Читать онлайн
"РЕСТИТУЦИЯ"

Один не справится с тем, что уготовила для него судьба!
Но только один способен создавать судьбу!
(Автор неизвестен)

Где бы мы ни были — мы в нужном месте и в нужное время.
(Автор неизвестен)

Год 991
6.339.976М38
Ритуальные песнопения жрецов Омниссии начались задолго до намеченного времени, когда «Ревнитель» должен был покинуть орбиту Фрисциты. Почти сутки ушли на то, чтобы проверить готовность корабля к предстоящему перелету. И наконец, в 06:14 по бортовому времени, после получения капитаном подтверждения о полной готовности всех узлов от Магоса Примус, был отправлен соответствующий запрос в орбитальные доки. Ответы Магоса со станции были получены менее, чем за час. Вокс-мастер и аугур-мастер подтвердили безопасность при выходе крейсера из доков, и в 07:31 началась отстыковка «Ревнителя».
Сначала гигантские магниты с оглушительным лязгом перестали удерживать корабль. Затем медленно и грациозно захваты начали втягиваться в платформы, между которыми находился крейсер. После чего на борту «Ревнителя» были активизированы все системы и запущены двигатели. В этот момент капитан корабля Ралф Тернер сложил на груди руки в священную аквилу, призывая Всеблагого Защитника человечества оградить его самого и весь экипаж от опасностей, которые могли подстерегать их при переходе через варп. Про себя капитан подумал, что путешествие на борту его корабля представительницы Адепта Сорроритас является благосклонным знаком, и что Длань Бессмертного Императора наверняка защитит как ее саму, так и тех, кто оказался рядом с ней. В последнее время суда зеленокожих ксеносов все чаще стали появляться в субсекторе, и их нападения на Имперские транспорты заметно участились, становясь все более дерзкими от раза к разу. Однако скорость и маневренность «Ревнителя» вселяли в его капитана уверенность в том, что ему удастся в случае подобного нападения с легкостью уйти от неповоротливых посудин орков. Таких же уродливых, как и те, кто их собирал из того, что в принципе не должно было летать.
«О Император, пусть Неугасимый Свет Твоего Чистого Взгляда осветит нам путь сквозь воды варпа и проведет через них к славным полям сражений», — мысленно произнес Ралф, полностью сосредоточиваясь на управлении кораблем.
Позднее, когда четырнадцать часов спустя «Ревнитель» покидал орбиту Фрисциты, капитан Тернер думал, что, если бы и весь дальнейший перелет прошел столь же быстро и гладко. И, когда спустя сутки их крейсер наконец подходил к Точке Мандевилля, а в корабельном Храме началась служба, Ралф твердо пообещал Бессмертному Богу-Императору пожертвовать Экклезиархии часть своего жалования, если только его чаяния оправдаются. Подобные пожертвования Тернер совершал регулярно, и в этот раз он планировал поступить точно также.
Должно быть, молитвы Ралфа, как и всего остального экипажа, а также регулярно проводимые службы в корабельном Храме, возымели должное действие. По завершению варп-перехода «Ревнитель» вынырнул из имматериума на границе системы Аметист и остановился подобно уставшему путнику, переводящему дух. Именно этот образ предстал тогда перед капитаном Тенером. Наверное потому, что сам он в тот момент внутренне выдохнул с облегчением, как выдыхает путник, достигший цели. Еще один варп-переход закончился благополучно, и каверзные потоки имматериума не увлекли его корабль в свои бездонные глубины, а посланные вперед разведывательные авгуры сообщали, что на границе системы не обнаружено никаких кораблей. Ни союзных, ни враждебных. Таким образом, ничто не предвещало неожиданных проблем. И Ралф уже готов был мысленно улыбнуться, в очередной раз возблагодарив Защитника всех людей, когда тонкая грань между мирами тонко задрожала. После чего, засияв разноцветьем неземных красок, приготовилась выпустить кого-то или что-то из своих бездонных глубин.

6.700.991М38
Ничто не нарушало тишину просторного кабинета, если не считать слабых щелчков, издаваемых когитатором. Напоминающие тихий, отрывистый хруст, они раздавались каждый раз, когда поступали свежие данные и новостная лента на продолговатом дисплее обновлялась. Перед дисплеем, внимательно изучая длинную вереницу сводок, сидел мужчина с инсигнией на левом плече, какие обычно носят аколиты. Его густые брови сходились к переносице, подобно двум крыльям, а чуть вытянутое правильно очерченное лицо выражало легкую степень недовольства, приправленного усталостью. Седина еще не тронула чисто выбритые виски мужчины, отчего точный возраст аколита сложно было определить. По гладко выбритому лицу его можно было принять за довольно молодого человека. Но это впечатление развеивалось, стоило встретиться с ним взглядом. Со дна темных глаз Красса, отливающих радужками цвета ночного сумрака, взирал умудренный жизнью ветеран, безжалостный и хищный. Перед аколитом располагался небольшой монитор, по которому тянулась лента данных, скорость которой Корнелий регулировал нажатием клавиш на панели когитатора. Пролистывая несущественную информацию или ту, которая не являлась для него новостью, Красс задерживался на сводках, представляющих ценность. Некоторые новостные сводки Корнелий нажатием клавиш отправлял на свой инфопланшет, чтобы потом более внимательно и досконально изучить или использовать. А иные, напротив, помечал как ложную информацию, возвращая в информационное поле. Один из поступивших материалов Красс скопировал на инфопланшет с повышенной тщательностью, особое внимание уделив тому, кто и когда ее передал. И хотя лицо Корнелия не поменяло своего выражения, более внимательно приглядевшись, можно было заметить, что оно слегка омрачилось, а во взгляде аколита промелькнула задумчивость. Информация о смерти Лорда-инквизитора Ренвеля, полученная более полугода назад и находящаяся с тех пор в статусе непроверенной, получила подтверждение. И пусть сам Красс не имел тесных связей с Теодором Ренвелем, всего лишь раз в своей жизни встретившись с ним лично, тем не менее, полученная новость все же вызвала у аколита некоторую скорбь.
FLASHBACK
6.357.981М38
Внешне лицо Соломона Руджера ничего не выражало, но Корнелий знал точно: его патрон в бешенстве. Уже несколько месяцев назад Соломон отправил послание одному из представителей Ордо Еретикус. В своем сообщении Руджер просил, чтобы Лорд-инквизитор Теодор Ренвель поделился некоторыми подробностями дела, которое вел, поскольку те могли стать ключевыми для Соломона в его собственном расследовании. Свою просьбу инквизитор Руджер облек в наиболее приличествующую ситуации форму и, зашифровав кодом повышенной секретности, через астропата отправил адресату. Однако до сего времени ответа от Лорда-инквизитора Ренвеля так и не последовало. Доля вероятности, что сообщение не было получено адресатом по объективным причинам сводилась к нулю, и от того Соломон имел все основания полагать, что надменный Лорд-инквизитор попросту проигнорировал и само послание, и просьбу в нем содержавшуюся. Если бы речь шла о любом другом деле, Руджер ни за что не стал бы обращаться к Теодору Ренвелю дважды. Он не стал бы ни перед кем унижаться, ища личной встречи с человеком, который однажды повел себя подобным образом. Но речь шла о деле, которым Соломон безуспешно занимался уже пять с лишним лет. И ради успешного завершения которого был готов пойти на многие, хоть и не на любые, жертвы.
Расследование, о котором шла речь, было начато Руджером еще в 976М38. Имперский корабль под именем «Ревнитель», следовавший с Кармиллы-2 на Аркеб, во время транзитного перехода через систему Аметист подвергся нападению неизвестного противника. Останки корабля, обнаруженные одним из торговых судов, были настолько изуродованы, что классифицировать их сразу оказалось затруднительно. Потребовалось время, чтобы определить его порт приписки и по какому курсу следовал корабль. Еще больше разрушений, чем снаружи, было внутри «Ревнителя», хотя подобное и могло показаться невероятным. Тела команды и немногочисленных пассажиров были почти так же изуродованы, как и сам корабль. Многие тела оказались выпотрошенными, и по этой причине опознать большинство останков не представилось возможным. Такой же участи — быть разломанным, изуродованным и раскуроченным — подверглось и все прочее оснащение корабля. Абордажные команды, из кого бы они не состояли, не оставили внутри корабля ничего целым или нетронутым, словно их целью было разрушить на «Ревнителе» все без какого бы то ни было исключения.
Вычислить нападавших так и не удалось. Многое указывало на то, что налет на Имперский корабль был совершен орками, которые несколько последних лет проявляли повышенную активность в данном секторе. Однако полной уверенности в этом не было. Особенно принимая во внимание заявление Канониссы сестринства, к которому принадлежала погибшая на «Ревнителе» сестра Дифенбах. Палатина Армбрустер была уверена, что основной целью данного нападения являлась одна из сестер Фамулос и что оно наверняка было заранее спланированным. Аннегерт настолько жаждала отомстить как за смерть одной из своих сестер, так и за дерзость нападения на один из кораблей Империума, что лично обратилась к инквизитору Руджеру с просьбой доподлинно установить, кем именно было организована атака на «Ревнителя», и кто несет ответственность за гибель всех находившихся на его борту.
Соломон взялся за это расследование с уверенностью, что сможет закончить его довольно скоро. Но он ошибся. «Ревнитель» следовал на Аркеб с остановками в системах Церго и Аметист. Маршрут корабля был согласован и проложен согласно запланированному курсу. В системе Церго «Ревнитель» зашел в доки над Фрисцитой. Откуда должен был проследовать на Сальпурию в системе Аметист и уже потом к конечной цели своего путешествия — на Аркеб. Расследования, которые предпринял инквизитор Руджер на каждой из этих планет, не дали ровным счетом ничего. Подтверждений, что это был один из налетов зеленокожих, так же не удалось выявить. Ничто не указывало и на то, что нападение это — дело рук пиратов или «холодных». Таким образом, Соломон встал перед необходимостью признать, что нападение было спонтанным, отнести его к роковой случайности и расписаться в собственном бессилии определить нападавших. Или же заключить, что абордаж «Ревнтеля» и убийство всех членов его экипажа и пассажиров были неимоверно тщательно спланированы, и отправить дело на доследование. Заявив при этом, что времени в этом случае может уйти намного дольше, чем могло показаться изначально. Инквизитор Руджер предпочел выбрать второй вариант, придав делу статус «Чрезвычайного», подняв этим важность его раскрытия и собственную значимость, но одновременно этим же загнав самого себя в тупик. Сама палатина Армбрустер также придерживалась версии, выдвинутой Соломоном. И теперь всякий раз напоминала инквизитору о себе и начатом им расследовании, едва находился удобный случай. Однако Руджер стех пор так и не приблизился к разгадке этого дела хотя бы на шаг.
Они вышли из транспорта на доехав двух-трех сотен метров до искомой башни.
— Двадцать минут, — через плечо бросил Соломон своему аколиту, не поворачивая головы.
Корнелий мгновенно остановился, подчиняясь приказу, в то время как Руджер направился далее, ко входу в резиденцию инквизитора Ренвеля.
Это был заранее отрепетированный спектакль, в котором Крассу предстояло «передать» своему патрону «только что поступившую» информацию. Элемент для последующего торга в том случае, если его оппонент проявит «сдержанность» и не захочет предоставить Руджеру необходимые ему сведения в самом начале разговора. В том же, что Теодор такими сведениями располагает, Соломон не сомневался. Еще находясь на борту своего корабля, инквизитор просчитал все возможные способы получения столь нужной ему информации. От предложения выгодного сотрудничества или обмена до получения ее путем шпионажа или шантажа. И хотя о последнем варианте Руджер не говорил, однако, зная своего патрона, Корнелий сам мог предположить, что Соломон поступит именно так, если договориться с Ренвелем у него не получится.
Красс выждал положенную трерть стандартного часа, и медленно зашагал в сторону входа. Он почти обогнул здание, выходя к его фасаду, когда увидел, что из высоких двустворчатых дверей, минуя охрану, состоящую из штурмовиков, вышел высокий молодой мужчина. На его плече открыто красовалась инсигния из тех, какие носят доверенные лица из свиты инквизитора и аколиты. Окинув быстрым пронзительным взглядом Красса, при этом не замедляя ни на мгновенье собственных движений, носитель инквизиторской инсигнии продолжил свой путь. А сам Корнелий, встретив взгляд такого же аколита, как он сам, ответил ему тем же холодным безразличием. И взгляды их разошлись так же быстро, как встретились, после чего незнакомец быстро прошел мимо. Тогда ни один из них не мог предположить, что спустя несколько лет им доведется стать союзниками и что именно благодаря этому союзу, который продлится на годы, они получат свои инквизиторские инсигнии.
Дождавшись, чтобы аколит Лорда-инквизитора отошел на достаточное расстояние, Красс активировал вокс-бусину.
— Депеша, — произнес он, едва услышал отклик.
На секунду в воксе воцарилась тишина, после чего раздался голос Руджера:
— Ты можешь подняться. Код 4-37-D-14-7
— Да, патрон, — ответил аколит и уверенно шагнул в сторону охраны.
Просторный лифт поднял Корнелия на нужный этаж. Покинув его, Красс миновал еще один наряд охраны и, пройдя по длинному широкому коридору, остановился у дверей, ведущих в кабинет Теодора Ренвеля. Набрав соответствующую комбинацию на входной панели, Красс начал ждать пока тяжелые створки дверей не разошлись в стороны - те двигались медленно, словно не желая пропускать визитера внутрь. Скрывшись в широких пазах, они замерли там на мгновенье. После чего также неторопливо поползли навстречу друг другу, чтобы захлопнуться за спиной у Корнелия.
Еще с порога Красс услышал резкий голос своего патрона.
— Замечу, что вместе с еретиками, Лорд-инквизитор, вы позволили погибнуть всей информации, которой они владели, — раздраженно, но все же сдерживая гнев, говорил Соломон.
— Главари и зачинщики еретиков схвачены, — Теодор Ренвель перебил Руджера, не дав тому закончить и без того понятную мысль. — Все они подвергнуты пристрастному допросу. И больше у них нет ни тайн, ни секретов. А есть лишь желание рассказать все, что им известно, и получить как можно скорее наименее мучительную смерть.
— Зачинщики, — Соломон скривился так, словно только что выпил уксуса. — Вы опросили лишь малую толику из тех, кто мог располагать ценными сведениями, Лорд-инквизитор.
— И скольких бы допросили вы, инквизитор Руджер? — с иронией в голосе поинтересовался Теодор. — Весь под-улей?
— Бессмысленно обсуждать мои действия, если благодаря вашим они не могут быть осуществлены в данный момент, — с нескрываемым недовольством возразил Соломон. — И раз вы, Лорд-инквизитор, утверждаете, что полученные вами от еретиков сведения никак не связаны с интересующими меня обстоятельствами, я больше не буду отнимать ваше драгоценное время.
Он развернулся и, приблизившись к Корнелию, выразительно посмотрел на своего аколита. Тот, все так же молча, протянул патрону небольшое устройство вместе с крохотным наушником.
— Настолько важная? — с легким раздражением в голосе уточнил Руджер, устраивая наушник в ухе.
— Да, — без каких-либо эмоций на лице коротко ответил Красс и добавил, поясняя. — С Кармиллы-2.
На лице седовласого Лорда-инквизитора, наблюдавшего за этой мизансценой, заиграла легкая улыбка. Дождавшись, чтобы его собеседник прослушал полученное сообщение, Теодор сделал несколько шагов в сторону Соломона. И, когда тот вопросительно посмотрел на приближающегося коллегу, снова перевел взгляд на устройство. Как раз в тот момент, когда с едва различимым хлопком от серебристой пласталевой поверхности отлетел легкий дымок, свидетельствуя о том, что более записи не существовало. В уголках губ у Ренвеля зародилась едва заметная усмешка. Однако вместо того, чтобы проявить заинтересованность в информации с Кармиллы-2, где, как известно было Руджеру, Теодор сейчас вел расследование, Лорд-инквизитор задал совершенно неожиданный вопрос.
— Вижу, господин Красс по-прежнему у вас в аколитах, инквизитор, — Теодор еще на шаг приблизился к Соломону, пристально на него посмотрев. — Неужели за столько времени он не убедил вас в своих способностях? Или вы опасаетесь повторения истории с Ланге?
На краткое мгновение в глазах Руджера блеснула жгучая ненависть. Жестокая смерть его бывшего аколита Стефана Ланге спустя менее года после получения им Инквизиторской Инсигнии и статуса полноправного инквизитора стала для Соломона сильным ударом. Вместе с инсигнией Стефан получил прозвище «самого молодого инквизитора» Ушбелы за последние сто лет. Тем не менее, то, что свой статус полноправного инквизитора Стефан получил заслуженно, ни у кого не вызывало ни малейших сомнений. Молодой слуга Трона обладал редким чутьем и прозорливостью, которые вкупе с его талантом к анализу помогали Ланге с потрясающей быстротой продвигаться в расследованиях. За свои первые десять лет на службе в свите Руджера еще не получивший статус дознавателя молодой Стэфан добился больших успехов, чем многие аколиты за весь период своего обучения. Корнелию не были известны все обстоятельства дела, которое вел тогда Ланге. Знал он лишь те факты, которые были широко известны. Вознамерившись изучить, с чем связана возросшая активность зеленокожих на границе субсектора, Стефан отправился в наиболее часто подвергающийся их нападениям квадрат. И там погиб от рук проклятых ксеносов, так ничего и не выяснив.
Соломон сжал устройство, которое держал в ладони, с такой силой, что из-под побелевших костяшек посыпались осколки и мелкие детали.
— Господин Красс будет оставаться моим аколитом до тех пор, пока не завершит свое обучение и не заслужит носить собственную Инсигнию, — сухо произнес Руджер, справившись с приступом охватившего его гнева. — Смерть инквизитора Ланге хоть и является обстоятельством прискорбным, однако не имеет никакого отношения к поднятой вами теме, Лорд-инквизитор.
Улыбка в уголках губ Ренвеля стала еще заметнее. В будущем точно такую же улыбку не раз Корнелий будет наблюдать у Алонсо Барро, с которым их сведет судьба спустя десять лет.
— Что ж, вам виднее, — с легкой задумчивостью в голосе ответил Теодор и продолжил уже более строго и официально. — В таком случае, я не стану навязывать вам излишних вопросов, господин Руджер, видя, насколько вы сейчас поглощены собственным расследованием. И я был бы рад помочь вам в нем, если бы обладал информацией, способной приблизить вас к завершению дела.
По тому, как старый инквизитор замолчал, стало понятно, что на этом разговор завершен. Не спуская глаз с Ренвеля, Соломон медленно разжал пальцы, отряхивая с ладони остатки раздробленного устройства.
— Ценю время, которое вы уделили мне, Лорд-инквизитор, — Руджер с силой оттер ладонь о ладонь, прежде чем его руки сложились в аквилу. — Аве Император.
Следуя примеру своего патрона, сложил на груди Имперского орла и его аколит.
— С нами Милость Его, — отозвался Теодор, поочередно переведя взгляд с Соломона на Красса.
Он проводил глазами обоих, и, пока за визитерами не закрылись двери, они ощущали сверлящий взгляд Лорда-инквизитора Ренвеля на своих спинах.
Из охвативших его воспоминаний Корнелий вернулся в реальность. Со времени тех событий минуло почти полных десять лет. И за все это время инквизитор Руджер, аколитом которого Красс по-прежнему оставался, так и не приблизился к разгадке того дела.
Корнелий еще раз перечитал поступившее сообщение, и на мгновение в голове Красса промелькнула мысль, что отсутствие должного сотрудничества между Ордосами становится дополнительным препятствием в расследованиях, играя на руку врагам Империума. Но эта мысль потухла так же быстро, как и зажглась. После чего Красс продолжил просмотр сводки новостей.

6.734.991М38
Кто-то аккуратно, почти бережно снимал с него кожу. Боли не было. Как не было ничего, что связывало бы его с телом и с самим миром вокруг. Лишь ощущение свободного падения, быть может, парения в полном Ничто. Но постепенно к этому ощущению начало добавляться чувство странной, приятной прохлады. И только после этого он смог осознать себя, как нечто целостное. Не зная, кто он и где находится, не понимая, жив он, умирает или уже умер, он попытался осмыслить хоть что-то. Хотя бы какую-то часть себя. И тогда откуда-то из глубин сознания явилась мысль. Пронзительная и яркая.
«Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Император».
Еще заслышав издалека стук каблуков, доносящийся из коридора, Филлип непроизвольно вздрогнул. Некто остановился на долю секунды перед дверью, ведущей в реанимационную палату, после чего звук шагов возобновился. А мгновение спустя, когда нежданные визитеры переступили порог помещения, и стало понятно, кто перед ним, сержант медицинской службы уже стоял, вытянувшись, со сложенной на груди аквилой и немигающим взглядом, устремленным прямо перед собой.
— Одиннадцать стандартных часов назад к вам поступили несколько человек, доставленных с мира №632-R/4. Они в этой палате, — произнес тот из троих, что был чуть выше ростом, с большой инквизиторской инсигнией, приколотой к левому плечу.
Пока он это говорил, два сопровождавших его штурмовика бегло осмотрели помещение и заняли места по обе стороны от представителя Святой Инквизиции.
— Да, господни инквизитор, — про себя Арлегг решил, что к незнакомцу нужно обращаться именно так. — К нам доставили трех пациентов с Ферро Сильва. Все трое поступили в состоянии, близком к коме. Один из них умер, не приходя в сознание. Еще одна пациентка сейчас находится в реанимации из-за полученного ею тяжелого ранения и серьезной кровопотери. Хотя на данный момент ее состояние удалось стабилизировать. Третий пациент находится в этой палате. Он приведен в сознание, но все еще пребывает в состоянии дезориентации.
— Проведите меня к ним, — потребовал человек с инсигнией.
— Сюда, господин инквизитор, — Филлип сделав несколько шагов по палате, остановился перед одной из больничных коек. — Согласно жетону, пациент значится как сержант 715-го Раанского полка Торрингтон.
Человек с инсигнией принял из рук Арлегга протянутый жетон и сдержанно кивнул.
— Где второй пациент? — спросил он с тем же ледяным безразличием в голосе.
— Следуйте за мной, господин инквизитор, — Филлип указал на дверь, ведущую в смежное помещение.
Оно было меньшего размера и оборудовано всем необходимым для реанимации.
— Пациентка поступила под именем Хольмг, — Арлегг вынул из навесного шкафчика два нагрудных жетона и протянул представителю Святой Инквизиции. — Это ее и третьего пациента.
— Где его тело? — поинтересовался человек с инсигнией, изучая жетоны.
— Тела умерших пациентов свозятся в морг для последующей кремации в печах, господин инквизитор. Сейчас его тело...
— Уже кремировали? — вопрос инквизитора не дал Филлипу затянуть едва не начавшуюся паузу.
— Так точно, господин инквизитор, — быстро ответил медик, мысленно соображая, так ли это на самом деле или тело скончавшегося пациента все еще находится в морге.
Но по счастью, представитель Инквизиции не стал углубляться в данный вопрос.
— Мы заберем этих двоих, — приказал он, делая знак рукой следовавшим в шаге от него штурмовикам.
— Это невозможно, — попытался возразить Арлегг. — На ее восстановление потребуется несколько недель. Пациентку нельзя сейчас транспортировать.
— Приказ Святой Инквизиции, — фраза из уст незнакомца прозвучала столь же властно, сколь и безапелляционно. — Она пойдет с нами.
На лице медика отобразилось замешательство, впрочем, полностью проигнорированное визитерами. И, пока Филлип бормотал уже значительно тише: «Но она не в состоянии ходить», человек с инсигнией отдал приказ штурмовикам:
— Погрузить и зафиксировать.

6.735.991М38
Гул его шагов наполнял коридор, по которому шел Кармоль. Он торопился, но все же соблюдал ту сдержанность, которую так часто отмечал в нем Го-Хуар. В руках Тассе не держал ни инфопланшета, ни иной депеши, содержащей послание. Вся информация, которую он готовился донести планетарному губернатору, покоилась в его памяти, способной хранить огромнейший объем разнообразных данных. Дат, имен, чисел и событий. Второй особенностью Кармоля Тассе, высоко и по достоинству оцененная Тьягу, было извлекать из необъятных глубин своей памяти нужные данные с необыкновенной легкостью, и по любому вопросу. И столь же быстро присовокуплять к докладу уточняющие факты о событиях и людях, в них фигурировавших. Третьей же, и безусловно самой значимой, ценностью Кармоля являлась его безграничная верность. Даже еще более безмерная, чем его память.
Коридор закончился, и поверенный планетарного губернатора остановился перед массивными дверями, за которыми его ждал Го-Хуар. Перехватив короткий взгляд одного из стражей, стоящих по правую и левую сторону от входа, Тассе снял глухой шлем, все это время скрывавший его лицо, и прислонил лицо к специальному датчику, позволив тому просканировать сетчатку глаза. Утвердительно пропищав, датчик мигнул синим цветом, после чего на двери открылась небольшая панель с клавишами. Набрав пароль, Кармоль дождался, чтобы массивные створки дверей полностью разошлись в стороны, и только после этого переступил порог «мраморного» кабинета.
Длинная ковровая дорожка заглушила звук его шагов. Беззвучно Тассе прошествовал в полумраке, окутавшем кабинет, и остановился, не дойдя пары метров до массивного стола, за которым сидел планетарный губернатор.
— Войд, — голос Тьягу прозвучал требовательно и резко, заставив Кармоля внутренне сжаться.
— Мятеж на территории мануфакторума полностью подавлен. Но на его подавление ушло слишком много времени, и предотвратить распространение мятежа не удалось, — стараясь говорить как можно спокойнее, доложил Тассе.
Кармоль давно знал, что о плохих новостях нужно докладывать сразу, без утайки, ни в коем случае не демонстрируя при этом страха перед возможным наказанием.
— Продолжай, — властно приказал Го-Хуар.
— В Лонглере массовые беспорядки. В Мендо бунтовщики ворвались в муниципалитет, — все так же соблюдая внешнее спокойствие, сообщил Тассе.
— Дифенбах? — вопрос Го-Хуара прозвучал требованием немедленного ответа.
— Господин мэр не пострадал, — мгновенно отозвался Кармоль. — Он успел покинуть здание муниципалитета задолго до инцидента.
— Задолго, — задумчиво повторил планетарный губернатор.
Его бледное лицо, по-прежнему ничего не выражающее, показалось Тассе еще более белым, чем обычно. И потому тонкий шрам, пролегающий у Тьягу через все лицо от корней волос до середины левой щеки, сделался еще заметнее. Молчание, в которое погрузился планетарный губернатор, затянулось более чем на четверть часа. Со стороны можно было подумать, что Го-Хуар уснул с открытыми глазами. Но Кармоль знал точно, что внутри Тьягу сейчас идет напряженный мыслительный процесс.
Почти четыре сотни лет потребовалось его семье, чтобы добиться того положения, которое они занимали сейчас. Сам же Го-Хуар семьдесят лет назад вместе с тем статусом, который давала должность планетарного губернатора, получил еще невзрачный шрам на левой половине лица. Как унаследованное положение и престижную должность, шрам Тьягу сохранял по сей день. Несмотря на заверение личного медика, что всего одна несложная операция вернет планетарному губернатору его былую привлекательность, устранив раз и навсегда неудачные последствия былого недоразумения. Но Го-Хуар всегда отвечал ему отказом.
«Это напоминание, — говорил он, и тонкий бледный шрам по-прежнему оставался на своем месте. — Всего одна секунда, потраченная вместо действия на размышления. Осознание триумфа на мгновение раньше, чем тот состоялся в реальности. Пагубное восхищение собственным успехом до того, как прийти к кульминации и завершению процесса. А как результат — нарушение собственной целостности, которую невозможно восстановить. Можно скрыть. Исправить внешне. Но не сделать так, что само событие сгинет из ткани бытия. Не допустить изначально, а не исправлять ошибку потом. В этом истинная мудрость. Предвосхитить само событие, чтобы потом не расплачиваться за произошедшее».
Сто пятьдесят девять лет назад на Таххиле был начат грандиозный проект. Строительство, по завершению которого планета должна была обрести небывалую мощь. Столь грозную, что благодаря ей возможно было бы навсегда скинуть с себя оковы Империума. Долгие десятилетия, продолжая начинание своего предшественника, Тьягу упорно шел к намеченной цели. Бесконечное множество всевозможных ресурсов было брошено в топку строительства мануфакторума. Начиная от капиталов и заканчивая миллионами жизней простых людей. На сохранение этой тайны были брошены силы и ресурсы еще большие, чем на возведение самого мануфакторума. В результате, цена тайного строительства превысила все мыслимые и немыслимые грани. И вот теперь, когда до финальный черты оставалось совсем немного, Войд взбунтовался. Рабы, привозимые туда для каторжного труда, смогли обмануть систему слежения и бдительность многочисленных надсмотрщиков. Объединившись, они стали настоящей угрозой. Такой, что потребовалось ввести в Войд все резервы, которые были в распоряжении Тьягу, как планетарного губернатора. Более того. Взбунтовавшись, бывшие жители под-ульев и нижних районов умудрились связаться с двумя городами, возмутив тем самым спокойствие и в них. И теперь Го-Хуару предстояло пустить в ход все незадействованные резервы, чтобы максимально быстро пресечь любые слухи, будто исчезновение отдельных людей — не результат деятельности мутантов под-улья, на которых регулярно устраивают рейды городские службы, а нечто большее. Заговор. Причем, заговор на высочайшем уровне. И что похищенные где-то используются, как рабы. В подобных условиях о рейдах за новыми рабами не могло быть и речи. Их придется приостановить на время, пока шум не уляжется. Ни в коем случае нельзя было допустить не только обнаружения мануфакторума, но и одного только подозрения о его существовании.
Замерзший в одной точке взгляд планетарного губернатора оживился, и неподвижные доселе зрачки перестали напоминать мутное стекло.
— Открыть шлюзовые затворы и затопить, — приказал он, устремив взор на своего доверенного.
— Всех? — еще произнося это, Тассе уже знал ответ, словно увидел его высеченным в керамитовом взгляде своего господина.
— До единого, — отрезал Тьягу, подводя черту.
— Есть одно обстоятельство, — Кармоль почувствовал, как предательской змейкой страх пытается пробраться внутрь его сознания, когда кожей ощутил, как взор Го-Хуара становится еще тверже. — Прибывший на Таххил специалист от мадам Кюрдон…
Тассе не успел договорить. Его дыхание перехватил спазм, когда до его слуха донесся налитый гневом голос Тьягу:
— Что с ним?!
Усилием воли Кармоль восстановил сбившееся дыхание.
— Все наши ресурсы были брошены на подавление мятежа в Войде. И поскольку Лолнглер имел большую значимость, чем Мендо, то в первую очередь…
— Что с ним, — от того, как тихо повторил свой вопрос планетарный губернатор, Тассе бросило сначала в жар, а потом резко в холод.
— Он находился поблизости от муниципалитета, когда туда ворвалась разъяренная толпа. — Кармоль едва слышно выдохнул.
Медленно Го-Хуар опустил пальцы левой руки на мраморную крышку стола, замерев на мгновение.
— Отправьте мадам Кюрдон наши соболезнования, — изрек наконец планетарный губернатор.
И взмахом руки показал, что Тассе может удалиться.

6.735.991М38
В комнате царил полумрак. От огромной печи исходил жар и равномерный тихий гул. Изредка сухой шелест огня прерывался короткими выдохами подвываний, когда через открывшуюся заглушку происходил резкий сброс дыма в трубы. К жерлу печи подходил широкий конвейер, унося в ее пасть мертвые тела и отдельные их фрагменты. Баки, в которых доставляли на сожжение конечности, отнятые в процессе операций, стояли у одной из стен, накрытые сверху крышками со следами застарелой крови. Вдоль второй стены располагались громоздкие контейнеры, куда рабочие крематория скидывали снятую с покойников одежду. Второй контейнер, чуть меньших размеров, находился тут же. Туда складывались личные вещи покойных, обнаруженные в карманах или складках одежды. Герман, рослый парень с чуть одутловатым лицом провернул в руках небольшую монету, на задней части которой раскинул крылья Имперский орел и ловко опустил себе в карман.
— Никогда не думал, куда потом все это девают? — спросил он, взглянув на напарника.
— Да какая разница? — отозвался Слоуп, стягивая с недавно привезенного тела сорочку. — Им они точно уже не понадобятся, — он оторвался от своего занятия и посмотрел в сторону Германа: — Что-то интересное нашел?
— Да ничего, — ответил тот, чуть отводя взгляд в сторону. — Просто так спросил. Что, перекидываем?
— Давай, — кивнул Слоуп.
Вместе они подхватили только что раздетого покойника, чтобы переложить с каталки на медленно движущейся конвейер.
— Еще теплый, — задумчиво произнес Герман. — Видать, только что преставился.
— Да не похоже, — с сомнением в голосе отозвался Слоуп.
Он резко отпустил ноги, и те ударились о пласталевую поверхность. После чего потянулся к бирке, прикрепленной к пальцу покойника.
— Нет, — протянул он, сверяясь с датой поступления в морг. — Сутки, как.
— Да не может быть! — возразил Герман. — Он же…
Рабочий замер на полуслове, так и не договорив фразу, которую за него закончил Слоуп.
— …ожил, — произнес он на выдохе, ошарашенно глядя, как неподвижное до этого тело начало подавать признаки жизни.
Герман шумно вздохнул:
— Всеблагой Защитник человечества, — отпустив плечи «покойника», рабочий сложил руки в орла на груди. — Это ж как мы его сейчас…
Он снова не договорил, покачав головой.
— Ага, — подтвердил Слоуп и добавил, подобно напарнику осенив себя аквилой. — Истинно. Император защищает.
Все то время пока пациентов грузили и фиксировали на специальных платформах для транспортировки, Филлип молча стоял в стороне. Он был уверен, что как минимум один из пациентов не доживет до конца маршрута, но в то же самое время понимал всю тщетность собственных усилий как-то повлиять на исход. В самом конце, перед тем как покинуть медицинский отсек, инквизитор или его представитель (в этом медик не был до конца уверен), вновь подошел к Арлеггу.
— Вашу подпись, — бесцветно произнес он, протягивая медику инфопланшет и стилус.
Словно ему предложили подписать себе смертный приговор, Филлип вздохнул, и дрожащей рукой поставил неловкую закорючку на дисплее планшета. Он хотел спросить, под чем только что поставил роспись, но человек с инсигнией предвосхитил его вопрос.
— Вы обязываетесь сохранять конфиденциальность относительно данного визита представителей Святой Имперской Инквизиции в ваш госпиталь, равно как и всех обстоятельств, связанных с данным визитом. Так же вы не должны ни с кем вести каких бы то ни было бесед относительно трех пациентов, поступивших к вам в госпиталь с мира №632-R/4, их физическом состоянии, судьбе и предполагаемом местонахождении. Отступление от данных обязательств будет расценено, как преступление против интересов Империума и отступничество от Святой Имперской Инквизиции. Приговор за это будет вынесен по факту выявления и приведен в исполнение сразу после вашего обнаружения.
Арлегг нервно дернул головой. Со стороны могло показаться, что это выражение согласия, хотя на самом деле это был короткий спазм шейных мышц.
— Аве Император, — глухо произнес медик, едва не закашлявшись.
— Аве Император, — человек с инсигнией взмахнул руками, обозначив аквилу, и развернулся к выходу.
Дождавшись, когда в коридоре затихли шаги удаляющейся процессии, Филлип еще несколько раз нервно покрутил шеей, словно подыскивая ею удобное положение. Затем вызвал через коммуникатор дежурного по смене и, когда тот пришел, быстро, без объяснений покинул палату. Выйдя из госпитального крыла, Арлегг пружинящим шагом преодолел внутренний двор, свернув в самом его конце к небольшому флигелю, в котором размешался морг. Миновав его, медик прошел вдоль небольшой Часовни, откуда через громкоговорители разносились заупокойные литании. И наконец остановился перед массивной двустворчатой дверью, за которой располагался крематорий.
По изначальному замыслу над всеми погибшими, прежде чем направлять их из морга в крематорий, должны были прочитать соответствующие литании и молитвы. На это отводились стандартные сутки, чтобы тело, «омываемое» благословенными песнопениями, все это время лежало в Часовне, но в действительности все происходило намного прозаичнее. Зачастую рабочие морга и крематория не справлялись с объемом работ, и тела по несколько дней штабелями лежали в морге, ожидая, когда очередь дойдет до них. После чего покойников прямиком везли в крематорий. И только после сожжения бирки с трупов, на которых была вытравлена фамилия и номер части, относили в Часовню. Там они укладывались перед амвоном на специальном столе, где над ними читались все божественные литании и заупокойные молитвы.
Филлип набрал на панели у стены код, и левая створка двери медленно начала отползать. С запозданием в несколько десятков секунд, с характерным скрипом, вправо поползла вторая створка. И, едва проход между ними оказался достаточным, чтобы пройти, медик перешагнул порог крематория. «Покойника» Арлегг узнал сразу. Молодой комиссар с обезображенными огнем лицом и шеей лежал на пласталевой каталке в нескольких шагах от топки. Напряженный взгляд медика скользнул по фигурам двоих рабочих крематория. По их напряженным позам Филлип уже понял, что что-то не так. Однако до последнего не желал в это верить. Внимательнее вглядевшись в их закопченные, раскрасневшиеся от жара лица, окончательно убедившись в том, что принимать совсем хотелось, Арлегг медленно перевел взгляд на «покойника».
— Подумать только, живой, гад, — с ухмылкой произнес здоровяк, кивая в сторону распростертого перед ним тела, окончательно развеивая все вопросы Филлипа относительно произошедшего. — В реанимацию его, наверное, надо. Или как?
Услышав это, Арлегг мысленно содрогнулся. Первым его порывом было догнать инквизитора, с которым они расстались не более четверти часа назад, и сообщить, что пациент жив. Но эта мысль была отброшена, даже толком не успев оформиться, едва медик представил себе, как отнесется представитель Имперской Инквизиции к подобной халатности. Не говоря ни слова, Филлип взял в руки бирку «покойного» и, бегло ее прочитав, начал набирать его данные у себя в инфопланшете. Медик и сам не мог сказать точно, что и, главное, зачем он хотел узнать о несостоявшемся мертвеце. В документах госпиталя вряд ли было известно о нем больше, чем в тех документах, с которыми раненый прибыл. А кроме именного жетона у него при поступлении ничего не было.
Тем временем инфопланшет, закончив поиск по базе данных, негромко пискнул и вывел на дисплей фразу:
«Информации по заданному запросу не обнаружено».
«Уже? — пронеслось в мозгу Арлегга. — Так быстро?»
— Так куда его теперь? Пока он обратно не окочурился, — с настойчивостью в голосе переспросил Герман.
«И почему это должен был быть я?!» — мысленно воскликнул Филлип.
Но уже минуту спустя медик перевел уже более спокойный и осмысленный взгляд на работника морга.
— Отвезешь его во второй блок на четвертый этаж. Там дежурные разберутся. Скажешь, доставили в морг по ошибке.
— У меня допуска туда нет, — чуть протягивая слова, произнес Герман.
— Код 4-4-5-7-Герра-1, — быстро проговорил Арлегг. — Запомнил?
— Вроде да, — пожал широкими плечами здоровяк.
И, пока тот разворачивал каталку, Филлип быстро снял с «ожившего мертвеца» бирку. Уже переступив порог крематория, медик еще раз обернулся:
— Когда, говоришь, его привезли? — уточнил он.
— Да вот, с полчаса назад, — отозвался Слоуп, молчавший все время до этого. — Его и еще двоих.
— А те — что? — спросил зачем-то Арлегг, сам не понимая, зачем.
— Ну те — ВСЕ, — с некоторым недоумением на лице ответил Слоуп и на всякий случай указал на большую задвижку, закрывающую жерло печи. — ТАМ.
— Мы ж не знали, что покойников надо проверять. Вдруг они того… До Трона шли, шли, да не дошли, — поддержал Герман.
— Все верно, — кивнул Филлип, мысленно соображая, что делать дальше. — Просто Император же защищает.
— Я так и сказал, — улыбнулся в ответ здоровяк и толкнул каталку к выходу.
Если бы внезапно оживший покойник не дотянул до реанимации, Арлегг бы точно не стал огорчаться. Именно об этом думал он, переступая порог Часовни Императора и приближаясь к амвону. Еще медик думал о том, как бы развивались события, если бы инквизитор тогда изъявил желание лично спуститься в крематорий. Несомненно, несостоявшегося «покойника» он бы забрал с собой. Что же касается его собственного будущего в этой ситуации, то тут Филлип даже не знал, что предположить. С одной стороны, его вины в том, что мертвец ожил, не было никакой. С другой, именно он, а никто иной, констатировал смерть пациента и отдал распоряжение увезти его в морг. И, что самое главное, именно он доложил о данном факте инквизитору.
«Может, и не инквизитору, — успокаивал себя медик. — Может, это только его помощник. Инквизиторы редко сами по таким делам ездят».
Хотя на самом деле Арлегг понятия не имел, куда и как ездят Имперские Инквизиторы. И размышления, которые он сейчас вел с самим собой, не приносили медику ни спокойствия, ни, тем более, уверенности. Все еще не решив, как вести себя дальше, Филлип вплотную подошел к столу, на котором лежали бирки тех, кто навсегда попрощался с этим миром, а теперь должен был предстать перед Богом-Императором. Арлегг разжал ладонь, в которой держал снятую с «покойника» бирку, и прочитал, задерживая взгляд на каждом слове:
ОФФИЦИО ПРЕФЕКТУС
КАДЕТ
Доу Леман A(II)Rh-
6.913.970М38
Медленно рука Филлипа опустилась так низко, что бирка почти коснулась черной поверхности стола. Медик простоял так некоторое время, пока в его голове не остались только слова, раздающиеся из громкоговорителей, и которые Арлегг знал наизусть.
«Я не боюсь зла. Я не боюсь смерти. Потому что Сам Император явится за мной. Император — наш Свет Путеводный. Надежды человеческий луч средь Галактики тьмы. Хоть служим Ему, Он наш величайший слуга».
Пока медик стоял, погрузившись трансовое состояние, слушая заупокойные литании, дверь в Часовню открылась, и раздался звук тихо приближающихся шагов. Филлип повернулся в сторону звука, пальцы медика непроизвольно разжались, и бирка с именем Лемана Доу беззвучно легла на стол.
— Что? — стараясь говорить тише, спросил Арлегг у появившегося на пороге Часовни Германа.
— Так как я его повезу? — также негромко отозвался рабочий. — Бирку с именем вы забрали. Его как запишут?
Взгляд Филлипа устремился вниз, к черной глади стола, почти полностью покрытой такими же бирками, снятыми с умерших. Пальцы медика на мгновенье зависти над биркой «покойника» и вдруг метнулись к соседней, на которой Арлегг прочитал:
47-ой РААНСКИЙ
Коллинз Аластор
6.203.969М38
— Держи, — уверенным шагом Филлип прошел к дверям часовни, протягивая Герману бирку. — Совсем забыл.
Здоровяк потянулся к каталке позади себя, чтобы повесить бирку как положено, на палец ноги. Но задумавшись на мгновенье просто положил ее пациенту на грудь, которая едва заметно поднималась и опускалась в такт дыханию.
— Сами решат, куда надо, — пробормотал он и толкнул каталку дальше по коридору.

6.746.991М38
— Аластор, — повторил он размеренно, почти по слогам, словно пробуя на вкус непривычно резавшее слух имя.
— Аластор Коллинз, — медленно он поднял небольшое зеркальце, полученное от одного из медбратьев, до уровня глаз.
Собственное лицо было ему незнакомо, как и само имя.
— Радуйся, что выжил, — его сосед Фарен криво усмехнулся. — Хотя красавчик из тебя теперь еще тот.
Гвардеец гоготнул чуть громче. Коллинз не обратил на это замечание никакого внимания. Словно сомневаясь, что отражение перед его глазами он сам, Аластор продолжал вглядываться в белесое лицо, представляющее из себя один сплошной шрам, стремясь высмотреть в нем черты, которые покажутся ему знакомыми. Так продолжалось около двух минут, после чего уверенным движением руки положил зеркало рядом с собой. Как бы он ни выглядел раньше, теперь, когда лицо покрывала безобразная сетка из рубцов, он не мог быть узнан. А последствия контузии довершили начатое, надежно заблокировав ему память о прошлом.
— Налюбовался? — снова обратился к нему сосед.
Эту фразу Коллинз также оставил без внимания, и только когда мимо его койки прошел санитар, протянул тому зеркало обратно:
— Оно мне больше не понадобится, — констатировал Аластор, на что медик лишь пожал плечами:
— Как скажешь, — убрав зеркало в один из карманов длинного фартука, он прошел дальше, не задерживаясь.
— Насмотрелся? — повторил свой вопрос Фарен, на этот раз почти без издевки в голосе.
— Да, — безэмоционально ответил Коллинз, уперевшись немигающим взглядом в потолок палаты.
До его слуха долетел вздох, изданный словоохотливым соседом. Очевидно, тому очень хотелось поговорить, но у Аластора не было ни малейшего желания продолжать пустую беседу. Лежа и глядя в далекий потолок, Коллинз анализировал всю информацию, которой располагал на данный момент, надеясь хоть там разыскать след своей прошлой личности. Из своей прежней жизни он не помнил ничего, включая собственное имя. Все сведения, которыми Аластор располагал, были получены им от медперсонала в перерывах между процедурами.
Война за освобождение Каргадаса началась четыре года назад, когда мятежная хунта, пришедшая к власти путем военного переворота, объявила о нежелании более оставаться частью Империума. К концу второго года войны, когда орбита взбунтовавшегося мира была полностью взята под контроль, началась битва за один из центральных материков Каргадаса, Клеоп. Значительная часть строений, составляющих космопорт, с которого началось наземное освобождение планеты, была разрушена орбитальными бомбардировками. Так же, как и большая часть орбитальной станции вместе с доками. Все это делало высадку на поверхность планеты сложной, требующей значительного времени и весьма уязвимой для контратак со стороны противника. В то же время о полном разгроме флота «договорцев» речи пока не шло. И битвы за господство над орбитой Каргадаса были далеки от завершения. Тем не менее, за полтора года боев имперским войскам удалось добиться контроля над космопортом Баху и начать продвижение в сторону ближайшего к нему города-улья. Наступление гвардии сдерживала группировка армий мятежников из Мурдзиараха и Варджишхера, не давая Имперской Гвардии углубиться и прорвать выстроенную Кровавым договором оборону.
Решение использовать плато Кармана для высадки подкрепления, чтобы, открыв второй фронт, развить параллельное наступление, принадлежало лично генералу Балмо. План был неплох, но его осуществлению помешало неожиданное вторжение в систему Каргадаса союзного флота еретиков, пришедшего на помощь мятежной планете. Слуги хаоса связали боем находящиеся в системе корабли Империума, в то время как по транспортнику и шаттлам, перевозящим подкрепление, был открыт плотный огонь из макро-орудий. До этого момента считалось, что вся система ПКО, расположенная на центральном материке западнее пролива Пьюн, была уничтожена во время орбитальных бомбардировок. А потому атака, предпринятая «договорцами», стала для Рихарда Балмо полной неожиданностью, и начавшаяся высадка на планету обернулась крахом и колоссальными потерями.
В результате, начавшаяся в пустоте битва продолжалась еще несколько месяцев, прежде чем прибывшие подкрепления к еретикам были полностью разгромлены и уничтожены. Лишь немногим кораблям кровавого договора удалось покинуть поле сражения и скрыться в имматериуме. Макро-орудия противника были подавлены и в большинстве своем уничтожены. Плато Кармана и близлежащие к нему районы, куда спешно продвигались силы еретиков, чтобы не дать занять позиции имперским гвардейцам, зачищены с орбиты. Так что теперь это была совершенно непригодная для высадки местность, пересечь которую смогли бы разве что Титаны. Просчет генерала Балмо не прошел для него без последствий. Рихард был снят с должности командующего Имперскими силами на Каргадасе. Тем не менее, сменивший его на боевом посту генерал Фернель все же воплотил в жизнь план своего предшественника. Хотя и внес в него свои коррективы. Что же касается гвардейцев из прибывшего пополнения, все, получившие во время провалившейся операции ранения, были направлены в госпитали. Откуда по мере выздоровления направлялись на переформирование, чтобы снова пополнить ряды Имперской гвардии. Их ждал Каргадас и долгие годы войны с предателями, посягнувшими на земли Империума.
Сам Аластор, как выяснилось, оказался среди тех, чьи шаттлы были обстреляны массированным огнем противника, но не сбиты. Его, как и остальных выживших, доставили в один из госпиталей на Ушбеле, где он и пребывал в данный момент с полной амнезией, «примеряя» на себя имя, казавшееся ему совершенно чужим.
— Какой-то ты неразговорчивый, — Фарен поморщился и, не получив, как и прежде, ответа, продолжил. — А впрочем, чего тебе особо говорить. Лежи себе, отдыхай. Говорят, контуженных долго не выписывают. А ты еще и обожженный. Это меня скоро…
— Я здоров, — вопреки ожиданиям заявил Коллинз, отчего Фарен поперхнулся на полуслове.
— Здоров? — переспросил он. — Тебе, конечно, виднее. Но ты, главное, не брякни этого при них.
Фарен мотнул головой в сторону двери, за которой несколько минут назад скрылся медик, делавший обход и готовящий списки на выписку.
— Торопиться некуда. Да и незачем. А там…
— Я здоров и готов служить, — упорно повторил Аластор и чеканным голосом добавил: — Только служба приносит настоящее счастье. Безделье порождает ересь.
На этот раз Фарен замолчал надолго, не зная, что тут можно ответить. Убежденность, с которой его сосед по палате произнес последние две фразы, была столь сильной, что ни спорить с ним, ни отвечать ему Фарен не хотел рисковать. Он лишь неуверенно повел плечами и, пробормотав на всякий случай: «Ну это… Император защищает», — развернулся от собеседника в противоположную сторону.
Последующие несколько дней Фарен старался избегать любых разговоров со своим соседом, лишь про себя отмечая, с каким упорством тот делает все, чтобы восстановиться полностью и как можно скорее получить выписку. Сам Фарен в этом вопросе следовал совершенно другим принципам, полагая, что глупо отказываться от предоставившейся возможности побыть вдалеке от военных действий, в тепле, сытости и покое. Но, как и следовало предполагать изначально, ранение Фарена нельзя было назвать тяжелым или требующим долгого лечения. Так что к концу недели он уже стоял в длинном коридоре, ожидая своей очереди на получение выписного листа. Неловко прижимая к груди левую руку, только-только восстановившуюся после перелома, под мерное гудение парящих над потолком сервочерепов, Фарен переминался с ноги на ногу, то и дело поглядывая на дверь в смотровой кабинет. Заприметив Коллинза, переступающего его порог, гвардеец сначала дважды удивленно моргнул, но потом лишь мысленно пожал плечами и тихо прошептал: «Неймется ему, что ли…» — после чего вернулся к своим нехитрым размышлениям о предстоящем осмотре.

6.759.991М38
Известия о инквизиторе Барро и событиях на Ферро Сильва застали Соломона, когда тот изучал очередное дело, сидя у себя в кабинете. Руджер дважды внимательно перечитал поступившую информацию, прежде чем на его одутловатом лице начала формироваться улыбка. В ее очертаниях ярко проступало то понимание собственного превосходства, которое возникает у генералов в предвкушении скорой победы. Неспешно инквизитор отодвинул от себя инфопланшет, поднялся с кресла и прихрамывая подошел высокому стеллажу, состоящему из множества закрытых ячеек разной величины. Порывшись в памяти, Соломон набрал код на одной из дверец. И когда ячейка плавно распахнулась, заглянул внутрь. Вынув нужный инфопланшет, инквизитор вновь закрыл ячейку и грузно прохромал обратно в свое кресло. Большую часть из того, что перечитывал сейчас Руджер, он помнил. Однако некоторые детали надлежало освежить в памяти, прежде чем начинать «копать» под бывшего аколита Ренвеля. На дне глубоко посаженных глаз Соломона блеснул хищный огонек. Не зря он собирал досье на всех, с кем так или иначе пересекались его расследования. На каждого, кто помог ему или помешал в расследовании. Особенно, если помешал. К последним Руджер причислял Теодора Реневеля. И, разумеется, всех, кто работал на него. А первым в этом списке шел Алонсо Барро. Не просто бывший аколит Лорда-инквизитора, но его правая рука. Поверенный почти всех его тайн. Без сомнения, Соломон желал бы выведать все эти тайны, но среди них была одна, которая была для него наиболее важна.
FLASHBACK
Шлюзовые двери позади Руджера закрылись, и заработали очищающие воздух фильтры. Только после этого, спустя несколько минут открылись вторые шлюзовые двери. Перешагнув порог, инквизитор оказался в просторном холле. Тут же к Соломону подкатился сервитор, чтобы помочь своему хозяину снять защитный костюм и с ним удалиться в блок дезинфекции. Избавившись от костюма и сняв дыхательную маску, Соломон направился в кабинет. Еще по пути туда Руджер начал набирать на планшете послание, адресованное Теодору Ренвелю. В письме, разумеется, не забыв выразить соответствующее почтение Лорду-инквизитору, Соломон высказал желание присоединиться к расследованию, которое Ренвель начал на Аркебе. Затем шло несколько пространственных фраз о том, что подобное сотрудничество между Ордосами может дать положительные результаты. И наконец, что Руджер готов прибыть на Аркеб незамедлительно, насколько это вообще возможно, учитывая расстояние. Хору астропатов вменялось отправить это зашифрованное сообщение адресату без промедлений. И продублировать на следующие сутки. Соломон хотел быть уверенным в том, что его послание точно дойдет. Приказ капитану корабля подготовить крейсер к вылету, был отдан за несколько минут до этого, еще когда Руджер находился в шлюзовой комнате фильтрации.
Расследование Соломона на Кармилле-2 было почти закончено, и далее инквизитор мог руководить им издалека, перепоручив завершить одной из оперативных групп, находящихся в данный момент на планете. А вот ситуация на Аркебе была для Руджера намного важнее. Еще четыре года назад, когда Соломон только взялся за расследование гибели «Ревнителя», инквизитор был уверен, что причина нападения крылась в конечном пункте назначения корабля. По мнению Руджера, нападение на «Ревнитель» было напрямую связано с путешествующей на его борту сестрой фамулос. Ее визит на Аркеб был санкционирован планетарным губернатором планеты. Он просил сестру Видаль устроить брак двух его дочерей и обещал за это пожертвовать немалую сумму, как всему сестринству, так и Лавинии лично. Но тогда, несколько лет тому назад, Соломону так и не удалось найти на Аркебе хоть какие-то свидетельства, подтверждающие данную теорию. Теперь же выявленный на планете культ мог оказаться тем самым связующим звеном с нападавшими. А возможно и полностью ответственным за убийство одной из Невест Императора.
Однако попытки Соломона присоединиться к расследованию на Аркебе потерпели фиаско. Еще до прибытия Руджера на орбиту планеты город-улей, в котором жители подверглись внезапным мутациям, был уничтожен орбитальным обстрелом. Тех, кому удалось выжить в огненном аду, истребили несколько полков Имперской гвардии, отправленных на зачистку территории. Основных зачинщика культа удалось взять живыми, а потому у Соломона еще теплилась надежда получить к ним доступ и допросить лично. Однако на еще одну, последнюю предпринятую Руджером попытку получить у Лорда-инквизитора Ренвеля согласие на допрос захваченных еретиков, Теодор ответил безапелляционным отказом.
«Если бы у меня были сведения, которые могли помочь вам продвинуться в вашем расследовании, я бы сообщил вам об этом. Но у них ничего для вас нет. Потому что если бы эти богохульники и предатели знали хоть крупицу нужной вам информации, они бы уже все давно рассказали», — надменно заявил тогда Ренвель, добавив, что его дознаватели выжали из еретиков все, включая слова искреннего покаяния.
В последнем, к слову сказать, Соломон ничуть не сомневался. Как, впрочем, и в том, никакое раскаяние, вырванное под пытками или даже искреннее, никоим образом не смогло бы повлиять на их дальнейшую судьбу и выбор способа казни. По решению Теодора, все главари культа были поочередно подвергнуты медленному, последовательному расчленению. После чего фрагменты тел были преданы очищающему огню в печи крематория. Казнь длилась более семи часов. Еретикам были введены соответствующие стимуляторы, чтобы они все время всей казни оставались в сознании. А сама казнь транслировалась на видео-мониторы всех Имперских Храмов Аркеба. Божественные литургии, восхваляющие Бессмертного Бога-Императора, заглушали крики, исторгаемые приговоренными еретиками, так что собравшаяся на служения паства была избавлена от запоздалых стенаний презревших Свет Спасителя человечества.
Предпринятая Руджером хитрость после получения им отказа так же не удалась. Соломон попытался подкинуть Лорду-инквизитору прослушивающее устройство под видом «сломанного в гневе» вокс-устройства. Однако Теодор Ренвель очень быстро избавился от «мусора», не проронив ни слова, которое могло хоть как-то оказаться полезным для Руджера. Чем вызвал невероятную ненависть у Соломона, которая теперь, спустя столько лет, готова была выплеснуться на Алонсо.
— Теперь я смогу узнать правду, — пробормотал себе под нос Руджер.
Своей шаркающей походкой, словно подволакивая левую ногу, инквизитор вернулся к широкому креслу, по своим габаритам способному вместить двух таких инквизиторов, как Соломон. Он еще не закончил перечитывать имеющуюся в его распоряжении информацию, когда в голове его сформировался план дальнейших действий. И тогда на его широких скулах вновь появился оскал, который инквизитор Руджер использовал вместо улыбки:
— Теперь я ее узнаю.

6.966.991М38
— Коллинз Аластор, — медик устало провел пальцами по векам, покрасневшим от бессонных ночей. — Что-нибудь о себе вспомнил?
— Никак нет, лейтенант, — отозвался Аластор.
Медик привычно кивнул, делая соответствующую пометку в инфопланшете.
— Военные навыки? — он оторвал усталый взгляд от записей, посмотрев на гвардейца.
— Сохранились, — ответил Коллинз без тени сомнения.
В этом он был почему-то уверен больше, чем в собственном имени и всей своей прошлой жизни, воспоминания о которой так и не озарили его память.
— Вот и хорошо, — лейтенант снова привычно кивнул. — Но на всякий случай держи памятку.
Медик протянул Аластору стандартную брошюру.
— Здесь все, что тебе необходимо знать. По прибытии в часть вместе с обмундированием тебе выдадут… — Дрейк коротко кашлянул. — Должны выдать новую. Но так будет вернее. Изучишь, пока есть время.
— Так точно, лейтенант.
— Память со временем восстановиться. Скорее всего, — Дрейк сделал еще несколько пометок в инфопланшете. — Но это не точно. И на тот случай, если этого все же не произойдет, помни, что какой бы ни была твоя прежняя жизнь, вряд ли в ней было что-то важное, без воспоминаний о чем ты не смог бы служить и исполнять свой священный долг перед Богом-Императором. Так что думай о своей амнезии, как о Его особой Милости. Он сохранил тебе жизнь и вдобавок лишил груза прошлого. Так что радуйся.
— Так точно, лейтенант, — тем же невозмутимым голосом повторил Коллинз.
Приняв из рук медика направление и литер, Аластор отсалютовал, после чего покинул смотровой кабинет строевым шагом.

6.989.991М38
Красс ввел на инфопланшете последние инструкции, перед тем как отправить распоряжения для оперативной группы. Закончив с этим, Корнелий откинулся на спинку кресла и погрузился в размышления. Закрыв глаза, аколит думал о годах, проведенных под патронажем Соломона Руджера. И о том, к чему он пришел на сегодняшний день.
До того, как стать аколитом, Красс был следователем в одной из оперативных групп. Стремясь продемонстрировать Руджеру свои таланты с самой лучшей стороны, Корнелий не знал ни отдыха, ни сна, всего себя отдавая работе и прося у Бессмертного Бога-Императора, чтобы все его труды способствовали торжеству Империума над ксеносами. А сам он был замечен и, в конце концов, наделен статусом полноправного инквизитора. В те краткие часы отдыха, которые лишь изредка Красс позволял себе, он часто повторял одну фразу.
«Я стану лучшим инквизитором в Ордо Ксенос».
Когда двадцать лет назад Соломон наконец заметил старания Корнелия, подняв до своего аколита, Красс возликовал. Его предшественник Стэфан Ланге получил инквизиторскую инсигнию из рук Руджера через семь лет после начала своей службы в аколитах. А Корнелий рассчитывал доказать свои возможности Соломону еще быстрее. Но случилось иначе. Спустя год Стефан погиб от рук эльдарских корсар, угодлив в расставленную ксеносами ловушку. И это весьма сильно повлияло на Руджера. О том, что, в отличие от Ланге, он не получит инсигнию так скоро, Красс понял достаточно давно. Он видел, как изменился его патрон после известий о смерти Стэфана. Но, помимо этого, было что-то еще. То, чего Корнелий объяснить не мог. Он лишь отмечал про себя, что Соломон все реже отправляет его с заданиями, и все чаще оставляет рядом с собой. Можно было бы подумать, что инквизитор радеет за сохранение жизни своего аколита. Но Корнелий точно знал, что это не так. Инквизитор Руджер вообще редко оценивал жизни своих оперативников выше, чем они того стоили, считая потери среди оперативников чем-то само собой разумеющимся. Он никогда, ни разу на памяти Красса не сожалел даже вскользь о понесенной утрате. Даже напротив. Вспоминая о жертвах того или иного расследования, Соломон чаще отзывался о погибших, как о недостаточно квалифицированных специалистах своего дела. И в части отношения Руджера к его собственной персоне Корнелий не испытывал никаких иллюзий. Тем не менее, объяснений тому, почему и без того тяжелый характер патрона становился все невыносимее, Красс по-прежнему не находил.
Роясь в собственных воспоминаниях и мыслях, Корнелий нахмурился. Его положение аколита затянулось без видимых изменений в будущем. Когда-то давно Соломон заявил, что двух аколитов одновременно у него никогда не будет. И хотя эти слова не были тогда адресованы Крассу, тот хорошо их запомнил. Теперь же он наблюдал совершенно иное.
«Что будет, если с помощью этого Барро Руджер наконец покончит с делом о нападении на «Ревнитель»? Своему новому аколиту преподнесет инквизиторскую инсигнию? А меня оставит возле себя? И так до бесконечности?»
Перед внутренним взором Корнелия возник образ Алонсо Барро. Красс попытался проникнуть за маску отрешенности, которую новый аколит надел на свое лицо поверх его угловато-хищных очертаний. Что скрывалось за ней? О чем думал опальный инквизитор и как собрался возвращать утерянный статус?
«Нет, это Я стану лучшим инквизитором», — повторил себе Корнелий.
На мгновение Красс представил Соломона стоящим перед собой и мысленно к нему обратился.
«Ты хочешь использовать его. Я знаю. Но мы еще посмотрим, у кого из нас это получится воплотить».
Когда до слуха аколита долетел писк инфопланшета, аколит тут же открыл наполовину опущенные веки. Он пробежал глазами по сообщению, возвращая мысли в привычное русло текущего расследования. Но и после этого обозначенные Корнелием вопросы продолжали кружить у него в голове. Где-то на грани осознанного и бессознательного, где берут истоки все принимаемые решения.

6.998.991М38
Сестра-игуменья застала Канониссу Борго молящейся в одном из альковов внутреннего Храма. Преклонив колени, Августа смиренно возносила литании Бессмертному Защитнику всех людей. Снятая перед молитвой одежда Канониссы лежала чуть поодаль. А исполосованная суровой кожаной плетью спина Августы свидетельствовала о том, что она здесь уже довольно давно. Не смея нарушить священнодейства, сестра-игуменья опустилась на колени рядом с Борго, следуя ее примеру. В гробовом молчании, две Невесты Императора обращали свои мысли к Всеблагому Пастырю всех людей, упражняя свои тела в истязаниях. И лишь спустя полчаса, когда обе они покинули святое место, Августа обратилась к сестре-игуменье.
— Говори, — властно произнесла она, ступая по мраморным плитам, устилавшим пол.
— Я пришла за дальнейшими указаниями относительно палатины Штайн, — Бритта Гроссер в почтении склонила голову, следуя за Канониссой.
Борго кинула взгляд на Бритту, чуть повернув голову в ее сторону:
— Сначала я хочу услышать твое мнение. Насколько крепка в вере Алита. И можем ли мы все еще называть ее своей сестрой.
— Палатина Штайн прошла все испытания, что были на нее возложены, Канонисса, — ответила Гроссер, продолжая держаться справа, ровно на полшага позади Августы. — Ее стойкость и мужество сердца — как перед испытаниями, так и после них — свидетельствуют о том, что вера нашей сестры крепка. И что она не отвергла от себя Чистый Свет Бога-Императора.
— Так ты считаешь, что лишь Воля и Милость Его позволили нашей сестре пережить все испытания, что выпали на ее долю? И благодаря Ему Алита, не сломившись духом, нашла в себе силы восстанавливаться физически, — снова спросила Борго, на этот раз не удостоив сестру-игуменью взглядом.
— У меня нет в этом сомнений, Канонисса, — вновь склонила в согласии голову Бритта. — Палатина Штайн не только с воодушевлением ждет каждое последующее испытание, но и находит в себе силы возносить в перерывах между ними благочестивые молитвы Императору и Его Святому Трону со всем покаянием, которое только есть в ее душе.
— Я не сомневалась в нашей сестре, — строго произнесла Августа. — Тем не менее, ей надлежит пройти все допустимые испытания, без исключения. А в конце понести наказание за то, что дала повод усомниться в чистоте своих помыслов, крепости веры и безгрешности перед Лицом Его.
— Я доведу начатое до конца, Канонисса, — смиренно ответила сестра-игуменья. — От себя добавлю лишь то, что именно об этом просила и сама палатина Штайн.
— Наш святой долг перед Бессмертным Богом-Императором провести нашу сестру через все испытания, дабы очистилось ее сердце от сомнений. Чтобы она, по праву вернувшись в наши ряды, продолжила свое служение Ему. И, памятуя о том, что сестра наша была возведена в ранг палатины, наказание ее должно соответствовать ее высокому положению.
— Да, Канонисса, — подтвердила Гроссер.
— Однако есть одно, что я хочу сделать для нашей сестры, — добавила Борго. — Перед тем, как приступать к последним испытаниям, прикажи провести над Алитой операцию по усечению голосовых связок. Пусть это будет ей моим даром в знак признания ее внутренней чистоты и мужества. Я не хочу, чтобы наша сестра унизила себя даже малейшим проявлением слабости перед лицом тех страданий, которые ей надлежит претерпеть. Дабы в будущем это не угнетало ни ее, ни других сестер, кто будет подвергать ее этим испытаниям.
Отдав последнее распоряжение, Августа продолжила свой путь от Храма Бессмертного Защитника всех людей к своей келье. В то время как сестра-игуменья, чуть склонившись, проводила ее взглядом. Затем, развернувшись в сторону флигеля, где располагались тюремные кельи, Бритта поспешила к ним, чтобы привести в исполнение полученные только что приказы, на ходу размышляя о том, сколь мудра и в то же время великодушна Канонисса Борго.

Год 992
6.343.976М38
Совершенно точно этот корабль не принадлежал оркам. Он не представлял собой безобразную глыбу или бесформенную кучу металлолома, с точки зрения здравомыслящего человека неспособную не только к передвижению, но и в принципе к существованию. Гладкие опрятные формы корабля чуть отдаленно могли бы напомнить транспортники эльдар. Однако это были не они. С этой разновидностью ксеносов Тернер имел дело, когда служил в Имперском флоте и командовал боевыми кораблями. Множество раз он участвовал в боевых столкновениях с проклятыми эльдарами. В последней такой битве, победителями из которой вышли имперцы, Ралф потерял обе ноги и едва не лишился своего корабля. Несмотря на то, что его крейсер тогда весьма сильно пострадал, Тернер до последнего не отдавал приказ вывести корабль из боя, продолжая вести сражение тем, что еще на тот момент оставалось. Что же касалось самого Ралфа, то бой закончился для него лишь тогда, когда Тернер полностью потерял сознание от обильной кровопотери. Несколько операций по замене раздробленных ног имплантами позволили капитану еще семь лет безупречно прослужить в Имперском Флоте. После чего Ралф вышел в отставку и стал капитаном торгового судна. В коем статусе пребывал и по сей день, не забывая в каждый из них возносить благодарственные молитвы Богу-Императору за Его Милость и Покровительство.
Сигнатуры неизвестного корабля не поддавались классификации. Но Тернер безошибочно угадал в нем военную мощь. Ксеносы, кем бы они ни были, медленно следовали своему курсу, не обращая никакого внимания на «Ревнителя», словно его тут не было вовсе. Но все могло измениться в любую минуту.
«Кто это, варп их побери, такие? И что, во Имя Всеблагого Императора, здесь делают?» — напряженно думал Ралф, стремительно раздавая приказы на случай внезапной атаки со стороны пришельцев.
Будь у него под командованием линейный крейсер, Тернер уже бы отдал приказ начать обстреливать вражеский корабль. Однако «Ревнитель» не был военным кораблем. А тот максимум вооружения, которым располагал клипер, мог лишь сдержать атаку неприятеля, и то ненадолго. Так что ставку можно было только на его повышенную скорость и маневренность. Тем временем предположение капитана в том, что неизвестные ксеносы нападут, переросла в уверенность, когда их корабль начал медленно разворачиваться к «Ревнителю» правым бортом, готовясь нанести первый залп.
— Энергию на щиты! — приказал Ралф, одновременно с этим понимая, что с момента выхода из варпа прошло слишком мало времени, и они еще не могли зарядиться полностью. — Маневр уклонения! Уйти с предполагаемой линии атаки!

6.027.992М38
Серебро седин резко контрастировало с загорелым лицом генерала. Его хищный ястребиный взгляд впивался в глаза каждому из офицеров, с кем скрещивался. Под богато расшитым мундиром, несущим на себе множество наград и знаков отличия, угадывались массивные аугментированные плечи, заметно выдающиеся вверх. При этом говорил Даррен Фернель четко и резко. Как будто каждое его слово было каленым гвоздем, который он вбивал в крышку гроба своего злейшего врага. Чаще других его взгляд скользил по генерал-майору Солеру, занимающему должность командира генерального штаба объединенной группировки войск на Каргадасе. И полностью игнорировал своего предшественника генерала Рихарда Балмо. Сам опальный генерал, занявший теперь должность заместителя Адана Солера, напротив, не спускал глаз с Даррена, как будто ожидал услышать от него нечто, что могло бы радикально поменять ситуацию на фронтах и обеспечить молниеносную решительную победу над погрязшем в ереси миром. Однако все то время, пока генерал Фернель и остальные офицеры штаба обсуждали план предстоящего сражения, сам Рихард не проронил ни слова. Даже когда основные детали операции были доведены до офицеров, и началось обсуждение, генерал Балмо предпочел продолжать сохранять молчание. Несмотря на то, что основные детали в обсуждаемом сейчас плане изначально принадлежали ему. Если брать в целом, то весь его план был изменен и подвергнут переработке. Оставалась сама идея открытия второго фронта и дальнейшего продвижения по планете, но выглядела она уже совсем иначе в сравнении с тем, какой ее представлял изначально Рихард. А потому генерал Балмо лишь внимательно слушал и нарушил свое молчание только тогда, когда непосредственно к нему обратился сам командующий Фернель.
Резко развернувшись в сторону Рихарда всем корпусом, Даррен пронзил своего оппонента опустошающим взглядом:
— Я еще не слышал ваше мнение, генерал. У вас есть возражения или дополнения к разработанной стратегии. Выскажитесь.
— Нет, генерал. С моей стороны не будет критики разработанного плана, — в генерала Фернеля уперся немигающий взгляд генерала Балмо, когда тот поднялся со своего места.
— Я приму ваш ответ, генерал, — не меняя положения головы, ответил Даррен. — Но я желаю знать причину этого. Ваше молчание основано на том, что в основу стратегии был заложен разработанный вами ранее план? Или причина кроется в тех изменениях, которые в этот план были привнесены? Как по-вашему — теперь план стал ближе к идеальному, чем ранее, или напротив, дополнения его испортили?
Взгляды присутствующих устремились к двум генералам, а в просторном зале воцарилась гробовая тишина. Такая, что Фернелю показалось, будто он различает стук собственного сердца. Прошло два удара, прежде чем Даррен услышал ответ генерала Балмо.
— Ни один план не может считаться идеальным до того момента, пока не будет воплощен во всех мельчайших деталях и не приведет к успеху. Тем не менее, у данного плана есть все шансы стать таковым, — заявил с уверенностью Рихард, возвращаясь на свое место. — К этому мне нечего добавить.

6.034.992М38
Двери за новым аколитом Руджера закрылись, и Красс погрузился в раздумья. В его висках крошечными молоточками стучала фраза, произнесенная напоследок Алонсо: «Vis unita fortior»* Она, словно квинтэссенция всех тяжких раздумий на эту тему, которые посещали Корнелия долгие годы, требовала, наконец, принятия какого-то решения. Здесь и сейчас. Сколько раз сам Красс думал о том же? Что разобщенность среди инквизиторов часто становится залогом не сохранения секретных сведений, а провала операций из-за недостатка информации. По волнам памяти аколита вновь пронеслись давние события и то, на какие только уловки не шел его патрон, чтобы заполучить сведения, находящиеся в ведении его собственных коллег.
«Если бы тогда, много лет тому назад Лорд-инквизитор Ренвель поделился имеющейся в его распоряжении информацией с Соломоном, — рассуждал Корнелий. — Привело бы это к завершению расследования, которое Руджер безуспешно вел на протяжении стольких лет? Скорее всего — да. А я сам? Я бы оставался до сих пор в статусе аколита? Или уже получил собственную инсигнию? Нет. Вероятнее всего. А что, если бы мой патрон сам рассказал Теодору Ренвелю о своей находке? Это приумножило бы знание и опыт их обоих? Могло ли это в будущем сохранить Лорду-инквизитору жизнь? Возможно. Именно так все и произошло бы. Барро вернулся под патронаж Ренвеля, а не стал аколитом у Соломона. Но что, как не желание проникнуть в секреты погибшего Лорда-инквизитора, заставило Руджера задержаться на Ушбеле? И отложить запланированный вылет, едва ему стало известно о положении, в которое попал бывший аколоит Теодора».
В голове Красса роились вопросы. Их было гораздо больше, чем ответов на них. Но все они меркли перед основным. Тем, что сейчас стоял перед Корнелием, дать ответ на который предстояло немедленно. И вопросом этим был Алонсо Барро.
«Станет он следовать тем же принципам, что и его бывший патрон? Скорее всего. А если в чем-то уступит, то наверняка лишь для того, чтобы вернуть себе статус и полноту власти. Как бывший аколит Лорда-инквизитора и его поверенный, Алонсо безусловно был посвящен во многие тайны своего патрона. Во многие, если не во все. И, разумеется, Барро располагает тем, на что можно было «выторговать» инсигнию у Соломона. Но тем не менее он предлагает союз именно мне. Не Руджеру. Буду ли я настолько глуп, чтобы отказаться от его предложения? И, главное, ради чего? Чтобы оставаться аколитом у Соломона еще лет десять? Двадцать? Или пятьдесят?»
Корнелий вспомнил, как несколько недель назад Алонсо с уверенностью в голосе произнес: «Уверен, не пройдет и года, как один из нас получит собственную инсигнию».
Он сказал это вместо приветствия, во время их знакомства в кабинете у Руджера, при нем самом. Это означило лишь одно. У Барро точно было нечто, что он собирался обменять на свою независимость. И вопрос стоял только в том, с кем он будет договариваться.
На миг Красса окутала звенящая тишина. Не было звуков. Не было мыслей. Не слышно было даже его собственного дыхания, словно само сердце аколита замерло, перестав отмерять удар за ударом. А когда мгновенье спустя Корнелий принял решение, он чувствовал себя так, будто минула целая вечность. Барро хотел знать, куда доставили эвакуированных с Ферро Сильва выживших. Он хотел знать их дальнейшую судьбу и точное местонахождение. Красс знал, как быстро и не вызывая лишних вопросов это выяснить. Он поможет Алонсо. Он станет его союзником. Vis unita fortior. Он всегда использовал все возможности, оказывающиеся в его распоряжении, чтобы получить желаемый результат. Барро — одна из таких возможностей.
«Vis unita fortior», — повторил про себя Корнелий.
Но в то же самое время Красс мысленно произнес и другую мудрость. Древнюю, как сама Вселенная. Divide et impera. Разделяй и властвуй.
________________________________________________________________
*Vis unita fortior. - Объединённые силы мощнее.

6.115.992М38
Овальный зал, способный вместить в себя несколько тысяч человек, теперь был пуст. Напряженное молчание поглотило место, где совсем недавно шли обсуждения и споры высоких чинов относительно текущей кампании. Почти все гололитические экраны, развешанные по стенам, были отключены. И лишь два из них, расположенные ближе к середине стены, продолжали работать, издавая слабый шум своими вентиляторами, заполняя им все пространство вокруг. Как раз перед ними, расположившись в кресле с высокой узкой спинкой, сидел, закрыв глаза, генерал Фернель. Даррен не спал, как это могло показаться со стороны. Он напряженно думал, уже в который раз мысленно повторяя разработанный штабом ОГВ* план наступления в мельчайших деталях.
Шаг за шагом взламывая эшелонированную оборону противника, группировка продвигалась к Варджишхеру. Туда, к самому большому городу-улью на всем западном континенте, противник сейчас стягивал войска, чтобы не допустить захвата системы ПКО. И не дать тем самым Имперскому флоту безраздельно господствовать на орбите Каргадаса. Помимо систем противокосмической обороны еретикам важно было удержать под своим контролем большой военно-промышленный комплекс, который снабжал на данный момент «договорцев» и потеря которого стала бы для обороняющихся невосполнимой утратой. Так что предатели в данный момент прилагали чудовищные усилия, чтобы только этого не допустить. Однако, хоть они и сражались со всем неистовством и остервенением, на какие только были способны, все равно не могли удержать своих позиций, продолжая отступать все дальше вглубь материка. Так продолжалось более месяца, и гвардейцам удалось успешно развивать наступление, пока их передовые части не вышли к Аче. Там еретики основательно обосновались на противоположном берегу широченной реки, так что форсировать ее сходу не удалось. Так что теперь под прикрытием артиллерийских расчетов и авиации гвардейцы наводили наплавные мосты, пока первая волна атакующих, переправившись на «Горгонах», захватывала и удерживала плацдарм на берегу противника.
Звук шагов, раздавшийся за спиной, не заставил седовласого генерала встать или обернуться. Фернель лишь открыл глаза и произнес:
— Докладывайте.
— Четвертая армия под командованием генерала-лейтенанта Суржи успешно форсировала водный рубеж и закрепилась на правом берегу Ачи, — сообщил голос, в котором Даррен тут же узнал генерала Балмо.
Кресло, в котором сидел Фернель, совершило поворот в сторону Рихарда, и командующий оказался с генералом лицом к лицу.
— Необходимо любой ценой удержать захваченный плацдарм до подхода основных сил.
— Так точно, генерал, — Балмо чуть склонил голову и отступил на шаг, видя, что Даррен поднимается со своего кресла.
— Вы отказались участвовать в сегодняшнем обсуждении на совещании, — холодно произнес Фернель. — Однако, я все же желаю услышать ваше мнение относительно текущей кампании. Ведь оно у вас есть, не так ли?
— Да, у меня есть свое мнение, генерал. В данной ситуации оно мало чем отличается от вашего и полностью совпадает с принятым сегодня генеральным планом, — сдержанно ответил Рихард, ни единым мускулом не выдавая своих эмоций. — Вбить клин между армиями противника, не дав им соединиться, окружить Варджешхер и устроить еретикам надежный котел, откуда им невозможно будет выбраться. Пока части восточного фронта будут уничтожать предателей Варджешхера, армиям под командованием генерала Клико обойти свежие части противника, движущиеся от Мурдзиараха, и выйти еретикам в тыл, тем самым исключив любое их сообщение с тылами.
— Да. Все именно так, — Даррен вновь уселся в кресло перед монитором. — Ваши предыдущие просчеты в командовании дорого обошлись, генерал Балмо. Однако, надеюсь, что в новой должности вы добьетесь больших успехов.
Никак не ответив на замечание генерала Фенреля, Рихард остался молча стоять перед ним с каменным лицом. Лишь выдержав короткую паузу, Балмо продолжил говорить все тем же бесстрастным тоном:
— В ближайшие дни оборона противника на Аче будет сломлена, и наши войска продолжат развивать наступление. Варджешхер будет отрезан и взят в осаду до наступления первых заморозков.
— Очень хорошо, — Даррен чуть склонил голову, обозначая согласие.
После чего генерал вновь поднялся с кресла, сложив на груди Имперского орла.
— Во Славу Его, — произнес он.
— Мы служим Империуму, — столь же невозмутимо отозвался Балмо.
________________________________________________________________
*ОГВ — Объединенная группа войск (прим. Автора)

6.279.992М38
Выбив еретиков с первой линии обороны, их батальон всеми силами старался укрепиться на вражеских позициях, чуть ли не зубами вгрызаясь в землю. Все это время вражеская авиация сражалась за господство в воздухе, не желая отдавать победу имперцам. С пронзительным визгом сбитые «Валькирии» обрушивались на головы сражающихся, уничтожая огневые точки и укрепления, не различая своих и чужих. Их огненные шлейфы освещали сумеречные небеса всю долгую ночь до самого рассвета. И лишь к полудню немногие выжившие в бою самолеты еретиков отступили, признав свое поражение. Однако вражеская артиллерия не смолкала. Она продолжала выбивать передовые части имперской гвардии с побережья, не давая тем даже минутной передышки. Но и под этим беспощадным огнем гвардейцы настойчиво продолжали форсировать Ачу.
Они высадились на берег девять часов назад. После того, как «Горгон», в который погрузили их взвод, чудом пережил бомбардировку и артобстрел. Ни пока они ехали, преодолевая течение реки под грохот артиллерии, ни позже, когда сверху раздался рев моторов вражеских самолетов, Фарен так и не успел испугаться. Все происходило слишком быстро. Но когда совсем близко от их бронетранспортера провыла пикирующая с небес «Валькирия», а следом раздался мощный взрыв, Фарена охватил неподдельный страх. С силой вжав голову в плечи, он пытался вспомнить слова хотя бы одной молитвы, но его отрезвил окрик сержанта. А потом был мощный удар волны, захлестнувшей десантный отсек, в котором стояли гвардейцы. Фарен так и не понял, что прокричал сержант. Скорее догадался, когда те гвардейцы, кто был вооружен РПГ, дали прицельный залп флакк-ракетами по бомбардировщику еретиков. Короткий визгливый стон, с которым вражеский самолет, исписанный нечистивыми символами, упал в Ачу, указали на то, что залп оказался успешным. И совсем скоро очередная леденящая волна захлестнула десантный отсек. Их «Горгон» уже выползал на берег, когда с соседнего бронетранспортера «заговорил» «Квадган». Под грохот своей и вражеской артиллерии, под минометные залпы, летящие в наступающих со стороны линии укреплений, их взвод высаживался на берег, сразу переходя в наступление. В какой-то момент Фарену показалось, что выпущенные находящимся позади них «Квадганом» снаряды прочертили темное небо огненными полосами над самой его головой. Но когда вслед за этим прозвучал оглушительный взрыв, и Фарен уже приготовился рухнуть ничком на землю, накрывшись руками, в плечо гвардейца пришел резкий удар от бегущего рядом товарища. От чего Фарен, вместо того, чтобы упасть, побежал быстрее, как будто увидел в этом свое единственное спасение. А возможно, что так оно и было на самом деле.
У них получилось сходу выбить противника из первого ряда траншей, которые тянулись вдоль берега, чтобы самим занять там оборону. Последовали долгие часы, когда контрнаступления еретиков чередовались с артиллерийскими ударами. И пока они из последних сил вцеплялись в неприступный берег под беспощадным вражеским огнем, добравшиеся до берега «Горгоны» выгружали гвардейцев, технику и орудия. После чего уползали обратно в быстрые воды Ачи, торопясь за новыми силами.
За ночь их отделение уменьшилось вдвое. Сам Фарен чудом избежал ранения, которое вполне могло стать смертельным. Как у его товарища, которому повезло меньше. Он остался лежать, прожженный насквозь лазером из вражеского лазгана во время очередного наступления, когда их рота занимала следующий рубеж. Если бы в тот момент Фарен не наклонился вперед, чуть пошатнувшись, залп лазеров прошелся бы и по нему. Но тогда он об этом не думал. Он вообще не думал ни о чем. В его голове крутилась единственная мысль, без начала и без конца. Пожалуй, она и была тем единственным, что сохраняло Фарену трезвость мышления, не давая поддаться животному страху, который терзал гвардейца изнутри.
«Скорей! Вперед! Он защищает!»

6.281.992М38
Маргарита еще раз перечитала сообщение и, отложив инфопланшет в сторону, откинулась на спинку широкого кресла, в котором сидела. В этот момент ей хотелось закричать. Заорать в полный голос от осознания бессильной злости. От чувства поедающего изнутри гнева, раздирающего ее ядовитыми зазубренными когтями и не находящего выхода. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить участившееся сердцебиение, Мадам Кюрдон двумя пальцами придвинула лежащий перед ней на столике инфопланшет. Она не взяла его в руки, как будто перед ней лежала отвратительная, ненавистная ею смертоносная гадина. Опустив взгляд, Маргарита медленно перечитала сообщение с самого начала, задерживаясь на каждом слове. И, наконец, закрыла глаза. Всего в нескольких строчках, написанных сухим, официальным слогом, немного приправленным по самому верху лицемерием и стандартным пафосом, крылось больше, чем «сочувствие в связи с утратой должностного поверенного, прибывшего на Таххил» и так далее, и так далее. На самом деле, в послании говорилось, что тот, кто должен был выступить в союзе совместно с мадам Кюрдон, допустил непростительную ошибку. Что эта ошибка, ставшая роковым просчетом, повлекла за собой последовательность событий, которые, в свою очередь, привели к стихийному мятежу. А мятеж, в свою очередь, стал причиной гибели ценного специалиста, замены которому на данный момент у Маргариты не было. Вдобавок, несмотря на то, что мятеж был подавлен, сам факт его возникновения привлек к Таххилу излишнее внимание. Чего нельзя было допускать ни в коем случае. Все вместе это означило, что Таххил не выступит в поддержку мятежному Каргадасу. Не ударит в спину ненавистному Империуму. По крайней мере, совершенно точно не сделает этого сейчас. А значительно позже, когда вновь обретет возможность ударить внезапно. Их планы вновь рушились. Их отбросило назад на том пути, по которому они так долго шли к заветной цели. Опять! В тот самый момент, когда казалось, что финал уже совсем близок.
Если бы в этот момент рядом с мадам Кюрдон оказалось хоть одно живое существо, она бы тут же умертвила его, чтобы хоть как-то излить переполняющие ее эмоции, в которых гнев истязал собственное отчаяние. Длинные ногти Маргариты впились в нежный бархат ее ладоней. Так сильно, что под ними проступила кровь. Столько усилий! Столько лет! Что стоило этим презренным рабам подождать еще год или два. Тогда их мятеж оказался бы кстати. Он даже смог бы сыграть на руку их грандиозному замыслу. Взбунтовавшихся скотов можно было бы использовать. Обратить гнев беснующегося стада против слуг мертвого бога. Стравить их, вынудив уничтожить друг друга, после чего добить победителя. Это ли не прекрасно? Но нет! Недальновидность Го-Хуара поставила его и весь их замысел на грань поражения.
«Надеюсь тот, кто устроил этот бунт, будет умирать в муках», — истово пожелала мадам Кюрдон.
В эту острую, как бритва, и резкую, как удар хлыста мысль, она вложила всю неистовую ненависть, что клокотала в ее груди. Ее ногти впились еще глубже в кровоточащую плоть, и тогда Маргарита мысленно обратилась к тому, благодаря чьим стараниям Таххил сейчас наводняли гвардейцы и прочий преданный бессильному трупу сброд.
«Имперские шакалы довольно неплохо продвинулись в овладении ремеслом умерщвления и причинения боли. А потому я хочу верить, что отделять твою плоть от костей пошлют самых смышленых особей. Из тех, кто особо ревностно служит своему мертвому хозяину. Я желаю, чтобы они настолько искромсали все твое естество, чтобы ты проклял не только их и себя, но сам трон с его мертвым владыкой, которого вы зовете императором. Проклял столько раз, сколько еще вдохов тебе осталось сделать, прежде чем лизоблюды обожествленной падали позволят тебе сдохнуть».
Медленно мадам Кюрдон разжала кулаки, позволив нескольким каплям крови оторваться от испачканных ладоней и разбиться о гранитную мозаику пола. Медленно кипящая внутри нее ярость начинала понемногу угасать. Привычный холодный рассудок постепенно вытеснял гнев, охлаждая бурлящие чувства. И тогда в растревоженной памяти Маргариты восстали образы ее собственного провала. Предвидеть и предотвратить который она не смогла.
FLASHBACK
6.289.976М38
Вартан Гредин поклонился мадам Кюрдон и остался так стоять, пока Маргарита пожирала его глазами. Наконец она обратилась к своему слуге:
— Вы нашли беглеца.
В короткой фразе не было ни единого намека на вопрос, отчего спина Вартана заметно вздрогнула, словно по ней только что прошелся удар энергобича.
— Нет, мадам Кюрдон, — ответил он со всем смирением, которое только мог изобразить, и поспешил добавить. — Но я знаю, на каком он сейчас корабле и куда направляется.
— Ты хочешь сказать, — Маргарита проговаривала слова, делая краткую паузу между ними, отчего они звучали зловеще, словно траурный набат, — что нужный мне человек покинул орбиту Фрисциты?
Это уже, несомненно, был вопрос. И прозвучал он так, что у Гредина едва не перехватило дыхание.
— Он смог договориться с одной из сестер-соррориток, чтобы его взяли на борт. Мы бы ничего не смогли сделать.
— В глаза мне смотри! — этот окрик подействовал на Вартана, как будто его окатили крутым кипятком.
— Да, мадам Кюрдон, — Гредин мгновенно распрямился, уставившись в немигающие зрачки Маргариты, чувствуя при этом, как у него на глазах начали наворачиваться слезы от нестерпимого желания отвести взгляд. — Теперь повтори то, что ты только что сказал, — потребовала Кюрдон.
— Мы разыскали Ботнэ, когда… — начал Вартан.
— Без имен! — резко оборвала его Маргарита.
— Как прикажете, мадам Кюрдон, — пробормотал Гредин и, запинаясь на собственных словах, продолжил повествование. — Я пришел к «холодному». Сказал, что, если к нему обратится некий человек с просьбой помочь улететь с планеты, чтобы он немедленно сообщил. «Холодный» ответил, что такой человек уже приходил и что он ответил ему отказом.
— «Холодный» отказал? — Маргарита усмехнулась. — И какова же причина?
— Деньги, — Вартан моргнул, с облегчением чувствуя, как по щеке покатилась тяжелая слеза. — Он не смог предложить достаточно, чтобы купить место на корабле.
На этих словах мадам Кюрдон провела пальцем по подлокотнику кресла, в котором сидела.
— Продолжай, — мелодично произнесла она.
— Один из людей «холодного» сказал, что видел того, кого я разыскивал. Тот разговаривал с сорроритас. И после этого разговора она забрала его с собой на корабль, — видя, как наливается тяжелой мрачностью лицо Маргариты, Гредин предпринял попытку говорить еще быстрее, так что часть звуков в произносимых им словах теперь сглатывалась. — Я узнал, как он назывался. И его курс тоже. «Ревнитель». Он следует…
— Достаточно, — властный голос мадам Кюрдон заставил Вартана вздрогнуть всем телом и замолчать. — Так напомни, и почему же вы «ничего не смогли сделать»?
— Когда я говорил с «холодным», «Ревнитель» уже готовился к выходу из орбитальных доков. Мы бы не смогли…
— Что? — вновь прервала его Маргарита. — Попасть на борт корабля? Помешать беглецу рассказать обо всем этой шлюхе императора? Или не дать ему передать все разработки, украденные у меня, — все повышая голос, продолжала мадам Кюрдон, — сыскарям и прихлебателям сдохшего тирана?!!!
Гредин перестал сдерживать слезы, вытекающие из-под напряженных век. Затуманенный влагой взор стал благом, скрывающим от расфокусированного зрения Вартана выражение злобы, исказившей разгневанное лицо его госпожи. Подавившись словами и собственным сбившимся дыханием, Гредин стоял не шевелясь, всеми силами отгоняя от себя любые мысли, чтобы только не думать о собственном будущем.
— Он ничего не рассказал. Это факт, — произнесла Маргарита уже совершенно спокойно, словно секунду назад не была охвачена неистовым гневом. — В противном случае мы бы уже знали об этом. И этот факт только что тебя спас.
— Благодарю вас, мадам Кюрдон, — едва слышно прошептал Вартан, все еще не веря, что гнев его госпожи, всегда смертельно опасный для того, кто его вызвал, закончился.
— О! — Маргарита язвительно улыбнулась. — Твоя благодарность преждевременна. В конце концов, прямо сейчас ты ходишь по краю, и любая ошибка с твоей стороны закончится для тебя…
Она отвела взгляд от Гредина, что-то набирая в своем инфопланшете, одновременно с этим выдерживая театральную паузу. Затем, словно отвлекшись от охвативших ее мыслей, мадам Кюрдон вернулась к прерванному разговору.
— Двое твоих детей могут совсем остаться сиротами, если тебя не станет, — задумчиво произнесла Маргарита, вновь переведя свой пронизывающий взгляд на Вартана. — Женщина, которая от тебя их родила, умерла, насколько мне известно.
— Да, мадам Кюрдон, — Гредину показалось, что его язык прилип к небу.
— Я позабочусь о них, — все с той же театральной задумчивостью на лице сказала Маргарита. — Обеспечу будущее. Как думаешь, стать усладой для кого-нибудь из моих верных вассалов не так уж и плохо? Верно?
— Д-да, мадам Кюрдон, — язык вовсе перестал подчиняться Вартану.
— Я подумаю, кто из моих телохранителей заслуживает подобного поощрения. Возможно, таких счастливчиков будет несколько. Твои дети уже постигли премудрости ублажения в постели? Впрочем, ты можешь не переживать о этом, — Маргарита сделала упреждающее движение рукой, не давая ответить стоящему перед ней слуге, и продолжила. — Их обучат. Надеюсь, они хорошо воспримут подобную науку. Ведь это их будущее. В случае твоей смерти, разумеется.
— Конечно, мадам Кюрдон, — прошептал едва слышно Гредин.
— Вот видишь, — Маргарита изобразила лучезарную улыбку на лице. — Какой заботливой я могу быть по отношению к своим слугам.
— Да, мадам Кюрдон, — отрешенно ответил Вартан.
И когда Маргарита сделала жест, чтобы Гредин ушел, он еще несколько секунд продолжал стоять на месте, не реагируя, и только потом сдвинулся с места. Вартан уже подошел к широким резным дверям ее покоев, когда мадам Кюрдон его вновь окликнула.
— Кстати. А почему «холодный» не сообщил сразу же после того, как Ботнэ пришел к нему? Он что, не осведомлен, кто закрывает глаза на все его сделки в Шгере и кто, в свою очередь, напротив, может их широко распахнуть? Может быть, он недостаточно напуган? Или недостаточно благоразумен? Впрочем, это одно и тоже.
И пока Гредин искал, что на это ответить, Маргарита подвела безапелляционный итог:
— Пришлешь мне своих детей. Пожалуй, им пора начинать обучаться будущей профессии.
Мадам Кюрдон вернулась из воспоминаний в настоящее. Это произошло пятнадцать лет назад, но и спустя столько времени Маргариту охватывало чувство невосполнимой утраты, едва она вспоминала те давние события. Беглеца так и не нашли. «Ревнитель» был уничтожен вместе со всем экипажем и пассажирами, среди которых Ботнэ обнаружен не был. Не найдена была ни пробная партия, ни каких-либо записей по изготовлению синтезированного наркотика. Гениальный ученый, разработавший препарат, такой необходимый мадам Кюрдон, сгинул со всеми результатами своих исследований. Единственным утешением могло служить то, что все эти данные, как и образцы препарата, совершенно точно не попали в руки представительницы Адепта Сорроритас. Чего так боялась Маргарита. Тем не менее, данный факт никак не смягчил ее гнева. Особенно, когда стало совершенно очевидно, что все исследования и разработки в данной области придется начинать с нуля. Ненависть, родившаяся тогда в душе мадам Кюрдон, излилась на всех, кто хоть как-то был причастен к этой колоссальной утрате. И чьи нерасторопность, халатность или просто неудача стали звеньями в веренице событий, повлекших крах в ее начинаниях. Однако лично расправиться с начальником внутренней охраны Вартаном Гредином Маргарите так и не удалось. Предчувствуя неизбежное, Вратан покончил жизнь самоубийством. Его тело обнаружили в подсобном помещении, удавленным на собственном ремне, который Гредин перекинул через технические трубы, идущие вдоль одной из стен. Начальник охраны не увидел дальнейшей судьбы своих детей, и в последние минуты своей жизни старался думать о чем угодно, но только не об этом. Дав вволю разгуляться своему гневу и жажде мести, мадам Кюрдон вернулась к исследованиям, запустив разработку препарата с самых азов. Новый глава лаборатории обещал ей скорые результаты. Но он так и не смог выполнить свои обещания в намеченные им же сроки. И теперь заканчивал свои дни лоботомированным слугой. А цель, заветная цель, к которой так стремилась Маргарита, в который раз просочилась, как вода из ее тонких, безупречно изящных пальцев.

6.291.992М38
Еретики начали контрнаступление, не давая имперцам закрепиться и выстроить оборону. Всю вторую часть дня вражеская артиллерия обстреливала их левый фланг, сконцентрировав на нем огонь. А с наступлением ночи противник повел контрнаступление сразу по двум направлениям, тем самым окончательно прорвав имперскую оборону на левом фланге и создав угрозу окружения. В результате ожесточенного боя левый фланг имперцев был полностью уничтожен, и еретики попытались замкнуть кольцо окружения вокруг наступающих имперских сил.
— Все кончено! — Фарен отшатнулся назад, сделав пару шагов от бруствера. — Мы погибли…
Он обхватил обеими руками голову, уставившись неподвижным опустошенным взглядом на выпавший из рук лазган, а по его небритым щекам потекли слезы. Но в тот же миг хлесткий удар по лицу вывел Фарена из потерянного состояния.
— Не смей! — удар повторился, на этот раз еще более увесистый. — Или ты сейчас пойдешь в атаку, или, клянусь Богом-Императором, я лично выбью тебе мозги!
Перед затуманенным взором гвардейца замаячил образ Коллинза.
— Ты кто такой, чтобы мне приказывать?! — Фарен попытался вырваться. — Ты не видишь? Все мертвы! Все! Мы остались одни на этой клятой полосе! И те наступающие твари порвут нас с минуты на минуту!
— Я тот, кто всадит тебе болт в голову, гвардеец, — в голосе Аластора зазвенел металл, и Фарен заметил, что в руках Коллинз сжимает болт-пистолет погибшего комиссара. — Слушай внимательно. Наш правый фланг еще держится. К нам идет подкрепление. Нам нужно продержаться до их прихода. Выбирай! Или сдохнешь как трус, здесь и сейчас от моей руки, или будешь жить и сражаться за Императора!
Секунду потратил Фарен на то, чтобы перевести дух перед тем, как ответить.
— Жить, — он попытался убрать пальцы Аластора, вцепившиеся ему в ворот так, что тот начал его душить. — И сражаться.
— Тогда за мной, — приказал Коллинз таким тоном, словно имел на это полное право.
Фарен подхватил свой лазган и, стараясь не ступать по лицам тем, кто лежал на дне траншеи, последовал за Аластором. На минуту Фарен задумался, а не выстрелить ли Коллинзу в спину и не попробовать убежать. Однако быстро отверг зарождающуюся мысль. Фарена остановил страх, что просто так без боя Аластор не сдастся. Что его не получится убить с одного выстрела или удара, если получится вообще. А страх того, что Коллинз сделает потом с тем, кто посмел на него напасть, и вовсе перешел в ужас.
«Этого просто так не убьешь. Без пригляда не сдохнет», — с досадой подумал гвардеец.
Если бы Аластор решился дезертировать с ним вместе, тогда у них обоих, по глубочайшему убеждению Фарена, были бы шансы на выживание. А так, их обоих гарантированно ждала неминуемая и наверняка жестокая смерть.
Они добрались до батареи «Рапир», уничтоженной вражеской артиллерией.
— Сюда!
Фарен увидел, что Аластор указывает на одну из счетверенных мультилазерных установок, чудом пережившую артобстрел, и заваленную на бок.
— Мы ее не поднимем… — попытался запротестовать гвардеец.
— Впереди «Атлант»! — заорал Коллинз. — Это наш шанс! Другого нет!
Понимая, что Аластор прав, Фарен рванул в сторону тягача, умоляя Бога-Императора о помощи. Чтобы Бессмертный Чудотворец сделал так, чтобы машина оказалась на ходу. Когда мотор «Атланта» ритмично заурчал, Фарен готов был прыгать от радости, но времени для проявления эмоций не было. Они успели вернуть орудие на позицию как раз за несколько минут до того, как получившие длительную передышку предатели, снова пошли в атаку.
На пределе возможностей двое выживших отчаянно удерживали позицию, не подпуская врагов ближе, чем на выстрел из лазерной установки. В какой-то момент Фарен запнулся о собственные ноги и упал, растянувшись в весенней грязи, которая, казалось, была повсюду. В этот миг в голове гвардейца предательски мелькнула мысль, что смерть будет для него избавлением, что достаточно просто, закрыв глаза, перестать шевелиться. Но его словно пружиной подкинуло от окрика Коллинза.
— Встать! К установке! Не прекращать огня!
И он встал. Встал и, запинаясь, подбежал к «счетверенке». Продолжая стрелять, Фарен со страхом поглядывал в сторону Аластора, в которого словно вселился дух их погибшего комиссара. Все то время, пока они сдерживали напирающих «договорцев», Фарена обуревала непередаваемая гамма эмоций. Его страх перед неминуемой, казалось, смертью сливался с ненавистью к врагам, которые никак не кончались. А еще к проклятому Коллинзу, который готов был пожертвовать и своей, и его, Фарена, жизнью, лишь бы остановить неприятеля. Еще было отчаяние, что все их потуги к сопротивлению бессмысленны. Что батареи установки закончатся раньше, чем атаки еретиков. Или что случится перегрев орудия, и… Фарен не мог сказать, чего из всего этого он боялся больше всего. Но совершенно точно мозжечком он чувствовал, что все перечисленное померкнет перед гневом Аластора, если только Фарен не выполнит приказ. Если перестанет стрелять в наступающие ряды предателей.
Когда где-то за спиной раздался гул двигающихся танков, Фарен не успел ни обрадоваться, ни испугаться. Обрадоваться тому, что он все же смог дожить до прихода подкрепления, и испугаться, что это могли оказаться не союзные части, а предатели, вышедшие им в тыл. Только потом, словно вечность спустя, когда стало окончательно понятно, что в десяти километрах ниже по течению реки Имперские бронированные части в полном составе переправились на ее правый берег, что исход битвы за Ачу предрешен, и у «договорцев» не осталось шансов развить успех, Фарен не мог понять, чего же ему хочется больше. Расцеловать Коллинза за то, что не позволил ему сдохнуть. Или удавить собственными руками за его безжалостность, его приказы и то, с каким невозмутимым видом тот сейчас стоял и докладывал прибывшему с подкреплением майору о положении дел на позициях. Но в конечном счете в этом противостоянии победила усталость. В тот самый момент, когда Аластор закончил доклад, и принимающий его майор повернулся в сторону Фарена, гвардеец, пошатнувшись, рухнул в грязь, наконец погружаясь в то блаженное забытье, что дарит покой измученным душам.

6.889.992М38
Остановка «Карающего Смирения» в системе Аэтрусс заняла чуть больше трех суток. Все это время Красс не покидал своей каюты, погруженный в размышления относительно своих дальнейших действий. Дело, присоединиться к расследованию которого Корнелий приглашал Барро, в самом деле было рутиной. Причем рутиной, не требующей скорейшего разбирательства. И отказ Алонсо от сотрудничества только подстегнул желание Красса заняться совсем иным расследованием, связанным с самим Барро.
Корнелий отстегнул от стойки высокого воротника небольшую инсигнию и остановил на ней свой задумчивый взгляд. Он ни на секунду не сомневался в том, что уже давно заслужил ее. И что Руджер исключительно из-за особенности своего тяжелого характера не вручил ее раньше. Не вызывал сомнений у Красса и тот факт, что, если бы не вмешательство Алонсо, ему самому потребовался еще не один год, прежде чем Соломон признал в своем аколите полноправного инквизитора. И все же…
FLASHBACK
648.992М38
— Я не ослышался, Барро? — Руджер с нескрываемым изумлением посмотрел на Алонсо, до глубины души потрясенный наглостью своего нового аколита. — Вы считаете, что заслуживаете получить Инквизиторскую Инсигнию? Вы, продемонстрировавший собственную некомпетентность на Ферро Сильва? При всем моем уважении к заслугам погибшего Лорда-инквизитора Ренвеля, не могу не отметить, что вручение вам инсигнии было с его стороны чересчур поспешным. Я бы даже сказал, что это было его ошибкой.
— Все именно так, как я сказал, господин инквизитор, — не моргнув глазом, ответил Барро. — Я не хотел бы погружаться в дискуссию относительно решений Лорда-инквизитора Ренвеля. Тем более, я не хочу заниматься выискиванием в них ошибок. Замечу лишь, что при жизни Лорда-инквизитора никто и никогда ему на них не указывал. Что же касается признания моих способностей и квалификации, достойных инсигнии, то вы упустили одну деталь, на основании которой я и обратился к вам с данным вопросом.
— Я не упускаю из своего внимания ни единой детали, — голос Соломона был неприятно резок, но за этой резкостью улавливались нотки настороженного удивления.
Хоть и едва различимые, но их хватило для того, чтобы Алонсо добавил убежденности в свои слова, понимая, что Руджер, пусть на мгновение, усомнился в правоте собственного заявления.
— А я позволю себе повторить свое заявление. И аргументировать его, — возразил Барро. — Я могу точно назвать, кто спланировал и организовал нападение на «Ревнитель» и кто несет ответственность за гибель сестры Видаль. Каждое мое заявление относительно данного дела имеет подтверждение, основанное на документах и копиях отчетов.
— Когда вы успели проделать всю эту работу? — требовательно спросил Соломон, прожигая Алонсо нехорошим взглядом.
— Ради решения этой загадки я пожертвовал временем, отводимым на сон, — с невозмутимым спокойствием Барро выдержал взгляд патрона.
— И вы хотите сказать, что нашли все необходимые сведения, не покидая резиденции? — продолжил Руджер.
— Да, — просто ответил Алонсо, едва заметно улыбнувшись самыми уголками рта. — Тем более, что значительная часть использованной мной информации хранилась у вас же. Но насколько я могу судить, собрать эти данные воедино вам помешало отсутствие некого связующего звена.
— И как же вам удалось найти это недостающее звено?
Именно в этот момент Корнелий окончательно понял, что Соломон проиграл схватку с Барро. У Красса больше не оставалось сомнений в том, чем закончится теперь разговор. Знал это и Алонсо. Однако бывший инквизитор не торопился выдавать свои истинные эмоции.
— Подобное стечение обстоятельств принято называть Провидением Императора, — тем же спокойным голосом заметил Барро. — В ходе одного из расследований, произведенных мной ранее, я получил те данные, которые и стали ключевыми для вашего дела. Без них все попытки связать воедино имеющуюся в вашем распоряжении информацию были обречены на неудачу. Или же… — он сделал небольшую паузу, направив свой взгляд точно в глаза Руджера. — Дальнейшее расследование займет так много времени, что его завершение отодвинется на невообразимо долгий срок. Настолько долгий, что может быть полностью утерян смысл в дальнейшем ведении самого дела.
— Вне всякого сомнения, вы не станете утаивать имеющиеся в вашем распоряжении сведения и тем самым затягивать следствие, — произнес Соломон.
Поединок взглядов продолжился.
— Разумеется, нет, — улыбка на лице Барро стала чуть шире. — Я собираюсь как можно скорее предоставить всю собранную мной информацию в сестринство. Насколько мне стало известно, палатина Армбрустер будет счастлива получить долгожданный результат столь затянувшегося расследования.
Руджер по-прежнему не отвел взгляд, но пауза, выдержанная инквизитором, затянулась, отчего улыбка на лице Алонсо засветилась еще сильнее в предвкушении победы.
— Вы достойны носить инсигнию, Барро, — произнес, наконец, Соломон.
— В этом мнении вы схожи с моим прежним патроном, Лордом-инквизитором Ренвелем. Да примет Всеблагой Император его душу, — на этих словах Алонсо с учтивостью склонил голову, изобразив на груди аквилу и, выждав ответного действия со стороны Руджера, продолжил. — Однако не один я заслуживаю такой высокой оценки. Ваш аколит Красс точно также заслуживает Инсигнии Инквизитора.
На этих словах Корнелий внутренне нахмурился. Безусловно он и сам считал, что вполне заслужил право быть полноправным инквизитором. Но…
«У меня нет этому доказательств, однако я уверен, что ты приложил немало усилий, чтобы информация «совпала» так, как ты того хотел. Пока нет. Но будут. Они будут у меня обязательно. Достоверные. Неоспоримые. В тот день ты расскажешь мне все. Всю правду. От слова до мысли. А пока. Пока мы получим свои инсигнии, а с ними полную свободу действий. Ведь ты хотел этого. Хотел с того самого дня, как снова стал аколитом. Что ж, теперь ты добился того, чего так желал. Собственно, как и Руджер, — мысленно Корнелий перевел внимание на Соломона. — Ты тоже получил то, чего так жаждал долгие годы. Разгадку, которую самому тебе так и не удалось найти. И сейчас каждый из вас платит вполне приемлемую цену за свои желания. Посмотрим, возрастет ли она со временем. И насколько. Покажется ли она в будущем такой же приемлемой, как сейчас».
Красс провел пальцем по инсигнии, лежащей перед ним на небольшом столике.
«На самом деле, ты все еще не получил свою инсигнию, Барро. Также, как я — свою. Но в отличие от тебя, я знаю, что в тот день, когда она будет мне вручена, я приму ее заслуженно. А ты? — инквизитор подхватил инсигнию двумя пальцами, и провернув, приколол к своему воротнику на прежнее место. — А ты, Алонсо?»

6.981.992М38
— Итак, — задумчиво произнес Барро, обежав взглядом каюту.
Остановив взор на большом двуглавом орле, раскинувшем свои крылья над массивной створкой двери, Алонсо сосредоточил мысли на текущем моменте. После двух с лишним месяцев дотошных разбирательств и почти года «рабства» у Соломона Руджера, он наконец обрел всю полноту свободы, ранее утерянную. Но ему только предстояло сначала вернуть, а затем и приумножить все те ресурсы, которых он лишился за этот год. Результаты по расследованию, производимому им на Сальпурии, как и само расследование, были переданы инквизитору Гредвану. Оперативная группа Ярдо находилась «под опекой» инквизитора Катлау, которому их передали после тщательной проверки на лояльность. А полет на Каргадас, куда Барро так хотел попасть до событий на Ферро Сильва, и вовсе теперь потерял свою актуальность. Однако и начинать расследование относительно инцидента на рудном мире Алонсо посчитал не целесообразным. По крайней мере — в текущий момент. Бесспорной потерей являлось то, что в своих возможностях, наработанных долгими годами, Барро оказался отброшен в те далекие годы, когда он только стал аколитом у Теодора Ренвеля. Тем не менее Алонсо не считал произошедшее по-настоящему серьезным и уж тем более непреодолимым препятствием. Большинства своих оперативников Барро лишился еще на этапе выдвижения обвинений против своей персоны. Все, кто был так или иначе связан с Алонсо и до кого удалось быстро добраться, были пропущены через серию допросов разной степени тяжести. В том числе, некоторые из фигурантов по делу Барро были пропущены через сканирование памяти. В основном этой процедуре подверглись его личные слуги и телохранители, никак не связанные с расследованиями, которые вел Алонсо. К тому времени, как все обвинения в скверне были полностью сняты с инквизитора, допросам успели подвергнуть более трети всех оперативников, находящихся у него в прямом подчинении. Незначительную часть которых еще некоторое время допрашивали и после вынесения оправдательного приговора. До тех пор, пока продолжалось разбирательство, коснувшееся профессиональных качеств Барро. Теперь допросы лиц, связанных с опальным инквизитором, велись в совершенно ином ключе. Если раньше акцент делался на лояльности Алонсо, то теперь под сомнение ставился его профессионализм. Как и в первом случае, так и во втором никаких сведений, которые можно было бы превратно толковать или использовать против Барро, обнаружено не было. Тем не менее, Алонсо потерял связь с большей частью своих оперативных групп и почти всеми связными. То, что он довольно быстро воссоздаст сеть из оперативников, Барро не сомневался ни на секунду. Но его все равно возмущал до глубины души тот факт, что менее чем за год система, на построение которой у него ушли долгие годы, была разрушена почти до самого основания. Впрочем, само «основание» сохранить все же удалось. Тем более это было приятно осознавать, поскольку Мадейра Дьочу являлся лучшим из его оперативников. Которого Алонсо вместе со всей группой невероятно своевременно отправил на задание, одним из условий которого была частичная консервация без права в одностороннем порядке выходить на связь с Барро и с кем бы то ни было еще.
FLASHBACK
6.659.991М38
Огромный камин наполнял просторный кабинет теплом, добавляя света в тусклое помещение. Два небольших окна, выходившие на стартовую площадку, были наглухо завешены толстой драпированной тканью. У стены между окнами расположилось несколько кресел, одно из которых занимал Барро. По правую руку от инквизитора, чуть позади него, опустив голову, стояла молодая женщина. Ее левая рука покоилась на спинке кресла так, что пальцами она касалась плеча Алонсо. Еще правее в аналогичном кресле сидел Дьочу. А рядом с ним — его заместитель и правая рука Леонардо Фунч. Еще пятеро оперативников занимали остальные кресла. Расположившись спиной к камину, оперативники внимательно слушали инквизитора, отдающего последние распоряжения группе Ярдо, которая оставалась на Сальпурии. Закончив, Алонсо перевел взгляд на Мадейру.
— Задание получите на борту, — распорядился он.
— Да, господин Барро, — отозвался Дьочу.
Впрочем, опытный оперативник догадывался о их следующей цели. Вероятность того, что еретики раскинули свои сети по всей системе Аметист, была огромна. На Гриду, спутник Сальпурии, уже была отправлена оперативная группа. И теперь речь должна была пойти о Сальпурии-2. На борту инквизиторского крейсера Мадейра получил приказ тайно прибыть на планету и начать расследование по выявлению всех, кто мог быть причастен к Сальпурианскому культу. Как основных лидеров культа, так и всех сочувствующих, даже если их пособничество культу было минимальным. Места тайных сбори, и покровителей, без которых еретики не могли обходиться. Учитывая особенность расследования и того, что основной целью оперативников были не просто еретики, а еретики наделенные псайкерскими способностями, группе Дьочу вменялось уйти в глубокую конспирацию. Настолько, чтобы точное место их пребывания не смог бы назвать даже сам Алонсо. Только по окончательному завершению подготовительной фазы следствия с выявлением всех подозреваемых преступников Саннджифу должен был связаться с Барро. Но таким образом, чтобы ни один псайкер не смог бы перехватить его послания. А потому свое астропатическое послание Оз должен был оправить, покинув систему Аметист.
С тех пор прошло почти полтора года. Послание Саннджифу застало Алонсо, когда тот, находясь на борту «Карающего смирения», приближался к системе Аэтрус. Невероятно вовремя и не вовремя одновременно.
Взгляд Барро переместился с Имперского орла вниз, на дверь. Скользнув по ее стальной поверхности, он устремился дальше, придирчиво изучая каюту, в то время как мысленно инквизитор продолжал сопоставлять все имеющиеся данные.
Расследование, проведенное группой Мадейры на Сальпурии-2, велось тщательно, но по мнению инквизитора, все еще было достаточно далеко от завершения. Дьочу так и не удалось установить личности тех, кто покровительствовал еретическому культу. А то, что такое покровительство имело место, причем, на самом высоком уровне, Алонсо не сомневался. А Барро намеревался разоблачить всех, кто хоть в чем-то был причастен к культу. Поэтому, приказав в ответном послании Мадейра собрать и предоставить еще больше улик и фактов, Алонсо решил сначала вернуться на Ушбелу, чтобы довести там до конца все свои дела. Как личные, так и связанные с восстановлением связей и некоторых данных. Помимо этого, Барро намеревался решить вопрос по делу Хольмг и добиться реабилитации комиссара. Как и окончательно разобраться со статусом палатины Штайн. И поскольку в планах Алонсо было как можно скорее просканировать Алите память, Озу вменялось сразу после передачи приказа Дьочу самому прибыть на Ушбелу. Таким образом, к тому времени, когда размышления Барро прервал сигнал корабельной сирены, уведомляющий, что корабль готовится к погружению в имматериум, перед инквизитором уже полностью был выстроен план дальнейших действий.

6.994.992М38
Финальной точкой в размышлениях Корнелия стал факт того, что курс «Карающего Смирения» пролегал мимо системы Аметист, где располагалась интересующая Красса планета. Договорившись с капитаном заходе на Сальпурию, Корнелий принялся детально изучать мир, который собирался посетить.
Сальпурия была темной, неуютной планетой, расположенной так близко к точке Мандевилля, как будто планета хотела покинуть свою систему. Свет и тепло местного светила с трудом дотягивались до нее. И все же несмотря на то, что Сальпурия представляла собой мертвый булыжник, с которого ободрали все краски, лишив начисто как флоры, так и фауны, Империум смог приспособить и этот голый камень под свои нужды. На безжизненных просторах расположились три города-улья: Двирфо, Лусс и Марьяж. А также четыре промышленный зоны, каждая из которых занимала площадь, равную минимум двум городам. Еще две промышленные зоны были уничтожены ранее, когда более семидесяти лет тому назад на планете был разоблачен и уничтожен опасный ксенотический культ. Сопротивление, оказанное тогда культистами, привело к тому, что несмотря на ценность планеты, ее едва не подвергли экстерминации. Но все же это решение принято не было. Согласно поступившему приказу, ограничились тотальной орбитальной бомбардировкой двух промышленных зон, откуда распространялась ересь и мутации. Корабли Имперского флота обстреливали очаги возмущения до тех пор, пока обе промышленные зоны не превратились в прах. А завершили их полное уничтожение неслыханные по своей силе, пожары, начавшиеся сразу после орбитальной бомбардировки. Пожары бушевали неистово еще несколько месяцев, что стало финальным аккордом в деле истребления ксеноереси. И теперь именно туда, где на месте бывших промышленных зон простирались чудовищные по размерам проплешины, прозванные Котлами, лежал путь инквизитора Красса.
Пустота, задрожав, покрылась мелкой паутиной искрящихся трещин. Словно набухающие капилляры, они становились все толще, превращаясь в изогнутые, разрастающиеся и сверкающие неоновым светом ветви, которые затем сплетались в уродливые пучки. Пульсируя, они искрились, меняя цвет. А затем, когда в один миг они взорвались на незримые осколки, на их месте появилась огромная воронка. Чудовищная в своих размерах, она продолжала расширяться, пока в ее переливающемся блеске не начал вырисовываться нос корабля. Разметав марево вокруг себя, венчавший его острый таран начал продвигаться вперед. Так, медленно, метр за метром Имперский крейсер высвобождался из оплетающих его объятий имматериума, возвращаясь в материальный мир. По мере того, как он выходил из варпа, призрачная дымка, окутывающая его величественные формы, истончалась, и «Крающее Смирение» приобретала все более четкие очертания. С особым изяществом вырисовывались в них башенки и колонны, которыми ощетинились верхние палубы крейсера. Менее чем за четверть часа направляемый твердой рукой своего капитана Имперский корабль закончил варп-переход, после чего, покинув точку Мандевилля, направился к Сальпурии. До самого окончания варп-перехода Корнелий оставался в своей каюте, склонившись над картой, изучая сектор, в который ему предстояло отправиться. Инквизитор сравнивал недавние пикты, полученные с поверхности планеты, с теми, которые он взял из архивов и на которых еще были запечатлены строения, уничтоженные более полувека тому назад. Долгие десятилетия после того как их превратили в безжизненные пустоши, Котлы оставались зоной отчуждения. Пока четыре года назад народившийся культ еретиков не решил использовать местные катакомбы для своих сборищ. Расследованием деятельности культа на Сальпурии в то время занимался Барро. Именно тогда ему в руки попали те самые свидетельства, на основании которых ему в дальнейшем удалось завершить начатое в давние годы Руджером дело о смерти сестры Видаль. Однако решающим фактором для Красса, чтобы теперь отправиться на Сальпурию, стало не это невероятное стечение обстоятельств. Последней каплей стал один эпизод, который до сих пор не выходил у Корнелия из головы.
FLASHBACK
6.957.992М38
Он шел между длинными рядами стеллажей. Звук его шагов заглушался длинной ковровой дорожкой, пролегающей по центру библиотеки. Дверь в самом конце залы была чуть приоткрыта, и в образовавшуюся щель был виден свет. Бесконечное время тому назад, еще когда Корнелий только получил статус дознавателя, Соломон, указав на эту дверь, сказал ему:
«Доступ в это хранилище ты получишь вместе с Инквизиторской инсигнией».
С тех самых пор Красс ни разу не посягнул нарушить это табу. Но сегодня он наконец получил право переступить заветный порог. Корнелий не ждал ничего особенного от этого визита. Но он хотел осуществить право, данное ему более двенадцати лет назад Руджером. На мгновение у самой двери Красс чуть замедлил шаг. Из-за порога до него донесся тихий шепот, словно Соломон с кем-то разговаривал. В первую секунду молодой инквизитор подумал, что ему показалось. Но прерывистый шепот продолжил литься из-за приоткрытой двери, так что в голосе говорившего теперь не оставалось никаких сомнений.
— Ненавистная, проклятая Сальпурия, — от приглушенного хрипа Руджера веяло глубоким и неподдельным чувством ненависти. — Ты одарила меня тайнами, от которых я теперь жаждал бы отказаться, но скрыла то единственное, что было для меня важным.
Слова звучали с болезненным остервенением, когда гнев клокочет где-то в самых потаенных глубинах души, не имея выхода, чтобы прорваться наружу.
Корнелий замер. За все то время, что он находился в свите Руджера, он впервые слышал, чтобы инквизитор говорил с таким надломом. Недавний аколит потянул на себя ручку двери и увидел перед собой Соломона, взирающего на небольшую гололитическую карту, парящую над плоским экраном стола. Быстрота, с которой Руджер развернулся в сторону открывающейся двери, была молниеносной. Его взгляд, за секунду до этого казавшийся мутным и безжизненным, мгновенно пронзил вошедшего словно двумя кинжалами. Так, что Красс тут же остановился, не решаясь сделать следующий шаг. Короткая вспышка гнева, долго искавшего выход и внезапно его обретшего, улеглась столь же стремительно, как началась.
— Что вы хотели, инквизитор? — последнее слово Соломон произнес с краткой задержкой, как будто язык выговорил его через силу.
— Обсудить вопрос по последнему заданию, инквизитор, — продолжая смотреть на Руджера, Корнелий тем временем периферийным зрением охватывал все пространство вокруг.
— Подготовьте дела к передаче и зашифруйте отчеты. Я заберу их у вас позже. Инквизитор, — на этот раз голос Соломона прозвучал чуть жестче. — Или у вас есть ко мне еще какое-то дело, господин Красс?
— Пока нет, господин Руджер, — в тон своему бывшему патрону ответил Корнелий. — Если у меня они возникнут, я знаю, где вас найти.
На это высказывание Соломон не ответил. Но Красс отчетливо услышал из-за закрывшейся за его спиной двери, как Руджер тяжело опустил кулак на крышку стола.
Услышав слабый писк, Корнелий вернулся из воспоминаний в реальность. Переключив внимание с гололитического изображения на экран инфопланшета, Красс прочитал сообщение, поступившее от капитана корабля. «Карающее Смирение» совершило варп-переход, и теперь двигалось прямиком к Сальпурии.

Год 993
6.344.976М38
Вне всяких сомнений попадание стало бы критическим, если бы не маневренность «Ревнителя», которому удалось увернуться от ракет, в самый последний момент изменив курс. Прекрасно зная сильные и слабые стороны «Ревнителя», Тернер не собирался ввязываться в бой. Напротив, Ралф направил крейсер в сторону от атакующего корабля, намереваясь пройдя над ним, тем самым сузив противникам траекторию атаки. Умело маневрируя, капитан провел крейсер впритирку с надстройками вражеского корабля, после чего оставалось только оторваться от более массивного и тяжелого, а значит, и более медлительного преследователя. Выбрав направление к небольшому скоплению астероидов, Тернер рассчитывал попробовать в нем затеряться, если корабль ксеносов продолжит преследование, и таким образом повысить свои шансы оторваться. Однако, скорость с которой развернулся вражеский корабль, потрясла капитана. До астероидного поля оставалось не менее половины пути, когда корабль ксеносов уже изловчился развернуться к «Ревнителю» другим своим бортом и дал залп.
На этот раз полностью уйти с линии атаки не удалось. Несколько зарядов хоть и прошли по касательной, достигли своей цели, отчего «Ревнитель» развернуло почти на 180 градусов. Из-за отсутствия внутренних резервных переборок и внешней брони повреждения даже от столь легкого попадания оказались весьма значительными. Но Ралф не собирался сдаваться так просто. Решение родилось у него в голове моментально. Не выравнивая курса, капитан погнал крейсер прямо вперед, рассчитав, что в таком случае сможет прыгнуть в варп, добравшись до точки Мандевилля. Главное было хоть немного опередить противника, чтобы не попасть под обстрел в момент перехода.
«Успею, — твердо решил про себя Тернер. — Владыка людей, я должен успеть».
Эта мысль затмила собой все остальные подобно тому, как Свет Астрономикона затмевает собой блеск всех звезд. Такой слаженной работы команды Ралф не видел за всю свою жизнь. «Ревнитель» превратился в единый организм, бросивший все силы на спасение самого себя. А капитанский мостик сейчас олицетворял мозг этого организма, который отдавал приказы всем остальным органам, обеспечивая их безупречную работу. «Сердце», «легкие», вся структура корабля сейчас слилась в едином порыве, чтобы достичь главной цели на тот момент. Уйти от погони. На пределе скорости «Ревнитель» дал залп из кормовых орудий по преследовавшему его кораблю. Но уже в следующее мгновение последние остатки его пустотного шита были уничтожены ответным залпом ксено-орудий.

6.057.993М38
Посещение командорства было одним из первоочередных дел, запланированных Барро на Ушбеле. Целью данного визита был дальнейший разговор с Алитой Штайн, на этот раз подразумевающий достижение конкретной цели. Сам прошедший через сканирование мозга, Алонсо хотел теперь подвергнуть аналогичной процедуре палатину Штайн. План был прост. Барро хотел увидеть события на Ферро Сильва глазами другого очевидца, чтобы полностью восстановить картину произошедшего. Конечно же, существовала вероятность, что та область мозга, в которой хранились нужные инквизитору воспоминания, окажется надежно запечатанной. Такое часто встречалось у людей, подвергшихся пси-воздействию. Но Алонсо был слишком высокого мнения о собственных талантах в вопросах сканирования. И не в его привычках было заранее отказываться от задуманного из-за страха перед возможной неудачей. Воспоминания Штайн, полученные посредством сканирования, Барро планировал использовать в качестве документального подтверждения в повторном расследовании, которое собирался инициировать относительно дела Хольмг. Ее память в дальнейшем инквизитор также планировал просканировать. Поскольку наличие сразу двух объектов, в чьих воспоминаниях могли быть нити к расследованию событий на Ферро Сильва, увеличивало шансы Алонсо его распутать вдвое. Но было и еще одно обстоятельство, подстегивающее интерес Барро к этим двум выжившим. Обстоятельство, в котором Алонсо не желал признаваться никому. Даже самому себе. Тайный страх, сами мысли о котором Барро гнал от себя прочь, неустанно повторяя себе, что этого страха на самом деле не существует.
Сдержанное радушие Канониссы в этот раз чуть более искренним. По крайней мере, если сравнивать его с предыдущим разом, как показалось Алонсо. Без сомнения, сказывался тот факт, что именно Барро помог окончательно развеять все подозрения относительно палатины Штайн, что еще оставались у Августы Борго. Что, по сути, возвращало почти утерянную сестру назад к служению на благо Ордена. Непринужденная беседа инквизитора и Канониссы длилась ровно до того момента, когда Алонсо изъявил желание снова встретиться с Алитой, прояснив тем самым истинную цель своего визита. И хотя, без всякого сомнения, Августа с самого начала догадывалась о причине визита Барро, после его заявления мрачная строгость вновь завладела ее взглядом. На краткий миг, оказавшись под тяжестью этого взгляда, инквизитор допустил, что сейчас со стороны Борго будет проявлено противодействие. Но сделанное допущение было почти сразу откинуто, едва Августа заговорила.
— Утрата любой из Невест Императора всегда отзывается болью в моей душе. Не важно, произошло это на поле сражения или нет, — тщательно подбирая слова, произнесла Канонисса. — Палатина Штайн истинное дитя своего Ордена, а ее руки благословил Сам Бессмертный Защитник человечества. Но я бы никогда не осмелилась помешать расследованию Святой Инквизиции, даже если ценой этого расследования станет жизнь одной из наших сестер.
Чуть пристальнее, чем до этого, Борго взглянула на Алонсо. Ответом на это стала стандартная улыбка «для деловых переговоров», которую инквизитор изобразил на своем лице.
— То, что я услышал от вас, с каким достоинством госпожа Штайн пронесла все испытания, ниспосланные ей Бессмертным Императором, безусловно заслуживает уважения, — Барро вернул пристальный взгляд Канониссе. — Но вот ваша фраза о том, что вы никогда не встанете на пути расследования Имперской Инквизиции. Возможно, у меня неверные сведения, но, по-моему, именно вы не позволили инквизитору Сегрино инициировать дело относительно палатины Штайн.
В одно мгновение голос Августы превратился в камень.
— В данном расследовании нашей сестре отводилась роль подозреваемой, а не свидетеля, содействующего торжеству Имперского правосудия, — произнесла Канонисса. — Мы учли все обвинения, выдвинутые в адрес палатины Штайн, и, согласно установленным в Адепта Сорроритас догмам, провели внутреннее расследование. Заверяю, если бы хоть одно из предполагаемых обвинений подтвердилось, приговор виновнице был бы вынесен в ту же минуту. И ни раскаяние, ни прошлые заслуги не смягчили бы уготованного ей в этом случае наказания.
— Я прекрасно осведомлен, насколько суровы в подобных случаях законы Ордена, госпожа Борго, — плавно роняя слова, ответил Алонсо, продолжая наблюдать за Августой. — Нет нужды рассказывать мне об этом. И я, конечно же, верю, что вы неусыпно стоите на страже законов Империума, как и исполнения Его Воли.
Барро замолчал на мгновение, складывая облаченные в перчатки кисти рук в аквилу на груди. Дождавшись ответного жеста со стороны Канониссы, инквизитор продолжил говорить, теперь с меньшей мягкостью в голосе, но с большим дружелюбием.
— В вашей верности, как и в верности ваших сестер, я не сомневаюсь ни на секунду. Я позволил себе лишь констатировать один факт, имевший место в прошлом, о котором более нет нужды вспоминать. И, да — палатине Штайн с моей стороны ничего не угрожает. Мероприятие, которое я намерен провести, не более чем не очень приятная процедура. Которая если и лишит сестру некоторых воспоминаний в качестве побочного эффекта, ни в коем случае не станет препятствием к ее дальнейшему служению Всеблагому Императору.
Вся дальнейшая беседа Алонсо и Канониссы Борго не заняла много времени и не вышла за пределы официальных переговоров. А потому менее чем через полчаса Барро уже переступал порог кельи Алиты, куда его проводила одна из сестер.
— Рад видеть вас снова, госпожа Штайн, — инквизитору пришлось наклониться, чтобы пройти в низкий дверной проем кельи.
Сделав еще пару шагов вглубь слабо освещенного помещения, Алонсо сложил на груди аквилу, одновременно испытующе глядя на Алиту. Она показалась инквизитору чуть ниже ростом и уже в плечах. Возможно, из-за полумрака, скрывающего часть ее фигуры. Но этому могло быть и другое объяснение. Беглым взглядом окинув палатину, Барро пришел к выводу, что та по-прежнему несет строгую епитимью, возложенную по ее же собственной просьбе.
— Вижу, вы в добром здравии и телом, и духом, — Алонсо изобразил на лице легкую улыбку, отвлекаясь с затворницы на ее келью.
В крохотном жилище Штайн кое-что поменялось со времени последнего визита Барро. Появилась узкая походная кровать, накрытая строгим покрывалом, сотканным из суровой нити, несущим по четырем углам символ Адепта Сорроритас. Добавился небольшой стол, на котором помимо молитвенника и плети для бичевания, лежало несколько инфопланшетов. А недалеко от входа теперь стоял строгий табурет. Выдержав небольшую паузу, Барро вновь заговорил.
— Как вы могли догадаться, я здесь по делу, — проигнорировав табурет, Алонсо прошел чуть дальше и, опустившись на кровать, сфокусировал взгляд на Алите. — И дело это касается непосредственно вас, госпожа Штайн.
— Чем я могу служить Святой Инквизиции, — на лице затворницы не нашлось места удивлению, отчего сказанная ею фраза прозвучала совершенно не похожей на вопрос, без каких-либо эмоций.
— Вас уже проинформировали, сестра? — поинтересовался Барро, кинув короткий взгляд в сторону табурета, предлагая своей собеседнице сесть.
— В общих чертах, господин инквизитор, — отозвалась Алита, оставшись стоять на месте.
— Тогда буду краток, — кивнул Алонсо. — Я пришел к вам за информацией, госпожа Штайн. Она находится у вас в голове, среди прочих воспоминаний. И я намерен достать ее оттуда.
Теперь Алита взглянула на Барро со слабо выраженным удивлением:
— О какой информации идет речь, господин инквизитор?
На это Алонсо ответил не сразу. С полминуты он изучал немой вопрос, возникший в глазах палатины, и только потом произнес.
— Вы не задумывались, что произошло на Ферро Сильве? — продолжая пристально наблюдать за Штайн, Барро изучал, как в глазах затворницы один вопрос сменяется другим.
— Над этим и многими другими вопросами я размышляла с тех самых пор, как оказалась в этой келье господин инквизитор, — ответила Алита, чуть склонив голову вниз. — Я не прекращала думать об этом ни на минуту. И единственный ответ, который приходит мне: все мы выжили исключительно по Воле и Милости Его.
— Его Милость и Воля стали первопричиной нашего спасения, — согласился Алонсо. — Но было и еще кое-что. Мощный всплеск варп-активности. Я бы охарактеризовал его, как чудовищный. И теперь я собираюсь в подробностях выяснить, кто или что его спровоцировало. Для этого мне нужны самые малейшие детали тех событий. Любые. Которым и вы, и я стали свидетелями.
Штайн слушала молча, и Барро продолжал.
— На данный момент выживших с Ферро Сильва осталось всего трое. Вы, я и один из комиссаров. Из кадетского корпуса.
— Я помню этих кадетов, — негромко произнесла Алита. — Их мужество и доблесть, — Она подняла взгляд на инквизитора: — Помню, один из кадетов умер у меня на руках во время операции. Мы не могли его спасти.
— Погиб, как и все, кто был тогда на Ферро Сильва, — заметил Алонсо. — Вы слышали, что я сказал. Выживших осталось трое.
Он поднялся, делая шаг навстречу затворнице:
— Мне нужна ваша память, госпожа Штайн. Все, что та скрывает, и о чем, быть может, вы сами не подозреваете.
— Вы пришли ко мне ради этого, господин инквизитор? — Алита осталась стоять не шелохнувшись, когда Барро положил ей на плечо руку, затянутую в черную кожу перчатки.
— Не только, госпожа Штайн. Но об остальном мы поговорим позже.
— Что от меня требуется? — Алита продолжала говорить спокойным и уверенным, но совершенно безэмоциональным голосом.
— Я здесь для того, чтобы проинформировать вас о предстоящей процедуре, — взгляд Алонсо сделался еще пристальнее, чем до этого. — И, получить ваше согласие, разумеется.
— Служение Ему не отделимо от готовности беспрекословно подчиняться глашатаям Воли Его и радости самопожертвования. Разве к этому нужно еще какое-то согласие? — затворница выдержала прожигающий насквозь взгляд инквизитора, оставаясь стоять перед ним с руками, скрещенными на груди в Имперского орла.
Выждав еще с полминуты, Барро кивнул.
— Вам сообщат, куда прибыть, когда все будет готово к операции, — со странным равнодушием он окинул взглядом неподвижную фигуру перед собой. — Скажите, вам не интересно, как все будет происходить, госпожа Штайн?
— Вы расскажете мне ровно столько, сколько сочтете нужным, господин инквизитор, — не меняя интонации, ответила Алита.
— Что вас всегда украшало, так это строгость, простота и лаконичность, — безразличие на лице Алонсо сменилось улыбкой. — Как я сказал, за вами придут в ближайшее время. Хочу вас заранее предупредить. Метод, которым я намерен изучать вашу память и хранящиеся в ней воспоминания довольно… неприятный. Наверное, его даже можно назвать болезненным. Надеюсь, вас это не смутит?
— Ничто не может смутить или остановить на пути исполнения долга, — уверенно произнесла Штайн, чем вызвала еще одну улыбку на лице Барро.
— Как я и говорил. Строгость, простота, лаконичность, — Алонсо подошел к двери и переступил порог. — Храни вас Император, сестра.
— Длань Его да пребудет над всеми нами. И если мы не заслужим Защиту Его, пусть наградой нам станет Его Кара, — раздалось в ответ.
Эдуардо Плеинвелл, капитан корабля под названием «Галатея», был отобран из множества кандидатур спустя месяц после прибытия Барро на Ушбелу. Заняться поисками капитана, достойного вербовки в инквизиторскую свиту, Алонсо поручил Саннджифу. Отвергнув множество вариантов, в конце концов Оз остановился на кандидатуре Плеинвелла. О чем немедленно известил Барро.
Эдуардо был выходцем из аристократической семьи Плеинвеллов. Почти всю молодость прослужил в Имперском флоте и только недавно, оставив службу, нанялся во флот одного из Вольных Торговцев. От семейных уз капитан освободился около двадцати лет тому назад, когда собственноручно умертвил жену, уличив ту в измене. Дело было замято благодаря нескольким факторам, одним из которых стало солидное финансовое пожертвование, сделанное Эдуардо. Вторым — тот факт, что его жена выбрала себе в любовники мужчину из нижних кварталов, чья благонадежность и лояльность Трону устанавливалась по сей день. Немало этому поспособствовала и фраза Плеинвелла, вставленная в обращение к суду: «Сочтя измену по отношению к кадровому офицеру на службе Империуму предательством большим, чем просто человеку, я поступил так, как мой долг повелевает поступать с изменниками и предателями». Что же до своего единственного сына, которому к тому времени исполнилось четыре года, то его Эдуардо отдал в Схолу Прогениум, передав вместе с ним более половины всего своего состояния в качестве дара. С тех пор на все вопросы о его дальнейшей судьбе Плеинвэлл отвечал, что сын его искупил все прегрешения матери и стал достоин воинской славы своего отца. А быть может, превзошел его. «Если это не так, — любил добавлять Эдуардо, — надеюсь он уже мертв».
В общей сложности на финальную проверку данных по личному делу Плеинвелла у Алонсо ушло чуть больше недели. И еще столько же на осмотр и проверку его корабля, стоящего в орбитальных доках Ушбелы. Что касается остального экипажа «Галатеи», то начавшаяся тщательная проверка всех, находящихся на его борту, шла полным ходом и должна была закончится в лучшем случае к концу года.
— Вы мне подходите, господин Плеинвэлл, — произнес наконец Барро, завершив изучать человека, стоящего перед ним.
— Для меня станет честью оказаться на службе у нашей Святой Инквизиции, — с жаром и неподдельной искренностью в голосе ответил Эдуардо, не отводя глаз от стального взгляда инквизитора.
— Однако название кораблю лучше изменить, — заметил Алонсо. — «Галатея», безусловно, звучное имя, но я предпочел что-то более подходящее. Возможно «Молот Победы». Что вы на это скажете, капитан Плеинвэлл?
— Считайте, что с этого момента корабль так и зовется, господин инквизитор, — без колебаний ответил Эдуардо, чем заслужил еще один одобрительный кивок.
— Обращайтесь ко мне «Барро», — добавил инквизитор. — Далеко не всегда окружающим надо знать, кто перед ним.
— Слушаюсь, господин Барро, — мгновенно отреагировал Плеинвэлл.
— Да, — констатировал Алонсо, выдержав короткую паузу. — Вне всяких сомнений вы мне подходите. Тем не менее, это не может выступать гарантией того, что вы будете оставаться у меня на службе, если перестанете отвечать моим требованиям.
— Да, господин Барро, — Эдуардо склонил голову в почтении.
— Оформлением документов, касающихся переименования корабля, займитесь немедленно, — распорядился Алонсо и протянул капитану небольшую инсигнию. — Это ускорит дело.
Прежде чем принять в свои руки символ Священной Инквизиции, дающий почти неограниченную власть, капитан будущего «Молота Победы» сложил на груди аквилу.
— Как прикажете, господин Барро, — с чувством произнес он. — Но я готов из личных сбережений оплатить все расходы, связанные с переименованием моего корабля. В том числе и за срочность.
— Похвально, господин Плеинвелл. Похвально, — легкая улыбка тронула уголки губ инквизитора. — Но в этом нет необходимости, — и после короткой паузы добавил: — Пока нет.
В конечном счете Эдуардо потребовалось семнадцать стандартных дней, чтобы завершить действия как связанные с административной бумажной волокитой, так и физическим обновлением самого корабля и всей символикой, находящейся на его борту. Покои, предназначавшиеся для личных нужд Барро, также преобразились в соответствии с требованиями и предпочтениями их будущего владельца. Однако Алонсо потребовал, чтобы в первую очередь была подготовлена каюта, куда в скором времени должны были доставить специальное оборудование для проведения допросов. И лишь после этого занялись его личными апартаментами. После чего, полностью возложив на капитана Плеинвелла вопросы, касающиеся «Молота Победы», Алонсо вернулся к урегулированию оставшихся у него на Ушбеле дел. В частности вопросами, касающимися Алиты Штайн.

6.357.993.М38
После форсирования Ачи прошло чуть более года. За это время Фарен так и не удостоился каких-либо наград, если не считать благодарности в виде усиленного пайка, полученного им после того памятного боя, когда благодаря, а быть может, и вопреки действиям Аластора им обоим удалось выжить. Сам Коллинз в тот день получил нашивки ефрейтора. Но Фарен не был уверен, что сам хотел бы получить такую же награду. Ибо как сказал один из гвардейцев, с которым чуть позже свела Фарена судьба: «Звание ефрейтора, что геморрой. Награждают вроде один раз, а жопа болит потом постоянно». На просьбу Фарена пояснить сказанное гвардеец усмехнулся и ответил, что, когда ему самому дадут «ефрейтора», Фарен совершенно точно все поймет, но будет уже поздно. На чем разговор и завершился. Самого Коллинза Фарен больше не видел. Их разбросало по разным батальонам, чему в глубине души Фарен был рад. Ему не хотелось еще раз даже взглядом встречаться с Аластором, таким жутким тот показался Фарену. А еще спустя некоторое время, гвардеец, давший такое емкое определение званию «ефрейтор», погиб в очередном бою за взятие Варджешхера.
Это была еще одна попытка выбить «договорцев» из очередной линии траншей. Наступление началось за несколько часов до рассвета, когда бывает самый крепкий сон и когда выпадает самое холодное время. Саму атаку Фарен помнил смутно. Только то, что он, как и все, что-то кричал, набрасываясь на врага. Не то боевые литании, не то проклятия. Не помнил Фарен и страха или воодушевления. Его первой осознанной мыслью была: «Мы сделали это». Мысль родилась в тот самый момент, когда башмаки Фарена соскользнули по брустверу и уперлись в дно траншеи. Что «это» и кто «они», в тот момент Фарен еще не решил. Когда откуда-то слева раздался надрывный лай тяжелого болтера, все мысли враз улетучились. Впрыснутый в кровь адреналин заставил гвардейца моментально определить не только направление выстрелов, но и расстояние, на котором те звучали. И все это одновременно с падением вниз, к самой земле, в которую Фарен попытался вжаться с неимоверной силой, как будто хотел полностью с ней слиться. Следом за первым болтером заговорил второй. На этот раз еще ближе. В их отрывистый лай влился хор истошных воплей, от которого у Фарена едва не парализовало ноги. Борясь с охватывающим тело параличом, гвардеец подполз к краю траншеи, занимая позицию для стрельбы и готовясь к схватке с противником. В морозном воздухе послышались команды, перекрывавшие грохот орудий и ту неповторимую какофонию звуков, в которую всегда погружаются поля сражений. Откуда-то сверху раздались взрывы, и на голову посыпались комья земли, испачканные первым снегом.
«Император защити!»
Фарен не знал, истошный крик это или молитва. Вырвалась она из его рта или нет. Он просто стрелял в еретиков, вздумавших вернуть себе утерянный рубеж. И остановился лишь тогда, когда батарея лазгана полностью разрядилась.
— Откинули, — пальцы Франко по прозвищу Красавчик мелко подрагивали, сжимая пласталевую кружку с быстро остывающем рекафом. — Теперь жди контратаки.
Фарен промолчал.
Их взводу повезло не нарваться на засаду, в отличие от многих других. Проклятые еретики, отступив, оставили в траншеях множество замаскированных огневых точек в укрепленных бункерах. Они открыли массированный огонь, едва имперские гвардейцы попытались занять рубеж обороны. Тяжелые болтеры выкосили всех, оказавшихся на линии огня, не оставив бойцам ни единого шанса на спасение. В результате, подавить вражеские огневые точки удалось лишь из минометов, что почти полностью уничтожило линию укреплений, сравняв те с землей.
Втянув голову в плечи, Франко прильнул к кружке губами, делая первый глоток.
— Первое отделение, говорят, все полегло, — подал голос Фарен.
— Все, — подтвердил Красавчик. — С бункера. Меньше минуты.
Он сделал еще несколько глотков и продолжил:
— Капрала их, помнишь, с кривой шеей. Попытался вроде фраг-гранатой. Не вышло. Эти твари на метр или больше подступы к бункеру заминировали.
Фарен рвано выдохнул:
— Ждали. Готовились.
— Ждали, — подтвердил Франко, допивая рекаф. — А теперь мы их ждать должны.
— Они-то придут, — невесело протянул Фарен. — Да только мы здесь…
Он вдруг замолчал, не договорив, упершись взглядом в дно пласталевой кружки, скрывшей на мгновение лицо Франко. Из памяти еще не изгладилось воспоминание, как совсем недавно ротный комиссар пристрелил одного из гвардейцев. Это случилось в самом конце боя. После отражения атаки неприятеля рядовой, имени которого Фарен не помнил или не знал вовсе, начал кричать, что их всех тут похоронят. По тому, с каким видом кричал гвардеец, было очевидно, что его обуревает такой страх, когда воля человека полностью парализована и остаются одни лишь инстинкты. Страх, который сковывает не только волю, но и рассудок. От которого путаются мысли и начинается паника. Фарен сам однажды едва не ощутил все это на себе. В тот раз только своевременное вмешательство Аластора Коллинза не позволило Фарену полностью окунуться в тот океан отчаяния и паники, на краю которого он оказался. Этому гвардейцу повезло меньше. Его крик, больше похожий на одинокие завывания раненого животного, попавшего в смертельный капкан, прервал резкий звук выстрела. Пристрелив паникера на месте, комиссар удостоил того двумя отрывистыми фразами.
— Хоронят героев, отдавших жизни на службе Империуму, — произнес он, убирая болт пистолет. — Трусливую падаль закапывают.
Но тело труса так и не закопали. Еще сутки оно продолжало лежать на бруствере в качестве напоминания, а потом его останки разорвало снарядом, когда еретики в очередной раз попытались перейти в наступление. Также в очередной раз потерпев неудачу.
— Мы здесь… — Фарен поперхнулся собственными словами и закашлялся. — … не просто так.
Он сказал это хриплым, осевшим голосом, как будто ему сложно было не только говорить, но даже дышать.
— Не просто так …мы здесь. А чтобы победить их, — закончил наконец свою мысль Фарен и подрагивающей рукой потянулся к вещмешку за порцией рекафа.

6.434.993.М38
Огромный навес надежно укрывал от снега кафедру походного Храма. Из репродукторов, направленных от нее во все стороны, продолжали разноситься литании и молитвы, но в самом Храме было тихо. Служба закончилась. Уверенно шагая по недавно выпавшему, но уже грязному снегу, к навесу бодро приблизился офицер. На его плечах, скрывая под собой богато вышитый мундир, лежала шинель, уже изрядно присыпанная снежной порошкой. Сделав еще несколько шагов, генерал-майор остановился у самого края полога. Носки его начищенных до блеска сапог, словно упершись в незримую преграду, замерли у входа. Пока офицер неподвижно стоял, словно перед Храмом, серый снег продолжал настойчиво осыпать его с головы до ног. Но вскоре офицер взметнул свои руки в облегающих перчатках к груди, творя Святую Аквилу. А мгновение спустя его искривленные губы, как будто застывшие в вечно надменной усмешке, едва заметно шевельнулись. С благоговением на строгом лице Ульрих начал читать молитву, обращенную к Спасителю человечества. Со стороны можно было подумать, что офицер пришел сюда в этот вечерний час, чтобы вознести литании, предписанные Экклезиархией. Однако, подойдя чуть ближе, и разобрав тихие слова, слетающие с губ генерала-майора Брехта, становилось понятно, насколько мало походили они на стандартные молитвы.
— Всеблагой Спаситель всех людей, — шептал Ульрих в то время, как скрытый гнев пропитывал каждое произнесенное им слово, — защити верных воинов и слуг Твоих. Взгляни на нас и удостой Взором Своим наши молитвы. Дай трижды просраться этому пижону Штакельбергу, который погубит своим долбоебизмом не только тысячи гвардейцев, которым не посчастливилось оказаться под командованием такого дегенерата, как он. Но и станет залогом провала всего нашего левого фланга. Смилостивись над душой этого мерзавца и пошли его нагишом в варп, дабы могли мы и дальше радовать Твой Взор, уничтожая врагов Твоих на полях сражений.
Закончив молитву, столь же истовую, сколь и короткую, генерал-майор круто развернулся и тем же бодрым шагом покинул плац перед походным Храмом. Пройдя к своей палатке, Брехт скинул с плеч шинель на руки своему денщику, стоящему у самого входа. И, пройдя внутрь палатки, остановился у небольшого раскладного стола. Большая пласталевая столешница была завалена картами и инфопланшетами со сводками, а посреди всего этого лежал деактивированный сервочереп. Усевшись в походное раскладное кресло, установленное возле стола, Ульрих сначала прикрыл ненадолго веки, после чего широко распахнув их, отгоняя накатившую внезапно дремоту, и потянулся за одним из инфопланшетов, лежавших с самого края. Перечитав сводку, он еще на мгновение закрыл глаза, затем резко поднялся и решительно направился к выходу. Отдав приказ дежурному офицеру приготовить «Валькирию», Брехт быстрыми, отточенными движениями привел себя в надлежащий вид перед предстоящим визитом.
Ситуация, в которой благодаря потугам генерал-майора Штакельберга оказался весь левый фланг, требовала немедленного решения, и добиваться его Ульрих был намерен, лично прибыв в штаб командования к генерал-лейтенанту Кседо. Весь недолгий путь, пока пилот вел «Валькирию», Брехт взвешивал варианты решений, начиная от тех, которые готовился предложить сам, и заканчивая теми, которые ожидал услышать в качестве альтернативных вариантов от штабистов. Так же в промежутках между обдумываниями Ульрих не забывал мысленно возносить просьбы к подножию Золотого Трона, перечисляя в уме все новые кары, которые, по его мнению, Бессмертный Бог-Император должен был обрушить на бездарного командира. Последнюю из своих просьб, обращенных к Пастырю человечества, Брехт вознес, приближаясь к зданию, в котором размещался штаб армии. Командующий корпусом произнес ее шепотом, зато невероятно истово, нецензурно, заменив слово «покарай» на куда более емкое по своему значению.

6.437.993.М38
Было тихо. Длинные ковровые дорожки, совершено не соответствующие мрачным каменным стенам, глушили любые звуки. Яркий узор на них, вытканный преимущественно в бирюзовых и серебряных оттенках, контрастировал с безликими стальными дверьми, ведущими в камеры. Небольшие гололиты, установленные на стенах возле каждой двери, отображали все, что происходило за ними. Достаточно было набрать соответствующий код на панели рядом. Здесь Маргарита любила гулять по пушистым коврам, словно по аллеям, сменяя один коридор на другой, предаваясь собственным размышлениям, где никто не мог им помешать. Бывало и так, что мадам Кюрдон подходила к одному из гололитических экранов, чтобы полюбоваться происходящем в камере. Созерцание жертв собственных экспериментов доставляло аристократке удовольствие, какое испытывает человек при виде результатов своего творения. Порой Маргарите хватало нескольких минут созерцания, чтобы в ее голове рождались новые идеи и грандиозные проекты. А иной раз, проводя часы напролет у гололитического экрана, она медитативно любовалась своим подопытным. Но сегодня она не располагала ни желанием, ни временем рассматривать заключенных. Не останавливаясь, мадам Кюрдон миновала несколько поворотов, затем прошла налево по главному коридору, и когда тот закончился, войдя в камеру лифта, поднялась на этаж выше. Там обстановка была совершенно иной и больше напоминала больничный отсек, чем тюремные казематы. Хотя испытуемые страдали здесь ничуть не меньше, а скорее еще больше.
Едва Маргарита переступила порог лифта, как к ней быстрым шагом подошел дежурный. Под стать интерьеру, он был облачен в форму, какую обычно носит медперсонал.
— Госпожа Кюрдон, — приветствовал он Маргариту, на что та небрежно махнула рукой. — Вас проводить?
— В лабораторию, — голос госпожи звучал сухо, что могло указывать только на одно: мадам Кюрдон была не в духе.
Жестом приказав охраннику идти вперед, Маргарита последовала за ним, размеренно постукивая каблуками своих сапог по изысканному белому мрамору с тонкими черными прожилками. Пройдя совсем немного, охранник остановился перед большой шлюзовой дверью. Отступив на шаг вправо, он пропустил мадам Кюрдон вперед. И, пока та набирала несколько последовательных комбинаций на стенной панели, демонстративно смотрел в другую сторону. А когда Маргарита прошла в лабораторию, остался стоять перед закрывшейся дверью, чтобы встретить и проводить свою госпожу, когда та выйдет.
— Вы добились успехов? — задала свой вопрос мадам Кюрдон к тучной женщине, одетой, как и все находящиеся в лаборатории, в стандартную униформу.
Но еще до того, как Маргарита задала свой вопрос, глава лаборатории уже бежала мадам Кюрдон навстречу, тяжело вздыхая на каждом шаге.
— Определенных — да, госпожа, — Бреттис поклонилась, восстанавливая сбившееся дыхание.
— А точнее? — Маргарита смотрела на женщину сверху вниз с легким пренебрежением, каким хозяева одаривают своих нерадивых слуг.
— Если вы пожелаете, то сможете лично испытать объект, насколько он стал подвержен внушению, — поспешила заверить Бреттис.
То, с каким подобострастием это было произнесено, неоспоримо доказывало, что нынешняя глава лаборатории и ответственная за разработку препарата отлично усвоила урок своего предшественника и что она не допустит его промахов.
— Хорошо, — протянула мадам Кюрдон, жестом показывая Бреттис, что готова за ней следовать.
— Прошу сюда, — глава лаборатории поспешила вперед, туда, где были расположены изолированные палаты.
Пока Маргарита проходила вдоль длинных столов со множеством колб, дистилляторов и центрифуг, в лаборатории воцарилась торжественная тишина. Работавшие в ней люди низко склоняли головы перед своей хозяйкой, отчасти желая выказать тем самым свое почтение, отчасти, чтобы не встретиться, даже случайно, с мадам Кюрдон взглядом. Шествуя вдоль согнутых спин и читая в изгибе каждого тела страх, покорность и почитание, Маргарита испытывала некоторое удовольствие. Эта небольшая приятность даже вернула мадам Кюрдон утерянное ранее хорошее настроение. Так что, когда следом за Бреттис она вошла в шлюзовую палату, отделяющую лабораторию от камеры, где находился объект, у Маргариты уже не было того желания, как в самом начале, еще раз произвести смену управляющего лабораторией.

6.437.993.М38
Увидев Грегора Штакельберга, входящего в здание штаба, Брехт был скорее раздосадован, чем удивлен. Он не удостоил генерал-майора своим взглядом, молча пройдя перед самым носом командующего четвертым корпусом. И, лишь оказавшись впереди, бросил тому через плечо, не оборачиваясь:
— Ожидал вас увидеть здесь, — после чего, ускорив шаг, чтобы оставить Штакельберга на полкорпуса позади себя, Брехт проследовал дальше по коридору.
— Довольно! — резкий окрик комиссара-капитана Бранко заставил спорящих замолчать так, что воцарившаяся в штабе тишина показалась присутствующим звенящей.
Минуту назад конфликт между Грегором Штакельбергом и Ульрихом Брехтом перешел в ту плоскость, разговор в которой чаще всего заканчивался вызовом на поединок. В другой раз Криус Бранко, возможно, и не стал бы вмешиваться, но не сейчас.
Все началось с момента, когда генерал-майор Штакельберг вошел в кабинет. Ульрих Брехт к этому моменту как раз закончил докладывать о текущей ситуации на левом фланге. Он клялся переломить ситуацию, если ему предоставят спецтехнику и вернут хотя бы часть той артиллерии, которая ранее была переброшена на противоположный фланг. В этот момент Криусу до боли в печенке захотелось выяснить, как и по каким каналам Ульрих так быстро получил информацию о прибывшей на Каргадас спецтехнике, заброшенной сюда вместе с пополнением. Как только Брехт получил на заявленный запрос согласие генерала-лейтенанта Кседо, генерал-майор перешел от перечисления фактов к личности Штакельберга. Одному Богу-Императору ведомо, чем бы закончился этот разговор, не войди в самом его разгаре в кабинет сам Грегор. Впрочем, подобное везение довольно часто сопутствовало Штакельбергу. Подав генералу-лейтенанту Кседо инфопланшет с донесениями, Грегор почти тут же завязал спор с Ульрихом относительно дальнейшего ведения наступления. И уже спустя несколько секунд разговор начал перетекать в русло взаимных обвинений. Едва конфликт между двумя командующими корпусов начал разрастаться, как связисты, присутствующие в штабе, надели на свои лица отрешенное выражение, стараясь по возможности даже не смотреть в сторону спорящих. Только серврчерепа-летописцы продолжали тщательно записывать все сказанное, время от времени усердно поскрипывая механическими стилусами. Но после слов Брехта: «Вы тактическая бездарность, Штакельберг», — даже эти безучастные происходящему писцы, показалось, замерли на мгновение.
— Я вам этого так не оставлю! — Грегор был на полголовы ниже Ульриха, а потому сейчас смотрел на своего оппонента снизу вверх, бешено вращая глазами.
Следующий ответ генерала-майора Брехта мог окончательно накалить ситуацию до предела, но именно в этот момент раздался окрик комиссара-капитана.
— Довольно, — повторил Криус Бранко секунду спустя уже несколько тише. — Господа офицеры, вы здесь не для того, чтобы доказывать друг другу что-либо, опираясь на заносчивость. Идет война с извечным врагом. Предатели Каргадаса, отринувшие Имперское Кредо, должны быть уничтожены. Планету надлежит вернуть в лоно Империума. А вы, как и все мы, должны до конца исполнить свой долг перед Императором.
На этих словах Лейф Кседо скрестил руки на груди в Имперского орла, после чего остальные присутствующие в кабинете, последовали его примеру. Последним сложил аквилу на груди сам комиссар-капитан, не сводя при этом глаз с Брехта и Штакельберга. Причем, последний явно был в бешенстве от того, как его осадили. Несмотря на то, что Грегор в действительности не обладал явным тактическим гением, он не терпел, если кто-то пытался его в этом упрекнуть. Являясь отменным стрелком и фехтовальщиком, но не имея кроме этих иных талантов, генерал-майор готов был отстаивать свою честь по поводу и без оного. Предпочитая вызывать обидчика на поединок (к каковым Штакельберг относил всех, кто хоть немного сомневался в его компетентности в вопросах командования), Грегор не брезговал составлять соответствующие рапорты на своих «обидчиков». При всем этом, продолжая верить в собственную правоту, даже не пытаясь переосмыслить что-то в себе, своих талантах и неуживчивом характере.
Расцепив руки на груди, генерал-лейтенант перевел взгляд на нескольких вокс-связистов, дежуривших у входа в кабинет. Офицеры сейчас стояли, вытянувшись во фронт, с руками, скрещенными в аквиле, все с тем же отрешением на лицах, демонстрировавшим полную непричастность конфликту. Однако Лейф прекрасно понимал, что за мнимым спокойствием таится страх оказаться вовлеченными в инцидент, свидетелем которого невольно стали все, кто сейчас находился в штабе.
— Генерал-майор Брехт, — Произнес Кседо, мельком бросив взгляд в сторону комиссара-капитана. — Вы получите спецтехнику и артиллерийскую поддержку, о которых просили. Не в тех объемах, о которых запрашивали, разумеется. Но вполне достаточных, чтобы продолжить победоносное наступление на вашем фланге.
— Слушаюсь, генерал-лейтенант, — Ульрих с достоинством склонил голову.
— Я вас больше не задерживаю, генерал-майор, — Продолжил Лейф. — Возвращайтесь к своему корпусу.
— Слушаюсь, генерал-лейтенант, — Брехт коротко отсалютовал.
— Вас, генерал-майор Штакельберг, я попрошу задержаться, — Кседо снова метнул короткий взгляд в сторону Бранко. — Вы подробно изложите мне ситуацию на вашем участке фронта.
— Так точно, генерал-лейтенант, — Грегор произнес это почти не разжимая губ, однако без излишней дерзости в голосе.
Ульрих Брехт уже подходил к дверям, когда услышал за спиной голос Криуса.
— Не находите, генерал-лейтенант, что нашей доблестной гвардии весьма не хватает куртизанок. Эти женщины могли бы прекрасно снимать напряжение у офицеров. Подозреваю, что некоторые из них к тому же смогли подать образец выдержанности в пикантных ситуациях. Вы так не думаете? — с усмешкой произнес Бранко.
Не сбиваясь с ритма, Ульрих шагнул за порог в услужливо раскрытую перед ним дверь кем-то из дежурных.
— Вполне допускаю, комиссар-капитан, — раздался из-за спины ответ Лейфа Кседо с тем же пренебрежением в голосе, что и у Криуса. — Выдержке и, пожалуй, находчивости. Этих навыков как раз не хватает некоторым старшим офицерам.

6.438.993.М38
С любопытством Маргарита взирала на человека, находившегося в небольшом прозрачном кубе. Человек был наг, если не считать небольшой набедренной повязки, с трудом прикрывающей гениталии. В руках он держал окровавленный скальпель, какие используют хирурги при операциях, а не его бледном, без единой кровинки лице блуждала извиняющаяся улыбка. Перед человеком на глади пласталевого стола лежала молодая девушка. Ее рот был плотно закупорен большим кляпом, а все тело надежно пристегнуто по рукам и ногам к столу, который она занимала. В широко распахнутых глазах девушки метался неподдельный ужас, в то время как сама она пыталась что-то мычать сквозь кляп. Человек, склонившийся над девушкой, смотрел на нее с участием и странным сожалением во взгляде. Как будто он сопереживал своей жертве. Неестественно медленно губы человека двигались, проговаривая слова, которые транслировались через специальные репродукторы, выведенные наружу прозрачного куба.
— Не плачь, — шептал мужчина. — Пожалуйста, не плачь. Это необходимо. Для твоей же пользы. Понимаешь, так нужно. Пальцы лишние на твоем теле. Они — уродство. А ты… Ты такая красивая. Без них ты станешь только лучше. Еще прекраснее. И я буду любить тебя. Даже сильнее, чем сейчас. Сам Бог-Император сказал мне так поступить. Его нельзя ослушаться. Доченька, ты же понимаешь. Иначе нельзя.
На глазах мужчины выступили слезы, когда его собственные пальцы, задрожав, начали подносить зажатый в них скальпель к кисти девушки.
— Я не могу, — его голос начал срываться на завывания. — Зачем? Почему?!
Взирающая на метания подопытного вместе с госпожой Кюрдон, Бреттис повернулась к одному из ассистентов, дежуривших возле куба.
— Увеличить дозу, — распорядилась она.
Услышав приказ, ассистент быстро набрал на небольшой панели, вмонтированной в его собственную левую руку, трехзначный код. И в следующий миг в вену подопытного была впрыснута дополнительная порция препарата. Об этом возвестил короткий «вдох» поршня на сложном ошейнике подопытного, прочно охватывающем его горло. Человек затряс головой. Часто и нервно. Так продолжалось около тридцати секунд, после чего, резко дернувшись, он сделал скальпелем быстрое неровное движение, и тело девушки забилось о пласталевую поверхность. С брызгами крови, разлетевшихся в разные стороны, на прозрачный пол куба упал безымянный палец, и откатился к мизинцу, отрезанному ранее.
Наблюдая за происходящим, мадам Кюрдон поднесла руку к виску, в то время как на ее лице читались недовольство и скука. Она поднялась с трона, на котором сидела, не досмотрев «представление» до конца.
— Вы уже уходите, госпожа? — спросила Бреттис, даже не попытавшись скрыть свой испуг.
— Если это все, что вы можете продемонстрировать, то да, — с раздражением бросила Маргарита.
— Мы можем добиться большего от подопытных, госпожа Кюрдон. Пока это только опытный образец…
— Мадам! — Маргарита взвизгнула от охватившего ее бешенства. — Сколько раз повторять! Не называть меня госпожой!
Вместо ответа Бреттис рухнула перед мадам Кюрдон на колени.
— Простите! Пожалуйста, простите! — Запричитала она.
— Меня окружают идиоты, — зло прошипела Маргарита. — Разве об этом я говорила?!
Ее рука метнулась в сторону, указывая на куб, где в это время человек под воздействием препарата, подавляющего любую волю, поочередно отсекал пальцы своей дочери.
— Вы просили… — начала было Бреттис.
— Просила?!! — этот крик полностью перекрыл все прочие шумы, включая причитания подопытного и вой его жертвы, рвущиеся через кляп.
— Приказали, мадам Кюрдон! Приказали! — теперь в голосе Бреттис звучала самая настоящая паника.
— И что же я приказала? — Зашлась Маргарита в охватившей ее, ярости.
— Вы приказали усовершенствовать препарат и повысить возможность внушения объекту, — дрожа всем телом, ответила Бреттис.
— И, по-вашему, это тот самый эффект, который был мне нужен? — все еще в гневе мадам Кюрдон вернулась на свой трон. — Вам что, все нужно разжевывать, настолько вы обделены интеллектом?
Маргарита перевела разъяренный взгляд с куба и его обитателей на главу лаборатории. Почувствовав на себе грозный взгляд ее госпожи, Бреттис еще сильнее прижалась к полу, как будто желала утопить в нем свое лицо.
— Только скажите, как должен действовать этот препарат, — слова главы лаборатории звучали глухо, но с надрывом. — Скажите, чего вы желаете, мадам Кюрдон, и я сделаю это для вас.
— Мне не нужен безумец, способный убить или искалечить других людей. Близких, дальних, тех, с кем у него кровное родство. Это не важно, — с презрением произнесла Маргарита.
— Но что же вам тогда нужно, мадам Кюрдон? — Еще глуше спросила Бреттис.
— Чтобы он убедил ее, — мечтательно ответила Маргарита.
— Убедил? — на секунду голова Бреттис перестала вжиматься в пол, как будто заведующая лаборатории захотела приподняться. — Кого? Кто?
— Тупица, — мадам Кюрдон поморщилась от раздражения. — Мне нужно, чтобы этот человек стал носителем идеи. Чтобы он, восприняв то, что ему скажут, как непреложную истину, стал распространять ее вокруг себя. Медленно. Исподволь. Чтобы он внушил ее всем тем, с кем общается. И тогда…
Маргарита прикрыла веки, предаваясь собственным мечтам.
— Тогда эта девчушка сама отгрызет себе пальцы, — заключила аристократка, открывая глаза и возвращая взгляд на сгорбленную спину Бреттис. — И не только пальцы. Она сделает это сама. Добровольно. Как и все те, кому еще внушат это. И знаешь, почему, глупая женщина?
— Почему же, мадам Кюрдон? — с трепетом в голосе спросила заведующая.
— Потому что их сначала убедят в правильности этого, а потом просто попросят сделать, — произнесла Маргарита, и в голосе ее прозвучала зловещая нежность.
Она медленно поднялась, кинув раздосадованный взгляд в сторону куба:
— Приберите тут все. Этого, — ее взор вскользь коснулся мужчины в ошейнике, — оставьте. Он еще может понадобиться.
Мадам Кюрдон развернулась, чтобы уйти, и на прощанье небрежно коснулась кончиком сапога спины Бреттис.
— Поразмышляй на досуге между неудачными опытами, на чьем месте ты бы больше хотела оказаться. Своего предшественника, — Маргарита повела рукой в сторону мужчины, которого как раз в это время, озаренного безумной улыбкой на сером лице, выволакивали из куба, — или его дочери.
Согнутая спина главы лаборатории вздрогнула.
— У тебя, кажется, нет семьи, Бреттис? — со странным участием в голосе поинтересовалась мадам Кюрдон.
— Все свое время я посвящаю работе, — прохрипела оцепеневшая от страха заведующая лабораторией.
Маргарита улыбнулась:
— Разумеется. Но и в столь плотном графике ты нашла несколько часов на молодого любовника, — спина под сапогом вновь содрогнулась. — На самом деле, я не осуждаю этого. Напротив, весьма за тебя рада. Помни об этом.
На этих словах мадам Кюрдон повернулась и, сопровождаемая невероятно низкими поклонами со стороны своих слуг, вышла вон из помещения. А Бреттис осталась, согнувшись, лежать до тех пор, пока не услышала, как за Маргаритой захлопнулась дверь.

6.456.993.М38
Получить согласие инквизитора Сегрино на инициацию дополнительного расследования относительно дела осужденной Хольмг оказалось проще, чем Алонсо предполагал изначально. Владас предстал перед Барро плотно сбитым с полностью седыми волосами мужем, по внешнему виду которому можно было дать не более сорока пяти лет. Сиплым голосом, что временами казалось, будто его кто-то душил, Сегрино сообщил, что не желает более лично заниматься никаким расследованием в отношении Хольмг.
— Вам следовало с данным вопросом обратиться к инквизитору Рейку, — изрек Владас, всем своим видом давая понять собеседнику, что его не интересует дело почти годичной давности. — Именно он тогда проводил основные дознания, и ему принадлежал окончательный вердикт по делу…
Инквизитор выдержал театральную паузу, а потому Алонсо решил закончить за него фразу.
— По делу комиссара Хольмг. В настоящий момент осужденной номер 640 второй роты восемнадцатого батальона 696-го Легио Пенатанте.
Сегрино внимательно взглянул на Барро, окидывая того взглядом с ног до головы.
— Да, кажется, она была комиссаром. Или кадетом-комиссаром. Как я сказал, это дело давно мной забыто.
— Правильно ли я вас понял, — Алонсо обнажил кончики клыков в легкой усмешке, — что вся заслуга в расследовании по делу выживших с Ферро Сильва принадлежит инквизитору Самуилу Рейку?
По тому, как Владас напрягся, стало очевидно, что произнесенная Алонсо фраза его разозлила.
— Отнюдь, инквизитор, — произнес он, сделав ударение на последнее слово. — Я вложил в это расследование труда не меньше, чем Самуил Рейк. Но, как вам должно быть известно, в деле был не один фигурант. Так что все расследование отнюдь не сводится к этой вашей…
— Хольмг, господин Сегрино, — снова закончил за Владаса Барро, и продолжил: — Да, я интересовался материалами дела. К тому же, я сам лично участвовал в событиях на Ферро Сильва. Но это вы наверняка знаете.
— Разумеется, — с явным недовольством просипел Сегрино.
Но Алонсо, сделав вид, что не заметил нарастающее раздражение собеседника, продолжил говорить в том же ключе и с той же интонацией в голосе.
— Выходит, это вы допрашивали некого Уэбба Торрингтона. Кажется, он не смог пережить допроса и умер, так и не дав исчерпывающих показаний, — добавил Барро с деланным равнодушием.
— Подсудимый, несомненно, был тронут варпом, инквизитор, — произнес в ответ Владас, на этот раз уже более сдержано. — Теперь, благодаря вашим усилиям, я окончательно вспомнил это дело. Как и то, что окончательное решение относительно подсудимой Хольмг принимал инквизитор Рейк. А я поддержал его. Однако, если вы желаете инициировать новое расследование по данному делу, то я ничего не имею против этого.
— И документально подтвержденное согласие… — на этот раз театральную паузу выдержал Алонсо.
— Вы получите в ближайшее время, — закончил Сегрино.
Как и пообещал Владас, документальное подтверждение согласия об инициации доследования по делу осужденной Хольмг за его подписью было оформлено без каких-либо промедлений. Перелет не отнял у Барро много времени. Так что по прошествии не более трех недель Алонсо уже вел разговор с инквизитором Рейком.
— Какое занимательное предложение, — взгляд Самуила, направленный на Барро ровным счетом ничего не выражал, кроме показного любопытства; и только в той мере, насколько это хотел продемонстрировать сам Рейк. — И почему я должен его принять?
Мгновенно определив для себя позицию Самуила в данном вопросе, Алонсо поспешил изобразить на своем лице искреннее удивление.
— Речь идет о восстановлении справедливости, инквизитор. Разве не это наша наиглавнейшая задача?
— Вы хотите сказать, что вами движет одна только жажда справедливости и никаких скрытых мотивов, господин Барро? Или в этом вопросе все же есть что-то личное? — с некоторым цинизмом в голосе поинтересовался Рэйк.
Под маской напускного цинизма Алонсо безошибочно распознал хищника, заметившего на горизонте свою будущую жертву. Однако это его ничуть не смутило.
— Отнюдь, — с невозмутимостью, граничащей с безразличием, возразил Барро. — Однако, как вы знаете, я был на Ферро Сильва, когда там произошел инцидент, участником которого стала осужденная Хольмг. Я бы выступил свидетелем по ее делу, но тогда меня отвлекли другие, более неотложные вопросы.
— Да, я наслышан, — взгляд Рейка ничуть не потеплел, когда губы его тронула легкая улыбка. — Напомните, как давно вам вернули Инквизиторскую Инсигнию?
— Недавно, — сдержанно ответил Алонсо. — Совсем недавно.
— И безусловно, заслуженно. Не могли же два таких человека, как Лорд-инквизитор Ренвель и инквизитор Руджер оба в вас ошибиться. Или… — Самуил выдержал небольшую паузу, не сводя глаз с Барро. — Кстати, не поделитесь, как вы смогли так скоро убедить Соломна Руджера в своей компетенции? Ведь, кажется, именно ее поставили под сомнение после печальных событий на Ферро Сильва? Хотя… — добавил Рейк. — Безусловно, лучше прослыть неудачливым или некомпетентным, чем дать усомниться в своей преданности Трону, а быть может, и в чем-то более серьезном.
— Да, — Алонсо так же учтиво кивнул головой в ответ. — Мою компетенцию поставили под сомнение. Однако, как вы сами только что признали, вопрос был очень быстро закрыт. И, как вы только что точно подметили, два таких преданных слуги Трона, какими были мои патроны, не могли бы ошибиться.
— Разумеется-разумеется, — Слова подобно коротким взмахам мизеркордов сверкали между говорящими, ища уязвимую точку в броне оппонента. — Так как же вам удалось убедить Руджера? Вы не ответили. Или это является тайной? В таком случае прошу простить меня за настойчивость.
— Никакой тайны, — Возразил Барро. — Но почему вас так это интересует?
— Наверное, потому, что мое представление о Соломоне Руджере исключало подобную возможность. Я не имею в виду вовсе. Однако, насколько я смог составить суждение о нем, как о талантливом инквизиторе, Соломон Руджер не был склонен к поспешным выводам, — ответил Самуил.
— Вы правы и в этом, точно подметив особенности характера моего последнего патрона, — согласился Алонсо. — И хочу вас заверить, решение, принятое инквизитором Руджером, не было следствием поспешности. Тем более — небрежности. Тем не менее, у него была возможность лично и внимательнейшим образом убедиться как в моей компетентности, так и полезности относительно проводимых мною тогда в качестве его аколита расследований.
— Хм… — инквизитор Рейк приподнял кружку с рекафом, давно уже остывшем, к которому собеседники не притронулись с начала беседы. — Проще говоря, вы оказались для Соломона Руджера весьма полезным. И как же он отпустил вас? Если вы столь ценный для него аколит? — пригубив холодный рекаф, поинтересовался Самуил.
— Не хотите же вы сказать, что инквизитор Руджер стал бы умышленно удерживать возле себя полноценного инквизитора, готового служить на благо Империума и во Имя Всеблагого Императора, ради каких-либо корыстных целей или личной выгоды? — Барро вновь умело изобразил удивление на лице.
— Разумеется, нет, — возразил Рейк на долю секунды раньше, чем следовало бы для того, чтобы сохранить полную невозмутимость. — Однако вернемся к вашему вопросу. На основании чего я должен поднимать дело более чем годичной давности и пересматривать его?
— Как я уже сказал, речь идет о восстановлении справедливости и ни о чем более, — Алонсо протянул Самуилу инфопланшет. — Тут все обстоятельства, которые можно присовокупить к делу. Начиная от свидетельских показаний и заканчивая характеристикой из места отбывания наказания осужденной.
Пока Рейк изучал переданную ему информацию, Барро взял с небольшого столика чашку с рекафом и начал пить. Глядя на погруженного в чтение инквизитора, Алонсо мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого. Отчасти благодаря которым и стал возможен сегодняшний разговор.
FLASHBACK
6.168.993М38
Шаттл быстро поднял пассажиров к орбитальным докам. Этот путь они проделали молча. Барро, внимательно изучавшего поступающие на инфопланшет новостные сводки. И Штайн, погруженную в собственные мысли. Первым затянувшееся молчание прервал Алонсо, когда он и его гостья вошли в каюту, где должно было проходить дознание. Это было просторное помещение, оборудованное бронированными шлюзовыми дверьми, открыть которые мог только Барро. Мера предосторожности, выполненная по его требованию. Внутри каюты находилось самое разнообразное оборудование, которое наиболее часто использовал Алонсо при расследовании и дознаниях. Большинство машинерий было сейчас накрыто чехлами, под которыми только угадывались их сложные очертания. Кроме одной. Большая сложносоставная кушетка, снабженная системой фиксаторов для тела, находилась по центру каюты, готовая к использованию. Основа, на которой кушетка располагалась, была снабжена множеством проводов, входящих и выходящих из нее, многие из которых заканчивались длинными тонкими иглами. Подойдя ближе, становилось заметно, что ложе кушетки покрыто стальной сеткой, сплетенной из тончайшей проволоки. Каждый завиток которой, заканчивался острым крючковатым изгибом.
— Мой помощник сейчас придет. А вы пока можете располагаться, госпожа Штайн, — Барро указал рукой в сторону замысловатой конструкции.
— Мне раздеться? — спросила Алита, приближаясь к кушетке.
— Да, — отозвался инквизитор, настраивая аппаратуру, пока Штайн снимала с себя одежду.
К тому времени, когда Алита заняла свое место на кушетке, а вокс-бусина возвестила, что Санджиффу ждет у дверей каюты, Алонсо закончил подготавливать аппарат к использованию. Открыв дверь аколиту, Барро вернулся к кушетке и посмотрел на подопытную.
— Нам предстоит много работы, госпожа Штайн, — произнес Алонсо, поочередно пристегивая руки и ноги Алиты стальными браслетами к кушетке. — Постарайтесь как можно дольше игнорировать боль. Это поможет завершить процесс быстрее.
Самуил закончил читать, и перевел взгляд на собеседника.
— Неплохая подборка, — изрек он, возвращая Барро инфопланшет. — Вполне достаточно для того, чтобы инициировать пересмотр дела. Однако недостаточно для того, чтобы убедить меня в необходимости данного процесса. Относительно ваших заверений о восстановлении нарушенной справедливости, то тут позвольте не согласиться. Вам, как и мне, известна формулировка «допустимая мера предосторожности». В данном случае речь идет именно об этом. Осужденной сохранили жизнь, дав возможность и дальше служить Империуму. Тогда я принял решение, чтобы к подозреваемой не применяли более строгого наказания. И не вижу причины сейчас отказываться от этого решения.
— Мне об этом известно, господин Рейк, — Алонсо сделал последний глоток и поставил опустевшую часку обратно, на кофейный столик. — И я ценю вашу мудрость, проявленную вами при расследовании данного дела. Тем не менее, я настаиваю на его пересмотре, в связи с новыми фактами и свидетельскими показаниями.
Самуил задумался.
— А почему вы сами не начали расследовать это дело? — спросил он, вперив в Барро пристальный взгляд. — Вы могли, учитывая все обстоятельства, самостоятельно поднять дело и произвести независимое расследование. Оспорили бы мое решение. Ведь, кто знает, возможно, ваши действия возымели бы должный успех, а вы сами неплохо поднялись. Ступени из чужого авторитета, когда тот оказывается под ногами, способны вознести довольно высоко.
— Безусловно, — Алонсо улыбнулся настолько искренне, насколько это приличествовало ситуации. — Вся беда в том, что я противник грызни внутри Ордоса. Давайте ограничимся конкуренцией с представителями других Ордосов, но не между собой.
— Вы ведь в курсе, что здесь установлена только моя аппаратура? — чуть растягивая слова, произнес Рейк.
— Благодарю, что сами подтвердили предположения, которые я не решался высказывать вслух, — Барро улыбнулся чуть шире, в то время как Самуил нахмурился.
— И что же помешало высказать вам ваши догадки? — с недовольством в голосе поинтересовался Рейк.
— Полное отсутствие всякого желания ставить вас в неловкое положение, — без обиняков заявил Алонсо. — Это же относится к моему решению не предпринимать самостоятельного расследование относительно осужденной Хольмг.
На этот раз молчание со стороны инквизитора Самуила оказалось длиннее предыдущего.
— Вы меня в чем-то обманываете, инквизитор, — произнес наконец Рейк так, словно подводил итог беседе.
— Скорее, недоговариваю всей правды, — честно ответил Алонсо, спрятав улыбку.
— Еще одна тайна, господин Барро? — продолжая смотреть на своего собеседника, Самуил поднес к губам чашку с остатками рекафа.
— На этот раз — да, — спокойно признался Алонсо.
— Расследование? — пустая чашка заняла свое место рядом с опустошенной чашкой Барро.
— Совершенно верно, господин Рейк. — Алонсо снова кивнул.
— И вы не можете рассказать мне о деталях этого расследования. Как и о том, каким образом данное расследованием связано с вашим желанием амнистировать осужденную Хольмг, — фразы, произнесенные Самуилом, больше походили на констатацию факта, нежели на вопрос.
— Отчасти, господин Рейк. Отчасти, — Барро перехватил вопрошающий взгляд собеседника своим собственным. — Дело, которое в конечном счете привело меня на Ферро Сильва, нельзя считать полностью завершенным. И сейчас я продолжаю начатое еще в те годы, расследование.
— И? — Уточнил Самуил.
— И… — Алонсо выдержал незначительную паузу. — Выжившие на Ферро Сильва люди, могут оказаться нужны мне в будущем.
Следующая минута прошла в обоюдном молчании, нарушил которое первым Рейк.
— Кажется, я передавал вам СВОЙ инфопланшет, — произнес Самуил с задумчивостью на лице.
— Вот он, — на лице Барро снова появилась улыбка, словно никуда не исчезала. — Как раз собирался вернуть его вам.
— А знаете, — заметил Рейк, протягивая руку к подаваемому ему Алонсо, инфопланшету, — я начинаю разделять мнение инквизитора Руджера и Лорда-инквизитора Ренвеля относительно вашей персоны, господин Барро. Вы, несомненно, талантливы. А ваши умения и навыки достойно послужат нашей Святой Инквизиции в деле искоренения ереси по всему Империуму.
— Благодарю за лестный отзыв о моей скромной деятельности, — полный собственного достоинства, Алонсо чуть склонил голову. — Но тут заслуга скорее моих учителей. И таких инквизиторов как вы, которых должно ставить в пример более молодым. Таким, как я.
— Безусловно, — ответил Самуил и снова погрузился в изучение представленной ему информации.
— Из проведенного мной расследования явствует, что палатина Штайн до сих пор находится на попечении Канониссы Борго, — заметил Рейк несколько минут спустя, еще раз пробежавшись глазами по данным.
— Совершенно верно, — подтвердил Барро.
— Честно говоря, я ожидал, что Штайн ожидает несколько иная участь, — признался Самуил.
— Мы не провидцы, а инквизиторы, — заметил в ответ Алонсо. — Я тоже был несколько удивлен, ознакомившись с результатами ВАШЕГО доследования. Особенно узнав, что осужденная ранее Хольмг все еще не погибла, а успешно продолжает сражаться в рядах штрафников.
— Чему, несомненно, есть Особая Воля Императора, Защитника всех людей, — тут же изрек Рейк.
— Что говорит в пользу осужденной, — подхватил Барро. — А следовательно, невиновность госпожи Хольмг можно считать доказанной. Не так ли, инквизитор?
— Вне всяких сомнений, — Самуил поднялся, призывая своим примером сделать Алонсо тоже самое. — Более года наблюдений за осужденной утвердили меня в мысли, что примененные к ней меры предосторожности и ограничений могут быть сняты. А сама Хольмг восстановлена в звании, как и во всех правах и обязанностях с этим званием связанными.
— У меня всегда вызывали восхищение такие преданные своему делу инквизиторы, как вы, — дежурная улыбка Барро казалась искренней и открытой.
— Полно. Я не заслуживаю подобных похвал, — смущение Рейка на считанные доли показалось притворнее восхищения его собеседника. — Всего лишь ревностно исполняю свой долг, карая виновных и спасая невинных.
— Вне всяких сомнений, — эхом отозвался Алонсо.

6.622.993М38
Три месяца прошло с тех пор, как Коллинз получил звание сержанта. После того, как он принял на себя командование отделением непосредственно в бою, когда погиб их командир. Своими грамотными действиями Аластор обеспечил выполнение поставленной перед их отделением задачи, чем обратил на себя внимание командования.
«Быстро шагаешь, Коллинз», — сказал ему тогда их ротный, вручая сержантские нашивки, с интересом рассматривая Аластора.
Сам Коллинз никак свои действия прокомментировать не мог. В нем словно включалась некая спящая пружина, развернувшись в несгибаемый стержень, когда ситуация стала критической. Мысли стали предельно ясными и четкими, как будто всю предыдущую жизнь, по-прежнему от Аластора скрытую амнезией, его готовили именно к этому моменту. Как вести себя в минуты крайней опасности. А еще Коллинзу начали сниться сны. Странные, совершенно из другой жизни, и в тоже время близкие до невообразимости. Пробрасывающие тонкую ниточку из настоящей действительности в мутные воды прошлого. И здесь, на учебном полигоне, где сержант вместе с другими подразделениями проходил подготовку к предстоящей операции, воспоминания, до этого похороненные, воскресали. Все больше, все ярче, все неумолимее.
FLASHBACK
Пот градом скатывался по разгоряченному телу. От нестерпимого жара плавились мысли. Взор то и дело мутнел, и невозможно было определить, было ли это от усталости или это треклятый пот застилал глаза. Шевелиться было нельзя. Нельзя было оттереть ладонью раскрасневшееся лицо. Смахнуть пелену с глаз. Хотя бы встряхнуть гудящей головой. Он продолжал стоять по стойке смирно. И только губы его шевелились, когда он отвечал на очередной вопрос инструктора. Сам инструктор, таким же неподвижным, каменным изваянием стоял напротив него, зорко следя за тем, чтобы его подопечный не расслабился ни на секунду. А еще он задавал вопросы, на которые нужно было отвечать быстро и без запинки.
— Что должен изучить командир при оценке боевой обстановки? — с инструктором его разделяло бронированное стекло, а голос исходил из репродуктора откуда-то из-за спины.
— При оценке боевой ситуации командир изучает состав, положение и возможный характер действий противника. Места расположения его огневых средств. Состояние, обеспеченность и возможности воинского формирования, а также приданных ему подразделений. Состав, положение, характер действий соседей и условия взаимодействий с ними. Характер местности, ее защитные и маскирующие свойства, выгодные подступы, заграждения и препятствия, условия наблюдения и ведения огня. Время года, суток и погодные условия.
Капли пота, скатываясь, затекали в рот, оставляя там горькое послевкусие. Высокая стойка воротника, застегнутая на все пуговицы, душила ничуть не меньше горячего воздуха, от каждого вдоха которого обжигало легкие.
— Арт. 9845/25т, — продолжил вопрошающий, и невозможно было понять, испытывает ли он те же жар и удушье, что и его подопечный.
— Невозможность исполнить приказ. Любой солдат, не выполнивший прямого приказа, будет расстрелян, за исключением наличия исключительных обстоятельств.
Пить уже не хотелось. Не хотелось сделать хотя бы крохотного глотка свежего воздух. Хотелось просто забвения, чтобы хоть на секунду отрешиться от всего вокруг. Но он упорно продолжал оставаться в сознании, балансируя сна самом его краю. В то время, как экзаменатор, полный невозмутимого спокойствия, словно в нем сейчас воплотилась сама стойкость, продолжал задавать вопросы.
— Какие обстоятельства могут считаться исключительными? — слова, раздающиеся из-за спины, раскаленной лавой затекали в уши.
— Их нет, — собственный голос показался ему глухим, как будто доносящимся из-под земли.
— Почему? — звук из репродуктора перестал восприниматься как человеческий голос.
Теперь вопросы вспыхивали в мозгу, будто там их выжигали невидимые лазеры.
— Единственная известная неудача — неисполнение приказа, ибо даже небольшое колебание в его исполнении ведет к порицанию, — ответил он и вытянулся еще сильнее в струну, переставая ощущать что-либо.
Невозможно было сказать, как долго он так простоял. Но в тот самый момент, когда нестерпимый жар перестал ощущаться, как и отупляющая, изнурительная духота. Когда в сознании не осталось ничего, кроме решимости, до его слуха донеслось:
— Вольно.
А затем, уже совсем близко раздался рокот моторов, окончательно разрывая Коллинза со странным видением, пришедшем вместе со сном. Внутренне пробудившись, Аластор еще на некоторое время остался лежать с закрытыми глазами. Под рокот двигателей думалось почему-то легче и было проще удерживать образы, роящиеся в голове. Странное состояние, словно он продолжал находиться в состоянии спросонья, окутало Коллинза, и он погрузился в обрывки воспоминаний, что каким-то чудом начали воскресать в его памяти. Это началось еще давно, постепенно, словно крохотной кистью кто-то пытался расчистить барханы из песков забвения, которыми было занесено все его прошлое. По началу это была странная боль, которую Аластор приступами ощущал во снах. У него горело лицо и руки, и Коллинз будто в реальности ощущал, как на них пузырится, слезая, кожа. Потом к этим снам начали добавляться другие. В них он видел свои руки без шрамов, с гладкой, здоровой кожей. Аластор почему-то был уверен, что и лицо у него в этих снах не было обезображено огнем, но как только он в своем сновидении оказывался перед зеркальной поверхностью — просыпался. Когда он впервые осознал себя в госпитале то не мог вспомнить ни кто он, ни как здесь оказался. Даже собственного имени. Потом, из документов он узнал свои фамилию, имя и полк, в котором служил ранее. Все остальное было для него скрыто, хотя и этого хватило для того, чтобы продолжить служить дальше. Потерю памяти медики сочли следствием контузии и, пообещав Коллинзу, что со временем амнезия пройдет со всем своими последствиями, выписали из госпиталя. С тех пор минуло почти два года, но память к Аластору по-прежнему не спешила возвращаться. Медики, к которым время от времени по этому вопросу обращался Коллинз, разводили руками, отвечая, что «На все воля Императора». А еще, чтобы Аластор радовался, что он не растерял важных для гвардейца навыков. И что все остальное не столь существенно. Последнее обстоятельство продолжало особо удивлять Коллинза. Чем дальше, тем больше способностей, теоретических знаний и практических навыков он в себе открывал. Полк, к которому ранее был приписан Аластор, переформировали и отправили в составе одной из дивизий под командованием генерала-майора Брехта на Каргадас. Им предстояло вырвать планету у обосновавшегося там «Кровавого договора» и вернуть порабощенный еретиками мир в Свет Императора. Однако враг оказался прекрасно подготовленным, так что продвижение и захват территорий Имперской гвардией давался большой кровью. Жители планеты, погрязшие в ереси и служении силам хаоса, оказывали всяческое сопротивление, так что к ним применялась тактика «выжженной земли», а термина «мирное население» не существовало в принципе.
За первый год войны имперцам удалось укрепиться на незначительной части одного из трех материков планеты, чтобы оттуда начать медленно, но, верно, продвигаться дальше. К тому времени Коллинз уже не думал, что ему удастся выяснить хоть что-то о своем прошлом, когда его внезапно начали посещать странные сны. Сначала он принял их за кошмары, и только потом понял, что это обрывки воспоминаний, к которым вдобавок примешивался сумбур обычных сновидений. Слабые проблески памяти постепенно становились все отчетливее. Теперь же, после полученного им ранения, странные воспоминания нахлынули с новой силой. Более яркие и объемные, они начинали выстраиваться в цепочку событий, давая, наконец, хотя бы отдаленное представление об утерянном прошлом.
Аластор выдохнул, до предела опустошая легкие.
— Могучий Император! Распространи Свой Священный Свет, чтобы он служил мне опорой в темноте, — едва слышно, на едином дыхании прошептал он.
— Сержант Коллинз! — этот окрик разогнал остатки сна, и Аластор открыл глаза.
— Я, — мгновенно отозвался он, поднимаясь.
— Вас к ротному, — возвестил все тот же гвардеец.
— Есть. — Отозвался Коллинз, машинально оправляя форму, окончательно стряхнув с себя мысли о странном сновидении.
Две дюжины сержантов, выстроившись, не сводя глаз, смотрели на командира роты, по правое плечо от которого стоял ротный комиссар.
— Гвардейцы! Для усиления нашей дееспособности и в ознаменование скорейшей победы над врагами человечества командование прислало нашему полку спецтехнику. На погрузочных платформах несколько десятков «Термитов» ждут своих водителей. Потому что спецтехнику нам прислали, а водителей к ней… — Мюрат на мгновение остановился.
Спиной он почувствовал на себе пристальный взгляд комиссара, и на краткий миг ему захотелось прикрыть глаза. Когда капитан Довалт вновь заговорил, на плацу по-прежнему стояла напряженная тишина.
— В вопросе безоговорочной победы наших доблестных войск над извечным врагом за последние тысячелетия не поменялось ничего. Мы сокрушим его силой нашего оружия и личным мужеством каждого из нас. Те из вас, кто обладает навыками вождения специализированной техники сделать шаг вперед!
В этот момент внутри Коллинза что-то щелкнуло. Не задумавшись ни на мгновенье, он шагнул вперед вместе с десятком других сержантов, в то время как остальные продолжили стоять на месте. Бегло оглядев вызвавшихся, Мюрат утвердительно кивнул.
— За мной, — коротко приказал капитан. — Остальным разойтись.
На всем пути из расположения своей части Аластор пытался понять, откуда у него могли взяться навыки вождения. Тем не менее, уверенность в этом усиливалась в сержанте с каждым сделанным шагом. Позже, уже сидя за штурвалом одного из «Термитов», Коллинз действовал быстро и четко. Сомнения в том, что в прошлом ему доводилось управлять подобной техникой, развеялись окончательно. Руки сами легли на штурвал, как по заученному. С той же уверенностью, с какой до этого Аластор взялся за лазган. А позже и за другие виды вооружения.
Майор, проводивший инструктаж с тренировкой, гонял будущих водителей спецтехники до поздней ночи. Не забывая повторять, сколь ценная единица «Термит» и какая ответственность ляжет на каждого водителя в вопросе ее сохранения. Было далеко за полночь, когда майор приказал сержантам построиться.
— Андради, — размеренно шагая вдоль строя, он указывал на тех, кто, по его мнению, прошел заключительные испытания. — Корваль. Баррету.
Дойдя до Аластора, майор ненадолго остановился.
— Коллинз. В твоем деле не указано, что ты водитель. Где проходил обучение?
— Не могу ответить, майор, — бодро ответил Аластор. — Амнезия после контузии.
Получив ответ, майор ненадолго прищурил глаза.
— Где бы тебя ни обучали, твои наставники отлично справились с задачей. Навыки у тебя отменные, — на краткий миг майор замолчал, принимая решение. — Годен, — Изрек он секундой позже и пошел дальше вдоль строя. — Кьер. Хансен. Вы отобраны в качестве водителей. Остальные свободны.

6.628.993М38
Комиссар Эстрин внимательно прочитал документ:
— Доставить заключенную к вам промо сейчас, господин инквизитор? — спросил он, вопросительно посмотрев на Барро.
— Нет, — возразил Алонсо. — Я сам навещу осужденную Хольмг. Где она находится?
— В медицинском изоляторе, господин инквизитор. Ее недавно подняли на борт с Варсены-2 и проведут операцию по аугментированию, как только состояние немного стабилизируется.
— Она в сознании? — поинтересовался Барро.
— Осужденная будет приведена в сознание по первому вашему требованию, господин инквизитор, — заверил комиссар.
Алонсо поднял вверх левую руку в упреждающем жесте:
— Достаточно будет, если меня проводят к ней в изолятор, — заявил он.
— Как прикажете, господин инквизитор, — произнося это, Эстрин уже нажимал кнопку вызова.
Он не успел договорить, как на пороге кабинета появились двое охранников.
— Будут другие распоряжения, господин инквизитор? — спросил комиссар Эстрин, пока Барро взглядом изучал своих сопровождающих.
— Все распоряжения вы получите после посещения мной осужденной, — сдержанно ответил Алонсо, делая знак рукой в сторону охранников, чтобы те следовали с ним.
Под плащом Барро, в боковом кармане лежал приказ за номером 26889 о дополнительном расследовании по делу осужденной Хольмг Атии, бывшего кадета-комиссара в настоящем бойца № 640 второй роты 18-го батальона 696 Замаранного Легио Пенатанте. А рядом с приказом покоился инфопланшет, где хранились все данные по проведенному дополнительному расследованию №26889 с последующим заключением. В нем говорилось, что согласно проведенному доследованию и в связи с выявлением неоспоримых доказательств лояльности выше означенной Хольмг меру пресечения в качестве бойца штрафного батальона, примененной в соответствии со статьей о допустимой мере предосторожности относительно сомнительно выживших в зоне боевых действий, отменить. Хольмг Атию восстановить в правах и звании. Вместе с этим признать состоявшимся присвоение ей статуса комиссара Имперской Гвардии. На основании чего вышеозначенная Хольмг обязана вернуться к несению службы в качестве комиссара Имперской Гвардии, в срок не позднее двадцати четырех часов с момента прибытия комиссаром Хольмг в ближайшее отделение Депортаменто Муниторум и получения ею приписного листа к одному из гвардейских подразделений.
Однако Алонсо торопиться с данным вопросом не хотел. Желание увидеть Атию воочию возникло у инквизитора еще год назад. Ее и вообще всех, кто выжил тогда вместе с ним на Ферро Сильва.
«Мы прошли тогда через нечто, — думал Барро, идя по корабельным коридорам к отсеку, где содержали осужденную. — И мой долг выяснить, что это было».
— Сюда, господин инквизитор, — один из сопровождавших Алонсо штурмовиков остановился перед стальной дверью изолятора.
Открыв дверь магнитным ключом, штурмовик перешагнул порог изолятора, и почти тут же до слуха Барро донесся его короткий приказ, обращенный к заключенной:
— Лежи!
Едва переступив порог, инквизитор вонзил свой взгляд в Атию, внимательно изучая осужденную, прежде чем с ней заговорить. Штрафные войска ее изменили. Черты лица стали жестче, скулы более очерченными. Кожа на щеках выглядела так, словно по ней несколько раз провели грязной наждачкой. Особенно под правым глазом, где шрамы были заметнее всего. Оттуда черная «дорожка» спускалась ниже, к самым губам, и, перечеркивая их, заканчивалась у края подбородка. Короткая щетина волос покрывала голову с кожей синюшного цвета, волдыри на которой говорили о недавнем обморожении. Об этом же свидетельствовали пальцы на левой руке заключенной, которые сейчас были сложены в аквилу на груди.
—  Инквизитор, — произнесла Хольмг, глядя на Алонсо не отводя взгляда.
Ее глаза не изменились. В них, как и прежде, не было страха.
— Расскажите, как вы выжили на Ферро Сильва, — приказал Барро, уже зная, какое решение примет.
Наблюдая за поведением Атии, Алонсо лишь находил подтверждение собственным выводам, сделанным ранее, и верности принятого решения. За тринадцать дней, проведенных Барро на борту «Вестника Битв», в течении которых инквизитор продолжал следить за Хольмг, она не сделала ничего, что вызвало бы малейшее подозрение или сомнение в душе Алонсо. Дольше задерживаться смысла уже не имело. Корабль, выгрузив свежую партию штрафников, вышел из орбитальных доков Варсены и вскоре должен был прибыть к точке Мандевилля.
— Вы нас уже покидаете, господин Барро? — голос комиссара Эстрина звучал совершенно спокойно, однако было понятно, что он в душе рад завершению столь долгого пребывания инквизитора на борту «Вестника Битв»
— Да, — отозвался Алонсо. — Через несколько часов прибудет мой крейсер.
— Ваши указания относительно Хольмг? — Уточнил Эдуард Эстрин.
— Приведите приказ в исполнение после того, как я покину корабль, — кивнул Барро. — Все необходимые документы у вас.
— Дополнительных инструкций не будет, господин инквизитор? — снова спросил Эстрин.
— Нет, комиссар, — отозвался Алонсо. — Но если госпожа Хольмг будет интересоваться, когда именно прибыл приказ о ее амнистии, скажите, что получили его от меня сразу. И поясните ситуацию, если это потребуется.
— Будет выполнено, господин инквизитор, — тут же заверил Эстрин.
Барро еще раз кивнул, на этот раз давая понять, что разговор окончен. Ситуация с Хольмг на время перестала занимать мысли Алонсо. Свое внимание инквизитор переключил на сообщение, полученное с Сальпурии-2, где блестяще сработала направленная туда оперативная группа Дьочу.
Уже будучи на борту «Молота Победы», Барро, расположившись в своей каюте, погрузился в чтение поступивших ему данных о проводимом Мадейрой расследовании. Изучая все новые открывающиеся ему улики, Алонсо мысленно сопоставлял их с теми, что были получены им ранее. На Ушбеле, Наралии и Сальпурии.
Два года назад, когда Барро распорядился оставить группу Дьочу на Сальпурии-2, инквизитором двигало предположение, что истинная верхушка еретического культа смогла уйти от его преследования. Слишком уж быстро и просто попались тогда в расставленные им сети еретики. Слишком быстро и просто для тех, кто смог настолько скрупулезно проработать и реализовать вывоз с планеты собранных там латентных псайкеров. Тщательнейшим образом разработанные операции, каждая из которых потребовала много сил и ресурсов. Даже дивинаторы арбитров не смогли обнаружить пагубную деятельность культистов, настолько изощренно было все продумано. Сопоставив все факты, Алонсо пришел к выводу, что деятельность данного культа началась на Сальпурии, приблизительно в то же временные рамки, что на Ушбеле и Наралии. А быть может, и раньше. А если так, то именно в системе Аметист надлежало искать логово главных лидеров и вдохновителей опасной ереси. Продолжая изучать поступающую информацию, Барро мысленно хвалил себя за решение отправить оперативную группу на Сальпурию-2. Что не только позволило сохранить в своем распоряжении лучших оперативников, но привело к культу, деятельность которого столь долго расследовал Алонсо. Помимо прочего, у Барро появлялся весомое основание для возобновления деятельности других своих оперативных групп, работавших по данному делу. Что в свою очередь возвращало их под протекторат Алонсо без каких бы то ни было исключений. Единственное, что на данный момент немного смущало Барро, не возникнет ли видимых противоречий между информацией, переданной им Соломону Руджеру и на основании которой старый инквизитор закрыл свое давнее дело, и уликами, которые могут всплыть на Сальпурии-2. Но этот вопрос инквизитор решил пока отложить.
«Прежде всего необходимо разобраться с текущей задачей, — мысленно сказал Алонсо самому себе, все дальше углубляясь в чтение поступившей информации. — Проблемы будем решать по мере их поступления».

Год 994
6.344.976М38
То, что ксеносам удалось выбить оба тормозных двигателя, Тернера не особо беспокоило. Он не собирался останавливаться, напротив требуя еще больше ускорения. Но корабль ксеносов, вопреки всем ожиданиям и прогнозам, упорно не хотел отпускать свою жертву, гонясь за «Ревнителем» по пятам и не давая тому достаточно оторваться. Выжимая из маневровых двигателей все, на что те только были способны, Ралф уводил корабль, то внезапно поднимаясь вверх, то резко опускаясь вниз, чтобы не допустить еще одного попадания в корпус. Поскольку это означало бы конец как кораблю, так и его экипажу. Когда сканеры показали справа обширную туманность, Тернер в глубине души поверил в их скорое спасение. Нырнув в туманность, отключив маршевые двигатели, на одних маневровых капитан мог бы увести «Ревнитель», так что его не обнаружит ни один радар или ауспик. И пока из четырех маневровых двигателей не пострадал ни один, осуществить задуманное было достаточно легко. Не сбавляя скорости, Ралфу удалось развернуть по дуге корабль, направляя его к туманности. В этот момент от перегрузки у него из носа пошла кровь, но Тернер не обратил на нее никакого внимания. Его сердце билось в едином ритме с кораблем, с которым капитан почти слился. До туманности оставалось совсем чуть-чуть, когда слева по курсу, показался еще один корабль, сигнатуры которого полностью совпадали с первым.
— Всесильный Защитник! — выдохнул Ралф, видя на мониторе, как от носа вражеского корабля отделились торпеды.
О том, чтобы уйти с линии атаки вверх или вниз не могло быть и речи. На это не хватило бы времени, учитывая, как быстро приближались торпеды к «Ревнителю». На раздумья оставались секунды, и казалось, избежать удара было не реально.
— Полный правый руля! — выкрикнул Тернер.
Все дальнейшее капитану показалось происходящим за гранью реальности. Повинуясь властной руке Ралфа, «Ревнитель» «упал» на бок, провалившись вниз и позволив летящим в его корпус торпедам пронзить пустоту над собой. Непостижимым чудом увернувшись от смертельного удара, так и не сумев выровняться полностью, корабль из последних сил рванул к спасительной туманности. И в этот момент в заложенных от перегрузки ушах Тернер услышал голос первого помощника:
— Абордажные торпеды, капитан! Они выпустили абордажные торпеды!

6.098.994.М38
Комната больше напоминала склеп. Громоздкий и заброшенный, в котором было невероятно тихо и где царил полумрак. На противоположных концах стола молча сидели два человека, поглощенных каждый изучением данных, которые сменялись на мониторах перед ними. Если в первом из людей без труда можно было опознать инквизитора, то во втором безошибочно угадывался один из слуг Омниссии. Помимо этих двоих, у самого входа в длинное помещение без окон расположились двое стражей, скрытые броней штурмовиков. Внешне они ничем не отличались друг от друга. Разве что тот, который стоял справа от массивной двери, был намного выше ростом своего сослуживца. Высокого штурмовика звали Артур Бодж. А того, который был ниже ростом, Матиас Макгуайр. Оба они были известны Корнелию еще с тех времен, когда он сам еще был аколитом. Красс сознательно выбрал для этой операции именно их. В отличие от Логиса, который был Корнелию незнаком, но без которого Крассу пришлось бы потратить на расследование намного больше времени.
Инквизитор поднялся, разминая чуть затекшие кисти, еще раз мысленно анализируя ситуацию. Более четверти века после орбитальной бомбардировки в Гибельных Котлах царила только смерть. Возведенная по периметру бывших промышленных зон стена охранялась силами арбитрата на протяжение десяти с лишним лет. И только в 930.М38 выставленное по решению Святой Имперской Инквизиции охранение было снято. К тому времени «Гибельные Котлы» стали именоваться просто «Котлами». И весьма скоро после окончания периода отчуждения промышленных зон планетарный губернатор заговорил о том, что своевременно было бы начать расчищать завалы в Котлах и заново осваивать утраченные ранее территории. В результате этого решения к 934 году в Котлах началось возведение построек, которые медленно «ползли» от окраин к центру. Спустя еще сорок лет упорной застройки, использовалось уже более четверти всех территорий бывших промышленных зон. Приблизительно в это же время объем финансовых спекуляций по всем видам продажи и аренды земель в бывшей зоне отчуждения достиг своего апогея. Жадность губернатора в вопросе получения выгоды от совершаемых в Котлах сделок граничила с фанатизмом. И даже регулярные «пожертвования» в Имперскую казну не отменяли того факта, что в своей скаредности планетарный губернатор «ходит по краю».
Относительного порядка в данном вопросе удалось добиться еще приблизительно через десять лет, когда ажиотаж вокруг Котлов спал. Интерес к бывшим промышленным районам снижался по мере продвижения строительства к их сердцевине. Так же охлаждению пыла застройщиков способствовало увеличение бумажной волокиты по мере того, как строительство смещалось к месту возможного захоронения фабричных мощностей и оборудования. Поскольку несмотря на то, что вероятность сохранения, даже глубоко под землей, хоть чего-то, что могло быть мало-мальски использовано, снижалась; количество подписей на бумагах, разрешающих ведение на землях бывших промышленных комплексов строительных и землекопных работ, напротив, росло в геометрической прогрессии. Таким образом, к началу 990 года освоение центральных территорий обоих Котлов оказалось почти полностью заморожено. Зато объем строительства по их периметру вырос примерно втрое. В связи с чем застройка продолжила расширяться, но теперь захватывая все новые и новые пустоши по округе, прилегавшие ранее к промышленным зонам и не бывшие до этого в эксплуатации.
Корнелий бросил взгляд в сторону Логиса, погруженного в анализ данных, и вернулся к собственным мыслям.
Когда на Сальпурии возник еретический культ, точно установить не удалось. Все указывало на то, что он успешно вел свою деятельность долгие годы. Культисты выискивали на планете латентных псайкеров и вообще всех, кто имел в себе хоть малейшие зачатки психических сил. Таких собирали в группы, основательно обрабатывая сознание, чтобы всячески подготовить к использованию в будущем. А затем тайно вывозили с планеты туда, где у еретиков была необходимость в несанкционированных псайкерах. Преступникам, благодаря тщательно спланированной работе, удавалось обходить даже дивинаторов. Еще у культистов были выявлено несколько пособников, предоставлявших им полную информацию о транспортных и военных кораблях, а также о торговых судах, заходивших в Сальпурианские доки. Что позволило преступникам так долго избегать правосудия и оставаться не найденными. Именно этот факт стал ключевым основанием для Барро, связавшим нападение на «Ревнитель» с деятельностью данного культа. В конечном счете, основное логово еретиков и прибежище скрываемых от Имперской Инквизиции латентных псайкеров, было обнаружено в первом Котле. Там, под одним из возведенных строений, культисты создали сложную систему переходов и бункеров. Само здание располагалось на последнем кольце строительства и граничило с неосвоенными пустошами «сердца» Котла.
То, что отстроенные еретиками подземные лабиринты, частично переплетались с завалами сооружений, оставшимися после орбитальной зачистки, сразу привлекло внимание Красса. Конечно, первоначальным импульсом в его прилете на Сальпурию для Корнелия являлось желание подтвердить или опровергнуть (инквизитор внутренне склонялся к последнему) версию Алонсо по делу о сестре Видаль. И в конечном счете Красс получил те самые доказательства, которые искал. Но выявленные им обстоятельства и факты зацепили инквизитора, и теперь им двигало желание выяснить, что еще скрывается под прахом Котлов.
Корнелий еще раз посмотрела на слугу Машинного Бога. Рурк с невероятной для человека скоростью вводил данные о постройках промышленной зоны времен 915 года в когитатор. И на волнах памяти Красса пронеслись эпизоды прошлого.
FLASHBACK
— Забудь, — голос Соломона звучал весомо и неприятно. — Забудь, как ты был оперативником. Теперь эту работу будут выполнять другие. Другие по ТВОЕМУ приказу. Инквизитор не должен рыскать в поисках нужной ему информации по бесконечным мирам, городам-ульям или аграрным фермам. Инквизитор должен уметь думать и анализировать. Его задача, не покидая собственного кабинета, понимать, где искать нужную ему информацию и куда направлять своих оперативников. Безусловно, все навыки, полученные ранее на оперативной работе, должны оставаться в твоем арсенале. Чтобы ты готов был воспользоваться ими в любое время дня и ночи, в каждый момент своего существования, как только потребуется. Но сейчас забудь о них. Представь, что весь мир сжался для тебя до пределов этого кабинета. Потому что ты покинешь его только тогда, когда ответишь мне на эти вопросы.
Инфопланшет, лежащий перед Корнелием, издал сигнал, сообщая о поступившей на него информации. Одновременно с этим Руджер, не произнеся более ни слова, развернулся и, едва заметно прихрамывая, покинул кабинет. Красс еще с полминуты смотрел уходящему инквизитору в спину, и как закрываются за ним стальные створки дверей, после чего взял инфопланшет в руки.
Картина из прошлого мигнула и погасла.
— Есть соответствие по заданным параметрам, — в гробовой тишине голос Логиса прозвучал неестественно громко, вырывая инквизитора из воспоминаний.
Вернувшись к оставленному на время монитору, Корнелий принялся изучать данные, пересылаемые слугой Омниссии. И совсем скоро взгляд инквизитора, доселе мрачный и напряженный, просветлел.

6.708.994.М38
В хриплом зловещем карканье не осталось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало человеческий смех. Судорожно вырываясь из легких, он эхом отдавался от мрачных стен камеры, после чего постепенно затихал. То и дело переходящий в кашель, смех возобновлялся с некоторой периодичностью, прежде чем пленный наконец заговорил. Голосом, то становящимся тише, то переходящим в надрывный крик, он попытался произнести слова на неизвестном диалекте. Подобная попытка была моментально прервана одним из помощников дознавателя. Не колеблясь ни секунды, тот заткнул пленнику рот кляпом, выбив при этом несколько зубов. Подавившись на мгновенье кровью и собственным хрипом, еретик содрогнулся всем телом. В первую минуту могло показаться, что он начал задыхаться, и от того извивается на каменном помосте. Но его конвульсии быстро закончились, и пленник остался лежать, намертво прикованный за лодыжки и запястья. Тогда, наблюдавший за допросом Барро, сделал дознавателю знак рукой, приказывая остановиться.
Алонсо прилетел на Сальпурию-2 так быстро, насколько позволили ему неверные течения варпа. Которые, правда, сделали перелет «Молота победы» долгим и тяжелым, как будто вознамерились помешать инквизитору приступить к расследованию. В конечном счете Барро смог прибыть на планету спустя шестьдесят семь стандартных суток, так что к этому времени аресты и облавы шли уже полным ходом по всем городам-ульям, и количество задержанных росло с каждым днем. Были среди них и те, кому просто не посчастливилось оказаться неподалеку от того места, где производилась зачистка или задержание. Таких, как правило отправляли в общую камеру до окончательного расследования, и откуда в дальнейшем они имели шансы вернуться к прежней жизни. Правда таких счастливчиков редко когда оказывалось более половины от общей массы задержанных по случайности. И, большинство обычно не доживало до оправдательного приговора, заканчивая свои дни в камере или допросной.
Из-под кляпа культиста раздалось глухое бульканье, а на разорванных губах еретика показалась кровь.
— Приведите его в порядок, — приказал Барро, направляясь к выходу из пыточной. — Я займусь им завтра, а сегодня с ним продолжит работать мой аколит.
— Слушаюсь, господин инквизитор, — дознаватель в свою очередь метнул взгляд на двух своих подручных, и те со знанием дела принялись осматривать тело культиста на предмет повреждений не совместимых с жизнью.
— Могу послужить вам чем-то еще, господин инквизитор? — спросил дознаватель, следуя за Алонсо к двери.
Барро едва замедлил шаг:
— Да, — отозвался он. — Господин Оз прибудет к вам через несколько часов. А до того времени я бы хотел, чтобы вы занялись теми двумя «челноками». Посыльными, которые обеспечивали сообщение между еретиками.
— Эти двое сообщили все адреса, по которым им довелось бывать, господин инквизитор, — ответил дознаватель. — Но, если вы считаете, что их нужно допросить еще раз…
— Да, — кивнул Алонсо. — Проверьте информацию, которую они предоставили еще раз. Не так страшно, если они укажут адрес, где их никогда не было. Страшнее, если они скроют хотя бы одно место, куда их посылали.
— Конечно, господин инквизитор, — дознаватель поклонился. — Я тщательнейшим образом проверю всю информацию, от них полученную.
Он поклонился еще раз. Как раз в тот момент, когда Барро переступал порог пыточной камеры.
Возвращение в апартаменты заняло у Алонсо несколько часов. Большинство улиц было перекрыто для любого движения, а снимать установленные арбитрами кордоны инквизитор счел излишним. Время, проведенное в дороге, Барро предпочел потратить на сон, которого был почти начисто лишен в течение последних дней. Разбудил его один из телохранителей как раз перед тем, как они достигли резиденции. Уединившись в своем кабинете, Алонсо погрузился в раздумья, сопоставляя все факты. Полученные им ранее и совсем недавно.
Казалось, оперативники опережают культистов на два шага вперед, не давая последним ни малейшего шанса, чтобы скрыться от преследования. Тысячи людей, прямо или косвенно причастные к ереси, хотя бы какими-то своими действиями поспособствовавшие культистам, арестовывались. Стремительно и беспощадно, по первому же подозрению. Но при этом «бережно», исключая возможность смерти при задержании. Как по вине арбитров, так и по «инициативе» подозреваемых. На данном аспекте Барро особо заострил свое внимание, а потому погибших при задержании, каковых обычно было довольно много, в этот раз насчитывались сущие единицы. Что безусловно способствовало быстрому продвижению расследования, исключая возможность виновных избежать заслуженного наказания. И все же Алонсо не оставляло ощущение, будто он что-то упускает.
Барро щелкнул по вокс-бусине.
— Мадейра уже вернулся? — спросил он.
— Только что, господин инквизитор, — прошелестело из динамика.
— Жду его, — Алонсо деактивировал вокс.
Ждать долго не пришлось, и уже спустя несколько минут Дьочу входил в апартаменты инквизитора.
— Главная база еретиков в улье Пэсэм зачищена, господин Барро, — с порога начал доклад Мадейра. — Скрыться не удалось никому. Включая курьеров, обеспечивающих внешнее сношение.
— Сколько убито при задержании? — поинтересовался Алонсо.
— Незначительные потери среди арбитров. Все еретики взяты живьем, — в голосе Дьочу зазвучала гордость.
Барро удовлетворенно кивнул. Невозможно было переоценить возможность допроса каждого из культистов. А трансляции по видео-каналам показательных казней пойманных еретиков всегда не только повышали престиж инквизиторов - что было в случае Алонсо как нельзя кстати - но, что намного важнее, внушали страх перед неотвратимым наказанием всем гражданам Империума. Что означало и усиление бдительности среди населения, и неминуемые добровольные раскаяния хоть в чем-то провинившихся перед законом. Однако начавшая зарождаться в уголках губ улыбка так и не отразилась на лице Барро. Инквизитор вновь испытал укол мерзкого странного беспокойства, объяснение которому он никак не мог найти.
— Очень хорошо, Мадейра, — с чувством одобрения в голосе произнес Алонсо. — Но этого недостаточно. Ни один еретик не должен избежать заслуженной кары. А потому каждого из арестованных следует подвергнуть самому пристрастному допросу. Чтобы преступники сдали всех. Каждого, кто хоть как-то оказался причастным к их мерзкому культу.
— Из-за большого количества арестов нам пришлось задействовать части СПО, — сообщил Дьочу.
— Вы можете задействовать их все, — твердо произнес Барро с нажимом в голосе. — И даже запросить несколько полков Имперской гвардии, если потребуется!
Инквизитор замолчал на мгновение, давая внутреннему гневу улечься.
— На всей планете не должно остаться ни одного предателя, который был замаран этой ересью и которой бы не дал мне показаний на допросе. Недопустимо, чтобы хоть один из всего сонма проклятых еретиков не принес бы к Ногам Императора своего полного мучений раскаяния. Что-то еще? — Алонсо кинул на Мадеру все еще горящий гневом, взгляд.
— Планетарный губернатор узнал о том, что вы лично прибыли вести расследование, и просит у вас аудиенции.
По вспыхнувшей на лице Барро ухмылке Дьочу безошибочно угадал последовавший ответ инквизитора.
— Как хорошо, что он напомнил о себе. Уверен, наш досточтимый губернатор уже дал все возможные показания. И поспешил сделать это сразу же, еще до моего приезда. А также уже переложил ответственность за произошедшее на других. Псайкану. Арбитров. Дивинаторов. Служащих Администратума. На всех, кроме себя самого, — продолжая нехорошо улыбаться, произнес Алонсо.
Мадейра утвердительно кивнул:
— Именно так, господин Барро, — подтвердил он.
— В таком случае, арестуйте его и подвергните допросу, — улыбка спала с лица инквизитора, вмиг сделав его выражение устрашающе хищным. — Такому, чтобы он всю оставшуюся жизнь вспоминал этот день с содроганием и болью. Еще лучше, чтобы допрос занял несколько дней. Чтобы они запомнились еще отчетливее. Потому что только в этом случае я буду уверен, что планетарный губернатор Сальпурии-2 НИКОГДА больше не допустит, чтобы на вверенной ему планете обнаружили хоть один еретический культ. Потому что в этом случае он предпочтет лично содрать шкуру со всех, в чьей власти будет это предотвратить, чем пережить еще один мой визит на свою планету. Всех его домочадцев, родственников и слуг подвергнуть аналогичному допросу. С ними можно будет поупражняться еще дольше. И я хочу, чтобы он знал обо всем, что происходит с его близкими в подробностях.
— Будет исполнено во всех деталях, — Дьочу наклонил голову. — Но потом отпустить?
— Ну конечно же, — легкая улыбка вновь тронула уголки рта Алонсо. — Верный слуга Трона должен и дальше служить Ему. Служить Империуму. А наша задача карать виновных и поддерживать страх в сердцах простых граждан.
— Планетарный губернатор не простой гражданин, — заметил Мадейра.
— Именно, — ответил Барро. — А потому страх в его сердце должен быть особо силен.
Алонсо выдержал незначительную паузу и добавил:
— Поверь, Бессмертному Императору более угоден планетарный губернатор, кричащий во сне и мочащийся с перепугу в постель от одного упоминания о Святой Имперской Инквизиции, чем тот, кто допустит процветание еретических культов у себя на планете.
Дьочу сдержанно хмыкнул, услышав это замечание из уст Барро.
— Арест Лорда-Маршала арбитров уже произведен? — спросил в следующую секунду Алонсо, не желая обделить своим вниманием еще одного высокопоставленного виновного.
— Да, господин Барро, — кивнул Дьочу. — Утром, как только от вас поступили соответствующие распоряжения.
— Как он вел себя при задержании? — поинтересовался инквизитор.
— Он был готов к этому, — сообщил Мадейра.
— Было официальное заявление? — уточнил Алонсо. — Может быть, просьба?
— Нет, господин Барро, никаких просьб от него не поступило, — ответил Дьочу. — При задержании Лорд-Маршал заявил, что готов понести любое наказание и что не ждет ни малейшего снисхождения к себе и своим подчиненным.
— Благоразумно с его стороны, — резюмировал Алонсо. — Дальнейшей его судьбой я займусь позже.
После чего, сделав Мадейре знак рукой, что разговор закончен, Барро снова углубился в изучение протоколов допросов, а также всей имеющейся к данному моменту информации, связанной с этим культом.

6.162.994.М38
Медленно Красс ступал по неровному вздыбленному полу. Время от времени на его пути встречались уродливые иссушенные мумии, и тогда инквизитор откидывал их ногой. Должно быть, смерть замурованных здесь заживо еретиков произошла от удушья. Об этом свидетельствовали их тела, выгнувшиеся дугой, со сведенными к груди скрюченными руками. Обрушавшиеся стены и потолок превратили без того небольшое помещение в склеп, в котором даже сейчас, после нескольких часов раскопок и подачи внутрь воздуха, дышать можно было только с помощью дыхательной маски. Большинство умерших лежало в одной куче, напоминающей курган. Осознающие свой скорый конец, отступники пытались, карабкаясь друг по другу, выбраться наверх из той могилы, в которую превратилось их убежище. Над грудой иссушенных мумий, там, где некогда был потолок, чернело нечто, отдаленно напоминающее решетку воздуховода. До которой ни одному из заживо погребенных так и не удалось добраться. Однако Корнелия особо заинтересовало одно тело, лежащее в отдалении от остальных. Оно принадлежало рослому мужчине и лежало на боку, скрючившись, как будто перед смертью человек пытался принять позу зародыша. Подбородок мужчины почти касался его ребер, все еще хранивших на себе лоскуты пожелтевшей кожи, а кисти скрывались в недрах его согнутого тела. Красс опустился перед мумией. По началу могло показаться, что еретик перед смертью что-то с силой прижимал к своему животу. Возможно, зажимал полученную им до этого рану. Но приглядевшись, Корнелий понял, что это не совсем так. Пальцы отступника уходили под обвисший пергамент кожи в области брюшины. Причем, судя по всему, именно разорванной голыми руками. А не разрезанной при помощи ножа или иного режущего инструмента.
Осторожно Корнелий приподнял одну из рук еретика, потянув ее на себя. В глубине мертвого чрева мужчины что-то хрустнуло, и на поверхности показалась кисть с двумя отломанными пальцами. Отступник во что-то накрепко вцепился перед своей смертью. Настолько, что и сейчас отказывался расстаться со своей ценностью. Красс с еще большей осторожностью принялся вынимать из брюшной полости левую руку еретика. И когда она, наконец, поддалась, взору инквизитора предстало то самое, что отступник так отчаянно пытался спрятать. Это был небольшой цилиндр. Тусклый от покрывавшей его металлический корпус грязи и пыли, но с пробивающимся из-под ее толщи иссиня-стальным отблеском. Корнелий начал разжимать скрюченные пальцы покойника, но они так и не разомкнулись. С тихим хрустом кости пальцев отломились от кисти еретика, после чего были сметены с цилиндра резким движением руки инквизитора. Очистив свою находку от приставших кусочков плоти от грязи, Красс начал ее внимательно осматривать.
Цилиндр имел не более пяти с половиной дюймов в длину, и полутора — в диаметре. Внутри он был полым. По всей вероятности, предназначенный для вложения в него такого же цилиндра, каким был он сам, только меньшего размера.
Задумчиво Корнелий провернул находку в пальцах. Затем, вновь склонившись над трупом с еще большей скрупулезностью принялся осматривать тело. Отложив цилиндр в сторону, инквизитор погрузил руки в то, что осталось от еретика. Убедившись в отсутствии еще каких-либо посторонних предметов, Красс тщательно рассмотрел кисти покойника, в особенности его пальцы. Там, под длинными ногтями, еще хранились следы высохшей крови и крохотные куски плоти. Неоспоримое доказательства, что его собственные ногти стали тем инструментом, которым еретик вскрыл себе живот. Не оставалось никаких сомнений и в том, что он пытался спрятать перед своей кончиной. Спрятать надежно, чтобы уберечь как от посторонних взоров, так и от возможных повреждений. Глядя на лохмотья, в которые превратилась кожа отступника, со всей отчетливостью Корнелий представил себе, как во время всеобщего смятения и паники, еретик начинает раздирать голыми пальцами свою плоть. Как задыхаясь и корчась от боли, продолжает вытягивать вываливающиеся кишки, и запихивает вместо них столь драгоценный для него предмет. И как потом, обессилев, падает, обмякая всем телом на загаженный пол, чтобы в жутких конвульсиях испустить дух. Красс снова взял в руку цилиндр. Его ценность была неоспорима. Оставалось лишь выяснить, в чем она заключалась. И для чего предназначался данный предмет.
Инквизитор поднялся.
— Обыщите тут все, — приказал одному из штурмовиков. — Обо всех находках докладывать мне незамедлительно.
Затем, кивнув в сторону Артура Боджа, чтобы тот следовал за ним, Корнелий направился к выходу из катакомб, унося в кармане драгоценную находку.

6.162.994.М38
Выйдя из варпа, «Разон» приступил к выполнению соответствующих протоколов. В то время, как его капитан и владелец Изаак Да Темпоро восседал на своем троне, обозревая мостик. Каждый сейчас был занят делом, и в этой сплоченности действий Изааку слышалась музыка. Совсем недавно именно эта сплоченность помогла всем им почти без потерь вырваться из варп-шторма, едва не поглотившего "Разон", и добраться на изрядно потрепанном корабле до материального мира. Нет, Да Темпоро ничуть не отрицал таланта навигатора Клебера. Тем не менее, без слаженной работы остального экипажа, участь корабля, как и его навигатора, какими бы качествами последний ни обладал, была бы предрешена.
Изаак несколькими движениями пальцев увеличил на мониторе изображение системы, в колодце которой вынырнул "Разон". Название одной из планет показалось капитану знакомым. Но обратившись к памяти, Да Темпоро сам того не желая всколыхнул и другие воспоминания, давно погруженные в забытье.
FLASHBACK
6.277.976М38
— И где же ты нашел это ничтожество? — с изрядной долей пренебрежения в голосе поинтересовался Изаак, глядя на Твига.
Ягу Твиг, правая рука капитана, его подельник и старый друг в одном лице, неуверенно повел широкими плечами.
— По нему не скажешь, что он полное ничтожество, — возразил Ягу.
— Ну разумеется, — пренебрежение в голосе Да Темпоро стало еще ярче. — Полные ничтожества живут в нижних уровнях улья и не могут себе позволить подняться выше. Именно поэтому он не полное ничтожество, а просто ничтожество. Однако это не снимает моего вопроса. Где ты его откопал?
— Он пытался купить «лоцмана», — сообщил Твиг.
— Я так полагаю, успешно? — все с той же усмешкой, поинтересовался Изаак.
— Вполне, — кивнул Ягу, напротив, не отображая на лице никаких эмоций.
— То есть, твой клиент готов был заплатить деньги, чтобы попасть на территорию космопорта? — Да Темпоро скривил губы.
«Лоцманы» весьма охотно брали троны у наивных жителей Фрисциты, обещая тем взамен дать возможность покинуть планету в поисках лучшей доли. Со своей стороны сами «лоцманы» распространяли и поддерживали слухи о том, какие «сказочные» перспективы открываются тем, кто решится тайно проникнуть на борт какого-либо торгового судна. И какие просторы им станут после этого доступны. Как правило, простаки, поверившие подобным рассказам, заканчивали свои дни на каторге, куда их определяли после того, как отлавливали без документов на территории космопорта. Но среди желающих покинуть планету встречались и те, кто был более осведомлен о существующих в данном вопросе реалиях. Такие старались договориться, чтобы их доставили в орбитальные доки. Там договориться с кем-то из команды и попасть на борт судна уже было более реально. Хотя по-прежнему оставался риск кончить каторгой или иным схожим заведением. Лишь считанные единицы, обладая реальной информацией по вопросу, обращались к «медиаторам». Специалистам, которые действительно могли помочь покинуть планету в кратчайшие сроки и напрямую связывали заказчика с лицом, которое обеспечивало доступ на борт судна. В этом случае уровень влияния того, кто предоставлял место на судне, напрямую зависел от количества тронов, выплаченных «медиатору». В такую сделку входили всевозможные расходы, связанные с услугами посредников и третьих лиц, и складывались в солидные суммы. Зато повышали вероятность того, что покупатель сможет в конечном счете покинуть планету без роковых для себя последствий.
— Он хотел купить «полный билет», причем за двойную цену, — ответил Твиг, поморщившись.
— Хм… — Изаак на мгновенье задумался. — Почему же он не пошел сразу к «медиатору», а отправился на этот лохотрон?
Ягу пожал плечами:
— Император знает.
— И какая часть суммы осела в твоих карманах? — снова спросил Да Темпоро.
— Он убеждал, что располагает богатством неисчислимо большим, чем все троны вселенной, — уклончиво ответил Твиг. — Мне показалось его предложение интересным, капитан.
— Фраг с тобой, Ягу, — Изаак сделал размашистый жест рукой. — Но все же ответь. Мне любопытно. Что за варп-двигло ты носишь в своей заднице, которое погнало тебя к этим падальщикам «лоцманам»?
— Ничего такого, капитан, — нехотя отозвался Твиг. — Один из них мне немного должен. Я всего-то решил подбить троны перед отлетом.
Да Темпоро впился пристальным взглядом в своего помощника:
— Хочешь сказать, что ты сам сыграл роль «лоцмана» и притащил это ничтожество в доки?
— Нет, капитан, — уверенность из голоса Ягу улетучивалась с каждым произнесенным слово. — Зачем же в доки.?
— Действительно. Зачем… — Изаак поднялся со своего места, наглядно продемонстрировав насколько он выше Твига. — В таком случае, где сейчас находится этот человек?
— Я привел его, чтобы вы сами разобрались с ним. Капитан, — произнес Ягу.
Наполовину помощник, наполовину подельник Твиг редко обращался к Да Темпоро официально. Но в этот момент бывалый контрабандист всем своим нутром чуял, что чем больше сейчас выскажет уважения своему патрону, тем лучше будет для него же самого.
— Ну что ж… — с хмурой задумчивостью заключил Изаак. — Я всегда подозревал, что, то дешевое пойло, которое ты употребляешь вне зависимости, сколько наличности у тебя в карманах, окончательно вспенит тебе мозги. И, это наконец, случилось.
Капитан выдержал небольшую паузу, поймав своим взглядом взгляд Ягу:
— Тащи сюда своего лишенца. Сейчас решим, что за богатство у него такое и хватит ли его для оплаты хотя бы места рабочего на нижних палубах.
По приказу Да Темпоро «пассажира» привели в одну из специально оборудованных для подобных сделок кают. Изаак восседал на широком троне, установленном на двухступенчатом постаменте, когда шлюзовые двери, ведущие в помещение, открылись, и на пороге показался Твиг. За его спиной, сгибаясь, как будто на его плечах лежала тяжелая поклажа, переминался с ноги на ногу «лишенец», как мысленно окрестил его капитан «Разона».
— Когда ты последний раз ел? — этот вопрос вместо приветствия прозвучал, едва «пассажир», подталкиваемый Ягу, переступил порог каюты и начал робко приближаться к Да Темпоро.
— Десять с половиной циклов назад, господин, — тщедушный визитер чуть замялся. — Я не знаю, как могу к вам обращаться.
— «Господина» будет довольно, — продолжая разглядывать своего визави, Изаак сделал знак рукой, чтобы Твиг вышел. — Я не разбираюсь в ваших временных циклах, — произнес с недовольным видом Да Темпоро, когда за Ягу закрылись шлюзовые двери каюты. — Сколько это в общеимперском.
— Пятьдесят два часа, господин, — тут же поспешил ответить визитер.
— У тебя есть имя? — снова спросил капитан «Разона». — Можешь придумать любое. Мне все равно, обманешь ты сейчас в этом или нет.
— Б-ботне, — слегка заикаясь произнес визитер. — Мое имя Ботне.
— Пусть будет Ботне, — с безразличием в голосе согласился Изаак и снова спросил. — Что случилось пятьдесят два часа назад и какой закон ты нарушил?
— Но я не нарушал закон, господин, — возразил тот, кто назвался Ботне, хотя в глазах его в этот самый момент промелькнула тень страха.
— Да неужели? — Да Темпоро усмехнулся.
— Это… Это нельзя назвать нарушением закона, — теперь страх присутствовал не только в голосе Ботне, но и во все его виде. — Я не преступал закон. Я верный слуга Трона. И я верую в Бессмертного Бога-Императора.
— Но если ты не пытаешься спастись от Имперской Инквизиции, то кого ты зарезал, изнасиловал или ограбил? Или может быть, все вместе? — на лице «холодного» расплылась широкая и небрежная улыбка, полная снисходительного презрения. — Или ты пришел на мой корабль, чтобы оскорблять меня?
— Ч-чем же, мой господин? — страх на лице Ботне сменился ужасом.
— Может быть тем, что принимаешь меня за идиота, — произнес капитан «Разона» и снова спросил, не давая «лишенцу» опомниться. — Какие у тебя импланты?
— Дыхательная система. И заменено несколько пальцев на правой руке, — ответив на едином дыхании, Ботне вытянул вперед руки, демонстрируя их Изааку.
Да Темпоро взглянул на аккуратные манипуляторы, на мгновенье задумался, что-то прикидывая в уме, после чего с невероятной резкостью в голосе задал последний вопрос, прозвучавший скорее как приказ.
— Твое тавро. Покажи мне его.
На этих словах Ботне замер. Смятение овладело его тщедушным телом и рвалось из мечущихся зрачков. Но он продолжил молчать, всем своим видом показывая, что не в силах выдавить из себя ответ.
— Я же просил не оскорблять меня подозрением в глупости, — Изаак неспешно перекинул ногу на ногу. — Ни один житель из нижних слоев улья не сможет добраться до орбитальных доков за такое короткое время. Даже при учете того, что все шлюзовые врата, разделяющие уровни, будут открыты настежь. То же самое относится и к жителям средних уровней. Будь ты моложе вдвое и втрое выносливее, я, может быть, еще и поверил бы в такую возможность. Но точно не в твоем случае. Еще ты образован, знаком с общеимперским счислением и никогда не служил. Процедур омоложения тебе не делали, а импланты, скорее, указывают на твою работу с ядами. Быть может наркотиками. Что, в сущности, одно и тоже. Ты говоришь, что не предавал и не нарушал Имперских законов. Что тебя не разыскивает Инквизиция и Арбитрат. Значит, ты все делал официально. Я мог бы с легкостью проверить действительно ли ты никого не убил и не ограбил, но тут я склонен тебе поверить. Если ты и завалил кого, то скорее тогда, когда спасался бегством от своего хозяина. Или хозяйки.
С каждой фразой стоящий перед Да Темпоро Ботне склонялся все ниже, словно груз произнесенных слов нещадно давил не его плечи, пригибая их к палубе.
— Предъяви тавро! — приказ «холодного» словно удар хлыста заставил Ботне вздрогнуть. — Чей ты?! Кому ты принадлежишь?!
В каюте повисла звенящая тишина. Назвавшийся Ботне старик медленно отвернул ворот, оголяя левое плечо, так что стал виден край татуировки. Не нарушая тишины, Изаак поднялся с трона. Спустившись с постамента, почти бесшумно Да Темпоро приблизился к Ботне и резко рванул за одежду так, что разом разорвал рубаху и белье. Целую минуту капитан «Разона» смотрел на тавро, не обронив ни слова и не двигаясь. Как будто стал изваянием. После чего все также молча вернулся к трону, на котором сидел. Усевшись обратно, он еще с полминуты наблюдал за тем, как дрожит перед ним «пассажир», и только потом заговорил.
— Ее светлость мадам Кюрдон оказала тебе покровительство. Она обласкала тебя, сделав своей собственностью, но ты рискнул покинуть свою госпожу. Причина для такого решения должна быть весьма серьезной. Так в чем же она? — властно произнес Изаак.
Чем вызвал на лице Ботне выражение полной обреченности.
В последующие полчаса Да Темпоро не особо вникал в суть сбивчивых объяснений, которые сейчас потоком изливались из уст «лишенца». Слушая вполуха, «холодный» методично и с присущим ему цинизмом перебирал варианты своих дальнейших действий, анализируя, какие последствия каждое из принятых решений может за собой повлечь. Дав старику выговориться до того момента, когда «пассажир» перешел от мотивации своего решения к ценности, которой он собирался расплатиться за услугу, Изаак заговорил сам.
— Сейчас самым верным и простым будет предъявить мне то, что у тебя имеется, — капитан «Разона» чуть наклонился вперед на своем троне. — Видишь ли, ты хочешь сделать меня обладателем той ценности, что у тебя имеется. Но только я могу решить, насколько меня заинтересует твое «богатство». Показывай. Что там у тебя.
Ботне замер.
— Ваш служащий забрал его у меня, — произнес он.
— А-а… — протянул Да Темпоро. — Выходит, плата уже принята. Выходит, я напрасно расспрашивал тебя, поскольку место на корабле ты уже купил.
Холодный откинулся чуть назад, перекинул ногу на ногу.
— Со своим служащим, — Изаак выделил последнее слово, сделав на нем ударение, — я поговорю чуть позже. А пока, расскажи мне, что же он взял у тебя?
— Это препарат, господин, — Ботне спешил и оттого местами путался вы словах. — Он уникален. Уникальная разработка. Всего пятьдесят две дозы. Больше нет, но я смогу изготовить…
— Забавно, — прервал его Да Темпоро, заставив замолчать на полуслове. — Доз столько же, сколько часов ты добирался сюда. Ты ведь шел пешком, не так ли?
— Да, — растерянно отозвался Ботне, переводя взгляд на свои ноги, обутые в изодранные бахилы.
Впервые за четыре дня он, наконец почувствовал, как ноют его, сбитые в кровь до живого мяса, ступни.
— И ты не присел, не остановился. Не выбрал пары часов, чтобы перекантоваться где-нибудь в укромном месте и поспать. Ты так торопился. И почему ты взял с собой только пятьдесят две дозы? Ты мог бы унести больше. Вполне.
— Но, больше не было, господин… — Ботне почувствовал, насколько устал и как его обуревает сон. — Конечно, я мог бы изготовить еще…
— А ты рассказывал о действии этого препарата моему …служащему? — спросил Изаак, про себя уже решив дальнейшую участь беглеца.
— Не вдаваясь в формулу и ингредиенты. Только общий принцип работы. Не более. Но чтобы объяснить самую суть воздействия… Он подавляет волю. Делает человека… — Ботне почувствовал, как веки его начали тяжелеть и как глаза его закрываются сами собой. — Человек становится одержимым… Нет, не одержимым, но идея проникает в его сознание. И он становится…
— Вижу, ты очень устал, — остановил старика Да Темпоро. — Сейчас тебя проводят в один из кубриков. Там ты сможешь выспаться. Бездельников на моем корабле нет, а потому ты будешь тут работать. Я бы даже сказал, вкалывать. Но взамен у тебя будет место для ночлега и еда.
Изаак набрал на выдвижной панели рядом с троном короткую комбинацию.
— Проводи его в отсек двести семнадцать, — приказал Да Темпоро появившемуся на пороге серву. — И где там носит Твига? Он мне нужен немедленно!
Все пятьдесят две капсулы лежали сейчас перед капитаном «Разона». Розовые с серебристым отливом, на строгом черном сукне они выглядели еще изящнее. Идеально круглые капсулы напоминали огромные жемчужины, какие добывали на лазурных берегах далеких райских миров. Крохотный зазор между двумя половинками капсулы не сразу был виден. Намного заметнее была небольшая прорезь, куда вставлялся один из крохотных ключей, предназначенный для вскрытия, лежавший, тут же на столе.
— Сколько он их тебе дал? — с кажущимся безразличием поинтересовался Изаак у стоящего рядом Ягу.
— Около полусотни, — ответил Твиг, но заметив, как изогнулись в немом вопросе брови капитана, поспешил поправиться. — Пятьдесят две.
— Хорошо, — Да Темпоро кивнул, еще раз пересчитав взглядом товар. — Но, если я узнаю, что хоть одна такая жемчужинка «прилипла» к твоим рукам, я велю привязать их к самому здоровому вороту и крутить, пока их не вырвет с корнем. После чего, чтобы не лишать тебя собственных рук насовсем, велю тебе же и скормить. Ты понял меня, Ягу?
— Предельно, капитан, — мрачно отозвался тот.
— Ты знал, что этот беглец собственность Маргариты Кюрдон? — продолжил говорить Изаак.
— Нет, капитан, — со всей искренностью, на которую только был способен, возразил Твиг. — Если бы я только…
— Разумеется. Ты не настолько конченный, чтобы волочь этого кретина сюда, знай ты, чье тавро на его плече. Но сам ты недоумок. Ровно настолько, чтобы не узнать у «пассажира» эту и еще несколько «незначительных» подробностей. До того, как изваляться в этом гребанном дерьме по уши! Потому что Маргарита Кюрдон не просто сука. Она даже не альфа-самец карнодона, который метит и сношает все, на что упал его жадный глаз и на что встал его длинный уд. Это гигантский, смертоносный паук, который считает своей собственностью все, что хотя бы немного приблизилось к его паутине. Не говоря о том, чтобы вляпаться в нее всей тушей. Я в ее паутину встревать не хочу, — Да Темпоро перевел дыхание. — Значит, так. Этот придурок потерял последний мозг, вдыхая ядовитые пары, пока делал для госпожи Кюрдон наркоту. Раз решил кинуть свою хозяйку. А посему его душа должна отправится в далекое путешествие по Морю Мук. Что же касается тела, то его ты утилизируешь в какой-нибудь печи. Мне не интересно, каким именно способом это произойдет, но от этого Ботне не должно остаться даже крохотного волоска. Сколько дней нам тут еще торчать до отлета?
— Минимум три, — откликнулся Ягу. — А возможно, что и все пять.
— Тогда так, — Изаак принял окончательное решение. — Найди корабль в доках, который должен вот-вот отбыть. А потом придумай свидетелей, которые бы видели, как твой «пассажир» договаривался с кем-то, чтобы попасть к ним на борт.
— И как я должен это сделать? — неуверенно произнес Твиг.
— Но это же ты сумел притащить этого малахольного сюда. Значит, теперь это твоя забота.
— Вас понял, капитан, — хмуро ответил Ягу. — Придумаю.
И Твиг придумал. Ботне «улетел» на «Ревнителе», куда «попал» благодаря вмешательству Адепта Сорроритас. Бедолага «встретил» сестру фамулос после того, как получил отказ от Твига и не смог договориться с местом на «Разоне».
Препарат, о котором так распинался старый химик, оказался ничем иным, как вполне сносным снотворным с легким наркотическим эффектом. Да Темпоро предположил, что старик что-то напутал при создании очередной партии товара, после чего испугался, и попытался скрыться, прихватив и неудачную партию. Правда, «холодный» допускал и другие возможные сценарии данного происшествия. Что никакой ошибки допущено не было, и товар получился именно таким, каким его заказывали. А Ботне испугался сурового наказания за какой-то иной проступок. Или действительно обдолбался собственной отравой и сгоряча пустился в бега, а возврата обратно уже не было. Но, в конечном счете, как все происходило на самом деле не волновало капитана «Разона». Так или иначе, Ботне сделал свой выбор. Он попытался вырваться с планеты и принес Изааку свое «богатство». Часть которого Да Темпоро впоследствии продал. И довольно выгодно. Человеком, купившим «уникальное снотворное, разработанное по особым секретным рецептам», был никто иной, как губернатор одного из рудных миров с мелодичным названием Ферро Сильва. Железный Лес. Планеты, вблизи которой спустя почти двадцать лет варп-шторм выбросил корабль холодного торговца Изаака Да Темпоро.

6.708.994.М38
Полтора года, проведенные на Сальпурии, дали свои результаты. Это были гигабайты информации, которую предстояло теперь тщательно проанализировать. Но в которой не было и намека на то, чего так добивался Красс. Подтверждений тому, что Барро сфальсифицировал результаты своего расследования, обнаружено не было. Напротив, теперь у Корнелия на руках были свидетельства, способные стать дополнительными косвенными доказательствами того, что версия Алонсо была верна. Но несмотря на полученные факты внутренний голос Красса продолжал утверждать, что в этой стройной, получающей новые подтверждения версии, кроется обман. Фикция, за которой прячется правда. Та самая, к которой всеми фибрами своей души стремился Корнелий.
«Мне не хватает какого-то звена. Решающего. Ключа к шифру, без которого ситуацию можно толковать двояко. И этот ключ, я совершенно точно уверен, у Барро есть. Он не лгал, когда утверждал, что располагает информацией, полученной им в ходе предыдущих расследований. И что именно эта информация помогла ему довести дело, начатое давным-давно Руджером, до логического конца», — Красс тяжело выдохнул.
Непроизвольно его рука потянулась туда, где в недрах непроницаемого чехла лежала странная находка. А минутой позже, небольшой цилиндр уже лежал в ладони инквизитора, чуть покалывая ее и приятно согревая. Неизвестный металл быстро накапливал тепло от руки и неохотно с ним потом расставался.
«Что ты такое?» — в который раз задался вопросом Корнелий, неторопливо перекладывая цилиндр в левую руку.
Обнаруженное инквизитором приспособление не поддавалось классификации. Вещь не несла на себе следов варпа и не была тронута порчей хаоса (самое первое, что проверил Красс). Однако это, пожалуй, все, что можно было сказать про странную находку с уверенностью. Никаких мыслей относительно того, кто создал цилиндр и для каких целей, у Корнелия до сих пор не было. Лишь одно предположение, что цилиндру недоставало некой ответной части, которая должна была вставляться внутрь. Но это было только гипотезой, основанной, скорее, на внутреннем чутье инквизитора, чем на логических доводах. Ничего, что можно было бы хоть как-то связать с цилиндром или его хранителем, также не было обнаружено. Помимо первого захоронения было вычислено еще пять. В двух частично обвалившихся, замурованных толщей обломков помещениях вообще не оказалось останков погибших. И ни единого намека на то, что они там когда-либо были. Три другие так же, как и самое первое, стали могилой для похороненных заживо еретиков. И хотя Крассу не удалось найти ничего, что помогло бы пролить свет на происхождение найденного инквизитором артефакта, Корнелием был установлен один немаловажный факт. По истлевшей одежде на некоторых мумиях Крассу удалось установить, что не только рабочие цехов и фабричные служащие пытались спасти свои жизни на нижних этажах промышленного комплекса во время орбитальной бомбардировки. Несколько тел, над установлением личности которых на данный момент трудились сразу несколько вериспексов, привлеченных инквизитором, имели на себе остатки униформы наемников. Что само по себе являлось важным открытием. Именно определением их принадлежности к гильдии сейчас занимался Корнелий. Таким образом, начатое инквизитором расследование, конечной целью которого являлся Барро, и желание Красса уличить своего бывшего «однокашника» в фальсификации теперь затягивали Корнелия все глубже, к совершенно иным и гораздо более важным вопросам. То, что ранее казалось Крассу не связанным между собой, теперь рассматривалось инквизитором под совершенно иным углом. Начав с последних событий, он шаг за шагом по мере продвижения своего расследования возвращался к событиям столетней давности. Тем, которые, казалось, давно утратили свою актуальность. И все больше Корнелий находил подтверждений, что расследование ксено-культа, ранее проводимое на Сальпурии его патроном, не может считаться законченным. Что побеги ереси, проросшие тогда на планете, не были полностью выкорчеваны, а лишь срезаны по верхушкам.
Красс провернул цилиндр между ладонями, глядя на предмет так, словно надеялся пронзить его взглядом, подобно лазеру.
«Что же ты все-таки такое?» — вновь повторил инквизитор, чувствуя, как по ладоням в месте соприкосновения с цилиндром начинает перекатываться тепло.
Вернув находку в продолговатый чехол, выполненный из плотного канваса, Корнелий вновь сосредоточил свое внимание на изучении лежащих перед ним свитков, занимавших значительную часть стола перед инквизитором. Не только дело о ксено-культе, которым занимался на Сальпурии Руджер, но и расследование, проводимое здесь позже уже Алонсо, казалось Крассу поверхностным. Проведенным не столь тщательно. Корнелий вспомнил, как однажды Барро, вспоминая о Сальпурии, обмолвился, что следствие по этому делу оказалось куда более сложным и запутанным, чем могло показаться изначально.
«Я мог бы поступить, как и он, — мысленно произнес Корнелий, размышляя сам с собой. — Предложить важную для него информацию в обмен на ту, что нужна мне. Остается лишь узнать, что для Алонсо достаточно ценно, чтобы он пошел на такой обмен».
Красс в задумчивости снова взял в руку темный неприметный чехол с тяжелым цилиндром внутри. Эта вещь безусловно заинтересовала бы Барро, но эту мысль Корнелий мгновенно отверг. Никогда не стоит отказываться от того, чья ценность не определена до конца и чьи особенности и свойства полностью не изучены.
Инквизитор потер переносицу, концентрируясь на текущей работе. Он найдет то, что обязательно зацепит Алонсо. Зацепит настолько, что тот сам предложит обменяться информацией. И в конечном счете, сам захочет дать Крассу даже больше, чем тот мог бы у него потребовать.
Писк вокс-бусины отвлек инквизитора от его размышлений.
— Говори, — Корнелий щелкнул пальцем, активируя бусину в ухе.
— Найдено еще одно соответствие, — голос в воксе принадлежал Логису по имени Рурк. — Область во Втором Котле. Квадрат 413. Несколько технических помещений. Предположительное расположение ниже подземных этажей. Строительство начато в 740.М38. Закончено в 815.М38. Помещения предназначались для когитаторов сбора и обработки информации, ведению журналов учета и внутренней документации. Вероятность сохранности 97,73%.
— Отличная работа, — произнес Красс, в то время как на его лице медленно проступало выражение самодовольства.
Он снова щелкнул по вокс-бусине и тихо прошептал:
— Эта планета откроет мне ВСЕ свои тайны.

6.786.994М38
Калеб Ганьядо сосредоточенно штудировал отчеты допросов. Они поступали нескончаемым потоком, и которые старший дознаватель разбирал и отсортировывал перед тем, как направить Барро. Когда из динамика, расположенного у двери, раздался голос: «Партия задержанных, господин старший дознаватель», — Калеб даже не приподнял головы. Он лишь сделал быстрое движение рукой, автоматически набрав нужную комбинацию на пульте, чтобы открыть дверь в кабинет. С каждым днем задержанных поступало все больше и больше, по мере того как задержания распространялись по всему городу-улью. Услышав, что шаги затихли, Ганьядо оторвался от записей и строго посмотрел на вошедшего. Сконцентрированный взгляд дознавателя не выражал ничего и был настолько тверд и непроницаем, как будто принадлежал одному из слуг Омниссии.
— Аве Император! — регулятор сложил на груди Имперского орла, и только после этого передал старшему дознавателю инфопланшет со списком задержанных.
Калеб быстро пробежался глазами по списку, поделенному надвое. В первой его части шли данные о тех, кто был задержан силовиками в рамках проводимого следствия. В левой — имена тех, кто сам пожелал сдаться властям, и тех, кто по какой-то причине оказался возле объекта задержания. Добровольно сдавшимися в руки правосудия, как правило, оказывались местные кликуши, либо те, кто тем или иным образом прямо или косвенно имел отношение к подозреваемым, месту их обитания и знакомым. Последние исходили из вполне основанного предположения, которое, к сожалению, не всегда оправдывалось, что если покаяться добровольно, то можно избежать более тщательного допроса с пристрастием, тем самым сохранив свое тело, разум и саму жизнь. Что же касается тех безумных, что встречались по всему Империуму от центральных миров до забытых окраин, их было не сложно отличить от остальной массы. Подобные индивиды регулярно приходили в Храмы Императора с просьбами наложить на них строжайшую епитимью, заваливали Администратум как покаянными доносами на себя, так и на своих близких. И даже, хоть и значительно реже, устраивали процессии и шествия с целью дойти до Башни Арбитрс и уже там отдаться своим будущим дознавателям и палачам для справедливого и сурового суда. Такие процессии всегда довольно быстро пресекались служителями правопорядка. Оперативно и со знанием дела они отделяли полностью сумасшедших от тех, кого еще можно было подвергнуть допросу. Из последних порой даже удавалось выудить некоторое количество полезной информации и сведений, впоследствии используемых в расследованиях, дознаниях и обвинительных процессах. После чего и вменяемых, и тех, чье сознание было поглощено сумасшествием, направляли на сервиторизацию или аркофлягелляцию в зависимости от результата допроса. А так же исходя из их физического и психического состояния.
— Всех задержанных подвергнуть допросу, без исключения, — кратко распорядился Ганьядо. — При невозможности вести допрос стандартными средствами, направить реципиента на ментальное сканирование памяти. Использовать психотропные наркотики по необходимости и в соответствии с протоколом.
Дождавшись, когда за регулятором закрылась дверь, Калеб вернул взгляд к инфопланшету. Полностью погруженный в потоки отчетов и признаний, старший дознаватель прервался лишь однажды, спустя четыре часа. И то лишь для того, чтобы принять очередную дозу стимулятора. Когда Ганьядо закончил работу, он окончательно потерял счет времени. Поднявшись из-за стола, Калеб первым делом размял затекшие конечности и спину. Он прошелся по небольшому кабинету взад-вперед, сделал несколько глубоких вдохов, и только после этого посмотрел на хронометр. Решительным шагом старший дознаватель вышел из кабинета, проследовав к скромным апартаментам, состоящим всего из двух смежных комнат, предоставленных Ганьядо на время ведения расследования. Чтобы на время отдыха старшему дознавателю не требовалось покидать Башню Арбитрс. У входа в апартаменты Калеба встретил слуга-сервитор, который тут же был запрограммирован разбудить Ганьядо спустя шесть часов, либо если придет срочное сообщение. Поданный сервитором горячий рекаф старший дознаватель выпил почти залпом. За работой он совершенно забыл, когда ел последний раз, однако сон на данный момент был для него куда важнее и желаннее. Приказав напоследок сервитору подготовить к своему пробуждению завтрак, Ганьядо улегся на постель, лишь частично раздевшись, и провалился в глубокий сон без каких-либо сновидений. Время отдыха пролетело для Калеба за считанные мгновения, и совсем скоро его разбудило мерное жужжание сервитора, возвещающего, что шесть часов, отведенные старшему дознавателю на отдых, подошли к концу. Быстро одевшись, Ганьядо направился к своему кабинету, у входа в который его уже поджидал один из регуляторов.
— Что-то важное? — старший дознаватель без всякого выражения посмотрел на визитера.
— Один из добровольно сдавшихся в руки правосудия не похож на остальных, — доложил посыльный. — Задержанный не демонстрирует признаки помешательства или одержимости навязчивой идеей. Его показания последовательны и логичны. Тем не менее его утверждение противоречит имеющимся официальным данным.
Калеб коротко кивнул головой, подтверждая, что информация действительно может оказаться важной. Затем старший дознаватель открыл дверь в кабинет, набрав сложную комбинацию шифра на стенной панели перед входом. Прошествовал к своему рабочему месту. И уже оттуда сделал регулятору знак, чтобы тот вошел.
— Слушаю, — произнес Ганьядо, когда регулятор остановился по ту сторону стола.
— Допрашиваемый Колс Яспер. Возраст шестьдесят четыре года. Уроженец Каргадаса. Утверждает, что видел своего бывшего командира подполковника Кэннона входящим и выходящим в здание, где находилась явка культистов. Также допрашиваемый Колс утверждает, что проследил за своим бывшим командиром после его визита.
— Вы уже отправили оперативников по указанному адресу, регулятор? — сухо уточнил Калеб.
— Так точно, господин старший дознаватель.
— Держите меня в курсе, — приказал Ганьядо. — И перешлите мне его дело.
— Слушаюсь, господин старший дознаватель, — отсалютовал регулятор.
Дверь за посыльным не успела закрыться, как один из инфопланшетов, лежащих перед старшим дознавателем, издал звуковой сигнал, оповещая о поступившей информации. И Калеб тут же приступил к ее изучению.
В соответствии с документами, Яспер Колс родился на Каргадасе 6.616.930М38. Рос в сиротском приюте после гибели матери на производстве. Сам пошел работать на тот же фабричный комплекс в возрасте тринадцати лет. В двадцать девять лет был призван на службу в гвардию. Попал в пехоту, но благодаря особым навыкам, был переведен в отдельный разведывательный батальон под командованием подполковника Кэннона. Сам подполковник Аугусту Кэннон погиб, согласно рапорту от 6.215.973М38. Его сменил полковник Фаринья. Что же касается Яспера Колса, то, к тому времени будучи уже в звании лейтенанта, при выполнении боевого задания он получил черепно-мозговую травму столь тяжелую, что не смог далее служить в разведке. Оставшиеся до окончания срока службы семь лет Яспер прослужил в силах планетарной обороны Сальпурии-2, куда и был переведен из регулярных частей. Здесь же, на Сальпурии-2 он был демобилизован согласно приказу 746/32 от 6.315.979М38. С тех пор состояние отставного лейтенанта значительно ухудшилось. Это выражалось в спутанности сознания и медленной речи, порой сопровождающейся заиканием. Былое ранение все чаще давало о себе знать. И в конечном счете Колса признали недееспособным по состоянию здоровья, назначив скромную пенсию.
Старший дознаватель еще раз перечитал досье. Ему и раньше приходилось сталкиваться с ветеранами имперской гвардии, ушедшими в запас, кто после всех выпавших не его долю тягот, лишений и ужаса сходил с ума. Их участь складывалась весьма однообразно. Буйных, кто тем или иным образом в своем безумии преступил закон, направляли на сервиторизацию, за исключением счастливчиков, кому повезло быть застреленным при задержании или скоропостижно умереть в камере до окончания судопроизводства. Те, у кого имелись семьи, родственники или друзья, способные оплатить им лечение и содержание в специальных заведениях, заканчивали свои дни клиниках для душевнобольных. Но многие, чье сумасшествие было слишком мало и незаметно, чтобы мешать окружающим, просто продолжали тихо существовать дальше, как это было в случае с Яспером.
Ганьядо задумался. Безусловно, можно было принять сомнительные показания ветерана за бред, вызванный последствиями тяжелой контузии. Однако было в рассказе Колса нечто, что заставило Калеба усомниться, что все это лишь навязчивые фантазии выжившего из ума старика.
Старший дознаватель активировал вокс:
— Остановить допрос Яспера Колса. В случае необходимости оказать ему медицинскую помощь. Через три часа он должен быть готов давать мне показания.

6.787.994М38
Шахта лифта, единственного, который вел на нижний технический этаж, оказалась полностью разрушена. То, что спуск был уничтожен направленным взрывом еще до того, как до этого места добралась орбитальная бомбардировка, стало ясно по мере продвижения раскопок местности. А несколько тел, обнаруженных у развалин шахты, только подтвердили данное предположение. Обреченные на смерть еретики, должно быть, хотели укрыться на нижнем этаже в помещениях с когитаторами, однако им помешали. Все найденные у спусковой шахты тела несли на себе следы насильственной смерти. Большинство культистов было застрелено из дробовиков, преимущественно в упор. У парочки были раздроблены черепа. По всей вероятности, силовой дубинкой. Одна мумия заметно отличалась от остальных. По сохранившимся лоскутам одежды можно было с уверенностью сказать, что при жизни это был наемник. Скорее всего, тот самый, который сдерживал, отстреливаясь, напирающую толпу еретиков, пока его товарищи минировали шахту лифта. На его левом плече даже сохранился шеврон с символикой гильдии. Потребовалось довольно много времени даже для частичного восстановления шахты, достаточного для того, чтобы вниз могла спуститься платформа. Но и после этого вероятность ее фрагментарного обрушения все равно оставалась. Поэтому во время спуска пришлось дополнительно использовать страховочные тросы и специальные лебедки.
С самого начала Красс предположил, что именно важность хранящейся в когитаторах информации послужила причиной, по которой была взорвана и замурована шахта лифта. Так что вид тщательнейшим образом уничтоженных когитаторов во всех трех технических помещениях не вызвал у инквизитора удивления. Вместо него в душе его родился бессильный гнев, когда стало очевидным, что информацию, за которой пришел Корнелий и которая наверняка была бесценной, не восстановить. Невозможно было даже определить сколько всего когитаторов и машинерий находилось в помещениях. Все они были превращены в бесформенные груды железа. Скрыть эмоции, охватившие в этот момент инквизитора, ему помогла дыхательная маска, почти полностью скрывавшая лицо Красса. Здесь, внизу, из-за обильного количества пылевой взвеси, «царапавшей» дыхательные пути и легкие чуть ли не до крови, приходилось использовать маски повышенной фильтрации. Бросив взгляд в сторону, Корнелий увидел, как сопровождавший его адепт Омниссии опустился на колени у одного из холмов. Монотонно произнося слова из Катехизиса Машины, Рурк принялся медленно перебирать останки. Слова, произносимые бинарным кодом, были обращены к Духам Машин, чье существование прервали не надлежащим образом.
— В двух других когитаторных тоже самое, господин инквизиртор, — негромко доложил Бодж, приблизившись к своему патрону вплотную, искоса поглядывая на Рурка.
Отрешенный от всего, что его окружало, Логис продолжал читать песнопения на бинарном коде. В то время как рядом с ним понемногу скапливались небольшие детали, отобранные служителем Бога-Машины из общей груды металлолома. Очевидно, по его мнению, подлежащие восстановлению.
— Если там есть хоть что-то, что еще можно как-то использовать и что несет в себе хотя бы крупицу информации, он это найдет, — с уверенностью в голосе заметил Артур, но Красс проигнорировал это замечание.
Инквизитор направился к одному из тел, лежащих неподалеку от входа. При жизни довольно рослый мужчина был облачен в униформу, на подобии тех, что уже встречались Корнелию. Голова наемника была частично расколота выстрелом из лазпистолета, лежавшего рядом с телом. Чуть поодаль от него лежало еще несколько тел в аналогичной униформе. Глядя на них, можно было предположить, что перед смертью наемники встали в строй и по примеру своего командира свели счеты с жизнью. Такому решению было несколько объяснений, и все они лежали на поверхности. Выбирать замурованным под землей еретикам было не из чего. Уничтожив информацию, которую они до этого охраняли, приверженцы культа предпочли быструю смерть долгой и мучительной. Всего Красс насчитал девять тел, включая то, что было найдено наверху. И все они принадлежали к одной гильдии, о чем свидетельствовали однообразные нашивки.
Инквизитор перевел взгляд на Артура, и тот заговорил, не дожидаясь вопроса:
— В обоих помещениях аналогичная ситуация, господин инквизитор, — доложил Бодж. — Еретики сначала уничтожили все когитаторы, после чего застрелились сами.
Корнелий снова не ответил. Картина, которая в этот момент складывалась у него в голове, состояла из неполных, разрозненных осколков информации, по которым восстановить ее полностью было так же затруднительно, как собрать разрушенные в прах когитаторы. На этой мысли инквизитор мельком взглянул в сторону Рурка. Тело Логиса застыло собственным изваянием. Не двигались даже губы, с которых продолжали монотонным тоном изливаться песни успокоения Духов Машин. Двигались лишь его руки, заканчивающиеся длинными искусственными пальцами. По шести на обеих. Дополнительные большие пальцы, будучи весьма подвижны, добавляли слуге Омниссии еще больше маневренности и быстроты. С невероятной скоростью они порхали над останками когитаторов, так что объем отложенных техноадептом деталей все продолжал и продолжал увеличиваться. Как будто Логис вознамерился переложить их все из одного кургана в другой.
— Все запротоколировать, подготовить подробные отчеты, тела передать магос-биологус для вскрытия и детального изучения. Место оцепить, — приказал Красс, покидая помещение.
Уже направляясь по узкому коридору к подъемнику, Корнелий на мгновенье остановился. Нащупав в кармане плаща завернутый в чехол цилиндр, инквизитор прошелся по нему пальцами. Мог ли он быть частью одного из механизмов, разрушенных наемниками. Возможно ли, что среди уничтоженных когитаторов и был тот механизм, частью которого являлся найденный цилиндр. Красс щелкнул по бусине вокса, вызывая Артура Боджа.
— Когда Логис закончит детальный осмотр всех обнаруженных деталей, пусть попробует восстановить точные модели всех когитаторов, которые были здесь уничтожены, — распорядился Корнелий.
Инквизитор во что бы то ни стало желал выяснить происхождение найденного им артефакта, и ради этого готов был свернуть горы.

6.799.994М38
Старик за бронированным стеклом не выглядел дряхлым. Его лицо покрывала тонкая сеть морщин и шрамов от шрапнели. От левого века, чуть наползающего на глаз, тянулся длинный глубокий рубец. Он начинался на лбу и, проходя через темя, заканчивался на затылке, то расширяясь, то сужаясь. По осанке и манере себя держать в старике безошибочно можно было опознать ветерана, прошедшего и муштру командования, и тяготы войны. Однако в глазах отставного лейтенанта таились те неуверенность и страх, которые порой охватывают в основном людей, лишившихся здравого рассудка. Правда, временами, страх, граничащий с паникой, покидал взгляд Яспера Колса. И тогда в его карих глазах можно было увидеть проблески сознания и ясность ума, не потерявшего свою былую остроту.
— Его физическое состояние? — спросил Барро стоявшего рядом Калеба, продолжая рассматривать Яспера.
— В пределах нормы, господин инквизитор, — ответил Ганьядо. — Заключенный не был подвергнут предсудебному наказанию, поскольку сам сдался в руки регуляторов. Также к нему фактически не применялись методы ужесточенного допроса.
— Психическое состояние? — снова спросил Алонсо.
— Пограничное, — Калеб перехватил взгляд инквизитора, по-прежнему направленного на Колса. — Посттравматический синдром и угнетенное сознание.
Барро задумался. В это время отставной лейтенант зашевелился. Ранее сидевший без движения на невысоком стуле, Яспер попытался распрямить неудобно согнутые в коленях ноги. Но удерживающие ремни, которыми заключенный был надежно прикреплен к конструкции, не дали ему это сделать. Еще одна попытка Колса хоть как-то изменить положение тела также закончилась неудачей, и тогда с губ старого ветерана сорвался слабый шепот.
— Нет, нет. Нет. Я никогда бы не предал Его. Не струсил и не покинул поле боя. Дезертиры заражены особой болезнью. Страхом. Так всегда говорил наш комиссар. Они нечисты и стараются заразить других своей …своей…
Заключенный снова замер, глядя в одну точку перед собой, словно там видел нечто, доступное ему одному. Просидев так несколько минут, он снова заговорил. На этот раз, громче.
— Поле битвы. Вы видели его, когда бой заканчивается? Я видел. Множество таких. Они одинаковые, но каждое всегда имеет какую-то свою особенность. Издали кажется, что в рокрит при укладке добавили измельченные человеческие тела. И положили очень неровно. Как будто делали наспех. Свежий, только что положенный рокрит. Он блестит. Блестит красным. Потом тускнеет. И начинает казаться грязным. Но это если смотреть сверху. Издалека. Вблизи… Мы ползли там, где недавно прошел бой. Наши части откинули. Зеленокожие звери пошли в наступление. Они смяли наши передовые части. Авангард отсекли. И мало что осталось от… Техника орков. Уродливая. С шипами. Своими траками они сделали рокрит из человечины почти ровным. Жижа, по которой мы тогда ползли. Я помню тот запах. Такой тошнотворно сладкий. Всеблагой Император. Я молился тогда об одном. Мне было уже плевать на собственную жизнь и собственную смерть. Я лишь хотел перестать чувствовать этот запах. Единственное, о чем я молил тогда. И Он услышал. С тех пор я не чувствую их. Не все, правда. Я узнаю, запах прометия или горячего рекафа. Учую, если поблизости будет испражнение орка и отличу его от испражнения человека. Но кровь. Гнилостная, разлагающаяся кровь. Или свежая, пышущая жаром, ключом бьющая из только что нанесенной раны. Этих запахов больше для меня не существует. Спасибо Спасителю человечества за Его Милость.
Яспер повернул голову и замолчал, когда в помещение для допроса вошел инквизитор. Пристально вглядевшись в лицо Барро, Колс произнес:
— Аве Император. Я бы сложил руки в аквилу, но не могу сделать этого. Вы сами видите.
— Назовите себя, — приказал Алонсо, размеренным шагом обходя вокруг Яспера.
— Лейтенант Колс, — инстинктивно спина заключенного напряглась в попытке распрямиться. — Не помню, чтобы меня лишали звания, — добавил он с некоторым сомнением в голосе.
— Что вы здесь делаете, лейтенант? — Барро остановился напротив Яспера, прожигая того пристальным взглядом.
— Меня привели сюда для допроса, — все с той же неуверенностью в голосе ответил заключенный. — Должно быть. Меня постоянно допрашивают с тех пор, как я здесь.
— Как вы сюда попали? — теперь голос Алонсо прозвучал чуть более мягко, чем прежде.
— Я сам пришел, — Колс неожиданно для себя самого закашлялся. — Точнее, меня привели.
— Так сам или привели? — уточнил Барро.
— Привели, — согласился Яспер. — Но я сам этого хотел. Я это точно помню.
— Почему? — Алонсо чуть отошел от заключенного и теперь рассматривал его с расстояния.
— Меня искали. Мой командир искал меня, — пояснил Колс. — Он, должно быть, подумал, что я дезертир. Решил, что я покинул поле боя. Но это не так. И я хотел сказать ему, что это совсем не так.
— Кто ваш командир? — Барро с любопытством разглядывал ветерана, и то, с каким выражением на лице тот отвечал на задаваемые вопросы.
— Подполковник Кэннон, — заключенный кивнул, но это получилось у него неловко и немного рвано. — Он приходил. Должно быть, за мной. Кто-то сказал ему, где я живу. Где меня искать.
— Так вы утверждаете, что видели своего погибшего командира подполковника Кэннона? — Алонсо снова приблизился к заключенному и теперь нависал над ним.
— Да, — голос Яспера задрожал. — Да, погибшего. Он, наверное, спасся. Тогда.
— Вы видели его тело? Как он погиб? Видели его мертвым? — голос инквизитора понемногу становился тверже с каждым произнесенным им словом.
— Н-нет, — Колс задрожал еще сильнее, начав заикаться. — Не видел. Нам сообщили… Смена командования… Он, наверное, выжил. Нет. Он наверняка выжил. Я… Я не знаю, почему я решил, что подполковник погиб. Я ведь видел его живым. Совсем недавно. Должно быть произошла чудовищная ошибка.
— Произошла, — согласился Барро. — И вы поможете мне ее устранить. Вы сказали, что подполковник Кэннон пришел, разыскивая вас. Он сам вам об этом сказал? Вы разговаривали с ним?
— Нет, — заключенный окончательно сник. — Я испугался. Я не подошел к нему, хотя должен был. Я должен был подойти и доложить по форме. Но не смог. Сам не понимаю, почему. Я пошел за ним. Все хотел подойти… И боялся. Я не дезертир. Я не могу быть дезертиром. Дезертиры заражены страхом. Так говорил нам наш комиссар. Но… получается, я все-таки струсил? Я должен был подойти, да? Меня теперь расстреляют за трусость?
— Нет, — ответил Алонсо. — Пока нет. Но вы будете подвергнуты процедуре сканирования памяти.
— Конечно, конечно, — Яспер закивал головой. — Я здесь для этого. Чтобы ответить на все вопросы. Я пришел ради этого. Меня привели. Но я сам этого хотел. Я точно это помню. Ведь я не дезертир. Я бы никогда не посмел предать Его.
Колс еще долго повторял трепещущим от волнения голосом, что никогда бы не предал Бессмертного Бога-Императора. И даже когда инквизитор покинул помещение для допроса, отставной лейтенант все еще продолжал говорить сам с собой, постепенно переходя на шепот:
— Как я мог тогда испугаться… Я просто должен был подойти к подполковнику и доложить по форме. Я ведь никогда не боялся. Никогда… И я никогда бы оскорбил Его своей трусостью…

6.871.994М38
До окончательного завершения расследования было еще далеко, однако основные итоги уже можно было подвести. На Сальпурии-2, как и на Сальпурии, действовал один и тот же еретический культ, целью которого был нахождение и сбор людей, имеющих хоть какие-то псайкерские возможности. Латентных псайкеров доставляли в специальные пункты, где они тайно содержались. Затем под разнообразными предлогами и с использованием поддельных документов их увозили с планеты. О том, где, как и в каких целях еретики планировали использовать несанкционированных псайкеров, Алонсо мог только догадываться. Точно было известно, что многих из них отправили на Каргадас, чтобы использовать их силы в войне против Империума для помощи предателям из «Кровавого договора». Основываясь на изучении личного дела «погибшего» подполковника Аугусту Кэннона, Барро пришел к выводу, что между мятежным Каргадасом и еретическим культом «несанкционатов» установились прочные связи. При этом показания, полученные инквизитором от Яспера Колса, сыграли значительную роль. Место, до которого выживший из ума ветеран проследил своего «покойного» командира, оказалось тем самым тщательно замаскированным пунктом для содержания псайкеров. Где среди прочего проводившие рейд арбитры обнаружили записи, свидетельствующие об отправке собранных «несанкционатов» на Каргадас. Специфика, с которой были оборудованы найденные помещения, предполагала, что содержались в них не латентные псайкеры, а уже полностью активированные и, скорее всего, довольно мощные. Об этом свидетельствовали специальные ксено-установки, целью которых являлась блокировка психических импульсов. Что не просто затрудняло, а полностью сводило всю работу Адептус Псайкана по отлову несанкционированных псайкеров «на нет». Такими же устройствами, по всей вероятности, еретики воспользовались и для вывоза «несанкционатов» с планеты. Что подводило к еще одному выводу. Еретики смогли объединиться с ксеносами, чтобы вместе противостоять Империуму. А это в разы повышало важность проводимого Алонсо расследования.
— Он не лгал, и его слова не были бредом сумасшедшего, — задумчиво произнес Барро, обращаясь к самому себе, мысленно возвращаясь к Ясперу.
Уже во второй раз Каргадас фигурировал в деле о несанкционированных псайкерах. В первый раз три года тому назад, когда Алонсо вел расследование на Сальпурии. Тогда один из еретиков показал под пытками, что нескольких псайкеров из тех, кого их культу удалось найти и спрятать от Имперских властей, были переправлены на Каргадас. Тогда Барро собирался «по горячим следам» прилететь на мятежную планету, чтобы на месте продолжить расследование. Но этим планам не суждено было сбыться. Оказавшись в непосредственной близости от Ферра Сильва, Алонсо принял решение, о котором хоть и не жалел, но которое перевернуло всю его дальнейшую жизнь. «Драгоценный» прибыл на орбиту Каргадаса уже без инквизитора. Провидение Самого Императора, спасшее тогда Барро жизнь. Если учесть, какой урон понес корабль в том бою вместе со всеми, кто находился на его борту. Однако теперь, в связи с новыми открывшимися обстоятельствами, визит Алонсо на Каргадас становился неизбежным. Факт предательства одного из аристократических домов Варджешхера ставил под сомнение лояльность и остальных благородных семейств, включая тех, кто успел покинуть Каргадас во время начала военного переворота.
Что же касательно личности подполковника Кэннона, то, изучив все обстоятельства его смерти и не обнаружив ни одного неопровержимого свидетельства того, что Аугусту Кэннон погиб, Барро сделал вывод, что смерть свою подполковник умышленно сымитировал, запланировав заранее.
После атаки орков на узел связи, где в тот момент находился Аугусту, не было найдено ни одного целого тела, которое можно было бы безошибочно опознать. На месте произошедшего побоища в груде изуродованных фрагментов тел была обнаружена правая рука подполковника с фамильным перстнем на ней, который Кэннон никогда не снимал. Что и стало тем единственным фактом, на основании которого было сделано заключение о его смерти. Которое получило неоспоримое опровержение в свете последних событий и выявленных фактов. Особенно с учетом того, что в период военного переворота на Каргадасе семья подполковника, его жена и сын, не смогли покинуть планету. И то, что по предварительным данным все они были уничтожены хунтой, пришедшей к власти, Барро отметал, как очередную ложь.
Алонсо активировал канал Саннджифу.
— Слушаю, господин Барро, — мгновенно отозвался Оз.
— Жду у себя, — коротко распорядился Алонсо, затем переключился на канал Мадейры и повторил: — Жду у себя.
Пока шло ожидание, инквизитор вернулся к своим размышлениям. Из неофициальных источников, имевшихся у Барро на Сальпурии, инквизитору стало известно, что прибывший туда Красс до сих пор не покинул планету. Корнелий вел какое-то расследование в Котлах, в связи с чем у Алонсо возникала к нему масса вопросов. Одно только предположение, что Красс занялся параллельным расследованием дела о «несанкционатах», вызывало у Барро нервное раздражение. Как и то, какими могли быть причины, подтолкнувшие на это Красса. А потому некогда возникший между инквизиторами призрак доверия ныне развевался с заметной скоростью. По крайней мере, со стороны Алонсо. Инквизитор еще был погружен в свои мрачные думы относительно деятельности своего бывшего товарища на Сальпурии, когда в кабинет прибыл первый из вызванных.
— Господин Барро, — произнес Саннджифу, переступая порог кабинета.
— Да, Оз, — Алонсо сделал знак рукой, приглашая подойти того ближе. — В ближайшее время я собираюсь покинуть Сальпурию-2. Заканчивать начатое мной расследование я поручаю тебе.
— Слушаюсь, господин Барро, — Саннджифу склонил голову.
— Это не все, — Алонсо открыл небольшой сейф и вынул оттуда шкатулку иссиня-черного дерева, отполированного до стального блеска. — С сегодняшнего дня ты официально мой аколит.
Молча Оз сложил руки на груди в аквилу, после чего с почтением принял из рук инквизитора протянутую шкатулку.
— Твоя Инсигния, — пояснил Барро. — Я доволен тем, как ты вел это расследование, и уверен, что ты сможешь с честью его завершить. Отчеты о своих результатах будешь направлять мне еженедельно. Шифрование двойное.
На минуту Алонсо отвлекся, получив сигнал о прибытии Мадейры. Новый участник беседы мгновенно оценил ситуацию, увидев в руках Саннджифу инквизиторскую инсигнию, которую тот как раз доставал из шкатулки.
— Жду ваших распоряжений, господин Барро, — Дьочу изобразил на груди аквилу, и добавил чуть тише. — Мои поздравления, господин Оз.
— Вы все правильно поняли, — кивнул головой Алонсо, сосредоточив все свое внимание на Мадейре. — А пока я хочу, чтобы вы отправили открытую информацию по внутренним каналам Ордосов. Радиус сообщения ограничить системой Аметист. «На Сальпурии-2 обнаружено присутствие ксеносов». Сообщение передать трижды с перерывом в шестнадцать стандартных часов.
— Будет сделано, господин инквизитор, — склонил голову Дьочу.
— Один вопрос, господин Барро, — заговорил Саннджифу. — Вы сами определите дальнейшую судьбу Лорда-Маршала?
— Его дальнейшая судьба уже решена, — взгляд Алонсо посуровел. — Свою нерасторопность он искупит вечным служением.
— Мир смерти? — высказал предположение Мадейра.
— Сервиторизация, — ледяным тоном отрезал Барро. — Недостаток суровости при принятии подобных решений слишком дорого обходится Империуму.
— Как в таком случае прикажете поступить со служащими Псайканы? — спросил Оз.
Алонсо пожал плечами с некоторой долей небрежности:
— Если «мозголомы» продемонстрировали несостоятельность как предрекатели, значит их надлежит использовать в ином качестве, — презрительно произнес он.
— Астропатический хор? — уточнил Саннджифу.
— Доблестная Имперская гвардия постоянно испытывает нехватку псайкеров, — возразил Барро. — Будет более чем справедливо направить тех, кто не смог предотвратить усиление врага мощью «несанкционатов», на истребление последних в бою.
— Значит, на Каргадас? — заключил Оз.
— Да, — подтвердил инквизитор.
— Будут еще особые инструкции относительно других задержанных? — поинтересовался Саннджифу.
— Нет, — качнул головой Алонсо. — Все в соответствии со стандартными протоколами. Разве что…
Инквизитор на мгновенье задумался. На память ему пришел Яспер Колс и последние слова, произнесенные ветераном до того, как мозг его полностью отключился. После проведенного сканирования Яспер просуществовал еще несколько дней и умер, так и не придя в сознание.
— Как поступили с телом Колса? — спросил инквизитор.
— Всего одну минуту, господин Барро, — говоря это, Дьочу уже набирал соответствующий запрос на своем инфопланшете.
— Тело заключенного Яспера Колса № 17541 находится на данный момент в отделении морга и ожидает очереди на утилизацию, — Доложил Мадейра, как и обещал, менее чем через минуту.
— Распорядитесь похоронить его подобающе ветерану. Пусть над его телом совершит отходную молитву кто-нибудь из проповедников, — приказал Алонсо. — Этот человек доказал свою верность Императору и преданность Империуму.
— Слушаюсь, господин Барро, — понимающе кивнул Дьочу, тут же внося соответствующие поправки в дело заключенного. — Что-то еще?
— Пока все, — ответил Алонсо, мысленно возвращаясь к расследованию, и добавил уже без всякого интереса к присутствующим. — Можете идти.
И, не дожидаясь, когда за Мадейрой и его новым аколитом закроется дверь, инквизитор углубился в изучение материалов текущего дела.

Год 995
6.344.976М38
В корабельном Храме было тихо, если не считать грохота, доносящегося из-за плотно закрытых шлюзовых дверей. Помимо храмовых сервиторов, в нем остался только один проповедник, который сейчас, коленопреклоненный, возносил молитвы Бессмертному Защитнику всех людей. Не обращая внимания на его жаркую молитву, сервиторы продолжали упорно трудиться. Они полировали пол и стены, тщательно убирали малейшую грязь со статуй и гобеленов, начищали до блеска золото и платину, изобилующих вокруг. Больше в Храме не осталось никого. Кто не участвовал в управлении кораблем — сражался на его палубах, сдерживая все прибывающих ксеносов, чьи абордажные торпеды с треском сейчас врезались в истерзанный корпус «Ревнителя», сотрясая его снова и снова. К этому времени корабль был начисто лишен двух из трех маршевых двигателей и как минимум половины маневровых. Однако это уже не имело значения. Ни уйти от погони, ни уклониться от очередного удара «Ревнитель» больше не мог. Оставалось только драться с превосходящими по численности врагами. Драться до последнего вздоха. С каждым ударом сердца увеличивая счет забранных с собой. Из динамиков и громкоговорителей по всему кораблю разносились литании Императору и речи для поддержания боевого духа. Они заглушали надсадный скрежет разрушающегося корпуса корабля, трещащих по швам обшивок, крушащихся переборок. Эти звуки волной накрывали душераздирающие крики умирающих в агонии и стенания упавших раненых, которых почти тут же затаптывали те, кто еще стоял на ногах и продолжал сражаться. Время от времени общий шум словно удары раскатистого грома разрывали яростные приказы старших офицеров и комиссаров. Они проносились над сражающимися, а спустя мгновенье их подхватывал рев бросающихся в атаку имперцев, волна за волной атакующих ненавистных ксеносов. Но вскоре, отступая под натиском противников, людские волны откатывались назад, оставляя после себя «пену» из крови и обездвиженных тел павших. Но в самом корабельном Храме всего этого не было слышно. Все храмовые динамики сейчас работали на внешнее вещание, и в просторной зале звучал лишь ровный и траурный голос проповедника.
— Освободились мы от слепоты сердца. Освободились от лицемерия, тщеславия и лжи. Но надеваем на себя цепи ненависти, презрения и злобы к грязи, ксеносам, еретикам. Во Имя Твоих мук и кровавого пота, во Имя Золотого Трона Твоего, во Имя гибели Твоей и Воскрешения, как Бога человечества — храни и укрепляй нас, сражающихся ради Тебя. Да погибнем мы с достоинством, чтобы быть принятыми Тобой.

6.006.995.М38
Максимального расцвета Гильдия Кондотьеров Парра достигла в 699 году 38 тысячелетия. Основателем гильдии стал еще Филиппе Парра, но окончательного признания, а следом и процветания гильдии, добился его сын Уго. На сотни лет Кондотьеры дома Парра, как они себя называли, стали настолько элитными наемниками, что воспользоваться их услугами могли себе позволить далеко не все. На посту главы гильдии Уго сменил его старший сын Фабиан. А после его смерти, младший из сыновей Фабиана, Марк. При котором и начался медленный упадок Гильдии Кондотьеров Парра. Их влияние постепенно начало рушиться, и сын Марка, Витольд, не смог остановить этого падения. В решении перенести основную базу гильдии с Лазоры на Каргадас в то время никто не усмотрел ничего предосудительного. О судьбоносном решении Витольда вспомнили, когда Лазору окутал варп-шторм, отрезав планету и ее обитателей от остального мира. Когда четырнадцать лет спустя после обоснования наемниками на Каргадасе Витольд Парра путем военного переворота захватил власть на планете, его поступок не вызвал удивления. Подобное время от времени случалось на тех из миров, на которых правящая элита теряла бдительность или демонстрировала собственную слабость. Ставя конечной целью поднять авторитет своего дома, но при этом не желая проблем со стороны официальных представителей Империума, Витольд, придя к власти поступил максимально осмотрительно. Не тронув планетарного губернатора и пальцем, Парра на правах нового верховного лидера Каргадаса направил на него огромное количество доносов, подкрепленных свидетельствами очевидцев и заверенных множеством высокопоставленных особ. А как результат — уже в следующем году сам занял пост губернатора планеты. Витольд и его хунта встали на путь предательства спустя два года после получения им должности планетарного губернатора. Когда вместо передачи положенной десятины Парра заявил о выходе Каргадаса из-под протектората Империума и о принесении им клятв губительным силам. Заручившись поддержкой в высших кругах, заблаговременно устранив либо перебив всех несогласных, оставшихся верными Бессмертному Императору, Витольд подписал «Кровавый Договор», полностью открыв Каргадас для вторжения для сил вражеского контингента. Имелась ли связь между предательством Парра и тем, что его родная планета после долгих лет варп-шторма была наконец полностью им поглощена, можно было лишь предполагать. Однако факт оставался фактом. После долгих лет полной изоляции от внешнего мира Лазору увлекло в варп. Навсегда осталось тайной, что сталось со всеми ее жителями. Лазора, лишившаяся какой бы то ни было связи из-за охватившего ее варп-шторма еще в самом его начале, так и не смогла поведать миру о собственной судьбе. Получили ее жители долгожданное избавление от мук, или это было только их началом. Всего несколько кораблей, находящихся в орбитальных доках Лазоры, смогли покинуть орбиту планеты до начала варп-шторма.
Красс коснулся пальцами латунного знака отличия, снятого с одного из найденных в катакомбах под Котлами тел.
— Официально ни один наемник из Гильдии Кондотьеров не был нанят властями Сальпурии для охраны промышленных зон, — прошептал Красс, сдавливая полоску металла. — А это значит, Витольд встал на путь предательства еще тогда. Семьдесят лет назад. Когда его Кондотьеры в тайне ото всех охраняли ксено-еретиков. Какие еще предательства по отношению к Империуму он совершил?
Металлический знак в руке инквизитора начал поддаваться, сгибаясь. Негодяй вынашивал и осуществлял свои планы долгие годы. Ждал удобного случая, незримо сея ростки измены вокруг себя. Перед Корнелием лежал длинный список всех тех, кто прибегал к услугам Гильдии Кондотьеров Парра за последние сто лет. Неимоверно длинный. Содержащий в себе бесконечную вереницу из названий мест, кораблей и планет, фамилий и должностей.
— Будь проклят дом Парра, — с ненавистью прошептал Красс.
Сальпурию инквизитор покидал со смешанными чувствами. Планета открыла для него, как минимум, одну из множества своих тайн, одновременно с этим швырнув к ногам Корнелия сотнями задач, которые теперь требовалось разрешить. Вдобавок подарив тысячи подозрений, с которыми предстояло инквизитору теперь нужно было разбираться. Как раз это стало одной из причин, по которой Красс проигнорировал послание, полученное с Сальпурии-2. Но была и другая.
Корнелий был уверен, что у Барро осталось на Сальпурии множество шпионов и соглядатаев. А заначит, Алонсо давно известно о пребывании Красса на планете. А потому, сообщение, отправленное с Салпурии-2, предназначалось именно ему. Для чего? Думая над этим вопросом, Корнелий склонялся к версии, что Барро боится быть разоблаченным в своей афере с расследованием Руджера. Возможно, он хотел подсунуть Крассу другое дело, чтобы отвлечь его от поисков на Сальпурии. В другой ситуации инквизитор бы пошел на эту встречу, использовав ее в собственных целях. И, как вариант, постарался бы выяснить, что может оказаться для Алонсо настолько ценным, чтобы он пошел на выгодную для Корнелия сделку. Но сейчас для этого было совершенно не подходящее время. Сейчас Красс был поглощен другим делом, за ниточку которого только что ухватился. И ни на каких условиях инквизитор не собирался делиться имеющимися в его распоряжении сведениями с Барро. В первую очередь, Корнелий намеревался разобраться с личностью Витольда Парра, и только после этого вернуться к махинациям Алонсо. Для начала, чтобы собрать максимум сведений о Витольде, Красс решил посетить Аркеб. Разбирая фамильное древо семьи Парра, Корнелий выяснил, что мать Витольда была уроженкой этого мира. Правда, существовало одно обстоятельство. Став женой Марка Парра, Фиоретта разорвала все сношения со своей семьей и никогда более не посещала Аркеб. Причины этого могли крыться в требованиях мужа, однако Красс допускал и другие варианты. Путь предательства тернист и непредсказуем. Пока было не ясно, встал ли на этот путь сам Витольд или начало было положено еще его родителями. Возможно, одним из них. В пользу того, что корни предательства могли крыться в матери Витольда, говорило весьма важное обстоятельство. Дело в том, что тринадцать лет назад из-за ереси внезапных мутаций на Аркебе был приговорен к уничтожению город Норвус. Тот самый, в котором родилась Фиоретта Парра, урожденная Эскью. И произошло это спустя всего пару лет после того, как Витольд принял волевое решение и полностью перевез базу Гильдии Кондотьеров с Лазоры на Каргадас. Планету, отстоящую намного дальше, чем родной мир его матери. Знал ли Парра на тот момент о зарождающейся на Аркебе ереси? В своих мыслях Корнелий ответил себе, что знал. Знал, а, возможно, и сам был причастен к ее возникновению и распространению. А значит, откладывать расследование данного дела было недопустимо. Даже ради разоблачения Барро.
«Я прижму тебя, Алонсо. Я докажу твою несостоятельность. А еще я докажу, что покойный Лорд-инквизитор Ренвель не смог должным образом выявить всех причастных к культу еретиков. Возможно, проведи он тогда расследование более тщательно или поделись имеющейся у него информацией с Соломоном Рудждером, и они совместно выявили бы предательство Парра. Еще тогда. Задолго до мятежа на Каргадасе, который можно было бы предотвратить. До того, как на протяжении десятилетий предатель и еретик отравлял своим существованием миры, которые посещал. И кто знает, какие прегрешения еще кроются на его счету. Но я выясню это. И заставлю тебя рассказать мне все. Все, что ты скрываешь и что тебе известно о тайнах своего патрона», — размышлял Красс, сминая в ладони знак отличия гильдии наемников.
До своего отлета инквизитор приказал установить оцепление вокруг бывших промышленных зон. Включая область новых застроек.
«До прибытия спецподразделений вы должны обеспечить в указанной мной области такой уровень охраны, чтобы его признали лучшим из лучших сами Кустодии, — без тени намека на шутку произнес Корнелий, глядя в глаза коменданту Котлов и, заметив метнувшийся в них страх, добавил: — Если не хотите, чтобы Сальпурия была объявлена карантинным миром».
Слова инквизитора возымели должное действие. Целый ряд зданий, попавших в закрытый периметр, в считанные часы были опустошены от любого присутствия людей и частично разрушены. Та же участь постигла здания, находившиеся в приграничной полосе. Они были полностью снесены, чтобы обеспечить простреливаемую зону, просматривать которою таким образом можно было без каких-либо помех. Все это было проделано с той максимальной скоростью и рвением, на которые рассчитывал Красс. Так что, покидая Сальпурию, инквизитор был уверен, что во время его отсутствия ни одна живая душа не проникнет незамеченной на территорию Котлов.

6.008.995.М38
В огромном зале сейчас было пусто и царил полумрак. Хотя еще полчаса назад тут было более чем оживленно. Совещание штаба длилось более девятнадцати часов. Звучали рапорты и доклады, раздавались приказы и распоряжения. Согласно принятому сегодня генеральному плану предстоящего сражения, семь армий должны были принять непосредственное участие в штурме городского Шпиля. Наступление планировалось вести по трем направлениям. Атаковать Шпиль с севера поручалось армиям генерала-лейтенанта Клаусена и генерала-лейтенанта Стана. С запада продвигались армии Ван Дер Вала и Кседо. И, наконец, армии генерал-лейтенантов Элдо, Суржи и Ортиса замыкали кольцо наступления на юго-востоке города-улья. Полное превосходство в небе над Варджишхером обеспечивали сразу шесть авиационных корпусов, прикрывать которые от вражеских ПВО помимо двух корпусов штурмовиков поручалось еще двум корпусам артиллеристов. Всего на артподготовку планировалось бросить все силы артиллерии, имевшиеся на тот момент в распоряжении фронта. Ответственным за это был назначен генерал-лейтенант Латтау, командующий артиллерийским соединением.
Теперь, когда в штабе никого не оставалось, большинство мониторов, развешанных вдоль стен, как и громоздкие лампы по дальним сторонам зала, были потушены. Гололитическая карта над большим овальным столом то и дело мерцала, вздрагивая, словно от коротких ударов энергобичем. А за столом в полном молчании сидело двое. Их взоры не были устремлены друг на друга. И каждый сейчас знал, или хотя бы предполагал, что за мысли крутятся в голове сидящего рядом. Тяжелый взгляд генерала Фернеля упирался в карту Варджешхера, туда, где мигали стрелки, обозначающие линии наступления, алели пурпурные зоны очагов сопротивления и утопали в тени затемненные контуры областей, полностью перешедших под контроль Имперцев.
После назначения Даррена на должность командующего Имперскими силами на Каргадасе, прошло немногим более трех лет. За это время Имперская гвардия преодолела пространство в пол континента, и сейчас успешно выбивала противника из столичного города-улья. Но все же этого оказалось недостаточно. Об этом свидетельствовал поступивший сегодня приказ увеличить рвение и занять Шпиль к прибытию на Каргадас представителя Святой Имперской Инквизиции. Жертвы, которые при этом форсировании наступления должны были неминуемо понести войска, разумеется, интересовали командование меньше всего. Высокие начальствующие чины лишь недвусмысленно намекнули, что неоправданные потери в личном составе недопустимы. Что пополнения в этом случае, в ближайшее время не будет. А также, что если из-за нехватки личного состава или вооружения дальнейшее продвижение экспансии на планете будет замедлено, то ответственность за это полностью ляжет на генерала Фернеля.
Размышляя об этом, Даррен вспомнил относительно недавний разговор с одним генерал-майором по фамилии Брехт. С ним Фернеля связывали долгие годы совместной службы, а потому между офицерами установилось давнее правило разговора «без фуражек». Изучив положение дел на планете, Ульрих заметил, что должно быть «у Святейшей Инквизиции вышел лимит по эктерминатусам в этом столетии, раз зачищать планету, погрязшую в ереси и предательстве, поручили Имперской гвардии». Склад мышления Брехта был достаточно хорошо известен генералу. Дерзкий в своей храбрости, доходящий порой до безрассудства, но никогда не теряющий связи с реальностью. Преданный всем сердцем Имперскому Кредо и в то же время острый на высказывания, Ульрих «не кланялся ни пулям, ни начальству». Но, Даррен точно знал, что за саркастическим высказываем генерала-майора кроется лишь забота о вверенных его командованию гвардейцах. Тем не менее, услышав емкую и колкую формулировку, генерал счел своим долгом ответить на него Брехту с суровостью в голосе.
— Если вы сделаете вид, что я ничего не слышал, мне будет легче не подвергать вас дисциплинарному взысканию.
— Так точно, генерал, — ответил на это замечание Ульрих.
В этот момент на его суровом лице не дрогнул ни единый мускул, но в упрямых, не привыкших лукавить глазах по-прежнему искрилась ирония.
Вспоминая тот разговор, Фернель ловил себя на мысли, стало ли известно о нем Лорду-комиссару Говерсу. Курт Говерс был одним из тех людей, которые всегда осведомлены о том, что происходит вокруг них, вне зависимости, происходит что-то тайно или явно, и насколько хорошо это пытались от них скрыть. Свою потрясающую осведомленность Лорд-комиссар демонстрировал не единожды. Так что его способность знать все и обо всех давно перестала удивлять Даррена.
«Никто не присутствовал при нашем разговоре. Сервочерепов не было поблизости. Может он знать о разговоре, которому не существовало свидетелей?»
Как будто читая обращенные к нему мысли Фернеля, Курт заговорил.
— Приятно осознавать, что Бессмертный Бог-Император благоволит вам, генерал, — в этой фразе вопроса было столько же, сколько и утверждения, а потому Даррен предпочел не отвечать, лишь переведя взгляд на Говерса. — Раз Святая Инквизиция заранее уведомила о прибытии одного из представителей, значит, речь не идет о проверке вашей лояльности. Я говорю о тщательной проверке, — пояснил Курт. — Ставить под сомнение все и вся святой долг каждого Инквизитора.
— Без сомнения, Лорд-комиссар, — ответил Фернель, складывая на груди руки в орла. — Да славится Защитник всего человечества вечно.
— Аве! — отозвался Говерс, не спуская Даррена с прицела своих глаз. Он выдержал паузу в два удара сердца и добавил: — Время перелета через варп никогда не бывает предсказуемым. В отличие от военных планов, генерал. По вашим подсчетам, сколько вам потребуется времени, чтобы полностью освободить Варджишхер от еретиков?
— Не менее года, Лорд-комиссар, — со строгостью во взгляде ответил Фернель.
И хотя Даррен понимал, насколько подобный ответ неуместен в текущей ситуации, отвечать иное он счел для себя недопустимым. Тем более, что на одну зачистку под-улья ушло бы не менее двух лет, учитывая всю сложность подобной операции.
— Это хорошо, что при всех своих наградах вы не научились лгать, генерал, — с безмятежным спокойствием ответил Курт. — Ложь, как и множество других пороков, ведет к измене. Тем не менее, ваш ответ неприемлем. Как неприемлемо желать, чтобы верный слуга Трона претерпевал препятствия на пути. Подобные размышления сами по себе граничат с ересью.
— Я понимаю вас, Лорд-комиссар, — Даррен чуть склонил голову. — И все же, если мы говорим о ПОЛНОМ переходе Варджишхера под контроль Имперских сил, то, на мой взгляд, было бы кощунством вводить в заблуждение агентов Святой Инквизиции, как и вышестоящее начальство, относительно РЕАЛЬНЫХ сроков исполнения по данному вопросу.
— К прибытию инквизитора Барро на Каргадас, — ледяным тоном произнес Говерс, — Шпиль Варджишхера должен находиться под контролем имперской гвардии.
Про себя Фернель отметил, что хотя в приказе не фигурировала фамилия прибывающего инквизитора, Курту она была известна.
— Поступивший приказ будет выполнен, — невозмутимо ответил Даррен, цитируя из него формулировку. — К тому времени, как представитель инквизиции высадится на Каргадас, занять Шпиль Варджишхера.
— Потому что поражению нет и не может быть оправданий, — произнес Курт.
— А победа в них не нуждается, — закончил за него Фернель.
— Рад, что мы говорим с вами на одном языке, генерал, — заметил Лорд-комиссар, поднимаясь из-за стола. — И кто знает. Может быть, инквизитор летит на Каргадас как раз для того, чтобы нам посодействовать и сообщить, что его персональный лимит на экстерминатус не исчерпан.
«Знает», — без малейшего намека на удивление подвел для себя итог Даррен, провожая взглядом удаляющуюся спину Курта.
— Повезло, так повезло, — пробормотал Фарен, выходя из штаба полка с подписанными документами и предписанием незамедлительно доложить своему командиру роты о возвращении в часть из госпиталя. — Перед самым наступлением.
К медикам Фарен попал после того, как отморозил несколько пальцев во время дежурства. Это случилось почти в самом конце зимы, когда нагрянули невиданные по своей силе морозы. Ампутацию пальцев ему провели еще в прифронтовом госпитале, где несмотря на местный наркоз, Фарен пережил несколько довольно неприятных минут. После чего с еще несколькими ранеными он был отправлен в тыл. С получением аугментики все оказалось несколько сложнее, чем предполагалось, и Фарен провел в медицинском блоке пару недель, пока дожидался своей очереди. Слуга машинного Бога, проводивший Фарену операцию по замене утраченных пальцев, не был разговорчив, как и полагалось «шестеренке». Единственное, о чем поинтересовался слуга Омниссии, не желает ли боец произвести еще какую-нибудь замену в целях укрепления своего тела. И не хочет ли в этом случае составить рапорт с соответствующей просьбой. После чего, получив отрицательный ответ, приступил к операции, подробности которой Фарен помнил смутно. Получивший изрядную дозу морфина, гвардеец провалился в полусонное состояние и вышел из него только на следующий день, очнувшись в том же медицинском корпусе, где провел до операции столько времени. Там он пролежал еще три дня, удостоившись на четвертый визита одного из медиков. Который вручил выздоравливающему получил выписку, где крупными буквами значилось «Годен». Затянись пребывание Фарена в госпитале еще хотя бы на сутки — и он бы не успел к наступлению, которое должно было начаться завтра. А потому, здраво рассудив, что причина подобной неудачи вероятнее всего кроется в недостаточной набожности, всю дорогу до расположения своей части Фарен шепотом повторял литанию защиты. Не забывая при этом присовокупить еще несколько строк, какие обычно добавляли от себя гвардейцы.
«От проклятых павших огради нас, Император. От нашествия демонов огради нас, Император. От проклятия мутации огради нас, Император. От гнева комиссаров огради нас, Император. От смерти в бою огради нас, Император».
Фарен замолчал, лишь когда большие бронированные транспорты остановились, и раздалась команда выгружаться. Его вместе с другими гвардейцами, прибывшими из госпиталя, построили на плацу недалеко от штабной палатки. С некоторой рассеянностью во взгляде Фарен слушал напутствие ротного комиссара, призывавшего доблестно сражаться за Империум человечества, когда на глаза гвардейцу попался Аластор. Фарен даже не сразу узнал его, выходящего из штабной палатки с нашивками лейтенанта.
— Да какого ж… — успел пробормотать себе под нос Фарен, прежде чем осознал, что ему лучше помолчать.
Однако в этот раз ему повезло. Губы Фарена успели плотно сжаться за секунду до того, как по гвардейцу полоснул рыщущий взгляд комиссара. Мысленно выдохнув с облегчением от того, что ему удалось избежать комиссарского гнева, Фарен перевел все еще рассеянный взор строго перед собой. В это время в голове гвардейца, где-то на уровне мозжечка, наскакивая друг на друга, боролись две фразы.
Первая:
«Какого гребанного варпа кому-то погоны генеральские, а кому-то болты комиссарские?!»
И вторая:
«От гнева комиссаров огради нас, Император. От смерти в бою огради нас, Император».
Эти две мысли бились между собой упорно. Но к тому моменту, когда прозвучал приказ всем прибывшим из госпиталя разойтись по своим ротам и доложить командирам о прибытии в часть, молитвы, мысленно повторяемые Фареном, все же одержали верх над возмущением. И тогда в мозгу гвардейца родилась мысль, подводящая итог под противоречивыми эмоциями. Не быть первым — само по себе защита. А потому, может в этом и есть Милость Всеблагого Защитника, что Фарен избавлен от излишнего внимания со стороны начальства. А значит, и от необходимости быть на острие атаки.
Коллинз с невозмутимым видим выдержал взгляд капитана Аранто, вытянувшись перед ним во фрунт. Последний в свою очередь едва заметно хмурился. Ему не нравился Аластор, несмотря на его таланты, а может, как раз из-за них. В сержанте Сибе чувствовал странную угрозу, как будто некую дремавшую в Коллинзе пружину. Которая рано или поздно обязательно распрямиться. Аранто еще раз испытующим взглядом посмотрел на Аластора. На что тот ответил все тем же спокойствием и уверенностью во взгляде.
— Сержант Коллинз, — заговорил наконец Сибе. — С этого дня назначаетесь командира вашего взвода. Высокое командование ждет от нас скорейшего взятия Шпиля Варджишхера. И мы не имеем права не оправдать их ожиданий.
Сказав это, Аранто протянул Аластору лейтенантские нашивки.
— Вива Империум! — отсалютовал Аластор.
— Завтра вместе с командирами первого и третьего взвода явиться для получения боевой задачи. А пока — принимайте командование, — приказал Сибе.
— Слушаюсь, капитан, — вновь отсалютовал Коллинз. — Разрешите идти?
— Идите, лейтенант, — распорядился Аранто и, когда полог палатки, всколыхнувшись, опустился за Аластором, хмурое выражение на лице капитана стало еще более выраженным.
И хотя Сибе по-прежнему не понимал, чем именно ему не нравился Коллинз, но чувство это с уходом последнего не пропало, а наоборот, усилилось.

6.017.995.М38
Настоящим наслаждением было, скинув высокие ботфорты, утопить босые ноги в густой мех огромного по размерам покрытия. Закрывавшее значительную часть пола, оно было собрано из шкур десятков видов редких животных, устилая перед Маргаритой путь от дверей кабинета к массивному секретеру. Последний можно было смело назвать настоящим шедевром. Создавший его мастер выполнил секретер для переписки и хранения деловых бумаг в виде уродливой открывающейся пасти с белоснежными клыками-колоннами по сторонам. Внутри «монстр» был отделан алым бархатом и пурпурным мрамором, что добавляло сходства с алчущим зевом дикого зверя, надежно охраняющего тайны своей хозяйки.
Только здесь, в закрытом для посторонних глаз кабинете, мадам Кюрдон чувствовала себя по-настоящему свободной. Тут не было тех навязчивых, вызывающих рвотные позывы имперских символов, с которыми Маргарите постоянно приходилось мириться везде и всюду. Золотые аквилы, изречения святых, мучеников и страстотерпцев. Крылатые выражения истинно верных слуг Золотого Трона, выбитые в камне и металле. И знамена, знамена, знамена. Отвратительными грязными тряпками они болтались повсеместно, так что взору невозможно было укрыться от их реяния. И только эта комната была чужда всему Имперскому. Всему ненавистному.
Аристократка забралась в большое кресло, стоящее перед секретером, свернувшись в нем, причудливо изогнувшись. Могло показаться, будто в ее теле нет и половины тех костей, которые должны быть у обычного человека. Она просидела так несколько минут. Неподвижно, с закрытыми глазами. А потом, совершенно внезапно, резко развернулась, будто в ней сработала некая скрытая пружина. Мадам Кюрдон вскочила со своего места, и в ее тонких изящных пальчиках мелькнул небольшой ключ. Быстрым и одновременно точным движением аристократка вонзила изящную бородку ключа в щель замочной скважины. Столь узкую, что та была едва заметна глазу. Открыв ловким движением руки один из выдвижных ящичков, расположенных в «небе» монстра, Маргарита выхватила оттуда серую, невзрачную аквилу размером с собственную ладонь. Несколько секунд аристократка созерцала отвратительный символ таким взглядом, словно сжимала в своих ладонях смертоносную ядовитую змею. В ее груди волной поднималось то чувство, когда страх, ненависть и отвращение переплетаются настолько сильно, что уже невозможно отделить одно от другого. И тогда, задыхаясь от переполнявших ее эмоций, Кюрдон принялась с невиданным остервенением разрывать ненавистный ею символ. Тугой, но тем не менее податливый материал вытягивался, прежде чем распасться на отдельные части. Но Маргарита лишь увеличивала амплитуду резких движений, раздирая то, что еще оставалось от аквилы. Пока ее остатки не осыпались из рук Кюрдон крупными колючими песчинками. В этом вырвавшемся на свободу гневе было все. Ярость постигшей ее неудачи. Злость за события на Таххиле и затянувшееся молчание Го-Хуара. И презрение к союзникам, которые сейчас проигрывали имперцам на Каргадасе. Последние бесили Маргариту особенно сильно. Поторопившись с мятежом, они из предполагаемых союзников превратились в деструктивный элемент, который даже если ослабит основного противника, то сделает это неумело и невовремя. Постепенно внутреннее напряжение спадало. Ярость и гнев, выплеснутые из наполнившейся до краев чаши терпения, возвращались в прежнее русло. Войну на Каргадасе можно превратить в затяжную. Тогда это даст им то самое время, которого сейчас катастрофически не хватало.
Сверкая дико вращающимися глазами, аристократка замерла, восстанавливая сбившееся дыхание.
«Можно оправиться от полученной раны. Можно подняться даже в том случае, если рана огромная. И даже со смертельной раной возможно подняться на ноги, чтобы нанести ответный удар. Но все это исключено, если таких ран будет очень много».
Перед внутренним взором Маргариты поплыли картины, в которых она представляла, как сектор разрывают локальные конфликты, превращаясь в увесистую цепь событий. Сложную, и вместе с тем неумолимую. Которую никто не сможет ни предсказать, ни предотвратить, ни задержать. В сознании мадам Кюрдон возник образ карнадонов, раздирающих на части плоть обессилившей жертвы. И то, как горячая кровь омывает их белоснежные клыки, стекая по рычащим мордам. Как ее терпкий дурманящий запах вливается в ноздри, даря экстаз. И как проносится над обмякшим трупом победоносный дикий рев упоения. В этом буйстве насилия и агонии жертвы Маргарита вдыхала вдохновение. Вернув себе внутреннее равновесие, медленно, почти плавно, Кюрдон собрала в ладонях серый песок, оставшийся от презираемого ею символа, с нескрываемой брезгливостью вытянув руки перед собой. Медитативно аристократка созерцала, как «песок», наделенный собственной памятью, снова превращается в аквилу. Такую же серую и невзрачную, какой та была раньше. С печатью отвращения на лице, Маргарита вернула мерзкий предмет на место. После чего аккуратно заперла потайной ящичек на ключ. Теперь на лице мадам Кюрдон вновь воцарилось выражение безмятежности и спокойствия, поверх которого аристократка накинула легкую вуаль личного превосходства и презрения к остальному миру. Истинные чувства Маргариты снова оказались заперты глубоко в недрах того, что заменяло ей душу. На несколько мгновений глаза мадам Кюрдон закатились, и Маргарита вновь неподвижно замерла. Но совсем скоро она вышла из этого странного окоченения и направилась к выходу.
«Придет время, — думала аристократка, покидая кабинет. — Обязательно придет. Оплот мертвеца сгинет в бездне небытия. И тогда я, все мы, обретем то, что по праву наше».
Кюрдон не успела переступить порог, как увидела склоненную в почтении и страхе фигуру. В согнувшемся слуге Маргарита узнала одного из лаборантов Бреттис. Его лицо, обезличенное, потерявшее всяческий возраст, было обращено вниз, как и взгляд. Лишь седина на висках выдавала возраст человека, который, услышав поступь Кюрдон, согнулся в поклоне еще ниже.
— Мадам, — голос лаборанта чуть заметно подрагивал. — Ваше приказание исполнено. Препарат, который вы…
— Что с ним? — нетерпеливо спросила Маргарита, делая шаг вперед, так что голова серва едва не коснулась ее одежд.
— Выведен, мадам, — выдохнул лаборант.
На миг дыхание у обоих замерло. Повисла пауза, которую первой нарушила мадам Кюрдон. Ее пронизанный надменностью, словно стальными крючьями, голос стегнул лаборанта, заставив того вздрогнуть.
— Повтори, — потребовала Маргарита.
В ответ на это серв приподнял голову, так, что его наполненный страхом взгляд столкнулся с ледяным взором госпожи.
— Препарат готов к использованию, мадам Кюрдон, — выдавил он из себя и бессильно уронил веки, закрывая глаза.

6.021.995.М38
Путь к широкому валу, отделяющего верхнюю и часть улья от остального города, был плотно заминирован. А потому потребовалась многочасовая напряженная работы саперов, чтобы проложить для наступающих батальонов безопасные проходы. Несколько ночей подряд саперы ползали среди пепельно-грязных снежных завалов, уже изрядно смешанных с грязью, но все еще полностью не растаявших, обнаруживая вражеские мины и прорезая в противопехотных заграждениях, смертельным ковром покрывающим подступы к Шпилю Варджишхера. В последнюю из ночей, ближе к рассвету, по безопасным проходам батальоны вышли на исходные позиции и замерли там, ожидая сигнала к началу наступления. И вскоре мертвенная тишина мерзлого утра была вспорота оглушающим треском тяжелых орудий. Это расчеты тяжелых болтеров, занявшие позиции на самом краю рубежа наступления, открыли сосредоточенный огонь по переднему краю противника. Они вели его беспрерывно в течение нескольких минут, после чего в дело вступили минометы и тяжелая артиллерия. Шквал невиданного по своей силе заградительного огня обрушился на еретиков. Этой выплеснутой мощью были подавлены огневые точки противника, заблаговременно выявленные разведкой. Поддерживающие наступление артиллерийские и минометные батареи не позволили фланкирующим тяжелым орудиям еретиков открыть ответный огонь, погрузив тех в смятение и замешательство. При поддержке штурмовой авиации, прикрывающей наступление с воздуха, гвардейцы ворвались в первую линию оборонительных сооружений противника, вынуждая еретиков отступить. Одновременно с этим запуская агур-зонды, чтобы выявить тщательно скрытые до этого огневые точки, и принудить предателей задействовать свои резервы.
Следя из специально оборудованного командного пункта за тем, как продвигаются вперед гвардейцы, Ульрих Брехт вносил данные в инфопланшет, помечая в нем новые сведения о противнике и имеющихся в его распоряжении средствах. Большая часть информации, ранее полученная в результате проведенной разведки, сейчас подтверждалась. На направлении, выбранном для главного удара, еретики не смогли, а частично не успели возвести достаточно серьезных укреплений. И не подтянули сюда тяжелого вооружения. Противник пытался наверстать упущенное сейчас, спешно подтягивая к переднему рубежу обороны силы из других квадратов. Делая решительно все, чтобы не дать наступающим закрепиться на выбранном для этой цели плацдарме. Тщетно. Едва «договорцы» предприняли такую попытку, как, артиллерийский огонь с переднего края, к тому времени почти полностью опустошенному, был перенесен в тыл врага и ударил по его флангам. Маневр был проделан настолько четко и безукоризненно, что на лице Ульриха, несмотря на всю напряженность момента, вспыхнула короткая, но весьма выразительная улыбка.
— Тренировки под вашим личным командованием дали отменный результат, генерал-майор, — отметил стоящий рядом с Брехтом комиссар-капитан Баумгартнер.
Однако на данное высказывание Ульрих не ответил. В этот самый момент улыбка спала с лица генерала-майора, когда тот увидел, как задымился в небе над Варджешхером и упал в стремительное пике один из «Мстителей».
— «Нежданчик», — процедил сквозь зубы Руис, на мгновение чуть ускорив движения.
Несколько обломков шмякнулись совсем близко, по счастливой случайности не зацепив никого из бойцов.
Стараясь не «увязать» в бою, майор вел батальон согласно поставленной задаче. Гвардейцы почти вышли к широкому перекрестку, бывшему их конечной целью, когда на них обрушился шквал огня. Разом заработали две огневые точки, скрытые до этого времени под завалами, в которые были превращены угловые здания. Мгновенно гвардейцы оказались под перекрестным огнем прижатыми к земле, не имея ни малейшей возможности подняться. Молниеносно выкосившие несколько бойцов автопушки продолжали изрешечивать пространство над головами гвардейцев, пока Роберто Руис связывался по воксу с командиром приданной их батальону роты «Леман Рассов». Связист, распластавшийся рядом с майором, не подавал признаков жизни, что в тот момент было совершенно не важно. Закрыв вокс-станцию собственным телом, связист обеспечил той сохранность, что сейчас значило гораздо больше его жизни.
— Раздавите этих тварей! — Роберто грязно выругался.
Очередь, убившая вокс-связиста, зацепила и его самого. Снаряд краем прошелся майору по ступне, которую сейчас наспех перевязывал Руису один из подоспевших на помощь гвардейцев.
— Сделаем, — осипший голос танкиста потонул в злобном лае орудий.
«Леман Рассы», громыхая гусеницами, двинулись в сторону ближайшего ДОТа. Синхронные выстрелы раздались спустя полминуты, и последовавший за этим взрыв похоронил один из ДОТов. Второй ДОТ тут же огрызнулся длинной очередью из автопушки. Под ее прикрытием отчаянная группа культистов попыталась забросать вырвавшийся вперед танк связками крак-гранат. Но их попытка была тут же пресечена. Ответная очередь из спонсонных орудий не позволила еретикам приблизиться на дистанцию броска. Осознав тщетность сопротивления, предчувствуя скорую свою гибель, «договорцы» попытались покинуть занимаемое ими убежище. Однако сделать это, оставаясь незамеченными, у них не получилось. И, пока башенное орудие танка превращало в руины оставленный противником ДОТ, спонсоные лазпушки перенесли огонь по отступающим. Одновременно с этим гвардейцы начали занимать здание, в котором еще оставались засевшие внутри противники.
Им потребовалось более шестнадцати часов, чтобы полностью занять одно из угловых зданий, из которого можно было контролировать весь перекресток. Еще столько же времени ушло на его удержание, пока противник яростно пытался вернуть утраченную стратегическую позицию. С глубокой ночи и до четырех часов следующего дня еретики подобно волнам накатывались на батальон Руиса, стараясь выбить его из захваченного здания. Но в конце концов штурм потерпел неудачу, и еретики вынужденно отступили, оставив ключевой перекресток за имперцами, чем предоставили им возможность продвинуться еще дальше вглубь Шпиля.
Герман Лихте облизнул пересохшие губы. Пот, смешавшийся с кровью и гарью, оставил на языке горькое послевкусие, которому капитан не придал никакого значения. Он облизнул губы еще раз, прежде чем прохрипеть:
— Капрал.
— Я, — один из гвардейцев, занимавший место неподалеку от капитана, быстро подошел к раненому.
Собственную левую руку, наспех замотанную какой-то ветошью, уже основательно пропитавшуюся кровью, он прижимал к куртке, стараясь двигать ей как можно меньше.
— Затихли? — надсадно дыша, спросил Герман.
Полученная контузия лишила капитана не только зрения, но и частично слуха. И теперь, когда Лихте то и дело окутывала мертвенная тишина, он не мог определить, затишье это или очередная потеря слуха.
— Так точно, капитан. Откатились, — доложил капрал.
— Кто принял командование ротой? — собственный голос, как и голос его собеседника, казались Герману доносящимися из-под толщи земли или откуда-то со дна реки.
— Комиссар Балеен, капитан, — отозвался капрал.
Лихте почувствовал, как сознание вновь начало куда-то уплывать.
— Значит, удержали… — к горечи во рту добавилась тошнота.
— Так точно, капитан, — ответил капрал, но Герман его уже не слышал.
В его отключающемся мозгу сейчас пульсировала единственная, угасающая мысль, подобно затихающему эхо.
«Удержали. Удержали. Удержали…»

6.023.995.М38
Откинувшись на спинку кресла, Мадам Кюрдон перебирала в пальцах розовую жемчужину. На самом деле, под редкую драгоценность был выполнен небольшой контейнер. Таких в распоряжении Маргариты было много. Значительная их часть была изготовлена много лет назад. Как раз тогда, когда обезумевший химик по имени Ботнэ смог сбежать со всей партией опытного вещества, которое создал. До сих пор Кюрдон лелеяла мечты о его смерти. Мучительной и бесконечно долгой, на которую она жаждала обречь предавшего ее слугу. Относительно его вероятной кончины аристократку раздирали противоречивые чувства. В своих мечтах Маргарита видела Ботнэ мертвым, потому что единственный факт его существования отравлял мадам Кюрдон душу неудержимой ненавистью. С другой стороны, Маргарита в тайне надеялась, что сбежавший химик все же выжил. Потому что в этом случае она все еще могла разыскать его и умертвить собственноручно. В своих снах властная, не привыкшая себе отказывать ни в чем аристократка отрезала от ученого крохотные кусочки его плоти. Изо дня в день, пока от того не оставалась бесформенная окровавленная масса. Она дробила ему кости, спиливала зубы, выжигала глаза. Она упивалась его полным агонии воем, подобно чарующей музыке. Даже сейчас, когда ее новая глава лаборатории, наконец, добилась вожделенной цели. И препарат, столь долгожданный Кюрдон, был создан. Она не могла забыть Ботнэ и то, сколько лет из-за его проступка ей пришлось потратить впустую.
Маргарита выпрямилась, положив изящный контейнер на серебряный поднос перед собой. Теперь ей предстояло придумать, как максимально быстро и эффективно использовать препарат, одновременно с этим проверив его в действии на более значимых особах, чем лабораторные рабы. В памяти мадам Кюрдон начала перебирать возможные варианты, сулящие те или иные преимущества. В конце концов Маргарита составила небольшой список из высоких аристократических фамилий, попадавших в спектр ее интересов.
— Прислужники Хаоса нанизывают головы поверженных врагов на цепи, демонстрируя их, как символ устрашения и собственной силы. Но я не такая. Мне не нужны ваши головы, сколь бы умными, безрассудными или глупыми ни были мысли, обитающие в них. Я заберу ваши сердца. Нет, нет, — с ядовитой мелодичностью произнесла мадам Кюрдон, поднимаясь с кресла. — Я не собираюсь вырывать их у вас из груди. Напротив. Я хочу, чтобы они продолжали биться. Неистово, бешено и… преданно. В такт моим словам. Уверенные в их непогрешимости и правдивости. Наперекор всему тому, что было ранее для вас ценно. Ваши преданные сердца станут тем незримым украшением, которое я заслуженно буду носить на своем поясе.

6.212.995.М38
Продвижение на западном участке фронта увязло в бесконечных контратаках врага. Катакомбы, в которые превратились здания, сделали продвижение максимально сложным как пехотным, так и танковым соединениям. Оставалось лишь удивляться, как быстро еретики оборудовали все новые и новые линии обороны. Дополнительно «договорцам» помогало прекрасное знание местности. Перебрасывая по системам коммуникации и техническим тоннелям значительные силы, они выходили полкам в тыл, вынуждали оголять фланги, устраивали диверсии. Соединение, находящееся под командованием бригадного генерала Дюрана, лишилось более трети состава, попав в несколько огневых мешков, один за другим. Вторая бригада из корпуса печально известного генерала-майора Штакельберга, развив успех, не смогла его закрепить, и как результат, вынуждена была отступить на прежние позиции. Тем самым значительно оголила фланги его же соединений. И, вдобавок ко всему, оставила без поддержки корпус Брехта. Однако Ульрих, будучи не только одаренным тактиком, но и командиром, несомненно, снискавшим особую Милость Бессмертного Императора, смог справиться без поддержки неудачливого соседа. Правда, не упустил случай попросить у Всеблагого Защитника человечества персональной кары для нерадивых командующих в лице Грегора. И цинично заявил в одном из разговоров, что «некоторых командиров Бог-Император не торопится призывать к Себе, чтобы они не навредили Ему еще больше, чем у них получается это делать на полях сражений». О данном высказывании Брехта Лейф прочитал в служебной записке, каковых генерал-лейтенант получал регулярно большое множество.
Сегодня Кседо пришло сообщение от Гомера Атталя. В нем генерал-майор запрашивал у командующего армией поддержку из резервов. Объяснял он свой запрос тем, что две его бригады напоролись на превосходящего по численности противника, что вызвало значительное замедление продвижения на его участке фронта. А точнее сказать, полную его остановку.
У самого Лейфа были предположения, каким образом «договорцам» удалось собрать столь мощный кулак. В клоаках под-улья Варджишхера скопилось множество еретиков, отступивших туда после долгих боев за нижние и средние уровни города. Оттуда предатели поднимались по техническим тоннелям и старым канализационным стокам, перебрасывая таким образом крупные соединения. При этом, нанося удар, как правило, в самое незащищенное место имперских частей. На борьбу с «паразитами» бросали целые полки, заваривали коммуникационные люки и ставили бронированные двери на входы в технические тоннели, однако значительного успеха эти действия не приносили. Требовалась полная зачистка всего под-улья и тотальное уничтожение всех, кто там находился. Об этом генерал-лейтенант Кседо регулярно поднимал вопрос перед генералом Фернелем, на что получал неизменный ответ. «Запрос на предоставление штрафных батальонов направлен высокому командованию. Решение о направлении на Каргадас усиления из Легио Пенатанте уже принято. Ждите. Император защищает». Последняя фраза в устах командующего всегда означала только одно. Вопрос закрыт и обсуждению более не подлежит. Так что до того светлого дня, когда на планету должны были доставить части штрафников, чтобы ими зачистить под-улей, приходилось решать проблему с «паразитами» собственными силами.
Лейф выбил пальцами барабанную дробь по поверхности стола, за которым сидел. Задумавшись, генерал-лейтенант перевел взгляд на одну из стен. Несколько дней назад Кседо заметил там небольшую трещину, которая, должно быть, появилась из-за просадки грунта на месте возведения модульного здания, в котором располагался штаб Третьей армии. За прошедшее с тех пор время излом продвинулся еще на несколько миллиметров вниз и теперь почти касался правой головы Имперского Орла. Подобно нависающему над ним удару. На секунду Лейфа охватило невообразимая тоска. Но генерал-лейтенант прогнал ее от себя почти сразу. После чего, окончательно приведя свои мысли в порядок, Кседо активировал канал внутренней связи.
— Установите соединение с корпусом генерал-майора Атталя, — приказал он.
Про себя Лейф уже твердо решил не давать Гомеру Атталю ни одного человека. Вместо этого генерал-лейтенант собирался задать командующему Первым корпусом несколько «неудобных» вопросов и желал получить на них более чем вразумляющие ответы.
— Так точно, генерал-майор, — говоря с командованием, в том числе по воксу, бригадный генерал Хельге Пфайфф всегда вытягивалась в струну, как на параде.
Завершив весьма лаконичный разговор с командующим корпусом, Хельге склонилась над картами. Полк под командованием Рейорса вел сейчас ожесточенные бои в огневом котле еретиков в полном окружении, пока полк Крусе отчаянно пытался пробиться к нему на помощь. В такой ситуации наступление вынужденно замедлилось. Особенно при учете того, что полк Лагоса, продвигающийся двумя квадратами выше Хипеша, сам чуть не угодил в аналогичный котел, тщательно замаскированный культистами. Предотвратить внезапную атаку врага, успев снять варповую завесу, удалось полковому псайкеру. Но сам он выгорел так быстро, что сопровождающие его надзиратели описывали это потом, как «вспышку очень яркого света» и «падение на потемневший рокрит серой субстанции, похожей на пепел». Несмотря на то, что одна выявленная ловушка была уничтожена, Пфайфф прекрасно осознавала, что на пути продвижения их бригады будет встречаться еще много подобных ловушек и замаскированных засад. Отринувшие Свет Императора, перешедшие на сторону врага еретики делали сейчас все от них зависящее, чтобы не отдать имперским гвардейцам Шпиль Варджешхера.
Четверо суток назад на своем направлении им удалось нащупать брешь в обороне противника. Разведка боем показала, что в этой части еретики наиболее уязвимы, и полк пошел в яростное наступление при поддержке соседей по правому и левому флангу. Их полк вырвался на оперативный простор довольно быстро. Почти без потерь. Витор Рейорс уже готовился докладывать комбригу о выполненной боевой задаче и занятых позициях, когда ловушка, столь тщательно расставленная еретиками, захлопнулась. В один момент соединение вдруг осталось без связи, в огненном капкане, под шквалом огня. И все же им удалось закрепиться. Превратив в огневые позиции пустые, наполовину разрушенные здания, полк перешел к обороне, сдерживая натиск напирающих врагов. Об отступлении не могли идти речи. Предпринятая к концу вторых суток попытка вырваться из окружения, закончилась неудачей и потерей сразу нескольких отделений. Еретики хорошо подготовились, заманивая их в ловушку. К началу третьих суток связь возобновилась, но это само по себе уже мало влияло на ситуацию. Из поступивших сообщений стало известно, что с востока на помощь к ним прорывается полковник Крусе. Однако, эти попытки пока не давали должного результата, даже при учете того, что полк под командованием Кармона, как мог старался оттянуть на себя силы «договорцев». Только к концу четвертых суток был, наконец, установлен воздушный коридор над территорией, удерживаемой Рейорсом. Первая попытка доставить боеприпасы для тяжелого вооружения, медикаменты и продовольствие претерпела неудачу. Один из грузовых транспортов был сбит вражескими ПВО. Второй успел сбросить только часть груза, что было лучше, чем ничего, но все же недостаточно. С приходом ночи ожидался еще один рейс, на который полковник возлагал большие надежды. Удерживать периметр в отсутствие тяжелого вооружения и без поддержки танков, у которых точно также заканчивался боекомплект, не представлялось возможным, а это означало только одно — неминуемую гибель в котле.
Десант по правому флангу перешел в наступление. Одновременно с ними двинулись вперед и «Леман Рассы», подавляя огневые точки противника. В это же время снайперы из захваченного здания отслеживали любое движение со стороны еретиков, мгновенно «снимая» любого, кто был вооружен противотанковым оружием. Приданный их роте танковый взвод отлично справлялся с ДОТами культистов, превращая те в груду развалин, чаще с первого попадания. Далеко впереди, подобно огромному утесу, маячила их конечная цель. Доминирующее над местностью здание Администратума, превращенное еретиками в неприступную крепость. Оттуда противник контролировал прилегающие улицы и перекрёстки, обстреливая имперские войска и делая штурм высотки весьма сложным. Кроме того, большинство ДОТов, которые сейчас сносили «Леман Рассы», имели ходы сообщения с командным зданием. А потому, капитан Эскильен могла в этом с уверенностью присягнуть, многим из «договорцев» удалось спастись и пополнить ряды удерживающих командную высоту*.
Эта противоестественная живучесть предавших Свет Императора не переставала порождать в душе Ребекки все большую ненависть как к ним самим, так и их мерзким хозяевам, которых еретики называли «богами». Найдя в одном из соседних зданий место, откуда можно вести наблюдение за входом в крепость, капитан Эксильен принялась внимательно изучать «исполина». Небоскреб уходил настолько высоко вверх, что сложно было сказать точно, сколько этажей в нем насчитывалось. Но занять его было необходимо, а потому Реббека сейчас напряженно просчитывала все варианты, имеющиеся у них в распоряжении.
— Роту Дальгора, — приказала Эксильен вокс-связисту, продолжая осматривать в монокуляр подступы к высотке.
— Рота Дальгора на связи, капитан, — успел произнести вокс-связист прежде, чем почувствовал, как земля начала уходить у него из-под ног.
Все дальнейшее произошло с потрясающей воображение быстротой. Несколько зданий, бывших в тылу, начали осыпаться, словно на них обрушился невидимый глазу авиационный удар. Пространство вокруг заволок едкий дым. И невозможно было понять, откуда он появился. Когда раздались громкие крики и оглушающий скрежет металла о камни, Реббека уже была на месте событий. Главная улица, вдоль которой они вели продвижение, превратилась в широкий разлом. «Рваная рана» начиналась в нескольких метрах от руин дома, в котором сейчас располагался передовой наблюдательный пункт роты, и уходила назад, в сторону штаба полка. Издавая невероятный, режущий слух скрежет, один из «Леман Рассов» проваливался сейчас вглубь образовавшейся трещины. Пока экипаж второго, совместно с гвардейцами из пехоты, пытались сбросить ему тросы. На глазах Эксильен одно из высотных зданий, соседствующих с командной высотой, начало осыпаться, и по одной из его стен пошла чудовищных размеров трещина. А в следующую минуту его словно разорвали пополам. Часть дома рухнула, завалив уличный разлом, одновременно с этим образуя баррикаду, которая окончательно отрезала четвертую роту от тылов.
Полтора десятка гвардейцев. Всё, что осталось от взвода. Они удерживали клочок земли среди развалин, сражаясь в полном окружении. Даже тогда, когда еретики окончательно выбили их с прежних позиций. Он принял командование взводом после того, как снаряд разорвал их лейтенанта на множество неопознаваемых ошметков. И это он, сержант Керчен, вывел оставшихся гвардейцев к последнему рубежу обороны. Последнему, потому что ни отступить, ни прорваться к своим частям шансов не было. Никаких. Бадди точно это знал. Они были окружены со всех сторон, тяжелые орудия остались брошенными на прежних позициях без боекомплекта. Запасных батарей для лазганов не осталось, и на пятнадцать человек имелось всего три фраг-гранаты. Он отчетливо понимал, что у них получится сдержать еще одну, в лучшем случае, две атаки, а потом… «Потом» для них не существовало. По крайней мере, сержант очень на это надеялся.
Как он и предполагал, им удалось сдержать первую волну. Затем началась вторая…
Батарея в лазгане закончилась, сделав оружие почти бесполезным. Правда, им все еще можно было сражаться в рукопашной схватке, примкнув штык. Но на продолжительность подобного боя не стоило рассчитывать. А потому Керчен быстро пополз вдоль импровизированного бруствера. Берга́, сержант второго отделения, лежал не шевелясь, уткнувшись лицом в груду острых камней.
«Повезло», — с какой-то беспощадной завистью подумал про себя Бадди, проверяя у погибшего батарею лазгана.
Три процента. Мало, но это все равно это лучше, чем ничего. Сержант скинул свой лазган, подхватив оружие Берга́. Отчетливо слыша голоса еретиков совсем близко от себя, Керчен пополз дальше. Касси и Верд из его отделения. Они тоже были мертвы. Эти разрядили батареи своих лазганов полностью. Еще дальше, у гвардейца, имени которого сержант не помнил, он нашел еще одну неизрасходованную батарею. В ней оставалось более половины заряда, и на тот момент это было самой великой Милостью Императора, на которую Керчен мог уповать. Когда справа от него раздалось несколько коротких очередей из стабб-оружия, сержант вжался спиной в камни и приготовился стрелять. Голоса слева становились все отчетливее. Еретики приближались к последнему выжившему с двух сторон, и это не сулило ему ничего хорошего. Бадди еще раз посмотрел на шкалу заряда батареи. Пятьдесят шесть процентов.
«Должно хватить», — мелькнул луч надежды в голове Керчена.
Одними губами шепча «Заклинание Смерти», негнущимися пальцами сержант вытащил из батареи небольшой предохранитель.
Он не узнал, сколько еретиков погибло вместе с ним. Но в своей последней молитве, обращенной к Бессмертному Императору, Бадди просил, чтобы их было как можно больше.
Ценой больших потерь Имперским соединениям на западе удалось сломить сопротивление противника и продвинуться вглубь Шпиля. Еретикам пришлось отступить, но оказываемое ими сопротивление по-прежнему не ослабевало. Взяв под свой контроль большинство коммуникационных тоннелей, пронизывающих город от подулья до Шпиля, «договорцы» с невероятной скоростью продолжали перебрасывать поддержку на ключевые участки сражения. Выходили в тыл и фланги имперским частям. Устраивали диверсии, разрывая линии снабжения, тем самым лишая передовые части связи с ближайшим прифронтовым тылом. И все же, несмотря на это, гвардия наступала. Чтобы лишить противника преимущества скрытого перемещения, средства коммуникации безжалостно уничтожались. Воздуховоды, канализационные трубы, шахты грузовых платформ и лифтов взрывались. Любые люки заваривались. Шахты обрушивались до полной их непроходимости, некоторые затапливались. Пока в городе шло отчаянное сражение за каждую пядь, армиями генерала-лейтенанта Кернера, генерала-лейтенанта Дю Андради и генерала-лейтенанта Гайера было остановлено подкрепление, посланное «договорцами» из Мурдзиараха, таким образом полностью лишив еретиков Варджишхера поддержки.
Гололитическая карта, над которой сейчас склонился генерал Фернель, пестрела выводимыми на поверхность цифрами. Сегодня утром генерал получил секретное донесение, в котором говорилось, что корабль с представителем Святой Имперской Инквизиции уже на полпути к Каргадасу. Безусловно, нужно было еще сделать скидку на неверные течения варпа и то, что корабли чаще всего прибывали позднее намеченных сроков. Тем не менее нельзя было забывать и о такой возможности, как невероятно быстрый переход через варп, буквально за несколько часов. Посему Даррен вполне отчетливо понимал, что взять весь Шпиль под полный контроль до прибытия представителя Святой Инквизиции он наверняка не успеет. Тем не менее, немного прибавлял оптимизма тот факт, что помимо прочего к посланию прилагались координаты нескольких районов города, к которым у инквизитора был повышенный интерес. Именно их захват и взятие под контроль имперскими силами в первую очередь интересовал Барро, чьим личным ключом и было зашифровано послание. А потому, сразу после того, как астропат передал это послание, генерал Фернель отдал приказ ускорить темпы продвижения во что бы то ни стало. И, не взирая на потери, обеспечить зачистку указанных территорий от «договорцев».
Командир штаба генерал-майор Солер сейчас стоял по правую руку от Даррена, однако на карту он не смотрел. Адан был погружен в собственные мысли, далекие от сражений на Каргадасе. Из раздумий Солера выдернул голос Фернеля, возвращая того в реальность.
— Генерал-майор, совместно со штабом разработайте план операции по захвату этих квадратов, — Даррен выделил на карте две небольшие области.
— Так точно, генерал, — мгновенно отреагировал Адан, сконцентрировав свое внимание на карте.
Одна из областей, подсвечиваемая алым, находилась в западных районах Шпиля, как раз там, где были сконцентрированы силы Третьей армии генерала-лейтенанта Кседо.
— При разработке плана операции учитывать только имеющиеся силы или можно будет задействовать резервы? — уточнил Солер, переводя взгляд на Фернеля.
Даррен еще раз посмотрел на карту. Численность потерь была достаточно высока и обещала вырасти минимум вдвое после отданного им приказа. Однако введение в сражение за Шпиль резервов могло поставить под удар всю операцию по захвату Варджишхера.
— Нет, — отрезал Фернель, принимая окончательное решение. — Исходите из тех сил, которыми располагают соединения.
— Вы хоть изредка спите, генерал-майор? — комиссар-капитан Цесар Баумгартнер подошел к Брехту, изучающему карту боевых действий.
Ульрих поднял голову, посмотрев на Цесара:
— Тогда же, когда и вы, комиссар-капитан. Изредка, — отозвался он.
То, что генерал-майор обходится уже которую ночь без сна, выдавали покрасневшие, немного отекшие веки. Однако в остальном Брехт выглядел так же, как и обычно. От непроницаемого лица, с острыми, немного резкими чертами и тонкими искривленными губами на нем, до ослепительно начищенных сапог на высокой подошве, благодаря которой Ульрих визуально увеличивал свой и без того не малый рост.
— Вы сами почему здесь, комиссар-капитан?
— Глупый вопрос, генерал-майор. Любой комиссар всегда знает где находится командир вверенного его вниманию подразделения и чем тот занят. Вы сейчас решаете вопрос, как восстановить утерянную связь с бригадами.
— Все верно, комиссар-капитан, — Брехт кивнул. — Вы как всегда отлично осведомлены о положении дел.
Проигнорировав последнее замечание, Баумгартнер подошел ближе. Нажав панель управления на гололитическом столе и приблизив максимально карту Храмового комплекса, за который сейчас велось сражение, Цесар принялся изучать ее с тем же вниманием, с каким до этого изучал ее Ульрих.
Получив приказ командования провести захват и удержание Главного Храмового Комплекса улья Варджишхера, при этом обеспечив максимальную сохранность самого комплекса и строений в нем, Брехт сразу оценил всю сложность такого задания. С одной стороны, это безусловно было честью и льстило самолюбию Ульриха. С другой, любой просчет, допущенный его корпусом при выполнении данной операции, мог стать серьезным препятствием для дальнейшей карьеры генерала-майора. Тот факт, что в случае возникшей необходимости поддерживать его батальоны артиллерийским огнем будут дивизионы из корпуса генерала-майора Штакельберга, не вызвал у командующего Пятым корпусом ни сожаления, ни разочарования. И только одна фраза резюмировала его мнение по данному обстоятельству. «Будут потери». В том, что злопамятный генерал-майор попытается подставить Брехта, если тот даст ему такую возможность, Ульрих не сомневался ни на секунду. Как и в том, что Грегор постарается обставить все таким образом, чтобы сам он вышел из ситуации настоящим героем, а не полной мразью. Одновременно с этим максимально умалив и унизив заслуги самого Брехта.
Комиссар-капитан Цесар Баумгартнер лишь однажды коснулся данного вопроса. Выбрав момент, когда поблизости не было никого, кто мог бы стать свидетелем их разговора.
— Рассчитываете только на свои силы, генерал-майор? — коротко спросил он.
— Совершенно верно, комиссар-капитан, — свой ответ Ульрих дополнил колючим взглядом, четко и отрывисто проговорив каждое слово.
Большего Цесару было не нужно. Хотя он и не стал лично свидетелем конфликта между командующими Четвертым и Пятым корпусов, но о произошедшем был прекрасно осведомлен. Совершенно не питающий иллюзий относительно личности генерала-майора Штакельберга, Баумгартнер только едва заметно, но понимающе наклонил голову чуть вперед. И более к данной теме не возвращался.
Брехт щелкнул по кнопке вызова:
— Начштаба ко мне с офицерами и командующего вокс-связью, — приказал Ульрих, в то время как Цесар занял место рядом с командующим, усевшись на один из стульев. — Установите связь с Кольбе, майор. Любыми средствами и в кратчайшие сроки, — приказал Брехт, едва увидел вошедшего командира связистов.
Засевшие в Храме Императора еретики использовали установленные на его куполе вышки вокс-связи для подавления переговоров между имперскими частями и создания помех. Что в свою очередь вынуждало использовать альтернативные виды связи.
— Слушаюсь, генерал-майор, — сложив руки в орла на груди, мгновенно поспешил ответить связист.
— Действуйте, майор, — губы Ульриха сжались так, что начали напоминать уродливый белесый шрам. — И чтобы я больше не слышал от вас в донесении, будто вы не смогли обеспечить связь между частями.
Вокс-связист отсалютовал и помчался выполнять приказ, после чего Брехт нахмурился еще сильнее, хотя это могло показаться невозможным.
— Господа офицеры, — вместо приветствия начал Ульрих, пока прибывшие отдавали ему и комиссару-капитану воинские приветствия. — Я собрал вас по следующему вопросу. За последний час 115-ый Андорский и 54-ый Раанский полки, ведущие наступление по восточной окраине Храмового комплекса, все еще не смогли продвинуться дальше занимаемых позиций. Ненамного лучше обстоят дела на западных рубежах комплекса, где ведет наступление 11-ый Ситицианский и 54-ый Раанский. Наступление, проводимое 47-мым Раанским и 43-им Раанским было успешным. Но вырвавшись вперед и образовав клин, их передовые пехотные части, поддерживаемые тяжелой бронетехникой, оказались отрезаны от основных сил и к тому же лишились возможности использовать вокс-связь. Проклятые еретики глушат наши сигналы. Я уже отдал приказ о налаживании альтернативных средств связи. Но до тех пор точной информации о текущем моменте мы не располагаем. Сражающиеся подразделения получают доступную в текущей ситуации поддержку с воздуха. Но визуальное наблюдение с высоты затруднено. Противник задымляет местность, а точные координаты дислокации наших войск по-прежнему не известны.
Брехт отследил, как синхронно сложили на груди аквилы офицеры, едва Ульрих упомянул о Храмовом комплексе, а потому, договорив, сам осенил себя Имперским Орлом.
— Приказа к отступлению я не дам. Мы не имеем права оставлять захваченные позиции. Тем более, когда речь идет о подобном объекте, — добавил он, чтобы внести окончательную ясность по данному вопросу.
— И какой приказ вы намерены отдать, генерал-майор? — строго спросил сидящий по правую руку от него комиссар.
— Начальнику штаба в кратчайшие сроки разработать план по деблокировке соединения с использованием оперативно-тактической группы, не задействовав при этом резервов.
— Резервные части могли бы ударить по левому флангу противника. Здесь и здесь, — Заговорила начальник штаба корпуса Ханне Ульсон, указывая места на гололитической карте, вокруг которой расположились офицеры. — Этот маневр вынудит еретиков отвлечь часть своих сил на подавление нового прорыва. Что даст возможность возобновить наступление восточной группировке.
Брехт внимательно прошелся взглядом по карте, затем по каждому из находящихся в командном пункте офицеру.
— Подобная атака может стать бесполезной жертвой, — с сомнением в голосе, заметил Арнтсен.
Глаза Ульриха вспыхнули, словно в них воспламенился порох:
— Ни одна жертва не будет напрасной или бесполезной, если она принесена во Славу Императора, — с нажимом в голосе произнес он, сверля горящим взором бригадного генерала.
— Поддерживаю начальника штаба, — с этими словами комиссар-капитан Баумгартнер, наконец, снял с прицела своих глаз Брехта, которого он «сверлил» до этого.
— Принято, — кивнул Ульрих, тут же активируя вокс-бусину.
— Связиста ко мне, — Распорядился он, и в следующее мгновение дежуривший в смежном помещении вокс-связист уже стоял перед генерал-майором.
— Командирам рот, удерживающим ключевые перекрестки по флангам, выделить людей на поддержку центра. Удержать центр любой ценой. Командиру пятой роты Одиннадцатого Ситицианского полка. В запросе открыть огонь по своим позициям отказано. Удерживать ключевую точку до прибытия подкрепления. Император защищает, — Приказал Брехт, и, произнеся последнюю фразу, сложил руки на груди в Имперской аквиле.
Рота Сибе продвигалась под плотным вражеским огнем все ближе и ближе к центру Храмового комплекса. Туда, где возвышался величественный Храм Бога-Императора, над которым, как и над остальными зданиями в комплексе, еретики дерзнули надругаться. Статуи Имперских Святых, венчавших некогда купол Храма, теперь лежали низвергнутые у его основания. Массивные колонны, украшавшие выход, были обезображены нечестивыми символами, среди которых чаще прочих встречалась восьмиконечная звезда хаоса. Там, где раньше были мозаичные витражи, теперь зияли «ослепшие глазницы» окон. А мраморные ступени, ведущие ко входу, залиты кровью растерзанных еретиками жертв.
— Не разглядывать! — громко, чтобы все слышали, возвестил ротный комиссар Богартс. — Возле губительных символов не задерживаться! Не прикасаться ни к чему, что может нести на себе скверну! Дотронувшийся до любой из меток будет убит на месте!
Это предостережение каждый из гвардейцев слышал уже не раз, но здесь, на месте поруганной святыни, такие предостережения из уст комиссаров звучали особенно часто. Все, что оставалось от неприятеля тут же уничтожалось. Брошенное или потерянное в бою оружие еретиков обливалось прометием и поджигалось. То, что не могло пожрать святое пламя, взрывалось, после чего останки также предавались огню. Только Храм Императора было приказано очистить от врагов с минимальными разрушениями. Поскольку, даже после надругательства, Храмовый комплекс оставался Святыней, уничтожение которой необходимо было предотвратить.
Заглушая шум боя, над головами сражающихся разносились воодушевляющие крики комиссаров.
— В атаку! Уничтожить предателей! Бог-Император с нами в этом бою!
Выкрики комиссаров чередовались с приказами командиров, требующих продвинуться вперед для зачистки очередного здания, встретившегося на пути имперцев. Все это заставляло гвардейцев развивать и усиливать натиск. Где личным примером, а где подстегивая страхом немедленной казни любого струсившего, комиссары гнали бойцов вперед, на вражеские укрепления. Где их тут же встречали шквальным огнем из винтовок, дробовиков и лазганов «договорцы». По понятным соображениям, вся бронетехника была переброшена на другой участок фронта и не принимала участия в сражении за Храмовый комплекс. Даже тяжелое вооружение было приказано использовать только на тех участках фронта, где это было мерой крайней необходимости. А потому, лишенные столь важной поддержки гвардейцы вынуждены были демонстрировать чудеса личного мужества и отваги. В попытке свести к минимуму риски обрушения зданий, имперцы несли вынужденные потери, продолжая упорно наступать и вытесняя противника все дальше за пределы Храмового комплекса.
Полчаса назад бой перешел в финальную стадию. Захватившие основные позиции гвардейцы подступили к главному зданию всего комплекса. Храму Бессмертного Императора. Засевшие в его залах еретики организовали внутри гигантских помещений несколько рядов обороны, проломить которые было максимально сложно. И оборонять которые предатели собирались до последнего заряда, до последней гранаты.
Пройдя под многочисленными архивольтами**, где, когда-то золотом сияли прославляющие Бессмертного Пастыря литании, гвардейцы, наконец, смогли приблизиться к самому входу в Храм. Но там, под тимпаном*** их встретил настолько мощный шквал огня, что наступающие были вынуждены остановиться.
Чтобы пробиться внутрь, решено было использовать бронированные листы. Вооружившись ими, гвардейцы, выступающие в первых рядах, получали необходимую защиту. За ними в наступление должны были пойти снайперы, вооруженные лонглазами, чьей задачей было выбить расчеты тяжелых орудий. Третью линию наступающих составляли гвардейцы с фраг-гранатами для подавления особо укрепленных огневых точек. Одновременно с прорывом через главные ворота Храма Императора начались аналогичные атаки по всем остальным направлениям. К тому же, несколько «Валькирий» доставили на купол Храма штурмовые отряды, которые должны были ворваться внутрь через слуховые окна и вентиляционные воздуховоды. В занятых соседних Храму зданиях были размещены позиции снайперов, так, чтобы они простреливали все пространство вокруг и по возможности контролировали открытые участки внутри самого Храма.
Когда началось наступление, Коллинз со своим взводом оказался на самом острие атаки. Укрываясь за бронированными щитами, они прокладывали дорогу идущим за ними гвардейцам. Шквал огня, открытый неприятелем по броненосцам, заставил несколько человек упасть. Но строй над павшими тут же смыкался. Бронированные ростовые щиты сдвигались вновь. И наступление продолжалось, не останавливаясь, не замедляясь. Бой на первом рубеже эшелонированной обороны превратился в кровавую бойню. Первого своего противника Аластор задавил щитом, навалившись на него всей массой. Перемежая между собой стрельбу и приемы рукопашного боя, лейтенант уничтожал «договорцев», оказавшихся на его пути, и казалось, что ничто не сможет его остановить. В этот момент Коллинз не чувствовал ни боли, ни страха. Своим личным примером он поднимал за собой взвод, не давая врагам Империума ни секунды для передышки. Хруст ломающейся кости и треск рвущейся плоти достигли слуха Аластора. А мгновение спустя, руку пронзила боль, от которой Коллинз прикусил язык, чтобы не закричать. Несколько снарядов, выпущенных из-за наваленной баррикады, за которой укрылись еретики, попали лейтенанту в щит, проломив его и серьезно повредив Аластору левое предплечье. Вместе с прерывистым дыханием, из груди Коллинза вырвалось глухое рычание. Сумев добраться пальцами правой руки до подсумка, не замедляя шаг, Аластор выудил жгут, и наложил его выше открытого перелома.
— Вперед, гвардейцы! — с яростью Коллинз направил всю боль в этот крик. — Сегодня нам выпала честь очистить Храм Бога-Императора от предателей! Докажем, что мы достойны этой чести! Сотрем в прах тех, кто встал на путь измены и ереси!
Битва за Храм продолжалась. Начатая утром, она закончилась лишь к полуночи, когда все внутренние помещения, от главного зала до небольших келий и служебных комнат, были полностью зачищены от еретиков. Тогда Аластор дал подоспевшему к нему медику обработать рану и перелом.
Вправляемые кости хрустнули, однако Коллинз не подал вида. Вколотый морфин уже разносил по его телу приятное тепло, подавляя острую боль. Аластор поднялся, когда, наложив тугую повязку, медик оставил его и занялся другим раненым.
— Хорошая работа, лейтенант, — быстрой походкой к нему подошел их ротный комиссар Дорроу.
— Служу Империуму! — мгновенно Коллинз скрестил руки на груди. — Аве Император!
— Аве! — ответил Цербер, не отрывая взгляда от Аластора.
Нельзя было сказать, о чем подумал в тот момент комиссар, однако взгляд его, тяжелый и холодный, как оружейный ствол, Коллинз выдержал с полным спокойствием. Когда комиссар Дорроу отошел прочь, Аластор с тем же невозмутимым видом принялся за чистку своего оружия. И, только тогда, когда передовые части сменил второй эшелон, а рота Коллинза была выведена в ближний тыл для отдыха, с губ лейтенанта, завернувшегося в спальник, сорвалась короткая молитва:
— Кровь моя может истечь из вен моих. Плоть моя может нести многие раны. Члены мои могут быть сломаны или потеряны. Кожа моя может чернеть и гореть. Но моя вера в Бога-Императора никогда не ослабнет.
________________________________________________________________
*Кома́ндная высота́ (реже Кома́ндующая высота́) — в военной терминологии возвышенность (гора, холм и т. п.), по высоте господствующая над окружающей местностью, занятие (овладение) которой обеспечивает ряд преимуществ над противником в оперативно-тактическом и огневом плане. Характеристики командной высоты приводятся в военно-топографических описаниях и справочниках. Во время военных действий определяется как по карте, так и наглядно.
**Архиво́льт (итал. archivolto, лат. arcus volutus — «обрамляющая дуга») — наружное обрамление арочного проёма, выделяющее дугу арки из плоскости стены.
***Тимпа́н (др.-греч. τύμπανον — бубен) — архитектурный элемент, названный по аналогии с одноимённым музыкальным инструментом, — внутреннее поле треугольного фронтона или щипца.

6.149.995.М38
Каргадас встретил инквизитора Барро промозглым ветром и колючей, морозной метелью, от которой видимость падала до ста метров. Как будто мятежная планета пыталась сопротивляться этому визиту, призывая в союзники саму погоду. Резкий порыв ветра бросил Алонсо в лицо целую пригоршню снега, пока инквизитор со своей немногочисленной свитой пересекал площадь перед огромным зданием космопорта. В сооружении сохранилось только семь или восемь этажей. Свои острые обломки оно тянуло высоко вверх, словно хотело коснуться тяжелых снежных туч, затянувших серое небо над Каргадасом, и пропороть их. Большинство зданий в космопорте были разрушены. Даже частично уцелеть удалось немногим. И к одному из таких зданий сейчас направлялся Барро. Ранее здесь располагались административные кабинеты служащих, но теперь уцелевшие помещения использовались как склад. В западную область здания снесли ту часть машиненрии, которая уцелела после бомбардировок и артобстрелов. Тысячи когитаторов со всевозможной информацией, которые не сгорели в огне, не были уничтожены взрывами и не оказались намертво похороненными под обломками, стояли там в ожидании, когда до них доберутся заботливые руки служителей Машинного Бога. Последние в свою очередь стремились как можно скорее произвести надлежащий учет данных, запротоколировать их и внести в реестр. Но учитывая все обстоятельства, работы эти шли весьма медленно.
Кортеж инквизитора остановился возле полусферических ворот, преграждающих путь на территорию здания. Набранный Алонсо код на панели, заставил ворота открыться, и сопровождающие Барро офицеры проследовали за ним внутрь здания.
Беждо, глубоко вобрав в себя холодный, морозный воздух, задержал на мгновение дыхание. Но уже через несколько секунд судорожно выдохнул из ноздрей пар, чтобы сделать следующий вдох. В груди все еще покалывало после полученного ранения, хотя уже не так, как раньше. Ему и еще дюжине гвардейцев сегодня выпала особая честь. Их отобрали для сопровождения инквизитора, прибывшего на Каргадас. Всего тринадцать человек из тех, кого уже подготовили к выписке из госпиталя. Их собрали на одном из пунктов, и передали под командование лейтенанту, имени и фамилии которого Беждо Ми так и не узнал. О том, что их ждет что-то особенное, Ми начал догадываться, когда вместо старой формы им всем принесли новую, выглядевшую так, словно ее только что пошили. Лазганы, выданные им вместе с формой, сверкали, как будто совсем недавно сошли с конвейера мира-кузницы. Гердон, гвардеец, с которым незадолго до выписки познакомился Беждо, взяв оружие в руки, даже тихо произнес: «А стрелять-то из такого можно?» Как тут же выяснилось, недостаточно тихо. Его быстро вывел из помещения стоявший рядом лейтенант. И более Гердона Беждо не видел. Затем, под командованием все того же лейтенанта их посадили в грузовой транспорт и повезли в сторону космопорта. Где по прибытии их, уже двенадцать человек, выстроили в две шеренги, приказав стоять и ждать. Ожидание продлилось около двух часов. За это время Ми несколько раз вознес литанию Богу-Императору, моля Его об особой милости, дабы все это, чем бы оно ни было, закончилось для Беждо хорошо. После того, как прозвучала команда «смирно», отделение простояло навытяжку еще около получаса, пока не стало понятно, для чего их выбрали. До того момента Ми только слышал про инквизиторов, но не видел ни одного из них воочию. Знай Беждо заранее, кого ему доведется лицезреть, и гвардеец, скорее всего, предпочел бы оказаться в другом месте. Даже если бы этим местом оказался окоп, обстреливаемый превосходящими силами противника. По обе стороны от представителя Святой Имперской Инквизиции шли два генерала (если из-за развившегося от испуга косоглазия, Ми верно разглядел нашивки на их погонах) и еще двое комиссаров. А потому страх, поднявшийся в душе Ми, настолько сковал ему дыхание, что на всем пути сопровождения инквизитора, Беждо дышал «через раз».
Когда их отделение оставили у массивных ворот, а инквизитор со своей свитой вошел внутрь, у Беждо, наконец, «отлегло от сердца». Спустя полчаса им на смену прибыли два отделения гвардейцев, а их отправили обратно на сборный пункт тем же транспортом. Пока они ехали, метель утихла, переходя в снегопад. По началу густой, но который довольно быстро иссякал.
Стоя на небольшой рокритовой площадке перед сборным пунктом, куда их доставили, Беждо судорожно вдыхал изрядно потеплевший воздух. Одинокие снежинки, кружащие над головой гвардейца, таяли, не успевая долететь до черного рокритового полотна, покрытого грязной снежной кашицей. В этот момент Ми вдруг отчаянно захотелось, чтобы этот миг никогда не заканчивался. Но голос, раздавшийся у него за спиной, вырвал гвардейца из этого странного оцепенения, охватившего его душу и тело.
— Вот ты думаешь: что эти генералы и полковники испытывают рядом с ним? А я тебе отвечу, — говоривший с хрипотцой гвардеец подошел ближе к Беждо и встал рядом с ним.
— Я не думаю, — неуверенно ответил Ми, с любопытством посмотрев на подошедшего.
— Все думают, — убежденно ответил гвардеец. — И ты тоже.
— И… — Беждо выдержал короткую паузу, снова вдыхая влажный, с нотками горечи, воздух. — Что же они чувствуют?
— Я отвечу тебе, — старый гвардеец усмехнулся щербатым ртом. — Страх. Такой же страх, как ты и я.
— Да ну… — все так же неуверенно изрек Ми.
— Будь уверен, — старый гвардеец поискал глазами вокруг себя.
Заметив невдалеке одинокую палатку, пологи которой чуть трепыхались на ветру, он указал на нее взглядом:
— Пошли.
Без вопросов Беждо побрел за старым гвардейцем, на ходу спросив:
— Тебя как зовут?
— Рес, — гвардеец шмыгнул носом, тут же утерев его кулаком. — А тебя?
— Ми. Ми Беждо.
— Смешная фамилия, — назвавшийся Ресом усмехнулся.
Ми не ответил, только лишь пожав плечами. Вместе они зашли под пустой свод небольшой палатки, внутри которой витал неповторимый запах лекарств и крови.
— Интересно, что здесь было, — пробормотал Беждо, оглядываясь.
Рес скривился, пожав плечами:
— Какая разница. Сортировка. Отстойник. Сейчас здесь никого, и можно просто постоять без ветра. Давно служишь? — он посмотрел на Ми.
— Чуть больше года, — просто ответил тот.
— Чуть больше года, — протянул Рес. — Это ты сосунок против меня. Мне четыре года осталось. До полной демобилизации.
Беждо приподнял брови, но промолчал. А Рес продолжил говорить.
— Так на чем я остановился, — он поправил шапку на голове. — Ах да. На страхе. Он есть у всех. Нет его только у комиссаров и инквизиторов. Но это не люди.
Ми с озадаченным выражением лица сглотнул. Уловив это движение, Рес пояснил, цыкнув сквозь щель между зубами:
— Нет, как бы и люди. Но не совсем. В привычном нам понимании. Еще говорят арбитры такие же. Вообще все, кто из Схолы Прогениум. Но с теми, благодарение Богу-Императору, я не встречался. Хотя мне рассказывали, — Рес поморщился, и Беждо подумал, что, должно быть, эти рассказы не были приятными.
— А вот командиры наши, что такое страх, хорошо знают. Только не показывают, — продолжил умудренный опытом гвардеец. — И от нас того же ждут. Так что засунь свой страх куда поглубже и старайся никогда его не показывать. Никогда и никому. Ни врагам, ни командирам. Но особенно комиссарам.
— Ну да, — упавшим голосом отозвался Ми.
— У комиссаров по венам течет долг. Он у них вместо крови. Или вместе с кровью, — ветеран, которого война в его не полные сорок сделала стариком, на мгновение замолчал, о чем-то задумавшись. — Ее можно всю по капле выдавить, а долг все равно останется. И ничего ты с этим не сделаешь. Запомни это. Хорошо запомни.
— А у инквизиторов тогда что? — тихо спросил Беждо. — Ну… вместо крови?
— А вот туда лучше совсем не лезть, — хмуро прохрипел старый гвардеец. — Так что как можно скорее постарайся забыть сегодняшний день. И никогда его не вспоминать. Инквизиторов, комиссаров — этих бояться надо. Без этого никак. Но и страх свой показывать нельзя. Совсем нельзя. Никогда.
— Настолько было видно, что я испугался? — Ми поднял потерянный взгляд на ветерана.
— Если бы из тебя прямо там говно начало сыпаться, и то еще заметнее уже бы не стало, — усмехнулся Рес. — Так что послушай моего совета. Забудь. Вычеркни из памяти. И служи себе дальше во славу Бессмертного Бога-Императора. Приказы выполняй. Врагов бей. Командиров уважай. Комиссаров бойся. Но страх свой не показывай. Теперь — пошли, — прикзаным тоном произнес ветеран.
— Куда? — не понял Беждо.
— Обратно, — еще более хмуро, чем раньше, ответил Рес. — Еще хватятся, потом огребать люлей придется. Или здесь застукают.
— Здесь это… — начал было Ми, но ветеран его прервал.
— Это — где не положено, — отрезал он, шагнув из-под навеса.
Барро откинулся на высокую спинку кресла, закрыв на мгновенье глаза. Информации, которая сейчас крутилась у него в голове, было слишком много, и требовалось время, чтобы всю ее систематизировать. Однако многое было ясно уже теперь. Аугусту Кэннон безусловно стал предателем. Пока Алонсо затруднялся сказать, когда именно это произошло. Но то, что инсценировку собственной смерти подполковник готовил заранее, не вызывало у инквизитора ни малейших сомнений. Можно было только предполагать, что именно послужило толчком для предательства Аугусто. Сам Барро причиной полагал неуемную гордыню, которой славился подполковник. Извечная возня, постоянно происходящая среди аристократов, привела к тому, что род Кэннонов потерял ту власть и авторитет, коими ранее пользовался на Каргадасе. Пережить такого поворота в своей судьбе подполковник не смог, и как результат, встал на путь предательства.
Еще одним аристократическим домом, одним из первых перешедших на сторону предателей, стал дом Де Ла Кордо. Благородная леди Сату собственноручно умертвила своего мужа Калле. Перерезав своему спящему супругу вены и дав истечь ему кровью, леди Де Ла Кордо подписала «Кровавый договор», добровольно встав под знамена еретиков. Снабдив к тому же мятежную хунту Парра всеми имеющимися в распоряжении ресурсами.
Связь двух этих семей, Кэннонов и Де Ла Кордо, Алонсо обнаружил, проверяя данные журналов о перелетах судов, покидавших доки Каргадаса. Сопоставляя маршрутные карты и время отлета, Барро заметил, что «Эпикур», личный корабль подполковника Кэннона, почти всегда следовал в сопровождении хотя бы одного корабля, принадлежащему дому Де Ла Кордо. Причем, список планет, которые за последние годы посетил «покойный» подполковник, оказался огромен. И это при том, что часть когитаторов, хранивших маршрутные карты и прочую информацию об осуществленных перелетах, была уничтожена.
Инквизитор открыл глаза и распрямил плечи. Чем больше он получал информации, тем больше ее требовалось. Неизменная истина, всегда сопровождавшая любые расследования. Набрав на панели планшета несколько символов, Алонсо погрузился в чтение военных сводок. Имперские части уверенно продвигались к самому центру Шпиля. Туда, где было средоточие административных и структурных зданий, в которой хранилась документация. И где можно было найти максимально полную информацию, как относящуюся к непосредственному расследованию Барро, так и проливающая свет на то, как зрел и вынашивался заговор и какие события тому предшествовали. Инквизитор пробежался аугментированными пальцами по дисплею инфопланшета, выводя карту нескольких районов, которые на данный момент его интересовали.
Не было никакой надежды на то, что в крепости Присинкт сохранились интересующие Алонсо данные. Тем или иным способом, но они наверняка были уничтожены. Или еретиками, после того как те смогли ворваться в Башню Арбитрс. Или силами самих арбитров перед неизбежным концом. А потому Барро сейчас интересовали несколько административных зданий, находящихся в разных частях Шпиля. В базе данных Арбитрата хранилось огромное количество досье. На малых и великих. И чтобы вся эта информация не была утеряна даже в случае штурма и захвата крепости Присинкт, существовал тайный протокол по передаче шифрованных данных в «спящие» хранилища. Как правило, их создавали под видом когитаторных и машинных отделений, в зданиях Администратума и других официальных учреждениях. Именно одно из таких зданий, расположенное в административном комплексе, к которому сейчас стремительно продвигался фронт, и рассматривал инквизитор, изучая возможные подходы. Наконец, тщательно продумав предстоящий маршрут, Алонсо щелкнул по наушнику вокса, активируя связь.
— Подготовьте к вылету «Валькирию», — приказал он, поднимаясь со своего места, на ходу расправляя чуть примявшиеся полы своего широкого плаща.
Даже в этом мимолетном движении чувствовалась та сила, что сейчас переполняла Барро в его стремлении получить то, за чем он прибыл на Каргадас. Так что, если бы в этот момент Беджо увидел ту стремительную походку, с которой инквизитор выходил из здания под кружащие хлопья снега, то гвардейца несомненно охватил ступор. Тот самый, от проявления которого так остерегал молодого гвардейца Рес.

6.163.995.М38
Генерал-лейтенант Кседо стоял по правую руку от Алонсо, пока тот внимательно рассматривал карту боевых действий. По лицу инквизитора невозможно было понять, какие истинные чувства тот испытывает. Сообщение Лейфа Кседо об успешном освобождении Храма Императора из рук еретиков также не вызвало у Барро никаких эмоций. Словно событие подобной значимости совершенно его не интересовало.
— Этот квадрат под вашим контролем, генерал-лейтенант? — спросил наконец Алонсо, отрываясь от карты.
— Так точно, господин инквизитор, — вытянулся Лейф.
— А этот? — Барро указал на смежный.
— На данный момент за эту территорию идут ожесточенные бои, господин инквизитор. — попытался уклончиво ответить генерал-лейтенант. — Буквально перед вашим прибытием силами корпуса генерала-майора Брехта проведено решительное наступление на противника. Весь Храмовый комплекс и прилегающие к нему кварталы полностью очищены от еретиков и удерживаются под нашим контролем.
— Господин Кседо, — прервал генерала-лейтенанта Алонсо. — Я еще раньше из вашего доклада понял, что ваш подчиненный генерал-майор Брехт прекрасно справился с задачей на своем участке фронта. Но сейчас меня интересует другой участок. Здесь, как я понимаю, действует корпус генерала-майора Атталя. Верно?
— Все так, господин инквизитор, — ответил Лейф. — Однако корпус генерала-майора Атталя оказался на одном из самых сложных участков наступления. Несколько полков из его корпуса попали в тщательно расставленную ловушку. Неприятель использовал губительные силы, с которыми оказалось почти невозможно справиться. В связи с чем несколько районов в интересующем вас квадрате все еще переходят из рук в руки.
— Хотите сказать, что вы не осведомлены, кто сейчас удерживает это здание? — Барро увеличил изображение на гололитической карте, приблизив интересующий его объект.
— Как я докладывал, господин инквизитор, именно сейчас там идут жаркие бои, — повторил Кседо.
— Хорошо. Я вас понял, генерал-лейтенант, — Алонсо кивнул. — Какой из полков сейчас ведет боевые действия на этом направлении?
— 72-ой Раанский под командованием полковника Хипеша, господин инквизитор, — мгновенно ответил Лейф.
— В таком случае доставьте меня в штаб полка господина Хипеша, — потребовал Барро, делая знак рукой, что разговор окончен.
— Так точно, господин инквизитор, — Кседо сложил руки на груди в аквилу.
— Аве Император, генерал-лейтенант, — отозвался Барро. — Он защищает.
И от звука его голоса Лейфу почему-то стало очень неуютно.
В конечном счете Алонсо удалось попасть в столь необходимое ему здание административного комплекса. Информационная база, увозимая инквизитором с Каргадаса оказалась столь же объемной, сколь и бесценной. А потому потеря второго из двух резервных хранилищ не была воспринята Барро как фиаско. Поручив слугам Машинного Бога каталогизацию полученных данных, их систематизацию и сопоставление, Алонсо отправился на мир Арк-001, где сейчас находился генеральный штаб объединенной группировки войск на Каргадасе. Но не это стало главной причиной, по которой Барро направлялся на этот невзрачный, бедный мир. Дело было в том, что название данного мира чаще прочих фигурировало как конечная или промежуточная цель полетов «Эпикура». Корабля подполковника Кэннона. Безусловно, будь это транзитный заход на мир, его еще можно было оправдать. Но как конечная цель путешествия, эта никчемная планета не должна была представлять для Аугусту Кэннона никакого интереса. Бедный, ничем не славный, проходящий по классу Solutio Prima, Арк-001 умирал на протяжении последних ста лет без какой бы то ни было надежды на будущее. Многим ранее, находящийся на оживленном торговом пути, это был мир с высоким уровнем проживания. Но спустя сотни лет ситуация на нем кардинально изменилась. И теперь все, у кого был хоть малейший шанс покинуть угасающую планету, делали это, особо не раздумывая. А потому трудно было предположить, что у кого-то из дома Кэннон или Де Ла Кордо могли оказаться дела на этом захолустном мире. Тем более, дела, требующие столь частого посещения. Если только речь не шла о неблаговидных встречах, которые требовалось скрыть. Для этих целей Арк-001 подходил как нельзя лучше. Если раньше Барро еще мог связать повышенный интерес к обнищавшей планете с торговлей запрещенными артефактами, ксено-оружием или наркотиками, то теперь был совершенно уверен в куда более серьезных преступлениях, совершенных предателями на этой планете.
Текущие размышления заставили Алонсо нахмуриться. Инквизитор готовился вывернуть захолустный мир наизнанку. Выпотрошить, разложив на винтики, но выяснить об изменниках все. До последнего, самого малого факта. Выявить все их связи. Даже самые незначительные. Чтобы ни один, кто был хоть как-то связан с отступниками, предавшими Империум, не смог избежать суровой расплаты.

6.412.995.М38
«Феерия» уносила Красса к намеченной цели. Планете, которую инквизитор не смог достичь в свой прошлый перелет. Варп-шторм, охвативший «Свет Молнии» так и не позволили Имперскому судну прибыть на Аркеб. И поистине лишь Величайшая Милость Императора позволила в тот раз навигатору вырвать корабль из имматериума. Когда до окончательной гибели «Свету Молнии» оставалось всего несколько часов. Сидя в своей каюте при свете одинокого светильника, оставляющего по углам полумрак, Корнелий предавался воспоминаниям о недавней встрече.
FLASHBACK
6.392.995.М38
Встреча эта не была ни запланированной, ни желанной. Тем не менее, она состоялась. Барро уже собирался покидать Арк-001, когда узнал, что Имперский корабль, на борту которого находится инквизитор Красс, только что вышел из варпа и запрашивает помощь. Как выяснилось позднее, «Свет молнии», на котором Корнелий летел к Аркебу, попал с могучий варп шторм, и только чудом избежал гибели в имматериуме. Алонсо встретил своего старого товарища в орбитальных доках, куда Красс прибыл на высланном за ним шаттле. Пока «Свет молнии» буксировали к месту будущего ремонта. Решив отложить свой отлет, Барро пригласил Корнелия на борт «Молота Победы». На что Красс ответил согласием. И теперь два инквизитора сидели в просторных апартаментах Алонсо, еще не враги, но уже не друзья, внимательно изучая друг друга, каждый, надеясь выведать для себя нечто ценное у своего собеседника.
Барро приподнял голову, устремив сосредоточенный взгляд к дальней стене каюты, где красовалась картина одного из художников-авангардистов под названием «Чудовище варпа». Огромное полотно занимало около трети всей стены и представляло собой ровную, черную гладь, облаченную в золотую раму, с надписью внизу, исполненной на высокой готике. Можно было подумать, что инквизитор внимательно ее разглядывает. На самом же деле мысли Алонсо были сейчас устремлены в совершенно иное русло.
После их последней встречи с Корнелием прошло более двух лет, хотя могло показаться, будто прошло двадцать. Настолько оба они изменились. В Крассе Барро более не узнавал того, кто некогда поддержал его в желании вырваться из-под постылой опеки Соломона Руджера. Сейчас перед Алонсо сидел незнакомец с обликом бывшего союзника, прощупывающий взглядом своего собеседника так же, как это делал сам Барро.
«Ты более не аколит. Но в тоже время, ты стал учеником Руджера в гораздо большей степени, чем был до этого. Интересно, тебе известно об этом? Конечно известно. Могу ли я все еще доверять тебе? Хотя бы немного, — немигающий взгляд Алонсо скользил по набегающим друг на друга черным пятнам, из которых состояла картина. — Или ты вцепишься мне в спину, если я дам тебе там оказаться. Возможно, не сразу. Сначала, ты позволишь мне совершить следующую ошибку. После того, как я допущу первую и самую главную. Доверюсь тебе. Наверняка, точно того же ты ожидаешь от меня? Если так, то я, ни за что на свете, тебя не разочарую. Но есть один вопрос. Ты что-то искал на Сальпурии. И что-то нашел. Но не все, что хотел. Скорее всего ты получил несколько ответов на свои вопросы. И, еще больше вопросов. Ты не отозвался на мое сообщение, отправленное с Сальпурии-2, хотя был совсем рядом. Выходит, тебе нечего было предложить мне тогда? А теперь? Теперь ты готов к обмену информацией? Или ты по-прежнему не можешь ею со мной поделиться, потому что собирал ее против меня?»
— Что тебя в ней так привлекло? — Корнелий, до этого вместе с Барро созерцавший авангардное творчество, чуть развернулся в своем кресле.
Оторвав взгляд от черноты полотнища, он перевел его на своего задумчивого собеседника, ожидая ответа, которого, однако, не последовало.
— Не понимаю, — снова заговорил Красс несколько минут спустя, вновь нарушая воцарившуюся в каюте тишину. — Что ты нашел в этой мазне?
— Чудовище варпа, — Алонсо слегка улыбнулся, возвращая свой взгляд и внимание гостю. — Эта картина напоминает мне о том, как на самом деле выглядит самое страшное чудовище во всей вселенной.
— Правда? — в голосе Корнелия проскользнула ирония. — И где же здесь, по-твоему, изображено чудовище?
— Неизвестность, — глубокомысленно изрек Барро. — Понятая опасность, насколько бы ужасной, жестокой, шокирующей или смертельной она ни была, никогда не будет вызывать такой же страх, что испытывает человек перед непознанным.
На этот раз не ответил Красс. Его взгляд застыл, пристально всматриваясь в черноту. Точно так же, как незадолго до этого замирал, разглядывая картину, взор Алонсо. Глядя на лицо инквизитора, можно было представить, что он в этот момент сам искал свое чудовище в мазках имперского художника, создавшего этот шедевр. Наконец, Корнелий оторвался от созерцания холста.
— Что ж. Возможно, ты прав. В этом искусстве что-то есть, — с кажущимся безразличием в голосе произнес он наконец.
На что Барро изобразил на своем лице снисходительную улыбку.
— Судя по всему, ты тут надолго, — заметил он, меняя тему. — Даже поверхностного осмотра хватило, чтобы понять, что твой корабль уцелел исключительно Чудом Бога-Императора.
— Внутри еще больше, чем снаружи, — кивнул Корнелий. — Самый сильный из варп-штормов, который мне довелось пережить. Но в конечном счете я даже рад, что благодаря этому встретил тебя.
— Я покидаю Арк-001 через несколько дней, — заметил Алонсо.
— Я тоже, — в тон ему ответил Красс. — Корабль, который меня заберет, скоро прибудет.
— Завидная поспешность, — Барро одобрительно кивнул головой. — Все еще хочешь попасть на Аркеб?
Корнелий поставил на поверхность стола фужер, который до этого держал в руках, одаривая своего виз-а-ви долгим взглядом.
— Разумеется, — лаконично изрек он. — А пока, раз уж мы с тобой встретились, позволь задать мне один вопрос.
— Спрашивай — Алонсо изобразил на лице заинтересованность.
— Тебе о чем-нибудь говорит фамилия Линдгрен? — не отводя глаз от своего собеседника, Красс поднял бокал, поднося его к губам.
— Сомневаюсь, что мне встречалась эта фамилия, — ответил после короткого размышления Барро. — Кто за ней стоит?
Корнелий выдержал небольшую паузу, смакуя рубиновый амасек.
— Малене Линдгрен, —сообщил он наконец, сделав глоток. — Мать Витольда Парра. Ее семья, насколько мне известно, до сих пор живет на Аркебе.
Во взоре Алонсо промелькнуло алчущее выражение, какое бывает у хищника, почуявшего добычу.
— Приму это к сведению, — кивнул инквизитор, отпив из своего бокала. — И ради этого ты хотел попасть на Аркеб?
— Да, — Красс сделал еще один глоток. — Мне показалось, что дело, которое ты вел на Сальпурии, и то, которым сейчас занят я, как-то связаны. Но неоспоримых доказательств у меня нет.
— ПОКА нет, — поправил его Барро, поднимая свой бокал в дружественном жесте.
— Ты прав, — согласился Корнелий. — Пока.
Он снова перевел взгляд с собеседника на картину, которую оба они недавно обсуждали.
— А чем занимался ты весь этот год? — поинтересовался Красс, теперь уже не отрываясь от черного полотна, продолжая критично его рассматривать. — Я уже собирался покидать Сальпурию, когда узнал, что ты находишься в той же системе и ведешь там расследование. Однако я был слишком поглощен делом, чтобы присоединиться к тебе. Скажи, кто-то откликнулся на твое сообщение или ты сам взялся за решение этого вопроса?
Сказав это, Корнелий резко повернул голову в сторону Алонсо, но Барро не торопился отвечать. Еще с минуту смаковал вино и лишь потом произнес, отставляя опустевший бокал в сторону:
— Да. Этим делом сейчас занимается другой инквизитор. Ты не знаешь его. Он оказался на Сальпурии-2 и перенял у меня эстафету. Но если имеющаяся в моем распоряжении информация может тебе помочь — я поделюсь ею, — уголки губ на лице Алонсо изобразили радушную, чуть сдержанную улыбку. — Только скажи.
— Сомневаюсь, что ты бы стал рассказывать мне о своих планах, если бы не рассчитывал что-то получить от меня взамен, — задумчиво изрек Корнелий. — Итак, что это? То, что тебе нужно.
— Равный обмен, не более, — Барро пожал плечами, демонстрируя равнодушие. — Информация в обмен на информацию.
Красс нахмурился. Последние несколько месяцев, проведенных им в варпе, заметно повлияли на некоторые принятые инквизитором ранее решения. В частности, относительно Алонсо Барро и того, насколько уместно посвятить его в свое расследование на Сальпурии. Выяснить роль дома Парра в данном вопросе, безусловно, было одной из первостепенных задач. Но откладывать более своих вопросов к бывшему товарищу, Корнелий не собирался. И сейчас, по его мнению, был как раз тот самый удобный случай, чтобы выяснить, что же известно Барро, а также выслушать, о чем тот будет спрашивать в первую очередь.
— Возьмусь предположить, что речь пойдет о Сальпурии, — нахмуренные до этого брови Красса чуть разошлись, возвращая лицу хладнокровное выражение. — Давнее и весьма запутанное дело. Которому когда-то инквизитор Руджер не придал должного значения. К сожалению.
Вопросы, которые тогда поднял Алонсо, сказали Корнелию даже больше, чем он рассчитывал узнать. И произведенный между инквизиторами обмен вполне устроил Красса.
«Нащупать слабое место у своего противника — великая ценность. Ибо это означает обеспечить себе победу над ним, — Корнелий мысленно улыбнулся, позволяя немного самодовольства. — Выявить такое место у союзника — бесценно. Ибо, знание его слабых мест превращает союзника в послушный твоей воле инструмент. А это куда важнее, чем поверженный враг».

6.424.995.М38
Как и при каких обстоятельствах Витольд Парра встал на путь предательства, еще предстояло выяснить. Возможно, что изначально он не знал, кому служит. Но подобное незнание не могло продолжаться долгое время. А потому, когда наемники из гильдии Кондотьеров защищали нижние этажи промышленных зданий от обезумевшей толпы мутировавших людей, они наверняка уже прекрасно знали, ради какой цели это делают. Но самое главное, им точно было известно, ЧТО и ПОЧЕМУ они оберегают. Из предоставленных Корнелием сведений, Алонсо так и не выяснил, что именно это было. И как в последствии объект их защиты был вывезен с Сальпурии. А возможно, что и нет. В данном вопросе Барро склонялся к версии, что это «нечто» было найдено Крассом. То, о чем Корнелий предпочел умолчать. Однако пока сделанное им предположение не слишком волновало инквизитора. Ему прекрасно было известно, насколько бывают скрытны представители Ордо Еретикус относительно найденных ими ксено-артефактах. И в тех случаях, когда информация об артефактах фигурировала в делах других инквизиторов. И даже тогда, когда дополнительная информация из других Ордосов могла помочь им самим в расследовании. А потому Алонсо сконцентрировал все свое внимание на имеющихся в его распоряжении фактах, не вдаваясь в то, что от него утаил Красс.
После истребления двух промышленных зон на Сальпурии след Парра и его Кондотьеров ненадолго затерялся. Гильдия все больше приходила в упадок, и до 969 года о ней не было слышно. Вплоть до тех самых пор, когда Парра с остатками гильдии перебрался на Каргадас. Должно быть, именно в это время он нашел точки соприкосновения интересов с домом Кэннона, а вскоре и с домом Де Ла Кордо. И хотя о том, как шла подготовка к захвату власти на Каргадасе, Барро еще намеревался выяснить, основные вехи этого были очевидны. Стал ли именно Парра инициатором еретического мятежа, или преступление вызревало еще до того, как Витольд прилетел на планету, еще предстояло установить. Как и то, чем глава гильдии занимался все время до 969 года. Когда именно вошел в преступный сговор с Аугусту Кэнноном. И кто еще стоял у истоков грандиозного предательства. Но одно более не вызывало никаких сомнений. Спустя четыре стандартных года после обоснования на Каргадасе Гильдии Парра, подполковник Кэннон инсценировал собственную смерть, после чего примкнул к предателям Империума. Список всех перемещений подполковника лежал сейчас перед инквизитором. Техноадепты, систематизировав все перелеты, совершенные Аугусту, выявили несколько планет, которые изменник посещал чаще всего. Но даже пропустив совершенные им перелеты через дополнительные фильтры, оставив наиболее актуальные, где предатели могли наиболее эффективно развернуть свою подрывную деятельность, таковых все еще оставалось слишком много. Теперь же, зная больше имен непосредственных участников заговора, Барро получил новые критерии для поиска.
Рука инквизитора потянулась к воксу, активируя внутренний канал связи.
— Еще раз проанализируйте сведения о полетах, совершенных с Каргадаса. Надлежит выявить все перемещения судов, принадлежащих Гильдии Кондотьеров, и отдельно принадлежащих Парра. Данные сопоставить с перемещениями кораблей Кэннона и всех членов семьи Де Ла Кордо. Поименно. Выявить закономерности и наиболее часто посещаемые цели.
Отдав распоряжение, Алонсо вернулся к изучению полученного материала. Данные, полученные им на Арк-001 от Корнелия, были крайне важны, а главное, как нельзя более своевременны. Тем не менее Барро глодал изнутри червячок сомнения и подспудной тревоги. Как будто Алонсо получил нечто, за что ему придется заплатить в будущем.

Год 996
6.344.976М38
«Ревнитель» пылал, охваченный сражением не на жизнь, а на смерть. Нижние палубы его были захвачены, как и основной трюм. Теперь ксеносы рвались к инжинариуму и в средние блоки, где располагался Храм Бога-Императора. Абордажные капсулы продолжали врезаться в имперский корабль, доставляя на борт все новые штурмовые группы. Под их натиском защитники «Ревнителя» погибали один за другим, а выжившие были вынуждены отступать все дальше вглубь корабля. Захваты носовых трюмов, медикариона и бараков произошли почти одновременно, когда к «Ревнителю» подошел второй корабль ксеносов, и с него начали прибывать новые штурмовые группы. Когда разорвалась связь с отсеком навигатора, стало понятно, что враги добрались и туда. Захват инжинариума, который вскоре последовал, полностью обездвижил корабль. С этого момента неминуемая смерть всех защитников «Ревнителя» была лишь вопросом времени. Спустя несколько часов после начала абордажа, выжившие защитники сплотились вокруг верхних блоков и капитанского мостика. Раненые, истекающие кровью имперцы бились из последних сил, думая о том лишь, чтобы уничтожить перед собственной смертью как можно больше ксено-выродков.
Их теснили от блока с системами жизнеобеспечения к капитанскому мостику, откидывая все дальше, шаг за шагом. Тернер видел, как падало все больше бойцов, обессиленных, переступивших предел собственных возможностей, уже не способных сдерживать атакующих. В какой-то миг Ралф оказался сражающимся плечо к плечу с Аннегерт Дифенбах. Сестра фамулос сменила свое строгое черное платье на облегающий камзол, поверх которого был надет легкий боевой доспех. Несмотря на то, что такую защиту нельзя было назвать серьезной, Адепта Сорроритас демонстрировала совершенное бесстрашие в битве. Ее лицо, одухотворенное боем, сияло, словно на него сошел Свет Самого Императора. Выкрикивая фразы из священных текстов и литаний, Аннегерт стреляла из болт-пистолета по наступающим ксеносам. А когда кончились патроны, продолжила кромсать их, нанося удары силовым мечом. Точность ее движений, сила удара и то, с каким неистовством сестра Дифенбах повергала роящихся вокруг нее врагов, вдохновляла сражающихся рядом с Невестой Императора бойцов. Но, несмотря на то, как зажигались сердца последних защитников «Ревнителя», когда над их головами проносились цитаты для укрепления духа, исход сражения уже было не изменить.
На капитанском мостике не осталось ничего, что не было бы повреждено. Исходящие искрами, вырванные «с корнем» провода «бились в агонии», шипя и потрескивая. Мерцали и гасли умирающие мониторы, с хрипом отключались когитаторы и прочая машинерия. В мучительных стонах заканчивали свои последние минуты последние из выживших. Не видя врагов из-за крови, залившей лицо, Тернер продолжал бить грязных ксеносов вслепую. Капитан не боялся промахнуться. Врагов было слишком много, чтобы не попасть хоть по кому-то. Нанося очередной удар, капитан пошатнулся столь сильно, что не устоял на ногах. Падая, он постарался зацепить собственным телом уродливого ксеноса напирающего справа. Ралф еще смог навалиться на него всем своим весом, стремясь задушить и похоронить под собой, когда свет окончательно померк в глазах капитана, и Тернер потерял сознание. Он не увидел, как пали последние защитники «Ревнителя». Как повисла на копьях ксеносов сестра Аннегерт, «сковав» тех напоследок, продолжив стоять, пока уродцы пытались освободить застрявшие в ней копья. И как последним усилием воли его старший помощник, еще держащийся на ногах, смог нанести удар по ксеносам, «связанных» Дифенбах. Пробив нагрудник правому из них, он сам получил удар в бедро и упал, истекая кровью. Не увидел Ралф и того, как рухнул последний из офицеров. И то, как его зарубило сразу несколько врагов, каждый нанеся добивающий удар. Но и после того, как пал последний имперец, долго еще доносились, рвущиеся из репродукторов, слова «Катехизиса гнева». Пока последний из них не был уничтожен.
«Мои глаза горят праведным гневом! И члены мои горят праведным гневом! И кулаки мои горят праведным гневом! И все передо мной увянет под огнем моим!»
FLASHBACK
6.352.976М38
— Какой из тебя вор! — Фико смерил мальчишку перед собой презрительным взглядом. — Ты не стоишь даже того дерьма, в которое тебя превратят кибермастифы.
— Кибермастифы не охотятся на простых воров, — как будто оправдываясь, произнес мальчик срывающимся голосом. — И потом они не срут, как дикие гроксы.
— Да что ты знаешь о диких гроксах?! — Фико возмутился так, что аж подпрыгнул на месте. — И где твои фильтры, если ты такой умный? Или ты начал разговаривать с дохлыми рыбами, как твой папашка?
На этих словах Стэф до боли в костяшках стиснул кулаки. Фико задел за живое, упомянув об отце, который умер несколько лет тому назад.
Зия, так звали отца Стэфа, потерял работу четыре года назад. Он так и не смог оправиться от этого падения, хотя поначалу еще как-то перебивался случайными заработками. Но дела становились все хуже. Зия, как и большинство, оказавшихся в подобной ситуации, начал воровать. Но прирожденным вором он не был, а потому так и не смог освоить эту профессию. Теперь в их доме постоянно были проблемы с чистыми фильтрами и пищей. Хуже становилось день ото дня, и шансов вернуться к нормальной жизни не оставалось. Довольно скоро пойдя по стопам отца, Стэф начал примерять на себя ремесло вора. И хотя ему это давалось чуть лучше, чем Зие, все равно он был и оставался неудачником. Когда Стэфу исполнилось одиннадцать лет (отец тогда был еще жив), он попытался прибиться к одной из банд, орудовавших в районе. Но его не приняли, вместо этого хорошенько избив. А когда Стэф с разбитым лицом и несколькими сломанными ребрами добрался до места, служившего им с отцом домом, то застал своего старика, как тот со взглядом помешанного говорил с разлагающейся рыбой. Где Зия взял эту рыбу, Стэф так и не узнал. До этого отца несколько дней не было в «лежбище». Должно быть, он рыскал по городу в поисках «хлеба насущного». Возможно, ему посчастливилось эту рыбу где-то украсть. Но она протухла на жаре раньше, чем Зия вернулся к сыну. А может, он уже нашел ее в таком плачевном состоянии, выброшенную кем-то из богатых на мусорную свалку. В общем-то, это было совсем неважно. Главным в удручающем зрелище, которое застал Стэф, вернувшись в барак, было то, что его отец не выдержал и сошел с ума. Доконала его жара и духота в отсутствие воздушных фильтров при постоянной нехватке кислорода. Или же неудачи окончательно сломили его дух, а вместе с ним и рассудок. Все это было так же не важно, как и то, где Зия раздобыл дохлую, зловонную рыбу. А потому Стэф в тот момент, молча позволяя крови стекать из разбитых носа и рта на старую порванную в лохмотья рубашку, слуша,л как его сбрендивший отец рассказывал рыбе с выпученными позеленевшими глазами об управлении токарным станком. О том, что Зия умер, Стэф узнал спустя несколько дней, когда его труп стал пахнуть так же, как эта проклятая рыба. А тогда Стэф просто ушел. Ушел подальше от места, которое все еще по привычке называл домом, после того как они с отцом потеряли свой настоящий дом.
Стэфа полностью поглотила улица. Через год скитаний ему наконец удалось прибиться к одной из банд, где он стал мальчиком на побегушках. Еще полтора года у него ушло только на то, чтобы получить обещание, что если он пройдет испытание, то сможет стать настоящим членом этой банды. И вот наконец этот день настал. День, который он сам заруинил.
— Что, без воздуха головой потек? — пренебрежительно бросил ему Фико.
Старше всего на пару лет, он уже имел неплохой статус в банде, и ему прочили дорасти до «боевика», если он не загнется где-то раньше.
— С моими фильтрами все в порядке. Я не какой-нибудь червь-олигофрен. Я дышу полной грудью.
Произнося последнюю фразу, Стэф лгал. Несколько дней назад, когда пора было менять фильтры на новые, перед ним встал выбор: фильтры или еда. И тогда голод сделал свое дело. Стэф выбрал еду. В отчаянии, когда он понял, что провалил задание, полученное от одного из членов банды, Стэф подумал, что, быть может, это сделанный им тогда неверный выбор стал причиной сегодняшнего фиаско. Впрочем, слабость от постоянного недоедания загубила бы ему прохождение испытания ничуть не хуже замедленной реакции.
— Хватит, Фик, — раздавшийся позади голос принадлежал «экзаменатору» Барунду.
Невысокий и коренастый, вразвалочку он приблизился к Стэфу.
— Парень, выслушай меня сейчас. Я хочу, чтобы мое решение относительно тебя и тот совет, который я тебе сейчас дам, ты правильно понял. И лучше бы последовал тому, что я скажу. Ты не бандит и не вор. Ты не создан для этого ремесла. Ты неудачник, и Сам Бог-Император плюнул в тебя еще при рождении. Когда тебя поймают. А тебя обязательно поймают, и случится это, скорее, рано, чем поздно. То сделают инвалидом на всю жизнь. Перебьют голени или порвут плечные сухожилия. Или, может, раздробят локти и лопатки. Ты сам знаешь, как это делают. Тогда тебе будет очень больно. И эта боль, начавшись, уже не закончится никогда. Только со смертью. Я бы мог посоветовать тебе найти хоть какую-то работу, но не стану обнадеживать напрасно. Ты никому не нужен, и планета наша катится в чертов варп на максимальной скорости. Так что послушай, может быть, единственного человека, который не испытывает к тебе ненависти. Покончи счеты со своей дерьмовой жизнью. Ну не повезло. Так бывает. Нет никакого смысла мучиться дальше, если можно подохнуть и не заморачиваться больше ни о чем. О еде, о крове над головой, о проклятых фильтрах. Подумай над этим, парень. Смерть — не самый плохой выход для такого, как ты.
Сдерживаясь с трудом, чтобы не дать наворачивающимся слезам выступить на глаза, Стеф молча развернулся. Он еще не сделал шаг, чтобы уйти, как в спину, словами будто сапогом, ударил Фико.
— Давай, давай! Проваливай! Иди удавись где-нибудь, пока дикая свора добренького Императора тебя не порвала!
От этих слов Стэф вздрогнул и замер, не решаясь сдвинуться с места. Как вдруг услышал позади себя сдавленный надсадный хрип и звук падающего тела. Обернувшись, он увидел Фико, валяющегося в пыли переулка и возвышающегося над ним Барунду. С холодной яростью матерый бандит наносил скрючившемуся от боли подростку удары ногами. По бокам, спине, голове и животу, который, как и лицо, Фико отчаянно пытался прикрыть. Экзекуция продолжалась несколько минут, пока подросток не обмяк, перестав сопротивляться ударам. Тогда Барунду распрямился и смачно плюнув на окровавленную жертву, отошел в сторону.
— Запоминай, — тяжелым голосом произнес он, глядя, как Фико начинает медленно шевелиться, пытаясь приподняться с рокрита. — Мы грабим и воруем. Мы можем пырнуть человека ножом за деньги или просто так. Мы насилуем и калечим. Мы нарушаем закон. Но мы не еретики. Мы чтим Защитника всех людей и почитаем слуг Его. Ты можешь насмехаться над планетарной полицией и расфуфыренными наемниками, которыми так любят окружать себя аристократы. Над самими аристократами, их слугами, любовниками, матерями и женами. По крайней мере, до тех пор, пока они не изловят тебя и не забьют твои насмешки во все дыры, что у тебя найдут. И те, которые проделают сверх того. Но не смей потешаться над арбитрами. Тем более над теми, кто стоит еще выше, чем они.
Стараясь сдерживать стоны, мальчишка постепенно приходил в себя, предпринимая дальнейшие попытки подняться. Глядя на его мучения, Стэф испытал странное смешанное чувство, сочетающее в себе жалость и злорадство, удовлетворение и страх. И пока Стэф безмолвно созерцал происходящее, Барунду продолжил свои наставления.
— Ты назвал Бога-Императора добрым. Безусловно, это так и есть. Но ты нихрена не понимаешь в Его доброте. Она в том, чтобы уничтожать врагов человечества. Карать еретиков и отступников. И если ты хоть на мгновение приравняешь себя к ним, то Его доброта переломает тебе все кости. И это будет справедливо. То, что с тобой сделают в Инквизиции, если ты угодишь туда, будет неизмеримо больнее того, что я сделал с тобой сейчас. А те наказания, которым местная полиция подвергает нашу братию… Ты будешь молить о таких наказаниях. Как калечные вымаливают пайку синтетического дерьма, чтобы не сдохнуть с голоду. Вставай! — Барунду сделал шаг вперед. — Мы уходим. Надеюсь, урок ты усвоил.
Бандит обернулся в сторону Стэфа.
— А ты подумай над моими словами. Смерть не самое страшное, что с тобой может произойти.
От этих слов Стэф вздрогнул, словно пробуждаясь от тягостного кошмара.
— Я подумаю, — сдавленно произнес он.
После чего развернулся и зашагал прочь. Он сделал несколько шагов, прежде чем снова остановиться. Сделав это, он судорожно вдохнул разряженный воздух, оттер ладонями сухие глаза, в которых так и не появились слезы, и прошептал:
— Я хорошо подумал. Я буду жить дальше.
FLASHBACK
6.815.979М38
Боль в вывернутом плече не утихала, как и та боль, что сейчас терзала разбитое колено. После побоев ломило все тело, но эти два участка особенно выделялись на общем фоне. То и дело сглатывая горькую слюну, Стэфир пытался отдышаться, прислонившись спиной к изъеденной ржавчиной железной стене. Он был «чист», когда полицейские оцепили район и началась облава. Все, чем ему удалось поживиться накануне, к тому времени он обменял на новые фильтры. И теперь как никогда был рад этому. Именно доступ чистого, без примесей воздуха стал залогом его успешного побега. Конечно же, Стэфир понимал, что будь это облава, устроенная арбитратом, ни ему, да и никому на его месте, не удалось бы «соскочить». Но это был обыкновенный полицейский рейд, какие регулярно устраивали защитники общественного спокойствия и правопорядка. Несомненно, на руку Стэфиру сыграл и тот факт, что при первичном обыске у него ничего не нашли. Так что его, можно сказать, «загребли за компанию». Окажись в его рюкзаке хоть что-то, что подпадало бы под характеристику «вероятность незаконного присвоения обнаруженного имущества», и его бы «наградили браслетами», а это уже, как известно, дело гиблое.
За последние несколько лет Стэфир сильно изменился. И не только тем, что прибавил к своему имени еще один слог. Он стал выносливее, сильнее, а самое главное, хитрее и подлее. Последнее качество, по мнению Стэфира, было совершено необходимо для выживания. После того памятного дня, когда матерый бандит Барунду дал ему добрый совет свести счеты с жизнью, Стэфир многое передумал. В первую очередь юноша принял для себя незыблемость аксиомы, что прожить можно без чего угодно, кроме воздуха. Он пробовал обходиться без еды, и хоть как-то, но это у него получалось. Без воздуха же оставалось только лечь и умереть, что ему и посоветовал тогда Барунду. Но Стэфир уже принял решение жить. И менять его он не собирался. А потому он приучил себя обходиться без всего. Терпеть жару, холод, сырость и грязь. Он научился не обращать внимание на голод. Он готов был претерпеть все что угодно. Боль, оскорбления и побои, но только не удушье, от которого медленно сходишь с ума. Поначалу все, что ему удавалось раздобыть или украсть, он обменивал на фильтры. В самую первую очередь. Но есть тоже что-то было нужно. И тогда Стэфир начал охотиться на безволосых крыс, обитающих в самых запущенных, грязных кварталах. От мерзких созданий, без сомнения проклятых Самим Императором, исходил смрад, а сами они были липкими и скользкими настолько, что от одного только прикосновения к их тушкам хотелось блевать. Но Стэфир справился с этим отвращением. Сначала он просто ловил их и ел, стараясь не думать, что делает и почему. Но позже, когда в нем выработалась привычка, а от брезгливости не осталось и следа, Стэфир начал наблюдать за их поведением и повадками, постепенно применяя их к собственной жизни. Подлость. Она пронизывала все естество этих грязно-серых созданий с вытянутыми тельцами и неестественно заостренными мордами, способными проникнуть в любую щель. Эти могли выжить где угодно. Воруя друг у друга, пожирая друг друга. Эта мелкая мразь делала все, чтобы сохранить собственную жизнь. Однажды Стэфир наблюдал, как две крысы угодили в его ловушку. Самец и самка. Должно быть, Стэфир обнаружил их спустя несколько дней после того, как они попали в нее. К этому времени в крысах разыгрался не только животный инстинкт к размножению, но и беспощадный голод. Стэфир как завороженный смотрел, как большой самец сношает беспомощную самку, одновременно откусывая от нее кусок за куском, в то время как самка изворачивалась и противно визжала. Изгибая нижнюю часть тела в диком экстазе, издыхающая тварь вместе с этим силилась вырвать обглоданную спину из хищных зубов и спастись, пока ее острые зубки клацали, ища, во что бы вцепиться.
Стэфир восстановил сбившееся дыхание и огляделся. Его занесло в район промышленных складов, в котором ему приходилось бывать до этого один или два раза. Здесь было легко затеряться, особенно в той части, где он сейчас находился. Юноша вспомнил, как приблизительно около полугода тому назад попытался проникнуть в похожее хранилище, расположенное в другой части города. Ему почти удалось добраться до вентиляционных шахт, но ему помешал какой-то технический сервитор, дежуривший у входа в подсобное помещение. Стэфир задумался, просчитывая свои перспективы. С чем бы ни были связаны начавшиеся в городе облавы, лучше всего их было переждать там, где тебя будут искать меньше всего. Отдаленные складские территории подходили для этой цели как нельзя лучше. Но только в том случае, если получится проникнуть внутрь какой-нибудь из секций. Там можно было бы продержаться пару суток — достаточное время, чтобы отсидеться. Безусловно, ему бы повезло несравнимо больше, если бы получилось пробраться внутрь какого-нибудь склада. В этом случае Стэфир в дополнение мог разжиться какой-либо ценностью и потом с лихвой окупить время, которое ему придется провести без пищи и воды. Ведь его рюкзак вместе с небольшим запасом и того, и другого остался в руках полиции после обыска. Что же касалось носовых фильтров, то в этом вопросе Стэфир был совершенно спокоен. Купленные им накануне новые фильтры были сносного, если не сказать хорошего качества, и должны были прослужить своему владельцу никак не меньше недели. И, почти столько же еще, если считать срок их службы по самому максимуму. Хотя наученный опытом, Стэфир никогда не доводил фильтры до полного использования, меняя те значительно раньше. Ему не раз доводилось наблюдать, как меняется человек, вдыхающий недостаточно чистый и насыщенный кислородом воздух. Он становился медлительным и вялым. В его теле поселялась слабость. Но, что самое главное, он терял способность быстро и отчетливо мыслить. Как будто засыпал наяву. Он мог все так же трудиться, выполняя однообразную работу, но не более. Таких называли «телами». Телами, живущими одним днем. В которых не оставалось ничего, за что их можно было бы называть людьми. И становиться одним из таких «тел» Стэфир ни за что на свете не хотел.
Почти бесшумно юноша двинулся вдоль длинных стен из железа и камнебетона, за которыми скрывались склады. Вне всякого сомнения, Бессмертный Император сегодня ему благоволил. Потратив всего пару часов, Стэфир нашел трубу воздуховода, по которой можно было попытаться вползти внутрь складского комплекса. Что уже являлось удачей. Правда, на этом везение закончилось. Трудно было определить, сколько он проплутал по узким извилистых ходам воздуховодов, которые больше походили на лабиринт со множеством тупиков. Почти все повороты, ведущие к складским помещениям, были перегорожены решетками, проникнуть за которые не представлялось возможным. Но все же ему улыбнулась удача. В конечном счете, юноша все же смог найти одно из ответвлений, по которому залез на один из складов. Совсем небольшой, с низким потолком и, очевидно, заброшенный. Если хозяева и бывали тут, то крайне редко. И совершенно точно не наведывались последние пару лет. Об этом свидетельствовал неровный пол, просевший сразу в нескольких местах, и лента черной плесени в одном из углов. «Барахла», как Стэфир называл любое имущество, здесь было совсем немного. Но само место могло стать для него убежищем на несколько дней, а этого было вполне достаточно. А потому, выбрав наиболее подходящий для этой цели угол, юноша завалился спать. А когда проснулся, то по ощущениям, проспал никак не меньше суток, а может быть и больше. По крайней мере, пить уже хотелось, но до критической отметки жажда еще не добралась. Про себя Стэфир отметил, что надо запомнить это место на всякий случай. У юноши не было ничего даже отдаленно похожего на дом или хотя бы нору. Напротив, он старался не ночевать дважды на одном и том же месте, постоянно меняя ореол обитания. Однако почти в каждом районе города Стэфир знал как минимум одно «лежбище», которое могло бы послужить ему надежным укрытием. Теперь к их перечню прибавилось еще одно. Осматривая, чем тут можно было поживиться, Стефир вспоминал, в каких местах по дороге сюда ему встречались решетки, которые можно было бы повредить при помощи какого-либо инструмента. Одновременно шаря взглядом, не найдется ли здесь того, чем можно было бы такой инструмент заменить. Вскоре на глаза юноше попался небольшая жестяная коробка, в каких часто хранят инструментарий. Но здесь его ожидало разочарование. Внутри лежал лишь полый цилиндр на полтора хвата ладони и более ничего.
«Можно попробовать отбить решетку им», — подумал Стэфир, забирая цилиндр и продолжая осмотр.
Но ничего по-настоящему ценного юношей обнаружено не было. В конечном счете его добычей стал сломанный инфопланшет, пара дыхательных масок без фильтров и странный цилиндр, предназначение которого было не ясно. Однако находка даже таких никчемных трофеев была стократ лучше, чем после побоев полицейских с переломанными ребрами давать показания. Хотя бы его потом и отпустили на свободу.
Его попытка проникнуть в другие складские помещения не увенчалась успехом. Надежные решетки не удалось даже погнуть, не говоря о том, чтобы сломать. Стэфир не смог разжиться ничем стоящим на тех складах. И в последующие сутки у него тоже не получилось найти или украсть хоть что-то ценное. А потому теперь он остался один на один с усталостью, ставшей уже привычной, ломотой в постоянно переохлажденных руках и ногах и сосущим чувством голода в пустом желудке. Начинало темнеть и в городе понемногу разгорались огни. Но туда, где сейчас сидел Стэфир, их свет не достигал. Это был узкий проулок. Больше похожий не на проход, а на крохотную щель между двумя зданиями. Светло тут не бывало никогда. Ни днями, даже в самую ясную погоду. Ни по ночам, когда искусственное освещение делало город еще ярче. Здесь были только серые, уходящие вверх слепые стены, мрак, вонь и сквозной ветер, пронизывающий до самых костей. А еще здесь был Стэфир. Приступ накатившей на него усталости был на этот раз намного сильнее обычного. В такие минуты юноша особо отчетливо вспоминал слова Барунду о том, что смерть не самое худшее из того, что может произойти. И каждый раз, окунувшись в эти воспоминания, Стэфир вновь и вновь вставал перед выбором. Продолжать из-за собственного нерационального упрямства жить или послушать мудрого совета, данного ему еще несколько лет назад, и покончить навсегда со своим бесцельным существованием. Бесцельным, потому что даже в жизни безволосых крыс Стэфир видел больше смысла, чем своей собственной. Мелкие твари сбивались в стаи. Спаривались и воспроизводили потомство. Обзаводились норами. Дрались за лидерство. У Стэфира не было ничего из перечисленного. Он жил одним днем, стараясь совсем не думать о будущем, сводя все свои запросы к некому минимуму, который он сам же себе установил. Лучше украсть мало, чем много, чтобы тебя не так активно разыскивали. Лучше переплатить скупщику краденного и получить хоть что-то, чем быть отвергнутым и не получить ничего. Лучше убраться с территории, где орудует банда, чем быть до полусмерти избитым. Лучше не иметь ничего, чем потом потерять что-то, чем дорожил. Это лучше, потому что способствует выживанию, когда ты один, а весь мир ополчился против тебя. Так было лучше, но порой от ощущения собственной ничтожности, беспомощности и безысходности хотелось выть в голос. Как раз сейчас был один из таких моментов. Потому что проклятый скупщик не взял у Стэфира ничего. Совсем ничего из той рухляди, которую удалось юноше найти в хранилищах. Облава, устроенная полицией, затронула всех. В том числе и перекупов, которые в результате лишились многого из своих сбережений. А теперь, чтобы хоть как-то компенсировать потери, заламывали курс обмена вдвое и втрое выше обычного. Гири, к которому первому сунулся Стэфир, рассмеялся юноше в лицо, когда тот выложил перед ним свой «улов». Хотя вряд ли тот противный кашляющий звук, который исторг из себя скупщик краденного, можно было назвать смехом. Закончив смеяться, Гири изрек, что отныне «для тебя и твоего мусора здесь никогда ничего не будет». От этих слов у Стэфира похолодело где-то глубоко внутри. Но он нашел в себе силы молча кивнуть и уйти. Потом были Рок, Сержи и Ник. Эти перекупы также не дали Стэфиру ровным счетом ничего. Все, что юноша смог, это выменять у какого-то бездомного покореженный инфопланшет на початую бутыль с водой, из которой бродяга уже отсосал почти половину. Именно в этот момент Стэфир понял, что смертельно устал. Внутренне. И вот теперь он сидел тут, между двумя стенами домов, задрав голову вверх, и пытаясь что-то разглядеть в чернеющем осколке неба.
Невозможно было сказать, сколько он тут пробыл. Охватил его ступор или это была полудрема. Странное забытье объяло Стэфира, и он на какой-то миг перестал чувствовать собственное тело. Но в то же время юноша сохранил способность мыслить. Хотя сами мысли его несколько изменились. В них влилось опустошение, граничащее с умиротворением, которое Стэфир уже и не помнил, когда испытывал.
«Кинули?»
«Да».
«Конечно, кинули. Люди всегда так поступают».
«Да».
«Они становятся сильными, только если находят слабых. Лишь тогда, сравнивая себя со слабым, которого нашли, они обретают силу. Которой, на самом деле, в них никогда не было. Ты согласен с этим?»
«Да».
«Но ты не такой, как они. Ты так и не смог найти того, кто был бы слабее тебя. Впрочем, ты и не искал. Просто взял, и смирился, что слабый — это всегда ты. Ведь так?»
«Да».
«Не думал, что ты такой сговорчивый, — интонации вдруг стали более шутливыми. — Или ты соглашаешься со мной, потому что я говорю правду? Ты ведь знаешь, что я говорю правду?»
«Да», — в этом ответе прозвучали отголоски надежды.
«А правда в том, что ты намного сильнее их. Ты смог выжить в одиночку. Без всякой поддержки. Сопротивляясь всем, кто был против тебя. И у тебя получилось! А это значит, что ты невероятно силен!»
«Да!» — теперь в ответе звучала уверенность.
И Стэфир вдруг осознал, что прямо перед собой видит незнакомца, с которым говорил все это время.

6.389.996М38
Пока выбитые из Варджешхера силы еретиков предприняли попытку объединиться с остатками армий, защищавших Мурдзиарах, оба освобожденных от предателей города-улья подвергались тотальной зачистке. Целые районы выжигались огнеметами. В их очистительном пламени сгорали остатки тех, кто пошел против Божественной Воли Императора, дерзнув предать Его и Империум. Укрепленные убежища, которые было нецелесообразно штурмовать, заливали жидким фосфором. Подобным же способом поступали с тоннелями и ходами, которые еретики использовали для быстрого и скрытого перемещения по улью. Наконец прибывшие штрафные легионы были брошены на уничтожение всего живого, что еще копошилось в подулье. Мутанты, еретики и дикие звери, обитающие в самых низинах города, убивались без разбора, после чего их тела, нередко еще с теплящейся в них жизнью, собирали в большие кучи и сжигали. Исходивший от них черный дым, пропитанный копотью и растопленным жиром, был настолько силен, что прорывался в верхние слои города-улья, дотягиваясь оттуда до самого неба. В тоже самое время умудрившиеся выжить еретики, на ходу перегруппировываясь, стремились как можно скорее достичь порта, в котором во всю шла подготовка к эвакуации сил «Кровавого Договора» через пролив, разделяющий два материка. Для этого, и чтобы прикрыв отступающих собратьев, не дать их отрезать имперским частям, из порта выдвинулись свежие соединения еретиков. Заняв оборонительные позиции на подступах к Варухазу, предатели возвели несколько эшелонов укреплений. И по итогу сумели выйти во фланг имперцам, чем, пусть и ненадолго, но все же затруднили им продвижение.
За короткой артподготовкой последовала атака на позиции еретиков. В то время, как пехотные подразделения при поддержке танковых частей начали продвижение вперед, параллельно им, вгрызаясь в каменистую почву, устремились к траншеям противника «Кроты». Командование заблаговременно получило данные разведки, где у «договорцев» были установлены ДОТы и бункеры. И теперь в залитые бетоном и армированные сталью укрепленные огневые точки забуривались тоннельные транспорты. Коварные машины выныривали из-под ног еретиков, высаживая десант в самом сердце укрепленного ДОТа, не оставляя противникам никаких шансов на выживание.
В результате спланированной операции первый рубеж обороны «договорцев» был занят наступающими соединениями в рекордные сроки. После чего, не замедляясь, имперцы продолжили развивать успех. Полученные Брехтом свежие артиллерийские части открыли беспощадный огонь по отступившим еретикам, сравнивая их второй эшелон обороны с землей. Когда, наконец, замолчали САУ и ракетные установки, и враг мог подумать, что получил хотя бы крошечную передышку, в бой пошли тяжелые бомбардировщики. Прикрываемые легкими «Молниями», «Мародеры» продолжили обрушивать на еретиков кару с небес, стремясь зайти как можно глубже в оборону противника и причинить ущерб там. При этом не зацепив свои части, которые продолжали наступать, в прямом смысле слова выдавливая «договорцев» из их укреплений.
Двадцать часов непрерывного наступления под непрекращающуюся канонаду артиллерии. Все это время за господство в воздухе сражались пилоты, то и дело прочерчивая почерневшее от гари пространство дымовой кометой сбитого самолета. В битву были брошены почти все резервные полки ради того, чтобы продвинуть фронт и загнать еретиков к «Большой воде». Как прозвали пролив, разделяющий два материка. Фраза «Утопим еретиков, как крыс!», брошенная в пылу боя кем-то из комиссаров, стала чем-то вроде боевого клича. И теперь повторялась на все лады, воодушевляя гвардейцев не меньше, чем вдохновительные, проникновенные речи полковых проповедников. Когда к вечеру второго дня вставшие на сторону хаоса изменники предприняли отчаянную попытку прорыва на левом фланге, рота Коллинза, окопавшаяся на высоте №224, получила приказ удержать ее любой ценой. И они удерживали. Удерживали еще десять часов, пока не началась вторая волна наступления имперских сил, и вновь не зазвучал клич: «Утопим еретиков, как крыс!»
В самом финале этого сражения, когда сломленные и наголову разбитые соединения «Кровавого Договора» начали бежать, Фарен уже не участвовал. В самом начале, еще во время первой атаки он попал под ответный артиллерийский обстрел еретиков. В результате чего с легкой контузией и сломанной ногой был отправлен в прифронтовой госпиталь. Все обошлось без осложнений и ампутации, чему Фарен был несказанно рад. Так же, немало счастья добавляло и то, что благодаря этому ранению он смог избежать гораздо большего, возможно, что и самой смерти, которая в том бою собрала весьма обильную жатву. Так что, возблагодарив Всесильного и Милостивого Защитника всех людей, Фарен воспользовался представившейся ему возможностью отсыпаться и при этом не рисковать собственной жизнью.
— Когда нам уже дадут этот чертов морфий! — гвардеец с отнятой по локоть рукой, лежащий на соседней койке, выругался и застонал.
Вторя ему, Фарен издал слабый стон в надежде, что это хоть как-то разжалобит санитаров, и те вколют причитающуюся им дозу обезболивающего раньше положенного времени.
— Бесполезно, — просипел из-под бинтов некто, чье лицо было почти полностью скрыто под повязками. — У всех медиков камни вместо сердец. Им бы все только колоть и резать. А чтобы боль заглушить, этого ты от них не дождешься.
— Девочки, не нойте, — подал голос зычный и уверенный здоровый детина, которого по размерам можно было спутать с огрином. — Будете плакать, Император на вас в следующий раз, даже не взглянет.
— Смерть как болит, — с плохо сдерживаемым стоном произнес гвардеец с отнятой рукой. — Сил нет терпеть.
— А ты поищи. Силы-то, — детина чуть поморщился от накатившего приступа боли. — Может, где под ширинкой завалялись.
В ответ на эту фразу послышались негромкие смешки, перемежающиеся слабыми стонами.
Детина снова поморщился.
— Куда тебя? — тихо спросил гвардеец с соседней койки.
— Бедро. Кажется, кость зацепили, — отозвался здоровяк. — Жизненно важные органы не задеты. Жить буду.
— Чего? — переспросил гвардеец.
— Ниче, — по лицу детины было видно, что он изо всех сил пытается шутить, сдерживая боль. — А этих тварей я еще поудушу во славу Бессмертного Бога-Императора.
— Что, голыми руками? — поинтересовался его собеседник.
— Прикажут, так и голыми, — уверенно и зло пообещал здоровяк таким тоном, что сомнений в его словах ни у кого не осталось.
Пока шел этот диалог, Фарен, мысленно отсчитывающий минуты до вечерней инъекции обезболивающего, смотрел в сторону двери. Когда она распахнулась и на пороге показался санитар, он уже было обрадовался, когда понял, что это всего лишь привезли еще раненых. Сперва Фарен хотел отвернуться к стенке, но внезапно в нем разгорелось любопытство. Он приподнялся на локтях, разглядывая, как заносят и располагают на оставшихся свободных койках гвардейцев, только что доставленных с передовой. И чем больше смотрел, тем больше приходил к мысли, что все же ему несказанно повезло оказаться тут с переломом.
— Этого к тяжелым.
Раздавшийся от дверей громкий окрик сержанта заставил Фарена посмотреть в его сторону. На несколько секунд взгляд гвардейца задержался на раненом, которого санитары хотели было занести к ним в палату. Фарен узнал его почти сразу. По изуродованному ожогами лицу, бледным пятном выделявшемуся на общем сером фоне. Несколько повязок на его теле, розовеющих от крови, сейчас только подчеркивали эту бледность. Прежде, чем носилки с тяжелораненым скрылись за дверью, Фарен успел заметить, что глаза Аластора открыты, и сам он, должно быть, в сознании. Хотя с его стороны не доносилось ни звука, ни стона.
— Не погиб, — ихо прошептал Фарен, провожая носилки с Коллинзом взглядом. — Снова.
FLASHBACK
…— Молчать!
Этот голос не мог принадлежать человеку, столько было в нем металла и воли.
— Терпеть!
Слова были обращены к нему. Он точно знал это. Хотя почему-то был уверен, что кроме него сейчас испытывают боль и другие. Другие, такие же как он. Те, кого сейчас испытывали с ним вместе.
— Боль — вино причастия с героями!
Волны чудовищной ломоты продолжали омывать тело.
— Вы не имеете права на слабость! Ни малейшую!
На пределе слышимости, откуда-то из-за спины до его слуха донесся тягостный стон.
— Молчать!
Голос инструктора разрывал слух так же немилосердно, как и разливающаяся по нервам боль.
— Ваша воля и ваша сила не могут ставиться под сомнение! Вы те, кто всегда впереди, что бы ни случилось! Всегда!
Стон мгновенно затих, и снова вокруг воцарилась зловещая тишина, от которой страдания казались еще нестерпимее. Он не помнил, сколько продержался, каждой клеточкой своего тела испытывая терзающую муку. Но когда стало совсем невыносимо, и сдерживаемый крик готов был вот-вот вырваться сквозь сжатые зубы, снова раздался голос.
— Повторяйте! Жизнь свою посвящаю служению Тебе, о Возлюбленный Бог-Император!
И когда хор голосов вспорол тишину, видение Аластора рассыпалось.
Он осознал себя лежащим на носилках, и то, как его несут по длинному коридору. Нависающие вокруг стены казались неестественно вытянутыми вверх. А кое-где, там, где колыхались замаранные кровью занавеси, мнилось, будто и сами стены приходят в движение, смещаясь то вверх, то вниз. Введенный морфий блокировал боль, оставляя лишь тянущие ощущения в тех местах, где раны сковала синтеплоть. Сознание маячило где-то на грани реальности и бреда с его неясными очертаниями и формами. В путающихся мыслях то и дело возникали видения, поднимающиеся из самых далеких уголков памяти и черных океанов беспамятства.
Из роты они потеряли треть личного состава, едва не оказавшись в окружении. Не задумываясь ни на мгновение, Коллинз взял командование на себя, когда смертельно ранили капитана Сибе. О том, что капитану удалось пережить ранение и вернуться в строй, Аластор узнает значительно позже, уже будучи в госпитале. А тогда он просто занял место упавшего капитана, так, словно это было то самое, к чему его готовили всю жизнь. На протяжении всего боя его не смогли остановить ни осколочное ранение в грудь, ни лазерный луч, опаливший коленный сустав до самой кости. И то, лишь потому что прошел по касательной. Невзирая ни на что, Коллинз продолжал командование по