Читать онлайн
"Только этот день"

Только этот день.

Нам не надо искать Бога – он сам

нас найдет, когда сочтет нужным.

Жозе Сарамаго

Звонцовы.

1

Работу не выбирают. Ошибается тот, кто утверждает, что мол, каждый сам кузнец своего счастья, и только сам человек вправе решать, каким ремеслом ему заниматься. А я скажу, что это не так. И это ремесло (я имею в виду основной род занятий для проживания) дается человеку свыше. И не всегда здесь определяющим фактором служат его способности, таланты и намерения. Люди рождаются с уже намеченными планами на то, чем они будут заниматься в жизни. Только не все об этом сразу узнают. И если тебе дано дело, к которому у тебя нет ни способности, ни желания – не делай поспешных выводов.

Дело, как женщина – на всю жизнь. Кто-то скажет, что это ерунда. И женщин может быть много и работу я менял двадцать раз подряд. Но сейчас, я говорю не о той женщине и не о той работе. У каждого человека в его жизни хоть раз был любимый человек, единственная родная душа. Тот человек, который словно рубец, остается под сердцем навсегда. Так и с ремеслом. Меняешь свой род занятий, ищешь, и вдруг, вот оно… То самое дело, ради которого ты и был, кажется предназначен. Но все как-то не складывалось. Все как-то ходил вокруг да около. Все боялся взяться. Или может, ты просто, где-то в глубине души надеялся на чудо. Что наступит день и к тебе снизойдет то, ради чего ты и был, собственно, рожден. Дело захлестнет тебя, и скоро, ты уже не будешь ничему удивляться. А любимая работа, свалившаяся тебе на голову, уже не покажется таким чудом.

Работа как погодные условия. Не важно, что с тобой случилось, и что у тебя на душе. С любимым делом тебе не страшны ни ветер неудач, ни грозы разочарований. Если в руках любимое дело, ты готов нырнуть в него как в долгожданное море. Окунуться в волну приятной усталости от работы, и забыться, хотя бы на время. Солнце будет греть тебя изнутри, и никто даже не догадается, в чем подвох. И почему, когда всем вокруг хреново, ты выглядишь молодцом.

Дело как крепкое вино. Пьешь его не жалея печени, пьянеешь от работы, но никогда не променяешь его ни за какие богатства. Можно потерять все: деньги, дом, родных. Но если у тебя есть дело – твое настоящее дело, ты не один. Твоя работа сопровождает тебя по жизни. И только в конце своего пути ты можешь спросить себя: «А тем ли я занимался пол жизни?». Счастлив тот, кто ответит да. Жалко тех, кто усомнится в этом. Любимая работа – это как стимул к жизни, как самоутверждение с раскрытием твоего основного и главного потенциала.

Люблю ли я свою работу? Вопрос не к месту. У меня контракт. Это мой договор о своем времяпрепровождении на некоторый промежуток моего существования на этой планете.

Работа как любимая машина. Ищешь, меняешь, покупаешь, продаешь, и вот она – лапочка. Теперь, тебя в ней устраивает все. И условия работы (салон), и соответствие твоим навыкам (технические характеристики), и вознаграждение за твой труд (достойная цена). И вот, ты уже работаешь, как сумасшедший, не замечая усталости, словно летишь по трассе с опущенным боковым стеклом.

Кто мой работодатель? Лучше тебе не знать его. И это притом, что любит его - половина тех, кого я знаю, а вторая половина просто игнорирует его существование. Собственно, какая разница, кто дал тебе работу. Главное это, что ты сам получишь от этого дела. Эмоции? Вознаграждение? Опыт? Связи? Перспективу? Я умею то, что я умею. И дело здесь не в любви к моему ремеслу. Это просто контракт. Обыкновенный двухсторонний контракт. Спрос – работа. Усилия – отдача. Пот – теплая вечерняя ванна. Выполняя условия контракта, я выполняю свою работу. Нравится она мне или нет.

У меня контракт. Вот что здесь самое важное.

2

Дверь открыла немолодая женщина лет сорока пяти. Открыла и исчезла в глубине коридора за дверью. Глаза ее были отстраненные, и я даже не понял сначала, что же действительно они говорят. То ли «проходите, пожалуйста, я сейчас», то ли «я сама здесь впервые». В глубине дома в одном из помещений послышался громкий агрессивный голос. Но что бы, ни означал этот взгляд, я все-таки открыл на себя массивную металлическую дверь.

Как только я ее захлопнул за собой, женщина опять возникла передо мной, словно фея. Ее, слегка спутанные, с проседью волосы на голове торчали в эту секунду в разные стороны, затем медленно опустились на плечи. Создавалось впечатление, что женщина буквально приземлилась с неба на землю, и я тому первый свидетель. Понимая, что за эти несколько секунд, пока я входил в дверь, она успела куда-то сбегать и опять оказаться у двери. Я сделал еще несколько шагов вперед.

- Здравствуйте! Это вы вчера по объявлению звонили? – Быстро стала говорить женщина. – Вы извините, но у нас тут уже несколько недель идет переезд. В доме бардак страшный. Вы проходите, проходите.

- Да нет, ничего. Я всякое повидал, - ответил я ровным голосом и прошел по коридору вслед за женщиной.

От долгой прогулки к дому Звонцовых по брусчатой мостовой ноги мои были сбиты, и я ощущал легкую усталость в коленях и ступнях ног. Но, ступив на мягкий дорогой ковролин коридора, мне стало приятно и легко от ходьбы. Снять обувь мне никто не предложил, и поэтому я смело пошел в дом. Да и какая, к черту, обувь? Люди не сегодня-завтра съедут. Когда мы дошли до двухстворчатой стеклянной двери, справа от нас, послышался негромкий мужской голос.

- Кто там еще, Марта?

- Да ты успокоишься сегодня?! Это по объявлению. – Выкрикнула в ответ женщина, и, обернувшись ко мне, искусственно улыбнулась. - Не обращайте на моего мужа внимания. Он опять с утра завелся.

Далее, впереди нас, коридор переходил в круглое освещенное пространство, по стенам которого располагалось несколько витражных дверей. Самая скромная дверь, видимо обозначала ванную комнату или санузел. Остановившаяся впереди меня женщина, взяв меня под локоть, пригласила пройти направо, откуда был слышен мужской голос. Я проследовал за ней. Но, проходя, заметил в круглом коридоре на полу большое количество картонных коробок разной величины. Коробки были набиты какими-то стеклянными предметами, книгами и прочими предметами обихода.

Кухня, в которую мы вошли, была очень светлой, за счет отсутствия фронтальной стены. Огромное во всю площадь предполагаемой стены стеклянное французское окно, открывало прекрасный вид на оживший после зимы цветущий семейный сад. Убранство кухни было не тронуто. И ни что не напоминало о предстоящем переезде семьи из этого дома. Посередине кухонного пространства стоял овальный стол. Рядом на одном из кухонных стульев сидел полноватый, с лысиной на голове и легким пушком над лобной частью мужчина. Видимо громкий голос, который я слышал из коридора и принадлежал этому мужчине. Опережая мои мысли, мужчина, слегка привстав с табурета, обратился ко мне. Жест этот выглядел хотя и намеком на признаки приличия, но обозначал только неудобство хозяина дома доставленное явившемуся гостю.

- Здравствуйте, - мужчина протянул руку, - меня зовут Григорий, а… это моя жена Марта. Кухню мы пока не разбирали. Ну, сами понимаете, во-первых, надо где-то принимать пищу, а во-вторых, смысл ее разбирать. В любой из квартир все равно разные габариты кухни, и надо будет заказывать новый гарнитур. Так что, скорее всего мы тут, так все и оставим.

Настенные часы в кухне отсчитывали на электронном табло восемь тридцать утра. Мужчина встал из-за стола и направился к кухонной плите, продолжая со мной разговаривать.

- Ведь оставленный кухонный гарнитур прибавляет нам шансы на повышение цены за дом? Верно? Кстати, прошу прощения, я не расслышал вашего имени.

- Прекрати, Григорий! – Вмешалась в разговор супруга, - Ты не успокоишься пока не заработаешь на этой продаже хоть драную десятку. Да тут дело не в деньгах, понимаете? – Тон ее голоса уже ни чем не отличался от своего супруга.

- Вы меня извините, но… - Начал я.

- Нет! Это вы нас извините. Дело в том… Понимаете… Мы сейчас в состоянии развода, и этот дом мы продаем, только для того чтобы разъехаться. Постарайтесь, пожалуйста, не обращать внимание на нашу ругань. Давайте ближе к делу. Я имею в виду условия будущей сделки.

- Наконец, за столько лет совместной жизни я слышу от своей жены здравомыслящие слова, - демонстративно объявил вслух Григорий, и лукаво посмотрел мне в глаза.

- Ты заткнуться можешь? – Рыкнула на мужа Марта, и совершенно беспечно развернула ко мне лицо в своей искусственной улыбке. – Простите.

Я понимал, что конфликт, наблюдаемый мной со стороны, начался сегодня намного раньше, чем я здесь появился. Возможно, это все началось с самого утра, как только Марта с Григорием проснулись в разных комнатах и на разных постелях. Возможно, это происходит у них уже не первый день. И возможно, даже, это началось у них не один год назад. Но, что бы там, ни было, мне необходимо соблюдать нейтралитет, постараться не вмешиваться в их разговоры, и сделать как можно безразличней выражение лица.

- Ну, для начала меня зовут Михаил. Я являюсь частным риэлтором моего клиента, имя которого вам абсолютно ничего не скажет, да и незачем вам его знать. Но я имею полные права и доверенность на самостоятельное совершение сделок от имени моего клиента.

- Сейчас чай будем пить – Любезно обратился ко мне Григорий.

- Желательно зеленый, если есть, конечно.

- Марта приготовь чай гостю. И не смотри так на меня.

Глаза Марты вспыхнули огнем ярости, губы вжались друг в друга, а лицо приобрело окраску от мягко-телесного до бордового. Но встреченные мои глаза, опять надели на Марту маску гостеприимной любезности. Она развернулась к кухонным шкафчикам и что-то пробормотала себе под нос. Из неразборчивого ворчания я услышал нечленораздельные проклятия в адрес супруга и его родственников. Она достала из вертикального ящичка коробку с чайными листьями, и затем стала набирать из под крана воду в электрический чайник. «Хоть бы зад поднял. Приготовь чай… Взял бы, да и приготовил», - слышалось ворчание Марты. Включенный в электрическую розетку чайник, мгновенно загудел и стал нагреваться. Марта полезла в холодильник, видимо, достать что-то к чаю.

- Знаете, я не очень-то хочу чаю. В принципе, вы меня даже не спросили, хочу ли я. Да и вообще, я, как бы на работе нахожусь, - стал я оправдываться, - давайте лучше поговорим о вашем доме. А что касается, цены, то ваш супруг совершенно прав. Наличие кое-какой мебели, повысит продажную цену. Ну не так сильно, конечно, но все-таки. Как говорится каждая соринка в желудке витаминка.

- Вы не представляете, Михаил, какой у нас есть прекрасный чай. Знаете, я из Финляндии четыре месяца назад привез из командировки. Сейчас, кажется самое время его открыть. – Григорий улыбнулся и посмотрел на спину своей супруги. – А о доме мы еще успеем поговорить.

Видимо почувствовав, недобрый взгляд мужа, Марта обернулась и бросила молниеносный взгляд на Григория. Словно отстреливаясь от супруга, взгляд ее был мгновенный и испепеляющий. Из другого настенного шкафчика она стала доставать чайный сервиз молочно-шоколадного оттенка. Посуда издавала приятное фарфоровое постукивание. Словно солдаты, блюдца и кружки стали размещаться на овальном столе. Воцарилось молчание. Видимо, что бы как-то смягчить создавшееся напряженное состояние, повисшее на кухне Марта начала разговор.

- Если говорить о нашем доме, то мне жалко его продавать. Все-таки десять лет это гнездышко наполняли. Здесь шесть комнат, два санузла. На чердаке есть еще одна спальня, но муж в свое время оборудовал ее под кабинет. Сейчас там просто склад всего ненужного. Ремонт везде, как вы видите, не требуется.

- Да какой, видите? Человек только пришел, и еще ничего не видел. Сейчас чай попьет, пройдет и все внимательно посмотрит, – громко сказал Григорий жене.

- Знаю! И перестань в присутствие гостя на меня повышать голос. Хватит! Уже пять лет я это терпела. – Марта опять посмотрела на меня, обращаясь. – Дом у нас действительно очень хороший, светлый, теплый. Если бы… не развод… - Голос ее стал затихать и в глазах появились намеки на слезы.

Марта, быстрым движением руки, схватила со столешницы кухонное полотенце. Приложив его к мокрым глазам, она смочила лицо и, стыдясь передо мной, опять отвернулась в сторону мойки. Григорий глубоко вздохнул, давая всем понять, что он такие слезные сцены видел уже не раз. Он посмотрел на меня и, подняв брови, изобразил мимику недоумения. «Женщины», - почти шепотом сказал Григорий, и, неожиданно для меня, сделал несвойственную в данную минуту физиономию разочарования.

- Вместо того, чтобы трагедию здесь ломать, Марта, лучше бы нашла, что это у нас на кухне сегодня с утра такой кислый запах. Пропало что-то, что ли?

- Как же ты мне надоел, - Марта повернула к мужу свое лицо с покрасневшими щеками, - Ничего у нас не пропало, и запаха я никакого не чувствую! Вот скажите, Миша, вы что-то чувствуете?

- Ну…

- Вот видишь, пень старый, даже человек с улицы пришел, и ничего не чувствует. А у тебя глюки какие-то с утра.

Григорий подозрительно посмотрел на меня. От чего мне стало не по себе. Как будто его взгляд говорил мне: «И ты Брут?». Я постарался отвести в сторону глаза и ощущая на себе взгляд Григория, продолжил свой разговор по теме.

- Так вы говорите шесть комнат?

- Да, именно шесть, хотя вначале по проекту планировалась еще одна гардеробная на первом этаже, но нам захотелось сделать свою спальную более просторной. И от идеи гардеробной пришлось отказаться. – Марта продолжала, как это было в момент нашей встречи, быстро говорить. – Еще на втором этаже из гостиной (она же кинотеатр) есть пристроенная открытая веранда. Я там обычно любила по вечерам выходить с кружечкой кофе. Там прекрасный вид на наш мини-парк. И картина, проходящей мимо трассы не так урбанистически выглядит, как я поначалу думала. Все-таки и деревья за столько лет подросли. Я вам обязательно сегодня все покажу. А давайте прямо сейчас!

Глаза Марты вспыхнули неподдельной радостью. Словно ей самой захотелось выйти на свой любимый балкончик и полюбоваться на цветущие деревья около дома. Она оживилась, и лицо ее опять засияло. В ее улыбке я успел уловить нотки некогда увядшей молодости.

- Может, угомонишься, Марта! Дай человеку чай попить. – Оборвал ее супруг. – Ты посмотри на нее. Человек с дороги не успел отойти…

После очередного молниеносного взгляда на мужа, я вообще стал восхищаться Мартой. Постоянно меняющееся настроение и мимика хозяйки делала ее живой и активной, пышущей агонией. В течение нескольких минут она могла быть расстроена до смерти, и тут же с гнева на супруга, становилась опять на поднятом духе с улыбкой (пусть даже искусственной) на лице. В ее бальзаковские годы активность придавала ей особый шарм и привлекательность. Чего не скажешь о ее супруге. По-видимому, тоже не плохом человеке, но связанным своей должностью и отдающим всего себя работе. Его жена, видимо долгие годы была домохозяйкой и, скорее всего все, что сделано в доме, было отмечено женским взглядом и вкусом. Это проглядывалось даже здесь, на кухне. Начиная от элегантных чайных кружек до мягкого цвета пола и стен кухни. И самое главное – кухонный гарнитур, выполненный из темной итальянской сосны, создавал уют в помещения для приготовления пищи. Загадкой в этом кухонном помещении оставалась только агрессия немолодых людей по отношению друг к другу.

Марта, молча с желваками под щеками, стала доставать из холодильника темную литровую банку (вероятно с вареньем). Затем отлив в хрустальную розетку, она поставила ее на кухонный стол. Молниеносно на столе стали появляться хлебница с нарезанным батоном, стеклянная масленка, а также засахаренный мучной хворост на широком неглубоком блюде.

- Попробуйте варенье, Миша. Это наше, сливовое. Не какое-то там консервированное, черти где и черти кем. – Ласково обратилась ко мне Марта.

- Спасибо, я вообще-то завтракал…

- Берите, берите. Это мое варенье, я сама делала. Знаете, мы живем… То есть, жили в достатке всегда. И поэтому, такие вещи я всегда покупала в супермаркетах. Но, сварив немного варенья сама, по рецепту, конечно, я поняла разницу между продуктами.

- Да, я же сказал, что я уже завтракал.

- Не попробуете варенья – обижусь. Так и знайте. – Брови Марты сдвинулись в гневе, но затем саркастическая улыбка дала мне знать, что ко мне она относится с юмором.

Взяв со стола мельхиоровую чайную ложечку и не отрывая взгляда от пристального взгляда Марты, я опустил ее в розетку с вареньем. Огибая мякоть раздавленных ягод, ложка вошла с нажимом, давая понять, что консистенция варенья достаточно густая. Чтобы полная ложка с вареньем не запачкала стол, я некоторое время подержал ее над розеткой. Взгляд Марты продолжал быть прикованным ко мне. Медленно и осторожно я опустил чайную ложку в рот. Глаза хозяйки сделались еще больше, но все также смотрели прямо на меня.

- Ну, как? – Воодушевленно спросила меня Марта. – Как варенье? Стоит оно того? – Улыбка на ее лице появилась и мгновенно пропала.

С полным ртом я не мог сказать ни слова, а только утвердительно помахал головой. Неожиданно для себя я ощутил горький вкус варенья, но постарался не подать вида.

- Угу…

- Ну, вот! Я же говорила, что это не магазинный вкус, а самый что ни на есть натуральный.

Горький вкус варенья ощутили все рецепторы моего языка. Я поспешно проглотил содержимое чайной ложки.

- Берите еще, не стесняйтесь, - продолжала Марта.

- Нет, спасибо. Мне все-таки надо уже работать.

- А чай? Вы еще не попробовали чай.

Осознавая, что вкус чая готовит мне не менее ужасный вкус, я все равно сделал несколько маленьких глотков. Оставшееся варенье на небе и языке было в один момент нейтрализовано, горячим зеленым чаем с горьковатым привкусом.

- Спасибо, огромное. Это было великолепно. – Постарался очень искренно сказать я.

- Все! Теперь ты отстанешь от человека со своим гребаным вареньем? Он сюда все-таки не плюшки есть пришел, – грубо вымолвил супруг Марты.

- Ты прекратишь или нет? Мое гостеприимство еще не делало никому больно кроме тебя. Вот так ты всегда! – Она обратилась в мою сторону. – Он так всегда. Для моего мужа все люди делятся на тех, кто ему нужен, и на тех, кому нужен он! Ведь ни разу, слышите, ни разу он не был в своей жизни, хоть на чуточку добрее к окружающим. Его бизнес превратил его в бездушную машину для зарабатывания денег, а меня в невротичку.

- Вот! Вот именно в «зарабатывание денег»! Этого ты, да и мы все, долгое время и хотели. Ты вспомни себя, - голос Григория стал срываться на крик. – Хотели квартиру в центре города – вот она. Хотели загородный дом – вот он. Хочешь Сейшелы – вот они. Хочешь то, хочешь се. За все это мне приходилось работать. А как ты, дорогая, хотела?

- Подождите, подождите, - стал я вмешиваться в перепалку супругов.

Марта, поднявшись со стула, чтобы мы с Григорием были у нее «под прицелом», стала жестикулировать руками в сторону мужа. Лицо ее побагровело, а на шее и в районе обеих ключиц выступили нездоровые пятна.

- Хотите знать, Михаил, когда у нас закончилась семейная жизнь? Банально, конечно, после двадцати лет совместной жизни говорить, что мы не сошлись характерами. Нет! Сначала мой муж перестал в людях видеть человеческое, а затем и во мне видеть человека. Разругавшись с моими родителями, мы стали терять друзей одного за другим. Вот эта дележка моего мужа на нужных и ненужных людей привела к тому, что его родная и единственная сестра перестала с нами общаться. А зачем ему сестра? Если сделать для человека что-то доброе, это для него значит оказать дурную услугу. Вы думаете, что я такая сука, которая только и требует от своего мужика денег и средств?

- Да ничего я не думаю. Я просто хотел сказать…

- Именно так вы все мужчины и думаете! А то, что пока он строил свой автомобильный бизнес, мне приходилось без выходных пахать на фирме, что, собственно, и обеспечивало наше существование. А то, что, когда Гриша загулял с одной из своих «партнерш по бизнесу», я, стиснув зубы, продолжала работать? Работать и молчать! Работать и терпеть!

- Не начинай, Марта. Михаилу это неинтересно, и незачем знать! - Поглядывая на меня, засмущался Григорий.

- Не я начала этот день с ругани. И когда два месяца назад мой муж поднял на меня руку… Тогда у нас и закончилась семейная жизнь.

Григорий, совершенно серьезно, с выставленным в сторону жены пальцем, закричал: «Наша семейная жизнь закончилась, когда мы год назад последний раз занимались сексом!».

- Заткнись, озабоченное животное!

В помещении воцарилось молчание. Злоба, словно едкий дым, заполнил всю кухню. На какое-то мгновение я даже ощутил резь в глазах и панически стал растирать их ладонями. Резной итальянский гарнитур темного цвета теперь казался зловещим и угрожающим. Настенные часы, аккуратно расставленные, на столе кружки, и пол кухни, покрытый большими черно-белыми керамо-гранитными плитками, напоминая шахматную доску, все эти предметы внушали страх в преддверии грядущих военных действий. Очарование дома, поразившее меня с самого начала, испарилось, исчезло, пропало, растворилось, развеялось дымом, лопнуло, словно мыльный разноцветный пузырь.

- Хватит, - сказал я тишине, но, обращаясь в сторону обоих супругов, - вы прожили вместе не один год. Можно сказать, рука об руку, прошли по жизни вместе. Сомневаюсь, что когда-то у вас не было таких дней, недель или минут, что бы вы не радовались жизни. Жизни, которая подарила вам эти недели, дни и минуты находиться рядом друг с другом. Ведь вы же были когда-то счастливы? Вы ложились и просыпались рядом, и вам, в принципе, никто не был нужен. А этот дом? Вы! Вы оба наполняли его своим уютом и любовью. Да войдя в стены этого дома, сразу понимаешь, что любовь не там, где-то далеко, в кино или на небесах. Она здесь, в конкретном месте. В этом доме! – Я демонстративно постучал указательным пальцем по столу.

Григорий все также, продолжая сидеть в обычной позе, смотрел в одну точку. Пальцы его рук нервно водили по глади обеденного стола. Марта с широко открытыми глазами уставилась на меня. Казалось, что вот-вот и она взорвется бурей переполнявших ее эмоций. Но это не были эмоции возмущений или удивления. Марта находилась примерно в том же замешательстве, как и ее муж, но ее огромные глаза так и остались в мимике гнева.

- Неужели ничего этого не осталось? Всего того, что хоть как-то связывало две некогда совершенно чужие жизни. – Продолжал я говорить о супругах в третьем лице. – Ведут себя как две собаки, что-то делят, съедая друг друга. А обернуться назад и посмотреть, не желают, не хотят. И не просто увидеть, а рассмотреть то, чего они так страстно желали, встречаясь по вечерам и, прижимаясь, друг к другу у ствола какого-нибудь дерева, в каком-нибудь парке. Не верю. Вот они думают, пришел тут дядька, мать его так, сидит, жизни учит. Да мне по сути все равно, что у вас тут происходит. Вы просто сами задайте себе вопрос: нужно ли вам все это, все эти оскорбления и обвинения. Да вы же оба виноваты во всем, в чем друг друга обвиняете.

Повисла непродолжительная пауза. Марта резко плюхнулась на стул. Взгляд ее был направлен на мужа. Казалось, что он ничего не выражал, но в глазах Марты все-таки можно было понять, о чем она думает в данный момент. Немного приподнятые уголки рта не говорили сейчас о ее чувстве юмора. Сомнения и воспоминания стали посещать уставшее от ежедневных склок и ругани сознание Марты. Сложив руки на своих коленях, она смотрела на супруга и выглядела в эту секунду намного старше своих лет.

- А самое главное… У этих людей не было ни разу настоящей измены, и это за такой-то большой срок совместной семейной жизни. А потом они говорят, что ненавидят друг друга.

Последние мои слова были произнесены тихо и не предназначались для семьи Звонцовых. Им не зачем было знать, что самое сокровенное, что у них есть известно не только им самим. Но в первый раз за все время, которое я вел свой монолог, Григорий поднял голову и глаза его вспыхнули в мою сторону вопросительным блеском. Марта перестала смотреть на мужа и в недоумении, так же развернула лицо на меня. Я понял, что сказал что-то лишнее.

Неожиданно для всех за пределами кухни послышались шаги. Оба супруга продолжали смотреть на меня, но мое внимание было в настоящее время приковано к шагам в доме. Это были шаркающие шаги человека. Возможно, это старик. Нет, просто человек в домашних тапках, видимо, не по размеру и без задников. Такие тапки есть в каждом доме и в каждой семье, и по нескольку пар. Ленивые шумные шаги спустились по ступеням, ведущим на второй этаж дома и, затем проследовали по коридору. Тишина на кухне начинала, что называется, «давить на уши». Отчего шум от шагов человека в коридоре ощущался отчетливо и четко. Проходя мимо санузла, шаги на несколько секунд остановились, потом продолжили путь. Видимо один из безразмерных тапков слетел с ноги, и человека шарила босой ногой некоторое время по напольному ковролину.

В проеме двери показалась невысокая девочка, лет пятнадцати, одетая в домашнюю пижаму неопределенно розового оттенка. Она, потирая глаза, поздоровалась со мной и прошла на кухню. Для пятнадцатилетней девушки она уже вполне сформировалась. Но ее большая заплетенная коса на голове все-таки ограничивала ее в возрасте. Коса была слегка потрепана ночной постелью. От чего несколько длинных волос постоянно падали девушке на лицо. Плюхнувшись на стул рядом с отцом, девочка почти положила голову на стол, давая понять, что она еще пребывает во сне.

- Знакомьтесь, Михаил, это наша дочь Валя. – Сказала Марта и подошла к дочери. – Да, да и не удивляйтесь, что у таких стариков как мы такая юная дочь.

- О чем вы говорите? Какие вы еще старики?

- Дело в том, что Валентина наш поздний ребенок. Бог подарил нам её в таком возрасте, и мы были этому только рады.

Марта взяла дочь обеими ладонями за голову и склонила свой подбородок прямо на макушку ее головы. Закрыв глаза, Марта сделала умиляющее лицо, и я понял, что таким образом она демонстрирует окружающим любовь к своему ребенку. Девочка в свою очередь, взяла в руки большую ладонь отца и, аккуратно умостив ее на обеденном столе, прижалась к ней щекой. Вероятно, что между дочерью и отцом данный семейный ритуал проходил на этой кухни не раз. И отец и мать на некоторое время сделали умиляющие лица. Я увидел, как Марта посмотрела на Григория, одарив супруга своей добродушной и легкой улыбкой. Это не была та, искусственная улыбка Марты, которую она демонстрировала с начала моего присутствия в доме.

Со стороны, Марта с Григорием выглядели как дедушка с бабушкой для своей дочери. Но их возраст делал картину, которую я созерцал еще более душевнее. Отец комично повел носом из стороны в сторону. Брови его опять превратились в вопросительные домики.

- Ну неужели никто этого не чувствует… Этот странный запах. Как будто что-то пропало из продуктов.

- Ты опять за свое, - совсем по-доброму ответила ему супруга и разразилась тихими смешками в сторону мужа.

Григорий тоже улыбнулся, и второй свободной рукой стал гладить по спине свою соню-дочь.

Вот оно - последнее звено! Дочь – плод любви обоих супругов, объединяющий и держащий на плаву это семейное суденышко. Вероятно, уставшая от постоянных перебранок между родителями, девочка еще надеется на их воссоединение. И просыпаясь каждое утро, желает и надеется увидеть их только вместе и только дома. Сейчас как раз именно та самая секунда, когда каждый из них, пусть даже на непродолжительное время готов простить друг друга. Секунда эта вселяет в каждого из них надежду и наполняет души теплом доброты и прощения.

Именно такими я увидел семью Звонцовых в последний раз. Мать склонилась над головой дочери, положившей щеку на ладонь отца. Отец, в свою очередь, полусидя, обнимает за спину свое чадо. Кухонное помещение наполнилось светом, и я ощутил вокруг себя горячее пространство воздуха. Свет стал меркнуть, словно кто-то зуммером электровыключателя пытается свести свет в помещении к полнейшему мраку.

Я встал из-за стола и без спроса и разрешения стал выходить из кухни. Три фигуры людей словно застыли за кухонным столом. Медленно и в то же время достаточно интенсивно, они стали терять цветовые оттенки. Цветовой пигмент их кожи, элементов одежды стал, теряя цвета преобразовываться в чистый белый цвет. Кончики пальцев, лица, руки, пижама девочки, домашний халат хозяйки, залысины мужчины, все стало обволакиваться в идеально белый цвет. Спустя несколько секунд все три застывшие фигуры были мертвенно белыми. Все это напоминало некую гипсовую античную композицию трех человеческих фигур. Именно гипсовую. Никак не мраморную и не каменную. Тела их были настолько хрупкими и нежными, что я заметил, как несколько косых трещинок стали расползаться по их формам. Стоя посередине кухни, я продолжал смотреть на происходящее.

Словно тысячи мелких паутинок, трещинки стали полностью заполнять тела домочадцев. В некоторых местах от фигур начали откалываться некоторые фрагменты. Затем все больше и больше. И вот лицо, некогда стоящей Марты испещренное паутиной трещин, стало на моих глазах разлетаться в разные стороны на тысячи мелких осколков. Это же происходило и с гипсовыми телами остальных членов семьи. Кусочки, подхватываемые невидимым ветром, разлетались по помещению, превращаясь в белесую пыль, которая в свою очередь исчезала.

Не люблю, когда все заканчивается. Эти мрачные картинки окончания моего присутствия на работе никогда мне не нравились. Намного интересней сам процесс работы. Я развернулся к выходу из кухни. Никто из членов семьи не попытался меня остановить или задержать. Да они и не смогли бы уже это сделать. Проходя по коридору, я услышал позади себя на кухне громкий треск. Спина ощутила зловещий жар, и я ускорил шаги. Нет, я не могу и не хочу все это видеть. Только последняя картинка должна остаться в моей памяти. В начале своей работы, когда я еще не знал всех тонкостей, я пытался смотреть на все – от начала до конца. Где бы я ни делал свою работу, всегда был страшно напуган и шокирован последними кадрами. Потом я понял, что это лишнее, и решил для себя уходить в момент окончания работы, сразу и незамедлительно.

В этот раз, с семьей Звонцовых, я решил все-таки задержаться и посмотреть обычный распад фантомных людей. Нет. Все-таки, что-то в этом видении меня завораживало. Что-то, чего я никак не могу понять. Все эти разговоры, фильмы про уход души… все это не так. Этот луч с неба, эти якобы зовущие голоса – бред.

Я все-таки дал себе слабость и посмотрел на пол в коридоре, где я уже не шел, а практически бежал. Синие языки пламени охватывали и обугливали ковролин пола. Пол словно бумага в считанные секунды покрывался огненным ковром. Боковым зрением я еще мог видеть, как чернели и пузырились обои на стенах коридора. Ни огонь, ни боль, ни смерть не могли, причинить мне вреда. Меня не касалась никакая личная драма и трагедия, разразившаяся в этом доме. Только моя работа. Души этой семьи воссоединены и это главное. Как дальше сложатся их энергетические потоки мне уже неведомо. Но помочь воссоединиться им перед концом жизни я все-таки помог.

Входная дверь дома захлопнулась за мной. Я прошел еще несколько шагов, и только после этого развернулся лицом к двухэтажному особняку. Это уже не был тот приветливый и солидный кирпичный коттедж. В окнах дома зияли черные дыры, красный кирпич стен был покрыт темными следами от бушевавшего когда-то здесь пламени. Вместо черепичной крыши сейчас находились только остатки обгоревших стропил дома. Сквозь скелет обуглившихся кровельных конструкций был виден исполинский остов каменной печи дома, проходящий от камина в гостиной на первом этаже до уровня выше конька крыши дома. Вокруг дома стояли полусгоревшие деревья некогда семейного парка.

Все что мне было известно о семье Звонцовых - это только причина их смерти. В один из выходных дней под утро (кажется в восемь тридцать) в результате утечки бытового газа в доме произошел взрыв и пожар. В огне сгорели оба супруга и их ребенок – дочь Валентина. Да, еще, вроде как, все умерли во сне, когда спали. Утешает, да не очень. Трагедия настигла семью в неподходящее для них время. Супруги собирались развестись. В их душах накопилось много злобы и обиды. Ровно столько, чтобы души не оставались свободными даже после смерти. Помочь им освободиться и обрести покой – вот моя работа и призвание. Я не психолог и не лекарь душ, я просто слушаю. Слушаю и наблюдаю. Наблюдаю и слушаю. Иногда мне необходимо только натолкнуть неуспокоенную душу к тому, чтобы она сама нашла свою проблему. А затем мне надо только уйти.

Никто из семьи Звонцовых не виноват. Тем более их невинная юная дочь. Но именно эти души должны переродиться и воссоединившись начать жизнь заново. Так мне, по крайней мере, кажется и происходит. Хотя их дальнейшая судьба меня не должна интересовать. Это не входит в компетенцию моей работы. Когда я заканчиваю дело, я просто ухожу и жду новую работу. Все остальное не важно.

У меня контракт. Вот что здесь самое важное.

3

Выйдя из дома Звонцовых, я направился домой. Воодушевление от проделанной работы наполняло все мое сознание и мысли. Я шел не спеша, и, практически, еще сам находился в полусгоревшем доме несчастной семьи. Поэтому даже не заметил, как прошел аллею коттеджного поселка с брусчатой пешеходной дорожкой вдоль автострады. Не заметил я и того момента, как, пройдя мимо стареньких деревянных домиков частного сектора с огородами и бытовками, вошел в черту многоэтажного города. Мне не хотелось бежать в гости к Альберту и делиться впечатлениями сегодняшнего утра. Хотя дом его и находился в каких-то двухстах метрах от коттеджа Звонцовых. Зачем попусту беспокоить человека. Завтра устрою себе выходные, приду к Альберту и все ему расскажу. А сейчас…

В конце концов, у него своя жизнь, а у меня своя, с моей работой и делами.

Самое удивительное это то, как быстро мне удалось завершить сегодняшний сеанс. Обычно я трачу несколько дней. Хожу, знакомлюсь, приглядываюсь и изучаю проблему. Но тут не прошло и часа, как семья сонатов включилась в процесс осознания. Ведь я только начал с ними настоящий разговор, и они стали подключаться. Проблема семьи действительно состояла в накопленных негативных разрушающих многолетних отношений.

Недосказанность – вот, похоже, одна из составляющих в формуле всех сонатов, с которыми мне пришлось сталкиваться в этом городе.

Вспомним хотя бы того полковника Никифорова, который черти сколько лет назад так и не смог простить себе гибель половины его взвода в Чечне. Или того батюшку с Преображенского храма, который грешил на право и налево в надежде когда-нибудь по-настоящему покаяться. Но заставшая его врасплох глупая смерть на глубине озера, не позволила ему попросить прощения у бога, а главное у самого себя.

Проблему каждого из моих клиентов видно сразу невооруженным взглядом. Но вот грамотно преподнести каждому из них и втолковать, что бы каждый из сонатов принял это на свой счет – сделать непросто. Иногда на это уходят несколько дней, иногда несколько недель.

Пройдя несколько кварталов по шоссе, я углубился в городские джунгли. Пятиэтажки, девятиэтажки и чем дальше в город, тем этажность города растет. Через пустые дворы и зеленые проулки я вышел на центральный городской бульвар. Это было мое любимое место в городе. Здесь зеленые плакучие ивы, нависали своими огромными кронами над озерцами с темной от тины водой. В это весеннее время в парке бульвара можно было встретить цветущие белым цветом деревья сакуры. Они, словно белые островки зеленого парка, придавали всему парку живое и радостное настроение по сравнению с угрюмыми ивами и гигантскими тополями. Ветра почти не ощущалось. Небо, как это обычно бывает в дневное время, было ясное с пробегающими белесыми кучевыми облаками. Темно-фиолетовый оттенок дна каждого из небесных облаков придавали им контрастный и нереальный образ, словно смотришь на небо сквозь цветное стеклышко.

Погода стояла теплой и мне, от долгой прогулки, пришлось снять с себя свою ветровку и повесить на плечо. Это весна. По крайней мере, в течение нескольких месяцев проживания в этом городе я убедил себя, что это действительно весна. Ну, во-первых, цветущие деревья. Во-вторых, теплый воздух на улицах. Единственное чего я никак не пойму, это почему нет птиц. Причем птиц в городе нет вообще. А это уже на весеннюю рапсодию совсем не похоже. Птиц нет, как, впрочем, и людей. Это уже отдельный разговор.

В первые дни, когда я появился (или проснулся) в городе, я, конечно, был шокирован отсутствием кого-то, хоть как-то напоминающего человека. Бродить по пустым улицам было жутко. Я пытался кричать во всю мощь своего горла. Я кидал найденные на земле камни в окна домов. Но те, разбиваясь вдребезги, отвечали с последующим молчанием. Мне казалось, что если я встречу на улице одинокого бездомного пса, я наброшусь на него и начну с ним разговаривать и разговаривать. До тех пор пока не ощущу избыток общения с живым созданием. Но ни голодные псы, ни облезлые коты мне так и не попадались на улицах города. Понимая, что в городе я единственный человек, я стал вспоминать накопленную за сорок лет информацию о психологии поведения людей, находящихся в полной изоляции от общества. Прочитанные некогда в детстве книги о пиратах и одиноких моряках на островах не придавали мне оптимизма. Находясь в городе с его окрестностями, я все равно ощущал себя запертым в теремной одиночной камере железобетонных домов и дорожных полос.

Лишь, после того, как я встретил Альберта, я перестал ощущать себя изолированным от общения с человеческими созданиями. Затем началась работа, где мне и понадобился весь мой накопленный потенциал.

Я свернул с пешеходной парковой дорожки и пошел по зеленой мягкой, как перина траве. Ощущение было просто фантастическое. Весь парк, словно одно целое существо, дышал запахом цветов сакуры и свежей весенней травы. Проглядывающие между кронами деревьев каменные жилые дома лишь дополняли картину жизнью и завершенностью.

Сколько сейчас времени? С того момента, как я вышел с коттеджного поселка, прошло около полутора часов, но усталости я совсем не ощущаю. Это воздух города – чистый и свежий, с отсутствием выхлопных газов. Воздух городской зелени парков придает мне сил и бодрости. Здесь в бульварном парке, я никогда не чувствую себя одиноким. Ощущая дыхание земли, я понимаю, что здесь помимо меня кто-то был бы уже лишний и мне никто не нужен. От этих мыслей мне становится спокойней. Но так бывает со мной только в этом месте города.

Выйдя из парка, я пошел вдоль рельсовых направляющих, некогда колесившего здесь трамвая. Трава почти полностью скрыла трамвайные рельсы. Отчего узкие полоски рельс в плотном травяном ковре выглядели совершенно неуместно и нелепо. Слева от меня располагались многоэтажные панельные дворы, редко видевшие солнечный свет. На одном из созерцаемых мной деревянных двухэтажных бараков туалетного зеленного цвета какой-то любитель художник граффити изрисовал полстены жилого дома англоязычными надписями и стилизованными рожицами. Совсем не похоже на предыдущего художника, на втором бараке ярко-алым цветом выведена надпись Z-375. Буква с цифрами выведены четко и видны на стене дома, я думаю, за десять кварталов от нее. Дальше, мимо старенького здания желтого цвета городского кинотеатра располагалась группа четырехэтажных сталинок, в одной из которых располагался мой дом.

Уже проходя последний двор с бетонными «свечками», я почувствовал как меня что-то позвало. Причем я услышал настоящий звук. Что-то подобное я уже ощущал на заднем дворе дома своего двуликого товарища там, в коттеджном поселке.

Этого не может быть. Здесь, в городе? Ну ладно еще там, практически, на лоне природы, но здесь…

Я углубился на звук в один из дворов многоквартирных домов. Мои догадки оказались реальностью. Посередине двора, между детской площадкой и группой припаркованных японских внедорожников возвышалось пятиметровое изящное дерево синюшки. Его крона раскинулась в разные стороны, словно лапы великана - энта. Ярко-синие цветы, покрывающие всю крону дерева, делали его самым заметным на фоне серого дворика. Звук, а вернее песня (мы так это называли) исходила прямо из центра синюшки. Она словно приглашала меня подойти к ней и коснуться черной коры и синих, цвета чистого неба, цветочных лепестков.

Почти не дыша, я приблизился к дереву. Оглядываясь по сторонам, словно кроме меня во дворе был еще кто-то, я шагнул под крону синюшки. Запах цветков опьянил меня и на некоторое время я даже закрыл глаза. Но, как только я прикоснулся к стволу дерева, звук который оно издавало, исчез. Словно ничего и не было, и все это мне только показалось. Но звук еще сидел в моей памяти. Не то песня сирен, не то гул древнего тибетского музыкального инструмента. Шелест лепестков и листьев под легким ветром заставил меня поднять голову вверх. Синие цветки синюшки были прекрасны и удивительны. Казалось ничего более прекрасного в жизни я никогда не видел. Так, стоя под кроной дерева, я мог бы прожить вечность. Неожиданно несколько десятков синих четырехлепестковых цветков оторвались от веток. Медленно кружась в воздухе, они стали падать на мою лысеющую голову, переливаясь в лучах солнца от небесно-голубого до насыщенного синего цветов. Дерево буквально здоровалось со мной. Так, по крайней мере, мне хотелось думать.

Цветы щекотали шею, опускались мне на голову, плечи, попадая за шиворот моего свитера. Я в очередной раз закрыл глаза и почувствовал настоящее облегчение и умиротворение. Ни мысли, ни тяготы, ни переживания утренней встречи меня больше уже не беспокоили.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ