Читать онлайн
"ВСТРЕЧИ С СЕРЛИК ХЕМОМ ч.2 КАНЬОН"

ВСТРЕЧИ С СЕРЛИГ_ХЕМОМ
Часть 2
КАНЬОН.
Говорят. Не берись за камень, который не сумеешь поднять. Не заплывай туда, откуда не сумеешь приплыть. / Расул Гамзатов / Даже летом, отправляясь в вояж, бери с собой что-либо тёплое, ибо можешь ли ты знать, что случится в атмосфере. /Козьма Прутков / img src=kanion00.jpg Ровное, каменистое ложе реки, кое-где покрытое песчаным покрывалом, внезап­но сломалось, вздыбилось отдельными скальными глыбами и плитами. От этого гладкая поверхность воды разорвалась, вспенилась белесыми гребешками сто­ячих волн, завихрилась многочисленными водоворотами. Скорость течения рез­ко увеличилась. Весь Серлиг-Хем покрылся волнистыми, пятнистыми овражками. Дна не стало видно, и даже невозможно было определить, что находится под нами - мель или глубина. Долина реки сузилась, берега круто полезли куда-то вверх к небу. Вдали стал заметно нарастать гул, похожий на шум работающей машины. Левый берег взметнулся громадной скальной стеной, почти вертикаль­но падающей в воду, а правый, сложенный из крупных, зализанных водой и време­нем камней, весь зарос густой темнохвойной тайгой. В самых различных и неожиданных местах русла появились возвышающиеся над водой камни. Гул постепенно перешел в грохот, а затем и настоящий ров. Серлиг-Хем весь сжал­ся, напряг все свои силы и ринулся куда-то в неизвестность. Перед нами был его знаменитый Каньон. Он вновь, как и два года назад, возник перед нами совершенно неожиданно. В тот раз мы беспечно сплавлялись по спокойной гла­ди реки, и занимались приятнейшим занятием - охотой на серых гусей. Гонимая лодками вниз по реке, впереди нас торопливо спускалась стайка из пяти-шести линяющих птиц. Гусятинки очень хотелось, и весь коллектив был нацелен только на одно - на промысел. Канонада гремела, не замолкая со всех трёх лодок. Результатом этого мощного артиллерийского налёта стали два крупных гуся. Этого было вполне достаточно для утоления нашего аппетита, и охотничий азарт быстро затух. Экипажи оживлённо делились впечатлениями о только что закончившейся охоте, и составляли вечернее меню с учётом таких богатых трофеев, когда впереди, вот так же неожиданно, загремело, завихрилось, и перед нашими взора­ми открылась горловина каньона. Серлиг-Хемский каньон не похож ни на один из известных каньонов других Саянских рек. Ещё в Москве, когда я расспрашивал о предстоящем маршруте Коль­цова - руководителя группы, совершившей первопрохождение этого каньона на баллонном плоту,- в ответ услышал лишь неопределённое.- 0 нём расска­зать невозможно, так как всё зависит от конкретных условий сезона. В зависи­мости от уровня воды наиболее сложными могут становиться самые различные его участки. То, что вчера было просто, завтра, после проливного ливня, может стать совершенно непроходимым и наоборот. То же самое подтвердил и Толя Неганов, который трижды и, каждый раз, неудачно пытался пройти каньон на рубленом плоту. Каньон имеет протяженность около двадцати пяти километров и представляет собой непрерывное чередование длинных и мощных шивер, сплошь забитых камнями, а также многочис­ленных порогов. Переходы шивер в пороги происходят совершенно без всяких разрывов и участков спокойной воды. Берега каньона изменчивы, как и его русло. Они лихо перекидываются друг с другом каменными глыбами, отвесными скала­ми, стволами столетних сосен и кедров, крутыми сыпучими осыпями и буреломами. Практически все немногочисленные туристские группы, прошедшие по Серлиг-Хему, не сплавлялись через каньон, а обносили наиболее сложную его часть по тропе, которая петляет по гребню лесистей гряды вдоль его правого берега. В этом году мы собираемся проходить этот аппетитный участочек маршру­та уже во второй раз. В первый раз с нами был мой Колюня, а также Лёша Базылев, Витя Рябинин и Инна. Особенно тяжело пришлось сыну, ведь тогда было ему всего четырнадцать лет, а работать приходилось наравне со взрослыми, здоровыми мужиками. К его чести он выдержал все испытания, и ни разу даже не подал вида, как трудно ему было. Мне на всю жизнь запомнился момент, ког­да только его усилия помогли благополучно причалить нашу лодку к берегу в абсолютно критической ситуации. А было это так: При прохождении одного из крутых сливов лодку резко развернуло и поставило поперёк струи, а затем прибило к огромному камню, с которого била встречная отбойная струя. Она сразу же заполнила лодку водой почти до бортов. Я прилагал максимум усилий, чтобы вновь развернуться вдоль по основной струе и побыстрее отгрестись от этого проклятого камня. Колюня тоже изо всех сил работал веслами, но сдвинуть с места тонну воды, которая заполнила наше судно, было не так-то просто. Наконец, когда наша лодка почти вся погрузилась в воду, под действием потока и наших бешеных усилий - потуг, мы почувствовали, что медленно-медленно по сантиметру начали сдвигаться с места и перемещаться вниз по течению. Внезапно борт подо мной стал быстро обмякать, раздалось знакомое шипение выходящего наружу воздуха. Через какие-то секунды я уже не сидел, а стоял на коленях на днище лодки. Борта больше не существовало, и вода свободно переливалась через надувное дно. В таком положении работать веслом было практически невозможно. Кричу сыну.- Коля! Греби один. Только левым, одним левым! Подгребай к берегу в любом месте! Колюня изо всех сил загребает веслом. Наконец лодка медленно подходит к берегу, и к нам со всех ног бросаются на помощь ребята, с трево­гой наблюдавшие за этим неприятным эпизодом. Они мгновенно захватывают лодку за причальный конец, и выволакивает нас на камни. Вылезаю на берег серый, как пожарный рукав, и на негнущихся ногах поднимаясь повыше от воды. Сын бессильно сидит на своем месте в носу лодки и не двигается. Гоню его на берег переодеваться. А у самого в голову невольно лезли мысли о том, что необходимо искать прокол и клеиться. В довершение всех наших несчастий с неба сплошной стеной струился проливной дождь. Приходится оставить эту весьма неприятную операцию на завтра. К счастью, после утреннего осмотра оказывается, что с нами произошел совершенно уникальный случай, пожалуй, единственный за всю историю наших сплавов на резиновых лодках. Никакого прокола не было - просто я от своих сверх усилий каким-то образом умудрился собственным задом, как пассатижами, вывернуть кормовой клапан. Было очень смешно, но когда мы представляли себе, к чему могла привести эта забавная история, невольно становилось как-то не по себе. Сын показал себя в этих сложных условиях с самой лучшей стороны, и весь остальной путь по каньону провёл уверенно и спокойно. Сейчас мне казалось, что всё это произошло только вчера, хотя с той поры минуло уже два таких "длинных" и таких "коротких" года. Вот и встретились мы с тобой вновь каньон. И встреча эта оказалась такой внезапной, что все домашние заготовки и картины, хранимые в памяти, были мгновенно стёрты реальностью и забыты. Были мгновенно забыты и те несколь­ко дней, которые разделяли нас от настоящего момента до путешествия на прекрасный Ак-Аттыг-Холь. А ведь эти дни были также по-своему хороши, и заполнены интересными и разнообразными событиями нашей походной жизни. Следующее утро после возвращения с Ак-Аттыг-Холя наш коллектив начал с зализывания походных ран, всевозможных потёртостей и подготовки много­численных шмоток к длительному водному маршруту. У меня произошла малень­кая трагедия - верные и незаменимые походные портки или, как их называют модники и пижоны, джинсы приказали долго жить. От непрерывного намокания и последующих сушек в горячем пламени костра нитки ткани полностью поте­ряли эластичность и прочность, а, попросту говоря, расползлись по швам. В образовавшиеся бреши игриво выглядывали на свет различные части моей нижней половины. Их обольстительный вид не остаётся незамеченным многочисленными представителями кровососущих представителей "пернатого" мира тай­ги. Я попытался поставить на самое интересное место заплату из материала от плащ-палатки. Однако, как выяснилось, уже через пару дней злополучные штаны поползли в другом месте, образовав ещё более ужасные отдушины, и мои голые телеса гордо взирали на таёжную природу в любую погоду и время суток. В этой критической и почти безвыходной для меня ситуации, когда я остался одетым практически в одну собственную кожу, на помощь благородно пришёл завхоз - Крылов, вручивший мне царский подарок - прекрасные хлопчатобумажные тренировочные шаровары, великолепнейшего серо-синего цвета. Напялив их на себя, я принял интеллигентно-благопристойный вид профессионального бомжа, который и сохранил до самого конца похода. Ляпунов усердно лечит потёртости и ушибленности Олега, которые тот мужественно скрывал от нас во время пешеходного маршрута. Вартанов и Женя с самого утра намыли­лись на охоту, куда-то вверх по течению, так как будто где-то и даже вроде бы они слышали крики гусей, а может быть, и уток. Вернулись в лагерь они только к обеду. Лица обоих приобрели явно выраженный фиолетово-красный оттенок, а глазки сыто поблескивали на солнышке. Вдохновенно рассказывают, что действительно гусей они и видели, и слышали, но ... Не более того. Зато они вволю набили свои брюха прекрасной, спелой чёрной смородиной. Прощаем им их беспардонную сытость только потому, что они догадались набрать и принести обществу два больших полиэтиленовых пакета доверху набитых крупными ягодами. Это означало, что вечером нас ожидал вкусный и питательный киселёк. После обеда собираем снаряжение, упаковываем багажники лодок и отплываем. Течение сильное и лодки лихо несёт вдоль прибрежных кустов и деревьев. Река пока довольна чистая, камней в русле и завалов нет. По всем нашим приметам начинаются рыбные места. Решаем приступить к промышленной заготовке хариуса, так как по существующей традиции необходимо привезти в Москву родным и знакомым хоть сколько-нибудь этой деликатесной закуси к пиву. Всю выловленную рыбу вспарываем, прополаскиваем в воде, перетираем солью и помещаем в специально выделенный для этих целей полиэтиленовый мешок. Для лова останавливаемся в самых уловистых на наш взгляд местах, и запускаем кораблик. Хотя особенного, мощного клёва нет, наш мешок всё-таки заметно прибавля­ет в весе и размерах. Серлиг-Хем лихо петляет по своей долине среди таёжных зарослей, и только изредка его заросшие берега выплёскивают в воду желтые язычки песчаных кос. Во время одной из очередных остановок мимо нас со свистом пролетает стайка крохалей. Шустрый Ляпунов успевает таки грохнуть по ним из своей пушки, и одна из птиц с громким плеском падает в воду. Быстрое течение мгновенно подхватывает её и уносит от нас за поворот. Федя с Володей с дики­ми воплями бросаются к своей "кастрюле" и, бешено работая вёслами, устремляют­ся вдогонку. Я спешу за ними в след по берегу, продираясь сквозь густые кус­ты шиповника, смородины и ещё каких-то неизвестных мне, но очень острых и противных колючек. Выскакиваю на невысокий обрывистый мысок, и вижу, как ребя­та лихорадочно пытаются выгрестись обратно вверх по течению. Ору на всю тайгу дурным голосом, пытаясь выяснить причину такого неожиданного маневра. Однако, они молча про­должают свои манипуляции, и только продвинувшись вверх по течению метров на сто, судорожно подгребают к берегу. Отдышавшись, путано поясняют мне, что впереди затаился громаднейший завал, под который уходит вся река. Увлекшись погоней за несчастным крохалёнком, они чуть не влетели с полного ходу в эту ловушку, и только чистая случайность спасла их от очень крупных неприятностей. Спрашиваю.- Завал завалом, а что с дичью? Володя молча выписывает в воздухе кривую, по которой крохалёнок проделал свой последний путь в недра завала. Завал в действительности оказывается грандиозным. Десятки кубометров отлич­ного леса, сучья, груды кустарника образовали на реке мощную плавучую дамбу, под которую с глухим урчанием, без пены и всплесков устремляется весь Серлиг-Хем. На преодоление этой мощной дровяной преграды у нас уходит весь остаток дня. Проплыв после завала всего каких-нибудь триста - четыреста метров останавливаемся нас ночлег, тем более что небо быстро и уверенно начинает затягиваться тяжёлыми свинцовыми тучами. Природа готовит нам очередной затяжной душ. Едва успеваем поставить палатки и разобрать багажники лодок, как сверху на нас хлынул сильнейший ливень. Мне с Женей, как всегда, везет - в этот день наше дежурство. Готовим ужин в сплошных потоках воды. Заметно холодает, дует сильный, порывистый ветер. В таких условиях приготовление пищи превра­щается в настоящую муку. Наши счастливые сотоварищи оживлённо переговариваются в сухих палатках, а мы, пощёлкивая зубами от холода и, кутаясь в мокрые плащи, пытаемся наладить производство горячей пищи. К счастью любые мучения когда-либо кончаются, и мы, сбросив с себя мокрую одежду, торопливо вползаем в палатку, переодеваемся и, юркнув в спальники, затихаем там, как мыши. Вот уже вторые сутки мы сплавляемся по постоянно изменяющему свой облик Серлиг-Хему. Он то собирает все свои воды в узкий и шумный поток, пробивающий свой путь между крутыми, заросшими глухой тайгой грядами, то разливает­ся в широкие гладкие плёса, и затихает, едва передвигая наши лёгкие резинки. Длительные дожди, шедшие здесь в июле, и стекающие сейчас с горных склонов в виде вновь народившихся ручьёв и ручейков, так напоили Серлиг-Хем влагой, что во многих местах долины он ринулся на берега, заполнил водой все ложбины, вымоины и старые протоки. Кое-где река двоится, образуя из местных возвышений временные лесистые островки. На плёсах можно часто видеть торча­щие из воды верхушки кустов и деревьев. Эта картина заставляет нас с особенной тревогой думать о ждущем где-то впереди каньоне. Такое обилие воды не может не сказаться на его облике, а, следовательно, на количестве сюрпри­зов, подстерегающих нас. Ряша учит Олега как при необходимости мгновенно катапультироваться из лод­ки. Он упирается в борта руками и по собственной команде.- Марш!- лихо перебрасывает ноги наружу, и мгновенно оказывается на берегу. Олег тоже пытается исполнить эту сложную гимнастическую связку, но лишь грузно приземляется своим округлым основанием на жалобно попискивающий борт. Он снова и снова повторяет свои попытки освободить от себя лодку, но все они оказы­ваются безуспешными. Наблюдая за процессом обучения и тренировки, мы начина­ем дружно подзуживать Ляпунова, который вскоре заводится всерьёз, и даже пытается злиться. Это ещё больше возбуждает весь коллектив, и ему мгновенно рассказы­вается история о том, какую задачу предлагали экзаменаторы кандидатам в пи­лоты австралийский авиации. - Предположим,- говорил экзаменатор.- Что вы летите в небольшом двух­местном самолёте вместе с английской королевой. И, вдруг, она выпадает из кабины и падает вниз. Что вам следует предпринять в такой ситуации? - Прыгнуть вдогонку и поймать её в воздухе! - Покончить с собой! - Побыстрее смыться! - Переменить фамилию!- отвечают экзаменующиеся. Однако правильным считался ответ: Выровнять положение самолёта после утери части груза. Советуем Ляпунову поступать таким же образом, если по воле случая Олега смоет волной с лодки. Федя на полном серьёзе обращается к Ляпунову.- Физики утверждают, что кошки великолепно усвоили один из основных законов природы - закон сохранения импульса. Чтобы упасть при падении не на спину, не на бок, а точно на лапы, кошка должна придать своему телу соответствующий момент импульса, а это достигается вращением хвоста. Таким же даром божьим обладают и белки. Человек, которого природа лишила хвоста, сохранять момент импульса не умеет и падает, на что придётся. Олег - он тоже человек. Так что всё по уму, Что выросло, то выросло. Этот совет несколько улучшает настроение Игоря, и он начинает смотреть на мир и на нас повеселевшими глазками. По берегам реки встречается всё больше и больше красной и чёрной смородины. Иногда её кусты разрастаются так густо, что берега покрыты сплошными зарослями этой вкусной ягоды. Кто не знает этих традиционных для наших подмосковных садовых участ­ков ягод? Однако лишь тот, кто видел и пробовал не ту огородную вконец закультивированную, а эту далёкую, взращённую самой природой, Саянскую яго­ду, по-настоящему знает и может рассказать, какая бывает настоящая смородина. Смотришь на усыпанный ягодами куст, и даже не верится, что висящие на ветках грозди крупных, величиной с хорошую вишню, коричневато-Фиолетовых ягод это та самая, обыкновенная смородина. Обобрал один такой кустик, и вот тебе почти полное ведёрко. Что не куст, то свой вкус ягод - от совершенно сладкого до абсолютно кислого. Растёт в Саянах и совершенно уникальный вид смородины - Карокан, что означает "Чёрная кровь". Вкус этой ягоды практически непере­даваем. Ягодное богатство и разнообразие Саян не перестаёт поражать нас все эти годы. Встречали мы здесь и громадные по площадям, усыпанные ягода­ми голубичники, и чернику, и малину, и морошку, и ароматнейшую бруснику, че­рёмуху различных видов, и редкую ягоду полянику - княжицу. Во время сплава по Усу мы были совершенно потрясены полевой клубникой. Ягодники не нужно было даже искать. Плывёшь по реке и, вдруг, в ноздри ударяет такой завлекательно-манящий запах, что лодки сами, без какой-либо команды сворачивали к берегу. Клубника! Целые поля краснели перед нашими взорами от множества сочных, пахучих и потрясающе вкусных ягод. Блаженно ложились походнички на зелёную траву этих благоухающих полей, и срывали губами громадные, покрытые светлым пушком клубничины, которые так и просились - съешьте нас! Ну, съешьте же побыс­трее нас! После такого изисканого десерта запах клубники сопровождал нас в течение всего дня. На Серлиг-Хеме, к нашему глубокому сожалению, клубника не встречается - слишком на большой высоте проходит его долина. Зато остальных ягод в избытке. Почти каждый день уделяем по часу на сбор смородины или голубики (гонобобели, как называют её сибиряки старожилы), а вечером варим из собранной ягоды вкуснейшие кисели, которые особенно хороши в остуженном виде. Витамины потоками текут в наши посвежевшие организмы. Из дневника_Жени Крылова. Набрали чёрной смородины целый котелок, и сварили кисель. Я был дежурный, и этот киселёк с пшенной кашей очень даже хорошо просклизнул. Смородина здесь великолепная - крупная, как вишня, и черная с блеском. По берегам реки в изобилии растёт дикий лук. Иногда его так много, что при быстром движении лодок весь берег кажется затянутым фиолетовой лентой. Только приматы, включая и человека, морские свинки и индийский краснозобый соловей - это единственные в мире животные, которые в процессе эволюции утеряли способность синтезировать аскорбиновую кислоту, то бишь витамин С. А по сему бедное человечество вынуждено получать его с пищей насущной. В отличие от человека овцы, коровы, попугаи-бегемоты, даже кошки ежедневно методично вырабатывают своими организмами витамин С в количестве десять-двадцать граммов в пересчете на семьдесят килограммов веса, что является нормой для здоровой жизни. Помня об этом мы потребляем лук в неограниченном количестве, в особенности за ужином, пополняя организмы необходимыми для жизни витаминами. В этом году, несмотря на то, что команда у нас сплошные мужики, практически не пользуемся спиртным. Почему-то не хочется, да и Федя с самого начала по­хода сыграл с нами довольно злую шутку - плохо закупорил спиртовую тару, и во время полёта на вертолёте всё её содержимое вытекло в рюкзак, а составила эта потеря целых два литра чистейшего ректификата. Зато рюкзак начал издавать довольно специфический запах. Невольно вспомнился Ильф с его знаменитыми записными книжками: Экстракт против мышей, бородавок и пота ног. Капля этого экстракта, налитая в стакан воды, превращает его в водку, а две капли - в коньяк "Три звёздочки". Этот же экстракт излечивает от облы­сения и тайных пороков. Он же лучшее средство для чистки столовых ножей. Такой экстракт, наверное, очень пригодился бы в наших странствиях. Серлиг-Хем всё крутит и крутит лихие виражи по своей неповторимой и переменчивой долине. Сложных участков для сплава сейчас почти совсем не встречается, лишь изредка вспениваются на пути игривые, звонкоголосые перекаты - шиверки. Лесистые гряды, словно шаловливые мальчишки, то и дело перебегают с одного берега реки на другой, простирая свои мохнатые гребни то вдоль неё, то, поворачивая их почти перпендикулярно течению. Иногда они сбрасывали с себя деревья и кустарники, и тогда с крутых обрывов с шуршани­ем сбегали в воду галечно-песчаные струйки. На фоне тихих напевов струй то и дело слышалось - Шш..шш..шш.., блям-блям-блям... Высоко над нашими головами, на уровне четырёх - пяти этажного дома, нависали своими развесистыми, корявыми корнями могучие многолетние кедры. Вода и время неумолимо заставят их через какое-то время с грохотом рухнуть в воду, и тогда образуется, новый завал, который будет подстерегать свои очередные жертвы, или поплывут по быстрым водам Серлиг-Хема сражённые самой природой зелёные великаны. Уже сейчас при малейшем дуновении ветра кедры жалобно поскрипывают, и из-под их шевелящихся корней начинает ещё быстрее и интенсивней струиться песок, образуя на крутых плоских лицах обрывов жёлто-оранжевые живые узоры. Невольно становится не по себе от такого близкого соседства с вечно работа­ющими механизмами изменения природы, и хочется, чтобы лодки побыстрее миновали это столь красивое, но столько же неподходящее для длительного соседства место. В одном из таких вот запоминающихся мест над нашими головами просвистели крохали, упали в воду, чиркнув по ней отвислыми задами и яркими лапами. Уточ­ки огляделись, открякались и стали шустро выедать мелкого хариуса, загоняя его на мелководье. Атлетический нос Ляпунова мгновенно развернулся в их направлении, а рука привычно выдернула из багажника матово заблестевший на солнышке карабин. Приготовились к стрельбе и мы. Крохали беспокойно верте­ли головами, всматривались в медленно приближающиеся лодки, а это значит - близко к себе не подпустят. Загремели один за другим три выстрела, отдаваясь гулким эхом по всем близ лежащим распадкам. Стая с шумом взмыла в воздух, и быстро скрылась за очередным изгибом реки. На воде остаётся один из крохалей, да ещё один подранок, шустро мельтеша лапками, устремился под прикрытие корней и ветвей береговых кустов. Его после двадцатиминутных поисков всё-таки добудут Федя с Володей, а пока мы лихо мчим вслед за исчезнувшей стаей. В Саянах живёт, так называемый, большой крохаль. Это утка крупного размера, с длинной шеей и узким длинным клювом. Крохаль хорошо и быстро плавает, великолепно ныряет. Летает он легко, быстро и с ха­рактерным свистом крыльев. Окраска у крохаля очень нарядная. У самцов спина и верхняя часть шеи чёрные с металлическим блеском, остальная часть туловища белая. Клюв ярко-красный. Голова рыжая с двойным широким хохолком. Птицы лег­ко справляются с быстрым течением горных рек, и бегут, как маленькие торпед­ные катера, вверх по течению, громко хлопая крыльями. Интересно, что шкурки крохалей, после соответствующей выделки, могут идти на изготовление детских шапок и шубок. Погода стояла великолепная, и душа, разогретая ласковыми солнечными лучами, отдыхала. Летними, погожими днями рождаются в небе самые дивные кучевые облака. Высокое солнце просвечивает их насквозь, и потому они - сама лёгкость и свобода. Смотрим мы на них с самого дна атмосферы, как рыбы, наверное, смот­рят на игру пены сквозь воду. И мерещатся нам там, в бездонной голубизне неба таинственные светоносные башни, белозерные замки! Словно повисло над нами другое измерение, другая реальность. В 1957 году в поле зрения астрономов появилась комета Аренда-Ролана, которая удивила их необычным веером. Эта странная комета вместе со своим обычным хвостом, направленным от Солнца, имела узкий, как луч, второй хвост, направленный к Солнцу. Этот аномальный хвост не был похож ни на одно небесное явление, известное до тех пор. Он появился внезапно и также внезапно исчез, Кроме того, комета излучала радиоволны, что явилось полной неожиданностью для исследователей космоса. Излучения кометы были стабильны, как если бы на ней работали два радиопередатчика. Это позволило некоторым из исследователей кометы предположить, что она представляет собой ни что иное, как межпланетный корабль, запущенный неизвестной цивилизацией с целью изучения Солнечной системы. Обнаружив на Земле разум, корабль-зонд послал об этом радиоимпульсы не понятые и не расшифрованные до сих пор. Комета Аренда- Ролана прошла мимо нас и удалилась, исчезнув из поля зрения приборов. Синий берег космоса распахнул над нашими головами свои пространства, и плывут под белыми парусами облаков мысли, надежды и ожидания. В такие минуты не хочется никуда торопиться, и мы едва шевелим веслами, лишь подправляя курс лодок в струе течения. Особенно балдеет от всего этого великолепия природы Олег, который даже во сне не мог представить такого могучего влияния Саянской действительности на души и организмы. Гроза надвинулась, как всегда это происходит в Саянах, совершенно неожидан­но и быстро. Предгрозовая пауза была коротка и почти неощутима. Над вершинами залесённых гор навернулись черно-фиолетовые щупальца могучей тучи. Быстро перебирая лохматящимися отростками, медузьей бахромой своей, закрыли всё небо. Заклубилось, завихрилось оно. Тучи разбухали, лиловели, как чернила в воде, расплывались: рыхло и волокнисто. Грянуло! Молнии не было видно. Всё было од­ной сплошной молнией. А потом будто швы небесных меридианов расползлись, просачиваясь бледно-зелёной мглой. Сетка зигзагов покрыла мир, и вся земля, казалось, гудит от шевеления скалистых берегов и растущих на них деревьев. Что такое линейная молния? Энергия - до трёх миллиардов джоулей, температура плазмы - около тридцати тысяч градусов, то есть в пять раз выше, чем на Солнце. Звуковая ударная волна от неё, то бишь гром, слышна иногда на расстоянии до двадцати девяти километров. Даже привычный шум реки стал каким-то затаённо зловещим. И, вдруг, полыхнуло вокруг, загремело. Будто не в небе вспыхнуло, а внутри вещей и предметов, окру­жающих нас, свет возник: тайга, как изнутри, озарилась, отдельные кусты и скалы засветились таинственным светом. А потом в течение весомого по ощущениям и короткого по времени промежутка удар следовал за ударом, без всякого пере­рыва. И небо не гасло! Молнии, отражаясь в посеревшей воде, казались разрывами коры вселенной, из которых вот-вот должна хлынуть глубинная лава. Было откро­венно жутковато. Наконец, пошёл дождь. Струйки словно сучёные, тонкие и непре­рывные - совсем как нити, сбегавшие с веретена. Будто задумали тучи залатать прогал между небом и землёй, слив их по образцу древнего хаоса. Совсем потем­нело вокруг - перед глазами простёрлась сплошная мгла и неразличимость. Всё туже стали стягиваться волокна - дождины, напрочь зашнуровывая послед­ний просвет. Струя в струю - в перекрест, в перехлёст. Казалось, что мы нахо­димся не в наших привычных резиновых судёнышках, а в под всплывших подводных лодках. Скукожились мои верные друзья под упругим давлением хлынувшей сверху воды, кто как, пытаясь укрыться от разыгравшейся природы. Только что была жара, а теперь резко похолодало. Ещё полчаса такой игры и начнёшь при­щёлкивать зубами, отбивая какую-нибудь ритмичную, неизвестную самому себе и довольно не весёленькую мелодию. Игорь натянул себе на уши поглубже все­мирно известную темно-синюю фетровую шляпу, в которой он неизменно щего­ляет на протяжении всех наших походов. Мы частенько шутим по этому поводу - Игорёк снова где-то новую шляпку оторвал. На что он совершенно серьёзно отвечает.- Вы правы, дети мои. Я купил её, действительно, пять лет назад, три раза отдавал в чистку, два раза поменял с кем-то в ресторане, один раз уто­пил где-то в реке, а ей ничего не делается... После этой неизменной тирады он гордо поправляет на голове свой фетровый феномен, и продолжает заниматься делами. Сейчас он, однако, молчит, только ещё глубже втягивает голову в плечи, и тщательнее кутается в свою самодельную полиэтиленовую накидку-мешок. Мне навсегда запомнилась гроза, застигнувшая нас во время сплава по Уде. Было это часов в шесть вечера. Мы только что прошли пороги с довольно пикантным названием - Бабы. Было их две - Верхняя и Нижняя. Во время прео­доления одной из "Баб" лодка Ляпунова попала на очень крутой и короткий слив, за которым её поджидал "стояк" высотой метра два. Только случайность, да, по словам Ляпунова, его расторопность позволили избежать переворота и "выкидыша" экипажа в воду. После таких потрясений плыть дальше было не безопасно, и мы встали на ночлег на небольшой песчаной косе, под крутым, заросшим густой тайгой берегом. Гроза налетела так же внезапно, как и сейчас. Небо мгновенно почернело, налетел резкий порывистый ветер. И тут же последовали мощные элек­трические разряды, украсившие всё видимое нами космическое пространство зловещими огненными узорами. Громовые раскаты следовали непрерывно, один за одним. Нам с большим трудом удалось поставить палатки, так как сила ветра была настолько велика, что разгруженные лодки пришлось привязывать к кустам - иначе их неминуемо унесло бы в воду. В тот поход я накрывал свою палатку по­логом из металлизированной лавсановой плёнки. В обычную погоду это было даже красиво, и только в ветер плёнка трещала и шуршала, мешая засыпать. Но во время грозы, в зловещих отблесках молний становилось не по себе, когда перед глазами виделось это огромное металлическое полотнище, в зеркальной поверхности которого играли отражения небесных огненных зигзагов. Гремело и сверкало более часа, прежде чем пошел сильный и холодный дождь. Однако гроза не прекращалась до самого утра, и заставляла нас прислуживаться к каждому свое­му удару. Даже сквозь плотно закупоренный вход палатки пробивались отблес­ки почти не гаснущих молний. Создавалось такое впечатление, что грозовой фронт зацепился своим краем за одну из близлежащих вершин, и никак не мо­жет освободиться, становясь от этих неудачных попыток всё злее и злее. Лишь к утру он, наконец, вырвался из объятий гор, и унёсся куда-то далеко за перева­лы. Над рекой спустился густейший туман. Он закутал Уду, и её берега в сплош­ные хлопковые покрывала, которые остановили всякое движение воздуха, и вокруг установилась удивительная для этих мест тишина. Молочно белая пелена начала разрываться только часам к десяти утра и нехотя, цепляясь за все неровности берега и растущие на нём деревья, стала подниматься вверх, открывая нашим взорам великолепные голубые кусочки умытого неба. Так было на Уде. Тяжелый напряженный воздух. Он так спресован, что не хочется двигаться, от него так тяжело, что не знаешь, куда бежать. И зачарованно смотришь в зарождающуюся на небе темную тварь, которая растет и приближается. И знаешь, что ничто и никто не сможет спастись от ее могущества. И вот, через несколько минут этот темный зверь накатывается на тебя, одним своим приближением заставляет прижаться к земле от сбивающего с ног ветра. Несколько ломающих деревья порывов ветра, и он уже над тобой во всем своем великолепии. Он разражается на тебя оглушающим потоком воды. Одежда насквозь пропитывается этой холодной, почти ледяной влагой и мокрыми лохмотьями жалко сникает под натиском не прекращающихся потоков. Грохот неимоверен, ты с трудом слышишь даже свои мысли, чувствуя на себе напор тысяч сочных и полновесных капель. И где-то, в какой-то момент ты теряешь себя и становишься просто мокрым, озябшим существом, оглушенным и растерянным человечком в этой стихии. А потом, через некоторое время, это кончается. Потоки воды будто кто-то обрезает ножом. Все прекращается, и темная тварь, заслонившая было все небо, уходит, оставляя тебя наедине с этим мокрым, озябшим, оглушенным и растерянным человечком внутри тебя. И проходит еще много времени, пока ты, наконец, опомнишься, посмотришь вслед удаляющейся грозе и опять перестанешь быть чем-то, кроме себя самого. Сейчас всё было почти так, и совсем по-другому. Прошли какие-нибудь трид­цать - сорок минут, и гроза, отгремев и отполыхав, так же быстро, как прилете­ла, унеслась куда-то за ближайшие гористые гряды. Кончился дождь, солнце снова на небе, на своём законном месте. Долина Серлиг-Хема мгновенно стала оживать, наполняться звуками, красками. Облишаевшие скалы, густо покрытые буйной травой берега, кажутся светлыми и тёплыми. В такие минуты тайга сама без спросу западает в душу. В этот миг ты можешь не понять и не почувствовать всей откровен­ности природы, но она уже будет с тобой и в тебе всегда и повсюду. Слова "красота" и "покой" звучат здесь пошло. Лишь истинному поэту дано почувствовать и выразить ощущения, которые здесь испытываешь. Тайга хо­роша в любое время, но нет ничего лучше, чем тайга после бешеного ненастья. Она в такие мгновения похожа на хорошо отдохнувшего жизнерадостного человека. Всё в ней: кусты, росинки, травы и даже вон та, кривобокая, корявая сосна, что стоит, скукожившись на самом краю крутояра,- играет, брызжет радостью и весельем. Душа мгновенно очищается от всех волнений и забот, нахлынув­ших на вас во время грозы, и начинает веселиться и ликовать со всем живым населением тайги. Глаз радует все, что растет, лежит и волнуется на пробегающих мимо нас берегах. Это и кусты медвежьей дудки, и фиолетовые шары дикого лука, и различные по величине, форме и окраске камни, и осо­бенно яркие после только что прошедшего дождя пирамидки кипрея. Кипрей, который в народе зовут Иван-чаем, разрастается повсюду, но особенно любит он старые лесные пожарища и порубки. Ещё совсем недавно считали кипрей сорной травой, но затем выяснили, что это удивительно необыкновенный - тёплый цветок. Когда ударяют морозы, и иней серебрит траву, то около кипрея его нет. Происходит это потому, что вокруг кипрея стоит теплый воздух, образующийся за счет теплоты, выделяемой этим цветком. И вот в этой-то теплоте без страха и сомнения растут все остальные его соседи. Сегодня у нас днёвка, и каждый занимается, чем захочется. Исключение соста­вляют лишь дежурные, которые вынуждены отрываться от развлечений для выпол­нения малоприятных, суетных и весьма прозаических операций, связанных с приготовлением пищи для веселящегося коллектива. День сегодня просто вели­колепный. Солнышко весело струит свои живительные лучи на население земли. Под ними и тайга, и вода, и небо приобретают какой-то особенно празднич­ный и домашний вид. Даже на тёмной хвое елей начинают искриться и играть таинственные призрачные блики. Слабый ветерок-шалун не даёт разгуляться удушливой жаре, а так же сдувает полчища прожорливых "пернатых", унося их куда-то вглубь тайги. Я слышу тишину. Какое прекрасное состояние: тишина пронизывает полностью всего меня, завладевает каждой клеточкой. В городе нет тишины, потому что для настоящей тишины надо еще много свободного пространства. Тишина - это не отсутствие звука. Тишина - это отсутствие человека. В природе никогда не бывает тихо совсем, даже в пещерах. Но натуральные звуки не мешают тишине - они дополняют ее гармонию. Смуту вносит только человек. Отсутствие людей поблизости чувствуется очень сильно. Сознание этого факта пьянит. Но безлюдье - это еще не одиночество, которое достигается только при осознании и чувствовании своего положения. Вот когда пройдет страх, беспокойство и успокоится ум, тогда открываются бесконечные дали счастья ощущения мира. Чувство мира и его сущности - это как бы жизнь заново. Я чувствую тишину, ощущая все, что находится в огромном пространстве вокруг. Я чувствую огромную массу воды, горы и бесконечное небо. Каждая деталь вселенной была во мне, а я был везде. Я растворился в природе и меня будто не стало. Я стал счастливым. Это ни с чем не сравнимое ощущение: сидеть вот так в солнечном свете и тепле на берегу далёкой от столичной жизни и суеты реки, слушая несмолкаемую трескотню кузнечиков, попискивание каких-то неведомых мне пичужек, доносящиеся с воды загадочные всплески и, чувствуя себя в центре неспешной и в то же время кипящей разнообразием жизни, смотреть на всю эту красоту окружающего мира и ни о чём не думать. А если думать, то только о каких-то звенящих флейтами пустяках и приятностях. Здесь возле этой реки вокруг меня, в одной точке сошлись сейчас невидимые трассы путей, времени, состояний. Плоскости эпох были рассечены плоскостями знакомых и незнакомых мне судеб. За розовыми отблесками солнечных лучей на тёмной воде вырастали какие-то иные символы и изображения, в трелях и писке птиц звучали голоса иных обитателей этих мест, как будто всё прошлое, растянутое на десятки тысяч лет сейчас сложилось для меня в эти удивительные мгновения, полные светом, звуками, запахами и гулкими, чётко ощущаемыми ударами сердца. Умейте видеть красоту Травинки каждой и букашки, И радугу цветов в саду, И скромность солнышка - ромашки. Учитесь понимать, прощать И добротой поступки мерить. Надолго провожая, ждать И в дальний вглядываться берег. Учитесь чувствовать, любить, Мечтать, надеяться и верить. Давайте жить, достойно жить, Друзьям, распахивая двери! И, вдруг, в какое-то из этих мгновений мне показалось, что и я сам, и всё, что я вижу - мираж, обман зрения. И мне стало до боли обидно, что всё это великолепие окружающего мира, все наши чувства и переживания, радость поиска и открытий, всё то, что делает нашу жизнь осязаемой и полной, так что и на секунду усомниться не можешь в реальности своего бессмертия - всё это должно скрыться, стушеваться за скучными, сухими и неуклюжими фразами в дневнике или вообще исчезнуть в провалах памяти, если ты поленишься и не нацарапаешь ручкой или карандашом хоть нескольких строк о только что виденном и прочувствованном. С утра развешиваем на тонкой леске для просушки засоленную рыбу, и над бе­регом мгновенно распространяется специфический запах, на который со всех сторон слетаются мухи самых невероятных размеров и окрасок. У дежурных появляется ещё одна забота - следить за перелётами этих бестий, и сгонять их с болтающихся между кустами рыбин. Иначе весь наш предыдущий труд пой­дёт насмарку. Солнце и ветер окончательно разогнали по тенистым закоулкам весь гнус, и мы получили возможность вволю позагорать и погреть наши организмы. 0лег первым начинает снимать с себя многочисленные одежды, и через несколько минут уже выступает перед нами в роли первозданного Адама. На нём нет даже обычного фигового листка, и лишь на носу гордо сияют тём­ные очки. Очевидно, ему надоело смотреть на природу и нас в обычном цвете. Сейчас он важно расхаживает по песчаному бережку, потряхивая мягкими, крупными складками изрядно опавшего животика. Это придаёт ему весьма своеобразный и довольно комичный вид. Невольно вспоминается выражение - Чёрте что, а сбоку - бантик. Мы оживлённо обсуждаем этот сеанс таёжного мужского стриптиза, обра­щая особенное внимание на формы отдельных деталей исполнителя и манеру их показа. Когда же Олег начинает демонстрировать лихие стойки на руках, игриво посматривая на нас откуда-то снизу, Ляпунов не выдерживает, и стрем­глав летит в палатку за фотоаппаратом с криком.- История не простит нам если этот миг красоты и грации не будет запечатлен на плёнку для жены, знакомых и подруг... Правда, фотографий этого редкого момента нам так нико­гда и нигде не показали - очевидно, оригинал выкупил их у автора за большие деньги. После получасового сеанса принятия солнечно-воздушных ванн видим, что наш местный Адам - Аполлон начал покрываться в самых импозантных местах весьма красноречивыми красноватыми пятнами. По-дружески предупреждаем его о возможных последствиях, связанных с этими симптомами, особенно для опреде­лённых, весьма нужных для жизнеобеспечения и других мероприятий, деталей организма. Для порядка Олег ещё некоторое время лихо отмахивается от этих советов, но вскоре, промяв и прощупав на себе все выступы и вмятины, быстрёхонько натягивает плавки. Вартанов и Женя отправляются куда-то в леса на промысел корешков, грибов и ягод. Федя и Игорь лениво смыкают спиннингами во все закоулки тихо урчащего от удовольствия Серлиг-Хема. Ляпунов, сделав очередной заброс, кричит Феде.- Знаешь. Как можно избавиться от комаров во время рыбалки? - Как? - Очень просто. Натрись водкой или спиртом, а затем посыпь себя мелким песком. Комарики сядут, напьются водочки и начнут швырять камешки друг в друга. До тебя им и дела никакого не будет. Я, вооружившись корабликом, отправляюсь на заго­товку хариуса. Место для лова очень удобное и даже в чём-то красивое. Противоположный берег реки довольно круто обрывается к воде, и весь зарос густым смешанным лесом. Наш берег пологий, около самой воды он заканчивается узкими песчано-галечными косами. Серлиг-Хем в этом месте не широк - каких-нибудь десять-пятнадцать метров. Дно каменистое. Глубина около полутора метров, кое-где видны отдельные более глубокие ямы. Течение быстрое и ровное. Река сегодня не шумит, не гремит, а как будто поёт тихую и монотонную песенку, от кото­рой на душе становится тепло и спокойно. Вожу кораблик, то, сплавляя его по течению, то выводя вверх к крутому повороту реки. Интенсивного клёва нет - изредка снимаю с крючков одного-двух хариусов среднего размера. Очевидно, рыба тоже разомлела от такой благодати и лениво паслась на своих подводных лугах, реагируя лишь на особенно причудливые и завлекательные движения обманки. У меня на снасти уже сидела пара рыбок, но вытаскивать их было лень, и я продолжал водить кораблик, наблюдая, как добыча пытается улизнуть с крюч­ков. Внезапно что-то чёрное резко ударило по дальнему хайрюзку, и он мгновен­но исчез под водой. Леса натянулась, а затем начала играть на волне, то, напрягаясь от резких рывков какой-то невидимой рыбы, то мгновенно ослабевая. Начинаю выводить кораблик к берегу, но хариус снова появляется на поверх­ности воды. Что это? Ленок? Таймень? Ещё какая-нибудь живность? Снова медленно сплавляю кораблик по течению к тому месту, где произошло это напа­дение. Опять следует сильный удар, и снасть почти вся исчезает под водой. Без рывков вывожу корабль к берегу, но рыба хитра и осторожна - в каких-ни­будь двух метрах от суши она снова отпускает бедного хайрюзишку и уходит. Кричу незадачливым спиннингуейторам, которые "пашут" воду своими спиннингами метрах в ста от меня.- Таймень! Давайте быстрее сюда! Первым поспевает ко мне Федя. Деловито и коротко осведомляется.- Где?- и тут же делает пер­вый заброс. Пусто! Следует ещё один бросок, и конец спиннинга изгибается в крутую дугу. - Есть! Сидит!- радостно кричит рыболов. Через какие-то секунды около самого берега зигзагами ходит таймешонок килограмма на четыре. Остальное, как говорится, бы­ло делом техники. Обжора стал жертвой своего неуёмного аппетита, так как после вскрытия брюха нами было выяснено, что в его желудке уже находилась пара еще не переваренных хариусов. Бурно радуемся нашему успеху, и спешим увекове­чить это событие на плёнке. Поскольку я являюсь соавтором поимки, то не могу отказать себе в удовольствии сфотографироваться с этим трофеем. К глубоко­му сожалению это был наш первый и последний таймень на Серлиг-Хеме в этом году. Высокая вода полностью замаскировала все ямы, и разогнала рыбу по са­мым неожиданным местам реки. Жаркое из тайменя, как и ожидалось, было просто великолепным, а Олег смог записать в свей актив то, что он не только видел, но и пробовал настоящую таймешатину. Из дневника Жени Крылова. Пошли за корнями. Накопали золотого, но немного и мелкого. Зато поднялись на гору, и сделали отличные видовые слайды. Очень много голубики и чёрной смородины. Пришли к обеду. После обеда начинаем собирать шмотки, так как решаем, что днёвку целесообраз­нее заменить полу дневкой. Наш солёный хариус немного подвялился и подсох. Перекладываем его в другой мешок, а в первый засаливаем новый улов из полу­тора десятков рыбин. Отплываем в четыре часа дня. Река быстро струится между заросших лесом, невысоких, но круто спадающих в воду, берегов. В таких местах и на таких высотах может быть золотой корень, поэтому внимательно всматрива­емся в мелькающую мимо нас зелень прибрежной растительности. Каждый раз, когда мы приезжаем в Саяны, неизменно начинаются сначала разгово­ры, а затем и поиски золотого корня. Впервые увидели мы его именно здесь на Серлиг-Хеме, когда волею случая познакомились с семьёй Мартынюков. Артур и Аля подарили нам целую кучу уже засушенных и перебранных ценных корешков. Были они покрыты мелкими, золотистыми чешуйками, и имели много утолщений -узелков. Даже в сухом виде корень издавал очень приятный парфюмерный запах, а его спиртовая настойка представляла собой жидкость светло-коричневого цвета, пахнущую настоящими французскими духами фирмы Коти. Заботливые Мартынюки рассказали нам и о внешнем виде этого ценного и довольно редкого ра­стения, а так же о том, где оно растёт. Уже на следующий год мы самостоятельно добыли изрядное количество этого Саянского женьшеня в верховьях Серлиг-Хема, невдалеке от его водопада. Много сходного оказалось у него со знамени­тым корнем жизни. Как и женьшень не любит золотой корень яркого солнечного света. Никогда не селится он в широких долинах и на открытых местах, где часто меняется температура воздуха, и в зимнее время дуют холодные, ледяные ветры. Однако в отличие от женьшеня, любящего сухие места и выбирающего для своего поселения кедровники или, в крайнем случае, смешанные леса с преоблада­нием хвойных пород, золотой корень селится на затенённых берегах горных рек, почти у самой воды, где всегда сыро, и в течение всего дня царит рассеянный свет. В восточной фармакопее "Бент-Цао-Ганьму", составленной в 1596 году, среди всех лекарственных трав первое место отведено женьшеню. За ним по силе воздействия на человеческий организм следует китайский лимонник "У-ве-цзы", что значит - плод с пятью вкусами. Считают, что лимонник по своему тонизирующему воздействию даже не уступает женьшеню. О нашем золотом корешке мы вычитали, что он также совсем не плох в этом отношении. Это подтверждалось ссылками на опыты с белыми мышами, которые, приняв во внутрь настойку золотого корня, содержащую его количество равное одной тысячной веса потребительниц, держались на совершенно гладкой и вертикальной стене с грузом в десять граммов, закрепленном на их хвостах, в течение какого-то совершенно невероятно длительного времени, равного, как мне помнится, нескольким минутам. Правда, ни я, ни мои друзья, сколько бы не принимали этого лечебно-бодрящего снадобья, так и не смогли повиснуть даже на одно мгновение на стенах в сво­их квартирах, однако чувствовали себя после этих процедур весьма и весьма приятно. На этот раз поиски золотого корня увенчались значительными успехами. Про­плывая мимо круто падающих в воду берегов, заросших молодым кедровником, лиственничником и другой мелкой порослью, мы сразу же заметили знакомые нампо описаниям невысокие стебельки, все усеянные торчащими во все стороны игольчатыми листочками. Заканчивались стебельки венчиками мелких, не очень ярких жёл­тых цветочков. Да, это был он - предмет наших желаний и поисков. Несмотря на довольно сильное течение, мне и Ляпунову удаётся зацепиться за прибреж­ные кусты точно в том месте, где торчали желанные стебельки. Женя и я начали добычу сразу же, не вылезая из лодки, а Игорь сначала пробует спуститься в воду, но поскольку в этом месте оказывается весьма глубоко, лезет на берег и тоже приступает к операции "Корень". Тонкие и длинные корневища уходят глубоко в землю, а там образуют сложнейшие переплетения с корневыми системами других растений. Рыть трудно, земля хотя и влажная, но очень плот­ная и каменистая. Нежные, драгоценные корешки часто рвутся, и это особенно обидно, так как наиболее ценные их части располагаются в самой глубине. Пробуем рыть и рыхлить землю охотничьими ножами, но это не приводит к успеху. Пытаемся применить для этих целей специально купленные ещё в Москве совки - результат тот же. Я, плюнув на все эти приспособления, начинаю ра­ботать одними голыми руками. Отваливаю большие куски берегового дерна, а затем разбираю их на мелкие частички, осторожно освобождая ценные корешки. Шумно булькая, тонет и уносится течением земля, трещат сухие веточки валежника, падают в воду пучки различной травы. Вгрызаюсь в берег, словно заправский бульдозер. Со лба струйками стекает пот - нелегка заготовительская работёнка. Но ничего не поделаешь - хочешь попивать в холодные зимние вече­ра душистое зелье, значит, греби сейчас летом нежными ручонками неподатли­вую Саянскую землицу. Через полчаса таких раскопок руки покрываются крово­точащими трещинами, черная земля набивается под ногти. Рядом кряхтит Крылов, чертыхается Игорь, и только Олег спокойненько восседа­ет на своем месте, придерживая лодку от сноса, и с каким-то глубокомысленным видом наблюдая за нашими потугами. После проведения этой героической операции мне пришлось на протяжении всего дальнейшего пути зализывать полученные раны, и залечивать вконец изуродованные руки. Героический труд землекопов был завер­шен минут через сорок, и мы отплыли, увозя в своих лодках груды чёрных от земли и совсем не похожих на золотые корней. Пусть ноют руки, но на душе ра­достно - добыли мы всё-таки редкого корешка, и будет чем теперь попотчевать друзей-знакомых и даже родственников во время традиционных встреч. Из дневника Жени Крылова. Игорь шёл первым и увидел крохалей. В маленькой проточке. Мы перекрыли проточку, и он двух сразу подстрелил. Мы с Толей гонялись за другой парой, пока он не расстрелял все патроны. Стали на ночь очень поздно. Сварили крохалей и гречневую кашу с тушенкой. Крохалей запили граммулькой. Место открытое, но было много мошки и гнуса. На небе тучи, видимо, к дождю. Посидим у костра и бай - бай. Завершается еще один такой обычный и столь же непохожий на остальные таёжный день. Несмотря на пасмурный вечер, наслаждаемся, сидя у мирно потрескивающего костерка. И чем сильнее он разгорался, тем острее чувствовалось одиночество. Мы сидели у костра, молча наслаждаясь красотой и покоем окружающей нас природы. Казалось, что по черному бархату неба кто-то рассыпал хрустальные бусины звезд. Ветерок, прилетавший откуда-то из глубин тайги, приносил с собой нежнейший запах жимолости. Кто бывал в тайге, тот знает, что у огня трудно отдыхать одному. Ничто так не располагает к общению, к дружбе, к сердечному разговору, как тихое потрескивание пламени, да горячий, чуть пахнущий дымом, крепкий чаёк. Поэтому молчание ребят быстро кончается, и завязывается долгая и непринуждённая беседа обо всем на свете. Сейчас любое воспоминание, событие, неважно с кем и когда слу­чившееся, вызывает живой интерес коллектива. -- На Венере длительность дня 43 часа. Представляешь!? Вот бы нам на земле так. Сутки сразу бы в два раза длиннее стали, а с ними и отпуск увеличился тоже вдвое. Красота!- мнчтательно произнёс Ляпунов, обращаясь ко мне. - Фантазии... Они и останутся фантазиями,- откликнулся откуда-то из темноты Федя.- Всё в нашей жизни бывает, как бывает, а не так как хочется, чтобы было. - Знаете, что такое, правда? - Догадываемся. - Правда - это ложь, к которой ни с какой стороны не подкопаться. А что такое счастье? -- Счастье - это когда ты занял деньги, а у тебя не заняли. - А знаешь ли ты, что Прометей вовсе не собирался дарить людям огонь? Так знай, он просто обронил свою зажигалку! Я подкинул в костёр хвороста. Чёрные от темноты ветки, раскаляясь, краснели, становились прозрачными, изгибались, словно от жгучей боли, выжимая из себя тепловую энергию, которую когда-то впитали в себя от солнца и долго-долго хранили её в себе, а вот теперь с лёгкостью отдавали её тепло тем, кто сумел их поджечь. Я сижу, прислонясь спиной к холодному и шершавому телу дерева. За спиной - лес. Он смотрит на костёр из темноты безглазыми стволами деревьев, и ты чувствуешь этот полу взгляд, полу прикосновение чего-то невидимого, почти неощутимого, которое словно бы проникает в тебя, пытаясь в тебе разобраться и тогда уже принять решение, что имен но делать с тобой. Закрыв глаза, я снова чувствую на веках тепло огня. Через минуту я снова открыл глаза и увидел над собой глубину, наполненную звёздами. Сколько раз вот так же, пусть даже в другом месте, люди разжигали костёр, и круг света, брошенный им на землю, становился - пусть на короткое время - для человека "домом". И теперь, и недавно, и много поколений позади... Может быть, и я лежу здесь потому, что тысячеле тия назад на этом месте разжигал свой костёр чей-то далёкий, очень далёкий предок, передавший по цепи поколений тягу к лесу, к земле и к воде, которая одна только и может пробуждать в нас забытое ощущение неразрывной общности с этим миром, частью которого служишь и ты сам. Потом звёзды закачались, поплыли куда-то в сторону, вниз; они текли надо мной широкой мерцающей рекой, а свиной, сквозь одежду и ветки я ощущал медленное вращение земли, которая несла нас, этот костёр, ночной лес и близкую заснувшую реку сквозь темноту сияющего пространства. Не нужна цель - она всегда несущественна, велик и грандиозен только процесс, поэтому звезды над нами так далеки. Они специально заброшены так далеко на тот случай, если мы исчерпаем пространство Земли для поддержания жизни великой непостижимой мечты. Мы не понимаем звезд. Их загадочное существование в далеком далеке является просто подсказкой нам о бессмысленности достижения чего-то и выдумывания цели. Нет там ничего в дальних галактиках, весь мир - под ногами и у нас внутри. Если бы я был диктатором какого-нибудь царства-государства, то запретил бы своим подданным смотреть на звезды без разрешения и специальной подготовки. Смотреть на звезды без спроса разрешалось бы только влюбленным, бездельникам и пустым мечтателям. Сгущая темноту до плотности, почти осязаемой, пламя костра выхватывает из ночи светлые стволы деревьев, взъерошенные, неподвижно нависающие над головой ветви, выступающие в отдалении кусты. Но вот языки огня сникают, сокращаются, как бы уходят в себя, чтобы снова рыться среди раскалённых светящихся веток, лизать обрубки деревьев, снова набираться силы для борьбы с мраком. Сведенный с неба огонь, похищенный кусок солнца... Чудо, живущее рядом с челове ком, спутник его в долгих скитаниях по земле. Тянутся сквозь тьму на огонёк люди, веря, что там, где огонь, там и жизнь; сбиваются плотнее вокруг костра, и вот уже не страшен им беззвёздный мрак, холод пустынь и завтрашний день, потому что вместе с теплом в в сердце вливаются новые силы и гонят прочь мысли об одиночестве. Начинают одолевать комаришки. Скопище их в воздухе иногда достигает невероятных размеров. Терпеливо ждём, когда вся эта свора, или стая, уймётся и уляжется спать. Наконец, всё вокруг затихло и погрузилось в сплошную тьму. Мерцает яркой золотой звёздочкой только наш костёр. Мы тоже устали, пора уползать в палатку и давить там ухо, как сказал кто-то из команды. Из дневника Жени Крылова. Сегодня уже 20 августа. Я - дежурный. Встал рано. Ночью шёл дождь и дрова все сырые. Собираемся по новой методе - я готовлю, а все собирают шмотки и готовят лодки. Затем быстро завтракаем и вперёд. Так намного оперативнее, а то раньше все дрыхнут до завтрака, потом едят, и уже после собираются. Снова гоним впереди себя стаю крохалей. Встали на полчаса набрать смородины. Очень много и очень крупная. Я не перестаю удивляться щедрости здешней природы. Вот кедра нет. Жаль. День солнечный, но нас всё время настигают грозы, и на 30-40 минут прихо­дится делать остановки. Хариус не берёт. Толя во время грозы поймал четыре штуки, да Игорь - примерно столько же, хотя места на реке самые уловистые. Произошёл забавный случай. В одной из проток увидели уток. Игорь сходу проскочил протоку, а мы с Толей успели выгрести. Толя стрельнул, две взлетели, а одна поплыла и стала нырять. Толя вылез на берег, так как она нырнула, и спряталась под корягой, а я на лодке подплыл к коряге и стал её путать. Она не вылезает, но видны под водой её лапы. Я изловчился и хвать, а лодка из-под меня. Я в воду, утку за лапы кинул в лодку. Она с другого борта выскочила из лодки и снова нырнула, а я весь мокрый вылез ни с чем. Всё же мы её выследили и подстре­лили. Потом по дороге добыли ещё двух крохалей. Река очень широкая, множество рукавов и проточек. Ребята всё пытаются узнать место, где их высадили с вертолета в позапрошлом году и никак не узнают. Сколько до каньона никак не можем определить. Вдруг Игорь сильно гребёт к берегу, мы за ним. Оказывается, мы у входа в каньон. Слева /на самом деле справа - прим. автора/ вливается Тоймак. Остана вливаемся на ночь на старой стоянке. Очень много гнуса и мошки. Вода большая. Валы в каньоне здоровые, поэтому и рыба не берёт. Игорь с Олегом успели при входе в каньон черпануться... Этот последний спокойный день перед каньоном был отмечен ещё одним весьма примечательным событием: Я дуплетом шандарахнул по товарищу Ляпунову, к счас­тью безрезультатно. Случилось это сразу же после принятия водных процедур товарищем Крыловым, или, как я их назвал - методы подводной добычи живой утятины. Мы выплывали из злополучной проточки, когда впереди внезапно взлетела ещё пара уток. Как назло солнце било нам прямо в глаза. Мгновенно оцениваю обстановку - Федина лодка слева на мели, Ляпунов с Олегом проплыли вперёд, значит стрелять можно. Жму на курки, гремит дуплет, а вслед за ним над тайгой разносятся такие сочные и аппетитные выражения, что по коже проходит морозец. Оказывается, Ляпунов по какой-то, даже ему непонятной, причине решил вернуться, и пристал к берегу точно по моему курсу. Заряд осыпал его густую шевелюру свинцовым дождичком, так как был уже полностью на излёте. В течение десятка минут успокаиваем разбушевавшегося Игоря, и объясняем ему, что он тоже не прав. Затем страсти утихают, и мы продолжаем наше путешествие по Серлиг-Хему. Просыпаюсь рано. Сегодня предстоит, пожалуй, самая трудная работа за весь нам поход - начать сплав по каньону. Только-только начинает светать. Туман отчетливо спускается со скал левого берега, самоходом идёт по камням к воде без всякого понукания ветра. В нём появляются разрывы, клочковатость, и, постепенно оседая, он медленно тонет в бурных водах Серлиг-Хема. Появляется солнце. Его, правда, не видно из-за крутых скал берегов и высоких крон деревьев. День обещает быть погожим, и это весьма радует. Сразу же после завтрака решаем установить на скальных плитах, расположенных на левом берегу каньона, памятную табличку о гибели Коли. Предварительно переправляемся с Игорем под скалы берега, и осматриваем плиту - есть ли на ней щели для закрепления таблички. К счастью таковые находятся. Крепить табличку будем на лопасти весла от ЛАСа, которую я специально привёз из Москвы. Выбрав место и обсудив все детали, возвращаемся за доской, и через двадцать минут она занимает навсегда выбранное нами место. Теперь любую группу на входе в каньон будет молчаливо встречать маленькая табличка из нержавейки с именем моего дорогого Колюньки, жизнь которого так нелепо и трагически оборвалась в этом далёком, глухом уголке Саян. Всем коллективом идём на осмотр предстоящего пути. Разведка - залог предсто­ящего сплава. Вся его картина должна быть предельно ясной. Самое главное это найти и изучить главную струю. Надо также разглядеть и запомнить все камни, как торчащие из воды, так и подводные, едва прикрытые пенной бахромой. Последние, пожалуй, самые опасные. Если лёгкая резинка сядет на один из них, то через считанные мгновения она будет полна воды, и станет, практически, неуправляемой. Сколько раз нужно пройти вдоль осматриваемого места по крутым камням берега, то, опускаясь к самой воде, то, поднимаясь на самые высокие точки скальных отвесов, прежде чем картина прохождения не отложится в вашем взбудораженном предстоящим сплавом мозгу. Сколько здоровенных ветвей приходится перебросать в разных местах ревущего потока, чтобы попытаться разгадать все ожидающие вас впереди ловушки, расставленные рекой. И, несмотря на это, когда вы садитесь в лодку и начинаете движение, ревущая река кажется едва знако­мой, так, как отсюда с воды всё выглядит совсем по иному, чем сверху - с берега. Каньон! Двадцать километров ревущего потока, двадцать километров совершенно непохожих на остальные, как - будто вырезанные из какой-то другой реки, и нарочно вставленные в Серлиг-Хем. С самого его начала сомкнулись воедино шиверы и пороги. Плёсов нет и в помине. Разведывать надо не для того, чтобы наметить чёткий путь прохождения - это бесполезно, всё равно всего не запомнишь. На нашей разведке надо искать что-то исключительное: мощный прижим, скрытый коварный камень, крутой слив, завершающийся глубокой ямой или могучим, крутым "стояком". Правда, каждый оценивает и воспринимает ситуацию со своей течки зре­ния и того душевного состояния, в котором он находится в данный момент. Олега каньон оглушил и подавил своим грохотом, волнами и величием береговых отвесов. Игорь старается оценить изменения, которые произошли с рекой за прошедшие два года, и намечает маршрут, позволяющий сплавиться по участку управляя лодкой в одиночку. Федя, Женя и Володя просто привыкают к новому облику Серлиг-Хема, и деловито обсуждают варианты. Медленно продвигаемся вперёд по громадным глыбам, слагающим наш берег. На крутом повороте, высоко над водой из скальных нагромождений торчит разрушившийся остов деревянной лод­ки, которую забросило сюда, очевидно, в период самой высокой воды. Кто и когда плыл на ней по ревущему потоку и потерпел катастрофу? Нам этого никогда не узнать. Почему-то вспоминается одно из Нью-йоркских страховых обществ, служа­щие которого утверждают, что в его архивах имеется список всех несчастных случаев, произошедших когда-либо на всех реках, морях и океанах. Там имеются сведения даже о ковчеге Ноя. В имеющихся документах написано: Ковчег Ноя построен в 2248 году до нашей эры. Материал - дерево неизвестной породы. Длина судна - триста, ширина - пятьдесят и высота - двадцать локтей. Судно трёхпалубное. Назначение корабля - перевозка животных. Владельцы - фирма "Ной и сыновья". В последний раз судно видели на горе Арарат. Причина катастрофы неизвестна. Нашего случая у этого всезнающего общества, конечно, нет, но от этого он кажется ещё таинственнее. Олег с опаской трогает сгнившие доски борта, почерневшие от воды, ветра и времени, и откровенно начинает тосковать по своей спокойной Киевской жизни. Романтика сплава по грозному каньону уступает место совсем невесёлым мыслям о реальности предстоящего мероприятия. Первый участок сплава протяжённостью метров в четыреста осматриваем около часа, после чего возвращаемся в лагерь, где стоят готовые к движению, полностью упакованные суда. Сплавляться будем по очереди, так как решаем увековечить на фото и кино плёнке наиболее инте­ресные моменты движения. Выбираем места для съёмок, и на них остаются Федя с Игорем, так как первыми сплавляться будем мы с Женей. Загружаем наши грешные тела в лодку и отчаливаем. Поток подхватывает и несёт нас, хотя и по разведанному, но всё-таки в чём-то неизвестному пути. Отрезок реки, на осмотр которого ушёл целый час, мы преодолеваем всего за две-три минуты. За такой короткий, отрезок времени, когда вам навстречу несутся камни, валы и сливы, запомнить почти ничего не удаётся. В памяти остаются лишь многочисленные броски и клевки лодки, да под ногами вровень с бортами плещутся влитые нам потоком вёдра воды. Пристаём к берегу, зачаливаем лодку за камни, и спешим сменить ребят на их фото точках. Настаёт наша очередь запечатлевать для истории уникальные мгновения сплава героических путешественников - интеллигентов. Только сей­час, когда мимо проносятся стрелой две оставшиеся лодки, мы с Женей можем оценить, как выглядели на маршруте мы сами. Что ни говори, а картина эта была весьма впечатляющей. Два последующих участка сплава были короче, но и намного сложнее первого. На их разведку мы потратили очень много времени. Особенно внимателен в этой операции был Игорь. Его опасения о поведении своего матроса подтвердились - Олег во время прохождения участка сидел в лодке живым манекеном, молитвенно прижимая весло к груди. Как он сам потом признался, первые же валы заплеснули стёкла очков, и он практически ничего не видел. В таком состоянии действительность он мог воспринимать только по ударам лодки о камни, рёву потока, да холодному душу, ежесекундно обдававшему его с ног до головы. Одежда на нас мгновенно вся промокла, но обращать взимания на такие "пустя­ки" просто не было времени. Время летело совершенно незаметно. В этой кутерьме мы как-то забыли даже о пережоре. Картинки наземной и водной жизни сливались, как в калейдоскопе. Не успеваем отвалить от берега, как лодки под нами становятся похожими на необъезженных мустангов. Они то рвутся куда-то в сто­рону, совершенно не реагируя на удары вёсел о воду, то проваливаются вниз, как будто пытаясь сбросить нас со своих крутых резиновых бортов, то мгновенно взлетают вверх на гребень крутых, почти вертикальных валов, и начина­ют там каким-то немыслимым образом изгибаться и скручиваться. Особенно вни­мательными приходится быть рулевым, так как они размещаются на постоянно подпрыгивающем от ударов волн кормовом борту, и практически висят над водой. Для устойчивости приходится засовывать глубоко под борта носки сапог. При прохождении крутых и коротких сливов, которые, как правило, завершаются высо­кими стоячими валами, лодки иногда начинают действовать наподобие катапуль­ты. Это происходит в тех случаях, когда длина лодки больше протяжённости слива. Нос лодки уже начинает отбрасываться назад и вверх стоячим валом, а корма в это время всё ещё находится на верхней точке слива. Это приводит к тому, что лодка сначала пытается складываться, а затем резко распрямляется. В это время рулевой получает резкий толчок вверх и назад, и может быть выброшен в воду. Такой случай произошёл в нашей группе во время сплава по верхним ши­верам Уды. На одной из первых её шивер, начинающихся невдалеке от столицы Тофаларии - Алыджера, состоящей из сплошных коротких сливов и крутых стоячих валов лодка, на которой находился Крылов со своей супругой, резко спружинила и Женя, не закрепившийся ногами под борта, был мгновенно выброшен в воду. Причём он совершил в воздухе классическое сальто-мортале, не выпуская из рук весла. Всё это произошло настолько быстро, что Люся - его жена, даже не почувствовала отсутствия в лодке мужа. И только, когда потерявшая рулевого лодка стала нелепо рыскать из стороны в сторону, Люся оглянулась, и увидела опустевшую корму. К чести Жени он не растерялся и, подобрав под грудь весло, лихо сплавлялся на своём спас жилете вниз по течению, постепенно приближаясь к берегу. Спасательный жилет надёжно обеспечивал ему хорошую плавучесть. Всё закончилось тогда вполне благополучно, если не считать того, что нам пришлось в течение получаса отогревать промокшего и продрогшего до самых костей Крылова. Мы снова в лодке, несущейся в бешеных струях каньона. В воздухе висит мельчайшая водяная пыль. Солнечные лучи, пронизывая её многократно, прелом­ляются, и приобретают окраску не только основных составляющих спектра, но и бесчисленное количество промежуточных оттенков. В ушах стоит непрерывный переливчатый гул мощных водяных струй, бьющихся о крупные камни, заполнившие всё узкое, стиснутое с двух сторон, ложе, в которое собрал все свои буйные воды Серлиг-Хем. Пологий слив, навал воды на выступ скальной стенки, короткая сотня метров чистой струи без каменного лабиринта, узкий трёхметровый проход у левого берега, а дальше нужно резво отгребаться вправо, вслед за виляющей рекой, чтобы успеть уйти от острых, как ножи, выступающих над водой камней. И снова влево, влево. Струя наваливает на огромные, едва прикрытые сверху бахромой пены валуны, и, сваливаясь с них, образует мощные полутора­метровые валы в центре. Прорвавшись через беспорядок каменных глыб и плит, река сужается, и с силой бьёт в острый выступ у левого берега, отражается и налетает на крупный валун в центре потока. Затем, уже в значительной степени насыщенная пузырьками воздуха, вода мчится по наклонному, метров десять ширины, желобу, где свободен только самый центр, а слева и справа чуть высту­пают из пены зубья остриями вперед. Вода в желобе не идёт прямо, она навали­вается сначала влево, потом, в самом конце, вправо, и винтом уходит куда-то вниз, в глубину потока, почти не образуя отражённого обратного вала. Требуется точный и филигранный маневр, чтобы точно пройти такие участки реки, стараясь при этом набрать в лодку поменьше забортной воды, так как в противном случае управлять ей будет очень трудно. А река, словно загнан­ный охотниками зверь, мечется между рваными гранями береговых скал-стенок, словно стараясь сокрушить их монолит. Володя и Федя что-то не учли при очередном маневре, и попали в весьма не­приятную ситуацию. Как потом заявил нам Федя.- Только мы выбрались из прошлого, как тут же вляпались в настоящее. Первый удар их верная "галоша" получила с левого борта. Затем косой вал, как всегда неожиданно, накренил её, и поставил боком, почти в критическое положение. Ребята дружными усилиями все-таки выпрямили лодку. Однако в следующее мгновение лодка была уже над едва прикрытым водой кам­нем, за которым следовал крутой слив. Олегу и Игорю, стоявшим совсем рядом на берегу, было хорошо видно, как резко наклонился нос лодки, и она резво кинулась в слив. Через какую-то долю секунды вся лодка уже разместилась в после сливной яме-провале. Её скорость относительно струи мгновенно исчез­ла. Поток навалился сзади, придавил, а затем и затопил судёнышко до самых его бортов. Ребята пытались сдвинуть лодку с места. Руки сводило от напряжения, но она не продвигалась вперёд ни на сантиметр. Вес лодки вместе с набранной водой сейчас был не менее тонны. Двух хилых человеческих силёнок явно не хватало для преодоления силы потока, который стремился окончательно затопить и перевернуть лодку. Казалось ещё совсем немного и он добьётся своей цели, тогда ребятам будет совсем плохо - придётся добираться до берега уже вплавь, а нам каким-то образом вылавливать их "кастрюлю". К счастью, всё завершилось благополучно - лодка незаметно для глаз сдвинулась с места, и под действием мощных вёсельных гребков медленно направилась к берегу, пересекая бешено несущийся поток не в меру расходившегося Серлиг-Хема. На преодоление каких-то двух метров струи ребятам потребовалось не менее минуты. Наконец Игорь сумел схватить рукой носовой фал лодки, и стал вытаскивать неподъёмную наполненную до краёв посудину на камни берега. Позднее Федя делился с нами своими впечатлениями от этого происшествия.- Когда сразу же после слива перед моими глазами возник пенистый гребень "стояка" я не сразу смог оценить всю сложность создавшегося положения. Однако после того как лодку резко отбросило назад встречным потоком, и стало заливать водой мне стало не по себе. Пробую упереться ногами в дно, чтобы гребок был мощнее, но никак не могу его достать. Под ногами одна булькающая водяная пустота. На наши гребки лодка не реагирует, а встречный поток всё сильнее отбрасыва­ет ставшую совершенно неуправляемой посудину. Вижу, как Вартаныч тоже без всякого результата "рубит" веслом воду. Пожалуй, немного поменьше везения, и нам пришлось бы вволю хлебнуть холодной водички уже за бортом. Только сильнейшее подводное течение смогло сдвинуть с места затонувшую под нами лодку. После этого эпизода весь коллектив притих, и стал значительно задумчивее, а Олег совершенно потускнел. Он уже не надоедал Игорю своими жалобами, о том, что промок и замёрз, что ему неудобно сидеть, когда под ним в лодке вода и так далее. Картинка реальной жизни, увиденная своими глазами, ярко осветила все возможные последствия неудачных маневров. За весь сегодняшний день мы прошли всего каких-то полтора километра, но зато, как убеждал нас знаток Серлиг-Хема Ляпунов, самые - самые ... Он постоянно доказывает нам, что дальше всё будет намного проще и спокойнее. По-моему говорит он это больше не для нас, а для самого себя, пытаясь таким способом приглушить тревогу за судьбу своего экипажа в лице притихшего и ставшего ещё меньше ростом и, даже как-то, тоньше Олега. Сегодняшняя встряска с обильным поливанием ледяной водой погрузила его в какое-то не то полусонное, не то полу шоковое состояние. Сегодня он с Игорем дежурные, но выполнять немудрёные обязанности последних может только Ляпунов. Сам Олег лишь вяло перемещается по камням, и почти не реагирует на наши слова и вопросы. Ночёвка нам сегодня предстоит весьма специфическая. Берег, на котором мы находимся, круто уходит вверх, и весь зарос густым буреломным лесом. Около воды располагается лишь узенькая полоска, состоящая из камней самых различных форм и размеров, громоздящихся друг на друге. С большим трудом находим две небольшие, наклонные площадки, также состоящие из камней, позволяющие кое-как разместить на них наши палатки. Однако перед тем как заняться их установкой, нам приходится провести целый ряд архитектурно-планировочных работ. Ходим по всему берегу, отыскивая в быстро опускающихся на тайгу и реку сумерках, подходящие плоские каменные плитки, и выкладываем ими все неровности площадок. Работа не из приятных, и движется не очень споро. В это время Ляпунов пытается в одиночку приготовить для уставшего коллектива ужин, так как Олег всё ещё находится во власти полу летаргического сна. Минут через сорок площадки стано­вятся более или менее годными для постановки палаток. Когда палатки, наконец, встали на берегу, распростёрши свои лёгкие полотнища почти над самой во­дой, нам стало предельно ясно, что ночь предстоит весёленькая. Обмениваемся по этому доводу мнениями, и решаем, что в сложившейся ситуации ничего другого не остается, как положиться на волю судьбы. Ляпунову и сейчас не до этих мелочей: он воюет с супами в пакетах и манной кашей, а также распекает своего помощника за бесхозяйственность. Олег вот уже двадцать минут безуспешно пытается отыскать затерявшиеся в груде беспорядочно раскиданных шмоток принадлежности для принятия пищи, при этом он ежеминутно взывает к Ляпунову.- Игорь! Ложек где-то нет! Игорь! А кружки тоже куда-то пропали! Ляпунов постепенно начинает звереть, и в ярких отблесках пламени костра его глаза начинают таинственно и зловеще светиться. Его диалог с бедным Олегом переложить на бумагу практически невозможно, да и небезопасно, из-за своеобразных идиоматических выражений, хотя они и доставили нам тогда несколько весё­лых минут. Да, чистил он тогда своего незадачливого братца так, что даже нам было жарко, хотя находились мы не у костра, а около палаток, и от воды тянуло холо­дом. Только горячий ужин и крепкий дымящийся чай постепенно утихомирили не в меру разбушевавшегося дежурного. Сразу же после ужина отправляемся спать. День завтра предстоит не из лёгких. Серлиг-Хем урчит совсем рядом с нашими го­ловами, постоянно напоминая о своём присутствии. Ночь была тёплая, и даже Женя, обычно мёрзнущий сильнее, чем остальные ребята, заявил утром, что спал хорошо. Утро снова солнечное. Это радует, так как очевид­но снова весь день придётся провести на воде в мокрой одежде. Когда мы вылезли из палатки, то выяснилось, что под ней протекает небольшой ручеёк, которого ещё вчера не было. Ночью где-то шёл дождь, и со склонов стекают выпавшие на землю осадки. Пока дежурные готовят завтрак, Крылов незаметно исчезает из нашего нескладного лагеря. Из дневника Жени Крылова. Утром попытался забраться до верху. Лез в гору минут пятнадцать-двадцать. Всё искал кедровые шишки, но их очень мало. Зато много смо­родины чёрной и брусники, которая уже вызрела... Действительно, не везёт нам на Серлиг-Хеме на кедровые шишки. Вот уже третий раз мы встречаемся с ним, а урожая шишек, так и не видели. С тоской вспоми­наем урожаи, которые мы собирали на Джугояке и Малой Бирюсе. Тогда с одного кедра можно было получить до пятидесяти спелых и крупных шишек. Ставили мы на костёр ведро, укладывали на его днище голыши-камни, заливали немного воды, а сверху насыпали шишки. Испарялась вода, и вместе с нею улетучивалась липкая, пахучая кедровая смола. Минут через двадцать можно было наслаждаться молочной спелости орешками, которые сами выпадали на ладонь из раскрывшихся чешуек. За один вечер, сидя у уютного костра, каждый из нас съедал по пол сотне таких ореховых копилок. Не велика была речка Джугояка, но порадовала она нас всеми прелестями Саянской тайги: И рыбы было там полным-полно, и кедра, и голубики с черникой, и всевозможной лесной дичи. Брал тогда в руки своё одноствольное ружьё Вартанов, и исчезал в тайге со словами.- Пойду, убью глухарика. А минут через десять гремел выстрел, и на берегу появлялся Володя с добытой птицей. Были на Джугояке места, когда тихие плёса-ванночки, длиной в какой-нибудь десяток метров, буквально вскипали от разыгравшегося хариуса. Всё это давало нам возможность устраивать тихими вечерами буйные пиршества, состоящие из самых различных блюд: дичи во всех видах, пареной и жареной рыбы, свежих ягод, вкуснейших киселей и компотов и даже варенья. Готовили мы там и блины. На десерт неизменно подавались кедровые орешки. На Серлиг-Хеме всё было строже и буднишнее. Здесь для того, чтобы сытно поесть, нужно было работать в поте лица - искать дичь и без устали ловить рыбу. К завтраку весь перемазанный соком от ягод Крылов появился из густых кус­тов, покрывающих склон. Выглядел он довольным и сытым, но от еды не отказывался. Стараемся как можно быстрее собрать свои пожитки, упаковать лодки, и на­чать сплав. Денёк сегодня, по всей видимости, предстоит не лёгкий. Лежащий впереди очередной участок сплава достаточно длинен и сложен. Множество подводных и надводных камней. От этого вся поверхность реки покрыта белой бахромой пены и спиралями водоворотов. Течение меняет своё направление через каждые несколько метров. Проходы между камнями узкие и расположены в самых неожиданных местах русла, так что заход в любой из них требует сложного маневра. Ямы-воронки, завершающие крутые сливы, кипят перенасыщенной кислородом водяной пылью. Во многих местах водовороты так закручивают струи потока, что образуются мощные боковые и обратные сливы, очень по­хожие на маленькие копии водопадов. Запомнить все детали маршрута на этом участке практически невозможно, однако Игорь вот уже полчаса перемещается по берегу туда и обратно, и сосредоточенно о чём-то мыслит. Понимаем всю сложность его состояния, и стараемся не мешать. Олег безучастно сидит на носу лодки, и терпеливо ожидает конца этого творческого процесса мышления происходящего у рулевого его судна. Наконец, Ляпунов завершает свой "процесс" и гонит "живой груз - балласт" на место. В это время начинают сплав Володя с Федей. Они на редкость лихо и красиво проходят весь участок, набрав в лодку минимум - миниморум воды. Фиксируем их мастерские маневры на плёнку. Высокие и рваные волны иногда полностью скрывают от нас их лодку, и тогда кажется, что ребята сплавляются не на своей жиденькой "резинке", а прямо так, сидя верхом на струе. Со словами.- Поехали,- кидается в бушующую стихию Ляпунов. Смотрим, как он мощными и чёткими ударами вёсел пытается выдержать лодку носом к волне, а так же вовремя вписаться в очередной поворот. Это удается ему не всегда, и тогда лодка начинает выписывать между камнями замысловатейшие зигзаги, то, взлетая вверх, то, резво кидаясь вниз в очередной слив. В такие моменты хорошо видно, как Олег молитвенно вскидывает вверх руки с веслом, и замирает как будто в божественном экстазе. Продолжаем лихорадочно снимать с различных точек всю эту карусель движения, брызг и пены, успевая сделать всего по два-три кадра из-за кратковременности сплава. Очень жаль, что у нас нет с собой аппаратуры, способной записать всю красоту звукового сопровождения таких моментов. Не проходит и минуты, как лодка Игоря уже, утыкается своим вздёрнутым оранжевым носом в маленькую бухточку за одним из громадных береговых валунов, а он сам облегчённо переводит дыхание, и затем с помощью экзотических выражений гонит на берег Олега, который неподвижно застыл, словно индийский божок, и не подаёт никаких признаков жизни. После очередной многоярусной тирады своего грозного капитана он, наконец, приходит в себя от охватившего организм водяного шока и, перевалившись через борт лодки, выпадает на берег в осадок. Бедняге так и не пошли в прок многочисленные уроки Ляпунова, о том, как покидать лодку. Из дневника Жени Крылова. Предсказания Игоря, что всё самое сложное позади не оправдались. Воды много, и каньон не узнать. Идём с осмотрами через каждые пятьдесят-восемдесят метров, останавливаемся, отчерпываем по 60-70 литров воды, отжимаем одежду, снова одеваемся, и снова нас заливает. Весь день до са­мой остановки я так и не просох, да и не только я. Олег сказал, что 22 августа 1977 года самый чёрный день в его жизни... Настаёт наша очередь. Усаживаемся в подрагивающую на волнах "кастрюльку", ещё раз сверяемся друг с другом о готовности, и отваливаем. Сразу же начинается настоящая свистопляска. В лицо летят мощные фонтаны брызг и пены. Для меня это фонтанирование усиливается ещё и тем, что бешеные гребки Крылова обёртываются дополнительными потоками воды, льющимися мне прямо в лицо. Покрепче закрепляюсь носками сапог под упруго стонущие от напора струи борта и, как оказывается, вовремя. При очередном гребке, когда лодка резко взлетает на гре­бень "стояка", внезапно прокручивается вокруг своей оси левая лопасть моего весла. Защёлка выскочила из своего паза. От этого я мгновенно теряю равнове­сие, а затем под мощным ударом набегающего вала вторая лопасть получает та­кой рывок, что весло, словно лёгкая тростинка вылетает из моих рук, и исчеза­ет в волнах Серлиг-Хема. Я сам с огромным трудом удерживаюсь в лодке. Всё моё тело находится за бортом, около лица стремительно проносятся косматые клочья разорванной струи, левая нога нелепо вскинута высоко в воздух. Я удер­жался от выкидыша за борт лишь благодаря намертво заклинившемуся под бортом носку правого сапога. С трудом хватаюсь рукой за бортовой леер, и рывком за­брасываюсь обратно в лодку. Это событие заняло всего какую-то секунду-две, а мне показалось, что прошла целая вечность. Женя, ничего не подозревая, продол­жает сосредоточенно работать веслом. Стараясь перекрыть рёв реки, кричу ему.- Гребёшь один! У меня вырвало весло! Попробуй держать точно по течению, и та­бань, табань! Будем ловить весло! Наконец, он оборачивается и осознает суть произошедшего. Река ревёт, и пытается развернуть лодку на свой манер. Однако после двух неудачных попыток мне всё-таки удаётся ухватить, то всплывающее на поверхность, то вновь скрывающееся в волнах, весло. На душе становится спокойнее. Дружными усилиями подгребаем к берегу. В лодке воды набралось уже по самые сорта. Ребята, с тревогой наблюдавшие эту картинку, помогают нам прича­лить, и тут же начинают оживлённо комментировать мои злоключения. Ожил даже Олег. Для него это уже второй наглядный пример критической ситуации. Он всё спрашивает и спрашивает, обращаясь поочерёдно то ко мне, то к Жене.- Ну, как же вы так? Как же? Как ты смог удержаться? А если бы выпал, что тогда? А я, по правде говоря, и сам не знаю, что тогда... Однако стараюсь его успокоить, так как впереди не менее сложные участки реки, а в таком состоянии и настроении, как сейчас, Олег становится ещё более опасен не только для Игоря, но и для всех нас. Да, Серлиг-Хем и, в особенности, его каньон просто неузнаваемы. Не могу даже приблизительно предсказать того, что ждёт нас за очередным изгибом реки. Ляпунов, правда, всё ещё продолжает храбриться, и утверждать, что он всё помнит, и самое сложное уже кончилось или вот-вот кончится. - Всё! Самую дурнину пропёрли, теперь остались одни семечки. Так несколько прижимчиков и шиверок. Пустячки! Пошвыряет маленько, помочит и всё... Однако я в этом сильно сомневаюсь. Смотрю на Федю, и в его глазах вижу то же самое опасение. Впереди уходит в даль длинный прямой прогон, затем следует поворот налево, и каньон исчезает в узкой прорези между скал. Щёки! И без того узкое русло реки совсем сжалось, и пронизало две отвесные вертикальные скалы, высотой с пятиэтажный дом. Скалы нависают над бешено несущимся внизу потоком. Мрач­ность картины усиливают буйные заросли сосны и кедровника, сплошь покрывшие вершины скал. Когда я два года назад впервые поднялся на них, чтобы заснять прохождение этого участка другими экипажами, то на какое-то мгновение невольно замер - настолько величаво и сурово выглядел отсюда ревущий внизу Серлиг-Хем. При входе в щёки он сначала делал крутой левый поворот, а затем резко кидался вправо, и, круто вспенившись двумя рядами стоячих волн, разливался в широкую и спокойную бухточку, чтобы затем, набравшись силы, вновь с грохотом и рёвом продолжать свой буйный бег к Бий Хему. Первыми проходили щёки мы с Женей. Внимательно просматриваю маршрут, и докладываю остальным ребятам, что на прямом участке сложностей не предвидится, а сами щёки нужно проходить точно под левым берегом и затем резко уходить вправо и причаливать к берегу. От таких сведений заметно улучшается настроение у Олега, А Ляпунов ещё ретивее начинает убеждать нас в том, что дальше будет проще простого, и можно сплавляться без разведок. Помахав ребятам вёслами, отплываем и без всяких приключений, практически даже не зачерпнув во­ды, пристаём в уютной бухточке. Через несколько минут к нам присоединяется и лодка Ляпунова. Постоянные и настойчивые заверения Игоря об окончании сложных участков все-таки делают своё чёрное дело, и Федя с Володей после прохождения этого участка продолжают двигаться дальше по каньону без осмотра. Вскоре их лодка начинает совершать немыслимые выкрутасы, взлетая и пропадая в едва видимых отсюда гребешках белой пены. Рассказ Феди Ляха. Благополучно миновав щёки и, не встретив при этом каких либо трудностей, решаем не приставать к берегу, а двигаться дальше. Тем более что злодей Ляпунов своими настойчивыми заверениями внёс-таки в наши доверчи­вые души опасное благодушие. Правда, глядя на береговой рельеф и крутой изгиб каньона впереди, у меня на какой-то миг мелькнуло подспудная мыслишка о возможных неприятностях, но я тут же отогнал её прочь. Мощное течение буквально через несколько секунд вынесло нас к повороту, и за ним открылась такая картинка, от которой по всему телу пробежала невольная оторопь. Мощнейшие стоячие волны в три ряда почти полностью перегораживали русло реки. Между ними торчало несколько крупных каменных глыб, некоторые из них имели острые кромки, другие совершенно плоские верхушки, через которые вода шла валом, а затем проваливалась в глубокие ямы, наполненные взбитой воздушной пеной. Выбирать маршрут прохождения практически невозможно, так как скорость течения такова, что лодку выносит на первый из валов уже через три-четыре секунды после того, как мы их увидели. Сквозь рёв воды кричу Володьке, чтобы он только табанил, стараясь как можно сильнее уменьшить относительную ско­рость нашей "галоши" относительно струи. Сам же забочусь только об одном - не дать поставить лодку боком к валу. Если это произойдёт, то нам будет обеспечен шикарный, классический оверкиль. Лодка мгновенно проваливается в первую пенящуюся чашу, и тут же под мощнейшим напором струи проскакивает её. Впере­ди уже ревёт и беснуется очередной рваный вал. Воздух весь насыщен сплошной водяной пылью, которая, оседая на лицо, тут же превращается в холодные струйки, неприятно просачивающиеся за ворот. Лодка заметно тяжелеет и становится менее управляемой, так как в ней полно воды. Работаем изо всех сил. Просматривать, что творится впереди, становится совершенно невозможно. Ориентироваться приходится мгновенно, чаще всего, полагаясь на какое-то шестое чувство и просто на везение. Прикидываю - ещё парочка таких валов впереди, и "галошу" нельзя будет провернуть никакими усилиями, поскольку каждый вал добавляет нам минимум по десятку вёдер чистейшего дисцилата. К счастью фортуна всё-таки поворачивается к нам не розовой попкой, а прекрасным личиком - последний удар крутобокого стояка, провал в бездну, и мы выносимся на относительно спокойную воду. С трудом разворачиваем лодку и загоняем её в одну из микро бухточек у правого берега. Володька молча сидит на своём месте, очевидно, всё ещё под впечатлением только что проделанной нами водяной пляски. Постепенно выходим из этого шокового состояния, и начинаем отчерпываться. Набирается десятка четыре полноценных вёдер. Попался бы сейчас нам этот всезнающий Ляпунов, мы бы смог ли высказать ему всё, что о нём думаем. Однако, поскольку ему и другому экипа­жу ещё предстоит испытать все эти прелести, решаем не сотрясать воздух бессмысленными фразами, а запечатлеть этот исторический момент на плёнку. Вартанов нагружает на себя всю имеющуюся у нас кино-фото аппаратуру, и ста­новится похожим на штатив, весь увешанный техникой. Идём к повороту реки выбирать место для съёмки. Весь берег реки покрыт обломками камней, поверх­ность которых очень скользкая из-за постоянно попадающих на них брызг. Из-за этого идти по ним очень трудно - ноги то и дело скользят, теряя опору. Двигаться приходиться очень медленно. Вартанов почему-то замешкался, и заметно приотстал. С трудом забираюсь на громадный гладкий валун. Тёмно-серая струя билась внизу, бурлила, переливаясь зеленоватой сединой и, скользнув по гладкому боку каменной глыбы, уносилась куда-то в основную струю каньона. Вдруг раздал­ся глухой шлепок, и голос Вартанова откуда-то снизу, из воды произнёс.- Федя! Я, кажется тону! Оборачиваюсь и вижу, что бедолага лежит спиной в воде с поднятыми кверху руками, в которых мёртвой хваткой зажаты мои Пентакон и Красногорск, а Зенит уже лежит благополучно где-то на дне, так как от него виден только ремешок. Вартанов тонул медленно и уверенно, погружаясь в воду, словно корабль с открытыми кингстонами, и не спуская флага. Стараюсь как можно быстрее протянуть ему дружескую руку помощи, но всё-таки не успеваю, и он погружается весь в холодно урчащие воды Серлиг-Хема вместе с аппаратурой. Всё кончается вполне благополучно, если не считать некоторых ушибов на мужественном теле Вартанова и напрочь промоченной оптики. Несчастный мой аппарат "Пентакон", снова, как и в прошлом году, купают в воде и выводят из строя. Пытаюсь выявить у потерпевшего кораблекрушение Вартанова причину этого печального происшествия. Всё оказывается на редкость просто и прозаично - перепрыгивая с одного камня на другой, он не рассчитал расстояния, поскользнулся и рухнул с высоты полутора метров спиной вниз в воду между двумя камнями. В результате этого акробатического падения мы остались без всяких средств фото документирования событий. Володя, мелко потряхивая всеми деталями промокшей и продрогшей фигуры, постепенно оживает. Заставляю его побыстрее спросить мокрые шмотки, и отжать их. Иначе в таком виде он долго не продержится. Впереди у нас ещё часа два движения по каньону, и нужно обязательно согреться. Хорошо ещё, что товарищ Ляпунов теперь наверняка будет осмат­ривать этот "простенький" участочек что-нибудь минуток сорок, а не полезет в него сломя голову, как сделали это мы. Значит, у нас есть время погреть свои кости на солнышке, которое весело следит со своей высоты за нашими фортелями. Мы, оставшись на мелком песочке нашей уютной бухточки, с изумлением и всё более возрастающей озабоченностью наблюдали за этой сумасшедшей пляской святого Витта, которую исполняли на своей лодке Федя с Володей. Решаем пройти вперёд вдоль берега и выяснить, что за причина привела их к таким выкрутасам. На повороте перед нашими глазами открылась картина игры бушующей речной стихии, которая не предвещала ничего хорошего и радостного. Река словно обезумела. Среди нескольких крупных камней имелись, правда, узкие проходики для лодок, но все они завершались очень крутыми сливами, в конце которых вздымались вверх в пене и брызгах полутораметровые стояки. Пытаемся осознать открывшуюся перед нами реальность и сообразить, что и как делать. Но ничего не получается. Туманилось все, туманилось в голове, и все догадки вспыхивали и сго­рали, как сгорают в бенгальском огне металлические опилки: трескуче и мгновенно -- и в разных направле­ниях расчерчивающие воздух плюсики. И так же как от бенгальских огней, от этих плюсиков сразу же ничего не оставалось: ни дыма, ни огарков, ни крошки, за которые можно было бы зацепиться, которые можно было бы взять за отправные точки. Лодки с ребятами не было видно, так как впереди Серлиг-Хем снова делал крутой поворот. Но вот на берегу метрах в двухстах ниже по течение появился Вартанов, и наша тревога за их судьбу утихла. Смотрю на Игоря и вижу, что ему становится совсем не до смеха. Натерпевшийся за день Олег становится для него не помощником, а откровенной помехой и балластом. Мне хочется успокоить совершенно притихшего и ошарашенного путешественника - новичка. Для этой цели очень неплохо подошли бы строчки из Байроновского Чайльд Гарольда - Олег, мой мальчик, что с тобой? Я слышал твой упрёк. Иль так напутан ты грозой, Иль на ветру продрог? Мой бриг надёжный крепко сшит, Ненужных слез не лей. Быстрее сокол не летит Смелей и веселей. Но Олегу, похоже, совсем не до наших успокоений. По-моему в эти минуты он вспоминает всё то хо­рошее и плохое, что произошло с ним в жизни и думает.- Нет, это не жизнь для белого человека! Меня уже тошнит от одного только вида и запаха чистой воды. Я, наверное, умру на самом пороге своего счастья, как раз за день до того, когда завершится всё это безобразие и наш завхоз будет, не считая, раздавать сэкономленные на нашем здоровье конфеты. Мы с Женей направляемся к своей лодке, так как разогреться и запомнить все детали в этой каменно-водяной "каше" невозможно. Игорь же остаётся на месте, и продолжает что-то глубокомысленно соображать. Усаживаемся, проверяем вёсла и задрайку багажни­ка, а затем бросаем лодку навстречу режущим валам. Описать прохождение этого участка я не берусь, так как в яростном рёве струй, пене, брызгах, мощных ударах о камни днищем и бортами, в крутых и немыслимых по конфигурации поворотах всё наше внимание было сосредоточено только на том, чтобы лодка шла точно носом к волне, и не выскочила на шершавые "спины" камней. Проходит деся­ток секунд, и мы оказываемся за поворотом, оставив позади эту беснующуюся преграду. В лодке почти вровень с бортами плещется вода. Пристаём к берегу, и принимаемся за привычную работу - отчерпывание воды. Видим, что пристали мы намного ниже, чем Володя с Федей. Минут через десять вся в пенном кружеве из-за поворота выносится лодка с Ляпуновым и Олегом. Последний сидит на манер какого-то божка, прижав к груди коротенькие ручки с веслом. Похоже, что даже глаза у него в эти мгновения были закрыты. Один Ляпунов бешено работает своим веслом, с трудом направляя лодку в нужном направлении. Через какие-то секунды мы уже помогаем ему вытя­нуть лодку на берег, и он, отрешённо махнув рукой, на какое-то время полностью отключается от объективной реальности. Только через несколько минут он берётся за миску и начинает медленно отчерпывать воду. Река впереди совершает глубокий зигзаг и исчезает за пологим, заросшим глухой тайгой, мысом. Нужно снова идти на разведку. Отжимаем на себе одежду, сливаем набравшуюся в сапоги воду, и топаем по крупным камням, а затем начинаем продираться через густые заросли на берег ревущего где-то впереди потока. Открывшаяся нам картина совсем не успокаивает, а вновь, в какой уже раз за этот день, заставляет задуматься. Серлиг-Хем, совершив этот поворот, собирается в узкий рукав, который весь вздыбился от метровых стоячих волн, перемежающихся с ещё более глубокими водяными ямами. Основная струя с большим трудом просматривается где-то ближе к противоположному берегу. Там же нужно искать и направление для сплава. Причём держать лодки в струе придётся очень строго, иначе возможен вынос их боком на крутые валы или сброс в пенистые ямы, а, следовательно, и переворот. Мы уже давно убедились в том, что нашим ЛАСам страшны не камни, не сливы, а именно крутые и высокие стоячие валы. В этом месте их хватало с избытком. Плохо было и то, что между валами практически не было разрывов и пространства для маневра. Игорь снова заметно помрачнел. Ещё раз внимательно прикидываем варианты сплава. В это время на дальнем изгибе у противоположного берега появилась лодка Феди. Ребята пристают в небольшой песчаной бухточке, вылезают из лодки, и начина­ют также, как и мы, изучать этот участок, изредка о чём-то переговариваясь друг с другом. На мой взгляд, сплавляться им будет даже сложнее чем нам, так как с того места, откуда они производят осмотр, совершенно невозможно увидеть нескольких глубоких ям-впадин, скрытых выступающими едва-едва над водой плоскими камнями. Пытаемся руками показать на эти скрытые ловушки, но похоже, что делаем это совершенно напрасно. Решаю сплавляться первым, чтобы успеть наглядно показать им, где нужно сплавляться. Быстро возвращаемся к лодке и, не дожидаясь прихода Игоря, отплываем. После всех нервотрепок сегодняшнего дня все чувства как-то притупились, и я абсолютно спокойно ожидаю приближения пенящихся валов. Лодку стрелой несёт по крутой дуге поворота, и бросает в горловину ревущего рукава. Как это ни странно, но нам с Женей удаётся на редкость точно удержаться на намеченном маршруте, и через несколько секунд, почти не зачерпнув воды, мы уже причаливаем к пологому песчаному мыску. Вылезаю на берег, оступаюсь и наливаю себе полный сапог воды. Становится ужасно обидно. Проскочить через весь этот фонтанирующий лабиринт сухим, и промокнуть на самом берегу - пожалуй, здесь судьба была ко мне в чём-то несправедлива. Пока я обижаюсь на фортуну, из-за поворота появляется лодка Ляпунова. Она тоже лихо пролетает основную часть этого слож­ного участка, но внезапно на самом выходе из него, когда нам казалось, что у ребят всё уже позади, в дело решил вмещаться Олег. Ни с того, ни с сего, он лихо делает мощнейший гребок, лодка становится боком к валу, сваливается в послед­нюю воронку и, набрав воды под самые борта, медленно выплывает на спокойную воду. Ляпунов был настолько потрясён этим поступком, что не мог ни выразить, ни высказать переполнявших его чувств. Он лишь беззвучно разевал рот и таращил глаза. Олег также безмолвствовал, но совершенно по другой причине. Он снова, но на этот раз по собственному почину, промок с ног до головы, и не мог никак придти в себя от горя. Смотря на эту безмолвную картину, как будто сошедшую со сцены театра мимики и жеста, невольно забываю о своих мелких неприятно­стях и едва сдерживаю смех. Игорь подгоняет лодку к берегу и, не глядя на наши улыбающиеся рожи, начинает молча сосредоточенно отчерпывать воду. Олег с трудом и полной безнадежностью во взоре вываливается из лодки на песок, и пытается стянуть с себя мокрые шмотки. Сегодня ему, как и всем нам, везёт хотя бы в одном - в пого­де. Сейчас уже около шести часов вечера, но всё ещё ярко светит солнце, а воз дух достаточно прогрет. Природа благосклонно смотрит на нас, как на известных троих в лодке, о которых поведал миру Джером Джером: Река, когда солнце пляшет в волнах, золотит седые буки, бродит по лесным тропинкам, гонит тени вниз со склонов, на листву алмазы сыплет, поцелуи шлёт кувшинкам, бьётся в пене на запрудах, серебрит мосты и сваи, в камышах играет в прятки, парус дальний озаряет, - это чудо красоты. Свет солнца - это кровь природы. Глаза матери земли смотрят на нас так уныло и бездушно, когда умирает солнечный свет. Нам тогда грустно быть с ней - она, кажется, не любит нас тогда и не хочет знать. Она - вдова, потерявшая возлюбленного мужа; дети касаются её руки и заглядывают ей в глаза, но она не дарит их улыбкой. Сейчас мы, раздевшись до трусов, с наслаждением пьём эту природную кровь и постепенно отходим от воздействия водных процедур и нервных потрясений. В это время начинает свой сплав наш последний экипаж. На этот раз всё проходит благополучно, и мы, собравшись вместе, спокойно просыхаем, готовясь к даль­нейшему пути. Сегодня мы хотим пройти ещё хотя бы два-три километра, тем более что впереди действительно вроде бы не предвидится больше никаких сложных участков. Через час, отдохнувшие и высохшие, мы продолжали наши странствия. После преодоления двух длинных и довольно бурных шивер Серлиг-Хем как-то внезапно затих и спокойно понёс нас по своим быстрым водам вперед. Начинаем искать место для ночлега. Мы нашли его на небольшом лесистом островке, который образовался совсем недавно из обычного мыска в результате большого подъёма воды. Маленькой проточки, отделяющей сейчас его от правого берега, в обычные годы просто не существовало. На острове громадный завал из вековых кедров, лиственниц и других деревьев, а это значит, что не будет никаких проблем с дровами. Быстро разбиваем лагерь, и начинаем основательную сушку вещей, так как после сегодняшнего сплава промокли кое-какие шмотки даже в мешках-упаковках, а также спальники, что особенно неприятно. Федя вслух мечтает устроить костёр из самого завала.- Вот бы полыхнуло, на всю речку! Однако трезвый рассудок удерживает его, и мечты так и остаются мечтами. Из дневника Жени Крылова. Вечером так до конца и не прошли каньон, но решили выпить согревающего, чтобы окончательно не отдать концы. Действительно ужинали мы с граммулькой. Ужин - мы привыкли к тому, что ужин у нас это вечерняя еда. А ведь создано это слово было для обозначения еды полу­денной. Древнерусское слово "Уго" означало "Юг". Солнце стоит на юге в полдень, и трапеза, приуроченная к середине дня, получила название "южная" - ужин. С течением веков, однако, на неё перешло слово " обед ", ранее значившее вре­мя между трапезами, а слово "ужин" стало означать вечерний стол. Нас это вполне устраивает, ведь в обед завхоз нам граммульку наверняка бы не выделил. Солнце уже давно скатилось с небосклона куда-то за склоны гор, но над тайгой всё ещё разливались отблески закатной зари. На темнеющем небе светились еле-еле видные оранжевые всплески, кучерявилось махонькое, похожее на нахохлившуюся птичку, облачко. Над засыпающими Саянами распростёрся холст, по которому никому неведомый художник, нанёс из своей богатой палитры массу различных цветов и уйму их оттенков. Великие художники древности полагали, что всего на белом свете тринадцать тысяч красок, а у каждой краски - пятьдесят оттенков. Таким образом, они считали, что щедрая природа дала в распоряжение человека 650 000 оттенков. Большинство из них мы могли наблюдать в этот прелестный вечер своими глазами. Природа! Только она в полной мере может воздействовать на самые затаённые человеческие чувства. И не даром всё тот же лорд Байрон писал в своих песнях: Есть наслажденье в бездорожных чащах, Отрада есть на горной крутизне, Мелодия в прибое волн кипящих И голоса в пустынной тишине. Людей люблю, природа ближе мне. И то, чем был, и то, к чему иду я, Я забываю с ней наедине. В себе одном весь мир огромный чуя, Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я. Незаметно закат сгорел до сухого серого пепла. На небе вспыхнула настоящая звёздная иллюминация. Какая-то птица, пронзительно вереща, пронеслась над рекой, скрылась за поворотом, потом вернулась назад. И всё стихло. Стемнело. Ночь вступила во владенье миром. Сменив солнце, звезды взялись освещать меня, землю и Саяны. Я расстелил спальник у костра, улегся и, позабыв о звездах, стал смотреть на огонь. Никогда не устану глядеть на это чудо природы. Я думал об Индии, об этой прекрасной далекой стране, в которой очень хочется побывать. Я думал об индусах, и о том, как они пять тысяч лет назад угадали, как мы будем сейчас жить. Они жалели нас еще тогда, но ничего поделать не могли. Пока земля крутится-вертится, на ней сменяются четыре эпохи одна за одной. Длительность каждой эпохи ужасна для понимания - около миллиона лет. Каждая эпоха хуже другой. Нам не повезло и мы живем в самый неблагоприятный период, называется он Кали-юга. И самое ужасное то, что мы только начали 5000 лет назад свое долгое существование в этой самой Кали-юге, которая должна продлиться еще 432000 лет. Вот только часть того, что про нас сочинили 5000 лет назад: "Просто богатый человек будет слыть аристократом. Нормы законности и справедливости будут устанавливаться теми, кто сильней. Признаком учености будет просто умение жонглировать словами. Лицемерие станет добродетельно. О красоте человека будут судить по его прическе. Целью жизни будет просто набить желудок едой. Правители будут вести себя не лучше обычных воров. Люди станут жадными, ужасного нрава с отсутствием милосердия. Женщины, потеряв целомудрие, будут переходить жить от одного мужчине к другому. В городах наступит засилье воров и мошенников. Будет процветать торговля по мелочам. Люди не будут считать зазорным зарабатывать на жизнь любым самым отвратительным способом. Мужчины станут жалкими созданиями, находящимися под властью женщин. Безкультурные люди от имени бога будут зарабатывать себе на жизнь. Не имеющие никакого представления о религии люди будут с высоких помостов разглагольствовать о религиозных принципах. Умы людей будут пребывать в постоянном возбуждении. Люди будут ненавидеть друг друга из-за пустяков и собственного недомыслия. Вволю нафилософствовавшись, я засунул спальник в палатку, где уже предавались сладостному Морфею мои товарищи, и сам заполз внутрь. Проснулся я от холода. Рядом, свернувшись в малюсенький комочек, скукожился Женя. У Ляпунова наружу торчит один нос, а остальные части головы полностью скрыты под сине-фиолетовой вязаной шапкой-капором, которую он сумел уезжая из Москвы умыкнуть у собственной супруги. Сверху эта чудо шапка повязана красным шерстяным шарфом. В таком снаряжении Ляпунову никакие морозы не страшны. Пробую как ни будь согреться, но из этого ничего не получается. Поёживаясь, вылезаю наружу. На листве деревьев, траве, камнях берега белеет иней. Над рекой прозрачной дымкой стоит лёгкий туман. Небо совершенно чистое, но солнце всё ещё прячется где-то за склонами гор. Похоже, что день сегодня будет пригожий, и это радует. Из дневника Жени Крылова. Мы сегодня дежурные. Утром жарим рыбу и блины, поэтому выходим поздно. Решено сегодня пройти до конца Серлиг-Хема, и в устье его сделать остановку. Мой напарник решил меня извести своим желанием ублажать в наши дежурства коллектив разнообразием приготавливаемых блюд. Вот и сегодня он затеял стряпню - жарит блины на противне. Кроме них нужно ещё жарить рыбу, а это значит, что приготовление завтрака затянется надолго. Из-за вершин деревьев появ­ляется улыбающаяся солнечная физиономия. От его улыбки иней моментально та­ет, превращаясь в миллиарды искрящихся изумрудов - росинок. Облик реки изменяется, словно по мановению волшебной палочки. Между зелёными берегами, круто уходящими вверх к голубому покрывалу неба, прямо на наш островок тёк сплошной поток расплавленного серебра. Серебро струилось бесчисленными парчовыми нитями, затекало за буро-серые выступы лежащих на берегу камней, сбегало вниз по звенящим сливам, разбрызгиваясь во все стороны мельчайшими бусинками капель при ударах о преграды, и нестерпимо резало глаза. Поток начинался где-то вверху, около поворота реки, с шумом пробегал мимо нас, постепенно остывал и, покрывшись матово-серыми завитками пены, убегал куда-то вниз, глухо урча. Однако мне было некогда любоваться на все окружающие нас прелести на­чинающегося дня. Нужно было подтаскивать дрова, поддерживая то и дело прогорающий костёр, мыть посуду к завтраку, помогать жарить рыбу. Единственно, что я полностью байкотировал, была выпечка блинов. Ею занимался один Женя. Остальные члены коллектива откровенно сачковали в палатках, "мужественно" дожидаясь завтрака. Отплываем от гостеприимного островка в первом часу. Серлиг-Хем весело не­сёт наши посудины вниз по течению. Идут почти сплошные шиверы, интереснее и шкодливые. Сплавляться легко и приятно. Из воды то тут, то там торчат круглые головы каменных глыб, затянутые в белые жабо воздушной пены. Через каждые сто-двести метров попадаются маленькие ступеньки - порожки, с которых мы скатываемся вниз, словно зимой на санках. Заметно повеселел Олег, уже не бурчит на него Игорь. Начинает сказываться разница в конструкциях наших лодок. У Фединого ЛАСа дно не поддувное, и нос не загнут. Из-за этих мелочей ре­бятам приходится усиленно работать вёслами, чтобы не отставать от нас. Хариус решил напоследок побаловать нас своим вниманием и берёт великолепно. Часто останавливаемся и занимаемся промышленными заготовками рыбы, запасы которой растут у нас, как на дрожжах. На одной из таких мини стоянок умудряюсь по собственной неосмотрительности сделать в лодке приличную дырку. Проделал я её, нажав коленом на лежащий вдоль борта спиннинг, кольцо которого и довершило мои усилия. Ребята уплыли вперед, а у меня, как назло, нет бензина для обезжиривания места пробоины перед её заклейкой. Посылаю Женю догонять их пешком по берегу. Проходит около часа, а его всё нет. Чертыхаясь и вспоминая всех известных мне святых, начинаю клеиться без бензина. Женя появляется на берегу, когда весь процесс клейки был благополучно завершен. Подойдя ко мне, он заявляет, что компанию он так и не догнал. Грузимся в отремонтированную лодку, и через двадцать минут сплава мы находим её мирно чаевничавшей у маленького костерка. После высказывания моего к ним отношения и запоздалого чаепития продолжаем движение. До конца каньона в этот день дойти так и не удалось. Останавливаемая где-то километрах в десяти от его устья. Берег пологий, и место для лагеря очень удобное. Вечер проводим за ловлей рыбы и обменом впечатлениями о пройденном каньоне. Позднее сами собой сложились строчки об этих коротких, но таких богатых впечатлениями днях: Наш Серлиг-Хем, почти равнинный, Вдруг стал весь скалами стеснён, А впереди, как зверь былинный, Ревел и пеной бил каньон. Торчали камни в беспорядке, Лохмато встали "стояки", Метались струи без оглядки То поперёк, то вдоль реки. Нам не забыть его прижимов, Суровый вид прибрежных скал. Ревущих вод неудержимых, Куда он нас, смеясь, кидал. Тех тонн отчерпанной водицы, Порой налитой до бортов, И мокрые от пота лица После исполненных финтов. Он задавал свои загадки Без всяких пауз на обед, То вниз кидался сливом гладким, То весь кипел, суров и сед. Торчали камни в русле узком, Создав хитрейший лабиринт. Трещали вёсла от нагрузки, То был не сплав, а слалом - спринт. Как вихрем взмытые песчинки, В кипеньи струй и рёве вод, Неслись три лодки - три "резинки" Меж скал и грохота вперёд. И был маневр у каждой лодки Совсем отличен от других. Он совершался в миг короткий, Но был всегда и смел, и лих. Пускай беснуется, и злится. Теперь, когда он был пройдён, Но долго будет ночью сниться Мне этот сказочный каньон! Ребята сидели у костра спокойные и даже немного печальные. Всё самое интересное осталось позади. Впереди были два-три дня сплава по быстрому, зеркаль­ному Бий-Хему и перелёт по маршруту Тоджа - Кызыл - Москва. Из дневника Жени Крылова. Утром встали рано. На реке густой туман, холодно. Володя жарит свежую рыбу: я до завтрака поймал ещё три штуки отличных хариусов. Быстро завтракаем, но долго собираемся, особенно дежурные. Напоследок осматриваем близстоящие кедры. Шишек практически нет. Отплываем в половине одиннадцатого. Через час доходим до Бий-Хема. В устье рыбаки ловят сетями рыбу. Сильный и величавый Бий-Хем мгновенно подхватил, понёс и почти сразу же рас­творил в своих потоках чистые воды ворчуна Серлиг-Хема. Случилось то, что неминуемо должно было случиться и всегда случается в матушке природе - ручейки сливаются в речки, речки наполняют жизнью могучие полноводные реки, а те спешат напитать ненасытные организмы морей и океанов. Всем нам поче­му-то становится совсем грустно. Мы прощаемся с Серлиг-Хемом, который стал нам, не смотря на все его причуды и выкрутасы, родным и близким. Два десятка дней божественного опьянения природой и свободой вытянулись в одну ровную непрерывную линию, и время, казалось, потеряло всякий счёт и смысл. Ещё бы повторить всё пережитое и перечувствованное, а потом можно и собираться восвояси. Но нет, оказывается, не получается. В одну реку не вступают дважды. Мы и наполовину не утолили жажды свободы, как уже очутились снова на берегу действительности и с удивлением обнаружив ли, что жизнь, из которой мы рванули сюда в тайгу, продолжается, часы тикают и пора уже возвращаться в свои далёкие города, в повседневность житейских и служебных забот и занятий. И если кто-нибудь из близких, знакомых или совсем не знакомых людей скажет нам.- Чудаки! На что вы тратите свободное время и силы?- Мы единодушно заявим: Зачем нам тратить отпуска На эти вечные скитания? Ответ простой - без них тоска, Без них не отдых, а страданья. И нас влечёт в разливы рек, Туда, где скалы и прижимы, Где редко бродит человек. Влечёт судьбой неумолимой. И пусть тяжелы рюкзаки, Да так, что просто не поднять, Пускай смеются чудаки, Им нас конечно не понять! Не видеть им восходов солнца, Не петь им песен до утра, Им чай не пить до кружек донца В дыму таёжного костра. А наша доля километры, Таёжных рек звенящий зов. Тесны для нас квартиры метры И душен воздух городов. Впитав в себя лесные дали, Напившись воздуха с росой, Мы чуточку богаче стали Здоровьем, телом и душой!