Читать онлайн
"Лисий жемчуг"

Лисья жемчужина

Не было в том пригороде достопримечательностей, кроме горбуна, что отворачивался от отражений звёзд в осенних лужах. Забавный и пугающий, он слонялся туда-сюда после дождя, разбивая водную гладь у моста и под заборами. Никто не мог представить, что прежде ненавистник ночного небосвода был его отчаянным почитателем, был его лучшим адептом…

Созерцание – таинственная наука, пришедшая с востока, где в хрустальных водоёмах плещутся бескрылые драконы, с усами точно пара змей. Созерцатели, звездочёты, зориведы, звёздогадатели, астрономы – достаточно было у них имён, однако, чем более благозвучным являлся титул ремесла, тем дороже стоили услуги. Хоть таланта от красоты слов не прибавлялось, но звёздогадатель, укрывшись обветшалым плащом, незамысловато считывал судьбу у суеверных торговок или избирал счастливое имя новорождённому за мешок картошки, телегу спелых тыкв или головку сыра, в тот час, когда астролог, надев восточную чалму, читал на языке ночного неба судьбу знатнейших из господ.

Особняком от уютного пригорода раскинулся известный на всю империю монастырь, с тёмными и светлыми купольными башнями, с загадочно зашторенными окнами и полком немногословных педагогов. Важные женщины и мужчины, подражательски наряженные в восточные халаты, крайне редко появлялись на людях, и всякий раз беспокойно прятали глаза от солнечных лучей.

То были отнюдь не вурдалаки и не болотные призраки, чей непрестанный вой селит в людских душах страх, пробуждает полночные кошмары. То были созерцатели – люди, не обладающие подноготной чародейства, но уважаемые и незаменимые мастера. В их таинственном искусстве нуждались и простые служащие канцелярии, и храбрые мореплавательницы, и великие князья, и светлоликие цветочницы, и простые школяры.

Одним из таких наперсников Фортуны был Андрей – талантливейший из юных зореведов. Особая пылкость выделяла стройного юношу из толпы поклонников благословенных светил. Он был зорок будто сокол, усердие его походило на стремительные волны шторма. Андрей так часто и долго наблюдал за устланной небесным жемчугом ночью, что теперь казался неприемлемо надменным, смотрящим на всех свысока.

С ранних лет, когда над прочими младенческими люльками в весёлом хороводе кружились птицы и коты, над его колыбелью раскачивались в мерцании свечей созвездия Льва, Дельфина, Центавра, златорогого Овна, Дракона и Тельца. Андрей мастерски владел искусством катастеризма и древним языком, каким составляли книги по астрологии. Чернильная епанча была ему милее новомодных васильковых кафтанов, чьи рукава увиты вышивкой виноградных лоз и лебяжьих крыльев. Интерес будоражило только совершенствование собственных талантов, но никак не ловля рыбы, метание каштанов или катание на воздушном шаре. Потому не удивительно, что, оказавшись в стенах заветной обсерватории, мальчику был вручен чин старосты.

Студенческие года Андрея были увлекательным приключением, обещающим в конце пути мантию придворного звёздоизлагателя. Он с доблестью прошел тернии обучения, собрал созвездие наград, готовился предстать пред императорским дворцом, приступить к служению.

Зловещий сентябрь принёс дурной ветер из восточных провинций. Врата обсерватории распахнулись перед очередным взводом новобранцев, и Андрей наблюдал за оторванными от дома девочками и мальчиками, что гордо несли на детских плечиках мантии созерцателей. Он гадал есть ли среди них подобный ему гений? Есть ли тот в чью честь однажды назовут новорождённую астру?

Юноша принял благородное решение – относится к первогодкам снисходительно, как щедрые торговцы относятся к бродячим щенкам. Великодушно позволять им наблюдать за своей ретивой учёбой, предполагая, что пример прилежности натолкнёт на разумные мысли. Впрочем, если любопытные наблюдатели удостоились чести поступить в астральный храм – в них должно быть достаточно сознательности.

Так думал адепт, харизматично оправляя усеянные планетарными пегасами манжеты. В императорской обсерватории присутствие идиоток или идиотов также недопустимо, как присутствие гидры, единорога или иного чародейского представителя. Их место если не среди созвездий, то в глухих лесах, Калиновом Перекрёстке или на попечении какой-нибудь милосердной барыни, но никак ни среди учёных людей. Как люди не способны понять чар, так и чародеям недоступны человеческие науки.

Так думал Андрей, нехотя признавая, что во всяком расчёте или вселенском законе возможна простительная погрешность.

Ли Нок Сё – созерцательная погрешность. Иного объяснения присутствия глупого мальчика в логических пределах не находилось. Имя свидетельствовало тому, что родиной его были самые далёкие границы империи. Возможно прежде он был необычайно талантливым, что обсерватория не поскупилась отыскать Нок Сё среди зелёных холмов и гущи рисовых полей, в чей тени нежатся токкэби. Однако, не то долгое путешествие, не то расставание с близкими краями избавили несчастного от каких-либо признаком критического мышления.

Ли Нок Сё был худшим в классе, худшим адептом за все долгие века, что разменяла обсерватория. Казалось, даже звёзды прятались за грозовые тучи, едва ученик садился за телескоп, боясь услыхать очередное невежество.

В той ветряной голове цифры вычислений и формулы законов не пускали корни, но находи приют фантазии о чём-то земном вроде ловких зайцев, тщеславных ворон и сыра. Он не знал первооткрывателей, но робко предлагал поделиться сказками о ученых, что гуляют в ночи на его родине. Не понимал элементарных законов астрономии, а на математических лекциях возмутительно дремал, жаловался на ломоту в шее, следя за небом, на скуку и сонливость, глядя на звёзды, на судороги в пальцах, ведя счет созвездиям, на длину мантии, путаясь в подоле, на мёртвую тишину стен, находясь на уроке, на отсутствие арбуза, сидя за столом в час общего обеда.

Вероятно, крайне редкий, крайне зоркий звериный глаз мальчика стал пропуском в элегантное сословие астрологов. Но тайны мироздания беспокоили его гораздо меньше, нежели других тени воробьёв. Разве таким должен быть созерцатель? О нет, и умудрённые наблюдениями наставники неустанно предлагали прочесть стихотворную оду о доблести служителей астр. Слова её были сокрыты в ряде созвездий. Но Нок Сё предпочитал играть с шелестящими портьерами или прятаться в пустоте циклопических сфер, вместо того, чтоб покорно искать среди бесконечных мерцающих огней нравоучительный стишок.

Исключение? Оно решит проблему Нок Сё, но создаст превеликое множество неприятностей именитому заведению и его не менее известным представителям руководства. За долгую историю существования не знала императорская обсерватория скандала, замешанном на исключении адепта в первый учебный семестр.

Подобные слухи доносились до Андрея, однако сплетники казались куда более жалами чем тот, кого они ретиво очерняют. Им следовало повторить созвездия от мала до велика и наоборот, следить, чтоб пыль и моль не полакомились книгами и наблюдать. Бесконечно долго наблюдать за далёким, непостижим миром ночи, вместо того, чтоб наслаждаться тлетворной словоохотливостью. Юноша бы забыл о обсерваторских байках, как забывают блёклые сны, преисполненный страсти он бы отстаивал чин учёного, а гораздо позже отпустил бы свой дух кочевать меж облаков. Однако, в один из вечеров его оторвали от самосовершенствования, велели явиться в директорский кабинет.

Директор, крайне элегантный мужчина, чьи передовые взгляды нередко смущали консервативных старожил созерцательского коллектива, принял Андрея необычайно добродушно.

– Мальчик мой, ты ведь хочешь после выпускного остаться здесь? – поинтересовался директор, поправляя завитый ус. – Я совершенно не против, более того, я совершенно поддерживаю благородные стремления. Уверен, твоё желание обосноваться в нашем милом заведении появилось из-за таланта к педагогике.

Из-за желания избавить храм от павлина вроде тебя, думал Андрей почтенно опуская голову.

– Твои таланты достойны уважения, но могу поспорить, что ученики будут тебя ненавидеть. Мне бы не хотелось, чтоб лучший из выпускников стал худшим из учителей. Поэтому я помогу тебе. Я великодушно тебе позволю приняться за работу сию минуту.

Андрей несколько удивился, но директор позволил ему обдумать услышанное, щедро обещая за выполнение сложной мисси особые поощрения. Вероятно, кто-то сочтёт подобные меры излишними или опрометчивыми, но тот высокий господин, чью бороду тронул иней седины не сомневался, что обсерваторский лев поделится своей страстью с неразумным котёнком.

Он предложил растерянному Андрею грушевого чая, и пояснил дополнительные непубличные детали. Господин назвал Ли Нок Сё чрезмерно талантливым, но ещё более ленивым мальчиком, главную ценность которого составляло совершенное зрение.

Впервые он встретил Нок Сё на берегу реки тогда, когда лучи янтарного заката превратили безмятежные воды в пылающий пожар. Ребёнок обмахивался дырявым веером из соломы, высматривая золотых рыбок, что поднимались из песчаных глубин полакомиться уходящим светом. Золотые рыбки резвы, чешуйки их напоминают рой мерцающих искр. Разглядеть искры среди ослепляющего пожара не проще, чем разглядеть созвездие Большой Медведицы при ясном дне.

Ради подобного созерцателя директор исколесил всю империю, пожертвовал аристократической бледностью, но нашел неогранённый диамант в восточных провинциях. Пребывание мальчика в старинных стенах можно считать авантюрой. Без должной подготовки, без имени и талантов, но с удивительной зоркостью… При усердном старании малыш Ли откроет ни одну тысячу созвездий! Несомненно, сосчитает все астры до единой, войдёт в историю, станет самым прославленным из выпускников!

Мужчина красноречиво утверждал, что прививал Нок Сё необходимые знания. Возможно недостаточно долго, но крайне сдержанно. Возможно в этом и крылась ошибка. Учить цифрам и законам деревенского мечтателя также трудно, как заставить мельницу крутиться против ветра. Однако, Андрей справился с дюжиной мечтателей из своего потока. Превратил тех в степенных арифметиков, способных рассчитать предполагаемую скорость, предполагаемого падения, ещё здравствующей звезды, исходя лишь из её сияния и расстояния от луны. Вероятно, слова его и пример чудодейственным образом подействуют на избранного Нок Сё.

– Как ты знаешь, теперь я не могу уделять ему времени больше чем другим. – директор печально качал головой. – Иначе скандал, истерия. Общество нынче придирчиво. Приходится следить за тем, чтоб все ученики перед руководством были равны.

Андрея крайне обидели слова директора. Он считал себя взрослым, но детская ревность тлела в страстном сердце. При таком самозабвенном адепте, как он, директор смеет называть кого-то глазастого лентяя избранным, сулить славу и исторические открытия? Павлин нелеп в собственной слепоте!

– Я обучу Ли Нок Сё, – пообещал Андрей, топя разочарование в остывшем чае. – Обучу так, что Ваша будущая звезда от разума-ума не будет знать куда деваться! Поделюсь всем, что имею сам.

***

Из года в год директора торжественно призывают новобранцев чувствовать себя в обсерватории, как дома, но Ли Нок Сё воспринял изысканную иносказательность слегка буквально.

Андрей нашел Нок Сё в библиотеке, где тот с завидным уютом обустроил шалаш из подушек, пледов и стульев. Окруженный малиновым светом восточных фонариков, мальчик рассматривал картинки в справочниках о исполинских демонах, что бездумно блуждают среди созвездий. Многоликие, многорукие, необъятные, метаморфозные… Их жажду не утолить тридцати тремя реками, голод не прогнать стадом овец… Им подавай караваны из миров на лёгкий перекус.

– Чудесная, чудесная сказка… – повторял Нок Сё, покусывая пальцы от переполняющего восторга. – Надо же, вселенские кляксы пожирают единорогов, львов, волков и даже гидру! Как забавно. Мне не позволяют рассказывать о ночных учёных, но сами… Какой талантливый врунишка автор.

Педагогам провинциальный новичок казался очаровательным, его робкие манеры, кудри цвета луны и медовые глаза, вызывали умиление, граничащее с жалостью. Но Андрей не испытывал ничего кроме раздражения. Глупое дитя умиляется жутким картинкам, обесценивает вполне возможную угрозу, называя ту «чудесной сказкой» – разве могло быть что-то отвратительней?

Обсерватория – не ясли. Здесь нет места сказкам, здесь пристанище неоспоримых фактов. Ничто иное, как чудовищное преступление – назвать дивного мудреца востока Дао Лэя «талантливым врунишкой». Так говорил Андрей, отнимая пёстрый справочник.

Нарочитая лояльность опасна для таких индивидуумов, как Нок Сё. Лентяи и мечтатели заслуживают затрещины, не церемоний и тем более восхищений. Пусть он способен видеть движение лунного света или мозаичное формирование восемьдесят девятого созвездия, но что стоит его зоркость без знаний?

– Сколько существует созвездий? – спрашивал Андрей, будто надзиратель, расхаживая по залу.

– Разве их можно сосчитать? Их же бесконечно много! Разве кто-то считает цветы вереска на болоте или пчёл в конце мая?

– Цифру. – требовал старший адепт.

– Разве кто-то читает лепестки на астрах или сливах?

– Цифру.

– Че-четыре?.. Четыре – половина от цифры, что при правильном наклоне изобразит бесконечность. Значит четыре – половинка бесконечности. Звёзд бесконечно много, и половина из них превращаются в созвездия. Значит созвездий половинка бесконечности?

– Четыре? Это окончательный ответ?

– Может быть двенадцать?.. Скорее всего семь… Ведь у людей счастливой считается семёрка?

– Восемьдесят восемь.

– Так много?! – детское восхищение Нок Сё прервала внезапная пощёчина. – За что?! Почему ты дерешься? – Ли Нок Сё бросился на Андрея в ответ, будто дикий щенок пытался укусить или поцарапать. – У меня дома даже дядя не смел меня бить! Ты знаешь кто я?!

– Двоечник, лентяй, обуза, наглый мальчишка, полный идиот, неудачник которому крупно повезло. – смеясь над яростью Нок Сё, Андрей ловко изворачивался. – Мне продолжать этот примечательный список? – он оттолкнул юного адепта, заставив потерять равновесие. – Сам по себе ты не ценнее библиотечной пыли. Что? Что ты там бормочешь? Поразил директора зоркостью? Может быть ещё умением уместно шутить? Как думаешь, что будет если тебя избавить от хлопотной зоркости? – Андрей достал серебряное перо, приблизил острее к лицу Нок Сё. – Как думаешь, что будет если избавить от хлопотной зоркости? – небесные ящеры и львы вероятно всякий раз содрогались, оказавшись под наблюдением полоумного взгляда, который теперь юноша устремил на мальчика. – Ты никому не будешь нужен. Чего так испугался? Выколоть глаза – слишком просто. Если будешь дерзить и осквернять имя императорской обсерватории, я сделаю так, что на твоей спине появится горб. Горб, который не позволит поднять глаза, и тогда звёздным небом тебе придётся наслаждаться, глядя на лужи. Понял? Повтори, что ты понял, адепт.

– Ты сделаешь так, что у меня будет гор… – новая пощёчина заставила умолкнуть.

– Мне следует повторить это восемьдесят восемь раз, чтоб ты запомнил столь элементарные вещи? Чем забита твоя глупая голова? Повтори сколько созвездий.

– Восемь… Или четыре… – Нок Сё беспокойно унимал дрожь в руках, боясь поднять взгляд на Андрея. В родной деревне его лелеяли и угощали сахарными фруктами, директор будто учёная канарейка повторял смешные слова, позволял рассматривать иллюстрации справочников. Но теперь… Чем не угодил он странному студенту? – Или… Или…

– Не станем останавливаться на азах, впереди нас ждут более потрясающие вещи. Что значит восемьдесят восемь?

– Может… Может… – заикался Ли Нок Сё, потирая правую щёку. – Может то, что восемьдесят восемь легендарных чародеев отправились на небо, чтоб…

Вновь пощёчина заставила умолкнуть, прижать правую руку к левой щеке.

– Ещё. – требовал Андрей, как ни в чём не бывало, рассматривая срезы книг на бесчисленных стеллажах.

– Может… Может это значит, что созвездий не больше, не меньше, ровно восемьдесят восемь. Ведь так?.. Люди слишком привязываются к цифрам, потому думаю… Всё дело в науке! Я ведь прав, я прав…

Чреда лёгких, но унизительных ударов последовало по его голове. Андрей будто в шутку постукивал Нок Сё книгой в мягком переплёте, заставив мальчика беспокойно опустить голову. На лице старшего ярче звёзд мерцала странная улыбка, голову он по привычке задрал вверх, предпочитая лицезреть увитые паутиной люстры, но не разочаровывающего ребёнка.

– Бесконечная бесконечность. Запомни, восемьдесят восемь – бесконечная бесконечность. Надеюсь, мне не придётся бесконечную бесконечность истязать книгу, чтоб хоть что-то запечатлелось в твоей глупой голове. Иногда кажется, что зачатки логики в тебе присутствуют. Ты говорил, что четыре – половинка от бесконечности, так почему не знал значение восьмидесяти восьми?

Ли Нок Сё невнятно вещал странные объяснения, мол услышал шутку про половинку бесконечности, когда высокий человек с жемчужными прядями в волосах и аметистовом костюме травил глупые шутки в компании дяди за кружкой рисового вина.

– Думаю, нам следует продолжить урок. – заключил Андрей, не желая слушать басни о персиковых садах и ежегодной закваски капусты, которой промышлял непутёвый дядя, променявший племянника на тугой кошель и золотоносные обеты. – Начни перечислять созвездия, от мала до велика. С этим справится и учёный попугай, а для адепта императорской обсерватории подобное смешно.

Но Нок Сё не справился с задачей, предположив, что учёные попугаи вероятно крайне умные существа. Мальчик невпопад произносил породы птиц, зверей, цветов, надеясь, что одно из них окажется счастливым, большим или малым созвездием.

– Ворон. – говорил Нок Сё, вспоминая, как гоняли ворон деревенские шаманки на милой родине.

– Семьдесят. – сурово отвечал Андрей, сжимая в руках деревянную указку.

– Нет, они живут больше ста! А если станут чародеями, то преодолеют ни один порог бессмертия.

– Ворон – семидесятое по величине созвездие. – Андрей угрожающе замахнулся, а после игриво потряс рукой в воздухе. – Даю тебе ещё возможность.

– Дельфин. – предположил Нок Сё, вспоминая, как плескались и играли мерцающие в солнечных лучах дельфины со старушками-ныряльщицами.

– Шестьдесят девять…

– Муха! – со слезами на глазах кричал адепт, надеясь, что человеческая логика поместит невзрачное существо в число самых малых созвездий.

– Семьдесят семь.

– Лисичка! – в надежде опередить подступающее наказание, воскликнул Нок Сё.

– Пятьдесят пять!

Очередной удар не заставил себя ожидать, но Нок Сё уклонился, помчался к двери, что оказалась заперта. Он скулил, звал на помощь, метался от одного заколоченного окна к другому, а безумный староста всё следовал и следовал по его следам.

– Гидра. – отчеканил он, и сонное эхо вторило ему. – Дева. Большая Медведица. Кит. Геркулес. Эридан. Пегас. Дракон. Центавр. Водолей. Змееносец. Лев. Волопас. Рыбы. Стрелец. Лебедь. Телец. Жираф. Андромеда. Корма. Возничий. Орёл. Змея. Персей. Кассиопея. Орион. Цефей. Рысь. Весы. Близнецы. Рак. Паруса. Скорпион. Киль. Единорог. Скульптор.

– Остановись! – взмолился Нок Сё. От бессмысленного потока образов, монотонного голоса и маниакального взгляда старшего, что неустанно наблюдал за жалкими попытками сбежать, мальчику стало казаться, что все названные являются в тенях, что все они, циклопическими метаморфозами столпились за плечами Андрея.

– Феникс. Гончие Псы. Овен. Козерог. Печь. Волосы Вероники. Большой Пёс. Павлин. Журавль. Волк. Секстант. Тукан. Индеец. Октант. Заяц. Лира. Чаша. Голубь. Лисичка. Малая Медведица. Телескоп. Часы. Живописец. Южная Рыба. Южная Гидра. Насос. Жертвенник. Малый Лев. Компас. Микроскоп. Райская Птица. Дельфин. Ворон. Малый Пёс.

– Я понял! Пожалуйста замолчи!

Но Андрей был неумолим. Точно заклятие, точно сладостный сонет он произносил наименования созвездий, запрокинув голову к потолку. Паутина, царапины, рваные движения тени и ряды перекладин вероятно не были препятствием для его проницательных глаз, чтоб лицезрели сады ночного неба сквозь и вопреки.

– Золотая Рыба. Северная Корона. Наугольник. Стоповая Гора. Летучая Рыба. Муха. Треугольник. Хамелеон. Южная Корона. Резец. Сетка. Южный треугольник. Щит. Циркуль. Стрела. Малый Конь. Южный Крест. – выдохнул Андрей, самодовольно усмехнулся, и не глядя на забившегося в угол младшего молвил: – Меня обязали обучить тебя основам, поэтому будь благодарен и повторяй за мной. Южный крест! Повторяй за мной! Южный крест! Южный крест! Запомни, или я выжгу бесконечную бесконечность у тебя на лбу. Ты ничего не понял? Ах, прости. Это моя вина. Я ведь прочёл созвездия начиная от великого к малого, а сам требовал, чтоб от малого к великому. Ха-ха, какая неловкость. Мне стоит исправить оплошность. Слушай и запоминай. Созвездия от малого к великому: Южный Крест, Малый Конь, Стрела, Циркуль, Щит, Южный Треугольник, Сетка, Резец…

***

Чуда не случилось. Как бы не был талантлив, как бы не был умён Андрей, но вложить хоть щепотку сознания в вольнодумную голову у него не вышло. Бесспорно, дополнительные занятия со старшим повлекли за собой чреду перемен.

Педагогический состав отдавал должное: фартовый Ли менялся на глазах, из шумного проказника обращаясь в замкнутого молчуна, в искусного зубрилу, но никак не в подлинного мастера.

Он запоминал трактаты и многословные статьи, так точно то были уличные считалочки, но совершенно не умел анализировать зазубренное. Уничижительно терялся, содрогался едва учитель просил его сказать, что сам он думает о той или иной научной работе. Но что он мог думать если не понимал ни единого слова из трактатов и статей?

Боясь получить пощечину, удар указкой по тыльной ладони или нескончаемый поток лишающих ума сонетов, Нок Сё позабыл о книгах со сказками и прежних шалостях. Более не занимали его легенды о метаморфозных флейтистах, что странствуют по млечным путям, более не казались таинственными и волшебными бесконечная бесконечность созвездий, что представали в образе безобразных демонов, чьи имена нельзя забывать, чью очередность нельзя путать.

Следует быть усердней, покладистей, ведь так говорил директор, что при первой встрече показался мальчику всесильным чародеем. Необычайно высокий и поразительно элегантный, таким мужчина явился в деревню, чьи жители промышляли ловлей чешуи дивных рыбок.

Гость не был высокомерен, как провинциальные чиновники, напротив – пожимал руку каждому рыболову, снимал шляпу перед каждой ныряльщицей, был столь обходителен, что даже самый нелюдимый из стариков почитал того за старшего сына.

Нок Сё верил человеку, что щедрыми обетами заманил в поднебесные башни, и человек ласково улыбался, когда мальчик после первых внеурочных занятий ворвался в кабинет. Рыдая и ругаясь на восточном диалекте, юный адепт потирал места ушибов, жаловался, что староста будто прокаженный в ячменном поле преследует, не даёт покоя, в его голосе бессмысленные слова приобретают пугающий смысл. Малыш Ли просил, чтоб директор избавил его от подобного наставника, чтоб, как прежде, сам обучал, сам рассказывал о звёздах сказки.

Панибратское обращение, развязное поведение Нок Сё обеспокоило бы любую уважаемую даму или степенного господина, но директор оставался спокоен, ласково заверял, что пугает только тон нового наставника.

– Вероятно, Андрей был не в духе, – говорил мужчина угощая зоркого счастливца земляникой в карамели. – Но старшие не злятся, если младшие приложат больше усилий.

Утверждал, что у старших всегда и непременно имеется причина вести себя определённым образом, но усердие и покладистость младших способны изменить отношение даже самого сурового наставника. Увы, но в обсерватории, где собраны зорчайшие представители империи, умением высматривать золотых рыбок в лучах заката никого не удивишь.

– Но… Но!.. – Нок Сё не мог подобрать слов. – Почему меня не можешь учить ты, господин? Почему ты не можешь рассказывать сказки, как прежде? Почем…

– Помолчи, малыш Ли. Нок Сё, слушайся Андрея так, как бы слушался меня. Приходи на его зов, так же, как пришел на мой. Делай всё, что он говорит, ведь теперь он твой учитель. – велел директор, поправляя жемчужную булавку на элегантном воротнике. – Золотые рыбки обжигали твои пальцы, а их чешуя была острее битого стекла, но разве ты жаловался? Напротив, с рвением тигра отлавливал бесценных существ! Но знания ещё бесценней, и Андрей та самая рыбка, чьи таланты впоследствии изменят твою жизнь к лучшему.

***

Спустя время по шелесту страницы учительского справочника Ли Нок Сё мог определить её нумерацию и прочесть хоть задом наперёд, хоть с закрытыми глазами содержание трактатов, но так и не уловил суть происходящего, не постиг глубинных причин существования обсерватории.

Вскоре он сидел смирно, не дергался, не елозил от скуки, как многие другие дети, казалось не дышал лишь изредка оглядывался в сторону приоткрытой двери кабинета. Не предвкушение скорого перерыва вынуждали озираться, а тень, тень стоящего за дверью старосты. По едва приметным движениям чернильного лоскута Нок Сё был способен понять доволен ли старший адепт или испытывает ярость, что позже выльется в предупредительных унижениях и нравоучительных пощёчинах.

Порой сын восточных гор пытался скрыться, но острый глаз Андрея отыскивал того в самых неприметных рощах астровых кущей. Пытался удрать, но цепкие пальцы старосты ухватывались за шиворот прежде чем носки туфель оказывались за обсерваторским порогом.

Ли затаивал дыхание, зажмуривал глаза, прячась за портьерами или под столом, но Андрей улавливал эхо разбивающихся о мантию слёз, и точно ретивый охотник шел по следу подопечного, чтоб продолжить истязающие занятия. Порой в назидание он запирал мальчишку в чулане, говоря, что после полной тьмы глупец научится ценить красоту созвездий.

На самом деле, после долгого дня нескончаемых метаний по пыльному помещению, где даже сквозняки страшатся подать голос, Нок Сё жадно пересчитывал звёзды, жмурился от мреянья лунных лучей. Смеялся и радовался словно умалишенный, утопая в тени старшего, что подобно голодному жердяю нависал он над ним. Мысленно Нок Сё умолял его уйти, клялся учиться усердно, смотреть на небо день и ночь, корпел над книжками, выжигать на запястьях мефистофельские формулы и вместо праздничных песен пересчитывать созвездия задом наперёд. Но Андрей не уходил, продолжал учить и наставлять.

Андрей не мог спокойно жить, не мог достойно служить науке или мирно видеть сны пока негодник отвлекал бесконечными стенаниями, пока самозабвенно порочил честь ещё живых и уже покойных созерцателей. Не получая ожидаемых плодов неблагодарного труда, юноша приходил в молчаливую ярость, вновь и вновь сомневался в своём исключительном таланте наставничества за что и колотил Нок Сё.

***

Очередной год отгремел. Пока старшие примеряли выпускные мантии, младшие адепты собирались разлететься по родным домам, где не подают блюд из одной моркови и черники. Одни вернулись в милые края на время, иные, не сдав ежегодный экзамен, навсегда покидали обсерваторию. Одним из таких неудачников ожидаемо оказался Ли Нок Сё. Он не артист и оратор, чтоб слепо зубрить, а после со слезами или злостью вещать.

Обсерватория неспешно опустела, шелест бесчисленных испещрённым дырами-созвездиями портьер походил на рокот прибоя, а бой часов на несмолкаемую трель каменоломен.

Ли Нок Сё держался из последних сил, всё ниже и ниже склонял голову при встрече, всё быстрее скрывался за поворотом после приветствий. Манеры провинциала столь усовершенствовались, а искренность была так велика, что прощальный поклон вызвал у Андрея снисходительную улыбку. Вместо того, чтоб проучить безнадёгу за пережитое унижение, впервые он потрепал младшего по волосам, пожелав счастливой дороги и удачи в будущем, пожелал мальчику отыскать себя в деле, где он сможет раскрыть потенциал. Если конечно такой ингредиент разбавлял посредственную личность.

Нок Сё невнятно бормотал в ответ, плечи его пробивала дрожь. Но вероятно то были слова благодарности, а дрожь ничто иное, как печаль от расставания.

После отъезда Нок Сё, Андрей рвал и метал, проклинал мальчишку, себя и директора. Директора с особой страстью. Подлый змей, притащивший в священный храм необразованного деревенщину, заслужил пощёчину, а не слов. Вероятно, нехитрым образом презренный модник хотел проучить чрезмерно талантливого студента, дать понять раз уж педагог из него бездарный, то о высших чинах и думать не стоит.

Экий лицемер, прикидывается мягкотелым добрячком, а наделе, как паук ткёт сети интриг и иносказаний.

Андрей был оскорблён до глубины души, о чём и собирался сообщить директору, которого, впрочем, на месте не оказалось. Разъярённо и бессмысленно стуча кулаками по двери, внимание юноши привлекло мерцание одного из шутовских украшений мужчины. Жемчужная булавка обычно украшающая воротник, теперь валялась на полу в пыли.

Наблюдая за блистающими мирами, сам пытается сиять ярче них. Что за неподобающая жеманность? Что за фарс? Разве достойный директор должен беспокоиться о щегольских брошках и булавках?

Но вопреки негодованию, свято почитая созерцательскую иерархию, Андрей направился вернуть пропажу. Остановив экипаж с глухими окнами, он уже через четверть часа оказался у порога особняка. Небольшой домик с черепичной крышей примыкал к одной из башен, собратья которой испещряли змееподобными тенями город. Сад порос пышными пионами, благоухающими лилиями и очаровательными анютиными глазками. Директор и впрямь был вольнодумным самодуром, раз предпочёл обывательскую простоту традиционным астрам, что круглый год цвели в обсерваторских теплицах.

Расплатившись с извозчиком, ещё раз взглянув щегольскую булавку, Андрей взлохматил причёску, принял крайне безразличную позу и коснулся серебряного кольца.

– Ручная работа. – заметил он, наблюдая, как особо крупная жемчужина мерцает и играет в мягких лучах света. – Понятно почему армиллярные сферы ржавеют, а проеденные мышами глобусы не заменяют. Бесстыжий щегол… Ещё и призывает экономить на чернилах. Вот уж.

Андрей скрыл бранные бормотания за наигранным кашлем, когда дверь со скрипом открылась. Но в просвете показалось отнюдь не хитрое лицо директора, а осторожный Нок Сё. Ожидающий долгого путешествия в родные края, мальчик был одет в синий ханбок, что по покрою не многим отличалась от форменных мантий.

– Позови директора. – велел выпускник.

– Но… Но…

Пытаясь подчинить нервно содрогающийся голос, Нок Сё сообщил, что директора нет на месте. Обеспокоенный неизвестным юному адепту происшествием, мужчина отправился обратно в обсерваторию, но обещал вернуться крайне скоро. В подтверждение своих слов он велел мальчику ожидать экипаж и проследить за погрузкой багажа.

– Так и быть, я тоже подожду.

Нок Сё не препятствовал, когда Андрей без приглашения вошел в дом, не проронил ни слова, когда юноша без тени смущения принялся разглядывать богатое убранство дома, прикасаться к редчайшим экспонатам и картинам.

Царственные кресла, оббитые бархатом, картины в позолоченных рамах, аметистовые ловцы снов, кристальные ловцы солнца, ароматические лампы из костей неизвестных существ, увенчанные серебряными диадемами черепа птицеподобных, погодные свирели из журавлиных клювов, чернильные ручки с перьями из русалочьих зубов… Всё говорило, всё кричало о вредоносном пристрастии директора к роскоши, к коллекционированию редких и дорогих предметов. Андрея подобное смешило больше, чем приводило в негодование. Как должно быть пуста душа директора, раз он так стремиться наполнить дом.

– Хитрый директорствующий лис… – ухмылялся юноша, рассматривая настенные веера с изображением кружащих фениксов. – Что скажешь, Нок Сё?

– Хитрый директорствующий лис?.. – беспокойно переспросил мальчик. – Гидра… Дева… Большая Медведица… Кит… Геркулес… Я… Я не помню какое это созвездие по счёту… Я не помню Хитрого Директорствующего Лиса… Прости!

– Как много насобирал… – Андрей не придал значения словам, не заметил внезапный испуг на лице младшего, постукивал пальцами по чучелу златорого оленя. – Уму не постижимо, каков барахольщик. Почему он не стал оперным певцом, артистом или другим мерцающим бездельником? Что может быть здравого в великовозрастном человеке, который неравнодушен к подобным безделушкам? И это ещё… – Он вновь достал злосчастную булавку, пытаясь разгадать секрет её прелести. – Можно сказать, что он сдерживается, напяливая только это. Мог бы вырядиться в ленты и бубенчики, как ритуальное дерево.

Будь жемчуг выстроен в форме Северной Короны или Южного Креста Андрей бы понял, возможно восхитился, не отказался кокетливо примерить. Но, увы, обсерваторский пижон не обладал ни должным вкусом, ни верностью делу. С подобным оригиналом следует быть на стороже, трудно предугадать, какая крамольная глупость способна поселиться в голове, начинённой брошами, коврами и канделябрами.

Увлеченный размышлениями юноша не сразу заметил каким жадным, встревоженным взглядом пожирал жемчужный блеск Нок Сё. Подобно вероломному мотыльку мальчик впивался в благословенный, чарующий перелив перла, протягивал трепещущие руки.

– Всего лишь безделушка.

Желая утолить детское любопытство, Андрей раскрыл ладонь с булавкой перед младшим товарищем. В тот же миг мальчик переменился в лице, оскалился точно дикий зверёныш, выхватил украшение и хохоча не своим голосом умчался на второй этаж, снося гипсовые бюсты, задевая картины.

Лёгкое недопонимание Андрея рассеялось со скорым приходом осознания. Разве мог быть в здравом уме воспитанник сумасшедшего? Вероятно, они провели достаточно времени вмести, чтоб растерять остатки разума.

Юноша пренебрежительно усмехнулся, вновь окинул пересыщенный сокровищами зал. От неугасаемого блеска в глазах рябило, от удушливого аромата масел набегали слёзы, от тесноты кружилась голова. Вероятно, Нок Сё проводил в этих стенах достаточно времени, чтоб окончательно лишиться признаков рассудка, впадать в истерию от одного лишь вида новой безделушки.

– Столько труда и чего ради? – подобно старику причитал выпускник, поднимаясь вслед за малышом Ли. – Видимо директор стал созерцателем только потому, что звезды ему напоминали бусины, и мальчишку заразил щегольской чумой. И стоило так стараться?.. Эй, Нок Сё! Паршивец, у тебя очень дурные мане…

Второй этаж представлял из себя лунную комнату со стеклянным потолком, как то было положено созерцателям. В отличии перенасыщенного нижнего этажа, это место казалось сравнительно скромным, вводящим в горькое заблуждение. Глядя на забитые книгами стеллажи и беспризорные стопки трактатов, эссе и лекций в мягких переплётах, можно было поддаться мысли, что здешний обитатель личность с завидным интеллектом. Среди рукописей, аметистовых счётов, больших и малых армиллярных сфер, телескопов и астровых глобусов находился Ли Нок Сё. Вид его заставил умолкнуть Андрея прежде, что нравоучения достигнут финальной черты.

Согнувшись в три погибели, побагровев от напряжения и волнения, мальчик жадно выгрызал жемчужины из броши. По подбородку, по кистям струилась кровь, но, не чувствуя боли, он продолжал пугающий обряд, рыча не то от гнева, не то от безудержной радости, от всепоглощающего азарта.

Дикость происходящего парализовала, но последующее события оставили куда более неизгладимые впечатления. Любой из чародееведов, любой из ученых-естествоиспытателей отдал бы правую руку за зрелище, что предстало перед фартовым выпускником.

Обглоданная булавка замерла в трепещущих пальцах, удушливый кашель свалил Ли Нок Сё с ног. Мальчик бил себя в грудь, давился кровью, тело его билось в безудержных судорогах, лицо искажала вереница всевозможных гримас. После он смолк, голова его глухо упала на пол, взгляд опустел, сдавленный хрип вырвался из горла. Созерцательская комната погрузилась в тлетворную немоту.

Андрей сорвался с места, перевернул младшего адепта на спину, проверил дыхание, ощупал пульс, прислушался к глухому сердечному биению, а после раскрыл сомкнутые глаза.

– Нок Сё! – звал юноша, испуганно тряся мальчика, чьи зрачки точно у кота аномально сузились. – Эй, Нок Сё! Вставай! Вставай, Нок Сё! Что с тобой?.. Зачем ты это сделал?.. Глупый мальчишка, не притворяйся!

Мертвецкая апатия малыша Ли, холодеющая кожа, пробуждали в Андрее прежде неведомое, прожигающее насквозь чувство бестолковости, растерянности. Он хватался за волосы, ломал пальцы над Нок Сё, боясь неосторожным прикосновением причинить какую-нибудь непоправимую ошибку, оглядывался по сторонам, надеясь отыскать помощь. Не владея собой, молодой зоревед сорвался с места, подбежал к стене стеклянного купола, принялся колотить, звать на помощь. В то мгновение у директорского дома уже остановился экипаж, но подкармливающий лошадей извозчик не слышал умоляющих криков.

– Помогите! Здесь ребёнок умирает! Помогите! Эй, господин! Черт! Нужно отвезти его в больницу… – Андрей не замечал ничего вокруг, не слышал омерзительного треска, был уверенны, что лиловый смог стоит в его глазах, а не противоестественно блуждает по комнате. – Потерпи, Нок Сё… Потерпи немн… – выдохнул и смолк, ноги подкосились от вида богомерзкого демона.

Исчез глупый адепт, испарился, на месте Нок Сё красовался белый лис в синем ханбоке, за чьей спиной развивались два пышных, призрачных хвоста. Ослепительный, грациозный, мерцающий он блаженно ухмылялся, опустив веки, вдыхал пыльную духоту через приоткрытую пасть.

– Было довольно больно. – голос взлохмаченного зверя походил на лязг ржавых цепей. – Целый год без обращений… Тело будто заржавело. – с пронзительным треском вправил затёкшую шею, локти, пальцы, челюсть…

Никогда прежде выпускнику не доводилось наблюдать за чародеем столь близко. Немногие из студентов рассказывали о семейных питомцах, звонкоголосых канарейках-перевёртышах или ленивых оборотня-котах, чья ценность заключалась в неиссякаемой фантазии. Но видеть полного сил бессмертного, щурить глаза от блеска его шерсти и оскала, слышать звериное дыхание… Подобное он не наблюдал даже в прорвавшихся сквозь паутину ловцов гнусных сновидениях.

Андрею стоило стоять неподвижно, слиться со стеллажами, обмануть хищное чутьё. Лучший из выпускников знал все звёзды поимённо, но не известно ему было искусство одурачивания колдунов. Призиравший любые из подлунных профессий, кроме созерцательства, юноша оказался в положении, когда молитвы Пегасу и Северной Короне были бессильны.

Бежать? О, нет. Недопустимая ошибка. Так бы сказали мудрые чародееведы, чинно поправляя серебряные булавки-обереги. Попытка сбежать не увенчается успехом. Исключительно притворство приведёт к спасению. Чародея можно обмануть, перехитрить, обвести вокруг пальцев точно неразумного младенца, ведь каждый из бессмертного наивен будто щенок, неизведанная сила наделила их властью над ветрами и морями, но шутки ради вложила посредственный ум.

Смеяться над чародеем? Ещё более глупая затея. Необычайно гордые от природы они порой не способны отличить приятельскую шутку от ехидства. Но Андрей засмеялся, захохотал согнувшись пополам.

Лис обомлел, забыл о причиняемом перевоплощением дискомфорте, уязвлённо вздёрнул ушами. Спросил отчего студенту так смешно? Разве похожи кумихо на шутку или анекдот? Разве подобным образом стоит приветствовать колдуна, что одним взмахом хвоста способен снести голову?

– И это ты Ли Нок Сё? – не унимался Андрей, смахивая слёзы с глаз. – И это ты сокровище востока? Поверить не могу! Я был не наставником, я был укротителем! Этот сумасшедший хотел, чтоб лис стал зореведом! Чтоб чародей постиг науку! Не легче ли свиней научить лететь?! Мне следовало раньше догадаться, следовало раньше понять… На что я надеялся, чего добивался, пытаясь обучить лесного зверька?

Юноша утверждал, ударяя себя в грудь, что люди не бывают столь тупоумными, каким был Нок Сё. Ведь он будто канарейка зазубривал слова, не понимая их смысла.

О да, это так. Чародеям так же непонятны и недоступны точные науки, как людям не доступна и непонятна природа чар. Чародеи стремятся понять науку сквозь колдовство, в тот час, как люди пытаются объяснить колдовство при помощи науки.

– Директор… Ему это с рук не сойдёт… Он не достоин сдувать пыль с порога обсерватории. Своим присутствием он оскверняет священный кабинет. Змей! Заставил шутки ради дрессировать щенка.

Андрей уходи. Разъярённо шагал чинить расправу над директором. Сотрясаемый гневом молодой лис не собирался гнаться следом, не пытался вырвать печень, как о том пишут в сказках. Но хвосты его зловеще распушились, словно лианы овили комнату, преследовали уходящего наставника.

– Старший братец, ты куда? – голос Нок Сё был полон обиды. – Дева! Большая Медведица! Кит! Геркулес! Гидра! Дева! Большая Медведица! Кит! Геркулес! Я помню их всех! Почему ты никогда меня не хвалишь?! Я ведь знаю их всех! Я не понимаю, что значат строки из букв и цифр, но я позову их всех сюда! Пусть все! Пусть все они придут! Познакомься с ними лично. Познакомься со своими кумирами, старший братец! Это тебе мой прощальный подарок. Я отдаю то, что задолжал! Гидра! Дева! Большая Медведица! Кит! Геркулес! Эридан!

Он повторял и повторял без конца, точно весёлый стишок, точно забавную скороговорку. Неистово топал лапами, сердито сжимал кулаки, раздраженно встряхивал головой. Нок Сё был счастлив, вне себя от счастья вновь завладеть собственной судьбой, собственными силами. Нок Сё был расстроен, зол на Андрея за прошлое и настоящее, и ненависть мешала насладиться долгожданной свободой.

Хвосты заполняли директорский особняк, поглощая мебель и скульптуры, поглощая ослеплённого звёздами Андрея. Подобно вихрям паутины или клубам тумана сковывая в обманчиво мягких объятьях.

Кумихо знатные дельцы иллюзий, кощунственно утаивать талант. Созерцателю предстояло испытать на себе всю дивную мощь чародейства, предстояло насладиться обществом астр в последний раз.

***

Бесконечные ступеньки исчезли, вместо картин и балюстрад студента окружила далёкая вселенная. Бескрайний простор за чьей жизнью, за чьей вечно красотой наблюдало неисчислимое количество восторженных глаз. Земные условности растворились в горизонте небесной мглы. Филигранный смог, сочетавший в себе миллиарды оттенков граната и винограда, чей ритуальный танец завораживал сквозь линзы телескопа, теперь копошился у подола плаща, подобно диким лозам оплетал ноги.

Андрей не кричал, не звал на помощь, не вертелся, раздираемый исполинской мощью. Воспоминания прошлого дня, минувших годов жизни казались не чем иным, как глупой шуткой, ничтожной тенью в свете мироздания. В бесконечности не способна существовать горсть пепла вроде обсерваторских будней или мелочных склок между директором-революционером и студентом-традиционалистом. Те недолговечные глупцы, что с высоты ограниченного существования рвутся познать секреты вечного казались незначительнее анекдота.

В пространстве, где циклон демонических созвездий рыскал точно волчья стая, Андрей превратился в предмет пристального разглядывания. Из наблюдателя обернулся любопытным экспонатом, чьими почитателями были тысячи мерцающих огней, восемьдесят восемь знакомых образов.

Обезображенное сквозными язвами лицо Девы искривлялось в сладостной ухмылке. Костлявой рукой она тянулась к бывшему поклоннику, как прежде он тянулся к её блеску, стремилась прильнуть гнилыми устами к юному лицу.

Большая Медведица, скаля окровавленную пасть, обнюхивала Андрея, сотрясая пустоту под собой. Её слепые глаза беспомощно потупились, но чуткий нос яростно выдыхал туман в его лицо.

Кит… Мефистофельская, пузырящаяся мерзость казался больше вселенной, омерзительней и дев, и медведиц, и всех многих прочих. Способный поглотить людской прогресс и чародейские традиции, как тучи поглощают солнце, он бездумно мигрировал, кося воспалённым глазом, изрыгая утробные гудения.

Все они были здесь, милые человеческим сердцам созвездия, все разглядывали Андрея, как прежде разглядывали их, бесстыдно изучали, как изучали их.

Иллюзии… Ловкие происки гадёныша Нок Сё. Ни одна из трепещущих теней не была истинной, ни один из обитателей ночного неба не обладал чернильной кровью, исключительно страх, испытываемый ужас были истинными.

Андрей закрывал глаза, желая скрыться от вездесущих химер, но в ответ химеры прорывались сквозь плену век. Опустился на колени – под ним мерцала бесконечность. Накрыл голову руками – сквозь фантомные серенады и завывания слышал, как вдали скрипят колёса экипажа.

Страх гнал Андрея, демоническими когтями раздирал спину. Но студент замер, боясь оступиться, боясь быть поглощенным богомерзким чудовищем древних мифов. Он почувствовал себя слепцом, что замер у разбитого корыта, боясь захлебнуться волнами бушующего океана. Как бы не хлестал себя по щекам, как бы не терзал взлохмаченные волосы, не мог проснуться, покинуть дебри злого сна, продолжая терять рассудок от разразившей свистопляски.

Он не поднимал глаз. Опустил голову так низко, что казалось шея переломилась. Он не должен был бежать, не должен был принимать иллюзию за правду, но он принял, он побежал, позволив фантомным тварям начать охоту.

***

Извозчик прибыл ровно в указанный срок. Возмущению его не было придела, когда хозяева игнорировали его усердный стук в двери. Но ещё более возмущения пришлось испытать коренастому мужичку, когда прибыл щегловатый господин. Он был растерян, рассержен, озабочен, резок… Его глаза, скрытые за очками, метались из стороны в сторону, он припадал к земле всякий раз заметив нечто мерцающее. Но всякий раз то оказывался влажный камушек или капля играющей на солнце росы. Мужчина назвался хозяином дома, поинтересовался не находил ли любезный кучер жемчужную булавку, а получив отрицательный ответ, нервно смахнул пот со лба.

– Ещё не всё потеряно… – твердил он, отпирая замок. – Ни один из олухов, ни один из ослов не догадается о её ценности… Жадные жулики, благослови вас Рассвет. Она наверняка уже в ломбарде… Деньги…

Дверь распахнулась, выпустив на волю аромат благовоний, звон колокольчиков и горбатую, ослеплённую фигуру. Неуклюжий, но крайне быстрый силуэт, едва не касаясь носом собственной груди, мчался прочь, отмахиваясь, нечленораздельно молясь, спотыкаясь и рыдая.

Директор не узнал в седом калеке лучшего из обсерваторских студентов, но не нужно быть логическим гением, чтоб осознать, что разъярённый кумихо вернул бесценный жемчуг.

***

Свет пролил на подробности случившейся трагедии сам директор. После увиденного, мужчина не стал рисковать, не стал медлить и раззадоривать аппетит лиса. В спешке явился в полицейский участок с повинной, с требованием, как можно скорее вознаградить его сверхмерным сроком, отправить на каторгу, а лучше в самое глубокое из существующих императорских подземелий. Запереть в каменных стенах, опутать тенями наблюдательных надсмотрщиков.

Директор чистосердечно описал во всех подробностях, как и где он отыскал, а впоследствии заполучил жемчужину кумихо. Прогресс неумолим, а обсерваторские традиционалисты слепы будто кроты, глухи будто совы, никто из них не стремился к знаниям так, как это делал он. Не спроста его назначили директором, не случайно наделили властью. Чародеи глупы, лишены логического мышления, но их глаза… Разве не расточительно делать вид будто их зрение также бестолково, как мозги? Люди способны постичь чары, отдав взамен сердца, кости, жизни… Вполне вероятно, что и чародеи способны постичь искусство рационального мышления, если приложить усилия. Лис – не просто забава. Он ничто иное, как эксперимент! Для созерцателя нет ничего постыдного в желании отыскать новые послания на полотне небес, даже если этот созерцатель попытался сделать из чародея звездочета.

Так говорил директор, признаваясь в своём страхе перед кумихо. Не в его силах было применить радикальные методы, не в его силах было поднять руку на непослушного зверёныша. Тогда то в голову его пришла мысль – поручить обучение тому, кто не знал об истиной природе Ли Нок Сё, тому кто достаточно умён, что обучить созерцательству, но не достаточно опытен, чтоб распознать в мальчишке чародея.

Члены педагогического состава были достаточно опытными людьми, чтоб при должном внимании догадаться кем являлся Ли Нок Сё. Неизвестна их реакция, испугаются или разозлятся, а быть может присоединятся к авантюре, но при любом раскладе дел они будут знать о чародейском начале мальчишки, чем тот станет непосредственно пользоваться. В тот час, как Андрей обладал достаточным напором, но никак не опытом общения с представителями чародейского населения.

Где лис теперь? А кто его знает. Должно быть оседлал ветер и умчался в восточные провинции, где в тени рисовых плантаций дремлют пульгасари. Возможно засел в каком-нибудь питейном доме и празднует крепкой чарочкой возвращение жемчужины. А быть может притаился за углом. Ожидает, выжидает, вынюхивает и подглядывает, желая вырвать директору-обманщику печень, желая подольше посмеяться над седым горбуном.