Читать онлайн
"Всё по-взрослому"

Стынет в озере вода,

Наступают холода,

Да стыдливо раскраснелись клёны...

Улетает в никуда

Дней коротких череда,

Только ветра в проводах глухие стоны...

То ли – иней, то ль – роса,

Серебринка – в волосах,

И суставы на погоду тянет...

Зреют ливни в небесах,

Кружит осень лета прах,

Ничего не жду, она опять обманет...

Лилия Скляр

Осенью Егора частенько накрывало вуалью необъяснимого настроения с привкусом пряной грибной сырости и лихорадочным оживлением удивительно приятного возбуждения. Его воспоминания пахли ностальгической грустью, неоправданными надеждами, смутными желаниями и чем-то ещё до одури приятным, щекочущим нервы, обостряющим восприятие действительности и рефлексию интуиции.

Осень всегда удивительна. Казалось бы – сезон начала конца, когда всё вокруг замирает. А на душе светло. Время контрастов, когда тонко чувствуешь запахи, вкусы, ярче обычного воспринимаешь красоту окружающего мира, когда неожиданно вспыхивают давно забытые переживания и эмоции, душа предвкушает явление чуда, не важно, какого, и так остро волнует магия огня.

А как уютно становится дома. Опять же любовь: не роковая вспышка – самое настоящее чувство. Которое было.

Было.

В памяти Егора всплывали фонари, тускло мерцающие в тёмных обветшалых дворах, коты, противно голосящие в глухих подворотнях: от холода, голода и неразделённой любви, которую им предстояло, во что бы то ни стало завоевать в кровавых стычках с другими пылкими претендентами, чтобы доказать свою состоятельность.

Отчего-то котов было особенно жалко.

Начало студенчества было ознаменовано зубрёжкой, скудным рационом питания, сумбурными встречами в тесных комнатках общежития, лихими скандальными попойками, несовместимыми в принципе случайными компаниями, телефонными звонками в никуда, лишь оттого, что тоскливо и грустно: он совсем один в большом чужом городе. А внутри пустота.

Чего искал, о чём думал? Странное чувство, будто всё это происходило не с ним.

Потом в его серых буднях появилась она, Вероника Евгеньевна, женщина-праздник, преподаватель экономики: худая, нереально невесомая женщина с утончёнными чертами лица, невероятно чувствительной кожей и скульптурными пропорциями тела. Импульсивная, темпераментная, удивительно эмоциональная, с избыточно уязвимой психикой и лирическим восприятием всего на свете, но такая желанная, такая вкусная, просто дух захватывало.

У неё была малюсенькая комната в коммуналке. С телефоном, доставшимся от прежнего жильца, служащего в прокуратуре. Наверно про телефон и номер попросту забыли.

Проводная линия коммуникации была для любовников, которым приходилось строго соблюдать тайну, чтобы не нарушать нормы морали, буквально дорогой жизни.

Они дышали друг другом.

Долго дышали, глубоко.

– Мне так хорошо, когда представляю, что ты набираешь мой номер (не просто так, потому что соскучился), как приветливо, немного иронично, совсем чуточку, улыбаешься в трубку. Не знаешь, с чего начать. А я знаю! Знаю, о чём ты думаешь. И чего хочешь, причём всегда – тоже знаю. И я этого хочу. Можешь убедиться, потрогать. Я от тебя ничего не скрываю. Потому что люблю!

Неожиданно-долгожданная близость с женщиной на целых десять лет старше под плакучие аккорды гитарных струн, под трогательно проникновенный голос прекрасной исполнительницы, доступной лишь для него одного, до невменяемости родной и нежной, был волшебным началом по-настоящему взрослой жизни.

Такое не повторяется. Никогда!

Судьба не позволила сказке длиться вечно, хотя душа не соглашалась поставить точку.

Обстоятельства оказались сильнее чувств.

Была ли это любовь – кто знает! Наверно подобные сюрпризы необходимы для духовного и физического развития и не лишены смысла.

Память не зря настойчиво возвращала Егора к этому знаменательному событию, неизменно привязывая давно пережитые ощущения к тем, что будоражат тело и душу здесь и сейчас.

Сердце реагировало на нечаянные ассоциации мгновенным выбросом адреналина, бешеной пульсацией крови, головокружительным послевкусием с разнообразными оттенками беспричинной, но весьма характерной чувственности.

Иногда Егору казалось что осень – разновидность счастья с мистическим подтекстом, которое сложно объяснить словами, но можно прочувствовать.

В сложных жизненных обстоятельствах Егор обычно бросал в воздух монетку. Этому тоже научила Вероника Евгеньевна.

Пока серебряный диск вращается, переживаешь, сомневаешься, предпринимаешь попытку силой мысли остановить её в нужном положении и надеешься на благосклонность судьбы. Важно без тени сомнения принять знак как руководство к действию и верить – всё будет хорошо. Dum spiro spero: пока дышу – надеюсь.

– Со мной нет никого, – рассуждал Егор, ожидая автобус, который должен вот-вот привезти с полевых работ жену, – я опять абсолютно ни с кем, потому что не с кем, потому что мне никого больше не надо, потому что меня (таково предчувствие) предала самая родная, самая близкая женщина на свете. Вокруг пустота, вакуум, в котором хочется раствориться без остатка: перестать дышать, прекратить быть. Как же больно говорить о любви в прошедшем времени!

Очень странно, что ностальгия остро проявилась именно теперь, в разгар золотой фазы осени, самого любимого и памятного времени года.

Началось это тремя неделями раньше, в начале сентября, когда Рита отправилась с третьекурсниками на помощь селянам в уборке картофеля.

Это ежегодное мероприятие было обыденным, привычным. Преподаватели отвечали за своих студентов не только в стенах alma mater. Картошку рыли даже профессоры и доктора наук.

Так было всегда.

Или почти так.

Во всяком случае, в их семье картофельные баталии не были драматическим событием.

Егор вызвался проводить жену до автобуса. Разлуки он переносил тяжело всегда.

Прощание было оживлённым. Институтское начальство не поскупилось: заказали духовой оркестр, потрясающе эффектно исполняющий чарующие вальсы.

– Давай покружимся, Рита. Есть повод, я уже скучаю.

– А давай! Согреемся, вспомним молодость. Мной ведь ещё можно увлечься, да?

– Ещё бы! Ты, Риточка – сама жизнь!

Группа отъезжающих состояла в основном из девочек: очаровательных, худеньких, бойких.

– Совсем как тогда, – подумал Егор, вспомнив некстати ту волшебную осень и Веронику Евгеньевну в ней. Их близость тоже вызревала на картошке. Вот только вальсов в их жизни не было, потому, что приходилось соблюдать инкогнито.

Спали студенты вповалку на грубо сколоченных нарах. Сентябрь охапками рассыпал затейливо разрисованные абстрактными узорами листья, а в молодых телах ни на минуту не прекращалось буйное цветение, которому не были помехой ни дожди, ни холод, ни липкая грязь, ни скудное питание.

Желание причинить хоть кому-нибудь радость будоражило Егору душу. Пусть не саму радость, её предвкушение: блаженный трепет в ожидании пугливого чуда, лихорадочное возбуждение, волнительный азарт, чувственную дрожь. Каждому в юности хочется не тлеть, а гореть.

Как все в его впечатлительном возрасте, юноша бредил желанием любить. И ведь было кого. А приглянулась она, Вероника Евгеньевна.

Учительница вела себя как обычная студентка, хотя была намного старше. Она и выглядела ровесницей: трогательно беззащитной, призрачно невесомой, удивительно хрупкой. Ощущение эфемерности усиливали огромного размера серые глаза, выражающие отчего-то крайнюю степень удручающей меланхолии. Так обычно выглядит неприкаянное одиночество.

Именно по глазам и можно было определить её возраст.

Сквозь её прозрачную бледно-голубую кожу явственно просвечивали мраморные узоры кровеносных сосудов. Удивительно упругую грудь она никогда не подвергала насилию: дерзкие бугорки аппетитной формы самостоятельно удерживали устойчивую выпуклость. Соски яростно рвались наружу сквозь податливую ткань лифа.

Рядом на лежанке они оказались не совсем случайно: Егор намеренно выстроил цепочку событий, предшествующих этому.

От спящей женщины исходил удивительный аромат, вдыхая который можно было сойти с ума от избытка желаний.

Стоит ли описывать банальное стечение обстоятельств, которые не могли закончиться иначе как любовью: ведь он мужчина. Во всяком случае, мог им стать с помощью Вероники Евгеньевны.

Если женщина захочет его разглядеть.

Вероника Евгеньевна против воли млела в присутствии Егора. Юноша сгорал в пламени страстей даже на расстоянии.

На картошке они вели себя чинно, разве что шёпотом обнимались, когда никто не видел, но потом, дома, в её уютном гнёздышке… что же они вытворяли!

Как же смачно в сумеречной мгле его обнажённый силуэт, грозно нависавший над поверхностью кровати, сосредоточенно вколачивал в стонущую под его тяжестью лакомую неподвижность нечто весьма важное.

Он помнил томные сдавленные стоны, протяжное, с нарушениями ритма и глубины порывистое грудное дыхание, ритмичный скрип матрасных пружин, перемежающийся сочными звуками, причудливо мелькающие в сполохах отражённого света тени на светлых обоях и простынях.

Помнил расплывчатые контуры обнажённой грации с воздетыми к небу руками в отражённом от стен лунном свете, изумительно совершенные, изысканно роскошные: осиную талию, широкие бёдра, высоко вздыбленную грудь, бледно-голубую, с блёстками влаги удивительно бархатистую кожу.

Что было – то было. Быльём поросло. Это далёкое прошлое. Рите он ни разу не изменял. Разве что мысленно.

Какой мужчина не проводит взглядом очаровательную озорницу, не разденет её в предприимчивом воображении. Основной инстинкт. С ним не поспоришь. Но фантазии не в счёт. Химеры не имеют плоти, к ним нельзя ревновать.

Перед женой и совестью он был невинен как новорожденный младенец.

Преподаватели и студенты на пункте отправки выглядели одинаково – как туристы.

Рита неуловимо напомнила ему Веронику Евгеньевну: такая же стремительная, улыбчивая, стройная, такая же грудастая. Да и глаза… как тут не влюбиться?

– А спать, спать вы будете отдельно, – спросил Егор, отчего сердце ускорило ритм.

– Откуда мне знать. Каждый год по-разному. Давай прощаться. Так, шестой отряд, занимаем места в салоне автобуса! Виктор! Савельев, вам отдельное приглашение! Всё, Егорушка, чмоки-чмоки. Адрес совхоза оставила на письменном столе. В выходной можешь подскочить, если будет желание и время. Целоваться не будем, неудобно.

– Неудобно что?

– Это же дети. Не надо их провоцировать.

– Вот оно что!

– Уж не ревнуешь ли ты, проказник?

– Ладно, проехали. В щёку-то можно?

Когда автобус отъехал, Егор почувствовал как нечто неуютное, тревожное, энергично внедряется в мозг, причиняя душевную муку.

Савельев.

Виктор.

Больше жена ни к кому индивидуально не обращалась. И смотрел он на Риту как-то не так, по-особенному, мимолётом что ли, но цепко, словно проколоться боялся. Опять же, до руки её дотронулся, когда в автобус садился.

Самоуверенный, ладно скроенный, крепкий. Совсем как он в молодости.

Егор задумался. Начал припоминать детали прощания, подгоняя мимолётные наблюдения под сиюминутные ощущения.

Он всегда сомневался, даже в том, что сам завоевал чувства Вероники Евгеньевны. Она могла ловко манипулировать его незрелыми эмоциями. Женщины умеют выдавать свои цели и помыслы за желания самого мужчины.

Веронике нравилось ощущать всей ладонью его приподнятое настроение. Ещё больше – руководить нескромными желаниями. Казнить или миловать – решала исключительно она. Но Егор был уверен в личной способности запросто высекать искру неистового женского вдохновения и любопытства, в личном праве принимать за двоих решения, в умении возбуждать страсть до точки кипения, до помутнения в мозгу.

Похоже, он ошибался. Как тогда, так и сейчас.

Странного характера дрожь прокатилась по телу, причиняя телесное и духовное страдание, выводя из равновесия. Он не слепой, скорее всего, правильно расшифровал настроение жены. Мальчишка явно откликнулся на едва уловимые знаки внимания, загадочно улыбаясь в ответ на чувственную приманку. Основной инстинкт ошибается редко.

– Вряд ли это была случайность! Что мне с этим предчувствием делать, на стенку лезть? А если ошибаюсь? Отчего самое важное выясняется в конце, когда изменить ничего невозможно, когда жизнь состоялась, когда все мелодии сыграны, даже звуки вальса и близость в танце не прибавили счастья, лишь усилили драматизм ситуации? Почему жизнь мимолётна и в значительной мере случайна?

Мысли медленно разрушали привычный, сбалансированный во всех отношениях внутренний мир. Его личный мир.

Странное ощущение. Словно у тебя, умирающего от голода, забирают последнюю кровь.

Егор долго не решался бросить монетку, – все врут, почему она должна открыть неудобную правду?

Щелчок. Ещё мгновение, пока серебряный диск кувыркался, он на что-то зыбкое надеялся.

Так не хотелось верить взбесившейся интуиции. Может быть, забыть, сделать вид, что ничего не происходит? Живут же люди в парах, не замечая друг друга: по инерции, по привычке. Изображая любовь, благополучие и счастье.

“Доброе утро, любимая! Извини, вечером буду поздно. Работа.” А сам к любовнице. Супружеский секс для здоровья вечером в пятницу. И свобода от всего. В том числе от ответственности. Скучно, противно! Да и не получится. Врать не умею. А пора бы научиться.

Савельев первым соскочил с подножки автобуса при встрече, подал Рите руку. Увидев Егора, суетливо отвёл взгляд, занервничал.

В глазах жены сквозило лихорадочное возбуждение, щёки и шея рдели пятнами, выдавая нервное напряжение, руки не находили себе места, глаза рыскали.

Поцелуй отвергла, по той же странной причине, что и при прощании.

Егор покрутил в ладони серебряную монетку, но бросать не стал, ограничился пристальным взглядом глаза в глаза.

Рита тоже не умела лгать.

Смущение разлилось по щекам. Руки и губы дрожали, выдавая притворное лицемерие, цепляющееся за призрачную возможность уйти от ответа.

– Всё ясно!

– Что тебе ясно, телепат! То, что я устала? Давай не будем выяснять отношения при посторонних. Не знаю, что ты себе придумал. Дома всё в порядке?

– У Лизы пятёрки по всем предметам. Англичанка хвалит. У Ромки зуб выпал. Вчера манту сделали. С велика упал. Как видишь, живём, дышим. А у тебя? Считаешь, нам есть что выяснять?

– Тебе виднее. Не я начала инициировать обряд жертвоприношения.

– Ну да, ну да! Дети тебе сюрприз приготовили. Стол накрыт. Вино, цветы. Я… еле дождался.

– Спасибо!

– Как он тебе?

– Ты о чём?

– О Савельеве. Сексуален, привлекателен, улыбчив, функционально активен, не прочь приударить, набраться опыта.

– Бредишь? Он ребёнок. Как тебе не стыдно!

– Замечательно выглядишь, Рита. Опытность и доступность возбуждают. Вдохновляют, щекочут нервы. Я бы и сам не прочь прямо сейчас залезть тебе под юбку.

– Думай, что говоришь! Сейчас ты меня сильно обидел. Я замужняя женщина, к тому же мать. Угомонись. Где ты нахватался пошлости!

– Я прожил с тобой пятнадцать лет, дорогая. Неужели думаешь, что удастся меня одурачить? Ты горишь как институтка, только что расставшаяся с девственностью; выглядишь, словно блудливая собачонка, сбежавшая от хозяина по интимной нужде. У тебя в глазах коктейль из чувства вины и необъятной похоти. У мужчин тоже есть интуиция.

– Думай что хочешь. Почему не ты причина моего возбуждения? В конце концов, я не обязана выслушивать бред стареющего ревнивца. Едем домой. Мне срочно необходим душ. Три недели без гигиены – слишком утомительное обстоятельство. Напои, накорми, спать уложи. Тогда я тебя выслушаю. И вынесу приговор.

– Я надеялся, у нас всё по-настоящему.

– Чего же монетку не кинул, если сомневаешься? Ей ты доверяешь больше, чем мне, – а про себя отметила, что плохо знает мужа. “Экстрасенс хренов. Можно подумать, сам святой! Как ещё понять, что я всё ещё женщина: желанная, обаятельная, соблазнительная, сладкая. Как, если хоть раз в жизни не сходила налево! Мало ощущать себя молодой, нужно чтобы такой воспринимали другие. Всё! Убедилась и забыла. А ведь Егор меня действительно любит. И это здорово!

Но воздух всё еще звенел от напряжения.

– Ворон будем считать или домой добираться! Нашёл, чего предъявить. Ладно, целуй, чокнутый. Где я и где он, этот сопливый мальчишка! От кого, от кого, от тебя не ожидала подобных глупостей.

Забытый за двадцать дней аромат женских волос ввёл Егора в состояние интимного шока, отчего у него перехватило дыхание, – вот ведь зараза, опять обвела вокруг пальца. Было у неё с этим мальцом что-то бесстыдное, было. И что с того! Может, меня кризис среднего возраста настиг, завихрение в мозгу образовалось?

– Ты меня любишь, – робко опустив глаза, спросила Рита, разомлев от тепла в такси, доверчиво прижимаясь к мужу щекой, – мог бы ребятню к маме отправить. Я ведь соскучилась, дни считала.

“Врёт ведь. Очень убедительно, но так мило, – уговаривал себя Егор, – как жить без доверия? Наверно я опять всё придумал. Так бывает в разлуке. Долго не виделись. Боже, как же она хороша, моя Ритулька! Осень, опять же. Ностальгия. Отчего всё хорошее и всё плохое случается со мной именно осенью? Наверно что-то не так в мозгу. Или гормоны неправильно настроены. А мне всё равно нравится только эта женщина. Другой не надо.”

Рита закрыла глаза, расслабилась, что не мешало чувствовать учащённое Егоркино дыхание, выдающее восторженное волнение от предвкушения скорого интимного свидания.

– Простил, – облегчённо вздохнула Рита, что супруг наивно принял за трепетный стон и обещание сладостного блаженства.

– Непременно извинюсь, – твёрдо решил он, зарываясь лицом в густые пушистые волосы жены, в то время как рука непроизвольно скользнула в вырез блузки.

– Не здесь, Егорушка, не сейчас. Я тоже этого хочу, но мы не дети.

А город задорно тушил фары снующих во все стороны машин в переполненных иллюминациями перекрёстках улиц. Ему, городу, не бывает ни скучно, ни грустно, потому, что он никогда не спит и всех одинаково любит.

И ревновать ему в отличие от нас абсолютно некого.

Читатель мог подумать, что история закончилась на позитивной ноте, но, увы: один раз можно обмануть кого угодно. Приблизительно через месяц Егор основательно задумался о неизбежном разводе, потому, что это не он, а Рита сошла с ума, вцепившись клещами в недозрелого любовника.

Супруги жили вместе, но порознь. Почти год извращённых интимных пыток.

Бывали моменты, когда казалось, что хуже не бывает, что это дно, а значит, можно от него оттолкнуться, предпринять попытку приспособиться.

Дети ведь, семья, дом, мебель. И вообще…

Время пролетело незаметно. Савельев устал от интрижки, испарился, словно его и не было никогда. Обман зрения, мираж.

Можно наверно попробовать вернуть статус-кво, начать жить сначала.

Осенью, оголёнными нервами, проще принимать судьбоносные решения.

Егор как обычно шёл с работы, попал под пронзительно холодный проливной дождь с резкими порывами отнимающего живительное тепло ветра. Он не стал прятаться. Зачем? Жизнь превратилась в нечто бесформенное, однообразно неприглядное, серое. Идти, не разбирая дороги по студёным лужам было куда веселее, чем находиться в одной квартире с женщиной, которая по глупости вычеркнула его из жизни. Продрогнуть до костей, дело пары десятков минут. Зуб не попадал на зуб, ветер пробирал до костей.

– Заболею, умру молодым, – равнодушно констатировал Егор, – любовь без правил, это мерзость! Не эгоизм даже – развращённое самолюбие. А жизнь всё равно прекрасна! Пусть без жены. Уйду! Будь что будет. Дети поймут.

А Рита в это мгновение заливала слезами подушку, жалея себя. Она ведь верила в настоящую любовь, без оглядки следовала за мечтой. И что теперь!