Читать онлайн
"Кровавый медальон"

Мы Имперская Гвардия.
Мы сделаем то, что умеем лучше всего.
Мы умрем сражаясь. Умрем стоя.
(Автор неизвестен)

Не спрашивайте у меня имени Врага. Не спрашивайте о его стремлениях и его методах. Не просите открыть его мысли или повторить его слова. Просите только о силе, чтобы его убить.
Пособие для поддержания духа имперских пехотинцев
(«Благочестивые Наставления», 97-14)


ПРОЛОГ
Дождь, пролившийся с неба, быстро закончился, оставив после себя крохотные лужицы на каменистой поверхности возле невысокого барака.
«Разве это дождь?» — Шандрак усмехнулся, и, ступая по мутным лужам, направился в сторону высокой стены, отгораживающей военный городок и постройки, находящиеся на его территории.
На обритой голове ветерана начинала проклевываться небольшая щетина белых и жестких, как у грокса, волос. Изуродованное ожогами лицо не выражало ничего, а само лицо, казалось выбитым на грубом, не обработанном камне. Правый глаз Бигвельхюрста подслеповато прищурился под привычно наполовину закрытым веком, когда, проходя мимо караула, Шандрак едва заметно кивнул в сторону дежурных, поднося узловатые пальцы к виску. Он поступал так на автомате, следуя годами вбитым правилам. Увидев ветерана, гвардейцы СПО, также отдали ему честь, хотя могли бы этого не делать. Но они уважали этого старика, отдавшего почти всю свою жизнь службе в рядах Имперской гвардии, и теперь доживающего свой век при военном гарнизоне СПО.
За десять лет относительного покоя Бигвельхюрст так к нему и не привык. Первые несколько лет после выхода в запас ветеран провел в постоянном нервном напряжении. Заведующий медицинским корпусом майор Рорик, осмотрев его, уверенно заявил, что если Шандрак не найдет способа себя контролировать, то не продержится в здравом сознании и полугода. И тогда Бигвельхюрст начал выращивать цветы. Весьма странное занятие для ветерана, но не нашлось того, кто бы высказал ему это в лицо. Особенно среди тех, кто вместе с Шандраком в награду за долгую службу и, в частности, за освобождение Викерса, получил эту суровую, отбитую у неприятеля планету в качестве «домашнего мира». Получил вместо дома, который каждым из них был утерян десятилетия назад. Здесь, на Викерсе, все они прослужили еще пятнадцать лет в силах планетарной обороны. И те, кто к этому времени не умер по естественным причинам, был отправлен в запас.
Всё это время сил и здоровья у Бигвельхюрста становилось все меньше. Его тело с каждым годом неумолимо теряло в возможностях, снижая планку навыков и умений. Правда, поднимая взамен планку опыта. Но капитану все чаще приходили в голову мысли, что останься он на службе в регулярных частях Имперской Гвардии, смерть неминуемо настигла бы его в очередном бою.
Мысли о том, чтобы прибегнуть к омолаживающей хирургии, были отвергнуты Шандраком из-за чудовищной дороговизны подобных процедур, сравнимых с покупкой небольшого крейсера в личное пользование. Жалования, которое капитан скопил за долгие годы службы, могло хватить в лучшем случае на одну операцию из нескольких, которые бы ему потребовались. Так что Бигвельхюрст просто принял на себя весь тот груз старости, который взвалила на него жизнь, как принимал в свое время удары со стороны врагов. Стойко и мужественно.
Шандрак прошел от барака, в котором продолжали жить ветераны, вышедшие в запас, и, миновав несколько знаний, уединился на заднем дворе позади складов. Там, между двумя бетонными стенами, образовавшими небольшое пространство, раскинулся его цветник. Причуда старика, которая никому не мешала. Это был небольшой островок странной, непривычной красоты, которую вряд ли стали бы описывать великие художники Империума. Всего лишь незначимый эпизод, упоминать который было просто нелепо наряду с величественными картинами, изображающими подвиги космодесанта, батальные сцены судьбоносных сражений, где армии сшибаются друг с другом не на жизнь, а насмерть. Не было в простых, привыкших к суровой, каменистой почве цветах, той монументальности, за которой гнались скульпторы, высекающие из глыб мрамора и гранита героев Империума. Как во всем своем великолепии они выбрасывают вперед вытянутые руки, призывая к атаке и истреблению врагов рода людского. Не нашлось бы поэта, готового подыскивать высокопарные слова для того, чтобы передать тишину и благородство места, что создал своими руками старый отслуживший десятки лет ветеран. А простым людям, не наделенным творческим даром, было и вовсе не до этого.
Зато здесь, на задворках военного городка, побывали высокие чины и должностные лица, обличенные правом запрещать и карать. Но все они не нашли в занятии отставного капитана ничего противоречащего Лекс Империалис или подрывающего устои Империума. Так что в конечном счете Бигвельхюрста оставили в покое с его настурциями. Почему именно настурции? Пожалуй, никто не смог бы ответить на этот вопрос, даже сам Шандрак. Про эти — да и вообще про любые другие — цветы ветеран не знал ничего. Но один любопытный факт он все же выяснил. Настурция была весьма своеобразным цветком. Если почва плодородна, хорошо взрыхлена и ухожена, эти растения дают обильные зеленые листья и покрывают ими землю, словно зеленым ковром. Однако не цветут. Но если местность, где растет настурция, бедна, скудна, и камениста, то зелени получается очень мало. Но именно тогда появляется бесконечно много красивых алых цветов. Таких же алых, как свежая, только что пролитая кровь...
Несколько арматур, торчащих из земли, были изогнуты так, что образовывали вогнутую поверхность, на которой можно было сидеть. Подойдя к этому импровизированному седалищу, Бигвельхюрст посмотрел на цветы, политые недавно прошедшим дождем. Редкостью на этом довольно сухом и тяжелом мире, все еще восстанавливаемом после того, как он был вырван у ксеносов, и возвращен в лоно Империума.
— Вы снова мне снились, — капитан медленно переводил взгляд с цветка на цветок, словно перед ним стояли живые люди.
Тут были все, кого он знал. Кто погиб давным-давно. Те, с кем их дороги разошлись и чью судьбу он потерял из виду почти жизнь назад. Те, с кем он делил однажды скудный паек. Кому прикрывал спину и кто платил Шандраку тем же. Их было много. Так много, что всех он уже не помнил по именам или фамилиям. Подчас капитан забывал даже названия миров, где ему довелось воевать. Они стирались из памяти ветерана, оставляя там лишь смутные картины, размытые и не точные, сочетающее в себе отдельные баталии, лица и события, то и дело поднимающиеся над водами воспоминаний.
Но сегодняшний сон показался Бигвельхюрсту необычным. Уже под самое утро в своих, как правило, тревожных и сумбурных сновидениях отставной капитан отчетливо увидел картины событий, которые не воскресали в его памяти уже более двадцати лет. Шандрак и сам не мог понять, как такое произошло. И как он мог забыть столь важную задачу, в которой принимал участие. Но тем не менее, он не вспоминал о тех событиях с самих пор их происхождения. Теперь же они чередой вставали в его памяти отчетливо, так, словно все это было только вчера.
— Зора-5, — Бигвельхюрст чуть скривился, заменяя коротким грубым смешком улыбку, и его подрагивающие, узловатые пальцы потянулись к одному из цветков. — Я вспомнил тебя, Гектор Вуд. Ты там тоже был. И ты так и не расстрелял меня. Не расстрелял…
Капитан сложил руки в аквилу на груди:
— Он принял тебя, комиссар Вуд. Принял.
И Шандрак закрыл глаза, снова желая погрузиться в эти воспоминания, что внезапно освежил в его памяти минувший сон…

Из архивов Священной Имперской Инквизиции, Ордо Еретикус, том 7572
9-223.
Дело: №163-11-2027 «Зора-5»
Фигуранты:
Инквизитор Ордо Еретикус Барро Алонсо
Саннджифу Оз. Аколит Барро Алонсо инквизитора Ордо Еретикус
Начальник личной охраны инквизитора Барро Ридо Изокрэйтс
Псайкеры из свиты инквизитора Барро: Гробо, Нана, «Пятый», «Сорок четвертый»
Служитель Экклезиархии. Полковой Проповедник Аезон Пирс
Командир второго танкового батальона 43 Раанского Полка подполковник Би Амери, временно командующий батальонной тактической группой при инквизиторе Барро
Комиссар Луин Верения Кристиана
Командир первой танковой роты второго танкового батальона 43 Раанского Полка майор Риччи Келвуд
Комиссар Хольмг Атия
Командир второй танковой роты второго танкового батальона 43 Раанского Полка капитан Хант Блэр
Комиссар Хьюз Ролло
Командир пятой батареи самоходной артиллерии четвертого артиллерийского дивизиона 43 Раанского Полка майор Шот Ангелина
Комиссар Креон Элисон
Командир третьей разведывательно-сапёрной роты первого инженерно-сапёрного батальона 43 Раанского Полка капитан Карбоне Орци
Комиссар Расчинский Гордиан
Командир второго огнеметного взвода первого огнеметного батальона 43 Раанского Полка лейтенант Шандрак Бигвельхюрст
Комиссар Вуд Гектор
Командир взвода связи отдельного батальона связи 49 Андорского полка лейтенант Варроу Эйкин
Комиссар Лонг Растус
Командир первой роты пехотного подразделения 49 Андорского полка капитан Уокер Ирати
Комиссар Янг Кастор
Командир шестой роты пехотного подразделения 49 Андорского полка капитан Коллинз Изар
Комиссар Ли Роксана
Командир приданного медицинского отряда в составе двух рот 49 Андорского полка майор Бонье Арта
Комиссар приданного медицинского отряда Самуил Истомин
Командир первой роты приданного медицинского отряда капитан Бруни Джулин
Командир второй роты приданного медицинского отряда капитан Кавалли Андреас
Техножрец Борель ответственный за техническое обслуживание батальонной тактической группы при инквизиторе Барро.
Подписано и заверено.

ТРЕБОВАНИЕ №1 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Выписка из рапорта штаба ОГВ* на мире 77/341 «Каргадас» на имя Лорда-Генерала Майера.
Довожу до Вашего сведения, что 6.554.996.М38 завершена операция по освобождению центрального материка на Каргадасе.
Количество потерь Имперских сил в ходе данной операции не превысило уровень допустимых.
Подписано и заверено.

Боль была невероятно сильной, и в какой-то момент Хольмг показалось, что сейчас она закричит. Закричит изо всех сил, протяжно, на одной, разрывающей барабанные перепонки ноте, не в силах больше сдерживаться. И неважно, что этот крик потонет в грохоте разрывающихся снарядов и артиллерийских залпов, обрушившихся на ряды неприятеля. Что его не услышат, не обратят внимание, как и на сотни других истошных криков, стонов раненых и агонизирующих, устилавших поле боя пестреющим ковром, где основными цветами в этом живом, движущемся месиве были красный и черный. Цвета крови и пепла, что надежно облепляли сражающихся.
«Василиски» немилосердно вбивали в поверхность планеты отвергнувших Свет Императора, в то время как «Гидры», лишали подписавших кровавый договор любого превосходства в небе.
Грозные артиллерийские установки, изрыгая по тысяче снарядов на каждую тысячу квадратных метров, продвигались вперед, все дальше и дальше, перемалывая все новые позиции врага. После чего Имперская гвардия окончательно выбивала «договорцев» с занимаемых ими позиций.
Предавшие Свет Императора, изменники, в попытках спастись из-под гибельного огня орудий, силились прорваться и отступить к космопорту «Азур», все еще находившемуся под их контролем. Но, довершая начатое артиллерией, их преследовали наземные части гвардии, не давая ни минуты на передышку, чтобы перегруппироваться и превратить бегство в тактическое отступление. Не позволяя врагам выйти на дорогу к космопорту, «договорцев» продолжали гнать в направлении пролива, чтобы там, зажав в портовом узле, полностью уничтожить.
Поспешно отходящие из порта суда настигала кара дальнобойной артиллерии. Залпы превращали корабли в движущиеся факелы, медленно уходящие под воду. А те суда, которые все же вырывались из зоны обстрела, догоняли тяжелые бомбардировщики, завершая начатое артиллерией.
Считанным единицам удалось быстро покинуть зону обстрела, благодаря маневренности уйти от преследования авиации и добраться до берегов другого континента. Туда, где могла прикрыть от атак с воздуха их собственная ПВО. Но даже эти счастливчики не могли похвастаться полным отсутствием потерь и тем, что остались полностью неповрежденными.
С губ комиссара сорвался долгий, тяжелый стон, мгновенно потонувший в общем гвалте. Но совсем стиснув зубы, Атия замолчала, едва уловила совсем близко от себя слабый шорох. Повернув голову в сторону издаваемого звука, затуманенным взором комиссар увидела ползущего к ней гвардейца с нашивками сержанта медицинского корпуса.
— Куда? — Спросил он, задыхаясь от висящей вокруг удушливой копоти.
— Живот. Ниже ребер, — она говорила с трудом, чувствуя, как по телу начинает распространяться озноб, признак наступающего шока.
Услышав ее ответ, медик немного дергано кивнул и, вытащив откуда-то инъектор, подтянулся на локтях еще ближе к Хольмг. Быстро сделав укол противошокового препарата, он разорвал на комиссаре одежду, обнажая место ранения и оценивая дальнейшие перспективы. Рана была тяжелой, но не смертельной. Поняв это, сержант быстро вытащил тюбик с синтеплотью. Он обработал обширную рану, залив ее из тюбика субстанцией грязно-бежевого цвета, отдающую запахом резины и спирта. Закончив, медик сделал знак санитару, ползущему следом, а сам начал подбираться к следующему раненному.
Все это Атия наблюдала сквозь проваливающееся сознание, пока полностью не погрузилась в небытие. Но, спустя несколько мгновений полузабытья, комиссар почувствовала, как чьи-то руки крепко схватили за плечи, и потянули, вытаскивая из образовавшейся после взрыва воронки, в которой она лежала. Это движение вызвало острую боль, едва-едва отпустившую, и которая вновь вонзилась в треугольник под самыми ребрами. Хольмг закусила губу, но громкий, протяжный стон все равно вырвался наружу, когда санитар дернул ее на себя, подтаскивая ближе. Проигнорировав стон, санитар снова потянул Атию, на этот раз еще более резко. Комиссар вздрогнула от новой порции боли, еще глубже вонзив зубы в податливую, кровоточащую плоть побелевших губ, и попыталась передвинуться самостоятельно.
Пока санитар ее вытаскивал, возобновился обстрел, и над их головами пронеслось несколько залпов. Но Бессмертному Императору было угодно, чтобы на этот раз ни один из них не унес жизни Хольмг и санитара, что, не обращая внимания на кипящий вокруг них бой, сейчас вытаскивал ее, раненную, из-под обстрела. Когда они, наконец, добрались до первого ряда траншей и скатились в него, то оба тяжело задышали, глубоко и судорожно вдыхая воздух. Атия, сдавленно хрипя, давясь рвущимися наружу стонами. Санитар, глухо кашляя и отплевываясь. Здесь, в перемолотых взрывами траншеях с чавкающей, влажной землей под ногами тяжелой взвеси пепла было меньше ровно настолько, чтобы каждый вдох не вызывал мучительной рези в легких и слезящихся глазах. Продышавшись, санитар подхватил Хольмг и, передав на руки двум подоспевшим гвардейцам, снова пополз на поле боя, за очередным раненым.
На несколько часов Атия потеряла сознание, не чувствуя ничего, не слыша шума продолжающегося сражения и последовавших вскоре триумфальных возгласов, возвестивших, что враг окончательно разбит. Потом была эвакуация. Комиссара, как и других раненных, погрузили в медицинский эвакуатор, который доставил всех их на сортировочный пункт. Всю дорогу Хольмг была в сознании, и вновь «потерялась» только в самом конце пути, когда санитары начали поочередно выгружать раненых. Несколько раз сквозь приступы боли и сумбурное восприятие реальности до нее долетали обрывки фраз и бессвязные слова, никак не складывающиеся в подобие мысли. Они продолжали кружить в голове подобно стаям хищных птиц, разрывающих сознание своими острыми когтями. И даже когда оно окончательно погасло, где-то в глубинах подсознания Атия продолжала слышать хлопанье крыльев и ощущать их взмахи на своем лице.
______________________________
*ОГВ — Объединённая Группировка Войск (прим. Автора)

ТРЕБОВАНИЕ №2 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
За время ведения Второй Каргадасской компании потери личного состава:
Безвозвратно: 3,487,260
Из них:
Убиты в бою: 1,714,820
Пропали без вести: 209,400
Умерли на сортировочных пунктах: 1,563,040
Ранеными всего: 8,091,000
Из них:
Получили легкие ранения: 875,740
Возвращены на передовую: 47,780
Доставлены в прифронтовые госпитали: 827,960
Получили средние и тяжелые ранения: 7,215,260
Эвакуированы и доставлены в госпитали на Ушбеле: 5,652,220
Умерли во время операции и последующего лечения: 18,640
Комиссованы: 22,680
Аугментированы: 140,840
Возвращены в строй: 4,510,900
Подписано и заверено.

Кто-то настойчиво тряс ее за плечи и что-то навязчиво говорил, но слов было не разобрать. Чуть позже, с осознанием себя, пришла тяжелая тянущая боль, а сразу за ней — жар. Голос, монотонно звучащий в голове, начал складываться в слова. А точнее, всего в одно слово. «Воды». После понимания значения этого слова комиссару показалось, что жар вокруг только усилился, и Атия поняла, насколько нестерпимо хочет пить. В тот же момент до ее еще нетвердого разума дошла еще одна мысль. Слово произносит она сама. Стонет и просит воды. И только после этого, постепенно начиная ощущать собственное тело, комиссар осознала, что это не кто-то трясет ее за плечи, а она сама мечется в горячке. Еще минута ушла на то, чтобы понять, что ее руки и ноги стянуты ремнями. Мера предосторожности, которую часто применяли к тяжело раненым, чтобы те, находясь в бессознательном состоянии, не навредили сами себе.
— Где я?.. — почти по слогам произнесла Хольмг, пытаясь справиться с внезапно охватившим ее ознобом, который заставлял все тело мелко дрожать и сводил челюсти так, что нижние зубы стукались о верхние.
Ответа не последовало. Несколько минут комиссар пролежала, сотрясаемая отвратительной дрожью, после чего Атию опять бросило в жар, и сознание снова начало куда-то «уплывать». Целые картины вставали перед ее взором. Картины, свидетелем которых она себя не помнила, но коим, несомненно, была...
Гул. Если не прислушиваться, это просто монотонный гул. Таким он воспринимается, если не находиться в его эпицентре. А еще издали кажется, что перед тобой огромное поле, устланное неровным, подвижным ковром, по которому очень быстро снуют небольшие фигуры людей. Только достаточно приблизившись, становится понятно, что люди эти — медики. И что движутся они среди раненых, уложенных плотными рядами, бегом переходя от одного к другому. Потом, если подойти еще ближе, станет понятно, что эти санитары и младшие медики, с руками, обагренными кровью и суровыми, неприступными, как скалы, лицами, сортируют раненых. И что гул, показавшийся изначально монотонным и однообразным, на самом деле, стоны. Стоны, мольбы, молитвы и жалобы, поднимающиеся единой звуковой волной от тех, кто лежал распростертый среди тысяч таких же, израненных тел. Кто-то в сознании, кто-то нет, раненые гвардейцы ожидали своей участи. Кто, надеясь, а кто, уже без всякой надежды, на то, что кто-то или что-то — медик, беспамятство или смерть — прервет их страдания и муки. Их стоны, смешиваясь с грубыми ругательствами санитаров и других раненых, окриками, проклятиями, воплями, исполненными нестерпимой боли, и хрипами агонии, поднимались вверх. В этот бесконечный поток звуков вливался топот бегущих сапог, клацанье металла, жуткие короткие взвизги циркулярных пил, и лаконичные фразы медиков, спешащих обработать быстрее как можно больше поступивших раненых:
«Немедленная ампутация»
«На погребение»
«Морфий и в палаты»
«Немедленно в операционную»
«Вторая очередь»
«Милость Императора»
«В палаты»
«На погребение»
Еще были заупокойные литании и молитвы для поддержания духа и стойкости тела. Их заунывно зачитывали парящие вверху сервочерепа, которые при этом вели запись всего происходящего. Они изливали из своих громкоговорителей потоки наставляющих фраз и молебнов, призванных хотя бы немного облегчить боль страдальцам.
Чуть поодаль была такая же обширная площадь, лишь чуть меньших размеров. Она также была усеяна окровавленными людьми, но от нее монотонного гула исходило намного меньше. Там лежали умирающие, находящиеся в предсмертном забытьи, и те, кто уже закончил свой жизненный путь. Те, кто умер, так и не дождавшись помощи, или чьи раны оказались столь тяжелы, что их признали безнадежными. «Милость Императора», смертельная инъекция, которая должна была обрывать страдания тех, кого не в силах были спасти, уже разносилась по крови многих из лежащих тут гвардейцев, над которыми полковые Экклезиархи и проповедники читали сейчас отходные молебны. Здесь, помимо молитв и литаний, раздавались прощальные фразы, предсмертные просьбы и обещания, даваемые умирающим.
Иногда, когда у них не оказывалось под рукой инъектора с нужным препаратом, санитары просто вонзали длинные, узкие лезвия специальных ножей, между пятым и шестым ребром тем из раненных, кто был по мнению медиков совершенно безнадежен.
Еще были те, кто лежал без сознания, в глубокой коме, и кого, по этой причине сочли (чаще всего, совершенно справедливо), отходящими из мира живых в блаженном беспамятстве и забытьи. К таким, если они не приходили в сознание, не применяли «Милости Императора», давая скончаться от ран и истечь кровью. Редко обреченные на подобную смерть гвардейцы приходили в себя перед самой кончиной. Иногда — от внезапной, предсмертной боли. Иногда — потому что как раз к этому моменту заканчивался полученный ранее шок. Эти несчастные изгибались с криком, погружаясь в кошмар мучительной агонии, но их стенания быстро угасали, потонув в общем шуме и заупокойных молитвах, которыми служители Бессмертного Спасителя человечества напутствовали души павших воинов и слуг Его.
Тех, кому криками все-таки удавалось привлечь к себе внимание, выносили из рядов мертвецов. Таким или оказывали помощь, относя к прочим раненым, или, убедившись в тщетности реанимационных мер, дарили «Милость Императора». В последнем случае тела возвращались обратно. После чего под песнопения и божественные литании павших закапывали в одной общей могиле, освобождая место для новых тел.
Хольмг не могла сказать, сколько прошло времени, прежде чем она снова пришла в себя. Но на этот раз пробуждение произошло намного быстрее, хоть сознание включалось по-прежнему довольно медленно. Изнуряющий и обессиливающий жар спал, так что теперь Атии не казалось, будто она находится в жерле раскаленного вулкана и что его вязкая лава медленно пожирает ее плоть, подступая к самым костям. Глубоко и судорожно вздохнув, комиссар закашлялась, прочищая легкие от застоявшегося в них смрадного почти не циркулирующего здесь воздуха. Почти тут же откуда-то слева послышались приближающиеся шаги. Как раз к этому времени у Хольмг получилось открыть глаза настолько, чтобы не до конца сфокусировавшимся взглядом разглядеть человека в медицинской форме.
Посмотрев на комиссара равнодушным взглядом и сделав какие-то пометки в небольшом инфопланшете, медик снова отошел. Вернулся он уже с инъектором. Все также не произнеся ни слова, медик, которого Атия так и не успела полностью разглядеть, сделал ей укол. В следующую же секунду перед глазами у Хольмг все снова начало «плыть». Она еще хотела о чем-то спросить, но мысль потерялась, и Атия вдруг почувствовала, как ее сознание растворяется. Веки потяжелели настолько, что держать их открытыми перестало хватать сил. Пока комиссар боролась с навалившейся усталостью, пытаясь открыть рот, чтобы задать свой ускользнувший вопрос, медик все также отрешенно развернулся. И в потухающем сознании Хольмг начали затихать его удаляющиеся шаги.

ТРЕБОВАНИЕ №3 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Копия документа о назначении сестры госпитальер Ордена Феникса Штайн Алиты на должность заведующей Госпиталя «Всех Имперских Святых на Ушбеле», начиная с даты 6.007.994.М38.
Подписано и заверено.

Инквизитор Барро шел по коридорам, отдающих холодом и пустотой. Черные Имперские аквилы, расположенные в равных промежутках друг от друга по всей протяженности стен, контрастировали с их белизной. Между черными двуглавыми орлами алой краской были начертаны строгие изречения о святом долге, безупречном служении и бесконечной вере в Бессмертного Бога-Императора. А ещ, были двери. Бесконечное множество дверей, ведущих в хирургоны и палаты для раненых, между которыми парили сервочерепа и разъезжали сервиторы. Миновав несколько отделений и арочных поворотов и добравшись до флигеля, где располагались кельи для сестер и персонала госпиталя, Барро остановился у одной из неприметных дверей. Алонсо задержался, прежде чем постучать, вспоминая свой последний разговор с Алитой Штайн.
… Небольшая комната, которую им выделили для беседы, была убрана, как и большинство подобных комнат. В ней, помимо трех стульев и небольшого бюро, запертого на цифровой замок, не присутствовало других предметов обихода.
Оба они сидели друг напротив друга на расстоянии метра, так что Барро мог внимательно рассмотреть свою собеседницу.
Штайн немного изменилась с их последней встречи. Темные круги под глазами не были теперь столь заметны, а лицо не выглядело таким изможденным. Впрочем, по некоторым малозаметным деталям можно было догадаться, что сестра госпитальер по-прежнему подвергает себя ночным бдениям и покаяниям.
— Рад видеть вас в добром здравии, сестра.
— Взаимно, господин инквизитор, — Алонсо показалось, что голос Алиты начинает возвращать себе присущую ему некогда мелодичность. — Зачем вы хотели меня видеть?
— Я привез документ о вашем новом назначении, сестра.
— Вы? — она не выказала иного удивления, кроме допустимого, для того, чтобы обозначить вопрос.
— Да, я, сестра, — Барро отстегнул от пояса инфопланшет и протянул его Штайн. — Вы ознакомитесь с его содержимым, когда я уйду. До тех пор можете считать, что этот документ еще не обрел силу. Можете даже считать его временно несуществующим, если так вам будет проще ответить на мое предложение.
— Вы говорите загадками, господин инквизитор, — совершенно безэмоционально произнесла госпитальер.
— Иногда, мне это свойственно, — на этих словах Алонсо позволил себе легкую улыбку. — Но перейдем к сути вопроса. Мне нужен преданный и верный человек, прекрасно знающий все тонкости медицины, сам непосредственно принимавший участие в военных операциях, оказывавший помощь на передовой. И при этом обладающий железной волей. Тот, кто сможет грамотно организовать работу госпиталя. И кто гарантирует мне высочайшую квалифицированную помощь для тех раненых, которые в него поступят.
Барро, произнесший фразу на одном дыхании, замолчал, ожидая, что ответит ему Алита.
Госпитальер выдержала секундную паузу, прежде чем задала лишь один вопрос.
— Почему именно я?
Улыбка на лице Алонсо стала чуточку шире.
— Разве вы не обладаете всеми перечисленными свойствами, сестра? — уточнил он, вместо предполагаемого ответа.
— Обладаю, — согласилась Штайн.
Простота, с которой Алита произнесла последнее слово, при этом без вызова или самомнения, как и без любой другой попытки возвеличить себя в глазах собеседника, была как раз той причиной, по которой Барро выбрал именно Штайн. Выбрал из многих кандидатов, когда подыскивал «своего человека» на должность заведующего в интересующий его госпиталь. И ответ госпитальер только убедила Алонсо в верности сделанного им выбора.
— Но такими же качествами обладают сотни других сестер, — продолжила Алита все тем же безмятежным голосом, казалось, начисто лишенным всяких амбиций. — Так почему именно я?
— У вас есть одно преимущество, госпожа Штайн, — Барро пристально посмотрел сестре госпитальер в глаза. — В отличие от остальных, вас я достаточно хорошо изучил.
На этот раз бледное подобие улыбки тронуло губы Алиты:
— Больше у меня нет вопросов, господин инквизитор. Теперь вы позволите ознакомиться с приказом о моем назначении?
— Как я сказал ранее, вы это сделаете после моего ухода, сестра. А пока у меня остался к вам еще один вопрос. И в зависимости от вашего ответа, я решу, уйти мне, оставив вам инфопланшет с приказом о назначении, или забрать его с собой.
— Спрашивайте.
«Твердо, спокойно, уверенно», — подумал про себя Алонсо, и, продолжая взглядом пристально изучать выражение глаз Штайн, спросил:
— Какое будущее вы видели для себя, если бы я не прибыл к вам с этим назначением?
Вспомнив ответ, который дала ему тогда госпитальер, Барро, как и два года тому назад улыбнулся одними уголками губ. После этого мимолетного воспоминания инквизитор поднял руку, закованную в черную кожу перчатки, и постучал в дверь перед собой. Та распахнулась почти мгновенно, и на пороге возникла худощавая фигура Алиты Штайн.
— Аве Император, сестра, — Алонсо сложил аквилу на груди.
Госпитальер последовала его примеру:
— Аве Император, господин инквизитор, — она сделала шаг в сторону, чтобы Барро смог войти внутрь.
Одного взгляда через порог, было достаточно, чтобы понять: келья сестры госпитальер мало чем отличалась от той, в которой в последний раз они беседовали в Командорстве Кононессы Борго. Единственными дополнениями к аскетическому убранству стали строгая узкая кровать, и небольшой стеллаж, полный книг, планшетов и свитков.
— Чем я обязана вашему визиту, господин инквизитор? — продолжила Алита, дождавшись, когда дверь за Алонсо закроется.
— Решил лично справиться, всем ли снабжают госпиталь и есть ли у вас в чем-то острая необходимость, сестра.
Штайн едва заметно кивнула:
— Снабжение госпиталя ведется на соответствующем уровне, господин Барро. Мы получаем все необходимое, вовремя и точно в соответствии с отправленными запросами.
— Это прекрасно, сестра, — не мигая, Алонсо продолжал смотреть на Алиту так, что та отвела направленный на инквизитора взгляд. — Однако есть и еще одна цель моего визита. Вскоре в ваш госпиталь поступит один пациент, о котором я желал вас предупредить лично и заранее. Он очень сильно пострадал во время одной кампании. Множественные ожоги лица и тела. Но самое серьезное повреждение, им полученное, контузия позвоночника. Заняться его лечением вам как раз и предстоит. Помимо перечисленного, данный пациент пережил травматическую ампутацию обеих ног. Решением данной проблемы вам также надлежит заняться.
— Его уже аугментировали? — сдержанно спросила Штайн.
— Еще нет. Это сделают в вашем госпитале. И как вы понимаете, речь идет о самых лучших имплантах. Таких, которые не только бы восстановили утраченную пациентом функцию, но и улучшили ее.
— Мне это понятно, — Алита кивнула. — Когда его должны доставить?
— В ближайшее время, сестра, — ответил инквизитор и без каких-либо эмоций добавил. — Это мой сотрудник. Весьма ценный, которого я не хочу терять. Он смог выжить в том аду, в котором оказался. И даже оказавшись на краю гибели, едва не погиб, но продолжал свою деятельность, оставаясь полезным на все сто процентов. Это после получения всех увечий и травм, о которых мы говорим. Подобные кадры надлежит возвращать в строй.
— Я сделаю все, что в моих силах, господин инквизитор, — отозвалась Штайн, и на ее лице отразилось понимание.
— Не сомневаюсь, сестра, — на этих словах пришла очередь Алонсо кивнуть головой. — Также очень важно сохранить его пребывание у вас в тайне, и вы лично проследите за исполнением данного условия. После того, как он будет возвращен к полноценной жизни, вы удалите все записи о его пребывании в вашем госпитале. Этот пациент поступит сюда инкогнито, а выписан будет из вашего госпиталя под именем, которое я сам сообщу вам позже.
— Я поняла вас, господин Барро, — Алита снова склонила голову.
— В таком случае не буду больше отнимать у вас драгоценное время, сестра, — произнес Алонсо, направляясь к двери. — Если у вас в госпитале возникнет нехватка чего бы то ни было, обращайтесь. И я сделаю все, чтобы решить возникшую у вас проблему в кратчайшие сроки, — добавил он напоследок, перед тем как уйти.
Весь обратный путь по длинным, источающим тревожную тишину коридорам Барро проделал в молчании, погруженный в собственные размышления о предстоящем деле, которое сейчас вел. Только перед самым выходом, взгляд инквизитора упал на одно из высказываний, увековеченных на бледной госпитальной стене:
«Духовное уродство в сто раз страшнее телесного»
Алонсо задержался перед этой фразой, перечитав ее дважды. Невольно задумавшись о том, как данное высказывание странным образом перекликается с теми мыслями, что занимали его до этого, и с делом, которое он вел в данный момент. Однако времени на подобные размышления не оставалось, и той же бодрой походкой, которая была ему присуща, инквизитор Барро покинул «Госпиталь Всех Имперских Святых на Ушбеле».

ТРЕБОВАНИЕ №4 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Копия приказа о зачислении в штат.
Комиссара Хольмг, личный номер 635371/AH, назначенную приказом комиссара-Генерала Скрасноу от 6.554.996.М38 № 7213, на воинскую должность комиссара первой танковой роты второго танкового батальона 43 Раанского Полка под командованием капитана Риччи, прибывшую из Третьего госпиталя Ушбелы, с даты 6.554.996.М38 зачислить в списки личного состава воинской части, поставить на все виды обеспечения и полагать приступившей к выполнению служебных обязанностей.
Подписано и заверено.

Длинный коридор, казалось, сплошь состоял из дверей, между которыми перемещались как военные, так и люди в штатском. Они, часто в сопровождении кадет-комиссаров, выходили из одних дверей и, пройдя по коридору, тут же заходили в другие. Посетителей в гражданской форме было немного. В основном, снующими между бесконечными дверьми были офицеры среднего звена и весьма редко совсем юные лейтенанты. У большинства дверей дежурили молодые кадеты, чьи черные кушаки опоясывали скромные мундиры, по нижнему краю которых шла неизменная надпись: «IMPERIUM DOMINUS». Повторяясь несколько раз, она замыкалась сама на себя и была единственным украшением, в отличии от расшитых мундиров комиссаров и комиссаров-капитанов. Будущие «Бичи Императора» стояли на своих постах навытяжку, с каменными лицами, полными грозного достоинства. И, глядя на них, Атия вспомнила как сама, давно, в бытность кадетом, стояла на подобном дежурстве. В какой-то момент, невольно, она бросила чуть более долгий взгляд в сторону одного из кадет-комиссаров, дежурившего у двери по правой стороне коридора. Тот, едва только уловив на себе взгляд комиссара, вытянулся еще сильнее. Строгое, чуть грубое лицо юноши напомнило Хольмг Тэрона. Конг, как и все остальные кадеты из их выпуска, получил комиссарский кушак. Посмертно.
В голове под начавшую зарождаться в висках ломоту закружились лоскуты воспоминаний. Но Атия отогнала их от себя. Резко, как заставляют пасть противника под единственным, но смертельным ударом клинка. Это было давно. В прошлой жизни. Здесь и сейчас подобным мыслям и воспоминаниям не было места.
Хольмг прошла мимо кадета, переведя взгляд с него на противоположную стену, где у распахнутой стальной двери стояло несколько офицеров, находящихся в зале для ожидания. Один из них, явно после недавнего ранения, о чем свидетельствовала рука на шелковой перевязи, что-то тихо говорил двум остальным. Все трое, едва заметив комиссара, тут же развернувшись в сторону Атии, отдали воинское приветствие. Хольмг коротко отсалютовала офицерам и прошла дальше, не задерживаясь на них взглядом. В конце коридора она остановилась перед еще одной дверью, по обе стороны которой так же стояли двое кадетов. Одному из них Атия протянула левой рукой пропуск, выписанный ей при входе в Комиссариат. Тот взглянул на карточку. После чего, подняв глаза на Хольмг, спросил казенным тоном:
— Ваш личный номер, комиссар.
— 6353971/ АH, — таким же безэмоциональным голосом ответила Атия.
Кадет ввел данные в дата-планшет и спустя секунду отчеканил:
— Проходите, комиссар.
После чего второй кадет распахнул перед Хольмг дверь, пропуская ее в кабинет.
Внутреннее его убранство было богатым и строгим одновременно. В отличие от большинства подобных ему кабинетов, стены этого не были обшиты роскошью редких пород древесины или обтянуты плотным гобеленом с причудливым узором. Не изображалось на них и картин, повествующими о славных походах прошлого. Камнебетонные стены этого места не имели даже покраски, являя себя миру в своем первозданном виде. По левую руку от входа на стене висели два весьма дорогих клинка, скрещенных между собой. А рядом расположился небольшой открытый стеллаж. Он был заставлен разнообразными памятными вещами. Начиная от громоздкого черепа, ранее принадлежавшего какому-то ксеносу, вероятнее всего, орку, и заканчивая фарфоровой статуэткой, изображавшей оперную певицу с поднятой вверх точеной ручкой восхитительного бледно-розового цвета. На последнем экспонате Атия ненадолго задержала взгляд. Уж слишком эта вещица выделялась на фоне остальных трофеев, имеющих гораздо больше прав и оснований находиться в кабинете комиссара-Генерала. Еще одним украшением кабинета являлось массивное кресло, спинка которого была выполнена из красного дерева, на самом верху которой была изображена Имперская аквила, окрашенная в золотой цвет. Двуглавый орел возвышался на добрые два с лишним метра от пола, и был выполнен в мельчайших подробностях, отчего казалось, что он живой. На кресле восседал комиссар-Генерал Уильямс Джонс Скрасноу. Убеленный сединой воин, чьи аугметические ноги скрывала крышка письменного стола, за которым он сидел. Рядом, по правую сторону от стола, стоял еще один человек, которого Хольмг узнала сразу же. Но встретить которого здесь и сейчас совершенно не ожидала.
Его чуть вытянутое лицо теперь, когда одну из щек стал украшать длинный тонкий шрам, приобрело еще более хищное выражение, чем раньше. Взор, пронизывающий до самого сердца, вцеплялся еще сильнее. А выражение глаз вызывало еще больший страх и непреодолимое желание раскаяться в малейшем прегрешении против Бога-Императора. Волосы Алонсо скрывала широкополая шляпа, из-под которой были видны лишь коротко остриженные виски. А высокую стойку воротника, частично скрывающего подбородок, венчала небольшая инсигния, выполненная из легированной стали, полностью завершая образ инквизитора.
— Разрешите, комиссар-Генерал, — обратилась Атия, вскинув ладонь к виску, и тут же перевела взгляд на Барро. — Господин инквизитор. Аве Император.
— Входите, комиссар, — Уильямс Скрасноу поднялся со своего места и сложил на груди аквилу. — Аве Император.
— Аве Император, — синхронно с комиссаром-Генералом произнес Алонсо.
Про себя Атия отметила, что с момента их последней встречи голос инквизитора совершенно не изменился, обретя лишь еще большую глубину и солидность.
— Добрый день, комиссар Хольмг, — продолжил Барро, обращаясь к Атии. — Рад видеть вас в добром здравии.
— Здравия желаю, господин инквизитор, — ответила комиссар, не выказывая на лице ни удивления, ни иных эмоций.
— Я здесь по поводу вашего нового назначения, комиссар, — Алонсо вперил свой взгляд в Хольмг, внимательно ее изучая. — Вы готовы к действиям на переднем рубеже?
— Так точно, господин инквизитор, — она ответила мгновенно, но все же успев задуматься о том, насколько хорошо Барро был осведомлен о ее недавнем ранении, и времени, проведенном в одном из госпиталей.
— Прекрасно, — инквизитор отвернулся от Атии на полоборота, и обратился к Уильямсу Скрасноу. — Полагаю, все формальности улажены, комиссар-Генерал. Так что мое дальнейшее присутствие здесь излишне.
— Я передам комиссару Хольмг документы по ее новому назначению, господин инквизитор, — с уважением, но сухо произнес Скрасноу.
Было заметно, что общение с Барро не приносит комиссару-Генералу особого удовольствия.
— Да пребудет с вами Бессмертный Император, — Алонсо сложил руки на груди в двуглавого орла.
— Аве Император, — Уильямс Скрасноу, метнув выразительный взгляд в инквизитора, последовал его примеру.
— Аве Император, — синхронно отозвалась Хольмг.
Устремленный до этого на комиссара-Генерала, Барро снова перевел свой пронизывающий до костей взгляд на Атию.
— С вами, комиссар, мы встретимся через два дня, на посадочном космодроме. Там вы примите вверенную вам часть и приступите к исполнению своих обязанностей, — произнес он, опуская от груди руки в элегантных перчатках из черной кожи, неизменно покрывающих его аугментированные кисти.
— Так точно, господин инквизитор, — ответила Хольмг, выдерживая пристальный взгляд Алонсо.
— А с вами, комиссар-Генерал, я прощаюсь. Пока, — добавил Барро и зашагал к дверям.
Едва дверь за инквизитором закрылась, Атия повернулась к Уильямсу Скрасноу, встав по стойке смирно. Тот, не говоря ни слова, протянул ей поднятый с поверхности стола инфопланшет.
— Здесь все о вашем новом назначении, комиссар, — мрачным голосом прокомментировал он.
— Так точно, комиссар-Генерал, — Хольмг отсалютовала, принимая документы.
— Можете идти, — распорядился Скрасноу и, не удостоив более Атию взглядом, вернулся к изучению депеш.
— Есть, — отчеканила Хольмг и развернулась, чтобы выйти.
Лишь на мгновение Атия задержалась в дверях, когда услышала за спиной голос комиссара-Генерала.
— Император защищает, комиссар Хольмг, — произнес он.
— Служу Империуму, — ответила она, отсалютовав.
И ее рука легла на ручку двери.

ТРЕБОВАНИЕ №5 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Копия приказа генерала Фернеля №134/96 от 6.514.996.М38
"В ответ на требование Инквизитора Ордо Еретикус, обличенного властью слуги Бессмертного Бога-Императора Барро Алонсо об обеспечении содействия в выполнении задания особой важности Во Имя Императора и выделении для этого живой силы и бронетехники, приказываю: сформировать боевую тактическую группу, и передать ее под командование инквизитора Барро".
Подписано и заверено.

По иронии судьбы космопорт с горделивым именем «Врата Покоя» был самым оживленным на Ушбеле, являясь вторым по величине и первым по значимости на планете. За двести семь лет своего существования, космопорт не пробыл и дня в праздности или относительном спокойствии. Выполненный в форме овала, он напоминал гигантскую арену, окруженную амфитеатром из административных зданий и технических помещений, складов, казарм для бесчисленного персонала, требующегося для его обслуживания, и внутренней охраны космопорта, набиравшейся из числа бойцов СПО.
Именно туда торопился доставить Хольмг водитель, стремясь выжать из своего грузовика максимальную скорость, на какую только была способна его колымага и которая была разрешена спец службами на данном участке дороги. Однако несмотря на все старания водителя, дорога до космопорта заняла несколько часов. При том, что им посчастливилось избежать серьезных заторов на всем пути следования. На протяжении всей поездки гвардеец в звании ефрейтора старался не смотреть в сторону комиссара. И без слов, по одному виду ефрейтора было понятно, что он торопится поскорее закончить свою работу и освободиться от грозного пассажира. Гвардеец, чьего имени Атия так и не удосужилась узнать за все четыре с лишним часа дороги, выдохнул с явным облегчением, когда машина наконец въехала на территорию космопорта. Там, на редкость быстро миновав несколько пропускных пунктов, расположенных один за другим, и проехав несколько посадочных платформ, грузовик остановился у электронного табло с надписью «платформа №7-13», где Хольмг покинула его душную кабину. Бодро отсалютовав комиссару, водитель поспешил уехать.
Атия прошла еще два пропускных пункта, расположенных по обеим сторонам от противовзрывной стены, отделяющей место посадки шаттлов от остальной посадочной платформы. Затем миновала еще один пропускной пункт, где в отличии от предыдущих стояли на дежурстве не СПОшники, а имперские гвардейцы. И только после этого достигла нужного шаттла, стоящего на погрузке. Там время ожидания заняло всего каких-то полчаса. И совсем скоро Хольмг уже сходила по аппарелям в большом ангаре «Молота Победы».
У трапа Атию встретил сервитор, чтобы вручить инфопланшет с кодами допуска для прохода на средние палубы, внутренним распорядком, всеми положенными заверенными документами о вступлении Хольмг в должность и схемой расположения кают. Получив на руки все необходимое, комиссар направилась к своей каюте, попутно изучая судно. Еще на подлете корабль показался Хольмг довольно компактным, и это впечатление подтвердилось, когда комиссар прошла по нескольким его палубам к месту своего расположения.
Уже будучи в каюте, Атия еще раз перечитала информацию о своем будущем подразделении. Она вступала в должность в первой танковой роте второго танкового батальона 43 Раанского Полка, находящейся под командованием майора Келвуда Риччи.
«“Хорошо” же все начинается. Еще не погрузились», — подумал про себя капитан Хант, почти с ненавистью глядя на «полковую Шестерню», бесстрастно взирающего на него в ответ.
— Как вы определили, что именно находится внутри, технопровидец? — спросил Блэр, сам понимая, что в конце концов это не столь важно, даже если на проверку баллона с огнетушащей смесью «Шестеренку» случайно толкнуло его внутреннее чутье.
— Во время проверки наличия предписанного оснащения мной было замечено расхождение в весе баллона, — спокойно и все так же безэмоционально ответил слуга Омниссии. — Данный факт заставил меня сделать предположение о наличии внутри баллона другой субстанции, отличной от той, которая должна быть в соответствии с нормативными актами. Проведенная мной тщательная проверка в вашем присутствии подтвердила сделанные мной ранее предположения. Исключая возможность того, что данная подмена произошла без ведома экипажа, я беру на себя смелость утверждать, что налицо факт злоумышленного саботажа и нарушение священных инструкций относительно технического оснащения боевой бронированной машины типа «Леман Расс», бортовой номер 115-KS/3.
Стоявший рядом комиссар Хьюз пристально посмотрел на Ханта:
— У вас есть возражения против этого обвинения, капитан?
— Факт подмены противоогненной смеси на пойло я не отвергаю, комиссар. Однако причастность к данной подмене всего экипажа необходимо выяснить. Вполне возможно, нарушителем был кто-то...
— Вот сейчас и выясним, капитан, — Ролло Хьюз прервал речь Блэра, и резко развернувшись на каблуках, метнул полный гнева взгляд в сторону построившихся возле «Леман Расса» танкистов.
— Признание не снимет вины, не облегчит наказание, но поможет избежать сурового допроса. У вас есть две минуты чтобы раскаяться в содеянном, и рассказать все, как есть, без лжи. Время, — на последнем слове комиссар бросил короткий взгляд на хронометр, после чего вновь впился глазами в экипаж.
По тому, как метнулись глаза у мехвода, капитан смог бы безошибочно назвать виновника произошедшего. Это же мог сказать и Ролло, но комиссар ждал, когда водитель признается в содеянном сам. Он снова взглянул на хронометр, и уже открыл было рот, чтобы вынести суровый вердикт, когда вперед сделал шаг заряжающий Зингерман. Побледнев, как полотно, он произнес:
— Это моя вина, комиссар.
Если бы взглядом можно было причинять боль, то заряжающий, несомненно, сейчас бы кричал во все легкие. Настолько пробуравил его взглядом Хьюз.
— Подробности, — приказал комиссар голосом, обещающим в лучшем случае смерть, а в худшем — смерть долгую и мучительную.
Дрогнувшими от напряжения губами Ганс Зингерман заговорил:
— Огнетушитель, приписанный к борту 115-KS/3, сорвался с креплений, комиссар. Все его содержимое было израсходовано не преднамеренно. Я испугался, комиссар. И залил внутрь...
— Достаточно, — Прервал его Ролло. — То дешевое пойло, которым вы регулярно травитесь, горит не хуже прометиума. Тебе известно об этом, гвардеец?
— Так точно, комиссар. Известно.
— В таком случае ты понимаешь, что при возникновении пожара попытка потушить его из такого огнетушителя, заправленного горючей жидкостью, привела бы к усилению возгорания. И как результат — к гибели всего экипажа, включая тебя самого.
— Так точно, комиссар. Понимаю, — вконец упавшим голосом произнес Ганс, и к его бледности добавились пульсирующие жилки на висках.
— Понимаешь… — Хьюз выдержал небольшую паузу, продолжая хладнокровно рассматривать заряжающего, впрочем, как и остальных гвардейцев экипажа, вытянувшихся в струнку. — В соответствии с параграфом о неоправданных растратах, наказание за подобное нарушение — перевод в штрафные части. Также данные действия предусматривают обвинения в попытке мошенничества, умышленного введения вышестоящего начальства в заблуждение и сокрытие улик относительно совершенных ошибок. Суммируя все эти правонарушения, сначала тебя подвергнут телесному наказанию, а затем — расстрелу. Последний пункт будет мной отложен до завершения боевой задачи, поставленной перед нами Святой Имперской Инквизицией. Этим тебе даруется возможность кровью искупить в предстоящем сражении свои прегрешения. Ну, а розги тебе выпишут непосредственно перед отлетом. В присутствии всей роты. Дабы остальные гвардейцы усвоили, что в Имперской Гвардии нет места глупости, разгильдяйству, обману и трусости.
Ролло Хьюз пробежался суровым взглядом по танкистам на последнем слове, пристально посмотрев в лицо водителя. Мехвод, почти такой же бледный, как заряжающий, которому только что был зачитан приговор, дернул кадыком, сглатывая, не в силах отвести глаз от пронизывающего взора комиссара.
— Рядового Зингермана взять под стражу до исполнения дисциплинарного взыскания, — приказал Ролло, снова разворачиваясь на каблуках, теперь в сторону капитана Ханта.
— Будет выполнено, комиссар, — отчеканил Блэр, складывая руки на груди в орла и печально добавляя про себя все ту же фразу, что и в самом начале: «Просто заебись все начинается. А ведь еще даже не погрузились».

ТРЕБОВАНИЕ №6 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из решения комиссарского триумвирата.
Резолюция:
В выдвижении на присвоение очередного звания комиссара-капитана Вуду Гектору отказать.
Подписи:
Лорд-комиссар К. Говерс; Лорд-комиссар И. Раш; Комиссар А. Синнэт.
Дата:
6.731.992.М38
Подписано и заверено.

Командир отдельного огнеметного взвода 43 Раанского Полка, лейтенант Шандрак Бигвельхюрст молча чуть приподнял небольшой пласталевый стакан, прежде чем отправить его содержимое в горло одним залпом. Сидящий перед ним комиссар Гектор Вуд зеркальным отображением повторил его жест с такой синхронной точностью, что могло показаться, будто и лейтенант, и комиссар долго тренировались перед тем, как добились подобной согласованности действий. А в следующую секунду также одновременно они опустили стандартные армейские стаканы на табурет, заменявший офицерам стол. Небольшую пласталевую поверхность табурета украшала бутылка амасека, пустая уже более чем на треть.
— Император защищает, — выдохнул Бигвельхюрст и, взглянув на комиссара, разлил еще по половине стакана.
Молча Вуд сложил руки на груди в Имперского орла, словно желая проверить реакцию Шандрак. Лейтенант не обманул ожиданий комиссара, мгновенно последовав его примеру. И спустя минуту они выпили еще, также одновременно приподняв стаканы навстречу друг другу, но не чокаясь.
— Они сейчас у Трона, — произнес, чуть растягивая слова, Гектор после того, как пласталевый стакан соприкоснулся с поверхностью табурета в ожидании новой порции спиртного.
— У Трона, — согласно кивнул Бигвельхюрст, после чего сначала перевел взгляд на бутылку с остатками амасека, а затем вопросительно посмотрел на комиссара.
Вуд мгновенно перехватил этот взгляд.
— Хватит, — безапелляционно произнес он.
Шандрак кивнул еще раз. Без каких-либо возражений, предварительно плотно завернув крышку, лейтенант убрал бутылку в небольшой вещмешок, покоящийся рядом с табуретом.
— Сначала я, — комиссар поднялся с койки и, оправив мундир, хотя он и до этого выглядел, как «с иголочки», направился к двери каюты.
После этого, с разницей в полминуты, повторяя рваные движения комиссара, поднялся командир отдельного огнеметного взвода Бигвельхюрст.
— Когда-нибудь ты меня расстреляешь, — задумчиво произнес он, уперев взгляд в спину Гектора.
Тот замедлил шаг, остановившись у выхода. Рука, обтянутая перчаткой из красной кожи, замерла в движении, не успев коснуться открывающей дверь панели.
— Я Бич Императора, — властно произнес Вуд. — Я покараю любого, кто усомнится, дрогнет или отступит.
И, открыв дверь, комиссар покинул каюту. А когда эхо его шагов, гулко разнесшееся по палубе, затихло, из каюты следом за комиссаром вышел лейтенант Шандрак.
Четыре года назад.
Гектор не любил вспоминать случай, ставший впоследствии препятствием на его пути продвижения по карьерной лестнице. И сегодня, как и обычно, комиссар уверенно и довольно быстро «утопил» в глубинах памяти неприятное воспоминание, едва оно попыталось подняться над ее мутными водами.
Верзила Курт или просто Верзила. Так называли здорового гвардейца, который один, без «второго номера» был способен использовать тяжелый болтер модели «Аккатран», будучи при этом отличным стрелком. Вдобавок Курт был нелюдим и немногословен. Однако несмотря на изрядную замкнутость, у него все же был друг. Правда, всего один. Коротышка Нойс из саперного взвода. Как смогли сдружиться эти два человека, настолько разные, что по характеру, что по внешнему виду, понять никто не мог. Но в конечном счете это было не важно. Важно было другое. Курт был обязан Нойсу жизнью.
В одном из боев за Сирину, где было невероятно много покалеченных вражеской артиллерией, и половина из которых, не дожила до прихода медиков, Верзила Курт должен был погибнуть. Но он выжил. Выжил благодаря своему могучему организму, но это было потом. А в самом начале, его всего израненного, что называется «в ноль», вытащил из-под массированного огня Нойс. Как это ему удалось никто не понимал, потому что потребовалось два дюжих медбрата для того, чтобы перетащить Курта на носилки, которые и сами готовы были треснуть пополам под громоздкой тушей Верзилы. Но поинтересоваться о подробностях, как он сподобился вытащить «в одну каску» такую махину, поначалу так никто и не догадался. Или не решился. А спустя полгода Коротышка погиб, прикрывая отход саперов, разминировавших подходы к одному укрепрайону.
Когда выжившие вернулись с задания, и стало известно о потерях, Курт, не говоря ни слова, молча, отправился в самоволку. Вернулся он через два дня, неся на плече павшего товарища. И весь в крови, как в своей, так и чужой. Он лично похоронил Нойса и только после этого дал медику осмотреть свои множественные ранения.
Все тогда думали, что Верзилу расстреляют за самоуправство, но, полковой комиссар поступил иначе. Он вызвал Курта в комиссариат при штабе, закрылся там с ним на несколько часов, и вышел оттуда только под вечер. Причем (гвардейцы могли в этом поклясться), в некотором подпитии. О судьбе Верзилы ничего не было известно вплоть до следующего утра, когда он вышел из здания комиссариата и как ни в чем не бывало приступил к своим каждодневным обязанностям. О том, что произошло между ним и комиссаром, Курт никогда не рассказывал, и лишь однажды обмолвился, что комиссар куда более крепкий мужик, чем могло бы показаться с первого взгляда.
Этим полковым комиссаром, который не расстрелял тогда Курта, и был Гектор Вуд. И, именно этот эпизод, когда о нем стало известно, послужил причиной отрицательной резолюции со стороны Лорда-комиссара Говерса (и не только его одного), отказавшего комиссару Вуду в выдвижении на повышение звания.
Гектор сделал несколько движений руками, словно поправлял перчатки, чтобы те плотнее сидели. Все это время построившиеся в шеренгу экипажи молча взирали на своего комиссара, то и дело переводя взгляды на стоявшего по левую руку от него лейтенанта Шандрака. Наконец Вуд заговорил.
— Есть те, кто не готов умереть за Императора?
Эта фраза, часто повторяемая комиссаром, была хорошо известна всему личному составу огнеметного взвода. Именно с нее начиналось каждое построение перед введением в курс боевой задачи.
— Все готовы, — подытожил после минутного ожидания Вуд, впрочем, не ожидавший никакой иной реакции, кроме торжественного молчания.
Напротив, произнеси любой из гвардейцев, хоть слово, и Гектор был бы несказанно удивлен.
— Нас ждет аграрный мир Зора-5. На нем все мы будем выполнять задачу, которую поставит перед нами Святая Инквизиция, — продолжил Вуд. — От того, как мы выполним ее, зависит будущее Империума. Тех, кто проявит слабость, трусость или сомнения, ждет неотвратимая кара и тяжелая смерть. А тех, кто погибнет на поле сражения во Имя Его и ради защиты всего человечества, ожидает слава героев и Сияние Золотого Трона. Помните! Никто, кто погиб за Него, не погиб напрасно! Аве Император!
— Аве Император! — Вторя ему, подхватил хор голосов.
Только спустя несколько часов после того, как было проведено знакомство личного состава с новым комиссаром, которое окончилось тренировочной отработкой приемов рукопашного боя, Келвуд смог вернуться в офицерскую каюту. Первыми, находящихся внутри за распахнувшимися шлюзовыми дверьми, майор увидел Ангелину Шот и Блэра Ханта. Последний выглядел мрачнее тучи, что было совсем не удивительно, учитывая события, произошедшие в его роте.
Переступив порог каюты, Риччи расстегнул воротничок куртки, чувствуя, как под ней градом катит пот. Перехватив взгляд капитана Ханта, он изрек с сомнением в голосе:
— Мда... Повезло кому-то с комиссаром.
Майор села на койке, на которой лежала до этого, и чуть повела плечами:
— Комиссары как комиссары. Не лучше и не хуже.
— Не скажи, — возразил Блэр, остановив взгляд на Келвуде. — Слышал, новый коми Карбоне собрал всю роту, и несколько часов подряд рассказывал им, как правильно умирать за Императора.
— И как правильно? — с насмешкой в голосе поинтересовалась Шот. — А то, мы же не знаем…
— В этом вопросе комиссарам всегда виднее, — отозвался Хант, продолжая поглядывать на капитана Риччи. — А у тебя как?
Келвуд пожал плечами, садясь на свою койку, и полностью расстегивая куртку:
— Роту я нашему комиссару построил. Долгих речей не было. Краткое ведение в предстоящую задачу, а потом гоняла до седьмого пота, проверяя боевые навыки личного состава.
— Ничего нового, — скептически заметила Ангелина, вновь принимая горизонтальное положение.
— Глаза у нее… — продолжил Келвуд после непродолжительной паузы. — Фиолетовые.
— Кадианка, — резюмировал Блэр, занимая свое место и растягиваясь на всю длину своего тела.
— И сталью отдают, — добавил Риччи.
— Готовься к расстрелам и экзекуциям, — чуть протягивая слова, пообещала Шот.
— Всегда готов, — выдохнул Келвуд. — Предыдущий коми нас не баловал.
— Подтверждаю, — согласилась Ангелина. — Жестил комиссар Торкс, да примет Бог-Император его душу.
Все присутствующие, не сговариваясь, включая лежащих, сложили руки в аквилы на груди.
— Вовек не забуду, — Риччи почувствовал, как под майкой напряглись плечи, от одного только воспоминания «науки», полученной им дважды еще будучи капитаном от Агапио Торкса.
Майор перевел взгляд на Блэра:
— Как там твой?
— В предвкушении, — все с той же мрачностью в голосе ответил капитан, воскрешая в памяти совсем недавно состоявшийся разговор с «провинившимся».
— И зачем? — Хант исподлобья посмотрел на высокого, худощавого Ганса.
Почти на голову выше своего командира, тот стоял у стены камеры опустив плечи стараясь не встречаться с капитаном взглядом.
— Он мехвод хороший, — наконец, после непродолжительного молчания, не поднимая взгляда от серого железа палубы, произнес заряжающий.
— Во второй все мехводы хорошие, — со злостью в голосе ответил Блэр. — Почему вину на себя взял?
— Он не просто хороший, капитан, — возразил Зингерман, все-таки рискнув поднять взгляд на Ханта. — Он лучший. Лучший мехвод, что я знаю.
— Много ты знаешь… — мрачно ответил Блэр.
— Не много. А мог и не узнать больше. Вообще. В прошлом бою мы все выжили только благодаря ему, капитан. Другой бы положил и танк, и весь экипаж, а он...
— А он и положил бы, — сухо возразил Хант, продолжая сверлить взглядом заряжающего. — Кто-нибудь из вас, кретинов, кто не знал, что в баллоне, начал бы им «тушить». Вот все бы и отдали души Императору! Он хоть сказал вам, ЧТО там?! Или решил оставить вас в святом неведении?!
Ганс не ответил.
— Понятно, — кивнул капитан. — Значит, не сказал. Пьяница. Сгорели бы к.... варпу.
— Да кто бы там что тушить стал, — упавшим голосом попытался возразить заряжающий. — «Аве Император» сказать не успеешь. Хорошо, если выпрыгнешь.
— Не на «Крематориях» катаетесь! На «Леман Рассах», — повысил голос Блэр, подразумевая «Адские Гончие», прозванные за особые риски «Самоходными Крематориями».
— Но он все равно лучший, — повторил Зингерман, снова уронив взгляд в палубу.
— Пороть этого лучшего, чтобы еще лучше стал, — со злостью проскрежетал сквозь зубы капитан. — В общем, запоминай. Ирдан хороший мехвод. Очень хороший. Но спас вас в бою не он, а Бог-Император. И не вздумай ляпнуть то, что ты мне только что сказал, при комиссаре. Запорет нахрен, и прав будет.
Хант помолчал, выдерживая паузу и глядя, как вздрогнули плечи Ганса после его замечания.
— Первый раз, что ли? — уточнил он.
— Так точно, капитан, — Зингерман с шумом сглотнул. — Первый.
— Ну, так не последний, — с отеческими нотками в голосе заметил Блэр. — Не бойся. Мясо все стерпит, шкура зарастет, — он заговорил тише. — Сильно рубцевать не будут перед боевым заданием. Но раз уж вызвался — получи сполна. А там... Можешь и погибнуть. Тут, как повезет. Умрешь в бою за Бессмертного Бога-Императора, считай, что вины как не было. Ну а выживешь...
Хант замолчал.
— Капитан, — подал голос Ганс. — Марк Ирдан действительно очень хороший водитель.
— Я знаю, сынок. Знаю. Вот об этом и думай. И когда пороть будут, и потом. А он мне еще пару-тройку раз экипаж спасет и машину из-под удара выведет. А пить он у меня бросит, — пообещал напоследок Блэр. — Моими методами.
— Завтра с утра исполнение взыскания, — закончил начатую ранее мысль Хант, возвращаясь от воспоминаний в реальность.
— Наша коми приказала всей ротой присутствовать на экзекуции, — сообщил Риччи.
— Наш отдал такой же приказ, — подала голос Ангелина Шот.
— Для поддержания боевой дисциплины и в качестве наглядного примера. — Добавил Келвуд.
— Да уж, — пробормотал Блэр.
— Я и говорю, повезло КОМУ-ТО с комиссаром, — вздохнул с койки майор, подытоживая разговор и закрывая глаза. — Ну, а нам — как обычно.

ТРЕБОВАНИЕ №7 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из аудио записи Сервочерепа № 3/542-33-17
*гул работающей вентиляции и воздухозаборников, удары хлыста,
громкие стоны, вскрики*
— Экзекуция закончена, комиссар.
*стоны становятся глуше, затем, прерываются*
— Вольно, сержант.
— Слушаюсь, комиссар.
* шелест сматываемого кожаного бича, удаляющийся звук шагов*
— Лейтенант, проверьте состояние наказуемого.
*звук шагов, тихий, едва различимый стон*
— Все показатели в пределах нормы, комиссар. Простая потеря сознания. Разрешите оказать понесшему наказание гвардейцу помощь.
— Не более предписанного поддержания физических показателей для дальнейшего несения службы, лейтенант. Унесите.
— Слушаюсь, комиссар.
*звуки шагов, передвижения кого-то в бессознательном состоянии, одиночные стоны, всхлипы*
— Первая рота! Напра-во! Левое плечо вперёд, в казарму шагом марш!
*повышение общего шумового фона, марш*
— Шестая рота, Фета!…
*шум усиливается, марш, топот*
— Первая рота, Альта!…
— Четвертая батарея!…
*едва различимый голос на фоне общего шума*
— Это еще милосердно. Помню, довелось видеть, как человека запарывают до смерти. Картина, скажу я вам…
— Отставить разговоры!
— Вторая рота! Напра-во! Левое плечо вперёд, в казарму шагом марш!
*конец записи*
Подписано и заверено.

В просторной каюте в глубоком бархатном кресле Барро сидел, погруженный в собственные раздумья, закинув одну ногу на другую и перебирая в памяти информацию о текущем расследовании.
Он еще был аколитом у инквизитора Ренвеля, когда первая ниточка текущего дела попала в поле его зрения.
Все началось на Ушбеле. Два несанкционированных псайкера, в буквальном смысле этого слова, взорвались изнутри во время одной из процессий, исторгнув из себя фонтаны мерзкого гнуса, который тут же начал распадаться в тлен, распространяя вокруг зловоние и некую субстанцию, более походившую на блевотину трехдневной давности.
Алонсо вызвался тогда заняться расследованием данного происшествия, на что получил согласие инквизитора Ренвеля. Через месяц усердных поисков хоть каких-то зацепок от несанкционатов нить расследования привела молодого аколита к небольшой подпольной группировке. Ее члены оказывали помощь и содействии всем, в ком обнаруживались латентные силы псайкера. Они укрывали тех, кто прятался от недремлющего ока Святой Инквизиции, денно и нощно разыскивающего несанкционатов. И тех немногих, кто уже был однажды пойман, но кому удалось сбежать, избежав участи быть отправленным на Черные Корабли.
Однако на этом следствие зашло в тупик. При захвате членов группировки, все они были уничтожены или покончили с собой. Так что не осталось ни одного еретика, кого возможно было бы допросить, чтобы разрабатывать это дело дальше. Никаких связей с теми, кто, возможно, был вовлечен в данную группу и ее деятельность, но смог остаться в стороне, выявлено не было. И, не имея материалов для продолжения, дело было закрыто.
Лишь спустя год, когда всплыли новые обстоятельства, указывающие на связь с уничтоженной сектой, Алонсо вновь взялся за это дело.
В этот раз была обнаружена схожая подпольная организация в той же системе, на крохотной планете Наралия. Здесь еретики не просто занималась укрывательством несанкционированных или беглых псайкеров, но активно разыскивали тех, в ком были хотя бы малейшие латентные псайкерские силы. Развить эти, пусть даже самые скудные способности, впоследствии помогали те члены секты, кто сам уже являлся несанкционированным псайкером. Так что количество несанкционатов на Наралии росло в геометрической прогрессии, устрашающими темпами.
На этот раз при задержании был учтен предыдущий опыт, и значительную часть еретиков удалось взять живыми. Их последующий тщательный допрос выявил, что данная организация имела весьма разветвленную сеть мелких ячеек, которые действовали независимо. Чаще всего, не располагая информацией друг о друге. Несколько таких ячеек были уничтожены впоследствии, а их лидеры публично преданы мучительной казни. На этом дело вновь посчитали оконченным.
Статус данного дела как завершенного сохранялся до того времени, пока Барро, как раз получивший собственную инсигнию и статус полноправного инквизитора, не оказался вовлеченным в события на Ферро Сильва. Именно они дали Алонсо новую пищу для размышлений и новый виток в расследовании. Увидев аналогии, Барро предположил, что события на заброшенном рудном мире связаны с деятельностью еретических сект на Сальпурии и Наралии. В самом начале даже у него самого подчас возникали сомнения в правильности своей теории, но в конечном счете Алонсо оказался прав. И когда двумя годами позже такая же ситуация, как на Ферро Сильва, едва не произошла в системе Аметист, Барро точно знал, с чем ему предстоит столкнуться. А как результат этого, все несанкционаты, как и не наделенные псайкерскими силами члены секты были истреблены с быстротой и жестокостью, не давшей им ни малейшего шанса к оказанию хоть какого-то сопротивления.
Но еще раньше Алонсо пришел к заключению, что все эти секты должен кто-то контролировать. Один или несколько лидеров, которые разбросали зерна ереси во всех этих мирах. И кто обладал целой картиной происходящего. Инквизитор был уверен, что конечная их цель — нечто большее, чем создание приютов для беглых псайкеров. И скорее всего, даже большая, чем поиск и обучение латентных носителей сил.
Подтверждение своим догадкам Барро искал весь последующий год. Недостающий кусок мозаики он получил, когда узнал о гибели одного из подразделений штурмовиков во главе с инквизитором. Равно как и всей его свиты, которая находилась под его командованием. Все они умерли при таких обстоятельствах, которые долгое время оставались тщательно оберегаемыми. И только невероятная настойчивость, переходящая порой в фанатизм, позволила Алонсо узнать подробно про все детали этого события. Только тогда, получив полную, исчерпывающую информацию, и проанализировав все имеющиеся в его распоряжении факты, Барро смог по достоинству оценить всю значимость произошедшей трагедии. А также связать ее со своими прошлыми делами, собрав наконец воедино все части головоломки, столь длительное время им изучаемой, и оказавшейся настолько запутанной и сложной. Ему оставалось лишь вычислить, где еретики приготовились нанести свой последний, решающий удар. И тогда в дело вмешалось провидение в лице Красса.
«Свет Молнии», на котором Корнелий прибыл, стоял в доках на орбите мира Арк-001. Столкнувшись в Имматериуме с варповым штормом, фрегат инквизитора хоть и вышел победителем из этой схватки, но сделал это, что называется, на последнем своем издыхании. Варп-шторм унес жизни более половины всех людей, что были на борту корабля, и только самоотверженность выживших членов команды, а также решительная стойкость капитана судна позволили обессиленному, почти разваливающемуся фрегату дотянуть до орбиты Арк-001. Там «Свет Молнии» встал на починку и не шелохнулся бы, даже если сами доки вместе с орбитой и всем миром, над которым они парили, начали проваливаться в тартарары. Всего фрегат должен был пробыть в мастерских месяца два, как минимум. Чтобы за это время служители Бога Машины и бесчисленные механики смертные, исполняющие всю черную работу, и взирающие на слуг Марса с благоговением и трепетом, с усердием восстановили пришедшее в полную негодность судно. Однако Рунический Жрец, ответственный за починку фрегата, был крайне обеспокоен сжатыми сроками, в которые ему предстояло уложиться. По его немногословным и недовольным высказываниям выходило, что на полное восстановление «Света Молнии» требовалось в два раза больше времени, чем планировалось. А в идеале, желательно полгода. Но инквизитор и слышать не хотел о таких отдаленных сроках починки.
Сам Красс Милостью Императора не пострадал от варп-шторма, отделавшись нескольким ушибами и всего одной сломанной костью. Поэтому, не желая терять свое бесценное время на ожидание, он, поручив свой фрегат заботам Рунического Жреца и капитана корабля, зафрахтовал себе место на транспортнике с неоднозначным именем «Сделка». Но тот должен был прибыть на мир Арк-001 не раньше, чем через неделю по стандартному Имперскому счислению времени. Так что Корнелию ничего другого не оставалось, кроме как изучать собранные им до этого материалы, касающиеся проводимого им расследования. Да радоваться внезапному собеседнику в лице Барро, с которым оказался на одном мире.
И теперь, развалившись в удобном кресле, точной копией того, в котором, напротив него сидел Алонсо, Красс наслаждался временной передышкой от дел.
Бросив короткий взгляд на собеседника, Корнелий продолжил начатую до этого беседу:
— Ты бы не рассказал мне о своих планах, если бы не рассчитывал что-то получить от меня взамен. Итак, что это? Что тебе нужно?
Алонсо потянулся рукой к небольшому столику с серебряным подносом, на котором стоял графин с вином. Благородный напиток искрился за изящными хрустальными формами. А два фужера с тонкими ножками, стоявшие рядом, на том же подносе, уже были наполнены рубиновым изыском.
— Равный обмен, не более, — Барро взял один из бокалов и сделал небольшой глоток. — Информация в обмен на информацию.
Нахмуренные до этого брови Корнелия, чуть разошлись, возвращая лицу хладнокровное выражение:
— Очевидно, речь идет о Сальпурии, — Красс утверждающе кивнул, не то собеседнику, не то самому себе, и протянул руку за вторым бокалом. — Когда-то этому делу Руджер не придал должного значения. К сожалению.
— Тем не менее, информация о всплывших тогда обстоятельствах, как и некоторые факты, — Алонсо сделал еще один глоток вина, не отрывая взгляда от собеседника, — к счастью, не были безвозвратно утеряны и забыты. Не так ли?
— Моими стараниями. И стараниями двух аколитов, которым, правда, не посчастливилось дожить до сего дня, — Корнелий отставил бокал на изящный столик со столешницей цвета лазури, и, достав небольшой инфопланшет, принялся искать в нем нужный файл.
Затем сделав несколько взмахов пальцами, порхнувшими над монитором, он обратился к Барро:
— Можешь ознакомиться. Я переслал всю информацию, которая может оказаться полезна тебе в расследовании.
— Всю? — уточнил Алонсо, поднимаясь с кресла.
Он встал перед невысоким столиком, и разлил еще вина по опустевшим фужерам. Пока раздавалось тихое журчание переливаемого напитка, Красс соблюдал молчание. И лишь приняв наполненный до краев фужер из рук своего коллеги, ответил:
— Всю, которая может оказаться тебе полезной, — голос инквизитора прозвучал чуть резче, чем тот рассчитывал, так что Корнелий почти тут же добавил, на пол тона дружелюбнее. — Твое здоровье, Алонсо.
Это воспоминание заставило Барро улыбнуться. Странная дружба, начало которой положили вынужденные обстоятельства, крепла год от года, несмотря на дух соперничества, возникший между двумя инквизиторами при первом же знакомстве. Желания превзойти друг друга, которое неизменно поддерживалось ими обоими, невзирая ни на какие обстоятельства.
Данные, полученные тогда от Красса, стали для Барро последним штрихом. Они помогли инквизитору вычислить одну закономерность, которая и привела его в конечном счете на Зору-5. Мир, который все это время находился в эпицентре на первый взгляд не связанных событий. Мир, который все это время умудрялся выпадать из общей картины, не давая тем самым собрать мозаику происшествий воедино. Но в то же время являвшийся ключевым.
Приблизившись к разгадке, но не имея возможности лично отправиться на Зору-5, Алонсо направил туда одну из своих лучших оперативных групп. Сам он в то время продолжил ведомое им тогда расследование, которое как раз вошло в свою завершающую стадию. Первые же известия, полученные Барро от оперативной группы, подстегнули и без того сильное желание инквизитора как можно скорее завершить текущее дело и самому отправиться на Зору-5. Его запрос о «формировании отдельной боевой тактической группы и передачи под его непосредственное командование в рамках содействия Священной Имперской Инквизиции и для выполнения важной боевой задачи» был отправлен всего спустя несколько часов после получения им второго из отчетов Самуила. Главы оперативников, направленных на Зору-5.
Вернувшись из воспоминаний в реальность и закрыв файлы по расследованию, Алонсо извлек следующую папку. В ней содержались досье тех офицеров, которых инквизитор выбрал для выполнения этой задачи.
Первым в списке шел подполковник Би Амери.
Сорока семи лет, он получил повышение в прошлом году, но так и остался командовать вторым танковым батальоном 43-го Раанского полка.
Подполковник отличался оригинальным и нестандартным мышлением, позволяющим там, где другие посчитали бы ситуацию безнадежной, повернуть ее к собственной выгоде. Кроме того, он отличался таким спокойствием и рассудительностью, что про него как-то пошутил один из офицеров, что, даже если Би приговорят к расстрелу, то пока он будет следовать к месту казни, в голове подполковника обязательно созреет план, как избежать смерти. И какие усилия необходимо приложить, чтобы достичь поставленной цели. Амери начисто отметал слово «невозможно», заменяя его на «трудно выполнимо» и «достижимо, с дополнительными условиями».
Именно его батальон, потерявший в недавних сражениях немногим менее половины личного состава, и на данный момент проходивший доукомплектование, был выбран Барро для выполнения намеченной им цели.
Риччи Келвуд.
Принял повышение и командование первой ротой второго танкового батальона 43-го Раанского полка после того, как его непосредственный командир и предшественник пал в битве с зеленокожими. Также, помимо майора Шляссе, в сражение с ксеносами погиб ротный комиссар Торкс. Вместе с ним отправились к Трону и два гвардейца из расстрельной команды комиссара, сопровождавшие его на поле боя.
Всего после того жестокого сражения из личного состава первой роты выжило не более трети. А также не осталось целой почти ни одной единицы техники. Полковые технопровидцы скорбели над каждой уничтоженной или изуродованной боевой машиной, как над собственными детищами. Но их стараний хватило только на то, чтобы восстановить десять танков из семнадцати, большую часть которых собирали, в буквальном смысле, по крупицам и обломкам.
На первый взгляд Келвуд серьезно проигрывал майору Шляссе в бравом и лихом виде. Риччи обладал совершенно невзрачной внешностью, про которую в штабе командования как-то пошутили, что с такими данными капитану надо было идти в разведку, а не в танковые войска. Однако за неприметной внешностью скрывался талантливый офицер, и не менее талантливый командир с прекрасным тактическим мышлением. Умеющий как ценить доверенные ему командованием человеческие ресурсы и бесценные единицы техники, сводя допустимые потери к минимуму, так и бросить все имеющиеся в его запасе резервы в отчаянный прорыв, чтобы вырвать у противника долгожданную победу.
Хант Блэр.
Капитан Хант был уже немолод, разменяв пятый десяток. Чего никак нельзя было предположить, исходя из его внешнего вида. Невысокого роста, подтянутый, с отлично прокачанной мускулатурой, Блэр выглядел внешне максимум лет на тридцать. И только обильно поседевшие виски говорили, что на самом деле это не так. В виду нескольких полостных ранений, последнее из которых закончилось обширным перитонитом и едва не привело к смерти, капитан обладал искусственной пищеварительной системой, и как следствие этого мог питаться «любым дерьмом», включая смеси, которые используют для сервиторов. Полученная им травма левой височной доли головы, привела к необходимости имплантировать Ханту слуховой протез, в который по его собственной просьбе была встроена вокс система. Это подарило Блэру несколько преимуществ, позволив постоянно находиться на полковой частоте, так что ни одно сообщение не бывало им пропущено. Однако этот же имплант стал и причиной регулярных головных болей, не оставлявших капитана. И которые изрядно повысили его раздражительность.
Шот Ангелина.
Командовала артиллерийской батареей, укомплектованной самоходными артиллерийскими установками «Минотавр». «Монстрами на службе Империума», как ласково называла их майор. Предназначенные для того, чтобы обрушивать разрушительный шквал огня с передовых позиций под угрозой ответного огня противника, после чего самостоятельно передислоцироваться в другое место, «Минотавры» являлись невероятно мощным оружием. Намного более совершенным как в огневой мощи, так и в долговечности, чем те же самые вездесущие «Василиски», вспоминая о которых, Ангелина всегда чуть пренебрежительно кривила губы.
Пару лет тому назад ее батарея была придана второму батальону и оставалась там по сей день. Таланты Шот как командира были по достоинству оценены Амери Би еще в его бытность майором. Как и преимущество от наличия целой батареи САУ. Так что он приложил со своей стороны все усилия, чтобы «Леман Рассов» под его командованием сопровождали «Минотавры» Ангелины. Платой за это становились специфические задачи, устанавливаемые для его подразделения командованием. Что совершенно не смущало Би, и он продолжал писать рапорты на имя вышестоящего начальства, о «необходимости и целесообразности сопровождения танкового батальона батареей самоходной артиллерии», ссылаясь на «слаженность работы подразделений и накопившийся опыт совместного ведения боевых действий».
В последнем бою с орками Шот получила серьезное ранение. Пуля, выпущенная в нее из орочьей стрелялы, прошла навылет, раздробив майору правую лопатку и частично повредив легкое. Однако своевременная помощь сразу на поле боя не дала Ангелине умереть ни от ранения, ни от шока. А проведенная в дальнейшем эвакуация в тыловой госпиталь оказалась быстрой и успешной одновременно. После выписки из госпиталя, заполучив несколько стальных ребер, новую лопаточную кость, почти полностью уничтоженную выстрелом, и бесконечную ненависть в душе ко всему, что имеет зеленый цвет кожи, Шот удалось добиться возвращения во второй батальон.
Некоторые утверждали, будто впоследствии Ангелиной было произнесено в одном из разговоров, что: «Если бы мне сказали, что для возвращения в родную часть необходимо отказаться от наград, звания и пойти простым сержантом, я бы согласилась на это, не задумываясь». По тем же непроверенным слухам, данное высказывание дошло до ушей ротного комиссара. Никто не мог сказать точно, состоялась беседа у майора Шот с комиссаром Креоном относительно данного заявления Ангелины или нет, но вскоре личный состав ее батареи заметил, что майор начала демонстративно носить врученные ей ранее награды, которые до той поры предпочитала не надевать, а хранить в личных вещах.
Карбоне Орци.
Получил погоны капитана одновременно с повышением Амери Би, будучи назначенным на должность командира третьей разведывательно-сапёрной роты первого инженерно-сапёрного батальона 43-го Раанского полка на место своего предшественника капитана Олисио. Последний был отправлен в госпиталь с серьезным черепно-мозговым ранением, от которого оправиться ему уже не было суждено. Всего через несколько дней после вступления Карбоне в новую должность, стало известно, что Севальд Олисио умер на больничной койке, так и не придя в сознание.
Сам же Орци прославился тем, что еще задолго до того, как стал командиром данного подразделения, будучи заместителем Олисио, подбирал бойцов в развед роту тщательнее, чем некоторые отцы невесту для своего единственного сына. При этом Карбоне спрашивал с каждого своего подчиненного больше, чем Экклезиарх с кающегося грешника. Но доверяя своим бойцам, как самому себе, капитан готов был отстаивать также каждого из них перед лицом вышестоящего начальства. Эта же черта его характера не позволила Орци получить несомненно заслуженное повышение многим раньше, чтобы составить себе прекрасную карьеру.
Ирати Уокер.
Высокий, с колючими, как проволока, коротко остриженными волосами, капитан Уокер обладал склочным характером и готов был цепляться к любым мелочам. Однако его тяжелый характер проявлялся только тогда, когда речь шла о чем-то незначительном, на уровне личных пристрастий. В остальное время более целеустремленного командира подразделения было еще поискать. Капитан был способен выложиться полностью, не щадя ни себя, ни своих людей, и выполнить полученный приказ точно в срок, что всегда неизменно высоко ценилось командованием.
Изар Коллинз.
С первого взгляда мог показаться заурядной личностью. Интерес к его персоне разве что привлекала пометка в личном деле о том, что не так давно капитан Коллинз был уведомлен «о гибели родственника (брат) лейтенанта Самуила Коллинза, командира второго взвода второй роты первого батальона 52-го пехотного Андорского полка на полях сражений за Империум человечества и во Славу Бессмертного Бога-Императора. И да примет Защитник всех людей его душу». Вторая пометка гласила, что после полученного извещения капитан «продемонстрировал увеличенное рвение в борьбе с врагами человечества и защите Империума». На этом официальная информация заканчивалась, однако было еще кое-что, о чем умалчивали рапорты, но что поведала в личной беседе комиссар шестой роты пехотного подразделения 49-го Андорского полка Роксана Ли.
…Ксенос сидел, свесив уродливую голову на грудь. С того, что раньше было его лицом медленно сочилась, сворачиваясь в длинные тягучие сгустки кровь. Из-за тусклого освещения она могла показаться черной, но при достаточном свете становилось понятно, что кровь иномирца мало чем отличалась от человеческой. Впрочем, данный факт сейчас меньше всего заботил Изара Коллинза. Брезгливо стряхнув прилипшую к костяшкам бурую массу, капитан с коротким резким замахом нанес пленному еще один удар, вложив в него все силы и злость, что у него были. Кулак погрузился в бесформенную плоть, а голова пленника дернулась так, что казалось, вот-вот отлетит. Превратившимися в кровоточащую органику губами, связанный издал хрип, который почти тут же перешел в визг. В нем слышались боль и отчаяние. Этот протяжный, близкий к ультразвуку возглас, добавил Коллинзу ненависти, которая и без того клокотала в глубине его души.
— Ксенос! Выродок! — последовал очередной удар, и новый фонтан кровавых брызг обагрил плотно сжатый кулак Изара.
Наблюдавшая за этой сценой комиссар Ли продолжила молча сидеть на небольшом стуле в углу, не прерывая капитана и никак не комментируя его стиль ведения допроса. Капитан Коллинз нанес еще несколько ударов прежде, чем стало понятно, что пленный перестал подавать признаки жизни. Сразу после этого Роксана Ли поднялась.
— Он ничего не скажет, — произнесла она с ледяным спокойствием, подходя ближе к месту расправы.
Возражение, которое было родилось у Изара, застыло у капитана на губах. Только теперь он заметил, что ксенос больше не дышит.
— Другой скажет, комиссар, — внутренне заставляя охватившую его ярость улечься, ответил Коллинз, повернув голову в сторону, туда, где сидел второй пленный.
Вжавшись в изуродованную стену, у которой из-за осыпаний была видна армированная обрешетка, тянущаяся от самого пола и доверху, ксенос казался таким же серым, как стена и рокритовый пол, на котором тот скрючился.
— Скажет, — подтвердила комиссар, и от ее взгляда захваченный в плен иномирец вжался в стену еще сильнее.
— Разрешите временно прервать допрос, комиссар, — по лбу Коллинза скатились две крупные бусины пота.
— Разрешаю, капитан. Идите, — ответила она все тем же убийственно холодным голосом. — Можете вернуться к своим непосредственным обязанностям. Последующим допросом пленного ксеноса займусь я. Лично.
Не меняя выражения лица, на этих словах Роксана провела правой ладонью по тыльной стороне перчатки, покрывающей левую руку. Изару показалось, что иномирец вздрогнул, хотя и не было похоже, чтобы он или его сородич знали человеческую речь. Но все было понятно и так. Без слов.
— Служу Империуму, — Коллинз сотворил на груди аквилу и сделал шаг, чтобы уйти.
— Ваш брат достойно сражался, капитан, — остановила его Ли. — Перед тем как погибнуть, он и его взвод уничтожили несколько сотен ксеносов. Когда союзные части отбили высоту, на которой держался их взвод, у погибших не было обнаружено в батареях заряда даже на один выстрел. И ни одного снаряда к тяжелому стабберу. Лафет, на котором тот был установлен, оказался расколотым на несколько частей, когда его нашли. Вы можете гордиться своим младшим братом. Подобные воины угодны Богу-Императору, и Он с Благоволением взирает на их подвиги со Своего Золотого Трона.
— Спасибо, комиссар, — Изар чуть склонил голову.
— Идите, капитан, — напутствовала Коллинза Роксана Ли. — Эти выродки заплатят нам за все смерти, все до единой.
— Аве Император, — Изар вновь сотворил аквилу.
Дверь за ним уже закрывалась, когда до слуха капитана долетел бесстрастный, и от того еще больше устрашающий голос Ли.
— Я освобожу тебе всего одну твою конечность. И ты укажешь мне на карте, где находятся ваши основные части. В этом случае твоя смерть не будет чересчур мучительной.
Алонсо улыбнулся, вспоминая об этом эпизоде, который дал ему характеристику сразу и на капитана Коллинза, и на комиссара Ли. Несомненно полезным было и то, что в результате проведенных ими допросов второй пленный показал расположение основных войск ксеносов, местоположение командования и пути отхода, которые те собирались использовать.
Пленник умер после того, как дал исчерпывающие ответы на все заданные ему вопросы, но не совсем так, как обещала ему комиссар. Ни быстрой, ни легкой эту смерть назвать было нельзя.
Бигвельхюрст Шандрак.
Его сложно выговариваемое имя стало причиной, по которой к лейтенанту обращались исключительно по фамилии даже в неофициальной обстановке. Уверенный в том, что любой ксенос должен подлежать немедленному истреблению, в бою он нес смерть всему, что было не похоже на человека, пренебрежительно относясь к любым рискам. Сам несколько раз горел, но Чудом Императора каждый раз избегал смерти и даже серьезных увечий, которые могли бы надолго вывести лейтенанта из строя или связать оставшуюся жизнь с имплантами и аугментикой. За свою ненависть к врагам человечества, храбрость, подчас граничащую с безрассудством, и преданность Бигвельхюрст снискал расположение своего комиссара, что смело можно было характеризовать как явление уникальное, нежели заурядное.
За несколько лет до этого, дослужившись до лейтенанта устроил несанкционированную пьянку, за что был немилосердно порот. Количество назначенных ударов было столь огромным даже по меркам Имперской Гвардии, что их решено было разделить на две части. После первой экзекуции Шандрак на несколько дней загремел в лазарет. И после того, как пришел в себя и получил оставшуюся часть «внушения», угодил обратно еще на неделю. Однако учитывая, что его не отправили в штрафные части и не разжаловали в звании, Бигвельхюрст считал, что легко отделался. И за свое везение не забывал возносить хвалы Бессмертному Богу-Императору и всем Его Святым мученикам. На этом инциденте Шандрак посчитал свою карьеру завершенной, что не помешало ему и дальше исполнять свой воинский долг с тем же рвением, что и раньше.
Эйкин Варроу.
Выбирая тех, кто будет обеспечивать связь, Алонсо отмел полдюжины вариантов, прежде чем остановился на взводе лейтенанта Эйкина. От слаженной и четкой работы вокс-связистов по замыслу Барро мог зависеть конечный исход операции. Решающим аргументом, определившим кандидатуру Варроу, стала одна запись в его личном деле. Пять лет назад, будучи еще сержантом, Эйкин получил приказ обеспечить устойчивую вокс-связь для координации действий перед массовым наступлением. Тогда Варроу без раздумий повел отделение на единственную высоту, отвечающую его требованиям. Не взирая на то, что эта местность находилась под непрекращающимся артиллерийским обстрелом. Там, будучи под непрерывным огнем противника, ценой жизни почти всего личного состава, Эйкин удерживал связь до последнего. Его и еще двух гвардейцев забрали с высоты только после того, как линия обороны противника была прорвана и полностью уничтожена. Все выжившие получили множественные тяжелые осколочные ранения, и находились почти без сознания. При этом сам Варроу, по словам обнаружившего его гвардейца, продолжал сжимать в руке микрофон, намертво вцепившись в него пальцами настолько, что их с трудом удалось разжать. Из госпиталя Эйкин вышел уже лейтенантом, получив под свое командование взвод, и оставался в этом звании по сей день.
Барро пролистнул еще три личных дела.
Арта Бонье. Джулин Бруни. Андреас Кавалли. Отменно зарекомендовавшие себя офицеры медицинского корпуса, спасшие не одну жизнь.
Аугментированные пальцы инквизитора, скрытые тонкой кожей алых перчаток, скользнули по монитору, открывая следующий файл.
Верения Кристиана Луин.
Данная кандидатура, после ознакомления с ее послужным списком, полностью устроила Алонсо Барро, едва только Кристиану выдвинули на смену Эртону, бывшему комиссару батальона, чьи глаза были выжжены в последнем бою. Сам Владислав Эртон на данный момент, проходил операцию по установке бионических имплантов в одном из госпиталей на Стефании.
Так же ознакомившись с остальным списком приданных ротных комиссаров, Барро посчитал их как нельзя более подходящими для будущей операции. Однако Алонсо добился, чтобы на место погибшего комиссара первой роты второго танкового батальона и находящегося на лечении комиссара роты разведки были назначены выбранные лично им кандидатуры. Этими кандидатурами стали Атия Хольмг и Гордиан Расчинский. Своим требованием инквизитор вызвал вспышку гнева со стороны комиссара-Генерала Уильямса Джонса Скрасноу, которую последнему так и не удалось полностью скрыть. А также недоумение штабного офицера, ведущего протокол, которое тот рассудительно запрятал так глубоко, насколько это только было возможно.
…— Почему речь идет именно о них, господин инквизитор? — недовольным тоном поинтересовался комиссар-Генерал Скрасноу, принимая из рук Барро инфопланшет с досье на запрашиваемых кандидатур.
— Оба этих комиссара приобрели опыт, который будет полезен при нашем дальнейшем сотрудничестве, комиссар-Генерал, — Алонсо использовал ту разновидность официальной улыбки, которая, как правило, вызвала у его собеседников раздражение с примесью страха. Разумеется, они всячески, за весьма редким исключением, старались скрыть их.
Комиссар-Генерал Уильямс исключением из этого правила не стал. Его стальной взгляд посуровел, пока Скрасноу перечитывал информацию о запрашиваемых кандидатурах на своем инфопланшете.
— По имеющимся у меня данным, комиссар Хольмг в данный момент находится в госпитале. Оттуда она должна направиться в четвертую роту второго батальона 119 Андорского пехотного полка. Комиссар Расчинский на пути к Ушбеле, где полк, к которому он приписан в качестве ротного комиссара, будет проходить переформирование. Переназначение данных комиссаров во второй танковый батальон 43 Раанского Полка может занять дополнительное время, господин инквизитор.
Комиссар-Генерал выдержал небольшую паузу, после чего продолжил таким же сухим, резким тоном.
— Ранение комиссара Грея таково, что не выведет его из строя надолго. Максимум через неделю, он сможет вернуться к исполнению своих прямых обязанностей. Относительно комиссара первой роты Торкса, погибшего в сражении, — на этих словах Ульямс Скрасноу сложил на груди Имперского орла, — у меня есть на его место достойная замена.
— Верю, что подобранная вами замена действительно достойная, комиссар-Генерал, — спокойно возразил Барро, так же сложив аквилу на груди. — Но я настаиваю на выбранных мной кандидатурах. Задание, для которого мной востребована тактическая группа, весьма специфично, и я желаю видеть среди политических офицеров, которые будут поддерживать дисциплину в батальоне и вдохновлять его личный состав, именно этих комиссаров.
Алонсо щелкнул руной на панели, и экран инфопланшета погас. Поднявшись с кресла, в котором сидел, инквизитор прошелся по каюте, заложив руки за спину, задумчиво глядя перед собой. Уже в который раз он прокручивал в голове все имеющиеся у него факты, собранные относительно этого затянувшегося на долгие годы расследования.
Он обернулся, когда на стенной панели загорелась руна вызова.
Барро активировал пульт, и открывая дверь, произнес:
— Оз.
Вошедший в каюту молодой аколит поклонился.
— Капитан Плеинвэлл сообщает, что перелет по варпу займет больше времени, чем было запланировано им изначально.
Алонсо нахмурился, но ничего не ответил. Жестом руки он показал аколиту, что желает остаться один, и когда тот молча вышел, инквизитор сделал еще несколько шагов по каюте, прежде чем вернуться обратно в кресло.
Полы его длинного плаща всколыхнулись, когда Барро опустился на мягкий бархат, чуть откинувшись назад. Взгляд на его орлином, немного хищном лице, был устремлен вверх, как будто там инквизитор надеялся прочесть ответы на мучившие его вопросы. Столь ценное для него время вновь ускользало, как песок сквозь пальцы. Мысль о том, что с каждой просроченной минутой еретики получают все больше форы и что это может стать залогом их успеха, мучила, подобно старой гноящейся и не заживающей ране. И в памяти инквизитора с отчетливой ясностью вспыхнули недавние события.

ТРЕБОВАНИЕ №8 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
На основании полученного секретного кода от оперативной группы № 7-5-1, место выполнения задачи планета Зора-5, / Êîä #231a24/, и последующей пропажи связи данную оперативную группу считать пропавшей без вести с соответствующим статусом (ПБВ) на каждого её члена, пока не будет доказано иное новыми фактами.
Подписано и заверено.

…Скромный номер, в котором расположился Алонсо Барро, резко контрастировал с его каютой на борту «Молота Победы». Скромный и без излишеств, в гостинице для жителей с более чем умеренными запросами, он был выбран инквизитором не случайно. Несмотря на то, что его расследование на Симерии было завершено, Барро по-прежнему хотел оставаться в тени, не привлекая к своей персоне излишнего внимания.
Алонсо предстояло покинуть планету через несколько дней. А пока его корабль находился в орбитальных доках и проходил последнюю проверку перед длительным переходом через глубины варпа к системе Аметист. Данной проверкой лично руководил Эдуардо Плеинвэлл. Высокий и неулыбчивый капитан судна, обладающий талантом поддержания на борту идеального порядка вне зависимости от текущей ситуации, насколько бы сложной та ни оказалась.
Знающий «Молот победы» как свои четыре пальца (еще в юности Эдуардо потерял мизинец на левой руке, так и не удосужившись заменить его имплантом), Плеинвэлл помимо своей любви к порядку и максимальному рационализму имел особый дар интуитивного предвидения разнообразных щекотливых ситуаций и умение подготовиться к ним заблаговременно. Данное качество, разумеется, после тщательной проверки на наличие латентных псайкерских способностей и возможной порче варпом, было высоко оценено инквизитором еще два года назад, когда он впервые познакомился с Эдуардо. Тогда же, убедившись в полном отсутствии моральной угрозы со стороны Плеинвэлла и его преданности Империуму, Барро сделал будущему капитану «Молота победы» предложение, от которого тот, разумеется, не отказался. И с того памятного дня Эдуардо Плеинвэлл неизменно служил инквизитору верой, правдой и со всей своей преданностью, на которую был только способен.
Алонсо окинул взглядом узкую кровать с накинутым поверх покрывалом. Потрепанное, с истлевшей вышивкой, некогда с претензией на роскошность, теперь оно более напоминало изрядно выцветший, полинявший и обветшалый по краям кусок ткани, с блеклыми золотыми нитями. Не разуваясь, Барро лег на покрывало, закинув руки за голову и слегка потянувшись. После двух с лишним недель, проведенных без минуты малейшего отдыха, он мог позволить себе немного сна.
Его пробудило тихое жужжание вокс-бусины, которую Алонсо никогда не отключал, всегда готовый к неожиданному повороту ситуации, получению важной информации и мгновенной реакции на любые события — хоть днем, хоть ночью.
— К вам посетитель, — немного искаженный голос аколита Саннджифу показался инквизитору сонным и уставшим.
В одно движение поднявшись с кровати, словно внутри инквизитора сработала некая скрытая пружина, Барро встал, оставив после себя скомканные покрывало и простыню под ним.
— Альберт? — уточнил он, называя имя одного из агентов, которого ожидал увидеть.
— Нет, — Оз никогда не отличался многословием и Алонсо ценил это. — Фардэ.
Услышав имя нежданного визитера, Барро внезапно почувствовал легкий укол тревоги. Он вышел из номера, быстро поправляя примявшийся плащ, не снятый перед отдыхом. Затем, спустившись по боковой лестнице, связывавшей этажи с четвертого по второй, зашел в узкую неприглядную дверь и, пройдя еще одним коридором, вышел в небольшой зал. Пройдя весь его по диагонали, инквизитор открыл правую дверь у дальней стены, оказавшись в просторном кабинете. Светильники в форме длинных потолочных канделябров, наполняли помещение мягким и в тоже время ярким светом, не оставляя скрытыми в тени ни одного угла. Фальшивое витражное окно, занимающее значительную площадь одной из стен, было прикрыто по бокам тяжелыми бархатными портьерами темно-зеленого цвета с золотой бахромой, лежащей почти на самом полу. Это место отвечало всем требованиям и вкусам инквизитора, как и его представлениям о степени комфорта.
Алонсо гулко прошел по каменному полу и остановился возле небольшой кушетки, обтянутой кремовым бархатом с оторочкой под цвет штор. Он поднял руку, в едином жесте поправляя инсигнию на воротнике и активируя вокс-бусину.
— Он может войти, — распорядился Барро, усаживаясь на кушетку.
В следующее мгновение в распахнувшиеся двери вошел Фардэ.
Чувство тревоги, исходящее от агента, было мгновенно подхвачено инквизитором. И еще до того, как Фардэ начал докладывать, Алонсо понял, что известия, принесенные его агентом, прескверные.
Все то время, пока Барро принимал доклад Фардэ, Оз стоял по другую сторону закрытой двери, готовый в любую секунду прибыть по первому зову своего патрона. Широкие скулы аколита делали его лицо квадратным, и от того еще более строгим. Это же не давало просмотреть на нем следы усталости, несмотря на полную измотанность Саннджифу. Стальной щиток, который шел по окружности бионического левого глаза, и продолжался от виска до половины щеки, добавлял лицу Оза еще больше невозмутимости, помогая при необходимости с легкостью скрывать любые эмоции.
Саннджифу, как и подобало аколиту, все две недели, что Алонсо вел расследование на Симерии, тенью следовал за патроном. И в отдыхе нуждался в отдыхе не меньше, чем сам инквизитор, а возможно, что и больше. Однако Оз скорее бы умер на месте, чем признался в этом перед Барро. Решивший посвятить свою жизнь борьбе с ересью на службе у Святой Имперской Инквизиции, найдя в лице Алонсо образец для подражания, Саннджифу делал все, чтобы оказаться достойным в будущем самому занять пост инквизитора и получить Инквизиторскую Инсигнию из рук Барро.
— Да, господин инквизитор, — Оз отозвался мгновенно, едва только услышал в вокс-бусине голос патрона.
Пальцы аколита начали порхать над инфопланшетом, вводя необходимы данные еще до того, как Алонсо закончил говорить. В течение нескольких минут Саннджифу связался с «Молотом Победы» и, выяснив, что корабль проходит последние приготовления и готов к выходу, распорядился назначить отлет через четыре часа. Минимум, необходимый Барро, чтобы добраться до космопорта. А еще через минуту Оз уже докладывал инквизитору, что транспорт, который должен был доставить его в космопорт, готов и ждет снаружи. Получив приказ сопровождать Алонсо, Саннджифу ответил короткое: «Да, господин инквизитор», — и приступил к сборам, потратив на них не более четырех минут. За время службы у Барро Оз приучился быть готовым последовать за инквизитором в любой момент и постоянно поддерживал личные вещи в полной готовности. Он не задал Алонсо вопроса относительно причины столь спешного отбытия, как и о конечной цели их путешествия. Однако для аколита все встало на свои места, когда Барро, заходя в транспорт их ожидавший, сказал:
— Группа Аврелиана.
— Все? — коротко уточнил Саннджифу, уже догадываясь об ответе, скорее, лишь для того, чтобы получить подтверждение собственных мрачных предположений.
Но Барро не ответил. Едва оба они разместились в транспорте, инквизитор углубился в инфопланшет, передавая последние приказы и распоряжения перед тем, как покинуть Симерию. И только уже будучи на борту корабля, Алонсо вернулся к вопросу, заданному аколитом.
— Они не вышли на связь в указанное время в контрольной точке. Было пропущено два сеанса связи, после чего с Зоры-5 пришло сообщение.
Оз вопросительно взглянул на инквизитора, но Барро выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить.
— Всего одна фраза. Код #231a24.
Саннджифу понимающе кивнул и, словно сказанное требовало каких-то пояснений, произнес:
— Стальной синий. Смерть.
Алонсо выбивал пальцами по подлокотнику кресла барабанную дробь. С момента получения «Стального синего» на Зоре-5 прошло не менее трех стандартных недель. Этого времени было более чем достаточно для того, чтобы развить преступную деятельность культа и далеко продвинуться в их коварных замыслах.
Барро щелкнул по вокс-бусине:
— Оз, — позвал он.
Ожидание не продлилось дольше минуты. Находившийся в смежном помещении аколит явился почти мгновенно. Он зашел так же беззвучно, как выходил, в молчании поклонившись инквизитору и ожидая его распоряжений. Своей сдержанностью Саннджифу часто напоминал Алонсо Ведану, но сейчас ему было не до сравнений.
— Собери всех офицеров в Стратегиуме через час, — распорядился Барро.
И едва Оз, произнеся: «Будет выполнено», — покинул каюту, чтобы выполнить приказ, Алонсо снова активировал монитор инфопланшета. У него оставалось чуть менее часа, чтобы еще раз досконально проштудировать всю имеющуюся в его распоряжении информацию по ситуации на Зоре-5.

ТРЕБОВАНИЕ №9 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Зора-5
Средний радиус: 5083.77км
Радиус орбиты: 2.720238 А.Е.
Масса: 4,477 Е +24 кг
Гравитация: 0.96215G
Период вращения: 19,795 часов
Орбитальный период: 1120.47 дней
Наклон оси: 202.59°
Средняя температура на поверхности: 33°С
Аномалии: Невозможность ведения полетов в тропосфере
Подписано и заверено.

Более сорока офицеров и вокс-связистов собралось в Стратегиуме. Кто ближе, кто дальше, они расположились вокруг огромного стола с гололитической картой над его поверхностью, внимательно всматриваясь в представленный там мир.
Планета с кадастровым номером № FS641/78-5 Зора-5 по меркам Империума была обнаружена совсем недавно. На момент открытия все ее три континента почти полностью были покрыты джунглями и населены разнообразными видами живых существ.
Позже, когда в рамках освоения ресурсов планеты началась вырубка огромных лесных массивов, Зора-5 стала поставщиком качественной и дорогостоящей древесины из редких сортов деревьев. Бесконечное разнообразие флоры и фауны также не было оставлено без внимания колонизаторов и разведчиков. Множество животных результатами стараний бесконечного количества учетчиков, клерков и административных работников при содействии специальных сервиторов и каталогизаторов, были поделены на целевые группы и подгруппы. Экзотические экспонаты редких животных отлавливались и распродавались частным коллекционерам. Другие, менее ценные, особи признавались кормовыми, после чего их ожидала перспектива плодиться и расти в загоне, чтобы через непродолжительное время стать деликатесом у кого-нибудь на столе. Иными словами, все, что представляло собой хоть малейшую ценность, отлавливалось, отстреливалось, обдиралось и потрошилось, чтобы стать «освоенным» в том или ином виде. Не избежала подобной участи и богатая флора Зоры-5, которая шла для изготовления вытяжек, настоек, кремов и бальзамов. Или расходилась по другим мирам в виде саженцев и семян, чтобы стать украшением дендро-галлерей, садов и эксклюзивных парков. Иногда их отправляли на райские миры, куда свозили всевозможную экзотику, но чаще в частные владения, попасть в которые подчас было труднее, чем в хранилища Администратума.
Позже, когда значительные территории Зоры-5 были освобождены от буйства жизни, ранее там царившей, освоенные земли стали определять под сельское хозяйство, постепенно сменяя таким образом дикие первозданные леса на огромные плантации. Так что к моменту, когда группа Аврелинана не вышла на связь, значительная часть мира представляла собой пахотные земли, сведенные в огромные аграрные комплексы, которые покрывали искусственные парники с изолированной системой циркуляции. Другая же часть планеты, еще не «освоенная» настолько, чтобы быть полностью истощенной и выпотрошенной, продолжала оставаться своеобразным раем, где в дебрях джунглевых лесов вели свою деятельность специалисты по отлову, отстрелу, вырубке и выкорчевыванию всего того, что было объявлено прекрасным или ценным для Империума. Материк, что был представлен на гололитической карте, относился как раз к последней категории. Его джунглевые леса были вырублены максимум на четверть на самой южной его оконечности. Что же касается северной части, то там работы по освоению территорий едва стартовали. Вокруг деревообрабатывающего комбината, возведенного в самом центре леса, только начинали появляться проплешины от вырубки. К «Болду» вело широкое рокритовое полотно тракта, извивающегося между вековыми деревьями подобно гигантской змее; от него тонкими ручейками расходились дороги поменьше, уводящие к местам небольших мобильных лагерей рабочих и вырубщиков.
Все это, как и прочие детали ланшафта, были уже изучены офицерами, собравшимися вокруг карты, когда двери широко распахнулись, и в Стратегиум вошел Барро. Дождавшись, когда взгляды всех присутствующих обратились в его сторону, инквизитор сложил на груди Имперского орла и громко произнес:
— Да славится вечно Бессмертный Бог-Император!
Под хор голосов, ответивших «Аве Император!», Алонсо подошел к столу, заняв место во главе. После того, как все официальные приветствия были произнесены, взгляд инквизитора скользнул по присутствующим, обозревая всех одновременно и никого персонально не выделяя.
— Основное, что вам требуется знать, — начал он, — задание, для исполнения которого вы были выбраны, не допускает разглашения. Ни сейчас, ни в будущем, никогда. Теперь о самой задаче. Полагаю, у вас было время, чтобы изучить карту местности, поэтому буду краток. Высадка произойдет в космопорте «Иллун», расположенном рядом с Первым Аграрным Поселением, сокращенно ПАП. Оттуда походным маршем батальон выступит по маршруту Космопорт «Иллун» — деревообрабатывающий комбинат «Болд», сокращенно ДКБ. Конечная наша цель сам ДКБ, а также прилегающие к нему квадраты.
Алонсо набрал несколько комбинаций на панели управления на огромном столе с гололитической картой, покрывавшей всю его поверхность. В ответ на его действие образ трехмерного изображения увеличился и сдвинулся так, чтобы нужный участок оказался максимально детально представлен. На этом участке некогда девственный джунглевый лес, уже познавший всю силу и неумолимость Империума, теперь напоминал хитрые переплетения колоссального лабиринта, в центре которого раскинулся деревообрабатывающий комбинат.
— По имеющимся данным, в данном районе действует группа культистов, численность которой, как и область распространения их влияния, стремительно увеличивается. Предположительно, центр их сосредоточения находится здесь, — Барро указал на несколько районов, расположенных неподалеку от комбината. — В данный момент речь идет об исчезновении нескольких лесоповальных бригад, которые работали автономно. Они перестали выходить на связь с ДКБ, что также связывается с предположительно активной деятельностью культа. Пропавшие, вероятнее всего, уничтожены либо совращены. Также, по имеющимся данным, еретики подыскивают и готовят в этой местности плацдарм для будущего вторжения враждебных Империуму сил. По результатам проведенного расследования, для этой цели предатели используют проклятые силы варпа, что делает выполнение задачи более сложным. Место и время, выбранные еретиками, не случайны. Мир Зора-5 имеет ряд аномалий, одна из которых — разряженная атмосфера над поверхностью свыше километра. Это делает невозможными полеты наших «Валькирий» и прочего воздушного транспорта. Кроме того, из-за этой же аномалии вокс-связь на планете крайне нестабильна. Именно по этой причине нам предстоит длительный марш с полной загрузкой воды, продовольствия и топлива для бронетехники. Возможность дозаправки появится только по прибытию на ДКБ. Там же можно будет пополнить запасы воды и провизии.
Алонсо обвел взглядом строгие лица взирающих на него офицеров:
— Основная задача будет заключаться в том, чтобы предотвратить попытку открытия порталов на планету для вторжения через них войск противника. Также найти и уничтожить всех последователей культа и их приспешников, восстановить полный контроль над означенной территорией и уничтожить места, подвергшиеся влиянию варпа, как и те, где проводились мерзкие ритуалы. Последним займется непосредственно моя группа. Ваша задача будет состоять также и в том, чтобы обеспечить мне и моей группе надлежащие безопасные условия, необходимые для очистки мест ереси на все время, которое мне для этого понадобится. Ценой жизни вашей и ваших людей, если потребуется. Однако недопустимо погибнуть прежде, чем задача будет полностью выполнена. Как недопустимо, чтобы на Имперских землях хозяйничали слуги врага, еретики и отступники. Аве Император!
— Аве Император! Аве Империум! — Хор голосов мгновенно отозвался, подхватив последнюю фразу инквизитора.
— Следовательно, продвижение наших сил будет вестись по территории противника при полной автономии, без возможности прикрытия с воздуха и иной поддержки, — фраза подполковника Би, произнесенная, едва стихли громкие возгласы, прозвучала скорее как констатация факта, нежели как вопрос.
— Совершенно верно, подполковник, — сухо ответил Барро и вновь коснулся панели управления. — На расследование данного дела мной была послана специальная группа. Последний раз они вышли на связь из этого квадрата. Маршрут, которого группа должна была придерживаться, пролегал через контрольные точки здесь, здесь и здесь.
На гололитической карте загорелась еще одна линия пунктира поверх уже имеющейся. В некоторых областях полностью совпадая с ней, а кое-где, довольно далеко отступая. Мигающие желтым цветом огоньки доходили до большой ярко пунцовой точки, и оттуда, уже светясь тревожным красным, продолжали убегать вверх, вплоть до деревообрабатывающего комбината.
— Есть все основания полагать, что члены группы мертвы или захвачены в плен еретиками. Весьма возможно, что их лишили каким-либо иным способом возможности послать сигнал о своем текущем местонахождении. Если это так, то выяснить это также будет являться одной из задач.
— В нашу задачу будет входить поиск и спасение выживших, господин инквизитор? — с кажущимся безразличием поинтересовался Амери Би.
— Нет, — холодно отрезал Алонсо. — При обнаружении выживших из вышеупомянутой группы, к ним должны быть применены методы как к потенциальным врагам.
На мгновение в Стратегиуме повисла гнетущая тишина, которую прервал голос комиссара Луин:
— Указанных выживших, если таковые будут обнаружены, необходимо сохранить для дальнейшей передачи Инквизиции или они могут быть допрошены на месте с последующим уничтожением?
— Решение должно приниматься индивидуально в зависимости от текущей ситуации с учетом всех возможностей и сопутствующих фактов, — Барро устремил немигающий взгляд на комиссара. — В приоритете сохранение данных людей как ресурса, но только в том случае, если будет доказана их лояльность. И, разумеется, если будет сохраняться возможность их последующего возврата к службе на благо Империуму. При этом уверенность в сохранении ими верности и лояльности должна быть стопроцентная. Всем понятно?
— Так точно, — коротко ответили офицеры.
Лица присутствующих остались спокойными и непроницаемыми, но инквизитор был уверен, что каждый из присутствующих сейчас думал о том, что попади они в аналогичную ситуацию, и к ним применили бы точно такой же подход. Словно желая подтвердить возникшие в головах мысли, Алонсо спокойным, чуть размашистым тоном, произнес, подводя черту под всем сказанным:
— К тем, кто даст повод усомниться в своей преданности Трону, как и к тем, чьи действия могут быть расценены, как потворствующие врагу, будет применено наказание в соответствии со статьей ARBITRIUM LEX IMPERIALIS «Ересь».

ТРЕБОВАНИЕ №10 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ ЛИЧНОГО ДЕЛА ХОЛЬМГ АТИИ
ОФИЦИО ПРЕФЕКТУС
Дата рождения: 6.351.971.М38
Дата зачисления воспитанником в Схолу Прогениум: 6. 414.976.М38 /Приказ № ùùùää/
Дата зачисления в корпус кадетов комиссаров: 6.581.977.М38 /Приказ № ùùùää/
Дата направления на завершающую стадию обучения в район боевых действий, ведущихся на мире № ùùùää:6.642. 991.М38 /Приказ № ùùùää//
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Дата завершения обучения и присвоения статуса комиссара Официо Префектус решением Лорда-Комиссара Гая Октавиана Тумидуса: 6.725.991.М38 /Приказ № ùùùää//
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Информация закрыта/код допуска #7442с8/Ордо Еретикус
Дата приписки ко второй роте третьего батальона 1111 Раанского Полка в статусе комиссара Имперской Гвардии: 6.443.993.М38 /Приказ № ùùùää//
Подписано и заверено.

В офицерской кают-компании было пусто, если не считать одного человека. Комиссар Имперской Гвардии сидела на широкой кушетке, задумчиво уперев взгляд в противоположную стену.
Холодное, словно выполненное из серого камня лицо тридцатилетней женщины было оттенено черными как смоль, коротко остриженными волосами. Под густыми чуть изогнутыми бровями выделялись непривычным фиолетовым оттенком глаза, выдающие в комиссаре кадианку. От правого нижнего века, вдоль носа и через губы к подбородку тянулась бугристая, неровная дорожка кожи, выглядевшая так, словно ее покрыли тонкой едва приметной сеткой. Последствие песчаной бури, оставившей свой росчерк на лице Хольмг четыре года назад. Когда Атия и другие штрафники из «замаранных» подавляли бунт на шахтерском мире ARZ-84/bis. Сосредоточенный взгляд на непроницаемом лице Хольмг был словно обращен внутрь себя, как бывает с человеком, который погружен в глубокие раздумья или воспоминания. Если бы сейчас рядом с Атией оказался имперский псайкер, он бы, несомненно, отметил, что в памяти комиссар обращается к давно минувшим событиям. Тем, что обычно захоронены в наиболее потаенных участках мозга, и возвращаться к которым люди не стремятся в принципе. Еще, если бы его спросили, псайкер сказал бы, что эти воспоминания вызывают у комиссара сильные приступы головной боли. И что подобный приступ как раз недавно начинался, наращивая боль в темени и висках. Эту боль Хольмг надежно скрывала под маской холодного спокойствия. Сказал бы, что обрывки минувших дней кружат в голове комиссара неровными, рваными полотнищами. Трепещущими, словно под порывами ураганного ветра, который терзает их, отрывая от воспоминаний кусок за куском, унося вдаль и оставляя лишь жалкие клочки. Рассказал бы, как, упрямо игнорируя все увеличивающуюся ломоту в висках, Атия прокручивает в памяти минувшее, ища и находя все больше параллелей между событиями на далеком затерянном рудном мире и своим будущим заданием на Зоре-5.
Комиссар положила на небольшой стол инфопланшет, который до этого держала в руках, поднялась и сделала по каюте несколько шагов. Ее сапоги выбили уверенный ритм, словно Хольмг маршировала на параде. Лишь кибернетический глаз служителя Бога Машины распознал бы в этом чеканном шаге немного сбитую поступь и что комиссар едва заметно припадает на правую аугментированную ногу так, что ее движение запаздывает на доли секунды по сравнению с левой ногой. Также слуга Омниссии заметил бы, что несмотря на строгую осанку из-за аугментированной правой руки левое плечо комиссара казалось чуть выше правого. И что оно едва заметно выдавалось вперед.
После штрафного батальона прошло неполных три терранских года. За это время Атия успела побывать в двух кампаниях на двух фронтах и в трех госпиталях. Первый раз чуть больше года назад, когда получила незначительную контузию и осколочное ранение в плечо. Тогда она провалялась на больничной койке всего неделю. Второй раз около двух месяцев назад, во время «Второй Каргадасской». Снаряд, разорвавшийся совсем рядом с Хольмг, едва не оборвал ее жизнь, отправив сначала в прифронтовой госпиталь, а оттуда после неудачной операции, вызвавшей осложнение, в еще один, уже на Ушбеле. На этот раз возвращение комиссара в строй заняло более пяти недель и минимум столько же ей предписывали соблюдать индивидуальное питание и «допустимый покой». Последняя формулировка, когда ее произносил заведующий госпиталем, выписывающий Атию, вызвала на лице комиссара невольную улыбку. Тем не менее произошло именно так, как было рекомендовано. Перелет в комфортабельных условиях и прекрасное оснащение, предоставленное Святой Имперской Инквизицией в лице Алонсо Барро, стали для Хольмг своеобразным санаторием, и силы ее восстанавливались с каждым днем.
Комиссар дошла до дверей, ведущих из каюты, и остановившись, заложила руки за спину. В этот самый момент Атия боролась с острой болью, терзавшей ее виски и затылок, чего невозможно было определить по ее внешнему виду. Лишь пристальное наблюдение показало бы, как у Хольмг под маской спокойствия напряглись скулы. Наконец, когда боль начала отступать, комиссар резко повернулась на каблуках, тем же маршевым шагом возвращаясь к месту, где сидела ранее. Взяв в руки инфопланшет и сделав в нем несколько пометок, комиссар позволила себе едва заметно сдвинуть брови, когда последний отголосок боли спазмом прокатился от темени вниз, через затылок к основанию шеи.
— Ферро Сильва, — негромко произнесла Атия так, словно одним этим названием подвела для себя черту под собственными раздумьями. И добавила еще тише: — Зора-5.

ТРЕБОВАНИЕ №11 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из пикт-записи сервочерепа № 6/409-13-13
*сервочереп бесшумно парит над рядами людей, преклонившими колени* *несколько репродукторов, расположенных на равном расстоянии друг от друга, ретранслируют слова проповедника, которые льются с кафедры*
«Всемогущий и Всеславнейший Император, повелитель ветров и бурь Галактики. Ничтожные люди Твои попали в варпа беду, и молят Тебя о спасенье»
*от повторенья через репродукторы, каждое слово эхом отражается само от себя, заставляя всех присутствующих на молебне еще больше проникаться монументальностью происходящего*
«Обрати Взор Свой на нас, или погибнем мы. Мы видели, сколь велико и пугающе Искусство Твое. Мы убоялись Тебя и падаем ниц пред Тобой. И думаем о Тебе с благоговением»
*сервочереп пролетает над одним из гвардейцев* *слышится едва различимый шепот*
«Бог-Император, молю Тебя, защити нас от опасностей варпа»
*голос тонет в общем хоре молебна*
«Ничто нам не страшно, кроме Длани Твоей. Молим мы о спасении, дабы продолжать служить Тебе. Дабы не погибли мы в неверных водах варпа»
*доносится еще один шепот*
«Молю Тебя, Всеблагой Защитник, не дай нам сгинуть. Только не так»
*конец записи*
Подписано и заверено.

Перелет занял времени больше, чем рассчитывал инквизитор. Но как бы ни желал Алонсо максимально быстро прибыть на Зору-5, нестабильные течения варпа диктовали собственные условия. Переход по его волнам оказался еще более непредсказуемым и опасным, чем обычно. Как будто силы Имматериума нарочно хотели задержать «Молот Победы» на пути к его цели. Помимо этого, переход был ознаменован сразу несколькими несчастными случаями, которые унесли жизни двух десятков матросов с нижних палуб, и вывели из строя целых четыре механизма. На восстановление последних ушло больше стандартных терранских суток по корабельному времени. А в довершении, за несколько часов до предполагаемого возвращения в материальный мир, корабль внезапно отклонился от курса. Так что потребовалось более восьми часов, чтобы вернуть крейсер на прежний путь. Все эти восемь с половиной часов на борту «Молота Победы» все, кто не был занят на боевых постах или дежурствах, находились в корабельном Храме. Вознося Бессмертному Повелителю человечества молитвы с просьбой защитить Его верных слуг от козней варпа и помочь обрести дорогу к дому.
В конце концов, благодаря стараниям Навигатора и слаженной работе всего остального экипажа «Молот Победы» лег на верный курс. Но к тому времени, когда Эдуардо Плеинвэлл своей уверенной рукой направил крейсер к точке Мандевилля, капитан пребывал в мрачнейшем настроении, а Барро подсчитывал, что опаздывает на Зору-5 уже как минимум на шестьдесят часов от времени предполагаемого прибытия в систему Ризонс. Поэтому едва корабль пришвартовался в орбитальных доках, не желая более терять ни минуты, Алонсо тут же затребовал транспорт для немедленной высадки на поверхность планеты.
Космопорт «Иллун», куда шаттлы перебросили батальон, показался крошечным, особенно, по сравнению с такими гигантами на Ушбеле, как «Врата Покоя», способными вместить минимум четыре подобных космопорта, или величественным «Самаджи», который по размерам мог соперничать с небольшим городом-ульем.
И все же, даже на столь малом пространстве, где, как верно было подмечено кем-то из гвардейцев, «даже вездесущей бюрократии негде притулиться», не обошлось без проволочек, которые традиционно сопровождали все погрузки и выгрузки.
Не вписавшись в аппарель, танк встал, словно споткнувшись о невидимую преграду и едва не завалившись при этом на бок. Возвышающееся над башней боевой машины алое полотнище со священным текстом, сияющим золотыми буквами, затрепетало. Да так сильно, что под недовольный рык мотора со стороны регулирующего движение гвардейца вырвалась пара «сильных» слов, которые на его счастье потонули во всеобщем шуме.
Обливаясь потом, водитель командирского танка «Леман Расс» навалился на штурвал, выравнивая машину. Ощущая на себе впившийся взгляд проповедника, занимавшего место командира, Саул Генц готов был провалиться в варп на этом самом месте.
— Милосердный Бог-Император человечества, взгляни на меня со всей добротой, и…
Шепчущий почти скороговоркой молитву водитель замолчал, когда услышал выровнявшееся гудение мотора и почувствовал, как накренившаяся машина обрела наконец устойчивость.
— Милость Твоя воистину безгранична, — выдохнул Саул, складывая левой рукой на груди однокрылого орла, а правой намертво вцепившись в штурвал.
Наблюдавший за ним все это время проповедник поморщился. Пирс не терпел беспорядка и любых проявлений несобранности, так что даже опоздание к службе считал грехом и одним из проявлений влияния враждебных сил.
«Истинно верующий, возлюбивший Бессмертного Императора и пожелавший отдать всю свою жизнь Ему, полностью посвятивший себя служению Пастырю человечества, не допустит оплошности, ошибок или опозданий. Он будет помнить каждую секунду, что, вверив Императору жизнь свою, уже не может распоряжаться ею как прежде, бездумно и расточительно. Каждый должен помнить, что допустивший небрежение в отношении своих обязанностей или транжирящий жизнь свою впустую уже повинен. И что лишь подвергшись суровому наказанию, дабы тем самым из него были изгнаны мысли о праздности и лени, такой грешник может быть возвращен на путь самозабвенной преданности и служения Спасителю всех людей»
Эти слова, сказанные Пирсом в одной из проповедей, полностью отражали его собственный внутренний мир и непоколебимые ценности. И, следуя собственным наставлениям он спрашивал с других столь же строго, как с самого себя.
«Раскаяние и боль — это молот и гвозди преданности», — любил повторять Аезон также, как это делал ранее один из его наставников.
— Бог-Император взирает на твои дела, гвардеец, — произнес Пирс с тем апломбом, с которым говорил всегда — даже вне проповеди.
— Так точно, отец, — тут же выдохнул Генц, молясь и ругаясь про себя одновременно, одним глазом наблюдая в смотровую щель, как в их сторону направляется один из «Атлантов».
— Отбой, — произнес мехвод в динамик, закрепленный у шеи, активируя вокс-бусину коротким щелчком пальца.
— Принято, — прошелестело в ответ, и вскоре тягач начал неторопливо разворачиваться.
— Неплохо начинается, — пробормотал Саул, когда его «Леман Расс», проехав погрузочную площадку, присоединился к общей колонне и занял в ней свое место.
В этот же миг мехвод вновь ощутил на своей спине пронизывающий взгляд проповедника, и на всякий случай добавил уже громче:
— Великий Бог-Император, присмотри за слугой Своим и солдатом. Даруй мне преданно служить Тебе, исполняя все приказы командования, ничем не нарушая заповедей Твоих и устава.
В конечном счете, еще через несколько часов, более без происшествий, высадка закончилась. К этому времени вечерние сумерки уже сменились ночной темнотой, однако это стало заметно только тогда, когда колонна бронемашин в сопровождении грузовиков с пехотой покинула космопорт. На самой же территории «Иллуна» благодаря множеству прожекторов и осветительных приборов было светло как днем, и даже ярче.
Выехав за пределы космопорта под нескончаемый рев двигателей, разгоняя темноту светом фар, пробивающимся сквозь прорези щитков, батальон бодро продолжал двигаться вперед. Колонна шла по широкому рокритовому полотну, вдоль которого тянулась череда невысоких и скудно освещенных однотипных серых зданий, у большинства из которых была выставлена вооруженная охрана. Дежурные, если судить по знакам отличия, принадлежавшие к СПО, пристальными взглядами сопровождали идущую мимо бронетехнику с задумчивой обеспокоенностью на лицах. Кое-кто из караульных, насколько это было допустимо, делал пару шагов вперед в надежде разглядеть какие-либо детали, которые позволили бы понять, ради чего на Зору-5 прибыли регулярные гвардейские части. Ответом на демонстрацию тревожной заинтересованности СПОшников, были самодовольные улыбки на лицах большинства пехотинцев, ехавших в открытых кузовах грузовиков. Однако темень срывала их от взглядов стоящих на дежурстве бойцов СПО
— На нас смотрят, — задумчиво, ни к кому не обращаясь конкретно, произнес Абрахам.
Молодой вокс-связист был совсем недавно зачислен в третий взвод под командование лейтенанта Варроу.
— Нервничают, — негромко ответил ему сидящий рядом гвардеец, за тонкий слух прозванный Слухачом.
— А чего им нервничать? — спросил Абрахам с некоторым сомнением в голосе.
— Сам подумай, — Слухач повернул голову в сторону молодого связиста, демонстрируя вторю половину лица, уродливо выглядевшую, словно кожа его была покрыта жженым пергаментом. — Раз прислали гвардию, значит намечается какая-то заварушка.
— А она намечается? — снова спросил Абрахам. — Мы вроде как просто конвой. Сопровождаем высокопоставленного чиновника. Обеспечиваем безопасность и связь.
— Угу, — многозначительно протянул Слухач. — Запомни, салага. Нет и не бывает простых заданий. Конвой, сопровождение, обеспечение — все это значит только одно. Отцы-командиры просто не в курсе, с кем или с чем нам предстоит воевать. Или в курсе, но решили нам покамест не говорить.
— Почему не говорить?
— А чтобы такие салаги как ты в штаны не наложили. Раньше времени.
Гвардеец повел окрест взглядом, зацепившись им за одного постового, который во все глаза пристально сопровождал их машину.
— Зовут как? — поинтересовался Слухач у своего собеседника, поворачивая голову так, чтобы не встречаться с ним взглядом.
— Абрахам.
— А фамилия?
— Нету, — молодой связист пожал плечами. — Не всем быть при фамилии.
— И то верно, — Слухач кивнул. — Вот что я тебе скажу, Абрахам. Никогда не надейся, что задание будет легким. Но и не бойся никогда. Страх убивает вернее лазгана. Просто молись Императору. И не проси у Него никогда долгой жизни.
— А что тогда просить? — недоуменно Абрахам посмотрел на своего умудренного боями собеседника.
— Проси, чтобы раны твои были легкими, а смерть быстрой, — гвардеец замолчал, и добавил немного погодя. — Ибо и то, и то — величайшее благо, редко кому достающееся.
После того как застройка закончилась, потянулись большие залитые рокритом площади, часть из которых была загружена стандартными контейнерами. Отмеченные грязно белыми аквилами на своих бортах, они отчетливо выделялись в полумраке. Между рядами контейнеров размеренно передвигались почти не различимые сервиторы, узнаваемые лишь по негромкому гудению, издаваемому их механизированными частями тела. Изредка к лоботомированным слугам подходили служащие-каталогизаторы, подсвечивающие себе небольшими фонарями, добавляя тем самым толику света вокруг. Тогда издаваемый сервиторами тихий гул на время замирал и возобновлялся вновь, когда служащий отходил, оставляя механических рабов и дальше заниматься своей рутинной работой.
Радикально пейзаж поменялся, когда бесконечные разгрузочные площадки закончились и по обеим сторонам дороги стали видны деревья. А к утру впереди показалась огромная стена леса, в который словно река с крутыми берегами вливалась широкая рокритовая полоса дорожного покрытия.
Шагающие по обеим сторонам дороги гвардейцы, по большей части рожденные и выросшие урбанистических мирах, где за всю жизнь можно было не встретить даже чахлого дерева, с сомнением смотрели на древесные дебри, в которые им надлежало войти. И представшая их взорам картина, вызвала у бойцов множество эмоций. Начиная от удивления и восторга, и заканчивая сомнениями, относительно опасности, которая наверняка могла таиться в лесных чащобах.
По мере приближения к лесному массиву воздух становился более влажным и густым. А еще начал появляться гнус. Количество мелких зудящих насекомых увеличивалось медленно, но неотвратимо, постепенно превращаясь в огромный жужжащий рой. Настораживающий, отталкивающий звук, издаваемый роем, был слышен даже сквозь шум движущейся бронетехники и наращивал амплитуду по мере прибывания все новых и новых насекомых. И что было особенно неприятным, этих мелких вездесущих тварей, норовящих забиться в уши, нос и глаза, не отгонял ни запах освященных машинных масел, ни густая вонь выхлопных газов от танков и грузовых машин.
Переговариваясь вполголоса и попутно давя мерзких кровососов, пытающихся проникнуть под одежду, бойцы делились впечатлениями и опасениями относительного их дальнейшего маршрута, вспоминая байки про Катачан и находя с ним то сходства, то различия. Те из гвардейцев, что были родом с аграрных миров, а таких в батальоне насчитывалось немного, реагировали на джунгли более спокойно. Но и они признавали, что наличие по соседству агрессивной фауны (в этом все мнения были однозначны), только добавит сложностей. Правда, бывшие аграрии не забывали упоминать и возникающие при этом плюсы. А именно, возможность разжиться свежим мясом, заменив свежатинкой однообразный, почти безвкусный паек. Так что, когда под самое утро был получен приказ сделать кратковременную остановку для обеспечения необходимого отдыха и оправления нужд личного состава, большинство бойцов сошлись на том, что наличие живности, которую можно поймать и употребить в пищу, с лихвой окупает все возможные риски, которые могут исходить от нее же.
Едва затих последний двигатель, как громкий зудящий гул, издаваемый многомиллионной армией гнуса, усилился еще больше. Разной формы и вида кровососущие насекомые готовились к обильному пиршеству. Единственным, что еще хоть как-то отгоняло их от колонны, была комбинация запахов машинного масла и священного ладана, которым под монотонные песнопения, исполняемые на бинарном коде, служители Марса начали обильно окуривать боевые машины, едва те остановились.
Выбравшись из кабины, сержант Валек критично осмотрел лес, окружавший колонну с обеих сторон, и вопросительно взглянул на мехвода. Кори, не молодой уже гвардеец, перехватил этот взгляд.
— Так что ты говорил про свежее мясо? — негромко спросил Валек.
— Что было бы не плохо поохотиться, сержант, — отозвался Кори. — Здесь наверняка живность водится.
— Наверняка, — согласился Валек, отходя чуть в сторону, давая дорогу батальонному технопровидцу заняться «Леман Рассом», возле которого они стояли.
— Как предлагаешь?
— Пока привал, мы могли бы с Марушем сходить, посмотреть, что тут да как.
Сержант кивнул:
— Добро. Бери заряжающего. Только быстро. Да смотрите, не вляпайтесь ни во что. И далеко не отходите.
— Слушаюсь, сержант, — Кори бодро отсалютовал, после чего кивнул в сторону заряжающего. — Ну что, пойдем посмотрим, что у нас сегодня на ужин.
И уже спустя пару минут оба гвардейца, вооружившись лазганами, скрылись за ближайшими деревьями.
Дождавшись полной остановки «Леман Расса», Гордиан выбрался из люка на броню, а потом с изрядной долей грациозности спрыгнул на рокритовую поверхность дороги. Распрямив чуть затекшие плечи, комиссар вдохнул полной грудью слегка дурманящий влажный воздух, исходящий от леса, и огляделся по сторонам. Плотные джунгли, от которых разило душными, прелыми и совершенно непривычными запахами, отстояли на расстоянии всего нескольких метров от тракта, заставляя немного нервничать. Словно все еще надеясь вернуть себе потерянные территории, деревья тянули ветви в сторону дороги. А там, где очищенное от зелени пространство не было залито рокритом, и вовсе уже пробивались стебли высокой травы и мелкий кустарник.
Стараясь отогнать от себя неприятные ощущения непонятной тревоги, бодрой пружинящей походкой Расчинский зашагал вдоль колонны. Время от времени он бросал строгие взгляды на выбирающихся из бронетехники гвардейцев и читающих литании Омниссии технопровидцев, чьи одежды особо выделялись алым цветом среди общего серо-зеленого фона. Завидев комиссара, солдаты мгновенно вытягивались, отдавая воинское приветствие офицеру и складывая на груди Имперскую аквилу. Что же касается служителей Машинного Бога, то они, напротив, не обращали на Гордиана никакого внимания, полностью поглощенные творимым им священнодействием.
Пройдя несколько метров, комиссар остановился. Неприятное чувство не проходило, словно кто-то исподтишка продолжал смотреть ему в спину. Настолько пристально, что Расчинский невольно передернул плечами. Неожиданно для него самого в памяти вспыхнули воспоминания, которые сам комиссар не хотел тревожить. Эти события произошли совсем недавно, но Гордиан старался забыть их, и сделать это как можно скорее. Заметив возле одного из «Леман Рассов» Хольмг, в надежде переключить свое внимание на разговор Расчинский уверенным шагом направился к Атии.
— Здравия желаю, комиссар, — произнес он нарочито громко.
Хольмг мгновенно развернулась в сторону Гордиана. Ее руки, взметнувшиеся к груди, сложились в двуглавого орла, после чего все так же быстро вернулись в изначальное положение.
— Аве Император, — холодно ответила она на приветствие.
— Аве, — отозвался Расчинский, салютуя в ответном жесте и делая навстречу еще несколько шагов, что сократить расстояние между ними до минимума.
— Вам уже доводилось встречать такие леса раньше? — поинтересовался он.
— Однажды, — лаконично ответила Атия.
— Однажды… — повторил на ней Гордиан. — А я вот с подобным сталкиваюсь впервые. Неприятные ощущения. Это место как будто источает угрозу. Вот только не понять, какую именно.
Хольмг проигнорировала это замечание. С той же болезненной ломотой в висках, которую почти всегда провоцировали любые воспоминания о прошлом, перед ее мысленным взором предстали высокие леса Ферро Сильва и холодные свинцовые тучи над ними. На мгновение ее захватили картины прошлого, мучительно разрывая голову в нахлынувшем спазме. Не мигая, с расширившимися от боли зрачками, Атия замерла, потеряв на какой-то момент счет времени. А когда пришла в себя, то первым делом услышала все тот же голос Гордиана, который продолжал ей что-то говорить.
Не желая продолжать беседу Хольмг посмотрела на Расчинского:
— Я должна вернуться к своим обязанностям, — сухо произнесла она и, взметнув руки в аквиле, добавила. — Император защищает, комиссар.
На лице Гордиана промелькнуло недовольство. Знакомства и разговора, на который он рассчитывал, не получилось. И теперь Расчинский смотрел на Атию с некоторой досадой, как на человека не оправдавшего его ожиданий.
— Я вам не нравлюсь? — все еще с оттенком официальной любезности спросил Гордиан.
От этого внезапного вопроса на непроницаемом до этого лице Хольмг, проявился легкий оттенок удивления.
— В нашей службе личным пристрастиям нет места, комиссар, — спокойно возразила она. — Мы служим Империуму и несем волю Императора на полях сражений. Все остальное не значительно.
— И вы совсем-совсем не оставляете себе места для личной жизни?
Атии послышалось, что в голосе ее собеседника прозвучала усмешка.
— Удивительно, что у вас остается, — отрезала она.
— Однако… — Расчинский произнес слово, чуть протягивая его, словно смакуя.
Коротким взмахом рук, обыденно до небрежности он обозначил кистями орла на своей груди, попутно отогнав этим жестом очередной зудящий и вьющийся вокруг рой, и отошел от Хольмг.
Совершенно неожиданно для него самого на Гордиана нахлынули воспоминания об одной бурной ночи, проведенной им пару лет назад в прифронтовом госпитале, куда он попал вместе с другими ранеными. Имени лейтенанта медицинского корпуса, с которой он тогда провел несколько предрассветных часов, Расчинский не помнил. Поблекла в потоках времени и ее внешность, оставив лишь размытые очертания высокой и сильной телом женщины. Из всего в памяти остался лишь вопрос, возникший у комиссара тогда, когда он покидал помещение морга, в котором они с лейтенантом уединились на одном из медицинских матрацев, снятом с одной из больничных коек: «Накажут ее или нет, когда станет известно, куда и с какими целями лейтенант отлучалась?»
Тогда ему было это безразлично. Ничего не изменилось и сейчас. Но почему-то из всей той ночи Гордиан запомнил лишь этот вопрос, промелькнувший у него под самое утро.
«Проклятая память!» — выругался про себя Расчинский и, развернувшись, зашагал обратно, откуда пришел.
Со странной навалившейся тоской он вдруг подумал, что его карьера, так лихо начавшаяся, оборвется именно здесь, в этих дремучих лесах дикого необузданного мира. Оборвется вместе с жизнью. Причем таким образом, что в последние ее минуты он станет проклинать все на свете.
Охватившие Гордиана эмоции оказались столь сильными, что на краткий миг он растворился в них, утеряв всякую связь с реальностью. Чтобы освободиться от них комиссар мотнул головой, прогоняя от себя эту волну страха и безысходности. И повинуясь незримому приказу, начавшаяся было эмоциональная буря утихла, возвращая Расчинскому утраченное спокойствие.
— Скоро выступаем, — выдохнул он с облегчением, проходя дальше, ни к кому не обращаясь, а просто констатируя факт.
Валек огляделся по сторонам. Машур и Кори все еще отсутствовали, в то время как им давно уже было пора вернуться. Увидев направляющуюся в его сторону комиссара, сержант мысленно осенил себя аквилой, готовясь к тяжелому разговору.
— Здравия желаю, комиссар, — отсалютовал Валек, едва Хольмг с ним поравнялась.
— Здравия желаю, сержант, — Атия строго взглянула на Валека. — Где ваш экипаж?
Не зная, как ловчее ответить, Валек огляделся по сторонам, как будто обозревая своих бойцов, и увидел Кори, выходящего из-за деревьев. Следом за ним со взваленной на плечо тушей и довольной улыбкой на лице показался Машур. Более «удачного» времени появления было трудно представить.
«И ни минутой раньше!» — успел воскликнуть про себя сержант, после чего вытянувшись перед Хольмг, отрапортовал:
— Экипаж отдыхает, комиссар. Согласно приказу.
Однако Валек и сам понимал всю тщетность собственных попыток отвратить неотвратимое. Недослушав сержанта, Атия сделала несколько шагов по направлению к гвардейцам, вернувшихся с «охоты».
Кори, первый увидевший комиссара, вытянулся, отдавая воинское приветствие. А секундой спустя к нему присоединился Машур, скинув с плеча свою добычу.
Молча, Хольмг оглядела сначала гвардейцев, потом перевела взгляд на тушу. Мизансцена была понятна без слов и никаких пояснений не требовала.
— За самовольное оставление дислокации части, а также за самоуправство, двадцать плетей каждому. Приговор будет приведен в исполнение вашим лейтенантом после остановки части на ночевку, — холодно произнесла Атия и добавила. — Труп животного закопать немедленно. Все ясно?
— Так точно, комиссар, — хором отозвались оба провинившихся.
— Исполняйте, — все также холодно сказала Хольмг и, развернувшись, направилась к сержанту Валеку.
Тот уже ждал ее с мрачным выражением на лице.
— Разделите наказание со своими подчиненными, сержант, — распорядилась Атия. — Двадцать плетей вам и им сегодня перед отбоем.
— Слушаюсь, комиссар, — хмуро ответил Валек.
— Сержант, — обратилась к нему Хольмг, прежде чем уйти. — Чтобы больше такого не повторялось.
— Так точно, комиссар, — заверил тот. — Не повторится.
— Идиоты, — выдохнул Келвуд, не зная, что еще сказать. — Значит, так, — продолжил он после небольшой паузы. — После вечерней молитвы всех командиров взводов ко мне. Буду ума им вкладывать, раз своего не завезли.
Заместитель командира роты капитан Синч кивнул с пониманием:
— Будет выполнено, майор.
— Нет, ну дегенераты, — продолжил сокрушаться Риччи. — Надо же было додуматься! Они бы еще на рыбалку пошли всей толпой. Охотнички.
Синч в ответ на это высказывание промолчал. Замолчал и Келвуд. И лишь спустя несколько минут до слуха капитана донесся тихий шепот командира роты:
— Всеблагой Император, сохрани от дураков. А уж с врагами мы как-нибудь справимся.
Духота, в которую был погружен лес, казалось, усилилась к закату. Небольшое интенсивное светило, еще не до конца ушедшее за линию горизонта, путалось среди высоченных стволов деревьев, все ниже склоняясь к земле и продолжая посылать толику света. Который, впрочем, уже начинал теряться в свете фар и нескольких прожекторов, установленных на боевой технике. Но батальон продолжал углубляться в джунгли, и только глубоким вечером поступил приказ разбить временный лагерь, чтобы расположиться на ночлег.
Двигаясь между навесами и зорко наблюдая за располагающимися на отдых гвардейцами, комиссар мысленно хмурилась. Неприятное чувство надвигающейся опасности, о котором утром упоминал комиссар Расчинский, усиливалось по мере их продвижения к «Болду».
Пройдя еще вперед, Атия остановилась перед большим походным Храмом, уже развернутым для вечернего молебна. Под полупрозрачными пологами на небольшой кафедре, расположенной с небольшим смещением от центра к задней стене Храма, уже занял свое место проповедник Пирс. Еще не подаваемая на усилители, развешенные по окружности Храма, с его губ слетала молитва, слова которой не достигали слуха Хольмг. Атия остановилась у самого входа со склоненной к груди головой. Руки Хольмг сложились в Имперского орла, когда с неба пролились первые капли начинающегося дождя. Не обращая на него никакого внимания и позволяя струйкам воды свободно скатываться по щекам, перед тем, как войти внутрь, Атия едва слышно, одними губами зашептала молитву «О смирении».
Дождь усилился, наполнив пространство вокруг себя шелестом капель по траве и кронам деревьев. Где-то очень и очень далеко раздались раскаты грома, долетевшие сюда слабыми едва различимыми отголосками.
Комиссар шагнула под конусовидный купол Храма, в который переходили стены. На их внутренних поверхностях, высоко, над самой кафедрой были изображены сцены эпической баталии, где горстка гвардейцев, осиянная Светом Императора, противостояла напирающим на них полчищам уродливых зеленокожих. Воодушевление и непреклонность, изображенные художником на лицах последних Имперских защитников, напомнили Хольмг о событиях на Ферро Сильва и том, с какой неистовой яростью они сражались там с ордами ксеносов и еретиков. Мгновенно отозвавшись на потревоженное воспоминание, острым шипом в затылок вошла боль. Игнорируя ее, комиссар опустилась на одно колено. В этот момент заработали динамики, развешенные по окружности Храма, повторяя и усиливая слова молитвы, произносимой проповедником.
— Император людей, всего на свете благого Смотритель, Тот, чье Могущество неоспоримо. Молим Тебя! — громогласие, разнесшееся по Храму и за его пределами перекрыло шум все усиливающегося дождя.
— Бессмертный Бог-Император, — прошептала Атия, не расцепляя рук на груди. — Я клянусь оставаться верной и преданной в моей службе. И пусть тьма поглотит мою душу, если я окажусь недостойной.
Дождь хлестал по обнаженной спине, смывая кровь и облегчая боль. Нанеся последний удар, лейтенант Илкар развернулся к Хольмг:
— Приговор приведен в исполнение, комиссар. Все виновные понесли назначенное наказание.
Атия кивнула:
— Медикам осмотреть прошедших экзекуцию, — распорядилась комиссар. — Обезболивающего и других средств, которые могут смягчить эффект от наказания, не применять.
Затем Хольмг повернулась к Риччи, стоявшему в одном шаге от нее:
— Я закончила, майор. Командуйте.
Келвуд коротко отсалютовал и, проводив удаляющуюся Атию долгим взглядом, громко приказал:
— Разойтись!
Понимая всю обоснованность наложенного комиссаром взыскания, майор все равно испытывал досаду от инцидента.
Позже, когда по лагерю прозвучал «Отбой», Риччи подошел к Хольмг.
— Разрешите, комиссар, — он сложил руки в аквилу.
— Что вы хотели, майор? — поинтересовалась она.
— Сегодняшний инцидент, комиссар. Не хочу, чтобы вы думали, будто в вверенной мне роте царит беспорядок и разгильдяйство.
— Я так не думаю, майор, — возразила Атия. — Вашу роту избрали для столь ответственной задачи явно не потому, что в ней царит беспорядок и разгильдяйство.
— Все верно, комиссар, — согласился Келвуд, и в уголках его рта зародилось подобие улыбки. — Нас выбрали, потому что мы лучшие.
Хольмг увидела, как в глубине глаз Риччи блеснула гордость.
— Пусть ваши люди продолжают оставаться лучшими, майор, — произнесла она, не спуская глаз с Келвуда. — А сегодняшний инцидент запишем в разряд исключений.
— Так точно, — согласился Риччи и, отдавая воинское приветствие, прежде чем уйти, добавил: — Это я и хотел вам сказать, комиссар. Что это было исключение.

ТРЕБОВАНИЕ №12 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Нормативно-отчетный документ № 2-335-020/ULR. Выделить Госпиталю Всех Имперских Святых на Ушбеле в лице заведующей госпиталем сестры госпитальер Ордена Феникса Штайн сумму, необходимую для приобретения двадцати систем жизнеобеспечения LVT-7.
Инквизитор А. Барро Ордо Еретикус. 6.007.994.М38.
Подписано и заверено.

…Огонь трещал в большой жаровне, облизывая своими ненасытными языками ее почерневшие от копоти края. Не отрываясь взглядом из стали, глаза в глаза, на юного Пирса смотрел наставник. В его глазах цвета пепельной ночи не было ни жалости, ни сострадания. Впрочем, их не было там никогда. Как не было сочувствия или милосердия. Там была керамитовая воля, которая сейчас по каким-то невидимым каналам передавалась подростку, стоящему напротив. В глазах юноши цвета удивительно чистого неба, что делало их почти прозрачными, дрожали слезы. Но под их влажной пленкой разгоралось пламя несгибаемой воли, такой же, как у его наставника. Губы подростка трепетали, словно с них пытались сорваться слова сквозь стиснутые до ломоты зубы.
Могло показаться, что невероятная пытка длится уже вечность, но юноша, чья левая рука сейчас лежала в жаровне, объятая огнем, продолжал стоять, из последних сил сдерживаясь, чтобы не упасть и не заорать надрывно, задыхаясь от собственного истошного крика. Он молча простоял так еще несколько минут, прежде чем рухнуть на мраморный пол большого зала, потеряв сознание.
Аезон открыл глаза, пробуждаясь ото сна. Вчерашняя вечерняя служба закончилась под проливным дождем, сопровождаемая громом и молниями. Но и столь сильные и раскатистые удары грома не перекрывали доносящиеся из динамиков слова воодушевляющей проповеди.
«Голос Самого Императора звучит сейчас с небес! И Его необоримая Мощь будет с нами в этом походе! Бесконечно Величие Его. Неизмерима Воля и Власть Его. Склонитесь пред Могуществом Его и помните, Он защитит рьяных слуг Своих. И те, что положат жизни во Славу Его, навсегда удостоятся быть в Его Свете».
После того, как Храм покинула последняя из рот, ливень продолжался еще несколько часов, прежде чем полностью закончиться. Растянутые по всему лагерю навесы не смогли спасти от проливного дождя, позволив ливню основательно вымочить вещи. Но не мокрый до нитки спальник стал причиной раннего пробуждения Пирса, а тяжелый сон, вернувший проповедника к дням его далекого детства.
Взгляд Аезона скользнул по импланту левой руки, начинающемуся от самого локтя.
«Ты испытываешь нас и следишь за нами в помыслах и делах. Нет ничего, что укрылось бы от взора Твоего», — мысленно произнес он, поднимаясь с места, на котором спал до этого.
Прошла лишь половина ночи, однако лагерь уже начинал шевелиться, просыпаясь. Гнус, частично распуганный репеллентами, которые, впрочем, давали минимальный результат, и «прибитый» недавним ливнем, также начинал пробуждаться, напоминая о себе нарастающим жужжанием. Оно доносилось до слуха от стволов деревьев и кустарника, где в густой листве рой поджидал тех, кому хватит ума подойти ближе, чтобы справить нужду, или вовсе удовлетворить праздное любопытство.
Размеренным шагом, чавкая по грязным и скользким лужам, проповедник направился к Храму. Его переходящие в конус стены, плотные, не пропускающие свет сверху и приобретающие прозрачность снизу пережили не одну кампанию. Во время одной из них, когда Храм оказался расположен совсем близко от передовой, его купол оказался пробит осколком снаряда вражеской артиллерии. Как раз в том месте, где на внутреннем куполе был изображен один из последних защитников Имперского оплота отражающим атаку злобных ксеносов. Образовавшаяся прореха создала впечатление, будто у гвардейца пробита грудь. Это было видно лишь тогда, когда свет снаружи пробивался сквозь образовавшуюся брешь. Но Аезон мог различить ее и в кромешной темноте. Он наизусть знал этот Храм, его стены и обстановку, и мог бы с завязанными глазами описать все его убранство в мельчайших подробностях. И тогда, несколько лет назад Пирс настоял, чтобы полученное «ранение» было оставлено как символ мужества и отваги. И позже проповедник не раз использовал специально поднятые наверх осветительные приборы, чтобы усилить эффект от созерцания росписи Храма.
Откинув тяжелые пологи, закрывающие вход, Аезон шагнул под своды святого места и, пройдя еще немного вперед, остановился перед небольшой разборной кафедрой. Пирс преклонил колени, склонив голову к самой груди. В этот момент он не был проповедником, а лишь простым слугой Его, пришедшим вознести молитву Защитнику всех людей.
Сложив на груди святую аквилу и закрыв глаза, Пирс зашептал слова молитвы, которые повторял каждое утро:
— О, Бессмертный Император, будь к нам милосерден, хоть мы и недостойны того. О, Владыка Галактики, храни свое стадо от чужаков…
Ефрейтор Генц так и не понял, что его разбудило. Вымокший до нитки спальник, ночная промозглость или начинающий доноситься до дремлющего сознания зуд кровососущих тварей, готовящихся облепить спящую добычу. До подъема оставалось еще более получаса, но сна уже не осталось ни в одном глазу. Наморщив лоб, Саул попытался вспомнить, что за кошмар ему приснился. Однако память отказывала ему в этом. Вздохнув и осенив себя аквилой, окончательно разгоняя остатки тяжелого сна, ефрейтор поднялся и медленно побрел к Храму. То, что их экипажу доверили стать «транспортом Экклезиархии», помимо чести добавляло больше забот и ответственности. Особенно учитывая, что перевозка касалась не только самого проповедника, но и всего его скарба. Тем более, что речь шла не о личных вещах служителя церкви, но обо всех предметах, относящихся к переносному Храму, его установке и использованию. Так что вопросы касающиеся установки и сборки походного Храма теперь также ложились бременем на ефрейтора.
Саул остановился перед откинутыми в разные стороны пологами входа. Он стоял там тихо, почти не дыша, чтобы не потревожить возносящего молитвы Заступнику человечества, коленопреклоненного проповедника. Вездесущие насекомые, уже собравшиеся, чтобы досаждать людям, роем вились вокруг Аезона Пирса, на что последний не обращал ни малейшего внимания. Слуга Возлюбленного всеми, продолжая стоять не шевелясь, читал вслух молитву «О смирении перед Императором» и «Молитвы на время тревог», в то время как гнус уверенно наседал на него.
Простояв позади проповедника с минуту и не забыв осенить себя святой аквилой перед тем, как прошептать короткую литанию «Защиты», Генц медленно, спиной отступил и вышел. Оказавшись за пределами Храма, ефрейтор принялся активно отмахиваться руками от облепившего его все прибывающего гнуса. Понимая, что нанесенный накануне репеллент выветрился и что для защиты от мелких кровососущих тварей нужна новая порция химиката, Саул направился к заведующему по материальному обеспечению Фенису.
— Бессмертный Император, — отходя от Храма, пробормотал ефрейтор с невольным восхищением в голосе, подразумевая невозмутимую стойкость проповедника. — Вот ведь терпение у него.
После чего ускорил шаг, торопясь к промокшим насквозь навесам.

ТРЕБОВАНИЕ №13 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из отчета аколита инквизитора Ордо Еретикус Алонсо Барро, Саннджифу Оз.
Наблюдение за объектами: комиссаром Расчинским Гордианом и комиссаром Хольмг Атией не выявило действий с их стороны, подпадающих под статью «Измена», «Неблагонадежность» или «Сочувствие врагам Империума»
Подписано и заверено.

Грязные лужи, оставшиеся после ливня, быстро высыхали под жаркими лучами солнца. Но из глубокой лесной чащобы, куда хуже проникал свет, продолжал разноситься прелый и волглый запах, в котором гниение сочетается с буйным цветением. Черное рокритовое полотно дороги, змеящееся и разделяющее лес на две части, напоминало русло реки между двумя зелеными берегами, по которому сопровождаемая пехотой продвигалась колонна танков и грузовиков. Почти в самом конце колонны шла командно-штабная машина на базе "Красса". В ней, в сопровождении Саннджифу и двух псайкеров из свиты, под охраной четырех штурмовиков, ехал Барро. Еще два псайкера, разделенные между собой, ехали в душных «Леман Рассах». Каждый в сопровождении штурмовика инквизиции. Это была стандартная мера предосторожности на случай внезапного выхода из-под контроля одного из псайкеров или даже всех разом. Впрочем, в тех двоих, что находились сейчас с ним рядом, Алонсо был уверен. Настолько, насколько это слово вообще применимо, когда речь идет о людях, наделенных псайкерской силой.
Одна из этих двоих была женщиной. Почти девочкой. Ее белесые, словно покрытые бельмами глаза, казались незрячими, но Барро знал, что на самом деле псайкер зорко следит за всем происходящим. Он лично поймал ее во время одной из сложных операций в городе-улье на Ушбеле несколько лет тому назад, когда сам еще был аколитом у Теодора Ренвеля. Пытливый живой ум ребенка из подулья не сломали годы, проведенные на Черных Кораблях Инквизиции. Это могло показаться странным, но в процессе жесточайших тестов и немилосердного обучения Нана (как назвали девочку) не потеряла зрения, лишь внешне начав напоминать слепую. Вместо глаз девушка почти полностью потеряла возможность говорить. Сразу после того, как ее язык и небо были исписаны татуировками, несущими святые слова молитв и литаний. Также Нана начисто лишилась слуха.
Второй псайкер был тоже относительно молод, но выглядел дряхлым стариком. Его сморщенная кожа цвета печеного яблока, тонкая, словно пергамент, свисала с его тонких рук, создавая впечатление уродливой одежды. Из-под капюшона, полностью скрывающего череп, обтянутый кожей, доносился негромкий хрип, с которым вдыхал и выдыхал Гробо. Его дыхание напоминало тяжелораненого в грудь человека, словно у того пробиты насквозь легкие. Когда свет падал вглубь капюшона, оттуда был виден отблеск железного обруча, надежно охватывающего голову псайкера по окружности. Он полностью закрывал псайкеру его незрячие глаза, одновременно обеспечивая защиту верхней части головы и лица.
Сила, которой были наделены Нана и Гробо, превосходила и ту, что была у Барро, и силу двух других псайкеров. Именно эта сила стала той самой причиной, по которой Алонсо выбрал этих двоих для текущего задания. Ибо опыт, полученный Барро на Ферро Сильва, за который инквизитор заплатил обеими кистями своих рук, едва не прибавив к этому счету и его собственную жизнь, не прошел для Алонсо даром. Не раз впоследствии инквизитор задумывался над тем, как бы все для него сложилось, не окажись тогда рядом кадета-комиссара с латентными способностями псайкера. Или чем бы все закончилось, если бы эти латентные силы не проявились столь вовремя. И каждый раз Барро приходил к выводу, что в этом случае его расследование потерпело бы фиаско, а жизненный путь завершился в отработанных штольнях затерянного рудного мира. Чуть реже Алонсо размышлял над тем, смог бы пройти Лонгин обучение на Черных Кораблях или нет. И как бы в этом случае сложилась его дальнейшая судьба. Существовала изрядная доля вероятности, что при подобном развитии событий в будущем Барро затребовал бы его к себе в свиту. Разумеется, по завершению обучения. Впрочем, подобные раздумья были для инквизитора не характерны. Возникая крайне редко, они быстро заканчивались. Алонсо не любил ворошить прошлое, предпочитая забирать из него максимум опыта и оставлять «за бортом» то, что нельзя было бы использовать в будущем. Однако сегодня воспоминания о Ферро Сильва вновь посетили Барро, принеся с собой неприятное ощущение неуверенности и тревоги. Точно такое же, какое исходило сейчас от обоих псайкеров, едущих рядом с инквизитором, и которое нарастало с каждым часом. Вдобавок странная противоестественная безмятежность вековых деревьев, уходящих кронами высоко вверх и шелестящих оттуда листвой, действовала отнюдь не успокаивающе. Она лишь подчеркивала хищную враждебность окружавшего мира, заставляя Алонсо все больше и больше внутренне сосредотачиваться. Все это пробудило в инквизиторе еще одно подозрение, возникшее у него относительно давно, но теперь восставшее в его душе с новой силой.
Полтора года назад.
— При всем уважении, господин инквизитор, — голос полковника Хипеш звучал зло и устало. — Все части задействованы в боях. В центре города, в том секторе, о котором идет речь, сейчас идут самые жестокие столкновения с еретиками. Идти туда без сопровождения — самоубийство, а в моем распоряжении нет гвардейцев, чтобы выделить вам для прикрытия.
Слова, сказанные полковником, вызвали у Барро вспышку гнева, отобразившегося на лице инквизитора. Однако Хипеш, казалось, не придал этому значения. Мысленно Алонсо был частично согласен с полковником, что идти в одиночку, без прикрытия, в район, захваченный противником, было безрассудством. Тем не менее группа штурмовиков, вызванная Барро в качестве подкрепления и охраны, должна была прибыть на Каргадас не раньше, чем через сорок восемь стандартных часов. Что означало для инквизитора еще целых двое суток бездействия. Двое суток, в то время, когда Алонсо дорожил каждым часом.
— Как только ситуация изменится, господин инквизитор, сразу выделю вам людей, — пообещал полковник.
И когда не более, чем через десять минут после этого заверения, в передовой лагерь вошла одна рот, это показалось инквизитору Благоволением Самого Императора.
Пятая рота капитана Шайена, потерявшая в недавнем бою своего командира, отступила из зоны боевых действий под командованием комиссара Расчинского, принявшего на себя командование. Признаться, в тот момент Барро мало озаботила причина, по которой ротный комиссар принял решение отступить. Важно было лишь то, что появились гвардейцы, способные обеспечить инквизитору прикрытие, и что теперь он мог, не дожидаясь штурмовой группы, отправиться в столь значимый для него сектор. Все вопросы о принятом Расчинским решении, как и о его стойкости, возникли у инквизитора позже. По мере того, как они продвигались к центру города к намеченной Алонсо цели, инквизитор все чаще замечал выражение сомнения на лице Гордиана. Неуверенность, которую тогда продемонстрировал Расчинский, заставила задуматься Барро о твердости духа комиссара.
«Не похоже, что его решениями руководит тактический гений, — подумал тогда Алонсо, в очередной раз увидев тень неуверенности на лице Гордиана. — Это больше похоже на страх за собственную жизнь. И с этим необходимо разобраться».
До комплекса зданий, являющихся конечной целью, оставалось не более пятисот метров. Пятьсот метров, которые отделяли Барро от здания, в которое он так стремился попасть и которые полностью контролировались еретиками из «Кровавого договора».
Менее чем за час сотня гвардейцев, сопровождавших инквизитора, выбила противника из комплекса и прилегающих к нему зданий, полностью очистив от врагов близлежащие улицы. На то, чтобы разыскать архив в самом здании, у Алонсо ушло более шести часов. И еще столько же на поиски необходимых ему документов и записей. Но то, что было в результате обнаружено инквизитором, стало поистине бесценной информацией, которая помогла впоследствии раскрыть серьезный заговор. Все это время гвардейцы из роты под командованием комиссара Расчинского держали под контролем занятый ими сектор, не давая отступникам ни малейшего шанса даже приблизиться к комплексному сооружению, в котором находился Барро, после чего обеспечили доставку его самого и всего найденного материала обратно на базу.
Когда они вернулись, Алонсо уже поджидали вызванные им штурмовики, прибывшие на Каргадас раньше ожидаемого времени почти на сутки. А также полковник Хипеш с еще более мрачным и злым выражением лица, чем было у него в момент их первой встречи. Причина этого, как выяснилось позже, крылась в гибели всей третьей роты первого батальона, вместе с капитаном Эбрусом, его старым боевым товарищем.
Рота Эбруса вела бой совместно с ротой капитана Шайена в одном из секторов города. Там оба подразделения были взяты в клещи напирающих еретиков и в какой-то момент оказались отрезаны друг от друга. Потеряв более трети роты и приняв на себя командование после гибели капитана Шайена, комиссар Расчинский приказал своим людям отступать. Его гвардейцам удалось вырваться из вражеских тисков, но рота Эбруса, оставшаяся в котле без поддержки, была уничтожена полностью.
Полковник молча выслушал стандартные фразы, в которых Барро благодарил его за службу. Затем, так же молча, сложил на груди руки в аквилу. И только когда Алонсо развернулся, чтобы покинуть штаб, спросил:
— Порекомендуете представить комиссара Расчинского к награде за оказанное им содействие Святой Инквизиции?
— Нет, — холодно, в тон Хепишу, ответил Алонсо. — Комиссар Расчинский всего лишь выполнил свой долг верного сына Империума.
И когда еще раз, уже в другом месте и с другими лицами зашел разговор о том, как своевременная помощь Гордиана Расчинского помогла вернуть столь важные для инквизиции документы, Алонсо высказался в адрес комиссара более чем сдержанно. Он заявил, что в данном случае комиссар, как и бывшие под его командованием гвардейцы, всего лишь исполнили свой долг, и не более. Так что ни о какой награде речи идти не должно. После этого вопрос о награждении закрыли.
Возможно, данный эпизод со временем бы стерся из памяти Барро, если бы не известия о комиссаре Расчинском, полученные Алонсо спустя три месяца после того, как инквизитор покинул Каргадас.
Поведя свою роту в атаку, Расчинский снова оказался зажатым в клещах у противника. На этот раз он принял решение о капитуляции. Радуясь возможности завербовать в ряды «Кровавого договора» комиссара, еретики пошли на сделку. Однако оказавшись в лагере изменников, сдавшиеся в плен гвардейцы провели внезапную атаку, в результате которой была внесена смута и убиты несколько еретиков-командующих. Эти действия совместно с решительным наступлением по одному из флангов батальоном майора Вердана привели к тому, что еретики, лишившиеся командования, были отброшены назад, а большая часть города перешла под контроль сил Имперской гвардии.
— Приказал сдаться? — повторил Барро, получивший эти известия от одного из штурмовиков.
— Так точно, господин инквизитор, — подтвердил тот. — Командование считает, что это была спланированная операция с целью проникнуть на базу еретиков, чтобы уничтожить верхушку командной структуры.
Алонсо не ответил. В этот момент он вспоминал выражение сомнения и страха на лице Гордиана. А следом представил полковника Хипеша и то, как он спрашивал: «Порекомендуете представить комиссара Расчинского к награде?»
Барро выпал из раздумий и нахлынувших воспоминаний. Едва заметно нахмурившись, он посмотрел на сидящего рядом аколита:
— Твои наблюдения, — произнес Алонсо так, чтобы его услышал только Оз, и добавил: — Ты знаешь о ком я.
Саннджифу вернул взгляд инквизитору, всем своим видом давая понять, что не забыл наставлений, полученных им еще на борту «Молота Победы».
— Ничего, что можно было бы инкриминировать, господин инквизитор.
На лице Барро отобразилась легкая задумчивость, под которой, как под маской, скрывалась тревога.
— Следи за ним. За любыми изменениями в его поведении, — приказал он, задержав строгий взгляд на аколите.
— Будет исполнено, инквизитор, — с легким поклоном ответил Саннджифу.
— И за комиссаром Хольмг, — добавил Алонсо. — Я желаю быть уверенным в них обоих. Полностью.

ТРЕБОВАНИЕ №14 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Деревообрабатывающий комбинат «Болд». Общая площадь 11,7 квадратных километров. Расположен в дождевых лесах Зоры-5 — обширном регионе влажно-тропических вечнозелёных широколиственных лесов общей площадью более 6 миллионов квадратных километров. Единственным трактом, связывающим комбинат «Болд» с космопортом «Иллун», является PkP/2, общей протяженностью 1794 км. Большая часть лесных массивов проходит по категории дикие, неизведанные земли, подлежащие изучению и последующему освоению.
Подписано и заверено.

Неприятное чувство, словно на него обращены взгляды всех, кто его окружал, неотрывно следовало за Гордианом. Еще с самого начала, когда комиссар узнал под чьим командованием будет находиться тактическая группа, к которой его приписали, у Расчинского возникли двоякие чувства. Без всякого сомнения, рота гвардейцев, бывшая тогда под его непосредственным командованием, блестяще справилась с задачей, поставленной инквизитором. Они обеспечили ему безопасность и помогли в получении документов и сведений, которые, как стало известно в дальнейшем Гордиану, оказались весьма значимыми для Святой Инквизиции. Данную заслугу Расчинский без всяческих сомнений вменял себе, и это давало ему повод думать, что и Барро разделяет данное мнение. Но, помимо этого, было одно воспоминание, которое комиссар старался не поднимать из памяти и которое сегодня так отчетливо явилось ему во сне.
Месяцем ранее.
— Вас можно поздравить с повышением? — на лице Оршана отобразилась улыбка, но Гордиан не почувствовал в его словах искренности; скорее, это было похоже на зависть.
— Сомневаюсь, что мое повышение произойдет в скором времени, — сдержано отозвался Расчинский. — Не велика заслуга удачно оказаться в нужном месте и в нужное время.
На самом деле Гордиан лукавил. Осознание того, как вовремя он появился в штабе командования, чтобы оказаться полезным одному из инквизиторов, поднимало самооценку комиссара и придавало более достойную окраску его действиям, совершенным до этого.
— Вы, должно быть, неверно меня поняли, — Оршан вновь изобразил улыбку. — Я имел в виду ваше гениальное тактическое решение сдаться в плен, чтобы оказаться ближе к верхушке командного состава противника.
Улыбка на лице Сигизмунда стала еще шире и теперь не казалась Расчинскому выдавленной из зависти, больше напоминая хищный оскал.
— Как вы определили, что вас приведут в главной лагерь? — продолжил между тем Оршан. — Интуиция? Данные разведки, о которых было известно только вам и о которых вы благоразумно умолчали в отчетах? Или это вы и называете скрытым талантом оказываться в нужном месте и в нужное время?
Гордиан уже не помнил, что ответил тогда Сигизмунду. Их отвлекли от разговора вызовом в кабинет комиссара-Генерала Скрасноу. А продолжить данную беседу потом у них не представилось возможности. Чему, на самом деле, Расчинский в глубине души был только рад.
Но когда спустя неделю после этого, Гордиану пришел приказ о его новом назначении в разведывательно-сапёрную роту в батальонную тактическую группу при инквизиторе Барро, он вновь вспомнил ту беседу с комиссаром Оршаном. Расчинский так и не узнал, обладал ли на момент их разговора Сигизмунд информацией, что предыдущее назначение Гордиана отменено и подписан приказ о новом, или нет. Причем не просто так, а по требованию самого инквизитора. После у Расчинского и вовсе закралось сомнение, не сам ли Сигизмунд поспособствовал принятию данного решения благодаря дальнему родству с комиссаром-Генералом Уильямсом Джонсоном Скрасноу. Ходили слухи, что довольно молодой и подающий надежды на прекрасную карьеру, комиссар Оршан, приходился Уильямсу Скрасноу племянником. И что несмотря на седины, коммисар-Генерал частенько прислушивается к мнению своего одаренного проницательностью родственника, а возможно, что и будущего преемника.
Гордиан оттер ладонью лицо, прогоняя от себя остатки сна вместе с воспоминаниями, что он принес. Это место, этот лес, гвардейцы и офицеры, что его окружали, и все задание в целом все больше вызывали в душе комиссара Расчинского чувство безотчетной тревоги и неизбежности чего-то совершенно неприемлемого. Надвигающегося фатума, избежать которого в грядущем будет совершенно невозможно.
— Любимый Бог-Император, прости своему слуге его грехи, и помни — я всего лишь человек, — прошептал он и вдруг с какой-то отчетливой ясностью понял: это литания «Прощения», которую полагается читать перед близкой смертью.
«Я умру здесь? Но я не хочу…»
Эта мысль ударилась в мозгу подобно птице, бьющейся о решетки собственной клетки.
«Я не умру здесь, — решил про себя Гордиан, поднимаясь из спальника. — Не здесь. Не сейчас».
Когда спустя десять минут прозвучала команда «Подъем», Расчинский уже полностью забыл ночное видение, смутившее его душу.
За несколько дней продвижения вглубь материка, сплошь поросшего непроходимыми джунглями, гвардейцы батальона не встретили ни одной живой души, если не считать многомиллиардную армию кровососущих насекомых, готовых беспощадно атаковать днем и ночью, находя для этого малейшие зазоры в одежде и снаряжении. Палатки не спасали, а москитных сеток, которые могли бы хоть как-то облегчить положение, не было. Так что спастись от гнуса получалось только в душных кабинах и десантных отсеках, где приходилось дышать кислым, смрадным воздухом, пропитавшимся запахом пота, исходящим от гвардейцев. При этом, по ощущениям могло показаться, что тебя под монотонный рев двигателей тушат в собственном соку на медленном огне. Ночь приносила с собой прелое благоухание и хищные тревожные звуки, раздающиеся вдали, но не приближающиеся.
— Если это единственные ксеносы, что здесь есть, мы напрасно потратили уйму времени и почем зря извели просто хренову тучу святого прометия, — капитан Ирати Уокер размашистым движением ладони провел по рукаву, раздавив горсть кровососущих тварей, облепивших форму. — Хотя я бы израсходовал его еще больше, если бы им только можно было выжечь всю эту гнусь.
Бросив взгляд чуть дальше того места, где расположилась на отдых его рота, капитан увидел, как к высокому навесу, под которым красовались штандарты с аквилами и молитвами, начали стягиваться гвардейцы и офицеры.
— Интересно. Если не шевелиться, эти твари тебя полностью сожрут? — Уокер поднялся на ноги, разогнав насекомых, которые разлетелись с тонким злобным зудом, и оправил форму. — Рота, на молитву становись!
Лагерь мгновенно пришел в движение. Расположившиеся прямо на земле, гвардейцы поднимались, занимая свое место в строю.
— Все готовы? — голос подошедшего комиссара Янга показался капитану излишне резким, впрочем, как и всегда.
Все те два года, что Ирати Уокер служил с Кастором Янгом, отношения между капитаном и комиссаром продолжали оставаться напряженными, как в самый первый день их знакомства.
В самый свой первый день комиссар Янг, заметив небрежное воинское приветствие у нескольких гвардейцев, тут же устроил им показательную порку перед всей ротой. И в последующие годы в полной мере оправдывал свое прозвище «Бича Императора». Не терпящий неряшливости, лени и праздности, Кастор Янг изживал эти пороки, как и любые другие, везде, где только появлялся. Причем со всей строгостью, которую только мог проявить. Любая мелочь или оплошность не проходила мимо его требовательного придирчивого взгляда, и не одна спина испытала на себе силу комиссарского хлыста.
За это личный состав роты пехотного подразделения 49-го Андорского полка платил Кастору глубокой неприязнью. Где-то на грани между страхом, ненавистью и глубочайшим пиететом, поскольку за все это время сам Янг ни разу не допустил ни малейшего повода усомниться в собственной безупречности. Своеобразным венцом стал эпизод, произошедший более полугода тому назад. Тогда 49-ый Андорский вел боевые действия в местности, где кроме еретиков, против которых он воевали, была только грязь. Размытая сезонными дождями земля превратилась в бесконечное болото. Создавалось ощущение, что оно повсюду, и что даже осадки, которые бесконечным потоком низвергались с небес на полузатопленную землю, тоже были грязью. Тогда, после длительного марш-броска по бездорожью, Ирати был уверен, что у комиссара претензий к внешнему виду гвардейцев поубавиться и что сам Кастор «измажется, как обычный рядовой». Но когда спустя не более четверти часа после того, как они прибыли в гарнизон, капитан своими собственными глазами увидел Янга, входящего в штабную палатку, одетого так, словно он был на параде, и осознал, что на блестящих сапогах комиссара нет ни единого пятнышка, Уокер только сплюнул в сердцах. И пока Янг был на заседании штаба, Ирати лично пошел «выдавать мотивирующих люлей» личному составу, чтобы те привели себя, оружие и амуницию в надлежащий вид. После чего навсегда похоронил надежду на малейшее послабление от их ротного комиссара.
— Так точно, комиссар, — Уокер сотворил аквилу на груди.
Кастор прошелся кавалерийским шагом вдоль шеренги стоящих на вытяжку гвардейцев. Сам Ирати, бросив взгляд на своих орлов, заметил одного, стоящего во втором ряду, быстрым движением поправляющего стойку ворота. В этот же момент движение комиссара едва замедлилось, и он на долю секунды задержался, одарив гвардейца пристальным взглядом. Когда Янг возобновил движение, переведя взгляд с этого гвардейца на следующего, Уокер внутренне выдохнул. И только после того как комиссар, развернувшись к нему спиной, все той же кавалерийской походкой направился к походному Храму Императора, вновь сложил руки на груди в аквилу.
— Всеблагой Защитник… — тихо и на едином дыхании произнес он, после чего скомандовал. — Рота, на молитву, шагом марш!
Выстроившиеся в колонну гвардейцы уже подходили к возвышающемуся куполу походного Храма, когда оттуда вышел инквизитор. Следом за ним следовал аколит, о чем-то докладывая своему патрону. Будучи выше Барро, Саннджифу склонился так, чтобы его речь была слышна только инквизитору. Барро напротив — шел глядя строго перед собой и не поворачивая головы, из-за чего со стороны могло сложиться впечатление, что он не слушает своего подчиненного. Позади них, сопровождаемые штурмовиками, шли два псайкера. О том, что два оборванца именно псайкеры, свидетельствовали как стволы дробовиков, направленные каждому из них в затылок, так и однотипные рубища с глубокими капюшонами с соответствующей символикой.
Уокер невольно внутренне поежился. Подобные нелюди, как псайкеры, вызывали у капитана стойкое отвращение. Несмотря на то, что в каждом полку Имперской гвардии обязательно был приписанный полковой псайкер, а порой и не один, и 49-ый Андорский не был в данном вопросе исключением, Ирати так и не перестал испытывать к наделенным псайкерской силой стойкого пренебрежения. Капитан считал их уродами, подозревая каждого в том, что однажды, не справившись с клокочущей внутри него силой, он станет источником смертельной опасности, которая непременно погубит всех, кто будет в тот момент находиться рядом. Этого отношения не смогло изменить ничто. Ни то, что несколько лет назад именно благодаря псайкеру их полк благополучно избежал потерь на заминированном поле в момент решающего наступления. Ни тот факт, что данные псайкеры входили в свиту инквизитора, а следовательно, были отобраны им лично.
Проходя мимо, и салютуя инквизитору, Уокер заметил, что из-под подола того псайкера, что был ниже ростом, свисают вериги. Это заставило капитана напрячься еще больше. Когда-то, несколько лет назад Ирати услышал, что вериги надевают на тех из псайкеров, чьи силы представляют из себя наибольшую опасность и менее всего поддаются контролю.
Лишь полностью с ними разминувшись, Уокер с облегчением выдохнул. А когда вступил под своды Храма, то с удвоенным рвением вознес молитвы Бессмертному Императору, моля Его защитить от всего, что могло быть связано с варпом и его губительными силами.
Она проскользнула в палатку почти бесшумно, мягко ступая по земле. Палатка была совсем крошечная, но им и не требовалось много места. Следом за четырьмя псайкерами в палатку вошли два штурмовика. Они заняли привычные места с двух сторон от входа, с дробовиками наизготовку, готовые поразить любого из четверых, кто хоть на миг потеряет контроль над собой и своими силами. Подобная охрана стала для Наны давно привычной, но сегодня она испытывала неприятное беспокойство, и замершие в паре метров от нее штурмовики только усиливали его. Медленно, стараясь не звенеть цепями, обвивающими ее запястья, грудь и талию, девушка улеглась на положенное ей место рядом с другим псайкером. Гробо. Она закрыла глаза, стараясь избавить свой ум от того приступа отчаяния, которое вдруг охватило все ее естество, когда, проносясь неудержимым потоком в сознании замелькала череда образов, тянущих нервы и выпивающих силы.
…Он лежал обессиленный под резкими порывами колючего ветра. Все его тело казалось иссушенным, и от нестерпимой жажды жгло огнем нёбо. Боль и скрежет в голове превращались в рвущие сознание когти, и выступающая под их ударами кровь источала жар, словно это была кипящая смола.
В попытке подняться он нащупал флягу и, вцепившись в нее обессиленной рукой, с трудом оторвал от земли. Он поднес горлышко к пересохшим губам, тратя на это движение последние крупицы своих сил.
Разрывая покрытые струпьями уголки рта, сдирая истерзанные лоскуты кожи с губ, он жадно припал к пласталевой горловине, ненасытно втягивая в себя долгожданную воду.
Но приятная прохлада не облегчила его страданий. Вместо этого горячая и густая жидкость обожгла нёбо. В тот же миг он попытался оторваться от фляги, но понял, что намертво прилип к ней распухшим ртом. И тогда нечто омерзительное, вкуса испражнений и крови начало подкатываться к его горлу и втекать в него через воспалившуюся гортань.
Невероятным усилием, собрав воедино психические и физические силы псайкер оторвал флягу от кровоточащих губ и отбросил ее подальше от себя.
С противным бульканьем содержимое фляги начало вытекать наружу. Черная, дурно пахнущая кровь растекалась медленно и неотвратимо. Она подбиралась все ближе к распростертому псайкеру, как хищник подходит к обездвиженной жертве, у которой не осталось и крошечной надежды на спасение.
Ощутив липкое прикосновение на своей дряблой коже, псайкер попытался подняться, но вязкие тенета засасывали его лишь все глубже в свои чавкающие объятия.
Психические силы были на исходе, и все же он вновь ими воспользовался. Оторвавшись от земли псайкер поднялся вверх, астральным взором оглядывая то, что происходило внизу. Там, насколько хватало глаз простиралось черное море кипящей густой крови, от которой разносился запах гнили и смерти. С трудом вращая головой, Гробо осмотрел себя и понял, что это он сам исходит кровавым потом. Потоки крови вытекали из его отворившихся вен, сбегая ручейками вниз по изнемогающему от боли телу. Тошнотворный запах усилился настолько, что дышать стало нечем, и псайкер начал жадно ловить воздух порванным ртом. Он попытался закричать, но вместо крика исторг алый фонтан горячих брызг, вместе с которыми из его опустевшей груди вырвался последний вздох…
Видение рассыпалось тончайшими лоскутами праха. Осторожно и бесконечно медленно Гробо выдохнул. Его опустошенная, худая, неестественно вогнутая, словно вмятая от удара, грудь замерла под рубищем, в ожидании нового вдоха. Он уже потянулся за притоком так желаемого всем его естеством воздуха, когда на границе сознания различил одинокую слезу, исторгнутую разумом лежащей рядом Наны. «Мы обречены», — скорбно пропела она, соскальзывая и разбиваясь о завесу реальности.

ТРЕБОВАНИЕ №15 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
За злостное нарушение дисциплины, кражу Имперского имущества и саботаж, рядового Имперской Гвардии Каршана приговорить к несению вечного служения в штрафных частях.
В виду особой ситуации и невозможностью передать рядового Каршана Адептус Арбитрес для приведения наказания в исполнение отсрочить исполнение данного приговора до завершения текущей боевой задачи.
В качестве меры наказания до времени исполнения отсроченного приговора применить по отношению к рядовому Каршану дисциплинарное взыскание.
Подписано и заверено.

Первый час Каршан, казалось, никак не реагировал не происходящее вокруг. Он неподвижно лежал в той скрюченной позе, в которой его, полностью раздетого и связанного «козлом», закинули на горячую броню «Гончей». Очевидно, давало себя знать то алкогольное опьянение, в котором его обнаружили.
Каршана нашли утром в состоянии «вдрабодан» возле одной из «Адских Гончих». На лицо были и слив прометиума из цистерн (инструмент для перегона, шланг, несколько переходников с воронками и горелка лежали тут же на месте преступления), и саботаж, и употребление спиртного, не говоря о злостном нарушении дисциплины. Без малейшего сопротивления, что было только лучше для него самого, нарушитель дал себя связать, отключившись еще до того, как его доволокли до комиссара. Там под мощными ударами Кастора Янга незадачливый гвардеец пришел в себя. И даже смог выслушать приговор комиссара, оставаясь, насколько это было возможно, в сознании. Однако весьма скоро, едва его передали товарищам по роте, которые тут же принялись его раздевать и надлежащим образом «упаковывать», снова уплыл в забытье.
Лишь к началу второго часа Каршан начал подавать признаки жизни и нарастающего беспокойства. Из-под отвратительной кишащей массы гнуса, которая плотно покрыла все тело несчастного, послышались нечленораздельные звуки, которые, впрочем, очень скоро начали переходить в стоны. Поначалу тихие, они становились все громче, пока не перешли в долгие и протяжные завывания. Лишенный возможности пошевелиться и отогнать от себя кровососущих тварей, устроивших пир на его теле, Каршан начал извиваться под тугими ремнями, которыми ему стянули локти и лодыжки. Но эти попытки движения причиняли гвардейцу только еще большие страдания. Помимо прочего, броня, на которую его положили, начала понемногу накаляться и жечь в тех местах, где гвардеец соприкасался с ней кожей. Еще через час наказанный уже скулил не переставая, взывая к состраданию, не забывая клясться Богом-Императором, что никогда более не допустит ничего подобного. И что он только того и желает, чтобы ревностно служить, исправно исполняя свои обязанности по уничтожению ксеносов, мутантов и еретиков во Славу Всеблагого Пастыря человечества и для окончательной победы Империума во всех мирах.
Шагающие рядом с транспортом, гвардейцы безучастно взирали на муки провинившегося товарища, шепотом переговариваясь о преимуществах и недостатках подобного наказания. Не все, но большинство сходились на том, что Каршан еще «дешево отделался» и что несколько часов «на гнусе» намного лучше, чем провести остаток жизни в штрафбате, а то и вовсе быть расстрелянным.
— Лучше молчи, — бросил монотонно подвывающему страдальцу проходивший мимо сержант. — И моли Бога-Императора, чтобы после того, как тебя снимут с брони, тебе вернули амуницию и оружие, а не шлепнули на месте в назидание остальным.
Возможно, до этого Каршану подобная мысль не приходила в голову. Но теперь, услышав о перспективах оказаться казненным после дисциплинарного взыскания, провинившийся гвардеец сразу же начал громко, с новой, удвоенной силой заверять всех окружающих, что будет сражаться без устали, пока существует хоть один ксенос или мутант. И что он не будет знать покоя, пока хоть один из миллиардов миров будет продолжать оставаться под властью еретиков и предателей. При этом Каршан приложил изрядные силы, чтобы речь его оставалась внятной и отчетливой, была достаточно громкой, чтобы докричаться до комиссара или капитана, и содержала при этом как можно меньше болезненных стонов и восклицаний. И даже тогда, когда через несколько часов он уже совершенно не мог сдерживаться от того, чтобы не кричать в голос, Каршан все еще не забывал сквозь крики клясться в верности Бессмертному Императору и Империуму, обещая посвятить всю свою оставшуюся жизнь военной службе, если только его простят и дадут второй шанс.
В конечном счете его отвязали и отправили к медикам, но лишь для того, чтобы те убедились, что жизни гвардейца не нанесено непоправимого вреда, строго запретив давать провинившемуся любые болеутоляющие средства. Считалось, что все последствия экзекуции должны только усиливать эффект от наказания, за исключением случаев, когда отсутствие срочной медицинской помощи привело бы к незамедлительной смерти наказуемого. Так что, получив болезненную инъекцию против возможного заражения после столь многочисленных укусов местной фауны, гвардеец был возвращен в строй для дальнейшего марша уже своим ходом.
Барро вслушивался в тишину, погрузившись в состояние транса. Рядом с ним, также отрешившись от всего, что их окружало, лежали два псайкера. Нана, свернувшись болезненным клубком у самых ног инквизитора, то и дело вздрагивала своим тонким телом. Гробо сидел, обхватив руками костлявую голову, покрытую глухим капюшоном. Оба они сейчас поддерживали ментальную связь с Алонсо, который направлял и контролировал их. Оз зорко наблюдал за происходящим, готовый в любой момент прийти Барро на помощь. А двое штурмовиков сидели, каждый напротив одного из псайкеров, направив на их головы стволы своих дробовиков.
Алонсо искал. Но эти старания, как и старания двух его помощников не давали никакого результата. Он не чувствовал ничего, словно находился рядом с «пустым», начисто блокировавшим его способности. Тревожные сны, начавшие посещать инквизитора с первого же дня их высадки и постепенно переходившие в грозные кошмары, не давали объяснений происходящему. Они лишь усиливали предчувствие Барро, что он опоздал, и теперь они движутся в огромную пасть, готовящуюся поглотить их всех до последнего.
После очередного часа неудачных попыток нащупать хоть что-то инквизитор отступился. Получив его незримый приказ, первым зашевелился Гробо. Он дернулся всем телом, с болезненным стоном возвращаясь из мира грез в настоящее. Следом за ним подала признаки жизни Нана. Она слабо шевельнулась, силясь подняться, но смогла оторваться от пола лишь с третьего по счету, раза.
До наступления темноты Алонсо предпринял еще две попытки прощупать местность. Обе они не увенчались успехом, как и все предыдущие.
С приходом ночи уверенность в ожидающей их ловушке, усилилось.
«Мы опоздали, — думал Барро, стоя на молитве в походном Храме и погрузившись в собственные раздумья. — Я опоздал. Нечто уже пришло в движение и поджидает меня».
Инквизитор вышел из Храма. Следом за ним неотступно последовал Оз. Ночное небо над лесом готовилось разразиться очередным тропическим дождем.
Алонсо развернулся к Саннджифу и распорядился:
— Прикажи усилить охрану псайкеров.
— Да, господин инквизитор, — получив приказ, Оз удалился почти мгновенно.
Про себя Барро отметил, в который уже раз, насколько быстро реагировал на его распоряжения этот подающий большие надежды аколит.
«Еще десяток лет, и…» — пронеслось в голове Алонсо, пока он двигался к своей палатке.
Первая капля сорвалась с неба как раз тогда, когда инквизитор вступил под брезентовый навес, а следом за этим разразился гром. Под звуки начинающейся грозы Барро уселся на спальник, заменяющий ему постель.
«Из него получится отличный инквизитор, — снова промелькнула недавняя мысль и, внезапно трансформировавшись, вызвала незримый укол тревоги. — Получился бы. Если бы он выжил».
Алонсо резко открыл глаза, не понимая, как он мог заснуть, не заметив этого.
«Это место целенаправленно выматывает, сея в душе зерна страха, — подумал инквизитор, расстилая спальник и ложась. — Но неужели я опоздал НАСТОЛЬКО…»
Его глаза закрылись почти мгновенно, и Барро вновь провалился в сон. Стремительно и неотвратимо, словно срываясь в бездонную пропасть.
…Тугой канат свивался и свивался из жил и вен, становясь живыми змеями. Их тела извивались в судорогах, двигаясь по изумрудной траве, блестевшей в непроглядном океане черноты. Он сделал шаг и почти тут же, ощутив скольжение на обманчивой поверхности, пошатнулся. Он едва удержался на подгибающихся ногах. Резко в ноздри ударил отвратительный смрад гнилого мяса, кишок и человеческих испражнений. Он попытался вырваться из цепких объятий ночных видений, но кошмар, впившийся в его сознание, не желал отпускать свою жертву. Перед оцепеневшим от ужаса взором начали проноситься видения смерти.
Алонсо был окружен людьми. Разными. Облаченными в военные мундиры и в рясы служителей Бога-Машины. На некоторых были величественные одежды Экклезиархов, на иных скромные комбинезоны разнорабочих. Знать, настоятели из Схолы Прогениум. Инквизиторы, как он сам. Комиссары и арбитры. Все они, до единого, кто стоял рядом с ним, умирали один за другим самыми разнообразными смертями. Вот невидимая рука взрезала горло арбитру и он, издавая глухие, булькающие звуки, повалился на землю. Следом, внезапный взрыв разорвал на части комиссара, сжимающего в руке меч. Голова представителя Святой Имперской Инквизиции раскололась и подобно высохшему ореху разлетелась в прах, будто от удара силового молота. Пытаясь удержать окровавленными руками вываливающиеся внутренности, рухнул на землю Экклезиарх, и его праздничные одежды окрасились в кровавый пурпур.
«Это ты повинен!»
От звука этого голоса словно пораженные громом упали еще несколько человек, взрываясь кровавым дождем, разрубаемые невидимыми лезвиями, исходящие кровью из ужасных немыслимых ран.
«Это ты повинен!»
Голос продолжал обвинять, разжигая в душе пожар раскаяния и боли. Но Барро искал и находил в себе силы не поддаваться этому гласу и тому чувству, что тот внедрял в сознание инквизитора.
«Неси волю Императора как факел, разгоняй им тени. Очищай мир от нечисти, — Повторял Алонсо, напрягая все свои псайкерские силы, чтобы вырваться из пут сна. — Есть лишь Его Воля, и Закон Его. Смелый — это тот, кто все понял, и при этом не испугался. Ибо страх убивает веру».
Теперь он говорил в унисон с Голосом. И чем тверже становились мысли Барро, тем тише делался Голос.
Наконец сконцентрировав все свои силы псайкера, Алонсо удалось пробудиться. Резким движением откинув спальник, еще не открыв полностью глаза, инквизитор сел, тяжело дыша. Его веки уже начали приподниматься, изгоняя ужас ночного видения, когда в последнем мгновении, перед тем как исчезнуть окончательно, недавний кошмар вспыхнул последним эпизодом.
…Мерцающая в темноте трава кишела телами змей. Извиваясь, они сплетались в один большой клубок, пока тот не запульсировал, превращаясь в портал. Начав переливаться неземными цветами, он задрожал, и из его зияющих глубин показалась фигура великана, облаченного в керамитовую броню. А потом…
Мир вокруг космодесантника хаоса вспыхнул алым, и на красном керамите древних доспехов проступили нечестивые символы и письмена.
Барро вздрогнул.
Портал сотрясся, рассыпаясь змеями. Их толстые мерзкие тела начали расползаться в разные стороны, образовывая восьмиконечную звезду…
Широко распахнув глаза, Алонсо вскочил на ноги. Больше сомнений не оставалось. Он опоздал с прибытием.
Озираясь по сторонам, сам до конца в это не веря, Барро прошептал:
— Предавшие.

ТРЕБОВАНИЕ №16 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из личных записей инквизитора Барро.
Дата:
«Оз!»
«Да, господин Барро».
«Найди проповедника Пирса, комиссара Луин и подполковника Би. Скажи, что я их жду. Немедленно».
«Будет выполнено, господин Барро».
*слышны удаляющиеся шаги на заднем фоне*
«Дневник. Запись № 117. Я опоздал. Еретики открыли портал. Я стремился успеть и помешать им до его активации. Они опередили меня. Я подготовился к тому, что на планету может начаться вторжение, как это произошло на Ферро Сильва. Я ожидал, что если подобное случится, то нам придется столкнуться с ксеносами, мутантами или монструозными хищниками… Они пошли дальше. Нам предстоит столкнуться с проклятыми Легионами.
У нас нет права на ошибку, права на провал операции. Поражение покроет нас позором и станет несмываемым грехом перед Лицом Бессмертного Императора. Да защитит Он нас и наставит».
*на заднем фоне слышны приближающиеся шаги нескольких человек*
«Проповедник Пирс, подполковник Би и комиссар Луин прибыли по вашему распоряжению, господин Барро».
«Входите, господа. У меня для вас информация чрезвычайной важности».
*запись обрывается*
Подлежит возврату в архив.
Подписано и заверено.

С первых часов продвижения «по территории, предположительно, контролируемой противником», капитан Карбоне без устали гонял разведку во все стороны, чтобы обеспечить максимум информации. Однако раз за разом бойцы возвращались «с пустыми руками», не обнаруживая ни малейшего присутствия врага. Дальние рейды также не дали никаких результатов. Складывалось впечатление, что либо никакого противника в округе нет и в помине, либо он настолько хорошо маскируется, что его просто невозможно обнаружить.
В своих молитвах Орци взывал к Бессмертному Богу-Императору, чтобы по факту подтвердилось первое из предположений и чтобы батальон выполнил поставленную перед ними задачу так же легко и беспрепятственно, как сейчас продвигался к намеченной цели. Единственное, что не давало покоя Карбоне — то, что не было обнаружено и присутствия рабочих, занятых на вырубке лесных массивов. А те несколько временных лагерей размещения, обнаруженных разведкой, судя по всему, были заброшены многие месяцы назад. Правда, учитывая огромные массивы леса, тому, что батальон так и не встретил на своем пути местных рабочих, объяснение могло быть весьма простое и прозаичное. И о том, чтобы так оно и было, Карбоне неустанно молил ВсеЗащитника.
По мере продвижения вглубь лесного массива беспокойство в душе опытного капитана разведчиков усиливалось. С каждым днем, когда Орци отправлял в очередную разведгруппу, его все чаще преследовала навязчивая мысль, что на этот раз они не вернутся или найдут нечто, что лучше было бы не находить. Надежда, что это пустая нервозность, таяла, как снег под лучами солнца — быстро и неотвратимо, и к полудню шестого дня капитан получил подтверждение своих опасений. И его последние надежды на то, что задание пройдет гладко, разбились в прах.
С каменным лицом Карбоне выслушал доклад сержанта Рутберга об их находке. Сам сержант был бледен, что было совершенно не удивительно, учитывая то, что ему совсем недавно пришлось обнаружить.
— Вольно, сержант. Отделению отдыхать, — приказал Орци и добавил: — Никому ни звука.
— Так точно, — Рудберг отдал воинское приветствие, перед тем как вернуться к своему отделению.
Глядя сержанту в спину, Карбоне тяжело выдохнул:
— Всеблагой Защитник…
И не желая доверять полученную информацию воксу, направился в сторону КШМ*.
Гвардейцы, прибывшие к месту обнаружения ритуала, выгружались из транспорта, быстро занимая позиции по периметру места вырубки. Обеспечивающие сопровождение командования прошли вперед и, образовав «коридор», остановились, пропуская старших офицеров. Первой шла комиссар Луин, по правую руку от нее подполковник Би, а на шаг позади следовало отделение разведчиков, обнаруживших страшную находку. По мере приближения их группа замедлялась и, не дойдя до эпицентра обряда всего пары метров, остановилась вовсе, замерев в тягостном молчании.
Восемь тел были развешены по центру большой площадки в форме причудливой остроконечной звезды. Чудовищно изуродованных, с полностью содранной кожей, жертв распяли на деревянных крестовинах, соединенных межу собой в единый знак хаоса. Выражения невообразимых страданий и мук стали посмертными масками для восьми людей. И немой крик, вырывающийся из перекошенных безгубых ртов мертвых, вселял ужас в сердца тех, кто лицезрел эту безмолвную картину бесконечных глубин боли и кощунственных надругательств.
Обнаженные мышцы всех жертв были аккуратно подняты от костей, после чего переплетены между собой в замысловатые руны. Сплетенные волокна невероятно исковерканной плоти складывались в ужасающую вязь, идущую по телам несчастных. Зашифрованные послания из покрытых засохшей кровью рун были разной длины, и для того, чтобы текст послания выглядел единым, страдальцам отсекли неиспользованные части конечностей либо наоборот — «надставили» отрезанными частями. Там, где конечность была отнята, чуть выше среза шел медицинский жгут, не позволяющий жертвам истечь кровью раньше срока, что наводило на страшную мысль. И ампутация, и снятие кожи, и остальные запредельные в своей жестокости действия производились тогда, когда люди были еще живы. Об этом же свидетельствовал и другой факт. Рты несчастных были разорваны у самых уголков губ, где скопились обширные кровавые подтеки, а челюсти вывернуты и распахнуты во всю свою ширь. Глаза, черные от скопившейся там крови, также были распахнуты максимально широко и приходилось лишь удивляться, как посиневшие от напряжения веки, еще продолжают удерживать глазные яблоки, которые от напряжения казались намного больше обычных. В довершение устрашающего пейзажа лучи нечистой звезды, сложенной из тел несчастных страстотерпцев, продолжали несколько машин, которые, должно быть, использовали вырубщики леса в своей работе. Технику расставили по восьми направлениям немного небрежно, словно подчеркивая не принципиальность данного действия, которое в отличие от проведенного над жертвами обряда, было лишь штрихом, предпринятым по прихоти, но не более того.
Минутную заминку, прерываемую короткими воззваниями к Императору и Его Святым, и звуками исторгаемой желудками пищи у тех, кто оказался менее стойким, оборвал резкий окрик Луин.
— Отделение…
Комиссар не успела назвать тех, кому собиралась отдать приказ убрать тела. Ее голос заглушил звук внезапно заработавшего мотора одной из машин. Огромный буксировочный транспорт на шасси «Атланта», который использовали для выкорчевывания и перевозки вековых деревьев, покачнулся на неровной освобожденной от стволов и уходящей чуть под откос почве. Спустя мгновение он подался чуть вперед. От этого движения, должно быть каким-то чудом, изменил положение один из его рычагов, отчего громоздкая машина ожила. Зарычав, как раненный зверь, выплевывая из-под широких траков комья налипшей на них умягченной дождями почвы, буксир рванулся в сторону леса. Резкий звук и неожиданное движение заставили большинство гвардейцев вздрогнуть, не оставив равнодушным даже офицеров. Но то, что произошло в следующее мгновение, предугадать было совершенно невозможно.
Одно из тел у которого недоставало части левой ноги и всех пальцев на руках, вздрогнуло. В его вытаращенных глазах, совершенно потерявших сходство с человеческими, среди разорванных капилляров и сгустков крови вспыхнуло осмысление. Распахнутый в беззвучном крике рот, зашевелился, силясь свести вместе окровавленные губы и что-то произнести. Звук, более походивший на мычание, завибрировал, и стало видно, как в такт этой вибрации задрожали сплетенные на шее мышцы. Медленно, из-под выпученных побагровевших белков потекли кровавые слезы. Крупные соленые капли сползали по лишенному кожи лицу, и к ужасу людей, стало понятно, что это причиняет несчастному дополнительную пытку, коих и без того было причинено ему невообразимый океан. Немыслимо страдающий человек пытался сдержаться, но от этого поток слез лишь усилился, добавляя новых мук.
Никто не заметил, как перестал рокотать мотор машины. Но все услышали слово, в которое, наконец, сложились нечленораздельные стоны несчастного.
— Умоляю…
Огромные, полные ужаса и боли зрачки, подернулись мертвенной пеленой. Сдвоенные морщинки на лбу Барро стали еще отчетливее и углубились. Попытки псайкеров считать из сознания умирающего хотя бы толику его воспоминаний провалились. Пока Гробо еще пытался просканировать умерший мозг, ища в нем последние ускользающие потоки образов, Нана с шумом выдохнув, повернулась в сторону Алонсо. Она уперлась в инквизитора взглядом своих покрытых бельмами, глаз, ожидая взыскания за свою ошибку и не выполненную задачу.
— Довольно! — резкий окрик Барро заставил Гробо вздрогнуть.
Псайкер неловко, чуть пошатываясь, поднялся от распростертого на земле тела, развернувшись в сторону инквизитора всем корпусом.
— Этого к остальным, — скомандовал Алонсо и двое штурмовиков тут же принялись оттаскивать изуродованный труп к большому костру.
Там последняя из жертв воссоединилась с догорающими останками других несчастных, и черный удушливый дым, отходивший от огня, повалил с новой силой. Несколько из гвардейцев, стоящих в оцеплении, поправили респираторы на лицах, но смрадный запах горелого мяса все равно забивался им в ноздри.
Барро повернул голову к аколиту:
— Возвращаемся, — бросил он, направляясь к транспорту, стоявшему неподалеку.
Следом за инквизитором последовали оба псайкера, как обычно сопровождаемые штурмовиками. Последним в КШМ погружался Саннджифу.
— Можете снимать охранение, — распорядился он, обращаясь к лейтенанту Варроу, командующему оцеплением.
— Так точно, господин Оз, — ответил тот, и в бусине вокса послышались короткие команды, отдаваемые лейтенантом личному составу.
Всю последующую дорогу до самого вечера, пока батальон не встал на ночевку, Алонсо не покидал машины. Он вместе с Нано и Гробо погружался в транс в попытке разыскать энергетический след или отпечаток, который бы дал наводку о том, что на самом деле происходило на планете и с какими силами им предстояло столкнуться. Но каждый раз им препятствовала чужеродная сила. И хотя Барро не сомневался в том, что обряд, которому он так стремился помешать уже проведен, и что портал, ведущий на Зору-5 уже активирован, никаких доказательств этому ни он, ни оба псайкера так и не смогли получить. Поэтому, не имея представления о том, где сейчас могут быть сосредоточены силы врагов, инквизитору оставалось лишь продолжать следовать намеченным ранее маршрутом, полагаясь на то, что противник обнаружит себя раньше, чем это станет фатальным для всей их экспедиции.
Поздним вечером, когда инквизитор в сопровождении Саннджифу прибыл в штабную палатку, у него по-прежнему не было ответа на вопрос, откуда ждать нападения врагов и какими ресурсами те располагают.
— Вы должны проявить максимальную бдительность, — Барро перевел строгий взгляд с подполковника Би на комиссара Луин. — Враг уже здесь. Извечный враг Империума, который попытается вторгнуться на эту планету и дальше за ее пределы, если мы не остановим его здесь. Прошлой ночью я сказал вам, что еретики, проводящие в этой местности обряды, пытаются призвать Падших. Допускаю, что они уже открыли для предателей врата в этот мир. А то, что мы наблюдали — жертвы, принесенные ими для осуществления своих замыслов, — Алонсо на мгновенье остановился, внимательно всматриваясь в лица стоящих перед ним офицеров. — Наши враги не только жестоки, но и коварны. Они будут стремиться пошатнуть вашу веру, ваше мужество и вашу решимость. Они будут находить лазейки, чтобы пробраться в ваше сознание, подчинить ваш разум, сломить вашу волю. Вы не должны этого допустить. Ни секундной слабости, ни крупицы закравшегося сомнения.
Барро вновь замолчал, на этот раз ожидая ответа.
— Ни секундной слабости, ни крупицы сомнения, господин инквизитор, — подполковник осенил себя аквилой.
— Мы здесь, чтобы исполнить Божественную Волю Бессмертного Бога-Императора и ваш приказ, господин инквизитор, — Верения Луин также сложила руки в Имперского орла. — Любой ценой, если потребуется.
Ночные кошмары. Они прочно вошли в сновидения, выискивая наболевшие воспоминания, страхи, то сокровенное и острое, что способно подточить сознание изнутри. Что заставит сомневаться. Теперь они мучили всех без исключения. Многие гвардейцы предпочитали спать урывками, чтобы не погружаться в состояние глубокого сна. В этот зловещий калейдоскоп сновидений, где их преследовали леденящие душу картины, посланные чужеродной злой волей. И даже ежедневные молебны Охранителю всех людей не помогали полностью избавиться от угнетенного состояния. Неустанно гложущие чувства страха и тревоги обрушились на людей, испытывая их на стойкость и прочность.
Келвуд вздрогнул. Силясь вырваться из цепких пут ночного кошмара, майор резко поднялся, откидывая спальник. Широко распахнув заспанные глаза, Риччи осознал себя сидящим возле «Лемана Расса». Чудище, явившееся ему во сне, растворилось в густой ночи, оставив после себя ощущение безысходности.
Чуть подрагивающей рукой Келвуд отер взмокший лоб и тяжело вдохнул прелый, с нотками пряного сандала, воздух. В полумраке он разглядел комиссара, которая, двигаясь между рядами спящих бойцов, направлялась в его сторону. Взгляд Хольмг был устремлен на майора и казался еще более пристальным, чем обычно, из-за сумрачных теней, мечущихся по лагерю.
«Интересно, она когда-нибудь спит?» — мелькнуло в голове Риччи за секунду до того, как Атия подошла к нему вплотную.
— Тяжелый сон, майор? — ужасные видения, приходящие во время сна, по негласной договоренности, называли тяжелым сном, не произнося вслух слово «кошмар».
— Никак нет, комиссар, — Келвуд бодро поднялся на ноги. — Просто бессонница. Пройдет.
— Разумеется, майор.
Риччи показалось, что комиссар едва заметно нахмурилась и он замолчал.
— Могу я задать вам вопрос, комиссар? — спросил он, немного погодя.
— Спрашивайте, майор, — ее голос показался Келвуду настолько бесстрастным, словно принадлежал одному из Шестеренок.
— У вас тоже бывают тяжелые сны, комиссар? — задавая этот вопрос, Риччи не был уверен, что Хольмг даст ему правдивый ответ, но все равно спросил.
На мгновенье на лице комиссара мелькнуло нечто походившее на воспоминание.
— Тяжелые сны бывают у всех, майор, — холодно ответила Атия. — Вопрос лишь в том, как к этому относиться.
— И как относитесь вы, комиссар? — на этот раз вопрос Келвуда прозвучал чуть тише.
— Как к противнику, над которым должно одержать сокрушительную победу, — со строгой невозмутимостью отрезала Хольмг.
— Вас понял, комиссар, — Риччи сложил на груди Имперского орла, чуть склонив голову.
Атия ответила тем же.
— Император защищает, майор, — произнесла она, прежде чем развернуться и уйти.
— Аве, — отозвался Келвуд и, упершись взглядом в удаляющуюся спину комиссара, задумался, какие кошмары могут мучить ее саму.
«Еретики, ксеносы? Офицеры или гвардейцы, которых ей довелось расстрелять на поле боя? Вряд ли… — размышлял про себя Риччи. — Комиссаров выковывают из особой стали. У них керамит вместо сердца и адамантовый стержень вместо души. Бичи Императора».
Он развернулся и посмотрел на то место, где совсем недавно лежал. Спать хотелось невыносимо, но мысли о грядущих кошмарах не торопили вернуться ко сну. Со слабой надеждой урвать немного отдыха до того, как в сознание вновь ворвется кошмарное видение, майор все же лег обратно, на истоптанную траву.
«Интересно, где ее так порезало?» — Промелькнуло в сознании Келвуда, прежде чем налившиеся тяжестью веки сомкнулись, и он погрузился в чернь небытия.
Хольмг отошла от Риччи, продолжив обход по спящему лагерю. Вопрос майора напомнил ей о необходимости поспать, хотя комиссара мучила бессонница.
Последние несколько дней, чем ближе подходил их батальон к «Болду», тем сильнее мучили Атию головные боли. Они были слабыми отголосками той боли, которой комиссар подверглась при сканировании. Но с каждым днем, где-то в глубине ее нарастало ощущение, будто кто-то вновь пытается вторгнуться в ее сознание.
Хольмг сделала еще несколько шагов, вспоминая разговор с майором Риччи, произошедший накануне.
Они ехали в молчании. Не звучали даже обычные шуточки, которые позволяли себе время от времени члены экипажа. Только короткие приказы, передаваемые по воксу, и отдельные команды. Подобное же настроение царило во всех отделениях и экипажах. После обнаружения людей, ставших жертвами еретиков, приподнятому настроению не осталось места. Его заняло чувство бесконечной ненависти к предателям, жажда праведного мщения и та тревога, которая лишь усилилась от увиденного. В памяти все еще оставалась живой картина, как изуродованные чудовищными пытками тела сжигали в очищающем огне прометиума. А после предавали земле оставшийся от них прах.
— Майор, — Хольмг перевела взгляд на Келвуда. — Скажите мне, что вы думаете о ситуации.
Риччи развернулся в сторону Атии.
— Нас не напугать, комиссар, если вы об этом.
— Именно об этом, майор, — спокойно ответила Хольмг. — Я хочу знать, о чем вы думали, глядя на те обезображенные тела.
Келвуд нахмурился.
— Мне доводилось видеть подобное, когда мы столкнулись с орками. Как зеленокожие потрошат свои жертвы и что они делают с теми, кто попал в их лапы живыми.
— Понимаю, — голос Атии не выражал ничего, так что было сложно сказать, как отнеслась комиссар к сказанному Келвудом. — Но я спросила вас не об этом, майор.
— Единственное желание, которое сейчас у меня есть, комиссар, это уничтожить тех, кто это сделал, — ответил Риччи. — Как мы уничтожили орков на Кармилле-2. Уверен, что и все мои люди думают так же.
Келвуд бросил взгляд на заряжающего, а затем на вокс-связиста, молчавших все это время:
— Верно я говорю, бойцы?
— Так точно, майор, — хором ответил экипаж, словно все они только этого вопроса и ждали.
— Хорошо, майор, — Хольмг решила пока на этом закончить.
Однако вечером, после остановки на ночевку, по ее приказу была выстроена рота, и комиссар вернулась к этому же вопросу.
Пройдя мимо майора Риччи, Атия продолжила идти вдоль построившихся гвардейцев, внимательно глядя на бойцов и изучая их лица. Все танкисты как один были мрачны подобно вечернему небу, с которого готовится упасть на землю очередная порция теплого дождя.
— Сегодня вы видели всю мерзость отступников, отринувших Свет Императора и предавшихся на службу к Извечному врагу. Но все, на что они способны, это мучить своих жертв, когда те связаны и не могут противостоять своим палачам, — заговорила Хольмг, развернувшись на каблуках, и двигаясь теперь в начало строя. — Мы — Имперская Гвардия. Воины Его, которые не допустят, чтобы еретики и предатели продолжали жить, оскорбляя взор Бессмертного Императора своим существованием. Чтобы эти твари дышали одним с нами воздухом и ходили по одной земле. Наш святой долг уничтожить изменников с суровой беспощадностью.
Комиссар остановилась.
— Есть среди вас те, кто испугался наших врагов, лицезря содеянное ими? — Атия окинула стоящих перед ней гвардейцев стальным взглядом. — Запомните. Если поддаться страху, он сделает вас бессильными. Не страха, но ненависти, презрения и злобы заслуживают предатели. И я хочу видеть на ваших лицах не скорбь! Но гнев! Ту ярость, с которой мы уничтожим еретиков, очищая от них этот мир! И помните, ненависть — вот наибольший дар Императора человечеству.
После этих слов комиссар вернулась к центру строя, где стоял Риччи:
— Майор, — произнесла Хольмг, делая шаг в сторону и давая понять, что работа с личным составом закончена.
Однако все то время, пока Келвуд отдавал команды своим бойцам, комиссар продолжала следить за выражением на лицах гвардейцев и тем, как оно менялось после воодушевляющей речи, и по мере ее полного осмысления.
Она продолжала обход лагеря, зорко наблюдая за расположившимися на отдых гвардейцами, когда совершенно неожиданно для комиссара, ей вспомнился диалог, состоявшийся более трех лет назад.
…Лорд-Комиссар Улайксс Хэддок насквозь пронзил своим сверлящим взглядом стоящую перед ним Атию.
Улайксс был высоким, плотно сбитым мужчиной. Его лицо было лишено возраста благодаря нескольким омолаживающим операциям, со сросшимися над переносицей бровями и орлиным носом. Это добавляло остроты и суровости и без того присущим Хэддоку, отчего выражение лица Лорда-комиссара постоянно казалось хмурым.
— Вы знаете, для чего я вызвал вас, комиссар Хольмг, — по интонации, с которой Улайксс произнес фразу было понятно, что это не вопрос.
Тем не менее, Лорд-комиссар продолжал смотреть на Атию так, словно ждал от нее ответа.
— Я внимательно прочитал ваше личное дело, Хольмг. И захотел лично посмотреть на вас, прежде чем подписать приказ о вашем назначении, — выражение его глаз стало еще жестче, хоть это и могло показаться невозможным. — Расскажите мне о времени, проведенном вами в штрафных частях.
Атия выдержала взгляд Улайксса и ответила ровным тоном, без тени сомнений или подозрительной дрожи в голосе:
— Тогда, как и сейчас, я служила и продолжаю служить Бессмертному Императору и Империуму, Лорд-комиссар.
— В Легио Пенатанте, Хольмг, — уточнил Хэддок довольно резко.
— Всегда и всюду, Лорд-комиссар, — все также невозмутимо ответила Атия. — Я клялась посвятить этому служению всю свою жизнь без остатка. И следую своей клятве.
Их взгляды встретились.
— Начинаю понимать, почему вас оправдали, — все тем же стальным, на грани жестокости голосом, произнес Улайксс.
Сказав это, он отошел и сел за большой письменный стол. Затем указал Атии рукой на стул, стоящий по другую сторону:
— Садитесь, комиссар, — глаза Лорда-комиссара по-прежнему продолжали напоминать два алмазных бура, сверлящих стоящую перед ним Хольмг насквозь.
Повинуясь приказу, комиссар прошла несколько шагов по просторному кабинету и заняла указанное место, чувствуя, как следит и оценивает каждое ее движение Хэддок.
— Вас проверяли. И будут проверять еще, — властно произнес Улайкасс. — Всю вашу жизнь, комиссар Хольмг. Однажды оказавшись под вниманием Святой Имперской Инквизиции, вы остаетесь там навсегда, до самой своей смерти.
— Мне нечего скрывать, Лорд-комиссар, — в глазах Атии отразилась вся искренность ее ответа.
— Это правильно, — сурово подтвердил Хэддок. — От Святой Инквизиции ничто не укроется, и от слуг ее не должно быть никаких тайн. Тем не менее, то пятно, которое есть на вас, смыть будет практически невозможно.
Лорд-комиссар выдержал небольшую паузу.
— Не надейтесь получить звание выше того, чем есть у вас сейчас, Хольмг. Комиссар-капитан, комиссар-генерал, тем более Лорд-комиссар. Эти звания не для вас. Вы должны понимать, почему. На поле боя вам надлежит демонстрировать все мужество, на которое вы способны, и проявлять все навыки и опыт, которые вами были получены ранее. Любое, даже малейшее сомнение в вашей компетенции может стать решающим для определения вашего дальнейшего статуса. Вы не имеете права дать усомниться в вашей верности Золотому Трону. Позволить усомниться в вашей решимости и бесстрашии перед лицом любой, даже смертельной, опасности. Или уличить вас в отсутствии безудержного рвения в сражениях против врагов Его и всего человечества, — Улайксс Хэддок поднялся, протягивая Атии инфопланшет. — Ваше новое назначение, комиссар Хольмг. Император защищает.
«Мы обучены так, что должны сомневаться в каждом и каждого подвергать проверке с целью выявить малейший изъян в вопросе верности Трону», — подумала Атия, вспоминая высказывание, которое часто повторял один из ее наставников в Схоле.
«Комиссар не должен никому верить, кроме Бога-Императора, Чью Божественную Волю уполномочен он нести на полях сражений, беспощадно карая дерзнувших проявить малодушие или неповиновение».
Заметив движение на краю лагеря, комиссар направила туда свет своего фонаря. Два гвардейца, направлявшихся в сторону спящих товарищей, вытянулись по стойке «смирно», салютуя.
— Почему не отдыхаете? — Хольмг подошла к ним ближе.
— Только сменились с дежурства, комиссар, — отрапортовал один из них с нашивками сержанта на плече.
Атия кивнула и, заметив, что у сержанта все пальцы, кроме больших, заменены на импланты, задержала на нем взгляд.
— Где? — коротко спросила она.
— Результат рукопашной, комиссар. Ксеносы, — пояснил тот, глядя строго перед собой, но при этом стараясь не сталкиваться глазами со стальным взглядом кадианки.
Атия повторно кивнула:
— Отдыхайте.
— Слушаюсь, комиссар, — хором ответили гвардейцы и, отсалютовав еще раз, прошли к рядам спящих товарищей.
Хольмг проводила их взглядом. Вернувшаяся с поста смена легла спать, а значит, у нее самой оставалось не более двух часов на то, чтобы отдохнуть.
Медленно Атия прошла к месту своего ночлега. Там, прежде чем опуститься на прелую траву, почти полностью вытоптанную еще вечером, комиссар подняла голову и посмотрела в черноту неба. Уже через несколько часов там должны были появиться первые проблески рассвета.
Размещаясь в спальнике, Атия не сомневалась в том, что явится ей в ночных воспоминаниях. С того момента, как их стали терзать тяжелые сновидения, из ночи в ночь ей снилось одно и тоже. Нет, это не были воспоминания жестоких допросов во время ее нахождения в казематах Инквизиции. И не операция по переподключению импланта, произведенная без какой бы то ни было анестезии, являлась комиссару во снах. Ей снился длинный смрадный тоннель, гнилостная жижа в котором доходила до самых щиколоток. У одной из выгнутых стен, по которым сочилась мерзкая влага, сидел, весь покрытый перебродившими от времени испражнениями, Андрей. По его вспоротому дробью животу расползалось кровавое пятно. Кровь и желчь тонкими струйками выбегали из-под сведенных от напряжения удерживающих на месте кишки пальцев, смешиваясь с налипшей вокруг грязью. Еще комиссару снилась тонкая, дрожащая от боли, перекошенная улыбка на лице боевого товарища. И глаза, полные бесконечной строптивости, до конца так и не оставлявшей штрафника. Хольмг стояла и смотрела на него, молча прощаясь, а он оскаливался в зубастой усмешке и выдавливал из себя хриплую фразу: «Уябывайте уже! Дайте мне сдохнуть спокойно, чтобы вы уроды, на меня не смотрели!..»
______________________________
*КШМ — командно-штабная машина (Прим. автора)

ТРЕБОВАНИЕ №17 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«Перед Бессмертным Богом-Императором я приношу эту священную присягу в том, что буду беспрекословно повиноваться божественному командованию, ниспосланному Самим Повелителем человечества, вышестоящим офицерам и комиссарам, и всем, кто несет Волю Его на поле боя и вне его; что без ложного снисхождения к врагам Империума и им сочувствующим буду искоренять их, как и мутантов, ксеносов, еретиков; что я исполню поставленную передо мной задачу, даже если ценой станет моя жизнь; что я буду готов в любой час моего существования, и в любое время, в любом из миров, где бы ни оказался, как верный воин и слуга Его, положить свою жизнь за принесенную мной присягу во исполнение Его Святой Воли».
Из текста присяги.
Подписано и заверено.

— Впереди все чисто, капитан, — Рутберг резко отсалютовал и замер.
За его спиной на расстояния шага стоял, опустив голову и сложив на груди руки, сержант Сундар.
— Вообще никакого присутствия, сержант? — Орци невольно вспомнил недавнюю находку и мысленно поежился.
— Так точно, капитан, — Рутберг говорил короткими рублеными фразами. — Рабочий поселок пуст. Спец.техники нет. Если не считать двух неисправных лесовозов. Судя по визуальному наблюдению, оставлены там несколько месяцев назад.
— А точнее? — спросил Карбоне.
— Не могу знать, капитан. Я не механикус.
— Ладно… — задумчиво произнес Орци и скомандовал. — Вольно.
Отпустив сержанта, Карбоне нахмурился. Смутные предчувствия не покидали его с самого начала, едва только старый разведчик ступил на поверхность Зоры-5. Он не мог понять, «что с этой планетой не так», но в буквальном смысле кожей ощущал надвигающуюся опасность. За долгие годы, проведенные им в разведке, Орци научился предугадывать поджидающую впереди опасность, что не раз помогало ему сохранить как свою собственную жизнь, так и жизни вверенных его командованию гвардейцев. Но обычно чутье разведчика «срабатывало» непосредственно перед тем, как его отделению попадалась сложно замаскированная ловушка или когда их поджидала впереди засада. Пару раз Орци, руководствуясь своей «чуйкой», успевал остановить продвижение разведки ровно перед тем, как они могли вылететь на замаскированные аванпосты противника. Здесь же проснувшееся внутри чувство тревоги было словно размазанным по времени. Оно возникало и пропадало стихийно, без привязки к какому-либо событию, при этом нарастая каждый раз, едва появлялось. Так и сейчас. Слушая доклад вернувшегося с разведки сержанта, капитан ощутил «укол» беспокойства, а буквально несколько минут спустя, когда Рудберг, отдав воинское приветствие, развернулся, направляясь к своему отделению, Карбоне вдруг испытал небывалый приступ страха…
…Он сам не понял откуда нахлынула эта внезапная холодная волна глубинного ужаса, от которого застывает дыхание и вязнет кровь в жилах. В какой-то момент Орци почудилось, что он окружен гигантскими фигурами, облаченными в уродливые шипастые доспехи. Они двинулись на него, сжимая кольцо, и капитан понял, что сейчас его раздавят.
Видение исчезло так же внезапно, как и возникло. Карбоне оглянулся по сторонам, но вокруг не было ничего необычного.
«Деревья здесь огромные», — подумал Орци, а спустя минуту животный страх исчез полностью, как будто его никогда не возникало.
Капитану показалось невероятным, что еще мгновенье назад он не мог вдохнуть от охватившего его ужаса. Карбоне провел тыльной стороной ладони по лбу, кожей ощущая выступившие там крохотные капельки пота.
«Что же не так с этой планетой?» — мысленно спросил он сам себя в который уже раз.
Но ответ так и не появился. Ни сразу, ни спустя четверть часа, когда моторизированная колонна возобновила свое продвижение вперед по заданному маршруту.
Два «Часовых» шли в головном дозоре. За ними на расстоянии километра, разместившись в грузовиках, возглавляющих колонну, ехали гвардейцы первой пехотной роты. Следом за пехотным подразделением ползли «Леман Рассы» из роты Риччи. Центр колонны занимала батарея Шот. Возвышающиеся над танками на полметра и превосходящие их в длину почти в полтора раза «Минотавры» казались еще более грозными, чем их собратья. За самоходными орудиями с той же степенной скоростью ехала командно-штабная машина с инквизитором и всей его свитой на борту. Сопровождением для них выступала вторая танковая рота капитана Ханта. Далее шли грузовые машины, несущие на себе медиков и связистов. Замыкал колонну взвод «Адских Гончих» и шестая пехотная рота, находящаяся под командованием капитана Коллинза.
Мэтью вместе с их группой шел в левом боковом дозоре. Сержант вжал голову в плечи, словно так он надеялся спрятаться от окружающей его реальности. Выражение страха и смятения на его лице выглядели столь заметными, что Рутберг не выдержал. Он подошел к Сундару и встряхнул того за плечо.
— Соберись, — зло процедил сержант сквозь зубы.
Проигнорировав встряску, не меняя положения головы и по-прежнему не расправляя плеч, Мэтью произнес бесцветным, полностью утратившим любую надежду голосом:
— Они нас убьют.
— Кто «они»? — Шардэн сделал вид, что не понял.
— Не важно, — отозвался Мэтью. — Или те, или те. Кто первый достанет.
— Заткнись, дурак, — почти прошипел Рутберг.
Он вцепился Сундару в локоть, оттаскивая его чуть дальше от основной группы.
— Слушай меня, — Шардэн говорил, и каждое его слово было пропитано ненавистью. — Мы здесь не подохнем. Не подохнем. Мы уже… Выжили.
Сержант сглотнул и продолжил.
— Уже, понимаешь. Нас отпустили. Мы уже выжили.
Мэтью неопределенно качнул головой.
— Скажи, тебе не надоело? — еще тише продолжил Рутберг. — Только честно. Каждый день рисковать жизнью ради…
— Шардэн, нет, — сержант Сундар поднял потупленный взгляд. — Не надо. Пожалуйста…
— Я могу промолчать, — огрызнулся Рутберг. — Да только что в этом проку? Ты знаешь, что я прав.
— Прав, — безжизненно подтвердил Мэтью.
— Нам дали шанс. Понимаешь? Шанс. Мы свалим из этого проклятого места. Ты отправишься к своей Кашале, а я… — Сержант снова замолчал. — Соберись, — повторил он после непродолжительной паузы. — Иначе я сам пристрелю тебя. Ты понял?
— Да, — коротко ответил Сундар.
Он медленно, словно во сне отошел прочь от Шардэна, возвращаясь на свое прежнее место. И там, вдали от полного злости взгляда сержанта Рудберга, тихо-тихо одними губами повторил:
— Нас убьют.
Этот шепот разобрал шагающий рядом Винкс. От услышанных слов по спине рядового пробежал холодный озноб. Молодой гвардеец старался не думать о том, что произошло с ним и остальными разведчиками из их группы. Старался не думать, потому что оплетший его душу страх был настолько силен, что напрочь сковал и душу, и разум. От этого страха Винкс не мог не только рассуждать конструктивно или предпринимать какие-то осмысленные действия, но даже просто помышлять о будущем. Проклятая память постоянно возвращалась на несколько часов назад, к тому самому моменту, когда он стал предателем. И тихий шепот сержанта Сундара стал последней каплей, ввергнув Винкса в пучину воспоминаний.
Ему хотелось закрыть глаза руками и бежать без оглядки. Ему хотелось кричать на одной ноте, чтобы вопль, исторгаемый из его легких, подгонял его бег. Он хотел забыть все виденное, хотел забыть самого себя, но вместо этого он молча взирал на копошащуюся массу под собственными ногами, не в силах отвести взгляд.
Рядом с ним, такими же затравленными глазами смотрели на разложившиеся тела жертв два сержанта. Мэтью Сундар и Шардэн Рутберг. Последний, не поднимая головы, сдавленно и хрипло что-то говорил возвышающемуся над ними воину в устрашающих доспехах. Выполненные из неизвестного материала, они были покрыты нечестивыми символами, из которых, как показалось Винксу, тонкими струйками сочилась кровь.
Рядовой старался не смотреть на них. Обливаясь холодным потом, он не отрывал глаз от огромной ямы, на краю которой стоял. Глубокая, наполненная тем, что некогда было людьми, она напоминала чан с отвратительным желе, от которого разило чем-то, что тяжело было назвать даже простым запахом мертвечины. Не будь Коль парализован невероятным страхом, он должно быть сейчас захлебывался в собственной блевотине, давясь ею от неимоверного омерзения. Настолько чудовищным был запах, сочетающий в себе дух разложения, гнили и чего-то еще. Все еще оставаясь на грани понимания происходящего, Винкс начал различать то, что говорил Шардэн. Сержант безропотно рассказывал все, что было ему известно о батальоне и его командовании. Он перечислял вооружение и боевую технику, имена и звания, цели и задачи. Когда стоящий по левую сторону от Рутберга сержант Сундар внезапно вздрогнул всем телом и, покачнувшись, едва не упал в отвратительную жижу с торчащими из нее костями, Коль с трудом сдержался, чтобы не потерять сознание. Винкс представил себе живого человека, тонущего в зловонной массе, что была перед ними, и у него закружилась голова.
Космодесантник вооруженный болтером, издал то, что, должно быть, являлось смехом. Резкий искаженный решеткой хрип, который смешивался с гортанными звуками.
— Торопишься стать гнилью? — прогромыхал воин хаоса, роняя слова подобно молоту на наковальню.
От звука этого голоса Коль зашелся кашлем, захлебываясь собственным дыханием и думая только о том, как удержаться на подгибающихся ногах, чтобы не рухнуть вниз.
Как они уходили, Винкс не помнил. Он окончательно пришел в себя на полпути к месту стоянки батальона, и первое его осмысленное действие было отвернуться в сторону, когда желудок начал извергать из себя содержимое. Проблевавшись, он как будто вернул себе способность говорить и думать хотя бы частично.
— Они… Они… — выдавил он из себя, сглатывая ком в горле и не зная, что сказать дальше.
Медленно к нему приблизился Мэтью. Колю сержант показался постаревшим лет на десять.
Наполовину обезумившим взглядом Сундар заглянул в расширенные зрачки Винкса.
— Они убьют нас, — произнес он голосом, лишенным жизни, заканчивая начатую рядовым, фразу.
— Не убьют, — окрик Рутберга привел их обоих в себя. — Они пообещали. Больше никакого служения трупу-на-троне, никакого долга, приказов и никаких побоев от комиссаров. Только наш уговор. Мы ничего не рассказываем капитану. Это легко сделать. Просто доложить, что впереди все чисто и можно спокойно продолжать движение. И все. И мы свободны. Навсегда. Ото всех.
— Но… — Коль попытался возразить.
— Никаких «но», рядовой! — Шардэн сорвался на визг, однако быстро взял себя в руки и повторил уже тише. — Никаких «но». Их не было здесь. Никого не было. Мы ни с кем не разговаривали. И ничего не видели.
— Так точно, сержант, — Винкс ошалело посмотрел на Рутберга. — А как же запах? Ведь невозможно…
Он осекся на полуслове.
— Про трупы упоминать не будем, — подал голос Сундар. — Скажем, что тут ничего нет, поселение брошено и лучше обойти это место.
— Да, так и скажем, — подхватил Шардэн. — Незачем заходить в то, что осталось от рабочего поселка. Лучше пройти мимо.
— Да, да, — закивал Мэтью. — Мы пройдем мимо.
— Возвращаемся, — скомандовал Рутберг, с силой и будто даже с какой-то ненавистью проведя ладонью по губам, отчего те резко покраснели.
— Так точно, — пробормотал Коль, все еще не веря в реальность происходящего.
Весь оставшийся путь они проделали молча, и только когда лагерь стал виден из-за стволов деревьев, а навстречу им выдвинулись часовые, Винкс разобрал, как тихо, на одной ноте шепчет себе под нос сержант Сундар:
— Они нас убьют. Они нас убьют.
На мгновение Коль зажмурился. Ему отчаянно захотелось, чтобы, открыв глаза, он вернулся в безвозвратно потерянную жизнь. Жизнь, в которой на нем не лежало бы несмываемым пятном предательство. Жизнь, в которой отчаяние и страх перед неотвратимой расплатой за содеянное не снедали бы его изнутри до полного опустошения. Винкс истово молил о чуде.
И когда лай болтеров разорвал воздух над их головами. Когда визги цепных мечей возвестили о своей кровавой жатве. Когда крики, в которых смешались приказы, страх, ярость, гнев и ненависть наполнили собой все пространство вокруг. Тогда он сделал еще насколько шагов вперед и с упоением закрыл глаза. Теперь уже навсегда. И в его голове, в последний раз возник образ бормочущего Мэтью Сундара.
«Они нас убьют», — эхом пронеслось в сознании.
«Милостивый Бог-Император! — мысленно возопил Коль. — Пусть это будет правдой! Пусть меня убьют!»
Он так и не открыл глаз, когда ему в темя с воем впились зубья цепного меча. Он не успел улыбнуться и порадоваться тому, что смерть избавила его от страха и позора. Он не успел ничего понять, примириться с самим собой и даже сделать последний вздох. Рядовой третьей разведывательно-сапёрной роты первого инженерно-сапёрного батальона 43-го Раанского Полка Коль Винкс просто перестал существовать, повалившись кровоточащим куском мяса на обагренную землю.
Первый удар пришелся в центр танковой колонны как раз в тот миг, когда первая пехотная рота полностью скрылась за поворотом, который делала в этом месте дорога. Несколько снарядов, выпущенных из ракетных установок, пробили корпусы двум «Леман Рассам», и те встали, не имея возможности продолжить движение. Пока колонна разворачивалась в сторону нападения, с того участка тракта, который уводил к заброшенному рабочему поселку, продолжался вестись обстрел из крупнокалиберного вооружения. Пропущенных далеко вперед «Часовых» уничтожили в тот момент, когда те пытались прорваться к основным силам.
В считанные секунды авангард оказался отрезанным от остальной колонны. Гвардейцы спешно покидали кузова, но едва они развернулись, чтобы вернуться к месту разыгравшегося сражения, как в спину пехотинцам влетели «Рапторы». Обрушившись с небес, они кромсали гвардейцев силовыми когтями, не оставляя тем никаких шансов на отражение атаки. Стоны и вопли умирающих тонули в какофонии войны, пока общий рев безумия вплетал их в свой причудливый хор, поглощая отдельные звуки, чтобы полностью господствовать над полем сражения.
Стремительно разворачивающиеся в боевые порядки танки открывали беспощадный огонь по нападающим предателям. Следом за танками выстраивались «Минотавры». Своими артиллерийскими залпами они заставляли противников отступать, откидывая могучих воинов метр за метром назад. Но к тому времени, когда грозные бронированные машины начали вести ответный огонь по напавшим слугам хаоса, три «Леман Расса» уже полыхали, подбитые неприятелем.
В это же время, обеспечивая огненную завесу «Адские Гончие» прикрывали тыл, не позволяя предателям ударить им в спину. Два огнеметных танка смогли обогнуть остальную колонну и поспешили на выручку гвардейцам из первой пехотной роты, попавшим в окружение и принявшим на себя всю мощь атаки служителей хаоса.
Вплетая свои жалкие потуги в атаку закованных в керамит космодесантников-предателей, в битву вступили смертные культисты, ставшие пособниками хаоса. Плохо вооруженные, без какой бы то ни было защиты, они напали на колонну с тыла, пренебрегая перспективой быть сожженными заживо. Те, у кого были пакеты со взрывчаткой или гранаты, стремились как можно скорее подбить машины, в которых находились люди или припасы. Или уничтожить если повезет, одну из «Адских Гончих». Остальные в это время нападали на спешившихся гвардейцев, принимая на струи огня. Эти еретики стали авангардом для тактических десантников хаоса, вышедших батальону в тыл. Культисты готовы были идти в первых рядах, повинуясь воле своих темных богов и закрывать своими голыми телами космодесантников, отступивших от Света Императора. Пламя из спаренных огнеметов, что несли на себе «Адские Гончии», поджигали предателей, превращая их уродливые тела сначала в воющие факелы, а затем в обугленные головешки. С их тлеющих останков пламя медленно ползло по траве и прелым листьям под ногами, вызывая при этом больше удушливого дыма, чем огня. Там, где огнесмесь обильно покрывала стволы деревьев, огонь начинал торжественное восхождение по их стволам, обжирая с них кору и превращая листья в чадящие сморщенные струпья.
— Уходим! — не оборачиваясь на Мэтью, выкрикнул Рутбернг.
— Комиссар… — Попытался возразить Сундар.
— Смотрит в другую сторону! — от напряжения у Шардэна закапала слюна из уголка рта. — Сейчас, или подыхай тут!
Выкрикнув это, Рутберг не дожидаясь ответа товарища, быстро повалился на землю и пополз в сторону от места сражения. Он не останавливался ни на секунду, продолжая преодолевать расстояние между бывшими собратьями по оружию и чащей джунглей. Между прошлой жизнью и будущим, которое он сейчас изменял и творил. И только тяжелое дыхание Сундара свидетельствовало о том, что Шардэн был не один. Они остановились только тогда, когда звуки боя стихли настолько, что команд было не разобрать, и до дезертиров доносился только размытый шум продолжающейся схватки.
— Вот видишь, — Рутберг отер со лба выступивший пот. — Как я говорил, мы выжили.
— Они все равно найдут нас, — с усталостью в голосе произнес Сундар.
— Думаешь, будет кому? — возразил Шардэн, прислушиваясь к звукам боя.
Теперь сражение сместилось влево и стало еще дальше от них.
— Думаешь все погибнут? — с еще большим сомнением спросил Мэтью.
Сержант неопределенно качнул головой:
— Ты же сам видел тех… — он запнулся, подыскивая нужное слово. — Тех…
— Их, — подсказал второй сержант.
— Да, — почти обрадованно повторил Рутберг. — ИХ. Ты видел ИХ. И ты можешь представить на что ОНИ способны, — Сержант вновь оттер лоб. — Думаю, нас некому будет искать. А даже если и выживет кто-то, то погибших будет слишком много, чтобы заниматься поисками нас двоих. Но на всякий случай, ты прав: нужно позаботиться о том, чтобы нас не нашли.
Спаренные болтеры не замолкали ни на минуту. Издаваемый ими грохот сковывал мысли и опустошал рассудок. И от этого становилось немного легче выстоять в том отчаянном противостоянии, которое сейчас происходило по ту сторону реального мира. Шесть псайкеров отстаивали свой разум от посягательств коварного варпа. Балансируя на грани между пропастью вечного безумия и бесконечностью пульсирующей боли в своих головах, псайкеры во главе с Барро сдерживали ментальную атаку измененных хаосом космодесантников.
Алонсо чувствовал, как кровоточат его колени от невыносимого напряжения и неудержимого желания согнуться, чтобы на упасть. Вены вздулись напряженными пульсирующими буграми в местах соединения с аугментикой. В какой-то момент начало казаться, что адамантовая воля инквизитора начнет плавиться, подобно гигантскому бронированному листу, брошенному в невероятных размерах плавильную печь. Но в пылающем разуме Алонсо продолжала сиять неземным светом Святая Имперская Аквила, придавая ему силы. Однако мало было удержаться в сознании. Недостаточно не взорвавшись изнутри, не стать разверзшимся порталом, из которого хлынут в реальный мир демоны и чудовища имматериума. Нужно было самому стать щитом, ограждая разумы тех, кто сейчас вел бой против предавших Свет Императора.
Шесть незримых дугообразных лучей сошлись в единой точке, образовывая незримый купол. Купол, излучающий золотистый свет, накрывший все поле сражения. Он не давал волнам отчаяния и страха, исходившим от космодесантников хаоса, обрушиться на Имперских гвардейцев.
…Шесть тел лежали на полу бронированной машины, окруженные штурмовиками инквизиции и взятые ими на прицел. Экипаж не обращал на них никакого внимания, продолжая вести огонь по космодесантникам хаоса. И только из одного громкоговорителя, установленного на борту КШМ, раздавался голос:
«От проклятых павших огради нас, Император. От нашествия демонов огради нас, Император. От проклятия мутации огради нас, Император».
Вокс разрывался от количества приказов и сообщений. Отразив первую, ставшую внезапной, атаку, батальон начал контрнаступление на противников. Пока рота майора Риччи отбрасывала космодесантников хаоса, переходя в развернутое наступление. Вторая танковая рота Ханта совместно с батареей Шот, развернули орудия, чтобы огнем поддержать арьергард. Расправившись с культистами они предприняли обходной маневр и врезались во фланг предателей-астартес, попытавшись взять тех в клещи. Результатом стало то, что изменники хоть и не дали клещам сомкнуться, были вынуждены отступить в сторону рабочего поселка. Там, перегруппировавшись, воины хаоса снова начали наступать, но встретили еще большее сопротивление.
Удар сотряс боевую машину. После этого вся жизнь начала измеряться секундами и миллисекундами. Им удалось покинуть горящий танк до того момента, когда второй более точный выстрел попал в боеуклад. Взрыв, последовавший за этим, заглушил все остальные звуки, что еще были различимы в жарком сражении. А спустя мгновение Хольмг почувствовала что-то липкое, сочащееся из ушей, подкативший к горлу ком и боль, пронесшуюся по телу режущей волной. Комиссара отбросило с того места, где она стояла и швырнув вбок, впечатало в податливую землю. В следующий миг Атия лишилась не только слуха, но и зрения, ощутив землю на зубах и на лице. Что-то тяжелое накрыло ее. Нахлынувшая боль, сконцентрировавшись, вгрызлась в левое плечо и в области лопатки, отчего зубы Хольмг заскрежетали, сцеживая стон, едва не перешедший в крик. Спустя минуту или целую вечность, медленно, давая огромным комьям грязи скатываться с себя, пошатываясь, Атия поднялась. Она сама не поняла, как это у нее получилось. Голову через оба виска, словно раскаленным штырем пронзала боль. Острая и невыносимая. В уши впился тонкий противный писк, от которого хотелось кричать сильнее, чем от нестерпимой ломоты в висках. Тогда с покрытых кровавым прахом губ комиссара сорвался стон, переходящий в рычание.
— Не останавливаться! Контратаковать!
По спине вместе с кровью разливалась новая волна боли, но она вдруг показалась Хольмг далекой и блеклой.
— Не останавливаться…
Ее ноги подкосились, и комиссар упала на рыхлую, пахнущую плесенью и дождем землю. Где-то впереди ухнул еще один взрыв, и по фуражке запрыгали комья земли. Она предприняла еще одну попытку подняться, и когда у нее это получилось, почти тут же снова рухнула на левое колено. Режущий до самых костей, жар охвативший всю спину внезапно сменился ознобом.
— Командир ранен!
Этот крик раздался откуда-то сбоку, и Атия развернувшись на голос, увидела двух санитаров, склонившихся над одним из распростертых тел.
— Связь с лейтенантом Свирским! — пальцами левой руки комиссар отрывисто ударила по вокс-бусине. — Лейтенанту Свирскому принять командование!
В ответ из динамика раздалось шипение, сквозь которое пробивался далекий голос. Но слов было не разобрать и Хольмг еще раз постучала по бусине в ухе. От этого движения в голове ее еще больше помутилось, и следующий, кого она услышала, был один из медиков.
— Комиссару нужна помощь!
В последующее мгновение ее уже подхватили, не давая упасть.
— Не делайте резких движений, комиссар.
Атия узнала этот голос. Он принадлежал Ивенко. Одному из младших медиков совсем недавно получившему нашивки сержанта.
— У вас множественные осколочные ранения, комиссар, — продолжил говорить медик, оттаскивая Хольмг в сторону.
— Лейтенанту Свирскому принять командование первой ротой, — упрямо повторила Атия, пока сержант помогал ей сесть и снимал с ее плеч пробитый осколками и изрядно пропитавшийся кровью мундир. — Продолжать развивать контрнаступление.
— Санитар! — выкрикнул Ивенко, доставая из медицинского подсумка хирургический пинцет и тюбик с синтеплотью.
После чего вновь обратился к Хольмг:
— Нужно извлечь все осколки и остановить кровотечение, комиссар. Я введу вам немного морфия.
— Без снотворного, — приказала Атия, с трудом удерживаясь от того, чтобы не провалиться в беспамятство, и пытаясь игнорировать отвратительный тошнотный ком в горле. — Я должна оставаться в сознании.
— Слушаюсь, комиссар.
Хольмг почувствовала слабый укол в шею и поняла, что мысли ее окончательно начали путаться. Она с трудом разглядела подбежавшего к ним санитара, принявшегося тут же помогать сержанту.
— Что с капитаном? — выдохнула Атия, пока Ивенко работал пинцетом, извлекая из кровоточащей спины вонзившиеся осколки.
— Черепное. И осколками посекло сильно. Но жив, — ответил медик и поспешно добавил. — Комиссар.
Хольмг кивнула. Слишком резко, как оказалось. От этого движения перед глазами комиссара зажглись новые пунцово-фиолетовые пятна.
— Вам нужно к раненым, комиссар, — произнес медик, закончив накладывать синтеплоть на множественные порезы, изорвавшие спину.
— Связиста, — сквозь зубы приказала Атия.
В пульсирующем болью мозгу сейчас оставалась единственная мысль о том, что недопустимо останавливаться. Только продолжать наступать, изничтожая врагов, вбивая отступников снарядами в землю, круша их нечестивые доспехи и перемалывая их тела гусеницами бронированных машин, испепеляя из спаренных огнеметов и разрывая болтерными снарядами. Но где-то на грани сознания была еще одна мысль. Разведка сообщила о том, что данный квадрат оставлен противником.
«Ошибка или предательский умысел?» — этот вопрос вспыхнул в мозгу подобно молнии, рассекающей поднебесье.
Когда к Хольмг подбежал связист, комиссар уже стояла на ногах, застегивая на груди мундир.
— Связь с лейтенантом Свирским, — приказала она, понимая, что почти не видит связиста и что его фигура расплывается у нее перед глазами.
Резким отрывистым движением она выдернула вокс-бусину из уха.
— Есть связь, комиссар, — связист протянул Хольмг вокс-передатчик.
— Лейтенант Свирский! Прием!
— Лейтенант Свирский на связи! Нас зажали! Противник контратакует с фланга. Запрашиваю приказ отступить и перегруппироваться!
— Отставить! — она закричала в передатчик, и на мгновение Атии показалось, что ее барабанные перепонки сейчас лопнут от звука собственного голоса. — Принимайте командование ротой, лейтенант. Атаковать противника до полного его уничтожения. Продвижение не прекращать! Я расстреляю вас и каждого десятого, находящегося под вашим командованием, если вы сейчас отступите!
— Так точно, комиссар.
Сеанс связи прервался.
Хольмг повела окрест уже совершенно невидящим взглядом.
— Мне необходимо на передовую, — прошептала она.
Связист воззрился на Атию изумленными глазами:
— Тут везде передовая, комиссар, — неуверенным тоном произнес он.
— Поддержать лейтенанта Свирского, — ее голос дрогнул, и связист увидел, как Хольмг пошатнулась. — Продолжить контратаку…
А затем ноги ее подкосились, и Атия рухнула перед вокс-связистом, потеряв сознание.
Придерживая поврежденную левую руку на перевязи, Верения Луин выбралась из Командирского «Леман Расса». Спрыгнув с его опаленной в недавней битве брони, она прошла вперед и остановилась перед огромным телом поверженного космодесантника хаоса. Своей гигантской фигурой, закованной в керамитовый доспех, весь покрытый нечестивыми символами и письменами, он выделялся среди изуродованных в ожесточенном бою тел гвардейцев. Носком своего сапога комиссар коснулась разбитого нагрудника, на котором среди выбоин и вмятин запеклась кровь.
— Все видели? — ее вопрос ударом плети резанул по слуху окруживших ее гвардейцев, танкистов и пехотинцев. — Они смертны! И нет той силы, что смогла бы уберечь их от мощи нашего оружия! Император наш Щит и Заступник, а мы оружие в Его длани. С Ним мы уничтожим врагов, посмевших встать на нашем пути!
Переданные на громкоговорители и усиленные ретрансляторами слова комиссара разнеслись над рядами гвардейцев. Позже эти же слова потом повторит проповедник Аезон Пирс, призывая всех сражающихся во Славу Империума и за Бессмертного Бога-Императора безжалостно убивать изменников и достойно принять мученическую смерть в сражении, если это потребуется ради победы и блага человечества.
Пока же следом за воодушевляющей речью Луин последовали команды старших офицеров, и гвардейцы вновь пришли в движение. «Леман Рассы» и «Минотавры», те, что не получили повреждений в этом столкновении, занимали оборонительные позиции на случай новой атаки. К тем, что были повреждены, под чтение «Песни успокоения Духа Машины» уже спешили технопровидцы. А разворачивающие в арьергарде полевой госпиталь медики торопились помочь тем из раненых, кого еще возможно было спасти.
Полностью Хольмг осознала себя, уже будучи в «брюхе» «Леман Расса». Она прислонилась к борту, а рядом сидел тот самый вокс-связист, который устанавливал связь со Свирским. Связист вопросительно взирал на Атию, ожидая от нее приказа, держа наготове вокс-передатчик.
— Связь, комиссар?.. — с вопросом в голосе произнес он, не сводя взгляда с Хольмг.
— Связь, — подхватила она пытаясь восстановить в памяти последние события. — Связь с лейтенантом Свирским и остальными ротами, — произнесла наконец Атия, собравшись с мыслями. — Что с противником. Наши позиции.
— Противник отступил, комиссар. Мы закрепились на территории рабочего поселка. Лейтенант Свирский и весь его экипаж погиб. Сгорели, — мрачно добавил связист. — Командование, согласно вашему приказу, принял лейтенант Илкар.
Комиссар выслушала связиста с каменным лицом, никоим образом не выдавая того, что не в состоянии вспомнить, как отдавала этот приказ, как и большинство событий, начиная с момента после падения.
— Вам нужно в госпиталь, комиссар, — неуверенно произнес вокс-связист, глядя на ее состояние.
— Соберите данные о потерях в роте и сообщите мне, — приказала Хольмг, чувствуя, как у нее пересохло во рту и что она безумно хочет пить. — И вызовите медика.
— Слушаюсь, комиссар, — подтвердил связист и через минуту сообщил. — Лейтенант Илкар на связи, комиссар.
— Слушаю вас, лейтенант, — Атия приняла передатчик из рук связиста.
Комиссар еще принимала отчет Илкара, когда услышала, как из откинувшегося люка раздался голос одного из медиков:
— Комиссар, разрешите вас осмотреть.
— Осматривайте, лейтенант, — ответила Хольмг, не вынимая вокс-бусину из уха и продолжая слушать поступающую информацию о потерях, пока спустившийся вниз медик помогал ей снимать мундир.
— Ваше состояние нестабильно из-за сильной кровопотери, комиссар. А также из-за полученной контузии. Вам необходимы отдых и сон, — окинув взглядом наложенную синтеплоть и убедившись, что целостность покрова не нарушена, лейтенант мед корпуса достал инъектор. — Я введу вам немного обезболивающего и снотворного. Снаружи стоят два санитара, они отнесут вас к раненым.
— Сон сейчас непозволительная роскошь, лейтенант, — сухо ответила Атия, мысленно читая литанию раненого, взывая к Императору о скорейшем восстановлении сил и исцелении. — Лучше дайте мне стимулятор.
— Стимулятор, комиссар? — медик, сдерживая удивление, отрицательно качнул головой. — При всем к вам уважении, комиссар, стимулятор при контузии, пусть даже незначительной — самоубийство.
Молодой лейтенант медицинского корпуса с сомнением посмотрел на Хольмг. На его лице отобразилась внутренняя борьба, которую он вел сам с собой, а через мгновение, собравшись с мыслями и духом, медик вновь заговорил.
— Комиссар, вы можете счесть это дерзостью, но я несу ответственность за жизнь и боеспособность верных Его слуг, и за вашу жизнь, в частности. И я отвечаю за вашу жизнь и здоровье не меньше, чем вы отвечаете за выполнение приказа, отданного командованием. Я готов понести наказание, но если…
Атия не дала медику договорить, остановив его на полуслове.
— Я услышала вас, лейтенант, но до полевого госпиталя я в состоянии дойти самостоятельно. Его уже развернули, лейтенант?
— Так точно, комиссар, — ответил медик, помогая Хольмг встать. — В бывших рабочих бараках.
— Пойдемте, — она прерывисто выдохнула, надевая мундир и застегивая его на все пуговицы. — В госпитале сделаете все инъекции, которые считаете необходимыми.
— Так точно, комиссар, — ответил медик, даже не скрывая облегчения от полученного ответа.
Весь путь до госпиталя занял у Атии не более пяти минут. За это время она насчитала четыре единицы подбитой бронетехники, над которыми уже работали технопровидцы. Проходя мимо одного «Леман Расса», Хольмг увидела, как из почерневшей от копоти и огня бронемашины извлекали мехвода. То, что осталось от его комбинезона, свисало лохмотьями, а само тело танкиста, местами обгоревшее дочерна, мелко дрожало, сильнее дергаясь при каждом прикосновении. На его почерневшем, потерявшем кожу лице, ясно выделялись лишь широко распахнутые глаза. Правая рука настолько приварилась к штурвалу, что часть кожи и мяса осталась на рукояти. И теперь, на месте ладоней у гвардейца белели кости, с запекшейся на них кровью. Танкист не перестал дрожать и после того, как его поместили на носилки и медик ввел ему несколько поддерживающих препаратов. Только немного сузились зрачки указывая на то, что раненый начинает погружаться в забытье.
В госпитале, когда комиссара разместили на одном из спальников, к ней подошел все тот же лейтенант. Он уже протянул руку с инъектором, чтобы сделать Атии укол, когда она задержала его.
— Лейтенант, в случае повторного нападения или иной ситуации, требующей моего присутствия как комиссара, вы должны будете сразу меня разбудить и ввести все необходимые стимуляторы для возвращения мне боевой готовности, — не терпящим возражений тоном произнесла она.
Если у лейтенанта и были свои соображения на этот счет, то после получения приказа медик не стал их озвучивать.
— Так точно, комиссар, — коротко ответил он, вводя Хольмг в шею содержимое инъектора.
Почувствовав легкий укол и то, как тепло со скоростью кровотока начало разноситься по венам, Атия закрыла глаза. А через секунду следом за первой инъекцией последовала вторая, подарившая измученному телу Хольмг блаженный покой и тишину без боли.
Барро пришел в сознание вторым по счету. Первым был Гробо. Тщедушный псайкер скрючившись лежал на полу, не поднимаясь и тяжело дыша сквозь полуоткрытый рот. Медленно Алонсо поднялся и занял место в одном из кресел, откинувшись на его высокую неудобную спинку.
— Оз, — хрипло произнес он. — Нана.
Аколит на полу зашевелился, силясь подняться. Девушка не шелохнулась.
Чуть подрагивающими аугментированными пальцами Барро вынул из кармана длинного широкополого плаща небольшой портсигар. На потертой матовой поверхности был выбит знак Священной Инквизиции и несколько заглавных букв под ним.
Все еще суженными зрачками Барро уставился на портсигар в своей руке, словно его там не было.
— Оз, — снова позвал он.
— Да, господин инквизитор, — Саннджифу к этому времени удалось приподняться, и теперь он сидел на полу командно-штабной машины, невидящим взглядом упираясь в Алонсо.
— Мы угодили прямиком в расставленную ловушку, — произнес Барро уже окрепшим и почти лишенным хрипов голосом. — Случайность я исключаю. Нас ждали.
Инквизитор проследил взглядом, как аколит встал и занял место рядом с ним. После этого Алонсо чуть повернул голову, обращаясь к командиру штурмовиков:
— Лейтенант. Приказываю тех, кто производил разведку этой местности заключить под стражу. Я сам ими займусь.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — тут же ответил лейтенант, делая знак двоим из подразделения следовать за ним.
Они уже покинули машину, когда медленно зашевелились Нана и Сорок четвертый. Оба псайкера поднялись с пола почти одновременно. Сорок четвертый бессистемно ощупывал вокруг себя поверхность руками. Нана дико озиралась по сторонам пустым взглядом своих белесых глаз. Последним встал Пятый. Пошатываясь и хватаясь руками за все, что подворачивалось ему по пути, он поднялся и внятно произнес:
— Я больше их не чувствую, — псайкер провел руками по лицу, частично скрытому железным обручем, и по безволосой голове. — Они ушли.

ТРЕБОВАНИЕ №18 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«При вынесении приговора «Смертная казнь» и выборе средств самой казни вам надлежит руководствоваться тяжестью совершенного преступления и помнить, что казнь — это не только лишение жизни того, кто, совершив тяжкий грех, потерял право на жизнь, но и суровое наказание виновного. Равно как назидание и устрашение для остальных. Чтобы все видели и знали, Империум строг и беспощаден к своим врагам, отступникам и предателям, трусам и еретикам. Выбирая казнь, вам надлежит помнить, что долгая и мучительная смерть уличенного в прегрешении преступника есть ничто иное, как торжество справедливости и возмездие тем, кто посмел мыслью ли, делом или преступным бездействием подрывать незыблемые устои Империума человека, созданного согласно Воле Бессмертного Бога-Императора. И что нанесенное этим оскорбление Великому Защитнику всех людей требует скорейшего отмщения и жесточайшего воздаяния для виновного или виновных».
Из наставлений будущих комиссаров.
Подписано и заверено.

Штабная палатка, в которой расположился Барро, была наполнена шумом, доносящимся снаружи. По обе стороны небольшого стола, за которым восседал Алонсо, парили два сервочерепа, ведущие протокол разговора инквизитора и его аколита, находящегося рядом с ним и стоящего по правую руку от своего патрона. Чуть позади них с взведенными дробовиками стояли штурмовики.
— Здравия желаю, господин инквизитор, — произнес, заходя в палатку Расчинский, складывая на груди Имперского орла. Он скользнул взглядом по непроницаемым маскам штурмовиков, быстро перевел его на Саннджифу и остановил на Барро: — Вы хотели меня видеть.
— Да, комиссар, — Алонсо ответил на взгляд Гордиана стальным блеском своих глаз. — Хотел задать вам несколько вопросов.
— К вашим услугам, господин инквизитор.
— Вы уже выяснили, кто производил разведку этой местности, комиссар?
— Да, господин инквизитор. Группа под командованием сержанта Рутберга. Сержант Рутберг, сержант Сундар и рядовой Винкс. Тело последнего было найдено после боя.
— А оба сержанта? — сухо спросил Барро.
— По свидетельству одного из гвардейцев, сержант Рутберг и сержант Сундар дезертировали во время нападения врага, господин комиссар, — ответил Расчинский и добавил: — Воспользовавшись текущей ситуацией.
— Их уже арестовали? — не меняя интонации, произнес Алонсо так, что было сложно с уверенностью сказать, вопрос ли это или констатация факта, подтверждение которой сейчас ждал услышать.
— На их поиск и задержание отправлено несколько групп, господин инквизитор…
— Не убивать и не калечить, — резко оборвал Гордиана Барро. — Мне они нужны живыми и в сознании. Желательно без лишних увечий, которые могли бы повлиять на их физические показатели.
— Как прикажете, господин инквизитор.
Алонсо поднялся из-за стола и сделал несколько шагов к центру палатки.
— Я помню вас, комиссар Расчинский. Подразделение, находящееся на тот момент под вашим командованием, сопровождало меня на Каргадасе, — Барро выдержал небольшую паузу, внимательно изучая выражение глаз Гордиана. — Вас, кажется, представили тогда к награде?
— Никак нет, господин инквизитор, — Расчинский почувствовал незримый укол тревоги.
— Нет? — Алонсо изобразил на лице удивление. — Странно. Я определенно помню, что с вашим именем было связано одно событие, привлекшее тогда мое внимание. И если это не было связано с вашим награждением…
Гордиану показалось, что еще немного и кровь прильет к его щекам.
— Вы можете идти, комиссар, — Барро прервал начатую мысль, словно решил ее не продолжать. — Сообщите мне сразу, как только оба сержанта будут доставлены в лагерь.
— Так точно, господин инквизитор, — Гордиан сложил руки в аквилу на груди, прежде чем направиться к выходу из палатки.
— И, помните, комиссар. Император все знает, Император все видит, — раздалось у него за спиной.
Наверное, еще с самого начала он знал, что все закончится именно так. Или не знал, но догадывался. А может, где-то в глубине души даже желал подобного исхода. И когда он чуть замедлил шаг начиная отставать от Рутберга, и когда не вкладывал всю силу в удар мачете, прорубаясь сквозь заросли чащобы. И когда их обнаружили, и Шардэн попытался уйти, а он просто остановился и замер с тем отрешенным облегчением в душе, которое дает понимание тщетности любого действия. Сержант не сопротивлялся. Он дал себя грубо повалить и связать, чтобы потом быть доставленным в расположение части. Рутберга привели спустя два часа после этого. Он заставил своих преследователей побегать, но все равно не смог от них уйти. И его, в отличие от Сундара привели не только связанным, но и сильно избитым.
За те несколько часов, что Мэтью провел в грязном бараке, сержант не проронил ни слова. Он был связан, один, если не считать охраняющих его гвардейцев за дверью, и полностью сломлен. И только когда дверь, ведущая в темное без единого окна помещение, открылась, и внутрь втолкнули Шардэна, Сундар разлепил онемевшие губы. Полным безразличия взглядом сержант скользнул по разорванной форме Рутберга с оторванными шевронами и знаками различия, его разбитой скуле и заплывающему от удара глазу, после чего на одной заунывно-протяжной ноте произнес:
— Они нас убьют.
Ничего. Сознание второго допрашиваемого было столь же пусто, как и у первого. Только страх. Глубокий, полностью поглотивший душу человека. Единственное, что его отличало от предыдущего, это прибавившееся к животному ужасу перед неминуемой смертью чувство ненависти и злобы. Их ростки пробивались сквозь трепещущее полотно сломленной и подавленной воли, питаясь страхом и одновременно, усиливая его. И все же…
Алонсо зацепился за крохотную ниточку. Эмоциональный след, грязным отпечатком оставшийся на сломленном гвардейце. Презрение и раздраженность, какие возникают, когда человек торопится получить желаемое и когда ему предлагают намного меньше необходимого. Гвардейцев отпустили, потому что их было всего три человека. Их стало бы недостаточно для проведения обряда. Нужно было больше жертв. А для этого плененных необходимо было отпустить. С тем, чтобы они завели в ловушку всех остальных.
Барро глубоко выдохнул. Все это могло значить лишь одно. Ритуалы, какими бы они ни были, еще не были завершены. А значит у него была возможность прервать начавшееся вторжение сил хаоса на Зору-5.
Один из бараков, отстоящий в стороне от остальных строений, по периметру окружали гвардейцы из второй танковой. Непосредственно вход в барак охраняли двое штурмовиков, а на некотором расстоянии от них, напротив неровных чуть скошенных дверей стояло три комиссара.
За их каменными лицами скрывалось напряжение, в разной степени охватившее верных слуг Золотого Трона. Заметнее всего оно прослеживалось у высокого молодого мужчины, которому не было и тридцати лет. Обладая высокой статью и атлетическим телосложением, он казался чуть ссутулившимся, словно на его плечи возложили непомерный груз, заставив склониться книзу. Из-под фуражки проглядывали успевшие отрасти, каштановые вьющиеся волосы, оттеняющие его правильные, немного бледные черты лица. Гордиана нельзя было назвать красавцем, но и уродом он тоже не был. Скорее, он балансировал на той грани, когда человека называют приятным, но уже не миловидным.
Рядом с ним стояла женщина, чей возраст приближался к сорока годам. Часть подбородка, видимую из-под высокой стойки воротника, заменял имплант. Скрываемая мундиром, аугментика спускалась вниз стальным горжетом, заканчиваясь между пятым и шестым ребром. Лицо комиссара Луин можно было бы назвать непроницаемым, если бы не огонь внутренней ярости, хорошо читаемый в ее глазах цвета антрацита.
Чуть больше, чем у Верении, выражение гнева было заметно у третьего из комиссаров, стоящего ближе всех к дверям барака. Его гладко выбритые скулы чуть поигрывали, время от времени выдавая желание Хьюза лично провести допрос обвиняемых. Наконец он заговорил.
— Полагаете, они скоро закончат, комиссар? — свой вопрос Ролло адресовал Кристиане, бросив в сторону Гордиана лишь короткий взгляд.
— Прошло всего три часа, — Верения едва заметно повела плечами. — Подобный допрос может растянуться на всю ночь.
— Сомневаюсь, чтобы они смогли так долго продержаться, — негромко заметил Хьюз.
— Это зависит не от них, — возразила Луин, охватывая взглядом сначала своего собеседника, а затем по-прежнему молчащего Расчинского. — Только от того, как скоро инквизиция получит полные исчерпывающие ответы на свои вопросы. А таких вопросов может оказаться много. И качество ответов по началу может показаться господину Барро неудовлетворительным. Вы согласны, комиссар? — обратилась к Гордиану Кристиана, вовлекая Расчинского в разговор.
— Совершенно верно, комиссар, — отозвался Гордиан с некоторой неохотой. — Полностью с вами в этом согласен.
Он было хотел добавить что-то еще, когда двери ведущие в барак распахнулись и в освещенном фонарями проеме показалась фигура инквизитора. Сопровождаемый аколитом, Барро прошел мимо дежуривших у входа штурмовиков, замедлив шаг возле комиссаров.
— Комиссар Луин, — произнес Алонсо.
— Да, господин инквизитор.
— Я узнал все, что мне было необходимо. Однако это не избавляет преступников от стандартной процедуры допроса, предполагаемого в данном случае, — недвусмысленно сказал он.
Пока Барро говорил, из дверей барака вышли трое псайкеров в сопровождении штурмовиков. Не задерживаясь, они прошли мимо в сторону штабных палаток.
— Я поняла вас, господин инквизитор, — Кристиана чуть склонила голову.
— Думаю, вас двоих будет достаточно для ведения допроса, — обращаясь к Верении, Алонсо указал жестом на комиссара Хьюза.
— Господин инквизитор, — Подал голос Гордиан. — Эти гвардейцы из…
— Я знаю из какой они роты, комиссар, — Барро прервал Расчинского на грани грубости. — Вы пойдете со мной. Я желаю задать вам пару вопросов.
И, не дожидаясь ответа, инквизитор развернулся, направляясь вслед за группой штурмовиков в сторону штабных палаток.
Ролло Хьюз вышел из душного барака, вдыхая полной грудью влажный ночной воздух, в котором едва витали горькие нотки горелой плоти и листьев. Огонь «Адских Гончих» не смог распространиться по влажному лесу, и тот дождь, что раньше вызывал раздражение, вдруг стал союзником. Слабо тлеющие листья и напитанные влагой стволы, едва прогорала попавшая на них огнесмесь, затухали, и клубы удушливого дыма, рожденные горением, медленно рассеивались по округе. Всего через несколько часов от едкого чада почти не осталось и следа. А к середине ночи и вовсе воздух напитался приятной прохладой.
Несколько глубоких вдохов успокоили гнев, восставший в душе Ролло, и комиссар покосился на болт-пистолет, который все еще сжимал в руке.
— В порядке, комиссар? — за спиной раздался голос Луин .
— В полном, комиссар, — Хьюз развернулся в сторону Верении. — Хорошо, что вы меня остановили. Эти предатели…
— Эти предатели заслуживают более сурового наказания, чем просто лишение жизни. — строго сказала Кристиана. — Особенно один.
На лице комиссара Луин отобразилось сиюминутное выражение ненависти, но оно исчезло столь же быстро, как появилось.
— Жаль, третий умер слишком просто, — отрывисто произнес Ролло. — Такая мразь не заслуживает смерти в бою.
Верения не ответила на это замечание. Она развернулась в сторону барака, из которого они вышли, и жестом пригласила Хьюза следовать за собой.
— Оба преступника должны быть в состоянии завтра принять казнь, — сказала Кристиана, перед тем как открыть дверь. — В полном сознании и без отбитого болевого порога.
— Согласен, комиссар, — со зловещей жестокостью в голосе подтвердил Ролло.
— Я распоряжусь, чтобы перед казнью им вкололи стимуляторы, — с клокочущим, плохо сдерживаемым презрением произнесла Луин, переступая порог барака. — Чтобы они продержались максимально долго, не теряя сознания до самого конца.
Размеренной походкой, в сопровождении аколита и комиссара Расчинского, Барро зашел в палатку. Он испытывал усталость. Ментальный допрос гвардейцев, продлившийся несколько часов, отобрал много сил, несмотря на помощь еще трех псайкеров. Полученные им сведения подтвердили предположения, сделанные Алонсо раньше. Он опоздал, и еретики успели призвать в мир силы вечного врага, справиться с которыми теперь им всем предстояло. И сделать это надлежало раньше, чем изменники смогут призвать в мир еще проклятых космодесантников хаоса.
Заняв место за столом, Барро знаком приказал Саннджифу оставаться у входа, после чего перевел внимание на Гордиана.
— Мы с вами не договорили, комиссар Расчинский, — произнес инквизитор таким тоном, словно их ожидала приятная, ненадолго отложенная беседа.
В ответ на это заявление Гордиан промолчал, и Алонсо продолжил, предварительно убедившись, что парящие по обе стороны стола сервочерепа ведут запись разговора.
— Расскажите мне о капитане Карбоне, комиссар. Какое мнение у вас о нем сложилось?
— Капитан Карбоне верный слуга Империума, — с невозмутимым видом ответил Расчинский.
— Вы уверены в своей оценке, комиссар?
— Да, — чуть склонил голову Гордиан и поспешил добавить. — Насколько я могу судить о капитане по его словам и поступкам, господин инквизитор.
— И насколько вы можете судить, комиссар? — нарочно выделяя слова, задал вопрос Алонсо.
В этот момент Гордиан был близок к тому, чтобы растеряться, но выучка Схола Прогениум взяла свое.
— Ровно настолько, сколько у меня было времени, чтобы его узнать, господин инквизитор. Предательство двух его людей поразило капитана Карбоне в самое сердце.
— Не знал, что вам близко чувство поэзии, — прервал Барро Рассчинского. — Однако меня больше интересует, как такое случилось, что вверенное вашему строжайшему контролю подразделение стало очагом ереси и предательства?
— Это не так, господин инквизитор, — Гордиан почувствовал, как по его спине пробежал холодок. — Поступок этих двоих не выглядит спланированным заранее. Должно быть, их запугали. Настолько, что они…
— Вы называете измену поступком, господин Расчинский? — голос инквизитора внезапно стал вкрадчивее и мягче. — Вы же не хотите оправдать этот их …поступок?
— Никак нет, господин инквизитор! — Гордиан вложил в этот ответ всю уверенность и решимость. — Их предательству нет оправданий!
— Нет и не может быть, комиссар, — добавил Алонсо.
Он пристально посмотрел на Гордиана.
— От выполнения поставленной перед нами задачи зависит не только судьба Зоры-5. Под угрозой будет весь субсектор или даже больше, — веско добавил Барро. — Вы поняли меня, господин Расчинский?
— Так точно, господин инквизитор, — Гордиан коротко кивнул.
— Я помню о проявленной вами доблести на Кардагасе, — Алонсо продолжал держать Расчинского под прицелом своего стального взгляда. — У меня хорошая память, комиссар. На все события. И здесь, на Зоре-5, я жду, чтобы вы полностью продемонстрировали на что способны.
Барро выдержал небольшую паузу.
— Следите за вашими гвардейцами, комиссар, — произнес он наконец. — Со всей строгостью и рвением.
— Да, господин инквизитор, — на долю секунды Гордиан застыл, словно в нерешительности.
Алонсо сдержанно улыбнулся:
— Рад, что мы наконец закончили начатый разговор, господин Расчинский. И я сказал вам все, что собирался еще в первую нашу беседу, — голос инквизитора снова стал более мягким. — И рад, что между нами не осталось вопросов или непонимания. Аве Император!
— Аве Император! — в тон Алонсо повторил Гордиан.
Но, покидая палатку инквизитора, Расчинский все еще чувствовал пристальный взгляд Барро у себя на спине. Несколько глубоких вдохов тяжелого, наполненного запахами ночного воздуха не придали желаемого спокойствия, и комиссар размашистым шагом направился к расположению своей части. Проходя мимо окруженного охраной барака, Гордиан чуть замедлил шаг. Из одноэтажного строения доносились крики и возгласы допрашиваемых.
В этот миг Расчинского охватил приступ страха. В его висках начала набухать щемящая боль, а тело сковала мертвенная усталость.
Не вырваться, не убежать, не спастись.
Эта мысль поглотила Гордиана, на мгновенье перехватив дыхание.
«Предатели, — он осел, делая несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем возобновляя движение. — Предатели у меня в роте. А я не распознал их раньше. Из-за их предательства батальон угодил в засаду. Первая пехотная рота уничтожена. Убитыми найден девяноста один человек. Остальные пропали без вести или захвачены в плен. Среди пропавших числятся командир роты капитан Уокер и ротный комиссар Янг. И все это из-за ложных донесений разведчиков. Моих разведчиков».
На мгновение Расчинский задумался о возможности того, что выжившие из первой роты оказавшись отрезанными от основных сил, отступили и каким-то чудом спаслись. И что сейчас, возможно, они ищут способы выйти на соединение с остальным батальоном.
«Нет», — тут же мысленно возразил сам себе Гордиан.
Перед его внутренним взором встал образ комиссара первой роты Кастора Янга. С лицом, словно высеченным из гранита, которого, как казалось, никогда не касалась улыбка. Расчинский вспомнил, с какой брезгливостью на лице Кастор отозвался о тех гвардейцах, которым приходилось отступать в ходе сражения. Как он назвал таких людей зараженными.
«В них уже поселились личинки предательства, — говорил Янг. — Они дремлют в однажды дрогнувших душах, только и ожидая, чтобы проснуться окончательно».
«Нет, — мысленно повторил себе Гордиан. — Первая рота пехотного подразделения не могла уцелеть. И выжившие, если они все еще живы, наверняка сейчас завидуют своим павшим товарищам…»
Перед глазами комиссара отчетливо, со всеми омерзительными деталями вспыхнула недавно виденная им картина.
Восемь невероятно изуродованных тел, развешенных в форме остроконечной звезды. С полностью оголенными мышцами и кровавыми струпьями на местах снятой кожи.
Перед закрывшимися глазами Расчинского проплыли перекошенные лица несчастных, на которых посмертной маской застыли следы страданий и нестерпимых мук. От этого спонтанно нахлынувшего воспоминания Гордиан невольно содрогнулся, пожелав быстрого конца всем тем, кому не посчастливилось, и кто живым попал в руки служителей извечного врага. Но ночь — хищная тварь, приносящая лишь страх и отчаяние — задушила эту мысль, как и саму надежду, еще до того, как та успела зародиться в сердце.
«Нет, — в третий раз повторил себе Расчинский. — Они не умрут быстро. И, Бог-Император, я тоже не хочу так умереть. Только не так!»
Гордиан открыл глаза, стараясь отогнать от себя мрачные, тревожные до озноба, мысли. Но они не уходили, облепив сознание комиссара, подобно слепням, что пожирают заживо свои жертвы.
— Я не хочу так умереть, — на грани слышимости произнес он. — Бессмертный Бог-Император. Не хочу.
Расчинский остановился. Прямо перед ним стоял на вытяжку один из постовых гвардейцев внутреннего охранения.
Комиссар прошел мимо, не удостоив того взглядом. И в голове его все крутилась, и крутилась одна и та же фраза:
«Я_не_хочу_так_умереть».
Батальон был выстроен в две шеренги с глубиной между ними чуть более метра. Как раз достаточной для того, чтобы там свободно прошел человек. На построении присутствовал весь личный состав. Исключение составляли тяжело раненные — те, кто не мог подняться — и еще те, кого выставили в оцепление на охрану периметра. Каждый гвардеец в шеренге был вооружен длинным батогом. Позади второй шеренги на равном отдалении друг от друга стояли «Леман Рассы» с динамиками, настроенными на внешнее вещание. В преддверии начала казни из них потоком лились священные тексты молитв и параграфы из свода армейских преступлений и наказаний. Рядом с каждой ротой находился их комиссар, зорко следивший за происходящим и тем, как ведет себя личный состав их подразделения. Лица самих гвардейцев были обращены вперед на некое подобие плаца, куда в скором времени должны были привести осужденных.
…— Мы этим их будем? — сказавший это молодой гвардеец покосился на заготовляемые толстые прутья толщиной в палец с обрезанными концами.
— Этим, — хмуро заверил его стоящий рядом сослуживец.
Задавший вопрос, который и самому гвардейцу показался теперь нелепым, замолчал. Тот, кто ему ответил, ветеран с начинающими седеть висками продолжил, не поворачивая головы в сторону юноши:
— Их разденут и погонят сквозь строй.
— Через весь строй? — на лице молодого отобразилось сомнение. — Они пройдут?
— Сами — нет, — с холодным безразличием ответил ветеран. — Протащат. Свяжут впереди руки, накинут петлю или привяжут к прикладу лазгана. Кто-то возьмется за другой конец и поведет осужденного. Сначала поведет. Потом потащит, когда тот упадет.
— А потом?
— Потом сожгут или закопают.
— Закопают? — переспросил молодой.
Седеющий гвардеец усмехнулся:
— Ты же не думаешь, что они выживут?
— Я… не знаю.
— А ты подумай, — снова усмехнулся ветеран.
Юноша вздрогнул, представив себе тот окровавленный кусок мяса, в который должно было превратиться тело человека, осужденного на подобную смерть.
— Лучше расстрел, — прошептал он.
На лице у его собеседника отразилась леденящая душу жесткость.
— Император защищает. Слышал о таком?
— Да, — ответил молодой гвардеец все еще с дрожью в голосе, не совсем понимая, к чему тот клонит.
— А преступников Он карает, — так же жестко закончил ветеран…
Голос в динамиках замолк, и на плац вывели двоих осужденных. Они по-разному держались в преддверии уготовленной им участи. Один, высокий статный, со следами недавних жестоких побоев, полученных во время допроса, стоял с отрешенностью во взгляде, словно все происходящее не имело к нему никакого отношения. Могло показаться, будто он здесь лишь скучающий зритель, вынужденный присутствовать на пошлой и заунывной театральной постановке. Второй был небольшой и жилистый, с опухшими, частично заплывшими глазами и ярким кровоподтеком на нижней скуле, из которого продолжала медленно сочиться кровь. Он затравленно озирался по сторонам с мольбой во взоре, которая прорывалась из-под тяжелых, набухших синяками, век. Два тонких стальных троса оплетали кисти их рук, врезаясь в кожу так, что оставляли под собой кровоточащие порезы и разрывы кожи. Сопровождающие приговоренных предателей к казни гвардейцы чуть отступили в разные стороны, когда к осужденным подошла комиссар Луин. Рядом с ней по правую и по левую сторону шли капитан Карбоне и один из лейтенантов роты разведчиков, по фамилии Фекси. На лицах обоих офицеров застыло мрачное и суровое выражение. В руках каждый их них нес большой разводной ключ, с рукоятью не менее полуметра. В гробовом молчании офицеры начали приматывать концы тросов, которыми были связаны руки осужденных к разводным ключам. Тот, что обладал высокой фигурой с деланным презрением протянул руки вперед, так, что их примотали довольно высоко к рукояти.
— Посмотрим, что они сделают с вами, когда…
Хлесткий удар по лицу не позволил предателю закончить фразу. С разбитых губ полилась кровь, и Шардэн, чуть дернув головой, уперся ненавидящим взглядом в своего бывшего капитана.
— Это не изменит…
Второй удар Карбоне пришелся точно в то же место, что и первый, вызвав еще больший фонтан крови, залившей теперь приговоренному к казни всю нижнюю половину лица.
Глядя на это, второй осужденный задрожал и напротив — прижал сведенные вместе руки к самой груди, так, что трос между ними и разводным ключом натянулся в струну.
Когда все приготовления были закончены, по знаку Луин конвоировавшие предателей гвардейцы встали в строй, вооружившись такими же палками, что и у остальных.
После этого Кристиана еще раз окинула взглядом приговоренных к смерти.
— Любой солдат в армиях Бессмертного Императора, раскрывший врагу пароли, секретные коды связи или боевой жаргон, а также передавший пароль или ключевое слово, отличное от предоставленного ему, будет подвергнут побитию дубинками и затем расстрелу, — голос комиссара, передаваемый на динамики и усиленный ими, разнесся над построением. — Ваше преступление намного страшнее. Ваша трусость и раболепие перед противником привели к потерям среди личного состава батальона и едва не повлекли поражения Имперских сил в схватке со злейшими врагами человечества. Подобному предательству нет оправдания и прощения, как и снисхождения в выборе казни за такое страшное преступление.
Развернувшись на каблуках, Верения повернулась в сторону выстроившихся гвардейцев.
— Руководствуясь этим, а также принципами сурового воздаяния за грехи перед Лицом Бога-Императора, сержант Рутберг Шардэн и сержант Сундар Мэтью приговариваются к прохождению сквозь строй, дабы каждый гвардеец преданного ими подразделения стал их палачом. Обрушивая свои праведные удары на предателей, помните: это их трусость, коварство и сношение с врагами стали причиной гибели ваших боевых товарищей, их ранений и увечий, — комиссар Луин вновь повернулась к осужденным. — Вас будут проводить вдоль строя до полного умерщвления. После того, как медик зафиксирует вашу смерть, ваши тела будут сожжены, прах развеян, души преданы вечному проклятию, а имена — забвению, — она повысила голос: — Первая шеренга, кругом! Начать казнь!
На этих словах комиссара Луин, обращенных к гвардейцам, Карбоне размеренным шагом, достойным парада, направился к краю, где начинались шеренги, ведя за собой Рутберга. На расстоянии рукояти разводного ключа, к которому он был привязан, за капитаном двигался Шардэн. Отступив несколько шагов, таким же образом лейтенант Фекси вел за собой Мэтью Сундара.
Динамики, установленные на боевых машинах, вновь ожили. Их черные решетчатые зевы снова начали исторгать поток молитв, крылатых фраз, известных изречений, а также перечислений военных преступлений с соответствующими им наказаниями.
К тому времени, как Мэтью достиг начала шеренги, ведомый впереди Карбоне Шардэн уже сделал свои первые шаги вдоль строя. На обнаженной спине сержанта уже багровело несколько полос от ударов, и каждый новый шаг ознаменовывался новым ударом и новым алым рубцом, вспыхивающими друг за другом. Увидев, как Рутберг, вздрагивая, прогибается под падающими с обеих сторон батогами, Мэтью остановился и подался назад всем телом.
— Я не пойду! — его голос сорвался в хриплый визг. — Убейте меня сразу!
Как завороженный, Сундар смотрел на идущего впереди Шардэна и как тот, пошатнувшись под очередным ударом, но все еще продолжая молчать, сделал следующий шаг. А потом следующий, и следующий, с каждым из них все больше вздрагивая под обрушивающимися сверху ударами. Не обращая внимания на мольбы и крики обреченного сержанта, выждав немного времени, чтобы первый приговоренный прошел чуть дальше, лейтенант Фекси потянул за собой Мэтью, направляясь между двумя рядами гвардейцев. В ответ на это действие Сундар издал хриплый протяжный вопль. Все еще надеясь избежать тем более мучительной смерти из-за препаратов, которые обоим осужденным были введены перед казнью, он попытался еще сильнее дернуться назад, от чего кожа на запястьях оказалась безжалостно содранной стальным тросом, сковывающим руки. Осужденный снова пытался что-то сказать, возможно еще раз попросить о снисхождении и даровании ему легкой смерти, но эти тщетные потуги были пресечены бесстрастным голосом комиссара Луин.
— Вставьте ему кляп в рот, — приказала Кристиана.
Мэтью не успел опомниться от этого приказа, как чьи-то руки уже совали ему в рот ветошь, дурно пахнущую отработкой и парами прометиума, обвязывая поверх куском аналогичной ткани. А в следующее мгновение ведомый вперед железной рукой лейтенанта Фекси Сундар Мэтью ощутил у себя на спине первый удар.
Фрол сжимал длинный чуть изгибающийся сучковатый прут, ожидая, когда перед ним пройдут приговоренные. Его пальцы то сильнее вжимались в него, то ослабляли хватку, пока в памяти прокручивался утренний разговор.
…— Тебе их что…? — почти по слогам произнес Рино, и его глаза на обезображенном шрамом лице засверкали праведным гневом.
— Нет, нет! — возразил Фрол, чуть настороженно оглянувшись по сторонам. — Я не испытываю к ним жалости. Ничего подобного. Просто показалось, что быстрее было бы…
— А ты Грегора вспомни. Как он в танке сгорел. Как думаешь, ему показалось это быстрым? Или, может быть, легким? Парсен не выживет. А если выживет… Ты руки его вспомни. Правую руку. Она пригорела к штурвалу… — его голос стал тише. — Я видел, как его вынимали из «Расса». И ты видел.
— Видел, — мрачно согласился Фрол.
Танкисты замолчали.
— Если тебе их жаль, бей в полную силу. Насколько можешь, — прервал гнетущую тишину Рино и, прочитав вопрос в глазах, пояснил. — Так для них будет быстрее.
— А ты? — едва слышно спросил Фрол.
— Не-ет, — протянул с тихой злобой в голосе танкист. — Пусть походят туда-обратно. Пусть их голым брюхом по земле потаскают. А я буду бить. В пол силы. Чтобы долго. Очень долго.
В тот момент Фролу показалось, что в глазах Рино заполыхал тот огонь, в котором погиб Грегор…
Танкист вывалился из воспоминаний, заметив, что к нему приближается осужденный, и приготовился бить.
След от его удара тут же потерялся в том кровавом месиве, в которое неотвратимо превращалось тело смертника. Очередное падение батога на изувеченную спину вырвало из груди Шардэна отрывистый крик, который он теперь издавал при каждом новом ударе, попеременно падая то на одно колено, то на другое, а иногда на оба сразу. На этот раз осужденный устоял, лишь пошатнувшись, и сделал еще один дрожащий шаг навстречу следующим ударам.
Стоящий рядом с Фролом гвардеец с удивлением посмотрел на своего товарища.
— А что так слабо? Неужели, на жалость прибило?
— Нет, — вполголоса ответил Фрол, чувствуя, как в груди у него разгорается такое же чувство мести, какое перед этим переполняло Рино. — Хочу, чтобы за добавкой еще пришел. Паскуда…
И он поднял в замахе руку, чтобы встретить ударом следующего за Рутбергом Сундара.
Теперь, когда приговоренные не могли идти сами, их волоком тащили автоматические лебедки, установленные на одном из «Атлантов», установленного в конце строя. Больше от осужденных не доносилось ни единого звука. Как и не было никаких движений, по которым можно было бы определить, живы ли еще предатели, или уже испустили дух. Когда под непрекращающиеся удары, сыпавшиеся с двух сторон, приговоренных наконец дотащили до конца строя, к ним подошел медик.
— Осужденный мертв, комиссар, — констатировал он, склонившийся над одним из тел, больше напоминающим бесформенную отбивную.
Затем отвернувшись от того, что осталось от Рутберга, лейтенант медицинского корпуса прошел к Сундару. К его удивлению, кровоточащий «кусок мяса» с двумя открытыми переломами на обеих руках, до кости содранной на запястьях кожей, и одним торчащим вверх ребром подал признаки жизни. Спина, с которой обрывками свисала кожа и куски плоти, вздрогнула, обозначив вдох. Медик небрежно с нескрываемым отвращением перевернул тело умирающего предателя. Его грудь, живот и ноги выше колена выглядели так, словно их хорошо обработали крупной теркой. Места, где был полностью содран кожный покров, плотно забились землей и зеленым месивом из травы и листьев. Из-за этого кровоточащая плоть Мэтью приобрела черный с вкраплениями цвет, кое-где переходящий в черно-синий и синюшно-фиолетовый. На посеревшем распухшем лице под заплывшими веками невозможно было найти даже щелочек глаз. Осужденного, наверное, было бы совершенно невозможно опознать, если бы не грязный, пропитавшийся кровью и слюной кляп во рту, который удерживала полоска ткани, накинутая поверх и завязанная сзади у самого основания черепа.
— Приговоренный подает признаки жизни, комиссар, — бесстрастно сообщил лейтенант Верении и отступил на шаг от осмотренного тела в ожидании дальнейших приказов.
— Труп унести и сжечь, не закапывая, — Кристиана кивнула в сторону нескольких гвардейцев, и те, ответив краткое «Есть», приступили к исполнению приказа.
После этого комиссар сделала несколько шагов вперед, приблизившись к умирающему преступнику почти вплотную. Медленно, словно в раздумьях ее правая рука легла на рукоять болт-пистолета, но почти тут же соскользнула вниз, обрывая в этом жесте любые надежды на милосердную смерть.
— Продолжить казнь, — холодно приказала Луин.
— Слушаюсь, комиссар, — ответил находящийся рядом с осужденным лейтенант Фекси.
Он отвязал умирающего от одного троса и прокинул другой, такой же длинный, тянущийся от второго «Атланта», расположенного на противоположном конце строя. Перестегнув карабин на конце троса к путам на кистях смертника и закрепив там подобающим образом, лейтенант Фекси отошел от умирающего. Александр взмахнул рукой, давая отмашку водителю в «Атланте» и почти тут же с глухим гудением вновь заработала лебедка. Изуродованное тело Сундара вздрогнуло и, неестественно извиваясь, потащилось по измазанной, напитавшейся кровью земле. Одновременно с этим, сверху на приговоренного снова посыпались беспощадные удары, довершая начатое и превращая то, что еще оставалось от его тела в невероятное кровавое месиво.
К тому моменту, когда осужденного на ужасную смерть сержанта дотащили до конца строя и к нему вновь подошел медик, Мэтью был, наконец, мертв.
Не приближаясь, Орци смотрел, как огонь уничтожает останки предателя. Языки пламени лизали вывороченные куски мяса неохотно, словно брезгуя пожирать нечестивца. В той же куче дотлевали останки первого из казненных. Над ним огонь поработал более тщательно, превратив предателя в отвратительные уголья, из которых торчали опаленные до черноты кости.
Едва слышно к Карбоне подошел Фекси.
— Капитан, — он протянул Орци небольшую походную флягу.
— Отставить, — мрачно приказал Карбоне.
— Есть, отставить, — таким же сумеречным голосом ответил Александр.
— Если бы не это… — Орци презрительно мотнул головой в сторону костра. — Я бы их сам… Вот этими своими собственными руками…
— Как это… могло произойти… вообще? — подал голос Фекси и добавил: — Капитан.
Карбоне промолчал, не имея слов, чтобы ответить на вопрос лейтенанта.
— Их пытали? Им угрожали? Капитан, может, их обманули, и они не понимали, что делали? — снова заговорил Александр.
Между капитаном и лейтенантом пролегла звенящая тишина
— Их не пытали. Это точно, — ответил, наконец, Орци. — Следов не было. Угрожали? Возможно.
Голос командира разведчиков поник.
— Предатели… — Карбоне замолк, не договорив, услышав приближающиеся шаги.
Он развернулся и увидел направляющегося к ним проповедника Пирса.
— Отчаяние страшный грех, капитан, — еще издалека раздался голос Аезона.
— Отец, — сложив руки в аквилу на груди Орци опустил голову и не торопился ее поднимать, словно окончательно придавленный грузом последних слов проповедника.
Примеру Карбоне последовал и Фекси, и теперь стоял точной копией своего командира, со сложенными на груди руками и поникшей головой.
— Бессмертный Спаситель человечества зрит каждую минуту. Он следит за вами и когда вы в бою, и когда вы вне его. Его Милость распространяется на каждого, кто предан Ему душой и телом и кто готов претерпеть любые муки за Его Святое Имя. Верных воинов и слуг своих Бессмертный Бог-Император осияет Светом Своей Святости и дозволит им в посмертии встать у основания Золотого Трона Своего. Тех же, кто отступит от Него, кто предаст Бессмертного Повелителя человечества и Защитника всех людей, ожидает кара. Их души будут прокляты, а имена навеки преданы позору и забвению. И не будет им спасения, прощения или избавления от вечных мук и страданий.
На этих словах проповедника Орци поднял голову, упершись немигающим взглядом в глаза Пирса.
— Я хотел убить их сам, — капитан опустил вниз сцепленные «в орла» руки, и его кисти тут же сжались в кулаки. — Мои люди никогда не знали страха. Владлен Грабовски собой разминировал подступы к объекту, чтобы обеспечить проход остальным подразделениям. Лейтенант Слоу удерживал огневой рубеж, будучи смертельно раненым. Он продолжал стрелять из тяжелого стаббера, пока не закончились патроны. И после этого отстреливался из лаз-пистолета, пока не истек кровью. Своим врагам он не оставил даже собственного тела. Приготовленная им граната взорвалась, едва противники попытались дотронуться до погибшего лейтенанта. Мои люди никогда не жаловались. Они ни разу не усомнились. То, что произошло сегодня… — взвившийся было подобно пламени разгорающегося костра голос Карбоне потух, превращаясь в мертвый пепел. — Этому нет ни объяснений, ни оправданий.
— Но этому есть искупление, капитан, — строго и властно произнес проповедник. — Не для них, ибо их души прокляты навек и не найдут ни покоя, ни прощения. Но для вас, как для их командира. Лишь безупречной службой, благочестивыми мыслями и искренними молитвами, возносимыми к Святому Трону Его, вы сможете избавиться от тех вериг стыда за их предательство, что тяжким грузом сейчас сковали ваш дух. Вами должно двигать раскаяние за то, что вы не распознали предателей до того, как они совершили свой страшный грех. Но не отчаяние. Благодаря своему раскаянию и повышенной бдительности, с который вы отныне будете смотреть на своих подчиненных, вы искупите грех своей невнимательности. И вы не допустите повторения подобного предательства в своем подразделении. Но не смейте предаваться отчаянию. Оно приведет вас на путь сомнений и слабости, на котором так хотят нас видеть враги Империума. Вы поняли меня, капитан?
Издалека, от растревоженных порывом ветра древесных крон, долетел шелест листвы.
— Да, отец, — уже изменившимся голосом ответил капитан. — Понял, — затем последовала секундная пауза, после которой Орци спросил: — Вы пришли поддержать меня в минуту слабости, отец? У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность за это, — воодушевленно произнес он.
— Я пришел, чтобы передать вам, капитан, что вас вызывает к себе подполковник, — спокойно возразил Аезон, глядя, как при упоминании о подполковнике Би капитан машинально оправил форму.
— Слушаюсь. И благодарю, отец, — В голосе Карбоне прозвучала вся искренность, на которую он был способен.
— Идите и выполните свой долг перед Бессмертным Императором, капитан, — напутствовал его Пирс. — Со всем рвением, которое есть в вашем сердце.

ТРЕБОВАНИЕ №19 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«Комиссар не должен никому верить и доверять, кроме Бога-Императора, Чью Волю, он уполномочен нести на полях сражений, беспощадно карая дерзнувших проявить малодушие или неповиновение или восставших против Святой Воли Пастыря человечества, Возлюбленного всеми».
Из наставлений кадетов-комиссаров.
Подписано и заверено.

Невероятный страх. Он ощущал его каждой клеточкой своего тела, как будто тот был осязаемым океаном, в котором все они находились и тонули, задыхаясь. Но он, превозмогая над самим собой, пытался плыть по этому океану, с величайшим трудом выгребая и продвигаясь по его липким и противным, противостоящим движению волнам.
«Император наш Свет путеводный. Ты даруешь защиту одним лишь Своим Святым Именем. Да разбегутся враги, заслышав его».
Аура страха, довлеющая над полем сражения, не отступила.
— Вперед! К победе! С нами Император в этот час!
Впереди залаяли болтеры, вознамерившись перекрыть своим резким звуком голос комиссара. Страх превратился в бушующую стихию, когда к реву болтеров присоединились леденящие душу крики. Не было понятно, откуда они обрушились на головы гвардейцев, зазвучав отовсюду и одновременно. Могло показаться, словно с невидимых глазу людей заживо сдирали кожу. Впрочем, Кастор Янг вполне мог допустить, что так оно и было.
«Я не боюсь зла, я не боюсь смерти, ибо сам Император явится за мной».
Невдалеке разорвался снаряд, выпущенный кем-то из предателей, и Янга обдала волна прелой земли, перемешавшаяся с ветками и корой. Что-то острое окатило лицо режущим бризом. Он не сразу разобрал приказ, передаваемый по воксу, но ситуация была понятна без слов. Выжившие гвардейцы из первой роты пытались прорваться к основным силам, но их отсекли. Рядом снова разорвался снаряд. Чей-то вопль полный агонии и боли влился в грохот взрыва и затих на излете.
«Император — наш Свет путеводный». Мысль перечеркнула жгучую боль где-то в правом подреберье, от которой взор мутился и все, что было перед ним, тонуло в тягучей кровавой массе.
«Что произошло потом?» Его сознание, перевернутое с ног на голову, истерзанное болью, словно его всего погрузили в жидкий огонь, отчаянно боролось, силясь дотянуться до последних воспоминаний.
«Император смотрит на нас! Мы уничтожим этих выродков! За Империум!»
Слова оседают в глотке, надсадно булькая кровью. Эта кровь пузырится на губах, скатываясь с них вместе с криком. Что он кричит?
«Я должен поднять их в атаку. Уничтожить…»
По ушам режет крик такой остроты и страданий, от которого сдавливает внутренности. Их хочется выблевать наружу от страха. Все до единого от одного только осознания, сколь нестерпимо больно тому, кто изрыгает этот утробный вопль.
Их полностью отсекли. Попытка вырваться из окружения провалилась. Как и попытка нескольких «Леман Рассов» прорваться к ним на помощь. Прямое попадание в боеуклад уничтожило одну из двух бронированных машин, которым удалось, оторвавшись от остальных, пробиться к пехотинцам. Сквозь охвативший комиссара столб пламени промелькнула фигура. Танкиста, попытавшегося покинуть полыхающую боевую машину, настигла жестокая смерть, превратив в скрюченную головешку.
От взрыва у Кастора заложило уши, и ослепительная вспышка поглотила на мгновение весь мир вокруг него целиком…
…Крик перешел в бесконечный вой. Янг чувствовал, как под чьим-то нажимом у него раскалываются кости и что ему нестерпимо хочется присоединиться к этому вою. Излить в нем всю ту боль, что пронизывала сейчас каждую клеточку его тела и, быть может, так хоть на каплю облегчить ее невыносимое бремя. Он начал хрипеть, разбрызгивая красно розовую слюну. От нечеловеческого вопля заложило уши сильнее, чем от взрыва. Усилившийся страх принялся заполнять собой все естество, вступая в остервенелую схватку с болью за право обладать бьющейся в агонии плотью.
«Боль иллюзия… Страх…»
Его мысли путались.
«Иллюзия. Иллюзия разума. Иллюзия тела».
— Все еще упорствуешь?
От этого голоса Янг вздрогнул.
— Всего одно слово. Но ты так не вовремя откусил себе язык. Впрочем, я без слов пойму, когда ты сдашься.
Кастор замычал, захлебываясь кровью и слюной, к которой примешивалась желчь и блевотина.
И тогда вой затих…
— Здравия желаю, комиссар, — лейтенант Илкар отсалютовал Хольмг. — В отсутствии майора Риччи принял на себя командование ротой.
— Сообщите о потерях, лейтенант, — распорядилась Атия.
— Мы потеряли два экипажа, комиссар. Из первого и третьего взводов. Погиб командир первого взвода лейтенант Свирский. Командование взводом принял сержант Айзенкорт. Во втором взводе две машины выведены из строя. Технопровидцы сейчас с ними возятся.
— Через тридцать минут постройте весь не занятый личный состав. Я расскажу о враге, с которым нам предстоит сражаться.
— Слушаюсь, комиссар, — отсалютовав, лейтенант ушел, и Атия на некоторое время осталась стоять, погрузившись в раздумья.
Ей предстояло рассказать о извечном враге и слугах хаоса так, чтобы подготовить гвардейцев к битве с ними, и при этом не позволив ни недооценить, и не переоценить той угрозы, которую они из себя представляли.
Янг страдал. Сгустки боли перекатывались по сведенным мышцам, давили внутри черепа так, что казалось, сейчас выпадут глаза. Они подкатывали к самому горлу, не давая вдохнуть и сковывая все внутренности. Хрип, непрекращающийся и рыхлый, словно вспаханная артиллерийским огнем почва, падал с помертвелых губ комиссара. А над всем этим океаном охвативших его страданий раздавался голос, громогласный, подобный рокочущему грому.
— Твое упрямство и отказ прозреть истину не вызывает ни жалости, ни уважения. Ты глупец, застрявший в собственных иллюзиях. Раб трупа-на-троне. Твой приятель оказался более мудр и принял знание, предложенное ему. Посмотри на него теперь! Так узри то, кем стал он и от чего ты так упорно отказываешься.
Марево, все это время окутывавшее взор Кастора, спало. Он увидел происходящее со стороны, словно бы находился рядом, наблюдая за всем откуда-то сверху. Пейзаж, открывшийся ему, показался комиссару нереальным. Все пространство вокруг было пронизано миллиардами тонких нитей, переплетающихся друг с другом. На этих тонких переливающихся всеми известными цветами нитях, висел человек. Он был гол. Его тело, изодранное, словно по нему прошлись множеством острых крючьев, располосовав кожу на узкие полоски, окутывал кровавый туман, поднимающейся вверх, подобно пару. Из неисчислимых ран струилась кровь, свиваясь в тонкие багровые нити. Они переплетались странным образом, свиваясь с теми, на которые был подвешен человек, образовывая с ними единые путы. Голова человека бессильно болталась, и лицо, все залитое кровью, было обращено вниз. По подбородку, упирающемуся в рассеченную грудь, стекала пузырящаяся розовая слюна. Было слышно, как человек стонал и хрипел, что-то бессвязно мыча, время от времени вздрагивая, когда по его изуродованному телу пробегала судорога.
Рядом с ним, распятое таким же изощренным образом висело еще одно тело. Как и первое, оно принадлежало сильному мускулистому мужчине и тоже было изрезано и изуродовано до неузнаваемости. Его кожа, превращенная чудовищным художником в узкие ремни, почернела. Из-под наполовину обугленных полосок виднелась оголенная плоть всего на полтона светлее, отчего казалась буро-пепельной. Все это делало тело человека напоминающим по цвету и причудливым изгибам застывшую лаву, под поверхностью которой все еще теплилась жизнь.
Внезапно, его повернутая к низу голова вскинулась, и на сером, безжизненном, без единой кровинки лице, распахнулись глаза. Из-под открывшихся век человека на мир пролился блеск огня, полыхающий у него вместо зрачков. В этом огне бесились безумие и злоба, ища выход наружу и не находя его.
— Посмотри на него, — голос теперь исходил отовсюду и ему вторила каждая волна боли, что разгуливала, проливаясь от края до края всего истерзанного тела Кастора. — Он свободен и прекрасен. А ты — ничтожный раб мертвеца, которого вы называете богом, отринув Богов истинных. Тех, кто по-настоящему могуществен и в чьей власти даровать как бесконечное блаженство, так и безграничное страдание, коего ты сейчас испытываешь лишь малую толику по сравнению с тем, что обрушится на тебя после. Ты будешь выпрашивать смерть, как величайшую милость, обещая выполнить любое повеление только за то, чтобы хоть немного приблизить минуту окончания этих мук. И если ты продолжишь упорствовать в своем заблуждении, то испытаешь такое, что агония долгожданной смерти покажется тебе милее любой неги, испытанной доселе.
Резкий запах ударил в ноздри, забивая собой гортань и трахею, не давая вздохнуть.
— Прими дар и встань на сторону Истины.
Распухший лоскут, оставшийся от языка, шевельнулся под истекающими кровью небами:
— Им..пе…
Мгновенно пронзившая каждую его клеточку боль показалась комиссару нестерпимой. Она вырвала из его зашедшейся в спазме груди такой вопль, что, казалось, затрепетала листва на деревьях вокруг. Их крохотные острые, как бритва, зеленые стрелки обрушились вниз, растревоженные извергаемыми пленником волнами страдания и мук.
— Довольно шансов для того, кто не желает прозреть, — прогрохотал голос. — Глаза не нужны тому, кто не умеет пользоваться ими. Уста, произносящие хулу, должны быть запечатаны.
…Солнце клонилось к закату, испивая свой дневной путь. И листья все осыпались, оголяя дрожащие ветви деревьев. Уходящее за горизонт светило пыталось ими заслонить свой сияющий лик, чтобы не взирать вниз, на ужасы, творимые на земле…
Расчинский безучастно смотрел на Карбоне, стоя рядом с подполковником Би и слушая, как тот отдает приказ:
— Осуществить разведку местности. Задействовать весь личный состав роты. Задача — выяснить, в каком направлении ушли еретики, и обнаружить дополнительно следы присутствия противника по маршруту следования батальона, а также в близлежащих секторах.
— Слушаюсь, подполковник, — капитан на мгновенье перевел взгляд на Расчинского и, сам не понимая почему, тут же его отвел.
Нет, во взгляде комиссара не было паники или страха. Но не было в нем и той несокрушимой воли к победе, твердой решимости скорейшим образом ее приблизить и бесконечной уверенности в неотвратимой гибели врагов, которую так жаждал сейчас увидеть и обрести Карбоне. В чуть припухших от бессонницы глазах Гродиана Орци увидел лишь ту же тревогу и сомнения, что ощущал у себя в душе. В тот момент капитан почти сожалел, что их комиссаром не был Креон или Хьюз. Карбоне вспомнил, как Янг отправил провинившегося гвардейца «на гнуса».
«Этот бы сомневаться не стал», — подумал про себя Орци, еще раз бросая короткий косой взгляд в сторону Расчинского.
Но Гордиан уже развернулся, чтобы уйти.
— Разрешите приступить к исполнению, подполковник, — отсалютовал Карбоне и услышав: «Исполняйте, капитан», — направился к расположению части.
По дороге Орци думал о предстоящей разведке и том, удастся ли им обнаружить пропавших без вести. Тела Кастора Янга, как и капитана Уокера и еще нескольких десятков гвардейцев, не были обнаружены после боя ни среди мертвых, ни среди выживших. Впрочем, последних было всего десять человек. Пятеро из них были обнаружены в столь тяжелом состоянии, что шансов на то, что они выкарабкаются, почти не оставалось. Остальные находились от Трона чуть дальше, чем их товарищи, но и их шансы на выживание оценивались не выше, чем пятьдесят на пятьдесят.
«Может, им удалось вырваться из тисков и отступить?» — размышлял Карбоне, но тут же отрицательно качал головой, возражая самому себе.
Вероятность того, что кто-то смог выжить и выбраться из тщательно организованного «котла» после той мясорубки, которую устроили предатели космодесантники, по личному «дерьмометру» капитана сводилась к нулю.
«Всеблагой Император, пошли воинам и слугам Твоим победу в боях, а тем, кого призовешь Ты, быструю и легкую смерть на полях сражений», — мысленно произнес Орци за секунду до того, как активировать бусину вокс-связи и отдать приказ своим разведчикам.
Узор был закончен. Пульсирующие потоки стекались в единую точку и там свивались с энергетической эмульсией, истекающей фонтаном из центральной фигуры. Истощая и питая ее одновременно. В месте, где потоки становились единым целым, божественные струи незримых волн окрашивались в благословенный пурпурный, местами переходя в бордово-черный. Оттуда они растекались уже осветленными, переливаясь из цвета в цвет. Из ужасающе черного они становились фиолетовыми, затем приобретали глубокий оттенок синего, соперничая с вороновым крылом. Потом стремительно взвивались до небесно-голубого. И за несколько секунд становились белыми до прозрачности, умирая в этой незримой ипостаси. Но вскоре струи возрождались в ослепительном и ядовитом золоте, смешанном с белесой гнилью зеленого. Сукровицей времен, энергетический поток трансформировался из этого чуждого самой природе цвета в цвет полнолуния и уже как финал, проходя пограничье цветов и оттенков, он принимал свою истинную форму тягучей, сворачивающейся в тугие канаты крови.
— Это не даст тебе полностью лишиться сил и умереть, — голос, произнесший эти слова, не долетел до ушей мучимого агонизирующего человека.
Тогда, очищенный от всего физического, в мятущийся разум пленника впился сам смысл доносимого до его сознания послания.
— Как скоро тебя найдут, решат Боги. Быть может, ты еще успеешь пропитаться Их Истиной, поддерживающей в тебе жизнь. Возможно, ты даже успеешь принять ее до того, как шавки лжебога отрежут тебя от Источника. А может, ты будешь молить их не делать этого? — в голосе прозвучала ядовитая насмешка. — Быть может, именно тогда ты и возжелаешь принять Дары как единственный путь к Спасению? Когда будет поздно. Но это уже не важно. Боги решат, чем наказать тебя. Жизнью, Смертью или Существованием. В любом случае, ты будешь страдать.
Голос смолк, и мысль, передаваемая в мозг несчастного, потухла. Но многослойные одежды боли не снялись. Они продолжали обвивать тело, сливаясь с ним в нечто целое и предзнаменовывая целую вечность погружения в нечеловеческие терзания.
Безучастно Уокер взирал мертвыми глазами на продолжающиеся муки своего бывшего комиссара. Вечность назад он испытывал то же самое, но теперь время страданий для него закончилось. Завершилось, как завершаются целые эпохи, когда все жившее в мановение ока превращается в прах, чтобы освободить место для новой буйной жизни.
Он более не был капитаном Ирати Уокером, командиром первой роты пехотного подразделения 4-го Андорского полка.
Не был тем, кто отчаянно сжимал зубы, чтобы не закричать, когда энергобичи рвали его тело.
Не был тем, кто выпустил последний заряд из лаз-пистолета в керамитовый нагрудник надвигающегося на него гиганта.
И тем, кто командовал взводу, возглавляемому лейтенантом Синти, контратаковать, чтобы выбиться из окружения, в которое они попали. Им он тоже уже не был.
Не он рассуждал о предстоящем задании на палубе «Молота Победы».
Не его произвели в капитаны прямо на поле боя два года назад, когда их полк одержал решительную победу над уродливыми ксеносами на планете Созвездия Брик…
Все глубже проваливаясь по тоннелю воспоминаний, Великое Ничто стирало их одно за другим.
…Юноша посмотрел в небо. Оно казалось уродливым. С наползающими друг на друга душными клубами пыльных туч, просыпающимися на землю отвратительными пепельными дождями. После таких осадков всегда першило в горле и нестерпимо хотелось пить. Там наверху света не было так же, как и в низине, со дна которой юноша в этот момент смотрел ввысь. Ботинки, доходящие ему до середины лодыжек, своими толстыми подошвами утопали в черном «снеге», что покрывал мертвую землю.
— Мы больше не увидимся, — произнес он, опуская взгляд слезящихся от ветра глаз себе под ноги.
— Никогда? — парнишка на голову ниже Ирати снизу вверх посмотрел на старшего брата.
— Никогда, — он мотнул головой. — Я стану воином Императора и никогда больше сюда не вернусь.
— Ты будешь убивать ксеносов? — спросил младший брат.
— Да, — юноша говорил резко, отрывая слова одно от другого, бросая их по отдельности. — И не только ксеносов. Всех врагов Империума.
Маленький мальчик напряженно замолчал. Тот, что был старше, не посмотрел в сторону малыша, когда до его слуха донесся тихий всхлип. Они простояли еще несколько минут в мерзлой тишине, по которой скребли безобразные черные слезинки колючего «дождя», просыпающегося сверху.
— Выброс осадков усиливается, — коротко сказал Ирати. — Пора уходить.
Ответом послужил короткий кивок без малейшего звука со стороны младшего брата.
— Почему мама умерла так рано? — обреченно спросил маленький мальчик, когда они уже приближались к высокому бараку, бывшему им домом.
Ирати не знал, что на это ответить. Что работа на производстве в ночную смену выжигает человека быстрее, чем черная плесень, когда та поселяется внутри человека, мешая дышать? Что отец давно смотрел на мать, как на покойника, и еще полгода назад начал копить деньги на похороны? Что еще за год до этого дня он договорился о том, что старшего из сыновей заберут в Гвардию, как только тому исполнится шестнадцать? Искренне считая, что так он обеспечит сыну лучшее будущее из всех возможных. Что отец начал его обучать военному ремеслу уже давно, передавая весь свой опыт, полученный им на полях сражений, когда он сам служил в Имперской гвардии? Что его совершеннолетие и смерть матери пришлись на один день? Что накануне он получил «алый билет», обязывающий явиться по повестке на призывной пункт, не позднее двадцати четырех часов с момента его получения? Что за уклонение от повестки полагается казнь через забивание до смерти?
Юноша стиснул зубы:
— Я умру еще раньше, — процедил он в ответ…
Трещина, проделанная более четверти века назад в душе Ирати, расколола его дух надвое. Это случилось еще тогда, в далекой юности. Теперь же скверне оставалось лишь заполнить собой этот раскол, от одного края души, до другого. И когда это произошло, внутри умирающего капитана, поглощая все на своем пути, разгорелось свечение мрака. Оно испепелило то, что еще оставалось от сломленного духа и разорванной в клочья души. После чего капитан Уокер перестал существовать. Существо, занявшее его место, впилось в последнее воспоминание бывшего человека, издав хруст ломающихся, крошащихся друг о друга, зубов и кровоточащих десен, окончательно разорвав любую его связь с прошлым.
То, чем стал Ирати Уокер, отвернулось от распятого комиссара. Судьба очередного раба трона не заботила Существо. Образец, ставший ему сосудом, вздрогнул, словно по его телу прошел остаточный импульс. Это плескался внутри его естества осколок канувшего в небытие страха и одинокая крупица боли, через которые «сосуд» провели прежде, чем Существо овладело им. Сущность послала холодную вибрацию безразличия к страданиям смертного, которые все еще волновали «сосуд», и тот мгновенно успокоился, последовав за удаляющимися фигурами, облаченными в керамитовый багрянец.
Командирский «Леман Расс» остановился. Почти тут же его люк распахнулся, и оттуда один за другим вылезли два человека. Первый был в одеждах, свойственные для инквизиторов. Едва его ноги коснулись земли, он приложил к глазам монокуляр, вглядываясь вперед. Вторая, женщина в мундире комиссара, последовала примеру инквизитора, предварительно кинув пронзительный взгляд по периметру окружавшего их пространства. Оглядев место вырубки, она посмотрела туда, где стоял транспорт разведчиков и охранения, и только после этого сама достала монокуляр, чтобы детально рассмотреть висящий объект. Его стало видно еще издалека. Окровавленное, чудовищно искалеченное тело. Кости на руках и ногах были расщеплены надвое, от пальцев до колен и локтей. За эти восемь получившихся конечностей, человека подвесили на жгутах между деревьями, на самом краю вырубки. Позади тела, из таких же жгутов, что его удерживали на весу, была сплетена восьмиконечная звезда. Она играла роль своеобразного тента, не давая распятому прокручиваться в своих путах или провисать на них. Глаз у человека не было. Вместо них на мир взирали окровавленные глазницы, заполненные застывшей сукровицей и чем-то, отдаленно напоминающим белый порошок. Несколько нитей, удерживающие тело, обвились вокруг горла, должно быть, вызвав тем самым удушье. От этого или нет, но щеки и лицо человека распухли, так что кожа казалась натянутой. Его рот, криво зашитый суровой черной нитью, завершал картину и делал лицо распятого человека похожим на жуткую маску.
Барро отнял от глаз монокуляр. Не сговариваясь, одновременно с инквизитором Комиссар Луин сделала тоже самое.
— Это комиссар Янг, господин инквизитор, — спокойно констатировала она.
По голосу Кристианы невозможно было понять, насколько потрясло комиссара увиденное, поскольку тон ее никоим образом не изменился, оставшись холодным и невозмутимым. Алонсо кивнул. Он, как и Верения, узнал Кастора Янга, несмотря на то что тот был жесточайшим образом изуродован. Чудовищные раны, покрывающие тело комиссара, все еще продолжали кровоточить из-под уродливых струпьев, налипающих друг на друга. И это свидетельствовало, что он все еще был жив.
— Император милосердный, — водитель КШМ шевельнул едва слышно губами и, не отрывая левой руки от штурвала боевой машины, правую приложил к груди в «однокрылой аквиле».
Связист, сидящий в самой глубине «подбрюшья» и не имеющий возможности обозревать окрестности, заметив движение водителя, последовал его примеру. Теперь Сардан Моол не сомневался, что снаружи их ждет неприятное зрелище. Но в глубине души связист продолжал надеяться, что ему не придется смотреть на это вблизи, чтобы там ни было. Однако его надеждам было не суждено сбыться. В следующую минуту вокс-бусина у него в ухе ожила, и донесшийся оттуда строгий голос комиссара Луин потребовал, чтобы связист явился к ней немедленно.
Верении захотелось содрогнуться, когда голова комиссара Янга пошевелилась так, словно намеревалась повернуться в их сторону.
— Невероятно, господин инквизитор, — комиссар скрыла охватившие ее эмоции. — Он жив.
— Не похоже на ловушку, — Алонсо Барро сосредоточился на поиске следов от ритуала, игнорируя человеческий обрубок, подающий признаки жизни. — Должно быть, здесь его оставили в качестве устрашения. Но допускаю, что и для других целей.
— Я могу подарить комиссару Янгу Милость Императора, господин инквизитор. Прямо сейчас.
Кристиана положила руку на болт пистолет.
— Нет, — строго возразил Барро. — Раз комиссар Янг в сознании, значит, он способен передать хоть какую-то информацию. Возможно, перед смертью он сообщит нечто ценное о противнике.
— Они зашили ему рот, господин инквизитор, — заметила Луин.
— Эта проблема разрешима, комиссар, — возразил Алонсо.
На этих словах инквизитора Верения бросила взгляд в сторону связиста, выбирающегося из люка. Гвардеец застыл на месте. Его взор настолько оказался прикован к распятому телу, висящему впереди них, что вокс-связист не сразу заметил строгий взгляд комиссара, обращенный на него самого.
— Великий Император… — последнее слово Сардан Моол так и не произнес полностью, подавившись собственным вздохом.
— Император защищает, сержант, — с нажимом в голосе сурово произнесла Луин.
Голос комиссара и сказанные ею слова оказали на связиста отрезвляющее действие, и он, несколько дергано сглотнув, отозвался:
— Аве Император. Так точно, комиссар, защищает.
— Свяжитесь с капитаном Карбоне, — продолжила Верения своим безапелляционным тоном. — Пусть подгонят «Атлант» с лебедкой. И вызовите майора Бонье со всем необходимым для реанимации и временной стимуляции. Остальным оставаться на месте. Подполковнику Би быть готовым в любой момент отразить атаку со стороны предателей.
— Так точно, комиссар, — вокс-связист проворно юркнул в КШМ.
Алонсо еще раз посмотрел в монокуляр, затем активировал бусину связи:
— Оз, — вызвал он своего аколита по внутреннему каналу.
— Да, господин Барро.
— Мне понадобишься ты и Гробо, — произнес инквизитор, глядя как к месту распятия приближается «Атлант». — Остальным псайкерам под усиленной охраной произвести разведку местности на наличие варп-ловушек.
— Да, господин Барро, — все также невозмутимо повторил Саннджифу.
Алонсо переключил бусину вокс-связи и посмотрел на Луин.
— Тело необходимо снять со всеми необходимыми предосторожностями. Но только в случае, если псайкеры подтвердят отсутствие скрытой угрозы, — и, прочитав немой вопрос в глазах Кристианы, Барро добавил: — Во всех остальных случаях действовать по обстоятельствам.
Майор Бонье молча смотрел, как гвардейцы под бдительным контролем псайкеров снимали истерзанное тело комиссара Янга. Сам он и два ассистирующих ему медика были готовы по первому сигналу приступить к реанимационным действиям. Но в тот момент, когда Кастора укладывали на модульный операционный стол, седовласый медик истово молился Императору, чтобы к тому моменту, когда он получит этот приказ, комиссар был бы уже мертв. Мысль о том, что измученного подобным образом человека, чьи страдания перешли черту допустимого, придется приводить в сознание, пусть даже и под наркотическими блокирующими боль препаратами, заставляла Арта нервно играть желваками на скулах.
Давно, когда Бонье был еще лейтенантом, ему доводилось вытаскивать гражданских из подвала, где тех держали члены еретического культа. На долю молодого медика выпало тогда принять на себя заботу о них до тех пор, пока спасенных не передали инквизиции для последующих допросов и выяснения всех обстоятельств дела. И хотя большинство пленников, изувеченных культистами, погибло еще до того, как их привезли в стационарный госпиталь, были трое, которые благодаря крепости своего организма и усилиям медиков, выжили. И те страдания, которые испытывали все трое выживших пока их реанимировали, не давая умереть, Бонье запомнил надолго.
Ход мыслей медика был прерван лейтенантом Ри.
— Разрешите обратиться, майор.
— Обращайтесь, лейтенант, — Бонье с внутренним облегчением прервал воспоминания и созерцание того, как вздрагивающее от любых прикосновений тело, в котором вопреки всякому здравому смыслу еще теплилась жизнь, подключает к аппаратам, установленным на хирургическом столе, капитан Бруни.
— Нам предстоит вернуть комиссара Янга полностью в сознание? — голос Аслама Ри едва заметно дрожал, в то время как его руки, казалось, действовали совершенно отдельно, помогая Джулине.
— Да, — сухо ответил Бонье, понимая, каким будет следующий вопрос. Однако, вопреки ожиданиям, его не последовало.
Но лейтенант Ри лишь сдержанно кивнул. После чего, полностью сконцентрировавшись на поставленной задаче, тихо зашептал молитву Императору.
Аезон Пирс подошел к изголовью мобильного реанимационно-хирургического стола, один из его углов которого был погнут и опален. К невысокой кромке, идущей по его краям, крепились ремни для запястий и щиколоток, а также несколько полупрозрачных резервуаров с мутной жидкостью, от которых они шли тонкие трубки катетеров. На пласталевой поверхности лежал человек.
Комиссара первой роты пехотного подразделения 49-го Андорского полка Кастора Янга проповедник смог опознать лишь по остаткам аквилы, выбитой на правом предплечье, да нескольким шрамам, полученным комиссаром в боях, о которых Пирсу было известно. В остальном, тело было изуродовано до полной неузнаваемости.
Сложив руки на груди в аквилу, хорошо поставленным голосом начал читать литании и воззвания к Императору. Под его молитвы медики слаженно работали над умирающим. Они накладывали жгуты, вводили стимуляторы с обезболивающими наркотиками, и заливали синтеплотью многочисленные кровоточащие раны на теле комиссара. Все это время Кастор продолжал подавать признаки жизни, однако по-прежнему не реагируя на происходящее вокруг. И лишь по отрывистым, коротким, едва отслеживаемым вздохам можно было понять, что сердце в груди комиссара все еще бьется.
Параллельно с реанимационными действиями медиков Барро старательно и планомерно ментально нащупывал хоть какое-то подобие сознания в умирающем. Алонсо готов был зацепиться за любой обрывок воспоминаний, чтобы, ухватившись за него, вытащить всю полезную информацию, какую только представится возможным. Рядом с инквизитором, опираясь на высокий посох, стоял Гробо, поддерживая и подпитывая Алонсо собственными силами. По другую сторону от Барро стоял Оз, пристально наблюдая за происходящим. Его взгляд скользил то по распростертому на хирургическом столе телу, то по медикам, склонившимся над ним, то переключался на штурмовиков, находящихся позади псайкера с дробовиками наизготовку. Впрочем, на последних Саннджифу обращал меньше всего внимания. Штурмовики, чья задача была и оставалась мгновенно уничтожить псайкера, едва он продемонстрирует симптомы потери контроля над собой, не нуждались в особом контроле. В большей степени Оз следил за состоянием инквизитора, готовый в любой момент прийти Барро на помощь.
При этом сам Алонсо, стоя с закрытыми глазами, в такт ритмичным песнопениям проповедника продолжал пробиваться сквозь мрак боли, отчаяния и страха к сознанию Кастора Янга. Медленно, шаг за шагом, инквизитору открывалось понимание того, каким жесточайшим пыткам подвергся комиссар. Боль, которую обрушили на него изменники, была столь чудовищна, что даже ее отголоски стегали сейчас Барро раскаленными стальными цепами, от прикосновения которых невозможно было увернуться. Воскрешаемые в затухающем мозгу Кастора картины недавних событий подобно бутонам распускались перед внутренним взором инквизитора. Они добавляли жутких подробностей о произошедшем, но Алонсо искал не это. Инквизитор пробивался сквозь толщу ауры страдания и боли, чтобы докопаться до главного. При помощи еще одного псайкера Барро направлял обрушающееся сознание комиссара к той области воспоминаний, что была ему нужна. Но счет шел на минуты. Даже, секунды. При каждой новой стимуляции агонизирующего мозга тело Янга содрогалось, словно по нему пускали ток.
Капитан Бруни не сразу заметила, как инквизитор, до этого замерший в одном положении, пошевелился. Ее рука, сжимающая скальпель, чуть подрагивая от напряжения и самой ситуации, в этот момент как раз потянулась к губам комиссара. Распухшие, залитые ужасающим желе из крови, сукровицы, желчи и содержимого желудка; почерневшие до кошмарной синевы, губы были перечеркнуты толстыми суровыми нитями. Небрежные стежки, стягивающие губы, были свиты из нескольких тонких ниток. И при ближайшем рассмотрении они оказалась усыпанными мельчайшими каплями кровавой слюны. Пальцы медика вздрогнули чуть заметнее, когда Джулина с нажимом разрезала скальпелем первый черный стежек. Где-то на периферии ее зрения фигура инквизитора качнулась, и облаченная в черную перчатку, его рука поднялась вверх, упершись раскрывшейся ладонью в пространство перед собой. Нажим в пальцах медика усилился, когда под скальпелем лопнул второй стежек и помертвелые губы, до этого плотно сомкнутые, начали расходиться в стороны.
Пальцы на руке Алонсо веером распахнулись, раздвигаясь в стороны.
Капитан сделала третий надрез. Между иссиня-черными губами показался белый просвет. Следующий разрез его увеличил, приоткрывая нечто светлое, что рвалось наружу изо рта комиссара. А в следующее мгновение то, что сначала было принято за белизну зубов, приобрело багровую сетку из вздувшихся капилляров. Белесое нечто дрогнуло, развернулось и на окружавших Кастора Янга людей упал мертвый взгляд глазных яблок, вывалившихся из растворившегося рта комиссара.
Выпавший из рук Джулины скальпель скользнул по замутненной поверхности зрачка, располосовав тот надвое. Медик коротко вскрикнула, а следом стало слышно, как с шумом вдохнул Бонье. В этот самый момент он вводил в вену Янга физраствор, смешанный со стимуляторами.
— Император, даруй мне силы, чтобы выполнить мой долг, — зашептал лейтенант Ри слова из молитвы «О Принесении Быстрой Смерти Смертельно Раненому Товарищу».
Но резкий окрик инквизитора не дал ему договорить.
— Оставьте его! Уйти всем, кроме майора Бонье, — Барро повернул голову с закрытыми по-прежнему глазами в сторону медика, словно видел того сквозь опущенное забрало своих век. — Мне необходимо еще три минуты.
И не дожидаясь ответа, добавил:
— Максимальная стимуляция и поддержание сознания.
Страдания Кастора усилились, хотя это могло показаться невозможным. Часть этих нечеловеческих мук передалась Алонсо. Он ощущал их, переживая вместе с Кастором, по крупице вбирая в себя его боль, его муки и его память. Он чувствовал, как выворачивает его кости, как плоть сползает с них, путаясь в натянутых жилах и рвущихся от напряжения венах. Как заходится криком каждая клеточка тела нещадно пытаемого комиссара. Но надо было терпеть. Нужно было впитать в себя все это, чтобы на самом дне оглушающих, дробящих в пыль сознание и калечащих волю воспоминаний найти те, что были так необходимы Барро.
И он окунулся в них. Там, за бездной отчаяния, тошнотворного ужаса и океаном мук, инквизитор нашел их. Воспоминания лежали бесполезным грузом. Неосознанные. Непонятые. Бесценные…
Его расплывающийся взор уткнулся в багряный наплечник, обтянутый кусками человеческой кожи. Бурые от запекшейся крови, они ниспадали рваными полотнищами, неся на себе длинные письмена. От нечестивых символов, вырезанных на неровных, бугристых клочках кожи веяло блевотным ужасом. Когда страх и отвращение сковывают волю и порабощают разум человека, оставляя ему лишь трепещущий инстинкт.
Взгляд дернулся, словно зажатый в тисках узник, безвольно обвисающий на своих цепях. Картинка дрогнула и «потекла» вниз.
Ободранная человеческая кожа, сужаясь к концам, заканчивалась «бахромой» из отрубленных пальцев, свисающих на коротких цепях.
— Это не даст тебе полностью лишиться сил и умереть, — голос, шипящий и каркающий одновременно, прозвучал откуда-то из-за наплечника.
Его перебил другой, и мимо потухающего взора прошла фигура еще одного гиганта в таких же обагренных доспехах. Избранный, не удостоив взглядом распятого на тросах пленника, прошел к его мучителю.
— Заканчивай с ним. Портал открылся. Наши братья прибыли.
— Сколько еще их придет?
— Столько, сколько порталов мы откроем. Не беспокойся об этом, Иругга. Их будет много. И каждый портал мы напитаем новыми жертвами, — избранный перевел взгляд на истерзанного комиссара. — Ты закончил с ним?
— Да, Намру. Он послужит устрашением для таких же слуг трупа-на-троне, как и он сам.
— Очень хорошо. Дорога, по которой движутся слуги трупа, выведет их к нашей базе. Они идут медленно и с остановками. А дорога идет в обход. Когда они прибудут туда, мы уже будем на месте. Встретим их с нашими братьями.
— И что тогда?
— Сначала мы покончим с теми шавками лживого императора, что идут по нашим следам. Но не со всеми. Часть должна будет выжить, чтобы позвать на помощь. И тогда мы соберем новый урожай. А потом…
Избранный повернулся, медленно приближаясь к пленнику. Огромное кроваво-красное пятно, которым он представал до этого, начало приобретать более ясные очертания.
Его уродливое лицо было исписано длинной вязью, тянущейся по черепу через весь лоб до самого подбородка. Надписи прерывались лишь там, где, разорвав кожу космодесантника хаоса, поднимались вверх кривые наросты, напоминающие рога. Глаза, лишенные белков, были черны. И чернота эта, подобно бездне, затягивала в себя каждого, кто посмел бы обратить на них свой взор. Борозда шрамов, покрывавших скулы, придавала лицу вид вспаханного взрывами, поля. Где каждая руна вязи была гибельным ростком, проклюнувшимся из семян ереси и мрака.
Лик предателя затмил собой все вокруг, и из его открывшегося рта, пахнуло зловонием смерти.
— Мы порвем вас, жалких псов трупа-на-троне! Мы сделаем это! Мы! Узревшие Истину и одаренные Богами! Мы заставим вас зреть пустыми глазницами на то, как попирается ваш презренный империум! Мы порвем вашу плоть, сломаем ваши кости, и поработим волю! Ваши жалкие жизни станут ценой за верность и фанатизм в служении гнилому выскочке! А ваши мольбы о даровании легкой смерти, будут ласкать наш слух! Долго! Бесконечно долго! И крики, которыми вы будете агонизировать, вплетутся в бесконечный вой уничтожаемого нами мира!
Взор затуманился окончательно, не способный более воспринимать ничего из того, что его окружало.
— Как скоро тебя найдут, решат Боги. Быть может, ты еще успеешь пропитаться Их Истиной, поддерживающей в тебе жизнь. Возможно, ты даже успеешь принять ее до того, как шавки лжебога отрежут тебя от Источника. А может, ты будешь молить их не делать этого? — в голосе прозвучала ядовитая насмешка. — Быть может, именно тогда ты и возжелаешь принять Дары, как единственный путь к Спасению? Когда будет поздно. Но это уже не важно. Боги решат, чем наказать тебя. Жизнью, Смертью или Существованием. В любом случае, ты будешь страдать.
Бонье с облегчением выдохнул, получив приказ от инквизитора на введение комиссару столь долгожданной смертельной инъекции. Несколько секунд Арта еще смотрел, как вздрагивает в последних конвульсиях изуродованное тело Кастора. После чего прошедшая через чудовищные жернова пыток многострадальная душа комиссара Янга покинула его.
— Пациент мертв, господин инквизитор, — серым без эмоций голосом произнес майор.
— Ваша работа закончена, господин Бонье, — ответил Барро, отстраняясь от умершего. — Распорядитесь похоронить тело.
— Будет выполнено, господин инквизитор, — Арта сделал знак рукой, и по его команде отошедшие ранее медики из группы сопровождения вернулись на свои места, чтобы заняться отключением комиссара от систем.
Сам майор принялся собирать разложенный медицинский инструмент с единственным желанием в душе — поскорее покинуть это оскверненное хаосом место.
Алонсо приблизился к Бонье, когда тот уже готовился погрузиться в «Химеру», доставившую его сюда.
— Инквизитор, — медик кинул взгляд на Барро, но не задерживаясь на черном вощеном плаще с приколотой к самой горловине инсигнией, скользнул им дальше, поверх покатого плеча, устремляясь куда-то далеко, к самой линии горизонта.
— Вы определили, что было насыпано в его глазницы? — бесстрастным и от того бьющим по слуху голосом поинтересовался Алонсо.
— Да, господин инквизитор, — Бонье продолжал смотреть туда, где верхушки деревьев пронзали небесную голубизну. — Его зубы. Их ему раскрошили.
— Я так и предположил, — на этот раз голос инквизитора прозвучал немного глуше, но все так же отрешенно. — Император защищает, — Барро сделал движение, готовясь уйти, но прежде задержался на долю мгновения, чтобы дождаться ответа медика.
— Аве, — безлико ответил ему Бонье, чувствуя, как от внезапного порыва ветра нестерпимо, до слез, защипало глаза.

ТРЕБОВАНИЕ №20 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из архивов Схола Прогениум № 52009269-А на Андоре.
Личное дело воспитанника Расчинского Гордиана.
Принят в Схола Прогениум № 52009269-А на Андоре в возрасте девяти лет. До поступления в Схола Прогениум воспитывался в аристократической семье.
Мать Расчинская Лиссандра.
Умерла от болезни, когда мальчику было неполных восемь лет.
Копия свидетельства о смерти прилагается.
Отец Расчинский Виктор.
Передал сына под именем Расчинсикй Валентин на попечение и воспитание служащих Схола Прогениум № 52009269-А на Андоре.
Документы с отказом от родительских прав Расчинского Виктора в отношении его сына Расчинского Валентина прилагаются.
Документы об изменении имени воспитанника Расчинского Гордиана прилагаются.
Документ о получении пожертвования от Расчинского Виктора на нужды Схола Прогениум № 52009269-А на Андоре прилагается.
Подписано и заверено.

Только будучи внутри КШМ Барро позволил себе небольшое проявление слабости. Он сел в свое кресло, чуть откинулся в нем и закрыл глаза. Краем сознания он отследил, как их бронированная машина сдвинулась с места и поползла. Сначала медленно, потом все набирая ход. Но не это сейчас занимало все мысли инквизитора. Алонсо все еще был там, на небольшой лесной проплешине, висящим между двух стволов. Чужими, запекшимися от крови глазами он смотрел на чудовище, облаченное в багровые доспехи, украшенные шипами и наростами, с которых свисали отрубленные головы и кисти. И в его мозгу все еще раздавался звенящий ненавистью и презрением ко всему живому голос:
«Мы порвем вас, жалких псов трупа-на-троне! Мы сделаем это! Мы! Узревшие Истину и одаренные Богами! Мы заставим вас зреть пустыми глазницами на то, как попирается ваш презренный империум!»
Этот голос врывался в сознание в единственном порыве — поработить его. Подчинить, сделать безвольным. Чтобы потом, надругавшись, порвать без остатка, навеки уничтожив.
— Они не сломали его волю, — тихо прошептал Барро, отдавая последнюю дань уважения комиссару Янгу. — Вечная слава героям-мученикам. Да примет Бессмертный Император их чистые души.
Инквизитор резко открыл глаза и осмотрелся. Рядом с ним в таком же кресле сидел Саннджифу. Глаза аколита были открыты и смотрели в его сторону.
— Сразу по прибытии в расположение части собери всех офицеров высшего командного звена, — распорядился Алонсо, мысленно изгоняя из своих воспоминаний голос космодесантника хаоса вместе с другими устрашающими картинами.
— Слушаюсь, господин Барро, — ответил Оз, и по его голосу стало понятно, что аколит тоже вымотан, хотя и чуть меньше инквизитора.
— Пока мы в пути можешь поспать, — произнес Алонсо, закрывая глаза. — В дальнейшем такая возможность не предоставится.
— Я в состоянии долго обходиться без сна, господин Барро, — возразил Саннджифу.
— Это приказ, Оз, — коротко ответил Алонсо. — Ты мне потребуешься полным сил и энергии.
— Да, господин Барро, — раздалось в ответ, и Алонсо погрузился в глубокую дрему.
В штабной палатке было тесно. Комиссары батальона и сам подполковник Би стояли в ожидании дальнейших распоряжений инквизитора, пока Барро медленно обводил взглядом офицеров. Закончив, он остановил свой взор на подполковнике.
— Я собрал вас, чтобы ознакомить с фактами, полученными в ходе проведенного мной расследования. Они не утешительны. Вторжение, которое мы должны предотвратить на Зору-5, уже началось. Имеющихся здесь и сейчас сил Имперской Гвардии недостаточно, чтобы уничтожить все места, в которых были созданы телепортационные каналы, через которые предатели попадают на планету. Однако есть один, уничтожив который мы сможем нейтрализовать дальнейшую работу всех остальных телепортеров. Однако до того, как этот центр будет захвачен и нейтрализован, во всех остальных местах через телепорты будут прибывать войска предателей. И наш батальон, едва мы выполним задачу по захвату этого центра, окажется как в самом значимом для врагов месте, так и станет их основной целью. Изменники приложат все усилия, чтобы уничтожить нас и вернуть контроль над местом, от контроля которого зависит их дальнейшее вторжение на Зору-5. Наши враги будут понимать, что без возможности получать подкрепления они окажутся обречены на последующее поражение. Поэтому ярость, которую предатели обрушат на нас, будет предельной. Но как бы ни была велика их сила и ненависть, мы должны противопоставить им свою нерушимую верность Бессмертному Императору и непоколебимую стойкость. Ваша задача вдохновить воинов и слуг Его сражаться до последней капли крови, до последнего вздоха, без права отступить, сдаться и даже умереть до тех пор, пока угроза вторжения слуг хаоса в Имперский мир не будет полностью нейтрализована. Смерть одного гвардейца — ничто, но смерть всех будет означать невыполненный перед Империумом долг и провал всей операции.
Алонсо замолчал. По правую и левую сторону от него в том же молчании стояли аколит и два штурмовика, неизменно сопровождающие инквизитора.
— Это то, к чему вам надлежит приготовиться самим и подготовить гвардейцев, вверенных вашему вниманию, — произнес Барро, выдержав паузу. — Но это не все. Центр, который нам надлежит захватить и удерживать, находится на территории «Болда». И добраться до него мы должны раньше, чем туда прибудет первый отряд предателей. Поэтому всех тех, кто по причине ранения или иного недуга не сможет поддерживать заданный темп, а также всю технику, которая без дополнительного ремонта не способна к быстрому передвижению, приказываю оставить.
— Господин инквизитор, — Амери вскинул на Алонсо взгляд, полный боли за своих гвардейцев. — Но мы же не можем их просто так бросить. Оставить раненых на растерзание врагу. А вернуться за ними мы не сможем.
— Все верно. Не сможем, — убийственной холодностью изрек Барро. — И мы не оставим раненых на растерзание врагу.
Инквизитор еще раз обвел присутствующих офицеров долгим взглядом, выбирая тех, кому поручить неприятную задачу.
— Майор Бонье, комиссар Расчинский, комиссар Хольмг, — перечислил Алонсо после небольшого раздумья. — Вы проследите за тем, чтобы ни одна ценная боевая единица не досталась предателям. Подполковник, командуйте сборы и выступление.
— Так точно, господин инквизитор, — Би и перечисленные офицеры сложили на груди Имперского орла.
Инквизитор кивнул:
— В таком случае, господа офицеры, я вас более не задерживаю, — Барро скрестил руки в ответном движении. — Император защищает.
— Бездушные они, — недовольно пробурчал Кимбер.
Он сидел в грузовике, развернув голову в сторону оставленного ими лагеря.
— Шестеренки-то? — переспросил сидящий рядом Фликс.
— Угу, — кивнул Кимбер. — Тут людей оставляют. А они над машинами плачут.
Гвардеец передернул плечами.
— Для них машины все равно что люди, — отозвался Фликс, и Кимбер перевел свой взгляд на него. — У каждой свой характер, свой норов. Они с ними даже разговаривают.
— Ага, — ухмыльнулся Кимбер. — Они и сами-то разговаривают — не разберешь, что лопочут.
— А это они на своем специальном коде лопочут, — авторитетно сообщил Фликс. — Чтобы их ни подслушать нельзя было, ни понять.
Вместо ответа Кимбер вздохнул.
— Да не переживай ты, — попытался успокоить товарища Фликс. — Вернемся мы за ними. Капитан наш что сказал? Отобьем комбинат. Зачистим там все и вернемся. На обратном пути заберем.
На это Кимбер только покачал головой.
— Друг у меня там остался, — произнес наконец гвардеец. — Боюсь, не доживет он до нашего возвращения. Его сильно покромсало. Меня вон тоже зацепило, так я с ним хотел остаться. Поддержать. Я же тоже по идее раненый. Так комиссар не дал.
— Ага, — широко улыбнулся Фликс. — Так тебе комиссар и позволит в бой не идти, если тебя вскользь цепануло. У тебя ж царапина, которую лопухом лечат.
— Да иди ты, — огрызнулся Кимбер. — У вас, аграриев, все лопухом делают. И гроксов откармливают, и жопу подтирают, и раны лечат. Причем, одним и тем же.
— Да ладно тебе, — снова усмехнулся Фликс. — Я вот, допустим, если жопу свою лопухом подотру, грокс тот лопух нипочем жрать не станет. А вот тебя перевязать — подойдет.
Гвардеец легонько хлопнул товарища по здоровому плечу:
— Не переживай. Не случится с ним ничего. Там с ними и медик остался, который тоже из раненых. Подлечит там его. А будем возвращаться, заберем их.
Кимбер не ответил, и оба гвардейца замолчали. Грузовик, в котором они сидели, несколько раз тряхнуло на ухабе, когда колонна съехала с рокритового полотна на узкую дорогу без какого-либо покрытия.
— Ты сам-то в это веришь? — спросил тихо Кимбер, посмотрев туда, где должен был находиться лагерь, который теперь не было видно из-за высоких стволов деревьев.
— Нет, — резко изменившимся голосом признался Фликс.
— И я нет, — еще тише ответил Кимбер.
Теплый дождь убаюкивал, странным образом контрастируя с общим внутренним напряжением, когда бессонница чередовалась с кошмарами, что преследовали людей в короткие минуты сна. Но спать не хотелось. На самом деле, это было даже хорошо, учитывая, насколько выросла скорость их передвижения. Ливни, преследовавшие батальон, почти не затихали, добавляя мрачного настроения, изнуряя и обессиливая. Глядя, в какое месиво почти мгновенно превращается почва, танкисты истово благодарили Бога-Императора, что до начала сильных дождей успели вернуться на рокрит. Но это была единственная радость, предаваться которой было опрометчиво. Несколько раз съехавшие с дороги танки едва не увязли в нарастающей грязи. Однако тяжелые «Атланты» быстро выдернули бронемашины на твердую поверхность. В какой-то момент Илкару начало казаться, что техника сдаст раньше живых людей. Отчасти его, как и всех остальных, поддерживали непрекращающиеся литании, передаваемые через вокс проповедником. Слушая уверенный голос Аезона, который не замолкал, казалось, ни на мгновенье, лейтенант мог только гадать, где сам Пирс берет силы. И как у него до сих пор не сел и не охрип голос.
Они почти не останавливались. А в те редкие минуты, когда колонна вставала, чтобы могли смениться водители в бронетехнике, а остальной личный состав справить нужду и размять затекшие косточки, их комиссар, как и другие комиссары в ротах, не сводила с гвардейцев глаз. К тем, кто, вылезая из душных подбрюшей своих боевых машин, казался наиболее подавленным, Хольмг подходила и задавала вопросы. Их целью было выявить усомнившихся или павших духом. Разговор комиссара с такими гвардейцами неизменно заканчивался вдохновляющей речью или короткой фразой, призванной поддержать в них уверенность и решимость. Глядя на Атию, лейтенант то и дело задавался вопросом, когда комиссар спит и делает ли она это вообще. Впрочем «Бичи Императора» всегда славились своей адамантиевой волей и нерушимой стойкостью. Поэтому, глядя на Хольмг, Илкар лишь находил этому расхожему мнению неопровержимые доказательства. И, слушая речи комиссара, проникался уверенностью в их скорой победе над врагами человечества и в том, что поставленная перед их батальоном боевая задача будет выполнена точно так, как ждало от них командование и как того желал инквизитор. Лейтенант верил в это до тех пор, пока не оставался наедине с самим собой. Когда резко обрывалась вокс-связь в голову тут же начинали лезть предательские мысли о скором, неизбежном и ужасном конце. В такие минуты Илкара накрывал страх. Противный и дребезжащий, он выползал из самых дальних закоулков души, заставляя сомневаться во всем, кроме неминуемой и жестокой смерти. Но это время быстро кончалось. Вновь оживала бусина вокс-связи. Вновь из нее звучали вдохновляющие слова проповедника, перемежающиеся короткими командами. И уверенность возвращалась к лейтенанту.
Когда они добрались до последнего привала, подул сильный ветер, разогнав тучи, так что над промокшим джунглевым лесом показалось долгожданное солнце.
«Добрый знак», — подумал про себя Илкар, глядя в светлеющее небо.
Однако сушь простояла совсем недолго, и через несколько часов снова заморосил опротивевший дождь.
Сырость, которая, казалось, была теперь везде, неохотно отступала перед робкими лучами появившегося в небе солнца. Но совсем скоро поднявшийся ветер вновь натянул облака, и пошел мелкий дождь. Его редкие капли зашелестели по тентам, под которыми разместились на отдых гвардейцы, изнуренные долгим переходом. Там, где гвардейцы пытались согреться горячим рекафом перед тем, как отправиться спать, навстречу дождевым каплям поднимались тонкие струйки дыма. И вскоре по всему лагерю разнесся устойчивый горький аромат. Он смешивался с опрелостью напитанного влагой леса и резким запахом из отхожих мест. Бдительно следя за отдыхающими гвардейцами и за выставленным по периметру лагеря охранением, между навесами, поочередно сменяя друг друга на отдых и сон, прохаживались комиссары. Их каменные лица ничего не выражали, но с их пронизывающими взглядами гвардейцы предпочитали не пересекаться. Иные, заметив, что один из комиссаров, пристально смотрит в их сторону, вовсе предпочитали поскорее лечь спать и если не уснуть, то хотя бы дать расслабиться застоявшимся мышцам.
Расчинский стоял под одним из навесов. Опустошенный, чуть блуждающий взгляд комиссара был направлен в сторону штабной палатки. Несколько часов назад в сторону ДКБ ушло пять отрядов разведчиков, но ни один из них до сих пор не вернулся. Гордиан глубоко вдохнул. Медленно комиссар погружался в собственные размышления. Мрачные, они подобно грозовым облакам омрачали его лицо. И незримо пятнали душу.
Марш-бросок, проделанный по бездорожью на предельной скорости, вымотал весь личный состав, но больше всех досталось разведке. Отделения едва успевали отдохнуть перед следующей вылазкой. Но больше всего угнетало не это, а то, что каждый раз, когда разведчики возвращались с полученными данными, их встречали косыми взглядами гвардейцы остальных подразделений. От этих взглядов, которые то и дело подмечал Расчинский, у комиссара становилось брезгливо на душе. Он ощущал в них немой укор и недоверие. И страх. Медленно он вползал в сны Гордиана, отравляя каждую секунду его существования. Сомнение в будущей победе постепенно сменялось уверенностью в близком поражении. Через какое-то время комиссар уже не мог сказать, был ли это страх, прочитанный им в глазах гвардейцев или его собственный.
И сейчас, глядя в сторону штаба, Расчинский мысленно вел диалог сам с собой. Он вспоминал, как майор медицинского корпуса лично склонялся над каждым раненным, чтобы ввести тому смертельную инъекцию, прозванную Милостью Императора. Милость, потому что использовали ее для тех, кого нельзя было уже спасти, и чьи предсмертные муки можно было облегчить, лишь приблизив конец. Понимали ли раненые, что в инъекторе? Или может, они думали, что это очередная доза обезболивающего или лекарства, способствующего скорейшему заживлению ран? Было ли это милостью? Перед глазами Гордиана проплыли обезображенные лица жертв культистов, которых они посветили своим темным богам. Да, безусловно это была милость. Расчинский поежился, как будто его самого коснулось дыхание близкой смерти.
«Наши враги не просто сильнее нас. В них нет ничего человечного. Они сделают конец каждого из нас настолько ужасным, что никакой нашей фантазии не хватит, чтобы это вообразить. Мы сами идем к ним. Они нас ждут. И они…»
Мысль оборвалась на вздохе. Чувство безысходности спеленало волю и разум, мешая мыслить твердо и рассудительно.
Позже, сменившись и уже будучи в офицерской палатке, Гордиан обессиленно опустился на ящик, играющий роль табурета, и склонил голову. Со стороны могло показаться, что на плечи комиссара опустился неподъемный груз, придавливая его к земле. И когда сон поглотил мятущееся сознание комиссара, в калейдоскопе пестрых, окруживших подобно врагам со всех сторон сновидений, он видел лишь трепещущие ужасы прошлого и неотвратимые кошмары грядущего. Без малейшего проблеска надежды.
Еще одна теплая капля скатилась за высокий воротник комиссарского мундира. Но Вуд не придал этому значения. Гектор подошел к офицерской палатке и, откинув промокший насквозь полог, шагнул внутрь. На мгновение он остановился, окинув взглядом комиссара Расчинского. Тот спал, сидя на одном из массивных ящиков, уронив голову на грудь.
— Комиссар, — негромко произнес Гектор.
Не услышав со стороны Гордиана ничего, кроме размеренного дыхания, комиссар молча проследовал к своей скатке, раскинутой в дальнем углу. Там, устроившись на влажном спальнике, Вуд закрыл глаза. Медленно комиссар начал погружаться в сон под доносящиеся снаружи шаги, чавкающие по грязи. Почти сразу в окутавшем Гектора мареве сновидений воскресли воспоминания давно минувших событий. Многие из них относились ко времени, когда Вуд еще только получил комиссарский кушак, которые, казалось, навсегда были истерты из его памяти. Однако теперь они восставали, окрашенные в яркие цвета давно забытых подробностей и скрупулезных деталей, порой гротескных и гипертрофированных.
Вуд проснулся через несколько часов. Провел чуть вспотевшей ладонью по лицу, прогоняя последние ошметки тяжелых сновидений, и решительно поднялся на ноги. За то время, пока он спал, в палатку прибыло несколько комиссаров для краткого отдыха. Гектор разглядел Роксану Ли и Самуила Истомина, расположившихся в противоположном углу. Еще трое спало по центру, невдалеке от входа. Даже во сне их лица ничего не выражали, кроме привычной суровости. Проходя к выходу, Вуд отметил про себя, что ящик из-под боеприпасов, послуживший Расчинскому табуретом, пуст. Должно быть, немного отдохнув, Гордиан вернулся к своим разведчикам.
Покинув палатку, Гектор быстрым шагом направился к месту расположения своего взвода. Он вдыхал предрассветный, напитанный влагой воздух, в котором запахи репеллентов смешивались с пряными ароматами джунглевого леса, стараясь как можно скорее выбросить из памяти недавний ночной кошмар. Вскоре комиссар приблизился к невысокому навесу, растянутому от дождя между огнеметными танками. Даже во сне лица большинства расположившихся на ночлег танкистов отражали беспокойство, и лишь у единиц казались спокойными. Судя по всему, этим счастливцам удалось вымотаться за долгий день до предела и провалиться в такой глубокий сон, куда не добивала «тяжелая артиллерия» кошмарных сновидений.
Услышав приближающиеся шаги, Вуд развернулся.
— Аве Император, — подошедший к комиссару лейтенант Шандрак сложил руки в аквилу на груди.
— Аве, — так же тихо отозвался Гектор, окидывая лейтенанта испытующим взглядом. — Спал? — поинтересовался Вуд, хотя ответ можно было прочитать по осунувшемуся лицу Бигвельхюрста и черным кругам у него под глазами.
— Выспался, комиссар, — лаконично ответил Шандрак, поведя чуть озябшими плечами.
Гектор успел кивнуть, прежде чем услышал голос в ожившей вокс-бусине, чуть выпавшей из уха.
— На связи комиссар Вуд, — отрапортовал он, поправляя крохотную бусину рукой и почти сразу добавил. — Вас понял, комиссар.
— Разведка вернулась, лейтенант, — резко бросил Гектор, разворачиваясь кругом в направлении штабной палатки, которую окружал приглушенный свет. — Приказ всем командирам собраться на совещание.
— Император защищает, — выдохнул у него за спиной Бигвельхюрст, последовав за комиссаром.
Судя по данным разведки, на территории «Болда» на данный момент находилось не более одного отделения десантников хаоса и менее двух сотен культистов. Силы, которыми слуги врага не смогли бы удержать комбинат. Операцию было решено провести утром. Детальная проработка плана атаки и захвата ДКБ заняла час семнадцать минут. Таким образом, когда Верения вышла из штабной палатки, до рассвета, а следовательно, и на отдых, у комиссара оставалось около трех часов.
Оставшись одна, Кристиана провела двумя пальцами по припухшим векам. Сказывались последние сутки, когда стоило закрыть глаза, как тут же наваливались тяжелые давящие сновидения, сменяющие собой периоды отупляющей бессонницы. Большинство кошмаров, которые приходили в эти короткие минуты отдыха, комиссар старалась вычеркнуть из своей памяти как можно скорее, но тот, что являлся ей чаще других, намертво впечатался в сознание, словно выжженный в нем каленым железом. Потому что это сновидение не было кошмаром. Не было фантазией, продиктованной страхом или сомнениями. Оно было воспоминанием.
…Под ногами хрустели обломки того, что некогда было целым кварталом. Обвалившиеся здания теперь лежали бесформенной грудой кирпича и бетона, покрывая пространство вокруг, покуда хватало глаз. Среди этих серых и безликих обломков алыми пятнами проступала кровь из раздавленных тел. Несколько рот медленно двигалось по огромным площадям мертвого города, состоящего теперь не из высотных домов и монументальных сооружений, а из разрушений, где тотальному истреблению подверглось все, что только поддавалось уничтожению. Хрустя при каждом шаге соколками под ногами, гвардейцы выискивали выживших.
«Василиски» отработали на славу, так что уцелевшего населения было совсем немного. Но их все равно находили. Оборванных и передвигающихся с трудом. Кто из-за полученных увечий после бомбардировки, кто благодаря омерзительным мутациям, изуродовавших людской облик. Они время от времени встречались среди обломков, засыпанными наполовину и почти целиком. В канализационных люках, что стали их временным убежищем, и которое мутанты теперь старались покинуть как можно быстрее и тише, не привлекая внимания. Среди развалин строений и изломанных гигантских конструкций. Гвардейцы не разбирались. Едва заметив шевеление, они направляли свои лазганы и дробовики в сторону малейшего звука, сразу стреляя в выжившего мутанта на поражение.
— Живые есть? — голос, принадлежащий взводному Паулюсу, повис вместе с пылью и дымом над безжизненными руинами.
Прошло несколько минут, прежде чем он повторил свой безликий, не обращенный ни к кому конкретно, вопрос:
— Живые есть?
На этот раз в ответ раздались слабые звуки шевеления камней и обломков, как будто кто-то пытался выбраться из-под завала.
— Сюда, — Паулюс развернулся в сторону шороха, доносившегося на грани слышимости.
Примеру взводного последовало несколько гвардейцев, идущих рядом с ним.
В груде рокритовых обломков мелькнула рука, тянущаяся к поверхности. Ее черную, словно побывавшую в самом пекле кожу, покрывали нечестивые символы, прославляющие хаотических богов.
Взводный вскинул ладонь вверх, замедляя шаг и внимательно следя, как из-под завала постепенно начала показываться часть лица и головы изуродованного огнем и надписями человека. Паулюс остановился. Это же сделали идущие по обе стороны от него гвардейцы.
«Я его вижу», — просигналил взводному тот, что находился справа от него.
А в следующую секунду прицельный выстрел из лазгана оборвал жизнь пережившего артиллерийский обстрел мутанта. За первым выстрелом последовало еще два, и в воздухе прибавилось еще больше сладкого запаха пригоревшего мяса.
Так продолжалось уже несколько часов к ряду. Их полк был отправлен на зачистку города, ставшего жертвой еретического культа. Культ, зародившийся в Аркебе, орудовал грамотно и исподтишка долгие годы. К тому моменту, когда стало понятно, что город поражен ересью, та уже успела пропитать его целиком. От зловонных катакомб в под-улье, чьи житель никогда не видели солнечного света, до небоскребов аристократии, чьи шпили утопают в кучевых облаках, пронзая их собою насквозь. Призвав на помощь губительные силы, культисты обрекли на мутации жителей целого города-улья, подвергнув их тела порче. Истребив особо стойких, кто не принял над собой владычества мерзких богов, еретики сломили волю остальным, сделав из людей, населявших Аркеб, уродливые пародии на человека.
Однако вечно скрывать падение целого города-улья было задачей невыполнимой. И когда культ проявил себя, и стал понятен размер его размаха, чтобы зараза не смогла распространиться дальше, Аркеб, павший жертвой отвратительной ереси мутаций, был стерт с лица земли.
Последующий за этим приказ высшего командования был прост и ясен. Никто из мутировавших жителей погрязшего в ереси города, от мала до велика, не должен был остаться в живых. И теперь, согласно этому приказу, несколько полков занимались зачисткой руин, в которых все еще могли оставаться выжившие.
Не сделай комиссар шаг в сторону, и она прошла бы мимо, не заметив у самых ног неровно метнувшейся тени. В крохотном колодце, образованном взрывом и причудливо сложившимися обломками стены, пряталась изможденная женщина. На ее бледном лице под слоем копоти и грязи застыло выражение безграничного испуга, когда застигнутая врасплох жертва не знает, что делать дальше, не решаясь ни на что, даже на бегство. В правой руке она сжимала измятую деформированную флягу, а левой прижимала к себе голову ребенка. Малыш не более пяти лет от роду уткнулся лицом в живот перепуганной женщины, заменившей ему мать или на самом деле являвшейся таковой. Это могло показаться невозможным, но при виде комиссара лицо женщины совершенно исказилось от страха, теперь прорезавшемся на ее перекошенном лице предельно отчетливо. Луин сделала еще один шаг вперед, остановившись у самого края каменного колодца.
— Пожалуйста… — голос женщины дрожал, вибрируя нотами ужаса и мольбы. — Пощади…
Последние звуки она произнесла настолько затравленно и тихо, что те, растворившись в облачке пара, вырвавшегося из немеющего рта, едва коснулись слуха комиссара. Глядя немигающими глазами, как у женщины задрожали скулы и распахнулись губы в беззвучном плаче, Кристиана наставила на выжившую и ее ребенка болт-пистолет. Рука женщины сжалась в конвульсии, еще сильнее прижимая к себе дитя.
— Только его, — она говорила почти беззвучно, едва шевеля посеревшими, растрескавшимися губами, покрытыми слоем камнебетонной пыли. — Мы не тронуты. Он не тронут. Он чист.
Слов было не разобрать, но Верения понимала и так, о чем говорит мать ребенка и что она так истово просит.
— Я клянусь Золотым Троном, он чист.
В это мгновение для них началась самая долгая секунда в жизни. Лицо и руки женщины, обнаженные по ссутуленные исхудавшие плечи, не несли на себе меток хаоса. Но это, на самом деле ничего не значило. Луин знала, насколько бывают коварны губительные силы и что меток может не быть или они могут находиться в другом, более скрытом месте.
— Если сама не станешь сопротивляться, — эти слова Кристиана произнесла почти столь же не слышно, как до этого сама женщина шептала свои мольбы.
— Спасибо, — в неловкой попытке сложить на груди аквилу одной рукой, несчастная с неописуемой благодарностью в слезящихся глазах, уронила флягу, и та упала к ее ногам, издав глухой звук.
Остатки влаги, что еще находились внутри погнутого корпуса, пролились на пыль и крошево под ногами женщины, мгновенно исчезнув среди камнебетонных осколков. Когда прогремел выстрел, немногие из гвардейцев повернули голову в сторону звука, но лишь для того, чтобы убедиться, что их комиссару не нужна помощь. Медленно тело убитой обмякло. Болт почти полностью снес ей голову, и ребенок теперь стоял облитый кровью собственной матери. Мальчик не закричал. Он только дергано повел крохотными плечиками и, неловко переступая ногами, повернулся к Верении. По его чумазому, не по-детски сосредоточенному лицу текли безмолвные слезы, оставляя за собой белесые неровно прочерченные дорожки.
— Там, — Луин указала рукой вперед, за голову ребенка. — Посмотри туда. Там высаживаются легендарные Астартес. Воины Самого Императора.
На личике ребенка, полном страха и следов перенесенных мальчиком страданий, вдруг вспыхнуло нечто. Нечто, что можно было бы назвать удивлением, сплетенным из тонких нитей восторга и надежды. Он хлопнул глазками и повернул голову в том направлении, куда указывала комиссар. И тогда прозвучал второй выстрел…
Не отдохнув в общей сложности и двух часов, Верения Луин проснулась от звука выстрела, что был произведен ею в те далекие годы. Во сне-воспоминании все было, как и тогда. Все. Кроме одного. В последний момент маленький мальчик, обреченный на смерть, взметнул голову и, впившись в комиссара своим уже совсем не детским взглядом, в котором не оставалось более ничего человеческого, закричал: «Почему ты убила меня?!»
В этом исступленном крике рвался наружу хищный монстр осуждения в попытке поколебать веру Кристианы и лишить ее твердости.
Комиссар вновь провела пальцами по векам, прогоняя от себя внезапно нахлынувшую слабость, и сложила руки в аквилу.
— В чистом разуме нет места сомнениям, — прошептала она одними губам,и и где-то в глубинах растревоженной памяти окунулась в далекий детский взгляд, наполненный восторгом и надеждой. — Иногда должны погибнуть добро и милосердие, чтобы жило все остальное.
По намокшей стене палатки катилась большая капля воды. Медленно она доползла до небольшой лунки в земле, образованной на неровной земляной поверхности бесконечным дождем. Соскользнув в нее, капля растворилась в грязной и мутной воде, заполнявшей лунку до самых краев. А наверху, в том месте, где была течь и где от этого постоянно скапливалась влага, тут же начала расти и набухать еще одна капля. Она округлялась, все больше увеличиваясь, пока не стала настолько тяжелой, что, оторвавшись от полога, последовала за своей предшественницей, в нескольких сантиметрах от нее. Крупная капля пролетела расстояние от невысокого потолка до лунки и с глухим звоном разбилась о мутную водяную поверхность, пока наверху уже вызревала следующая.
Безучастно взирая на то, как дождь просачивается внутрь палатки, на перевернутом ящике от снарядов сидел человек. Статный офицер был подпоясан алым кушаком. Его фуражка с Имперским Орлом лежала рядом на еще одном ящике, у которого на боку красовалась наискось изображенная, местами не прокрашенная Имперская аквила. Рядом с перевернутой фуражкой покоился болт-пистолет, для чего-то вытащенный из кожаной кобуры. Сапоги комиссара, давно не видавшие щетки и от того покрытые слоем грязи, упирались в земляной пол палатки. Его сузившиеся до точки зрачки смотрели строго перед собой. Но на самом деле, его взгляд не замечал ничего, кроме того собеседника, к которому комиссар сейчас обращался.
— Мы умрем здесь, — его губы двигались монотонно, в такт шумящему за порогом палатки дождю. — Нас убьют. Но не просто. Наша смерть не будет легкой или быстрой. Нет. Нас будут убивать долго. Мучительно долго. Ты знаешь, что это правда. Ты видела. Видела, как и я. Нас убьют. Но мы заслужили такую участь. А даже если нет — кого это волнует? Скажи, тебя разве беспокоило, что подумают о тебе гвардейцы, когда расстреливала дезертиров и трусов? Нет. Конечно же, нет. А они хотели жить. Просто выжить. Так же, как сейчас хотим выжить мы. Но мы не выживем. Нас убьют.
Комиссар замолчал. Плечи Гордиана вздрогнули, словно по ним стегнул разряд тока. Но его взгляд, прикованный к незримому собеседнику, так и остался неподвижен. По-прежнему не дождавшись ответа, Расчинский помолчал еще несколько секунд и продолжил монолог.
— Я помню одного гвардейца. Юношу. Почти ребенка. Он плакал, стоя передо мной на коленях, пока я расчехлял болт-пистолет. Я казнил его перед строем. И не могу вспомнить за какое преступление. Был ли я прав? Должно быть. Я не помню. Я помню только его глаза. В них стояли слезы. Большие карие глаза. Такие могли бы принадлежать красивой женщине. Но они достались этому юнцу. Что он видел ими? Ужас и смерть. То, что хочется как можно скорее забыть, и ничего из того, что хотелось бы запомнить. Я точно в этом уверен. Но я убил его, потому что это мой долг — убивать. А что теперь? Теперь я боюсь смерти, так же как боялся ее он. Молодой гвардеец без имени. Гвардеец, от которого в памяти остался только его заплаканный взгляд.
По плечам комиссара вновь прошла судорога. На этот раз более сильная и долгая.
— Ты не хочешь мне отвечать, Хольмг, — Гордиан выдержал незначительную паузу, прежде чем продолжить мысль. — Понимаю. Ни к чему отвечать такому ничтожеству как я. Зачем? Зачем вообще что-то делать? Пусть даже отвечать.
Расчинский шевельнул головой, ища глазами ответный взгляд той, к которой обращался в своей речи.
— Скажи, ты ведь тоже боишься смерти? Ведь боишься? Признайся в этом. Пожалуйста. Признайся. Скажи мне, что тоже боишься ее, — рука комиссара, подрагивая, потянулась вперед и легла на рукоять болт пистолета. — Разве можно не бояться смерти? Скажи мне. Скажи мне! Ответь!
Его крик разнесся и затих под глухой размеренный стук капель по воде, скопившейся в лунке у ног. С каждой пролитой каплей этот звук становился все глуше. Пока не перешел в вибрацию, которую невозможно было услышать, а лишь почувствовать.
Повисла гнетущая тишина, которую пунктиром прерывал звук падающего с небес дождя — кап-кап-кап…
Тремор в руках комиссара стал еще заметнее, когда он оторвал тяжелый болт пистолет от поверхности и поднес его дуло к своему виску.
— Ты молчишь, — голос Гордиана внезапно стал уставшим и бесконечно слабым. — Ты не хочешь отвечать мне. Слишком хороша, чтобы говорить с таким трусом, как я…
Еще одна капля сорвалась с потолка. Вздрогнув, мутная вода из переполненной лунки начала растекаться вокруг, неспешной струйкой подползая к сапогам комиссара.
— Не надо, — дрожащий палец нащупал спусковой крючок. — Не отвечай. Не марайся о такое ничтожество, как я. И пусть тебя убьют. Пусть тебя убивают долго и мучительно. Настолько долго, чтобы ты успела бы проклясть тот день, когда родилась на свет. Когда умерли твои родители, и тебя отправили в Схолу. Когда ты стала кадетом и когда получила кушак. Чтобы ты прокляла свою жизнь от первого вздоха и до последнего. И тогда ты станешь героем. Ведь именно так становятся героями. Тебя наградят посмертно, и не похоронят даже костей. Потому что после встречи с врагом от тебя не останется ничего, что можно было бы похоронить. Если тебя вообще кто-то будет искать. Впрочем, как и меня. Как и всех нас. Но я уйду сам. Сам. Я не буду ждать, когда меня…
Палец дрогнул в последний раз, надавливая на спусковой крючок…
— Сам. Сам… Сам… Я почти не боюсь. Я почти победил страх. Вот только эти глаза…
Дождь припустил под самое утро и теперь лил не переставая. В палатках и под тентами быстро стало так же мокро и мерзко, как под открытым небом. А сбор лагеря стал более трудоемким, учитывая, что приходилось снимать и скатывать тенты, насквозь пропитавшиеся водой. И делать это под проливным дождем. Именно об этом подумала Атия, наклоняясь и переступая порог одной из палаток. Взгляд комиссара скользнул по небольшому помещению. В дальнем углу, странно согнувшись, от чего могло показаться, что он уменьшился вдвое в размерах, сидел Расчинский.
— Зашли отдохнуть, комиссар? — завидев Хольмг, Гордиан сделал неопределенный жест рукой, поведя окрест. — Располагайтесь.
— Вас вызывает к себе комиссар Луин, комиссар Расчинский, — холодно и сухо произнесла Атия. — Через час выступаем.
Не поднимаясь с ящика из-под боеприпасов, Гордиан криво усмехнулся.
— Официальный тон. А впрочем… Что еще я надеялся услышать, — он как-то неуверенно пожал плечами. — И что же от меня хочет комиссар Луин, комиссар Хольмг?
«Пьян?» — мельком пронеслось в голове у Атии.
Поведение Расчинского не укладывалось ни в какие рамки, однако приблизившись, Хольмг не уловила даже намека на присутствие паров алкоголя. Но когда комиссар заглянула в глаза своему собеседнику, то обнаружила в них целый океан безысходности и страха перед грядущим.
— Вы услышите это от нее лично, когда прибудете, — не меняя интонации, ответила Атия.
— Зачем? — повторил Гордиан свой нелепый вопрос и, сняв фуражку, положил ее перед собой на такой же ящик, на каком сидел сам.
— Возьмите себя в руки, комиссар Расчинский, — Хольмг постаралась сдержать то презрение, которое сейчас огромной волной поднималось в ее груди. — Вы комиссар Имперской Гвардии и не имеете права на слабость. Вы обязаны оставаться примером для гвардейцев и их офицеров.
— А если нет?.. — Гордиан перехватил взгляд Атии, скользнувший по его перевязи, кушаку, ремню и кобуре с болт-пистолетом, покоящимся в ее недрах.
— Комиссар ОБЯЗАН оставаться примером для гвардейцев и их офицеров, — повторила все тем же казенным тоном Хольмг. — Как при жизни, так и в смерти.
Словно воспользовавшись упавшим молчанием, дождь усилился, превращаясь в неистовое стаккато. И даже если бы Расчинскому было что ответить, его слова в этот момент потонули бы в яростном звуке бесконечно разбивающихся капель. Он еще раз взглянул на Атию и промолчал. Она развернулась и, откинув полог палатки, вышла под дождь, который теперь казался серой непроницаемой стеной воды, бесконечно льющейся с небес.
Через десять минут один из офицеров сообщил, что комиссара Расчинского обнаружили застрелившимся из собственного болт-пистолета.

ТРЕБОВАНИЕ №21 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Именем Святой Имперской Инквизиции, приказываю. Не допустить проникновения противника на территорию объекта № 3/ПРЦ. Обеспечить выполнение полученного приказа любой ценой. Инквизитор Ордо Еретикус Барро Алонсо.
Подписано и заверено.

В общей сложности они удерживали периметр комбината тридцать четыре стандартных часа. Отсчет начался с того момента, когда два ударных отряда, «Южный» под командованием подполковника Би и «Западный» под командованием майора Риччи ворвались на территорию «Болда», вычищая ее от прислужников извечного врага. Остановить тяжелые бронированные машины попытались десантники-предатели, но основные силы легионеров хаоса сейчас находились за пределами комбината, а тех, кто остался, не хватило, чтобы противостоять натиску танкового батальона. Истребляя врагов, гвардейцы изливали на слуг хаоса всю ненависть, которую испытывали к предавшим Его Свет. Они вымещали гнев из-за гибели своих товарищей. Карали с беспощадной решительностью тех, кто подвергал людей бесчеловечным пыткам. Не помогла и поддержка немногочисленных еретиков из тех, кому призванные ими же космодесантники хаоса сохранили жизнь. И в конечном счете, все они были уничтожены. После того, как линия обороны была окончательно сломлена, несколько разрозненных групп культистов попыталась укрыться в зданиях комплекса. Еще одна группа, самая многочисленная, собравшись единым кулаком, попробовала прорваться за пределы деревообрабатывающего комбината. Там их встречали «Адские Гончие». Огнем из спаренных огнеметов они в буквальном смысле выжгли скверну, испепелив изменников в своем карающем пламени. Предавшие Императора нечестивцы вспыхивали, становясь живыми факелами. Некоторые из них в момент мучительной смерти все еще пытались вырваться из окружения, в котором оказались. Но эти попытки не продолжались больше нескольких минут, по истечению которых обугленные тела культистов падали на обожженный рокрит, чтобы больше никогда не подняться.
Первые три часа после захвата на территории ДКБ стремительно ремонтировали и укрепляли те оборонные сооружения, которые перед этим с такой легкостью уничтожили. И возводили новые. На то, чтобы сделать из деревообрабатывающего комбината неприступный объект, способный задержать предателей астартес, были брошены все силы, которые имелись в распоряжении батальона. Особенное внимание было уделено южному направлению, где был минимум укреплений и строений, которые могли быть использованы как рубежи при обороне. Восточную оконечность «Болда» укрепляли меньше. Она заканчивалась на высоком уступе, так что уходящий вниз обрыв был существенным препятствием для наземных подразделений.
Ремонтные работы по укреплению комплекса было приказано вести параллельно с тщательным осмотром всех его зданий, с немедленной зачисткой, если где-то на территории находили чудом спрятавшихся выживших еретиков. Но таких обнаружено было немного.
Последняя дюжина культистов попыталась забаррикадироваться в одном из подвальных помещений. К моменту обнаружения предатели как раз начали приносить друг друга в жертву, рассчитывая тем самым заслужить особую милость богов, которым продали свои погрязшие в ереси души. И, возможно, надеясь таким образом получить помощь от своих темных богов против Имперских сил.
— Этого ко мне! — Алонсо успел указать на одного из служителей культа прежде, чем на того обрушился залп из лазганов.
Еретик попытался оказать сопротивление, но его жалкие потуги были пресечены мгновенно. Невозможно было сказать, что произошло быстрее. В считанные секунды лазерные лучи прошили насквозь предателей, а тот, на которого указал Барро, со связанными за спиной руками был брошен на колени перед инквизитором.
Но лишь спустя несколько часов, когда вызванные по вокс-связи основные силы предателей-астартес начали штурмовать комбинат, Алонсо смог получить от допрашиваемого всю необходимую информацию.
Пальцы инквизитора перебирали внутренности распростертого перед ним пленника. Бионические соединения довольно точно передавали кинестетические ощущения скользящих между ладонями кишок.
Барро откинул от себя этот образ и продолжил сканирование мозга еретика. Тот дернулся всем телом, и в голове инквизитора снова возникло видение, словно он, погрузив кисти рук в распоротый живот культиста, шарит там среди крови и испражнений в поисках чего-то постоянно ускользающего. Так продолжалось достаточно долго, прежде чем, взломав упорное сопротивление, Алонсо ворвался в сознание пленника. От напряжения «Пятый» упал, потеряв сознание. «Сорок четвертый» остался стоять, но Барро чувствовал, насколько ослаб псайкер. Впрочем, сейчас инквизитора это заботило меньше всего. Два расходных материала не должны были вернуться с этого задания, и единственное, что могло разочаровать Барро, если бы их смерть произошла раньше, чем они сделают основную работу, ради которой были избраны.
«Пятый» пошатываясь поднялся на ноги с рокритового пола.
«Тем лучше, — успел подумать инквизитор, продолжая сканирование еретика. — Значит, он все-таки крепче, чем мне показалось» .
И вот, наконец, пришло понимание. Полное понимание, после которого огромная мозаика со множеством разрозненных пазлов, собравшись воедино, предстала перед инквизитором в своем истинном свете.
Семь миров, где основатели этого культа обозначали свое присутствие. Раз за разом предатели «поднимали планку» своей цели, и вот теперь подошли к финальному сценарию своих замыслов.
Ушбела, Наралия, Ферро Сильва. Потом Сальпурия в системе Аметист, Сальпурия-2, и еще один мир, идентифицировать который у Алонсо получилось не сразу. Лишь спустя некоторое время Барро вспомнил, что читал сводки о потерянной планете несколько лет назад. Лазору затянуло в варп вместе со всеми жителями. На эвакуацию тогда было брошено несколько кораблей из соседней системы, но ни один так и не смог пробиться к охваченной варп-штормом планете.
И наконец, Зора-5. Генеральная репетиция перед последним, решающим ударом. И целью станет Ушбела. Ушбела, где все когда-то началось.
Алонсо мысленно содрогнулся, представив себе те колоссальные потери, которые понесет сектор, если замысел культистов будет осуществлен. Доли секунды потребовалось инквизитору, чтобы оценить всю масштабность замысла, но времени на дальнейшие размышления об этой чудовищной угрозе не было. Необходимо было решать насущную задачу здесь и сейчас.
Погрузившись в уже поддавшееся и ослабленное ментальной атакой псайкеров сознание изменника, Барро вновь испытал прикосновение отвратительного скользкого месива у себя на руках. Столь же отчетливо, как если бы это происходило наяву. Культист попытался вырвать остатки своего уплывающего сознания, но в него намертво вцепились Гробо и Нана, не давая преступнику ни единого шанса избежать дальнейшего допроса.
— Клятые еретики, — выплюнул Бродлоу сквозь широкую щель между передними зубами — результатом драки с Калли, состоявшейся полгода назад, за которую оба сержанта были потом примерно выпороты перед всей ротой. — Я бы хотел вырвать из них кишки. Прям тянул бы и тянул, пока не вытянул бы все. И потом бы еще тянул. Из всех. Них.
Большой, пустынный коридор ответил на слова сержанта гробовым молчанием.
— Заткнись, — коротко отозвался Калли.
— Здесь никого нет. Это и так понятно, — тихо огрызнулся Бродлоу. — Все эти твари сейчас сверху. Над нами.
Его голос чуть дрогнул, выдавая страх, который сержант изо всех сил стремился подавить и не показывать. В ответ Калли едва заметно качнул головой. Он прекрасно понимал своего напарника и то, что тот пытается огрызаться, чтобы так подавить в себе страх. Он понимал это, потому что сам боялся. Он как и Бродлоу чувствовал себя в западне, из которой не было выхода. Чувствовал, что закончит свои дни здесь, на Императором забытом комбинате, отстаивать который им предстояло. Уверенность сержанта в скорой неотвратимой и кошмарной развязке усиливалась с каждым днем, по мере того как батальон продвигался вперед. А недавнее самоубийство их ротного комиссара превратило эту уверенность в некую незыблемую истину, о которой Калли как ни пытался забыть — не мог. Так что в какой-то момент сержант начал жалеть о том, что ему не довелось погибнуть раньше. Мысленно он не переставая молился Бессмертному Защитнику всех людей, чтобы в случае неизбежной смерти Милосердный Пастырь даровал ему быстрый конец без мучений. Но даже эти молитвы не возвращали Калли утраченного душевного равновесия.
Следующие за сержантами рядовые гвардейцы напряженно молчали. Не проронили они ни звука и тогда, когда, остановившись перед высокими створками дверей, ведущими в следующий цех, Калли жестами указав расстановку, начал их открывать…
Предавшие Свет Императора астартес, окружив «Болд» повели наступление сразу с трех направлений. С юга, севера и востока. На их головы были обрушены огненные валы артиллерийских залпов, но закованные в оскверненную броню служители хаоса продолжали наступать. Под градом снарядов, не взирая на потери в своих рядах, они пересекли открытое пространство между лесным массивом и территорией комбината. Враги наступали широким фронтом, охватывая комбинат и его защитников плотным полукольцом. На форсаже они стремились как можно быстрее войти в прямой контакт с имперскими гвардейцами, чтобы лишить тех преимущества артиллерии или же заставить ее работать по своим позициям. Однако преодолеть пространство, разделяющее их и первую линию обороны без потерь изменникам не удалось.
Словно воочию Алонсо узрел сложный узор, в миниатюре повторяющий расположение миров, на которых проявился культ. В этот момент кисти рук инквизитора погрузились еще глубже в омерзительное месиво, нащупывая там, глубоко на дне то, что все еще пытался скрыть еретик.
Несколько «печатей» находились на «минус втором» этаже в одном из цехов. Барро видел места обрядов, словно бы паря над ними, и в его сознании «печати» представали огромной звездной картой, на которой пульсировали зараженные губительным культом планеты. Их надлежало нейтрализовать в той же последовательности, в которой они были активированы культистами. Причем нейтрализовать максимально быстро, и соблюдая предельную осторожность.
Пальцы Алонсо впились в выскальзывающие внутренности культиста, стремясь вырвать из отступника всю информацию, до последней его мысли.
Еще одна «печать». Она лишь начинала воспламеняться неземным светом, зарождаемая служителями отвратительного культа, которые именно сейчас занимались ее сотворением.
На мгновение внутренний взор инквизитора ослепила яркая вспышка. Видение производимого культистами обряда рассыпалось острыми, режущими глаза и сознание искрами, молниеносно прошедшими через виски, острой болью. А в следующий момент Барро понял, что последняя, завершающая узор печать так и не была завершена.
Они едва не опоздали, чтобы остановить проклятых еретиков. Еще немного, и последний ритуал был бы проведен. Алонсо почувствовал, как у него похолодело все внутри от осознания, насколько они все были близки к неминуемому поражению.
— Уничтожить, — устало произнес он, отступая от пленника на шаг, с силой сдавливая имплантами кистей разламывающиеся от боли виски.
Тут же, следуя полученному приказу, четверо из восьми штурмовиков, дежуривших до этого у дверей, направились к распростертым на полу еретикам. Почти синхронно прозвучали два выстрела, а следом за ними еще два. Головы обоих культистов раскололись, и рокрит под ними мгновенно окрасился чернотой крови, смешанной с серым веществом. Одно из тел задергалось, словно в нем еще сопротивлялись остатки жизни, но еще один выстрел из дробовика, расколовший грудную клетку и вывернувший ее так, что стало видно часть внутренностей, прервал эту фантасмагорическую нелепую «пляску».
— Господин Барро, — голос аколита, донесшийся из вокс-бусины, добавил головной боли.
— Говори, — Алонсо активировал динамик.
— Обнаружено место, где еретики совершали свои обряды. Это цех на «минус втором». Разведчики, обнаружившие его, погибли.
— Все? — холодно уточнил инквизитор, чувствуя, как острая боль отступает от висков, постепенно переходя в легкое покалывание.
— Кроме того, что остался снаружи, господин Барро, — сообщил Оз. — В данный момент он находится под моим надзором. Цех, в котором совершались обряды, полностью оцеплен.
— Буду на месте через несколько минут, — произнося это, Алонсо знаком показал псайкерам следовать за ним, направляясь к выходу из помещения. — До этого времени оставайтесь на вокс-канале. Связь не прерывать.
Черный, липкий дым от смолы, не спущенной со стволов, плотной завесой накрывал «Болд». Кубометры древесины, начиненные взрывчаткой и облитые прометиумом, были подожжены, и последующий взрыв разметал куски бревен. Мгновенно северо-западный сектор был превращен в горящие завалы. И хотя бушующее пламя не смогло полностью остановить космодесантников хаоса, оно все же их немного задержало.
Гиганты в изуродованной нечестивыми символами броне выходили из образовавшейся дымовой завесы и тут же попадали под шквал орудийных и батарейных залпов. На это предатели отвечали огнем из тяжелых болтеров и автопушек. Но широкие пространства между производственными помещениями и цехами позволяли бронированным машинам свободно маневрировать, то приближаясь к наступающим противникам, то откатываясь дальше назад, изменяя радиус обстрела и траекторию, стараясь при этом уходить с линии огня наступающих десантников. Вся бронетехника была расположена ярусами таким образом, чтобы обстреливать ряды штурмующих сразу с нескольких позиций. Это делало потери среди слуг хаоса максимальными, заставляя облаченных в керамит воинов замедлять свое продвижение и предпринимать попытки обойти обороняющихся с флангов там, где были сосредоточены выстроенные баррикады, максимально нашпигованные минами-ловушками. Череда взрывов обрушила большинство строений, но не многие из предателей остались похороненными под их завалами. Основная часть космодесантников хаоса при поддержке орд культистов, пачками гибнущих от взрывов и огня, продолжили наступать на защитников деревообрабатывающего комбината, шаг за шагом продвигаясь вперед и тесня имперских гвардейцев.
Жесткое противостояние на границах «Болда» продолжалось три с половиной часа, прежде чем первая линия укрепленных позиций была оставлена. Прикрываемый артиллерией, батальон отступил в зону погрузки, где началась вторая фаза боя. Там предателей космодесантников встретило несколько огромных сервиторов, чьи Духи Машин были благословлены технопровидцами. Используя свои клешни для захвата огромных стволов, как грозное оружие, гиганты вошли в близкий контакт со слугами вечного врага. Превосходя в размерах закованных в керамит отступников, сервиторы были менее подвижны и маневренны. Тем не менее они выиграли еще несколько часов, сдерживая наступление врагов.
Этот бой не пережил ни один погрузчик. Все они до единого были уничтожены. Последний из них, пилотируемый лейтенантом Васкером упал с выгорающей кабиной в тот момент, когда к наступающим предателям подошло еще одно отделение воинов хаоса. Но и после того, как все сервиторы и погрузо-разгрузочная техника были разрушены или полностью выведены из строя, они исполнили еще одну последнюю службу. Образованные их изуродованными остовами завалы стали дополнительным препятствием на пути хаоситов, задержав их и подарив дополнительное время перегруппировавшимся силам батальона для отступления на следующую линию обороны.
Когда, продавливая отступающие силы имперцев, предатели продвинулись к ангарам, в бой вступила батарея Ангелины Шот. Тяжело бронированные и выносливые «Минотавры» обрушили всю свою мощь на воинов хаоса, буквально втрамбовывая тех, кто отринул от себя Свет Императора, в рокрит.
Залпы САУ перепахали подступы к третьей линии укреплений, сровняв с землей все постройки в районах, ведущих к ангарам. Массированный огонь смог полностью уничтожить передовые линии изменников, наступающих с западного направления. Но это не смогло переломить исход сражения. Тяжелее всего обстояло дело на южном участке, где наступление предателей-астартес сдерживали гвардейцы первой танковой роты майора Риччи и шестой пехотного роты капитана Коллинза. Используя тактику точечных выстрелов, чтобы сконцентрированными на одном месте лазерными лучами прожечь тяжелый керамит, пехотинцы с трудом противостояли космодесантникам хаоса, неся чудовищные потери, один за другим погибая в ожесточенном сражении.
Комплексное строение, кажущееся снаружи небольшим, на самом деле имело несколько невидимых глазу подземных этажей. На «минус первый» и «минус второй» уровни вели грузовые лифты и подъемные площадки. Высота сводов в цехах и межцеховых пространствах была рассчитана на перемещения высоких погрузчиков, так что нижние уровни вполне могли вместить даже титан класса «Гончей», не говоря уже о танках и САУ. Именно по этим огромным залам с длинными широкими конвейерными линиями, предназначенными для распила могучих стволов, вдоль тянущихся рядов из более мелких станков и машинерий двигался взвод разведчиков, возглавляемый Александром Фекси. Им было поручено сопроводить инквизитора Барро и его свиту до указанного места и далее оставаться в его распоряжении.
Продвигаясь по коридорам и межцеховым пространствам, лейтенант ощущал себя так, словно его загнали в западню. На самом деле, отвратительное предчувствие неминуемого поражения преследовало лейтенанта уже которые сутки. Начавшееся еще в тот памятный день, когда он лично проводил на казнь предателя из собственной роты. Александру на мгновенье показалось, что он точно так же, как и тогда, идет по «коридору смерти». Только здесь и сейчас он не тащил за собой упирающегося Мэтью Сундара, еще пытающегося что-то мычать сквозь кляп. Теперь он шел один, и ожидание неотвратимого удара усиливалось у Фекси с каждым сделанным шагом. Потому что, несмотря на то, что еще раньше им же лично была проведена тщательная разведка всего здания, уверенности в безопасности у разведчика так и не возникло. Напряжение исходило буквально отовсюду, окружая Александра со всех сторон. В голове на разные лады он повторял фразу, сказанную, как некое напутствие, а быть может прощание, капитаном Карбоне: «Вы последняя линия обороны, лейтенант. Самая последняя. Хотя надеюсь, до этого не дойдет».
«Надеюсь, до этого не дойдет», — повторил про себя Фекси и зацепился взглядом за инквизитора, шагающего впереди.
Вся фигура Алонсо Барро, окруженного псайкерами и сопровождаемого штурмовиками, источала неземную уверенность. Такую, как если бы Сам Император шел перед ним, ограждая от любой опасности. Глядя на инквизитора и его решительную быструю походку, Александр испытал облегчение. Словно жар от ночных кошмаров и удушающего волю страха, смыл окативший с ног до головы бриз несокрушимой твердости и веры. Фекси перевел взгляд на спутников инквизитора. Всего их было девять. Четверых, двойками идущих по обеим сторонам от Барро, легко было определить как псайкеров. Об этом свидетельствовал весь их внешний вид, начиная от специфических одеяний и заканчивая неестественной походкой, какая встречается у слепых или увечных людей. Другие пятеро, зашитые в черную броню без каких-либо знаков различий или нашивок, относились к штурмовикам инквизиции. Они казались копией друг друга, как по росту, так и по плотному телосложению, с непроницаемыми масками, полностью скрывающими их лица. С той же уверенностью, что и Алонсо, они чеканили шаг в такт тяжелой поступи инквизитора.
Они остановились перед невзрачной дверью, возле которой было выставлено оцепление, состоящее в основном из гвардейцев взвода связи. Бойцы, еще издалека увидев приближающегося к ним инквизитора, вытянулись по стойке смирно, продолжая при этом держать лазганы на изготовку.
— Господин инквизитор, — вперед шагнул сопровождающий охранение комиссар Лонг. — Ваши распоряжения.
— Комиссар, — Барро сделал знак рукой, призывая Растуса Лонга отойти чуть в сторону.
Оба говорили слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова. Затем Лонг сделал несколько шагов в сторону, туда, где под грубой выцветшей тканью лежало два тела, прикрытых плотной армейской тканью. Там, по периметру также стояло оцепление. Лица гвардейцев, которым выпало охранять изуродованные тела своих товарищей, казались еще более мрачными из-за плохого освещения, едва на них падающего. Комиссар отдал приказ оцеплению отойти, после чего приподнял перед инквизитором ткань, скрывающую тела погибших.
Приказ Барро никому не входить в распиловочный цех на «минус втором» опоздал. К тому времени, когда Алонсо увидел в памяти допрашиваемого еретика ловушку, расположенную на подходах к месту обряда, пятеро гвардейцев уже стали ее жертвами.
Склонившись, Алонсо смотрел на обезображенные тела, одновременно с этим всматриваясь в них, ища свидетельства получения погибшими меток скверны перед смертью или в ее процессе. Параллельно с инквизитором «работали» и два псайкера. Это было видно по их неестественно застывшим позам и лицам, словно оба они в мановение ока превратились в причудливо изогнувшиеся скульптуры.
Именно об этом думал Александр, глядя на неподвижные фигуры псайкеров со стороны. И еще о том, как повезло ему самому и его отделению, что не они оказались на месте погибших. И не их тела вскоре будут утилизировать в соответствии с параграфом №376/арт.2-бис «О порядке утилизации трупов в зоне военных действий в случаях, исключающих возможности использования традиционного способа похорон».
Из шестерых разведчиков выжил только один. Тот, кто по приказу командира группы остался за порогом цеха. Остальные умерли в муках. Те двое, что зашли в цех последними и оставались стоять у самых дверей, под истошные крики боли успели выволочь за порог свои изуродованные тела. И теперь, вывернутые почти наизнанку, зверски истерзанные трупы гвардейцев, больше напоминающие извращенную пародию на человека, сосредоточенным взглядом изучал Барро. Те их товарищи, что прошли дальше, так и остались лежать в глубинах цеха. И только их истошные вопли, доносившиеся из-за закрытых дверей цеха и не стихавшие более четверти часа, возвестили, насколько жуткой и долгой была их смерть.
Разговор инквизитора и комиссара был коротким, по завершению которого Барро тихо отдал приказ, на который Растус Лонг мгновенно отреагировал.
— Будет выполнено в точности, господин инквизитор, — громко отчеканил он и сделал шаг в сторону, пропуская Алонсо к двустворчатой широкой двери, ведущей в цех.
На последних словах комиссара Фекси бросило в жар, словно его обдал горячий удушливый выхлоп. Снова в памяти всплыло напутствие Карбоне:
«Вы последняя линия обороны, лейтенант. Самая последняя».
«Всемогущий Бог-Император, пусть до этого не дойдет!» — успел подумать лейтенант как раз перед тем, как Оз подошел к двери и открыл ее перед инквизитором.
Силы предателей, ведущих наступление на «Болд» с юга, также первыми бросили в бой культистов. Принимая на себя залпы лазганов и тяжелого вооружения, вспыхивая от струй огнеметов, но продолжая идти вперед подобно живым факелам, еретики подготавливали плацдарм для наступления основных сил своих нечестивых хозяев, становясь им щитами.
Несколько таких «живых факелов» попытались прорваться вперед и схватиться с Изаром в рукопашную. Штыком, примкнутым к лазгану, Коллинз проткнул брюхо одному из них, с силой дополнительно провернув, выдернув лезвие из горящей плоти визжащего от ярости и боли еретика. Затем чуть развернувшись, не замедляя движения, капитан сделал еще один выпад, разваливая второму нападающему горло. Оба противника, обмякнув и продолжая гореть, осели наземь, распространяя вокруг черный дым и чад.
Он продолжал сражаться и после того, как лазерный луч прожег ему ступню, после чего, скользнув выше — до середины правой ноги, сильно повредил кость. С криком, полным ненависти и боли, Изар рухнул на колени, но не выпустил оружия из рук. В исступлении капитан продолжал разить наступающих врагов. Уже теряя силы, он попытался откинуть от себя прикладом чудовище, облаченное в черноту кровавых струпьев вместо кожи. Существо впилось длинными пальцами в лазган Коллинза, нависая над ним и продавливая вниз собственной массой.
С диким ревом капитан рывком вскочил на здоровую ногу и, вкладывая всю свою мощь в удар, опрокинул уродливого противника на спину, вдавливая прикладом во вздыбленный рокрит. В момент, когда Изар навис над своим противником, замахнувшись лазганом для добивающего удара, в изуродованных, потерявших любое сходство с человеческим обличьем чертах, капитан вдруг узнал Ирати Уокера.
Ошеломление от осознания участи тех, кто живым попал в плен к слугам хаоса, на мгновение задержали уготованный противнику удар. Но уже в следующую секунду приклад лазгана раздробил существу, в которое превратился Уокер, то, что было у него на месте лица, вминая его в черепную коробку.
Когда второй луч, выпущенный из вражеского лазгана, пробил капитану Коллинзу грудь, он упал рядом с только что поверженным врагом. Но на его изможденном и опаленном боем лице застыла не гримаса боли, а лучезарная улыбка. Навеки закрывая глаза, в последнем порыве Изар возносил благодарственную молитву Бессмертному Императору за то, что погибает не так, как только что ушедший в небытие его бывший боевой товарищ, превратившийся в монстра.
Капитан уже не увидел, как с востока началось еще одно наступление. Пришедшие на помощь врагам, свежие силы предателей-астартес, преодолев сложный ландшафт при помощи прыжковых ранцев, ворвались в гущу сражения. И в этом кровавом столкновении, где от беспощадного жара и немилосердных ударов, поверхность рокрита покрывалась трещинами, погибли последние гвардейцы из его роты. Не увидел Коллинз и того, как смяв позиции, получившие существенное преимущество изменники продавили фланг и вышли к позициям САУ. Как с невероятной скоростью орудийные платформы были тут же развернуты в сторону неприятеля. И как сошлись почти в лобовом столкновении предавшие Свет Императора астартес и взвод «Минотавров». И как от непрерывного оглушающего грохота, поглотившего все остальные звуки, у бойцов разрывало барабанные перепонки и шла из ушей кровь.
Под нескончаемые канонады и рев болтеров, под визг цепных мечей и топоров, под завывания прыжковых ранцев и грохот орудий противостояние продолжалось более получаса. Все это время к позициям САУ пробивались на помощь «Леман Рассы» Риччи. Два неполных взвода первой танковой роты оказались отрезанными от основных сил и окруженными со всех сторон. Но невзирая на чудовищную силу, которой приходилось противостоять, бронемашины смогли взломать окружение и прийти на поддержку артиллеристам, чтобы потом совместно, с боем отойти на заранее подготовленные позиции, к четвертому уровню обороны. Всего на третьем уровне обороны силам батальона удалось продержаться более восьми часов, потеряв при этом в общей сложности одиннадцать единиц бронетехники, треть экипажей и более семидесяти процентов пехоты.
Черное, как сам мрак, сердце.
Это было первой мыслью, возникшей у Алонсо, когда его внутреннему взору открылось место ритуала. Оно пульсировало и требовало жертвы. Требовало насыщения.
Четверо псайкеров сдерживали неистовство этой бьющейся в аритмии черноты, пока Барро осматривал тела, распростертые на каменном полу огромного цеха.
Было видно, как вошедшие в цех гвардейцы продвигались и где каждый из них находился, когда внезапно на них обрушился выплеск губительных сил. Разведчики попытались ретироваться и покинуть нечестивое место, но не успели. Чудовищные метаморфозы, изломавшие несчастных в считанные минуты, были хорошо знакомы инквизитору по Ферро Сильва. Но Саннджифу, видевший подобное впервые, перевел вопрошающий взгляд на своего патрона:
— Силы варпа? — спросил аколит, дернув кадыком и сглатывая подкативший к самому горлу противный ком.
Впрочем, ответ был и так очевиден.
— Хаос, — коротко подтвердил Барро.
Краем сапога инквизитор откинул одно из тел, до невероятных размеров раздувшееся. Настолько, что уже перестало напоминать человеческое. У мертвого гвардейца из мест суставов торчали удлинившиеся почерневшие кости, как будто они внезапно начали расти и увеличиваться, значительно обгоняя при этом рост плоти. Лицо погибшего растянулось на непомерно разросшиеся кости черепа и походило теперь на тонкую отвратительную маску, под которой угадывалось кровавое месиво из лопнувших глазных яблок и раздавленной плоти.
Алонсо почувствовал, как «черное сердце» изменило амплитуду своего биения. Рваная аритмия сменилась сильными мощными толчками, походящими на удары тараном. Тьма нападала, желая уничтожить непрошеных гостей, посмевших вторгнуться на ее территорию.
Исступление. Наверное, именно так можно было назвать то состояние, в котором пребывал Амери Би.
Несколько часов назад командирский «Леман Расс» подбили, и только Милость Императора и своевременная огневая поддержка ведомых бронемашин не дали подполковнику погибнуть. Прямое попадание ракеты в гусеницу перебило траки, выбило катки и основательно тряхнуло КШМ, однако не уничтожило саму машину и экипаж внутри. Два «Леман Расса», «конвоирующие» командирскую бронемашину, мгновенно вырвались вперед, прикрывая КШМ собой и давая возможность экипажу подбитого танка быстро его покинуть. Би едва приземлился ногами на вздыбленный рокрит, спрыгнув с дымящейся брони, когда увидел справа от себя вспышку. Это полыхнул борт 476/RК-4. Из распахнувшегося люка выскочила горящая фигура танкиста. Должно быть, гвардеец истошно кричал. Его перекошенный рот, свидетельствовал об этом. Но гвалт, стоящий над полем боя, заглушал любые звуки. Живой факел не сделал и трех шагов, рухнув замертво чуть правее догорающего «Минотавра», который исходил в почерневшее небо едким удушливым дымом. Покореженный изуродованный остов САУ был покрыт тем, что осталось от нескольких человек. И хотя экипаж, превращенный взрывом в ужасающий запекшийся фарш, прогорел довольно быстро, он долго еще продолжал чадить, вызывая жутким запахом желудочные спазмы.
С наступлением сумерек предатели удвоили интенсивность своих атак. В наступившей темноте космодесантники хаоса уверенно теснили гвардейцев, заставляя тех отступать метр за метром в самое сердце комбината. Тьму надвигающейся ночи разрывали лучи огромных прожекторов, работающих на полную мощность. Но их света все равно не хватало для того, чтобы полностью разогнать темноту и осветить продолжающееся сражение.
Под непрекращающимся шквалом болтерного огня четвертая линия обороны была покинута танками после часа ожесточенного боя. Пятая линия укреплений продержалась чуть дольше. Противостояние на этом рубеже обороны длилось более двух часов. Там, на разбитых в пыль баррикадах и раскрошенных завалах защитники «Болда» оставили тринадцать единиц техники, в том числе четыре «Минотавра». Не пережила этот бой и командир пятой батареи самоходной артиллерии майор Шот. Ее изломанное, изуродованное до неузнаваемости тело не было найдено и не покинуло поля сражения. Оно осталось лежать истерзанным среди груды обломков, в которые была превращена одна из орудийных платформ, после того как САУ под личным командованием Ангелины продержалась более часа в непрерывном бою против тактического отделения легионеров хаоса.
«Печати» были неравномерно раскиданы между конвейерными линиями и обрабатывающими станками. Со всей тщательностью, на которую они были способны, культисты попытались воссоздать расположение миров, которые ранее заразили своей ересью.
Пока «Пятый» и «Сорок четвертый» поддерживали защитный купол, Алонсо направился к тому месту, с которого началась череда обрядов и ставшего изначальной «печатью».
В самом дальнем углу цеха сваленные в кучу отвратительной грудой возвышались трупы тех, кому выпало стать первыми жертвами. Все они принадлежали рабочим. Об этом свидетельствовали лохмотья, оставшиеся от бывших форменных комбинезонов, частично сохранившиеся на мертвых телах. Судя по всему, все жертвы умерли, разрывая самих себя и тех, кто находился рядом с ними. Это было проделано голыми руками и зубами. Вырванные куски плоти так и остались зажатыми в оскаленных ртах мертвецов и в сжатых, скрюченных пальцах. Одержимые воздействием хаоса, рабочие стали одновременно жертвами и палачами друг для друга. Глядя на них, окровавленных и чудовищно изуродованных, страшно было даже вообразить, сколь долг и ужасен был конец для каждого.
Барро проследил взглядом бурый след, тянущийся от груды изуродованных тел к следующему месту ритуала. Один из палачей, должно быть самый сильный и выносливый, смог все же прожить достаточно долго, чтобы доползти до второй «печати», и там в муках закончить свое существование. Его израненное истекающее кровью тело было брошено в один из утилизаторов отходов. Там, множеством лезвий оно было измельчено, чтобы из тех ошметков и фарша, которые исторг из себя станок вместе с древесной стружкой, другие культисты, которым только еще предстояло отдать свои жизни в последующих ритуалах, сложили восьмиконечную звезду хаоса. Мерзкий символ, который стал второй «печатью» их сложного и многоступенчатого ритуала.

ТРЕБОВАНИЕ №22 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Именем Святой Имперской Инквизиции, приказываю. Развернуть на территории объекта № 3/ПРЦ, в точке, указанной мной лично, телепортационный маяк №94-367/TR. Ответственным за исполнение приказа назначить командира третьего взвода связи отдельного батальона связи 49-го Андорского полка лейтенанта Варроу.
Инквизитор Ордо Еретикус Барро Алонсо.
Подписано и заверено.

Касмо Фэйлюс потерял счет часам, проведенным за штурвалом «Леман Расса». В кабине было душно и смрадно. Но все эти запахи гари, пота, мочи и оружейной смазки более не воспринимались обонянием. Так же, как онемевшее тело более не чувствовало ни боли от непрекращающихся спазмов затвердевших от напряжения мышц, ни иссушающего жара, ни липкого, тягучего, под стать машинному маслу, пота. Любые звуки теперь казались нереально далекими, как будто бой шел за многие километры отсюда. Отголоски чудовищных взрывов почти не были слышны, и лишь сотрясание мощного корпуса бронемашины говорило о том, что снаряд рванул совсем близко от борта. Мехводу приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать команды, передаваемые по воксу. А саму вокс-бусину пришлось переставить из левого окончательно оглохшего уха в правое. Глаза покрылись кровавой сеткой взбухших капилляров, которые то и дело лопались от напряжения, и тогда взор сержанта мутнел. На зрак накатывала кровавая слеза, полностью лишая Фейлюса обзора на долю секунды, после чего стекала по небритой щеке, покрытой толстым слоем сажи. К тому моменту, когда солоноватая влага скатывалась со щеки, она уже имела мрачный и грязный черный цвет. Но Касмо это совершенно не заботило. Все, на чем сейчас продолжал концентрироваться мехвод, было управление бронированной машиной, с которой он слился воедино. Его танк оставался единственным, что Фейлюс чувствовал каждой клеточкой своего естества. Каждый снаряд, оставлявший след на его броне, каждый взъем и каждую впадину, по которым то поднимался, то опускался «Леман Расс». И то, как он вздрагивал всем корпусом, когда противник посылал снаряды в их сторону.
Где-то на самом краю одеревеневшего сознания сержант понимал, что к этому времени уже давно должен был быть мертв. Ему казалось невероятным, что простой смертный противостоит воинам, которых создали лишь только для войны, сотворив машинами убийства. Но несмотря на это каждой прожитой минутой своей жизни он опровергал подобные мысли, продолжая уничтожать космодесантников хаоса, облаченных в изуродованный символами хаоса керамит. Мехвод прославленного танка Империума не смог бы сказать, скольких предателей он убил в этом бою. Не смог бы даже определить, убил он вообще кого-то или самоотверженных действий его экипажа хватило лишь на то, чтобы задержать продвижение противников.
Внезапно полуночный сумрак, едва рассеиваемый большими осветительными рампами, установленными на броне, большая часть которых была выведена из строя, отступил. Сквозь смотровую щель Касмо увидел поверженного гиганта. Увидел невероятно ясно. Словно взор танкиста не затуманивал более ни смог от взрывов и пожаров, ни поток черного пота, ни наворачивающиеся на глаза слезы от едких веществ, парящих вокруг. Во всех подробностях сержант Фэйлюс рассматривал распростертое на влажной от крови земле тело только что убитого им врага. Разбитый керамитовый нагрудник, на котором среди выбоин и вмятин застывала кровь, вблизи вызывал страх еще больший, чем на расстоянии выстрела. Весь покрытый нечестивыми знаками и письменами, некогда блистающими, а ныне с трудом различимыми, он притягивал взор и одновременно отталкивал его. Но вместе с животным страхом, копошащимся в потаенных глубинах души Касмо, в сердце сержанта зарождалась гордость. Теперь, он с уверенностью мог сказать, что убил одного из гнусных изменников, отвергших Величайший Дар Императора, ради служения извечному врагу. Вместе с этим осознанием в теле мехвода, изнуренном долгим боем, поднялась смертельная усталость. Она решительно заявила о себе, говоря, что теперь Фэйлюс точно заслужил хотя бы крупицу времени для того, чтобы восстановить силы и перевести дух.
Эта мысль так и не была закончена. Реактивный снаряд, выпущенный могучей рукой еще одного предателя, прошел сквозь смотровую щель и попал сержанту в лицо. Голова Касмо взорвалась фонтаном ошметков, вперемешку с осколками черепной коробки. Его тело безвольно повалилось вперед, вжимая рычаг до отказа, и потерявшая управление боевая машина устремилась на того, кто только что убил ее водителя.
Из-за непроницаемой двери не доносилось ни звука, но Фекси был этому даже рад. Он не хотел знать, что сейчас происходит в цехе, вход в который охраняли пятеро штурмовиков, пришедших вместе с инквизитором. Четверо из них выстроились попарно, спина к спине так, что двое смотрели на саму дверь, а другие два в противоположную сторону, туда, где расположились гвардейцы, прибывшие с лейтенантом. Один, по всей видимости, командир отделения, стоял отдельно, обозревая стоящих неподалеку гвардейцев так, словно решал про себя, насколько полезны они будут, если наступит критическая ситуация.
«От нас они тоже охраняют?» — промелькнуло в голове Александра.
Его взгляд скользнул по непроницаемым маскам, за которыми скрывались лица штурмовиков. Лейтенант знал ответ. Конечно, да.
Словно реагируя на мысли лейтенанта, командир штурмовиков чуть шелохнулся, активируя бусину вокса и вполголоса отдавая приказ. А спустя несколько минут появилась еще одна группа связистов под командованием лейтенанта Варроу. Гвардейцы были оснащены странной аппаратурой, которую раньше Фекси видеть не доводилось.
Доложив вызвавшему их штурмовику о прибытии, лейтенант Варроу лично принялся устанавливать и настраивать когитаторы и аппараты, принесенные его гвардейцами. Он делал это с таким сосредоточенным выражением на лице, что Александр задумался, все ли идет по намеченному инквизитором плану, или уже нет.
«Сбереги нас, Всеблагой Император и даруй одержать победу над врагами Твоими», — мысленно воззвал к Защитнику человечества Фекси, продолжая наблюдать, как под умелыми действиями Варроу разрозненные детали и элементы складываются в единую, довольно большую конструкцию.
От изучения происходящего Александра отвлек писк вокс-бусины.
— На связи, — тут же отозвался он.
— Сина ко мне! Живо!
Жагэ Син был лучшим взрывотехником во взводе Фекси и во всей роте. Так что можно было только догадываться, для каких целей он сейчас срочно понадобился наверху.
— Слушаюсь, капитан! — Александр повернулся в сторону Жагэ. — Сержант, наверх, в распоряжение капитана Карбоне. Бегом!
— Слушаюсь! — ответил Син уже на ходу.
— Лейтенант, — голос, обращающийся к Фекси, принадлежал молодому саперу, не так давно прибывшему во взвод. — Разрешите вопрос.
Александр перевел взгляд с Жагэ, скрывающегося в темноте коридора, на гвардейца:
— Спрашивай.
— Они готовятся нас подорвать?
Фекси увидел, как в их сторону, тут же метнулся пронзительный взгляд комиссара Лонга.
— Планы, действия и приказы командования не обсуждаются, рядовой! — резко ответил лейтенант, чувствуя, как буравящий взгляд комиссара вот-вот прожжет в нем дыру не хуже лазгана. — Еще вопросы?!
— Никак нет, лейтенант, — побледневший гвардеец сделал шаг назад и только тогда перехватил устремившийся на него взор Растуса Лонга.
От выражения глаз комиссара молодой сапер мгновенно опустил свой взгляд, уперев его в пол. Но у Александра в голове все еще продолжал крутиться его вопрос, так и не получивший ответа: «Они готовятся нас подорвать?»
«Пятый» упал. «Сорок четвертый» еще держался. Медленно, большими сгустками темная кровь сочилась у псайкера из носа, от чего каждый его вдох превращался в тяжелое чуть булькающее хлюпанье. Но «Сорок четвертый» не придавал этому никакого значения. Все его силы сейчас уходили на то, чтобы совместно с другими псайкерами завершить нейтрализацию четвертого из мест обрядов.
Алонсо, взявший на себя роль «ведущего», не переставая повторял литанию «Защиты»:
— От проклятых павших огради нас, Император. От нашествия демонов огради нас, Император. От проклятия мутации огради нас, Император.
Эти слова заполняли собой все пространство вокруг, разрушая биение черного сердца, которое никак не желало сдаваться и подчиниться воле инквизитора.
Наконец, Барро выдохнул, ощутив, как ломается под натиском псайкеров четвертая из хаотических печатей. И в тот же момент Алонсо услышал шум падения тела. «Сорок четвертый» обмякнув, рухнул рядом с «Пятым». Оставалось уничтожить еще три печати.
«Леман Расс» чуть замедлил ход, но затем столь же резко набрал его, сделав внезапный рывок в сторону. Марк Ирдан выжимал все возможности маневра, на которые только была способна бронемашина. Мехвод виртуозно уводил танк из-под прямой атаки космодесантников хаоса, причем так, чтобы потом оказаться во фланге у наступающих. «Леман Расс», несший на себе следы множества попаданий, но пока не получивший ни одного, ставшего для него критическим, двигался в указанном направлении, послушный воле Марка.
Полчаса назад от полученной контузии погиб командир экипажа Азур Римсс. Тот же удар заклинил башенное орудие и саму башню танка таким образом, что вести огонь можно было только перед собой по ходу движения. Однако это ничуть не волновало ефрейтора Ирдана, который разворачивал боевую машину таким образом, чтобы она, невзирая ни на какие препятствия, по-прежнему продолжала уничтожать врагов.
— Лупи! — Гаркнул мехвод наводчику, захлебываясь собственным криком. Заряжающий выволок неподвижное тело Ладо из кресла и бросил себе под ноги, когда увидел, как зажатый с одной стороны казенником, а с другой — стенкой башни наводчик стек по спинке кресла, уткнувшись безвольно повисшей головой в панораму.
К этому времени стараниями Марка танк более не находился на линии атаки и сам был готов атаковать неприятеля. В ту же секунду снаряд вырвался из ствола «Леман Расса», прошибив керамитовую броню одного предателя, стоявшего ближе всех, и устремился дальше, в самую гущу врагов.
— Отлично, Ладо! — прохрипел Ирдан.
Этот возглас был заглушен лаем двух спонсонных стабберов, посылающих очередь за очередью в наступающие ряды врагов.
Увидев впереди огромного воина хаоса, вооруженного плазмопушкой, опытный водитель попытался в очередной раз увести свой танк с линии атаки. На этот раз ему не хватило нескольких секунд, и струя плазмы ударила по броне. Она почти начисто снесла правый спонсон вместе с находящимся в нем стрелком, опалив «Леман Рассу» бок.
— Ганс! — перекрикивая грохот, отозвался Зингерман, заражая башенное орудие для следующего выстрела. — Ладо мертв!
Наводчик с пробитым шлемом лежал возле ног Ганса, так что тот едва не наступал мертвому танкисту на лицо, когда подносил очередной заряд.
— Мы тоже скоро сдохнем! — хрипя и улыбаясь, откликнулся Марк. — Если не отступим. Ну а мы же не отступим! Так, Ганс?
— Так точно! — Зингерман почувствовал, как у него все похолодело внутри.
С нарастающим в душе остервенением он вновь зарядил башенное орудие. Этот выстрел, как и предыдущий, унес жизнь еще одного слуги хаоса, заставив изменника сложиться пополам и, судя по всему, оторвав тому нижнюю часть туловища. Спустя еще один выстрел замолчал второй стаббер. Его стрелок израсходовал последнюю обойму за секунду до того, как упасть от попадания разрывного снаряда прямо в глазницу. Он умер счастливым, не успев испытать чувство беспомощности от невозможности стрелять в наступающих врагов. А спустя еще несколько минут мехвод понял, что повреждён мотор.
— Через три минуты мы встанем и тогда нам крышка, — сипящий голос Ирдана срывался от напряжения. — Выкатывайся отсюда к херам, мелочь!
— Но…
— Никаких «но», салага! Из тебя был паршивый заряжающий, а наводчик и того херовее! Я тебя заменю, как только встанем, — Марк перешел на шепот. — И буду отстреливаться до последнего заряда.
— Но… — снова попытался что-то возразить Ганс.
— Жизнь свою сохранишь, дубина, — говоря это, мехвод продолжал совершать маневры, отводя надсадно хрипящий «Леман Расс» назад вместе с другими отступающими бронемашинами. — Пли!
Зингерман отреагировал мгновенно, и уже в следующую секунду вырвавшийся вперед остальных своих собратьев легионер хаоса упал, сраженный из главного калибра. Снаряд сорвал с него изуродованный хаотическими метками шлем, превратив голову предателя в кровавые ошметки.
— Я соврал, — голос Ирдана теперь звучал все тише и все более хрипло.
Вторя ему, в тягостный умирающий стон переходило рычание мотора «Леман Расса».
— Ты отличный заряжающий, и наводчик из тебя получится на загляденье. Но для этого выжить надо. Все. Теперь уходи.
Мехвод поднялся со своего места, закрепив рычаг в одном положении, чтобы выжать из двигателя тот максимум, который он еще мог проработать.
— В нижний люк, живо! — Марк подхватил заряд, загружая его в башенное орудие танка. — И спасибо.
— За что? — чуть замешкался Ганс.
«Леман Расс» прополз назад несколько метров и остановился, как раз перед тем, как Зингерман откинул крышку люка.
— Ты знаешь, — тяжело хрипя и задыхаясь, отозвался Ирдан. — Прикрыл. А теперь катись! Император защищает!
Марк краем глаза отследил, как голова Ганса скрылась в темноте люка.
— Ну, малыш, давай подороже продадим наши жизни, — прошептал он, наводя орудие на цель. — А пацан пусть еще поживет…
Они продержался десять минут. «Леман Расс» и его мехвод, прикрывая отступающих, прежде чем от точного попадания реактивного снаряда сдетонировал боекомплект.
Бледный до черноты, словно его только что покинула вся кровь до последней капли, Барро стоял перед огромным выгоревшим пятном на рокритовом полу. Единственным, что осталось от последней уничтоженной им печати. Рядом, в одном шаге от инквизитора лежало обуглившееся тело Саннджифу. А чуть поодаль, в двух шагах от него, тела Наны и Гробо. «Пятый», символично остался на месте пятой печати. «Сорок четвертый», на месте шестой. То, что погибнут эти двое, Алонсо знал с самого начала. Как и то, что Нана, скорее всего тоже не переживет это задание. Обладая большим потенциалом, она еще не имела достаточного опыта в использовании всех своих сил. Что ж, зато если бы она смогла пережить это испытание, она бы несомненно стала очень и очень сильным псайкером и весьма ценным кадром в его свите.
«Если бы, — мысленно произнес Барро. — Если бы…»
…Они упали одновременно. «Сорок четвертый» и Гробо. Но Гробо поднялся почти тут же, не задержавшись на рокритовом полу и минуты. А вот «Сорок четвертый» так и остался лежать, распростертым и неподвижным. И только из-под повязки, скрывающей слепые глаза псайкера, медленно потянулись кровавые дорожки карминовых слез.
Алонсо знал, что «Сорок четвертый» больше не поднимется. Знал еще до того, как глазная повязка псайкера, обильно пропитавшаяся кровью, задымилась. Потом вспыхнули вытекшие глазницы и на мгновение лицо «Сорок четвертого» объяло синеватое пламя. Неземной огонь сполз по обнажившемуся лицу псайкера к подбородку. Оттуда перекинулся на тонкую длинную шею, после чего иссяк где-то в области впалой груди «Сорок четвертого». Умирая, псайкер не издал ни звука, хотя боль, которую он в этот момент испытывал, должна была быть чудовищной.
После этого оставшейся группе потребовалось еще около четверти часа, прежде чем шестая печать была уничтожена. Вместе с ней в очищающем пламени сгорели и тела тех, кого ради ее создания принесли в жертву и из чьих обезображенных останков сложили огромный, причудливой формы, монумент. Более чем сотня тел, изуродованных самыми разнообразными способами, вспыхнули голубоватым свечением прежде, чем рассыпаться отвратительным липким прахом, насквозь пропитанным человеческим жиром. Этот прах пожрал огонь, смрадный дым от которого долго еще отравлял воздух вокруг своим тлетворным запахом.
Припадая на одну ногу и подволакивая ее, подобно раненному зверю, Гробо подхромал к месту последнего обряда. Возле пульсирующей воронки, переливающейся непривычными почти нереальными сочетаниями цветов, уже стояли Алонсо и Саннджифу. Молча, они взирали на очередную жертву, страдания которой послужили завершающим ключом для открытия еще одного проклятого портала.
Это была женщина. Лишенная рук, ног и молочных желез, с вырезанными языком и глазами, она продолжала дышать, монотонно мыча от бесконечной боли. Ее обрезанные вены продолжали замкнутые в сложную систему трубки так, что жертва не могла истечь кровью.
Пока инквизитор и его аколит внимательно рассматривали изувеченную женщину, изучая символы, что были вырезаны на ее обезображенном теле, зашевелилась лежащая на цеховом полу Нана. Она рухнула на грязный рокрит, когда до полного уничтожения шестой из печатей оставалось всего несколько минут. Только теперь обессилившая псайкер пришла в себя и предприняла попытки подняться на ноги. У нее не сразу получилось встать. Еще несколько минут Нане потребовалось для того, чтобы преодолеть пространство между местом, где она упала, и седьмой печатью. Девочка псайкер шла медленно, но ровно, широко распахнув свои выглядящие слепыми глаза. В ее потерявших цвет зрачках металась боль. Которая не кончится для нее теперь никогда.
«Не выживет», — короткой вспышкой промелькнуло в голове Барро.
Должно быть, Нана услышала эту мысль. Нервно и болезненно ее тонкое тело вздрогнуло от страха, а на белесых, словно подернутых бельмами зрачках, навернулись слезы. Но времени не было. И мысль, родившаяся у инквизитора, тут же оказалась погребена под ритмичными словами литании:
— От нашествия демонов огради нас, Император. От проклятия мутации огради нас, Император. От проклятых павших огради нас, Император.
И больше уже ничто не отвлекло внимание Алонсо, сконцентрировавшегося на седьмой последней печати.
Не видел он, как, глотая слезы, Нана упала. Не слышал ее последнего судорожного всхлипа. Не вздрогнул, когда вырвавшаяся из черного сердца печати молния уничтожила Саннджифу, заслонившего собой инквизитора. Не шелохнулся, когда обугленное до неузнаваемости тело аколита рухнуло на каменные полы цеха. Не увидел и того, как приняв на себя основную мощь варповой силы, выплеснувшейся в момент уничтожения печати, вспыхнул голубым сиянием незримого огня Гробо. И как объятый этим пламенем, до последнего стука своего сердца, псайкер оставался стоять, продолжая подпитывать Барро, пока инквизитор завершал ритуал закрытия.
За те несколько минут мучительной смерти, что настигла псайкера, и которые показались ему целой вечностью, Гробо не проронил ни единого звука. Он издал короткое, закончившееся жутким хлопком выгоревших легких, шипение лишь тогда, когда ритуал был завершен. Это произошло за секунду перед тем, как псайкер обрушился на пол, на лету обращаясь в пепел.
Медленно, превозмогая пронизывающую все его естество усталость, инквизитор огляделся по сторонам. Затем, с трудом передвинув онемевшие от напряжения ноги, Барро опустился на одно колено перед Саннджифу.
— Император примет и защитит твою душу, Оз, — вполголоса произнес он, и, перевернув лежавшего на боку аколита, сложил его почерневшие от огня руки в аквилу на груди.
— И ваши, — добавил Алонсо, тяжело поднимаясь.
Тут же, не растрачивая более драгоценного времени, инквизитор активировал вокс-бусину.
— Лейтенанта Варроу ко мне! — потребовал Барро, хромая от усталости, направляясь к широким створкам дверей.
Инквизитор был в полушаге от них, когда двери распахнулись и на пороге цеха появился Эйкин Варроу в сопровождении одного из штурмовиков.
— Инквизитор, — правая рука Варроу на секунду оторвалась от оружия, взметнувшись к груди в однокрылой аквиле.
— Вы ввели координаты в телепортационный маяк? — не задерживаясь, на ходу уточнил Алонсо.
— Так точно, господин инквизитор.
— Установите связь с орбитой, — распорядился Барро. — Частота для связи 107.45,5. Уровень секретности — «чёрный». Шифрование моим личным ключом. Сразу, как только связь будет установлена, активируйте маяк.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — отсалютовал лейтенант и поспешил выполнить приказ.
Следом за Варроу из цеха вышел и Алонсо.
— Комиссар.
— Да, господин инквизитор, — Лонг шагнул навстречу Барро.
— Проследите, чтобы все тела погибших предали огню, — приказал Алонсо.
— Будет выполнено, господин инквизитор, — Растус сотворил на груди аквилу. — Всех без исключения?
— Без исключения, — ледяным тоном подтвердил Барро.
Получив еще одно подтверждение, Алонсо развернулся туда, где был установлен телепортационный маяк. В мучительном ожидании прошли те несколько минут, пока лейтенант устанавливал связь с орбитой. И Эйкин не смог сдержать вздоха облегчения, когда «Молот Победы» вышел на их частоту.
— Есть связь, — доложил Варроу инквизитору, и уже в следующую секунду Алонсо услышал у себя в вокс-бусине голос капитана Плеинвэлла.
— Милостью Императора, рад вас слышать, господин Барро, — пробасил Эдуардо. — Ваши распоряжения.
Алонсо проигнорировал приветствие.
— Код #3BB143. Телепортационный маяк активирован. Готовность десять минут, — произнес он, тут же переключая канал связи, чтобы выйти на закрытую частоту с комиссаром Луин: — Комиссар, — почти прокричал Барро, стремясь перекрыть тот шум, что вырывался из динамиков.
— На связи, инквизитор, — голос Верении был едва различим из-за грохота кипящего вокруг нее боя.
— Первостепенная цель операции выполнена, — Алонсо говорил отрывисто и громко. — Связь с «Молотом победы» установлена. Координаты моего текущего местоположения для последующей телепортации фиксируются. Ваша задача продержаться до оказания огневой поддержки с орбиты, а также пережить обстрел корабельных орудий, который будет направлен по координатам ДКБ. По моим расчетам, орбитальный обстрел уничтожит всех еретиков до единого, равно как и тех, кто окажется в этот момент рядом с ними. Далее — приказ выжившим. Произвести зачистку местности, дабы получить неопровержимую уверенность в полном истреблении легионеров-предателей. Император защищает, комиссар.
Ответ Луин не заставил себя ждать:
— Будет исполнено, господин инквизитор, — ответила она. — Мы будем служить Ему до последнего вздоха.
— Император хранит верных, комиссар, — заключил Алонсо, щелкая пальцем по вокс-бусине.
После чего инквизитор перенес тяжелый взгляд своих черных глаз на лейтенанта Варроу, ожидающего дальнейших приказов.
— После того, как телепортация будет завершена, координаты маяка перенаправят. Тем не менее, вы не должны его демонтировать, лейтенант. Ваша задача, продолжать его охранение до получения от меня нового приказа.
— Так точно, господин инквизитор, — мгновенно отсалютовал Эйкин.
— К переносу все готово? — Барро шагнул в область подле маяка, границы которой были подсвечены проблесковыми маячками.
— Так точно, господин инквизитор, — подтвердил Варроу.
Алонсо быстро ввел несколько шифрованных символов у себя на датапланшете, запуская протокол телепортации. В потускневшем свете сигнальных ламп Барро еще раз бросил взгляд в сторону больших распахнутых рельсовых створок дверей, ведущих в цех. Последнее, что увидел Алонсо перед началом переноса, как в глубине цеха вспыхнул огонь, погребающий небольшой курган из неподвижных тел.

ТРЕБОВАНИЕ №23 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
На ваш запрос о предоставлении пикт записей с поверхности Зоры-5, сделанных во время обороны деревообрабатывающего комбината «Болд» от вражеских сил изменников, ответить отказом. Причина: ни один из сервочерепов, приписанных к батальонной тактической группе, находящейся под командованием подполковника Би при инквизиторе Барро и ведших запись данного сражения, не уцелел.
*пометка, сделанная в конце официального уведомления*
«Там был ад».
Подписано и заверено.

Боль крупной каплей скатилась по виску, прожигая до самого мозга. Где-то в глубине глаз острыми кольями впивалась другая боль, не выжигающая, а режущая до отупления. Гарай не понимал, где находится и что происходит. С реальностью его связывала только боль. Но сильнее боли, пронзающей каждую клеточку его тела, Гарая мучил страх. Настолько сильный, что дыхание перехватывало до беспощадной ломоты в затылке и в глазах, дергающихся под закрытыми веками.
Он остался единственным в отделении. Да что там в отделении! От всей роты их осталось не более дюжины. Одному Богу-Императору известно, как у них получилось пережить атаку зашитых в керамит воинов хаоса. Пережить и, вырвавшись из клещей, в которых они едва не оказались, соединиться с остальным батальоном. Большего чуда по мнению Гарая невозможно было придумать. Он не испытал стыда, когда, впервые увидев измененных хаосом гигантов, почувствовал, как его собственная моча пропитывает форменные брюки, стекая по щиколоткам. Охвативший его тогда животный страх заставил забыть обо всем на свете. И если бы не ротный комиссар Роксана Ли, оказавшаяся поблизости, Гарай вряд ли вообще пережил тот бой.
Гвардеец сделал неудачную попытку подняться. В ответ на его тщетные потуги по телу прокатилась нестерпимая волна боли. Режущая и невероятно острая, словно в тело впилось множество лезвий, она исторгла из груди Гарая протяжный, гортанный вопль, потонувший в грохоте очередного взрыва. Удушающее волю и разум предчувствие близкой смерти подстегнуло рассудок гвардейца. Он дернулся тем, что у него оставалось от тела, и совершенно внезапно осознал себя лежащим в груде обломков обвалившегося здания. Должно быть, все или почти все его кости были сломаны. Этого Гарай не знал точно, но в какой-то момент окончательно понял, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой и что при попытках двинуться хоть как-нибудь, он испытывает чудовищную, застилающую зрение боль. Вцепившаяся в гвардейца жестокой хваткой, она не отпускала Гарая ни на минуту, и от его попыток хоть как-то пошевелиться многократно усиливалась. Ощущение безысходности погрузило душу гвардейца на самое дно отчаяния, еще больше усиливая ужасную ломоту в каждой клеточке его тела.
— Помогите! — собственный голос не был слышен даже ему самому, несмотря на то что, превозмогая боль в сломанных ребрах и горящих от натуги легких, Гарай орал во всю их мощь. — Не бросайте меня здесь! Помогите!!!
От этого исступленного крика гвардейца скрутил жестокий приступ кашля. Он словно что-то разорвал внутри, и на губах умирающего выступила вязкая, соленая на вкус, кровь.
— Не бросай!..
Гарай подавился собственными словами, когда над ним нависла фигура космодесантника хаоса. Огромный, он казался еще больше из-за того, что гвардеец лежал. Гарай онемел от ужаса, увидев, как чудовищная махина надвигается прямо на него. Он не мог пошевельнуться. Не мог открыть рот, чтобы закричать. Не мог думать ни о чем, кроме огромного керамитового ботинка, неумолимо приближающегося к его перекошенному от страха лицу. Но когда жар от подошвы пахнул в раздувшиеся от страха ноздри, Гарай нашел в себе оставшиеся крупицы сил для единственного, что мог еще сделать. Вобрав в кровоточащую грудь, как можно больше воздуха, гвардеец завыл на одной ноте, исторгая наружу весть свой утробный страх.
Истошный, полный бесконечного отчаяния и панического ужаса, крик заглох. Иссяк, растираемый в пыль и крошево. Вместе с ломающимися под ногой предателя осколками камня, бетона и человеческих костей.
Ожесточенность, с которой шел бой, давно переступила за грань исступления. Предатели разрывали тела и ломали кости гвардейцев пиломечами, сметая остатки пехоты огнем из болтеров. В ответ тяжелое вооружение, установленное на танках и САУ, крошило керамит, вырывая куски плоти из наступающих воинов хаоса, давя и перемалывая гусеницами все, что еще продолжало сопротивляться.
Когда поступил приказ отступать к последнему рубежу обороны, оставленные прикрывать отход основных сил «Леман Рассы» демонстрировали чудеса стойкости, не давая врагам продвигаться, обрушивая на них невероятный шквал огня. Израсходовав боезапас танк делал отходной маневр, а его место тут же занимала следующая бронемашина, так что интенсивность и плотность огня не ослабевали ни на секунду.
Они отходили под прикрытием двух последних оставшихся в строю огнеметных танков. Не более взвода гвардейцев из всей шестой роты. До здания оставалось около ста метров, когда в пространство между ним и другими отступающими ворвались рапторы. Оснащенные прыжковыми ранцами, космодесантники обрушились сверху, устроив кровавую бойню своими пиломечами, желая отрезать гвардейцев от входа в здание. В считанные секунды все, кто находился в арьергарде, были уничтожены.
Со всей возможной маневренностью и скоростью «Адские Гончие» развернулись, чтобы сдержать и отразить внезапную атаку. Расходуя последние запасы огнесмеси, заработали пушки «Инферно», стремясь поразить своими огненными струями проклятых отступников.
Разъяренные сопротивлением предатели попытались прорубиться к «Адским Гончим», к которым уже спешили на выручку «Леман Рассы», бывшие поблизости. Не имея возможности воспользоваться башенными орудиями, чтобы не обрушить само здание и вход в него и не подставить под удар тех, кто в нем уже укрылся, танки обрушили на отступников вал огня из болтеров, стабберов и лазпушек.
Оказавшиеся под перекрестным огнем гвардейцы своими телами закрывали воинам хаоса путь к «Адским Гончим», не давая им взорвать огнеметные танки. Чтобы избежать сокрушительных разрушений, которые бы это повлекло, бойцы были готовы пожертвовать и жертвовали собственными жизнями, погибая за несколько десятков метров перед спасительным укрытием. В этом кромешном аду встретила свой конец комиссар Роксана Ли. Когда атака воинов хаоса была переломлена, и проклятые астартес ценой многих жизней были уничтожены, ее тело, как и большинство тел, попавших в мясорубку гвардейцев, не было найдено. От них остался лишь пепел и переломанные в труху кости.
Одна за другой бронированные машины въезжали в центральное здание комбината. Тех, что дотягивали до спасительного рубежа из последних сил, брал на буксир один из двух уцелевших «Атлантов». Танк технической поддержки заволакивал внутрь покалеченные бронемашины и загружал в просторный лифт, который опускал истерзанную технику на «минус первый» этаж. Там их уже ждали технопровидцы, чтобы утешить Духов Машин и вернуть к жизни стальные тела, в которых они обитали.
Кольцо предателей стремительно сжималось. В ходе отступления, бой сместился в центральное строение комбината. Грохот от взрывов в замкнутом пространстве теперь казался еще громче, и какофония боя полностью перекрывала все остальные звуки. По мере того, как бронетехника отходила на «минус первый», линия обороны все больше приближалась к спусковой платформе. В этом аду наступающих слуг хаоса продолжал сдерживать арьергард из трех «Леман Рассов». Отступающие последними под шквалом болтерного огня, накрывая предателей бесперебойными залпами, медленно из-за полученных в ходе боя повреждений они отползали к лифту. Первым на платформу въехал «Бешенный Грокс». Его сил хватило лишь на этот последний рывок, но, когда лифт достиг «минус первого», танк намертво встал и уже не смог спуститься по аппарелям. Несколько минут ушло на то, чтобы «Атлант» вытянул его с платформы лифта. Все то время, пока транспортировали «Бешенного Грокса», сверху доносились звуки ожесточенного боя. А потом, раздался чудовищный взрыв. Из шахты лифта, сотрясая потолок, посыпались останки взорвавшегося «Леман Расса». Участь второго танка была решена секунду спустя, когда Амери Би отдал приказ подрывникам активировать установленные до этого заряды и обрушить верхние этажи здания, после чего активировать заряды, расположенные в соседних строениях.
Стало невыносимо тихо. Последний взрыв поглотил все звуки, которые отдаленными отголосками еще доносились с наземных этажей. Последний из двигателей бронемашин заглох, и в наступившем молчании наконец стали различимы тихие стоны раненых. В этот момент подполковнику Би показалось, что от непривычной нависшей тишины у него порвутся барабанные перепонки. Гробовое безмолвие давило сильнее, чем гвалт недавнего сражения, когда все звуки свиваясь в один оглушающий смерч. Амери провел рукой по ощетинившимся колючим волосам на виске, дотронувшись горячей и влажной ладонью до уха. Его пальцы дрогнули, когда подполковник ощутил на них кровь. Не отрывая правую руку от виска, левой Би нащупал и активировал бусину вокс-связи.
— Командирам подразделений занять оборонительные позиции. Подготовиться к прорыву. Доложить о потерях. Раненым оказать медицинскую помощь. Сообщить техножрецам о выведенной из строя технике, нуждающейся в освящении, дозаправке или ремонте. Организовать по периметру территории в местах возможного проникновения противника посты наблюдения. Назначить дежурных. Выполнять, — он перевел дыхание.
Обратив внимание на скованность движений комиссара Луин, которая к этому времени только выбиралась из командирского танка, подполковник подошел к ней.
— Вы ранены, комиссар?
— Нет, подполковник, — властно отрезала она. — Ничего серьезного.
Амери кивнул и отнял наконец от виска руку, скользнув огрубевшими, покрытыми слоем копоти пальцами по небритой щеке.
— Мы здесь в ловушке, комиссар, — произнес он почти безмятежно, удивляясь звуку собственного голоса и тому, как тот звучал — словно раздавался из-под воды.
— В бункере, — твердо и безапелляционно возразила Верения. — Наша задача в том, чтобы не допустить сюда ни одного врага. Любой ценой. Продержаться до оказания огневой поддержки с орбиты, пережить обстрел, после чего закончить зачистку местности, если будут обнаружены выжившие враги.
— Вас понял, комиссар, — постепенно подполковник начал приходить в себя, и голоса вокруг уже не казались ему доносящимися из-под толщи воды или со дна пропасти.
Верения Луин перевела взгляд с Амери Би на движущегося в их сторону капитана Кавалли из второй медицинской роты.
— У нас будет связь с орбитой в том случае, если отступники не заглушат частоту и не перехватят сигнал, — добавила она, разворачиваясь в сторону приближающегося медика и отвечая ему на воинское приветствие.
Пока Кавалли докладывал подполковнику о развертывании полевого госпиталя и количестве раненых, комиссар прошла вдоль колонны поврежденных бронемашин. К этому времени технику уже начали эвакуировать от входа, дальше по этажу. Некоторые танки передвигались своим ходом. Надсадно хрипя двигателями, медленно ползли они к месту своей будущей починки. Другие, получившие более серьезные повреждения, гвардейцы совместно с технопровидцами цепляли к единственному чудом уцелевшему в пылу сражения «Атланту» и тащили на буксире. Возле одного из «Леман Рассов» Верения задержалась чуть дольше.
Не иначе, как Чудом Императора боевая машина смогла дотянуть до убежища. Лобовая броня была в выбоинах, словно изъеденная огромными термитами. Вмятины и сквозные дыры, разорвавшие бронированные пластины корпуса, все еще дымились, источая горький запах опаленной стали. Один из катков треснул и готов был разломиться пополам в любую минуту. Башенное орудие было настолько повреждено и изогнуто, что едва держалось, готовое в любую секунду полностью отломиться. Несколько гвардейцев оттаскивали от изуродованного «Леман Расса» тела бывшего в нем экипажа, по одному вынимая их из почерневшего остова. Внезапно стало понятно, что одно из тел, чье лицо из-под слоя копоти и сажи сливалось со шлемом, еще подает признаки жизни. Сведенные судорогой пальцы танкиста, больше походившие на изломанные крючья, вздрогнули, когда бойцы начали извлекать его из люка. И пока умирающего укладывали на рокрит, его изувеченные кисти продолжали вздрагивать от каждого прикосновения. Подоспевший к нему медик, на ходу доставая инжектор, вколол его содержимое раненому, едва оказался рядом. Склонившись и быстро осмотрев танкиста, медик резво поднялся.
— Может выкарабкаться. В хирургию, быстро! — он оттер тыльной стороной руки испарину, выступившую на лбу.
И только тогда, развернувшись, заметил комиссара Луин.
— Требуется помощь, комиссар? — спросил он, отсалютовав и по выработавшейся привычке бегло оглядывая Верению.
— Легкая контузия, сержант, — Кристиана произнесла фразу, сделав в ней ударение на слове, «легкая».
— Разрешите сделать вам инъекцию, комиссар, — медик достал инжектор, наполовину заполненный желтоватой жидкостью.
Вместо ответа Луин чуть отвела стойку воротника в сторону, освобождая место под укол. Медик ввел все содержимое инжектора, после чего еще раз отсалютовал комиссару и направился к другим пострадавшим.
Последующий час ушел на то, чтобы разместить личный состав, включая раненых, и оказать последним необходимую медицинскую помощь. Госпитальные палаты были развернуты на «минус втором» этаже, приспособив для этой цели несколько складских помещений. Погибших отнесли в просторную когитаторную, расположенную в том же коридоре, что и склады, только в самом его конце. Там, под рокотание машинерий и гудение вентиляторов, читал отходные литании над ушедшими героями проповедник Пирс.
Таких, кто вышел из боя, не получив ни царапины, было крайне мало. Этих счастливчиков сразу определяли на дежурства, в помощь медикам, которые буквально разрывались на части. Или на работы по созданию и укреплению завалов и которые должны были стать серьезным препятствием на пути у воинов хаоса, становясь тем непреодолимой преградой.
Комиссар прошла вдоль одной из баррикад, возводимой отделением гвардейцев. В дело шло все, что только можно было использовать. Металлоконструкции, станки и машинерия. Там же Верения заметила части от «Леман Рассов», которые так и не смогли отремонтировать технопровидцы. Несмотря на то, что к текущему моменту несколько единиц техники их стараниями уже были возвращены к жизни, большая часть бронемашин все еще оставалась стоять безжизненными остовами. Впрочем, слуги Бога Машины продолжали трудиться без остановки, в случае, когда полное восстановление танка не представлялось возможным, оборудуя потерявшие подвижность машины в долговременные огневые точки. Это вселяло веру в то, что к моменту прорыва еретиков у выживших гвардейцев будет возможность оказать достойное сопротивление отступникам.
Луин пошатнулась, делая очередной шаг. В глазах заплясали пунцовые пятна. Помутневшим взглядом комиссар повела окрест и зацепилась им за приближающегося подполковника.
— Вас задело, комиссар? — спросил Амери, чуть нахмурив брови.
— Легкая контузия, подполковник, — неизменно ледяным тоном ответила Кристиана чувствуя, как твердая поверхность снова начала уходить у нее из-под ног.
— Пока есть такая возможность, отдохните, комиссар, — с едва различимой усталостью в голосе произнес Би.
— Один час, подполковник, — не меняя интонации, произнесла Верения. — Этого мне будет достаточно.
Все еще нетвердой походкой комиссар дошла до полевого госпиталя. Там ее встретила командир первой медицинской роты Бруни.
— Требуется помощь, комиссар? — строго спросила она, делая шаг навстречу Луин.
— Всего лишь легкая контузия. — в очередной раз произнесла Верения. — У вас в распоряжении один час, капитан. За это время можете делать со мной что угодно, но потом я должна буду вернуться к своим обязанностям.
— Четыре часа, комиссар, — Джулин критически осмотрела Луин. — Стандартное время, и, судя по вашему состоянию, строго необходимое, — и с нажимом в голосе добавила: — Ради Императора, комиссар, вы обязаны отдохнуть!
На секунду воцарилась пауза.
— Четыре часа, капитан, — все с тем же ледяным спокойствием произнесла Кристиана.
— Пройдемте, комиссар, — Бруни указала рукой в направлении одной из дверей, за которыми располагались госпитальные палаты, и последовала за Веренией.
Сделав комиссару Луин поддерживающие инъекции, Джулин вернулась в операционную. Увидев Бруни, проводящий ампутацию медик коротко кивнул:
— Поможете, капитан?
— Что с ним? — Джулин обработала руки дезинфицирующим раствором и натянула хирургические перчатки.
— Ноги перебило. Остались в танке, — пояснил лейтенант.
В этот момент молодой танкист, лежащий на пласталевой поверхности операционного стола, пришел в себя. Все еще оставаясь под воздействием препаратов и транквилизаторов, без осмысленности во взгляде он начал вращать глазами, не понимая, где находится и что происходит.
— Только не ноги. Только не мои ноги! — по лицу раненого медленно стекали крупные капли пота, а голос дрожал от боли и напряжения. — Пожалуйста. Только не мои ноги…
Не обращая внимания на монотонные стенания, Дексвуд продолжил работать монопилой, заканчивая ампутацию.
— Готово, капитан, — он кинул короткий взгляд в Джулин.
— Работаю, — отозвалась Бруни, сменяя лейтенанта и приступая к обработке среза.
Залив культи синтетической кожей, капитан наложила поверх культей тугие повязки.
— Ведь вы не отрежете мне ноги? — раненый, находящийся все еще в состоянии шока, продолжал говорить заплетающимся от дозы морфина языком.
В его мечущихся зрачках, сузившихся до крошечной точки, расколовшаяся на части реальность пыталась собраться в осознание происходящего.
— Только не ноги… — вяло затихая, повторил гвардеец, окончательно проваливаясь в забытье.
— Следующий! — Джулин провела тыльной стороной руки по лбу, оттирая выступивший пот.
Духота, жажда и усталость заставили капитана покачнуться, но Бруни устояла на ногах. Джулин сделала несколько глубоких вдохов, затем перевела взгляд на Десквуда:
— Следующий, — на выдохе повторила она.
Уже лежа на скатке и закрывая глаза, Кристиана подумала о том, что несмотря на разливающуюся по телу усталость она не хочет засыпать. Не хочет, чтобы кошмары, ставшие здесь почти обыденностью, снова вторгались в ее сознание в попытке погрузить его в бездну отчаяния и страха. Но эта мысль истерлась на излете. И когда комиссар окунулась в темноту безмятежности, в ней было сновидений. Не было ничего, кроме чернильной черноты и мертвенной тишины, дарующих долгожданное забвение. Однако покой не получился для Верении продолжительным. Прошло немногим более часа, когда Луин разбудили.
— Разойтись!
Суровый окрик комиссара Хьюза заставил собравшуюся толпу гвардейцев расступиться в разные стороны, и тогда в открывшемся пространстве стали видны лежащие на рокритовом полу скорчившиеся тела. Двое из них, противоестественно выгнувшись в лужах собственных нечистот и блевотины, были уже мертвы. Третий с округлившимися от жесточайших спазмов глазами дергался в предсмертных конвульсиях, захлебываясь зловонной жижей, смешанной наполовину с его собственной пузырящейся кровью. Как раз к этому моменту Верения прибыла к месту происшествия.
— Что происходит? Доложить! — хриплый до неузнаваемости голос комиссара Луин словно ржавым ножом вспорол резко воцарившуюся, но все еще отдающую напряжением тишину.
— Разрешите, комиссар, — вперед шагнул гвардеец с нашивками сержанта. — Два сержанта и капрал, комиссар. Согласно полученному приказу производили осмотр помещений комбината. Ими были найдены канистры с водой, комиссар. Гвардейцы сделали всего несколько глотков.
— Где эти канистры? Показывайте!
— В соседнем помещении, комиссар, — сержант указал рукой на одну из дверей, ведущую в складское помещение.
В этот момент умирающий в корчах гвардеец издал несколько резких булькающих и хрипящих вздохов, после чего наступила звенящая тишина.
— Ротного ко мне, — строго приказал подошедший к месту события Би. — Тела доставить медикам. Пусть установят причину смерти.
— Твои? — Амери перевел взгляд с погибших на приближающегося к нему капитана Ханта.
— Так точно, подполковник, — Блэр отдал воинское приветствие подполковнику и комиссару.
— Доложить по результатам обследования тел немедленно. Склад, в котором нашли воду, закрыть и выставить возле него охрану. Никого не впускать, — Би щелкнул пальцем по вокс-бусине. — Командирам подразделений. Довести до сведения подчиненных. Все найденные запасы воды и продовольствия сразу опечатывать до тех пор, пока их не исследуют на наличие токсинов. Нарушение этого приказа повлечет за собой дисциплинарное взыскание.
— Расстрел, — холодно пояснила комиссар Луин.
— Расстрел, — повторил Амери.
Прежде чем зайти к подполковнику, Андреас с шумом набрал полную грудь воздуха и только после этого взялся за ручку двери.
— Разрешите, — громко произнес он.
— Входите, — раздалось из-за порога.
— Разрешите доложить, подполковник, — командир второй роты приданного медицинского отряда капитан Кавалли зашел в просторное помещение.
В длинном зале, где некогда происходила сортировка, с тянущимися по обеим сторонам стен конвейерными рядами теперь расположился офицерский штаб.
— Докладывайте, — Хрипло приказал Амери, отвечая медику на воинское приветствие.
— Анализы показали, что вода отравлена. Токсин не известен, но его действие схоже с кислотой. Действует не мгновенно, а постепенно. Вода, которую выпили погибшие, полностью разъела им внутренности.
— Бессмертный Бог-Император, — Амери Би сложил на груди аквилу, капитан последовал его примеру. — Сколько цистерн с водой было обнаружено, сколько из них отравлено?
— Обнаружено пять цистерн, подполковник, — Андреас внутренне напрягся так, что это стало заметно. — Отравлены все.
— Все? — переспросил Би, хотя сам не допускал возможности ошибки в докладе офицера медицинского корпуса.
— Вся вода, подполковник. При осмотре комбината было обнаружено еще два склада с водой, — Кавалли непроизвольно дернул кадыком, сглатывая подкативший к горлу ком и слыша, как дрогнул при этом его собственный голос. — Все найденные запасы воды также отравлены.
— Хотите сказать, что на этом чертовом комбинате нет пригодной для питья воды, капитан? — Амери впился немигающим взглядом в медика.
— Так точно, подполковник, — чуть отрешенно ответил Андреас. — Только те запасы, которые оставались у личного состава.
Лицо Би приобрело вдруг спокойное выражение. Почти безмятежное. Словно только что подполковник не услышал страшного приговора из уст медика. И угроза остаться полностью без питья не стоит перед ним и его людьми.
— Капитан. Рассчитайте необходимый минимум воды в день на человека для поддержания жизнедеятельности. Немедленно.
— Так точно, подполковник, — отсалютовал Кавалли. — Разрешите идти выполнять?
— Идите, капитан. И не позднее, чем через час у меня должны быть цифры, — напутствовал Амери. — Абсолютно точные цифры.
Неведение. Если бы Амери Би был скульптором и ему пришлось изобразить Неведение, облекая это понятие в доступную для большинства людей форму, подполковник бы изваял человека. С ослепшими, белесыми зрачками. Ушами, проколотыми штыком. С отрубленными кистями и ступнями. И с вывернутыми коленями.
А еще, будь он композитором, без сомнения, к той музыке, что вышла бы из-под его рук, Амери бы добавил звук капель, разбивающихся о вздыбленный потрескавшийся рокрит. Монотонный, бесконечный звук, словно являющийся предвестником скорого конца и ведущий свой неумолимый отсчет.
— Связь, — повторил Би в вокс-бусину, но в ответ услышал все ту же звенящую тишину и короткие всхлипы помех.
Связи не было. Она прервалась десять часов тому назад, через два часа после того, как они оказались погребены под завалами. А спустя еще четыре часа стало ясно, что сверху ведутся активные работы по их расчистке. Враги пытались добраться до имперцев, чтобы истребить и вернуть себе контроль над центральным зданием комбината. Подполковник знал, что место это было выбрано слугами вечного врага не случайно. Как и то, что удержать его, было первостепенной задачей, для решения которой Амери готов был пожертвовать всем, включая собственную жизнь. Попытки установить связь с орбитой также не увенчивались успехом. Посылаемый вокс-связистами сигнал не проходил, заглушаемый предателями. И хотя несколько раз им удалось прорвать блокаду, выплюнутые динамиком малопонятные звуки, сливающиеся с шумом помех, так и не смогли сложиться в осмысленное послание.
Когда в нескольких местах с потолка начала капать влага, сначала это показалось чудом. Однако очень быстро стало понятно, что так же, как и найденные запасы воды, просачивающаяся сквозь трещины в потолках и стенах жидкость отравлена. Это выяснилось после смерти еще одного гвардейца. Он умер в страшных мучениях на глазах своих товарищей спустя несколько минут после того, как, не удержавшись в приступе жажды, припал губами к бесцветной жидкости, сочащейся по стене.
Глядя на агонию умирающего, комиссар Хьюз со злостью во взгляде оглядел окруживших место происшествия, бойцов:
— Еще есть желающие освежиться?
Ответом послужило гробовое молчание.
— Хорошенько разглядите его, — Ролло стегал словами, словно бичом. — Только что этот гвардеец предал Империум. Подавшись минутной слабости, он угробил собственную жизнь, и тем самым ослабил свою роту, свой взвод. Вместо того, чтобы сражаться за Бессмертного Императора, искореняя врагов Его, он лежит сейчас здесь, умерший без чести, без славы, заслуживая лишь презрение к собственной слабости. Вы, воины и слуги Защитника человечества, не имеете права быть слабее наших врагов! Не имеете права быть малодушными! Не имеете права подыхать вот так глупо и без пользы! Погибнуть на поле брани — честь. Сгинуть так, как он — позор!
— Уберите его, — произнес Хьюз спустя минуту, когда, изойдя кровавой пеной, гвардеец перестал дышать.
Комиссар чуть отошел в сторону, увидев приближающегося к нему Гектора Вуда.
— Аве, — Вуд коротко отсалютовал.
— Аве, — столь же коротко отозвался Ролло.
— Не добил? — хладнокровно поинтересовался Гектор.
— Пусть видят, — зло отозвался Хьюз.
— Согласен, — кивнул Гектор.
За спинами комиссаров прошли гвардейцы, уносящие тело погибшего. Проводив их взглядом, Вуд посмотрел на Ролло.
— Император защищает, комиссар, — произнес на прощание он.
— Император защищает, — в тон ему отозвался Хьюз.
После этого инцидента стало совсем тяжело. К нарастающей тревоге, духоте и жажде, добавился мерный звук капающей воды. От этого звука пить хотелось и вовсе нестерпимо, а еще усиливалось ощущение полнейшей безысходности и обреченности. С каждым часом подобных мест, где капля за каплей просачивался яд, становилось все больше. Так что звуки падающей или сочащейся по стене влаги слышны были теперь почти повсеместно, доносясь до бойцов то с отчетливой ясностью, то на грани слышимости.
Амери Би, уверенный что изменники предпримут штурм, молил Бессмертного Пастыря всех людей лишь о том, чтобы к тому времени у гвардейцев остались силы противостоять врагу. Подполковник с нарастающим нетерпением ждал часа, когда предатели-легионеры вскроют завалы и спустятся вниз. Полагая, что чем раньше это произойдет, тем лучше. С другой стороны, Амери отчетливо видел два исхода разворачивающихся событий. В том случае, если обещанная инквизитором огневая поддержка с орбиты произойдет в ближайшее время, их заточение под завалами, из смертельной ловушки превратиться в спасение, которое позволит им пережить обстрел. Но, если поддержки не будет, то рано или поздно всем им придется умереть. И если не от клинков изменников, то от жажды. И в том, и в другом случае слугам хаоса ничто не помешает в последствии захватить тот плацдарм, к которому предатели так стремились. Так что самым главным звеном в данном уравнении являлось время. А еще последовательность предполагаемых событий, предугадать которую по мнению подполковника, не взялся бы ни один провидец, каким бы мощным псайкером тот ни был. Оставалось только уповать на милость Всеблагого Повелителя человечества и молить Его о защите. Что Би и делал неустанно в своем сердце.
Хуже всего обстояло дело с ранеными. В режиме жесткой экономии воды шансы на выздоровление среди тех, кто при ранении потерял много крови, сводились к нулю. Об этом же доложила подполковнику капитан Бруни, возглавившая медицинский корпус после Бонье. Сам майор, получивший черепно-мозговую травму, сейчас боролся за жизнь вместе с другими тяжелоранеными.
На вопрос Амери о перспективах майора Джулин сложила руки на груди в аквилу:
— Император защищает, подполковник.
По тому, как Бруни произнесла эту фразу, Би стало понятно, что Арта Бонье вряд ли выкарабкается.
Но, пожалуй, главным, что опустошало людей в сложившейся ситуации, было ощущение безысходности. Это ужасное чувство, словно невысказанная мысль металось по рядам гвардейцев, порождая в душах уныние. Мрачная печать предвестника смерти коснулась почти всех без исключения. Не затронув разве что несколько человек, к которым относились комиссары, технопровидцы и полковой проповедник. Последний, в свою очередь, проводил молебен за молебном для раненых, умирающих и просто в каждой из рот для того, чтобы укрепить боевой дух гвардейцев и подготовить их к возможной смерти. В своих проповедях Аезон Пирс, и раньше воодушевлявший бойцов непревзойденным ораторским искусством, теперь, казалось, превзошел сам себя. И его проникновенные слова, возвращающие в сердца надежду, становились для обессиленных гвардейцев ценнее воды, ставшей здесь на вес золота.
Амери посмотрел в сторону комиссара, которая следовала рядом с подполковником. Луин ответила невозмутимым взглядом и, не дожидаясь, пока Би озвучит вопрос, застывший в его глазах, произнесла:
— Даже при интенсивной расчистке, но при отсутствии спец.техники, им потребуется не менее суток, чтобы разобрать образовавшиеся завалы, — голос Кристианы казался немного задумчивым, но Амери знал, что на самом деле это чрезмерная усталость.
— Мои гвардейцы готовы к отражению атаки в любой момент, комиссар. Главное, чтобы это произошло, пока они стоят на ногах, — Би чуть оттянул двумя пальцами ворот, словно тот его душил, и сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить говорить. — Имеющихся в нашем распоряжении запасов воды хватит еще на сутки. Из расчета сто грамм на человека. На двое суток, если уменьшить порцию вдвое. Урезать больше не имеет смысла.
— Уменьшите дозу на треть, подполковник, — сухо ответила Верения, возвращая своему голосу привычную интонацию.
— Как прикажете, комиссар.
Амери сделал еще пару шагов, после чего сложил руки на груди в аквилу.
— Да поможет нам Бессмертный Бог-Император, — выдохнул он.

ТРЕБОВАНИЕ №24 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из пикт-записи сервочерепа № 6/409-13-27
*несколько перегородок, разделяющих подсобные помещения, полностью снесены*
*на образовавшемся пространстве возведен походный Храм*
*нижние пологи, призванные играть роль стен, отсутствуют*
*перед кафедрой, осенив себя святой аквилой, стоит коленопреклоненный гвардеец*
*рядом с гвардейцем полковой проповедник*
*слышны отдаваемые невдалеке короткие команды*
*из госпитального отделения раздаются протяжные крики*
— Помогите мне, отец.
— Твое имя, гвардеец. И в чем ты просишь помощи.
— Мое имя Аарон. Мне снятся кошмары. Я не могу больше спать. Мне страшно.
— В чем ты просишь помощи, Аарон.
— Мне снятся кошмары, отец. Я не могу больше спать. Мне страшно.
*голос гвардейца становится глуше*
— Я не могу так больше. Я боюсь, отец. Ужасно боюсь.
— Бог-Император не оставит тебя, Аарон, если ты пронесешь верность Ему через все время страданий и через те испытания, что были тебе отпущены. Страх — тяжкий грех. Ибо истинно верящий в Бессмертного Императора исторгает страх из груди своей. Он не боится ни смерти, ни боли, ни самого страха. Без тени сомнения приносит он ту жертву, которую потребует от него Всеблагой Защитник человечества. С гордостью и достоинством кладет он жизнь свою на алтарь битвы. И в самом конце его ждет награда. Ибо Сам Бог-Император встретит того, кто остался верен Ему несмотря на все невзгоды. И ревностный слуга, не отступивший с пути своего, будет объят Светом Его и Святостью Его.
*слышится громкий крик бьющегося в агонии умирающего*
— Но я не могу. Не могу!
— Трусы умирают позорно!
*голос проповедника становится резким*
— Своим малодушием ты отвергаешь ту защиту, что дарует Пастырь человечества всем своим верным воинам и слугам! Своей трусостью ты позоришь мундир гвардейца! Нет и не будет большего греха, чем слабость и трусость, потому что они ведут к предательству. Раскайся перед Ним! Раскайся, и тогда, быть может, в великой Милости Своей Он пощадит тебя, Аарон. Или же встань сейчас с колен и иди, доложи своему комиссару о преступлении, что зародилось в твоей малодушной душе. Чтобы он тут же избавил тебя от этого греха.
— Да, отец, я раскаиваюсь! Раскаиваюсь! Только помогите мне избавиться от этих кошмаров!
— Повторяй за мной, Аарон.
— Да, отец.
— Страх ничтожен, потому что вера моя сильна! И хоть я человек, подверженный слабости, но я Гвардеец. И слабость моя — смерть. Я сокрушу свою слабость силой моей гордости!
*конец записи*
Подписано и заверено.

Командир отдельного огнеметного взвода Бигвельхюрст Шандрак заботливо осмотрел «Суку». В последнем бою «Адская Гончая» серьезно пострадала, и только Чудо Императора избавило ее экипаж от смерти в «самоходном крематории», как за глаза называли «Адские Гончие» в гвардии. «Суке» удалось избежать этой печальной участи. Но свои последние метры при отступлении огнеметный танк совершал ползком под единодушную молитву всего экипажа.
«Дотяни».
В те минуты, растянувшиеся в вечность, это было единственное слово, которое повторял про себя Шандрак. И Дух Машины его услышал. Недаром свою «Адскую Гончую» экипаж прозвал «Сукой». Назло всем врагам, с которыми им доводилось вступать в бой, боевая машина каждый раз выживала и непременно мстила. Мстила всегда. И этот раз не должен был стать исключением.
Шандрак похлопал боевую подругу по закопченной броне.
— Крошка, мы отомстим, — тихо прорычал он с легкой хрипотцой в голосе. — За каждую вмятину, за каждое попадание, за каждую рану на твоем совершенном теле. Мы уничтожим их. Мы спалим их. Дотла.
Он отошел от «Адской Гончей», чуть опустив и ссутулив плечи. В этот момент усталость навалилась на лейтенанта с такой необоримой силой, что зрение расфокусировалось, и он пошатнулся, едва не упав.
— Отдыхать, лейтенант, — раздалось сбоку.
Бигвельхюрст резко развернулся на голос и увидел Гектора Вуда. Глаза комиссара казались красными. И нельзя было сказать определенно, последствия ли это недавнего боя или сказывалось хроническое недосыпание последних дней. Коротко отсалютовав, Шандрак приблизился к Гектору так, чтобы их не могли услышать.
— Сам бы отдохнул. А я потом… — тихо произнес танкист.
— Это приказ, лейтенант, — с нарастающим гневом отрезал Вуд. — Спорить будешь на том свете, когда сгоришь из-за собственной ошибки!
— Слушаюсь, комиссар, — быстро ответил Бигвельхюрст и окрикнул находящегося неподалеку Пиевски. — Сержант! Замените меня и разбудите через час. Обо всех изменениях, если произойдут, докладывать немедленно.
Получив от Пиевски подтверждение приказа, Шандрак направился в расположение части. Там, бросив под голову тощий вещмешок, лейтенант повалился на пол. Его голова еще не коснулась потертого брезента, как глаза сами собой закрылись, и Бигвельхюрст провалился зияющую черноту сна.
Он шел. Далеко внизу, под подошвами его сапог хрустело отвратительное нечто. Звук, раздающийся у него из-под ног, был настолько мерзким и зловещим, что совершенно не хотелось знать, что же находится там внизу. Но несмотря на все отвращение, пронизывающее его до глубины души с каждым сделанным шагом, Шандрак то и дело словно украдкой от самого себя пытался заглянуть под ноги. Он делал странное неестественное движение головой, но каждый раз, когда его взгляд вот-вот должен был хотя бы мельком коснуться того, по чему ступал лейтенант, что-то мешало это сделать. Как будто кто-то или что-то удерживало голову, возвращая ее в исходное положение, не позволяя склониться. Каждый раз, когда это происходило, Бигвельхюрст глубоко вдыхал и молча продолжал идти дальше. Все также, с глубочайшей брезгливостью вкупе с нарастающим любопытством, он прислушивался к противному хрусту у себя под ногами. Все также бредя вперед, не зная и не видя цели. Могло показаться, что так продолжается целую вечность, пока вдруг в опустошенном мозгу Шандрака не вспыхнуло озарение.
«Надо остановиться».
Внезапная, подобная росчерку молнии мысль еще не успела окончательно сформироваться в голове, как ноги сами собой остановились, прекратив движение. Бигвельхюрст встал, как вкопанный. Все произошло мгновенно. Быстрее, чем он успел хоть что-то сообразить, и теперь лейтенант стоял, озираясь по сторонам, получив наконец возможность спокойно оглядеться.
Вокруг, насколько хватало глаз, была выжженная пустошь, усеянная странными высохшими хитиновыми панцирями размером с ладонь. Существа, которым они принадлежали, судя по всему, давно умерли. Странная неестественная дымка, подобно пару исходящая от земли, не позволяла разглядеть подробно панцири, так что было не ясно, как эти существа выглядели при жизни. От этого очертания странных останков казались еще более загадочными и зловещими. Но не это занимало сейчас Шандрака. Щурясь, так что начало покалывать в глазах, он пристально вглядывался в линию горизонта, надеясь хоть что-то там разобрать и понять, где же сейчас находится. Вопрос, как он попал сюда, лейтенант решил пока оставить, сконцентрировавшись на текущем моменте.
Внезапно на самой границе видимости показалась небольшая черная точка. Бигвельхюрст не успел окончательно определить для себя, реальный ли это объект или оптический обман зрения, связанный с усталостью глаз, когда «точка» начала стремительно разрастаться. Приближаясь, она увеличивалась в размерах, и ее странная чернота начала приобретать очертания огромной воронки смерча. Надвигаясь на Шандрака, безумный вихрь воронки словно гигантская метла сметал хитиновые панцири, встреченные на своем пути. Он перемалывал их в серую безликую пыль, которая затем просыпалась на землю мерзким сухим дождем. Захватывая и взвивая вверх все больше и больше омертвевших панцирей, смерч постепенно оголил поверхность, на которой они покоились. Так что теперь она стала напоминать белоснежно-кремовую кость гигантских размеров. Разрастаясь, черный вихрь ускорил свой бег настолько, что рассеял дымку вокруг. И только тогда, осмотревшись вокруг еще раз, Бигвельхюрст наконец понял на чем стоит. Лейтенант невольно вздрогнул от этого внезапно пришедшего в его голову осознания. Он стоял на бесконечном безжизненном, тянущимся во все стороны, до самой линии горизонта поле, состоящим из костей. На которое сверху просыпался серый, как пепел, хитиновый снег.
На краткий миг Шандрак застыл от ощущения нереальности происходящего. Это чувство поглотило его, не давая пошевелиться и вдохнуть полной грудью. Он хотел произнести молитву, чтобы отогнать от себя наваждение и вырваться из охватившего его оцепенения, но не смог. Ему не удавалось вспомнить ни единого слова даже самой простой молитвы, которые знал наизусть каждый житель Империума. В тот же самый момент Бигвельхюрст проникся уверенностью, что будь у него возможность пошевелиться, он не смог бы вспомнить, как складывать аквилу. И от этого, глубоко в душе лейтенанта начал зарождаться страх. Ему вторило чувство абсолютной неуверенности. Стоя посреди фантасмагорического пейзажа, Шандрак начал сомневаться во всем, даже в собственном существовании. Совершенно не понимая, где находится, находится ли он где-то и вообще, он ли это сам, лейтенант погрузился в шуршащую мелодию серых хлопьев, проливающихся бесконечными тягучими потоками на выцветшие кости. Мысли Бигвельхюрста смешались, как будто вихрь смел их, как и те пустые панцири, растерев в такой же серый и безликий порошок.
Шандрак попытался ухватиться сознанием хоть за что-то. За воспоминание, фразу, образ. Но отдельные слова падали рыхлыми хлопьями на землю, рассыпаясь в полете на бессвязные звуки, которые уже невозможно было составить в осмысленные фразы и мысли.
Так прошла вечность. И еще одна, прежде чем он вновь обрел способность мыслить и осознавать происходящее вокруг. Лейтенант тряхнул головой, прогоняя наваждение, и почти в ту же секунду оно исчезло, словно предрассветная легкая дымка.
Бигвельхюрст огляделся. Он по-прежнему стоял на безлюдной равнине, но та больше не была усыпана костями. Теперь это была стандартная поверхность характерная для большинства Имперских миров. Мира-кузницы или мира-улья. Унылая и обесцвеченная почва, выцветшая настолько, что превратилась в иссушенный кусок камня. И сбитая столь плотно, что не способна была исторгнуть из себя даже пыль.
Неожиданно вдалеке так же внезапно, как смерч до этого, появилась человеческая фигура. Она сформировалась из размытого пятна и по мере того, как начала приближаться к Шандраку, становилась все отчетливее и отчетливее. Это был мужчина, облаченный в военную форму, с лаз-карабином в руках и сбитых форменных ботинках. Отдаленно он напомнил лейтенанту давно ушедшего друга. Но с каждым проделанным шагом это сходство становилось все сильнее, пока Бигвельхюрст не узнал в неизвестном капитана Рэйна.
Лейтенант хотел удивиться, а возможно, испугаться, но почему-то не смог. Вместо этого он сделал шаг навстречу и не своим голосом произнес:
— Рана не беспокоит?
Шандрак так до конца и не понял, сказал ли он это вслух или только подумал. Не отрываясь, он продолжал смотреть на огромную рваную рану в груди Рэйна, не понимая, как такое увечье не привело капитана к смерти. Зияющее ранение не кровоточило, открывая взорам бледно фиолетовую плоть, оголившиеся нервы и треснутые ребра, уходящие осколками в одно из неподвижных легких. Все это делало образ Рейна еще более нереальным. И по телу Бигвельхюрста прошел спазм озноба, когда капитан заговорил.
— Я привык. К этому привыкаешь. Довольно быстро. Почти сразу. И безболезненно. Почти.
— Привыкаешь к чему? — с удивлением и хрипотцой в голосе от перехваченных спазмом голосовых связок спросил Шандрак, хотя уже и сам все понял.
— К смерти, — просто и отрешенно ответил его старый товарищ. — К ней очень быстро привыкаешь. Гораздо быстрее, чем к жизни.
— Ты умер? — лейтенант понимал, насколько безумно прозвучал его вопрос, но все равно задал его.
— Ты же понимаешь, что с таким живут? — капитан ткнул пальцем себе в грудь, в самую рану. — А, впрочем, ты-то сам тоже не можешь похвастаться, что живешь. Ну, разве что чуть-чуть живее меня. И что с этого? Что есть у тебя в этой твоей жизни, кроме ран? Крови? Боли? Страха? Отчаяния?
Рэйн подошел совсем близко, так, что смог дотронуться рукой до плеча Бигвельхюрста.
— Тебя ранили тогда. Помнишь? Вот сюда, — узловатыми холодными пальцами капитан нашарил на плече Шандрака место давнишнего ранения и с силой туда надавил. — Рука болит до сих пор. Верно?
Как будто в подтверждение этих слов в плече лейтенанта вспыхнула такая острая боль, словно его ранили только что, а не два года назад. Отшагнув назад, Бигвельхюрст схватился левой рукой за плечо, чувствуя, как жгучая боль пронзает его насквозь, все глубже и все сильнее. Переходя в нестерпимый жар, боль разливалась от горящего предплечья вниз по всему телу, с каждым мгновением становясь все невыносимее. Шандраку показалось, что сейчас он потеряет сознание. Бешеных усилий стоило ему не закричать, остаться стоять, игнорируя вмиг ослабевшие, подгибающиеся колени.
— Сам посуди. Разве это жизнь? — следом за лейтенантом Рэйн сделал подшаг вперед и с безразличным вздохом еще сильнее надавил на пульсирующее нестерпимой болью плечо Бигвельхюрста.
От этого адское жжение стало совершенно нестерпимым, и лейтенант обессилено рухнул перед Рэйном на колени. Но тот по-прежнему не убирал руку с плеча Шандрака, продолжая вдавливать бывшего друга в безжизненный камень, на котором тот стоял. Так продолжалось несколько минут, прежде чем Бигвельхюрст застонал в голос, не в силах больше сдерживаться. Услышав его стон, мертвец издал протяжный издевательский смешок, вжимая пальцы еще глубже в плечо Шандрака.
«Он насмехается?!» — гнев заставил Бигвельхюрста попытаться вскочить с колен.
— Даже не пробуй, — голос Рэйна стал злобным, каждой своей безжалостной ноткой стегая, как бичом. — Будет только хуже. Ты ведь давно заметил, что чем больше сопротивляешься, тем хуже. Тем больнее. Ты знаешь, о чем я говорю.
В этот момент к горлу Шандрака удушливым комом подкатился всепоглощающий страх, заставив лейтенанта содрогнуться.
«Император, защити!» — взмолился он в отчаянии, и почти тут же в голове сама собой, восставая из покрытого могильным пеплом забытья, начала складываться молитва.
Забытые слова, совсем недавно размолотые смерчем в прах, воскресали. Вставали подобно тому, как поднимаются в атаку гвардейцы, чтобы повергнуть ненавистного врага. И с каждым звуком, что оживал в словах молитвы, напитывался упорством и волей командир огнеметного взвода Бигвельхюрст Шандрак.
«Кровь моя может истечь из вен моих, плоть моя может нести многие раны, члены мои могут быть сломаны или потеряны, кожа моя может чернеть и гореть, но вера моя в Бога-Императора никогда не ослабнет».
Чувствуя нарастающую в своем естестве мощь, лейтенант нашел в себе силы подняться с колен. Откинув прочь от себя руку мертвеца, теперь Бигвельхюрст стоял перед ним со взглядом, полным решимости и ненависти.
— Капитан, — голос Шандрака огрубел и своим хрипом рвал гробовую тишину, что расстелилась по округе. — Все мы воины и слуги Его. И жизнь наша…
Он внезапно закашлялся так, что стоящий перед ним мертвец рассмеялся.
— Вот видишь. Тебе даже думать больно, не то что спорить… — Рэйн провел рукой по содрогающемуся в конвульсиях плечу лейтенанта. — К чему этот пафос, это невероятно бесполезное и до глупости наивное сопротивление? Лучше начинай привыкать к смерти. Она наш естественный конец. От нее не уйти. В ней не остается боли и страданий. Потому что она — конец всему.
Лейтенант поднял блуждающий взгляд и, уперев его в бывшего товарища, непреклонно произнес:
— Со всей моей силой, со всей моей волей, всеми фибрами моей души я отдаю свою душу и веру Бессмертному Императору, Пастырю Человечества.
Образ капитана подернулся странной дымкой, вызвавшей у Бигвельхюрста ощущение чего-то липкого и невообразимо мерзкого.
— Так жаждешь сдохнуть за того, кто сам труп?
Не обращая внимания на слова мертвеца, Шандрак продолжил читать молитву:
— Пусть моя плоть, кровь и кости остаются чисты, пусть моя святая аура отбрасывает нечисть, и пусть я останусь верным Имперскому Кредо.
— Ты глупец, — теперь голос того, что выглядело Рэйном, источал бешенство. — Ну зачем, зачем ты все портишь? Неужели так сложно было поприветствовать старого друга и присоединиться к нему? Оставить свою нелепую веру и принять то, что гораздо больше всей твоей никчемной жизни? Почему_ты_все_усложняешь? Ты уже забыл свою жену? Аенну. Как ты потерял ее?! Ее и обоих детей. Савиру и Мартена. Их ведь ты тоже потерял. Потерял из-за собственного упрямства и глупости. Из-за нелепой веры в мифического императора, который вот уже столько веков сидит где-то на далекой Терре. Мертвый! Ты его и краем глаза не видел. Ты и на Терре не был ни разу! Почему ты веришь, что он вообще существует? Что это не вымысел? Не сказка?! А твоя жена. Она была настоящая. Теплая, живая. Она была еще живая, когда попала в лапы к зеленокожим животным. Все еще… Она все видела, все понимала и… чувствовала. Подумай об этом. Ты знаешь, что она видела перед смертью? Мучительной смертью. Как убивают и жрут ее детей. Твоих детей, лейтенант… А ты? Где был в это время ты? Исполнял долг перед трупом?
— Ты не Рэйн, — с каким-то внезапным облегчением выдохнул из себя Бигвельхюрст и замер, словно пораженный громом.
В считанные мгновения небо потемнело. Поднялся ветер и хлестнул лейтенанта по лицу так, что на секунду тот прикрыл от неожиданности глаза. А когда вновь открыл их, то пейзаж вокруг снова поменялся.
Как и в самом начале, Шандрак увидел себя стоящим посреди странной равнины, покрытой белыми костями. Как человеческими, так и теми, чью принадлежность было невозможно определить. Снова с неба «заморосил» пепельный дождь, не дающий глубоко вдохнуть. Он забивался в ноздри, гортань и легкие, так что теперь каждый вдох вызывал мучительный кашель, от которого на глазах выступали слезы. Словно созданные из кислоты, они жгли кожу и, стекая по грубой щетине на обветренном лице, оставляли за собой тонкие розовые полосы оголившейся плоти. А еще, надрывную внутреннюю боль, разрывающую саму душу. От этой боли невозможно было скрыться и ее невозможно было унять. Ничем.
То, что предстало лейтенанту в образе Рэйна, исчезло. На том месте, где прежде стоял мертвец, лежали дурно пахнущие разлагающиеся останки, облаченные в истлевшие тряпки, некогда бывшие формой офицера Имперской Гвардии.
«Это то, во что мы все превращаемся после смерти. И это единственное будущее, которое всех нас ждет. Другого не будет», — раздалось откуда-то сверху.
Бигвельхюрст не взглянул туда, откуда донесся этот глубокий отталкивающий голос. Вместо этого, он поднял затекшие, плохо подчиняющиеся приказам руки и сложил на груди аквилу.
— Я не боюсь зла, я не боюсь смерти. Потому что Сам Император явится за мной, — прошептал он.
Почти мгновенно Шандрак почувствовал, как подхваченный сильным порывом ветра, начинает падать или наоборот, парить и подниматься вверх. Но именно в этот момент к лейтенанту внезапно вернулось спокойствие. Закрыв глаза, Бигвельхюрст начал раз за разом повторять про себя молитву так, что она начала отзываться в каждой клеточке его тела.
«Я не боюсь зла, я не боюсь смерти. Потому что Сам Император явится за мной».
А в следующее мгновение, когда лейтенант широко и резко распахнул глаза, он осознал себя сидящим и кашляющим до слез.
Он зашелся тяжелым сухим кашлем, судорожно хватая воздух между спазмами. Продышавшись, Шандрак перевел взгляд на приближающегося к нему, сержанта.
— Час еще не прошел, лейтенант, — Пиевски отдал воинское приветствие и, словно извиняясь, добавил. — Пыльно здесь. Легкие выблевать можно. Там почище.
И он указал рукой на соседний участок помещения.
— Вольно, сержант, — Бигвельхюрст махнул рукой и, все еще покашливая, поднялся на ноги.
То и дело глубоко и судорожно вдыхая, лейтенант отошел от спящих сменившихся недавно с дежурства гвардейцев. Он и сам не заметил, как перед ним «вырос» Гектор Вуд.
— Уже отдохнул, лейтенант? — поинтересовался он.
— Так точно, комиссар, — отрешенно произнес Шандрак, стараясь как можно скорее забыть явившийся ему кошмар. — Сна ни в одном глазу.

ТРЕБОВАНИЕ №25 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из пикт записи Сервочерепа № 7/514-17-10
«По вашему распоряжению рота построена, комиссар».
«Гвардейцы! Здесь мы находимся на важнейшем рубеже, выполняя Волю Бессмертного Бога-Императора и защищая нашу землю от посягательств извечного врага. Совсем скоро предавшие Свет Императора начнут наступление. Наша задача дать им отпор, выстоять и отбить все их атаки, сколько бы их ни было. Мы должны продержаться до прибытия поддержки, не дав ни одному из мерзких слуг хаоса достичь столь желаемой ими цели. Поддержка уже на подходе. А до тех пор каждый из нас проявит всю силу и стойкость. И пусть вера в Несокрушимого Защитника человечества укрепит вас. Также в целях жесткой экономии с этого момент суточная норма воды будет урезана на треть. Это позволит нам продержаться до прихода помощи. Норма рассчитана в соответствии с минимальными потребностями, необходимыми для поддержания жидкости в организме. Ваше командование заботится о вас. Те же, кто проявит слабость или малодушие в текущей ситуации, не получат никакого снисхождения. Любой уличенный в трусости, сомнении или предавшийся паническим настроениям будет расстрелян на месте. Падение морального духа, временное помутнение рассудка, а также любое проявление слабости приравнивается к ереси и карается смертью на месте без дополнительного расследования. Знайте, мы выстоим. Победа будет за нами! Император защищает».
Подписано и заверено.

Страх. Липкий, как взмокшие тела под форменными куртками. Он пришел ниоткуда, въедаясь в каждую пору, проникая внутрь с каждым вдохом прогорклого удушливого воздуха, от которого саднило в легких. Ощущение кошмара, которое раньше исподволь просачивалось в сознание людей через сны, теперь охватило их целиком.
— И что теперь? — Франц смотрел себе под ноги, не желая поднимать взгляд на собеседника.
Гвардеец, к которому был обращен этот вопрос, не ответил. Он лежал у стены, рядом с товарищем, устроив голову на небольшом вещмешке.
— Пить охота, — снова пожаловался Франц. — Вот как они воду отобрали? Без нее ж никуда.
Гвардеец устало взял в руку пустую флягу и неуверенно покрутил.
— Комиссар сказал, что воду будут выдавать. Совсем понемногу. Один раз в день. Понимаешь, они будут решать, хочу я пить или нет. Как будто они могут это решить за меня. Как будто это вообще можно решить за человека. Понимаешь?
Франц снова замолчал, ожидая ответа. Его товарищ все также лежал, вперив взгляд в далекий потолок, которого фактически не было видно из-за полумрака, царящего в цехе.
— Я не трус, — продолжил Франц, помолчав немного. — Бессмертный Бог-Император видит, что я готов сражаться за Него с любыми чудищами. Но неужели я не могу получить несколько глотков гребаной воды, когда хочу пить! Я ведь не прошу многого. Да и когда я что-то просил? Год назад разве что. Новые батареи к лазгану. Старые были совсем никуда. Ты помнишь. Да и то, их прислали через полгода. Или больше…
Чуть подрагивающими пальцами гвардеец по привычке отвернул крышку с фляги и замер, не зная, что делать дальше.
— Филл, — обратился он к лежащему товарищу, — вот скажи, разве тебе не охота пить? Прямо сейчас. Мне кажется, я задохнусь здесь, если не получу хотя бы каплю долбаной воды. Простой воды. Не обязательно прошедшей полную очистку. Лишь бы это была вода. Горькая. Грязная. Любая! — гвардеец судорожно выдохнул, чуть закашлявшись. — Я не хочу предавать. Не хочу идти против воли комиссаров. Не хочу разгневать Божественного Императора. Я просто хочу пить. Потому что жажда… это… Это такое…
Помолчав еще немного, гвардеец наконец оторвал взгляд от пола. Медленно повернув голову, Франц посмотрел на того, к которому обращался все это время. Вглядевшись в лицо товарища, он задрожал. Не то от неожиданности, не то от жара и удушья. Лицо Филла, лежащего на рокритовом полу, осунулось. Под распахнутыми, мертвыми глазами пролегли черные тени, а мутные зрачки, казалось, высохли и подернулись слоем пыли.
— Филл… — имя сорвалось с губ говорившего и застыло, как будто умерло, подобно своему носителю.
Франц снова задрожал. Теперь еще сильнее. Он медленно поднялся на ноги и, пришаркивая, словно дряхлый старик, сделал несколько шагов в сторону. Он остановился возле следующей группы тел, лежащих со сложенными на груди руками и остекленевшим взглядом, смотрящим в бесконечную черноту потолка. Пройдя мимо троих, Франц замер подле четвертого, внимательно вглядываясь тому в безжизненное лицо. На краткий миг в глазах обезумевшего гвардейца вспыхнул огонек понимания, когда он узнал еще одного старого товарища. Франц опустился рядом с ним. Он сделал это медленно и осторожно, чтобы не потревожить другие тела. Аккуратно, почти заботливо он положил к ногам свой лазган и не гладя в сторону покойника, заговорил тихим, бесконечно уставшим голосом.
— Пить охота. Вот как они воду отобрали? Без нее ж никуда.
Он продолжил изливать душу своему другу. По-прежнему делая паузы между фразами, чтобы дать своему собеседнику возможность ответить. Полностью погрузившись в собственные мысли, Франц даже не заметил, когда к нему подошли, так и не прервав свой безумный монолог, обращенный к мертвецам.
Келвуд ничего не сказал, когда два гвардейца под пристальным взглядом комиссара Хольмг подняли рядового Брига с того места, где тот сидел, и повели в сторону. Майор понимал, что ничего другого в данной ситуации поделать нельзя. Что безумие, охватившее одного из стрелков, временное оно или нет, вызвано оно жаром, духотой или отчаянием, влечет за собой только одно. Расстрел.
Не произнося ни слова, Риччи смотрел, как Франца на подгибающихся ногах, со странной, как будто извиняющейся улыбкой на лице проводят мимо гвардейцы. Когда тот был уже в отдалении на несколько шагов от капитана, до Келвуда долетел растерянный голос стрелка.
— Кажется, я не отдал честь вышестоящему офицеру. Меня теперь расстреляют?
Риччи не услышал, что ответили Бригу уводящие его гвардейцы. Они свернули в одно из подсобных помещений. А через минуту до майора донесся звук выстрела.
Ганс замер, почти не дыша прислушиваясь к каждой вибрации, параллельно силясь различить доносящиеся из-за толщи завалов шорохи. Наконец, он «отлип» от стены, к которой прижимался вплотную, и вынул из зажатых зубов небольшую щепу.
— Копают, — произнес он пересохшими губами. — Скоро доберутся.
— Как скоро? — Фигнес Каучем машинально провел рукой по лбу, словно хотел оттереть пот.
Легче от этого не стало. Жар, духота и постоянная жажда иссушали изнутри, заставляя чувствовать себя словно на дне огромного огненного котла.
— Три часа. Может четыре, — не вполне уверенно, чуть рвано от того, как заплетался у него язык, произнес сапер. — Они ускорились.
Лейтенант кивнул и, развернувшись к одному из гвардейцев, приказал:
— Доложи комбату. Осталось не более двух часов.
— Слушаюсь, — гвардеец ловко вынырнул из-под балки, перекрывающей вход в узкий, почти полностью засыпанный тоннель, где засели «слухачи».
Каучем снова провел рукой по лбу. Его кадык дернулся, когда лейтенант попытался сглотнуть пересохшей гортанью.
— Слушай дальше. Ридего сменит тебя через час.
— Есть, — синхронно ответили оба гвардейца.
Получив приказ, Ганс Зинкер снова зажал щепу зубами. Он прильнул к стене, как будто хотел с ней слиться, после чего аккуратно, с какой-то педантичной нежностью коснулся тонким кончиком деревянной щепки изуродованной, неровной стены.
Ноющая боль в предплечье наводила тоску. Стараясь не обращать на нее внимания, как предписывалось согласно инструкции и как внушали офицеры высшего командного звена, комиссары и представители Экклезиархии, лейтенант Фултон расположился возле «Лемана Расса». Наполовину прикрыв отекшие веки, он погрузился в молитвенное состояние, когда в голове нет ни единой мысли и когда даже заученные слова обязательных молитв и литаний расплываются, из четких строк превращаясь в некие образы, которые просто даруют уравновешенность и спокойствие. Он оставался в этом состоянии и тогда, когда к нему подошел лейтенант Мишлак, лишь немного шевельнувшись, обозначая тем самым, что заметил его присутствие. Артур Мишлак, заметив это движение, молча уселся рядом, размеренно вдыхая и выдыхая тяжелый, насыщенный азотом воздух, в котором духота пропиталась запахами гари, масел, крови и горячего железа, делая дыхание еще тяжелее. Два младших офицера просидели так, не говоря ни слова, несколько долгих минут, устремив взгляды прямо перед собой, пользуясь временем, предоставленным для отдыха личного состава. Где-то на грани зрения полковые Шестеренки, сопровождая свои замысловатые действия молитвенными воззваниями, продолжали ремонтировать технику, возвращая «к жизни» бронированные машины. Заунывные песнопения служителей Омниссии сочетались с лязгом и скрежетом металла, перемежаясь с резкими звуками пил и сверл.
— Как думаешь, «Бешенного Грокса» починили? — внезапно спросил Фултон, нарушая окутавшую лейтенантов тишину и не поворачивая головы к своему собеседнику.
— Наш малыш еще побегает, — огрызнулся Артур за своего любимца. — Рано его хоронить.
Фултон чуть нервно пожал плечами.
— А «Искандэр» теперь разве что поползает на брюхе. И то, если кто-то из «Атлантов» соизволит оказать ему любезность и возьмется протащить.
— Починят, — все с той же проскальзывающей злостью в голосе отозвался Мишлак. — Вспомни, по каким запчастям его в прошлый раз собирали. Считай с того света пригнали. Помнишь, Технопровидцы сказали тогда, что его Дух Машины чрезвычайно силен. Не позволит он вот так за здорово живешь себя угробить и списать в «вечный запас».
Лейтенанты снова замолчали.
— А мы? Думаешь, мы выживем? — резко изменившимся голосом, негромко спросил Артур.
Он произнес эти слова совсем тихо, и привыкший к постоянному шуму моторов и лязгу железа Самуил Фултон тряхнул головой. Рука лейтенанта по привычке потянулась к левому уху, туда, где в шлемофоне располагалась бусина вокса.
— Ведь нам теперь некуда отступать. Совсем.
Несмотря на то, что последнюю фразу лейтенант Мишлак произнес еще тише, совсем на грани слышимости, ее Самуил расслышал отчетливо.
— Мы не отступим, — так же тихо, но с нарастающей сталью в голосе заявил Фултон. — Мы их перебьем. Здесь.
Артур так же, как незадолго до этого делал Самуил, неуверенно повел плечами:
— Может, все это потому, что Он не хочет, чтобы нам победа далась слишком легко, — задумчиво произнес лейтенант Мишлак и, поспешив поправить сам себя, тут же добавил. — Воля Божественного Императора неоспорима. И я готов хоть сейчас отдать жизнь за Него. Просто…
Артур неловко замолчал, а Самуил кивнул.
— Вот тут ты прав. Наверное. Прав. А что до отступления… Слышала бы тебя сейчас наш комиссар, живо бы выбила дурь из твоей башки за подобные мысли.
На это замечание Мишлак не ответил. Еще с минуту он молчал, а когда снова заговорил, его голос опять был насмешливо-дерзким, как и обычно, с легкими нотами злости.
— А вообще, ты тот еще мерзавец, Фултон, — усмехнулся лейтенант. — Целых четыре года ты не возвращаешь мне долг, который проиграл в кости. Да простит тебя Бог-Император за такое скряжничество.
— Это тогда, когда комиссар Торкс, да примет у Трона Бессмертный Император его душу, нас застукал и отделал перед всей ротой?
— Вроде того, — кивнул Артур.
— Не выдумывай. Я все отдал. Пусть и не сразу, но отдал, — возразил Самуил.
— Отдал, — согласился Мишлак. — А на следующий день занял точно такую же сумму. Аккурат перед общевойсковым наступлением.
— И этот долг я тоже вернул, — Самуил едва заметно улыбнулся.
— И одолжил снова, — Артур нахмурился, изображая негодование, которого на самом деле не испытывал. — Варп тебя побери, Фултон. Ты мошенник. И в тот раз нас выпороли, кстати, тоже из-за тебя. Тебя и твоей глупости.
— Что ж, прости, — Самуил, подражая своему собеседнику, сдвинул к переносице брови. — Прости, что отдавал тебе долг каждый раз, как занимал. И если ты намекаешь, что свой последний заем у тебя я еще не покрыл, так я это непременно сделаю… Сделаю, — голос Фултона едва заметно упал. — Сразу, как мы вернемся с этого задания.
Повисла пауза.
— Ты знаешь, — внезапно Мишлак резко расправил брови, улыбнувшись несвойственной ему улыбкой, нелепо смотрящейся на обветренном покрытом слоем копоти и сажи лице. — Я тут подумал… Ты столько раз одалживал и всегда возвращал… В этот раз, оставь их себе.
Лейтенанты снова замолчали.
— Спасибо, Мишлек. За подарок…
— Пустое, Фултон, — выдохнул Артур. — У Трона… не должно ведь быть не исполненных долгов. Ты же знаешь.
— Знаю, — отозвался Самуил. — Знаю.
Градус внутреннего напряжения достиг своего апогея. Весь превратившись в слух, Ганс продолжал отслеживать продвижение предателей по расчищаемым завалам. Вдруг, до его слуха донесся новый, едва различимый звук. Зинкер напрягся еще больше, силясь распознать его источник и направление, но невнятный шум никак не поддавался классификации. Через несколько тягостных минут, растянувшихся для Ганса в вечность, неизвестный звук усилился и стало понятно, что неподалеку капает вода. От этого желваки на скулах сапера заиграли, а зубы сжались плотно, до скрипа. Смертельно захотелось пить. Настолько, что глаза Ганса непроизвольно закатились. Зинкер уже готов был выдохнуть с облегчением, когда мучащий его звук прекратился, но спустя минуту тот возобновился уже ближе и отчетливее. Где-то открылась еще одна течь. Совсем близко. Одинокие капли, одна за другой обрушивались откуда-то с высоты, со звоном разбиваясь о каменную твердь. С каждой секундой эта острая, пронзительная капель разрасталась в сознании Ганса, стремительно поглощая все прочие звуки. И без того мучившая гвардейца жажда усилилась до нестерпимости, и вскоре мир вокруг Зинкера сузился до бесконечного, отупляющего жара внутри и манящего на грани садизма, однообразного шума падающей по капле воды. Все прочее ушло. Рассеялось и стало совершенно нереальным. Или попросту перестало существовать. В плавящемся от жара и духоты сознании Ганса, мелькнула мысль: «Я потерял их. Они продолжают копать, но я… Я их не слышу».
Сведенные от напряжения челюсти сжались, и зубы перекусили щепу.
— Не могу больше, — едва слышно пробормотал Зинкер, мешком валясь на вздыбленный, покрытый мелкой каменной крошкой рокрит.
Из пробитого купола Храма, в том месте, где у последнего Имперского защитника зияла рана, проливался луч света. Он падал на лицо Пирса, придавая проповеднику еще больше одухотворенности, которая пронизывала каждое его слово.
Подполковник отчетливо это видел, стоя перед самой кафедрой со сложенными на груди в Имперского орла руками. Рядом с Би, также как он преклонив одно колено, стояла Верения Луин. Ее глаза казались закрытыми, но Амери знал, что на самом деле это не так. И что комиссар продолжает смотреть сквозь узкий прищур глаз.
Еще в самом начале их знакомства Би крайне удивляла способность комиссара зорко следить за всем происходящим. Даже тогда, когда, казалось бы, она смотрела в другую сторону или когда вовсе глаза Кристианы были закрыты. Лишь меньше года тому назад Амери выяснил, что у Луин имелся небольшой имплант на затылке, посылающий импульс ей в мозг при любом приближении.
Несколько лет назад, после ранения в голову, которое едва не стоило комиссару жизни, пройдя множество операций и курс пластической хирургии (черепная коробка была почти полностью раздроблена), Верения настояла на установке такого импланта, приобретя благодаря ему «глаза на затылке» и повышенную концентрацию внимания.
— Да очистится моя душа от соблазна нарушить присягу и не исполнить свой долг перед Императором, — голос подполковника Би влился в хор других голосов, подхвативших слова проповедника, льющиеся с кафедры и усиленные динамиками. — Путь стойкость и вера моя не познают границ. Пусть вечное проклятие постигнет меня, если дрогну я хоть на мгновение и усомнюсь в Силе Бессмертного Бога-Императора! Пусть бессчетные муки терзают тело и душу мою, если отступлю хоть на шаг и даже в мыслях помечтаю о предательстве! Страх — ничто для чтящих Бессмертного Спасителя человечества! Любая боль пройдет, и останется только честь!
Закончив молитву, Амери поднялся на ноги и направился к выходу из Храма. За ним последовала Луин. В молчании они прошли к складскому помещению, расположенному по соседству, чтобы там поговорить один на один.
В просторном хранилище, некогда заполненном длинными, более семи метров в длину толстыми брусьями, было душно, как в топке. Настолько, что на мгновение Би захотелось снять с себя все, включая кожу, чтобы больше не испытывать дурманящей духоты, которая с каждым часом охватывала все больше и больше помещений, как на «минус первом», так и на «минус втором».
До того, как взрывы повредили вытяжные и вентиляционные системы воздухоснабжения, здесь поддерживался оптимальный температурный режим, требуемый для хранения обработанной древесины. Перетянутые стальными жгутами и сложенные штабелями, доходящими почти до самого потолка, громоздкие брусья занимали чуть меньше трети всего склада. Теперь здесь было пусто, если не считать огромных погрузчиков, замерших на противоположных стенах зала. Все запасы дерева в ожидании начала штурма были задействованы для создания баррикад и завалов на «минус первом».
Из-за закрытых дверей продолжали доноситься литании, молитвы и воззвания, разносимые Храмовыми динамиками. Служба, начавшаяся несколько часов назад, все еще продолжалась.
— Если мы их не сдержим, комиссар, что тогда? — Амери перехватил цепкий взгляд Верении Луин и, чуть склонив голову, исподлобья посмотрел на Кристиану.
— У нас нет на это права, подполковник, — в ее глазах цвета стали не было ни малейших сомнений.
Словно Сам Император снизошел к ней, пообещав защиту и помощь в предстоящем бою. В ответ на это заявление с каким-то странным противоестественным чувством облегчения от осознания того, что следующий его вопрос может стать последним, Би продолжил:
— Я не боюсь смерти, комиссар. Не боюсь пыток, — на этих словах в памяти Амери промелькнули ужасающие картины с несчастными, которые живыми попали в руки служителям хаоса. — Но я отдаю себе отчет в том, что смертен. Как я, так и мои люди.
— Этот факт ничего не меняет, — с тем же невозмутимым спокойствием произнесла Верения. — У вас нет права умереть, подполковник. До тех пор, пока хоть один предатель будет оставаться в состоянии прорваться на «минус второй».
Одинокий вдох пролег между фразами.
— Стать бессмертными? — Би, не отводя взгляда от Кристианы, чуть приподнял правую бровь.
Последовал долгий выдох.
— Не допустить экстерминации мира, подполковник, — с той же несокрушимой сталью во взоре ответила Луин.
На краткий миг между говорящими, вновь, пролегла пауза. Вдох. Выдох. Вдох.
— Так точно, комиссар, — Амери сложил на груди Имперского орла. Он простоял так с полминуты и, отнимая руки от груди, негромко произнес: — Император защитит.
— Аве, — отозвалась Верения.
Она подошла к небольшой панели на стене и нажатием открыла массивные створки дверей. До этого плохо различимые слова проповеди, доносящиеся из Храма, снова стали отчетливо слышны.
— Сегодня ваша вера и сила превзойдут все границы, что были у них когда-то, и повергнут врагов Его в прах! — вещал с кафедры Пирс. — Сегодня мы очистим это место от скверны, что несут с собой проклятые слуги губительных сил! Сегодня мы уничтожим предателей, осмелившихся пойти против воли Бессмертного Предводителя человечества! Бог-Император с нами в этом бою! И Он наделит силой каждого из верных слуг и воинов Его! Сегодня вы Его оружие! Сегодня вы Воля Его и Гнев! Сегодня мы раздавим врага! И те, кто отдаст жизни свои за победу в сегодняшнем бою, обретут вечную славу и уйдут в Свет Его!

ТРЕБОВАНИЕ №26 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«Гвардейцы! Как и всегда, Император взирает на вас со Своего Золотого Трона. Но сегодня Он смотрит особенно пристально. Повелитель человечества ждет от вас стойкости, мужества и решительной, полной и окончательной победы над врагами, какими бы сильными или опасными те ни казались. Ибо любой, посмевший бросить вызов мощи Империума, посмевший пойти против Божественной Воли Бога-Императора, будет уничтожен во Славу Его и ради процветания Империума человека. Его Воля должна быть исполнена! И Воля Его — это наша победа над предателями, изменниками, отступниками и еретиками! Скверна, как бы она сильна ни была, подлежит уничтожению, а оскверненный — очищению. Те же, кто хоть на миг усомнится в Его Божественной Воле, в Гневе Его и Его Могуществе, будут причислены к врагам Его и казнены на месте. Публично и в страдании, дабы очиститься от ереси неверия, став назиданием для других.
Мы воины и слуги Его. И другой судьбы не нужно нам. Так примем с достоинством испытание, уготованное нам Божественным Пастырем всех людей! Уничтожим скверну и оскверненных, что посмели поднять против власти Империума свое оружие! Уничтожим мерзость мира сего и покроем себя славой! Каждая жизнь, принесенная в жертву ради великой цели, будет принята Бессмертным Владыкой, и Сияние Его объимет души павших. Вознесутся они к подножию Его Золотого Трона, с которого взирает Он на дела слуг и воинов своих, и откуда простирает свою Защиту над каждым, кто искренне предан и верен Ему.
Утопите Его врагов в крови! Испепелите их оскверненные тела! Уничтожьте, чтобы от их мерзостных деяний не осталось и следа! И Спаситель человечества приблизит вас к себе, как приближает всех ревностных Своих слуг. И как приближает преданных воинов Своих, для которых отдать жизнь во Имя Его — уже само по себе награда. Ибо нет достойнее цели, кроме как стяжать славу, сражаясь и попирая Его врагов! Помните! Кровь мучеников — семя Империума! И ни один из тех, кто погиб за Него, не умер напрасно! Жизнь свою отдавая Императору, молитесь, дабы принял Он ее. Силу свою отдавая Императору, молитесь, дабы умножил Он ее. Кровь свою отдавая Императору, молитесь, дабы утолила она жажду Его. Тело свое кладя на алтарь битвы, молитесь, дабы Он даровал благородную смерть. Молите Его о защите, отдавая взамен все, что вас составляет!»
Воззвание к гвардейцам из последней проповеди Служителя Экклезиархии Полкового Проповедника Пирса Аезона.
Подписано и заверено.

Едкий дым от сброшенных гранат прошелся удушливой волной по рядам гвардейцев. Одновременно с этим шахту подъемника наполнили завывания штурмовых ранцев и урчащий визг пиломечей. Атака рапторов вонзилась в первый эшелон укреплений. Несколько отделений пехотинцев оказались вырезанными еще до того, как успели понять, что произошло. Кровь от разодранных ревущими цепными пилами тел, брызнула в разные стороны липким, горячим дождем. «Леман Рассы» занявшие позиции в первой линии укреплений открыли огонь по рапторам, не давая тем продвинуться дальше.
Прямые попадания из башенного орудия превратили в кровавые ошметки тела нескольких гигантов, облаченных в керамит. Однако совсем скоро вынужденные замедлить наступление слуги хаоса получили подкрепление. Пока внимание и огонь был сконцентрирован на подвижных штурмовиках, по шахте лифта начали спускаться вооруженные тяжелыми болтерами разорители. Едва оказываясь на одном уровне с обороняющимися, предатели-астартес открывали огонь столь плотный, что его можно было сравнивать с потоками воды из прорвавшей плотины.
Вжимая шквальным огнем гвардейцев в самый пол, разорители при поддержке рапторов начали медленно продвигаться вперед. В противовес реву их болтеров загрохотали в ответ орудия тяжелых танков. Какофония жестокой перестрелки, в которую вливал свои мерзкие визгливые звуки хор цепных мечей и топоров, оглушала. Стоящий гвалт почти начисто лишал слуха и, перекрывая подаваемые команды, заставлял надрывно хрипеть громкоговорители, установленные на бронетехнике.
Заняв линию обороны перед подъемником лифта, разорители расчищали проход спускающимся следом тактическим десантникам. Прикрываемые концентрированным огнем, проклятые астартес, вооруженные спаренными огнеметами, сосредоточились на уничтожении пехотных отделений. Залпы из гранатометов, от которых не спасали никакие укрытия, собирали обильную жатву. Воздух, ставший густым от пронизавшего его насквозь запаха свежей крови, наполнялся все больше криками раненых и умирающих. Но под прикрытием грозных «Леман Рассов» гвардейцы продолжали самоотверженно сдерживать звериный натиск предателей. От вспышек лазганов стало светло, как в ясный полдень. Три оставшихся в строю «Минотавра», занявшие позиции в третьем эшелоне обороны, не переставая вели обстрел, устроив слугам хаоса настоящий ад. Обрушив мощным залпом часть стены в коридоре, по которому наступали предатели-астартес, САУ тем самым предельно его сузили. Это вынудило врагов наступать меньшим числом и на какое-то время снизить плотность своего огня.
Но если за первый час космодесантники хаоса смогли прорвать первый эшелон обороны и значительно продвинуться вперед, развить успех дальше и укрепить его у них не получилось. К концу второго часа наступление предателей окончательно захлебнулось. И встретившие решительное сопротивление имперцев слуги вечного врага вынуждены были, оставив на поле боя своих погибших братьев, отступить к исходному рубежу.
Он вышел из короткого полузабытья, заменившего сон, вернувшись в реальность. Сервитор, беззвучно застывший подле длинной кушетки, на которой спал инквизитор, уловил своими чуткими датчиками движение. Механический раб тихо щелкнул тумблером, готовясь заварить чашку рекафа, чтобы после подать ее по первому требованию хозяина. То, что еще год назад было преступником, после вынесения приговора и сервиторизации теперь сопровождало Барро в качестве обслуги. Одной из функций, заложенной в сервитора, стало обеспечение инквизитору комфортного пробуждения, непременно сопровождаемого горячим, бодрящим напитком.
Еще не до конца проснувшись, Алонсо принял сидячее положение, проведя затянутой в перчатку ладонью по векам.
— Сводку, — произнес инквизитор и, услышав в ответ тихий писк, служивший сигналом о готовности, протянул руку.
Из специального отверстия в груди механического раба выпал небольшой свиток, тут же подхваченный кибернетической кистью инквизитора. Зашифрованные данные предстали собой ряды цифр и символов, но Барро потребовалась всего секунда, чтобы пробежать глазами тексту и удостовериться, что новой информации по-прежнему нет. Связь с подполковником Би отсутствовала, как и с капитаном «Тирана Варпа», прибытие которого в систему Ризонс ожидалось к концу текущих суток по корабельному времени. Все остальные данные, координаты в пространстве, дата, время и температура, поддерживаемая на борту крейсера, инквизитора не интересовали. С нескрываемой досадой Алонсо бросил свиток в утилизатор, поднимаясь с кушетки. В нарастающем раздражении, Барро сделал по каюте несколько неравномерных шагов. Больше всего ему хотелось узнать, что сейчас происходит на поверхности Зоры-5. На территории «Болда» и прилегающих к нему участках. Сколько еще космодесантников хаоса вышло из проклятых порталов, прежде чем инквизитору удалось уничтожить место обряда, ставшее для них «ключом»? Сколько легионеров предателей сейчас штурмуют руины «Болда»? Жив ли еще кто-то из его защитников или оскверненные, предавшие Свет Императора враги, уже сломили последнее сопротивление гвардейцев и теперь устремились к месту силы, чтобы вновь провести ритуалы «Открытия»?
«Время, — размышлял Алонсо. — Для этого им потребуется время. Чтобы найти новые жертвы для ритуалов и на само открытие порталов. Они не смогут это сделать быстро. Даже в том случае, если им удастся захватить для своих жертвоприношений гвардейцев из числа выживших».
Барро вспомнил словно высеченный в граните профиль Верении Луин. Упрямый, с чувством собственного превосходства взгляд подполковника Би. Лица старших офицеров и комиссаров.
«Нет. Они не сдадутся живыми».
Инквизитор представил, как с неумолимой решимостью комиссар Луин поднимает выживших бойцов в их последний бой. И то, как ее примеру следуют остальные комиссары. Но среди мелькающих на волнах памяти лиц офицеров было одно, которое особенно ясно представилось Алонсо. Лицо Атии Хольмг. Думая о ней, инквизитор представлял не ту комиссара Хольмг, которая всего несколько дней назад не дала «провалиться» левому флангу, когда батальон подвергся внезапной атаке космодесантников хаоса. И не ту, с которой он разговаривал в кабинете комиссара-Генерала Уильямса Скрасноу, когда сообщал о ее новом назначении. Барро видел перед собой изнуренного штрафника. С обритой головой и черными кругами под глазами на побелевшем от обморожения и голода лице. С отнятой по колено ногой она сидела на больничных нарах, сложив руки на груди в Имперского орла. А с ее обветренных губ слетал тихий шепот:
«Благодарю Тебя, Бессмертный Бог-Император. Милость Твоя безгранична».
«Я не ошибся в ней тогда, — подумал про себя Барро. — Как, впрочем, не ошибся и в другом».
На секунду инквизитора погрузился в недавнее прошлое.
Тело, облаченное в комиссарский мундир, несуразно раскинувшееся посреди палатки, с застывшей у правого виска рукой, сжимающей болт-пистолет, и с головой, почти полностью уничтоженной выстрелом.
— Трус, — едва слышно прошептал Алонсо, в то время как из его воспоминаний стирался образ Расчинского, навеки уходя в забвение. — Страх убивает веру. А воспитай человека без веры — и получишь разумного еретика.
За спиной Барро без всякого осмысления в немигающем взгляде стоял сервитор. Механизированный раб покорно ожидал, когда инквизитор произнесет сигнальное слово, чтобы подать ему приготовленный напиток. От свежезаваренного бодрящего рекафа уже начал распространяться по каюте терпкий, чуть горьковатый аромат. Но сейчас Алонсо не было до него никакого дела. С момента его телепортации на борт «Молота Победы» прошло тридцать четыре часа одиннадцать минут. И с этого момента каждая прошедшая минута увеличивала радиус площади, по которой впоследствии будет вестись орбитальный обстрел.
«Необходимо исключить даже тень возможности, что хоть один слуга хаоса избежит гибели. Пусть орбитальная бомбардировка уничтожит половину планеты, но я должен быть уверен, что все до последнего, предатели истреблены!»
Барро услышал слабый писк, исходящий от его инфопланшета, закрепленного на запястье. Быстро Алонсо пробежал глазами по отчету. Силы планетарной обороны, поднятые по тревоге, едва с «Молота Победы» пришел соответствующий приказ, теперь перебрасывались в сектор, граничащий с космопортом «Иллун», на случай прорыва еретиков. Всем им суждено было погибнуть, если зону обстрела придется распространить до космопорта и его окрестностей, и они не успеют отступить в южную часть материка.
— Рекаф, — раздраженно произнес наконец Барро, на мгновенье прислушавшись к гудению сервоприводов лоботамированного слуги.
«Ты насиловал и убивал, прикрываясь грязным культом, но на самом деле просто удовлетворял свои низменные потребности. Я помню тебя. Одного из нескольких десятков адептов культа, смысл которого вы даже не понимали. Решив, что вам открылся путь к некой истине через вседозволенность и вакханалию, вы погрязли в них. Отдаваясь каждому из своих мерзких деяний всем своим поганым естеством, вы наслаждались совершенными прегрешениями. Но когда тебе зачитали приговор, когда поволокли на полусогнутых коленях из камеры, за тобой оставался мокрый след, смердящий страхом и собственными испражнениями. Теперь твой удел — служить вечно, пока время не разрушит тебя настолько, что ты станешь бесполезен. Служить, не испытывая никогда белее никаких эмоций. Ни страха, ни боли — ничего. Слишком мягко. Слишком милосердно. Всего несколько минут боли, пока приговор приводится в исполнение. И это за долгие и долгие годы, проведенные в ереси. Слишком просто».
Алонсо взял в руки кружку, от которой исходило тепло и приятный, бодрящий аромат. Передав приготовленный напиток инквизитору, сервитор откатился в дальний конец каюты, и там застыл в неподвижности, ожидая новых приказов. Не выпуская рекаф из рук, Барро подошел к небольшому овальному столу и, сев за него, полностью сконцентрировал свое внимание на чуть обжигающем, терпком напитке. Всего на несколько мгновений отрешившись от мыслей о происходящем, инквизитор сосредоточился на горьковатом вкусе рекафа.
— Довольно, — сказал он сам себе, отпив из кружки большую часть напитка.
Где-то на подсознании ярко вспыхнула давно заученная фраза: «Жизнь — это валюта Императора, распоряжайся ею разумно».
Алонсо кликнул по встроенной в бронзовую плоскость стола панели. Дождался, когда, издав легкое жужжание, из центра стола поднялся когитатор и над ним вспыхнул гололитический экран, после чего отставил кружку с недопитым рекафом и полностью погрузился в дальнейшее изучение материалов дела.
Исчерпав возможности лобовой атаки, проклятые космодесантники искали обходные пути к намеченной цели. Пробивая стены, обрушивая проходы и проводя стремительные атаки по флангам, предатели старались захватить силы сопротивляющихся врасплох и, нащупав слабое место, пробить его, превратив в полномасштабный прорыв. Однако каждая их попытка завершалась несгибаемым сопротивлением со стороны имперцев и решительной их контратакой, которая вырывала несколько легионеров из числа живущих, вынуждая остальных изменников отступать. Так продолжалось более полутора часов, прежде чем изменники смогли уничтожить первую линию сопротивления. В буквальном смысле вырезав гвардейцев с переднего края. Из тех, кто находился в первом эшелоне обороны, не осталось ни одного выжившего. Танки, ставшие основой обороны первого из рубежей, были превращены в груду покореженного металла. Но даже они, изуродованные и обездвиженные, продолжали из последних сил вести огонь по врагу, пока их полностью не стерли в прах. На место убитых танкистов вставали гвардейцы из тех экипажей, чьи боевые машины были уничтожены ранее. Занимая места погибших, они продолжали истреблять рвущихся на баррикады и насыпи воинов хаоса, сражаясь до последнего вздоха.
Казалось, еще немного и нервы, свитые и натянутые в струну, порвутся. Но Эйкин продолжал игнорировать чувство напряжения, которое сейчас пыталось взять верх над его сознанием. Три часа назад, когда предатели, пробив в толще обломков коридор, обрушились на «минус первый», комиссар Лонг приказал всем, кто на тот момент находился в охранении возле телепортационного маяка, идти вместе с ним наверх. С Варроу тогда остался только Син, и то лишь до тех пор, пока не установил взрывчатку на маяке. И когда вернулся Жагэ, чтобы заминировать место телепорта, лейтенант продолжал молча сидеть перед вокс-станцией, словно то, что делал сейчас лучший минер их батальона, связиста совершенно не касалось. Лишь когда Син развернулся, направляясь к лифту, Эйкин, переведя взгляд на подрывника, спросил:
— Раненых тоже накроет?
Жагэ поднял опущенные до этого глаза. Сначала на Варроу, потом на маяк.
— Никак нет, лейтенант. Их не зацепит. Разве что немного. Здесь, — он запнулся. — Все.
На мгновенье их взгляды встретились, и Син продолжил, будто бы извиняясь.
— Взрывчатка последняя. Осталось бы больше…
Варроу понимающе кивнул.
Он проводил долгим взглядом быстро удаляющегося подрывника и, оставшись один, сложил на груди руки в аквилу.
— Император хранит, — произнес лейтенант, одной этой фразой возвращая себе пошатнувшееся спокойствие.
Затем он коснулся пальцами рычага на переносной вокс-станции и, прижав другой рукой бусину вокса к самому уху, продолжил вслушиваться в мертвый эфир.
Время теперь измерялось атаками. Две атаки назад, три атаки назад, пять. Двадцать пять часов напряженной тишины, прерывающейся отдаленными звуками расчистки завалов наверху, закончились первой из череды атак. Но она стала лишь предвестницей развернувшегося после этого, ада. Предатели рвались на нижние этажи со всей яростью, на которую только были способны, и сравнить которую можно было лишь с упорством и несокрушимостью вставших у них на пути имперцев. Почти все стены на «минус первом» были сметены в пыль шквальным огнем с обеих сторон. Там, где стены были несущими, при их уничтожении происходили обвалы, заживо хоронившие под собой и наступающих, и обороняющихся. Случалось, что из-под образовавшегося завала еще доносились какое-то время протяжные крики. Но они быстро затихали. И на них зачастую никто не обращал внимания. За шесть часов непрерывных атак численность обороняющихся уменьшилась почти вдвое. Из двух полных танковых рот осталось восемь «Леман Рассов», которые демонстрировали чудеса стойкости. Гвардейцы из пехотных подразделений в буквальном смысле своими телами защищали грозные машины, чтобы те продолжали вести массированный огонь по рядам наступающих предателей. На каждые три шага вперед, слуги губительных сил вынуждены были делать два шага назад. Но враги все наступали и наступали, выдавливая гвардейцев, держащих оборону, с их позиций.
Стена рухнула, погребя под собой несколько бойцов, открывая тем самым фланги двух «Леман Рассов» для удара. Самуил Фултон мгновенно оценил ситуацию. Чтобы временно переключить внимание противников с «Леман Рассов» и дать танкам завершить начатый ими маневр, выйти из-под обстрела и развернуть башенные орудия в сторону предателей, лейтенант бросил находящееся под его командованием отделение гвардейцев в решительную контратаку, хотя это выглядело полным самоубийством. Его солдаты обрушили на изменников-астартес шквал огня из лазганов и тяжелых орудий. Для достижения должной эффективности бойцы фокусировали выстрелы лазера на одной цели, стремясь попасть в одно и то же место нагрудника или шлема единым залпом. Подобная стрельба занимала больше времени, но давала исключительные результаты. В то же время скрытая от глаз неприятеля бронированными телами «Леман Рассов» одна из «выживших» САУ начала проделывать тот же маневр, что и танки, готовясь накрыть огневым валом прорвавшихся во фланг неприятелей. «Минотавр» успел выполнить разворот как раз к тому моменту, когда сминаемые напирающими предателями гвардейцы Фултона начали отступать и гибнуть. Следом, к орудийному огню САУ присоединились вышедшие на позицию «Леман Рассы». Их совместный массированный огонь отбросил изменников-астартес, похоронив нескольких из них под очередными завалами.
Он больше не понимал происходящего вокруг. Нестерпимая боль в голове, от которой раскалывался на части череп, сменилась звуком текущей воды. Самуил хотел было удивиться откуда здесь могла взяться река, но думать было больно. Он больше не чувствовал своего тела, но каким-то образом все еще понимал, что оно у него есть и все еще может двигаться. Поэтому он пополз. Пополз, преодолевая тяжесть и сопротивление обрушившихся на него сверху плит. Фултон не мог сказать сколько времени он выбирался из-под завала. Он даже не был уверен, что выкопался весь и что какая-то часть его тела не осталась придавленной. Но в какой-то момент дышать стало легче, а размытое пятно перед глазами начало превращаться в тяжелый стаббер. Самуил вцепился негнущимися пальцами в его перемазанную кровью рукоятку так, словно это было его спасением.
Когда впереди замаячили гигантские фигуры наступающих космодесантников хаоса, Фултон зажал гашетку, моля Бессмертного Императора только о том, чтобы в ленте еще оставалось как можно больше патронов и чтобы Он направил его руку на цель.
Капель текущей воды в голове усилилась, поглотив все прочие шумы и звуки. Только отдача, от которой сотрясалось то, что оставалось у Самуила от тела, свидетельствовала о том, что тяжелый стаббер продолжает изрыгать из себя смертоносный огонь. Но вскоре ушла и эта дрожь.
Шум воды полностью затмил сознание. Теперь остался только он и судорога в сведенных от напряжения пальцах, все продолжающих и продолжающих жать на гашетку стаббера.
А потом исчезло и это.
Герберта Ганнэ и двух его бойцов отсекли огнем, когда они попытались пробиться к лейтенанту Фултону. Несколько разрывных болтов попали в гвардейца справа, мигом превратив того в фарш. Сам Гилберт и тот боец, что находился слева, успели откатиться с того места, куда уже в следующее мгновение врезалась новая очередь болтов. Перекатываясь по насыпи и занимая новую позицию для обстрела, он не успел заметить, как в глубине пролома, позади закованных в керамит наступающих воинов, появилась еще одна фигура. Не увидев в пылу боя, как по команде, наступающие предатели расступились в разные стороны, пропуская вперед гранатометчика. Как гигант, казавшийся больше других, ему подобных, вскинул на плечо трубу гранатомета. Ганнэ упустил момент. Он понял, что происходит, лишь за мгновение до того, как направленная в его сторону ракета, устремилась вперед к группе гвардейцев, в которой находился он сам.
Больше Гилберт ничего не увидел. Он не успел ничего почувствовать. Его тело, как и тело стоявшего рядом товарища, разорвало на части. А миг спустя синхронный залп башенных орудий «Леман Рассов» завершивших свой маневр, разорвал керамитовый нагрудник гранатометчика. И его дымящийся, изуродованный остов впечатался в стену в самом конце узкого прохода, по которому вели наступление воины хаоса.
Клубы дыма и огня. Смрад от горящей плоти. Нестерпимый грохот. Завывания снарядов. Приказы и проклятия. И ненависть. Целый океан бушующей, неподдельной и безграничной ненависти к врагам. Бесценный Дар Императора человечеству. В том аду, что разверзся вокруг, лишь ненависть давала силы израненным, измученным гвардейцам продолжать сражаться. Она поднимала их в бой. Давала силы отражать атаку за атакой. И дарила несокрушимую веру в победу.
Прожигая все на своем пути, сквозь ряд обороняющихся прошел сгусток плазмы, унеся сразу несколько жизней. Предсмертные крики этих несчастных поглотил грохот взрыва, когда с правого фланга разлетелась на части предпоследняя САУ, выворотив при этом часть стены. Ее бетонные осколки смертоносным ураганом собрали обильную жатву из раненых и убитых. По образовавшейся мешанине из тел мгновенно поползли санитары в поисках выживших, вытаскивая их из-под неподвижных тел тех, которым уже не суждено было подняться.
Остаток плазмы вошел в лобовую броню «Леман Расса», мгновенно накалив его корпус. И почти сразу на весь экипаж обрушился нестерпимый жар.
— Терпим, братишки! — закричал командир танка, чувствуя, как горячий воздух обжигает ему небо до слез.
Слева замолчало спонсонное орудие. Стрелок потерял сознание от нахлынувшего жара и духоты.
— Не могу! — заряжающий рванулся к верхнему люку.
Он успел высунуться до половины, прежде чем его остановил громкий окрик комиссара.
— Назад!
— Снаряд! — раздался крик изнутри танка.
Заряжающий, прежде чем комиссар выстрелила ему в голову, успел ввалиться обратно в раскаленное брюхо «Леман Расса».
— Снаряд, твою мать! — проорал наводчик прямо в перепуганное лицо заряжающему.
С его растрескавшихсяс, черных от копоти и гари губ срывались багровые струйки крови, тут же сворачиваясь и запекаясь в грубую коросту.
Не помня себя, заряжающий подхватил снаряд и потащил к орудию.
Башенное орудие дало залп по наступающим космодесантникам.
Снаружи донесся громкий крик комиссара:
— Ни шагу назад!
— Снаряд! — заряжающему показалось, что у него из ушей начала сочиться кровь.
Он даже не был уверен, услышал он последний приказ или прочитал его по открывшемуся рту наводчика.
— Есть, — пробормотал заряжающий невпопад и, странно дернувшись всем телом, упал, потеряв связь с реальностью.
В доли секунды Хольмг перевела болт пистолет с головы танкиста, занырнувшего обратно в люк, на другую фигуру, возникшую впереди. Из клубов дыма и пыли от завалов, выступил один из предателей, и выстрел комиссара из болт-пистолета слился с выстрелом башенного орудия танка. Космодесантника хаоса отбросило далеко назад, но его место тут же заняли трое его собратьев. При виде того, как три тактических десантника, вооруженные тяжелыми болтерами, грозно надвигаются на баррикаду, несколько гвардейцев по левому флангу попытались отступить.
— Ни шагу назад! — Хольмг развернулась в их сторону, готовая расстрелять каждого, кто посмеет проявить трусость.
Еще секунду назад готовые отступить бойцы, укрываясь за остатками баррикады начали стрелять в одного из трех — космодесантника, продвигающегося по центру. Струя из огнемета, выпущенная одним из гвардейцев, не причинила воину хаоса заметного ущерба, и только прямое попадание из РПГ заставило десантника остановиться. Потеряв своего товарища, оставшиеся два хаосита устремились вперед еще быстрее. Очередь, выпущенная одним из них по баррикаде, скосила сразу двоих бойцов, превратив их тела в кровавое месиво и заставив последнего оставшегося в живых гвардейца вжаться в рокритовую крошку завала. С перекошенным от испуга лицом боец замер, не решаясь более поднять голову из-за укрытия.
От очереди Атию спас корпус «Леман Расса», в который пришло сразу несколько разрывных болтов. Злобно рыча мотором, танк развернул на проклятых десантников башенное орудие, готовясь произвести выстрел…
В этот момент справа с грохотом обвалилась одна из стен, и на том месте, где она только что возвышалась, стала видна огромная фигура проклятого десантника. Его могучее тело покрывала усиленная броня, отличающаяся от большинства тех, что уже были видены комиссаром ранее. В руках воин хаоса держал ракетную установку.
Время замедлило свой бег. Словно в замедленной съемке Хольмг увидела, как в правый борт «Леман Расса» устремилась ракета, выпущенная рукой изменника. Атия еще успела сделать шаг в сторону, на вдохе группируясь, после чего ее подхватила взрывная волна. Комиссара отбросило, несколько раз перевернув в воздухе, и, протащив по обломкам, впечатало в насыпь, с омерзительным хрустом круша ребра.
«Бешенный Грокс» больше не двигался. Замолчало и его башенное орудие, ствол которого перебило вражеским снарядом. Занявший после гибели мехвода его место Мишлак, теперь, когда у «Бешенного Грокса» полетели катки, пересел за курсовую автопушку. Сервитор, ранее им управлявший оказался выбитым спустя несколько минут после полной остановки танка. Сжимая в одеревеневших пальцах гашетку, Артур вконец потерял всякое представление о реальности. Он потерял себя и счет времени. Забыл, где находится и почему. Весь его мир сжался до количества произведенных выстрелов и противников, которым те предназначались. Убить, поразить, уничтожить. Вся его жизнь свелась к результативному принесению смерти врагам, которые все напирали, отказываясь умирать. И лейтенант, сжимая от напряжения зубы, продолжал убивать их. Продолжал даже тогда, когда перестал что-либо видеть от залившей лицо крови. И когда «Леман Расс» объяло пламя. Последнего своего врага он убил уже после собственной гибели, когда обуглились его руки, сжигаемые в вихре огня. Лейтенант первой танковой роты второго танкового батальона 43-го Раанского Полка Артур Мишлак перестал жать на гашетку только тогда, когда его пальцы осыпались прахом.
Марсель почувствовал оглушающий удар и рванулся к люку. В считанные секунды его окутал огонь, оплавляя комбинезон и пожирая оголившуюся кожу. Рев, вырвавшийся из горла танкиста, кричащего во всю силу своих легких, в грохоте боя не услышал даже он сам. Мгновеньем позже Марсель осознал себя на объятой пламенем броне или том, что от нее осталось. Скатываясь вниз и продолжая кричать от ужасной боли, Марсель почувствовал, как его подхватили чьи-то руки, оттаскивая от беснующегося огня. Глаза, залитые сукровицей, сочащейся, как ему казалось, отовсюду, не разбирали происходящего вокруг. И только когда боль начала стихать, а его самого уложили на что-то ровное, Марсель понял, что выжил.
Кавалли подхватил обожженного танкиста из рук санитара. Затем, также быстро, уложил на пол, поочередно вводя противошоковый, обезболивающий и противостолбнячный препараты. Медик уже заканчивал накладывать повязки, когда услышал голос лейтенанта Дрома, обращенный к кому-то из санитаров:
— Возможно внутреннее кровотечение и повреждение легкого. К тяжелым.
Андреас повернулся и увидел, как лейтенант передает с рук на руки двум гвардейцам раненую. В ней Кавалли опознал комиссара Хольмг. Ее лицо приобрело серо-землистый оттенок, а под изорванным мундиром была хорошо видна сильная деформация грудной клетки.
— Этого тоже уносите, — распорядился Кавалли, указывая на обгоревшего танкиста.
Еще двое из легкораненых гвардейцев, способных передвигаться самостоятельно, подняли носилки, на которых лежал Марсель.
— Там! — Дром указал вперед, где у одного из «Леман Рассов» упало несколько бойцов.
Один из упавших подавал признаки жизни, и даже пытался отползти в сторону. Но Андреас заметил их еще до того, как в ту сторону указал лейтенант. Пригибаясь как можно ниже, медик поспешил к раненому. Кавалли не успел разобрать, что закричали ему в спину. Все звуки, что были до этого вокруг капитана, поглотил чудовищный грохот.
Последнее, о чем подумал Андреас перед смертью — что он не успел вытащить раненого гвардейца из-под обстрела.

ТРЕБОВАНИЕ №27 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из пикт-записи Сервочерепа № 3/542-33-42
*плохая видимость из-за сильной задымленности*
*грохот боя перекрывает почти все остальные звуки*
*сквозь шум слышна воодушевляющая речь проповедника, транслируемая через динамики, установленные на «Леман Рассе»*
*внезапно речь проповедника прерывается, он падает*
*стоящий рядом с проповедником боец склоняется, чтобы осмотреть упавшего*
*к месту события подходит комиссар*
— Что произошло, гвардеец?
— Не могу понять, комиссар. Он просто упал.
*гвардеец складывает на груди аквилу*
— На проповеднике нет никаких повреждений, комиссар. Только что он воззвал к Бессмертному Императору, а потом сразу упал. Бог-Император забрал его.
*шепотом*
— Святой Бог-Император…
— Медик!
— Здесь, комиссар!
— Осмотрите проповедника Пирса. Что с ним.
*медик склоняется над телом*
*комиссар вполголоса*
— Что с ним? Он жив?
— Никак нет, комиссар. Он мертв.
— Назовите причину.
*голос медика почти не слышен*
— Я нашел входное отверстие под скулой. Осколок пробил череп и поразил мозг. Выходного отверстия не обнаружено.
— Никому не говорите.
— Слушаюсь, комиссар.
— Пусть верят, что Бессмертный Император живым призвал Своего верного слугу с поля сражения. Это воодушевит.
— Так точно, комиссар.
— И вырубите этот сервочереп.
*конец записи*
Подписано и заверено.

«Сука», последняя выжившая из «Адских Гончих», отплевывалась остатками огнесмеси.
— Вспомогательное орудие все! — крикнул Шандрак, выпустив во врагов последнюю ленту из тяжелого спаренного болтера.
Пока лейтенант произносил фразу, в лобовую броню «Суки» пришло несколько попаданий из тяжелого вооружения предателей.
— Ну, мрази, сейчас я… — прошептал стрелок, готовясь залить наступающих легионеров-предателей горящей огнесмесью, но, не успев договорить, бездыханным рухнув на пол.
Следующий выстрел пробил броню «Адской Гончей», ранив ефрейтора Мэлса по касательной в голову. Бигвельхюрст метнулся к опустевшему месту стрелка и нажал на гашетку огнемета. Остатков огнесмеси хватило ровно на целую минуту боя, после чего Шандрак повторил фразу, сказанную незадолго до этого.
— Башенное орудие все, — лейтенант склонился над ефрейтором, проверяя признаки жизни.
— Живой? — не поворачивая голову, спросил Вуд.
— Так точно, комиссар, — отозвался Бигвельхюрст. — Живой.
— Вытаскивай его, — все так же, не поворачивая головы, приказал Гектор.
— Комиссар? — переспросил Шандрак.
— Не понял приказ, лейтенант? — в голосе Вуда прозвучали резкие нотки. — Бери ефрейтора и вытаскивай его.
— А ты?
— Комиссар! — почти выкрикнул Гектор, вдавливая гашетку курсового орудия, расположенного рядом с местом водителя и ответил уже тише. — Я за вами.
Бигвельхюрст кивнул и, подхватив раненого стрелка, потащил его к люку. Ефрейтор, обливаясь кровью из рваной раны в области виска, пытался помочь ему, но после каждого проделанного шага терял сознание как минимум на несколько секунд.
Им все же удалось выбраться из люка. Все это время «Сука» продолжала вести огонь из курсового орудия, не давая слугам хаоса приблизиться ни на шаг. Шандрак с ефрейтором на плечах был уже в нескольких метрах от «Адской Гончей», когда к ним подбежал кто-то из медиков. Передав им раненого, Бигвельхюрст оглянулся. Последнее из орудий «Суки» замолчало. Закончился боезапас курсового орудия. В следующую секунду верхний люк распахнулся, и в проеме показалась черная от копоти голова Вуда. Гектор уже успел вылезти наполовину, когда по огнеметному танку прошлась очередная очередь из болтеров. Комиссар резко вздрогнул. Его усилие выбраться из люка прервалось, и Гектор, сорвавшись, исчез в люке. После чего, мгновение спустя, «Адская Гончая» превратилась в огромный факел.
Глядя на неистовство огня, охватившего «Суку», Шандрак сложил на груди Имперского орла.
— Он примет тебя, — тихо прошептал лейтенант.
Медленно она приходила в себя, чувствуя, как каждый вдох отзывается жгучей болью где-то в глубине левого легкого. Из окружавшего ее полумрака доносились жалобные стоны, и кто-то настойчиво, прерывающимся от сухости голосом просил дать воды. Второй голос вторил ему, бесцветно, на одной ноте повторяя «помогите».
«Бессмертный Владыка», — Хольмг попыталась встать, но сил не хватило даже не то, чтобы приподнять голову.
Перехватив глоток воздуха, тяжелого и затхлого, Атия зашептала:
— Жизнь свою отдаю Императору. Молю, дабы принял Он ее. Силу свою отдаю Императору. Молю, дабы умножил Он ее. Кровь свою отдаю Императору. Молю, дабы утолила она жажду Его. Тело свое кладу на алтарь битвы. Молю, дабы Он даровал мне благородную смерть. Молю Его о защите, отдавая взамен все, что меня составляет.
В какой-то момент Хольмг почудилось, что некто, лежащий по правую руку от нее, повторяет произнесенные ею слова боевой молитвы. Тогда, найдя в себе еще сил, Атия постаралась произносить литанию как можно громче. Когда Хольмг закончила, до нее долетел слабый голос одного из раненых.
— Комиссар.
Она повернула голову на звук голоса, но не смогла разглядеть того, кто к ней обратился. Напрягшись, Атия вновь попыталась подняться. От резкого движения комиссар зашлась в болезненном кашле.
— Гвардейцы. Слушай мою команду, — даже продышавшись, говорить было больно, но Хольмг упорно не обращала на это внимания. — Нет боли. Нет жажды. Нет страха и нет смерти. Существует лишь долг перед Императором и ненависть к врагам Его. Наш долг сражаться и побеждать. За величие и процветание Империума. Мы сражались. Сражались достойно. Но мы еще не победили. А значит, мы пока не получили права умереть. Мы не выполнили свой долг перед Бессмертным Императором. Еще живы отступники, дерзнувшие предать Его. Но мы исполним свой долг. Мы будем драться до последней капли крови. Мы уничтожим врагов Его. И мы не умрем, пока хоть один из них будет осквернять землю Империума.
Она снова закашлялась. Надсадно и хрипло, изгибаясь от скрутившей ее боли, чувствуя, как во рту скапливается кровь.
— Комиссар, — на краткое мгновение Атии показалось, что голос зовущий ее, принадлежит Андрею.
«Невозможно», — подумала она про себя. — Это не может быть он. Семьсот второй погиб. Давно. Несколько лет назад».
Превозмогая слабость и боль, Хольмг снова попробовала приподняться. Но очередная попытка встать закончилась для Атии еще одним приступом кашля, на этот раз более жестоким, чем предыдущий.
— Лежите, комиссар, — на этот раз голос прозвучал ближе.
Повернув в сторону говорящего голову, Хольмг присмотрелась. Она увидела, как с одной из лежанок поднялась фигура и медленно направилась в ее сторону. В приближающемся Атия узнала лейтенанта медицинского корпуса по фамилии Дром.
— Не вставайте, комиссар, — повторил Дром и остановился в шаге от Хольмг. — У вас легкое повреждено. Это я вас вытащил.
— Лейтенант, — Атия в очередной раз почувствовала во рту приливающую кровь. — Ранен?
— Рука сломана, комиссар. И нога в двух местах. Ничего серьезного, комиссар. Заживет.
— Здесь есть те, кто еще способен держать оружие в руках?
— Никак нет, комиссар. Кто мог, те уже ушли. Я тоже хотел, но ходить почти не могу. И с одной рукой… — он замолчал на мгновенье. — А здесь я ухаживаю за ранеными, комиссар. Остались только тяжелые.
— Что с нашими позициями, лейтенант? Противник продвинулся? — в этот момент Хольмг показалось, что на лице Дрома вспыхнула улыбка.
— Они не продвинулись, комиссар. А если и продвинутся хоть немного, «минус второго» им не видать. Вы все правильно сказали, комиссар. Мы их уничтожим.
Атия кивнула. Она почувствовала, как в голове у нее опять начинает мутиться и ясность сознания вновь пытается ускользнуть. Удаляющиеся шаги лейтенанта Хольмг услышала, уже проваливаясь в черноту забытья.

ТРЕБОВАНИЕ №28 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«Именем Святой Имперской Инквизиции. Линкору «Тиран варпа» прибыть на орбиту мира Зора-5 и подвергнуть орбитальному обстрелу на планете следующие координаты».
*помехи*
«Какого гребаного варпа от нас понадобилось инквизиции?»
«Сэр, мы в эфире…»
«Кровь Императора!»
*помехи*
«Говорит капитан корабля «Тиран варпа» Искандер Лиез. Мы прибудем настолько быстро, насколько это возможно, господин инквизитор. Аве Император!»
*помехи*
Из записи переговоров.
Подписано и заверено.

Он ненавидел в жизни две вещи. Ждать и догонять. Два состояния диаметральные по своей сути, но связанные с одним из самых важных ресурсов, которое превыше всего ценил инквизитор. Временем.
Личный опыт Алонсо давно понял, что оба эти состояния, ожидания и поспешности, неизменно связаны между собой. И если где-то приходилось догонять, то потом, неминуемо приходилось ждать. И наоборот. И никогда иначе. Еще будучи на поверхности Зоры-5, едва стало понятно, что еретики продвинулись в осуществлении своих замыслов намного дальше, чем предполагал Барро и что теперь придется спешно нагонять упущенное — уже тогда он знал, что в конце концов будет вынужден прозябать в бездействии и ждать. И вот теперь это время настало.
Прошло больше двух суток с того момента, как Алонсо, затребовав поддержку флота на орбиту Зоры-5, получил ответ, что прибытие кораблей ожидается через стандартные сорок восемь часов. Барро посмотрел на хронометр. Обещанная поддержка опаздывала на три с лишним часа. Это было немного, учитывая расстояния и сложности перехода через варп-пространство. Однако не тогда, когда счет мог идти на часы, а быть может, уже на минуты. Известий с поверхности планеты по-прежнему не поступало. Несмотря на непрекращающиеся попытки корабельных вокс-связистов установить связь с подполковником Би, все их передающие частоты глушились. Барро предполагал, что точно так же прерывались попытки подполковника сообщить информацию о текущем положении вещей на орбиту. Но сути данное предположение не меняло. Связи не было. Астропатической сеанс также не дал результатов. Астропату не удалось найти хоть кого-то, с кем можно бы было установить контакт. А его расклад на Имперском Таро оказался неимоверно скудным. Из положения карт следовало лишь то, что Амери Би и те гвардейцы, кто еще оставался в его распоряжении, продолжали противостоять превосходящему по силе противнику. И что сам подполковник не узнает, чем закончится сражение. Из этого следовало только одно, что Би либо скоро погибнет, либо уже находился на грани смерти. Что также являлось одним исходом.
— Все сражающиеся там сейчас на грани смерти, — со сталью в голосе ответил Алонсо на последнее пророчество.
— Их героизм должен быть оценен по достоинству, — произнес астропат, глядя то на выпавшие карты, то на инквизитора.
— Героизм — долг, судьба и честь каждого, кто сражается за Императора, — отрезал Барро, показывая, что разговор окончен.
На это астропат не ответил ничего. Молча он собрал большие карты, каждая из которых была больше его собственной ладони. И поместив их в специальный футляр, обтянутый человеческой кожей с символом Астра Телепатики, поднялся со стула, на котором сидел до этого. Поклонившись инквизитору и получив в ответ короткий кивок головы, астропат направился к выходу из каюты.
Однако, когда шлюзовые двери перед ним распахнулись и астропат уже переступал порог, Алонсо расслышал его слабый шепот:
— И надгробие.
Это дополнение к собственной фразе Барро оставил без внимания. Но когда после разговора с астропатом Алонсо вошел на капитанский мостик, выражение его лица было столь суровым, что даже Плеинвэлл предпочел не смотреть инквизитору в глаза.
— Связь с «Тираном варпа», — приказал Барро голосом, не терпящим возражений и промедлений.
Однако ждать инквизитору все же пришлось. И лишь через час с четвертью связь с линкором, следующим к орбите Зоры-5, была установлена. К величайшему неудовольствию Алонсо, капитан «Тирана варпа» сообщил, что их прибытие на орбиту Зоры-5 произойдет позже расчетного срока и что сам он, как и экипаж его корабля, делают все возможное для того, чтобы максимально сократить время задержки.
Она снова пришла в себя, когда в помещение вошел лейтенант медицинского корпуса Марк Кирно. Атия узнала его по широким, чуть косо посаженным плечам и длинным мускулистым предплечьям. В одной руке лейтенант сжимал полностью заряженный инъектор, а в другой стандартную сумку для медикаментов, на черном боку которой красовалась белая аквила.
Уловив на себе взгляд комиссара, Марк сделал несколько шагов в ее сторону.
— Приказ капитана Бруни, комиссар. В случае возникновения угрозы прорыва врагов на «минус второй» … — Кирно неловко сглотнул. — Не дать раненым попасть к ним в руки живыми.
Сказав это, медик отвел взгляд от Хольмг, переводя его на инъектор, который держал.
— Доложите подробную обстановку, лейтенант, — потребовала Атия, натужно хрипя на каждом слове.
— Подполковник Би и комиссар Лиун погибли, комиссар. Командование принял майор Риччи, — голос лейтенанта едва заметно вздрогнул. — Враги прибывают, комиссар. Наши войска продолжают их сдерживать.
— Где на данный момент проходит линия фронта, лейтенант? — тяжело дыша, Хольмг приподнялась на локтях, с трудом садясь.
— Приближается ко второму подъемнику, комиссар. Слуги вечного врага делают все, чтобы прорваться на «минус второй».
Превозмогая боль в груди и рвущийся наружу кровавый кашель, Атия медленно поднялась на ноги. Увидев вставшего комиссара, ее примеру последовало несколько раненых, среди которых Хольмг узнала лейтенанта Фекси. И еще несколько сержантов и рядовых из своей роты. Те, кто не смог встать, остались лежать, провожая поднявшихся долгими взглядами.
— Мы не имеем права дать предателям пройти дальше, — раздалось сбоку.
Атия развернулась в сторону голоса и увидела, как от дальней стены комнаты поднимается комиссар второй танковой роты Хьюз. Он стоял на ногах нетвердо, но сжимая в руке рукоять болт-пистолета. Ролло сделал всего несколько шагов вперед, когда бинт на его голове начал пропитываться кровью. Комиссар резким движением оттер густую каплю крови, начавшую сползать на лоб.
Прижимая левую руку к груди, правой Атия потянулась к своему силовому мечу, чувствуя, как изнутри ее прожигает волна острой боли.
— Уничтожим предателей, — сквозь зубы процедил Хьюз.
— Бог-Император хранит! — отозвалась Хольмг, направляясь к двери.
Вокс-бусина снова активировалась. Капитан Плеинвэлл всегда предпочитал вокс-связь любым другим способам общения, даже когда его оппонент находился рядом с ним.
— Господин инквизитор, «Тиран варпа» только что вошел в границы верхней орбиты, — сообщил он своим басовитым голосом. — Через час они займут нужную для обстрела позицию.
— Докладывайте обо всех изменениях немедленно, капитан, — Алонсо щелкнул аугментированным пальцем по бусине сразу, как услышал от Плеинвэлла подтверждение приказа.
Глубоко выдохнув, инквизитор сложил руки в аквилу на груди. Он простоял так с полминуты, в полном молчании и закрыв глаза, после чего тихо, одними губами произнес:
— Славься, Всеблагой Защитник.
— Странные у нас учения… — говоря это, Олек смотрел в сторону леса, видневшегося вдали, словно желал там высмотреть что-то, что помогло бы рядовому получить ответ на мучивший его вопрос.
— Учения как учения, — с неохотой отозвался Бекс. — Не надрываемся, и то хорошо.
— Вот в том-то и дело, что не надрываемся, — возразил Олек. Он оторвал свой взгляд от кромки леса и посмотрел на своего товарища: — Помнишь, в прошлый раз нас гоняли на учениях, как будто мы в гвардию попали. Я думал, из меня дух вон выйдет.
— Было дело. Гоняли, — меланхолично отозвался Бекс. — А теперь вот не гоняют. Просто стоим. И что тебе не нравится?
— Я слышал, что это вовсе и не учения никакие, а ловят дезертиров.
— А я слышал, что Бог-Император с Золотого Трона встал. Как думаешь, правда?
— Дурак ты, Бекс, — огрызнулся Олек. — Дурак и бестолочь.
— Ну да, ну да… — Бекс усмехнулся, в кривой усмешке обнажив желтые зубы. — Ротный тоже так говорит. Только про тебя.
Вместо ответа Олек снова отвернулся в сторону леса. Бекс вздохнул:
— Ну, давай, расскажи мне, с чего такие идеи у тебя, что мы тут дезертиров ловим? Как по мне, так стоим в карауле, токо не как обычно, а под открытым небом.
— Разговоры я слышал, — Олек снова развернулся в сторону собеседника. — Недавно сюда целый батальон гвардии пригнали.
— И че? — Бекс чуть приподнял брови, разыгрывая на лице крайнее удивление.
— И ниче, — снова огрызнулся Олек.
Бекс повертел шеей, ставя затекшие позвонки на место.
— Ну хорошо, — несильно он толкнул в плечо замолчавшего товарища. — Скажи мне, умник, где ты тут связь увидел.
— Какая тебе еще связь нужна? — угрюмо поинтересовался Олек, не глядя на товарища.
— Между нашими учениями и тем, что на Зору прилетела гвардия.
— Ну а не ясно, что ли? — теперь уже Олек удивленно посмотрел на друга. — Прилетели, дезертировал у них кто-то. Лес-то большой. Вот нас и прислали. Чтобы мы его ловили, когда он из лесу выйдет.
Бекс тяжело вздохнул, и сокрушенно покачал головой:
— И скажи мне, вот почему дурные идеи в башке у тебя, а дурак и бестолочь выхожу я? Вот как ты это объяснишь?
— Да с чего идея дурная?! — возмутился Олек.
— Да со всего! — в сердцах высказал Бекс. — Нету тут никакой связи. Они — гвардия! Мы — СПО! На кой варп бы мы им сдались? Ловить ихнего дезертира? Сами потеряли, сами бы и нашли. Нам как ротный сказал? Учения? Вот значит это и есть учения. И нечего тут туман напускать!
— Ну так это… — растерянно произнес Олек. — Они же своего могут это… Ну там не искать… А мы как бы чужие. Нам доверия больше, что мы его поймаем и сдадим.
— И это я дурак… — выдохнул Бекс.
Оба солдата замолчали, каждый погрузившись в свои мысли. Минут через десять тишину нарушил Бекс.
— А вот я комиссаров начинаю понимать, — задумчиво произнес он.
— Да? — нехотя отозвался Олек. — И в чем же?
— Да понимаю, почему они там в Имперской Гвардии нашего брата порят да в штрафные батальоны отправляют.
— И почему же? — с сомнением в голосе спросил Олек.
— А вот как раз из-за таких остолопов, как ты, — веско заключил Бекс и многозначительно посмотрел на своего товарища.
Стоя на капитанском мостике, Барро смотрел на большой гололитический экран, где отображалось каждое движение линкора. «Тиран варпа» медленно рассекал пространство, с особой, неповторимой и завораживающей грацией. Острый нос величественного Имперского судна был украшен гигантской аквилой. Перемигивались сигнальными огнями длинные корабельные мачты, оснащенные авгурами и аспиками. А на адамантовом корпусе «Тирана варпа» возвышался Собор, увенчанный двумя островерхими куполами. Вокруг его отливающих багрянцем стен стояли выполненные из камня статуи героев и святых со сложенными в молитве руками. Их безмолвные и величественные фигуры были отчетливо видны на фоне возвышающейся позади них рубки, на вершине которой раскинул крылья огромный двуглавый Орел Империума, сверкающий золотом с красным отливом.
Включив маневровые двигатели и продемонстрировав мастерство своего капитана и слаженность команды, Имперский линкор занял свое место на нижней орбите Зоры-5, замерев, словно хищный зверь в стойке перед прыжком.
— «Тиран варпа» запрашивает точные координаты зоны обстрела, — доложил капитан Плеинвэлл и, получив немой кивок от инквизитора, ввел ответ, пересылая его по зашифрованному каналу.
Пока шли последние приготовления и линкор разворачивался для залпа, Алонсо продолжал молча взирать на экран. По его глазам невозможно было прочесть мыслей, которые сейчас роились у него в голове, а за каменным выражением лица не просвечивали никакие эмоции. Весь облик инквизитора был словно выполнен из гранита. Безмолвного и несокрушимого.
Время тянулось. Медленно и в то же время, неотвратимо. Мысленно Барро по секундам представлял, как первые расчеты команд по обслуживанию макропушек синхронно открывают затворы орудий. Как следом за ними под пристальным и строгим присмотром техножрецов вторые расчеты подготавливают орудие к выстрелу. Затем с помощью громадных лебёдок и монструозных кранов происходит зарядка макропушек гигантскими снарядами, после чего первые расчеты орудий закрывают ранее открытые затворы.
По мере того, как Алонсо мысленно приближался к той секунде, когда Имперский корабль откроет огонь, что-то неуловимо менялось в лице инквизитора. Как будто его начал озарять внутренний свет в то время, как Барро представлял капитана линкора, отдающего приказ открыть огонь по заданным координатам. А мгновение спустя, когда борт «Тирана варпа» разразился залпом, на лице Алонсо расцвела торжествующая улыбка.

ТРЕБОВАНИЕ №29 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«— Вы же не собираетесь представлять к награде всех принявших участие в данной операции? Это опрометчиво, и может стать причиной излишней гордости со стороны рядового состава. В конце концов, это их долг — сражаться с врагами человечества за процветание Империума и во Славу Бессмертного Бога-Императора.
— Думаю, достаточно будет наградить высший командный состав.
— Согласен с вами в этом. Да, сколько там выживших?
— Немного. Большинству награды будут вручены посмертно».
Из неофициальной беседы Îðäî åðåòèêóñ è Îðäî êñåíîñ. Записано камерой слежения № 376/77-BC, кабинет 21-06. Документ запрошен из архива по ошибке.
Подлежит возврату в архив.
Подписано и заверено.

В молчании Эйкин сидел перед переносной станцией вокс-связи, вцепившись взглядом в ее грубые, но такие родные формы. Его пальцы монотонно набирали на панели стандартную комбинацию цифр, в то время как потрескавшиеся от жажды губы беззвучно шептали слова молитвы. Лейтенант полностью абстрагировался от всех звуков, в которых буквально тонул весь окружающий его мир. Варроу как будто не слышал криков, взрывов, гула орудий и визга пиломечей. По выражению ледяного спокойствия на его покрытом крохотными капельками пота лице можно было подумать, будто связист находится далеко за линией фронта в безопасности, а не на передовой, где смерть уже распростерла над ним, как и над всеми остальными гвардейцами, свои крылья. Левой рукой он прижимал к уху наушник, сосредоточенно вслушиваясь в малейший новый шорох среди бесконечного потока «белого шума» и помех. Могло показаться, что его слух вообще перестал улавливать что-либо помимо слабого сигнала, поймать который у Эйкина никак не получалось. За все то время, что наверху шел бой, застывший вокс-связист шевельнулся всего лишь раз. Не тогда, когда с «минус первого» раздались чудовищной силы взрывы, грозящие уничтожить все переборки в здании до самого основания. И не тогда, когда звуки идущего на верхнем этаже боя, приблизились настолько, что могло показаться, будто предатели вот-вот ворвутся в дверь. И даже не тогда, когда внезапно накрывшую все вокруг тишину, вспороли крики людей, одержавших победу в сумасшедшей, смертельной схватке, в которой они уже не надеялись выжить… Эйкин вздрогнул, когда на мгновение ему показалось, что вокс-станция вышла из строя. Та минута, в течение которой лейтенант думал, будто вокс-станция безнадежно испорчена. Она отняла у него не менее десяти лет жизни, заставив на мгновение остановиться сердце…
Орбитальный обстрел стирал с лица земли лесной массив, как и любую жизнь, что сейчас находилась в зоне действия макробатарей. Вековые стволы деревьев в мгновение ока превращались в щепки, прахом разлетаясь и смешиваясь с комьями вспахиваемого грунта. Многокилометровые пространства становились мертвой пустошью. Разметав и полностью уничтожив предателей, выходивших из порталов, уже спешивших на помощь своим собратьям, в считанные минуты огневой вал достиг территории «Болда». Двигаясь от окраин заданного квадрата к его центру, огонь корабельных орудий обрушил на изменников всю свою гневную мощь. Космодесантники заживо зажаривались в собственных доспехах, а те из них, что находились у самого спуска в образованный собственными усилиями до этого вход, перекрыли его грудой керамита, почерневшего и оплавленного от чудовищного жара. Он и слившиеся в единое целое рокрит и бетон навсегда похоронили под собой находящихся на нижних уровнях здания людей, не оставив тем ни малейшего шанса на то, чтобы выбраться самостоятельно оттуда на поверхность. Спастись от неминуемой смерти в ярости пожирающего все на своем пути огня, смогли лишь те из предателей, кто в этот самый момент находился на «минус первом». Оставшись без подкрепления, они усилили натиск на ряды имперцев, в неистовой ненависти желая уничтожить их всех до последнего.
Грохот от залпа «Леман Рассов» потонул в безумии взрывов, несущемся с поверхности. Жар от огня, беснующегося там, где раньше были наземные постройки деревообрабатывающего комплекса, хлынул вниз, по тоннелям и воздуховодам, тянущимся от нижних этажей к поверхности.
С размозженной головой под расколовшимся шлемом, десантник хаоса упал. Мощный взрыв уничтожил коридор, по которому предатели-астартес пытались пробиться вглубь здания, похоронив под завалами большую часть легионеров. Те, кто наступал в первых рядах, с неистовством ворвались в первую линию обороны гвардейцев, начисто ее сметя.
Две башни от «Леман Рассов» оторванные взрывами, сшиблись в воздухе и рухнули вниз, погребая под собой несколько раненых и оглушенных взрывной волной бойцов. Почти тут же обрушилась крайняя стена коридора, скрыв под завалами «израненного» «Минотавра». Но уже в следующее мгновение нежелающая сдаваться САУ разразилась огнем из-под обломков, разметав их по сторонам. От этого залпа рухнул как подкошенный еще один предатель, успев напоследок выпустить очередь из тяжелого болтера. Надсадно рыча, «Минотавр» попытался стряхнуть с себя куски упавшей стены, откатываясь назад, к следующей линии обороны. Оттуда, обеспечивая огневое прикрытие САУ, уже поливали огнем наступающих врагов из спаренных орудий «Леман Рассы».
Броню боевой машины порвало. Танкист не смог понять, сделала это взрывная волна, со всей силы врезавшаяся в их «Леман Расс», или шквал огня из штурмовых болтеров предателей-космодесантников. Рагид только почувствовал, что из вмиг оглохших ушей у него потекла кровь. От этого скрюченные в невероятном напряжении пальцы мехвода вжались в гашетку еще сильнее. До посинения и боли в ногтях. Что-то горячее ударило по глазам, заливая виски тянущей болью. Чей-то крик в бусине вокса призывал не прекращать стрельбы. Озаренные всполохами за спинами, облаченные в керамит воины продолжали наступать. Они казались бессмертными, неподвластными разрушению существами. Что-то раскаленной пилой прошлось по ногам, взрезая пространство вокруг. Пронзительная, нестерпимая боль внезапно сменилась пустотой бесчувствия и отрешенности. А в следующую секунду Рагид осознал себя пожираемым огнем, охватившим его со всех сторон. И тогда уничтожаемые стремительным и беспощадным пламенем губы его разомкнулись в крике. Но безумный вопль заживо горящего танкиста мгновенно потонул в общем гвалте, как будто его не было вовсе.
Последний рубеж обороны сместился к лифту, ведущему на «минус второй». Завалы и баррикады, образованные от разрушенных стен, когитаторов, разнообразных станков и конвейерных линий доходили теперь обороняющимся более чем до середины груди, а местами, и вовсе скрывая человека в полный рост. Их гребни, пересекающие единое огромное пространство, в которое превратился этаж, покрывал кровавый фарш из разорванных тел гвардейцев и космодесантников. Искалеченные, оборванные и обожженные до неузнаваемости, выпотрошенные и расчлененные, их останки дополняли валы, делая их еще выше и неприступнее. Вся площадь «минус первого» была перепахана и изрезана оборонительными рубежами, подобно уродливыми рубцами на теле ветерана, на котором не осталось ни единого целого клочка кожи.
Огневая завеса сменялась напряженной тишиной, от которой резало слух сильнее, чем от оглушающих взрывов. Однако подобные передышки не были длительными, и совсем скоро вновь начинался обстрел. Четыре «Леман Расса» дали залп почти одновременно, заставив стены содрогнуться. В этот момент показалось, что вот-вот и потолок, местами уже обвалившийся, рухнет полностью, решив исход многочасового противостояния, и погребя под собой сражающихся с обеих сторон. Оставшиеся в живых предатели ответили на прогремевший залп ожесточенным болтерным огнем. А спустя минуту к ним присоединились десантники хаоса, вооруженные мельта-пушками. Своим грозным оружием они старались уничтожить последнюю из выживших САУ, сконцентрировав свой огонь на ней. «Минотавр», неся на себе куски обвалившихся конструкций, попытался отступить под прикрытие «Леман Рассов», готовящихся дать следующий залп, одновременно с этим маневрируя так, чтобы не оказаться под огнем двух мельта-пушек.
— Огонь «на тринадцать»! — этот крик вырвался синхронно у Хьюза и Хольмг, и оба комиссара одновременно вскинули болт-пистолеты, открывая стрельбу по предателям.
Синхронно два болта устремились в визоры легионерам-предателям. Несколько гвардейцев, также взяли вооруженных мельта-пушками десантников на прицел. Слившись в один мощный лазерный луч, несколько выстрелов из лазганов смогли наконец пробить визор одному из космодесантников. Пораженный в глазницу изменник опустился на одно колено. Однако второй воин хаоса в это же самое время выстрелили из своей пушки по САУ.
Мельта-заряд прожег и те обломки, что еще оставались на броне «Минотавра», и саму броню. Получив пробоину САУ огрызнулась залпом, который снес сразу двух тактических десантников, подняв в воздух такое количество дыма и мелкой крошки, что видимость стала нулевой. В ответ, прорезая плотный от духоты, пыли и жара воздух, полетели болтерные снаряды. И последних Имперских защитников накрыл очередной невероятный по мощи шквал огня.
Они не ставили целью выжить. Главная задача была уничтожить врага и не пропустить дальше к лифту. Не дать изменникам спуститься ниже. Даже если вместе с последним наступающим предателем умрет последний защитник, цель их все равно была бы выполнена.
Отринувшие Свет Императора понимали это и наступали с остервенением и неистовством, от которых кровь застывала в жилах. Но связи с поверхностью больше не существовало. Выход наверх был надежно завален, и враги более не могли рассчитывать на новые подкрепления. Поэтому теперь, когда один из предателей-астартес падал в предсмертной агонии, его место не занимал другой изменник. И удерживающие последнюю линию обороны гвардейцы, более не сдвинулись ни на шаг. Они отказывались отступать. Отказывались умирать, как будто в каждом из последних защитников этого рубежа открылось второе дыхание.
Еще двое десантников упали. Они рухнули в месиво из обломков здания и техники, крови и фрагментов тел, что сейчас покрывало весь этаж, и остались там лежать без движения. Три «Леман Расса» продолжали стрелять в отступающих предателей, не давая им занять более выгодную позицию. Четвертый танк чернел разорванным и выгоревшим до основания остовом там, где раньше возвышалась баррикада. Теперь в этом месте зияла воронка от взрыва, а то, что некогда было телами людей, хлюпало кровавой массой на ее дне, сворачиваясь и запекаясь от жуткого жара.
Наступило странное затишье, которое внезапно вспорол истошный крик, даже отдаленно уже не походивший на человеческий.
— Это никогда не кончится!
Обезумевший от страха, усталости, удушья и жажды гвардеец, пошатываясь, поднялся над баррикадой, срывая с себя в отчаянном жесте противогаз. В следующую секунду стало видно, как он согнулся в приступе охватившего его кашля. Он простоял так не более доли секунды, после чего тело его рухнуло на гребень баррикады, подкошенное выстрелами из комиссарских болт-пистолетов. Два болта выпущенные с поразительной синхронностью из двух разных точек, взорвали голову гвардейца так, что остатки ее брызнули в разные стороны багровым фонтаном.
Хьюз с трудом нашел в себе силы, чтобы не уронить безвольно руку, сжимающую болт-пистолет. Сознание уже несколько раз ускользало от умирающего комиссара. Ноги не гнулись и плохо слушались пальцы. Боль в голове и во всем теле стала чем-то обыденным, сроднившимся с естеством. Так нательная сорочка прилипает к вспотевшему телу, сливаясь с ним и повторяя все его контуры. Мышцы одеревенели. Ролло попытался оттереть левой рукой пот, застилавший глаза. Неумелым жестом комиссар провел ладонью по заплывшим векам. Отняв руку от лица, Хьюз увидел на пальцах багряный след. Тогда невероятно медленно он перевел осмысленный взгляд на Атию, стоявшую невдалеке, и одними губами произнес:
— Император защищает.
Хольмг на секунду опустила руку с болт-пистолетом, переводя дух. И в это самое мгновенье ее взгляд встретился со взглядом Ролло. Комиссар шевельнул губами, что-то прошептав. Слышно не было, но Хольмг точно знала, что сказал сейчас Хьюз. Ролло пошатнулся. А в следующую секунду упал, уткнувшись лицом в насыпь, но все равно продолжая сжимать в руке болт-пистолет, из которого стрелял до этого.
— Император встретит тебя, — тихо прошептала Атия.
Затишье кончилось. Началась новая атака предателей-космодесантников.
Она стреляла из болт-пистолета. Потом с мельтгана, снятого с одного из убитых гвардейцев. А потом, когда закончился последний баллон к нему, опять из болт-пистолета. Она стреляла, не обращая внимания, как окружающие ее бойцы один за другим падали от полученных ран, от кровопотери, от изнеможения. От нестерпимого жара, обезвоживания, смертельной усталости. Она стреляла и когда взрыв одного из «Леман Рассов» накрыл разом целое отделение, похоронив под своими раскаленными обломками сержанта Кушима и тех, кто был рядом с ним. Она продолжала стрелять, когда затих последний из «Минотавров», навеки упокоившись под обломками. Когда легионеров предателей оставалось восемь. Семь. Шесть. Когда в этом последнем противостоянии, где уже давно сражались не люди и космодесантники хаоса, не лоялисты и слуги извечного врага, не гвардия и предатели, но дух против духа, и воля против другой воли, где побеждает тот, кто оказывается более крепким и несгибаемым. И когда на поле брани осталась лишь горстка выживших, она продолжала стрелять.
Весь ее мир теперь сфокусировался на двух остававшихся в живых космодесантниках, которые своим существованием отделяли ее от окончательной победы. Краем глаза Хольмг заметила, как слева от нее гвардеец отбросил ставший теперь бесполезным мельтган и подхватил стандартный лазган. Последний баллон он израсходовал минуту назад, расплавив выстрелом броню одному из предателей.
Внезапно «Леман Расс», единственный, что еще оставался в строю, изрешеченный настолько, что невозможно было понять, как он еще не развалился на части, надсадно взревев, рванул вперед.
По вокс-связи до Атии донесся голос лейтенанта Илкара. Голос, который комиссар несмотря на невообразимые помехи, узнала сразу.
— Император хранит!
В одно мгновение танк под командованием лейтенанта, разметав на своем пути завал из тел и кусков рокрита, врезался со всей силой в воина хаоса, повалив того на спину. После этого отчаянного броска, еще секунду двигатель грозной бронемашины издавал хриплый, надсадный рев, а потом резко замолчал. «Леман Расс» остановился, замерев, словно в этом последнем рывке из него ушли все жизненные силы, что еще оставались. А спустя мгновение последний из предателей обрушил очередь из тяжелого болтера прямо в смотровую щель. Туда, где в этот момент находился самоотверженный мехвод.
Это произошло неожиданно. Совершенно неожиданно для всех. Очнулась «погибшая» еще полчаса назад САУ. Завал, который, казалось, похоронил «Минотавра» навсегда, вздрогнул и из груды обломков прогремел выстрел, уничтожая последнего оставшегося в живых воина хаоса. И тогда наступила тишина.
Хольмг повела окрест мутным, расплывающимся взглядом. Перед устоявшей линией обороны, почти у самого входа в огромный лифт ведущий на «минус второй», лежали тела изменников. Истерзанная, расколотая на части, залитая кровью броня на их телах, казавшаяся пепельно-черной, все еще дымясь. Не веря в только что одержанную победу, гвардейцы молча взирали на недавнее поле сражения. Напряженную тишину в рядах выживших можно было резать ножом, когда от одного из «Леман Рассов» раздался хриплый, совершенно не похожий на человеческий голос мехвода.
— Сдохли.
Одно это слово перечеркнуло пространство над головами победителей, поставив точку в летописи их триумфа.
Медленно, теряя силы, рука Атии с зажатым в ней болт-пистолетом опустилась вниз. Перед глазами заплясали пунцовые пятна и полностью заложило уши, как после сильной декомпрессии.
— Комиссар! — чей-то голос пытался прорваться сквозь охватившую ее глухоту. — Комиссар!
Хольмг сделала движение, силясь повернуться в сторону звука и ответить, но вместо слов с ее губ сорвался горячий и влажный кашель, а потом наступила тишина. И изможденное сознание комиссара подернулось черным, непроницаемым крепом.
— Какие будут еще распоряжения, господин Барро? — спросил Плеинвэлл через вокс, чуть развернув голову в сторону инквизитора.
— Продолжайте выходить на связь с подполковником Би, капитан, — Алонсо продолжил вглядываться в монитор, на который выводились передаваемые авгурами пикты и записи с поверхности Зоры-5.
— Да, господин Барро, — пробасил Эдуардо. — Связисты не перестают вызывать их частоту. Корабельный Астропатический хор также пробует выйти на связь. Пока безрезультатно.
Алонсо кивнул. На его глазах обращались в прах более миллиона квадратных километров лесного массива. Там, где недавно цвело буйство жизни, теперь не осталось ничего, кроме опустошения и смерти. Но хотя сканеры показывали полное отсутствие какой бы то ни было жизни на поверхности, инквизитор понимал, что в подземных коммуникациях комплекса могли оставаться выжившие враги.
— Господин Барро. «Тиран варпа» докладывает о готовности повторить обстрел по заданным координатам с дополнительной концентрацией огня на ДКБ, — с неумолимым спокойствием сообщил Плеинвэлл. — По вашему приказу они готовы использовать лэнс-излучатели для глубинного выжигания цели.
Все еще пристально глядя на дисплей, инквизитор выдержал небольшую паузу.
— Десть минут, — со сталью в голосе произнес Алонсо. — Если к этому времени связь с подполковником Би или кем-то из его окружения не будет установлена, «Тирану варпа» приступить к орбитальному обстрелу с применением лэнс-излучателей.
Глазами, полными животного ужаса, Бекс взирал, как орбитальный обстрел превращал кусок планеты в безжизненную пустошь. Обстрел был далеко и в то же время, казалось, что совсем рядом. Настолько близко, что земля содрогалась у него под ногами. Инстинкт подсказывал охваченному паникой Бексу, что отсюда надо бежать. Бежать, сломя голову и не разбирая дороги. Лишь бы оказаться как можно дальше. И единственное, что ему помешало это сделать, ступор, охвативший и парализовавший СПОшника. Картина тотального уничтожения, когда сама смерть справляет торжество, попирая жизнь, долго еще стояла перед глазами Бекса. И когда пришел приказ сниматься с постов и грузиться в транспортные средства. И всю дорогу, пока они возвращались к себе на базу. Только в самом конце пути у Бекса хватило духа, чтобы попробовать вернуться в окружавшую его реальность. Озираясь по сторонам, он попытался рассмотреть лица своих товарищей. Они были такими же, как у него самого. Полными благоговейного ужаса перед увиденной смертоносной мощью, которая прошла так близко от них, что едва не опалила своим убийственным дыханием. Бекс медленно повернул голову вправо, сглатывая застрявший в горле ком, который никак не хотел уходить. Рядом с ним сидел Олек, что-то беззвучно шепча. Бекс прислушался и разобрал несколько слов из молитвы.
— Ты говорил, что не помнишь наизусть ни одной литании и что тебе приходится поэтому читать их по бумаге, — выдавил из себя СПОшник, посмотрев на товарища.
Олек медленно оторвал взгляд от пола, куда тот был устремлен до этого, и так же тихо ответил.
— Вспомнил.
У правого виска лейтенанта набухла крупная капля пота. Сорвавшись, она покатилась по щеке, как раз когда Варроу разобрал среди бесконечного «белого шума» звуки, схожие с человеческой речью. Все еще продолжая одними губами проговаривать молитвенное обращение к Защитнику человечества, лейтенант сосредоточенно, миллиметр за миллиметром начал двигать шкалу приема частоты, не давая ускользнуть столь долгожданному и столь нестабильному сигналу. Эйкин остался по-прежнему неподвижным, когда голосу удалось наконец прорваться сквозь шум помех. Но в этот момент вокс-связисту показалось, что ухнувшее внутри сердце, сейчас выпрыгнет наружу, разорвав ему грудь.
— «Ирбис» — «МП». Назовите код и доложите текущую ситуацию. «МП» «Ирбису». Назовите код, подтвердите частоту и доложите текущую ситуацию.
— Говорит «Ирбис». Код #77dd77. Повторяю. Говорит «Ирбис». Код #77dd77. Мы находимся на нижних уровнях одного из зданий комплекса «Болд». Полностью отрезаны от внешнего мира. Все враги на контролируемой нашими силами территории уничтожены. Подполковник Би погиб. Комиссар Луин погибла. Много тяжелораненых среди личного состава, — слышно было, как связист запнулся. — Ранены все. Запасы води и пищи отсутствуют. Техника полностью выведена из строя.
Если сообщение, полученное из «Болда» и вызвало у Барро какие-либо эмоции, то инквизитор спрятал их так глубоко и надежно, что по его внешнему виду определить это было совершенно невозможно.
— Узнайте у него, кто принял командование и сколько всего осталось выживших. Потом прикажите оставаться на связи и ждать дальнейших распоряжений, — распорядился Алонсо.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — отчеканил вокс-связист, а через минуту доложил. — После смерти подполковника Би батальон перешел под командование майора Риччи. Около полусотни выживших. Все имеют разную тяжесть ранения. Майор Риччи также ранен.
Передав сообщение, вокс-связист замер перед Барро, ожидая следующего приказа. Но инквизитор не торопился отвечать. Он сцепил аугментированные пальцы в замок, откинулся на спинку командного трона и погрузился в раздумья. Только спустя несколько долгих минут, в течении которых время вновь стало невероятно тягучим, Алонсо поднялся. Легким движением, ставшим для него привычным, инквизитор поправил кожаные перчатки на руках и повернулся к капитану.
— Господин Плеинвэлл, распорядитесь активировать телепортационный маяк и подготовить телепортариум к принятию раненых. Внутри и снаружи телепортариума, в хирургоне, а также на всем пути следования к нему выставить усиленную охрану. Уведомить весь медицинский персонал о необходимости до оказания первой и последующей помощи пострадавшим провести их тщательнейший осмотр на наличие странных отметок либо повреждений, которые могут нести в себе скверну. Кроме того, я лично проверю каждого гвардейца или офицера, поднятого с поверхности, на предмет наличия порчи. Во избежание непредвиденных ситуаций, раненых поднимать и доставлять из телепортариума в хирургон по одному. Сообщите по готовности к подъему выживших. Я буду в телепортариуме.

ТРЕБОВАНИЕ №30 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из батальонной тактической группы при инквизиторе Барро, принимавшей участие в îñâîáîæäåíèè Çîðû-5 îò êîñìîäåñàíòíèêîâ õàîñà, по завершению операции: обнаружены выжившими: 56 человек из них ранеными: 56 человек в том числе: тяжелораненых: 43 человека эвакуированных и принятых на борт судна «Молот победы»: 54 человека из них: скончавшихся при транспортировке: 3 человека прошедших проверку на заражение скверной: 51 человек подлежащих немедленному уничтожению: 0 человек скончавшихся при проверке: 1 человек получивших медицинскую помощь: 50 человек скончавшихся во время перелета: 3 человека доставленных в Госпиталь Всех Имперских Святых на Ушбеле: 47 человек
Всего за время операции по îñâîáîæäåíèè Çîðû-5 îò êîñìîäåñàíòíèêîâ õàîñà безвозвратные потери составили: 769 человек
из них:
погибли в бою: 528 человек
пропали без вести: 131 человек
умерли от ран: 99 человек
казнены за трусость: 8 человек
казнены за предательство: 2 человека
расстреляны при попытке дезертирства: 1 человек
расстреляны за нарушение дисциплины: 0 человек
позорно покончили с собой: 1 человек
Подписано и заверено.

Их поднимали по одному. Сначала самых тяжелых. Тех, кто одной ногой «стоял у Трона». Таких было много. Все выжившие, до единого, едва держались на ногах от ран и обезвоживания. Были такие, кто терял сознание в процессе телепортации. Кто-то отключался, едва его поднимали на борт.
Хольмг он узнал сразу, как только увидел. Ее доставили в бессознательном состоянии, едва живую. Пока Барро тщательнейшим образом подвергал проверке сознание раненой, рядом с носилками, уже готовыми к отправке в реанимационный палаты, стоял один из медиков. На его заостренном, и от того кажущемся хищным, лице замерло выражение терпения и одновременно готовности мгновенно, едва будет отдан приказ, приступить к оказанию комиссару первой помощи.
Пока длился осмотр Атия лежала почти неподвижно. Она вздрогнула всего раз, когда инквизитор мысленно потянулся к ее разуму, выискивая там следы возможного заражения скверной. В этот момент правая рука комиссара судорожно сжалась в кулак, а сама Хольмг тихо и судорожно закашляла. От этого кашля на ее неестественно серых, как у покойника, губах выступила начинающая пузыриться кровь. Краем глаза Алонсо заметил, как внутренне напрягся стоящий рядом медик. Однако Барро не торопился давать разрешение на транспортировку раненой. Еще несколько раз он коснулся сознания Атии, удостоверяясь в том, что комиссара не коснулась порча.
— Осмотрите тело на предмет меток хаоса, — произнес наконец Алонсо, убедившись, что находящийся в состоянии близком к коме разум Хольмг по-прежнему был чист.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — мгновенно отозвался медик.
— Раненая не несет на себе никаких меток либо порочащих символов, господин инквизитор. — доложил он, спустя несколько минут внимательного осмотра.
— Займитесь ею, — распорядился Барро.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — ответил медик и тут же начал давать надлежащие команды дежурившему рядом с носилками медицинскому сервитору.
Спустя несколько секунд, когда Атии был введен морфин, медик покинул помещение телепортариума, сопровождая носилки, на которых лежала комиссар. Уже на ходу в хирургон медик продолжал вводить Хольмг стабилизирующие препараты, одновременно с этим связываясь по воксу с операционной и запрашивая все необходимое для реанимации пациента.
Алонсо скользнул взглядом в сторону закрывающихся за медиком дверей и щелкнул указательным пальцем по бусине вокса.
— Поднимайте следующего, — ледяным тоном приказал он и кивнул входящему в помещение телепортариума лейтенанту медицинской службы.
В ответ вошедший медик отсалютовал инквизитору и приготовился оказывать помощь очередному раненому.

ТРЕБОВАНИЕ №31 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Именем Священной Имперской Инквизиции предписано. Всему личному составу, принимавшему участие в операции на мире Зора-5 (файлы №№), пройти сканирование памяти, с целью выборочной мнемо-коррекции (удаления из области активных воспоминаний событий, относящихся к данным особой секретности, происходивших во время операции).
Подписано и заверено.

Коридоры. Длинные, пугающие своей белизной и наводящей мысли не о чистоте или свете, но о смерти и пустоте. Напоминая странный лабиринт, коридоры расходились из крестообразных перекрестков, украшенных высокими сводами арок, откуда смотрели вниз парящие под самым потолком сервочерепа. Еще в коридорах были двери. Ведущие из блеклых госпитальных коридоров в палаты. С магнитными или кодово-цифровыми замками, они выглядели так, словно хотели надежно скрыть все то, что находилось за их непроницаемыми пластинами.
Сопровождаемый служащей из медицинского персонала, Барро шел по одному из таких коридоров. По обеим его сторонам редкие черные аквилы перемежались между собой известными высказываниями и выражениями, столь же безупречными и строгими, как те буквы, которыми они были написаны. В самом конце коридора инквизитор остановился перед очередной дверью. Точной копией ей подобных, которых он миновал до этого целое множество. Рука инквизитора, обтянутая в тонкую кожаную перчатку, легла на рукоять двери, когда та сама вдруг распахнулась перед Алонсо и на пороге палаты возникла сестра, облаченная в одежды Ордена Госпитальер.
Высокая и худощавая, с лицом, напоминающим орлиный профиль, Штайн посмотрела на инквизитора строго и вопросительно.
— Она жива? — спокойно и без эмоций поинтересовался Барро, сделав шаг навстречу, так что Алита была вынуждена отойти немного в сторону, пропуская инквизитора вперед.
Когда Барро вошел в небольшую комнату, дверь за ним закрылась. Столь же аккуратно и тихо, придерживаемая сопровождавшей его ранее служащей. Оставшись наедине со Штайн, Алонсо полностью развернулся в ее сторону и вопросительно посмотрел на безмолвно стоящую сестру:
— В какой она палате? — его правая его рука скользнула под плащ в нагрудный карман, извлекая оттуда небольшую шкатулку для наградных знаков отличия.
— Звезда Кахарманна? — чуть холодно спросила Алита, сопровождая действия инквизитора взглядом.
— Так в какой она палате, сестра? — повторил свой вопрос Барро уже чуть более раздраженно.
Он перевел взгляд со Штайн, обводя им несколько дверей, что вели из прихожей комнаты в отдельные палаты.
Не говоря ни слова, Алита проследовала от того места, где они стояли, к небольшому шкафчику, висевшему на стене у одной из дверей. Открыв его, она достала оттуда такую же шкатулку, что была сейчас в руке у инквизитора. После чего так же молча вернулась к Барро.
— Алый Медальон, — сдержанно произнесла Штайн, демонстрируя содержимое шкатулки. — Я не пустила к госпоже Хольмг посыльного, который принес его вместе с наградными документами, господин инквизитор, — продолжила говорить Алита спокойным, но не терпящим никаких возражений голосом. — Ей необходим покой.
— Я не посыльный, госпожа Штайн, — напряженно произнес Алонсо.
Будь на месте госпитальер кто-то другой, и гнев инквизитора, который сейчас зарождался у него внутри, не преминул бы проявиться. Это знал он сам и понимала Штайн, которая продолжала сейчас бесстрастно смотреть Барро в глаза.
— Я прибыл ЛИЧНО, чтобы вручить комиссару Хольмг Звезду Кахарманна от лица Святой Имперской Инквизиции. В качестве признания ее заслуг и вклада в очень важное расследование, — повторил Алонсо с нажимом, делая акцент на слове «лично».
— Я понимаю вас, господин инквизитор, — произнесла Алита уже чуть мягче, но все также решительно. — И несомненно, это особая гордость — удостоиться подобной награды. Как и тот факт, кем она вручена и при каких обстоятельствах. Уверена, госпожа Хольмг оценит честь, которой ее удостоили. Но не сейчас. В данный момент важнее любых почестей, наград и признаний для нее покой.
— Вы не пустите меня к ней даже на порог? — сухо, но с уважением поинтересовался Барро.
— Если пообещаете не беспокоить ее, — отозвалась Штайн.
Инквизитор смерил сестру госпитальер требовательным взглядом.
— Обещаю, — произнес он, наконец.
— Пройдемте, господин инквизитор, — отозвалась Алита.
Штайн ответила таким тоном и с таким выражением лица, словно не замечая того, как выразительно посмотрел на нее Алонсо. Со сдержанным спокойствием она вернулась к шкафчику, из которого до этого брала шкатулку, и положила ее обратно. Затем, распахнув перед инквизитором дверь, Алита пропустила Барро вперед и сама вошла следом за ним, ступая с бесшумной грацией, словно не желала беспокоить тишину этого места.
Барро сделал несколько шагов и остановился почти у самой кровати, на которой лежала Атия. Стандартная больничная палата ничем не отличалась от множества аналогичных ей палат. Строгая койка, в изголовье которой на стене раскинул свои крылья двуглавый Имперский Орел. На противоположной стене выбитая молитва «Об избавлении от боли». Еще несколько изречений о долге и презрении к смерти, расположенные на стенах таким образом, чтобы их можно было прочитать, не вставая с постели. Строгая атмосфера, призванная вернуть твердость духа тому, кому уже не суждено было покинуть эти стены, и добавить стремления к скорейшему выздоровлению тем, чей последний час еще не настал. Все это сочеталась с аурой боли и холодным присутствием смерти, витающей в воздухе, циркулирующем по местной вентиляции и пронизанным запахом лекарств и медицинских сервиторов.
Удивляясь громкости собственных шагов, Алонсо сделал еще один шаг, оказываясь вплотную к неподвижно лежащей пациентке. Штайн последовала его примеру, встав по правую руку от инквизитора.
— Она выживет? — тихо спросил Барро, глядя на Хольмг.
— Да, — односложно ответила Алита. И, предвосхищая следующий вопрос инквизитора, добавила: — Теперь — да. Вне всяких сомнений. Хотя при поступлении она была в полушаге от смерти.
Алонсо не ответил. Он еще раз окинул взглядом Атию, после чего протянул Штайн шкатулку с наградой:
— Передайте ей это, когда сочтете подходящим, сестра, — сказал он негромко, чтобы не потревожить пациентку.
— Сразу же, как госпожа Хольмг сможет принять ее, — пообещала Алита.
Она хотела принять шкатулку из рук Барро, но почти тут же обернулась к раненой, услышав со стороны Атии слабое шевеление и подавляемый стон. Оставив награду в руках инквизитора, Штайн проследовала к небольшому столу-каталке, на котором лежал заготовленный шприц с обезболивающими препаратами, несколько запечатанных ампул и стерильные бинты для перевязки. Пока Алита вводила раненой инъекцию, Алонсо продолжил смотреть на Хольмг. Ее дыхание участилось, и аугментированные пальцы на правой руке с силой смяли в кулаке блекло белые госпитальные простыни. Посеревшие губы плотно сжались в узкую, тонкую линию, но постепенно, по мере того, как действие введенного препарата начало оказывать воздействие на пациентку, с лица Атии начала сходить напряженность. Через несколько минут грудь раненой перестала судорожно вздыматься, и Хольмг снова задышала тихо и размеренно, как и до приступа. Лишь на бинтах проступило три небольших алых пятна. Разойдясь по марлевой ткани, они слились между собой, отдаленно напомнив кровавый медальон, который держал в своих руках инквизитор.
Дверь за Барро закрылась, и они со Штайн снова оказались в прихожей комнате.
— Вы хотели навестить только эту пациентку или кого-то еще? — сдержанно осведомилась Алита.
— Да, — на этот раз голос инквизитора показался сестре госпитальер чуть менее резким, чем в самом начале его визита. — Вот список.
Штайн пробежала глазами по свитку, принятому из рук Алонсо.
— К сожалению, на данный момент к личной беседе с вами готов лишь один из поступивших к нам пациентов. Лейтенант Шандрак, — сообщила госпитальер.
— Проводите, — распорядился Барро.
Алита чуть склонила голову, обозначив согласие и, открывая перед инквизитором дверь, ведущую в общий коридор, поинтересовалась:
— Для них у вас тоже награды?
— Награды и предписание, — уточнил Алонсо.
— Предписание? — на этих словах Алита едва замедлила шаг.
— Всему личному составу, принимавшему участие в операции на мире Зора-5, предписано пройти сканирование памяти для удаления из области активных воспоминаний событий особой секретности.
— Всем? — тихо спросила Штайн.
— Выжившим — без исключения, — в голосе инквизитора Алита вновь почувствовала привкус стали.
— И эта процедура… — ее недосказанный вопрос повис в воздухе больничных коридоров.
— Несет в себе риски, болезненна и необходима, — отрезал Барро.
Они остановились перед еще одной дверью, ведущей в палату.
— Данная процедура может быть отложена до полной реабилитации и восстановления пациентов? — маскируя просьбу под вопрос, спросила Штайн, пристально посмотрев на инквизитора.
Алонсо на мгновение замолчал, взвешивая принимаемое им решение.
— Да, — ответил он наконец, и его рука, затянутая в черную перчатку, плавно легла на холодную ручку двери. — Данная процедура может быть отложена. На незначительное время.
События восстановлены на основании из материалов дела 163-11-2027. Зора-5. Источник: протоколы снятия отрывков воспоминаний у фигурантов дела. Архивные свитки №№.

Полгода спустя.
Она предъявила пропуск на входе, и дежурный офицер, отдав Хольмг воинское приветствие, пропустил комиссара внутрь. Миновав фойе и две прихожие залы, Атия оказалась перед входом в основное помещение, где должен был состояться прием, на который ее пригласил лично инквизитор Барро. Это приглашение пришло, когда Хольмг меньше всего ожидала получить что-то подобное.
Почти месяц Атия провела на больничной койке в Госпитале Всех Имперских Святых. К своему удивлению, комиссар обнаружила, что ухаживает за ней Алита Штайн. Бывшая палатина сестринства, а ныне заведующая госпиталем, взяла на себя личную ответственность за восстановление здоровья Хольмг. Из нескольких бесед, что у них состоялись, Атия узнала, что кроме них и самого Барро с Ферро Сильва выживших не было.
«На все Воля Божественного Императора», — подвела итог бывшая палатина, ставя точку в данном вопросе и тем самым показывая, что более не намерена возвращаться к прошлому.
О том, проявил ли инквизитор Барро такой же интерес к судьбе Штайн, как и к ее собственной, Хольмг спрашивать не стала. Хотя об ответе не трудно было догадаться. Принимая из рук сестры госпитальер Алый Медальон и Звезду Кахарманна, Атия спросила, известно ли Алите о том, сколько еще раненых было доставлено с Зоры-5 и в каком они сейчас находятся состоянии. На что бывшая палатина ответила, что операция на Зоре-5 засекречена особым распоряжением Святой Инквизиции. После этого комиссар не задавала более никаких вопросов. Ни о том, сколько осталось человек из всего батальона, ни о том, где они сейчас. Не поинтересовалась Хольмг и о судьбах майора Риччи и лейтенанта Илкара. И хотя после того, как лейтенант направил свой «Леман Расс» на последнего из предателей-астартес, Атия не видела, чтобы он покинул подбитый танк, она понимала, что в той ситуации шансы выжить у Илкара все же были.
После этого разговора и до самой своей выписки, комиссар больше не встречалась с Штайн. В Госпиталь Всех Святых прибыла большая партия раненых, и забота о них полностью поглотила бывшую палатину, а Хольмг уже шла на поправку и не требовала более постоянного внимания. Атия встретилась с Алитой только тогда, когда она как заведующая госпиталем выдавала комиссару выписные документы.
— После двух недель отпуска вам предписно прибыть в Оффицио Префектус и получить направление к вашей новой части. Ваш отпускной билет и проездной литер, — голос сестры госпитальер звучал со свойственной ей невозмутимостью, и лишь прислушавшись можно было понять, что за видимым спокойствием Штайн кроется накопленная усталость от бессонных ночей.
Об этом же свидетельствовали темные круги под глазами заведующей госпиталем, и ее еще более вытянувшееся чем обычно лицо.
— Мне достаточно будет двух дней, сестра, — возразила Хольмг.
Тяжелым взглядом Алита посмотрела на свою бывшую пациентку:
— Десять дней, комиссар, — произнесла она, внося изменения в сопроводительные документы и еще раз взглянув на Атию, спросила: — Не надели полученные награды?
— Надену перед прибытием в часть, сестра, — ответила Хольмг, принимая из рук Штайн датапланшет со сделанными в нем соответствующими пометками и выписным эпикризом.
— Да хранит вас Бессмертный Император, комиссар Хольмг, — Алита поднялась со своего места и сложила аквилу на груди.
— Аве Император! — в тон ей отозвалась Атия.
Идя по длинным пустым коридорам с выбитыми на их стенах крылатыми фразами, Хольмг остановилась перед одной из них. Буквы, отлитые из черненой стали, чуть выступали над бледно-белой поверхностью, напоминающей госпитальные простыни. Это придавало объемности словам. Суроая чернота каждой буквы подчеркивала строгость смысла, заложенного в самой фразе.
«Настоящее отрицает прошлое», — прочитала комиссар.
На минуту Атия замерла, глядя на надпись. Ее левая рука медленно поднялась вверх и коснулась груди в том месте, где во внутреннем кармане мундира покоилась Звезда Кахарманна.
«Но память не столь милосердна», — мысленно произнесла Хольмг, и ее рука скользнула чуть дальше, нащупав под одеждой небольшой истертый мешочек, который по-прежнему висел у комиссара на груди.
Атия простояла в молчании еще минуту, после чего продолжила свой путь, покидая госпиталь.
Затем для Хольмг последовал полуторанедельный отпуск, по истечении которого Атия была направлена на Сиш-49. Планету-тюрьму, на которой вспыхнувший мятеж получил помощь от «Кровавого договора» и отбить которую не могли уже второй год. Позиционная война, ведущаяся в изрытом шахтами теле планеты, долгое время шла на измор противника, но командование получило приказ «сверху», что надо «ускорить продвижение войск и в кратчайшие сроки вернуть бунтующий мир в лоно Империума». Поэтому туда бросили все резервы и не занятые в других операциях силы.
Полученные награды, как и обещала, Хольмг надела ровно перед тем, как прибыть в свое подразделение. Что избавило комиссара от излишних вопросов относительно прошлых мест ее службы.
Они не спали уже вторые сутки, сдерживая едва не развившийся в полномасштабный прорыв отступников. И не давая врагам продавить фланг, чтобы перейти в наступление. Увидев среди того ада, в котором находился их полк, с иголочки одетого посыльного инквизиции, Атия сначала не поверила собственным глазам. Штабист выглядел нелепо на фоне того ландшафта, который гвардейцы характеризовали тремя словами «кровь_кишки_распидорасило». Однако еще большее удивление вызвал у комиссара тот факт, что посыльный прибыл с письмом от инквизитора Барро. Суть послания Алонсо заключалась в приглашении Хольмг на «торжественный прием, посвященный чествованию заслуг инквизитора Ордо Еретикус Барро Алонсо перед Империумом человечества и угодных Бессмертному Богу-Императору». Данное приглашение, как здраво предположила Атия, имело некую цель и ни в коем случае не было простой любезностью и не предполагало возможным, чтобы Хольмг от него отказалась. Данные рассуждения были подкреплены устным сообщением посыльного, что к перелету все готово, транспорт ждет, и что все необходимые согласования относительно отлета комиссара уже проведены.
Торжественная часть показалась Барро несколько затянутой, однако он понимал, что того требуют обстоятельства и этикет. Позже, когда с официальными поздравлениями и приветствиями было покончено, среди приглашенных Алонсо глазами разыскал Атию.
— Госпожа Хольмг, — произнес он, приближаясь к комиссару.
— Господин инквизитор, — Хольмг осенила себя аквилой.
— Весьма рад, что вы приняли мое приглашение, — продолжил Барро, ответив на приветствие. — В конце концов, этот праздник в какой-то части и ваша заслуга.
Атия не ответила, чем вызвала легкую улыбку на лице инквизитора.
— Вы не изменились. Это хорошо, — произнес Алонсо. — На самом деле, я вызвал вас по одному небольшому делу, обсудить которое я предлагаю без свидетелей.
Он сделал жест рукой, приглашая Хольмг идти за собой.
Кабинет, который выбрал для этой беседы Барро, отличался от большинства помещений в ратуше, где устраивали прием, скромностью и непритязательностью. Большой портрет губернатора на стене, обрамленный золотой рамой. Несколько достаточно простых стульев, являющих собой попурри из стилей. Противоположную портрету стену украшал большой гололитический экран. На нем статично застыло изображение центральной части города и близлежащих к ней районов. В левой части кабинета в окружении нескольких стульев расположился небольшой овальный стол, к которому и направился инквизитор. Следовавшая за ним Атия остановилась, когда Алонсо указал ей на один из стульев:
— Садитесь, комиссар, — произнес он, усаживаясь во главе стола. — Я вызвал вас, чтобы прояснить одно дело. Задать несколько вопросов. И получить ответы. Вам известно, что всем выжившим на Зоре-5, была проведена выборочная мнемо-коррекция?
— Никак нет, господин инквизитор. Мне об этом ничего не известно.
— Данную процедуру провели всем, за исключением высшего командного состава. Впрочем, таких почти не осталось. Вам ее не сделали. Но не только по той причине, что вы являетесь комиссаром.
— Тогда почему, господин инквизитор? — поинтересовалась Хольмг.
— Ваш мозг несколько раз уже подвергали сканированию, комиссар, — Барро пристально посмотрел Атии в глаза. — С применением пасайкерского воздействия, нейро-стимуляторов, а также биохимических и наркотических препаратов специального назначения. Я читал отчеты, Хольмг. Ваш мозг измучен до предела. Еще одно подобное вмешательство убьет его. И вас, разумеется.
— Для чего вы мне это говорите, господин инквизитор? — Атия не отвела глаз, встретив испытующий взгляд Алонсо холодным блеском фиолетовых прожилок.
— Чтобы вы знали это, комиссар, — Барро чуть откинулся на спинку стула, «убавив мощность» своего прищура. — Но это только первый пункт нашего сегодняшнего разговора. У вас есть одна вещь, госпожа Хольмг. Моя вещь.
На этих словах, по лицу Атии промелькнуло почти незаметное для глаз удивление, которое все же не укрылось от наметанного взгляда Алонсо.
— Я обнаружил ее, когда осматривал вас на борту своего крейсера, — пояснил инквизитор, улыбнувшись одними уголками своих тонких губ. — Вы должно быть удивлены, Хольмг. Однако это именно я нашел способ передать вам тот предмет, который помог вам, когда вы служили в Легио Пенатанте. И который, как я вижу, вы храните до сих пор.
— Вы?
— Да, я. И мне это стоило некоторых усилий, — бесстрастно ответил Барро, внимательно следя за тем, как от его слов изменяется выражение лица Атии, желая прочитать в ее глазах между кадианских прожилок самые сокровенные мысли комиссара. — А теперь пришло время, и я хочу забрать эту вещь у вас.
Левая рука Хольмг медленно легла на грудь. Там, под мундиром, в небольшом истрепанном мешочке лежал край алого кушака. Того самого, что повязал ей собственноручно на Ферро Сильва Лорд-Комиссар Гай Октавиан Тумидус.
— Зачем? — тихо спросила Атия.
— Хороший вопрос, комиссар, — сдержанная улыбка инквизитора стала чуть шире. — Очень хороший. И я даже отвечу на него. По крайней мере, на последний из всех, что вы вместили всего в одно слово. Мы должны помнить свое прошлое, но не должны на него оборачиваться. Ваш долг, как комиссара и преданного слуги Бога-Императора, всегда идти только вперед. Не сворачивая, не сомневаясь и не оглядываясь. Долг, Хольмг. Долг, который закончится для вас только после смерти. Возможно, после нескольких. Вы понимаете меня, комиссар?
— Да. Господин инквизитор, — твердо и спокойно ответила Атия, чем вызвала удовлетворение на лице Алонсо.
— В таком случае, я ответил на ваш вопрос, госпожа Хольмг. Награды, полученные вами за героизм, проявленный на Зоре-5, помогут избежать излишних вопросов относительно первых лет вашей службы. В вашем досье эти годы скрыты и отмечены особым грифом Святой Имперской Инквизиции, — привычным приветливо-официальным тоном закончил Барро. — Вы позволите?
Последняя фраза не была вопросом, и Алонсо протянул вперед раскрытую ладонь.

К
Капитан открыл глаза, вываливаясь из такого реального прошлого в такой нереальный день сегодняшний. Наступил вечер. И свет больших прожекторов, никогда не дающих военному городку погружаться в совершенную тьму, уже доносился из-за высоких бетонных стен. За прошедшую ночь и проведенный в полудреме день Бигвельхюрст перебрал в памяти странным образом давно позабытое прошлое. В него примешались и такие картины, о которых капитан Шандрак не мог ни помнить, ни знать. Было ли это его воображением? Или он где-то встречал нечто подобное, а теперь все это смешалось в его нетвердой старческой памяти в нечто единое, создав целостное повествование? Или кто-то ему рассказывал об этих событиях, а сон преобразовал их, выдавая теперь за собственную, ложную память?
«Так ли это важно?» — подумал про себя Бигвельхюрст. Он поднялся с погнутых стальных прутьев и напоследок, прежде чем уйти в барак, посмотрел на свой цветник. Даже в приглушенном свете фонарей, едва добирающихся в это небольшое пространство между стенами, настурции оставались алыми. Алыми, как кровь, которой он так много видел за свою жизнь.
— Император защищает, — тихо произнес капитан, обращаясь к тем, кто когда-то был частью его жизни; ко всем разом и к каждому поименно. — Где бы вы сейчас ни были.


Не тратьте ваши слезы впустую.
Мы рождены не для того, чтобы смотреть
на то, как тускнеет наша жизнь.
Жизнь не меряют в годах, но она измеряется
свершениями настоящих мужчин и женщин.
(Автор неизвестен)

Никто, кто умер за Него, не умер впустую.
(Автор неизвестен)