Читать онлайн
"ВСТРЕЧИ С СЕРЛИК ХЕМОМ ч.1 ОЗЕРО"

ВСТРЕЧИ С СЕРЛИГ-ХЕМОМ.
ЧАСТЬ 1
ОЗЕРО.
"Тайга - мама заманила, титьку дала - малец и дорвался, сам себе язык откусил" / Царь- рыба. Виктор Астафьев./ Вот уже пять минут, целых долгих пять минут, как мы, сбросив на землю тяжелые рюкзаки, отдыхаем... То было, как в старой дивной сказке - перед нами после продирания сквозь сплетения острых и колючих ветвей открылась вдруг ароматная елань - довольно большая поляна, такая редкая в тайге, где всё быстро, буйно и дремуче зарастает. Может быть, это была когда-то долина бурного и широкого потока, превратившегося сейчас в небольшой ручеёк. Наша елань пышно-раздольная. Кажется, что травы только того и дожидались, чтобы она появилась именно здесь. Валимся прямо в это блаженное густотравье. Ребята вытаскивают сигареты и закуривают. Сизые струйки дыма поднимаются вверх и тают где-то в паутине ветвей. У лица назойливо снуёт мошка, лезет в уши и нос. Тоскливо попискивают комары. Они садятся к нам на спину, на плечи и жадно втыкают свои длинные носы в грубую ткань одежды. Нега, охватившая наши организмы, так полна и прекрасна, что мы не обращаем на комаров никакого внимания. Вдруг на лежащую невдалеке валежину выскочил полосатый зверушка - бурундук. Увидев людей, испуганно присел, дёрнул в сторону рыжим хвостом и, раздув набитые какой-то снедью щеки, прыгнул в густую траву. В другой раз мы, не задумываясь, вскочили бы на ноги и дружно бросились ловить этого шалунишку. Но только не сейчас! Сейчас никто не делает даже робкой попытки сдвинуться о места. Усталость охватывает всё тело, медленно сползая куда-то в ноги. Задираю их повыше на рюкзак и весь, расслабившись, закрываю глаза. Оставшиеся десять минут короткого отдыха можно использовать на воспоминания о том, что произошло с нами за эти дни... Саяны всегда манили нас к себе своей таинственностью, неисчерпаемыми возможностями познать что-то новое, незабываемой переменчивостью погоды, великолепием растительного и животного мира и ещё чем-то совсем необъяснимым. Саяны нельзя сравнивать с каким-нибудь другим районом нашей необъятной страны, да пожалуй, и всего мира. Когда вам говорят.- САЯНЫ,- то вы представляете себе именно САЯНЫ, если там когда-нибудь бывали, или не можете представить ничего. Каждый пройденный там маршрут по-своему своеобразен и неповторим. 0стались позади Уда, Малая Бирюса, Джугояка, Больной Енисейский порог. Каждый раз мы возвращались в Москву полные впечатлений, посвежевшие душой, сбросившие лишние килограммы с интеллигентно-грузных тел, но каждый раз тут же возникала вновь неодоли­мая тяга возвратиться в оставленные края. Недаром полюбилась нам песня, которую пропел на палубе быстроходной Зари по дороге из Майны в Мину­синск страшноватый на вид, но обаятельный по натуре, Лёня Каганович - бродяга и турист из Уфы. Гитара в его руках как-то особенно ласково и таинственно вела простенькую, но приятную мелодию, а хрипловатый Ленин голос навсегда вливал в наши восприимчивые души особую мораль таёжников.
Когда в нас хмурое ненастье Швыряло вьюгу и пургу, Искать ненайденное счастье Мы шли куда-нибудь в тайгу. И если нам надоедало Идти весь день, всю ночь шагать, То у таёжного привала Ми начинали напевать: Куда нас черти понесли, Чего нам дома не сидится, Огонь и воду мы прошли, Пора давно, давно пора остепениться. И эта песня вместе с нами Жила в палаточных дворцах Её согретую кострами, Мы сберегли в своих сердцах. А завтра новая дорога Маячит снова за окном, С родного уходя порога Мы обязательно споём: Куда нас черти понесли Чего нам дома не сидится, ...........................................
Разошлись наши пути-дороги с Лёней Кагановичем в скором поезде четыре года назад, а песня, спетая им, навсегда осталась с нами. В этом, 1977 году жажда странствий привела нас, вот уже в третий раз, на Серлиг-Хем, левый приток Бий Хема, берущий своё начало в отрогах хребта Обручева совсем недалеко от границы с Монголией. Четырнадцать дней назад могучий красавец МИ-8 плавно поднял нашу группу с аэродрома столицы Тувы - Кызыла и, плавно перенеся через степные и горные ландшафты, опустил на небольшой галечный островок подреди игриво журчащей реки. - Вот вам и Серлиг Хем,- сказали нам пилоты и, помахав на прощание ручками, захлопнули двери люка винтокрылой мамины. Винт повернулся один раз, другой и, наконец, слился в один сплошной, сверкающий круг. Вертолёт сначала робко оторвал колёса от гальки, а затем начал резво набирать высоту и через несколько минут скрылся за ближайшей лесистой грядой. Мы остались одни наедине с Саянами. Нас шестеро: Я, Игорь, Федя, Володя, Женя и Олег. Олег - новичок. Он не только впервые в Саянах, но и вообще впервые в подобном походе. Киевлянин, двоюродный брат Ляпунова, уже разменявший шестой десяток лет и вознамерившийся познать все красоты бродяжной, таёжной жизни. Издалека Олега можно принять за мяч для регби, так как он округл в боках и невысок ростом. Посмотрим, что с ним и с его фигурой сделает Серлигхемская действительность. Бодро разбираем разбросанные, где попало вещи, и начинаем изучать окрестности. Высадили нас на узком островке, отделённом от берега узенькой проточкой, шириной всего метра в два-три. Перебродим её и оказываемся на невысоком плоском берегу, представляющем собой широкую поляну, вытянутую вдоль реки, резко переходящую в крутой, заросший густым лесом, склон. Другой берег реки, также заросший невысокими деревьями и кустарниками, более низкий и заболоченный. Метрах в трехстах за этой низиной поднимались склоны гор-сопок. Пытаемся определиться, в каком месте реки высадили нас лихие летуны, но все усилия в ориентировании не приводят к каким либо конкретным результатам. Решаем оставить эту проблему на завтра, а пока ставим палатки, сортируем продукты и разбираем вещи. Крылов, назначенный обществом на должность завхоза, удручённо качает головой - трёхрублёвая, полу копчёная колбаса, надежда всего коллектива, покрылась густым слоем плесени и приобрела весьма нетоварный вид. Как можем, успокаиваем его заверениями о том, что в тайге никакой микроб не страшен, и дней через пять-шесть эта колбаска будет сожрана за милую душу. Однако завхоз не преклонен, и вечером всем нам приходится заняться обжариванием колбасных изделий на костре. Разбираем многочисленное оружие различных систем и назначения. Решаем немедленно проверить его в действии. Над вечерней тайгой гулко звучат мощные выстре­лы охотничьих ружей и жиденькие очереди Фединого малокалиберного карабина. Только минут через тридцать вдалеке затихают последние отголоски устроенной нами канонады и над Серлиг-Хемом нависает обычная в этих местах тишина. До ужина успеваем накачать лодки и попробовать ловить рыбу. Последнее занятие успехов не имело. Приходится готовить пищу из привезённых продуктов. Ужинаем и ложимся спать. Первая ночь, как обычно бывает после длительного расставания с тайгой, проходит весьма неуютно. Это усугубляется ещё тем, что палатки и тенты над ними натянуты не совсем удачно. Начинает накрапывать дождь, волнами налетают порывы ветра, под которыми тент начинает противно потрескивать и похлопывать. Семь часов утра. Просыпаюсь оттого, что в головах начинает ворочаться и посапывать Олег. Расположение мест у нас в палатке весьма своеобразное - Игорь, Женя и я лежим обычным способом вдоль палатки, а Олег устроился у нас в головах - поперёк. Такой способ размещения позволил сэкономить жизненное пространство в нашем прозрачном, сделанном из чистейшего парашютного шёлка, походном доме. Рассветные лучи проникают к нам прямо сквозь стены палатки, а с ними вместе вползают и волны холодного воздуха. Дежурные ещё не назначались, и с завтраком возимся все вместе скопом. От этого много суеты и мало толку. Наконец, напитые и наеденные, намечаем распорядок дня. Четверо должны идти вверх по реке и попытаться добраться до места нашей прошлогодней трагедии, а Олег и Федя остаются на месте, в лагере. Их основная задача добыть что-нибудь из дичи и набрать грибов на ужин. С собой берём продуктов только на пережор, так как к вечеру должны вернуться в лагерь. Переходим в брод протоку, и гуськом втягиваемся в травяные заросли прибрежной поляны. Трава нам по пояс, под ногами осы­паются мелкие сухие кочки. Постепенно поляна переходит в заросли невысокого, но очень густого кустарника. Идти становится всё труднее. Курумник чередуется с частыми перелесками, состоящими из берёзы, ели, сосны и лиственницы. Часто попадаются и болотистые низины. Тогда нам приходится искать обходы. Через каждые двадцать-тридцать минут сверяемся с картой и пытаемся определить своё местонахождение. Пока этого сделать, никак не удаётся. Река течёт туда, куда ей захочется, а не туда, куда она должна была бы течь в соответствии с картой и нашими соображениями. Начинают преграждать нам путь поперечные крутые и заросшие лесом гряды, подступающие вплотную к реке. Приходится то подниматься по крутым склонам, то спускаться в болотистые низины. В них попадаются небольшие озерца, заросшие камышом и водорослями. Неопределённость местоположения начинает нервировать, и среди нас то и дело вспыхивают споры. Особенно расходятся во мнениях Ляпунов с Вартановым. Эти споры результатов не дают, и мы продолжаем двигаться по тайге вдоль реки полные противоречий и предложений. К семи часам вечера река раздваивается на два рукава одинаковой величины. Это окончательно ставит нас в тупик, так как невозможно определить, где сама река, а где её приток. Стрелка образована высоким, заросшим дремучей тайгой "пупырём". Берега настолько круты, спуститься к воде удаётся только с большим трудом. Последний раз забираемся на вершину прибрежной сопки и пробуем определиться. Однако никаких ориентиров для решения этой задачи найти не удаётся. Становится ясно, что сегодняшний выход завершился полной неудачей. Решаем возвращаться обратно в лагерь. Чтобы сократить обратный путь идём не прежней дорогой, а по гребню горной гряды, тянущейся вдоль берега. Тайга настолько густая и высокая, что с гребня совершенно не просматривается ни берег, ни противоположный склон. Начинает быстро темнеть. После полутора часов быстрой ходьбы решаем, что лагерь находится где-то под нами, и начинаем спускаться по крутогору, заросшему и забитому крупными камнями. Уже совсем темно. Сплетённые ветви буреломной тайги сильно бьют по лицам, их совсем не видно. Не обращаем внимания на такие "пустяки" и буквально проламываемся вниз на берег. Склон кончается, но впереди открывается не поляна, а чернеет такой же непролазный бурелом. Сориентироваться, куда нужно двигаться, вправо или влево, в наступившей темноте не удаётся. Продолжаем идти напрямик, ориентируясь только на шум скрывающегося где-то впереди Серлиг-Хема. Коряги, ямы, промоины попадаются на каждом шагу. Хуже всего, что минут тридцать назад начался дождь, который постепенно всё усиливается. Ежеминутно слышны чертыханья и даже более красочные выражения оступающихся и проваливающихся в ямы и промоины ребят. Вот рухнул во весь рост через трухлявую берёзу Игорь, Вартанов зацепился ногой за невидимую в темноте ветку и юзом съехал куда-то вниз к центру земли. Копошится, в меру матерится и, наконец, его расплывчатый силуэт смут­но возникает перед самым моим носом. Не успеваю ничего сообразить и сам с бульканьем и хрюканьем погружаюсь в какую-то жижу всю нашпигованную ветками и мусором. На ощупь пытаюсь определить, куда это я влетел. Где-то вверху над головой мелькает тёмным пятном Крылов и благополуч­но проскакивает мою ловушку. Определяю, что я нахожусь под упавшим кедром в глубокой промоине. Хорошо быть ловким и чуточку удачливым - у меня ничто не сломано и, по-моему, даже не поцарапано. С трудом выбираюсь из ямины и двигаюсь вслед за растаявшими во мраке ребятами, ориентируясь только по треску ломающихся веток и отзвукам крепчайших выражений. Дождь наполнил собою всё. Казалось, что он вытеснил из тайги даже воздух, таким сплошным потоком лился сверху, шумными, широкими струя­ми скатывался по стволам и сучьям деревьев, затопляя траву и все неров­ности почвы бесчисленными ручьями. Промокшие до костей и злые как волки вылетаем на берег Серлиг-Хема. Шум дождя заглушил даже его обычно гром­ко звучащий голос. Наконец-то фортуна проявляет к нам свою благосклонность: именно в том месте, где тайга выпустила нас из своих тисков, стоит громадная вековая ель, земля под которой суха и защищена от этого бешеного дождя. Ляпунов с Вартановым усиленно стараются развести костёр, используя для этого мелкие еловые ветки все покрытые сухим мхом. Костёр дымит, трещит и, в конце концов, медленно заходится робким пламенем. Становится несколько веселее. Правда, в животах бурчит от голода, а еды с собой у нас уже больше никакой нет. Володя пытается шутить.- Будем живы, не помрём. До утра перезимуем на подкожных запасах. Он, пожалуй, прав запасов этих у нас хватает. Костёр греет только ноги, так как другим способом разместиться всем около него не удаётся. Пытаюсь уснуть, согнувшись в полную баранку, но из этого ничего не получается. Бодрствуют и Володя с Женей. Только Ляпунов каким-то манером умудряется заснуть, известив коллектив об этом событии заливистым храпом. Завидуем ему чёрной завистью. Время тянется на редкость медленно и до рассвета предстоит испытать ещё немало мучений. Дождь постепенно начинает стихать и от этого становится ещё холоднее. Пытаемся раскочегарить огонь, как можно сильнее. Организм пытается преодолеть противную мелкую дрожь, но безуспешно. Непрерывно верчусь с боку на бок. Таким же занятием заняты и остальные. Игорь во сне засунул в костёр обе ноги и перегрел сапоги. Пробуждается от жжения, вскакивает и стремглав бежит к воде охлаждать раскалённую резину. Медленно начинает рассветать. Темнота рассеивается как туман, проявляя сразу всю картину окружающей нас тайги. Наступает утро, но вылезать из-под ставшей нам родной ели совсем не хочется, так как дождь снова пытается вылить на наши головы очередные порции воды. Тщетно пытаемся сократиться в размерах и спрятать все выступающие детали тел в сухое места, под ветви. Это никак не удаётся, и мы только бестолково толкаемся, пытаясь отвоевать друг у друга лишний кусочек "суши". Уже совсем рассвело. Холодюга зверский, так как солнце ещё не взошло, а дождь полностью прекратился. Все деревья, кустарники и трава в крупных каплях, упрямо держащихся на листьях, хвое и травинках. Стоит только дотронуться до какого-нибудь кустика, как на тебя мгновенно начинает литься настоя­щий душ. Пережидать пока просохнут деревья бесполезно, и мы решаем двигаться. Идём вдоль реки, так как блуждать по буреломной тайге не хочется. То дело попадаются какие-то мелкие проточки, много завалов. Кряхтя, перебираемся через них, не обращая внимания на глубину, всё равно уже вновь про­мокли насквозь. Внезапно наталкиваемся на настоящие заросли кислицы - красной смородины. С голодухи набрасываемся на ягоды, но вскоре бросаем это занятие, так как рты сводит от кислоты и оскомины. Убеждаемся, что кис лица натощак это вам не "какава". Вдруг, из-под ног с шумом вырываются какие-то мохнатые комочки и, сбивая с кустов блестящие водяные капли, вспархивают на деревья. Рябчики... Мгновенно забыты холод и мокрота. Азарт охоты согрел тела и души. Руки привычно легли на приклад ружья. Один, два, три, четыре - гремят выстрелы над ещё только просыпающейся тайгой. Среди гулких ударов охотничьих ружей слышатся и тоненькие хлопки мелкашки, которой сегодня управляет Крылов. Минут через десять охотничья эпопея заканчивается. Наши трофеи - пять молодых рябцов на вечерний суп. Снова лезем через чащобу, упрямо пробиваясь вперёд к лагерю. Через час такого движения впереди появляется просвет, и мы выходим из тайги буквально метрах в двухстах около нашего островка. Там всё тихо и мирно, Федя с Олегом ещё спят. Смотрим на часы - всего шесть часов утра. Ляпунов не может вынести такой несправедливости. Со словами.- Сейчас они у меня поспят!- он вскидывает карабин, и воздух разрывает оглушительный дуплет. Из палатки на карачках появляется Олег и, встряхнувшись почти по-собачьи, невинно спрашивает.- Игорь, а вы откуда так рано? Молча его презираем. Перебредаем через протоку, мы дома. Олег тут же взахлёб начинает рассказывать о том, как они с Федей, дожидаясь нас до двух часов ночи, ходили по берегу, стреляли, светили фонариками и переживали. Под этот сумбурный монолог переодеваемся, завтракаем вчерашним ужином и лезем в палатки. Через пять минут оттуда доносится лишь могучий храп, отошедших ко сну тел. Мои воспоминания прерываются, так как получаю в бок мощный пинок сапожищем. Это Ляпунов распластался во весь свой "миниатюрный" рост и устраивается поудобнее на травке. Смотрю на часы. Остаётся ещё почти пять минут до конца привала. Ребята стараются в эти короткие минуты взять от отдыха всё сполна. Вдруг вдалеке раздаётся громкое и слегка гортанное "КЭЭЭ, КЭЭЭ, КЭЭЭ..." Поворачиваем в строну этого звука головы, и замечаем в отблесках солнечных лучей на самом краю кедровника, выходящего на светлое мелколесье, двух крупных чёрных птиц, перелетающих с одного дерева на другое. Одна из них садится на ствол дерева почти у самой земли и издаёт уже знакомый нам крик "КЭЭЭ, КЭЭЭ, КЭЭЭ...". Вторая, громко ответив "ФРЮ-ФРЮ-ФРЮ, летит к ней и садится ещё ниже и чуть сбоку. Первая птица, грациозно изгибая длинную шею и посматривая на партнера из-за ствола, начинает двигаться по пологой спирали вверх, а вторая, повторяя все движения, следует, не отставая от неё. И нам кажется, что две угольно чёрные на фоне искрящегося под солнцем леса птицы испол­няют на стволе кедра какой-то неторопливый, строгий и красивый танец. Поднявшись на несколько метров по стволу, птицы перелетают на другое дерево. Молча, не отрывая взгляда, любуемся этим маленьким чудом природы, забывая об усталости и предстоящем пути. Ляпунов задумчиво произносит.- Желна сан осмотр тайги проводит. А птицы продолжают свою работу и через минуту-две скрываются из виду. Желна, или чёрный дятел, самый крупный и характерный из всех дятлов Сибирской тайги. Здесь желну можно встретить повсюду: и в старых высоко­ствольных смешанных лесах с моховыми болотами, в лиственничниках и глу­хих кедровниках, ельниках и сосновых борах, и даже на безжизненных гарях. Здесь среди вздымающихся к небу обуглившихся после пожара, лишённых даже основных ветвей, стволов деревьев, где вместо зелёного травяного покрова землю покрывает лишь пепел, эта крупная птица сама кажется случайно уцелевшим, обуглившимся сучком. Только горит на голове самца желны словно язычок пламени алая шапочка. Картина, которую нам удалось увидеть, очень редка, так как обычно желна всё время, за исключением гнездового периода, ведёт одиночный образ жизни. Но не бывает правил без исключения, и нам крупно повезло - одно из таких исключений удалось увидеть. Пора снова в дорогу. Разбираем рюкзаки, помогаем друг другу взгромоздить их на спины и гуськом направляемся через широкую, заросшую курумником поляну, в затаившуюся сине-зелёную тайгу. После того, как утром мы ушли с озера, такие ровные участки нам попадаются очень редко. В основном весь путь проходит по заросшим болотам. Иногда удаётся находить, идущие вдоль них узкие полоски земли, покрытые мелким подлеском. Тогда движемся этими " таёжными проспектами", отдыхая после невыносимо трудного болотного марша. Всё чаще и чаще встречаются ягодники. Очень много голубики, крупной и зрелой. Зубы приобрели синий оттенок от непрерывного поглощения ягод. Набрели на болото полное ярко-жёлтой морошки. Некоторые ягоды еще не совсем созрели и тогда их окраска оранжево-красная. Удивительно, я всегда считал, что морошка это ягода северной тайги и тундры. Но Саяны есть Саяны, и удивляться ничему не стоит. Следую примеру ребят, которые уже расползлись по всей болотине и горстями отправляют во рты душистые и сочные ягоды с непередаваемым ароматом и вкусом. Крылову они почему-то напоминают вкус абрикоса. Излазив и вытоптав всё болото, насытившись на короткое время этим Саянским деликатесом, продолжаем двигаться дальше. Олег всё чаще отстаёт от группы. Маленький рост подводит его и при движении по болоту над ветвями карликовой березки торчит лишь голова. Ориентироваться трудно, он часто теряет из виду бегущих впереди него, как лоси, Игоря с Женей. Трудно идти и Феде. Он всё чаще хромает и оступается. Я уже два раза переругивался с Игорем по поводу его скачек по тайге, без учёта возможностей движения всей группы. Мы с Володей по мере сил и возможностей стараемся сдержать этот бег, а когда не удается, то замыкаем движение и служим связующим звеном между "бегунами" и "ходоками". В одном из кедровников сбиваем несколько шишек, но орехи ещё сов­сем зелёные, даже молочной спелости не набрали. Не съедобны. В одном из наиболее гиблых болот Олег совсем заковырялся и где-то с самой середи­ны болотины слышится его тоскливое - Игорь, Игорь , где вы!? Но Ляпунова и след простыл, он скачет где-то на другой стороне очередного перелеска. Подаём отбившемуся страннику руку помощи, и вот он почти на четвереньках появляется на крае болота. На Олега жалко смотреть. Полнота кругленького тела резко спала, одежда вся в грязи, очки запотели, от головы валит пар. Успокаиваем, как можем, едва переводящего дух "таёжника "и движемся дальше. Ужасно хочется жрать, но обеденный пережор не положен, так как запас имеющихся продуктов выражается уже мнимыми величинами. Наконец болота кончаются, и мы вступаем в полосу гольцов. Гольцы! Сухие, безлесные горы с языками каменистых осыпей. 3аросли они лишь сухими мхами и лишайниками. Шумит вокруг гольцов бескрайняя зелёная Саянская тайга. Сейчас гольцы для нас - счастье, так как двигаться по ним можно легко и быстро. Ожил Олег, быстрее зашагал Федя. Сюда доходят и свежие струйки путешественника ветра. Жизнь снова заулыбалась всеми своими красками. Однако счастье не бывает вечным, и после часа ходьбы снова начинаются болота. Сверяемся по компасу с нужным направлением и решаем преодолевать болото напрямик без всяких обходов. Через него не идёт ни одна звериная тропа. Болото очень широкое: километра на полтора-два. Вот уж поистине, как в старой геологической песне - края далёкие, гольцы высокие, на тропах тех, где гибнут рысаки... Наши рысаки откровенно заскучали и опали головами. Цепочка странников постепенно исчезала в зарослях березки посреди этой Саянской сельвы. В самом центре болота протекал бурный ручей, что делало его ещё более мокрым и труднопроходимым. Олег ежеминутно издавал свой обычный клич.- Игорь, где вы? Отвечаем ему свистом и воплями. Через два часа движения и мучений болото, наконец, окончилось. Вся группа собралась на твёрдой почве без каких-либо признаков сил. Валимся на траву и молча балдеем. Вартанов даже не снимает рюкзака и висит на его лямках, как в парашюте. Чувствуется, что нужен отдых, так как впереди шумит кронами деревьев очередная гора. После этого последнего кошмарного броска, когда мы залезли по грудь в переплетенье карликовой березки, каких-то ещё неведомых нашему непросвещенному в ботанике уму растений, а под ногами заворочались камни и неустойчивые кочки, сразу стали понятными образные названия, которыми наградили такие вот места бойкие на язык сибиряки - шарага, вертепник или попросту - дурнина. Немного придя в себя, устраиваюсь поудобнее на рюкзаке и снова погружаюсь в воспоминания, тем более что жрать всё равно ничего не дают. Завхоз затих, как мышь в норе, и не подаёт никаких признаков жизни. После такой сумасшедшей, бессонной ночи спим долго и упорно. Вылезаем из палаток только к обеду. За едой снова начинаются обсуждение и споры о том, где мы сейчас находимся. Совет в "Филях" завершается решением снаряжать новую экспедицию, на этот раз сроком на двое суток. В составе её входят трое: Игорь, Женя и я. Вартанов после ночных скачек по буреломам растянул себе ногу и ходит хромая. Учитывая печальный опыт, собираемся дорогу более тщательно: берём с собой палатку, спальники, еду. Часам к четырем готовы к выходу на маршрут. Погода не радует, снова идёт дождь. Попрощавшись с ребятами, уходим знакомым уже путём в тайгу. За полтора часа доходим до конечного места нашего вчерашнего маршрута и идём дальше. Путь проходит по невысоким, заросшим лесом горам, больше похожим на сопки. Склоны их сухи и каменисты, а также достаточно круты. Забираемся наверх, спускаемся снова вниз и так бесчисленное количество раз. Дождь, наконец, закончился, и жить стало значительно веселее. На ходу прихватываем прямо из-под ног поспевающую голубику. После очередного подъёма перед нами открывается великолепный вид на широкую долину, всю окружённую зеленеющими горами. Через неё наискосок идёт звериная тропа, больше похожая на просёлочную дорогу, настолько часто ею пользуются дикие обитатели тайги. Идти легко и удобно. Через каждые несколько десятков метров на тропе попадается звериный помёт. Долина заросла невысокими кустарниками, кое-где среди них растут отдельные деревья. Тропа-дорога поворачивает за одну из горушек. Огибаю её склон и мгновенно застываю на месте - впереди, всего в полусотне шагов от меня стоит красавец зверь. Я вижу его почти в контражуре, поэтому могу рассмотреть только контуры. Появляется Игорь и тоже застывает в восторге. Зверь замечает нас, поворачивает свою великолепную, украшенную могучими рога ми голову, а затем неторопливым шагом удаляется от нас через заросли кустарника в тайгу. Не трогаясь с места, молча провожаем его взглядом. Позже мы долго спорили с Ляпуновым, кто же это был? Я категорически утверждал, что лось, а Игорь упорно настаивал, что марал. К согласию мы так и не пришли, и остались каждый при своём мнении. Да и не это было главным в состоявшейся встрече. Главным было то чувство прекрасного, которое нам удалось пережить в результате её. Руки даже не тянулись к оружию, настолько мы были очарованы дикой красотой зверя. Подошёл отставший Женя. Он ничего не видел и естественно начинает расспрашивать о том, что здесь произошло. Как умеем, пытаемся передать ему наши переживания и чувства. Разговаривая, продолжаем идти по удобной тропе. Но вот она круто сворачивает в сторону противоположную нужному нам направлению, приходится оставить её снова углубиться в заросли курумника. На пути стало попадаться много небольших, но глубоких ручьёв, которые во многих местах совершенно скры­вались под густыми ветвями берёзки. Для нас это становится опасным, особенно в спускающихся на тайгу сумерках. Опасения оказались не напрасными - охнул и схватился за ногу Женя, он оступился в скрытую кустами яму с водой. Идёт хромая, жалуется на сильную боль в колене. Нужно срочно искать место для ночлега. На наше счастье сразу же за долинкой очередного ручейка находится невысокая грядка, редко заросшая могучими кедрами. Кто бывал в тайге, тот знает, что нет лучше места для ночлега, чем под ветвями раскидистого кедра. Под ним всегда сухо и тепло. Ни один, даже самый сильный, дождь не может промочить его густых и плотных ветвей. Быстро находим прекрасное место на самом гребне гряды. Ставим палатку, разводим костёр, готовим ужин. Воду берём тут же из журчащего невдалеке ручейка. После нескольких часов непрерывного движения еда кажется особенно вкусной. Едим взахлёб. Завершает пиршество ароматный, пахнувший кедровой хвоей, чай. Спать совсем не хочется. Напившись чаю, ребята сидели молча, переживая каждой что-то своё. Ведь каждый из нас целый год в тесноте московских квартир мечтал посидеть у такого вот костра в ночной тайге, совсем не тронутой и не изувеченной цивилизацией. Неужели такой вот, редко наступающий для нас праздник и продрыхнуть в духоте палатки. В отблесках костра, падающих в темноту ночи, несмотря на начинающийся дождь, иногда мелькали ночные бабочки, да серебрились искорками крылышки ещё не улегшихся спать комаров. Попав в наиболее горячие струи пламени, они пытались выскользнуть из их объятий. Однако это им не всегда удавалось и тогда, смирившись с судьбой, они складывали крылышки и падали в костер. Именно такие таёжные ночи замышляют, какими должны быть следующие за ними дни. По ночам небо тихо-тихо приближается к земле вместе с глубинами вселенной со всеми её многочисленными галактиками. От того, как замыслили они этот день, от того, что должно назавтра расцвести или завянуть, что должно растаять в глубинах таёжных буреломов, что будет петь, а что молчать, от этого и сами ночи тайги бывают то совсем безмолвны, то они взды­хают от зари до зари, то они спокойны, то тревожны, то они росные и туманные, то наполняются прозрачной мглой. Ночи сначала творят грядущий день, а потом сами же прислушиваются к своему замыслу и, уходя с первыми рассветными лучами, всматриваются задумчиво, робко и торопливо в содеянное самими. Сидим у костра до двух часов, а сон совсем не приходит. Только необходи­мость завтрашнего, вернее уже сегодняшнего дня, заставляет нас залезть в палатку и уснуть. Первые лучи рассвета пробились через ткань палатки и вырвали нас из объятия крепкого предутреннего сна. Однако ещё парочку часов мы не вылезаем из спальных мешков и предаёмся праздной неге. Встаём в восемь часов. Вылезаю из палатки, потягиваюсь и, как будто после долгого перерыва, вновь никак не могу налюбоваться просыпающейся тайгой. Костер, у которого мы провели незабываемый вечер, догорал, и в чёрной золе изредка, точно волчьи глаза, вспыхивали алые потухающие угли. Внезапно откуда-то из-за склонов ближайшей горы скользнул вниз и зашуршал травами свежий веерок. Костёр едва верескавший, воспрянул, щёлкнул раз другой, разбрасывая угли, и сам собою занялся огнём. Сбегав вниз к ручью за водой, ставлю котелок на пламя и через несколько минут уже готов крепкий, пахучий чай. Игорь в это время колдует над Крыловым. Нога у него распухла, и любое движенье причиняет сильную боль. Ляпунов делает больному могучий массаж, а затем крепко пере­бинтовывает ему ногу в колене. Женя делает первые робкие шаги и заявляет, что вполне может двигаться. Быстро завтракаем и идём дальше в неизвестность. Поднимаемся на крутой горный склон, проходим по плоской вершине, заросшей редким лиственным лесом и ягодниками, и подходим к другому его склону. Где-то далеко внизу шумит река, но из-за крутизны склона, деревьев и кустарников, её почти не видно. Медленно и осторожно начинаем спускаться вниз и через несколько минут оказываемся на берегу быстрого Серлиг-Хема. После недолгого совещания решаем, что идти дольше лучше всего по правому берегу. Долго ищем место, где можно перебрести несущийся мимо ревущий поток. Наконец такое место удаётся найти и мы, помогая Жене, медленно вступаем в воду. Течение очень сильное, вода доходит почти до келен, камни неустойчивы и скользки. Холодные струи воды чувствуются даже через резину сапог и шерсть носков. Переправа благополучно завершается, и мы выбираемся в густые заросли медвежьей дудки, покрывающей весь берег. Поднимаемся по заросшему карликовой берёзкой склону и вступаем в тайгу. Подопревшие сучья, покрытые многолетним слоем хвои, и засохшей на корню травой, трещат и лопаются под ногами. Круглые моховые прогалины, где не успели ещё разрастись багульники и голубичники, были густо усеяны шишками. Женя прихрамывает, нога даёт себя знать. Движемся медленно. Вокруг нас раскинулось пустолесье: триста-четыреста километров глухой тайги, без жилья, без человеческого голоса. Ни лугов, ни больших открытых полян. Горы справа, горы слева, горы впереди и сзади. Только доносящийся до нас гул реки оживлял замер­шую в безмолвной тишине тайгу, да изредка одинокая кедровка разрывала её глубину резкими и противными криками. Мы двигались едва заметной звериной тропой, промятой в багульниках, петлявшей мимо поваленных ветров и временем стволов деревьев, зарослей кустарников, перескакивающей через совсем маленькие и довольно большие ключи и ручьи. Меня всегда удивляло удивительно чутьё диких животных, которые прокладывают свои дороги в буреломах по наиболее благоприятным для движения маршрутам, на которых затрачивается минимум физической энергии. Сейчас это уменье позволяло и нам не ломиться напрямик через шарагу, а сравнительно спокойно и быстро двигаться вперёд. День был как день: с нежной поволокой в самых вершинах гор, с чуть потускневшими зелёными пятнами можжевельника на склонах, синими кедровниками в складках рельефа, с коричневатыми, фиолетовыми, красноватыми каплями камней на склонах, застывших я каком-то неустойчивом равновесии. Приглушенными были голоса ручьёв, словно они ещё только разучивали свои песни, притихшими были деревья и травы, солнце не могло никак проситься сквозь завесу облаков, которая едва заметно колебалась. Казалось, что всё в приро­де с нетерпением ожидало прихода затерявшегося где-то в пути основного дня, и было наполнено нетерпеливым недоумением. Ожидали этого прихода и мы. Было совершенно непонятно, что нас ожидает через час-два: солнце и жара, или дождь и холод. Небесный хозяин погоды всё смешал в один клубок и открыто издевался. На пути нам попались два небольших озерца, затерявшиеся между невысокими горами в заросших кустарниками ложбинах. Озерца были совсем безжизненно пусты. В лесу тоже не встретилось ни одной птицы, ни зверя. Всё как-то затихло и затаилось. К полудню к обычному шуму реки промешался какой-то новый посторонний звук, более резкий и громкий. Где-то впереди ревел или мощный порог или водопад. Звук всё нарастал и, наконец, пока полностью не заглушил все остальные шумы. Мы сошли с тропы и через невысокий крутой взгорбок вышли вновь на берег реки. Глазам открылся узкий и глубокий каньон, начинающийся мощным, крутопада ющим водопадом. Река падала, высоты десяти-пятнадцати метров и была похожа на громадное мохнатое и кружевное покрывало, непрерывно разматывающееся из бесконечного рулона. Брызги и белоснежная пена заполняли весь небольшой послеводопадный улов. На голых скалах каньона, в небольших каменных выемках каким-то чудом выросли молоденькие кедры и сосенки. Скалы были буровато - красного цвета и удивительно гармонировали с зеленью деревьев. Картина воды, камня и растений была настолько прекрасна и своеобразна, что ребячий восторг охватил нас. Даже могучий Ляпунов суетился, лез на самый край отвесной скалы, и всё пытался заглянуть в щель, туда, где грохотала и пенилась падающая вертикально вниз громада воды. Струи водопада были неоднородными по цвету, они состояли из ряда чередующихся матовых и блестяще-глянцевых полос отливающих в лучах появившегося солнца всеми цветами радуги. Окраска отдельных струй зависела также от толщины водяного потока и цвета скалы в водопадном желобе. Саянские водопады, о вас так много говорится, пишется, показывается в кино и по телевидению что кажется, нечего больше и добавить ни в рассказах, ни в дневниках. Однако грохочущее перед нашими глазами чудо было достойно того, чтобы о нём, и только о нём, мы потом рассказывали взахлёб всем своим знакомым и незнакомым. Постепенно с радостью бытия и созерцания к нам приходило и чувство реальной действительности... Река, ревущая и бившаяся у нас под ногами , была не Серлиг-Хем! На Серлиг-Хеме был всего один водопад, находившийся в самых верховьях, в километре от его первого левого притока - Сурихана. Именно с него начи­нался наш прошлогодний, так трагически закончившийся маршрут. Серлигхемский водопад был значительно ниже и менее мощный, по сравнению с бушующим перед нами красавцем, хотя тоже был очень своеобразен и привлекателен. Три следующие одна за другой ступени, разделённые между собой чашами уловов, в которых буквально кишел хариус. Серлиг-Хем ниже и выше водопада был весь сжат крутыми каменистыми склонами, которые все заросли густым высоким темно хвойным лесом. У самой воды по берегам рос Саянский "женьшень Золотой корень. Между камнями разрослись мхи и среди них то там, то здесь виднелись рыжики, грибы так любимые у нас в Европейской части страны. Рыжики лучшие грибы для засолки и употребления под "граммулечки" любых видов и размеров. Здесь они были удивительно яркие и красивые. Червивые среди них совсем не попадались. Набрали мы их тогда полную трёхлитровую банку, а через день уже лакомились вкуснейшими малосольными грибочками. В Саянах грибов вообще очень много. Особенно порадовали они нас в Уш-Бельдыре, где мы год назад целую неделю ожидая вертолёта мучились от безделья и занимались всем чем угодно, в том числе и обшариванием местных лесов. Грибы там начинались в подлеске сразу же за аэродромным полем, и было их столько много, что нам самый заядлый грибник Володя Вартанов решил начать их промышленную заготовку, и в то время, когда остальные отдавались празд­ной лени, активно трудился. Он нашел где-то лист железа и быстро соору­дил из него громадный сушильный аппарат, который чадил дымом и жёг огнём. Володю это совсем не смущало, и он смело принялся за сумку. Белая парадная рубашка, в которой щеголял заготовитель, быстро пропиталась дымом, копотью и ещё непонятно чем, но зато выглядел наш Володя за своим мужественным занятием весьма импозантно, и ведь насушил шельмец себе на голодную зиму кое-что. Однако воспоминания воспоминаниями, лирика лирикой, а реальная жизнь требовала внимания только к себе. Нужно было решать, а вернее определять, куда забросила нас судьба в образе разгильдяев вертолётчиков. Два года назад они уже сумели украсть у нас почти двести километров маршрута здесь же на Серлиг-Хеме, опустив ничего не подозревающих маршрутников не в верховьях, а почти около самого сложного места реки - каньона. Осматриваемся вокруг и, в который уже раз, вновь берёмся за карту и компас. Сразу выше водопада наша неизвестная река сужалась, мелела и превращалась в ручей, который уходил, изгибаясь, куда-то на юго-запад по широкой заросшей мелколесьем долине, окаймлённой невысокими горами. Серлиг-Хем в районе предполагаемой выброски должен был на всём своём протяжении держать восточное или, в крайнем случае, юго-восточное направление. Смотрим на карту, прикидываем в уме весь пройденный от стоянки маршрут и приходим к единодушному мнению, что мы находимся на левом притоке Серлиг-Хема - Нижней Кожеме. А это значит, что до цели нашей экспедиции только напрямую, через горы не менее двадцати - тридцати километров, а если двигаться вниз по Кожеме и дальше вверх по течению Серлиг-Хема, то это уже шестьдесят--семьдесят километров. Так "умелые" летуны лишили нас всякой возможности добраться до места гибели Коли. Посовещавшись, решаем двигаться назад в лагерь. На прощание делаем памятные снимки водопада, которые по иронии судьбы оказались в последствии напрочь испорченными. В последний раз любуемся водяной феерией и пускаемся в обратный путь. Внезапно Женя снова оступается и, громко охнув, садится на землю. Больная нога все-таки подвела его в самый неподходящий момент. Игорь усиленно массирует ему колено, крепко перебинтовывает, но помогает это очень мало. Движется Женя совсем медленно, опираясь на срезанную палку-дубину. Стараемся, как можно облегчить его страдания, и забираем рюкзак. До лагеря нам еще часов пять хода по горам и бездорожью. Вновь благополучно перебродим Кожему, преодолеваем крутой береговой склон и напрямик через тайгу "спешим" к дому. Погода, которая часов до двух дня была весьма сносной, снова начинает кривиться и смачивать наши разгорячённые тела мелким и противным дождичком. После каждого спуска и подъёма останавливаемся и даём передохнуть совершенно измучившемуся Крылову. Наконец, часам к семи вечера перед нами открывается берег, проточка и остров с остальными членами группы. Ребята не теряли времени даром и под руководством неутомимого Вартанова набрали целую гору различных грибов. Среди них есть какие-то незнакомые нам особи, особенно ядовито-красные и подозрительные. Володя уговаривает коллектив рискнуть и провести очередной эксперимент на выживаемость в условиях тайги, то есть сожрать все грибы без разбора. Отбиваемся от него всеми возможными способами и, в конце концов, побеждаем. Женя с трудом заползает в палатку и не появляется оттуда до самого ужина. Жарим грибы и вскоре большой противень, полный до верха шипящим месивом, призывно манит нас к себе весьма завлекательными запахами. Погода к этому времени окончательно портится, начинается сильнейший ливень. Вся прелесть ужина была безвозвратно испорчена. Едим в палатке, тесно и неуютно. Ребята переглядываются - грибы вкусны, но по всем признакам в чём-то опас­ны для нормальных людей. То ли не дожарены, то ли не тех сортов. Вартанов вновь начинает доказывать сомневающейся публике, что это пустяки и в тайге даже микробы от воздуха гибнут. На этот раз победу одерживает он, и грибы быстро исчезают в наших объёмистых животах. Ночью эти пустячки начинают вылезать из нас наружу. Один за другим стремглав вылетаем из палаток, и в ночной тишине над галечным островом начинает разгораться перестрелка. Отдельные хлопки "выстрелов" чередуются с пулемётными очередями. Возвращаемся в палатки живые, но бледные от пережитых волнений, не глядя в глаза друг другу. Вартанов старается проскользнуть к себе вообще как можно незаметнее, но нам сейчас совсем не до него. Ляпунов лихорадочно шарит в походной аптечке, пытаясь отыскать там запасы энтеросептола. Наконец, физически очистившись и накушавшись спасительных таблеток, засыпаем под монотонный шум всё усиливающегося дождя. Снова возвращаюсь к объективной реальности. Рядом кряхтит Олег- это Ляпунов водружает на него рюкзак, сопровождая свои действия весьма красочными выра­жениями, на которые Олег совершенно не реагирует. Начинаем готовиться к выходу и мы, так как пора продолжать наш "отдых" в движении. Сегодня нам прос­то необходимо попытаться выйти на берег Серлиг-Хема или, по крайней мере, приблизиться к нему вплотную. Возвращаемся мы не тем путем, каким шли сюда, поэтому весь маршрут впереди совершен­но неизвестен. Прямо по ходу возвышает­ся крутой склон очередной горы. Лезем по нему вверх, не обращая внимания ни на лежащие поперёк пути лесины, ни на колючие заросли шиповника, ни на скользкий лишайник, наросший на камни. Федя и Олег снова начинают всё чаще отставать. Ляпунову идти медленно просто невтерпеж, и он то и дело вырывается вперёд группы и исчезает из вида в чаще. Тогда мы дружно начинаем орать и свистеть. Один Женя, как всегда в тайге, ни на что не реа­гирует и усиленно пасётся, потребляя вовнутрь всё, что цветёт на его дороге. Сейчас середина августа, пора, когда в тайге всё созревает, не прекращая одновременно цвести. Тайга цветёт всегда, преображаясь столько раз, сколько раз над ней всходит и заходит солнце, сколько раз над ней проплывают облака, сколько раз освещают её луна и звёзды. Она цветёт не только сама по себе, но и красками всего окружающего мира, улавливая в нём оттенки трав и туманов, облаков, озёр и ручьёв. Уже закатывается солнце, и зем­ля постепенно погружается в сумерки, а тайга всё ещё вершинами своими ло­вит в высоте солнечные блики. Иногда одна какая-то вершина вдруг привлечёт к себе яркий луч и сияет долго-долго, и по стволу её едва не достигая почер­невшей уже земли, струится почти днев­ное солнце, и такой вот прелестный вечерний час мы продолжали своё пере­движение вдоль по склону невдалеке от гребня гряды. Идти помогало то, что нам вновь повезло - мы напоролись на хорошо заметную и утоптанную звериную тропу. Пора было искать место для ночлега. Внезапно склон круто свернул на запад, а тропинка резво кинулась вниз в тихую и уютную ложбинку. Быстро про­ходим её, поднимаемся на очередную горушку и на её вершине находим удивитель­но удобное и красивое место для лагеря. Под горушкой блестела в закатных лучах почти агатово-чёрная капля небольшого озерца, заросшая по овалу осокой. Сбрасываем, на сегодня уже окончательно, рюкзаки, разминаем затекшие плечи и быстро ставим палатки. До Серлиг-Хема по нашим подсчётам осталось совсем ничего: каких-нибудь километра три-четыре. Не бывает в тайге двух одинаковых закатов, и не занимается одним и тем же огнём бивуачный костёр. Вечер сегодня на редкость тихий и приятный. Завхоз жарит в своём совсем уже опустевшем "сидоре", затем проверяет наши торбы и, наконец, заявляет, что жизнь прекрасна, так как у нас на ужин имеет­ся уникальное картофельное пюре в пакетах и чай без сахара. Пюре, закупленное Вартановым где-то в магазинных дебрях столицы, оказывается довольно вкусным, но после мучительного и трудоемкого процесса приготовления, в результате которого дежурные оказались измазанными с ног до головы, удивительно напоминает по виду типичный клей для обоев. Правда, нам сей­час не до эмоциональных переживаний и коллектив усиленно заклеивает свои давно пустые желудки и кишечники горячим едивом, а затем пытается смыть его горячим чаем. Животы были мгновенно набиты и напиты. И мы, кажется, даже сыты и в чём-то даже довольны. После прошедших дневных тягот ребята расслабились и подобрели. Начинается непринуждённый трёп "за жизнь", который неизменно переходит в анекдоты... - Кстати о рыбках,- начинает Ляпунов, закурив традиционный "дымок" и внимательно посмотрев на каждого из членов нашего коллектива.- Муж уезжает в командировку и на прощание строго говорит жене.- Ты смотри здесь без меня... У костра возникает заметное оживление. -А жена возмущённо возражает ему.- Ты можешь, а я нет!? Муж солидно объясняет ей.- Глупая, это же две большие разницы. Если я ... то это мы... Над тайгой, вечерней и затихающей, разносится громовое - Га, га, га, га... - А если тебя, то это... -- Га, га, га,- переходит в ещё более оглушительное и яростное.- Ге, ге, ге, ге. Удивлённые комары испуганно слетают с наших спин, разопревших от чая и расслабленности, и начинают усиленно соображать, чем всё это им может грозить. Олег молниеносно лезет вглубь своих необъятных штанов и извлекает оттуда обшарпанный блокнот. В него он усиленно заносит все "шедевры" наше­го устно-походного творчества. Пишет он каким-то особым, одному ему известным, шифром, сохраняя, как он говорит, лишь основную линию сюжета и специ­фику окраски. При этом он часто просит повторить наиболее красочные фразы и выражения, что все сказители с удовольствием и делают. Все записанные баллады и сказы идут у него строго под номерами. Заглядываю через его плечо и ахаю - ещё, как говорится, не вечер, а нумерация перевалила за полусотню. Ничего себе творим! А в тишине ночи звучит уже очередной рассказ, о подходящем к перрону поезде и суетливой пассажирке, которая нетерпеливо кричит в окно носильщику - Насильник, потаскун, как только он встанет, ты должен первым меня иметь! Над тайгой снова в который уже раз несётся нескончаемое - Га, га, га, га... Ге, ге, ге, ге.... Особенно нравится публике философская лирика Вартанова. Минут через трид­цать - сорок общество начинает хрипеть и судорожно подёргиваться, а у Олега отказывает пишущая рука и он со всхлипыванием умоляет сжалиться и дать ему хотя бы минутную передышку. Однако авторы неумолимы, так как их полностью захватил процесс творчества, остановить который просто нечем. Над костром, уютно сверкающим искорками, звучит и звучит.- Яшаа, здравствуй, я тебя вычислил... Абрам, перестань шуровать, клиент сосклизывает... Охальники, богохульники, фезеушники, а говорили только потренируемся... Публика изнемогает и выминает своими боками вокруг костра всю траву. Тайга молчаливо покачивает вершинами кедров и сосен и пытается получше закутать нас от глаз неиспорченных своих обитателей чёрным бархатным по­кровом ночи. И вот на этом чудесном покрывале заискрились и засияли звезды. Поляна внизу, стволы кедров и сосен, кустарники на склонах - всё изменило свой облик и замерло. Румяноликая луна выкатывалась откуда-то из самой глубины леса медленно, точно кто-то подталкивал её плечом всё выше и выше на бархат небосклона. Вот уже поднялась она вся и покатилась по этому бархату над преображённой землёй. Горы, кроны деревьев, сверкающая гладь озерка - всё поплыло, закачалось в тёплом золотисто-седом свете. Рассказать обо всей кра­соте лунной таёжной ночи невозможно, её нужно увидеть самому и пережить! Сейчас всё вокруг нас было необычно, словно мы попали в сказку из тысячи и одной ночи. Горы стали похожи на облака, а облака - на горы. Небо, вычеканенное хороводом звёзд, то опускалось, то поднималось, будто кто-то колебал расшитую парчовую ризу природы. Вдруг один из её изумрудов оторвался и вместе с тонкой золотой нитью устремился на землю, как гонец и вестник иных миров. Воздух приходил из глубины тайги то тёплыми, то холодными прилив­ными волнами. Прохладные пальцы ночи касались наших лиц и ласкали их. Анекдоты мгновенно прекратились, Олег забыл про свой блокнот. Ребята замолк­ли и полностью отдались очарованию ночи. Звёзды, звёзды, звёзды! Нет вам числа. Одни желтеют, другие мерцают голубым огнём, третьи совсем белые... Красотища! А вот по небу поплыл и ещё один изумруд, то ласково темнея, то сверкая изумительной чистоты вспышками света. Спутник! Смотрю на часы - одиннадцать часов вечера. Значит, через тридцать минут проследует ещё один его собрат. По нашим постоянным знакомцам-спутникам можно проверять часы, что в тайге особенно удобно. Комары уже улеглись спать, и нашему блаженству созерцания сказочного неба не мешает ничто на свете. Однако усталость, на­копленная за день, всё-таки берёт своё, и у костра пустеет. Просыпаюсь от сильных раскатов грома. По пологу палатки стучат крупные капли дождя. Один за одним следуют сильные порывы ветра. Над тайгой бушует гроза. Ребята ничего этого не чувствуют и продолжают преспокойно дрыхнуть. Закрываю глаза и слушаю шумные вздохи ребят и мощные переливы грозы. Незаметно для себя вновь засыпаю. Просыпаюсь на этот раз от яркого солнечного света, пробивающегося через приоткрытый полог. Все уже встали, чистят перыш­ки перед завтраком и нудно ворчат на меня за то, что я всё ещё валяюсь. Сегодня мы должны обязательно добраться до лагеря, иначе на наше общество обрушится голод. Завтрак сверх скромный: чай без сахара и огрызок сухаря. На обед вообще ничего не остаётся. Федя от такого диетического питания стал тонким, как карандаш системы Кохинор. Даже Олег выпадает из своих штанов без всяких усилий. Володя совсем почернел, но присутствия духа, как и всегда, старается не терять. У Ляпунова на лице добрую половину занял нос, а всё остальное собралось в одну большую складку, из которой на мир смотрят голодные глаза. Да, тощают ребятишки прямо на глазах. Собираем шмотки и быстрее в путь. Снова начинаются и следуют один за другим те же спуски и подъёмы, по тропам и без троп, по частому, рвущему на клочья одежду курумнику и по гладким моховым склонам. Ребята, как молодые козлики на выпасе, срывают на ходу ягоды жимолости и голубики. Сколько раз во время тяжелейших переходов нас выручала именно жимолость. Её то совершенно горькие, то кисловато сладкие продолговатые синие ягоды утоляли жажду, на время позволяли позабыть о голоде, давали сердцу и нервной системе новые приливные запасы энергии. Я просто влюблён в это растение, или вернее, кустарник бодрости. Вдруг среди обычной травы вижу словно бы кисть рябины или боярышника, растущую прямо из земли. Нагибаюсь, на тоненькой ножке, обрамленной резными листочками, гроздь ярко-красных продолговатых ягод, которые при более близком рассмотрении оказываются более похожими на кизил. Вартанов горит желанием сразу же попробовать сорванную "еду". При этом в его глазах зажигаются голодные огоньки. Это становится опасным, и мы всем коллективом отговариваем его от рискованного эксперимента. Володя, со своей стороны, пытается воздействовать на нашу психику с помощью философии "чистого разума", уверяя, что для его организма в настоящий момент совершенно не влияет значения, а также роли не зависит, какую еду он будет потреблять. С большим трудом убеждаем его в том, что он не прав. Уже много позднее я узнал, от каких серьезных неприятностей избавили мы упрямого Володю, да и самих себя. Эти удивительно красивые ягоды оказались плодами Воронца, красного, ядовитого растения из семейства лютиковых. Хорошо, что растёт Воронец не зарослями, а лишь редкими одиночными кустиками. Иначе число любителей попробовать дары природы на язык, вроде нашего Володи, наверняка значительно поубавилось бы... Олег, чувствуя всем своим нутром близкое завершение всех мучений нашего маршрута, лихо катился по девственной тайге этаким клубочком-колобком. Действительно, часа через два быстрого безостановочного движения по прекрасным звериным тропам мы услышали впереди всё нарастающий шум и, наконец, пробившись через прибрежные заросли ивняка, дружно вывалились из объятий тайги на песчано-галечный берег Серлиг-Хема. Широкая коса, на которой мы стояли, была очень удобна для подготовки лодки к сплаву. Дальше нам предстояло двигаться по воде. Накачиваем лодку, грузим вещи, и все вшестером впихиваемся в резиновую мягкость ЛАСа. Сейчас нам не хватает только собаки, как это было у Джером Джерома. Судно наше держит хорошо и, бросив прощальный взгляд на остающуюся без нас такую знакомо-незнакомую тайгу, мы лихо отваливаем от берега. Однако какая-то неведомая сила заставляла нас всё снова и снова оглядываться назад туда, где в голубоватой дымчатой дали осталось прекрасное озеро, скрытое за тёмно-зелёными лесистыми грядами, замкнутой и погружённой в созерцание самой себя тайги... Течение быстро несёт ледку от одного крутого поворота к другому. Для Олега это плавание по бурной и говорливой горной речке первое и он то и дело испуганно теребит Ляпунова.- Игорь, смотри порог!! Впереди чуть прикрытый водой, будоражил и разрывал гладкую поверхность реки обычный валун. Смеёмся над наивностью начинающего водного туриста, а в душе невольно задумываемся над тем, как-то он встретит и поведёт себя на настоящих порогах. Дожди в этом году, также как и в прошлом сезоне, наделали на реке множество больших и малых завалов. Берега буквально забиты упавшими стволами деревьев , крупными ветвями и другим мусором. Уже несколько рез встречались небольшие завальчики, почти полностью перегораживавшие реку, пару раз приходилось обносить их по берегу. Один из завалов мы заметили слишком поздно и чуть не поплатились за эту неосмотрительность. Первым громко заорал Федя.- Назад, назад завал!- И стал, бешено работая вёслами, отгребаться назад. Вместе с Игорем молниеносно выскакиваю из лодки в воду, крича остальным, чтобы быстрее освобождали лодку. Вартанов и Женя тоже быстро вываливаются в воду, лишь один Олег со своими ножками-коротышками никак не может перелезть через борт. Хуже всего то, что он совершенно не осознаёт всей опасности сложившейся ситуации. Судорожно тянем за бортовые оттяжки лодку назад. Федя почти вываливается за борт, лёжа спиной в воздухе над самой водой. Глубоко! Вартанову и Жене вода доходит до груди. Наконец, дружными, героическими усилиями преодолеваем силу встречного течения и вытягиваем лодку на косу. Олег так ничего и не понял. Шумит на нас, что мы подмочили ему задницу. Игорь пытается воспитывать его с помощью самых изысканных фраз и выражений. Тот недоумевающе смотрит на нас невинными глазами младенца. Ляпунов, махнув от своего бессилия у него перед носом кулаком и обложив в последний раз матом, садится на землю, чтобы вылить из сапог воду. Река притащила нас к действительно могучему завалу, такому старому, вздыбленному и слоёному, что местами на нём взошёл смородинник. Реку около завала всю испластало в клочья. Из-под него там и сям вылетали взъерошенные, скомканные потоки и поскорее собирались вместе. Серлиг-Хем, как-то глухо охнув, круто клонился в своём русле, и весь исчезал в таинственной жути переплетшихся брёвен. Выжимаем совершенно мокрые шмотки, но, несмотря на солнечную погоду, начинаем медленно и уверенно мёрзнуть. Сухим остался один Олег. И он никак не хочет войти в положение остальных членов группы. Перетаскиваем за верёвку лодку на левый берег, затем перебродим сами и обносим завал. Дальнейший путь до самого лагеря прошёл без приключений, если не считать холода, который заставляет нас беспрестанно вибрировать зубами и телом, воссоздавая, какую-то ритмичную, обрядовую мелодию. В четыре часа наша лодка благополучно пристаёт к берегу у оставленного несколько суток назад лагеря. Там всё нормально. Вещи целы и невредимы. Только пронырливые муравьи успели устроить под перевёрнутой лодкой в продуктах своё жилище, и нам приходится разметать во все стороны мусор, хвою и свежайшие муравьиные яйца. Все члены коллектива в настоящий момент озабоченны лишь одним - как бы побыстрее и поосновательней набить пищей отощавшие тела. Завхоз царственным жестом выдаёт дежурным тушенку, достает сахар и галеты. Голод так подгоняет, что варим ужин все вместе, не разбираясь в очерёдности дежурства. К обычным трём блюдам на еду сегодня выдает и праздничные граммулечки. Организмы, согретые и отягощённые этим обилием пищи, блаженствовали. Часам к восьми вечера все были сыты и довольны жизнью. Солнце ушло за склоны гор, свет его яркий в высоком небе, здесь - на нашей небольшой поляне - потускнел, тени сгустились и приобрели четкие очертания. Было совсем тихо. Тишина в тайге, какая-то совсем особенная - она полна своеобразной щемящей тревоги, словно всё, что находится вокруг вас, подстерегает чем-то неожиданным. Быть может нигде, кроме тайги, не выдаётся такая минута, когда люди, сколько бы их здесь не было, начинает чувствовать временное одиночество. Позади остался более чем шестидесяти километровый путь по девственной, целинной тайге вез троп, по завалам, бурелому, через зыбкие заросшие болота, через крутые каменисто-мшистые сопки. Ребята, расположившись, кто, где вокруг потрескивающего костра, ушли в себя. Женя что-то строчил в записной книжке. Позже выяснилось ,что это был дневник. Володя, блаженно сложив руки на груди, молча поблескивал стёклами очков, и посасывал сигарету. Федя, несмотря на наступившую темноту, что-то вновь перебирал и перебирал в своём карабине. Олег залез в палатку и шуршал там, как мышь, натягивая, очевидно, вторую пару штанов на ночь. Только Ляпунов, надев куртку и, поглубже натянув на лоб шляпу, молча исчез на берегу и вскоре на воде всплеснул запускаемый кораблик. Над рекой появился туман. Его подхватывало потоками воздуха, тащило над водой, рвало о подмытые корневища деревьев, катило над засыпающими плёсами, опятнаными матовыми кругляшками пены. Это был даже не туман, а облегчённее дыхание земли после долгого солнечного дня, освобождение от давящих дневных забот. Одев куртку, я устроился поудобнее рядом с Володей у самого пламени костра и погрузился в пережитое. Грибной ужин Вартанова поднял нас на ноги ни свет, ни заря. Со словами.- Каков стол, таков и стул!- Вновь разбегаемся по всем углам нашего островка и усаживаемся спинами друг к другу. Организмы продолжают усиленно очищаться от редкого изисканого блюда. На завтрак коллектив единодушно потребовал от завхоза манной каши и таблеток. Просьба была удовлетворена беспрекословно. После вчерашнего дождя приходится заняться сушкой одежды и других шмоток. Обсуждаем наше положение. Ошибочка вертолётчиков уже обошлась нам тремя потерянными днями и невозможностью добраться до места гибели Коли, а мы всё ещё не знаем, на каком расстоянии находимся от Серлиг-Хема. С этой целые Игорь с Володей уходят вниз по Кожеме. Я решаю, наконец, заняться с кинокамерой, которая никак не хочет работать и не тянет плёнку. В конце концов, к этому бесперспективному занятию подключается и Федя, но наладить заупрямившийся аппарат нам так и не удалось. Снова я остаюсь "безоружным" в смысле " кино-фото", как называет это явление Ляпунов. Очень жаль, впереди так много интересных кадров. Особенно хотелось заснять поход на озеро Аг-Аттыг-Коль. Тем более, что фильмы всегда доставляли так много приятных минут после возвращения обратно в Москву, а мы ухе поднаторели более или менее в съёмках. В ожидании разведчиков Женя и Федя отправляется на охоту , но про6родив более часа они возвращаются в лагерь с пустыми руками. К обеду в лагерь вваливаются Ляпунов и Володя. 0ба они полны впечатлений и грибов. На последние мы все посматриваем с опасением и какими-то волнениями в животах. Ребята дошли до самого Сеглиг-Хема. Кожема на всём своём протяжении забита завалами, из них три, по словам Игоря, непроходимые. Он с оживлением рассказывает о неожиданной встрече, состоявшейся на берегу Серлиг-Хема. После полутора часов движения вдоль Кожемы через сплошную чащобу и буреломы они вышли на берег, заросший невысокими сосенками и березками. Почва на берегу была сухая и песчаная. Закрытые со всех сторон от действия ветров, маленькие уютные полянки все светились под солнцем. Суетливо летали от куста к кусту золотистые мухи, щёлкали о стволы деревьев железнолобые жуки и божьи коровки, где-то посвистывал беззаботный бурундук. Ребята медленно выходили к водам Серлиг-Хема , отдыхая от таёжного бездорожья. Вдруг на другом берегу реки почти бес шумно раздвинулись густые заросли, и из них появился громадный лось. Зверь был высок, грациозен и гордо нёс свои прекрасные рога. Он вышел на песчаную косу, с минуту постоял, втягивая воздух широко раскрытыми ноздрями, а затем медленно пошёл вдоль прибрежных кустарников, забрёл глубоко в воду и стал жадно пить. Затаив дыхание, ребята смотрели на это чудо природы. Игорь даже забыл про висящее за плечами ружьё. Лось напился и, переплыв реку, немного ниже того места, где стояли Володя с Игорем, величественно удалился в тайгу. В кустах мелькнула в пос­ледний раз его рыжеватая спина и пропала. После обеда начались дебаты о том, каким способом добираться с Кожемы до Серлиг-Хема. Ляпунов ратовал за пеший вариант с переносом вещей по тайге. Остальные больше склонялись к сплаву. Большинством голосов проголосовали за сплав. Выход наметили на завтрашнее утро, а до вечера решили ещё раз сходить на Серлиг-Хем, уточнить маршрут и заодно половить рыбу на ужин. Иду я и Ляпунов. С собой берём основное орудие лова - кораблик. Пробираясь через таёжную, чёрную, буреломную глухомань ещё раз убеждаюсь в правильности выбранного варианта - сплавляться вниз по реке. По такой шараге с тяжёлыми рюкзаками двигаться просто невозможно. Берег Серлиг-Хема был действительно хорош. Ноги утопали в сухом, жёлтом песочке. Песчаный берег не высок, но круто обрывался в воду. Глубина начиналась сразу же. Вода была чиста и прозрачна. Игорь разворачивает кораблик... Не хитрое сооружение кораблик: две закруглённые на концах доски, соединённые друг с другом с помощью деревянных поперечин. Крепится на одной из досок скользящая петля из толстой капроновой лесы-жилки, закрепляющейся в нужном положении с помощью деревянных пробочек. К петле вяжется основная нить из такой же миллиметровой лесы, а к ней на длинных полутораметровых поводках подвешиваются крючки-тройники с закреплёнными на них волосинками или шерстинками. Это искусственные мушки-обманки. Делаем мы их сами, используя для этих целей привезённую из Москвы шерсть лося, собаки, а также разноцветные нитки - мулине. Однако, как это ни странно, наибольшей популярностью у Саянской рыбы пользуются мушки, сооружённые из волосяного покрова нашего Володи, у которого мы срезаем волосы со всех мест, где они только могут произрастать. Правда, при срезании волосинок в наиболее интересных местах он пытается оказывать сопротивление, которое мы общими усилиями умело преодолеваем. Запускается эта снасть, похожая на детские саночки, на сильном течении, и под действием струй воды устойчиво движется поперёк реки, иногда полностью её перегораживая. Бьются на струе мушки, играют на солнце в пене и брызгах и не может пропустить такое завлекательное чудо прожорливый и быстрый красавец хариус. Стрелой вылетает он из воды и широко раскрытым ртом захватывает обманку. Мгновение и вот уже эта мощная и стройная рыба упруго рвёт поводок, а с ним и основную лесу кораблика, пытаясь вновь обрести утерянную свободу. Но крепко держат её три острейших, неумолимых стальных жала. Вновь и вновь рвёт пленник упругие поводки, но только редкому счастливцу удаётся справиться со снастью, сорваться с крючка и гулко плеснув, уйти в спасительную глубину реки. Иногда на кораблике "гуляет" сразу по три-четыре рыбины. Тогда самое трудное - это вывести всех хариусов на берег. Быстрое течение вырывает у вас из рук туго натянутую лесу и приходится прикладывать максимум усилий, чтобы успеть снять одну за одной изгибающихся на лесе рыб. Ни одной из речных рыб не извернуться на леске в воздухе кольцом, только хариус с ленком такие ловкачи. Первый же рейд нашего кораблика приносит нам двух крупных, черно-фиолетовых хариусов. Однако того клёва, к которому мы привыкли на быстрых Саянских реках, к сожалению нет. Сказывается переменчивость погоды. Всё-таки в результате получасового лова мы имеем в своём активе десяток пахнущих свежестью тайги рыбин. Я предусмотрительно взял с собой из лагеря Федин котелок, ложки, сель, специи, и теперь, пока Игорь уверенно водит по быстрым водам Серлиг-Хема свой голубой кораблик с нарисованной на корме русалкой, занимаюсь приготовлением экспресс ухи. Собираю в горку сухие сучья валежника, срезаю немного бересты, подсовываю её под хворост и чиркаю спичкой. Через минуту на прибрежном песочке уже потрескивал, выбрасывая алые язычки пламени, небольшой костерок. Чищу двух самых крупных рыбин, готовлю лук, соль, приправу. Вода в котелке, поставленном прямо на огонь костра, закипает мгновенно. Поскольку картошки у нас с собой нет, заправляю кипяток одним луком. Затем запускаю туда же подготовленную рыбу и слежу за цветом её глаз. Как только они белеют, снимаю котелок с огня. На весь процесс приготовления нашей первой в этом сезоне мини-ухи ушло всего пятнадцать минут. Она аппетитно струит свои запахи по всему берегу. Ляпунов, находящийся от меня метров за двадцать, начинает нервно втягивать своим большим и чутким носом воздух, крутит головой, а затем, мгновенно закрепив за первый попавшийся куст лесу кораблика, стремглав мчится ко мне с диким воплем.- Жрать давай! Обжигаясь, взахлёб поглощаем вкуснейшую и очень душистую юшку, а затем, едва переведя дыхание, принимаемся за рыбу. Через минуту-две об ухе напоминает нам лишь маленькая кучка белеющих косточек, сиротливо притулившаяся на песке. Организмы, а с ними и мы, блаженствуют. Жизнь прекрасна, но нужно собираться в обратный путь, иначе придётся лезть через шарагу в полней темноте. Сворачиваем кораблик, гасим костерок и двигаемся в лагерь... Темнеет в тайге всегда удивительно быстро и как- то сразу. Вот только что всё кругом играло дневными красками и, вдруг оказывается, что дня уже нет, и наступил вечер. В чащобе ещё темнее, чем на открытых полянах. Без груза за плечами не идем, а почти бежим по тайге. Вдруг, я услышал глухой удар и увидел, как Игорь мгновенно остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Стоит, держась за плечо, удивлённо моргает глазами и не может ничего понять. Осматриваюсь и вижу около его ног какой-то шевелящийся мохнатый комок. Нагибаюсь. О чудо! В моего друга Ляпунова пулей врезался, взлетевший нам навстречу молоденький рябчик. Этот безумный таран стоил ему жизни. Потирая плечо, Игорь повествует о том, что счастлив его удел - ударь рябчик-камикадзе не в плечо, а в лоб, и красота бывалого "таёжного волка" могла бы существенно пострадать. Укладываем свалившуюся нам под ноги дичь в рюкзак и ещё быстрее бежим дальше. Коряги, ветви деревьев уже сливаются в одну сплошную трудно различимую массу. Приходится напрягать всё своё зрение, чтобы не влететь головой, в какой ни будь сук или ствол. В лагерь попадаем в полной темноте, когда над тайгой опускается настоящая ночь. Ребята с нетерпением ожидают нашего появления. На ощупь готовим на ужин монастырскую уху из хариусов и рябчика. Коллектив бегает вокруг костра с ложками наперевес и с ежеминутными вопросами.- Готово? Мы умышленно тянем время, так как у нас во рту ещё не исчез вкус береговой ухи. Особенно активен сейчас Олег, который ещё ни разу не ел и даже не видел хариусов. Активность коллектива усиливается ещё и тем, что после вчерашнего грибного ужина все весь день усиленно постились и теперь отдохнувшие организмы настоятельно требовали калорийного подкрепления. Наконец, мы с Игорем подаём зычную команду.- К еде! И все походнички со стонами наваливаются на дымящееся ведро. Разливать на этот раз не приходится, так как каждый старается побыстрее наполнить свою миску сам. Над нашим островком нависает напряжённая тишина, нарушаемая лишь звуками трущихся о днища мисок ложек, да плотоядным причмокиванием. "Вандер Фул",- по Вартановски - наполняет нас по уши. Собираемая сплавляться по Кожеме. Это только в песне поётся - Были сборы не долги... Наши сборы и долги, и суетны. Особенно "трудится" экипаж в составе - Ляпунов, Олег. У них то и дело пропадают какие-то нужные вещи и детали. Над берегом несётся.- Олег, где кино-фото? - Игорь, а где мои запасные штаны? - Куда будем складывать продукты? - Игорь, а где насос? - Чей это носок вон там на камне! И ещё многое другое, в том же духе. Наконец, часам к двенадцати дня, все три экипажа полностью упаковали шмотки, загрузили их в лодки и благополучно отчалили, кинув на прощание взгляд на остров, который верно служил нам лагерем в течение целых четырёх дней. Вперёд, навстречу новым неожиданностям и впечатлениям! Быстрое течение подхватывает лодки и несёт к ближайшему повороту. Не успе­ваем его миновать, как вот на тебе - река навалила на берег кустов сморо­дины, шиповника, всякого тальника, две старые берёзины и большую лиственницу. Приходится протискиваться в узкий проход свободный от веток, а течение тащит лодки хоть куда! Снова небольшой прямой участок реки, а долее настоящий завал. Пристаём к берегу и идём его осматривать. Он состоит из относительно тонких стволов деревьев и отдельных ветвей. Часть стволов удаётся выдер­нуть и их тут же уносит вниз по теченью. Оставшиеся, прочно лежащие, два ствола разрушаем с уханьем топорами и растаскиваем в стороны. Путь свободен. Первыми сплавляются Федя с Володей, за ними я и Женя. Замыкает наш караван лодка Игоря. Он на ходу пытается обучить Олега всем премудростям техники водного слалома с использованием красноречивых жестов и убедительных выра­жений. Над водой то и дело гулко звучит его голос.- Левым... Правым... Табань левым... Я говорю - табань, а не загребай! Куда гребёшь левым!? Растяпа, сиди и не двигайся! Левым! Сильнее, сильнее... В руках Олега испуганно мелькают вёсла, чаще всего опускаясь в воду в раз­рез всем командам рулевого. Игорь психует и злится, а Олег от всей этой командной каши ещё больше путается и бешено молотит вёслами по воде, как придётся. Их лодка, словно необьезженый конь кидается из стороны в сторону, совершая замысловатейшие зигзаги. Мы с Женей тоже не совсем ещё срабо­тались друг с другом. Иногда не успеваем вовремя отвернуть от быстро набега­ющих на лодку ветвей, свисающих по берегам над самой водой. Одно такое неудачное соприкосновение завершилось для меня потерей зелёной шерстяной шапочки, с которой я не расставался в походах много лет. Федя и Володя уверенно лидируют. Из их лодки не слышится ни криков, ни спо­ров. Гребцы действуют спокойно и слаженно. Впереди бушует пеной и брызгами очередной завал. На этот раз осмотр показывает, что разобрать нам его неподсилу. Нужно обносить. Пытливая инженерная смекалка коллекти­ва подсказывает нам оригинальнее решение этой задачи. Не раз гружая шмоток, берём все вместе лодку на плечи и в такт, медленно движемся вдоль завала. Практика подтвердила, что такой способ позволяет нам экономить на каждом обносе по нескольку минут. Неудобство состоит только в том, что все мы имеем разный рост, и при сильных неровностях берега нагрузка на плечи носильщиков распределяется очень неравномерно. Часто слышатся охи перегружаемых единиц, в то время как остальные облегчённо вздыхают. Весь дальнейший путь по Кожеме вспоминался нами позднее, как непрерывное чередование посадок-высадок-обносов. Пять минут сплава, причаливание, обнос завала в три мучительных ходки, посадка, сплав ... и так без конца. Один из обносов был наиболее продолжителен. Завал находился в том месте, где река делала большой пологий изгиб. Весь берег около него представлял сплошной бурелом и заросли, поэтому обносить пришлось по высохшей старой протоке протяжённостью метров в триста-четыреста. На такое расстояние переносить груженые лодки было весьма утомительно. К нашему счастью и большой радости этот завал оказался последним. Далее шли полтора километра чистого сплава, и через несколько минут лодки вынесло в быстрые воды Серлиг-Хема. Прощай ершистая Кожема, здравствуй красавец Серлиг-Хем!! Не любят грязи горные реки. Только ранней весной, в ледоход, да летом, когда интенсивно тают в вершинах белки, или идут проливные дожди, они наливаются мутью, несут валежник, ил, ворочают по своему дну камни и гальку, убирают с берегов мусор. Но наступают солнечные дни, и реки блистают вновь своей хрустальной чистотой, звенят и переговариваются с окружающей их тайгой, а сами бегут, спешат вниз, сливаясь постепенно в какую-нибудь одну могучую реку. Таким встретил нас и Серлиг-Хем. Брызжет он на берег огнистыми капля­ми, ласково и уверенно гладит галечные и песчаные косы, на берегу подхва­тывает, прижимает к своей груди горные ключи, бурные речушки и катится вниз к батюшке Бий-Хему радостный и полный сил. И трудно поверить, глядя на эту бурную реку, что начинается она на альпийских лугах хребта Обручева из болотистых озерец в виде маленького и мелкого ручейка. Звенит ей серебряным колокольчиком, сбегая вниз по пологим заросшим буйными травами долинам. Но постепенно сужаются долины, становятся круче берега, всё ближе и ближе сходятся над ручейком лесистые горы, и он сам становится всё сердитей и буйнее, превращаясь в знакомый нам Серлиг-Хем. Завтра мы выходим на Ак-Аттыг-Холь, а это значит, нужно будет подниматься вверх по реке километров восемь-десять, после чего путь лежит через тайгу в горы. Учитывая это обстоятельство, сразу же начинаем искать место для ночлега, стараясь не сплавляться далеко вниз от места впадения Кожемы. Такое место вскоре удаётся найти, и мы причаливаем лодки к левому берегу. Правда, завтра придётся переправляться на правый берег, чтобы идти на озеро, но выбирать не приходится, так как последний совершенно не годится для устройства лагеря. Быстро ставим палатки и начинаем готовиться к завтрашнему маршруту. Женя мудрит с продуктами, что-то там перебирая и пересчитывая. Я с Игорем ухожу на берег ловить хариуса на ужин. Олег созерцательно балдеет. Володя с Федей оживлённо беседуют, вторично переживая все перипетии сегодняшнего сплава. День мирно заканчивает своё существование, близится вечер. Когда багровый, будто остывающий шар солнца за­катился за дымный горизонт на западе, напоминающий нижний край холста с размазанной грязно-серой кра­ской,--на востоке как раз напротив точки захода в чи­стом, с едва заметной зеленью небе неподвижно встало высокое кучевое облако. Сначала своей ослепительной белизной оно напоминало взбитый клок хлопка. Но в считанные минуты приобрело нежную оранжевую рас­цветку и стало походить на свежевымытую, окрашен­ную в золотистой хне, охапку волос. Потом оно зару­мянилось, зарозовело... Так оно стояло над лесами, лугами, отражаясь в сон­ной реке. Уже крались по земле августовские сумерки, небо на западе совсем поблекло, посерело... А на во­стоке, все с той же интенсивностью, как вершина могу­чего ледника, все розовело и розовело наше облако. Я засек время: прошло не меньше сорока минут, как я заметил облако и стал наблюдать за ним. И вопреки законам природы хотелось верить, что солнце зашло во все не там, за моей спиной, где давно сгустились су мерки и где был запад, а именно здесь, за этим сказочно-роскошным алым облаком. Наша рыбалка довольно успешна, и вскоре мы имеем к ужину семь штук хариусов. Завхоз совсем расчувствовался - открывает первую в этом сезоне банку тушенки, отмеривает каждому члену общества по пятьдесят грамм за хрустальный Серлиг-Хем, а главное выделяет к чаю по целых три конфеты. Гуляем вовсю. Вечер весь осыпан звёздами, а это значит, что ночь обещает быть холодной. Было всего пять часов утра, когда от холода проснулся Женя. Немножко ему завидую, так как сам просыпаюсь в тайге только по одной единственной причи­не - от переполнения соответствующего пузыря. В таких случаях вылетаешь наружу стрелой, не в силах даже несколько мгновений понежиться в ласковом спальнике. Женя же долго возится в мешке, ворочается с боку на бок, пытаясь согреться, но, так и не добившись положительного результата, кряхтя, натягивает на себя всё, что находит поблизости, и вылезает из палатки. Утро выдалось ясное. Солнце уже чуть-чуть появилось из-за леса и едва касалось самых низких вершинок кедров и сосен по склонам гор, и там, наверху, возник какой-то иной лес, очень красивый, сияющий, состоящий из одних только вершин. А ниже стоял сумрак, почти темь, в которой блуждали первые робкие лучи. На листьях деревьев и кустарников, на траве лежал густой иней, затвердевший, кажется, до состояния льда. Было очень тихо. Оставленные на ночь снаружи Женины тренировоч­ные штаны и носки затвердели и стояли между нашими палатками около зату­хающего костра причудливыми доисторическими зверюгами. По ветвям деревьев прямо над палатками прыгала, резвясь, белка. Увидев Женю, она села на зад­ние лапки и возмущённо зацокала. Затем, махнув пушистым хвостом, она резво взметнулась вверх к самой вершине сосны и стала вновь посматривать отту­да на одуревшего от холода походничка. Правда, тому было не до неё, так как он пытался изо всех сил получше раздуть затухающий костёр. Немного отогревшись у воспрянувшего из пепла костра, Крылов вскинул за плечи мелкашку и углубился в лес. Иней стал постепенно переходить в крупную росу, одежда от соприкосновения с кустами и ветвями деревьев вскоре набухла от влаги. Пришлось вернуться в лагерь ни с чем. Тайга, как будто, вся вымерла. Даже сварливых кедровок не было слышно. До нашего пробуждения Женя успел проверить курсировавший вею ночь по речному фарватеру кораблик, и снял с него целых пять штук крупных хариусов. Позднее к ним нам удалось выловить ещё одного. В результате на завтрак была жареная рыба - по штуке на нос. С удовольстви­ем пьём крепчайший утренний кофе. Истинным любителем и ценителем этого ставшего теперь дефицитом, напитка является у нас Федя. Нужно сказать, что в тайге он становится необычайно прожорливым и может за один присест съесть массу всевозможного продукта, в то время, как в Москве, по словам Ляли, его верной жены, он ест меньше ребёнка и может жить без пищи сутками. Но это без пищи, но не без кофе. Парадоксы Фединого организма могут обойтись коллективу значительным перерасходом продуктов. Однако мы спокойны за свое будущее, потому что на страже общественных интересов стоит бдительный Крылов. После завтрака начались сборы и споры о предстоящем переходе. Они продолжались то, затихая, то, вновь разгораясь, до четырёх часов дня. Наконец, всё готово, мы покидаем лагерь и переправляемся на другой берег Серлиг-Хема. В лагере остаются все вещи и продукты, уложенные под спущенные лодки и приваленные тяжёлы­ми камнями. С собой на озеро мы взяли только одну лодку, но всё равно рюкзаки были объёмистыми и неподъёмно тяжёлыми. Обычные туристы считают, что, как полопаешь, так и потопаешь, а поэтому перед дальней дорогой наби­вают рюкзаки банками с тушенкой и прочим калорийным, но тяжелейшим про­дуктом. К сожалению, наш завхоз, как турист, весьма необычен и выделил нам на весь маршрут длительностью в шесть суток исключительно мизерное коли­чество супов в пакетах, сахара, чая и сухарей. Его бережливость и расчётли­вость обернулись нам на обратном пути с озера голодными неприятностями. Маленький отряд, вытянувшись гуськом, исчезал в дебрях Саянской тайги. Идём напрямик через бурелом и чащобу. Очень часто попадаются какие-то проточки и ручьи, берега которых круты и сплошь заросли колючей порослью. Идти тяжело. Кругом громоздится чёрный валежник, ноги путаются в густых зарослях чапыги и кипрейника, проваливаются в мягкие моховые кочки. Иногда приходится перебредать протоки с мыса на мыс, и Вартанов, который всегда носит только короткие сапоги, уже успел зачерпнуть захватывающей дух знойно-студёной воды, до того прозрачной, что там, где казалось всего по щиколотку, на самом деле было по пояс. Особенно тяжело достаётся Феде и Олегу. Последний просто изнемогает с непривычки, протоки и бурелом всё не кончаются. Это приводит к тому, что среди команды возникает разлад, и то и дело разгораются спо­ры о правильности выбранного пути. Тем белее, что в памяти свежи недавние похождения в долине Кожемы. Ляпунов упрямо ломится напропалую прямо через шарагу, а Вартанов предлагает выйти выше на склон и идти вдоль него. Это не нравится Игорю, так как задевает какие-то струнки его самолюбия. Наконец, он не выдерживает и предлагает Володе самому идти впереди группы. Тот не возражает и, молча, занимает место ведущего. Через несколько минут мы преодолеваем последние заросли и выходим на хорошо заметную звериную тропу, тянущуюся в нужном нам направлении. Тропа то лезет по склону вверх, то резво сбегает вниз и тянется по поймам маленьких, безымянных ручейков. Двигаясь по берегу очередного ручья, заросшего мелкой берёзкой и осиновой порослью, вспугиваем выводок рябчиков - штук семь-восемь. Птицы мгновенно взле­тают и исчезают где-то в густых ветвях деревьев. Сбрасываем рюкзаки и, схва­тившись за ружья, с возгласами - Хрусти сухарями, рябчиков жуй,- бросаемся на промысел. Выводок где-то здесь совсем рядом, затаился и смотрит на нас свер­ху. Вот гремит сначала один выстрел, и голос Ляпунова возвещает жаждущему "народу".- Есть, хоть один! Затем снова гремит выстрел, и уже Вартанов радостно под­прыгивает в воздух. Мне пока совсем не везёт. Ветви кедров, берёз и осин настолько густы, что заметить среди них маленькую притаившуюся птицу не так-то просто. Медленно перемещаясь от одного ствола дерева к другому, внима­тельно вглядываюсь в зелёное хитросплетение крон. Наконец, высоко в ветвях берёзы замечаю ещё одного рябчика, неподвижно сидящего с вытянутой вперёд головой. От этого он очень похож на обычный сучек. Медленно поднимаю ружьё. Выстрел. Рябчик начинает падать, размахивая крыльями и пытаясь зацепиться за какую-нибудь из ветвей, достигнув земли он вскакивает на лапки и резво бежит по траве между кустами к лежащей невдалеке здоровенной лиственнице. Бросаюсь за ним, но, зацепившись сапогом за сучек, валюсь и не успеваю схва­тить этого пострелёнка. Чертыхаясь, зову на помощь остальных добытчиков боровой дичи. В это время рябчик, как-то особенно издевательски, попискивает под стволом дерева. Появляются Игорь и Володя. Потирая ушибленное колено, объясняю им сложившуюся ситуацию, и после проведения малого военного совета, мы приступаем к операции "рябчик под деревом". Жажда сладкого и душистого супа заставляет нас забыть обо всём, даже о здравом смысле. Ляпунов с Вартановым, багровея от натуги, пытаются приподнять громадную лесину, а я, извиваясь червяком и, шепча про себя "цип, цип, цип...", шарю под ней руками и палкой. Ря6чик, тихо шурша травой, забирается всё глубже и глубже, а затем затихает совсем. После пятнадцати минут бесполезного и изнурительного тру­да бросаем это занятие и, уложив в рюкзак двух добытых птиц, продолжаем движение. Маленькая и ловкая птичка оказалась сноровистей и хитрее трёх здоровых, голодных мужиков. Раз так, то живи себе на здоровье. Нам не очень-то и хотелось! Начинаются широкие пойменные поляны, разделённые друг от друга узенькими полосками леса. Поляны сплошь заросли частым курумником и медвежьей дудкой. Пересекаем их одну за другой. Карликовая берёзка достаточно высока и дости­гает нам до груди. Ветки её цепляются за все детали одежды, и идти очень трудно. Наконец с облегчением выходим их этих зарослей на берег Серлиг-Хема и останавливаемся на ночлег. Уже около восьми часов вечера. За четыре часа пути мы прошли всего четыре километра. Да, темп нашего движения сегодня был просто "бешенный". Вечер снова западный и холодный. С одной стороны это нас даже устраивает, так как весь день над тайгой висело облако комара и гнуса, которое под действием холодного воздуха постепенно рассеивается, но даже сейчас в отсветах костра, падающих на траву и воду, видны еще отдельные особи этих "пернато-копытных" зверюг. Над водой появились длинные, узкие полосы тумана. Холод наступающей ночи давил туман вниз и уносил куда-то вниз по течению. На ужин готовим специфическое блюдо - борщ из пакетов с рябчиками. После трудового суетного дня блюдо кажется весьма съедобным и незаметно просклизывает в желудки. -- Дежурные, жрать давай!- Этот истошный и противный крик заставил нас аж подпрыгнуть в спальных мешках. Снаружи, около палаток бродил и голосил голодный Вартанов. Оказывается, было уже девять часов утра. Туманы с реки куда-то унесло. Тайга дышала, просыпалась и росла. Белесая глубь небес всё таяла и таяла, обнажая блеклую, прозрачно-льдистую голубизну. На берегу в камешках встрепенулся зуёк, подбежал к воде и не то попил, не то на себя погляделся в неё. Над тайгой поднималось солнце, день обещал быть жарким. Со словами.- Уже солнышко на ели, а мы всё ещё не ели,- дежурные принима­ются готовить завтрак. Сегодня нас кормят чаем и бутербродом с сыром. После такой еды идти нам будет совсем легко. Тропа с берега почти сразу же сворачивает на склоны ближайшей горы и начинает петлять по ней, то поднимаясь вверх, то спускаясь в тихие, зали­тые солнцем долины. Места очень красивые. Много травы и цветов. Часто встре­чаются колокольчики самых различных расцветок и лесная гвоздика. Солнце пригревает всё сильнее. В воздухе зазвенели пчёлы. И чем жарче разгорался день, тем тяжелее становилось идти. Делаем остановки через каждые двадцать- тридцать минут ходьбы. При спусках в ложбины и на больших открытых поля­нах тропа часто теряется, и приходится двигаться зигзагами, чтобы опять попасть на неё. Мы находимся в пути уже около двух часов, часто сверяясь по компасу с нужным нам направлением движения - всё время строго на се­вер. Внезапно тропа резко поворачивает на восток и уходит за склон оче­редной горы - сопки. С сожалением сворачиваем с неё и углубляемся в глубь болотистой низины. На пути то и дело встречаются узенькие, говорливые ручьи, которые иногда совершенно не видно под разросшимися ветвями кустар­ников и стеблями растений. Приходится быть очень внимательными, чтобы не завалиться в какую-нибудь скрытую яму. Иногда всё-таки теряем бдитель­ность и по очереди влетаем в эти природные ловушки. Вот и сейчас, прова­лившись в глубокую, полную воды, колдобину сварливо ворчит Федя.- Это назы­вается отдых во время законного отпуска! Вартанов в ответ, как всегда, философствует о том, что на отдых эти мелочи жизни "значения не влияет". К обеду, на ходу перебившись сухариком с холодной водичкой, делаем послед­ний бросок через болотистую низину и начинаем подниматься на склон весь заваленный 6уреломом. Ближе к гребню начинается горелая тайга. Ни травинки, ни птицы, только голые стволы деревьев с острыми, как пики сучьями, да каменные глыбы под ногами. Такая тайга в Саянах не редкость. Много гектаров леса выгорает ежегодно по самым различным причинам. Чем жарче лето, тем чаще пожары в бескрайних просторах тайги. Долгие годы стоит этот чёрный, обугленный лес, пока не пробьется сквозь его черноту новая, молодая жизнь. После такого безрадостного места даже бурелом и чащоба становятся милее и ближе. Огибаем гребень и спускаемся в очередную лож­бину, а затем вновь приходится, кряхтя забираться на очередной склон. Руба­хи на нас все промокли от пота. Он постепенно начинает заливать всё лицо и глаза. Идём, раздвигая руками встречающиеся на пути густые ветки деревь­ев. Внезапно попадаю лицом в почти невидимую глазу вязь паутины. Прямо перед глазами, опрокинувшись вниз головой, на серебряной нити висит большой зелёный паук. Не успеваю отшатнуться и эта зверюга, перебирая мохнаты­ми лапами, пробегает по моей шее. Сбрасываю его на землю и поспешно отираю с лица пряди паутины. По спине всё ещё бегают невольные мурашки. По чему-то сразу же вспоминаются живущие в этих местах энцифалитные клещи и прочая пакость. Двигаюсь за ребятами, стараясь как можно быстрее изгнать от себя эти неприятные ощущения. Вот уже четыре часа, как мы лезем по этому бурелому, преодолевая один склон за другим. Стараемся по мере возможностей придерживаться точного направления на север. Конца этой немыслимой шараге совершенно не предвидится. Согласно данным нашей карты где-то рядом должны быть озёра, тянущиеся цепочкой одно за другим вдоль склонов хребта, за которым находится цель нашего пути - озеро Ак-Аттык-Коль. Действительность полностью опро­вергает наши прогнозы - никаких озёр нет и в помине. Перед нами могучая, тёмнохвойная тайга, настолько частая и заросшая, что с одного склона горы совершенно невозможно просмотреть ничего впереди. Останавливаемся, и Ляпу­нов с Женей налегке уходят вперёд на разведку. Остальные, расположившись, кто где между валежин, отдыхают. Через полчаса следопыты возвращаются и сообщают отряду, что конца этому безобразию не предвидится. Чертыхаясь, взваливаем на плечи груз и продолжаем движение в неизвестность. Во время этого безрадостного занятия нам на глаза попадается белка, которая тут же стано­вится жертвой охотничьей страсти Ляпунова. Женя, не желая отставать от этого заядлого браконьера, сбивает выстрелом из мелкашки кедровку, а это значит, что вечером мы будем есть комби-суп из этих животин. Уже около семи часов вечера. Начинаем по ходу движения присматривать место для ночлега. В сложившейся ситуации самое главное отыскать воду. После часа дви­жения по беспросветному валежнику и камням подходим к совершенно дикому месту в такой глухомани, что становится несколько не по себе, но зато внизу под крутым склоном журчит маленький и звонкий ручеёк. Останавливаемся и решаем, что ночевать будем именно здесь. Спасибо милым надувным матрасам, которые мы везде таскаем за собой, не смотря на их значительный вес. Только они позволяет нам ставить палатки и ночевать на любой почве и рельефе с каменьями, сучьями, корневищами деревьев. Палатки удаётся поставить с большим трудом, так как среди поваленных деревьев и мелкого бурелома трудно отыскать сколько-нибудь свободное место. Федя делает памятные снимки. Иначе ни кто не поверит в наши рассказы об этих ужасах. Игорь мастер­ски свежует белку, которая после снятия шкурки становится чрезвычайно похо­жа на маленькую, голую обезьянку, которую нам предстоит потреблять во внутрь. Морщась, засовываю её в ведро, так как вся тягостная процедура варки выпада­ет на мою долю. Поскольку в эту забытую богом глухомань не могли пробиться ни один порыв и дуновенье ветра - над нами плотной сплошной завесой стоял комар. Это был не тот, долгодумный российский комар, что сначала напьётся, накружится, а затем лениво примется тебя кушать. Это был таёжный, сухобрюхий, глазу почти непри­метный зверюга, который набрасывается сразу, впивается без всякой музыки и слов во что придётся, и жрёт тебя без пощады и сожалений. Мажемся всеми вида­ми мазилок, но эти твари всё равно находят на нас незащищенные и немазаные места. Вечер стоит пасмурный и тёплый. Боимся, как бы не испортилась погода. Спать ложимся рано, около половины двенадцатого. После дневных тягот засыпа­ем почти мгновенно, не обращая внимания на все неровности под спинами и боками. Наши опасения, к счастью, не подтвердились, и хотя ночь была действительно тёплая, утро встретило наше пробуждение ясным и голубым небом. Вылезаем из палаток, и глаза у всех лезут куда-то вверх ближе к волосам. При ярком утрен­нем освещении бурелом и хаос поваленных деревьев, среди которых каким-то чудом прилепились две палатки, кажется просто невероятным. Окружающая нас тайга состоит в основном из кедра и лиственницы с густым подлеском из невы­соких ёлок. Сквозь кроны деревьев с трудом проглядывает отблески солнечных лучей. Свистнул, пробегая по лежащей лесине бурундук, и мгновенно скрылся в валежнике. Где-то вверху тихонько прицокивает белка. Готовим завтрак. Он уже становится традиционным: чай и сухарь. С удовольствием вспоминаем вечерний суп-борщ из белки с кедровкой. Белка была просто очаровательна - пальчики |оближешь. Не даром охотники-сибиряки считают, что беличье мясо сплошной деликатес. Сохранившееся с вечера послевкусие от лакомого кусочка заставляет Ляпунова усиленно разыскивать среди ветвей такую же "цокотушку", с намерением заполучить её на ужин. Это злодейство, учитывая наше бедственное положение с продуктами, наверняка состоялось бы, но к счастью для белки Игоря на этот раз подвело зрение, и он её просто не увидел. Вдруг где-то вдалеке прозвучали два выстрела. Внимательно прислушиваемся, но молчание тишины больше ничто так и не нарушило. Тайна этих выстрелов осталась не разгаданной нами. Тайга надежно хранила свои загадки. Без всякого сожаления покидаем мрачное место ночлега. Снова с трудом продвигаемся вперёд, так как завалы не только не уменьшаются, а наоборот становятся ещё более труднопроходимыми. Скорость, как у улитки - проходим в час не более восьмисот метров. Расстояние мерим шагами, а время засекаем по часам. Федя совсем измучился от такого древо лазанья по земле. Олег упря­мо молчит и с остервенением пытается перелезть через очередную колодину. По мере сил стараемся всё время выдерживать северное направление и только в безвыходных случаях, когда продраться через чащобу не удаётся, обходим эти участки, несколько отклоняясь на северо-восток. Поднялись на открытый взгорок, который одним плечом упирался в крутую залесенную вершинку, а другим принимал удары шумного, пенистого ручья. От взгорка и ниже по тече­ние ручья место было, в отличие от остальной окружающей, сплошь заросшей местности, почти безлесное, только кое-где поросшее кустарником и кедровой молодью. Кедрач подступал с двух сторон - с запада и с востока, но север­ные ветры вынуждали его прятаться за камни и выступы, а тем временем из лиственничной куртинки, которая стояла тут же невдалеке в удобной ложбинке по другую сторону ручья, эти же метры приносили сюда и её семена. Семена никак не могли попасть на заветренную сторону камней, укрыться за них, и лиственничная поросль, едва приподнявшаяся над травой, уже снова жалась к земле. Небо, здесь над поляной, было чистым и светлым, светлее, чем над лесом, а солнце - ярче, чуть тянуло ветерком. Дали перед нами открывались необъятные - их было видно и на восток и прямо через ручей на север. Всюду, куда хватал глаз, колыхалось море Саянской тайги, вздыбленное многочисленными невысокими горами-сопками. Никаких признаков близости конца нашего пути не было видно. Спустившись с крутого склона взгорбка, перебрели ручей, и вышли на относительно ровное место. В зарослях тайги стали встречаться ма­ленькие полянки. Внезапно перед нами открылся берег лесного озера. Оно тянулось с запада на восток. Берега озера были вязкие, просвечивали сплошные мели. Никакой жизни на озере не проявлялось. Решаем, что это одно из озёр, к кото­рым мы так долго не могли выйти, а это значит, что за горной грядой должно находиться и Ак-Аттыг-Холь. Вдоль озера шла довольно приличная тропа, и мы резво пустились по ней, отдыхая после окончившейся "дурнины". Глухая и мрач­ная тайга всё больше отступала назад, пошли берёзки и осинки. Всё чаше стали встречаться уютные тихие полянки. Запестрели сбоку от тропы ягодники - голубичники и черничники. Кругом как будто повеяло родным Подмосковьем. Иногда тропа вновь круто поднималась вверх и шла по гребням встречающих­ся на пути сопок. К нашему великому удивлению на деревьях начинают попадаться свежие затёсы. Кто-то шёл в этом же направлении и совсем недавно. Склоны становятся всё круче и круче, создавалось такое впечатление, что мы поднимаемся на перевал. В конце концов, так и оказалось, и после двух ча­сов напряжённого движения мы оказались на вывшей его точке. Осторожно спускаемся вниз, проходим сквозь густые, смешанные заросли и выходим в широкую долину, заросшую курумником, чапыгой и другими травянистыми растения­ми. Впереди, немного левее нас, блестело под солнцем "небольшое озерцо. Выходим на его берег, сбрасываем осточертевшие рюкзаки и блаженно валимся на землю. Решаем сделать небольшой пережор, состоящий из одного чая. Пока на костре закипает вода, с удовольствием стаскиваем сапоги, носки, задираем повыше порточины и подставляем уставшие ноги горячим лучам солныш­ка. С тоской поглядываем на горы, замыкающие долину. По нашему мнению, имен­но за ними и находится долгожданная цель нашего путешествия - загадочное озеро - Ак-Аттыг-Холь. Значит, идти нам ещё долго-долго. В голубой дымчатой дали, где-то за горами возникает тихий гул. Он постепенно усиливается и скоро становится ясно, что в небе прокладывает свой путь самолёт. Воздушные трассы как будто не должны были бы проходить в этих местах, однако Ляпунов уверенно заявляет.- Летит на Хамсару! 0стальной коллектив сильно сомневается в этом. Однако гул всё нарастает, появляется всё увеличивающаяся точка, а минуты через три-четыре над доли­ной появляется и АН-2. Сделав над ней крутой разворот, самолёт идёт на повадку, и благополучно завершает её в какой ни будь сотне другой метров от нас. Самолёта отсюда не видно, так как его полностью скрывают густые кустарники. Быстро натягиваю сапоги и вместе с Игорем со всех ног мчусь сквозь курумник к месту посадки самолёта. Внезапно дорогу нам преграждает бурная и довольно глубокая речушка, которую мы не видели до сих пор из-за бурно разросшейся берёз­ки. Перебредаем речку и на другом её берегу, на крутом взгорке видим две рубленых избы. За ними оказывается большое ровное поле, на котором уже разворачивает­ся для взлёта легкокрылая Аннушка. Ревут винты, разрывая в клочья нагретый солнцем воздух, и машина взмывает в воздух, оставив нам на земле груду различных вещей и четырёх бородатых молодых ребят. Спешим к ним, здороваем­ся. Оказывается, сюда выброшен лесной десант, который должен идти в тайгу для обследования возможных мест распространения шелкопряда, грозы местного леса. Парни охотно делятся с нами своими знаниями местности. Выясняется, что скры­вавшееся от нас Ак-Аттыг-Холь находится не за горами, к которым мы хотели направляться, а много левее. Река, шумящая под горушкой, которую мы только что преодолели, Таймак, вернее его верховья. Отсюда к озеру вездеходами проби­та по долине настоящая дорога длиной в семь километров. Избы, стоящие рядом, является помещениями автоматической метеорологической станции, установленной уже два года назад. Сейчас на озере находится группа техников, которые про­водят на станции регламентные работы. Поболтав с нами ещё минут пять, борода­чи взваливают на плечи свои объёмистые рюкзаки и, простившись, исчезают в гуще курумника. Возвращаемся к ребятам и доводим до их сведения всю истину жизни. Пьём чай, собираем свои пожитки и перебираемся на другой берег реки. Заглядываем в избы. Там громоздятся ящики с аппаратурой и запасными деталями, на полках лежат соль, суха­ри. Однако все эти припасы не про нас и, вдохнув, мы закрываем двери в избушки-кладовые. Выходим на хорошо видимую отсюда дорогу и продолжаем свой путь к неуловимому озеру. Последние две недели в горах шли частые и сильные дожди. Сейчас со склонов в долину сплошными ручьями струится вода. Её столько много, что обычно сухая долина превратилась в одно сплошное русло мелководной реки. По всем колеям дороги, а иногда и поверх их блестят прозрачные, искрящиеся под солнцем струи. Идём почти по колено в воде. Брызги так и разлетаются во все стороны. Федя с Володей решают, что с них довольно этой дорожно-таёжной водяной Одиссеи и заявляют нам о своём намерении сплавляться до озера по реке. Никакие наши уговоры на них не влияют. Помогаем им накачать ледку и, погрузив все наши вещи, ребята отваливают от берега, а мы налегке, словно моло­дые козлики, продолжаем лихо скакать по водяным разводам дороги. Река делает большой крюк, но мы движемся напрямик, и снова вскоре выходим на её берег. В реке ловит рыбу какой-то рыжебородый мужик. Оказывается это один из группы технарей метеорологов. Он расспрашивает, кто мы и откуда, а в ответ сообщает о том, что река здесь забита множествам непроходимых завалов, которые в довершение всего коварно скрываются за крутыми поворотами и очень трудно обнаруживаются с воды. Мы с Игорем озабоченно переглядываемся и заявляем, что идём на встречу ребятам. Олег с Женей продолжают путь в одиночестве. Бежим вдоль берега не обращая внимания на густые заросли ивняка, крапивы, чёрной и крас­ной смородины. Через каждые две минуты на всю округу орём дурными голосами.- Федя! Володя! Река отвечает нам лишь журчаньем струй и молчаньем. Бежим уже почти полчаса, а ребят не видно, и наши вопли остаются гласом вопиющего в пустыне. Наконец, выскакиваю на косу, сплошь заросшую всеми видами местной флоры, за которой в кустах, что-то ворочается и трещит. Ору.- Володя... а...ааа! И тут же замолкаю. Оказывается, что в густых кустах ворочаются наши странни­ки, пытаясь обнести очередной завал. После моего дурного крика, они в испуге оглядываются, а лодка соскальзывает у Феди с плеча, напарывается на острый сухой сучек и издаёт характерный неприличный звук, смысл которого тут же доходит до моего сознания: Прокол! К счастью в запасе имеются аварийные пробки, которыми обычно комплектуются ЛАСы. Вворачиваем одну из них в образовавшуюся дыру. Похоже, что держать будет. Клеиться будем уже на озере. Появляется Игорь и, как всегда, высказывает всё, что он думает по этому поводу о неудачливых сплавщиках. Решаем, что он идёт обратно к Олегу с Женей, я буду сплавляться вместе с ребятами. Спускаем лодку в воду и лихо несёмся вниз по Тоймаку к озеру. Борта лодки после прокола значительно обмякли, однако держат неплохо. Завалов больше не встречается, и повороты мелькают мимо нас один за одним. Вдруг слышим с берега голоса ребят, а затем замечаем и их самих. Машут нам руками и кричат, чтобы быстрее приставали к берегу. Оказывается, они только-то встретили ещё одного аборигена, который уверенно заявил, что дальше на реке образовался мощнейший завал, который невозможно обнести. С сожалением вытаскиваем лодку на берег и спускаем из неё воздух. С трудом впихиваю её в рюкзак, который сразу же становится неподъёмным. Вечереет. Идти приходится по крутой тропке, вьющейся над самым берегом. Затем река сворачивает влево, и мы идём через лес. Часам к десяти вечера выходим на берег озера. Уже совсем темно. Начинает накрапывать дождь. Метеорологи гостеприимно нас встречают и помогают найти место для палаток, так как в темноте нам одним сделать это оказывается очень трудно. Ставим палатки, разводим костерок. Ужин готовить совершенно не хочется, да, по правде говоря, и не из чего. Пьём один чай и сразу же заваливаемся в спальные мешки. Палатки установлены на песчаной прибрежной косе в каком-то десятке метров от воды. На песчаную косу медленно набегали волны Ак-Аттыг-Холя, в которые с тихим бульканьем падали и тонули капли нечастого, но очень крупного дождя. Проснулся я от солнца, которое заглядывало в палатку и манило наружу. Выскакиваем из палаток и замираем от восторга. Озеро похожее на кривой турецкий ятаган, искрилось громадным бриллиантом в пышной хвойно-зелёной раме прибрежных горных хребтов. Оттенкам его водной поверхности не было счёта: у берегов - бархатно-чёрное от ленты водорослей, на глубинах - зеленое, как малахит, у много численных песчаных кос - беловато-красноватое от зыби, поднятой набегающим ветерком. Солнечные пятна крупными яблоками рассыпались по всей его необъятной глади. По берегу двигалась какая-то нелепая и странная фигура. Маленький горбун, в высоких болотных сапогах, пиджаке-лапсердаке не определённого цвета и покроя, свисавшем ему чуть ли не до колен, и в великолепной громадной кепи - аэродроме на голове, расхаживал у кромки воды и не­прерывно крутил катушку спиннинга. Рядом с ним по песку суетясь, сновала взад и вперёд не менее нелепая, маленькая и совершенно тощая рыже-красная собачонка. Не далеко от берега в зелёной резиновой лодчонке размеренно шлепали вёслами по воде ещё две загадочные, заросшие до ушей личности. Лодчонка под тяжестью грузных тел почти вся ушла под воду и двигалась по поверхно­сти озера еле-еле. Вся эта компания занималась своими делами, совершенно не обращая никакого внимания на нас и вываливших на берег технарей. Вот человечек в кепке-аэродроме ещё сильнее заработал катушкой и к нашей великой зависти выволок на берег приличную щуку, за ней последовали один за другим несколько красавцев окуней и щука. Личности на воде, сумевшие за это время продвинуться на насколько десятков метров вдоль береговой косы, продолжали всё так же монотонно и непрерывно вспахивать гладь воды коротенькими и неуклюжими вёслами. Как выяснилось, это была команда друзей браконьеров-пенсионе­ров из стольного города Кызыла, которую забросил сюда безотказный на сервис Аэрофлот. Друзья занимались промышленной добычей рыбы с использованием сетей и спиннингов. У компании была построена невдалеке от берега маленькая приземистая избушка, которую вчера в темноте мы не смогли заметить. Она была полностью завалена мешками с солью, деревянными бочками и прочими аксессуарами браконьерского промысла. Мужичёк - Горбунок оказался на редкость добродушным и разговорчивым, да, кроме того, и добрым. Нашему бедолаге завхозу он щедро выделил на пропитание целую горку мелких подгорелых ржаных сухарей, которые были для нас просто кладом. Метеорологи тоже ловят рыбу, и на наших глазах выволакивают из озера громадную щучину. Ляпунов издаёт голодное горловое рычание и, схватив спиннинг, бросается от палатки на берег. Мы скопом следуем за ним. Хорошо на утреннем солнышке ступать по мелкому, рассыпчатому песочку босыми отдохнувшими за ночь ногами. После трёх дней бродяжничества по глухомани тайги попросту балдеем от удовольствия. Вот это отдых! Володя поглаживает складочки на опавшем от скитаний и переживаний волосатом пузце. Федя радостно щурится на яркое солнышко и пытается отыскать на земле свою тень, а Олег заявляет, что будет сейчас делать физзарядку и, к нашему вели­кому удивлению, делает стойку на руках. Сегодня всем можно всё. Громкий вопль Игоря воз вещает миру о том, что снасть принесла первый улов. Щука! Теперь жизнь уже не улыбалась, а престо хохотала нам в лицо. После щуки последовал окунь, за ним ещё один, и рыбалка пошла вовсю. Солнце пригревает всё сильнее. Становится жарче. Раздеваемся до трусов. Наступают Сочи в Саянах, золотые пески в тайге. Загораем, бездельничаем, живём! К обеду поймали трёх щук и двадцать штук окуней, граммов по шестьсот каждый. Готовим уху. Это, я вам смею доложить, была уха! Хотя ухи, по правде говоря, в ведре почти не было, а был гус­тейший навар, и какой! Животы трещали от такого избытка пищи. У нас на обед был даже хлеб, который завхоз сумел таки вымолить у "кепки" и его друзей. Всё это великолепие взахлёб запиваем крепким чаем, под который разомлевший завхоз выделяет каждому довольно приличное количество сахарного песка. Жахнув по паре кружек горячайшего душистого напитка, отваливаемся от костра на песок и буквально ползём на берег загорать в раскалившийся под солнцем песок. Прелести жизни становятся просто невыносимыми, стонем от восторга и избытка чувств. Все тяготы прошедшего перехода забыты. Наступает послеобеденный отдых. Провалявшись часа полтора на песке, Вартанов с Крыловым воору­жаются, и уходят в устье Тоймака на охоту. Отсутствуют они часа два, а затем снова появляется у палаток пустые и полные разочарования. Уток они видели и слышали, но добраться до них так и не смогли. Напуганная людьми птица стала очень осторожна и близко к себе не подпускала. Нет уже прежнего девственно тихого Ак-Аттыг-Холя с его нетронутыми лесами и водами. Сооружен невдалеке от него целый полевой аэродром, поставлена метеостанция, заброшена самолётом "Казанка" с подвесным мотором "Москва" и шуруют вовсю местные добытчики. Мне невольно вспоминается западная оконечность озера, куда мы забрели два года назад во время первой встречи с Серлиг-Хемом. Вот там нам открылся действительно затерянный мир. На каждом шагу встречались следы зверья: медведей, лосей, изюбров, перемещались по быстрому Тоймаку вверх и вниз многочисленные стаи уток и гусей. Следов пребывания человека не было и в помине. Удалось нам тогда добыть двухлетнего лосёнка и обеспечить себя мясом почти до конца похода. Эта удача позволила нам выручить из беды - избавить от голода очень хороших ребят, ставших позднее нашими лучши­ми друзьями. Мы шли тогда по густой, но очень чистой тайге, под ногами шуршали трава и мхи. Озеро, вернее широкое русло вытекающего из него Тоймака, открылось как-то сразу, засверкав из-за стволов деревьев серебряным парчовым покрывалом. Посредине этого покрывала вырисовывались чёткие контуры пьющего зверя. Ветер дул в нашу сторону, и он не мог уловить запахов опасности. Игорь и Лёша Базылев, бывший в тот раз с нами, сбросив рюкзаки с ружьями в руках, молниеносно исчезли за деревьями. Остальные замерли в ожидании дальнейших событий. Охотничий азарт заставил забыть обо всём. Прошло несколько томительных минут, зверь спокойно продолжал пить, лишь изредка поднимая кверху свою прекрасную голову. С его морды струйками сбега­ла вода. Но, вот почти одновременно прогремели два выстрела, зверь недоу­менно вскинул голову и тут же рухнул на колени, попытался встать на ноги, но не смог этого сделать. Гремят ещё два выстрела, и он, судорожно дернувшись, завалился на бок, почти весь погрузился в воду и затих. Эта картина была настолько неестественной среди великолепия окружающей нас тайги, воды и солнца, настолько трагична и печальна, что у меня на глазах невольно выступили слезы, а настроение мгновенно испортилось. Возвратились ребята. Охотничий азарт уже утих, дело было сделано, и у них самих на душе, как видно, было тоже погано. Не смотрят друг другу в глаза, и не делятся обыч­ными впечатлениями и подробностями от процесса охоты. Молча выходили мы на берег Ак-Аттыг-Холя, нужно было приступать к самому неприятному делу-свежеванию лося. Однако жизнь есть жизнь и мы, вытащив ножи, приступили к этой операции. Зато, каких только блюд не наделали мы тогда из сочного, молодого мяса. Были у нас и шашлыки, и каурдак (жареные лёгкие, сердце, печёнка и прочая требуха), и варёные губы с языком, и, наконец, нежнейшие аппетитные антрекоты. Умелец Ляпунов умудрился приготовить даже отлич­ные свежие окорока, соорудив для этого настоящую коптильню прямо на берегу озера. Именно эти окорока и позволили нам везти мясо с собой в течение десяти суток, не волнуясь за его сохранность. Насыщенность коллектива мясом была такова, что перед каждым принятием пищи возникал ропот - Фу, опять это мясо! Надоело! Каши давай! А когда дежурные всё-таки подавали к столу дымящееся жаркое или густо насыщенный мясом суп, все недовольно морщились и отворачивались от мисок. Сейчас эти воспоминания вызывали у меня, наоборот, острый прилив слюны во рту и похотливое бурчанье в животе. Но то были лишь воспоминания о днях минувших и не более. Да, не похож был тот, увиденный нами два года назад Ак-Аттыг-Холь, на озеро, которое раскинулось перед моими глазами сейчас. Рыбы в нём, правда, не убави­лось, о чём свидетельствовали успехи Ляпунова. Игорь грозит удивить вече­ром коллектив истинно сибирским бюдом - окунем на рожне, и усиленно готовится к проведению этой операции. И ведь не соврал, удивил таки. Вкуснейшая штука рыба на рожне, если, конечно, умеют её готовить, чтобы не сжечь хвоста и брюха, а спины не оставить сырой. Делаются из прутьев небольшие рогульки, на которые накалывается просоленная свежая рыба. Устанавливают эти рогульки около костра, и греет он своим горячим огнём сначала один бок рыбины, а затем другой, пока не подрумянятся её бока и не будет она готова для подачи к столу. Сидишь рядом с костром, смотришь на постепенно румянящуюся рыбу и глотаешь судорожно обильные слюни. Но вот блюдо готово и ты, обжигаясь, торопливо засовываешь в рот похрустывающую аппетитную короч­ку, а затем и нежнейшего вкуса беловато-розовое мясо. Хорошо приготовленную рыбу на рожне можно съедать в огромных количествах и всё равно она будет казаться в новинку. После ужина, забрав свой спиннинг, на промысел уходит Федя. Уходит сурово и молчаливо. Его фигура одиноко маячит на песчаной косе, то и дело освещаемая мерцающим в сумерках огоньком сигареты. В голове сами собой складываются в строки стихи: Стоял с сигаретой меж губ В штормовке болотного хаки, И спиннинг торчал между рук, Как кость у голодной собаки. Звездою сверкнула блесна, Упала, взбив воду кругами, И ярко светила луна Над спавшими мирно горами. Играла волна с тишиной, Парчой "золото" струилось, И сбитая с толку блесной На спиннинге рыбина билась. Лишь дрогнула радостно бровь, Чуть выдав волненье азарта, А снасть уж отправилась вновь На поиск рыбацкого фарта. Игорь занимается освоением нового метода просаливания рыбы. Он развёл в миске крепчайший тузлук и с помощью обычного меди­цинского шприца впрыскивает его в одну из пойманных днём щук. Грезится и её приготовить на рожне, в чём мы очень сильно сомневаемся, так как щука большая и толстая. Именно это обстоятельство даёт нам все основания предполагать, что намечаемое мероприятие может закончиться неудачей. К величайшему сожалению наши опасения подтвердились, и щука на рожне не изжарилась, а просто - напросто сварилась. Завидуем острой завистью метеорологам, которые уезжают на моторке на западную оконечность озера за тайменями. Здесь, сколько мы не пытались, кроме щук и окуней ниче­го не попадалось. Это было тем более обидно, так как было достоверно известно, что в Ак-Аттыг-Холе водится и таймень, и ленок, и хариус. Но слишком велико и глубоко это озеро, чтобы напасть на благородную рыбу, не зная мест. Приходится довольствоваться тем, что есть. Зато окуни, водящиеся в озере, просто великолепны. Вытащенные из воды, они поражают не только своими раз­мерами, но и тем, что похожи на сказочных рыб, сверкающих всеми известными в природе оттенками. Они все, как будто, осыпаны драгоценными камнями. Поздно вечером небо затянуло густыми облаками, и начался дождь, сначала слабый, а затем всё более усиливающийся. Расползаемся по палаткам и мирно засыпаем под убаюкивающий шум льющейся с неба воды. Утром я проснулся очень рано. В голубом просторе неба, от края до края его, куда ни взгляни, медленно и строго плыли кучевые облака--бесконеч­ный караван больших и малых облаков и облачков. У каждого был хорошо очерченный рисунок, и все они вытягивались по оси вверх. Снизу каждое такое обла­ко--каждое!--как бы отражало иссиня-серые, лиловато-пепельные тона земли, еще пребывающей в тени, а сверху, в вершине своей оно ослепительно сияло оран­жевым и золотистым светом встающего где-то за чертой горизонта солнца. Но самое неожиданное было все же в том, что такими двухцветными, блистающими обла­ками было заполнено все небо--с востока на запад и с юга на север, сколько хватал глаз... Облака выстраивались в голубом амфитеатре неба, как в синем море праздничные корабли под сияющими парусами, и каждое облако прибавляло света на земле и на небе. Словом, как говорит поэт, творилась сказка наяву. По опыту других восходов я уже знал: угол освеще­ния верхних слоев атмосферы падает, уменьшается по мере того, как солнце приближается к горизонту и вы­катывается из-за него. И я ушел, чтобы не видеть, как будут обесцвечиваться, на глазах линять паруса этого небесного флота, салютующего восходящему дню. А еще часа через два небо уже было совершенно безоблачным, как если бы торжест­венное шествие облаков, целых флотилий облаков, мне только приснилось. Теперь оно само теряло свою голу­бизну, блекло, предвещая ненасытную жару июльского дня. Солнце светило и грело всё жарче и жарче. Озеро всё искрилось под его лучами. Смотреть на воду было почти невозможно. Протарахтев, к бе­регу пристала моторка. Это вернулись с ночного лова рыбаки. Они выгружают из лодки нескольких тайменей и ленков. Говорят, что ловили спиннингами, но верится в это с большим трудом. Вероятнее всего, что у них есть сеть. Собираются сегодня вечером вновь ехать ловить рыбу. Под впечатлением сво­ей удачи метеорологи стали совсем разговорчивыми и поведали нам историю о золотых россыпях, которые разрабатывал где-то здесь недалеко от озера купец Торбеев. Было это до войны, когда Тува ещё не присоединялась к Союзу. Сейчас этого место никто не знает, но вот уже несколько лет его усиленно разыскивает какой-то старатель одиночка. Может быть, именно он и оставил встретившиеся нам в тайге затёсы. Кто знает? Ляпунов продолжает портить сваренную на рожне щуку. При более детальном обследовании она оказывается местами сварена, местами пережарена, а местами и вовсе сырая. С горя он бросает это неблагодарное занятие и идёт продолжать заготовительный рыбный промысел. В результате мы имеем ещё пару щук и несколько окуней. Солнце хорошо прогрело воздух, и становится даже жарко. Рискуем искупаться. Однако вода оказывается обжигающе холодной и, окунувшись по одному разу, мы с воплями вылетаем на берег. Зато загорать после такого купания одно удовольствие. Пора собираться в дорогу. Выходить будем с противоположной стороны полукруглой бухты, на берегу которой мы сейчас находимся. Для этого нам предстоит проплыть по озеру километра два-три. Чтобы не перегрузить нашу единственную лодку, решаем не рисковать, и переправляться в два захода. Первым рейсом переправляемся втроём - я, Женя и Ляпунов. Игорь потом возвратится назад за остальными ребятами. Этим же рейсом перевозим и все наши вещи. На нашей галоше по стоячей воде озера особой скорости, как ни старайся, не разовьёшь. Идём, как говорят, ни шатко, ни валко - по семь вёрст в неделю и только кустики мелькают. Глубина под нами обалденная. Вода бархатно-чёрного цвета. Через час благополучно пристаём в великолепной песчаной бухточке, окружённой с двух сторон громадными гранитными скалами, на кото­рых в щелях растут небольшие сосенки и голубичник, весь усыпанный крупными, сочными ягодами. Игорь машет нам рукой и отправляется в обратный путь. Теперь будем ждать остальных часа два-три. Ловим рыбу, пасёмся в ягодниках. Женя приноровился ловить окуней не на блесну, а зимним способом - на мормышку. Сидит на скале и подергивает коротенькой лесой. Нужно сказать, что про­водил он эту операцию весьма успешно. Её результатом были одиннадцать громадных окуней. Мне же больше нравится бросать блесну и следить за тем, как из тёмных глубин за ней бросаются, мешая друг другу, целые стаи этих азартных хищников. Сегодня мы с Женей дежурные и пока ждём ребят, успеваем кроме приятных забав ещё и приготовить обед. Вылезаем на самый верх скалы посмотреть не плывут ли ребята. Вылезаем и тут же прячемся обратно. В нашем направлении по озеру плывёт целая стая серых гусей - штук семь-восемь. Стремглав бросаемся вниз за оружием, но когда вновь влезаем на скалу оказывается, что хитрые гуси свернули с первоначального маршрута и плывут в сторону. Стре­лять далеко и бесполезно. Вот вдалеке на воде появляется, наконец, маленькая точка, которая постепенно увеличивается в размерах и минут через двадцать превращается в лодку. Это переправляются ребята. К шести часам вечера все снова в полном сборе. Делимся впечатлениями о переправе и гусях, которых, оказывается, гнали перед собой наши лодочники, и приступаем к принятию пищи. Решаем засолить окуней и взять их с собой на обратную дорогу, так как продукт снова на исходе. Сидим около уютного костра и стараемся навсегда запом­нить красоты озера. Завтра утром мы расстаемся с гостеприимным Ак-Аттыг-Холем. Собраны рюкзаки, упакована просохшая за ночь лодка. Вперёд, в обратный путь. Для начала необходимо преодолеть буреломы, перегораживающие нам путь на горную гряду, окаймляющую озеро. Через несколько минут убеждаемся в том, что буреломы здесь просто невообразимые. Лезем через поваленные деревья кто-де сможет, и кому как удобнее. Постепенно разбредаемся по этой шараге так, что не можем даже видеть друг друга. Общаемся только криками и свистом. Наконец вся эта дурнина остаётся позади, и мы начинаем подниматься по очень крутому склону в гору. Это безрадостное занятие длится более двух часов. Наконец, мы поднимаемся на гребень. Высота над уровнем моря здесь около кило метра. Последний раз смотрим назад. Внизу темнела мохнатая тайга и в ней светлым изумрудом причудливой формы лежало гордое и прекрасное озеро Ак-Аттыг-Холь, к которому мы так стремились и теперь покидали, наверное, навсегда. Солнце отражалось в его зеркале миллиардами золотых нитей. Сине-черные тени неслись изломанные и стремительные, срываясь с бурых и серых гранитных скал в бездонные пропасти. А над всем этим великолепным хаосом воды, камня и леса нависало неправдоподобной голубизны небо, изодранное редкими кружевами перистых облаков. Мы долго стояли молча, потрясённые этой непередаваемой картиной рожде­ния и гибели мира, а затем, помахав озеру руками, кинулись вниз по склону в зелёные глубины тайги. Нас с нетерпением ждали впереди звериные тропы, буреломы, заросшие, зыбкие болота. Нас с нетерпением ожидал ворчливый Серлиг Хем и покинутый лагерь.