Читать онлайн
"РЕСТИТУЦИЯ"

Один не справится с тем, что уготовила для него судьба!
Но только один способен создавать судьбу!
(Автор неизвестен)

Где бы мы ни были — мы в нужном месте и в нужное время.
(Автор неизвестен)

Год 991
6.339.976М38
Ритуальные песнопения жрецов Омниссии начались задолго до намеченного времени, когда «Ревнитель» должен был покинуть орбиту Фрисциты. Почти сутки ушли на то, чтобы проверить готовность корабля к предстоящему перелету. И наконец, в 06:14 по бортовому времени, после получения капитаном подтверждения о полной готовности всех узлов от Магоса Примус, был отправлен соответствующий запрос в орбитальные доки. Ответы Магоса со станции были получены менее, чем за час. Вокс-мастер и аугур-мастер подтвердили безопасность при выходе крейсера из доков, и в 07:31 началась отстыковка «Ревнителя».
Сначала гигантские магниты с оглушительным лязгом перестали удерживать корабль. Затем медленно и грациозно захваты начали втягиваться в платформы, между которыми находился крейсер. После чего на борту «Ревнителя» были активизированы все системы и запущены двигатели. В этот момент капитан корабля Ралф Тернер сложил на груди руки в священную аквилу, призывая Всеблагого Защитника человечества оградить его самого и весь экипаж от опасностей, которые могли подстерегать их при переходе через варп. Про себя капитан подумал, что путешествие на борту его корабля представительницы Адепта Сорроритас является благосклонным знаком, и что Длань Бессмертного Императора наверняка защитит как ее саму, так и тех, кто оказался рядом с ней. В последнее время суда зеленокожих ксеносов все чаще стали появляться в субсекторе, и их нападения на Имперские транспорты заметно участились, становясь все более дерзкими от раза к разу. Однако скорость и маневренность «Ревнителя» вселяли в его капитана уверенность в том, что ему удастся в случае подобного нападения с легкостью уйти от неповоротливых посудин орков. Таких же уродливых, как и те, кто их собирал из того, что в принципе не должно было летать.
«О Император, пусть Неугасимый Свет Твоего Чистого Взгляда осветит нам путь сквозь воды варпа и проведет через них к славным полям сражений», — мысленно произнес Ралф, полностью сосредоточиваясь на управлении кораблем.
Позднее, когда четырнадцать часов спустя «Ревнитель» покидал орбиту Фрисциты, капитан Тернер думал, что, если бы и весь дальнейший перелет прошел столь же быстро и гладко. И, когда спустя сутки их крейсер наконец подходил к Точке Мандевилля, а в корабельном Храме началась служба, Ралф твердо пообещал Бессмертному Богу-Императору пожертвовать Экклезиархии часть своего жалования, если только его чаяния оправдаются. Подобные пожертвования Тернер совершал регулярно, и в этот раз он планировал поступить точно также.
Должно быть, молитвы Ралфа, как и всего остального экипажа, а также регулярно проводимые службы в корабельном Храме, возымели должное действие. По завершению варп-перехода «Ревнитель» вынырнул из имматериума на границе системы Аметист и остановился подобно уставшему путнику, переводящему дух. Именно этот образ предстал тогда перед капитаном Тенером. Наверное потому, что сам он в тот момент внутренне выдохнул с облегчением, как выдыхает путник, достигший цели. Еще один варп-переход закончился благополучно, и каверзные потоки имматериума не увлекли его корабль в свои бездонные глубины, а посланные вперед разведывательные авгуры сообщали, что на границе системы не обнаружено никаких кораблей. Ни союзных, ни враждебных. Таким образом, ничто не предвещало неожиданных проблем. И Ралф уже готов был мысленно улыбнуться, в очередной раз возблагодарив Защитника всех людей, когда тонкая грань между мирами тонко задрожала. После чего, засияв разноцветьем неземных красок, приготовилась выпустить кого-то или что-то из своих бездонных глубин.

6.700.991М38
Ничто не нарушало тишину просторного кабинета, если не считать слабых щелчков, издаваемых когитатором. Напоминающие тихий, отрывистый хруст, они раздавались каждый раз, когда поступали свежие данные и новостная лента на продолговатом дисплее обновлялась. Перед дисплеем, внимательно изучая длинную вереницу сводок, сидел мужчина с инсигнией на левом плече, какие обычно носят аколиты. Его густые брови сходились к переносице, подобно двум крыльям, а чуть вытянутое правильно очерченное лицо выражало легкую степень недовольства, приправленного усталостью. Седина еще не тронула чисто выбритые виски мужчины, отчего точный возраст аколита сложно было определить. По гладко выбритому лицу его можно было принять за довольно молодого человека. Но это впечатление развеивалось, стоило встретиться с ним взглядом. Со дна темных глаз Красса, отливающих радужками цвета ночного сумрака, взирал умудренный жизнью ветеран, безжалостный и хищный. Перед аколитом располагался небольшой монитор, по которому тянулась лента данных, скорость которой Корнелий регулировал нажатием клавиш на панели когитатора. Пролистывая несущественную информацию или ту, которая не являлась для него новостью, Красс задерживался на сводках, представляющих ценность. Некоторые новостные сводки Корнелий нажатием клавиш отправлял на свой инфопланшет, чтобы потом более внимательно и досконально изучить или использовать. А иные, напротив, помечал как ложную информацию, возвращая в информационное поле. Один из поступивших материалов Красс скопировал на инфопланшет с повышенной тщательностью, особое внимание уделив тому, кто и когда ее передал. И хотя лицо Корнелия не поменяло своего выражения, более внимательно приглядевшись, можно было заметить, что оно слегка омрачилось, а во взгляде аколита промелькнула задумчивость. Информация о смерти Лорда-инквизитора Ренвеля, полученная более полугода назад и находящаяся с тех пор в статусе непроверенной, получила подтверждение. И пусть сам Красс не имел тесных связей с Теодором Ренвелем, всего лишь раз в своей жизни встретившись с ним лично, тем не менее, полученная новость все же вызвала у аколита некоторую скорбь.
FLASHBACK
6.357.981М38
Внешне лицо Соломона Руджера ничего не выражало, но Корнелий знал точно: его патрон в бешенстве. Уже несколько месяцев назад Соломон отправил послание одному из представителей Ордо Еретикус. В своем сообщении Руджер просил, чтобы Лорд-инквизитор Теодор Ренвель поделился некоторыми подробностями дела, которое вел, поскольку те могли стать ключевыми для Соломона в его собственном расследовании. Свою просьбу инквизитор Руджер облек в наиболее приличествующую ситуации форму и, зашифровав кодом повышенной секретности, через астропата отправил адресату. Однако до сего времени ответа от Лорда-инквизитора Ренвеля так и не последовало. Доля вероятности, что сообщение не было получено адресатом по объективным причинам сводилась к нулю, и от того Соломон имел все основания полагать, что надменный Лорд-инквизитор попросту проигнорировал и само послание, и просьбу в нем содержавшуюся. Если бы речь шла о любом другом деле, Руджер ни за что не стал бы обращаться к Теодору Ренвелю дважды. Он не стал бы ни перед кем унижаться, ища личной встречи с человеком, который однажды повел себя подобным образом. Но речь шла о деле, которым Соломон безуспешно занимался уже пять с лишним лет. И ради успешного завершения которого был готов пойти на многие, хоть и не на любые, жертвы.
Расследование, о котором шла речь, было начато Руджером еще в 976М38. Имперский корабль под именем «Ревнитель», следовавший с Кармиллы-2 на Аркеб, во время транзитного перехода через систему Аметист подвергся нападению неизвестного противника. Останки корабля, обнаруженные одним из торговых судов, были настолько изуродованы, что классифицировать их сразу оказалось затруднительно. Потребовалось время, чтобы определить его порт приписки и по какому курсу следовал корабль. Еще больше разрушений, чем снаружи, было внутри «Ревнителя», хотя подобное и могло показаться невероятным. Тела команды и немногочисленных пассажиров были почти так же изуродованы, как и сам корабль. Многие тела оказались выпотрошенными, и по этой причине опознать большинство останков не представилось возможным. Такой же участи — быть разломанным, изуродованным и раскуроченным — подверглось и все прочее оснащение корабля. Абордажные команды, из кого бы они не состояли, не оставили внутри корабля ничего целым или нетронутым, словно их целью было разрушить на «Ревнителе» все без какого бы то ни было исключения.
Вычислить нападавших так и не удалось. Многое указывало на то, что налет на Имперский корабль был совершен орками, которые несколько последних лет проявляли повышенную активность в данном секторе. Однако полной уверенности в этом не было. Особенно принимая во внимание заявление Канониссы сестринства, к которому принадлежала погибшая на «Ревнителе» сестра Дифенбах. Палатина Армбрустер была уверена, что основной целью данного нападения являлась одна из сестер Фамулос и что оно наверняка было заранее спланированным. Аннегерт настолько жаждала отомстить как за смерть одной из своих сестер, так и за дерзость нападения на один из кораблей Империума, что лично обратилась к инквизитору Руджеру с просьбой доподлинно установить, кем именно было организована атака на «Ревнителя», и кто несет ответственность за гибель всех находившихся на его борту.
Соломон взялся за это расследование с уверенностью, что сможет закончить его довольно скоро. Но он ошибся. «Ревнитель» следовал на Аркеб с остановками в системах Церго и Аметист. Маршрут корабля был согласован и проложен согласно запланированному курсу. В системе Церго «Ревнитель» зашел в доки над Фрисцитой. Откуда должен был проследовать на Сальпурию в системе Аметист и уже потом к конечной цели своего путешествия — на Аркеб. Расследования, которые предпринял инквизитор Руджер на каждой из этих планет, не дали ровным счетом ничего. Подтверждений, что это был один из налетов зеленокожих, так же не удалось выявить. Ничто не указывало и на то, что нападение это — дело рук пиратов или «холодных». Таким образом, Соломон встал перед необходимостью признать, что нападение было спонтанным, отнести его к роковой случайности и расписаться в собственном бессилии определить нападавших. Или же заключить, что абордаж «Ревнтеля» и убийство всех членов его экипажа и пассажиров были неимоверно тщательно спланированы, и отправить дело на доследование. Заявив при этом, что времени в этом случае может уйти намного дольше, чем могло показаться изначально. Инквизитор Руджер предпочел выбрать второй вариант, придав делу статус «Чрезвычайного», подняв этим важность его раскрытия и собственную значимость, но одновременно этим же загнав самого себя в тупик. Сама палатина Армбрустер также придерживалась версии, выдвинутой Соломоном. И теперь всякий раз напоминала инквизитору о себе и начатом им расследовании, едва находился удобный случай. Однако Руджер стех пор так и не приблизился к разгадке этого дела хотя бы на шаг.
Они вышли из транспорта на доехав двух-трех сотен метров до искомой башни.
— Двадцать минут, — через плечо бросил Соломон своему аколиту, не поворачивая головы.
Корнелий мгновенно остановился, подчиняясь приказу, в то время как Руджер направился далее, ко входу в резиденцию инквизитора Ренвеля.
Это был заранее отрепетированный спектакль, в котором Крассу предстояло «передать» своему патрону «только что поступившую» информацию. Элемент для последующего торга в том случае, если его оппонент проявит «сдержанность» и не захочет предоставить Руджеру необходимые ему сведения в самом начале разговора. В том же, что Теодор такими сведениями располагает, Соломон не сомневался. Еще находясь на борту своего корабля, инквизитор просчитал все возможные способы получения столь нужной ему информации. От предложения выгодного сотрудничества или обмена до получения ее путем шпионажа или шантажа. И хотя о последнем варианте Руджер не говорил, однако, зная своего патрона, Корнелий сам мог предположить, что Соломон поступит именно так, если договориться с Ренвелем у него не получится.
Красс выждал положенную трерть стандартного часа, и медленно зашагал в сторону входа. Он почти обогнул здание, выходя к его фасаду, когда увидел, что из высоких двустворчатых дверей, минуя охрану, состоящую из штурмовиков, вышел высокий молодой мужчина. На его плече открыто красовалась инсигния из тех, какие носят доверенные лица из свиты инквизитора и аколиты. Окинув быстрым пронзительным взглядом Красса, при этом не замедляя ни на мгновенье собственных движений, носитель инквизиторской инсигнии продолжил свой путь. А сам Корнелий, встретив взгляд такого же аколита, как он сам, ответил ему тем же холодным безразличием. И взгляды их разошлись так же быстро, как встретились, после чего незнакомец быстро прошел мимо. Тогда ни один из них не мог предположить, что спустя несколько лет им доведется стать союзниками и что именно благодаря этому союзу, который продлится на годы, они получат свои инквизиторские инсигнии.
Дождавшись, чтобы аколит Лорда-инквизитора отошел на достаточное расстояние, Красс активировал вокс-бусину.
— Депеша, — произнес он, едва услышал отклик.
На секунду в воксе воцарилась тишина, после чего раздался голос Руджера:
— Ты можешь подняться. Код 4-37-D-14-7
— Да, патрон, — ответил аколит и уверенно шагнул в сторону охраны.
Просторный лифт поднял Корнелия на нужный этаж. Покинув его, Красс миновал еще один наряд охраны и, пройдя по длинному широкому коридору, остановился у дверей, ведущих в кабинет Теодора Ренвеля. Набрав соответствующую комбинацию на входной панели, Красс начал ждать пока тяжелые створки дверей не разошлись в стороны - те двигались медленно, словно не желая пропускать визитера внутрь. Скрывшись в широких пазах, они замерли там на мгновенье. После чего также неторопливо поползли навстречу друг другу, чтобы захлопнуться за спиной у Корнелия.
Еще с порога Красс услышал резкий голос своего патрона.
— Замечу, что вместе с еретиками, Лорд-инквизитор, вы позволили погибнуть всей информации, которой они владели, — раздраженно, но все же сдерживая гнев, говорил Соломон.
— Главари и зачинщики еретиков схвачены, — Теодор Ренвель перебил Руджера, не дав тому закончить и без того понятную мысль. — Все они подвергнуты пристрастному допросу. И больше у них нет ни тайн, ни секретов. А есть лишь желание рассказать все, что им известно, и получить как можно скорее наименее мучительную смерть.
— Зачинщики, — Соломон скривился так, словно только что выпил уксуса. — Вы опросили лишь малую толику из тех, кто мог располагать ценными сведениями, Лорд-инквизитор.
— И скольких бы допросили вы, инквизитор Руджер? — с иронией в голосе поинтересовался Теодор. — Весь под-улей?
— Бессмысленно обсуждать мои действия, если благодаря вашим они не могут быть осуществлены в данный момент, — с нескрываемым недовольством возразил Соломон. — И раз вы, Лорд-инквизитор, утверждаете, что полученные вами от еретиков сведения никак не связаны с интересующими меня обстоятельствами, я больше не буду отнимать ваше драгоценное время.
Он развернулся и, приблизившись к Корнелию, выразительно посмотрел на своего аколита. Тот, все так же молча, протянул патрону небольшое устройство вместе с крохотным наушником.
— Настолько важная? — с легким раздражением в голосе уточнил Руджер, устраивая наушник в ухе.
— Да, — без каких-либо эмоций на лице коротко ответил Красс и добавил, поясняя. — С Кармиллы-2.
На лице седовласого Лорда-инквизитора, наблюдавшего за этой мизансценой, заиграла легкая улыбка. Дождавшись, чтобы его собеседник прослушал полученное сообщение, Теодор сделал несколько шагов в сторону Соломона. И, когда тот вопросительно посмотрел на приближающегося коллегу, снова перевел взгляд на устройство. Как раз в тот момент, когда с едва различимым хлопком от серебристой пласталевой поверхности отлетел легкий дымок, свидетельствуя о том, что более записи не существовало. В уголках губ у Ренвеля зародилась едва заметная усмешка. Однако вместо того, чтобы проявить заинтересованность в информации с Кармиллы-2, где, как известно было Руджеру, Теодор сейчас вел расследование, Лорд-инквизитор задал совершенно неожиданный вопрос.
— Вижу, господин Красс по-прежнему у вас в аколитах, инквизитор, — Теодор еще на шаг приблизился к Соломону, пристально на него посмотрев. — Неужели за столько времени он не убедил вас в своих способностях? Или вы опасаетесь повторения истории с Ланге?
На краткое мгновение в глазах Руджера блеснула жгучая ненависть. Жестокая смерть его бывшего аколита Стефана Ланге спустя менее года после получения им Инквизиторской Инсигнии и статуса полноправного инквизитора стала для Соломона сильным ударом. Вместе с инсигнией Стефан получил прозвище «самого молодого инквизитора» Ушбелы за последние сто лет. Тем не менее, то, что свой статус полноправного инквизитора Стефан получил заслуженно, ни у кого не вызывало ни малейших сомнений. Молодой слуга Трона обладал редким чутьем и прозорливостью, которые вкупе с его талантом к анализу помогали Ланге с потрясающей быстротой продвигаться в расследованиях. За свои первые десять лет на службе в свите Руджера еще не получивший статус дознавателя молодой Стэфан добился больших успехов, чем многие аколиты за весь период своего обучения. Корнелию не были известны все обстоятельства дела, которое вел тогда Ланге. Знал он лишь те факты, которые были широко известны. Вознамерившись изучить, с чем связана возросшая активность зеленокожих на границе субсектора, Стефан отправился в наиболее часто подвергающийся их нападениям квадрат. И там погиб от рук проклятых ксеносов, так ничего и не выяснив.
Соломон сжал устройство, которое держал в ладони, с такой силой, что из-под побелевших костяшек посыпались осколки и мелкие детали.
— Господин Красс будет оставаться моим аколитом до тех пор, пока не завершит свое обучение и не заслужит носить собственную Инсигнию, — сухо произнес Руджер, справившись с приступом охватившего его гнева. — Смерть инквизитора Ланге хоть и является обстоятельством прискорбным, однако не имеет никакого отношения к поднятой вами теме, Лорд-инквизитор.
Улыбка в уголках губ Ренвеля стала еще заметнее. В будущем точно такую же улыбку не раз Корнелий будет наблюдать у Алонсо Барро, с которым их сведет судьба спустя десять лет.
— Что ж, вам виднее, — с легкой задумчивостью в голосе ответил Теодор и продолжил уже более строго и официально. — В таком случае, я не стану навязывать вам излишних вопросов, господин Руджер, видя, насколько вы сейчас поглощены собственным расследованием. И я был бы рад помочь вам в нем, если бы обладал информацией, способной приблизить вас к завершению дела.
По тому, как старый инквизитор замолчал, стало понятно, что на этом разговор завершен. Не спуская глаз с Ренвеля, Соломон медленно разжал пальцы, отряхивая с ладони остатки раздробленного устройства.
— Ценю время, которое вы уделили мне, Лорд-инквизитор, — Руджер с силой оттер ладонь о ладонь, прежде чем его руки сложились в аквилу. — Аве Император.
Следуя примеру своего патрона, сложил на груди Имперского орла и его аколит.
— С нами Милость Его, — отозвался Теодор, поочередно переведя взгляд с Соломона на Красса.
Он проводил глазами обоих, и, пока за визитерами не закрылись двери, они ощущали сверлящий взгляд Лорда-инквизитора Ренвеля на своих спинах.
Из охвативших его воспоминаний Корнелий вернулся в реальность. Со времени тех событий минуло почти полных десять лет. И за все это время инквизитор Руджер, аколитом которого Красс по-прежнему оставался, так и не приблизился к разгадке того дела.
Корнелий еще раз перечитал поступившее сообщение, и на мгновение в голове Красса промелькнула мысль, что отсутствие должного сотрудничества между Ордосами становится дополнительным препятствием в расследованиях, играя на руку врагам Империума. Но эта мысль потухла так же быстро, как и зажглась. После чего Красс продолжил просмотр сводки новостей.

6.734.991М38
Кто-то аккуратно, почти бережно снимал с него кожу. Боли не было. Как не было ничего, что связывало бы его с телом и с самим миром вокруг. Лишь ощущение свободного падения, быть может, парения в полном Ничто. Но постепенно к этому ощущению начало добавляться чувство странной, приятной прохлады. И только после этого он смог осознать себя, как нечто целостное. Не зная, кто он и где находится, не понимая, жив он, умирает или уже умер, он попытался осмыслить хоть что-то. Хотя бы какую-то часть себя. И тогда откуда-то из глубин сознания явилась мысль. Пронзительная и яркая.
«Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Император».
Еще заслышав издалека стук каблуков, доносящийся из коридора, Филлип непроизвольно вздрогнул. Некто остановился на долю секунды перед дверью, ведущей в реанимационную палату, после чего звук шагов возобновился. А мгновение спустя, когда нежданные визитеры переступили порог помещения, и стало понятно, кто перед ним, сержант медицинской службы уже стоял, вытянувшись, со сложенной на груди аквилой и немигающим взглядом, устремленным прямо перед собой.
— Одиннадцать стандартных часов назад к вам поступили несколько человек, доставленных с мира №632-R/4. Они в этой палате, — произнес тот из троих, что был чуть выше ростом, с большой инквизиторской инсигнией, приколотой к левому плечу.
Пока он это говорил, два сопровождавших его штурмовика бегло осмотрели помещение и заняли места по обе стороны от представителя Святой Инквизиции.
— Да, господни инквизитор, — про себя Арлегг решил, что к незнакомцу нужно обращаться именно так. — К нам доставили трех пациентов с Ферро Сильва. Все трое поступили в состоянии, близком к коме. Один из них умер, не приходя в сознание. Еще одна пациентка сейчас находится в реанимации из-за полученного ею тяжелого ранения и серьезной кровопотери. Хотя на данный момент ее состояние удалось стабилизировать. Третий пациент находится в этой палате. Он приведен в сознание, но все еще пребывает в состоянии дезориентации.
— Проведите меня к ним, — потребовал человек с инсигнией.
— Сюда, господин инквизитор, — Филлип сделав несколько шагов по палате, остановился перед одной из больничных коек. — Согласно жетону, пациент значится как сержант 715-го Раанского полка Торрингтон.
Человек с инсигнией принял из рук Арлегга протянутый жетон и сдержанно кивнул.
— Где второй пациент? — спросил он с тем же ледяным безразличием в голосе.
— Следуйте за мной, господин инквизитор, — Филлип указал на дверь, ведущую в смежное помещение.
Оно было меньшего размера и оборудовано всем необходимым для реанимации.
— Пациентка поступила под именем Хольмг, — Арлегг вынул из навесного шкафчика два нагрудных жетона и протянул представителю Святой Инквизиции. — Это ее и третьего пациента.
— Где его тело? — поинтересовался человек с инсигнией, изучая жетоны.
— Тела умерших пациентов свозятся в морг для последующей кремации в печах, господин инквизитор. Сейчас его тело...
— Уже кремировали? — вопрос инквизитора не дал Филлипу затянуть едва не начавшуюся паузу.
— Так точно, господин инквизитор, — быстро ответил медик, мысленно соображая, так ли это на самом деле или тело скончавшегося пациента все еще находится в морге.
Но по счастью, представитель Инквизиции не стал углубляться в данный вопрос.
— Мы заберем этих двоих, — приказал он, делая знак рукой следовавшим в шаге от него штурмовикам.
— Это невозможно, — попытался возразить Арлегг. — На ее восстановление потребуется несколько недель. Пациентку нельзя сейчас транспортировать.
— Приказ Святой Инквизиции, — фраза из уст незнакомца прозвучала столь же властно, сколь и безапелляционно. — Она пойдет с нами.
На лице медика отобразилось замешательство, впрочем, полностью проигнорированное визитерами. И, пока Филлип бормотал уже значительно тише: «Но она не в состоянии ходить», человек с инсигнией отдал приказ штурмовикам:
— Погрузить и зафиксировать.

6.735.991М38
Гул его шагов наполнял коридор, по которому шел Кармоль. Он торопился, но все же соблюдал ту сдержанность, которую так часто отмечал в нем Го-Хуар. В руках Тассе не держал ни инфопланшета, ни иной депеши, содержащей послание. Вся информация, которую он готовился донести планетарному губернатору, покоилась в его памяти, способной хранить огромнейший объем разнообразных данных. Дат, имен, чисел и событий. Второй особенностью Кармоля Тассе, высоко и по достоинству оцененная Тьягу, было извлекать из необъятных глубин своей памяти нужные данные с необыкновенной легкостью, и по любому вопросу. И столь же быстро присовокуплять к докладу уточняющие факты о событиях и людях, в них фигурировавших. Третьей же, и безусловно самой значимой, ценностью Кармоля являлась его безграничная верность. Даже еще более безмерная, чем его память.
Коридор закончился, и поверенный планетарного губернатора остановился перед массивными дверями, за которыми его ждал Го-Хуар. Перехватив короткий взгляд одного из стражей, стоящих по правую и левую сторону от входа, Тассе снял глухой шлем, все это время скрывавший его лицо, и прислонил лицо к специальному датчику, позволив тому просканировать сетчатку глаза. Утвердительно пропищав, датчик мигнул синим цветом, после чего на двери открылась небольшая панель с клавишами. Набрав пароль, Кармоль дождался, чтобы массивные створки дверей полностью разошлись в стороны, и только после этого переступил порог «мраморного» кабинета.
Длинная ковровая дорожка заглушила звук его шагов. Беззвучно Тассе прошествовал в полумраке, окутавшем кабинет, и остановился, не дойдя пары метров до массивного стола, за которым сидел планетарный губернатор.
— Войд, — голос Тьягу прозвучал требовательно и резко, заставив Кармоля внутренне сжаться.
— Мятеж на территории мануфакторума полностью подавлен. Но на его подавление ушло слишком много времени, и предотвратить распространение мятежа не удалось, — стараясь говорить как можно спокойнее, доложил Тассе.
Кармоль давно знал, что о плохих новостях нужно докладывать сразу, без утайки, ни в коем случае не демонстрируя при этом страха перед возможным наказанием.
— Продолжай, — властно приказал Го-Хуар.
— В Лонглере массовые беспорядки. В Мендо бунтовщики ворвались в муниципалитет, — все так же соблюдая внешнее спокойствие, сообщил Тассе.
— Дифенбах? — вопрос Го-Хуара прозвучал требованием немедленного ответа.
— Господин мэр не пострадал, — мгновенно отозвался Кармоль. — Он успел покинуть здание муниципалитета задолго до инцидента.
— Задолго, — задумчиво повторил планетарный губернатор.
Его бледное лицо, по-прежнему ничего не выражающее, показалось Тассе еще более белым, чем обычно. И потому тонкий шрам, пролегающий у Тьягу через все лицо от корней волос до середины левой щеки, сделался еще заметнее. Молчание, в которое погрузился планетарный губернатор, затянулось более чем на четверть часа. Со стороны можно было подумать, что Го-Хуар уснул с открытыми глазами. Но Кармоль знал точно, что внутри Тьягу сейчас идет напряженный мыслительный процесс.
Почти четыре сотни лет потребовалось его семье, чтобы добиться того положения, которое они занимали сейчас. Сам же Го-Хуар семьдесят лет назад вместе с тем статусом, который давала должность планетарного губернатора, получил еще невзрачный шрам на левой половине лица. Как унаследованное положение и престижную должность, шрам Тьягу сохранял по сей день. Несмотря на заверение личного медика, что всего одна несложная операция вернет планетарному губернатору его былую привлекательность, устранив раз и навсегда неудачные последствия былого недоразумения. Но Го-Хуар всегда отвечал ему отказом.
«Это напоминание, — говорил он, и тонкий бледный шрам по-прежнему оставался на своем месте. — Всего одна секунда, потраченная вместо действия на размышления. Осознание триумфа на мгновение раньше, чем тот состоялся в реальности. Пагубное восхищение собственным успехом до того, как прийти к кульминации и завершению процесса. А как результат — нарушение собственной целостности, которую невозможно восстановить. Можно скрыть. Исправить внешне. Но не сделать так, что само событие сгинет из ткани бытия. Не допустить изначально, а не исправлять ошибку потом. В этом истинная мудрость. Предвосхитить само событие, чтобы потом не расплачиваться за произошедшее».
Сто пятьдесят девять лет назад на Таххиле был начат грандиозный проект. Строительство, по завершению которого планета должна была обрести небывалую мощь. Столь грозную, что благодаря ей возможно было бы навсегда скинуть с себя оковы Империума. Долгие десятилетия, продолжая начинание своего предшественника, Тьягу упорно шел к намеченной цели. Бесконечное множество всевозможных ресурсов было брошено в топку строительства мануфакторума. Начиная от капиталов и заканчивая миллионами жизней простых людей. На сохранение этой тайны были брошены силы и ресурсы еще большие, чем на возведение самого мануфакторума. В результате, цена тайного строительства превысила все мыслимые и немыслимые грани. И вот теперь, когда до финальный черты оставалось совсем немного, Войд взбунтовался. Рабы, привозимые туда для каторжного труда, смогли обмануть систему слежения и бдительность многочисленных надсмотрщиков. Объединившись, они стали настоящей угрозой. Такой, что потребовалось ввести в Войд все резервы, которые были в распоряжении Тьягу, как планетарного губернатора. Более того. Взбунтовавшись, бывшие жители под-ульев и нижних районов умудрились связаться с двумя городами, возмутив тем самым спокойствие и в них. И теперь Го-Хуару предстояло пустить в ход все незадействованные резервы, чтобы максимально быстро пресечь любые слухи, будто исчезновение отдельных людей — не результат деятельности мутантов под-улья, на которых регулярно устраивают рейды городские службы, а нечто большее. Заговор. Причем, заговор на высочайшем уровне. И что похищенные где-то используются, как рабы. В подобных условиях о рейдах за новыми рабами не могло быть и речи. Их придется приостановить на время, пока шум не уляжется. Ни в коем случае нельзя было допустить не только обнаружения мануфакторума, но и одного только подозрения о его существовании.
Замерзший в одной точке взгляд планетарного губернатора оживился, и неподвижные доселе зрачки перестали напоминать мутное стекло.
— Открыть шлюзовые затворы и затопить, — приказал он, устремив взор на своего доверенного.
— Всех? — еще произнося это, Тассе уже знал ответ, словно увидел его высеченным в керамитовом взгляде своего господина.
— До единого, — отрезал Тьягу, подводя черту.
— Есть одно обстоятельство, — Кармоль почувствовал, как предательской змейкой страх пытается пробраться внутрь его сознания, когда кожей ощутил, как взор Го-Хуара становится еще тверже. — Прибывший на Таххил специалист от мадам Кюрдон…
Тассе не успел договорить. Его дыхание перехватил спазм, когда до его слуха донесся налитый гневом голос Тьягу:
— Что с ним?!
Усилием воли Кармоль восстановил сбившееся дыхание.
— Все наши ресурсы были брошены на подавление мятежа в Войде. И поскольку Лолнглер имел большую значимость, чем Мендо, то в первую очередь…
— Что с ним, — от того, как тихо повторил свой вопрос планетарный губернатор, Тассе бросило сначала в жар, а потом резко в холод.
— Он находился поблизости от муниципалитета, когда туда ворвалась разъяренная толпа. — Кармоль едва слышно выдохнул.
Медленно Го-Хуар опустил пальцы левой руки на мраморную крышку стола, замерев на мгновение.
— Отправьте мадам Кюрдон наши соболезнования, — изрек наконец планетарный губернатор.
И взмахом руки показал, что Тассе может удалиться.

6.735.991М38
В комнате царил полумрак. От огромной печи исходил жар и равномерный тихий гул. Изредка сухой шелест огня прерывался короткими выдохами подвываний, когда через открывшуюся заглушку происходил резкий сброс дыма в трубы. К жерлу печи подходил широкий конвейер, унося в ее пасть мертвые тела и отдельные их фрагменты. Баки, в которых доставляли на сожжение конечности, отнятые в процессе операций, стояли у одной из стен, накрытые сверху крышками со следами застарелой крови. Вдоль второй стены располагались громоздкие контейнеры, куда рабочие крематория скидывали снятую с покойников одежду. Второй контейнер, чуть меньших размеров, находился тут же. Туда складывались личные вещи покойных, обнаруженные в карманах или складках одежды. Герман, рослый парень с чуть одутловатым лицом провернул в руках небольшую монету, на задней части которой раскинул крылья Имперский орел и ловко опустил себе в карман.
— Никогда не думал, куда потом все это девают? — спросил он, взглянув на напарника.
— Да какая разница? — отозвался Слоуп, стягивая с недавно привезенного тела сорочку. — Им они точно уже не понадобятся, — он оторвался от своего занятия и посмотрел в сторону Германа: — Что-то интересное нашел?
— Да ничего, — ответил тот, чуть отводя взгляд в сторону. — Просто так спросил. Что, перекидываем?
— Давай, — кивнул Слоуп.
Вместе они подхватили только что раздетого покойника, чтобы переложить с каталки на медленно движущейся конвейер.
— Еще теплый, — задумчиво произнес Герман. — Видать, только что преставился.
— Да не похоже, — с сомнением в голосе отозвался Слоуп.
Он резко отпустил ноги, и те ударились о пласталевую поверхность. После чего потянулся к бирке, прикрепленной к пальцу покойника.
— Нет, — протянул он, сверяясь с датой поступления в морг. — Сутки, как.
— Да не может быть! — возразил Герман. — Он же…
Рабочий замер на полуслове, так и не договорив фразу, которую за него закончил Слоуп.
— …ожил, — произнес он на выдохе, ошарашенно глядя, как неподвижное до этого тело начало подавать признаки жизни.
Герман шумно вздохнул:
— Всеблагой Защитник человечества, — отпустив плечи «покойника», рабочий сложил руки в орла на груди. — Это ж как мы его сейчас…
Он снова не договорил, покачав головой.
— Ага, — подтвердил Слоуп и добавил, подобно напарнику осенив себя аквилой. — Истинно. Император защищает.
Все то время пока пациентов грузили и фиксировали на специальных платформах для транспортировки, Филлип молча стоял в стороне. Он был уверен, что как минимум один из пациентов не доживет до конца маршрута, но в то же самое время понимал всю тщетность собственных усилий как-то повлиять на исход. В самом конце, перед тем как покинуть медицинский отсек, инквизитор или его представитель (в этом медик не был до конца уверен), вновь подошел к Арлеггу.
— Вашу подпись, — бесцветно произнес он, протягивая медику инфопланшет и стилус.
Словно ему предложили подписать себе смертный приговор, Филлип вздохнул, и дрожащей рукой поставил неловкую закорючку на дисплее планшета. Он хотел спросить, под чем только что поставил роспись, но человек с инсигнией предвосхитил его вопрос.
— Вы обязываетесь сохранять конфиденциальность относительно данного визита представителей Святой Имперской Инквизиции в ваш госпиталь, равно как и всех обстоятельств, связанных с данным визитом. Так же вы не должны ни с кем вести каких бы то ни было бесед относительно трех пациентов, поступивших к вам в госпиталь с мира №632-R/4, их физическом состоянии, судьбе и предполагаемом местонахождении. Отступление от данных обязательств будет расценено, как преступление против интересов Империума и отступничество от Святой Имперской Инквизиции. Приговор за это будет вынесен по факту выявления и приведен в исполнение сразу после вашего обнаружения.
Арлегг нервно дернул головой. Со стороны могло показаться, что это выражение согласия, хотя на самом деле это был короткий спазм шейных мышц.
— Аве Император, — глухо произнес медик, едва не закашлявшись.
— Аве Император, — человек с инсигнией взмахнул руками, обозначив аквилу, и развернулся к выходу.
Дождавшись, когда в коридоре затихли шаги удаляющейся процессии, Филлип еще несколько раз нервно покрутил шеей, словно подыскивая ею удобное положение. Затем вызвал через коммуникатор дежурного по смене и, когда тот пришел, быстро, без объяснений покинул палату. Выйдя из госпитального крыла, Арлегг пружинящим шагом преодолел внутренний двор, свернув в самом его конце к небольшому флигелю, в котором размешался морг. Миновав его, медик прошел вдоль небольшой Часовни, откуда через громкоговорители разносились заупокойные литании. И наконец остановился перед массивной двустворчатой дверью, за которой располагался крематорий.
По изначальному замыслу над всеми погибшими, прежде чем направлять их из морга в крематорий, должны были прочитать соответствующие литании и молитвы. На это отводились стандартные сутки, чтобы тело, «омываемое» благословенными песнопениями, все это время лежало в Часовне, но в действительности все происходило намного прозаичнее. Зачастую рабочие морга и крематория не справлялись с объемом работ, и тела по несколько дней штабелями лежали в морге, ожидая, когда очередь дойдет до них. После чего покойников прямиком везли в крематорий. И только после сожжения бирки с трупов, на которых была вытравлена фамилия и номер части, относили в Часовню. Там они укладывались перед амвоном на специальном столе, где над ними читались все божественные литании и заупокойные молитвы.
Филлип набрал на панели у стены код, и левая створка двери медленно начала отползать. С запозданием в несколько десятков секунд, с характерным скрипом, вправо поползла вторая створка. И, едва проход между ними оказался достаточным, чтобы пройти, медик перешагнул порог крематория. «Покойника» Арлегг узнал сразу. Молодой комиссар с обезображенными огнем лицом и шеей лежал на пласталевой каталке в нескольких шагах от топки. Напряженный взгляд медика скользнул по фигурам двоих рабочих крематория. По их напряженным позам Филлип уже понял, что что-то не так. Однако до последнего не желал в это верить. Внимательнее вглядевшись в их закопченные, раскрасневшиеся от жара лица, окончательно убедившись в том, что принимать совсем хотелось, Арлегг медленно перевел взгляд на «покойника».
— Подумать только, живой, гад, — с ухмылкой произнес здоровяк, кивая в сторону распростертого перед ним тела, окончательно развеивая все вопросы Филлипа относительно произошедшего. — В реанимацию его, наверное, надо. Или как?
Услышав это, Арлегг мысленно содрогнулся. Первым его порывом было догнать инквизитора, с которым они расстались не более четверти часа назад, и сообщить, что пациент жив. Но эта мысль была отброшена, даже толком не успев оформиться, едва медик представил себе, как отнесется представитель Имперской Инквизиции к подобной халатности. Не говоря ни слова, Филлип взял в руки бирку «покойного» и, бегло ее прочитав, начал набирать его данные у себя в инфопланшете. Медик и сам не мог сказать точно, что и, главное, зачем он хотел узнать о несостоявшемся мертвеце. В документах госпиталя вряд ли было известно о нем больше, чем в тех документах, с которыми раненый прибыл. А кроме именного жетона у него при поступлении ничего не было.
Тем временем инфопланшет, закончив поиск по базе данных, негромко пискнул и вывел на дисплей фразу:
«Информации по заданному запросу не обнаружено».
«Уже? — пронеслось в мозгу Арлегга. — Так быстро?»
— Так куда его теперь? Пока он обратно не окочурился, — с настойчивостью в голосе переспросил Герман.
«И почему это должен был быть я?!» — мысленно воскликнул Филлип.
Но уже минуту спустя медик перевел уже более спокойный и осмысленный взгляд на работника морга.
— Отвезешь его во второй блок на четвертый этаж. Там дежурные разберутся. Скажешь, доставили в морг по ошибке.
— У меня допуска туда нет, — чуть протягивая слова, произнес Герман.
— Код 4-4-5-7-Герра-1, — быстро проговорил Арлегг. — Запомнил?
— Вроде да, — пожал широкими плечами здоровяк.
И, пока тот разворачивал каталку, Филлип быстро снял с «ожившего мертвеца» бирку. Уже переступив порог крематория, медик еще раз обернулся:
— Когда, говоришь, его привезли? — уточнил он.
— Да вот, с полчаса назад, — отозвался Слоуп, молчавший все время до этого. — Его и еще двоих.
— А те — что? — спросил зачем-то Арлегг, сам не понимая, зачем.
— Ну те — ВСЕ, — с некоторым недоумением на лице ответил Слоуп и на всякий случай указал на большую задвижку, закрывающую жерло печи. — ТАМ.
— Мы ж не знали, что покойников надо проверять. Вдруг они того… До Трона шли, шли, да не дошли, — поддержал Герман.
— Все верно, — кивнул Филлип, мысленно соображая, что делать дальше. — Просто Император же защищает.
— Я так и сказал, — улыбнулся в ответ здоровяк и толкнул каталку к выходу.
Если бы внезапно оживший покойник не дотянул до реанимации, Арлегг бы точно не стал огорчаться. Именно об этом думал он, переступая порог Часовни Императора и приближаясь к амвону. Еще медик думал о том, как бы развивались события, если бы инквизитор тогда изъявил желание лично спуститься в крематорий. Несомненно, несостоявшегося «покойника» он бы забрал с собой. Что же касается его собственного будущего в этой ситуации, то тут Филлип даже не знал, что предположить. С одной стороны, его вины в том, что мертвец ожил, не было никакой. С другой, именно он, а никто иной, констатировал смерть пациента и отдал распоряжение увезти его в морг. И, что самое главное, именно он доложил о данном факте инквизитору.
«Может, и не инквизитору, — успокаивал себя медик. — Может, это только его помощник. Инквизиторы редко сами по таким делам ездят».
Хотя на самом деле Арлегг понятия не имел, куда и как ездят Имперские Инквизиторы. И размышления, которые он сейчас вел с самим собой, не приносили медику ни спокойствия, ни, тем более, уверенности. Все еще не решив, как вести себя дальше, Филлип вплотную подошел к столу, на котором лежали бирки тех, кто навсегда попрощался с этим миром, а теперь должен был предстать перед Богом-Императором. Арлегг разжал ладонь, в которой держал снятую с «покойника» бирку, и прочитал, задерживая взгляд на каждом слове:
ОФФИЦИО ПРЕФЕКТУС
КАДЕТ
Доу Леман A(II)Rh-
6.913.970М38
Медленно рука Филлипа опустилась так низко, что бирка почти коснулась черной поверхности стола. Медик простоял так некоторое время, пока в его голове не остались только слова, раздающиеся из громкоговорителей, и которые Арлегг знал наизусть.
«Я не боюсь зла. Я не боюсь смерти. Потому что Сам Император явится за мной. Император — наш Свет Путеводный. Надежды человеческий луч средь Галактики тьмы. Хоть служим Ему, Он наш величайший слуга».
Пока медик стоял, погрузившись трансовое состояние, слушая заупокойные литании, дверь в Часовню открылась, и раздался звук тихо приближающихся шагов. Филлип повернулся в сторону звука, пальцы медика непроизвольно разжались, и бирка с именем Лемана Доу беззвучно легла на стол.
— Что? — стараясь говорить тише, спросил Арлегг у появившегося на пороге Часовни Германа.
— Так как я его повезу? — также негромко отозвался рабочий. — Бирку с именем вы забрали. Его как запишут?
Взгляд Филлипа устремился вниз, к черной глади стола, почти полностью покрытой такими же бирками, снятыми с умерших. Пальцы медика на мгновенье зависти над биркой «покойника» и вдруг метнулись к соседней, на которой Арлегг прочитал:
47-ой РААНСКИЙ
Коллинз Аластор
6.203.969М38
— Держи, — уверенным шагом Филлип прошел к дверям часовни, протягивая Герману бирку. — Совсем забыл.
Здоровяк потянулся к каталке позади себя, чтобы повесить бирку как положено, на палец ноги. Но задумавшись на мгновенье просто положил ее пациенту на грудь, которая едва заметно поднималась и опускалась в такт дыханию.
— Сами решат, куда надо, — пробормотал он и толкнул каталку дальше по коридору.

6.746.991М38
— Аластор, — повторил он размеренно, почти по слогам, словно пробуя на вкус непривычно резавшее слух имя.
— Аластор Коллинз, — медленно он поднял небольшое зеркальце, полученное от одного из медбратьев, до уровня глаз.
Собственное лицо было ему незнакомо, как и само имя.
— Радуйся, что выжил, — его сосед Фарен криво усмехнулся. — Хотя красавчик из тебя теперь еще тот.
Гвардеец гоготнул чуть громче. Коллинз не обратил на это замечание никакого внимания. Словно сомневаясь, что отражение перед его глазами он сам, Аластор продолжал вглядываться в белесое лицо, представляющее из себя один сплошной шрам, стремясь высмотреть в нем черты, которые покажутся ему знакомыми. Так продолжалось около двух минут, после чего уверенным движением руки положил зеркало рядом с собой. Как бы он ни выглядел раньше, теперь, когда лицо покрывала безобразная сетка из рубцов, он не мог быть узнан. А последствия контузии довершили начатое, надежно заблокировав ему память о прошлом.
— Налюбовался? — снова обратился к нему сосед.
Эту фразу Коллинз также оставил без внимания, и только когда мимо его койки прошел санитар, протянул тому зеркало обратно:
— Оно мне больше не понадобится, — констатировал Аластор, на что медик лишь пожал плечами:
— Как скажешь, — убрав зеркало в один из карманов длинного фартука, он прошел дальше, не задерживаясь.
— Насмотрелся? — повторил свой вопрос Фарен, на этот раз почти без издевки в голосе.
— Да, — безэмоционально ответил Коллинз, уперевшись немигающим взглядом в потолок палаты.
До его слуха долетел вздох, изданный словоохотливым соседом. Очевидно, тому очень хотелось поговорить, но у Аластора не было ни малейшего желания продолжать пустую беседу. Лежа и глядя в далекий потолок, Коллинз анализировал всю информацию, которой располагал на данный момент, надеясь хоть там разыскать след своей прошлой личности. Из своей прежней жизни он не помнил ничего, включая собственное имя. Все сведения, которыми Аластор располагал, были получены им от медперсонала в перерывах между процедурами.
Война за освобождение Каргадаса началась четыре года назад, когда мятежная хунта, пришедшая к власти путем военного переворота, объявила о нежелании более оставаться частью Империума. К концу второго года войны, когда орбита взбунтовавшегося мира была полностью взята под контроль, началась битва за один из центральных материков Каргадаса, Клеоп. Значительная часть строений, составляющих космопорт, с которого началось наземное освобождение планеты, была разрушена орбитальными бомбардировками. Так же, как и большая часть орбитальной станции вместе с доками. Все это делало высадку на поверхность планеты сложной, требующей значительного времени и весьма уязвимой для контратак со стороны противника. В то же время о полном разгроме флота «договорцев» речи пока не шло. И битвы за господство над орбитой Каргадаса были далеки от завершения. Тем не менее, за полтора года боев имперским войскам удалось добиться контроля над космопортом Баху и начать продвижение в сторону ближайшего к нему города-улья. Наступление гвардии сдерживала группировка армий мятежников из Мурдзиараха и Варджишхера, не давая Имперской Гвардии углубиться и прорвать выстроенную Кровавым договором оборону.
Решение использовать плато Кармана для высадки подкрепления, чтобы, открыв второй фронт, развить параллельное наступление, принадлежало лично генералу Балмо. План был неплох, но его осуществлению помешало неожиданное вторжение в систему Каргадаса союзного флота еретиков, пришедшего на помощь мятежной планете. Слуги хаоса связали боем находящиеся в системе корабли Империума, в то время как по транспортнику и шаттлам, перевозящим подкрепление, был открыт плотный огонь из макро-орудий. До этого момента считалось, что вся система ПКО, расположенная на центральном материке западнее пролива Пьюн, была уничтожена во время орбитальных бомбардировок. А потому атака, предпринятая «договорцами», стала для Рихарда Балмо полной неожиданностью, и начавшаяся высадка на планету обернулась крахом и колоссальными потерями.
В результате, начавшаяся в пустоте битва продолжалась еще несколько месяцев, прежде чем прибывшие подкрепления к еретикам были полностью разгромлены и уничтожены. Лишь немногим кораблям кровавого договора удалось покинуть поле сражения и скрыться в имматериуме. Макро-орудия противника были подавлены и в большинстве своем уничтожены. Плато Кармана и близлежащие к нему районы, куда спешно продвигались силы еретиков, чтобы не дать занять позиции имперским гвардейцам, зачищены с орбиты. Так что теперь это была совершенно непригодная для высадки местность, пересечь которую смогли бы разве что Титаны. Просчет генерала Балмо не прошел для него без последствий. Рихард был снят с должности командующего Имперскими силами на Каргадасе. Тем не менее, сменивший его на боевом посту генерал Фернель все же воплотил в жизнь план своего предшественника. Хотя и внес в него свои коррективы. Что же касается гвардейцев из прибывшего пополнения, все, получившие во время провалившейся операции ранения, были направлены в госпитали. Откуда по мере выздоровления направлялись на переформирование, чтобы снова пополнить ряды Имперской гвардии. Их ждал Каргадас и долгие годы войны с предателями, посягнувшими на земли Империума.
Сам Аластор, как выяснилось, оказался среди тех, чьи шаттлы были обстреляны массированным огнем противника, но не сбиты. Его, как и остальных выживших, доставили в один из госпиталей на Ушбеле, где он и пребывал в данный момент с полной амнезией, «примеряя» на себя имя, казавшееся ему совершенно чужим.
— Какой-то ты неразговорчивый, — Фарен поморщился и, не получив, как и прежде, ответа, продолжил. — А впрочем, чего тебе особо говорить. Лежи себе, отдыхай. Говорят, контуженных долго не выписывают. А ты еще и обожженный. Это меня скоро…
— Я здоров, — вопреки ожиданиям заявил Коллинз, отчего Фарен поперхнулся на полуслове.
— Здоров? — переспросил он. — Тебе, конечно, виднее. Но ты, главное, не брякни этого при них.
Фарен мотнул головой в сторону двери, за которой несколько минут назад скрылся медик, делавший обход и готовящий списки на выписку.
— Торопиться некуда. Да и незачем. А там…
— Я здоров и готов служить, — упорно повторил Аластор и чеканным голосом добавил: — Только служба приносит настоящее счастье. Безделье порождает ересь.
На этот раз Фарен замолчал надолго, не зная, что тут можно ответить. Убежденность, с которой его сосед по палате произнес последние две фразы, была столь сильной, что ни спорить с ним, ни отвечать ему Фарен не хотел рисковать. Он лишь неуверенно повел плечами и, пробормотав на всякий случай: «Ну это… Император защищает», — развернулся от собеседника в противоположную сторону.
Последующие несколько дней Фарен старался избегать любых разговоров со своим соседом, лишь про себя отмечая, с каким упорством тот делает все, чтобы восстановиться полностью и как можно скорее получить выписку. Сам Фарен в этом вопросе следовал совершенно другим принципам, полагая, что глупо отказываться от предоставившейся возможности побыть вдалеке от военных действий, в тепле, сытости и покое. Но, как и следовало предполагать изначально, ранение Фарена нельзя было назвать тяжелым или требующим долгого лечения. Так что к концу недели он уже стоял в длинном коридоре, ожидая своей очереди на получение выписного листа. Неловко прижимая к груди левую руку, только-только восстановившуюся после перелома, под мерное гудение парящих над потолком сервочерепов, Фарен переминался с ноги на ногу, то и дело поглядывая на дверь в смотровой кабинет. Заприметив Коллинза, переступающего его порог, гвардеец сначала дважды удивленно моргнул, но потом лишь мысленно пожал плечами и тихо прошептал: «Неймется ему, что ли…» — после чего вернулся к своим нехитрым размышлениям о предстоящем осмотре.

6.759.991М38
Известия о инквизиторе Барро и событиях на Ферро Сильва застали Соломона, когда тот изучал очередное дело, сидя у себя в кабинете. Руджер дважды внимательно перечитал поступившую информацию, прежде чем на его одутловатом лице начала формироваться улыбка. В ее очертаниях ярко проступало то понимание собственного превосходства, которое возникает у генералов в предвкушении скорой победы. Неспешно инквизитор отодвинул от себя инфопланшет, поднялся с кресла и прихрамывая подошел высокому стеллажу, состоящему из множества закрытых ячеек разной величины. Порывшись в памяти, Соломон набрал код на одной из дверец. И когда ячейка плавно распахнулась, заглянул внутрь. Вынув нужный инфопланшет, инквизитор вновь закрыл ячейку и грузно прохромал обратно в свое кресло. Большую часть из того, что перечитывал сейчас Руджер, он помнил. Однако некоторые детали надлежало освежить в памяти, прежде чем начинать «копать» под бывшего аколита Ренвеля. На дне глубоко посаженных глаз Соломона блеснул хищный огонек. Не зря он собирал досье на всех, с кем так или иначе пересекались его расследования. На каждого, кто помог ему или помешал в расследовании. Особенно, если помешал. К последним Руджер причислял Теодора Реневеля. И, разумеется, всех, кто работал на него. А первым в этом списке шел Алонсо Барро. Не просто бывший аколит Лорда-инквизитора, но его правая рука. Поверенный почти всех его тайн. Без сомнения, Соломон желал бы выведать все эти тайны, но среди них была одна, которая была для него наиболее важна.
FLASHBACK
Шлюзовые двери позади Руджера закрылись, и заработали очищающие воздух фильтры. Только после этого, спустя несколько минут открылись вторые шлюзовые двери. Перешагнув порог, инквизитор оказался в просторном холле. Тут же к Соломону подкатился сервитор, чтобы помочь своему хозяину снять защитный костюм и с ним удалиться в блок дезинфекции. Избавившись от костюма и сняв дыхательную маску, Соломон направился в кабинет. Еще по пути туда Руджер начал набирать на планшете послание, адресованное Теодору Ренвелю. В письме, разумеется, не забыв выразить соответствующее почтение Лорду-инквизитору, Соломон высказал желание присоединиться к расследованию, которое Ренвель начал на Аркебе. Затем шло несколько пространственных фраз о том, что подобное сотрудничество между Ордосами может дать положительные результаты. И наконец, что Руджер готов прибыть на Аркеб незамедлительно, насколько это вообще возможно, учитывая расстояние. Хору астропатов вменялось отправить это зашифрованное сообщение адресату без промедлений. И продублировать на следующие сутки. Соломон хотел быть уверенным в том, что его послание точно дойдет. Приказ капитану корабля подготовить крейсер к вылету, был отдан за несколько минут до этого, еще когда Руджер находился в шлюзовой комнате фильтрации.
Расследование Соломона на Кармилле-2 было почти закончено, и далее инквизитор мог руководить им издалека, перепоручив завершить одной из оперативных групп, находящихся в данный момент на планете. А вот ситуация на Аркебе была для Руджера намного важнее. Еще четыре года назад, когда Соломон только взялся за расследование гибели «Ревнителя», инквизитор был уверен, что причина нападения крылась в конечном пункте назначения корабля. По мнению Руджера, нападение на «Ревнитель» было напрямую связано с путешествующей на его борту сестрой фамулос. Ее визит на Аркеб был санкционирован планетарным губернатором планеты. Он просил сестру Видаль устроить брак двух его дочерей и обещал за это пожертвовать немалую сумму, как всему сестринству, так и Лавинии лично. Но тогда, несколько лет тому назад, Соломону так и не удалось найти на Аркебе хоть какие-то свидетельства, подтверждающие данную теорию. Теперь же выявленный на планете культ мог оказаться тем самым связующим звеном с нападавшими. А возможно и полностью ответственным за убийство одной из Невест Императора.
Однако попытки Соломона присоединиться к расследованию на Аркебе потерпели фиаско. Еще до прибытия Руджера на орбиту планеты город-улей, в котором жители подверглись внезапным мутациям, был уничтожен орбитальным обстрелом. Тех, кому удалось выжить в огненном аду, истребили несколько полков Имперской гвардии, отправленных на зачистку территории. Основных зачинщика культа удалось взять живыми, а потому у Соломона еще теплилась надежда получить к ним доступ и допросить лично. Однако на еще одну, последнюю предпринятую Руджером попытку получить у Лорда-инквизитора Ренвеля согласие на допрос захваченных еретиков, Теодор ответил безапелляционным отказом.
«Если бы у меня были сведения, которые могли помочь вам продвинуться в вашем расследовании, я бы сообщил вам об этом. Но у них ничего для вас нет. Потому что если бы эти богохульники и предатели знали хоть крупицу нужной вам информации, они бы уже все давно рассказали», — надменно заявил тогда Ренвель, добавив, что его дознаватели выжали из еретиков все, включая слова искреннего покаяния.
В последнем, к слову сказать, Соломон ничуть не сомневался. Как, впрочем, и в том, никакое раскаяние, вырванное под пытками или даже искреннее, никоим образом не смогло бы повлиять на их дальнейшую судьбу и выбор способа казни. По решению Теодора, все главари культа были поочередно подвергнуты медленному, последовательному расчленению. После чего фрагменты тел были преданы очищающему огню в печи крематория. Казнь длилась более семи часов. Еретикам были введены соответствующие стимуляторы, чтобы они все время всей казни оставались в сознании. А сама казнь транслировалась на видео-мониторы всех Имперских Храмов Аркеба. Божественные литургии, восхваляющие Бессмертного Бога-Императора, заглушали крики, исторгаемые приговоренными еретиками, так что собравшаяся на служения паства была избавлена от запоздалых стенаний презревших Свет Спасителя человечества.
Предпринятая Руджером хитрость после получения им отказа так же не удалась. Соломон попытался подкинуть Лорду-инквизитору прослушивающее устройство под видом «сломанного в гневе» вокс-устройства. Однако Теодор Ренвель очень быстро избавился от «мусора», не проронив ни слова, которое могло хоть как-то оказаться полезным для Руджера. Чем вызвал невероятную ненависть у Соломона, которая теперь, спустя столько лет, готова была выплеснуться на Алонсо.
— Теперь я смогу узнать правду, — пробормотал себе под нос Руджер.
Своей шаркающей походкой, словно подволакивая левую ногу, инквизитор вернулся к широкому креслу, по своим габаритам способному вместить двух таких инквизиторов, как Соломон. Он еще не закончил перечитывать имеющуюся в его распоряжении информацию, когда в голове его сформировался план дальнейших действий. И тогда на его широких скулах вновь появился оскал, который инквизитор Руджер использовал вместо улыбки:
— Теперь я ее узнаю.

6.966.991М38
— Коллинз Аластор, — медик устало провел пальцами по векам, покрасневшим от бессонных ночей. — Что-нибудь о себе вспомнил?
— Никак нет, лейтенант, — отозвался Аластор.
Медик привычно кивнул, делая соответствующую пометку в инфопланшете.
— Военные навыки? — он оторвал усталый взгляд от записей, посмотрев на гвардейца.
— Сохранились, — ответил Коллинз без тени сомнения.
В этом он был почему-то уверен больше, чем в собственном имени и всей своей прошлой жизни, воспоминания о которой так и не озарили его память.
— Вот и хорошо, — лейтенант снова привычно кивнул. — Но на всякий случай держи памятку.
Медик протянул Аластору стандартную брошюру.
— Здесь все, что тебе необходимо знать. По прибытии в часть вместе с обмундированием тебе выдадут… — Дрейк коротко кашлянул. — Должны выдать новую. Но так будет вернее. Изучишь, пока есть время.
— Так точно, лейтенант.
— Память со временем восстановиться. Скорее всего, — Дрейк сделал еще несколько пометок в инфопланшете. — Но это не точно. И на тот случай, если этого все же не произойдет, помни, что какой бы ни была твоя прежняя жизнь, вряд ли в ней было что-то важное, без воспоминаний о чем ты не смог бы служить и исполнять свой священный долг перед Богом-Императором. Так что думай о своей амнезии, как о Его особой Милости. Он сохранил тебе жизнь и вдобавок лишил груза прошлого. Так что радуйся.
— Так точно, лейтенант, — тем же невозмутимым голосом повторил Коллинз.
Приняв из рук медика направление и литер, Аластор отсалютовал, после чего покинул смотровой кабинет строевым шагом.

6.989.991М38
Красс ввел на инфопланшете последние инструкции, перед тем как отправить распоряжения для оперативной группы. Закончив с этим, Корнелий откинулся на спинку кресла и погрузился в размышления. Закрыв глаза, аколит думал о годах, проведенных под патронажем Соломона Руджера. И о том, к чему он пришел на сегодняшний день.
До того, как стать аколитом, Красс был следователем в одной из оперативных групп. Стремясь продемонстрировать Руджеру свои таланты с самой лучшей стороны, Корнелий не знал ни отдыха, ни сна, всего себя отдавая работе и прося у Бессмертного Бога-Императора, чтобы все его труды способствовали торжеству Империума над ксеносами. А сам он был замечен и, в конце концов, наделен статусом полноправного инквизитора. В те краткие часы отдыха, которые лишь изредка Красс позволял себе, он часто повторял одну фразу.
«Я стану лучшим инквизитором в Ордо Ксенос».
Когда двадцать лет назад Соломон наконец заметил старания Корнелия, подняв до своего аколита, Красс возликовал. Его предшественник Стэфан Ланге получил инквизиторскую инсигнию из рук Руджера через семь лет после начала своей службы в аколитах. А Корнелий рассчитывал доказать свои возможности Соломону еще быстрее. Но случилось иначе. Спустя год Стефан погиб от рук эльдарских корсар, угодлив в расставленную ксеносами ловушку. И это весьма сильно повлияло на Руджера. О том, что, в отличие от Ланге, он не получит инсигнию так скоро, Красс понял достаточно давно. Он видел, как изменился его патрон после известий о смерти Стэфана. Но, помимо этого, было что-то еще. То, чего Корнелий объяснить не мог. Он лишь отмечал про себя, что Соломон все реже отправляет его с заданиями, и все чаще оставляет рядом с собой. Можно было бы подумать, что инквизитор радеет за сохранение жизни своего аколита. Но Корнелий точно знал, что это не так. Инквизитор Руджер вообще редко оценивал жизни своих оперативников выше, чем они того стоили, считая потери среди оперативников чем-то само собой разумеющимся. Он никогда, ни разу на памяти Красса не сожалел даже вскользь о понесенной утрате. Даже напротив. Вспоминая о жертвах того или иного расследования, Соломон чаще отзывался о погибших, как о недостаточно квалифицированных специалистах своего дела. И в части отношения Руджера к его собственной персоне Корнелий не испытывал никаких иллюзий. Тем не менее, объяснений тому, почему и без того тяжелый характер патрона становился все невыносимее, Красс по-прежнему не находил.
Роясь в собственных воспоминаниях и мыслях, Корнелий нахмурился. Его положение аколита затянулось без видимых изменений в будущем. Когда-то давно Соломон заявил, что двух аколитов одновременно у него никогда не будет. И хотя эти слова не были тогда адресованы Крассу, тот хорошо их запомнил. Теперь же он наблюдал совершенно иное.
«Что будет, если с помощью этого Барро Руджер наконец покончит с делом о нападении на «Ревнитель»? Своему новому аколиту преподнесет инквизиторскую инсигнию? А меня оставит возле себя? И так до бесконечности?»
Перед внутренним взором Корнелия возник образ Алонсо Барро. Красс попытался проникнуть за маску отрешенности, которую новый аколит надел на свое лицо поверх его угловато-хищных очертаний. Что скрывалось за ней? О чем думал опальный инквизитор и как собрался возвращать утерянный статус?
«Нет, это Я стану лучшим инквизитором», — повторил себе Корнелий.
На мгновение Красс представил Соломона стоящим перед собой и мысленно к нему обратился.
«Ты хочешь использовать его. Я знаю. Но мы еще посмотрим, у кого из нас это получится воплотить».
Когда до слуха аколита долетел писк инфопланшета, аколит тут же открыл наполовину опущенные веки. Он пробежал глазами по сообщению, возвращая мысли в привычное русло текущего расследования. Но и после этого обозначенные Корнелием вопросы продолжали кружить у него в голове. Где-то на грани осознанного и бессознательного, где берут истоки все принимаемые решения.

6.998.991М38
Сестра-игуменья застала Канониссу Борго молящейся в одном из альковов внутреннего Храма. Преклонив колени, Августа смиренно возносила литании Бессмертному Защитнику всех людей. Снятая перед молитвой одежда Канониссы лежала чуть поодаль. А исполосованная суровой кожаной плетью спина Августы свидетельствовала о том, что она здесь уже довольно давно. Не смея нарушить священнодейства, сестра-игуменья опустилась на колени рядом с Борго, следуя ее примеру. В гробовом молчании, две Невесты Императора обращали свои мысли к Всеблагому Пастырю всех людей, упражняя свои тела в истязаниях. И лишь спустя полчаса, когда обе они покинули святое место, Августа обратилась к сестре-игуменье.
— Говори, — властно произнесла она, ступая по мраморным плитам, устилавшим пол.
— Я пришла за дальнейшими указаниями относительно палатины Штайн, — Бритта Гроссер в почтении склонила голову, следуя за Канониссой.
Борго кинула взгляд на Бритту, чуть повернув голову в ее сторону:
— Сначала я хочу услышать твое мнение. Насколько крепка в вере Алита. И можем ли мы все еще называть ее своей сестрой.
— Палатина Штайн прошла все испытания, что были на нее возложены, Канонисса, — ответила Гроссер, продолжая держаться справа, ровно на полшага позади Августы. — Ее стойкость и мужество сердца — как перед испытаниями, так и после них — свидетельствуют о том, что вера нашей сестры крепка. И что она не отвергла от себя Чистый Свет Бога-Императора.
— Так ты считаешь, что лишь Воля и Милость Его позволили нашей сестре пережить все испытания, что выпали на ее долю? И благодаря Ему Алита, не сломившись духом, нашла в себе силы восстанавливаться физически, — снова спросила Борго, на этот раз не удостоив сестру-игуменью взглядом.
— У меня нет в этом сомнений, Канонисса, — вновь склонила в согласии голову Бритта. — Палатина Штайн не только с воодушевлением ждет каждое последующее испытание, но и находит в себе силы возносить в перерывах между ними благочестивые молитвы Императору и Его Святому Трону со всем покаянием, которое только есть в ее душе.
— Я не сомневалась в нашей сестре, — строго произнесла Августа. — Тем не менее, ей надлежит пройти все допустимые испытания, без исключения. А в конце понести наказание за то, что дала повод усомниться в чистоте своих помыслов, крепости веры и безгрешности перед Лицом Его.
— Я доведу начатое до конца, Канонисса, — смиренно ответила сестра-игуменья. — От себя добавлю лишь то, что именно об этом просила и сама палатина Штайн.
— Наш святой долг перед Бессмертным Богом-Императором провести нашу сестру через все испытания, дабы очистилось ее сердце от сомнений. Чтобы она, по праву вернувшись в наши ряды, продолжила свое служение Ему. И, памятуя о том, что сестра наша была возведена в ранг палатины, наказание ее должно соответствовать ее высокому положению.
— Да, Канонисса, — подтвердила Гроссер.
— Однако есть одно, что я хочу сделать для нашей сестры, — добавила Борго. — Перед тем, как приступать к последним испытаниям, прикажи провести над Алитой операцию по усечению голосовых связок. Пусть это будет ей моим даром в знак признания ее внутренней чистоты и мужества. Я не хочу, чтобы наша сестра унизила себя даже малейшим проявлением слабости перед лицом тех страданий, которые ей надлежит претерпеть. Дабы в будущем это не угнетало ни ее, ни других сестер, кто будет подвергать ее этим испытаниям.
Отдав последнее распоряжение, Августа продолжила свой путь от Храма Бессмертного Защитника всех людей к своей келье. В то время как сестра-игуменья, чуть склонившись, проводила ее взглядом. Затем, развернувшись в сторону флигеля, где располагались тюремные кельи, Бритта поспешила к ним, чтобы привести в исполнение полученные только что приказы, на ходу размышляя о том, сколь мудра и в то же время великодушна Канонисса Борго.

Год 992
6.343.976М38
Совершенно точно этот корабль не принадлежал оркам. Он не представлял собой безобразную глыбу или бесформенную кучу металлолома, с точки зрения здравомыслящего человека неспособную не только к передвижению, но и в принципе к существованию. Гладкие опрятные формы корабля чуть отдаленно могли бы напомнить транспортники эльдар. Однако это были не они. С этой разновидностью ксеносов Тернер имел дело, когда служил в Имперском флоте и командовал боевыми кораблями. Множество раз он участвовал в боевых столкновениях с проклятыми эльдарами. В последней такой битве, победителями из которой вышли имперцы, Ралф потерял обе ноги и едва не лишился своего корабля. Несмотря на то, что его крейсер тогда весьма сильно пострадал, Тернер до последнего не отдавал приказ вывести корабль из боя, продолжая вести сражение тем, что еще на тот момент оставалось. Что же касалось самого Ралфа, то бой закончился для него лишь тогда, когда Тернер полностью потерял сознание от обильной кровопотери. Несколько операций по замене раздробленных ног имплантами позволили капитану еще семь лет безупречно прослужить в Имперском Флоте. После чего Ралф вышел в отставку и стал капитаном торгового судна. В коем статусе пребывал и по сей день, не забывая в каждый из них возносить благодарственные молитвы Богу-Императору за Его Милость и Покровительство.
Сигнатуры неизвестного корабля не поддавались классификации. Но Тернер безошибочно угадал в нем военную мощь. Ксеносы, кем бы они ни были, медленно следовали своему курсу, не обращая никакого внимания на «Ревнителя», словно его тут не было вовсе. Но все могло измениться в любую минуту.
«Кто это, варп их побери, такие? И что, во Имя Всеблагого Императора, здесь делают?» — напряженно думал Ралф, стремительно раздавая приказы на случай внезапной атаки со стороны пришельцев.
Будь у него под командованием линейный крейсер, Тернер уже бы отдал приказ начать обстреливать вражеский корабль. Однако «Ревнитель» не был военным кораблем. А тот максимум вооружения, которым располагал клипер, мог лишь сдержать атаку неприятеля, и то ненадолго. Так что ставку можно было только на его повышенную скорость и маневренность. Тем временем предположение капитана в том, что неизвестные ксеносы нападут, переросла в уверенность, когда их корабль начал медленно разворачиваться к «Ревнителю» правым бортом, готовясь нанести первый залп.
— Энергию на щиты! — приказал Ралф, одновременно с этим понимая, что с момента выхода из варпа прошло слишком мало времени, и они еще не могли зарядиться полностью. — Маневр уклонения! Уйти с предполагаемой линии атаки!

6.027.992М38
Серебро седин резко контрастировало с загорелым лицом генерала. Его хищный ястребиный взгляд впивался в глаза каждому из офицеров, с кем скрещивался. Под богато расшитым мундиром, несущим на себе множество наград и знаков отличия, угадывались массивные аугментированные плечи, заметно выдающиеся вверх. При этом говорил Даррен Фернель четко и резко. Как будто каждое его слово было каленым гвоздем, который он вбивал в крышку гроба своего злейшего врага. Чаще других его взгляд скользил по генерал-майору Солеру, занимающему должность командира генерального штаба объединенной группировки войск на Каргадасе. И полностью игнорировал своего предшественника генерала Рихарда Балмо. Сам опальный генерал, занявший теперь должность заместителя Адана Солера, напротив, не спускал глаз с Даррена, как будто ожидал услышать от него нечто, что могло бы радикально поменять ситуацию на фронтах и обеспечить молниеносную решительную победу над погрязшем в ереси миром. Однако все то время, пока генерал Фернель и остальные офицеры штаба обсуждали план предстоящего сражения, сам Рихард не проронил ни слова. Даже когда основные детали операции были доведены до офицеров, и началось обсуждение, генерал Балмо предпочел продолжать сохранять молчание. Несмотря на то, что основные детали в обсуждаемом сейчас плане изначально принадлежали ему. Если брать в целом, то весь его план был изменен и подвергнут переработке. Оставалась сама идея открытия второго фронта и дальнейшего продвижения по планете, но выглядела она уже совсем иначе в сравнении с тем, какой ее представлял изначально Рихард. А потому генерал Балмо лишь внимательно слушал и нарушил свое молчание только тогда, когда непосредственно к нему обратился сам командующий Фернель.
Резко развернувшись в сторону Рихарда всем корпусом, Даррен пронзил своего оппонента опустошающим взглядом:
— Я еще не слышал ваше мнение, генерал. У вас есть возражения или дополнения к разработанной стратегии. Выскажитесь.
— Нет, генерал. С моей стороны не будет критики разработанного плана, — в генерала Фернеля уперся немигающий взгляд генерала Балмо, когда тот поднялся со своего места.
— Я приму ваш ответ, генерал, — не меняя положения головы, ответил Даррен. — Но я желаю знать причину этого. Ваше молчание основано на том, что в основу стратегии был заложен разработанный вами ранее план? Или причина кроется в тех изменениях, которые в этот план были привнесены? Как по-вашему — теперь план стал ближе к идеальному, чем ранее, или напротив, дополнения его испортили?
Взгляды присутствующих устремились к двум генералам, а в просторном зале воцарилась гробовая тишина. Такая, что Фернелю показалось, будто он различает стук собственного сердца. Прошло два удара, прежде чем Даррен услышал ответ генерала Балмо.
— Ни один план не может считаться идеальным до того момента, пока не будет воплощен во всех мельчайших деталях и не приведет к успеху. Тем не менее, у данного плана есть все шансы стать таковым, — заявил с уверенностью Рихард, возвращаясь на свое место. — К этому мне нечего добавить.

6.034.992М38
Двери за новым аколитом Руджера закрылись, и Красс погрузился в раздумья. В его висках крошечными молоточками стучала фраза, произнесенная напоследок Алонсо: «Vis unita fortior»* Она, словно квинтэссенция всех тяжких раздумий на эту тему, которые посещали Корнелия долгие годы, требовала, наконец, принятия какого-то решения. Здесь и сейчас. Сколько раз сам Красс думал о том же? Что разобщенность среди инквизиторов часто становится залогом не сохранения секретных сведений, а провала операций из-за недостатка информации. По волнам памяти аколита вновь пронеслись давние события и то, на какие только уловки не шел его патрон, чтобы заполучить сведения, находящиеся в ведении его собственных коллег.
«Если бы тогда, много лет тому назад Лорд-инквизитор Ренвель поделился имеющейся в его распоряжении информацией с Соломоном, — рассуждал Корнелий. — Привело бы это к завершению расследования, которое Руджер безуспешно вел на протяжении стольких лет? Скорее всего — да. А я сам? Я бы оставался до сих пор в статусе аколита? Или уже получил собственную инсигнию? Нет. Вероятнее всего. А что, если бы мой патрон сам рассказал Теодору Ренвелю о своей находке? Это приумножило бы знание и опыт их обоих? Могло ли это в будущем сохранить Лорду-инквизитору жизнь? Возможно. Именно так все и произошло бы. Барро вернулся под патронаж Ренвеля, а не стал аколитом у Соломона. Но что, как не желание проникнуть в секреты погибшего Лорда-инквизитора, заставило Руджера задержаться на Ушбеле? И отложить запланированный вылет, едва ему стало известно о положении, в которое попал бывший аколоит Теодора».
В голове Красса роились вопросы. Их было гораздо больше, чем ответов на них. Но все они меркли перед основным. Тем, что сейчас стоял перед Корнелием, дать ответ на который предстояло немедленно. И вопросом этим был Алонсо Барро.
«Станет он следовать тем же принципам, что и его бывший патрон? Скорее всего. А если в чем-то уступит, то наверняка лишь для того, чтобы вернуть себе статус и полноту власти. Как бывший аколит Лорда-инквизитора и его поверенный, Алонсо безусловно был посвящен во многие тайны своего патрона. Во многие, если не во все. И, разумеется, Барро располагает тем, на что можно было «выторговать» инсигнию у Соломона. Но тем не менее он предлагает союз именно мне. Не Руджеру. Буду ли я настолько глуп, чтобы отказаться от его предложения? И, главное, ради чего? Чтобы оставаться аколитом у Соломона еще лет десять? Двадцать? Или пятьдесят?»
Корнелий вспомнил, как несколько недель назад Алонсо с уверенностью в голосе произнес: «Уверен, не пройдет и года, как один из нас получит собственную инсигнию».
Он сказал это вместо приветствия, во время их знакомства в кабинете у Руджера, при нем самом. Это означило лишь одно. У Барро точно было нечто, что он собирался обменять на свою независимость. И вопрос стоял только в том, с кем он будет договариваться.
На миг Красса окутала звенящая тишина. Не было звуков. Не было мыслей. Не слышно было даже его собственного дыхания, словно само сердце аколита замерло, перестав отмерять удар за ударом. А когда мгновенье спустя Корнелий принял решение, он чувствовал себя так, будто минула целая вечность. Барро хотел знать, куда доставили эвакуированных с Ферро Сильва выживших. Он хотел знать их дальнейшую судьбу и точное местонахождение. Красс знал, как быстро и не вызывая лишних вопросов это выяснить. Он поможет Алонсо. Он станет его союзником. Vis unita fortior. Он всегда использовал все возможности, оказывающиеся в его распоряжении, чтобы получить желаемый результат. Барро — одна из таких возможностей.
«Vis unita fortior», — повторил про себя Корнелий.
Но в то же самое время Красс мысленно произнес и другую мудрость. Древнюю, как сама Вселенная. Divide et impera. Разделяй и властвуй.
________________________________________________________________
*Vis unita fortior. - Объединённые силы мощнее.

6.115.992М38
Овальный зал, способный вместить в себя несколько тысяч человек, теперь был пуст. Напряженное молчание поглотило место, где совсем недавно шли обсуждения и споры высоких чинов относительно текущей кампании. Почти все гололитические экраны, развешанные по стенам, были отключены. И лишь два из них, расположенные ближе к середине стены, продолжали работать, издавая слабый шум своими вентиляторами, заполняя им все пространство вокруг. Как раз перед ними, расположившись в кресле с высокой узкой спинкой, сидел, закрыв глаза, генерал Фернель. Даррен не спал, как это могло показаться со стороны. Он напряженно думал, уже в который раз мысленно повторяя разработанный штабом ОГВ* план наступления в мельчайших деталях.
Шаг за шагом взламывая эшелонированную оборону противника, группировка продвигалась к Варджишхеру. Туда, к самому большому городу-улью на всем западном континенте, противник сейчас стягивал войска, чтобы не допустить захвата системы ПКО. И не дать тем самым Имперскому флоту безраздельно господствовать на орбите Каргадаса. Помимо систем противокосмической обороны еретикам важно было удержать под своим контролем большой военно-промышленный комплекс, который снабжал на данный момент «договорцев» и потеря которого стала бы для обороняющихся невосполнимой утратой. Так что предатели в данный момент прилагали чудовищные усилия, чтобы только этого не допустить. Однако, хоть они и сражались со всем неистовством и остервенением, на какие только были способны, все равно не могли удержать своих позиций, продолжая отступать все дальше вглубь материка. Так продолжалось более месяца, и гвардейцам удалось успешно развивать наступление, пока их передовые части не вышли к Аче. Там еретики основательно обосновались на противоположном берегу широченной реки, так что форсировать ее сходу не удалось. Так что теперь под прикрытием артиллерийских расчетов и авиации гвардейцы наводили наплавные мосты, пока первая волна атакующих, переправившись на «Горгонах», захватывала и удерживала плацдарм на берегу противника.
Звук шагов, раздавшийся за спиной, не заставил седовласого генерала встать или обернуться. Фернель лишь открыл глаза и произнес:
— Докладывайте.
— Четвертая армия под командованием генерала-лейтенанта Суржи успешно форсировала водный рубеж и закрепилась на правом берегу Ачи, — сообщил голос, в котором Даррен тут же узнал генерала Балмо.
Кресло, в котором сидел Фернель, совершило поворот в сторону Рихарда, и командующий оказался с генералом лицом к лицу.
— Необходимо любой ценой удержать захваченный плацдарм до подхода основных сил.
— Так точно, генерал, — Балмо чуть склонил голову и отступил на шаг, видя, что Даррен поднимается со своего кресла.
— Вы отказались участвовать в сегодняшнем обсуждении на совещании, — холодно произнес Фернель. — Однако, я все же желаю услышать ваше мнение относительно текущей кампании. Ведь оно у вас есть, не так ли?
— Да, у меня есть свое мнение, генерал. В данной ситуации оно мало чем отличается от вашего и полностью совпадает с принятым сегодня генеральным планом, — сдержанно ответил Рихард, ни единым мускулом не выдавая своих эмоций. — Вбить клин между армиями противника, не дав им соединиться, окружить Варджешхер и устроить еретикам надежный котел, откуда им невозможно будет выбраться. Пока части восточного фронта будут уничтожать предателей Варджешхера, армиям под командованием генерала Клико обойти свежие части противника, движущиеся от Мурдзиараха, и выйти еретикам в тыл, тем самым исключив любое их сообщение с тылами.
— Да. Все именно так, — Даррен вновь уселся в кресло перед монитором. — Ваши предыдущие просчеты в командовании дорого обошлись, генерал Балмо. Однако, надеюсь, что в новой должности вы добьетесь больших успехов.
Никак не ответив на замечание генерала Фенреля, Рихард остался молча стоять перед ним с каменным лицом. Лишь выдержав короткую паузу, Балмо продолжил говорить все тем же бесстрастным тоном:
— В ближайшие дни оборона противника на Аче будет сломлена, и наши войска продолжат развивать наступление. Варджешхер будет отрезан и взят в осаду до наступления первых заморозков.
— Очень хорошо, — Даррен чуть склонил голову, обозначая согласие.
После чего генерал вновь поднялся с кресла, сложив на груди Имперского орла.
— Во Славу Его, — произнес он.
— Мы служим Империуму, — столь же невозмутимо отозвался Балмо.
________________________________________________________________
*ОГВ — Объединенная группа войск (прим. Автора)

6.279.992М38
Выбив еретиков с первой линии обороны, их батальон всеми силами старался укрепиться на вражеских позициях, чуть ли не зубами вгрызаясь в землю. Все это время вражеская авиация сражалась за господство в воздухе, не желая отдавать победу имперцам. С пронзительным визгом сбитые «Валькирии» обрушивались на головы сражающихся, уничтожая огневые точки и укрепления, не различая своих и чужих. Их огненные шлейфы освещали сумеречные небеса всю долгую ночь до самого рассвета. И лишь к полудню немногие выжившие в бою самолеты еретиков отступили, признав свое поражение. Однако вражеская артиллерия не смолкала. Она продолжала выбивать передовые части имперской гвардии с побережья, не давая тем даже минутной передышки. Но и под этим беспощадным огнем гвардейцы настойчиво продолжали форсировать Ачу.
Они высадились на берег девять часов назад. После того, как «Горгон», в который погрузили их взвод, чудом пережил бомбардировку и артобстрел. Ни пока они ехали, преодолевая течение реки под грохот артиллерии, ни позже, когда сверху раздался рев моторов вражеских самолетов, Фарен так и не успел испугаться. Все происходило слишком быстро. Но когда совсем близко от их бронетранспортера провыла пикирующая с небес «Валькирия», а следом раздался мощный взрыв, Фарена охватил неподдельный страх. С силой вжав голову в плечи, он пытался вспомнить слова хотя бы одной молитвы, но его отрезвил окрик сержанта. А потом был мощный удар волны, захлестнувшей десантный отсек, в котором стояли гвардейцы. Фарен так и не понял, что прокричал сержант. Скорее догадался, когда те гвардейцы, кто был вооружен РПГ, дали прицельный залп флакк-ракетами по бомбардировщику еретиков. Короткий визгливый стон, с которым вражеский самолет, исписанный нечистивыми символами, упал в Ачу, указали на то, что залп оказался успешным. И совсем скоро очередная леденящая волна захлестнула десантный отсек. Их «Горгон» уже выползал на берег, когда с соседнего бронетранспортера «заговорил» «Квадган». Под грохот своей и вражеской артиллерии, под минометные залпы, летящие в наступающих со стороны линии укреплений, их взвод высаживался на берег, сразу переходя в наступление. В какой-то момент Фарену показалось, что выпущенные находящимся позади них «Квадганом» снаряды прочертили темное небо огненными полосами над самой его головой. Но когда вслед за этим прозвучал оглушительный взрыв, и Фарен уже приготовился рухнуть ничком на землю, накрывшись руками, в плечо гвардейца пришел резкий удар от бегущего рядом товарища. От чего Фарен, вместо того, чтобы упасть, побежал быстрее, как будто увидел в этом свое единственное спасение. А возможно, что так оно и было на самом деле.
У них получилось сходу выбить противника из первого ряда траншей, которые тянулись вдоль берега, чтобы самим занять там оборону. Последовали долгие часы, когда контрнаступления еретиков чередовались с артиллерийскими ударами. И пока они из последних сил вцеплялись в неприступный берег под беспощадным вражеским огнем, добравшиеся до берега «Горгоны» выгружали гвардейцев, технику и орудия. После чего уползали обратно в быстрые воды Ачи, торопясь за новыми силами.
За ночь их отделение уменьшилось вдвое. Сам Фарен чудом избежал ранения, которое вполне могло стать смертельным. Как у его товарища, которому повезло меньше. Он остался лежать, прожженный насквозь лазером из вражеского лазгана во время очередного наступления, когда их рота занимала следующий рубеж. Если бы в тот момент Фарен не наклонился вперед, чуть пошатнувшись, залп лазеров прошелся бы и по нему. Но тогда он об этом не думал. Он вообще не думал ни о чем. В его голове крутилась единственная мысль, без начала и без конца. Пожалуй, она и была тем единственным, что сохраняло Фарену трезвость мышления, не давая поддаться животному страху, который терзал гвардейца изнутри.
«Скорей! Вперед! Он защищает!»

6.281.992М38
Маргарита еще раз перечитала сообщение и, отложив инфопланшет в сторону, откинулась на спинку широкого кресла, в котором сидела. В этот момент ей хотелось закричать. Заорать в полный голос от осознания бессильной злости. От чувства поедающего изнутри гнева, раздирающего ее ядовитыми зазубренными когтями и не находящего выхода. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить участившееся сердцебиение, Мадам Кюрдон двумя пальцами придвинула лежащий перед ней на столике инфопланшет. Она не взяла его в руки, как будто перед ней лежала отвратительная, ненавистная ею смертоносная гадина. Опустив взгляд, Маргарита медленно перечитала сообщение с самого начала, задерживаясь на каждом слове. И, наконец, закрыла глаза. Всего в нескольких строчках, написанных сухим, официальным слогом, немного приправленным по самому верху лицемерием и стандартным пафосом, крылось больше, чем «сочувствие в связи с утратой должностного поверенного, прибывшего на Таххил» и так далее, и так далее. На самом деле, в послании говорилось, что тот, кто должен был выступить в союзе совместно с мадам Кюрдон, допустил непростительную ошибку. Что эта ошибка, ставшая роковым просчетом, повлекла за собой последовательность событий, которые, в свою очередь, привели к стихийному мятежу. А мятеж, в свою очередь, стал причиной гибели ценного специалиста, замены которому на данный момент у Маргариты не было. Вдобавок, несмотря на то, что мятеж был подавлен, сам факт его возникновения привлек к Таххилу излишнее внимание. Чего нельзя было допускать ни в коем случае. Все вместе это означило, что Таххил не выступит в поддержку мятежному Каргадасу. Не ударит в спину ненавистному Империуму. По крайней мере, совершенно точно не сделает этого сейчас. А значительно позже, когда вновь обретет возможность ударить внезапно. Их планы вновь рушились. Их отбросило назад на том пути, по которому они так долго шли к заветной цели. Опять! В тот самый момент, когда казалось, что финал уже совсем близок.
Если бы в этот момент рядом с мадам Кюрдон оказалось хоть одно живое существо, она бы тут же умертвила его, чтобы хоть как-то излить переполняющие ее эмоции, в которых гнев истязал собственное отчаяние. Длинные ногти Маргариты впились в нежный бархат ее ладоней. Так сильно, что под ними проступила кровь. Столько усилий! Столько лет! Что стоило этим презренным рабам подождать еще год или два. Тогда их мятеж оказался бы кстати. Он даже смог бы сыграть на руку их грандиозному замыслу. Взбунтовавшихся скотов можно было бы использовать. Обратить гнев беснующегося стада против слуг мертвого бога. Стравить их, вынудив уничтожить друг друга, после чего добить победителя. Это ли не прекрасно? Но нет! Недальновидность Го-Хуара поставила его и весь их замысел на грань поражения.
«Надеюсь тот, кто устроил этот бунт, будет умирать в муках», — истово пожелала мадам Кюрдон.
В эту острую, как бритва, и резкую, как удар хлыста мысль, она вложила всю неистовую ненависть, что клокотала в ее груди. Ее ногти впились еще глубже в кровоточащую плоть, и тогда Маргарита мысленно обратилась к тому, благодаря чьим стараниям Таххил сейчас наводняли гвардейцы и прочий преданный бессильному трупу сброд.
«Имперские шакалы довольно неплохо продвинулись в овладении ремеслом умерщвления и причинения боли. А потому я хочу верить, что отделять твою плоть от костей пошлют самых смышленых особей. Из тех, кто особо ревностно служит своему мертвому хозяину. Я желаю, чтобы они настолько искромсали все твое естество, чтобы ты проклял не только их и себя, но сам трон с его мертвым владыкой, которого вы зовете императором. Проклял столько раз, сколько еще вдохов тебе осталось сделать, прежде чем лизоблюды обожествленной падали позволят тебе сдохнуть».
Медленно мадам Кюрдон разжала кулаки, позволив нескольким каплям крови оторваться от испачканных ладоней и разбиться о гранитную мозаику пола. Медленно кипящая внутри нее ярость начинала понемногу угасать. Привычный холодный рассудок постепенно вытеснял гнев, охлаждая бурлящие чувства. И тогда в растревоженной памяти Маргариты восстали образы ее собственного провала. Предвидеть и предотвратить который она не смогла.
FLASHBACK
6.289.976М38
Вартан Гредин поклонился мадам Кюрдон и остался так стоять, пока Маргарита пожирала его глазами. Наконец она обратилась к своему слуге:
— Вы нашли беглеца.
В короткой фразе не было ни единого намека на вопрос, отчего спина Вартана заметно вздрогнула, словно по ней только что прошелся удар энергобича.
— Нет, мадам Кюрдон, — ответил он со всем смирением, которое только мог изобразить, и поспешил добавить. — Но я знаю, на каком он сейчас корабле и куда направляется.
— Ты хочешь сказать, — Маргарита проговаривала слова, делая краткую паузу между ними, отчего они звучали зловеще, словно траурный набат, — что нужный мне человек покинул орбиту Фрисциты?
Это уже, несомненно, был вопрос. И прозвучал он так, что у Гредина едва не перехватило дыхание.
— Он смог договориться с одной из сестер-соррориток, чтобы его взяли на борт. Мы бы ничего не смогли сделать.
— В глаза мне смотри! — этот окрик подействовал на Вартана, как будто его окатили крутым кипятком.
— Да, мадам Кюрдон, — Гредин мгновенно распрямился, уставившись в немигающие зрачки Маргариты, чувствуя при этом, как у него на глазах начали наворачиваться слезы от нестерпимого желания отвести взгляд. — Теперь повтори то, что ты только что сказал, — потребовала Кюрдон.
— Мы разыскали Ботнэ, когда… — начал Вартан.
— Без имен! — резко оборвала его Маргарита.
— Как прикажете, мадам Кюрдон, — пробормотал Гредин и, запинаясь на собственных словах, продолжил повествование. — Я пришел к «холодному». Сказал, что, если к нему обратится некий человек с просьбой помочь улететь с планеты, чтобы он немедленно сообщил. «Холодный» ответил, что такой человек уже приходил и что он ответил ему отказом.
— «Холодный» отказал? — Маргарита усмехнулась. — И какова же причина?
— Деньги, — Вартан моргнул, с облегчением чувствуя, как по щеке покатилась тяжелая слеза. — Он не смог предложить достаточно, чтобы купить место на корабле.
На этих словах мадам Кюрдон провела пальцем по подлокотнику кресла, в котором сидела.
— Продолжай, — мелодично произнесла она.
— Один из людей «холодного» сказал, что видел того, кого я разыскивал. Тот разговаривал с сорроритас. И после этого разговора она забрала его с собой на корабль, — видя, как наливается тяжелой мрачностью лицо Маргариты, Гредин предпринял попытку говорить еще быстрее, так что часть звуков в произносимых им словах теперь сглатывалась. — Я узнал, как он назывался. И его курс тоже. «Ревнитель». Он следует…
— Достаточно, — властный голос мадам Кюрдон заставил Вартана вздрогнуть всем телом и замолчать. — Так напомни, и почему же вы «ничего не смогли сделать»?
— Когда я говорил с «холодным», «Ревнитель» уже готовился к выходу из орбитальных доков. Мы бы не смогли…
— Что? — вновь прервала его Маргарита. — Попасть на борт корабля? Помешать беглецу рассказать обо всем этой шлюхе императора? Или не дать ему передать все разработки, украденные у меня, — все повышая голос, продолжала мадам Кюрдон, — сыскарям и прихлебателям сдохшего тирана?!!!
Гредин перестал сдерживать слезы, вытекающие из-под напряженных век. Затуманенный влагой взор стал благом, скрывающим от расфокусированного зрения Вартана выражение злобы, исказившей разгневанное лицо его госпожи. Подавившись словами и собственным сбившимся дыханием, Гредин стоял не шевелясь, всеми силами отгоняя от себя любые мысли, чтобы только не думать о собственном будущем.
— Он ничего не рассказал. Это факт, — произнесла Маргарита уже совершенно спокойно, словно секунду назад не была охвачена неистовым гневом. — В противном случае мы бы уже знали об этом. И этот факт только что тебя спас.
— Благодарю вас, мадам Кюрдон, — едва слышно прошептал Вартан, все еще не веря, что гнев его госпожи, всегда смертельно опасный для того, кто его вызвал, закончился.
— О! — Маргарита язвительно улыбнулась. — Твоя благодарность преждевременна. В конце концов, прямо сейчас ты ходишь по краю, и любая ошибка с твоей стороны закончится для тебя…
Она отвела взгляд от Гредина, что-то набирая в своем инфопланшете, одновременно с этим выдерживая театральную паузу. Затем, словно отвлекшись от охвативших ее мыслей, мадам Кюрдон вернулась к прерванному разговору.
— Двое твоих детей могут совсем остаться сиротами, если тебя не станет, — задумчиво произнесла Маргарита, вновь переведя свой пронизывающий взгляд на Вартана. — Женщина, которая от тебя их родила, умерла, насколько мне известно.
— Да, мадам Кюрдон, — Гредину показалось, что его язык прилип к небу.
— Я позабочусь о них, — все с той же театральной задумчивостью на лице сказала Маргарита. — Обеспечу будущее. Как думаешь, стать усладой для кого-нибудь из моих верных вассалов не так уж и плохо? Верно?
— Д-да, мадам Кюрдон, — язык вовсе перестал подчиняться Вартану.
— Я подумаю, кто из моих телохранителей заслуживает подобного поощрения. Возможно, таких счастливчиков будет несколько. Твои дети уже постигли премудрости ублажения в постели? Впрочем, ты можешь не переживать о этом, — Маргарита сделала упреждающее движение рукой, не давая ответить стоящему перед ней слуге, и продолжила. — Их обучат. Надеюсь, они хорошо воспримут подобную науку. Ведь это их будущее. В случае твоей смерти, разумеется.
— Конечно, мадам Кюрдон, — прошептал едва слышно Гредин.
— Вот видишь, — Маргарита изобразила лучезарную улыбку на лице. — Какой заботливой я могу быть по отношению к своим слугам.
— Да, мадам Кюрдон, — отрешенно ответил Вартан.
И когда Маргарита сделала жест, чтобы Гредин ушел, он еще несколько секунд продолжал стоять на месте, не реагируя, и только потом сдвинулся с места. Вартан уже подошел к широким резным дверям ее покоев, когда мадам Кюрдон его вновь окликнула.
— Кстати. А почему «холодный» не сообщил сразу же после того, как Ботнэ пришел к нему? Он что, не осведомлен, кто закрывает глаза на все его сделки в Шгере и кто, в свою очередь, напротив, может их широко распахнуть? Может быть, он недостаточно напуган? Или недостаточно благоразумен? Впрочем, это одно и тоже.
И пока Гредин искал, что на это ответить, Маргарита подвела безапелляционный итог:
— Пришлешь мне своих детей. Пожалуй, им пора начинать обучаться будущей профессии.
Мадам Кюрдон вернулась из воспоминаний в настоящее. Это произошло пятнадцать лет назад, но и спустя столько времени Маргариту охватывало чувство невосполнимой утраты, едва она вспоминала те давние события. Беглеца так и не нашли. «Ревнитель» был уничтожен вместе со всем экипажем и пассажирами, среди которых Ботнэ обнаружен не был. Не найдена была ни пробная партия, ни каких-либо записей по изготовлению синтезированного наркотика. Гениальный ученый, разработавший препарат, такой необходимый мадам Кюрдон, сгинул со всеми результатами своих исследований. Единственным утешением могло служить то, что все эти данные, как и образцы препарата, совершенно точно не попали в руки представительницы Адепта Сорроритас. Чего так боялась Маргарита. Тем не менее, данный факт никак не смягчил ее гнева. Особенно, когда стало совершенно очевидно, что все исследования и разработки в данной области придется начинать с нуля. Ненависть, родившаяся тогда в душе мадам Кюрдон, излилась на всех, кто хоть как-то был причастен к этой колоссальной утрате. И чьи нерасторопность, халатность или просто неудача стали звеньями в веренице событий, повлекших крах в ее начинаниях. Однако лично расправиться с начальником внутренней охраны Вартаном Гредином Маргарите так и не удалось. Предчувствуя неизбежное, Вратан покончил жизнь самоубийством. Его тело обнаружили в подсобном помещении, удавленным на собственном ремне, который Гредин перекинул через технические трубы, идущие вдоль одной из стен. Начальник охраны не увидел дальнейшей судьбы своих детей, и в последние минуты своей жизни старался думать о чем угодно, но только не об этом. Дав вволю разгуляться своему гневу и жажде мести, мадам Кюрдон вернулась к исследованиям, запустив разработку препарата с самых азов. Новый глава лаборатории обещал ей скорые результаты. Но он так и не смог выполнить свои обещания в намеченные им же сроки. И теперь заканчивал свои дни лоботомированным слугой. А цель, заветная цель, к которой так стремилась Маргарита, в который раз просочилась, как вода из ее тонких, безупречно изящных пальцев.

6.291.992М38
Еретики начали контрнаступление, не давая имперцам закрепиться и выстроить оборону. Всю вторую часть дня вражеская артиллерия обстреливала их левый фланг, сконцентрировав на нем огонь. А с наступлением ночи противник повел контрнаступление сразу по двум направлениям, тем самым окончательно прорвав имперскую оборону на левом фланге и создав угрозу окружения. В результате ожесточенного боя левый фланг имперцев был полностью уничтожен, и еретики попытались замкнуть кольцо окружения вокруг наступающих имперских сил.
— Все кончено! — Фарен отшатнулся назад, сделав пару шагов от бруствера. — Мы погибли…
Он обхватил обеими руками голову, уставившись неподвижным опустошенным взглядом на выпавший из рук лазган, а по его небритым щекам потекли слезы. Но в тот же миг хлесткий удар по лицу вывел Фарена из потерянного состояния.
— Не смей! — удар повторился, на этот раз еще более увесистый. — Или ты сейчас пойдешь в атаку, или, клянусь Богом-Императором, я лично выбью тебе мозги!
Перед затуманенным взором гвардейца замаячил образ Коллинза.
— Ты кто такой, чтобы мне приказывать?! — Фарен попытался вырваться. — Ты не видишь? Все мертвы! Все! Мы остались одни на этой клятой полосе! И те наступающие твари порвут нас с минуты на минуту!
— Я тот, кто всадит тебе болт в голову, гвардеец, — в голосе Аластора зазвенел металл, и Фарен заметил, что в руках Коллинз сжимает болт-пистолет погибшего комиссара. — Слушай внимательно. Наш правый фланг еще держится. К нам идет подкрепление. Нам нужно продержаться до их прихода. Выбирай! Или сдохнешь как трус, здесь и сейчас от моей руки, или будешь жить и сражаться за Императора!
Секунду потратил Фарен на то, чтобы перевести дух перед тем, как ответить.
— Жить, — он попытался убрать пальцы Аластора, вцепившиеся ему в ворот так, что тот начал его душить. — И сражаться.
— Тогда за мной, — приказал Коллинз таким тоном, словно имел на это полное право.
Фарен подхватил свой лазган и, стараясь не ступать по лицам тем, кто лежал на дне траншеи, последовал за Аластором. На минуту Фарен задумался, а не выстрелить ли Коллинзу в спину и не попробовать убежать. Однако быстро отверг зарождающуюся мысль. Фарена остановил страх, что просто так без боя Аластор не сдастся. Что его не получится убить с одного выстрела или удара, если получится вообще. А страх того, что Коллинз сделает потом с тем, кто посмел на него напасть, и вовсе перешел в ужас.
«Этого просто так не убьешь. Без пригляда не сдохнет», — с досадой подумал гвардеец.
Если бы Аластор решился дезертировать с ним вместе, тогда у них обоих, по глубочайшему убеждению Фарена, были бы шансы на выживание. А так, их обоих гарантированно ждала неминуемая и наверняка жестокая смерть.
Они добрались до батареи «Рапир», уничтоженной вражеской артиллерией.
— Сюда!
Фарен увидел, что Аластор указывает на одну из счетверенных мультилазерных установок, чудом пережившую артобстрел, и заваленную на бок.
— Мы ее не поднимем… — попытался запротестовать гвардеец.
— Впереди «Атлант»! — заорал Коллинз. — Это наш шанс! Другого нет!
Понимая, что Аластор прав, Фарен рванул в сторону тягача, умоляя Бога-Императора о помощи. Чтобы Бессмертный Чудотворец сделал так, чтобы машина оказалась на ходу. Когда мотор «Атланта» ритмично заурчал, Фарен готов был прыгать от радости, но времени для проявления эмоций не было. Они успели вернуть орудие на позицию как раз за несколько минут до того, как получившие длительную передышку предатели, снова пошли в атаку.
На пределе возможностей двое выживших отчаянно удерживали позицию, не подпуская врагов ближе, чем на выстрел из лазерной установки. В какой-то момент Фарен запнулся о собственные ноги и упал, растянувшись в весенней грязи, которая, казалось, была повсюду. В этот миг в голове гвардейца предательски мелькнула мысль, что смерть будет для него избавлением, что достаточно просто, закрыв глаза, перестать шевелиться. Но его словно пружиной подкинуло от окрика Коллинза.
— Встать! К установке! Не прекращать огня!
И он встал. Встал и, запинаясь, подбежал к «счетверенке». Продолжая стрелять, Фарен со страхом поглядывал в сторону Аластора, в которого словно вселился дух их погибшего комиссара. Все то время, пока они сдерживали напирающих «договорцев», Фарена обуревала непередаваемая гамма эмоций. Его страх перед неминуемой, казалось, смертью сливался с ненавистью к врагам, которые никак не кончались. А еще к проклятому Коллинзу, который готов был пожертвовать и своей, и его, Фарена, жизнью, лишь бы остановить неприятеля. Еще было отчаяние, что все их потуги к сопротивлению бессмысленны. Что батареи установки закончатся раньше, чем атаки еретиков. Или что случится перегрев орудия, и… Фарен не мог сказать, чего из всего этого он боялся больше всего. Но совершенно точно мозжечком он чувствовал, что все перечисленное померкнет перед гневом Аластора, если только Фарен не выполнит приказ. Если перестанет стрелять в наступающие ряды предателей.
Когда где-то за спиной раздался гул двигающихся танков, Фарен не успел ни обрадоваться, ни испугаться. Обрадоваться тому, что он все же смог дожить до прихода подкрепления, и испугаться, что это могли оказаться не союзные части, а предатели, вышедшие им в тыл. Только потом, словно вечность спустя, когда стало окончательно понятно, что в десяти километрах ниже по течению реки Имперские бронированные части в полном составе переправились на ее правый берег, что исход битвы за Ачу предрешен, и у «договорцев» не осталось шансов развить успех, Фарен не мог понять, чего же ему хочется больше. Расцеловать Коллинза за то, что не позволил ему сдохнуть. Или удавить собственными руками за его безжалостность, его приказы и то, с каким невозмутимым видом тот сейчас стоял и докладывал прибывшему с подкреплением майору о положении дел на позициях. Но в конечном счете в этом противостоянии победила усталость. В тот самый момент, когда Аластор закончил доклад, и принимающий его майор повернулся в сторону Фарена, гвардеец, пошатнувшись, рухнул в грязь, наконец погружаясь в то блаженное забытье, что дарит покой измученным душам.

6.889.992М38
Остановка «Карающего Смирения» в системе Аэтрусс заняла чуть больше трех суток. Все это время Красс не покидал своей каюты, погруженный в размышления относительно своих дальнейших действий. Дело, присоединиться к расследованию которого Корнелий приглашал Барро, в самом деле было рутиной. Причем рутиной, не требующей скорейшего разбирательства. И отказ Алонсо от сотрудничества только подстегнул желание Красса заняться совсем иным расследованием, связанным с самим Барро.
Корнелий отстегнул от стойки высокого воротника небольшую инсигнию и остановил на ней свой задумчивый взгляд. Он ни на секунду не сомневался в том, что уже давно заслужил ее. И что Руджер исключительно из-за особенности своего тяжелого характера не вручил ее раньше. Не вызывал сомнений у Красса и тот факт, что, если бы не вмешательство Алонсо, ему самому потребовался еще не один год, прежде чем Соломон признал в своем аколите полноправного инквизитора. И все же…
FLASHBACK
648.992М38
— Я не ослышался, Барро? — Руджер с нескрываемым изумлением посмотрел на Алонсо, до глубины души потрясенный наглостью своего нового аколита. — Вы считаете, что заслуживаете получить Инквизиторскую Инсигнию? Вы, продемонстрировавший собственную некомпетентность на Ферро Сильва? При всем моем уважении к заслугам погибшего Лорда-инквизитора Ренвеля, не могу не отметить, что вручение вам инсигнии было с его стороны чересчур поспешным. Я бы даже сказал, что это было его ошибкой.
— Все именно так, как я сказал, господин инквизитор, — не моргнув глазом, ответил Барро. — Я не хотел бы погружаться в дискуссию относительно решений Лорда-инквизитора Ренвеля. Тем более, я не хочу заниматься выискиванием в них ошибок. Замечу лишь, что при жизни Лорда-инквизитора никто и никогда ему на них не указывал. Что же касается признания моих способностей и квалификации, достойных инсигнии, то вы упустили одну деталь, на основании которой я и обратился к вам с данным вопросом.
— Я не упускаю из своего внимания ни единой детали, — голос Соломона был неприятно резок, но за этой резкостью улавливались нотки настороженного удивления.
Хоть и едва различимые, но их хватило для того, чтобы Алонсо добавил убежденности в свои слова, понимая, что Руджер, пусть на мгновение, усомнился в правоте собственного заявления.
— А я позволю себе повторить свое заявление. И аргументировать его, — возразил Барро. — Я могу точно назвать, кто спланировал и организовал нападение на «Ревнитель» и кто несет ответственность за гибель сестры Видаль. Каждое мое заявление относительно данного дела имеет подтверждение, основанное на документах и копиях отчетов.
— Когда вы успели проделать всю эту работу? — требовательно спросил Соломон, прожигая Алонсо нехорошим взглядом.
— Ради решения этой загадки я пожертвовал временем, отводимым на сон, — с невозмутимым спокойствием Барро выдержал взгляд патрона.
— И вы хотите сказать, что нашли все необходимые сведения, не покидая резиденции? — продолжил Руджер.
— Да, — просто ответил Алонсо, едва заметно улыбнувшись самыми уголками рта. — Тем более, что значительная часть использованной мной информации хранилась у вас же. Но насколько я могу судить, собрать эти данные воедино вам помешало отсутствие некого связующего звена.
— И как же вам удалось найти это недостающее звено?
Именно в этот момент Корнелий окончательно понял, что Соломон проиграл схватку с Барро. У Красса больше не оставалось сомнений в том, чем закончится теперь разговор. Знал это и Алонсо. Однако бывший инквизитор не торопился выдавать свои истинные эмоции.
— Подобное стечение обстоятельств принято называть Провидением Императора, — тем же спокойным голосом заметил Барро. — В ходе одного из расследований, произведенных мной ранее, я получил те данные, которые и стали ключевыми для вашего дела. Без них все попытки связать воедино имеющуюся в вашем распоряжении информацию были обречены на неудачу. Или же… — он сделал небольшую паузу, направив свой взгляд точно в глаза Руджера. — Дальнейшее расследование займет так много времени, что его завершение отодвинется на невообразимо долгий срок. Настолько долгий, что может быть полностью утерян смысл в дальнейшем ведении самого дела.
— Вне всякого сомнения, вы не станете утаивать имеющиеся в вашем распоряжении сведения и тем самым затягивать следствие, — произнес Соломон.
Поединок взглядов продолжился.
— Разумеется, нет, — улыбка на лице Барро стала чуть шире. — Я собираюсь как можно скорее предоставить всю собранную мной информацию в сестринство. Насколько мне стало известно, палатина Армбрустер будет счастлива получить долгожданный результат столь затянувшегося расследования.
Руджер по-прежнему не отвел взгляд, но пауза, выдержанная инквизитором, затянулась, отчего улыбка на лице Алонсо засветилась еще сильнее в предвкушении победы.
— Вы достойны носить инсигнию, Барро, — произнес, наконец, Соломон.
— В этом мнении вы схожи с моим прежним патроном, Лордом-инквизитором Ренвелем. Да примет Всеблагой Император его душу, — на этих словах Алонсо с учтивостью склонил голову, изобразив на груди аквилу и, выждав ответного действия со стороны Руджера, продолжил. — Однако не один я заслуживаю такой высокой оценки. Ваш аколит Красс точно также заслуживает Инсигнии Инквизитора.
На этих словах Корнелий внутренне нахмурился. Безусловно он и сам считал, что вполне заслужил право быть полноправным инквизитором. Но…
«У меня нет этому доказательств, однако я уверен, что ты приложил немало усилий, чтобы информация «совпала» так, как ты того хотел. Пока нет. Но будут. Они будут у меня обязательно. Достоверные. Неоспоримые. В тот день ты расскажешь мне все. Всю правду. От слова до мысли. А пока. Пока мы получим свои инсигнии, а с ними полную свободу действий. Ведь ты хотел этого. Хотел с того самого дня, как снова стал аколитом. Что ж, теперь ты добился того, чего так желал. Собственно, как и Руджер, — мысленно Корнелий перевел внимание на Соломона. — Ты тоже получил то, чего так жаждал долгие годы. Разгадку, которую самому тебе так и не удалось найти. И сейчас каждый из вас платит вполне приемлемую цену за свои желания. Посмотрим, возрастет ли она со временем. И насколько. Покажется ли она в будущем такой же приемлемой, как сейчас».
Красс провел пальцем по инсигнии, лежащей перед ним на небольшом столике.
«На самом деле, ты все еще не получил свою инсигнию, Барро. Также, как я — свою. Но в отличие от тебя, я знаю, что в тот день, когда она будет мне вручена, я приму ее заслуженно. А ты? — инквизитор подхватил инсигнию двумя пальцами, и провернув, приколол к своему воротнику на прежнее место. — А ты, Алонсо?»

6.981.992М38
— Итак, — задумчиво произнес Барро, обежав взглядом каюту.
Остановив взор на большом двуглавом орле, раскинувшем свои крылья над массивной створкой двери, Алонсо сосредоточил мысли на текущем моменте. После двух с лишним месяцев дотошных разбирательств и почти года «рабства» у Соломона Руджера, он наконец обрел всю полноту свободы, ранее утерянную. Но ему только предстояло сначала вернуть, а затем и приумножить все те ресурсы, которых он лишился за этот год. Результаты по расследованию, производимому им на Сальпурии, как и само расследование, были переданы инквизитору Гредвану. Оперативная группа Ярдо находилась «под опекой» инквизитора Катлау, которому их передали после тщательной проверки на лояльность. А полет на Каргадас, куда Барро так хотел попасть до событий на Ферро Сильва, и вовсе теперь потерял свою актуальность. Однако и начинать расследование относительно инцидента на рудном мире Алонсо посчитал не целесообразным. По крайней мере — в текущий момент. Бесспорной потерей являлось то, что в своих возможностях, наработанных долгими годами, Барро оказался отброшен в те далекие годы, когда он только стал аколитом у Теодора Ренвеля. Тем не менее Алонсо не считал произошедшее по-настоящему серьезным и уж тем более непреодолимым препятствием. Большинства своих оперативников Барро лишился еще на этапе выдвижения обвинений против своей персоны. Все, кто был так или иначе связан с Алонсо и до кого удалось быстро добраться, были пропущены через серию допросов разной степени тяжести. В том числе, некоторые из фигурантов по делу Барро были пропущены через сканирование памяти. В основном этой процедуре подверглись его личные слуги и телохранители, никак не связанные с расследованиями, которые вел Алонсо. К тому времени, как все обвинения в скверне были полностью сняты с инквизитора, допросам успели подвергнуть более трети всех оперативников, находящихся у него в прямом подчинении. Незначительную часть которых еще некоторое время допрашивали и после вынесения оправдательного приговора. До тех пор, пока продолжалось разбирательство, коснувшееся профессиональных качеств Барро. Теперь допросы лиц, связанных с опальным инквизитором, велись в совершенно ином ключе. Если раньше акцент делался на лояльности Алонсо, то теперь под сомнение ставился его профессионализм. Как и в первом случае, так и во втором никаких сведений, которые можно было бы превратно толковать или использовать против Барро, обнаружено не было. Тем не менее, Алонсо потерял связь с большей частью своих оперативных групп и почти всеми связными. То, что он довольно быстро воссоздаст сеть из оперативников, Барро не сомневался ни на секунду. Но его все равно возмущал до глубины души тот факт, что менее чем за год система, на построение которой у него ушли долгие годы, была разрушена почти до самого основания. Впрочем, само «основание» сохранить все же удалось. Тем более это было приятно осознавать, поскольку Мадейра Дьочу являлся лучшим из его оперативников. Которого Алонсо вместе со всей группой невероятно своевременно отправил на задание, одним из условий которого была частичная консервация без права в одностороннем порядке выходить на связь с Барро и с кем бы то ни было еще.
FLASHBACK
6.659.991М38
Огромный камин наполнял просторный кабинет теплом, добавляя света в тусклое помещение. Два небольших окна, выходившие на стартовую площадку, были наглухо завешены толстой драпированной тканью. У стены между окнами расположилось несколько кресел, одно из которых занимал Барро. По правую руку от инквизитора, чуть позади него, опустив голову, стояла молодая женщина. Ее левая рука покоилась на спинке кресла так, что пальцами она касалась плеча Алонсо. Еще правее в аналогичном кресле сидел Дьочу. А рядом с ним — его заместитель и правая рука Леонардо Фунч. Еще пятеро оперативников занимали остальные кресла. Расположившись спиной к камину, оперативники внимательно слушали инквизитора, отдающего последние распоряжения группе Ярдо, которая оставалась на Сальпурии. Закончив, Алонсо перевел взгляд на Мадейру.
— Задание получите на борту, — распорядился он.
— Да, господин Барро, — отозвался Дьочу.
Впрочем, опытный оперативник догадывался о их следующей цели. Вероятность того, что еретики раскинули свои сети по всей системе Аметист, была огромна. На Гриду, спутник Сальпурии, уже была отправлена оперативная группа. И теперь речь должна была пойти о Сальпурии-2. На борту инквизиторского крейсера Мадейра получил приказ тайно прибыть на планету и начать расследование по выявлению всех, кто мог быть причастен к Сальпурианскому культу. Как основных лидеров культа, так и всех сочувствующих, даже если их пособничество культу было минимальным. Места тайных сбори, и покровителей, без которых еретики не могли обходиться. Учитывая особенность расследования и того, что основной целью оперативников были не просто еретики, а еретики наделенные псайкерскими способностями, группе Дьочу вменялось уйти в глубокую конспирацию. Настолько, чтобы точное место их пребывания не смог бы назвать даже сам Алонсо. Только по окончательному завершению подготовительной фазы следствия с выявлением всех подозреваемых преступников Саннджифу должен был связаться с Барро. Но таким образом, чтобы ни один псайкер не смог бы перехватить его послания. А потому свое астропатическое послание Оз должен был оправить, покинув систему Аметист.
С тех пор прошло почти полтора года. Послание Саннджифу застало Алонсо, когда тот, находясь на борту «Карающего смирения», приближался к системе Аэтрус. Невероятно вовремя и не вовремя одновременно.
Взгляд Барро переместился с Имперского орла вниз, на дверь. Скользнув по ее стальной поверхности, он устремился дальше, придирчиво изучая каюту, в то время как мысленно инквизитор продолжал сопоставлять все имеющиеся данные.
Расследование, проведенное группой Мадейры на Сальпурии-2, велось тщательно, но по мнению инквизитора, все еще было достаточно далеко от завершения. Дьочу так и не удалось установить личности тех, кто покровительствовал еретическому культу. А то, что такое покровительство имело место, причем, на самом высоком уровне, Алонсо не сомневался. А Барро намеревался разоблачить всех, кто хоть в чем-то был причастен к культу. Поэтому, приказав в ответном послании Мадейра собрать и предоставить еще больше улик и фактов, Алонсо решил сначала вернуться на Ушбелу, чтобы довести там до конца все свои дела. Как личные, так и связанные с восстановлением связей и некоторых данных. Помимо этого, Барро намеревался решить вопрос по делу Хольмг и добиться реабилитации комиссара. Как и окончательно разобраться со статусом палатины Штайн. И поскольку в планах Алонсо было как можно скорее просканировать Алите память, Озу вменялось сразу после передачи приказа Дьочу самому прибыть на Ушбелу. Таким образом, к тому времени, когда размышления Барро прервал сигнал корабельной сирены, уведомляющий, что корабль готовится к погружению в имматериум, перед инквизитором уже полностью был выстроен план дальнейших действий.

6.994.992М38
Финальной точкой в размышлениях Корнелия стал факт того, что курс «Карающего Смирения» пролегал мимо системы Аметист, где располагалась интересующая Красса планета. Договорившись с капитаном заходе на Сальпурию, Корнелий принялся детально изучать мир, который собирался посетить.
Сальпурия была темной, неуютной планетой, расположенной так близко к точке Мандевилля, как будто планета хотела покинуть свою систему. Свет и тепло местного светила с трудом дотягивались до нее. И все же несмотря на то, что Сальпурия представляла собой мертвый булыжник, с которого ободрали все краски, лишив начисто как флоры, так и фауны, Империум смог приспособить и этот голый камень под свои нужды. На безжизненных просторах расположились три города-улья: Двирфо, Лусс и Марьяж. А также четыре промышленный зоны, каждая из которых занимала площадь, равную минимум двум городам. Еще две промышленные зоны были уничтожены ранее, когда более семидесяти лет тому назад на планете был разоблачен и уничтожен опасный ксенотический культ. Сопротивление, оказанное тогда культистами, привело к тому, что несмотря на ценность планеты, ее едва не подвергли экстерминации. Но все же это решение принято не было. Согласно поступившему приказу, ограничились тотальной орбитальной бомбардировкой двух промышленных зон, откуда распространялась ересь и мутации. Корабли Имперского флота обстреливали очаги возмущения до тех пор, пока обе промышленные зоны не превратились в прах. А завершили их полное уничтожение неслыханные по своей силе, пожары, начавшиеся сразу после орбитальной бомбардировки. Пожары бушевали неистово еще несколько месяцев, что стало финальным аккордом в деле истребления ксеноереси. И теперь именно туда, где на месте бывших промышленных зон простирались чудовищные по размерам проплешины, прозванные Котлами, лежал путь инквизитора Красса.
Пустота, задрожав, покрылась мелкой паутиной искрящихся трещин. Словно набухающие капилляры, они становились все толще, превращаясь в изогнутые, разрастающиеся и сверкающие неоновым светом ветви, которые затем сплетались в уродливые пучки. Пульсируя, они искрились, меняя цвет. А затем, когда в один миг они взорвались на незримые осколки, на их месте появилась огромная воронка. Чудовищная в своих размерах, она продолжала расширяться, пока в ее переливающемся блеске не начал вырисовываться нос корабля. Разметав марево вокруг себя, венчавший его острый таран начал продвигаться вперед. Так, медленно, метр за метром Имперский крейсер высвобождался из оплетающих его объятий имматериума, возвращаясь в материальный мир. По мере того, как он выходил из варпа, призрачная дымка, окутывающая его величественные формы, истончалась, и «Крающее Смирение» приобретала все более четкие очертания. С особым изяществом вырисовывались в них башенки и колонны, которыми ощетинились верхние палубы крейсера. Менее чем за четверть часа направляемый твердой рукой своего капитана Имперский корабль закончил варп-переход, после чего, покинув точку Мандевилля, направился к Сальпурии. До самого окончания варп-перехода Корнелий оставался в своей каюте, склонившись над картой, изучая сектор, в который ему предстояло отправиться. Инквизитор сравнивал недавние пикты, полученные с поверхности планеты, с теми, которые он взял из архивов и на которых еще были запечатлены строения, уничтоженные более полувека тому назад. Долгие десятилетия после того как их превратили в безжизненные пустоши, Котлы оставались зоной отчуждения. Пока четыре года назад народившийся культ еретиков не решил использовать местные катакомбы для своих сборищ. Расследованием деятельности культа на Сальпурии в то время занимался Барро. Именно тогда ему в руки попали те самые свидетельства, на основании которых ему в дальнейшем удалось завершить начатое в давние годы Руджером дело о смерти сестры Видаль. Однако решающим фактором для Красса, чтобы теперь отправиться на Сальпурию, стало не это невероятное стечение обстоятельств. Последней каплей стал один эпизод, который до сих пор не выходил у Корнелия из головы.
FLASHBACK
6.957.992М38
Он шел между длинными рядами стеллажей. Звук его шагов заглушался длинной ковровой дорожкой, пролегающей по центру библиотеки. Дверь в самом конце залы была чуть приоткрыта, и в образовавшуюся щель был виден свет. Бесконечное время тому назад, еще когда Корнелий только получил статус дознавателя, Соломон, указав на эту дверь, сказал ему:
«Доступ в это хранилище ты получишь вместе с Инквизиторской инсигнией».
С тех самых пор Красс ни разу не посягнул нарушить это табу. Но сегодня он наконец получил право переступить заветный порог. Корнелий не ждал ничего особенного от этого визита. Но он хотел осуществить право, данное ему более двенадцати лет назад Руджером. На мгновение у самой двери Красс чуть замедлил шаг. Из-за порога до него донесся тихий шепот, словно Соломон с кем-то разговаривал. В первую секунду молодой инквизитор подумал, что ему показалось. Но прерывистый шепот продолжил литься из-за приоткрытой двери, так что в голосе говорившего теперь не оставалось никаких сомнений.
— Ненавистная, проклятая Сальпурия, — от приглушенного хрипа Руджера веяло глубоким и неподдельным чувством ненависти. — Ты одарила меня тайнами, от которых я теперь жаждал бы отказаться, но скрыла то единственное, что было для меня важным.
Слова звучали с болезненным остервенением, когда гнев клокочет где-то в самых потаенных глубинах души, не имея выхода, чтобы прорваться наружу.
Корнелий замер. За все то время, что он находился в свите Руджера, он впервые слышал, чтобы инквизитор говорил с таким надломом. Недавний аколит потянул на себя ручку двери и увидел перед собой Соломона, взирающего на небольшую гололитическую карту, парящую над плоским экраном стола. Быстрота, с которой Руджер развернулся в сторону открывающейся двери, была молниеносной. Его взгляд, за секунду до этого казавшийся мутным и безжизненным, мгновенно пронзил вошедшего словно двумя кинжалами. Так, что Красс тут же остановился, не решаясь сделать следующий шаг. Короткая вспышка гнева, долго искавшего выход и внезапно его обретшего, улеглась столь же стремительно, как началась.
— Что вы хотели, инквизитор? — последнее слово Соломон произнес с краткой задержкой, как будто язык выговорил его через силу.
— Обсудить вопрос по последнему заданию, инквизитор, — продолжая смотреть на Руджера, Корнелий тем временем периферийным зрением охватывал все пространство вокруг.
— Подготовьте дела к передаче и зашифруйте отчеты. Я заберу их у вас позже. Инквизитор, — на этот раз голос Соломона прозвучал чуть жестче. — Или у вас есть ко мне еще какое-то дело, господин Красс?
— Пока нет, господин Руджер, — в тон своему бывшему патрону ответил Корнелий. — Если у меня они возникнут, я знаю, где вас найти.
На это высказывание Соломон не ответил. Но Красс отчетливо услышал из-за закрывшейся за его спиной двери, как Руджер тяжело опустил кулак на крышку стола.
Услышав слабый писк, Корнелий вернулся из воспоминаний в реальность. Переключив внимание с гололитического изображения на экран инфопланшета, Красс прочитал сообщение, поступившее от капитана корабля. «Карающее Смирение» совершило варп-переход, и теперь двигалось прямиком к Сальпурии.

Год 993
6.344.976М38
Вне всяких сомнений попадание стало бы критическим, если бы не маневренность «Ревнителя», которому удалось увернуться от ракет, в самый последний момент изменив курс. Прекрасно зная сильные и слабые стороны «Ревнителя», Тернер не собирался ввязываться в бой. Напротив, Ралф направил крейсер в сторону от атакующего корабля, намереваясь пройдя над ним, тем самым сузив противникам траекторию атаки. Умело маневрируя, капитан провел крейсер впритирку с надстройками вражеского корабля, после чего оставалось только оторваться от более массивного и тяжелого, а значит, и более медлительного преследователя. Выбрав направление к небольшому скоплению астероидов, Тернер рассчитывал попробовать в нем затеряться, если корабль ксеносов продолжит преследование, и таким образом повысить свои шансы оторваться. Однако, скорость с которой развернулся вражеский корабль, потрясла капитана. До астероидного поля оставалось не менее половины пути, когда корабль ксеносов уже изловчился развернуться к «Ревнителю» другим своим бортом и дал залп.
На этот раз полностью уйти с линии атаки не удалось. Несколько зарядов хоть и прошли по касательной, достигли своей цели, отчего «Ревнитель» развернуло почти на 180 градусов. Из-за отсутствия внутренних резервных переборок и внешней брони повреждения даже от столь легкого попадания оказались весьма значительными. Но Ралф не собирался сдаваться так просто. Решение родилось у него в голове моментально. Не выравнивая курса, капитан погнал крейсер прямо вперед, рассчитав, что в таком случае сможет прыгнуть в варп, добравшись до точки Мандевилля. Главное было хоть немного опередить противника, чтобы не попасть под обстрел в момент перехода.
«Успею, — твердо решил про себя Тернер. — Владыка людей, я должен успеть».
Эта мысль затмила собой все остальные подобно тому, как Свет Астрономикона затмевает собой блеск всех звезд. Такой слаженной работы команды Ралф не видел за всю свою жизнь. «Ревнитель» превратился в единый организм, бросивший все силы на спасение самого себя. А капитанский мостик сейчас олицетворял мозг этого организма, который отдавал приказы всем остальным органам, обеспечивая их безупречную работу. «Сердце», «легкие», вся структура корабля сейчас слилась в едином порыве, чтобы достичь главной цели на тот момент. Уйти от погони. На пределе скорости «Ревнитель» дал залп из кормовых орудий по преследовавшему его кораблю. Но уже в следующее мгновение последние остатки его пустотного шита были уничтожены ответным залпом ксено-орудий.

6.057.993М38
Посещение командорства было одним из первоочередных дел, запланированных Барро на Ушбеле. Целью данного визита был дальнейший разговор с Алитой Штайн, на этот раз подразумевающий достижение конкретной цели. Сам прошедший через сканирование мозга, Алонсо хотел теперь подвергнуть аналогичной процедуре палатину Штайн. План был прост. Барро хотел увидеть события на Ферро Сильва глазами другого очевидца, чтобы полностью восстановить картину произошедшего. Конечно же, существовала вероятность, что та область мозга, в которой хранились нужные инквизитору воспоминания, окажется надежно запечатанной. Такое часто встречалось у людей, подвергшихся пси-воздействию. Но Алонсо был слишком высокого мнения о собственных талантах в вопросах сканирования. И не в его привычках было заранее отказываться от задуманного из-за страха перед возможной неудачей. Воспоминания Штайн, полученные посредством сканирования, Барро планировал использовать в качестве документального подтверждения в повторном расследовании, которое собирался инициировать относительно дела Хольмг. Ее память в дальнейшем инквизитор также планировал просканировать. Поскольку наличие сразу двух объектов, в чьих воспоминаниях могли быть нити к расследованию событий на Ферро Сильва, увеличивало шансы Алонсо его распутать вдвое. Но было и еще одно обстоятельство, подстегивающее интерес Барро к этим двум выжившим. Обстоятельство, в котором Алонсо не желал признаваться никому. Даже самому себе. Тайный страх, сами мысли о котором Барро гнал от себя прочь, неустанно повторяя себе, что этого страха на самом деле не существует.
Сдержанное радушие Канониссы в этот раз чуть более искренним. По крайней мере, если сравнивать его с предыдущим разом, как показалось Алонсо. Без сомнения, сказывался тот факт, что именно Барро помог окончательно развеять все подозрения относительно палатины Штайн, что еще оставались у Августы Борго. Что, по сути, возвращало почти утерянную сестру назад к служению на благо Ордена. Непринужденная беседа инквизитора и Канониссы длилась ровно до того момента, когда Алонсо изъявил желание снова встретиться с Алитой, прояснив тем самым истинную цель своего визита. И хотя, без всякого сомнения, Августа с самого начала догадывалась о причине визита Барро, после его заявления мрачная строгость вновь завладела ее взглядом. На краткий миг, оказавшись под тяжестью этого взгляда, инквизитор допустил, что сейчас со стороны Борго будет проявлено противодействие. Но сделанное допущение было почти сразу откинуто, едва Августа заговорила.
— Утрата любой из Невест Императора всегда отзывается болью в моей душе. Не важно, произошло это на поле сражения или нет, — тщательно подбирая слова, произнесла Канонисса. — Палатина Штайн истинное дитя своего Ордена, а ее руки благословил Сам Бессмертный Защитник человечества. Но я бы никогда не осмелилась помешать расследованию Святой Инквизиции, даже если ценой этого расследования станет жизнь одной из наших сестер.
Чуть пристальнее, чем до этого, Борго взглянула на Алонсо. Ответом на это стала стандартная улыбка «для деловых переговоров», которую инквизитор изобразил на своем лице.
— То, что я услышал от вас, с каким достоинством госпожа Штайн пронесла все испытания, ниспосланные ей Бессмертным Императором, безусловно заслуживает уважения, — Барро вернул пристальный взгляд Канониссе. — Но вот ваша фраза о том, что вы никогда не встанете на пути расследования Имперской Инквизиции. Возможно, у меня неверные сведения, но, по-моему, именно вы не позволили инквизитору Сегрино инициировать дело относительно палатины Штайн.
В одно мгновение голос Августы превратился в камень.
— В данном расследовании нашей сестре отводилась роль подозреваемой, а не свидетеля, содействующего торжеству Имперского правосудия, — произнесла Канонисса. — Мы учли все обвинения, выдвинутые в адрес палатины Штайн, и, согласно установленным в Адепта Сорроритас догмам, провели внутреннее расследование. Заверяю, если бы хоть одно из предполагаемых обвинений подтвердилось, приговор виновнице был бы вынесен в ту же минуту. И ни раскаяние, ни прошлые заслуги не смягчили бы уготованного ей в этом случае наказания.
— Я прекрасно осведомлен, насколько суровы в подобных случаях законы Ордена, госпожа Борго, — плавно роняя слова, ответил Алонсо, продолжая наблюдать за Августой. — Нет нужды рассказывать мне об этом. И я, конечно же, верю, что вы неусыпно стоите на страже законов Империума, как и исполнения Его Воли.
Барро замолчал на мгновение, складывая облаченные в перчатки кисти рук в аквилу на груди. Дождавшись ответного жеста со стороны Канониссы, инквизитор продолжил говорить, теперь с меньшей мягкостью в голосе, но с большим дружелюбием.
— В вашей верности, как и в верности ваших сестер, я не сомневаюсь ни на секунду. Я позволил себе лишь констатировать один факт, имевший место в прошлом, о котором более нет нужды вспоминать. И, да — палатине Штайн с моей стороны ничего не угрожает. Мероприятие, которое я намерен провести, не более чем не очень приятная процедура. Которая если и лишит сестру некоторых воспоминаний в качестве побочного эффекта, ни в коем случае не станет препятствием к ее дальнейшему служению Всеблагому Императору.
Вся дальнейшая беседа Алонсо и Канониссы Борго не заняла много времени и не вышла за пределы официальных переговоров. А потому менее чем через полчаса Барро уже переступал порог кельи Алиты, куда его проводила одна из сестер.
— Рад видеть вас снова, госпожа Штайн, — инквизитору пришлось наклониться, чтобы пройти в низкий дверной проем кельи.
Сделав еще пару шагов вглубь слабо освещенного помещения, Алонсо сложил на груди аквилу, одновременно испытующе глядя на Алиту. Она показалась инквизитору чуть ниже ростом и уже в плечах. Возможно, из-за полумрака, скрывающего часть ее фигуры. Но этому могло быть и другое объяснение. Беглым взглядом окинув палатину, Барро пришел к выводу, что та по-прежнему несет строгую епитимью, возложенную по ее же собственной просьбе.
— Вижу, вы в добром здравии и телом, и духом, — Алонсо изобразил на лице легкую улыбку, отвлекаясь с затворницы на ее келью.
В крохотном жилище Штайн кое-что поменялось со времени последнего визита Барро. Появилась узкая походная кровать, накрытая строгим покрывалом, сотканным из суровой нити, несущим по четырем углам символ Адепта Сорроритас. Добавился небольшой стол, на котором помимо молитвенника и плети для бичевания, лежало несколько инфопланшетов. А недалеко от входа теперь стоял строгий табурет. Выдержав небольшую паузу, Барро вновь заговорил.
— Как вы могли догадаться, я здесь по делу, — проигнорировав табурет, Алонсо прошел чуть дальше и, опустившись на кровать, сфокусировал взгляд на Алите. — И дело это касается непосредственно вас, госпожа Штайн.
— Чем я могу служить Святой Инквизиции, — на лице затворницы не нашлось места удивлению, отчего сказанная ею фраза прозвучала совершенно не похожей на вопрос, без каких-либо эмоций.
— Вас уже проинформировали, сестра? — поинтересовался Барро, кинув короткий взгляд в сторону табурета, предлагая своей собеседнице сесть.
— В общих чертах, господин инквизитор, — отозвалась Алита, оставшись стоять на месте.
— Тогда буду краток, — кивнул Алонсо. — Я пришел к вам за информацией, госпожа Штайн. Она находится у вас в голове, среди прочих воспоминаний. И я намерен достать ее оттуда.
Теперь Алита взглянула на Барро со слабо выраженным удивлением:
— О какой информации идет речь, господин инквизитор?
На это Алонсо ответил не сразу. С полминуты он изучал немой вопрос, возникший в глазах палатины, и только потом произнес.
— Вы не задумывались, что произошло на Ферро Сильве? — продолжая пристально наблюдать за Штайн, Барро изучал, как в глазах затворницы один вопрос сменяется другим.
— Над этим и многими другими вопросами я размышляла с тех самых пор, как оказалась в этой келье господин инквизитор, — ответила Алита, чуть склонив голову вниз. — Я не прекращала думать об этом ни на минуту. И единственный ответ, который приходит мне: все мы выжили исключительно по Воле и Милости Его.
— Его Милость и Воля стали первопричиной нашего спасения, — согласился Алонсо. — Но было и еще кое-что. Мощный всплеск варп-активности. Я бы охарактеризовал его, как чудовищный. И теперь я собираюсь в подробностях выяснить, кто или что его спровоцировало. Для этого мне нужны самые малейшие детали тех событий. Любые. Которым и вы, и я стали свидетелями.
Штайн слушала молча, и Барро продолжал.
— На данный момент выживших с Ферро Сильва осталось всего трое. Вы, я и один из комиссаров. Из кадетского корпуса.
— Я помню этих кадетов, — негромко произнесла Алита. — Их мужество и доблесть, — Она подняла взгляд на инквизитора: — Помню, один из кадетов умер у меня на руках во время операции. Мы не могли его спасти.
— Погиб, как и все, кто был тогда на Ферро Сильва, — заметил Алонсо. — Вы слышали, что я сказал. Выживших осталось трое.
Он поднялся, делая шаг навстречу затворнице:
— Мне нужна ваша память, госпожа Штайн. Все, что та скрывает, и о чем, быть может, вы сами не подозреваете.
— Вы пришли ко мне ради этого, господин инквизитор? — Алита осталась стоять не шелохнувшись, когда Барро положил ей на плечо руку, затянутую в черную кожу перчатки.
— Не только, госпожа Штайн. Но об остальном мы поговорим позже.
— Что от меня требуется? — Алита продолжала говорить спокойным и уверенным, но совершенно безэмоциональным голосом.
— Я здесь для того, чтобы проинформировать вас о предстоящей процедуре, — взгляд Алонсо сделался еще пристальнее, чем до этого. — И, получить ваше согласие, разумеется.
— Служение Ему не отделимо от готовности беспрекословно подчиняться глашатаям Воли Его и радости самопожертвования. Разве к этому нужно еще какое-то согласие? — затворница выдержала прожигающий насквозь взгляд инквизитора, оставаясь стоять перед ним с руками, скрещенными на груди в Имперского орла.
Выждав еще с полминуты, Барро кивнул.
— Вам сообщат, куда прибыть, когда все будет готово к операции, — со странным равнодушием он окинул взглядом неподвижную фигуру перед собой. — Скажите, вам не интересно, как все будет происходить, госпожа Штайн?
— Вы расскажете мне ровно столько, сколько сочтете нужным, господин инквизитор, — не меняя интонации, ответила Алита.
— Что вас всегда украшало, так это строгость, простота и лаконичность, — безразличие на лице Алонсо сменилось улыбкой. — Как я сказал, за вами придут в ближайшее время. Хочу вас заранее предупредить. Метод, которым я намерен изучать вашу память и хранящиеся в ней воспоминания довольно… неприятный. Наверное, его даже можно назвать болезненным. Надеюсь, вас это не смутит?
— Ничто не может смутить или остановить на пути исполнения долга, — уверенно произнесла Штайн, чем вызвала еще одну улыбку на лице Барро.
— Как я и говорил. Строгость, простота, лаконичность, — Алонсо подошел к двери и переступил порог. — Храни вас Император, сестра.
— Длань Его да пребудет над всеми нами. И если мы не заслужим Защиту Его, пусть наградой нам станет Его Кара, — раздалось в ответ.
Эдуардо Плеинвелл, капитан корабля под названием «Галатея», был отобран из множества кандидатур спустя месяц после прибытия Барро на Ушбелу. Заняться поисками капитана, достойного вербовки в инквизиторскую свиту, Алонсо поручил Саннджифу. Отвергнув множество вариантов, в конце концов Оз остановился на кандидатуре Плеинвелла. О чем немедленно известил Барро.
Эдуардо был выходцем из аристократической семьи Плеинвеллов. Почти всю молодость прослужил в Имперском флоте и только недавно, оставив службу, нанялся во флот одного из Вольных Торговцев. От семейных уз капитан освободился около двадцати лет тому назад, когда собственноручно умертвил жену, уличив ту в измене. Дело было замято благодаря нескольким факторам, одним из которых стало солидное финансовое пожертвование, сделанное Эдуардо. Вторым — тот факт, что его жена выбрала себе в любовники мужчину из нижних кварталов, чья благонадежность и лояльность Трону устанавливалась по сей день. Немало этому поспособствовала и фраза Плеинвелла, вставленная в обращение к суду: «Сочтя измену по отношению к кадровому офицеру на службе Империуму предательством большим, чем просто человеку, я поступил так, как мой долг повелевает поступать с изменниками и предателями». Что же до своего единственного сына, которому к тому времени исполнилось четыре года, то его Эдуардо отдал в Схолу Прогениум, передав вместе с ним более половины всего своего состояния в качестве дара. С тех пор на все вопросы о его дальнейшей судьбе Плеинвэлл отвечал, что сын его искупил все прегрешения матери и стал достоин воинской славы своего отца. А быть может, превзошел его. «Если это не так, — любил добавлять Эдуардо, — надеюсь он уже мертв».
В общей сложности на финальную проверку данных по личному делу Плеинвелла у Алонсо ушло чуть больше недели. И еще столько же на осмотр и проверку его корабля, стоящего в орбитальных доках Ушбелы. Что касается остального экипажа «Галатеи», то начавшаяся тщательная проверка всех, находящихся на его борту, шла полным ходом и должна была закончится в лучшем случае к концу года.
— Вы мне подходите, господин Плеинвэлл, — произнес наконец Барро, завершив изучать человека, стоящего перед ним.
— Для меня станет честью оказаться на службе у нашей Святой Инквизиции, — с жаром и неподдельной искренностью в голосе ответил Эдуардо, не отводя глаз от стального взгляда инквизитора.
— Однако название кораблю лучше изменить, — заметил Алонсо. — «Галатея», безусловно, звучное имя, но я предпочел что-то более подходящее. Возможно «Молот Победы». Что вы на это скажете, капитан Плеинвэлл?
— Считайте, что с этого момента корабль так и зовется, господин инквизитор, — без колебаний ответил Эдуардо, чем заслужил еще один одобрительный кивок.
— Обращайтесь ко мне «Барро», — добавил инквизитор. — Далеко не всегда окружающим надо знать, кто перед ним.
— Слушаюсь, господин Барро, — мгновенно отреагировал Плеинвэлл.
— Да, — констатировал Алонсо, выдержав короткую паузу. — Вне всяких сомнений вы мне подходите. Тем не менее, это не может выступать гарантией того, что вы будете оставаться у меня на службе, если перестанете отвечать моим требованиям.
— Да, господин Барро, — Эдуардо склонил голову в почтении.
— Оформлением документов, касающихся переименования корабля, займитесь немедленно, — распорядился Алонсо и протянул капитану небольшую инсигнию. — Это ускорит дело.
Прежде чем принять в свои руки символ Священной Инквизиции, дающий почти неограниченную власть, капитан будущего «Молота Победы» сложил на груди аквилу.
— Как прикажете, господин Барро, — с чувством произнес он. — Но я готов из личных сбережений оплатить все расходы, связанные с переименованием моего корабля. В том числе и за срочность.
— Похвально, господин Плеинвелл. Похвально, — легкая улыбка тронула уголки губ инквизитора. — Но в этом нет необходимости, — и после короткой паузы добавил: — Пока нет.
В конечном счете Эдуардо потребовалось семнадцать стандартных дней, чтобы завершить действия как связанные с административной бумажной волокитой, так и физическим обновлением самого корабля и всей символикой, находящейся на его борту. Покои, предназначавшиеся для личных нужд Барро, также преобразились в соответствии с требованиями и предпочтениями их будущего владельца. Однако Алонсо потребовал, чтобы в первую очередь была подготовлена каюта, куда в скором времени должны были доставить специальное оборудование для проведения допросов. И лишь после этого занялись его личными апартаментами. После чего, полностью возложив на капитана Плеинвелла вопросы, касающиеся «Молота Победы», Алонсо вернулся к урегулированию оставшихся у него на Ушбеле дел. В частности вопросами, касающимися Алиты Штайн.

6.357.993.М38
После форсирования Ачи прошло чуть более года. За это время Фарен так и не удостоился каких-либо наград, если не считать благодарности в виде усиленного пайка, полученного им после того памятного боя, когда благодаря, а быть может, и вопреки действиям Аластора им обоим удалось выжить. Сам Коллинз в тот день получил нашивки ефрейтора. Но Фарен не был уверен, что сам хотел бы получить такую же награду. Ибо как сказал один из гвардейцев, с которым чуть позже свела Фарена судьба: «Звание ефрейтора, что геморрой. Награждают вроде один раз, а жопа болит потом постоянно». На просьбу Фарена пояснить сказанное гвардеец усмехнулся и ответил, что, когда ему самому дадут «ефрейтора», Фарен совершенно точно все поймет, но будет уже поздно. На чем разговор и завершился. Самого Коллинза Фарен больше не видел. Их разбросало по разным батальонам, чему в глубине души Фарен был рад. Ему не хотелось еще раз даже взглядом встречаться с Аластором, таким жутким тот показался Фарену. А еще спустя некоторое время, гвардеец, давший такое емкое определение званию «ефрейтор», погиб в очередном бою за взятие Варджешхера.
Это была еще одна попытка выбить «договорцев» из очередной линии траншей. Наступление началось за несколько часов до рассвета, когда бывает самый крепкий сон и когда выпадает самое холодное время. Саму атаку Фарен помнил смутно. Только то, что он, как и все, что-то кричал, набрасываясь на врага. Не то боевые литании, не то проклятия. Не помнил Фарен и страха или воодушевления. Его первой осознанной мыслью была: «Мы сделали это». Мысль родилась в тот самый момент, когда башмаки Фарена соскользнули по брустверу и уперлись в дно траншеи. Что «это» и кто «они», в тот момент Фарен еще не решил. Когда откуда-то слева раздался надрывный лай тяжелого болтера, все мысли враз улетучились. Впрыснутый в кровь адреналин заставил гвардейца моментально определить не только направление выстрелов, но и расстояние, на котором те звучали. И все это одновременно с падением вниз, к самой земле, в которую Фарен попытался вжаться с неимоверной силой, как будто хотел полностью с ней слиться. Следом за первым болтером заговорил второй. На этот раз еще ближе. В их отрывистый лай влился хор истошных воплей, от которого у Фарена едва не парализовало ноги. Борясь с охватывающим тело параличом, гвардеец подполз к краю траншеи, занимая позицию для стрельбы и готовясь к схватке с противником. В морозном воздухе послышались команды, перекрывавшие грохот орудий и ту неповторимую какофонию звуков, в которую всегда погружаются поля сражений. Откуда-то сверху раздались взрывы, и на голову посыпались комья земли, испачканные первым снегом.
«Император защити!»
Фарен не знал, истошный крик это или молитва. Вырвалась она из его рта или нет. Он просто стрелял в еретиков, вздумавших вернуть себе утерянный рубеж. И остановился лишь тогда, когда батарея лазгана полностью разрядилась.
— Откинули, — пальцы Франко по прозвищу Красавчик мелко подрагивали, сжимая пласталевую кружку с быстро остывающем рекафом. — Теперь жди контратаки.
Фарен промолчал.
Их взводу повезло не нарваться на засаду, в отличие от многих других. Проклятые еретики, отступив, оставили в траншеях множество замаскированных огневых точек в укрепленных бункерах. Они открыли массированный огонь, едва имперские гвардейцы попытались занять рубеж обороны. Тяжелые болтеры выкосили всех, оказавшихся на линии огня, не оставив бойцам ни единого шанса на спасение. В результате, подавить вражеские огневые точки удалось лишь из минометов, что почти полностью уничтожило линию укреплений, сравняв те с землей.
Втянув голову в плечи, Франко прильнул к кружке губами, делая первый глоток.
— Первое отделение, говорят, все полегло, — подал голос Фарен.
— Все, — подтвердил Красавчик. — С бункера. Меньше минуты.
Он сделал еще несколько глотков и продолжил:
— Капрала их, помнишь, с кривой шеей. Попытался вроде фраг-гранатой. Не вышло. Эти твари на метр или больше подступы к бункеру заминировали.
Фарен рвано выдохнул:
— Ждали. Готовились.
— Ждали, — подтвердил Франко, допивая рекаф. — А теперь мы их ждать должны.
— Они-то придут, — невесело протянул Фарен. — Да только мы здесь…
Он вдруг замолчал, не договорив, упершись взглядом в дно пласталевой кружки, скрывшей на мгновение лицо Франко. Из памяти еще не изгладилось воспоминание, как совсем недавно ротный комиссар пристрелил одного из гвардейцев. Это случилось в самом конце боя. После отражения атаки неприятеля рядовой, имени которого Фарен не помнил или не знал вовсе, начал кричать, что их всех тут похоронят. По тому, с каким видом кричал гвардеец, было очевидно, что его обуревает такой страх, когда воля человека полностью парализована и остаются одни лишь инстинкты. Страх, который сковывает не только волю, но и рассудок. От которого путаются мысли и начинается паника. Фарен сам однажды едва не ощутил все это на себе. В тот раз только своевременное вмешательство Аластора Коллинза не позволило Фарену полностью окунуться в тот океан отчаяния и паники, на краю которого он оказался. Этому гвардейцу повезло меньше. Его крик, больше похожий на одинокие завывания раненого животного, попавшего в смертельный капкан, прервал резкий звук выстрела. Пристрелив паникера на месте, комиссар удостоил того двумя отрывистыми фразами.
— Хоронят героев, отдавших жизни на службе Империуму, — произнес он, убирая болт пистолет. — Трусливую падаль закапывают.
Но тело труса так и не закопали. Еще сутки оно продолжало лежать на бруствере в качестве напоминания, а потом его останки разорвало снарядом, когда еретики в очередной раз попытались перейти в наступление. Также в очередной раз потерпев неудачу.
— Мы здесь… — Фарен поперхнулся собственными словами и закашлялся. — … не просто так.
Он сказал это хриплым, осевшим голосом, как будто ему сложно было не только говорить, но даже дышать.
— Не просто так …мы здесь. А чтобы победить их, — закончил наконец свою мысль Фарен и подрагивающей рукой потянулся к вещмешку за порцией рекафа.

6.434.993.М38
Огромный навес надежно укрывал от снега кафедру походного Храма. Из репродукторов, направленных от нее во все стороны, продолжали разноситься литании и молитвы, но в самом Храме было тихо. Служба закончилась. Уверенно шагая по недавно выпавшему, но уже грязному снегу, к навесу бодро приблизился офицер. На его плечах, скрывая под собой богато вышитый мундир, лежала шинель, уже изрядно присыпанная снежной порошкой. Сделав еще несколько шагов, генерал-майор остановился у самого края полога. Носки его начищенных до блеска сапог, словно упершись в незримую преграду, замерли у входа. Пока офицер неподвижно стоял, словно перед Храмом, серый снег продолжал настойчиво осыпать его с головы до ног. Но вскоре офицер взметнул свои руки в облегающих перчатках к груди, творя Святую Аквилу. А мгновение спустя его искривленные губы, как будто застывшие в вечно надменной усмешке, едва заметно шевельнулись. С благоговением на строгом лице Ульрих начал читать молитву, обращенную к Спасителю человечества. Со стороны можно было подумать, что офицер пришел сюда в этот вечерний час, чтобы вознести литании, предписанные Экклезиархией. Однако, подойдя чуть ближе, и разобрав тихие слова, слетающие с губ генерала-майора Брехта, становилось понятно, насколько мало походили они на стандартные молитвы.
— Всеблагой Спаситель всех людей, — шептал Ульрих в то время, как скрытый гнев пропитывал каждое произнесенное им слово, — защити верных воинов и слуг Твоих. Взгляни на нас и удостой Взором Своим наши молитвы. Дай трижды просраться этому пижону Штакельбергу, который погубит своим долбоебизмом не только тысячи гвардейцев, которым не посчастливилось оказаться под командованием такого дегенерата, как он. Но и станет залогом провала всего нашего левого фланга. Смилостивись над душой этого мерзавца и пошли его нагишом в варп, дабы могли мы и дальше радовать Твой Взор, уничтожая врагов Твоих на полях сражений.
Закончив молитву, столь же истовую, сколь и короткую, генерал-майор круто развернулся и тем же бодрым шагом покинул плац перед походным Храмом. Пройдя к своей палатке, Брехт скинул с плеч шинель на руки своему денщику, стоящему у самого входа. И, пройдя внутрь палатки, остановился у небольшого раскладного стола. Большая пласталевая столешница была завалена картами и инфопланшетами со сводками, а посреди всего этого лежал деактивированный сервочереп. Усевшись в походное раскладное кресло, установленное возле стола, Ульрих сначала прикрыл ненадолго веки, после чего широко распахнув их, отгоняя накатившую внезапно дремоту, и потянулся за одним из инфопланшетов, лежавших с самого края. Перечитав сводку, он еще на мгновение закрыл глаза, затем резко поднялся и решительно направился к выходу. Отдав приказ дежурному офицеру приготовить «Валькирию», Брехт быстрыми, отточенными движениями привел себя в надлежащий вид перед предстоящим визитом.
Ситуация, в которой благодаря потугам генерал-майора Штакельберга оказался весь левый фланг, требовала немедленного решения, и добиваться его Ульрих был намерен, лично прибыв в штаб командования к генерал-лейтенанту Кседо. Весь недолгий путь, пока пилот вел «Валькирию», Брехт взвешивал варианты решений, начиная от тех, которые готовился предложить сам, и заканчивая теми, которые ожидал услышать в качестве альтернативных вариантов от штабистов. Так же в промежутках между обдумываниями Ульрих не забывал мысленно возносить просьбы к подножию Золотого Трона, перечисляя в уме все новые кары, которые, по его мнению, Бессмертный Бог-Император должен был обрушить на бездарного командира. Последнюю из своих просьб, обращенных к Пастырю человечества, Брехт вознес, приближаясь к зданию, в котором размещался штаб армии. Командующий корпусом произнес ее шепотом, зато невероятно истово, нецензурно, заменив слово «покарай» на куда более емкое по своему значению.

6.437.993.М38
Было тихо. Длинные ковровые дорожки, совершено не соответствующие мрачным каменным стенам, глушили любые звуки. Яркий узор на них, вытканный преимущественно в бирюзовых и серебряных оттенках, контрастировал с безликими стальными дверьми, ведущими в камеры. Небольшие гололиты, установленные на стенах возле каждой двери, отображали все, что происходило за ними. Достаточно было набрать соответствующий код на панели рядом. Здесь Маргарита любила гулять по пушистым коврам, словно по аллеям, сменяя один коридор на другой, предаваясь собственным размышлениям, где никто не мог им помешать. Бывало и так, что мадам Кюрдон подходила к одному из гололитических экранов, чтобы полюбоваться происходящем в камере. Созерцание жертв собственных экспериментов доставляло аристократке удовольствие, какое испытывает человек при виде результатов своего творения. Порой Маргарите хватало нескольких минут созерцания, чтобы в ее голове рождались новые идеи и грандиозные проекты. А иной раз, проводя часы напролет у гололитического экрана, она медитативно любовалась своим подопытным. Но сегодня она не располагала ни желанием, ни временем рассматривать заключенных. Не останавливаясь, мадам Кюрдон миновала несколько поворотов, затем прошла налево по главному коридору, и когда тот закончился, войдя в камеру лифта, поднялась на этаж выше. Там обстановка была совершенно иной и больше напоминала больничный отсек, чем тюремные казематы. Хотя испытуемые страдали здесь ничуть не меньше, а скорее еще больше.
Едва Маргарита переступила порог лифта, как к ней быстрым шагом подошел дежурный. Под стать интерьеру, он был облачен в форму, какую обычно носит медперсонал.
— Госпожа Кюрдон, — приветствовал он Маргариту, на что та небрежно махнула рукой. — Вас проводить?
— В лабораторию, — голос госпожи звучал сухо, что могло указывать только на одно: мадам Кюрдон была не в духе.
Жестом приказав охраннику идти вперед, Маргарита последовала за ним, размеренно постукивая каблуками своих сапог по изысканному белому мрамору с тонкими черными прожилками. Пройдя совсем немного, охранник остановился перед большой шлюзовой дверью. Отступив на шаг вправо, он пропустил мадам Кюрдон вперед. И, пока та набирала несколько последовательных комбинаций на стенной панели, демонстративно смотрел в другую сторону. А когда Маргарита прошла в лабораторию, остался стоять перед закрывшейся дверью, чтобы встретить и проводить свою госпожу, когда та выйдет.
— Вы добились успехов? — задала свой вопрос мадам Кюрдон к тучной женщине, одетой, как и все находящиеся в лаборатории, в стандартную униформу.
Но еще до того, как Маргарита задала свой вопрос, глава лаборатории уже бежала мадам Кюрдон навстречу, тяжело вздыхая на каждом шаге.
— Определенных — да, госпожа, — Бреттис поклонилась, восстанавливая сбившееся дыхание.
— А точнее? — Маргарита смотрела на женщину сверху вниз с легким пренебрежением, каким хозяева одаривают своих нерадивых слуг.
— Если вы пожелаете, то сможете лично испытать объект, насколько он стал подвержен внушению, — поспешила заверить Бреттис.
То, с каким подобострастием это было произнесено, неоспоримо доказывало, что нынешняя глава лаборатории и ответственная за разработку препарата отлично усвоила урок своего предшественника и что она не допустит его промахов.
— Хорошо, — протянула мадам Кюрдон, жестом показывая Бреттис, что готова за ней следовать.
— Прошу сюда, — глава лаборатории поспешила вперед, туда, где были расположены изолированные палаты.
Пока Маргарита проходила вдоль длинных столов со множеством колб, дистилляторов и центрифуг, в лаборатории воцарилась торжественная тишина. Работавшие в ней люди низко склоняли головы перед своей хозяйкой, отчасти желая выказать тем самым свое почтение, отчасти, чтобы не встретиться, даже случайно, с мадам Кюрдон взглядом. Шествуя вдоль согнутых спин и читая в изгибе каждого тела страх, покорность и почитание, Маргарита испытывала некоторое удовольствие. Эта небольшая приятность даже вернула мадам Кюрдон утерянное ранее хорошее настроение. Так что, когда следом за Бреттис она вошла в шлюзовую палату, отделяющую лабораторию от камеры, где находился объект, у Маргариты уже не было того желания, как в самом начале, еще раз произвести смену управляющего лабораторией.

6.437.993.М38
Увидев Грегора Штакельберга, входящего в здание штаба, Брехт был скорее раздосадован, чем удивлен. Он не удостоил генерал-майора своим взглядом, молча пройдя перед самым носом командующего четвертым корпусом. И, лишь оказавшись впереди, бросил тому через плечо, не оборачиваясь:
— Ожидал вас увидеть здесь, — после чего, ускорив шаг, чтобы оставить Штакельберга на полкорпуса позади себя, Брехт проследовал дальше по коридору.
— Довольно! — резкий окрик комиссара-капитана Бранко заставил спорящих замолчать так, что воцарившаяся в штабе тишина показалась присутствующим звенящей.
Минуту назад конфликт между Грегором Штакельбергом и Ульрихом Брехтом перешел в ту плоскость, разговор в которой чаще всего заканчивался вызовом на поединок. В другой раз Криус Бранко, возможно, и не стал бы вмешиваться, но не сейчас.
Все началось с момента, когда генерал-майор Штакельберг вошел в кабинет. Ульрих Брехт к этому моменту как раз закончил докладывать о текущей ситуации на левом фланге. Он клялся переломить ситуацию, если ему предоставят спецтехнику и вернут хотя бы часть той артиллерии, которая ранее была переброшена на противоположный фланг. В этот момент Криусу до боли в печенке захотелось выяснить, как и по каким каналам Ульрих так быстро получил информацию о прибывшей на Каргадас спецтехнике, заброшенной сюда вместе с пополнением. Как только Брехт получил на заявленный запрос согласие генерала-лейтенанта Кседо, генерал-майор перешел от перечисления фактов к личности Штакельберга. Одному Богу-Императору ведомо, чем бы закончился этот разговор, не войди в самом его разгаре в кабинет сам Грегор. Впрочем, подобное везение довольно часто сопутствовало Штакельбергу. Подав генералу-лейтенанту Кседо инфопланшет с донесениями, Грегор почти тут же завязал спор с Ульрихом относительно дальнейшего ведения наступления. И уже спустя несколько секунд разговор начал перетекать в русло взаимных обвинений. Едва конфликт между двумя командующими корпусов начал разрастаться, как связисты, присутствующие в штабе, надели на свои лица отрешенное выражение, стараясь по возможности даже не смотреть в сторону спорящих. Только серврчерепа-летописцы продолжали тщательно записывать все сказанное, время от времени усердно поскрипывая механическими стилусами. Но после слов Брехта: «Вы тактическая бездарность, Штакельберг», — даже эти безучастные происходящему писцы, показалось, замерли на мгновение.
— Я вам этого так не оставлю! — Грегор был на полголовы ниже Ульриха, а потому сейчас смотрел на своего оппонента снизу вверх, бешено вращая глазами.
Следующий ответ генерала-майора Брехта мог окончательно накалить ситуацию до предела, но именно в этот момент раздался окрик комиссара-капитана.
— Довольно, — повторил Криус Бранко секунду спустя уже несколько тише. — Господа офицеры, вы здесь не для того, чтобы доказывать друг другу что-либо, опираясь на заносчивость. Идет война с извечным врагом. Предатели Каргадаса, отринувшие Имперское Кредо, должны быть уничтожены. Планету надлежит вернуть в лоно Империума. А вы, как и все мы, должны до конца исполнить свой долг перед Императором.
На этих словах Лейф Кседо скрестил руки на груди в Имперского орла, после чего остальные присутствующие в кабинете, последовали его примеру. Последним сложил аквилу на груди сам комиссар-капитан, не сводя при этом глаз с Брехта и Штакельберга. Причем, последний явно был в бешенстве от того, как его осадили. Несмотря на то, что Грегор в действительности не обладал явным тактическим гением, он не терпел, если кто-то пытался его в этом упрекнуть. Являясь отменным стрелком и фехтовальщиком, но не имея кроме этих иных талантов, генерал-майор готов был отстаивать свою честь по поводу и без оного. Предпочитая вызывать обидчика на поединок (к каковым Штакельберг относил всех, кто хоть немного сомневался в его компетентности в вопросах командования), Грегор не брезговал составлять соответствующие рапорты на своих «обидчиков». При всем этом, продолжая верить в собственную правоту, даже не пытаясь переосмыслить что-то в себе, своих талантах и неуживчивом характере.
Расцепив руки на груди, генерал-лейтенант перевел взгляд на нескольких вокс-связистов, дежуривших у входа в кабинет. Офицеры сейчас стояли, вытянувшись во фронт, с руками, скрещенными в аквиле, все с тем же отрешением на лицах, демонстрировавшим полную непричастность конфликту. Однако Лейф прекрасно понимал, что за мнимым спокойствием таится страх оказаться вовлеченными в инцидент, свидетелем которого невольно стали все, кто сейчас находился в штабе.
— Генерал-майор Брехт, — Произнес Кседо, мельком бросив взгляд в сторону комиссара-капитана. — Вы получите спецтехнику и артиллерийскую поддержку, о которых просили. Не в тех объемах, о которых запрашивали, разумеется. Но вполне достаточных, чтобы продолжить победоносное наступление на вашем фланге.
— Слушаюсь, генерал-лейтенант, — Ульрих с достоинством склонил голову.
— Я вас больше не задерживаю, генерал-майор, — Продолжил Лейф. — Возвращайтесь к своему корпусу.
— Слушаюсь, генерал-лейтенант, — Брехт коротко отсалютовал.
— Вас, генерал-майор Штакельберг, я попрошу задержаться, — Кседо снова метнул короткий взгляд в сторону Бранко. — Вы подробно изложите мне ситуацию на вашем участке фронта.
— Так точно, генерал-лейтенант, — Грегор произнес это почти не разжимая губ, однако без излишней дерзости в голосе.
Ульрих Брехт уже подходил к дверям, когда услышал за спиной голос Криуса.
— Не находите, генерал-лейтенант, что нашей доблестной гвардии весьма не хватает куртизанок. Эти женщины могли бы прекрасно снимать напряжение у офицеров. Подозреваю, что некоторые из них к тому же смогли подать образец выдержанности в пикантных ситуациях. Вы так не думаете? — с усмешкой произнес Бранко.
Не сбиваясь с ритма, Ульрих шагнул за порог в услужливо раскрытую перед ним дверь кем-то из дежурных.
— Вполне допускаю, комиссар-капитан, — раздался из-за спины ответ Лейфа Кседо с тем же пренебрежением в голосе, что и у Криуса. — Выдержке и, пожалуй, находчивости. Этих навыков как раз не хватает некоторым старшим офицерам.

6.438.993.М38
С любопытством Маргарита взирала на человека, находившегося в небольшом прозрачном кубе. Человек был наг, если не считать небольшой набедренной повязки, с трудом прикрывающей гениталии. В руках он держал окровавленный скальпель, какие используют хирурги при операциях, а не его бледном, без единой кровинки лице блуждала извиняющаяся улыбка. Перед человеком на глади пласталевого стола лежала молодая девушка. Ее рот был плотно закупорен большим кляпом, а все тело надежно пристегнуто по рукам и ногам к столу, который она занимала. В широко распахнутых глазах девушки метался неподдельный ужас, в то время как сама она пыталась что-то мычать сквозь кляп. Человек, склонившийся над девушкой, смотрел на нее с участием и странным сожалением во взгляде. Как будто он сопереживал своей жертве. Неестественно медленно губы человека двигались, проговаривая слова, которые транслировались через специальные репродукторы, выведенные наружу прозрачного куба.
— Не плачь, — шептал мужчина. — Пожалуйста, не плачь. Это необходимо. Для твоей же пользы. Понимаешь, так нужно. Пальцы лишние на твоем теле. Они — уродство. А ты… Ты такая красивая. Без них ты станешь только лучше. Еще прекраснее. И я буду любить тебя. Даже сильнее, чем сейчас. Сам Бог-Император сказал мне так поступить. Его нельзя ослушаться. Доченька, ты же понимаешь. Иначе нельзя.
На глазах мужчины выступили слезы, когда его собственные пальцы, задрожав, начали подносить зажатый в них скальпель к кисти девушки.
— Я не могу, — его голос начал срываться на завывания. — Зачем? Почему?!
Взирающая на метания подопытного вместе с госпожой Кюрдон, Бреттис повернулась к одному из ассистентов, дежуривших возле куба.
— Увеличить дозу, — распорядилась она.
Услышав приказ, ассистент быстро набрал на небольшой панели, вмонтированной в его собственную левую руку, трехзначный код. И в следующий миг в вену подопытного была впрыснута дополнительная порция препарата. Об этом возвестил короткий «вдох» поршня на сложном ошейнике подопытного, прочно охватывающем его горло. Человек затряс головой. Часто и нервно. Так продолжалось около тридцати секунд, после чего, резко дернувшись, он сделал скальпелем быстрое неровное движение, и тело девушки забилось о пласталевую поверхность. С брызгами крови, разлетевшихся в разные стороны, на прозрачный пол куба упал безымянный палец, и откатился к мизинцу, отрезанному ранее.
Наблюдая за происходящим, мадам Кюрдон поднесла руку к виску, в то время как на ее лице читались недовольство и скука. Она поднялась с трона, на котором сидела, не досмотрев «представление» до конца.
— Вы уже уходите, госпожа? — спросила Бреттис, даже не попытавшись скрыть свой испуг.
— Если это все, что вы можете продемонстрировать, то да, — с раздражением бросила Маргарита.
— Мы можем добиться большего от подопытных, госпожа Кюрдон. Пока это только опытный образец…
— Мадам! — Маргарита взвизгнула от охватившего ее бешенства. — Сколько раз повторять! Не называть меня госпожой!
Вместо ответа Бреттис рухнула перед мадам Кюрдон на колени.
— Простите! Пожалуйста, простите! — Запричитала она.
— Меня окружают идиоты, — зло прошипела Маргарита. — Разве об этом я говорила?!
Ее рука метнулась в сторону, указывая на куб, где в это время человек под воздействием препарата, подавляющего любую волю, поочередно отсекал пальцы своей дочери.
— Вы просили… — начала было Бреттис.
— Просила?!! — этот крик полностью перекрыл все прочие шумы, включая причитания подопытного и вой его жертвы, рвущиеся через кляп.
— Приказали, мадам Кюрдон! Приказали! — теперь в голосе Бреттис звучала самая настоящая паника.
— И что же я приказала? — Зашлась Маргарита в охватившей ее, ярости.
— Вы приказали усовершенствовать препарат и повысить возможность внушения объекту, — дрожа всем телом, ответила Бреттис.
— И, по-вашему, это тот самый эффект, который был мне нужен? — все еще в гневе мадам Кюрдон вернулась на свой трон. — Вам что, все нужно разжевывать, настолько вы обделены интеллектом?
Маргарита перевела разъяренный взгляд с куба и его обитателей на главу лаборатории. Почувствовав на себе грозный взгляд ее госпожи, Бреттис еще сильнее прижалась к полу, как будто желала утопить в нем свое лицо.
— Только скажите, как должен действовать этот препарат, — слова главы лаборатории звучали глухо, но с надрывом. — Скажите, чего вы желаете, мадам Кюрдон, и я сделаю это для вас.
— Мне не нужен безумец, способный убить или искалечить других людей. Близких, дальних, тех, с кем у него кровное родство. Это не важно, — с презрением произнесла Маргарита.
— Но что же вам тогда нужно, мадам Кюрдон? — Еще глуше спросила Бреттис.
— Чтобы он убедил ее, — мечтательно ответила Маргарита.
— Убедил? — на секунду голова Бреттис перестала вжиматься в пол, как будто заведующая лаборатории захотела приподняться. — Кого? Кто?
— Тупица, — мадам Кюрдон поморщилась от раздражения. — Мне нужно, чтобы этот человек стал носителем идеи. Чтобы он, восприняв то, что ему скажут, как непреложную истину, стал распространять ее вокруг себя. Медленно. Исподволь. Чтобы он внушил ее всем тем, с кем общается. И тогда…
Маргарита прикрыла веки, предаваясь собственным мечтам.
— Тогда эта девчушка сама отгрызет себе пальцы, — заключила аристократка, открывая глаза и возвращая взгляд на сгорбленную спину Бреттис. — И не только пальцы. Она сделает это сама. Добровольно. Как и все те, кому еще внушат это. И знаешь, почему, глупая женщина?
— Почему же, мадам Кюрдон? — с трепетом в голосе спросила заведующая.
— Потому что их сначала убедят в правильности этого, а потом просто попросят сделать, — произнесла Маргарита, и в голосе ее прозвучала зловещая нежность.
Она медленно поднялась, кинув раздосадованный взгляд в сторону куба:
— Приберите тут все. Этого, — ее взор вскользь коснулся мужчины в ошейнике, — оставьте. Он еще может понадобиться.
Мадам Кюрдон развернулась, чтобы уйти, и на прощанье небрежно коснулась кончиком сапога спины Бреттис.
— Поразмышляй на досуге между неудачными опытами, на чьем месте ты бы больше хотела оказаться. Своего предшественника, — Маргарита повела рукой в сторону мужчины, которого как раз в это время, озаренного безумной улыбкой на сером лице, выволакивали из куба, — или его дочери.
Согнутая спина главы лаборатории вздрогнула.
— У тебя, кажется, нет семьи, Бреттис? — со странным участием в голосе поинтересовалась мадам Кюрдон.
— Все свое время я посвящаю работе, — прохрипела оцепеневшая от страха заведующая лабораторией.
Маргарита улыбнулась:
— Разумеется. Но и в столь плотном графике ты нашла несколько часов на молодого любовника, — спина под сапогом вновь содрогнулась. — На самом деле, я не осуждаю этого. Напротив, весьма за тебя рада. Помни об этом.
На этих словах мадам Кюрдон повернулась и, сопровождаемая невероятно низкими поклонами со стороны своих слуг, вышла вон из помещения. А Бреттис осталась, согнувшись, лежать до тех пор, пока не услышала, как за Маргаритой захлопнулась дверь.

6.456.993.М38
Получить согласие инквизитора Сегрино на инициацию дополнительного расследования относительно дела осужденной Хольмг оказалось проще, чем Алонсо предполагал изначально. Владас предстал перед Барро плотно сбитым с полностью седыми волосами мужем, по внешнему виду которому можно было дать не более сорока пяти лет. Сиплым голосом, что временами казалось, будто его кто-то душил, Сегрино сообщил, что не желает более лично заниматься никаким расследованием в отношении Хольмг.
— Вам следовало с данным вопросом обратиться к инквизитору Рейку, — изрек Владас, всем своим видом давая понять собеседнику, что его не интересует дело почти годичной давности. — Именно он тогда проводил основные дознания, и ему принадлежал окончательный вердикт по делу…
Инквизитор выдержал театральную паузу, а потому Алонсо решил закончить за него фразу.
— По делу комиссара Хольмг. В настоящий момент осужденной номер 640 второй роты восемнадцатого батальона 696-го Легио Пенатанте.
Сегрино внимательно взглянул на Барро, окидывая того взглядом с ног до головы.
— Да, кажется, она была комиссаром. Или кадетом-комиссаром. Как я сказал, это дело давно мной забыто.
— Правильно ли я вас понял, — Алонсо обнажил кончики клыков в легкой усмешке, — что вся заслуга в расследовании по делу выживших с Ферро Сильва принадлежит инквизитору Самуилу Рейку?
По тому, как Владас напрягся, стало очевидно, что произнесенная Алонсо фраза его разозлила.
— Отнюдь, инквизитор, — произнес он, сделав ударение на последнее слово. — Я вложил в это расследование труда не меньше, чем Самуил Рейк. Но, как вам должно быть известно, в деле был не один фигурант. Так что все расследование отнюдь не сводится к этой вашей…
— Хольмг, господин Сегрино, — снова закончил за Владаса Барро, и продолжил: — Да, я интересовался материалами дела. К тому же, я сам лично участвовал в событиях на Ферро Сильва. Но это вы наверняка знаете.
— Разумеется, — с явным недовольством просипел Сегрино.
Но Алонсо, сделав вид, что не заметил нарастающее раздражение собеседника, продолжил говорить в том же ключе и с той же интонацией в голосе.
— Выходит, это вы допрашивали некого Уэбба Торрингтона. Кажется, он не смог пережить допроса и умер, так и не дав исчерпывающих показаний, — добавил Барро с деланным равнодушием.
— Подсудимый, несомненно, был тронут варпом, инквизитор, — произнес в ответ Владас, на этот раз уже более сдержано. — Теперь, благодаря вашим усилиям, я окончательно вспомнил это дело. Как и то, что окончательное решение относительно подсудимой Хольмг принимал инквизитор Рейк. А я поддержал его. Однако, если вы желаете инициировать новое расследование по данному делу, то я ничего не имею против этого.
— И документально подтвержденное согласие… — на этот раз театральную паузу выдержал Алонсо.
— Вы получите в ближайшее время, — закончил Сегрино.
Как и пообещал Владас, документальное подтверждение согласия об инициации доследования по делу осужденной Хольмг за его подписью было оформлено без каких-либо промедлений. Перелет не отнял у Барро много времени. Так что по прошествии не более трех недель Алонсо уже вел разговор с инквизитором Рейком.
— Какое занимательное предложение, — взгляд Самуила, направленный на Барро ровным счетом ничего не выражал, кроме показного любопытства; и только в той мере, насколько это хотел продемонстрировать сам Рейк. — И почему я должен его принять?
Мгновенно определив для себя позицию Самуила в данном вопросе, Алонсо поспешил изобразить на своем лице искреннее удивление.
— Речь идет о восстановлении справедливости, инквизитор. Разве не это наша наиглавнейшая задача?
— Вы хотите сказать, что вами движет одна только жажда справедливости и никаких скрытых мотивов, господин Барро? Или в этом вопросе все же есть что-то личное? — с некоторым цинизмом в голосе поинтересовался Рэйк.
Под маской напускного цинизма Алонсо безошибочно распознал хищника, заметившего на горизонте свою будущую жертву. Однако это его ничуть не смутило.
— Отнюдь, — с невозмутимостью, граничащей с безразличием, возразил Барро. — Однако, как вы знаете, я был на Ферро Сильва, когда там произошел инцидент, участником которого стала осужденная Хольмг. Я бы выступил свидетелем по ее делу, но тогда меня отвлекли другие, более неотложные вопросы.
— Да, я наслышан, — взгляд Рейка ничуть не потеплел, когда губы его тронула легкая улыбка. — Напомните, как давно вам вернули Инквизиторскую Инсигнию?
— Недавно, — сдержанно ответил Алонсо. — Совсем недавно.
— И безусловно, заслуженно. Не могли же два таких человека, как Лорд-инквизитор Ренвель и инквизитор Руджер оба в вас ошибиться. Или… — Самуил выдержал небольшую паузу, не сводя глаз с Барро. — Кстати, не поделитесь, как вы смогли так скоро убедить Соломна Руджера в своей компетенции? Ведь, кажется, именно ее поставили под сомнение после печальных событий на Ферро Сильва? Хотя… — добавил Рейк. — Безусловно, лучше прослыть неудачливым или некомпетентным, чем дать усомниться в своей преданности Трону, а быть может, и в чем-то более серьезном.
— Да, — Алонсо так же учтиво кивнул головой в ответ. — Мою компетенцию поставили под сомнение. Однако, как вы сами только что признали, вопрос был очень быстро закрыт. И, как вы только что точно подметили, два таких преданных слуги Трона, какими были мои патроны, не могли бы ошибиться.
— Разумеется-разумеется, — Слова подобно коротким взмахам мизеркордов сверкали между говорящими, ища уязвимую точку в броне оппонента. — Так как же вам удалось убедить Руджера? Вы не ответили. Или это является тайной? В таком случае прошу простить меня за настойчивость.
— Никакой тайны, — Возразил Барро. — Но почему вас так это интересует?
— Наверное, потому, что мое представление о Соломоне Руджере исключало подобную возможность. Я не имею в виду вовсе. Однако, насколько я смог составить суждение о нем, как о талантливом инквизиторе, Соломон Руджер не был склонен к поспешным выводам, — ответил Самуил.
— Вы правы и в этом, точно подметив особенности характера моего последнего патрона, — согласился Алонсо. — И хочу вас заверить, решение, принятое инквизитором Руджером, не было следствием поспешности. Тем более — небрежности. Тем не менее, у него была возможность лично и внимательнейшим образом убедиться как в моей компетентности, так и полезности относительно проводимых мною тогда в качестве его аколита расследований.
— Хм… — инквизитор Рейк приподнял кружку с рекафом, давно уже остывшем, к которому собеседники не притронулись с начала беседы. — Проще говоря, вы оказались для Соломона Руджера весьма полезным. И как же он отпустил вас? Если вы столь ценный для него аколит? — пригубив холодный рекаф, поинтересовался Самуил.
— Не хотите же вы сказать, что инквизитор Руджер стал бы умышленно удерживать возле себя полноценного инквизитора, готового служить на благо Империума и во Имя Всеблагого Императора, ради каких-либо корыстных целей или личной выгоды? — Барро вновь умело изобразил удивление на лице.
— Разумеется, нет, — возразил Рейк на долю секунды раньше, чем следовало бы для того, чтобы сохранить полную невозмутимость. — Однако вернемся к вашему вопросу. На основании чего я должен поднимать дело более чем годичной давности и пересматривать его?
— Как я уже сказал, речь идет о восстановлении справедливости и ни о чем более, — Алонсо протянул Самуилу инфопланшет. — Тут все обстоятельства, которые можно присовокупить к делу. Начиная от свидетельских показаний и заканчивая характеристикой из места отбывания наказания осужденной.
Пока Рейк изучал переданную ему информацию, Барро взял с небольшого столика чашку с рекафом и начал пить. Глядя на погруженного в чтение инквизитора, Алонсо мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого. Отчасти благодаря которым и стал возможен сегодняшний разговор.
FLASHBACK
6.168.993М38
Шаттл быстро поднял пассажиров к орбитальным докам. Этот путь они проделали молча. Барро, внимательно изучавшего поступающие на инфопланшет новостные сводки. И Штайн, погруженную в собственные мысли. Первым затянувшееся молчание прервал Алонсо, когда он и его гостья вошли в каюту, где должно было проходить дознание. Это было просторное помещение, оборудованное бронированными шлюзовыми дверьми, открыть которые мог только Барро. Мера предосторожности, выполненная по его требованию. Внутри каюты находилось самое разнообразное оборудование, которое наиболее часто использовал Алонсо при расследовании и дознаниях. Большинство машинерий было сейчас накрыто чехлами, под которыми только угадывались их сложные очертания. Кроме одной. Большая сложносоставная кушетка, снабженная системой фиксаторов для тела, находилась по центру каюты, готовая к использованию. Основа, на которой кушетка располагалась, была снабжена множеством проводов, входящих и выходящих из нее, многие из которых заканчивались длинными тонкими иглами. Подойдя ближе, становилось заметно, что ложе кушетки покрыто стальной сеткой, сплетенной из тончайшей проволоки. Каждый завиток которой, заканчивался острым крючковатым изгибом.
— Мой помощник сейчас придет. А вы пока можете располагаться, госпожа Штайн, — Барро указал рукой в сторону замысловатой конструкции.
— Мне раздеться? — спросила Алита, приближаясь к кушетке.
— Да, — отозвался инквизитор, настраивая аппаратуру, пока Штайн снимала с себя одежду.
К тому времени, когда Алита заняла свое место на кушетке, а вокс-бусина возвестила, что Санджиффу ждет у дверей каюты, Алонсо закончил подготавливать аппарат к использованию. Открыв дверь аколиту, Барро вернулся к кушетке и посмотрел на подопытную.
— Нам предстоит много работы, госпожа Штайн, — произнес Алонсо, поочередно пристегивая руки и ноги Алиты стальными браслетами к кушетке. — Постарайтесь как можно дольше игнорировать боль. Это поможет завершить процесс быстрее.
Самуил закончил читать, и перевел взгляд на собеседника.
— Неплохая подборка, — изрек он, возвращая Барро инфопланшет. — Вполне достаточно для того, чтобы инициировать пересмотр дела. Однако недостаточно для того, чтобы убедить меня в необходимости данного процесса. Относительно ваших заверений о восстановлении нарушенной справедливости, то тут позвольте не согласиться. Вам, как и мне, известна формулировка «допустимая мера предосторожности». В данном случае речь идет именно об этом. Осужденной сохранили жизнь, дав возможность и дальше служить Империуму. Тогда я принял решение, чтобы к подозреваемой не применяли более строгого наказания. И не вижу причины сейчас отказываться от этого решения.
— Мне об этом известно, господин Рейк, — Алонсо сделал последний глоток и поставил опустевшую часку обратно, на кофейный столик. — И я ценю вашу мудрость, проявленную вами при расследовании данного дела. Тем не менее, я настаиваю на его пересмотре, в связи с новыми фактами и свидетельскими показаниями.
Самуил задумался.
— А почему вы сами не начали расследовать это дело? — спросил он, вперив в Барро пристальный взгляд. — Вы могли, учитывая все обстоятельства, самостоятельно поднять дело и произвести независимое расследование. Оспорили бы мое решение. Ведь, кто знает, возможно, ваши действия возымели бы должный успех, а вы сами неплохо поднялись. Ступени из чужого авторитета, когда тот оказывается под ногами, способны вознести довольно высоко.
— Безусловно, — Алонсо улыбнулся настолько искренне, насколько это приличествовало ситуации. — Вся беда в том, что я противник грызни внутри Ордоса. Давайте ограничимся конкуренцией с представителями других Ордосов, но не между собой.
— Вы ведь в курсе, что здесь установлена только моя аппаратура? — чуть растягивая слова, произнес Рейк.
— Благодарю, что сами подтвердили предположения, которые я не решался высказывать вслух, — Барро улыбнулся чуть шире, в то время как Самуил нахмурился.
— И что же помешало высказать вам ваши догадки? — с недовольством в голосе поинтересовался Рейк.
— Полное отсутствие всякого желания ставить вас в неловкое положение, — без обиняков заявил Алонсо. — Это же относится к моему решению не предпринимать самостоятельного расследование относительно осужденной Хольмг.
На этот раз молчание со стороны инквизитора Самуила оказалось длиннее предыдущего.
— Вы меня в чем-то обманываете, инквизитор, — произнес наконец Рейк так, словно подводил итог беседе.
— Скорее, недоговариваю всей правды, — честно ответил Алонсо, спрятав улыбку.
— Еще одна тайна, господин Барро? — продолжая смотреть на своего собеседника, Самуил поднес к губам чашку с остатками рекафа.
— На этот раз — да, — спокойно признался Алонсо.
— Расследование? — пустая чашка заняла свое место рядом с опустошенной чашкой Барро.
— Совершенно верно, господин Рейк. — Алонсо снова кивнул.
— И вы не можете рассказать мне о деталях этого расследования. Как и о том, каким образом данное расследованием связано с вашим желанием амнистировать осужденную Хольмг, — фразы, произнесенные Самуилом, больше походили на констатацию факта, нежели на вопрос.
— Отчасти, господин Рейк. Отчасти, — Барро перехватил вопрошающий взгляд собеседника своим собственным. — Дело, которое в конечном счете привело меня на Ферро Сильва, нельзя считать полностью завершенным. И сейчас я продолжаю начатое еще в те годы, расследование.
— И? — Уточнил Самуил.
— И… — Алонсо выдержал незначительную паузу. — Выжившие на Ферро Сильва люди, могут оказаться нужны мне в будущем.
Следующая минута прошла в обоюдном молчании, нарушил которое первым Рейк.
— Кажется, я передавал вам СВОЙ инфопланшет, — произнес Самуил с задумчивостью на лице.
— Вот он, — на лице Барро снова появилась улыбка, словно никуда не исчезала. — Как раз собирался вернуть его вам.
— А знаете, — заметил Рейк, протягивая руку к подаваемому ему Алонсо, инфопланшету, — я начинаю разделять мнение инквизитора Руджера и Лорда-инквизитора Ренвеля относительно вашей персоны, господин Барро. Вы, несомненно, талантливы. А ваши умения и навыки достойно послужат нашей Святой Инквизиции в деле искоренения ереси по всему Империуму.
— Благодарю за лестный отзыв о моей скромной деятельности, — полный собственного достоинства, Алонсо чуть склонил голову. — Но тут заслуга скорее моих учителей. И таких инквизиторов как вы, которых должно ставить в пример более молодым. Таким, как я.
— Безусловно, — ответил Самуил и снова погрузился в изучение представленной ему информации.
— Из проведенного мной расследования явствует, что палатина Штайн до сих пор находится на попечении Канониссы Борго, — заметил Рейк несколько минут спустя, еще раз пробежавшись глазами по данным.
— Совершенно верно, — подтвердил Барро.
— Честно говоря, я ожидал, что Штайн ожидает несколько иная участь, — признался Самуил.
— Мы не провидцы, а инквизиторы, — заметил в ответ Алонсо. — Я тоже был несколько удивлен, ознакомившись с результатами ВАШЕГО доследования. Особенно узнав, что осужденная ранее Хольмг все еще не погибла, а успешно продолжает сражаться в рядах штрафников.
— Чему, несомненно, есть Особая Воля Императора, Защитника всех людей, — тут же изрек Рейк.
— Что говорит в пользу осужденной, — подхватил Барро. — А следовательно, невиновность госпожи Хольмг можно считать доказанной. Не так ли, инквизитор?
— Вне всяких сомнений, — Самуил поднялся, призывая своим примером сделать Алонсо тоже самое. — Более года наблюдений за осужденной утвердили меня в мысли, что примененные к ней меры предосторожности и ограничений могут быть сняты. А сама Хольмг восстановлена в звании, как и во всех правах и обязанностях с этим званием связанными.
— У меня всегда вызывали восхищение такие преданные своему делу инквизиторы, как вы, — дежурная улыбка Барро казалась искренней и открытой.
— Полно. Я не заслуживаю подобных похвал, — смущение Рейка на считанные доли показалось притворнее восхищения его собеседника. — Всего лишь ревностно исполняю свой долг, карая виновных и спасая невинных.
— Вне всяких сомнений, — эхом отозвался Алонсо.

6.622.993М38
Три месяца прошло с тех пор, как Коллинз получил звание сержанта. После того, как он принял на себя командование отделением непосредственно в бою, когда погиб их командир. Своими грамотными действиями Аластор обеспечил выполнение поставленной перед их отделением задачи, чем обратил на себя внимание командования.
«Быстро шагаешь, Коллинз», — сказал ему тогда их ротный, вручая сержантские нашивки, с интересом рассматривая Аластора.
Сам Коллинз никак свои действия прокомментировать не мог. В нем словно включалась некая спящая пружина, развернувшись в несгибаемый стержень, когда ситуация стала критической. Мысли стали предельно ясными и четкими, как будто всю предыдущую жизнь, по-прежнему от Аластора скрытую амнезией, его готовили именно к этому моменту. Как вести себя в минуты крайней опасности. А еще Коллинзу начали сниться сны. Странные, совершенно из другой жизни, и в тоже время близкие до невообразимости. Пробрасывающие тонкую ниточку из настоящей действительности в мутные воды прошлого. И здесь, на учебном полигоне, где сержант вместе с другими подразделениями проходил подготовку к предстоящей операции, воспоминания, до этого похороненные, воскресали. Все больше, все ярче, все неумолимее.
FLASHBACK
Пот градом скатывался по разгоряченному телу. От нестерпимого жара плавились мысли. Взор то и дело мутнел, и невозможно было определить, было ли это от усталости или это треклятый пот застилал глаза. Шевелиться было нельзя. Нельзя было оттереть ладонью раскрасневшееся лицо. Смахнуть пелену с глаз. Хотя бы встряхнуть гудящей головой. Он продолжал стоять по стойке смирно. И только губы его шевелились, когда он отвечал на очередной вопрос инструктора. Сам инструктор, таким же неподвижным, каменным изваянием стоял напротив него, зорко следя за тем, чтобы его подопечный не расслабился ни на секунду. А еще он задавал вопросы, на которые нужно было отвечать быстро и без запинки.
— Что должен изучить командир при оценке боевой обстановки? — с инструктором его разделяло бронированное стекло, а голос исходил из репродуктора откуда-то из-за спины.
— При оценке боевой ситуации командир изучает состав, положение и возможный характер действий противника. Места расположения его огневых средств. Состояние, обеспеченность и возможности воинского формирования, а также приданных ему подразделений. Состав, положение, характер действий соседей и условия взаимодействий с ними. Характер местности, ее защитные и маскирующие свойства, выгодные подступы, заграждения и препятствия, условия наблюдения и ведения огня. Время года, суток и погодные условия.
Капли пота, скатываясь, затекали в рот, оставляя там горькое послевкусие. Высокая стойка воротника, застегнутая на все пуговицы, душила ничуть не меньше горячего воздуха, от каждого вдоха которого обжигало легкие.
— Арт. 9845/25т, — продолжил вопрошающий, и невозможно было понять, испытывает ли он те же жар и удушье, что и его подопечный.
— Невозможность исполнить приказ. Любой солдат, не выполнивший прямого приказа, будет расстрелян, за исключением наличия исключительных обстоятельств.
Пить уже не хотелось. Не хотелось сделать хотя бы крохотного глотка свежего воздух. Хотелось просто забвения, чтобы хоть на секунду отрешиться от всего вокруг. Но он упорно продолжал оставаться в сознании, балансируя сна самом его краю. В то время, как экзаменатор, полный невозмутимого спокойствия, словно в нем сейчас воплотилась сама стойкость, продолжал задавать вопросы.
— Какие обстоятельства могут считаться исключительными? — слова, раздающиеся из-за спины, раскаленной лавой затекали в уши.
— Их нет, — собственный голос показался ему глухим, как будто доносящимся из-под земли.
— Почему? — звук из репродуктора перестал восприниматься как человеческий голос.
Теперь вопросы вспыхивали в мозгу, будто там их выжигали невидимые лазеры.
— Единственная известная неудача — неисполнение приказа, ибо даже небольшое колебание в его исполнении ведет к порицанию, — ответил он и вытянулся еще сильнее в струну, переставая ощущать что-либо.
Невозможно было сказать, как долго он так простоял. Но в тот самый момент, когда нестерпимый жар перестал ощущаться, как и отупляющая, изнурительная духота. Когда в сознании не осталось ничего, кроме решимости, до его слуха донеслось:
— Вольно.
А затем, уже совсем близко раздался рокот моторов, окончательно разрывая Коллинза со странным видением, пришедшем вместе со сном. Внутренне пробудившись, Аластор еще на некоторое время остался лежать с закрытыми глазами. Под рокот двигателей думалось почему-то легче и было проще удерживать образы, роящиеся в голове. Странное состояние, словно он продолжал находиться в состоянии спросонья, окутало Коллинза, и он погрузился в обрывки воспоминаний, что каким-то чудом начали воскресать в его памяти. Это началось еще давно, постепенно, словно крохотной кистью кто-то пытался расчистить барханы из песков забвения, которыми было занесено все его прошлое. По началу это была странная боль, которую Аластор приступами ощущал во снах. У него горело лицо и руки, и Коллинз будто в реальности ощущал, как на них пузырится, слезая, кожа. Потом к этим снам начали добавляться другие. В них он видел свои руки без шрамов, с гладкой, здоровой кожей. Аластор почему-то был уверен, что и лицо у него в этих снах не было обезображено огнем, но как только он в своем сновидении оказывался перед зеркальной поверхностью — просыпался. Когда он впервые осознал себя в госпитале то не мог вспомнить ни кто он, ни как здесь оказался. Даже собственного имени. Потом, из документов он узнал свои фамилию, имя и полк, в котором служил ранее. Все остальное было для него скрыто, хотя и этого хватило для того, чтобы продолжить служить дальше. Потерю памяти медики сочли следствием контузии и, пообещав Коллинзу, что со временем амнезия пройдет со всем своими последствиями, выписали из госпиталя. С тех пор минуло почти два года, но память к Аластору по-прежнему не спешила возвращаться. Медики, к которым время от времени по этому вопросу обращался Коллинз, разводили руками, отвечая, что «На все воля Императора». А еще, чтобы Аластор радовался, что он не растерял важных для гвардейца навыков. И что все остальное не столь существенно. Последнее обстоятельство продолжало особо удивлять Коллинза. Чем дальше, тем больше способностей, теоретических знаний и практических навыков он в себе открывал. Полк, к которому ранее был приписан Аластор, переформировали и отправили в составе одной из дивизий под командованием генерала-майора Брехта на Каргадас. Им предстояло вырвать планету у обосновавшегося там «Кровавого договора» и вернуть порабощенный еретиками мир в Свет Императора. Однако враг оказался прекрасно подготовленным, так что продвижение и захват территорий Имперской гвардией давался большой кровью. Жители планеты, погрязшие в ереси и служении силам хаоса, оказывали всяческое сопротивление, так что к ним применялась тактика «выжженной земли», а термина «мирное население» не существовало в принципе.
За первый год войны имперцам удалось укрепиться на незначительной части одного из трех материков планеты, чтобы оттуда начать медленно, но, верно, продвигаться дальше. К тому времени Коллинз уже не думал, что ему удастся выяснить хоть что-то о своем прошлом, когда его внезапно начали посещать странные сны. Сначала он принял их за кошмары, и только потом понял, что это обрывки воспоминаний, к которым вдобавок примешивался сумбур обычных сновидений. Слабые проблески памяти постепенно становились все отчетливее. Теперь же, после полученного им ранения, странные воспоминания нахлынули с новой силой. Более яркие и объемные, они начинали выстраиваться в цепочку событий, давая, наконец, хотя бы отдаленное представление об утерянном прошлом.
Аластор выдохнул, до предела опустошая легкие.
— Могучий Император! Распространи Свой Священный Свет, чтобы он служил мне опорой в темноте, — едва слышно, на едином дыхании прошептал он.
— Сержант Коллинз! — этот окрик разогнал остатки сна, и Аластор открыл глаза.
— Я, — мгновенно отозвался он, поднимаясь.
— Вас к ротному, — возвестил все тот же гвардеец.
— Есть. — Отозвался Коллинз, машинально оправляя форму, окончательно стряхнув с себя мысли о странном сновидении.
Две дюжины сержантов, выстроившись, не сводя глаз, смотрели на командира роты, по правое плечо от которого стоял ротный комиссар.
— Гвардейцы! Для усиления нашей дееспособности и в ознаменование скорейшей победы над врагами человечества командование прислало нашему полку спецтехнику. На погрузочных платформах несколько десятков «Термитов» ждут своих водителей. Потому что спецтехнику нам прислали, а водителей к ней… — Мюрат на мгновение остановился.
Спиной он почувствовал на себе пристальный взгляд комиссара, и на краткий миг ему захотелось прикрыть глаза. Когда капитан Довалт вновь заговорил, на плацу по-прежнему стояла напряженная тишина.
— В вопросе безоговорочной победы наших доблестных войск над извечным врагом за последние тысячелетия не поменялось ничего. Мы сокрушим его силой нашего оружия и личным мужеством каждого из нас. Те из вас, кто обладает навыками вождения специализированной техники сделать шаг вперед!
В этот момент внутри Коллинза что-то щелкнуло. Не задумавшись ни на мгновенье, он шагнул вперед вместе с десятком других сержантов, в то время как остальные продолжили стоять на месте. Бегло оглядев вызвавшихся, Мюрат утвердительно кивнул.
— За мной, — коротко приказал капитан. — Остальным разойтись.
На всем пути из расположения своей части Аластор пытался понять, откуда у него могли взяться навыки вождения. Тем не менее, уверенность в этом усиливалась в сержанте с каждым сделанным шагом. Позже, уже сидя за штурвалом одного из «Термитов», Коллинз действовал быстро и четко. Сомнения в том, что в прошлом ему доводилось управлять подобной техникой, развеялись окончательно. Руки сами легли на штурвал, как по заученному. С той же уверенностью, с какой до этого Аластор взялся за лазган. А позже и за другие виды вооружения.
Майор, проводивший инструктаж с тренировкой, гонял будущих водителей спецтехники до поздней ночи. Не забывая повторять, сколь ценная единица «Термит» и какая ответственность ляжет на каждого водителя в вопросе ее сохранения. Было далеко за полночь, когда майор приказал сержантам построиться.
— Андради, — размеренно шагая вдоль строя, он указывал на тех, кто, по его мнению, прошел заключительные испытания. — Корваль. Баррету.
Дойдя до Аластора, майор ненадолго остановился.
— Коллинз. В твоем деле не указано, что ты водитель. Где проходил обучение?
— Не могу ответить, майор, — бодро ответил Аластор. — Амнезия после контузии.
Получив ответ, майор ненадолго прищурил глаза.
— Где бы тебя ни обучали, твои наставники отлично справились с задачей. Навыки у тебя отменные, — на краткий миг майор замолчал, принимая решение. — Годен, — Изрек он секундой позже и пошел дальше вдоль строя. — Кьер. Хансен. Вы отобраны в качестве водителей. Остальные свободны.

6.628.993М38
Комиссар Эстрин внимательно прочитал документ:
— Доставить заключенную к вам промо сейчас, господин инквизитор? — спросил он, вопросительно посмотрев на Барро.
— Нет, — возразил Алонсо. — Я сам навещу осужденную Хольмг. Где она находится?
— В медицинском изоляторе, господин инквизитор. Ее недавно подняли на борт с Варсены-2 и проведут операцию по аугментированию, как только состояние немного стабилизируется.
— Она в сознании? — поинтересовался Барро.
— Осужденная будет приведена в сознание по первому вашему требованию, господин инквизитор, — заверил комиссар.
Алонсо поднял вверх левую руку в упреждающем жесте:
— Достаточно будет, если меня проводят к ней в изолятор, — заявил он.
— Как прикажете, господин инквизитор, — произнося это, Эстрин уже нажимал кнопку вызова.
Он не успел договорить, как на пороге кабинета появились двое охранников.
— Будут другие распоряжения, господин инквизитор? — спросил комиссар Эстрин, пока Барро взглядом изучал своих сопровождающих.
— Все распоряжения вы получите после посещения мной осужденной, — сдержанно ответил Алонсо, делая знак рукой в сторону охранников, чтобы те следовали с ним.
Под плащом Барро, в боковом кармане лежал приказ за номером 26889 о дополнительном расследовании по делу осужденной Хольмг Атии, бывшего кадета-комиссара в настоящем бойца № 640 второй роты 18-го батальона 696 Замаранного Легио Пенатанте. А рядом с приказом покоился инфопланшет, где хранились все данные по проведенному дополнительному расследованию №26889 с последующим заключением. В нем говорилось, что согласно проведенному доследованию и в связи с выявлением неоспоримых доказательств лояльности выше означенной Хольмг меру пресечения в качестве бойца штрафного батальона, примененной в соответствии со статьей о допустимой мере предосторожности относительно сомнительно выживших в зоне боевых действий, отменить. Хольмг Атию восстановить в правах и звании. Вместе с этим признать состоявшимся присвоение ей статуса комиссара Имперской Гвардии. На основании чего вышеозначенная Хольмг обязана вернуться к несению службы в качестве комиссара Имперской Гвардии, в срок не позднее двадцати четырех часов с момента прибытия комиссаром Хольмг в ближайшее отделение Депортаменто Муниторум и получения ею приписного листа к одному из гвардейских подразделений.
Однако Алонсо торопиться с данным вопросом не хотел. Желание увидеть Атию воочию возникло у инквизитора еще год назад. Ее и вообще всех, кто выжил тогда вместе с ним на Ферро Сильва.
«Мы прошли тогда через нечто, — думал Барро, идя по корабельным коридорам к отсеку, где содержали осужденную. — И мой долг выяснить, что это было».
— Сюда, господин инквизитор, — один из сопровождавших Алонсо штурмовиков остановился перед стальной дверью изолятора.
Открыв дверь магнитным ключом, штурмовик перешагнул порог изолятора, и почти тут же до слуха Барро донесся его короткий приказ, обращенный к заключенной:
— Лежи!
Едва переступив порог, инквизитор вонзил свой взгляд в Атию, внимательно изучая осужденную, прежде чем с ней заговорить. Штрафные войска ее изменили. Черты лица стали жестче, скулы более очерченными. Кожа на щеках выглядела так, словно по ней несколько раз провели грязной наждачкой. Особенно под правым глазом, где шрамы были заметнее всего. Оттуда черная «дорожка» спускалась ниже, к самым губам, и, перечеркивая их, заканчивалась у края подбородка. Короткая щетина волос покрывала голову с кожей синюшного цвета, волдыри на которой говорили о недавнем обморожении. Об этом же свидетельствовали пальцы на левой руке заключенной, которые сейчас были сложены в аквилу на груди.
—  Инквизитор, — произнесла Хольмг, глядя на Алонсо не отводя взгляда.
Ее глаза не изменились. В них, как и прежде, не было страха.
— Расскажите, как вы выжили на Ферро Сильва, — приказал Барро, уже зная, какое решение примет.
Наблюдая за поведением Атии, Алонсо лишь находил подтверждение собственным выводам, сделанным ранее, и верности принятого решения. За тринадцать дней, проведенных Барро на борту «Вестника Битв», в течении которых инквизитор продолжал следить за Хольмг, она не сделала ничего, что вызвало бы малейшее подозрение или сомнение в душе Алонсо. Дольше задерживаться смысла уже не имело. Корабль, выгрузив свежую партию штрафников, вышел из орбитальных доков Варсены и вскоре должен был прибыть к точке Мандевилля.
— Вы нас уже покидаете, господин Барро? — голос комиссара Эстрина звучал совершенно спокойно, однако было понятно, что он в душе рад завершению столь долгого пребывания инквизитора на борту «Вестника Битв»
— Да, — отозвался Алонсо. — Через несколько часов прибудет мой крейсер.
— Ваши указания относительно Хольмг? — Уточнил Эдуард Эстрин.
— Приведите приказ в исполнение после того, как я покину корабль, — кивнул Барро. — Все необходимые документы у вас.
— Дополнительных инструкций не будет, господин инквизитор? — снова спросил Эстрин.
— Нет, комиссар, — отозвался Алонсо. — Но если госпожа Хольмг будет интересоваться, когда именно прибыл приказ о ее амнистии, скажите, что получили его от меня сразу. И поясните ситуацию, если это потребуется.
— Будет выполнено, господин инквизитор, — тут же заверил Эстрин.
Барро еще раз кивнул, на этот раз давая понять, что разговор окончен. Ситуация с Хольмг на время перестала занимать мысли Алонсо. Свое внимание инквизитор переключил на сообщение, полученное с Сальпурии-2, где блестяще сработала направленная туда оперативная группа Дьочу.
Уже будучи на борту «Молота Победы», Барро, расположившись в своей каюте, погрузился в чтение поступивших ему данных о проводимом Мадейрой расследовании. Изучая все новые открывающиеся ему улики, Алонсо мысленно сопоставлял их с теми, что были получены им ранее. На Ушбеле, Наралии и Сальпурии.
Два года назад, когда Барро распорядился оставить группу Дьочу на Сальпурии-2, инквизитором двигало предположение, что истинная верхушка еретического культа смогла уйти от его преследования. Слишком уж быстро и просто попались тогда в расставленные им сети еретики. Слишком быстро и просто для тех, кто смог настолько скрупулезно проработать и реализовать вывоз с планеты собранных там латентных псайкеров. Тщательнейшим образом разработанные операции, каждая из которых потребовала много сил и ресурсов. Даже дивинаторы арбитров не смогли обнаружить пагубную деятельность культистов, настолько изощренно было все продумано. Сопоставив все факты, Алонсо пришел к выводу, что деятельность данного культа началась на Сальпурии, приблизительно в то же временные рамки, что на Ушбеле и Наралии. А быть может, и раньше. А если так, то именно в системе Аметист надлежало искать логово главных лидеров и вдохновителей опасной ереси. Продолжая изучать поступающую информацию, Барро мысленно хвалил себя за решение отправить оперативную группу на Сальпурию-2. Что не только позволило сохранить в своем распоряжении лучших оперативников, но привело к культу, деятельность которого столь долго расследовал Алонсо. Помимо прочего, у Барро появлялся весомое основание для возобновления деятельности других своих оперативных групп, работавших по данному делу. Что в свою очередь возвращало их под протекторат Алонсо без каких бы то ни было исключений. Единственное, что на данный момент немного смущало Барро, не возникнет ли видимых противоречий между информацией, переданной им Соломону Руджеру и на основании которой старый инквизитор закрыл свое давнее дело, и уликами, которые могут всплыть на Сальпурии-2. Но этот вопрос инквизитор решил пока отложить.
«Прежде всего необходимо разобраться с текущей задачей, — мысленно сказал Алонсо самому себе, все дальше углубляясь в чтение поступившей информации. — Проблемы будем решать по мере их поступления».

Год 994
6.344.976М38
То, что ксеносам удалось выбить оба тормозных двигателя, Тернера не особо беспокоило. Он не собирался останавливаться, напротив требуя еще больше ускорения. Но корабль ксеносов, вопреки всем ожиданиям и прогнозам, упорно не хотел отпускать свою жертву, гонясь за «Ревнителем» по пятам и не давая тому достаточно оторваться. Выжимая из маневровых двигателей все, на что те только были способны, Ралф уводил корабль, то внезапно поднимаясь вверх, то резко опускаясь вниз, чтобы не допустить еще одного попадания в корпус. Поскольку это означало бы конец как кораблю, так и его экипажу. Когда сканеры показали справа обширную туманность, Тернер в глубине души поверил в их скорое спасение. Нырнув в туманность, отключив маршевые двигатели, на одних маневровых капитан мог бы увести «Ревнитель», так что его не обнаружит ни один радар или ауспик. И пока из четырех маневровых двигателей не пострадал ни один, осуществить задуманное было достаточно легко. Не сбавляя скорости, Ралфу удалось развернуть по дуге корабль, направляя его к туманности. В этот момент от перегрузки у него из носа пошла кровь, но Тернер не обратил на нее никакого внимания. Его сердце билось в едином ритме с кораблем, с которым капитан почти слился. До туманности оставалось совсем чуть-чуть, когда слева по курсу, показался еще один корабль, сигнатуры которого полностью совпадали с первым.
— Всесильный Защитник! — выдохнул Ралф, видя на мониторе, как от носа вражеского корабля отделились торпеды.
О том, чтобы уйти с линии атаки вверх или вниз не могло быть и речи. На это не хватило бы времени, учитывая, как быстро приближались торпеды к «Ревнителю». На раздумья оставались секунды, и казалось, избежать удара было не реально.
— Полный правый руля! — выкрикнул Тернер.
Все дальнейшее капитану показалось происходящим за гранью реальности. Повинуясь властной руке Ралфа, «Ревнитель» «упал» на бок, провалившись вниз и позволив летящим в его корпус торпедам пронзить пустоту над собой. Непостижимым чудом увернувшись от смертельного удара, так и не сумев выровняться полностью, корабль из последних сил рванул к спасительной туманности. И в этот момент в заложенных от перегрузки ушах Тернер услышал голос первого помощника:
— Абордажные торпеды, капитан! Они выпустили абордажные торпеды!

6.098.994.М38
Комната больше напоминала склеп. Громоздкий и заброшенный, в котором было невероятно тихо и где царил полумрак. На противоположных концах стола молча сидели два человека, поглощенных каждый изучением данных, которые сменялись на мониторах перед ними. Если в первом из людей без труда можно было опознать инквизитора, то во втором безошибочно угадывался один из слуг Омниссии. Помимо этих двоих, у самого входа в длинное помещение без окон расположились двое стражей, скрытые броней штурмовиков. Внешне они ничем не отличались друг от друга. Разве что тот, который стоял справа от массивной двери, был намного выше ростом своего сослуживца. Высокого штурмовика звали Артур Бодж. А того, который был ниже ростом, Матиас Макгуайр. Оба они были известны Корнелию еще с тех времен, когда он сам еще был аколитом. Красс сознательно выбрал для этой операции именно их. В отличие от Логиса, который был Корнелию незнаком, но без которого Крассу пришлось бы потратить на расследование намного больше времени.
Инквизитор поднялся, разминая чуть затекшие кисти, еще раз мысленно анализируя ситуацию. Более четверти века после орбитальной бомбардировки в Гибельных Котлах царила только смерть. Возведенная по периметру бывших промышленных зон стена охранялась силами арбитрата на протяжение десяти с лишним лет. И только в 930.М38 выставленное по решению Святой Имперской Инквизиции охранение было снято. К тому времени «Гибельные Котлы» стали именоваться просто «Котлами». И весьма скоро после окончания периода отчуждения промышленных зон планетарный губернатор заговорил о том, что своевременно было бы начать расчищать завалы в Котлах и заново осваивать утраченные ранее территории. В результате этого решения к 934 году в Котлах началось возведение построек, которые медленно «ползли» от окраин к центру. Спустя еще сорок лет упорной застройки, использовалось уже более четверти всех территорий бывших промышленных зон. Приблизительно в это же время объем финансовых спекуляций по всем видам продажи и аренды земель в бывшей зоне отчуждения достиг своего апогея. Жадность губернатора в вопросе получения выгоды от совершаемых в Котлах сделок граничила с фанатизмом. И даже регулярные «пожертвования» в Имперскую казну не отменяли того факта, что в своей скаредности планетарный губернатор «ходит по краю».
Относительного порядка в данном вопросе удалось добиться еще приблизительно через десять лет, когда ажиотаж вокруг Котлов спал. Интерес к бывшим промышленным районам снижался по мере продвижения строительства к их сердцевине. Так же охлаждению пыла застройщиков способствовало увеличение бумажной волокиты по мере того, как строительство смещалось к месту возможного захоронения фабричных мощностей и оборудования. Поскольку несмотря на то, что вероятность сохранения, даже глубоко под землей, хоть чего-то, что могло быть мало-мальски использовано, снижалась; количество подписей на бумагах, разрешающих ведение на землях бывших промышленных комплексов строительных и землекопных работ, напротив, росло в геометрической прогрессии. Таким образом, к началу 990 года освоение центральных территорий обоих Котлов оказалось почти полностью заморожено. Зато объем строительства по их периметру вырос примерно втрое. В связи с чем застройка продолжила расширяться, но теперь захватывая все новые и новые пустоши по округе, прилегавшие ранее к промышленным зонам и не бывшие до этого в эксплуатации.
Корнелий бросил взгляд в сторону Логиса, погруженного в анализ данных, и вернулся к собственным мыслям.
Когда на Сальпурии возник еретический культ, точно установить не удалось. Все указывало на то, что он успешно вел свою деятельность долгие годы. Культисты выискивали на планете латентных псайкеров и вообще всех, кто имел в себе хоть малейшие зачатки психических сил. Таких собирали в группы, основательно обрабатывая сознание, чтобы всячески подготовить к использованию в будущем. А затем тайно вывозили с планеты туда, где у еретиков была необходимость в несанкционированных псайкерах. Преступникам, благодаря тщательно спланированной работе, удавалось обходить даже дивинаторов. Еще у культистов были выявлено несколько пособников, предоставлявших им полную информацию о транспортных и военных кораблях, а также о торговых судах, заходивших в Сальпурианские доки. Что позволило преступникам так долго избегать правосудия и оставаться не найденными. Именно этот факт стал ключевым основанием для Барро, связавшим нападение на «Ревнитель» с деятельностью данного культа. В конечном счете, основное логово еретиков и прибежище скрываемых от Имперской Инквизиции латентных псайкеров, было обнаружено в первом Котле. Там, под одним из возведенных строений, культисты создали сложную систему переходов и бункеров. Само здание располагалось на последнем кольце строительства и граничило с неосвоенными пустошами «сердца» Котла.
То, что отстроенные еретиками подземные лабиринты, частично переплетались с завалами сооружений, оставшимися после орбитальной зачистки, сразу привлекло внимание Красса. Конечно, первоначальным импульсом в его прилете на Сальпурию для Корнелия являлось желание подтвердить или опровергнуть (инквизитор внутренне склонялся к последнему) версию Алонсо по делу о сестре Видаль. И в конечном счете Красс получил те самые доказательства, которые искал. Но выявленные им обстоятельства и факты зацепили инквизитора, и теперь им двигало желание выяснить, что еще скрывается под прахом Котлов.
Корнелий еще раз посмотрела на слугу Машинного Бога. Рурк с невероятной для человека скоростью вводил данные о постройках промышленной зоны времен 915 года в когитатор. И на волнах памяти Красса пронеслись эпизоды прошлого.
FLASHBACK
— Забудь, — голос Соломона звучал весомо и неприятно. — Забудь, как ты был оперативником. Теперь эту работу будут выполнять другие. Другие по ТВОЕМУ приказу. Инквизитор не должен рыскать в поисках нужной ему информации по бесконечным мирам, городам-ульям или аграрным фермам. Инквизитор должен уметь думать и анализировать. Его задача, не покидая собственного кабинета, понимать, где искать нужную ему информацию и куда направлять своих оперативников. Безусловно, все навыки, полученные ранее на оперативной работе, должны оставаться в твоем арсенале. Чтобы ты готов был воспользоваться ими в любое время дня и ночи, в каждый момент своего существования, как только потребуется. Но сейчас забудь о них. Представь, что весь мир сжался для тебя до пределов этого кабинета. Потому что ты покинешь его только тогда, когда ответишь мне на эти вопросы.
Инфопланшет, лежащий перед Корнелием, издал сигнал, сообщая о поступившей на него информации. Одновременно с этим Руджер, не произнеся более ни слова, развернулся и, едва заметно прихрамывая, покинул кабинет. Красс еще с полминуты смотрел уходящему инквизитору в спину, и как закрываются за ним стальные створки дверей, после чего взял инфопланшет в руки.
Картина из прошлого мигнула и погасла.
— Есть соответствие по заданным параметрам, — в гробовой тишине голос Логиса прозвучал неестественно громко, вырывая инквизитора из воспоминаний.
Вернувшись к оставленному на время монитору, Корнелий принялся изучать данные, пересылаемые слугой Омниссии. И совсем скоро взгляд инквизитора, доселе мрачный и напряженный, просветлел.

6.708.994.М38
В хриплом зловещем карканье не осталось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало человеческий смех. Судорожно вырываясь из легких, он эхом отдавался от мрачных стен камеры, после чего постепенно затихал. То и дело переходящий в кашель, смех возобновлялся с некоторой периодичностью, прежде чем пленный наконец заговорил. Голосом, то становящимся тише, то переходящим в надрывный крик, он попытался произнести слова на неизвестном диалекте. Подобная попытка была моментально прервана одним из помощников дознавателя. Не колеблясь ни секунды, тот заткнул пленнику рот кляпом, выбив при этом несколько зубов. Подавившись на мгновенье кровью и собственным хрипом, еретик содрогнулся всем телом. В первую минуту могло показаться, что он начал задыхаться, и от того извивается на каменном помосте. Но его конвульсии быстро закончились, и пленник остался лежать, намертво прикованный за лодыжки и запястья. Тогда, наблюдавший за допросом Барро, сделал дознавателю знак рукой, приказывая остановиться.
Алонсо прилетел на Сальпурию-2 так быстро, насколько позволили ему неверные течения варпа. Которые, правда, сделали перелет «Молота победы» долгим и тяжелым, как будто вознамерились помешать инквизитору приступить к расследованию. В конечном счете Барро смог прибыть на планету спустя шестьдесят семь стандартных суток, так что к этому времени аресты и облавы шли уже полным ходом по всем городам-ульям, и количество задержанных росло с каждым днем. Были среди них и те, кому просто не посчастливилось оказаться неподалеку от того места, где производилась зачистка или задержание. Таких, как правило отправляли в общую камеру до окончательного расследования, и откуда в дальнейшем они имели шансы вернуться к прежней жизни. Правда таких счастливчиков редко когда оказывалось более половины от общей массы задержанных по случайности. И, большинство обычно не доживало до оправдательного приговора, заканчивая свои дни в камере или допросной.
Из-под кляпа культиста раздалось глухое бульканье, а на разорванных губах еретика показалась кровь.
— Приведите его в порядок, — приказал Барро, направляясь к выходу из пыточной. — Я займусь им завтра, а сегодня с ним продолжит работать мой аколит.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — дознаватель в свою очередь метнул взгляд на двух своих подручных, и те со знанием дела принялись осматривать тело культиста на предмет повреждений не совместимых с жизнью.
— Могу послужить вам чем-то еще, господин инквизитор? — спросил дознаватель, следуя за Алонсо к двери.
Барро едва замедлил шаг:
— Да, — отозвался он. — Господин Оз прибудет к вам через несколько часов. А до того времени я бы хотел, чтобы вы занялись теми двумя «челноками». Посыльными, которые обеспечивали сообщение между еретиками.
— Эти двое сообщили все адреса, по которым им довелось бывать, господин инквизитор, — ответил дознаватель. — Но, если вы считаете, что их нужно допросить еще раз…
— Да, — кивнул Алонсо. — Проверьте информацию, которую они предоставили еще раз. Не так страшно, если они укажут адрес, где их никогда не было. Страшнее, если они скроют хотя бы одно место, куда их посылали.
— Конечно, господин инквизитор, — дознаватель поклонился. — Я тщательнейшим образом проверю всю информацию, от них полученную.
Он поклонился еще раз. Как раз в тот момент, когда Барро переступал порог пыточной камеры.
Возвращение в апартаменты заняло у Алонсо несколько часов. Большинство улиц было перекрыто для любого движения, а снимать установленные арбитрами кордоны инквизитор счел излишним. Время, проведенное в дороге, Барро предпочел потратить на сон, которого был почти начисто лишен в течение последних дней. Разбудил его один из телохранителей как раз перед тем, как они достигли резиденции. Уединившись в своем кабинете, Алонсо погрузился в раздумья, сопоставляя все факты. Полученные им ранее и совсем недавно.
Казалось, оперативники опережают культистов на два шага вперед, не давая последним ни малейшего шанса, чтобы скрыться от преследования. Тысячи людей, прямо или косвенно причастные к ереси, хотя бы какими-то своими действиями поспособствовавшие культистам, арестовывались. Стремительно и беспощадно, по первому же подозрению. Но при этом «бережно», исключая возможность смерти при задержании. Как по вине арбитров, так и по «инициативе» подозреваемых. На данном аспекте Барро особо заострил свое внимание, а потому погибших при задержании, каковых обычно было довольно много, в этот раз насчитывались сущие единицы. Что безусловно способствовало быстрому продвижению расследования, исключая возможность виновных избежать заслуженного наказания. И все же Алонсо не оставляло ощущение, будто он что-то упускает.
Барро щелкнул по вокс-бусине.
— Мадейра уже вернулся? — спросил он.
— Только что, господин инквизитор, — прошелестело из динамика.
— Жду его, — Алонсо деактивировал вокс.
Ждать долго не пришлось, и уже спустя несколько минут Дьочу входил в апартаменты инквизитора.
— Главная база еретиков в улье Пэсэм зачищена, господин Барро, — с порога начал доклад Мадейра. — Скрыться не удалось никому. Включая курьеров, обеспечивающих внешнее сношение.
— Сколько убито при задержании? — поинтересовался Алонсо.
— Незначительные потери среди арбитров. Все еретики взяты живьем, — в голосе Дьочу зазвучала гордость.
Барро удовлетворенно кивнул. Невозможно было переоценить возможность допроса каждого из культистов. А трансляции по видео-каналам показательных казней пойманных еретиков всегда не только повышали престиж инквизиторов - что было в случае Алонсо как нельзя кстати - но, что намного важнее, внушали страх перед неотвратимым наказанием всем гражданам Империума. Что означало и усиление бдительности среди населения, и неминуемые добровольные раскаяния хоть в чем-то провинившихся перед законом. Однако начавшая зарождаться в уголках губ улыбка так и не отразилась на лице Барро. Инквизитор вновь испытал укол мерзкого странного беспокойства, объяснение которому он никак не мог найти.
— Очень хорошо, Мадейра, — с чувством одобрения в голосе произнес Алонсо. — Но этого недостаточно. Ни один еретик не должен избежать заслуженной кары. А потому каждого из арестованных следует подвергнуть самому пристрастному допросу. Чтобы преступники сдали всех. Каждого, кто хоть как-то оказался причастным к их мерзкому культу.
— Из-за большого количества арестов нам пришлось задействовать части СПО, — сообщил Дьочу.
— Вы можете задействовать их все, — твердо произнес Барро с нажимом в голосе. — И даже запросить несколько полков Имперской гвардии, если потребуется!
Инквизитор замолчал на мгновение, давая внутреннему гневу улечься.
— На всей планете не должно остаться ни одного предателя, который был замаран этой ересью и которой бы не дал мне показаний на допросе. Недопустимо, чтобы хоть один из всего сонма проклятых еретиков не принес бы к Ногам Императора своего полного мучений раскаяния. Что-то еще? — Алонсо кинул на Мадеру все еще горящий гневом, взгляд.
— Планетарный губернатор узнал о том, что вы лично прибыли вести расследование, и просит у вас аудиенции.
По вспыхнувшей на лице Барро ухмылке Дьочу безошибочно угадал последовавший ответ инквизитора.
— Как хорошо, что он напомнил о себе. Уверен, наш досточтимый губернатор уже дал все возможные показания. И поспешил сделать это сразу же, еще до моего приезда. А также уже переложил ответственность за произошедшее на других. Псайкану. Арбитров. Дивинаторов. Служащих Администратума. На всех, кроме себя самого, — продолжая нехорошо улыбаться, произнес Алонсо.
Мадейра утвердительно кивнул:
— Именно так, господин Барро, — подтвердил он.
— В таком случае, арестуйте его и подвергните допросу, — улыбка спала с лица инквизитора, вмиг сделав его выражение устрашающе хищным. — Такому, чтобы он всю оставшуюся жизнь вспоминал этот день с содроганием и болью. Еще лучше, чтобы допрос занял несколько дней. Чтобы они запомнились еще отчетливее. Потому что только в этом случае я буду уверен, что планетарный губернатор Сальпурии-2 НИКОГДА больше не допустит, чтобы на вверенной ему планете обнаружили хоть один еретический культ. Потому что в этом случае он предпочтет лично содрать шкуру со всех, в чьей власти будет это предотвратить, чем пережить еще один мой визит на свою планету. Всех его домочадцев, родственников и слуг подвергнуть аналогичному допросу. С ними можно будет поупражняться еще дольше. И я хочу, чтобы он знал обо всем, что происходит с его близкими в подробностях.
— Будет исполнено во всех деталях, — Дьочу наклонил голову. — Но потом отпустить?
— Ну конечно же, — легкая улыбка вновь тронула уголки рта Алонсо. — Верный слуга Трона должен и дальше служить Ему. Служить Империуму. А наша задача карать виновных и поддерживать страх в сердцах простых граждан.
— Планетарный губернатор не простой гражданин, — заметил Мадейра.
— Именно, — ответил Барро. — А потому страх в его сердце должен быть особо силен.
Алонсо выдержал незначительную паузу и добавил:
— Поверь, Бессмертному Императору более угоден планетарный губернатор, кричащий во сне и мочащийся с перепугу в постель от одного упоминания о Святой Имперской Инквизиции, чем тот, кто допустит процветание еретических культов у себя на планете.
Дьочу сдержанно хмыкнул, услышав это замечание из уст Барро.
— Арест Лорда-Маршала арбитров уже произведен? — спросил в следующую секунду Алонсо, не желая обделить своим вниманием еще одного высокопоставленного виновного.
— Да, господин Барро, — кивнул Дьочу. — Утром, как только от вас поступили соответствующие распоряжения.
— Как он вел себя при задержании? — поинтересовался инквизитор.
— Он был готов к этому, — сообщил Мадейра.
— Было официальное заявление? — уточнил Алонсо. — Может быть, просьба?
— Нет, господин Барро, никаких просьб от него не поступило, — ответил Дьочу. — При задержании Лорд-Маршал заявил, что готов понести любое наказание и что не ждет ни малейшего снисхождения к себе и своим подчиненным.
— Благоразумно с его стороны, — резюмировал Алонсо. — Дальнейшей его судьбой я займусь позже.
После чего, сделав Мадейре знак рукой, что разговор закончен, Барро снова углубился в изучение протоколов допросов, а также всей имеющейся к данному моменту информации, связанной с этим культом.

6.162.994.М38
Медленно Красс ступал по неровному вздыбленному полу. Время от времени на его пути встречались уродливые иссушенные мумии, и тогда инквизитор откидывал их ногой. Должно быть, смерть замурованных здесь заживо еретиков произошла от удушья. Об этом свидетельствовали их тела, выгнувшиеся дугой, со сведенными к груди скрюченными руками. Обрушавшиеся стены и потолок превратили без того небольшое помещение в склеп, в котором даже сейчас, после нескольких часов раскопок и подачи внутрь воздуха, дышать можно было только с помощью дыхательной маски. Большинство умерших лежало в одной куче, напоминающей курган. Осознающие свой скорый конец, отступники пытались, карабкаясь друг по другу, выбраться наверх из той могилы, в которую превратилось их убежище. Над грудой иссушенных мумий, там, где некогда был потолок, чернело нечто, отдаленно напоминающее решетку воздуховода. До которой ни одному из заживо погребенных так и не удалось добраться. Однако Корнелия особо заинтересовало одно тело, лежащее в отдалении от остальных. Оно принадлежало рослому мужчине и лежало на боку, скрючившись, как будто перед смертью человек пытался принять позу зародыша. Подбородок мужчины почти касался его ребер, все еще хранивших на себе лоскуты пожелтевшей кожи, а кисти скрывались в недрах его согнутого тела. Красс опустился перед мумией. По началу могло показаться, что еретик перед смертью что-то с силой прижимал к своему животу. Возможно, зажимал полученную им до этого рану. Но приглядевшись, Корнелий понял, что это не совсем так. Пальцы отступника уходили под обвисший пергамент кожи в области брюшины. Причем, судя по всему, именно разорванной голыми руками. А не разрезанной при помощи ножа или иного режущего инструмента.
Осторожно Корнелий приподнял одну из рук еретика, потянув ее на себя. В глубине мертвого чрева мужчины что-то хрустнуло, и на поверхности показалась кисть с двумя отломанными пальцами. Отступник во что-то накрепко вцепился перед своей смертью. Настолько, что и сейчас отказывался расстаться со своей ценностью. Красс с еще большей осторожностью принялся вынимать из брюшной полости левую руку еретика. И когда она, наконец, поддалась, взору инквизитора предстало то самое, что отступник так отчаянно пытался спрятать. Это был небольшой цилиндр. Тусклый от покрывавшей его металлический корпус грязи и пыли, но с пробивающимся из-под ее толщи иссиня-стальным отблеском. Корнелий начал разжимать скрюченные пальцы покойника, но они так и не разомкнулись. С тихим хрустом кости пальцев отломились от кисти еретика, после чего были сметены с цилиндра резким движением руки инквизитора. Очистив свою находку от приставших кусочков плоти от грязи, Красс начал ее внимательно осматривать.
Цилиндр имел не более пяти с половиной дюймов в длину, и полутора — в диаметре. Внутри он был полым. По всей вероятности, предназначенный для вложения в него такого же цилиндра, каким был он сам, только меньшего размера.
Задумчиво Корнелий провернул находку в пальцах. Затем, вновь склонившись над трупом с еще большей скрупулезностью принялся осматривать тело. Отложив цилиндр в сторону, инквизитор погрузил руки в то, что осталось от еретика. Убедившись в отсутствии еще каких-либо посторонних предметов, Красс тщательно рассмотрел кисти покойника, в особенности его пальцы. Там, под длинными ногтями, еще хранились следы высохшей крови и крохотные куски плоти. Неоспоримое доказательства, что его собственные ногти стали тем инструментом, которым еретик вскрыл себе живот. Не оставалось никаких сомнений и в том, что он пытался спрятать перед своей кончиной. Спрятать надежно, чтобы уберечь как от посторонних взоров, так и от возможных повреждений. Глядя на лохмотья, в которые превратилась кожа отступника, со всей отчетливостью Корнелий представил себе, как во время всеобщего смятения и паники, еретик начинает раздирать голыми пальцами свою плоть. Как задыхаясь и корчась от боли, продолжает вытягивать вываливающиеся кишки, и запихивает вместо них столь драгоценный для него предмет. И как потом, обессилев, падает, обмякая всем телом на загаженный пол, чтобы в жутких конвульсиях испустить дух. Красс снова взял в руку цилиндр. Его ценность была неоспорима. Оставалось лишь выяснить, в чем она заключалась. И для чего предназначался данный предмет.
Инквизитор поднялся.
— Обыщите тут все, — приказал одному из штурмовиков. — Обо всех находках докладывать мне незамедлительно.
Затем, кивнув в сторону Артура Боджа, чтобы тот следовал за ним, Корнелий направился к выходу из катакомб, унося в кармане драгоценную находку.

6.162.994.М38
Выйдя из варпа, «Разон» приступил к выполнению соответствующих протоколов. В то время, как его капитан и владелец Изаак Да Темпоро восседал на своем троне, обозревая мостик. Каждый сейчас был занят делом, и в этой сплоченности действий Изааку слышалась музыка. Совсем недавно именно эта сплоченность помогла всем им почти без потерь вырваться из варп-шторма, едва не поглотившего "Разон", и добраться на изрядно потрепанном корабле до материального мира. Нет, Да Темпоро ничуть не отрицал таланта навигатора Клебера. Тем не менее, без слаженной работы остального экипажа, участь корабля, как и его навигатора, какими бы качествами последний ни обладал, была бы предрешена.
Изаак несколькими движениями пальцев увеличил на мониторе изображение системы, в колодце которой вынырнул "Разон". Название одной из планет показалось капитану знакомым. Но обратившись к памяти, Да Темпоро сам того не желая всколыхнул и другие воспоминания, давно погруженные в забытье.
FLASHBACK
6.277.976М38
— И где же ты нашел это ничтожество? — с изрядной долей пренебрежения в голосе поинтересовался Изаак, глядя на Твига.
Ягу Твиг, правая рука капитана, его подельник и старый друг в одном лице, неуверенно повел широкими плечами.
— По нему не скажешь, что он полное ничтожество, — возразил Ягу.
— Ну разумеется, — пренебрежение в голосе Да Темпоро стало еще ярче. — Полные ничтожества живут в нижних уровнях улья и не могут себе позволить подняться выше. Именно поэтому он не полное ничтожество, а просто ничтожество. Однако это не снимает моего вопроса. Где ты его откопал?
— Он пытался купить «лоцмана», — сообщил Твиг.
— Я так полагаю, успешно? — все с той же усмешкой, поинтересовался Изаак.
— Вполне, — кивнул Ягу, напротив, не отображая на лице никаких эмоций.
— То есть, твой клиент готов был заплатить деньги, чтобы попасть на территорию космопорта? — Да Темпоро скривил губы.
«Лоцманы» весьма охотно брали троны у наивных жителей Фрисциты, обещая тем взамен дать возможность покинуть планету в поисках лучшей доли. Со своей стороны сами «лоцманы» распространяли и поддерживали слухи о том, какие «сказочные» перспективы открываются тем, кто решится тайно проникнуть на борт какого-либо торгового судна. И какие просторы им станут после этого доступны. Как правило, простаки, поверившие подобным рассказам, заканчивали свои дни на каторге, куда их определяли после того, как отлавливали без документов на территории космопорта. Но среди желающих покинуть планету встречались и те, кто был более осведомлен о существующих в данном вопросе реалиях. Такие старались договориться, чтобы их доставили в орбитальные доки. Там договориться с кем-то из команды и попасть на борт судна уже было более реально. Хотя по-прежнему оставался риск кончить каторгой или иным схожим заведением. Лишь считанные единицы, обладая реальной информацией по вопросу, обращались к «медиаторам». Специалистам, которые действительно могли помочь покинуть планету в кратчайшие сроки и напрямую связывали заказчика с лицом, которое обеспечивало доступ на борт судна. В этом случае уровень влияния того, кто предоставлял место на судне, напрямую зависел от количества тронов, выплаченных «медиатору». В такую сделку входили всевозможные расходы, связанные с услугами посредников и третьих лиц, и складывались в солидные суммы. Зато повышали вероятность того, что покупатель сможет в конечном счете покинуть планету без роковых для себя последствий.
— Он хотел купить «полный билет», причем за двойную цену, — ответил Твиг, поморщившись.
— Хм… — Изаак на мгновенье задумался. — Почему же он не пошел сразу к «медиатору», а отправился на этот лохотрон?
Ягу пожал плечами:
— Император знает.
— И какая часть суммы осела в твоих карманах? — снова спросил Да Темпоро.
— Он убеждал, что располагает богатством неисчислимо большим, чем все троны вселенной, — уклончиво ответил Твиг. — Мне показалось его предложение интересным, капитан.
— Фраг с тобой, Ягу, — Изаак сделал размашистый жест рукой. — Но все же ответь. Мне любопытно. Что за варп-двигло ты носишь в своей заднице, которое погнало тебя к этим падальщикам «лоцманам»?
— Ничего такого, капитан, — нехотя отозвался Твиг. — Один из них мне немного должен. Я всего-то решил подбить троны перед отлетом.
Да Темпоро впился пристальным взглядом в своего помощника:
— Хочешь сказать, что ты сам сыграл роль «лоцмана» и притащил это ничтожество в доки?
— Нет, капитан, — уверенность из голоса Ягу улетучивалась с каждым произнесенным слово. — Зачем же в доки.?
— Действительно. Зачем… — Изаак поднялся со своего места, наглядно продемонстрировав насколько он выше Твига. — В таком случае, где сейчас находится этот человек?
— Я привел его, чтобы вы сами разобрались с ним. Капитан, — произнес Ягу.
Наполовину помощник, наполовину подельник Твиг редко обращался к Да Темпоро официально. Но в этот момент бывалый контрабандист всем своим нутром чуял, что чем больше сейчас выскажет уважения своему патрону, тем лучше будет для него же самого.
— Ну что ж… — с хмурой задумчивостью заключил Изаак. — Я всегда подозревал, что, то дешевое пойло, которое ты употребляешь вне зависимости, сколько наличности у тебя в карманах, окончательно вспенит тебе мозги. И, это наконец, случилось.
Капитан выдержал небольшую паузу, поймав своим взглядом взгляд Ягу:
— Тащи сюда своего лишенца. Сейчас решим, что за богатство у него такое и хватит ли его для оплаты хотя бы места рабочего на нижних палубах.
По приказу Да Темпоро «пассажира» привели в одну из специально оборудованных для подобных сделок кают. Изаак восседал на широком троне, установленном на двухступенчатом постаменте, когда шлюзовые двери, ведущие в помещение, открылись, и на пороге показался Твиг. За его спиной, сгибаясь, как будто на его плечах лежала тяжелая поклажа, переминался с ноги на ногу «лишенец», как мысленно окрестил его капитан «Разона».
— Когда ты последний раз ел? — этот вопрос вместо приветствия прозвучал, едва «пассажир», подталкиваемый Ягу, переступил порог каюты и начал робко приближаться к Да Темпоро.
— Десять с половиной циклов назад, господин, — тщедушный визитер чуть замялся. — Я не знаю, как могу к вам обращаться.
— «Господина» будет довольно, — продолжая разглядывать своего визави, Изаак сделал знак рукой, чтобы Твиг вышел. — Я не разбираюсь в ваших временных циклах, — произнес с недовольным видом Да Темпоро, когда за Ягу закрылись шлюзовые двери каюты. — Сколько это в общеимперском.
— Пятьдесят два часа, господин, — тут же поспешил ответить визитер.
— У тебя есть имя? — снова спросил капитан «Разона». — Можешь придумать любое. Мне все равно, обманешь ты сейчас в этом или нет.
— Б-ботне, — слегка заикаясь произнес визитер. — Мое имя Ботне.
— Пусть будет Ботне, — с безразличием в голосе согласился Изаак и снова спросил. — Что случилось пятьдесят два часа назад и какой закон ты нарушил?
— Но я не нарушал закон, господин, — возразил тот, кто назвался Ботне, хотя в глазах его в этот самый момент промелькнула тень страха.
— Да неужели? — Да Темпоро усмехнулся.
— Это… Это нельзя назвать нарушением закона, — теперь страх присутствовал не только в голосе Ботне, но и во все его виде. — Я не преступал закон. Я верный слуга Трона. И я верую в Бессмертного Бога-Императора.
— Но если ты не пытаешься спастись от Имперской Инквизиции, то кого ты зарезал, изнасиловал или ограбил? Или может быть, все вместе? — на лице «холодного» расплылась широкая и небрежная улыбка, полная снисходительного презрения. — Или ты пришел на мой корабль, чтобы оскорблять меня?
— Ч-чем же, мой господин? — страх на лице Ботне сменился ужасом.
— Может быть тем, что принимаешь меня за идиота, — произнес капитан «Разона» и снова спросил, не давая «лишенцу» опомниться. — Какие у тебя импланты?
— Дыхательная система. И заменено несколько пальцев на правой руке, — ответив на едином дыхании, Ботне вытянул вперед руки, демонстрируя их Изааку.
Да Темпоро взглянул на аккуратные манипуляторы, на мгновенье задумался, что-то прикидывая в уме, после чего с невероятной резкостью в голосе задал последний вопрос, прозвучавший скорее как приказ.
— Твое тавро. Покажи мне его.
На этих словах Ботне замер. Смятение овладело его тщедушным телом и рвалось из мечущихся зрачков. Но он продолжил молчать, всем своим видом показывая, что не в силах выдавить из себя ответ.
— Я же просил не оскорблять меня подозрением в глупости, — Изаак неспешно перекинул ногу на ногу. — Ни один житель из нижних слоев улья не сможет добраться до орбитальных доков за такое короткое время. Даже при учете того, что все шлюзовые врата, разделяющие уровни, будут открыты настежь. То же самое относится и к жителям средних уровней. Будь ты моложе вдвое и втрое выносливее, я, может быть, еще и поверил бы в такую возможность. Но точно не в твоем случае. Еще ты образован, знаком с общеимперским счислением и никогда не служил. Процедур омоложения тебе не делали, а импланты, скорее, указывают на твою работу с ядами. Быть может наркотиками. Что, в сущности, одно и тоже. Ты говоришь, что не предавал и не нарушал Имперских законов. Что тебя не разыскивает Инквизиция и Арбитрат. Значит, ты все делал официально. Я мог бы с легкостью проверить действительно ли ты никого не убил и не ограбил, но тут я склонен тебе поверить. Если ты и завалил кого, то скорее тогда, когда спасался бегством от своего хозяина. Или хозяйки.
С каждой фразой стоящий перед Да Темпоро Ботне склонялся все ниже, словно груз произнесенных слов нещадно давил не его плечи, пригибая их к палубе.
— Предъяви тавро! — приказ «холодного» словно удар хлыста заставил Ботне вздрогнуть. — Чей ты?! Кому ты принадлежишь?!
В каюте повисла звенящая тишина. Назвавшийся Ботне старик медленно отвернул ворот, оголяя левое плечо, так что стал виден край татуировки. Не нарушая тишины, Изаак поднялся с трона. Спустившись с постамента, почти бесшумно Да Темпоро приблизился к Ботне и резко рванул за одежду так, что разом разорвал рубаху и белье. Целую минуту капитан «Разона» смотрел на тавро, не обронив ни слова и не двигаясь. Как будто стал изваянием. После чего все также молча вернулся к трону, на котором сидел. Усевшись обратно, он еще с полминуты наблюдал за тем, как дрожит перед ним «пассажир», и только потом заговорил.
— Ее светлость мадам Кюрдон оказала тебе покровительство. Она обласкала тебя, сделав своей собственностью, но ты рискнул покинуть свою госпожу. Причина для такого решения должна быть весьма серьезной. Так в чем же она? — властно произнес Изаак.
Чем вызвал на лице Ботне выражение полной обреченности.
В последующие полчаса Да Темпоро не особо вникал в суть сбивчивых объяснений, которые сейчас потоком изливались из уст «лишенца». Слушая вполуха, «холодный» методично и с присущим ему цинизмом перебирал варианты своих дальнейших действий, анализируя, какие последствия каждое из принятых решений может за собой повлечь. Дав старику выговориться до того момента, когда «пассажир» перешел от мотивации своего решения к ценности, которой он собирался расплатиться за услугу, Изаак заговорил сам.
— Сейчас самым верным и простым будет предъявить мне то, что у тебя имеется, — капитан «Разона» чуть наклонился вперед на своем троне. — Видишь ли, ты хочешь сделать меня обладателем той ценности, что у тебя имеется. Но только я могу решить, насколько меня заинтересует твое «богатство». Показывай. Что там у тебя.
Ботне замер.
— Ваш служащий забрал его у меня, — произнес он.
— А-а… — протянул Да Темпоро. — Выходит, плата уже принята. Выходит, я напрасно расспрашивал тебя, поскольку место на корабле ты уже купил.
Холодный откинулся чуть назад, перекинул ногу на ногу.
— Со своим служащим, — Изаак выделил последнее слово, сделав на нем ударение, — я поговорю чуть позже. А пока, расскажи мне, что же он взял у тебя?
— Это препарат, господин, — Ботне спешил и оттого местами путался вы словах. — Он уникален. Уникальная разработка. Всего пятьдесят две дозы. Больше нет, но я смогу изготовить…
— Забавно, — прервал его Да Темпоро, заставив замолчать на полуслове. — Доз столько же, сколько часов ты добирался сюда. Ты ведь шел пешком, не так ли?
— Да, — растерянно отозвался Ботне, переводя взгляд на свои ноги, обутые в изодранные бахилы.
Впервые за четыре дня он, наконец почувствовал, как ноют его, сбитые в кровь до живого мяса, ступни.
— И ты не присел, не остановился. Не выбрал пары часов, чтобы перекантоваться где-нибудь в укромном месте и поспать. Ты так торопился. И почему ты взял с собой только пятьдесят две дозы? Ты мог бы унести больше. Вполне.
— Но, больше не было, господин… — Ботне почувствовал, насколько устал и как его обуревает сон. — Конечно, я мог бы изготовить еще…
— А ты рассказывал о действии этого препарата моему …служащему? — спросил Изаак, про себя уже решив дальнейшую участь беглеца.
— Не вдаваясь в формулу и ингредиенты. Только общий принцип работы. Не более. Но чтобы объяснить самую суть воздействия… Он подавляет волю. Делает человека… — Ботне почувствовал, как веки его начали тяжелеть и как глаза его закрываются сами собой. — Человек становится одержимым… Нет, не одержимым, но идея проникает в его сознание. И он становится…
— Вижу, ты очень устал, — остановил старика Да Темпоро. — Сейчас тебя проводят в один из кубриков. Там ты сможешь выспаться. Бездельников на моем корабле нет, а потому ты будешь тут работать. Я бы даже сказал, вкалывать. Но взамен у тебя будет место для ночлега и еда.
Изаак набрал на выдвижной панели рядом с троном короткую комбинацию.
— Проводи его в отсек двести семнадцать, — приказал Да Темпоро появившемуся на пороге серву. — И где там носит Твига? Он мне нужен немедленно!
Все пятьдесят две капсулы лежали сейчас перед капитаном «Разона». Розовые с серебристым отливом, на строгом черном сукне они выглядели еще изящнее. Идеально круглые капсулы напоминали огромные жемчужины, какие добывали на лазурных берегах далеких райских миров. Крохотный зазор между двумя половинками капсулы не сразу был виден. Намного заметнее была небольшая прорезь, куда вставлялся один из крохотных ключей, предназначенный для вскрытия, лежавший, тут же на столе.
— Сколько он их тебе дал? — с кажущимся безразличием поинтересовался Изаак у стоящего рядом Ягу.
— Около полусотни, — ответил Твиг, но заметив, как изогнулись в немом вопросе брови капитана, поспешил поправиться. — Пятьдесят две.
— Хорошо, — Да Темпоро кивнул, еще раз пересчитав взглядом товар. — Но, если я узнаю, что хоть одна такая жемчужинка «прилипла» к твоим рукам, я велю привязать их к самому здоровому вороту и крутить, пока их не вырвет с корнем. После чего, чтобы не лишать тебя собственных рук насовсем, велю тебе же и скормить. Ты понял меня, Ягу?
— Предельно, капитан, — мрачно отозвался тот.
— Ты знал, что этот беглец собственность Маргариты Кюрдон? — продолжил говорить Изаак.
— Нет, капитан, — со всей искренностью, на которую только был способен, возразил Твиг. — Если бы я только…
— Разумеется. Ты не настолько конченный, чтобы волочь этого кретина сюда, знай ты, чье тавро на его плече. Но сам ты недоумок. Ровно настолько, чтобы не узнать у «пассажира» эту и еще несколько «незначительных» подробностей. До того, как изваляться в этом гребанном дерьме по уши! Потому что Маргарита Кюрдон не просто сука. Она даже не альфа-самец карнодона, который метит и сношает все, на что упал его жадный глаз и на что встал его длинный уд. Это гигантский, смертоносный паук, который считает своей собственностью все, что хотя бы немного приблизилось к его паутине. Не говоря о том, чтобы вляпаться в нее всей тушей. Я в ее паутину встревать не хочу, — Да Темпоро перевел дыхание. — Значит, так. Этот придурок потерял последний мозг, вдыхая ядовитые пары, пока делал для госпожи Кюрдон наркоту. Раз решил кинуть свою хозяйку. А посему его душа должна отправится в далекое путешествие по Морю Мук. Что же касается тела, то его ты утилизируешь в какой-нибудь печи. Мне не интересно, каким именно способом это произойдет, но от этого Ботне не должно остаться даже крохотного волоска. Сколько дней нам тут еще торчать до отлета?
— Минимум три, — откликнулся Ягу. — А возможно, что и все пять.
— Тогда так, — Изаак принял окончательное решение. — Найди корабль в доках, который должен вот-вот отбыть. А потом придумай свидетелей, которые бы видели, как твой «пассажир» договаривался с кем-то, чтобы попасть к ним на борт.
— И как я должен это сделать? — неуверенно произнес Твиг.
— Но это же ты сумел притащить этого малахольного сюда. Значит, теперь это твоя забота.
— Вас понял, капитан, — хмуро ответил Ягу. — Придумаю.
И Твиг придумал. Ботне «улетел» на «Ревнителе», куда «попал» благодаря вмешательству Адепта Сорроритас. Бедолага «встретил» сестру фамулос после того, как получил отказ от Твига и не смог договориться с местом на «Разоне».
Препарат, о котором так распинался старый химик, оказался ничем иным, как вполне сносным снотворным с легким наркотическим эффектом. Да Темпоро предположил, что старик что-то напутал при создании очередной партии товара, после чего испугался, и попытался скрыться, прихватив и неудачную партию. Правда, «холодный» допускал и другие возможные сценарии данного происшествия. Что никакой ошибки допущено не было, и товар получился именно таким, каким его заказывали. А Ботне испугался сурового наказания за какой-то иной проступок. Или действительно обдолбался собственной отравой и сгоряча пустился в бега, а возврата обратно уже не было. Но, в конечном счете, как все происходило на самом деле не волновало капитана «Разона». Так или иначе, Ботне сделал свой выбор. Он попытался вырваться с планеты и принес Изааку свое «богатство». Часть которого Да Темпоро впоследствии продал. И довольно выгодно. Человеком, купившим «уникальное снотворное, разработанное по особым секретным рецептам», был никто иной, как губернатор одного из рудных миров с мелодичным названием Ферро Сильва. Железный Лес. Планеты, вблизи которой спустя почти двадцать лет варп-шторм выбросил корабль холодного торговца Изаака Да Темпоро.

6.708.994.М38
Полтора года, проведенные на Сальпурии, дали свои результаты. Это были гигабайты информации, которую предстояло теперь тщательно проанализировать. Но в которой не было и намека на то, чего так добивался Красс. Подтверждений тому, что Барро сфальсифицировал результаты своего расследования, обнаружено не было. Напротив, теперь у Корнелия на руках были свидетельства, способные стать дополнительными косвенными доказательствами того, что версия Алонсо была верна. Но несмотря на полученные факты внутренний голос Красса продолжал утверждать, что в этой стройной, получающей новые подтверждения версии, кроется обман. Фикция, за которой прячется правда. Та самая, к которой всеми фибрами своей души стремился Корнелий.
«Мне не хватает какого-то звена. Решающего. Ключа к шифру, без которого ситуацию можно толковать двояко. И этот ключ, я совершенно точно уверен, у Барро есть. Он не лгал, когда утверждал, что располагает информацией, полученной им в ходе предыдущих расследований. И что именно эта информация помогла ему довести дело, начатое давным-давно Руджером, до логического конца», — Красс тяжело выдохнул.
Непроизвольно его рука потянулась туда, где в недрах непроницаемого чехла лежала странная находка. А минутой позже, небольшой цилиндр уже лежал в ладони инквизитора, чуть покалывая ее и приятно согревая. Неизвестный металл быстро накапливал тепло от руки и неохотно с ним потом расставался.
«Что ты такое?» — в который раз задался вопросом Корнелий, неторопливо перекладывая цилиндр в левую руку.
Обнаруженное инквизитором приспособление не поддавалось классификации. Вещь не несла на себе следов варпа и не была тронута порчей хаоса (самое первое, что проверил Красс). Однако это, пожалуй, все, что можно было сказать про странную находку с уверенностью. Никаких мыслей относительно того, кто создал цилиндр и для каких целей, у Корнелия до сих пор не было. Лишь одно предположение, что цилиндру недоставало некой ответной части, которая должна была вставляться внутрь. Но это было только гипотезой, основанной, скорее, на внутреннем чутье инквизитора, чем на логических доводах. Ничего, что можно было бы хоть как-то связать с цилиндром или его хранителем, также не было обнаружено. Помимо первого захоронения было вычислено еще пять. В двух частично обвалившихся, замурованных толщей обломков помещениях вообще не оказалось останков погибших. И ни единого намека на то, что они там когда-либо были. Три другие так же, как и самое первое, стали могилой для похороненных заживо еретиков. И хотя Крассу не удалось найти ничего, что помогло бы пролить свет на происхождение найденного инквизитором артефакта, Корнелием был установлен один немаловажный факт. По истлевшей одежде на некоторых мумиях Крассу удалось установить, что не только рабочие цехов и фабричные служащие пытались спасти свои жизни на нижних этажах промышленного комплекса во время орбитальной бомбардировки. Несколько тел, над установлением личности которых на данный момент трудились сразу несколько вериспексов, привлеченных инквизитором, имели на себе остатки униформы наемников. Что само по себе являлось важным открытием. Именно определением их принадлежности к гильдии сейчас занимался Корнелий. Таким образом, начатое инквизитором расследование, конечной целью которого являлся Барро, и желание Красса уличить своего бывшего «однокашника» в фальсификации теперь затягивали Корнелия все глубже, к совершенно иным и гораздо более важным вопросам. То, что ранее казалось Крассу не связанным между собой, теперь рассматривалось инквизитором под совершенно иным углом. Начав с последних событий, он шаг за шагом по мере продвижения своего расследования возвращался к событиям столетней давности. Тем, которые, казалось, давно утратили свою актуальность. И все больше Корнелий находил подтверждений, что расследование ксено-культа, ранее проводимое на Сальпурии его патроном, не может считаться законченным. Что побеги ереси, проросшие тогда на планете, не были полностью выкорчеваны, а лишь срезаны по верхушкам.
Красс провернул цилиндр между ладонями, глядя на предмет так, словно надеялся пронзить его взглядом, подобно лазеру.
«Что же ты все-таки такое?» — вновь повторил инквизитор, чувствуя, как по ладоням в месте соприкосновения с цилиндром начинает перекатываться тепло.
Вернув находку в продолговатый чехол, выполненный из плотного канваса, Корнелий вновь сосредоточил свое внимание на изучении лежащих перед ним свитков, занимавших значительную часть стола перед инквизитором. Не только дело о ксено-культе, которым занимался на Сальпурии Руджер, но и расследование, проводимое здесь позже уже Алонсо, казалось Крассу поверхностным. Проведенным не столь тщательно. Корнелий вспомнил, как однажды Барро, вспоминая о Сальпурии, обмолвился, что следствие по этому делу оказалось куда более сложным и запутанным, чем могло показаться изначально.
«Я мог бы поступить, как и он, — мысленно произнес Корнелий, размышляя сам с собой. — Предложить важную для него информацию в обмен на ту, что нужна мне. Остается лишь узнать, что для Алонсо достаточно ценно, чтобы он пошел на такой обмен».
Красс в задумчивости снова взял в руку темный неприметный чехол с тяжелым цилиндром внутри. Эта вещь безусловно заинтересовала бы Барро, но эту мысль Корнелий мгновенно отверг. Никогда не стоит отказываться от того, чья ценность не определена до конца и чьи особенности и свойства полностью не изучены.
Инквизитор потер переносицу, концентрируясь на текущей работе. Он найдет то, что обязательно зацепит Алонсо. Зацепит настолько, что тот сам предложит обменяться информацией. И в конечном счете, сам захочет дать Крассу даже больше, чем тот мог бы у него потребовать.
Писк вокс-бусины отвлек инквизитора от его размышлений.
— Говори, — Корнелий щелкнул пальцем, активируя бусину в ухе.
— Найдено еще одно соответствие, — голос в воксе принадлежал Логису по имени Рурк. — Область во Втором Котле. Квадрат 413. Несколько технических помещений. Предположительное расположение ниже подземных этажей. Строительство начато в 740.М38. Закончено в 815.М38. Помещения предназначались для когитаторов сбора и обработки информации, ведению журналов учета и внутренней документации. Вероятность сохранности 97,73%.
— Отличная работа, — произнес Красс, в то время как на его лице медленно проступало выражение самодовольства.
Он снова щелкнул по вокс-бусине и тихо прошептал:
— Эта планета откроет мне ВСЕ свои тайны.

6.786.994М38
Калеб Ганьядо сосредоточенно штудировал отчеты допросов. Они поступали нескончаемым потоком, и которые старший дознаватель разбирал и отсортировывал перед тем, как направить Барро. Когда из динамика, расположенного у двери, раздался голос: «Партия задержанных, господин старший дознаватель», — Калеб даже не приподнял головы. Он лишь сделал быстрое движение рукой, автоматически набрав нужную комбинацию на пульте, чтобы открыть дверь в кабинет. С каждым днем задержанных поступало все больше и больше, по мере того как задержания распространялись по всему городу-улью. Услышав, что шаги затихли, Ганьядо оторвался от записей и строго посмотрел на вошедшего. Сконцентрированный взгляд дознавателя не выражал ничего и был настолько тверд и непроницаем, как будто принадлежал одному из слуг Омниссии.
— Аве Император! — регулятор сложил на груди Имперского орла, и только после этого передал старшему дознавателю инфопланшет со списком задержанных.
Калеб быстро пробежался глазами по списку, поделенному надвое. В первой его части шли данные о тех, кто был задержан силовиками в рамках проводимого следствия. В левой — имена тех, кто сам пожелал сдаться властям, и тех, кто по какой-то причине оказался возле объекта задержания. Добровольно сдавшимися в руки правосудия, как правило, оказывались местные кликуши, либо те, кто тем или иным образом прямо или косвенно имел отношение к подозреваемым, месту их обитания и знакомым. Последние исходили из вполне основанного предположения, которое, к сожалению, не всегда оправдывалось, что если покаяться добровольно, то можно избежать более тщательного допроса с пристрастием, тем самым сохранив свое тело, разум и саму жизнь. Что же касается тех безумных, что встречались по всему Империуму от центральных миров до забытых окраин, их было не сложно отличить от остальной массы. Подобные индивиды регулярно приходили в Храмы Императора с просьбами наложить на них строжайшую епитимью, заваливали Администратум как покаянными доносами на себя, так и на своих близких. И даже, хоть и значительно реже, устраивали процессии и шествия с целью дойти до Башни Арбитрс и уже там отдаться своим будущим дознавателям и палачам для справедливого и сурового суда. Такие процессии всегда довольно быстро пресекались служителями правопорядка. Оперативно и со знанием дела они отделяли полностью сумасшедших от тех, кого еще можно было подвергнуть допросу. Из последних порой даже удавалось выудить некоторое количество полезной информации и сведений, впоследствии используемых в расследованиях, дознаниях и обвинительных процессах. После чего и вменяемых, и тех, чье сознание было поглощено сумасшествием, направляли на сервиторизацию или аркофлягелляцию в зависимости от результата допроса. А так же исходя из их физического и психического состояния.
— Всех задержанных подвергнуть допросу, без исключения, — кратко распорядился Ганьядо. — При невозможности вести допрос стандартными средствами, направить реципиента на ментальное сканирование памяти. Использовать психотропные наркотики по необходимости и в соответствии с протоколом.
Дождавшись, когда за регулятором закрылась дверь, Калеб вернул взгляд к инфопланшету. Полностью погруженный в потоки отчетов и признаний, старший дознаватель прервался лишь однажды, спустя четыре часа. И то лишь для того, чтобы принять очередную дозу стимулятора. Когда Ганьядо закончил работу, он окончательно потерял счет времени. Поднявшись из-за стола, Калеб первым делом размял затекшие конечности и спину. Он прошелся по небольшому кабинету взад-вперед, сделал несколько глубоких вдохов, и только после этого посмотрел на хронометр. Решительным шагом старший дознаватель вышел из кабинета, проследовав к скромным апартаментам, состоящим всего из двух смежных комнат, предоставленных Ганьядо на время ведения расследования. Чтобы на время отдыха старшему дознавателю не требовалось покидать Башню Арбитрс. У входа в апартаменты Калеба встретил слуга-сервитор, который тут же был запрограммирован разбудить Ганьядо спустя шесть часов, либо если придет срочное сообщение. Поданный сервитором горячий рекаф старший дознаватель выпил почти залпом. За работой он совершенно забыл, когда ел последний раз, однако сон на данный момент был для него куда важнее и желаннее. Приказав напоследок сервитору подготовить к своему пробуждению завтрак, Ганьядо улегся на постель, лишь частично раздевшись, и провалился в глубокий сон без каких-либо сновидений. Время отдыха пролетело для Калеба за считанные мгновения, и совсем скоро его разбудило мерное жужжание сервитора, возвещающего, что шесть часов, отведенные старшему дознавателю на отдых, подошли к концу. Быстро одевшись, Ганьядо направился к своему кабинету, у входа в который его уже поджидал один из регуляторов.
— Что-то важное? — старший дознаватель без всякого выражения посмотрел на визитера.
— Один из добровольно сдавшихся в руки правосудия не похож на остальных, — доложил посыльный. — Задержанный не демонстрирует признаки помешательства или одержимости навязчивой идеей. Его показания последовательны и логичны. Тем не менее его утверждение противоречит имеющимся официальным данным.
Калеб коротко кивнул головой, подтверждая, что информация действительно может оказаться важной. Затем старший дознаватель открыл дверь в кабинет, набрав сложную комбинацию шифра на стенной панели перед входом. Прошествовал к своему рабочему месту. И уже оттуда сделал регулятору знак, чтобы тот вошел.
— Слушаю, — произнес Ганьядо, когда регулятор остановился по ту сторону стола.
— Допрашиваемый Колс Яспер. Возраст шестьдесят четыре года. Уроженец Каргадаса. Утверждает, что видел своего бывшего командира подполковника Кэннона входящим и выходящим в здание, где находилась явка культистов. Также допрашиваемый Колс утверждает, что проследил за своим бывшим командиром после его визита.
— Вы уже отправили оперативников по указанному адресу, регулятор? — сухо уточнил Калеб.
— Так точно, господин старший дознаватель.
— Держите меня в курсе, — приказал Ганьядо. — И перешлите мне его дело.
— Слушаюсь, господин старший дознаватель, — отсалютовал регулятор.
Дверь за посыльным не успела закрыться, как один из инфопланшетов, лежащих перед старшим дознавателем, издал звуковой сигнал, оповещая о поступившей информации. И Калеб тут же приступил к ее изучению.
В соответствии с документами, Яспер Колс родился на Каргадасе 6.616.930М38. Рос в сиротском приюте после гибели матери на производстве. Сам пошел работать на тот же фабричный комплекс в возрасте тринадцати лет. В двадцать девять лет был призван на службу в гвардию. Попал в пехоту, но благодаря особым навыкам, был переведен в отдельный разведывательный батальон под командованием подполковника Кэннона. Сам подполковник Аугусту Кэннон погиб, согласно рапорту от 6.215.973М38. Его сменил полковник Фаринья. Что же касается Яспера Колса, то, к тому времени будучи уже в звании лейтенанта, при выполнении боевого задания он получил черепно-мозговую травму столь тяжелую, что не смог далее служить в разведке. Оставшиеся до окончания срока службы семь лет Яспер прослужил в силах планетарной обороны Сальпурии-2, куда и был переведен из регулярных частей. Здесь же, на Сальпурии-2 он был демобилизован согласно приказу 746/32 от 6.315.979М38. С тех пор состояние отставного лейтенанта значительно ухудшилось. Это выражалось в спутанности сознания и медленной речи, порой сопровождающейся заиканием. Былое ранение все чаще давало о себе знать. И в конечном счете Колса признали недееспособным по состоянию здоровья, назначив скромную пенсию.
Старший дознаватель еще раз перечитал досье. Ему и раньше приходилось сталкиваться с ветеранами имперской гвардии, ушедшими в запас, кто после всех выпавших не его долю тягот, лишений и ужаса сходил с ума. Их участь складывалась весьма однообразно. Буйных, кто тем или иным образом в своем безумии преступил закон, направляли на сервиторизацию, за исключением счастливчиков, кому повезло быть застреленным при задержании или скоропостижно умереть в камере до окончания судопроизводства. Те, у кого имелись семьи, родственники или друзья, способные оплатить им лечение и содержание в специальных заведениях, заканчивали свои дни клиниках для душевнобольных. Но многие, чье сумасшествие было слишком мало и незаметно, чтобы мешать окружающим, просто продолжали тихо существовать дальше, как это было в случае с Яспером.
Ганьядо задумался. Безусловно, можно было принять сомнительные показания ветерана за бред, вызванный последствиями тяжелой контузии. Однако было в рассказе Колса нечто, что заставило Калеба усомниться, что все это лишь навязчивые фантазии выжившего из ума старика.
Старший дознаватель активировал вокс:
— Остановить допрос Яспера Колса. В случае необходимости оказать ему медицинскую помощь. Через три часа он должен быть готов давать мне показания.

6.787.994М38
Шахта лифта, единственного, который вел на нижний технический этаж, оказалась полностью разрушена. То, что спуск был уничтожен направленным взрывом еще до того, как до этого места добралась орбитальная бомбардировка, стало ясно по мере продвижения раскопок местности. А несколько тел, обнаруженных у развалин шахты, только подтвердили данное предположение. Обреченные на смерть еретики, должно быть, хотели укрыться на нижнем этаже в помещениях с когитаторами, однако им помешали. Все найденные у спусковой шахты тела несли на себе следы насильственной смерти. Большинство культистов было застрелено из дробовиков, преимущественно в упор. У парочки были раздроблены черепа. По всей вероятности, силовой дубинкой. Одна мумия заметно отличалась от остальных. По сохранившимся лоскутам одежды можно было с уверенностью сказать, что при жизни это был наемник. Скорее всего, тот самый, который сдерживал, отстреливаясь, напирающую толпу еретиков, пока его товарищи минировали шахту лифта. На его левом плече даже сохранился шеврон с символикой гильдии. Потребовалось довольно много времени даже для частичного восстановления шахты, достаточного для того, чтобы вниз могла спуститься платформа. Но и после этого вероятность ее фрагментарного обрушения все равно оставалась. Поэтому во время спуска пришлось дополнительно использовать страховочные тросы и специальные лебедки.
С самого начала Красс предположил, что именно важность хранящейся в когитаторах информации послужила причиной, по которой была взорвана и замурована шахта лифта. Так что вид тщательнейшим образом уничтоженных когитаторов во всех трех технических помещениях не вызвал у инквизитора удивления. Вместо него в душе его родился бессильный гнев, когда стало очевидным, что информацию, за которой пришел Корнелий и которая наверняка была бесценной, не восстановить. Невозможно было даже определить сколько всего когитаторов и машинерий находилось в помещениях. Все они были превращены в бесформенные груды железа. Скрыть эмоции, охватившие в этот момент инквизитора, ему помогла дыхательная маска, почти полностью скрывавшая лицо Красса. Здесь, внизу, из-за обильного количества пылевой взвеси, «царапавшей» дыхательные пути и легкие чуть ли не до крови, приходилось использовать маски повышенной фильтрации. Бросив взгляд в сторону, Корнелий увидел, как сопровождавший его адепт Омниссии опустился на колени у одного из холмов. Монотонно произнося слова из Катехизиса Машины, Рурк принялся медленно перебирать останки. Слова, произносимые бинарным кодом, были обращены к Духам Машин, чье существование прервали не надлежащим образом.
— В двух других когитаторных тоже самое, господин инквизиртор, — негромко доложил Бодж, приблизившись к своему патрону вплотную, искоса поглядывая на Рурка.
Отрешенный от всего, что его окружало, Логис продолжал читать песнопения на бинарном коде. В то время как рядом с ним понемногу скапливались небольшие детали, отобранные служителем Бога-Машины из общей груды металлолома. Очевидно, по его мнению, подлежащие восстановлению.
— Если там есть хоть что-то, что еще можно как-то использовать и что несет в себе хотя бы крупицу информации, он это найдет, — с уверенностью в голосе заметил Артур, но Красс проигнорировал это замечание.
Инквизитор направился к одному из тел, лежащих неподалеку от входа. При жизни довольно рослый мужчина был облачен в униформу, на подобии тех, что уже встречались Корнелию. Голова наемника была частично расколота выстрелом из лазпистолета, лежавшего рядом с телом. Чуть поодаль от него лежало еще несколько тел в аналогичной униформе. Глядя на них, можно было предположить, что перед смертью наемники встали в строй и по примеру своего командира свели счеты с жизнью. Такому решению было несколько объяснений, и все они лежали на поверхности. Выбирать замурованным под землей еретикам было не из чего. Уничтожив информацию, которую они до этого охраняли, приверженцы культа предпочли быструю смерть долгой и мучительной. Всего Красс насчитал девять тел, включая то, что было найдено наверху. И все они принадлежали к одной гильдии, о чем свидетельствовали однообразные нашивки.
Инквизитор перевел взгляд на Артура, и тот заговорил, не дожидаясь вопроса:
— В обоих помещениях аналогичная ситуация, господин инквизитор, — доложил Бодж. — Еретики сначала уничтожили все когитаторы, после чего застрелились сами.
Корнелий снова не ответил. Картина, которая в этот момент складывалась у него в голове, состояла из неполных, разрозненных осколков информации, по которым восстановить ее полностью было так же затруднительно, как собрать разрушенные в прах когитаторы. На этой мысли инквизитор мельком взглянул в сторону Рурка. Тело Логиса застыло собственным изваянием. Не двигались даже губы, с которых продолжали монотонным тоном изливаться песни успокоения Духов Машин. Двигались лишь его руки, заканчивающиеся длинными искусственными пальцами. По шести на обеих. Дополнительные большие пальцы, будучи весьма подвижны, добавляли слуге Омниссии еще больше маневренности и быстроты. С невероятной скоростью они порхали над останками когитаторов, так что объем отложенных техноадептом деталей все продолжал и продолжал увеличиваться. Как будто Логис вознамерился переложить их все из одного кургана в другой.
— Все запротоколировать, подготовить подробные отчеты, тела передать магос-биологус для вскрытия и детального изучения. Место оцепить, — приказал Красс, покидая помещение.
Уже направляясь по узкому коридору к подъемнику, Корнелий на мгновенье остановился. Нащупав в кармане плаща завернутый в чехол цилиндр, инквизитор прошелся по нему пальцами. Мог ли он быть частью одного из механизмов, разрушенных наемниками. Возможно ли, что среди уничтоженных когитаторов и был тот механизм, частью которого являлся найденный цилиндр. Красс щелкнул по бусине вокса, вызывая Артура Боджа.
— Когда Логис закончит детальный осмотр всех обнаруженных деталей, пусть попробует восстановить точные модели всех когитаторов, которые были здесь уничтожены, — распорядился Корнелий.
Инквизитор во что бы то ни стало желал выяснить происхождение найденного им артефакта, и ради этого готов был свернуть горы.

6.799.994М38
Старик за бронированным стеклом не выглядел дряхлым. Его лицо покрывала тонкая сеть морщин и шрамов от шрапнели. От левого века, чуть наползающего на глаз, тянулся длинный глубокий рубец. Он начинался на лбу и, проходя через темя, заканчивался на затылке, то расширяясь, то сужаясь. По осанке и манере себя держать в старике безошибочно можно было опознать ветерана, прошедшего и муштру командования, и тяготы войны. Однако в глазах отставного лейтенанта таились те неуверенность и страх, которые порой охватывают в основном людей, лишившихся здравого рассудка. Правда, временами, страх, граничащий с паникой, покидал взгляд Яспера Колса. И тогда в его карих глазах можно было увидеть проблески сознания и ясность ума, не потерявшего свою былую остроту.
— Его физическое состояние? — спросил Барро стоявшего рядом Калеба, продолжая рассматривать Яспера.
— В пределах нормы, господин инквизитор, — ответил Ганьядо. — Заключенный не был подвергнут предсудебному наказанию, поскольку сам сдался в руки регуляторов. Также к нему фактически не применялись методы ужесточенного допроса.
— Психическое состояние? — снова спросил Алонсо.
— Пограничное, — Калеб перехватил взгляд инквизитора, по-прежнему направленного на Колса. — Посттравматический синдром и угнетенное сознание.
Барро задумался. В это время отставной лейтенант зашевелился. Ранее сидевший без движения на невысоком стуле, Яспер попытался распрямить неудобно согнутые в коленях ноги. Но удерживающие ремни, которыми заключенный был надежно прикреплен к конструкции, не дали ему это сделать. Еще одна попытка Колса хоть как-то изменить положение тела также закончилась неудачей, и тогда с губ старого ветерана сорвался слабый шепот.
— Нет, нет. Нет. Я никогда бы не предал Его. Не струсил и не покинул поле боя. Дезертиры заражены особой болезнью. Страхом. Так всегда говорил наш комиссар. Они нечисты и стараются заразить других своей …своей…
Заключенный снова замер, глядя в одну точку перед собой, словно там видел нечто, доступное ему одному. Просидев так несколько минут, он снова заговорил. На этот раз, громче.
— Поле битвы. Вы видели его, когда бой заканчивается? Я видел. Множество таких. Они одинаковые, но каждое всегда имеет какую-то свою особенность. Издали кажется, что в рокрит при укладке добавили измельченные человеческие тела. И положили очень неровно. Как будто делали наспех. Свежий, только что положенный рокрит. Он блестит. Блестит красным. Потом тускнеет. И начинает казаться грязным. Но это если смотреть сверху. Издалека. Вблизи… Мы ползли там, где недавно прошел бой. Наши части откинули. Зеленокожие звери пошли в наступление. Они смяли наши передовые части. Авангард отсекли. И мало что осталось от… Техника орков. Уродливая. С шипами. Своими траками они сделали рокрит из человечины почти ровным. Жижа, по которой мы тогда ползли. Я помню тот запах. Такой тошнотворно сладкий. Всеблагой Император. Я молился тогда об одном. Мне было уже плевать на собственную жизнь и собственную смерть. Я лишь хотел перестать чувствовать этот запах. Единственное, о чем я молил тогда. И Он услышал. С тех пор я не чувствую их. Не все, правда. Я узнаю, запах прометия или горячего рекафа. Учую, если поблизости будет испражнение орка и отличу его от испражнения человека. Но кровь. Гнилостная, разлагающаяся кровь. Или свежая, пышущая жаром, ключом бьющая из только что нанесенной раны. Этих запахов больше для меня не существует. Спасибо Спасителю человечества за Его Милость.
Яспер повернул голову и замолчал, когда в помещение для допроса вошел инквизитор. Пристально вглядевшись в лицо Барро, Колс произнес:
— Аве Император. Я бы сложил руки в аквилу, но не могу сделать этого. Вы сами видите.
— Назовите себя, — приказал Алонсо, размеренным шагом обходя вокруг Яспера.
— Лейтенант Колс, — инстинктивно спина заключенного напряглась в попытке распрямиться. — Не помню, чтобы меня лишали звания, — добавил он с некоторым сомнением в голосе.
— Что вы здесь делаете, лейтенант? — Барро остановился напротив Яспера, прожигая того пристальным взглядом.
— Меня привели сюда для допроса, — все с той же неуверенностью в голосе ответил заключенный. — Должно быть. Меня постоянно допрашивают с тех пор, как я здесь.
— Как вы сюда попали? — теперь голос Алонсо прозвучал чуть более мягко, чем прежде.
— Я сам пришел, — Колс неожиданно для себя самого закашлялся. — Точнее, меня привели.
— Так сам или привели? — уточнил Барро.
— Привели, — согласился Яспер. — Но я сам этого хотел. Я это точно помню.
— Почему? — Алонсо чуть отошел от заключенного и теперь рассматривал его с расстояния.
— Меня искали. Мой командир искал меня, — пояснил Колс. — Он, должно быть, подумал, что я дезертир. Решил, что я покинул поле боя. Но это не так. И я хотел сказать ему, что это совсем не так.
— Кто ваш командир? — Барро с любопытством разглядывал ветерана, и то, с каким выражением на лице тот отвечал на задаваемые вопросы.
— Подполковник Кэннон, — заключенный кивнул, но это получилось у него неловко и немного рвано. — Он приходил. Должно быть, за мной. Кто-то сказал ему, где я живу. Где меня искать.
— Так вы утверждаете, что видели своего погибшего командира подполковника Кэннона? — Алонсо снова приблизился к заключенному и теперь нависал над ним.
— Да, — голос Яспера задрожал. — Да, погибшего. Он, наверное, спасся. Тогда.
— Вы видели его тело? Как он погиб? Видели его мертвым? — голос инквизитора понемногу становился тверже с каждым произнесенным им словом.
— Н-нет, — Колс задрожал еще сильнее, начав заикаться. — Не видел. Нам сообщили… Смена командования… Он, наверное, выжил. Нет. Он наверняка выжил. Я… Я не знаю, почему я решил, что подполковник погиб. Я ведь видел его живым. Совсем недавно. Должно быть произошла чудовищная ошибка.
— Произошла, — согласился Барро. — И вы поможете мне ее устранить. Вы сказали, что подполковник Кэннон пришел, разыскивая вас. Он сам вам об этом сказал? Вы разговаривали с ним?
— Нет, — заключенный окончательно сник. — Я испугался. Я не подошел к нему, хотя должен был. Я должен был подойти и доложить по форме. Но не смог. Сам не понимаю, почему. Я пошел за ним. Все хотел подойти… И боялся. Я не дезертир. Я не могу быть дезертиром. Дезертиры заражены страхом. Так говорил нам наш комиссар. Но… получается, я все-таки струсил? Я должен был подойти, да? Меня теперь расстреляют за трусость?
— Нет, — ответил Алонсо. — Пока нет. Но вы будете подвергнуты процедуре сканирования памяти.
— Конечно, конечно, — Яспер закивал головой. — Я здесь для этого. Чтобы ответить на все вопросы. Я пришел ради этого. Меня привели. Но я сам этого хотел. Я точно это помню. Ведь я не дезертир. Я бы никогда не посмел предать Его.
Колс еще долго повторял трепещущим от волнения голосом, что никогда бы не предал Бессмертного Бога-Императора. И даже когда инквизитор покинул помещение для допроса, отставной лейтенант все еще продолжал говорить сам с собой, постепенно переходя на шепот:
— Как я мог тогда испугаться… Я просто должен был подойти к подполковнику и доложить по форме. Я ведь никогда не боялся. Никогда… И я никогда бы оскорбил Его своей трусостью…

6.871.994М38
До окончательного завершения расследования было еще далеко, однако основные итоги уже можно было подвести. На Сальпурии-2, как и на Сальпурии, действовал один и тот же еретический культ, целью которого был нахождение и сбор людей, имеющих хоть какие-то псайкерские возможности. Латентных псайкеров доставляли в специальные пункты, где они тайно содержались. Затем под разнообразными предлогами и с использованием поддельных документов их увозили с планеты. О том, где, как и в каких целях еретики планировали использовать несанкционированных псайкеров, Алонсо мог только догадываться. Точно было известно, что многих из них отправили на Каргадас, чтобы использовать их силы в войне против Империума для помощи предателям из «Кровавого договора». Основываясь на изучении личного дела «погибшего» подполковника Аугусту Кэннона, Барро пришел к выводу, что между мятежным Каргадасом и еретическим культом «несанкционатов» установились прочные связи. При этом показания, полученные инквизитором от Яспера Колса, сыграли значительную роль. Место, до которого выживший из ума ветеран проследил своего «покойного» командира, оказалось тем самым тщательно замаскированным пунктом для содержания псайкеров. Где среди прочего проводившие рейд арбитры обнаружили записи, свидетельствующие об отправке собранных «несанкционатов» на Каргадас. Специфика, с которой были оборудованы найденные помещения, предполагала, что содержались в них не латентные псайкеры, а уже полностью активированные и, скорее всего, довольно мощные. Об этом свидетельствовали специальные ксено-установки, целью которых являлась блокировка психических импульсов. Что не просто затрудняло, а полностью сводило всю работу Адептус Псайкана по отлову несанкционированных псайкеров «на нет». Такими же устройствами, по всей вероятности, еретики воспользовались и для вывоза «несанкционатов» с планеты. Что подводило к еще одному выводу. Еретики смогли объединиться с ксеносами, чтобы вместе противостоять Империуму. А это в разы повышало важность проводимого Алонсо расследования.
— Он не лгал, и его слова не были бредом сумасшедшего, — задумчиво произнес Барро, обращаясь к самому себе, мысленно возвращаясь к Ясперу.
Уже во второй раз Каргадас фигурировал в деле о несанкционированных псайкерах. В первый раз три года тому назад, когда Алонсо вел расследование на Сальпурии. Тогда один из еретиков показал под пытками, что нескольких псайкеров из тех, кого их культу удалось найти и спрятать от Имперских властей, были переправлены на Каргадас. Тогда Барро собирался «по горячим следам» прилететь на мятежную планету, чтобы на месте продолжить расследование. Но этим планам не суждено было сбыться. Оказавшись в непосредственной близости от Ферра Сильва, Алонсо принял решение, о котором хоть и не жалел, но которое перевернуло всю его дальнейшую жизнь. «Драгоценный» прибыл на орбиту Каргадаса уже без инквизитора. Провидение Самого Императора, спасшее тогда Барро жизнь. Если учесть, какой урон понес корабль в том бою вместе со всеми, кто находился на его борту. Однако теперь, в связи с новыми открывшимися обстоятельствами, визит Алонсо на Каргадас становился неизбежным. Факт предательства одного из аристократических домов Варджешхера ставил под сомнение лояльность и остальных благородных семейств, включая тех, кто успел покинуть Каргадас во время начала военного переворота.
Что же касательно личности подполковника Кэннона, то, изучив все обстоятельства его смерти и не обнаружив ни одного неопровержимого свидетельства того, что Аугусту Кэннон погиб, Барро сделал вывод, что смерть свою подполковник умышленно сымитировал, запланировав заранее.
После атаки орков на узел связи, где в тот момент находился Аугусту, не было найдено ни одного целого тела, которое можно было бы безошибочно опознать. На месте произошедшего побоища в груде изуродованных фрагментов тел была обнаружена правая рука подполковника с фамильным перстнем на ней, который Кэннон никогда не снимал. Что и стало тем единственным фактом, на основании которого было сделано заключение о его смерти. Которое получило неоспоримое опровержение в свете последних событий и выявленных фактов. Особенно с учетом того, что в период военного переворота на Каргадасе семья подполковника, его жена и сын, не смогли покинуть планету. И то, что по предварительным данным все они были уничтожены хунтой, пришедшей к власти, Барро отметал, как очередную ложь.
Алонсо активировал канал Саннджифу.
— Слушаю, господин Барро, — мгновенно отозвался Оз.
— Жду у себя, — коротко распорядился Алонсо, затем переключился на канал Мадейры и повторил: — Жду у себя.
Пока шло ожидание, инквизитор вернулся к своим размышлениям. Из неофициальных источников, имевшихся у Барро на Сальпурии, инквизитору стало известно, что прибывший туда Красс до сих пор не покинул планету. Корнелий вел какое-то расследование в Котлах, в связи с чем у Алонсо возникала к нему масса вопросов. Одно только предположение, что Красс занялся параллельным расследованием дела о «несанкционатах», вызывало у Барро нервное раздражение. Как и то, какими могли быть причины, подтолкнувшие на это Красса. А потому некогда возникший между инквизиторами призрак доверия ныне развевался с заметной скоростью. По крайней мере, со стороны Алонсо. Инквизитор еще был погружен в свои мрачные думы относительно деятельности своего бывшего товарища на Сальпурии, когда в кабинет прибыл первый из вызванных.
— Господин Барро, — произнес Саннджифу, переступая порог кабинета.
— Да, Оз, — Алонсо сделал знак рукой, приглашая подойти того ближе. — В ближайшее время я собираюсь покинуть Сальпурию-2. Заканчивать начатое мной расследование я поручаю тебе.
— Слушаюсь, господин Барро, — Саннджифу склонил голову.
— Это не все, — Алонсо открыл небольшой сейф и вынул оттуда шкатулку иссиня-черного дерева, отполированного до стального блеска. — С сегодняшнего дня ты официально мой аколит.
Молча Оз сложил руки на груди в аквилу, после чего с почтением принял из рук инквизитора протянутую шкатулку.
— Твоя Инсигния, — пояснил Барро. — Я доволен тем, как ты вел это расследование, и уверен, что ты сможешь с честью его завершить. Отчеты о своих результатах будешь направлять мне еженедельно. Шифрование двойное.
На минуту Алонсо отвлекся, получив сигнал о прибытии Мадейры. Новый участник беседы мгновенно оценил ситуацию, увидев в руках Саннджифу инквизиторскую инсигнию, которую тот как раз доставал из шкатулки.
— Жду ваших распоряжений, господин Барро, — Дьочу изобразил на груди аквилу, и добавил чуть тише. — Мои поздравления, господин Оз.
— Вы все правильно поняли, — кивнул головой Алонсо, сосредоточив все свое внимание на Мадейре. — А пока я хочу, чтобы вы отправили открытую информацию по внутренним каналам Ордосов. Радиус сообщения ограничить системой Аметист. «На Сальпурии-2 обнаружено присутствие ксеносов». Сообщение передать трижды с перерывом в шестнадцать стандартных часов.
— Будет сделано, господин инквизитор, — склонил голову Дьочу.
— Один вопрос, господин Барро, — заговорил Саннджифу. — Вы сами определите дальнейшую судьбу Лорда-Маршала?
— Его дальнейшая судьба уже решена, — взгляд Алонсо посуровел. — Свою нерасторопность он искупит вечным служением.
— Мир смерти? — высказал предположение Мадейра.
— Сервиторизация, — ледяным тоном отрезал Барро. — Недостаток суровости при принятии подобных решений слишком дорого обходится Империуму.
— Как в таком случае прикажете поступить со служащими Псайканы? — спросил Оз.
Алонсо пожал плечами с некоторой долей небрежности:
— Если «мозголомы» продемонстрировали несостоятельность как предрекатели, значит их надлежит использовать в ином качестве, — презрительно произнес он.
— Астропатический хор? — уточнил Саннджифу.
— Доблестная Имперская гвардия постоянно испытывает нехватку псайкеров, — возразил Барро. — Будет более чем справедливо направить тех, кто не смог предотвратить усиление врага мощью «несанкционатов», на истребление последних в бою.
— Значит, на Каргадас? — заключил Оз.
— Да, — подтвердил инквизитор.
— Будут еще особые инструкции относительно других задержанных? — поинтересовался Саннджифу.
— Нет, — качнул головой Алонсо. — Все в соответствии со стандартными протоколами. Разве что…
Инквизитор на мгновенье задумался. На память ему пришел Яспер Колс и последние слова, произнесенные ветераном до того, как мозг его полностью отключился. После проведенного сканирования Яспер просуществовал еще несколько дней и умер, так и не придя в сознание.
— Как поступили с телом Колса? — спросил инквизитор.
— Всего одну минуту, господин Барро, — говоря это, Дьочу уже набирал соответствующий запрос на своем инфопланшете.
— Тело заключенного Яспера Колса № 17541 находится на данный момент в отделении морга и ожидает очереди на утилизацию, — Доложил Мадейра, как и обещал, менее чем через минуту.
— Распорядитесь похоронить его подобающе ветерану. Пусть над его телом совершит отходную молитву кто-нибудь из проповедников, — приказал Алонсо. — Этот человек доказал свою верность Императору и преданность Империуму.
— Слушаюсь, господин Барро, — понимающе кивнул Дьочу, тут же внося соответствующие поправки в дело заключенного. — Что-то еще?
— Пока все, — ответил Алонсо, мысленно возвращаясь к расследованию, и добавил уже без всякого интереса к присутствующим. — Можете идти.
И, не дожидаясь, когда за Мадейрой и его новым аколитом закроется дверь, инквизитор углубился в изучение материалов текущего дела.

Год 995
6.344.976М38
В корабельном Храме было тихо, если не считать грохота, доносящегося из-за плотно закрытых шлюзовых дверей. Помимо храмовых сервиторов, в нем остался только один проповедник, который сейчас, коленопреклоненный, возносил молитвы Бессмертному Защитнику всех людей. Не обращая внимания на его жаркую молитву, сервиторы продолжали упорно трудиться. Они полировали пол и стены, тщательно убирали малейшую грязь со статуй и гобеленов, начищали до блеска золото и платину, изобилующих вокруг. Больше в Храме не осталось никого. Кто не участвовал в управлении кораблем — сражался на его палубах, сдерживая все прибывающих ксеносов, чьи абордажные торпеды с треском сейчас врезались в истерзанный корпус «Ревнителя», сотрясая его снова и снова. К этому времени корабль был начисто лишен двух из трех маршевых двигателей и как минимум половины маневровых. Однако это уже не имело значения. Ни уйти от погони, ни уклониться от очередного удара «Ревнитель» больше не мог. Оставалось только драться с превосходящими по численности врагами. Драться до последнего вздоха. С каждым ударом сердца увеличивая счет забранных с собой. Из динамиков и громкоговорителей по всему кораблю разносились литании Императору и речи для поддержания боевого духа. Они заглушали надсадный скрежет разрушающегося корпуса корабля, трещащих по швам обшивок, крушащихся переборок. Эти звуки волной накрывали душераздирающие крики умирающих в агонии и стенания упавших раненых, которых почти тут же затаптывали те, кто еще стоял на ногах и продолжал сражаться. Время от времени общий шум словно удары раскатистого грома разрывали яростные приказы старших офицеров и комиссаров. Они проносились над сражающимися, а спустя мгновенье их подхватывал рев бросающихся в атаку имперцев, волна за волной атакующих ненавистных ксеносов. Но вскоре, отступая под натиском противников, людские волны откатывались назад, оставляя после себя «пену» из крови и обездвиженных тел павших. Но в самом корабельном Храме всего этого не было слышно. Все храмовые динамики сейчас работали на внешнее вещание, и в просторной зале звучал лишь ровный и траурный голос проповедника.
— Освободились мы от слепоты сердца. Освободились от лицемерия, тщеславия и лжи. Но надеваем на себя цепи ненависти, презрения и злобы к грязи, ксеносам, еретикам. Во Имя Твоих мук и кровавого пота, во Имя Золотого Трона Твоего, во Имя гибели Твоей и Воскрешения, как Бога человечества — храни и укрепляй нас, сражающихся ради Тебя. Да погибнем мы с достоинством, чтобы быть принятыми Тобой.

6.006.995.М38
Максимального расцвета Гильдия Кондотьеров Парра достигла в 699 году 38 тысячелетия. Основателем гильдии стал еще Филиппе Парра, но окончательного признания, а следом и процветания гильдии, добился его сын Уго. На сотни лет Кондотьеры дома Парра, как они себя называли, стали настолько элитными наемниками, что воспользоваться их услугами могли себе позволить далеко не все. На посту главы гильдии Уго сменил его старший сын Фабиан. А после его смерти, младший из сыновей Фабиана, Марк. При котором и начался медленный упадок Гильдии Кондотьеров Парра. Их влияние постепенно начало рушиться, и сын Марка, Витольд, не смог остановить этого падения. В решении перенести основную базу гильдии с Лазоры на Каргадас в то время никто не усмотрел ничего предосудительного. О судьбоносном решении Витольда вспомнили, когда Лазору окутал варп-шторм, отрезав планету и ее обитателей от остального мира. Когда четырнадцать лет спустя после обоснования наемниками на Каргадасе Витольд Парра путем военного переворота захватил власть на планете, его поступок не вызвал удивления. Подобное время от времени случалось на тех из миров, на которых правящая элита теряла бдительность или демонстрировала собственную слабость. Ставя конечной целью поднять авторитет своего дома, но при этом не желая проблем со стороны официальных представителей Империума, Витольд, придя к власти поступил максимально осмотрительно. Не тронув планетарного губернатора и пальцем, Парра на правах нового верховного лидера Каргадаса направил на него огромное количество доносов, подкрепленных свидетельствами очевидцев и заверенных множеством высокопоставленных особ. А как результат — уже в следующем году сам занял пост губернатора планеты. Витольд и его хунта встали на путь предательства спустя два года после получения им должности планетарного губернатора. Когда вместо передачи положенной десятины Парра заявил о выходе Каргадаса из-под протектората Империума и о принесении им клятв губительным силам. Заручившись поддержкой в высших кругах, заблаговременно устранив либо перебив всех несогласных, оставшихся верными Бессмертному Императору, Витольд подписал «Кровавый Договор», полностью открыв Каргадас для вторжения для сил вражеского контингента. Имелась ли связь между предательством Парра и тем, что его родная планета после долгих лет варп-шторма была наконец полностью им поглощена, можно было лишь предполагать. Однако факт оставался фактом. После долгих лет полной изоляции от внешнего мира Лазору увлекло в варп. Навсегда осталось тайной, что сталось со всеми ее жителями. Лазора, лишившаяся какой бы то ни было связи из-за охватившего ее варп-шторма еще в самом его начале, так и не смогла поведать миру о собственной судьбе. Получили ее жители долгожданное избавление от мук, или это было только их началом. Всего несколько кораблей, находящихся в орбитальных доках Лазоры, смогли покинуть орбиту планеты до начала варп-шторма.
Красс коснулся пальцами латунного знака отличия, снятого с одного из найденных в катакомбах под Котлами тел.
— Официально ни один наемник из Гильдии Кондотьеров не был нанят властями Сальпурии для охраны промышленных зон, — прошептал Красс, сдавливая полоску металла. — А это значит, Витольд встал на путь предательства еще тогда. Семьдесят лет назад. Когда его Кондотьеры в тайне ото всех охраняли ксено-еретиков. Какие еще предательства по отношению к Империуму он совершил?
Металлический знак в руке инквизитора начал поддаваться, сгибаясь. Негодяй вынашивал и осуществлял свои планы долгие годы. Ждал удобного случая, незримо сея ростки измены вокруг себя. Перед Корнелием лежал длинный список всех тех, кто прибегал к услугам Гильдии Кондотьеров Парра за последние сто лет. Неимоверно длинный. Содержащий в себе бесконечную вереницу из названий мест, кораблей и планет, фамилий и должностей.
— Будь проклят дом Парра, — с ненавистью прошептал Красс.
Сальпурию инквизитор покидал со смешанными чувствами. Планета открыла для него, как минимум, одну из множества своих тайн, одновременно с этим швырнув к ногам Корнелия сотнями задач, которые теперь требовалось разрешить. Вдобавок подарив тысячи подозрений, с которыми предстояло инквизитору теперь нужно было разбираться. Как раз это стало одной из причин, по которой Красс проигнорировал послание, полученное с Сальпурии-2. Но была и другая.
Корнелий был уверен, что у Барро осталось на Сальпурии множество шпионов и соглядатаев. А заначит, Алонсо давно известно о пребывании Красса на планете. А потому, сообщение, отправленное с Салпурии-2, предназначалось именно ему. Для чего? Думая над этим вопросом, Корнелий склонялся к версии, что Барро боится быть разоблаченным в своей афере с расследованием Руджера. Возможно, он хотел подсунуть Крассу другое дело, чтобы отвлечь его от поисков на Сальпурии. В другой ситуации инквизитор бы пошел на эту встречу, использовав ее в собственных целях. И, как вариант, постарался бы выяснить, что может оказаться для Алонсо настолько ценным, чтобы он пошел на выгодную для Корнелия сделку. Но сейчас для этого было совершенно не подходящее время. Сейчас Красс был поглощен другим делом, за ниточку которого только что ухватился. И ни на каких условиях инквизитор не собирался делиться имеющимися в его распоряжении сведениями с Барро. В первую очередь, Корнелий намеревался разобраться с личностью Витольда Парра, и только после этого вернуться к махинациям Алонсо. Для начала, чтобы собрать максимум сведений о Витольде, Красс решил посетить Аркеб. Разбирая фамильное древо семьи Парра, Корнелий выяснил, что мать Витольда была уроженкой этого мира. Правда, существовало одно обстоятельство. Став женой Марка Парра, Фиоретта разорвала все сношения со своей семьей и никогда более не посещала Аркеб. Причины этого могли крыться в требованиях мужа, однако Красс допускал и другие варианты. Путь предательства тернист и непредсказуем. Пока было не ясно, встал ли на этот путь сам Витольд или начало было положено еще его родителями. Возможно, одним из них. В пользу того, что корни предательства могли крыться в матери Витольда, говорило весьма важное обстоятельство. Дело в том, что тринадцать лет назад из-за ереси внезапных мутаций на Аркебе был приговорен к уничтожению город Норвус. Тот самый, в котором родилась Фиоретта Парра, урожденная Эскью. И произошло это спустя всего пару лет после того, как Витольд принял волевое решение и полностью перевез базу Гильдии Кондотьеров с Лазоры на Каргадас. Планету, отстоящую намного дальше, чем родной мир его матери. Знал ли Парра на тот момент о зарождающейся на Аркебе ереси? В своих мыслях Корнелий ответил себе, что знал. Знал, а, возможно, и сам был причастен к ее возникновению и распространению. А значит, откладывать расследование данного дела было недопустимо. Даже ради разоблачения Барро.
«Я прижму тебя, Алонсо. Я докажу твою несостоятельность. А еще я докажу, что покойный Лорд-инквизитор Ренвель не смог должным образом выявить всех причастных к культу еретиков. Возможно, проведи он тогда расследование более тщательно или поделись имеющейся у него информацией с Соломоном Рудждером, и они совместно выявили бы предательство Парра. Еще тогда. Задолго до мятежа на Каргадасе, который можно было бы предотвратить. До того, как на протяжении десятилетий предатель и еретик отравлял своим существованием миры, которые посещал. И кто знает, какие прегрешения еще кроются на его счету. Но я выясню это. И заставлю тебя рассказать мне все. Все, что ты скрываешь и что тебе известно о тайнах своего патрона», — размышлял Красс, сминая в ладони знак отличия гильдии наемников.
До своего отлета инквизитор приказал установить оцепление вокруг бывших промышленных зон. Включая область новых застроек.
«До прибытия спецподразделений вы должны обеспечить в указанной мной области такой уровень охраны, чтобы его признали лучшим из лучших сами Кустодии, — без тени намека на шутку произнес Корнелий, глядя в глаза коменданту Котлов и, заметив метнувшийся в них страх, добавил: — Если не хотите, чтобы Сальпурия была объявлена карантинным миром».
Слова инквизитора возымели должное действие. Целый ряд зданий, попавших в закрытый периметр, в считанные часы были опустошены от любого присутствия людей и частично разрушены. Та же участь постигла здания, находившиеся в приграничной полосе. Они были полностью снесены, чтобы обеспечить простреливаемую зону, просматривать которою таким образом можно было без каких-либо помех. Все это было проделано с той максимальной скоростью и рвением, на которые рассчитывал Красс. Так что, покидая Сальпурию, инквизитор был уверен, что во время его отсутствия ни одна живая душа не проникнет незамеченной на территорию Котлов.

6.008.995.М38
В огромном зале сейчас было пусто и царил полумрак. Хотя еще полчаса назад тут было более чем оживленно. Совещание штаба длилось более девятнадцати часов. Звучали рапорты и доклады, раздавались приказы и распоряжения. Согласно принятому сегодня генеральному плану предстоящего сражения, семь армий должны были принять непосредственное участие в штурме городского Шпиля. Наступление планировалось вести по трем направлениям. Атаковать Шпиль с севера поручалось армиям генерала-лейтенанта Клаусена и генерала-лейтенанта Стана. С запада продвигались армии Ван Дер Вала и Кседо. И, наконец, армии генерал-лейтенантов Элдо, Суржи и Ортиса замыкали кольцо наступления на юго-востоке города-улья. Полное превосходство в небе над Варджишхером обеспечивали сразу шесть авиационных корпусов, прикрывать которые от вражеских ПВО помимо двух корпусов штурмовиков поручалось еще двум корпусам артиллеристов. Всего на артподготовку планировалось бросить все силы артиллерии, имевшиеся на тот момент в распоряжении фронта. Ответственным за это был назначен генерал-лейтенант Латтау, командующий артиллерийским соединением.
Теперь, когда в штабе никого не оставалось, большинство мониторов, развешанных вдоль стен, как и громоздкие лампы по дальним сторонам зала, были потушены. Гололитическая карта над большим овальным столом то и дело мерцала, вздрагивая, словно от коротких ударов энергобичем. А за столом в полном молчании сидело двое. Их взоры не были устремлены друг на друга. И каждый сейчас знал, или хотя бы предполагал, что за мысли крутятся в голове сидящего рядом. Тяжелый взгляд генерала Фернеля упирался в карту Варджешхера, туда, где мигали стрелки, обозначающие линии наступления, алели пурпурные зоны очагов сопротивления и утопали в тени затемненные контуры областей, полностью перешедших под контроль Имперцев.
После назначения Даррена на должность командующего Имперскими силами на Каргадасе, прошло немногим более трех лет. За это время Имперская гвардия преодолела пространство в пол континента, и сейчас успешно выбивала противника из столичного города-улья. Но все же этого оказалось недостаточно. Об этом свидетельствовал поступивший сегодня приказ увеличить рвение и занять Шпиль к прибытию на Каргадас представителя Святой Имперской Инквизиции. Жертвы, которые при этом форсировании наступления должны были неминуемо понести войска, разумеется, интересовали командование меньше всего. Высокие начальствующие чины лишь недвусмысленно намекнули, что неоправданные потери в личном составе недопустимы. Что пополнения в этом случае, в ближайшее время не будет. А также, что если из-за нехватки личного состава или вооружения дальнейшее продвижение экспансии на планете будет замедлено, то ответственность за это полностью ляжет на генерала Фернеля.
Размышляя об этом, Даррен вспомнил относительно недавний разговор с одним генерал-майором по фамилии Брехт. С ним Фернеля связывали долгие годы совместной службы, а потому между офицерами установилось давнее правило разговора «без фуражек». Изучив положение дел на планете, Ульрих заметил, что должно быть «у Святейшей Инквизиции вышел лимит по эктерминатусам в этом столетии, раз зачищать планету, погрязшую в ереси и предательстве, поручили Имперской гвардии». Склад мышления Брехта был достаточно хорошо известен генералу. Дерзкий в своей храбрости, доходящий порой до безрассудства, но никогда не теряющий связи с реальностью. Преданный всем сердцем Имперскому Кредо и в то же время острый на высказывания, Ульрих «не кланялся ни пулям, ни начальству». Но, Даррен точно знал, что за саркастическим высказываем генерала-майора кроется лишь забота о вверенных его командованию гвардейцах. Тем не менее, услышав емкую и колкую формулировку, генерал счел своим долгом ответить на него Брехту с суровостью в голосе.
— Если вы сделаете вид, что я ничего не слышал, мне будет легче не подвергать вас дисциплинарному взысканию.
— Так точно, генерал, — ответил на это замечание Ульрих.
В этот момент на его суровом лице не дрогнул ни единый мускул, но в упрямых, не привыкших лукавить глазах по-прежнему искрилась ирония.
Вспоминая тот разговор, Фернель ловил себя на мысли, стало ли известно о нем Лорду-комиссару Говерсу. Курт Говерс был одним из тех людей, которые всегда осведомлены о том, что происходит вокруг них, вне зависимости, происходит что-то тайно или явно, и насколько хорошо это пытались от них скрыть. Свою потрясающую осведомленность Лорд-комиссар демонстрировал не единожды. Так что его способность знать все и обо всех давно перестала удивлять Даррена.
«Никто не присутствовал при нашем разговоре. Сервочерепов не было поблизости. Может он знать о разговоре, которому не существовало свидетелей?»
Как будто читая обращенные к нему мысли Фернеля, Курт заговорил.
— Приятно осознавать, что Бессмертный Бог-Император благоволит вам, генерал, — в этой фразе вопроса было столько же, сколько и утверждения, а потому Даррен предпочел не отвечать, лишь переведя взгляд на Говерса. — Раз Святая Инквизиция заранее уведомила о прибытии одного из представителей, значит, речь не идет о проверке вашей лояльности. Я говорю о тщательной проверке, — пояснил Курт. — Ставить под сомнение все и вся святой долг каждого Инквизитора.
— Без сомнения, Лорд-комиссар, — ответил Фернель, складывая на груди руки в орла. — Да славится Защитник всего человечества вечно.
— Аве! — отозвался Говерс, не спуская Даррена с прицела своих глаз. Он выдержал паузу в два удара сердца и добавил: — Время перелета через варп никогда не бывает предсказуемым. В отличие от военных планов, генерал. По вашим подсчетам, сколько вам потребуется времени, чтобы полностью освободить Варджишхер от еретиков?
— Не менее года, Лорд-комиссар, — со строгостью во взгляде ответил Фернель.
И хотя Даррен понимал, насколько подобный ответ неуместен в текущей ситуации, отвечать иное он счел для себя недопустимым. Тем более, что на одну зачистку под-улья ушло бы не менее двух лет, учитывая всю сложность подобной операции.
— Это хорошо, что при всех своих наградах вы не научились лгать, генерал, — с безмятежным спокойствием ответил Курт. — Ложь, как и множество других пороков, ведет к измене. Тем не менее, ваш ответ неприемлем. Как неприемлемо желать, чтобы верный слуга Трона претерпевал препятствия на пути. Подобные размышления сами по себе граничат с ересью.
— Я понимаю вас, Лорд-комиссар, — Даррен чуть склонил голову. — И все же, если мы говорим о ПОЛНОМ переходе Варджишхера под контроль Имперских сил, то, на мой взгляд, было бы кощунством вводить в заблуждение агентов Святой Инквизиции, как и вышестоящее начальство, относительно РЕАЛЬНЫХ сроков исполнения по данному вопросу.
— К прибытию инквизитора Барро на Каргадас, — ледяным тоном произнес Говерс, — Шпиль Варджишхера должен находиться под контролем имперской гвардии.
Про себя Фернель отметил, что хотя в приказе не фигурировала фамилия прибывающего инквизитора, Курту она была известна.
— Поступивший приказ будет выполнен, — невозмутимо ответил Даррен, цитируя из него формулировку. — К тому времени, как представитель инквизиции высадится на Каргадас, занять Шпиль Варджишхера.
— Потому что поражению нет и не может быть оправданий, — произнес Курт.
— А победа в них не нуждается, — закончил за него Фернель.
— Рад, что мы говорим с вами на одном языке, генерал, — заметил Лорд-комиссар, поднимаясь из-за стола. — И кто знает. Может быть, инквизитор летит на Каргадас как раз для того, чтобы нам посодействовать и сообщить, что его персональный лимит на экстерминатус не исчерпан.
«Знает», — без малейшего намека на удивление подвел для себя итог Даррен, провожая взглядом удаляющуюся спину Курта.
— Повезло, так повезло, — пробормотал Фарен, выходя из штаба полка с подписанными документами и предписанием незамедлительно доложить своему командиру роты о возвращении в часть из госпиталя. — Перед самым наступлением.
К медикам Фарен попал после того, как отморозил несколько пальцев во время дежурства. Это случилось почти в самом конце зимы, когда нагрянули невиданные по своей силе морозы. Ампутацию пальцев ему провели еще в прифронтовом госпитале, где несмотря на местный наркоз, Фарен пережил несколько довольно неприятных минут. После чего с еще несколькими ранеными он был отправлен в тыл. С получением аугментики все оказалось несколько сложнее, чем предполагалось, и Фарен провел в медицинском блоке пару недель, пока дожидался своей очереди. Слуга машинного Бога, проводивший Фарену операцию по замене утраченных пальцев, не был разговорчив, как и полагалось «шестеренке». Единственное, о чем поинтересовался слуга Омниссии, не желает ли боец произвести еще какую-нибудь замену в целях укрепления своего тела. И не хочет ли в этом случае составить рапорт с соответствующей просьбой. После чего, получив отрицательный ответ, приступил к операции, подробности которой Фарен помнил смутно. Получивший изрядную дозу морфина, гвардеец провалился в полусонное состояние и вышел из него только на следующий день, очнувшись в том же медицинском корпусе, где провел до операции столько времени. Там он пролежал еще три дня, удостоившись на четвертый визита одного из медиков. Который вручил выздоравливающему получил выписку, где крупными буквами значилось «Годен». Затянись пребывание Фарена в госпитале еще хотя бы на сутки — и он бы не успел к наступлению, которое должно было начаться завтра. А потому, здраво рассудив, что причина подобной неудачи вероятнее всего кроется в недостаточной набожности, всю дорогу до расположения своей части Фарен шепотом повторял литанию защиты. Не забывая при этом присовокупить еще несколько строк, какие обычно добавляли от себя гвардейцы.
«От проклятых павших огради нас, Император. От нашествия демонов огради нас, Император. От проклятия мутации огради нас, Император. От гнева комиссаров огради нас, Император. От смерти в бою огради нас, Император».
Фарен замолчал, лишь когда большие бронированные транспорты остановились, и раздалась команда выгружаться. Его вместе с другими гвардейцами, прибывшими из госпиталя, построили на плацу недалеко от штабной палатки. С некоторой рассеянностью во взгляде Фарен слушал напутствие ротного комиссара, призывавшего доблестно сражаться за Империум человечества, когда на глаза гвардейцу попался Аластор. Фарен даже не сразу узнал его, выходящего из штабной палатки с нашивками лейтенанта.
— Да какого ж… — успел пробормотать себе под нос Фарен, прежде чем осознал, что ему лучше помолчать.
Однако в этот раз ему повезло. Губы Фарена успели плотно сжаться за секунду до того, как по гвардейцу полоснул рыщущий взгляд комиссара. Мысленно выдохнув с облегчением от того, что ему удалось избежать комиссарского гнева, Фарен перевел все еще рассеянный взор строго перед собой. В это время в голове гвардейца, где-то на уровне мозжечка, наскакивая друг на друга, боролись две фразы.
Первая:
«Какого гребанного варпа кому-то погоны генеральские, а кому-то болты комиссарские?!»
И вторая:
«От гнева комиссаров огради нас, Император. От смерти в бою огради нас, Император».
Эти две мысли бились между собой упорно. Но к тому моменту, когда прозвучал приказ всем прибывшим из госпиталя разойтись по своим ротам и доложить командирам о прибытии в часть, молитвы, мысленно повторяемые Фареном, все же одержали верх над возмущением. И тогда в мозгу гвардейца родилась мысль, подводящая итог под противоречивыми эмоциями. Не быть первым — само по себе защита. А потому, может в этом и есть Милость Всеблагого Защитника, что Фарен избавлен от излишнего внимания со стороны начальства. А значит, и от необходимости быть на острие атаки.
Коллинз с невозмутимым видим выдержал взгляд капитана Аранто, вытянувшись перед ним во фрунт. Последний в свою очередь едва заметно хмурился. Ему не нравился Аластор, несмотря на его таланты, а может, как раз из-за них. В сержанте Сибе чувствовал странную угрозу, как будто некую дремавшую в Коллинзе пружину. Которая рано или поздно обязательно распрямиться. Аранто еще раз испытующим взглядом посмотрел на Аластора. На что тот ответил все тем же спокойствием и уверенностью во взгляде.
— Сержант Коллинз, — заговорил наконец Сибе. — С этого дня назначаетесь командира вашего взвода. Высокое командование ждет от нас скорейшего взятия Шпиля Варджишхера. И мы не имеем права не оправдать их ожиданий.
Сказав это, Аранто протянул Аластору лейтенантские нашивки.
— Вива Империум! — отсалютовал Аластор.
— Завтра вместе с командирами первого и третьего взвода явиться для получения боевой задачи. А пока — принимайте командование, — приказал Сибе.
— Слушаюсь, капитан, — вновь отсалютовал Коллинз. — Разрешите идти?
— Идите, лейтенант, — распорядился Аранто и, когда полог палатки, всколыхнувшись, опустился за Аластором, хмурое выражение на лице капитана стало еще более выраженным.
И хотя Сибе по-прежнему не понимал, чем именно ему не нравился Коллинз, но чувство это с уходом последнего не пропало, а наоборот, усилилось.

6.017.995.М38
Настоящим наслаждением было, скинув высокие ботфорты, утопить босые ноги в густой мех огромного по размерам покрытия. Закрывавшее значительную часть пола, оно было собрано из шкур десятков видов редких животных, устилая перед Маргаритой путь от дверей кабинета к массивному секретеру. Последний можно было смело назвать настоящим шедевром. Создавший его мастер выполнил секретер для переписки и хранения деловых бумаг в виде уродливой открывающейся пасти с белоснежными клыками-колоннами по сторонам. Внутри «монстр» был отделан алым бархатом и пурпурным мрамором, что добавляло сходства с алчущим зевом дикого зверя, надежно охраняющего тайны своей хозяйки.
Только здесь, в закрытом для посторонних глаз кабинете, мадам Кюрдон чувствовала себя по-настоящему свободной. Тут не было тех навязчивых, вызывающих рвотные позывы имперских символов, с которыми Маргарите постоянно приходилось мириться везде и всюду. Золотые аквилы, изречения святых, мучеников и страстотерпцев. Крылатые выражения истинно верных слуг Золотого Трона, выбитые в камне и металле. И знамена, знамена, знамена. Отвратительными грязными тряпками они болтались повсеместно, так что взору невозможно было укрыться от их реяния. И только эта комната была чужда всему Имперскому. Всему ненавистному.
Аристократка забралась в большое кресло, стоящее перед секретером, свернувшись в нем, причудливо изогнувшись. Могло показаться, будто в ее теле нет и половины тех костей, которые должны быть у обычного человека. Она просидела так несколько минут. Неподвижно, с закрытыми глазами. А потом, совершенно внезапно, резко развернулась, будто в ней сработала некая скрытая пружина. Мадам Кюрдон вскочила со своего места, и в ее тонких изящных пальчиках мелькнул небольшой ключ. Быстрым и одновременно точным движением аристократка вонзила изящную бородку ключа в щель замочной скважины. Столь узкую, что та была едва заметна глазу. Открыв ловким движением руки один из выдвижных ящичков, расположенных в «небе» монстра, Маргарита выхватила оттуда серую, невзрачную аквилу размером с собственную ладонь. Несколько секунд аристократка созерцала отвратительный символ таким взглядом, словно сжимала в своих ладонях смертоносную ядовитую змею. В ее груди волной поднималось то чувство, когда страх, ненависть и отвращение переплетаются настолько сильно, что уже невозможно отделить одно от другого. И тогда, задыхаясь от переполнявших ее эмоций, Кюрдон принялась с невиданным остервенением разрывать ненавистный ею символ. Тугой, но тем не менее податливый материал вытягивался, прежде чем распасться на отдельные части. Но Маргарита лишь увеличивала амплитуду резких движений, раздирая то, что еще оставалось от аквилы. Пока ее остатки не осыпались из рук Кюрдон крупными колючими песчинками. В этом вырвавшемся на свободу гневе было все. Ярость постигшей ее неудачи. Злость за события на Таххиле и затянувшееся молчание Го-Хуара. И презрение к союзникам, которые сейчас проигрывали имперцам на Каргадасе. Последние бесили Маргариту особенно сильно. Поторопившись с мятежом, они из предполагаемых союзников превратились в деструктивный элемент, который даже если ослабит основного противника, то сделает это неумело и невовремя. Постепенно внутреннее напряжение спадало. Ярость и гнев, выплеснутые из наполнившейся до краев чаши терпения, возвращались в прежнее русло. Войну на Каргадасе можно превратить в затяжную. Тогда это даст им то самое время, которого сейчас катастрофически не хватало.
Сверкая дико вращающимися глазами, аристократка замерла, восстанавливая сбившееся дыхание.
«Можно оправиться от полученной раны. Можно подняться даже в том случае, если рана огромная. И даже со смертельной раной возможно подняться на ноги, чтобы нанести ответный удар. Но все это исключено, если таких ран будет очень много».
Перед внутренним взором Маргариты поплыли картины, в которых она представляла, как сектор разрывают локальные конфликты, превращаясь в увесистую цепь событий. Сложную, и вместе с тем неумолимую. Которую никто не сможет ни предсказать, ни предотвратить, ни задержать. В сознании мадам Кюрдон возник образ карнадонов, раздирающих на части плоть обессилившей жертвы. И то, как горячая кровь омывает их белоснежные клыки, стекая по рычащим мордам. Как ее терпкий дурманящий запах вливается в ноздри, даря экстаз. И как проносится над обмякшим трупом победоносный дикий рев упоения. В этом буйстве насилия и агонии жертвы Маргарита вдыхала вдохновение. Вернув себе внутреннее равновесие, медленно, почти плавно, Кюрдон собрала в ладонях серый песок, оставшийся от презираемого ею символа, с нескрываемой брезгливостью вытянув руки перед собой. Медитативно аристократка созерцала, как «песок», наделенный собственной памятью, снова превращается в аквилу. Такую же серую и невзрачную, какой та была раньше. С печатью отвращения на лице, Маргарита вернула мерзкий предмет на место. После чего аккуратно заперла потайной ящичек на ключ. Теперь на лице мадам Кюрдон вновь воцарилось выражение безмятежности и спокойствия, поверх которого аристократка накинула легкую вуаль личного превосходства и презрения к остальному миру. Истинные чувства Маргариты снова оказались заперты глубоко в недрах того, что заменяло ей душу. На несколько мгновений глаза мадам Кюрдон закатились, и Маргарита вновь неподвижно замерла. Но совсем скоро она вышла из этого странного окоченения и направилась к выходу.
«Придет время, — думала аристократка, покидая кабинет. — Обязательно придет. Оплот мертвеца сгинет в бездне небытия. И тогда я, все мы, обретем то, что по праву наше».
Кюрдон не успела переступить порог, как увидела склоненную в почтении и страхе фигуру. В согнувшемся слуге Маргарита узнала одного из лаборантов Бреттис. Его лицо, обезличенное, потерявшее всяческий возраст, было обращено вниз, как и взгляд. Лишь седина на висках выдавала возраст человека, который, услышав поступь Кюрдон, согнулся в поклоне еще ниже.
— Мадам, — голос лаборанта чуть заметно подрагивал. — Ваше приказание исполнено. Препарат, который вы…
— Что с ним? — нетерпеливо спросила Маргарита, делая шаг вперед, так что голова серва едва не коснулась ее одежд.
— Выведен, мадам, — выдохнул лаборант.
На миг дыхание у обоих замерло. Повисла пауза, которую первой нарушила мадам Кюрдон. Ее пронизанный надменностью, словно стальными крючьями, голос стегнул лаборанта, заставив того вздрогнуть.
— Повтори, — потребовала Маргарита.
В ответ на это серв приподнял голову, так, что его наполненный страхом взгляд столкнулся с ледяным взором госпожи.
— Препарат готов к использованию, мадам Кюрдон, — выдавил он из себя и бессильно уронил веки, закрывая глаза.

6.021.995.М38
Путь к широкому валу, отделяющего верхнюю и часть улья от остального города, был плотно заминирован. А потому потребовалась многочасовая напряженная работы саперов, чтобы проложить для наступающих батальонов безопасные проходы. Несколько ночей подряд саперы ползали среди пепельно-грязных снежных завалов, уже изрядно смешанных с грязью, но все еще полностью не растаявших, обнаруживая вражеские мины и прорезая в противопехотных заграждениях, смертельным ковром покрывающим подступы к Шпилю Варджишхера. В последнюю из ночей, ближе к рассвету, по безопасным проходам батальоны вышли на исходные позиции и замерли там, ожидая сигнала к началу наступления. И вскоре мертвенная тишина мерзлого утра была вспорота оглушающим треском тяжелых орудий. Это расчеты тяжелых болтеров, занявшие позиции на самом краю рубежа наступления, открыли сосредоточенный огонь по переднему краю противника. Они вели его беспрерывно в течение нескольких минут, после чего в дело вступили минометы и тяжелая артиллерия. Шквал невиданного по своей силе заградительного огня обрушился на еретиков. Этой выплеснутой мощью были подавлены огневые точки противника, заблаговременно выявленные разведкой. Поддерживающие наступление артиллерийские и минометные батареи не позволили фланкирующим тяжелым орудиям еретиков открыть ответный огонь, погрузив тех в смятение и замешательство. При поддержке штурмовой авиации, прикрывающей наступление с воздуха, гвардейцы ворвались в первую линию оборонительных сооружений противника, вынуждая еретиков отступить. Одновременно с этим запуская агур-зонды, чтобы выявить тщательно скрытые до этого огневые точки, и принудить предателей задействовать свои резервы.
Следя из специально оборудованного командного пункта за тем, как продвигаются вперед гвардейцы, Ульрих Брехт вносил данные в инфопланшет, помечая в нем новые сведения о противнике и имеющихся в его распоряжении средствах. Большая часть информации, ранее полученная в результате проведенной разведки, сейчас подтверждалась. На направлении, выбранном для главного удара, еретики не смогли, а частично не успели возвести достаточно серьезных укреплений. И не подтянули сюда тяжелого вооружения. Противник пытался наверстать упущенное сейчас, спешно подтягивая к переднему рубежу обороны силы из других квадратов. Делая решительно все, чтобы не дать наступающим закрепиться на выбранном для этой цели плацдарме. Тщетно. Едва «договорцы» предприняли такую попытку, как, артиллерийский огонь с переднего края, к тому времени почти полностью опустошенному, был перенесен в тыл врага и ударил по его флангам. Маневр был проделан настолько четко и безукоризненно, что на лице Ульриха, несмотря на всю напряженность момента, вспыхнула короткая, но весьма выразительная улыбка.
— Тренировки под вашим личным командованием дали отменный результат, генерал-майор, — отметил стоящий рядом с Брехтом комиссар-капитан Баумгартнер.
Однако на данное высказывание Ульрих не ответил. В этот самый момент улыбка спала с лица генерала-майора, когда тот увидел, как задымился в небе над Варджешхером и упал в стремительное пике один из «Мстителей».
— «Нежданчик», — процедил сквозь зубы Руис, на мгновение чуть ускорив движения.
Несколько обломков шмякнулись совсем близко, по счастливой случайности не зацепив никого из бойцов.
Стараясь не «увязать» в бою, майор вел батальон согласно поставленной задаче. Гвардейцы почти вышли к широкому перекрестку, бывшему их конечной целью, когда на них обрушился шквал огня. Разом заработали две огневые точки, скрытые до этого времени под завалами, в которые были превращены угловые здания. Мгновенно гвардейцы оказались под перекрестным огнем прижатыми к земле, не имея ни малейшей возможности подняться. Молниеносно выкосившие несколько бойцов автопушки продолжали изрешечивать пространство над головами гвардейцев, пока Роберто Руис связывался по воксу с командиром приданной их батальону роты «Леман Рассов». Связист, распластавшийся рядом с майором, не подавал признаков жизни, что в тот момент было совершенно не важно. Закрыв вокс-станцию собственным телом, связист обеспечил той сохранность, что сейчас значило гораздо больше его жизни.
— Раздавите этих тварей! — Роберто грязно выругался.
Очередь, убившая вокс-связиста, зацепила и его самого. Снаряд краем прошелся майору по ступне, которую сейчас наспех перевязывал Руису один из подоспевших на помощь гвардейцев.
— Сделаем, — осипший голос танкиста потонул в злобном лае орудий.
«Леман Рассы», громыхая гусеницами, двинулись в сторону ближайшего ДОТа. Синхронные выстрелы раздались спустя полминуты, и последовавший за этим взрыв похоронил один из ДОТов. Второй ДОТ тут же огрызнулся длинной очередью из автопушки. Под ее прикрытием отчаянная группа культистов попыталась забросать вырвавшийся вперед танк связками крак-гранат. Но их попытка была тут же пресечена. Ответная очередь из спонсонных орудий не позволила еретикам приблизиться на дистанцию броска. Осознав тщетность сопротивления, предчувствуя скорую свою гибель, «договорцы» попытались покинуть занимаемое ими убежище. Однако сделать это, оставаясь незамеченными, у них не получилось. И, пока башенное орудие танка превращало в руины оставленный противником ДОТ, спонсоные лазпушки перенесли огонь по отступающим. Одновременно с этим гвардейцы начали занимать здание, в котором еще оставались засевшие внутри противники.
Им потребовалось более шестнадцати часов, чтобы полностью занять одно из угловых зданий, из которого можно было контролировать весь перекресток. Еще столько же времени ушло на его удержание, пока противник яростно пытался вернуть утраченную стратегическую позицию. С глубокой ночи и до четырех часов следующего дня еретики подобно волнам накатывались на батальон Руиса, стараясь выбить его из захваченного здания. Но в конце концов штурм потерпел неудачу, и еретики вынужденно отступили, оставив ключевой перекресток за имперцами, чем предоставили им возможность продвинуться еще дальше вглубь Шпиля.
Герман Лихте облизнул пересохшие губы. Пот, смешавшийся с кровью и гарью, оставил на языке горькое послевкусие, которому капитан не придал никакого значения. Он облизнул губы еще раз, прежде чем прохрипеть:
— Капрал.
— Я, — один из гвардейцев, занимавший место неподалеку от капитана, быстро подошел к раненому.
Собственную левую руку, наспех замотанную какой-то ветошью, уже основательно пропитавшуюся кровью, он прижимал к куртке, стараясь двигать ей как можно меньше.
— Затихли? — надсадно дыша, спросил Герман.
Полученная контузия лишила капитана не только зрения, но и частично слуха. И теперь, когда Лихте то и дело окутывала мертвенная тишина, он не мог определить, затишье это или очередная потеря слуха.
— Так точно, капитан. Откатились, — доложил капрал.
— Кто принял командование ротой? — собственный голос, как и голос его собеседника, казались Герману доносящимися из-под толщи земли или откуда-то со дна реки.
— Комиссар Балеен, капитан, — отозвался капрал.
Лихте почувствовал, как сознание вновь начало куда-то уплывать.
— Значит, удержали… — к горечи во рту добавилась тошнота.
— Так точно, капитан, — ответил капрал, но Герман его уже не слышал.
В его отключающемся мозгу сейчас пульсировала единственная, угасающая мысль, подобно затихающему эхо.
«Удержали. Удержали. Удержали…»

6.023.995.М38
Откинувшись на спинку кресла, Мадам Кюрдон перебирала в пальцах розовую жемчужину. На самом деле, под редкую драгоценность был выполнен небольшой контейнер. Таких в распоряжении Маргариты было много. Значительная их часть была изготовлена много лет назад. Как раз тогда, когда обезумевший химик по имени Ботнэ смог сбежать со всей партией опытного вещества, которое создал. До сих пор Кюрдон лелеяла мечты о его смерти. Мучительной и бесконечно долгой, на которую она жаждала обречь предавшего ее слугу. Относительно его вероятной кончины аристократку раздирали противоречивые чувства. В своих мечтах Маргарита видела Ботнэ мертвым, потому что единственный факт его существования отравлял мадам Кюрдон душу неудержимой ненавистью. С другой стороны, Маргарита в тайне надеялась, что сбежавший химик все же выжил. Потому что в этом случае она все еще могла разыскать его и умертвить собственноручно. В своих снах властная, не привыкшая себе отказывать ни в чем аристократка отрезала от ученого крохотные кусочки его плоти. Изо дня в день, пока от того не оставалась бесформенная окровавленная масса. Она дробила ему кости, спиливала зубы, выжигала глаза. Она упивалась его полным агонии воем, подобно чарующей музыке. Даже сейчас, когда ее новая глава лаборатории, наконец, добилась вожделенной цели. И препарат, столь долгожданный Кюрдон, был создан. Она не могла забыть Ботнэ и то, сколько лет из-за его проступка ей пришлось потратить впустую.
Маргарита выпрямилась, положив изящный контейнер на серебряный поднос перед собой. Теперь ей предстояло придумать, как максимально быстро и эффективно использовать препарат, одновременно с этим проверив его в действии на более значимых особах, чем лабораторные рабы. В памяти мадам Кюрдон начала перебирать возможные варианты, сулящие те или иные преимущества. В конце концов Маргарита составила небольшой список из высоких аристократических фамилий, попадавших в спектр ее интересов.
— Прислужники Хаоса нанизывают головы поверженных врагов на цепи, демонстрируя их, как символ устрашения и собственной силы. Но я не такая. Мне не нужны ваши головы, сколь бы умными, безрассудными или глупыми ни были мысли, обитающие в них. Я заберу ваши сердца. Нет, нет, — с ядовитой мелодичностью произнесла мадам Кюрдон, поднимаясь с кресла. — Я не собираюсь вырывать их у вас из груди. Напротив. Я хочу, чтобы они продолжали биться. Неистово, бешено и… преданно. В такт моим словам. Уверенные в их непогрешимости и правдивости. Наперекор всему тому, что было ранее для вас ценно. Ваши преданные сердца станут тем незримым украшением, которое я заслуженно буду носить на своем поясе.

6.212.995.М38
Продвижение на западном участке фронта увязло в бесконечных контратаках врага. Катакомбы, в которые превратились здания, сделали продвижение максимально сложным как пехотным, так и танковым соединениям. Оставалось лишь удивляться, как быстро еретики оборудовали все новые и новые линии обороны. Дополнительно «договорцам» помогало прекрасное знание местности. Перебрасывая по системам коммуникации и техническим тоннелям значительные силы, они выходили полкам в тыл, вынуждали оголять фланги, устраивали диверсии. Соединение, находящееся под командованием бригадного генерала Дюрана, лишилось более трети состава, попав в несколько огневых мешков, один за другим. Вторая бригада из корпуса печально известного генерала-майора Штакельберга, развив успех, не смогла его закрепить, и как результат, вынуждена была отступить на прежние позиции. Тем самым значительно оголила фланги его же соединений. И, вдобавок ко всему, оставила без поддержки корпус Брехта. Однако Ульрих, будучи не только одаренным тактиком, но и командиром, несомненно, снискавшим особую Милость Бессмертного Императора, смог справиться без поддержки неудачливого соседа. Правда, не упустил случай попросить у Всеблагого Защитника человечества персональной кары для нерадивых командующих в лице Грегора. И цинично заявил в одном из разговоров, что «некоторых командиров Бог-Император не торопится призывать к Себе, чтобы они не навредили Ему еще больше, чем у них получается это делать на полях сражений». О данном высказывании Брехта Лейф прочитал в служебной записке, каковых генерал-лейтенант получал регулярно большое множество.
Сегодня Кседо пришло сообщение от Гомера Атталя. В нем генерал-майор запрашивал у командующего армией поддержку из резервов. Объяснял он свой запрос тем, что две его бригады напоролись на превосходящего по численности противника, что вызвало значительное замедление продвижения на его участке фронта. А точнее сказать, полную его остановку.
У самого Лейфа были предположения, каким образом «договорцам» удалось собрать столь мощный кулак. В клоаках под-улья Варджишхера скопилось множество еретиков, отступивших туда после долгих боев за нижние и средние уровни города. Оттуда предатели поднимались по техническим тоннелям и старым канализационным стокам, перебрасывая таким образом крупные соединения. При этом, нанося удар, как правило, в самое незащищенное место имперских частей. На борьбу с «паразитами» бросали целые полки, заваривали коммуникационные люки и ставили бронированные двери на входы в технические тоннели, однако значительного успеха эти действия не приносили. Требовалась полная зачистка всего под-улья и тотальное уничтожение всех, кто там находился. Об этом генерал-лейтенант Кседо регулярно поднимал вопрос перед генералом Фернелем, на что получал неизменный ответ. «Запрос на предоставление штрафных батальонов направлен высокому командованию. Решение о направлении на Каргадас усиления из Легио Пенатанте уже принято. Ждите. Император защищает». Последняя фраза в устах командующего всегда означала только одно. Вопрос закрыт и обсуждению более не подлежит. Так что до того светлого дня, когда на планету должны были доставить части штрафников, чтобы ими зачистить под-улей, приходилось решать проблему с «паразитами» собственными силами.
Лейф выбил пальцами барабанную дробь по поверхности стола, за которым сидел. Задумавшись, генерал-лейтенант перевел взгляд на одну из стен. Несколько дней назад Кседо заметил там небольшую трещину, которая, должно быть, появилась из-за просадки грунта на месте возведения модульного здания, в котором располагался штаб Третьей армии. За прошедшее с тех пор время излом продвинулся еще на несколько миллиметров вниз и теперь почти касался правой головы Имперского Орла. Подобно нависающему над ним удару. На секунду Лейфа охватило невообразимая тоска. Но генерал-лейтенант прогнал ее от себя почти сразу. После чего, окончательно приведя свои мысли в порядок, Кседо активировал канал внутренней связи.
— Установите соединение с корпусом генерал-майора Атталя, — приказал он.
Про себя Лейф уже твердо решил не давать Гомеру Атталю ни одного человека. Вместо этого генерал-лейтенант собирался задать командующему Первым корпусом несколько «неудобных» вопросов и желал получить на них более чем вразумляющие ответы.
— Так точно, генерал-майор, — говоря с командованием, в том числе по воксу, бригадный генерал Хельге Пфайфф всегда вытягивалась в струну, как на параде.
Завершив весьма лаконичный разговор с командующим корпусом, Хельге склонилась над картами. Полк под командованием Рейорса вел сейчас ожесточенные бои в огневом котле еретиков в полном окружении, пока полк Крусе отчаянно пытался пробиться к нему на помощь. В такой ситуации наступление вынужденно замедлилось. Особенно при учете того, что полк Лагоса, продвигающийся двумя квадратами выше Хипеша, сам чуть не угодил в аналогичный котел, тщательно замаскированный культистами. Предотвратить внезапную атаку врага, успев снять варповую завесу, удалось полковому псайкеру. Но сам он выгорел так быстро, что сопровождающие его надзиратели описывали это потом, как «вспышку очень яркого света» и «падение на потемневший рокрит серой субстанции, похожей на пепел». Несмотря на то, что одна выявленная ловушка была уничтожена, Пфайфф прекрасно осознавала, что на пути продвижения их бригады будет встречаться еще много подобных ловушек и замаскированных засад. Отринувшие Свет Императора, перешедшие на сторону врага еретики делали сейчас все от них зависящее, чтобы не отдать имперским гвардейцам Шпиль Варджешхера.
Четверо суток назад на своем направлении им удалось нащупать брешь в обороне противника. Разведка боем показала, что в этой части еретики наиболее уязвимы, и полк пошел в яростное наступление при поддержке соседей по правому и левому флангу. Их полк вырвался на оперативный простор довольно быстро. Почти без потерь. Витор Рейорс уже готовился докладывать комбригу о выполненной боевой задаче и занятых позициях, когда ловушка, столь тщательно расставленная еретиками, захлопнулась. В один момент соединение вдруг осталось без связи, в огненном капкане, под шквалом огня. И все же им удалось закрепиться. Превратив в огневые позиции пустые, наполовину разрушенные здания, полк перешел к обороне, сдерживая натиск напирающих врагов. Об отступлении не могли идти речи. Предпринятая к концу вторых суток попытка вырваться из окружения, закончилась неудачей и потерей сразу нескольких отделений. Еретики хорошо подготовились, заманивая их в ловушку. К началу третьих суток связь возобновилась, но это само по себе уже мало влияло на ситуацию. Из поступивших сообщений стало известно, что с востока на помощь к ним прорывается полковник Крусе. Однако, эти попытки пока не давали должного результата, даже при учете того, что полк под командованием Кармона, как мог старался оттянуть на себя силы «договорцев». Только к концу четвертых суток был, наконец, установлен воздушный коридор над территорией, удерживаемой Рейорсом. Первая попытка доставить боеприпасы для тяжелого вооружения, медикаменты и продовольствие претерпела неудачу. Один из грузовых транспортов был сбит вражескими ПВО. Второй успел сбросить только часть груза, что было лучше, чем ничего, но все же недостаточно. С приходом ночи ожидался еще один рейс, на который полковник возлагал большие надежды. Удерживать периметр в отсутствие тяжелого вооружения и без поддержки танков, у которых точно также заканчивался боекомплект, не представлялось возможным, а это означало только одно — неминуемую гибель в котле.
Десант по правому флангу перешел в наступление. Одновременно с ними двинулись вперед и «Леман Рассы», подавляя огневые точки противника. В это же время снайперы из захваченного здания отслеживали любое движение со стороны еретиков, мгновенно «снимая» любого, кто был вооружен противотанковым оружием. Приданный их роте танковый взвод отлично справлялся с ДОТами культистов, превращая те в груду развалин, чаще с первого попадания. Далеко впереди, подобно огромному утесу, маячила их конечная цель. Доминирующее над местностью здание Администратума, превращенное еретиками в неприступную крепость. Оттуда противник контролировал прилегающие улицы и перекрёстки, обстреливая имперские войска и делая штурм высотки весьма сложным. Кроме того, большинство ДОТов, которые сейчас сносили «Леман Рассы», имели ходы сообщения с командным зданием. А потому, капитан Эскильен могла в этом с уверенностью присягнуть, многим из «договорцев» удалось спастись и пополнить ряды удерживающих командную высоту*.
Эта противоестественная живучесть предавших Свет Императора не переставала порождать в душе Ребекки все большую ненависть как к ним самим, так и их мерзким хозяевам, которых еретики называли «богами». Найдя в одном из соседних зданий место, откуда можно вести наблюдение за входом в крепость, капитан Эксильен принялась внимательно изучать «исполина». Небоскреб уходил настолько высоко вверх, что сложно было сказать точно, сколько этажей в нем насчитывалось. Но занять его было необходимо, а потому Реббека сейчас напряженно просчитывала все варианты, имеющиеся у них в распоряжении.
— Роту Дальгора, — приказала Эксильен вокс-связисту, продолжая осматривать в монокуляр подступы к высотке.
— Рота Дальгора на связи, капитан, — успел произнести вокс-связист прежде, чем почувствовал, как земля начала уходить у него из-под ног.
Все дальнейшее произошло с потрясающей воображение быстротой. Несколько зданий, бывших в тылу, начали осыпаться, словно на них обрушился невидимый глазу авиационный удар. Пространство вокруг заволок едкий дым. И невозможно было понять, откуда он появился. Когда раздались громкие крики и оглушающий скрежет металла о камни, Реббека уже была на месте событий. Главная улица, вдоль которой они вели продвижение, превратилась в широкий разлом. «Рваная рана» начиналась в нескольких метрах от руин дома, в котором сейчас располагался передовой наблюдательный пункт роты, и уходила назад, в сторону штаба полка. Издавая невероятный, режущий слух скрежет, один из «Леман Рассов» проваливался сейчас вглубь образовавшейся трещины. Пока экипаж второго, совместно с гвардейцами из пехоты, пытались сбросить ему тросы. На глазах Эксильен одно из высотных зданий, соседствующих с командной высотой, начало осыпаться, и по одной из его стен пошла чудовищных размеров трещина. А в следующую минуту его словно разорвали пополам. Часть дома рухнула, завалив уличный разлом, одновременно с этим образуя баррикаду, которая окончательно отрезала четвертую роту от тылов.
Полтора десятка гвардейцев. Всё, что осталось от взвода. Они удерживали клочок земли среди развалин, сражаясь в полном окружении. Даже тогда, когда еретики окончательно выбили их с прежних позиций. Он принял командование взводом после того, как снаряд разорвал их лейтенанта на множество неопознаваемых ошметков. И это он, сержант Керчен, вывел оставшихся гвардейцев к последнему рубежу обороны. Последнему, потому что ни отступить, ни прорваться к своим частям шансов не было. Никаких. Бадди точно это знал. Они были окружены со всех сторон, тяжелые орудия остались брошенными на прежних позициях без боекомплекта. Запасных батарей для лазганов не осталось, и на пятнадцать человек имелось всего три фраг-гранаты. Он отчетливо понимал, что у них получится сдержать еще одну, в лучшем случае, две атаки, а потом… «Потом» для них не существовало. По крайней мере, сержант очень на это надеялся.
Как он и предполагал, им удалось сдержать первую волну. Затем началась вторая…
Батарея в лазгане закончилась, сделав оружие почти бесполезным. Правда, им все еще можно было сражаться в рукопашной схватке, примкнув штык. Но на продолжительность подобного боя не стоило рассчитывать. А потому Керчен быстро пополз вдоль импровизированного бруствера. Берга́, сержант второго отделения, лежал не шевелясь, уткнувшись лицом в груду острых камней.
«Повезло», — с какой-то беспощадной завистью подумал про себя Бадди, проверяя у погибшего батарею лазгана.
Три процента. Мало, но это все равно это лучше, чем ничего. Сержант скинул свой лазган, подхватив оружие Берга́. Отчетливо слыша голоса еретиков совсем близко от себя, Керчен пополз дальше. Касси и Верд из его отделения. Они тоже были мертвы. Эти разрядили батареи своих лазганов полностью. Еще дальше, у гвардейца, имени которого сержант не помнил, он нашел еще одну неизрасходованную батарею. В ней оставалось более половины заряда, и на тот момент это было самой великой Милостью Императора, на которую Керчен мог уповать. Когда справа от него раздалось несколько коротких очередей из стабб-оружия, сержант вжался спиной в камни и приготовился стрелять. Голоса слева становились все отчетливее. Еретики приближались к последнему выжившему с двух сторон, и это не сулило ему ничего хорошего. Бадди еще раз посмотрел на шкалу заряда батареи. Пятьдесят шесть процентов.
«Должно хватить», — мелькнул луч надежды в голове Керчена.
Одними губами шепча «Заклинание Смерти», негнущимися пальцами сержант вытащил из батареи небольшой предохранитель.
Он не узнал, сколько еретиков погибло вместе с ним. Но в своей последней молитве, обращенной к Бессмертному Императору, Бадди просил, чтобы их было как можно больше.
Ценой больших потерь Имперским соединениям на западе удалось сломить сопротивление противника и продвинуться вглубь Шпиля. Еретикам пришлось отступить, но оказываемое ими сопротивление по-прежнему не ослабевало. Взяв под свой контроль большинство коммуникационных тоннелей, пронизывающих город от подулья до Шпиля, «договорцы» с невероятной скоростью продолжали перебрасывать поддержку на ключевые участки сражения. Выходили в тыл и фланги имперским частям. Устраивали диверсии, разрывая линии снабжения, тем самым лишая передовые части связи с ближайшим прифронтовым тылом. И все же, несмотря на это, гвардия наступала. Чтобы лишить противника преимущества скрытого перемещения, средства коммуникации безжалостно уничтожались. Воздуховоды, канализационные трубы, шахты грузовых платформ и лифтов взрывались. Любые люки заваривались. Шахты обрушивались до полной их непроходимости, некоторые затапливались. Пока в городе шло отчаянное сражение за каждую пядь, армиями генерала-лейтенанта Кернера, генерала-лейтенанта Дю Андради и генерала-лейтенанта Гайера было остановлено подкрепление, посланное «договорцами» из Мурдзиараха, таким образом полностью лишив еретиков Варджишхера поддержки.
Гололитическая карта, над которой сейчас склонился генерал Фернель, пестрела выводимыми на поверхность цифрами. Сегодня утром генерал получил секретное донесение, в котором говорилось, что корабль с представителем Святой Имперской Инквизиции уже на полпути к Каргадасу. Безусловно, нужно было еще сделать скидку на неверные течения варпа и то, что корабли чаще всего прибывали позднее намеченных сроков. Тем не менее нельзя было забывать и о такой возможности, как невероятно быстрый переход через варп, буквально за несколько часов. Посему Даррен вполне отчетливо понимал, что взять весь Шпиль под полный контроль до прибытия представителя Святой Инквизиции он наверняка не успеет. Тем не менее, немного прибавлял оптимизма тот факт, что помимо прочего к посланию прилагались координаты нескольких районов города, к которым у инквизитора был повышенный интерес. Именно их захват и взятие под контроль имперскими силами в первую очередь интересовал Барро, чьим личным ключом и было зашифровано послание. А потому, сразу после того, как астропат передал это послание, генерал Фернель отдал приказ ускорить темпы продвижения во что бы то ни стало. И, не взирая на потери, обеспечить зачистку указанных территорий от «договорцев».
Командир штаба генерал-майор Солер сейчас стоял по правую руку от Даррена, однако на карту он не смотрел. Адан был погружен в собственные мысли, далекие от сражений на Каргадасе. Из раздумий Солера выдернул голос Фернеля, возвращая того в реальность.
— Генерал-майор, совместно со штабом разработайте план операции по захвату этих квадратов, — Даррен выделил на карте две небольшие области.
— Так точно, генерал, — мгновенно отреагировал Адан, сконцентрировав свое внимание на карте.
Одна из областей, подсвечиваемая алым, находилась в западных районах Шпиля, как раз там, где были сконцентрированы силы Третьей армии генерала-лейтенанта Кседо.
— При разработке плана операции учитывать только имеющиеся силы или можно будет задействовать резервы? — уточнил Солер, переводя взгляд на Фернеля.
Даррен еще раз посмотрел на карту. Численность потерь была достаточно высока и обещала вырасти минимум вдвое после отданного им приказа. Однако введение в сражение за Шпиль резервов могло поставить под удар всю операцию по захвату Варджишхера.
— Нет, — отрезал Фернель, принимая окончательное решение. — Исходите из тех сил, которыми располагают соединения.
— Вы хоть изредка спите, генерал-майор? — комиссар-капитан Цесар Баумгартнер подошел к Брехту, изучающему карту боевых действий.
Ульрих поднял голову, посмотрев на Цесара:
— Тогда же, когда и вы, комиссар-капитан. Изредка, — отозвался он.
То, что генерал-майор обходится уже которую ночь без сна, выдавали покрасневшие, немного отекшие веки. Однако в остальном Брехт выглядел так же, как и обычно. От непроницаемого лица, с острыми, немного резкими чертами и тонкими искривленными губами на нем, до ослепительно начищенных сапог на высокой подошве, благодаря которой Ульрих визуально увеличивал свой и без того не малый рост.
— Вы сами почему здесь, комиссар-капитан?
— Глупый вопрос, генерал-майор. Любой комиссар всегда знает где находится командир вверенного его вниманию подразделения и чем тот занят. Вы сейчас решаете вопрос, как восстановить утерянную связь с бригадами.
— Все верно, комиссар-капитан, — Брехт кивнул. — Вы как всегда отлично осведомлены о положении дел.
Проигнорировав последнее замечание, Баумгартнер подошел ближе. Нажав панель управления на гололитическом столе и приблизив максимально карту Храмового комплекса, за который сейчас велось сражение, Цесар принялся изучать ее с тем же вниманием, с каким до этого изучал ее Ульрих.
Получив приказ командования провести захват и удержание Главного Храмового Комплекса улья Варджишхера, при этом обеспечив максимальную сохранность самого комплекса и строений в нем, Брехт сразу оценил всю сложность такого задания. С одной стороны, это безусловно было честью и льстило самолюбию Ульриха. С другой, любой просчет, допущенный его корпусом при выполнении данной операции, мог стать серьезным препятствием для дальнейшей карьеры генерала-майора. Тот факт, что в случае возникшей необходимости поддерживать его батальоны артиллерийским огнем будут дивизионы из корпуса генерала-майора Штакельберга, не вызвал у командующего Пятым корпусом ни сожаления, ни разочарования. И только одна фраза резюмировала его мнение по данному обстоятельству. «Будут потери». В том, что злопамятный генерал-майор попытается подставить Брехта, если тот даст ему такую возможность, Ульрих не сомневался ни на секунду. Как и в том, что Грегор постарается обставить все таким образом, чтобы сам он вышел из ситуации настоящим героем, а не полной мразью. Одновременно с этим максимально умалив и унизив заслуги самого Брехта.
Комиссар-капитан Цесар Баумгартнер лишь однажды коснулся данного вопроса. Выбрав момент, когда поблизости не было никого, кто мог бы стать свидетелем их разговора.
— Рассчитываете только на свои силы, генерал-майор? — коротко спросил он.
— Совершенно верно, комиссар-капитан, — свой ответ Ульрих дополнил колючим взглядом, четко и отрывисто проговорив каждое слово.
Большего Цесару было не нужно. Хотя он и не стал лично свидетелем конфликта между командующими Четвертым и Пятым корпусов, но о произошедшем был прекрасно осведомлен. Совершенно не питающий иллюзий относительно личности генерала-майора Штакельберга, Баумгартнер только едва заметно, но понимающе наклонил голову чуть вперед. И более к данной теме не возвращался.
Брехт щелкнул по кнопке вызова:
— Начштаба ко мне с офицерами и командующего вокс-связью, — приказал Ульрих, в то время как Цесар занял место рядом с командующим, усевшись на один из стульев. — Установите связь с Кольбе, майор. Любыми средствами и в кратчайшие сроки, — приказал Брехт, едва увидел вошедшего командира связистов.
Засевшие в Храме Императора еретики использовали установленные на его куполе вышки вокс-связи для подавления переговоров между имперскими частями и создания помех. Что в свою очередь вынуждало использовать альтернативные виды связи.
— Слушаюсь, генерал-майор, — сложив руки в орла на груди, мгновенно поспешил ответить связист.
— Действуйте, майор, — губы Ульриха сжались так, что начали напоминать уродливый белесый шрам. — И чтобы я больше не слышал от вас в донесении, будто вы не смогли обеспечить связь между частями.
Вокс-связист отсалютовал и помчался выполнять приказ, после чего Брехт нахмурился еще сильнее, хотя это могло показаться невозможным.
— Господа офицеры, — вместо приветствия начал Ульрих, пока прибывшие отдавали ему и комиссару-капитану воинские приветствия. — Я собрал вас по следующему вопросу. За последний час 115-ый Андорский и 54-ый Раанский полки, ведущие наступление по восточной окраине Храмового комплекса, все еще не смогли продвинуться дальше занимаемых позиций. Ненамного лучше обстоят дела на западных рубежах комплекса, где ведет наступление 11-ый Ситицианский и 54-ый Раанский. Наступление, проводимое 47-мым Раанским и 43-им Раанским было успешным. Но вырвавшись вперед и образовав клин, их передовые пехотные части, поддерживаемые тяжелой бронетехникой, оказались отрезаны от основных сил и к тому же лишились возможности использовать вокс-связь. Проклятые еретики глушат наши сигналы. Я уже отдал приказ о налаживании альтернативных средств связи. Но до тех пор точной информации о текущем моменте мы не располагаем. Сражающиеся подразделения получают доступную в текущей ситуации поддержку с воздуха. Но визуальное наблюдение с высоты затруднено. Противник задымляет местность, а точные координаты дислокации наших войск по-прежнему не известны.
Брехт отследил, как синхронно сложили на груди аквилы офицеры, едва Ульрих упомянул о Храмовом комплексе, а потому, договорив, сам осенил себя Имперским Орлом.
— Приказа к отступлению я не дам. Мы не имеем права оставлять захваченные позиции. Тем более, когда речь идет о подобном объекте, — добавил он, чтобы внести окончательную ясность по данному вопросу.
— И какой приказ вы намерены отдать, генерал-майор? — строго спросил сидящий по правую руку от него комиссар.
— Начальнику штаба в кратчайшие сроки разработать план по деблокировке соединения с использованием оперативно-тактической группы, не задействовав при этом резервов.
— Резервные части могли бы ударить по левому флангу противника. Здесь и здесь, — Заговорила начальник штаба корпуса Ханне Ульсон, указывая места на гололитической карте, вокруг которой расположились офицеры. — Этот маневр вынудит еретиков отвлечь часть своих сил на подавление нового прорыва. Что даст возможность возобновить наступление восточной группировке.
Брехт внимательно прошелся взглядом по карте, затем по каждому из находящихся в командном пункте офицеру.
— Подобная атака может стать бесполезной жертвой, — с сомнением в голосе, заметил Арнтсен.
Глаза Ульриха вспыхнули, словно в них воспламенился порох:
— Ни одна жертва не будет напрасной или бесполезной, если она принесена во Славу Императора, — с нажимом в голосе произнес он, сверля горящим взором бригадного генерала.
— Поддерживаю начальника штаба, — с этими словами комиссар-капитан Баумгартнер, наконец, снял с прицела своих глаз Брехта, которого он «сверлил» до этого.
— Принято, — кивнул Ульрих, тут же активируя вокс-бусину.
— Связиста ко мне, — Распорядился он, и в следующее мгновение дежуривший в смежном помещении вокс-связист уже стоял перед генерал-майором.
— Командирам рот, удерживающим ключевые перекрестки по флангам, выделить людей на поддержку центра. Удержать центр любой ценой. Командиру пятой роты Одиннадцатого Ситицианского полка. В запросе открыть огонь по своим позициям отказано. Удерживать ключевую точку до прибытия подкрепления. Император защищает, — Приказал Брехт, и, произнеся последнюю фразу, сложил руки на груди в Имперской аквиле.
Рота Сибе продвигалась под плотным вражеским огнем все ближе и ближе к центру Храмового комплекса. Туда, где возвышался величественный Храм Бога-Императора, над которым, как и над остальными зданиями в комплексе, еретики дерзнули надругаться. Статуи Имперских Святых, венчавших некогда купол Храма, теперь лежали низвергнутые у его основания. Массивные колонны, украшавшие выход, были обезображены нечестивыми символами, среди которых чаще прочих встречалась восьмиконечная звезда хаоса. Там, где раньше были мозаичные витражи, теперь зияли «ослепшие глазницы» окон. А мраморные ступени, ведущие ко входу, залиты кровью растерзанных еретиками жертв.
— Не разглядывать! — громко, чтобы все слышали, возвестил ротный комиссар Богартс. — Возле губительных символов не задерживаться! Не прикасаться ни к чему, что может нести на себе скверну! Дотронувшийся до любой из меток будет убит на месте!
Это предостережение каждый из гвардейцев слышал уже не раз, но здесь, на месте поруганной святыни, такие предостережения из уст комиссаров звучали особенно часто. Все, что оставалось от неприятеля тут же уничтожалось. Брошенное или потерянное в бою оружие еретиков обливалось прометием и поджигалось. То, что не могло пожрать святое пламя, взрывалось, после чего останки также предавались огню. Только Храм Императора было приказано очистить от врагов с минимальными разрушениями. Поскольку, даже после надругательства, Храмовый комплекс оставался Святыней, уничтожение которой необходимо было предотвратить.
Заглушая шум боя, над головами сражающихся разносились воодушевляющие крики комиссаров.
— В атаку! Уничтожить предателей! Бог-Император с нами в этом бою!
Выкрики комиссаров чередовались с приказами командиров, требующих продвинуться вперед для зачистки очередного здания, встретившегося на пути имперцев. Все это заставляло гвардейцев развивать и усиливать натиск. Где личным примером, а где подстегивая страхом немедленной казни любого струсившего, комиссары гнали бойцов вперед, на вражеские укрепления. Где их тут же встречали шквальным огнем из винтовок, дробовиков и лазганов «договорцы». По понятным соображениям, вся бронетехника была переброшена на другой участок фронта и не принимала участия в сражении за Храмовый комплекс. Даже тяжелое вооружение было приказано использовать только на тех участках фронта, где это было мерой крайней необходимости. А потому, лишенные столь важной поддержки гвардейцы вынуждены были демонстрировать чудеса личного мужества и отваги. В попытке свести к минимуму риски обрушения зданий, имперцы несли вынужденные потери, продолжая упорно наступать и вытесняя противника все дальше за пределы Храмового комплекса.
Полчаса назад бой перешел в финальную стадию. Захватившие основные позиции гвардейцы подступили к главному зданию всего комплекса. Храму Бессмертного Императора. Засевшие в его залах еретики организовали внутри гигантских помещений несколько рядов обороны, проломить которые было максимально сложно. И оборонять которые предатели собирались до последнего заряда, до последней гранаты.
Пройдя под многочисленными архивольтами**, где, когда-то золотом сияли прославляющие Бессмертного Пастыря литании, гвардейцы, наконец, смогли приблизиться к самому входу в Храм. Но там, под тимпаном*** их встретил настолько мощный шквал огня, что наступающие были вынуждены остановиться.
Чтобы пробиться внутрь, решено было использовать бронированные листы. Вооружившись ими, гвардейцы, выступающие в первых рядах, получали необходимую защиту. За ними в наступление должны были пойти снайперы, вооруженные лонглазами, чьей задачей было выбить расчеты тяжелых орудий. Третью линию наступающих составляли гвардейцы с фраг-гранатами для подавления особо укрепленных огневых точек. Одновременно с прорывом через главные ворота Храма Императора начались аналогичные атаки по всем остальным направлениям. К тому же, несколько «Валькирий» доставили на купол Храма штурмовые отряды, которые должны были ворваться внутрь через слуховые окна и вентиляционные воздуховоды. В занятых соседних Храму зданиях были размещены позиции снайперов, так, чтобы они простреливали все пространство вокруг и по возможности контролировали открытые участки внутри самого Храма.
Когда началось наступление, Коллинз со своим взводом оказался на самом острие атаки. Укрываясь за бронированными щитами, они прокладывали дорогу идущим за ними гвардейцам. Шквал огня, открытый неприятелем по броненосцам, заставил несколько человек упасть. Но строй над павшими тут же смыкался. Бронированные ростовые щиты сдвигались вновь. И наступление продолжалось, не останавливаясь, не замедляясь. Бой на первом рубеже эшелонированной обороны превратился в кровавую бойню. Первого своего противника Аластор задавил щитом, навалившись на него всей массой. Перемежая между собой стрельбу и приемы рукопашного боя, лейтенант уничтожал «договорцев», оказавшихся на его пути, и казалось, что ничто не сможет его остановить. В этот момент Коллинз не чувствовал ни боли, ни страха. Своим личным примером он поднимал за собой взвод, не давая врагам Империума ни секунды для передышки. Хруст ломающейся кости и треск рвущейся плоти достигли слуха Аластора. А мгновение спустя, руку пронзила боль, от которой Коллинз прикусил язык, чтобы не закричать. Несколько снарядов, выпущенных из-за наваленной баррикады, за которой укрылись еретики, попали лейтенанту в щит, проломив его и серьезно повредив Аластору левое предплечье. Вместе с прерывистым дыханием, из груди Коллинза вырвалось глухое рычание. Сумев добраться пальцами правой руки до подсумка, не замедляя шаг, Аластор выудил жгут, и наложил его выше открытого перелома.
— Вперед, гвардейцы! — с яростью Коллинз направил всю боль в этот крик. — Сегодня нам выпала честь очистить Храм Бога-Императора от предателей! Докажем, что мы достойны этой чести! Сотрем в прах тех, кто встал на путь измены и ереси!
Битва за Храм продолжалась. Начатая утром, она закончилась лишь к полуночи, когда все внутренние помещения, от главного зала до небольших келий и служебных комнат, были полностью зачищены от еретиков. Тогда Аластор дал подоспевшему к нему медику обработать рану и перелом.
Вправляемые кости хрустнули, однако Коллинз не подал вида. Вколотый морфин уже разносил по его телу приятное тепло, подавляя острую боль. Аластор поднялся, когда, наложив тугую повязку, медик оставил его и занялся другим раненым.
— Хорошая работа, лейтенант, — быстрой походкой к нему подошел их ротный комиссар Дорроу.
— Служу Империуму! — мгновенно Коллинз скрестил руки на груди. — Аве Император!
— Аве! — ответил Цербер, не отрывая взгляда от Аластора.
Нельзя было сказать, о чем подумал в тот момент комиссар, однако взгляд его, тяжелый и холодный, как оружейный ствол, Коллинз выдержал с полным спокойствием. Когда комиссар Дорроу отошел прочь, Аластор с тем же невозмутимым видом принялся за чистку своего оружия. И, только тогда, когда передовые части сменил второй эшелон, а рота Коллинза была выведена в ближний тыл для отдыха, с губ лейтенанта, завернувшегося в спальник, сорвалась короткая молитва:
— Кровь моя может истечь из вен моих. Плоть моя может нести многие раны. Члены мои могут быть сломаны или потеряны. Кожа моя может чернеть и гореть. Но моя вера в Бога-Императора никогда не ослабнет.
________________________________________________________________
*Кома́ндная высота́ (реже Кома́ндующая высота́) — в военной терминологии возвышенность (гора, холм и т. п.), по высоте господствующая над окружающей местностью, занятие (овладение) которой обеспечивает ряд преимуществ над противником в оперативно-тактическом и огневом плане. Характеристики командной высоты приводятся в военно-топографических описаниях и справочниках. Во время военных действий определяется как по карте, так и наглядно.
**Архиво́льт (итал. archivolto, лат. arcus volutus — «обрамляющая дуга») — наружное обрамление арочного проёма, выделяющее дугу арки из плоскости стены.
***Тимпа́н (др.-греч. τύμπανον — бубен) — архитектурный элемент, названный по аналогии с одноимённым музыкальным инструментом, — внутреннее поле треугольного фронтона или щипца.

6.149.995.М38
Каргадас встретил инквизитора Барро промозглым ветром и колючей, морозной метелью, от которой видимость падала до ста метров. Как будто мятежная планета пыталась сопротивляться этому визиту, призывая в союзники саму погоду. Резкий порыв ветра бросил Алонсо в лицо целую пригоршню снега, пока инквизитор со своей немногочисленной свитой пересекал площадь перед огромным зданием космопорта. В сооружении сохранилось только семь или восемь этажей. Свои острые обломки оно тянуло высоко вверх, словно хотело коснуться тяжелых снежных туч, затянувших серое небо над Каргадасом, и пропороть их. Большинство зданий в космопорте были разрушены. Даже частично уцелеть удалось немногим. И к одному из таких зданий сейчас направлялся Барро. Ранее здесь располагались административные кабинеты служащих, но теперь уцелевшие помещения использовались как склад. В западную область здания снесли ту часть машиненрии, которая уцелела после бомбардировок и артобстрелов. Тысячи когитаторов со всевозможной информацией, которые не сгорели в огне, не были уничтожены взрывами и не оказались намертво похороненными под обломками, стояли там в ожидании, когда до них доберутся заботливые руки служителей Машинного Бога. Последние в свою очередь стремились как можно скорее произвести надлежащий учет данных, запротоколировать их и внести в реестр. Но учитывая все обстоятельства, работы эти шли весьма медленно.
Кортеж инквизитора остановился возле полусферических ворот, преграждающих путь на территорию здания. Набранный Алонсо код на панели, заставил ворота открыться, и сопровождающие Барро офицеры проследовали за ним внутрь здания.
Беждо, глубоко вобрав в себя холодный, морозный воздух, задержал на мгновение дыхание. Но уже через несколько секунд судорожно выдохнул из ноздрей пар, чтобы сделать следующий вдох. В груди все еще покалывало после полученного ранения, хотя уже не так, как раньше. Ему и еще дюжине гвардейцев сегодня выпала особая честь. Их отобрали для сопровождения инквизитора, прибывшего на Каргадас. Всего тринадцать человек из тех, кого уже подготовили к выписке из госпиталя. Их собрали на одном из пунктов, и передали под командование лейтенанту, имени и фамилии которого Беждо Ми так и не узнал. О том, что их ждет что-то особенное, Ми начал догадываться, когда вместо старой формы им всем принесли новую, выглядевшую так, словно ее только что пошили. Лазганы, выданные им вместе с формой, сверкали, как будто совсем недавно сошли с конвейера мира-кузницы. Гердон, гвардеец, с которым незадолго до выписки познакомился Беждо, взяв оружие в руки, даже тихо произнес: «А стрелять-то из такого можно?» Как тут же выяснилось, недостаточно тихо. Его быстро вывел из помещения стоявший рядом лейтенант. И более Гердона Беждо не видел. Затем, под командованием все того же лейтенанта их посадили в грузовой транспорт и повезли в сторону космопорта. Где по прибытии их, уже двенадцать человек, выстроили в две шеренги, приказав стоять и ждать. Ожидание продлилось около двух часов. За это время Ми несколько раз вознес литанию Богу-Императору, моля Его об особой милости, дабы все это, чем бы оно ни было, закончилось для Беждо хорошо. После того, как прозвучала команда «смирно», отделение простояло навытяжку еще около получаса, пока не стало понятно, для чего их выбрали. До того момента Ми только слышал про инквизиторов, но не видел ни одного из них воочию. Знай Беждо заранее, кого ему доведется лицезреть, и гвардеец, скорее всего, предпочел бы оказаться в другом месте. Даже если бы этим местом оказался окоп, обстреливаемый превосходящими силами противника. По обе стороны от представителя Святой Имперской Инквизиции шли два генерала (если из-за развившегося от испуга косоглазия, Ми верно разглядел нашивки на их погонах) и еще двое комиссаров. А потому страх, поднявшийся в душе Ми, настолько сковал ему дыхание, что на всем пути сопровождения инквизитора, Беждо дышал «через раз».
Когда их отделение оставили у массивных ворот, а инквизитор со своей свитой вошел внутрь, у Беждо, наконец, «отлегло от сердца». Спустя полчаса им на смену прибыли два отделения гвардейцев, а их отправили обратно на сборный пункт тем же транспортом. Пока они ехали, метель утихла, переходя в снегопад. По началу густой, но который довольно быстро иссякал.
Стоя на небольшой рокритовой площадке перед сборным пунктом, куда их доставили, Беждо судорожно вдыхал изрядно потеплевший воздух. Одинокие снежинки, кружащие над головой гвардейца, таяли, не успевая долететь до черного рокритового полотна, покрытого грязной снежной кашицей. В этот момент Ми вдруг отчаянно захотелось, чтобы этот миг никогда не заканчивался. Но голос, раздавшийся у него за спиной, вырвал гвардейца из этого странного оцепенения, охватившего его душу и тело.
— Вот ты думаешь: что эти генералы и полковники испытывают рядом с ним? А я тебе отвечу, — говоривший с хрипотцой гвардеец подошел ближе к Беждо и встал рядом с ним.
— Я не думаю, — неуверенно ответил Ми, с любопытством посмотрев на подошедшего.
— Все думают, — убежденно ответил гвардеец. — И ты тоже.
— И… — Беждо выдержал короткую паузу, снова вдыхая влажный, с нотками горечи, воздух. — Что же они чувствуют?
— Я отвечу тебе, — старый гвардеец усмехнулся щербатым ртом. — Страх. Такой же страх, как ты и я.
— Да ну… — все так же неуверенно изрек Ми.
— Будь уверен, — старый гвардеец поискал глазами вокруг себя.
Заметив невдалеке одинокую палатку, пологи которой чуть трепыхались на ветру, он указал на нее взглядом:
— Пошли.
Без вопросов Беждо побрел за старым гвардейцем, на ходу спросив:
— Тебя как зовут?
— Рес, — гвардеец шмыгнул носом, тут же утерев его кулаком. — А тебя?
— Ми. Ми Беждо.
— Смешная фамилия, — назвавшийся Ресом усмехнулся.
Ми не ответил, только лишь пожав плечами. Вместе они зашли под пустой свод небольшой палатки, внутри которой витал неповторимый запах лекарств и крови.
— Интересно, что здесь было, — пробормотал Беждо, оглядываясь.
Рес скривился, пожав плечами:
— Какая разница. Сортировка. Отстойник. Сейчас здесь никого, и можно просто постоять без ветра. Давно служишь? — он посмотрел на Ми.
— Чуть больше года, — просто ответил тот.
— Чуть больше года, — протянул Рес. — Это ты сосунок против меня. Мне четыре года осталось. До полной демобилизации.
Беждо приподнял брови, но промолчал. А Рес продолжил говорить.
— Так на чем я остановился, — он поправил шапку на голове. — Ах да. На страхе. Он есть у всех. Нет его только у комиссаров и инквизиторов. Но это не люди.
Ми с озадаченным выражением лица сглотнул. Уловив это движение, Рес пояснил, цыкнув сквозь щель между зубами:
— Нет, как бы и люди. Но не совсем. В привычном нам понимании. Еще говорят арбитры такие же. Вообще все, кто из Схолы Прогениум. Но с теми, благодарение Богу-Императору, я не встречался. Хотя мне рассказывали, — Рес поморщился, и Беждо подумал, что, должно быть, эти рассказы не были приятными.
— А вот командиры наши, что такое страх, хорошо знают. Только не показывают, — продолжил умудренный опытом гвардеец. — И от нас того же ждут. Так что засунь свой страх куда поглубже и старайся никогда его не показывать. Никогда и никому. Ни врагам, ни командирам. Но особенно комиссарам.
— Ну да, — упавшим голосом отозвался Ми.
— У комиссаров по венам течет долг. Он у них вместо крови. Или вместе с кровью, — ветеран, которого война в его не полные сорок сделала стариком, на мгновение замолчал, о чем-то задумавшись. — Ее можно всю по капле выдавить, а долг все равно останется. И ничего ты с этим не сделаешь. Запомни это. Хорошо запомни.
— А у инквизиторов тогда что? — тихо спросил Беждо. — Ну… вместо крови?
— А вот туда лучше совсем не лезть, — хмуро прохрипел старый гвардеец. — Так что как можно скорее постарайся забыть сегодняшний день. И никогда его не вспоминать. Инквизиторов, комиссаров — этих бояться надо. Без этого никак. Но и страх свой показывать нельзя. Совсем нельзя. Никогда.
— Настолько было видно, что я испугался? — Ми поднял потерянный взгляд на ветерана.
— Если бы из тебя прямо там говно начало сыпаться, и то еще заметнее уже бы не стало, — усмехнулся Рес. — Так что послушай моего совета. Забудь. Вычеркни из памяти. И служи себе дальше во славу Бессмертного Бога-Императора. Приказы выполняй. Врагов бей. Командиров уважай. Комиссаров бойся. Но страх свой не показывай. Теперь — пошли, — прикзаным тоном произнес ветеран.
— Куда? — не понял Беждо.
— Обратно, — еще более хмуро, чем раньше, ответил Рес. — Еще хватятся, потом огребать люлей придется. Или здесь застукают.
— Здесь это… — начал было Ми, но ветеран его прервал.
— Это — где не положено, — отрезал он, шагнув из-под навеса.
Барро откинулся на высокую спинку кресла, закрыв на мгновенье глаза. Информации, которая сейчас крутилась у него в голове, было слишком много, и требовалось время, чтобы всю ее систематизировать. Однако многое было ясно уже теперь. Аугусту Кэннон безусловно стал предателем. Пока Алонсо затруднялся сказать, когда именно это произошло. Но то, что инсценировку собственной смерти подполковник готовил заранее, не вызывало у инквизитора ни малейших сомнений. Можно было только предполагать, что именно послужило толчком для предательства Аугусто. Сам Барро причиной полагал неуемную гордыню, которой славился подполковник. Извечная возня, постоянно происходящая среди аристократов, привела к тому, что род Кэннонов потерял ту власть и авторитет, коими ранее пользовался на Каргадасе. Пережить такого поворота в своей судьбе подполковник не смог, и как результат, встал на путь предательства.
Еще одним аристократическим домом, одним из первых перешедших на сторону предателей, стал дом Де Ла Кордо. Благородная леди Сату собственноручно умертвила своего мужа Калле. Перерезав своему спящему супругу вены и дав истечь ему кровью, леди Де Ла Кордо подписала «Кровавый договор», добровольно встав под знамена еретиков. Снабдив к тому же мятежную хунту Парра всеми имеющимися в распоряжении ресурсами.
Связь двух этих семей, Кэннонов и Де Ла Кордо, Алонсо обнаружил, проверяя данные журналов о перелетах судов, покидавших доки Каргадаса. Сопоставляя маршрутные карты и время отлета, Барро заметил, что «Эпикур», личный корабль подполковника Кэннона, почти всегда следовал в сопровождении хотя бы одного корабля, принадлежащему дому Де Ла Кордо. Причем, список планет, которые за последние годы посетил «покойный» подполковник, оказался огромен. И это при том, что часть когитаторов, хранивших маршрутные карты и прочую информацию об осуществленных перелетах, была уничтожена.
Инквизитор открыл глаза и распрямил плечи. Чем больше он получал информации, тем больше ее требовалось. Неизменная истина, всегда сопровождавшая любые расследования. Набрав на панели планшета несколько символов, Алонсо погрузился в чтение военных сводок. Имперские части уверенно продвигались к самому центру Шпиля. Туда, где было средоточие административных и структурных зданий, в которой хранилась документация. И где можно было найти максимально полную информацию, как относящуюся к непосредственному расследованию Барро, так и проливающая свет на то, как зрел и вынашивался заговор и какие события тому предшествовали. Инквизитор пробежался аугментированными пальцами по дисплею инфопланшета, выводя карту нескольких районов, которые на данный момент его интересовали.
Не было никакой надежды на то, что в крепости Присинкт сохранились интересующие Алонсо данные. Тем или иным способом, но они наверняка были уничтожены. Или еретиками, после того как те смогли ворваться в Башню Арбитрс. Или силами самих арбитров перед неизбежным концом. А потому Барро сейчас интересовали несколько административных зданий, находящихся в разных частях Шпиля. В базе данных Арбитрата хранилось огромное количество досье. На малых и великих. И чтобы вся эта информация не была утеряна даже в случае штурма и захвата крепости Присинкт, существовал тайный протокол по передаче шифрованных данных в «спящие» хранилища. Как правило, их создавали под видом когитаторных и машинных отделений, в зданиях Администратума и других официальных учреждениях. Именно одно из таких зданий, расположенное в административном комплексе, к которому сейчас стремительно продвигался фронт, и рассматривал инквизитор, изучая возможные подходы. Наконец, тщательно продумав предстоящий маршрут, Алонсо щелкнул по наушнику вокса, активируя связь.
— Подготовьте к вылету «Валькирию», — приказал он, поднимаясь со своего места, на ходу расправляя чуть примявшиеся полы своего широкого плаща.
Даже в этом мимолетном движении чувствовалась та сила, что сейчас переполняла Барро в его стремлении получить то, за чем он прибыл на Каргадас. Так что, если бы в этот момент Беджо увидел ту стремительную походку, с которой инквизитор выходил из здания под кружащие хлопья снега, то гвардейца несомненно охватил ступор. Тот самый, от проявления которого так остерегал молодого гвардейца Рес.

6.163.995.М38
Генерал-лейтенант Кседо стоял по правую руку от Алонсо, пока тот внимательно рассматривал карту боевых действий. По лицу инквизитора невозможно было понять, какие истинные чувства тот испытывает. Сообщение Лейфа Кседо об успешном освобождении Храма Императора из рук еретиков также не вызвало у Барро никаких эмоций. Словно событие подобной значимости совершенно его не интересовало.
— Этот квадрат под вашим контролем, генерал-лейтенант? — спросил наконец Алонсо, отрываясь от карты.
— Так точно, господин инквизитор, — вытянулся Лейф.
— А этот? — Барро указал на смежный.
— На данный момент за эту территорию идут ожесточенные бои, господин инквизитор. — попытался уклончиво ответить генерал-лейтенант. — Буквально перед вашим прибытием силами корпуса генерала-майора Брехта проведено решительное наступление на противника. Весь Храмовый комплекс и прилегающие к нему кварталы полностью очищены от еретиков и удерживаются под нашим контролем.
— Господин Кседо, — прервал генерала-лейтенанта Алонсо. — Я еще раньше из вашего доклада понял, что ваш подчиненный генерал-майор Брехт прекрасно справился с задачей на своем участке фронта. Но сейчас меня интересует другой участок. Здесь, как я понимаю, действует корпус генерала-майора Атталя. Верно?
— Все так, господин инквизитор, — ответил Лейф. — Однако корпус генерала-майора Атталя оказался на одном из самых сложных участков наступления. Несколько полков из его корпуса попали в тщательно расставленную ловушку. Неприятель использовал губительные силы, с которыми оказалось почти невозможно справиться. В связи с чем несколько районов в интересующем вас квадрате все еще переходят из рук в руки.
— Хотите сказать, что вы не осведомлены, кто сейчас удерживает это здание? — Барро увеличил изображение на гололитической карте, приблизив интересующий его объект.
— Как я докладывал, господин инквизитор, именно сейчас там идут жаркие бои, — повторил Кседо.
— Хорошо. Я вас понял, генерал-лейтенант, — Алонсо кивнул. — Какой из полков сейчас ведет боевые действия на этом направлении?
— 72-ой Раанский под командованием полковника Хипеша, господин инквизитор, — мгновенно ответил Лейф.
— В таком случае доставьте меня в штаб полка господина Хипеша, — потребовал Барро, делая знак рукой, что разговор окончен.
— Так точно, господин инквизитор, — Кседо сложил руки на груди в аквилу.
— Аве Император, генерал-лейтенант, — отозвался Барро. — Он защищает.
И от звука его голоса Лейфу почему-то стало очень неуютно.
В конечном счете Алонсо удалось попасть в столь необходимое ему здание административного комплекса. Информационная база, увозимая инквизитором с Каргадаса оказалась столь же объемной, сколь и бесценной. А потому потеря второго из двух резервных хранилищ не была воспринята Барро как фиаско. Поручив слугам Машинного Бога каталогизацию полученных данных, их систематизацию и сопоставление, Алонсо отправился на мир Арк-001, где сейчас находился генеральный штаб объединенной группировки войск на Каргадасе. Но не это стало главной причиной, по которой Барро направлялся на этот невзрачный, бедный мир. Дело было в том, что название данного мира чаще прочих фигурировало как конечная или промежуточная цель полетов «Эпикура». Корабля подполковника Кэннона. Безусловно, будь это транзитный заход на мир, его еще можно было оправдать. Но как конечная цель путешествия, эта никчемная планета не должна была представлять для Аугусту Кэннона никакого интереса. Бедный, ничем не славный, проходящий по классу Solutio Prima, Арк-001 умирал на протяжении последних ста лет без какой бы то ни было надежды на будущее. Многим ранее, находящийся на оживленном торговом пути, это был мир с высоким уровнем проживания. Но спустя сотни лет ситуация на нем кардинально изменилась. И теперь все, у кого был хоть малейший шанс покинуть угасающую планету, делали это, особо не раздумывая. А потому трудно было предположить, что у кого-то из дома Кэннон или Де Ла Кордо могли оказаться дела на этом захолустном мире. Тем более, дела, требующие столь частого посещения. Если только речь не шла о неблаговидных встречах, которые требовалось скрыть. Для этих целей Арк-001 подходил как нельзя лучше. Если раньше Барро еще мог связать повышенный интерес к обнищавшей планете с торговлей запрещенными артефактами, ксено-оружием или наркотиками, то теперь был совершенно уверен в куда более серьезных преступлениях, совершенных предателями на этой планете.
Текущие размышления заставили Алонсо нахмуриться. Инквизитор готовился вывернуть захолустный мир наизнанку. Выпотрошить, разложив на винтики, но выяснить об изменниках все. До последнего, самого малого факта. Выявить все их связи. Даже самые незначительные. Чтобы ни один, кто был хоть как-то связан с отступниками, предавшими Империум, не смог избежать суровой расплаты.

6.412.995.М38
«Феерия» уносила Красса к намеченной цели. Планете, которую инквизитор не смог достичь в свой прошлый перелет. Варп-шторм, охвативший «Свет Молнии» так и не позволили Имперскому судну прибыть на Аркеб. И поистине лишь Величайшая Милость Императора позволила в тот раз навигатору вырвать корабль из имматериума. Когда до окончательной гибели «Свету Молнии» оставалось всего несколько часов. Сидя в своей каюте при свете одинокого светильника, оставляющего по углам полумрак, Корнелий предавался воспоминаниям о недавней встрече.
FLASHBACK
6.392.995.М38
Встреча эта не была ни запланированной, ни желанной. Тем не менее, она состоялась. Барро уже собирался покидать Арк-001, когда узнал, что Имперский корабль, на борту которого находится инквизитор Красс, только что вышел из варпа и запрашивает помощь. Как выяснилось позднее, «Свет молнии», на котором Корнелий летел к Аркебу, попал с могучий варп шторм, и только чудом избежал гибели в имматериуме. Алонсо встретил своего старого товарища в орбитальных доках, куда Красс прибыл на высланном за ним шаттле. Пока «Свет молнии» буксировали к месту будущего ремонта. Решив отложить свой отлет, Барро пригласил Корнелия на борт «Молота Победы». На что Красс ответил согласием. И теперь два инквизитора сидели в просторных апартаментах Алонсо, еще не враги, но уже не друзья, внимательно изучая друг друга, каждый, надеясь выведать для себя нечто ценное у своего собеседника.
Барро приподнял голову, устремив сосредоточенный взгляд к дальней стене каюты, где красовалась картина одного из художников-авангардистов под названием «Чудовище варпа». Огромное полотно занимало около трети всей стены и представляло собой ровную, черную гладь, облаченную в золотую раму, с надписью внизу, исполненной на высокой готике. Можно было подумать, что инквизитор внимательно ее разглядывает. На самом же деле мысли Алонсо были сейчас устремлены в совершенно иное русло.
После их последней встречи с Корнелием прошло более двух лет, хотя могло показаться, будто прошло двадцать. Настолько оба они изменились. В Крассе Барро более не узнавал того, кто некогда поддержал его в желании вырваться из-под постылой опеки Соломона Руджера. Сейчас перед Алонсо сидел незнакомец с обликом бывшего союзника, прощупывающий взглядом своего собеседника так же, как это делал сам Барро.
«Ты более не аколит. Но в тоже время, ты стал учеником Руджера в гораздо большей степени, чем был до этого. Интересно, тебе известно об этом? Конечно известно. Могу ли я все еще доверять тебе? Хотя бы немного, — немигающий взгляд Алонсо скользил по набегающим друг на друга черным пятнам, из которых состояла картина. — Или ты вцепишься мне в спину, если я дам тебе там оказаться. Возможно, не сразу. Сначала, ты позволишь мне совершить следующую ошибку. После того, как я допущу первую и самую главную. Доверюсь тебе. Наверняка, точно того же ты ожидаешь от меня? Если так, то я, ни за что на свете, тебя не разочарую. Но есть один вопрос. Ты что-то искал на Сальпурии. И что-то нашел. Но не все, что хотел. Скорее всего ты получил несколько ответов на свои вопросы. И, еще больше вопросов. Ты не отозвался на мое сообщение, отправленное с Сальпурии-2, хотя был совсем рядом. Выходит, тебе нечего было предложить мне тогда? А теперь? Теперь ты готов к обмену информацией? Или ты по-прежнему не можешь ею со мной поделиться, потому что собирал ее против меня?»
— Что тебя в ней так привлекло? — Корнелий, до этого вместе с Барро созерцавший авангардное творчество, чуть развернулся в своем кресле.
Оторвав взгляд от черноты полотнища, он перевел его на своего задумчивого собеседника, ожидая ответа, которого, однако, не последовало.
— Не понимаю, — снова заговорил Красс несколько минут спустя, вновь нарушая воцарившуюся в каюте тишину. — Что ты нашел в этой мазне?
— Чудовище варпа, — Алонсо слегка улыбнулся, возвращая свой взгляд и внимание гостю. — Эта картина напоминает мне о том, как на самом деле выглядит самое страшное чудовище во всей вселенной.
— Правда? — в голосе Корнелия проскользнула ирония. — И где же здесь, по-твоему, изображено чудовище?
— Неизвестность, — глубокомысленно изрек Барро. — Понятая опасность, насколько бы ужасной, жестокой, шокирующей или смертельной она ни была, никогда не будет вызывать такой же страх, что испытывает человек перед непознанным.
На этот раз не ответил Красс. Его взгляд застыл, пристально всматриваясь в черноту. Точно так же, как незадолго до этого замирал, разглядывая картину, взор Алонсо. Глядя на лицо инквизитора, можно было представить, что он в этот момент сам искал свое чудовище в мазках имперского художника, создавшего этот шедевр. Наконец, Корнелий оторвался от созерцания холста.
— Что ж. Возможно, ты прав. В этом искусстве что-то есть, — с кажущимся безразличием в голосе произнес он наконец.
На что Барро изобразил на своем лице снисходительную улыбку.
— Судя по всему, ты тут надолго, — заметил он, меняя тему. — Даже поверхностного осмотра хватило, чтобы понять, что твой корабль уцелел исключительно Чудом Бога-Императора.
— Внутри еще больше, чем снаружи, — кивнул Корнелий. — Самый сильный из варп-штормов, который мне довелось пережить. Но в конечном счете я даже рад, что благодаря этому встретил тебя.
— Я покидаю Арк-001 через несколько дней, — заметил Алонсо.
— Я тоже, — в тон ему ответил Красс. — Корабль, который меня заберет, скоро прибудет.
— Завидная поспешность, — Барро одобрительно кивнул головой. — Все еще хочешь попасть на Аркеб?
Корнелий поставил на поверхность стола фужер, который до этого держал в руках, одаривая своего виз-а-ви долгим взглядом.
— Разумеется, — лаконично изрек он. — А пока, раз уж мы с тобой встретились, позволь задать мне один вопрос.
— Спрашивай — Алонсо изобразил на лице заинтересованность.
— Тебе о чем-нибудь говорит фамилия Линдгрен? — не отводя глаз от своего собеседника, Красс поднял бокал, поднося его к губам.
— Сомневаюсь, что мне встречалась эта фамилия, — ответил после короткого размышления Барро. — Кто за ней стоит?
Корнелий выдержал небольшую паузу, смакуя рубиновый амасек.
— Малене Линдгрен, —сообщил он наконец, сделав глоток. — Мать Витольда Парра. Ее семья, насколько мне известно, до сих пор живет на Аркебе.
Во взоре Алонсо промелькнуло алчущее выражение, какое бывает у хищника, почуявшего добычу.
— Приму это к сведению, — кивнул инквизитор, отпив из своего бокала. — И ради этого ты хотел попасть на Аркеб?
— Да, — Красс сделал еще один глоток. — Мне показалось, что дело, которое ты вел на Сальпурии, и то, которым сейчас занят я, как-то связаны. Но неоспоримых доказательств у меня нет.
— ПОКА нет, — поправил его Барро, поднимая свой бокал в дружественном жесте.
— Ты прав, — согласился Корнелий. — Пока.
Он снова перевел взгляд с собеседника на картину, которую оба они недавно обсуждали.
— А чем занимался ты весь этот год? — поинтересовался Красс, теперь уже не отрываясь от черного полотна, продолжая критично его рассматривать. — Я уже собирался покидать Сальпурию, когда узнал, что ты находишься в той же системе и ведешь там расследование. Однако я был слишком поглощен делом, чтобы присоединиться к тебе. Скажи, кто-то откликнулся на твое сообщение или ты сам взялся за решение этого вопроса?
Сказав это, Корнелий резко повернул голову в сторону Алонсо, но Барро не торопился отвечать. Еще с минуту смаковал вино и лишь потом произнес, отставляя опустевший бокал в сторону:
— Да. Этим делом сейчас занимается другой инквизитор. Ты не знаешь его. Он оказался на Сальпурии-2 и перенял у меня эстафету. Но если имеющаяся в моем распоряжении информация может тебе помочь — я поделюсь ею, — уголки губ на лице Алонсо изобразили радушную, чуть сдержанную улыбку. — Только скажи.
— Сомневаюсь, что ты бы стал рассказывать мне о своих планах, если бы не рассчитывал что-то получить от меня взамен, — задумчиво изрек Корнелий. — Итак, что это? То, что тебе нужно.
— Равный обмен, не более, — Барро пожал плечами, демонстрируя равнодушие. — Информация в обмен на информацию.
Красс нахмурился. Последние несколько месяцев, проведенных им в варпе, заметно повлияли на некоторые принятые инквизитором ранее решения. В частности, относительно Алонсо Барро и того, насколько уместно посвятить его в свое расследование на Сальпурии. Выяснить роль дома Парра в данном вопросе, безусловно, было одной из первостепенных задач. Но откладывать более своих вопросов к бывшему товарищу, Корнелий не собирался. И сейчас, по его мнению, был как раз тот самый удобный случай, чтобы выяснить, что же известно Барро, а также выслушать, о чем тот будет спрашивать в первую очередь.
— Возьмусь предположить, что речь пойдет о Сальпурии, — нахмуренные до этого брови Красса чуть разошлись, возвращая лицу хладнокровное выражение. — Давнее и весьма запутанное дело. Которому когда-то инквизитор Руджер не придал должного значения. К сожалению.
Вопросы, которые тогда поднял Алонсо, сказали Корнелию даже больше, чем он рассчитывал узнать. И произведенный между инквизиторами обмен вполне устроил Красса.
«Нащупать слабое место у своего противника — великая ценность. Ибо это означает обеспечить себе победу над ним, — Корнелий мысленно улыбнулся, позволяя немного самодовольства. — Выявить такое место у союзника — бесценно. Ибо, знание его слабых мест превращает союзника в послушный твоей воле инструмент. А это куда важнее, чем поверженный враг».

6.424.995.М38
Как и при каких обстоятельствах Витольд Парра встал на путь предательства, еще предстояло выяснить. Возможно, что изначально он не знал, кому служит. Но подобное незнание не могло продолжаться долгое время. А потому, когда наемники из гильдии Кондотьеров защищали нижние этажи промышленных зданий от обезумевшей толпы мутировавших людей, они наверняка уже прекрасно знали, ради какой цели это делают. Но самое главное, им точно было известно, ЧТО и ПОЧЕМУ они оберегают. Из предоставленных Корнелием сведений, Алонсо так и не выяснил, что именно это было. И как в последствии объект их защиты был вывезен с Сальпурии. А возможно, что и нет. В данном вопросе Барро склонялся к версии, что это «нечто» было найдено Крассом. То, о чем Корнелий предпочел умолчать. Однако пока сделанное им предположение не слишком волновало инквизитора. Ему прекрасно было известно, насколько бывают скрытны представители Ордо Еретикус относительно найденных ими ксено-артефактах. И в тех случаях, когда информация об артефактах фигурировала в делах других инквизиторов. И даже тогда, когда дополнительная информация из других Ордосов могла помочь им самим в расследовании. А потому Алонсо сконцентрировал все свое внимание на имеющихся в его распоряжении фактах, не вдаваясь в то, что от него утаил Красс.
После истребления двух промышленных зон на Сальпурии след Парра и его Кондотьеров ненадолго затерялся. Гильдия все больше приходила в упадок, и до 969 года о ней не было слышно. Вплоть до тех самых пор, когда Парра с остатками гильдии перебрался на Каргадас. Должно быть, именно в это время он нашел точки соприкосновения интересов с домом Кэннона, а вскоре и с домом Де Ла Кордо. И хотя о том, как шла подготовка к захвату власти на Каргадасе, Барро еще намеревался выяснить, основные вехи этого были очевидны. Стал ли именно Парра инициатором еретического мятежа, или преступление вызревало еще до того, как Витольд прилетел на планету, еще предстояло установить. Как и то, чем глава гильдии занимался все время до 969 года. Когда именно вошел в преступный сговор с Аугусту Кэнноном. И кто еще стоял у истоков грандиозного предательства. Но одно более не вызывало никаких сомнений. Спустя четыре стандартных года после обоснования на Каргадасе Гильдии Парра, подполковник Кэннон инсценировал собственную смерть, после чего примкнул к предателям Империума. Список всех перемещений подполковника лежал сейчас перед инквизитором. Техноадепты, систематизировав все перелеты, совершенные Аугусту, выявили несколько планет, которые изменник посещал чаще всего. Но даже пропустив совершенные им перелеты через дополнительные фильтры, оставив наиболее актуальные, где предатели могли наиболее эффективно развернуть свою подрывную деятельность, таковых все еще оставалось слишком много. Теперь же, зная больше имен непосредственных участников заговора, Барро получил новые критерии для поиска.
Рука инквизитора потянулась к воксу, активируя внутренний канал связи.
— Еще раз проанализируйте сведения о полетах, совершенных с Каргадаса. Надлежит выявить все перемещения судов, принадлежащих Гильдии Кондотьеров, и отдельно принадлежащих Парра. Данные сопоставить с перемещениями кораблей Кэннона и всех членов семьи Де Ла Кордо. Поименно. Выявить закономерности и наиболее часто посещаемые цели.
Отдав распоряжение, Алонсо вернулся к изучению полученного материала. Данные, полученные им на Арк-001 от Корнелия, были крайне важны, а главное, как нельзя более своевременны. Тем не менее Барро глодал изнутри червячок сомнения и подспудной тревоги. Как будто Алонсо получил нечто, за что ему придется заплатить в будущем.

Год 996
6.344.976М38
«Ревнитель» пылал, охваченный сражением не на жизнь, а на смерть. Нижние палубы его были захвачены, как и основной трюм. Теперь ксеносы рвались к инжинариуму и в средние блоки, где располагался Храм Бога-Императора. Абордажные капсулы продолжали врезаться в имперский корабль, доставляя на борт все новые штурмовые группы. Под их натиском защитники «Ревнителя» погибали один за другим, а выжившие были вынуждены отступать все дальше вглубь корабля. Захваты носовых трюмов, медикариона и бараков произошли почти одновременно, когда к «Ревнителю» подошел второй корабль ксеносов, и с него начали прибывать новые штурмовые группы. Когда разорвалась связь с отсеком навигатора, стало понятно, что враги добрались и туда. Захват инжинариума, который вскоре последовал, полностью обездвижил корабль. С этого момента неминуемая смерть всех защитников «Ревнителя» была лишь вопросом времени. Спустя несколько часов после начала абордажа, выжившие защитники сплотились вокруг верхних блоков и капитанского мостика. Раненые, истекающие кровью имперцы бились из последних сил, думая о том лишь, чтобы уничтожить перед собственной смертью как можно больше ксено-выродков.
Их теснили от блока с системами жизнеобеспечения к капитанскому мостику, откидывая все дальше, шаг за шагом. Тернер видел, как падало все больше бойцов, обессиленных, переступивших предел собственных возможностей, уже не способных сдерживать атакующих. В какой-то миг Ралф оказался сражающимся плечо к плечу с Аннегерт Дифенбах. Сестра фамулос сменила свое строгое черное платье на облегающий камзол, поверх которого был надет легкий боевой доспех. Несмотря на то, что такую защиту нельзя было назвать серьезной, Адепта Сорроритас демонстрировала совершенное бесстрашие в битве. Ее лицо, одухотворенное боем, сияло, словно на него сошел Свет Самого Императора. Выкрикивая фразы из священных текстов и литаний, Аннегерт стреляла из болт-пистолета по наступающим ксеносам. А когда кончились патроны, продолжила кромсать их, нанося удары силовым мечом. Точность ее движений, сила удара и то, с каким неистовством сестра Дифенбах повергала роящихся вокруг нее врагов, вдохновляла сражающихся рядом с Невестой Императора бойцов. Но, несмотря на то, как зажигались сердца последних защитников «Ревнителя», когда над их головами проносились цитаты для укрепления духа, исход сражения уже было не изменить.
На капитанском мостике не осталось ничего, что не было бы повреждено. Исходящие искрами, вырванные «с корнем» провода «бились в агонии», шипя и потрескивая. Мерцали и гасли умирающие мониторы, с хрипом отключались когитаторы и прочая машинерия. В мучительных стонах заканчивали свои последние минуты последние из выживших. Не видя врагов из-за крови, залившей лицо, Тернер продолжал бить грязных ксеносов вслепую. Капитан не боялся промахнуться. Врагов было слишком много, чтобы не попасть хоть по кому-то. Нанося очередной удар, капитан пошатнулся столь сильно, что не устоял на ногах. Падая, он постарался зацепить собственным телом уродливого ксеноса напирающего справа. Ралф еще смог навалиться на него всем своим весом, стремясь задушить и похоронить под собой, когда свет окончательно померк в глазах капитана, и Тернер потерял сознание. Он не увидел, как пали последние защитники «Ревнителя». Как повисла на копьях ксеносов сестра Аннегерт, «сковав» тех напоследок, продолжив стоять, пока уродцы пытались освободить застрявшие в ней копья. И как последним усилием воли его старший помощник, еще держащийся на ногах, смог нанести удар по ксеносам, «связанных» Дифенбах. Пробив нагрудник правому из них, он сам получил удар в бедро и упал, истекая кровью. Не увидел Ралф и того, как рухнул последний из офицеров. И то, как его зарубило сразу несколько врагов, каждый нанеся добивающий удар. Но и после того, как пал последний имперец, долго еще доносились, рвущиеся из репродукторов, слова «Катехизиса гнева». Пока последний из них не был уничтожен.
«Мои глаза горят праведным гневом! И члены мои горят праведным гневом! И кулаки мои горят праведным гневом! И все передо мной увянет под огнем моим!»
FLASHBACK
6.352.976М38
— Какой из тебя вор! — Фико смерил мальчишку перед собой презрительным взглядом. — Ты не стоишь даже того дерьма, в которое тебя превратят кибермастифы.
— Кибермастифы не охотятся на простых воров, — как будто оправдываясь, произнес мальчик срывающимся голосом. — И потом они не срут, как дикие гроксы.
— Да что ты знаешь о диких гроксах?! — Фико возмутился так, что аж подпрыгнул на месте. — И где твои фильтры, если ты такой умный? Или ты начал разговаривать с дохлыми рыбами, как твой папашка?
На этих словах Стэф до боли в костяшках стиснул кулаки. Фико задел за живое, упомянув об отце, который умер несколько лет тому назад.
Зия, так звали отца Стэфа, потерял работу четыре года назад. Он так и не смог оправиться от этого падения, хотя поначалу еще как-то перебивался случайными заработками. Но дела становились все хуже. Зия, как и большинство, оказавшихся в подобной ситуации, начал воровать. Но прирожденным вором он не был, а потому так и не смог освоить эту профессию. Теперь в их доме постоянно были проблемы с чистыми фильтрами и пищей. Хуже становилось день ото дня, и шансов вернуться к нормальной жизни не оставалось. Довольно скоро пойдя по стопам отца, Стэф начал примерять на себя ремесло вора. И хотя ему это давалось чуть лучше, чем Зие, все равно он был и оставался неудачником. Когда Стэфу исполнилось одиннадцать лет (отец тогда был еще жив), он попытался прибиться к одной из банд, орудовавших в районе. Но его не приняли, вместо этого хорошенько избив. А когда Стэф с разбитым лицом и несколькими сломанными ребрами добрался до места, служившего им с отцом домом, то застал своего старика, как тот со взглядом помешанного говорил с разлагающейся рыбой. Где Зия взял эту рыбу, Стэф так и не узнал. До этого отца несколько дней не было в «лежбище». Должно быть, он рыскал по городу в поисках «хлеба насущного». Возможно, ему посчастливилось эту рыбу где-то украсть. Но она протухла на жаре раньше, чем Зия вернулся к сыну. А может, он уже нашел ее в таком плачевном состоянии, выброшенную кем-то из богатых на мусорную свалку. В общем-то, это было совсем неважно. Главным в удручающем зрелище, которое застал Стэф, вернувшись в барак, было то, что его отец не выдержал и сошел с ума. Доконала его жара и духота в отсутствие воздушных фильтров при постоянной нехватке кислорода. Или же неудачи окончательно сломили его дух, а вместе с ним и рассудок. Все это было так же не важно, как и то, где Зия раздобыл дохлую, зловонную рыбу. А потому Стэф в тот момент, молча позволяя крови стекать из разбитых носа и рта на старую порванную в лохмотья рубашку, слуша,л как его сбрендивший отец рассказывал рыбе с выпученными позеленевшими глазами об управлении токарным станком. О том, что Зия умер, Стэф узнал спустя несколько дней, когда его труп стал пахнуть так же, как эта проклятая рыба. А тогда Стэф просто ушел. Ушел подальше от места, которое все еще по привычке называл домом, после того как они с отцом потеряли свой настоящий дом.
Стэфа полностью поглотила улица. Через год скитаний ему наконец удалось прибиться к одной из банд, где он стал мальчиком на побегушках. Еще полтора года у него ушло только на то, чтобы получить обещание, что если он пройдет испытание, то сможет стать настоящим членом этой банды. И вот наконец этот день настал. День, который он сам заруинил.
— Что, без воздуха головой потек? — пренебрежительно бросил ему Фико.
Старше всего на пару лет, он уже имел неплохой статус в банде, и ему прочили дорасти до «боевика», если он не загнется где-то раньше.
— С моими фильтрами все в порядке. Я не какой-нибудь червь-олигофрен. Я дышу полной грудью.
Произнося последнюю фразу, Стэф лгал. Несколько дней назад, когда пора было менять фильтры на новые, перед ним встал выбор: фильтры или еда. И тогда голод сделал свое дело. Стэф выбрал еду. В отчаянии, когда он понял, что провалил задание, полученное от одного из членов банды, Стэф подумал, что, быть может, это сделанный им тогда неверный выбор стал причиной сегодняшнего фиаско. Впрочем, слабость от постоянного недоедания загубила бы ему прохождение испытания ничуть не хуже замедленной реакции.
— Хватит, Фик, — раздавшийся позади голос принадлежал «экзаменатору» Барунду.
Невысокий и коренастый, вразвалочку он приблизился к Стэфу.
— Парень, выслушай меня сейчас. Я хочу, чтобы мое решение относительно тебя и тот совет, который я тебе сейчас дам, ты правильно понял. И лучше бы последовал тому, что я скажу. Ты не бандит и не вор. Ты не создан для этого ремесла. Ты неудачник, и Сам Бог-Император плюнул в тебя еще при рождении. Когда тебя поймают. А тебя обязательно поймают, и случится это, скорее, рано, чем поздно. То сделают инвалидом на всю жизнь. Перебьют голени или порвут плечные сухожилия. Или, может, раздробят локти и лопатки. Ты сам знаешь, как это делают. Тогда тебе будет очень больно. И эта боль, начавшись, уже не закончится никогда. Только со смертью. Я бы мог посоветовать тебе найти хоть какую-то работу, но не стану обнадеживать напрасно. Ты никому не нужен, и планета наша катится в чертов варп на максимальной скорости. Так что послушай, может быть, единственного человека, который не испытывает к тебе ненависти. Покончи счеты со своей дерьмовой жизнью. Ну не повезло. Так бывает. Нет никакого смысла мучиться дальше, если можно подохнуть и не заморачиваться больше ни о чем. О еде, о крове над головой, о проклятых фильтрах. Подумай над этим, парень. Смерть — не самый плохой выход для такого, как ты.
Сдерживаясь с трудом, чтобы не дать наворачивающимся слезам выступить на глаза, Стеф молча развернулся. Он еще не сделал шаг, чтобы уйти, как в спину, словами будто сапогом, ударил Фико.
— Давай, давай! Проваливай! Иди удавись где-нибудь, пока дикая свора добренького Императора тебя не порвала!
От этих слов Стэф вздрогнул и замер, не решаясь сдвинуться с места. Как вдруг услышал позади себя сдавленный надсадный хрип и звук падающего тела. Обернувшись, он увидел Фико, валяющегося в пыли переулка и возвышающегося над ним Барунду. С холодной яростью матерый бандит наносил скрючившемуся от боли подростку удары ногами. По бокам, спине, голове и животу, который, как и лицо, Фико отчаянно пытался прикрыть. Экзекуция продолжалась несколько минут, пока подросток не обмяк, перестав сопротивляться ударам. Тогда Барунду распрямился и смачно плюнув на окровавленную жертву, отошел в сторону.
— Запоминай, — тяжелым голосом произнес он, глядя, как Фико начинает медленно шевелиться, пытаясь приподняться с рокрита. — Мы грабим и воруем. Мы можем пырнуть человека ножом за деньги или просто так. Мы насилуем и калечим. Мы нарушаем закон. Но мы не еретики. Мы чтим Защитника всех людей и почитаем слуг Его. Ты можешь насмехаться над планетарной полицией и расфуфыренными наемниками, которыми так любят окружать себя аристократы. Над самими аристократами, их слугами, любовниками, матерями и женами. По крайней мере, до тех пор, пока они не изловят тебя и не забьют твои насмешки во все дыры, что у тебя найдут. И те, которые проделают сверх того. Но не смей потешаться над арбитрами. Тем более над теми, кто стоит еще выше, чем они.
Стараясь сдерживать стоны, мальчишка постепенно приходил в себя, предпринимая дальнейшие попытки подняться. Глядя на его мучения, Стэф испытал странное смешанное чувство, сочетающее в себе жалость и злорадство, удовлетворение и страх. И пока Стэф безмолвно созерцал происходящее, Барунду продолжил свои наставления.
— Ты назвал Бога-Императора добрым. Безусловно, это так и есть. Но ты нихрена не понимаешь в Его доброте. Она в том, чтобы уничтожать врагов человечества. Карать еретиков и отступников. И если ты хоть на мгновение приравняешь себя к ним, то Его доброта переломает тебе все кости. И это будет справедливо. То, что с тобой сделают в Инквизиции, если ты угодишь туда, будет неизмеримо больнее того, что я сделал с тобой сейчас. А те наказания, которым местная полиция подвергает нашу братию… Ты будешь молить о таких наказаниях. Как калечные вымаливают пайку синтетического дерьма, чтобы не сдохнуть с голоду. Вставай! — Барунду сделал шаг вперед. — Мы уходим. Надеюсь, урок ты усвоил.
Бандит обернулся в сторону Стэфа.
— А ты подумай над моими словами. Смерть не самое страшное, что с тобой может произойти.
От этих слов Стэф вздрогнул, словно пробуждаясь от тягостного кошмара.
— Я подумаю, — сдавленно произнес он.
После чего развернулся и зашагал прочь. Он сделал несколько шагов, прежде чем снова остановиться. Сделав это, он судорожно вдохнул разряженный воздух, оттер ладонями сухие глаза, в которых так и не появились слезы, и прошептал:
— Я хорошо подумал. Я буду жить дальше.
FLASHBACK
6.815.979М38
Боль в вывернутом плече не утихала, как и та боль, что сейчас терзала разбитое колено. После побоев ломило все тело, но эти два участка особенно выделялись на общем фоне. То и дело сглатывая горькую слюну, Стэфир пытался отдышаться, прислонившись спиной к изъеденной ржавчиной железной стене. Он был «чист», когда полицейские оцепили район и началась облава. Все, чем ему удалось поживиться накануне, к тому времени он обменял на новые фильтры. И теперь как никогда был рад этому. Именно доступ чистого, без примесей воздуха стал залогом его успешного побега. Конечно же, Стэфир понимал, что будь это облава, устроенная арбитратом, ни ему, да и никому на его месте, не удалось бы «соскочить». Но это был обыкновенный полицейский рейд, какие регулярно устраивали защитники общественного спокойствия и правопорядка. Несомненно, на руку Стэфиру сыграл и тот факт, что при первичном обыске у него ничего не нашли. Так что его, можно сказать, «загребли за компанию». Окажись в его рюкзаке хоть что-то, что подпадало бы под характеристику «вероятность незаконного присвоения обнаруженного имущества», и его бы «наградили браслетами», а это уже, как известно, дело гиблое.
За последние несколько лет Стэфир сильно изменился. И не только тем, что прибавил к своему имени еще один слог. Он стал выносливее, сильнее, а самое главное, хитрее и подлее. Последнее качество, по мнению Стэфира, было совершено необходимо для выживания. После того памятного дня, когда матерый бандит Барунду дал ему добрый совет свести счеты с жизнью, Стэфир многое передумал. В первую очередь юноша принял для себя незыблемость аксиомы, что прожить можно без чего угодно, кроме воздуха. Он пробовал обходиться без еды, и хоть как-то, но это у него получалось. Без воздуха же оставалось только лечь и умереть, что ему и посоветовал тогда Барунду. Но Стэфир уже принял решение жить. И менять его он не собирался. А потому он приучил себя обходиться без всего. Терпеть жару, холод, сырость и грязь. Он научился не обращать внимание на голод. Он готов был претерпеть все что угодно. Боль, оскорбления и побои, но только не удушье, от которого медленно сходишь с ума. Поначалу все, что ему удавалось раздобыть или украсть, он обменивал на фильтры. В самую первую очередь. Но есть тоже что-то было нужно. И тогда Стэфир начал охотиться на безволосых крыс, обитающих в самых запущенных, грязных кварталах. От мерзких созданий, без сомнения проклятых Самим Императором, исходил смрад, а сами они были липкими и скользкими настолько, что от одного только прикосновения к их тушкам хотелось блевать. Но Стэфир справился с этим отвращением. Сначала он просто ловил их и ел, стараясь не думать, что делает и почему. Но позже, когда в нем выработалась привычка, а от брезгливости не осталось и следа, Стэфир начал наблюдать за их поведением и повадками, постепенно применяя их к собственной жизни. Подлость. Она пронизывала все естество этих грязно-серых созданий с вытянутыми тельцами и неестественно заостренными мордами, способными проникнуть в любую щель. Эти могли выжить где угодно. Воруя друг у друга, пожирая друг друга. Эта мелкая мразь делала все, чтобы сохранить собственную жизнь. Однажды Стэфир наблюдал, как две крысы угодили в его ловушку. Самец и самка. Должно быть, Стэфир обнаружил их спустя несколько дней после того, как они попали в нее. К этому времени в крысах разыгрался не только животный инстинкт к размножению, но и беспощадный голод. Стэфир как завороженный смотрел, как большой самец сношает беспомощную самку, одновременно откусывая от нее кусок за куском, в то время как самка изворачивалась и противно визжала. Изгибая нижнюю часть тела в диком экстазе, издыхающая тварь вместе с этим силилась вырвать обглоданную спину из хищных зубов и спастись, пока ее острые зубки клацали, ища, во что бы вцепиться.
Стэфир восстановил сбившееся дыхание и огляделся. Его занесло в район промышленных складов, в котором ему приходилось бывать до этого один или два раза. Здесь было легко затеряться, особенно в той части, где он сейчас находился. Юноша вспомнил, как приблизительно около полугода тому назад попытался проникнуть в похожее хранилище, расположенное в другой части города. Ему почти удалось добраться до вентиляционных шахт, но ему помешал какой-то технический сервитор, дежуривший у входа в подсобное помещение. Стэфир задумался, просчитывая свои перспективы. С чем бы ни были связаны начавшиеся в городе облавы, лучше всего их было переждать там, где тебя будут искать меньше всего. Отдаленные складские территории подходили для этой цели как нельзя лучше. Но только в том случае, если получится проникнуть внутрь какой-нибудь из секций. Там можно было бы продержаться пару суток — достаточное время, чтобы отсидеться. Безусловно, ему бы повезло несравнимо больше, если бы получилось пробраться внутрь какого-нибудь склада. В этом случае Стэфир в дополнение мог разжиться какой-либо ценностью и потом с лихвой окупить время, которое ему придется провести без пищи и воды. Ведь его рюкзак вместе с небольшим запасом и того, и другого остался в руках полиции после обыска. Что же касалось носовых фильтров, то в этом вопросе Стэфир был совершенно спокоен. Купленные им накануне новые фильтры были сносного, если не сказать хорошего качества, и должны были прослужить своему владельцу никак не меньше недели. И, почти столько же еще, если считать срок их службы по самому максимуму. Хотя наученный опытом, Стэфир никогда не доводил фильтры до полного использования, меняя те значительно раньше. Ему не раз доводилось наблюдать, как меняется человек, вдыхающий недостаточно чистый и насыщенный кислородом воздух. Он становился медлительным и вялым. В его теле поселялась слабость. Но, что самое главное, он терял способность быстро и отчетливо мыслить. Как будто засыпал наяву. Он мог все так же трудиться, выполняя однообразную работу, но не более. Таких называли «телами». Телами, живущими одним днем. В которых не оставалось ничего, за что их можно было бы называть людьми. И становиться одним из таких «тел» Стэфир ни за что на свете не хотел.
Почти бесшумно юноша двинулся вдоль длинных стен из железа и камнебетона, за которыми скрывались склады. Вне всякого сомнения, Бессмертный Император сегодня ему благоволил. Потратив всего пару часов, Стэфир нашел трубу воздуховода, по которой можно было попытаться вползти внутрь складского комплекса. Что уже являлось удачей. Правда, на этом везение закончилось. Трудно было определить, сколько он проплутал по узким извилистых ходам воздуховодов, которые больше походили на лабиринт со множеством тупиков. Почти все повороты, ведущие к складским помещениям, были перегорожены решетками, проникнуть за которые не представлялось возможным. Но все же ему улыбнулась удача. В конечном счете, юноша все же смог найти одно из ответвлений, по которому залез на один из складов. Совсем небольшой, с низким потолком и, очевидно, заброшенный. Если хозяева и бывали тут, то крайне редко. И совершенно точно не наведывались последние пару лет. Об этом свидетельствовал неровный пол, просевший сразу в нескольких местах, и лента черной плесени в одном из углов. «Барахла», как Стэфир называл любое имущество, здесь было совсем немного. Но само место могло стать для него убежищем на несколько дней, а этого было вполне достаточно. А потому, выбрав наиболее подходящий для этой цели угол, юноша завалился спать. А когда проснулся, то по ощущениям, проспал никак не меньше суток, а может быть и больше. По крайней мере, пить уже хотелось, но до критической отметки жажда еще не добралась. Про себя Стэфир отметил, что надо запомнить это место на всякий случай. У юноши не было ничего даже отдаленно похожего на дом или хотя бы нору. Напротив, он старался не ночевать дважды на одном и том же месте, постоянно меняя ореол обитания. Однако почти в каждом районе города Стэфир знал как минимум одно «лежбище», которое могло бы послужить ему надежным укрытием. Теперь к их перечню прибавилось еще одно. Осматривая, чем тут можно было поживиться, Стефир вспоминал, в каких местах по дороге сюда ему встречались решетки, которые можно было бы повредить при помощи какого-либо инструмента. Одновременно шаря взглядом, не найдется ли здесь того, чем можно было бы такой инструмент заменить. Вскоре на глаза юноше попался небольшая жестяная коробка, в каких часто хранят инструментарий. Но здесь его ожидало разочарование. Внутри лежал лишь полый цилиндр на полтора хвата ладони и более ничего.
«Можно попробовать отбить решетку им», — подумал Стэфир, забирая цилиндр и продолжая осмотр.
Но ничего по-настоящему ценного юношей обнаружено не было. В конечном счете его добычей стал сломанный инфопланшет, пара дыхательных масок без фильтров и странный цилиндр, предназначение которого было не ясно. Однако находка даже таких никчемных трофеев была стократ лучше, чем после побоев полицейских с переломанными ребрами давать показания. Хотя бы его потом и отпустили на свободу.
Его попытка проникнуть в другие складские помещения не увенчалась успехом. Надежные решетки не удалось даже погнуть, не говоря о том, чтобы сломать. Стэфир не смог разжиться ничем стоящим на тех складах. И в последующие сутки у него тоже не получилось найти или украсть хоть что-то ценное. А потому теперь он остался один на один с усталостью, ставшей уже привычной, ломотой в постоянно переохлажденных руках и ногах и сосущим чувством голода в пустом желудке. Начинало темнеть и в городе понемногу разгорались огни. Но туда, где сейчас сидел Стэфир, их свет не достигал. Это был узкий проулок. Больше похожий не на проход, а на крохотную щель между двумя зданиями. Светло тут не бывало никогда. Ни днями, даже в самую ясную погоду. Ни по ночам, когда искусственное освещение делало город еще ярче. Здесь были только серые, уходящие вверх слепые стены, мрак, вонь и сквозной ветер, пронизывающий до самых костей. А еще здесь был Стэфир. Приступ накатившей на него усталости был на этот раз намного сильнее обычного. В такие минуты юноша особо отчетливо вспоминал слова Барунду о том, что смерть не самое худшее из того, что может произойти. И каждый раз, окунувшись в эти воспоминания, Стэфир вновь и вновь вставал перед выбором. Продолжать из-за собственного нерационального упрямства жить или послушать мудрого совета, данного ему еще несколько лет назад, и покончить навсегда со своим бесцельным существованием. Бесцельным, потому что даже в жизни безволосых крыс Стэфир видел больше смысла, чем своей собственной. Мелкие твари сбивались в стаи. Спаривались и воспроизводили потомство. Обзаводились норами. Дрались за лидерство. У Стэфира не было ничего из перечисленного. Он жил одним днем, стараясь совсем не думать о будущем, сводя все свои запросы к некому минимуму, который он сам же себе установил. Лучше украсть мало, чем много, чтобы тебя не так активно разыскивали. Лучше переплатить скупщику краденного и получить хоть что-то, чем быть отвергнутым и не получить ничего. Лучше убраться с территории, где орудует банда, чем быть до полусмерти избитым. Лучше не иметь ничего, чем потом потерять что-то, чем дорожил. Это лучше, потому что способствует выживанию, когда ты один, а весь мир ополчился против тебя. Так было лучше, но порой от ощущения собственной ничтожности, беспомощности и безысходности хотелось выть в голос. Как раз сейчас был один из таких моментов. Потому что проклятый скупщик не взял у Стэфира ничего. Совсем ничего из той рухляди, которую удалось юноше найти в хранилищах. Облава, устроенная полицией, затронула всех. В том числе и перекупов, которые в результате лишились многого из своих сбережений. А теперь, чтобы хоть как-то компенсировать потери, заламывали курс обмена вдвое и втрое выше обычного. Гири, к которому первому сунулся Стэфир, рассмеялся юноше в лицо, когда тот выложил перед ним свой «улов». Хотя вряд ли тот противный кашляющий звук, который исторг из себя скупщик краденного, можно было назвать смехом. Закончив смеяться, Гири изрек, что отныне «для тебя и твоего мусора здесь никогда ничего не будет». От этих слов у Стэфира похолодело где-то глубоко внутри. Но он нашел в себе силы молча кивнуть и уйти. Потом были Рок, Сержи и Ник. Эти перекупы также не дали Стэфиру ровным счетом ничего. Все, что юноша смог, это выменять у какого-то бездомного покореженный инфопланшет на початую бутыль с водой, из которой бродяга уже отсосал почти половину. Именно в этот момент Стэфир понял, что смертельно устал. Внутренне. И вот теперь он сидел тут, между двумя стенами домов, задрав голову вверх, и пытаясь что-то разглядеть в чернеющем осколке неба.
Невозможно было сказать, сколько он тут пробыл. Охватил его ступор или это была полудрема. Странное забытье объяло Стэфира, и он на какой-то миг перестал чувствовать собственное тело. Но в то же время юноша сохранил способность мыслить. Хотя сами мысли его несколько изменились. В них влилось опустошение, граничащее с умиротворением, которое Стэфир уже и не помнил, когда испытывал.
«Кинули?»
«Да».
«Конечно, кинули. Люди всегда так поступают».
«Да».
«Они становятся сильными, только если находят слабых. Лишь тогда, сравнивая себя со слабым, которого нашли, они обретают силу. Которой, на самом деле, в них никогда не было. Ты согласен с этим?»
«Да».
«Но ты не такой, как они. Ты так и не смог найти того, кто был бы слабее тебя. Впрочем, ты и не искал. Просто взял, и смирился, что слабый — это всегда ты. Ведь так?»
«Да».
«Не думал, что ты такой сговорчивый, — интонации вдруг стали более шутливыми. — Или ты соглашаешься со мной, потому что я говорю правду? Ты ведь знаешь, что я говорю правду?»
«Да», — в этом ответе прозвучали отголоски надежды.
«А правда в том, что ты намного сильнее их. Ты смог выжить в одиночку. Без всякой поддержки. Сопротивляясь всем, кто был против тебя. И у тебя получилось! А это значит, что ты невероятно силен!»
«Да!» — теперь в ответе звучала уверенность.
И Стэфир вдруг осознал, что прямо перед собой видит незнакомца, с которым говорил все это время.

6.389.996М38
Пока выбитые из Варджешхера силы еретиков предприняли попытку объединиться с остатками армий, защищавших Мурдзиарах, оба освобожденных от предателей города-улья подвергались тотальной зачистке. Целые районы выжигались огнеметами. В их очистительном пламени сгорали остатки тех, кто пошел против Божественной Воли Императора, дерзнув предать Его и Империум. Укрепленные убежища, которые было нецелесообразно штурмовать, заливали жидким фосфором. Подобным же способом поступали с тоннелями и ходами, которые еретики использовали для быстрого и скрытого перемещения по улью. Наконец прибывшие штрафные легионы были брошены на уничтожение всего живого, что еще копошилось в подулье. Мутанты, еретики и дикие звери, обитающие в самых низинах города, убивались без разбора, после чего их тела, нередко еще с теплящейся в них жизнью, собирали в большие кучи и сжигали. Исходивший от них черный дым, пропитанный копотью и растопленным жиром, был настолько силен, что прорывался в верхние слои города-улья, дотягиваясь оттуда до самого неба. В тоже самое время умудрившиеся выжить еретики, на ходу перегруппировываясь, стремились как можно скорее достичь порта, в котором во всю шла подготовка к эвакуации сил «Кровавого Договора» через пролив, разделяющий два материка. Для этого, и чтобы прикрыв отступающих собратьев, не дать их отрезать имперским частям, из порта выдвинулись свежие соединения еретиков. Заняв оборонительные позиции на подступах к Варухазу, предатели возвели несколько эшелонов укреплений. И по итогу сумели выйти во фланг имперцам, чем, пусть и ненадолго, но все же затруднили им продвижение.
За короткой артподготовкой последовала атака на позиции еретиков. В то время, как пехотные подразделения при поддержке танковых частей начали продвижение вперед, параллельно им, вгрызаясь в каменистую почву, устремились к траншеям противника «Кроты». Командование заблаговременно получило данные разведки, где у «договорцев» были установлены ДОТы и бункеры. И теперь в залитые бетоном и армированные сталью укрепленные огневые точки забуривались тоннельные транспорты. Коварные машины выныривали из-под ног еретиков, высаживая десант в самом сердце укрепленного ДОТа, не оставляя противникам никаких шансов на выживание.
В результате спланированной операции первый рубеж обороны «договорцев» был занят наступающими соединениями в рекордные сроки. После чего, не замедляясь, имперцы продолжили развивать успех. Полученные Брехтом свежие артиллерийские части открыли беспощадный огонь по отступившим еретикам, сравнивая их второй эшелон обороны с землей. Когда, наконец, замолчали САУ и ракетные установки, и враг мог подумать, что получил хотя бы крошечную передышку, в бой пошли тяжелые бомбардировщики. Прикрываемые легкими «Молниями», «Мародеры» продолжили обрушивать на еретиков кару с небес, стремясь зайти как можно глубже в оборону противника и причинить ущерб там. При этом не зацепив свои части, которые продолжали наступать, в прямом смысле слова выдавливая «договорцев» из их укреплений.
Двадцать часов непрерывного наступления под непрекращающуюся канонаду артиллерии. Все это время за господство в воздухе сражались пилоты, то и дело прочерчивая почерневшее от гари пространство дымовой кометой сбитого самолета. В битву были брошены почти все резервные полки ради того, чтобы продвинуть фронт и загнать еретиков к «Большой воде». Как прозвали пролив, разделяющий два материка. Фраза «Утопим еретиков, как крыс!», брошенная в пылу боя кем-то из комиссаров, стала чем-то вроде боевого клича. И теперь повторялась на все лады, воодушевляя гвардейцев не меньше, чем вдохновительные, проникновенные речи полковых проповедников. Когда к вечеру второго дня вставшие на сторону хаоса изменники предприняли отчаянную попытку прорыва на левом фланге, рота Коллинза, окопавшаяся на высоте №224, получила приказ удержать ее любой ценой. И они удерживали. Удерживали еще десять часов, пока не началась вторая волна наступления имперских сил, и вновь не зазвучал клич: «Утопим еретиков, как крыс!»
В самом финале этого сражения, когда сломленные и наголову разбитые соединения «Кровавого Договора» начали бежать, Фарен уже не участвовал. В самом начале, еще во время первой атаки он попал под ответный артиллерийский обстрел еретиков. В результате чего с легкой контузией и сломанной ногой был отправлен в прифронтовой госпиталь. Все обошлось без осложнений и ампутации, чему Фарен был несказанно рад. Так же, немало счастья добавляло и то, что благодаря этому ранению он смог избежать гораздо большего, возможно, что и самой смерти, которая в том бою собрала весьма обильную жатву. Так что, возблагодарив Всесильного и Милостивого Защитника всех людей, Фарен воспользовался представившейся ему возможностью отсыпаться и при этом не рисковать собственной жизнью.
— Когда нам уже дадут этот чертов морфий! — гвардеец с отнятой по локоть рукой, лежащий на соседней койке, выругался и застонал.
Вторя ему, Фарен издал слабый стон в надежде, что это хоть как-то разжалобит санитаров, и те вколют причитающуюся им дозу обезболивающего раньше положенного времени.
— Бесполезно, — просипел из-под бинтов некто, чье лицо было почти полностью скрыто под повязками. — У всех медиков камни вместо сердец. Им бы все только колоть и резать. А чтобы боль заглушить, этого ты от них не дождешься.
— Девочки, не нойте, — подал голос зычный и уверенный здоровый детина, которого по размерам можно было спутать с огрином. — Будете плакать, Император на вас в следующий раз, даже не взглянет.
— Смерть как болит, — с плохо сдерживаемым стоном произнес гвардеец с отнятой рукой. — Сил нет терпеть.
— А ты поищи. Силы-то, — детина чуть поморщился от накатившего приступа боли. — Может, где под ширинкой завалялись.
В ответ на эту фразу послышались негромкие смешки, перемежающиеся слабыми стонами.
Детина снова поморщился.
— Куда тебя? — тихо спросил гвардеец с соседней койки.
— Бедро. Кажется, кость зацепили, — отозвался здоровяк. — Жизненно важные органы не задеты. Жить буду.
— Чего? — переспросил гвардеец.
— Ниче, — по лицу детины было видно, что он изо всех сил пытается шутить, сдерживая боль. — А этих тварей я еще поудушу во славу Бессмертного Бога-Императора.
— Что, голыми руками? — поинтересовался его собеседник.
— Прикажут, так и голыми, — уверенно и зло пообещал здоровяк таким тоном, что сомнений в его словах ни у кого не осталось.
Пока шел этот диалог, Фарен, мысленно отсчитывающий минуты до вечерней инъекции обезболивающего, смотрел в сторону двери. Когда она распахнулась и на пороге показался санитар, он уже было обрадовался, когда понял, что это всего лишь привезли еще раненых. Сперва Фарен хотел отвернуться к стенке, но внезапно в нем разгорелось любопытство. Он приподнялся на локтях, разглядывая, как заносят и располагают на оставшихся свободных койках гвардейцев, только что доставленных с передовой. И чем больше смотрел, тем больше приходил к мысли, что все же ему несказанно повезло оказаться тут с переломом.
— Этого к тяжелым.
Раздавшийся от дверей громкий окрик сержанта заставил Фарена посмотреть в его сторону. На несколько секунд взгляд гвардейца задержался на раненом, которого санитары хотели было занести к ним в палату. Фарен узнал его почти сразу. По изуродованному ожогами лицу, бледным пятном выделявшемуся на общем сером фоне. Несколько повязок на его теле, розовеющих от крови, сейчас только подчеркивали эту бледность. Прежде, чем носилки с тяжелораненым скрылись за дверью, Фарен успел заметить, что глаза Аластора открыты, и сам он, должно быть, в сознании. Хотя с его стороны не доносилось ни звука, ни стона.
— Не погиб, — ихо прошептал Фарен, провожая носилки с Коллинзом взглядом. — Снова.
FLASHBACK
…— Молчать!
Этот голос не мог принадлежать человеку, столько было в нем металла и воли.
— Терпеть!
Слова были обращены к нему. Он точно знал это. Хотя почему-то был уверен, что кроме него сейчас испытывают боль и другие. Другие, такие же как он. Те, кого сейчас испытывали с ним вместе.
— Боль — вино причастия с героями!
Волны чудовищной ломоты продолжали омывать тело.
— Вы не имеете права на слабость! Ни малейшую!
На пределе слышимости, откуда-то из-за спины до его слуха донесся тягостный стон.
— Молчать!
Голос инструктора разрывал слух так же немилосердно, как и разливающаяся по нервам боль.
— Ваша воля и ваша сила не могут ставиться под сомнение! Вы те, кто всегда впереди, что бы ни случилось! Всегда!
Стон мгновенно затих, и снова вокруг воцарилась зловещая тишина, от которой страдания казались еще нестерпимее. Он не помнил, сколько продержался, каждой клеточкой своего тела испытывая терзающую муку. Но когда стало совсем невыносимо, и сдерживаемый крик готов был вот-вот вырваться сквозь сжатые зубы, снова раздался голос.
— Повторяйте! Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Император!
И когда хор голосов вспорол тишину, видение Аластора рассыпалось.
Он осознал себя лежащим на носилках, и то, как его несут по длинному коридору. Нависающие вокруг стены казались неестественно вытянутыми вверх. А кое-где, там, где колыхались замаранные кровью занавеси, мнилось, будто и сами стены приходят в движение, смещаясь то вверх, то вниз. Введенный морфий блокировал боль, оставляя лишь тянущие ощущения в тех местах, где раны сковала синтеплоть. Сознание маячило где-то на грани реальности и бреда с его неясными очертаниями и формами. В путающихся мыслях то и дело возникали видения, поднимающиеся из самых далеких уголков памяти и черных океанов беспамятства.
Из роты они потеряли треть личного состава, едва не оказавшись в окружении. Не задумываясь ни на мгновение, Коллинз взял командование на себя, когда смертельно ранили капитана Сибе. О том, что капитану удалось пережить ранение и вернуться в строй, Аластор узнает значительно позже, уже будучи в госпитале. А тогда он просто занял место упавшего капитана, так, словно это было то самое, к чему его готовили всю жизнь. На протяжении всего боя его не смогли остановить ни осколочное ранение в грудь, ни лазерный луч, опаливший коленный сустав до самой кости. И то, лишь потому что прошел по касательной. Невзирая ни на что, Коллинз продолжал командование поредевшим взводом до тех пор, пока враги не были полностью подавлены и отброшены. Когда его, израненного, санитары уносили с поля боя, единственными словами, которые он произнес было обращение к полковнику Нолману. Услышав громкий окрик капитана, требующего к себе комвзвода, Аластор отстранил руку санитара, делавшего ему в это время перевязку, и попытался подняться.
— Высота захвачена и удержана, капитан, — прошептал он, чувствуя, как теряет сознание, но все еще сопротивляясь этому из последних сил. — Атаки неприятеля отбиты. Временно исполняющий обязанности командира роты лейтенант Коллинз.
Холод. Он ощущал его каждой клеточкой своего тела, когда вдруг осознал, что сжимает в озябших пальцах крохотный огрызок карандаша. С трудом сдерживая дрожь в ладони, он аккуратно выводил им на карте условные обозначения, составляя схему расположения войск. Делать это приходилось стоя на одном колене, удерживая карту на заледеневшем под резкими порывами ветра полевом планшете. Тонкий китель, надетый поверх сорочки, совершенно не удерживал тепла. А непокрытую голову изрядно припорошил снег. В какой-то момент он посмотрел вбок, увидев там стоящего чуть в отдалении так же по-летнему одетого юношу. Его тонкая шея по-детски торчала из высокого воротника. И юноша то и дело вытягивал ее еще больше, вглядываясь вдаль сквозь метель. Почувствовав на себе взгляд Аластора, юноша повернул голову в его сторону, и Коллинз смог рассмотреть его получше. Парню, должно быть, совсем недавно исполнилось шестнадцать или семнадцать лет. Высокий, с черными, коротко остриженными волосами и пронзительными глазами, он делал тоже самое, что и Аластор. Вычерчивая расположение условных сил противника на местности. Юноша утопал в снегу, почти полностью скрывавшем его форменные брюки. Отчетливо Коллинз разглядел только мундир юноши, застегнутый на все пуговицы, по нижнему краю которого золотыми нитями шла надпись: «IMPERIUM DOMINUS»
Взгляды двух кадетов встретились на мгновение, а в следующий миг до слуха Аластора донесся суровый окрик.
— Не отвлекаться!
Первым отреагировал черноволосый паренек. Он вытянулся в струну, словно был на параде, а не стоял почти раздетым в метель под пронизывающими ударами ветра.
— Рекогносцировка завершена, комиссар, — отрапортовал юноша, ожидая дальнейших приказов.
Однако проверяющий ничего на это не ответил. Он сделал еще несколько шагов, приблизившись к Коллинзу почти вплотную. А потом…
Виски Аластора словно наполнила кипящая лава. Звон в ушах перекрыл голос комиссара, который обращался к нему с вопросом. Нестерпимая боль в затылке затмила собой потухающее сознание. И сквозь эту боль и начинающееся забытье, Коллинз услышал свой собственный, но в тоже время, совершенно ему незнакомый голос, который спокойно и четко произнес:
— Рекогносцировка завершена, комиссар.
После чего все видения окончательно исчезли, как будто весь мир вокруг него померк, перестав существовать.
Подобные сны являлись Аластору уже давно. Но в последнее время они участились. А сейчас, когда Коллинз лежал в горячечном бреду, они полностью охватили его сознание. Снова и снова он просматривал один и тот же сон. Как стоял на заснеженном поле посреди метели, внимательно вглядываясь в ландшафт. Еще снился черноволосый юноша, стоящий невдалеке. Как он поворачивает голову в сторону Аластора и, что совершенно точно читалось в его взгляде, узнает его. Себя Коллинз почти не видел. Разве что мельком свои руки и то, как он замерзшими от холода пальцами сжимает короткий карандаш. В эти минуты собственные кисти казались ему незнакомыми и чуждыми. Кожа на его руках была ровной и гладкой. Без ожогов, лишь чуть посиневшая от мороза. Однако Аластор был уверен в том, что эти руки принадлежат именно ему, а не кому-то другому. В каком-то из снов, он заметил у себя на указательном пальце небольшой шрам. Проснувшись, Коллинз коснулся того места, что запомнил во сне, и нащупал там рубец. С этого дня, последние сомнения Аластора, что во сне он видел именно себя, окончательно развеялись. Стало понятно, что сны эти не фантазии, а постепенно оживающая память. С каждым разом сны-воспоминания становились все отчетливее и ярче. А люди, фигурирующие во снах, казались все больше знакомыми. Хотя собственного лица Коллинз по-прежнему не видел, но был уверен в том, что оно не несло на себе того множества уродливых следов обширного ожога, которые покрывали его сейчас. Потому что во сне Аластор ощущал его ровным, без стягивающей неподвижной маски. А еще живым, способным воспринимать холодные порывы ветра вперемешку с колючим снегом, жару или свежесть. Но что бы он не видел во снах, заканчивались они всегда одинаково. Сначала появлялась ломота в висках. Потом, словно раскаленным штырем, боль пронзала затылок. А в конце Коллинз проваливался в кромешную черноту, из которой затем просыпался. Такие сны приносили с собой тяжесть в голове и стальное послевкусие во рту, тем не менее, Аластор был им рад и ждал их, чтобы разобраться в себе и том, что скрывалось в его прошлом, столь тщательно вытертом из памяти. Перед самой выпиской Коллинзу приснился еще один сон. На этот раз он увидел себя в казарме. Он стоял в коридоре. Впереди виднелась приоткрытая дверь, из-за которой доносился оживленный разговор молодых людей. Кадетов. В этом Аластор был почему-то совершенно уверен. Коллинз никак не мог разобрать слов, о чем кадеты говорили, но он шел к ним, чтобы присоединиться к разговору. Однако дойти до заветной двери у Аластора во сне не получилось. Ноги его внезапно перестали слушаться, и он начал брести на месте, не в силах продвинуться вперед. После этого сна Коллинз впервые проснулся без боли в голове. И тем сильнее он хотел попасть в этот сон вновь, чтобы увидеть, наконец, лица тех, кого — он был в этом уверен — знал по именам.

6.515.996М38
Каблуки высоких ботфорт выбивали дробь по корабельной палубе. В такт шагам меч, пристегнутый к поясу, постукивал по бедру владельца. Одежда человека лишь немного походила на военную, не являясь таковой в действительности. Китель цвета темной бирюзы был вышит золотом и оторочен белым мехом. Брюки в тон уходили в начищенные до блеска голенища. И наконец, руки шагающего по кораблю аристократа были обтянуты алыми перчатками с точно таким же золотым узором, что и на мундире. На его высокое положение указывала не только одежда, но и лицо, несущее на себе выражение человека, привыкшего повелевать. Выдающиеся скулы благородного господина обрамляли волнистые волосы, спускающиеся до самых плеч. А левый имплант, заменяющий аристократу глаз, придавал всему его облику мужественности и жестокости. Стэфир Бену шел по палубе «Катачанского дьявола», направляясь в свою каюту.
Установив освещение в режим полумрака, Стэфир расположился за огромным столом в комфортном кресле с высокими подлокотниками. Нажав скрытый механизм в одном из них, Бену сосредоточил взгляд на поверхности стола, две части которой начали раздвигается, открывая взору просторный аквариум с безволосыми крысами внутри. Несколько особей, замкнутые в пространстве, продолжали жить своей крысиной жизнью, как в те часы, когда Стэфир наблюдал за ними, так и во время его отсутствия. Вот и сейчас, словно не заметив уделенного им внимания, мерзкие твари продолжили свои ежедневные ритуалы по поглощению пищи, спариванию и сну. В созерцании их незамысловатой жизни не было ни чего-то примечательного, ни захватывающего. Но глядя на отвратительные, сморщенные тела этих уродливых созданий, Бену впадал в воспоминания о прошлом. Так было и сейчас.
— Откуда ты знаешь, что у меня есть? — казалось, что в голосе юноши не осталось совсем никаких эмоций.
— Разве ЭТО имеет значение? — улыбнулся незнакомец.
— А что имеет? — снова спросил Стэфир.
— Ровным счетом ничего, — просто ответил незнакомец. — Я всего лишь даю тебе наводку. Рассказываю об одном из путей, по которому ты можешь направиться. Свои вопросы ты задашь мне, когда я закончу говорить. Если они все еще останутся к тому времени. Ты готов выслушать меня, не перебивая?
— Да, — пообещал юноша уже с просыпающимися любопытством.
— Тогда внимай. После разговора со мной ты отправишься по адресу, который я тебе укажу. Там с тобой не захотят разговаривать. Особенно один. Он сразу тебе не понравится. И позднее ты жестоко отомстишь ему. Ты будешь наблюдать, как он корчится в муках. Но об этом чуть позже. Ты назовешь им мое имя. Они сразу изменят свое отношение к тебе. Станут льстивыми и услужливыми. Это тебе тоже не понравится. Но поверь мне, их судьба весьма незавидна. И смерть не обойдется с ними милосердно. Впрочем, не будет она мила со всеми населяющими Аркеб. В особенности, с жителями Норвуса. Ты передашь этим людям тот цилиндр, который нашел сегодня. Ты запретишь им прикасаться к нему, пока сам же не снимешь запрета. Они послушаются тебя. Точнее, сделают вид, что слушаются. Взамен ты потребуешь от них… Я не уверен, что именно это будет. Потому что мне сложно сказать, во сколько ты оценишь эту вещь и что ты отдаешь ее им. Но поверь мне. Сколько бы ты ни запросил, они дадут. Даже больше. Когда сделка будет совершена, ты придешь ко мне, и тогда я расскажу тебе, как не погибнуть вместе с Норвусом и всеми, кто в нем живет, — незнакомец посмотрел на того, кто еще не стал Стэфиром Бену, но кто уже выбрал им стать.
Выбрал, в тот самый миг, когда задал следующий вопрос.
— А что будет дальше?
— Узнаешь, — улыбнулся по-отечески незнакомец. — Ждать не придется долго. До того места, куда ты отправишься, совсем близко.
— А если я не пойду? — спросил юноша.
— О. В этом случае ты изберешь совсем другой путь. Идя по нему, ты не доживешь и до двадцати лет. Ты умрешь от выстрела в голову. И убьет тебя имперский гвардеец. Сам он погибнет спустя пару лет, подорвавшись на мине. Но тебя вряд ли это утешит. Может, конечно, тебе придется по вкусу, что перед смертью ты будешь сильно страдать. Поскольку, твое тело, покрытое наростами и язвами будет нестерпимо болеть. Так, что тебя будет выворачивать наизнанку. В прямом смысле. Но мне почему-то кажется, что такие муки тебе не будут по душе. И хотя выстрел, что прервет твою нескончаемую боль, можно в конечном счете расценить, как акт милосердия. Но все-таки это не так. Он просто вышибет тебе мозги, снеся выстрелом половину головы, раскроив череп от уха и до самого основания. Стреляющего ты не увидишь. Потому что в это самое время, когда он будет целится в тебя, ты будешь с молитвой обращаться к своим святым, чтобы те избавили тебя от болезни. Ну или хотя бы позволили не чувствовать боли и того, как ты медленно разлагаешься. Ты будешь страстно желать выжить. Это бесспорно.
— А еще? — выдохнул Стэфир, когда незнакомец закончил говорить.
Тот усмехнулся:
— А ты мне нравишься. Смышленый. Да. Есть и другие пути. Много. Невероятно много. Но вот выбирать между ними весьма сложно. Только представь. Чтобы ты смог прийти на любой из них, твоему отцу нужно было не просто съехать с катушек. Он должен был притащить на ту помойку, который он называл домом, тухлую рыбу и начать с ней разговаривать. Но главное, непременное условие было, чтобы ты стал всему этому невольным свидетелем.
Бену вернулся из воспоминаний в реальность. Суровую реальность, в которой он оказался на грани падения. Проклятый инквизитор плотно сел ему на хвост, вцепившись мертвой хваткой. И теперь Стэфиру предстояло не просто вырваться из этих клещей. Нет. Он намеревался полностью переродиться. Чтобы прихвостень трона никогда более его не разыскивал.
«Будущее лишь множество путей, — любил повторять Покровитель. — Совершая ничтожные деяния, ты изменяешь тот путь, что избрал для себя. Большие свершения создают на нем новые повороты. Каждый из которых сам превращается в самостоятельный путь. Но зная, как все устроено, можно перепрыгивать с одного пути на другой. Потом обратно. Можно их сплетать, сливая в один, и отбрасывать в стороны друг от друга, так что они никогда уже не сойдутся. Только поняв это, ты постигнешь, что будущее не пыльная дорога, а бескрайний океан, в котором только ты определяешь, как и куда плыть».
Бену выдвинул один из ящиков. Там в глубине покоилось то, что сейчас ему было нужно.
Бесценный инструмент для одного может быть бесполезным балластом для другого. Не каждому дано постигать истинную ценность вещей, как и событий. Именно эта наука, усвоенная давным-давно Стэфиром, теперь поможет ему «сбросить кожу» и навсегда уйти от преследований настырного инквизитора. Теперь Бену было совершенно ясно, насколько не случайна была его встреча, состоявшаяся несколько лет тому назад на орбите Ферро Сильва. Купленное им тогда скорее интуитивно, чем осознанно, «снотворное» у холодного, оказалось куда более ценным препаратом, чем показалось вначале. Но Стэфиру не нужно было ждать слепого случая, чтобы узнать это. Он сам создавал случаи. Испытав «снотворное» на нескольких своих слугах, Бену довольно быстро разобрался, что на самом деле это за препарат. И что ценность его не может исчисляться деньгами. А теперь Стэфиру потребовалось шесть долгих дней и четыре дозы бесценного препарата, чтобы полностью переродить личность своего первого помощника Данияра. Бену стер его. Уничтожил. Изуродовал память, искромсал и перешил под себя сознание. Вместо Данияра внутри него теперь был он сам. Тот, кто столько лет выпестовал еретические культы и был их главой.
— Очнись наконец, — он говорил на выдохе, тихо и вкрадчиво. — Нет никакого Стэфира Бену. Есть только ты. Данияр Созо. И предстоящий триумф только твой. Ничей больше.
— Но… — голос Данияра все еще звучал неуверенно.
— Никаких «но», — возразил Стэфир чуть строже. — Я был с тобой все эти годы. Твой внутренний голос, которому ты дал имя и личность. И я принял это от тебя, потому что в конечном счете мы есть одно целое. Ты это я. Я это ты. Ты сделал это, чтобы заглушить свою неуверенность. Свой страх. Чтобы не обнажать даже перед самим собой те глубокие раны, которые ты получил в далеком детстве. Помнишь, ты рассказывал мне про своего отца. Как он сошел с ума, и как ты остался сиротой.
— Но разве…
— Это было с тобой, с тобой. Однако нет нужды вспоминать те тяжкие дни. Они давно в прошлом. Бесконечно далеком. Навеки забытом. Ты добился славы, могущества. Тебе покровительствует один из Четырех Богов. Разве не это тот успех, к которому ты стремился всю жизнь. Ведь ты стремился к успеху?
— Да.
— Не ты ли отказывался от многого, чтобы стать к нему ближе, год за годом?
— Да.
— И в конце концов, ты добился от жизни того, чего так жаждал?
— Да.
— А теперь, когда ты почти выполнил ту задачу, на решение которой положил так много сил, времени и самой жизни, разве не ты заслуживаешь получить долгожданную награду? Триумф! Ты ведь заслуживаешь признания и триумфа?
— Да! Да, я заслужил его!
— Так посмотри и убедись, что меня никогда не было. Проверь документы и подписи. «Катачанский дьявол» принадлежит тебе. И это ты подписывал все необходимые бумаги. Не я был в тени! Это ты был всегда на свету! Признай очевидное, и стань наконец самим собой! Ты ведь и сам хочешь этого?
— Да.
— Вот и отлично, — Бену улыбнулся.
— Но как же теперь ты? Ты покинешь меня? — чуть всполошился Созо.
— Зачем же, — снова улыбнулся Стэфир. — Я твой внутренний голос и останусь с тобой навсегда. Лишь внешне ты будешь видеть меня все реже. Но зато все чаще меня слышать. Как и раньше, я буду давать тебе советы. В минуты твоей славы и в минуты опасности.
— А какие меня ждут опасности? Ты можешь предсказать?
— О! Несомненно могу. Я предсказываю, что, когда этот момент наступит, я буду незримо рядом и буду шептать тебе, что делать. И это будет продолжаться до тех пор, пока ты не произнесешь моего имени вслух. Под пытками или во сне. По неосторожности или недомыслию. Даже тогда, когда ты будешь находиться совершенно один. Если ты произнесешь хоть букву из моего имени, я больше никогда не смогу быть с тобой и помогать тебе. Потому что в тот же миг я перестану существовать.
— Я забыл твое имя. — Пообещал Данияр.
И тогда Бену улыбнулся в третий раз.
После этого разговора он вернулся к себе в каюту, чтобы здесь завершить свое собственное перевоплощение. Стэфир достал небольшой стальной кейс и, положив его на аквариумное стекло, открыл. Из двадцати доз, приобретенных у Да Темпоро, осталось двенадцать. Кроме них Бену ничего не собирался забирать с корабля. Завтра он проведет последнюю беседу с Созо, и тот окончательно займет его место. Конечно, ему еще придется задержаться на «Катачанском дьяволе». Но его пребывание на корабле не будет долгим. Через несколько дней к орбите Зоры-5 подойдет другой корабль под названием «Разон». На его борту Стэфира будет ждать капитан Изаак Да Темпоро. Через пару дней, максимум неделю, Изаак отвезет своего пассажира, куда тот прикажет. А заодно поведает, где он раздобыл эти изумительные розовые жемчужины. После чего так же легко, как он доверит Бену все свои тайны, Да Темпоро вверит «своему брату» и сам корабль и все, что есть на его борту.
Стэфир перевел взгляд с содержимого кейса на безволосых крыс, копошившихся под толстым стеклом аквариума:
— Скоро у вас будет новый хозяин. Он не будет понимать вас так, как я. Но зато вы довольно скоро перестанете чахнуть в неволе. Потому что, уверен, он очень скоро позабудет о вас окончательно и уморит голодом. Впрочем, один из вас все же сможет прожить чуть дольше остальных. Правда, в полном забвении. Жаль, что я не узнаю, кто из вас станет этим счастливчиком.

6.639.996М38
В связи с окончанием Второй Каргадасской кампании, проводимое переформирование оказалось немного затянутым. Так что в тылу Аластор пробыл дольше, чем предполагал изначально. Его, как и всех выписанных после ранения, разместили в военном городке, возведенном в тылу, куда как раз начали прибывать свежие имперские полки.
FLASHBACK
…Темный потолочный свод казался далеким, как бесконечные глубины космоса. К нему высоко вверх уходили колонны, расставленные по окружности большого зала. И терялись там, в черноте. В самом центре между колоннами возвышалась статуя Бессмертного Императора. Исполин был запечатлен сложившим руки на оголовье Своего меча. Молчаливо взирающим вниз, на Своих верных воинов. Стоя под строгим взглядом Предводителя Человечества, Коллинз чувствовал, как в душе его возгорается огонь безграничной преданности. Готовность выполнить любой приказ без промедления. Отдать самою жизнь свою по первому слову Защитника всех людей. И слова, что в тот момент срывались с губ Аластора, на самом деле исходили от самого его сердца, учащенно бившегося в груди в такт приносимой клятве.
«Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Бессмертный Бог-Император! Брось меня в горнило войны дабы выковать оружие для Твоих битв. Требуй с меня! Удостой причастия героев! Испытывай меня, как угодно, ибо вера моя абсолютна. Да удостоюсь я чести называть Тебя своим Духовным Отцом и Наставником».
Это сновидение являлось Коллинзу все чаще. Особенно в последние дни. Во сне он, стоя на коленях, клялся в верности Бессмертному Богу-Императору, обещая служить Ему до последнего удара своего сердца. На удивление, с каждым разом этот сон становился все отчетливей. Аластор по-прежнему не видел себя целиком, но теперь точно знал, что ему в этом сне не больше шести лет. И что рядом с ним стояли такие же дети, как он сам. Все они, как и он, стояли на коленях, хором произнося ту же клятву. Их совсем юные голоса сливались настолько синхронно, будто это был один человек. И хотя лиц, его окружавших, Коллинз по-прежнему не мог разобрать, все они казались лейтенанту невероятно знакомыми. Как будто он провел с ними вместе не один год. Каждый раз, пробуждаясь от этого сна, Аластор задавал себе один и тот же вопрос. Откуда у него эти воспоминания. Кем был он в прошлой жизни, отрывки из которой теперь приходили ему во снах. А еще, раз за разом, Коллинз возвращался к случаю, который никак не получалось выбросить из головы. Еще до того, как Аластора выписали из госпиталя, его, как и прочих выздоравливающих гвардейцев использовали для помощи медицинскому персоналу. В тот день они помогали переносить поступивших раненых. Среди прочих, Коллинз помогал нести одного комиссара. Молодую женщину, получившую серьезное осколочное ранение в живот. И ее лицо, несмотря на то что Аластор видел его мельком, основательно врезалось ему в память. Словно он увидел кого-то, кого должен был очень хорошо знать. А быть может, действительно знал когда-то. Складывая вместе свои странные сны и этот случай, Коллинз все больше склонялся к мысли, что до потери памяти он жил совершенно иной жизнью. А прибавляя к этому все свои навыки, выходящие далеко за рамки знаний и умений рядового гвардейца, получалось, что скорее всего, ранее он проходил обучение в одной из Схола Прогениум. И хотя Аластору самому было невероятно трудно поверить в подобное, других объяснений у лейтенанта просто не было.
…Это была все та же казарма. Он снова шел к приоткрывшейся двери, из-за которой доносились оживленные голоса кадетов. Он торопился, как можно скорее зайти внутрь, понимая, что приближается к заветной цели. Ему оставалось до двери всего несколько шагов, когда перед ним прошел еще один кадет. На нем был мундир стандартного образца, по нижнему краю которого шла надпись: «IMPERIUM DOMINUS», повторяющаяся несколько раз и замыкающаяся сама на себя. В этот самый миг он взглянул на себя, и понял, что сам одет точно также. Все еще не веря в происходящее, он придержал дверь, чтобы та не захлопнулась перед ним до того, как он переступит порог. Шагнув вслед за кадет-комиссаром, он на секунду замер в дверном проеме, не веря собственным глазам.
— Поздравляю, — кадет широко улыбнулся.
Вошедший стоял вполоборота, так что хорошо было видно его лицо. Невероятно знакомое, когда имя человека крутится на самом кончике языка.
— С чем? — на лице Лонгина отобразилась заинтересованность.
— Мы — счастливчики, которые совсем скоро получат шанс стать комиссарами.
— Всегда первый, да? — усмехнулся подошедший Кимдэк.
— Комиссар всегда и во всем должен служить примером и быть готовым первым встретить любую опасность. Разве не так?
— Разумеется, так, — присоединилась к кадетам Атия. 
Теперь он узнал ее. Это была та самая женщина-комиссар с ранением, которую он помогал переносить.
— Всегда «на вдох ближе к смерти», как говорит Лорд-Комиссар, — Хольмг повернула голову и посмотрела прямо ему в глаза. — Что скажешь, Леман? Заслужим комиссарские кушаки?
Тот, кто еще секунду назад был Аластором Коллинзом, широко раскрыл глаза, пробуждаясь. Под звук собственного сердца он сел на кровати, вонзив немигающий взгляд прямо перед собой. Теперь он точно знал свое имя. Сердце учащенно билось, словно хотело выстучать то, что теперь невозможно было забыть.
«Меня зовут Леман Доу».

6.647.996М38
Берит Дальберг поморщилась с нескрываемой брезгливостью. Она была одна в своих покоях и могла себе это позволить. На самом деле, это было отвращение, граничащее со страхом. Именно так можно было описать те чувства, которые возникали у Берит каждый раз, когда при ней упоминали Маргариту Кюрдон. В живом, богатом на образы воображении госпожи Дальберг эта влиятельная аристократка представлялась ей помесью крупного, и оттого еще более опасного образца арахноспила и самки гексалида. А потому приглашение, полученное от госпожи Кюрдон, вызвало у Берит столь неоднозначную эмоцию. Мадам Маргарита изъявляла желание устроить прием в честь прибывающего с войны родственника семьи Дальберг Адана Солера. В последнее время мадам Кюрдон расщедрилась как на собственные визиты, так и на приглашения к себе.
Вопрос: «Как эта дрянь настолько быстро узнает все новости?» — замер на губах Берит, так и не будучи произнесен вслух. Но она так изменилась в лице, что удостоилась замечания со стороны своего мужа.
«Всего-то ищет, с кем развлечься», — прокомментировал известие Феофан Дальберг, когда услышал о приглашении, и более не уделял внимания этой теме.
Сама Берит в значительной степени разделяла мнение мужа. Но продолжала относиться к предполагаемому визиту скептически. И не преминула ввернуть в разговор фразу, что: «Запросы стареющей самки грокса удовлетворить практически невозможно».
Но на это колкое высказывание Феофан лишь пожал плечами, отметив, что Маргарита Кюрдон все еще молода и к тому же привлекательна. Чем вызвал недовольное фырканье своей супруги. Безусловно, г-жа Дальберг понимала всю правоту супруга по данному вопросу. И то, что его суждение вполне объективно. Помнила, как сама в возрасте Маргариты имела множество бурных романов. Пикантность которых граничила с авантюрой. Но ничто не могло перебороть ее стойкого предубеждения против мадам Кюрдон. И еще долго Берит мысленно подыскивала эпитеты, которых, по ее мнению, Маргарита вполне была достойна. Тем не менее, на вопрос мужа, собирается ли Берит приобрести себе новый туалет для предстоящего визита, г-жа Дальберг ответила полным согласием. Пообещав, что она «заставит сдохнуть от зависти эту чванливую суку своим нарядом».
Брезгливость на лице Берит перешла в неприкрытую ненависть.
— Жаль, я не знаю, что особенно тебя раздражает, педантичная дрянь, — произнесла вполголоса г-жа Дальберг. — Я бы с удовольствием испортила этим весь твой прием.
Аристократка, изобразив на лице смирение, сложила аквилу на груди.
— Всеблагой Император, — прошептала Берит совсем тихо, — с какой бы радостью в сердце я восприняла весть, что Кюрдон обвинили в ереси, и теперь допрашивают в Святой Инквизиции.

6.661.996М38
Духота усиливалась, а значит, пора было сменить фильтры в дыхательной маске. Атмосфера на Аркебе всегда была такой. С пониженным содержанием кислорода. А уничтожение целого города пятнадцать лет назад не сделало ее лучше. Тонны гари и копоти от пожаров осели в разреженном воздухе, сделав его еще менее пригодным для дыхания. Красс на мгновенье задумался, что ожидает планету, когда города на ней, ныне довольно маленькие, разрастутся до масштабов улья. Но эта мимолетная мысль быстро покинула инквизитора, погруженного в думы о расследовании. Полученная им в Администратуме информация была объемна и разрозненна. Большинство записей о доме Линдгрен, к которому принадлежала мать Витольда Парра, было уничтожено. Семья Линдгрен жила в Норвусе. В том самом городе, где внезапно начались мутации. Семью Линдгрен, как и всех остальных жителей города, уничтожили по приказу Лорда-инквизитора Ренвеля, расследовавшего в те годы это дело. А потому Корнелию удалось получить лишь незначительные сведения, относящиеся к дому Линдгрен и к самому Витольду Парра. Который, надо сказать, почти не поддерживал никаких связей с родней по материнской линии. Согласно записям, глава гильдии Кондотьеров всего дважды в зрелом возрасте посещал Аркеб. В 912 году и в самом конце 918. Как раз после событий, произошедших на Сальпурии. Когда, движимый желанием разоблачить ложь, возведенную Алонсо, Красс принял решение лететь на Сальпурию, меньше всего он ожидал соприкоснуться там с расследованием, которое ранее вел Соломон Руджер. Бесспорно, Корнелию было весьма интересно разгадать тайны, которые, по высказыванию его патрона, скрыла от него коварная планета. Но то, с чем столкнулся Красс в действительности, оказалось куда более важным и намного более сложным делом. Узнав, что дом Парра еще до официального впадения в ересь на Каргадасе, оказывал поддержку культистам, Корнелий поспешил выяснить, чем Витольд занимался все это время. С того момента, как на Сальпурии был обнаружен ксено-культ, и до того дня, когда Парра возглавил мятежную хунту. И, разумеется, первым посылом Красса было посетить планету, на которой могли остаться сведения о связях Витольда. И хотя коварство варпа значительно отсрочило прибытие инквизитора на Аркеб, Корнелий был в какой-то степени рад произошедшей задержке. Его непредвиденная встреча с Барро стала для Красса источником новой, весьма полезной информации. Как в рамках проводимого им расследования, так и за его пределами.
Выйдя из бронированной машины, инквизитор направился к зданию, в котором временно разместился. Взбежав по ступенькам, Корнелий миновал охрану, стоявшую у дверей, и проследовал в кабинет, на ходу снимая дыхательную маску. Здесь, в помещении воздух был не такой спертый, как на открытых пространствах города. И в очистительных фильтрах уже не было необходимости. Еще чище воздух был в кабинете. Здесь бесперебойно работали не только стационарные фильтрующие системы, но и агрегаты, дополнительно насыщающие помещение кислородом. Инквизитор вдохнул полной грудью, садясь за рабочий стол. Откинувшись в кресле, и чуть вытянув ноги, Красс пробежался по панели управления, активируя когитатор перед собой.
Витольду Парра не исполнилось и тридцати лет, когда управление гильдией перешло к нему после смерти его отца, Марка Парра. Кондотьеры на тот момент уже не занимали столь высокое положение, как ранее. И Витольд прикладывал по началу немало сил, чтобы хоть как-то повысить пошатнувшийся статус гильдии. Не добившись желаемого, молодой Парра заключил длительный контракт с экспедиционным корпусом и отправился на Зору-5 покорять недавно открытую планету. На этом мире наемники гильдии Кондотьеров, в соответствии с контрактом, провели долгие двадцать пять лет. При этом, там же они пополнили свои ряды желающими из колонистов. Когда действие контракта подошло к концу, Витольд не стал его продлевать. И, на протяжении двенадцати лет после этого Парра все еще предпринимал попытки повысить престиж гильдии Кондотьеров, при этом всячески повышая ее численность и продолжая принимать в нее новых членов. Но все его попытки так и не дали должного результата. К 968 году Витольд Парра принимает волевое решение. Гильдейская база была перевезена им в течении последующего года на Каргадас. Где, закрепив свои позиции и обретя сторонников, Витольд Парра и его наемники сначала путем переворота захватили власть на планете и поставили своего планетарного губернатора. А немногим позже заявили о принятии и подписании от лица всего мира «Кровавого договора» с извечным врагом. А также о выходе Каргадаса из-под юрисдикции Империума.
Красс оторвался от изучения документов и перевел взгляд на огромный воздуховод, пролегающий под самым потолком. От него шел монотонный нервирующий, если к нему прислушиваться, гул, то и дело перемежающийся отрывистыми щелкающими звуками.
На самом деле, все происходило иначе от того, как было изложено в досье Витольда Парра. Более чем за полтора десятилетия до того, как кондотьеры отправились на Зору-5, глава их гильдии заключил договор с врагами Империума. И хотя прямых подтверждений тому не было, однако Корнелий был уверен, что сотрудничество Витольда с ксено-еретиками Сальпурии не заканчивалось одной лишь охраной промышленных зон. Спустя несколько месяцев после того, как очаги ереси на Сальпурии были полностью уничтожены, а ксено-культисты истреблены до последнего, Витольд посетил родительский дом своей матери на Аркебе. Казалось бы, незначительный эпизод, в основу которого могли лечь причины личного характера. Но теперь Красс был уверен, что это не так. И что мотив данного визита исходит из преступной деятельности главы гильдии Кондотьеров. И тот факт, что после этого, Парра никогда более не прилетал на Аркеб, лишь подтверждал предположения инквизитора.
Корнелий в задумчивости расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике. Полностью от духоты невозможно было спастись нигде. Инквизитор провел тыльной стороной ладони по вспотевшему лбу, мысленно представив стоящего перед собой Витольда Парра. Какую роль сыграл он и его наемники в заговоре на Сальпурии? Кого или что они там охраняли? Артефакты ксеносов? А может, помогали своему нанимателю скрыться от справедливого возмездия Империума? Или же, пользуясь ситуацией, предали предателя, забрав при этом все, что сочли важным и ценным? Не ли стало причиной мутаций на Аркебе тоже самое, что спровоцировало похожие мутации на Сальпурии? И если это так, то почему, в этом случае, на их проявление потребовалось более шестидесяти лет? Или именно так это и было спланировано? Но, в таком случае, кем? Умысел самого Парра или того, на кого тот работал? Предвидел Витольд гибель собственного мира, а потому поспешил его покинуть, или это всего лишь совпадение? Может ли быть так, что он сам спровоцировал эту гибель? И Лазора была увлечена в варп благодаря тому, что привез Парра с Сальпурии? Специально, чтобы скрыть свое прошлое или, все же, из-за слепого случая?
«Умышленно или благодаря роковому стечению обстоятельств, но многое из твоей жизни оказалось скрыто от меня. Твоя родная планета погибла. Погибла так, что даже сами обстоятельства ее смерти пока остаются неизвестными. Норвус, где жили твои близкие был уничтожен. И, я уверен, именно ты повинен в случившемся на Аркебе. Долгие годы, почти всю свою жизнь, тебе удавалось под маской верного слуги Императора, вынашивать и строить козни против Империума. У тебя ПОЧТИ получилось».
Красс достал инфопланшет и провел пальцами по его дисплею, набирая нужную комбинацию.
«Но все же человек не способен полностью скрыть свое прошлое. И ты не станешь в этом вопросе завидным исключением. От лица гильдии ты заключал контракты с теми, кто тебя нанимал. А они, в свою очередь, подавали сведения о наемных войсках, когда их корабли заходили на орбиты планет, которые посещали. А теперь, все эти данные хранятся в архивах орбитальных доков и космопортов. Ты мог бы возразить мне, что перечень планет, на которых ты побывал, слишком огромен, — продолжал мысленно обращаться Корнелий к Витольду. — И что может не хватить целой жизни, чтобы проверить их все. Все так. Все так. Но стараниями одного моего знакомого инквизитора, у меня теперь есть целый список планет, на которых ты был. Я начну с них и пойду дальше. Маршрутные карты дадут мне более точные координаты твоих последующих перемещений. И твоих людей тоже. После чего я выясню не только на каких мирах ты побывал, но и по чьему приказу. Кто твой хозяин или хозяева. С кем ты заключал контракты. А потом я возьмусь за них. За тех, кто тебя нанимал. Уверен, среди них я найду уникальные экземпляры».
Красс в очередной раз смахнул со лба капли пота, подумав, что так же, как и на Сальпурии, ему понадобится техножрец, способный максимально быстро проанализировать большой поток информации и выявить существующие закономерности.
«Нужно завербовать подходящего Логиса себе в свиту», — решил Корнелий, после чего вернулся к дальнейшему изучению документов.

6.686.996М38
На черных мраморных плитах с золотыми прожилками, гармонично выделялась пара бежевых кресел, выполненных в форме изящного полуовала. Как будто эллипсоид намеренно поделили надвое. В одном из них расположилась мадам Кюрдон. Второе кресло было пустым, но Маргарита до сих пор видела в нем образ того, кто сидел напротив нее совсем недавно.
Только что закончившийся прием был ее продуман до мелочей. Убранство залов, в которых проходило пиршество, изобиловало имперской символикой. От высоких потолков свисали шелковые вымпелы с цитатами святых и причисленных к их лику. Двуглавые аквилы, расположенные над дверными арками, были начищены до зеркального блеска. На столы подавали в основном экзотические блюда, чаще всего украшенные головами тех животных, из которых были приготовлены. Обслуживали гостей исключительно сервиторы, которым в данном вопросе мадам Кюрдон отдавала предпочтение. Еще за месяц до объявления о будущем пиршестве Маргарита приказала сервиторизировать около сотни рабов, придерживаясь мнения, что, «полуразумный сервитор всегда умнее и надежнее неуклюжего слуги». Сами торжества прошли с помпезностью и шиком. Было сказано множество пышных речей в адрес доблестной Имперской гвардии. Особенно в той части, где восхвалялась доблесть как простых солдат, так и генералов, которая привела Империум к победе над врагами. Разумеется, поздравления коснулись и лично генерал-майора Солера, которого мадам Кюрдон особо выделила среди присутствующих гостей. И то, какой вклад он внес в уничтожение еретиков на Каргадасе. Выдержать все эти церемонии, обилие речей, восхваляющих Всеблагого Бога-Императора, и того несметного количества аквил, которые были, казалось, повсюду, Маргарите помогла ее отменная выдержка. Почти на целый день Кюрдон сковала глубоко внутри себя ту жгучую ненависть ко всему, что несло на себе отпечаток Империума. Вечно и неистово клокотавшую в ее черной душе. Но те моральные муки, которые испытала Маргарита, славя презренного трупа на троне небыли напрасными. Позднее, когда официальная часть приема закончилась, Адан уделил хозяйке дома время для личной беседы. Именно об этом сейчас вспоминала мадам Кюрдон с улыбкой. Той самой, от которой всегда бросало в пот ее заведующую лаборатории Бреттис. И всех, кто имел несчастье по-настоящему глубоко познакомиться с Маргаритой.
Беседа с генерал-майором Солером получилась долгой и весьма насыщенной. В ней мадам Кюрдон удалось охватить почти все интересующие ее области. Аристократка смогла выведать про своего гостя даже больше, чем планировала в самом начале. И то, о чем сам Адан совершенно не собирался упоминать. И в результате Солер покидал Маргариту, полностью ею очарованный. Тоже самое можно было сказать и о его родственнице, Берит Дальберг. Ее неприязнь к Кюрдон рассыпалась в прах, словно той никогда не существовало. И теперь Берит была готова рассказывать о Маргарите только то хорошее, что поднимало ее престиж и уважение в обществе.
Мадам Кюрдон коснулась небольшого потайного кармана на одном из рукавов, поглаживая лежащую в нем «жемчужину».
— Мы многого добились, моя бесценная крошка, — прошептала Маргарита с нежностью, на какую только была способна. — Но это лишь начало. Начало долгого и великого пути, в конце которого меня ждет почитание, которое и не снилось полудохлому императору на его паршивом троне.

6.701.996М38
Утро для Барро началось с чашки свежезаваренного крепкого рекафа и сводки последних новостей. И то и другое обеспечил инквизитору сервитор, которым в недавнем времени обзавелся Алонсо. Закончив беглый обзор поступивших уже под утро донесений, Барро взял в руки кружку с горячим, еще дымящимся напитком и сделал первый бодрящий глоток. Сегодня он мог позволить себе отдохнуть чуть дольше обычного. Наслаждаясь терпким рекафом, инквизитор вспоминал чествования, прошедшие накануне в ратуше. За последние четыре года, прошедшие со времени восстановления Алонсо в статусе инквизитора, он сделал все возможное, чтобы не только вернуть себе пошатнувшийся авторитет, но и значительно его усилить. И вчерашний триумф послужил Барро довольно серьезной ступенью на его пути к признанию. Особо Алонсо льстил тот факт, что на его чествовании присутствовал один из инквизиторов, ранее входивший в Триумвират его же судивший. И что Лорд-инквизитор Корсалио лично принес ему свои поздравления. Однако долго тешить собственное самолюбие Барро не собирался. Тем более, что несмотря на то, что неуловимый глава культа наконец был схвачен, дело «О несанкционированных псайкерах» было еще далеко от завершения. Алонсо намеревался уничтожить каждый мало-мальски ничтожный винтик в этой еретической машине, каким бы незначительным тот ни был. А значит, впереди его ожидала долгая серия проводимых допросов и пыток, разнообразных сканирований, чтобы осуществить еще более глубокую вычистку всех, кто хоть как-то был причастен к заговору. На это могли уйти годы, если не десятилетия.
Барро прошелся по спальне с чашкой рекафа в руках. С каждой минутой после пробуждения неприятное чувство неполной победы над врагом все больше охватывало инквизитора. Исподволь, оно начало нарастать еще тогда, когда Алонсо доложили, что «Катачанский дьявол» едва не был полностью уничтожен во время боестолкновения. И что на его борту осталось крайне мало выживших. Еще большее разочарование постигло инквизитора, когда стало понятно, что выжившие — в основном члены экипажа из низшего звена. Рабочие, матросы и корабельные рабы. А капитанский мостик со старшими офицерами и капитаном корабля полностью уничтожен во время сражения. Это лишало инквизитора значительной части объектов для последующего допроса и выявления множества таких деталей, которые несомненно были бы для него весьма ценными. Из-за этой неудачи, даже само пленение Данияра Созо показалось Барро менее значимым. Глава культа попытался уйти на быстроходном шаттле еще до начала сражения в надежде, что «Катачанский дьявол» сможет прикрыть его отход. Куда намеревался уйти без варп-двигателя загнанный в угол еретик, Алонсо еще предстояло выяснить. Однако некоторые соображения на этот счет у инквизитора уже имелись. Вероятнее всего, Данияр надеялся затеряться на шаттле среди группы астероидов. После чего добраться до ближайшей обитаемой планеты в системе. Чтобы уже оттуда попытаться сбежать дальше. Но в любом случае он не смог осуществить желаемое.
Барро отставил опустевшую кружку и подошел к высокому платяному шкафу. Одевшись, инквизитор нащупал в кармане камзола небольшой сверток. Достав его, Алонсо наконец внимательно осмотрел содержимое темного мешочка, сшитого из какой-то дерюги, донельзя истертой невзгодами и временем. Алой кромки кушака будто бы не коснулось время. Краски не потускнели. Лишь немного поблек золотой галун, словно его покрыла благородная седина. Да еще на самом краю притаилась крохотная капелька давно высохшей крови. Барро провел аугментированным пальцем по кромке комиссарского кушака, прежде чем спрятать его обратно. Дело Хольмг можно было считать законченным. Она доказала свою преданность и то, что имеет полное право носить комиссарский кушак.
«Но я буду присматривать за вами, госпожа Атия Хольмг, — мысленно произнес Алонсо. — За вами и за Алитой Штайн. Я буду наблюдать за вами обеими, как наблюдают за лакмусовой бумагой. Чтобы не пропустить изменений в самом себе, если им все же суждено начаться».
Вернув небольшой мешочек в карман, Барро покинул свои апартаменты. Инквизитор направился в каземат, где его ждал Данияр Созо. Преступник, к тщательному допросу которого Алонсо намеревался приступить.

Год 997
6.344.976М38
На «Ревнителе» не осталось ни единой живой души. Ксеносы покинули его изуродованный остов. И теперь из распахнутых шлюзов корабля медленно «выплывали» в пустоту искалеченные тела его защитников. Их сопровождали чарующие кровавые облака, состоящие из крошечных застывших рубиновых капель, в которые превратилась обильно пролитая кровь. Фрагменты тел, оружия и брони на фоне бесконечной черноты космоса дополняли мрачный и молчаливый пейзаж, делая его незабываемым.
Перед тем, как покинуть «Ревнитель», ксеносы тщательно обыскали каждый закуток на уничтоженном корабле. Но они так и не смогли найти то, за чем приходили. Они осмотрели каждого матроса, каждого рабочего и офицера, но лишь убедились в том, что среди мертвых тел нет того, кто был им нужен. Изредка захватчикам встречались еще живые члены команды. Раненые, умирающие, те, кому чудом удалось избежать гибели в бою, и кто теперь пытался укрыться в призрачной надежде на спасение. Участь таких людей была предрешена. Удар копьем или мечом. Выстрел, сражающий наповал или только ранящий, чтобы неотвратимая смерть забрала свою жертву с жестокой неторопливостью. Некоторых уцелевших вышвыривали в шлюзы. Их окоченевшие тела становились траурным эскортом «Ревнителя», то отдаляясь от него, то вновь с ним сближаясь. Но сколько ксеносы ни переворачивали корабль от разрушенной почти вчистую кормы и до самого носа, ни нужный человек, ни груз, ради которого уничтожили «Ревнитель», на борту не были обнаружены. Груз ксеносы искали особенно тщательно, взломав и разворотив до основания все и вся. И больше всего пострадал корабельный Храм. Его ксеносы уничтожали с таким старанием, словно от этого зависело все их нечестивое будущее. Со звериным неистовством противники рода человеческого крушили Святые Имперские Символы, пока от Храма Императора не осталась лишь бесформенная груда камнебетона со множеством торчащих отовсюду искореженных арматур. Еще, помимо тел, целых и фрагментированных, в разгерметизированных отсеках сейчас парил ворох всего, что было разрезано, раскурочено и выпотрошено при обыске. Со стороны это казалось странным подвижным желе из мертвечины и хлама, медленно расползающимся вокруг мертвого остова корабля. И пока погребальная мантия «Ревнителя» делалась все шире и длиннее, расстилаясь по окружности, мертвый корабль продолжал дрейфовать в безграничной пустоте, освещаемый слабым светом далеких звезд.

6.004.997М38
Под высокими мрачными сводами, издавая тихое ритмичное рокотание, парили сервочерепа, тщательно фиксируя все происходящее. Они опускались то совсем низко, то поднимались обратно к потолку, не переставая при этом следить за прикованным к стене человеком. Его тело, превращенное в одну сплошную болезненную гематому, безвольно висело на вытянутых руках с набухшими от напряжения жилами. А подкосившиеся ноги, давно переставшие быть опорой, теперь заплетались друг о друга и казались бесполезными отростками. Голова узника, упавшая на грудь, время от времени покачивалась из стороны в сторону. А его волосы, свисая узкими грязными патлами, колебались в такт движений головы, то и дело прилипая к лицу пленного. Прямо перед ним был расположен огромный каменный стол в форме широкой пятиконечной звезды, на которой с легкостью мог разместиться человек. Каждый из ее лучей был снабжен специальными зажимами и датчиками. А также тонкими желобками для сбора крови, за долгое время службы приобретшими естественный темно-коричневый оттенок.
От сухости во рту казалось, будто его набили горьким песком с привкусом желчи. Данияр сделал несколько глубоких, шумных вдохов. Затем попытался приподнять тяжелые, словно налитые свинцом, веки. Он силился вспомнить, как давно уже находится здесь. Но мысли в голове путались, и память отказывалась служить. Даже кто он сам и почему находится в подвалах инквизиции, Созо помнил весьма смутно. Однако в том, что он находит именно в руках имперской инквизиции, Данияр не сомневался. В путанице мыслей роились отрывочные воспоминания, как он отдал приказ прикрывать свой отход, когда садился в шаттл. После этого все остальные события были словно подернуты туманом. Захват, пленение, транспортировка и допросы, допросы, допросы. Они спрессовали время в бесконечный поток боли и ненависти. Ненависти, которую не могла заглушить никакая боль. Самым ужасным для Созо стали сеансы сканирования памяти. После них он лишался части себя, найти которую потом был уже не в состоянии.
«Шакалы мертвеца! За вами придут! За каждым из вас! Хаос повергнет вас всех! И я увижу это повержение! Даже если вы выжгете мне глаза! Я все равно увижу, как вы барахтаетесь в собственных кишках, раздавленные мощью Истинных Богов! Увижу сердцем!»
Данияр не помнил, когда именно он это кричал или после чего. Он вообще много кричал. Но в основном выл. Бессвязно, надрывно. Терзаемый единственным желанием умереть в то же самое мгновенье. Но выбора не было. И тогда он начинал говорить. Слова прорывались сквозь истошные вопли и собственный вой. И несли, несли откровения. Те самые, которые Созо так желал скрыть.
Ему все же удалось распахнуть глаза достаточно широко, чтобы увидеть перед собой каменный стол. Уже не раз ему приходилось согревать его холодную поверхность собственной кровью. Данияр содрогнулся, словно его спина уже касалась отполированных временем, углублений.
— Ты обещал помочь, — Созо попытался разжать губы, и в их болезненном шевелении послышался звук, едва схожий с человеческой речью.
Тут же, откуда-то сверху спустился один из сервочерепов. Он замер у самого лица заключенного, готовясь фиксировать все, что тот скажет. Но Данияр замолчал. Сквозь очередную накатывающую волну дурмана пленник увидел, как сервочереп вновь воспарил выше. И тогда губы Созо шевельнулись снова.
— Я забыл твое имя, — на грани слышимости произнес узник. — Забыл.
— Все. И ничего, — Алонсо сидел за рабочим столом, в очередной раз листая результаты допросов.
Совершенно не оставалось сомнений в том, что Данияр был подвергнут психоиндоктринации или аналогичному воздействию. Благодаря этому вмешательству, в его воспоминания были внесены существенные коррективы. И то, что это было сделано главным дирижером всего заговора, который стоял за спиной Созо, не вызывало никаких сомнений. Как и то, что истинному главарю культа удалось уйти от Барро, оставшись на свободе. Это вызывало у инквизитора оскомину и гнев к самому себе. Все мыслимые и немыслимые степени допроса к преступнику уже были применены. Оставалось только ждать и надеяться, что время или само Провидение Императора вырвет из уст еретика то, что сможет дать Алонсо хоть какую-то наводку на его патрона. Но у инквизитора не было этого времени. Барро понимал, что до тех пор, пока главный инициатор и вдохновитель культа на свободе, расследование не может считаться завершенным. Что, даже отступив на время, еретик никогда не остановится в своих черных деяниях. Нанося Империуму удар за ударом, пока не будет схвачен и казнен.
Сигнал от входной двери вывел Алонсо из размышлений. Инквизитор нажал руну, пропуская прибывшего с докладом Дьочу в кабинет.
— Заключенный снова обращался к «нему», господин Барро, — сообщил тот, склоняя голову.
— Имя? — уточнил Алонсо.
— По-прежнему ничего, — Мадейра отрицательно качнул головой. — Один из сервиторов наблюдения зафиксировал фразу: «Я забыл твое имя».
— Забыл, — эхом повторил Барро. — Забыл имя. Так не бывает. Если он его знал, значит оно все еще хранится где-то в его памяти. Нужно только вытащить его оттуда.
Алонсо глубоко задумался.
— Дьочу, — обратился он некоторое время спустя. — Переведите пленника в другую камеру. Там не должно быть ничего, что бы его устрашало. И никакого присутствия слежения. Убрать все сервочерепа, оставить только минимальное видеонаблюдение. Позаботьтесь, чтобы камеры скрытого слежения были надежно спрятаны. Так, чтобы их невозможно было обнаружить ни при каких обстоятельствах. Преступник не должен ни с кем входить даже в малейший контакт. Ни с одним живым существом. Иными словами: полная изоляция.
— Будет выполнено в точности, господин Барро, — отозвался Мадейра.
— Одиночество и время. В конце концов они доломают его. И тогда он вспомнит все, о чем забыл сейчас, — произнес самому себе Алонсо, когда дверь за Дьочу закрылась. — Несгибаемых нет. Есть лишь неумелые дознаватели.

6.013.997М38
В своей жизни Изаак Да Темпоро не доверял никому. Никому, кроме своего брата Габриэла, с которым после долгих лет он наконец встретился. Они мало походили друг на друга внешне. Но зато были почти не отличимыми в своих привычках. Порой даже в их движениях можно было наблюдать зеркальное отображение двух братьев. Они строили свою речь, находя одинаковые слова и подбирая схожие выражения. Родство в них выдавало и то, как они умели хищно улыбаться, как будто их ухмылки рисовал один и тот же художник. Неизменно чуть приподнимая верхнюю губу, за которой ясно был виден белоснежный оскал зубов.
Связь с братом Изаак потерял более двадцати лет тому назад. И встретил его вновь по воле случая относительно недавно. Недалеко от заброшенного рудного мира за номером 632—4/R, куда «Разон» вынесло из тягостной «болтанки» варпшторма. Изначально встречу двух братьев никак нельзя было назвать воссоединением семьи. В тот момент она не вызвала у Да Темпоро никаких эмоций, кроме разве что одной. Ему как раз нужны были троны, а Габриэль предложил весьма выгодную сделку, оплата за которую полностью покрывала текущие нужды Изаака. Частью этой сделки стало еще и то, что Да Темпоро обязался помочь брату и забрать его с одного мира. Что как нельзя утраивало Изаака. Лишь позже холодный торговец по-настоящему проникся к Габриэлю, обретя в нем родственную душу и одновременно с этим, союзника, которому можно было довериться. Правда, один из его бывших поверенных, Твиг Ягу, попытался вбить между братьями клин недоверия и подозрений. И тогда чаша терпения капитана «Ризона», которую столь усердно наполнял Ягу своими действиями, подчас безрассудными и совершенно непредсказуемыми, наконец переполнилась.
FLASHBACK
— У «холодных» нет друзей, Твиг. Тебе хорошо это известно, — Изаак смотрел на своего уже бывшего помощника сквозь сверхпрочное стекло, отделяющее его от шлюзовой камеры.
Ягу твердо повел головой из стороны в сторону.
— Ты мелешь какой-то бред, капитан. Вспомни, ты доверял мне. И я ни разу не предал тебя, не подвел.
— Подвел. Еще как. И множество раз, Твиг, — возразил Да Темпоро с ледяной решимостью во взгляде. — Напомнить, как нам пришлось уносить ноги подальше от субсектора только потому, что ты решил поиграть в «лоцмана». И сделал ты это не где-то, а на территории, которую контролирует нечто среднее между пентарантом и карнодоном, тщательно упакованное в тело красивый женщины.
— И ты получил выгоду от этого. Или скажешь, это было не так?
Теперь пришла очередь покачать головой Изааку.
— То, что я способен извлечь выгоду из любого дерьма не значит, что дерьмо это было не твое, — изрек он. — Или напомнить, как твоя глупость чуть не сорвала другую сделку. Не забыл СКОЛЬКО тронов мы все тогда едва не потеряли?
— Ты как сварливая, вышедшая из употребления кокотка. Вспоминаешь истории, которым не один десяток лет, — с грубой печалью в голосе произнес Ягу. — Мне было бы противно перечислять сейчас твои собственные ошибки. Как по мне, так куда более серьезные. Но я не опущусь до того, кем ты стал. Превратился. После общения с этим… твоим братом. О котором ты, кстати, никогда не рассказывал.
— Я не обязан отчитываться о количестве братьев или других родственников! — резко оборвал подельника Да Темпоро.
— Ну конечно, — усмехнулся в ответ Твиг. — С этим никто не спорит, капитан. Но перед смертью я все же скажу. Ты никогда не был достойным гражданином Империума. Ты нарушал закон, якшался с ксеносами и торговал запрещенным. Но и конченной мразью ты никогда не был. Потому я оставался возле тебя все эти годы. Теперь все перевернулось. И я даже признателен Богу-Императору, что не увижу, как ты скатываешься еще ниже.
— Ниже, это куда? — зло поинтересовался Изаак.
— В ересь, — твердо глядя в глаза своему будущему палачу заявил Ягу. — Я просто уверен…
Но договорить Да Темпоро не дал. Его рука, словно кобра в броске, устремилась к панели управления шлюзом. В следующую же секунду иллюминатор накрыл щит, наглухо запечатав. Раздался звук сирены. И, сквозь ее надрывный визг Изаак различил звук лязгающего затвора гермодверей в шлюзовой камере.
— Ты все правильно сделал, брат, — голос, донесшийся из-за спины Да Темпоро, принадлежал Габриэлю. — Ростки будущей измены надо выдирать сразу, с корнем, раз уж не получилось раздавить ее семена еще раньше.
Но Изаак ему не ответил. Он выждал несколько минут, после чего его рука, теперь уже намного медленнее, вновь легла на руны пульта. Минуту спустя раздалось клацанье закрывающихся гермодверей. И только после этого прозвучал ответ Да Темпоро:
— Ты, как всегда, прав. Брат.

6.017.997М38
Изолированное помещение было сконструировано так, чтобы ни один псайкер не смог даже просто находиться внутри него, не испытывая мук. Не говоря уже о том, чтобы использовать там свои силы. Экранированная, защищенная от проникновения варповых сил камера должна была лишить своего узника любой, даже мало мальской помощи темных богов и их могущественных прислужников. Камера была совершенно пуста, если не считать небольшого сливного отверстия в полу в одном из углов. Вдобавок имела настолько ослепительно белые стены, потолок и пол, что они сливались друг с другом. Даже дверь, ведущую в камеру, невозможно было отличить от стены. О ее наличии можно было догадаться, лишь прощупав саму стену, найдя едва различимые пазы. Все это делало пребывание в камере тягостным, сводящим с ума, бесконечным существованием вне всякой реальности.
В самом начале, когда Созо только перевели сюда, он некоторое время пытался «украсить» стены и пол. За неимением иного, Данияр рисовал звезды хаоса собственной кровью, прокусывая себе пальцы и запястья. Еще он пробовал использовать собственные фекалии. Однако все эти попытки оказались тщетными. Стоило ему увлечься расписыванием своей темницы, как в камеру подавали усыпляющий газ. А просыпаясь после короткого, неизменно тревожного сна, заключенный обнаруживал, что от его «художеств» не осталось и следа. И, что его вновь окружают ровные чистейшие стены, сливающиеся в своей белизне с полом и потолком. Так продолжалось достаточно долго. Или Созо только так показалось. Он не мог сказать, сколько времени он провел в заточении. Все смешалось в его сознании. День, ночь, сон и бодрствование. Все это слилось в вечное, отупляющее, болезненное «здесь и сейчас», которое невозможно было назвать даже пародией на жизнь. Освещение в идеальном каземате никогда не ослабевало, наполняя его довольно ярким и ровным светом. За все время, что Данияр провел в своей новой тюрьме, он не увидел никого и ничего, кроме тошнотворно ослепительной пустоты вокруг. Во время сна ему, должно быть, вводили наркотики, потому что он совершенно перестал испытывать чувство голода. При том, что еды ему не давали. Впрочем, в этом Созо мог и ошибаться. Помимо полной потери ощущения времени, он мог перестать чувствовать и такие вещи, как голод и холод. Последнего, кстати сказать, он также не испытывал. Хотя легкое ощущение озноба, напротив, не покидало его никогда. И в конечном счете Данияр сломался, оставив любые попытки хоть что-то изменить. А потом, спустя целую вечность, Созо вдруг начал слышать звук разбивающихся о поверхность капель. Это случилось само собой. Когда, Данияр не мог точно сказать. Он просто начал слышать где-то в отдалении едва различимый ухом звук, как будто произошла протечка, которую никак не могли устранить. От этой навязчивой капели у Созо сводило зубы и пульсировало в висках. Время растянулось в мучительную бесконечность, не имеющую ни конца, ни начала, словно он вновь и вновь проживал одно и тоже мгновение. Временами, узник пытался разговаривать сам с собой, но звук его голоса, казалось тонул в стенах комнаты, как будто бы те были из плотного бархата. Медленно Данияр сходил с ума и сам понимал это.
— Скажи мне, что делать, — губы шевелились настолько плавно, что создавалось ощущение, будто они запаздывают по сравнению со словами, соскальзывающими с них в ослепительную белизну вокруг. — Дай знак. Я забыл твое имя. Клянусь. Я забыл его. Но ты обещал. Обещал не оставлять меня. Мой триумф. Моя награда. Я заслужил ее. А все обернулось крахом.
Созо растянулся на гладком полу, закрыв глаза, чтобы не видеть ненавистного белого цвета. Но свет все равно пробивался сквозь веки, не давая ни секунды отдыха.
— Где же ты, когда так нужен? Столько лет ты направлял меня… Я сам направлял себя. Я. Это был Я. Конечно же. Но я не знаю, что делать. Могучие Боги Хаоса отвернулись от меня. Я не могу докричаться до них. Мы не можем. Ты и я. Ты все еще здесь? Во мне? Ответь. Ответь! Ответь!!!
Данияр зарычал от охватившего его гнева. Он начал кататься по камере, в изнеможении колотя кулаками куда-то в пространство вокруг себя. А потом, внезапно остановился, замерев от удивления. Созо не сразу осознал, что монотонный, изнуряющий звук капели прекратился. Он вдруг услышал полную тишину, восхитительную в своей непогрешимости. Все еще не веря в реальность происходящего, пленник открыл глаза, и ему вдруг показалось, что и свет стал чуть более тусклым. В этот момент губы Данияра задрожали, словно его охватил непередаваемый экстаз.
— Вся слава к стопам Истинных Богов. Они не оставили меня. Не оставили нас. Ты слышишь, Бену? Они не оставили нас своим благословлением… Меня…
Инквизитор чуть изогнул бровь, вопросительно взглянув на Дьочу.
— Все верно, господин Барро, — Мадейра уверенно склонил голову. — Имя: Бену Стэфир, — и добавил: — Я уже начал искать соответствия.

6.222.997М38
В гробовой тишине каюты было неуютно и царил полумрак. Предпочитающий скудное освещение яркому свету Габриэль, чуть ссутулившись, сидел в глубоком кресле. Спинка которого, изготовленная из дорогих сортов дерева, переходила в навес, тень от которого почти полностью скрывала сидящего. Образы, которые сейчас крутились в голове Габриэля Да Темпоро были яркими, немого странными, а главное ни за какие блага мира он бы не позволил хоть одному псайкеру их прочитать. Потому что именно там, в глубинах своей памяти, за неприступными бастионами подсознания, он выстроил неприступное убежище, где скрывалось от всего мира его истинное «Я». И лишь одно существо имело беспрепятственный доступ к нему. Тот, кого прячущийся в глубинах собственного подсознания Стэфир Бену называл Повелителем Возможностей. Сейчас Стэфир находился там один. Без нашептывающего голоса, размышляющий над своими дальнейшими действиями. Но несмотря на то, что Повелителя Возможностей не было сейчас рядом с ним, Стэфир точно знал: Всемогущий Покровитель Путей и Путников наблюдает за ним всегда. Где бы он ни находился и чем бы ни был занят.
FLASHBACK
— Ну, рассказывай, — Повелитель Возможностей восседал перед Бену, чуть склонив голову набок. — Поведай мне о своих достижениях, Стэф.
Стэфир постарался без страха посмотреть на того, кому был обязан всем, что имел, но в ту же секунду понял всю тщетность этой попытки. Перед Властителем Путей сидел, на самом деле, не Бену Стэфир, имеющий в подчинении тысячи рабов, получивший в распоряжение собственный корабль и обладающий весьма полезными связями. На Покровителя Путников взирал сейчас дрожащий от страха, холода и отчаяния юноша, которому отчаянно хотелось жить, в то время как весь остальной мир сулил ему одну лишь смерть.
— Так что? — продолжил Повелитель после небольшой паузы. — Ты сам расскажешь, или, может быть, мне поведать, какие я вижу у тебя впереди дороги?
Бену вскинул на своего покровителя вопросительный взгляд.
— Вижу, тебе очень интересно узнать, — неестественная улыбка осияла лицо Повелителя Возможностей. — Но я не могу раскрывать будущее просто так. Ты должен попросить меня сделать это. Таковы правила.
— Повелитель, — голос Стэфира казался спокойным, но это была лишь хорошая игра. — Я прошу тебя. Открой мне будущее. И укажи, каким путем следовать дальше.
— Ты же знаешь, — улыбка Покровителя Путников исходила чарующей фальшью. — Я не могу сделать выбор за тебя. Только предложить варианты тебе самому. Чтобы ты сам сделал свой выбор осмысленно, а не по принуждению. Итак. Ты был недостаточно успешен, и это привело тебя на грань гибели. Но все же ты неплохо усвоил некоторые из моих уроков. И в последний момент нашел выход. В целом — не так плохо, как могло быть. Хотя назвать твою стратегию виртуозной тоже нельзя. Ты смог обзавестись новой личностью. Даже «родственником», готовым ее подтвердить. Я бы назвал такой ход приемлемым. Но не более. После этого события нити твоей судьбы расходятся. На данный момент я вижу отчетливо несколько направлений, куда они могут привести. Твой новоиспеченный брат прикипел к тебе. Однако и ради тебя он вряд ли бросит свое ремесло. С ним в тандеме ты проживешь несколько лет. В довольстве и относительном спокойствии. Ибо здесь тебя не станут искать. Точнее сказать: сразу не станут. Но позже… Ты ведь понимаешь, что полностью спрятать свою личность тебе не удастся? И тот, кто занял твое место, рано или поздно, но расколется. Однако не беспокойся. Тебя казнят не из-за него. Как ты и пообещал бедолаге, к тому моменту, когда он произнесет вслух твое имя, тебя не будет. К этому времени братьев Да Темпоро казнят за торговлю ксенотическим оружием. Не уверен, правда, что его вам не подбросят. Но учитывая общую картину вашей жизни, это не будет иметь ни малейшего значения. Казнь состоится на палубе одного из патрульных кораблей, от погони которого у вас не получится уйти. Вас запечатают в гермоблоке. Сначала оттуда откачают весь воздух, а потом… Потом, то, что от вас останется будет выброшено в пустоту. А бедный инквизитор, поняв, что его обманули, потратит всю свою оставшуюся жизнь на поиски того, кто уже стал прахом, затерянным в необъятных просторах вселенной. Без сомнения, заманчивая история. Не находишь?
Молча, Бену сглотнул подкативший к горлу ком.
— Смотрю, тебе не очень интересны подобные перспективы, — продолжил Властитель Путей, видя, что его собеседник не отвечает. — В таком случае, можно рассмотреть и другое будущее. В нем все начинается с того, что я даю тебе одно любопытное задание. Оно потребует недюжинного ума и особых талантов. Но все это у тебя есть, так что ты имеешь все шансы выполнить мое задание. Тебе интересно?
— Да, — нервно сглотнул Стэфир.
— Это хорошо, — размеренно кивнул Повелитель. — Значит, у нас с тобой по-прежнему есть нечто, что интересно нам обоим. Так мне рассказывать дальше?
— Да, — кивнул Бену.
— Тогда слушай. Ты отправишься к некой мадам Кюрдон. Однажды ты уже слышал ее имя, когда твой «брат» рассказывал о происхождении тех самых «жемчужин». Напомни, сколько их осталось у тебя?
— Четырнадцать, — выдохнул Стэф.
— Прекрасное число, — усмехнулся Повелитель Возможностей. — Не находишь?
— Да, — быстро согласился Бену.
— О! Ты понял, что со мной лучше не спорить? Ценный вывод. А главное — своевременный, — заметил Покровитель Путников. — Но я продолжу. Ты разыщешь Маргариту Кюрдон и сделаешь с ней то же, что со своим «братом» Изааком. Мне не особо важно, кем она будет тебя считать. Братом, любовником, человеком, которому чем-то обязана. Но она должна полностью тебе доверять.
— Но ведь это у нее… — Стэфир не успел договорить, как Повелитель перебил его.
— Тем славнее охота, когда добычей становится сам охотник. Ты согласен в этом со мной?
— Да, — на выдохе произнес Бену.
— Вот видишь, все оказывается не так уж и сложно. Ты берешься за эту задачку. Я наблюдаю за тобой. Ты выбираешь свой путь, я расчищаю его для тебя. Ты учишься дергать за незримые нити судеб, я открываю перед тобой океан с триллионами таких нитей. И тогда ты становишься лучшим из моих учеников. Ты согласен с таким будущем?
— Да, — склонил голову Стэфир.
— Вот и хорошо, — Повелитель Возможностей поднялся. — Было приятно увидеть тебя и поговорить.
— Но учитель…
— Что, мой ученик?
— Если я стану твоим лучшим учеником, что тогда сделаешь ты?
— Ты умен! Я с самого начала узрел в тебе это. Но отвечать на твой вопрос было бы преждевременно. Сначала стань лучшим.
Где-то в глубине души Габриэля Да Темпоро в негодовании сжал кулаки Стэфир Бену. Он взялся выполнить поставленную задачу, но все еще не смог придумать, как это сделать.
«Мне необходимо больше информации, чтобы решить эту головоломку, — с этой мыслью Габриэль поднялся со своего кресла, покинув место полнейшей тени. — Нужно еще раз поговорить с Темпоро и выяснить все, что ему известно о Кюрдон. Должно быть, я что-то упускаю».
Стэф внутри Габриэля Да Темпоро зло заскрежетал зубами. Наподобие того, как это делали самцы безволосых крыс, желающие устрашить своего соперника.
«Я не должен ничего упускать. Ничего. Никогда. Ни в чем».
— Интересная женщина, — задумчиво произнес Габриэль, глядя на своего брата.
— Если самка кроталида может заинтересовать, то да, — отозвался Изаак.
— Ты слышал, как охотятся на кроталидов? — усмехнулся Габриэль под скептическим взглядом Изаака. — Как-нибудь обязательно расскажу. Это весьма увлекательно. По-своему. Но пока просто для сравнения. Даже такую тушу можно поймать и посадить в клетку, если подготовить правильную наживку и проделать все тщательно. А если говорить относительно наживки для госпожи Кюрдон, то у меня уже есть решение этого вопроса.
— Зачем она тебе, Габриэль? — Изаак Да Темпоро с сомнением посмотрел на брата.
— Если она такая, как ты описал, то знакомство с ней может стать залогом большого успеха. Посуди сам. Когда-то давно ее обманули. Человек, которому она доверяла, сбежал, прихватив ценный товар. И тут дело даже не в стоимости этого товара. А в самом факте произошедшего. Такие, как она — если, конечно, ты верно описал характер госпожи Маргариты — подобных вещей не прощают. А значит, она разыскивала беглеца. Разумеется, безуспешно, поскольку ты убил его. Но она этого не знает и, должно быть, ищет его до сих пор. Так что, без всякого сомнения, ей приятно будет услышать, что человек, ее предавший, не просто умер, а сдох в муках. Поверь, я смогу весьма живо поведать ей, как он страдал перед своей кончиной. Этим я завоюю ее расположение и доверие. А дальше будет видно. В любом случае моя идея сулит только выгоды и не таит в себе никакой опасности для нас с тобой, брат.
Габриэль Да Темпоро замолчал, в то время как Изаак задумался над сказанным. А еще через минуту капитан «Разона» озвучил принятое решение.
— Пожалуй, я соглашусь с твоей авантюрой, Габриэль, — кивнул Да Темпоро. — Я прикажу астропатам составить должное послание для Маргариты Кюрдон.
— Не утруждай себя, брат, — поспешил заверить Габриэль. — Я сам его составлю, после чего передам Астропатическому хору.
— Хорошо, — согласился Изаак. — Как скажешь.
И весьма скоро братья вернулись к началу беседы, до того момента, как речь зашла о мадам Кюрдон.

6.329.997М38
Три подписи скрепляли документ, датированный 6.311.884.М38. Первая принадлежала Тьягу Го-Хуару, который в то время еще не занял пост планетарного губернатора на Таххиле, но уже тогда обладал значительным весом, как и его семья. Тьягу сменил предыдущего губернатора Таххила на его посту после того, как тот предательски был убит. Впрочем, заговор, благодаря которому произошло это убийство, раскрыли довольно быстро. А все лица, причастные к нему, были схвачены и казнены вместе с семьями, близкими и родственниками. Будущий планетарный губернатор лично проявил максимум усилий и сделал со своей стороны все возможное, чтобы расследование было завершено в кратчайшие сроки. Одни только пожертвования, принесенные им тогда Святой Имперской Инквизиции, были красноречивее тысяч слов. Вторая подпись принадлежала Марку Парра. Будучи тогда главой гильдии Кондотьеров, от ее имени он подтверждал данным документом, что с момента его подписания начинает действовать в интересах Го-Хуара. Но самой примечательной была третья подпись. Она была оставлена детской еще рукой Витольда Парра. По сути, это был стандартный договор найма членов гильдии. Имевший при этом несколько важных нюансов, отличных от принятых стандартов. Данный договор вступал в силу с момента подписания, но нигде не оговаривался срок его окончания. Так что можно было предположить, будто Гильдия Кондотьеров обязуется служить дому Го-Хуара до конца своего существования. Второй особенностью было наличие подписи юного Витольда Парра, которому на тот момент было не более 9 лет. Как будто его отец специально прикладывал усилия к тому, чтобы и после его смерти договор не был расторгнут его преемником. Найденный благодаря скрупулезным, невероятно тщательным поискам одного из техноадептов, этот документ вызвал у Красса множество новых вопросов вместо того, чтобы дать ответы на уже имеющиеся, в то же время подведя Корнелия в расследовании к новому витку.
— Подлинность документа подтверждена? — уточнил Красс, взглянув на Даулька, которого призвал в свою свиту из Магос Логис.
Слуга Омниссии вернул холодный взгляд Корнелию, посмотрев на того аугментированными глазами:
— Всякая ошибка исключена, инквизитор. Документ был составлен в обозначенную дату на Таххиле в городе Мендо. Электронные копии документа хранятся в архивах Администратума, откуда были мной лично извлечены.
Красс выбил по столу пальцами дробь.
— Мне нужно полное досье на Тьягу Го-Хуара, все его ближнее окружение, связи, доверенные лица, — распорядился Красс. — А также вся информация по событиям, произошедшим на Таххиле с момента назначения Го-Хуара планетарным губернатором.
— Да, инквизитор, — коротко ответил Даульк Витровиц.
И уже в следующую секунду слуга Омнисси вновь погрузился в потоки данных.

6.759.997М38
Огромная зала была залита кровью. Высокие, резные колонны, украшенные барельефами, тянулись к потолку, некогда ярко освещенному. Но теперь в просторной зале царил полумрак. Там, где некогда красовались утонченные люстры, свисали большие мясницкие крюки, на которые в причудливых формах были нанизаны приносимые в жертву люди. Надежные тросы обвивали пространство между колоннами, подобно стальной паутине. По ним с помощью лебедок поднимались вверх новые жертвы, в то время как те, в ком уже не осталось ни капли крови, опускались вниз. Их трупы, больше напоминающие блеклых тряпичных кукол с неестественно вывернутыми конечностями, складывали под колоннами бесформенными грудами, которые продолжали орошать сверху своей кровью те, кто пока был еще жив. Они наполняли залу предсмертными стонами и протяжными воплями, в которых отчаяние сливалось с экстазом. Кровь, скопившаяся внизу, полностью скрыла голубую мраморную мозаику, покрывавшую пол в зале. Она была повсюду. На стенах, расписанных золотой поталью. На черных с золотыми прожилками колоннах. Как будто обезумевший живописец хаотично раскрасил все вокруг алым.
Еще живые рабы, приведенные сюда, чтобы стать следующими, кого принесут в жертву темным богам, жались вдоль стен залы. Их были сотни. Они переступали босыми ногами по липкой, тянущейся кровавой массе, безвольно скуля сквозь кляпы, вставленные в их рты. Среди них встречались и такие, которые напротив, жадно вдыхая аромат смерти и горячей крови, рвались со своих цепей, пытаясь выкрикнуть что-то в порыве одержимости. И тогда надсмотрщики (в большинстве своем, такие же рабы, но наделенные чуть большей властью над остальными), били закованных в цепи палками, приказывая подчиниться и умерить свой пыл. Среди всей этой толпы были и те, кто стоял совершенно не шевелясь. Такие ожидали своей участи без слов и мыслей в глазах, в которых сияли лишь ошеломление, восторг и благоговейный ужас. Они не двигались даже тогда, когда по ним начинали наносить удары надсмотрщики. Оставаясь на ногах до тех пор, пока удары не повергали их. И тогда они падали лицами в густую багряную жижу.
В центре зала, сама залитая кровью с головы до ног, стояла женщина. Судя по горделивой осанке и выражению лица, привыкшая повелевать. Ее роскошное платье с удлиненным шлейфом, укороченное спереди, открывало ноги, затянутые в черные кожаные легинсы и высокие ботфорты с носами, окованными стальными пластинами, которые возвышались над разлившейся кровью, благодаря высоким каблукам и толстой подошве. Глубокое декольте открывало взорам грудь аристократки, иссеченную мелкими кровоточащими порезами, самые глубокие из которых складывались в Звезду Хаоса. В своих руках, тянущихся из облегающих по локоть рукавов, Сату Де Ла Кордо держала изысканный нож. Рукоять которого была выполнена в виде головы орла. А сталь лезвия отливала благородной синевой. Именно им аристократка наносила раны своим жертвам, перед тем как их подвешивали на крюки и поднимали к потолку рабы. После чего вставала под струи крови, омываясь ими. Не забывая при этом время от времени наносить порезы самой себе. Каковых у Сату имелось уже изрядное количество. На руках, груди, лбу и щеках.
— Мы восторжествуем! Мы обретем истинную свободу от долгого рабства в империуме! Жертвы! Богам нужны лишь жертвы, и тогда, когда их станет достаточно, мы победим в этой войне! — крики Де Ла Кордо эхом отражались от стен и колон, исписанных кровавыми символами, призывающими милость Истинных Богов на головы достойных.
В порыве экстаза Сату коснулась иссохшего черепа, свисающего на цепях с пояса, обвивающего ее тонкую талию. Этот череп принадлежал ее покойному мужу, Калле, которого она сама же и зарезала.
— Моя первая жертва, — с вожделением в голосе произнесла аристократка. — Смотри, как много их у меня теперь. И все это я! Я подарила их жизни Темным Богам! Я! Я, а не кто-то другой!
Де Ла Кордо провела ладонью по щеке, еще сильнее размазывая кровь. Внезапно услышав звуки знакомой поступи, аристократка резко повернулась. Она увидела входящим в залу своего сына Урхо. Так же, как и его мать, принявшего покровительство Истинных Богов. Но в то же время все еще отвергающего в глубине души необходимость убийства своего отца. Это противоречие глубоко запечатлелось во всем образе молодого человека, словно тот был пропитан им насквозь. И на благородном, обрамленном черными волосами лице Урхо застыло выражение безграничной брезгливости ко всему происходящему. Длинные тонкие косы тянулись от висков юноши к его плечам. Накинутый на голое тело камзол был расстегнут, открывая взглядам тонкую руническую вязь на груди. Издали могло показаться, что молодой Де Ла Кордо покрыт тонкой ажурной чешуей. И лишь подойдя ближе, становилось понятно, что юноша покрыт текстами на неизвестном языке. Начинающиеся у самых ключиц, древние руны спускались вниз, обвивая тело Урхо, уходя по ногам до самых щиколоток. Руки молодого Де Ла Кордо также были покрыты текстами, доходя до кистей с длинными тонкими пальцами, какие бывают только у аристократов. Еще одно украшение юноши — свисающая к солнечному сплетению массивная золотая цепь была инструктирована небольшими рубинами. Отчего казалось, будто ее окропили каплями крови. А экзотические шпоры на ботфортах венчали точно такие же массивные цепи с рубинами, завершавшая образ.
— Мы скоро одержим победу? Они отступили? — в глазах Сату разгорелся огонь, когда она обратилась с вопросами к своему отпрыску.
— Нет, — более чем хмуро ответил Урхо, тяжелым взглядом окинув свою мать. — Варухаз скоро перейдет в руки имперцев. И тогда мы уже не сможем спастись. Нас погонят дальше, к Аггоре, где потом прикончат.
— Что ты такое говоришь, сын?! — гнев и возмущение пронизали восклицание аристократки. — Как можешь ты сомневаться в мощи тех, кто управляет всей вселенной? Одумайся!
— Я говорю, что этот бой нами проигран, — ледяной голос был полон застывшей желчи, которая в следующее мгновение разбилась с оглушающим звоном. — Война уже проиграна, госпожа Де Ла Кордо! И это случилось еще два года назад! Когда мы не удержали Варджишхер! И даже раньше! Когда мы только позволили им высадиться на Каргадас! Когда не разбили их флот на орбите!
— Не смей так разговаривать с матерью, — с клокочущей ненавистью в голосе потребовала Сату. — Ты не понимаешь. Раз Боги не одаривают нас своей милостью, значит, не получили тех жертв, которые мы им обязаны. Только воздав их, мы получим от Богов благословление и военный успех.
— Это поэтому ты сейчас умерщвляешь тех, кого можно было послать сражаться против полков имперской гвардии? Так ты помогаешь победить в битве? — презрительно бросил молодой аристократ.
— Да. Именно так. И горжусь тем, что делаю! Потому что это моя битва! Моя последняя битва, в которой я должна одержать победу! — Де Ла Кордо коснулась окровавленной дланью сына, оставив не его рукаве алый отпечаток. — Мы должны одержать ее, Урхо. Мы вместе. Может быть, ты прав. И существует тот сценарий, о котором ты говоришь. Но зачем выбирать именно его? Зачем, когда можно принести себя в жертву и тем самым добиться победы. Только представь! — в упоении продолжала она, в то время как сын отдернул от нее свою руку. — Наша еще дымящаяся жизнью кровь устремится единым потоком к самим Богам. Они будут вдыхать ее аромат. Мы станем их частью. Едиными с ними. Мы сольемся с их дыханием и обретем больше, чем можем себе вообразить. И после всего этого мы, наконец, одержим победу на Каргадасе, освободив его навсегда!
— Не мы, — строго возразил молодой Де Ла Кордо. — Эту победу одержат другие. Те, кто выживет.
— Мы, — с благоговейной улыбкой на лице мечтательно произнесла Сату. — Это будем мы.
Аристократка протянул вперед руку, вооруженную ножом, и повела окрест.
— Я прикажу, чтобы тут все убрали. Чтобы не осталось ни капли грязной крови. Потому что здесь должна теперь быть только наша. Чистая, благородная кровь. Сначала я заколю себя этим ножом. А потом ты сделаешь тоже самое. И это станет началом нашего вознесения.
— Нет, мама, — задумчиво произнес Урхо.
— Ты не согласен? Ты против? — в голосе госпожи Де Ла Кордо прозвучало неподдельное удивление.
— Я не понимаю, к чему тут что-то менять, — продолжил Урхо свою мысль. — Приводить эту залу в порядок после того, как много труда ты вложила в ее убранство. К тому же, боюсь, это займет слишком много времени. Которого у нас нет.
— Ну конечно! — воскликнула Сату с явным облегчением. — Как я могла подумать что-то другое? Тогда не будем ничего менять здесь. Пусть остается все так, как есть. С этим ты согласен, сын?
— Да, мама, согласен, — ответил Урхо, глядя, как улыбается в ответ его мать. — Правда, есть все же одно дополнение, которое я позволю себе внести.
С этими словами молодой Де Ла Кордо резко сделал шаг назад, поднимая вверх руку, на которой было закреплено сопло ручного огнемета. Тут же сработал спусковой механизм, и струя пламени, вырвавшись, обдала изумленную Сату с головы до ног. За ничтожные доли секунды на женщине вспыхнула вся ее одежда. Занялась неистовым огнем и высокая прическа, до этого обильно смоченная кровью. Аристократка завизжала, но очень скоро крик госпожи Де Ла Кордо, перешедший в вой, потонул в охватившем ее пламени. Одновременно с происходящим даже те из рабов, что стояли до этого смиренно, ожидая собственного конца, словно взбесились. Они рвали цепи, пытаясь вырваться. У двоих из них, самых неистовых, это даже получилось. Игнорируя титанические усилия надсмотрщиков, старающихся их удержать, рабы устремились вперед. К тому месту, где, корчась и катаясь по полу, доживала в мучительной агонии свои последние секунды их госпожа. Они кинулись в бушующее пламя, которое, поглотив своими ненасытными языками новые жертвы, разгорелось еще ярче.
Урхо отступил еще дальше, опуская руку с разряженным огнеметом.
— Я выполнил твое желание, мать, — произнес он без сожаления, но с накатившим умиротворением. — Ты хотела принести себя в жертву Богам. Правда, не понимая, что они не император, которому ты половину своей жизни воздавала хвальбы. Истинные Боги не требуют, чтобы почитающие их приносили в жертву себя самих. Жаль, что эта истина тебе так и не открылась. Однако, я сделал больше, чем просто исполнил твою волю. Единым движением я отомстил за смерть того, кто бросил в тебя семя, дав мне тем самым жизнь. Вдобавок я позволил тебе очиститься с точки зрения империума. Все же, ты довольно долго почитала его каноны, так что, будем последовательны. Согласно этим канонам, я позволил тебе сгореть в священном пламени прометия. Ведь кажется, именно так у них принято говорить. А значит, очистил тебя от грехов. И я же тем же самым действием предложил изысканное блюдо из человеческих эмоций Богам.
Лицо молодого мужчины озарила мечтательная улыбка, полная восхищения самим собой.
— Это ли не прекрасно? В одном моменте подвести столько итогов, завершив множество целей. Надеюсь, мое представление понравится настолько, что я смогу беспрепятственно покинуть этот гибнущий мир, — с этими словами Урхо направился к выходу из залы, задержавшись на самом пороге.
— Сожги всех, кто здесь находится. Живых и мертвых, — через плечо бросил новый глава дома Де Ла Кордо старшему из надсмотрщиков.
После чего вышел вон и запер за собой массивную дверь на ключ.

6.812.997М38
Выбить силы еретиков из порта не вызвало никаких затруднений. Сложнее дело обстояло с космопортом Варухаз, который «договорцы» старались удержать во что бы то ни стало. На его защиту были брошены все их силы, в том числе резервы из ополчения города-улья Кары, не принимавшие до этого участия в сражениях. Было очевидно, что предателям космопорт жизненно необходим. Скорее всего, они надеялись, что смогут прорвать блокаду и покинуть планету в случае окончательного поражения. Другой вариант заключался в том, что еретики ждут откуда-то помощи. И Варухаз им нужен для того, чтобы обеспечить высадку подкрепления на подконтрольной территории. Оба этих варианта означали одно. Где-то в относительной близости от Каргадаса находился флот, союзный «Кровавому договору». Причем, достаточно мощный. Чтобы, как минимум, пробить и удержать коридор на орбите, по которому главари предателей смогут сбежать. А как максимум, одержать превосходство на орбите Каргадаса над имперскими силами и высадить на поверхность планеты свой контингент в помощь мятежникам. А потому усилия, направленные имперцами на захват космопорта, были удвоены. Вскоре, как и предполагалось изначально, часть отступников попыталась покинуть планету. Это произошло одновременно с появлением в системе Харак боевых кораблей «Кровавого договора», которыми было проведено несколько операций с целью пробить брешь в блокадном кольце вокруг Каргадаса. Назвать успешными данные операции было нельзя. В сухом остатке, из блокады удалось вырваться лишь нескольким шаттлам. И ни один из них не смог похвастаться, что ушел неповрежденным. Большинству же так и не удалось покинуть околоземной орбиты. Лишь незначительная часть шаттлов сумела вырваться из кольца первого окружения. Но почти все они были расстреляны на высокой орбите, так и не сумев добраться до кораблей союзников. А несколько шаттлов со всеми, кто был на их борту, имперцам даже удалось захватить. Несмотря на то, что еретики на захваченных шаттлах в массе своей предпочли разгерметизацию в последний момент, чтобы избежать последующих допросов в Святой Имперской Инквизиции. Когда стала ясна неизбежность плена, далеко не у всех получилось привести этот план в действие. И те, кто оказывал сопротивление до самого конца, так же, как и другие отступники, были схвачены. После чего, по приказу, исходящему от Святой Инквизиции, были надежно скованы, дабы исключить любые непредвиденные действия с их стороны, тщательнейшим образом отсортированы, дабы выявить их ценность, и переправлены на Арк-001, где их ждали долгие месяцы жестоких допросов и не менее жестокая казнь. Но в списках захваченных в плен еретиков среди прочих имен и фамилий так и не будет обнаружена одна весьма важная. Аугусту Кэннона, как и никого из тех, кто летел с ним на шаттле, не получилось захватить живым.
FLASHBACK
Пилот вел «Арвус» к одному из кораблей союзников. Их уже ждали на борту, но надо было пробиться сквозь блокаду, выстроенную имперцами. Маневрируя, чтобы избежать обстрела, Дюк то сбрасывал скорость, то увеличивал ее, отчего создавалось впечатление, будто «Арвус» продвигается к намеченной цели короткими перебежками. Рядом с ним двигалось еще несколько шаттлов из тех, кому удалось покинуть планету и вырваться из первого кольца окружения. В какой-то момент их обогнала «Аквила» с затертыми символами Империума и огромной звездой Хаоса на корме. Еще не успев улететь далеко вперед, «Аквила» резко дернулась вверх, уходя от залпа макроорудий, несущегося со стороны имперского флота. Дюк грязно выругался. Он сам едва успел изменить траекторию полета, чтобы его не зацепило этим залпом. А в следующее мгновенье их обогнала еще одна «Аквила», на этот раз без каких-либо опознавательных знаков. Ее покрывали трещины и сколы от множества попаданий. И было совершенно очевидно, что еще одного удара по корпусу шаттл просто не переживет. Впрочем, как вскоре оказалось, даже этого не потребовалось. «Аквила» пролетела еще немного и развалилась на несколько частей, сквозь которые, не сбавляя скорости, вскоре прошел «Арвус» Дюка. Несколько тел, оказавшихся на его пути, взорвались фейерверками замерзшей плоти, когда по ним на полной скорости тараном прошел шаттл. Дюк снова выругался, проклиная всеми силами варпа возникшую на его пути помеху. Должно быть, именно это его отвлекло. Ему не хватило какой-то доли секунды вовремя заметить приближающиеся к шаттлу торпеды. Пилот предпринял отчаянную попытку от них уйти, но было уже поздно. Одна из торпед снесла «Арвусу» правое крыло и двигатель, от чего шаттл закружило по часовой стрелке, словно штопор. Последующие потуги Дюка хоть что-то предпринять уже не имели никакого смысла. Пока «Арвус» летел, вращаясь, его догнала еще одна ракета, а в следующее мгновение он, не сбавляя скорости, врезался в борт внезапно появившегося впереди корабля. Последнее, что увидел Дюк, это огромную восьмиконечную звезду на его борту. И то, как она стремительно приближается к его глазам.

6.903.997М38
На территории отбитого у «договорцев» космопорта полным ходом шли восстановительные работы. Большинство районов, в которых сейчас трудились тысячи представителей Экклезиархии, очищая здания от скверны, были оцеплены. В то время, как сервиторы соскребали, выжигали, вырезали и стирали всю ту нечестивую символику, которой еретики украсили Варухаз, кеновиты читали очистительные молитвы и литании, изгоняя суть скверны и ее пагубное влияние. После чего туда, где первичная клеровка была произведена, направляли разбирать многочисленные завалы бригады, сформированные из прибывших штрафников. И только после этого на подготовленные территории прибывали исповедники и хранители реликвий, чтобы провести завершающий катарсис. Очищение космопорта не останавливалось ни на минуту, а потому часть Варухаза уже была пригодна к использованию. И в нескольких его зонах уже развернули свою деятельность военные комендатуры и прочие ведомства, включая комиссариат, где сейчас сидел комиссар второй роты первого батальона 47-го Раанского полка Иво Фингер. Его предшественник, комиссар Дорроу, погиб еще во время штурма Шпиля улья Варджишхера. После тех боев рота прошла переформирование. Ее бывший командир капитан Сибе был отправлен на длительное лечение, а ему на замену был назначен недавно получивший повышение капитан Коллинз. Именно его досье в данный момент читал комиссар, в то время как сам Аластор Коллинз сидел перед ним, по другую сторону широкого стола.
— Расскажите о себе, капитан, — потребовал Фингер. — То, чего нет в вашем досье.
— Мне нечего рассказать вам, комиссар, — с невозмутимым спокойствием ответил Аластор. — Мои воспоминания начинаются с госпиталя, куда я попал с полной амнезией.
— Я прочитал это в вашем досье, капитан, — Иво сосредоточил взгляд на Коллинзе. — Но я не верю, что вы не помните ровным счетом ничего из того, что было с вами ранее. Человек не может полностью забыть свое прошлое. В своей жизни вы хоть раз усомнились в Императоре?
Последний вопрос прозвучал как выстрел, и взгляд Фингера не мигая впился Аластору в глаза.
— Никогда, комиссар, — без малейшего сомнения в голосе произнес Коллинз. — Моя жизнь посвящена служению Ему. Я не боюсь любых испытаний, какие только не возложит на меня Император, ибо вера моя абсолютна.
— Достойный ответ, — заметил Иво, добавив: — И весьма точная формулировка. Где вы ее услышали, капитан?
— Не могу знать, комиссар, — ответил Аластор, нисколько не смутившись. — Должно быть, те самые осколки памяти, о которых вы говорили, комиссар.
— Вполне возможно, — кивнул Фингер и еще раз, весьма пристально посмотрел на Коллинза. — Принимайте командование ротой, капитан. И помните о том, что только что сказали. А я буду наблюдать за вами. Вдруг вы вспомните что-то еще.
— Так точно, комиссар, — отсалютовал Аластор, поднимаясь. — Разрешите идти?
— Идите, капитан, — Иво также встал и, сложив на груди аквилу, заключил. — Император защищает.
Выйдя за пределы комиссариата, Коллинз остановился на мгновенье. Медленно руки его легли на грудь, скрестившись в аквиле. И совсем тихо Аластор произнес:
— Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Императора. Брось меня в горнило войны, дабы выковать оружие для Твоих битв. Требуй с меня. Удостой причастия героев. Испытывай меня, как угодно, ибо вера моя абсолютна. Да удостоюсь я называть Тебя своим Духовным Отцом и Наставником.

6.957.997М38
Неприступная Кара. Именно так еретики именовали город-улей, на данном этапе осаждаемый силами Имперской гвардии. Укрепленный значительно серьезнее, чем Мурдзиарах и Варджишхер, он был той крепостью, о которую, как надеялся враг, имперцы должны были обломать себе зубы. Однако из-за особенностей ландшафта еретики Кары и Аггоры не могли объединиться в единый фронт. Длинный горный хребет, тянущийся вдоль всего правого фланга наступающих соединений, разделял два города-улья. А магистраль, ранее связывающая их и пролегавшая сквозь горный массив, была до основания разрушена, чтобы не дать «договорцам» объединить свои силы. Единственным путем сообщения между Карой и Аггорой все еще остался перевал Чха. Но после долгих боев он был, наконец, отбит у неприятеля. И армия генерала-лейтенанта Кседо продолжала удерживать его, отбивая регулярный попытки еретиков Аггоры вернуть себе контроль над перевалом.
— Астропатическое сообщение, генерал-майор, — доложил ординарец Солеру, переступая порог и отдавая воинское приветствие.
— От кого? — Адан развернулся на своем стуле, бегло окинув взглядом вошедшего.
— Личное, генерал-майор, — приблизившись, Петер отсалютовал еще раз и положил перед начальником штаба инфопланшет с записью сообщения.
— Свободен, — Адан сделал знак рукой, чтобы ординарец ушел.
Но и после того, как дверь за Петером закрылась, Солер не спешил открыть сообщение. Даже не взглянув, от кого оно исходит, начальник штаба вернулся к собственным раздумьям, прерванным приходом ординарца.
Тяжелые мысли, гнетущие в последнее время генерал-майора, никак его не оставляли. Это началось после возвращения Адана с Фрисциты. Постоянное ощущение близкого провала всей кампании, ведущейся на Каргадасе, не оставляло Солера, усиливаясь с каждым прожитым днем, по мере того как имперские силы «увязали» в сопротивлении еретиков. Разработанный при непосредственном участии генерал-майора план по захвату космопорта не смог обеспечить имперцам должного результата. Силы, брошенные «договорцами» на защиту и удержание Варухаза, дали время тем предателям, что стояли у самых истоков впадения Каргадаса в ересь, покинуть планету. Тот факт, что большинство шаттлов с еретиками на борту были уничтожены, не воспринимался Аданом, как успех. Напротив, мысли его раз за разом возвращались к тому, что многим отступникам все же удалось прорвать блокаду планеты и сбежать. Как и большинству боевых судов, которые способствовали побегу своих единомышленников-предателей. Они смогли уйти, избежав серьезного боевого столкновения с кораблями Империума. А это означало ни что иное, как то, что они могут напасть снова, возможно, еще большими силами. Все это могло превратить войну на Каргадасе в еще более затяжную, а тот успех, который сейчас с таким трудом развивали гвардейцы, превратить в прах.
Тяжелым взглядом Солер посмотрел на мини-карту боевых действий, выводя ее на небольшой гололитический экран перед собой. Еретики превратили земли вокруг Кары и Аггоры в неприступный укрепрайон, где им способствовало все. От природного ландшафта до погодных условий.
«Император — наш Свет Путеводный. Надежды человеческой луч средь галактики тьмы», — Адан мысленно начал повторять одну из литаний, но мысли его по-прежнему продолжали путаться, и возвращаясь к текущим событиям, погрязали в тоскливом унынии.
«Одна только осада Кары может затянуться на несколько лет. Это позволит еретикам дождаться помощи извне. Сдача Имперской Гвардией даже одного космопорта позволит «договорцам» получить подкрепление, — думал генерал-майор, тут же пытаясь возражать самому себе, что, правда, получалось у него значительно хуже и совершенно неубедительно. — Мы полностью очистили первый из материков. Сейчас там идут восстановительные работы в освобожденных городах-ульях. Сколько они будут идти? Десять лет? Двадцать? На самом деле, это не имеет значения».
Пытаясь сосредоточиться, Солер попытался вернулся к литании.
«Хоть служим Ему, Он наш величайший слуга. И, склоняясь пред Ним, знаем — Он думает только о нас, — но мысли путались, то наскакивая друг на друга, то рассыпаясь так, что их становилось невозможно вновь собрать воедино. — Откуда во мне эти сомнения, недостойные старшего офицера Имперской Гвардии? Мы одержим победу на этой вонючей планете, до последнего истребив всех, кто посмел заключить договор с врагами человечества. Главное, чтобы война не переросла в затяжную. Бесконечную, победить в которой невозможно».
«Когда во мраке мы заставляем содрогнуться тени, Император с нами. И в духе, и в деле, — мысленно выдохнул начальник штаба, чувствуя, как пошатнувшаяся было уверенность медленно начинает восстанавливаться. — Мы уничтожим их всех. Всех врагов Империума».
Взгляд генерала-майора скользнул по инфопланшету. Нехотя, Адан взял его в руки, чтобы прочитать сообщение. А сделав это, вновь задумался, теперь уже о другом. Его поездка на Фрисциту после окончания Второй Каргадасской кампании ознаменовалась более чем тесным знакомством с аристократкой дома Кюрдон. Солер редко заводил романы, подобные этому, однако мадам Маргарита смогла произвести на генерала-майора неизгладимое впечатление. Адан не мог вспомнить все, о чем беседовал в тот вечер с госпожой Кюрдон, но в целом от той встречи у него остались весьма теплые воспоминания. Так что, получив от Маргариты на следующий день приглашение уже на приватную встречу, Солер раздумывал не долго. Ночь, проведенная с госпожой Кюрдон, превысила все даже самые смелые фантазии Адана. Маргарита продемонстрировала себя искусным знатоком разных сфер. И не только в любовных утехах. Они говорили обо всем, словно хорошо друг друга знали долгие десятилетия, все это время будучи друзьями и единомышленниками. Помимо прочего, одна из тем, которую подняла мадам Кюрдон, была возможность принять участие в восстановлении Каргадаса после его освобождения. Подобное вложение сулило весьма серьезные выгоды в будущем, а Маргарита, помимо того, что была обворожительной женщиной, имела вдобавок весьма твердую хватку в ведении дел и заключении выгодных партнерств. Так что теперь, перечитывая послание, в котором Маргарита извещала, что скоро прибудет на Арк-001, чтобы лично с ним увидеться, у Солера не было четкого представления, с чем именно может быть связан данный визит. Генерал-майору приходило на ум лишь старое как мир высказывание, ходившее среди офицеров. «Иметь любовницу — приятно. Иметь любовницу со связями — приятно и выгодно. Иметь любовницу с большими связями — опасно и нежелательно». И мадам Кюрдон, по мнению Адана, занимала место где-то между вторым и третьим из этих пунктов. Однако Солер не считал, что продолжение их отношений может стать для него источником какой-либо угрозы. Странным образом Адан испытывал к мадам Маргарите такое доверие, которое не вызывала в нем даже его собственная жена. Что было довольно странным, но о чем Солер совершенно не хотел думать. Ни сейчас, ни в обозримом будущем.
Начальник штаба еще раз перечитал сообщение. Оно было подписано только именем, что указывало на его неофициальный характер.
«Все же в первую очередь ее интересуют не деловые контакты, а я сам», — решил про себя генерал-майор, позволяя проскользнуть лучу улыбки в уголках своих строгих губ.
Мысли начальника штаба наконец вернули себе стройность и упорядоченность, ненадолго отпуская Адана из пут смятения и беспокойства. И литания, которую начал читать генерал-майор Солер, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, так и осталась незаконченной.

Год 998
6.248.998М38
Старый ксенос сидел, развалившись на большом ложе. Ксенос был не просто стар. Он был дряхл. И чтобы сидеть, ему требовались одна большая мутака* и несколько штук поменьше. На самых маленьких, чуть удлиненных, лежащих вдоль тела, у Брахрамалару покоились его руки. Длинные и иссохшие.
— Я желаю видеть Гхайнарильналияна, — приказал ксенос одному из рабов, дежуривших возле ложа.
Голос Брахрамалару вовсе не был слабым и беспомощным, как об этом можно было предположить по внешнему, старческому виду ксеноса. В нем было достаточно сил приказывать и повелевать, карать и миловать, требовать и даровать. Брахрамалару прожил долгую и насыщенную жизнь, и сейчас, когда путь его подходил к концу, хотел поговорить с тем, кто заменил ему сына. Родной сын ксеноса вместе с его матерью погиб от рук имперцев давным-давно. После этого, все еще в надежде получить наследника, Брахрамалару принял женой свою старшую дочь. Но та умерла, так и не разродившись от бремени. И лишь спустя долгое время после этой утраты, старый ксенос объявил своим преемником Гхайнарильналияна.
— Продолжи мое дело, когда меня не станет, — обратился к вошедшему в покои Брахрамалару, и его старческая бледно-желтая кожа натянулась вокруг тонких и узких губ.
— Ты еще полон сил, отец, — молодой ксенос был очень похож на своего приемного отца.
Такого же невысокого роста, с невыразительным выражением лица, он мог бы сойти за юношу. Почти подростка, худого и жилистого.
Старый ксенос покачал головой:
— Не обманывай ни меня, ни себя. Сочтено почти все мое время. До последней песчинки. Но моя благородная цель не должна погибнуть вместе со мной. И если ты сможешь завершить дело, что начал я, то у нашего народа появится дом, которого лишили нас люди.
— Мне хватает и того дома, что есть у нас сейчас, — возразил тот, кого назвали Гхайнарильналияна, и вертикально посаженные глаза молодого ксеноса полыхнули гневливой, несдержанной гордостью.
Он повел рукою окрест, подразумевая корабль, на что Брахрамалару лишь устало качнул головой.
— Нет, ставший мне сыном. Еще раз предостерегаю тебя. Не обманывай себя. Никогда не обманывай. Мы вырождаемся. Превращаемся в пиратов, у которых ничего нет, кроме здесь и сейчас. Наши братья терпят поражение за поражением во всех уголках проклятой людьми вселенной. Нас уничтожают. А тех, кто выживает, раскидывает вдали друг от друга. Так мы угасаем. Единственная надежда для нас — изгнать империум из этого сектора. Освободить себе место для жизни от этой чумы, что именует себя человечеством. Сделать это место и время точкой отсчета собственного возрождения. Я знаю, как только мы одержим первую победу, изо всех сторон вселенной, как бы далеко они не находились, к нам начнут стекаться наши собратья. Мы выстроим свою Империю! И в ней не будет места людям, разве что они займут положение рабов.
— Откуда ты знаешь, что все будет именно так? — Уже чуть более сдержанно спросил молодой ксенос.
— Старость и Мудрость. Два этих советчика перед смертью часто становятся провидцами. Они сказали мне это, — старик чуть отодвинул одну из мутак, приглашая своего собеседника присесть на ложе рядом с собой.
Но молодой ксенос в ответ отрицательно качнул головой, оставаясь стоять перед своим названым отцом.
— А как же Аэльдари? — снова спросил Гхайнарильналияна. — Они сражаются с имперцами без всего того, о чем ты рассказываешь. Свои утерянные миры они заменили кораблями, обретя в этом лишь преимущество.
— Аэльдари совсем другие. Не сравнивай нас с ними. Это неразумно, — возразил Брахрамалару со строгостью в голосе.
Этот ответ заставил Гхайнарильналияна замолчать и более не высказывать своих возражений. Но молодой ксенос продолжил смотреть на умирающего сверху вниз холодным взглядом живого, не признающего превосходство смерти над самим собой. Как будто провожал взором боевого товарища, признавшего собственное поражение перед их общим противником.
— Что сделать с твоим питомцем? — поинтересовался наконец Гхайнарильналияна, нарушая ненадолго воцарившуюся тишину и переводя тему в другое русло. — Убить?
— Нет, — старик покачал головой. — Оставь его жить столько, сколько отведет ему божество, которому он поклоняется. Впрочем. Он совсем деградировал, так что сейчас у него не осталось бога ни в мыслях, ни в душе. Если, конечно, он еще не потерял ее полностью.
— Зачем ты держишь его в этом случае, отец? — с точно выверенной долей презрения поинтересовался молодой ксенос.
— Сначала он был мне нужен, чтобы выведать у него правду. Его захватили в плен, единственного выжившего на том корабле, — Брахрамалару говорил медленно, и было видно, что сам он, пересказывая далекое прошлое, невольно погружается в его воды, снова переживая былое. — Была похищена одна ценность. Настолько большая, что я лично отправил несколько кораблей на захват «Ревнителя». В том, что она находится на его борту сомнений не было. А потому, захватывая корабль, абордажная команда не особо озаботилась выжившими. Искали конкретного человека и груз при нем. И только когда их не нашли, начали осматривать остальной экипаж на предмет выживших. Кто еще не испустил дух. И кто мог бы располагать сведениями о беглеце и его грузе. Но таких не осталось. То, что капитану «Ревнителя» посчастливилось выжить, нельзя назвать иначе, кроме как чудом. Впрочем, посчастливилось ли? Его долго пытали. Упорно, день за днем, специалисты своего дела. Но их пытки не дали результата. Должно быть, он действительно ничего не знал. Но он был капитаном корабля, а значит вся власть на «Ревнителе» принадлежала только ему. А значит, не знать он не мог. Разве что вся информация о беглеце, которого тогда искали, оказалась ложью. Я так и не узнал всей правды. А капитан остался жить у меня в плену. С самого начала я не стал его убивать, чтобы иметь удовольствие наблюдать за его муками. Да, пытки над ним не приносили мне полезной информации, но они утешали меня в минуты отчаяния. Когда я узнавал об очередных победах человеческого империума, которые они одерживали над нашей расой. Но потом, спустя время, мне наскучило это занятие, и я забросил своего пленника. Позднее, когда я снова о нем вспомнил, момент был упущен. Его рассудок окончательно помутился. И некогда гордый капитан человеческого империума превратился в анацефала. От пребывания в кромешной темноте его глаза ослепли. Он перестал реагировать на свет, даже когда ему подносили прожектор к самым зрачкам. Он перестал говорить. Лишь иногда мыча что-то нечленораздельное. Так что даже возникла мысль, не откусил ли он себе язык. На оказалось, что нет. Через некоторое время он снова начал произносить слова. В его мычании порой можно их разобрать. Но они по-прежнему не связаны между собой мыслью. Теперь это всего лишь домашнее животное. Которому надо время от времени давать воду и корм и за которым изредка нужно убирать навоз.
— Так зачем же ты держишь его теперь, отец? — повторил свой вопрос Гхайнарильналияна.
— Я не держу его. Просто не прерываю естественный цикл его жизни, давая тот минимум, который ее поддерживает. Ему некуда идти. И не для чего. Его жизнь закончилась там, на «Ревнителе», во время абордажа, когда он получил смертельную рану, защищая капитанский мостик. Все, что случилось с ним позже, нелепая игра случая, опровергать который я не хочу. Он сидит в камере, чтобы не путаться под ногами и не мешать. Но если вдуматься, то он свободен. Потому что давно перестал быть для меня пленником. Теперь он для меня только питомец. Одно время я даже поспорил сам с собой, кого из нас раньше заберет смерть. Меня или его. Похоже, что я уйду раньше. А он. Выясни за меня, сколько это животное еще просуществует.
— Как скажешь, отец, — с полным равнодушием пообещал Гхайнарильналияна, не сводя глаз с Брахрамалару.
Под этим взглядом, лишенным каких-либо эмоций, старый ксенос замолчал, и на какое-то время его дыхание стало очень тихим. Настолько беззвучным, что могло показаться, будто старик умер. Брахрамалару продолжал сидеть с открытыми глазами, в то время как узкая его грудь почти не шевелилась при вдохе. И тонкие разрезы ноздрей не выдавали никакого движения воздуха. Но Гхайнарильналияна все так же продолжал стоять рядом с ложем названного отца, зная, что это еще не конец. Ему уже доводилось видеть, как старик сначала впадал в такое состояние, после чего беспрепятственно выходил из него. В гробовом молчании прошло несколько минут, прежде чем старый ксенос вновь зашевелился.
— Продолжи мое дело, сын, — повторил Брахрамалару все тем же властным, волевым голосом. — Я уже совсем близок к его завершению. И не спускай с них глаз. Ты знаешь, о ком я.
— Да, отец, знаю, — коротко кивнул Гхайнарильналияна.
Брахрамалару снова замолчал. И вновь его сын, не шелохнувшись, остался стоять рядом, ожидая, когда старый ксенос опять заговорит. Молодой ксенос простоял так довольно долго. И наконец щелкнул в рвущемся из глубины души нетерпении пальцами. На зов Гхайнарильналияна тут же подбежал один из рабов.
— Проверь, — приказал молодой ксенос.
Мгновенно раб склонился над телом Брахрамалару, напряженно прислушиваясь к дыханию старика и пытаясь уловить малейший звук. Несколько долгих минут раб не шевелился, после чего распрямился, но лишь на миг. Потому что в следующее мгновение он уже стоял на коленях перед Гхайнарильналияна с согнутой в поклоне спиной и вопрошал:
— Каков будет первый приказ моего досточтимого хозяина?
Молодой ксенос перевел свой взгляд с того, кто при своей жизни назвал его сыном, на сгорбленную спину раба:
— Спустись в нижний трюм и убей ту отвратительную человеческую особь, если она все еще жива, — произнес Гхайнарильналияна, теперь уже совершенно не скрывая своего отвращения. — Мне безразлично, как ты это сделаешь. Но чтобы я более НИКОГДА не слышал ни малейшего упоминания о «домашнем питомце» моего покойного отца.
________________________________________________________________
*Диванная подушка, небольшой тюфяк. (Прим. автора)

6.594.998М38
— Что за название такое странное. Чха, — Фарен устало посмотрел в свою миску, у которой один край был погнутым, а второй казался грязным от покрывавшей его черноты.
— Это потому что здесь часто чихаешь, — усмехнулся в ответ Жуан, тут же подтвердив свои слова, шмыгнув носом и громко чихнув.
Фарен скептически посмотрел на товарища и ничего не ответил. Тяжело вздохнув, он начал есть то, что было у него в миске и чему он не мог подобрать подходящего названия.
Снежные бураны, обрушившиеся на горный хребет, свирепствовали так сильно, будто поставили перед собой цель сделать то, что не удалось предателям. Полностью истребить имперцев, отрезав тех от тылов.
Фарен принялся медленно пережевывать серую массу, полученную из пищевого синтезатора. «Резиновая каша» казалась горькой, и даже холод не мог притупить ее прогорклый привкус.
— Нее, — протянул Стан. Поморщившись, он облизнул ложку, прежде чем убрать ее в вещь мешок. — Это из-за ветра так назвали. Слышите, как подвывает?
Гвардеец замолчал, прислушиваясь, призывая остальных последовать своему примеру.
— И вовсе не из-за ветра, — хмуро возразил Камен, нарушив наступившее молчание. — Назвали как назвали. Просто, без затей. Коротко и ясно.
— А у тебя за что ни возьмись, все коротко, — гоготнул Резник, чем вызвал хохот у остальных гвардейцев.
— Вот и не берись, куда не просят, — огрызнулся Камен, и хохот усилился.
Пока шла эта перепалка, ветер снаружи усилился, и в блиндаже стало отчетливо слышно, как свистит и завывает метель.
— Все-таки из-за ветра, — вздохнул Стан. — Слышите, как гудит?
— Гудит, — признал Викар.
— Да какая разница? — уныло произнес Юджин, вглядываясь в свою миску. — Лучше бы сказали, из чего эту дрянь делают…
— А я вот знать не хочу, — с задумчивостью произнес Хромой. — Еще вывернет.
На это заявление ответа не последовало, и в блиндаже вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь сердитым воем разгулявшейся метели.
Молчавший все это время Фарен дожевал холодную массу и вылез из теплого, но душного блиндажа. Глубоко вдохнув холодный разряженный горный воздух, сержант мгновенно закашлялся. Так что ему потребовалось с полминуты, чтобы снова восстановить дыхание.
Вопреки надеждам на обратное, он все же попал под командование капитана Коллинза после очередного переформирования. Фарен хорошо помнил тот день, когда впервые увидел Аластора с капитанскими нашивками. Немой возглас, застывший тогда в сознании Фарена, отобразился при этом и на лице, и во взгляде, звуча больше, как эмоция, выраженная протяжным звуком: «ДаЕбж?!». И который, несмотря на все старания Фарена, так и не превращался в более последовательную формулировку.
«Не хватало только попасть под его командование», — подумал он тогда, мысленно взывая к Защитнику всех людей.
Но, видимо, у Бессмертного Императора были совершенно иные планы на этот счет. И уже через несколько часов, пройдя перекомплектацию, Фарен маршировал вместе со своим новым отделением в составе роты Коллинза в сторону ангаров, где шла погрузка в транспортники.
Наверное, Фарен и сам бы не смог сказать, на что рассчитывал. Но когда он внезапно оказался совсем рядом, почти бок о бок с Аластором, то увидел на его обезображенном лице лишь полную невозмутимость и отрешенность. Как будто они никогда не были знакомы.
«Вот и пообщались», — подытожил тогда мысленно гвардеец, и его дальнейшие раздумья относительно произошедшей встречи потонули в рычании заведенных моторов.
— О чем задумался? — из воспоминаний Фарена вернул в реальность голос сержанта Вайса. — О своем повышении?
На этот вопрос Фарен отрицательно качнул головой. Нашивки сержанта он получил совсем недавно. После взятия перевала его представили к очередному званию и поставили командовать отделением вместо погибшего в бою сержанта Кирхнера.
— Не совсем, — отозвался он. — Думаю, почему одни дослуживаются до генералов, а другие…
— Заканчивают карьеру в цинковом гробу? — закончил за него Вайс.
— И это тоже, — кивнул Фарен.
— А тут все просто, — смахнув снег с небольшого каменного выступа, Вайс присел. — Генералами не становятся. На самом деле, ими рождаются. Сделай так, чтобы твоими родителями были аристократы, и становись генералом сколько душе угодно. Ну а нет, извольте служить рядовым гвардейцем. И дослужиться ты сможешь максимум до капитана. Хотя рассказывали байки, будто одному удалось стать целым полковником. Но цена таких баек не стоит пайка. Чтобы командовать полком нужно побольше иметь в голове, чем есть у тебя или меня. Взять хотя бы нашего ротного. Чтобы так командовать, как это делает он, одного желания недостаточно. Видна хорошая подготовка.
— Когда только он успел, — недовольно пробормотал под нос Фарен, но Вайс его не услышал и продолжил говорить.
— Талантливых командиров не так много. Правда, они встречаются среди нашего брата. Таких, конечно, замечают и направляют на переподготовку. Но чтобы стать одним из таких, тут, брат, одного везения недостаточно.
— Вот и я говорю, когда это наш ротный успел всему выучиться, — повторил свою мысль Фарен, на этот раз громче.
Сержант Вайс меланхолично пожал плечами:
— Да кто ж его знает. Жизнь длинная. В отличии от смерти, — он коротко гоготнул собственной шутке, показавшейся ему забавной.
Однако Фарен его не поддержал. Он продолжал молча стоять, поеживаясь на холодном ветру, который то затихал, то поднимался с удвоенной силой.
— Вы что, знакомы с капитаном Коллинзом? — поинтересовался Вайс, сквозь метель пытаясь вглядеться в хмурое лицо Фарена.
— Нет, — чуть более мрачно, чем хотел ответил тот, про себя добавив: «Думал, что знаю его, но ошибся».
Произнесенное сержантом слово подхватил резкий порыв ветра и, разметав, бросил с пригоршней снега в лицо Вайсу.
— Как же холодно, — недовольно бросил тот не то ветру, не то своему собеседнику. — Пора возвращаться в блиндаж. Погреемся, пока выдалась такая возможность.
Он бросил многозначительный взгляд на кисти Фарена:
— Тебе-то при аугментированных пальцах, может, и ничего, а вот я свои терять пока не собираюсь.
«Как будто это от кого-то из нас зависит», — без злости мысленно ответил ему Фарен.
Но глядя в развернувшегося спиной и удаляющегося от него сержанта, все же прошептал:
— Хотя когда-то я был уверен в обратном.
Заложив руки за спину, Брехт ходил из стороны в сторону по бункеру, олицетворяя собой дикого зверя, посаженного в клетку. О его корпусе как будто забыли, и это навевало на генерал-майора тягостные размышления. Впрочем, и назвать текущую ситуацию непредвиденной Ульрих тоже не мог. Особое «доверие», оказанное его корпусу, выразившееся в задаче «с минимальными разрушениями захватить Храмовый Комплекс», не могло привести к иным последствиям. Брехт это прекрасно понимал тогда. Не забывал он об этом и сейчас.
Обойтись «минимальными разрушениями» не получилось. Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением еретиков, в какой-то момент генерал-майор вынужден был запросить поддержку у соседей. Открытый по окопавшимся в Храмовом комплексе «договорцам» артиллерийский огонь значительно помог в продвижении корпуса, выбив неприятеля с надежно укрепленных позиций, одновременно с этим обрушив изрядное количество зданий. И даже тот факт, что сам Центральный Храм Бессмертному Богу-Императору был взят «без единой царапины», не смог полностью перевесить сложившуюся ситуацию в пользу Ульриха. А говоря проще, он и его корпус возложенных на них ожиданий со стороны командования не оправдал. Поэтому теперь генерал-майору достался самый сложный участок горного хребта, куда непосредственно входил перевал Чха.
Вопреки ожиданиям Брехта, корпус не отвели в тыл для отдыха и пополнения, а оставили удерживать позиции на захваченном перевале. О том, что корпус является частью имперских сил, напоминали лишь скудные поставки провизии в редкие ясные дни, когда перевал был доступен имперской авиации. Когда Брехт обратился по данному вопросу к командующему Третьей армией генералу-лейтенанту Кседо, то услышал в ответ, что соединения второго эшелона, чьей задачей было занять отбитые у неприятеля позиции по всему горному хребту, были вынуждено отозваны на другой участок фронта. Избитое выражение: «Император любит преданных и верных, Он защищает», сказанное генерал-лейтенантом Ульриху на прощание, только подтвердило худшие опасения Фернеля, что полноценного пополнения ни людьми, ни вооружением и боеприпасами ему не видать. По крайней мере, в ближайшее время. После чего, в полном соответствии с ожиданиями Ульриха, о его корпусе просто забыли. Из чего резонно следовало, что в случае непредвиденной атаки со стороны противника ситуация на перевале окажется довольно тяжелой. Про себя генерал-майор часто повторял, что в известной формулировке про излюбленных воинов и слуг Бога-Императора не хватает еще одного определения. По мнению Брехта, звучать она должна была следующим образом: «Император любит преданных, верных и умных». Однако, чтобы ни думал Ульрих, текущей ситуации это не меняло. Ни в целом, ни в частностях. Три дня назад в очередной раз Брехт сделал запрос на имя генерала-майора Кседо, на что получил односложный ответ: «Наши части находятся на вторичном направлении». Однако сегодня среди продовольственного груза транспортники наконец доставили боеприпасы к тяжелому вооружению, фраг- и краг-гранаты, и далее по списку, который направлял Ульрих Лейфу Кседо, хоть и в меньших объемах, чем было указано в запросе.
Перестав шагать взад-вперед по бункеру, генерал-майор остановился возле вокс-станции, установленной на одном из столов. Нажав нужные руны, Брехт вышел на связь с начальником службы обеспечения, желая получить точные данные о стратегических запасах имеющегося вооружения и боезапаса.

6.721.998М38
Приятно было вернуться к давно забытому комфорту. Особенно после стольких месяцев, проведенных в болотах Гарры, где Алонсо расследовал деятельность одного из отвратительнейших культов. Однако все, что смог себе позволить инквизитор, вернувшись на «Молот победы», это двухчасовую ванну, чтобы смыть с себя тот зловонный запах, которым пропитался каждый дециметр его кожи; и сутки сна, чтобы наконец-то восстановить свои силы. И то, и другое не дало стопроцентного эффекта. Барро до сих пор мерещился витающий вокруг смрад Гаррских болот, а для того, чтобы окончательно отдохнуть и прийти в себя, времени потребовалось бы значительно больше, чем двадцать четыре часа. Тем не менее, с самого утра Алонсо уже сидел за своим рабочим столом, изучая поступившие еще ночью сведения. Увидев входящего в апартаменты Дьочу с чашкой рекафа на небольшом подносе, инквизитор вопросительно изогнул левую бровь.
— Хотел задать вам один вопрос, господин Барро, — Мадейра поставил поднос по левую руку от инквизитора.
— Спрашивай, — Алонсо взял в руки приятно пахнущий напиток.
— Проще было послать группу оперативников. Но вы предпочли отправиться расследовать это задание сами, — произнес Дьочу, глядя, как его патрон наслаждается рекафом.
— Именно так, — согласился Барро. — Проще. Но проще не всегда лучше. Инквизитор не должен растерять форму. А потому время от времени ему необходима полевая работа.
Алонсо замолчал, делая очередной глоток.
— Знаешь, как инквизиторов называют еретики? — спросил он немного погодя.
— У предателей множество емких слов, господин Барро. И далеко не все из них можно произнести вслух, — усмехнулся Мадейра.
— Что верно, то верно, — инквизитор кивнул. — Но есть одно сравнение, которое еретики используют чаще других. Они называют нас шакалами. Еще верными псами Императора.
— Да, — согласился Дьочу. — Я знаю такое сравнение. Оно действительно довольно часто встречается.
— Являясь при этом в корне неверным, — продолжил говорить Алонсо. — Шакалы — падальщики. Какими бы отбросами не являлись еретики, это живые враги, которых мы уничтожаем. Что же касается псов — их верность можно купить, чего нельзя сказать про Инквизицию.
— Кибер-мастифов подкупить нельзя, господин Барро, — заметил Мадейра.
— Да, это так, — согласился Алонсо. — Но кибер-мастифы не умеют самостоятельно думать на уровне принятия сложных решений. Бесспорно, они отличные исполнители. Однако носящего Инквизиторскую Инсигнию недопустимо ставить с ними в один ряд.
— И что из всего этого следует? — уточнил Дьочу.
— Если проводить подобное сравнение, то мы более всего похожи на волков. Умных, хитрых и смертоносных хищников. Они предпочитают охотиться стаей. Но каждый волк в одиночку способен выследить и убить намеченную жертву, — закончил свою мысль инквизитор.
— Я понял вас, господин Барро, — чуть поклонился Мадейра. — Прошу прощения, что отвлек вас своим вопросом.
— Ничуть, — возразил Алонсо, едва заметно качнув головой. — Иногда мне приятны подобные беседы с тобой. Сегодня как раз такой день.
Инквизитор отставил опустевшую чашку:
— Есть известия от Тибура? — спросил он.
Дьочу, уже собиравшийся уходить, задержался.
— Никаких, господин Барро, — сообщил он. — В последний раз, когда Тибур выходил на связь, он передавал, что все еще находится на Варсене-3.
Услышав ответ, инквизитор слегка нахмурился.
Ранее Тибур Олсо состоял в свите Лорда-инквизитора Ренвеля. Долгое время считалось, что Тибур погиб вместе со своим патроном. Однако, в конце 994 года Олсо вышел на связь с Барро. Информацию, которую тогда получил Алонсо, инквизитор предпочел срыть. Настолько глубоко, что направил серьезно раненного и покалеченного Тибура (именно в таком состоянии Барро обнаружил оперативника) в госпиталь Всех Святых, поручив Олсо личной заботе Штайн. Серия проведенных в госпитале операций сделала Тибура неузнаваемым для всех, кто видел и знал его раньше. Что полностью соответствовало планам Алонсо. Он и до общения с Олсо был полон сомнений относительно кончины своего бывшего патрона. Теперь же у него было достаточно оснований для полного расследования, которое, как легко было догадаться, инквизитор поручил самому Тибуру.
— Я сообщу вам, как только он заявит о себе, господин Барро, — Мадейра взял поднос с опустевшей чашкой, чтобы уйти.
— Подготовь мне сводку по Каргадасу, — распорядился Алонсо. — Как продвигается освобождение планеты.
— По последним имеющимся данным, — начал докладывать Дьочу, — еретики предприняли попытку покинуть осажденную планету. Им на помощь прибыл флот «Кровавого договора». Почти всем их кораблям удалось уйти, но не шаттлам с Каргадаса. Большая их часть была уничтожена на орбите. Не многим удалось вырваться из окружения, установленного вокруг планеты. Несколько шаттлов были захвачены вместе с предателями на борту. Их доставили на Арк-001, где будут допрашивать.
— Имена уже известны? — Барро заметно оживился. — Кто из инквизиторов взялся за это дело?
— Я немедленно займусь этим вопросом и подготовлю список тех, кто сейчас находится на Арк-001. И, если получится, имена инквизиторов, которые туда направились.
— Поторопись, — приказал Алонсо, чуть тише добавив: — Надеюсь Бессмертный Владыка человечества будет благосклонен к нам, и «Молот победы» сможет максимально быстро достигнуть системы Равоур.

6.864.998М38
— От кого пришло это сообщение?!
Астропат, стоящий перед Маргаритой, интуитивно вжал голову в плечи, едва уловив гневные ноты в голосе своей госпожи.
— Источник определить не удалось, мадам, — поспешил ответить он. — Но в том, что послание адресовано именно вам, сомнений нет. Его продублировали несколько раз. Отправитель явно хотел…
— Пошел вон! — ярость Кюрдон вылилась в зловещем крике.
После чего в закрывающуюся за астропатом дверь влетел хрустальный бокал, из которого до этого пила аристократка. И рубиновые капли эксклюзивного амасека под звон бьющегося хрусталя веером легли на ее светлый шпон. Только после этого Маргарита смогла выдохнуть, возвращаясь к трезвой оценке ситуации.
«Почему именно сейчас? — аристократка прошла к высокому бару и, взяв еще один бокал, вернулась к кушетке, на которой сидела. — Кто-то узнал, чем я занимаюсь, и теперь решил меня шантажировать?»
Налив в новый бокал амасека, мадам Кюрдон сделала один большой глоток.
«Безумие! Так шантажировать, если только это действительно шантаж, мог бы лишь истинный враг империума. А значит, мой союзник. В противном случае, послание было бы адресовано в Инквизицию».
Маргарита еще раз прочитала сообщение.
«Располагаю сведениями о судьбе человека, известного вам под именем Ботнэ. И ограбившего вас более двадцати лет тому назад по общеимперскому летосчислению. Все подробности относительно его судьбы и о том, какую информацию он мне предоставил, я готов рассказать вам за разумную плату. Координаты для личной встречи в конце послания. Готов рассмотреть встречное предложение, если оно будет рациональным».
Далее, как и было сказано, шли координаты мира. Подписи не было.
«Кому эта ничтожная тля продала меня? Как он спасся и в какой дыре прятался все это время? Почему сейчас, когда я снова так близка к цели, вдруг появился он и тот, кого он послал? Или это сообщение отправил сам Ботнэ? Возможно ли, чтобы этот никчемный сморчок осмелился на подобную дерзость? В нем не хватило бы решимости ни на одно такое слово из тех, что здесь написаны!»
Мадам Кюрдон залпом осушила бокал, после чего с силой, как и предыдущий, швырнула его в сторону двери.
Еще сутки назад Маргарита торжествовала. Встреча с Аданом Солером прошла именно так, как того желала аристократка. Полностью находящийся во власти Кюрдон под воздействием препарата, Адан поведал своей «возлюбленной» всю информацию, которую та хотела получить. Степень доверия генерал-майора поразила даже саму Маргариту, которая никак не ожидала некоторых откровений с его стороны. Тем более, не могла предположить, что эти откровения дадут ей в руки рычаги управления от исхода битвы на Каргадасе.
FLASHBACK
— Я всегда восхищалась доблестью наших воинов, — мелодично произнесла Кюрдон, чувствуя, как на этих словах к горлу подкатывается тошнотворный ком. — Особенно офицерами. Такими, как вы, Адан.
— Вы льстите мне, мадам Маргарита, — ответ генерал-майор был прямолинеен и правдив.
По голосу Солера было понятно, что он даже ничуть не думает красоваться перед своей пассией.
— Но это правда, — Кюрдон улыбнулась своей чарующей улыбкой, которая получалась у нее лучше всего. — И более прочего меня восторгало то, с каким пренебрежением к смерти вы относитесь.
— Умереть за Императора — честь, — мгновенно отозвался Адан, чем вызвал еще одну чарующую улыбку на лице его собеседницы.
— О, безусловно, — подхватила Маргарита, ощущая, как в ее жилах вспенилась кровь от одного упоминания «лживого бога», — Но бесстрашие перед смертью, и что еще важнее, перед тяжелейшими ранами и увечьями, это ли не верх мужества? Ведь смерть — лишь мгновение, в то время как агония может растянуться на целую вечность. Я говорю о тех муках, когда человек мечтает о смерти, как об избавлении, — добавила Кюрдон после незначительной паузы. — Увечья, уродства и боль. Которую не остановить, не уменьшить.
Маргарита замолчала, делая паузу, внимательно следя за тем, как погружается все больше в задумчивость ее собеседник.
— Вы разве не боитесь агонии, Адан? — на этих словах Кюрдон почти физически ощутила, насколько глубоко проникли ее слова в сознание Солера.
— Нет, мадам Маргарита, — возразил генерал-лейтенант. — Страх ничтожен, потому что сильна наша вера в Бессмертного Бога-Императора.
Видя, что Солер сложил на груди аквилу, Кюрдон тоже взмахнула руками. Словно хотела присоединиться к своему собеседнику в едином порыве благочестия. Но ее кисти так и не легли одна на другую, символизируя Имперского орла. Едва взметнувшись, руки Кюрдон опустились вниз. И уже в следующее мгновение одна из них, как бы невзначай, легла Адану на колено.
— Конечно же, — со страстью произнесла Маргарита, отмечая про себя, что в ответе Солера на самом деле не было той уверенности, которую генерал-майор хотел продемонстрировать. — Бессмертный Защитник дает нам сил и мужества претерпевать страдания. Но и мы сами не должны оставаться равнодушными страданиям вокруг нас. И я со своей стороны желала бы хоть немного облегчить муки раненым. Я говорю об этом.
— И как же? — поинтересовался Адан.
— О, по данному вопросу я не смогу предложить что-то новое или уникальное, — пояснила аристократка, рождая на своем лице полную обаяния улыбку. — Речь пойдет о морфине, анестезии для проведения операций и других обезболивающих. Дело в том, что я располагаю обширными связями в вопросах поставки столь необходимых Гвардии медикаментов. У меня и самой на Фрисците есть небольшая лаборатория. Если бы я только смогла оказать посильную помощь вашим гвардейцам.
Кюрдон снова улыбнулась. На этот раз еще более чарующей, лучезарной и полной искренности улыбкой.
— Как же я могу вам в этом помочь, мадам Маргарита? — спросил генерал-майор голосом человека, совершенно потерявшего связь с реальностью.
— Это проще, чем вам кажется, дорогой друг, — пальцы Кюрдон скользнули с колена собеседника, коснувшись его руки. — От вас мне нужно, чтобы вы лишь назвали имя того, кто непосредственно у вас в штабе занимается поставками медикаментов. Ну, и небольшое содействие со своей стороны. Тем самым вы не только исполните свой долг. Ведь это ваш долг заботиться о своих гвардейцах. Вдобавок вы поможете осуществить мою давнюю заветную мечту.
— О какой мечте вы говорите, мадам Маргарита? — по тому, как загорелись глаза Солера на этой фразе, Кюрдон поняла, что достигла своей цели.
— Принести бесценный дар, который вы и ваши солдаты, безусловно заслуживаете, — с упоением в голосе прошептала Маргарита. — Всем этим несчастным раненым. Вашим войскам. Имперской гвардии. Империуму…
«И вот теперь, когда до поставленной цели осталось только подать рукой, внезапно появляется тень прошлого. Неясно зачем. Почему. И кто скрывается за этой тенью», — Маргарита вновь поднялась.
Вернувшись от бара еще с одним бокалом в руках, аристократка растянулась на кушетке, погружаясь в раздумья.
— Сомневаюсь, чтобы это был Ботнэ, — произнесла Кюрдон, вполголоса размышляя сама с собой. — Помимо всех прочих доводов, он бы никогда не рискнул выдать мне свое местоположение. Даже если бы полностью выжил из ума. Не рискнул бы он и посылать на встречу со мной кого-то вместо себя. Исход такой встречи был бы заранее предрешен. И Ботнэ слишком хорошо знает это. А значит, кто-то его действительно нашел и разговорил. Иначе ему не стало бы известно, что Ботнэ меня ограбил. Не вызывает сомнения и тот факт, что отправитель сообщения сам противник империума. Что, в свою очередь, превращает его в союзника. Пусть и на время. Правда, к такому союзнику ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной. Но это правило применимо ко всем без исключения.
Маргарита медленно подняла бокал, созерцая, как между его хрустальными боками плещется, искрясь в лучах света, рубиновая влага. Внезапно мысли аристократки, оставив ненадолго Ботнэ, устремились к другому союзнику, в котором Кюрдон все чаще начала сомневаться в последнее время.
«Го-Хуар, — подумала Маргарита, не решаясь произнести это имя вслух даже шепотом. — Мы должны были действовать сообща. Но вместо этого ты становился с годами все дальше и дальше. Ты не спас Белофри, когда у тебя была такая возможность. Не помог Ляжне. И все же, несмотря на все это, я откликнулась, когда ты обратился ко мне, сделав тебе поистине царский подарок. И что я получила от тебя в ответ? “С прискорбием сообщаем, что присланный Вами специалист погиб во время беспорядков, произошедших в городе-улье Мендо”».
Поставив бокал на кофейный столик рядом, аристократка поднялась с кушетки.
— Специалист, — ногти в сжатых кулаках Маргариты до крови вонзились в ее ладони. — Так ты назвал Генетора, отвергшего ложное учение империума и готового сознательно встать на борьбу с ним?! Или ты солгал мне? Переманил ценнейший кадр к себе, отправив мне эту «отписку»? А теперь вдобавок хочешь точно так же лишить меня и другой славы. Забрать все мои исследования. Не ты ли скрываешься под маской анонима, отправившего мне это послание?
Капля крови из взметнувшейся вверх сжатой руки соскользнула в бокал, смешиваясь там с благородным напитком.
— Но ты просчитался, если решил таким образом обыграть меня, — мадам Кюрдон изобразила на своем лице невероятно лучезарную улыбку. — Это я уничтожу тебя. И все, чего ты достиг, заберу под свой контроль. Я, а не ты, займу главенствующее положение в Новой Империи Эндулиан. Я. А не ты.
Маргарита осушила бокал, облизнув губы, которые все еще продолжали улыбаться. Затем нажала руну вызова сервитора-уборщика. После чего, провернув бокал в тонких изящных пальцах, аристократка швырнула его вслед за первыми двумя, с гневом в сердце любуясь на хрустальные брызги, веером разлетевшиеся в разные стороны.

6.884.998М38
Когитатор еще продолжал выводить на экран монитора запрошенную Барро информацию, когда Алонсо откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Допросы наиболее значимых персон, доставленных на Арк-001 после попытки прорвать блокаду Каргадаса, уже шли полным ходом. И получить доступ к ним, как и к любым материалам проводимого расследования, не представлялось возможным. Дело находилось под патронажем инквизитора Сегрино, с чьим аколитом у Барро состоялся короткий, содержательный и весьма неприятный разговор. Весь смысл которого сводился к простой истине. Алонсо прибыл на Арк-001 слишком поздно.
— Я сообщу инквизитору Сегрино о вашем намерении допросить предателей с Каргадаса, инквизитор Барро, — заверил Леру Алонсо казенным тоном. — Убежден, что после того, как виновные в измене дадут все показания, инквизитор Сегрино предоставит вам возможность лично их допросить.
— Разумеется, это касается только тех, кто к этому моменту еще будет в состоянии отвечать на вопросы, — добавил аколит, тем самым делая продолжение беседы бессмысленным.
Не став более тратить времени на беседу с Симоном Леру, Алонсо сдержанно попрощался с аколитом Владаса Сегрино. После чего вернулся на борт «Молота Победы» и приступил к изучению списков всех, кто был захвачен на орбите Каргадаса и кого доставили в тюрьмы на Арк-001.
Барро резко открыл глаза, возвращаясь к списку. Красная подсветка у фамилии, свидетельствовала о том, что задержанный находится в крепости Присинкт на общих основаниях. Серая — что заключенный уже находится разработке у инквизитора или у одного из его дознавателей.
— Дьочу, — Алонсо щелкнул по вокс-бусине. — Активируй протокол начала следственных действий в отношении тех, кто еще не подвергался углубленным допросам.
— Да, господин Барро, — из динамика донесся голос Мадейры. — Кого я должен допросить в первую очередь?
— Допросить необходимо всех, — приказал Алонсо. — Поэтому привлеки максимум дознавателей. Начнешь с наименее значимых личностей. Слуг и рабов.
— Почему именно с них, господин Барро? — в голосе Дьочу послышалось удивление.
— Потому что это ходячие записывающие устройства, — улыбнулся Алонсо. — Люди, обладающие свойством наблюдать и запоминать. Тот, кто сказал, что слуги лишены любопытства, совершенно не знает природу людей. Сейчас они напуганы до смерти. Но еще сильнее они ненавидят тех, кому раньше служили. Потому что в них видят, в первую очередь, причину того положения в котором оказались. Ненависть и страх. Вот те два рычага, надавив на которые, мы вскроем эти ходячие банки информации.
— В таком случае, что мы ищем, господин Барро? — уточнил Мадейра.
— Все, — улыбка на лице Алонсо превратилась в зловещую усмешку. — Я собираюсь выпотрошить их память до самого дна.

6.924.998М38
Серый снег мелкой крупой падал на бруствер, едва коснувшись которого превращался в грязные мутные капли. Фарен вгляделся в туманную дымку и поежился. От мерзкого холода и сырости сводило зубы и ныли кости. Полностью отогреться не удавалось даже у печки в блиндаже. Еще был пронизывающий насквозь ветер, от которого негде было укрыться. И постоянное чувство тревоги, которое, как правило, появляется перед надвигающейся опасностью. От всего перечисленного Фарену отчаянно хотелось удавиться. И удерживал гвардейца от этого шага лишь страх. А точнее, два, сменяющихся один другим. Первым из них был страх смерти. Тот самый, что диктуется инстинктами самосохранения. С этим страхом Фарен время от времени пытался спорить, убеждая себя, что быстрая смерть принесет с собой только облегчение. Но едва сержант зацикливался на этой мысли, как на смену первому страху приходил второй. Еще более ожесточенно вгрызающийся в сознание. Страх, что еще до того, как у сержанта получится попрощаться с жизнью, его обнаружат, не дадут закончить начатое и передадут комиссару, который выбьет из неудачливого самоубийцы весь дух. Причем, таким способом, по сравнению с которым любая другая смерть покажется благом. Комиссаров Фарен боялся. До дрожи в коленях. Особенно это чувство усилилось после того случая, когда их ротный комиссар Дорроу казнил солдата, уличенного в ереси. Перед глазами Фарена до сих пор стояла картина казни, забыть которую, несмотря на прошедшее с тех пор время, сержанту так и не удалось.
FLASHBACK
На плацу установили четыре столба, к которым поочередно привязали руки и ноги обреченного на немилосердную смерть. Приговоренный, в ужасе от предстоящей казни, смотрел на все эти приготовления, не зная, просить о снисхождении и помиловании или приносить покаяния и попытаться вымолить более быструю и менее болезненную смерть. Растерянным взглядом Йонис скользил по лицам своих бывших товарищей по оружию, которых выстроили на плаце для назидания. По их суровым взорам читалось то, в чем приговоренный так боялся и не хотел признаваться самому себе в свой последний час. Что уже ничего не изменить. И что ни мольбами, ни увещеваниями, ни клятвами обвиненному в ереси не избежать вынесенного приговора.
Йониса застали за тем, как тот рассуждал перед своими однополчанами, будто бы Бог-Император не сможет Своей Защитой вырвать их соединение из «котла», в который оно угодило. Разве только Он Сам Лично встанет с Золотого Трона, чтобы разбить «договорцев» и заставить тех отступить. Скорость, с который об этих речах было донесено ротному комиссару Дорроу с «говорящим» именем Цербер, а следом батальонному комиссару Богартсу, оказалась ошеломительной. Погруженный в пространственные размышления о силе и выносливости противника, Йонис еще не довел свои доводы до конца, когда услышал приказ у себя за спиной: «Взять еретика!» Спустя секунду, его с заломленными до хруста за спину руками вели по двору военного гарнизона в сторону одноэтажных строений, в которых среди прочего располагалась и гауптвахта. Там его тут же подвергли допросу. Дорроу был скор на расправу, каждый свой вопрос сопровождая мощным ударом. Отрицать сказанное стало бы еще большей глупостью, чем говорить изначально. А потому Йонис не стал отпираться. Сквозь выбитые зубы он еще, правда, попытался возразить, что никоим образом не хотел оскорбить Бессмертного Императора или усомниться в Его Могуществе. Что он и в мыслях не имел ничего еретического, что он верный и преданный слуга Империума. Однако к тому времени, когда Йонис, шамкая распухшими окровавленными губами, смог наконец произнести слова раскаяния, приговор был уже вынесен. Ночь перед казнью он провел в полузабытьи после жестокой порки, который был подвергнут сразу, как был признан виновным. Для принятия предварительного наказания Йониса вывели на тот самый плац, на котором он стоял сейчас.
Пока комиссар Богартсу зачитывал статью обвинения и приговор, к Йонису подошли четверо гвардейцев из расстрельной команды. Они подвели осужденного к столбам, уложив между ними. Затем его руки и ноги закрепили таким образом, что те оставались висеть, не соприкасаясь с плацом. Оставив Йониса в распятом положении и с глазами настолько удивленными, словно приговоренный совершенно не верил в реальность происходящего. Когда после зачтения приговора к нему подошел их ротный комиссар, Йонис даже не понял, что тот собирается сделать. И даже после того, как Цербер взмахнул своей силовой саблей, в глазах осужденного не отразилось понимание. Напротив, на его посиневшем от побоев лице вдруг вспыхнул проблеск надежды. Как будто Йонис ожидал, что сейчас комиссар перерубит веревки, которыми он привязан.
Крик, который исторг из себя смертник, когда лезвие клинка отсекло по локоть его правую руку, заставил Фарена вздрогнуть. Полный боли, ужаса и отчаяния, он пронесся над строем гвардейцев, впиваясь в уши, переходя в истошный визг. Однако первый истошный крик еще не успел утихнуть, как его перечеркнул второй. Когда следующим ударом саблей Дорроу отсек Йонису левую руку. Не прекращая кричать, приговоренный задергался всем телом, извиваясь в конвульсиях. Из обрубленных конечностей хлестала кровь, быстро расползаясь вокруг смертника большой горячей лужей. К запаху свежей крови, вскоре добавился запах кала и мочи. Еще до того, как Цербер взмахнул саблей в третий раз. Словно желая убедиться в происходящем, Йонис дернулся всем телом вперед. Более не сдерживаемый веревками, он приподнялся над плацом, глядя как повисла на столбе его левая нога, отрубленная чуть выше голеностопного сустава. Заголосив так, что у передней шеренги гвардейцев заложило уши, смертник повалился обратно. Он орал не переставая, пока комиссар, обойдя Йониса, с другой стороны, не разрубил приговоренному правую ногу в области колена. Только тогда осужденный, захлебнувшись слюной, замолчал, издав перед смертью звук, чем-то похожий на хлюпанье. Его тело, из которого все менее и менее интенсивно продолжала течь кровь, еще несколько раз содрогнулось. После чего замерло без движения. А вскоре прекратилось и кровотечение.
В гробовом молчании Дорроу оттер лезвие сабли от крови преступника, и небрежно откинув кусок ветоши в сторону мертвого обрубка, вложил клинок в ножны. После этого с убийственным спокойствием комиссар еще раз зачитал статью из «Благочестивых наставлений».
— Любой солдат, возводящий хулу на Бессмертного Бога-Императора или Империум, выражающий преданность любым сущностям, за исключением Императора, повреждающий священные реликвии, артефакты или здания, принимающий участие в еретических действах, открыто ведущий речь о запретных темах, а также ведущий себя без уважения ко всему святому будет лишен конечностей и оставлен истекать кровью во Имя Императора. Тело казненного этой позорной казнью впоследствии должно быть сожжено, дабы убедиться в окончательной ликвидации заразы.
На последних словах комиссара на плац снова вышли гвардейцы из расстрельной команды. В руках они несли канистры с прометиумом. Один из них, поставив канистру, склонился над недвижимым телом Йониса.
— Осужденный мертв, комиссар, — отсалютовав, доложил он.
Взгляд Цербера презрительно упал на покойника, как будто комиссар проверял, действительно ли он умер или пытается сейчас притвориться.
— Сжечь, — сухо произнес Дорроу, выдержав незначительную паузу.
Затем развернулся и под завывания взметнувшегося над трупом пламени покинул плац.
Фарен снова поежился, выгребая из волн нахлынувших воспоминаний. После этого случая сержант еще минимум полгода произносил имя Бессмертного Бога-Императора только с придыханием. И даже доложил сам на себя, когда, пройдя мимо знамени забыл осенить себя аквилой. Полученные им тогда десять плетей перед строем, вселили в Фарена еще большую преданность Империуму, благоговейный страх перед комиссарами, и уверенность в том, что нет ничего хуже, чем гнев «Бича Императора».
В блиндаже Фарена окутал запах душного тепла, к которому примешивалась горечь рекафа и сушащихся носков. Не успел сержант переступить порог, как от печи поднялся Викар, уступая ему место.
— Что скажете, сержант? — спросил гвардеец, пропуская озябшего Фарена к источнику тепла и коротко салютуя.
— Холодно, — односложно ответил Фарен, чувствуя, как застывшее лицо начало «пощипывать» от тепла.
— А враг? — снова спросил Викар.
— Им тоже холодно, — хмуро отозвался Фарен, протягивая ладони к самой печке, почти касаясь ее своими аугментированными пальцами. — Молю Императора, чтобы им было еще холоднее, чем нам.
Импланты не реагировали на холод и жар, зато очень мерзли ладони и кисти. Подчас казалось, даже больше обычного. Передавая озноб выше, до самых локтей.
— Лучше бы молили Его, чтобы нам всем резко не стало жарко, — подал голос спавший до этого Резник, обращаясь к Викару.
Одновременно с Резником в дальнем конце блиндажа, разбуженный голосами, зашевелился Хромой. Самуила начали так называть так за аугментированную правую ногу. Причем, прозвище настолько «прилипло» к гвардейцу, что настоящее его имя не вспоминали даже сержанты и лейтенант.
— А потом снова холодно. Но уже навсегда, — добавил Хромой, поднимаясь и затягивая на поясе ремень.
— А что ротный говорит? — снова спросил Викар.
— А вот ему точно не холодно, — зло ответил Фарен, ощущая, как озноб потихоньку начинает отступать. — Таким, как он, ни холодно, ни жарко не бывает.
— Потому что их греет Свет Бога-Императора, — гоготнул Резник. — А таким как мы — шиш с маслом.
— Машинным, — с нескрываемой издевкой добавил Хромой.
Словно в подтверждение этих слов, на пороге блиндажа появился упомянутый Аластор Коллинз. Его появление заставило всех, кто еще лежал или сидел, мгновенно подняться, отдавая воинское приветствие.
— Зашевелились, — бросил капитан, не задерживаясь. — Всем на выход.
— Ну а я что говорил, — ухмыльнулся Резник. — А вы боялись, сержант, что нам дадут замерзнуть и заскучать.
— Точно. Сейчас согреемся, — пообещал Хромой.
— Да что ж такое, — мрачно пробурчал Фарен, понимая, что выспаться ему не удастся.
— Вам везет, сержант, — пожал плечами Викар, подхватывая свой лазган, следуя за Резником и Хромым. — Не иначе, особая любовь Бога-Императора.
— Не иначе, — хмуро кивнул Фарен, покидая блиндаж.
Затишье наступило незадолго перед рассветом, после нескольких часов напряженного боя.
— Подпусти мы их ближе, и все, — уверенно заявил Юджин, поглаживая лазган. — Была б нам крышка.
Ловким движением он извлек откуда-то истрепанную ветошь и принялся протирать свое оружие, избавляя его от копоти и налипшей грязи.
— Пусть руки мои вытрут сажу с твоих совершенных форм, дабы ты очищал мир своими молниями света, — зашептал гвардеец, заботливо оттирая каждое замеченное им пятнышко.
Вторя ему, принялся протирать свое оружие и Бурговец. Неразговорчивый детина, прибывший с последним пополнением и открывающий рот только для того, чтобы ответить вышестоящему по званию или чтобы прочитать литанию.
Завидев приближающегося к их окопу капитана Коллинза, Юджин, не переставая водить тряпицей по лазгану, увеличил амплитуду движений.
— Готовьтесь ко второй волне, — Аластор окинул беглым взглядом бойцов. — Пока они нас только прощупывали. Теперь начнут полномасштабную атаку.
Сказав это, Коллинз развернулся и, пригибаясь, двинулся к следующему окопу.
— Есть, капитан, — отозвался Фарен, устремив вслед удаляющемуся Аластору хищный прищур.
Он сам не мог сказать, как к этому пришел. Сначала они оказались двумя выжившими из взвода. А как потом выяснилось, из целой роты, которая почти полностью легла на том рубеже. Кроме них с Коллинзом выжило еще одиннадцать счастливчиков. И хоть сам Фарен никогда не претендовал на героизм, все же в тот момент он, наверное, мог назвать себя героем. Надеялся ли он на что-то более материальное, чем простое признание? Даже в этом Фарен не мог сказать ничего определенного. Тогда, находясь в секунде от того, чтобы с воем и ужасом в сердце упасть, закрыть голову руками и подобно загнанному животному ждать неминуемого конца, он, конечно же, не думал ни о героизме, ни о награде за него. И потом, когда Фарен ошалело смотрел на прибывших с подкреплением гвардейцев, не понимая, что происходит, не зная, начинать ли ему радоваться или продолжать бояться. В тот момент он тоже не думал о таком. В те минуты он в принципе не мог думать, потому что все его естество наполняла радость, продиктованная инстинктом. Радость, что он все-таки выжил. Все прочие мысли, некая гордость, что он оказался одним из немногих, кто пережил тот бой, появились намного позже. И как раз тогда где-то в глубине души гвардейца шевельнулась зависть… Но к этому времени событие, ставшее для Фарена значимым, полностью перестало занимать командование. В тот день при форсировании Ачи было потеряно множество подразделений, и жизнь одного гвардейца совершенно не заботила старших офицеров и комиссаров.
Потом было долгое «топтание на месте» на подступах к Варджишхеру. После чего Имперской гвардии все же удалось проломить сопротивление противника и, перейдя в наступление, отодвинуть линию фронта к самым стенам города-улья. В этой операции Фарен никак не отличился. Чему, на самом деле, был только рад. В душе сержант не хотел быть павшим героем. Он хотел пережить эту войну и продолжить жить дальше. Но ничего подобного сказать об Аласторе было нельзя. Коллинз вновь проявил себя, подняв в атаку отделение и подавив огневую точку противника, которая мешала дальнейшему продвижению взвода. А немногим позже принял на себя командование взводом, когда их сержант получил серьезное ранение. Свидетелем всех этих событий Фарен не был. После очередного переформирования их с Аластором раскидало по разным взводам. Так что обо всех подвигах Коллинза Фарен узнал много позже. С одной стороны он был рад, что снова не испытал на себе все «прелести» героизма, с другой — зависть к Аластору, постепенно становясь все сильнее, медленно перерастала в подспудное чувство ненависти.
«Снова он герой, — с досадой думал тогда про себя Фарен. — Ни смерть его не берет, ни гнев командирский. Почему так?»
И позже, когда стало известно, что Коллинз, получивший нашивки сержанта, командует одним из взводов, оба эти чувства, зависти и злости по отношению к Аластору, укоренились в душе Фарена окончательно. Затем была долгая зима. И еще более долгая позиционная война, когда ни одна из сторон не совершала серьезных боевых действий, сильнее страдая от лютых морозов, чем друг от друга. С обморожениями в те дни было отправлено на аугментацию людей больше, чем после осеннего прорыва, который проходил по первым заморозкам. Фарена, как и многих в ту зиму, не миновала участь лишиться части своего тела после длительного ночного дежурства. Так, на смену его обмороженным пальцам, пришли импланты. И, когда весной фронт пришел в движение, и Имперские части снова повели наступление, у Фарена в душе уже не оставалось других чувств, кроме злости на мир, где главным объектом этой злости был Коллинз.
— Заметил? — прошептал Юджин, обращаясь к Хромому. — Как наш сержант на капитана поглядывает. С чего вдруг?
— Вроде бы служили раньше вместе. Рядовыми начинали, — равнодушно пожал плечами Хромой.
— И что? — также шепотом продолжил Юджин. — Что-то не поделили?
— Откуда ж я знаю? — снова пожал плечами Хромой. — Может, и не поделили. Кто их разберет.
Он сурово посмотрел на Юджина:
— Не лезь не в свое дело, — тихо, но невероятно веско произнес Хромой.
Он убрал ветошь, которой до этого чистил лазган, посмотрел в унылое серое небо, откуда по-прежнему не переставая щедро сыпалась мокрая порошка и, поморщившись, предрек.
— Ну, держись. Скоро опять начнется.
Первым о движении со стороны «договорцев» доложил генерал-майор Штакельберг. Следом за ним пришли сообщения из штабов корпуса Брехта, Вецлова и Атталя. Последним был получен доклад от генерал-майора Рихъора в котором также говорилось, что враг начал массированное наступление по всему флангу.
Суммировав полученные донесения, выходило что «договорцы» смогли перебросить к подножью хребта значительные силы и теперь всерьез намеревались выбить имперские части с занимаемых ими позиций. Перед началом наступления враги устроили мощнейшую арт подготовку, тем самым подтвердив, что предатели из Кровавого Договора смогли каким-то образом перебросить помимо остальных войск множество артиллерийских батарей. И только сконцентрированный контрбатарейный огонь при поддержке авиации там смог заставить замолчать вражеские мортиры.
— Зубы Императора! — выругался Кседо, глядя на карту предгорий, всю пестревшую красными точками, обозначающими силы противника. — Куда, их в дивизию, смотрела разведка?! Всесильный Владыка! Как подобное перемещение войск можно было не заметить?
Седовласый ветеран сжал кулаки, с силой опустив их на поверхность массивного стола. Однако, дав волю секундной слабости, генерал-лейтенант быстро взял себя в руки. Коротким скупым движением он активировал микрофон, установленный у края стола.
— Приказ по армии. Довести до всего командного состава, включая взводных. Удержать занимаемые позиции любой ценой. Особое внимание корпусам генерал-майора Атталя и генерал-майора Брехта. Им надлежит скоординировать действия и ни в коем случае не допустить прорыва на своем направлении. Основной удар противник сконцентрирует на них.
Свидетель этой сцены, Криус Бранко, исподлобья посмотрел на Лейфа. Во взгляде комиссара-капитана читался ледяной укор, занимающий позицию где-то между презрением и недовольством. За последние несколько месяцев подобный взгляд появлялся у Криуса довольно часто, один только раз сменившись на уважительный, когда армия Кседо почти без потерь смогла занять перевал, который сейчас удерживала. После чего, не давая «договорцам» подняться по склону, нанесла им существенный урон, отбив несколько массированных атак подряд.
Лейф перехватил этот взгляд, однако, как и множество раз до этого, полностью его проигнорировал.
— Соедините меня со штабом командования ОГВ, — потребовал он, переключая канал вокс-связи.
— Запросите подкрепление, генерал-лейтенант? — подчеркнуто холодно спросил Бранко.
— Только в случае, если это будет категорически необходимо, комиссар-капитан, — не менее холодно ответил Кседо.
Сказав это, Лейф еще раз окинул взглядом гололитическую карту местности. Там зажигались все новые и новые красные огоньки. Противник продолжал подтягивать к горному хребту все больших соединений, основные силы сосредотачивая у перевала Чха.

6.925.998М38
Дальнобойная артиллерия еретиков заработала сразу после массированного авианалета. Сомнений в том, что «договорцы» были точно осведомлены о расположении штабов, ключевых узлов связи и основных складов, более не оставалось. Перехваченное Имперскими астропатами сообщение, в котором некто информировал противника обо всех засекреченных данных генерального штаба, тому было прямым доказательством. Данное послание было расшифровано спустя два часа после сокрушительного удара, нанесенного предателями по позициям сразу нескольких штабов армий, единомоментно уничтожившим между ними связь. Сотни штурмовиков и бомбардировщиков при поддержке истребителей пронеслись опустошающим ураганом над позициями Имперских соединений. Большинство имеющихся аэродромов было разгромлено. Одними из первых приняв на себя удар вражеской авиации и артиллерии, они не успели поднять в воздух и десяти процентов имевшихся перехватчиков. Одновременно с воздушной атакой, лишившей Имперские соединения значительной части аэродромов со всей находящейся там техникой и складами, еретики предприняли контратаку со стороны осажденной Кары. Параллельно приводя в движение весь северо-восточный фронт. «Договорцы» яростно контратаковали, не считаясь с потерями, вынуждая Имперские части стягивать к местам прорывов все новые силы, задействовав резервы. За те несколько часов, пока связь между частями и соединениями восстанавливали, общий размах несогласованности действий достиг своего апогея. Только после восстановления связи из хлынувших потоком донесений и депеш, стал ясен истинный масштаб проведенной врагом диверсии.
Обхватив голову руками, Солер смотрел на монитор, где шел поток ежеминутно меняющихся и дополняющихся данных о текущем положении дел. Больше всего пострадали штабы Первой Армии генерал-лейтенанта Кальо, Четвертой генерал-лейтенанта Суржи и Одиннадцатой генерал-лейтенанта Ортиса. Они были полностью уничтожены с воздуха, вместе со всеми штабными офицерами, которые там находились.
FLASHBACK
Несколько донесений поступили почти одновременно. Они застали генерала-лейтенанта Суржи в тот момент, когда он в присутствии комиссара-капитана Хизе, склонившись над гололитической картой, изучал создавшуюся ситуацию.
Низина, разделявшая два города-улья, Кару и Аггору, была изрыта десятками километров окоп, в которых засела пехота. Оплот неприятеля, именуемый ими «Неприступная Кара», находился в ста километрах левее от линии фронта. К нему со всей праведной ненавистью в груди рвались Имперские части, чтобы навсегда стереть с лика земли. И уничтожить всех его жителей, отринувших Свет Императора. Здесь же, на безжизненных Пустошах Арзарлаима в предгорьях Гергошан предатели надеялись переломить исход многолетнего сражения за свой мир. Стянув огромные силы из другого мира-улья, соизмеримого с неприступностью самой Кары, «договорцы» Аггоры готовились нанести решительный контрудар и отбросить имперцев с занимаемых ими позиций. Если бы у еретиков получилось не только отстоять Кару, но и вернуть контроль над космопортом, находящимся к этому моменту во власти Имперцев, это могло бы придать сил все еще сопротивляющемуся под-улью Мурдзиараха. Где в катакомбах еще теплились очаги сопротивления выживших предателей. В отличие от Варджишхера, где зачистка под-улья уже была произведена. Окончательно покончили с еретиками, засевшими в глубинах огромного города три свежие армии, прибывшие на Каргадас в качестве подкрепления и принявший на себя основной удар легион штрафников. Именно штрафные батальоны, брошенные в дебри под-улья, произвели основную зачистку, так что регулярным частям оставалось только «заполировать» начатое. Немногих выживших в ходе боев штрафников, бросили дальше, прорывать наступление, давая тем самым возможность смертью своей искупить содеянные прегрешения перед Бессмертным Богом-Императором. Однако к тому времени, когда фронт, сместившись к Пустошам Арзарлаима, перешел в позиционную фазу, 715 Легион «Казнящихся в преступлениях» перестал существовать.
Несколько раз «договорцы» из Аггоры пытались обойти силы Имперской гвардии с флангов, и каждый раз их преследовала неудача. Кроме того, горный хребет, тянущийся вдоль всего правого фланга имперских сил, еще больше осложнял проведение подобного обходного маневра. Но именно в том случае, если бы у предателей получилось вернуть под контроль и «оседлать» перевал, их выход во фланг имперцам стал бы особо эффективен и принес долгожданное преимущество, развить которое в дальнейшем не составило бы труда.
Сам Сурджи считал, что с позиционной войной на северо-востоке Кары пора заканчивать и переходить в решительное наступление. С целью как можно лучше подготовиться к будущему продвижению генерал-лейтенант потребовал от командующих корпусами обеспечить разведданные и проработать варианты наступления. Разведчики потратили несколько недель на изучение местности, использовав как наземные части, так и авиацию для детального составления карт местности. Однако все их донесения сводились к одному. Противник основательно окопался, и выбить его с позиций будет делом не легким. А поскольку имеющихся в распоряжении генерал-лейтенанта ресурсов не хватало для атаки Имперских соединений, так что исход затянувшегося противостояния, по сути, был предрешен. Так что предпринятая противником внезапная контратака совершенно не вписывалась в картину, полученную от разведки. Было совершенно не ясно, откуда враг смог так быстро изыскать резервы, о которых не было известно и наличие которых у неприятеля совершенно не предполагалось.
— Когда они успели провести подготовку?! — кулак Юнатана Суржи с силой обрушился на стол, так что гололитеческое изображение над ним задрожало, покрывшись помехами. — Куда смотрела…
Генерал-лейтенант не успел закончить фразу. Штаб накрыл авиационный налет, и зала, где стоял Юнатан, как и остальные помещения со всеми, кто в них находился, потонула в море огня.
Лорд-комиссар Говерс стоял, опершись ладонями на огромный стол. Его буравящий взгляд сейчас был обращен вниз, туда, где на гололитической карте мигали алые точки, обозначая участки, где сейчас шли бои с силами еретиков.
— Полагаю, вы понятия не имеете откуда произошла утечка? — Курт взметнул кинжальный взгляд в генерала Фернеля, после чего поочередно вонзил его в остальных офицеров штаба.
— Контрразведка уже работает, Лорд-комиссар, — сухо ответил Даррен. — Но я настаиваю на том, что это может быть чем угодно. Происками варп-активности, коварством извечного врага, чем угодно, поглоти меня варп. Однако я не могу поверить, что утечка произошла по вине кого-то из моих офицеров! Я верил в беззаветную преданность каждого из них.
— А я — нет, — отрезал Говерс. — С настоящего момента и до окончания расследования все вы отстраняетесь от командования. Вас сопроводят до мест расквартирования, где вы останетесь под стражей, пока я лично не допрошу каждого из вас. Все коды доступов будут поменяны мной лично после того, как вы покинете помещение. Господа офицеры, сдайте свое оружие.
— В таком случае, я требую, чтобы вы начали свой допрос с меня, Лорд-комиссар, — заявил Фернель, отстегивая от пояса силовой клинок. — Со своей стороны я обещаю оказать любое содействие в расследовании, какое только потребуется.
— Как пожелаете, генерал, — ледяным тоном ответил Курт. — Ваше сопровождение уже вызвано и ожидает вас за дверью.
Руки Даррена взметнулись вверх, складываясь в аквилу, а следующим движением он уже поворачивался кругом, чтобы направиться к выходу. Пока, следуя его примеру, остальные офицеры сдавали свое оружие адъютантам и покидали главный зал штаба, Говерс не спускал с них пристального взгляда. Провожая каждого до тех пор, пока тот не оказывался в окружении военных комендантов Оффицио Префектус, лично вызванных Лордом-комиссаром. Затем пришла очередь адъютантов, офицеров среднего ранга, и остальных служащих штаба. И лишь когда Курт остался в одиночестве, его хищный взгляд стал чуть менее сконцентрированным. Однако из него не исчез тот гнев, который полыхал там до этого. Напротив, он усилился, когда двери, распахнутые до этого, закрылись за последним выведенным из штаба офицером. Тогда дрожащий от переполняющей его ненависти ко всем предателям кулак Говерса медленно опустился на массивную крышку стола.
— Святой Трон, — прошептал Курт. — Клянусь Святым Троном я разыщу предателя. И его ждет такая кара, с которой не сравнятся никакие муки варпа.

6.926.998М38
— Связи нет, генерал-майор, — доложил вокс-связист. — Все наши частоты глушатся.
— Обеспечьте связь, майор, — не меняясь в лице, прервал его Брехт и, заметив секундное замешательства на лице связиста, добавил: — Протяните кабели, задействуйте шифровальный когитатор, можете использовать дымы, как дикари примитивных миров. Любым способом — обеспечить! Вам все понятно, майор?
— Так точно, генерал-майор, — отсалютовал Карпинский.
Но Ульрих уже смотрел в другую сторону, сосредоточившись на объемной карте, на которой отображались позиции Третьей армии. Связь между частями пропала через полчаса после первого штурма, предпринятого «договорцами». Незадолго до этого начавшееся затишье еретики умело использовали как фактор внезапности. И никаких иллюзий относительно дальнейшего сценария, приготовленного предателями, у Брехта не было.
— Они попробовали нас «на зуб». А прорывать нашу оборону будут здесь, и здесь. По двум основным направлениям. Тогда, в случае захвата перевала, они смогут подогнать тяжелую технику, — Ульрих скользнул взглядом по комиссару-капитану и остановил его на начальнике штаба. — Вы останетесь здесь, генерал-майор. Я лично поеду на наиболее опасные участки, чтобы не допустить там прорыва.
Брехт еще раз бросил короткий взгляд на Омуса Синнэта.
— Я поеду с вами, генерал-майор, — заявил тот, на что Ульрих только кивнул.
— Как пожелаете, комиссар-капитан, — резюмировал Брехт, направляясь к выходу из КНП.*
________________________________________________________________
*КНП— командный наблюдательный пункт (прим. автора)

Бухта с кабелем медленно раскручивалась, с каждым шагом становясь все легче. Николь по весу мог определить, что в ней осталось чуть больше половины кабеля, а значит, его точно должно было хватить. Медленно и осторожно Николь переставил ногу, чувствуя, как зашевелились камешки под ботинком. В двух шагах от связиста слышалось такое же шуршание, раздающееся из-под ног напарника.
— Медленнее. А то сорвешься, — произнес Николь, бросив взгляд в сторону Динея.
В ответ раздалось сосредоточенное сопение. А еще через несколько секунд голос, принадлежащий тому, кого Николь назвал Динеем.
— И так ползем медленнее некуда.
— Лучше медленно идти, чем быстро понесут, — изрек Николь, переставляя в очередной раз ногу. — Приказ начальства надлежит исполнять быстро, точно, и при этом оставаясь живым. Иначе второго приказа тебе уже не отдадут.
— Ну да, — отозвался Диней, следуя за напарником. — Тогда какой нечистый нас сюда понес, сержант?
— Рядовой Алас, нас, как ты выразился, никто не понес. А маршрут этот был выбран по нескольким причинам. Первая, что как бы медленно мы здесь ни ползли, это все равно получится быстрее, чем пойди мы по дороге. Вторая заключается в том, что длины кабеля в этом случае, гарантированно хватит с запасом, и нам не пришлось тащить еще несколько бухт. А его, между прочим, еще и ограниченное количество. Ну и третья. Если бы мы с тобой пошли по дороге, нас бы, скорее всего, уже пристрелили.
— Это почему же? — возмутился Диней.
— А потому, рядовой Алас, что здесь мы можем говорить сколько угодно, и нас все равно никто не услышит. И если ты опять меня спросишь сейчас меня «почему?», то, когда мы вернемся, я врежу тебе по носу так, чтобы ни один медик потом не смог вправить его на место.
— А это почему?
— Рядовой Алас, — вздохнул Николь, — пиздеть во время боевого задания — верная смерть. И только тот факт, что не найдется другого дурака, даже среди «договорцев», чтобы полезть по этому обрыву, сохраняет нам жизнь.
— А мы, выходит, дураки, сержант?
— Хуже, рядовой. Намного хуже, — Николь осторожно нащупал ногой ровную поверхность. — Мы связисты. Так что заткнись и молись Бессмертному Богу-Императору, чтобы Он и дальше сохранял твою жизнь. Правда, я не уверен, что от нее будет хоть какой-то толк.
Вокс захрипел и замолк. Попытки прорваться через глушилки не увенчались успехом. Пока КШМ на базе «Таурокса» быстро катилась по склону вниз, вокс продолжал молчать. Но стоило машине начать подниматься по крутому взъему хотя бы немного возвышаясь над окрестностями, как вокс начал издавать хрипы и шумы. Кто-то упорно пытался выйти на их частоту.
— Может, выше на горку поднимемся, генерал-майор? — спросил вокс-связист, безуспешно пытаясь поймать сигнал.
— Давай наверх, — приказал Ульрих водителю.
— Слушаюсь, генерал-майор, — тут же ответил тот и погнал «Таурокс» почти вертикально по откосу.
КШМ еще не достигла вершины, когда противник снова начал артиллерийский обстрел в преддверии новой атаки. Теперь, в грохоте орудий, рев мотора казался тихим урчанием.
— Накроет же, генерал-майор, — начал говорить водитель, но его прервал вокс-связист.
— Есть связь! — проорал он что есть мочи. — Есть связь, генерал-майор!
— Говорит генерал-майор Брехт, — Ульрих почти выдернул вокс-передатчик из рук связиста. — Не слышу! Повторите! Что?!
Взрыв справа заставил «Таурокс» вздрогнуть так, что водитель едва не потерял управление.
— Бог-Император! — вырвалось у него в то время, как руки намертво впились в штурвал.
— Повторите еще раз! Приказ?!…
Их отбросило вниз. Воистину Чудом Самого Пастыря человечества КШМ не рухнула в пропасть, а лишь скатилась по шершавому склону, и не перевернувшись, замерла недовольно хрипя двигателем.
— …Защитник наш и Спаситель… — Выдохнул водитель.
— Приказ, генерал-майор, — требовательно спросил комиссар Синнэт, как будто это был единственный значимый на данный момент, фактор.
На долю секунды Ульрих закрыл глаза, приходя в себя не столько от удара, сколько от полученного только что приказа.
— Удерживать перевал, комиссар-капитан, — с полной уверенностью в голосе произнес он спустя мгновение. — Любой ценой.
Омус коротко кивнул, тут же переведя взгляд на связиста.
— Так точно, комиссар-капитан, — подтвердил тот. — Поступил приказ удерживать перевал.
Сказав это, Эйкин на доли секунды прикрыл глаза, переводя сбившееся дыхание. Мысли связиста роились, наскакивая друг на друга и гудя, как потревоженный улей. Варроу думал о том, каковы их шансы уцелеть в предстоящем сражении. Невольно сравнивая его с теми, что вокс-связисту уже удалось пережить. Думал, не возобновится ли обстрел, который только что чуть не угробил их транспорт. Думал сразу о многом и ни о чем конкретном. Потому что думать, как, поддержав Брехта, он тем самым солгал Синнэту, Эйкину совсем не хотелось.
FLASHBACK
6.709.996М38
На борт «Молота победы» Варроу подняли одним из последних. У лейтенанта не было серьезных ран, если не считать нескольких «царапин». Тем не менее, после эвакуации, оказавшись на борту корабля, Эйкин впал в бессознательное состояние, в котором пробыл более суток. Сказались нервное напряжение, общая усталость и обезвоживание. В себя вокс-связист пришел по дороге в госпиталь, где пробыл почти три недели, которые оказались для лейтенанта самым длинным отдыхом за последние несколько лет. Незадолго до выписки ему пришло уведомление о присвоении очередного звания, так что вышел Варроу из госпиталя Всех Имперских Святых на Ушбеле уже капитаном. Вместе с документами о повышении, Эйкин получил документ о награждении его Звездой Кахарманна. Все это передал новоиспеченному капитану представитель Министорума. Высокий человек без возраста, с чуть ссутуленными плечами и бионическим глазом, щиток от которого распространялся на всю левую часть лица.
Еще до вручения награды и патента капитана посыльный протянул Варроу инфопланшет со стилетом.
— Прочитайте и распишитесь, — произнес он казенным тоном.
Беглым взглядом Эйкин пробежался по стандартному уведомлению, что Варроу предупрежден об ответственности в случае разглашения им подробностей секретной операции на Зорре-5. И о последующем в этом случае наказании, посредством лишения жизни через удушение с предварительным суровым допросом, дабы установить личности тех, кому и какая была передана информация.
— Если я расскажу, меня повесят? — спросил вокс-связист, ставя подпись на документе.
— Удушение будет произведено любым из перечисленных способов, на усмотрение суда. Через повешение. Выброска на орбиту без систем обеспечения подачи кислорода. Помещение в камеру с удушающим газом. Содержание в среде с пониженным содержанием кислорода, недостаточным для поддержания жизнедеятельности. В этом случае смерть будет наступать более медленно, — безмятежно, почти скучающим голосом пояснил представитель Министорума и продолжил перечислять. — Возможно помещение в водную среду. Однако этот метод редко используется.
— Достаточно, — Эйкин протянул посыльному инфопланшет, но тот либо не услышал вокс-связиста, либо проигнорировал его.
— Также, для казни может быть использован специальный удушающий сервитор, с заданной программой постепенного сокращения подачи воздуха. Или же один их герметичных шлемов. Они отличаются разным прилеганием к лицу. А потому время удушения в этом случае может очень сильно отличаться, — добавил посыльный.
— Я вас понял, — стараясь не показывать охватившие его эмоции, произнес Варроу. — Я никому ничего не собираюсь рассказывать.
— Конечно, — согласился представитель Министорума. — Вы предупреждены о последствиях.
После этого последовала церемония награждения. Столь же короткая и официально выдержанная.
После этого прошло еще пять дней, а в день выписки Эйкина посетил сам инквизитор Барро. Этот визит надолго врезался Варроу в память, оставив после себя ощущение, что за ним теперь будут наблюдать всю его жизнь, до самой смерти.
Алонсо вошел в палату как раз в тот момент, когда Эйкин одевался. Перехватив смущенный взгляд связиста, инквизитор улыбнулся одними уголками своих тонких губ.
— Меня стесняться не обязательно, господин Варроу. По долгу службы мне доводилось наблюдать мужчин и женщин, как раздетых, так и в самых замысловатых позах, — Барро улыбнулся одной из своих проницательных улыбок, которых имелся у него целый арсенал.
— Так точно, господин инквизитор, — на одном дыхании произнес Эйкин, увеличивая скорость своих движений, отчего процесс только замедлился.
— Однако не буду мешать вам заканчивать свой гардероб, — более чем дружелюбно добавил Алонсо, по-прежнему не сводя глаз с Варроу.
При этом продолжая внимательно наблюдать за связистом, пока тот одевался, и в конце все тем же подчеркнуто вежливым тоном произнес:
— Теперь, капитан, я вижу, вы готовы приступить к нашей беседе. Обещаю, она не будет долгой.
— Так точно, господин инквизитор, — повторил Эйкин, не зная, что еще сказать, и складывая руки в аквилу.
По-прежнему не отпуская вокс-связиста с прищура своего хищного взгляда, Барро расположился на пласталевом табурете, стоявшем невдалеке.
— Я должен вас поздравить с присвоением очередного звания, капитан, — сдержано произнес Алонсо, наблюдая за реакцией Варрроу.
— Служу Империуму! — мгновенно ответил, не расцепляя рук на груди, связист.
— На самом деле, капитан, я прибыл сюда чтобы присутствовать лично на вашей мнемокоррекции, — сообщил Барро, не отпуская Эйкина из прицела пронизывающего насквозь взгляда. — Этой процедуре вас должны были подвергнуть перед выпиской из госпиталя. Но ввиду того, что к офицерам в звании начиная с капитана, разрешено данную процедуру не применять, вас она не коснется. Так что ваше, несомненно заслуженное, повышение позволило сохранить ваши воспоминания о проведенной операции и всем том, с чем вам довелось столкнуться в процессе ее выполнения.
— Благодарю за оказанное доверие, господин инквизитор, — с живостью в голосе быстро ответил вокс-связист.
Алонсо снова едва заметно улыбнулся.
— Меня вам не за что благодарить, господин Варроу. Я тут совершенно ни при чем. То доверие, которое вам было оказано, вы заслужили годами безупречной службы и вашим рвением, не раз демонстрируемым на полях сражений. Если кого и стоит благодарить, то безусловно это Бессмертный Бог-Император, Милостью и Защитой Которого вы дожили до сегодняшнего дня, избежав смерти и того, что подчас бывает еще страшнее.
— Так точно, господин инквизитор, — Эйкин продолжал держать руки сцепленными на груди в орла и не собирался их опускать до конца всей беседы.
Словно прочитав эту мысль, улыбка на лице Барро стала шире.
— Садитесь, капитан, — взглядом Алонсо указал вокс-связисту на кровать. — Вы, должно быть, еще не оправились от полученных ранений.
— Слушаюсь, — Варроу отступил на шаг, опустился на постель и добавил. — Никак нет, господин инквизитор. Меня не ранили. Серьезно не ранили. Я все время находился внизу. Возле вас.
— Вы были там, где нужны были больше всего. Вас отобрали для этого задания как раз за те качества, которые по достоинству оценило командование, произведя вас в капитаны. Уверен, что в случае необходимости свой долг вы бы исполнили до конца. Я прав, капитан?
— Так точно, господин инквизитор! — Эйкин мгновенно подскочил с кровати.
— Вот и чудно, — Барро поднялся с табурета следом за вокс-связистом. — Это все, что я хотел от вас сегодня услышать, господин Варроу. Аве Император.
— Аве Император! — отсалютовал Эйкин, чувствуя, как у него перехватило дыхание.
— Возможно, я вас еще навещу, капитан, — произнес Алонсо, открывая перед собой дверь и переступая порог, за которым его ожидала одна из сестер.
— Так точно, господин инквизитор, — успел сказать ему вслед Варроу, но его последние слова влетели в уже закрывшуюся дверь.
«Таурокс» тряхнуло еще раз, когда они почти добрались до места. Чтобы не угодить под обстрел, возобновившийся с новой силой, водитель КШМ резко рванул вперед, истово молясь Бессмертному Императору, чтобы Он отвел от них вражеские снаряды и помог без помех проехать последние километры пути. В конечном счете так и случилось. «Таурокс» прибыл в пункт назначения целым и невредимым, избежав как прямого, так и осколочного попадания. По меткому выражению мехвода: «даже краску дорогой не оцарапав». Уже выгружаясь из КШМ, Эйкин перехватил взгляд Брехта.
— Генерал-майор, разрешите… — начал было говорить связист, но Ульрих грубо его прервал.
— Позже, капитан, — сказал он, открывая люк бронированной машины. — Сейчас нужно удержать перевал. Любой ценой.
И Варроу вновь ощутил на себе невероятно пристальный взгляд Брехта.
Ответив на короткое приветствие бригадного генерала Кольбе таким же отточенным движением руки, Ульрих быстрым шагом прошел к столу с картами.
— Докладывай, генерал. Что у тебя, — потребовал он.
— Противник основательно подготовился, генерал-майор, — Феликс указал на карте несколько точек. — Прорываются к перевалу с двух сторон. Нужны еще силы. Иначе не удержим.
— Удержишь тем, что есть, — безапелляционно заявил Брехт. — Связи с штабом ОГВ нет. О резервах просить некого. У тебя что со связью?
— Тянут. Пока тянут, разведка бегает, — лаконично ответил Кольбе.
Ульрих кивнул:
— Молодцы. Пусть бегают. Потеряешь координацию — потеряешь контроль. Потеряешь перевал — потеряешь голову.
Словно в подтверждение этой фразы комиссар, стоящий невдалеке от Феликса, одарил бригадного генерала многообещающим взглядом.
— Не потеряю, генерал-майор, — уверенно заявил Кольбе.
— Знаю, — кивнул Брехт и указал координаты на карте. — Здесь у тебя что?
— Бригада Сингера, — ответил Феликс. — Уже скоординировали действия. «Договорцев» отсюда отогнали. Наша артиллерия так по ним отработала, что теперь не скоро головы поднимут. Несколько подъемов вовсе засыпало. Не пройти.
— Хорошо, — Ульрих снова кивнул. — Ты и Сингер на самых сложных рубежах обороны. Откинут вас — считай вышли всей группировке во фланг.
— Не откинут, — так же без тени сомнений пообещал Кольбе и добавил. — И все же мне бы еще один полк. И снайперов. Роты две. Тогда точно не откинут.
— Не проси, генерал — не дам, — отсек Брехт.
— Понял, генерал-майор, — кивнул Феликс. — Больше не попрошу.
— Император защищает, Кольбе, — Ульрих сложил на груди аквилу.
— Он защищает достойных. А значит — нас, — едва заметно улыбнулся Феликс, так же, как и Брехт, складывая руки в Имперского орла.

6.928.998М38
Звук его шагов потонул в высоком ворсе ковра, покрывающего значительную часть кабинета. Дойдя до кресла за рабочим столом, Адан Солер остановился и на мгновенье замер. Прошло чуть больше суток с тех пор, как его вместе с другими офицерами генерального штаба отправили под домашний арест. Именно так было правильно называть тот статус, в котором генерал-майор на данный момент пребывал. Полная неопределенность собственного положения, как и всей ситуации в целом, угнетали его сознание. За прошедшие тридцать четыре часа Адан так и не смог сомкнуть глаз. Сон бежал от него подобно разгромленному неприятелю, увлекая за собой внутреннюю непоколебимость. Тот несокрушимый стержень, который всегда поддерживал Солера. И теперь лишившись его, Адан словно потерял опору, а вместе с ней способность трезво рассуждать. Действительность представлялась Солеру чудовищной фантасмагорией, вырваться из которой ему не представлялось возможным. В попытке забыться генерал-майор мог часами проваливаться в сумбурные воспоминания, которые странным образом сосредотачивались вокруг Маргариты Кюрдон. Женщины, чье фееричное появление в жизни Адана затмило собой все, что там было ранее. Погружаясь в мысли о недавнем прошлом, Солеру казалось, будто он вновь слышит ее безупречный, волнующий голос, но никак не может разобрать слов, которые она произносит. Когда же генерал-майор возвращался из сумрачного состояния в реальность, то ощущал лишь опустошение и подавленность, еще больше теряясь, что ему делать дальше.
Адан тяжело опустился в роскошное кресло, выполненное на заказ по индивидуальному дизайну и проекту. Эргономичная спинка позволяла отдыхать спине, снимая напряжение, накопившееся за день. Широкие подлокотники, заканчивающиеся вензелями, приняли на себя груз опустившихся в бессилии рук. Генерал-майор откинулся назад и, закрыв глаза, попытался сконцентрироваться на текущем моменте. В том, что поражение имперских войск на Каргадасе неизбежно, Адан теперь не сомневался. Пусть и временное отстранение от командования всего генералитета наряду с полной, одномоментной сменой всех кодов и шифров, подразумевало вынужденную автономность всех Имперских сил, сражающихся сейчас с еретиками на планете.
«В сложившейся ситуации ошеломляющий разгром наших сил на Каргадасе неминуем, — натужно подумал Солер. — Наша обреченность очевидна».
И в этот момент мрачные образы окровавленных полей сражений, нахлынув, полностью поглотили сознание генерала-майора. Черное видение истерзанных тел павших гвардейцев затмило его разум. Обугленные остовы загубленной бронетехники, брошенные на дымящуюся землю лазганы и болтганы, потому что не осталось тех, кто мог бы их поднять. Кровь и пепел, смешавшиеся в свинцовые реки, растекались повсюду, накрывая тела павших, будто горячей ртутью. Адан попытался отогнать от себя эти образы. Но и после того, как они оставили Солера, порожденное тяжелыми видениями чувство постыдного страха осталось разлагать душу Адана. Его начинало страшить собственное будущее. Настолько, что смерть начинала привлекать больше жизни, представляясь Солеру избавлением.
Генерал-майор резко открыл глаза и посмотрел на хронометр, выполненный в форме большой противотанковой мины, которую поддерживала фигура гвардейца минера. Как скоро придут его допрашивать? Что это будет за допрос? Какие вопросы станут ему задавать, и что на них отвечать? Правду? Какую правду? Адан перевел взгляд с хронометра на большой портрет, занимавший половину противоположной стены. С холста, обрамленного в золотую раму, на Солера смотрела статная женщина с двумя юношами, отстоящими от нее по правую и левую руку. В ее благородном взоре Солер читал немой укор. Невысказанный упрек и бесконечную печаль. Его прекрасная Есения, подарившая ему двух чудесных сыновей, должно быть, презирала его в этот миг. Но столь же внезапно, как и до этого, прекрасное лицо на портрете изменилось. Вопреки своему желанию, в его лике Адан увидел Маргариту. Женщину, перевернувшую его жизнь с ног на голову.
«Почему ты? Почему везде обязательно ты?!» — Солер внутренне напрягся так, что лоб и щеки его побагровели.
Усилием воли генерал-майор попытался обуздать собственные воспоминания, и вдруг с невероятной ясностью в его памяти всплыло то, как он сам рассказывал мадам Кюрдон все секретные сведения, имевшиеся в штабе. Те самые, которые были позднее переданы неприятелю.
Мгновение растянулось в вечность. Адан Солер не чувствовал ничего и ничего не испытывал. Он вошел в то состояние, к которому так стремился, и достичь коего у него раньше никак не получалось. Возможно, еще каких-нибудь полгода или год назад те спокойствие и безмятежность, которые сейчас пронизывали каждую клеточку его существования, генерал-майор воспринял как Свет Божественного Императора. Он воспринял бы это, как драгоценную награду, дарованную Пастырем человечества за его долгие десятилетия безупречной службы и за миллиарды часов, прожитых в постоянном ежесекундном напряжении. Тогда. Но не сейчас.
Вечность закончилась, оставив после себя осознание тягчайшего греха, которым Адан осквернил свою душу. И который уже не будет прощен никогда. Что ни раскаяние, ни попытки исправить содеянное уже не повлияют на его дальнейшую судьбу. Позор и вечное проклятие — это все, на что отныне он мог рассчитывать и чего заслуживал за свои преступления.
Минуты поползли быстро, как бывает всегда, когда куда-то не успеваешь и очень торопишься. Мысленно Солер перечислил все, что ему надлежало сделать перед тем, как уйти. Он не желал брать на себя еще и грех небрежности, желая оставить своему преемнику дела и документы в идеальном порядке. В том, что это единственный оставшийся для него выход, генерал-майор не сомневался более ни секунды. Но надлежало уведомить о своем уходе так, чтобы об этом стало известно сразу после его смерти. Составить рапорт оказалось делом нескольких минут. И вскоре Адан уже загружал депешу в когитатор, с приказом отправить ее адресату через двадцать семь минут. Почему именно двадцать семь, генерал-майор не мог сказать. Он просто посмотрел на хронометр и решил, что этого времени ему с избытком хватит на все приготовления. Солер еще раз взглянул на овальный циферблат-мину. Уже через двадцать четыре минуты. Время неумолимо уходило вперед, заканчиваясь для Адана. Еще надо было написать ей. Солер снова посмотрел на портрет, но так, чтобы не соприкоснуться с изображенной там женщиной взглядами. Как-то объяснить свой поступок. Жене, своим сыновьям, старшему из которых через несколько месяцев минет уже семнадцать, а младшему неделю назад исполнилось пятнадцать лет. Наверное, им тоже нужно что-то написать, оставить «последнее прости» и дать хоть какой-то ответ, на вопрос «Почему». «Мина» тихо пощелкивала стрелками, отмеряя оставшееся время. До отправки рапорта осталось четырнадцать минут.
Почему именно сейчас, когда он был в шаге от того, чтобы навечно погрузиться в пустоту. Оборвать свое существование. Почему иллюзорное ощущение полной прострации накрыло его, подобно гигантской волне? Зачем одаривало этим блаженным чувством покоя и безмятежности, одновременно воруя бесценные минуты, которые он для себя оставил?
Звук хронометра заполнил собой все пространство вокруг, вытеснив все прочие звуки.
Так что же написать им? Что война за Каргадас была проиграна по его вине? Что планы сразу нескольких секретных операций попали к противнику из-за его беспечности? Что он доверился тому, кто этого доверия не заслуживал, и таким образом оказался вовлеченным в предательский заговор? Что он и его попустительство стали причиной гибели многих сотен тысяч гвардейцев? И что дальнейшая его жизнь может только увеличить количество совершенных им преступлений, за которые придется расплачиваться его близким? Его жене. Его детям.
Отправка рапорта состоится через семь минут. У него оставалось семь минут, чтобы что-то написать жене и двум сыновьям. Шесть минут. Пять…
Пальцы генерала-майора ударили в панель инфопланшета, выводя:
«Я делаю это ради вас».
Потом Адан отодвинул инфопланшет в сторону, так, чтобы его не залила кровь, и вынул лаз-пистолет из верхнего ящика рабочего стола.
Две минуты.
Одна.
Тихий писк известил генерала-майора, что его рапорт отправлен адресату.
Правая Солера рука поднялась, поднося лаз пистолет к виску.
— Есения. Керро. Матео, — произнес он три самых дорогих ему имени.
Палец надавил на спусковой крючок.
Но в тот самый миг, когда лазерный луч прожигая все на своем пути, устремился к мозгу, губы Адана произнесли еще одно имя. Имя, которое генерал-майор теперь проклинал. Презирал, стремясь вычеркнуть из своей памяти, но, одновременно, с благоговением его повторяя.
Ненавидимое имя сорвалось с губ умирающего, а в следующее мгновенье генерал-майор Адан Солер перестал существовать.
Детально Алонсо изучал кабинет покойного, роскошь которого сочеталась с удобством и функциональностью. Не было ничего лишнего, привнесенного исключительно из нарочитого бахвальства, нелепого или случайно затесавшегося. Мебель и остальное убранство, гармонично подобранные друг к другу, подчеркивали высокий статус своего обладателя, как и властность его натуры. Особое внимание Барро уделял личным вещам покойного. Украшенные монограммами, они были выполненных таким образом, чтобы привлекать и акцентировать внимание на персоне своего владельца. И многое могли поведать о нем. Осмотр места преступления как раз подходил к концу, когда двери кабинета распахнулись, и стальной походкой в помещение вошел Лорд-комиссар Говерс. Не обращая внимания на других присутствующих, Курт промаршировал к инквизитору. И, остановившись перед Алонсо, сложил на груди святую аквилу.
— Аве Император! — произнес Говерс. — Прошу прощения, господин инквизитор. Я не думал, что вы прибудете столь скоро.
— Вопросы, подобные этому, должны решаться в Империуме моментально, — строго ответил Барроо, отвечая Лорду-комиссару на приветствие, также осенив себя аквилой. — Ваше мнение о случившемся.
— Полагаю, предатель найден, — изрек Курт. — Его самоубийство говорит само за себя. Но я продолжаю вести дознание среди прочих офицеров штаба. Солер мог быть не единственным, вставшим на путь измены. У него могли быть соучастники, посвященные в предательский сговор. Исполнители. И просто сочувствующие.
— Предоставьте решение данного вопроса мне, Лорд-комиссар, — заявив это, Барро прошел пару шагов и расположился в кресле для посетителей, установленном напротив рабочего стола. — Мои методы позволят допросить подозреваемых таким способом, после которого никаких сомнений в их лояльности либо предательстве не останется.
Алонсо сделал широкий жест рукой, приглашая Говерса сесть рядом.
— С вашего позволения, господин инквизитор, — оставаясь стоять на месте, Курт обратился к Барро. — Сколько вам потребуется времени, чтобы подвергнуть этому допросу весь генералитет?
— Сам процесс может занять до суток, — сообщил Алонсо. — Сложность в том, что по завершению данного метода дознания испытуемый чаще всего недееспособен некоторое время. В общей сложности — до недели. К тому же, некоторые функции мозга у прошедших сканирование могут быть ненадолго ограничены, как и незначительные фрагменты памяти. Которые, впрочем, со временем восстанавливаются. Как правило, — добавил Барро после непродолжительной паузы.
— Хочу отметить один важный момент, господин инквизитор, — с ледяным спокойствием заметил Лорд-комиссар. — На данный момент наши войска на Каргадасе полностью лишены связи с генеральным штабом командования. Если связь не будет восстановлена в ближайшие сутки, максимум двое, это может привести к необратимым последствиям. Поскольку в этом случае еретики Каргадаса получат стратегическое и тактическое превосходство. Если у вас есть другой, более быстрый способ провести дознание в максимально сжатые сроки, то я бы просил вас воспользоваться им.
— Предложенное мной дознание дает стопроцентный результат, господин Говерс, — с холодным нажимом в голосе подчеркнул Алонсо. — Однако учитывая все прочие обстоятельства и накладываемые временные ограничения, я прибегну к другому методу. Скольких офицеров вы уже допросили?
— Шестерых, господин инквизитор.
— Ваше мнение о них?
— Я не заметил в них ничего, что указывало бы на предательство, сношения с врагом или порчу губительными силами, — чеканя каждое слово, ответил Курт.
— Что ж, теперь я их допрошу, — резюмировал Барро. — И, если мое мнение совпадет с вашим, то эти офицеры вернутся к своему непосредственному исполнению задач. Если же у меня возникнут какие-либо сомнения относительно одного из них или всех сразу, то я применю тот метод, о котором говорил ранее.
— Да, господин инквизитор, — Лорд-комиссар чуть склонил голову.
— Распорядитесь их доставить сюда по одному, господин Говерс, — приказал Алонсо, поднимаясь.
— Будет выполнено, господин инквизитор, — Курт еще раз склонил голову.
После чего, осенив себя на прощание аквилой, проследовал к выходу все тем же безупречным, стальным маршем.

6.957.998М38
Две фраг-гранаты, брошенные Аластором, унесли жизни сразу троих наступавших. Остальные, те, что следовали за ними, упали навзничь, прижавшись к острым камням склона. Грохот от взрыва сменился криками раненых, но вскоре их голоса потонули в реве тяжелых орудий, стремящихся «перекричать» друг друга. Еще через несколько минут «заговорили» примолкшие до этого гранатометы противника. И заглушили своей канонадой все звуки вокруг.
— Прорвутся они! — с отчаянием в голосе выдохнул один из гвардейцев, вжимая голову в плечи.
— Отставить, рядовой! — Коллинз, оказавшийся рядом, рявкнул так, что на мгновение у Сэма заложило уши, а раскаты вражеских мортир показались далекими и нереальными. — К орудию!
Сэм неловко дернулся, не решаясь оторваться от стены окопа. С невольным восхищением смотрел он на капитана, лицо которого казалось начисто лишенным каких бы то ни было эмоций, кроме ненависти к врагам и уверенности в собственных силах.
— Заряжающим! — прокричал Аластор, откидывая тело стрелка от миномета, установленного в нескольких шагах.
— Слушаюсь, — окрик Коллинза подействовал на Сэма отрезвляюще.
Гвардеец бросился к капитану, но тут же упал, не успев завершить начатый шаг. Его пробитое в нескольких местах тело, осело мешком и больше не шевельнулось.
— Ко мне! Заряжающим! — рявкнул Аластор, обращаясь к следующему бойцу.
Гвардеец, пригибаясь, подбежал к Коллинзу как раз к тому моменту, когда тот дал залп из миномета в сторону надвигающихся еретиков. Сверху доносился шум сражения, идущий в ночном небе. Там Имперские истребители схватились не на жизнь, а на смерть с штурмовыми самолетами «Кровавого Договора». Время то времени одна из машин вспыхивала и с завываниями кометой начинала нестись к земле. Огненные шлейфы сбитых «Молний» перечеркивали небеса со странной небрежностью, словно по ним била незримая кисть безумного художника. Еще один такой огненный росчерк с воем пронесся над головами обороняющихся гвардейцев и полетел дальше, к позициям Кровавого Договора. Стремительно падая все ниже и ниже, «Молния» врезалась в землю, как раз там, где должны были располагаться укрепленные огневые точки. Взрыв от падения прервал залпы минометов, и на время заставил замолчать тяжелое орудие, обстреливающее имперцев.
— Они нас обошли! — этот возглас, раздавшийся сбоку, заставил Аластора резко повернуться.
Перед капитаном «вырос» гвардеец из взвода Пешью.
— Не прекращать огня! — приказал Коллинз, уступая одному из ефрейторов место у миномета. — Кто обошел? Где?
— Высота номер семь захвачена, капитан, — вместе со словами у гвардейца вырывалась изо рта слюна, скатываясь на заляпанную кровью куртку. — От роты Бриз никого не осталось. Их выбили. Всех.
— Доложишь майору Осмунду, — Коллинз говорил на одном дыхании, словно ему вовсе не требовалось времени, чтобы осмыслить полученное донесение и принять решение. — Рота, занять оборону с южного направления! Не дать неприятелю взять эту высоту. Гай! Верно! Бьюк! Перенести огонь орудий на южное направление! Мы обязаны удержать позиции!
— Приказ Генерального штаба, генерал-майор, — комиссар-капитан Синнет прожег взглядом стоявшего перед ним Брехта. — Удерживать перевал невзирая на потери.
— Так точно, комиссар-капитан, — подтвердил Ульрих. — Перевал будет удержан.
— Но это не все, — не спуская глаз с Брехта, продолжил Омус. — Приказ начинается с того, что отменяет предыдущий, отданный вам ранее. Ничего не хотите пояснить, генерал-майор?
— Никак нет, комиссар-капитан, — Ульрих выдержал тяжелый взгляд Синнета.
— Какой приказ вы получили от генерала-лейтенанта Кседо, генерал-майор? — с нажимом в голосе спросил Омус.
— Тот же, что вы озвучили сейчас, комиссар-капитан, — уверенно произнес Брехт. — Удерживать перевал.
— И вы подтвердите это под присягой, генерал-майор? — взгляд Синнета превратился в узкий прищур.
— Я присягну в том, что высота удержана, а враг низвержен и уничтожен, комиссар-капитан, — решительно заявил Ульрих. — А также в том, что я выполнил свой долг, как это надлежит верному сыну Империума и слуге Бессмертного Бога-Императора. И я буду исполнять свой долг впредь, как на то будет Его Святая Воля и в соответствии с приказами командования.
Взгляды двух офицеров сцепились в немом противостоянии, где у каждого была своя правда. Когда достичь шаткого равновесия почти невозможно, но и обойтись без которого никак нельзя.
— Разрешите исполнять приказ, комиссар-капитан, — нарушил повисшую тишину Брехт.
— Исполняйте, генерал-майор, — сухо ответил Омус.
А в следующий миг Ульрих понял, что просыпается.
Приснившийся ему разговор с комиссаром-капитаном состоялся сутки назад. Сразу после того, как была восстановлена связь с генеральным штабом, вместе с приказом удерживать позиции, пришли новые коды подтверждения и позывные. Тогда, отвечая Синнету на вопросы, Брехт еще не знал, что генерал-лейтенант Лейф Кседо, отдавший приказ корпусу Ульриха оставить перевал, отстранен от командования. А на его место временно исполняющим обязанности командира Третьей армии был назначен генерал-лейтенант Ван Ден Брин, бывший до этого у Лейфа начальником штаба. О смене командования генерал-майор узнал лишь спустя несколько часов, все от того же комиссара-капитана Синнета. И уже намного позже Брехту станет известен весь размах совершенной врагом диверсии. Сейчас же Ульриху предстояло выполнить поставленную перед его корпусом задачу и не дать врагам из «Кровавого договора» захватить горный хребет, в особенности перевал Чха, который мог стать для противника вратами в тыл Имперских частей. Сон, сваливший Брехта, застал генерала-майора за столом с картами. Продлился он не более пары часов, но и этого времени Ульриху хватило, чтобы хоть немного восстановить силы.
— Срочное донесение, генерал-майор! — громкий возглас окончательно разметал остатки сна.
— Докладывайте, — приказал Ульрих появившемуся на пороге вокс-связисту.
— От командующего 47-мым пехотным полком Кольбе, — Эйкин протянул Брехту инфопланшет. — Противник стянул значительные силы к перевалу Чха и атакует без перерыва. Полковник Кольбе запрашивает подкрепление. Как можно скорее.
Ульрих бегло просмотрел донесение, и отрицательно качнул головой.
— Передайте полковнику, что ему придется удерживать перевал теми силами, которые остались в его распоряжении, — строго ответил Брехт.
— Так точно, генерал-майор, — отсалютовал Варроу, однако остался стоять, вместо того чтобы уйти.
— Что? — Ульрих бросил вопросительный взгляд на связиста.
— Полковник знал, что вы так ответите, генерал-майор, — ответил Эйкин чуть подавленным голосом. — И он сказал, в этом случае еще раз попросить вас прислать хоть кого-то. От 47-го выживших осталось менее половины, и любая помощь станет бесценной.
Брехт задержал взгляд на вокс-связисте, после чего вернулся к изучению тактической карты, раскинутой на столе.
— Передайте полковнику, что ему придется удерживать перевал теми силами, которые есть на данный момент в его распоряжении, — мрачно повторил Ульрих, сделав голосом акцент на слове «придется», и добавил. — Император защищает.
Вокруг траншей и ДОТов не осталось ни одного клочка земли, не «перепаханного» минами. Комья развороченной земли и мелких камней перемешались со снегом, превратив его в однородную грязно-серую массу. В непрекращающемся грохоте, от которого глохли барабанные перепонки, а голова наполнялось тяжелым гудением, тонули крики раненых. Им вторили окрики живых, которые спешно откапывали своих товарищей, засыпанных комьями земли. Ответные залпы, данные из зенитных установок, щедро «размазывали» еретиков по склонам Чха, но силы их все не заканчивались. И совсем скоро по имперцам заработали «Виверны», с утроенной мощью перемалывая в мелкое крошево перевал вместе с его защитниками.
С силой Аластор вжался в рокритовую крошку, пока над его головой со свистом пронеслись снаряды. Но уже спустя секунду капитан ловко откатился в сторону и пополз к импровизированному брустверу. Добравшись до укрытия, он тяжело привалился к насыпи, переводя сбившееся дыхание. Из-за нестабильной связи по воксу для сообщения между частями использовали телефонию. Но протянутые линии кабеля то и дело рвались, и тогда приходилось посылать вестовых. Так было и сейчас.
— Барри, что со связью?! — Коллинз бросил взгляд в сторону вокс-связиста, окопавшегося неподалеку.
— По-прежнему глушат, капитан, — отозвался щуплый парнишка из своего укрытия. — Вестовые от капитана Айвина еще не вернулись.
— Доложить, как появятся, — приказал Аластор.
Роту Сэмюэля Айвина утром зажали в одном из ущелий, откуда смогли выбраться двое гвардейцев, отправленных за поддержкой. Переброшенное к ним отделение с тяжелым вооружением обратно не вернулось. И от капитана Айвина не было получено никаких известий.
— Противник перешел в наступление, капитан, — доложил один из гвардейцев.
Пригибаясь до самой земли, он замер перед Коллинзом, ожидая приказа.
— К бою! — зычный голос Аластора прокатился над позициями Имперцев. — Помните! В этом мире еще не родилось того, что могло бы заставить отступить Имперскую Гвардию!
Следом, на соседнем фланге раздался яростный крик комиссара Фингера.
— Бессмертный Бог-Император с нами в этом бою! Длань Его распростерта над каждым верным Его воином! Уничтожьте любого, кто посмеет встать на вашем пути! Во Имя Его! За Империум!
А мгновение спустя оба воодушевляющих призыва поглотил раскатистый грохот вражеской канонады.

Год 999
6.249.998М38
Он видел пустоту. Теперь, он всегда видел только ее. Но в ней не было сияния звезд. Ни малейшего проблеска света. Был ли вообще свет хоть когда-то? В далеком, безвозвратно утерянном прошлом? Он не помнил. Он не мог вспомнить, что это такое — Свет. Даже вспомнить, как он выглядит. Он лишь знал, что когда-то тот был, а теперь его не существовало вовсе. Свет померк для него в тот миг, когда кровь из раны на голове залила его лицо. Горячая и липкая, она полностью затмила потухающий взор, пока он вдыхал ее каждой клеточкой своего тела. Он дышал собственной кровью вместо воздуха, обжигая натруженные легкие ее кипящим солоноватым привкусом. Потом он скользил по ней, такой маслянистой и густой, одеревеневшими от напряжения ногами. И захлебывался ее горько-соленой сладостью, пока та сочилась по воспаленной гортани, орошая его язык и неба. Он харкал этой кровью, и она стекала по его подбородку медленно, капля за каплей. Даже его руки казались разбухшими от крови, двигаясь с трудом. Все медленнее и медленнее. Но он продолжал отбивать удары напирающих врагов. И, пока правая его рука наносила и парировала удары, сыпавшиеся на него в ближнем бою, с левой руки он вел неприцельный огонь из лаз-пистолета по ксеносам. Они были везде. Они окружили его и что-то кричали. Но он не слышал их слов. Он перестал слышать что-либо. Давно. И, в его ушах, тоже была кровь. Из всей своей жизни он помнил лишь это. Все остальное спрессовалось в один плотный ком запекшейся крови и бесконечной боли, пронизывающей все его естество. Он не был уверен теперь ни в чем. Даже в собственной целостности. Наверное, он сам был сгустком крови, источающим жар и зловоние, в котором рождалась и умирала боль, выстроив бесконечную череду собственных перерождений. И, проваливаясь в забвение, он даже по ту сторону сознания продолжал ощущал как по его лбу, застилая глаза, затекая в уши и рот, льется, льется, льется тягучая влага. Он не помнил, как произносить слова и какими они должны быть. Лишь нажимал на спусковой крючок и рубил наотмашь, чтобы убить врагов, как можно больше. Убить. Убить! Уничтожить ксеносов! Изничтожить врагов, оскверняющих Его Взор! Истребить! Ибо нет и никогда не будет во всей вселенной ничего, что было бы важнее этого. А когда он наконец упал, задыхаясь и кашляя кровью, то собственным сердцем почувствовал, как натужно хрипит в предсмертных судорогах его корабль. Чувствуя «Ревнителя», как самого себя, ощущая, как один за другим перестают действовать его системы и узлы. Он умирал вместе со своим кораблем, осязая, как затихает биение его собственного сердца, слившееся с «биением сердца» «Ревнителя».
Ралф Тернер не услышал ни как открылась дверь в его камеру, ни как к нему приблизился низкорослый, сутулящийся ксенос. И когда из его перерезанного горла хлынул поток горячей крови, капитан «Ревнителя» не испытал ни страха, ни боли. Но в его ослепших глазах на мгновение вспыхнул ослепительный свет. Свет Бессмертного Императора.

6.009.999М38
Артиллерийская дуэль сменялась атаками. Снова и снова, подобно гигантским волнам, еретики накатывались на горный перевал. С высоты птичьего полета это и впрямь было похоже на прилив и отлив. Черные с багрянцем волны, сначала заполоняли собой все тропы, ведущие вверх. От них вражеская пехота растекалась широким фронтом по склону, поднимаясь все выше. После чего пенной волной поднималась на штурм, а затем откатывалась. Встречавшие раз за разом отпор, еретики не могли преодолеть сопротивление верных воинов Императора. И тогда прилив отступал, оставляя на склонах неприступного Гергошана окровавленные тела и камни.
— Всеблагой Защитник и Охранитель, — Фарен судорожно нажимал на гашетку тяжелого стаббера. — Мы убоялись Тебя и падаем ниц перед Тобой.
Грохочущий лай орудия заполнил собой все пространство ДОТа, так что Фарен не слышал звука собственного голоса и не мог сказать, шепчет ли он или кричит во все горло.
— Думаем мы о Тебе с благоговением. И ничто нам не страшно, кроме Длани Твоей, — из его рта вырвалась слюна, когда Фарен попытался переорать стаббер, изрыгающий из себя очередь, а губы дрожали в унисон рукам. — Заряжающий!
Та секунда, что ушла на перезарядку, показалась Фарену вечностью. Время, когда он не мог думать ни о чем, кроме того, что в любой миг их ДОТ может оказаться погребенным под вражеским огнем. Странно, но пока Фарен самозабвенно стрелял по наступающим еретикам, его не тревожили подобные мысли, оставляя разум совершенно пустым. И все сознание сержанта сосредотачивалось на исполнении приказов и повторению молитв, с помощью которых можно было хотя бы на время побороть страх. Полностью избавиться от охватывающего душу ужаса у Фарена не получалось. Липкий, противный и скользкий, он клокотал в самых недрах того темного колодца, где прячется самое душа, распространяя оттуда свои отвратительные метастазы. Их действие усиливалось, когда бетонный пол под ногами сержанта начинал в очередной раз содрогаться, свидетельствуя о том, что противник хоть их не накрыл, но был совсем близок к этому. Вражеская артиллерия не замолкала теперь ни на минуту. В ответ уцелевшие имперские «Виверны», поставленные в контрбатарейную борьбу, огрызались короткими залпами. В то время, как «Гидры» с тщательностью педанта обрабатывали своим огнем каждую пядь склона, по которому взбирался неприятель.
— Молим Тебя о спасении, дабы продолжать служить Тебе, — от напряжения Фарен то и дело прикусывал собственный язык, тяжело ворочающийся в пересохшем рту. — Обрати Взор Свой на нас, или погибнем мы.
Сержант и сам не помнил откуда знал слова этой литании. Они сами рождались в мозгу Фарена, складываясь в осмысленные фразы, охлаждавшие горящее тревогой, напряжением и страхом сознание.
— Заряжающий! — выкрикнул он на выдохе и в следующий же миг подавился собственным вдохом.
Рухнувшие на лицо и глаза камни заставили Фарена задохнуться и выблевать с кашлем последние крупицы воздуха, что еще оставались в легких. Мгновенно рот наполнился кровью. Осколки сломанных зубов впились в язык и слизистую щек. Фарен разомкнул губы, и почувствовал, как тягучая кровь на них смешивается с крошевом камня. Бетонная пыль обрушилась на его гортань, забивая ее. И родился огонь. Выжигающий сознание, он пролился Фарену на лицо. Затопил его, затекая в уши и ноздри. А потом, на мгновение став прохладой, поглотил все вокруг.
Сквозь шум в голове и горечь во рту к Фарену пришло осознание, что он все еще жив и дышит. Кто-то или что-то волокло его по острым выступам камней и бетонному крошеву из темноты, в свет. Вскоре к бесформенному гулу в голове присовокупились звуки идущего сражения, где приказы смешиваются с залпами орудий и пронзительными криками, в которых не разобрать, чьи они и кому предназначены. Укола в область ключицы Фарен не почувствовал. Он лишь догадался, что находится под обезболивающим, когда сквозь охватившую его дрему услышал, как с омерзительным хрустом кто-то вставляет ему вывернутые кости где-то в области предплечья.
— Санитар! — Аластор прислонил тело Фарена к насыпи, и оно мешком сползло на землю. — Установить стаббер! Огонь по еретикам!
Коллинз отдавал приказы с таким спокойствием, словно вокруг него не свирепствовала смерть, унося все новые и новые жизни защитников перевала, а он находился на полевых учениях. Капитан мог показаться высеченным из камня. И его лицо, неподвижное, закованное в плотную сеть шрамов, лишь усиливало это впечатление.
— В атаку! Примкнуть штыки! Ни шагу назад! — его голос, подобный раскатам грома, сливался с голосом комиссара Фингера, призывающего с бесстрашием в сердце сокрушать врагов Империума.
Оба этих человека олицетворяли собою в тот момент образец несокрушимости, способного противостоять любому шторму, что обрушится на них. На их покрытых копотью и сажей лицах не видно было ни следов усталости, ни малейшего сомнения, ни даже самой малой крупицы страха.
Если бы Фарен видел их в этот момент, он удивился бы, насколько оба этих человека являлись отражением друг друга. И как некогда, давно, когда он еще не знал Аластора так, как сейчас, подумал бы, что в Коллинза, должно быть, вселился дух убитого комиссара.
Голова кружилась, и грязный ком тошноты подкатывал к самому горлу. Содрогаясь от рвотного рефлекса, Фарен с трудом повернулся на бок. Желудок болезненно свело в спазме, и тонкая струйка желчи потекла по подбородку. Когда морозный ветер обдал разгоряченное лицо Фарена, на смену жару пришел мелкий озноб. Сержант медленно открыл глаза и понял, что лежит на рокритовом полу среди таких же раненых, как он сам. Левая рука пульсировала острой, пронзительной болью, мучительными спазмами разносившейся по всему телу. Так что Фарен не сразу смог определить, в каком месте у него перелом. Губы его распухли, и говорить Фарен не смог бы, даже если бы очень этого захотел. Единственное, что у него сейчас получалось, это нечленораздельно мычать, роняя слюну из плохо сходящихся губ, покрытых толстой коростой из сукровицы и гноя. Разбитое лицо было иссечено. Запекшиеся на нем струпья превратились в тугую маску, не давала дышать полной грудью. И, каждый сделанный Фареном вздох отзывался внутри ноющей болью в ребрах. Где-то над их головами, за стенами блиндажа кипел бой, ожесточенный и кровавый. Переживший множество атак со стороны еретиков, нападающих с ожесточением и безумием, в которых выжил буквально чудом, сержант хорошо представлял, что сейчас происходит снаружи. До прихода ночи Фарен несколько раз проваливался в беспамятство, каждый раз приходя в сознание с противным вяжущим ощущением на языке и болью во всем теле.
Все еще расфокусированный взгляд сержанта уставился в низкий потолок санитарного блиндажа, бывшего чем-то средним между госпиталем, сортировкой и хирургионом. Находясь в тягостном состоянии где-то на границе с реальностью и бредом, Фарен неожиданно для самого себя погрузился в воспоминания. И его мысли медленно потекли по волнам абстрактных дум. Сержанту то мерещился в прохладной и зыбкой ночи офицерский паек, которым его наградили после форсирования Ачи. Тогда, уплетая вкуснятину за обе щеки, Фарен мечтал лишь об одном. Чтобы паек этот никогда не заканчивался, и можно было бы на подольше растянуть выпавшее ему удовольствие. То вдруг с ужасом вспоминал тот животный страх, который испытал на правом берегу огромной реки, где им чудом, но все же удалось закрепиться. И совершенно неистовое, жесточайшее пламя в глазах Аластора, когда тот произнес: «Или сдохнешь как трус, здесь и сейчас от моей руки, или будешь жить и сражаться за Императора!» Затем на смену этим воспоминаниям пришли другие. В которых склонившийся над Фареном слуга Машинного Бога голосом, лишенным всех человеческих эмоций, зачитывал протокол: «В соответствие с параграфом 793/501-18 вы имеете право подать прошение на имя ответственного Техножреца с целью запроса аугментической модификации собственной плоти. С приложением всех соответствующих аргументов/показаний к данной процедуре, заверенными подписями вашего непосредственного командира подразделения, командира полка и полковым комиссаром. Данное заявление будет рассмотрено в соответствии с параграфом статьи 404/S-32 в течение 118 стандартных суток. В том случае, если поступит разрешение на удовлетворение поступившего запроса, вы будете извещены об этом отдельно вашим непосредственным командиром подразделения…». Вспоминая этот эпизод, сейчас, как и тогда, Фарен непроизвольно вздрогнул. Медленно он пошевелил аугментироанными пальцами, которые, казалось, единственные не ныли в его многострадальном теле. А затем в памяти снова возник образ Коллинза. Как он выходил навстречу Фарену из штабной палатки с нашивками лейтенанта. И снова, так же, как тогда, где-то в глубине души Фарена шевельнулся червячок зависти. Кому погоны генеральские, а кому болты комиссарские. И довод, что всегда так было и всегда будет, все равно не изгладил чувство ревности в сердце сержанта. С этими мыслями Фарен снова проваливался в тревожную дрему, где ему мерещились теплые вентиляционные трубы, по которым выходил теплый воздух из заводских котельных. Их сержант помнил еще из детства. В своем наполовину сне, наполовину забытьи, в котором шум, стоны, боль и смятение смешивались воедино, Фарен прижимался к их неровной, обшарпанной поверхности, согревая ладони и все тело, на краткий миг забывая о холоде.
Он очнулся от того, что услышал знакомый голос совсем рядом с собой.
— Санитар, — произнес Коллинз где-то совсем рядом.
Фарен разлепил веки и через сонный прищур посмотрел на капитана. Тот стоял недалеко от входа в санитарный блиндаж с видом, как будто только что сошел с воодушевляющего плаката «Империум покарает любого врага, кем бы тот ни был». С той только разницей, что форма его несла на себе множественные следы побоища.
— Слушаю, капитан, — к Аластору подошел один из гвардейцев с нашивками санинструктора.
— Обработать и перевязать, — коротко приказал Коллинз.
Только на этих словах Фарен разглядел, что левая рука капитана выглядит немного неестественно. А форма на рукаве основательно разодрана. А в следующее мгновение, когда Аластор снял куртку и оголил плечо, стало хорошо видно, что все оно неровно залито серой массой синтеплоти.
— Сейчас принесу обезболивающее, капитан, — санитар быстро отошел от раненного.
И тогда Фарен услышал ровный голос Коллинза:
— Поторопитесь, капрал. Я в состоянии обойтись без обезболивающего, — и добавил, уже чуть тише: — Боль — иллюзия чувств.
«Он из адамантия, что ли?» — подумал про себя сержант, наблюдая, как вернувшийся санитар начал осторожно осматривать рану.
Через какое-то время он сообщил Коллинзу:
— Здесь необходима операция, капитан. Я распоряжусь, сейчас приготовят стол.
Санитар снова ушел, и Фарен увидел, как Аластор медленно прислонился спиной к стене, у которой сидел. Его лицо совсем не изменилось. Полное непреклонности и стоицизма. По-прежнему оно казалось неподвижной, высеченной из серого камня маской, на которой бледность с трудом угадывалась из-за ожоговых рубцов. Так прошла пара минут. После чего губы Коллинза едва заметно шевельнулись, и до Фарена долетел тихий шепот.
— Я молю, чтобы остановилась кровь и затянулась рана. Но раненый или нет, полный жизни или находясь на грани смерти, я буду служить Тебе, Бог-Император человечества, в каждую секунду отпущенной мне жизни.
Фарен не заметил, как уснул. Очнулся он через несколько часов, и первое, что увидел, капитана Коллинза, требующего у медика отчет, кого из раненых гвардейцев можно вернуть в строй. Сам Аластор выглядел так же, как и накануне, когда пришел в блиндаж. Строгим, невозмутимым, подтянутым. По его внешнему облику совершенно невозможно было догадаться не только о том, что накануне вечером его оперировали, но и что он вообще был ранен.
— Мы должны удержать позиции до прибытия подкрепления, — Коллинз окинул суровым взглядом построившихся перед ним гвардейцев, чьи раны сочли недостаточно серьезными.
На этих словах с удвоенной интенсивностью заработала артиллерия еретиков. Снаружи раздался грохот сотрясаемой земли, и с низкого потолка посыпалась мелкозернистая пыль и крошево. Снаряды вражеских мортир упали в непосредственной близости от санитарного блиндажа. Зажмурившись, Фарен зашелся надрывным кашлем. А когда раскрыл глаза, уперся слезящимся взглядом в лицо Аластора, на котором застыло выражение полной невозмутимости и презрения к смерти.
— За мной, гвардейцы, — приказал Коллинз, разворачиваясь на кублуках.
С трудом прокашлявшись и тяжело после этого продышавшись, Фарен проводил взглядом спину выходящего из блиндажа капитана и снова закрыл глаза. Теперь сквозь возросший грохот орудийных залпов не было слышно ни стонов раненых, ни тихих молитв о смягчении боли, раздававшихся до этого.
— Из адамантия, — теперь уже без малейшей тени сомнения прошептал Фарен. — Знать бы только, где их таких куют.

6.017.999М38
— Аве Император! — с этими словами Алонсо поднялся, сделав несколько шагов навстречу своему гостю. — Полагаю, это не простой визит вежливости, господин Сегрино.
— Аве, — в тон Барро ответил Владас, чуть замедляя шаг. — Конечно же нет.
— Я так и подумал, — Алонсо указал Сегрино на вместительное кресло. — Берусь предположить, что разговор, с которым вы пришли, будет касаться утечки данных и сложившейся, в связи с этим ситуацией на Каргадасе.
— Никогда не сомневался в вашей проницательности, господин Барро, — Владас уселся на предложенное ему место.
— Я весь во внимании, — кивнул Алонсо, занимая кресло напротив. — Так что вы хотели мне сообщить?
— Довольно продолжительное время я избавлял эту планету от всевозможных еретических культов, — начал Сегрино. — И в произошедшем я вижу возможную связь с моими предыдущими расследованиями. По счастью, когда до меня дошла информация о случившемся, я находился поблизости.
— И поспешили прибыть на Арк-001, чтобы заняться этим делом. Я прав? — уточнил Барро, изображая на лице участливость.
— Именно так, — подтвердил Владас.
— Понимаю вас, — кивнул Алонсо. — Но я уже расследую это дело. И личность предателя мною уже подтверждена.
— Вы имеете в виду генерала-майора Солера?
— Именно так, — вернул фразу Барро.
— Однако его виновность не исключает наличия той связи, о которой я говорил в начале, — возразил Сегрино.
— Не исключаю такой возможности, — согласился Барро.
— Не будем ходить вокруг да около, — заявил Владас. — Я пришел к вам, инквизитор, чтобы заявить о своем намерении самому заняться этим делом. Что вы скажете на это?
— Со мной вместе или без меня. И, полагаю, мой ответ никоим образом не повлияет на принятое вами решение? — Алонсо улыбнулся уголками губ.
— Ваша интуиция вновь не подвела вас, господин Барро, — ответил Сегрино, не спуская глаз с собеседника.
Улыбка Алонсо стала чуточку шире:
— Скорее, здравый смысл, — заметил он. — Однако я не собираюсь чинить вам препятствия в этом вопросе. Более того, учитывая развернувшуюся катастрофу, я предложил бы вам вести дальше это дело совместно. Так будет проще и для вас, и для меня. Но, что наиболее важно, намного быстрее и эффективнее. А в сложившихся обстоятельствах именно этот факт имеет приоритет над всеми остальными соображениями.
— И вы поделитесь со мной всем тем, что уже успели выяснить в ходе расследования. — произнес Владас, не то спрашивая, не то утверждая.
— Разумеется, господин Сегрино, — кивнул Барро, демонстрируя снисхождение. — Более того, я готов приступить к нашему сотрудничеству прямо сейчас.
— Признаюсь, я не ожидал, что вы вот так сразу ответите согласием, — Владас пристально посмотрел на Алонсо.
— Что ж. В таком случае, я тоже признаюсь, — Барро занял чуть более вальяжную позу в кресле. — Изначально я намеревался ответить вам отказом, инквизитор. Точно таким, какой получил я сам несколько ранее.
— Когда вы прибыли, я уже инициировал расследование в отношении захваченных еретиков Каргадаса, — заявил Сегрино. — Не в моих правилах передавать начатое дело другому.
— Да, мне известно об этом, — подтвердил Алонсо. — Ваш аколит уведомил меня об этом, когда ограничил мне доступ к содержащимся под стражей еретикам, которых я желал подвергнуть допросу.
— Зачем вам это было нужно? — с требованием в голосе спросил Владас.
— Некоторые из этих отступников фигурируют в моем собственном расследовании, — ответил Барро, подхватывая пульт, покоящийся на широком подлокотнике кресла. — Кажется, наша беседа обещает быть долгой. Позволю себе предложить вам несколько напитков на ваш выбор, господин Сегрино.
— Пожалуй, я не откажусь от марочного амасека, — чуть менее напряженно, чем до этого, произнес Владас и, пока разбуженный Алонсо, сервитор готовил поднос с напитками, продолжил: — Я понимаю к чему вы клоните. Но я не привык делиться результатами расследования с кем-то еще.
— Но вполне можете с кем-то еще вести дело совместно. Как это было с инквизитором Рэйком, — парировал Барро.
Сегрино не ответил. Взяв с подноса у сервитора предложенный бокал, инквизитор сосредоточился на его содержимом.
— Отменный букет, — нарушил едва воцарившуюся тишину Владас, переведя взгляд на Алонсо. — Надо будет взять у вас координаты вашего поставщика.
— Да, — с улыбкой согласился Барро. — Меня прельщает в нем эмпирематический привкус. На мой взгляд, он добавляет остроты. Вы согласны со мной, господин Сегрино?
— Пожалуй, — кивнул Владас. — Немного горечи придает амасеку изысканности.
— И, так уж вышло, что пока ваши агенты занимались допросами захваченных еретиков, я взял на себя труд выявить предателя среди офицеров генерального штаба, — продолжил говорить Алонсо с теми же интонациями, словно их разговор все еще касался вкусовых предпочтений.
— Адан Солер изрядно облегчил вам задачу, застрелившись, — холодно заметил Сегрино.
— Не соглашусь с вами, инквизитор, — возразил Барро. — Факт самоубийства не всегда говорит о виновности. Скорее, я получил подтверждение тому из допроса его ординарца и еще нескольких офицеров генералитета.
В зале снова повисла тишина, и стало слышно, как слуга сервитор разливает по бокалам еще одну порцию амасека.
— Я не собираюсь лишать вас этой зоны влияния, инквизитор, — заговорил Алонсо. — Вы будете по-прежнему избавлять этот мир от ереси во всех ее проявлениях. А ваши агенты будут оставаться полными хозяевами в системе Равоур. Однако среди изменников, вовлекших Каргадас на путь мятежа и предательства, есть те, кого я разыскиваю за другие, еще более ранние преступления. Мне нужны они и возможность лично допросить тех, кто имеет к ним малейшее отношение или хоть как-то был с ними связан.
— А что взамен? — уточнил Владас.
— Совместное расследование по делу Солера, — Барро поставил опустевший бокал на поднос поданный сервиторм, взяв оттуда полный.
— Включая материалы, полученные вами до моего прибытия, — Сегрино последовал его примеру.
— Я уже ответил, что «да», — Алонсо уперся взглядом в своего собеседника, и некоторое время инквизиторы, не отрываясь, смотрели друг на друга.
— В таком случае, я готов услышать от вас, господин Барро, обо всех деталях вашего расследования, — ответил Владас и добавил. — Вы совершенно правы, инквизитор. Горечь добавляет вкусу остроты и неповторимости.

6.268.999М38
Сначала их отбросили. Почти до самого Варухаза. В пробитую брешь между армиями генерала-лейтенанта Эберга и генерала-лейтенанта Сезара еретики кинули самые сильные свои части при поддержке тяжелой техники, которая еще оставалась в их распоряжении. В результате проведенной противником операции расстояние прорыва между армиями превысило пятьдесят километров. Фланги гвардейских частей оказалась оголены, из-за чего потери среди личного состава оказались чудовищными. В первые дни во время отступления имперских сил, в связи с царившей дезорганизацией и неразберихой после серии проведенных противником диверсий, несколько корпусов оказались в окружении, отрезанными от основных частей. Одним из таких стал корпус генерал-майора Брехта. Однако мужество его гвардейцев и та героическая решимость, с которой они удерживали высоты и предгорья Гергошан, помогли им устоять в ожесточенных сражениях с неприятелем. И не допустить прорыва в направлении горной гряды и перевала Чха. Несомненно, сыграл свою роль и тот факт, что Ульрих Брехт лично принимал участие в сражениях на самых сложных участках, воодушевляя гвардейцев к победе одним своим присутствием. Вместе с генерал-майором плечом к плечу бился комиссар-капитан Синнэт. В одном из последних сражений за перевал Омус погиб, а Ульрих получил довольно серьезное ранение. Однако в госпиталь Брехт был доставлен лишь спустя еще несколько дней, когда к погибающему корпусу смогло пробиться подкрепление.
В конечном счете положение на фронтах удалось стабилизировать. На орбиту Каргадаса прибыли столь давно ожидаемые части Легио Пенатанте, которые тут же были брошены на неприятеля. Получившие право кровью своей искупить прегрешения перед Бессмертным Императором в буквальном смысле своими телами завалили еретиков. После чего отбросили, дав возможность регулярным частям развить успех и вернуть себе чуть было не утерянные ранее позиции. Но даже этих сил не было бы достаточно, если б не детально проработанный план наступления, разработанный генеральным штабом во главе с генералом Фернелем. И Рихардом Балмо, занявшим пост начальника генерального штаба и проявившим особую смекалку при проработке плана операции. Своей расчетливостью и тактическим мышлением новый начштаба значительно расположил к своей персоне не только Даррена Фернеля, но и Лорда-комиссара Говерса, что удавалось весьма и весьма немногим. И что было весьма значимым достижением, особенно учитывая текущие обстоятельства.

6.419.999М38
Тьягу Го-Хуар, подписавший более ста лет назад договор с гильдией Кондотьеров, в те года еще не был планетарным губернатором Таххила. Этот пост занимала Эсме Рю Декер Ван Дер Вен. Аристократка, стяжавшая славу «черной вдовы» и пережившая троих своих мужей и двоих детей. Ее четвертым по счету супругом и был в то время Го-Хуар, который уже после смерти Эсме, спустя более пятидесяти лет, наследовал должность планетарного губернатора Таххила. Впрочем, по некоторым косвенным свидетельствам Тьягу после своей женитьбы на Ван Дер Вен довольно быстро начал использовать власть и полномочия, еще не принадлежавшие ему по праву. Хоть и невозможно точно сказать, было это с ведома госпожи Рю Декар или делалось за ее спиной. Сам Го-Хуар был выходцем из аристократического дома на Таххиле, где он родился в отличие от своей супруги. Проведя молодые годы в экспедициях, Тьягу вернулся на родную планету и более ее не покидал вплоть до заключения брака с Эсме. Сама госпожа Ван Дер Вен прибыла на Таххил, получив там пост планетарного губернатора, уже будучи во втором браке. Умело управляя казной, Рю Декер смогла развить экономику планеты, при этом ни разу не войдя в конфликт с Администратумом относительно установленного размера десятины. Всегда выплачивая ее строго в соответствии с документами, точно в срок и без какой-либо путаницы в бухгалтерских отчетах. Чем заслужила вполне обоснованное уважение со стороны квесторов. Пришедший на смену Ван Дер Вен Го-Хуар так же исправно вел дела, хотя экономической жилкой своей супруги не обладал.
Изучая досье планетарного губернатора Таххила, Красс особо отметил про себя, что одним из мест, которые посетил Тьягу в своих экспедициях, был Восточный Предел. Область мало изученная и опасная. А главное, таящая в себе множество тайн. Но что самое интересное — судя по хронологии, Го-Хуар еще тогда начал налаживать сотрудничество с домом Парра. Исходя из истории гильдии Кондотьеров, которую в те годы возглавлял Марк Парра, ее упадок начался после их неудачной экспедиции в Восточные Пределы. И по всему выходило, что именно тогда между Марком Парра и Тьягу Го-Хуаром возник первый договор.
Красс не заметил, как его рука потянулась к черному бархатному мешочку, содержимое которого он теперь неотрывно носил с собой. Почти мгновенно аккумулирующий тепло, цилиндр приятно лег в ладонь инквизитора. Возможно ли, чтобы этот странный предмет был привезен из далеких миров Восточного Предела? Корнелий не раз проверял свою находку на варповое излучение и скверну, но ничего подозрительного не обнаружил. Вещь казалась совершенно чистой, что вызывало сомнение в душе инквизитора. Различные методы воздействия на предмет также ничего не дали. Цилиндр никак не реагировал ни на жар, ни на холод. И даже прямое воздействие на него псайкера ничего не изменило. Цилиндр как и до этого оставался таким же приятным на ощупь, начиная выделять тепло, едва попадал в руки. Красс не сомневался, что перед ним какой-то элемент ксено-технологии. Но что это за технология, для чего предназначена, кем, как, когда и для каких целей данный предмет был доставлен на Сальпурию, оставалось по-прежнему загадкой.
«Мне необходим доступ ко всем материалам дела, которое вел Руджер на этой планете, — думал Корнелий, медленно вращая цилиндр в ладонях. — Пожалуй, мне есть, чем его зацепить, чтобы он поведал мне все о том расследовании».
Красс снова вспомнил одинокую дверь, ведущую в хранилище Соломона, куда Руджер никого не впускал.
«Теперь ты не просто пустишь меня в свою святая святых, — мысленно усмехнулся Красс. — Ты поделишься со мной всем, что сберегал все это время. И передашь мне все, что имеешь и что знаешь».
Бережно Корнелий вернул потеплевший цилиндр в чехол и поднялся.
— Тем самым подтвердив, что я превзошел тебя, мой учитель, — властно изрек Красс.

6.441.999М38
В госпитальной палате, залитой мягким теплым светом, находилось двое. Один из мужчин, в ком безошибочно угадывался инквизитор, сидел в кресле, специально принесенном для него персоналом. Его высокий ворот, доходящий до подбородка, украшала брошь в форме инсигнии. А на строгом чуть удлиненном лице застыло выражение хищника, выслеживающего дичь. Прямо перед ним на больничной койке сидел офицер в стандартной больничной одежде, из-под которой кое-где виднелись еще не снятые бинтовые повязки.
— Я посчитал поступивший приказ ошибочным, — ответил Брехт на поставленный вопрос, открыто и честно глядя в немигающие глаза инквизитора.
— Вот так просто усомнились в командовании и верности отдаваемых генералитетом приказов? Вы понимаете, что подобное поведение приводит к трибуналу и казни? — Барро продолжил сверлить генерал-майора своим взглядом.
— Приказ был преступным, господин инквизитор, — все так же твердо, без тени смущения ответил Ульрих, продолжая выдерживать пристальный взгляд Алонсо. — Если бы я последовал этому приказу, то поражение наших войск стало бы неизбежно. Сейчас, как и тогда, я полностью уверен в правильности своего решения, и я принял бы его снова, повторись точно такая же ситуация.
— Вы говорите, что собираетесь в будущем не подчиняться приказам командования, господин Брехт? — на губах Барро вспыхнула саркастическая улыбка, полная скрытой угрозы.
Однако это ничуть не смутило Брехта.
— Никак нет, господин инквизитор, — возразил генерал-майор. — Я говорю, что в любую секунду своей жизни сделаю все, чтобы уничтожить врага, кем бы тот ни был. И что для этой цели я готов пожертвовать как тысячами жизней, вверенных моему командованию гвардейцев, так и своей собственной.
— И, разумеется, принесенные вами жертвы не должны быть бессмысленными? — уточнил Алонсо.
— Именно так, господин инквизитор, — в подтверждение своих слов, Ульрих немного склонил вперед голову. — Моя жизнь, как и жизни моих людей, принадлежат только Ему. Я вспоминаю об этом каждый раз, когда веду своих гвардейцев в бой.
— Хорошо, генерал-майор, хорошо, — Кивнул Барро. — Но в таком случае, как же вы, настолько преданный Бессмертному Богу-Императору и верный Империуму, оправдаете свой поступок?
— Это поражению нет никаких оправданий, господин инквизитор, — ответил Брехт, цитируя одно из крылатых выражений. — Победа в них не нуждается.
— Достойный ответ, генерал-майор, — согласился Алонсо, продемонстрировав легкую улыбку одними уголками губ. — Тогда я бы хотел узнать от вас некоторые подробности проявленного вами и вашими гвардейцами героизма. Ведь именно так вы характеризуете свои действия. Не так ли?
— Все так, господин инквизитор. И, как вы совершенно верно отметили, проявлений героизма было достаточно, — заявил Ульрих с достоинством.
— Рассказывайте все, как было. И не пытайтесь скрыть от меня даже крошечную деталь, — приказал Алонсо голосом, не терпящим возражений. — От вашей честности сейчас зависит слишком многое.
— Так точно, господин инквизитор, — подтвердил Ульрих.
Выслушав в подробностях о событиях в горах Гергошан и, в частности, на перевале Чха, Барро задумчиво посмотрел на генерал-майора.
— Господин Брехт, кто из офицеров, по вашему мнению, особо отличился при удержании перевала? — поинтересовался он.
— Пехотный полк под командованием полковника Нолмана, оставшийся удерживать перевал, понес серьезные потери, — без тени сомнения заявил Ульрих. — Его гвардейцы проявили стоицизм, хотя выживших там осталось немного.
— Где сейчас находится полковник Нолман? — уточнил Барро.
— В госпитале, господин инквизитор, — сообщил Ульрих. — Полковник получил довольно серьезные ранения в последних боях за перевал, когда еретики наступали с особым ожесточением.
— Я обязательно навещу его, — заметил Алонсо, поднимаясь с кресла. — На этом я пока закончу наш разговор, господин Фернель. Желаю вам скорейшего выздоровления.
— Вива Империум, — встав с кровати, Ульрих сложил руки в аквилу.
— Отдыхайте, господин Брехт, — Барро взмахом руки указал Ульриху на место, где тот сидел ранее. — Набирайтесь сил пред допросом, которому я подвергну в ближайшее время капитана Варроу. Вашего вокс-связиста. Вы будете на нем присутствовать, генерал-майор, — ледяным тоном добавил Алонсо, вперив немигающий взгляд в Ульриха. — Хочу посмотреть, как он будет отвечать на мои вопросы в вашем присутствии.
И, более не задерживаясь, Барро покинул палату.
Допрос Варроу длился уже несколько часов. Алонсо задавал все более каверзные вопросы, требуя все более подробных ответов и концентрируя свое внимание на мельчайших деталях. С Эйкина уже сошло семь потов, когда, окончательно воссоздав картину произошедших событий, Барро наконец задал вопрос, которого не касался все это время.
— Капитан Варроу, — голос инквизитора звучал сурово и непреклонно, словно похоронный колокол. — Вашей обязанностью было в точности доложить о содержании приказа командования комиссару-капитану Баумгартнеру. Почему вы этого не сделали?
— Господин инквизитор, — Эйкин непроизвольно дернул кадыком, почувствовав, как пересохло у него в гортани. — Должно быть, я усомнился в том, что правильно услышал приказ. Генерал-майор точно повторил этот приказ. Удерживать занимаемые позиции.
— Правду, капитан, — Алонсо закинул ногу на ногу. — Только правду. В моем лице вы отвечаете всей Имперской Инквизиции. А потому любое слово лжи делает из вас еретика. Так почему вы не передали в точности полученный приказ комиссару-капитану Баумгартнеру?
Барро заметил, как у Варроу на виске выступила капля пота.
— Я решил не оспаривать слова генерал-майора Брехта, господин инквизитор, — Эйкин выдавил из себя эти слова, едва не задохнувшись ими. — Если мой поступок — преступление, я готов понести за него наказание.
— Вы понесете наказание, господин Варроу, — пообещал Барро, с интересом разглядывая Эйкина и как тот дернулся всем телом на его последней фразе. — Обязательно. О том, какое это будет наказание, я сообщу вам позже. А пока я забираю вас с собой для дальнейшего дознания. И, предвосхищая все возможные вопросы, отвечу. К службе в Имперской Гвардии вы более не вернетесь.
— Меня казнят? Господин инквизитор? — Едва ли не по слогам произнес Эйкин, мысленно прощаясь с жизнью.
— Это будет зависеть от того, как вы в будущем станете отвечать на вопросы, которые я вам задам. И от того, насколько верным слугой Трона я вас сочту. Империуму не нужны воины, в преданности которых можно усомниться хоть на мгновенье, — Алонсо чуть подался вперед, вонзая свой пронзительный взор в капитана.
— Клянусь своей душой, я предан Бессмертному Богу-Императору и предан Империуму, — с жаром в голосе выдохнул Варроу, чувствуя, как Барро просверливает его насквозь своим взглядом.
— Правдивость ваших слов будет доказана следствием. Или опровергнута, — заметил Алонсо, еще сильнее провоцируя и без того заметный страх на лице вокс-связиста.
Продержав Эйкина еще несколько минут под прицелом своих глаз, Барро перевел взгляд на Брехта, который все это время молча присутствовал при допросе.
— Генерал-майор, готовы ли вы поручиться за верность вашего вокс-связиста? Не вам лично. Ибо его преданность вам, как своему командиру, уже доказана. Но Золотому Трону, — Инквизитор испытующе посмотрел на Ульриха. — Сейчас своим ответом вы решаете не только его участь, но и свою собственную. Хорошо подумайте, прежде чем дать мне ответ.
— Готов, — коротко и просто ответил Брехт, чем заслужил одобрительную улыбку на лице Алонсо.
— Я надеялся, что вы ответите именно так, — произнес он. — Я принимаю ваше ручательство. Однако с этого момента, если я усомнюсь в верности господина Варроу, то и вашу преданность и верность неминуемо поставлю под сомнение.
— Так точно, господин инквизитор, — Ульрих склонил голову в знак согласия.
— Что ж. Рад, что у нас не возникло никакого недопонимания по этому поводу, — поднявшись, Барро направился к выходу из помещения.
У самого порога он развернулся, взглянув на оцепеневшего Эйкина.
— Сейчас за вами придут, господин Варроу, и сопроводят на мой корабль. Там мы весьма скоро увидимся, поэтому с вами я не прощаюсь, — Алонсо перевел взгляд на Брехта. — В отличие от вас, генерал-майор. Аве Император.
— Аве Император, — единогласно раздалось в ответ.

6.453.999М38
Маргарита растянулась прямо посреди каюты на огромном куске меха, собранного из нескольких шкур. Глядя в потолок, стилизованный под глубокую синеву пустоты с редкими созвездиями, мадам Кюрдон обдумывала свои будущие действия и то, каким способом можно завлечь в свои сети неизвестного, который смог узнать ее маленький секрет. Несмотря на то, что капитану «Флюрона» был отдан приказ следовать к месту рандеву, указанному анонимом, Маргарита все еще не пришла к окончательному решению, соглашаться на предложенную встречу или нет. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы подвергать риску результаты того титанического труда, что вложила она в свой проект. А потому, прежде всего, взвесив все «за» и «против», мадам Кюрдон пришла к выводу, что разумнее будет подыскать новое место для размещения своей лаборатории. Маргарита не желала подвергать излишней опасности свои владения на Фрисците и хотела оградить себя от любых случайностей. Особенно теперь, когда предстояло заниматься изготовлением больших партий полученного препарата. Поэтому первое, что сделала мадам Кюрдон, прочитав подозрительное сообщение, это отправила соответствующее распоряжение, запечатанное личным кодом, своему поверенному Дави Каскейра. Единственному, кто был посвящен в большинство замыслов Маргариты, и в ком аристократка почти не сомневалась. Почти, потому что полного доверия у мадам Кюрдон не вызвал никто из живущих. Даже те, кто подобно Дави, был предан ей душой и телом.
Подчас Маргарите чудилось, будто ее движение к заветной цели будет длиться вечность. И что результата она никогда не достигнет. Да, она делала все, чтобы добиться успеха. Но союзники… Трижды проклятые всем, что только есть самого омерзительного во вселенной, союзники! Они постоянно допускали ошибки. Ошибки, которые стоили так дорого и расплачиваться за которые приходилось ей. Глупцы, продавшиеся неведомым силам, непостижимым их скудоумному разуму, терпели одно поражение за другим. А те, кого они называли Богами, бесконечные и лживые, как вечно ускользающее время, насмехались над своими адептами, над своими слугами и рабами, но не помогали им. Не помогали в то время, как Империум побеждал. Со времени инцидента на Таххиле прошло уже более семи лет, но Го-Хуар по-прежнему молчал, не желая посвящать ее в детали своего дальнейшего плана. Мадам Кюрдон до боли в костяшках сжала кулаки. Нет, не своего! Их общего плана. На воплощение которого Маргарита бросила все свои силы. А он? Что сделал он?!
Мадам Кюрдон испытала непреодолимое желание выместить на ком-то или хотя бы чем-то поднимающийся в глубине души гнев. Если бы в этот момент рядом с ней находилось любое живое существо, Маргарита набросилась бы на него в стремлении разорвать голыми руками. Но на этот раз аристократка довольно быстро взяла себя в руки, подавив в себе желание кровавого насилия. В ее душе все еще пылал огонь, требующий уничтожать и причинять страдания, однако разум уже брал верх над эмоциями. И постепенно госпожа Кюрдон погрузилась в то медитативное состояние, в котором можно услышать, как трутся друг о друга песчинки времени. В какой-то миг Маргарите почудилось, что она слышит, как годы, десяки и сотни лет, отданные для достижения заветной цели, перемалываются в прах, становясь песками вечности. Видит, как планы, простроенные с невообразимой скрупулезной тщательностью, рушатся, подобно тому, как осыпается омертвевший, иссохший под палящими лучами солнца замок, выстроенный из песка. И сам песок превращается в бескрайние барханы вечности.
Мадам Кюрдон тряхнула головой, прогоняя от себя мимолетное наваждение. Все будет не так. И своей цели она добьется. Сначала она получит подтверждение от Каскейра, что ее распоряжение выполнено и что лаборатория находится в безопасности. В том, что Дави сможет не просто вывезти лабораторию с Фрисциты, но уничтожит любые следы ее существования, по которым бы можно было отследить ее перемещение, Маргарита не сомневалась ни на секунду. Единственный вопрос, который время от времени задавала себе мадам Кюрдон, не пора ли навсегда попрощаться с Каскейра и найти себе нового поверенного.
«Возможно, именно это задание станет для тебя последним, мой преданный вассал», — подумала про себя Маргарита, любуясь, как под влиянием специальных прожекторов, оживают, приходя в движение, созвездия над ее головой.
Она подумает об этом позже, когда Дави завершит данное ему поручение. А пока надо было закрыть вопрос с анонимом, посмевшим себе столь вольно вторгнуться в ее жизнь. Да, она дождется известий от Каскейра и уже после этого прибудет к месту рандеву. Она встретится с незнакомцем. Заманит его в свои сети. А потом выведает все, что ему известно. И не только о себе самой. Может статься, он посвящен еще в чьи-то секреты и тайны, которые мадам Кюрдон сможет впоследствии с выгодой для себя использовать.
— А потом, когда я вытащу из тебя все ценное, станет ясно, годишься ли ты для того, чтобы и дальше тебя использовать. И если нет, то я прерву твое существование сразу. Ну, а если да, то ты еще немного поживешь, — мечтательно прищурившись, прошептала аристократка мелодичным голосом. — Тогда на какое-то время я сделаю вид, будто забыла проявленную тобой дерзость.
Искусно выполненная пустота вверху дрогнула. Одни созвездия потухли, и вместо них зажглись другие, создавая иллюзию, что Маргарита «плывет» в открытом космосе.
На утонченном лице аристократки зажглась нежная улыбка, чуть обнажив ее оскал:
— Сделаю вид, — еще тише добавила она с такой нежностью, будто признавалась в любви. — Но, на самом деле, буду помнить.

6.461.999М38
Сотрудничество с инквизитором Сегрино стало для Алонсо более, чем просто успешным. Пусть сведения, полученные им в ходе допросов от офицеров генерального штаба, не имели большой ценности. За исключением того, что подтверждали виновность Адана Солера и полную непричастность к его предательству остальных офицеров генералитета. Зато расследование, которое Барро вел параллельно в отношении еретиков Каргадаса, дало инквизитору неизмеримое количество весьма полезной информации. Кроме того, ниточка, которую Алонсо ранее получил от ординарца Солера, и о чем так и не уведомил Владаса, вывела Барро на служащего Департаменто Муниторум. Того самого, к которому обращалась Маргарита Кюрдон. По словам Бустаманте, как звали служащего, аристократка предложила от себя помощь в вопросах снабжения частей Имперской Гвардии на Каргадасе. Речь шла о медикаментах, коих постоянно была нехватка из-за сбоев в поставках. Высказав ревностное желание внести посильный вклад в освобождение Имперского мира от предательства и ереси, при этом ссылаясь на извечную административную волокиту и сложную бюрократическую машину, госпожа Кюрдон попросила содействия и помощи в скорейшем оформлении всех необходимых документов, которые требуются в подобных случаях.
Рассказывая об этом разговоре представителю Святой Имперской Инквизиции, Хосеанхель Бустаманте не пытался скрыть охватившую его дрожь. Его облегчению не было предела, когда Хосеанхель услышал от Алонсо, что никакого наказания за его действия не последует. Однако Барро потребовал, чтобы Бустаманте немедленно его известил, как только Маргарита Кюрдон вновь объявится. Фраза, сказанная Барро на прощание Хосеанхелю, в которой Алонсо призывал Бустаманте не беспокоиться, поскольку с этого момента с ним точно ничего не случиться, и что он под надежной охраной, вызвала на лице служащего такую бледность, которой позавидовал бы покойник. Тем не менее, Хосеанхель нашел в себе силы поблагодарить инквизитора и заверить, что он с этой минуты и до конца своей жизни будет выполнять все только так, как ему прикажет Святая Имперская Инквизиция и лично Барро. И что у Бустаманте нет и не было никогда иной цели, кроме как верно и преданно служить Империуму. На это заверение Алонсо ответил, что от служащего требуется строжайшее сохранение всего этого разговора в тайне от кого бы то ни было. И удалился в полной уверенности, что Хосеанхель в точности исполнит все, как ему велели, и не обмолвится ни словом о визите Барро.
— Известия от Ганьядо? — спросил Алонсо.
— Со времени его последнего выхода на связь прошла стандартная неделя, господин Барро, — ответил Мадейра. — В тот момент «Гейл» находился на расстоянии двух перелетов от Фрисциты.
— Хорошо, — кивнул Алонсо. — Теперь относительно Варроу. Для начала выясни, где у него предел.
— Слушаюсь, господин Барро, — Мадейра понимающе кивнул.
— Только не сломай полностью, — предупредил Алонсо. — Капитан не единожды демонстрировал свою преданность, мужество и стойкость. Однако, как выяснилось, господин Эйкин обладает еще и личной преданностью к своему командиру. Качество совершенно излишнее в гвардии, но незаменимое для агента свиты инквизитора.
— Думаете, он подходит, господин Барро? — Дьочу вопросительно посмотрел на патрона.
— Твоя задача сделать так, чтобы он подошел, — строго произнес Алонсо. — Если нет, значит, выбросим его, как мусор, в шлюз.
— Прошу прощения, господин Барро, — Мадейра склонил голову. — Разумеется, я сделаю все так, как вы приказали.
— Когда посчитаешь, что он достаточно готов, возьмешь к себе в группу, — продолжил Алонсо. — В Имперской Гвардии для капитана Варроу больше не осталось места. Военный трибунал приговорит его, в лучшем случае, к расстрелу. Если не в этот раз, значит, в следующий. А мне такой преданный слуга может оказаться полезным. Если же нет, то он не много потеряет, закончив свои дни в пустоте вместо братской могилы.
— Вы действительно намерены выбросить его в шлюз в случае неудачи? — осторожно поинтересовался Мадейра.
Но этот вопрос Барро оставил без ответа.
— Распорядись, чтобы ко мне доставили Коллинза Аластора. Капитана второй роты первого батальона 47-го пехотного Раанского полка, — приказал Алонсо и, перехватив вопросительный взгляд Дьочу, добавил чуть тише. — С Коллинзом я буду говорить лично.
И, когда двери закрылись за спиной у Мадейры, произнес уже совсем тихо.
— Этого человека я совершенно не ожидал встретить. Ни сейчас, ни вообще, потому что он должен был быть мертв. Впрочем, — голос Барро упал до шепота. — Как и все мы.
Казалось, что на изуродованном, обожженном лице капитана жили только выразительные, начисто лишенные ресниц глаза. Все остальное было лишь мертвой безобразной маской. Но и сквозь нее Алонсо узнал его. Особенно этот взгляд. Твердый и напряженный, в котором читалась несгибаемая воля и решительность. Его трудно было спутать с кем-то еще. И хотя инквизитор не мог вспомнить, как выглядел кадет до того, как огонь изуродовал его лицо, зато хорошо запомнил, каким стал Леман после того, как едва не сгорел в «Адской Гончей». И тот день, когда трое комиссаров, вчерашних кадетов, шли рядом, прикрывая его от полчищ обезумевших культистов, врезался в память Барро так, словно все это было только вчера.
Еще с минуту Алонсо смотрел на вытянувшегося перед ним «капитана Коллинза», после чего произнес:
— Комиссар Доу, расскажите, как вы здесь оказались?
Теперь он был готов к этому разговору. Помнил, кто он на самом деле и что произошло на Ферро Сильва. Понимал, как чудом ему удалось выжить. Не только в бою, но и потом, когда его доставили в госпиталь на Ушбелу. Знал, что это была Воля Самого Императора сохранить ему жизнь до этого самого дня, когда он предстал перед инквизитором Барро. Таким же выжившим, как и он сам. И он рассказал. Все, как есть, без утайки. Без сомнения в голосе, без страха во взоре.
Алонсо выслушал Лемана внимательно, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Впрочем, их не требовалось много.
— Ваш пример — наглядное доказательство того, что даже лишившись полностью памяти, будучи на грани жизни и смерти, истинно преданный слуга Империума будет как и прежде исполнять свой долг перед Бессмертным Богом-Императором. Как это сделали вы, комиссар, — произнес Барро, когда Доу закончил говорить. — Однако, комиссар, вы не можете оставаться в гвардии в том качестве, в котором служите сейчас. Империум наделил вас знаниями, выходящими за пределы офицеров среднего звена. Что же касается дальнейшего повышения по службе, то вам тяжело будет это сделать, не раскрывая то, кем вы являетесь на самом деле. А рассказав все, скорее создадите себе проблемы и породите ненужные вопросы.
Алонсо выдержал небольшую паузу, с интересом разглядывая Лемана, словно желал прочесть все его потаенные мысли.
— В моей свите есть место для такого верного слуги Трона, как вы, комиссар, — заговорил Барро, продолжая испытующим взглядом изучать Доу. — У меня в свите вы принесете гораздо больше пользы, чем оставаясь в Имперской Гвардии в звании капитана.
— Я готов следовать за вами, господин инквизитор, — уверенно ответил Леман. — И служить Трону там, где от меня этого потребуют.
— Очень хорошо, — движением руки Алонсо показал Доу, что тот может сесть. — Но вы должны понимать, что ваше инкогнито так и не будет раскрыто. Комиссар Леман Доу погиб, исполняя свой долг перед Императором на Ферро Сильва. Капитан Аластор Коллинз также очень скоро погибнет на Каргадасе. Его душу, как и душу комиссара Доу, примет Бессмертный Владыка человечества. Вы понимаете меня, комиссар?
— Так точно, господин инквизитор, — Леман наклонил голову в знак согласия. — Отлично понимаю.
— В таком случае, следуйте за мной, господин Доу, — произнес Барро, вставая. — Думаю, эта фамилия вполне сгодится. Вам остается только назвать свое имя.
— Верус, — он поднялся следом за инквизитором. — Верус Доу.
— Не плохой выбор, — кивнул головой Алонсо. — Вам ведь известно, что означает это имя?
— Так точно, господин инквизитор, — подтвердил Доу. — Известно.
— Еще лучше, — губы Барро тронула легкая улыбка и, прежде чем направиться к выходу, он задал еще один вопрос. — Если бы я не нашел вас, что бы вы делали дальше?
— Дальше, господин инквизитор? — уточнил Леман.
— Да, — кивнул Алонсо. — Со своими снами. Воспоминаниями. С осознанием того, кто вы есть на самом деле. Вы задумывались о том, чтобы кому-то рассказать о своем прошлом? Своему командиру или комиссару.
— Я не думал об этом, господин инквизитор, — признался Доу. — Я клялся Бессмертному Императору посвятить свою жизнь служению Ему. Уничтожению Его врагов и несению Его Святой Воли. У меня нет и не может быть никаких других планов на жизнь, кроме того, чтобы следовать данной мною клятве.
— Хороший ответ, — удовлетворенно кивнул Алонсо. — Именно такой человек, как вы, мне нужен в свите. Следуйте за мной, Верус Доу.
— Так точно, господин инквизитор, — Верус сложил руки на груди в аквилу.
И пока он шел по коридору за Барро, с губ его беззвучно слетали слова клятвы.
«Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Император».

6.511.999М38
Парра улыбнулась несказанная удача. Его шаттл не только смог без урона выскользнуть из оцепления, выстроенного вокруг планеты. Но и был подобран кораблем гильдии. Одним из тех, что участвовали в попытке прорыва блокады Каргадаса. Таким образом Витольд оказался в куда более выгодном положении, чем большинство беглецов. В отличии от большинства из них Парра сам мог решить, куда направить свой корабль, не завися от капитана. Впрочем, принимать столь важное решение Витольд все же не торопился. Преданных ему людей от прежнего состава гильдии осталось не более четверти. И недовольство, зреющее среди наемников, в любой момент могло перерасти в бунт. А потому необходимо было, тщательно взвесив все обстоятельства, найти то решение, которое бы вернуло и укрепило его пошатнувшийся авторитет. Помимо этого, Парра думал над тем, как, избежав кары со стороны Империума, приумножить богатства гильдии. Что было почти нереальным в существующем положении. Во всем огромном Империуме больше не существовало места, где бы Витольд мог чувствовать себя в безопасности. Ищейки и шпики находились на каждой планете, на каждом убогом, угасающем мире, в каждом забытом, смрадном городе. В любой дыре, куда только дотягивалась длань псов императора. Об этом Парра знал очень хорошо. Именно поэтому, он уже вторые сутки был погружен в тягостные думы о собственном будущем. А заодно, будущем своих людей. Кроме этого, Витольд был вынужден принимать во внимание еще и тех, кто вместе с ним вырвался с Каргадаса и теперь находился на его корабле. Потерявшие многое, если не все, эти люди могли высечь ту искру, из которой возгораются мятежи. А такого Парра не собирался допускать ни при каких обстоятельствах.
«Они будут искать меня. Искать, пока не найдут, — размышлял Витольд, наблюдая за работой на капитанском мостике. — И остановит их в поисках только свидетельство о моей гибели. Неопровержимое свидетельство. И даже тогда они могут продолжать сомневаться. И будут продолжать искать всех членов моей гильдии. До последнего никчемного слуги. Чтобы предать пыткам и лютой смерти, которую псы человеческого божка называют справедливостью. Но я не должен нести это бремя один. И тот, кто обещал мне помощь, должен разделить его. Или…»
Перед мысленным взором Парра встал образ Тьягу Го-Хуара. Высокого и статного мужчины с неестественно бледным до болезненной белизны лицом и волосами цвета ржавой патины. Взгляд его серых с коричневыми прожилками глаз пронзал до самой души. И потом медленно, смакуя, выпивал ее до последней капли. Именно так Тьягу смотрел на Витольда, когда пообещал поддержать мятеж на Каргадасе в случае, если Парра устроит переворот.
«Ты обманул меня. Мог ли я тогда не послушать тебя? Нет. Не мог, — с тяжелым сердцем произнес про себя Витольд. — Тогда я желал обмануться, а потому не мог не поверить твоим обещаниям. А сейчас? Доверюсь ли я тебе, чтобы ты помог мне?»
Но этот вопрос так и остался без ответа, потому что Парра не хотел в нем признаваться. Даже самому себе.
«Мне нужен сильный союзник», — решил Витольд, мысленно потянувшись к одному из беглецов, волею случая оказавшихся на борту «Виндигера».
Им был Урхо Де Ла Кордо, которого Парра весьма хорошо знал еще со времени переворота на Каргадасе. В те дни Витольду серьезную поддержку оказала мать Урхо, Сату Де Ла Кордо. И теперь Парра собирался точно также использовать ее сына.
«Нужно найти такое место, где меня совершенно точно не будут искать. Куда не сунутся ищейки и соглядатаи золотого трона. Но где найти такое? Империум огромен, но чтобы спрятаться в нем места почти нет. Почти нет».
— А это может стать решением, — задумчиво прошептал Витольд, и озарение в глазах главы гильдии Кондотьеров начало перерастать в решение.
Парра щелкнул вокс-передатчиком, вызывая капитана «Виндигера».
— Господин Бердо, — распорядился Витольд. — Задайте конечные координаты кораблю. Система Тайрин. Мир Киварру.
— Насколько мне известно, планета Киварру относится к классу миров смерти, — заметил Ксал Бердо.
— Мне это известно так же, как и вам, капитан, — возразил глава гильдии с раздражением в голосе. — Тем не менее, мне нужна именно эта планета.
— Как прикажете, господин Парра, — отозвался Ксал. — Я лишь счел своим долгом предупредить вас заранее.
Получив подтверждение приказа, Витольд отключил вокс и снова погрузился в раздумья. Глава гильдии сосредоточился на предстоящем разговоре с Урхо Де Ла Кордо. И намеревался продумать его с такой тщательностью, чтобы к концу их путешествия заносчивый аристократ стал Парра надежным союзником. И пока Витольд вновь и вновь перебирал варианты предстоящих переговоров. Возможные вопросы со стороны Урхо и свои ответы на них. Коварные воды варпа ласкали «Виндигер» своими призрачными пальчиками, игриво перебирая ими в такт собственной песне. Песне, в которой лейт-мотивом звучала ария неотразимой в своем цинизме неизвестности.

6.517.999М38
Служба в Центральном Храме Императора подходила к концу, и с высоты огромного купольного свода вниз полился поток яркого золотистого света. Специальные лампы, установленные наверху, зажигались всякий раз, когда проповедник в своей заключительной речи призывал Свет Бессмертного Бога-Императора излиться на каждого верного Его слугу. Более всего зрелище это производило впечатление на тех, кто находился за стенами Храма. Вечером в это время интенсивность уличных прожекторов снижалась. Что еще больше увеличивало эффект, когда из всех больших и малых мозаичных окон Храма Императора начинал прорываться наружу неземной, чарующий воображение свет. Сегодня огни храмовых ламп светили особенно ярко. И служба, посвященная одному из Имперских Праздников, длилась дольше обычного. Вслед за обрушившимся сверху светом по всему огромному залу заработали вентиляторы, создавая своим дуновением подобие ветра. Под его напором знамена и штандарты, спускающиеся вдоль колонн и стен, оживали, начиная трепетать и развеваться. А тихий гул вентиляторов, сливаясь литаниями, льющимися из динамиков, уподоблял каждое слово, разносящееся над паствой, в трубный глас. И казалось, будто Сам Бессмертный Пастырь человечества осиял в этот день Храм Своим Божественным Светом, укрепляя и защищая всех, кто сейчас в нем находился. Литании и воззвания все еще продолжали звучать, когда служба завершилась, и прихожане начали покидать огромную залу. Медленно и степенно, пропустив первыми к выходу слуг Императора, обличенных наивысшей властью, знать со своими приближенными покидала святилище.
Генерал Фернель прошел к выходу строгим строевым шагом. Рядом с ним с таким же отточенными движениями шагал генерал Балмо. Оба генерала остановились перед массивными двустворчатыми дверями, ведущими из зала и, перед тем как переступить порог, синхронно сложили руки в аквилу на груди. Уже выйдя из Храма, Даррен повернул голову вполоборота, взглянув на Рихарда.
— Я не замечал раньше у вас этого Черепа, генерал, — взглядом Фернель указал на скромную награду, приколотую к мундиру Балмо вместе с другими, более значимыми орденами. — Это случайность, что я заметил его только сегодня. Или вы не надевали его раньше?
— Нет, это случайность, генерал, — сухо ответил Рихард. — Я действительно не надевал эту награду раньше.
Они сделали еще несколько шагов в молчании, отдаляясь от Храма.
— Я не собирался акцентировать на этом внимание, генерал, — заметил Даррен. — Ведь старший офицерский состав имеет право выборочно надевать награды, если тех довольно много и если это не официальный прием.
— Именно так, генерал, — подтвердил Рихард, продолжая чеканить шаг.
Про себя размышляя о том, что тот день, когда он перестал носить свою самую первую награду, полученную на службе в Имперской гвардии, совпал с днем, когда его отстранили от занимаемой должности, заменив Фернелем.
— Если это что-то личное, то прошу меня извинить, генерал, — произнес Даррен, переводя взгляд с Рихарда строго перед собой.
— Не беспокойтесь, генерал, — Балмо говорил таким же бесцветным голосом, как и Фернель. — Ничего личного. Награда очень старая. Крепление расшаталось. И только недавно у меня нашлось время заняться его починкой.
— Мы обязаны быть безупречными во всем, генерал, — со спокойствием в голосе произнес Даррен. — Даже в мелочах. Особенно в мелочах.
Он развернулся всем корпусом в сторону Рихарда, окинув его ровным, уверенным взглядом.
— Безусловно, генерал, — Балмо вернул Фернелю столь же уверенный и спокойный взгляд, исполненный достоинства. — Особенно в мелочах.
— Император защищает, — произнес Балмо, остановившись.
Он сложил на груди аквилу, и его ладонь легла прямиком на Череп.
— Император защищает, — отозвался Фернель, также остановившись.
Два удара сердца оба генерала не отрываясь смотрели друг на друга. После чего, круто развернувшись, каждый проследовал к своему транспорту, который его ожидал.

Чистый разум глупца подобен плодородной почве: если не засеять его семенами любви, верности и чести, то пустят корни коварные сорные травы ереси и предательства.
(Автор неизвестен)

Поражению нет никаких оправданий, а победа в них не нуждается.
(Автор неизвестен)