Читать онлайн
"Сад певчих птиц"

Была середина дня. Одного из длинных июльских дней. Но город утопал в обесцвечивающей реальность пасмурной серости. Столица монотонно и тихо плакала дождём, омывая непривычно малолюдные улицы и синевато-стального цвета окна высоток, в которых иногда мелькали лица людей.

Как и толпа зрителей, собравшихся вокруг оградительной полицейской ленты, те кто украдкой выглядывали из своих окон одновременно испытывали пугающее чувство неизвестности, кошмарность уверенности в свершении чего-то невозможно ужасного, и, вместе с тем непреодолимое любопытство.

Да, такова особенность людей – сочетать в своем сознании столь противоречивые чувства, как близость опасности и пытливый интерес.

Сейчас внимание большинства жителей этой улицы и случайных прохожих было сосредоточено вокруг узкого переулка между двумя не слишком новыми девятиэтажками. Люди толклись возле красно-белой ленты, пытались заглянуть за плечи друг друга и за фигуры стоящих в оцеплении патрульных ДПС.

Струи и линии дождя на улице переливались бликами ярко синего цвета полицейских мигалок многочисленных патрульных машин. Из-за чего казалось будто в завесе дождя сверкают настоящие молнии.

— А что здесь случилось? Скажите нам! Мы имеем право знать! — размахивая кулаками, кричал дородного вида мужчина, с топорщащимися во все стороны усами.

— Почему вы перекрыли эту улицу?! На каком основании?! — требовательным тоном строго спрашивала какая-то средних лет женщина в громоздких очках. — У нас есть право знать, что здесь творится!

Остальные зеваки согласно качали головами и наперебой повторяли слова за этими двумя. Как это часто водится, в критических и опасных ситуациях, некая часть общества видит свои гражданские права прежде всего в том, чтобы мешать государственным институтам выполнять свою работу – в частности оберегать предполагаемое место преступления от проникновения гражданских и не позволять лишней, неподтвержденной информации проникать в массы.

Полицейские вполне успешно справлялись со своей работой, пока через плотные ряды самых громких и недовольных не пробилась невысокая женщина в расстегнутом легком пальто нежно розового цвета.

Вид у неё был растрепанный, кожа на лице хранила мертвенную бледность, а в округлившихся глазах застыло слёзное выражение обреченности.

Она ринулась к оградительной ленте, попробовала пробраться под ней, но стоящий рядом патрульный немедленно преградил ей путь.

— Вам сюда нельзя! — воскликнул полицейский.

— Пустите! — вскричала визгливым истеричным голосом обладательница розового пальто. — Там мой сын! Там мой сын, понимаете?!! Там мой ребёнок!!!

Она всё-таки пролезла под лентой и почти сумела пробежать мимо патрульных, но была поймана и вежливо оттеснена обратно за ленту.

— Сволочи! — со смесью слёзной злости и глубокой душевной горечи вскричала женщина в розовом пальто. — Я Ольга Одинцова! Мне позвонили… сказали…

Губы женщины задрожали, из глаз с растекшейся тушью хлынула новая порция бузудержных слёз.

— П-пустите меня… пожалуйста… умоляю вас… — вцепившись конвульсивно сжатыми пальцами в красно-белую ленту, рыдала она.

По рядам столпившихся гражданских шквалом пролетел возмущенный гомон.

— Пропустите мать к её ребенку! — неслось из толпы.

— Что вы делаете?! Вы же должны защищать нас!..

— Полицаи проклятые!.. — добавил кто-то.

— Мусора сволочные!..

Патрульные начали опасливо переглядываться. Они совершенно не боялись толпы, но никто из них не был точно уверен в том какими методами им разрешено останавливать разбушевавшихся зевак, если те вдруг всей своей массой ринуться на огражденную территорию.

Ярость толпы нарастала, подогреваемая крикливым и бездумным единодушием, основанным на эмоциональном всплеске и мнимом чувстве справедливости. Толпа в который раз доказывала свою стихийность и оправдывала ироничную цитату о русском бунте.

Но что-то небольшое, ярким алым пятнышком, быстро промелькнуло над головами людей. Прытко пронеслось среди стремительных штрихов капель дождя, и метнулось к веткам растущих поблизости деревьев.

Один из патрульных удивленно обернулся в сторону, куда упорхнуло это красно-сероватое пятнышко, затем пригляделся и несколько раз рассеянно моргнул глазами.

На ветке одинокого деревца в переулке сидел красногрудый снегирь.

В воздухе среди дождя послышалось переливчатое и хоровое птичье пение. Тут уж же все, гражданские и сотрудники ДПС, с растерянным удивлением задрали головы вверх.

Гомон и людские голоса стихли. Теперь звучал лишь шепот дождя и звонкое порывистое пение снегирей, небольшая стайка которых пролетела над толпой и тоже опустилась на ветви той же самое берёзки.

Снегири на ветках разразились ещё более громким, быстро нарастающим, ласковым птичьим хором и тут внезапно тоже смолкли.

Толпа перед оградительной лентой быстро и покорно расступилась, и сотрудники ДПС увидели неспешно подъехавший к месту преступления синий Nissan Fair Lady в своем оригинальном кузове семьдесят шестого года.

Патрульные, все как один, обменялись вопросительными взглядами.

Мало кто из них не слышал о той, кто появляется на этом автомобиле, не было не единого сотрудника полиции, который не слышал хотя бы одну невероятную и немного жутковатую легенду о Веронике Лазовской, о той самой девушке-профайлере, что участвует в самых сложных и запутанных расследованиях.

Половина сотрудников полиции восхищались ею, половина почти что ненавидела, но среди противников и сторонников Лазовской многие верили в её не совсем обычные возможности и способности.

Левая дверца эффектного Nissan 240Z тихо открылась, из машины выбралась невысокая стройная девушка, в джинсах и короткой куртке-косухе поверх серой футболки.

Темная куртка девушки контрастно подчёркивала серебрящуюся платину её волос и казалось, что они окружены слабым, едва различимым чарующим сиянием.

Все вокруг молчали, в выжидательном безмолвии глядя на Лазовскую.

Синеокая девушка с хвостом жемчужно-светлых волос раскрыла над головой лазурный зонт и неторопливо подошла к дрожащей от рыданий Ольге Одинцовой.

Женщина в розовом пальто, с гибнущей надеждой в покрасневших глазах, выжидающе глядела на подходящую к ней девушку.

— Меня зовут Вероника Лазовская, — мягким, негромким и добрым голосом, с толикой сочувствующей грусти, представилась синеокая. — Я оказываю помощь Следственному Комитету.

Лазовская посмотрела в сторону меркнущего в пасмурной полутьме переулка.

— Вы желаете пройти туда?

— Д-да… — промямлила Ольга.

— И что вы намереваетесь сделать дальше, Ольга? — деликатно и сочувственно спросила Вероника.

Одинцова в ответ коротко всхлипнула, несколько раз моргнула и, вновь заплакав, проговорила:

— Я просто хочу увидеть моего м-мальчика… моего сына… моего единственного сына… Пожалуйста…

Пальцы её рук, словно в попытке ухватиться за надежду, смяли куртку Лазовской.

Вероника пару секунд молчала, разглядывая лицо женщины.

— Ольга… если там действительно ваш сын, вам стоит подумать каким бы вы хотели его запомнить – спокойным, чистым и неосквернённым или же… в том виде, в котором вы сейчас можете его обнаружить.

— Н-но… я… — Одинцова задохнулась в судорожном всхлипе.

— Когда внезапно уходят дорогие нам люди, самое главное и ценное, что мы можем сделать для них – это бережно хранить самые добрые, тёплые и светлые воспоминания, — проникновенным и утешающим голосом произнесла Лазовская. — И крайне важно, чтобы наши близкие в наших воспоминаниях остались чистыми, не тронутыми пороком и нелицеприятным ликом своего последнего мгновения.

Руки Синеглазой ласково и успокаивающе обхватили левую ладонь безутешной женщины.

— Сохраните воспоминания о сыне, где он невредим и счастлив. Позвольте ему уйти, сохраняя достоинство и честь. Я думаю он бы не хотел, чтобы вы или кто-то из его близких лицезрели его в том виде, в котором он может находится в этом самом переулке.

Одинцова несколько коротких мгновений рассматривала лицо Лазовской, а затем разрыдалась и уткнулась ей лицом в плечо.

Синеглазая проводила рыдающую мать к своей машине и усадила на правое пассажирское сидение.

Она что-то ещё добавила Одинцовой – никто не слышал, что именно – и женщина, постепенно успокаиваясь, быстро закивала головой.

Лазовская закрыла дверцу автомобиля и огляделась по обе стороны, на молчаливую толпу людей.

— Если здесь совершено преступление, то есть все основания полагать, что подозреваемый может находится поблизости! — объявила Вероника. — Вы оказали бы неоценимую услугу несчастной матери, если бы поспособствовали поимке преступника! Для этого вам всего лишь нужно разделится на пары или небольшие группы, чтобы организовать гражданский патруль в этом районе и прилегающих к нему кварталах! Если вы не пришли сюда ради циничного шоу на чужом горе, прошу вас посодействовать правоохранительным органам. Давайте покажем, что это наш город и всякий, кто совершает гнусное злодеяние не избежит ответственности перед законом и общественностью!

Люди в толпе сначала обменялись впечатленными и взаимно-вопрошающими взглядами, а затем многие из них согласно закивали.

Лазовская назвала ряд примет подозреваемого, на которые стоит обращать внимание и люди, преисполненные чувства долга, решительно отправились на осмотр своего родного района. Некоторые, правда, решили остаться и поглазеть ещё, но их быстро застыдили и заставили удалится.

Через несколько минут возле ограничительной ленты, как мановению волшебства, не было не единого глазеющего гражданина.

Лазовская прошла под лентой, которую для неё поднял один из патрульных, к девушке с платиновыми волосами подошёл худощавый мужчина в аккуратном костюме, с тёмно-зелёным галстуком.

Он был совершенно лыс, но зато обладал внушительного вида лохматыми бровями.

— Капитан юстиции Вершинин, — представился мужчина. — Следственный комитет. Мы вас уже зажались, Вероника.

— Простите, что заставила вас ожидать, — едва заметно, уголками губ, грустно улыбнулась девушка. — Мне необходимо было сверить некоторые совпадения.

— Совпадения? — быстро оглянувшись по сторонам, Вершинин чуть наклонился к Веронике. — Вы что-то нашли?

В голосе капитана юстиции проскользнуло оживленное волнение.

Лазовская смерила его изучающим взглядом и степенно ответила:

— Возможно. Проводите меня, пожалуйста, к месту происшествия.

— Конечно, — тщательно скрывая недовольство, ответил офицер СКР. — Идёмте, пани Лазовская.

От близ стоящих патрульных не укрылось промелькнувшая на лице девушки усталая снисходительность.

Она отлично знала, что «пани» её называли намеренно и только в тех случаях, когда хотели подчеркнуть, что она не здешняя, не местная, не отсюда… чужая. Многие, кому не нравилось присутствие Лазовской в расследованиях использовали этот «укол» в сознание.

Лазовская, чуть опустив взгляд, прошла за капитаном.

Здесь, мерклый свет пасмурного дня проваливался в узкую «пропасть» между двумя многоэтажками и смешивался с густеющим на дне злачного переулка сумраком.

От намокших кирпичных стен с разводами от дождливой воды несло неприятно пахнущей тепловатой сыростью. Загруженные мусорные контейнеры источали стойкую вонь, а по асфальту, вдоль стен с журчанием протекали ручьи мутноватой воды, с шумом опадая в решетку водостока.

Криминалисты в белых влажных комбинезонах, точно пришельцы из дешевого фильма с плохими костюмерами, сновали вокруг с УФ-лампами, пинцетами и пакетиками для улик, масштабными линейками и фотокамерами.

А за ними, в отстранившейся глубине переулка, окруженный расплывчатым грязно-бурым ореолом, стоял стул. Обычный и довольно старый деревянный стул, на котором неразборчивым теневым силуэтом темнела застывшая человеческая фигура. Затемнённый силуэт мальчика-подростка, лет четырнадцати, неподвижно сидел на стуле, неестественно запрокинув голову назад.

Вероника легким касанием маленькой ладони дотронулась до широкого плеча идущего впереди Вершинина, и тот, остановившись, оглянулся на девушку.

— Позвольте, дальше я пройду сама, — попросила Лазовская, с легчайшим, как шорох падающего на ветру пера, польским акцентом.

Вершинин, помедлив в коротком раздумье, небрежно дёрнул плечами и посторонился, пропуская профайлера перед собой.

Лазовская шла не спеша, на ходу одевая узкие латексные перчатки и не спуская более взгляда с замершего на стуле тела.

Чем больше она приближалась к стулу с неподвижным силуэтом, тем больше погружалась в иную, зловещую, преисполненную психопатической жестокости, реальность, временно сотворённую здесь убийцей. С каждым её шагом проступали новые очертания одежды и лица подростка, всё более отчетливо багровели влажные лужицы крови под стулом и всё тише звучал тот другой, большой и многогранный, бесконечный мир.

Вероника осталась наедине со сценой торжества, безумного в своей уродливой изощренности, человеческого злого умысла.

Неспешные звуки шагов Лазовской парящим приземленным эхо взлетали над мокрым от дождя асфальтом. В шуме ветра, с многоголосым хором дождевого шепота и звуками её собственных шагов, звучали голоса воспоминаний. Невидимым всем остальным людям, они вязким потусторонним воронкообразным вихрем завивались вокруг фигуры светловолосой девушки.

Лазовская остановилась в шаге от стула, на котором неподвижно покоился совсем юный парнишка, в серых выглаженных до идеала брюках, жилетке и рубашке с бабочкой.

Одежда была идеально выглаженной и точь-в-точь такой же, как и у других, которые были до него.

Руки мальчика безвольно прижимали к груди скрипку с обрывками струн.

Белёсая пелена уже начала заволакивать его взгляд. Приоткрытые и посиневшие губы кривились плавной дугой, придавая бледному застывшему лицу выражение обиды и разочарования.

Большая часть скрипичных струн сейчас были туго намотаны на горло подростка, выжимая из-под его кожи ужасающий багровый «воротник», что неряшливым пятном растекался по плечам и груди нечастного Игоря Одинцова.

Вероника, размеренно дыша внимательно, чуть нахмурившись оглядывала тело мальчика. Тревожное и болезненное чувство печали, усиленное воспоминаниями жертвы, взобралось под грудь Лазовкой, оцарапало девушку изнутри и попробовало задушить Веронику в знакомой тоске невыносимого сопереживания.

Но сегодня, здесь и сейчас, эта молодая женщина с синими глазами справлялась с влиянием много сотенных воспоминаний гораздо лучше и быстрее, чем ранимая и слишком чувствительная девочка-подросток прежде.

Управляя навевающимися видениями и отсеивая среди них всякий «мусор», Вероника не спешно обошла стул с телом мальчика.

Она позволила воспоминаниям убийцы, которые хищной сворой вились над трупом, проникнуть в свой разум и её сознание перенеслось на несколько часов раньше. В то самое время, когда Скрипач убивал, одновременно упиваясь последними и отчаянными попытками мальчика спасти свою жизнь.

Несколько долгих мгновений Лазовская пребывала одновременно в двух реальностях, сравнивая, анализируя и запоминая.

Когда видения прекратились, девушка оглядела грязный асфальт вокруг, забросанный смятыми упаковками из-под чипсов и ошметками газет. Затем тщательно обыскала одежду мальчика, но нейдя того что искала, попросила у одного из прибывших судмедэкспертов острые хирургические ножницы.

— Что вы делаете?! — ахнул Вершинин, когда Лазовская с сосредоточенным видом разрезала сзади на спине одежду задушенного школьника.

Вероника не ответила и лишь, когда ей в ладонь, из разрезанной рубашки юного Одинцова, выпал какой-то мелкий предмет, с печальным торжеством во взгляде продемонстрировала его Вершинину.

— Пуговица?! — удивился капитан Юстиции и тут его взгляд изменился, он сразу же заметно приободрился.

— Запонка, — Лазовская подошла к капитану и показала маленькую, но крайне искусно сделанную позолоченную запонку с жемчужиной.

Она вздохнула.

— Как и многих безмерно тщеславных людей, Скрипача погубит склонность к оригинальности, — Вероника чуть подбросила запонку в воздухе и, поймав её обратно, бросила капитану. — Вызывайте СОБР. Мы едем на задержание.

Вершинин недоуменно чуть отпрянул в сторону.

— На задержание? Кого?! К-куда?!

Последние слова он крикнул уже в спину уходящей и улыбающейся, с деликатной кротостью, девушке.

— Я покажу, — не оборачиваясь проговорила она.

***

Над дверью звякнул мелодичный и робкий колокольчик, когда Вероника вошла внутрь небольшого магазина маскарадных и прочих тематических костюмов.

Здесь царила уютная и вполне добродушная обстановка полу средневековой торговой лавки.

Чуть приглушенный свет, две винтовые лестнице ведущие на второй этаж магазинчика и бесчисленное множество пёстрых разнообразных костюмов. Ассортимент был настолько широк, что здесь с равным успехом можно было отыскать всё необходимое, чтобы преобразится хоть в Чубаку из Звёздных Войн, хоть в Робинзона Крузо.

Вероника неспешно прошла мимо висящих в ряд тремпелей с кружевными камзолами и хвостатыми комбинезонами, и остановилась у высокой деревянной стойки с резьбой.

Лазовская выждала пару мгновений и нажала кнопку настольного звонка.

— Иду, иду! — произнес из глубины магазина приторно любезный голос.

Послышались быстро приближающиеся шаги, и через пару секунд из-за круглой вешалки с детскими костюмчиками вышел аскетичного вида мужчина с жидкими гладко зачесанными темными волосами и аккуратной бородой.

— А-а… Вероника Роджеровна! Опять вы! Неужели передумали и всё-таки решили что-то приобрести у нас?

— Пожалуй, — ответила на улыбку продавца Лазовская. — только мне нужно что-то особенное, оригинальное… Такое, чтобы больше ни у кого другого не было.

— Тогда вы обратились по адресу! — с показательной радостью раскинул руки продавец.

— Не сомневаюсь, — чуть вздохнула Лазовская. — Мне нужно что-то изысканное, к чему подойдёт… вот такая замечательная запонка.

Коротким движением руки девушка выложила на стойку сверкающую золотом запонку.

Улыбка спала с лица продавца, как падают маски лицедеев после окончания представления. Он бросил коротко блеснувший взгляд на Нику, и наткнулся на её равнодушный, но изучающий его пристальный всезнающий взгляд.

На миг лицо продавца потемнело, он агрессивно скривился, а в следующий миг швырнул в Веронику тяжелой коробкой с обувью и рванул в глубь магазина.

— Ну, и куда вы собрались, Архип? — поигрывая роковой запонкой крикнула Вероника.

Выждав пару мгновений, она неспешно пошла на шум беготни продавца.

Когда она настигла его тот носился вокруг запасной двери выхода и с ошарашенным перепуганным видом ощупывал стены ладонями.

— Дверь!.. — приговаривал он с раскрасневшимся от переживания лицом и взъерошенными волосами. — Здесь была дверь! Здесь всегда была чёртова дверь!.. К-куда… Куда она подевалась?!

Он продолжил носится из стороны в сторону, категорически не в состоянии заметить приоткрытую узкую дверку в укромном затемненном месте, о котором она отлично знал. Скрипач понимал, что за ним могут всегда прийти и подготовил отход – спуск ведущий куда-то вниз, в подвал, наверняка имевший выход в канализационный коллектор.

— Дверь! Где, мать её, эта с**ная дверь?! — стуча ладонями по стенам, кричал продавец.

Он продолжал бесноваться, но его мозг, на который скрытно воздействовала профайлер, сейчас не мог полноценно воспринимать всю визуальную информацию.

— Ты был очень не аккуратен, Архип, — со скучающим видом наблюдая за бесполезными метаниями убийцы, бесстрастно произнесла Вероника. — Ты наследил и в прошлых два раза, потому я и приходила к тебе сегодня утром. Но когда ты душил Игоря Одинцова ты умудрился уронить ему за шиворот оригинальную запонку, которые продаются только у тебя и ещё в пяти магазинах города. Вещица хорошая и дорогая, но уж больно привлекательная.

Лазовская подбросила золотую запонку в руке и снова ловко поймала.

— Зачем ты так наряжался, Архип? — Вероника покачала головой и с усталым осуждением чуть скривила губы. — Ты правда думал, что дорогой костюм позволит тебе хоть как-то сравнится с твоим кумиром? Ты так хотел быть вторым Амадеем, что сам себя и выдал весьма глупым образом, надо заметить.

Она дразнила его и делала это намеренно.

Архип обернулся на неё и посмотрел разъяренным давящим взглядом.

— Amadeus избрал меня на своё место! — объявил Скрипач.

— Неужели? — с любопытством глядя на убийцу, проговорила Вероника. — И как ты это понял? Ты ведь не был с ним лично знаком?
— Он… он… — глаза продавца забегали из стороны в сторону, пока его мозг пытался выдумать мнимую причину своей фантазии. — Я был его единственной родственной душой!

Он победно улыбнулся и приосанился.

— Я изучал его! Следил за его творчеством! И Amadeus вдохновлял меня!..

Он сглотнул от переизбытка эмоций фанатичной экзальтации и продолжил.

— А вы, вся ваша свора следаков, оперов и всех прочих… Какие же вы ничтожные! Вы не смогли понять гениальность Амадея, глубину его задумки и…

Тут он ощерился в плотоядной и ядовитой ухмылке.

— Вы до самого конца не замечали меня! А я, именно я, всё это время был рядом с вами! До самого конца! У вас под самым носом!..

— Да-а, — с хладнокровной печалью, протянула девушка. — Тут ты прав. Мы тебя проморгали, Архип…

Она вдруг нахмурилась и помотала головой.

— Почему ты выбрал себе такое дурацкое имя? У тебя же тогда было вполне нормальное, более подходящее тебе имя и такая же вполне приличная фамилия. Зачем было выдумывать этого Архипа Ухватова? Выбрал бы обычного Ивана Петрова, и мы тебя ещё, может быть, полгода искали.

— Я не обычный! — рявкнул Архип, истерично и почти по-детски топну ногой. — Я! Я не обычный! Не такой обыкновенный как все вы!

Слова «обыкновенный» убийца выплюнул с особенным жестоким презрением.

— Какая ирония, — вздохнула Вероника, без тени эмоций, лишь с крохой грусти и безысходности в голосе. — А сидеть ты теперь будешь среди самых обычных и тривиальных личностей, твоего типажа, но с такими же необычными «увлечениями», как у тебя.

Ухватов снова сделала шаг к Веронике, в его правой руке появился нож.

— И как же ты меня арестуешь в одиночку? А?! Ведьма синеглая!

Лазовская не двинулась с места.

— Мне помогут те, кого ты убил за последние три недели, — голос Вероники прозвучал гораздо более холоднее и безжалостнее, чем до этого.

Архип не успел ничего понять и увидеть, а Лазовская резко метнулась к нему и ткнула его в грудь пальцами своей левой руки.

В этот краткий миг в сознание Скрипача сокрушительным водопадом хлынули воспоминания мальчиков, которых он задушил. Они стремительно овладели его сознанием, являя ему навязчивые и страшные для их убийцы образы.

Он охнул, выронил нож и повалился на пол, жмурясь и сжимая пальцами голову!

— Нет! Нет! Нет! Прочь! Прочь, мелкие ничтожества! Прочь от меня!

Архип катался по полу, выдирая волосы из своей головы и стуча ногами по полу.

Со спины к Лазовской подошёл капитан Вершинин, в сопровождении группы бойцов СОБРа.

Вероника приблизилась к Архипу, который уже обессилил от мучавших его воспоминаний. Сейчас он не выглядел, как безжалостный монстр-детоубийца, теперь Скрипач пребывал в жалком состоянии, канючил, молил и шептал слова о прощении.

Лазовская присела возле него и мягким аккуратным быстрым касанием руки забрала воспоминания жертв Скрипача и связанные с ними видения.

Убийца замер, откинулся головой на пол, и Вероника с усталым вздохом поднялась на ноги.

Она чувствовала умеренное, но всё же облегчающее душу моральное удовлетворение, пусть и вперемешку с чувством вины, что не смогла отыскать Скрипача раньше.

Вершинин сделал знак стоящим за его спиной собровцам, и те молча ринулись к лежащему на полу Скрипачу.

Вероника шагнула в сторону, но в этот миг Архип Ухватов пришёл в себя, вцепился в её тонкую щиколотку – Лазовская болезненно скривилась от его хвата – и, приподнявшись, с лихорадочным блеском в глазах, сквозь зубы процедил:

— Ор-ркестр-р… Намного… Б-больше… Чем вы все… м-могли пр-редставить!..

Он отпустил Веронику, разжал пальцы и вновь обмяк без чувств. Бойцы спецподразделения, помешкав, подняли убийцу и поволокли к выходу из магазина.

Вершинин подошёл к Лазовской и с заботой положил руку ей на плечо.

— Вы в порядке?

— Да, — девушка вежливо, но настойчиво убрала руку мужчины со своего плеча.

Ей совсем не хотелось сейчас лицезреть ещё и его воспоминания.

— Что он сказал? — нахмурился Вершини.

Вероника с тревожной задумчивостью посмотрела вслед Скрипачу, которого уносили с собой собровцы и произнесла:

— Что у нас ещё очень много работы.