Выберите полку

Читать онлайн
"Сонник спящей красавицы"

Автор: Awelina
+++

Дождь

Есть магия, доступная каждому, но не каждый даже осознает этот очевиднейший факт, молчу уже о том, чтобы воспользоваться этим знанием.

Сон.

Малоизученный феномен, имеющий много трактовок. Какая кому больше по душе? Окно в параллельные миры. Дорога к божественной мудрости и воле. Инструмент для предсказания будущего и управления судьбой. Набор картинок, идущий из подсознания, постоянно ведущего с нами беседы и исподволь руководящего нами. Соединение с ноосферой. Объяснения на любой вкус и цвет простейшему, элементарному действу, когда закрываешь глаза, полностью отрешаешься от окружающего и уплываешь куда-то.

Мне снился дождь. Исходя из моего опыта, это означало перемены: ливень – глобальные, мелкий дождь – незначительные. Во сне вода стояла белой стеной на фоне кобальтово-серых сумерек. Грохотало, ослепляющие вспышки молнии прорезали пространство тонкими жилами. Я стояла у огромного окна без рам и безмолвно, равнодушно наблюдала за агрессивным перформансом трех стихий: воздуха, огня и воды.

Выбросила руку вперед, и все, повинуясь моему желанию, застыло: гулкий шум капель, давивший на уши, смолк, поток воды стал серебристо-серой занавесью, скрывшей мир. А я открыла глаза в реальность.

Хмурое небо за окном с волнами туч на нем не удивило. Прогноз погоды еще вчера заставил скривиться своей пессимистичностью, предрекая, что бабье лето свернет свое янтарное солнце и медовое тепло в плотный узел, взвалит его на плечи и уйдет прочь, уступив город депрессирующей осени.

Депрессия навалилась на нее качественная. Утро и не думало высветляться в день, сырой холодящий ветер забирался под полы короткой кожаной куртки, а в тот момент, когда я подошла к остановке, занудил дождик.

Под крышей, на пятачке, окруженном прозрачными стенами из плексигласа толпились несчастливцы, оказавшиеся не готовыми к непогоде. Краем глаза увидела, как в карман к остановке заворачивает автобус характерных цветов «Эльдорадо» и с соответствующей рекламой на бортах. Налетевший порыв ветра заставил придержать зонтик. Капли дождя брызнули в лицо, я шагнула ближе к подъезжающему автобусу, за бордюр, чтобы не упустить возможность втиснуться в него в толчее часа пик, как вдруг «The Mountain» Three Days Grace, грохотавшая в моих наушниках, смолкла.

Досадуя, я зажала зонтик между плечом и щекой и вытащила из кармана телефон. Странно, проигрыватель работал, волны на экране пульсировали, исчезали, поднимались и опускались. Мрачно покрутила наушники в гнезде – ничего, ни звука.

Первая перемена, предсказанная сном? Сегодня придется выделить время для покупки новых наушников, если старые сломались. Жалко их.

Боль кольнула сердце и голову. Вздохнув, я прикоснулась к экрану смартфона, собираясь закрыть проигрыватель и убрать сломавшиеся наушники, как музыка грянула вновь, заставив меня едва не подскочить на месте от неожиданности.

Чудеса в решете! Но и не такое бывает.

Я облегченно улыбнулась. Эти наушники уже два года со мной, и с моей патологической привязанностью к вещам, я с ними практически сроднилась, обидно было бы расставаться тогда, когда еще не все километры заполнены проигранной ими музыкой и не все окрестные маршруты исхожены.

Сложив зонт, я настроилась мять бока в автобусной давке, но в шоке оглянулась. Рабоче-студенческая и офисно-планктонная масса, буквально пару минут назад собиравшаяся отвоевывать свое право на традиционный утренний массаж, куда-то схлынула. У открытых дверей автобуса остались я, три хорошо одетые, но выглядевшие растерянными женщины и не слишком опрятный мужичок.

Вопрос и беспокойство отозвались в голове звоном. Пожав плечами, я первая поднялась в салон и заняла место у окна на сиденье сразу же за дверями.

Дождь перешел в морось, низкое серое небо давило тяжестью на виски, золотые кленовые листья звездами сыпались на мокрый черный асфальт. На душе было сумрачно и по-осеннему пусто.

Водитель, подождав пару минут каких-нибудь других пассажиров – видимо, тоже недоумевал, почему все решили отказаться от поездки, - удовольствовался в итоге теми немногими, что есть, и закрыл двери. И внезапно в них с силой забарабанили с той стороны, требуя открыть, как раз тогда, когда автобус уже начал движение. Однако водитель не услышал и не увидел опоздавшего, вырулил с остановки на трассу. Я же с любопытством разглядывала его в течение короткой минуты: напряженно смотрящий прямо на меня мужчина в белом плаще, очень напоминающем халат врача. По лицу и ничем не прикрытым коротко стриженным темным волосам стекают капли.

Я ободряюще ему улыбнулась, а через секунду полностью забыла о происшедшем. Меня ждал насыщенный день работающей студентки. И еще пробивные гитарные рифы в моих безупречно работающих наушниках.

- Давай с тех, при ком был паспорт?

- Давай. Диктуй.

- Вот. Первой поступила девушка. Смирнова Дана Леонидовна. Полных двадцать лет. Не замужем. Детей нет. Ближайшая родственница – мать. Указана группа крови – вторая положительная. Записала?

- Ага. Дальше.

- Открытая черепно-мозговая. Ушиб почек. Перелом четырех ребер. Множественные переломы левой руки.

- Бедняга. Надеюсь, смогут собрать.

- Надейся, что выживет вообще.

- Выживет. Слышала, что самого Климова попросили оперировать?

- Слышала. Но Климов не господь бог. Давай дальше.

По белому листу бумаги, расчерченному графами и усыпанному жучками букв, собирающимися в линии или островки, царапал шарик ручки.

Какой-то своеобразный сон. Без лиц, без окружающего пространства. Голоса за плотной стеной дождя и недооформившиеся образы.

Я резко подскочила, оторвав голову от локтя и сонно хлопая глазами. Задремала на три минуты. На экране ноутбука застыла недопечатанная страница контрольной, лампа, стоящая слева, проливала теплый свет на чашку с остатками кофе, коричневые крупинки дорожками пристыли к белоснежным стенкам.

Обыкновенный день подходил к концу, за окном синими чернилами заливал город обыкновенный вечер, я делала обыкновенную контрольную, вот только внутри угнездилось не совсем обыкновенное чувство. Сквозь привычное приятное ожидание сна, всегда преобразующего меня своей магией, пробивался адреналин подозрения: обыкновенность – это декорации, которые вот-вот рухнут. Что же останется?

Чаша

Как правило, я без лишних трудностей трактовала сны. Свои и своих подруг, знакомых, знающих о моих способностях. Однако этот поставил меня в тупик.

Приснившийся образ я крутила и так и этак, но ответа не находилось, что рождало страх и раздражение. Вся в мрачных мыслях, я шла на остановку, с мрачной улыбкой подхватила и отпустила позолоченный березовый лист, спланировавший мне на сумку, и в мрачном настроении села в автобус, сегодня оказавшийся пустым наполовину.

Водитель снова выжидал опаздывавших пассажиров, видимо, все так же было сложно принять тот факт, что утренняя автобусная давка по какой-то причине отменилась – может, дополнительный рейс ввели, а я не знаю? – позволив мне размышлять без отвлечения на урбанистические виды, мелькающие за окном.

Во сне я видела чашу. Наверное, таких много в музеях в качестве экспоната с табличкой «Чаша. Бронза. Чеканка. Ок. Х1V в. н.э.», но мой сон был не про музей. Я вертела эту древность в руках, ярко и четко ощущая ее тяжесть и выпуклость вязи на ней. Наблюдала за тем, как на дне скапливается какой-то ржавый осадок, чем-то напоминающий свернувшуюся кровь. Жидкость перетекала с одного края на другой, когда я наклоняла чашу вправо-влево, пытаясь распознать, что за вещество находится в ней. Но пугала даже не перспектива обнаружить в этом неизвестном кровь. Пугал звук, шедший из ниоткуда и отовсюду: кап, кап, кап. Так звонко и смачно, взрывая нейроны в мозгу, капает из текущего на кухне крана тогда, когда квартира дремлет в тишине, а в ней царят ночь и тьма. Ты одна, рядом никого. И звук особенно неприятен оттого, что напоминает о необратимости и пустоте.

Почему этот звук? Что капало? Никаких представлений об этом сон не дал. Кап-кап, а в чаше все прибавляется этой ржавчины.

Мои сонники этот образ объясняли по-разному: вероятность смерти, опасная болезнь и благополучное выздоровление, обретение чего-то хорошего и светлого, судьбоносная встреча, близящееся торжество… Ничего не подходило, так мне подсказывала интуиция. И правильно делала, потому что трактовать приснившуюся чашу следовало в неразрывной связи с жидкостью, скапливавшейся в ней с каждым ударом капли.

Всегда знала, что любая методика бессильна, если область ее применения находится в постоянном движении и весьма неоднозначна. Вот и сновидения сюда же.

Достав телефон, я выключила плеер, сложила наушники в чехол и загрузила браузер. Возможно, ответ придет, если удастся разобраться, что именно за чаша мне приснилась. Картинки появились практически мгновенно, я открыла первую из них.

- Чаша для причастия. Увлекаетесь? – услышала я над ухом.

Подняв голову, повернулась влево. Рядом со мной сидел тот самый мужчина, который вчера опоздал на автобус. Похоже, сегодня он был более удачлив, а я вот настолько увлеклась, что пропустила его появление.

Водитель наконец закрыл двери и тронулся с места, я же разглядывала случайного соседа.

Мужчина в возрасте явно за тридцать. Хотя это на первый и не придирчивый взгляд. Если приглядеться, ему можно было дать больше тридцати пяти. Мудрости и матерости прибавлял напряженный проницательный взгляд темных глаз с морщинками в их уголках, а еще седая прядка, контрастом выделяющаяся в темно-русых волосах, лежащих на лбу. Длинноватый нос с горбинкой, впалые щеки с чернеющей щетиной, зато губы красивые, полные, привыкшие улыбаться и, наверное, шутить над неприятностями.

Не молодил попутчика и плащ совсем старомодного кроя. Не сильно ошибусь, если скажу, что такой мог бы и мой дед носить. Еще вчера отметила его вызывающее неприятные ассоциации сходство с врачебным халатом. А вот запах от мужчины исходил, слава богу, не больничный. Приятный, едва ощутимый парфюм, какой-то древесно-ягодный, напоминающий о шероховатой древесине, горьком бессмертнике и спелой ежевике.

Никак не отреагировав на реплику своего нежданного попутчика, я вернулась к смартфону, перелистнула на другую картинку. Снова не то.

Образы, приходящие к нам во снах, всегда имеют какую-то параллель в реальности, следовательно, где-то должна быть и моя чаша, осталось ее найти.

- Серебро и аметисты, кажется. Прекрасный экземпляр, - одобрительно прокомментировал картинку сосед.

Я, мысленно выругавшись, промолчала. Мужчинам давно не доверяла, общение с ними, даже формальное, нервировало и тревожило. Незнакомец рядом, пусть и похож на шагнувшего из прошлого интеллигента, безобидного и простого, не вызывал желания поддерживать беседу.

Третья картинка.

- О, а это век десятый или даже раньше, - поразился путешественник во времени.

- Вообще-то это мой телефон, - процедила я, не выдержав. – Могу я посмотреть свои картинки на своем телефоне? – и с вызовом посмотрела ему в глаза.

Они потеплели, карий цвет стал мягким, карамельным и каким-то… ласкающим. Мужчина сдержанно улыбнулся, ответил:

- Можете.

Надо же, быстро отступил. И не ответил грубостью на грубость. В общем и целом, странный тип. Впрочем, я и сама странная. Он отодвинулся, а я выдохнула, вдруг осознав, что все это время наши плечи соприкасались. Дернувшись, я сдвинулась тоже, сжалась, притулившись к окну, а потом закрыла браузер и достала чехол с наушниками.

Я не узнала, куда он ехал, моя остановка оказалась раньше, чем его.

В полной темноте витала классическая музыка. Бах. По-космически полноводные аккорды органа выстраивались в пирамиды и храмы, рушились, преображаясь в небоскребы, мосты и магистрали, а затем рассыпались в метеоритную пыль, подсвечивали туманности, зажигали светила.

- Все. Дальше ты, - глухо, словно бы сквозь толщу ваты, прозвучал надо мной знакомый баритон. Я сегодня уже слышала его – голос моего любопытствующего попутчика, увлекающегося не то чашами, не то чужими смартфонами.

- Доверяешь? – услышала в ответ насмешливое, но шутливость тона скрывала напряжение говорившего.

- Приходится. Не напортачь.

  • Не надо под руку. Сестра, зажим.

Действительно, чаша для причастия. Я сотни их пересмотрела, приснившуюся или похожую на нее так и не нашла и вновь заснула перед ноутбуком.

Может быть, в цели этой чаши и кроется ответ: мне придется причаститься. Но чего?

Лошадь

Этим сном я управляла: поворачивала, осаживала и разгоняла лошадь. В реальности я ни разу не ездила верхом, во сне же делала это достаточно часто.

Свобода, страсть, достижение цели – вот что означали для меня сны, в которых я галопом неслась по пылавшим зарей просторам. Промежностью и бедрами я чувствовала горячее и сильное тело скакуна, каждое движение его мышц отзывалось во мне вспышкой эйфории. В ушах пел ветер, на губах пленкой сладости стыла улыбка блаженства, руки крепко сжимали мощную шею животного.

Дыхание с хрипом. Адреналин, кричащий в крови. Запах прелых листьев, смешанный с жаром костра.

В сонник Фрейда можно было бы даже не заглядывать. Подобные сны этот эксперт по бессознательному трактовал однозначно.

Я не спорила с ним. Согласна, я действительно занималась любовью. С самой сутью жизни.

Пробуждение настроения не испортило. Пасмурный сентябрьский день снова грозит заунывным дождем, а в университете все насторожат своим сонным равнодушием? И пусть. Пора стряхнуть меланхолию и позволить себе принять пару столовых ложек неразбавленного счастья, пробуждающего и ударяющего в голову.

Лошадь – это энергия, а скакать на лошади во сне означает обрести новый источник силы и вдохновения.

Поскольку сегодня не торопилась, придумав себе совершенно детскую забаву – обходить, перепрыгивать, перешагивать лапки кленовых листьев, распластавшиеся на сыром асфальте, - чуть сама не опоздала на автобус. Сразу же за мной зашел тот самый позавчерашне-вчерашний мужчина.

- Нашли свою чашу? – сразу же поинтересовался он, когда пропустил меня к месту у окна вежливым жестом.

Очень мило, но я не из впечатлительных.

- А мне интересно: вы не доктор часом? – парировала я, нарочно пробежав насмешливым взглядом по его примечательному плащу.

Незнакомец лишь коротко рассмеялся, усаживаясь рядом.

- Не встречайте по одежке, - ответил, когда автобус поехал. Карие глаза, разглядывающие меня с интересом, улыбались.

- Не пытайтесь сбить меня со следа, мне важно знать, кто нарушает мое личное пространство, - беззлобно проворчала я.

- Максим, - неожиданно представился он.

- А по отчеству? – не могла не поддеть я. – Вы явно намного старше меня.

- Андреевич, - охотно сдался он, в глазах мелькнула хитринка, заставившая подумать, что поддели, наоборот, меня. – А вас как зовут?

- Дана, - с прохладцей ответила я, уже сомневаясь и тревожась. К чему я поддержала разговор с ним? Да еще и довела до знакомства?

- А по отчеству? – улыбнулся он. – Вы хоть и младше, но здорово осаживаете, так что со всем уважением, - развел руками.

- Леонидовна, - проскрежетала я и отвернулась к окну.

Если сейчас он заведет так хорошо знакомую шарманку: «Ой, Дана, а что означает ваше имя, вы просто редкость!”, «Какие перушки! какой носок! И, верно, ангельский быть должен голосок» и так далее, я его ударю. Пусть даже всем подсознанием, интуицией и прочим чувствую, что я в безопасности.

Просто мужчины не созданы для женского доверия. И нечего развешивать уши. Кроме того, известно, что маньяки умеют отлично расположить к себе.

Но Максим Андреевич, человек в докторском плаще, прекрасно разбирающийся в разновидностях чаш, молчал. Я ощущала на себе его взгляды, догадывалась, что он прятал снисходительную улыбку, время от времени косилась на гладко выбритую смуглую щеку, выцепляла взглядом нос с горбинкой и думала: откуда же ты взялся такой, Максим Сим-Сим? Будто яркое пятно от чернил на сером невзрачно однотонном ковролине обычных будней. Не поймешь, то ли удалить средством для чистки, то ли оставить, чтобы было, на чем сосредотачивать внимание.

Перед нужной мне остановкой он осторожно коснулся моего локтя, его голос прошелестел над ухом как будто издалека, сквозь пространство:

- Просыпайся, Дана. Очнись.

Я вздрогнула, выныривая из своих мыслей, умчавших меня в безвременье, и быстро встала, бросив взгляд на своего попутчика. Он сидел как ни в чем не бывало, тоже задумавшись, но пропустил меня с теплой улыбкой старого друга:

- До свидания.

Поджав губы, я вышла.

Птица

Этот сон был не только о птице, еще и обо мне. Ведь птицей в нем была я.

Ритмичные шаги на неуверенных ногах, быстрый стук тугого комочка в груди, будто там трепыхается сильный непокорный мотылек, сломанное крыло волочится по земле, я его не чувствую, я себя вовсе не чувствую заключенной в тело – настолько оно невесомо. Краем зрения вижу, что перья черные – я ворон? Вокруг меня движется плотный туман, не вижу ничего, кроме его белесых косиц, хаотично перестраивающихся: то наступающих непроницаемой пеленой, то отступающих и приоткрывающих окружающее пространство - вспаханное пустое поле. Жирная черная земля холодит ноги-лапки, отпускает их нехотя, словно бы засасывая в себя, влага оседает на перьях, тяжелит их. Мои шаги все замедляются, тогда как и без того сумасшедший бег сердца все ускоряется.

Я уже больше не взлечу. Немощна и беспомощна. Чувствую, что рядом, задевая меня ледяным касанием, шагает смерть, ее характерный запах сладковатого тлена тревожит ноздри. Не боюсь ее, больше пугает этот туман, жадно забирающий себе все, сворачивающий меня в мокрый холодный кулек с колючими перьями.

Туман – это полная неизвестность, тотальное растворение. Смерть дает шанс проснуться в другом теле и в другом мире, туман же беспощаден.

Я сдалась, остановилась. И тут туман отступил, отпустил меня, исчезнув в мгновение ока и открыв моему взгляду совершенно белый пустой куб комнаты. Единственный предмет мебели – стул с металлической спинкой и ножками, такие часто встретишь в казенных заведениях. На нем, сгорбившись и поникнув, сидела моя мама, с силой теребила рукав черной кофты, безжалостно отрывая с него нити. Рядом стоял мужчина, высокий и плотный, рыжеватые волосы зачесаны назад, белый халат не оставлял сомнений в его профессии.

- Как все произошло? – хриплым и чужим голосом спросила мама.

- Насколько мне известно, - мужчина, замявшись, переступил с ноги на ногу, - водитель автобуса не справился с управлением, причины выясняются. Пострадали шесть человек, шагнувших за обочину, среди них и ваша дочь. Она пострадала серьезнее всех. Больше всего опасений вызывает, разумеется, черепно-мозговая травма.

- Есть шанс, что она выйдет из комы? – оставив в покое разорванный рукав и подняв голову, спросила мама. Ее глаза были красными от слез, нос опух.

Мужчина прокашлялся.

- Шансы есть всегда. Она молодая здоровая девушка.

- Сколько? – мама сверлила мужчину жестким взглядом. – Пятьдесят процентов? Меньше? Больше?

- Мне трудно сказать. Но готовьтесь к худшему.

Поднеся руку ко рту, мама заглушила всхлип.

- Скажите, - она тяжело сглотнула, едва справилась с голосом, - ей было больно, она мучилась?

Мужчина опустил голову.

- Насколько позволяет заключить характер травмы, она ничего не почувствовала. Все произошло мгновенно.

- Мгновенно, - эхом повторила мама.

Я трепыхнулась, сломанное крыло провело по земле, но боли в нем не почувствовала.

Страшный сон. Я такие не толкую. Вещие сны объяснять не нужно, в них все на поверхности: птица со сломанным крылом, туман, смерть в спутниках, заплаканная мама…

Со мной случится какая-то беда. Ох, нет…

- Просыпайся, Дана. Очнись! – раздался над ухом знакомый баритон. Сочные, живые нотки в нем заставили напрячься и сбросить удавку кошмара.

Открыв глаза, часто дыша, я подняла голову с чьего-то плеча и посмотрела на этого кого-то, на ком имела неосторожность заснуть.

Хм, и не сомневалась, что это он.

- Не очень приятный сон? – осведомился Максим Андреевич, по-доброму улыбнувшись мне.

- Не ваше дело, - буркнула, выпрямляясь.

Не очень-то я любезна, а какой еще быть, если чувствую себя загнанной в ловушку: снова полупустой автобус, пасмурное утро, точная копия вчерашнего, предстоящие невеселые учеба и работа, сосед рядом, чье плечо неудачно послужило мне подушкой. И запоздалый адреналин, который морозит спину и опускается в ноги.

Что же случится со мной? Чего стоит остерегаться? Автобусов? Может быть, лучше внезапно «заболеть» и дня три отсидеться дома? Судя по тому, что в альма-матер происходит в последнее время, мое отсутствие даже, наверное, и не заметят.

- Я подумал, что если уж вы так мило воспользовались для сна моим плечом, могли бы приоткрыть завесу хоть над какой-нибудь тайной вашей жизни.

- Что? – повернулась я к иронизирующему попутчику.

Страх прилип надежно, не желая уходить. Я барахталась в нем, точно в паутине, задыхалась, руки дрожали. Сама не заметила, как заговорила.

- Я студентка. А еще подрабатываю в деканате секретарем.

- И на кого учитесь?

- На психолога. Если спросите почему, отвечу: потому что не нашла для себя чего-то более размытого, бесполезного, но интересного.

Максим усмехнулся.

- Понятно. Чем увлекаетесь? Такое ощущение, что этим тоже шокируете.

- Шокирую. Я собираю сонники. С тринадцати лет.

- Все интереснее. И много насобирали?

- Двадцать четыре, есть и раритетные. Из известных всем и каждому сейчас у меня сонник Миллера, куда уж без него, сонник Фрейда, Ванги, сонник Цветкова, Нострадамуса, Хассэ, Лоффа. Последнее приобретение – сонник Юрия Лонго. Это только верхушка айсберга, мне еще собирать и собирать.

Закончив, я намеренно повернулась к нему. Сейчас он надо мной посмеется или с сарказмом ввернет какой-нибудь комментарий, и я, уязвленная, вновь обрету почву под ногами, привычно закроюсь и снова буду принадлежать самой себе, а не этому страшному предчувствию неотвратимой беды.

Но Максим Андреевич и не думал потешаться надо мной, он даже не улыбался. Смотрел серьезно и спокойно, изучая, обдумывая мои слова. Карие глаза потеплели, уголок рта растянулся в одобрительной улыбке, и попутчик спросил:

- И с чем связано такое увлечение? Уверен, для него должно быть основание, у вас, как я понял, характер такой, основательный.

- Я сновидец, - без заминки выдала я, с вызовом, задрав подбородок. – А еще люблю толковать сны.

Давай же, Максим Сим-Сим, рассмейся. Ты не можешь отличаться от других.

- Сновидец? – темные брови поползли вверх, привлекая мое внимание к седой прядке, лежащей на лбу.

- Именно. Почти каждую ночь вижу яркие сны, которые отлично запоминаю. Более того, некоторыми я могу управлять.

- Да вы феномен! Или спящая красавица, - лукавые карамельные огоньки в его глазах прогоняли прочь мои предубеждения и отчуждение.

Я пожала плечами:

- Ничего феноменального. А вы разве не запоминаете снов?

- Скажу больше, - хмыкнул он, - я их совсем не вижу.

- Видите, - с сочувствием выдохнула я. – Просто вы слепой.

Со смешком он намеренно потер глаза указательными пальцами обеих рук. Красивых, кстати, рук, как у пианиста. Или хирурга.

- На зрение не жалуюсь.

Я пояснила:

- Слепыми я называю тех, кто не способен запоминать сны. Или очень редко запоминает. Что? Вообще ни одного не можете припомнить? Хоть какую-нибудь деталь или образ?

- Ни одного. Совсем, - он сокрушенно покачал головой, но улыбка, притаившаяся в уголке губ, это сокрушение начисто опровергала.

- И что вы находите смешным? – с подозрением уточнила я.

Максим рассмеялся:

- Себя. Всегда считал себя полноценным, но вы только что сломали это представление.

- Мне жаль вас, - тихо ответила я, чувствуя себя странно. Будто солнце вдруг начало движение с запада на восток, реки обратились вспять, а земля сошла с орбиты. Сегодня мои взгляды на людей оказались несостоятельными. Из-за этого мужчины, сидящего рядом. Даже собственная мама не понимала мою одержимость снами, истово ожидая, когда же она пройдет, а он…

- Да уж. Представьте, как только голова касается подушки, и словно черный занавес опускается, а поднимается со звонком будильника. – Посмеиваясь, Максим опустил ладонь перед глазами и тут же убрал ее, иллюстрируя сказанное. – Скажите, пока вы использовали меня в качестве подушки, вам что снилось?

Меня будто в ледяную воду макнули. Тепло и расслабленность исчезли, сменившись холодным напряжением, страх снова стиснул душу.

- Птица, - мертвым голосом ответила я. – Со сломанным крылом. И смерть. – И отвернулась от него.

- Простите. Надо было вас разбудить, - сдавленно произнес мужчина.

Ничего не ответила. Следующая остановка была моей. Он пропустил меня не попрощавшись, да и я не оглянулась на него.

И только после первой пары в голове звякнуло: он ведь и разбудил меня, это его голос я услышала! Тогда почему…

- И что? Опять сидел?

- Да. Как только мать ушла, пришел.

- Обалдеть. Я слышала, что он попросил давать ему дежурства как рядовому врачу.

- Это факт, а не слухи. Была у Михалыча, когда он подписывал.

- Не уехал, остался, еще и работать попросился. Она точно простая пациентка?

- Ну очевидно, что не простая, Тань. А то ты сама не понимаешь.

Два женских голоса шептались в кромешной темноте. Шептались, хихикали, но звуки расплывались, теряли свой смысл и свою оболочку, превращаясь в плавно оседающую святящуюся пурпуром пыльцу фей. Я подставляла ладони под нее и улыбалась, наблюдая, как вспыхивают на пальцах крошечные яркие огоньки – ее частички.

Мыльные пузыри

Вообще-то пасмурная погода, изливающая дурное настроение дождями да моросью, начала надоедать, даже бесить. Угнетающие серость и сырость – тяжелые металлические рамки для огненно-пестрой осени, листопадом отплясывающей тарантеллу на мокрых тротуарах городских парков и скверов. Но как бы заиграл ее огонь, появись солнце из-за плотных перин облачности, надежно законсервировавших его в своем нафталине, кажется, с того самого дня, как мои наушники выкинули тот странный фокус!

Надоедали и бесили еще и работа с учебой. Впервые с момента поступления. Вернее, раздражали не сами они, а преподаватели, однокурсники и прочие лица, обретающиеся в стенах альма-матер. Не то они сонного зелья хлебнули, не то страдают массовой депрессией. Харизматично-холеричная Ягодова вчера на середине пары прервалась, села за стол и молча пялилась в свои бумажки до самого звонка. Новый способ преподавания и воспитания специалистов? Владимиров два раза прочел лекцию по локусу контроля, причем слово в слово. Как только умудрился? Включил диктофон? Друзья и одногруппники удивляли вялостью и инертностью. Даже мама, когда я позвонила ей в тот день сна о птице, поразила какой-то отрешенностью и рассеянностью.

Что такое происходит? И почему я не страдаю этим осенним обострением чего бы то ни было?

Со злобной решимостью растормошить сегодня хоть кого-нибудь на работе и с курса, я заняла место у окна в привычно полупустом утреннем автобусе. Максим через минуту сел рядом, в неизменно белом докторском плаще, с серьезным, напряженным лицом. «Это тоже стало уже частью рутины», - поймала себя на мысли.

- Не хмурьтесь, это вас старит, - посоветовала я вместо ответа на его «доброе утро».

- Моя работа – вот что старит, - устало резюмировал он, но все же улыбнулся, лицо смягчилось, взгляд карих глаз согрел. Наверное, у осени такие глаза: мудрые, теплые, проницательные, с капелькой грусти.

- А кем вы работаете? – Вот кого и был шанс расшевелить, так это моего соседа – такой туз в рукаве имелся! Хотя он, в отличие от остальных, производил впечатление более чем живого, являясь в последние дни единственным колоритным элементом общей безликости.

Попутчик сделал неопределенный жест рукой, мол, неважно, после взглянул на часы. Нетленная классика: механические, с массивным металлическим браслетом. Такие носят состоявшиеся консервативные мужчины, в жизни которых годами не происходит никаких изменений.

Ясно, не хочет говорить. А мне вот, напротив, есть что сказать.

- Сегодня мне снились мыльные пузыри, - объявила я, по какой-то смутной для меня причине радуясь тому, что сейчас ошеломлю его. И смогу понаблюдать за реакцией на то, что расскажу. А вдруг…

- Интересно, - он заглянул мне в глаза с азартом первооткрывателя и одобрительно улыбнулся. – И что же именно происходило во сне?

- Ничего, - я сгримасничала. – Это сон об эмоциях, а не об образах. Такие толковать достаточно сложно. Я смеялась, ловила их, они забавно лопались в моих ладонях. Мне было легко и хорошо. Весело. Я проснулась с четким ощущением счастья и вкусом сахарной ваты на языке.

- Остается только позавидовать. И что сон означает?

- Нууу… Приснись мне просто мыльные пузыри, то ничего хорошего. Но поскольку сон об эмоциях, то речь идет о какой-то нечаянной, нежданной, но кратковременной радости. Впрочем, примечательно тут не это, а другое.

Я намеренно умолкла и внимательно посмотрела ему в глаза.

- И что же примечательного? – спросил Максим с таким довольным видом, словно бы уже знал ответ.

- В том сне со мной были вы. Мы вместе лопали эти пузыри, - спокойно проговорила я, наблюдая за ним.

В карих глазах мелькнуло торжество. Со сдерживаемой улыбкой он неторопливо уточнил:

- Иными словами, эту нечаянную, но кратковременную радость мы разделим на двоих? Это сон хотел вам сказать?

Он старался придерживаться серьезного, даже официального тона, но глаза выдавали, насколько он рад и взбудоражен.

- Как знать, - все так же невозмутимо выдала я, нарочно помедлив перед ответом.

- А что, если…

Я предостерегающе подняла руку, прерывая его:

- Не если. Это сон и только. Мне двадцать, вам сколько?

- Тридцать восемь.

- Это во-первых. А во-вторых, я вообще не доверяю мужчинам.

С минуту мы молча разглядывали друг друга, я – откровенно враждебно, он – с выжидающим интересом. Двигатель автобуса гудел, за окном мелькали городские здания и светофоры, жизнь бежала, задыхаясь в облачности осеннего дня, или стояла, флегматично пропуская вперед шустрые секунды.

- Вообще-то, - с нажимом начал он, мягко улыбаясь, - я хотел предложить стать вашим со-сновидцем.

- Кем? – удивилась я.

- Нам обоим скучно в дороге, - пояснил, с недовольным видом оглянувшись по сторонам. – А сны у вас захватывающие, похожие на полотна в музее. Вы рассказываете, я слушаю и приобщаюсь к прекрасному. Договорились?

Прикусив губу, я еще мгновение смотрела на него, ища подвох, обдумывая. В итоге промолчала, не сказала ни «да», ни «нет».

И с чего он взял, что мне скучно в дороге? Верные и безотказно работающие наушники вместе с плеером в смартфоне всегда со мной, правда, теперь почему-то составляют компанию лишь на отрезке пути от остановки до университета. Но я могу слушать музыку в пути, как было это раньше, до появления в автобусе некоего Максима Андреевича.

А с чего я взяла, что он вздумал приударить за мной? Вот уж для кого я точно путевая забава, смешная девчонка, вызывающе ведущая себя.

В общем, все глупости. Причем редкой этиологии. Вот именно их и предсказал мне сон о мыльных пузырях.

Трамвай

Пустой и намертво пристывший к путям. Еще сырой и холодный. В нем пахло плесенью и расцветалось гулкой тишиной.

Что там за окнами? Темнота, не разглядишь ни зги. В стекле отражаются сиденья и поручни в глянцево-желтой пленке искусственного освещения.

И почему я продолжаю в нем сидеть? Он никогда никуда не поедет. И тусклые желтые лампы с каждой минутой светят все слабее, а скоро и совсем погаснут. Нужно выбираться.

Действуя по годами отработанной схеме, я посмотрела вниз, на свои руки. И крик застыл в горле комком воздуха – рук у меня не было.

- Рук не было, - сбивчиво рассказывала я Максиму, теребя ремешок сумки. – А значит, управлять этим сном я не могла.

- Испугалась? – участливо спросил он.

Я молча кивнула, глядя в окно. Сегодня город и все его краски, тлеющие осенью, смывал туман. Автобус проезжал мимо зданий-призраков, скрытых за серебристо-серой колышущейся пеленой, мимо деревьев, огонь крон которых путался в белесом коконе, немногочисленные прохожие кутались в сырые выцветшие одежды. Еще утром, когда я проснулась и направилась на остановку, туман пугал, но как только села в автобус и Максим оказался рядом, стало тепло и хорошо. Салон автобуса превратился в самое приветливое место на свете – райский островок в море осенней хмари и разрухи, даже приветливее и надежнее, чем моя квартира.

Мы встречались каждое утро, выработав целый ритуал приветствия: «Привет, спящая красавица», «Привет, Максим Сим-Сим», «Как там поживает страна сновидений?», «Стоит по-прежнему». Я пересказывала ему свои сны. Он их никак не комментировал, но всегда интересовался двумя вещами: какие эмоции вызвал сон и как я его для себя объясняла. Он не смотрел на меня косо или снисходительно, или с готовым диагнозом в глазах. Даже тогда, когда я рассказала ему о своих детских снах о драконах и таинственном мире гигантских огородов, в котором жили забавные большеухие мыши, учившие меня своему языку, а еще - разбираться в сортах сыра и тыкв.

Не рассмеялся он и тогда, когда я сказала:

- Когда-нибудь я составлю свой собственный сонник.

Наоборот, он с серьезным видом кивнул и одобрительно-покровительственным жестом коснулся моей руки:

- Материала у тебя много, у тебя получится.

Моя одержимость снами не нуждалась в чьем-либо принятии, так я всегда думала. Но оказалось иначе: она действительно и не нуждалась, в принятии нуждалась я.

- Что значит этот сон? – наконец спросил Максим, с осторожностью, выдержав паузу, будто опасался моей реакции или моего ответа.

- Что движения нет. Я никуда не направляюсь, хоть мне и кажется обратное. – Мой голос звучал глухо. – Что то, что должно двигаться и вести меня к цели, стоит. Что я в ловушке.

- Ты не в ловушке. Ты выберешься, - твердо, со злостью отрезал он.

Я равнодушно пожала плечами:

- Ошибаешься. Посмотри, я еду в тумане на учебу и работу, которые будто тоже туман поглотил, все там никакие, некоторые будто и не замечают меня. Вечером вернусь обратно, почитаю конспекты и учебник и лягу спать. Утром снова проснусь, сяду в автобус, расскажу тебе свой очередной сон или кошмар, это как получится. Наезженная колея, не свернуть, не выбраться. По сути, мы все в ловушке своего тела, своей психики и вообще жизни. Разве не находишь сам?

Я повернулась к нему, выжидательно заглянула в задумчивые глаза. На его лбу собрались морщины, рот твердо сжался – напряженно обдумывает сказанное мной или свой ответ.

- Нет, не нахожу, - уверенно ответил Максим в конце концов. – Мы не в ловушке, я могу это доказать.

Он молниеносно поднялся с места и нажал кнопку звонка у дверей, предупреждающего водителя о том, что на следующей остановке есть выходящие.

- Пойдем, - он потянул меня с места. Удивленная, я подчинилась, ухватилась за его крепкую руку, чтобы не упасть, так как автобус начал торможение.

Через минуту мы стояли на мокром тротуаре, усыпанном блекло-желтыми листьями, перед пустой остановкой, в плавно перетекающей дымке тумана, по-прежнему держась за руки, словно парочка влюбленных.

- И? – я скрипнула зубами, с негодованием взглянув в лицо мужчине. – Что это значит, Максим Андреевич?

- Что мы свободны, Дана Леонидовна, - с проказливой улыбкой объявил он.

Я скептически хмыкнула.

- В пределах данного маршрута - разумеется. Ради этого не стоило опрометчиво вытаскивать меня из автобуса. – Он тихо посмеивался над моим недовольством. – И куда теперь?

Максим, на мгновение задумавшись, огляделся по сторонам, как будто мог видеть сквозь туман. Для меня же мы были Робинзоном и его Пятницей, затерянными в необъятном океане колеблющегося и сырого ничто.

- Ты очень хочешь попасть сегодня в университет? – поинтересовался он.

Тщательно взвесив все «за» и «против», ответила:

- Скажем, не очень.

- Тогда нам сюда. – И он потянул меня куда-то вправо от остановки.

Перед нами вдруг выросло серое здание. Характерный барельеф подсказал, что это филармония. Потом мы нырнули в переулок, затопленный молочной мутью, а затем оказались перед входом в парк. Деревья и дорожки дремали, дрейфуя в туманных волнах. И тут я почувствовала на лице слабое дуновение ветерка, призрачная взвесь начала рассеиваться.

- В детстве я думал, что туман — это облака, решившие поспать на земле, устали висеть на небе.

- Тебе никто не объяснил, как ты ошибаешься?

Мы неторопливо шагали вдоль мокрой аллеи, бок о бок, глядя перед собой, ожидая, когда туман откроет нам все перспективы.

- И не единожды. Но, знаешь, с каждым объяснением я все больше укреплялся в собственной правоте.

Я засмеялась.

- У тебя было хорошее детство? - спросила спустя некоторое время.

- Мне хорошо сейчас, - он задержал на мне взгляд теплых карих глаз. - Здесь. С тобой. А прошлое пусть остается в прошлом.

- Я выросла без отца. - Почему-то захотелось рассказать ему об этом, взглянуть на прошлое так же. - Он исчез сразу же, как мама узнала, что ждет ребенка.

- Ты поэтому не доверяешь мужчинам?

- Не только. Была еще одна неприятная история. Первый курс. Студенческая вечеринка. Парень, принявший «нет» за твердое «да». Спасла меня чистая случайность, но ощущение грязи посещает до сих пор.

Он помолчал.

- Доверие на самом деле — сложность довольно простая, - произнес задумчиво. В его взгляде я уловила сочувствие и напряжение.

- Ты сам-то понял, что сказал? - фыркнула я. Тему хотелось скорее закрыть.

- Я-то понял, а ты? - Рассмеявшись, чуть пихнул меня бедром.

Ойкнув, я возмущенно взглянула на него, а он, взяв мою руку, подсунул ее под свою, согнутую в локте.

Туман все отступал, капитулируя под диверсионными атаками ветра, воздух перестал быть тяжелым и влажным, обретая прозрачность. Мы молчали, шли проясняющимися аллеями, умытыми сыростью, мимо зазывающих присесть лавочек, под деревьями в скоморошьих нарядах от веселушки-осени, по асфальтовой черной дорожке, подбитой пестрым охрово-терракотовым кантом опавших листьев.

Да, было хорошо. Здесь и сейчас. Рядом с другом.

Я уходила все дальше и дальше, углублялась в лабиринт коридоров, блуждала в нем. Палевые стены в грязных разводах то сужались до такой степени, что еле протискивалась между ними, то расширялись, теряясь во тьме, когда редкие трещащие и мигающие люминесцентные лампы оказывались не способными осветить их полностью.

А еще озадачивало множество запертых дверей. Сколько я ни дергала, ни одна не поддавалась. К каждой я прикладывала ухо, пытаясь разгадать, что там, за ними, но тщетно — тишина.

Однако сейчас за одной из них я услышала мужские голоса. Один из них, отлично знакомый, принадлежал Максиму.

- Нет. Я говорил тебе «нет» вчера, повторю его и сегодня. - Максим, очень раздраженный.

- А я говорю, что необходимость очевидна. - Его собеседник не менее раздражен и решителен.

- Она уже перенесла две операции. И сейчас настолько критична, что третья может убить ее.

- Подойди к вопросу объективно, как профессионал, а не как человек, симпатия которого ясна любому.

- Это здесь ни при чем. Риски превышают возможную пользу, ты разве не согласен?

- Не согласен.

Максим выругался, а его собеседник после воцарившегося на несколько мгновений молчания взял миролюбивый, дружеский тон:

- Макс, тебе надо отдохнуть. Переключиться. Подумать. А потом…

- Не надо. Мое решение не изменится ни сегодня, ни завтра. Она может умереть. Я ни за что не возьму в руки инструмент.

- Тогда что? Созовешь консилиум?

- А у меня есть иной выход? - предельно язвительное. - Здесь я никто.

- Ну не надо так. Вполне даже кто-то.

Голос говорившего вдруг снизился до неясного бормотания, ответную реплику Максима тоже не удалось разобрать, сколько ни елозила ухом по холодному запыленному дереву двери. Подергала ручку, попробовала толкнуть — заперто. И вздрогнула, услышав громкое: "Проснись, Дана! Время уходит!"

Яблоко

Я открыла глаза в сумраке собственной квартиры, рассеиваемом голубовато-серебристым светом экрана ноутбука, который демонстрировал последние кадры «Шестого чувства».

- Ты зачем разбудил меня? - сонно промямлила я, поднимая голову с колен Максима и потирая затекшую шею.

- И не думал, - улыбнулся мне он. - Спи себе дальше, мне не жалко.

- Ага. А ты гаркнешь потом прямо над ухом: «Просыпайся, Дана», - пожаловалась я, усаживаясь рядом, приваливаясь к его плечу.

- Тсс! - Приобняв, он накрыл мой рот горячей ладонью. - Сейчас же самое интересное.

Его кожа пахла корицей и медом, сохранив аромат запеченных яблок, которыми мы угощались вместо полноценного ужина. Сварить его я отказалась по причине элементарной пустоты холодильника. И лени идти до магазина, расположенного в соседнем доме. Максим вызвался сам сходить, мне лишь список требовалось предоставить, но я не позволила. Гости — это гости, а не домработники.

- Как? - вырвалась я, негодующая. - Ты же сказал, что не смотрел этот фильм!

- Ну я ошибся, - притворно покаялся он и, притянув меня к себе, снова накрыл мой рот ладонью.

От его тела исходило столько тепла и столько твердой силы, заключенной в мышцах, что я замерла. Странно, что не испытывала страха от такой близости, неприязнь и отвращение не тревожили ни единого края сознания. Скорее, чувствовала искреннюю заботу… и нашу связь, каким-то непостижимым образом укрепляющуюся, а не обрывающуюся, как зачастую происходило у меня с людьми при частом общении.

Запах и присутствие в доме мужчины будто и в нем что-то изменили. Вещи словно поменяли местоположение и размер. Так, выяснилось, как же тесна моя двухкомнатная хрущевка даже при том, что не заставлена мебелью. Что диван узковат и мал для двоих, особенно если один из них хочет вытянуть уставшие от долгой прогулки ноги. Что журнальный столик не умещает ноутбук и две кружки с чаем. Что угол полки над письменным столом «дерется» со слишком высоким гостем, решившим выпрямиться, оторвавшись от изучения моих зарисовок образов из снов.

Фильм закончился, и Максим убрал ладонь, но не отпустил от себя. Мы продолжали сидеть рядом, тесно прижавшись друг к другу, практически в полной темноте.

- Какой твой любимый момент? - едва слышно спросил он, повернувшись. Его нос зарылся в мои волосы на макушке.

Неопределимое волшебство кружило вокруг нас, плотно заворачивая в плед тепла, уюта и единения. Я улыбалась.

- Когда он говорит, что они даже не осознают, что умерли. Продолжают жить дальше. Шокирует.

- Боишься, что это произойдет и с тобой?

- А ты?

Я тоже повернула к нему голову, желая заглянуть в глаза.

- Не знаю, - отозвался он, выдохнув мне в губы. - Но если после смерти некоторые вещи сохраняют свою неизменность, против ничего иметь не стану.

Губы будоражило его дыхание, медово-яблочное и горячее. Электрические искорки пробежали по позвоночнику. Мгновение было столь полным и совершенным, что разрушать его действием было бы ошибкой. Хорошо лишь то, что есть. А то, что будет, может разочаровать.

- Уже поздно, тебе пора, - я начала мягко высвобождаться из его объятий.

Рассмеявшись, Максим отпустил меня, неторопливо поднялся.

- А тебе пора в страну сновидений? - он потянулся, разминая спину и плечи. Да уж, Колосс Родосский, невесть каким образом оказавшийся в шкатулке для шитья.

- Что-то вроде того.

Я с интересом наблюдала за ним: как отправился в прихожую, обувался, как потом натягивал свой дурацкий плащ. Не было похоже, что он обижен, озадачен, недоволен. Ему было хорошо, правильно.

- Завтра утром жду последних вестей из нее, спящая красавица, - усмехнулся он, собравшись.

- Вести будут, Максим Сим-Сим, - в ответ поддразнила я.

Он неожиданно привлек меня к себе и крепко обнял, кончик моего носа приплюснул кругляш пуговицы. Его рука зарылась в мои волосы.

- Давно хотел спросить, почему так странно красишься, - пальцы волнующе перебирали мои пряди.

Вопрос про мою двухцветную шевелюру — черные до середины головы волосы постепенно высветлялись до платины к кончикам — ощутимо уколол. Не нравится разве?

- Люблю контрасты. - Я демонстративно посмотрела на седую прядку, блестевшую в темно-русых волосах, освободилась из его рук.

- Вот и я такой же. И тебе идет. - С нахальной улыбкой он мазнул пальцем по кончику моего носа и ушел.

Сон долго не хотел приходить: много впечатлений за день, много вопросов, подлежащих обдумыванию и последующему забвению, много страхов вновь оказаться один на один с кошмаром — а потом вдруг отключил сознание, точно тряпка, пропитанная хлороформом.

Сладкий сок брызгал в стороны с каждым укусом, тек по губам, застывая на них щиплющей кислинкой. Яблоко было твердым и хрустящим, с крепкой зеленой кожицей. Вокруг меня цвели яблони. Пенные белые шапки крон источали аромат, хмелем ударявший в голову. Над садом рассыпались облака, будто пышное безе на голубом блюде неба. Весна плыла во всей своей молодой красе, достоинстве и щедрости. Нежный румянец ее юности рдел в яблоневых цветках, трепетал в крыльях первых бабочек, солнечными зайчиками рассыпался по земле, видимой сквозь пробивающиеся стрелы сочной зеленой травы.

В ладони остались зернышки. Я с минуту смотрела на эти капельки, застывшие в глянцево-коричневой оболочке, то пряча их, то выставляя навстречу солнечному лучу, а затем, присев и раскопав лунку в земле, высыпала их внутрь.

Новая жизнь на следующий год проткнет оболочку земной тверди, и здесь появится крошечное деревце, не больше травинки и такое же слабое. Нужно время, чтобы заключенные в крошечных капельках-семечках силы и цвет распустились, повторили цикл, бесконечный и неизменный. Нужно ждать, чтобы поглощенные вместе с яблочной мякотью мудрость и опыт слаженной работы всех четырех стихий, выпестовавших этот плод, проросли и во мне.

Время — такое простое толкование этого сна. Время и ожидание.

  • Дана, проснись же, прошу! Время уходит.

~ oOo ~

- Гляди, снег пошел! - воскликнула я, дернув Максима за рукав.

Вынырнув из своих напряженных размышлений о чем-то, разжав кулаки, он подался ко мне, и несколько мгновений мы безмолвно наблюдали за тем, как за окном автобуса белоснежные пушинки красиво вальсируют вниз, чтобы навсегда исчезнуть на мокрых тротуарах. Первый снег… Он всегда воспринимается как торжество. Словно непоседливая и кокетливая осень, наконец найдя себе жениха под стать, достает подвенечный наряд, превращаясь вдруг в степенную и строгую леди.

- Чем не повод снова погулять? - предложил он, глядя на меня с искорками мальчишеского озорства в глазах.

Я была рада, что его настроение улучшилось. Сегодня он выглядел уставшим и мрачным, будто бы встревоженным чем-то. Именно поэтому, помедлив, я согласно кивнула, хотя и надо было бы появиться в альма-матер.

В парке, куда мы, как и всегда, отправились, снежная осень пышно отмечала свой почин. На ветви и редкие оставшиеся на кронах листья, на красновато-рыжее полотно газонов, точно сахарная глазурь на испеченные кексы, ложился хрупкий снежный покров. Стылая сырость пахла дубом и желудями, примороженной землей, горчинкой оседала где-то в горле. Карнавальная красотка осень, босоногая хохотушка, убегала от нас по все больше светлеющим аллеям, забирая с собой свои краски. Жаль. Я не любила зиму.

Выпустив мою руку, Максим отступил в сторону и, наклонившись, собрал горсть снега из-под облетевшего кустарника.

- Что ты задумал? - хохотнула я, на всякий случай попятившись.

- Небольшую каверзу, - рассмеялся он, а в следующий миг я едва успела увернуться от полетевшего в меня снежка.

- Ах ты!..

Объявленная война, сопровождаемая криками, хохотом и прятками, длилась до тех пор, пока от холодного мокрого снега не начало сводить пальцы.

Спиной прислонившись к стволу громадного дуба, пытаясь отдышаться и не прекращая улыбаться, я наблюдала за приближающимся Максимом, греющим руки в карманах плаща.

- Тебе не холодно? - обеспокоилась я, кивнув на его тонковатую для такой погоды верхнюю одежду.

Отрицательно покачав головой, он с легкой улыбкой уперся ладонями в ствол, заключив меня в своеобразную ловушку.

- Закрой глаза,- шепотом попросил, наклонившись ко мне.

Настала моя очередь отрицательно качать головой, смягчая отказ улыбкой.

- Помнишь, что я говорил? Простая сложность. Разве может быть что-то проще? Закрыть глаза, вдохнуть и выдохнуть, позволить себе ощутить, попробовать. Узнать. - Его голос был тих и мягок, ласкал и расслаблял. Я неотрывно смотрела в карамельно-теплую глубину глаз, загипнотизированная, ожидающая, увлеченная. - Очень просто, Дана. Но так сложно в каких-то случаях. Как сейчас. Ты справишься, потому что веришь мне. Закрой глаза.

И я закрыла. Он убедил меня.

Прохладные губы на секунду коснулись моих, заставив задержать дыхание. Потом еще и еще. Он не торопился и не медлил, таковы были его цели — поцелуи должны были таять, словно снежинки, едва коснувшиеся затянутой в перчатку руки. Они должны были обжигать холодом осторожности и границ и подтолкнуть к большему. Меня саму. Я должна была захотеть.

И я захотела. Скользнув ладонями по холодным отворотам плаща, я обняла мужчину за шею, кончики пальцев зарылись в сырой ежик волос на затылке. Наше дыхание смешалось, теплым облачком коснувшись наших лиц. А потом губы, соединившись, долго-долго не отпускали друг друга, пробуя, нежа, дразня. И узнавая. Электрический жар воспламенил кожу и нервы, разогнал сердце, возбуждением пробежался от губ вниз, до самых стоп, на миг заставив исчезнуть земное притяжение.

- У нас все равно ничего не получится, - справившись с дыханием, шепнула я, заглядываясь на его влажный красивый рот. - Ты намного старше меня.

Жесткой щетинистой щекой Максим провел по моей, рождая новый всполох жара, прихватил губами мочку уха и тоже прошептал:

- Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

И вдруг я рассмеялась:

- Фу! Какая банальщина, Максим Андреевич. - Не знаю, что ударило в голову: дурман первого настоящего поцелуя, оказавшегося таким нежными и будоражащим, контраст сырого холодного дня, принесшего снегопад, и огня близости упрямого мужчины, смеявшегося вместе со мной?

Его губы снова коснулись моих, потом он пристально, с какой-то торжественностью и восхищением во взгляде посмотрел на меня:

- У тебя глаза удивительные при этом свете. Какие-то хрустально-серые.

- Какие-какие? - прыснула я. - Не засчитано, Сим-Сим. Я серьезно: ты мог бы быть моим отцом при прочих равных.

- «Мог бы» - условное наклонение. Не ты ли мне говорила, что некоторые условности отбрасываешь прочь?

- Юношеский максимализм, - парировала я, замерзшие ладони в поисках тепла скользнули по его шее вниз, за ворот свитера.

- О боже! - блаженно выдохнула, улыбаясь. - Какая же у тебя горячая кожа!

- Пользуйся, можно, - ответил хрипло. Его глаза тоже обжигали, а рот нашел мой, жадно требуя ответа. Я подчинилась.

Дьявол

В этом сне я была ведомой и даже понятия не имевшей, как оказалась втянута в такую авантюру. Рядом были Лена из параллельной группы и Даша, моя одногруппница, по-деловому собранные и уверенные. Прежде втроем мы хорошо общались, но в последний месяц они обе почему-то полностью игнорировали меня, не замечали.

Судя по влажной духоте, во сне было лето. Мы втроем шли поздним вечером по пустынной проселочной улице, освещаемой рядком фонарей. Даша несла холщовый мешочек со свечами и тараторила:

- Нам к дому на окраине. Сведения надежные, он именно там. Все проще простого: зажигаешь тринадцать свечей, звонишь и ждешь.

Я не понимала, о чем она говорит, но с улыбкой кивала. Разберемся на месте, что они задумали.

- Дурында! - Остановившись, Лена хлопнула себя по лбу. - Повязку на глаза забыла! Говорят, ему в глаза смотреть нельзя ни в коем разе.

- Ну ничего, - отмахнулась Дашка, продолжая путь. - Зажмуримся.

Под ногами хрустел гравий, пахло полынью, болотной сыростью. О существовании рядом болота говорило и противное кваканье лягушек, далеко разливающееся в тиши ночи.

- Пришли. - Лена остановилась, мы замерли рядом и дружно повернулись к дому.

Высокий забор мешал полностью разглядеть нюансы архитектуры, но видно было, что это небольшой двухэтажный особняк, практически полностью скрывающийся в тени старых огромных деревьев. В окнах — ни огонька, тишина давила на уши, даже лягушки прекратили исполнять свою однообразную арию. Отложили свои смычки и кузнечики. По моей спине прокатился холодок адреналина.

- Что это за дом? - едва слышно спросила я, разрушая всеобщее оцепенение. Подруги промолчали, целиком погрузились в деятельность: Даша сноровисто расставляла свечи по краю странной белой тумбы, располагающейся перед воротами, а Лена зажигала их.

Когда все было закончено, обе, схватив меня под локти, синхронно потянули к этой тумбе.

- Скорее, - часто дышала Ленка. - До полуночи две минуты.

Мне стало еще страшнее, я облизала пересохшие губы.

- Кто хозяин этого дома? - настаивала я. О сопротивлении речи не шло, я покорно переставляла ставшие ватными ноги.

Девчонки буквально закинули меня наверх, в круг света.

- Люцифер, - задыхающимся шепотом ответила Даша и обернулась к Лене:

- Быстро звони.

Я примерзла к месту. Вокруг ввысь тянулось пламя свечей, заключая меня в магический кокон света. Значит, это — алтарь, а я — жертва. Оглянулась на Лену, но та, утягивая за собой Дашку, уже убегала в темноту.

«Динь-дон!» - раздалось у меня над головой подобно зловещему раскату грома. Я ссутулилась, сжалась в комочек, задержала дыхание и зажмурила глаза, чувствуя, как каждый нерв в теле загудел, наэлектризовавшись.

Он появился совершенно бесшумно, словно бы всегда присутствовал тут как еще один сгусток тьмы. Ни одна свеча не вспыхнула или погасла, ни одна тень не колыхнулась. Я просто ощутила: он рядом. И повернулась.

Мужчина в смокинге. Плотная ткань чернильно-черная, поглощающая любой свет. Гладкая матовая белизна рубашки с перламутровыми пуговицами и классический контраст — черная бабочка. Он был высок, мой взгляд остановился на белых крахмальных треугольничках воротничка, а если я задеру голову…

«Ему же нельзя смотреть в глаза», - я вспомнила слова Лены. И не нужно было смотреть. И без этого знала, что он головокружительно хорош собой. И если его взгляд поймает мой, я пропаду навечно.

Холод страха в мгновение ока преобразовался в лихорадку возбуждения. Меня затрясло от желания, пламенем осевшего внизу живота, я тяжело сглотнула, чуть качнувшись в сторону мужчины, стоявшего безмолвно, без движения, не делавшего никаких попыток коснуться меня, схватить. Судорожно вдохнула. От него пахло чем-то древесно-смолистым, горьким бессмертником, спелой ежевикой — очень приятный парфюм, очень притягательный. Родной.

Наконец мужчина шевельнулся, заставив меня напрячься в ожидании. Наклонился и прошептал прямо в ухо голосом Максима:

- Времени все меньше, спящая красавица. Ты в опасности. Просыпайся.

Даже после пробуждения эмоции от этого сна долго не оставляли меня: страх, возбуждение, азарт, который бывает, если пробуешь что-то запретное. И еще мучил вопрос: как рассказать, что в этом сне я захотела другого мужчину, Люцифера? Бесподобно красивого, но использующего тот же самый парфюм, что и Максим, и говорящего его же голосом.

Толкование сна тоже было сложным, впрочем, сонники друг другу не слишком противоречили. Похоже, сон указывал на знаменательное решение, которое перевернет мою жизнь, на роковую встречу с избранником, с тем, кто или сделает меня счастливой или же причинит сильную боль. Открытым оставались два вопроса: при чем здесь мои подруги, толкнувшие меня на алтарь и что за жертва задумывалась — моя душа или моя кровь?

А еще: я — полновластная хозяйка снов, тогда откуда все эти бесконечные «просыпайся»?

Максиму я так ничего и не рассказала. А смысл сна прояснился в тот же вечер.

~ oOo ~

- Три медведя? Серьезно? - Максим заливисто рассмеялся, ткнув пальцем в соответствующее фото.

- Ну было в пору моего выпускного такое тематическое кафе по русским сказкам, - проворчала я добродушно и, завалившись на спину, раскинула руки в стороны: и расслабилась, и избавилась от насмешливого взгляда карих глаз. - Будто у тебя нет дурацких фотографий с выпускного.

- Где я в парадно-выходном среди группы посредственно выструганных из дерева зверей? Нет, таких не имею, - смеясь и дразня, протянул он.

Скептически хмыкнув, я промолчала, а Максим, еще минуту полистав фотоальбом, отложил его на тумбочку и тоже опустился на кровать. Через секунду приподнялся, навис надо мной.

- Тоже мне эстет, - попеняла я ему с улыбкой, привычно теряясь в ласковой теплоте его взгляда.

Указательным пальцем нежно очертила красивые губы, провела по выдающемуся носу с горбинкой, дотронулась до ямочки на подбородке, уколовшей щетиной, а он затаил дыхание, глаза поглощали, не отрывались от моих. Обхватив затылок, я притянула его лицо к своему.

Несколько минут мы с жадностью и пылом целовались, томили и изучали друг друга ласками, пока еще не выходящими за рамки. Потом он оторвался от моих губ и, опаляя взглядом, начал вычерчивать пальцами волны узоров на скулах, виске, щеках.

- Так что значит твое имя? - Задал вопрос с волнующей и загадочной улыбкой, играя с прядями волос.

- Значений много, - рассеянно проговорила я, одурманенная его нежностью. - Мама говорила просто: «Дана значит богом данная».

Он, наклонившись, мимолетно коснулся моих губ и прошептал в них:

- Ты сегодня утаила от меня свой сон. Что тебе приснилось?

Сейчас, осенним сырым и ненастным вечером, когда мы оба казались надежно укрытыми от него и от всего мира уютом моей спальни, льющимися из динамиков негромкими завораживающими аккордами “Hypnotised” Coldplay, теплом наших прижатых друг к другу тел, ровным мягким светом прикроватной лампы, выхватывающим эту кровать из окружающей тьмы, - сейчас все казалось таким простым, не требующим и не терпящим какого-то анализа, что я спокойно призналась:

- Две моих подружки с курса сосватали меня самому дьяволу. Поставили на алтарь и смылись.

- Какое вероломство, - усмешка, новый дразнящий поцелуй. Жара - все больше, напряжение нарастало, я, будто опьяненная, ерошила его волосы, накручивала их на пальцы.

- Он был сатанински красив.

- Видела его?

- Нет. Но захотела. Как мужчину.

- Да ты и сама вероломна, - притворное возмущение, поцелуй-укус в шею, под ухом, заставивший меня чувственно простонать и выгнуться в его руках.

- Он пользуется таким же парфюмом, что и ты. А еще у него твой голос, - продолжила я, заглядывая в темные глубины его глаз.

- И ты его захотела. - Очень похоже на укор и обиду. - А меня? Хочешь?

- Да. - Едва слышное, сливающееся с гулом сердцебиения и с гулом воспламенившейся крови. Разрушающее все страхи и запреты.

Пальцы, погладив его шею, скользнули вниз, по спине, ухватились за края свитера, потянули его вверх, подтверждая согласие.

И никаких колебаний. Только горячка и голод поцелуев и прикосновений. Уже без границ. Вот оно — мое решение, раз и навсегда меняющее меня. Вот он — мой Люцифер, соблазняющий уже соблазненную. И вот она — моя жертва: кровь, тело и душа.

Экстаз — как бутон розы. Иногда даже не нужно ничего физического, ничего материального. Достаточно факта и острого чувствования этого факта. Лепесток за лепестком — срываются одежды, сметаются границы. Лепесток за лепестком — ложатся и жгут поцелуи, обхватывают и поглаживают пальцы. Лепесток за лепестком — проникают взгляды и стоны. Лепесток за лепестком… Пока ты не добираешься до сути, трудно уловимой и не перекладываемой в слова, через вспышку боли — какое же познание без нее.

Максим не торопился, без объяснений понимая все мои трудности. Долго ласкал, полностью обнажив меня и обнажившись сам. Дал привыкнуть и изучить себя: узлы мышц, непривычную тяжесть мужского тела, напряжение и неотложность желания. Сам факт такой близости, заключающейся во влажном огне тесно слившихся тел, такой заботы и осторожности, сплетенных с обожанием, восторгом, такой легкости и ликования плоти, каждая клеточка которой словно бы перерождалась, - уже один этот факт заставлял задыхаться и плавиться в экстазе.

Лепесток за лепестком.

- Прости, что причинил тебе боль. - Его губы в долгом нежном поцелуе прижались к моему виску, руки крепче обняли, извиняясь, защищая.

Я несколько нервно хохотнула:

- Ты не сожалеешь, я знаю. Ты рад, что у меня первый.

Повернувшись на спину, я заглянула в его глаза, сладостно-теплые и родные. Дотянувшись, коснулась поцелуем шеи, ключицы, плеча. Его кожа хранила вкус и запах страсти — мускус и гречишный мед. Откинулась на подушку и погладила щетинистую щеку.

Поймав мою ладонь, он, какой-то мрачно серьезный, вглядывался в мое лицо, прижался поцелуем к запястью:

- Моя Дана. Только мне богом данная.

Море

В этом сне рядом со мной была мама.

Мы обе сидели прямо на песке, мама — подогнув под себя ноги, я — уткнувшись подбородком в коленки, и поначалу без слов глядели вдаль.

Море расстилалось перед нами, пожирая своей спокойной стальной гладью весь простор и сливалось с таким же серо-стальным небом настолько безупречно, что линия горизонта едва-едва намечалась. В тишине и безветрии ласковый и бессильный прибой лизал берег, перекатывая туда-сюда мелкие черные камешки и изумрудно-зеленые клубки водорослей. Было не понятно, что за время суток сейчас: предрассветные часы, облачный день, сумрачный вечер? Казалось, здесь все застыло без движения, шевелилась лишь вода, да и та нехотя и лениво.

Потом мама вдруг заговорила:

- Они говорят, что надежды нет. Что выход только один. А доктор Климов — что мы должны ждать, что ты просто ушла слишком далеко, но продолжаешь бороться.

Сухое рыдание, подавленное ею, почему-то меня совсем не тронуло, не испугало. Словно и все мои эмоции застыли вместе с ветром, временем и жизнью здесь.

- Дочка, пожалуйста, борись. Я тоже борюсь вместе с тобой. Ты только не уходи, просто живи. Просто проснись. Деничка моя…

Последние слова были произнесены таким отчаянным шепотом, налитым горьким рыданием, что я, сбросив оковы апатии и безразличия, оглянулась на мать. Бледное, изможденное лицо поразило меня. Сердце стиснуло болью.

Бросив бесполезный телефон на подоконник, я застыла у окна, кусая ноготь большого пальца и невидящим взглядом уставившись в темноту вечера, нарядившуюся в лоскуты искусственного освещения.

- Опять не дозвонилась? - скорее констатировал, чем спросил Максим, отложив лопатку и накрывая крышкой сковороду, где тушились с мясом овощи.

Я молча кивнула.

- Не переживай, я уверен, что все в порядке. У нее тоже могут быть какие-то дела.

Зверем глянула на него, а он криво ухмыльнулся:

- Ладно, переживай. Дойди до крайних степеней тревожности. В конце концов, рядом есть я, готовый оказать моральную и психологическую поддержку.

Я тряхнула головой. Сарказм сарказмом, но он прав. Моя тревога и злость не решат проблему. Да есть ли она? Очередной кошмар нарушил душевное равновесие, а теперь не могу дозвониться до матери вот уже в течение десяти с половиной часов. Возможно, у нее просто что-то с телефоном, такое ведь случалось… И не единожды.

Максим выключил газ под сковородой и, сев на табурет, красноречиво глядел на меня. Внутренне встряхнувшись и задвинув на задний план все дурные мысли, я подошла к нему, оседлала его колени, а он обнял, прижал меня к своей груди крепко-крепко, точно плачущего ребенка утешал.

- Всего лишь плохой сон, - проговорил в мою макушку, поцеловав волосы. - Он ничего не значит.

- Слишком много плохих снов, Сим-Сим. Слишком много. - Я сжала в кулаках его футболку, уткнувшись носом в теплую, вкусно пахнущую шею. - И ты знаешь, все вы там постоянно просите меня проснуться. Почему? Я привыкла доверять тому миру. Он мой, понимаешь?

- Понимаю, - тихо отозвался мужчина, поцеловав в висок. - Я рядом. Всегда буду. - Потом добавил со смешком:

- Обещаю не будить, пока сама не проснешься. Хочешь ужинать? Все готово.

До меня внезапно дошло, какое сокровище сейчас держит меня в своих объятиях, пока я плачусь о своих бедах, - деятельное и мудрое. Пораженная, я оторвала голову с его плеча и стала с интересом разглядывать своего мужчину, словно только что его увидела. Пропустила между пальцев седую прядку на лбу, погладила колючие впалые щеки, проследила изгиб бровей, потом, выпрямившись, положив руки на широкие крепкие плечи, прямо спросила:

- И в чем подвох?

Он удивленно округлил глаза, без слов требуя разъяснений.

- Ты невероятен, - охотно их предоставила. - Таких без подвоха не бывает.

Максим подавил улыбку, хотел что-то сказать, но я быстро приложила палец к его губам, заставив дослушать:

- Я поняла. Ты женат.

- Нет. И никогда не был, - сохраняя нарочитую невозмутимость, ответил он, в глазах плясали бесенята. - Хотя… Женат на своей работе, но брошу ее к чертям по первому же твоему требованию.

- Это не подвох, а недостаток, - помотала я головой и продолжила:

- Тогда у тебя есть ребенок от какой-нибудь женщины.

- Нет. Пока детей не имею, - не выходил он из роли. - Но будут. От тебя.

Я закатила глаза, едва удерживаясь от довольного смеха.

- Ну тогда ты тиран?

- Нет.

- Страшный ревнивец?

- Не патологический. И без доказательств вины не признаю.

- Ну тогда…

- Дана… - подавшись ко мне, чувственно выдохнул Максим и долгим поцелуем прижался к шее. Трепет пробежал по моему телу, пробуждая его, рождая прилив желания. - Если тебе так важно найти во мне подвох, то так и быть, признаюсь в нем.

Я чуть отстранилась, прикрыла глаза. Наши лбы соприкасались, губы застыли друг напротив друга на расстоянии миллиметра, частое дыхание обжигало.

- Я просто люблю тебя, - прошептал он, ладонями провел по бедрам вверх, проникнув под полы халата, еще больше распаляя. - Привык доверять интуиции, а она притянула к тебе сразу же. Почувствовал в тебе родное, дорогое. Близкое.

Судорожно вздохнув, я обхватила руками его голову и страстно, напористо поцеловала.

Через миг он вместе со мной, обвившей ногами его бедра, крепко держащейся за шею, в уже распахнутом и соскользнувшем с плеч халате, поднялся с места. Возбужденный, заведенный, как и я.

- Пойдем в постель? - хрипло спросил, разорвав поцелуй. Я, глотнув воздуха, просто кивнула.

Этой ночью, как и следующей, совершенно истощенная занятиями любовью, я впервые не увидела снов. Что только к лучшему. Реальный мир сам казался теперь сказочным сновидением, уходить из которого не хотелось.

~ oOo ~

Помассировав виски, я еле слышно простонала и, закрыв глаза, откинулась на спинку сиденья. Сегодня почему-то немилосердно болела голова.

- Может, тебе вернуться домой? - предложил обеспокоенный Максим, заключив мою ладонь в свою, горячую и большую. Стало чуть легче.

- Я два дня уже прогуляла, - напомнила я. - Ничего, пройдет. А не пройдет, приму таблетку.

Вибрации и шум двигателя автобуса, как и бесконечное его торможение на светофорах и остановках, состояние только отягчали, но если уж я собралась сегодня воскреснуть из мертвых в университете, значит сделаю.

- Ты поспи немного, я разбужу тебя перед твоей остановкой. - Наклонившись ко мне, Максим нежно коснулся губами моего лба.

«Поцеловал в лоб как ребенка», - внутренне поморщилась я. Меня все еще беспокоила и коробила наша большая разница в возрасте. Дело даже не в том, что скажет мама или окружающие. Временами казалось, что я слишком юна, взбалмошна и глупа для него, спокойного, уравновешенного и очень мудрого. Подобные пары долго не держатся. Влюбленность и секс — это огонь, развести который очень просто и быстро. Намного труднее и затратнее бесконечно поддерживать его, направлять и опекать. Тут нужны основы посложнее и серьезнее физиологии и симпатии. Я готова их заложить и не хочу отказываться от него, а он? Сам же Максим эти восемнадцать лет вовсе не замечал, вел себя так, словно обосновался в моей жизни прочно и надолго.

- Поспи, - настаивал он, обняв, притянув к себе. И я послушно расслабилась, положив голову ему на плечо, крепче сомкнула веки, чувствуя, как его пальцы ласково поглаживают мой затылок, шею…

Боль набатом звенела в голове. Не припоминала, чтобы раньше страдала до такой степени. И хотя была уверена, что не засну, погрузилась в какое-то глухое забытье. Всего на минуту-другую.

Распахнув глаза от какого-то непривычного звука, оцепенела.

Что. Это. Такое?

Звон боли в голове нарастал, паника захлестнула ледяной волной, заставив задыхаться. Похолодевшие руки и ноги будто парализовало.

Я читала о таких случаях, даже контрольную делала, удивляясь тому, на какие выверты способен человеческий мозг и как мало человек знает сам о себе, принадлежит сам себе.

Внезапная амнезия. Дезориентация. Галлюцинации. Нельзя перечислить всего. И нельзя понять, что это такое.

Я больше не ехала в университет в автобусе, двигавшемся сегодня черепашьим темпом. Я мчалась в неизвестном направлении в полной тьме на огромной скорости в вагоне метро, заполненном сонными пассажирами с отсутствующим выражением на лицах. И я больше не была рядом с тем, кто заботился обо мне, любил и держал в своих теплых надежных объятиях. Я была одна.

Боль гудела и гудела, ее звон переходил во все более высокие тона, паника мешала мысли, забирая возможность рассуждать и действовать здраво. Я не слышала ничего из-за этого звона и бешеного сердцебиения, и я не видела ничего — в глазах потемнело. А потом словно ниточка оборвалась.

Закричав, я вскочила с места и, расталкивая совершенно безучастных людей, разбрасывая их в стороны точно кукол, ринулась к выходу. На мое счастье, мы прибывали на станцию.

«Спокойно, Дана, дыши. Все хорошо, - успокаивала я себя так, как успокаивал бы Максим. Голосом Максима. - Попробуй разобраться, сориентироваться. Для этого надо выбраться из подземки наверх и понять хотя бы, где ты, в каком городе».

Дрожа, без конца оглядываясь, я осматривала белые мраморные стены и колонны, не дающие ни единой подсказки, подвешенные к сводчатым потолкам указатели, надписи на которых прочесть почему-то не могла, на торопливо снующих рядом людей, абсолютно не видящих меня, то и дело задевающих. Отступившая было паника вновь накрыла с головой. Я заметалась, пытаясь выбраться из толпы.

«Дыши, Дана, дыши. Просто успокойся, ты сможешь».

С усилием подавляемый страх уколами боли оседал в голове и во всем теле. Тяжело дыша, я остановилась и в следующий миг нырнула в образовавшийся в толчее просвет. И выдохнула. Передо мной вверх уходила пустая лестница эскалатора. Шагнула на нее и крепко вцепилась в резину перил.

Ослабевшие ноги практически не держали. Слабость все больше охватывала тело, смешивалась с ноющей болью, кажется, во всех органах. Болело и выворачивало все, словно я умирала. Или заново рождалась. И чем выше поднимали меня ступени, тем хуже становилось. Я готова была заголосить, скрючиться, когда внезапно ворвавшийся солнечный свет, который не видела уже столько месяцев, вытеснил грязно-тусклую искусственность освещения подземки и, ослепив, больно ударил по глазам. Я немедленно закрыла их, защищая еще и ладонью, автоматически шагнула с эскалатора на твердый пол и потеряла сознание.

Приходила в себя очень медленно, словно выплывала из глубин океана. Слой за слоем, все ближе к солнцу, свободному дыханию и жизни, законы которой мне родные. Сначала пришли звуки, их было не разобрать, их суть скрывалась пока в толще вод. Потом пришли образы-тени, размытые и аморфные, неясные. А потом, наконец, я открыла глаза.

Слабая, совершенно разбитая и изможденная. И каждая клеточка тела орала невыносимой болью. Сознание удержалось не более минуты.

Открывала глаза снова и снова, возвращаясь из небытия. И, наконец, почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы оглядеться по сторонам и осмыслить, где я и что происходит вокруг.

Больничная палата. В углу — небольшая искусственная новогодняя елка с праздничными искорками-огоньками и синтетически блестящей мишурой. Пустая койка рядом, тумбочка, стул - все безликое, казенное и угнетающее.

- Дана, девочка моя… - Надо мной склонилось осунувшееся заплаканное лицо мамы. Я попробовала улыбнуться, но слабость снова взяла свое, и сознание уплыло в темноту.

В следующий раз, когда пришла в себя, силы были даже выслушать ее и рассмотреть как следует. И удивиться…

- Я уж и не верила, - плакала мама, сидя на моей койке, вытирая платком все бегущие и бегущие по щекам слезы. Она была бледна и очень похудела, одежда не отличалась опрятностью, но счастье буквально лучилось из заплаканных глаз. Мама с осторожностью поглаживала мои волосы, лицо, руки. - Ты, наверное, не помнишь ничего совсем. Это случилось в сентябре. Ты поехала на учебу и на остановке, вместе с пятью другими людьми, тебя сбил автобус. Отказала тормозная система.

В памяти всплыл той странный сентябрьский день, когда на минуту отказали мои наушники, после ни разу не подводившие. А потом я села в автобус, оказавшийся на удивление пустым.

Как же так? Я ведь совсем ничего не почувствовала… Все было как обычно, почти ничего не менялось! Жизнь продолжалась, никаких точек и даже запятых.

И ведь именно в тот день впервые увидела Максима, опоздавшего на этот автобус, мокнувшего под дождем...

Или нет? Или все это — образы из моего подсознания. Если я тогда действительно…

- Клиническая смерть. Четыре месяца комы, - дрожащими губами шептала мама. - Надежды практически не было.

Четыре месяца. С сентября. Невозможно поверить. И не стану верить! Внутри нарастало что-то непонятное, от чего снова хотелось скрыться во тьме небытия. Но почему-то не получалось. Что-то раздирало сердце и щекотало в горле, горело и жгло виски. Горе? Отчаяние? Страх? Ужасная потеря? Шок?

Ведь все это время я училась и работала, смеялась, печалилась, сердилась. Слушала музыку, видела сны. Порой непонятные, не поддающиеся толкованию и пугающие. И каждый день встречала в том автобусе его, странно одетого в одно и то же, единственного, кто действительно общался со мной и замечал меня, кто свободно входил в мои сновидения и просил проснуться. Каждый день разговаривала с ним, узнавала его, целовала… Любила. Каждый день был вполне реальным. Все это время. Но выходило иное. Совсем, черт возьми, иное!

Подвох все-таки был. Мне все это приснилось.

Дверь в палату распахнулась, заставив оглянуться нас обеих, избавляя меня от желания заголосить и разрыдаться.

Вошедший врач, высокий, рыжеватый, плотного телосложения, показавшийся мне смутно знакомым, деловито нам улыбнулся.

- Рад приветствовать вас в сознании, Дана Леонидовна. Я Витушев Геннадий Владимирович, ваш врач. Не стану скрывать, - он приблизился ко мне, осматривая добрыми, блестевшими радостью глазами, - что это можно приравнять к чуду, настолько тяжелой была ваша травма. Вы пострадали больше всех, шансов было печально мало. Наши врачи, увы, не обладают достаточной квалификацией, чтобы проводить подобные операции. Но, на наше счастье, в один из филиалов больницы на семинар приехал доктор Климов, нейрохирург от бога, что называется. Он и оперировал вас.

- Дважды, - вставила мама, снова поворачиваясь ко мне, сверкая влажными глазами. - И потом еще курировал, не допустил третьей, опасной для тебя, операции. - Он мой и твой герой, Дана. Спасал тебя. Боролся за тебя даже тогда, когда они, - кивок в сторону хмурившегося доктора Витушева, - говорили, что все, это конец. Приходил и часто сидел с тобой, разговаривал. Говорил, что ты — уникальный случай и он вложил в тебя так много, что ты как родственница теперь ему. - Мама улыбнулась сквозь вновь набежавшие слезы. - Доктор Климов, он… Я даже не знаю, как его отблагодарить, отплатить…

- Ничего не надо, Раиса Васильевна, - раздался от двери хрипловатый и очень знакомый баритон.

Я, вздрогнув, застыла, задержала дыхание, во все глаза разглядывая шагнувшего в палату мужчину.

Напряженный взгляд темных теплых глаз, пристально смотревших в мои. Седая прядка, контрастном блестевшая в коротко стриженных темно-русых волосах, лежащих на высоком лбу. Длинноватый нос с горбинкой. Впалые щеки, темные от пробивающейся щетины. Красивый рот, привыкший улыбаться. Ямочка на подбородке. Белый халат. Одна рука прячется в его кармане, другая сжимает какую-то папку. Длинные пальцы хирурга.

Сердце, с силой застучавшее, подпрыгнуло к горлу.

- Дана, - с благоговением прошептала мама. - Это твой волшебник-доктор, Климов Максим Андреевич.

- Привет, спящая красавица, - он криво усмехнулся, глаза вспыхнули удовлетворением. И привычность этой усмешки, непосредственность этого шутливого приветствия поразили до боли.

- Сим-Сим, - беззвучно, одними губами произнесла я.

КОНЕЦ

.
Информация и главы
Обложка книги Сонник спящей красавицы

Сонник спящей красавицы

Awelina
Глав: 1 - Статус: закончена
Оглавление
Настройки читалки
Размер шрифта
Боковой отступ
Межстрочный отступ
Межбуквенный отступ
Межабзацевый отступ
Положение текста
Лево
По ширине
Право
Красная строка
Нет
Да
Цветовая схема
Выбор шрифта
Times New Roman
Arial
Calibri
Courier
Georgia
Roboto
Tahoma
Verdana
Lora
PT Sans
PT Serif
Open Sans
Montserrat
Выберите полку
Подарок
Скидка -50% новым читателям!

Скидка 50% по промокоду New50 для новых читателей. Купон действует на книги из каталога с пометкой "промо"

Выбрать книгу
Заработайте
Вам 20% с покупок!

Участвуйте в нашей реферальной программе, привлекайте читателей и получайте 20% с их покупок!

Подробности