Штыки примкнуть!

Алексей поправил вещмешок, передернул затвор. Пот катился по лицу от жары и напряжения, приходилось вытирать его время от времени рукавом.

Когда поднялись в атаку, встретились лицом к лицу с атакующими немцами. Завязалась рукопашная схватка.

Мозг словно отключился. Алексей успел выстрелить в ближайшего врага и не успел перезарядить винтовку, как пришлось отбить удар другого, подставив под его винтовку свою. Кто-то из бойцов мимоходом достал фашиста по шее чем-то режущим, кровь из раны брызнула на Алексея. От неожиданности он отпрянул назад и по инерции попытался прикрыть ладонями лицо. Немец, выпучив глаза, прохрипел на своем непонятном языке и завалился на спину. В это время сзади взорвалась граната, что-то тяжелое свалило и придавило Чернова к земле. Во рту солоноватый вкус, уши заложены. С трудом удалось выбраться из-под тяжести. С удивлением краем глаза отметил мертвое двухметровое тело в немецкой форме. Превозмогая боль, встал и замер. На него летел еще один враг такого же двухметрового роста с перекошенным от крика лицом. На его винтовке поблескивал широкий кинжал. Алексей растерялся. Немец сделал выпад, пытаясь проткнуть его. Не осознавая своих действий, на полном автомате, Алексей схватил винтовку за ствол левой рукой и резко дернул на себя, отводя чуть в сторону. Фашист потерял равновесие и упал перед ним. Чернов, не помнил, когда он успел подобрать свою винтовку, но она оказалась у него в руках, и изо всей силы воткнул штык во вражескую спину. Винтовка прошла насквозь. Обратно вытащить оказалось невозможно. Она застряла в теле, уйдя в него и в землю почти наполовину.

И тут щелкнуло, словно переключили тумблер в голове. Все вокруг стали двигаться медленнее. Сквозь какофонию звуков, которая теперь долетала до него странными протяжными звуками, Алексей стал различать голоса и даже отдельные слова. Зрение не то, чтобы улучшилось, а стало объемным. Он теперь видел все, что творится слева и справа. Бегущий на него немец не смог скрыть ужаса. Голубые глаза были широко раскрыты, а полуоткрытый рот издавал нечленораздельные звуки. Алексей успел оглянуться, схватить винтовку убитого до этого врага, легко отбить винтовку со штыком, летящую ему в грудь. И уже не со всей силы, а как-то легонько ткнуть штык-ножом в набегающего фашиста. Вроде бы и усилий не приложил, а враг уже падал. Боковое зрение выхватило бойца, которого сбил с ног ударом приклада высокий немец. Алексей в два прыжка оказался рядом и воткнул винтовку с прикрепленным к ней кинжалом фашисту в живот. Тот согнулся, удивленно поднял стекленеющие глаза на Алексея и рухнул на землю.

Уже не было чувства времени, как впрочем, не было вообще места чувствам. Либо ты, либо тебя.

Что-то сильно ударило в спину, но Алексей устоял и, развернувшись, ударил прикладом в замешкавшегося гитлеровца.

Немцы, похоже, успели отойти, а может, решили пожертвовать своими, чтобы остановить атаку красноармейцев. По атакующим бойцам ударила артиллерия. Вскоре немецкие штурмовики дали о себе знать. Стена огня была настолько плотной, что выжить в этом аду, казалось, невозможно. Алексей, как и многие, вжался в землю, стараясь вдавить в нее тело. До укрытия, полуразрушенной стены, вроде бы, недалеко, но как до нее добраться? Сделав сверхусилие над собой, он рванул в спасительную зону и сразу же распластался вдоль стены. Пусть невысокая, но все-таки преграда, может, и спасет от пуль и осколков. Авось, не зацепит.

Сколько времени пришлось пролежать под минами, снарядами и бомбами, неизвестно. Когда все прекратилось, раздались отчетливые команды на немецком языке. Словно кто-то где-то сидел и переключал звук. Таким резким был переход от грохота к тишине. Алексей лег поудобнее и огляделся вокруг. Слева, в воронке, двое, чуть позади за выступом -один. Справа – Федюшин и еще несколько бойцов.

- Приготовиться к атаке!

Алексей проверил чужую винтовку, ставшую своей. Все-таки зря он потащил с собой гармошку в вещмешке. Мало того что стесняет движение, так и цепляется за все, и немцы, похоже, видят его шевеления. Но бросать музыкальный инструмент он не собирался.

- Вперед!

Вот только и этой атаке не суждено было продлиться долго. Сначала шквальный огонь пулеметов, а затем новый минометно-артиллерийский обстрел. Бойцы залегли.

Каждый раз казалось, что следующая мина или бомба будет твоя. Исчезло ощущение времени. Где-то за поднявшейся земляной пылью и посеревшими облаками пряталось солнце. Все вокруг ревело и ухало. Страх был, никуда он не делся. Только сидел где-то глубоко внутри. На первом месте отслеживание изменения обстановки. Кто их знает, этих немцев, возьмут, да и под шумок в атаку перейдут, а ты тут землю обнимаешь.

Стоило слегка затихнуть канонаде, как вражеские солдаты пошли в атаку. Красноармейцы рванулись навстречу с безумной, все сжигающей злобой и обреченностью. Закружилась новая рукопашная схватка, в которой отсутствовало чувство жалости. Гитлеровцы не выдержали, и на плечах отступающего противника удалось ворваться в город, отвоевать еще немного советской земли.

Но сил не хватало. Помощи не было. Фашисты перегруппировались, получили подкрепление и мощной атакой отбросили красноармейцев на прежние позиции. До самого вечера продолжались атаки немцев с земли и воздуха. Обескровленные полки стояли насмерть. Уже начало темнеть, когда поступил приказ отходить. Дивизия за 2-3 часа сумела уйти на свои бывшие позиции по реке Свислочь, преодолев до пятнадцати километров пешим шагом.

Раненых оказалось слишком много. Забрать тех, кто не мог ходить, не представлялось никакой возможности. Со слезами на глазах и комом в горле оставляли своих товарищей местным жителям, прекрасно понимая, что выжить у них едва ли есть шанс. Все остальные, кто мог передвигаться самостоятельно, двинулись в обратный путь, на юго-восток.

На грязных, уставших, осунувшихся лицах читались боль и злоба. Шли молча. В голове никак не укладывалось, что победоносные войска Красной Армии отступают…

Из всего отделения живым и даже не раненым оказался только Чернов, не считая Степана. Насчет друга он почему-то был уверен – жив. Погиб командир роты, ранен Авдеев. Ротой теперь командовал Федюшин, раненный в руку. Вот только от роты осталось всего ничего, как впрочем, и от полка. Говорят, что комдив генерал-майор Бондовский тоже ранен в этой атаке.

Перед глазами время от времени возникал Скворцов в пробитой окровавленной гимнастерке и с застывшей на губах умиротворенной улыбкой.

Какая она все-таки разная смерть. И к каждому приходит по-своему, по-особому. Кого-то забирает сразу, кому-то дает шанс выжить, а кого-то заставляет долго мучиться от тяжелых ран и увечий. Но как говорила мать: «Мы все под богом ходим…»

- Лешка! Жив, чертяка!

Степан радостно заключил его в объятия.

- Не бросил гармошку? Ну, ты даешь!

Добравшись до окопов, которые они вырыли в прошлый раз, бойцы попадали от усталости. Предыдущие сутки вымотали настолько, что осталось одно желание спать.

Утро с небольшим туманом над рекой обещало жаркий солнечный день.

Степан сладко потянулся и вдруг поднял вещмешок Алексея.

- Лешка! Ты это видел?

Ошарашенный возглас и взгляд Степана разметали всю сонливость.

- Гармошка тебе жизнь спасла!

Алексей озадаченно смотрел на обломок немецкого штык-ножа и рядом осколок от мины. Он так дорожил гармошкой, что отказался оставить ее в расположении казармы. И вот…

- Хорошая была гармошка. Из дома…

Странное дело. Алексей хорошо помнил первый день, почти по часам, и потом, до 7 июля, еще как-то сохранились события с привязкой ко времени, а вот после все дни слились в один длинный, лишь с редкими проблесками сознания.

Кажется, 26 июня, рано утром, когда еще стояли у реки Свислочь, еду им начал раздавать совершенно незнакомый повар. Думали, что бывший ранен или убит, но оказалось иначе.

- А где это чудо, которое нас кормило до этого? – спросил высокий боец, подставляя котелок под ковш с горячей кашей.

Повар мрачно глянул на него и промолчал.

- Порошенко! Едрит твою растудыть! Хде был вчера? – крикнул старшина Коробейко, пробиваясь к кухне через столпившихся бойцов. – Эт я чаво-то не понял. Порошенко где? Убили? Ранен?

- Сбежал твой Порошенко, - мрачно выдавил из себя новый повар.

- Куда сбежал? – осекся старшина.

- Куда, куда. К немцам.

- Вот тварь, - сплюнул кто-то из красноармейцев.

- Вот змеюка, - Коробейко почесал затылок. – Убью лично. Пусть тока на глаза попадется.

- Так он тебе и попадется теперь. Он теперь сидит у немцев на полевой кухне, обвешанный копчеными колбасами и салом, и рассказывает, как обманул доблестного красного старшину, - произнес кто-то, и несколько десятков глоток дружно брызнули смехом.

Ничего смешного в этой фразе не было, но накопившееся за последние дни получило разрядку в виде простого солдатского хохота.

Алексей смеялся вместе со всеми, временами вытирая слезы. Смеялся старшина. Смеялся Степан. Даже Федюшин, оказавшийся недалеко от кухни и слышавший разговор, смеялся, сняв фуражку.

К полудню батальон получил приказ атаковать немцев на другой стороне реки со стороны рощи, где по кирпичной стене проходила линия обороны. Выступали спешно. На той стороне расположились красноармейцы заслона. Вот к ним через реку и переправлялись участвующие в вылазке бойцы. Двадцать пять метров в ширину. Глубина в месте переправы была только ближе к нашему берегу, так что метра два - три пришлось плыть, а так шли по грудь в воде. Немцы, расположившись на отдых возле уничтоженного моста за излучиной, по докладу разведки, вели себя словно дома на пикнике. Со стороны стены охраны не оказалось.

Атаковали с двух сторон. Через стену, где она была разбита, и от реки. Фашисты не успели оказать серьезного сопротивления, хотя потери атакующие понесли из-за незамеченного до этого пулеметчика. После уничтожения немецкой роты, захватив раненых, тем же путем через реку переправились назад. Легкораненые переправились с помощью бойцов, а вот с тяжелыми пришлось помучиться.

Перед обедом на позиции полка вышла моторизованная группа вермахта и сходу атаковала прямо в лоб. Получив отпор, откатилась назад. Дальше взялись за дело немецкие самолеты. Одна группа сменяла другую. На земле стоял ад. Солнце и небо исчезли, казалось, земля, опадая в одном месте, встает на дыбы сразу в двух других местах. Полное ощущение давления земли сверху. Вжавшись в окоп плечо к плечу со Степаном, Алексей шептал молитву. Смерть носилась по позициям, словно выискивая тех, кто должен умереть по ее черному списку. Один раз по каске чиркнул осколок и вонзился в дно окопа рядом с ногой. Степан прикоснулся к нему и сразу отдернул руку.

- Горячий, зараза!

Налет закончился часа через два или три. Кто его там разберет. Тут же последовала команда на отход. Оставался заслон. Отходили к местечку Лунно. Жара стояла нестерпимая. Кожа зудила под пропитанной солью гимнастеркой. Вода в стеклянной фляжке быстро нагрелась и была теплой. Жажду не утоляла. По лицу и спине струился пот. Дороги были забиты отступающими войсками и мирными жителями. По обочинам стояли сожженные машины, танки, орудия, брошенные подводы, виднелись трупы лошадей и людей. Убирать и хоронить уже, видно, некому. Все спешили, как можно быстрее уйти подальше от линии фронта.

В душе появилась опустошенность, которая превращалась в закипающую злость. Глядя на окружающую действительность, хотелось голыми руками рвать глотки ненавистных захватчиков.

Той суеты, что была при первых налетах, уже не было. Никто сломя голову не бежал. Втягивались, принимали как неизбежное. Привыкали.

- Возможно, следующая будет моя, - думал Алексей, невольно вздрагивая, если бомба разрывалась рядом. Казалось, что во всей округе ничего живого не должно остаться после такой бомбежки. Ан нет, уже слышатся голоса красноармейцев.

- Улетели, кажись, - стряхивая с себя землю, пробормотал Степан. – Слушай, я все хотел тебя спросить, немецкая винтовка как? Лучше, чем наша?

Алексей посмотрел на нее и пожал плечами.

- Нож у нее хороший. Самое-то для ближнего боя. Так-то хорошая винтовочка. Вот только патронов к ней осталось не так много.

- У немцев можно занять, - улыбнулся Степан, прицеливаясь куда-то вдаль.

- Странное какое-то затишье, - Алексей оглядел берега реки. – Федюшин бежит.

Лейтенант со свежеперебинтованной головой остановился возле них.

- Вот что, бойцы, - он оглядел их тяжелым взглядом. – Вы опытные и смелые воины. Не приказываю, прошу остаться в заслоне и задержать врага до вечера. Потом догоняете нас. С вами останется еще одиннадцать человек. За старшего сержант Вальчук. Надо, братцы, не дать немцам нас догнать. Сами понимаете, что будет, если такое случится. Через сутки в это же время уходите. Там, с правого фланга, пулемет. Вы, получается, левый фланг. Мы уходим на Лунно, потом на Мостки и Новогрудок. Ясно? А это что у тебя, немецкая?

Федюшин указал на винтовку.

- Патронов, небось, немного?

Алексей кивнул.

- Кольцов! – лейтенант крикнул в сторону одного из окопов.

Чумазый боец нарисовался, словно из-под земли.

- Бойцам принеси винтовку, патроны. Гранаты есть? – Степан отрицательно крутанул головой. - И три гранаты. Ну, давайте, ребятки, мы все на вас надеемся.

Свинцовый взгляд Федюшина их будто сфотографировал. Он рывком привстал и побежал, пригибаясь, обратно.

- Ну, что, Леша, повоюем? – пытался улыбнуться Степан, но улыбка получилась натянутой и больше походила на гримасу боли.

- Сделаем, что сможем.

Алексей, прежде чем отдать немецкую винтовку, долго смотрел на нее.

- Чего? Жалко? – понял эту немую сцену Кольцов по-своему.

- Нож оставлю себе, - твердо сказал Чернов и подал винтовку бойцу.

Кольцов пожал плечами и протянул «мосинку» вместе с целым, нераспечатанным цинком патронов и три гранаты.

- Удачи, - буркнул он, посмотрев на них как на смертников.

- Ты нас раньше времени не хорони, Кольцов, - ответил Степан. – Мы еще тебя переживем.

Боец ничего не ответил и исчез.

- Зашевелились, мать их за ногу, - проворчал Степан, разглядывая противоположный берег. – Леш, глянь-ка там, на опушке. Что они делают?

Алексей долго вглядывался в указанном направлении. Бинокля не было, а без него видимость снижалась, и разобрать, чем занимаются темные фигурки, не представлялось возможности. Вроде как расставляют что-то.

- Танков нет. Только машины с солдатами.

- Будем надеяться, артиллерии у них тоже нет, - Алексей посмотрел на правый фланг. - Там тоже машины с солдатами.

- Ну что, бойцы, дадим фашистам пендель под жирный зад?

Друзья оглянулись на голос. Рядом с окопом лежал сержант с живыми, смеющимися глазами. Молодое веснушчатое лицо светилось азартом.

- Разок, два смогем, а дальше как повернется, кто его знает… - ответил Степан.

- Сержант Вальчук. Сева, - протянул он руку бойцам. – Левый фланг ваш. Смотрите в оба. Где переправлялись на тот берег, на правом фланге, поставил пулемет. Сам я буду в центре. Там, оказывается, тоже не так глубоко.

- За флангом поглядим, - ответил Алексей.

- На рожон не лезьте. Если погибну, старшим Игнатьев, далее Семенов. Ясно?

- Ясно, товарищ сержант.

- Похоже, самолеты гудят, - прислушался Вальчук. – Точно, самолеты. Воздух!

И опять земля смешалась с небом, время с пространством, жизнь со смертью. И опять казалось, что следующая бомба будет твоей. И опять на зубах скрипел песок, а по спине текли ручьи пота от дикого нервного напряжения.

Сколько времени это продолжалось, никто сказать не мог.

- К бою! – послышалась команда, как только стихли разрывы.

На том берегу залегли немецкие цепи, создавая плотность огня и прикрывая переправляющиеся через реку подразделения. Как и говорил Вальчук, враг предпринял форсирование в двух местах, по центру и правому флангу. Пулемет заработал, когда первые немецкие солдаты начали выходить на наш берег. В центре бухнули два взрыва, и началась свистопляска.

- Минометы они там ставили, Степа! – крикнул Алексей, передергивая затвор винтовки.

- Понял уже! Вон как справа закидывают. Боюсь хана пулеметчикам. Не успокоятся, пока не снимут.

Весь правый фланг вспухал от небольших, но все же смертоносных разрывов. Стоило пулемету умолкнуть, как затихали и взрывы. Немецкие цепи, численностью около роты, рванули на наш берег.

- Что-то редкими стали выстрелы наших, - озадаченно произнес Степан.

- Степа, к пулемету, похоже, там никого не осталось. Без пулемета мы их не удержим. Хватай гранаты, я возьму цинк. Погнали перебежками.

В центре обороны, позади окопов и ячеек, проходила небольшая ложбинка. Вот по ней-то они и пробежали. Пулеметная позиция была буквально перепахана. Оба пулеметчика лежали рядом. Видно, накрыло их одной миной. Первый номер так и не выпустил из рук ручки «Максима», а второй держал в раскрытой ладони ленту. Лежали так, словно сейчас поднимут голову и продолжат свой прицельный огонь по врагу.

Степан аккуратно расцепил пальцы первого номера и оттащил того в сторону. Затем потащил второго. Алексей проверил пулемет. Вроде, все цело. Муж сестры Василий, когда они еще служили вместе на Дальнем Востоке, немного рассказывал о том, как надо готовить орудие к бою и как стрелять. Вот ведь когда знания пригодились. Пусть поверхностные, но несколько минут сэкономили.

- Разберешься? – озадаченно спросил друг.

- А то, - Алексей видел, что немцы недалеко. – Степа, стреляй пока из винтовки. Я сейчас быстренько налажу, сделаю пару очередей, сдергиваем пулемет и несемся в центр. Иначе накроют нас тут. Наверняка пристрелялись.

- Понял, - Степан кивнул головой.

Первая очередь оказалась для атакующих полной неожиданностью. Падали убитые и раненые, кто с криком, кто без крика. Всего-то оставалось шагов сто до позиций обороняющихся. И вот такая незадача. Немецкий унтер попытался поднять солдат в атаку, но получил пулю от Степана и мешком скатился к реке.

Пулемет оказался тяжеловат, но другого выхода не было. Сдернули, перекинули через бруствер и помчались назад уже пройденной дорогой. Пуля свистнула возле головы, и вдруг другая перебила ремень каски, обожгла щеку. Каска сразу же слетела. Странно, что пилотка осталась на месте. Многие бойцы вообще каски не надевали, считая, что она от пули все равно не спасет.

Они спрыгнули в пустой тесный окопчик и быстро установили «Максим». Осталось две коробки с лентами.

- Еле добежал, - ругнулся Степан. – Хорошо хоть цинк с патронами и гранаты в вещмешок кинул, а то бы посеял, пока бежали.

Место, где они были минуту назад, уже пахали минометы.

- Видал, что делают? - Степан зло сплюнул. – Сейчас опять полезут.

Алексей ловил в прорезь фигуры в сером обмундировании и методично их расстреливал.

Свист мины он услышал отчетливо.

- Это наша, - мелькнула мысль. – Он резко развернулся, вцепился в гимнастерку Степана и стащил его в тесную ячейку. Как они там поместились в сидячем положении, одному Богу известно. Мина угодила в пулемет, прямое попадание. Друзьям повезло, осколки пощадили их. Они только переглянулись и, достав гранаты, атаковали осмелевших немцев.

- Меняем позицию, - крикнул Степан, выпрыгивая из ячейки.

Чернов последовал за ним. Немцы на правом фланге уже достигли окопов, значит, позиции уже не удержать. Автоматического оружия нет, а с винтовками против десятков обозленных врагов, находящихся в зоне прямой видимости, долго не повоюешь.

- Степа, уходи к лесу, что на левом фланге, и прикрывай оттуда! – закричал Алексей и рванул к ближней ячейке.

На дне сидел боец в окровавленной пилотке и смотрел вверх, словно пытаясь вобрать в свои широко распахнутые темные глаза всю синь неба. Лишь в одной из ячеек оказался живой красноармеец, раненный в руку, отчего она висела, словно плеть.

- Руку давай! Уходим! – орал Алексей, лежа у края ячейки.

- Уходи, - чуть слышно ответил тот.

В здоровой руке бойца была граната.

- У меня еще осколок в спине, - ответил он, виновато глянув на Чернова. – Ног не чую. Куды мне бежать? Не получилось задержать до вечера. Уходи.

Он сокрушенно вздохнул.

- Авось, парочку с собой заберу этих…

Алексей молча пополз дальше. Русские умирают, но не сдаются.

Потом он долго вспоминал этот немного виноватый, но готовый к смерти, взгляд. Надо было тоже оставить гранату для такого случая. Но кто же знал свою судьбу…

Вальчук лежал на спине рядом с ячейкой. Его лицо нисколько не изменилось. Даже улыбка осталась такой же, что и при жизни. Алексей вспомнил тот разговор перед боем, и сердце сжалось от боли.

Степан и рядом с ним еще кто-то не давали фашистам спокойно передвигаться. Бежать оказалось сложно. Низина небольшая, но поросшая кустарником и травой, которая образовала кочки. Запинаясь и матерясь, Алексей выскочил оттуда и устремился к лесу.

Выжившим бойцом оказался Тенгиз Чихрадзе из второй роты.

- Все. Уходим. Быстрее. Вглубь леса, - начал командовать Степан.

- Погоди, Степа, - остановил друга Алексей. – Они за нами не пойдут.

- Это почему?

- Потому что считают, что мы напуганы и бежим сломя голову. Вон, глянь на них.

Из леса, где трава была высокой до самой опушки, они смотрели за действиями врага. Солдаты, не торопясь, обошли ячейки и сделали контрольные выстрелы. В одном месте раздался взрыв, и один из немецких солдат опрокинулся на спину, раскинув в полете руки. Немцы засуетились, но тут же продолжили заниматься тем, чем занимались до этого. Через какое-то время пехотинцы, построившись, потянулись колонной по дороге.

- Как у себя дома, - мрачно проговорил Чихрадзе с сильным грузинским акцентом.

- Значит так. Делаем по два выстрела и бежим в лес. Поняли? – Алексей обвел взглядом парней. – Сначала хорошо прицельтесь. Стреляю первым. Это как сигнал.

Пули вырвали из колонны пару немцев. Солдаты быстро оценили, откуда ведется стрельба и кинулись в противоположный кювет. Вторые выстрелы ушли неизвестно куда.

Бег по лесу в военной амуниции не так-то прост, да еще после тяжелого боя. Они упали в траву под большим деревом, тяжело дыша, с раскрытыми ртами. Мокрые, грязные, перепачканные землей и кровью, без сил и знаний данной местности. Немного отдышавшись, медленно двинулись на восток.

Встреча оказалась неожиданной. Старик укладывал на подводу свежескошенную траву и, всецело поглощенный работой, не заметил подошедших сзади людей.

- Вилы положи, отец, - сказал Степан, недвусмысленно щелкнув затвором винтовки. – И медленно поворачивайся ко мне.

Старик послушно положил вилы на землю и осторожно развернулся к бойцам.

- Деревня недалеко. Так получается?

- Недалеко, - глухо отозвался тот, хмуро глядя из-под ресниц. – Бежите или прячетесь?

- Это не твое дело, отец, - как можно жестче проговорил Степан.

- Кшиштоф? – удивился Алексей, узнав в старике старого знакомого.

Тот встрепенулся, услышав свое имя, и заулыбался.

- Так ты из этих мест?

- Здешний, Алексей.

- Немцы в деревне есть?

- Пока не было.

Степан и Чихрадзе настороженно вслушивались в разговор.

- На Лунно есть малоезженая или малоприметная дорога?

- Есть, как не быть.

- Кшиштоф, надеюсь, что ты не сдашь нас немцам? – спросил Алексей и немигающим взглядом уставился в глаза старика.

- Как можно, Алексей, - вздохнул он. – Хоть мне и не нравятся Советы, и все то, что они делают, но Кшиштоф никогда не предавал друзей.

- Ого! Мы уже друзья? – усмехнулся Чернов. – Перекусить-то чего для друзей найдется?

- А то как же, - улыбнулся старик. – Токмо надобно до деревни добраться.

- Поехали до деревни. Далеко?

- Пара километров всего.

- Степа, иди впереди. Мало ли на кого еще нарвемся. Тенгиз замыкающим. Не хватало, чтобы нас тепленькими взяли.

Деревня, и правда, оказалась не так далеко. На небольшом взгорке открылось несколько домов.

- Я думаю, что вам не след маячить перед всеми. Подождете здесь, я соберу вам поснедать и привезу.

- Не обманешь? – резко спросил Степан.

- Да что вы, как можно, - обиженно протянул Кшиштоф. – Я быстро. Ждите.

- Ты ему веришь? – спросил Степан, глядя на удаляющуюся подводу с одиноким седоком.

- Скользкий старичок, но, думаю, слово сдержит. Вот только береженого бог бережет. Давайте-ка заляжем в стороне от этого места.

Бойцы одобрительно кивнули.

Через час Кшиштоф подъехал к месту, где они расстались. Он был один. Выждав какое-то время, Алексей направился навстречу.

Кшиштоф опять улыбнулся и протянул корзинку с едой.

- Вот ведь как получается. Немец пришел и сюда.

- Как пришел, так и уйдет. Наши подтянут войска и прогонят его.

- Ой ли, - покачал головой Кшиштоф.

- А ты просто верь, что так и будет.

Старик промолчал, с грустью глядя на Алексея.

- Прощай, Алексей, свидимся ли еще, кто знает…

- Прощай, Кшиштоф. Спасибо за еду.

Они уходили, а за спиной стоял пожилой поляк, во взгляде которого не было ненависти, а ощущалось что-то отеческое…

На Лунно выйти оказалось невозможно, похоже, что местечко уже занято фашистами. Весь день 27 июня они двигались с осторожностью по лесам и кустарникам на соединение со своим полком в сторону Мостов. Но немецкие колонны в этом районе красноречиво говорили о том, что туда им не пробиться. Оставалось идти дальше на Новогрудок. За это время их отряд пополнился тринадцатью красноармейцами. Бойцы были из разных подразделений. У всех своя история. Старшим остался Чернов, причем на этом большей частью настоял Степан. Вооружение – винтовки и карабины. Гранат, автоматов и пулеметов не было. Да и патронов оказалось не так много.

В бой предпочитали не ввязываться, но если была возможность пощипать врага и остаться целыми, то они это делали. Под вечер 28 июня группа столкнулась с мотоциклистами. Пересекали поле между двумя рощами и наткнулись на отдыхающих солдат вермахта. Ориентировались без карты, по рассказам местных. Вот и нарвались. Небольшое озерцо из-за складок местности не проглядывалось, как и мотоциклы под прикрытием кустарников. Немцы обнаружили красноармейцев первыми, и бойцам пришлось открыть ответный огонь на голоса. Волей случая оказались к вражеской технике ближе, чем они, что и решило исход столкновения. Заметив мотоцикл с пулеметом, Степан просто скосил немцев, как косой. У нас тоже оказались потери. Один легко ранен, четверо убиты. Хотели сначала воспользоваться мотоциклами, но передумали. Технику утопили в озере, сняв все пулеметы. Собрали оружие, взяли боеприпасы и найденное продовольствие. Последнее очень порадовало голодных бойцов. Они с трудом удержались, чтобы не начать жевать прямо здесь, на месте. Пришлось кричать и подгонять. Сгубило немцев то, что у пулемета никого не оказалось, а ближайший к мотоциклам солдат оказался убит в начале боя. Иначе все могло пойти совсем по-другому.

Три пулемета - это серьезно. Второе столкновение с противником отряд организовал сам. Точнее Алексей со Степаном настояли сделать засаду. Это произошло примерно в полдень 29-го. Уж слишком нагло захватчики себя вели. Некоторые бойцы отряда были против шума и высказались за тихое продвижение к своим. Поговорили на повышенных тонах, но в итоге приняли бой, никто не уклонился. По проселочной дороге шла колонна пеших солдат, которую изредка обгоняли машины и мотоциклы. От опушки леса до нее метров двести, почти рядом. Но красноармейцев укрывали деревья, кустарники и трава. Пулеметы поставили на небольшом расстоянии друг от друга. У каждого свой сектор обстрела.

- Прижмем их к земле и сразу уходим, - повторил Алексей часть плана.

- Геройствовать не надо, мужики, - поддержал друга Степан. – Мертвыми вы Родине помочь уже не сможете, а живыми еще ни одного фашиста положите.

Первый выстрел сделал Степан, как и условились. Тишина после выстрела оказалась разорванной длинными очередями пулеметов и хлесткими выстрелами винтовок. Солдаты в серой форме довольно шустро рассыпались, укрылись в противоположном кювете и начали стрелять в ответ. На дороге лежало несколько тел. Раненых или убитых, это в настоящий момент не важно. Солдаты врага выведены из строя.

- Уходим!

Бежали долго, дважды пересекая поле. Путь отхода был запланирован заранее и даже разведан, поэтому бежали целенаправленно.

- Где-то тут болото должно начаться, - с трудом сказал Степан. – Дед сказал, чтобы держались левой кромки. Выйдем к дереву с метками от топора и повернем на север. Так мы между двух болот проскочим.

- Надо было деда с собой брать, - проворчал один из бойцов. – Сейчас залезем куда-нибудь в самое топкое место, и хана нам.

- Тебе бы только залезть куда-нибудь да в какое-нибудь место, - ответил другой. – А воевать-то собираешься?

Бойцы заулыбались, сбрасывая напряжение после боя.

Потные, усталые, но с приподнятым настроением бойцы двигались гуськом друг за другом, след в след. Неприятная черная жижа чавкала под ногами. У каждого в руках была слега, вот только тем, кто нес пулеметы, орудовать длинной жердиной оказалось не совсем удобно. Жалоб и недовольства не возникало. Все понимали серьезность ситуации. Красноармейцев подгоняло вперед желание, как можно скорее добраться до своих. Травяной ковер, по которому шли бойцы, в какой-то момент стал проваливаться глубже, и вода доходила до колен. Идти, проваливаясь, путаясь в траве и корнях, оказалось намного труднее. Ноги намокли, и сапоги потяжелели от набравшейся воды. Зеленый островок словно выплыл к ним навстречу после пяти часов мокрого сложного марша. Три березы и ветвистая ива, вот и все, что составляло крупную растительность небольшого пятачка суши.

Двенадцать человек попадали от усталости. Природа будто специально подготовила им островок размером для дюжины человек. Решили переночевать здесь, а утром выдвигаться дальше. В ямке разожгли костер, благо, сушняка хватило. Потом готовили пищу, сушили сапоги и портянки, проверяли оружие. Охранение выставлять не стали, решив, что добраться до них посреди болот, не зная тропы, невозможно. От утренней эйфории боя не осталось и следа. Только безмятежная усталость.

Алексей проснулся засветло и долго лежал на боку, вглядываясь в сумрак болотистого леса. С самого начала войны его жизнь вобрала в короткий промежуток уйму событий, впечатлений, быстрых решений, неоднозначных эпизодов. Словно кто-то торопился втолкнуть в означенный период времени все, что другим хватит на долгую, размеренную жизнь. Простой парень, такой же, как сто тысяч в стране, но со своей неповторимой судьбой. Вот только какая она, судьба?..

Солнце уже осветило макушки деревьев, когда отряд, легко позавтракав, двинулся в путь. Теперь пришлось идти уже по пояс в воде, страховать друг друга. Один пулемет все-таки утопили. Впереди шедший боец оступился и слегой ударил идущего сзади, который резко завалился на бок. Тяжелый МГ соскользнул с плеча и плюхнулся в воду. Пулеметчик, не соображая после удара, рванулся за ним и провалился по самую шею. Главное, вытянули бойца живым и здоровым, хоть под глазом у него и светился желто-фиолетовый фонарь. Жаль пулемета, но тут ничего не попишешь.

Один из молоденьких бойцов по имени Василь всю дорогу бормотал себе что-то под нос. Когда к вечеру они выбрались на сушу и расположились на ночевку, Алексей подсел к нему возле костерка.

- Василь, а что ты шептал, когда мы шли по болоту? Молитву?

- Стихи, - просто ответил тот. – Есенин, Блок, Гумилев.

- Интересно, - улыбнулся Алексей. – Есенин вроде как запрещен?

- Запрещен, - улыбнулся паренек светлой наивной улыбкой. – Но у нас, в Минске, его все читали.

- Поди еще и сам сочиняешь стихи?

- Да какие там стихи, - усмехнулся он. – Мучаю рифмы, а поэзии в них ни на грош. Я ведь хотел кино снимать, учиться. А тут война. Я сразу на сборный пункт, приписал годок. Вот только не доехали мы до места дислокации. Сначала самолеты расстреляли колонну, а потом танки и бронетранспортеры разогнали всех по лесам. Но больше, конечно, убили. Убитых было очень много. Мне повезло, почти сразу вас встретил. Что с другими, я даже представить себе не могу.

- Ну, может, и им повезло выбраться, - то ли спрашивая, то ли утверждая, ответил Алексей.

Они замолчали. Бойцы спали. Костерок чуть тлел, потрескивая изредка. Звездное небо висело над головой, как в далеком детстве.

Новый месяц озарился яркими лучами, скользнувшими по краю открытого болота. Тишина, нарушаемая мирным кваканьем лягушек, легкий, чуть заметный ветерок и утреннее пение птиц. Великолепие, которое совсем не вязалось с войной и смертью.

В этот раз двигались осторожно, постоянно готовые к бою. В дозоре шли Степан и Тенгиз.

Часа через два или три к отряду прибежал Чихрадзе.

- Там, - махнул он рукой в сторону невидимого Степана. – Вроде как танковая часть стоит.

- Наши?

- Не разглядеть. Все кустами и ветками замаскировано. Стволы одни торчат.

- Так, может, это артиллеристы?

- Может. Но Степан сказал: танки. Он пытался подобраться поближе, но смог лишь до колеи доползти, по которой танки в лес загоняли, - затараторил Тенгиз с грузинским акцентом.

- Далеко?

- Через поле. С нашей опушки стволы хорошо видно.

Красноармейцы расположились по кромке леса, готовясь к бою.

- Ну что, Леш, надо проверить, кто это.

- Надо, конечно. Трава тут невысокая. Спрятаться сложно. Если там немцы, то не уйдем отсюда.

- Справа такое же поле. Будем, как на ладони. Слева дорога, но там мост взорван. Можно попробовать через овражек, по дну пройти, но до него опять по открытому полю.

- Ждем ночи и полем, справа, обойдем их…

- Смотри, - Степан пальцем ткнул в сторону чужой опушки.

Оттуда, пригибаясь, через поле бежали прямо на них два бойца в гимнастерках.

- Берем по-тихому, - прошептал Алексей и дал команду отряду не высовываться.

Бойцы оказались без оружия из саперного батальона, строившего укрепления на границе.

Только они вбежали в лес, как увидели перед собой стволы винтовок.

- Свои, - внезапно прослезился рыженький красноармеец.

Оказалось все просто. У батальона не оказалось оружия на момент начала войны, и они были рассеяны. Пробирались лесами, болотами. Боялись выходить к хуторам. В первый день, вечером вышли на один такой, а там поляки. Они, увидев их форму, сразу из ружей начали палить. Еле сбежали. После этого к хуторам выходить перестали. А вскоре и вообще заблудились. Несколько раз натыкались на расстрелянных беженцев, в их котомках иногда было что-либо съестное. Тем и питались. На своих наткнулись второй раз. В первый между ними оказалась колонна немецких солдат. После ее прохода догнать виденных красноармейцев оказалось невозможным. И вот сейчас второй раз.

- Пойдете с нами, - твердо сказал Алексей. – Выдать бойцам винтовки.

На соседней опушке, как оказалось, подтверждая слова саперов, стояли замаскированные Т-26 и БТ-7 в количестве четырех штук. Людей никого. В баках ноль горючего, без снарядов, с пушек сняты прицелы. Танки были брошены экипажами.

- Вот, значит, как, - промолвил один из бойцов и задымил трофейной сигаретой.

К вечеру на выходе из очередного леса наткнулись на своих. Встреча оказалась неожиданной для отряда.

- Стоять! Руки вверх!

Приказание раздалось со спины. Получается, они прошли мимо секрета.

- Свои, - ответил Алексей и вышел из-за спин бойцов.

- Лешка! Чернов! Жив! – из кустов показалось веснушчатое лицо Боровикова, стрелка из его роты. – Мы-то вас уже того! А вы-то! Не того!

- Костя, рад видеть, - Чернов тоже улыбнулся. – Федюшин жив?

- Жив, жив. Только это, - Боровиков озадаченно почесал затылок. – Приказано сначала всех проверять, прежде чем в расположение части вести. Сейчас политрук придет, глянет, поспрошает, и тогда пропустим.

Политрук с несколькими бойцами уже окружил бойцов и приказал сдать оружие.

- Ребята, по-другому нельзя. Война. Откуда мне знать диверсант ты или нет? Вот поговорим, документы посмотрим, вот тогда и решим, что делать дальше.

- Товарищ политрук, разрешите обратиться? – вытянулся Боровиков.

- Обращайтесь.

- Чернов с нашей роты. Он оставался прикрывать наш отход на Свислочи.

- Чернов? Алексей? Помню. Кто еще из вашей роты?

- Двое, - кивнул в сторону Алексей. – Все, кто остался из заслона в живых. Головко и Чихрадзе.

- Боровиков, проводи бойцов к Федюшину.

Проверка прошла быстро и для остальных красноармейцев. Федюшин искренне оказался рад возвращению своих подчиненных.

- Вальчука жалко, - вздохнул лейтенант после рассказа Алексея. – Вообще всех ребят жалко.

- Дальше куда? Опять отступать?

Лейтенант тяжело посмотрел на него и опустил забинтованную голову. Перебинтованная от кисти до локтя левая рука висела на перевязи. На лице лейтенанта уже не было той мальчишеской романтики, которая читалась перед войной, не было растерянности первых дней войны, не было непонимания, что делать. Мужская суровость, уверенность в том, что делает, прагматизм в глазах, и боль, тяжелая, тщательно скрываемая, но рвущаяся наружу.

- Получен приказ: отходить на Столбцы и дальше, на Минск, - после некоторого молчания ответил Федюшин. – Говорят, вы там два немецких пулемета притащили? Лихо! Тебя, Чернов, оставь наедине с немцами, ты у них все оружие и технику изведешь.

Оба слегка посмеялись.

- У нас и третий был, но когда через болото шли, потопили. Случайно. Тяжелый все-таки. Боеприпасов пять коробок с лентами осталось. Для хорошего боя не так много.

- Кроме твоих пулеметов у нас только один «Максим» остался. У ДГ ствол осколком срезало. Ну и два вам оставляли на Свислочи. Так что пусть небольшая, но все-таки помощь эти два пулемета.

На следующие сутки полк двинулся дальше по запруженной беженцами и войсками дороге. Пылил на восток поток людей и техники, подгоняемый сильным, наступающим врагом. Пылил навстречу неизвестности. И каждого в этой длинной колонне ждала своя судьба.

Запах горелого металла, пота, пыли. Нестерпимая жара, теплая вода в стеклянных фляжках. Высохшие глотки, воспаленные глаза, согнутые плечи и опущенные вниз головы, избегающие встречаться взглядами с глазами мирных жителей.

По обе стороны кюветов чего только не было. Алексей смотрел на разбитые и сожженные машины, на подводы, на туши убитых лошадей, на тела погибших людей, на разбросанные вещи, и страшная боль сжимала сердце. Кое-где мелькали недавно сооруженные братские могилы. Значит, захоронением людей все же кто-то занимался. Из недр памяти выплыла песня, которую он пел по просьбе Ивана, и внутри защемило до такой степени, что хоть волком вой.

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

Батальон Алексея отделили от колонны и выстроили прямо в поле посреди пытающейся вызреть пшеницы.

- Бойцы! – зычно крикнул комбат, потирая другой рукой раненую руку. – Батальону поставлена задача: атаковать в направлении Дятлово. Надо остановить быстрое продвижение фашистов, сбить их пыл и дать возможность остальным подразделениям оторваться от преследования. У нас с вами только одна задача: сражаться за нашу социалистическую Родину, за нашу землю, за наших матерей, отцов, братьев, сестер, за нашу Ленинскую партию! Если не мы, то кто?

Уже через километр у какой-то небольшой деревеньки столкнулись с передовыми частями вермахта. Взвод пехоты пытался зацепиться на окраине, но мощное «Ура!», и цепи красноармейцев, не взирая на потери, сломили дух обороняющихся. Видать, без поддержки техники и минометов смелости у них убавляется намного.

Жителей в деревне не оказалось. В одном из сараев обнаружили заколотых штыками раненых красноармейцев. Недалеко от сарая бойцам предстала страшная картина. В разорванной гимнастерке со знаками лейтенанта медицинской службы в петлицах, в изодранной юбке, выколотыми глазами и вырезанными грудями, лежала на земле молодая и, похоже, очень симпатичная девушка.

Бойцы теряли дар речи, наливались злостью. Европа показала свое истинное лицо.

Быстрые похороны. Разведка донесла о подходе вражеских сил, и батальон спешно начал готовить оборону. Федюшин понял, что позиция здесь проигрышная по всем статьям. Раненых уже отправили в тыл, но продержаться батальону здесь нереально. Он вспомнил, что, двигаясь сюда, они прошли узкое место, где дорога проходила между болот. С обеих сторон стояли брошенные танки и автомашины. Отходили спешно. В перешейке лейтенант оставил заслон из двадцати трех бойцов, отдав им два пулемета МГ и «Максим». Командовал группой прикрытия командир третьей роты младший лейтенант Миранчук. В заслон угодили и Степан с Алексеем.

Федюшин уходил с батальоном в сторону Столбцов, догонять свой полк. Лейтенант оглянулся на остающихся и встретился взглядом с Черновым. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом, не сказав ни единого слова, как по команде, опустили глаза. Да и к чему тут слова…

«Похоже вечер. Или утро? Нет, все-таки вечер. Странно как-то все. Я, вроде как, живой, а вижу себя со стороны. Может, меня, и правда уже нет? Господи, что происходит со мной? Со всеми нами? Немцы не видят в нас людей и считают за скот. Но мы ведь люди! Такие же люди, как и они! Господи! Дай мне силы умереть достойно. Я не погиб на поле боя, но, видно, такова судьба. Не был ранен и глупо попал в плен. Свой путь я прошел, как мог, как сумел», - Алексей смотрел в небо широко открытыми глазами, в которых стояли слезы.

Двадцать три бойца вместе с младшим лейтенантом. Федюшин оставил чуть ли не весь запас патронов и гранат батальона.

- Если вы не выстоите тут, то нас сомнут одним махом еще до того, как соединимся с полком.

Первый окопчик соорудили прямо у разбитых машин, чуть за ними. Дальше, следуя складкам местности и простреливаемости, определили позиции пулеметов. Остальные бойцы расположились в две линии обороны, по обе стороны дороги на небольшом расстоянии от машин. Правильно это по военной науке или нет, кто его знает. Враг должен был появиться с минуту на минуту.

Мотоциклы вывернули из-за леса, остановились, оценивая обстановку, и медленно покатили к месту засады. Три мотоцикла по три человека. Вот только как назвать человеком того, кто издевается над людьми? Последний мотоцикл остановился, автоматчик присел на колено чуть в стороне от него, пулеметчик нацелил оружие в проход между машинами. Передние два, озираясь по сторонам, продолжали медленно катить в ловушку. Они уже миновали первый окопчик, когда пулеметы выплеснули очереди. Алексей видел, как перевернулся первый мотоцикл, съехал на обочину второй, повис на руле водитель третьего. Пара минут, и все закончилось.

Как сказать, закончилось, все только начиналось. Из-за леса выполз танк с маленькой башенкой и, не останавливаясь, выстрелил. Снаряд разорвался перед полусгоревшим ЗиСом, слегка приподняв его и откинув в сторону. Танк двинулся по дороге, за ним спешила пехота. Один из пулеметчиков не удержался и дал длинную очередь. Танк остановился, прицелился, и на месте расчета с «Максимом» дымилась воронка. Ободренные немцы продолжили атаку. Лишь когда танк и атакующие солдаты противника оказались непосредственно перед узким проходом, раздались первые винтовочные выстрелы. Вот один из бойцов привстал и метнул гранату под гусеницу броневой машины, но она взорвалась раньше. Недолет. Красноармеец успел исчезнуть в окопчике, прежде чем фонтанчики заиграли на бруствере. Танк немного подвернул в сторону и через проход направился прямо на окопчик. Возможно, что так и задумывалось. С другой стороны прилетела граната, и Т-2, разуваясь, развернулся к окопчику боком, встав на дороге ромбом. Теперь проход оказался законопачен. Проехать через него нельзя, объехать тоже. На машинное отделение танка полетело что-то горящее, и через несколько минут с брони потянулся вверх черный дым. Пехота залегла под пулеметными очередями. У танка открылся люк, и оттуда повалил дым. Черная фигурка метнулась из люка, но тут же, неестественно изогнувшись, скорее, изломавшись, тряпичной куклой плюхнулась в пыль. Остальным вылезти не дали. Какое-то время стояла ленивая перестрелка с залегшими на той стороне прохода фашистами, но потом свист, уханье и взрывы изменили картину полностью. Минометы обрабатывали позиции красноармейцев довольно плотным огнем. Степан навалился на Алексея, словно тот мог выскочить из окопа, и до последней мины не сдвинулся с места. После такой свистопляски по ушам ударила относительная тишина. Немецкие цепи получили поддержку в виде пехоты и перебежками приближались к проходу. Пулемет молчал. Лишь винтовочные выстрелы и редкие автоматные очереди говорили на своем языке.

- Лешка, похоже, пулемет накрыло, - толкнул Степан Алексея. – Я туда.

И он резко выпрыгнул из окопа, рыбкой нырнул на землю, перевернулся, немного прополз и вторым броском скрылся в другом окопе. Повторив еще раз такой же трюк, он оказался у пулемета.

Алексей не переставал следить за боем и за Степаном, время от времени находя цель для стрельбы. Над ячейкой, где скрылся друг, появилась рука и призывно махнула к себе. Алексей, недолго думая, повторил трюки Степана.

- Осторожней! – придержал его Степан за руку, когда Алексей перевалился в окоп. – Один раненый. Бинт дай. Я свой уже использовал.

Пока Степан бинтовал плечо бойца, Алексей устанавливал МГ. Боец стонал, не открывая глаз, и, скорее всего, вообще не понимал, что происходит.

- Степа, приготовь ленту, целей много, боюсь, остатка старой не хватит.

- Бей короткими.

- Держись, Степа! – крикнул Алексей и надавил спусковой крючок в то время, когда немцы поднялись в атаку.

Первая цепь была прорежена. Остальные залегли, и возгласы, призывные, а может заставляющие, со стороны офицера оказались проигнорированными. Лезть на пулемет фашисты не захотели.

Через несколько минут заработали минометы.

- Лешка, хватай пулемет и в соседнюю ячейку. Здесь нас накроют. Вишь, все ближе стали класть. Я тебе выкину коробки с лентами и раненого постараюсь вытянуть, иначе ему тут хана.

Чернов благополучно перетащил пулемет, подобрал коробки и уже помогал вытаскивать раненого, когда взрыв мины откинул их всех троих от стрелковой ячейки.

- Жив? – Степан тряс за плечо оглушенного Алексея. – Давай за пулемет.

Сам подполз к раненому, схватил за воротник и потащил в окоп, где они находились до начала боя. Минометы продолжали посылать мины одну за другой в пулеметный окоп, смешивая и переворачивая там все с жестоким безжалостным остервенением.

Стоило утихнуть минометам, как фашисты поднялись в очередную атаку. Они достигли прохода, и теперь пулеметчику приходилось сложнее.

- Меняй позицию, - сказал Степан, меняя ленту в пулемете. – Все, последняя. Без МГ нам придет конец.

- Не умирай раньше времени. Поживем еще.

Алексей пополз к небольшому кустарнику позади окопов. Немцы закидали гранатами ребят у машин и получили еще поддержку в виде двух гробовидных бронетранспортеров. Их пулеметы работали почти безостановочно. Лента, как ни берег патроны Алексей, закончилась. Теперь осталась лишь винтовка. На его глазах младший лейтенант получил ранение при броске гранаты. Увидел, как метнулся в его сторону Степан. Снял немецкого стрелка, бравшего на мушку друга. И понял, больше не удержаться. У него четыре патрона всего. Много не навоюешь. Алексей бросился к ячейке, где оставили раненого. С трудом вытянул наверх и потащил волоком к кустам. Оглянулся назад. Степан бежал один. Слева еще раздавались редкие выстрелы.

Вдвоем они перетащили раненого в лес и, углубившись в него, без сил упали на траву. Не было слов, не было эмоций, только усталость.

- Где я? – вдруг раздался еле слышный голос раненого.

- В лесу, - так же тихо ответил Степан.

- А как же…

- Никак. Смяли нас. Может быть еще кто выжил.

Около часа они потратили на восстановление сил. Надо уходить. И они двинулись дальше, вытаскивая на спине раненого и меняясь как можно чаще. На троих у них оказалось восемь патронов. Еды дня на два - три можно было растянуть. В какой-то день они вышли к Столбцам. Одна из местных, что встретилась им, поведала о взятии города немцами. Разжились лепешкой и луковицей. Решили идти на Минск. Шли, отдыхали, прятались, шли. Раненому стало хуже. Все дороги были заняты немецкими войсками, пересекать которые доводилось только ночью и с опаской.

К вечеру, непонятно какого дня, вышли к опушке лесного массива. Обрадовались, что здесь можно затеряться. Но вскоре поняли другое. Они в ловушке. Дальше шло болото. Гнилые деревья, обросшие мхом, высокие травы отнимали уйму сил. Степан попытался в нескольких местах пройти по зыбуну, но проваливался почти полностью, и Алексей с помощью длинного шеста вытягивал его из негостеприимного болота.

Решили выйти к опушке и пройти подальше по окраине леса. Голодные, оборванные, уставшие, с трудом дотащили раненого к выходу из леса.

- Хальт! – резкий окрик бросил их в траву.

Они одновременно вскинули винтовки, сделали выстрелы, перезарядили, выстрелили. Но патроны, после небольшой перестрелки, закончились, а по ним работал МГ.

- Рус, сдавайсь!

Степан и Алексей переглянулись. Молча вытащили комсомольские билеты и письма из дома. Алексей вынул смертный медальон, покрутил его в руке и отправил к документам. Корень высокой стройной сосны стал вечным хранителем спрятанной тайны…

- Может, сбежать получится? Вот только…

Его взгляд упал на раненого. Но несколько пуль пробили бедолаге грудь.

- Это, наверно, к лучшему, - сказал Алексей. – Все равно бы добили, а так погиб в бою.

Они молча встали и подняли руки. Довольные немецкие солдаты, улыбаясь, что-то говорили, смеялись, заставив друзей скинуть амуницию.

Оказалось, что недалеко проходит проселочная дорога, и на ней под конвоем уже стояли около двух десятков красноармейцев. Они молча влились в их состав. Через несколько минут группу военнопленных погнали по дороге.

Алексея передернуло, когда он вспомнил, как немец подошел к убитому бойцу и с наслаждением воткнул в него штык. Затем прошелся по карманам и выкинул все найденное в траву. Сплюнул на бойца и засмеялся в ответ на фразу сослуживца.

- Какое число сегодня, братцы? – спросил коренастый паренек с оторванным от гимнастерки рукавом.

- Седьмое, - буркнул кто-то в ответ.

«Седьмое июля, а на следующий день был день рождения. Последний день рождения. Двадцать три года. Так мало пожить довелось», - Алексей тяжело вздохнул.

В голубом осеннем октябрьском небе ни облачка. Прохладно. Зиму здесь вряд ли кто переживет.

- Живой еще, - послышался безразличный голос.

Рядом стоял высокий парень в пробитой пулей пилотке и тупо смотрел на Чернова.

- Живой, - ответил Алексей.

- Недолго нам осталось, - сказал парень и ушел.

«Неужели все живут ожиданием смерти? Хотя ничего удивительного. Степан говорил: вчера гнилую брюкву выгрузили вместо похлебки. И ничего, расхватали. Жрать-то хочется».

В животе заурчало.

«Надо же, сразу отреагировал. Болит где-то внутри, а что конкретно, невозможно сказать. И в горле пересохло. Попить бы».

Рука словно из ниоткуда, будто кто-то невидимый услышал Алексея, приподняла голову, и живительная влага влилась в горячее тело.

- Спасибо, - прохрипел Чернов и устало закрыл глаза.

Алексея и Степана взяли в Налибокской пуще, на ее западной окраине, где она начиналась. Не выйди они к опушке, кто знает, что ждало бы их потом. Теперь же их гнали куда-то, не разбираясь, били прикладами. Через несколько километров они вышли к тракту. Друзья подняли головы и ужаснулись. По всему протяжению дороги, на сколько хватал глаз, шла колонна пленных красноармейцев. Конвоиры грубо втолкнули всех в общий поток и, посмеявшись над упавшим пареньком, отошли в сторону и закурили. Степан и Алексей шли рядом, исподлобья разглядывая соседей и бросая короткие взгляды на конвоиров. Впереди раздалась стрельба. Прозвучала автоматная очередь, и дважды выстрелила винтовка.

- Эх, болезный, кто же в чистом поле побег совершает, - покачал головой мужик в годах в пилотке, но без гимнастерки.

- Убили?

- Убили, - как эхо снова отозвался он.

Так и шли. Проходили деревни и села. Вдоль дороги с обеих сторон стояли местные жители. Женщины и дети. Иногда им удавалось передать в колонну узелок с едой, лепешку или еще что-нибудь. В глазах женщин стояли слезы, руки дрожали. Дети, словно завороженные, провожали пленных красноармейцев. Кое-кто осенял идущих крестом, кто-то вместе с едой передавал рукописные молитвы от ран и болезней.

Когда начало темнеть, конвоиры поделили колонну и согнали с дороги. Им прислали помощь в виде какой-то армейской части, и они взяли пленных в кольцо. Сбежать оказалось невозможно. Разговаривать между собой тоже запрещалось. Выдали черствый хлеб и приказали спать.

Утром чуть свет пленных согнали обратно на дорогу, выстроили в колонну и погнали дальше. И опять деревни, села, женщины и дети с узелками и пыль. Июльская пыль белорусской дороги. Бежать не представлялось никакой возможности. К вечеру показался город.

- Барановичи, - произнес кто-то.

В город их не повели, свернули в сторону. Пространство, огороженное колючей проволокой с пулеметными вышками по углам. Здесь уже находились сотни пленных красноармейцев и гражданских, которых взяли с оружием или подозревали в них переодетых бойцов. В плен попали по-разному. Были раненые и контуженные. Младшие и средние командиры, даже политруки. Все ходили или сидели понурые, с опущенными плечами, словно держали непомерную тяжесть без всякой возможности ее сбросить. Взглядами старались не встречаться. Если завязывался разговор, то два – три вопроса, и расходились в разные стороны. Большая часть пленных молча выбирали место и спали, кто сидя, кто лежа. Алексей и Степан держались вместе. Из их полка никого не встретили. Выбрали место и тоже улеглись спать. Дневная усталость взяла свое.

Утром перед ними остановился среднего роста мужичок в сером костюме и долго, задумчиво смотрел на Алексея. Тот почувствовал взгляд и открыл глаза.

- Судьба все-таки подарила мне встречу со знакомым человеком!

- Василий Александрович!

Они трясли друг другу руки и впервые с начала войны улыбались светло и радостно. Степан хмуро разглядывал обоих.

- Степан, это учитель из Новосибирска Василий Александрович. У него родня под Минском.

Несколько минут счастья быстро растаяли. Разговор был рваным. Прыгали с одного на другое. Оказалось, что в Минск он приехал 21 июня вечером, и война застала его по дороге в село.

- А как вы здесь оказались? – спросил Степан, недоверчиво поглядывая на собеседника.

- Меня арестовали в селе. Сказали: переодетый солдат. И вот я здесь.

- Короче, гребут всех, кто может держать оружие, - сплюнул Степан и зло выругался.

Алексей обратил внимание, что в расположение военнопленных вошли немецкие автоматчики и начали расталкивать всех в разные стороны. За ними шли два офицера, чуть приотстав, следовал гражданский в темном костюме и шляпе. Когда они достигли середины, один из офицеров обернулся к гражданскому и что-то сказал. Тот сразу выбежал вперед и заорал:

- Стройся!

В это время автоматчики отделили часть пленных и заставили их выстроиться в две шеренги.

- Кто хочет служить Великой Германии, воевать с большевиками за свою Родину, шаг вперед! Вы получите одежду, питание, оружие, жизнь!

Строй красноармейцев остался стоять на месте. Полноватый офицер, по-видимому старший, пошел вдоль первой шеренги, вглядываясь в лица пленных. Напротив чернявого паренька остановился.

- Юде?

- Чеченец.

Офицер махнул рукой, и автоматчики потянули паренька в сторону выхода.

- Что ж, посмотрите, фашистские уроды, как умирают настоящие джигиты! – крикнул он и, оттолкнув конвоиров, гордо поднял голову и уверенно пошел туда, куда его направляли автоматчики.

Все замерли. Настороженный строй ждал следующих событий.

Офицер пошел дальше, никак не выразив свое отношение к чеченцу. Вот он остановился напротив другого красноармейца.

- Комиссар? Большевик?

- Красноармеец. Беспартийный, - обросший рыжей бородой боец лет сорока твердо смотрел в глаза немцу.

Офицер опять махнул рукой, и бойца увели. Из второй шеренги вывели еще четверых, но двоих почему-то отвели в сторону и оставили под охраной.

Затем из оставшихся пленных составили колонну и под конвоем увели из лагеря. Автоматчики повторили процедуру, и теперь Алексей, Степан и учитель стояли рядом во второй шеренге. Офицер также прошел вдоль первой, а затем и второй шеренги. На этот раз увели двоих. Строить в колонну оставшихся не торопились. Полноватый офицер неожиданно прямиком двинулся на Алексея. Сердце у него сжалось, ожидая худшего. Немец пристально посмотрел в глаза Чернову и взмахнул рукой, словно разделяя строй на две части. Так и оказалось. Тех, кто оказался слева, строили в одну колонну, а кто справа – в другую. Степан и Алексей оказались вместе, а учитель с горькой усмешкой лишь помахал им на прощание.

Привели их к железнодорожной станции, на которой стояли товарные вагоны. Прямо с марша началась погрузка. Людей загоняли в вагоны до предела, только чтобы закрылась дверь. Воздуха было мало, дышалось трудно, но старались терпеть. На первой же станции, когда остановились, из вагона вынесли троих умерших. И так на каждой станции до конечного пункта.

Дверь открылась, и солнце ударило ярким лучом в темный, забитый людьми, дурно пахнущий вагон. Подставили сходни. Немецкие солдаты с автоматами оцепили весь вокзал. У каждого вагона по две - три овчарки. Пленных прогоняли через коридор выстроившихся автоматчиков и строили у здания вокзала.

- Седльце, - успел прочитать Алексей крупные буквы, когда его дернули за рукав гимнастерки, принуждая двигаться быстрее.

Колонну охраняли автоматчики и собаки. Здесь уж точно не сбежишь. Степан хмуро вертел головой, Алексей почему-то опять оглянулся на буквы вокзала.

Дороги здесь были другими, ухоженными, хорошо накатанными. Из города их вели проселочной дорогой до деревни Воля-Сухожебрское. Именно так он услышал от офицера, который отправлял колонны с вокзала. Шли километров десять. Перед воротами остановили и из колонны вывели несколько человек. Больше их никто не видел. Остальных по одному загоняли на территорию лагеря для рядового состава, записывая фамилию, звание, год рождения, место призыва, воинскую часть.

Лагерь представлял из себя поле, расположенное недалеко от деревни, огороженное колючей проволокой, без бараков и землянок. С вышками по углам. Спали пленные прямо на земле.

Дальше потянулись дни, похожие один на другой. Кого-то уводили на допрос, кого-то на расстрел. Часто приходило пополнение из новых пленных. Иногда формировались колонны, и пленных из этого лагеря отправляли вглубь Европы в концлагеря.

Они со Степаном замышляли бежать, но в конце августа произошел побег, организованный ранее прибывшими красноармейцами. По сигналу тысячи военнопленных бросились на заграждения, прорвали своими телами колючую проволоку. Многие погибли под убийственным пулеметным огнем, но многим повезло уйти. Алексей и Степан сориентировались быстро, влившись в толпу бежавших. Им удалось достичь какого-то лесного массива, но вмешался его величество Случай. Алексей подвернул ногу и упал.

- Степа, уходи. У тебя есть шанс. Мне хромому не уйти.

- Лешка, а ну держись за меня.

Сутки они плутали по землям Польши, пока не наткнулись на одинокий хутор.

- Жрать-то как хочется, - вглядываясь в окна дома, прошептал Степан. – Ажно свело все внутри.

- Сдадут. Слышал, что болтали в лагере, как их поляки и зажиточные украинцы немцам выдавали?

- Без еды нам каюк. Долго не протянем. Давай рискнем. Авось, не сдадут.

Хозяин, крепкий мускулистый поляк, впустил в дом. Женка накрыла на стол, вправила Алексею ногу. Хоть и говорили на разных языках, но прекрасно друг друга понимали. Хозяин угостил забористой самогонкой, и друзья поплыли. Отвыкли от таких угощений. Не сдержались, вот и закемарили прямо за столом. А может и хозяин чего подсыпал в пойло.

Проснулись от грубых ударов по ребрам. Автоматчики не церемонились, пинали, куда попадет. Сказка закончилась. Ограждение лагеря уже восстановили, когда Степан и Алексей вновь пересекли ненавистные ворота.

Потом был допрос, один, затем второй, третий…

«Зачинщиков хотели узнать. Знал бы – не сказал. Степана тоже допрашивали, но один раз всего. А меня вот три. Хотели склонить к сотрудничеству. Дулю вам с маслом. Того, что произошло в деревне, недалеко от Новогрудка, ни за что не забуду. Эх, оружие бы мне…»

Стало неожиданно трудно дышать. Появился хрип.

- От судьбы не уйдешь, видно, так на роду написано. Жаль только одного: родню не увижу. Мать, сестер, племяшку, - Алексей невольно улыбнулся. – Голос что-то у меня скрипит, словно ржавый. Дай Бог, чтобы Василий вернулся домой живой и здоровый. Ты, это, Степан, прости меня за все. Ты самый лучший друг…

Чернов сжал руку друга, и мир постепенно стал погружаться в темноту. А где-то, совсем рядом, звучала песня…

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

Степан смотрел в его глаза с отражением неба, на слезинку, выползшую из уголка глаз и медленно скатывающуюся по щеке. Степан закрыл веки другу и поднял взгляд вверх, где октябрьское солнце лучилось на синем фоне. А из повлажневших глаз по щеке скатилась небольшая скупая мужская слеза…

3111567310

Пленные красноармейцы. Фото из интернета

А.Р. Дюков

«За что сражались русские люди»

«На стоянке в Казани борт о борт к пароходу прицепили баржу. На барже ехали они — в непривычной форме, не разумеющие по-русски. Пленные немцы.

«Пришибленные, подавленные, а рядом весело гудим мы, молодежь, уверенная, что колесо войны вот-вот повернется в другую сторону, — вспоминал о той первой встрече с врагом новобранец Юрий Глазунов. — Это позже мы их, немцев, возненавидели за все, что они сотворили на нашей земле. А тогда делились с ними папиросами, чем-то угощали из жалости, а они приходили к нам за кипятком. Для нас пленные были выбывшими из игры».

Эта фраза — «для нас пленные были выбывшими из игры» — по-видимому, является лучшей характеристикой советского отношения к проблеме плена в первые месяцы войны. Поэтому, когда положение становилось по-настоящему безысходным, многие красноармейцы все же предпочитали плен смерти, тем более что в немцах еще видели братьев по классу, которые вот-вот обратят штыки против фашистского режима. Бойцы Красной Армии еще не знали, что для германских войск, продвигавшихся все дальше на восток, пленные не были «вышедшими из игры», что в этой войне слова «плен» и «смерть» становятся синонимами.

Для одних — раньше, для других — позже».

По материалам Белорусской военной газеты «Во славу Родины»

85-я стрелковая дивизия: погибали, но не сдавались

Автор: Майор Александр Севенко

«27—28 июня танковые группы Гота и Гудериана, соединившись восточнее Минска, замкнули кольцо окружения вокруг 3-й, 10-й и 4-й армий Западного фронта…

Воины 85-й стрелковой дивизии проявили в боях за Гродно массовый героизм и нанесли значительный урон превосходящему противнику. Большинство бойцов и командиров, с честью исполнив свой долг, погибли в боях, другие стали первыми партизанами. Значительную часть раненых в боях 22—25 июня (кроме воинов 59-го полка) благодаря расторопности командира 48-го дивизионного медсанбата удалось эвакуировать в тыл. Лишь небольшая группа красноармейцев, преимущественно из батальонов, задействованных на строительстве дотов 68-го УРа в приграничной полосе или тяжело раненных на местах последних боев, попала в плен к фашистам.

Группа бойцов и командиров дивизии вышла из окружения северо-западнее Мозыря вместе с частями 24-й стрелковой дивизии генерал-майора К. Н. Галицкого.

15 июля 1941 года остатки соединения под командованием полковника К. Ф. Скоробогаткина вышли в полосу обороны 172-й стрелковой дивизии под Могилевом, чтобы продолжить бой с врагом, из которого живыми вышли лишь единицы.

19 сентября 1941 года 85-я Челябинская стрелковая дивизия была расформирована. Но ее номер вскоре был присвоен одной из дивизий Ленинградского ополчения.

…Сегодня о подвиге воинов 85-й стрелковой дивизии знают немногочисленные ветераны и потомки местных жителей. Как вспоминают последние живые свидетели, только на одном поле на южной окраине Гродно, возле деревни Гнойница, геройски погибли около тысячи военнослужащих».

Галина Романчук

«Гродненская правда»

«Самый крупный побег за всю Вторую мировую войну совершили советские военнопленные, которые были собраны в лагере Сухожебры (Польша). В августе 1941 года тысячи военнопленных по сигналу бросились на заграждения из колючей проволоки, прорвали их и вырвались на свободу. Большинство из них было скошено пулеметными очередями, однако немало людей смогло уйти».

«Мы не наблюдали массовой капитуляции, — писал в отчете генерал Герман Гейер, чей 9-й армейский корпус участвовал в создании и ликвидации Белостокского котла. — Однако число пленных было огромно. До 9 июля IX корпус захватил более 50 000 русских, несмотря на то, что в некоторых случаях они сражались весьма мужественно и ожесточенно...» Через несколько абзацев генерал вновь вернулся к столь поразившему его факту: «Все русские отряды от границы до Минска не капитулировали, но были рассеяны и уничтожены».

Германский хирург профессор Ханс Киллиан в своих мемуарах описал одну из маршевых колонн военнопленных следующим образом:

«То, что к нам приближается, оказывается стадомрусских военнопленных. Да, именно стадом: по-другому это невозможно назвать. Поголовье насчитывает примерно двадцать тысяч. Их захватили во время последнего окружения... Они идут со скоростью не больше двух километров в час, безвольно переставляя ноги, как животные. Иногда слышатся окрики полицейских, то там, то здесь раздаются предупредительные выстрелы, чтобы внести в ряды порядок... Жуткая процессия, состоящая из привидений всех возрастов, проходит мимо нас. Некоторые обриты наголо и без шапок, у других на голове меховые шапки-ушанки... Встречаются среди них и старики с длинной бородой... Едва ли кто-то из них смотрит на нас. Мы замечаем, как какой-то изможденный человек, покачнувшись, падает на землю...»

А.Р. Дюков

«За что сражались русские люди»

«Упорное сопротивление русских хоть и стало неприятной неожиданностью, но на исход окружения повлиять не могло. Общевойсковые армии, следовавшие за танкистами, выстраивали внутреннее кольцо и рассекали оказавшиеся в котле советские части до тех пор, пока те не теряли управление. Некогда вполне боеспособные подразделения Красной Армии распадались на мелкие группы, каждая из которых спасалась самостоятельно, и тогда захватить тысячи и десятки тысяч пленных не составляло особого труда.

Тем более что в первый месяц войны ни бойцы РККА, ни их командиры, ни даже руководство страны не видело ничего особенно зазорного в сдаче в плен. Войны без пленных не бывает — такова жизнь!»

ЧЕРНОВ АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ

Родился 08.07.1918 года в г. Пенза Куйбышевской области, Каменский район.

Призван в армию 15.09.1939 года Мошковским РВК Новосибирской области вместе с мужем сестры Косенковым Василием Алексеевичем. До призыва работал в совхозе «Большевик», село Буготак.

Призван на Дальний Восток. Служил в 1 армии в г. Спасск-Дальний.

Рядовой стрелок.

В 1940 году часть передислоцирована на запад. Батальон или рота, в котором он служил, был оставлен в городе Челябинске и вошел в состав 85 стрелковой дивизии. В мае 1941 года дивизия передислоцирована в город Гродно в Западный Особый военный округ. 85 с. д. вошла в состав 3 армии. Последнее письмо датировано началом июня из города Гродно.

Попал в плен под Минском 07.07.1941 года.

Содержался в шталаге 316 в Польше.

Деревня Воля-Сухожебрское, лагерь «В» (85 км от г. Варшавы, 10 км от г. Седльце).

Умер в плену 07.10.1941 года.

Захоронен здесь же, в братской могиле.

4064042545

слева Косенков Василий Алексеевич, справа Чернов Алексей Степанович, фото 1939 или 1940 года.

РЯДОВОЙ СТРЕЛОК

повесть

Ответственный за выпуск Косенков Е.Н.

Компьютерный набор Косенков Е.Н.

Редактор Третьякова Н.В.

Корректор Федорчук Л.М.

Подписано в печать с оригинал-макета.

Бумага гр/м. кв, формат , печать цифровая.

Усл. печ. л. Тираж 300 экз., заказ № .

Цена договорная.