Читать онлайн "Тяжелое ремесло псов войны"

Не кори судьбу зря, а благодари смиренно,

Взывай и помни, вот она ведет тебя к пылающему свету!

Из пьесы «Странствия галактического пса Шекли»

драматурга неокиника Арчера Корнера

Что может быть хуже орущего голографического вербовщика в армию? Только безвыходное положение, когда ты понимаешь, что часы твоей жизни сочтены. Поэтому он в данный момент жизни не самый худший из спутников.

— Если ты настоящий мужик! – начинал голографический сержант, доверительно наклоняясь, тихо добавлял, — Если у тебя есть все для того, чтобы быть мужиком…

Дальше он распрямлялся и уже орал во все горло.

— Ты должен вступить в ряды бравых парней, которые сейчас защищает Землю! — и хриплым басом подводил итог, — Парень армия ждет тебя!

Отключить или ослабить громкость его стреляющих в сознание криков, не было никакой, возможности. Чего еще можно ожидать от самого дешевого купе? Хочешь ехать — мирись с неудобствами. Обилие рекламы, а особенно после того, как интеллектуальному боту формирующего таргетированую рекламу стало ясно, что в купе молодой человек способный тянуть солдатскую лямку – вся реклама, навязывающая дешевые товары для бедных и ненужные сервисы трансконтинентальной дороги незаметно исчезла, уступив место призывам с милитаристическим контекстом, звала незамедлительно отправиться в армию.

Одиночное купе для бедных, для несостоятельных граждан, в вагоне трансглобального межконтинентального экспресса, пожалуй, самое лучшее место для вербовки пушечного мяса. Где еще встретишь столько отчаявшихся найти свое теплое место в жизни молодых людей, как не здесь? Миллионами они передвигаются по планете в поисках лучшей жизни, но не находят. Вот тут-то они и встречают голографического сержанта. Их посулы: полное государственное обеспечение, льготы какие не снились обычным гражданским лицам, денежное довольствие не просто какие-то кредиты в кибер монетах хранящиеся в «дутых» криптохранилищах, а самые настоящие криптоматрицы, кибер пластины не подверженные никаким инфляциям. И наконец, самое главное — не скучная интересная жизнь. Вот только маленький нюанс, чтобы всем этим наслаждаться, нужно остаться в живых. А это ох как не просто.

Так же и Эжен Фортенбо мог себе позволить лишь одиночный купейный модуль, немного потертый, немного разбитый, со стойким неприятным запахом бедности. Его не могут удалить ни проветривание, ни дезодорированные впрыски ароматных запахов. Он въедается намертво и сопровождает своего попутчика до конца. И потом еще долго преследует его, напоминая, кто он на самом деле.

Но был и небольшой плюс в одиночном купе. В нем Эжен мог побыть наедине с собой. Мутный вздрагивающий силуэт сержанта, рокочущий голос и указательный палец, которым он постоянно тыкал в лицо Эжена, поначалу его раздражали. Но потом он привык к своему вынужденному попутчику и даже в некоторой степени был рад ему, так как тот невольно скрашивал его одиночество и своими воинственными призывами, отвлекая от мрачных мыслей. А задуматься было о чем.

«Эжен, Эжен! Эжен Фортенбо! Ну, почему все так сложилось? Почему именно со мной? Что ждет впереди? Жить тебе осталось столько, сколько ты сможешь прятаться в этом экспрессе. Сойдешь с экспресса и все — твой путь окончен. И имя, от которого может стошнить и фамилия глупая – все исчезнет, навсегда. То, что меня еще не схватила вездесущая полиция, для меня плохой признак; он говорит о том, что в полицию они не обращались».

Эжен обхватил голову руками, сильно сжал ее и несколько раз, преодолевая силу сжимающих рук, покачал головой.

«Решили сами разобраться со мной. Следствие, суд, тем более наказание, которое вынесет мне жестокий судья, их не удовлетворят. Скорее всего, взбешенный папаша Роберто Домиана захочет лично видеть мои мучения. Даже здесь, не видя его, я чувствую, как он мечется, завывая как побитый пес, от скручивающей в узлы, ярости в обществе одного из своих самых умелых, очень изощрённых, мясников и пытается ждать. Когда меня схватят и слезливым, обгадившимся со страху мешком швырнут к его ногам и тогда...»

От этой мысли больно перехватило дыхание, по спине побежали мурашки. Эжен опустил руки и сжал их в кулаки.

«Но всем вам назло я еще буду жить, лучше я умру здесь от голода, чем попаду к вам в лапы».

Эжен вздрогнул, а вербовщик, разрушая его невесёлые размышления, рокотал где-то рядом с ухом.

— Каждый солдат знает, что с каждым годом несостоятельных граждан становиться больше. К ним в любой момент может присоединиться твоя семья: твоя мать, твой отец, сестра, — тихо, в доверительно—возвышенном тоне, говорил мерцающий образ сержанта, делая акцент на слове «знает», — и так будет до тех пор, пока парни вроде тебя не возьмут в руки оружие.

И под конец этого грустного опуса, он в который раз, ткнул указательным пальцем, первая фаланга которого вблизи была похожа на шар от пинг-понга в лицо пассажиру и заорал:

— Армия ждет тебя сынок!

Но тут его перебил голосовой бот купе.

— Ваша кредитная состоятельность окончится через двадцать минут сорок секунд. Модуль купе будет отсоединен в автоматическом режиме, остановлен на ближайшей станции. Все претензии принимаются в устной, письменной традиционной и электронной форме и рассматриваются течении одного часа со времени остановки модуля. Спасибо что воспользовались услугами скоростного трансглобального межконтинентального экспресса, — вежливо и бесстрастно объявила такая же голографическая проводница, прервав и заменив, на некоторое время, подуставшую голограмму армейского вербовщика.

«Вот и все», — застонал Эжен, — «Этого и следовало ожидать, ведь деньги на кредитной карте когда-нибудь закончатся и рано или поздно мне все равно придется покинуть экспресс. Что же делать? Неужели мне так и придется безропотно отдаться в руки Домиановских мясников».

Он стал осматривать купе стараясь найти предмет, который мог бы послужить оружием, но потом оставил эти напрасные поиск и горько усмехнулся и. Любой акт вандализма в купе мгновенно заставит сработать сигнализацию, его и без того тяжелое положение станет еще хуже.

Эжен погрузился в тягостные воспоминания. Словно они могли его спасти. Родом из бедной семьи. Его отец всю свою жизнь проработал на заводах жадных корпораций, глупо, но как человек, не имеющий больше ни чего за душой, кроме изношенного организма и отсутствия, заслуженных благ, честного имени, очень гордился этим. Но чем гордиться? Честным именем? Когда из него выжали все, кроме старых язв, его выбросили с нищенской пенсией и гарантированными государственными услугами гражданского лица третьей категории доживать свой век. Зато, как любил говорить его несчастный старик он «полноправный член общества гражданского типа, имеющий устойчивый гражданский и социальный рейтинг». Звучало, конечно, громко и достаточно пафосно.

Но он не мог себе позволить даже банального продления жизни с помощью генной терапии. То, что мог позволить себе любой щеголь из центра города, где высились высоченные пики тысячеэтажных небоскребов, уходящих за облака. Где люди, жили десятилетиями, не спускаясь, на землю, считая это ниже своего достоинства, появляться среди ползающего по земле, словно насекомые, серого рабочего класса.

Запоздало осознавая, что он простой отработанный материал, которому повезло, что его не вышвырнули раньше пенсионного срока, как выбрасывали многих, выплачивая им потом безусловный базовый доход, не позволяющий им умереть с голода. В нем, как будто что-то умерло. Остатки своей жизни он проводил перед телевизором: пил дешевое пиво, производившееся для массового потребителя из низших слоев общества, и смотрел такие же дешевые шоу для идиотов, во время просмотра которых, все время сокрушался, что не может позволить себе телевизор с интегрированными нейро ощущениями и голографическим окружением. Он даже не знал, что есть устройства, полностью погружающие человека в виртуальную реальность. Есть целый класс богачей, живущих в виртуальной реальности. Они проживают свою жизнь в вымышленных сказочных мирах и изредка возвращаются обратно, чтобы утрясти какие-нибудь юридические вопросы, вопросы управления своим бизнесом или пройти медицинское обследование. А он сокрушался про какой-то телевизор.

А мать. Мать всю жизнь была домохозяйкой.

Тихой, молчаливой женой-матерью. В ней, ее вторая половина, умерла уже давно, осталась лишь та, которая была нужна для ведения домашнего хозяйства. Если она не суетилась на кухне, то смирно сидела возле мужа, с опущенными глазами, и слушала, как его старик обсуждал очередное шоу. Эжен даже не знал, как они познакомились, какие они были молодыми — это все стерлось из их памяти, как несуществующая часть памяти. Остались лишь вонючий смог, работа, жизнь без надежды на будущее.

Серые люди — серая жизнь. Но Эжен очень любил своих родителей. Он вспомнил, как его отец, лишь однажды сказал осмысленную правдивую фразу. Это произошло, когда у его сына появилась чудесная возможность поступить в Пражскую школу искусств. Он подошел к нему, взял за плечи и, делая какое-то судорожное усилие, отразившееся на его лице, сказал:

— Никогда! Слышишь, никогда не становись таким как я.

И правда, возможность стать художником свалилась на голову его сына, как неожиданное чудо. Видимо где-то во Вселенной повернулись невидимые шестеренки, маховики фортуны, и она улыбнулась парню из смрадного нижнего города. Эжен с самого детства видел себя художником. Он рисовал много, и это было единственное, что его интересовало в жизни. Он мог рисовать чем угодно и на чем угодно, карандашом, углем, выгоревшими лазерными стержнями, даже кусками засохшей краски с бинокулярными свойствами. На песке, на блестящей поверхности грязи, на запотевшем стекле, он водил пальцем по морщинистому лицу матери, выводя, только ему видимы рисунок.

Живопись спасала мальчишку от той тошнотворной жизни, что его окружала. В тринадцать лет он получил первую премию на конкурсе графики от нижнего самоуправляющегося муниципалитета. Ему вручили набор недорогих кистей, небольшой набор красок, дешевый электронный планшет и все. В Пражскую школу искусств отправили учиться сына местного мафиози, по имени Дамано. Эжену же сказали, что он может отправиться туда, учиться за свой счет. Хитрый глава магистрата Дюк Бильбао, снисходительно улыбаясь, сообщил, стоящему перед ним мальчишке со слезами на глазах.

— Эжен, руководство Пражской школы искусств оставляет за тобой место, но оно будет сохранено в течение месяца. Если в течение этого срока вы не известите их о своих намерениях или не найдете источник финансирования твоего образования в этой прославленной школе, то вакансия будет закрыта.

Но вопреки ожиданиям Бильбао Эжен отправился туда сам. Мать дала ему немного денег на дорогу, которые она каким-то чудом смогла собрать за всю свою жизнь домохозяйки и дала ему свое последнее благословение. Уходя, он обернулся и посмотрел, как двое его стариков молча стояли в извечной туманной пелене нижнего города, похожие на две белых фигуры с картины Бёклина. Так началась его вольная жизнь. Ночами он до изнеможения работал на сортировочных комплексах корпораций, уворачиваясь от несущихся на большой скорости обслуживающих роботов. Потом его за ненадобностью выбросили на улицу, так как роботы были выгоднее, чем труд людей. Ему повезло, он нашел ночную работу в борделе. Обрабатывал и очищал роботизированные секс куклы на самом дешевом уровне борделя. Продавал наркотики клиентам. За усердие и смекалку владелец повысил его, отправив на уровень выше. Там Эжен работал «на побегушках» у живых жриц любви и их состоятельных клиентов.… Да где он только не работал, чтобы заработать себе на обучение.

Даже ночным санитаром, помощником медицинского робота в местном госпитале. Там он впервые увидел солдат, возвращавшихся с войны, которая только началась. Сынок мафиози тоже учился с ним рядом, но в отличие от Эжена, ему это давалось очень легко, но у него не было таланта, заложенного природой, что очень ценилось в современном обществе.

Талант, на который можно было получить генетический сертификат подлинности, удостоверяющий, что талант получен от природы и не получен с помощью генетический манипуляций или вмешательства в строение нейронных связей мозга. Такой сертификат позволил бы жить ему безбедно до конца своей жизни, потому что только такие художники могли продавать свои картины богачам. Зато у Домано был талант издеваться над теми, у кого был талант художника — в этом он очень преуспел, испытывая садистское наслаждение.

Как-то раз, на четвертом курсе, который считался академическим, они занимались копированием полотен великих мастеров. Само по себе задание было не сложным, но в госпиталь прибыла большая партия раненых, и Эжен буквально валился с ног. Он едва водил по холсту своими единственными кистями. Иногда просто засыпая, отключался, положив голову на грудь.

Для копирования он выбрал одно из своих любимых полотен — портрет «Актрисы Жанны Самари». Усталость взяла свое, он надолго отключился, заснул прямо за мольбертом, а очнулся от хохота, который стоял вокруг. Он посмотрел на свой холст, который был залит черной краской, иссечен мастихином. В руке, которой актриса подпирала голову, был пририсован мужской член, а в левом глазу женщины торчала художественная кисть. Эжен повернулся и увидел, что впереди всех стоял Дамано и смеялся громче всех.

— Ой, ты, кажется, повредил свою живопись, какая жалость, милый, — подошел он к Эжену и унизительно погладил по щеке, — когда ты следующий раз уснешь, убирай кисти подальше, а то вдруг себя глаз лишишь и не увидишь свой шедевр или рукой еще что-нибудь, ухватишь.

Он кривлялся и издевался над Эженом, заводясь и распаляясь еще больше, видя, как тот стоит с растерянным видом, готовый зарыдать от отчаянья. Но это были последние слова, что Домано сказал ему в своей жизни. Эжен медленно, как во сне вытащил кисть, развернул ее, всю перепачканную в краске, и по самую щетину воткнул обидчику в левый глаз.

Потом он вышел, оставив Домано подыхать, на залитом, его же кровью полу. Все, что он помнил, когда обернулся напоследок, окидывая горестным прощальным взглядом художественную студию и притихших сокурсников, это конвульсии Домано, сучившего своими ногами в дорогих ботинках.

Домано остался жив, лишь потерял глаз, но Эжен не мог возвратиться ни в академию, ни домой, потому что понимал, папаша Дамано, Роберто Домиана уже разыскивает его. Единственное, что его ждет, если он решится на такую глупость, мучительная и долгая смерть.

Куда ему было податься?

Эжен долго скитался по городу стараясь смешаться с миллионной толпой, затеряться среди километровых небоскребов, пока окончательно не понял, тщетность своих попыток спрятаться — еще пару дней и его найдут. Наверняка глобальная сеть слежения уже установила его передвижение, а у Роберто Домиана есть возможность получить данные из нее с помощью коррумпированных полицейских.

Чтобы исчезнуть, нужно полностью поменять свою внешность, рисунок кожи на пальцах, цвет глаз и структуру рисунка радужки, внести изменение в свое ДНК, а этого он не может сделать, потому что не обладает соответствующими связями. Он попытался выйти на нужных специалистов, которые занимаются этим подпольно, через знакомых в борделе. Но, связавшись с ними снова через пару минут, приходил к выводу, что Домиановские псы, идущие по его следу, уже там. Он чувствовал, как угрожающий круг неумолимо сужается, словно удушающая петля. Он видел опасность в каждом человеке, прошедшем мимо, в каждом роботе-андроиде, остановившемся рядом. Подняться на высоту верхнего города он не мог, так как его финансовый и социальный статус не позволял ему этого. Все что он смог сделать безбоязненно, это сесть в трансглобальной межконтинентальный экспресс и как миллионы молодых людей передвигаться по планете в поисках своей судьбы.

Эжену пришла в голову мысль, что ему нужен защитник более могущественный, чем папаша Домиана. Но где его найти? Кто сможет вступиться за несчастного молодого парня из нижнего города?

Он задумчиво посмотрел на орущего армейского вербовщика и думал. Бандитам Домиано, будет очень сложно до него добраться, если он, например, станет солдатом. А уж получить о нем информацию, будет практически невозможно. Это армия, а не продажная полиция. Все солдаты братья их родство скреплено кровью, пролитой на полях сражений, их братство вдыхается с дымом пороха, их клятва — последние слова умирающего товарища. Конечно, деньги могут многое. И все же во время войны, когда всеобщий хаос перемешивает людей с землей и кровью легко затеряться, поэтому ни папаша Дамиана, ни полиция не смогут меня найти. Тем более если служить ему придется на других планетах.

«Тем более я смогу беспрепятственно покинуть Землю, оказавшись там, где даже могущественный Домиана не сможет дотянуться», — подумал Эжен.

Раздался предупреждающий сигнал. Появилась голографическая проводница, снова сменившая орущего сержанта.

— Ваша кредитная состоятельность истекла. Ваш пассажирский модуль будет направлен на ближайшую станцию. Согласно пункту № 3489 кодекса № 12 пассажирских перевозок и всеобщего соглашения профсоюзов межконтинентальных перевозчиков, вы обязаны покинуть пассажирский модуль в течение 10 минут после остановки. В противном случае согласно пункту №3489 параграфу «с» кодекса №12 пассажирских перевозок…

— Я согласен! – перебивая ее, закричал Эжен.

Голографическая проводница замолчала и несколько раз дрогнула голограмма. Но Эжен лишь смелее воскликнул.

— Черт побери, сержант, где ты? Уберите ее!

Появился голографический сержант, мерцающей картинкой застыл перед Эженом.

— Я хочу быть солдатом.… Или я не знаю, как там правильно, вступить в армию. Я готов воевать за Землю.

Бравый сержант несколько раз моргнув голограммой исчез. Появилось изображение этого же сержанта. Это было настоящее изображение реального человека не интерактивный нейро видеоролик, вот только настоящий сержант выглядел намного старее, и был не таким бравым, большой шрам рассекал его лицо, кривя немного глаз. А одна рука была, по-видимому, искусственной бионической.

— Ну что сынок, поздравляю, ты решил стать солдатом, — он усмехнулся, — прости, не могу пожать тебе сейчас руку, да и какой тебе с этого прок, а для меня тем более? Обе клешни я потерял на проклятом Марсе. Кровавая планета я тебе скажу, в прямом и переносном смысле. Но благодарная родина Земля, за то, что я проливал кровь за нее, подарила мне две этих чудесных руки, — сержант поднял обе руки и пошевелил щелкающими пальцами, — как тебе?

Он изучающе посмотрел на Эжена.

— Ты точно решил стать солдатом? Потому что потом обратного пути, парень, не будет. А с дезертирами, у нас разговор очень короткий.

— Да! – выдохнул Эжен, — я готов.

— Ну что ж это хороший выбор сынок. Сейчас нам с тобой нужно уладить небольшую формальность. Протяни свою руку мы скопируем твою ДНК чтобы закрепить договор, и чтобы ты уже не передумал.

Сержант нажал на какие-то кнопки перед собой.

— Потом, когда ты уже прибудешь на место, ты сможешь с ним ознакомиться более детально, — усмехнулся он, делая акцент на последнем слове.

Эжен вытянул руку и почувствовал, как легкое тепло, коснувшееся его ладони.

— Ну, вот порядок, — удовлетворенно сказал сержант, — отдыхай, скоро для тебя это будет недоступной роскошью.

Он приложил к виску вытянутую ладонь отдавая честь и исчез. Появилась опять проводница, она радостно улыбалась.

— Мы рады приветствовать на борту нашего трансглобального межконтинентального экспресса гражданина решившего стать защитником Земли! Для нас это честь! — ее лицо источало благоговейное дружелюбие, — Согласно договору нашей компании и объединенного правительства Земли. Мы предоставляем вам набор из ряда бесплатных опций повышенного комфорта. В него входят: бесплатное питание во время следования к пункту назначения вооруженных сил, возможность отключить рекламу в купе, просмотр видеофильмов, не тарифицируемое использование туалета и спальных принадлежностей. Вы желаете ознакомиться с платными опциями? Напоминаю, что согласно пункту №4590 кодекса №12 пассажирских перевозок и всеобщего соглашения профсоюзов межконтинентальных перевозчиков, вы сможете оплатить платные опции позже, они будут вычтены из вашего жалованья...

Больше всего сейчас Эжену хотелось только одного, чтобы она заткнулась навсегда.

— Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ!!! – закричал он.

— Приятного пути, — невозмутимо сказала голографическая проводница, — и все же если вы пожелаете воспользоваться дополнительными услугами, коснитесь голубой кнопки.

Она исчезла.

В наступившей тишине Эжен с наслаждением откинулся на пассажирский диван. Перспективы, которые его ожидали, нельзя было назвать радужными, но он жив и будет еще жив...

«Пока тебя не убьют на поле боя», — добавил он про себя.