Читать онлайн
"Мемуары Арамиса, Книга 5"
Глава 175
Договор, который Мазарини заключил с руководителями Фронды, был не прочным.
Далеко не все обещания, который он дал, он мог исполнить на деле.
Быть может, в таком случае не следовало бы обещать недостижимого?
Вздор!
Сколь часто судьбы государств зависят от выбора тех или иных государей или людских сообществ, и этот выбор зависит вовсе не от того, что в действительности может дать тот или иной претендент, а лишь от того, что каждый из претендентов обещает! И не важно, сдержал ли он впоследствии своё обещание, или нет. Когда выбор делается, обещания важны. А когда становится ясно, что обещания нарушаются, никто уже не может отменить свой выбор. Это знают все, кто побеждает и никто из тех, кто проигрывает. Поэтому проигрывают те, кто дают лишь те обещания, которые смогут выполнить в реальности. Честным людям не место в политике. Мазарини был истинным политиком, поэтому он имел достаточно отваги, мудрости или наглости – называйте, как хотите – чтобы пообещать не только то, что в его власти, но также и то, что от него никак не зависит. А начав нарушать свои обещания он мог заодно откреститься и от тех, которые мог бы выполнить, но не хотел, передумал.
Если бы Мазарини мог просчитать наперёд ущерб от того, что вследствие нарушения обещаний фрондёрами станут такие полководцы, как принц де Конде, и Виконт де Тюренн, быть может, он поднапрягся и выполнил чуть больше того, что позволил себе выполнить. Вы спросите, при чём здесь принц Конде? Разумеется, он был при чём! Ведь если вы одаряете щедротами тех, кто воевал против вас, вы не можете обойти своей милостью тех, кто воевал на вашей стороне! Иначе несправедливость будет слишком явной! Не мог же Мазарини подкупить лидеров Фронды, ничего не предложив тем победителям, которые сделали сам этот подкуп возможным! Ведь если бы не произошло поражение под Шарантоном, лидеры Фронды не были бы столь сговорчивыми!
Итак, измену принца Конде и виконта де Тюренна никто не ожидал, она была очередным ударом не только по Мазарини, но и, разумеется, по Королеве.
Тюренн примкнул к своему брату Буйону не только из солидарности к нему, но ещё и от того, что ему казалось, что нерегулярное снабжение армии деньгами является исключительно следствием того, что все деньги присваивает себе Мазарини. Эта легенда, запущенная испанскими агентами, разумеется, имела под собой некоторую почву, но меркантильность кардинала в мазаринадах была раздута до совершенно непомерных размеров, не имеющих ничего общего с действительностью. Однако, эти стихотворные сатирические памфлеты сделали своё дело. Кроме того, Мазарини обещал ему губернаторство Эльзас, но не сдержал обещания. Королева желала бы, чтобы столь важный ключевой пост занимал католик, а Тюренн же придерживался протестантской веры. Памятуя, что свёкр Королевы, Генрих IV принял католичество ради того, чтобы покорить Париж, ибо, как он сказал: «Париж стоит мессы», Анна Австрийская была убеждена, что и виконт де Тюренн мог бы пойти на подобный шаг. Но Тюренн был человеком совершенно иного склада. В отличие от Генриха, которому пришлось многократно переходить из одной религии в другую, и который вообще не связывал себя никакими привязанностями, в том числе и привязанностями к женщинам, Тюренн скорее был способен изменить Королеве, чем своему Богу. Он не признавал, что Господь един, и не так уж важно, каким именно способом ты ему служишь, по какой дороге к нему идёшь. Но важно и опасно было то, что Тюренн был официальным военачальником королевской армии, то есть фактически он попытался обратить против Королевы её же армию. Возможно, на его решение повлияло настроение его офицерство, состоявшее, в основном, из немецких наёмников. Тюренн присоединился к испанским войскам, которые покинули испанские Нидерланды и намеревались вторгнуться во Францию.
Испания намеревалась вернуть себе Каталонию, Аррас, Дюнкерк, и лишь затем приступить к переговорам.
Прежде любимый брат Королевы, Его Католическое Величество Филипп IV был убеждён в своей победе и даже рассчитывал на то, что его любимая сестра будет свергнута. Он писал: «Если Королева, моя августейшая сестра, будет вынуждена покинуть Францию вместе со своим сыном, я требую, чтобы ей не предоставляли убежища в моих государствах».
После этого все злые языки, которые ещё считали, что Анна Австрийская может иметь сношения с Испанией против интересов Франции должны были бы замолкнуть раз и навсегда. Королева стала настолько истинно Королевой Франции, что принесла своему второму отечеству в жертву свои семейные привязанности, и семья не преминула ответить ей тем же.
Мазарини поставил себе задачу отделить Тюренна от армии, которую он возглавлял и ему эту задачу удалось решить. Он направил к Тюренну Рювиньи в сопровождении д’Артаньяна и Портоса. Пока Рювиньи вёл переговоры с Тюренном, д’Артаньян общался с генералами и офицерами виконта де Тюренна, предлагая им от имени Королевы именно то, что следовало. При этом он действовал точно также, как ранее, убеждая Портоса послужить Мазарини ради получения баронского титула. Портос же всем своим видом показывал, что д’Артаньян прав, просто потому, что д’Артаньян прав всегда, таково одно из его свойств, и демонстрировал грамоту на получение баронства, разбивая, таким образом, любые утверждения о том, что Мазарини не выполняет своих обещаний.
— Ежели монсеньор Его Преосвященство, наш славный кардинал, не выполнил какие-то обещания в отношении каких-то господ, то, следовательно, эти господа сами виноваты, поскольку и они, по всей видимости, не всё из обещанного выполнили со своей стороны, — говорил Портос, и говорил это с такой убеждённостью, что спорить с ним никто не хотел.
Надо сказать, что с Портосом вообще мало кто спорил, вероятно, по той причине, что каждый встречал в нём не столько убедительность его аргументации, сколько простодушное выражение доброго лица великана, который и мысли не допускал, что с ним можно спорить, памятуя, что каких-то пяток или чуть больше недоумков, которые этого не понимали, он ненароком так помял, что они больше не помышляли иметь мнение, отличающееся от мнения Портоса.
К этому времени Мазарини нашёл себе спонсора в лице Бартелеми Эрварта, который ссудил кардиналу полтора миллиона ливров, что позволило ему и подкупить необходимых ему людей, и кое-что оставить для себя. Разумная «экономия» всегда была второй натурой кардинала. Тюренн был вынужден осознать, что его измена превратилась в измену всего лишь одного человека, армия не пошла за ним. Оставшись без войск, он вынужден был бежать в Хейльбронн. Кажется, тамошний правитель предложил ему заняться обучением военному делу новобранцев. Хорошее дело для бывшего военачальника, ничего не скажешь!
Эта новость повергла фрондёров в уныние.
Вдобавок Мазарини, почувствовав всю силу памфлетов, к написанию которых прилагали руку коадъютор де Гонди и герцог де Ларошфуко, а также испанские агенты, засланные в Париж чтобы сеять смуту, сам также решил бороться против парижан их же оружием. Он завёл свою типографию в Сен-Жермене, поручил её газетчику Ренодо и принялся высматривать среди дворян талантливых писателей, обладающих даром остроумия, владеющих живым литературным языком. Эта его инициатива положила начато тому кружку остроумных литераторов, который собрал впоследствии вокруг себя Никола Фуке, человек, которого Мазарини создал, разумеется, не бескорыстно.
На этом фоне и был подписан мир в Рюэе, но мир был заключён с парижским парламентом, а не с знатнейшими дворянами, считавшими себя лидерами Фронды.
Ощутив, что истинный мир заключается не с ними, а с парламентом, а они как бы остались не при чём, они попытались обогнать парламент в своих «мирных инициативах», как это называется – «попытались стать ещё большими католиками, чем Римский Папа». Конти, Буйон, Бофор, Ларошфуко, и прочие – все они пожелали поставить свою подпись на мирном соглашении, продав эту подпись подороже, не понимая того, что эти их подписи Мазарини были уже вовсе не нужны.
Они хотели бы получить всю Францию по частям, по кусочкам, и к ним, разумеется, присоединился принц Конде. Он имел некую толику прав на это, поскольку большую часть времени в этой нелепейшей гражданской войне Конде занимал сторону Королевы и даже позволил заложить большую часть своих семейных драгоценностей банкиру Эрварту в залог в качестве обеспечения, гарантий будущего возврата предоставляемых им Мазарини миллионов.
Он постарался ещё больше выслужиться перед Королевой тем, что привёз обратно в Париж саму Королеву, а также Короля и Маленького Месье, обеспечив им не только охрану и гарантию безопасности, но и триумфальный въезд, поскольку народ всегда рукоплещет блестящей армии, которая въезжает в город во всеоружии. И чем больше этого оружия и численность армии, тем громче рукоплескания. Конечно, лишь в том случае, если армия не занимается грабежом. А ведь в Париже к этому времени уже нечего было грабить. Поразительно, как быстро богатейший и красивейший город в руках взбунтовавшейся черни превращается в трущобы!
Мазарини озаботился, чтобы и на его долю достались приветственные возгласы толпы, хотя это ему обошлось недёшево, но изголодавшиеся парижане аплодировали бы любому, кто организует подвоз продуктов.
Днём в ратуше состоялся бал, который открыл Король, танцуя со своей кузиной Мадемуазель, которая была на две головы выше его. Короля это раздражало, но он смирился на время с необходимостью оказать ей эту честь.
В это время произошёл эпизод, окончательно подорвавший отношение Королевы и Мазарини с принцем Конде. Его протеже некий капитан Жорзе проявлял некоторое время столь ярко выраженную преданность Королеве, что она включила его в состав приближённых наряду с Мортемаром, Гито и другими доверенными лицами. Этот выскочка, вспомнил, по-видимому, о поведении своего отца, который при Генрихе IV проявлял недопустимую горячность и прыть в отношении Марии Медичи, за что Генрих IV публично высмеял его, а вернее то, что он никогда не забывал этого отцовского примера, так что он решил покорить Королеву. Начав с открытого проявления преданности и высказываний о готовности умереть у порога своей Королевы, он постепенно стал высказываться более смело, восхваляя её красоту, женственность, и подыскивая всё новые и новые слова для комплиментов. Королева, отнюдь не избалованная комплиментами, относилась к этому снисходительно, так что Жорзе подговорил госпожу де Бове позволить ему подбросить на туалетный столик Королевы письмо с признанием в любви. Разумеется, Королева отнеслась к этому с юмором.
— Похоже, у меня появился возлюбленный! — воскликнула она в присутствии большого количества придворных дам, указывая на него.
Жорзе не понял всего сарказма и иронии, которые были в этих словах, так что, по-видимому, принял эти слова за поощрение к дальнейшим действиям. Однако, когда он вместо того, чтобы скрыться с глаз долой от Королевы, на следующий день вновь появился перед ней как ни в чём ни бывало, она решила публично отчитать его.
— А вот и мой милый ухажёр! — воскликнула она с ещё большей иронией. — Послушайте, вы внушаете мне жалость. Вас следовало бы отправить в Пти-Мезон! Право, меня ничуть не удивляет ваше безумие, поскольку оно, очевидно, передалось вам от вашего отца, оно у вас в роду! Ступайте же, чтобы я вас больше не видела.
Мазарини советовал Королеве изгнать также и госпожу де Бове, но Её Величество ограничилось выговором, поскольку привыкла к Кривой Като, и терпела её за то, что она великолепно её причёсывала.
Как ни странно, принц Конде усмотрел в этом изгнании Бове обиду для себя и попытался вступиться за него. Этим он разоблачил собственные замыслы, которые состояли в том, чтобы воздействовать на Королеву через своего ставленника. Он пытался выяснить у Королевы, в чём именно состоит проступок его протеже и почему именно она его удалила.
— Тому роду людей, к которому принадлежим мы, — ответила Королева, —нет нужды оправдывать свои действия, дабы отказать в почестях тому, кто задевает нашу репутацию. Я как могла пыталась его предостеречь и предупредить, чтобы он не заходил за грань приличия, но это оказалось бесполезным. Поскольку он не захотел меня понять, мне пришлось удалить его.
Конде воспринял эти события слишком близко к сердцу, интерпретируя их как личное оскорбление, и всюду распускал слухи, что Жорзе удалён по политическим мотивам, дескать, Королева удаляет от себя тех, кто ему близок. Этого уже Королева стерпеть не могла.
Когда она высказала своё возмущение принцем кардиналу, он с грустью сообщил ей, что лишь оберегая её спокойствие он не передавал ей всё то, что про неё говорили за её спиной принц Конде, его брат Конти и его зять дел Лонгвиль.
— Почему же вы до сих пор не арестовали этих дерзких возмутителей спокойствия? —возмутилась Королева. — Или честь Королевы уже ничего не значит? Им не удалось отнять у меня трон, теперь они покушаются на моё доброе имя?
— Ваше Величество, приказ об их аресте давно готов, — ответил Мазарини, доставая соответствующие бумаги. — Здесь недостаёт только вашей подписи и даты.
Итак, 18 января 1650 года Конде, Конти и Лонгвиль были арестованы. Герцогиня де Лонгвиль укрылась у меня, после чего я организовал её бегство в Нормандию вместе с сыном Шарлем-Парисом.
Эти события имели кратковременные и долговременные последствия. Кратковременные последствия состояли в том, что они были восприняты как акт величайшего беззакония всеми оставшимися грандами, которые сплотились на почве ненависти к кардиналу. Господа, не имеющими почвы для дружбы, стали дружить против Мазарини. Это сильно подорвало его власть и даже привело к его временному свержению. Но долговременным последствием было установление и закрепление на деле высшего права монарха карать за измену любого гранда, как бы близко ни стоял он к престолу, это отделило Короля или правящую Королеву ото всех прочих подданных и вознесло их на небывалую и недосягаемую высоту. По достижении Людовиком XIV совершеннолетия Анна Австрийская сама назвала себя его подданной, так что ему уже не пришлось тратить столько сил для укрепления своей власти, создавая абсолютную монархию, поскольку большую часть этой работы проделала до него Королева, продолжая дело своего свёкра и великого кардинала Ришельё.
Но об этом – дальше и в своё время.
(Продолжение следует)
.
ЛитСовет
Только что
