Читать онлайн
"Попытки Алисы держаться на плаву"

Будильник мерзким набатом разрушает мой сон. Цепляясь за остатки сновидения, я, не открывая глаз, нащупываю телефон и продлеваю будильник еще на двадцать минут. Икры жутко ломит из-за вчерашней смены, которая по вине моего сменщика продлилась шестнадцать часов вместо восьми. Я уже чувствую как начинает болеть голова от недосыпа и переработок, но все же заставляю себя проснуться окончательно.

Утренние процедуры занимают чуть меньше времени чем планировалось, поэтому даже остается время на завтрак. Тосты немного подгорают, но это не сильно меня смущает, поэтому я наскоро пережевываю их и запиваю переваренным кофе. Быстро складываю форму в рюкзак, хватаю наушники, ключи и запираю квартиру. Слева от меня кто-то здоровается, но я делаю вид, что не слышу из-за музыки в ушах. Потом быстрым шагом иду к метро и спускаюсь в кишащую людьми подземку.

Дорога занимает почти полчаса, так что я даже не опаздываю. Путь до работы преодолеваю уже не таким быстрым шагом, наслаждаясь весенней прохладой. Лондон расцветал на глазах, в отличии от меня, которая гасла на глазах от бесконечных смен за барной стойкой. Мой сменщик начал наглеть и брать все меньше работы, из-за чего мне приходится пахать в два раза больше. Я почти подхожу к высотному зданию, когда мой телефон вибрирует и на экране высвечивается имя матери. Я устало тру виски и игнорирую звонок.

К сожалению, у меня нет настроения выслушивать очередную порцию обвинений в том, что я как-то не так живу свою жизнь. Я успеваю вбежать в лифт прежде чем он закрывается и нажимаю кнопку последнего этажа; вместе со мной едут два представительных мужчины в дорогих костюмах с чемоданчиками, они весело переговариваются, обсуждая что-то из мира бизнеса, акций и новых инвестиций. Они стоят позади меня, я прямо чувствую спиной их взгляды и внутри что-то сжимается. Не то, чтобы мне когда-то бывает некомфортно в маленьком закрытом пространстве с незнакомцами, просто я понимаю природу этого взгляда: они такие аккуратные и статные, крутые аналитики, умнейшие, а я всего лишь девчонка с потрёпанным рюкзаком и неумением строить планы на завтрашний день.

Лифт останавливается на их этаже, мне приходится как-то неловко пододвинуться в сторону, чтобы они вышли. Как только двери лифта снова закрываются и он почти бесшумно начинает подъем дальше, облегченно выдыхаю. Проходит еще пара минут, прежде я достигаю последнего этажа. На входе нашего ресторана меня встречает Люси, наш хостес. Мы здороваемся друг с другом кивком, и я уже вижу суету в зале — заведение вот-вот откроется. Телефон снова настойчиво вибрирует в кармане джинс. Я снова настойчиво его игнорирую. Не сегодня, мама. Вдруг вспоминается наш последний разговор пару месяцев назад, когда она обвинила меня в том, что я не способна найти работу поприличнее. Куда уж мне!

— Алиса! Ты даже не опоздала, — мурлычет наш менеджер Оскар. Он высокий и немного худощавый, всегда носит рубашечки и классические брюки с оксфордами, а ещё зачесывает чуть длинноватые рыжие волосы назад. Оскар истинный ирландец, у него даже почти незаметен акцент.

— Я никогда не опаздываю, ты меня с кем-то путаешь, — игриво отвечаю ему на замечание и ныряю за барную стойку, а оттуда в кладовую, где наскоро переодеваюсь в форму. День начинается как обычно: куча чистой, но ещё не сверкающей посуды уже ждет меня на раздаче, повара во всю делают заготовки, официанты аккуратно раскладывают приборы и салфетки на столы, поправляют дорогие скатерти. Меня ждёт монотонное натирание бокалов и стаканов, заготовки и проверка по наличию алкоголя. Я хватаю бокал для белого вина и начинаю старательно его натирать, стараясь не оставлять отпечатки пальцев. Оскар усаживается на барный стул прямо напротив меня.

— Слушай, тут такое дело..— он начинает разговор издалека. Я уже знаю, о чем пойдет речь, — Том снова попросил отгул, ты как?

— Ты спрашиваешь, хочу ли я снова отстоять двойную смену, потому что ты не можешь собрать в кулачок своё мужество и уволить этого придурка, с которым спишь? — натянуто улыбаюсь, а он поднимает ладони в примирительном жесте.

— У него сейчас проблемы в универе, дай ему шанс, Лис, — я знаю его жалобный взгляд. Он всегда умеет вовремя включить щенячьи глазки, а я постоянно на это покупаюсь.

— В последний раз, Оскар, — направляю на него ножку бокала, — потом ты вышвырнешь его и даже глазом не моргнешь, окей? — он расслабляется и откидывается на спинку стула.

— Ты лучшая.

— Я знаю.

В этот момент к нам подбегает Люси, по её лицу можно понять, что она чем-то расстроена, а в руках у нее рабочий телефон. Она молча протягивает его мне, и я без задней мысли перехватываю его пальцами.

— Ресторан "Аква Шард", бармен Алиса слушает Вас, — выходит как-то даже слишком бодро. Ответ на том конце слышу не сразу, спустя долгие полминуты. — Я..я приеду, Диана. Перестань рыдать, — а сама нервно сглатываю. — Оскар, как хочешь вытаскивай своего парня на смену. У меня отец умер.

Наверное, со стороны это выглядит слишком спокойно. Я стальным голосом отчитываю Оскара, который сперва пытается отговариваться, видимо не понимая серьёзности вопроса, а потом его словно накрывает волной понимания и он бросается на меня с объятиями. Я даже не отклоняю вызов, просто откладываю телефон в сторону. Даже сейчас в голове прикидываю, кто сможет подменить меня с других барных зон на ближайшие несколько дней. Почти хладнокровно отчитываюсь перед шефом, на что он похлопывает меня по плечу и отпускает практически сразу же.

Дорога до дома оказывается такой долгой и гнетущей, что меня несколько раз начинает подташнивать; по радио играет какая-то незамысловатая музыка, а водитель такси плавно лавирует по улицам Лондона среди потока машин. Жизнь вокруг продолжает свой ход. От этой мысли я вслух усмехаюсь, и перед глазами всплывает наша последняя с отцом встреча.

Мне так и не удается понять, почему он принял такое забавное решение: всю мою жизнь мне было дозволено абсолютно все, а теперь он вышвыривает меня на улицу с парой тысяч в кармане. Погружаясь в воспоминания даже не замечаю, как машина останавливается у обочины.

Особняк встречает меня не особо радостно — будто отец унёс с собой частичку, единственную и маленькую, тепла этого дома. Серые стены словно давят своей тяжестью даже издалека. Я интуитивно ставлю водителю пять звёзд в приложении и вежливо прощаюсь. Поправляю лямку рюкзака на плече и уверенно звоню в звонок, ворота мгновенно отворяются с глухим щелчком.

Идти до дома минуты три, но мне они кажутся вечностью. Словно я сама замедляюсь, лишь бы оттянуть момент возвращения в родной дом. Кроссовком пинаю маленький камешек, которым вымощена широкая дорога до дома. Краем глаза замечаю, что распустились мамины любимые лилии: она в одно время скупала их всех цветов и размеров, а потом ежедневно стояла над душой Бобби, нашего садовника, чтобы он все сделал верно. Отец тогда даже улыбался, глядя на них через окно своего кабинета.

Именно в эту секунду я понимаю, что не помню отца вне его большого и совершенно неуютного кабинета. И мне хочется первым делом заглянуть туда. Внезапно для себя я ускоряю шаг и уверенно раскрываю тяжелую дверь, даже не замечая мать, которая с трагичным выражением лица восседает на кресле посреди гостиной. В руке у неё бокал красного вина, который она почти допила. И он явно не первый, и уж точно не последний.

— И тебе здравствуй, Алиса, — обиженно бросает она мне вдогонку, но меня не остановить. Ноги сами несут меня к центральной лестнице из красного дерева, застеленной дорогим ковром. Ступеньки заканчиваются, я сворачиваю направо и влетаю в дверь — впервые она оказывается не запертой в его отсутствие.

Перешагнув в просторную комнату, останавливаюсь, как вкопанная: его кабинет ни капли не изменился. Большое панорамное окно, стул с изумрудной обивкой, мощный стол и стул напротив отцовского. Многочисленные стеллажи и шкафы для его важных бумаг, диванчик и низкий столик с парой чашек для чая. Все это словно застыло в то время, когда я ещё имела право жить здесь. Даже запах остаётся прежним: табачный дым вперемешку с его парфюмом.

Я помню отца лишь тут; здесь он отчитывал меня за очередные проделки, которые с каждым годом становились все серьезнее, а также хвалил за мои достижения в учебе или в одном из многочисленных увлечений. Отец был суровым, педантичным и совершенно хладнокровным. Его похвала никогда не приносила радости, потому что звучала чаще как какой-то упрёк в том, что можно было и лучше, но так тоже сойдёт. Здесь я всегда чувствовала себя неполноценной, под прицелом его тяжелого взгляда.

Словно вспышками мелькают однообразные события, произошедшие в этом злосчастном кабинете, в котором отец практически жил. Конечно же, здесь есть уборная и ванная комната; здесь он принимал своих подчиненных и друзей. Здесь же уединялся с будущими партнерами, сбегал с больших приёмов, которые частенько проводились в нашем доме. Это даже тогда звучало старомодно, словно мы были какой-то семьей при дворе королевы.

На столе лежат какие-то бумаги, а рядом перьевая ручка; на секунду мне становится жаль старика, который не успел закончить какие-то дела и покинул этот мир, не подписав чертовы документы. Мне совершенно неинтересно, что это за бумажки, не было тогда, ни сейчас. Зато для него они имели куда большее значение чем я, мама и вообще кто-либо. Пока ехала сюда, думала что расплачусь как только шагну за порог, но не могу выдавить ни слезинки. Воспоминания то и дело сменяются, но все они одинаковые, как бы странно не прозвучало. Образ отца, как призрак, восседает в кресле, постукивая пальцами по столешнице. Он курит толстую сигару и щурится, всматриваясь в мое лицо.

— Что, папочка, удивлён, что я здесь? — меня не особо волнует, что я говорю с образом в своей голове. Я так долго держала это в себе, совершенно плевать на адекватность. Усевшись в кресло поменьше прямо напротив него, мне хочется продолжить. — Забавно, в последний раз мы с тобой виделись здесь же. Ты вышвырнул меня из дома и своей жизни как надоевшую кошку.

В горле встает ком, но слез все также нет. Одна только ярость и жалость к самой себе. Я как всегда глотаю эту обиду, потому что не вижу смысла обижаться на мертвеца.

— Видишь, отец, я жива, здорова и смогла о себе позаботиться. Помнится, ты сказал, что я сторчусь и сдохну, но взял и опередил меня, чертов старик.

— Алиса! Как ты можешь говорить такое?! — я оборачиваюсь на голос матери, которая застыла в проеме двустворчатой двери. — Немедленно прекрати это! — взгляд у неё затуманенный. Она даже не смеет войти в его кабинет, ведь при жизни он никогда не разрешал ей входить без разрешения.

— Мне извиниться перед его трупом завтра на похоронах, мама? Может, вставить в прощальную речь? — злость захватывает меня мгновенно и полностью, я даже не думаю, о чем говорю. Она раскрывает рот в немом удивлении, не находя слов. — Ты знала, как это будет, когда звонила мне.

Она мгновенно меняется в лице, я не на шутку ее разозлила. На секунду я вижу, как сильно она уже жалеет об этом. Ноздри ее раздуваются, дыхание становится таким шумным, что звук начинающегося за окном ливня перестаёт быть слышимым. И словно по щелчку возвращается в прежнее состояние. Она это умеет, оттачивала годами. Лишь по глазам можно понять, как сильно сердится Диана, и так было всегда. А мной за годы были изучены все реакции и последствия.

— Если планируешь наговорить гадостей завтра на церемонии, то лучше вовсе ничего не говорить, — холодно отчеканивает она и скрывается за одной из створок двери.

— Видишь, как она преданна тебе, даже после твоей смерти защищает, как и всегда. Так сильно любит тебя, не смотря на твои походы на сторону и холодность все это время, представляешь, — думаю, со стороны это выглядит истерично и странно, но отец напротив меня кивает. От реальности разыгравшейся фантазии становится жутко.

Через пару минут в проеме возникает Мариана, наша служанка. Старшая служанка, если быть точнее. Домоуправляющая? Плевать.

— Мисс Белл, — она кивает в коротком приветствии, — Ваша комната готова. Пойдёмте, сегодня много дел.

Я вдруг чувствую навалившуюся из ниоткуда усталость. Служанка разворачиваюсь на каблуках, и я поспешно встаю и медленно плетусь за ней, напоследок обернувшись: образ отца склоняется над лежащими бумагами, уже не обращая на меня внимание. Мы поднимаемся ещё на один этаж выше и шагаем по коридору мимо двух гостевых комнат. Наконец, достигнув моей комнаты, Мариана снова откланивается и уходит по своим делам.

Дверь открывается с тихим скрипом, будто в неё давно никто не входил, хотя так и оказывается: вещи, оставленные мной несколько лет назад, лежат на своих местах. Время в этом доме застыло, словно в смоле.

Скинув рюкзак, я мигом пробираюсь в ванную, чтобы освежиться. Душ не помогает избавиться от липкого ощущения тревоги, которое зародилось ещё у ворот дома. Мысли то и дело путаются, я все никак не могу понять о каких делах говорила Мариана. Наспех вытерев волосы и тело, я раскрываю шкаф в поисках чего-то подходящего. В зеркале на меня смотрит уставшая девушка с тенью нескольких часов сна. Я выуживаю с полки простое платье и отмахиваюсь от отражения, будто оно отдельно живущий персонаж.

В воздухе пахнет свежестью и чистотой, за окном барабанит крупный весенний дождь. В комнате тепло, но меня пробивает крупной дрожью — от воспоминаний, атмосферы и редких раскатов грома. Спустя час в комнату стучат.

— Алиса Белл, уделите мне немного Вашего времени, — мужской голос кажется знакомым, но я все никак не могу вспомнить откуда я его знаю.

— Войдите, — мне лень подниматься с кровати. Дверь отворяется, а на пороге стоит мой друг детства — Ник. Он почти не изменился: все такие же белёсые средней длины волосы обрамляют его лицо с острыми скулами, густые светлые брови чуть нахмурены, а из-под густых ресниц светятся неестественно голубые глаза. На лице красуется фирменная усмешка. — Черт возьми! Ник!

Я почти что вскакиваю с места, как только он входит, и бросаюсь ему на шею. Наверное, мы не виделись чуть больше четырёх лет. Когда отец выдворил меня за порог, а я смогла устроиться в свой первый дешевый бар, он пару раз заглядывал ко мне, а потом уехал учиться во Францию. Его, в отличии от меня, никто не ставил перед условием: либо живи по плану, либо проваливай.

Его родители обожали, практически боготворили; Ник, как и я, был единственным ребёнком в семье. Наши отцы работали над самыми крупными проектами вместе, а мы поняли, что будем друзьями с первой шалости. Мой отец всегда относился к нему тепло, по крайней мере, насколько он вообще мог тепло к кому-то относиться.

Ник вырос красивым и очень харизматичным парнем, от девчонок у него отбоя не было, в отличии от меня. Из-за моего скверного папиного характера, который передался мне через ДНК, со мной мало кто дружил. А если и дружил, то из-за Ника. Мы учились вместе в одной школе, его отец всегда выделял нам машину, на которой меня забирали в школу, а потом отвозили домой. Такой жест со стороны мистера Доусона очень удивлял моего отца, потому что сам он, без какой-либо выгоды, никогда бы так не сделал. Даже когда дела наших отцов стали расходиться в разные стороны, его машина продолжала заезжать за мной.

— Ты повзрослела, Алиса, — как-то грустно говорит Ник, складывая руки на моей пояснице.

— Мы уже достаточно большие мальчик и девочка, Доусон. — Я наконец отстраняюсь, но не отхожу, а его руки продолжают лежать на моей талии. — Сам-то, как вымахал, — я прощупываю мышцы под серой рубашкой. Ник и в правду раскачался, но в меру. От него потрясающе пахнет дождем и лавандой.

Он кашляет и, наконец, расцепляет руки. Мне приходится неловко отшатнуться от него на полметра. Повисает молчание, слышен лишь стук капель о стекло.

— Соболезную, Лис, — хмуро начинает блондин. И это совершенно ни к чему, он лучше всех знает, какие у нас были отношения. По лицу его видно, как он пытается подбирать слова, но как и всегда, в такие моменты, ничего не лезет в голову.

— Спасибо, — не нахожу ничего больше, — какими судьбами здесь?

— Узнал, что ты вернулась сюда, и решил приехать. Сам недавно вернулся. Жаль, что при таких обстоятельствах, котёнок. От старого прозвища пробирает. Он замечает, как меняется мое выражение лица, и чешет затылок. Я делаю пару шагов назад, пока не упираюсь в кровать, и сажусь.

— Слушай, я не нуждаюсь в этом. Если пришёл пожалеть бедную девочку, которая потеряла отца, то это случилось давно. Когда он всучил мне три тысячи наличкой и отправил жить свою жизнь, — Ник шумно выдыхает и присаживается рядом со мной.

— Можешь оставить свою жалость для Дианы, она ей нужна куда больше..

— Алиса, я не особо поддерживал тебя в те времена, извини, — голос его приобретает виноватые нотки, — но я сам тогда был ещё сопляком. Не понимал, как ты во мне нуждаешься.

— Брось, это все мелочи, — натягиваю улыбку и откидываюсь на спину, складываясь руки на животе; он повторяет мои действия.

Мы лежим в тишине, слушая ливень. На мгновение сверкает молния, и я зажмуриваюсь. Так хочется отмотать время назад и дать отпор отцу, попытаться доказать, что он неправ, и тогда, возможно, мы смогли бы когда-нибудь стать семьей. Если бы я осталась, а не на зло схватила купюры со стола и ушла, все было бы по-другому.

— Мне всегда казалось, ты все сделала правильно, — врывается голос Ника в мои мысли. — Я бы сделал также, но..

— Но твой отец совсем другой, Ник. Закроем тему. Перед глазами осуждающее лицо отца. Мол, не жалуйся, милая. И мы молча лежим на моей кровати.

— А помнишь, что мы сделали на твоё шестнадцатилетние?

— Боже, конечно!

Отец на мои 16ть устроил настоящий бал. Со всего города стекались важные и влиятельные люди со своими отпрысками. Мама вырядила меня в пышное платье и устроила на моей голове что-то из ряда вон выходящее. Корсет жутко мешал лишний раз вздохнуть. Миллион шпилек в прическе кололи на затылке. Туфли натирали. Это был мой личный ад, а во главе всего этого стоял указ отца вести себя прилично.

Ник приехал с родителями раньше всех, красивый, в классическом смокинге с бабочкой, вручил мне огромный букет багровых роз и весь вечер вёл себя как истинный джентльмен.

А потом мы смогли улизнуть, когда мой праздник закончился, а отцовские переговоры начались. Все шумно обсуждали какие-то поставки, тендеры, рост акций. Жены важных дядечек собрались в небольшие компании и обсуждали образование и новые веяния моды.

Дети давно разбрелись по особняку, кто-то даже умудрился уснуть, наевшись торта. А мы стащили со стола бутылку вина и укрылись в моей комнате. Ник прихватил сырную тарелку и красивые мамины бокалы. Мы разлили вино, и как взрослые пили его маленькими глотками, пародируя взрослых.

— О, Мисс Белл, это вино — произведение искусства. Вы чувствуете нотки фенхеля в аромате?

— Мистер Доусон, наши мнения расходятся. В аромате я чувствую гвоздику и перечную мяту.

Мы несли полную околесицу, много смеялись и наслаждались остатком вечера. Вино и в правду было вкусное, мама разбиралась в таких вещах. На наших приемах всегда все было идеально. Бутылка была прикончена, а мы были такими пьяными, что еле стояли на ногах. Но Ник все равно пригласил меня на танец, и я, шурша юбками, встала, покачиваясь, станцевать с ним под музыку в наших головах.

Не помню, то ли он наступил на мою ногу, то ли я запнулась о свою, но я стремительно начала падать, а Ник ловко поймал меня, почти заваливаясь сам. В этом забавном моменте нам обоим в голову пришло одно и то же.

Мы целовались, кажется, вечность. Впервые за несколько лет дружбы, границы размылись. Целовались сначала осторожно, словно прощупывая почву, но с каждой минутой темп нарастал. По технике друга было заметно, что это у него происходило не впервые; я же, напротив, испытала момент первого поцелуя.

А потом, мы как-то свалились на кровать, кое-как Ник расправился с корсетом и ворохом юбок, я чуть не задушила его, снимая бабочку. Из-за алкоголя неловкость куда-то испарилась, даже когда он трогал мою грудь, а я водила пальцами по ещё худощавом плечам и спине. Зашуршала упаковка презерватива, прозвучал вопрос, уверенна ли я..

И я была так уверена в лучшем друге, поэтому просто затянула его в очередной невинный поцелуй. Я помню боль и его неуклюжесть вперемешку с аккуратностью. Ник был осторожен и нежен, а потом признался, что это был его первый секс. Мы так и заснули на моей кровати в обнимку, когда наши родители нашли нас. Хвала богам, мы накрылись одеялом и умудрились уничтожить улики до произошедшего. Поэтому, отец не очень сильно злился. Да и не особо заморачивался по поводу моей «чистоты».

— Ты был первым во всем. Моим первым настоящим другом, первым мужчиной. Я горжусь тобой, Ник, — я шутливо тыкаю его в плечо. Неловкости от воспоминаний нет, потому что это было забавно.

— Я был влюблён в тебя все годы, Алиса. А ты в силу..не знаю, в силу чего, никогда этого не замечала, — Николас притихает.

— В тот день, когда ты поцеловала меня, я думал что умру от счастья. Черт, мы занялись сексом. — он сжимает ладонями покрывало. — Я ночами фантазировал, каково это — трахаться с тобой. Если бы ты знала, как я был счастлив.

— Я..Ник..— поднимаюсь на локтях, чтобы посмотреть ему в лицо, — ты должен был сказать мне. Он смеётся; искренне, заливисто смеётся. Этот парень просто упивается моей наивностью. Я явно слишком глубоко погрузилась в воспоминания, и на минуту превратилась в младшую версию себя, которая была совершенно неведующей ничего. А через пару лет мне пришлось искать работу и жить в убитой квартире в совершенно отвратительном районе.


— Странно, что мы после того раза даже не обсуждали это. Просто продолжили жить, как раньше. И от того, что ты делала вид, словно ничего не произошло, я подумал, что так все и должно быть, — Ник вымученно вздыхает, словно его маленькая исповедь подарила ему облегчение.

— Я была глупой..но если бы ты сказал мне это в глаза, мы бы могли решить эти вместе. Мне по сей день тяжело распознавать в людях что-то, а тогда и вовсе..— речь у меня выходит так себе.

Не то, чтобы я никогда не думала, что он мог в меня влюбиться; долгими одинокими ночами у меня было время, чтобы поразмышлять над такими вещами. И как же было странно вспоминать нашу ночь, после которой я как дура сделала вид, что ничего не произошло.

— Ты по сей день глупая, Алиса, — мой друг достаёт самокрутку из кармана, — и я тоже идиот.

Кончик косяка быстро тлеет от пламени зажигалки, мы затягиваемся по очереди. Комната быстро наполняется матовым дымом, обдумывать его слова становится как-то легче.

— Люблю тебя, котёнок, — глупо хихикая, говорит Ник. А я вспоминаю, как люблю трахаться под травой.

Все остальное происходит как в замедленной съемке: я целую его первая. Он ловко переворачивается, нависая надо мной, запускает ладони под подол платья. От травки прикосновения кожи к коже ощущаются куда более остро, чем обычно. От переизбытка чувств натягиваюсь как струна и не сдерживаю тихий стон.

— Прямо дежавю какое-то, — шепчет Ник. А мой мозг судорожно пытается напомнить мне, когда у меня в последний раз был секс.

— В 16ть ты был куда менее умелым, — зачем-то говорю я. Снова шуршит упаковка презерватива, которую Ник, видимо, выуживает из кармана брюк. И именно в этот момент набатом звучит уверенный стук в дверь.