Читать онлайн
"Город миллиона роз"

Город швырял в лицо злыми и колкими снежинками, путал дороги и прятал их под сугробами, недобро слепил фонарями и яркими вывесками.

В это время года дни были короткими, ночи – длинными, и казалось, что уже никогда не будет света. Вера каждый год забывала, что осталось потерпеть совсем немного, и день начнёт прибавляться. Вера жила в своём придуманном мире и сражалась со своими хтоническими чудовищами. Хорошо ещё, что чудовища эти тоже были придуманные и не вылезали в настоящий мир, хотя в последнее время Вера не была в этом так уж уверена.

Лучше всего сражаться с чудовищами, а также холодным снегом, невесёлыми мыслями, собственной неустроенностью и хриплым надсадным кашлем у Веры получалось на кухне. Она уже не помнила, когда открыла эту истину, кто научил её этому, но после прочтения очередных неутешительных новостей, после тяжёлого дня на работе, после ссоры с самой собой, девушка обнаруживала себя на кухне, где на плите в кастрюле кипел суп, исходила паром сковорода с котлетами, в другой кастрюле словно белое воздушное облако отдыхало пюре, а на столе красовалась миска разноцветного салата: яркие помидоры, огурцы и зелень не давали забыть, что когда-нибудь ещё будет лето.

Руки Веры словно бы сами резали овощи, вымешивали фарш, чистили картошку, сыпали приправы. Голова отдыхала, и никакие злые мысли не посещали её в том момент. По маленькой уютной кухне плыли запахи, они дразнили, обволакивали, обещали уют и защиту от всего плохого.

А потом возвращалась реальность, насущные проблемы и в очередной раз осознание, что такое количество еды не так уж просто съесть в одиночестве. У Веры не было мужа и детей, её родители и младшие братья жили далеко, гости не часто захаживали в эти края.

Оставалось приносить что-то из приготовленного на работу, коллеги поначалу смотрели удивлённо и недоверчиво, а потом привыкли, ждали уже с нетерпением, как маленькие дети, а что ты сегодня принесла? Особенной популярностью пользовались пирожки с картошкой и блинчики с ветчиной и сыром.

Позже Вера случайно познакомилась со старушкой, живущей в соседнем подъезде. Получилось и правда случайно, выходили вместе из магазина, та подскользнулась на коварном льду, под тонким слоем снега. Вера подхватила под руку, помогла удержаться, предложила помочь донести тяжёлую сумку, и оказалось, что они живут в одном доме.

С тех пор Вера часто заходила в гости, тоже приносила угощение для бабушки Поли, и они вместе пили чай с листиками мяты и смородины, вели задушевные беседы и секретничали о чём-то вечном, женском.

Город не позволял забыть запах роз. Запах земли после дождя, скошенной травы, угольной пыли – всё это было, конечно, но запах роз преследовал повсюду. Город пронизывал насквозь ветрами, прочищал мысли и все ненужные неправильны, подхваченные тем самым ветром уносились прочь. Город радовал красивыми закатами.

Виктор любил их рисовать, закаты и розы. Он носил в рюкзаке скетчбук, рисовал простым карандашом или ручкой, линерами, акварельными карандашами, а самые его любимые рисунки были сделаны углём, и тот уголь он не в специализированном магазине покупал, хоть и мог бы, а собирал на железной дороге, выпавшее из вагонов, перевозивших уголь, и было это когда-то давно-давно, совсем в другой кажется жизни.

Что касаемо другой жизни, он знал, что жизнь бесконечная, просто кому-то интереснее думать о череде перерождений, кому-то нравилась христианская идея рая и ада, кто-то полагал, что всё заканчивается ничем и бесконечной же пустотой.

Виктор думал иногда про другие жизни, возможно, параллельные, иногда на его рисунки попадали странные образы, и он не мог бы рассказать доподлинно откуда они взялись. Среди малиновых и багровых цветов заката вспыхивали новые неизвестные звёзды, а к розам, этим красивым розам подбирались страшные черви, несущие тлен и немного безысходность.

Он вздрагивал, закончив очередной рисунок, снимал очки и задумчиво прикусывал дужку, устало щурился, а потом торопливо возвращал очки на законное место – без них он почти ничего не видел, и тогда рисунки его казались ему самому совсем пугающими.

Город был удобным для жизни, небольшой совсем городок, но там имелось всё необходимое для полноценной и главное комфортной жизни: детский сад, школа и даже настоящая академия, которой по праву гордились все жители города. Больница, небольшая уютная поликлиника, торговый центр со множеством магазинчиков и лавочек, фудкортом, кинотеатром и красивым фонтаном. Был в городе и краеведческий музей, конечно, куда же без него. Ботанический сад с интересными экземплярами растений, зоосад, в котором содержались самые разные звери. Библиотека с богатым выбором книг, собственный театр. И храм здесь был, сколько помнили себя жители этого города, столько помнили они и храм, в котором служил добрый и понимающий священник.

Но была у города одна особенность, которая отличала его от всех подобных городов.

Город этот был выдуманным, не было никогда его на всём белом свете, но к счастью енот Изюмка этого не знал. Енот и сам был выдуманный, но и этого он не знал, и жил свою лучшую жизнь: разгуливал по оранжерее своего хозяина – Ботаника-во-всех-смыслах-этого-слова, лакомился фруктами, играл с красивыми камешками, катался на плече хозяина, спал с ним в обнимку и получал столько почёсываний пузика, что и представить сложно. Изюмка и не представлял, принимал как должное, радовался и жил себе дальше, придумывал новые шалости на развлечение себе и, конечно, чтобы любимый хозяин не заскучал.

Город был освобождён. Море накатывало на берег и шумом своих волн пыталось зализать раны города, залечить насколько это возможно.

Маленькая енотица Моня не знала ничего про город, не знала про бои и про окружающий мир.

Из той ранней весны она запомнила грохот снарядов и дядьку, который обнимался с медведицей. И то, что львица прокусила дядьке рукав куртки, маленькая енотица Моня тоже запомнила. А вот из остального мало, что помнила, только то, что дядька подхватил её на руки, прижал к себе и укутал той самой курткой. Она тогда доверчиво подумала "защитник" а потом уже узнала, что дядьку так и зовут Александр, значит защитник.

Последнее время Вере снился один и тот же сон. Вернее не совсем так, сон был разным, иногда там был зима, и город швырял в лицо колкими злыми снежинками, иногда было лето, и в городе цвели розы, их запах смешивался с запахом земли после дождя. Иногда в этих снах было безвременье сезонов и неизвестно чьи земли, город освобождали, а потом вновь отступали из него, не надеясь на милость пришедших, уповая только на Бога.

В снах Веры всегда был один и тот же человек, она знала, что никогда его не видела, но почему-то он казался ей знакомым и более того будто родным. Может, это был муж её старшей подруги бабушки Поли? Вера никогда не видела его фотографий, она любила только слушать рассказы о нём, как воевал, как был контужен, как умирал в госпитале, но выжил и не знал, куда себя деть и главное не знал как да и зачем жить дальше. А потом ему на глаза попались часы его сослуживца, старинные и на удивление женские, изящные такие часики-медальон. Оказалось, что это семейная реликвия, старая тётушка сохранила, передала своей младшей сестре, а та отдала эти часики сыну вместе с благословением, парень хранил их как зеницу ока, да вот не уберёг всё же, сломались. С часами пришлось повозиться, но всё же получилось их починить, и после этого будто в нём самом что-то починилось, и он с жадной радостью принялся жить дальше.

После войны стал часовым мастером, брался за самые сложные случаи и снискал заслуженную благодарность клиентов.

А ещё казалось будто он стал повелителем времени, он никогда не опаздывал, и можно было бы списать это на обычную человеческую пунктуальность, но с ним всё было сложнее и одновременно проще: он всё делал ровно в нужный момент, и у него всегда хватало времени на то, что было по-настоящему важным и на тех, кто был по-настоящему важным, родня и друзья могли быть уверены, что он всегда сможет уделить им столько времени, сколько надо и никогда не будет торопить и торопиться.

– Повезло его родне, – думала Вера и про себя называла этого удивительного человека дедушка Игорь, словно бы немного присвоила его себе, словно и она была внучкой. Она сожалела, что он умер и думала временами, что если бы они познакомились, они бы непременно подружились. Не просто думала, была в этом уверена.

Обычно они с Пелагеей Софроновной сидели на кухне, пили бесконечные чаи, и там на этой самой кухне было уютно, дальше Вера никогда не проходила, она сама для себя придумала, что для неё доступна кухня, не комнаты. Но на кухне не было ни фотографий, ни портретов.

Она сама для себя придумала, что неловко попросить показать фотографию покойного супруга, вдруг это будет для хозяйки квартиры тяжёлым и огорчительным? Вера следовала своему дурацкому придуманному правилу, теперь это создавало неудобства, ей всё сильнее хотелось увидеть фото.

Какой был дедушка Игорь? Добрый, надёжный, друг для всех. Но как он выглядел? Сохранились фото того пацана, который дошёл бы до Берлина, если бы не контузия? Или есть только фотографии взрослого уже мужчины, солидного часовых дел мастера?

Незнакомец из снов Веры поправлял очки, смотрел внимательно, ей иногда даже казалось, что слишком внимательно и даже требовательно, словно в душу заглядывал и все её тайные помыслы читал как раскрытую книгу. Вера во сне злилась непонятно от чего, просыпалась разбитая и уставшая и весь день с трудом могла сосредоточиться. После этих снов девушке казалось, что она обязательно должна зарисовать всё, что помнит. Она честно пыталась, брала простой карандаш и старательно рисовала руки с длинными пальцами, очки, большую кружку, от которой шёл пар, Вера точно знала, что там горячий чай с тремя ложками сахара, именно так, в этом она не сомневалась. И часики пыталась нарисовать, женские часики-медальон.

Рисовать Вера никогда не умела, получалось коряво, она бы даже сказала, что получалось никак. Она злилась ещё сильнее, закрывала блокнот и убирала его в ящик стола до лучших времён, до следующего сна с этим незнакомцем.

– Мой дедушка Игорь носил очки? – Вера всё же выпалила этот вопрос во время очередных посиделок на кухне.

Пелагея Софроновна в тот вечер заварила чай со смородиновый листом, выложила на фарфоровую тарелку верины пирожки с картошкой, и всё это было так по-домашнему уютно, было во всём этом что-то знакомое с детства и словно бы родное, что Вера не удержалась. Спросила так, как давно и хотела. Спросила и испугалась собственного вопроса, а ещё больше испугалась предполагаемой реакции бабушки Поли.

Незнакомец из вериных снов обретал всё новые черты индивидуальности. Теперь девушка помнила не только очки и то, как он их снимает, прикусывает дужку, устало трёт глаза и надевает очки обратно. Теперь у него в руках иногда была записная книжка, старая и потрёпанная, не делали сейчас уже таких книжек. Он листал её бережно и где-то ближе к середине, между страниц лежал засушенный цветок эдельвейса нежный и хрупкий. Ещё в записной книжке были рисунки, сделанные шариковой ручкой с хорошим толстым нажимом, видно было, что это не профессиональные рисунки, а так просто человек пытался рисовать. Чаще всего на рисунках этих были изображены ворон и волк, неразлучные словно самые близкие друзья. Даже во сне Вере было неловко от того, что она заглядывает в эту записную книжку, чувствовала будто подсматривает что-то сокровенное, не предназначенное для чужих глаз.

– Ну наконец-то, – улыбнулась Пелагея Софроновна, – Я всё ждала, думала уже, что и не скажешь никогда, – грузно ступая она вышла с кухни и вернулась с фотоальбомом. Нет, человек на этих фотографиях совсем не был похож на человека из снов Веры, это были совершенно разные люди. Она вглядывалась жадно, расспрашивала когда было сделано это фото, а когда это, а это вы на море отдыхали да, с моим дедушкой Игорем? И так сладко так наконец правильно было говорить эти слова "мой дедушка".

Пелагея Софроновна охотно рассказывала и про отдых на море, и про товарищеский футбольный матч, в котором дедушка Игорь играл за вратаря, вот как гордо красуется на фото, и про первомайские демонстрации, он любил их совершенно по-детски, открыто и радостно, ему нравились красные флажки и воздушные шарики, и гвоздики, конечно. Впрочем, он всё любил открыто и радостно и щедро делился этой радостью с окружающими.

Чай давно остыл в их кружках, а они всё разговаривали, смеялись, вспоминали, уточняли, делились сокровенным и этот вечер был определённо одним из лучших вечеров за последнее время.

В выдуманном городе шла своим чередом выдуманная жизнь, заключались выдуманные союзы, бушевали выдуманные страсти и не утихали выдуманные ссоры. И только енот Изюмка продолжал оставаться в блаженном неведении, его хозяин старался не влезать в ссоры и скандалы, занимался цветами в своей оранжерее, варил по вечерам глинтвейн в допотопном ковшике и дарил Изюмке новые красивые камешки.

Было бы сложно уследить за каждым новым горожанином, поэтому никто особо и не заметил новое лицо. Молодой парень, который носил в рюкзаке скетчбук и нередко останавливался посреди дороги или посреди разговора, чтобы сделать новую зарисовку. Чаще всего он рисовал розы.

Хозяин енота Изюмки однажды выпивал вместе с этим парнем, никто из них не помнил как именно они оказались вместе за одним столиком в баре, почему они пьют лошадиные дозы виски и вспоминают детство, и зачем на столике лежит скетчбук с рисунками. Ботаник заглянул в этот скетчбук и долгого восхищённо цокал языком, рассматривая рисунки. Особенно ему понравилась роза нарисованная линерами, длинный стебель с шипами, подрезанный наискосок, немного листьев и тугой красный нераскрытый бутон. Он так долго восхищался картинкой, что автор рисунка собирался уже вырвать эту страницу и подарить собутыльнику, но тот по-настоящему испугался и даже как-будто немного протрезвел, долго благодарил, но отказался непреклонно и сказал, что так делать нельзя.

Вера захлопнула крышку ноутбука и устало сощурилась, поняла, что сделала это похоже на того незнакомца из снов, негромко выругалась и пошла умыться. Обычно холодная вода отгоняла ненужные мысли и давала ясность сознанию, но в этот раз как-то мало помогло.

Вера выдумала этот город когда-то очень давно, возможно, ещё в детстве, просто изначально эти все мысли и идеи не были оформлены во что-то связное, а теперь когда она их записывала, всё это грозило перерасти в историю без начала и конца. Вера любила такие истории, но иногда хотелось определённости.

Мобильный дзинькнул какой-то неприятной трелью, и Вера с досадой подумала, что скорее всего это очередной спам с предложением взять очень выгодный кредит или увеличить губы или годовой абонемент в фитнесс-зал по привлекательной цене, но вот тут губу можно было бы наоборот закатать.

Вера открыла сообщения, и всю её усталость и раздражение как рукой сняло, это был вовсе не спам, нет, писал её старый друг, они когда-то давно учились вместе, и теперь бывший однокурсник был проездом в городе и предлагал встретиться в их любимой кофейне.

На встречу Вера почти не опоздала, запыхавшись от быстрого бега влетела в дверь кофейни, невежливо отмахнулась от вопроса официантки забронирован ли стол, чуть не подскользнулась на снеге и грязи, принесённых её же ботинками и за столиком в углу увидела друга. Он совершенно не изменился, всё та же шапка буйных кудрей и смеющиеся глаза. И заказал, конечно, любимый горячий шоколад с зефирками, кто бы сомневался.

После радостных объятий, похлопываний по спине и восклицаний в духе "ну как ты?" "выглядишь как прежде!" "так рад тебя видеть!" наступила тишина, но она не была неловкой, Вера помнила это всегда, с ним и молчать было уютно, это была та разновидность тишины, которая не давила на собеседников, а просто разделялась на двоих и делала их соучастниками чего-то доброго, хорошего и возможно даже самого правильного на свете.

Вера заказала глинтвейн, от пробежки по морозу и удовольствия происходящим щёки её разрумянились, и старый друг смотрел на девушку с довольной улыбкой.

Заговорили они снова одновременно, давно не виделись, и надо было рассказать другу другу много новостей и событий. Рассказывали, слушали, хохотали, и Вера уже хотела рассказать другу про выдуманный город, подыскивала слова, чтобы начать, но он в этот момент начал рассказывать про приют для животных, в котором волонтёрит в свободное время, Вера помнила, он всегда жалел зверей, брошенных детей, одиноких старичков, всегда рвался кому-то помогать, но никогда особо этим не хвастался, просто молча и последовательно выполнял свою работу и делал то, что мог и то, что было в тот момент наиболее правильным.

– А недавно мать-енотиха наконец отпустила от себя подросших малышей, и один из них самый шустрый и смелый с удовольствием позировал для фотографий. Смотри, вот он, наш Изюмка, – как по-волшебству перед девушкой оказался смартфон, и она неверяще уставилась на фотографию шкодного енота.

– Изюмка? – глупо переспросила она, – А кто его так назвал? И.. и почему такое чудно́е имя?

– Это я придумал, – белозубо улыбнулся парень и убрал смартфон в карман, – Сначала мы хотели назвать его Адам потому что он был первый, но он потырил изюм, я и предложил дать это имя.

– Красивое, – улыбнулась Вера и всё же рассказала про свой выдуманный город, про жителей, которые его населяли, про библиотеку, маленький театр и церковь и про енота. Про то, как он хулиганит, дразнит ворон и лягушек, стирает хозяйские носки, которые забывает вовремя убрать Ботаник-во-всех-смыслах-этого-слова. И главное про необычное имя.

– Понимаешь, в одном питомнике родились два маленьких енотика, но они были слишком слабенькие и не выжили, и я решила, пусть хотя бы один из них живёт, хотя бы здесь, в выдуманном мире. Я придумала, что его зовут Изюмка потому что он очень любит изюм, ещё, конечно, финики и прочие лакомства, – Вера непонятно от чего разволновались, размахивала руками и несколько раз глупо рассмеялась, перебивая саму себя.

Собеседник её внимательно выслушал девушку, кивнул понятливо и задумчиво спросил:

– А для меня в твоём городе нашлось бы место?

– Ты был бы там главным волшебником, – Не задумываясь ответила Вера, снова выпалила то, что чувствовала, то, что первое пришло в голову, – С тобой бы дружили единороги, и у тебя был бы волшебный персиковый сад.

– И я всё так же пил бы какао с зефирками, – серьёзно сказал он, а в глазах его плясали смешинки.

– Именно так, – кивнула Вера, – протянула вперёд руку с салфеткой и аккуратно вытерла краешек губ своему другу, снова перемазался шоколадом.

Этой ночью в снах Веры не было незнакомца. Но шелестели на ветру ветви цветущего персикового дерева, а под деревом играли и барахтались еноты, один из них был крупнее и выглядел настороженным хищным зверем, выделялся на фоне беззаботной мелюзги. Вера помнила, что его зовут Херсон, и удивлялась как так получилось, что он попал в её сказочный сон.

Ещё она удивлялась, как же так слово-то изреченное претворилось в этом мире. Но этому, пожалуй, она удивилась меньше.

Вера рассказала потом Пелагее Софроновне и про встречу со старым другом, и про всех енотов и даже немного про выдуманный город.

– Напиши книгу, деточка, – мягко попросила женщина, – Я бы очень хотела её почитать.

Вера неопределённо пожала плечами и не стала ничего обещать, понимала, что в таком случае ответственность будет слишком большой.

Прошла зима, город больше не швырял в лицо колючей снежной крупой, в город возвращались птицы и запахи весны. Жизнь шла своим чередом, Вера научилась готовить запечённое мясо, красиво выглядело, как косы. Она и сама не понимала, почему её так зацепил этот рецепт, просто увидела в интернете и решила, что ей непременно просто вот обязательно надо повторить, надо освоить.

Получилось не с первого раза, но потом стало удаваться всё лучше и лучше, Вера по-прежнему жила одна, угощала мясными косами Пелагею Софроновну, коллег, и волонтёров, которые закупали костыли для бойцов, которые выписывались после лечения из госпиталя.

Приближаться туда Вера по-человечески боялась, но помочь хотела и потому переводила деньги на сборы, угощала волонтёров и для бойцов передавала пирожки и самодельную пастилу.

Вера почти забросила свой выдуманный город, хватало дел в настоящей жизни, сны с незнакомцем тоже почти прекратились, она уже начала забывать как он выглядит.

Вера читала телеграм-каналы енотицы Мони и её спасителя и защитника Александра Кофмана, перечитывала книги Лукьяненко, которые любила с детства и как заклинание повторяла "Глубина, отпусти меня, Глубина" только не помогало, не отпускало никак, засасывало всё глубже.

И Глубина, и холодные опасные слои Сумрака, всё было против Веры, и она пока так и не научилась с этим бороться и не знала успеет ли научиться.

А потом она увидела новость о выставке молодого и пока ещё не очень известного художника. Сначала взгляд зацепился за картину с розой, которая показалась ей смутно знакомой, Вера уже точно видела где-то этот стебель с шипами, этот красный тугой не распустившийся ещё бутон.

Не она видела, а Ботаник-во-всех-смыслах-этого-слова видел, когда пил в баре с незнакомцем. Те двое, которых придумала Вера. И тот скетчбук с нарисованной розой.

И незнакомца Вера вспомнила, того самого из её беспокойных снов. Его пальцы, манеру щуриться и почему-то кружку с горячим чаем, в этих снах она никогда не была у него в руках, но она была его, в этом Вера не сомневалась.

Да и вспоминать особо не потребовалось, вот же он незнакомец, молодой художник, чьи работы с жадным и пристальным вниманием рассматривают посетители этой выставки.

Вера сорвалась в город роз и красивых закатов, никому не сообщая купила билет на автобус, взяла с собой только рюкзак с самым необходимым да своим блокнотом, который она прятала в ящике письменного стола до подходящего времени. Видимо, то самое время пришло, более подходящего, возможно и не будет.

Девушка не совсем понимала, где будет искать этого художника и что вообще скажет ему при встрече, но она уповала на то, что выставка эта длится не один день, и она сможет если не встретиться с ним там, то хотя бы узнать у организаторов его контакты.

Вера не знала, что Пелагея Софроновна в это время читала псалтирь за путешествующую и искренне молилась, чтобы у девочки всё получилось.

Вера не знала, что в выдуманном городе выдуманные жители и недавно присоединившийся к ним волшебник с ручным единорогом перекраивали реальности и сводили дороги воедино, чтобы получилось, чтобы сошлись.

Вера не знала, что даже Сумрак уговорил Глубину отпустить, ну хотя бы ненадолго, хотя бы на то время, что девушке понадобится, чтобы успеть встретиться с незнакомцев из снов.

Город встретил запахом земли после дождя, Вера почти не запомнила дорогу, ничего из происходящего, только вышла на автовокзале, вгляделась в строения, знакомые из сводок новостей и отправилась на поиски выставки и художника.

Они буквально столкнулись на улице, Виктор и Вера, она не видела куда идёт, не разбирала дороги и хотела уже огрызнуться на неуклюжего прохожего, который больно задел её острым локтём. Но все слова застряли в горле и так и не сорвались с языка, когда она подняла голову и посмотрела на стоящего перед ней человека.

– Это ты! – выпалила она и засмеялась впервые за долгое время засмеялась не устало, а звонко и радостно. Вцепилась в локоть и безапелляционно заявила:

– Покажи тот рисунок розы с нераскрытым бутоном, он ведь есть не в одном экземпляре?

Виктор не удивился и не стал спорить, возможно, принял её за неопасную сумасшедшую, или просто не хватало сил на удивление. Дёрнул за собой, затащил в так кстати открытую кофейню, усадил за столик, отцепил наконец её пальцы от своего локтя (Вера отметила, как бережно и осторожно он это сделал)

Отошёл к барной стойке и вскоре вернулся с двумя чашками ароматного кофе.

– Мы знакомы, – сказал он и этот его вопрос прозвучал странно, скорее как утверждение, совсем не как вопрос.

– Знакомы, – подтвердила Вера, – Я видела тебя во сне, – осеклась и замолчала, понимая, как пошло это звучит. Нахмурились и попробовала ещё раз:

– Правда видела, много разных снов, ты там рисовал. А ещё смотрел требовательно. Вот так как сейчас, да, – она густо покраснела, схватила чашку кофе и, обжигаясь, сделала огромный глоток. Как ни странно, это почти помогло успокоиться.

– Там была старинная академия, – задумчиво сказал Виктор, знакомо прищурился, вспоминая что-то, – И краеведческий музей. И ещё храм, такой немного старомодный, не старинный нет, именно старомодный.

– Да, – удивлённо подтвердила Вера, отставила в сторону чашку кофе и внимательно и даже требовательно посмотрела на парня, – А недавно там появился..

– Персиковый сад, – перебил Виктор, – Он пока ещё молодой, но обещает вырасти во что-то грандиозное.

– В нём живёт единорог, – тихо сказала Вера и будто точку поставила. Или многоточие. Замолчала, надолго замолчала, устало потёрла виски и вспомнила о чём-то важном:

– Меня Вера зовут.

– А меня Виктор.

Позже он будет временами впадать в чёрную тоску и звать её не Верой, а Надюшей, и она сразу поймёт, что просто снова наступил момент когда он ни во что больше не верит, но пока ещё всё же надеется, а это самое главное.

Позже он расскажет, как в промозглые тёмные дни хотел есть и думал про котлеты с пышным пюре, похожим на воздушное облако и про салат из ярких овощей, но не всегда была возможность приготовить, иногда казалось, что он сотни лет не ел нормальной еды, он запивал свой голод горячим чаем с тремя ложками сахара. И Вера вспомнит, что именно в эти дни она готовила пюре, котлеты и яркий красивый салат.

Позже Вера приготовит ему мясные косы, и он засмеётся по-детски открыто и радостно (так как, наверное, смеялся когда-то давно дедушка Игорь) он объяснит, что такие мясные косы готовит на праздничный стол его тётя.

Позже он попробует научить Веру рисовать, поможет ей поправить и довести до ума те наброски в блокноте, и рисунок пальцев, и очков, и кружки с горячим чаем и, конечно, женские часики-медальон.

Позже Виктор нарисует выдуманный город, персиковый сад и всех выдуманных и существующих енотов.

Но всё это будет позже.

А пока Вера всё так же краснея от смущения уточнила осторожно:

– Я ведь не выдумала тебя?

– Ну что ты, я вполне настоящий.

– Да, потому что я не смогла бы придумать настолько идеального.

– Даже вот так?

– Именно так.

Они впервые улыбнулись друг другу открыто и ясно, и Вера осторожно и бережно провела пальцами по щеке Виктора то ли в попытках убедиться, что он настоящий, то ли в робких попытках аккуратно приласкать.

Над городом плыл колокольный звон, была весна, светлая пасхальная неделя и запах роз, который смешивался с запахом земли, мокрой после дождя.