Читать онлайн "Тайна бани на Гармонной"

Август в тысяча девятьсот двадцать третьем году выдался паршивый, почти весь месяц было дождливо и пасмурно. Зато в сентябре природа, словно стремясь оправдаться, щедро добавила солнечных дней. Казалось, вернулось лето, но холодные вечера и желтеющие листья берёз и лип напоминали, что на дворе всё-таки осень.

День клонился к закату.

Пронёсся порыв зябкого ветра, и люди, стоявшие в очереди в общественную баню, что на улице Гармонной, недовольно заворчали. Причиной для недовольства был не только ветер: уже поздно, а очередь шла медленно. Все ли успеют до закрытия?

Двери бани распахнулись, и из них вышла толпа раскрасневшихся мужиков. Следом высунулся банщик, окинул взглядом очередь и крикнул:

— Заходи, кто на помывку! И скажите, чтобы больше не занимали, если кто ещё придёт!

Все стали продвигаться вперёд. Банщик отсчитал нужное количество людей и снова закрыл двери. Остальные разочарованно вздохнули и снова принялись ждать.

Народ в очереди собрался разный: рабочие с патронного завода, расположенного неподалёку, мелкие конторщики, грузчики с овощного склада и просто прохожие, решившие зайти в баню.

…Надо сказать, что та баня на Гармонной улице была довольно известна среди жителей Тулы. Одноэтажное здание из красного кирпича и с красивыми окнами-арками построил купец Пузанчиков ещё в начале века. В бане было два отделения: общее — для простого люда, и дворянские “номера”, где мылись и отдыхали благородные господа.

Всё здесь было устроено разумно и удобно, и горожанам баня полюбилась. Здесь всегда были посетители.

Баня сменила нескольких хозяев, после Октябрьской революции её национализировали, и она продолжила работу. Разве что дворянские номера частью закрыли, частью переделали.

…Ближе к концу очереди стояли два приятеля. Обоим было лет по тридцать. Один, блондин, был более худой и высокий. Он зарос неопрятной клочковатой бородой до самых глаз; эти глаза всё время беспокойно бегали и смотрели вокруг хитро и оценивающе — нельзя ли что-нибудь приспособить себе на выгоду?

Второй приятель, темноволосый, был на целую голову ниже, но зато шире в боках и плечах и весь какой-то квадратный. Одет он был в старую рубаху, полинялую настолько, что нельзя было определить её изначальный цвет.

— Егор, а ведь не успеем сегодня. — сказал он, повернувшись к другу. — Народищу вон сколько! Может, ну всё в пень? Устал стоять с веником под мышкой.

— Нууу, — возразил бородатый Егор, — без расписки из бани пайку не выдадут. Потап, неделя чистоты ведь, забыл?

— Да я уж со счёту сбился! То неделя грамоты у них, то трезвости, то ещё какое лихо… Теперь вот неделю чистоты выдумали! Силком в баню волокут и одёжу заставляют в прожарку сдавать, мол, от вшей. Делать мне больше нечего, рубахи менять так часто! Слава богу, в этой недели три хожу, и ничего не делается. Уж больно круто зажимать стали с чистотой!

— Да уж. — согласился Егор. — В прошлую среду заставляли лестницы и дворы выгребать. Теперь с вот мытьём всех гоняют. У нас в квартире, может, и ванна есть. А в баню явишься, или портки сопрут, или ещё больше вшей нацепляешь!

— Большевики говорят, что от вшей тиф делается, — раздражённо сказал Потап. — Да врут поди, шельмы!

— Нет, зачем им врать-то? Они с заразой борются. А с чистотой мало, мало народишко гоняют! Вас не трогай, так по самые уши мхом зарастёте, — язвительно усмехнулся человек с лихими кавалерийскими усами и военной выправкой.

Егор с Потапом переглянулись между собой, потом с опаской посмотрели на усатого и промолчали. А тот продолжил:

— Строже надо, строже. А то цацкаются тут, объясняют… Вот, даже рисуют специально! А вы всё туда же — врут да врут.

Все посмотрели на агитплакаты, висящие у дверей бани. На одном плакате улыбающийся пожилой крестьянин полоскал руки в тазу. Поверх головы крестьянина было крупно написано: “Воды не бойся, ежедневно мойся!”.

Героем другого плаката был человеческий скелет. Одной рукой он обнимал мерзкого вида тварь, в которой угадывалась вошь, а другой рукой держал ржавую косу. На весь плакат шла надпись: “Смерть и вошь — друзья-приятели! Уничтожайте насекомых, разносящих заразу”.

— Непохоже, — буркнул Потап, — вошь мелкая. Придумают тоже — тиф! Почитай, всю жизнь с этой вшой, и ничего. Эй, бабка, ты куда?

Последняя фраза предназначалась старухе в сером платке, которая тихонько пристроилась в конец очереди.

— Куда все, туда и я. А что дают-то?

Очередь разразилась хохотом, со всех сторон посыпались шуточки.

— А бабка-то не промах! В баню да в мужской день!

— Пойдём с нами, юность вспомнишь!

— Правильно, бабуся, где ещё напоследок на молодых и красивых парней поглазеешь!

Старуха замахнулась клюкой и беззлобно заругалась:

— Охальники! Ишь, ржут как жеребцы.

Поворчав для порядка на наглую молодёжь, потерявшую всякий стыд, старуха пошла дальше по своим делам.

А двери бани наконец распахнулись, выпустили помывшихся счастливчиков, и банщик крикнул:

— Заходи все, кто есть!

Люди заторопились, стали напирать вперёд, и около входа получилась небольшая давка. Начались споры и ругань, но так или иначе, все вошли.

Внутри людей встречал банный служащий. У него можно было купить мочалку и веник, если вдруг кто с собой не принёс. Ещё служащий выдавал осьмушку мыла каждому посетителю и спрашивал имя, род занятий и место жительства и записывал всё в большую тетрадь. Только после этого пропускали в раздевалку.

— В баню идёшь супротив воли, так ещё и бока намяли на входе! — пожаловался приятелю Потап.

— Терпи уж. Ты притворись только, что моешься. Поплескайся для виду, и всё. Сам так делаю. — шепнул ему на ухо Егор.

— А кто сегодня банщик?

— Кажись, Семён.

— Уууу...

Банщик Семён Подкорытов был местной знаменитостью. В бане на Гармонной он работал с самого открытия. Менялись хозяева бани, менялась страна вокруг, а Семён неизменно оставался на месте.

Маленького роста, худощавый и седой, на первый взгляд он казался тщедушным и слабым. Но впечатление было обманчиво: банщик был скор на расправу и обладал большой физической силой. Это на своей шкуре испытали те, кто буянил в бане или покушался на чужое имущество.

Не всякий диктатор сумеет устроить такой железный порядок, как Семён в своей бане. Босоногий старик в кожаном фартуке непостижимым образом успевал везде. Вот смотришь — нет его рядом. Но едва кто-нибудь схватит чужую вещь, станет ломать деревянную шайку или задирать соседа — Семён тут как тут. Банщик строго отчитывал хулигана, а если не помогало, отвешивал затрещин или выкидывал на улицу. Даже благородные господа, ходившие в банные номера не столько мыться, сколько кутить, побаивались Семёна и при нём вели себя сдержанно.

После революции Семён ничуть не изменил своих привычек, и посетители бани на Гармонной знали: всё здесь будет прилично. Правда, и вести себя придётся соответственно.

Тем временем Потап с Егором оказались наконец в общей раздевалке. Все галдели, бегали туда-сюда и пытались найти местечко на длинной деревянной скамье.

Вошёл банщик Семён и крикнул зычным голосом:

— Товарищи! Сдаём вещи в прожарку! Исподнее тоже. Пока моетесь, вещи на горячих камнях прокалим, никакая вошь не уйдёт!

Помощники банщика, державшие большие деревянные лохани, пошли между рядами скамеек. Люди раздевались и кидали в лохань свою одежду. Потап, грустно вздохнув, стянул с себя любимую рубаху и бросил её в общую кучу.

Когда помощники собрали вещи и унесли, Семён зорким взглядом окинул толпу голых мужиков и распахнул двери в следующее помещение:

— Заходи!

В мыльне было влажно и жарко. У входа лежали стопки вложенных друг в друга деревянных шаек и ковшиков. Дальше в помещении стояли такие же длинные скамьи, как в раздевалке. А за ними, в дальней стене, была дверь в парилку. Туда-сюда ходили желающие попариться, и каждый раз, когда открывалась дверь, из неё вырывались клубы пара.

Люди брали шайку, ковшик и шли набирать холодную и горячую воду, а потом пристраивались со всем своим добром на скамью и мылись.

Потап и Егор расположились в углу. Егор шумно плескался, громко отфыркивался и размашисто возил руками по мыльной голове и бороде. Особенно он старался, если где-то рядом проходил банщик. Однако внимательный глаз заметил бы, что вода в шайке почти не убывает, на теле Егора почти нет мыльной пены, а само мыло едва намокло.

— Домой унесу, пускай жена к делу приспособит, — тихонько сказал Егор, заметив, как приятель смотрит то на него, то на мыло.

Егор, заметив какого-то знакомого, поздоровался, завёл с ним разговор, и оба ушли в парилку. А мрачный Потап сидел на лавке и жалел разнесчастного себя.

Проклятая баня!.. Если бы не она, давно уже сидел бы в любимой пивной, сдувал с кружки пену и закусывал солёными крендельками. А пришлось долго стоять в очереди на ветру, толкаться локтями, да ещё и мыться, когда этого совсем не хочется! Эх, если бы не расписка из бани, чтоб дали паёк!..

Внутри Потапа поднимались, росли и подступали к самому горлу раздражение и глухая злоба на всё вокруг. Он злился на хитрого Егора, на расхаживающих туда-сюда голых мужиков с вениками, на банщика, на соседей по квартире, на ехидную повариху Зинку, на заводское начальство и на большевиков, выдумывающих всякие каверзы вроде недель чистоты и недель трезвости… Будто сговорились все!

Потап вздохнул. Ну что за жизнь такая пошла дурацкая! Только вроде простой человек вздохнул свободно, а опять привязались, никак не дают жить спокойно!

— А ты чего не моешься? — спросил тот самый военный с лихими усами.

— Да ну ж... — махнул рукой Потап, вкладывая в этот жест все обуревающие его чувства.

— А ты под душ сходи. Там удобнее. Вон, гляди туда: видишь, ручки металлические в стене?

— Вижу.

— Поворачиваешь ручку, и на тебя вода льётся сверху. Покрути их там, чтобы горячую воду сделать. Крути, не дёргай. Недавно здесь душ установили. Иди, хорошая вещь!

Потап нехотя встал и пошёл к дальней стене. Она была разделена вертикальными перегородками, и в каждом отделении из стены торчали две блестящие ручки. Потап поднял голову и увидел над собой решётку, с которой срывались редкие капли.

“Оттуда, значит, вода льётся”, — подумал он и дёрнул на себя обе металлические ручки. Вверху что-то зашумело, заклокотало, но ничего не произошло. Потап взялся за левую ручку обеими ладонями и потянул как следует.

— Ты что творишь, вымесок тупорогий?! Зачем дёргаешь? — раздался за спиной голос банщика Семёна.

Потап испуганно вздрогнул и обернулся. Банщик стоял совсем рядом, уперев руки в бока. Седые волосы и борода Семёна курчавились от влаги, к голым рукам и ногам прилипли берёзовые листья с веников. Тёмные глаза грозно смотрели на возмутителя спокойствия.

Смущённый Потап забормотал в ответ:

— Что-то не льётся, я тяну, а оно никак!..

— Ежели каждый будет со всей дури дёргать, конечно, не польётся. Дурачьё! Силы много, а ума мало. Хватают всё, переломают своими лапищами, потом удивляются. Вот скажи ты мне, баламошка, почему не спросил сперва, как надо-то? Нешто я б не показал, как правильно!

— Сказано ж было: поворачивай ручку. Покрути, а не тяни, — вполголоса проворчал усатый военный с лавки.

— Дак я… — пробурчал пристыженный Потап.

— Что ты? Думаешь, я не видел, как ты на лавке сидишь, ворон считаешь? Вшей своих бережёшь? В бане мыться надо, а не дурью маяться! Вот, гляди. Тут крутишь — холодно, а тут — горячо. Вот и делай, как тебе надобно.

Банщик повернул левую рукоятку, затем правую. Вверху снова заклокотало, и множество мелких струек воды хлынуло прямо на голову Потапа. От неожиданности он отскочил в сторону и больно ударился плечом о перегородку.

Банщик ехидно захихикал. Мужики рядом, наблюдавшие всю сцену, тоже засмеялись.

Ошалевший Потап шарахнулся прочь от зловредного душа. Давно он не оказывался в таком глупом положении!

Обида и гнев ударили в голову. Лицо Потапа из красного стало пунцовым, глаза налились кровью. Злоба распирала его изнутри и требовала драки. Тяжело пыхтя, он двинулся на военного, который вытирался на лавке.

— Это ты, сволочь усатая, подстроил!

Военный увернулся от летящего в голову кулака и плеснул Потапу в лицо мыльной воды из шайки. Ослепший Потап зарычал, как раненый медведь, и бросился к противнику наугад.

Но вдруг чьи-то руки схватили Потапа за плечи и поволокли назад. В этих руках была удивительная сила: здоровый и молодой мужик не мог, как ни старался, ни затормозить, ни вырваться из железной хватки. И даже повернуть голову, чтобы увидеть, кто его тащит, Потап не мог. Оставалось только ругаться.

Неведомый силач уволок Потапа за угол, в закуток мыльни, где стояли бочки, и высоко поднял его, как хозяин поднимает за шкирку нашкодившего щенка. Потап, чувствуя, что узорчатый банный пол уходит из-под ног, завопил в голос от страха.

Та же неведомая сила понесла его в сторону и… посадила задом прямо в горловину бочки! Мокрое тело заскользило вниз, но остановилось и застряло, закупорив бочку. Теперь из неё торчали только руки, ноги и плечи с головой. Ни схватиться, ни упереться, чтобы вылезти, самое неловкое и беспомощное положение! И только теперь неведомый силач отпустил Потапа.

Ошеломлённый мужчина хватал ртом воздух, пучил глаза, как вытащенная из воды рыба, и даже не пытался выбраться.

— Как же так? — просипел наконец Потап.

— А нечего было буянить. — раздался сзади голос.

И вперёд вышел… банщик Семён! Сейчас он никому не показался бы тщедушным стариком. Семён стал выше ростом, борода и волосы стояли дыбом, как наэлектризованные, а руки удлинились. Крючковатые пальцы заканчивались большими изогнутыми когтями, как у хищной птицы. Когти поблескивали холодным металллическим блеском.

Глаза же светились огнём. И это не было фигурой речи: глаза банщика будто залило яркое пламя костра. Два пылающих провала глазниц, в которых нет ни зрачка, ни радужки.

— ААААА! Сгинь, нечистый!! Помогите!!! — завопил Потап.

— Тихо ты! — скривился Семён. — Не ори, а то кожу сдеру!

Потап умолк и только во все глаза глядел на Семёна. Точнее, на того, кем он стал. Не было никаких сомнений, что это существо легко могло выполнить свою угрозу.

— Ты зачем драку в бане затеял? Я этого не люблю. Порядок должен быть и приличие! А ты не мылся даже, место только зря занимал, мыслями тяжёлыми да злобой баню засорял. Нехорошо так. Раз уж пришёл, то мойся, и чтобы всё честь по чести было. Понял?

Потап согласно кивнул. А Семён продолжил наставления:

— Чистота, братец, это хорошо. Так что не ленись, ходи мыться и париться. Баня — место особенное. Здесь от хвори душевной и телесной избавиться можно. Так и ты к бане со всем уважением должон относиться. А не будешь себя вести прилично, так вот и получишь… Уяснил? Чего молчишь, тебя спрашиваю!

— Уяснил. — сказал Потап. — Я всё понял! Батюшка, прости дурака.

— Ну ладно уж.

И… одной рукой банщик поднял здоровенную бочку, будто это была всего лишь чашка, наклонил и другой рукой хлопнул по дну. Потапа выбило из бочки, он пролетел вперёд и распластался ничком на полу.

Пару мгновений Потап лежал, зажмурившись, и ждал, что это жуткое существо снова схватит его. Но ничего не происходило.

Кое-как Потап поднялся. Всё тело дрожало, а колени, казалось, вот-вот подломятся. Но всё же, оказавшись на ногах, в привычном положении, Потап сразу почувствовал себя увереннее. Он отошёл подальше, а потом осмелился оглянуться.

Банщик стоял, опустив длинные когтистые руки, и спокойно наблюдал за мужчиной. Глаза его так же горели огнём. Потап неловко поклонился ему, а потом решился спросить:

— А ты кто?

— Кто надо. Хозяин бани, — усмехнулся Семён.

“Ишь ты, хозяин! Нашёлся барин. Всему на свете теперь простой народ хозяин, а ты сюда просто на работы поставлен”, — подумал Потап, но вслух, конечно, ничего не сказал.

— Ну, чего стоишь, зенки пялишь? Иди уже.

Потапа не пришлось просить дважды. Он ринулся прочь из мыльни и, даже не обтеревшись, наскоро оделся, выскочил на улицу и быстрым шагом двинулся к дому. Даже любимую рубаху и прочую одежду из прожарки не забрал, и про приятеля забыл. А вышедший из парилки Егор долго искал его по всей бане.