Читать онлайн "Бегство из января"

Завывал двигатель, грязь летела фонтаном, а он всё нажимал, давил и думал: – Дома. Дома…

А. и Б. Стругацкие. «Парень из преисподней.»

Ноги были тяжёлые. Невероятно тяжёлые. Но идти надо.

Кира напялила поверх белого медицинского халата, под которым уже был тёплый полушубок, громадную солдатскую шинель, опоясалась ремнём со звездой на пряжке, поправила сбившийся шерстяной платок на голове, натянула поверх ушанку, достала из-за пазухи варежки и надела на руки. Топнула поочерёдно ногами, проверила, как сидят валенки. Плотно ли.

Валенки были хорошие. На несколько размеров больше нужного. В каждый влезало по несколько газет. Это неплохо грело, и ноги не мокли. На правом не хватало калоши, так уж они ей достались, но это ничего. Главное, тепло. Бабушка всегда говорила – держи ноги в тепле, а голову в холоде.

Чего-чего, а холода здесь предостаточно. Даже здесь, внутри бывшего Аничкова Дворца, а теперь военного госпиталя, значившегося, как 95-ый стационар.

Кира наклонилась и взялась за верёвочные ручки самодельных матерчато-клеёнчатых сумок. Рывком подняла их, запоздало понимая, что делает это напрасно. Изголодавшийся организм отреагировал головокружением на слишком резкое движение.

Девушка пошатнулась. С полминуты она приходила в себя, стараясь восстановить дыхание. Наконец отдышавшись и навалившись плечом на тяжёлую, массивную створку, Кира очутилась снаружи.

Ей повезло. Ветер стих, но всё равно нос и щёки сразу же ощутили разницу между помещением и улицей. Не выпуская из рук сумки, она спиной толкнула дверь, стараясь не пустить «стужу в хату», как говаривала бабушка, когда кто-то из внуков долго стоял в раскрытых дверях квартиры. Старая женщина так и не избавилась от выражений и присказок молодости, хотя жила в Ленинграде с 1922 года, когда переехала сюда вместе с мужем, дедом Киры, и дочерью, её матерью.

Дед, уроженец Ставрополья, член партии с 1915 года, заброшенный в Петроград революцией, создавал местную милицию. Больших чинов не достиг и погиб, как сказали на похоронах на боевом посту, через шесть лет после переезда, успев выдать дочь замуж за своего коллегу и дождаться появления внучки. Костя родился уже после его смерти.

Деда Кира почти не помнила. Зато хорошо запомнила горе бабушки, её завывания и громкий плач на поминках.

А потом было море ласки. Тогда как раз родился брат, и бабушка, чтобы помочь дочери, сама будучи человеком малограмотным, училась вместе с клопошной Кирой чтению и сама пристрастилась к этому занятию. А ещё с ней они распевали деревенские песни, иногда хулиганского содержания, за что им иной раз доставалось от матери. Гуляли. Вместе пекли пироги.

Пироги. Лучше бы об этом не вспоминать. Желудок отозвался на видения спазмом. Кира изо всех сил старалась прогнать картину раскатанного в плоскую лепёшку теста, миску с гречневой кашей с варёным яйцом и луком, откуда она зачерпывает ложкой, кладёт на подготовленный кругляш и лепит, лепит, лепит.

Её вновь скрутило. Девушка положила ношу на тропинку, и зачерпнув варежкой снег, безжалостно, со злостью размазала его по лицу. Кожу ожгло холодом, но это помогло. Видения отступили. Правда, чувство голода никуда не делось. Оно в принципе никуда не могло деться. Голод был везде – в коже, в мышцах, в костях. И главное в мыслях. Единственное, что хоть как-то могло отвлечь – это быть чем-то занятой.

Может поэтому она и не пошла сегодня домой, после ночной смены, решив остаться спать в медсестринской, на одном из выделенных именно для этих целей матрасе, рядом с буржуйкой.

Так делали многие, особенно те, кто жил один. Что делать дома, в четырёх промёрзлых стенах, когда можно сэкономить силы на дороге? Так делали и её мать с братом, работавших на заводе – Костя токарем, пригодились навыки полученные в школе на уроках труда, а мама мастером-контролёром, где она работала и до войны.

Однако долго спать ей не пришлось – голод вынудил её проснуться, а стоило ей появиться в коридоре, ей тут же поручили дело. Персонала не хватало, и раз уж она осталась в госпитале, то ни о каком выходном и речи быть не могло. Лишь некоторые поблажки, заключавшиеся в более долгих перерывах на отдых.

Оттого она и очутилась здесь, в саду бывшего Аничкова Дворца, бывшего Дома Пионеров, возле бывшего павильона Росси. Как много бывшего стало в их жизни.

Первый этаж госпиталя почти полностью занесён снегом. Большая часть окон заколочена фанерой, из которой торчали жестяные «дула» буржуек – в середине ноября прилетевший снаряд, оставил глубокую воронку метрах в тридцати от дворца, выбив стёкла и испещрив фасад множеством осколков.

На её удачу, тропинка была плотно утрамбована. Видимо, до неё здесь уже прошли санитары. Удача. Какое дурацкое и неподходящее слово. Киру едва не передёрнуло от собственного цинизма. Сегодня ночью скончалось восемнадцать больных, включая двух подростков, умерших от истощения. Это им она должна быть благодарна за расчищенную дорожку. Чувство вины скользнуло по сознанию и отскочило. Смерть стала обыденностью.

Почти не сгибая ног в коленях, Кира, словно на лыжах заскользила к мертвецкой. Раньше отсюда три раза в неделю забирали труппы, но с середины декабря это случалось всё реже и реже. Не хватало транспорта, горючего, людей. И это было повсеместно. Случалось, что спеша утром работу, по дороге на она натыкалась на мертвеца, замёрзшего или умершего с голоду, и возвращаясь лишь через сутки, а то и больше, обнаруживала его на прежнем месте.

Скрипнули промёрзшие петли. Недовольно хрустнул отодвигаемый дверью снег. Кира вошла внутрь.

Доведись такому случиться несколько месяцев назад, девушка не то чтобы не вошла сюда, даже не подумала бы приближаться к этому месту.

Как же мама хотела, чтобы дочка стала учителем. Но Кира, после смерти бабушки ранней весной 40-го, твёрдо решила стать врачом и даже окончила медсестринские курсы, а летом 41 собиралась подавать документы в медицинский институт. И хотя она и посетила пару раз морг, девушка и в страшном сне не могла представить себе подобного.

Стоя вдоль стен, на неё смотрели мертвецы. Стояли и смотрели своими остекленевшими глазами. Санитары намеренно ставили тела вертикально, чтобы не отдирать их от промерзшего мрамора, когда за ними приедет машина, и так они занимали меньше места. Но сейчас она их не боялась. Мертвые не сделают ей ничего плохого. Плохо могут сделать только те, кто там, по ту сторону фронта.

В звенящей тишине, стараясь не тревожить ледяной сон, Кира прошла к свободной стене и опустили сумки на пол. Ей пришлось отдирать, успевшие примёрзнуть к клеёнке конечности. Она прислонила ампутированные, синюшные ноги к стене и также тихо, как и вошла, удалилась.

– Здравствуйте, Кира. – мягко улыбаясь, поздоровался молодой человек.

В коридоре, по дороге в сестринскую ей попался Олег, младший лейтенант пехоты, раненый осколком в плечо. Рана была неглубокая, и парень быстро шёл на поправку. Он явно был неравнодушен к ней, и использовал всякую возможность поболтать. Несмотря на голод, холод и ежедневную смерть вокруг, Олег, казалось, излучал оптимизм. Всегда улыбался, старался выглядеть опрятным, насколько позволяли условия. В общем, самый обычный, симпатичный парень, с которым прежде она могла в шумной компании запросто отправиться на танцы или в кино.

Это раньше. Сейчас же он её утомлял рассказами о своей учёбе, довоенных планах, будто у неё самой их не было. Но Кира не прогоняла его, поскольку вёл он себя сдержанно, не делал ни каких намёков и даже как-то умудрился всучить ей, неизвестно как сохранившуюся, шоколадную конфету, при этом смущённо конфузясь и извиняясь. Девушка приняла презент, поблагодарила, а сама конфета перекочевала в рот девятилетней Лине Егоровой, любимице всего госпиталя и дочке хирурга Антонины Ивановны.

– Здравствуйте, Олег. Как ваше самочувствие?

– Вот. – юноша выдвинул вперёд плечо, словно под телогрейкой можно было разглядеть состояние его раны. – Скоро всё, на выписку.

– Это хорошо. – сказала Кира и тут же поправилась, поняв, что фраза могла показаться двусмысленной. – Я имею ввиду, хорошо, что рана так быстро зажила. Без осложнений. С лекарствами, сами знаете, плохо. – она немного помолчала, и спросила уже с некоторым сочувствием: – На фронт?

– Ну а куда же. – с деланной бравадой ответил Олег. – Но признаться, очень хочется на море. Вы бывали на море?

– Конечно, я же ленинградка.

– Нет, я про настоящее море. Тёплое. В Крыму.

– Нет, не была.

– А хотели бы поехать? Кончиться война, поедемте со мной в Крым?

– Да хоть в Крым, хоть в Африку или на остров святой Елены, – подумала Кира со злостью, – лишь бы там не было так холодно, голодно и страшно. И не с тобой.

Писем не было с начала ноября. Кира очень надеялась, что это связанно с невозможностью доставки. Сейчас куда важней оружие, еда, медикаменты.

Его звали Максим. Они познакомились на первомайской демонстрации. Она, Женька, Дашка и парень, имя которого Кира не помнила, он всё пытался кадрить Дашулю, к десяти часам утра пришли к площади Урицкого. Начинался парад.

Такого «Дядю Стёпу» сложно было не заметить. Прям такая же каланча, как на обложке журнала «Пионер» и такое же детское и одновременно очень взрослое лицо. Он так воодушевлённо кричал «ура», когда мимо проезжали танки под «Утро красит нежным светом», рвущимся из громкоговорителей, так заразительно, что когда он, с широко раскрытым ртом обернулся в её сторону, ей захотелось к ему присоединиться. Она в каком-то исступлении тоже закричала, и как-то незаметно оказалась рядом с ним. Они смотрели друг на друга, смотрели на танки, восторженно вопили «Да здравствует товарищ Сталин». Кира позабыла обо всём на свете. Сейчас для неё существовала лишь она, да ещё эта громко орущая орясина.

После они гуляли по набережной. Говорили обо всём и почти всегда спорили. Им нравились одни и те же книги, но по-разному. В кино Кира обращала внимание на игру актёров, Максим – на смысл.

Лишь когда короткий дождик загнал их под какую-то арку, они обменялись планами на будущее. Он сказал, что будет архитектором, она рассказала о мечте стать медиком.

Когда она вернулась домой, на часах было половина двенадцатого. Мать кинулась на неё с упрёками, но отцу достаточно было взглянуть на счастливую физиономию дочери, как суровому капитану милиции стало всё ясно. Он что-то шепнул жене и всё обошлось.

Их встречи были нечастыми. Оба учились, готовясь к экзаменам. Она вдобавок к вступительным в институт, он – подрабатывал грузчиком в порту. Зато все выходные были их. Они даже придумали нечто вроде игры – писали возможные сценарии несостоявшихся свиданий и обменивались ими, ища совпадения. Порой выходило смешно.

Вечер двадцать первого, сбежав от одноклассников, она провела с ним. До трёх утра она ходила с ним по набережной, с его пиджаком на плечах. Там же они в первый раз и поцеловались. Поцелуй был долгий, и никто из них не испытывал ни малейшего стеснения, словно они все эти два месяца только и делали, что целовались.

Проснулась она в половине одиннадцатого от телефонного звонка. Соседка, тётя Маня постучала в их дверь. Сказала, что звонит отец. Мама вышла в коридор. Когда она вернулась, Кира поняла, что случилось нечто нехорошее.

– Папа сказал включить радио в двенадцать и слушать. – потерянным голосом сказала мама.

В двенадцать пятнадцать прозвучало знаменитое: – Граждане и гражданки Советского Союза.

Максима она отыскала в военкомате рядом с его домом. Он просто не мог оказаться в другом месте. Не обращая внимания на молодых и не очень мужчин, ожидающих очереди записаться в добровольцы, Кира прижалась к нему. Он гладил её по волосам и вместе с ней двигался к регистрационному столу. Когда подошла его очередь, Максим оторвал её от себя.

– Иди домой. – спокойно сказал он. – Я скоро приду.

Десятого он отбыл на фронт. Она до сих пор не могла понять, почему между ними этого не случилось. Ему стоило только намекнуть, но Максим отчего-то этого не сделал, а она не решилась. Теперь Кира жалела об этом.

А потом были письма. То одно за другим, то с перерывом в две недели. Так работала почта. Эти треугольнички, заполненные мелким почерком повествовали обо всём – о погоде, о деревьях, даже о смешных случаях с оторванными пуговицами. Из них могла бы выйти неплохая книга. Не было в них одного – страшных историй о самой войне. О них Кира узнавала из других источников. Из рассказов раненых и похоронок на тех, кто ушёл вместе с ним.

Содержания этих писем никак не вязались у неё с образом рассудительного человека, ищущего во всём явный и скрытый смысл и заключавший мысли в лаконичные формы. В них было что-то поэтическое, оторванное от жизни. От её грязи, крови и смерти.

– Комова! – резкий окрик вывел Киру из трудного положения, избавив от необходимости отвечать на вопрос молодого человека. Антонина Петровна, перегнувшись через перила махала ей рукой. – Немедленно в третью перевязочную. Кашина свалилась с температурой, а Зотова не вышла на смену. Бегом!

– Простите, Олег. – касаясь его руки, извинилась Кира. – У вас всё будет хорошо. – и быстрым шагом направилась к лестнице под требовательным взглядом Егоровой.

Когда она проходила мимо хирурга, та строгим голосом сказала:

– Коли уж ты здесь, изволь работать.

Но глаза, которыми она на неё посмотрела, сказали девушке, что Антонина Петровна прекрасно всё понимает – и как она устала, и как ей хочется есть.

– Потерпи. – говорили они ей. – Потерпи. Надо терпеть.

Эта железная женщина никому не давала поблажек. Даже её дочь Лина имела свои обязанности в госпитале, и товарищ Егорова требовала неукоснительного их исполнения.

– Да, Антонина Петровна, – кивнула Кира, – конечно.

День прошёл обычно. Обстрел отгремел где-то далеко от них. Кира выкроила пару часов для сна, уже перестав обращать внимания на смену времени суток. Здесь легко можно было спутать день с ночью – во всём здании едва ли насчитывалось больше десятка уцелевших стёкол. Даже операции проводились при тусклом свете факелов. Маленькая Лина подсвечивала матери и её ассистентам теми самыми факелами, которые делала сама. Случалось она засыпала, и тогда её будил громкий окрик главного хирурга или кто-то из медсестёр ласково тормошил девочку, приводя в чувство.

Раскрыв глаза, Кира села, сразу протягивая руки к печке. Осмотрелась. Никого в комнате в этот час не было. Девушка сунула руку в правый карман и осторожно развернула бумагу. С некоторых пор она не любила, когда смотрят, как она ест.

В этот раз Кира не стала по обыкновению делить суточную пайку надвое и решила слопать всё за раз. Стараясь не проронить ни крошки, она подставила ладошку под рот, и неторопливо, тщательно разжёвывая каждый откусанный кусочек до состояния манной каши, проглатывала его, запивая из кружки пустым кипятком, который заботливая Лина заранее принесла в медсестринскую из титана, расположенного в полузатопленном подвале.

Едва она дожевала последний кусок и отправила немногочисленные крошки с ладони в рот, раскрылась дверь и в проёме появилась главная сестра.

– Комова, хватит дрыхнуть. На дежурство.

Значит уже восемь. Девушка допила успевшую остыть воду и поднялась. Сняла в вешалки белый халат и надела прямо на полушубок. Пригладила ладошкой волосы и повязала косынку.

Спустя час после вечернего обхода, Кира заглянула во вторую палату.

– Дочка. – скорей не услышала, а почувствовала, как её окликнули.

Она осмотрела палату, ища глазами того, кто мог её звать. В дальнем углу, немного отдельно от других, на железной койке лежал старик, лет шестидесяти. В свете выбивающегося из щели буржуйки пламени, смогла разглядеть его измождённое лицо и увидеть, что левой руки нет. Кира его вспомнила. Вчера днём того доставили в приёмный покой. Попал под обстрел, предплечье раздробило осколком, а он всё пытался вырваться и что-то там кричал, что ему надо куда-то идти. Видимо, пока она спала, его перевели из операционной в палату.

– Сильный старик, – подумала Кира, – раз не потерял сознание при таком ранении. Странно только, что был озабочен не потерей руки, а тем, что куда-то там не попал.

Она подошла к его койке. Поправила на нём одеяло. Пока девушка проделывала эти манипуляции, глаза старика неотрывно следили за ней, и в них было нечто оценивающее, словно решал для себя – стоит или не стоит.

– Дочка. – повторил он слабым голосом. – Поближе.

Кира догадалась, что ему трудно говорить и приблизила голову.

– Послушай, дочка. – заторопился старик, нервно выбрасывая слова с дыханием. – Мне нужно моё пальто.

– Успокойтесь, дедушка. – вспомнив, как вчера раненый старик порывался уйти, мягко сказала Кира. – Вам сейчас никуда идти нельзя. Вот выздоровеете…

– Нет, нет. Я уже никуда не уйду. Там, в пальто, – дед опасливо осмотрелся, не подслушивают ли их, и перешёл на шёпот, – под подкладкой вещь. Она мне нужна. Принеси, дочка. Принеси, а? Подкладку не жалей, рви, мне всё равно отсюда дороги нет. А ты… Тебе это нужно. Только сначала принеси мне. – внезапно забеспокоился старик, заподозрив девушку, что обнаружив его вещь, она непременно заберёт её себе. – Принесёшь?

– Ну что вы. Вот выздоровеете и сами воспользуетесь своей вещью. Вам бы поспать.

– Принеси. – одновременно с мольбой и злостью сказал дед. – Ты не понимаешь, дочка, как это важно. Только смотри, никто не должен видеть.

В голову Киры начали закрадываться нехорошие подозрения. Но она решила не подавать виду. Странный старик.

– Что я должна принести?

– Ты поймёшь. – прохрипел он слабеющим голосом. – Поймёшь.

– Ну хорошо. – согласилась выполнить его просьбу Кира. – Сейчас схожу.

Выйдя в коридор, она задумалась. Возможно, следовало обратиться к коменданту. Вдруг этот странный дед шпион.

Да ну, бред какой-то. Там наверняка какая-нибудь дорогая сердцу вещь, вроде фотографии или иконки. Может этот старик верующий. Он там ещё говорил на счёт, что мол это нужно ей. Точно – иконка или ладанка. Ей, как комсомолке не следует носить такое, но ради спокойствия старика, она примет его подарок.

Девушка спустилась на первый этаж и прошла к приёмному покою.

– Тёть Зин. Тут вчера дедушку привезли. Рука ещё у него левая ранена была.

Немолодая женщина, когда-то полная, а теперь сильно похудевшая, сметала в совок нанесённый в переднюю санитарами снег, грозящий превратиться в грязную кашу. Она подняла на неё усталые глаза.

– Это тот, что всё орал, что ему идти надо? – припомнила Зинаида Николаевна. – Так Антонина Ивановна ему руку-то и отчекрыжила. Ещё вчера. Бедолага. Его кажется во вторую перевели.

– Да я знаю, тёть Зин. Мне пальто его нужно.

– Зачем? – напряглась санитарка. – Я карманы проверила при охраннике. Карточек не было. Так что нечего мне тут. – добавила она сердито.

– Да нет, мне само пальто посмотреть надо.

– Пальто? – с недоверием посмотрела на неё тётя Зина. – Пальто в гардеробной. Только оно всё кровью залито. Чё его смотреть-то?

– Ну, мне надо.

– А мне убирать надо. – недовольно буркнула женщина. – Ладно. – смягчилась она. – Пойдём, покажу.

Высыпав собранную массу в ведро, санитарка приставила щётку и совок на длинной ручке к стене и направилась в соседнюю комнату. Поковырявшись с пару минут вышла с искомой вещью.

– На. – она протянула ей окровавленную одёжку деда. – Потом сама повесишь. – и вновь принялась за уборку.

Кира повернулась к ней спиной и принялась за осмотр.

– Несчастный старик. – подумала она, ощупывая подкладку. – Как он не околел в нём в такой мороз. Мне в шинели, поверх полушубка не жарко, а тут тонюсенькое пальтишко.

Вот оно. Под материей прощупывалось что-то круглое. Кира посмотрела внимательнее. Неаккуратный шов чётко обозначал контур предмета. Рядом, видимо специально, сделан разрез. Наверное, чтобы быстро его извлечь. Она сунула в него палец и дёрнула. Ткань тихонько затрещала, и Кира извлекла наружу находку.

Первый же взгляд на предмет заставил Киру похолодеть от ужаса. В руках она держала жестяную коробку, на которой красовался горделивый орёл, державший в когтях свастику.

– Бомба, – была её первая мысль, – или мина. Неужели всё-таки шпион?

Она ещё раз посмотрела на коробку. Надпись «schocolade» на немецком её несколько успокоило.

– Наверное, трофейный. – подумала она. – Так вот о чём пёкся старик. Да, по нынешним временам это целое сокровище. Что ж, пойду отнесу.

Шоколад Кира не любила. Года в три, по словам бабушки, дед угостил её большой шоколадной конфетой в красочной обёртке. Последствия служили темой для семейных пересказов гостям. Каждый раз краснеющей Кире приходилось выслушивать историю про плачущую девочку, с испачканным шоколадом лицом и пальцами, обиженно считающей, что её бесчестно обманули, подсунув какую-то бяку.

Лет в шесть, думая, что её отношение к лакомству изменилось, отец вновь угостил Киру конфетой. Надкусив, девочка выплюнула, мгновенно ставшей противной слюну прямо на пол и побежала в ванную, чистить зубы.

На этом её взаимоотношения с шоколадом закончились.

Но это было в той, другой жизни. Сейчас, после того хлеба, что полгода назад никто и не подумал бы и хлебом назвать, это были калории. А калории – это жизнь.

Девушка сунула находку за пазуху, быстро осмотрелась, вернула пальто на место и направилась к лестнице. Вернувшись в палату, она застала старика неспящим. Наоборот, он с нетерпением её ждал.

– Вот. – Кира протянула ему коробочку. – Вы это просили принести?

Дед выпростал из-под одеяла дрожащую руку и взял у неё жестянку. Поднёс к лицу и заплакал.

– Ну что вы, успокойтесь. Никто не видел. Ешьте.

Старик замотал головой.

– Это нельзя есть. Ни в коем случае. Это надо отнести.

– Кому отнести? И почему нельзя есть? Это же шоколад. Или нет? – Кира с подозрением посмотрела на деда.

– На, возьми. – протянув ей обратно коробку, тихонько всхлипнул старик, словно расставался с самым дорогим, что у него было. – Мне не дойти. Хоть ты поживёшь, дочка. Только не ешь. Отнеси… – он стал задыхаться.

– Кому отнести? – спросила Кира.

– Просто, – из последних сил сказал дед, – просто иди домой. По дороге он…

Фраза оборвалась на полуслове. Старик так и остался лежать с полуоткрытым ртом и распахнутыми, полными слёз глазами.

Днём бомбили где-то рядом. Как и многие, в бомбоубежище Кира спускаться не стала, продолжая ухаживать за тяжёлыми. Умереть она не боялась. Жить ей хотелось, а страха смерти не было. Голод притуплял это чувство.

На Невском убило и ранило несколько человек, и работы здорово прибавилось – присесть некогда. Кира вымоталась и твёрдо решила отправиться отдохнуть домой, в глубине души надеясь, что сможет увидеть там родных. Шансов, конечно, мало, но всё же.

Она прошла по Невскому, держась поодаль от разрушенного фасада здания, мимо заледеневшего трамвая, застывшего возле перегородившего дощатого забора с надписью «Тихий ход. Неразорвавшаяся бомба». В надвигающейся темноте навстречу ей прошла тень человека, волокущая за собой санки. На санках что-то маленькое, завёрнутое в тряпку. Кира не стала разглядывать, что это.

Свернула на Садовую. Пройдя ещё минут десять, очутилась возле знакомой арки. Она была почти дома. Её ждали.

Человек вышел навстречу. Судя по сгорбленной осанке, узким плечам и седой бороде – старик. Одет он был странно. Тёмная серая или чёрная, в темноте не понятно, куртка чуть выше бедра, чем-то смахивающая на куртку лётчиков, только не кожаная и с капюшоном. Капюшон оторочен мехом. Он шёл прямо на неё.

– Принесла? – голос прозвучал требовательно и грубо, словно Кира была чем-то сильно обязана этому человеку.

– Что принесла? – девушка не поняла, что от неё хотят.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не сожрать его? – тон незнакомца стал совершенно злым. Он буквально дрожал от ненависти.

– Вы про шоколад? – наконец догадалась Кира. – Вы кто? Шпион? Что вам надо?

– Дура! – рявкнул с ожесточением старик. – Ты хочешь перейти?

– Куда? – оторопела Кира.

– Туда, где нет всего этого дерьма, придурочная. – он резко выбросил вперёд руку, видимо требуя отдать ему коробку, подаренную ей умершим вчера дедом. – Давай сюда шоколад.

Девушка невольно подчинилась, вынув круглую баночку из кармана и протягивая её незнакомцу. Внезапно, она отдёрнула руку, вспомнив, что несла угощение родным. Внутри жестянки спрятаны те самые, такие необходимые сейчас калории. Отдать их вот так, неизвестно кому. С какой стати?

Незнакомец неприятно, с чувством превосходства осклабился.

– Там этого добра на каждом углу. Жрать будешь, что хочешь и сколько в тебя влезет. А что не сможешь сожрать, станешь выбрасывать. Спать в тепле, мыться каждый день. Небось и забыла, как это, быть чистой? – он брезгливо осмотрел её, и прибавил, понизив голос до зловещего шёпота: – И никто, слышишь, никто там не подыхает, как собака от голода.

Что-то было в его голосе, что заставило Киру поверить в реальность сказки. А может очень хотела поверить. Она, комсомолка, захотела очутиться в этом раю.

– А мама? – девушка мало понимая, что делает, вновь протянула ему коробку. – Как же мама?

– Пропуск на одного. – ухмыльнулся старик.

Едва его пальцы коснулись жестяной упаковки, мир вокруг неё завертелся, быстро-быстро заморгал свет. Замелькали тени. Вращался, ломаясь и меняясь космос. Она умирала и рождалась вновь. Кира пошатнулась и потеряла сознание.

*

– Ты чё хоть, Кирюх? – Дашка подхватила её под локоть. – Ты в норме?

Кира приложила пальцы к виску. Голова кружилась, и она упёрлась рукой в стену. В ногах ощущалась слабость, к горлу подступала тошнота. Недавно съеденный чизбургер явно просился наружу. Она сделала жест, что всё в порядке, и тут её вырвало.

– Да что с тобой? – Жека, проворно отскочив в сторону, сразу полезла в сумочку за салфетками. – Минуту назад нормальная ж была. Всё? – она наклонилась и обеспокоенно поглядела в лицо подруге. – Или ещё блевать будешь?

Кира продолжала стоять в полусогнутом состоянии, опираясь на стену арки. В носу противно першило, с губ стекала слюна, глаза были полны слёз, но избавившийся от фастфуда желудок успокоился, и как-то сразу полегчало.

– Вроде всё. – Кира два раза сплюнула и протянула руку за салфетками.

– С чего бы её так, а? – испуганно прислушиваясь к собственным ощущениям в ливере, спросила Дашка. – Вроде вместе ели.

– Желудок слабый. – утирая рот, злясь то ли на себя, то ли не понятно на кого, сказала Кира. – Жрать мне надо меньше.

–А-а, – протянула Дашка, убедившись, что подобные потери её кишкам не грозят, отчего и осмелела, – я уж думала…

– Что ты подумала? – неприязненно спросила Кира.

– Что ты зверь-бурундук. Две полоски, две полоски. – хитро сощурясь, пропела Дашуля.

– Забанься. – шумно высморкавшись, порекомендовала ей Кира, но уже без прежнего негатива. – Хочешь обнажить свои комплексы – иди, сей их на Невском.

– Какая ты сегодня токсичная. – фыркнула Дашка, сморщив носик.

В отличие от Киры и Женьки, у неё парня не было. И секса тоже. Отсюда и некоторая потребность шутить на эту тему. Выглядело это достаточно глупо и убого. Кира как-то пробовала намекнуть ей, что с потерей девственности в ней самой ничего не поменяется, но, кажется, бестолку.

Сама она её потеряла, можно сказать, случайно, на вечеринке, из простого любопытства. Главное требование к кандидату на почетную должность лишателя девственности было наличие презерватива. Ощущения были, мягко говоря, странные. Ни о чём. Ни шло ни в какое сравнение с тем, что она могла получить, занимаясь любовью сама с собой.

Покинув место уединения через десять минут, из которых большую часть времени ушло на снятие и надевание одежды, она, нисколько не досадуя на неудачный опыт, с лёгкостью убедила себя – не считается.

Через две недели появился Олег. Здесь ситуация была значительно лучше. Этого френда уже можно было использовать, как хорошее учебное пособие. Из плюсов: Она у него далеко не первая, то есть опытный. Няшный. Раскованный, но не наглый. Ненадоедливый. Пожалуй, на этом плюсы заканчивались, если не включать в список достоинств родительскую машину и некоторую свободу в финансах. Из минусов: Он был ей пофиг. Впрочем, это можно трактовать и как плюс – процесс расставания не доставил бы ей дискомфорта.

Кира позволила ему три недели поуламывать её, водя по кафешкам, в которых она, правда, платила за себя сама, и подарить ей несколько книг, на которые намекнули её подруги, и в которых он не шарил. Кроме секса их ничего не объединяло.

Но и тут не всё так просто. Олега она рассматривала, как вариант для сравнения, на будущее. Отсюда и подход был рациональный – встречи не более двух раз в неделю. Секс не был сферой её первостепенных интересов.

– У меня токсикоз, – ехидно огрызнулась Кира, отходя в сторону от противной лужи, – на пережёр и тех, кто меня на это сподвиг. Будем считать, что пресс я сегодня прокачала. В зал ты пойдёшь одна.

Она подмигнула Дашке. Как-то быстро придя в норму, Кира всё же решила хильнуть от тренировки под благовидным предлогом.

– Я без тебя не пойду. – заявила Дашуля, посчитав плохое самочувствие подруги достойным основанием задвинуть фитнесс.

– Филонщица. – укорила её Кира. – Ладно, девки, по домам.

– Кирюш, это ты? – услышав, как хлопнула входная дверь, спросила мать с кухни.

– Я. – кладя ключи на полку и скидывая кроссовки, ответила Кира, прямиком направляясь в ванную. Во рту была помойка, от которой хотелось побыстрей избавиться.

– Кушать будешь? Я борщ сварила.

– Борщ? – девушка переадресовала вопрос желудку. Обычно, после неприятностей, вроде той, что случилось с ней сегодня на Садовой, она сутки не могла смотреть на еду, но в этот раз желудок ответил лёгким урчанием, которое она расценила как «да». – Буду. – выкрикнула Кира.

– Только хлеба нет. – мама возникла в проёме ванной. Она вытирала руки маленьким полотенцем, с нежностью следя, как дочь чистит зубы. – Ты бы хоть позвонила. Остался лишь кусок чёрного, и то позавчерашний.

Кира сплюнула, прополоскала рот и вымыла щётку.

– А чёрный, что, не хлеб? – вытирая лицо, спросила она.

– Ну, – слегка растерянно сказала мама, – ты, вроде как, свежий любишь.

– Я тебя люблю, мам. А хлеб я ем. – Кира поцеловала её в щёку. – Наливай. – и лихо, словно гусар, которому предложили водки, махнула рукой.

Они прошли на кухню, где за столом, шкрябая по дну ложкой, домучивал «первое» младший брат, при этом не выходя в реальность, уткнувшись в смартфон.

– Привет, Костян. – Кира взъерошила его волосы.

– Здорово. – даже не взглянув на сестру, ответил подросток, мотнув головой, будто уворачивался от её руки.

– Положи наконец телефон и поешь нормально. – потребовала от сына мать.

– Бесполезно, мам. – театрально вздохнув, разъяснила ситуацию Кира. – Душа продана дьяволу, и чтобы выкупить её, одного борща мало. Зато я за твой борщ сама готова душу продать. – она потянула носом воздух. – А-а, сейчас мне будет вкусно.

– Не говори ерунду. – ставя перед ней дымящуюся тарелку, с бело-сметанным островком посредине свекольно-красного моря и тремя скалами из мяса, сказала властительница кухни. – Ешь. Хлеб порезать?

– Я сама. – Кира вооружилась ножом и пододвинула к себе разделочную доску, на которой лежала четвертинка буханки.

Хлеб действительно был несвежим. Корочка уже успела подсохнуть и хрустела под острым лезвием, разбрасывая вокруг себя, словно искры, мелкие крошки. Мякоть ломалась, вываливаясь кусочками. Получившийся ломтик Кира обстучала о доску, стряхивая крошки, села, размешала сметану и принялась есть.

– Божественно. – выдохнула она, когда содержимое третьей ложки наконец-то заставило желудок прекратить урчать. – Я никогда не выйду замуж, буду жить с тобой и жрать твой борщ.

Костя хмыкнул, что выдавало ту частичку души, которая, несмотря на наличие вайфая, оставалась в настоящей реальности. Он отложил телефон, и в три движения прикончил ужин. Бросив недоеденный кусок хлеба на доску, поставил тарелку в раковину.

– Я ушёл. – забирая со стола запечатанную в пластик вселенную, бросил он, выходя из кухни.

– Костя. – неожиданно остановила его Кира.

Подросток закатил глаза, подозревая, что сестра вздумала читать мораль на счёт невымытой посуды.

– Доешь, пожалуйста. – спокойно попросила Кира.

– Что?

– Хлеб доешь, пожалуйста. – несмотря на мягкость, голос сестры был требователен.

– Зачем? – парень недоумевая смотрел на неё.

– Я тебя прошу.

На просьбу это явно не походило. Костя пару секунд размышлял, стоит ли возбухнуть, но счёл, что уступить дурацкой просьбе будет дешевле. Больше времени уйдёт на пререкания. Он засунул недоеденный кусок хлеба в рот и стал жевать.

– Баыня дофольна? – с набитой пастью спросил он.

– Спасибо. – Кира улыбнулась. – Можешь вернуться в сумрак.

Через секунду брат был в своей комнате.

– Что это было? – мать с подозрением глядела на дочь.

– Ты про хлеб? Ну не оставлять же кусок недоеденным. Куда его, не выбрасывать же.

Кира отставила, ставшую пустой тарелку в сторону, стряхнула крошки с доски на стол, правой ладошкой смела их в левую и ловко отправила в рот.

– Что-то случилось? – с затаённой тревогой спросила мама, проследив за её странными манипуляциями.

– Да нет, всё в порядке.

– Ты поссорилась с Олегом?

– Мам, с Олегом мы поссориться не можем. Ты же знаешь он мне…

– Так нельзя, дочка.

– Мам, не начинай.

Женщина в очередной раз убедившись, что ребёнка не переубедить, занялась мытьём посуды, оставленной ей младшим отпрыском.

– Твоя жизнь. Тарелку давай, я вымою.

Кира опустила в раковину тарелку, и обняв мать за талию, прижалась к ней.

– Классный борщ. – она немного помолчала. – Я люблю тебя. А Олег… Как ты там говорила? Дзынь? Не было никакого дзынь, вот и всё.

– Понятно. – бесцветно ответила мама и вдруг добавила: – Может оно и к лучшему. Учиться тебе нужно. Кстати, как в институте?

– Р-р, анатомия. – зарычала девушка вместо ответа.

Зазвонил телефон. Кира глянула на экран. Абонентом был никто иной, как Олег. Девушка, беря в руки трубку, уже начала было придумывать, как отмазаться от встречи, как неожиданно почувствовала, что организм не прочь сходить на свидание. Она поймала пальцем зелёную кнопку.

– Да, кисуль. – кошачьим голоском ответила девушка.

Последовал разговор из череды пустых, нечего не значащих фраз, занявших минуты две, после чего молодой человек осведомился: – Так я за тобой заеду?

Девушка ответила утвердительно.

– Тебя сегодня не ждать? – спросила мама.

– Не знаю. Нет, наверно. Я позвоню, если что. Завтра ж суббота.

Кира прошла в свою комнату. Заперев дверь и раздевшись догола, открыла ящик с нижним бельём и достала лучший свой комплект. Надела его и принялась вертеться перед зеркалом, разглядывая себя с разных ракурсов. Выглядело неплохо. Только краснеющий рог на правом виске портил всё дело. Девушка повернулась к зеркалу левым боком.

– Красотка. – довольно убедительно сказало отражение, и Кира поспешила с ним согласиться.

Через сорок минут она сидела справа от Олега в уютном, синем «Пежо» его матери.

– Родители уехали по делам. Квартира вся наша. – объявил молодой человек, еле сдерживая мечтательную улыбку, уже представляя, где и как они будут заниматься сексом. – Только надо заехать в магазин, взять что-нибудь для романтического ужина.

Он припарковался около крупного супермаркета. Несмотря на пятничный вечер, народу в зале было немного. Катя перед собой тележку, они бродили между витрин, накладывая в неё товар. Вернее, это Олег накладывал, каждый раз обращаясь к ней с немым вопросом – брать или не брать. Кира безразлично пожимала плечами. Сегодня она не намерена платить за покупки – романтического ужина хотел он. Вот пусть и платит. С неё хватит и секса.

Добрались и до винного отдела. Кира полностью доверилась вкусу парня. Сама она мало разбиралась в винах – в её семействе спиртное не приветствовалось, появляясь лишь в исключительных случаях.

Пока он разглядывал этикетки, Кира отрешённо смотрела на умирающую орхидею, непонятно зачем выставленную на продажу здесь, среди лежащих в решётчатом ящике резиновых тапочек, убогих, плюшевых мишек и насадок на швабры.

Неожиданно её толкнули в спину. Будь проход уже, она не обратила бы на это внимания, но места вполне хватало, чтобы мимо мог пройти грузчик с упаковкой баночного пива.

– Можно поаккуратней. – оборачиваясь вежливо сделала замечание девушка.

Задевший её бугай был на голову выше Олега и шире в плечах раза в два.

– Чё? – агрессивно переспросила гора мяса.

Кира тут же пожалела о сказанном, испугавшись скорей не за себя, а за спутника. Девушка сделала шаг назад, заодно прикрывая на всякий случай его своей спиной, чтобы, чего доброго, он не полез в перебранку. Она оглянулась, проверить его реакцию.

Олег, как ни в чём не бывало продолжал выбирать вино. Кира несколько оторопела. Он не мог не видеть и не слышать произошедшего, однако продолжал делать вид, что чрезвычайно озабочен, какому из напитков отдать предпочтение. Бугай перехватил этот взгляд. Нагло и пренебрежительно ухмыльнувшись, он удалился.

Хам был уже шагах в трёх, когда Олег наконец решился.

– Вот. Ты такое будешь? – он продемонстрировал бутылку.

Киру кольнуло какое-то неприятное, даже мерзкое чувство. Нет, она совсем не хотела, чтобы он полез в драку. Скорей сама бы встала между ними или увела его подальше.

И всё же…

– Мне всё равно. – безразлично сказала Кира, пожав плечами.

– Тогда на кассу.

Рассчитываясь Олег прибавил к покупкам упаковку презервативов, при этом кассирша мельком взглянула на девушку. Кира, лет с пятнадцати покупавшая их для более старших, но стремавшихся подруг, и никогда не испытывавшая при этом стеснения, вдруг ощутила нестерпимый стыд. Она кое-как помогла Олегу собрать покупки в пакеты, желая поскорей убраться из магазина, где, как ей казалось, все только и делают, что осуждающе смотрят на неё.

Она молча донесла пакет до багажника. Олег что-то говорил, но девушка его не слышала. Они сели в машину и выехали на Невский. Кира продолжала молчать.

– Что-то случилось? – спустя минут пять, на мгновенье отрываясь от дороги, невинным голосом спросил Олег. – Ты такая молчаливая.

Кира отреагировала не сразу.

– Останови.

– Что? – не понял Олег.

– Останови, пожалуйста, машину. – девушка медленно повторила просьбу.

Он включил поворотник и перестроился. Через минуту затормозил, найдя свободное место у тротуара.

– В чём дело? – с лёгким раздражением спросил Олег.

– Ни в чём. – спокойно ответила Кира, открывая дверь. – Пока. – и вышла, прикрыв её за собой.

– Постой. – Олег запоздало кинулся останавливать девушку.

Сообразив, что проще выйти со своей стороны, он открыл дверь, и положив левую руку на козырёк крыши, крикнул ей вдогонку:

– Кира! В чём дело? Что случилось?

– Пока. – пропела она, не оборачиваясь, и помахала рукой. – Не звони мне.

Он что-то крикнул, пытаясь её остановить. А потом ещё, что-то там про МРТ головного мозга – она не слушала. Просто шла, наслаждаясь светом витрин Невского, словно стояла под душем и смывала с себя липкий пот, выступивший в жаркой аудитории института.

Правда, лёгкий осадочек остался. А когда у неё портилось настроение, она любила посетить книжный. Побродить среди обложек, пошуршать странницами. Можно даже ничего не покупать. Такой вот шопинг.

Как раз такой и попался ей – довольно приличный по размерам зальчик на втором этаже торгового дома.

Кира заметила его ещё при входе в книжный, от самых магнитных рамок. Эдакая несуразная шпала за сто восемьдесят, возвышающаяся над стеллажами. По началу она не обратила на него внимания – ну посетитель, как посетитель, тем более, что её внимание сразу привлекла жёлто-синяя обложка, с изображением железного зайца. Девушка скрестила пальцы, в надежде, что ей повезёт, и «Магазин заводных игрушек» не будет стоить, как крыло Боинга. Она очень любила Тото Мокоша и гонялась за всеми его новинками.

Её надежды не оправдались. Ценник показывал астрономическую сумму. Можно, конечно, заказать и через интернет, но она предпочитала вначале потрогать книгу. В этом было какое-то особое удовольствие. Кира огорчённо обвела взглядом зал, ища того, кто подойдёт и скажет: – Что ты застыла, дура. Хватай, и на кассу. Знаешь, сколько это стоит?.. – и назовёт адрес известного магазина. Она уже почти смирилась с мыслью, что придётся покупать электронную версию и читать с телефона, и тут он снова попался ей на глаза.

Её позабавило его манера выбирать книги. Каждый раз, протягивая к полке руку, лицо парня приобретало сосредоточенность и даже некую фундаментальность Исаакиевского Собора, прям как у того качка из фитнес-клуба, куда её затащила Дашка, стеснявшаяся идти туда одна. Можно было предположить, что от правильности выбора зависела вся дальнейшая жизнь этого верзилы, и что судьбы героев книги будут тесно сплетены с его собственной.

Не укрылось от неё и отношение парня к ценникам. На него, как и на Киру, они также производили удручающее впечатление. Но в отличие от неё, он уже держал в руке два довольно объёмных фолианта.

– Билл Гейтс, не иначе. – фыркнула про себя девушка, глядя на его дешёвую, жёлтую, с коричневыми вставками куртку.

Тут он оторвался от созерцания полок и посмотрел на неё. Внутри Киры что-то ойкнуло.

Он не был похож на тех мальчиков, что сразу нравятся девочкам. С его-то прыщами. И не был обладателем длинных волос, какие нравились ей. Впрочем, одно дело нравились на фотках, другое – реальный парень с длинными волосами. За длинными волосами нужен уход, и Кира с трудом представляла себя рядом с парнем, слишком заботящемся о своей внешности, а вид неопрятных, да и просто растрёпанных волос вызывал в ней неприязнь. Сама она давно уже не заморачивалась на эту тему, и к удивлению подруг, завидовавших её волосам, коротко обкорнала себя ещё лет в тринадцать, и была этим весьма довольна.

У этого были как раз растрёпанные, хотя зажатая под мышкой вязанная шапочка в какой-то мере оправдывала его. Парень попросту второпях сорвал её с головы, дорвавшись до книжных полок. Вообще он был похож на большую, вытянутую по вертикале букву «П». Однако при всей его неказистости и угловатости он не выглядел увальнем. Скорей в нём была некая основательность. Задуй сейчас ураганный ветер, он так и останется стоять Ростральной колонной посреди разлетающихся книжных прилавков.

– Интересный тип. – подумала Кира, и решительно протянув руку, взяла Мокоша. – Попробуем узнать, есть ли у нас о чём поговорить?

Она не торопясь двинулась в его сторону, делая вид, что ещё что-то может её заинтересовать, при этом держа книгу так, чтобы он мог видеть автора.

– Девушка, вы тоже любите Мокоша. Я его просто обожаю. Особенно мне нравится… – неплохое вышло бы начало разговора. Дальше они станут обсуждать любимые моменты. Потом кафе….

Как и в случае с ценником, Киру ждало разочарование. Этот болван лишь мельком взглянул на обложку и вновь вернулся к полкам.

– Может не разглядел? – подумала она. – Всё-таки новинка. Было бы неплохо уронить её на пол. Он нагнётся ей помочь, они столкнуться лбами и он скажет: – Извините. О, да вы тоже любите Мокоша. Я его просто обожаю. Особенно мне нравится… Нет. – она поглядела вниз. Пол был грязный. «Магазин заводных игрушек» такого не заслуживал. – Глупость какая. – отругала себя Кира. – Прям как в дурацком сериале про подростков.

Её посетила мысль посмотреть, чем интересуется он. Вдруг это будут попаданы или литрпг. Если это так, то она совсем не разбирается в людях.

– Итак, посмотрим, посмотрим. Что у нас здесь?

Кира не успела причитать ни единого названия, как раздался его голос.

– Я вообще-то Мокоша не очень. – что-то печальное прозвучало в интонации парня, будто он жалел о своём убожестве.

– Ну и дурак. – хотелось сказать ей, но она почему-то растерянно и несколько раздосадовано, что её коварный план знакомства раскусили, спросила: – Почему?

– Неправильно как-то, неестественно. Он хороший писатель и мысли у него необычные, но всё равно неправильно. Вот если бы сократить его процента на шестьдесят три, то тогда было бы великолепно.

– Почему именно шестьдесят три? – Киру бесило, когда к литературе применяли математические термины. А этот прыщавый умник и вовсе вычислял в процентах.

– Пусть будет пятьдесят восемь. Так тоже сойдёт.

– Ну и что же по вашему следует вырезать? – начиная заводиться, ехидно спросила Кира. – Резать живую плоть?

– Мёртвую. – убеждённо ответил парень.

– Аргументируйте. – не унималась девушка, принимая вызов. Её задели за живое.

– Пожалуйста. – он взял, вернее, почти вырвал из её рук книгу и начал листать. – Где ж это? Вот. – Он сел, босыми ногами нащупал мягкие папочки с помпоном и направился в ванную. Открыл кран с холодной водой, и сняв трусы, залез под струю. Секунд десять он мужественно терпел ледяной поток, но не выдержал и добавил немного горячей. Через минут пять, обернув вокруг пояса полотенце, он вышел на кухню. Включил чайник. Насыпал в чашку две ложки сахара и одну растворимого кофе. Пока закипал чайник закурил. Сигарета и кофе – теперь каждое утро начиналось с них. Залез в холодильник. Достал два яйца с дверцы, но подумав, взял ещё одно, прибавив к ним полоску бекона.

Парень с негодованием захлопнул книгу.

– Там дальше ещё на полстраницы, как он жарил, ел и курил.

Кира не смогла сдержать улыбки.

– Ну да, случается с ним такое. Но это лучше, чем: – Он принял душ, позавтракал и покурил. К тому же, подобным образом он нагнетает обстановку, и это даёт определённую характеристику герою.

– Да? – парень скептически сморщил физиономию. – По моему, вы притягиваете за уши. Скажите ещё – всё это тонкая ирония. Всё проще – ваш любимый Мокош таким образом увеличивает объём текста, а с ним, – он постучал по жёлтой бумажке, – и ценник.

– Знаете, что. – сердито заявила Кира, выхватывая из его рук книжку. – Идёмте уже.

– Куда? – не понял юноша.

– Куда-куда, на кассу. Не век же здесь торчать. И вообще, я хочу кофе.

У парня пару секунд ушло на осознание, что таким образом его приглашают на свидание. Затем он принялся что-то прикидывать в уме. Придирчиво оглядел выбранные им книги и вернул одну из них на полку. Кира сразу поняла состояние его финансов.

– Этого делать не стоит. – она вернула книгу обратно ему в руки. – Мокош, конечно, стоит, как чугунный мост, но на две чашки кофе денег у меня хватит. Я угощаю.

– Но я так… – попытался отнекиваться юноша, но девушка его перебила:

– А, забей. Это же я тебя пригласила. Кстати, мы на ты? Тогда я Кира. – и она протянула ему руку.

– Максим. – растерянно представился парень, пожимая ладонь девушки.

– Уверен? – и видя его недоумение пояснила: – Просто ты так неуверенно произнёс своё имя… Вот я и заподозрила, что ты забыл, как тебя зовут на самом деле. – Кира понимала, что ведёт себя неправильно, но её уже понесло. Она была на кураже и остановиться не могла. Сегодняшняя история с Олегом совершенно вылетела из её головы, мысли о не случившемся сексе улетучились и ей хотелось общения.

– Идём. Я хочу продолжить наш спор в другом месте, а то на нас уже смотрят. И чур не сполерить. – указав на свою будущую покупку и взяв его под локоть, она подтолкнула юношу к кассе.

– Я так поняла, что «магазинчик» ты уже читал. – спросила Кира, когда держа в руках по картонному стаканчику со светло-коричневым напитком, они заняли освободившееся прямо перед ними место в дальним углу кафешки, расположенной здесь же, в одном здании с книжным, но на первом этаже. – Только в толк не возьму, зачем, если ты Мокоша, как говоришь, не очень.

– Вообще-то он мне нравиться. Я увидел, как ты держишь обложку, и мне показалось, что делаешь это нарочно. – уши Максима предательски стали пунцовыми. В забегаловке действительно было жарковато, но это вряд ли служило причиной внезапного покраснения органов слуха. – Вот и ляпнул первое, что пришло на ум. Очень захотелось заинтересовать тебя.

Кира опустила голову и потянула кофе через соломинку, при этом смеющимися глазами продолжала рассматривать собеседника. Пусть парень и разгадал хитрый план девушки, зато его смущение служило ей некоторой компенсацией за провал.

– А ты коварный тип. – улыбнулась она. – Надо будет учесть на будущее. Ну давай, режь правду-матку дальше. Чё ещё у Мокоша не так? Обосновывай свои тридцать семь процентов.

– Мы вроде сошлись на сорока двух? – внезапно став бойким, возразил Макс. – Не всё так печально. Отсечь лишнюю шелуху, оставить самое главное. Убрать эти нудные описания, от которых клонит в сон и дурацкие сравнения вроде: – Словно гигантское морское чудовище и тому подобное. Мысль должна быть краткой и ясной.

– Слушай, это художественная литература, а не справочник архитектора. – девушка постучала по прозрачному пакету, в который были упакованы оба его тома, настолько толстые, что полностью не помещались внутри и край выступал наружу, давая возможность прочесть фамилию автора. Правда, будучи столь сложной, она требовала что-то покрепче кофе, чтобы произнести её вслух. – Послушать тебя, так вместо детектива можно читать полицейские отчёты. Это же красиво. Вот представь – зашла я такая в задрипанном пальто, с косынкой на голове и не накрашенная. Да будь у меня в руках полное собрание Мокоша, ты бы даже не взглянул на меня. Во, – она повернулась к нему правой стороной лица и указала на свой рог, – видал? Знаешь, как сложно его было замазать? А если бы таких штук пять высыпало на морде? Что бы ты тогда сказал? – О, девушка, мне плевать на ваши прыщи, мне нравиться Мокош. Давайте познакомимся. – Да вот хренушки.

– Мне никакой замазки не хватит. – видимо, приняв на свой счёт упоминание о прыщах, несколько стушевался юноша.

– А, – отмахнулась Кира, засирбав соломинкой по дну стаканчика, – ты парень, тебе простительно. Ну да бог бы с нашими прыщами. Есть темы и поинтереснее. – и неожиданно встала. – Сиди здесь, никуда не уходи. Я сейчас.

Через минуту она вернулась с двумя новыми стаканчиками и двумя тёплыми, ещё дымящимися булочками. Одну из порций девушка поставила перед Максом.

– Ешь. – почти приказным тоном сказала она.

– Я вроде как не голоден. – снова становясь робким, попробовал отказаться юноша.

– Ешь, говорю, а то придётся мне всё самой слопать. Я до одури люблю свежую выпечку. Стану толстой и прыщавой, и в этом будешь виноват ты. Лопай. И давай дальше препарируй.

– Прости, друг Тото, мне приказали. – деланно вздохнул Максим, взяв в руку купленную ею книжку и глядя в глаза железному зайцу. – Что я могу сказать? А не нравятся мне твои диалоги.

– Что значит не нравятся? – кусая булку и запивая её глотком кофе, решила присоединиться к игре Кира, прячась за книжку и меняя голос на металлический, словно озвучивала рисунок обложки. – Извольте объясниться, молодой человек.

– А то и значит, что не жизненно. Ты сейчас сам это подтвердил. Я не успел начать, как твой заяц самым возмутительным образом перебил меня. В твоих книгах все всегда выслушивают собеседника, кукую бы ахинею он не нёс. По сути – это сплошные монологи, с одной целью – донести до читателя свою мысль, так, чтобы его не перебили.

– Молодой человек, – механическим голосом сказала Кира, – если вы не заметили, я книга. Я затем и написана, чтобы такие как вы могли услышать меня.

– Да, только ты никогда не споришь с самим собой, преподнося мысль, зачастую сырую, как истину в последней инстанции. Эдакий умный Шерлок Холмс и тупой доктор Ватсон, необходимый лишь для наводящих вопросов, показывающих всю гениальность высокомерного интеллектуала. Хочешь раскрыть тему – опиши её в ситуации, а не выдавай, как мораль.

Кире было что возразить, благо всё что он говорил смахивало на до конца не сформированный бред, но отчего-то не хотелось. Ей понравилась эта игра. Девушке показалось, что в ней молодой человек был искренним. К тому же, было забавно, как он менялся, превращаясь из застенчивого и робкого, когда речь заходила о чем-то личном в неистового и пылкого, когда дело доходило до книг.

Неожиданно, в заднем кармане кириных джинс завибрировало. Она достала телефон. Звонила Даша.

– Да, солнышко. – кокетливо ответила девушка, решив немного подразнить молодого человека.

– Ай-я яй, Кира, Кира, как не стыдно. – ехидно подтрунила подруга. – А Олежек как же?

– Ты где? – всматриваясь в темноту огромного, в человеческий рост окна, поинтересовалась девушка. – Решила стать моей совестью? Учти, она грязная, как мартовский снег.

– Он хоть симпатичный?

Кира посмотрела на Макса. Улыбнулась.

– Я тебе скрин кину. Всё, отбой.

Она нажала красную кнопку.

– Ну всё, ты попал. Нас видели вместе. Теперь, как честный человек, ты обязан проводить меня до дома.

– А что самое любимое у него? – уже сев в троллейбус, не унималась Кира.

– «Пёстрый мир». – не задумываясь ответил Макс. – Считаю, лучшее, что он написал.

– «Пёстрый мир»? – переспросила девушка. – Не помню.

– Он тогда ещё не был известен. Это даже не книга – так, большой рассказ. Там как бы два варианта развития событий. Один и тот же герой в одной и той же ситуации поступает по-разному. Короче, парень, по окончании колледжа, поступает в университет. И тут смертельно заболевает мать и младшая сестра. В одном случае он остаётся ухаживать за ними, в другом – сбегает к отцу, который их бросил когда-то. И всё время попадает в такие же похожие ситуации. В конце концов приходит к одному итогу, но по-разному. В первом случае, после смерти матери и сестры он смог примериться с потерей, а во втором идёт и топиться с моста.

– Вот спасибо. Взял и просполерил.

– Это только сюжет. Там не в сюжете дело. Я часто его перечитываю. Он ведь тогда печатался под своим настоящим именем. Тото Мокош его псевдоним. «Гадкий дом» принёс ему мировую известность. Я когда первый раз прочитал, был слегка разочарован.

– А я была в восторге. Мне тогда лет тринадцать было. Ясно дело, мало что поняла, но все вокруг только и говорили о нём. Понимать я стала лет в пятнадцать.

– Вот я про это и говорю – читали, потому, что был на слуху. Реклама и все дела. – с грустью заметил Макс. – Потом он как-то сразу посерел, неискренним стал что ли. В ранних работах слога было меньше, зато больше боли. Если по началу его интересовала тема совести, то когда попёрло бабло, он соскочил на обсуждение высосанных из пальца проблем богатеев, рождённых детскими комплексами. Произошла какая-то подмена ценностей. Зажрался, короче.

– Непреодолённые детские комплексы могут здорово попортить жизнь. Это я тебе, как будущий врач заявляю. – с апломбом сказала Кира.

– Нет, просто это лучше продаётся. – с какой-то непримиримостью и даже злостью ответил юноша.

Фраза неприятно резанула по ушам. Девушке показалось это обидным. Она приняла это на свой счёт и поджала губы. До Макса дошло, что он сморозил какую-то хрень. Троллейбус замер, двери с шипением открылись.

– Я приехала. – сердито сказала Кира, отпуская поручни и спускаясь по ступеням.

Парень виновато опустив голову, последовал за ней. Они вышли на остановку и с минуту молча шли вдоль шоссе. Оба тяготились этим молчанием. Наконец, не выдержав, Кира развернулась, решив высказать прыщавому за грубость, но увидев его подавленный вид, едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Больше всего тот был похож на огромного плюшевого зайку, оставленного под дождём Агнией Барто. Стараясь спрятать улыбку, девушка прикрыла лицо правой ладошкой и протянула ему левую.

– Телефон дай. – потребовала она.

Парень поспешил удовлетворить её просьбу. Кира быстро набрала свой номер и позвонила. Достав из джинс свой, дала отбой. Вернула трубку обратно.

– Последний набранный мой. Я девушка скромная, первой звонить не буду. К тому же я обиделась. Придумаешь извинения – позвонишь. – она всё же улыбнулась и подмигнула ему. – Придумаешь?

Парень радостно закивал.

– Тогда пока? – Кира сделала шаг назад.

– Пока. – вздохнул Максим.

Девушка развернулась и быстро пошла во дворы. Внезапно, не оборачиваясь она помахала ему поднятой рукой.

– Позвони!

– Ты уже вернулась? – выйдя на звук открывающейся двери, спросила мама. – У тебя всё нормально или с Олегом что?

Объяснять что-либо совершенно не хотелось. Упоминание же об Олеге едва не испортило настроение.

– Всё хорошо. – ответила Кира. – У Олега изменились планы на сегодня.

Двусмысленность фразы позабавило девушку. Видимо, это явственно проступило на её лице, что полностью успокоило мать. Довольная тем, что дочь будет ночевать дома, она вернулась на кухню и спросила уже оттуда:

– Ужинать будешь?

– Не, мам. В душ и баиньки.

Облачившись в пижаму, и стараясь подольше сохранить ощущения блаженства от горячего душа, быстро забравшись под одеяло, девушка раскрыла книгу, заняв полулежащее состояние и предвкушая удовольствие. Приятно хрустнул новый корешок. Вот и долгожданный текст.

Но буквы упорно не желали складываться в слова, а те, которые всё же сложились, ни в какую не хотели превращаться в образы. События последних трёх часов не выходили у неё из головы.

– Вот ведь гад. – с каким-то радостным негодованием, подумала Кира, опуская книгу на колени. – Мало того, что просполерил, так ещё и нахамил. Весь кайф испортил. С сексом облом вышел. – до кучи присовокупила она, хотя кто-кто, а Макс никак не был причастен к её размолвке с Олегом.

– Да что он о себе возомнил? – припоминая собственное поведение, возмутилась девушка. – У самого рожа вся в прыщах, а туда же, Мокоша критиковать. Небось и с девушкой ни разу не целовался. – тут она почувствовала, как её уши покраснели.

– И не такой уж он и прыщавый. – возразила она сама себе. – А что до Мокоша, так сама виновата, что контраргументы приходят в твою дурную голову спустя три часа после разговора. Соображать быстрей нужно. Интересно, позвонит?

Кира поднесла книгу к лицу, стараясь сосредоточиться на тексте. Помешал затренькавший телефон. Она взяла трубку. Номер был неизвестным. Немного поколебавшись, подозревая, что это мог звонить Олег с другого номера, она всё же нажала зелёную кнопку.

– Алло? – с напряжением спросила она.

– Я придумал. – робко прозвучал бархатистый голос.

– Макс? Блин, я забыла подписать твой номер, прости. – тут она опомнилась, и вспомнив, что является хозяйкой положения, потребовала с детской интонацией: – Давай, извиняйся.

– Извини. – промямлила трубка.

– Не-а, – с каким-то азартным весельем не согласилась девушка, – от меня так просто не отделаешься. Давай рассказывай, какую отмазу придумал. С чего ты вдруг так взъелся? Сумел нахамить девушке, сумей и оправдание придумать. Но только, чтобы красиво было.

– Ну я это… – несмело начал Максим, – бабушку вспомнил.

– Кого?

– Вернее, прабабушку. Ты про детские комплексы упомянула, а мне отцовские рассказы о ней вспомнились.

– И что?

– Она медсестрой на «Курской дуге» была. Ей тогда едва восемнадцать исполнилось. Отец вспоминал, что о войне никогда не рассказывала. Только раз, на девятое мая, рюмочку пропустила, вот язык и развязался.

Максим замолчал. Кира подождала немного и спросила:

– А причём здесь комплексы?

– Передачу недавно смотрел. Забыл, как называется. Там один деятель вещал про актрису какую-то. Она дескать совершила подвиг женщины и актрисы, сыграв в восемнадцать лет восьмидесятилетнюю старуху. Я и подумал – как же называется то, что под Курском делала моя бабка? Какие после всего у неё были комплексы? – он снова замолчал ненадолго и добавил: – Я что, всё испортил?

– Н-да, – изрекла Кира, – настроение ты мне точно не улучшил. Теперь ты должен рассказать мне что-то весёлое, иначе мне будут сниться кошмары, и я не высплюсь. А когда не высыпаюсь я злая.

– Чего бы рассказать?

Кира явственно представила, как он чешет затылок и хмурит брови, соображая, о чём в столь поздний час можно поведать почти незнакомой девушке и решила ему помочь.

– Я в детстве с отцом смотрела фильм. Там парень уезжая в Питер из Москвы начитал на магнитофон для подружки таблицу умножения. У тебя по телефону красивый голос. Ты у нас архитектор, вот и расскажи про балку с защемлённым концом.

– Может сразу про промежуточный вал? Самая обаятельная и привлекательная. – то ли угадав цитату из кино, то ли делая комплимент, рассмеялся на том конце юноша. – А тот фильм назывался «Вам и не снилось».

Целый час они трепались. Кира поставила телефон на громкую связь и сделала звук потише, чтобы никого не разбудить. Сидела на кровати, обняв колени и держа перед собой телефон. Она даже выключила свет, чтобы ничего не отвлекало. Голос Макса обволакивал. Он говорил об одном, перескакивал на другое, выходил на третье, возвращался назад, зачастую забывая, о чём вёл речь до этого.

У них оказалось много общего и помимо Мокоша. Фильмы, книги, увлечения, детские мультики. Даже музыкальные пристрастия немного совпадали. Кира сидела и с удовольствием слушала, как воодушевлённо нёс всякую чушь человек, несколько часов назад утверждавший, что мысль должна быть ясной и лаконичной.

– Прости, – неожиданно сказал он, – я и не заметил сколько времени. Поздно уже. Тебе, наверное спать пора?

– Пора. – согласилась Кира, хотя спать она не хотела.

– Тогда спокойной ночи?

– Спокойной ночи. – пожелала она в ответ.

Экран погас. Кира несколько секунд продолжала смотреть на него. Потом вновь включила телефон. Зашла в книгу вызовов. Открыла последний входящий. Подписала – Максик. Передумала. Стёрла две последних буквы. Снова передумала и написала Максим.

– Вот так правильно. – сказала Кира вслух, положила телефон на тумбочку, и откинувшись на подушку, ещё долго, ловя себя на мысли, что глупо улыбается, пялилась в тёмный потолок.

Бум-бум, бум-бум. Что-то упругое ударяло в стену. Кира посмотрела в сторону доносившегося звука. Метрах в пяти слева от лавочки, на которой она сидела, в тёмном проёме арки долбил мячом кирпичную кладку мальчишка, лет десяти-одиннадцати.

Странный это был мальчишка. В кепке. Где вы в Питере видели мальчика, вышедшего играть в футбол в кепке, да ещё на пару размеров больше? И серо-коричневая курточка-пиджачок явно не соответствовала современной моде. Тяжёлые ботинки, которыми он пинал мяч, служили плохой заменой кроссовкам. В общем весь его облик больше подходил для героя фильма о довоенном или послевоенном времени.

Спортивный снаряд тоже показался ей странным. Подстать самому футболисту. Сшитый из кожаных полос мяч тяжело ухал о стену в проходе между домами.

Короче, в старом питерском дворе, одетый по старинной моде ребёнок играл древним, как кости мамонта мячиком.

Но парнишка, похоже, чувствовал себя в своей тарелке, периодически проделывая некое подобия финтам, словно обводил невидимого противника. Выглядело это совсем по-детски, но он самозабвенно предавался этому занятию, наверняка, представляя себя не иначе, как самим Месси.

– Прикольный у тебя мяч. – сказала Кира дружелюбно. – Откуда такой раритет?

– Мяч, как мяч. – буркнул мальчик, даже не обернувшись. – У тебя и такого нет.

Получив такой ответ, девушка не смогла придумать слов для продолжения беседы и решила больше не навязываться. Парнишка по-прежнему не глядя на неё, лупил мяч. Эхо от ударов, гулко отскакивая от стены, вихрем вылетало из арки и гасло в кронах деревьев.

С минуту он катал мяч между ног, потом остановил его, отошёл на два шага назад, словно готовился пробить пенальти, и неожиданно произнёс:

– Жила тут одна, вроде тебя. Тоже Кирой звали. – и ударил.

Коричневый шар отрикошетил, и вылетев из арки, подкатился к лавочке. Девушка недоумевая посмотрела на мяч и подняла его. Последний раз Кира играла в футбол лет пять назад, вместе с парнями на уроке физры, и кончилось это ссадиной на коленке. Это был последний аккорд в её борьбе за физическое равенство с сильным полом. В дальнейшем она переключилась на интеллектуальное соревнование. Но не помнила, чтобы тогда этот предмет был таким увесистым.

Может оттого, что кожа была мокрой, мяч был тяжелей раза в полтора. В близи он больше походил на раздутый куб, нежели на шар. Шнуровка возле ниппеля. Отслоившийся лоскут окончательно убедил её, что перед ней действительно старинная вещь.

Мальчик подошёл к ней. Она вопросительно посмотрела на него и протянула ему мяч.

– С чего ты решил, что меня зовут Кирой? – спросила девушка.

Парнишка приподнял брови, словно удивился этому вопросу.

– Раз пришла сюда, значит Кира. Другая какая не пришла бы.

Девушка сочла это логичным.

– Тогда может скажешь, что я тут делаю?

– Ты ищешь ответ.

– И что это за вопрос такой.

– Вопрос почему ты здесь. – мальчик забрал из её рук мяч.

Кира догадалась, что дальше они станут ходить по кругу и решила зайти по-иному.

– А ты кто?

– Не о том спрашиваешь. – сказал паренёк, но тон изменился; в нём проступило нечто взрослое, что совсем не вязалось с его обликом. – Давай я лучше расскажу о той Кире, что жила здесь. Будешь слушать?

Что-то изменилось вокруг. Быстро сгущались сумерки. Всё вокруг внезапно оказалось завалено сугробами. Звуки исчезли. И только лавочка, на которой она сидела оставалась залитой солнечным светом.

– Исчезла она в конце января сорок второго. – мальчишка понял её молчание, как согласие выслушать рассказ. – Вышла из госпиталя и исчезла. В этот же вечер её мать с братом на заводе случайным снарядом убило. Ты совсем ничего не помнишь?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Хотя, что я спрашиваю. – паренёк грустно улыбнулся. – Почти никто не помнит. Так проще. Какое вам дело, родившимся здесь до тех, кто остался там? Тепло тут у тебя. – он указал на круг, образованный лучом света. – Не мёрзнешь, поди?

– Да кто ты такой? – начиная раздражаться и одновременно напуганная его словами, явно содержащими упрёк, спросила Кира.

Она затравленно осмотрела двор. Он был пуст. Где-то вдалеке протяжно простонала входная дверь, но никто не появился. Ей стало страшно. Девушка осмотрела себя. На ней была огромная солдатская шинель, опоясанная широким ремнём с пряжкой, на ногах валенки. Она судорожно принялась стаскивать с себя непривычную обувь, словно нечто омерзительное, прилипшее к ногам. Расстегнула ремень и поспешно скинула шинель, сбросив её на лавочку.

Освободившись от не своей одежды, Кира почувствовала себя значительно легче и сердито уставилась на мальчишку, требуя ответа на свой вопрос.

– О боже, – закатил глаза парнишка, – да какая разница, кто я. Ладно, чтобы тебе было понятней, я… – он сделал вид, что подбирает подходящее слово, – скажем так, проводник обратно. Тебе от этого знания стало легче?

Легче Кире не стало и понятней тоже, но в глубине души заледенело от ужаса. Какие-то смутные, сумбурные воспоминания заставили её вздрогнуть. Во рту разом пересохло.

– И многие возвращаются? – с трудом сглотнув, еле ворочая языком спросила она.

– Нет-нет, ты не это хотела спросить. Тебя интересует многие ли не возвращаются. Так? Быть подлецом в компании трусов завсегда легче. А ведь тебя там ждали. Мать с братом, товарищ Егорова, раненые в госпитале, а ты сбежала.

– Да пошёл ты! – внезапно взбесилась Кира, на непонятный и, казалось бы, незаслуженный упрёк. – Играет тут в мячик, шкет малолетний, а туда же, указывать он мне будет. Ты там был?

– Был. – спокойно ответил мальчик. – Я умер в Новый Год. – с этими словами он повернулся к ней спиной и пошёл в направлении арки.

Кира словно заворожённая смотрела ему в спину. Его последняя фраза совершенно ошеломила её. Круг света вокруг лавочки всё увеличивался и увеличивался, и она уже почти перестала видеть его силуэт, как вдруг он обернулся и сказал, прежде чем совсем исчезнуть в темноте проёма:

– А Макс погиб под Москвой ещё в начале января. Осколок в грудь. Даже до госпиталя не дотащили. Вот такая «Пестрая жизнь».

Проснулась Кира с больной головой и в скверном настроении. Отголоски сна тревожили её вплоть до обеда. Стараясь отвлечься, она заставила себя заняться анатомией. Зубрёжка сегодня давалась как нельзя тяжело, но выбор у неё был невелик – вскорости зачёты, а по словам Дашки, на первом курсе преподы лютуют страшно, словно соревнуются, кто из них больше вышвырнет из института нерадивых студентов. Ей стоило доверять – в их компании она была единственной второкурсницей.

После борща и свежего хлеба стало полегче, и Кира написала Максиму. Ограничилась коротким: – Привет, и смайликом.

Ответил он только через час, но в отличие от неё довольно обстоятельно. И без смайлика. Извинялся за задержку с ответом и вчерашнее поведение. На этот раз Кира обошлась одним смайликом – улыбающейся рожицей, после чего вновь вернулась к зубрёжке, почти не выходя из своей комнаты, вплоть до самого вечера.

Выбравшись наконец часам к девяти, застала на кухне отца.

– Слушай, бать, такой вопрос. Как думаешь, неужели мы такое дерьмо?

Это была их обычная форма общения. Меж собой они, как правило не говорили о чём-то пустом и обыденном. Либо шутили, либо умствовали на серьёзные темы. Как например сейчас. Эдакие душещипательные беседы. Во всякое другое время обходились короткими фразами, чуть ли не на уровне междометий. Обоих это устраивало.

Не то чтобы отношения были плохими. Так сложилось исторически. В какой-то момент, отец, предпочитавший быть дочери больше приятелем, чем родителем, спихнув эту обязанность полностью на мать, не заметил, как Кира выросла, и её мир сам собой изменился. На фазу отрицания ушло с год, гнева и отчаяния, слава богу удалось избежать, а к компромиссу во взаимоотношениях они пришли довольно быстро, вместе с принятием этих самых отношений.

– Та-ак, – протянул отец, ухмыляясь, – настроение для самобичевания? Кофе? Чай?

– Кофе социальный напиток, предполагающий дружескую беседу, а не серьёзный разговор. К месту была бы водка, но мы не пьём. Наливай чай.

Отца нисколько не удивило поведение дочери, и он молча включил чайник, ожидая продолжения. Пока закипал, развесил в кружки пакетики.

– Ну и?

– Неужели мы такие мелкие?

– Ты про Олега своего? Ну мелковат, и что?

– Да не, с Олегом всё, удалён, минуя корзину. Я про наше поколение.

– О, господи, чем тебе не угодило своё поколение? Такое же, как и все – не лучше и не хуже.

Кира почесала лоб.

– А если война? – выпалила девушка. – Вот сможем мы тогда?

– Эка ты загнула. С чего вдруг такие вопросы?

– Просто интересно стало. Вот бабка твоя, блокаду пережила. А кто из нас, я или Костян смогли бы? Ведь сдохли бы с голодухи. Мы же такие… неприспособленные. Вот ни настолько. – Кира показала узкую щель между большим и указательным пальцами.

Отец ухмыльнулся. Снял с подставки щёлкнувший чайник. Залил пакетики кипятком. Одну из чашек протянул дочери.

– Можно подумать, блокадники до войны только и делали, что тренировались голодать. – с некоторой злостью сказал он. – И конфеты ели, и мороженку лопали. Кто ж знал, что сто грамм хлеба пополам с опилками будет за счастье. Печеньку будешь? – и достав из шкафчика продолговатый брикет, потряс им. – И вообще, что эта тема тебя так озаботила, да ещё на ночь глядя?

– А, – вскрывая упаковку, отмахнулась девушка, – сон дурацкий приснился. Весь день из головы не выходит.

– Сон? Это к Фрейду.

– Да старина Фрейд убился бы головой о стену, трактуя мой сон. Сексуальная неудовлетворённость, основанная на детском желании родиться мальчиком и чего-нибудь до кучи туда же. – Кира вкратце, насколько ещё помнила, сбивчиво пересказала своё ночное видение. Заодно упомянула о случившемся в магазине и о рассказе Макса.

– Ты уверена, что он у тебя нормальный? О таком болтать на ночь с девушкой. Как-то это странно.

– Знаешь, лучше такой странный, чем такой нормальный, как Олег.

– Даже не знаю, что тебе на это сказать. У тебя всё в порядке? Может ссора с Олегом на тебя так повлияла?

– Да причём здесь Олег. Он всё верно сделал. Эта жлобина его просто раздавила бы там, прямо в магазине. Смысл ему было связываться?

– Но тебя это всё-таки задело.

– Да. – твёрдо сказала дочь. – Задело. Он ведь сделал вид, что ничего не видел.

– Ты противоречишь себе. То он правильно сделал, то зассал. Определись уже.

– Но ведь должен он был как-то отреагировать? – Кира была возмущена.

– У нас в молодости это называлось «не вписался». Ты это имела ввиду, говоря про мелких?

– Не совсем. Я вообще и в целом.

– Знаешь, – догадавшись, о чем хотела сказать дочь, протянул отец, – где-то год назад, был у нас случай. Утонула в проруби девчонка. Блоггерша. Когда потом следствие вёл, видел я её блог. Фигня всякая, женская косметика там то-сё. Шли они компанией, а там ребёнок провалился. Из шести человек только она бросилась спасать мальчишку.

– И?.. – протянула Кира.

– Ну и провалилась. Правда, пацана умудрилась вытолкнуть на лёд.

– А сама?

Отец сложил крестом руки.

– Через неделю нашли. – он улыбнулся.

Из уст капитана полиции слова прозвучали спокойно, и даже несколько цинично, но Кира хорошо знала своего отца – это всего лишь маска, за которой тот прятал свои переживания, и как бы подтверждая это, он продолжил.

– А подружка снимала на телефон. – отец зло усмехнулся. – В компании было двое парней. А ты говоришь…

Повисла пауза.

– Когда наряд приехал, опер спросил одного, чё, мол, не помог. А тот, знаешь, что ответил? Оно мне надо? Я два часа всего с ней знаком. Как говориться – нон коментос. – он, продолжая улыбаться, с шумом отхлебнул из горячей чашки; рука его заметно дрожала. – Ему не надо, а девчонке надо было. – он от греха подальше поставил чашку на стол. – А самое интересное, – улыбка отца стала совсем циничной, – было потом. Я, когда дело закрывал, с девицей этой встречался. Ну которая ещё на камеру снимала. Плакала, сопли на кулак наматывала и между делом обмолвилась, что родители пацана даже не навестили мать с отцом погибшей. Не знаю, насколько это правда, но как-то так. – он тяжело выдохнул. – Ты печеньку кушай. Она вкусная. Мы, чай, не в блокадном Ленинграде.

– Придурок! – услышала Кира дашкин голос, поднимаясь по лестнице.

Навстречу ей попался парень в голубом санитарном костюме с пластиковым ящиком. Парень, довольно ухмыляясь, почти бегом пролетел мимо неё. Девушка, сморщив нос, по совиному поворачивая голову, проводила его взглядом.

Её практика закончилась, и она решила зайти за подругой, тоже проходящей практику, но двумя этажами выше.

– Вот ведь идиот. – вместо приветствия, возмущённо пожаловалась Дашуля. – Прикинь, сунул мне под нос свой ящик. Смотри, что у меня есть. Пэтэушник хренов.

– И чё там? – спросила Кира, – Золото-бриллианты?

– Рука.

– Фу-у! – скривилась Кира. – Обедать теперь пойдёшь? А то мне жрать охота.

– Пойду. Аппетит этим мне не испортишь. – указав на надпись «Гнойное отделение» над входом на этаж, сказала Дашка. – Я этого насмотрелась. Не с этим же идти. – она поморщилась, кивнув в том направлении, куда удалился студент медучилища.

– У-у, да у тебя появился поклонник?

Дашку господь внешностью не обидел, и было странно, что она до сих пор не обзавелась молодым человеком. Вероятней всего, причина крылась в слишком строгом воспитании; её отец, бывший военный, прошедший Афган, был человеком набожным, соблюдал все посты, регулярно посещал церковь и требовал того же и от домашних.

Лишь поступив в институт, девушка наконец-то смогла заполучить некоторую долю свобод, хотя комплексы относительно противоположного пола остались. Ей очень хотелось отношений, но стоило какому парню обратить на неё внимание, она начинала тупить или того хуже – вела себя как дура.

– А ты не обратила внимания, – вкрадчиво спросила Кира, – может к руке прилагалось сердце?

Троллить Дашку на предмет девственности в их компании стало почти обязательным, благо она сама всё время подставлялась.

– Бэ-э. – брезгливо сморщила нос Дашка не обидевшись. – Я лучше старой девой помру. И пусть мой труп обглодают мои тридцать, нет, сорок кошек, которым я буду скармливать свою пенсию. Кстати, с кем ты позавчера зависала в кафе? – она с деланной строгостью принялась допрашивать подругу. – Кто такой? И что с Олегом?

– Олег всё. – Кира показала ладошкой пикирующий самолёт и изобразила взрыв.

– Да? А мне Олег нравился. – ляпнула Дашка и тут же попробовала оправдаться. – Ну я в смысле…

– Забирай. – театрально отмахнулась подруга. – Я сегодня щедрая.

Дашка заметно смутилась.

– Твой новый… Какой-то он… – она покачала головой. – Олег симпатичней. Что ты в нём нашла?

– Он прикольный. – голосом больше похожим на детский, сказала Кира, сделав милую мордашку. – Мы с ним похожи.

Встречались в основном по субботам; Макс работал. Из его родной Луги не наездишься, а выделяемых родителями денег не хватило бы даже на «Ролтон». Да и девушке хватало забот с учёбой.

Звонил всегда он. Кира намерено не звонила первой, но неизменно, дождавшись половины одиннадцатого, предварительно к этому времени подбив дела и зубрёжку, забиравшись в кровать с книжкой, периодически бросала взгляд на дисплей смартфона, борясь с желанием набрать его номер.

Пару раз он запаздывал со звонком и долго извинялся, каждый раз по несколько минут. Кира выслушивала его отмазы, испытывая своеобразное удовольствие, представляя, как он, думая, что она продолжает обижаться, напрягает мозг, придумывая новые оправдания, после чего, дождавшись, когда он иссякнет, снисходительно, с детскостью отвечала:

– Продолжай, я почти поверила.

Если при личных встречах девушка сама больше говорила, пользуясь любым предлогом, чтобы не согласиться с ним и поспорить, то в случае с телефоном всё было наоборот. Она больше слушала, наслаждаясь его голосом, слегка басящим, мягким и обволакивающим.

– Я хочу пить. – заподозрив, что здесь, в далеко непрестижном районе они оказались неслучайно, попросила Кира.

– Здесь рядом есть магазин. – выдавая себя с головой, сказал Макс. – За углом.

– Я так поняла, ты где-то здесь живёшь? – раскусила его немудрёную хитрость девушка. – А теперь не знаешь, как пригласить меня в гости? – скорей утвердительно сказала она, заглядывая ему в глаза. – Будем считать, что ты меня пригласил. Но сначала купи мне воды.

Вплоть до самой кассы они не обменялись и словом. Кира молча выбрала самую дешёвую пол-литровую бутылку, и всучила Максиму. Когда подошла их очередь, девушка как бы невзначай обронила:

– Надеюсь, ты ничего не забыл? – и заметив, как загорелись его уши, добавила: – Я подожду на выходе.

Через две минуты он вышел из магазина.

– Вот. – стараясь не встречаться с ней взглядом, Макс протянул бутылку, при этом пытаясь выглядеть уверенным в себе, хотя было видно, что он заметно нервничал.

– Спасибо. – Кира привстала на мыски и коснулась губами его щеки. – Идём.

– Ты вроде пить хотела? – видя, что девушка не собирается открывать бутылку, неуверенно спросил Макс.

– Какой же ты дурачок. – прижимаясь к нему, нежно произнесла она. – Веди уже.

Крохотная комната сильно походила на ту, что была на фотографиях бабушкиного альбома, с маленьким Валерой, в котором трудно было признать её отца. Дешёвые обои, шкаф с стеклянными дверцами, чёрный письменный стол, занимавший чуть ли не всё пространство, накрытый куском оргстекла со знакомыми ей справочниками по архитектуре на нём. Раскладная кровать, накрытая клетчатым пледом.

Увидев этот антиквариат, Кира смерила юношу взглядом и сопоставила с размером кровати.

– И ты на ней умещаешься? Да это какое-то прокрустово ложе.

– Да я как-то приспособился. – словно извиняясь за убогость обстановки, смущаясь ответил Максим и поспешил перевести разговор в другое русло. – Может чай, кофе?

– Потом. – закинув ему руки на плечи, девушка потянулась к нему. – Всё потом. А то мы можем не успеть к приходу твоей хозяйки.

Потом был чай. Кира, моментально освоившись на чужой территории, заварила в пухлый, керамический чайник, вероятно ещё более древний, чем мебель в его комнате, крупнолистовой, по всей видимости не принадлежавший парню чай. Сама же кухня была не в пример современней. Видимо, хозяева не утруждали себя ремонтом и сменой обстановки в сдаваемой ими площади.

Девушка старалась вести себя, словно между ними ничего особенного не случилось, давая возможность Максиму привыкнуть к новой для него роли любовника. Похоже, она угадала, что у Макса она была первой. Любовником он оказался, мягко говоря, никаким, но Киру это нисколько не огорчило. Она даже не придала этому ни малейшего значения – ей и так было хорошо.

Девушка поставила перед ним чашку, и зайдя ему за спину, обняла, прижавшись шекой к его щеке, спросила:

– Во сколько придёт твоя хозяйка?

– Часам к семи. – юноша смущённо двигал чашку по столу. – Они в гости к бабушке пошли, на день рождения.

– Мальчик, девочка? – слегка отстранившись, с деланной подозрительностью спросила Кира.

– Дочка. Третий класс.

– Уф. – облегчённо выдохнула она. – Слава богу. А то я знаю вас, приезжих… – и тут же поправилась, боясь, что своей бестактностью могла обидеть парня: – А то я, наверное, ревнива.

– Наверное? – не понял Максим.

– Я ещё никогда никого не ревновала. – слегка прикусив ему ухо, шёпотом пояснила девушка, дважды щёлкнув пальцем по дисплею. – У-у, в Лондоне то…. Мне лучше свалить до её прихода. А то, не дай бог, станет тебе выговаривать за меня, и я узнаю, скольких ты сюда до меня водил.

– Да я… – вспыхнул Макс, но девушка, запустив пальцы в его жёсткие волосы, страстно поцеловала, заставляя замолчать.

– Проводишь меня? – пытаясь отдышаться и глядя ему в глаза, спросила Кира. – Ну хотя бы до остановки?

На остановке они простояли часа два. Каждый раз, когда подъезжал её троллейбус, Кира прижималась к нему и целовала, запоздало отстраняясь лишь услышав, как с шипением закрывались двери салона. Уподобляясь Надежде Румянцевой, всплеснув театрально руками, она раз за разом повторяла её фразу из «Девчат»: – Батюшки! Опоздала! – и утыкалась лбом ему в грудь.

Максу пришлось взять ситуацию в свои руки и заставить её всё-таки залезть в троллейбус и уехать. Он даже вызвался проводить её до дома, но Кира, не понятно почему, наотрез отказалась. Уже сидя в тёплом салоне, вглядываясь в темноту стекла девушка прокручивала в голове события четырёхчасовой давности и смущённо улыбалась, встретившись глазами со своим отражением. И когда вернувшись домой, наскоро поужинав и приняв душ, забравшись под одеяло, она кусала подушку, запоздало стыдясь своего, как ей казалось, бесстыжего поведения, нисколько в нём не раскаиваясь.

– Боже, какая я тупая! – швыряя на стол альманах, взвыла Кира. – Мам, твоя дочь тупенькая. – крикнула она в сторону кухни. – У неё послезавтра зачет по анатомии, а в голове ни бум-бум.

Шум воды из крана смолк и в дверном проёме появилась женщина в переднике.

– Обедать будешь?

– Ну мам. – плаксивым голосом сказала Кира. – Ты издеваешься? Какая еда. Я после неё вообще ничего не соображаю. – на мгновение она умолкла и на всякий случай поинтересовалась: – А что там у тебя?

– Фасолевый суп и пироги.

– Р-р, – изображая разъярённого Кинг Конга, зарычала девушка, – ты демон-искуситель, желающий гибели души студента. А, ладно, – она резко перевернула учебник обложкой вниз и встала из-за стола, – веди меня в ад обжорства.

– Балаболка. – пропуская дочь из комнаты и погладив её по голове, сказала мать. – Ты во сколько уходишь?

Зачёты, практика и снова зачёты. Анатомию с первого раза сдать не получилось. Преподы зверствовали, придираясь к любой мелочи.

Мысли о Максе также не способствовали полноценной подготовке. Вдобавок, он наотрез отказался встречаться у неё дома, и им пришлось подстраивать график свиданий под его хозяйку. Правда, нельзя было не признать, что девушка не позволила себе потерять голову и тщательно готовилась, не разменивая себя по мелочам, тратила всё время между практикой и короткими встречами на зубрёжку. Кира даже брала учебник с собой на свидания, штудируя его по дороге.

– У меня есть ещё час. – вытаскивая из тазика ещё тёплый пирожок, Кира взглянула на дисплей телефона. – Как раз есть время поддаться греху чревоугодия.

Она села за стол, умильно сложив перед собой руки. Женщина зачерпнула половником из кастрюли и поставила перед ней тарелку.

– Ешь. – передавая ложку, сказала мать, и помолчав с полминуты, глядя как дочь ест, прибавила: – Это, конечно, не моё дело, ты у нас девочка взрослая, но не могу не спросить, уверена, что твоё новое увлечение не отразиться на учёбе?

Она села напротив.

– Мам, всё будет нормально. – с набитым ртом ответила Кира. – Я же учусь. И эту проклятую анатомию тоже сдам.

– Ну у тебя своя голова на печах. – женщина вздохнула. Дождалась, когда дочь доест, забрала тарелку и направилась к раковине.

Дочь поднялась, и подойдя к матери, прижалась к её спине. Положила голову ей на плечо.

– Все будет хорошо. – девушка с силой обняла, уже начинавшую полнеть фигуру женщины. – Ну правда. И знаешь, – помедлив немного, проговорила она, с неким оттенком тайного счастья, – у меня, кажется, дзынь.

– Да я уж заметила. – со вздохом ответила мама. – Это-то меня и настораживает. Тебе учиться надо.

– Вот не пойму я тебя. – беззаботно ответила дочь. – То тебе не нравиться, что без дзынь, то боишься, что дзынь. Я возьму? – вытаскивая из миски два пирожка и складывая их в пакет, спросила она.

– Когда ты нам покажешь своего «дзынь»?

– Он вас боится. – убирая пакет в сумочку, с усмешкой сказала Кира. – Он у меня стеснительный.

– Пироги мои есть не стесняется, а показаться на глаза боится. – улыбнулась женщина.

– Попробую притащить его сюда. Всё, я ушла.

Анатомия была сдана. С блеском. Это требовалось отпраздновать, и словно специально, хозяйка квартиры сваливала куда-то на выходные, прихватив с собой дочку. Представилась возможность провести всю ночь вместе.

Кира пришла немного раньше оговорённого времени. В ожидании Максима она успела немного поболтать по телефону с Женькой и с Дашкой, но с последней уже значительно дольше.

– Всё, кисуль. – девушка дала отбой, завидев на противоположной стороне улицы Макса.

Кира приветливо помахала ему рукой, и внимательно осмотрев дорогу, вступила на «зебру».

Откуда она появилось было непонятно. Раздался противный звук, заставивший Киру вздрогнуть. Она растерявшись замерла, не в состоянии пошевелиться, с ужасом глядя на приближающуюся тёмно-зелёную машину. В голове не укладывалось, что здесь, на пешеходном перекрёстке, гарантировавшем безопасность, на узкой улице ей могло что-то угрожать. Она сжалась, зажмурившись, ожидая удара.

Девушка открыла глаза от сильного толчка, отбросившего её в сторону. Неубранный в карман телефон отлетел на тротуар, разлетевшись на несколько частей, но оказавшаяся на асфальте Кира этого не видела – перед её глазами, неестественно раскидывая руки, перелетев через крышу «Бехи», упало тело в жёлтой куртке с коричневыми вставками.

Когда скорая привезла Макса в больничку он был ещё жив. Кира в полуистеричном состоянии сидела у дверей реанимации, отказываясь поверить в произошедшее и заламывая пальцы, не позволяя себе думать о страшном. Через полчаса вышел врач в голубом костюме реаниматолога.

Ещё через час её, зарёванную, забрал из больницы отец. Всю дорогу она рыдала в объятьях матери, приехавшей вместе с мужем. В дверях квартиры их встретил растерянный Костик, испуганно глядевший на старшую сестру, пребывавшую в полуобморочном состоянии. Мать почти сразу сделала ей укол, данный медсестрой в больнице. Сама раздела дочь, и уложив трясущуюся девочку в кровать, накрыв одеялом, прилегла вместе с ней, обняв и убаюкивая.

Было невыносимо холодно. Одетая не по погоде в осеннее пальто девушка, трясясь, обнимая себя руками в надежде хоть как-то согреться, осматривала тёмный двор.

– Я знал, что ты вернёшься. – прозвучал за её спиной тихий и печальный голос. – Почему-то был уверен.

Кира обернулась. В этот раз на парнишке был слегка большеватый полушубок, подпоясанный ремнём с армейской пряжкой, на ногах, вместо ботинок, валенки, на одном из который не хватало калоши, а на голове ушанка, которая была, как и давешняя кепка, здорово ему велика. Эдакий Филипок.

Девушка хотела спросить, откуда он мог это знать, но слова, колючим комом застревали где-то глубоко внутри. Ей оставалось только смотреть на мальчишку, в надежде, что тот сам догадается, что она хотела сказать.

– Макс? – смотря снизу-вверх, спросил бывший «футболист».

Кира моргнула; из-под правой ресницы выкатилась слеза.

– Понятно. – вздохнул мальчишка. Помолчал. – Ты хочешь знать, что дальше и… – он сделал паузу, – кто следующий?

Девушка с ужасом смотрела на него.

– Ты что-то говорил про маму и брата той Киры. – она не решилась озвучить свои догадки.

Парнишка моргнул. Очень медленно. Подозрительно медленно.

Внутри Киры всё заледенело.

– А я могу что-то… – её голос дрогнул, – изменить?

– Можешь. – равнодушно ответил маленький проводник. – Любой может, если захочет.

– А если я вернусь? С ними всё будет хорошо?

– Твой выбор. – усмехнулся пацан, но в его ухмылке не было ничего издевательского. Скорей, он желал отстраниться от решения девушки, не желая ни увещевать, ни отговаривать, но сжалился и чуть помедлив, прибавил: – Не знаю, насколько у них будет хорошо. Могу лишь сказать, что через неделю они не погибнут в аварии.

– А Максим?

– Твой Максим полюбит другую. На четвёртом курсе женится на ней, и через два года у них родиться девочка. Если хочешь, я устрою так, что её назовут Кирой.

– Он так быстро меня… забудет?

– Ты так и не поняла? Тебя здесь никогда не будет. – словно это было само собой разумеющееся, пояснил пацанёнок. – Никогда.

– Как это?

– Вот так это. У твоих родителей родится только Костик. Твой Максим будет спорить о Тото Мокоше с другой девушкой. А Дашка…. Впрочем, это уже не важно.

– И они никогда не узнают?..

– Ну не узнают. – проводник грустно усмехнулся. – А разве для тебя это что-то меняет?

– Нет. – тихо, но твёрдо сказала Кира. – Что я должна сделать?

Мальчик с минуту молча смотрел на неё, стараясь понять, не передумает ли она.

– Гляжу, ты совсем замёрзла. – он споро расстегнул ремень, скинул с себя полушубок и протянул ей. – Надевай.

– А ты?

– А что я? – пацан подмигнул ей, стаскивая валенки. – Тебе нужней. Шапку тоже возьми. – он остался стоять босиком на снегу, в той же куртке-пиджачке, что и в прошлую встречу. – Шинель не забудь. Ты её оставила на лавочке. Ну бывай. – и повернувшись к ней спиной, направился в сторону арки, ведущей со двора.

– Но ты же замёрзнешь! – крикнула ему вслед Кира, до того, как мальчишка скрылся в темноте прохода.

– Не замёрзну. – раздался его беззаботный голос. – Ты разве забыла? Я уже умер.

Кира устала. Можно было сказать, как собака, но Ленинград их всех съел, и уставать те уже не могли. И всё же, не смотря на усталость, она решила отнести нежданный гостинец родным. Мало ли что сказал этот странный старик – шоколад он и в Африке шоколад. Почему его нельзя съесть? Вот только необходимо избавиться от коробки с ненавистной свастикой. Она вскрыла жестянку и сложила в бумажный, свёрнутый из старой газеты кулёк восемь тёмно-коричневых треугольных кусочка и убрала в карман шинели.

Только-только стемнело. Выл ветер, словно был болью города, раненого вовремя артобстрела.

Девушка прошла по Невскому, мимо полуразрушенного дома, мимо покрытого льдом трамвая, окружённого деревянным забором с надписью написанной красной краской. Мимо человека с санками, на которых лежало что-то, завёрнутое в белую простыню. Что это, она догадывалась.

Свернула на Садовую. Проходя мимо арки, ведущей во двор её дома, Кира почувствовала, что ей в спину кто-то смотрит. Нехорошо так смотрит, со злостью. Она ускорила шаг.

Вот и проходная. Каморка вахтёра у турникета, будто специально сделанная крохотной, чтобы меньше тратить дров на обогрев.

Изнутри доносились голоса; вахтёрша была не одна.

– Теть Лид. – Кира постучала по слегка матовому стеклу, прикрытому с той стороны картонкой.

Картонка отодвинулась. Показалось лицо немолодой женщины, укутанное в шерстяной платок. Следом скрипнула дверь, и из вахтёрки вышел мужчина в шинели и с винтовкой.

– Не положено. – бюрократически произнёс он, беря оружие на перевес.

– Да погоди ты, Егорыч. – махнула на него женщина. – Здравствуй Кирочка.

– Тёть Лид. Мне бы к моим пройти.

– Не положено. – вклинился в разговор охранник.

– Нельзя Кирочка. – досадуя на правила, отказала женщина.

– Мне очень надо.

– Ну, ладно. Постой здесь, сейчас позвоню. – вахтёрша подняла трубку. – Комова? Слушай, к тебе тут на проходную пришли. Как кто? Дочка. Говорит очень надо.

– Пусть Костю приведёт. – подсказала Кира.

– Ага. – сказала в трубку женщина. – И сына приводи. Не знаю. Говорит, важное. – она положила трубку. – Жди, сейчас явятся. Ты пока проходи ко мне, погрейся.

– Не положено. – снова начал гнуть своё охранник.

– Егорыч, не шуми. Вишь девка замёрзла. Совесть поимей.

– Не положено. – с упрямством твердил Егорыч.

– Ах не положено. – взбеленилась женщина. – Шёл бы ты на улицу сторожить, раз тебе положено. Ну как диверсанты, а ты у моей печки греешься. Ишь, смелый какой, с девками воевать. Иди шпионов ловить. И ружьём своим в Кирочку не тычь. Я скорей в тебе шпиона увижу, чем в ней. Я её вот с таких лет знаю, – она опустила на уровень колен ладонь, – а ты здесь вторую неделю только.

Охранник насупился, но винтовку убрал и повесил её на плечо.

– Только по-быстрому. – пробурчал он сдаваясь.

Минут через пять прибежала встревоженная мать и Костик.

– Что-то с отцом? – лица обоих были встревожены.

– Нет-нет, – поспешила успокоить их Кира, – надеюсь с ним всё хорошо. Просто хотела вас увидеть.

Мать, приложив ладонь к сердцу, облегчённо вздохнула.

– У меня размер, а ты… – недовольно пробухтел Костя. – Мы думали, что-то важное.

– Давайте выйдем. – предложила Кира. – Я кое-что принесла.

Выйдя за турникет, девушка достала свёрток и протянула матери.

– Что это? – спросила та, разворачивая газету.

– Шоколад. – шепнула дочь. – Меня угостили.

Костик тут же сунул руку в кулёк, сразу отправляя коричневый треугольничек в рот, заработав челюстями. Мать тоже взяла и надкусила.

– Действительно, шоколад. – подтвердили она, принявшись жевать. – А ты?

– Я не люблю шоколад. – покачав головой, отказалась девушка. – Ты же знаешь.

– Так это когда было. Ешь давай.

Кира снова покачала головой.

– Только зря переводить продукт. Всё равно выплюну. Это вы ешьте. Вам несла.

Костя с жадностью запустил пальцы за добавкой.

Где-то далеко бабахнуло. Мгновением позже характерно свистнуло, заставляя всех троих привычно присесть, вжимая головы в плечи. И тут же за проходной рвануло. Пол под ногами заходил ходуном.

В дверь влетел охранник.

– Во второй попало. – крикнул он. – Стену снесло. Напрочь.

Мать с Костей переглянулись.

– У меня там размер… – растерянно сказал подросток. – Я же…

Женщина поспешно убрала за пазуху остатки гостинца.

– Костя, – сказала она, – оставайся с Кирой. Нет, лучше идите домой.

– Я медсестра. – возразила девушка. – Моё место тут . Костя, оставайся здесь. – и они с матерью бросились на территорию завода, мимо застывшего у порога Егорыча.

В самом конце января в госпиталь приехал отец, воевавший на юго-западе от города; он, как помощник начальника штаба, сопровождал машину с ранеными, заодно и по каким-то делам в военкомате. Встреча продлилась меньше десяти минут. Капитан милиции потихоньку передал пять банок тушёнки и чуток сухарей. Обнимал и целовал дочь. Спрашивал о матери и брате. Кира заверила его, что всё у них хорошо, насколько это вообще могло быть. Рассказывать о случившемся той ночью, когда она случайно их спасла, не стала. Незачем. Кончится война – расскажет. Этим же вечером вновь отправилась на завод, сообщить родным о встрече с отцом.

А в середине февраля заработала почта, и в их ящике Кира обнаружила сразу четырнадцать писем от Максима. Случайно зайдя домой, девушка, тут же засунув за отворот шинели долгожданные известия, опрометью кинулась по лестнице в свою квартиру.

Забравшись с ногами на холодную кровать, принялась раскладывать письма по числам, и начала читать с последнего, датируемого двадцатым января. В нём он перво-наперво извинялся за долгое молчание, лишь к середине упомянув, что был ранен осколком в грудь. Сказал, что две недели врачи не верили, что он выживет, а теперь хоть и медленно, но идёт на поправку.

Кира плакала, целуя перед вскрытием каждый бумажный треугольничек и перечитывая их по несколько раз.

И ни в одном не было ни одного смайлика.

Декабрь 2021 – Май 2022.