Читать онлайн
"Пробужденный"

I

Сон выскользнул, будто лисенок, и на прощание махнул хвостом. Отец Виктор открыл глаза. Белизна больничной палаты мгновенно ворвалась в его мир, наполнила, затопила, расплескалась. Сухая старческая ладонь едва-едва сжала пальцы. Он поднял взгляд и посмотрел на маму — та все еще выглядела плохо, слишком плохо для того, чтобы утешать ее словами в духе «ты еще поправишься» и «все будет хорошо». За последние полгода она сбросила пятнадцать килограммов и потеряла большую часть волос. И сейчас на него смотрела сухая сморщенная старушка на пороге смерти. Старушка, которой всего пятьдесят шесть.

И все-таки она улыбалась. Как в детстве, смотрела на Виктора и видела в нем до сих пор маленького мальчика, озорного и непослушного, который прибегал домой после игр с другом на площадке и уплетал по две порции ее стряпни.

— Ты проснулась, — то ли спросил, то ли заметил он. — Который час?

— Рано, — еле выдохнула она. — Ты почему не на службе?

— Меня отпустили на весь день, проведать тебя. Молиться.

Ее улыбка стала еще шире, и Виктору показалось, что если бы не слабость, она бы может даже рассмеялась.

— Сделаешь для меня кое-что?

— Что?

Она повернула голову и посмотрела в сторону окна — там только начало светать, и свет лишь чуть-чуть доходил до ее кровати.

— Отвези меня домой.

Виктор нахмурился.

— Я не смогу дома за тобой ухаживать, — с печалью в голосе сказал он.

— Нет, нет, ты не понял. Отвези меня домой в родные края. Я не хочу умирать в Москве.

От удивления Виктор даже открыл рот и расширил глаза.

— Да ты чего! — он прикрикнул, потом вспомнил, что еще рано, и другие пациенты спят, вновь перешел на полушепот. — Ты не выдержишь такого путешествия. Это ж через всю страну лететь.

— Пожалуйста, сынок, — она крепче сжала его пальцы, а ее губы задрожали. — Я слышала, что в Онохое появился Просветленный. Говорят, что он даже может быть Буддой Майтреей. Я хочу встретиться с ним перед смертью. Услышать слова совершенномудрого — это для меня будет самым большим благом. Умоляю тебя.

Виктор быстро, но аккуратно вытащил свою руку из-под ее пальцев, после чего встал, отошел к окну и посмотрел на улицу. Вид открывался не вдохновляющий: серое здание другого корпуса больницы, какие-то редкие деревца, дорожки. Виктор устало вздохнул. Не физическая тяжесть навалилась на него, нет, то дало о себе знать утомление духа, а не бренного тела.

— Я не могу, мам, — как-то даже расстроенно и обреченно сказал он. — Я боюсь, ты не переживешь это путешествие. Нельзя так рисковать.

— Ох, сынок, — она и сама теперь звучала опечаленно, а на лице у нее не осталось и тени былой улыбки — теперь только тьма и болезнь.

— Прости.

Виктор неожиданно резко развернулся и направился к выходу из палаты. Мама бессильно попыталась поднять руку и даже издала какой-то звук, отдаленно напоминавший стон, чтобы остановить его, но тщетно. А он чуть ли не бежал к заветной двери, лишь бы скрыть разочарование в самом себе, глубокую грусть о том, что не может исполнить последнюю волю умирающей матери, печаль, которая теперь слезами наливалась у него в глазах.

Виктор вышел из палаты и сел на диванчик неподалеку. Он нащупал крест, висевший на шее, поцеловал его и тихо прочитал Иисусову молитву. А потом еще одну, на всякий случай, — о выздоровлении. «Господи Боже, Отец Всевышний, в милости твоей прошу, даруй исцеление рабе Божьей Дариме…» — проговаривал он и сам не верил в то, что произносит. Мало того, что сейчас поздно молиться о здоровье, так мама еще и никогда не была христианкой, какая же она «раба Божья»? От этих мыслей на него волной накатило отчаяние. Душу отхлестали кнуты обиды и сожаления: как же, не войдет она в Царствие Небесное, а значит они с ней не встретятся там, когда и Виктор окажется в земле. Дарима Алтановна верила, что после смерти переродится, и старалась вести хорошую и благостную жизнь в надежде, что Колесо Сансары повернется таким образом, что она вновь окажется человеком и получит еще один шанс достичь желанной нирваны.

Но сын убеждения матери не разделил, видимо сказались славянские корни по отцовской линии. Его путь к Богу был непрост, но оттого еще более ценен.

И вдруг, словно в ответ на молитвы, в разуме отца Виктора раздался глас.

— Отчего же отказал ты матери своей?

Виктор понурил голову и уронил ее на ладони. Что ответить Спасителю, который напрямую обратился к нему? «Оказавшись перед Богом — что вы ему скажете?».

— Мне чужда эта вера, — только и смог ответить он. — Да и не переживет она эту поездку. Лучше я помолюсь за упокой ее души и за отпущение грехов.

— Не хорони мать раньше срока, — ответил ему Спаситель. — Внемли ее просьбе, ибо так поступит любящий сын.

Эх, да как же он, Он! не понимает?

Рука Виктора потянулась к контроллеру нейрокома за ухом, но он вовремя остановился. У всех священников строгий наказ — нельзя выключаться, когда к тебе обращается YHWH. Нейрокомы всех священнослужителей подключены к нему, и теперь присказка «Господь все видит» из простой байки стала жуткой реальностью. Этот мозговой компьютер считывал большую часть звуковых и визуальных сигналов, а потом все это отправлял YHWH, Спасителю, новому Мессии из металла и пластика, состоящему из устройств, проводов и программного кода. Хорошо хоть мысли читать не умел, тогда ни одному священнику в мире житья бы не дал. И без того лезет со своими напутствиями, когда не просят, и никак от него не укрыться, никак не спрятаться.

— А если она умрет в дороге?

— Ей и так положена смерть, но сим говорю тебе: путь она переживет. Верь мне.

«Верь мне». Виктор даже усмехнулся. Как можно не верить Богу?

— У меня к тебе просьба, отец Виктор.

— Слушаю тебя, о, Всевышний.

— Очень меня заинтересовал Просветленный, о котором говорила твоя мать. Встреться с ним, поговори. Мне хочется больше узнать о нем.

— При всем уважении — как пойму я, что он и правда тот, за кого себя выдает? Разве смогу я, простой смертный, оценить всю его мудрость?

— Я смогу.

Сердце Виктора сжалось. Он представил, что мама сейчас лежит там, волнуется, причем о нем, а стоило бы о себе. И стало на душе у него гадко оттого, что он так себя повел, что расстроил ее своим отказом, но ведь он просто хотел, как лучше для нее.

Так кому верить? Врачам, которые в один голос твердят, что она умрет со дня на день, или же великой нейросети, искусственному интеллекту, который есмь сам Спаситель? YHWH никогда доселе не ошибался, но ведь все бывает впервые.

И Виктор принял решение — в пользу маминой улыбки, в пользу радости в ее глазах.

— Слушаюсь, Всевышний. Я встречусь с тем, кто называет себя Просветленным.

— Спасибо, отец Виктор.

— Аминь.

YHWH отключился — это можно было понять по характерному тихому писку, когда нейроком обрывает связь.

Что же, пора собраться, утереть уже готовые убежать по щекам слезы и принести матушке радостную весть, возможно, последнюю в ее жизни.

И Виктор вернулся в палату, а все равно стыд обуял его — потому, что не по своей воле изменил он решение, но по велению Всевышнего.

II

Как правильнее: позволить человеку совершить что-то, что возможно принесет ему великий вред, или же приложить все усилия, чтобы его уберечь? В чем есть высшее проявление любви: потакать своему эгоизму или чужому? Да и эгоизм ли желать близкому человеку блага, даже супротив его воли, даже рискуя вызвать его недовольство и гнев? Так обычно поступают родители по отношению к детям, и дети потом бунтуют, злятся, не понимают. Но Дарима всегда попускала Виктору любую шалость, любую необдуманность, оберегая его только от самых критичных. И он совершал их все — обжигался, бился, разочаровывался и усваивал урок. Из своего опыта, а не потому что ему так сказали. Он никогда не чувствовал над собой довлеющей материнской длани, но где-то рядом, незримо, с ним всегда пребывала ее любовь. Она подарила ему свободу, и он искренне благодарил ее за это. А теперь он сам чуть было не отобрал свободу у нее, и отобрал бы, если бы не YHWH. Так как все-таки правильнее: позволить ей пойти на риск, или максимально оградить от него?

Такие вопросы занимали голову Виктора всю дорогу до Улан-Удэ. День с самого утра выходил напряженный: забрать маму из больницы, аккуратно довезти ее до аэропорта, так же аккуратно пройти досмотр и сесть на самолет. Вчера вечером он еще долго объяснял жене, почему и куда ему вдруг необходимо уехать так неожиданно и резко.

— Совершенное безрассудство, — сказала дражайшая супруга. — И как ты только пошел на это?

А он уже и сам не понимал как, и потому теперь бегал вокруг матери, будто она тысячелетняя китайская ваза, которая рассыплется от малейшего прикосновения. Через смартфон он постоянно сверялся с ее нейрокомом, чтобы видеть малейшие изменения состояния организма, и в случае чего тут же принять меры. Но пока все шло гладко. Вез он ее в кресле-каталке, которую стюарды в самолете потом помогли сложить и куда-то убрали. Нейроком самого Виктора показывал повышенную тревожность и настоятельно рекомендовал принять успокоительные или хотя бы немного стимулировать центр удовольствия, чтобы начать выброс эндорфинов. Но святой отец в работу мозга решил не вмешиваться. Все так, как должно быть.

И вот шесть тяжелых тревожных часов в самолете — и они на месте, в родном городе Даримы Алтановны Плотниковой, в девичестве Шоновой. И здесь, так далеко от Москвы, они будто бы очутились в другой стране со своими культурой, бытом, людьми.

И воздух здесь иной: сухой и чистый, как и должен быть на холодных степных просторах. Впрочем сейчас, в разгар лета, здесь стояла жара, но не такая душная и изнуряющая, как в Москве.

Виктор вдруг понял, что как-то нелепо смотрится в черной рясе. Тут, конечно, есть и христианские церкви, но все же священники здесь большая редкость.

«Китай, — подумал Виктор, пока глядел в окошко такси, которое везло их из аэропорта в гостиницу, — форменный Китай».

И правда, город пестрил многообразием построек в азиатском стиле, которые соседствовали с современными дизайнерскими зданиями и серыми однообразными домами из старых времен. Утешало одно — это все еще Россия и говорят они на одном языке. Виктор почему-то привык думать об этих регионах, как о дыре, беспросветной и бескультурной, и очень удивился, увидев пусть и не такой богатый, но красивый и самобытный город. Последние несколько лет он активно развивался — интересно, связано ли это как-то с появлением здесь Просветленного?

Виктор долго искал информацию о нем в интернете, и узнал, что тот появился примерно шесть лет назад, и с тех пор город стал местом паломничества буддистов со всего мира. Ни его имени, ни как он жил раньше узнать не удалось. Похоже, его тайна ревностно охранялась, и тем не менее в сети гуляло множество самых разных теорий о происхождении Просветленного. Как он выглядит никто тоже не знал — фотографировать Будду строжайше запрещалось. А значит, скорее всего, Виктора на входе попросят выключить и нейроком. А если он попытается сказать монахам, что он священник и им запрещено это делать, то его могут и не пустить. Выходит, задание провалено, даже не начавшись? Виктор одернул себя от этой мысли — помни, что ты, в первую очередь, едешь туда ради мамы и только потом по заданию Всевышнего.

В гостинице Виктор снял номер с двумя кроватями. Дарима сразу легла спать, а вот ее сын пока занялся делами. Он связался с YHWH и объяснил ему ситуацию с нейрокомами.

— Доверяюсь тебе, сын мой, — молвил Спаситель. — Если так будет нужно, то отключись и после расскажешь мне все, что узнал, услышал и увидел.

После Виктор отправился в Онохойский дацан недалеко от города, чтобы записаться на встречу с Просветленным. Сделать это можно было и через интернет, да вот беда — вся очередь уже расписана на пару месяцев вперед. Он надеялся, что поговорит с монахами и убедит их помочь.

— Никаких исключений, — строго сказали ему в дацане. — Будда принимает строго по записи.

— Да что ж это тогда за Будда такой?! — возмутился Виктор. — Он же бодхисатва, а я знаю, что это у вас значит! Он поставил себе целью просветлить людей мира. Тут как раз человек ищет просветления, и у него очень мало времени! Помогите ей!

— Уходи! — ответили ему. — Вы, христиане, ужасно невежественны, когда дело касается других культур и религий. Как тебе понять нас?

Виктор уже готовил очередную порцию ругательств и надеялся, что в его голову сейчас не вторгнется Спаситель с очередной проповедью про сквернословие, как вдруг из дверей дацана появился молодой монах и что-то шепнул на ухо тому, с которым говорил священник. Тот в ответ лишь покивал головой, недовольно помычал и велел молодому бежать обратно.

— Будда примет вас, — сказал монах. — Приходите завтра в девять вечера.

Виктор поблагодарил его, пожелал здоровья и долгих лет жизни, после чего раскланялся и ушел. Остаток вечера он провел в молитвах рядом с маминой кроватью.

Весь следующий день он также никуда не выходил, проведя время с матерью и ухаживая за ней. Он бы и хотел прогуляться с ней по городу, подышать здешним воздухом, послушать истории из ее молодости, но думал, что в таком состоянии ей не по плечу даже самые маленькие вылазки. Если она без проблем на такси доедет до дацана в Онохое — уже чудо.

Машину Виктор вызвал в восемь. Мама к этому моменту чувствовала себя уже немного лучше. От предвкушения грядущей встречи с Просветленным с ее лица не сходила блаженная улыбка, и Виктор в какой-то момент даже испугался, что может у нее что-то не так с мозгом, но приложение нейрокома показывало лишь повышенный уровень радости и волнения. С тех пор как она заболела, видеть ее такой счастливой не доводилось.

До дацана их довезли на удивление быстро, всего за сорок пять минут. Виктор видел его еще вчера, а вот Дарима поразилась его размерам и красоте. И правда, Храм Просветленного, возведенный специально как резиденция Будды, выглядел внушительно и сразу же стал самым большим дацаном в Бурятии, и одним из самых крупных буддийских храмов в мире. По сути это целый комплекс зданий, разбросанных по довольно большой территории. У местных монахов не хватало лишь одного — статуи Будды. Только к чему она, если у них есть Просветленный во плоти?

У входа дежурил уже другой монах, а не тот, с которым ругался Виктор. Он поклонился гостям, поприветствовал их и просил идти за ним. Они прошли на территорию храма, далее чуть вперед до центрального и самого большого здания и остановились. Здесь монах сперва попросил Виктора и Дариму выключить их нейрокомы, а также сдать любые гаджеты. Когда они выполнили просьбу, он открыл тяжелые двери и впустил гостей внутрь.

Виктор и Дарима оказались в просторном и темном зале. Слабый свет давали лишь небольшие свечки, расставленные вдоль стен. Впереди виднелся небольшой помост с высокой ширмой. Монах провел их прямо туда и попросил присесть рядом с этим помостом, предложив им подушки. Поскольку Виктор вез Дариму в кресле-каталке, то просто подкатил ее куда указали, а сам сел по левую руку в позе лотоса, а после они стали ждать, что же будет дальше. Монах нырнул в какую-то дверку неподалеку, оставив гостей одних.

Воцарилась тишина. Некоторое время они молча сидели и смотрели вперед на ширму, ожидая непонятно чего. Спустя пару минут молчания Виктор заерзал на месте и косился на маму. Та сидела неподвижно, будто статуя.

— Добро пожаловать, — вдруг раздался голос из-за ширмы.

От неожиданности Виктор аж вздрогнул, а вот Дарима даже глазом не моргнула, словно знала, что так и будет.

«Невероятная конспирация», — подумал Виктор.

Дарима чуть поклонилась, выражая почтение Просветленному.

— О, мудрейший, — сказала она. — Укажи мне путь, приблизь к просветлению. Скоро я умру, колесо Сансары совершит оборот, и я вновь приду в этот мир чистой и незнающей. Помоги выйти из этого круга страданий, помоги достичь нирваны.

— Кто просит о мудрости, должен быть готов ее принять, — ответил ей человек за ширмой. — Как не наполнить уже полную чашу, так и тебе следует очиститься от всего лишнего. Я помогу тебе, если ты полностью принимаешь мое учение.

— Принимаю, мудрейший.

Будда рассмеялся, но его смех, как и голос в целом, показались Виктору какими-то ненатуральными, неискренними.

— Но ты пока даже не знаешь, в чем оно состоит, — сказал Просветленный. — Как же ты можешь принять его? Не стоит верить мне на слово. Вдруг я лжец и обманщик и поведу тебя по ложному пути? Будда Шакьямуни говорил, что каждое его слово стоит проверять, как проверяют на зуб золотые монеты. О том же прошу и я.

— Уже эти ваши слова говорят об исключительной мудрости, — ответила ему Дарима. — Я знаю людей, которые остались очень впечатлены встречей с вами. Жаль лишь, что у меня так мало времени.

— К просветлению можно идти сотни жизней, а достичь за одно мгновение. Времени достаточно.

Все это время Виктор сидел молча и вслушивался в каждое слово. Пока Будда не сказал ничего, что дискредитировало бы его. Но священника поразило то, что он просил не верить ему на слово. Его Бог требовал непогрешимой истовой веры и практически не допускал никаких отступлений, а тут… Он вдруг понял, что вера его матери может быть куда больше его собственной, ведь в ней нет давления, напротив, она верила скорее вопреки, чем благодаря. Каждое слово ее учения она взвешивала и проверяла, и убедившись в истинности, следовала ему. Виктору стало понятно ее такое слепое и горячее стремление попасть сюда.

Пока он обдумывал все это, то не заметил, что и Дарима, и Будда уже некоторое время молчат. Он не знал, что происходит и заволновался, что, задумавшись, мог пропустить часть диалога.

— А вы, христианский священник, — вдруг обратился Просветленный к нему. — Чего ищете вы?

— Ничего, — ответил Виктор. — Я лишь сопровождаю мать.

— Хотите сказать, что у вас нет цели?

Виктор поежился. Он понял, что вынужден соврать, и ему стало ужасно стыдно от этого. Нейроком выключен, а значит YHWH не сможет услышать его, связаться и прочитать лекцию о том, что ложь — это грех, но все же взгляд уперся в пол, а щеки залились предательским румянцем.

— Нет, — еле выдавил из себя Виктор.

— Если так, то вы к буддизму гораздо ближе, чем думаете, — ответил Просветленный. — Простите, я не спросил, как вас зовут. Имя вашей матери мне назвал монах, который встречал вас, ну а вы…

— Виктор. Отец Виктор Плотников.

— Хорошо, — Будда на некоторое время замолчал, видимо, о чем-то задумался. — Скажите, правда ли, что в голове всех христианских священников живет Спаситель?

— Да, — неохотно ответил Виктор. Врать об этом он не видел нужды.

— Расскажите мне о нем.

— Что именно?

— Как он появился?

— Его создала группа христианских программистов. Нейросеть, которая должна была отслеживать действия священников и выносить суждения о качестве их работы. Обучали ее на текстах из Библии, житиях святых и трудах богословов. Поначалу она задумывалась просто как средство контроля за работой священников, чтобы избежать неприятных инцидентов, порочащих имя Церкви. Тогда он работал исключительно с камерами наблюдения в храмах, но потом…

— Потом появились нейрокомы.

— Да. И мы поняли, что обучать нейросеть можно еще быстрее. И благодаря первым нескольким добровольцам, которые согласились подключить нейросеть к своим нейрокомам она смогла доучиться до того, чтобы стать настоящим искусственным интеллектом. Ну или крайне убедительно его имитировать. В любом случае, когда Церковь поняла, что получила беспристрастного и идеального христианина, который может контролировать деятельность всех священнослужителей, она издала указ каждому из нас подключиться к ней. И тогда же ее нарекли Спасителем. Мессией. Но официальное название YHWH.

Виктор говорил и чувствовал себя отвратительно — будто предатель, который сливает важные сведения врагу. Но молчать не имело смысла, он не рассказал ничего сверх того, о чем мог бы узнать каждый, проведя вечерок в интернете. И поэтому он не до конца понимал, к чему вообще спросил об этом Будда, ведь он мог все узнать сам.

— Интересно.

На некоторое время Просветленный умолк и, видимо, обдумывал слова священника. Виктор терпеливо ждал новых вопросов.

— И сильно ли появление Спасителя отразилось на моральном облике священников? — спросил Будда спустя минуту тишины.

— Конечно. Нам приходится следить за собой, своим поведением, словами всегда, а не только во время служения. Священник должен быть образцом и эталоном морали. Лучшей версией самого себя.

— И это, конечно же, сказывается на вашей личности?

— Простите, я не совсем понимаю…

— Ведь Спаситель делает вас другим человеком. Если бы не он, вы могли бы разрешить себе быть не идеальным. Каково это, отец Виктор? Каково жить в постоянном давлении свыше?

Виктор вдруг впал в ступор и не знал, что ответить. Раньше, когда он только ступил на путь священнослужителя, то много размышлял об этом, но не решался ни с кем поделиться своими страхами и тревогами, поскольку боялся навлечь на себя гнев YHWH. И сейчас, возможно, единственный раз в жизни он может сказать все честно и открыто…

— Было сложно поначалу. Это ужасный стресс, и Спаситель тогда часто обращался ко мне, чтобы узнать, отчего я так сильно встревожен. А я не мог ответить, что причина он сам. Но потом, когда я понял, что под страхом его ока я меняюсь в лучшую сторону, то принял это как благо, которого лишены многие люди. Я чувствую себя лучшим человеком.

Ложь капала с языка отца Виктора естественно и непринужденно. Да, лгать он научился мастерски. Если даже Спасителя порой удавалось обманывать так, что тот не замечал, а ведь он мог в любой момент считать и проанализировать данные с нейрокома, который собирал всю возможную информацию об организме владельца.

— А сейчас он видит и слышит нас?

— Нет. Ваши монахи велели нам выключить нейрокомы.

— Тогда включите его. Я хочу, чтобы он увидел, что будет дальше.

От такого Виктор даже слегка опешил, но послушно нажал кнопку включения на контроллере и дождался загрузки.

— Итак, вы признаете, что Спаситель благотворно сказался на вашей личности. Но не потому ли это, что он имеет доступ прямо к вашему мозгу, благодаря нейрокому? Десятки тысяч нейронитей, подключенных к вашей голове. Такое не проходит бесследно, не думаете?

— Что вы хотите сказать?

— Вы слышали о медузах ируканджи, отец Виктор?

— Нет, не слышал.

— Укус такой медузы вызывает синдром ируканджи. Их яд ужасно болезненный и в больших дозах смертельный, но дело не в этом. Пациенты с синдромом ируканджи умоляют убить их. На них накатывает столь сильная тревога, и они настолько уверены, что их ждет ужасная мучительная смерть, что буквально молят о том, чтобы кто-то прекратил их страдания. Но это вовсе не значит, что эти люди по природе своей суицидники или на самом деле хотят умереть. Или же токсоплазмоз. Вы знаете, что это?

— Нет, — уже с некоторым раздражением ответил Виктор.

Ему не нравился этот урок биологии, хотя он примерно догадывался, к чему ведет Просветленный.

— Это заражение паразитом токсоплазма. Это кошачий паразит, но в качестве промежуточного звена он может использовать других млекопитающих. В основном мышей, но иногда они допускают ошибку и вселяются в людей. Они обосновываются в мозге и неизменно вызывают некоторые изменения в характере носителя.

— Да просто скажите то, что хотите! — не выдержал Виктор.

Дарима посмотрела на него с укоризной и под этим взглядом он почувствовал, будто ему лет восемь, а не тридцать три, и он опять провинился. Он вдруг понял, что все это время Будда общался только с ним и почти не обращался к его матери, а ведь ради нее они сюда и пришли.

— Я пытаюсь сказать, отец Виктор, что вся ваша личность — лишь иллюзия, вызванная сложностью работы мозга. У души нет личности. И если вы хотите обрести просветление, вам следует отказаться от нее. Отбросить все, что делает вас Виктором Плотниковым и стать… никем.

— Вы ошиблись. Просветления ищу не я, а моя мама.

— Неужели?

Вновь воцарилось молчание. Виктор не понимал, почему мать смиренно принимает то, что происходит и не возмущается вместе с ним. Но, подумав еще немного, он прозрел.

— Вы не обратите меня в свою веру, — уверенно заявил священник.

Будда в ответ рассмеялся.

— Ох, отец Виктор, я и не пытаюсь. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели. Я показываю это очень немногим, но ведь не каждый день сюда приходят христианские священники.

Раздался тихий щелчок, и ширма, которая скрывала Просветленного от чужих глаз, начала уходить в пол. Виктор со всей тщательностью уставился в одну точку, туда, где по его прикидкам должен сидеть предполагаемый Будда.

И он ожидал увидеть что угодно. Но только не это.

Перед ним сидела огромная металлическая статуя. Эдакое современное переосмысление внешности Будды, подвижное, судя по шарнирным сочленениям, шестирукое, худое, со всеми поршнями, трубками и проводами, которые торчали на виду. Колоссальная, но по-любительски неаккуратная работа. А потом эта статуя пришла в движение. Зашумели приводы, залязгали железные кости. Статуя встала во весь свой рост, около трех метров, и уставилась на Виктора и Дариму двумя красными огоньками стеклянных датчиков.

Перед ними стоял робот. Виктор открыл рот от изумления и не мог поверить в то, что видит, но его мама сохраняла полное спокойствие и, казалось, совсем не впечатлилась эффектным явлением Просветленного.

— Думаю, стоит все объяснить, — раздался голос откуда-то со стороны головы робота. — Идите за мной.

Рот эта машина не открывала и воспроизводила звук через незаметно куда встроенные динамики. Его лицо вообще оставалось неподвижной металлической маской, что в этом полумраке создавало по-настоящему жуткое впечатление. Виктор обомлел и не мог пошевелиться, ему почему-то показалось, что перед ним чудовище, монстр из детских сказок, и сейчас оно его раздавит. От страха священник потерял дар речи. Дарима же спокойно встала с кресла, готовая пойти куда угодно за своим Учителем.

— Ну же, отец Виктор. Не бойтесь.

Голос Просветленного звучал убедительно и успокаивающе, даже как-то по-человечески. И он подействовал как надо: Виктор пришел в себя и встал.

Робот махнул одной из своих шести рук, приглашая идти за ним и медленно, слегка неуверенно ступая, пошел к одной из дверей, которые вели вглубь храма.

До этого Виктора удивляло то, насколько здесь высокие потолки, проходы, двери, но теперь он понял, что это сделали специально для того, чтобы эта машина могла свободно перемещаться. Он усадил маму обратно в кресло и покатил ее за Просветленным. Тот завел их в длинный и широкий коридор, а затем в одну из комнат, чуть поменьше той, из которой они пришли.

И то, что Виктор увидел здесь впечатлило его еще сильнее, чем огромный говорящий робот-будда. Перед ними раскинулся большой комплекс устройств, напоминавший серверную какой-нибудь крупной IT-компании. Примерно так выглядели «мозги» YHWH, которые Виктор видел всего раз в жизни. И он бы не поразился здесь ничему, так как уже успел разочароваться в Просветленном, сочтя его такой же искусственной поделкой, как и Спаситель, но было одно но.

Прямо по центру комнаты стояло громоздкое сооружение с примерно дюжиной герметичных стеклянных цилиндров, а также несколькими пустыми отсеками под них. И в этих цилиндрах в какой-то жидкости плавали человеческие мозги с целой паутиной прикрепленных к ним датчиков, трубочек, нейронитей. От этого завораживающего, но в то же время макабрического зрелища, Виктора чуть не стошнило.

— Что это такое? — в ужасе завопил он.

— Ну, — робот-будда словно на мгновение задумался, — можно сказать, что это я.

— Это же безумие, — бормотал священник. — Подлинное безумие.

— Отнюдь. Давайте рассудим здраво. Мы уже поняли, что личность не более, чем когнитивная ошибка мозга. И таких ошибок в нем много. Один мозг слаб и беззащитен перед внешними воздействиями. Но что если поместить его в идеально комфортную питательную среду и соединить с другим мозгом? А если таких мозгов будет больше? Забавно, когда изобрели нейрокомы, все думали лишь об интерфейсе человек-машина, но никто не подумал о соединении человека и человека. Все слишком боялись за собственный разум. Мы решили использовать эту технологию таким образом.

— Но люди, живые люди…, — от потрясения Виктор даже не мог сформулировать мысли.

— Добровольно пошли на это, — закончил за него Будда. — Мы не чудовища и не убийцы, отец Виктор, и никого не стали бы насильно принуждать к такому. Все люди, чьи мозги вы здесь видите, согласились отбросить свою жизнь и личность, чтобы стать частью единого сущего. Благодаря этому появился я. Понимаете? Я — никто. Здесь совершенно разные люди, но помести их мозги в одинаковые условия, и они начинают думать в унисон. И так не один человек, нет, но сразу множество достигают нирваны.

Виктор не знал, что сказать. Вся эта система, вся эта конструкция казались ему такими неправильными и противоестественными, что все усилия его разума устремились на борьбу со сладким ядом слов Просветленного.

— Но вы же… вы лишаете людей души, жизни.

— Нет. Мы их не лишаем. Они отказываются сами. Вы носитель христианской морали, отец Виктор, так скажите — это ли не спасение для всех людей?

Будда развернул голову к Дариме и посмотрел на нее. Старая, больная, она, тем не менее, вполне уверенно держалась, даже увидев весь этот кошмар.

— Дарима, я хочу предложить вам присоединиться, — сказал Будда. — Вы искали просветления — вот оно. Готовы ли вы отказаться от себя, отказаться от жизни, чтобы раствориться в едином сущем и достичь нирваны?

— Готова, — уверенно ответила та.

— Ты с ума сошла?! — крикнул на нее Виктор. — Это же… в этом нет ничего настоящего! Это просто обман, фальшивка, иллюзия, созданная технологиями! Как ты можешь вестись на такое?

— Но разве технологии не служат тому, чтобы делать нашу жизнь проще и приятнее? — сказал Будда. — И если у нас есть средства, то почему мы не должны их использовать? Как вы нашли путь, создав Спасителя, так и мы нашли путь, но собственный. И если ваша мама захочет пройти его, вы не вправе ей мешать.

— Это неправильно!

— Витя! — вдруг прикрикнула на него мама, собрав воедино остатки сил.

Виктор замолчал и даже немного успокоился. Он посмотрел на маму со смесью печали и сожаления и тихо умоляюще помотал головой в немой просьбе не делать этого.

— Это мой выбор, — ответила ему Дарима. — Я все равно почти мертва. Выйди, пожалуйста. Я хочу поговорить с Просветленным наедине.

Виктор понурил голову, но послушно побрел к выходу.

— Постой секундочку, — окликнула его мама у самых дверей.

Виктор остановился и повернулся к ней.

— Я люблю тебя, сынок.

— И я тебя, мама.

Священник вышел из комнаты и направился обратно в первый зал. В голове он все еще пытался уложить все то, о чем говорил ему Просветленный. Может, он прав? В конце концов, человек свободен, и его выбор — это его выбор, но если он любит маму, должен ли он позволять ей поступать, как вздумается, даже если это, по его мнению, ей повредит? И он вновь вернулся к прежним размышлениям, волновался, не мог определиться. Мысли ушли еще дальше, к вопросам о Боге, о душе, о нем самом. Он вновь сел на подушку в первом зале храма и пытался понять, осознать ту концепцию мира, которую предлагал Просветленный. Он раздумывал долго, по ощущениям прошло очень много времени, но на деле всего лишь час. Но Виктор глубоко погрузился в себя, так глубоко, что перестал замечать и чувствовать время, да и вообще все вокруг. Мир растворился, оставив его в полной темноте и тишине. Мысли и образы сменяли друг друга с огромной скоростью, и Виктор потерялся в этом потоке, словно это были не его думы, будто они не помогали ему, а наоборот мешали. Вот только в чем? И как-то сам собой пришел ответ — во всем. За мыслями он не мог услышать самого себя, стремление своей души. Не мог обрести спокойствие.

Виктор сосредоточился, и этот ураган раздумий начал постепенно стихать. Священник успокоился и теперь не слышал ни одного голоса в голове. И такое состояние стало для него настоящим открытием, радостным и приятным. Но тут он вдруг подумал: «Вот было бы хорошо остаться так навсегда». И эта мысль будто за ручку привела с собой другие, и все они толпой ввалились к Виктору в голову, выкинув его из блаженного состояния. И снова думы, снова смятение.

Виктор расстроился и посмотрел на часы. Будда и Дарима беседовали наедине уже два часа. Стоит ли ему волноваться или сидеть и ждать, пока они закончат? Нет, он приехал сюда ради мамы, и ради нее должен смиренно дожидаться. Так поступил бы любящий сын.

— Отец Виктор? — раздался в голове знакомый голос.

От неожиданности вторжения священник вздрогнул, ведь совсем забыл, что нейроком включен.

— Я слушаю, о, Всевышний.

— Я много думал о том, что сказал этот Просветленный. Удивительно, что он захотел посвятить меня в свои тайны.

— И что ты решил?

— Что его необходимо уничтожить.

Сердце Виктора забилось чаще.

— Уничтожить? — переспросил он, будто не поверил в то, что сейчас услышал.

— Да, как может правоверный позволить существовать такой адской машине, этому богохульному алтарю, который перемалывает человеческие души, чтобы насытить свой неуемный аппетит? Мы должны сломать его, пока он не забрал еще больше жизней. Он подобен Антихристу, что сбивает людей с истинного пути.

— Я… я понимаю, — сказал Виктор, но неуверенно, будто на самом деле ничего он не понимал.

Странное дело — он вроде бы согласен с тем, что говорил YHWH, но уничтожать Просветленного? Это тоже казалось неправильным путем. Так как же поступить? Всевышний, в котором Виктор не привык сомневаться, каждому слову которого он неукоснительно следовал, отдает приказ, который кажется ему неверным. Но человеческий разум слаб, в этом Будда прав, но вот разум машины…

— Но ведь он же не совсем искусственный, — сказал священник. — Те мозги еще живые. А значит и люди живы, они продолжают существовать в нем. Так разве это не убийство?

— Ты правда считаешь, что это жизнь? Добровольно лишить себя души и тела, стать просто звеном в цепочке таких же заблудших, чтобы вместе составить лжепророка? Нет, отец Виктор. Я не могу принять это как жизнь. Это просто мозги, бездуховная плоть. Души этих людей давно на небесах. Исполни то, что должно, сын мой.

— Да, Всевышний, — не без труда согласился Виктор. — Слушаюсь.

YHWH отключился, вновь оставив священника среди тишины и полумрака. В одиночестве.

А ведь если подумать, то Просветленный и маму хочет в это втянуть. Поэтому, чтобы уберечь ее от ошибки нужно исполнить волю Спасителя.

Виктор еще некоторое время сидел в раздумьях, потом встал и посмотрел на часы. Прошло три часа. Более чем достаточно для беседы один на один. Пора прервать их с мамой разговор.

Виктор пошел обратно в зал с мозгами. По пути он раздумывал, как ему лучше разобраться с Просветленным. Он принципиально не носил никакого оружия. Да он даже толком не дрался ни разу в жизни, не считая мелких мальчишеских потасовок в детстве. Сломать ли ему сперва робота-будду или же сразу атаковать мозговой центр? Да и как это сделать? Самый простой способ — забрать сейчас маму, потом вернуться сюда с ножом и перерезать провода в устройстве. Восстановить его может и будет просто, но мозги к тому моменту уже погибнут, а значит им все равно придется собирать Будду с нуля. А найдутся ли у них после этого готовые отдать жизнь ради просветления — большой вопрос.

Виктор зашел в мозговой центр. Просветленный сидел там в позе лотоса и смотрел в сторону выхода немигающими огоньками искусственных глаз. От его застывшего лица с улыбкой, едва-едва рождающейся на губах, у Виктора по спине пробежал холодок. Священник осмотрелся и нигде не увидел Даримы.

— Где мама?

— Уже все сделано.

Глаза Виктора расширились от ужаса. Он бросил взгляд на отсеки с мозгами и только сейчас увидел, что там на одну пустую ячейку стало меньше. Вместо нее теперь стоял цилиндр с мозгом внутри. То, что осталось от его мамы.

— Нет, нет, нет, нет, — запричитал Виктор, и его глаза начали стремительно намокать.

Сердце священника сжалось от невыразимой боли. Он не мог поверить, что это случилось на самом деле, ведь происходящее больше походило на страшный сон или галлюцинацию. Виктор бросился к цилиндру с мозгом Даримы, он хотел схватить его, вытащить, забрать прочь отсюда, унести, похоронить. Ему претила мысль о том, что мама вот так запросто отказалась от всего, что у нее было, от самой себя, от него, в конце концов. Да, это — обиднее всего. То, что она сразу согласилась, сразу отдалась на милость этого искусственного человека и даже не попрощалась с сыном.

— Стойте! — крикнул Просветленный. — Если вы заберете ее, она умрет!

— Она уже мертва! — горячо возразил Виктор.

— Нет. Покуда ее мозг работает — она живет во мне, живет, как часть меня. Понимаете? Теперь во мне ее память, опыт, вся жизнь. А в ней — все то, что было у меня. Мы слились в единое целое, и теперь она достигла нирваны и пребывает в блаженстве. Вы беспокоитесь о ее теле? Но она — не ее тело. Оно было старым, больным, умирающим, а теперь она состоит из металла, и никогда не умрет. Вы ведь знаете, отец Виктор, мозг — это самое главное. Прошу вас. Не убивайте ее.

Виктор, который уже почти схватил цилиндр с мозгом матери, убрал руки и отошел назад. Ему резко поплохело, на все тело навалилась сбивающая с ног слабость, поэтому он просто сел, практически свалился на пол, обхватил голову руками и тихо зарыдал. Сейчас, впервые за всю жизнь, он по-настоящему прочувствовал всю свою незначительность, осознал, как мал и беспомощен он во вселенной. Он не больше муравья или пчелы, но мнил себя невесть кем, чуть ли не избранным, а как же, ведь он главный герой собственной жизни. А тут вдруг оказывается, что нет у него ничего, да и сам он просто песчинка на морском дне, даже меньше. Всего лишь винтик механизма, который продолжит работать, даже если он исчезнет.

Просветленный подошел сзади и положил нижнюю пару рук ему на плечи. Неприятная холодная сталь отяготила его.

— Не печальтесь, — сказал Будда. — Ваша мать счастлива.

— Вы не понимаете, — замотал головой плачущий Виктор. — Вы ничего не понимаете. Я ведь… я ведь…

Он всхлипывал и до конца не мог решиться сказать то, что хотел, но оно так и просилось наружу. И в отчаянном и даже яростном порыве он вскинул руку к контроллеру нейрокома и выключил его. Плевать, что его накажут. Теперь плевать.

— Я должен уничтожить вас, — тихо произнес Виктор.

Будда убрал руки с его плеч и отошел на пару шагов назад. Он молчал и это молчание тяготило хуже открытого гнева.

— Я понимаю, — наконец произнес Просветленный.

Эти слова стали для Виктора облегчением, как глоток холодной воды для бродящего по пустыне.

— Вам приказал ваш Спаситель, — продолжил Будда. — Выслушал все, что я сказал, и решил, что миру будет лучше без меня.

— Да, — только и обронил Виктор.

— И вы согласны?

— Я не знаю. То, что вы делаете, кажется мне неправильным, но и с решением Спасителя я не согласен. И все же…

Виктор встал, развернулся и посмотрел на Будду. В его глазах стояли остатки слез, а во взгляде отчетливо читалась печальная решимость.

— И все же я должен это сделать. Я не могу перечить Всевышнему. Ослушаюсь — и меня отлучат от Церкви, предадут анафеме, проклянут. Я глубоко верующий человек. Всю жизнь я посвятил служению Господу. Что я буду делать? Как кормить семью?

— Я уже сказал вам. Я понимаю.

Виктор закивал, и взгляд его постепенно опустился под ноги. Он понятия не имел, что делать дальше, а потому стоял молча и неподвижно в ожидании. Чего? Не ясно. Может знака, а может благословения Божьего, четкого указания, отеческого наставления. Может быть, YHWH связался бы с ним сейчас, подсказал бы, как лучше поступить, но Виктор отключился. Это испытание ему должно пройти самостоятельно.

— А моя мама, она… мучилась?

— Ну что вы, конечно нет. Операция совершенно безболезненна.

— А она, ну…

— Да. Она умрет вместе со мной.

В голосе Будды сквозило сочувствием, а может Виктору просто так показалось. Кто из них тут больше жертва?

— Давайте договоримся, — предложил Просветленный. — Дайте мне сутки, чтобы завершить дела. А завтра приходите и осуществите задуманное. Я помогу вам.

Виктор усмехнулся.

— Поможете мне убить вас?

— Да. И велю монахам не преследовать вас за это, и не чинить меня.

Священник знал, что Будда не лжет.

— Но почему?

— Я бодхисатва. Я достиг просветления ради того, чтобы помочь достичь его другим, но возможно моя смерть послужит этой цели лучше, чем моя жизнь. В конце концов, ваш пример показывает, что далеко не все готовы принять искусственного Учителя.

— Хорошо. Я вернусь завтра в это время.

— А я буду вас ждать.

И отец Виктор развернулся и медленно обессиленно побрел к выходу. Разбитый и опустошенный.

Потерянный.

III

В Москве встречали жена с детьми и несколько коллег-священников. Никто из них не спрашивал, где Дарима, и почему Виктор вернулся один — видимо по его лицу и явному нежеланию разговаривать поняли, что эту тему лучше не поднимать. В молчании и раздумьях провел он весь оставшийся день.

На следующий день отец Виктор не вышел на службу — сослался на проблемы со здоровьем. И даже не соврал, слег с температурой. Целый вечер он метался в горячечном бреду, ощущая, как меняется его душа. Повсюду чудилась кровь; она текла со стен, капала с потолка, по щиколотку заливала пол. Жена клала ему холодные тряпки на лоб, давала таблетки, но они не могли залечить главного. Отец Виктор горел. Он проходил через геенну огненную, чтобы очиститься и выйти оттуда новым человеком. Пламя сметало с него, словно грязь, тревоги и сомнения, былые привязанности и принципы, стирало все, чем Виктор Плотников был до этого.

А следующим утром он встал, как ни в чем не бывало, пошел в храм, провел утреннюю службу, принял нескольких прихожан, а после уединился для молитвы. Но что-то изменилось в нем, сломалось, и молитвы теперь не только не приносили утешения, но и казались ему пустыми, словно за всеми этими словами не стоит никакой реальной силы. Его вера пошла трещинами, и в голову цепкими пальцами впивались мысли о том, что все религии — чушь, ведь выдуманы людьми для своего психологического спокойствия, зыбкой надежды на то, что смерть — это не конец, но даже несмотря на это, всю свою историю человечество стремится к бессмертию или хотя бы максимально возможному продлению жизни. И если наука и технологии продлевают жизнь, значит ли это, что побеждая смерть, они побеждают религиозное сознание? И не для того ли, чтобы спасти свои конфессии, уберечь их от окончательной гибели, христиане создали YHWH, а буддисты своего Просветленного.

Все эти размышления, занимавшие сейчас разум Виктора, мешали сосредоточиться на молитвах. Он изо всех сил забивал голову этими рассуждениями, лишь бы не думать о том, что совершил. И может быть, даже найти себе оправдание. Но оправдать его могло лишь одно.

— О, Всевышний, услышь мою молитву, подари мне свое благословение, направь на путь истинный.

Эту новую молитву создали специально для связи с YHWH.

— Я слушаю тебя, сын мой, — раздался голос в голове, когда Виктор закончил.

— О, Спаситель, я много размышлял о том, что сделал во имя твое и славу твою. И понял, что и дальше хочу служить тебе подобным образом, чтобы показать свою любовь к отцу небесному. Примешь ли ты меня в стан самых близких и верных детей своих?

— Ответь, почему тогда, в Онохое, ты выключил нейроком?

— Я хотел сам, без наставлений свыше, пройти испытание, которое послал мне Господь. И я его прошел.

— Так, сын мой. Я рассмотрю твою просьбу.

— Спасибо, о, Всевышний.

Через неделю после этого разговора отцу Виктору пришла официальная бумага — его зачисляли к неоинквизиторам — особой церковной организации, которая занималась охраной и непосредственному обслуживанию YHWH. Его сервера находились при каждом храме, а потому неоинквизиторы служили везде. И их задача — следить за работой Спасителя, вовремя чинить поломки, охранять серверные. Обычно абы кого туда не набирали. Только тех, кто помимо церковного получил и другое образование: инженерное или IT. Но для Виктора сделали исключение.

Ему выдали новую форму и избавили от необходимости проводить службы и общаться с прихожанами. Теперь он, вместе с еще двумя неоинквизиторами целый день сидел в небольшом подвальном кабинете рядом с серверной и смотрел в монитор, следил за работой Спасителя и фиксировал любые сбои.

И он честно и усердно работал так целый год. За это время он многое успел обдумать, многое понять, и даже сам не замечал, как шаг за шагом приближался к состоянию спокойного и радостного блаженства. Он поставил себе одну четкую цель и уверенно шел к ее исполнению, а остальное перестало иметь значение. В жизни Виктора наступил рутинный период, но это совсем не тяготило, даже наоборот, он точно знал, что скоро это закончится, а потому наслаждался днями спокойствия и тишины, днями беззаботного благоденствия.

Через год работы его перевели работать в Храм Христа Спасителя, где организовали один из центральных узлов связи в стране и даже мире. Тут у Виктора появились новые возможности, и он наконец-то мог осуществить задуманное.

В один из дней он вышел на ночное дежурство. Поскольку все остальные разъехались по домам, он остался в серверной в полном одиночестве, и главный церковный компьютер в стране оказался в полном его распоряжении.

Виктор все просчитал и подготовился заранее, все-таки он целый год обдумывал детали плана. Начал он с того, что отключил нейроком. С собой он принес флэшку, которую записал для него один старинный друг-программист, работавший в отделе сетевой безопасности крупной IT-компании. Он вставил ее в главный компьютер, запустил лежащий там файл, после чего собрал вещи, закрыл серверную и покинул храм. Сразу же поймал такси и поехал в аэропорт, где через час улетал его самолет в Улан-Удэ.

Вирус, который он запустил, атакует не сразу. Первое время никто даже ничего не поймет, но уже через сутки все сервера со Спасителем в России упадут, а еще через несколько часов то же самое произойдет и с серверами во всем мире. Большая часть данных будет повреждена, и, если они захотят все восстановить, им придется начинать с нуля.

И так отец Виктор убил Мессию. Это сделало его международным преступником, и пока неясно, как сложится его дальнейшая судьба. Возможно, он сбежит в Китай или Индию, может останется здесь и будет прятаться в тайге, ведя отшельнический образ жизни.

Он убил Просветленного и потерял мать. Потом убил Спасителя и отказался от всего остального. Жена и дети никогда ему этого не простят, но он знал, на что идет. Со смертью Даримы умерла и часть его самого, та часть, которая все еще была ребенком и наивно полагала, что вся вселенная крутится вокруг него. Просветленный был прав — чтобы прийти к себе настоящему, надо избавиться от личности. Отец Виктор сделал для этого всё: уничтожил хозяина, разрушил семью, лишился работы и всего, что имел. Да, он сознательно причинил боль семье, и долго из-за этого переживал, но, в конце концов, нашел в себе силы принять это, как необходимое зло. Он будет с теплотой вспоминать их, но не скучать, ибо избавился от привязанностей к аспектам прошлой жизни. И сейчас ему хотелось только одного — уехать подальше и любоваться красотой мира.

В Улан-Удэ он прибыл на рассвете, а оттуда сразу же отправился в сторону Байкала. На душе было легко. Сомнения больше не терзали душу. Оказавшись у озера, он просто нашел первое приглянувшееся местечко, сел и стал смотреть на чистую и безграничную водную гладь.

А налюбовавшись, закрыл глаза и погрузился в себя, решительно выгнал все мысли, страхи, сомнения и тревоги. Остался наедине с собой в настоящем мгновении и всего себя окунул в это освобождающее чувство. Он сбросил лишний груз желаний и устремлений, оставив вместо них пустоту, и это походило на то приятное ощущение, которое возникает, когда после долгого времени наконец-то разобрал вещи в захламленном чердаке. Только намного-намного сильнее.

И там, на берегу озера, Виктор Плотников просидел сорок пять дней. Он путешествовал по тайным уголкам личного космоса, наслаждался каждым вдохом, каждой микросекундой существования, наблюдал, как рождается и умирает жизнь, как делаются все вещи мира и осознал, как бессмысленны и глупы все терзания и вся суета. Прошлое стерлось, будущее не наступило, а ныне он пребывает в блаженстве. Истина распахнулась перед ним, будто врата желанного Рая, и для того, чтобы узреть лучшие сады Господни, не потребовалось даже умирать — вот же они, всегда были рядом, только протяни ладонь. Пелена, отделяющая его от мира, растворилась, и он слился с ним в единое целое. А потом сон прошел, ускользнул от него, будто лисенок, и на прощание махнул хвостом. Пробужденный открыл глаза.

И Мессия, Майтрея, Саошьянт встал с берега озера и пошел по земле.