Читать онлайн
"Новый Шерлок Холмс"
Розыгрыш Шерлока Холмса
Вадим Жмудь
Аннотация
В сборнике коротких рассказов про Шерлока Холмса и доктора Ватсона вы, быть может, найдёте кое-что смешное и кое-что поучительное. Приятного чтения! Быть может, некоторые из рассказов, написанных доктором Ватсоном, содержат совсем не то, что в них должно было быть написано? Не ошибался ли доктор в своей трактовке тех событий, о которых он написал в своих записках? Быть может, кто-то из тех, кто это прочитает, спросит себя: "Как я мог не заметить этих несоответствий?"
Также обсуждаются совсем новые задачи, которые Шерлок Холмс с блеском разрешает.
Шерлок Холмс и Царь Соломон
Знаменитый сыщик Шерлок Холмс скучал. Доктор Ватсон не был в состоянии развлечь его разговором. Он был лишь хороший слушатель, но без темы для разговора как собеседник он никуда не годился.
Холмс открыл наугад библию.
- Прекрасно, Ватсон! Давайте почитаем вслух Третью книгу царств.
«Тогда пришли две женщины блудницы к царю и стали пред ним».
- С какой стати блудниц допускают до царя? Если царь будет разбирать дела блудниц, то кто будет разбирать дела царства?
«И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и я родила при ней в этом доме…»
- Что за дом, в котором живут две блудницы? Бордель? Или покривили душой те, кто уверяют, что они – блудницы? Если женщина говорит «родила при ней», то из этих слов можно заключить подчинённое положение этой женщины по отношению к первой.
«… на третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме…»
- Следует ли, что эти женщины низкого происхождения, из того, что никого не было? Быть может, речь лишь идёт об отлучке свидетелей?
«… и умер сын этой женщины ночью, ибо она заспала его …»
- Отчего женщина днём спала с ребёнком? От большой лени? От большой любви? Да ещё так спала, что не слышала, как придавила собственное дитя? Много трудилась и устала? Блудница?
« … и встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди…»¶- Вторая женщина не многим лучше. Одна во сне придавила собственное дитя, другая не услышала, как у неё дитя крадут. Стало быть, и она могла придавить дитя с таким же успехом!
«… утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот, он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила».
- Она даже не сразу заметила, что дитя – холодное и мертвое. Почему она не проснулась оттого, что обнаружила, что дитя мертво? Либо эта история – выдумка, либо содержит много поздних исправлений текста. Будем считать, что в ее основе лежит реальный эпизод, иначе нет смысла в дальнейшем чтении.
«И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый».
- Налицо конфликт интересов. Обе дамы желают иметь сына. Одна из них, явно не мать, но всё же желает иметь чужого ребенка в качестве собственного. Не странно ли для блудниц? Было бы естественным, если бы это были две жены уважаемых людей. Точнее – две жены одного и того же человека, богатого, не имеющего других сыновей. Похоже, что тяжбу затеяли две молодые наложницы знатного человека. В этом случае, согласитесь, судьёй может выступать царь, но логичнее, чтобы эту роль взял на себя муж этих женщин. В те времена иудеи могли иметь много жен, которые, понятно, могли жить в одном доме и даже в одной комнате. Если бы эти женщины имели разных мужей, то их дело должны были бы решать между собой их мужья. Шутка ли – конфликт по поводу ребенка мужского пола? Мы не видим двух мужей потому что двух мужей нет. Если эти женщины живут в одном доме, они либо жены одного человека, либо родственницы. Если они родственницы, то конфликт должен разрешить старейшина рода. Если они жены одного мужчины, то может быть только две причины, почему он не участвует в решении этого вопроса, а решает его царь.
- Какие причины? – спросил Ватсон.
- Первая причина может состоять в том, что это мужчина мертв. Даже если бы он был далеко в отъезде, решение вопроса едва ли было возможно без него. Если же он мертв, и не имеет других наследников мужского пола, то вопрос о том, кто мать этого наследника имеет очень большое значение для матери. Положение матери единственного наследника знатного рода заметно отличается от положения бездетной вдовы. Читаем дальше.
«А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой живой. И говорили они так пред царем».
- Обычные перебранки.
«И сказал царь: эта говорит: мой сын живой, а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой».
- Мудрый Соломон повторяет суть дела. Просто выигрывает время. Размышляет.
«… И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю».
- Слово «принесли», видимо, не точно. Маловероятно, что ни у одного телохранителя не было при себе меча. Если только царь потребовал свой собственный меч, особенный?
«… И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой».
- Версия об особенном мече отпадает. Не стал бы царь просить собственный меч, чтобы передать его другому. Кстати, вы заметили нарушение логики? Царь потребовал меч себе, а просит других им воспользоваться.
- Я никогда не обращал на это внимание! - изумился Ватсон.
- Из мелочей ткется ткань бытия, - изрек Холмс.
« …И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите».
- Заметьте, Ватсон, как нерасторопны слуги царя Соломона. Женщины успевают обсудить приказ, который он отдал. А ведь для исполнения этого приказа достаточно одного движения, – отметил Холмс.
- Верно! – удивился Ватсон. - Может быть, слуги медлили? – предположил он.
- Само собой, но почему? Возможно, царь сделал знак, чтобы приказ не исполнялся, или же он знал заранее обо всем деле и предупредил слуг, чтобы они лишь сделали вид. Либо рассказчик опять неточен. Мы не можем предположить, что слуги царя Соломона были непослушны или медлительны, что одно и то же. С такими слугами он не совершил того, что ему приписывается.
«И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его: она – его мать».
- Ну, разумеется! – подхватил Ватсон.
- А почему, собственно, разумеется? – поинтересовался Холмс.
- Потому что только мать желает своему ребенку счастья, и только чужая женщина согласна на гибель дитя, лишь бы отомстить завистнице.
- Вы полагаете, Ватсон? Разве история не знает матерей, которые легко жертвовали жизнью детей? Это порой происходит и поныне, к сожалению. А разве только мать может пожелать спасти жизнь грудному младенцу? Полагаю, что определенно можно сделать лишь один вывод: та женщина, которая приветствовала решение о смерти младенца, видимо, очень жестока. Возможно, она не имела ещё детей, поскольку даже инстинкт материнства в ней слаб. Мы уже отмечали, что наиболее вероятно, что у обеих женщин это – первенцы. Вторая женщина – вполне нормальная, обычная женщина. Возможно, что она – мать живого ребёнка, но это далеко не факт. С таким же успехом она могла оказаться матерью, задавившей своего ребенка во сне. Почему вы не допускаете, что она была движима сочувствием к чужому ребенку, усиленным раскаянием в том, что она не уберегла собственное дитя? Разве это не могло заставить её отказаться от мысли претендовать на чужого сына? И почему вы не допускаете, что другая женщина родила ребенка в значительной мере для того, чтобы укрепить свое положение, и, что гордыня её была сильней, чем инстинкт материнства?¶- Но, Холмс! Вы не верите Библии? Ведь там говорится, что Соломон нашел верное решение!
- Там нет ничего подобного. Решение царя, верное или не верное, было принято с энтузиазмом. Мы сейчас попросту рассуждаем над текстом, претендующим на описание реальных событий. И в этом описании довольно много странностей.
- Какие, например, Холмс?
- Я уже отмечал, что тяжбу двух блудниц не должен разбирать царь.
- Но ведь дело идёт о жизни ребёнка! – изумился Ватсон.
- Во-первых, кто вам сказал, что речь шла о его жизни? Пока Соломон не распорядился рассечь дитя, речь шла всего лишь об установлении материнства. Во-вторых, жизнь младенца не была в те времена настолько ценной, чтобы отрывать от дел царя. Даже жизнь царских отпрысков не была неприкосновенной. У Самуила было около семидесяти сыновей, а количества дочерей даже у царей авторы Библии не потрудились указать, видимо, не считая эти подробности значительными. Конечно, что речь в разбирательстве шла о младенце мужского пола, мы бы знали это, даже если бы авторы этого не указали.
- Быть может, Холмс, речь шла о сыне значительного сановника? – предположил Ватсон.
- И в таком случае этот сановник должен был бы присутствовать на суде и сказать своё веское слово, не так ли? – поинтересовался Холмс.
- Почему же этого не было? – удивился Ватсон.
- Я не сказал, что его не было, – запротестовал Холмс.
- Как же так? – развёл руками Ватсон, - Ведь в Библии ничего не сказано ни о каком сановнике, обсуждающем судьбу ребенка!
- Заметьте, Ватсон, что в данном случае мнение этого сановника, вероятнее всего, было бы настолько весомым, что предопределило бы приговор. Если бы этот сановник пожелал считать ребенка сыном одной, а не другой женщины, то при условии, что обе они – его жены, никто бы не стал бы ему противоречить.
- Но ведь никакого сановника не было! – разгорячился Ватсон.
- Может быть, не было, а может быть, был. Не спешите, милый Ватсон, - примирительно сказал Холмс, - Итак, что мы имеем? Царь, имеющий собственный гарем из трехсот жён и семисот наложниц, находящий, тем не менее, досуг для разрешения спора между двумя блудницами по поводу младенца – это - во-первых. Слуги, медлящие с выполнением царского приказа, - это - во-вторых. Женщины, которые уверены, что их мнение выслушают, и оно будет принято в расчет, хотя приговор уже произнесен в их присутствии – это - в-третьих. Царь, уверенный, что его приказание будет выполнено не сразу, точнее даже не будет выполнено, пока не получит подтверждения – это – в-четвертых.
- Поразительно, Холмс!
- Впрочем, насколько поспешно одна из них стала умалять царя отменить его приговор, мы не знаем. Знаем лишь, что она успела остановить движения палача, и это довольно странно. А вот то, что вторая женщина говорит: «умерщвляйте его» - это ещё более странно. Допустим, что она хотела, чтобы ребенка умертвили – для этого ей стоило всего лишь подождать. Если бы она, действительно, желала смерти этого младенца, она могла легко придушить его, пока вторая женщина спала. Раз она этого не сделала, значит, она этой смерти не желала. Зачем ей было демонстрировать перед присутствующими, что она не дорожит ребенком? Неужели она была столь глупа? Но глупая женщина не сообразила бы подменить ребенка! Возможно, она просто менее настойчиво вступилась за ребенка, а библейские рассказчики впоследствии приписали ей эту жестокую фразу?
- Я в растерянности, Холмс. Почему вы так думаете?
- Я думаю, - ответил Холмс, - что Соломон не мог заранее быть уверен, что одна из женщин согласится на то, чтобы младенец был умерщвлён. Такое поведение довольно странно. Следовательно, оно не предсказуемо, если, конечно, его не отрепетировали заранее. Тем более он не мог быть уверен, что приказ его не будет исполнен тотчас, если, конечно, не распорядился заранее об этом.
- Отрепетировали заранее? Распорядился заранее? – удивился Ватсон. – Разве это кому-нибудь было нужно?
- Давайте дочитаем эту книгу до конца, - предложил Холмс.
«И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд».
- Это же ничего не добавляет к нашей истории! – воскликнул Ватсон.
- Неужели? – улыбнулся Холмс. – Разве эта история не сослужила царю Соломону службу? Разве благодаря этой истории не увидели все, что он мудр, и не стали бояться царя? Разве не этого он добивался?
-Допустим. Что из этого?
- Ищите, кому выгодны последствия дела, и это приведёт вас к его автору! – заметил Холмс.
- Так вы полагаете, что Соломон устроил представление? – растерялся Ватсон.¶- Самое обычное рекламное шоу. Сейчас это называют PR-кампания. – кивнул Холмс.¶- Но какая же мать согласится рисковать собственным ребенком ради такого шоу? – недоумевал Ватсон.
- Любая женщина согласилась бы, если бы царь приказал. Тем более, что конец ее, возможно, был ей заранее известен. А вот существовал ли второй ребенок, который, якобы, по неосторожности был задушен матерью во сне – этот вопрос остается открытым. Вполне возможно, что его вовсе не было.
- Холмс, вы меня ошеломили! – сокрушался Ватсон. – Выходит, что Соломон ничем не лучше нынешних продюсеров, раскручивающих себя и своих протеже?¶- Не забывайте, что он – их предшественник. Первопроходец лучше уже тем, что он – первый из многих!
- Но почему же тогда он избрал для разбирательства такой странный объект - ребенка? И почему именно ребенка?
- Разве этот эпизод – не один из ярчайших эпизодов во всей библии? Разве он не запоминается навсегда, стоит лишь один раз с ним ознакомиться?
- Но почему матерями, спорящими за ребенка, были блудницы? – не унимался Ватсон.
- Это – самое узкое место во всем эпизоде, - согласился Холмс. – Царь не мог рассчитывать получить большую славу, занимаясь делом блудниц. На такое дело и зрителей много не собралось бы. Если царь начал вершить суд, то начинать надо было с дел значительных. Данное дело представляется мне значительным только в том случае, если отцом ребенка была весьма важная персона.
- Так это – дело двух вдов одного вельможи?
- Не обязательно вдов.
- Но вы же сами утверждали, Холмс, что отец ребенка не был жив, иначе бы он присутствовал на разбирательстве, и его слово оказало бы решающее влияние на судьбу ребенка? – продолжал недоумевать Ватсон.
- Я сказал лишь, что первая причина может быть в том, что отец ребенка был уже мертв. Но я пока ничего не сказал о второй причине, - мягко возразил Холмс.
- Какова же вторая причина? – пробормотал Ватсон.
- Вторая причина, милый Ватсон, может состоять в том, что отцом этого ребенка был сам царь Соломон. И именно он решил, кто из двух женщин будет в дальнейшем считаться матерью ребенка.
- Холмс! Что вы говорите! Соломон – отец ребенка, родившегося у блудницы? – запротестовал Ватсон.
- У царя Соломона было триста жен и семьсот наложниц, но это ещё не означает, что он не имел права воспользоваться тем, чем мог воспользоваться любой гражданин Иудеи. Две блудницы вполне могли родить от Соломона одновременно. Кроме того, я не очень-то доверяю слову «блудницы», которое в отношении этих женщин встречается всего лишь один раз. Это слово вполне могло появиться в более поздней редакции, например, вместо слова «наложницы». Если предположить, что женщина, выигравшая этот спор, или её сын, или оба они вместе в дальнейшем чем-то прогневили царя Соломона, либо каким-то образом насолили его преемнику, то станет понятно, почему их собственные имена изъяты из текста.
- Но, Холмс! Почему вы полагаете, что истинное положение этих женщин нарочно кто-то изменил впоследствии? – не унимался Ватсон. – Разве нельзя предположить, что их имена не были известны тому, кто составлял этот рассказ?
- Исключено! Милый Ватсон! Библия изобилует собственными именами. Нам сообщают даже имена тех, кто когда-то по какому-то поводу или без повода обругал того или иного героя. Согласитесь, что довольно странно умолчать об именах женщин, дело которых разбирал принародно в суде сам царь Соломон. Очевидец не мог не знать их имен и не поинтересоваться ими в момент составления записи. Разумеется, в ранних редакциях эти имена были упомянуты. Если, конечно, не принять точку зрения, что весь этот эпизод – выдумка. Но я так не считаю. Мне представляется, что царь Соломон был весьма искусным шоуменом. Имея, как мы уже упоминали, триста жен и семьсот наложниц, он мог даже не знать их всех поименно, и ему вполне простительно не суметь отличить одного младенца от другого. Но в глазах толпы царская жена или наложница – персона значительная, а судьба царского отпрыска – это именно тот вопрос, которым должен заниматься царь.
- За таким количеством женщин не углядишь! – заметил Ватсон.
- Да. Приходилось ему прибегать к услугам евнухов и рабынь. Но в данном случае царь показал, что он может без чьей-либо помощи, без опроса свидетелей быстро и успешно разрешить проблему и навести порядок в собственном гареме. Не забывайте, что современники признают его мудрейшим царём. А начни он разбирать тяжбы блудниц – он бы вызвал только смех.
- Пожалуй, что так! – согласился Ватсон.
- А представьте, что было бы, если бы царский телохранитель мгновенно рассек дитя, как только царь распорядился об этом? Ведь дело телохранителя – исполнять, а не рассуждать. Он, вероятно, был привычен к причитаниям тех, кого подвергали наказаниям. Почему же в данном случае он медлил? Если он не был заранее предупрежден о том, как ему следует себя вести, его поведение непонятно даже в том случае, если это был сын царя Соломона. Если же это был сын одной из блудниц и неизвестного отца – неисполнение приказа царя по меркам того времени не простительно. А ведь исполни он его – и не было бы повода назвать Соломона мудрым. Это дело устрашило бы слуг, но уважения к уму царя оно бы не добавило. Мы признаем, что царь мудр по результату, который от царя не зависел? Но в таком случае он не мудр. А если он мудр, то он знал, что дитя не будет убито. Следовательно, он всех разыграл.
- Холмс! У меня нет слов! Вы меня убедили! Я и не подозревал, что с вами так интересно читать Библию! Сколько нового узнаёшь с помощью вашего великолепного дедуктивного метода! Не прочитать ли нам ещё какой-нибудь эпизод?
- В другой раз, Ватсон, в другой раз. Иначе миссис Факсон будет сердиться, что мы позволили ужину остыть.
- Что же мы почитаем в следующий раз, Холмс?
- Ну, хотя бы … Почитаем байку … Да, я думаю, про всемирный потоп. Вы не возражаете?
Реликтовый гоминоид
Знаменитый сыщик Холмс закурил свою трубку и продолжал свои рассуждения, обращаясь к доктору Ватсону:
- На вопрос возможности существования так называемого «снежного человека», дорогой Ватсон, имеются различные точки зрения. Во-первых, что это - совершенно новый вид, а во-вторых, что это – просто-напросто - одичавшие люди.
- Но, Холмс! Как можно такое представить? Двухметровый рост, а то и больше! Всё тело покрыто волосами! Неужели кто-то считает мыслимым накопление таких признаков в результате одичания?
- Во-первых, милый Ватсон, газеты склонны преувеличивать. Нездоровые сенсации только поднимают их тираж, а, следовательно, увеличивают их прибыль. Вряд ли стоит всерьёз их обвинять в том, что они хотят на свой кусок хлеба заработать побольше масла и джема.
- Как это аморально!
- Разумеется, Ватсон. Мы бы с вами не отступили ни на йоту от истины, но таким как мы никогда не стать репортёрами именно по этой причине.
- Так значит, реликтовый гоминоид – это всего лишь газетные выдумки и нездоровые сенсации?
- Не надо спешить с выводами, дорогой Ватсон. Я склонен полагать, что по большей части – правда. Разумеется, необходимо отбросить некоторые дикие выдумки, которые можно отнести, во-первых, к неписаному закону «у страха глаза велики», а во-вторых, к фантазии газетчиков. Тем не менее, я склонен полагать, что чудовище существует, и оно довольно точно описано во многих репортажах.
- Чем же, по-вашему, оно является, Холмс? Одичавшим гомо сапиенс или сохранившимся древним видом?
- Ни тем и ни другим, милый Ватсон.
- Как же так? Неужели возможно что-то третье?
- Разумеется! Мой дорогой, вы забываете о моем дедуктивном методе. Я никогда не следую тем гипотезам, которые общеизвестны и лежат на поверхности. Все они, как правило, ошибочны. Для того, чтобы докопаться до истины, необходимо копнуть и вглубь и вширь!
- И что же вы раскопали, дорогой Холмс? Я просто горю от нетерпения.
- Не спешите. Если мы примем одну из вышеупомянутых гипотез, то, в конце концов, нам придется отказаться от признания возможности существования в наши дни этого таинственного животного.
- Но почему?
- Судите сами. Если это – одичавшие люди, то, во-первых, рассказы о встречах с ними, видимо, настолько преувеличены, что все же диковинку следует классифицировать как нездоровую сенсацию. Как можно одичать настолько, чтобы зарасти волосами, стать выше среднего роста в полтора, а то и в два раза, и приобрести много других признаков, которые вы, мой дорогой Ватсон, называете морфологическими. Не мне вас учить, что это невозможно.
- С медицинской точки зрения такое абсолютно исключено.
- Значит, мы договорились с вами, что это отвратительное чудовище не может быть одичавшим человеком разумным?
- С этим я, не раздумывая, соглашусь.
- Чудесно. Что же у нас тогда остается?
- Неизвестный науке вид, сохранившийся до наших дней.
- Много видов, Ватсон! Много видов, а не один! Не забывайте, что среди описываемых особей встречались и огромные, от двух до трех метров, и нормальной величины, и даже несколько меньших размеров, чем средний человек. В каждой местности они имеют свои индивидуальные особенности, а в некоторых случаях даже в одной местности имеются сообщения о нескольких различных формах.
- Это, действительно, так.
- Если даже предположить, что это – один единственный вид, то такую гипотезу следует признать не научной, поскольку для выживания вида единичных особей недостаточно. Мы еще могли бы предположить, что десяток - другой гоминоидов скрываются в той или иной местности, но, согласитесь, такое не могло продолжаться многие тысячи лет. Такая популяция обречена на вымирание.
- Вы как всегда правы, Холмс!
- Кроме того, у монстра отсутствуют те самые признаки, которые дают человеку преимущество перед другими животными, а именно – разум и культура. Прямохождение само по себе не является достаточным преимуществом в борьбе за существование. Только результат прямохождения, который состоит в высвобождении рук, и как следствие – умение пользоваться орудиями для охоты и для труда – только это дает преимущество человеку перед дикими животными. Без них он не имеет шансов на выживание. У него нет ни быстрых ног, чтобы убежать, ни острых рогов или клыков, словом, ничего, что позволяло бы эффективно охотиться и самому не стать добычей.
- Справедливо!
- Сохранение человекообразной формы без приобретения разума и культуры не имело бы никакого смысла для выживания этого вида, если бы не одно важнейшее обстоятельство.
- Какое, Холмс?
- Родство к человеку.
- Родство к человеку?
- Да, Ватсон, но только генетическое, а не интеллектуальное! У нас имеется возможность по-новому взглянуть на проблему. Можно предположить, что мерзкое создание - это и не новый вид, и не гомо сапиенс в известном смысле этого слова.
- А кто же?
- Флуктуация, отклонение, нечто большее, чем иная раса, но меньшее, чем иной вид. Как бы порода. То есть, с одной стороны, это – иное существо с биологической точки зрения, с другой стороны, это существо настолько близко к человеку, что оно может производить совместное жизнеспособное потомство.
- Поразительно!
- Вы хотите услышать, почему я выдвигаю такую версию, Ватсон, и что она дает?
- Разумеется!
- Все сообщения о встречах с этим существом попадаются по всем границам обитания человека разумного. Эти таинственные создания встречаются экстремальное проявление форм на границе распространения ареала человека. Я признаю, что это несколько усиливает гипотезу одичалого человека, но мы от этой гипотезы отказались.
- Продолжайте!
- Встречаемые особи существенно отличаются от человека морфологически. Это не просто одичавшие люди. Некоторые признаки сформированы тысячелетиями и закреплены генетически. Если же мы дополнительно предположим, что одичавшие люди дают генетическую подпитку реликтовому гоминоиду, то, вполне вероятно, что такое возможно.
- Генетическую подпитку?
- Именно так! Аналогично мы могли бы, скажем, одичавшие собаки включаться в стаю шакалов и давать их генам подпитку (если бы шакалы были на грани вымирания). Именно это позволяет гоминоиду сохраниться в веках при крайне малой численности. И не одной какой-то форме, а многим формам, которые соответствуют тем или иным природным условиям. В одном случае он огромен, в другом – не столь велик. И, обратите внимание, во всех случаях он внешне не агрессивен по отношению к человеку.
- Внешне?
- Именно так. Кажется, что в исключительных случаях он проявляет агрессию, и то лишь в порядке самозащиты, что сделали бы и мы с вами, Ватсон! Но в целом он производит безобидное впечатление, оставаясь по существу мерзким чудовищем.
- В газетах иногда описывают случаи похищения людей.
- И это только доказывает мою версию, Ватсон. Как же реализовать генетическую подпитку, если не похищением людей? Наиболее эффективный способ состоит в похищении женщин и образовании с ними устойчивых пар. Поскольку мужская особь – носитель изменчивости, то потомство его и обычной женщины внешне будет больше походить на отца, чем на мать, то есть форма особей будет сохраняться. Доминантные признаки, во всяком случае, будут проявляться наиболее ярко. Посмотрите на породы домашних животных, Ватсон! Насколько разнообразны формы! И все они имеют место в пределах одного вида - будь то кошка, собака или голубь. Взгляните на аквариумных рыбок: большинство из них – обычный карась, а какое разнообразие форм! Разве не то же самое мы имеем в нашем случае? Дикие породы человека, образованные скрещиванием человека разумного с реликтовым гоминоидом, который, по сути, является тем же видом.
- Гениально, Холмс! Это просто замечательно! Почему вы не работаете в биологии?¶- Потому что я работаю в криминалистике, Ватсон!
- Но скажите, Холмс! Что навело вас на эту мысль?
- Вы будете смеяться, Ватсон.
- Не буду, честное слово, я обещаю!
- Ну что ж. Если вы настаиваете. Я скажу. Не далее, как вчера я наблюдал – кого бы вы думали? Ловца домашних животных. Этот живодер, мне кажется, как раз и есть переходная форма. Хоть он и живет среди человека разумного, он все-таки является человеком реликтовым.
- Холмс, вы меня разыгрываете! Вот уже тридцать лет я не видел в Лондоне ни одного живодёра.
- Браво, Ватсон! Вы весьма наблюдательны. Хорошо, я вам признаюсь: это был другой человек. Представители его профессии предпочитают обходиться без мозгов, и прямохождение не даёт им никакой выгоды. Но генетическое сходство с человеком и некоторая сила, хотя и не совсем физическая, позволяет им время от времени похищать лучших наших самок. Поэтому они, по-видимому, никогда не исчезнут с нашей земли.
- Холмс, скажите же, наконец, кого вы имеете в виду?
- Этот человек слишком известен. Вы, Ватсон, рано или поздно опубликуете ваши заметки, а, следовательно, и наш с вами разговор. А в мои планы не входит ссора с влиятельным политиком-олигархом.
После этих слов доктор Ватсон нарушил свое обещание, ибо он захохотал в самой неприличной манере.
Храм сфинкса
Лондон, Бейкер стрит, 221-Б, 1907 год.
- Дорогой Ватсон, поверьте мне, вопрос о том, каким образом древние египтяне могли поднять двухсот-тонные блоки на требуемую высоту при строительстве храма Сфинкса, не столь важен, как вопрос «зачем они это делали?»
- Холмс! Я нарочно убрал со стола газету с интервью инженера-строителя Леру-Керизеля!
- Да, Ватсон, речь, конечно, идет о статье, где он утверждает, что не существует в настоящее время техники, способной поднять такие каменные блоки на требуемую высоту, поэтому захоти мы сейчас воссоздать Храм Сфинкса, подобный тому, что возведен в Гизе, пришлось бы сооружать специальные краны.
- Но как вы догадались, Холмс, что я сейчас думаю именно об этой проблеме?
- Во-первых, вы потрудились спрятать эту газету, чтобы я не догадался, что вы её прочли, разве не так?
- Да, это так, ну и что?
- Милый Ватсон! Вы никогда не прятали от меня газет! Если вы дали себе труд это сделать, следовательно, вы имели для этого причину, а значит, вы прочли эту газету. А все, что вы прячете, поверьте мне, я способен отыскать и изучить незаметно для вас.
- Господи! Как все просто!
- Если уж вы спрятали сегодняшнюю газету, и до сих пор не обсудили со мной самый сенсационный материал из неё, следовательно, вы продолжаете думать об этом предмете, разве не так?
- Пожалуй, что так…
- Кроме того, Ватсон, вы держите в руках игрушечный кран. Детей у вас нет, племянников тоже, следовательно, эту игрушку вы приобрели не для подарка, а для себя лично, чтобы использовать как модель. При вашей праздности вы уже успели послать за ней в ближайший магазин игрушек. Эту свою покупку вы тщательно от меня скрываете, но я вижу ее в вашей руке в отражении зеркальных дверец серванта.
- Феноменально, Холмс! Тогда я не буду больше пытаться вас обмануть, тем более что это бесполезно! Давайте лучше обсудим эту таинственную загадку.
- В чем вы видите загадку, Ватсон?
- А разве не загадка в том, как был построен Храм Сфинкса?
- В известном смысле любое действие, свидетелем которого вы не были, содержит в себе некоторые неизвестные моменты. Но они могут быть с достаточной степенью достоверности восстановлены с помощью моего дедуктивного метода.
- Но, Холмс! Весь мир теряется в догадках – как можно было поднять и водрузить на требуемую высоту двухсот-тонные блоки известняка!
- Что же вас смущает в этом деле, Ватсон?
- Господин Леру-Керизель убедительно показал на расчетах, что для поднятия методом волока по насыпям эти насыпи должны были бы иметь уклон не более 1:10, и быть не менее прочными, чем транспортируемые блоки!
- Вполне возможно.
- Эти блоки длиной всего тридцать футов, двенадцать футов и высотой десять футов должны были бы тянуть две тысячи человек! А поскольку длина стен храма не превышает сорок метров, этих людей пришлось бы построить в сорок шеренг и заставить работать синхронно!
- Что же из этого следует, Ватсон?
- Это немыслимо, Холмс!
- Может быть, такая технология существует только в воображении, а на самом деле эти блоки оказались на стенах храма и на его перекрытиях совсем иным путем, а, Ватсон?
- Каким же путем?
- Я уже говорил, милый Ватсон, что гораздо важнее поискать ответ не на вопрос «Каким образом были использованы в строительстве такие большие блоки?», а на вопрос «Почему именно такие большие блоки были использованы?»
- Разве ответ на этот вопрос не очевиден?¶- Вот как? И каков же этот ответ, по-вашему? Почему были использованы такие блоки?¶- Потому что… Видимо, чем больше блоки, тем крепче конструкция?
- Не совсем так, Ватсон! Конструкция была бы достаточно крепкой и с трехтонными блоками, которые было бы намного легче поднимать и укладывать на место.
- Может быть, для большего величия сооружения?
- Величие сооружения, Ватсон, в гораздо большей степени определяется его формой и размерами, чем размерами камней, из которых оно сложено. Если камни меньших размером можно поднять на большую высоту, то более величественный храм или пирамиду можно построить из камней меньших размеров, по крайней мере, в верхних кладках, не так ли?
- Я сдаюсь, Холмс! Я вынужден признать, что не могу найти ответа и на вопрос «для чего использовать такие большие блоки?»
- Вот видите! А ведь ответ на этот вопрос может таить в себе и ответ на другой вопрос, над которым вы ломали голову!
- И каков же этот ответ?
- Разумеется, никакого другого ответа, кроме того, что «так им было удобнее строить», вы от меня не услышите!
- Так было удобнее?
- Конечно!
- Я отказываюсь понимать!
- Но ведь вы сами, Ватсон, когда говорили о длине блоков, применили слово «всего»! Действительно, чем короче блоки, тем труднее их развернуть в правильном направлении, если их катить вниз по желобу.
- Катить вниз по желобу?
- Разумеется! Посмотрите, где расположен этот самый Храм Сфинкса! Рядом с самим Сфинксом, который, как вы знаете, был высечен из цельной скалы. Спина Сфинкса располагается выше, чем соответствующие блоки Храма Сфинкса, а материал один и тот же – известняк. Время строительства Сфинкса и его Храма – одно и то же. Следовательно, блоки размерами тридцать футов на десять и на двенадцать спиливались с известняковой горы, чтобы придать ей форму Сфинкса, и спускались вниз, чтобы послужить элементами конструкции Храма Сфинкса.
- Спускались вниз?
- Конечно!
- Но чем же они выпиливались?
- Вероятно, железными пилами, Ватсон. И хотя наши египтологи уверяют, что строители Сфинкса не владели техникой выплавки и ковки железа, я позволю себе не согласиться с их выводами хотя бы потому, что в кладке пирамиды была обнаружена полоса длиной десять футов, шириной около трех с футом с небольшим и толщиной в одну восьмую дюйма. Приблизительно такими полосами или чем-то подобным могли и пилить известняк, чтобы получить блоки требуемых размеров.
- Вы верите, Холмс, что древние египтяне владели техникой плавки и ковки стали?
- Почему нет? Во что я, действительно, не верю – так это в то, что они владели теми технологиями, которыми до сих пор не владеет современная цивилизация. Гораздо проще допустить, что они владели частично теми технологиями, которые давно уже доступны человечеству. Единственное преимущество их ситуации перед нашей могло состоять именно в том, что они располагали источником строительного материала, расположенным в более доступном месте, чем сейчас, а именно: не ниже, а выше окончательного места их расположения. Строители Сфинкса вполне могли владеть техникой изготовления железных инструментов и использовать их для обтесывания камня, его резки и транспортировки, например, в качестве рычагов.
- И куда же подевались эти инструменты?
- Разумеется, рассыпались в прах из-за ржавчины. Ведь во времена строительства Сфинкса и несколько позже климат в этих местах был очень влажным. Недаром на Сфинксе и на его Храме отчетливо видны следы эрозии от многочисленных осадков! Впрочем, одна полоса из железа, о которой я упомянул, дошла до наших дней, и найдена, поскольку была замурована в складках пирамиды. Но египтологи решили, что эта находка не является подлинной исторической реликвией. По общему мнению, этот лист попал в число находок случайно, поскольку исследования велись с помощью взрывов. И хотя на металлической полосе присутствуют следы налета нуммулитов, реликтовых простейших, что доказывает очень длительный контакт металла с известняком, из которого сделана пирамида, хотя на пластине обнаружены следы позолоты, хотя эксперты признали пластину очень древней, хотя в древних свитках очень часто упоминается железо, египтологи упрямо утверждают, что пластина не имеет отношения к созданию пирамиды, поскольку ее создатели, якобы, не могли иметь железа.
- Холмс! Но почему же вы не опубликуете свои выводы?
- Во-первых, милый Ватсон, моя задача состоит в том, чтобы выводить на чистую воду жуликов, нарушающих законы, а не тех из них, чье мошенничество или, тем более, простая недогадливость, никак не противоречат уголовному кодексу. Во-вторых, Ватсон, какая, собственно, разница, как именно сооружались Сфинкс, храмы и пирамиды? Знать – это одно, догадываться – это другое, а доказывать свои догадки – это совершенно третье. У меня нет ни малейшего желания дискутировать с научной общественностью нашей старой доброй Англии. Лучше я вам сыграю что-нибудь из Вивальди.
С этими словами Шерлок Холмс взял в руки скрипку.
* * *
Сиракузы, 250-й год до рождества Христова.
- Господин Архимед. Я хотел бы задать вопрос о Храме Сфинкса в Гизе. Как вы полагаете, каким образом эти огромные глыбы были подняты на такую высоту?
- Один блок весит столько, сколько весят три тысячи человек. Для того чтобы приподнять один край блока, необходимо приложить к нему усилие вдвое меньшее.
- Почему?
- Момент силы тяжести, приложенной к центру массы блока, имеет плечо, равное половине его длины. Сила, приподнимающая один край, приложена на рычаге, вдвое большем, следовательно, сила может быть вдвое меньше, и равна весу полутора тысяч человек. Если подвести рычаг под блок так, чтобы его опора отстояла от края блока на длину ладони, а длина рычага будет, допустим, в тридцать раз больше, то для того, чтобы приподнять край, блока достаточно веса пятидесяти человек. Не представляет особого труда управлять синхронной работой даже гораздо большего количества человек. Можно вместо части людей применить подвешенный груз, например, кули с песком или камнями. Можно также применить не один рычаг, а два – с двух сторон на протяжении всей ширины блока. Чтобы подводить рычаг достаточно в соответствующих местах подкопать или оставить зазор в подложенных под блок клиньях. В общем, это – вопросы тщательности труда, но не неимоверности.
- Но, учитель, приподнять блок – не то же самое, что поднять и водрузить на нужное место!
- Любая сложная задача, которая может быть разбита на множество простых задач, уже не является сложной. Приподняв блок, строители могут зафиксировать его новое положение с помощью брусков и клиньев из камня или металла. Затем приподнимается другой край. Потом – снова этот. По мере необходимости под глыбу следует подводить соответствующей прочности и надежности ступени, так называемые леса, не допускать сползания, опасного крена блока. Конечно, леса должны быть каменными или чем-то вроде того, достаточно прочными. Но это уже вопрос не геометрии, не философии, это – низменный технический вопрос, его может решить любой строитель… Любой.
* * *
- Господин инженер, опалубки по вашему проекту в нижнем ряду уже установлены.
- Отлично! Смесь по моему рецепту приготовили?
- Вы имеете в виду меловую смесь с биодобавками и с затравкой в виде найденных образцов нуммулитов специального вида? Подготовили.
- Заливайте! Если рецепт не нарушили, все должно получиться наилучшим образом. Смесь в результате биологических процессов и химических реакций с нашими биокатализаторами превратится в известняк, по виду и химическому составу неотличимый от природного, а опалубка – в род связующего материала. Процессы, которые в природе идут тысячелетия, завершатся за несколько часов. Надо будет ради эксперимента несколько пластин в опалубке покрыть, ну, хотя бы золотом. Впрочем, меня это не столь сильно занимает, как строительство Сфинкса. Тут я думаю опробовать технологию цельного литья. Должен получиться такой монумент, как будто он вырублен из сплошной скалы. Думаю, такое творение способно простоять десятки тысяч лет. Это – докторская диссертация! Да, и не забудьте собрать образцы применяемых в наших технологиях нуммулитов. Надеюсь, если апробация пройдет успешно, эти методы будут широко использоваться и у нас. Наша экспедиция в дальний космос вполне удалась! С испытательным строительством покончим через какие-нибудь два-три месяца, и домой!
- А что будем делать с сооружениями, господин инженер?
- А что можно с ними делать? Сфотографируем, отпилим образцы, всего и делов-то! И пусть стоят себе. Кстати, надо еще будет испытать искусственное мраморное покрытие и лазерную полировку искусственного красного и белого мрамора. Какая красота останется тут после нас! Жаль только, некому оценить: эти аборигены – такой дикий народ! Оставьте самым смышленым из них хотя бы наши календари и астрономические атласы – может быть, со временем разберутся? Перевести на их примитивный иероглифический язык наши тексты и распечатать на их папирусе нам ведь ничего не стоит, не так ли?
Шел 4006 год после рождества Христова, но на планете, где высадились космонавты с Земли, едва начинался железный век.
* * *
… А в 2504 году до нашей эры на Земле дела делались и иначе...
- Господин Имхотеп! Строительство продвигается гораздо медленнее, чем предполагалось. Я опасаюсь, что мы не успеем окончить строительство в плановые сроки.
- Любезный Ахмед, не мог ли бы ты мне объяснить, в чем, собственно, проблема?¶- За пятьдесят лет нам предстоит обработать, переместить и водрузить на место девять миллионов тонн камня, укладывая его строго по вашему проекту с отклонением не более миллиметра. Это – пятьсот тонн в день.
- Какие проблемы? Задействуй сто тысяч человек, мало – двести, триста тысяч, миллионы!
- Люди устают, люди не могут работать так, как требуется.
- Если ты не можешь ни заинтересовать, ни заставить людей работать, то тебе остается два пути. Либо ты находишь достаточное количество людей, которые будут внятно и убедительно доносить мою волю до работников, либо …
- Люди не справляются, господин Имхотеп!...
- … Либо ты сам пойдешь в ряды этих работников! Хотя бы так принесешь пользу общему делу.
- Простите, Господин Имхотеп! А вот … Мне как раз сейчас! В голову! Пришла! Идея! Насчет особого вида плетки, господин Имхотеп! Она будет воздействовать! Да! Достаточно убедительно, но при этом… не будет наносить увечий! Да! И так что потери снизятся! А еще производительность труда многократно возрастет! Да! Разрешите ее опробовать и внедрить, господин Имхотеп? У меня еще множество идей по поднятию производительности труда!
- Я не сомневался в твоих способностях, Ахмет. Ступай…
ПРИМЕЧАНИЕ:
Имя «Имхотеп» - подлинное имя проектировщика Пирамид. Не следует думать, что оно происходит от современного «ИМХО».
Сфинкс
Новые похождения Шерлока Холмса и Доктора Ватсона
- Вы считаете, что Милберт прав, относительно многократных переделок головы сфинкса, Ватсон? – спросил Холмс, отложив скрипку.
- Холмс! Как вы узнали, что я думаю о египетском сфинксе? – удивился Ватсон.
- Элементарно, Ватсон! На столе лежит газета, открытая на том месте, где ученый муж Милберт утверждают, что вся археологическая общественность во главе с доктором Фредкоксом ошибается в трактовке истории создания сфинкса. Все полагают, что его голова так мала в сравнении с туловищем, потому что таковы были каноны во время его создания. Профессор Милберт находит, что причина совсем в ином: голова сфинкса постоянно переделывалась, для того, чтобы придать ей сходство с правящим фараоном. На журнальном столике лежит энциклопедия Брема, раскрытая на том месте, где приведено изображение льва, сидящего в той же позе, что и сфинкс. Вы бросили взгляд на то и на это, затем посмотрели украдкой в зеркало на свое собственное лицо, после чего стали поигрывать ножом для разрезания бумаги, что применительно к вам свидетельствует о напряженной работе мысли. Следовательно, вы обдумываете правоту этой заметки.
- Да, всё именно так, Холмс! А вы как полагаете, кто прав – Милберт или Фредкокс?
- Ни тот, ни другой, мой дорогой Ватсон!
- Как же вас понимать, Холмс?
- Если вы читали внимательно заметку, а также заглянули в британскую энциклопедию, а вы это сделали, поскольку соответствующий том сейчас стоит несколько глубже остальных, а ранее он стоял с ними вровень – если всё подытожить, то получается, что о Сфинксе наука не знает ровным счетом ничего, а то, что, как ей кажется, она знает – ошибка.
- Как же так, Холмс?
- Начнем с возраста. Поскольку эта статую вытесана из цельной горы, возраст ее невозможно определить никакими научными методами. На статуе нет даты, а если бы и была, можно было бы допустить, что дата не совпадает – если уж мы встали на скользкую стезю предположений, что статуя могла быть подвержена переделке. Если бы имелись скрепляющие вещества, цемент или клей, они могли бы быть датированы тем или иным способом. Если бы статуя содержала останки вещества органического происхождения, дело было бы еще проще! Но возраст камня определить невозможно, тем более, что возраст собственно камня, из которого высечена статуя, намного больше, чем время, прошедшее с той поры, когда этот камень был подвергнут обработке.
- Но ведь общеизвестно, что статуе сфинкса приблизительно четыре с половиной тысячи лет.
- Во-первых, не общеизвестно, а общепринято. Во-вторых, ей с таким же успехом может оказаться четырнадцать или двадцать четыре тысячи лет. Кстати, четырнадцать тысяч лет – это как раз тот возраст, который называет профессор Милберт, и я полагаю, что он прав. Но мы сейчас говорим не о возрасте, а о причинах того, что голова статуи непропорциональна относительно тела.
- Разве эти вещи не связаны?
- Разумеется, каким-то образом они должны быть связаны, но не напрямую. Давайте на время примем точку зрения профессора Милберта. Действительно, допустим, что каждый новый фараон заставлял переделывать лицо сфинкса. Что это нам даёт?
- Разве это не объясняет, почему голова статуи непропорционально мала?
- Непропорционально по сравнению с чем, Ватсон?
- У других сфинксов голова втрое крупнее, если говорить о соразмерности ее с туловищем.
- Почему древние мастера должны примеряться у этим вашим «другим статуям», которые сделаны спустя многие тысячелетия после? Вы же не удивляетесь, что меч Цезаря не соответствует пропорциям, принятым в средние века?
- Но у льва голова должна быть существенно больше!
- Но ведь это у льва, Ватсон! А здесь вы имеете дело со сфинксом! Какова должна быть голова у чудовища с телом льва и головой человека? Надо ли голову человека увеличивать до размеров головы льва, прежде чем приставлять ее к туловищу, или же приставить, как есть? Мне кажется, что второй способ более естественен, не так ли? Если я попросил бы некоего скульптора высечь животное с туловищем льва и головой человека, разе не естественно было бы для него взять за основу натуральные размеры льва и натуральные размеры головы человека? Что с того, что голова человека меньше головы льва? Взгляните на изображения людей с птичьими головами! Ведь при этом головы птиц не увеличены до размеров головы людей! Почему же вы требуете от авторов, чтобы они голову человека увеличили до размера львиной головы?
- Черт возьми, Холмс! Ведь вы, как всегда, правы! Теперь я смотрю на рисунок сфинкса, и он мне вовсе не кажется таким уж несоразмерным!
- Небольшая несоразмерность всё-таки есть, согласитесь. Но причина ее вовсе не та, о которой говорит Милберт.
- Почему?
- Одна-две переделки лица не должна была бы слишком сильно изменить размеры головы, поскольку основные черты лица у каждого человека более-менее типичны. Косметический ремонт, не более того! Если же при этом стремиться к портретному сходству, то надо было бы переделывать не только лицо, но и обтесывать всю голову целиком. Вряд ли такая деятельность могла бы многократно повторяться, и при этом не осталось никаких ни письменных свидетельств, ни устных преданий о такой колоссальной работе, ставшей традиционной для этого государства.
- Вы меня совсем запутали, Холмс! Но в чем тогда причина, ради всего святого, объясните?
- Как я уже отмечал, Ватсон, сфинкс вырублен из цельной скалы. Полагаю, что ни Милберт, ни Фредкокс не задумывались о том, как рождается замысел грандиозных сооружений подобного рода, а тем более – как он осуществляется. Если бы сфинкс был вылеплен, его форма и пропорции зависели бы, прежде всего, от фантазии создателя. Но в случае, когда статуя вырубается из цельной скалы, и общий план, и ориентация на местности, и даже ее пропорции диктуются, в основном, исходной формой этой скалы. Вероятнее всего, природа создала по своей прихоти скалу, напоминающую лежащего на животе льва. Только голова его была больше похоже на человеческую, нежели львиную. Очень может быть, что этой скале поклонялись в ее естественном виде задолго до того, как неизвестному художнику пришла в голову идея подправить ее форму и сделать более похожей на объект поклонения. Возможно даже и такое, что обтесывание головы происходило совершенно в иные времена, нежели оформление остальной части тела. Может быть даже и так, что «тело» сфинкса было засыпано песком, из которого торчала лишь скала, напоминающая человеческую. Со временем тело могли раскопать и, убедившись, что оно по своей естественной форме напоминает лежащего на животе льва, довершить сходство, дарованное природой, до желаемого. Как бы то ни было, но соотношение головы и туловища сфинкса с большой вероятностью диктовалось формой исходной скалы, нежели фантазией художника. Представьте себе лишь то, насколько должен был бы отличаться исходный размер скалы, чтобы художник смог бы воплотить сфинкса таких же размеров, но с большей головой! Природа могла и не предоставить такую великолепную заготовку! Если же исходить из того размера головы, который удалось сделать, то в угоду «пропорциональности» пришлось бы стесать половину туловища сфинкса, или даже больше! Разве в результате не лишился бы он своей величественности, которая во многом задается не только его формой, но и размерами?! Да и куда по-вашему подевались камни, стесанные при строительстве сфинкса, если предположить, что при его строительстве большая часть материала была снята? Не проще ли предположить, что большая часть природного материала осталась на месте, а работа мастеров заключалась, в основном, в придании более детальной формы природному творению?
- Холмс! После того, как вы мне всё разъяснили, мне кажется, что по-другому и быть не могло! Действительно, куда проще предположить, что сфинкс вытесан из скалы, которая в общих чертах уже напоминала эту статую. Но только как же быть с пирамидами? Природа создавала треугольные горы?
- Пирамиды только географически близки к сфинксу, а в их происхождении кроются совсем иные тайны, Ватсон! Пирамиды построены из кусков камня, и форма здесь диктовалась фантазией автора, даже точнее технологией их возведения. Что касается сфинкса, то он не возводился, с низводился, то есть имело место обтесывание скалы. Время возведения пирамид известно чуть ли не с точностью до десяти лет, а о времени обтесывания скалы до формы сфинкса мы не можем ничего сказать даже с погрешностью в несколько тысяч лет.
- И все же, Холмс, выясняется, что вы и про сфинкса кое-что знаете?
- Я – вероятно, да. И то – одни лишь предположения. Но наука о сфинксе не знает ровным счетом ничего, кроме того, каковы его нынешние размеры и из какой именно породы он состоит.
… Четырнадцать тысяч лет назад египетскому фараону пришла в голову мысль придать скале, имеющей форму гигантского сидящего льва, еще большее сходство. Работы подходили к концу, когда при обтесывании головы возникла трещина и вся львиная морда обвалилась. Работы были прекращены, строителей казнили.
Через пятьсот лет новый фараон обратил внимание, что оставшаяся часть напоминает человеческое лицо. Он велел придать статуе новый вид с его, фараоновым лицом. Больше статуя не переделывалась, но акты вандализма свершались над ней в течение еще почти тринадцати тысяч лет.
Имя обоих фараонов истории не известно. …
Ошибка доктора Ватсона
Из серии: Шутки Шерлока Холмса
Шерлок Холмс пренебрежительно бросил брошюру на журнальный столик, что несколько задело моё самолюбие, ведь это был очередной мой рассказ о его расследовании.
- Я вижу, Холмс, вам не понравился мой новый рассказ? Я недостаточно вас хвалил? Что поделать, ведь это рассказ об одной из немногих ваших ошибок! Не всегда великий Шерлок Холмс был прав в своих дедуктивных выводах, вы ведь и сами это признали, когда попросили мне напомнить про этот случай, как только вы начнёте слишком гордиться своими способностями?
- Феноменально, Ватсон! Вы обладаете безупречной памятью на события и на всякие детали, но вы совершенно неспособны сопоставить факты и делать на их основе сколь-нибудь обоснованные логические выводы. Дедукция – это не ваше, Ватсон, запомните это. Просто излагайте события, которые вы наблюдали, и не пытайтесь, – слышите вы меня? –Не пытайтесь никогда делать собственные заключения.
- Холмс! Вы чрезвычайно непоследовательны! Ведь это ваши слова, которые я записал в своем рассказе дословно: «Ватсон, если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери», – и вы меня чрезвычайно этим обяжете». Разве это не ваши слова?
- И в этом случае, дорогой Ватсон, вы чрезвычайно точны, и столь же невнимательны. Скажите, милый друг, с чего вы заключили, что эта фраза является признанием того, что я совершил ошибку?
- Холмс, вы меня удивляете! Ведь это ваши собственные слова: «я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает»!
- Ватсон, вы забыли про важные слова «если вам когда-нибудь покажется». Вам покажется – это не то же самое, что именно так обстоят дела. Когда вам покажется, что я ошибаюсь, напомните мне про Норбери.
- Холмс, вы настолько уверены в том, что моё мнение о том, ошибаетесь ли вы, всегда ошибочно?
- Именно так, дорогой Ватсон, и здесь нет никакой вашей вины, и в этом нет ничего обидного! Ну, в самом деле, не стану же я обижаться на то, что я не могу танцевать как знаменитая балерина, или не могу выступать в цирке жонглёром. Так с какой стати вам ошибаться, что вы не можете уследить за полётом моей мысли, и что ваше впечатление о том, что я ошибаюсь, ещё не является фактом, свидетельствующим о том, что я, действительно ошибаюсь?
- Но Холмс! Вернёмся к этому делу, рассказ о котором я озаглавил «Желтое лицо». Разве я неверно изложил факты?
- К изложению вами фактов, милый Ватсон, у меня нет никаких претензий.
- Значит, рассказ написан полностью верно?
- Если бы в вашем рассказе не присутствовала ваша ошибочная оценка событий, он был бы безупречным.
- Но где там моя ошибочная оценка событий?
- Позвольте, я вам зачитаю. «Там где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина всё же бывала раскрыта». Вот тут вы дважды ошибаетесь.
- Но позвольте, Холмс! Разве все дела, которые вы вели, оказались раскрытыми? И разве пример с делом о желтом лице не демонстрирует, что ход вашей мысли шел по ложному следу, что вы ошибались, делали неверное предположение?
- Ни того, ни другого, милый Ватсон! Если дело оказывалось нераскрытым формально, это ещё не означает, что я не раскрыл истину. Просто истина оказывалась не такой, чтобы я хотел о ней заявить в Скотланд-Ярд. Бывают такие ситуации, когда лучше всё оставить так, как есть. В интересах людей, хороших людей, заметьте, бывает иногда лучше, чтобы все полагали загадку нераскрытой, нежели рассказать всем разгадку. В тех невероятно редких случаях, когда закон требует поступить так, как не было бы справедливым, представителям закона лучше не знать некоторых деталей и фактов, нежели получить полный отчет обо всех событиях и запускать насквозь проржавевшую машину правосудия. Вместо того, чтобы довериться пронырливым адвокатам и мнению тугодумов присяжных, я оставляю дело как бы нераскрытым, по той простой причине, что такой выход мне видится наиболее этичным, наиболее отвечающим моим личным представлениям о справедливости, которые для меня значат несколько больше, чем некоторые формальные законы нашего общества. Ну, припомните хотя бы тот случай, когда несчастная женщина, преследуемая подлым шантажистом, застрелила его и уничтожила его гнусную картотеку. С точки зрения закона мы должны были бы донести на неё инспектору Лейстреду или любому должностному лицу Скотланд-Ярда. Что хорошего было бы в этом? И без того несчастная жертва подлого шантажиста сама уже многократно наказала себя теми нравственными мучениями, которые она испытывала до этого и будьте уверены, после этого события. А жалкая жизнь мерзавца, поверьте мне, не стоит и единой слезинки этой жертвы обстоятельств и его подлых интриг.
- С этим я не спорю, Холмс. Мы поступили, как подобает поступать джентльменам, иного я и помыслить не могу. Но в деле с желтым лицом…
- Что такого было в этом деле с желтым лицом, что заставило вас думать, что я ошибался?
- Ведь вы предполагали, что в доме скрывается шантажист, вероятнее всего бывший муж этой дамы, тогда как в доме скрывалась её дочь!
- Я полагал, или я озвучил для вас эту версию в качестве рабочей гипотезы?
- Разве это не одно и то же?
- Ничуть! Послушайте, Ватсон! Если бы я сказал вам, что возможно, в доме скрывают дитя этой женщины, каковы были бы действия всех нас, включая мужа этой дамы?
- Дайте подумать. Наверное, мы бы попытались выяснить это наверняка. То есть надо было бы поехать в этот дом.
- А что мы предприняли?
- Поехали в этот дом.
- Итак, если две различные версии приводят к необходимости одних и тех же действий, то какой смысл озвучивать обе версии?
- Но если вы в большей степени были уверены во второй версии, для чего было говорить мне о первой версии, в которой вы не были уверены?
- Ватсон, вы опять слышите правильные слова, но делаете поспешные выводы. Ошибаться – означает принять ошибочную версию за единственно верную. Видеть две равновероятные версии и допускать возможность любой из них – это не означает ошибаться.
- Значит, вы допускали, что в доме скрывают ребенка женщины, а также допускали, что в нём скрывается бывший муж – шантажист, полагали, что обе эти версии равновероятны, но мне сообщили одну из этих версий как единственно возможную?
- Опять не то, Ватсон! Видите ли, я с самого начала полагал, что версия с ребёнком наиболее вероятна. Некоторые детали не следовали из известных нам фактов непосредственно, но и их я использовал для построения наиболее вероятного объяснения. Однако, я не имел ещё единственно правильного решения, и озвучил для вас именно ту версию, которая вызывала бы меньше дискуссий, и побудила бы вас действовать именно так, как необходимо было действовать.
- Ничего не понимаю!
- Однако вы не только были знакомы со всеми фактами, чтобы сделать единственно правильный вывод, вы их все тщательно записали в своём рассказе! Итак, я снова утверждаю, что при феноменальной памяти на детали вы также обладаете феноменальным отсутствием способности к логическим заключениям.
- Но ваши слова безосновательны, Холмс!
- Хорошо. Начнём с вашего утверждения, что некоторые дела мной не решены. Как вы многократно отмечали, были периоды в моей жизни, когда я скучал. А теперь ответьте мне, дорогой Ватсон, если у меня осталась нерешенная задача, и если решение подобных задач составляет для меня наибольшее удовольствие, как вы справедливо отметили, то как может случиться, что я испытывал непреодолимую скуку? Как можно скучать, имея такое прекрасно развлечение, как нерешенная загадка, нераскрытое дело? Увы, мой дорогой Ватсон, все дела, попавшие мне в руки, завершены, все загадки раскрыты, и если я скучаю, это означает, что мне действительно не над чем размышлять.
- Это общие слова, дорогой Холмс, вернёмся к делу с желтым лицом. Расскажите, какие вы делали выводы, и когда пришли к верному решению, на каком основании, и тогда я поверю…
- Если многолетние наблюдения за тем, как я делаю выводы, не убедило вас, милый Ватсон, что я не бросаю слов на ветер… Что ж, извольте.
Шерлок Холмс раскрыл брошенную на стол брошюру и с выражением чрезвычайной иронии стал зачитывать найденные им фрагменты.
- Наш клиент сообщал: «Она была вдовой, когда мы с нею встретились…». Далее «У них был ребёнок, но потом вспыхнула эпидемия желтой лихорадки и унесла обоих – мужа и ребёнка». Желтая лихорадка и желтое лицо в окне. Неужели вы полагаете, что я прошел мимо этого совпадения? На какие мысли такое может навести? Разумеется, на мысль о том, что кто-то из двоих, муж или ребенок, выжили, но не излечились до конца, отчего и жёлтый цвет лица.
- Но ведь выяснилось, что это была маска. Жёлтое лицо никак не связано с желтой лихорадкой!
- Не связано, но даёт повод задуматься, а этого достаточно. Далее. Допускаем, что первый муж либо ребенок от первого брака были помещены в этот дом, где их скрывали от всех прочих, кроме этой дамы. Ребенок мог быть туда помещен этой дамой, муж мог туда вселиться самостоятельно. Если это был больной муж, будучи больным, он скорее нуждался в уходе, нежели осуществлял шантаж. Если это был ребёнок, тем более. К мужу привязанность у женщины может сохраниться, а может и исчезнуть, привязанность к ребёнку, как правило, более стойкая. Едва ли женщина решится на ночную вылазку с целью свидания с бывшим мужем, если она счастлива в новом браке. Другое дело – ребёнок. Поверьте, Ватсон, отказ от ребёнка – явление гораздо более редкое, чем отказ от бывшего мужа или любовника.
- Как врач я могу лишь это подтвердить, но почему вы не говорили об этой версии со мной?
- В этой версии есть своя тонкость. Для чего было женщине вести себя столь нелогично? Зачем она делала тайну из того, что её ребёнок выжил? Почему было не рассказать всё своему второму мужу? С какой стати она полагала, что он отвергнет это её дитя от первого брака?
- Трудно понять, Холмс.
- Вот именно. С позиции логики, с позиции дедуктивного метода версия о муже могла бы показаться более вероятной.
- И таким образом вы её считали более вероятной, разве не так, Холмс?
- Ватсон, вы снова невнимательны к деталям. Я сказал «могла бы показаться более вероятной», но я не сказал, что она была более вероятной.
- Что же вас уверило в том, что в доме скрывают ребёнка, а не мужа?
- Опять процитирую. После слов о том, что эпидемия унесла обоих, ребёнка и мужа, следуют слова: «Я видел свидетельство о смерти мужа». И не было никаких слов о свидетельстве о смерти ребёнка.
- Холмс, но ведь все документы погибли в пожаре, а свидетельство о смерти мужа она восстановила по записям в мэрии, это был дубликат!
- Почему же она не восстановила свидетельство о смерти ребёнка?
- Свидетельство о смерти мужа было необходимо для вступления во второй брак, а свидетельство о смерти ребёнка… Для чего оно было ей?
- Ватсон, вы не обратили внимание на слова о том, что дама приехала в Европу, не помышляя о новом замужестве. Документы она восстановила не на случай повторного брака, а для оформления и получения наследства.
- А поскольку от ребёнка наследства не могло быть, свидетельство о смерти ребёнка ей не понадобилось!
- Ватсон, милый Ватсон. Но ведь ребёнок является наследником мужа, если он остался жив. По этой простой причине оформление наследства не могло бы состояться в полной мере без свидетельства о смерти этого ребёнка. Если ребёнок жив, по закону ему принадлежит часть наследства отца. Если он погиб, для получения вдовой всего наследства полностью ей необходимо было свидетельство о смерти ребёнка. Следовательно, этот документ она также восстанавливала бы в дубликате, если бы ребёнок погиб. Ребёнок не погиб, и она это знала. Следовательно, часть наследства от первого мужа была оформлена на ребёнка. И это объясняет тот странный поступок, что она все свои капиталы переоформила на нового мужа, ничего не оставив для ребёнка. Она была убеждена, что ребёнок не будет ни в чем нуждаться, поскольку на него оформлена соответствующая доля наследства.
- Но ведь она попросила часть денег обратно? Следовательно, ей понадобились деньги!
- Деньги понадобились ей, а не ребёнку. Она пожелала, чтобы ребёнок поселился по соседству. Этот переезд не входит в необходимые расходы на ребёнка. Очевидно, средствами она могла распоряжаться на правах матери, являющейся также единственным опекуном ребёнка, но не любые расходы она могла оплачивать из этих средств. Ей не нужны были средства на содержание ребенка и няни, но потребовались деньги на переезд ребёнка в другое жилище.
- Точно также можно было подумать, что эти деньги ей потребовались для того, чтобы рассчитаться с шантажистом, каковым мог оказаться бывший муж?
- Ватсон, какую сумму вы указали в своём рассказе?
- Ту, которая была ей взята! Сто фунтов.
- Сто фунтов! Могла ли такая сумма удовлетворить бывшего мужа, если бы он встал на путь шантажа? Она получила капитал в размере… Какую сумму вы указали в своём рассказе?
- Четыре с половиной тысячи фунтов, которые он так удачно поместил, что она получала семь процентов годовых.
- Бывший муж был неплохим бизнесменом, который умело вкладывал капиталы. Верите ли вы, что по какой-то непонятной причине он допустил, чтобы все его деньги перешли его вдове? При том, что она была и не вдова вовсе? При этом сам он остался полностью без средств, но каким-то неведомым путём он прибывает из Америки в Англию для того, чтобы поселиться рядом и потребовать с бывшей жены сто фунтов? Это притом, что ей перешло от него четыре с половиной тысячи фунтов? Шантажист потребовал бы, во-первых, возврата всех четырех с половиной тысяч, а ещё запросил бы сверх этого изрядную сумму за молчание, ведь если бы муж оказался жив, из этого следовало бы, что её второй брак недействителен. С таким мощным средством шантажа ваш гипотетический шантажист удовлетворился бы ста фунтами?
- Холмс! Я вижу, что версия о шантажисте, действительно смехотворна…
- И всегда была такой, тогда как версия о ребёнке единственно возможная.
- Но почему вы не высказали её нашему клиенту?
- Как бы он отреагировал на моё предположение, что его жена скрывает от него ребёнка от первого брака?
- Усомнился бы. С какой стати ей скрывать своего ребёнка?
- Именно! А как он отреагировал на версию, что в доме скрывается шантажист, возможно бывший муж?
- Попытался бы изобличить его!
- Что нам и было нужно. Мы вошли в этот дом и увидели все факты своими глазами. Мы нашли ребёнка, пристыженная жена призналась мужу, что скрывала это дитя, опасаясь, что муж не примет этого её ребенка от первого брака, муж ответил, что она думала о нем хуже, чем он был. Все остались довольны и счастливы.¶- Холмс, вы не только детектив, вы ещё и коварный манипулятор!
- Я просто получаю иногда возможность управлять событиями, когда знаю мотивы действующих лиц. Когда события мне подчиняются, я распоряжаюсь ими по своему усмотрению.
- Тогда объясните мне фразу о том, что я должен вам напомнить об этом деле тогда, когда мне – хорошо, я признаю, – только лишь покажется, что вы ошибаетесь?
- Мой метод строится на основе логики. Но, милый Ватсон, когда имеешь дело с человеком, всегда имеешь дело с женщинами, поскольку они чаще всего оказываются главными побудительными мотивами действий мужчин, либо действуют сами по себе. Однако не все женщины так понимают логику, как та женщина…
- Ирэн Адлер!
- Та женщина, Ватсон. Имена излишни.
- И что же из того, что не все женщины таковы?
- Ватсон, мой дедуктивный метод предполагает, что действия преступника или любого лица, чьи поступки кажутся нам странными, всё же согласуются с какой-то его логикой. Нам надо лишь понять эту логическую цепь его рассуждений. Но этот метод имеет свой недостаток: он не учитывает, что логика этого лица может быть несовершенной, ошибочной, наконец, её вообще может не быть. И когда имеешь дело с недалёким мужчиной или с женщиной… Не с той женщиной, а просто с женщиной, Ватсон, не следует забывать, что логика женщины – это не логика мужчины, и тем более не логика Шерлока Холмса. Это совсем иная логика. И вот вам пример! Ни вы, ни я, разумеется, не могли бы оказаться на месте дамы, скрывающей от второго мужа существование своего ребёнка от первого брака, но мы оба, разумеется, думаем, что будь мы на месте этой дамы, мы бы считали, что наилучшая линия поведения – это откровенное признание во всём. Ну что такого, право, в том, что у неё имеется ребенок? Да ведь её второй муж знал об этом ребёнке, он лишь не знал, что ребёнок жив. Мужчины, как правило, способны полюбить ребёнка чистой отеческой любовью, если это ребёнок любимой женщины. Не всё, признаюсь, но многие.
- Помните, девочка была темнокожей, Холмс!
- Ватсон, для вас это имело бы значение?
- Никакого! Вы же меня знаете!
- Точно также и для меня. Ровным счетом никакого значения. Если первый муж был темнокожим, почему бы его ребёнку не быть таким же?
- Она, как мы знаем, не сообщала этих подробностей второму мужу.
- Да, и совершенно напрасно. Там, где мы с вами, Ватсон, не видим никакой проблемы, дедуктивный метод также не даёт никаких указаний. Эту особенность женской логики приходится насильно вводить в мой идеальный метод отыскания истины. Также это особенность многих мужчин, чья логика не лучше. И мне не следует об этом забывать. Именно поэтому я просил вас время от времени напоминать мне, что не каждый преступник использует наиболее совершенную логику, напротив, большинство обычных преступников совершают обычные ошибки. И если чаще всего подобные ошибки упрощают следствие, то в некоторых случаях такие ошибки могут привести к ложному умозаключению, поскольку сыщик видит в преступнике наиболее сильного врага, а он, как вы понимаете, не всегда таковым является.
- Следовательно, Холмс, вы всё же признаёте, что ваша изначальная гипотеза была ошибочной?
- Если бы это было так, я бы, безусловно, это признал, но, как я уже сказал ранее, я не имел оснований для того, чтобы видеть шантажиста там, где имеется ребёнок, скрываемый от нового мужа. Просто для того, чтобы сделать этот единственно верный вывод, необходимо было понять, почему эта дама столь упорно предпочитает лгать даже тогда, когда эта ложь не способна никого обмануть. Она и сама понимала, сколь неубедительна её ложь, что среди ночи она тайком оделась и вышла на несколько часов из дому только лишь потому, что ей неожиданно стало душно. И всё это после того, как она попросила денег на расходы, которые отказалась объяснять, после того, как по соседству поселился некто странный, после того, как муж стал подозревать о связи между этим странным соседством и ночным исчезновением супруги. Видя, как раздражает мужа эти тайны, она могла бы легко разрешить проблемы единственным откровенным разговором, который не занял бы много времени. Но она предпочитает лгать, прекрасно осознавая, что её лжи муж давно уже не верит, предпочитает создать видимость оправдания, нежели оправдаться, раскрыв достаточно простую правду. Дедуктивный метод не может этого объяснить, но мне необходимо было какое-то объяснение. Когда в мозаике не хватает единого кусочка, мозаика незавершенна. Когда метод не даёт объяснения хотя бы единому непонятному явлению, метод применён не до конца, загадка остаётся не до конца разгаданной.
- Так почему же вы всё-таки просили меня напоминать вам об этом случае? Зачем, если не для того, чтобы напомнить вам о несовершенстве вашего метода?
- Ватсон, от вас мне были нужны не напоминания о несовершенстве моего метода, а напоминания о том, что в моём методе обязательно должно присутствовать допущение, что логика преступника, или иного лица, пытающегося скрыть правду, может быть и не логикой вовсе, а простым упрямством, неумением оценить ситуацию объективно и адекватно. Иногда на вопрос «Почему же он так поступил?» надо ответить «По глупости!» И мой дедуктивный метод не будет стоить и ломаного фартинга, если он не будет принимать в расчет человеческую глупость как один из объективных факторов этого мира, в котором мы с вами имеем счастье или несчастье жить. Я просил вас напомнить о человеческой глупости, Ватсон.
- Холмс, вы почти убедили меня, но всё-таки остаётся один неразрешенный вопрос.
- Какой именно?
- Я напомню вам вашу фразу, ведь вы согласились, что я процитировал её в моём рассказе очень точно. Вы сказали: «Ватсон, если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери», – и вы меня чрезвычайно этим обяжете».
- Да, именно так.
- Из этой фразы я заключил, что в том случае, когда вы ошибаетесь, я должен вам напомнить о том, что вы уже ошибались в деле с Норбери.
- Это вы её так поняли, Ватсон, но я попытался вам объяснить, что я имел в виду совсем иное.
- Да, я уже понял. Если мне покажется, что вы ошибаетесь, я должен вам напомнить, что в мире существует глупость, так?
- Да, именно так, Ватсон.
- Но если вы на самом деле не ошибаетесь, а мне это только кажется, как вы сейчас сказали…
- Кажется, Ватсон, кажется!
- Следовательно, ваша мысль в этой ситуации идёт по правильному пути…
- Именно так, Ватсон!
- Тогда почему же вы сказали, что я вас чрезвычайно обяжу тем, что напомню вам о существовании человеческой глупости в тот момент, когда вы отнюдь не заблуждаетесь, а это только мне кажется, что вы заблуждаетесь?¶- Ватсон, это напоминание мне понадобится для того, чтобы лишний раз вспомнить о вашей… особенности… в области логических построений, и не принимать близко к сердцу тот факт, что вам в очередной раз показалось, что я «слишком полагаюсь на свои способности или уделяю меньше старания, чем он того заслуживает». Просто чтобы я не пытался объяснять свою позицию, не отвлекался на это, а продолжал делать свою работу.
- Выходит, что в тот момент, когда я буду предполагать, что вы ошибаетесь, я должен вам напомнить о своей собственной глупости?
- Выходит, что так, милый Ватсон. И как вы там написали… «Вы меня чрезвычайно этим обяжете».
Розыгрыш Шерлока Холмса
Из серии: Шутки Шерлока Холмса
Миссис Хадсон с неодобрением оглядела пыль на столе, и уже собралась было пойти за тряпкой, но вовремя вспомнила, что её странный жилец Шерлок Холмс особенно настаивал на том, чтобы никакая уборка помещения не производилась никем, кроме него самого. Требование о том, что пыль на столе запрещено стирать, было вынесено отдельным пунктом в договор об аренде квартиры. Миссис Хадсон давно привыкла к странностям этого жильца, а после того, как в квартиру на Бейкер-стрит 12Б вселился другой компаньон, доктор Ватсон, и в особенности после того, как перед миссис Хадсон открылась истина об истинной профессии Шерлока Холмса, после того, как она имела много случаев убедиться в его поистине гениальном уме, в его фантастических особенностях раскрывать всяческие загадки, она прониклась столь трепетным уважением к этому жильцу, граничащим с обожанием, что теперь, пожалуй, и сама бы отругала себя, если бы по забывчивости вытерла эту пыль. Шерлок Холмс смог убедить её, что это не пыль, а летопись тех событий, которые происходили в этой комнате, и что эта летопись помогает ему быть в курсе того, что происходило, а также не даёт скучать его деятельному уму.
И всё-таки миссис Хадсон была в настоящий момент немного рассержена на своего кумира. Это проявилось в её мягком, но настойчивом высказывании:¶- Мистер Холмс, – сказала она в своей манере растягивать все ударные гласные. – Я всё же считаю, что так издеваться над дорогим доктором Ватсоном, как это делали вчера вы, это не лучшая манера поведения для такого почтенного джентльмена, каковым я вас всегда считала и, надеюсь, буду считать и далее.
- Дорогая миссис Хадсон! – Шерлок Холмс, казалось, был и сам слегка смущен, и поэтому использовал самые мягкие интонации своего голоса. – Я, пожалуй, и впрямь немного перегнул палку вчера. Но сами посудите, как было мне не подшутить над нашим милым Ватсоном, когда он в своих рассказах выставляет меня неучем, а самого себя описывает как человека энциклопедических знаний во всех сферах, кроме тех, которые именно и нужны. Он, видите ли, слаб только в дедуктивном методе и в наблюдениях, а в науке он разбирается намного лучше меня, тогда как я – неотёсанный чурбан, который даже не осведомлён о том, что Земля имеет форму шара, и что не Солнце обращается вокруг Земли, а как раз таки Земля вокруг Солнца. Этими научными сведениями он развлекает своих читателей, а больше тем, что я якобы не имею о них ни малейшего представления!
- Если вы и дальше будете с ним шутить в такой странной манере, которую позволили себе вчера, мистер Холмс, то не удивительно, если доктор Ватсон будет считать вас неучем. И если его и будет в этом кто-нибудь разубеждать, то этим человеком буду не я, смею вас заверить!
- Но послушайте! С чего вы взяли, дорогая миссис Хадсон, что я вчера издевался над нашим милым Ватсоном?
- Вы рассказывали ему о якобы событиях, которых на самом деле не было никогда, и быть не могло! А бедный доктор Ватсон слушал вас с таким вниманием! Вы злоупотребляете его детской доверчивостью!
- А что же мне оставалось делать? Он хотел, чтобы я занялся уборкой квартиры.¶- И правильно, давно пора навести порядок в этой холостятской берлоге, в которую вы превратили мой милый дом.
- И уничтожить все улики?
- Мистер Холмс! В моём доме не может быть никаких улик, потому что в моём доме не совершаются преступления!
- Безусловно, вы правы, миссис Хадсон, однако расположение предметов и пыль на них – это летопись произошедших событий. Нарушать гармонию этой летописи банальной уборкой, на мой взгляд, то же самое, что шлифовать камни с египетскими иероглифами только по той причине, что эти иероглифы, якобы, вносят беспорядок, тогда как идеально ровная поверхность камней означала бы порядок. Уберите всё, что отличается от идеального, и вы лишите нашу жизнь всего интересного!
- Если для вас пыль на столе – это самое интересное в жизни, мистер Холмс, я могу рекомендовать вам посетить несколько грязных улиц на задворках Лондона. Там вы увидите множество иероглифов, оставленных как двуногими, так и четвероногими авторами, а я лично предпочитаю чистоту и порядок.
- Да я же был на всех этих улицах, и на тех, о которых вы и представления не имеете, и на которые вам лучше не попадать никогда. Вернёмся ко вчерашнему разговору. Чем я не угодил вам, добрейшая миссис Хадсон?
- Вы посмотрите на вот это! Это же черновик рукописи, которую бедный доктор Ватсон писал всю ночь, боясь забыть малейшие подробности вашей беседы. А чистовой текст он сегодня днём понёс в редакцию. Завтра этот рассказ прочитает половина Лондона.
- Что я вижу, миссис Хадсон? Вы читаете бумаги, найденные в корзине для мусора?
- Только не говорите мне, что вы не делаете того же самого!
- А я и не говорю, но от вас, добрейшая миссис Хадсон, я этого не ожидал, признаюсь.
- Есть все-таки кое-что, чего вы не ожидали, значит? Да я и не читала их, я только мельком посмотрела на заголовок. «Обряд дома Месгрейвов». Вот как бедный доктор Ватсон назвал свой новый рассказ, написанный с ваших слов, которые были сплошным издевательством над здравым смыслом, над правдой и над нашим бедным доктором.
- Миссис Хадсон! У меня как раз есть несколько свободных минут. Не могли бы вы поведать мне, почему именно вы решили, что мой рассказ является издевательством?
- Вы же сами знаете об этом!
- Мне очень интересно ваше мнение, миссис Хадсон. Я хотел бы сопоставить его с впечатлением доктора Ватсона, который не только со вниманием выслушал его, но и записал почти слово в слово.
- Просто у него память гораздо лучше развита, чем воображение!
- Скажите ему об этом сами, я говорил ему об этом раз тридцать, нет, если быть точным, тридцать два раза, да именно так.
- Ну уж нет. Я не хочу потерять такого аккуратного жильца, а если он съедет, и на его место поселится человек с такими же привычками, как ваши, тогда я сама съеду не только с этого дома, но и с этой улицы, или даже вовсе уеду из Лондона. Мне достаточно одного мистера Холмса.
- Так я вас слушаю, миссис Хадсон. Что вам не понравилось в моём рассказе?
- Всё. А что может в нём понравиться?
- Пожалуйста, не упускайте деталей. Я весь обратился в слух.
- Ну, хорошо. Вы показали нашему бедному другу вот эту коробку с выдвижной крышкой. В ней и сейчас лежит измятый листок бумаги, медный ключ старинного фасона, деревянный колышек с привязанным к нему мотком бечевки и три старых заржавленных металлических кружка. Я правильно излагаю? Именно так бедный доктор Ватсон описал содержимое коробки?
- А вы, дорогая миссис Хадсон, прочитали не только заголовок этого рассказа.¶- Мистер Холмс!
- Простите, миссис Хадсон. Продолжайте, пожалуйста, умоляю вас.
- Вы сообщили доктору, что это реликвии дела, связанного с обрядом дома Месгрейвов. После этого вы рассказали доктору причудливую историю о том, как вы с помощью этих предметов раскрыли некоторое запутанное дело.
- Такое случается, миссис Хадсон.
- Случается, да только не такое! Суть вашей выдуманной истории состояла в том, что в этом семействе знатного рода по наследству от отца к сыну передавался некий текст, который сын должен был заучить наизусть. А впоследствии оказалось, что этот текст – ключ к тому месту, где было спрятано очень ценное сокровище. Ни много ни мало, корона короля Карла Первого, а также монеты и бриллианты!
- Разве такое невозможно?
- Такое возможно, но то, что вы рассказывали, это просто издевательство над чувствами бедного доктора Ватсона и недостойно того доверия, которое он вам оказывает!
- Ну что такого вы нашли в этом рассказе? – Шерлок Холмс уже с огромным усилием сдерживал улыбку.
- Я вам сказала, всё! Возьмём этот текст. Вот тут он написан, на третьей странице: «Кому это принадлежит? Тому, кто ушёл. Кому это будет принадлежать? Тому, кто придёт» …
- Правильно, корона принадлежала ушедшему Карлу Первому, а принадлежать будет пришедшему на его смену Карлу Второму, – возразил со смехом Шерлок Холмс.
- Если бедный доктор Ватсон не имеет представления о богатствах короля Карла Первого, то не следует считать всех остальных столь же неосведомлёнными. На одного только Бекингема он потратил…
- Не будем, не будем, я согласен! Только бедный Ватсон мог вообразить, что самые главные ценности Карла Первого могли выглядеть столь неприглядно, и что они вошли бы в небольшой сундук в погребе бедного дворянина.
- Вы сами признаёте, что издевались над доктором Ватсоном!
- Всего лишь слегка приукрасил ценность находки.
- Ценность находки? Эти проржавевшие кружочки – это монеты времён короля Карла Первого? Разве в его время не было золотых монет? Или разве золото ржавеет? Разве эти кружочки – это золотые монеты?
- Ещё одно художественное преувеличение. Гипербола.
- Ваша гипербола разрослась до уровня наглой беззастенчивой лжи, из каждого слова которой торчит издевательство над доктором Ватсоном!
- Хорошо, насчет принадлежности клада вы меня раскусили, добрейшая миссис Ватсон. Но какое это имеет отношение к издевательству?
- Давайте прочитаем текст обряда дальше.
- Давайте!
- Вот дальше сказано: «В каком месяце это было? В шестом, начиная с первого!» Что это означает?
- Это указание на время события.
- Что именно произошло в июне?
- Коронация Карла Первого была в июне, если не ошибаюсь?
- Но при чем тут коронация? Если корона была спрятана, следует указать на дату, когда она была передана на хранение, или на дату восстания, или на дату казни короля.
- Коронация указывает на корону, миссис Хадсон!
- Тогда надо было сказать: «С какого месяца она стала его?», и этот вопрос надо было задавать раньше, чем был задан вопрос «Кому это будет принадлежать?»
- Так было бы логичнее.
- Дело не в логике. Нет необходимости указывать на месяц, если он не служит путеводной нитью для отыскания клада. Если бы было сказано: «В каком месяце надо идти за этим?», тогда в этом обряде был бы смысл. Ведь вы утверждаете, что нашли клад по тени, а тень в каждое время года падает иначе! Поэтому указание на дату не помешало бы, причем не на месяц, а на месяц и на число!
- Да, так было бы вернее!
- Это могло быть одним из важнейших указаний для кладоискателя. Но, как я помню, вы при своих поисках не руководствовались никакими датами. Также и те, кто первыми нашли клад. Поэтому разговоры о месяце – это просто ещё один пример, как вы морочили голову доктору Ватсону!
- Так и есть, всего лишь небольшая шутка.
- Шутка? Давайте читать дальше! «Где было солнце? Над дубом. Где была тень? Под вязом. Сколько надо сделать шагов? На север – десять и десять, на восток – пять и пять, на юг – два и два, на запад – один и один, потом вниз. Что мы отдадим за это? Всё, что у нас есть. Ради чего отдадим это? Во имя долга» Что вы на это скажете, мистер Холмс?
- Скажу, что это обычное описание того, как следует искать клад!
- Мистер Холмс, десять и десять – это двадцать, пять и пять – это десять, два и два – это четыре, а один и один – это два. Зачем учить длинный текст, когда достаточно выучить более простой?
- Левая и правая нога ступают по очереди.
- И вы хотите сказать, что десять и десять шагов – это более понятно, чем двадцать шагов?
- Ну, хорошо, я признаю, тут я тоже немного пошутил.
- Мистер Холмс, если сделать двадцать шагов на север, и четыре шага на юг, это – то же самое, что сделать шестнадцать шагов на север. Если сделать десять шагов на восток и два шага на запад, это…
- Это – то же самое, что сделать восемь шагов на восток, миссис Хадсон!
- Кому придёт в голову так морочить голову своим потомкам? Или, по-вашему, это усложняет решение задачи теми, кто не должен её решить?
- Ну, ещё раз пошутил, миссис Хадсон!
- Если клад спрятан в погребе под одной из плит, тогда нет никакой нужды отсчитывать шаги от дуба и от вяза!
- Но ведь так намного интереснее!
- Вы так считаете? И кто может поверить тому, что клад спрятан под плитой, в которую вкручено железное кольцо?
- Ватсон.
- Да, только он! Если в плиту вкручено железное кольцо, это означает, что эту плиту иногда поднимают! А если плиту поднимают, то любой новый хозяин догадается это сделать из любопытства. Кто же станет прятать сокровища короны в таком очевидном месте?
- Всё это только милые розыгрыши, миссис Хадсон!
- Подружка сообщника хитростью выманила у него мешок с золотом и бриллиантами, и не догадываясь, что они собой представляют, выбросила всё это в пруд? Бриллианты настолько потускнели, что выглядели как простые стекляшки? Они были не ограненные что ли? Кто придаёт бриллиантам такую огранку, что их можно спутать с простыми стекляшками? Как и где надо хранить бриллианты, чтобы они настолько потускнели, чтобы казались… Как это тут написано… «Это были обломки старого металла и осколки камней». Далее: «металл был почти чёрен, а камешки бесцветны и тусклы». «Металлические части имели вид двойного обруча, но они были погнуты и перекручены и почти потеряли свою первоначальную форму». Если сокровища попросту были положены в сундук и пролежали там десять поколений, как корона могла превратиться в обломки черного металла? Даже серебро невозможно довести до такого состояния, а корона Карла Первого не могла быть сделанной из серебра! Как можно огранённые бриллианты довести до такого состояния, чтобы они казались «обломками стекла» или «осколками камней»?
- Художественное преувеличение, миссис Хадсон!
- А бедный доверчивый доктор Ватсон, он ведь так верит каждому вашему слову!
- Миссис Хадсон! Я сожалею о тех неприятных чувствах, которые вызвал в вас моей шуткой над нашим дорогим Ватсоном. Надеюсь, на этом всё?
- Как бы не так! Вы забыли самое главное издевательство!
- О чём вы говорите, миссис Хадсон?
- Я говорю о том способе, которым вы якобы нашли эти сокровища. Я говорю о тени от дуба и от вяза!
- А, вы об этом…
- Да об этом!
- И чем вам не понравился мой оригинальный способ? – казалось, Холмс сейчас лопнет от смеха, хотя он старался сохранить серьёзное лицо.
- Позвольте зачитать. «Я взглянул на солнце. Оно уже заходило, и я рассчитал, что меньше чем через час оно окажется как раз над ветвями старого дуба. Итак, одно условие, упомянутое в документе, будет выполнено. Что касается тени от вяза, то речь шла, очевидно, о самой дальней её точке… И, следовательно, теперь мне надо было определить, куда падал конец тени от вяза в тот момент, когда солнце оказывалось прямо над дубом». Как это понимать, мистер Холмс?
- Что вас смущает, миссис Хадсон?
- Всё! Солнце уже заходило, мистер Холмс! Оно уходило от зенита и ушло довольно далеко, к закату! Как же это оно меньше чем через час окажется в зените? И как понять, что солнце располагается строго надо дубом? Солнце может располагаться строго вертикально над головой, что возможно только в тропиках в полдень! И тогда оно располагается строго над любым деревом в пределах вашей видимости! Если же оно располагается не вертикально над нашими головами, тогда оно не располагается ни над одним из деревьев! Если солнце расположено над дубом, тогда оно расположено и над вязом тоже. В этот момент тень от верхушки дуба падает на корень дуба, если дуб прямой, а если он кривой, то тень от верхушки дуба падает строго вертикально вниз. Об этом знаю даже я, для этого не надо обладать наблюдательностью Шерлока Холмса! В тот момент, когда солнце находится строго над дубом, оно должно находиться строго над любым деревом. Что это за шифрованное указание на местоположение, согласно которому надо определить, куда падает тень от верхушки вяза в тот момент, когда солнце находится строго над дубом?
- Вы возражаете против такого определения, миссис Хадсон?
- Тень от верхушки вяза должна падать на то место, где находится корень вяза, в самый центр этого места. В этом рассказе, который бедный доктор Ватсон записал с ваших слов, написано, что вяз был прямой! Зачем приплетать сюда дуб, зачем приплетать солнце и тень от вяза, если надо сказать, что место, которое вы ищите, находится под основанием вяза?
- Но ведь так намного интереснее, миссис Хадсон!
- Когда солнце находится строго над дубом, то есть в зените, тень от вяза, измеренная вами, в полтора раза превышала высоту вяза? Если вяз имел 64 фута высоты, то тень отстояла на 96 футов от основания? Но ведь это означает, что солнце было далеко не в зените!
- Вы придираетесь к мелочам, миссис Хадсон, – со смехом возразил Холмс.
- Мистер Холмс! Мы живем не в тропиках! Солнце в Англии никогда не бывает строго над нами! Оно поднимается на наибольшую высоту в полдень, но это далеко не вертикально над чем бы то ни было в Англии! Солнце не может располагаться строго над дубом!
- Хорошо, миссис Хадсон, строго формально вы правы! Но что вы скажете, если я вам сообщу, что при наблюдении за дубом с какой-то определенной точки можно дождаться такого момента, когда солнце будет вам казаться строго над макушкой дуба?
- В вашем рассказе, да и в тексте обряда нет никакого указания о наблюдении с какой-то особой точки. Если бы вы сказали, что наблюдать надо, например, от двери замка, и дождаться того момента, когда с этой точки вам покажется, что солнце расположено над вершиной дуба…
- Если бы я так сказал, это бы вас удовлетворило, миссис Хадсон?
- Вы так не сказали, мистер Холмс! Кроме того…
- Что, кроме того?
- При наблюдении с определенной точки вы можете видеть солнце строго вертикально над вершиной дуба, но это не может служить надёжным указанием на то место, куда падает тень от вяза. Ведь в разное время года при выполнении этого условия высота солнца над горизонтом будет разной! А вы ни словом не обмолвились о том, что наблюдения надо делать в какой-то особенный день. Вы просто «дождались» того момента, когда солнце расположено строго над дубом. Хотела бы я на это взглянуть!
- Подытожим, что вас не устраивает?
- Либо необходимо было дать указание на определенную дату и на то место, с которого надо смотреть, чтобы зафиксировать тот момент, когда солнце как бы видится расположенным над верхушкой дуба, хотя на самом деле не расположено над ним, либо весь ваш рассказ превращается в чепуху и издевательство над доверчивостью добрейшего доктора Ватсона!
- Если у человека достаточно фантазии, чтобы признать в ржавых кружочках золотые монеты времен Карла Первого, зачем загромождать его ум и память указанием на дату и место наблюдения?
- Затем, мистер Холмс, что не только доктор Ватсон будет читать его блестящие рассказы, но и сотни других читателей, а может быть даже и тысячи.
- Тысячи? Ну, это вы уж слишком. Чтобы нашлось тысяча любителей детективных рассказов, написанных нашим добрым доктором Ватсоном?
- Хорошо, пусть будет половина тысячи. Это тоже очень много. И вот этим бедным пятистам читателей будет предложен рассказ, полностью состоящий из глупостей и несуразностей? Только потому, что мистер Холмс вчера был расположен подшутить над доктором Ватсоном?
- Не только вчера, уверяю вас. Я всегда расположен подшутить над ним!
- Но ваш вчерашний рассказ, вероятно, будет издан, и уже через месяц его будут читать почтенные жители Лондона! И возмущаться, как и я!
- А разве редактор журнала, в который Ватсон понёс свою рукопись, не будет столь же наблюдателен, как и вы, миссис Хадсон?
- Редактор журнала не имеет таких жильцов, как я. У него нет возможности ежедневно слушать, как один жилец рассказывает другому жильцу, какие он сделал наблюдения, и какие выводы из этого следуют.
- Но у него, как я понимаю, было больше одного слушателя?
- Вы так громко говорите, что даже если бы я захотела вас не слушать, у меня ничего бы не получилось!
- Миссис Хадсон! Я не предполагал, что в вашем лице я найду столь внимательного и наблюдательного слушателя и я бы даже сказал ученика, последователя…
- Ничего подобного! Ни учеником, ни последователем я быть не собираюсь. Меня лишь интересует одно – когда вы перестанете дорожить этой пылью на вашем столе, когда вы позволите её стереть, как этому и положено быть?
- Хотите пари, миссис Хадсон? Если рассказ Ватсона примут к опубликованию…
- Тогда я вам придётся не только расстаться со всей вашей пылью, готовьтесь, что здесь, в этой комнате, всё обретёт человеческий вид.
- Идёт. Но если редактор окажется столь же сообразительным, как вы, миссис Хадсон, тогда…
- Я предоставлю вам туфлю из китайского шёлка, доставшуюся мне в память о сестре, для того, чтобы… Чтобы вы…
- Я буду хранить в ней свой табак!
- Всё равно этого не будет!
Через час доктор Ватсон вернулся с рассказом. Редактор не взял рассказ. Но вовсе не по тем причинам, о которых говорила миссис Хадсон. Редактору не понравилось, что вяз, к которому были привязаны поиски, простоял в поместье десять поколений. Он посоветовал доработать рассказ таким образом, чтобы от вяза осталось одно воспоминание, но по счастью место, в котором он рос, а также его точная высота, были известны наследникам рода Месгрейвов. После этого рассказ был опубликован.
Таким образом, ни Шерлок Холмс, ни миссис Хадсон, не могли полностью считаться победителем в этом невероятном пари. Они сошлись на том, что Шерлок Холмс позволил убрать пыль в квартире, а за это получил шелковую китайскую туфлю для хранения табака. В качестве особых условий он дал обещание больше не издеваться столь откровенно над сообразительностью доктора Ватсона, а миссис Хадсон расщедрилась на пачку отличнейшего турецкого табака.
Доктор Ватсон считал этот рассказ одним из интереснейших рассказов о приключениях Шерлока Холмса.
Провидец
- Скажите, Холмс, вам понравился фильм про стриптизёрш? Какое замечательное тело!
- Послушайте, Ватсон, мне кажется, в этом фильме не было трупа. О каком теле вы говорите?
- Я говорю про девушку, танцовщицу.
- Я с самого начала понял, что у неё проблемы с полицией, так оно и оказалось.
- Холмс, вы в своем репертуаре. Но ведь это же был развлекательный фильм, а не детектив. Никаких загадок!
- Не скажите, Ватсон.
- Что же было загадочного в этом фильме?
- Сестра этого эксцентричного молодого человека, афроамериканца. У которого прическа была в виде множества косичек. Загадка в том, почему она, купив мотоцикл, не разу не проехала на нём…
- Разве у него была сестра?
- А кто, по-вашему, делал ему эту прическу?
- Да кто угодно! Хотя бы он сам.
- Такую прическу сам себе не сделаешь.
- Ну, возможно, он её сделал в парикмахерской.
- Да что вы! Этот юноша трижды вспомнил о том, что заплатил за кофе, которое выпила девушка, где уж ему тратиться на парикмахерскую.
- Может быть, ему прическу сделала подружка.
- У него было множество подружек, которых он постоянно менял, а прическа не менялась. Эта прическа активно формировала его имидж. Будь вы правы, сменив подружку, он, поменял бы и прическу.
- Но, Холмс, почему именно сестра? Может быть мать, тётушка, да кто угодно!
- Сестра, причем лет на пять старше его, от того же отца, но от другой матери, от белой женщины с рыжими волосами. Сестра проживает отдельно, не замужем, детей нет, отец снова в разводе, проживает в другом городе, мать арендовала сыну мастерскую в надежде, что он сделает карьеру на поприще художника, но он предпочитает танцевать.
- Я бы сказал, поразительно, Холмс, но в данном случае позвольте посмеяться над вами. Мы смотрели художественный фильм, и вероятнее всего автор и не помышлял о каких-либо биографических подробностях этого второстепенного персонажа.
- В таком случае, либо вы не правы, Ватсон, и автор досконально проработал эту сюжетную линию, либо в основу фильма лег случай из реальной жизни.
- К счастью, Холмс, мы можем легко выяснить, кто из нас прав. Я знаком с автором сценария этого фильма.
- Ну, так позвоните ему.
- Непременно.
* * *
- Холмс, поразительно, но вы оказались правы. Сюжет написан по реальным событиям, его знакомый, как раз этот парень, рассказал ему эту историю. Он имеет сестру, старше его на пять лет, которая купила мотоцикл, но не пользуется им, её мать – белая, с рыжими волосами, арендовала ему студию. Вы провидец, Холмс!
- Всё элементарно, Ватсон. И всё это можно выяснить по одной только прическе. Мой метод не даёт осечки.
- Меня смущает только одно обстоятельство, Холмс.
- Какое?
- Тот парень, что послужил прототипом … он бреет голову наголо…
- Всё верно, Ватсон, но это – сейчас. А в то время, когда случились все события, о которых говорится в фильме, он носил дрэды. Я выяснил, что эти косички называются этим странным словом. Они действительно ужасны, так что название подходящее.
В этот момент в комнату зашла миссис Хадсон.
- Мистер Холмс, к вам заходил крестник вашего брата, мистера Майкрофта Холмса. Он передал вам письмо.
- Ватсон, прочитайте, пожалуйста, это письмо.
- Вы настаиваете, Холмс?
- Да, я настаиваю, Ватсон.
- Хорошо. Итак, я читаю. «Дорогой мистер Шерлок Холмс! Вы были правы. Десять врачей не смогли вылечить мою голову от шелушения, и даже те ужасные дрэды, которые посоветовал мне одиннадцатый врач, хотя и принесли некоторое облегчение, не решили проблему. По вашему совету я обрил голову наголо, и ходил с такой причёской три месяца, после чего начал отращивать волосы. Теперь я совершенно здоров. Искренне признателен вам за ваш совет! С уважением Луанда Наса».
- Миссис Хадсон, скажите, как выглядел этот человек?
- Обычный молодой человек с чёрными вьющимися волосами, темнокожий. Мне, кажется, афроамериканец.
Провидец - 2
- Как погода в Йоркшире, Ватсон?
- Холмс! Но как?
- А вы полагали, мой дорогой доктор, что я решу, что вы были в Эссексе?!
- Но откуда?
- Нет, вы не играли сегодня в бильярд, не ходили на рыбалку, здоровье ваше отменное, писем вы сегодня также не писали, хотя вам очень хочется, чтобы я думал именно так. Но вот не пойму, Ватсон, зачем вы надеетесь скрыть от меня ваше дурное настроение? Лучше забудьте об этих несчастных двадцати фунтах, и разделите со мной обед, который нам через пять, нет, через четыре с половиной минуты принесет миссис Хадсон.
- Холмс, вы меня поражаете!
- Право, Ватсон, не следовало пить пиво перед тем, как садиться за руль. Тем более, что Лейпцигские сорта весьма мочегонные, а дорога до Йоркшира не столь коротка, чтобы…
- Вы и это знаете? Но как, Холмс!?
- Позвольте, я расскажу, как всё было, Ватсон. Вы собирались навестить вашу тётушку, а поскольку разговор с ней не из приятных, вы решили по возвращении выпить бутылочку вашего любимого пива. Перед самым отъездом вы достали её из холодильника, тут ваше внимание что-то отвлекло, по-видимому, крик за окном, вы машинально подошли с бутылкой пива к окну, но, убедившись, что это всего лишь уличный мальчика, гоняющий ворон, смутно отдавая себе отчет в происходящем, выпили это пиво. Затем, очевидно, бросив взгляд на раскрытый холодильник, вы вспомнили, что пиво было припасено лишь для вечера.
- Откуда вы это знаете, Холмс?!
- Поскольку вы обещали тетушке, что приедете и уже трижды нарушали свое обещание, в этот раз отказаться от поездки было решительно невозможно. Вы понадеялись на удачу. Но за городом вам приспичило справить малую нужду. Вы остановились у первых подходящих кустов, вероятнее всего, на одиннадцатой миле, и…
- Холмс! Вы посылали за мной кого-нибудь шпионить?
- Вернувшись, вы обнаружили, что автомобиль пропал. Вызвав полицию по телефону от ближайшей автозаправки, вы вернулись на место происшествия. Прибывший инспектор обнаружил её в соседних кустах. Вы просто забыли поставить автомобиль на ручник, Ватсон. Однако, инспектор, выслушав ваши неуместно подробные объяснения, оштрафовал вас на двадцать фунтов за употребление алкоголя за рулем.
- Но, Холмс, откуда вы это всё можете знать?
- Вас раздражает моя прозорливость, Ватсон, поэтому, прежде чем явиться ко мне вы запачкали мелом рукав, чтобы я решил, что вы играли в бильярд. Вы испачкали палец чернилами, чтобы я решил, что вы писали письмо, и вымазали то место, где вы щупаете себе пульс, ляписом, чтобы я решил, что вам не здоровилось. Вы тщательно вымазали ботинки грязью, взятой в окрестностях Эссекса, и засунули в карман смокинга дождевого червяка, дабы я решил, что вы были на рыбалке. Вы постарались принять наиболее беззаботный вид.
- Холмс, если вы не признаетесь, что шпионили за мной, то я перестану водить с вами дружбу.
- Успокойтесь, Ватсон! Всё очень просто. Во-первых, ваши самодельные пятна располагаются вовсе не на тех местах, где обычно, слишком нарочиты и отчетливы, чтобы иметь естественное происхождение. Ваша напускная веселость не обманет того, кто провел с вами под одной крышей столько лет. Грязь на башмаках высохла и отвалилась, поверх неё уже накопился слой пыли, так что она не сегодняшняя и даже не вчерашняя. Вы специально не мыли ботинки для этого случая, поскольку на самом деле вы – человек аккуратный, Ватсон.
- Признаю, Холмс, но пиво?
- В вашем дыхании чувствуется отчетливый запах пивного перегара.
- Но штраф?
- То, что вы были за рулем, видно по характерным вмятинам и пятнам на штанах и других предметах одежды. Встреча с инспектором состоялась, и об этом свидетельствуют ваши неудачные попытки изобразить хорошее настроение. Куда же вам было бы еще ехать в таком состоянии, как не к тётушке, ожидания которой вы уже трижды обманули, и на днях сами об этом рассказывали? Вы достаточно хорошо водите машину, и инспектор вас бы не остановил, если бы вы сами его не вызвали. Вы не любите полицию, кроме того, у вас есть такой друг, как я, знаменитый частный детектив. Если вы что-нибудь и цените в полиции, то это – оперативность. А оперативность, Ватсон, нужна, прежде всего, при поимке угонщика автомобиля. Здесь нет места дедуктивному размышлению, здесь следует просто поторопиться, пока автомобиль не разобрали на запчасти.
- Но одиннадцатая миля, Холмс!
- Это единственное место на дороге, имеющее подходящие кусты и расположенное недалеко от автозаправки с телефоном.
- Но ведь я мог сходить в туалет и на автозаправке?
- Там слишком неопрятно, Ватсон, и вы это знаете. Хозяин автозаправки спился и не держит уборщика. На природе это делать куда как приятнее, и я разделяю ваш выбор.
- А откуда вам известна утренняя история с криком на улице?
- Ватсон, вы – человек дисциплинированный, и если и выпили пива перед тем, как сесть за руль, то только по чистой случайности. Значит, ваше внимание было чем-то отвлечено. В вашем доме всегда порядок и покой, значит – происшествие было на улице. Как человек, часто сталкивающийся с расследованием преступления, вы не могли бы не обратить внимания на крик. Самый вероятный крик в вашем квартале – это мальчишка, гоняющий ворон. Неподалеку мыловарня, и там ворон – пруд пруди.
- Холмс, я сдаюсь! Вы – гений!
- И, кроме того, Ватсон, вы сами рассказали историю с пивом инспектору Лестрейду, оштрафовавшему вас, который не далее, как полчаса назад покинул эту комнату, после того, как в лицах, и с изрядной долей злорадства, рассказал мне все подробности сегодняшнего утра. А вот и миссис Хадсон, как я и говорил – ровно через четыре с половиной минуты. Ватсон, прошу! Отобедаем вместе, как в старые добрые времена!
.
ЛитСовет
Только что
