Читать онлайн
"Ни шагу назад"
- Опять строевая! – громко воскликнул наш товарищ Петька.
Он был хлипеньким парнишкой совсем недавно вырванный от материнской сиськи и отметивший всего неделю назад своё девятнадцатилетние. Шумной и горячий – так характеризовали его все в отряде. Настоящий патриот своей родины и герой до кончика ногтей. Петя прямо сейчас без раздумий отправился бы в фашистский заслон и собственноручно положил десятка два врагов, а если бы смог, то взял бы гораздо больше. Сильный паренек, да только куда: моська против слона.
- Приказано! – грозно отвечал офицер Калмыков.
Голос его был вязким, густым и необычайно тяжелым – в нем чувствовалась особая стать и сталь. Бывалый офицер, прошедший котлы с самого начала нападения фашисткой Германии на нашу родину, выбирался из самых трудных задач: великий человек с необычайно сильным духом и душой, пропитанной кровью и потом. Высокий широкоплечий с правильной выправкой – он вызывал в товарищах уважение и почет. Хотя похрамывал на левую ногу, которую раздробило в осаде пару месяцев назад.
- До Москвы еще чуть-чуть, - тихо прошептал старик Леший.
Лешим прозвали его за умение ориентироваться в лесных массивах, а также быструю валку дерева. Когда заграждали пути к Москве и валили сосны, чтобы противник не мог проехать по лесу, он лучше всех лесников производил вал. По рассказам старика, он всю жизнь в Сибири леса помогал рубить, оттого и мастер дел таких был. Как говорил, мастерство ни пропьешь, ни забудешь.
Гул голосов мгновенно смолк при фразе Лешего. В воздухе разлилось ощущение таинственной опасности и ожидание удара. Всего пару часов назад немецкие бомбардировщики закончили сбрасывать на пригород Москвы снаряды. Вдали виднелся черный дым, извилисто тянувшийся от очага пожара вверх до самых облаков, и исчезающий в темно-сером океане небес.
До Москвы и правда оставалось немного: можайское направление было разгромлено, народ выстраивал баррикады, доты, рыл рвы и всячески пытался помочь городу, находящемуся в осадном положении. Все больше стягивалось полков и дивизий из внутренних резервов страны. В воздухе разлился запах гари, жженого металла и предвкушения от разгрома фашиста. Каждый готов был голыми руками разорвать «падаль» немецкого сброда без права помилования.
- Зима идет, чувствую носом своим, - проговорил Леший, принюхиваясь.
- Это хорошо, - кивнул Калмыков, а после добавил: - сейчас месиво, фашист не особо идет на нас да и мы тоже – паршивая погодка. Как снег выпадет, морозы первые встанут, то в контратаку пойдем. Наконец-то.
- По мне, в этом месиве и нужно валить фашиста! - Петька был неугомонен ни днем, ни ночью: вечный двигатель и ярый ненавистник врага.
Он напоминал мне маленькую собачку. Помню, до момента прибытия на оборону, как в поселке, где я родился, жил и рос, у соседа нашего, чистокровного осетина, сука родила пятерых щенят. Четверо были крупные, хваленные, а пятый – хиленький, тощенький и меньше собратьев в раза три. Мать от него быстро отказалась, а осетин и не ругался на неё: в животном мире матери видней кто не выживет в естественной среде. А сосед, добрый и ласковый мужик, забрал его и решился выкормить. И выкормил. А собачонка эта больше братьев не стала: всё такая же мелкая, хлипенькая, но тявкала больше всех собак в деревне. Видит, корова идет, а она на неё скачет, кусаться пытается. Корова, шокированная таким поведением, в сторону, пытается сбежать, а в след ей собачонка бежит и лает до самого загона. Сторонились той собаки все другие животные и собратья. Вот и Петька такой же – лает, кусается, а урона нанести толком не может.
При воспоминании о родной деревушке в сердце защемило. Казалось, я вновь ощутил запах свежего парного молока, вкус любимой краснощекой вишни и кислых зеленых яблок, а вдали чувствовался запах навоза и пресного сена. Родной край с высокими густыми лесами и богатыми на грибы лугами – я помнил его именно таким. А сейчас? Сейчас там выжженное поле с черными закопченными печками, оставшимися там как напоминание о былой жизни. Все полегло, сгорело, было убито – фашист нес за собой только разрушения без тени сожаления.
- Ну-с, товарищи, давайте рыть дальше. Поговорили и хватит.
Офицер Калмыков скомандовал товарищам браться за лопаты, и мы всей ватагой, бросив курить и болтать, продолжили прорывать траншею, чтобы ни одна вражеская падаль не смогла пробраться к Москве.
Мы рыли долго и беспощадно: каждая горстка земли ощущалась как один убитый враг, каждый подъем земли на край рва, подобно гвоздю в глухую оборону нашей столицы. Солнце весь день не было, только свинцово-ртутные облака висели над нами и изредка обливали дождем. Был бы ливень – лучше было, а эта мерзкое покапывание мелкого тоненького дождя давило на нас. Сапоги были все в глине, земле, грязи, руки мозолистые и налившиеся едким теплом, а лицо всё черное, мокрое и от дождя, и от пота.
Часов до одиннадцати, пока было возможно в свете ламп разглядеть что да как, копали, иногда прерываясь на перекур и короткую отстраненную беседу о чем-нибудь не существенном. Ни говорили о прошлом, ни вспоминали настоящего, ни обсуждали врага, ни упоминали близких – любое из перечисленного вызывало в каждом полный боли отклик. Мы потеряли там: в полях и в домах, в горящих изба и в воронках от разрыва снаряда - любимых нам людей, родителей, братьев, сестер и добрых соседей. И сейчас говорить об этом не хотелось. Мы отвлекали себя совершенно разными неясными темами и глупыми старыми шутками.
Когда уже стали заканчивать, к краю оврага подошел телеграфист и попросил офицера Калмыкова подойти. Весь мокрый, грязный, уставший и обессиливший, он поднялся вверх, а нам дал команду заканчивать, ибо дождь перестал идти, вместо него с небес посыпались крупные белые снежинки. Наступила зима.
- Зима, пришла, - протянул Леший, принюхиваясь к постепенно наступающему холоду.
Мы восторженно стали смотреть на пикирующие с темных ночных небес белые хлопья. Будто лебеди, они клином спускались в наш ров и на разгоряченной коже вмиг превращались в холодные прозрачные капельки воды, охлаждая нас и наш пыл. С детским восторгом все молча наблюдали за первым снегом и в душе каждого вспоминались свои зимние вечера.
Офицер Калмыков вернулся спустя минут десять. Взбудораженный, с поджатыми тонкими губами и с неясной бумажкой в руке. Никто из нас не обратил на него внимания, продолжая наблюдать за снежным вальсом, созданным самой природой на потеху нам. Наверное, каждая снежинка, подобно балерине на большой сцене, танцевала свой особый неповторимый танец. Без пары. Так же, как и мы – одинокая, печально-холодная и тающая при капельке тепла.
- Учуял ты, Леший, что снег на носу, - проговорил своим тяжелым голосом офицер, наблюдая за нами: двадцатью мужиками, смотрящими в темный небесный свод горящими светлыми очами. – Мне тут приглашение принесли.
- Приглашение? – уточнил Петька, отрываясь от созерцания танца снега.
- Да, - подтвердил офицер, а после добавил: - завтра парад будет на Красной площади в восемь утра.
- Парад? – тихо уточнил Леший, рассматривая офицера.
- Да, в честь двадцать четвертой годовщины Великой Октябрьской революции. Не зря строевая была. – Калмыков немного помолчал, думая о своем и не обращая внимания на ошарашенных нас, а потом сказал: - Фашист уже рядом, все заминировано и готово к принятию боя. Нам нужно защитить Москву.
Мы хором кивнули: каждый своей мысли, но при этом с единым чувством долга внутри. Снег продолжал идти, охлаждая наши тела, промокшие насквозь за день работы. Леший обтирал руками лопатку, Петька ковырял ногой край рва, а Калмыков смотрел вдаль немигающим тоскливым взглядом.
Назавтра мы выйдем на Парад: чистые, одетые в свежую одежду с противогазами на плече и с оружием в руках. Мы строевым шагом пройдем всю Красную площадь, услышим воодушевляющие слова товарища Сталина, а после направимся вперёд – на фронт, на защиту Москвы. И у каждого в голове будет звенеть одна фраза: «Ни шагу назад! За нами Москва!»
.
ЛитСовет
Только что
