Читать онлайн
"Не Герои"
Не так давно, в местах не столь отдалённых, доживал свои последние дни маленький мальчик. Всё случилось так быстро и буднично, что никто толком и не заметил. В общей столовой на утреннюю раздачу пайка прибыло сто семьдесят чумазых сорванцов, мал-мала-меньше. Все как один худенькие, с тоненькими, как тростинки, ручками и ножками, с маленькими колючими глазками, проворные и настырные. Они вбежали в просторный зал с жёлтыми как сажа стенами, и, опрокидывая стулья, наперегонки устремились к заранее расставленным на столах мискам с жидким подобием каши, размазанной по самому дну. Впрочем, кашу было невозможно есть, её шалопаи обычно использовали вместо клея, а вот что касается двух маленьких брусков чёрного хлеба, прилагавшихся к каждой миске — они-то и были предметом утренних мечтаний каждого из ста семидесяти сорванцов. Наступая друг другу на ноги и пихаясь локтями, каждый бежал к своей порции, наплевав на строй и порядок, не говоря уже о правилах приличия: кто-то из старших пустил слух, что с первого октября постановлением Президента в детских домах запретят хлеб, а на дворе стояло как раз-таки тридцатое сентября. Последние дни все запасались хлебом кто как мог. Одни напихивали в наволочку, другие раскладывали ровными рядами под матрас, чтобы в голодный год ни в чём себе не отказывать. Некоторые же, не удержавшись, съедали всё на месте.
Через минуту столы были пусты, всё подчищено и попрятано в карманах и складках казённой одежды. И только в этот момент в столовую, влетело тучное тело Аделаиды Тихоновны — воспитательницы младшего отделения.
- Без команды не есть, - запыхавшись, выкрикнула она запоздалое предупреждение, обмахивая раскрасневшееся лицо журналом, – Ах, проклятые, опять! Ну что ж, всё равно будете сидеть, пока всех по списку не проверю.
Присмиревшие сорванцы покорно расселись по местам. Кто-то дожевывал свой хлеб, кто-то, превозмогая рвотные позывы, уплетал так называемую кашу, третьи тихонько переговаривались и рыскали глазами по сторонам, думая, как бы улизнуть или нашкодить.
Аделаида Тихоновна, вооружившись очками без дужек, зачитывала фамилии из тетради и ставила галочки химическим карандашом, услышав в ответ «здесь!».
Всё протекало размеренно и буднично, как и в любой другой день. Но примерно в середине списка дело решительно встало. Некто Степнов — чья фамилия ровным счётом ничего не говорила ни Аделаиде Тихоновне, ни остальным ста шестидесяти девяти оборванцам – не отзывался.
– Степноооов, – зычно позвала воспитательница, на случай, если мальчик вдруг глухой. В младшем отделении такие имелись. Но он всё равно не отзывался.
– Ну, будем искать, - сурово произнесла Аделаида, – А остальным – сидеть здесь, пока не отыщем. Не хватало ещё одного беглеца.
Внезапно один неимоверно упитанный мальчик, с большим трудом проглотивший вязкую субстанцию, тоненько прокричал:
– Не надо искать, Аделаида Тихоновна, я уже его нашёл. Вон он, Степнов, под столом лежит.
Под дружный хохот маленьких шакалов, Аделаида Тихоновна протиснулась между рядами к тому месту, куда указал жирный мальчик, и лично убедилась в правдивости сказанного: Володька Степнов — щуплый светловолосый парнишка лет девяти, со впалыми глазами и нездоровым цветом юного лица, лежал без сознания под столом, сжимая в кулачке заветные хлебные корки.
– А, это он… – вздохнула воспитательница, – Опять, значит. Ну что же… Хоть так.
Подойдя к запертому раздаточному окошку кухни, она постучала и крикнула:
– Люся, звони в корпус, скажи, что у… как его, там… у Степнова, слышишь? Опять приступ!
Из-за фанерной дверцы донеслось басом:
– Ага.
И перекличка продолжилась с того же места. Где-то через два часа с небольшим, к главному выходу в здание детского дома подкатила санитарная машина. Внутрь вошли врач и медбрат. И почти сразу же вышли. Медбрат, чтоб не возиться с носилками, нёс прямо на руках маленькое, словно кукольное, тельце так и не пришедшего в себя малыша и маленький узелок с его личными вещами.
Окна всех трёх этажей облепили чумазые мордашки. Несколько сотен пар глаз следили, как Степнова увозят с территории детского дома в даль по просёлочной дороге. Опять.
– Ставлю два куска, – сказал кто-то, демонстративно потрясая в воздухе скукоженными корками, – Что он теперь не вернётся.
– Два куска, забились. – Донеслось в ответ.
Вот так Володя и попал в больницу, уже в третий раз за год. Первые два были ещё весной и длились совсем не долго. Мальчику не впервой было терять сознание, но он сам не понимал, отчего это происходит. И никто не понимал. Первые два раза врачи прописывали ему какие-то таблетки, делали какие-то уколы, и отправляли назад уже через пару дней. Недуг вроде проходил, на некоторое время. Разве что появлялись иногда странные пятна на коже, отчего Володю некоторое время обзывали Леопардом. Теперь же назревало нечто серьёзное и все это сразу почувствовали. Кроме него самого — он не приходил в сознание до самой больницы.
Санитарная машина неслась по просёлочной дороге, мимо полей с сухостоем и брошенными ржавыми комбайнами, мимо вытоптанных дочерна пастбищ с тощими коровами, мимо заводов и фабрик и районной управы, двух школ и дома культуры, закрытого на ремонт последние пятнадцать лет. Мотор дребезжал и кашлял, колёса поминутно проваливались в колдобины, взметая брызги грязной дождевой воды и расшвыривая повсюду палую листву.
А Володя — знай себе – беспамятствовал, покачиваясь на жестких носилках. Так его спящего и внесли в приёмный покой центральной больницы N-ского района.
Больница та была построена во времена незапамятные, для нужд, ныне неизвестных, и представляла собой серое пятиэтажное здание с двумя небольшими пристройками сзади. Когда-то у неё были прекрасно оштукатуренные стены и изящная лепнина. Когда-то паркетные полы в её коридорах блестели, как янтарь на солнце, а стены - дарили умиротворение своим приятным зеленоватым оттенком. Когда-то сюда доставили самое лучшее из имеющегося оборудования, и новые полосатые пижамы, и даже провели телефонную связь, в то время как мостовые и тротуары по всему городу были ещё деревянными. Когда-то, под вой медных труб и дружные аплодисменты, городской глава разрезал на дверях этого здания алую ленточку, и внутрь тонкой струйкой просочилась вереница прибывших по распределению молодых специалистов, решительных, волевых и всемогущих в своей области.
Когда-то, это был один из самых лучших медицинских центров всего округа. Всё это осталось в прошлом. Шли годы. Город рос и процветал, сменив деревянный настил на полноценный асфальт, а телеги – на автомобили. Улицы стали длинными, а деревья – большими. Появились новые школы, больницы, заводы, и целые города в непосредственной близости. На посту городского главы сменилось где-то с десяток человек, последний из которых обзавёлся многочисленной свитой помощников в массе подведомственных структур.
В общем, прогресс неумолимо шагал вперёд, и некоторое время больница вполне соответствовала его требованиям, но вскоре блеск её потускнел, лепнина отвалилась, краска облупилась, паркетный лак облез и вытерся, пришло в негодность передовое оборудование и устарели методы лечения. Вылиняли, но никуда не делись полосатые пижамы, больше походившие теперь на арестантские робы. Ныне больница стала лишь бледным подобием того оплота медицины, коей являлась в прошлом.
Пятый этаж этой богадельни был завален списанной мебелью и прочим хламом, в палатах томились списанные люди — по большей части сумасшедшие и неизлечимо больные, а по мрачным коридорам, еле переставляя ноги, тихонько прогуливались «ходячие». Крыша больницы — а кое-кто утверждал, что и у её начальства – безнадёжно протекала, в оконных щелях завывали ветры, а больные здесь чаще умирали, чем исцелялись. Город уже давно перерос её.
Такое жуткое преображение часто имеет место быть, когда маленький городок связывается с остальным миром только посредством телефонной связи, годами не функционирующей. И когда этот городок заложен в самой глуши огромной страны не сколько для того, чтобы здесь жили и процветали граждане, сколько для галочки в графе «Количество городов, построенных в нежилой глуши за отчётный период». Жители же города, однако, не жаловались, легко и быстро найдя, чем себя занять в той самой глуши.
Заводы работали, поля до некоторых пор возделывались, школы и детские сады худо-бедно воспитывали подрастающее поколение, а больница, так и оставшаяся лучшим из имеющихся медицинских центров в округе, хоть и плелась в самом хвосте прогресса, но функцию свою выполняла сносно. Для сельской-то местности.
А что за люди здесь работали!
Персонал больницы в большинстве своём был столь же стар, сколь и она сама. Заведовал ею видавший виды главный врач, известный как Аркадий Карлович, выполняющий функцию директора и маленького тирана по совместительству. Его врачебная лицензия давно пришла в негодность, о чём запамятовал и он сам и его непосредственное начальство. Впрочем, это не мешало Аркадию Карловичу продолжать врачебную деятельность, леча болезни допотопными средствами и оборудованием, изготовленным в самом расцвете СССР.
Его подчинённые представляли собой унылое зрелище. Пара десятков мужчин и женщин пенсионного или предпенсионного возраста изо дня в день приходили сюда, заглядывали в палаты, суетились на этажах, смолили папиросы в курилке на заднем дворе, гоняли чаи в ординаторской по вечерам и почти постоянно, даже без отрыва от работы, жаловались друг другу на свои болячки и прочие горести жизни. И если бы не белые халаты, которые, кстати, не каждый врач удосуживался надевать, их можно было принять за пациентов, что порой и происходило.
Аркадий Карлович понимал, что некоторым из них давно пора уже на покой, но свежее пополнение в лице молодых специалистов обещало быть очень и очень нескоро, а потому старая гвардия слабовидящих и тугослышащих – но в прошлом подающих большие надежны – врачей не спешила покидать облупившиеся стены этого своеобразного мавзолея. К тому же – а это очень нравилось Аркадию Карловичу – они были согласны работать за гроши, едва превышающие их пенсию.
Серую массу старожилов слегка разбавлял вспомогательный персонал больницы в лице довольно-таки молодых, а иногда и непозволительно юных медсестёр. Многие из них, однако, успели выработать внушительный стаж в стенах больницы, и это были заметные личности с необъятными габаритами, сильными руками, громкими голосами и не сложившейся личной жизнью. Некоторые из них могли остановить на скаку не только коня, но и поезд, иные перетаскивали кровати в палатах вместе с пациентами, а третьи умещались в дверном проёме только боком. Все как один они взаимодействовали с больными и между собой посредством крика, даже если стояли совсем рядом. Тем временем, у другой половины сестринского состава вся жизнь была ещё впереди, а позади – только несколько лет университета и диплом, далеко не красный. Они были молоды, не умудрены опытом и не обезображены временем и жирами. Сама судьба не давала им состариться в вышеописанном тёплом коллективе: они увольнялись и уходили на поиски лучшей доли уже через месяц-другой, а их место занимали свежеиспечённые выпускники, а иногда и действующие студенты, проходящие интернатуру.
Командовала этой пёстрой компанией старшая медсестра, известная как Светлана Викторовна. Старшей она была только по должности, в жизни же ей едва исполнилось 30 лет. Эта вполне симпатичная, но сильная и волевая девушка (женщиной её назвать не смог бы никто, даже при желании) обладала уникальным умением. С одинаковой лёгкостью она командовала как легионом медсестёр опытных, так и табуном студенток-неумех. С первыми Светлану роднило неплохое для своего времени медицинское образование и неудачный брак (о котором она хоть и не распространялась, но коллеги додумали всё за неё), со вторыми – возраст и современные взгляды на жизнь.
Поговаривали, что Светлана Викторовна в прошлом была не то учительницей младших классов, не то психологом – в любом случае, это наверняка было подспорьем в работе с людьми. На деле же никто ничего доподлинно не знал, поскольку она, как вы догадались, больше слушала, чем говорила и не распускала ни сплетен, ни слухов, ни достоверных фактов. Возможно, именно по этой причине она не смогла завести дружественных отношений с коллегами, которых хлебом не корми – дай пообсуждать последние новости. Но дело своё Светлана знала и успешно занимала свою должность вот уже несколько лет без перспектив карьерного роста, которых она, впрочем, и не преследовала.
В таком составе больница встретила 21 век. Встретила и не заметила, стоит сказать. Методы лечения оставались старыми, лекарства применялись из числа тех, которые больше не выпускают, но на складе ещё много, а оборудование – из разряда «работает – ну и слава Богу». Единственным новшеством, которое больница нехотя переняла у современных клиник – это услуги частных охранных предприятий. Это мудрёное словосочетание воплотилось толстой папкой с договорами в кабинете Аркадия Карловича и долговязым мужчиной средних лет, вечно дремлющим на табуретке у входа. Если бы не мятая форма охранника, его можно было бы принять за электрика, тем паче, что синяки под глазами и тонкий запах перегара были его постоянными спутниками.
В масштабах современности больница и её обитатели больше походила на старый ящик с инструментами, которые уже ни на что не годны, хотя бы потому что они ржавые и поломанные, и быть может, так продолжалось бы ещё очень долго, но, волею случая, конец оказался ближе, чем надеялся любящий свою работу и не желающий мириться со старостью Аркадий Карлович. Ибо даже в местах не столь отдалённых рано или поздно случается нечто, переворачивающее всё с ног на голову.
Нечто, способное всколыхнуть застоявшиеся воды любого болота, не желающего течь по законам современного мира…
И этим «нечто» был Володя Степнов, детдомовец не то восьми, не то девяти лет.
.
ЛитСовет
Только что
