Читать онлайн
"Обиженное счастье"

Обиженное счастье

Итак, последнее, что я помню, это то как бегу по улице. Причём явно куда-то тороплюсь. Может преследуют меня? Нет, кажется, не преследуют. Ощущение, что должна успеть, времени мало. Бегу, значит… Бр-р… как ноги мёрзнут. Точно! Зима ведь, снег кругом. И люди чего-то странно на меня смотрят. Ещё бы! Я же в белых туфельках – как бы ноги не мёрзли! И в платье белом. А чего это я в платье белом по улице бегу? Уу-у… мозги от холода, похоже, совсем замёрзли. Ничего вспомнить не могу!

Итак, снова… Бегу, значит, в платье по улице. Платье белое – походу свадебное. Получается одно из двух: либо из ЗАГСа от жениха сбежала, либо во время примерки из свадебного салона ноги сделала. Ну, помнится, клептоманией прежде не страдала. Но кто знает… Вдруг сбой какой в психике моей ранимой произошёл, и я решила по-крупному народ удивить. Не-ет… этот вариант отпадает. Я ж не дура совсем, уж шубку точно успела бы на обнажённые плечи накинуть перед побегом. Или всё-таки дура? Да, нет… Вариант с женихом мне больше нравится. Хотя, что же получается, мои глаза лишь перед ЗАГСом открылись, и я увидела, какой он, мягко говоря, особенный, что не выдержала предстоящей «счастливой» жизни, решила сделать ноги? Точно дура! Имя-то хоть своё помнишь? Имя? Имя… Вспомнила имя! Нина меня зовут. Нина! Хотя странное имя… Ни… На… Бр-р… походу так я и замёрзла в белом платье и туфельках. Не добежала видно, куда так спешила. И куда только прохожие смотрели? Могли бы помочь… Ага, в психушку отправить…

«Ни надо печалиться, вся жизнь впереди…»

Да, Нина Ни На… до-о печалиться. Всё, кажется, скоро тебе отчаливать на тот свет. Чего уж тут печалиться… А то, что через «ни» пою, так говорят, частица «не» сознанием не воспринимается. И вообще, это мои личные заморочки. Нинины, значит. И Ни на… до-о мне тут…

Так с именем разобралась. А теперь-то что? Где я вообще? Может глаза открыть? И чего это я раньше до этого не додумалась? Точно совсем мозги отморозила!

И открыла я глаза. С трудом, правда, ресницы от снега слиплись, но всё же открыла. И такое тут началось…

Я вдруг увидела, что сижу на заснеженной ветке огромнейшей ели, а вокруг меня птицы чёрные сидят. Очень много птиц! Они словно ждали, когда я глаза открою и как закаркают, хоть уши затыкай. Потом сорвались с мест и тучей чёрной закружили надо мной. А я с испугу равновесие-то не удержала – сноровки-то не было на руках сидеть, вот бы где курсы йоги пригодились. Ну и хлобысь с ветки, да на нижнюю приземлилась. Повезло, что не пришлось до земли падать, уж точно шею свернула бы от таких кульбитов. А стая птиц поорала, покружила и куда-то улетела. Я отдышалась, успокоилась, решила осмотреться. С себя начала. Да… руки-то мои когтями обросли – жуть смотреть! И платья оказывается белого как не бывало. В перьях я вся. И видок тот ещё. Глаза наверно навыкате были от осознания своего теперешнего нечеловеческого облика. От шока, я даже крикнула что-то невразумительное, на карканье похожее. Как же это меня так угораздило?!

Может, пока я – Нина – бежала от жениха по улице в свадебном платье, таблетку какую для успокоения чувств на ходу проглотила? И теперь у меня галлюцинации? Уж что-то очень реальные эти галлюцинации…

Проведя дальнейший осмотр имеющегося в наличии тела, я обнаружила крылья. Открытие это даже обрадовало, всё же полезная находка. Хотя всем своим естеством я понимала, что толку от крыльев ноль, поскольку летать категорически не умею.

И вот я Нина – ныне какая-то чёрная птица семейства врановых, к тому же не умеющая летать, сижу почти на вершине огромной многовековой ели и смотрю вдаль на бескрайние, лесные, заснеженные просторы. И помимо холода пробирает меня неописуемый ужас от осознания, что обречена я на лютую смерть от естественных причин. Скорее от холода. Да… есть-то как хочется. И что мне делать-то такой вот не летающей?

И такая меня тоска взяла, что съёжилась я на ветке, и слёзы из глаз градом покатились, грозя снова склеить мои ресницы. А в голове крутятся несколько шальных мыслей. Одна утверждала, что на самом деле я – Нина, которой снится, что она не умеющая летать птица, замерзающая на ветке дерева. А другая имела иное мнение: «Ты всего лишь птица, которой приснилось, что она Нина, бегающая в белом платье по улице». С последней очень хотелось поспорить:

«И чего это обычной птице Нины снятся? Она что мухоморов объелась? Хотя какие мухоморы зимой? Не суть важно. Обидная мысль! Не птица я, а Нина! И всё хватит философствовать на эту странную тему!"

В общем, сижу, рыдаю безмолвно, о судьбе своей скоропостижно трагически завершающейся сожалею. От холода зуб на зуб не попадает. Да, нет… проверила, нет у меня зубов. Так… клювом щёлкаю. А что делать-то в такой совершенно безвыходной ситуации? Есть, правда, один выход – туда вниз. Крылья расправить и… Что дальше? Куда полечу, если такое чудо случится? Искать случайно сдохшую мышь себе на пропитание? И потом до конца жизни заниматься выживанием этого, обросшего перьями тела? Отличные, радужные перспективы! Обрыдаешься от счастья!

И так я отчаянно горю своему безмерному предавалась, что не заметила, как подкралась ко мне опасность непредвиденная. Подлетел кто-то стремительно, за шею схватил, сорвал с ветки и в мешок сунул. Я успела только каркнуть испуганно. Уж про горе своё я тут же забыла и забилась в мешке, поддавшись инстинкту самосохранения.

– Сейчас прилетим, супчик сварим, – проговорил вслух голос, похожий на старческий. Причём по-русски всё было сказано, и мой страх, умереть от лютого холода, без раздумий отодвинулся на задний план.

«Из меня? Супчик?!»

Да я же Нина! Как можно? Вот ведь докажи теперь, что я не птица, а недоразумение это.

«Может мёртвой притвориться? Умерла с испугу, бывает… Не будут же из дохлой птицы суп варить. Не-ет… если сильно голодные будут. А, когда перья начнут выдёргивать, я же не вытерплю и заору. Боже! Вот ведь влипла! Как же это меня – Нину – такую милую девушку в суп? Уу-у… уж лучше сразу с перьями, да в кастрюлю или куда там полагается. Быстро будет. Успею согреться прежде чем того…».

И вот с такими «весёлыми» мыслями сидела я в мешке в ожидании своей незавидной участи. А похитительница моя, по голосу я бы ей лет восемьдесят дала, ещё в красках описывать начала из чего она суп варить будет.

– Лучку с морковкой пережарю, капустки туда. Пальчики оближешь! В самый раз будет для сугреву. День-то сегодня какой лютый. Благо ветра нет, совсем бы уж нелетной погода была бы.

Вскоре чувствую, снижаться стало устройство, на котором мы летели. А потом и вовсе остановилось, довольно жёстко стукнувшись о землю.

Втайне я надеялась, что у женщины этой прогрессирующий склероз окажется, и она обо мне забудет, но, увы, ожидания не сбылись. Чувствую, несут меня куда-то. Дверь протяжно скрипнула… Затем грубо вытряхнули меня из мешка. И вот сижу я на полу, и глазами по сторонам от жуткого страха вращаю.

– Познакомься с гостьей, Вася, – говорит моя похитительница.

И вижу, подходит ко мне котяра не в меру упитанный, лоснящийся. А морда такая довольная, чуть ли не улыбающаяся. Тут и сжалось в комок моё и без того измученное сердце. Попятилась я и в ножку стола спиной упёрлась.

– Да, не боись. Не станет он тебя есть, – успокоила женщина. – Он мышей и тех не трогает.

А кот нюхнул меня и, брезгливо отвернувшись, пошёл прочь. Пока я в себя приходила, женщина печь топить начала. Кастрюлю с водой на плиту поставила…

Потом она неожиданно на меня своё внимание обратила и, склонившись под стол, руки ко мне потянула. Сердце моё так и ёкнуло. Вот и всё! Сейчас она за тело это птичье примется, разделывать начнёт. Рванула я было прочь от её рук, но куда там. Я и на ногах-то, похоже, не ахти как бегала, раз в такие неприятности угодила, а тут на руках. Схватила она меня и на спинку стула посадила, сообщив:

– Ну, а теперь, горемычная, знакомиться будем. Кто ты и как тебя сюда занесло?

Да, я бы и рада рассказать, да всю правду как на духу выложить, так ведь говорить по-человечески не могу! Только клюв открыла.

– А… вижу. Не птица ты – это и коту Ваське понятно, – женщина ближе ко мне своё лицо пододвинула и давай меня тщательно осматривать, а по ощущениям и в душу заглядывать.

– Нина, значит…

Услышав своё имя, я аж подпрыгнула от радости и закивала.

– Эх, Нина, вот ни-и надо было тебе счастье своё обижать, да к другому счастью примеряться, – эта женщина, похоже, тоже знала, что частица «не» сознанием не воспринимается и потому через «ни» глаголы произносила, да ещё протяжно так, слуху приятно. – И ни-и стала бы ты, Нина, птицей чёрной. Ведь подишь, ты и летать не умеешь?

Закивала я опять, надеждой окрылённая, что понимает меня эта старая женщина и есть шанс, что поможет она горю моему.

– Нет хуже несчастья для птицы, чем крылья иметь, а летать не мочь. Вот так-то, Нина. Не понимаешь, как это ты счастье своё обидела? Так это тебе самой надо выяснить. Я тут тебе не советчица. Поживёшь со мной неделю, работой особо не обременю. А в последний день испытание тебя ждёт. Чую я, не одна ты здесь залётная. Жених твой поблизости ошивается. Он тоже птицей стал на тебя похожей. Вот в день испытаний найдёшь его среди остальных, всё вернётся на круги своя. А уж если нет – не обессудь. Век свой птичий со мной жить останешься.

Вот теперь жизнь моя понемногу ясность приобрела, даже смысл появился. По крайней мере, на эту неделю. Самое главное варить из меня суп никто не собирается. А женщина эта поначалу мне страшной показалась: глаза острые, нос горбатый, бородавки на щеках и подбородке, а потом приглядевшись, я стала находить её очень даже привлекательной. Не зря же Вася ужом вокруг её ног вертится и угощение выпрашивает. Сердце у неё доброе и избушка уютная, тёплая… И вдруг меня осенило: «Так это же Баба Яга!».

– Она самая, – расхохоталась женщина моей не птичьей догадливости. – Да, не боись. Подумаешь невидаль! Живу себе, никого не трогаю. Иногда только судьбу чью-нибудь поправляю, если в том необходимость возникнет. С тобой теперь нянчиться приходится.

Так вот и оказалась я в гостях у самой настоящей Бабы Яги. Утешили меня, обогрели и супчиком вкусным накормили.

А Баба Яга в свободное от хозяйственных дел время вела через интернет посредством ноутбука последней модели активную общественную жизнь.

– Ну что, Нина, письму каллиграфическому обучена?

Призадумалась я, на правую лапку свою корявую с великим подозрением глянула.

– Ну, хорошо, забудем про каллиграфию. Писать, вообще, умеешь?

Кивнула я, имея великие сомнения, что смогу вообще что-либо написать птичьей лапкой.

– Садись сюда.

Выставила женщина передо мной чернильницу с перьями, явно от какой-то чёрной птицы ободранными, бумагу белую как снег дала, сказав:

– Пиши, – и по слогам добавила: – Жа-ло-ба…

В общем, не слышала бабуля про принтер, и пришлось мне исполнять его роль. В день по две-три важные бумажки писать приходилось. То жалобы, то заявления и даже петиции.

– Вот ведь, что делают нехристи! Арендную плату за мой участок в пятнадцать раз подняли. У них там дыра в бюджете, а за счёт меня решили её закрыть? – была возмущена такой несправедливостью бабушка. – И как так можно с честного народа и с меня – пенсионерки на выданье – семь шкур драть?! Нина, будем срочно составлять жалобу в прокуратуру…

А письма наши, составленные по всем правилам, ворон уносил. Он точно знал куда их нести и в какие почтовые ящики засовывать.

– Ты смотри, что делается, Нина! Они хотят всем чипы ввести, чтобы всегда знать, кто и где и чем занимается. Ужас-то какой! Это что получается, если я по нужде за ёлочкой спрячусь, меня же могут со спутника сфотографировать и в интернете опубликовать. Позору тогда не оберёшься! Срочно петицию нужно оформить! Нина, бери бумагу и перо!

Так мы и развлекались короткими днями и долгими, зимними вечерами при свете настоящей электрической лампочки, получающей питание от аккумулятора. Бабуля не зря часами в интернете просиживала. Она была в курсе всего нового, интересного и для хозяйства полезного. Вот и тратила она свою пенсию на полезные вещи. В задумках у неё было солнечные панели поставить и генератор приобрести, чтобы за счёт электричества воду из речки себе в дом качать.

Работа для меня действительно была необременительной. Но всё чаще я теряла ход рассуждений бабули и улетала в своих мыслях к жениху. И имя его даже вспомнила. Колей зовут. Как он сейчас? Питается чем? Падалью? Фу-у…

А я хорошо питаюсь. Бабуля не обижает. Бывает пельменями и сосисками меня и кота Васю балует. Говорит, это ей гуманитарная помощь приходит, как представителю малочисленных народов.

– Фольклорный элемент – имею право!

Ну а я, что, против?

И вот думала я всё это время, как своего жениха из стаи птиц вычислить. Их ведь там несколько сотен, а может и тысяча наберётся. И ничего умного в голову мою не приходило. Вот и поэтому от мыслей тяжких часто не спалось мне по ночам. В первые две ночи я выход искала из избушки Бабы Яги. Нет, не для того, чтобы сбежать из тепла и уюта и обречь себя на жестокие муки выживания. Просто хотела на воздух выйти, весточку Коле моему подать. Может как-то и пойму, как испытание пройти. Но нашла я единственный выход через трубу. И дождавшись, когда бабуля крепко заснёт, и угли в печи погаснут, залезала в трубу и, раскорячившись невообразимым образом, цепляясь когтями и помогая себе крыльями, вылезала на крышу. Правда, в первый раз, неудачно получилось, не удержалась, сорвалась, да на угли шлёпнулась. Еле из печи выбралась, перья кое-где обгорели. Потом остаток ночи себя в порядок приводила, чтобы бабуля ничего не заподозрила. Хотя, кажется мне, она и так была в курсе моих ночных приключений. Не иначе кот Васька ей тайно докладывал.

Хорошо мне жилось у бабули. Дни бежали за днями. Раз в три дня её избушка, как оказалась в ней было что-то родственное с курами, сносила одно золотое, размером со страусиное, яйцо. Бабуля даже не пыталась его разбить. Для этой цели в её доме жила обычная серая мышка. Обычная-то обычная, но вот воображала она из себя очень важную особу. Конечно же, как иначе! Дело ей поручалось архиважное – хвостиком махнуть! На это же неимоверных физический сил требуется. В общем, повыпендривается мыша, хвостом пожонглирует и коснётся им драгоценного яйца. Оно покатиться со стола, бабуля вовремя большую сковороду подставит. И БАХ! Яичко разбилось – все счастливы! Бабуля похвалит мышь, скорлупу отдельно уберёт, а из содержимого то яичницу делает, то на пироги пускает. Для мыши отдельно почёт, уважение и угощение. Но кот, похоже, нисколько не завидовал этой зверушке. Ему тоже ласки и внимания на печи у бабули перепадало немало.

Кроме этого в подвале избушки бабуля грибы выращивала. Я-то думала мухоморы – Баба Яга всё-таки соответствовать надо, а оказалось нет – вешенки и опята по самой современной технологии. Да только мой птичий организм грибы наотрез отказался принимать. И ведь не убедишь, что вкусно – Нине грибы нравились. А вот против содержимого золотого, страусиного яйца возражений никаких не наблюдалось.

Кстати, золотую яичную скорлупу бабуля в печи плавила и монеты старинные чеканила. Их потом через интернет коллекционерам продавала. Правда, ей приходилось немного магии применять, чтобы монетам вид придать соответствующий. Предприимчивая бабуля!

А по ночам, в ожидании возможности выбраться на крышу, я тоже себе развлечение нашла. Едва лампочка гасла, как повсюду на стенах и потолке начинали светлячки оживать и фонарики свои включать. Красотища сказочная! Я могла часами, как заворожённая на них смотреть, и даже мысли в голове моей сумасбродной исчезали куда-то. Уж и не знаю, как так получилось, но однажды я схватила одного светлячка, не удержалась, ну и… съела! Да так мне понравилось! Словно конфетку шоколадную проглотила. И теперь каждую ночь с десяток штук проглатывала – не могла себе в удовольствии отказать!

А однажды на Бабу Ягу откровения накатили, и рассказала она мне сокровенные воспоминания о молодости своей цветущей, да о мужчинах и существах сказочных, оставивших в её душе неизгладимый след. А началось всё от возмущения её за лиходейные дела каких-то умников из Минздрава, которые под благовидным предлогом всем честным людям свинью подкладывают каждый год.

– Да, где же это видано! Грипп ещё не начался, а они уже знают какой штамм будет в этом году и уже всем вакцины вкалывают. Организм у каждого разный, а вкалывают всем одно и тоже, без разбора. И старым, и малым…

А как она за детей переживала – не всякий родитель так переживать будет. Особенно, когда узнала, какие в вакцины входят тяжелые металлы и прочие вещества, подавляющие активность вирусов.

– Эх, Нина, Горыныча на них не хватает! Какой был мужчина! Мы с ним закадычные друзья были. Как он за три кадыка пиво хмельное заливал… а потом подпалит бывало ёлочку какую, так ради баловства. Но только вот нашлись люди недобрые и донесли Царю, что чудище в этих местах лютует. Скот пожирает, людей пугает… Ну, подумаешь, пощупал он за ляшку коровку какую жирненькую по пьяному делу. Так нет сразу депешу строчить… Прислали тогда богатыря. Добрыней звать, кажется. И загубил он Горынича ни за что, ни про что по строгому царскому указу. Горевала я тогда долго… – у бабули от воспоминаний даже слеза из глаза покатилась. И мне тоже грустно стало.

Повздыхали мы, а бабуля продолжила о жизни своей рассказывать:

– О Кощее слыхала когда-нибудь? Это его сейчас изображают костлявым и уродливым. «Над златом чахнет…» Брешут! На самом деле он был статным, красивым юношей. Я молодая тогда была, влюбилась в него по уши, – бабуля разулыбалась воспоминаниям. – Это же он мне ступу, летающую сделал, да избушку построил чудесную. До сих пор как новенькие и ремонта не требуют. Хотел он мне ещё корабль летучий построить, да отговорила я. Вещь это уж очень заметная, вдруг кто недобрый позавидует – хлопот не оберёшься. Знаешь, он особенность интересную имел – не ел совсем пищи земной. Святым духом питался и потому жил долго, силу имел неимоверную, здоровье крепкое и ум большой. Да прознал о Кощее бессмертном Царь и велел ему в гости к себе пожаловать. Ну как Царю откажешь, тут ведь и головы на плахе лишиться можно. Уж я отговаривала Кошу своего, умоляла не ходить к нему, обещала спрятать. Но отказался он от моей помощи и отправился во дворец. Встретили его там, конечно, хорошо, в палаты шикарные определили. А потом на пир пригласили, и Царь сам ему чарку с вином преподнёс. И пришлось Коше моему испить напиток, как откажешь? А потом он во вкус вошёл и давай есть всё подряд без всякой меры. Не смог остановиться. Затем неделю несварением страдал и в страшных муках помер. Даже мои настойки целебные не смогли помочь ему. Вот так и сгубил Царь Кошу моего по наущению советников заграничных… Да, грустно всё получилось, – вздохнула бабуля, снова слезу смахнув. – А вот с Соловьем-Разбойником не сложилось у нас тёплых, дружеских отношений, про любовные я вообще молчу. Днями и ночами вокруг избушки ходил и серенады свистел. Весь лес от свиста его корявым стал, зверьё разбежалось, птицы разлетелись. Уж я его упрашивала, прогоняла, грозила карами, а он всё своё – свистит и свистит. В общем, сама я донесла на него Царю. Да, грешна была по-молодости, вот и решила анонимку отправить, уж очень он мне опостылел. Прислал Царь богатыря, тот быстро его скрутил и в столицу увёз. По слухам, Соловья сначала в клетке возили на потеху публике, а потом, говорят, его цыгане украли, и с тех пор я о нём не слыхивала. Туда ему и дорога!

На этом откровения бабули иссякли и, повздыхав, отправилась она спать.

Между тем два дня и две ночи мне оставалось гостить у Бабы Яги. Надежда в моей душе корчилась в муках, но никак не умирала, всё думалось мне, что смогу своего Колю найти и не придётся мне век птичий у бабули куковать.

В предпоследнюю ночь кое-как выбравшись через трубу на крышу, я долго ходила под ясным звездным небом, размышляя над своей судьбой. Даже холода не замечала, и, что перья вокруг клюва инеем покрылись, тоже не видела. В небе набирал силу молодой месяц и потому вокруг было светло, почти как днём. Вот хожу я, хожу, временами вздыхая грустно и от нечего делать вывела на снегу корявым своим почерком фразу: «Нина + Коля =…». А дальше дописывать не стала, уж очень лапка замёрзла. Постояла я немного, глядя на надпись, лапку к животу поджав, чтобы согреть и, вздохнув в последний раз, направилась к трубе. Возвращаться было пора, а то бабуля рано встаёт, как бы не заметила моего ухода.

Прошёл и этот день. Помню бабуля очень переживала по вопросам пенсионной системы.

– …не выходите сразу на пенсию, подождите несколько лет, и сумма ваших пенсионных начислений значительно возрастёт, – насмешливо прочитала она текст на каком-то сайте. – Ага, размечтались! За это время можно ласты склеить, а они и обрадуются! Не-е, меня на такое не возьмёшь. Благо, что пенсию давно получаю, и вопрос меня этот не касается. Но уж хитры, ох хитры, лиходеи проклятые!

А ночью, полакомившись светлячками, я опять на крышу полезла. Всё равно не спится. Да и день завтра ответственный. Бабуля за это время ни разу со мной не заговаривала об испытании и не спрашивала, поняла ли я, чем счастье своё обидела. Видимо, не хотела мне душу бередить, да надежды на лучшее лишать. Чем же обидела счастье я так к этому времени и не поняла.

Выбралась я на крышу. Хожу туда-сюда, думу думаю, вздыхаю и вдруг глянула на надпись, оставленную прошлой ночью и обомлела… «Нина+Коля=…» И вот в конце её сердечко нарисовано! Ясно же, что ничего не понимающая птица сердечки рисовать не будет. Это же Коля мой откликнулся, весточку о себе оставил! Ах, как сердечко в груди моей забилось ликующе! Значит, и, правда, где-то здесь он, поблизости. И любит меня! Как же я обрадовалась этому сердечку, что до утра на крыше просидела. И только, когда дымок из трубы пошёл, сообразила о своей оплошности – бабуля проснулась! Что есть духу рванула я обратно. Взобралась в трубу и по ней вниз поползла. Но от дыма голова моя закружилась, не удержала я равновесия и с карканьем, и бесполезным хлопаньем крыльев полетела вниз, плюхнувшись прямо в открытую кастрюлю с водой. Вода, правда, оказалась холодной, но мне-то от этого не легче.

На меня смотрит бабуля и, укоризненно покачивая головой, говорит:

– Сбежать что ли собиралась? Могла бы до испытания дождаться, а там и лето, если что…

Схватила она меня за крыло, из кастрюли вытащила и, усадив на стол, накрыла полотенцем. Сижу я, дрожу, а сама радуюсь, глаза от бабули прячу, чтобы не догадалась она о моих переживаниях.

– Сегодня будем котлеты с вермишелью есть с запахом вороньих перьев, – проговорила бабуля ворчливо, помешивая половником воду в кастрюле. Она ловко выловила плавающее перо. – А может и с перьями… Вот уж угораздило тебя, гостьюшка. Но ничего, скоро твои сомнения развеются, и судьба прояснится.

Котлеты и, правда, были очень вкусные. Бабуля в добавке не отказывала, если попрошу. Но я не слишком прожорливой птицей оказалась, зато с отменным аппетитом. Не то, что кот Вася. Он долго принюхивается, делая вид, что что-то не нравится, и, только получив заверения бабули, что в еде нет ГМО, красителей и всяких иных добавок, начинал медленно с большим недоверием есть. Хотя больше цену себе набивал. Стоило ему проголодаться, как всё сметал за милую душу. Где уж тут думать про ГМО, добавки и консерванты – главное желание желудок набить!

Вася вообще был забавный такой котяра. Почти каждый день куда-то уходил и подолгу пропадал. Оттого и возвращался замёрзший, голодный, а самое интересное – счастливый! Бабуля по секрету сказала как-то, что у него снаружи любовь живёт. Любовь большая, но чисто платоническая. Кошек-то в округе нет, сам приблудный оказался. А любил кот Вася – белок! Самых настоящих: рыжих, хвостатых. Он для них даже за щеками орешки из кладовки таскал, считая, что бабуля никогда не узнает о его проделках. И белки его любили. Я даже в окно видела, как стая таких зверьков сопровождала его до крыльца избушки. Как не посочувствовать ему – бедолаге?

Примерно где-то после обеда настал ответственный момент.

– Пора, гостьюшка, судьбу выбирать, – молвила бабуля.

Взяла она меня за пазуху и вышла из избушки. Кот за нами увязался. Может переживал за меня?

Разволновалась я, предчувствуя, что что-то важное сейчас предстоит пережить, даже дрожать начала. Посадила меня Баба Яга на снег, отошла немного и, подняв руки к небу, стала шептать что-то. И тут со всех сторон откуда ни возьмись, начали слетаться птицы чёрные и было их видимо – невидимо. Слетаются они и вокруг нас на снег и деревья рассаживаются. Жутко мне стало, перья на голове дыбом встают. Даже Вася оробел от такого зрелища и ближе к бабулиным ногам прижался.

– Теперь выбирай, кто твой жених, – строгим голосом велела бабуля.

А я смотрю по сторонам, пребывая в глубоком душевном потрясении. Да как же в такой огромной стае своего жениха найти? Это же невозможно!

Птицы смотрят на меня и молчат. Глаза их так и сверкают, словно все они молча говорят: «Ни-и найдёт, Нина, своего жениха. Ни-и найдёт…»

Да, да опять через «ни». Ох, уж это имя моё такое странное!

– Помни, второй попытки не будет! – напомнила бабуля.

«Да, знаю я!».

Вот вращаю я головой по сторонам, с ноги на ногу переступаю и чувствую, что не могу с задачей справиться. Непосильное для меня это испытание. Да и никто не справится! Ох и обидно мне стало, аж до слез. Быть мне теперь пожизненно в услужении у Бабы Яги. И когда сердце моё готово было разорваться от ощущения безысходности, вдруг замечаю, что одна из птиц лапой по снегу водит. Заинтересовалась я, поскакала к ней по брюхо в снег проваливаясь. Приблизилась… А на снегу сердечки нарисованы! Я чуть на хвост не села от удивления. А потом в глаза этой птицы заглянула… Это же Коля мой! Ах, как мы обрадовались, узнав друг друга. Да как бросились в объятия. Крыльями хлопаем, клювами касаемся, что не удержались на ногах и в снег повалились. И будто провалились куда-то на мгновение…

***

И вот бегу я – Нина – по заснеженной улице в туфельках белых и свадебном, развевающемся на ветру, платье. Народ на меня удивлённо смотрит. Но нет мне до этих взглядов никакого дела. Тороплюсь я, что холодного встречного ветра не замечаю. И вдруг резко останавливаюсь. Куда бегу? Зачем? На двери передо мной сверкающая вывеска «Гадалка». Да, точно! Судьбу я узнать хотела. Правильно ли выбор сделала? И будет ли счастье семейное с Колей – женихом моим? Неужели не люблю его, раз усомнилась?

И тут замечаю, что руки в кулаки сжаты. Разжала, а из них пух чёрный, подхваченный ветром, в разные стороны полетел. И вспомнила всё! Не туда я бегу! Сомнением своим я счастье обидела. А ведь маленькое оно пока ещё. Ему бы в любви и ласке вырасти.

И рванула я бежать обратно что есть духу. Благо не судьба была в тот день мне в туфлях поскользнуться. Бежала я, ног не чуя.

А жених мой бледнее снега стоял на пороге ЗАГСа. Он был потрясён и растерян. Ещё бы! Невеста его сумасбродная умчалась куда-то в приближающийся ответственный момент. Гости смотрят на него недовольно и осуждающе. Ворчат что-то…

И вот вбежала я по ступеням Дворца Бракосочетаний, и, пока жених не опомнился, бросилась к нему с объятиями. Стала целовать его, приговаривая:

– Я люблю тебя, Коля! Ты счастье мое! Ты радость моя!

А у самой от счастья слёзы так и катятся.

Коля посмотрел на меня сначала озадаченно, потом улыбнулся растерянно и, погладив по волосам, вытащил из причёски чёрное перо.

– А что это, Нина?

– Пустяки, Коля, всего лишь перо.

Потом он обнял меня и повёл внутрь. По пути я продолжала уверять, что люблю его и счастлива, что он есть в моей жизни. А Коля успокаивал меня и тоже говорил что-то про любовь.

Потом была свадьба. Угораздило же устроить её в самый Новый Год! И мы кружились в медленном вальсе, не замечая шумных гостей. Я смотрела на Колю влюблёнными глазами, словно первый раз его видела. И его глаза тоже излучали Любовь. Не это ли Счастье? Наше настоящее Счастье! И словно в подтверждении моих чувств небо разразилось праздничным фейерверком.

Прижимаясь к мужу, я случайно заметила на его свадебном пиджаке две маленькие чёрные пушинки. Незаметно сдула их и улыбнулась, вспоминая свои незапланированные приключения. Интересно, а Коля о них помнит? Помнит ли, как был чёрной птицей и рисовал лапой сердечки? А самое главное, чем он питался всё это время? Падалью? Фу-у…

И ещё в этот счастливый момент мне вдруг отчего-то светлячки вспомнились…

КОНЕЦ