Читать онлайн
"Гранд-пасьянс в кабинете Андропова. Ч. 11. Пропасть"
В восемь часов сорок пять минут утра Заладьева вошла в здание Управления КГБ СССР через служебный вход, предъявила на КПП служебное удостоверение, после чего поднялась в кабинет, который до командировки в Иран был временно передан в ее пользование.
Позвонив по местной связи секретарю Ткачука, она представилась и сообщила о возвращении к своим рабочим обязанностям после завершения зарубежной командировки.
Оглядев стены кабинета, Валентина подумала, что вряд ли ее теперь в нем оставят. Слишком многое изменилось. Тогда, после «искусственной реинкарнации» она представляла для начальства ценность, а вот теперь, когда с ее помощью Баджари был был разоблачен и ликвидирован, шахский режим свергнут, а американцы бежали из Тебриза и Мешхеда, какая в ней нужда?
И вот еще одна странность. Прошло уже два часа, как она отзвонилась секретарю Ткачука, сообщив о себе и узнав, что товарищ Ткачук на месте, но ее никто никуда не вызывал. О ней словно забыли. И эта странность выглядела нехорошей. Очень нехорошей.
Но вдруг телефон залился звонкой трелью. От неожиданности Заладьева вздрогнула. И тут же схватила трубку.
- Валентина Олеговна, это Шаркевич, - услышала она вкрадчивый голос. – Во-первых, поздравляю вас с выходом. Во-вторых, у меня к вам просьба. Учитывая некоторые особенности вашего организма с определенного момента… Словом, нужен текущий медосмотр. Так что, прошу зайти к нам в лабораторию.
- Когда?
- Когда вам будет удобно. Но желательно было бы до обеда.
- Спасибо. Я подойду.
Валентина повесила трубку.
«Так. Все становится на свои места. Мавр сделал свое дело – мавр может уйти. Вероятно, решение о моей инактивации и возвращении настоящей Заладьевой, законной владелицы этого тела, они приняли сразу после завершения иранской эпопеи».
Минут пять Заладьева переваривала в голове ситуацию, потом вдруг усмехнулась:
«Интересно, а если бы я сейчас взяла и собралась уйти из здания? Понятно, что далеко уйти не дадут. Но можно провести эксперимент, просто любопытства ради».
Она быстро оделась, вышла из кабинета, подошла к КПП и протянула свое удостоверение, служившее пропуском.
Дежурный повертел его в руках и как-то виновато сказал:
- Извините, Валентина Олеговна, нам только что поступило распоряжение начать оформлять дополнительные приложения к удостоверениям, которые будут иметь функцию пропуска. Проходить в обе стороны можно будет только при их наличии. Я сейчас заберу ваше удостоверение, и мы за пару часов оформим приложение. Я вам позвоню и сообщу, когда подойти. Если вам нужно уйти срочно, это можно сделать при поступлении нам указания товарища Ткачука.
Он быстро спрятал удостоверение в ящик.
Валентина поплелась обратно.
«Вот и все. Обложили, как медведя в берлоге. Нет, в моем случае это скорее похоже на мышку в мышеловке, которой некуда дернуться. Но прямо сию минуту я к Шаркевичу не пойду. Они мне, похоже, два часа отвели, так надо их использовать так, как это положено приговоренному к казни».
Вернувшись в кабинет, Заладьева бросила взгляд на телефон. То, что прослушивается, это как пить дать.
Выйдя в коридор, она подошла к двери помещения дежурного по этажу и постучала. Молоденький лейтенант распахнул дверь и с изумлением уставился на нее.
«Он не в курсе», - быстро сделала вывод Валентина.
- Товарищ лейтенант, у меня как-то плохо работает телефон. Посторонние шумы, связь обрывается. А мне надо срочно позвонить. Можно это сделать от вас?
- Конечно, Валентина Олеговна, - засуетился лейтенантик. – Проходите, устраивайтесь за столом и звоните. А телефонного мастера к вам вызвать?
- Спасибо, не нужно, я уже вызвала.
Когда она уселась за стол в небольшой комнатке, лейтенант быстро вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Выйдя в коридор, он подумал:
«Вот кто это придумал, что во время дежурства нельзя курить? Или это судьба подкидывает способ бросить?»
Младший офицер углубился в свои размышления. Минут через пять из комнатки вышла Заладьева, с улыбкой его поблагодарила и направилась к себе.
В своем кабинете она взглянула на часы.
«Осталось часа полтора. Торопиться навстречу смерти – глупо. А если пока обследовать это историческое помещение?»
Валентина принялась выдвигать и задвигать обратно ящики огромного шкафа старой работы. Везде было пусто. Тогда она начала совершать странные, на первый взгляд, действия. В нескольких местах она начала простукивать стенку костяшками пальцев.
В одном из этих мест звук показался ей чуть измененным по сравнению с тем, что она слышала раньше.
Выдернув из шкафа пустой ящик слева от этого участка, она засунула в нишу правую руку и провела ею по правой стенке этой ниши.
Есть! Справа оказалось еще одно углубление, в которое она тут же залезла просунутой рукой, нащупав там какой-то металлический предмет и – конверт.
То и другое Валентина быстро извлекла наружу. Конверт был заклеен и не имел на себе никаких надписей, но главной находкой оказался пистолет выпуска сороковых годов. Он был именным, о чем свидетельствовала ранее серебристая, а теперь потемневшая от времена табличка с надписью:
ГЕНЕРАЛ СУДОПЛАТОВ ПАВЕЛ АНАТОЛЬЕВИЧ
Заладьева даже ахнула. На какой-то момент она даже забыла о собственных крайне неприятных перспективах. Потому что находка была ошеломляющей.
Дрожащими руками Валентина вскрыла конверт, вытянула оттуда листок, покрытый кривыми строчками, и углубилась в чтение.
«Пишу 23 декабря 1954-го года. Я Загвоздкин Михаил Федорович, генерал СМЕРШа, ранее бывший заместителем арестованного и осужденного Павла Анатольевича Судоплатова. Перед арестом в 1953-м году Судоплатов успел передать мне свой именной пистолет, кладу его рядом с этим письмом.
Рассказывать историю Судоплатова не буду, она и так хорошо известна, но обязан пролить свет на историю свою собственную.
Когда в этом году было принято решение о передаче Крыма из состава РСФСР в состав Украинской СССР, я, будучи делегатом на одном из партийных совещаний, выступил с критикой этого постановления. Во-первых, никто не спросил самих крымчан. Они что, предметы мебели? Во-вторых, я считаю, что этим решением закладывается мина на будущее. Товарищи из ЦК Компартии Украины в последнее время как-то обособились, превратились в некий замкнутый кружок, в котором говорят недомолвками, но понимают друг друга с полуслова. Это очень тревожно, но товарищ Хрущев, сам выходец из этой среды, ничего не имеет против их обособления, равно как и против массового возвращения на Западную Украину амнистированных националистов, воевавших против Красной Армии.
После моего критического выступления узнавший о нем Хрущев потребовал моего разжалования и исключения из партии, что и было сделано. Против меня завели уголовное дело, которое ведет следователь Ерофеев, столь отличившийся в 1937-1938-х годах, но не понесший за свои злоупотребления никакой ответственности. Вот что значит – вовремя переметнулся, и не один раз. Мне предъявлено обвинение в необоснованных репрессиях против населения Западной Украины в 1944-1946-х годах. Речь идет о Галичине. Именно там наших пленных солдат это «население» живыми распиливало на пилорамах.
Меня не арестовали и не препроводили в Бутырку, просто провели обыск в этом кабинете и оставили здесь одного, поставив снаружи охрану. Перед этим изъяли пистолет Судоплатова, вынули все патроны, кроме одного, и вернули его мне.
Намек понятен. Только не дождутся. Я бы очень хотел выступить на суде. Только, боюсь, до суда дожить не дадут.
Теперь скажу пару слов тебе, нынешний обитатель этого кабинета, нашедший мое письмо и пистолет. Я не знаю, кто ты, и не могу даже предположить. Если ты карьерист, тебе выпал прекрасный шанс выслужиться перед начальством, прибежав к нему со своими находками.
Если ты из той же породы, что я и Павел Анатольевич, сохрани письмо для будущих поколений, а пистолет с оставшимся патроном используй в борьбе за то дело, которому служили мы с Павлом Судоплатовым.
23.12.1954.
Загвоздкин М.Ф.»
Пару секунд подумав, Заладьева уложила письмо обратно в конверт, который вместе с пистолетом вернула в тайник, задвинув ящик обратно на прежнее место.
Зазвонил телефон. Валентина неспешно подняла трубку. Собственно, она уже знала, кто на проводе.
- Валентина Олеговна, вы про меня не забыли? – услышала она голос Шаркевича, в котором проскакивали нотки раздражения.
- Нет-нет, я уже иду к вам, извините за задержку.
Она встала из-за стола, вышла из кабинета и быстро пошла по коридору.
«Вот она, гримаса повседневности. Приходится торопиться на собственную казнь, чтобы не выглядеть невоспитанной, заставив кого-то прождать лишнее время».
Постучавшись, Заладьева зашла в лабораторию. Шаркевич встретил ее ослепительной улыбкой, но глаза его выдали – вильнули куда-то в сторону.
- Заходите, пожалуйста, в бокс. Присядьте. Будем смотреть пульс и давление. Так… Все в норме. Все замечательно. Можно в космос отправлять.
«Туда и намечено, - с горечью подумала Валентина. – Интересно, каким образом он к главному перейдет?»
- Вам положен небольшой курс нейротропных препаратов внутривенно. Сегодня, с вашего позволения, и начнем.
«Вот и подошли к главному, буднично и просто».
- Укладывайтесь, пожалуйста, на кушетку, - скомандовал ассистент Шаркевича. – Рукав засучите. Теперь кулачком работаем.
Заладьева послушно принялась сжимать и разжимать кисть.
После внутривенного укола Шаркевич и ассистент вгляделись в ее лицо с жадным любопытством. Когда ее глаза закрылись, оба удовлетворенно вздохнули. Дело шло без сучка и задоринки.
В это время начальник отдела собственной безопасности генерал Петр Антонович Мартемьянов открыл своим ключом дверь в кабинет Заладьевой, включил свет и прошел вовнутрь, закрыв изнутри за собой дверь на ключ.
Взяв сумку Валентины, он вытряхнул на стол содержимое, обследовал все предметы, особенно – документы и запасную книжку, после чего запихал все обратно.
Взглянув на часы, он довольно подумал:
«Инъекцию давно уже сделали, сеанс инактивации подходит к концу. С «гостьей из прошлого» покончено. А с настоящей Валентиной у меня сейчас будет разговор ох какой непростой!»
Покинув кабинет, он направился в лабораторию Шаркевича.
- Ну что?! – бросил он экспериментатору.
- Все отлично. Инактивация завершена. Заладьева снова настоящая, какой должна быть и была до травмы. Сейчас ее приводят в сознание.
Отстранив Шаркевича и ассистента, генерал прошел в бокс.
Заладьева сидела на кушетке, оглядываясь вокруг с непонимающим видом.
«Ура! Настоящая!»
Вслух генерал сказал:
- Валентина Олеговна, я прямо распереживался за вас. Три раза пальцы скрещенными держал.
Это означало: «Через три часа на обычном месте».
- А я, наверное, три раза икнула, - усмехнулась Заладьева. Что означало: «Принято, через три часа».
- А что тут, кстати, происходит? – спросила Валентина. – Шаркевич, ты теперь, что ли, мой лечащий доктор? Надо думать, я выздоровела окончательно?
- У нас сейчас будет в течение часа адаптационная беседа, - сообщил ей Шаркевич. – После чего я тебя отпущу.
Мартемьянов вышел. Он чувствовал себя неожиданно взбодрившимся и словно помолодевшим.
Настоящая Заладьева ему сейчас нужна, очень нужна. Ведь только с ее помощью он сможет доиграть начатую когда-то партию.
ЛитСовет
Только что
