Читать онлайн
"Выродок"

Мы рождены для страданий.

• Если вы сможете это принять, - говорит он, - тогда вы примете все. Но ирония в том, что если ты это примешь, ты больше никогда не будешь страдать, никогда. Ты будешь сам искать муки. Получать наслаждение от боли. ©

Дженнифер

Это сон. Вокруг тяжелая тьма, и девушка падает под давлением этой тьмы в бездонную пропасть. Это сон. Могла бы она отрастить крылья и взлететь, если бы не была так крепко связана? Нет, все чувства вторят неизбежности падения, беспомощности падающей. Если всё и кончится, то не спасением в небесах. Дженнифер уверена - внизу острые камни, которые проткнут насквозь стоит их достигнуть. И тело её, изуродованное и распятое на осколках скал, никогда не найдут. Так и сгниет.

Она переворачивается в воздухе несколько раз, под свист ветра в ушах гадая как встретится со смертью - лицом к лицу, или подставив спину?

Ни то, ни другое, очевидно.

Дженнифер просыпается за секунд до гибели. Хочет кричать, но из глотки вырываются только сдавленные хрипы. Во рту пересохло. Очень хочется пить. И почему так холодно? Её бьет крупная дрожь, а от каждой попытки пошевелиться ноют мышцы и виски. В зудящие от боли глаза невыносимо бьет безликий белый свет светодиодных ламп. Где она? Всё ещё связана. Ещё одна фаза сна?

Нет, в нос бьет запах стерильности. Слишком натурально, как и смирительная рубашка, сковывающая тело. Тело, которое, кажется, рассыпалось бы, не будь так тесно стянуто белой материей.

Дженнифер пытается успокоиться. Дженнифер пытается дышать ровно и здраво оценить ситуацию. Помещение всем походит на больничную палату - начиная с запахов и отделки белым кафелем, заканчивая мебелью и скудной обстановкой. Сосредоточиться мешает головная боль и пробирающий холод. И жажда. Воды бы, и к теплу, и какую таблетку, может...

Нет, стоп. Нельзя отвлекаться. Медицинская палата. Жесткая больничная койка. Смирительная рубашка. Она что, в психушке? Это же смешно, ей нечего здесь делать. Диагностированный депрессивный синдром давно снят, срывов быть не должно, а значит и нахождение в такого рода заведении - абсурд.

Девушка силится вспомнить хоть что-то из того, предшествовало пробуждению. Кажется, муж со своей любовью к сюрпризам, пригласил её на очередное свидание. Его выдумки никогда не надоедали, и Дженни в трепетном предвкушении собиралась на встречу. Трудный выбор между платьями, прическами, подходящим макияжем - всё было приятно и волнительно, будто любимый в первый раз затеял что-то этакое. Занятой адвокат никогда не пренебрегал женой, не смотря на выматывающую работу стараясь чаще выкраивать время для совместных вечеров в удивительных местах. Её добрый, внимательный, касанием ладони ко лбу снимающий морок кошмаров, муж. Её маяк, что светит в темноте. В темноте...

Она даже улыбается, ощутив прилив тепла, но улыбка тут же меркнет на побелевших губах. Это точно не тот сюрприз, которого Дженнифер ожидала. Очнуться в одиночестве, в безымянной палате, будучи связанной. Рыжая закрывает глаза, пытаясь отыскать потерянный кусочек мозаики - но после смазанной памяти о сборах только тьма. Та самая тьма, с которой она падала в бездну.

Паника всё же завладевает воспаленным разумом, и хрипы перерастают в подобие надрывного крика. Джен бешено мечется по кровати, чуть не падает, бьется головой о прикроватную тумбочку, и снова воет. Попытки встать на дрожащие ноги не принимает. Нет сил.

- Здесь есть кто-нибудь? Помогите! Почему я здесь? Господи... - а вот и слезы. От них щиплет глаза и ком встает горле, девушка снова жмурится, сглатывает ком. Ей страшно. Ей давно не было так страшно. - Что случилось? Где мой муж? Если это шутка, то прошу, прекратите. Мне совсем не смешно, - слова болезненно царапают горло, смешиваясь с рыданиями. Уже похоже на истерику. Если это и правда психушка, будет только хуже. Дженнифер собирает ошметки воли и замолкает. Кто-то обязательно зайдет, и она объяснит всю нелепость ситуации, ошибку исправят. Она ведь не сумасшедшая. Она даже с антидепрессантов давно слезла. Это точно ошибка.

Но паника не отступает. Слишком контрастна окружающая действительность той, к которой Джен привыкла за последний год.

Холод. Страх. Беспомощность.

Спасите. Кто-нибудь, помогите.

Тео

Тихое дыхание, пот стекает с шеи, катится каплями ниже, щекоча кожу и впитываясь в и без того мокрую легкую ткань темно-синей футболки. Спокойные светлые глаза, смотрят куда-то в себя, в наушниках раздается очередная песня Rammstein, громкость подкручена так, что если бы кто-то истошно вопил рядом, он бы все равно ничего не услышал, совершая свою пробежку на беговой дорожке.

Когда он чувствует, что начинает уставать, то «просыпается», переключает скорости, переходя на шаг. И так еще полчаса.

Выйдя из спортзала, он поднимается на второй этаж, по пути успев учуять запах кофе и ароматную выпечку. Скоро завтрак.

Раннее утро, солнце еще не успело начать жарить как в аду, впрочем, кондиционеры все равно отлично делают свою работу. Тут прохладно, даже порой холодно. Непривычный человек после тропической жары, скорее всего, сляжет с температурой из-за таких резких перепадов.

Зайдя в свою комнату, оформленную в белых тонах (ночной кошмар любой прислуги), Колд вынимает наушники из ушей, укладывает их на стол, чтобы открыть до этого закрытый ноутбук. Пара кликов по клавиатуре и вот появляется экран с изображением белой комнаты. Кажется, его особая гостья пришла в чувства. Это хорошо.

Еще немного постояв, наблюдая, как на койке мечется худенькое тело, Колд закрывает ноут и идет в душ. Все его движения размерены и неспешны, он не собирается сломя голову нестись в подвал, чтобы радовать Дженнифер ее новым статусом. Она никуда из комнаты не денется. Не причинит себе вреда. Зачем торопиться?

Выйдя из душевой, ведя за собой шлейф аромата цитрусовых после геля, он подходит к шкафу, бездумно выбирая деловой костюм, заодно подмечая на прикроватной тумбочке стакан апельсинового сока. Превосходно.

Откинув выбранный наряд на застеленную постель, Колд подхватывает стакан и идет на балкон в одном полотенце, повязанном на бедрах. Резкая смена температуры заставляет кожу покрыться мурашками, но ненадолго. Спортивное телосложение обдувает со всех сторон едва заметный ветерок.

Пальмы, огромный бассейн, чистое небо над головой – прекрасный вид. Имоджи не видно. Ему даже не надо заглядывать в ее комнату, чтобы знать, что постель давно застелена. Девочка стала слишком самостоятельной. Катается на своем мотоцикле, общается с разными людьми. А ведь остров далеко не такое безопасное место, как кажется на первый взгляд. Не пора ли нанять кого-то, чтобы присматривал за подопечной? Впрочем, этот акт заботы может обернуться скандалом. Нет, ему вовсе не нужно ее контролировать и следить за ней через кого-то. Но безопасность. Безопасность превыше всего.

Вернувшись в комнату, поставив опустошенный стакан на стол, он неторопливо одевается, расчесывает волосы, к этому времени почти полностью высохшие. Захватив стакан, спускается на первый этаж, на кухню. По приезду на остров, он обзавелся кухаркой и некоторой остальной прислугой, не задающей лишних ненужных вопросов и понимающей, что не стоит где-то на стороне рассказывать о делах хозяина.

Недалеко от плиты в небольшой кастрюльке находится совершенно невкусная овсянка, часть которой он плюхает в белую пластиковую емкость, служащую одновременно и подносом, и тарелкой. Туда же отправляется неаппетитно выглядящая зелень по типу шпината, ну, и «вишенкой» на торте является маленькая баночка дешевого вишневого желе. На поднос он укладывает пластиковую белую чайную ложечку, складной стаканчик и со всем этим покидает кухню, чтобы дойти до входа в подвал.

Как только он прибыл на Бора-Бора, выкупив участок земли вместе с шикарным домом, то обустроил его под свой вкус. Под виллой был построен нулевой этаж с пятью комнатами, больше напоминающими больничные палаты; с огромной морозильной камерой; с небольшим бассейном и медицинским отсеком, чаще всего закрытым на ключ. Впрочем, прислуга не совалась на нулевой этаж без особых на то распоряжений.

А вот и нужная дверь. Приподнимает широкую задвижку, засовывает ключ в скважину, одной рукой придерживая поднос. Дергает за ручку и дверь с легким протяжным скрипом открывается. Зайдя в комнату, он закрывает ее за собой, чтобы затем обратить все свое внимание на гостью.

- Здравствуй, Дженн, - слабо улыбнувшись девушке, он подмечает влажность в глазах, хриплое дыхание, запутанные огненные волосы.

Дьявол, она прекрасна!

Торопливо подходит к прикроватной тумбочке, ставит на ее поверхность поднос, чтобы тут же присесть на койку рядом с Дженнифер, посмотреть на нее с привычной заботой и толикой сочувствия в глазах, тихо тревожно выдыхая:

- Ты наконец-то очнулась! Боже, ты нас так напугала! – видя пересохшие губы, тянется, берет складной стаканчик и идет в сторону раковины, чтобы открыть кран и набрать воды, а после поднести ее к чужим губам, - Но раз ты наконец-то пришла в себя, то можно сказать доктору Смитту, чтобы дал тебе обычную форму вместо… - он замолкает, будто подбирая другие более щадящие слова на замену смирительной рубашки, - …всего этого.

Дженнифер

Она и не знает, сколько лежит вот так, беззвучно, как сумасшедшая, бормоча что-то о чудовищной ошибке. Время растягивается, превращается болотную трясину и медленно поглощает неподвижное тело. Стены же, напротив, начинают сжиматься и надвигаться на неё мертвым кафельным блеском. Голова гудит от тишины, на бледном лбу, не смотря на прохладу помещения, выступает испарина, а лицо будто окаменело - только губы слабо шевелятся, да бешено мечутся черные точки зрачков.

Она не сошла с ума. Быть такого не может. Тени в углах, что угрожающе клубятся и плотоядно глядят на неё - просто игры разума, охваченного стрессом. И тому , что воздуха не хватает, обезвоживание. Всё можно объяснить. Нельзя поддаваться напирающей на виски истерике, нет. Дженнифер не сумасшедшая. Она напугана неизвестностью, но совершенно точно в своем уме. Нужно успокоиться и подождать.

Да, точно. Больница свяжется с её мужем, или он сам отыщет Дженни. Генри приедет и вызволит жену, всё уладит. У него поразительный талант всё улаживать, возможно, в силу профдеформации.

Рыжая пытается улыбнуться, но губы не слушаются, а дрожь усиливается. И ещё чертовы слезы, будто этому организму есть куда жидкость девать. Как же ей успокоиться?

Никак. Дженнифер Андерсен всегда была такой, ни с чем не могла справиться в одиночку. Даже в лучшие свои годы она окружала себя сначала сонмом веселых друзей, а потом и нуждающихся, словно улыбчивый энергетический вампир черпая из них волю к жизни. Обычно они не решали за неё проблем, кроме основной - страха остаться наедине с собой. Нет демонов страшнее тех, что живут внутри тебя, уж это Дженни знала очень хорошо. Потому столько лет посвящала себя спасению утопающих в болезнях и горестях, пытаясь отбиться от собственной угольно черной тени.

Кажется, кто-то или что-то услышало её крики. Или мысли. В дверном замке с оглушающим скрежетом проворачивается ключ, и Дженнифер, вопреки усилиям, снова поддается панике. Казалось бы, она хотела чтобы кто-то пришел и всё объяснил, но животный иррациональный страх заставляет девушку забиться в угол койки и сжаться в комок, насколько это позволяет смирительная рубашка. Запутанные волосы наполовину закрывают бледное заплаканное лицо, только один ярко голубой глаз блестит из под выбившейся челки. Сейчас она точно выглядит безумной.

Кажется, тяжелая дверь открывается целую вечность. Сердце успевает набрать чудовищный ритм, а потом почти остановиться. Кто там? Кто за дверью? Может быть, это Генри пришел забрать её из медицинского чистилища?

Нет. Это не он. Но из груди всё равно вырывается вздох облегчения.

- Тео, - охрипший шепот звучит едва слышно. Тео Колд. Не его Джен ожидала увидеть, совсем не его. Но это же Тео, её старый добрый друг, а значит она в безопасности. Значит всё будет хорошо. Правда же?

Его слова впиваются в мозг острыми иглами. Волновались? Доктор Смитт? Почему у Колда такое обеспокоенное, сочувствующее лицо? Андерсен хочет задать все вопросы сразу, но сухое нутро отказывается издавать звуки. Тут на помощь тоже приходит друг, оперативно поднесший ей стакан воды.

Она пьет так жадно, что рискует захлебнуться, не отрывая глаз от знакомых черт. Будто черты эти - единственное, что удерживает её на поверхности сознания.

Тео, с которым они знакомы больше половины прожитых лет. Тео, который однажды спас её от петли во время приступа. Тео, пропавший из её жизни внезапно, и появившейся теперь. Он точно настоящий?

Ещё несколько секунд, чтобы отдышаться. Морщась попробовать выдавить из себя хоть слово. Одна, две, три попытки. Удается только с шестой.

- Что случилось? - она почти болезненно выплевывает вопрос и опускает тяжелую голову обратно на подушку. - Я ничего... - ещё вдох, собраться с силами. - не понимаю.

Сколько дней она здесь? Почему недавнее прошлое кажется далеким сном? Туман в голове непроглядный, густой, девушка начинает сомневаться в самой себе. Но только не в Колде. Уж Тео никогда её не подводил.

- И ничего не помню, - Дженнифер косится на тумбочку, где стоит поднос с омерзительной больничной едой. От одного вида разваренной серой овсянки подкатывает тошнота. Однако, запах съестного заставляет рыжую понять, что она очень голодна. Видимо, прежде было не до того, а вот появление друга действует на неё седативно и ощущения становятся четче.

- Это ведь какая-то ошибка? Расскажи, почему я здесь? Где Генри? - она смотрит на парня с надеждой, а желудок решает вставить реплику и в спазме выдает звучное урчание.

Тео

О, моя вкусно страдающая Дженни, я не случайно выбрал эту игру, как начало наших новых непростых взаимоотношений. Уверен, ты оценишь ее по достоинству, как только полностью распробуешь, погрузившись в тот кошмар, что я для тебя приготовил.

Она действительно рада его видеть, ну еще бы. Колд различает едва слышимый вздох облегчения. Бедная, бедная Дженни.

Мужчина заботливо держит стаканчик, пока девушка пьет. Неаккуратно, быстро, судорожно. Часть жидкости проливается на ткань рубашки, расползаясь мокрым пятном по груди.

Хочется дотронуться до спутанных рыжих прядей, пропустить их меж пальцами. У Имоджен тоже рыжие волосы, но текстура, да и цвет слегка различаются. И пахнет Дженнифер иначе. Она пахнет беспокойством, ужасом и страхом, которые будят в Тео совсем иные желания, нежели когда он смотрит на младшую Андерсен. Впрочем, чего это он? Имоджен давно не принадлежит к их породе. Она его маленькая девочка, не имеющая отношения к куску мяса сейчас находящемуся рядом с ним на койке.

Да, стоит отдать должное, эмоции у Дженнифер сейчас поярче. Можно бесконечно дегустировать ее страдания, нужно просто правильно приготовить их, и тогда…

Когда стаканчик опустошен, он складывает его, ставя на тумбочку рядом. Его взгляд по-прежнему внимателен, он пытается ободряюще улыбнуться, но вроде как понимает, что улыбка его сейчас будет не к месту, бросает эти попытки.

Когда Дженнифер тяжело укладывается обратно на подушку, не желая бороться с соблазнами, Колд во внешне заботливом жесте – поправляет ее волосы, невесомо поглаживая пряди, убирая их в сторону, чтобы не закрывали красивую болезненную бледность лица.

- Не удивительно, что не помнишь, - тихо вздыхает Колд, морщась, будто вспоминая не самые лучшие моменты жизни, - Последнее время тебя пичкали столькими препаратами, что вообще удивительно, как ты вспомнила, например, меня.

Видно, что мужчина осторожно подбирает слова, чтобы не сказать лишнего, не расстроить, не усугубить ситуацию. Она еще не успела попросить, а он уже тянется к подносу, чтобы покормить ее. Заботливый друг.

Но пальцы замирают в воздухе, когда Дженнифер называет мужское имя. Нет, поднос он так в руку и не берет, возвращая кисть обратно на постель, глядя на изможденную девушку со смешанными беспокойством и бесконечной тревогой во взгляде.

- Прошу перестань, - Колд опускает глаза, с силой сжимая простынь медицинской кровати, собирая ее пальцами в гармошку, - Перестань, - повторяет тише, но более решительно, поднимая на Дженнифер светлые глаза, - Перестань жить этой иллюзией, хватит!

И прежде чем девушка успевает задать хоть какой-то вопрос, Колд дергает ее за смирительную рубашку на себя. Узлы и заклепки больно впиваются в бока и спину, Дженнифер вынуждена сесть.

- Перестань придумывать себе своего несуществующего Генри! Если доктор Смитт снова услышит от тебя о нем, то увеличит дозировку лекарств! – будто поняв, что своим рывком причинил девушке болезненный дискомфорт, Колд ослабляет хватку, опускает глаза и тихо шепчет, - Прости. Прости, - поднимает глаза, заглядывая в чужие напротив, - Я просто не хочу тебя снова потерять.

Дженнифер

Тео будто совсем не изменился с их последней встречи - такой же ласковый, внимательный. И руки у него нежные, а касания похожи на прикосновение пером своей легкостью. Навевает память прошлых лет, когда Джен часами лежала у него на коленях, а он просто гладил её по волосам. Умиротворяет. Дарует утраченное чувство безопасности. Увы, всё исчезает, стоит ему опять заговорить.

Он пугает её. Слова, произнесенные знакомым голосом, никак не вяжутся с реальностью. Пичкали препаратами? Зачем? Чего она не знает?

Постойте, какой иллюзией? Какие ещё иллюзии? Лицо напротив меняется в жуткой гримасе из страдания и... гнева?

Больно. Путы и защелки до невыносимого врезаются в кожу, не отрезвляя, а заставляя зажмуриться от слез, брызнувших из глаз с новой силой. Больно, больно, больно. Сердце сжимается в жалкий комочек, пробитый множеством резких слов и судорог. Сознание темнеет и девушка забывает как дышать. Но всё же выдает:

- Что?

Вопрос повисает в воздухе, и Дженнифер немеет от ужаса опять широко распахнув испуганные глаза. Какая чушь! Глупость! Как это - Генри не существует? Как Тео может такое говорить? Он ведь никогда не врал, не шутил зло над своей подругой. Он просто не может ей врать, Андерсен знает его.

Тео никогда не лжет, не такой человек. Значит нужно ему верить. Верить...

Дженнифер чувствует, как продолжает падение в тёмную пропасть с лезвиями камней на дне. Память проносится мимо яркими, ненатуральными вспышками - улыбки, смех, радость, лай щенка корги, подаренного мужем на день рождения. Медовый месяц, ночи и дни в их прекрасном доме, всё в быстрой кинематографической склейке. Напоминает мечту. Очень подробную, выстроенную по кирпичику, мечту депрессивной психопатки.

Если задуматься, Генри и правда всегда был похож на выдумку. Будто рыцарь, сбежавший из сказки и ворвавшийся в жизнь печальной принцессы со всем своим бесконечным взрослым обаянием, вниманием и любовью. Генри спас её от тоски, ужасов внутри и снаружи, с которыми не смог помочь даже Тео, а Генри успокоил и согрел. Сделал счастливой, свободной. Слишком всё это... идеально.

Дженнифер больше не знает чему верить.

Спина наконец достигла каменных ножей, а в глаза нацелены ещё два серо-голубых осколка, впивающихся прямо в агонизирующий мозг. Что действительно реально, так это больничная палата. И боль. Внутри будто разом рвутся все органы, взрываются единовременно и наполняют нутро чем-то, очень напоминающим битое стекло. Сейчас Дженнифер начнет плевать кровью и быстро умрет прямо в руках измученного волнением друга. Но этого не происходит.

Она шевелит губами, будто со стороны слыша собственное шокированное бормотание.

- Я же помню его... Родинка на левой скуле, чуть проглядывающая седина. А ещё мы назвали щенка Тирионом из-за коротких ножек... И Генри всегда приносил мне свежую клубнику с утра.. и мы так хотели завести ребенка, но всё не получалось, - мысли путаются, словно волосы, сбиваются в колтуны, остаются давить на черепную коробку изнутри. Дженни хочет впиться пальцами в собственную голову и расцарапать кость, выудить эти комки острыми ногтями, но царапает только материю рубашки.

А потом её тошнит выпитой водой прямо на пол, рядом с ботинками Тео. Она едва успевает отвернуться и не исторгнуть жидкость, смешанную с желчью, прямо на мужчину. Горький привкус на языке, отвратительный запах. Всё слишком, слишком знакомо.

Андерсен поднимает осоловелые глаза на Колда и качает головой. Из уголка губ тянется желтая слюна, и разум будто покинул это тело. Она точно безумна. Тео оказался прав.

- Давно я здесь? Чего я ещё не помню? Что ещё придумала? - речь очень невнятная, язык едва ворочается. Он распух и превратился в мертвую рыбу, тесно упирающуюся в зубы. Сломанная ещё в одном месте, Дженнифер едва-едва дотягивает до статуса живого человека. Скорее уж дергающийся хаотично механизм, в холостую расходующий энергию прошлых заводов специальным ключом.

Ускользающее сознание задерживается в реальности только из-за Тео Колда. Её искренне горюющего за неё Тео, оставить которого сейчас не позволяет сама натура Дженнифер Андерсен. Доброй Дженнифер. Лживой Дженнифер. Во всем виноватой Дженнифер.

Тео

Какой заботливый, а? И живность приобрел, и всячески ухаживал. Неужели это была действительно любовь? Неужели такие, как они способны на это чувство? Исключения лишь подтверждают правила?

Но вот с ребенком - это зря. Даже хорошо, что Тео Дженнифер умыкнул из-под этой опеки и всепоглощающей любви. Кто знает, психопатия же наследственная штука, а потому неизвестно кого бы они там родили.

Вот так, хочешь насолить ближнему своему, а получается, что спас мир от очередного монстра. Только все равно никто не поблагодарит за это, все будут презирать и ненавидеть, если прознают об этом, конечно же.

Он смотрит на Дженнифер с легким намеком непонимания во взгляде и одновременно удрученно так, будто уже слышал эту историю неоднократно. Будто она успела приесться и надоесть. Придуманная повторяющаяся сказка потерявшейся в своих фантазиях девушки.

Жалкая картина.

Мужчина видит, как чужое лицо сереет, а затем Дженн резко отворачивается, ее рвет на пол, но лишь водой от пережитого потрясения и горя. И вот эти звуки и общее состояние «больной» - лучшее, что он сегодня видел. Не считая Имоджи, конечно же. Но он сегодня ее еще не видел, так что все честно.

Пока Андерсен свисает с койки, пытаясь отплеваться или что она там делает? Колд смотрит на нее совсем иным взглядом. Что в нем можно прочитать? Восторг, желание продлить этот момент как можно дольше и даже в некотором роде вожделение.

Черт, он бы даже был не прочь принять поток находящейся в желудке водицы, чтобы сделать этот момент для Дженн максимально неприятным и неловким. Запах не тревожит совершенно, а когда на него поднимают измученный взор, то он снова тот самый друг из прошлого.

Вообще в обычной среде все его эмоции минимальны. По большей части их вообще нет. Они возникают, если нужно играть (как сейчас) или если играет он сам, без оглядки на остальных. А это значит, что Дженнифер его настоящего никогда и не видела. Но ничего, у нее все впереди.

Колд снова поднимается, забирает стаканчик с подноса и идет к раковине. Очередной заботливый жест. Ничего лишнего. Теперь он будто опасается смотреть на Дженнифер, боится что-то говорить, не желая делать больно, но ведь правда все равно всплывет наружу, так ведь?

- Три месяца, - оборачивается, тихо выдыхая, разглядывая лежащую молодую женщину на койке, делает будто бы неуверенные шаги вперед, начиная скомканное тихое повествование, - Три месяца назад Бобби вернулась домой, - одним крупным шагом он сокращает дистанцию между собой и койкой, чтобы снова устроиться на самом ее крае, заглядывая своей подруге детства в глаза, боясь увидеть в них очередной приступ безумия, - У тебя случился нервный срыв, как только ты об этом узнала. Я был рядом, - он опустил глаза, - это было страшное зрелище.

Он тихо тяжело вздыхает, не решаясь пока что протягивать девушке воду, видя, как дрожат ее руки, как нервная дрожь сотрясает все ее тело.

- Не зная, что делать, я связался с твоей матерью. Она приехала, но лучше не стало. Ты никого не узнавала и бросалась на всех, как дикая кошка. Поэтому, - он повернул голову, глядя на гладкий белый пол, - Было принято решение отправить тебя в частную закрытую клинику. Это не психушка!

Колд будто пытается ее утешить, но реальность слишком жестока. Да, она находится в палате в смирительной рубашке. Что это, если не психиатрическая больница? Возможно, мать решила так ее спрятать, а может и избавиться от неудобного ребенка, который бы омрачил радость от появления пропащей дочери, портя своей душевной болезнью всю картину.

- Лекарства сделали тебя спокойнее, - тихо продолжал мужчина, сохраняя зрительный контакт, будто бы уже рассказывал эту историю, но она опять все забыла, - Но в какой-то момент ты начала жить своей какой-то придуманной жизнью. Создала себе мужа Генри, детально рассказывала о том, как вы жили, чем увлекались. Это было страшно. Нам всем было страшно за тебя, Дженнифер.

Мужчина тяжело вздохнул, с одной стороны снимая с плеч неподъемный груз, а с другой... опасаясь, что завтра, к примеру, Дженнифер снова все забудет, требуя, чтобы ее посетил придуманный муж и принес ароматной клубники на завтрак.

Дженнифер

Огромный черный монстр навис над полубессознательной Андерсен и бегает когтями по опутанной ремнями спине, чудом их не повреждая. Рыжая сидит сгорбившись, смакует горькую слюну, ожидая ответов. И они проливаются на неё черным дождем, прожигая кожу до костей и заставляя скулить от боли.

Тео говорит, а кажется, повторяет некий заезженный текст. Замирает на некоторых слогах, явно ожидая бесноватой реакции, но продолжает. И Андерсен чувствует, как ей в уши заливают раскаленную смолу, растекающуюся по каналу и достигающую мозга уже острыми иглами.

Истерики не случается. Не сразу. Но это определенно безумие.

Бобби вернулась. Бобби. Вернулась. Дженнифер буравит глазами одну точку в пространстве, совсем теряя любую связь с реальностью.

Её будто бьют тяжелой битой, удар за ударом выбивая из тела сознание и оставляя его растекаться неприглядной желтой лужей на белом полу. Пустая вода и желчь, и ничего кроме, никаких больше сказок.

Всё очень непохоже на то, что она сама помнит. Но верить себе больше нельзя, потому что такое уже было. Сильнодействующие препараты во время приступов, порой очень качественно стирающие разум в порошок без отзвуков прошлого, присутствовали в её жизни начиная с двадцати лет, когда без вести пропала Бобби. Барбара. Сестренка, перед которой она так виновата.

Фокус смещается. Всё вдруг становится таким неважным, потому что на Джен опускается новая волна ужаса. Память о том, что она делала с сестрой, память, которая преследовала в кошмарах во сне и наяву, хлещет по оголенным нервам и заставляет стиснуть зубы сильнее. Ещё один приступ дрожи, куда хуже прежних. Женщина раскачивается из стороны в сторону и не смотрит на Колда, готовая начать биться головой о спинку кровати, только бы почувствовать облегчение.

Только бы не видеть испуганные глаза Барбары, пятящейся от неё неустойчивым детским шагом. А потом новости о её бесследном исчезновении и вероятной смерти в руках какого-нибудь маньяка-педофила. Тринадцать лет поисков, тринадцать лет мыслей о сестре, чью короткую жизнь она безнадежно испортила. Пропавшей по её вине.

Нет, больше нельзя бежать. До чего она дошла, обманывая себя? Пора взглянуть в глаза чужих-родных страданий, принять, что причитается и поставить точку. Увидеть Бобби, чтобы больше не забывать.

- Тео... меня должны развязать. Отпустить. Мне нужно к сестре, нам с ней о многом стоит поговорить, - она глотает слезы, стараясь не сорваться на крик и не выдать собственную нестабильность. Ей больше нельзя здесь оставаться - нет, не потому, что мать запихнула её в клинику с глаз долой, позволив врачам накачивать препаратами. Не потому, что Генри просто защитный механизм психики, выдуманный во имя самоспасения от суицида на почве обострившегося чувства вины. Даже все "приятные" атрибуты пребывания в психиатрической больнице совершенно блекнут на фоне единственной фигуры в свете.

Если Барбара вернулась, значит Джен нужно к ней. Обнять её. Молить о прощении. Узнать, что же случилось и где она была все эти годы. Вернуть так глупо потерянную часть себя.

- Всё нормально. Я больше не буду ни на кого бросаться и что-то выдумывать, обещаю. Меня должны отпустить к Барбаре. Умоляю, - она ползет на коленях по койке, упирает бледный лоб в плечо друга, сдерживает рыдания.

Слишком много потрясений по нарастающей выбивает все пробки. Сознание мечется в черепной коробке, от напряжения готовое перегореть в любой момент и окончательно оставить оболочку пустовать.

- Я должна сказать ей, как люблю её и сожалею о всём содеянном.

Тео

Куда ты бежишь впереди паровоза, Дженнифер? Ведь мы еще не закончили.

Он наблюдает за ее передвижениями по кровати, обнимает одной рукой, когда девушка притуляется рядом, успокаивающе гладит по спине, задевая огненные пряди и твердо произносит:

- Нет, - чтобы затем посмотреть в ее глаза, так близко, что видно мелкие крапинки в хрусталике, - Я не могу выпустить тебя из палаты, это не в моей власти. Тут всем заправляет доктор Смитт, - он не отводит взгляда, но вид у него виноватый, будто искренне сочувствует и жалеет, что не может так просто открыть дверь и выпустить Джен на волю, что птицу из клетки.

Колд продолжает гладить ее по спине, задевая пальцами узел, но не спеша его развязывать.

- К тому же Бобби сейчас тут нет. Нужно все подготовить. У тебя будет время прийти в себя, убедить доктора, что это не один из множества просветов, а ты действительно если не вылечилась, то по крайней мере чувствуешь что реально, а что нет, - он смотрит на нее по-прежнему беспокойно, как будто опасаясь, что молодая женщина в любой момент потеряет связь с реальностью и затребует любимого мужа в палату, - Я могу тебя развязать. Конечно, Смитту это не понравится, но тут уж я с ним как-нибудь сам разберусь.

Важно дать понять его гостье, что он рискует, идя ей на определенные уступки. Неприятности с мифическим доктором. О, да. Давай, заглатывай и благодари хотя бы за такую мелочь.

- Ты должна поесть, - отстранившись, он ставит стаканчик на тумбу. Все это время держал его в руке, совершенно о нем забыв, - Я позову санитара, он принесет тебе больничную пижаму, уберет здесь все и... - ненавязчиво разворачивает Дженнифер спиной к себе, чтобы взяться за ремни и узлы, - чего бы тебе еще хотелось? Книг? Газет? Музыки? - тихий вздох, - Не уверен, что проигрыватель разрешат оставить в палате, но я могу поставить его у двери, чтобы у тебя была возможность раствориться в музыке и подумать. Не беспокойся о прочих пациентах, - он осекся, не собираясь напоминать девушке о том, где она сейчас находится, но без этого было невозможно вести диалог.

Пользуясь тем, что Дженнифер сидит спиной, возможно гипнотизирует взглядом поднос с больничной едой или просто бездумно пялится на белую стену, смотрит в себя, Колд наклонился к ней почти вплотную, медленно и беззвучно вдыхая запах тела. Запах женского пота отличался от мужского, он был более терпкий, особенно если происходил не от тяжелой физической нагрузки, а был следствием каких-то определенных волнений и переживаний.

Хотелось раздвинуть волосы в стороны, поддеть пальцем ворот рубашки, опуская его вниз и провести языком от шеи до лопаток Дженнифер, широко и мерзко, пробуя подругу детства на вкус.

Рано. Еще слишком рано для подобных вольностей.

Последний узел и застежка, руки Дженнифер более не прилеплены к телу, сейчас она в короткой рубахе с непомерно длинными рукавами.

- Итак, - он поднимается на ноги, с теплотой глядя на свою давнюю приболевшую подругу, - Я за санитаром. Твои пожелания?

Дженнифер

Глупо было предполагать, что её просто так отпустят из заведения подобного толка. Колд как всегда прав, а Дженнифер как всегда не хватает некоторой здравости в рассуждения. Хо, здравости - особенно иронично это слово звучит именно здесь и сейчас.

Дженнифер немного успокаивается, ощущая как дружеская рука гладит её по спине, и даже на резкий отказ не реагирует бурно. Тео теплый. Тео всегда помогал ей в меру своих сил. На него можно положиться.

Как удобно, правда, Дженни? Вечно тебе все помогают, а кто помог Барбаре, когда ей некуда было от тебя деться? Ты просто омерзительна. Вряд ли она вообще захочет тебя видеть. Хватит думать только о себе, очнись. Разберись сперва со своими демонами, сумасшедшая, а потом уже лезь грязными пальцами в чужие зажившие раны.

Да и не чувствует Андерсен, что реально, а что нет. Калейдоскоп из разрозненных осколков в голове никак не собирается в единую картину, оставляя молодую женщину подвешенной в ощущении неясности. Вспышки эмоций, меж которых мечется травмированный информацией разум, похожи на кошмар психиатра. Тео вернулся. Барб вернулась. Родная мать опять бросила, Генри не существует. А она сама - сумасшедшая с частичной амнезией и опасными фантазиями, крепко связанная, чтобы не причинила себе вреда. Похоже на какой-то артхаусный фильм, но не на то, что могло бы произойти взаправду.

- Спасибо, Тео. Спасибо за то, что снова мне помогаешь, за то, что рядом, - страшно представить, сколько сил друг стоит вот так возиться с больной Джен, три месяца к ряду проваливающейся в кроличью нору и истерики. Неоплатный долг, что рыжая заимела перед Колдом за время их знакомства, не устает расти в прогрессии. Сможет ли она когда-нибудь отдать хоть малую часть?

Чего ей хочется? Повеситься, наверное. Впрочем, шутка не смешная - если она хочет, чтобы врачи поверили в её выздоровление, от суицидальных мыслей точно нужно избавиться. Даже в саркастичном ключе. Тогда...

- Охх, - шумный вздох покидает саднящие легкие, когда стягивающие тело ремни ослабляют хватку. Она забывает, о чем вообще думала. Грудная клетка противно ноет, а руки так затекли, что Дженнифер их почти не чувствует, разве что покалывание под кожей. А ещё - только заметила - кроме чертовой рубашки и трусов на ней совсем ничего нет. Не удивительно, что было настолько холодно. Кто вообще придумал, что такая униформа способствует скорейшему выздоровлению?

- Боже, Тео, спасибо, - Андерсен расправляет закостеневшие плечи и ахает от почти оргазмического удовольствия, запрокидывая голову и глядя на перевернутого вверх ногами мужчину. - Мне казалось, я умру в тесных ремнях. С этой вольностью точно не будет проблем? - слабой улыбке будто не место на этих сухих обкусанных губах. Памятуя об открывшихся обстоятельствах, действительно не место, но крохи свободы создает новый импульс благодарности и странного веселья. Видимо, перепады настроения стали куда контрастнее, чем она помнит. Что же, сравнительно не странно. Понятие нормы теперь очень и очень шаткое.

- Можно мне теплое одеяло? И какой нибудь чай, чтобы согреться? - женщина поворачивается, демонстрируя смешно свисающие рукава и случайно задирая один. Сразу отводит глаза от нескольких глубоких царапин на внешней стороне кисти. Нельзя сейчас об этом думать.

- И если музыка, то классический джаз. Ты же знаешь, я люблю джаз, и он никому не повредит, - не говорит - другим пациентам, потому что об этом думать тоже не хочет. Если этот медицинский улей набит такими же больными душами, то Дженнифер ещё успеет пофантазировать на тему их историй и недугов. А может и лично познакомится. Мать наверняка оплатила по прайсу "всё включено" на несколько месяцев вперед, это в её стиле.

Тут Андерсен вздрагивает и становится не столько измученной и смирившейся, сколько испуганной.

- Тео, а ты вернешься? Прошу, не бросай меня одну, - не то я тут с ума сойду. Конец фразы, вместе с болезненно кривой ухмылкой, остаются внутри. Джен ментально впивается в того, кто рискнул ей помочь. Что никогда не меняется, и над этим можно было бы посмеяться, если бы не окружающая кошмарная реальность.

Тео

- Ты тоже помогала, когда мне было одиноко и плохо. Жизнь - это бумеранг, - тихо произносит он, разглядывая замученную Дженнифер с бесконечной теплотой в глазах.

Забавно, но ему никогда не было одиноко и плохо на самом деле. Одиночество ему всегда нравилось больше компании людей. И даже до гибели родителей было именно так и никак иначе. Однако жизнь с дядей внесла некоторые коррективы в его спокойное существование. Дядя Ричард утверждал, что его затворничество - это ненормально и является результатом стресса и пережитого горя после гибели родных. Ему вторили и врачи. Хотя на самом деле старшему Колду было глубоко плевать на племянника, его заботила лишь репутация семьи. И то, что могут пойти слухи о том, что с племянником что-то не так, мужчине совсем не нравилось. Вот и пихали Тео насильно в разные компании, то по верховой езде, то к детям недалеко живущих партнеров и друзей. Успехов особых не было, Колда не принимали, а некоторые еще и насмехались. Ничего нового.

Все изменилось, когда в их общую разрозненную компанию вошла Дженнифер, которая светилась так ярко, что Тео с первого дня их знакомства хотелось вскрыть девушку, чтобы посмотреть, откуда там этот свет берется и что вообще зовется душой? Она была слишком настойчивой, даже порой надоедливой, Колд уставал в ее компании даже больше, если бы посетил пять приемов в светском обществе. Но Андерсен была слишком упрямой, чтобы замечать что-то негативное в свой адрес, пусть даже Тео никогда ничего не делал и не говорил, чтобы специально ее обидеть.

А потом скрытный подросток решил, что играть в молчанку не интересно, чтобы добиться большего в этой жизни - нужно людям нравиться. Холодный расчет, не более. Колд не особо преуспел в этой сфере, большинство людей по-прежнему обходили его стороной, но не все. И, конечно же, Дженнифер всегда была рядом.

Теперь его очередь. Он задушит своей заботой подругу детства так, что та никогда не оправится. Хотя это будет, наверное, быстро и скучно, а потому... нужно действовать осторожно и неторопливо, чтобы Дженнифер отработала каждый доллар от суммы за немаленькое вознаграждение от своего похищения.

- Я как-нибудь разберусь с твоим доктором, - слабо улыбается он в ответ, на чужое ожидаемое беспокойство в голосе на счет освобождения от смирительной рубашки.

Взлохмаченная, бледная, с потерянным безумным взглядом Дженнифер действительно напоминает пациента психбольницы. И то, что Колд видит перед собой, ему определенно нравится. Главное - не показать это взглядом, выражением лица. Благо у него все под контролем. Как всегда.

- Значит одеяло, чай и музыка, - кивает сам себе Колд, делая шаг в сторону двери, и замирает, будучи остановленным испуганным возгласом подруги. Он возвращается к койке, ободряюще улыбается, протягивает руку, чтобы невесомо дотронуться пальцами до бледной девичьей щеки, - Не бойся, я не брошу тебя! - «как бы сильно ты этого не желала в последующем...» - Вечером зайду еще, проведать. Надеюсь застать тебя в добром здравии, - замешкался на последних двух словах, почти проговорившись о том, что боится, как бы Дженнифер не скатилась снова в свои безумные фантазии.

Убирает руку и отстраняется. Снова ободряюще улыбается одними губами.

- До встречи, Джен, - замирает так, будто не хочет оставлять девушку тут одну, - Если хочешь, я позову санитара и побуду здесь, пока он будет наводить порядок. Заодно проконтролирую, чтобы все твои пожелания были исполнены.

Милая Дженнифер еще не знает, что этим вечером ее ждет нечто очень интересное.

Дженнифер

Тео слишком добр. Джен никогда и никому не помогала по-настоящему. Развивала бурную деятельно, направленную на "помощь всем и вся"? Да. Втягивала в свою солнечную систему, расходуя окружающих для растопки "солнца"? Определенно. Делала всё, чтобы лучше было именно ей. Вокруг рыжей девчушки вертелся человеческий вихрь, в котором она агрессивно насаждала добро, а в итоге всё оказалось пустым пшиком чистого эгоизма.

Ей хотелось, чтобы мир сиял, и она добивалась этого только ради себя. Это лицемерие и вылезло боком той, кто не по своей вине разрушил идеальную картинку - Барбаре. А может, не только ей.

Ребенком Колд был иным. Глаза холодные, как ветра зимы. Юная Андерсен читала в какой-то книге, что это от большой боли. Мол, был человек в боли, смог ее перенести, но не смог пережить, и внутри охладел, и больше его уже не мучили страдание. И если рассечь ему грудь, увидишь россыпь сияющих самоцветов. Сказки, конечно, но Джен помнит - люди с застывшими душами не любят огня. А огненные люди, как она сама, всё равно идут напролом и трогают горячими руками без разрешения. Во благо ли? Весьма сомнительно, опять эгоизм. Но и полагать, что она как-то его "спасла" или "изменила", было бы излишне самонадеянным. Скорее уж одинокий холодный мальчик вырос в чуть более теплого мужчину, не спешащего показательно заполнять атмосферу миазмами доброты, что помнил подругу детства, делился с ней и тайно - с прочими страждущими, что обращались в фонд.

Так что и речи быть не может о помощи с её стороны. Очередная иллюзия.

Но нареченная душевнобольной и разбитая, Андерсен не станет спорить. Они оба знают, что Тео стал хорошим другом скорее вопреки, нежели благодаря. В своё время ему просто не дали выбора, а что сейчас? Сейчас, вероятно, это уже ядовитая связь с больным куском мяса по имени Дженнифер. Обманный свет, фальшивая страдающая дрянь.

Как же Колду не повезло ввязаться в это вот всё.

Потому потрясенная этим днем (утром, ночью, какое сейчас вообще время суток?) рыжая не спорит, только обреченно кивает. У неё нет прав на возражения, да и силы близки к нулевой отметке. Выжатый эмоциональный спектр замещает ужас и благодарность бесцветной апатией.

Может и не нужно ей это - одеяло, чай, музыка? Почему-то очень хочется спать, хотя и проснулась совсем недавно. Вырубиться, провалиться в черное небытие без сновидений, как хорошо было бы, да? Но она уже попросила, это будет не то что невежливо, а почти плевком в благие намерения Тео.

А если она проснется, и снова ничего не вспомнить? Небытие гостеприимно проглотит, позволит сбежать в своё бездонное нутро, а вернет в тот же ужасный для Джен и окружающих цикл, где всё повторяется по кругу. Страшно. Нельзя спать, нельзя.

- Спасибо, - женщина прижимается мокрой щекой к ладони, пока та её касается. - Для меня это очень много значит, - улыбка выходит странной - только левый угол сухих губ приподнимается вверх, превращая лицо в сведенную судорогой маску. Избавиться от жуткого выражения удается резко встряхнув головой, вместе с тем жест означает нежелание держать друга ещё дольше из простой прихоти.

- Иди. У тебя наверняка есть дела и кроме меня, мне достаточно того, что ты уже сделал, и что придешь снова. А я познакомлюсь с санитаром самостоятельно - в который, интересно, раз? Как его зовут? - она почти прогоняет мужчину, хотя предпочла бы, чтобы он остался с ней как можно дольше. Довольно пить кровь, даже если тебе добродушно подставляют шею, Дженнифер.

- Иди. Всё будет хорошо. Я дождусь тебя в сознании, возможно, даже более ясном.

Тео

Милая, милая Дженни.

Колд хотел остаться, чтобы исключить малейший нежелательный контакт подруги с «санитаром», но что ж, придется как следует подготовить того, кому предстоит играть эту странную роль.

Окинув девушку долгим оценивающим взглядом, Колд наконец-то послушно кивает. На языке вертится насмешливое: «Спорим?»

Спорим, твое сознание вновь сыграет с тобой злую шутку?

Конечно он такое не скажет вслух, но с удовольствием посмотрит запись того самого момента, когда Дженнифер вновь подумает, что сходит с ума. Да, конечно, именно запись. Не будет же он сидеть у ноута целую вечность. У него, как это правильно заметила подруга, и свои дела есть.

- Санитара зовут Майкл, - отвечает он тихо на выдохе, - Наверное, ты видела его чаще, чем меня, он тут давно работает.

Выдав эту краткую информацию, он идет к двери, приоткрывает ее, напоследок поворачиваясь к Дженнифер.

- До вечера. Поешь и отдыхай.

Скрывается в коридоре так, что на секунду Андерсен видит часть все тех же недружелюбно-белых стен. Кто-то просто любит белый цвет. Или точнее сказать отсутствие цвета. А то, что белый совпадает с больничным - большая удача.

Вот раздается скрежет закрываемого замка и щелчок щеколды. Дженнифер остается одна.

Мужчина с именем - Майкл действительно работает у Колда. Это высокий мускулистый кареглазый тридцатипятилетний островитянин из бедных слоев населения, которому просто напросто повезло попасть на службу Колда. Сейчас он проживает в гостевом домике, а большую часть зарплаты тратит на мать с кучей братьев и сестер. Все, что касается ремонта бассейнов, электрики и мелких поручений - можно обращаться к Майклу. Вот Колд и обратился с очередным мелким поручением.

Они уже год на острове, до этого никаких «особых» гостей у него не было. У каждого богатого человека свои заскоки. Не то, чтобы Майкл относился к этому с пониманием, но хозяин обещал крупненькую сумму, если он поиграет некоторое время санитара из психушки. Какой дурак откажется?

Работа не пыльная. С девушкой он не должен разговаривать вообще, изображая молчаливого и угрюмого санитара, которого достали все эти буйно больные. Он должен иногда приносить гостье еду и что-то еще, что сочтет нужным дать ей Колд. Вот и все.

Сейчас его нарядили в белые хлопковые штаны и футболку, которая обтянула все его мышцы, как будто мала. Но ведь и правда, он крупнее хозяина, который судя по всему покупал эти вещи на себя.

Они спускаются в подвал вдвоем. Мужчина бегло осматривается, обычно их сюда не пускают. Подвал не похож на подвал, но опять же у каждого свои причуды.

Он держит ведро с водой с утопленной в нем тряпкой в одной руке. В другой у него белая больничная пижама. Все те же футболка и штаны. Колд несет сложенное очень тонкое одеяло и еще кипу каких-то газет.

У двери они останавливаются, весь скарб передают только Майклу. Открывают дверь, отходят в сторону, чтобы девушка не заметила Колда.

Спектакль начинается.

Спустя полчаса от прихода Тео, дверь палаты Дженнифер снова открылась, на пороге появился рослый санитар с уставшим взглядом. Перво-наперво он поставил ведро в углу, закрыл за собой дверь, мельком глянул на девушку и в полном гробовом молчании прошел до койки, на которую уложил пижаму и плед, а на тумбу рядом сложил газеты.

Самая свежая газета (на минуточку, из Нью-Йорка) была трехмесячной давности. Некоторые из них были и того старше. И вроде как ничего такого, просто принесли почитать. Однако, второе издание, лежащее под первым выпуском было аж годичной давности, где на первой странице красовались улыбчивая Дженнифер и Генри, разрезающие свадебный торт в компании прочих гостей. Заголовок гласил о том, что один из известнейших холостяков города наконец-то позволил себя окольцевать.

Дженнифер

- До вечера, - кивок выходит нервным и робким.

Когда мужская спина скрывается за закрывшейся дверью, в комнате становится совсем пусто. Женщина не ощущает, что сама наполняет это безликое пространство. Дженнифер есть, Дженнифер нет. Она прозрачна и несущественна где-то на пятьдесят процентов, и сомневается даже в собственном существовании.

Нет уж, она обещала Тео нащупать границы разумного и не пропадать в бездне снова. А потому нужно себя чем-то занять. С чего начнем, Дженни?

Перед едой точно нужно прополоскать рот от привкуса желчи, а заодно обследовать палату - её новый (не очень новый, будем честны) дом на ближайшие месяцы. Она неуверенно опускает стопу на кафельный пол, и тут же отдергивает с тихим писком Холодный. Босиком тут не походишь, тем более на ногах, которые едва держат. Спасибо предусмотрительным работникам, в прикроватной тумбочке оказывается пара тряпичных тапочек. Белых, хаха.

Чтобы взять и надеть их, приходится снова закатать длинные рукава и оголить царапины. Неприятно. По ногтями даже остались кусочки эпителия и запекшейся крови - очевидно, она травмировала себя во время приступа. Свидетельства собственного безумия нагоняют её и тут, но Дженнифер пытается их игнорировать. Просто надевает тапочки и держась за стену неровным шагом мерит комнатку до раковины, не забыв дрожащей рукой прихватить стакан.

Вода отдает железом и хлоркой, однако, они всё равно приятнее поселившейся в ротовой полости горечи. Рыжая стойко булькает жижей, сплевывает, и так несколько раз. Потом долго моет руки под ледяной струей из под крана, едва заметно морщась, и набирает в стакан ещё порцию. Завтрак (обед, ужин?) надобно запить.

Возвращение на койку тоже не обходится без эксцесса - она чуть не поскальзывается на следах собственной жизнедеятельности, чудом избегая падения и не расплескав наполнение стакана. Ну вот, тапки испорчены. Желтый цвет прочно заседает в белых волокнах.

Перевести дух. Поразительно, как тяжело теперь даются самые бытовые вещи, но пора приниматься за еду.

Неприглядная овсянка стала ещё хуже от того, что заветрилась и покрылась мерзкой корочкой на открытом воздухе. Зелень пожухла, а желе в баночке почти растаяло. Но выбирать не приходится, верно? Андерсен пробует пресную кашу, и чуть не добавляет к полупрозрачной луже рвоты ещё одну, только насыщеннее и с комочками. Какая гадость! В жизни такого не ела! Хотя, очевидно, ела. Добрых три месяца этим питается, и до сих пор не умерла от вкусового шока. С серым, что та овсянка, от отвращения лицом, женщина быстро ест и с трудом глотает. Быть может, их чувства с разваренными хлопьями взаимны, и Дженни ей тоже не нравится. Тогда они почти в равных условиях. После нескольких глотков воды сил хватает ещё на то, чтобы протолкнуть в пищевод жухлую зелень, но вишневое желе остается нетронутым. Хватит с неё кулинарных изысков на сегодня.

Посуда оставлена подальше, список дел кончился. Женщина подбирает к груди голые коленки и обнимает их руками в попытке согреться. Тщетно. Тогда она начинает растирать ноги жесткой материей рукавов, и успевает подумать - корректный Тео ничего не сказал о её полуголом внешнем виде. Да и повыше плеч там всё наверняка очень безрадостно. Даже хорошо, что в палате нет зеркала.

Как раз к началу размышлений о важности внешнего вида в психбольнице, подоспевает обещанный санитар. Жутковатый, грузный и широкоплечий - именно такие мужчины в фильмах "заботятся" о буйных пациентах. Ещё одно напоминание о том, где Дженни находится.

- Здравствуйте, Майкл. Веселое здесь место, правда? - она пытается проявить дружелюбие и завести беседу, хоть и побаивается мощной фигуры санитара, но тот сохраняет молчание. Даже не смотрит в её сторону, игнорирует. Зато приносит тоненькое одеяло, одежду и... газеты? Андерсен удивляется, но задать вопрос про чай уже не решается. Вообще старается не шевелиться, пока мужчина орудует шваброй, только прикрывает голые бедра тем, что тут называют одеялом. Впрочем, если светской беседы не получилось, можно пока и почитать. Узнать что-то о реальном мире будет полезно.

В первом издании нет ничего особенного. Курсы, сводки, фото пуделя чемпиона, и ещё куча всяческой печатной пустоты, расплывающейся перед глазами кляксами черных букв. Рыжая почти легкомысленно тянется к следующей, и замирает широко открыв рот.

Сердце пропускает удар. Голова гудит. Глаза слезятся, а легким не хватает воздуха.

Дженнифер вскрикивает и отбрасывает от себя издание, с главной страницы которой ей улыбается влюбленная пара молодоженов. Генри и она сама.

Генри. Такой, каким она его помнит, до мельчайших подробностей. Их свадебный торт, который она сама выбирала. Великолепное платье, но которое ушла огромная куча денег. Напечатаны на бумаге, подписаны известной датой и ироничным заголовком.

Она всхлипывает и прибивается к стене, стараясь оказаться как можно дальше от наваждения. Забывая об убирающемся санитаре и необходимости сохранять нормальность, начинает бормотать:

- Нет. Нет, нет, нет... Этого не было... Генри не существует... - перед зажмуренными глазами встает лицо мужа из заметки, Джен снова вскрикивает. Это и есть галлюцинации наяву? Она действительно так безумна?

Содрогаясь от ужаса, Андерсен повторяет трюк с опустошением желудка на пол и собственные волосы. Всё, что с упорством пропихивалось в сокращавшуюся от отвращения глотку пластиковой ложкой, снова оказывается вне. Женщина тяжело дышит и почти захлебывается кислой дрянью. А потом начинает метаться по постели, пока на плечо не опускается чудовищно тяжелая рука.

Тео

А он никуда не ушел, стоял, прислонившись к прохладной стене возле закрытой двери, прислушивался к приветствию Дженнифер, да звукам работы Майкла.

Противно и как-то привычно трещат резиновые перчатки, когда их извлекают из кармана и надевают для мытья полов. Вот слышится плеск воды.

Колд не рассчитывал на то, что Дженнифер примется читать газеты сразу же. Вообще он думал, что девушка возьмется за них потом, когда санитар покинет комнату, но нет.

Крик, испуганный и отчаянный крик.

Как только он слышит его, то губы сами собой растягиваются в хищной улыбке. Его холодные мертвые замороженные глаза будто оттаивают, пока он смотрит на стену, превращаясь целиком и полностью в слух.

О, да, Дженнифер, продолжай!

Всхлипы, причитания. Прекрасно!

Как жаль, что он не может смотреть сквозь стены или не имеет в наличии костюма-невидимки, иначе бы сейчас находился рядом, наблюдая, как человек начинает скатываться, проваливаться вниз, уже не зная чему верить, а чему нет; понимая и одновременно страшась признаться самой себе, что сходит с ума.

Звук рвоты заставляет его тихо беззвучно засмеяться.

Бедный Майкл, ему, наверное, уже хочется пристукнуть неуравновешенную гостью за то, что создает дополнительные сложности в новой хорошо оплачиваемой работе.

Дженнифер как буйно-помешанную прижимают к кровати, рука смещается на спину, а затем ту будто зажимают еще и коленом, перенося часть своего веса на хрупкую фигурку. Нет, мужчина не совершает насилие в ее сторону, хотя это как посмотреть... Андерсен вновь начинают пеленать, крутя как куклу, заставляя правильно расположить руки, чтобы снова завязать ненавистную смирительную рубашку, да затянуть ремни потуже, дабы пациентка не смогла хоть что-то предпринять и лежала просто овощем на кровати, хрипло дыша и отплевываясь. Но даже когда рубашка стягивает ее тело - Дженнифер не оставляют в покое, ее подхватывают и волочат в сторону раковины, чтобы затем опустить на ноги, прихватить за рыжие пряди и дать прокашляться над раковиной. Видимо кого-то взбесило, что она постоянно пачкает пол. Видимо дружбы или хоть какого-то положительного взаимодействия с санитаром у нее не будет.

Но и это еще не все, включив воду, санитар набирает пригоршню жидкости и как есть, в дешевых резиновых перчатках ополаскивает лицо девушки от нечистот, елозя резиной по губам, подбородку и скуле. Ее умывают как маленького ребенка, который сам еще пока не научился этого делать. Отстраниться не получается, разница в физических габаритах настолько велика, что проще наверное сдвинуть гору.

Но вот пытка заканчивается, Дженнифер снова берут в охапку, отволакивают на койку, где сажают, чтобы одарить хмурым недовольным взглядом, беря в руки тонкое одеяло, разворачивая его и накрывая дрожащую фигурку.

Все, на этом акт заботы заканчивается.

Майкл собирает газеты, некоторые из них упали на пол, пока девушка металась. Укладывает макулатуру на тумбу, а сверху ложится тот самый отшвырнутый выпуск. Полы снова драят, чтобы затем забрать ведро, поднос и покинуть комнату. Правда все же исполняют желание с музыкой, ведь из-за двери начинает доноситься тихая успокаивающая мелодия джаза.

Тео смотрит на проигрыватель, диск рассчитан на пять часов. И где-то там в его середине запись будет немножко изменена. Все для того, чтобы Дженни не скучала.

Мужчины покидают подвал, оставляя Андерсен наедине со своими демонами.

Дженнифер

Генри нет, безумие, как эта статья может быть напечатана в газете? Игры больного разума не позволят ей зацепиться за ошметки нормальности, так будет продолжаться вечно? Не удивительно, что женщина выкинула такую память прочь, пытаясь спастись.

Невыносимо. Это просто невыносимо. В мутной дурноте и истерике она ещё пытается сопротивляться сильным рукам, технично выбивающим дух из смертной плоти, но ожидаемо терпит фиаско. От резких поворотов по собственной оси, подчиненных чужой воле, мутит сильнее и сильнее, а тело опять оказывается плотно и до боли затянуто ремнями.

Всё отрывисто. Болезненный рывок, холодный пол, несколько огненных прядей вырваны грубыми пальцами, и новая порция рвоты уже в раковину. Остатки отторгнутой пищи на кипельно белом днем не приносят облегчение измученному организму, потому что вода начинает заливать рот, нос и глаза, а рука в вонючей перчатке не дает отдышаться. Дженнифер бьется раненой птицей в прочных силках, кашляет не прекращая рыдать, тем самым не увеличивая и так небольшое количество доступного воздуха. По пути обратно от места экзекуции к ненавистной койке, женщина уже выбивается из сил. Пусто смотрит в полное отвращения лицо санитара и только вжимается в поверхность позади спины - страшась вызвать ещё какие-то действия в свою сторону.

Она сошла с ума, видит то, чего нет, впадает в буйство. И обращаются с ней соответственно - как с безнадежно больной сумасшедшей, которую иначе никак не угомонить. Майкл явно устал от таких выходок, не за что его винить. Но даже у насквозь положительной (смешно) Андерсен язык не поворачивается извиниться и поблагодарить его. Боясь дышать, она просто следит за ним расширенными зрачками, ждет когда санитар закончит с делами и покинет палату. А потом заваливается набок и выпускает из легких скопившийся ужас тихим, надсадным воем.

Рубашка пропитана смесью обильного пота, следами смытой рвоты и пролитой воды. Дрожащая Андерсен пытается кутаться в хлипкое одеяльце, но руки ведь связаны. При попытке сесть взгляд натыкается на ту же газету, где на месте некогда счастливое, а теперь пугающее фото. И Дженнифер скуля сползает обратно вниз, прячась от болезненного фантома и прокусывая губу в кровь. Вот-вот отрубится, уснет, и проснется прежним белым листом.

Как бы не так.

Из коридора начинают доноситься звуки заунывного джаза, который она теперь точно возненавидит. Так работает самая обыкновенная дрессура, когда некий негативный или позитивный стимул сочетают с неким звуком или жестом, вырабатывая у животного устойчивую связку. Дженнифер шипит, вертится, даже грязно ругается, но музыка продолжает играть. Не дает заснуть и исчезнуть, позабыв про обещания и стремление сохранить рассудок до конца этого дня.

Несколько часов Джен пялится в стену, под завывания саксофона продолжая в мясо жевать губу и не чувствуя ничего, кроме зловонного дыхания бездны прямо на ухо. Мысли превратились в разваренные макароны и слиплись в голове в один мерзкий комок. Рыжая иногда странно смеется, иногда стонет, но больше не двигается, будто бы даже не моргает. И когда кажется, что хуже не будет, это "хуже" с удовольствием дает под дых.

Зацикленная запись прерывается, музыка пропадает. Может, ей всё же решили даровать покой? Нет, это не так. Звуки возобновляются, но теперь это какая-то неясная возня. А затем Дженнифер пронзают истошные женские крики.

- Нет, нет, пожалуйста!

Незнакомка с записи снова кричит, будто ее режут и вместе с ее криком слышится странный шипящий звук, как если бы раскаленное железо прислонили к обнаженной коже.

Но вместо того, чтобы дальше умолять или провалиться в спасительное небытие, женщина ожесточенно ругается.

- Ублюдок! Сукин сын! Урод, урод! - она плачет и выдает следующее, - Ты такой же как Освальд! Только не надейся, что я, как и тогда с ним, буду молчать! Тебя закроют за это! Как животное! Как ебнутого монстра!

Некоторое время слышится лишь хриплое судорожное женское дыхание, а затем отчетливый подростковый холодный (и хорошо знакомый Дженнифер) голос задает тихий вопрос:

- А с чего ты решила, что выживешь после меня?

И снова тихая размеренная мелодия джаза, будто и не было жуткой записи.

Андерсен, онемевшая на время аудио-спектакля, возвращается в себя с новым воплем. Генри Освальд, выдуманный муж - его фамилию назвала мучимая девушка. А второй голос принадлежал Тео. Голос мучителя ( и убийцы?) - точно голос Колда. Совершенный в своей кошмарности коктейль ужаса и безумия. Все столпы разрушены мощным ударом, оставляя женщину задыхаться в руинах прежнего мира.

Она упирается лицом в матрас, кричит в него же и размазывает кровь с губ по простыни. Это ещё один морок. Это разум снова подкидывает дров в топку её сумасшествия, лишая последних крох чувства безопасности и связи с реальным миром. Как далеко может зайти подсознание, какую ещё жуть выдумать?

И главный вопрос - как спастись от самой себя, когда демоны твердят не верить никому, даже старому другу?

А музыка продолжает литься, служа саундтреком душевным и физическим метаниям несчастной сумасшедшей.

Тео

Колд не пришел вечером, как обещал.

Нет, он действительно собирался посетить Андерсен, изображать заботливого друга, да искренне не понимать, что же произошла, что Дженнифер снова стало хуже. Он даже заготовил мужские и женские имена в памяти, чтобы прочесть девушке статью из газеты, делая акцент на том, что там рассказано, да, о свадьбе известного адвоката, но будет там какой-нибудь Том Саммерс и Джессика Шварц. Да-да, все для того, чтобы Дженни поняла, что не так воспринимает реальности и видит то, чего не существует на самом деле.

А музыка? Он готов был прокрутить проигрыватель до нужного момента на глазах у подруги детства, не моргнув глазом слушая вопли одной из своих первых жертв и спокойно говорить о том, что сейчас, как впрочем, и пару минут до этого, играет только джаз. И ничего больше.

Однако вернувшись с деловой встречи, скрепя сердцем (если бы оно имелось в наличии), понимая, что придется на некоторое время скоро покидать остров, чтобы узнать, как обстоят дела в фондах и компании, ведь хоть связь с внешним миром и имелась, но на некоторых встречах все равно нужно было присутствовать лично; Колд просмотрел запись камеры наблюдения с палаты и... Еще раз ее прокрутил, усаживаясь на стуле удобнее, расстегивая ширинку, заныривая рукой в трусы, лениво подрачивая под очередные вопли той, кто когда-то хотела согреть его своим светом.

Это было волшебно.

Дженнифер была великолепна в своем горе и страданиях. Он бы со своими попытками подбодрить и приласкать был совершенно лишним сегодня. И возможно бы даже испортил накал страстей, да и всю картину в целом.

Имоджен приходила и уходила, вечером они почти не контактировали. Колд ужинал в одиночестве, после почитывая очередной рассказ Кинга и больше не возвращаясь за вечер к видео на ноуте.

Запись джаза должна была закончиться где-то за полночь. У Андерсен будет время передохнуть и возможно даже хоть немного поспать. Если она сможет это сделать после всего пережитого.

Некоторое время Тео раздумывал над тем, чтобы по второму кругу проехаться по страхам Дженнифер. Можно, к примеру, прибыть утром, изображая волнение и страх в глазах. Рассказать Андерсен похожую на прошлую историю, с некоторыми изменениями. Да-да, в психушке она оказалась, потому что на ее глазах убили Генри, а Бобби так и не нашли, ты все выдумываешь дорогая!

Можно было играть так бесконечно, однако Колд сомневался, что разум подруги детства выдержит хотя бы второй такой забег, а ведь он действительно собирался показать Джен Имоджен. Будет не очень хорошо, если вместо ненавистной сестры, веснушка застанет нечто невразумительное, пялящееся в одну точку и пускающее слюни, иногда бормочущее что-то о Генри или о ней самой.

***

Спал он отлично. Никаких сновидений. Хорошо отдохнул и поднялся, чувствуя небывалую легкость во всем теле. На самочувствие он обычно никогда не жаловался, впрочем, дело было в душевном подъеме и немного в нетерпении, любопытстве.

Появившись на кухне в легкой безрукавке, шортах и мягких мокасинах, Колд застал завтракающую Имоджен. Ну, надо же, неужели он ее поймал?

Проходя мимо, без приветствия взъерошил непослушные рыжие кудряшки. Налил себе кофе, добавил три ложки сахара и сливок, забрал нарезанный хлеб и масло, чтобы усесться на свое место и подхватить парочку шоколадных конфет с вазочки недалеко.

Ему не нужно было интересоваться вхолостую, чем планирует заниматься девочка, они всегда могли просто помолчать, не чувствуя при этом никаких неудобств. Однако поговорить им все равно пришлось бы, а потому, неторопливо намазывая хлеб маслом и припоминая, есть ли у них где-нибудь в шкафу еще и Нутелла, Колд тихо выдохнул:

- Как бы ты отреагировала, если бы я сказал, что похитил человека?

Имоджен

Иногда кажется, что это все сон, что откроешь глаза и окажешься в небольшой комнатке женского пансионата в Лионе, где ты жила еще ребенком, оставленная юношей с ледяными глазами, с которым у тебя был уговор и который сдержал свое слово. Но даже в частной школе для девочек с жестокими высокомерными подростками, с забитыми тихушницами, с зубрилами и ленивыми бесхарактерными девушками – Бобби было лучше, чем в родной семье. О своих родителях и сестре девочка не вспоминала. Все это было в другой жизни, до того, как ее спас Тео, до того, как она получила новое официальное имя Имоджен Колд. Звучит красиво. И хоть Бобби продолжала быть Барбарой – себя к чете Андерсен она не относила вообще. Да и прожила она вдали от ненавистной семьи дольше. Тринадцать лет ее опекуном был Тео. Тринадцать лет со всеми трудностями общения со сверстниками, не сразу полюбившейся учебой и пониманием, что больше ее не будут наказывать, закрывая в подсобке… Имоджен дорожила этим временем, она любила его. Она любила Тео, даже несмотря на то, что у мужчины было особое видение жизни и собственная философия. Тео всегда был с нею честен и никогда не предавал. Да, бывали моменты, когда девушка обижалась на опекуна, но все это быстро забывалось, ведь долго злиться на Колда Бобби не могла.

Сейчас открывая глаза, она обнаруживает себя на кровати. Проснулась. Комната выполнена в темно-зеленом стиле. Когда они только заехали в этот дом, Тео разрешил ей полностью обустроить место своего обитания. Только вот девчачьи тона никогда не были ее любимыми. Минимализм во всем. Узкая удобная кровать, над которой находились полки с книгами. Бобби, как и всем девочкам, нравилась подростковая литература и хоть главные героини на ее скромный взгляд были либо глуповаты, либо чрезмерно круты – в подобных книгах привлекал сам мир. Кроме художественной литературы имелись книги по изобразительному искусству, истории, географии, учебники по испанскому и немецкому языкам, различные энциклопедии. Все, что ей было интересно – покупалось. И это касалось не только книг. У широкого окна, выглядывающего в живописный сад на беседку, красиво оплетенную тропическими крупными клематисами, стоял мольберт с девственно чистым холстом. Бобби уже решила, что будет рисовать, но пока что находилась в поиске вдохновения. На столе рядом были аккуратно сложены различные краски, мелки и карандаши. Чуть дальше стояла еще одна полка и письменный стол. На этой полке находились уже книги, касающиеся учебы. На спинке стула висел кожаный рюкзак. Огромный шкаф почти во всю стену практически пустовал. К вещам Бобби относилась очень спокойно, почти равнодушно, предпочитая надевать джинсы и кофточки, изредка легкие платья, если не нужно было ехать на мотоцикле, а была запланирована прогулка по острову. Сегодня как раз девочка хотела прогуляться, а потому выбор в одежде пал на легкий оранжевый сарафан.

Приведя себя в порядок и одевшись, Бобби спустилась вниз. Она встала раньше, чем Тео, но служанка уже успела прийти, заварить кофе, чай, испечь булочки и уйти. Вдыхая запах выпечки, девушка решила сделать тосты с апельсиновым джемом, а устроившись на стуле, задумалась о том, как на недели вытянуть Тео погулять. Мужчина редко ей отказывал, но быть назойливой Бобби не хотела. Она и так получила многое после выпуска из школы. Теперь они жили вместе, она могла видеть его каждый день, а не так, когда в Лион он приезжал пару раз за год, чтобы доказать, что ничего не забыл. Ее мечта сбылась. И хоть их нельзя было назвать отцом и дочерью, да даже братом и сестрой – Бобби все равно получила семью и человека, который пусть своеобразно, но любил ее. А она, она любила его.

Размышления прервали приближающиеся шаги. Бобби улыбнулась Колду, принявшись поправлять короткие рыжие волосы, которые только что взъерошили. Когда мужчина уселся напротив, девочка поедала первый тост, аккуратно и медленно прожевывая его, наслаждаясь освежающими нотками цитрусового джема. Вопрос Тео застал Бобби врасплох, настолько, что девочка даже замерла, чуть удивленно глядя на опекуна. Но вот первые эмоции прошли, Бобби позволила себе прожевать, запить тост чаем, после чего вполне спокойно произнесла:

- Я бы сказала, что ты заскучал в этом райском местечке и что, - она говорила без заминок, умиротворенно намазывая джем на второй тост, - этот человек, скорее всего, долго не проживет.

Тео

Как интересно, как интересно!

В следующий момент после его слов что-нибудь полетит в его голову? Вилка? Или сразу кружка? А может Бобби воспримет все спокойно? Хотя бы внешне.

Любопытно.

Не отвлекаясь от своего занятия и не глядя на девочку, Колд медленно произнес:

- Это Дженнифер, - пауза длиною в вечность, пока синие глаза наконец-то перестают бездумно смотреть на масло, поднимаются, чтобы вгрызться в фигурку, сидящую напротив, - Я с ней вчера немного поиграл, - о нет, не волнуйся веснушка, ты не найдешь сестрицу разобранной на части, я не заставлю собирать ее как конструктор Лего, пришивая отрезанные конечности обратно, - А потому она слегка не в себе, - в памяти мелькнула сцена извивающегося на койке, воющего женского тела в смирительной рубашке, - Думает, что все еще в Нью-Йорке, в психиатрической лечебнице и что ты вернулась.

Он улыбается девочке прохладно одними губами, хотя глаза смотрят с живым интересом. Что это? Его монстр хочет покормиться даже с нее? Однако Имоджи слишком не по годам умна, чтобы разгадать его коварные планы. Но именно сейчас ей будет труднее. Гораздо легче истязать и убивать каких-то левых людей. Но что если подковырнуть давнюю, казалось бы, давно зарубцевавшуюся рану? Все давно поросло мхом и больше не тревожит ее душу? Или все совсем не так, как это пытаются ему продемонстрировать?

«Давай, давай же, девочка...»

Если с остальными людьми, в том числе и с Дженнифер он играл в игру с названием: «Сохрани рассудок, что бы ни происходило!», то их извечная игра с Имоджен звалась совсем по-другому - «Попробуй шокировать меня!»

Да. В большинстве случаев, что бы он ни делал - Бобби воспринимала это с хладным спокойствием и толикой безразличия. Не демонстрируя ему желанных эмоций, на которые он был так охоч. Колд придумывал все новые и новые развлечения, но не получал желаемого. Да, ему было лестно, что рядом живет такой же монстр, как и он сам, но все же, все же...

Итак, игра продолжалась. И сегодня он использовал запретный прием, с явным интересом глядя сейчас на девочку и гадая, как же та отреагирует на этот раз?

Имоджен

Воздух буквально полностью выкачивают из ее легких, Бобби замирает, не в силах сказать хоть слово. Кончики пальцев начинают чуть дрожать, замечая это, она укладывает тост и нож на фарфоровую тарелку, что стоит рядом, чтобы затем сжать пальцы в кулаки. Короткие ногти втыкаются в ладонь, доставляя неприятные болезненные ощущения, которые совсем не отрезвляют.

Спрашивать о том, что за Дженнифер – глупо. Это та самая Дженнифер, что возненавидела Бобби с самого ее рождения. Та самая, что издевалась и гнобила, запирала в чулане, чтобы младшая сестра не мешала развлекаться с друзьями. Та самая, кто наглядно продемонстрировала, что окружающий мир может быть не только равнодушен, но еще и жесток.

В голове пусто, в ушах шумит так, что Бобби едва удается расслышать то, что ей говорит опекун. Но чужие слова вызывают лишь ярость, с которой девочка не в состоянии бороться. Она забыла свою семью, похоронила воспоминания и не собиралась хоть когда-то к ним возвращаться. Зачем Тео так с ней поступает? Почему он так жесток? Он может быть монстром с кем угодно, но только не с ней!

- Зачем она здесь? – глаза цвета синего грозового неба обращены на мужчину, - Разве мало я из-за нее страдала? Почему ты не мог разделать ее на куски где-то в другом месте?!

Голос стал на тон выше, но еще не перешел на крик. Бобби сдерживается из последних сил, чтобы не запустить тарелку в стену, чтобы не смахнуть все содержимое стола на пол, чтобы не покалечить того, кто находится рядом. Хотя вряд ли Тео позволит ей это сделать.

Она уже не та пятилетняя малышка, которую оставляли со старшей сестрой, не спросив мнения; которую обижали только за то, что родилась, говоря наставительные гадости, понимая, что ребенок просто не сможет дать сдачи и что ему никто не поверит, потому что всем плевать. Бобби – взрослая девушка, к тому же получившая не только образование, но и своеобразное воспитание от Колда. Лучше бы ее обидчикам с ней не встречаться. Лучше бы не пытаться вывести на эмоции, не нервировать, а просто самоуничтожиться.

- И чего ты хочешь от меня? – все еще плохо контролируя эмоции, спросила Бобби, - Чтобы я вытирала ей сопли, пока ты с ней играешь? Надеюсь, она не ждет, что я брошусь к ней на шею после долгой разлуки?

Тео

А старая рана начала кровоточить, да так обильно, что забрызгала все вокруг.

Девочка безрезультатно пыталась взять себя в руки. И хоть она не била посуду, не топала ногами, не проклинала Колда - до холодного привычного спокойствия ей было очень далеко.

Мужчина видел все это. Он наслаждался этим, даже зная, что Имоджи сейчас не до веселья, но ничего с собой поделать не мог.

- Это подарок. Она здесь, чтобы страдать для тебя, - просто ответил он, легко пожимая одним плечом так, будто они говорили о чем-то незначительном, не требующем особого внимания, - Она живет на нулевом этаже и будет там жить и дальше, никак не нервируя тебя своим существованием. Однако мне бы хотелось, чтобы ты с ней встретилась. Ты должна встретиться со своим главным если не страхом, то неприятным воспоминанием лицом к лицу, чтобы уже точно дальше жить спокойно, не оглядываясь на прошлое.

И нет, это не был бесплатный курс психотерапии. Колд знал, о чем говорил. Он уже это проходил. Уже встречался с самым неприятным моментом в своей жизни. Да, он этого не хотел. Да, его заставили. Но, тем не менее, ему стало легче. Пришло понимание ситуации. Пришло осознание своей собственной сущности и немного разочарование, которое достаточно быстро выветрилось из его души.

Да, сейчас наряду с некоторыми извращенными благими намерениями, он еще испытывал и дичайший интерес к поведению обеих сестер. Но кто его может в этом винить? Бобби разве что.

- Она не ждет, что ты будешь ей рада, - легко кивнул, соглашаясь с ранее высказанными словами девочки, затем откинулся на спинку стула, в расслабленной позе, некоторое время просто смотрел на Бобби, затем произнес, - Одна встреча и больше я тебя этим вопрос беспокоить не буду. Если сама этого не захочешь.

А состоится ли эта встреча вообще? Дженнифер больше не кормили. Если припомнить, то свой завтрак она так и не переварила. Вряд ли спала.

В каком состоянии они застанут Андерсен, когда спустятся в подвал? Может, стоило ее более менее привести в божеский вид? Но после вчерашней записи, Колд ноутбук так и не открывал, совершенно не интересуясь состоянием своей замученной гостьи.

Имоджен

- Такой же подарок, как Виктуар? – огрызается девочка и замолкает, но вовсе не из-за ледяного взгляда, направленного на нее, а чтобы дальше не продолжать, не рассказывать, что ничего не забыла и помнит, что Тео даже с ней иногда ведет себя нечестно, пусть даже и делает вид, что это все для ее собственного блага.

Вот прямо как сейчас. Во все эти психологические штучки, за которые люди, играющие на эмоции других людей, еще и брали деньги за сеанс – Бобби не верила. Девушка была уверена, что ей не станет легче, если она постоянно будет думать и вспоминать о том, как плохо ей жилось в родной семье. Это просто нереально и какая-то глупая блажь. А даже если она на секунду засомневается и решит с высоты своего опыта и взросления частично оправдать жестокость Дженнифер, то только предаст саму себя, понимая, что наверное заслужила все то, что с ней делала старшая сестра.

Попытки успокоиться ни к чему не приводят. Почему-то знание о том, что Дженнифер где-то поблизости вызывает в Бобби отторжение заранее. Но может Тео ждет, что она сейчас схватит нож, отправится в подвал и покончит со своим прошлым тем излюбленным Колдом способом? Это будет достаточно справедливое возмездие или нет? Тео сказал, что уже с Дженни играл. Может быстрая смерть будет для нее спасением, а этого бы Бобби совсем не хотелось. Дьявол! Теперь, когда она об этом думает – со старшей сестрой встретиться хочется. Чтобы посмотреть в эти родные и в то же время чужие глаза. Чтобы послушать, что ей скажут, а быть может услышать мольбы о помощи и жестоко рассмеяться в ответ. Месть – это блюдо, которое подают холодным, да?

- Одна встреча, - уступает она, почти шепча слова непослушными губами и по взгляду Тео понимая, что мужчина доволен, - Я могу посетить ее прямо сейчас, - ну, а чего тянуть? – Просто скажи, что ты с ней уже успел сделать.

Бобби отлично знала о пристрастиях Колда и примерно представляла, что может обнаружить сестру без глаз, со снятой кожей, с выбитыми зубами, сильно внешне изуродованную или с не хватающими конечностями. Все это они уже проходили. Все это ее не страшило. Главное это на встречу с Дженнифер не взять с собой какой-нибудь острый предмет, потому что соблазн воткнуть его куда-нибудь в старшую сестру был неимоверно велик.

Тео

Получив удовлетворяющий себя ответ, Колд перестал разглядывать девочку и поднялся, но вовсе не для того, чтобы отправиться с ней прямо сейчас в подвал. Нет, он искал шоколадную пасту, открывая шкафчик за шкафчиком и к своему разочарованию понимая, что ее нет.

Бобби он также не торопил, решив, что пусть девочка перекусит, а уж потом встречается с любимой родственницей. Вопрос о Виктуар мужчина как будто бы пропустил мимо ушей.

- Я ведь уже говорил, - приглушенно ответил, возвращаясь к столу, чтобы на этот раз усесться на его край, да потянуться за своим чрезмерно сладким кофе, - Она знает только то, что ты вернулась. Мы не успели поговорить о том, как именно это произошло и как у тебя сейчас дела или жизнь.

И не то, чтобы он вот прямо сейчас хотел задеть девочку, но по всему выходило, что Дженнифер не особо-то и интересовалась своей потерянной сестренкой. Впрочем, как и всегда, когда Бобби была рядом. Однако стоило ли винить молодую женщину в этом, зная, что с ней плотно поработал Колд?

- Она цела в физическом плане, - он улыбнулся так, что небольшой шрам на левой щеке вновь превратился в ямочку, - пока что. А вот в душевном - немного не в себе. Все же осознавать, что находишься в дурке и не помнишь часть событий из жизни - сложно для любого человека.

Терпеливо подождав, когда девочка съест свой тост, заодно выхлебав кофе, Колд вновь поднялся на ноги, попутно неустанно следя за Бобби, чтобы та оставила столовые приборы лежать на столе. А то если вдруг веснушка попытается воткнуть вилку или ложку в глаз Андерсен - это испортит их долгожданное воссоединение.

В молчании они прошли до нулевого этажа. Колд не особо смотрел в сторону Бобби, но чувствовал, как недовольство вперемешку с напряжением повисли в воздухе.

На острове Колд никого не убивал. Все же тихая гавань должна была ею оставаться, а желания играть в смертельные игры вновь – он до сего момента не испытывал. Подвал был напрозапас. Вроде как никогда не помешает иметь у себя нечто подобное.

Нулевой этаж не прятали от Имоджи, но она сама его не посещала, а потому могла заметить, что все выглядит в точности, как в больнице. Неудивительно, что Дженнифер легко убедили в том, будто она отдыхает в клинике.

Возле одной из дверей стоял проигрыватель, замолчавший много часов назад. Колд отодвинул его ногой к противоположной стене, взглянул на Бобби и засунул ключ в замочную скважину.

Пора встретиться с демонами прошлого. Время пришло.