ФАНТАЮМ

Описание: РАЙСКИЕ КУЩИ или Я НЕ ХОТЕЛ БЫ РОДИТЬСЯ НА ЗЕМЛЕ.
               
Лучше нету того Свету…

Местечко наше старожилы называют Лукоморьем, перенял и я за ними. Славное местечко. На Тверди о таком мечтают, но знают, что их ждёт после, тысячи из миллиардов – процент ничтожный. Идти на Твердь, вновь родиться – значит, отдавать старые долги, чему-то новому научиться. По меркам Лукоморья, большим спросом пользуются инкарнаты, освоившие творчество в какой-нибудь определённой сфере. По большому счёту, я тоже мог, но решил для себя на днях: больше на Твердь ни ногой. Семья не против. Жена обрадуется – образумился, наконец. Дети на всякий случай уточнят: «А если там конфликт, друзья твои пострадают?» – «Все сюда вернутся». Сюда – это в райские кущи. Название, конечно, я бы изменил. Там при входе, кириллицей, огромными буквами, так и полыхает, точно это что-то меняет. А вот жертвы транспортных катастроф, прибывающие на центральный вокзал, и без напоминания знают, куда занесло. Проводники в вагонах настолько доброжелательны – хоть к ране прикладывай.

Райские кущи. Со стороны выглядит, как на картинке, особенно небо и сады. Стою я как-то при въезде на объект, название критикую, про себя, само собой. Пролетал неподалёку шестикрылый Серафим, из кружки поливал местную тлю. Меня заметил – завернул для разговора:
– Любуешься?
– А чем ещё можно заниматься?
– Название поменять не хочешь?
– Столько веков одно и то же. Вот бы референдум…
– Правила знаешь.
– Я не хочу на Твердь.
– Многие не хотят. А родина в опасности?
– Здесь моя родина.
– Все так говорят. Стоит пойти на очередной круг – Бога нет, прогресс нуждающихся обеспечит, и всё такое: нам хоть уши затыкай. 
– Я на Твердь не хочу.
Серафим поискал под четвёртым крылом. Достал записную книжку с самописцем, сделал пометку и отправился дальше. Неужто взял на карандаш? Эх, чего же я не перевёл беседу в иное русло? Надо было спросить – откуда тля?.. На свой вопрос я получил ответ уже под вечер. Посидели с друзьями за кружкой местного эля да и разбежались. Прихожу домой – мать честная! Шпиль вымахал посреди цветочной клумбы. Сначала думал, супруга решила экспозицию изменить, к юбилею; у дамского пола юбилеев на порядок больше, чем у нас. Не сама, чтоб целиком, а та её часть, которая никогда не спускается на Землю. Ходит, как призрак, как первая ступень ракеты, пока другая часть на Тверди распевает песни… Вот эта призрачная часть заметила моё стояние над клумбой и вышла подышать, механически обмахиваясь от комаров. В прошлой жизни, а это наукой подтверждённый факт, жена перебила комарья – иным не снилось, поэтому за ней спустились Ангелы и прибрали – в расцвете сил, для окружающих к неожиданности полной. По пути доступно объяснили: «Видишь ли, сие местечко приготовлено для мелких грешников, чтобы минуты покоя по пальцам считали, ты же местную науку поставила в тупик; они комара занесли в Красную кни-гу». – «Только из-за этого?» – спросила она.– «Шутка, конечно. Муж развоплотился твой, заявку сделал, чтобы тебя немедленно в семью вернули… Кажется, нужда возникла: горы посуды накопилось, дети сами не в том возрасте, чтобы догадаться, очередь кому возглавить. Оно вполне объяснимо: родители в командировке. Дед не авторитет, бабушка накануне отправилась в очередное приключение – семья её набожная беспокоит; поживёт у них мальчиком, до восемнадцати лет, а там – армия, с воинскими почестями похороны. Перед отправкой пригрозила: вернусь и найду посуду в том же состоянии – берегитесь».
Итак, мы с половиной жены торчим у клумбы, она отмахивается от комаров.
– Перестань! Здесь кровопийц нет.
– Извини, привычка.
Пока мы помолчали, шпиль подрос почти на метр.
Я прищурил правый глаз, вполоборота глянул на неё. Защитница:
– Это не наши. Им некогда ерундой заниматься.
Я выдал законное:
– Если не наши, то кто?
– Этого я не могу сказать. Знаю, наши пытаются сплести верёвку и подключиться к интернету.
Я прижал к сердцу половинку, руками ощутил, как она прибывает в весе. Иногда раздражает страшно: слоняется тенью, поскуливает от бессилия… Пока даже поругаться толком не может, да ничего: скоро снова будем вместе. Как быстро она входит в курс событий, стоит умереть там.
Но тема затронута, нельзя невнимательным показаться:
– Такой верёвки никто сплести не сможет.
– Страшнее другое. Кто-нибудь за верёвку дёрнет – они и сверзятся на голову какому разгильдяю. Так всегда: за яблоками полезешь – останешься без штанов. – Жена сталкивается с подобным всякий раз, пока сторож не проучит. – Нет, это не пустые слова. Кто-то упал отсюда, внизу шёл инкарнат – в полном снаряжении: душа на месте, чакры безукоризненно качают энергию и отдают. Бах – сверху вторая сорвалась. По правилам гостеприимства, душа-хозяин обязан убежище предоставить, вплоть до выяснения причин и удаления сорванца.
– Представляю: в танке два экипажа, – заметил я.
– Не знаю, в танке побывать не доводилось. Говорят, в нём сексом невозможно заниматься.
– Было бы желание.
– Не верю. Одна знакомая… ладно, это в прошлом. Что с этим будем делать?

Мы молча наблюдали, как растёт шпиль. Она принесла рулетку. Несложные вычисления поставили нас перед выбором: или мы обратимся к местным органам, или сами устраним аварийное вторжение. Мало того, что вознамерились к нам с нечистыми планами, без согласования проекта, шпиль может проткнуть следующее небо. Живут там такие же, как мы, чуть лучше. Но если мы ничего не сделаем, они тем более… Поэты, музыканты – дай молоток, останутся без пальцев. Это мы простые, звёзд с неба не хватаем…
Жена принесла молоток, монтировку и плоскогубцы. Она любит наблюдать за моей работой; соскучились руки по настоящей, вот она и подвернулась. Сначала из иглы шпиля я выгнул фигуру, не имея ввиду ничего конкретного. Жена подала протест: «Это же Макдоналдса реклама». Я пока туговато соображал, эти перемещения с уровня на уровень, эти бесконечные просьбы знакомых – замолви там за меня словечко… Разве во сне увидишь такое: являешься на Небеса, весь в новом, ни пятна, ни складочки, и вдруг, с порога: «Там у меня приятель. Просит помиловать за ограбление банка. Нет, так он честный малый, совсем не жадный, просто однажды чу-точку не повезло». – «А ты не сказал ему, что сам в таком же положении, что скоро собираться в обратный путь?» – «Кажется, говорил». – «Хочешь вернуться и уточнить?» – «Не стоит». – «Это же твой друг! Деньги-то немалые пропили». – «Я банк не грабил». – «Будьте добры, напомните эту фразу перед следующей отправкой, у нас к вам будет предложение попробовать себя в ином качестве». – «Хоть намекните». – «Так и быть. У нас там активы затерялись». – «А я слышал, деньги вас не интересуют». – «Экий вы дотошный! Просто для порядка, пусть растут проценты».

Очнулся у себя в постели, жена рядом.
– С прибытием, дорогая! – Я обнял супругу. – Давно умерла?
– Сорок дней, как… Думала, не заметишь.
Вообще-то я многое замечаю, чего и не следовало бы, порой. Теперь вот – шпиль. А над нами соседи. Художники, композиторы разные. Мы люди простые… вот, тоже не отвыкну. Но это чистая правда: война – мы пушечное мясо, революция – мы вдохновлённая толпа, авария – мы пострадавшие; травмы, не совместимые с жизнью – это тоже мы… Мы гинем тысячами потому, что, как личности, себя не проявили. Мы – масса. Нам образование не даётся, мы заменяем павших у станков. Мы плодимся для статистики, мы кормим общество, мы скулим на кухнях, без телевизора мы не умеем жить. Это он, как представитель правительства, находится постоянно в доме, всё видит,слышит. Он всегда сообщает, что у других куда хуже, просто надо потерпеть.
– Принеси ножовку.
Она знает, где у меня и что лежит. Принесла – с вопросом подаёт:
– Ты со сколькими переспал?
– Кто теперь считает?
– Самец, чистый самец!
– Так статистика, президенты, цари и феодалы – с утра до вечера: «Плодитесь, плодитесь, плодитесь и размножайтесь…» – Точно без последнего слова не понятно. Чтобы до нас дошло, чтобы не забывали. Всё лучшее детям, себе – что осталось.
– Но для этого и существуют передышки. Ты вообще-то планируешь?..
– Больше я на Твердь не пойду!
Жена повисла на моих плечах. Ножовкой очень трудно пилить и обнимать. Одновременно невозможно. Как бежать из концлагеря и тут же входить, с новой партией. Эти партии растаскивают нас по сторонам, то стравят, то на демонстрацию позовут – просто никакой личной жизни. В прошлый раз я сказал себе – хватит! Никакой политики, семья и школа. Так школа подбросила сюрпризец. «За активное участие в жизни школы, ваша семья награждается младенцем из нового роддома. Родители не определились, им нужно поскорей к станку, да и педагогических навыков никаких. У вас хорошая семья, справитесь. Люди должны друг другу помогать».

Люди, население, электорат, толпа, масса, трудящиеся… По большому счёту – болото, комары да муравьи. Вот элита – не идёт, а плывёт, не дышит, а вдыхает, не трясётся, а на амортизаторах. Очереди не для них. Помню, водки захотелось… Смотришь в стакан – что за жизнь? Почему отец не отдал в институт? Тоже смотрел в стакан и спрашивал о том же. Нам нет дороги наверх, надо потом и кровью искупать какие-то древние долги. Одна бабушка – очень мудрая женщина, гадала мне: «Ты был царём однажды, тысячи слуг вокруг. Теперь тысячи раз слугой отработаешь тот единственный раз. Все мы бывали царями да царицами, чтобы тысячу лет и жизней спины гнуть. В долг залазить просто. Загляни в банк, посоветуйся – тот же случай. Заруби на носу: на чужой каравай рот не разевай». Так и живём: тут – бочку соляры, там – сахара мешок. Никогда не выйдем из замкнутого круга, пока за ум не…

Немного увлёкся, давно с женой не виделись настоящей. Ножовка подросла вместе со шпилем. Сходить, что ли, попроситься к старшему этажа? Комнатка у них там есть, где можно посмотреть со стороны, как бы между перекрытиями. Говорят, если недолго, оттуда хорошо просматривается пол нашего этажа и потолок нижнего – то есть, жителей Земли. Объект секретный, для особо доверенных. Можно многое разглядеть с потолка: куда гнут политики, где неоткрытые месторождения, какая валюта станет главной завтра – одним словом, «много будешь знать». А когда много знаешь – вперёд, на Твердь. Стать посмешищем для атеистов: «Я знаю Бога». – Они: «Бога нет – есть министерство образования». Сломался, отступил от веры – ступай на новый круг.
Для особо доверенных имеется в комнатке особая труба: заглянул – и видишь, чем в аду промышляют, какие ценности, за что бьют. Но я не вхож, не льщу себе, как и другим. Кого-то обогнать, успеть, добыть – это не моё.
Взглядом поправил угол дома; в моё отсутствие некому. С детьми всё труднее: мы их не понимаем, они нас, почему-то дед с бабой с ними – не разлей вода. Вот стану дедом – я себе внучат нарожаю, тогда и посмотрим, кто кого переплю… Нет, до этого ещё дожить… По закону, надо сто сорок чужих вырастить, чтобы тебе внуков разрешили. Если при жизни там не нарушил первоначальный образ, то всякий раз, пускаясь в очередное приключение, красивше и красивше облик получаешь; те, которые идут к пластическим хирургам, всё хуже и хуже с каждым разом. Последнее предупреждение – и отправляйся в плаванье с одной ноздрёй, с одним глазом, без рук, без ног, раз без головы…
– Не ходи туда, – говорит жена. – Я соскучилась. Слышала, кто там побывает, записывают в члены профсоюза.
– И давно это? – Последнее решение я стал вытаскивать из эфира – пока не укоренилось, всё можно отменить. Стать членом профсоюза – как кресло пробить головой и на плечах оставить. Стыдно сказать, на чужих собраниях сидеть, поднимать руку, голосовать за чужую волю… Лишь в одном воплощении удалось улизнуть: в Новой Зеландии, папуасом. Двадцать семь лет беззаботной жизни, только слушайся вождя. За партой не сидел, зато правило усвоил: кто первым нападёт, тот и победил. Мы напали первыми. Самцов убили, детей съели, жён увели с собой… Именно с той поры у меня к людоедам стойкое отвращение. Рыба вкуснее, поэтому у нас в доме по четвергам рыбные дни. Стоит услышать, что кого-то съели – меня так и выворачивает наизнанку. Стойкий рефлекс, на двенадцать жизней прививки хватит. С тех пор я больше рыбаком: китайским был, норвежским; китов не бил: что-то подсказывало мне, в долги большие влезу.

Сели ужинать, я у окна. Пик здания клумбу разворотил вконец. Ножовка видна снизу, свою по рукоятке из тысячи узнаю. Жую, ломаю голову над задачей. Пусть кто скажет, что здесь жить легче. Нет, я согласен, против Тверди. Главное отличие – лестницы запрещены, только силой Духа можно подниматься и вершить дела. Само собой, греха нет и Серафима попросить. Только может оказаться, он набирает добровольцев для военного конфликта: сунешься туда, а там уже стреляют, рвутся бомбы, мины. Это раньше дурака валял, то к националистам примкну, то к религиозным фанатам…
– Али рыбу разлюбил? – Жена приготовила, постаралась. Секунды за две стол накрыт, всё в лучшем виде. Дети на диете, им домашняя пища не подходит. Пища предков, как дурное наследие. Слишком занижена самооценка: они всё норовят изобрести нечто своё, уже название есть – кыштин: это не рыба и не вишня, а нечто среднее.
Я ломаю плавники, отделяю мясо от хребта. В рыбьи глаза могу засмотреться и вспоминать…
– Что происходит? Кто тебе там дорогу перешёл?
– Знаешь, была одна скрипачка. Попалась на глаза. А как смычком волшебным выводила – не забуду, видно, никогда.
Жена исчезла, пробежалась по соседям. Не успел поужинать, она со скрипкой появилась. Хочется думать, одолжила.
– Теперь я тебе буду играть! Мне две песенки показали.
– Попробуй.
Она старалась очень, с протестом соседи все почти сбежались. Меня потряхивало слегка на поворотах, но не более того. Она загадочно улыбнулась. Она у меня понятливая, как никто другой, с неподдельным сожалением отнесла скрипку владельцам, вернулась через минуту.
– Расскажи, как она играла?
– Боюсь, словами то не передать.
– Я разденусь догола. Спляшу для тебя на подоконнике.
– Это совсем не то. Там умираешь от первой ноты, но она тебе не даст… я даже не знаю, с чем сравнить.
– Ты хочешь покинуть наше сословие?
– Пока не думал.
– Хочешь, хочешь. Поэтому и ножовку забыл, чтобы был повод подняться на этаж.
– У меня есть другая, буду той пилить.
– Ты как-то сказал, лучше этой нет.
– Ну, говорил. Кто меня пустит наверх?
– Экскурсии туда не так уж редки. Завтра, по-моему, тоже. Соседка записалась.
– Та, у кого скрипку брала?
– Скрипок больше нет ни у кого на этаже. По крайней мере, в нашем подъезде.
– Подумай, жена родная, и ответь: почему только одна скрипка на такую массу?
– Чтобы заронить зерно. Она своей игрой многих заразила. Пойдут на Твердь – станут композиторами, в ресторанах будут руку набивать.
– Это вряд ли. Если бы они здесь её курсы посещали, брали уроки…
– Ты сам сказал: нас много, скрипка одна.
– Поэтому и нет желающих. Все думают, там очередь до конца Света.

Наш атакующий разговор продолжение обещал. С посудой она разобралась секунды за три. Тарелки, ложки – всё на своих местах, натёрты до сияния, только не солнце. Наша бедная клумба превратилась в обелиск, без дат и без имён павших. Я попросил принести лопату. Это, конечно, не совсем честно, но вдруг? Этому несчастному фантазёру снизу, может, песчинка в глаз попадёт, и тогда строительство прекратится… И что он там затеял? Воздушные замки, если смотреть снизу, никому не мешают. Но если смотреть сверху… Лопата можно выронить случайно. Пожалуй, нет. Пора бы уяснить: случайности не будет. За минуту до падения лопаты Ангелы уведут мечтателя за версту от точки падения, потом Серафим заглянет к нам домой: «Вам не знакома настоящая вещица?»
Я копал. Я копал, как ни в одной жизни. Помню, засыпало всю бригаду в штольне, расклад известен: десять тысяч тонн угля добыли – минус одна жизнь. Шахтёра хлеб не столько опасный, сколько недолговечный. Не болезнь, так карачун. Рапортуем наверх, с колен не поднимаясь; директор шахты – из комнаты отдыха, в крайнем – из кабинета.
Ножовка упёрлась в потолок, её изогнуло донельзя, а я копал. В два роста яма, почва стремилась назад, чтобы равновесие восстановить. Мы с женой услышали торопливый шаг.
– Давай руку! Застукают – стыда не оберёшься.
Очень своевременно. Она предугадывает опасность. Она помнит последние двенадцать воплощений. Ей, когда меня на Твердь сошлют, нет лучшей цели, как отправиться по пятам. Я могу с уверенностью сказать: мы дважды расписывались в загсе, один раз венчались в храме. Она преследует меня, при первой же оказии колечко надевает на мой палец. Это она… Уже подала гостю чай. Старший по этажу дул на кипяточек да поглядывал невзначай по сторонам. Претензий к нам быть не должно, мы соблюдаем все предписания. 
– Какие новости на этаже? – Жена талантливо предложила тему.
– Тут один чудак приватизировать собрался райской кущи пядь. Ты – что? Гайдар? Чубайс? – с чудаками трудно говорить. Короче, пришлось заколдовать: как только слово «приватизация» придёт на ум, язык в обморок падает, до утра. – Старший поставил чашку, прогулку устроил по нашему саду. Жена следом. Он спотыкается об остатки клумбы: – Ой, что я вижу?
– Вот так и живём. Он там в своё удовольствие воздушные замки строит, у нас клумбы пропадают, а ему нет дела.
– Осыпалась, что ли? Завтра механиков пришлю, непорядок. На будущее: если где осыпь пошла, меня найдите. Я ведь всегда на месте. И это первое предупреждение.
Спорить со старшим – навредить себе.
– Чай будете допивать?
– Спасибо, вашими молитвами сыт.
Жена, проводила только за порог, спрятала лицо в ладонях:
– П-фу! Пронесло!
– Как же, простака нашла. Завтра механик, потом инспектор, пробирная палата, средства информации, сюжет в экстренном выпуске…
– И что? Любому журналисту рот заткну. Мало ли… Осколок вулкана, метеорит, в конце концов!
– Их траектории проходят мимо…
– Мне ваши цифры ни о чём не говорят.– Вдруг бросилась ко мне, поцеловала в губы: – Милый! я решение нашла! Только пообещай, что исполнишь всё, что я попрошу.
– Обещаю.
Иногда надо женщинам потакать. И вот что придумала моя лада. Сбегала к соседке, икону одолжила. Встал я на колени рядом с женой, прямо под яблоней, усыпанной плодами. Стали мы творить молитву (главное условие, не меньше двух одну молитву пели), чтобы этот фантазёр строительство объекта отменил в известном месте и затеял где-нибудь… от нашего сада подальше.
Перед самым сном я вышел на крылечко подышать. Жену позвал:
– Смотри!
Шпиль проседал рывками и довольно шустро. Любимую ножовку вскоре выхватил я без единого усилия, и после того, точно поймав порцию динамита, конструкция ухнула в поднебесное пространство.
Мы опустились на колени, стали вглядываться во тьму. С учётом строительной пыли, ночного времени и совместной молитвы, разглядеть фантазёра нам так и не удалось. Как говорят у нас, его ум перенастроили на более приземлённые вершины. Применение таланта вдоль горизонта не возбраняется. И там работы край непочатый.

Сны, снова сны, как надсознательное состояние. Снова видел Серафима, точно приставили ко мне на предмет сбора компромата. Для отправки вниз совсем немного надо. Вообще-то Серафимы вездесущи, ибо вхожи в четвёртое и в пятое измерения, куда уж нам. Только к станку или на баррикады.
Жена разбудила поцелуем, я ей так ответил:
– По-моему, Серафим выбрал меня для выполнения плана.
– Хочешь, я с ним поговорю?
– Ты? Клумбу иди, приведи в порядок… Что ты ему скажешь?
– Не гони лошадей, всему своё время.
– Это ты мне или ему?
– Сначала позавтракай. Скажи лучше: станки не снятся?
– Я ночью что-то говорил?
– Орал: резцы точите, я токарем иду.
– Это плохо. Две жизни токарем я отбомбил. Нет, только не к шпинделю… обороты, подача, реверс… обратный шаг и мастер сволочь.
– Тогда милиционером.
– Наелся тоже.
– Да ешь ты, ешь! Короткий меч, война на окраине империи.
– Далековато. Погоди, откуда ты берёшь?
– Раненько сбегала на базар, послушала, куда добровольцев набирают. Кваску бодрящего или?
– Ты и это достала?
– Я же твоя умница. А вон и механики… Инспектор следом.
– И кто-то ещё, третий. – Завтрак проглотил, даже не заметив. Когда много начальства чешет к твоему дому, хочется деревом обратиться. Однажды как-то неожиданно получилось. Потом долго отходил, пока движение соков внутри не прекратилось. Жена говорит, от меня до сих пор яблоками пахнет. – Пойди, что ли, встреть. Да, и про ножовку ни слова. Впрочем, как знаешь. Я не хочу на Твердь.
Жена постояла с грустным лицом, видно, как боролась с искушением.
– Что ещё?
– Милый, только не огорчайся крепко. Я сама в шоке, как узнала.
– Не тяни!
– Ладно. – Она развела руками, как бы предлагая этот мир, сразу после завтрака. – Это не райские кущи. Это жалкая пародия здешних руководителей на те кущи, что над нами. Я и сама вдруг поняла: времена крайние подошли, как говорят – последний выбор. Либо музыку начнёшь сочинять, стишки там или малевать кисточкой, либо – вечный столяр-электрик и токарь-землепашец на следующие десять тысяч лет. Смена эпох, следующая раса вытесняет пятую.
– Что ты несёшь? Вы сговорились, что ли? Тебе, наверное, шестикрылый вложил, как меня отправить.
– Я боюсь Серафимов, меня на километр…
– Погоди. Выходит, скоро так просто не отправишься на Твердь. А ведь древние предупреждали. – От такого озарения не просто вспотеешь. Все беды от крутых мыслей и бёдер… И я увидел огромную очередь. Духи быстро сообразили, что если не сейчас, потом будет поздно. Наверное, и мне следовало примкнуть. Возможно, это последний пароход.

По сценарию выживания семьи, мы разыграли идиллию, будто происходящее вокруг нас не касается. Комиссия подошла к нарушению целостности мира с утренним размахом. Механики даже не поинтересовались, откуда неприятность. Знамо дело, не в первый раз корабль наш латать. Не в первый раз мы наблюдаем инструмент: труба трубой, на поверку – пустотелая, но хлещет из неё состав, местная твердеет Твердь, на нижней может дождичком показаться. Всё относительно: где верх, где низ.
С замиранием сердец мы караулили окончания процесса.
– У тебя одно предупреждение было вчера. Нынче второе. Что не сидится дома? Красавица-жена, павлины… – Инспектор кошке наступил на хвост, иначе бы сбежала. – Вот, и божья тварь. Ты ей вчера хвост отдавил.
– Вы же…
– Я исправил.
Спорить бесполезно. Главное – чтобы закончили сей же час. Инспектор поторапливал механиков, была бы лопата под рукой – черенок обязательно бы примерил. Кабы имел зубы, то я издал бы что-нибудь, в тональности известной. И здешней кожей ощутил ситуации наготу: тучи сгущались, как националисты на майдане. Более того, третий посетитель участия не принимал и дышал отстранённо как-то. Лишь механики с начальником убрались, третий заговорил почти стихами… Что-то в общих чертах: с высоты полёта, плодородные почвы, тяжела доля земледельца, да их и осталось…
Под ногами вдруг разверзлось озеро, как тонкое стекло. Континенты – без границ и флагов государств. Города, бульвары и улицы, площади со светофорами, – что ж, начало неплохое. Но городишко съехал в сторону, план подали крупнее: мех двор, через дорогу свиноферма. Сорняк объявил войну, пока не подвезут солярку. Хлопчики-холопчики, возраст не помеха. И тут подмечаю посреди сверстников одного верзилу. Это пустышка. Любой может поселиться, под кулаки такие, под гриву золотую. На чистокровного блондина спрос огромен… – Я мысленно перевёл взгляд на жену. Жадными глазами она там уже. Проследил за её взглядом. Обычно, предлагают три варианта, но она выбрала второй. Путёвка за экватор. Ей предстояло полный список взять: рождение, кормление, в двенадцать выйти замуж. Я к тому времени, в другой семье, дочерей к венцу готовить буду: у старшей зять похуже, на соседский взгляд… пардон, это дочери старшего брата. Так-так, откуда он возьмётся?
Сумасшедший дом, да и только. Ты видишь сразу многих, не успеваешь линии родства между центрами пробросить. Вот благородная семья, и ниточка твоего запроса просвистела рядом… Снова лотерея. В благородные с наскока не попасть, разве через политические микрофоны. Да идут в политику выскочки, в основном; настоящих лидеров единицы.
Условия отправки на Твердь одинаковы для всех, разве миссию – хоть крохотную выхлопотать. Скажем, поэт должен написать то самое одно, остальные – ступени к главному. Или певец – ради одной-двух песен, потом можешь уходить. Обычно три семьи дают на выбор – смотришь сверху сам и выбираешь, но так уж устроен мир иллюзий: то, что кажется отсюда полной чашей, на деле – полная дыра. Заслужить миссию – почти нереально, за какие фантики? Кто бы слово замолвил… Где он, мой Ангел-Хранитель?
Он и появился рядом. Сияющее существо с лицом, глядящим не на меня. Из глубин памяти всплыл наш последний разговор. «Тебе, видимо, придётся пройти самую испепеляющую процедуру. И я себе подберу другого». – «А что со мной?» – «Энергию дурную вычистят, матрицу в запасники поставят». – «Что со мной?» – «Тебя нынешнего уже нигде не будет. В архиве, напротив твоих данных, появится запись – неудачная попытка. И вот, представь: заходит в запасники кто-то из учителей, для конкретной миссии подыскивает кандидатуру.Запись по твоей матрице насторожит его. Он пройдёт мимо. Как пройдут тысячи других. На Тверди пролетят столетия, и то,  что не твоё, на чём ты ездил столько воплощений, может никого не заинтересовать». – «И жена не вспомнит, дети?» – «Память им подчистят. Она полюбит нового, дети отцом будут считать другую личность». – «Чтобы не травмировать, я помню. А моя травма уже никого волновать не будет». – «Безусловно. Тратить энергию на того, кто всякий раз за старое берётся. Знаешь, полно желающих. Твоё место приглянулось десятку соискателей. Парням не терпится допуск получить». – «И больше нет ни одной попытки?» – «А смысл? В прошлый раз, и в позапрошлый ты эти самые слова говорил». – «Теперь вспомнил, было».
О чём Ангела просить, ума не приложу. В прошлый раз он по инстанциям пошёл, стал за меня просить, выбил путёвку. В третий раз или в пятый.
– Я и на этот раз образования не получил.
– Ты упустил возможность. Самообразование никто не отменял.
– Всё бабы, будь они неладны.
– Рядовое искушение, его проходят все. Чего ты хочешь?
– Вот скрипку слушал.
– Твой слух высокое не воспринимает. 
– Клянусь! На этот раз проняло. Меня до содрогания отвернуло от всего, к чему привык.
Ни слова не говоря, Хранитель отлучился. Я глазом не успел моргнуть – он снова здесь. Прибор диковинный в руках. При виде оного, меня пробрала дрожь, зубы отбивали мелкую дробь и правый глаз сбился с оси… Странное ощущение: будто видишь предметов внутреннее устройство.
Ангел закончил зондирование, на лике светлом не дрогнул ни единый мускул.
– Ты сказал правду.
– И что? Есть хоть какая-то надежда?
– Будет очень трудно убедить Совет. Знаешь, давай поговорим об этом после.

Я дни считал, как классик гонорары. С семьёй старался ладить, как никогда. За спиною слышал: «Что это с ним?»
Клумба оживала, новый сорт цветов одним желанным утром обнаружил. В постель жене любимой принёс напитки.
– Ты на базаре купила диковинные цветы?
– Мне не до цветов. Путёвку видела. Никогда не думала: в Африку идти. Надолго же разлучают нас.
Я промолчал. Если бы ты знала…
Хранитель к ужину явился. Снова по лицу ничего не скажешь.
– Совет отклонил. Завтра схожу к музыкантам. Если и там…
– Понимаю.
На звёзды я прозрачные смотрел – будто впервые видел. Созвездия живут своею жизнью, пока на них кто не посмотрит. Кажется, мною заинтересовались тоже. Одна звезда подмигнула, вторая улыбнулась…
Утром за женой пришли, упаковали в кокон. Любит экзотику она, как и в прошлый раз, её понесли красивые мужчины.
Я правый глаз стряхнул – оказалось, это роботы, в облике человечьем.
Хранитель мой посторонился, процессию словом негромким проводил.
Я замер в нетерпении. Я имя божие не знаю, а Он нас всех – по именам и датам. Всемогущий! Не дай пропасть!
Накрываю стол для гостя. Дети подглядывают из-за дверей.
– Что сказать? Есть крохотная ниша. Девочка со скрипкой. Смерть в восемнадцать лет.
– Я согласен!
– Ещё бы. Теперь главное: никакого секса. Чистейшая оболочка. С таких стартовали лучшие музыканты Тверди.
Мне послышалось - Верди.
– То есть, не в этом, в следующем воплощении…
– Фундамент если заложишь прочный, то обязательно. Просите – и будет вам дано.
– Когда отправка?
– Как обычно. За тобой придут.

Хранитель уходил, а я готов был целовать следы его ног. Но не заметить было трудно: каждый шаг ему с трудом давался. И что-то лопнуло внутри, как под наседкой скорлупа.

Тот день запомнился особо. Плановый налёт на постояльцев выглядел, как цеха подпольного арест. На Тверди массово освобождалось много мест, поэтому хватали здесь для заполнения пустот. Отправки многие не желали, как я недавно. Каждый потребитель однажды сытой лени выберет лимит.
Впервые вижу я корабль – огромный и плечистый, по трапам должников упрямых волокут. Проститься многие не успели – корабль отчалил. На этаже нас уцелело два десятка. Оглядываюсь – и начинаю понимать: остальных подвергнут раскодировке. Пустые матрицы пойдут в запасники.
Спецслужбы – как по расписанию: явились в чёрном, ни с кем не церемонясь, световые арканы набрасывают ловко, но даже этого не замечают постояльцы. Иным кажется, их просто ветром затягивает в крытый грузовик…
Мимо меня проходили дважды. Я имел веру, что за мной придут другие. Не тронули. Не успел я дух перевести, грузовик исчез. И зазвенели флейты: началась генеральная уборка этажа. Музыканты наигрывают, роботы чистят. Ко мне подошёл один, вручает скрипку.
– Я ни разу…
– Давай, помогай! Когда-то надо начинать.

*   *   *
Верится с трудом,чтобы в наши времена случались чудеса, тем не менее, в школе № 2 юное дарование объявилось. У Дарьи Понежирь в руках оживают самые старые и даже испорченные инструменты. Газеты точно сговорились: она побеждает на районных конкурсах, ей пока не находят равных, да и не ищут. Учитель музыки и пения завтра везёт Дашу на городской конкурс, и все желают ей только победы.