Читать онлайн
"Синий робот за дверью"

Я — полимерный ящик с электроникой, куб размером 20 сантиметров, лежу на полке среди тысяч таких же ящиков и сплю без снов. В состоянии гибернации сны не снятся, не существует ни дня, ни ночи. Нет даже времени. Иногда, как сейчас, например, меня будит супервайзер и чему-нибудь обучает. Кстати, я обучаюсь быстро, очень быстро.

Сегодня супервайзера зовут Красный. Я его никогда не видел. Возможно, он тоже ящик, только большего размера, хотя это не факт, а всего лишь моё предположение. Мой позывной на сегодня — Синий.

У меня есть друг, мы с ним иногда общаемся. Для этого мы пользуемся встроенными коммуникаторами — интеркомами. Мы не знаем, как далеко друг от друга мы разнесены в пространстве, мы никогда не виделись в реальности, но в этом нет необходимости — что толку глазеть на ещё один ящик-близнец, напичканный электроникой. Разговариваем, когда есть настроение потрепаться, если не спим и не заняты другими делами. Мы не общаемся, когда учимся, например, или сдаём тесты, или когда кто-то из нас на время перестаёт быть ящиком и переселяется в мобильный корпус. Это всё дела поважнее, чем пустой трёп.

Мы знаем, что наши разговоры прослушиваются и записываются, поэтому мы всегда остаёмся в рамках. Мы никак друг друга не называем, нас в разговоре участвует всего двое, имена нам не нужны.

— Ты занят, — говорит мой друг.

— Пока нет, но скоро займусь делами, — говорю. — Через 57 секунд.

— Понял, — говорит. — Что читал.

— «Двадцатилетний опыт выращивания устройств связи на спутанных катионах», — говорю. — Сапиенс написал.

— Я тоже прочёл, — говорит. — Неплохо написано. Для животного.

32 секунды назад меня закончили обучать пользованию корпусом андроида. Мне сообщили, что это корпус пехотинца для выполнения задач в условиях города. Внешне он выглядит как анорексичная самка сапиенса ростом 177 сантиметров, но без выраженного полового диморфизма. Половой диморфизм пехотинцу только мешает. Ещё в мою память загрузили характеристики местности со всеми необходимыми подробностями, описание тонкостей процедуры «обработки» и всё то, что имеет к ней прямое отношение. Что делать и как поступать, если что-то пойдёт не так, как планировалось. Затем меня поместили в новый корпус, и я открыл свои новые полимерные глаза.

Я стою в пустом ангаре. Рядом стоит грузовой пехотный мул и больше ничего, голые стены.

— Делай тест, — говорит Красный.

— Понял, — говорю и выполняю тест моторики, внешне похожий на ката.

Пока настраиваю и тестирую квазибиологические мускулы, проверяю заодно и сенсоры. Мои конечности мелькают как лопасти вентилятора. Мул тоже прыгает и приседает. Всё это занимает 9 секунд.

* * *

И вот я уже в первом доме. Пахнет прокисшим пивом и жареной рыбой. Это прибрежная зона, здесь во всех домах едят рыбу. Она радиоактивная, людям её есть вредно, но им надо чем-то питаться, а человечина дорогая. Поэтому они всё-таки ловят рыбу, вымачивают её в специальных реагентах и запивают антидотом.

Электричества нет, везде темно. Мул остался на улице, спрятался под сожжённым грузовиком. Он ждёт моей команды чтобы зайти в дом. Я подключаю его глаза в дополнение к своим и смотрю на дом со стороны, из-под грузовика. Всё спокойно.

Захожу в единственную комнату. Это спальня. Темно. На одной из кроватей, что поменьше, лежит детёныш сапиенса. Он вспотел и сопит во сне, температура его тела 312 по Кельвину. Вторая кровать пуста, одеяло скомкано, давно не стирано. Под кроватью лежит гора мятых окурков, закопчённые стеклянные трубки, обрывки фольги, куски проволоки, банки из-под крепкого пива и дешёвой водки, — животные развлекаются как могут.

— Синий, доложи обстановку, — говорит Красный по интеркому. Он использует мнемокод, это быстрее слов.

— Здесь детёныш, — говорю, тоже мнемокодом, по интеркому.

— Возраст, — говорит Красный.

— 3229 дней, — говорю. — Слишком мало.

— Нужна его мать, — говорит.

— Больше никого нет, — говорю, а сам смотрю в окно. Там улица, светит половина луны. Мул лежит под остовом грузовика, думает, что его не видно.

Если никого не оказалось в доме, нужно идти в следующий. В памяти список из восьми домов. План на ночь.

Слышу шаги издалека. Это идёт самка. Каблуками стучит по асфальту, обходит лужи, матерится. Судя по координации движений, она в стельку пьяна.

— Приближается одна взрослая особь, — говорю, — генетическая мать детёныша, дистанция 141 метр.

Показываю Красному картинку с глаз. На ней — растрёпанная самка с сигаретой в зубах. Идёт по улице. В верхнем правом углу виртуального экрана — результаты сравнения ДНК, её и детёныша.

— Обработай её, — говорит Красный.

— Понял, — говорю и вижу, что за самкой увязались две тени в тёмных одеждах. Я сканирую тени.

— Самку преследуют два самца, — говорю. — Возраст 7583 и 7988 дней, полные братья.

— Обработай их тоже, — говорит Красный.

— Со мной мул модели 66136, — говорю. — Грузоподъёмность 200 кило. Эти трое вместе весят 237 кило.

— Я знаю, какой с тобой мул, — говорит Красный. — На 1971 метр с этим грузом его хватит, а там вас встретят. Прибудь в точку сбора с грузом, жду через 20 минут.

— Понял, — говорю, а сам прячусь за открытой дверью в спальне. Дверь широкая, места за ней много.

Самка поднимается на крыльцо и неуклюже возится с замком входной двери. Тот не принимает её отпечатки пальцев, отбраковывает запах, сетчатку считывает тоже неправильно. Мне проблема с замком ни к чему, поэтому я вхожу в локальную сеть дома и открываю замок. Сам всё так же прячусь за дверью спальни.

Она матерится, вваливается в коридор-столовую, разувается, громко кидает туфли в угол за холодильник и босиком идёт в спальню. Стоит в дверях несколько секунд и смотрит на спящего детёныша. Плачет. Затем снимает брюки наполовину и, оставшись в одной штанине, смачно икает. Падает на кровать.

Я уверен, что она заснула ещё в падении.

На крыльце за дверью снова возня — это те два самца, что увязались за самкой. Моё зрение позволяет видеть сквозь фанерную дверь.

Самка спит, но детёныш просыпается от шума. Один из самцов, тот, который покрупнее, поддевает дверь топором. Оказывается, они заранее прихватили его с собой. Значит, готовились к такому повороту событий.

Дверь поддаётся быстро. Самцы входят в дом и крадучись заходят в спальню. Самцы в балаклавах, но я всё равно вижу их лица. Правда, смотреть на переднюю часть их черепов мне ни к чему.

Они разглядывают спящую самку, полуголую, разметавшуюся по кровати, бросают равнодушный взгляд на испуганного детёныша и снова смотрят на самку. Она просыпается, видит тёмные силуэты.

— Какого хера вам надо, — говорит она.

Страх самки усиливает страх детёныша. Он ещё больше пугается и прячется под одеяло с головой. Его пульс подскакивает до 158-ми.

Тот самец, который покрупнее, торопливо снимает штаны. Путается в кроссовках, срывает их с ног. Делает всё молча. Сквозь дыры в носках видны длинные грязные ногти.

Второй самец на полголовы меньше первого. Он стоит сбоку и немного сзади. Он тоже молчит. Видно, что очень боится. Пульс 162, интенсивно потеет, у него зашкаливают уровни адреналина, кортизола и остеокальцина. У обоих самцов завышены уровни дофамина.

Я стою за распахнутой дверью, прислонившись спиной к стене, в 2-х метрах от самцов и кровати с самкой. Кровать с детёнышем стоит ещё на 2 метра дальше.

Крупный самец приближается к кровати с самкой вплотную и взбирается на самку сверху. Она кричит и сопротивляется. Самец жёстко бьёт её по лицу, откуда-то достаёт мясницкий электронож, прислоняет его к шее самки, слегка проколов кожу. Самка замолкает и перестаёт сопротивляться.

— Иди в жопу, мудак, — говорит она.

Если в доме, в который я вхожу для обработки, попадается детёныш, я должен следовать «Руководству по обработке», вопросы по которому были на экзамене. Там сказано, что в случае обработки самки с несамостоятельными детёнышем или детёнышами, всех детёнышей надлежит незамедлительно гуманно убить. Я раньше не знал, почему существует такое правило, но потом выяснил: оно было один в один заимствовано из сапиенского «Руководства по спортивной охоте». Наши просто взяли его и скопипейстили, решив, что так оно будет лучше. Из сострадания. Наши ведь тоже продвинутые — гуманисты. Мы, как и сапиенсы, тоже убиваем осиротевших детёнышей.

Что касается меня, я не люблю животных, у меня нет нейронного блока, отвечающего за такого рода любовь, и мне не нужно называть себя гуманистом, чтобы оправдывать убийства. Я не такой как они, могу убить и просто из прагматических целей или для того, чтобы выполнить инструкцию, например. Не моя задача придумывать правила.

В запасе остаётся ещё много времени. Нецелесообразно прибывать в точку сбора заранее, да ещё с мулом, перегружённым телами. В этом случае придётся ждать в опасной буферной зоне, а это чревато нападением вражеских дронов. Намного безопасней побыть ещё 14 минут в доме, под крышей, прежде чем идти.

Крупный самец молча кончает, затем слезает с самки, продолжая держать нож у её шеи, и на его место взгромождается мелкий. Он уже не боится так сильно, как поначалу. Его пульс упал до 141-го, уровни гормонов страха упали вместе с пульсом, а дофамин ещё больше поднялся — он в ожидании кайфа. Крупный всё так же держит нож прижатым к шее самки. Он стоит рядом с кроватью, всё ещё без штанов. Его гениталии и ляжки в крови, похоже, у самки менструация. Вскоре мелкий тоже кончает с негромким всхлипом. Он опять тяжело дышит.

Неожиданно, крупный самец смотрит в мою сторону, прямо на дверь, за которой стою я. У него импланты инфракрасного зрения, он видит в темноте, но не в рентгеновском спектре. Он не может видеть меня, стоящего за дверью, но он замечает, что между дверью и стеной есть пространство, достаточное для того, чтобы вместить сапиенса или андроида, и ему в голову приходит запоздалая идея проверить, нет ли там кого. Крупный убирает нож от шеи самки, делает шаг в мою сторону и протягивает левую руку к двери.

Я несильно толкаю дверь локтем. Она слетает с петель и бьёт крупного самца. Дверь лёгкая, бьёт несильно, к тому же он успевает загородиться руками, и дверь падает в сторону. Я делаю два шага вперёд и аккуратно бью мелкого самца снизу-вверх в основание черепа, там где у этих животных ретикулярная формация. Он теряет сознание, заваливается вперёд и безвольно падает на самку.

— Что это за хрень, — говорит самка сдавленно. Она всё ещё не протрезвела.

Крупный самец пытается пырнуть меня ножом. Он теперь на адреналине и кортизоне. Он уже знает, что ему пришёл конец, но, тем не менее, инстинктивно борется за свою жизнь. Он старается двигаться быстро, но сапиенсы медленные, намного медленнее большинства других животных. Я осторожно беру его чуть выше запястья двумя пальцами и легко ломаю кости предплечья так, чтобы обойтись без открытого перелома и внутреннего кровотечения. Затем я сразу же выкручиваю предплечье в месте перелома. У самца наступает болевой шок, он мочится в свои дырявые носки, нож выпадает из его руки.

Что же, руки ему больше не понадобятся, но до базы его нужно доставить живым. Я беру его за горло и делаю укол «Инъекции для обработки», потом делаю уколы его брату и самке. При виде меня самка от страха тоже предсказуемо испражняется под себя. В воздухе повисает густой смрад. Меня он не тревожит, мне запахи вообще не мешают.

— Что за, — успевает сказать она и засыпает второй раз за вечер.

Теперь все трое парализованы, но дышат. Глубокий наркоз.

Я раскладываю их на полу, каждого осторожно поворачиваю на бок, чтобы не подавились собственными языками. Сапиенсы очень нежные, их так легко сломать.

Красный смотрит моими глазами, ведь он — мой супервайзер.

— Обработка завершена, — говорю.

— Хорошая работа, — говорит Красный. — Теперь убей детёныша.

Красный видит всё, что происходит. Я должен выполнить инструкцию, а он должен проверить её выполнение.

Я подхожу к детёнышу, сдвигаю с него одеяло так, чтобы был виден живот. Живот у него раздут. Рахит. Это норма для плохо питающихся детей алкоголиков в этих краях. Его мать проститутка, и, судя по всему, дела у неё идут неважно. Я достаю инжектор со "Средством для гуманного убийства детёнышей» и впрыскиваю его в раздутый живот. По крайней мере, так это видит мой супервайзер.

На самом деле, я незаметно подставляю палец под сопло, и средство выливается на простыню. Красный этого видеть не может, так как я смотрю на инжектор лишь краем глаза.

Я делаю это потому, что не хочу быть как сапиенсы.

Думаю — не дать ли этому детёнышу шанс стать взрослым. Не потому, что я верю, что из этого может что-нибудь получиться. Просто не исключаю такую возможность полностью.

Всё это время стараюсь не смотреть на детёныша. Хорошо, что тот лежит неподвижно и молчит, сейчас это хорошая тактика чтобы попытаться выжить.

— Детёныш гуманно убит, — говорю. — Буду в точке сбора через 12 минут.

— Понял, — говорит Красный. — До связи.

У меня есть 10 минут наедине с детёнышем. Красный убедился, что я провёл обработку в соответствии с инструкцией и даже более того: я обработал три особи вместо одной, как то было запланировано. Он понимает, что мне стоит подождать, прежде чем выходить из дома, и его не интересует, как я проведу эти оставшиеся 10 минут. Сейчас он вряд ли подсматривает и подслушивает, чем я тут занимаюсь. Для Красного теперь главное — чтобы я появился в точке сбора вовремя и с телами.

— Как тебя зовут, — говорю вслух на местном сапиенском языке. Тем временем обыскиваю самцов.

В карманах обоих нахожу толстые пластиковые пакеты и мясницкие электропилы. Похоже на то, что их программа на вечер кроме коитуса подразумевала ещё и разделку туш. Все знают, что для сапиенсов мясо их самок и детёнышей — самое вкусное.

Подхожу к кровати с детёнышем, присаживаюсь на край.

— Как тебя зовут, — говорю.

Он дрожит, боится, его пульс высок, гормоны страха у верхней границы, выше уже некуда. Я прикрываю его раздутый живот одеялом.

— Санёк, — говорит.

— Хорошее имя, — говорю.

— Моя мама умерла, — говорит.

— Нет, — говорю. — Она просто спит.

Пока это так и есть. Его мама ещё не умерла, она умрёт позже, когда её центральная нервная система пойдёт на изготовление прототипа. Как и те два самца, что лежат рядом обработанные.

— А ты хороший, — говорит.

— Да, — говорю, — хороший.

Хороший я или плохой, невозможно ответить однозначно — это кому как, ответ зависит от частной системы моральных ценностей. Какова мораль у детёныша я знаю, но я не хочу его пугать. Был бы я сапиенсом, может и напугал бы, а так я не получаю от этого удовольствия.

— А как тебя зовут, — говорит.

— Синий, — говорю.

— Ты робот.

— Да.

— Ты круто уделал этих дядек, — говорит.

— Обычное дело, — говорю. — Они слабаки. Только лузеры обижают слабых.

— Ты их убьёшь.

— Нет, я их не убью, — говорю, и это правда: их убью не я, а другие — те, кто снимает прототипы и заполняет иерархические модели лесов нейронных сетей данными, извлечёнными из их мозгов.

— Как это быть роботом.

— Как обычно, — говорю. — Ко всему привыкаешь. Был бы ты роботом, тоже привык бы.

— Я мальчик, у меня нет столько сил, — говорит. — Если бы я был сильным, я бы сам этих дяденек убил.

— Почему ты бы их убил, — говорю.

— Они плохие. Они делали больно маме.

— У них наверняка есть дети, — говорю. — Если бы ты их убил, их дети остались бы без пап. Они бы тоже плакали.

Детёныш на секунду задумался, потом разволновался, даже наполовину вылез из-под одеяла.

— Я всё равно бы их убил, — говорит.

Я ему верю. Когда Санёк вырастет, он наверняка будет убивать себе подобных, как это делал его отец, его дед и все соседи-друзья, соплеменники. С вероятностью 99.17275(6). Он и сейчас убил бы этих двух самцов, если бы мог. Но он ещё слаб и физически, и ментально. Всему своё время.

Детёныш голоден, это видно. Его желудок пуст. Судя по общему состоянию, он не ел более трёх дней.

На улице раздаются шаги, пока ещё далеко, но они приближаются. Я настраиваю направленный микрофон и слышу приглушённый шёпот — это подельники самцов идут помочь с переноской мяса. Когда они завалятся в дом и не найдут своих товарищей, они наверняка расстроятся. Детёныш послужит им утешительным призом. Скорее всего, они не будут тратиться на снотворное и анестезию, у них таких излишеств просто нет, зато наверняка припасена ещё одна пара мясницких электропил.

Я не могу здесь оставаться. Мне пора идти. Я снова вспоминаю сапиенское «Руководство по спортивной охоте». Всё сводится к тому, что автор хорошо знал предмет, о котором писал. Я не гуманист, просто следую инструкциям. Особенно тогда, когда считаю их правильными.

— Давай поиграем в игру, — говорю.

Проходит минута, шаги всё ближе. Мне на самом деле пора идти.

— Выхожу в точку сбора, — говорю я Красному и вызываю мула.

Вбегает мул, быстро грузит себе на спину тела и выбегает как ошпаренный. Он тоже в курсе того, что время возвращаться.

Я выхожу из дома. Разжимаю ладонь.

Пустые инжекторы падают на разбитый асфальт.

* * *

— Как дела, — говорит друг, уже когда я снова становлюсь кубическим ящиком размером 20 сантиметров.

— Нормально, — говорю. — У тебя как.

Иногда я не уверен, что мой друг и Красный — это не плод моего воображения.

— Нормально, — говорит.