Читать онлайн
"Иоанна и Иоанн. Случай в музее"

Музей встретил ментов открытыми дверьми, ночной тишиной, полумраком и гулом отдающихся шагов в пустых залах. И взглядами мертвецов, сопровождающих этих троих в их путешествии по многочисленным коридорам. Капитан крупным шагом шел первым, за ним еле поспевая, семенил своими худыми ногами лейтенант, озираясь в страхе по сторонам, и самым последним пыхтел Кузьмич, дивясь вообще тому, зачем они сюда пожаловали, так их этот отморозок здесь и ждал. Но больше всех переживал самый молодой. И дернул же его черт за язык рассказывать про этого рыжего, а потом еще и рисовать. А если сторож не вспомнит, то где ему брать деньги, рассчитаться за топливо? На бензин ему деньги нужны, усмехнулся он про себя, думая про Рено, как же. На коньяк! Вот и потащил его в эту галерею, чтобы поживиться за чужой счет. А он дурак и обрадовался. В городе совершено такое страшное преступление, а он заставил заниматься их всех, включая и себя самого черт знает чем, разыскивать какого-то рыжего отморозка по галереям. Картины слева, картины справа, картины спереди и сзади ― большие и маленькие, очень большие и совсем никакие. Вот в соседнем зале проплыла мимо сама Екатерина Великая в своем шикарном платье с широкой голубой лентой через плечо. И хотя он знал, что царица «ростом» под самый потолок, издалека ему она такой уж огромной не показалась. Вот только смотрела, как ему показалось, уж очень пристально она них, не одобряя такой поздний визит непрошенных гостей в их маленький мир. Мало того, что днем тысячами шляются бездельники и пялятся в наглую на достойных людей, так еще и ночью притащились. И портреты, портреты, портреты…

Цари и вельможи, статные сановники и красивые дамы, бородатые крестьяне и просто бабы, бюсты давно усопших и пейзажи. Знаменитые и совсем неизвестные, старые, зрелые и молодые ― и все давно уже мертвые. Кроме Христа, конечно, явление которого народу трое мужчин сейчас и созерцали. Сначала издалека, но все выглядело так натурально, словно он и в самом деле был живым, только почему-то не двигался. А в полумраке все изображенное на полотне казалась и еще натуральнее, значимее и величественнее. И всего-то понадобилось двадцать лет одному человеку, чтобы изобразить все это, а вот чтобы это явление осмыслить, так, наверное, и жизни всего человечества не хватит.

―Это и есть твой рыжий убийца? ― усмехнулся Рено, тоже очень внимательно рассматривая картину и указывая на Христа. ― Или все же кто-то из толпы?

―Как живой, ― произнес заворожено лейтенант, ― разве возможно так нарисовать?

―А он здесь только один живой и есть, ― заметил Кузьмич. ― Все остальные так…

―И даже этот? ― лейтенант указал на человека в форме охранника в фуражке, стоящего к ним в пол оборота и тоже рассматривающего картину. Рыжий!

―Этот? ― не понял капитан, о ком вообще идет речь, не видя вообще никого ни перед собой, ни перед полотном. ― Ты про кого, сынок?

―Да про рыжего охранника же, ― вскричал тот, ― совсем ослепли? Он рядом с картиной стоит…

Псих или того хуже ― художник. Кузьмич даже расстроился от такого вывода, но не подал виду, с кем не бывает и только подмигнул капитану.

― Это не охранник, ― заметил он почти по делу и с очень серьезным видом, ― а известный художник Иванов, внучок. А точнее, его привидение…

―Я вам ни внучок!

―Этот часто сюда приходит, ― Кузьмич его не услышал. ― Станет и стоит, неудачник. Такую картину сотворил, а умер в нищете. На Западе она никому не приглянулась, у нас тоже. Царь выкупил задешево после смерти и подарил музею, но только не этому. Сюда она попала позже и уже после революции.

―Вы издеваетесь, да? ―парень уставился на него, как на идиота. ― Ваш Иванов давно умер.

―Следи за базаром, сынок, я говорил про приведение, которое только ты один и видишь.

―Лет двести уже, как приведение, ―заметил холодно Рено, увлекая всех дальше, понимая уже, что зря только время здесь тратит. ―Пошли. Не реагируй. Мы здесь твоим приведением. Кузьмич пошутил, не верь ему юноша. Старый болтун любит новичков разыгрывать.

―Сам как будто молодой, ― огрызнулся добродушно Кузьмич, направляясь за начальником дальше.

― Зато не болтливый.

―Постойте, ―запротестовал самый молодой, но это же он, как вы не видите?Я узнал его, это же тот самый тип, который на меня утром напал. Стойте!

― Тебя не поймешь, ― развел руки в стороны Рено, ― то он у тебя посетитель, а теперь уже в охрану заделался. А я так, сынок, вижу только пустое место, извините, и, кажется, начинаю жалеть, что вообще сюда пожаловал, поддавшись на чужие уговоры. Вы фантазер, юноша?

―Он художник! ― заметил Кузьмич.

Лейтенант оглянулся, утренний знакомый стоял все на том же месте, но только теперь уже лицом к ним и скалился ему всей своей гнилой ухмылкой.

―Пить меньше надо! Глаза раскройте и…

Второй раз, вздохнул опер, второй раз за вечер меня сегодня всякая мелюзга упрекает не пойми в чем. Щенок. И так захотелось ему вдруг въехать этому новичку в челюсть, что даже пальцы в кулак сжались. Журналистке не въехал, девка все же, а здесь и думать не надо. В глазах потемнело, шаг вперед и… Но вмешался Кузьмич, вставший неожиданно между ними.

―Отойди, ― проскрипел зубами опер, ― он достал меня.

― Уж лучше меня тогда, ― произнес спокойно Кузьмич, ― малец прав, и ты это знаешь.

―А он знает, чего я пью? ― Рено все же попытался достать наглеца прямым справа через препятствие, но наткнулся на мощный торс своего водителя и не дотянулся. ― Сопля…

―Успокойся, ты же начальник, ― попробовал урезонить его Кузьмич.

―Начальник, блин, ― скривился лейтенант. ― Алкаш, руками маха…

Но получил такой мощный удар локтем в дых, что остальные не вылетевшие из глотки слова так в ней и застряли.

―Двое на… одного, да? ― выдохнул он из себя, когда наконец смог дышать, схватившись за живот и опустившись на корточки.

―А вот здесь уже не прав ты, внучок, ― произнес Кузьмич, разворачиваясь к нему лицом. ― Этот алкаш к твоему сведению ловил преступников, когда ты пешком под стол еще ходил. А в одно прекрасное утро служебный «форд», в котором ехал и этот пьяница, увязавшийся в погоню за инкассаторским броневиком, захваченным банковскими грабителями, был расстрелян встречной на мосту иномаркой прямо в упор из нескольких автоматов. Автоматные очереди прошили дверь и выбила стекла автомобиля, включая и лобовое, вспороли сиденья и ранили людей, окрасив белую потолочную обшивку салона в красное и превратив белый свет кое для кого в черный. Протаранив ограждения, тяжелая машина на глазах у множества свидетелей с огромной высоты пролета рухнула прямо в мутные воды Москва реки, подняв к радости зевак сказочно-великолепный фонтан серебряных брызг к бирюзовому, обласканному ярким солнцем, морозному январскому небу.

Рено невесело усмехнулся, слушая эту сказку и полез в карман за очередной убийственной порцией никотина. Чиркнул спичкой, закурил, тяжело и глубоко затянулся. Наверное, к этому времени его жена еще и не проснулась… Пока Кузьмич травил байку, он почти уже успокоился и лишь добавил:

―Скромняга забыл добавить лишь одну мелочь, что сам управлял этим решетом.

―И все равно это не дает вам право распускать руки, ― не сдавался молодой.

―Сынок не понял?

Лейтенант оглянулся, но типа в фуражке уже за его спиной не было. Может и в самом деле привиделось, засомневался он, и правы эти двое?

―Я приношу свои извинения, ― произнес он, выпрямившись и, вскинув подбородок, как юнкер на параде, ― не понятно? Я был не прав.

―Проехали…

Рено этого было достаточно.

И еще после этого они прошли несколько темных залов в поисках нужной картины, той самой, возле которой на юношу и напал этот рыжий. Ни души… Свернули резко налево и вдруг оказались… Точнее будет заметить, что один только лейтенант из всей бравой троицы и оказался в каком-то совершенно незнакомом ему месте, где ярко светило солнце и было так нестерпимо жарко, что ему пришлось даже скинуть с себя китель и остаться в одной своей белой рубашке с золотыми погонами и сверкающими на них звездочками. Заблудился… Воздух раскалился так, что обжигал даже кожу при малейшем дуновении ветерка, а окружающая действительность так вся и дрожала, преломляясь и расплываясь в восходящих потоках. Стены зала остались теми же стенами, но только принадлежать они стали уже не залу, а почему-то отдельным одноэтажным строениям, сооруженным, по-видимому, из песчаника и какого-то еще другого камня, он в этом не разбирался, выросшими по обе стороны от мощенной мостовой. Промчался мимо на вороном коне в латах всадник, чуть не сбив растерявшегося милиционера. Гей, гей, с дороги!

―Сам ты гей, ― пробурчал ему в след юноша. ― Расскакался.

Еще галопом пронеслось несколько таких же устремленных, выбивая из камней искры. Не хрена себе музей, не понимал ни чего парень, и куда делись его спутники тоже. Устроили скачки. Достали уже со своими подколками, обозвали охранника Ивановым и думают, что он поверил, нашли дырочка, как же… Он застыл на месте в раздумье, куда же ему бросить кости, в какую сторону, чтобы выбраться из этого лабиринта ―двинуть по мостовой в город или направить свои лыжи из него прочь, в выжженные светилом поля и холмы, куда вела извилистая дорога и куда, поднимая пыль, умчались эти всадники в сверкающих золотом латах и красных, развивающихся за спинами плащах. Решил двигать в город, вовремя сообразив с ухмылкой, что нет никаких полей, а все это обыкновенная голография, закрывающая спрятавшуюся за ней стену. А всадники, тут же задал он себе вопрос? А что всадники, усмехнулся он, скрылись за дверью и все! Спрятались и наблюдают за ним, когда он лбом стукнется об стену. А фиг вы угадали, господа хорошие, улыбнулся юноша, показывая им дулю, смеха в зале не будет. Лейтенант развернулся на сто восемьдесят градусов и почти веселой походкой направился в центр. Нам ли быть в печали! Он сам принял решение и выбрал свой путь. И тут же столкнулся с какой-то непонятной процессией, появившейся из-за поворота. Парень верил и не верил своим глазам, наблюдая все это. Весь этот бред… Впереди, еле переставляя ноги под тяжестью волочимого им на своей спине огромного деревянного креста, тащился изможденный бородатый человек, грязная голова которого была замотана какими-то, торчащими во все стороны колючками. Тело его все было в крови, которая сочилась из многочисленных рубцов на коже, впрочем, как и лицо. Один глаз затек, но и второй, тоже, налившись кровью, похоже, почти ничего уже не видел. И каждый следующий шаг давался ему с таким трудом, что можно было только удивляться, откуда в этом истерзанном нечеловеческими побоями теле вообще еще силы берутся. И вдобавок ко всему беднягу подгоняли еще хлыстами солдаты, похожие на римских легионеров. Кино снимают про очередное восхождение, догадался милиционер, отступая в сторону, не понимая только одного, как он сам-то попал на эту съемочную площадку и прямо из музея? Гибсон ― часть вторая. «Приехали…». Иисус двигался первым, несколько пеших римлян из отряда стражи с мечами и плетками по сторонам, следом в рясах пыхтели несколько бородатых, судя по всему, священников, которые его и приговорили, а остальные ― толпа, требующие смерти этого лжепророка. Но многие и рыдали от горя и сострадания, в основном женщины. Тогда Иисус встал, повернулся к ним и сказал:

―Не плачьте обо мне. Плачьте о самих себе и ваших детях. Наступают дни, когда счастливы будут те, кто не рожал детей…»

И тут же, получив хлыстом прямо по лицу, упал на колени. Но подбежали несколько солдат и под руки поставили его на дрожащие ноги, а трое других снова водрузили ему на истерзанную спину крест. Кто-то из толпы толкнул засмотревшегося на это ужасное зрелище лейтенанта плечом, чуть не сбив его с ног, кто-то наступил на ногу, а один всадник и вообще стегнул его больно плеткой через шею по всей спине, оставив на всем теле огромный, кровоточащий рубец, чтобы, значит, не путался под ногами и копытами.

―С дороги! ― прокричал скачущий всадник в красивом шлеме с красным гребнем-щеточкой. ― Зашибу!

Парень попробовал подняться на ноги сам, но какая-то очень красивая в платке женщина, видя его затруднения, протянула ему руку и помогла.

―Спасибо, ―поблагодарил он, ― вы очень любезны.

Женщина же лишь молча кивнула в ответ и продолжила свой путь дальше.

―Скажите, ― он бросился за ней вслед, ― что здесь происходит, это кино?

Она пожала плечами и покрутила отрицательно головой, давая ему понять, что не понимает его, о чем он ее спрашивает.

― Я Кирилл, ― ткнул он себя пальцем в грудь, преградив ей дорогу, ― а вы, как звать вас?

―Иоанна, ― женщина попыталась его обойти справа. И обошла бы, если бы он не схватил ее за руку, помогла на свою голову, и не попытался ее остановить. Но встретился с ее таким свирепым, полным ненависти взглядом, что сразу же решил отстать, чтобы не нарываться еще на большие неприятности. Черт их знает, что у этих артистов здесь на уме, плеткой ведь уже получил. Вскоре женщина затерялась в толпе, и он двинулся следом, понимая уже и без ее подсказки, что это, кажется, вовсе не кино. Но тогда что это? Второй раз он увидел ее уже на горе, где должны были распинать Христа, руки которого сейчас огромными гвоздями прибивали к кресту. Она стояла чуть в стороне и молча, с такой дикой болью в глазах созерцала эту ужасную сцену, дубль too, что бедному Кириллу самому чуть плохо не стало. Разорванную на спине рубашку с любимыми пагонами он давно уже выкинул, брюки закатал по колено, чтобы ноги не так потели, а черные новые туфли, натершие ноги связал шнурками и перекинул через плечо и теперь запыленный с голым торсом больше смахивал на местного безграмотного голодранца, чем на новоиспеченного сотрудника внутренних дел с университетским образованием.

―Чего уставился, ― рявкнул какой-то римлянин ему в ухо на своем, по всему офицер и принявший его за рабочего, протягивая ему молоток и гвозди, ― чужих баб не видел? Иди приколачивай этому Царю Израиля ноги, пусть сойдет попробует потом с креста и мы тоже в это уверуем. Назвал себя Сыном Божьим ― так пусть Бог теперь его и спасает. Верно?

―Я?! ― Кирилл чуть не поперхнулся от такой неожиданности, он даже не въехал, что его понимает.

―Ну не я же, дерьмо, ― офицер ткнул его рукой в плечо, сбивая с ног, ― ты, конечно…

― Нет, вы что, ― залепетал он, вставая на четвереньки и стараясь таким вот оригинальным образом улизнуть куда подальше, ― я не могу. Я не достоин, сами вы забивайте. И вообще я не знаю, как сюда попал, меня дома ждет мама.

―Дерьмо, ― скривился римлянин и плюнул. ― Возьмите его, ― приказал он своим солдатам на своем тарабарском, и всыпьте ему плетей как следует, чтоб мама не узнала.

―Оставь его, офицер, ― и снова за Кирилла вступилась та самая женщина с черными глазами, которая помогла ему подняться на ноги в городе.

―Она правду говорит, ― Кирилл кивнул, ― мудрая женщина. Чего я вам сделал? Кино я снимать не мешаю, я лучше пойду, ага… Первый день на работе и столько всего сразу, говорила мама, поступай на археологический, не пошел, зато сейчас был бы при делах и в теме, скажите, хоть какой это век, товарищи, или у меня крыша поехала? Я рехнулся, да? Мы все из одной палаты?

―Что он несет? ― скривился военный, уставившись на красотку. ― Еще один мессия объявился?

―Я Кирилл, лейтенант советской армии и военно-морского флота, служу ментом верой и правдой, ― залепетал он, ― но честно скажу, что без всякого желания и всю жизнь хотел заниматься только археологией. Дайте мне лопату, где у вас здесь раскопки, я от своих отбился. А вот в кино сниматься, признаюсь честно, никогда и не думал.

―Заткнись, ― попросила она его почти вежливо, ― или я сама сейчас тебя закопаю.

И Кирилл сразу же повиновался.

―Этот псих ― ваш друг? ― спросил военный.

―Сын сестры, ―соврала она, зачем-то, спасая незнакомца. ― Не в себе…

Офицер брезгливо взглянул на идиота, скосившего глаза на переносицу, стащил с его шеи приглянувшиеся туфли чудного покроя, психам такие не нужны, и тут же отвернулся, потеряв к типу всякий интерес.

― Понятно… Но только ради вас, красивая. А то давайте и его тоже вздернем, ― предложил он вполне серьезно, вместе с этими троими, чтобы ваша сестра не мучилась?

―Спасибо, не надо, ― ответила женщина. ― Он ведь почти нормальный и тихий, иногда находит…

― Бросьте его, ― отдал он страже следующее распоряжение, и засмеялся, ― пусть воняет.

―Спасибо, ― поблагодарила она, удаляясь.

―Да не за что, ― пожал тот плечами. ― Чего ради красивой женщины не сделаешь. И потом, не каждый же день мы здесь царей развешиваем. Считайте это моим подарком вашей сестре.

На горе возвышались три креста, на которых корчились в муках распятыми два истинных разбойника и Христос. Иоанна подошла к тому, который висел посередине ― к Христу.

―Прости меня, ― прошептала она пересохшими губами, глядя снизу-вверх на распятое тело того, кого, кого любила больше всех на свете.

―Бог простит, ― Иисус приоткрыл один глаз и тут же снова его закрыл.

―А ты нет?

―Я не Бог, ― произнес он с трудом, ― я Сын его.

―Если ты Мессия, ― воскликнул злобно один из преступников, распятый на кресте рядом, ― то спаси себя и нас!

―Не дергайся, ― одернул его второй. ― Ведь и ты умрешь тоже на кресте ―неужели ты не боишься Бога. Нас-то осудили за дело, а что совершил этот несчастный? Вспомни обо мне, Господи, ― обратился он к Христу ,― когда вернешься Царем.

―Считай, что ты уже в раю.

―Возьми и меня с собой, ― упала на колени к его ногам Иоанна. ― Не оставляй меня здесь. Я раскаиваюсь, ― зарыдала она в голос, ― что сотворила с тобой такое. Ведь это я подговорила Иуду совершить это зло, ― призналась она, вздымая руки кверху, ― чтобы не делить больше тебя ни с кем, ведь с каждым днем ты уходил от меня все дальше и дальше в своей непонятной ни для кого миссии. Я хотела тебя спасти, всего лишь напугать, а оно вон как все обернулось. Ну почему они отпустили этого разбойника Варавву а не тебя?

― На все воля Божья.

―Я предала тебя, прости.

―Я знаю и прощаю.

―Возьми меня с собой, ― попросила она его еще раз, но уже без всякой надежды, ― я все равно умру.

Нет, не умрешь, ― отозвался он тихо, теряя сознание и закрывая глаза. ― Сначала любовь застила тебе глаза, а теперь ненависть. И пока ты теперь ее из себя всю не выльешь, мы с тобой долго еще не встретимся. Прощай.

―Так ты бросаешь меня, ― она подползла на коленях к кресту, обхватила его руками и прижалась щекой, ― да? И в этом заключается все твое великодушие, которому ты учил других? Лицемер и предатель, ― женщина поднялась на ноги, отряхнула подол, подняла голову кверху и вдруг, набрав полный рот слюны, задрала голову и плюнула. ― Ненавижу! ― прокричала она. ― Будь ты проклят. Ты еще тысячу раз об этом пожалеешь там у себя наверху, что оставил меня здесь, но только будет уже поздно. Никого ты уже не спасешь. Ты еще узнаешь, что такое ненависть брошенной женщины, все узнают…

К Иоанне подошел все тот же офицер, бывший видимо здесь старшим и, взяв ее под руку, отвел в сторону.

―Не к лицу, ― улыбнулся он ей, снимая с головы очень красивый шлем, ― такой даме убиваться по какому-то бродяге, который к тому же скоро как собака сдохнет. Люди смотрят, да и вообще… поведение толпы ведь не предсказуемо, могут и разорвать на части предательницу, если вдруг в его правоту уверуют. Предлагаю…

―Согласна, ― кивнула она. ― Вы правы, воин, и я поеду с вами, но при условии, что… Короче, я не очень хотела бы, чтобы все вами здесь услышанное, стало бы вдруг известно всем. Договорились?

―Слово римского легионера. Была у плотника сожительница Иоанна, появится лучший ученик Иоанн ― и это буде правдой. Но уверен, что даже и врать не понадобится. Про твоего Христа уже завтра никто и не вспомнит.

Офицер оглянулся, видимо в поисках кого-то из своих подчиненных, чтобы отдать ему очередное распоряжение и только сейчас, когда тот снял свой красочный шлем, Кирилл и признал в нем… того самого, с которым он уже встречался сегодня днем, но только, кажется, не в этой жизни. Рыжего. Вот так встреча!

―Кроме него, ― кивнула она в сторону Кирилла. ― Он ведь тоже все слышал.

―Исправим. Эй, воин, ― офицер поманил к себе солдата и указал пальцем на застывшего между двух «железных» бугаев Кирилла, ― почему этот раб еще так тяжело дышит, я тебя спрашиваю? Не видишь, что человеку плохо, задыхается, вздернуть психа, чтобы не мучился.