Читать онлайн
"Импасто одиночества"
[2]
It is raining cats and dogs — английская идиома, обозначающая сильный дождь.
Самый близкий вариант перевода — «льет как из ведра»
Дождь не прекращался девятый день подряд.
Низкие тучи нефтяного цвета нависали над маленьким сельским домиком.
Пётр Ильич зашёл на веранду. Часы на стене показывали семь утра.
— Не любит сон стариков, — с горечью произнес он.
Раскат грома сотряс крышу маленького дома. Звук этот с детства напоминал Петру Ильичу шум от дерущихся котов, вдохновлённых весенним приливом эмоций.
Пожилой мужчина печально посмотрел на пустующий коврик, на котором спала его верная спутница и компаньон сеттер Лаверта.
Пару лет назад сын привёз ему рыжего, как летний закат, щенка. Отвлечь хотел, порадовать: похоронив свою Софью Наумовну, Пётр Ильич стал чахнуть на глазах.
Собака стала ему утешением и другом. А теперь он снова один, Лаверты нет рядом, поэтому мысли о жене вернулись. Неутихающая боль утраты колола сердце.
Собака его здорово отвлекала.
— Представить сложно, что безмолвное создание может быть лучшим психологом, чем дипломированный специалист. — Привычка разговаривать с самим собой пришла с одиночеством. Ему не хватало общения, а так он хоть немного мог выговориться.
Собака пропала аккурат перед началом ненастья, но Пётр Ильич обнаружил это только под вечер.
— Возможно, грома испугалась и спряталась где-то. Чем я занимался в тот день? Ума не приложу! — Он провёл сухой ладонью по намокшей щеке.
Едва заметив пропажу подруги, Пётр Ильич бросился на поиски.
С фонарём, под проливным дождём, под завывание ветра, он обследовал весь участок. Посмотрел под каждым кустом, под каждой веточкой, вышел за калитку и проверил все улицы. Ни собаки, ни людей, никого.
Промокнув до нитки, он вернулся домой. Поиски продолжил наутро. Результат был тот же. Вой ветра усиливался, а хлещущий ливень набирал силу.
Неделя поисков ни к чему не привела.
— Как только умудрился не простыть? — задавался вопросом Пётр Ильич, продолжая осматривать участок через большое окно маленького домика.
С недавних пор территория и дом пришли в запустение. Трава и сорняки расползлись по всем углам. Кусты потеряли форму, яблони раскинули ветки во все стороны.
Дождь продолжал неистово хлестать по краснеющим яблокам.
Пётр Ильич отвёл взгляд от окна и посмотрел на стену. Раньше здесь висело зеркало, а теперь — картина сына. Мишка вложил душу в творение, это чувствовалось. Каждый изгиб линий, каждый штрих выдавали его отношение.
На холсте был изображён старик. Ссутулившись, он что-то разглядывал на столе.
«Неужели сын меня видит таким? Неужели я настолько стар? — эти вопросы возникали у него в голове всякий раз, когда взгляд касался полотна. — Нет, это не я. Брюки не сочетаются по цвету с рубашкой. Я так никогда не нарядился бы». — Разнопёрый наряд масляного старика оскорблял его чувство вкуса.
Пётр Ильич был знаком с кистями и красками не понаслышке. Хотя всю жизнь он трудился инженером на заводе, на его долю выпали всевозможные стенгазеты, по всем мыслимым и немыслимым праздникам.
Мишка с пелёнок наблюдал за потугами отца в ремесле художника и с удовольствием принимал участие. Ему всегда нравилось переносить на бумагу или холст сюрреалистические сюжеты.
И однажды Пётр Ильич понял, что его работы не могут похвастать той изящностью, что была у шедевров сына.
Никакой зависти, только гордость.
— Миша, но как ты мог так поступить с цветовой гаммой?! — продолжал он раздражаться, глядя на облысевшего старика. — Или это очередной способ растормошить меня? Неужели ты хотел, чтобы я каждый раз сокрушался, видя эти чёрные брюки и горчичную рубашку? — Он опустил взгляд на руки, исполосованные морщинами: — Нет, на такие творения вы не годились даже в годы упругости.
Очередная молния, очередная кошачья драка, очередной вой ветра за окном.
От неожиданности он подскочил и отвлёкся от мыслей.
Подошёл к собачьим мискам, взял одну, насыпал корм и, шаркая прогрызенными тапочками, направился к входной двери.
Он заплатил налог за щенка, цена которого составила ровно два тапочка и две одинаковые дырки на месте больших пальцев.
После он спрятал дырявые тапки в обувном ящике, а когда Лаверта пропала, снова надел их. Две дырки в тапках, две — в душе: за каждую любимую.
Дверь распахнулась наружу, в бушующую непогоду, с завидной лёгкостью. Ветер играючи откинул её в сторону.
Пётр Ильич поставил миску на крыльцо.
— Если она найдёт дорогу домой, то сможет перекусить, прежде чем я её впущу. — Голос его старчески дребезжал.
То, что дверь с лёгкостью открылась, не означало, что закрыть её будет просто. С подветренной стороны пожилому мужчине это далось тяжело. Он приложил немало усилий, а потом пошаркал обратно к столу в поисках телефона. После схватки с ветром путь до стола был сродни покорению Эвереста.
— Наберу сына, узнаю, как у них дела. Поговорю с внуками. Странно, что он давно не звонил.
Линия была занята.
Он повторил попытку.
— Абонент временно недоступен.
Ещё.
— Абонент временно недоступен.
Ещё.
— Абонент временно недоступен.
Ещё.
— Абонент временно недоступен.
Пётр Ильич уселся за стол, сгорбился ещё больше и предался размышлениям.
День клонился к вечеру.
Он продолжал сидеть за столом, периодически набирая Мишкин номер, но слышал всё тот же ответ.
— Сложно быть одному. Как же на душе неспокойно!
От порывов ветра куст сирени уже практически лёг на землю. Очередная вспышка, очередной раскат грома.
— Что если я…
Бум-бум-бум!
В дверь глухо постучали.
— Кто мог прийти в такую непогоду? — старик поднялся со стула, проследовал к двери и распахнул её.
При виде гостя его глаза округлились до размеров чайного блюдца:
— Соня?!
***
Стоя у окна, Миша уже в который раз набирал номер.
— Вик, я поеду проверю отца. Он трубку не берёт второй день, — крикнул он с кухни жене.
— Как не берёт? — ответил ему хор из комнаты.
— Я вечером звонил ему, он не ответил. Подумал, что спит. Сейчас то же самое: не отвечает.
— А соседи? — жена появилась на пороге кухни.
— Да не знаю я их номера! — не сдержавшись, воскликнул он.
Ей было странно видеть своего всегда спокойного мужа со слезами в глазах.
— Пап, что с дедушкой? — мальчики вбежали следом за мамой.
— На звонки не отвечает. Может, закинул куда-то телефон и не слышит, а сам копается в саду. Погода-то вон какая стоит.
Яркий солнечный свет озарял субботнее утро.
— Быстро собирайтесь, поедем вместе! — скомандовала Вика.
Есть моменты, когда надо брать управление на себя.
— Вы же в парк собирались, — напомнил Миша.
— Пап, мы с тобой! — у близнецов есть способность говорить в унисон, не сговариваясь. — Мы тоже хотим проверить, как там дедушка.
— Я сказала, быстро собирайтесь! — крикнула Вика, влезая в узкие джинсы.
Мальчики побежали одеваться.
— Миш, тебя это тоже касается!
— А, да. Иду, — от тревоги он остолбенел. Спасибо жене, она всегда находила нужные слова и интонации, когда ей нужно было достучаться до него.
Сборы не заняли много времени, и вскоре они уже мчались в сторону дедовского села.
Миша всю дорогу набирал папин номер, но трубку никто не брал. Гудки проходили, как в пустоту.
— Миша, перестань, — не выдержав, попросила Вика.
Он её не услышал, лишь надавил на акселератор ещё сильнее.
Столб дорожной пыли клубился по всей улице, когда они остановились у дома Петра Ильича. Солнце прорезало пыль, оставляя причудливые преломления света и тени — точь-в-точь как на его лучших работах.
Миша выскочил из машины и побежал в сторону маленького дома с большим окном.
Подбегая к крыльцу, он услышал вой Лаверты, прерывающийся на лай.
— Пап! — крикнул он. — Пап, ты где?
Миша дёрнул дверную ручку и вошёл в дом.
***
— Соня, как ты… как ты тут оказалась?! — Он схватил её за руки, пытаясь понять, не мерещится ли ему.
Её тёплые ладони сжали его.
— Петь, это ты — тут. — Она с любовью и печалью смотрела на него.
— Где? — Он заключил её в объятия и не собирался отпускать, не давая шанса ответить на вопрос. — Как я скучал… как же я скучал по тебе!
— Знаю, — сдавленным голосом ответила Соня. — Здесь был такой страшный ливень, когда я тебя потеряла.
— Да? Погода последние дни была жуткая. — Он продолжал обнимать её, не в силах ослабить хватку.
— Тут всегда льют дожди, когда по нам плачут.
Глаза Петра Ильича вновь округлились.
— Когда по нам плачут? — Он отстранился от неё. Только теперь он увидел, что Соня молодая, светловолосая, стройная, как в дни давно минувшей молодости.
— Да, Петь. Ты же всё понял. — Она продолжала держать его за помолодевшие руки.
— Я умер? — спросил молодой человек с густой шевелюрой.
Он отпустил одну руку, снял круглые очки в тонкой оправе и бросил их на траву.
— Восемь дней назад. Ты проснулся ночью от того, что грудь сдавило так, будто опустили бетонную плиту. Смотрел в потолок и звал меня.
— Почему я этого не помню? — Петя был в растерянности.
— А зачем тебе это помнить? Вот, посмотри. — Она развернула его лицом к окну.
Миша с криком вбежал в дом, забежал в спальню и разразился плачем. За ним последовали Вика и близнецы.
— Это было восемь дней назад? — Петя шептал.
— Да, обычно столько требуется на то, чтобы осознать. — Соня слегка нахмурилась. — Дождь, который поливал тебя, это слёзы. Вой бури, который ты слышал, это плач Лаверты. Вспомни, как ты горевал обо мне. Вода даже дом затопила. Я благодарна Мише за то, что он был с тобой, за то, что привёз Лаверту. Он не только о тебе позаботился, но и обо мне.
Петя смотрел в дом. На то, как Миша звонил по телефону, как Вика успокаивала мальчиков, на переполох скорбных лиц.
— Мы видим только прошлое?
— Настоящее чаще. Можно увидеть и будущее тех, кто тебе дорог. — Соня пристально смотрела на него, пытаясь убедиться, что Петя её понимает. — Я приходила сюда, смотрела, как вы живёте. Навещала тебя, стояла возле окна, когда ты смотрел во двор. Так близко и так далеко.
— Что теперь делать? — спросил Петя, глядя на любимую глазами потерянного щенка.
Она рассмеялась.
— Пойдем, я тебе всё покажу. — Соня потянула его в сторону калитки.
Петя бросил прощальный взгляд на окно, в котором увидел перемещающиеся кадры из жизни сына с женой и внуками. Они отмечали праздник, отдыхали на море, сын стоял перед мольбертом, покрывая очередной шедевр лаком.
Петя повернулся к Соне.
— И что там? — он мотнул головой в сторону выхода с участка.
— Ты сам всё увидишь, — лукаво улыбнулась она.
В лучах солнечного света они направились к калитке. Молодые, как когда-то, умиротворённые, как никогда.
[1] Техника живописи маслом, в переводе с итальянского языка «impasto» – пастообразный, плотный слой.
[2] Конкурсная работа «Вернисаж 49» по картине Сharles Spencelayh «The Early Bird» («Ранняя пташка»)
.
ЛитСовет
Только что
