Читать онлайн
"Разрыв сознания"

МЕСТЬ СИДОРИХИ

1

Михаил Золукин мутным взглядом уставился на географическую карту России, которая скатертью накрывала стол. Вчера вечером было много водки, а сегодня утром голова болит, а похмелиться нечем. Вчера, во время пьянки, он показывал Локарееву на карте и рассказывал о местах, в которые, как дальнобойщик, возил груз из Москвы.

На столе резко звякнул красный телефон, прикрывавший на карте часть Тверской и Ленинградской области. Михаил Золукин снял трубку с аппарата.

– Это Локареев, – тихо прозвучал в трубке мужской голос. – Мишка, у меня к тебе деликатное дельце. По телефону не могу – жена дома. Мишка, я зайду к тебе с беленькой?

– Заходи, – позволил Золукин, положил трубку на аппарат, подвигал по карте две рюмки и тарелку с заветренными кусочками чёрного хлеба.

В прихожей звякнул звонок.

Михаил Золукин вышел из комнаты и открыл входную дверь. Локареев – упитанный черноволосый крепыш – прошагал в комнату и поставил на стол бутылку водки. Он был шире в плечах и выше на голову щуплого хозяина квартиры.

– Какое деликатное дело? – поинтересовался Золукин, быстро скрутил пробку с бутылки, наполнил водкой две рюмки и выпил из одной.

– Есть одно место. На электричке туда час пилить, потом на попутке минут десять, – сказал Локареев, выпил рюмку водки и шумно понюхал кусочек чёрного хлеба. – Мишка, смотайся туда завтра. Выручи.

– Что я там потерял? – усмехнулся Золукин, выпил рюмку водки и закусил хлебной корочкой.

– Такое дело, Мишка, – сообщил Локареев угрюмо. – Девчонку лет двенадцати, внучку старухи, которая там живёт, я женщиной сделал. Теперь места себе не нахожу.

– Вот гад! – представив кричащую девочку под тушей Локареева, рассвирепел Золукин и смахнул со стола бутылку и рюмки. – Ты – участковый! У тебя дочь есть! Вали отсюда и бутылку свою забери!

– Мишка, поверь, на моём месте любой мужик поступил бы, как я! – проверещал Локареев, слетел со стула и поднял с пола бутылку.

– Проваливай! – потребовал Золукин, искренно сожалея, что пил водку с соседом не только сейчас, но часто и прежде.

– Мишка, ты представь: душная ночь, в избе не продохнуть, – зачастил словами Локареев, скребя пятернёй белую майку на груди. – Я ушёл спать в сарай. Улёгся на сено и вдруг смотрю: луна светит через дырявую крышу, а рядом со мной голая девчонка. Глаза её закрыты, чёрные волосы распущены, руки за головой и ноги раздвинуты. Бормочет она что-то, а что понять нельзя. Груди её, окаянные, как опрокинутые пиалы, – Локареев в два глотка выпил остатки водки в бутылке и уставился тревожным взглядом на окно. – Она не сопротивлялась. Она урчала довольной кошкой. Утром я проснулся, девчонки рядом нет. Тут, Мишка, я струхнул, что она убежала заявлять на меня в полицию. Схватил я ноги в руки и на станцию; даже удочки у старика, соседа старухи, забыл, – Локареев перевёл дыхание и поставил пустую бутылку на стол. – Уже неделя прошла, но меня не задержали. Я сон потерял, всё думаю, как там девчонка? Голос старухи много раз в день зовёт меня: приезжай, приезжай в Гобенки.

– Поезжай, мне твои проблемы по барабану! – злобно объявил Золукин. – Проваливай!

– Забываетесь, гражданин Золукин! – строго произнёс Локареев, и широкое лицо его стало хищным. – Сколько ты моей водки выпил на халяву?

– За это я тебе, участковому, докладывал, что слышал от разных людей о кражах и грабежах в нашем районе, – пояснил Золоукин.

– Так не разрушай наше многолетнее взаимовыгодное сотрудничество. Мы ещё много вместе водки выпьем и преступлений раскроем, – произнёс жестко Локареев.

– Хрен с тобой! Поеду в, как их там, Гобенки! – согласился Золоукин. – Неси ещё бутылку!

Локареев мгновенно исчез из комнаты и вскоре вернулся с двумя бутылками водки и баночкой маринованных огурцов.

Пьянка продолжилась, и Золукин узнал от соседа, как добраться до Гобенок, и получил деньги на дорогу.

2

Выйдя из электрички и закинув за плечи потёртый рюкзак, в котором звякнули бутылки с водкой, Михаил Золукин, держа в руке чехол с удочками, спустился с платформы и на маленькую площадь.

На автобусной остановке, под дощатым козырьком на четырёх бетонных столбах, стояло несколько стариков и старушек – кто-то с саженцем в руке, кто-то сумкой на колёсиках, кто-то с лопатой.

«До Гобенок автобусов нет. Лови частника», – вспомнил Золукин наказ Локареева и направился через площадь к белым «Жигулям», в которых пожилой водитель читал газету.

– В Гобенки довезёте?! – подбежав к передней дверце белой легковушки, спросила женщина в пёстром платье.

– Да, – сказал водитель, сложил и убрал газету в бардачок.

– Сколько с меня?! – поинтересовалась женщина и раскрыла сумочку, висевшую на плече.

– Сколько не жалко, – добродушно произнёс водитель и открыл переднюю пассажирскую дверцу.

Женщина опустилась в кресло, натянула подол платья на коленки и поставила на них сумочку.

– Захватите и меня в Гобенки! – призывно крикнул Золукин.

– Запрыгивай! – пригласил водитель.

Золукин устроился на заднем сиденье, за спиной попутчицы.

Развернувшись на площади, белые «Жигули» выехали по асфальтированной дороге из привокзального посёлка и покатились по грунтовке через неоглядное поле, на котором набирала силу озимая пшеница.

– Может вы знаете, где в Гобенках живёт Сидориха? – спросила женщина у водителя.

– В Гобенках только две избушки. В одной живёт мой старший брат, Тимофей Степанович; в другой Сидориха и девчушка Прасковья, – отозвался водитель и объехал череду канав на грунтовке.

– Правда, что Сидориха лечит любые болезни? – поинтересовалась женщина.

– Правда, – подтвердил водитель, достал из нагрудного кармана выцветшей гимнастерки и надел солнцезащитные очки, хотя облачная пелена закрывала солнце. – Вчера я отвозил к Сидорихи мать с десятилетним сыном. Когда мальчишке было пять лет, огромная дворняга напугала его и сделала заикой. Так Сидориха вылечила мальчика и, возвращаясь на станцию, он лопотал, как диктор новости по радио.

– Правда, что Сидориха по фотографии лечит от пьянства? – спросила женщина.

– Лечит, – обнадежил водитель.

За окнами легковушки однообразная зелень на поле сменилась широкой полосой свежей пашни.

– Я ничего не пожалею для Сидорихи, если она вылечит моего мужа, – с надрывом в голосе пообещала женщина. – Пьёт он у меня без меры. Он добрый, работящий, но пьяный дерётся. Сил моих больше нет терпеть его кулаки.

Слушая исповедь попутчицы об издевательствах над ней пьяного мужа, Золукин вспомнил о своей жене. Каким бы он пьяным не был, он никогда не бил её. Да, он ругался с женой – она на улице строила глазки мужчинам; а на его замечания: «веди себя скромней, ты же замужняя женщина», – пренебрежительно фыркала.

Белые «Жигули» свернули с поля, проехали укатанной дорогой по берёзовому лесу и остановились на прогалине у изгороди, за которой виднелась приземистая изба и палисадник с хилыми кустами смородины.

– Здесь живёт Сидориха, – объявил водитель и заглушил мотор.

Женщина из сумочки достала и заплатила за поездку несколькими монетками и покинула салон.

– Ты, что не выходишь? – обратился водитель к Золукину.

– Я не к Сидорихе. Я на рыбалку приехал. Слышал от своего кореша о здешней речке богатой рыбой.

– Не твой ли кореш неделю назад сюда приезжал? Мордастый, чернявый такой, – зловеще произнёс водитель.

– Нет, – спокойно ответил Золукин. – Мой кореш окуней ловил здесь в прошлом году.

– А-а, – равнодушно откликнулся водитель и махнул рукой на укрытую рубероидом крышу, торчавшую за сараем. – Там живёт Тимофей.

Золукин вылез из машины, вошёл в калитку, обогнул по каменистой дорожке сарай и приблизился к терраске избы. В одной ячейке её решетчатого окна, виднелась непричёсанная седовласая голова.

– Здравствуйте! – громко сказал Золукин. – Пустите меня на постой!

– Заходи! – пригласил старик и поманил рукой.

3

В прохладной комнате, в которую Золукин попал из полутёмных сеней, носился легкий аромат можжевельника. В простенке между широкими окнами висел плакат-календарь религиозных праздников. Бревенчатые стены были аккуратно проконопачены и выкрашены в коричневый цвет. Ковровая дорожка вела от входной двери к столу, мимо узкой кровати, застеленной лоскутным одеялом. Вырезанная из дерева жар-птица весела на бечёвке под потолком рядом с жёлтым абажуром.

Золукин присел вместе хозяином избы на лавку у стола.

– Как звать? – спросил старик и, приветливо глядя серыми глазами на гостя, провёл мизинцем по густой пепельной брови.

– Миша, – ответил Золукин, прислонил чехол с удочками к стене, снял с плеч рюкзак, достал из него и водрузил на стол две бутылки водки и батон вареной колбасы. – Выпьем за знакомство?

– Выпьем, – согласился старик и принёс из-за перегородки, которая отделяла комнату от кухни, две алюминиевые кружки, буханку хлеба и нож, похожий на маленький кинжал.

Золукин налил грамм по сто водки в кружки.

– Я – Тимофей Степанович, – выпив свою порцию водки, назвался старик, отрезал от колбасы несколько тонких кружочков, от буханки горбушку и сделал бутерброд. – Скажи, Миша, ты действительно приехал в Гобенки порыбачить?

Быстро закусив выпитую водку кружком колбасы, Золукин ответил, как учил Локареев:

– Да. Мне кореш хвалил здешнюю речку.

– Твоего кореша Сашкой кличут? Он такой упитанный телом и чернявый? – предположил старик.

– Нет, Колькой. Он худой, в очках, – соврал Золукин, сблизил пустые кружки на столе и увидел в окне девочку в ярко-красном сарафане. Часто кивая головой и приглаживая рукой длинные черные волосы, она разговаривала с водителем белых «Жигулей».

– Тимофей Степанович, что за девчонка, вон там? – Золукин указал большим пальцем в окно.

Точно имея ещё глаза на затылке, старик, рассматривая остатки водки в бутылке, сообщил торжественно:

– Это Прасковья. Прошлой весной Сидориха на железнодорожной станции встретила её, грязную и голодную, и приютила у себя.

– Видимо у Сидорихи доброе сердце, – одобрительно произнёс Золукин, опорожнил бутылку в кружки. – Тимофей Степанович, вы давно знаете Сидориху?

– Сидориха появилась в Гобенках лет сорок назад. Тогда ей было двадцать. Все парни из окрестных деревень сватались к ней, и я тоже сватался, – поведал старик и выпил водку из кружки. – Но у Сидорихи было три брата. Они оберегали её от женихов, как собаководы оберегают породистую суку от безродных кобелей. Но лет через десять померли братья один за другим, а женихи куда-то подевались. Только я с тех пор несколько раз в году сватаюсь к Сидорихе. Но она отказывает мне. Говорит, что замужем потеряет дар лечить людей, – старик протяжно вздохнул, поставил локти на стол, зажал седую голову руками.

– Тимофей Степанович, выпьем-ка ещё, – предложил Золукин, достал из рюкзака бутылку водки и разлил её по кружкам. В рюкзаке осталось полдюжины поллитровок с водкой.

На улице возник и пропал трескучий звук, – это белые «Жигули» увезли на станцию женщину в пёстром платье. В сумочке её лежала бутылочка со снадобьем от алкоголизма – дар Сидорихи.

– С превеликим удовольствием, – старик выпил водку частыми глотками, доел бутерброд и поддержал тему рыбалки: – Да, речка наша рыбная! Я тебе место заговорённое покажу. Надысь, там окунь полуметровый у меня клюнул, я его полчаса вытягивал. Другой раз щука килограмм на десять, как выскочит на берег…

Не дослушав очередную побасенку о сказочных рыбных трофеях, Михаил Золукин задремал, подпирая голову рукой. Старик исчез из комнаты, быстро вернулся, рухнул на кровать и крепко заснул.

Когда в верхней половинке окна появился кусочек звёздного неба, в комнату бесшумно вошла в чёрном платье Сидориха, сделала из рук круг над головой Золукина и прошептала:

– Миша, где ты живёшь?.. Миша, где ты живёшь?.. Миша, где ты живёшь?

Не просыпаясь, Золукин назвал свой домашний адрес. Сидориха вышла из избы и вместе с Прасковьей пошла на железнодорожную станцию.

4

Утром, проводив жену на работу, а дочь на экзамен по русскому языку, Локареев почувствовал внезапное недомогание и прилёг на кровать в спальне. Ничего конкретно у него не болело.

В квартире раздался звонок.

Локареев с трудом понялся с кровати, проплёлся в прихожую, открыл входную дверь, увидел девочку из Гобенок и старуху в чёрном длинном платье и воскликнул испуганно:

– Что вы хотите?! Что вам надо?!

– Твой член, – сказала Сидориха утробным голосом и выхватила из кармана длинной юбки кривой нож с толстой деревянной ручкой.

– Не шути так, бабка! Я дам вам денег, много денег! – горячо пообещал Локареев.

– Ни какие деньги не вернут Прасковье чудо-силу! – объявила Сидориха.

– Не хочешь денег, зови полицию, – Локареев снял трубку с телефонного аппарата на тумбочке. – Экспертизы не было! Ты не докажешь, что это я поимел твою девчонку.

– Мне не надо ни кому ничего доказывать, – зловеще объявила Сидориха и воткнула нож в грудь насильника.

Звучно выпустив газы из прямой кишки, Локареев повалился на пол, широко раскинул ноги; вытаращенные глаза его, словно покрылись тонким льдом.

– Отвернись, – обратилась Сидориха к Прасковье, которая с бледным лицом стояла у распахнутой входной двери.

Девочка подчинилась. Сидориха опустилась на колени между ног бездыханного Локареева и кривым ножом срезала его член. Затем она положила окровавленную плоть в полиэтиленовый пакетик, а пакетик спрятала в тряпичный узелок и приказала:

– Уезжай, Прасковья, в Гобенки. В полночный час закопай этот корень зла в лесу, под любым сухим деревом, и говори до рассвета заклинания, каким я тебя научила. Только тогда чудо-сила к тебе полностью вернётся.

– Бабушка, любимая, дорогая, я без тебя никуда не поеду, – воспротивилась Прасковья, чувствуя, что расстается навсегда с наставницей, которая приютила её и сердечностью своей к людям убедила, что кроме зла на свете есть доброта.

– Уезжай, Прасковья в Гобенки! Закопай корень зла, закопай! – вновь потребовала Сидориха и пояснила: – Я стала убийцей, и во мне исчезла чудо-сила, а в тебе чудо-сила ещё теплятся. Ты должна вновь наполниться ею и продолжить моё дело.

Одной рукой размазывая обильные слёзы по щекам, Прасковья с узелком в другой руке побежала вниз по ступенькам, тихонько поскуливая от сердечной боли.

– Пора, – приказала себе Сидориха, позвонила в полицию, назвала адрес и объявила: – Я убила гада! Приезжайте!

Вскоре в квартире Локареева появились полицейские. Они задержали и допросили Сидориху – она призналась в убийстве, но не сказала причину его и куда исчез половой орган убитого.

*****

В вечерних сумерках белые «Жигули» отвезли пьяного Михаила Золукина из Гобенок на железнодорожную станцию, а оттуда в Гобенки привезли зарёванную Прасковью.

– Больше я никогда не увижу бабушку, – пожаловалась она Тимофею Степановичу, которого встретила у калитки, и рассказала, как Сидориха поквиталась с насильником.

– Больше я никогда не увижу Сидориху, мою любовь, – впал в отчаяние старик, ушёл в свою избу, достал из шкафчика на кухне бутылку настойки. Долго он пил пахнувшую полынью горьковатую жидкость маленькими глоточками, шагал по комнате и клял свою судьбу.

Когда же приблизилась полночь, Прасковья отправилась в лес, руками закапала у сухой сосны узелок с плотью насильника, произнесла заклинания и крепко заснула.

Утром стук дятла и трескотня сорок разбудили её. С просветлённым лицом Прасковья подняла с земли сухую ветку сосны и отправилась в избу Сидорихи, а на ветке сосны в её руке появились мягкие зелёные иголочки, а потом и шишки.

ПАСЬЯНС ВСТРЕЧ

1

Стоя на кухне, Антон Гречмаков чихнул громко. Чашка с кофейной гущей выпала из его пальцев, пролетела мимо столешницы, стукнулась донышком о плиточный пол и объёмно загудела самой низкой нотой для слуха человеческого. От этого гула стекла задребезжали в окне; из стыка серого потолка и зелёной стены выползла жирная белоснежная гусеница, из открытой форточки духовито пахнуло бензином. Тут кофейная чашка рассыпалась на мелкие кусочки, белая гусеница пропала без следа, но не улетучилась бензиновая вонь.

Во входную дверь квартиры раздался сильный и частый стук.

– Антоха, отдай долг, сукин сын! Брал деньги на день, а уже неделю не отдаёшь! Антоха, отдай долг! – на фоне стука потребовал старческий хрипатый голос.

Антон Гречмакова распахнул окно, вспрыгнул на подоконник и по водосточной трубе ловко спустился со второго этажа на газон, усыпанный окурками и использованными презервативами. Затем, подражая кенгуру, он допрыгал через двор до стеклянного павильона автобусной остановки и почувствовал, что где-то в пространстве существуют неприятности, готовые в любой момент испоганить ему жизнь. Украдкой он посмотрел на поблизости стоявшего старичка с трясущейся маленькой головой и брюнетку лет двадцати в синих брючках и голубой блузе, но не нашёл ничего для себя опасного.

К остановке подкатил автобус, которым рулил усатый мужик в танкистском шлеме. По его широкому плечу скакал волнистый попугайчик, распуская и складывая крылышки. Приветливо свистнув заморской птичке, Антон Гречмаков вошёл в автобус. В пахнущем сиренью салоне одно свободное место занял старичок и перестал трясти головой; на другое свободное место, через кресло за спиной старичка, опустилась брюнетка в голубой блузе и принялась что-то искать в сумочке.

Автобус отъехал от остановки, но метров через сто резко затормозил перед глубокой выбоиной на перекрёстке двух улиц. Помимо своей воли Антон Гречмаков шагнул назад, споткнулся о выставленную в проход ногу брюнетки и упал спиной на пол. На белой рубашке его чётко отпечатался рисунок резинового напольного покрытия. В лоб ему угодило яблоко, которое мужчина кавказкой наружности не удержал в руке.

– Не ушибся? – сочувственно спросила брюнетка с карими глазами и закрыла молнию на сумочке. Потом она подняла с пола, обдула и вернула яблоко кавказцу.

– Всё норм! – бодро отозвался Антон.

Брюнетка помогла Гречмакову подняться на ноги. От её густых волос пахло табачным дымом. На розовой мочке её блеснула рыжиной витиеватая сережка.

– Пообедаем сегодня вместе? – предложил Антон и подмигнул старику, который незаметно остро заточенным ребром монетки порезал сумочку брюнетки, но ничего не украл – не хватило ловкости его трясущимся пальцам.

– А дальше что? – грубовато спросила брюнетка.

– Там видно будет, – ответил Антон весело.

Автобус плавно тронулся с места, проехал минуту на приличной скорости и остановился рядом со станцией метро.

– Как-нибудь в другой раз пообедаем, – сказала брюнетка и вышла за полной женщиной из салона.

Антон Гречмаков тоже покинул автобус и увидел, как брюнетка сумочкой огрела голову кавказца и скрылась за стеклянной дверью надземного вестибюля метро, возвышавшегося куличом среди двух десятков киосков, бойко торговавших всякой всячиной.

Потеряв из виду брюнетку, Антон Гречмаков обратил внимание на номера припаркованных к тротуару автомобилей, вынул из кармана брюк мобильник и набрал приглянувшиеся цифры. Первые три принадлежали приземистой иномарке, четыре других имелись на номере мотоцикла, и ещё тремя цифрами обладали малиновые «Жигули».

– Алло, – прозвучал после гудка голос брюнетки.

– Это ты мне подставила подножку в автобусе! – радостно сообщил Антон.

– Как ты узнал мой номер?! Подожди-ка, подожди-ка, – произнёс озабоченный голос брюнетки, а потом прозвучал гневно: – Вор! Ты украл у меня из сумочки кошелёк с моей визиткой! Я иду в полицию!

Незаслуженное обвинение в воровстве испортило настроение Антона Гречмакова. Медленно двинулся он вдоль витрины продуктового магазина. Брюнетка у двери в отделение полиции при станции метро вновь порылась в сумочке, нашла кошелёк, успокоилась, купила в кассе билет и прошла через турникет.

Тем временем Антон Гречмаков прибрёл по переулку к секс-шопу, в котором работал грузчиком.

Перед входом в секс-шоп, на ступеньке, блеснула золотая монетка, а затем из ступеньки вылезла детская ладошка, схватила монетку и исчезла.

– Антоха, за мной! – появившись из-за угла дома, позвал оперным басом длинный мужчина в чёрной рясе, сдвинул ногой крышку колодца и нырнул в его черноту.

Антон Гречмаков наклонился над окаймленной металлом круглой дырой в асфальте. Мрак. Встал на колени. Мрак. Сунул голову в колодец и увидел в круге света седовласого мужчину перед мольбертом. В одной руке мужчина держал длинную тонкую кисть, в другой разноцветную палитру. Холстом на мольберте служил кусочек звёздного неба.

– Вот твоя звезда, – сказал художник и поставил кистью жёлтую точку среди множества движущихся белых точек.

– Дарогой, пачему лежишь?! Забилел?! – споткнувшись о руку Гречмакова, разбушевался хозяин секс-шопа – коротконогий, восточной наружности – и брелоком включил охранную сигнализацию белого Кадиллака, на котором приехал.

– Я устал от скучной жизни, – поднявшись на ноги, признался Антон.

– Уволен! – объявил хозяин секс-шопа, ворвался в торговый зал и у прилавка отдела сексуальной парфюмерии налетел на пожилую уборщицу в синем халате. Она сидела на детском стульчике и держала босые ноги в тазике с водой.

– Албек, вымой мне ноги! – потребовала она. – Можешь без мыла. У меня и полотенце есть, – и сняла с плеча кусок чёрной ткани, вышитой красными петухами.

– Я ноги твоя мыть?! – разгневался Албек Туринович. – Глупый женщин! Ты уволена!

– Почему? – растерялась уборщица. – Вчера вечером Антон Гречмаков поклялся счастьем своим, что сегодня ради дружбы в коллективе ты, Албек, помоешь ноги всем служащим магазина.

– Да, так было! Антон клялся! – подтвердила продавщица сексуальной парфюмерии.

– Точно, точно, клялся! – добавила продавщица женского и мужского нижнего белья.

– Глупый женщин! – рассвирепел хозяин и весь затрясся. – Я всех буду…

Уборщица шлепнула босыми ступнями о пол, встала резко со стульчика, выплеснула воду из тазика на хозяина, треснула его мокрую голову тазиком и заключила:

– Помыл бы мне ноги, был бы у меня с тобой мир и согласие.

– Швах! – провопил Албек Туринович, убежал в свой кабинет и запер дверь на замок. Потом он достал из сейфа пистолет и глубоко задумался – убить или не убить повелительницу швабры и половой тряпки.

Не догадываясь, что рядом решается вопрос жизни её и смерти, уборщица с тазиком и стульчиком отправилась босиком к метро просить милостыню.

– Удачи, мама, – пожелала ей продавщица сексуальной парфюмерии, набрала на мобильном телефоне номер и спросила сердито:

– Ты где?!

– А что? – достав из кармана брюк мобильник, поинтересовался Антон Гречмаков, медленно шагая в случайно выбранном направлении по людной улице.

– Магазин через полчаса откроется! Ты вчера обещал, сегодня перед открытием магазина любить меня в подсобке! Я жду!

– Не жди. Албек уволил меня. Гуд бай, детка, – Антон отключил связь.

– Молодой человек, у меня есть для тебя работёнка, – преградив путь Гречмакову, ласково сказала носатая старушка на инвалидном кресле, плечи её укрывала оренбургская шаль.

– Какая? – спросил Антон недоверчиво.

– Ковырять у меня в носу, – пояснила старушка и задрала огромный нос с ноздрями похожими на отверстие для пчел в улье. – Платить буду наличными за каждую добытую козюлю.

– Согласен! – обрадовался Антон. – Сколько?!

– Подозрительно, что ты быстро согласился, – произнесла задумчиво старуха и отъехала к стене дома.

– Я же буду ковырять у Вас в носу, а не в попе.

– Люблю умных ковыряльщиков, – отметила старуха. – Была у меня ковыряльщица – студентка исторического факультета. Она так много рассказывала мне про Пётра Первого, что он явился ко мне во сне и любил меня до утра.

– Где и когда приступить к работе? – поинтересовался Антон.

– Вечером позвони – уточним, – старуха дала свою визитку Гречмакову, щёлкнула клавишей на подлокотнике кресла.

Зажужжал электромотор, и кресло со старухой покатилось в сторону секс-шопа. Какой-то мелкий человечек в тельняшке засеменил рядом со старухой, покачивая чёрной шарообразной шевелюрой.

Антон Гречмаков перешёл улицу с двусторонним движением, остановился и прочитал на визитке: «Дурак».

– Знаешь её?! – грозно спросил появившейся перед Гречмаковым толстяк в трусах, в брезентовой куртке сварщика и показал фотографию прелестной обнаженной женщины. В другой руке он держал казацкую шашку.

– Она продаёт парфюм для возбуждения любовной страсти, – выбросив разорванную на мелкие кусочки визитку, ответил Антон. – Вчера вечером она была моей любовницей.

– Она – моя жена! Я убью тебя! – вскричал толстяк и закрутил шашкой над головой. Лезвие смертельного оружия засверкало, разбрасывая солнечные зайчики по стене дома.

Антон Гречмаков тыкнул указательным пальцем в мягкий живот рогоносца и побежал по тротуару, ловко избегая столкновений с прохожими. Но зря он опасался погони. Рогоносец сделал шаг и плечом задел плечо дворника, лениво подметавшего окурки на тротуаре. Дворник, весом под сто пятьдесят килограмм, устоял на ногах и метлой огрел обидчика по спине. Завязалась между ними перебранка, – собрались зрители. Кто-то из них поддержал криками дворника с метлой, а кто-то мужика с шашкой.

Оглянувшись и не заметив погони, Антон Гречмаков сменил бег на шаг и увидел женщину в деловом тёмном костюме рядом с мужчиной, который на четвереньках носом водил по асфальту, кидая по сторонам жалобные взгляды. Дергая веревку, привязанную к брючному ремню мужчины, женщина командовала:

– Ищи! Ищи, ищи хорошенько, ищи!

– Что он ищет? – поинтересовался Антон.

– Счастье наше семейное, – ответила женщина и опять понукнула мужчину: – Ищи! Не филонь, ищи! Не найдёшь – жрать не получишь!

– Это жестоко! – возмутился Антон и погладил мужчину по голове.

– Топай своей дорогой, или я на тебя мужика своего спущу! – разозлилась женщина. – Он тебя покусает!

– Пугаете! – не поверил Антон.

– Санёк, ату его! Ату! – приказала женщина.

Мужчина злобно зарычал. Слюна запузырилась и стекла на подбородок из узкой щели между его губ. Уши его покраснели, а чёрные глаза его завращались.

– Извините меня, – Антон примирительно улыбнулся и быстро двинулся по людной улице.

– Антошка, ты ли это?! – крикнул из салона розовой малолитражки, остановившейся у бордюра, мужчина с большой лысиной на крупной голове. – Как поживешь?!

– Хорошо, – ответил Антон равнодушно. Он признал в мужчине своего отчима, с которым не виделся почти десять лет, – с того дня, как при невыясненных обстоятельствах мать Антона погибла под колесами электрички.

– Куда путь держишь? – поинтересовался бывший отчим.

Антон Гречмаков услышал вздох за спиной, кинул через плечо любопытный взгляд на мужчину, подползшего к овальной лужице на тротуаре.

– Ты пьяный, что ли? – брезгливо спросил Антон.

– Трезвый, – опроверг мужчина.– Я тренируюсь. Когда будет жуткая засуха, тогда посмотрим: кто выживет в городе кроме меня.

– Не будет никакой жуткой засухи, – уверенно произнёс Антон.

– Ты не бог. Ты не можешь что-либо утверждать, – сказал мужчина, опустил нос в лужицу и полакал мутноватую воду.

– Антошка, что молчишь?! – приоткрыв автомобильную дверцу, спросил бывший отчим и добавил печально: – Да, я тебе чужой, но я любил твою мать и к смерти её не причастен!.. Садись, подвезу, куда скажешь!

Антон Гречмаков забрался на переднее пассажирское сиденье малолитражки, а перед ней вышли люди с плакатами, скандируя:

– Долой коррупцию! Долой олигархов! Долой безработицу! Долой аборты! Долой бедность! Долой несменяемость власти!

Антон Гречмаков опустил стекло дверцы и раздражённо спросил у верзилы с фотоаппаратом:

– Это надолго, не знаешь?!

– Борьба народа за свои права не бывает быстрой! – откликнулся фотограф и ломанулся в горластую толпу.

Позади розовой малолитражки просигналили на разные лады десятка два автомобилей.

– Почему ты исчез после гибели моей мамы? – спросил Антон бывшего отчима.

– Я нашёл другую женщину и счастливо живу с ней до сих пор.

Вопли толпы и автомобильных клаксонов перекрыл вой сирены «скорой», которая сверкая синим маячком, двинулась медленно на митингующих. Выкрикивая требования к властям страны и не опуская плакаты, они расступились.

– Поехали! – обрадовался бывший отчим и за «скорой» миновал толпу.

Тут-то Антон Гречмаков увидел, как из «скорой» проявился и уселся на передний бампер малолитражки голый, прозрачный, сизоватый мужчина.

– Дай мне твоё сердце! Моё сломалось! – потребовал он, пронзил сизоватой рукой лобовое стекло и грудь бывшего отчима.

Отчим коротко вскрикнул, уронил голову на руль, а малолитражка врезалась в осветительный столб и заглохла. В то же мгновение сизоватый мужик куда-то пропал с покореженного бампера.

– Ох, плохо мне. В груди холодно и тяжело, – прошептал бывший отчим испуганно.

– Крепись, врачи из «скорой» бегут сюда, – увидев людей в белых халатах, быстро сказал Антон и покинул розовую малолитражку. Он заметил, как в кафе за перекрёстком, вошла брюнетка, напрасно обвинившая его в краже кошелька. Кафе было ему знакомо.

2

– Ты прости меня, что по телефону я назвала тебя вором. У меня из сумочки ничего не пропало, но ее кто-то порезал. Ты прости меня, – войдя через стеклянную дверь в маленький зал, услышал Антон Гречмаков от брюнетки, которая восседала на высоком стуле перед барной стойкой и держала в руке чашку чёрного кофе.

– Прости – сыт не будешь, – грубовато отозвался Антон, заказал виски и присел на стул рядом с брюнеткой. Оба почувствовали симпатию друг к другу. Обоим по двадцать лет. У обоих простоватая, но не отталкивающая внешность.

– Хочешь, я подарю тебе секс? – как-то обыденно спросила брюнетка.

– Хочу, – согласился Антон.

Бармен поставил перед Гречмаковым стакан с виски и отошёл к работавшей кофеварке. Отхлебнув кофе из чашки, брюнетка прикурила от золотистой зажигалки; новая блестящая сумочка лежала на её коленях. На улице, видимой через входную дверь, как-то стремительно потемнело, ярко вспыхнуло, прогремело, и полил дождь такой обильный, словно собирался затопить город.

В кафе было уютно, и тихо звучал ноктюрн Шопена из колонок музыкального центра. Антон Гречмаков глотнул виски и сильно поморщился. Почудилось ему, что перед носом не виски, а вонючий носок. Что за хрень?! Через секунду противная вонь исчезла, а желание выпить вернулось.

Антон Гречмаков осторожно сделал маленький глоток и ощутил лёгкое прикосновение затылку.

«Хватит дурманиться спиртным, – раздался в его голове старческий голос. – Жизнь – мимолётная штука. Не трать её попусту».

«У меня слуховые глюки», – обеспокоился Антон.

«Нет. Алкоголь ещё не лишил твоё сознание здравого смысла. К твоему сознанию присоединилась Я – душа твоего дедушки. Тело твоего дедушки сегодня утром умерло на койке в доме престарелых. В неподвижном теле стало жутко и зябко, и я оставила его. Я до ухода в небытие побуду с тобой. Я много пережила. Я охотно помогу тебе решить любые житейские проблемы», – сообщила душа дедушки.

«Свои проблемы я всегда решаю сам. Помоги с проблемами своему сыну – моему отцу», – посоветовал Антон.

«Твой отец отказался от меня и от тебя, когда тебе было пять лет. Он поместил меня в дом престарелых и поехал заколачивать деньги на золотые прииски. С тех пор он для меня не существует», – сказала душа дедушки.

«Я тебя не знал и знать не хочу. Уйди», – потребовал Антон.

«Не уйду. Это твоё сознание прогоняет меня, а твоя душа согласна побыть со мной до моего растворения в небытии», – сказала душа дедушки.

Антон Гречмаков украдкой посмотрел на брюнетку и заметил, что она поставила пустую чашку на стойку бара и осмотрелась растерянным взглядом.

«Уходи немедленно из этого гадюшника, внучка», – услышала брюнетка в своей голове старушечий голос. – Я – душа твоей бабушки. Тело её с утра лежит мёртвым у поленницы дров в деревне, а я навестила тебя. Немедленно уходи из этого гадюшника».

«Не знаю, кто ты на самом деле, но не мешай мне получать от жизни удовольствие», – потребовала брюнетка.

«Внученька, здесь тебе не место. Будь я молодой, как ты, я не пришла бы сюда ни за какие коврижки, – сказала душа бабушки. – Внучка, уйди отсюда, и я тебе расскажу, как твой дедушка мило ухаживал за мной, как знакомился с моими родителями, как мы первый раз поцеловались только на нашей свадьбе».

«Не хочу я слышать всякий бред, – брюнетка глотнула кофе из чашки. – Уйди. Не мешай мне получать удовольствие».

«А я хочу узнать, как за тобой ухаживал жених», – вступила в диалог родственниц душа дедушки Гречмакова. – Я – душа дедушки этого паренька».

«Я – душа бабушки этой молодой красавицы», – сообщила душа бабушки.

Внимая знакомству душ стариков, Гречмаков и брюнетка посмотрели друг другу в глаза.

– Хочу тебя угостить, – сказал Антон, щелкнул пальцами, и бармен поставил перед брюнеткой бокал с красным напитком.

«Боже мой, – сказала душа бабушки, – Внученька, будь я хозяйкой твоего тела, я влепила бы этому наглецу пощечину».

«Я не влеплю. Я хочу его», – возразила мысленно брюнетка.

«Внучка, отдавать себя мужчине без любви – великий грех», – заявила душа бабушки.

«Глупости», – парировала брюнетка, глотнула красный ликёр из бокала и облизнула губы.

«Милая внучка, потом тебе стыдно будет за своё нонешнее поведение», – напророчила душа бабушки.

«Глупости. Я давно уже не девочка, – защитилась брюнетка. – Сгинь, бабуля. Не мешай мне получать удовольствие».

«Ты слышал? – спросила Антона душа дедушки. – Она – шалава. Беги от неё скорей. Тебе нужна чистая женщина».

«Не смей говорить гадости о моей внучке», – возмутилась душа бабушки.

«Я свободна от тела. Я говорю всё, что хочу», – заявила душа дедушки.

«И я свободная душа. Я требую: не оскорбляй мою внучку», – произнёсла душа бабушки.

«Заткнитесь обе. Не мешайте нам получать от жизни удовольствие», – одновременно потребовали мысленно Антон и брюнетка.

«Уйдём от молодых, раз мы им мешаем. Нам и без них есть о чём поговорить», – предложила душа дедушки.

«Уйдём, – согласилась душа бабушки. – До исчезновения в небытие ты расскажешь мне о своей жизни, а я расскажу о своей».

Антон Гречмаков и брюнетка перестали слышать души своих предков. Из музыкального центра зазвучал скрипичный концерт Моцарта. Где-то над городом сверкнула молния, и громыхнул гром.

Антон Гречмаков заплатил бармену за аренду кровати, за выпитое виски и ликер, а потом провёл брюнетку коротким коридором в комнату без окон. Там они разделись, вместе приняли душ и …

Через полчаса они равнодушные друг к другу покинули кафе и разошлись в разные стороны.

3

Июньское солнце отражалось в лужах на асфальте. Южный ветерок гонял по городу влажный тёплый воздух.

Антон Гречмаков прошагал вдоль изгороди из чугунных длинных пик, за которой белело и глыбилось здание Министерства обороны России. Остановился. Перед глазами его пролетели на фоне небесной синевы голубые ширококрылые бабочки.

Антон Гречмаков пересек мостовую и оказался возле бюста военачальника, который на постаменте возвышался на круглой клумбе в палисаде старинного особняка с восемью белыми колоннами, объединявшими второй и третий этаж под фронтоном. Мимо особняка, пёстрой вереницей катились с ровным гулом автомобили.

Антон Гречмаков присел на скамейку и с блаженством на простоватом лице вытянул ноги. На соседней скамейке старик в фетровой шляпе короткими пальцами ломал и крошил батон бойкой и шумной стайке воробьёв.

Наблюдая отчаянную борьбу прыгучих птах за корм, Антон Гречмаков вспомнил о детском доме, в который попал после гибели матери под колесами электрички. И захотел он, чтобы детдомовцы не голодали (как порой ему приходилось); чтобы в свободное от учёбы время не дурели от скуки и не завидовали детям, которые живут с родителями. И придумал он послать когда-нибудь детдомовским малышам мешок конфет. Пусть будет у малышей праздник!

– Молодой, красивый, я тебе погадаю! Всю правду скажу! Любовь приворожу! Дорогу к счастью укажу! – услышал за своей спиной Гречмаков требовательный женский голос и обернулся.

Худющая старуха в ситцевом платье – ромашки на зелёном – стояла на газоне и каблуком правого ботинка била низенькую травку. Две седые толстые косы её с красными бантами лежали на впалой груди. Под дрожавшей нижней губой торчала крупная волосатая бородавка.

– Спасибо. Не на-на-до, – с трудом ворочая языком, произнёс Антон и отметил много глубоких морщин в уголках карих глаз гадалки.

– Как не-не на-на-до-до?! – проблеяла гадалка. – Счастливым быть хочешь?!

– Отстаньте от меня, – пролепетал Антон и заметил, что солнечный день заменили потемневшие карие глаза гадалки. Только их, только их он желал видеть и подчиняться им.

– Я тебе погадаю на любовь, – гадалка потянулась рукой к карману брюк Гречмакова, в котором лежал пустой после посещения кафе бумажник.

В этот момент старик запустил свою фетровую шляпу вверх, и она, спикировав, нахлобучилась на голову старухи, оставив для обозрения дрожащий острый подбородок.

Потеряв глаза гадалки, Антон Гречмаков услышал чириканье воробьёв, увидел цветочную клумбу и почувствовал запах бензина.

– Кеша! Меня обижают! – провопила старуха, не в силах сорвать с головы фетровую шляпу. – Кеша! Помоги!

На истошный призыв выскочил из-за постамента памятника военачальнику черноволосый коротышка в тельняшке, в чёрных брюках, в плетёнках на босу ногу. Небритым лицом он походил на морду лисицы. Сухой птичий помёт белили его чёрные волосы на висках. Прищуренные зелёные глаза его сулили беду. Почёсывая бока и пивной животик, он мелкими шажками приблизился к старухе.

– Беги, паренёк, отсюда! – прокричал старик. – Иначе старая дурилка своими сказками испортит твоё сознание и твоё будущее!

Антон Гречмаков рванулся со скамейки и понесся по улице к зубчатой кремлёвской стене. Он почему-то верил, что там стоит его детский дом; что там, среди детдомовцев, его не настигнет гадалка.

Ну, а старуха с помощью коротышки сдёрнула с головы фетровую шляпу, бросила под ноги и давай её топтать, злобствуя на старика:

– Зачем ты помешал мне, поганый хрыч?! У тебя своих проблем нет?! Так их я тебе устрою!

– Заура, ты не узнаёшь меня? – старик встал со скамейки.

– С какой стати?! – удивилась старуха, а потом признала в хозяине фетровой шляпы своего первого мужа, после развода с которым у неё было ещё пять мужей: – Ефим!

– Да, это я, – подтвердил старик и произнёс с досадой: – В молодости ты исковеркала глупыми предсказаниями мне научную карьеру. Теперь я рад, что помешал тебе глупыми предсказаниями исковеркать жизнь пареньку.

– Замолчи, Ефим! – поднявшись на мыски, скомандовала старуха. – Или я тебя заставлю, как в молодости, вылизать мои ботинки!

– Было такое дело, – отозвался старик, и доброе лицо его расплылось в улыбке. – После развода с тобой, я много пожил и много испытал. Теперь ты для меня, как пустое место!

– Молчать! – взбеленилась старуха и пристально посмотрела в смешливые глаза старика. – Слушай, Ефим, только мой голос! Слушай только мой голос и пляши!

– Зря стараешься, Заура. Твои слова на меня ничего не значат, – спокойно ответил старик, опустился на скамейку и покрошил мякиш батона воробьям.

Новую порцию дармовщинки шустрые пташки приветствовали отчаянным чириканьем и суетой.

– Кеша, за мной! – приказала старуха и понеслась вприпрыжку к видневшейся кремлевской стене.

– Кеша, останься, – посоветовал старик. – Ты молод. Зачем тебе старуха?!

– Она добрая. Она меня кормит. Она рассказывает мне о моём будущем, – признался коротышка и, выкидывая замысловатые коленца, припустился за своей покровительницей.

Тем временем Антон Гречмаков удачно проскочил между несущимися автомобилями на площади перед домом Пашкова и налетел у Боровицкой башни на громадного рябого постового (капитана полиции), переминавшегося с ноги на ногу недалеко от стеклянной будки на бетонной опоре с металлическими ступеньками.

– Уважаемый, предъявите документы! – строго попросил постовой и хлопнул полосатым жезлом по ладони в белой перчатке. – Почему на красный свет перебежали площадь?!

– Дяденька, спаси меня от гадалки! Она хочет гаданием испортить мне будущее! – выпалил Антон и крепко, как горячо любимого родственника, обнял постового за плечи.

Постовой воспринял испуганные синие глаза паренька за глаза наркомана и жестко потребовал:

– Убери руки!

Оставив брызги слюны на полицейском кителе, Антон Гречмаков отступил назад, повернул лицо к площади, увидел на ней болото, над которым кружились вороны, и почувствовал вонь выгребной ямой общественного туалета. Но через несколько секунд видение исчезло, разноцветные иномарки покатились в большом количестве по площади, а на островке безопасности старуха и коротышка плясали вприсядку.

– Вон она, гадалка! – воскликнул Антон и шмыгнул за широкую спину постового. – Спасите меня! Я боюсь её!

– Сейчас спасу. Сейчас вызову наряд; он доставит тебя в отделение, – постовой повёл мясистым носом к рации, прикреплённой к кителю на левой стороне груди.

На светофорах площади сменился свет. Автомобили остановились. Старуха с коротышкой рванулись к Гречмакову, точно гончие к зайцу.

– Помогите! – крикнул Антон и помчался под уклон между Кремлевской стеной и Большим Каменным мостом, к набережной Москвы-реки.

– Стоять, уважаемые! Почему преследуете гражданина? – сурово поинтересовался постовой и запретительно вытянул руку с жезлом.

– Не твоё дело, коп поганый! – огрызнулся Кеша и обильно высморкнулся в ладонь.

– Что?! – возмутился постовой, рукой цапнул хама за тонкую шею. – Предъявите документы, уважаемый!

Коротышка взвизгнул, задергал руками и ногами. Сухой птичий помет запылил облачком над его нечесаной шевелюрой. Постовой громко чихнул.

– Ну-ка, сатрап, не нарушай Конституцию России и отпусти Кешу! Времена произвола правоохранительных органов сгинули в историю безвозвратно! – чётко и громко провозгласила старуха и подняла руку в антифашистском приветствии. – Рот Фронт! Мир хижинам – война дворцам!

– Что?! – поразился постовой и разжал пальцы на шее коротышки.

– Брось полосатую палку! Иди, попей пивка! – приказала старуха, и её карие глаза потемнели, а впалые щёки стали белее перчаток постового.

– Брось полосатую палку! Иди, попей пивка! – растирая соплю в ладонях, повторил Кеша и топнул ногой. – Брось, брось палку!

И надо же – постовой уронил жезл! Но через миг он вспомнил о профессиональном долге, поднял жезл и поднёс свисток к губам, чтобы подозвать к себе кого-нибудь из оперативников, которые в гражданской одежде гуляли среди множества людей в Александровском саду.

– Брось палку, иди, попей пивка! – проскандировал Кеша и старуха. Раскинув руки, они забегали вокруг постового.

Голова у постового приятно закружилась. Он жутко захотел выпить пива, холодненького, с воблой. Он спрятал свисток в нагрудный карман кителя и опять уронил жезл, но вспомнил о своём долге и чести, поднял жезл и гаркнул:

– Пошли прочь!

– Брось палку! Иди, попей пивка! – не унялась старуха и довольно профессионально затанцевала вместе с коротышкой твист.

Проходившая мимо группа африканских экскурсантов остановилась и с воплями восторга принялась фотографировать танцоров и полицейского, который то бросал себе под ноги, то поднимал жезл.

4

На набережной Москвы-реки Антон Гречмаков оказался между шеренгой молодых подтянутых мужчин и переносным металлическим ограждением, на котором висели круглые дорожные знаки, запрещавшие проезд. Автомобили, выныривавшие из-под моста, поворачивали на Боровицкую площадь; автомобили, катившиеся с площади, исчезали под мостом.

– Пропустите меня, пожалуйста. За мной гонится гадалка. Она хочет гаданием испортить моё будущее, – остановившись у гранитного парапета, попросил Антон Гречмаков крайнего в шеренге мужчину в модном отутюженном костюме стального цвета.

– Не положено. Проход закрыт. На набережной Президент. Ему нельзя мешать. Он наблюдает, как течёт река, и думает о благе и процветании России, – едва заметно двигая губами, сообщил сотрудник ФСО.

Всмотревшись в пространство за плечом охранника, Антон Гречмаков увидел на набережной чёрную машину за спиной неподвижной фигурки, лицом обращённой к реке, и горячо пообещал:

– Я не помешаю Президенту. Я мышкой проскользну.

– Не положено, – процедил сотрудник ФСО, одной рукой крепко схватил настырного паренька за рубашку на груди, другой рукой за ремень брюк, и перебросил через металлическое ограждение.

После короткого полёта Антон Гречмаков с кошачьей ловкостью опустился на ноги, осмотрелся и забежал под мост.

У опоры моста, прислонившись спиной к серой грубо обработанной гранитной плите, сидела на тротуаре босоногая девушка в сером больничном халате, с вздыбленными короткими рыжими волосами.

– Не подходи! – крикнула она, выхватила из бумажного кулечка и кинула белый камешек чуть больше перепелиного яйца. Камешек попал в щеку Гречмакова, упал к его кроссовкам и откатился к бордюру.

– Ты, что раненая в голову?! Ты, что камнями пуляешься?! – рассердился Антон.

– Ты поэзию любишь? Ты стихи сочиняешь? – серьёзно спросила девушка.

– Стихи читал, но никогда не сочинял, – признался Антон и преклонил колено. Он захотел пообщаться симпатичной незнакомкой.

– Жаль, что ты не поэт, – огорчилась девушка и уже весело прибавила: – Я чувствую, ты мне не опасен. Я камешки только в своих врагов бросаю.

– Часто бросаешь? – с иронией спросил Антон.

– Нет, – призналась девушка. – Только этой ночью. Во врача в психушке.

– Так ты сумасшедшая, – проронил Антон и медленно выпрямился во весь рост.

– Я – поэт. Я постоянно сочиняю стихи, – сообщила девушка, подтянула к груди колени и прикрыла их полой халата. – За это родители ругали меня, требовали, чтобы я, как они, окончила строительный институт. Но я не могу жить без поэзии. Без поэзии я – мешок костей на ножках. В конце концов, родителям надоела мои стихи, и они упрятали меня в психушку.

Наблюдая, как под мостом проезжают автомобили, девушка и Антон Гречмаков помолчали, думая, что рядом течёт Москва-река, течёт с незапамятных времён, невзирая на людские радости и беды.

– Вот послушай мои стихи и скажи: сумасшедшая я или нет? – предложила девушка, затеребила пальцами край кулечка с камешками и произнесла нараспев:

Я часто стою над темнотой,

Одетая в звёздную кольчугу.

Солнце за моей спиной

Всё вертится и движется по кругу… Ну, как?

– Я в поэзии ничего не понимаю, – признался Антон, – но, по-моему, за такие стихи нельзя считать человека сумасшедшим.

– А вот врач в психушке называл мои стихи дурными и вредными. Он так зверски обработал меня гипнозом и какими-то пилюлями, что я возненавидела поэзию. Меня даже тошнило, когда кто-то рядом рифмовал слова… Но прошедшей ночью любовь к поэзии вернулся ко мне, и я сбежала из психушки, – рассказала девушка и вдруг занервничала: – Ты меня не выдашь?! Ты меня не сдашь в психушку?!

Антон Гречмаков присел на асфальт и дружески погладил поэтессу по голове, но рыжие густые короткие пряди её опять вздыбились в разные стороны.

– Меня зовут Антон, – назвался он.

– Я – Даша Перехватова, – сказала девушка, теребя тонкими пальцами край бумажного кулёчка с камешками.

– Как же ты смогла сбежать из психушки? – поинтересовался Антон. Мелкие веснушки на щеках и под нижними веками поэтессы, её вздёрнутый носик призывали его не думать ни о чём плохом.

– Ночью дежурный врач разбудил меня и привел в свой кабинет, – Даша потерлась щекой о плечо Гречмакова. – Врач был сильно пьян, сорвал с меня халат и всю облапал. Я не сопротивлялась, я складывала строки о всемогуществе космоса. Но когда врач снял брюки и назвал Пушкина паршивым стихоплетом, я одним из камешков, которые имитировали на столе японский сад камней, ударила врачу в глаз, и он отключился.

– Глаз отключился?

– Врач! – Даша звонко рассмеялась и похлопала ступнями по асфальту. – Отключился и лицом раздавил круглый кактус в горшочке на другом столе. Я собрала со стола камешки в бумажный кулек, накинула халат и вышла из корпуса через приёмное отделение. Пьяные охранники спали на кушетках и меня не засекли. Я пошла по городу. Я читала людям свои стихи… В жизни тебя я никогда не встречу. Я после смерти тебя обрету. Только, где тогда будешь ты, мой милый: в раю с ангелами или с чертями в аду?!

Под мостом остановилась «скорая помощь». Из её салона выпрыгнули трое мужчин в белых халатах – врач и два санитара – и бросились к сидевшей на тротуаре парочке.

– Антон, спаси меня, – прошептала Даша. Яркую россыпь веснушек под её нижними веками пересекли морщинки. С её растянутых губ сорвалось кошачье шипение.

Антон Гречмаков схватился рукой за выступ гранитной облицовки, но кулак одного из санитаров оглушил его ударом по макушке.

– Не дёргайся, парень! – властно потребовал врач – высокий сорокапятилетний мужчина с поцарапанной припухшей левой щекой и подбородком. – Она – сумасшедшая! Она – наша клиентка! – и приказал санитарам: – В машину её!

– Я – не сумасшедшая. Я – поэт! – провопила Даша и клацнула зубами. Голубые глаза её сузились. Пальцы её смяли кулек. Ноги её лихорадочно задвигались.

Один санитар широкой ладонью закрыл Даше рот, а другой санитар ловко схватил и успокоил её брыкавшиеся ноги.

– Не дёргайся, парень, а то и тебя увезём! – заметив, что спутник беглянки зашевелился, пригрозил врач, забрался за пленённой санитарами девушкой в салон «скорой» и захлопнул дверь.

– Антон, найди меня! Антон, спаси меня! – услышал Гречмаков жалобный крик Даши. Отчаянно прыгнул он к «скорой», но она с включенной сиреной умчалась из-под моста к Боровицкой башне.

– Борзый пацан, твой защитник. Он долго не проживет в согласии с миром обычных людей, – сердито напророчил врач, наблюдая, как санитары укладывают сопротивляющуюся беглянку на носилки с металлическими ребрами.

– Как вы меня нашли? – смирившись с силой мужских рук, спросила Даша.

– Ты читала свои вирши всем встречным-поперечным, – вот и наследила. Переезжая от слушателя к слушателю твоих виршей, я нашёл тебя. Последним твоим слушателем был старый рыбак на набережной, которому ты глупыми стихами распугала рыбу. Он охотно указал мне, что ты сидишь под мостом.

– Следующий раз, когда я сбегу, я буду читать стихи небу, – пообещала Даша.

– Следующего раза не будет, – заверил врач и достал из чемоданчика шприц и ампулу со снотворным. – Я больше промаха не дам. Я…

– Пить спирт на дежурстве бросишь?! – насмешливо перебила Даша с серьёзным лицом, на котором веснушки стали заметней.

– Сейчас ты перестанешь умничать, – проскрежетал врач. Он мечтал усыпить поэтессу, и потом изнасиловать её в больничном боксе. Он верил, что сексом добьётся безграничной власти над сознанием поэтессы, и она будет сочинять стихи только про него.

– Я часто стою над темнотой,

Одетая в звёздную кольчугу.

Солнце за моей спиной

Всё вертится и движется по кругу, – продекламировала Даша, наблюдая, как волосатые пальцы врача отломили кончик ампулы, как игла шприца погрузилась в желтоватую жидкость.

Тем временем Антон Гречмаков подхватил с асфальта скомканный кулёк с камешками и выбежал из-под моста. Охранники Президента ещё перекрывали неподвижной шеренгой проезд и проход на Кремлевскую набережную у Водовзводной башни. На другой набережной (через реку) и вдоль чугунной ограды Большого Каменного моста тоже стояли сотрудники ФСО. Пренебрегая усталостью, они бдительно оберегали покой Президента, который, поглаживая рукой гранитный парапет напротив Тайницкой башни, наблюдал за речной волной и шептал:

– Я часто стою над темнотой,

Одетый в звёздную кольчугу.

Солнце за моей спиной

Всё вертится и движется по кругу.

В этот момент старая ворона вспорхнула с гребня Кремлевской стены и лениво замахала крыльями. Пролетая над набережной, она без злого умысла уронила из-под хвоста белую каплю. Эту птичью пакостность заметил водитель-охранник, выскочил из чёрного лимузина, раскрыл над головой Президента зонт, и капля с тихим шлепком пометила чёрный материал зонта белой вонючей кляксой.

– Солнце за моей спиной всё вертится и движется по кругу, – удивленно прошептал Президент, забрался на заднее сиденье лимузина, и он поехал по набережной к Васильевскому спуску, к воротам в Спасской башне.

Сотрудники ФСО ещё полчаса оставались на своих местах у Москвы-реки.

5

Возле Боровицкой башни «скорая» резко затормозила перед капитаном полиции, танцевавшим на мостовой лезгинку, ритм которой, хлопая в ладоши, задавали старуха, коротышка и группа туристов из Африки.

– Охренел, Митрофаныч?! – отлетев от носилок к водительскому креслу, возмутился врач, сжимая в кулаке шприц со снотворным.

– Я невиноват! Сами гляньте, что делается! – вскричал обиженно водитель и указал пальцем в лобовое стекло.

Врач повернул голову и увидел, как крупный полицейский плавно двигается перед капотом «скорой», поочередно сгибая и выкидывая в сторону то одну, то другую руку. Его потное лицо выражало удовольствие.

– Что происходит, капитан?! – открыв дверь салона, поинтересовался врач.

– Он радуется жизни! – ответила старуха в зеленом платье, разрисованном ромашками.

– Что?! – не понял врач и спрыгнул на асфальт. – Капитан, дай проехать!

Постовой замер. Фуражка сползла ему на затылок. Белая рубашка его вылезла из-под полы кителя, застегнутого лишь на нижнюю пуговицу. Полосатый жезл торчал из кармана брюк, треснувших по заднему шву.

– Танцуй! – приказала старуха постовому и опять захлопала в ладоши в одном ритме с коротышкой и с туристами из Африки.

– Капитан, уймись! – потребовал врач. – Дай проехать! У нас больная при смерти!

Постовой покрутил головой. Команды старухи и врача перемешались в его сознании. Взгляд его затуманился, прояснился и вновь затуманился. Колени его задрожали. Из носа его закапала кровь.

– И ты танцуй! – приказала старуха врачу.

– Успокойся, бабуля, и слушай только мой голос, – вкрадчиво произнёс врач, отшвырнул шприц и достал из нагрудного кармана халата палочку, – на одном конце её матово блестел шарик. – Слушай только мой голос! Я посчитаю до пяти, и ты перестанешь...

– Танцуй! – перебила старуха. Острый взгляд её карих глаз прогнал все заботы из сознания врача. Не помня себя, он обнял постового за талию и завальсировал с ним вокруг «скорой» под мелодию вальса «Амурские волны», которую вместе со старухой и коротышкой замычали санитары и водитель. Африканские туристы принялась с азартом фотографировать танцоров.

Даша Перехватова поднялась с носилок и покинула салон «скорой».

– Кеша, вот твоя жена! – крепко схватив Дашу за локоть, объявила старуха. – Теперь ты не будешь по ночам доставлять себе удовольствие руками!

Коротышка игриво подмигнул Даше, которая, глядя на безоблачное небо, мысленно подбирала рифму к слову свобода.

– Ну, вот и я! Держи подарочек! – подбежал к «скорой» Антон Гречмаков, достал из кулёчка и запустил белый круглый камешек в старуху и попал ей в висок.

Старуха отпустила Дашу, высунула бурый язык, выпучилась, присела на асфальт и замерла вместе с ромашками на зелёной ткани платья.

– Ага! – обрадовался Антон и кинул в коротышку другой камешек из кулёчка, – но промахнулся! Каменный кругляш угодил в глаз туристки из Африки, а Кеша метнулся в Александровский сад. От боли низкорослая африканка закричала испуганной самкой гиббона. Муж её, такой же, как она, маленький, издал боевой клич и с воображаемым копьем кинулся на обидчика. Антон Гречмаков швырнул камешек в глаз разгневанного супруга, подхватил Дашу под руку и дал дёру. Африканец же остановился, закрыл ладонью подбитый глаз и завторил воплям жены, подражая рассерженному самцу гориллы. Их разные по тональности рулады поддержала возмущёнными выкриками вся туристическая группа.

Этот гвалт вернул к реальности врача и постового. Не понимая, что от них хотят разгневанные африканцы, они быстро закрылись в салоне «скорой». Горластые африканцы обступили «скорую» и замолотили кулаками по обшивке, по-французски требуя поймать и наказать обидчика их соплеменников. Потом пострадавшая от камешков супружеская пара взобралась на «скорую», скинула сандалии и дробно застучала по нагретой солнцем крыше пятками, голося воинственную песню. От этой песни старуха очнулась и отправилась искать Кешу в Александровском саду.

Тем временем Антон Гречмаков и Даша Перехватова присоединились у Манежа к группе молодых парней в оранжевых дхоти.

– Харе, Кришна! Кришна! Кришна! Харе, Рама! Рама! Рама! – кричали парни под барабанный стук, и неподдельное веселье излучали их безусые, безбородые худые лица.

– Среди нас женщина! – внезапно возмутился один из кришнаитов. Жалкая косичка на его бритом затылке замоталась из стороны в сторону. Костлявые руки его взметнулись к небу.

– Уходи от нас! – потребовали другие кришнаиты, надвигаясь на Дашу плотной стеной. – Женщина – низкое существо! Ты не можешь быть с нами! Твоё место на кухне!

– Пацаны, тормозите! Вспомните, откуда вы появились на свет и идите с миром! – заступился Антон за Дашу, за девчонок и за воспитательниц своего детского дома.

Но кришнаиты с мрачными лицами надвигались и надвигались стеной. Стук их барабанов нагонял необъяснимый ужас, от которого многие люди у Манежа.

– Бежим! – потребовала Даша и впереди Гречмакова понеслась к многолюдной площади, где бугрились стеклянные купола, где фонтаны омывали бронзовые скульптуры.

У ограждения, напротив скульптуры старика с рыбкой, Даша остановилась, запрокинула голову и зашевелила губами. Затасканный больничный халат, рыжие всклокоченные её волосы привлекли внимание зевак.

– Что дальше? – отдышавшись, спросил Антон. К себе домой он постыдился пригласить Дашу. В комнате квартиры его лишь матрац лежал на полу, а на кухне стоял стол и две табуретки. Ещё в соседней квартире жил шумный постоянно нетрезвый семидесятилетний старик, Иван Гигидович.

– Не мешай, пожалуйста. Я сочиняю стихи о победе добра над злом, – ответила Даша и принялась мысленно рифмовать слово: непогода.

– Всё же, что мы будем делать дальше? – проявил настойчивость Антон, отворачивая лицо от любопытных взглядов прохожих.

– Пойдем к моей подруге, – отложив поиск рифмы к слову космос, отозвалась Даша. – Катя любит поэзию. Она живёт здесь рядом, в Газетном переулке.

Тут-то Антон Гречмаков заметил, как на бронзового старика с рыбкой в руке – скульптура персонажа сказки Пушкина – запрыгнул мужчина в костюме деда Мороза и с ножовкой по металлу в зубах. Но два молодых полицейских сдёрнули вандала с памятника.

– Всё равно рыбка будет моей и будет исполнять только мои желания! – провопил дед Мороз. Белые валенки слетели с его ног и, подражая уткам, поплыли по воде в чаше фонтана.

– Даша, посмотри, что творится! – Антон указал рукой на полицейских, которые деда Мороза за босые ноги поволокли куда-то.

– Мне это неинтересно, – ответила Даша и двинулась к подземному переходу.

Антон Гречмаков поплёлся за поэтессой.

6

– Дашка! Тебя не узнать! Откуда на тебе противный халат?! – открыв дверь и впустив в квартиру Дашу и её спутника, воскликнула Катя Плеснова – увесистая блондинка в коротком малиновом халате – окинула Гречмакова настороженным взглядом и спросила: – Это кто?

– Антон – мой друг, – ответила Даша, встала на цыпочки и чмокнула подругу в щёку. – Катюша, помоги нам…

– Проходите в комнату. Там поговорим, – пригласила Катя и открыла бедром дверь, справа от себя.

В светлой комнате Антон Гречмаков присел вместе подругами на широкий диван.

– Так, что у вас стряслось? – душевно поинтересовалась Катя.

– Уже прошла вторая неделя, как мои предки упрятали меня в психушку. Я сбежала из неё сегодня ночью. Днём встретилась с Антоном. Потом меня схватили санитары. Потом я выбралась из «скорой» и вновь встретила Антона. Потом мы убежали от кришнаитов, – торопливо поведала Даша и попросила: – Катюша, позволь нам до утра побыть у тебя.

– Что на твоей хате вам перекантоваться нельзя? – занервничала Катя и вопросительно посмотрела на Гречмакова. – Откуда ты такой взялся? Как деньги зарабатываешь?

– Возьми карандаш, бумагу, записывай. Я всё подробно расскажу, – парировал Антон недовольным тоном.

Даша взяла в ладони ладонь Гречмакова и торопливо произнесла:

– Катюша, у тебя на кухни есть диванчик. Разреши нам, отдохнуть на нём до утра.

– А почему ты к себе домой не идешь?!

– Если я появлюсь дома, родичи опять меня упрячут в психушку. За сочинение стихов.

– Ха-ха-ха! – делано развеселилась Катя и пренебрежительно посмотрела на профиль подруги.

– Так мы отдохнем на кухне, Катюша? – спросила Даша. – Твоему художнику, мы не помешаем. Мы будем ниже воды, тише травы.

– Не всё так просто, подружка моя, – медленно произнесла Катя и дунула на рыжий локон, кучерявившийся на виске Даши. – Теперь я живу не художником; теперь я живу с Геннадием Васильевичем Додедовым.

– С кем?! – непроизвольно вырвалось у Даши. Её изумленные голубые глаза уставились на спокойные серые глаза подруги. – Шутишь?!

– Нет, – Катя откинулась на спинку дивана. Счастливая улыбка сделала её широкое лицо чуточку шире.

… Геннадий Додедов был одноклассником Кати и Даши. После летних каникул, учась в выпускном классе, он стал малоразговорчивым красавцем, охладел к девчонкам, хотя в прежние годы крутился на переменах возле них и как будто случайно касался чей-нибудь груди. Да, за лето Генка значительно подрос, раздался в плечах. Красивое чернобровое лицо его приобрело безмятежную задумчивость, словно, отдыхая на морском курорте, он познал какую-то тайну, возвышавшую его над сверстниками. Но никакой важной тайны не было. Просто на курорте он полюбил услуги проституток и уже воспринимал одноклассниц, как опытный солдат новобранцев. А одноклассницы принялись кокетничать с ним и назначать ему свидания. Среди Генкиных поклонниц оказалась и Даша Перехватова. Глубокой осенью она привела Генку (самого продвинутого компьютерщика в школе) к себе домой, чтобы он избавил её ноутбук от вируса.

– Рыжая, плати за работу? – потребовал Генка, когда вылечил файловую систему и восстановил потерянную информацию.

– Слушай, я почитаю тебе свои стихи, которые я ещё никому не читала, – сказала Даша.

– Нахрена мне твои стихи?! – рассердился Генка, отошёл к диванчику и скинул с себя всю одежду. – Не тяни вола за хвост, рыжая, раздевайся.

– Я из звёзд и любви сплету венок, – сказала Даша пафосно. – С ним не будешь ты никогда одинок.

– Хватит трепаться. Иди ко мне, – потребовал Генка и улёгся на диванчик.

– В печали, в горе мой венок будет с тобой, – продолжила Даша. – Он спасёт тебя от беды любой.

– Дура! – разозлился Генка, вскочил с диванчика, стремительно оделся и исчез из комнаты…

– А где художник Вася? – прервав воспоминания о Додедове, поинтересовалась Даша, тиская в ладони тёплую сухую ладонь Гречмакова.

– Пропал. Я на днях тебе звонила, хотела поплакаться, но твоя мать сказала, что ты в больнице лечишь поджелудочную железу, – ответила Катя и разоткровенничалась: – Мне так было плохо, что не хотелось жить. Меня бросил ничтожество, маляр! Я ему стирала, готовила, я его ублажала, – Катя покинула диван и резко задвигалась по комнате, меняя направления. – Ничтожество меня бросило, и получилось: я хуже ничтожества! В тот день я решила спрыгнуть с Крымского моста и разбиться о палубу проплывающего корабля, чтобы Васька, маляр долбанный, всю жизнь мучился, что погубил меня. Я даже записку написала о его вине в моей смерти.

– Так ты же теперь живёшь с Додедовым, – тихо уточнила Даша.

– Я встретила Гену в вагоне метро, когда ехала прыгать с Крымского моста, – откликнулась Катя, встала у подоконника и отщипнула от герани пожухлый листок. Он поцеловал меня, и мне расхотелось умирать. Он проводил меня домой и остался на ночь. Теперь он живет со мной. Теперь, ты понимаешь, что тебе ночевать у меня невозможно.

Заметив смущение на лице Даши, Антон вступил в разговор:

– Скажи, если не секрет, что рисовал твой художник?

Катя вздрогнула, словно увидела в окне ужас.

– Он малевал разную фигню! – прокричала она, ринулась к шкафу, рывком отодвинула угол его от стены, вытащила холст (размер: газетная страница) на подрамнике и призвала:

– Сами убедитесь!

На полотне Даша и Антон увидели фрагмент ночной улицы города, освещённый луной, сутулую фигуру в чёрном балахоне. Под поднятым капюшоном проглядывался череп с пустыми глазницами, с отвисшей беззубой челюстью. Костлявая рука, торчавшая из складок балахона, держала зазубренную косу. Вдали, за жуткой фигурой, узнавались силуэты людей.

– Что это? – испуганно прошептала Даша.

– Васька назвал эту мазню: «Усталая смерть»! – презрительно объявила Катя. – Я, как последняя идиотка, позировала ему, таскала по комнате тяжеленые сумки с кирпичами.

– Катюша, убери эту страшилищу, – жалобно попросила Даша и заглянула в тоскливые синие глаза Антона.

– С удовольствием! – Катя открыла оконную створку и вышвырнула холст.

Лениво покувыркавшись в полёте с пятого этажа, картина опустилась плашмя на крышу гаража.

– Катюша, позволь нам хоть пару часиков отдохнуть у тебя, – робко попросила Даша.

– Нет, – отказала Катя и, поднатужившись, вернула угол шкафа к стене. – Я не хочу, твоей встречи с Генкой. Генка говорил мне, что в школе ты много раз лезла к нему в штаны, но он устоял, хотя ему было трудно. Вспомни…

– Ложь! У нас ничего не было! – выпалила Даша, стремительно встала с дивана и приблизила лицо к мрачному лицу Гречмакова. – Он не из моей галактики. Он не нуждался в моих стихах.

Антон Гречмаков поверил словам и кротким глазам поэтессы.

– Ну, допустим, Гена соврал! – откликнулась Катя. – Но я не хочу рисковать своим счастьем. Гена мой и только мой!

– Да, подавись ты им! – рассердилась Даша и позвала Антона: – Пошли. Город большой. Найдём для отдыха другое место.

– Постой, уж! Я – твоя подруга. Я не отпущу тебя в больничном халате смешить людей. Тебе надо переодеться, – смилостивилась Катя. – Пока я подыщу тебе шмотки, прими душ. И другу твоему душ не помешает.

– Спасибо хоть за это, – поблагодарила Даша.

В ванной комнате Антон и Даша быстро разделись, встали под душ и подобрали струйкам воды приятную температуру.

– Омытые одной водой мы будем счастливы с тобой, – сочинила Даша, потягиваясь и пропуская растопыренные пальцы через мокрые, густые, рыжие волосы.

Антон Гречмаков скользнул ладонями по спине и плоским ягодицам Даши, нежно потрогал губами мокрые соски её маленькой груди.

7

Прислушиваясь к стонам наслаждения из ванной комнаты, Катя Плеснова нашла в платяном шкафу простенькую синюю блузку и джинсы, из которых давно выросла, зелёную рубашку и серый костюм Василия Сливова. Затем она вышла в прихожую, приоткрыла дверь в ванную комнату, просунула в щель вещи, объявила:

– Шустрей одевайтесь и сматывайтесь, – и прошла на кухню, к газовой плите, на которой стояла кастрюля с водой.

Кто-то сильно и часто постучал в дверь квартиры.

Катя вернулась в прихожую и открыла входную дверь. О, ужас! Порог стремительно перешагнул и юркнул в комнату художник Василий Сливов!

– Ты куда?! Ты что припёрся?! – после короткого замешательства возмутилась Катя и погналась за бывшим сожителем.

– Где «Усталая смерть»?! – отодвинув платяной шкаф от стены, крикнул Сливов и вытер ладонью пот с узкого лба.

– В Караганде! – ухмыльнулась Катя и подбоченилась.

Сливов сжал кулаки и зловеще произнёс:

– Не шути так со мной – не надо. Где моя картина?!

– Я её выбросила! И ты выметайся! У нас всё кончено! – объявила Катя.

Сливов медленно двинулся к Плесновой. Он не поверил её словам.

Катя отскочила в прихожую и загорячилась:

– Только тронь! Только тронь!

– Отдай «Усталую смерть»!

– Пошёл вон, маляр хренов! – Катя отступила к кухне.

В ванной комнате Даша уже в синей блузке и в джинсах плотно прижалось плечом к плечу Гречмакова, который уже надел рубашку и костюм.

В этот момент в прихожей Василий Сливов кулаком ударил Катю в живот, а она, внезапно разъярившись от незаслуженной боли, кулаком размашисто вмазала обидчику по макушке.

– Как ты, стерва, посмела ударить меня – гордость современной живописи? – шлёпнувшись на задницу перед входной дверью, прохрипел Сливов.

– Заткнись и катись отсюда, маляр несчастный!

– Отдай «Усталую смерть», – медленно поднимаясь на ноги, попросил Сливов.

– Я её выбросила! И тебя выброшу, если не уйдешь! – упиваясь превосходством своей силы над силой бывшего сожителя, пригрозила Катя.

– Попробуй! – выкрикнул Сливов и бросился в атаку. Но от мощного удара в ухо закачался, распахнул головой дверь в ванную комнату и рухнул на спину перед Антоном Гречмаковым и Дашей Перехватовой.

Довольная собой Катя заглянула в ванную комнату.

– Ну, мы пойдём, – заторопилась Даша и за Антом исчезла из квартиры.

– Отдай «Усталую смерть»! – вскочив на ноги, провопил Сливов истерично. – Отдай!

– Проваливай, маляр скрёбанный! – Катя, принесла из кухни и выплеснула в лицо бывшего сожителя кастрюлю холодной воды.

Испугавшись удара по голове пустой кастрюлей, Сливов выбежал на лестничную площадку и унёсся по ступенькам вниз, громко и часто фыркая, сплевывая и матерясь.

8

Выскочив из подъезда, Василий Сливов пожалел, что не рассказал Катьке Плесновой о своём успехе. В заднем кармане его джинсов были деньги за картину «Плачущий охотник» – десяток красных гильз и убитая утка лежат на пожухлой траве у березового пенька; на пеньке сидит старичок с ружьё и льёт слезы, – и зрителю не понятно: оплакивает охотник отстрелянные патроны или утку.

… Дольше месяца картина «Плачущий охотник» не продавалась в художественном салоне. Но неделю назад Сливов увидел перед своим полотном долговязого лобастого седого мужчину в чёрной рубашке на выпуск, в черных широких брюках. Седая бородка его нисходила в острый кончик.

– Здравствуйте. Наверное, вы хотите купить эту картину? – робко произнёс Сливов.

– Незаконченные вещи я не покупаю, – ответил старик. – Лицо охотника написано талантливо, а вот его одежда и руки прописаны небрежно.

– Я очень спешил, – оправдался Сливов. – Мне очень нужны деньги.

– Кто в искусстве торопится – тому успех не обломится, – проронил старик, отражаясь в лаке паркета вытянутым чёрным пятном.

– Вам легко говорить, – обиделся Сливов, – а у меня нет условий для живописи.

– Обычная отговорка лодырей.

– Не хотите покупать картину – не надо, – Сливов повернулся к старику спиной.

– Очень жаль, что вы враждебны ко мне. Очень жаль, если эта работа останется халтурой, – искренно посокрушался старик.

– Я живу с женщиной, которая называет мои картины мазней! – взорвался Сливов и взглянул через плечо на собеседника. – Я ушёл бы от неё к своим родителям, но они пьют без меры. Так что спокойно писать мне негде. В одной квартире постоянная пьянка, в другой злая женщина, ничего не смыслящая в живописи.

– Я помогу тебе дописать «Плачущего охотника», – сказал старик. – Выделю бесплатно домик в своём посёлке, обеспечу тишину, скромную еду, и денег не возьму.

– Такого не бывает, – не поверил Сливов. – В жизни за всё надо платить.

– Так говорят люди, которые не любят жизнь. А я люблю жизнь и помогаю талантливым людям, и они делают жизнь краше и краше… Забирай «Плачущего охотника». Я жду у входа в салон. В моём посёлке уже жили художники. Всё, что тебе потребуется для работы, у меня есть, – сообщил старик и покинул зал.

Потом на зелёных «Жигулях» старик (он назвался отцом Максимом) отвёз Сливова в посёлок, и там, в бетонном домике был дописан «Плачущий охотник». И вот сегодня Сливов привёз свое творение в художественный салон, и хозяин салона заплатил за картину наличными …

– Вася, ты это искал у Кати?! – увидев выскочившего из подъезда художника, крикнула Даша, и вытянула вперед руку с картиной, которую минуту назад Гречмаков снял с крыши гаража.

– Да, – выдохнул Сливов. Сумасшедшинка мелькнула в его широко раскрытых карих глазах. Он выхватил у Даши картину и, держа её подносом перед собой, затрусил вокруг гаража, счастливо посмеиваясь

– Как мне отблагодарить вас?! – остановившись на месте старта, воскликнул он театрально. – Вы вернули мне радость и смысл жизни!

– Вася, помоги нам найти, где переночевать, – попросила Даша и прибавила разочарованно: – Я надеялась, что Катя и ты приютите меня с Антоном хоть на одну ночь, но не получилось.

– Даша Перехватова! – воскликнул Сливов. – Ты зимой приходила к Катьке и читала свои стихи.

– Да, – подтвердила Даша и грустно посмотрела на окна квартиры подруги.

– Но почему ты ищешь ночлег?! – удивился Сливов. – Катька говорила мне, что ты живешь с родителями в четырёх комнатной квартире.

– Это так, – Даша кинула взгляд на Гречмакова, который, склонив голову и спрятав руки за спину, медленно обозначал носком кроссовки дугу на асфальте. – Но домой мне нельзя. За сочинение стихотворений предки опять упекут меня в психушку.

– Сочувствую, – проронил Сливов, любовно разглядывая своё полотно, – но помочь ничем не могу.

– Тогда верни картину! – Антон сжал кулаки и резко вошёл в пространство между Дашей и художником.

Сливов локтем толкнул Гречмакова в грудь и отскочил к стене гаража.

– Мальчики, прекратите! – воскликнула Даша и озвучила только что сочиненное: – За каждым из нас ходит смерть с косой. Глупо устраивать мордобой!

– Ладно, – произнёс Сливов миролюбиво. – Мне отец Максим помог, а я помогу вам. Будет вам бесплатная крыша, хлеб, чай, каша.

– Хорош врать! – рассердился Антон. Это в детском доме он жил бесплатно, а во взрослой жизни он быстро усвоил, что за всё надо платить.

– Поехали со мной – убедитесь! – заявил Сливов.

Катя Плеснова увидела из кухонного окна стоявших во дворе Дашу, Антона, Василия, взяла из холодильника три сырых яйца и встала напротив распахнутой форточки. Мысленно рассчитав траекторию полёта и силу броска, она швырнула яйцо за яйцом в форточку и приблизила лицо к оконному стеклу. Оказалось, яйца разбились об асфальт недалеко от намеченной цели.

– Это Катька бесится! Бежим! – заметив, откуда прилетело третье яйцо, призвал Сливов и с картиной подмышкой скрылся в арке соседнего дома.

Антон Гречмаков и Даша Перехватова взялись за руки и побежали за художником.

9

Электричка покатилась от платформы, набирая скорость.

Даша Перехватова мысленно посвятила рифмованные строки железнодорожному вокзалу – месту слёз и расставаний.

Василий Сливов сидел на скамье напротив поэтессы и воображаемой кистью прописывал городской пейзаж и силуэты людей на картине «Усталая смерть».

Антон Гречмаков сидел бок о бок с Дашей и скучал, пока не заметил, как из тамбура появилась в зелёном платье в крупную ромашку худющая старуха и чернявый кудрявый коротышка в тельняшке с дырой на пузе.

Гречмаков удивился исчезновению Даши, художника и всех пассажиров.

– Вот и встретились, дружок. Я тебе сейчас погадаю, – откинув с груди толстые седые косы с красными бантами, старуха достала из кармана платья колоду потертых карт. – Ждут тебя, соколик, тяжкие испытания, – выцарапала из колоды и покрутила в воздухе пиковым тузом, с которого упали несколько капель крови.

Коротышка почесал короткими пальцами пузо и заурчал фальшиво похоронный марш. Антон Гречмаков, подцепил указательным и средним пальцем ноздри коротышки и вытянул его в проход между рядами пустых скамеек.

– Больно! Отпусти Христа ради! – взмолился коротышка и оросил грязный пол вагона крупными слезами.

– Приготовьте билеты! – объявил появившийся из воздуха солидный мужчина в синеватой форме и фуражке. Две женщины в такой же форме возникли за его спиной, держа в зубах веер из штрафных квитанций.

Антон Гречмаков вынул пальцы из носа коротышки и вернулся на своё место. Коротышка рухнул на колени и проголосил:

– Мы люди нездешние! Мы – погорельцы! У нас нет билетов, нет денег, нет хлеба!

Старуха затявкала пронзительно. Свет в вагоне замерцал.

– Прекратите цирк! Предъявите билеты! – потребовал контролёр.

– Вот тебе билеты! – старуха стремительно вытянула из колоды три карты: шесть, семь, восемь – все пики.

Контролёр компостировал карты и двинулся с помощницами в соседний вагон…

Видение исчезло. Антон Гречмаков увидел в вагоне только Дашу и художника.

– А где люди? – встревожился он.

– Для меня это неважно, – пробурчал Сливов, мысленно дописывая фигурку девочки на заднем плане картины «Усталая смерть».

– Не знаю, – ответила Даша. Представляя себя соринкой на пыльном стекле окна электрички, она сочиняла стихотворение о громадности мира и не заметила, как люди покинули вагон на платформе возле большого села.

– Долго нам ещё ехать? – поинтересовался Антон.

– Будет остановка – выйдем, – спокойно ответил художник, увлеченный изменениями на картине от череды света и теней, падавших из окна.

– Зачем ты нарисовал эту жуть? – пересев на скамейку к художнику, спросил Антон. – У нас в детдоме многие девчонки, классно рисовали кошек и котят. Их картины даже висели в столовой. А твою жуть, где можно повесить? Над входом на кладбище?

– В Лувре, – буркнул Сливов. – Я пишу мир, каким вижу. Я ничего другого делать не умею, и делать не хочу.

– И на жизнь хватает? – вспомнив, что Катя называла Сливова нищим, съязвил Антон.

– Хватает.

– На развалинах цветы шепчут молитву звёздам, – увидев мелькавшие за окном разрушенные кирпичные и деревянные здания, озвучила Даша первую строчку нового стихотворения.

Антон Гречмаков с горечью подумал о своей заурядности. В свои двадцать лет он умел читать, писать, считать, таскать коробки с товаром в секс-шопе. Мечтал иметь много денег и не тянулся к какому-либо творчеству.

Стук колёс затих. Электричка встала у платформы в сосновом лесу, над которым проплывали лохматые тучки, обагрённые с одного бока закатом.

Антон Гречмаков почувствовал голод. С превеликим удовольствием он съел бы пирожок с капустой, а лучше два с мясом, которые пекла повариха столовой детского дома.

– Не отставайте! – приказал Сливов и с картиной подмышкой выбежал на платформу чуть раньше Гречмакова и Перехватовой.

Электричка покатила дальше. Медленно и неотвратимо темнело. Широкая туча закрыла закатное солнце. Ветер затих. Упали крупные редкие капли дождя.

Спустившись по металлической лестнице с бетонной платформы, Антон Гречмаков, Даша Перехватова и Василий Сливов углубились в сосновый лес по грунтовой дороге, на обочине которой возвышались горки бытового мусора. Возможно, они чем-то воняли, но густой аромат хвои был ядрёней.

– Добрые люди, будьте моими глазами, – попросил Сливов, смотря себе под ноги и замедляя шаги.

– Как это?! – Антон остановился на толстом корне, пересекавшем дорогу. – Дурака исполняешь?!

– Да, странная просьба, – отметила Даша, глядя на верхушки сосен, покачивавшиеся на фоне темнеющего неба.

– Добрые люди, я страдаю, когда вижу пустые бутылки, грязную бумагу, тряпье, ржавые железяки, – объяснил Сливов и перехватил картину из руки в руку. – Вид этой дряни угнетает моё чувство цвета. Я закрою глаза, а вы доведите меня до посёлка. Он уже рядом.

– Я пас, – отказался Антон и размеренно зашагал по дороге в прежнем направлении.

Даша взяла художника за руку и повела за собой. Василий Сливов часто спотыкался о корни и кочки, но глаза не открывал и не отпускал тонкую руку поводыря.

– Всё! Дальше хода нет! – объявил Антон и остановился перед железной калиткой в створке металлических ворот, по верху которых, как и по верху высокого деревянного забора, тянулись витки колючей проволоки.

Василий Сливов высвободил ладонь из ладони Даши и нажал на доске забора малюсенькую кнопку, очень похожую на обрубленный сучок.

Калитка отворилась с тихим скрипом. Даша и Сливов вступили на полукруглую бетонную площадку. Антон Гречмаков замешкался. Он увидел, как из-за пушистой ёлки выглянул старый индеец с луком в руке, с перьями фазана в седых волосах.

– Птицу времени не видел? – спросил индеец и наложил стрелу на тетиву.

– Антоша, мы тебя ждём! – позвала Даша.

Индеец пропал. Антон Гречмаков шагнул в калитку.

– Теперь, добрые люди, идите к отцу Максиму. Он живёт там, – Сливов указал взглядом на кирпичный дом с острой шиферной крышей и двинулся по бетонной дорожке, уложенной вдоль фасадов десятка однотипных бетонных домиков кубической формы.

– Кореш, ты уж не бросай нас, пока у нас нет жилья! – потребовал Антон и ухватился рукой за подрамник картины.

– Убери свои грязные лапы от «Усталой смерти»! – рассердился Сливов и осторожно потянул картину к себе.

– Вася, пожалуйста, не бросай нас, – тоже ухватившись рукой за подрамник, попросила Даша. – Мы не знаем отца Максима. Что мы ему скажем, чтобы получить ночлег?

– Скажите всё, как есть, – осторожно пятясь по бетонной дорожке, заявил Сливов и ужаснулся, что несколько крупных капель дождя упали на полотно, на фигуру смерти. – Отпустите «Усталую смерть» и оставьте меня в покое!

Но Антон Гречмаков и Даша Перехватова потянули подрамник к себе. Со стороны все – щуплые, невысокие – выглядели, как ссорящиеся подростки.

– Мир вам, добрые люди, – услышали они и перевели враждебные взгляды на крепкого брюнета в просторной чёрной рясе. Огромный чёрный зонт укрывал его от дождя.

– Здравствуй, брат Фёдор, – буркнул Сливов.

– Здравствуйте, – отозвались Антон и Даша, отпустили подрамник и пожали поочередно сильную теплую ладонь здоровяка.

– Брат Фёдор, это поэтесса и её парень, – сообщил Сливов. – Проводи их, пожалуйста, к отцу Максиму.

– Идите за мной, добрые люди, – брат Фёдор двинулся впереди Гречмакова и Перехватовой по бетонной дорожке к кирпичному дому с острой крышей.

Василий Сливов устремился по другой бетонной дорожке к десятку домиков-кубиков (без окон, но с дверью) – они стояли в одну линию, в метрах пяти друг от друга.

Шагая за провожатым, Антон Гречмаков и Даша Перехватова увидели, как Сливов скрылся в пятом домике от железной калитки в воротах. Ещё они приметили в густеющих сумерках, как вдоль забора бредёт фигура в тёмном плаще и с огромной собакой на коротком поводке.

– Если обломится с ночлегом, я художнику морду набью, – через щель в уголке губ, пообещал Антон.

Брат Фёдор закрыл и оставил зонт на крыльце кирпичного дома и подошёл тёмным коридором к двери, на которой голубели мелкие звёздочки, намалёванные фосфорной краской.

– Отец Максим, будь вечен! – открыв дверь, пробасил брат Фёдор и слегка поклонился. Колеблющийся желтоватый свет окатил его крупную фигуру.

– Будь вечен, – ответил тихий приятный мужской голос.

– Отец Максим, гости к тебе. Их привёл в посёлок брат Василий.

– Пусть войдут.

– Входите, добрые люди, – сказал брат Фёдор, посторонился и придержал рукой дверь.

10

В просторной квадратной комнате Даша Перехватова и Антон Гречмаков увидели горящие свечи, расставленные кольцом на полу, но благодаря скрытой вентиляции дышалось легко. На оштукатуренных стенах висели тонкие ветки рябины, березы, клена, дуба с пожухлой листвой. На широкой лавке (напротив входной двери) сидел на фоне репродукции картины Николая Рериха «Воин света» седой старик в чёрной рясе. Его острая бородка, узкое лобастое лицо и кисти рук белели, словно припудренные алебастром. Его круглые тёмно-серые глаза смотрели, не моргая, на гостей.

– Здравствуйте, – сказали по очереди Антон и Даша и назвали свои имена.

– Будьте вечны, добрые люди, – поднявшись с лавки, произнёс старик. – Я – отец Максим. Что привело вас в мой посёлок?

– Нам негде ночевать, – ответила Даша. – Художник Вася Сливов обещал, что вы поможете нам с жильём.

– Добрые люди, вас ввели в заблуждение. Мой посёлок – не приют для бездомных. Мой посёлок только для творческих людей, – отец Максим, словно скользя по полу, обогнул круг из свечей и приблизился к гостям. – Брат Фёдор! – громко позвал он и добавил тише, когда крепкий брюнет появился на пороге комнаты: – Проводи добрых людей на дорогу к станции.

– Со мной нельзя так! Я – поэт! – заволновалась Даша.

– Вы поэт, добрая девушка?! – воскликнул с нотками радости отец Максим и обошёл вокруг гостей. – И вы поэт, добрый юноша?

– Да, – неуверенно ответил Антон.

– Хотите, я прочитаю свои стихи? – предложила Даша.

– Не хочу. Я ничего в стихах не понимаю, – признался отец Максим и попросил крепкого брюнета: – Пожалуйста, брат Фёдор, пригласи ко мне брата Василия.

Брюнет исчез из комнаты.

– Добрые люди, присаживайтесь, – сказал отец Максим лилейным голосом и вернулся на лавку, спиной к репродукции картины «Воин света». Положив ладони прямых рук на колени, он дружелюбно заулыбался, не размыкая узких губ.

Даша Перехватова и Антон Гречмаков присели на ту же лавку. В комнате стало слышно, стук ходиков, висевших сбоку от входной двери.

– Я всё же прочитаю свои стихи, – сказала Даша.

– Пожалуйста, не надо. Завтра утром вы, добрые люди, прочтете свои стихи перед всеми жителями посёлка. Потом жители кинут в короб камешек: белый или чёрный. Будет в коробе белых больше – вы останетесь в посёлке; будет чёрных больше – вы уйдете из посёлка, или охрана выведет вас, – сказал отец Максим и прислонился спиной и затылком к стене. Фигура светлого всадника на репродукции оказалась точно над его седой головой.

– Если после голосования мы останемся в посёлке, то мы не будем платить за жилье и за еду? – спросил Антон.

– Да, добрый юноша, – заверил отец Максим.

– Странно, – задумчиво отозвался Антон. – Домики, еда стоят денег.

– Я один раз живу на свете. Я волен тратить свои деньги, как считаю нужным, – не смутился отец Максим. – В моём посёлке люди развивают своё творчество, уходят в мир и добиваются успеха. Пока я жив, я буду помогать талантливым людям. Это мое земное предназначение. Я убеждён: чем больше будет творческих людей в России – тем меньше в ней будет хамства и унижений человека человеком. Пусть у меня нет таланта, но я счастлив своим участием в развитие чужого таланта.

… Об отсутствие у себя таланта отец Максим слукавил. С детства одержимый химией он (Максим Григорьевич Ковряжин) три года назад на кухне своей однокомнатной квартиры создал из дешёвых ингредиентов (продающихся в аптеках без рецептов) «Синтнар» – наркотик, схожий по свойствам с героином. Дешёвый «Синтнар» быстро завоевал популярность среди студентов и посетителей ночных клубов. Вот тогда на деньги от продажи этого наркотика и был построен посёлок. Конечно, Максим Ковряжин понимал, что за производство и распространение наркотика грозить многолетний тюремный срок, но не раскаивался в своём изобретении. Он считал, что «Синтнар» губит только вредных для эволюции человечества людишек. Как Нобелю динамит, так «Синтнар» позволил Максиму Ковряжину быть меценатом для творческого люда. За ночь он мог сотворить триста-четыреста грамм «Синтнара», а потом надёжные распространители превращали наркотик в деньги…

– Интересно, кто жил и творил в вашем посёлке? – спросила Даша.

– Больше никаких вопросов, – потребовал отец Максим. Любопытство рыжеволосой девушки ему не понравилось, но всё же заставило вспомнить:

… Первым жил в посёлке Олег Григорьевич Чижилов.

Однажды Максим Ковряжин попал на вручение премий российским писателям, которое происходило в ЦДЛ. Олег Чижилов выделялся среди людей в Большом зале атлетической фигурой и угрюмым взглядом. Максим Ковряжин пригласил его в ресторан, где под водку и салат спросил деликатно о причине его непраздничного настроения.

– Я не получил премию, а мог бы, как мой дружбан. Я и он воевал в Афгане. Только он при штабе дивизии, а я на «вертушке». Только мой роман о боях с «духами» в черновиках, а дружбан издал роман про свой многострадальный плен у «духов», в котором не был.

– Наверно, тебе помешали писать веские причины? – не прикасаясь ни к водке, ни к закуске, посочувствовал Максим Ковряжин.

– Нет, бытовые. Жена – ревнивица, дочь – вертихвостка, тёща злая на язык. Короче, у меня нет тихого угла, где можно вспоминать и писать о прошлом с чувством, с толком, с расстановкой.

– Допустим: тихий угол у тебя будет, – что тогда? – спросил Максим Ковряжин.

– Если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой, – грубо отшутился Чижилов, выпил рюмку водки и, не закусив, выпил другую.

Тогда Максим Ковряжин пригласил Чижилова в звуконепроницаемый домик в дальнем Подмосковье. На следующий день бывший афганец приехал в творческий посёлок. Два месяца он не вылезал из домика-кубика, довольствовался хлебом, кашей и водой, – и закончил роман. Через полгода роман попал на полки книжных магазинов, а через три года по мотивам романа был снят художественный фильм.

Ещё в посёлке проживал попсовый певец – Андрей Спейсов – и отлично подготовился к гастролям, после которых число его поклонниц возросло многократно.

Ещё в посёлке пожил неделю актер – Тополетов. Теперь на спектакли с его участием нельзя достать билет, хотя его имя (до уединения в домике посёлка) знали только продвинутые театралы Москвы.

Ещё в посёлке жил и творил…

– Скажите, если не секрет, кто сейчас живет в посёлке? – набравшись смелости, спросила Даша.

– Сейчас в посёлке творит художник, писатель, пародист, фокусник, скрипач, философ, – ответил отец Максим и не удержался от подробностей. – Запомните, в моём посёлке, никто не назовет никого сумасшедшим или одержимым бесами. В моём посёлке никто без согласия не войдет ни с кем в контакт. За соблюдением этих правил следят охранники и нарушителей выпроваживают из моего посёлка.

– Чем в посёлке кормят? – выдал вопрос Антон, страдая от опять появившегося голода.

– Хлеб. Каша. Чай.

– Негусто. В детдомах кормят лучше, – вспомнив макароны с ниточками мяса, заметил Антон.

– В зоопарке, добрый юноша, обезьянам дают круглый год фрукты, а хищникам мясо, однако, животные не создают искусство, – парировал отец Максим. – Когда человек весь в творчестве – ему не до разносолов. Почитайте, добрый юноша, мемуары и дневники писателей, композиторов, учёных – в них много и верно написано об аскезе во время творческого процесса.

– Брат Василий не придёт. У него на двери горит красная кнопка, – появившись в комнате, сообщил брат Фёдор.

– Это ещё одно правило в моём посёлке: никому нельзя войти в домик, если его хозяин зажёг на двери красную кнопку, – пояснил отец Максим и распорядился: – Брат Фёдор, размести добрых людей в свободных домиках.

– До свидания, – попрощался Антон и за Дашей, и за крепышом удалился из комнаты.

– До свидания, добрые люди, – прошептал отец Максим и крепко задумался. В ближайшие дни ему надо было заплатить деньги: водителю, который привозит в посёлок из пристанционного городка хлеб, чай, крупу и питьевую воду; трём охранникам посёлка и поварихе. Еще необходимо оплатить электричество и купить корм овчарке.

Резко хлопнув ладонями по коленям, отец Максим поднялся с лавки, запер входную дверь на засов, прошёл через спальню на кухню и отодвинул от стены плиту, соединенную с газовым баллоном резиновым шлангом, – в полу появилось квадратное отверстие.

По деревянным ступенькам отец Максим осторожно спустился в тёмный подвал, включил свет, и различная стеклянная химическая посуда заблестела на стеллажах. Переодевшись в белый халат, отец Максим натянул перчатки из латекса и запалил зажигалкой газовую горелку под огромной плоскодонной колбой на штативе. Затем, убавив пламя горелки до минимума, он снял со стеллажа две стеклянные бутыли, откупорил и вылил из них бесцветную жидкость в колбу. Подогреваясь, смесь постепенно приобрела желтоватый оттенок. Отец Максим усилил пламя в горелке и, когда на плоском дне колбы появился хлопьями желто-коричневый осадок, заткнул горлышко колбы стеклянной пробкой с длинной гибкой трубкой, тянувшейся из вентиляционного короба.

Теперь осталось дождаться испарения жидкости, потом растереть и расфасовать осадок по пробиркам, похожим на винтовочный патрон.

Именно в такой таре отец Максим продавал «Синтнар» оптовым покупателям.

11

Свет фонарей, стоящих по углам деревянного забора, не допускал темноту ночи на территорию посёлка. Под чёрным зонтом, спасаясь от мелкого обильного дождика, Антон Гречмаков, Даша Перехватова и брат Фёдор пересекли скошенную лужайку и остановились на бетонной дорожке, которую тропинки соединяли с дверями десятка домиков-кубиков. На некоторых дверях светились красные точки, на некоторых зелёные.

– Давайте зайдем к кому-нибудь, – дернув брата Фёдора за просторный рукав рясы, предложила Даша. – Я очень хочу познакомиться с кем-нибудь, кто завтра будет голосовать за или против моих стихотворений.

– Можно только зайти в домик, добрые люди, где на двери горит зелёная кнопка, – ответил брат Фёдор.

– Тогда сюда, – предложила Даша и указала пальцем на домик перед собой. – Кто здесь живёт?

– Известный писатель, – сообщил брат Фёдор.

Даша Перехватова быстро зашагала по тропинке, увлекая своим примером Антона Гречмакова. Брат Фёдор последовал за молодой парой, часто оглядываясь на дом отца Максима.

Писатель – низкий мужчина пенсионного возраста, – открыл дверь через несколько секунд, как Даша надавила на ней светившуюся зелёную кнопку.

– Добро пожаловать, – пригласил он, морща широкое лицо, и после нескольких шагов уселся за письменный стол у изголовья деревянной кровати, аккуратно застеленной серым суконным одеялом.

Зайдя в домик, Даша Перехватова скромно встала рядом с Гречмаковым к стене с узкой дверью, за которой находился душ и туалет.

Брат Фёдор остался на тропинке и наблюдал за фасадом дома хозяина посёлка. Его жутко интересовало: чем сейчас занят отец Максим?

– Я рад вам, гости дорогие, – сообщил писатель, поглаживая ребром ладони исписанный листок бумаги. – Никто в посёлке моим творчеством не интересуется, а моему творчеству, позарез необходим читатель! Сейчас я познакомлю вас с моим творчеством.

– Только, пожалуйста, недолго, – предупредил Антон. – Мы очень устали и хотим есть.

– Угощайтесь, пожалуйста, – писатель сорвал с тарелки на столе салфетку.

– Спасибо, – Даша взяла с тарелки и переломила краюху чёрного хлеба. Одну половинку она отдала Антону, другую оставила себе.

Гречмаков жадно вцепился зубами в мякиш и быстро зажевал откушенный кусок, прикрывая губы ладонью.

– Сейчас я дописываю последнюю главу романа, в котором люди будущего из-за угрозы вымирания заботятся друг о друге и отчаянно борются с разными природными катаклизмами. Это огромной значимости для человечества произведение с массой героев, с переплетением сотни сюжетных линий…

– У нас мало времени, – напомнил Антон. Он съел свой хлеб и с вожделением посмотрел на половинку краюхи в руке Даши.

– Уходите! Я вас не держу! – метнув на Гречмакова злобный взгляд, заявил писатель, скобля ногтями стол. – Я не потерплю замечаний от молокососа!

– Разрешите, я прочту вам свои стихи, – отдав половинку краюхи Гречмакову, предложила Даша.

– Меня поэзия не интересует. Я – прозаик! – писатель надавил носком тапочка на кнопочку под столом.

Снаружи входной двери зажглась красная кнопка, и в комнату вступил брат Фёдор.

– Пожалуйста, послушайте вы мои стихи! – воскликнула Даша.

– Вон! Оба! – прорычал прозаик и резко приподнялся со стула. – Брат Фёдор, удалите от меня этих тупых юнцов. Они мешают моему творчеству.

– На выход, добрые люди! – брат Фёдор схватил Гречмакова за локоть и выставил из комнаты в ночь.

Расстроенная Даша подняла обронённый Антоном хлеб и покинула домик писателя.

– Добрые люди, идите за мной. Я покажу вам ваши домики, – потребовал раздражённо брат Фёдор и решительно двинулся впереди молодой парочки по тропинке к бетонной дорожке.

– Вон там горит зелёный огонек. Там человек не против общения, – смахнув с кончика носика капельку дождя, сказала Даша и поспешила по тропке к приглянувшемуся домику.

Заметил в руке Даши хлеб, Антон Гречмаков устремился за ней с рвением голодной собаки. Он хотел есть, и на всё остальное ему было плевать.

– Стой! – грозно прокричал брат Фёдор.

Но Даша надавила пальцем светившуюся зелёным кнопку, дверь открылась, и худой мужичок, ушастый и кадыкастый, произнёс писклявым голоском:

– Гости дорогие, я сейчас вас песнями своими услажу, – и, сухо кашлянув в кулак, пропел голосом Людмилы Зыкиной: – Издалека долго, течёт река Волга. Течёт река Волга, а у меня денег нет», – вновь кашлянул в кулак и своим голосом спросил: – Похоже?

– На кого? – не поняла Даша и задрожала. Мокрая от дождя синяя блузка облепила и студила её узкую спину, её маленькую острую грудь.

– Похоже, – подтвердил Антон и осторожно вытащил хлеб из руки Даши. – В детдоме, наш водитель автобуса под эту песню, записанную на магнитофон, возил нас в школу. Только, в той песне пелось не про деньги, а про семнадцать, про тридцать и про седьмой десяток лет.

– Правильно! Я для смеха изменил слова песни. Сейчас я весь в работе над новой программой, в которой буду исполнять пародии на песни из репертуара популярных эстрадных певцов разных времён. Послушайте другую мою пародию, – пародист широко расставил ноги и сложил из пальцев вскинутых рук подобие короны.

– Хорошо, но прежде послушайте мои стихи, – опустив голову, на которой мокрые волосы выглядели купальной шапочкой, поставила условие Даша.

Антон Гречмаков с полным хлеба ртом промычал что-то невнятно.

– Да, твои стихи мне по фигу! У меня своих стихов навалом! Весна! Механизатор, не сачкуя, на пашню обновляет путь! Его трактор, сев почуяв, стремится в поле плуг воткнуть! – пародист прыгнул с порога в комнату и захлопнул дверь. Зелёный цвет кнопки на двери сменился красным.

– Козёл! – возмутилась Даша, усердно растирая ладошками «гусиную кожу» на предплечьях. – Пародистов надо ловить и сажать в тюрьму. Они, как угонщики машин. Крадут, перекрашивают машину – чужое творчество – и катаются!

– Ты – злая девчонка, – усмехнувшись, произнёс брат Фёдор.

– Какая есть! – объявила Даша.

Словно испугавшись крика поэтессы, дождик кончился, и в разрыве туч появилась полная бледно-жёлтая луна. Скрывая ладонью зевоту, Антон Гречмаков печально посмотрел на луну и взгрустнул о своей кровати в спальне детского дома.

Брат Фёдор закрыл зонт и потребовал недовольно:

– Добрые люди, ну-ка, топайте за мной.

– Нет, – возразила Даша. – Я хочу познакомиться ещё с кем-нибудь, – и решительно направилась к следующему домику, на двери которого светилась зелёная кнопка. Антон Гречмаков пошёл за поэтессой, как дисциплинированный посетитель музея за экскурсоводом. Рядом с ним зашагал брат Фёдор, часто поглядывая на дом отца Максима.

12

Мебель в комнате домика, в который попала Даша Перехватова и Антон Гречмаков, была похожа на мебель в комнате писателя – стол, стул, деревянная кровать.

– Здравствуйте, – приветствовала Даша поднявшегося с кровати мужчину средних лет с чёрной кучерявой бородкой, в старомодном пенсне на тонком носу. – Послушайте, пожалуйста, мои стихи.

– Ух, ты! Новый поэт объявился в посёлке! – мужчина в пенсне расшаркался и поцеловал Даше руку. – Ты, замерзло, дитя мое! Сбрось с себя мокрые одежды! Я укрою тебя сухим одеялом! – и с вульгарной улыбочкой приобнял Дашу за талию и повёл к кровати.

– Эй, дядя, оставь мою девушку в покое! – сердито потребовал Антон.

– Понимаю, молодой человек, отлично понимаю игру ваших гормонов, – миролюбиво отозвался мужчина в пенсне и снял руку с талии Даши.

– Вы кто? – спросила Даша.

– Философ, – представился мужчина в пенсне, огладил ладонью бородку и озвучил мысль, которую обдумывал до прихода гостей: – Я утверждаю: для человека творчество важней любой религии.

Даша Перехватова и Антон Гречмаков промолчали. Они не поняли, что философ провоцировал их на дискуссию, в которой был готов блеснуть эрудицией, логикой, парадоксальными заявлениями. Разговаривать и спорить только с собой ему порядком надоело.

– Глупо ждать прихода Миссии. Он придет в известный только ему момент; независимо ждут его или не ждут! – после продолжительной паузы выдал философ и сел в позе «лотос» на кровати.

Но и это высказывание не вызвало у гостей никаких эмоций.

– Разрешите, я вам прочту свои стихи, которые я буду читать завтра на лужайке перед домом отца Максима, – неуверенно попросила Даша.

– Всему своё время, дитя моё. Завтра я послушаю твои стихи, – ответил философ.

– Я бы хотела сейчас прочесть свои стихи, а вы посоветовали бы, с какими из них мне завтра выступать.

– Выступай, дитя моё, с какими угодно стихотворениями, – сняв пенсне и щурясь, выдал философ. – Несмотря на завтрашний результат голосования, ты, дитя моё, верь в себя, и сочиняй стихи при любой погоде внутри себя и снаружи. На земле столько людей, что обязательно хоть одному человеку твои стихотворения понравятся.

– Спасибо за поддержку, – тихо поблагодарила Даша и заметила скуку на простоватом лице и в синих глазах Гречмакова, который подпирал плечом косяк входной двери.

– Спасибо за твоё спасибо, – отозвался философ и предложил: – Давайте обсудим значение религии в эволюции человечества. Что вы, молодой человек, думаете на эту тему?

– Ничего, – признался Антон грубовато. – Я просто живу.

– А вы, молодая поэтесса?

– Я тоже ничего не скажу.

– Очень жаль, что современная молодежь не интересуется проблемами развития человечества, – огорчился философ. – Но я всё же информирую вас о возникновении протестантизма.

– Спасибо, не надо, – отказался Антон.

– Мы завтра обязательно послушаем о возникновении протестантизма, – поспешно сказала Даша, – а сейчас, пожалуйста, послушайте мои стихи

– Тогда до завтра, – попрощался философ и в позе «лотос» закачался в разные стороны, забывая, что считал незначительным, и настраиваясь на размышления о смысле жизни.

– Пойдём, – шепнула Даша на ухо Гречмакову и первой покинула домик.

На тропинке к бетонной дорожке брат Фёдор встретил своих подопечных сердитым взглядом. Ему осточертело бродить от домика к домику. Ему не терпелось попасть в часть дома отца Максима, в которой жили охранники посёлка. Там в кладовке, среди разного скарба, был спрятан ноутбук, в память которого попадало изображение с миниатюрных беспроводных видеокамер, тайно установленных в комнатах отца Максима.

– Давай зайдём к Васе, – предложила Даша. – Я хочу поблагодарить его за помощь.

– Нельзя, добрые люди. У брата Василия красный огонёк на двери, – запретил брат Фёдор жестко.

– Я не смогу слагаться стихи, если я не поблагодарю Васю! – заявила Даша и побежала по скошенной мокрой траве к желанной двери. Туда же торопливо зашагал Гречмаков и брат Фёдор.

Заметив мигание красной лампочки над входной дверью, Василий Сливов в синем перепачканном разноцветными красками халате отошёл от мольберта с картиной «Усталая смерть», включил переговорное устройство на стене и сердито спросил:

– Какой идиот нарушает правила посёлка?!

– Вася, это я – Даша. Спасибо тебе за помощь. Приходи завтра на лужайку перед домом отца Максима послушать мои стихи. Проголосуй, пожалуйста, за меня белым камешком.

– Там видно будет, – ответил Сливов, отключил переговорное устройство, вернулся к мольберту и расчётливым движением кисточки положил мазок чёрной краски на полотно, на капюшон балахона смерти.

– Баста! – брат Фёдор взвалил Дашу на широкое плечо, отнёс и поставил её возле Гречмакова и указал рукой на два ближайших к въездным воротам домика без огоньков на двери. – Это ваше жильё. Пользуйтесь.

– Приходи ко мне. Я хочу сложить поэму про этот посёлок. Ты подпитаешь моё вдохновение своей любовью, – прижавшись щекой к щеке Гречмакова, прошептала Даша.

– Ах, какой ты сильный. Ах, какой желанный. Я к тебе прилипну, как листочек банный.

Брат Фёдор громко крякнул селезнем и приказал:

– Быстро по норам!

Антон Гречмаков и Даша Перехватова отпрянули друг от друга и медленно двинулись по параллельным тропинкам, каждый к своему домику. Перед тем как скрыться за дверью, они послали друг другу воздушный поцелуй.

13

Брат Фёдор приблизился к охраннику с собакой, медленно шагавшему у забора возле дома отца Максима.

– Объект не выходил, – отчитался охранник и рывком поводка усадил овчарку у своих ног.

– Продолжай наблюдение, – распорядился брат Фёдор и затрусил к входу на половину дома отца Максима, в которой жили охранники. Кроме душевой, кухни, туалета, столовой, спальни там была комнатушка с различными хозяйственными принадлежностями. Вот в эту кладовку и вошёл брат Фёдор – Фёдор Дуголов, старший лейтенант ФСКН – бросил зонт в угол и достал со стеллажа и раскрыл ноутбук. Затем он присел на ящик с гвоздями, поставил на колени ноутбук и увидел на экране сразу четыре места: комнату с репродукцией картины Рериха «Всадник света»; спальню с узкой кроватью; кухню с раковиной, газовой плитой и холодильником; туалет, совмещённый с ванной. Во всех местах Максим Ковряжин отсутствовал.

Фёдор Дуголов торопливо потыкал толстыми пальцами по клавишам клавиатуры и извлёк с жёсткого диска и сделал реальностью, ставший уже прошлым вид тех же помещений. Не миновало и минуты, как на экране (на одном из четырёх секторов) Максим Ковряжин вошёл на кухню, отодвинул газовую плиту и исчез в квадратной чёрной дыре в полу.

– Попался, гнида, – брякнул Фёдор Дуголов удовлетворенно. Лаборатория, которую он тщетно искал во всех домиках посёлка, находилась рядом, под бетонным полом. Оставалось попасть туда и задержать Ковряжина за приготовлением наркотика. Уже дольше двух месяцев, как пойманный в ночном клубе торговец «Синтнара» согласился сотрудничать со следствием и под контролём оперативников купил пакет с полусотней пробирок «Синтнара» у старика в одном из кафе на Арбате. Оперативники установили наблюдение за продавцом и обнаружили посёлок в лесу. На следующий день в охрану посёлка была внедрена через охранное агентство оперативная группа.

Фёдор Дуголов оставил ноутбук на ящике с гвоздями, стремительно прошагал из кладовки по коридору мимо спальни, кухни и попал на улицу. Повернул за угол, за другой, вбежал через крыльцо в коридорчик и сильно дёрнул ручку двери, на которой светились нарисованные фосфорной краской звёздочки. Дверь оказалась запертой. Фёдор Дуголов спустился с крыльца на бетонную дорожку, достал из-под рясы на груди рацию.

От домика-кубика, второго, если считать от въездных ворот в заборе, донеслась ругань. Чертыхаясь, Дуголов примчался к источнику шума и увидел, как два охранника (один из них держал на коротком поводке овчарку) пинают лежавшего на траве человека.

– Задержали нарушителя порядка, – сообщил усатый охранник и ногой в тяжелом ботинке пнул неподвижное тело ниже спины.

– Вы что, на смерть пацана уделали?! – по серому костюму, по комплекции признав спутника рыжеволосой поэтессы, забеспокоился Фёдор Дуголов.

– Нет. Я только раз огрел его по башке дубинкой, когда он крался из своего домика к соседнему домику, – ответил охранник, поглаживая холку собаки.

– Поднимите его! – приказал Фёдор Дуголов.

Охранники схватили Гречмакова за плечи, поставили на ноги и поддержали за локти, не давая упасть.

– Что вы со мной сделали? – промямлил Антон, чувствуя тупую боль в затылке и не понимая, что произошло в трёх шагах от двери, за которой его ждала Даша.

Левой рукой Фёдор Дуголов вырвал Гречмакова за лацкан пиджака из рук охранников и приказал:

– Хроков, Батрин откройте ворота и стойте там. Я сам разберусь с этим придурком!

Усатый охранник и его напарник с овчаркой побежал к железным воротам в заборе.

– Я ничего плохого не сделал. Я шёл к Даше, – вяло сказал Антон.

Фёдор Дуголов покачал Гречмакова из стороны в сторону и потребовал:

– Забирай свою девчонку и чеши отсюда.

– Отец Максим позволил нам переночевать в посёлке, – слабо запротестовал Антон.

На воротах лязгнул засов, железные створки распахнулись.

– Зови свою девчонку, я объясню, – Фёдор Дуголов подтолкнул Гречмакова к входу в домик поэтессы. – Зови!

Антон Гречмаков большим пальцем надавил на двери светившуюся зелёную кнопку, и на пороге появилась Даша Перехватова. В трусиках она с голой маленькой грудью, с всклокоченными рыжими волосами, с озорной улыбкой походила на сорванца, приготовившегося к веселой игре.

– Я ветром на нервах играла, я гимн любви сочиняла, но слов без тебя было мало, – сказала Даша и руками обвила шею Гречмакова.

– Ребята, я не хочу, чтобы вы пострадали из-за своей глупости. Чешите из посёлка, и чем быстрей – тем лучше, – подал голос Фёдор Дуголов.

– В чём собственно дело?! – строго спросила Даша и прижалась к Гречмакову. – Отец Максим выгоняет нас из посёлка?

– Отец Максим, он же Максим Иванович Ковряжин, будет задержан за изготовление наркотиков, – объяснил Фёдор Дуголов. – Чешите отсюда или будете задержаны вместе с другими жителями посёлка. Последняя электричка на Москву уходит от станции через сорок минут.

– Вы всё лжёте! – возмутилась Даша. – Отец Максим – не Ковряжин?! Вы всё лжёте! Отец Максим – чистая душа!

– Заткнись! – потребовал Фёдор Дуголов и включил рацию. – Оркестр, оркестр, ответь дирижёру.

– Я ему не верю, – проронила Даша. Чувствуя спиной холод ночи, она животом и грудью плотней прижалась к Гречмакову. – Я никуда из посёлка не уйду.

– Девочка, тогда ты, как минимум, станешь свидетелем на суде над Ковряжиным, – спокойно напророчил Фёдор Дуголов.

… Но Дуголов ошибался. Никакого суда над хозяином посёлка не будет. Через сутки Максим Ковряжин умрёт в камере следственного изолятора. По официальной версии причиной смерти его будет тромб, закупоривший сосудик сердца. Но сокамерники слышали, как Ковряжин клялся, что не будет жить без своего посёлка, что не потерпит над своей душой насилия других смертных душ…

– Ну, что?! – обратился Фёдор Дуголов к присмиревшим Гречмакову и Перехватовой. – Будете знакомиться с группой захвата? Решайте быстрей, – и направился к дому Ковряжина, командуя в рацию: – Оркестр, я – дирижёр. Оркестр, начинай концерт.

– Даша, бежим отсюда, – предложил Антон, посматривая тревожно на распахнутые ворота. – Я не хочу терять свободу из-за знакомства с изготовителем наркотиков.

– Я не побегу! – воскликнула Даша, сжала кулачки и слегка присела от нервного возбуждения. – Я уже сочинила начало поэмы об отце Максиме. Она обязательно станет светлой и тёплой частичкой души каждого человека.

– Прощай! – жестко произнёс Антон и шагнул к распахнутым воротам. Одна забота – не опоздать на электричку в Москву – погнала его к железнодорожной станции.

– Прощай! – объявила Даша без малейшего сожаления и захлопнула дверь домика-кубика. Потом она порывисто заходила по маленькой комнате, рассказывая рифмованными строчками, как отец Максим скачет на белом коне над Россией; как люди слышат в небе переливчатый цокот копыт, и не враждуют друг с другом.

… Даша не предвидела, что после окончания следствия по делу Максима Ковряжина (умершего в следственном изоляторе), родители поместят её в платную психиатрическую клинику, из которой она выйдет непримиримым врагом поэзии.

14

Из соснового леса, подпрыгивая на кочках, стремительно въехал на территорию посёлка серебристый микроавтобус. Из его салона выскочило пять человек в чёрных балаклавах, в камуфляже, с автоматами наперевес. Фёдор Дуголов провёл одного спецназовца на крыльцо дома Ковряжина, а потом по коридорчику к запертой двери. Спецназовец прикрепил по взрывному устройству к петлям двери, выскочил за Дуголовым на улицу и надавил кнопку пульта дистанционного управления. Раздался оглушительный взрыв. Из коридорчика вылетело и заклубилось сизое облачко. Пятеро спецназовцев, влетели за Фёдором Дуголовым через пыльные комнаты, усыпанные штукатуркой, на кухню. Спецназовец-сапёр швырнул в лаз в полу светошумовую гранату. Двое его сослуживцев после хлопка и резкой вспышки вытащили из подвала Максима Ковряжина, ослепшего, оглохшего, потерявшего ориентацию в пространстве. Фёдор Дуголов врезал хозяину посёлка коленом в пах и заорал:

– Тебя, гниду, за тысячи погубленных жизней расстрелять мало!

– Дурак ты, Федя! – выкрикнул Ковряжин. – Полный дурак!

Фёдор Дуголов опешил. Он не ожидал оскорбления от лобастого слабосильного старика.

– Федя, люди, как ты, живут по чужим приказам и идеалам, но, в конце концов, проклинают себя за такую жизнь, – веско произнёс Ковряжин. – Поверь мне. Я уже не мальчик.

– Оставь словоблудие для суда, гнида! За погубленных наркотой людей, ты попадёшь в самое адское место ада! – воскликнул Фёдор Дуголов.

– Я могу назвать многих – кто на деньги от преступлений возвёл храмы и больницы, – спокойно парировал Ковряжин. – Эти люди на воле, а меня в тюрьму?! Я построил посёлок для творческих людей, а меня в тюрьму?! Где же справедливость, Федя?!

– На суде об этом спросишь! – Фёдор Дуголов сжал в кулаке и безжалостно дёрнул седую бородку старика. – Как открыть домики с красными огоньками на дверях?

– Отключи электропитание, и замки откроются, – замотав головой, ответил Ковряжин.

– Как отключить питание? – Фёдор Догулов отпустил бородку, и на его пальцах осталось несколько седых волосков.

– Не знаю. Я – не электрик.

– Я знаю. Я обрублю провода на линии к посёлку, – встрял в разговор спецназовец-сапёр.

– Действуй, – одобрил Фёдор Дуголов и приказал двум спецназовцам: – Грузите душегуба в автобус! – и побежал с другими спецназовцами к ряду бетонных домиков-кубиков.

Обитатели домиков-кубиков понятия не имели, что скоро в автобусе составят компанию хозяину посёлка, – каждый из них занимался своим творчеством; и только философ крепко спал, сидя в позе «лотоса» на кровати.

15

В вагоне электрички, катившейся в Москву, Антон Гречмаков неутомимо пересаживался от окна к окну и в каждом окне видел густую темноту и размытое отражение своего ничем непримечательного лица. Необъяснимая тревога беспокоила его своей необъяснимостью.

После очередной остановки Антон Гречмаков прошёл в другой вагон и встретился с коротышкой в дырявой на пузе тельняшке и со старухой в зелёном платье. Коротышка толкал по проходу между скамеек одноколёсную тачку, в которой лежала розовая тонкая брошюра.

Антон встал на колени перед старухой и дружелюбно попросил:

– Бабушка, погадай мне, пожалуйста. Я хочу узнать своё будущее.

– Сгинь! Ты упустил этот шанс! – отказала старуха.

– Прочти, тебе поможет, – коротышка выбросил из тачки на пол розовую брошюру.

Электричка остановилась. Двери её открылись и закрылись со звоном серебряных бубенцов. Антон Гречмаков поднял брошюру, выпрямился и не увидел ни старуху, ни коротышку.

Электричка покатилась, издавая визг, с которым пила пилит твёрдое дерево.

Антон Гречмаков прошёл в безлюдный головной вагон, присел к окну, открыл розовую брошюру и прочитал:

«Змей зевающий»

«В кабинете следователя»

Сутулый конвоир втолкнул молодого парня в кабинет и остался в длинном мрачном коридоре, в одном конце которого густилась тьма, а в другом конце мерцал зеленоватый свет. Парень оказался на белом полу, среди белых стен, под белым потолком, перед белым столом, за которым сидел черноволосый мужчина в белом костюме и в белой рубашке. Бледное умное лицо его походило на маску.

– Присаживайтесь, – предложил он.

Парень опустился на стул с круглым деревянным сиденьем. Под потолком бесшумно и медленно крутились метровые лопасти вентилятора.

– Я – следователь прокуратуры, Гетров, – произнёс черноволосый мужчина тёплым низким голосом.

– Где прежний следователь Орленков? – поинтересовался парень.

– Заболел, – ответил следователь и раскрыл на столе папку с документами по делу об убийстве гражданки Лазай.

– Чем? – парень осмотрелся вокруг. Он уже давал показания в этой комнате.

– Нервный срыв, – ответил следователь печально и напомнил: – Вчера вы на допросе утверждали, что не убивали ножом гражданку Лазай Веру Надеждову.

– Не убивал.

– Вот показания пенсионерки Широдзе. Здесь написано, что в тринадцать часов она пошла в продуктовый магазин и заметила, что дверь в квартиру Лазай приоткрыта. Она заглянула в щель и увидела, как вы ножом ударили в грудь гражданку Лазай, – сказал монотонно следователь.

– Ложь! – возразил парень.

Следователь переложил несколько документов в папке и произнёс:

– Вчера на допросе вы утверждали, что позавчера в тринадцать часов покупали в салоне мобильный телефон.

– Да, – согласился парень и театрально зевнул. – В деле есть чек. На чеке есть время покупки.

– Чек можно подделать, – парировал следователь. Легкая дрожь пробежала по его бледному лицу.

– Спросите у продавца, у которого я покупал телефон, – предложил парень. – Он подтвердит мои слова.

Следователь опустил взгляд на документы из папки.

– Это ещё не всё, – зловещим тоном сказал парень. – Позавчера, в тринадцать часов я был у психиатра. Талончик к психиатру я отдал вашему предшественнику, Орленкову.

– Да, этот талончик есть в деле.

– Ещё позавчера, в тринадцать часов, я был в музее и разговаривал с пожилым экскурсоводом о художиках, – не изменив тон, сообщил парень. – Экскурсовод бакенбардами похож на Пушкина. Он утверждал, что на творчество художников влияют женщины, а я утверждал, что голод и безденежье.

– Так какое ваше алиби истинное?! – следователь захлопнул папку с документами.

– Любое.

– Как вы объясните своё появление одновременно в разных местах?

– Никак. Это вы объясняйте. Вам за это деньги платят.

Следователь нажал кнопку на ребре стола. В кабинет вошёл сутулый конвоир. Парень встал со стула, убрал руки за спину и впереди конвоира пошёл по коридору в одиночную камеру.

«В салоне связи»

Молодой продавец в непонятного цвета фирменной безрукавке стоял за прилавком и под присмотром видеокамер скучал без покупателей. В небольшом помещении, на застекленных стеллажах лежали разные модели мобильных телефонов.

Брякнул звонок над входной дверью, и к прилавку подошёл бледнолицый мужчина в белом костюме, рубашке и туфлях.

– Я из прокуратуры. Следователь, – сказал он и показал развёрнутое удостоверение.

– Хочу вам предложить, – оживился продавец, – новую модель смартфона. Уверяю, все ваши коллеги будут завидовать вам.

– Не надо, – отказался следователь, вынул из кармана пиджака и положил на прилавок фотопортрет подозреваемого в убийстве гражданки Лазай. – Вам знакомо это лицо?

– Да, – ответил продавец. – Позавчера он купил у меня телефон.

– В какое время он совершил покупку? – спросил следователь.

– В тринадцать ноль-ноль.

– Откуда такая точность?!

– Меня вчера об этом спрашивал лысый следователь из прокуратуры, – объяснил продавец. – Я показал ему запись с видеокамеры торгового зала.

– И мне, пожалуйста, покажите, – попросил следователь.

Продавец достал из-под прилавка раскрытый ноутбук, нажал несколько клавиш на клавиатуре.

Следователь увидел на экране, как высокий парень положил на прилавок деньги, получил от продавца маленькую коробку и отошёл от прилавка. Электронные часы над головой улыбавшегося продавца показывали ровно час после полудня.

– До свидания, – попрощался смущённый следователь и вышел на улицу.

«В музее»

В музее живописи и скульптуры был санитарный день. Предъявив вахтеру удостоверение, следователь попал в музей через служебный вход, вошёл в кабинет директора и сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – отозвался невзрачный мужчина средних лет, поливая из пластмассовой лейки цветущий помидор в кадке на подоконнике.

– Я – следователь прокуратуры. Мне нужен экскурсовод, похожий бакенбардами на Пушкина.

– Лаптушкин, – догадался директор. – Он сейчас в зале средневековой живописи.

– Спасибо, – поблагодарил следователь и ловко развернулся на каблуках.

– Постойте, – директор поставил лейку на подоконник и устремился к двери. – Я вас провожу.

В зале средневековой живописи директор взял швабру и удалился, а следователь приблизился к пожилому мужчине, который водил тряпицей по нижней планке позолоченного багета картины, на которой парусник рассекал морские волны.

– Гражданин Лаптушкин? – спросил следователь.

– Да, – подтвердил пожилой мужчина с бакенбардами и опустил руку с тряпицей.

– Вам знаком этот человек? – следователь достал из кармана пиджака и показал фотографию подозреваемого в убийстве Лазай.

– Да. Позавчера этот парнишка донимал меня каверзными вопросами о жизни художников, – сообщил экскурсовод. – А вчера лысый следователь ударил меня по лицу, когда я сказал ему, что сейчас сказал вам.

– Когда это случилось?

– Лысый следователь ударил меня в пятнадцать часов пять минут, – вспомнил экскурсовод.

– Я спросил про время, в какое время вы позавчера расстались с этим субъектом? – занервничал следователь и приблизил к задумчивому лицу экскурсовода фото подозреваемого в убийстве гражданки Лазай.

– В тринадцать часов.

– Откуда такая уверенность и точность?! – рассердился следователь.

– Когда он ушёл, я взглянул на часы, – экскурсовод показал взглядом на часы с металлическим браслетом на левой руке.

– Врёшь! – заорал следователь и дал пощечину экскурсоводу. – Врёшь!

Экскурсовод бросился наутёк, но в соседнем зале поскользнулся на паркете и с криком «Убивают!» шмякнулся у ног мраморной женщины без головы. Тут же следователь упал на беглеца, а на следователя навалились две старушки – смотрительницы зала. Они укусили уши следователя, защищая экскурсовода, которого уважали за вежливость и эрудицию. Получилась голосящая на все лады куча-мала, постоянно менявшая форму.

Через минуту в зал античной скульптуры прибежали четыре крепких охранника и растащили кучу-малу в разные стороны. Следователь показал своё удостоверение, выбежал из зала, прижимая ладони к ушам.

«В кабинете психиатра»

В коридоре психиатрического диспансера следователь прокуратуры приемами самбо преодолел сопротивление трёх посетителей, ворвался в кабинет психиатра и, размахивая удостоверением, провопил:

– Я – следователь прокуратуры! Я раскрыл немало запутанных дел! У меня есть правительственные награды! Но я перестал понимать действительность!

– Такое рано или поздно случается с каждым человеком. Выпейте воды, – вкрадчиво посоветовал психиатр и вытащил стеклянную пробку из гранёного графина на столе.

Следователь движением профессионального душителя гусей схватил графин, глотнул воду, спросил, злобно гримасничая:

– Вам знаком этот человек? – и положил на стол фотографию подозреваемого убийцы гражданки Лазай.

– Да. Позавчера он жаловался на бессонницу.

– Скажите время, в которое он был у вас на приёме, – потребовал следователь.

– В тринадцать часов, – ответил психиатр и, ожидая удара по голове, закрыл голову руками.

Но удара по голове его не последовало. Бледнолицый следователь (в отличие от драчливого лысого следователя, который вчера показывал ту же фотографию) улёгся на пол и выдал с угасающей громкостью:

– Доктор, разве человек может быть в одно время в разных местах?

– Пути господни неисповедимы, – ласково отозвался психиатр и вызвал по телефону бригаду скорой психиатрической помощи.

«В кабинете следователя»

Сутулый конвоир втолкнул высокого парня в кабинет и остался в длинном мрачном коридоре, в одном конце которого густилась тьма, а в другом мерцал зеленоватый свет. Парень оказался на белом полу, среди белых стен, под белым потолком, перед белым столом, за которым сидел русоволосый мужчина в сером костюме и в серой рубашке.

– Присаживайтесь, – предложил он.

Парень опустился на одноногий стул с круглым деревянным сиденьем. Под потолком бесшумно и медленно крутились метровые лопасти вентилятора.

– Я – следователь прокуратуры, Улыков, – представился русоволосый мужчина.

– Прежний где? – поинтересовался парень с ядовитой ухмылкой.

– Заболел, – ответил следователь и раскрыл на столе папку с документами по делу об убийстве гражданки Лазай…

– Поезд дальше не пойдёт! – объявил по вагонам электрички голос старухи-гадалки.

Швырнув брошюру под скамейку, Антон Гречмаков вышел на безлюдную платформу.

16

Подземным переходом Антон Гречмаков миновал привокзальную площадь, заставленную автомобилями, и поднялся по гранитным ступеням к закрытым дверям входа в метро. Над ними жёлтые цифры электронных часов показывали начало третьего часа нового дня.

В необъяснимой тревоге Антон Гречмаков потрусил по извилистой улице с трамвайными путями. Он собирался на первом перекрёстке повернуть направо и по переулку попасть к своему дому.

Но намеченному плану Гречмакова помешал лежавший на лавочке трамвайной остановки крупный эрдельтерьер, который жалобно скулил, подёргивая коротким обрубком хвоста.

– Что с тобой, бедолага? – сочувственно спросил Антон и услышал от собаки:

– Пусть Зоя живёт за меня.

Антон Гречмаков погладил спину пса. В следующий миг эрдельтерьер закрыл глаза и околел. Когти передних лап его предельно удалились от когтей лап задних. С белым налетом язык его вывалился из зубастой пасти.

– Отойди от моего Бакса! – вышагнув из-за угла дома, потребовала полноватая в талии коротко подстриженная блондинка лет двадцати. Она была в жёлтой кофточке поверх длинного бального платья. Стекла её очков в тонкой золотой оправе бликовали от света уличных фонарей.

– Он умер, – печально сказал Антон и поник головой.

– Тогда и я умру! Я без Бакса жить не хочу! – упав солидной грудью на труп пса, воскликнула блондинка. В руке её появился морской кортик. – Милый, Бакс, теперь никто не защитит меня! Теперь никто не покусает моих врагов! Я иду к тебе!

– Не надо! – Антон ногой выбил кортик из готовой к убийству руки.

– Почему?! – блондинка стремительно понялась на ноги.

– Ты Зоя?

– Да.

– Бакс перед смертью попросил передать тебе долго жить за него, – сказал Антон.

Где-то звякнул трамвай. Слабо забрезжил рассвет.

– Зойка, вот ты где! Оказывается, ты гуляешь с двуногой собакой! – громко возмутился молодой мужчина, вылезая из водительской дверцы внедорожника, затормозившего у трамвайной остановки. Мужчина был в сером костюме тройка. Глубокие залысины его заметно уменьшали площадь прорастания коротких чёрных волос. Над злыми серыми глазами его шевелились широкие брови.

– Колян, я гуляю с кем хочу! Я не люблю тебя! – объявила блондинка и встала плечом к плечу с Гречмаковым.

Николай протёр ладонями залысины и выдал гневную тираду:

– Зойка, ты специально придумала собаку! Ты знала, что я приду к тебе свататься! Я пришёл, а твои родители, сказали, что ты ушла выгуливать какого-то бездомного кобеля Бакса! Но оказывается: ты выгуливаешь двуногого кобеля!

Антон Гречмаков и Зоя посмотрели на скамейку на трамвайной остановке – мёртвый пес исчез.

– Если бы Бакс не умер, он бы разорвал тебя на клочки, – погрозив пальцем несостоявшемуся жениху, объявила Зоя и взяла Гречмакова под руку.

– Никого Бакса нет и не было! – рассвирепел Николай и отвёл назад согнутую ногу: – Ты променяла меня – знаменитого футболиста – на этого дохлика! Как ты могла?!

– Бакс был; я даже гладил его, – сказал Антон и с Зоей пошёл к углу дома.

– Нет, ты поедешь со мной! – провопил Николай и руками оторвал подол у бального платья Зои.

С полуоборота Антон Гречмаков врезал ногой в пах вредителя платья, и быстро скрылся с радостной Зоей в тёмном переулке.

Поскуливая от боли между ног, Николай согнулся в три погибели возле внедорожника, мимо которого прогрохотал трамвай, заполненный мыльными пузырями.

17

Стёкла окон верхнего этажа панельки искрились в лучах взошедшего солнца.

– Я живу там, – показав взглядом на приоткрытое окно на втором этаже, сказал Антон.

Зоя зябко поежилась. Утренняя прохлада студила её голые стройные ноги.

Антон Гречмаков зашёл в подъезд и оказался в круглом зале, пол которого украшало мозаичное панно – битва дракона со средневековым рыцарем в золотых латах. Ещё в стене из крупного булыжника было множество цветных дверей.

– Куда мы попали?! – встревожилась Зоя и руками схватила руку Гречмакова.

– В переход из одного мира в другой, – поведал Антон, медленно скользя взглядом по разноцветным дверям. – Когда-то двери во все миры были открыты, и люди без устали метались по мирам в поисках счастливой жизни. Метались и создавали в мирах хаос полный крови и страданий. Тогда неизвестные мне силы закрыли двери и назначили меня регулировщиком передвижения людей из мира в мир.

Зоя осторожно прижалась ухом к фиолетовой двери и услышала шум прибоя и крики чаек.

Короткая молния сверкнула над жёлтой дверью. Антон Гречмаков достал ключ из кармана брюк и открыл эту дверь.

– Я хочу в другой мир! – заявил губастый мужчина с плоским лицом. В левой руке он держал котомку, а в правой кирку. – Здесь, в этом мире, никто не слушает мои советы! Здесь все люди злые и завистливые!

– Я вижу тебя не первый раз. Ты поменял уже много миров, и ни в каком из них люди не слушали твои советы! Я не позволяю тебе переходить в другой мир! – запретил сердито Антон и взялся рукой за дверь.

– Дай ему ещё шанс, пожалуйста, – слушая прибой и чаек, попросила Зоя.

Антон Гречмаков вздохнул и проводил губастого мужчину в мир за красноватой дверью.

– Вон там сверкнула молния! – крикнула Зоя и приблизилась к двери в голубую полоску.

Антон Гречмаков открыл тем же ключом и эту дверь.

– Мне надо срочно в другой мир! – потребовал скуластый громила. – Здесь меня хотят убить за ложь!

– Не стоит менять мир! В любом другом мире тоже убивают за ложь! – назидательно парировал Антон, захлопнул дверь и почувствовал прикосновение к плечу.

Разноцветные двери в разные миры пропали мгновенно.

– Антоха, отдай долг! – потребовал мужичок в старой одежде – сосед Гречмакова по лестничной площадке.

– Иван Гигидович, у меня сейчас нет денег. Как будут, обязательно отдам, – пообещал Антон.

– Нет денег; давай девчонку! – потребовал мужичок и похотливым взглядом уставился на стройные ноги Зои.

– Сколько Антон тебе должен?! – Зоя рукой толкнула в грудь мужичка.

Иван Гигидович назвал сумму и заулыбался, показывая беззубые дёсны.

– Этого хватит?! – Зоя сдёрнула со среднего пальца и бросила золотой перстень в распахнутый рот мужичка.

– Хватит, – выплюнув перстень на свою грязную ладонь, согласился Иван Гигидович и закашлялся, словно закаркал ворон.

Зоя поднялась за Антоном Гречмаковым по лестнице на второй этаж и вошла в прихожую однокомнатной квартиры.

– Зря ты отдала перстень, – сказал Антон и закрыл дверь на замок. – У меня будут деньги – хозяин секс-шопа должен мне зарплату за месяц.

– Перстень – подарок Коляна. Перстень мне был противен, – объяснила Зоя, прошла в комнату, перепрыгнула через матрац на полу и встала у раскрытого окна.

Антон Гречмаков приблизился к Зое со спины, взвесил на ладонях её крупную грудь, потянулся губами к её уху и увидел во дворе круглолицую фигуру в зелёном мундире, в высоких сапогах и в чёрной треуголке. Сложив крестом руки на круглом животе, фигура представилась:

– Наполеон Бонапарт!

– Эй, Бонапарт, где ты закопал свистнутое из Москвы золото?! – выкрикнула Зоя вопрос, который давно не давал ей покоя.

– Только не ври! – задорно предупредил Антон и погрозил кулаком императору Франции.

– Лично я золото не закапывал! – откликнулась фигура, сняла треуголку, поправила чёрный локон на высоком бледном лбу и исчезла.

Антон Гречмаков и Зоя почувствовали себя сплочённым экипажем одной лодки, плывущей в неизвестность.

18

С повязанным, как чалма, полотенцем Зоя в узких трусиках вышла из ванной комнаты.

– Кофе готов! – крикнул из кухни голый Антон и разлил напиток из кофейника в две чашки на столе.

Зоя сняла с гвоздя, торчавшего из стены, надела брюки и рубашку Антона, явилась на кухню и объявила:

– Сегодня особенный день. Сегодня мои родители отмечают день, в который двадцать пять лет назад познакомились друг с другом. В тот июньский день внезапно повалил снег. Мама, гуляя в парке, слепила и бросила вверх снежок. Приземляясь, снежок угодил в рот папе, который, разинув рот, шёл на встречу к маме. Так они познакомились и вскоре поженились.

– Бывает, – отозвался Антон и отхлебнул кофе из чашки.

– Милый, сгоняй ко мне домой и принеси сюда мои вещи, – попросила Зоя.

– Давай сгоняем вместе! – предложил Антон, прошёл в комнату и надел трусы, джинсы и серую рубашку военного покроя.

– Не сгоняем. Я устала от своих родителей, – отказалась Зоя, назвала адрес и пояснила: – Мои вещи в чемодане, в прихожей.

– Понял. Пока! – попрощался Антон и исчез из квартиры.

Бодро дошагал он до светофора у перекрёстка, в небольшой толпе перешёл на солнечную сторону улицы и поразился точному сходству лиц прохожих со своим лицом. Сходство длилось лишь несколько ударов его сердца, а потом к прохожим вернулись собственные лица.

Больше ничего особенного по пути до Зоиного дома Антон Гречмаков не увидел и смело вошёл в прохладный подъезд кирпичной пятиэтажки, окружённой буйно цветущими белыми акациями.

Дверь квартиры Антону открыла стройная женщина лет сорока пяти, в светлом прямом платье с глубоким декольте.

– Чем могу помочь, молодой человек? – спросила она, приветливо улыбаясь.

– Зоя прислала меня за чемоданом с вещами, – громко сказал Антон.

– Я – мама Зои. Виолетта Захаровна. Проходи, пожалуйста, – пригласила женщина и сопроводила гостя в комнату, к столу, за которым обедал Карл Карлович – плотный седой мужчина с широкими бровями.

Стены комнаты украшали натюрморты. На столе стоял расписанный золотом обеденный сервиз на шесть персон. В раскрытое окно проникал тонкий запах акации и гул улицы, похожий на тихий вой ветра в печной трубе.

– Присаживайся, гость незваный. Отобедай с нами, – опустив ложку со сметаной в тарелку с борщом, предложил Карл Карлович и попросил жену: – Киска, принеси ещё тарелку. Твой чудный борщ поспособствует моему взаимопониманию с молодым человеком.

Антон Гречмаков опустился на стул, взял ложку и не пошевелился, пока мама Зои не поставила перед ним тарелку с борщом.

– Я слышал, что ты пришёл за вещами Зои? – поинтересовался Карл Карлович.

– Да, – ответил Антон и быстро съел свой борщ и облизал тщательно тарелку.

– Ты оказывается чистуля, – заметил едко Карл Карлович и пододвинул гостю свою тарелку с остатками борща. – Вот ещё работа для твоего языка.

– Спасибо, не надо, – отказался Антон. – Я хоть не принц датский, но обижать меня не надо.

– Какой начитанный юноша, – восхитилась с легкой иронией Виолетта Захаровна, принесла из кухни и водрузила на стол торт, порезанный на куски. – Начитанный юноша, ты учишься или работаешь?

– Учусь потихоньку у жизни, – ответил Антон.

– Наверно, скоро красный диплом от жизни получишь?! – с наигранным восторгом воскликнула Виолетта Захаровна, положила мужчинам и себе на блюдце по кусочку торта.

– Без диплома можно жить счастливо, – проворчал Антон.

– Ты забыла, киска, что у меня только среднее образование, а я уже много лет хозяин сети автомастерских, – сказал важно Карл Карлович, шевеля бровями и разделяя ножом свой кусок торта на части, удобные для поглощения.

– Я чувствую, что я родился для чего-то важного, но пока мне неизвестного, – сообщил Антон и посмотрел серьёзно на родителей Зои.

– Я с ума сойду, – проронила Виолетта Захаровна и низко склонила голову над своим куском торта.

– Молодой человек, у тебя серьёзно с моей дочерью? – сурово спросил Карл Карлович.

– Серьёзно, – признался Антон. – Подробности нужны?

– Я с ума сойду, – прошептала Виолетта Захаровна.

– Расскажи нам, кто твои родители? – потребовал Карл Карлович.

– Отца я не помню. Мама умерла… Я жил в детском доме, – сообщил Антон, быстро съел свой кусочек торта.

– Как ты и Зоя будете жить?! – спросил Карл Карлович.

– Счастливо, – уверенно сказал Антон.

– На какие шиши вы будете жить счастливо? – слизнув крем с нижней губы, поинтересовался Карл Карлович.

– Там видно будет, – холодно ответил Антон. Затем с напускной серьёзностью он ложечкой сковырнул с кусочка торта Виолетты Захаровны вишенку, съел её, а косточку выплюнул в приоткрытое окно.

– Неприлично лопать чужое! Неприлично плевать в окно! – грозно осудил Карл Карлович и хлопнул ладонью по столу.

– Теперь под вашими окнами вырастет вишня и будет радовать вас цветами и ягодами, – ответил Антон.

– Так ты романтик, – пренебрежительно ухмыляясь, сказал Карл Карлович и добавил серьёзным тоном: – Не надейся, приданное за Зою я не дам, а вот советы дам… Сократи до минимума свою зависимость от внешнего мира – не кури, не пей алкоголь, не употребляй наркотики и разносолы, не играй в лотереи и азартные игры… Не имей дела с людями, которые будут прямо или косвенно пугать тебя смертью и предлагать спасение от неё.

– Спасибо за советы, – поблагодарил Антон и вышел из комнаты.

– Не забудь чемодан Зои! – напутствовал Карл Карлович и с вожделением посмотрел на грудь жены.

– Не забыл, – откликнулся Антон уже с лестничной площадки и с кожаным чемоданом в руке выбежал на улицу.

– Что-то раньше я ничего не слышал от Зои об этом парне, – проворчал Карл Карлович.

– Успокойся, Карлуша. Я уверена: Зоя скоро вернётся к нам, и мы её выдадим за Николая, – сказала Виолетта Захаровна и сердечно напомнила: – У нас сегодня праздник. Двадцать пять лет назад мой снежок угодил тебе в рот… Поцелуй меня.

Карл Карлович выполнил просьбу, а потом вместе с женой, снимавшей платье на ходу, исчез в спальне.

19

Подметая пол в комнате, Зоя услышала частый стук в дверь квартиры.

– Кто там? – вступив в прихожую, спросила она.

– Иван Гигидович, – прозвучал ответ.

Зоя узнала голос старика, которому вчера бросила в рот золотой перстень, и открыла дверь.

Иван Гигидович протянул Зое несколько купюр. От его кривоногой фигуры в синем костюме разило дешёвым одеколоном.

– Что это?! Зачем это?! – недовольно воскликнула Зоя.

– Я продал твой перстень. Взял, что мне был должен Антоха. Это вот лишние деньги, – потрясая купюрами в левой руке, торопливо пояснил Иван Гигидович. – Мне лишних денег не надо. Я – честный человек и честно скажу: я хочу трахнуть тебя.

– Что?! – поразилась Зоя и замахнулась веником. – Больше ничего не хочешь?!

– Больше с тебя нечего взять! – сказал Иван Гигидович и приспустил до колен брюки, под которыми оказались полосатые, как тельняшка, семейные трусы. – Не бойся. Я умею хранить тайны. Никто не узнает про нас.

– Я буду знать, а я этого не хочу! – горячо призналась Зоя и ручкой веника тыкнула старика в грудь. – Уходи!

– Отдайся. От тебя же не убудет – придерживая правой рукой брюки, проканючил Иван Гигидович. – Отдайся.

– Оглянись, старче! – грозно потребовала Зоя. Тонкие брови её сдвинулись к переносице.

Иван Гигидович неохотно подчинился.

– Видишь куст роз на коврике перед твоей дверью? – спросила Зоя, любуясь полётом фиолетового мотылька над раскрытыми крупными алыми бутонами.

– Дура! Никакого розового куст на коврике нет! – рассердился Иван Гигидович.

– Ага, теперь понял, с кем связался, – объявила Зоя, клацнула зубами перед кончиком носа ошарашенного старика. – Я – дура! Не уйдёшь, я нос и уши тебе откушу, и мне ничего за это не будет!

Иван Гигидович испугался за свой нос и уши, подтянул брюк и убежал в свою квартиру.

Зоя громко рассмеялась, захлопнула дверь и продолжила подметать комнату.

20

Антон Гречмаков внёс чемодан в комнату и поставил у ног печальной Зои, сидевшей на матрасе.

– Наконец-то, любимый! – обрадовалась Зоя, кинулась Гречмакову на шею и страстно расцеловала его усталое лицо. – Где ты так долго пропадал?! Я дико соскучилась по тебе!

– Так получилось, – тихо ответил Антон. Он постеснялся рассказать, что заблудился в городе, что только ветер помог найти дорогу домой.

– Ничего страшного, – горячо прошептала Зоя, чувствуя себя безгранично счастливой. – Главное, что ты со мной.

– Ты, наверное, голодная? – вспомнив съеденный у родителей Зои борщ и торт, спросил Антон.

– Это неважно, – тихо ответила Зоя. – Важно, что Иван Гигидович, хотел купить мою любовь, а я ему отказала.

– Ах, ты, старая сволочь! – рассердился Антон, ринулся в прихожую и выскочил на лестничную площадку, ногой ударил по двери квартиры Ивана Гигидовича и потребовал: – Открывай, старая сволочь! Зоя ждёт тебя! Открывай!

– Уходи, Антоха! Мне не нужна никакая Зоя! Я старый. У меня уже на женщину нет сил.

– Отойди, любимый! – потребовала Зоя, мягко оттолкнула плечом Гречмакова и воображаемый топором рубанула по двери Ивана Гигидовича.

Дверь не получила повреждение.

– Дай-ка, я! – Антон завладел воображаемым топором и дугообразным его лезвием ударил в ту же дверь.

И снова дверь не получила повреждение.

– Я с тобой, старая сволочь, позже разберусь! – пообещал Антон, бросил воображаемый топор на ступеньки лестницы и позвал Зою: – Полезли на крышу. Когда я подходил к дому, солнце садилось в радуге. Сногсшибательное по красоте зрелище.

– Полезли! – радостно согласилась Зоя и вместе с Гречмаковым поднялась на лифте на девятый этаж, потом по лестнице на чердак, а оттуда на плоскую прямоугольную крышу.

– Как чудесно! Просто сказка! – глядя на переливы пульсирующей радуги вокруг кроваво-красного солнца, воскликнула Зоя. – Жаль, эта красота вот-вот погаснет!

– Не погаснет, если мы перепрыгнем на соседнюю крышу, ближе к закату, – солидно сказал Антон. – Ну, что, перепрыгнем?!

– Да! – согласилась Зоя и крепко сжала левой рукой правую руку Гречмакова.

*****

– Золотце моё, что ты там увидела? – спросила мать пятилетнюю дочку, которая сидела в ночнушке на подоконнике и разглядывала город из окна комнаты на сорок пятом этаже высотки.

– Там дяденька и тётенька прыгают по крышам, – ответила девочка.

– Выдумщица моя, – мать взяла дочку на руки, положила в кроватку и вышла из комнаты.

– Пока, пока, – привстав в кроватке, прошептала девочка, помахала ручкой прыгавшим по крышам домов дяденьке и тетеньке, положила головку на мягкую подушку и уснула, улыбаясь чему-то светлому.

ЛЕСОРУБ

1

Старенькие «Жигули» выехали из посёлка на ухабистую лесную дорогу и передним колесом угодили в глубокую колдобину. Что-то хрустнуло в автомобиле, и мотор заглох. В салоне запахло бензином. Николай Буронов заворочался на заднем сиденье, придерживая руками гитарный чехол на коленях. Водитель – сутулый двадцатилетний парень – вылез из «Жигулей», поднял капот и протяжно свистнул.

– Поехали! – сердито потребовал Буронов.

– Не могу! Радиатор потек! – водитель захлопнул капот и замаячил с огорченным лицом перед передним бампером. На самом деле соскочил шланг с бензонасоса, а автомобиль от старости хрустел бы и на идеально ровной дороге.

– Тогда верни деньги! – воскликнул Буронов и с гитарным чехлом выбрался из салона.

– Ха! Они нужны для ремонта моей ласточки!

– Верни деньги! – грозно произнёс Буронов с враждебностью в чёрных глазах.

– Ха! Из-за тебя моя ласточка сломалась, а ты требуешь вернуть деньги! – слезливым голосом укорил водитель и взглянул на небо, словно ожидал услышать в свою поддержку голос ленивых крупных облаков.

– Из-за меня?! – возмутился Буронов. – Ты сам в яму заехал!

– Ты знаешь, сколько стоит ремонт радиатора?! – рассердился водитель.

– Не знаю и знать не хочу! Деньги верни!

– Сейчас верну! – водитель метнулся к открытой передней дверце, вытащил из салона, поднял над головой бейсбольную биту и глумливо спросил: – Ну, дядя, тебе ещё деньги нужны?!

– Нужны! – Буронов ловко выхватил из гитарного чехла пятизарядный карабин, щёлкнул предохранителем и пальнул в воздух.

От грохота выстрела старый лось вблизи дороги шарахнулся от молодой берёзки, у которой объедал сочную листву; сорока сорвалась с макушки старого дуба и улетела вглубь леса, испуганно стрекоча. Водитель уронил бейсбольную биту и достал из заднего кармана брюк смятые купюры. Николай Буронов взял деньги, прикладом карабина ударил водителя в живот и ходко скрылся по тропинке в смешанном лесу. От жуткой боли в печени водитель охнул, свернулся калачиком рядом с передним колесом «Жигулей», вынул мобильный телефон из кармана пиджака, позвонил старшему брату и потребовал:

– Славка, срочно приезжай с Борькой на дорогу в Кумысовку!

– Не до тебя сейчас, Петруха! – ответил злой голос, и зазвучали короткие гудки.

Боль в животе водителя утихла. Он встал на ноги и решил впредь возить в машине не бейсбольную биту, а обрез охотничьего ружья.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

2

Николай Буронов с карабином в гитарном чехле, висевшем за спиной, шагал пружинисто по лесной тропке. Он намеривался к вечеру попасть в свою маленькую избу в деревне Кумысовка.

Сизовато-серый поползень проскакал вниз головой по сухой нижней ветке ольхи. С мшистого пня вспорхнула синичка с полосатым хохолком и улетела прочь от зашевелившихся зарослей малины, из которых раздался скулеж.

Николай Буронов выхватил из гитарного чехла и навёл карабин на показавшуюся над кустом малины черноволосую голову. Голова исчезла, и на тропинку выбежала молодая голая брюнетка, упала и прохрипела:

– Помогите!

– Что случилось? – равнодушно спросил Буронов. Он любил зверей, лес, а женщин не любил.

Брюнетка встала на колени, запрокинула опухшее от синяков лицо и прошептала:

– Меня хотят убить.

– Врёшь, на тебе нет ценного меха. Мяса в тебе мало, – не поверил Буронов.

– Меня хотят убить братья Мышикины. Я – Светлана, дочь хирурга Сандалова, – назвалась брюнетка и от бессилия повалилась на бок.

Николай Буронов увидел среди толстых редких берёз две фигуры в «камуфляже» и с короткоствольными ружьями в руках.

– Стой! – рявкнул Буронов и опустился на колено. Ложе приклада карабина упёрлось в его плечо. В прорезе прицела появилась мушка.

– Мужик, отдай нам нашу бабу и мы тебя не тронем! – потребовала высокая фигура.

Николай Буронов услышал слабый женский голос:

– Не отдавай меня. Это Мышикины. Они изнасиловали меня и хотят убить.

– Мне нет дела до твоих проблем, – проворчал Буронов.

Высокая фигура в «камуфляже» выстрелила, и дробь кучно впилась в ствол дуба, у которого лежала Светлана Сандалова. Защищая свою жизнь, Николай Буронов пальнул из карабина дважды – свалил с ног верзилу и его спутника.

После грохота выстрелов возникла тревожная тишина. Николай Буронов пополнил магазин карабина патронами из внутреннего кармашка гитарного чехла и направился к мужчинам, которые застыли среди куч валежника.

Придерживаясь тонкой рукой за ствол дуба, Светлана Сандалова медленно встала на ноги. Осторожно коснулась подушечками пальцев синяков и ссадин на лице, на груди, на животе. Пожалела себя и заплакала беззвучно.

Николай Буронов поднял и сломал короткоствольные ружья о комель поваленной сосны.

– Баба твоя, – кривя вытянутое лицо, проскрежетал верзила, прикрывая ладонью кровавое пятно, проступившее через камуфляжную куртку на животе. – Помоги добраться до больницы. Не дай сдохнуть.

– Не сдохните. Посёлок рядом, – указав направление стволом карабина, напутствовал Буронов, вернулся на тропу и двинулся в Кумысовку.

Скрестив руки на груди и сгорбившись, Светлана Сандалова поплелась за своим спасителем.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

3

Братья Мышикины скинули с себя куртки, руками и зубами разорвали рубашки на ленты и перевязали раны, злобно матерясь на Светку, на её защитника, на свою жизнь и на весь белый свет. Потом, держась друг за друга, они по тропинке прибрели на грунтовку.

Водитель стареньких «Жигулей» узнал мужчинах своих братьев и удивился:

– Славка! Бориска! Откуда вы?!

– Петруха?! Ты-то что здесь?! – поразился Вячеслав – старший из трёх братьев Мышикиных – высокорослый тридцатилетний мужчина с квадратным лицом, с узким лбом.

– Вёз одного козла в Кумысовку. Хотел с него денег срубить на ремонт «ласточки», но он ударил меня прикладом в живот и слинял в лес, – сообщил Пётр, натягивая шланг на бензонасос. – Он где-то рядом. Я слышал выстрелы. Пойдем, поймаем его!

– Ты слепой?! – рассвирепел Вячеслав и показал младшему брату окровавленные руки и одежду. – Нас ранил какой-то мужик.

– Ниже меня? Русоволосый? С карабином? – захлопнув крышку капота, спросил Пётр, торопливо вклинился между братьями и подставил им для упора свои плечи.

– Да, – подтвердил Вячеслав.

Братья Мышикины, помогая друг другу, неуклюже забрались в «Жигули». Пётр завёл мотор. Старенький автомобиль тронулся с места, развернулся и, громко поскрипывая, покатил медленно в посёлок.

– Жми! – заметив, что Борис потерял сознание, поторопил Вячеслав, чувствуя неприятное головокружение. – Жми, не то я сдохну!

Опасаясь, что автомобиль развалится на куски, Пётр скорость не прибавил и сказал:

– Люди в посёлке знают, что ты с Бориской увёз куда-то на машине Светку, дочку хирурга нашего.

– Да. Мы вчера Светку хапнули и поимели, как хотели, – словно героическим поступком похвастался Вячеслав.

– Дураки! Мужики посёлка вчера в ночь ушли в лес искать Светку! – выдал гневно Пётр.

– Не ори, – отозвался Вячеслав. – И ты засадил бы Светке, будь у тебя такой шанс.

– Дураки! Мужики вернутся из леса и прибьют тебя и Бориску! – предрёк Пётр, медленно переезжая через канавку перед въездом в посёлок.

– Не прибьют, – сказал Вячеслав, закрыл глаза, проскрежетал зубами от жгучей боли в животе и пояснил: – Я уверен, что сейчас со Светкой балуется мужик с карабином. Он отбил её у нас. Теперь мы с Борькой пострадавшие от насильника.

Пётр свернул с узкой улицы посёлка на площадь, возле которой громоздилась больница – двухэтажный длинный бревенчатый барак.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

4

– Ну-кась, крошка, топай домой, – задержавшись перед сухим руслом ручья, потребовал Буронов. Впервые в жизни он чувствовал себя в лесу неуютно – брюнетка упрямо плелась за ним.

– Не прогоняй меня, – попросила жалобно Светлана. – Я боюсь братьев Мышикиных. Они убьют меня. Не прогоняй меня.

– Никто тебя не убьёт. Я подранил твоих насильников. Топай домой, – Буронов перешагнул сухое русло.

– Прощай, – тихо сказала Светлана, присела на тропку и обхватила ободранные колени руками в синяках и царапинах. Страх за ребёнка, которого она мечтала родить от любимого, но пока ей неизвестного мужчины, гнал её от насильников по лесу; но в безопасности ноги её ослабели, словно маленькое тело её потяжелело в десяток раз.

Николай Буронов почему-то вспомнил, как на берегу лесного озера не защитил молодую косулю от волков, развернулся, перешагнул сухое русло и коснулся рукой лохматой головы брюнетки.

– Не трогай меня, не трогай, – взмолилась Светлана и зарыдала в полный голос.

Николай Буронов поправил ремень гитарного чехла на одном плече, а на другое взвалил брюнетку и понёс в Кумысовку. В женщине был бараний вес, а ему доводилось домой с охоты возвращаться с более тяжёлой ношей.

– Оставь меня, – проронила Светлана, перестала плакать и рассказала: – Я вчера вечером возвращалась домой из больницы. Я – медсестра. Мышикины схватили меня на площади и затолкали в машину. Кругом были люди, но от страха я молчала и даже описалась. Когда меня вывезли из посёлка, я закричала. Мышикины меня побили. Сколько времени они меня везли, я не помню. Потом они силой напоили меня водкой и набросились на меня… Потом я лежала в тёмном шалаше и поняла: меня скоро убьют. Я не хотела умирать, я ещё никого не любила. На рассвете я убежала в лес. Мышикины погнались за мной. Я бежала, бежала, бежала, бежала...

– Помолчи, – потребовал Буронов и ускорил шаги.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

5

После обхода палат и осмотра больных Засим Засимович Сандалов из ординаторской позвонил по местному телефону жене и спросил бесцветным голосом:

– Зина, есть новости о Светочке?

– Нет.

– Позвоню позже. Наложу гипс на ногу бабке Федыриной и позвоню, – пообещал Засим Засимович и поправил белую шапочку на крупной седой голове.

– Как ты можешь спокойно работать, когда твою дочь похитили? – упрекнула жена и всхлипнула.

– Зина, я – врач. Светочку ищут. Светочку найдут, – ответил Засим Засимович.

– Это ты во всём виноват! – заявила жена. – Ты не пустил Светочку в медицинский институт. Ты убедил её после медицинского училища поработать с тобой в больнице. Вот училась бы Светочка в институте, братья Мышикины не похитили бы её.

– Их ищут. Их обязательно найдут, – обнадежил Засим Засимович и опёрся рукой на угол письменного стола.

– Братьев Мышикиных привезли! – донёсся из приёмного отделения женский крик.

– Зина, прости, меня зовут к больному. Я позвоню тебе позже, – занервничал Засим Засимович, бросил трубку на телефонный аппарат.

– Братьев Мышикиных привезли! – опять раздался женский крик, словно предупреждая больничный люд о нападении злобных существ.

Засим Засимович выскочил из кабинета, пробежал по коридору, потом вниз по лестнице, и очутился в комнате, где возле стен стояли три кушетки. На двух лежали молодые мужчины в «камуфляже» – один в сознании, другой, что моложе, тихо бредил. У обоих мужчин повязка на животе пропиталась кровью. От раненого к раненому метался парень лет двадцати.

– Где моя дочь?! – узнав братьев Мышикиних, рявкнул Засим Засимович.

– Не знаю! – откликнулся Пётр.

– Люди, видели, как вы схватили мою дочь и увезли на машине! – Засим Засимович схватил Петра за волосы на затылке и приподнял над полом.

– Отпусти брата, – сказал лежавший на кушетке бледнолицый Вячеслав. – Твоя дочь сама села в мою машину. Просила отвести на карьер. По дороге ей приспичило по нужде. Я остановил. Она ушла в лес и пропала. Я и Бориска искали её всю ночь. Утром мы её нашли, но нас обстрелял из карабина какой-то мужик и увёл с собой твою дочку.

– Как увёл?! Кто увёл?! Куда увёл?! – не понял Засим Засимович.

– Я думаю: в Кумысовку. Мужик с карабином отнял у меня деньги, когда я вёз его в Кумысовку, – сообщил Пётр, дрыгая ногами в поиске опоры. – Хорошо, машину не забрал. Я на ней братьев сюда привёз.

– Поехали в Кумысовку! – Засим Засимович отшвырнул младшего Мышикина к металлической двери – к выходу на улицу.

– Сначала помогите братьям! – устояв на ногах, проверещал Пётр. – Тогда поеду!

– Заводи машину. Фельдшер позаботится о твоих братьях, – грозно произнёс Засим Засимович и обратился к пожилой женщине с добрым лицом, которая сидела в углу комнаты за столом и что-то писала в толстой тетради: – Галина Васильевна, прошу…

– Не теряйте время, поезжайте за дочкой. Я сделаю всё, как надо, – сказала фельдшер и закрыла тетрадь. – Сделаю обезболивающие, от столбняка, перебинтую…

Не дослушав, Засим Засимович выбежал из приёмного отделения и занял переднее сиденье в стареньких «Жигулей», и они с противным скрипом покатили по улице к дороге в Кумысовку.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

6

Галина Васильевна вышла из-за стола, скрестила на груди руки, взглядом оценивая состояние братьев Мышикиных.

– Не стой, Галька-одиночка! – презрительно позвал фельдшера поселковым прозвищем Вячеслав. – Вколи мне что-нибудь! Устал я от боли!

– Тут командую я, милок, – наклонившись к уху крикуна, сказала Галина Васильевна вкрадчиво и, не пряча плотоядную улыбку.

– Сделай укол. Мочи нет, – попросил Вячеслав. Он забыл, как вместе с Пётром и Борисом прошлым летом в пьяном угаре ударил сына фельдшера головой о сосну, когда тот помешал ему кидать камешки в бродячего щенка.

– Потерпи, – с наигранной теплотой в голосе попросила Галина Васильевна, отошла и взяла из холодильника шприц со снотворным. Быть спокойной ей помогала ненависть к братьям Мышикиным. Они избили её пятнадцатилетнего сына за доброту к щенку и остались безнаказанными. Но теперь она покарает подонков за мучительные головные боли сына, за его крики от кошмарных снов.

Вячеслав не почувствовал укола в руку, но боль в животе ослабела.

– Теперь, Слава, ты никого не обидишь, – сказала Галина Васильевна и вколола остатки снотворного в плечо бессознательному Борису.

Вячеслав ужаснулся близости сна, выхватил из кармана брюк мобильник и лихорадочно на клавиатуре настучал пальцем номер младшего брата.

Пётр Мышикин услышал трель входящего звонка, продолжил левой рукой рулить «Жигулями», правой рукой достал из кармана пиджака мобильник и включил связь.

– Пётруха, нас убивают, – прозвучал тихий голос старшего брата, а потом короткие гудки. Это Галина Васильевна вырвала у Вячеслава и шарахнула телефон об пол.

Пётр Мышикин затормозил перед выездом из посёлка на грунтовку.

– Моих братьев убивают! – крикнул он. – Я возвращаюсь!

– Не смей! – запретил Засим Засимович и руками схватился за руль.

Пётр Мышикин кулаком ударил в лицо хирурга, но получил удар ребром ладони в горло и потерял сознание. Нога его соскочила с педали тормоза, и «Жигули» с треском и скрипом покатились под уклон, набирая с каждой секундой скорость.

Засим Засимович машину водить не умел. Он подёргал руль, но «Жигули», разгоняясь, завиляли, закачались, заскрежетали. Засим Засимович распахнул дверцу, вывалился из салона, потерял белую шапочку и ударился затылком об острый кусок гранита. В глазах его мир стремительно перевернулся несколько раз и погрузился в темноту. Пятидесятилетнее сердце врача перестало биться.

В это время старенькие «Жигули» выскочили на обочину грунтовки, врезались в корабельную сосну и загорелись, загаживая синь неба чёрным дымом. Минут через десять от автомобиля остался металлический остов, а от водителя обгоревший до неузнаваемости труп.

В это время Галина Васильевна сидела на кушетке и ампутационным ножом ковыряла на животе Бориса Машикина рану, раздвигая плоть шпателем Ревердена. Со стороны было видно, что женщина получает удовольствие от вида струек крови, которые падали на линолеумный пол, растекаясь бесформенной багровой лужей. Другая лужа более тёмно-багровая подсыхала под кушеткой, на которой лежал обескровленный Вячеслав Мышикин.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

7

Солнце коснулось волнистого из-за лесистых холмов горизонта. Николай Буронов снял с плеча Светлану Сандалову и поставил на ноги возле баньки на своём огороде, на котором росла картошка, морковка, свекла. Он устал неимоверно, но вида не показал.

– С добычей тебя, Колян, – вырвав одуванчик из грядки огурцов и выпрямив спину, приветствовал соседа и своего ровесника Владимир Вакинин. Загорелое лицо его лоснилось от пота.

– Спасибо, – буркнул Буронов и подвёл Светлану к огромной кадушке с водой, которая натекла с крыши избы вовремя позавчерашней грозы.

На поблизости врытом столбе висела мочалка из лыка и плошка из бересты с куском хозяйственного мыла. На солнце вода за день прогрелась до температуры приятной для тела. Светлана забралась в кадушку, закрыла глаза и скрылась под водой.

– Где ты урвал такую прелесть?! – Вакинин приблизился к ряду кустов смородины – забору между соседними участками.

Николай Буронов отмахнулся рукой и прошёл в избу.

Вынырнув и радостно выдохнув, Светлана хорошенько намылила маленькую грудь, тонкую шею и опять погрузилась с головой под воду. Мыльная пена затянула поверхность воды. Затем вода выплеснулась на утоптанную землю, когда Светлана с выпрямленными и соединёнными над головой руками поднялась в полный рост, фыркая от удовольствия.

Не сводя похотливого взгляда с брюнетки, плескавшейся в кадушке, Владимир Вакинин забродил вдоль ряда кустов смородины, то засовывая, то вынимая из карманов брюк грязные кулаки.

Тем временем Николай Буронов повесил гитарный чехол с карабином на стену в комнате и достал из огромного сундука красное бабушкино платье из плотной ткани, вышитое серебряными нитями.

Испугавшись жгучего взгляда карих глаз Вакинина, Светлана вылезла из кадушки и убежала в избу.

– Прикройся, – бросив на кровать красное платье, сказал Буронов и скрылся за перегородкой на кухоньке, стены которой были увешаны деревянными полками и шкафчиками. Из шкафчика за голландкой, он достал бутылку с настойкой из лесных трав, которая убирала всё плохое из памяти. Налил зелье в лафитник, вернулся в комнату, где красным столбом стояла Светлана, поднёс выпивку к её опухшему от синяков лицу и приказал:

– Пей!

Светлана шарахнулась к кровати.

– Пей, – мягко повторил Буронов и по-доброму улыбнулся.

Светлана закрыла глаза, быстро выпила мутную жидкость, задохнулась, уронила лафитник на пол, упала на кровать и обречённо закрыла глаза.

– Не жмотись. Дай мне девку на ночь, – бесшумно войдя из сеней в комнату, прошептал Вакинин дрожащим голосом.

– Перебьёшься, – ответил тихо Буронов. – Ночью спать надо. Я патроны в посёлке купил. Завтра рано-рано пойдём на кабана. Ни у меня, ни у тебя мяса нет.

– Не, мне картошку окучить надо, капусту полить, – отказался Вакинин. Охотиться он не любил, ни ружья, ни патрон не имел; зато овощи выращивал на огороде замечательные и делился ими с соседом.

– Не пойдешь на кабана, мясо не получишь, – пригрозил Буронов и подсунул под голову заснувшей Светлане подушку.

Вакинин представил копчённый окорок, сглотнул слюну и сказал:

– Пойду, если ружьё дашь.

–Ты ж всегда ходил без ружья, – напомнил Буронов и пытливо посмотрел на соседа.

– Надоело мне быть лошадью для твоей добычи. Я хочу убить какую-нибудь зверушку, – объяснил Вакинин.

– Лады, будет тебе ружьё. Теперь спать. Завтра разбужу тебя ни свет, ни заря, – присев на табуретку, распорядился Буронов.

Вакинин медленно вышел из комнаты.

Николай Буронов встал, снял со стены и опустил на стол одноствольное ружье и патронташ с холостыми патронами. Довольный, что завтра на охоте будет повод для насмешек над меткостью соседа, он лёг на полу у кровати и крепко заснул.

Где-то далеко-далеко кто-то ритмично рубил дерево.

8

Рассвет медленно прореживал звёзды на небе и их отражения в воде лесного озера. Николай Буронов опустил вёсла в деревянную лодку, взял карабин, рюкзак и перебрался на берег. Владимир Вакинин с одноствольным ружьем и патронташем тоже сошёл на берег и привязал лодку к пеньку. Оба охотника были в резиновых сапогах и в старой армейской форме без погон, в которой когда-то демобилизовались из армии. Вскоре они по пружинящему мху подошли к мелкому ручью. На другом его берегу, в высокой траве кабанья тропа тянулась к ельнику, над которым голубело и светлело небо. Выше по ручью смердило обширное болото. Спрятав Вакинина в кустах ольхи, Николай Буронов с карабином присел у валуна, размером с колесо грузовика. И вовремя – из ельника появился кабан и, опустив конусное рыло со сломанными клыками, добежал до ручья и вошёл по брюхо в воду. Николай Буронов выстрелил. Пуля пробила сердце зверя, он завалился на бок и окрасил кровью лениво текущую воду.

Николай Буронов прислонил карабин к валуну и вынул из чехла на ремне армейских брюк широкий нож.

Владимир Вакинин выстрелил в Буронова, решил, что промахнулся, бросил ружьё и ломанулся через кусты ольхи к болоту, где кто-то ритмично рубил дерево.

– Стой, Вован! – крикнул Буронов, убрал нож в ножны, взял карабин и торопливо двинулся по следам Вакинина, ведь тот мог угодить в топь и погибнуть – тогда не с кем будет за стаканом самогона вспоминать прошлое Кумысовки, где ещё пару лет назад жила сотня стариков и старух. – Стой, Вован!

Вакинин не послушался, продрался через кусты ольхи и оказался на усыпанной щепой полянке на краю болота, с которого стелился сероватый туман, и воняло перегноем.

– Уходи отсюда! Ты мне мешаешь! – потребовал крупный бородач и вонзил топор в вековую сосну. Белёсые глаза бородача сулили смерть.

От страха перестав соображать, Вакинин плюхнулся на замшелый пенёк и застыл.

– Зарублю! – бородач вскинул руку с топором, но грянул выстрел, и пуля из карабина расколола топорище.

С непроницаемым лицом бородач опустил топор.

– Ты кто такой?! – появившись из кустов ольхи, гневно спросил Буронов, прицеливаясь в голову бородатого незнакомца. Уже много лет он считал себя хозяином леса и никого в лесу не боялся.

– Лесоруб, – ответил бородач.

– Откуда ты взялся?! – тем же тоном продолжил допрос Буронов и тут же добавил: – Вован, тащи кабана в лодку! Я пока тут разберусь!

Вакинин бочком-бочком скрылся в кустах ольхи.

– Я оттуда, где нет ни цвета, ни запаха; где не тепло и не холодно; где не сытно и не голодно; где нет красоты и уродства; где нет зависти, болезней, мудрости, глупости, – поведал певуче Лесоруб, поглаживая бороду и посматривая на топор.

– Не дури мне голову! – взбеленился Буронов. – Таких мест нет!

– Есть! Просто твоё сознание на низшей ступени понимания жизни, – Лесоруб положил топор на плечо. – Если я отрублю тебе руку. Боль изменит твоё сознание, и ты более правдиво и точнее воспримешь всё вокруг себя.

– Да, я тебя сейчас пристрелю! – объявил Буронов и в следующий миг с топором в черепе упал в болото.

9

После сна не помня ничего плохого в прошлом, Светлана Сандалова умылась под рукомойником на кухне, понравилась себе в красном платье старинного покроя и вышла из избы. Пронизанный солнцем воздух был хмельным, вкусным, прохладным.

– Доброе утро. Подскажите, как пройти к посёлку мебельной фабрики?! – громко спросила Светлана у Вакинина, который сидел на лавочке под окнами соседней избы.

– Не знаю, – отмахнулся он и направил задумчивый взгляд куда-то вдаль.

Светлана прошла на огород, постояла у кадушки с водой и двинулась в лес по тропинке, над которой порхали белым облачком бабочки.

Тропинка закончилась у озера. Светлана увидела возле берега деревянную лодку и решительно шагнула в неё. Словно получив команду от узких женских ступней, лодка плавно поплыла и причалила к противоположному берегу.

Там на песке спал Лесоруб. Рядом с ним сушились сапоги, рубаха и штаны, отмытые от пятен человеческой крови. Светлана прикосновением рук и ласковыми словами разбудила Лесоруба и исчезла с ним в лесу – долго ещё лесной чащи доносился счастливый женский смех и сладостные стоны…

С тех пор минуло пять лет

Вакинин живёт на подножном корме в Кумысовке. Братья Мышикины зарыты в землю рядом с поселковым кладбищем. Засима Засимович Сандалов похоронен на главной аллее кладбища. На могильном холмике его буйно растут и цветут розы, за которыми ухаживают многие жители посёлка, и Светлана Сандалова со своим четырёхлетним сыном по имени Засим.

ПОИСК МЕСТА ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ

1

Красный автобус остановился на площади, на которой возвышался бронзовый пятиметровый рабочий с кувалдой и в спецовке наклонился к нивелиру на треноге. Мужчины и женщины разного возраста и жизненного опыта вышли из автобуса и встали полукругом за спиной экскурсовода – молодой блондинки в сером брючном костюме.

– Господа, перед вами памятник неизвестному строителю города, – устало сказала экскурсовод. – Пока памятника здесь не было, строившееся в городе здания внезапно разрушались. Отмечу, что памятник отлит и воздвигнут на добровольные пожертвования местных жителей… Господа, господа, не фотографируйте памятник. Уверяю вас, памятник сфотографировать или снять на видео невозможно… Ну, что ж, если сильно хочется – попробуйте… Ну, все убедились в правдивости моих слов?.. Да, да, я сочувствую, что снимки не получились… Теперь, господа, посмотрите на липовую аллею по правую руку от меня… Жители города посадили липы в день открытия памятника неизвестному строителю… Господа, любой житель города, столкнувшись с трудной жизненной ситуацией, приходит на аллею, обнимает липу и потом легко справляется со своими проблемами… Да, вы можете обнимать липы, но липы помогают только жителям города… Господа, пожалуйста, оставьте липы в покое… Господа, продолжим экскурсию. Господа, пожалуйста, займите свои места в автобусе.

Мужчины и женщины повиновались. Водитель в белой рубашке и шортах закрыл двери, и автобус быстро укатил с площади на улицу и остановился у кафе.

– Господа, – подала голос экскурсовод с кресла возле кабины водителя, – вы видите длинную очередь к кафе. В этом кафе посетители всегда говорят друг другу только правду… В кафе обслуживаются только жители города… Я понимаю ваше возмущение, но такие в этом городке законы… Не надо на меня сердиться… Не надо мне угрожать… Костик, поехали дальше!

Красный автобус помчался по прямой улице. Перед глазами пассажиров замелькали маленькие домики в цветущих фруктовых садах. На площадке, перед въездом на арочный каменный мост через русло высохшей реки, автобус остановился.

– Господа, пожалуйста, следуйте за мной! – позвала экскурсовод, вышла из салона и поднялась вместе с экскурсантами на свод моста. – Господа, здесь, любой житель города может узнать, когда и при каких обстоятельствах он умрет… Нет, господа, нет. Такая информация доступна только жителям города… Да, вы можете поселиться в этом городе, когда преодолеете препятствия, – экскурсовод указала рукой на берег, поросший колючим кустарником и изрытый лабиринтом глубоких траншей. Мужчины и женщины разного возраста и жизненного опыта ринулись на указанное место – сильные из них сбивали с ног слабых, и к намеченной цели слабаки ползли по следам своих обидчиков.

Водитель испытал к экскурсантам, к экскурсоводу, к городу и к его жителям отвращение, развернул автобус и поехал по-пустому шоссе через каменистую неоглядную пустыню.

Внезапно из-за кубической каменной глыбы выкатился и встал барьером перед автобусом полицейский патрульный автомобиль.

– Константин Шохшин, возвращайся в город! В пустыню надвигается ураган! – опустив стекло на дверце, потребовал офицер полиции. – Тебя с автобусом ждут у моста экскурсанты, не получившие право на проживание в городе!

– Я не возвращусь! Я хочу найти новое место для своей жизни! – прокричал Шохшин.

– Возвращайся в город, или ураган убьёт тебя!

– Офицер, ты меня не видел!

– Если я выпущу тебя из города, меня уволят с работы, которую обожаю с детства! Возвращайся в город, Константин Шохшин, иначе я задержу тебя и отвезу в тюрьму! – пригрозил полицейский и показал наручники.

– Будь что будет! – выкрикнул Шохшин, объехал по обочине патрульную машину и помчался через каменистую пустыню, над которой порозовевшее полуденное солнце часто пряталось за быстрыми клочьями туч.

2

Каменистая пустыня закончилась, и красный автобус остановился у морской бухты. На её отлогом берегу покоилась на боку белая яхта со сломанной мачтой. Розовое солнце висело над лазоревой морской гладью. Штиль.

Константин Шохшин покинул автобус и подошёл к покалеченной яхте. Пожилой мужчина торчал головой из дыры в днище и наблюдал за чайками в небесной синеве. Он тосковал о своих ещё не прожитых годах, о ещё несостоявшихся встречах, о ещё необдуманных мыслях и не возникших желаниях. Он чувствовал свою близкую смерть от потери крови – железные ящики в трюме поломали и раздробили ему ноги во время урагана.

– Человек, помоги мне, пожалуйста, и я расскажу тебе о своих злоключениях. Они послужат тебе уроком, – пролепетал потрескавшимися губами мужчина.

– Мне не нужны чужие россказни, – бесстрастно произнёс Шохшин. – Я ищу себе место для жизни.

– Глупец, такого места нет. Помоги мне, я дам тебе много денег, очень много денег.

– Мне не нужны твои деньги. Я ищу себе место для жительства. Я чувствую, что оно где-то есть, и больше терять время с тобой я не намерен, – Шохшин бегом вернулся в автобус и поехал по берегу бухты.

3

Красный автобус подкатил к развалинам зданий, посеревшим от пыли и от помёта чаек. Из-за высокой кучи битого кирпича выскочили два молоденьких солдата с автоматами.

– Сюда нельзя! Назад! – дав короткую очередь в сторону морской бухты, крикнули они. – Здесь учения! Назад!

– Мне назад ехать нет смысла – я там уже был! – ответил Шохшин из приоткрытого окна кабины. – Я хочу только вперёд!

– Нельзя! Я буду стрелять! ¬ пригрозил смуглявый солдат, поменял магазин у автомата и передёрнул затвор.

– Будь что будет! – воскликнул Шохшин, переключил скорость и вдавил в пол педаль газа.

Целясь в уменьшавшийся автобус, молоденькие солдаты короткими очередями избавили магазины автоматов от холостых патронов. Потом смуглявый солдат связался по мобильному телефону с командиром батареи гаубиц и доложил:

– Господин капитан, в зону учений прорвался мужик на автобусе!

– Отбой! Тягачи к орудиям! – донесся из мобильника приказ командира, предназначенный артиллеристам.

В это время красный автобус домчался между воронок до дубравы, побитой осколками снарядов, и остановился – закончился бензин. Константин Шохшин выпрыгнул из кабины и размашисто зашагал по тропинке к вершине кургана, за которую спряталось багровое солнце. Повернув за огромный валун, он увидел старца в лаптях и в каких-то обносках. Прямые седые волосы прятали узкие плечи старца, а седая борода хилую грудь.

– Я не знаю тебя, но я знаю, почему ты здесь, – сказал старец, посохом оглушил Шохшина, отволок за руки в сумрак пещеры, разжёг костёр из хвороста, присел на панцирь от взрослой сейшельской черепахи и склонился над толстой книгой, раскрытой на плоском камне. Чёрные буквы возникали на её белоснежных страницах и улетали с дымом костра в отверстие в своде пещеры.

Константин Шохшин очнулся на ковре из душистых трав и увидел, как к старцу подошёл босоногий юнец в матерчатой набедренной повязке и потребовал:

– Учитель, дай мне тайные знания, которыми ты обладаешь! Дай, учитель!

– Ты ещё мало испытал горя и радости. С тайными знаниями ты натворишь много бед людям, – отозвался старец и перелистнул страницу книги.

– Учитель, дай мне тайные знания или я убью тебя! – юнец взмахнул коротким мечом.

– Моя смерть не даст тебе тайные знания, а лишь принесёт тебе мучительное разочарование жизнью, – старец с любовью взглянул на ученика.

– Будь что будет! – воскликнул юнец и мечом отсёк голову старцу.

Поток крови из тощей морщинистой шеи залил и растворил книгу. Юноша бросил меч, зарыдал над своей никчёмной жизнью, и пещеру быстро затянул плотный оранжевый звуконепроницаемый туман.

Потрясённый жестокостью молодости над старостью Константин Шохшин поднялся с душистого ложа, шагнул и попал в тоннель, из конца которого пробивался свет. Стены тоннеля были влажными и гладкими. Ощущая на лице благовонный ветерок, Константин Шохшин двинулся к источнику света, с трудом переставляя ноги, словно на них были лыжи, а под лыжами был сухой асфальт. Белая рубашка его мгновенно промокла от пота.

4

Тоннель закончился. Константин Шохшин оказался на круглой каменной площадке, ограждённой высоченными стенами из мутного стекла. Ярко-розовый песок, тихо скрепя, сыпался из расщелины одной стены в узкий жёлоб в полу, плавно двигался и исчезал в расщелине противоположной стены.

Константин Шохшин страстно захотел узнать вкус песка, опустился на колени и высунул язык. Вид нескончаемого движущегося по жёлобу песка лишил его мыслей и ощущения времени.

– Встань! Ты – не животное! Ты – человек! – потребовала появившаяся из мути стеклянной стены какая-то субстанция с длинными гибкими щупальцами. По поверхности субстанции хаотично двигались маленькие глаза, носик-пуговка, раскрытый рот и стоячие треугольные ушки.

Константин Шохшин немедленно поднялся с колен. Существо склянкой зачерпнуло из жёлоба ярко-розовый песок, вложило в ладонь Шохшина, получившиеся из склянки песочные часы, и исчезло в мути стены, из которой появилось.

Константин Шохшин лёгким шагом вернулся по тоннелю пещеру и поразился, что седовласый старец в лаптях и обносках сидит на панцире черепахи и читает толстую книгу на плоском камне.

– Прощай. Береги подарок, – с теплотой голосе и во взгляде бесцветных глаз напутствовал старец и перевернул книжную страницу.

Константин Шохшин вышел из пещеры, посмотрел на струившийся в песочных часах ярко-розовый песок, услышал шорох песчинок и обрёл удовольствие от возможности дышать, двигаться, видеть и слышать, пить, есть, размножаться. Он опять внимательно посмотрел на движущийся песок в песочных часах, послушал шорох песчинок и зашагал, куда глядели глаза. Он бесповоротно осознавал, что может жить в любом месте.

РАЗРЫВ СОЗНАНИЯ

Чтобы мать не вошла в комнату, Михаил закрыл дверь на щеколду. Затем он включил телевизор, DVD-проигрыватель и достал из спортивной сумки диск, который нашёл на скамейке автобусной остановки, возвращаясь из школы домой. Красная надпись на диске гласила: РАЗРЫВ СОЗНАНИЯ.

Михаил запустил фильм и уселся напротив телевизора в кресло. По иероглифам, возникшим на экране, он понял, что фильм какой-то азиатской страны, и огорчился. Он любил американские боевики, в которых главный герой легко побеждал врагов и спал с красотками. И вот на экране титры исчезли, и появилось изображение воды с торчащими из неё пальмами. Видимо, разлив тропической реки снимался с опускавшегося вертолёта, и бурая вода постепенно приближалась. Всё яснее проглядывалось, что в ней движется что-то длинное с округлённой головой и заострённым хвостом. «Змея», – предположил Михаил, и камера подтвердила его догадку. Изображение змеи заняло весь экран. Несомненно, она было огромна. Волны от неё вздыбливались и пугали мелких и крупных водоплавающих птиц. Михаил заёрзал в кресле. Змея выползла из воды на каменистый берег и свернулась кольцами вокруг валуна. Камера показала крупным планом её голову с жёлтым запутанным узором между чёрных блестящих глаз. Михаил посмотрел на них и обрадовался: «Смерть соединяет сознания ранее умерших людей».

– Сынок! Обедать! – позвал из кухни голос матери.

Не отворачиваясь от экрана, Михаил вспылил:

– Ма, я занят! Не мешай! – и тут же забыл о матери и рассудил: «Меня ждёт вселенский разум. Глупо оттягивать встречу с ним. Глупо бояться неизбежности». Продолжая любоваться глазами змеи, он поднялся с кресла, вытянул ремень из джинсов, создал петлю и сунул в неё голову. Затем он снял гитару с гвоздя в стене, нацепил на него ремень и, вытянув руки вдоль туловища, поджал ноги. Вскоре на полу под бездыханным Михаилом образовалась лужица мочи, и в комнате запахло калом.

Когда фильм закончился, DVD-проигрыватель вытолкнул диск.

*****

Через день после похорон Михаила мать прибиралась в его комнате и заметила торчавший из DVD-проигрывателя диск. Заинтересовавшись, что сын смотрел перед смертью, она включила телевизор и проигрыватель. Когда же на экране возникли неподвижные глаза змеи, женщина содрогнулась, выронила тряпку и подумала: «Миша любит меня. Миша ждёт меня». Затем она смастерила петлю из пояска халата и под неусыпным взглядом змеи повесилась на том же гвозде что и сын.

*****

Только через неделю жильцы почуяли на лестничной площадке приторно-тошнотворный запах и позвонили в полицию. Прибыв и вскрыв злополучную квартиру, полицейские обнаружили повешенную и вызвали скорую помощь. После составления протокола и описания места происшествия труп из квартиры вынесли на носилках санитары. Но прежде один из санитаров – жизнерадостный парень лет двадцати пяти – незаметно умыкнул торчавший из DVD-проигрывателя диск и спрятал его себе под халат.

*****

Вечером следующего дня санитар-воришка повесился на карнизе для штор в своей квартире. Его труп обнаружила пришедшая с работы жена и вызвала полицию. Вместе с оперативной группой приехал на квартиру санитара и следователь прокуратуры. Выполнив все формальности, он интуитивно изъял диск из DVD-проигрывателя и положил в свой портфель.

*****

Через два дня в местной газете появился некролог, в котором сообщалось время и место похорон следователя прокуратуры.

СУПРУГИ ШИКАНОВЫ

1

За окном октябрь и темно. В комнате со светлыми обоями, за прямоугольным столом, сидел Тихон Шиканов и трое его сыновей, пятилетних близнецов – перед каждым из них стояла пустая тарелка и лежала ложка.

Миловидная Клементина, жена Тихона и мать троих мальчиков, внесла в комнату сковороду.

– Сейчас забегала соседка и сказала о сегодняшнем убийстве старика в подъезде соседнего дома, – прошептала она мужу на ухо и разложила деревянной лопаткой подрумяненную картошку из сковороды на тарелки.

– После ужина посетим то место, – сказал Тихон и разделил свою картошку между детьми. Он любил своих детей. Он был счастлив их существованию.

Клементина отнесла пустую сковороду на кухню, вернулась в комнату, присела на стул рядом с мужем и посмотрела с любовью на сыновей.

Мальчики быстро съели картошку и положили ложки в тарелки.

– Папа, ты нам обещал дочитать главу о жизни Плутарха, – напомнил один из сыновей. Толстая книга о мудрецах древних времён лежала на тумбочке в соседней комнате, в спальне детей.

– Завтра обязательно дочитаю, а сейчас я и мама уйдем по важному делу, а вы ложитесь спать, – Тихон поднялся со стула.

– Мама, папа, можно я с вами пойду? – спросил другой сын.

– И я? – ввернул третий сын.

– Вырастете, женитесь, вот тогда пойдёте, – ласково произнесла Клементина. – Спать, сыночки, спать.

Безропотно братья прошагали в ванную комнату, почистили зубы, умылись, убежали в спальню и улеглись на широкую кровать.

В прихожей супруги Шикановы надели белые плащи, покинули квартиру и по освещённой луной улице подошли к соседнему восьмиэтажному дому.

2

Шестидесятилетняя Василиса Альметьевна вдовствовала уже третий год. Ежедневно она ложилась спать в полночь, просыпалась в восемь часов утра, делала зарядку, завтракала, убиралась в квартире, покупала продукты в магазине, обедала, читала одну или две статьи из медицинской энциклопедии, смотрела по телевизору передачи о здоровье. Но особенно ей нравились трагические новости, после которых она радостно осознавала, что где-то гибнут люди, а она живая, обутая, одетая и сытая. Перед сном Василиса Альметьевна обязательно выносила из квартиры пакет с мусором в контейнер напротив своего подъезда. Вот и в этот поздний октябрьский вечер она взяла с кухни пакет с мусором и в тёплой куртке и в ботиночках вышла на лестничную площадку.

Сегодня днём здесь убили старика, который жил этажом выше. Василиса Альметьевна рассказала следователю, что слышала крик о помощи, но по телевизору врач объяснял пользу мануальной терапии, и она не вышла на площадку. Теперь же на площадке мужчина и женщина в белых плащах целовались! Целовались взасос! Фу, какая мерзость!

Мерзость – и всё!

– Прекратите целоваться! Вы не у себя дома! – рассердилась Василиса Альметьевна.

Но мужчина и женщина целовались, не слыша ничего кроме стука своих сердец. Прозрачное облако благодати, исходившей от них, заполнило весь подъезд, и лампочки замигали на всех лестничных площадках.

– Ну, погодите у меня, – проворчала Василиса Альметьевна, прошмыгнула на улицу, выбросила пакет с мусором в контейнер и направилась в опорный пункт охраны порядка, который находился в соседнем подъезде.

Эх, ей было невдомек, что супруги Шикановы, целуясь друг с другом, очищают место от негативной энергии смерти, и на этом месте уже никогда не случится убийство. Такой чудесный дар Тихон Шиканов унаследовал от своих предков, а Клементина Шиканова (до замужества Леробова) от своих. Их предки всех поколений крепко и верно любили жизнь, людей, друг друга, невзирая на невзгоды и лихолетье.

3

Лазерный принтер выдал в лоток листок с текстом. Тридцатилетний участковый бегло просмотрел напечатанный свой отчёт об обстановке общественного порядка в районе за неделю. В отчёте отмечалось количество закрытых наркопритонов, свершённых и раскрытых краж, побоев, действий сексуального характера. В отчёте так же упоминалось об улаженных двадцать шесть конфликтах между соседями, о проверки двух квартирах сейфов, в которых хранилось гражданское оружие.

Участковый убрал отчёт в напольный сейф и позвонил по мобильнику любимой жене.

– Софочка, я закончил дела и иду домой. Я люблю тебя, – сказал он.

– И я тебя, – ответила жена, издала короткий смешок и прервала связь.

– Савелий Петрович, сегодня днём рядом с моей квартирой убили старика, а сейчас рядом с моей квартирой целуются мужчина с женщиной! – распахнув дверь и шагнув в кабинет, громко пожаловалась Василиса Альметьевна. – Савелий Петрович, прекратите это безобразие!

– Пусть целуются. Это не криминал, – сказал участковый.

– Не криминал?! – возмутилась Василиса Альметьевна. – Да, они того и гляди разденутся до гола! Да, они сейчас…

– Успокойтесь, уважаемая Василиса Альметьевна. Пойдемте. Я приму меры, – перебил участковый, вышел за старушкой на лестничную площадку и позвонил по мобильнику любимой жене.

– Софочка, я задержусь чуточку. Улажу маленькое дельце, – сказал он виноватым голосом. – Я люблю тебя. Я скучаю по тебе.

– Я люблю тебя, – отозвалась лежавшая на кровати жена, вернула мобильный телефон на журнальный столик и положила голову на плечо рыжеусого мужчины с татуировкой трехглавой церкви на груди.

– Мне что, пора уходить? – сердито спросил любовник.

– Не спеши. Муж всегда мне звонит минут за десять до прихода, чтобы я успела разогреть ужин, – ответила жена участкового и ладонью погладила любовнику низ живота.

4

Супруги Шикановы перестали целоваться, увидели своего ровесника в форме капитана полиции и услышали его недовольный голос:

– Граждане, вы совершили административный проступок. Пройдёмте, граждане, в опорный пункт. Я составлю на вас протокол и выпишу штраф,

– Так их, так их, Савелий Петрович! – обрадовалась Василиса Альметьевна. – Ишь, развели порнографию в общественном месте!

– Какой опорный пункт? Какой штраф? – спокойно спросил Тихон. – Мы поцелуями очистили это место от энергии смерти и поставили защиту от убийства.

– Не порите чушь. Пройдёмте, граждане, в опорный пункт, – не унялся участковый. – И вы, Василиса Альметьевна, пойдёмте с нами, напишите заявление на безобразное поведение этих граждан.

– Мне некогда, – отказалась Василиса Альметьевна, повернула ключ в замке двери квартиры, вошла в прихожую, вбежала в комнату и плюхнулась в кресло напротив телевизора, на экране которого мужчина в белом халате рассказывал о болезнях прямой кишки.

– Капитан, я могу доказать, что наша любовь через поцелуи защищает место от убийств, – заявил Тихон. – Помните, капитан, весной возле ночного клуба «Три фиалки» убили девочку. На следующий день мы там полчаса целовались, и с тех пор убийств у «Трёх фиалок» не было.

– Не было, – вспомнив труп девочки с распахнутыми голубыми глазами, согласился участковый, а потом выразил сомнение: – Совпадение.

– Ошибаетесь, капитан, – парировал Тихон. – Если муж и жена истинно любят друг друга, то своей любовью через поцелуи создают территорию любви, на которой никогда не будет убийства.

– Вы же взрослые люди, а порите чушь! – рассердился участковый. – Пройдемте в опорный пункт! Я вам выпишу штраф!

– Посмотрим! – буркнула Клементина и вместе с мужем вышла за участковым на улицу.

5

В опорном пункте участковый достал из напольного сейфа квитанцию для оплаты штрафа и потребовал:

– Ваши документы, граждане.

– Капитан, разреши всего один звонок, – твёрдо сказал Тихон и вытащил из кармана плаща мобильник. – Уверяю, после звонка ты нас отпустишь.

– Заинтриговал. Звони, – позволил участковый и присел на стул возле стола.

Тихон набрал номер и, когда услышал в мобильнике мужской голос, сказал с нотками возмущения:

– Павел Петрович, это Тихон Шиканов. Павел Петрович, меня с женой за поцелуи в подъезде, в котором сегодня убили старика, задержал капитан и хочет оштрафовать.

– Передай ему трубку, – потребовал абонент грозно.

– Это полковник – Павел Петрович Яндаров, – сообщил Тихон.

– Кто?! – поразился участковый и взял дрожащей рукой с ладони Тихона телефон. Полковник Яндаров был начальником его отделения полиции.

– Представьтесь, капитан, – потребовал властный голос полковника.

– Капитан Травинкин, – отчеканил участковый.

– Капитан Травинкин, немедленно отпусти Тихона Васильевича Шиканова и его супругу Клементину Фёдоровну. Они своей любовью через поцелуи успешно борются с убийствами в нашем с тобой районе. Извинись перед ними, Травинкин, и отпусти. Ты меня понял?!

– Так точно. Понял, – отозвался ошарашенный участковый и вернул мобильник Тихону.

– Теперь мы можем идти? – спросила Клементина с ласковой улыбкой.

– Скажите, уважаемые, вы только поцелуями или ещё чем-то защищаете место от убийств? – насмешливо спросил участковый.

– Только поцелуями, – ответил Тихон.

– Так вы, уважаемые, целовались бы по всему городу. Глядишь, и убийств в городе не будет вовсе! – посоветовал участковый с глупой ухмылкой.

– Не так всё просто, капитан, – ответил Тихон назидательным тоном. – Смерть, как зверь, метит место, и только потом мы туда приходим.

– А какой-нибудь другой мужчина и женщина через поцелуи могут очистить место от убийств? – спросил участковый, всё ухмыляясь.

– Да, если мужчина и женщина истинно любят друг друга.

– Вот оно как! И никаких других вариантов нет? – деланно огорчился участковый.

– Никаких, – душевно подтвердила Клементина.

– Вы свободны, – заключил участковый.

– Будь счастлив, капитан, – попрощался Тихон и вышел с Клементиной из кабинета.

Тупо глядя на незаполненную квитанцию, участковый позвонил по мобильнику и сказал:

– Софочка, я иду домой. Люблю тебя, – и покинул кабинет.

6

Бросив мобильник на пол, голая жена участкового вскочила с кровати, схватила с кресла и накинула на плечи лёгкий халатик.

– Уходи, Кирьян. Ты получил своё; я получила своё. Уходи, – сказала она голому рыжеусому мужчине, который, блаженно щурясь, лежал на кровати.

– Не уйду, – злобно ответил любовник. – Я больше не хочу делить тебя ни с кем.

– Не усложняй. Сейчас муж придёт. Встретимся завтра. Уходи, – попросила жена участкового и направилась на кухню разогревать в микроволновке тушёное мясо в горшочке.

– Ты – моя женщина! – рыжеусый догнал и цапнул любовницу за локоть. – Другому я тебя не отдам!

– Уходи! Сейчас муж придет! – потребовала жена участкового и кулачками стукнула по трехглавому храму, выколотому на груди любовника.

– Курва! – рявкнул рыжеусый, схватил рукой любовницу за шею и повёл к кровати.

– Отпусти! Я тебя ненавижу! – закричала жена участкового. – Отпусти! Мне больно!

– Софочка, открой! Софочка, открой?! – прокричал участковый на лестничной площадке и пробарабанил кулаком в дверь квартиры. Он так спешил поужинать и рассказать жене о супругах Шикановых, что пробежал от опорного пункта до своего дома.

– Савелий, помоги! А! – провопила жена участкового.

Рыжеусый мужчина свободной рукой рванул вверх подбородок любовницы. Раздался тихий хруст сломанных шейных позвонков. Убийца отпустил бездыханную жертву и выскочил на балкон. Его трусы, брюки, рубашка, пиджак остались в кресле рядом с журнальным столиком.

– Софочка! – участковый разбежался и плечом высадил дверь квартиры.

7

Рыжеусый мужчина заметался на балконе. Ему было почти пятьдесят лет – он жутко не хотел получить срок за убийство.

Участковый влетел в спальню и упал на колени рядом с женой, которая лежала боком на полу, уставившись остекленевшим взглядом на свои полные ягодицы. Неподвижное бессмысленное лицо её с открытым ртом беззвучно славило смерть.

Сердце участкового забилось часто-часто. Сотни раз в этих стенах он был с Софочкой одним целым и улетал от наслаждения ввысь! Теперь Софочка – мёртвая плоть! Участковый увидел, как голый мужчина выскочил с балкона и пробежал через спальню к распахнутой двери квартиры.

Участковый мгновенно, что это убийца, выхватил пистолет из кобуры на поясе и погнался за беглецом, желая пристрелить его.

Пробежав по влажному холодному асфальту метров сто, голый рыжеусый мужчина метнулся в подъезд дома, где днём убил и ограбил старика. Он понадеялся скрыться от полицейского, а уж потом снять с какого-нибудь прохожего одежду и обувь.

Однако, на площадке первого этажа участковый ловкой подсечкой сбил голого мужчину с ног, сел ему на спину и ткнул пистолетным стволом в широкий затылок. И был бы выстрел, но пальцы участкового одеревенели, стали чужими.

Голый мужчина издал что-то нечленораздельное, обмочился и побитой собачонкой противно заскулил о пощаде.

Участковый перехватил пистолет в другую руку, но и её пальцы стали чужими, непослушными! Ещё исчезло желание прикончить убийцу! Исчезло, словно и не было! Вот тогда участковый вспомнил супругов Шикановых и поверил, что есть на свете любовь, которая мешает торжествовать смерти, и вызвал по мобильному телефону подмогу.

Минут через пять в подъезд явились из патрульной машины двое молодых полицейских, надели на рыжеусого мужчину наручники и вывели на улицу, в ночь.

АРИСТАРХ

Молодой мужчина в сером костюме выбежал из соснового бора на прямую улицу с одинаковыми одноэтажными домиками.

– Эй! Ты кто? – крикнула средних лет женщина из открытого окна домика, перед которым цвёл невысокий куст шиповника. Незнакомец заинтересовал женщину. Всех мужчин городка она знала и ненавидела за страсть зарабатывать деньги на всём и в любое время.

– Я – Аристарх! – отозвался молодой мужчина.

– Заходи ко мне, чаем угощу, – пригласила женщина, прошла на кухню и зажгла огонь на конфорке под чайником с водой. Она чувствовала приближение старости. Она остро хотела с кем-нибудь поговорить о жестокой скоротечности времени.

Аристарх по дорожке пересёк палисадник, вошёл в домик и через полумрак длинного коридора попал в комнату с открытым окном, из которого был приглашен на чаепитие.

Женщина вынесла из кухни две чашки с горячим чаем – одну оставила себе, другую отдала гостю – и спросила:

– Скажи, симпатяга, почему время уничтожает красоту, которую само создало?

Аристарх поставил чашку на подоконник и признался:

– Не знаю. Для меня время не существует.

– Как так?! – удивилась женщина. – Да, кто ж ты такой?! Откуда ты взялся?!

– Я не знаю, – ответил Аристарх.

Действительно, вот уже неделю после комы Аристарх ощущал себя круглым сиротой без прошлого. Но его предки по отцовской линии были такими: прапрадед его, вескими словами уничтожавший зависть в людях, был рекрутирован адептами всемирного Зла в царскую армию и сражался в окопах Первой мировой войны. Там оберегли его от гибели адепты всемирного Добра. Но адепты Зла развязали Гражданскую войну в России. На той войне и погиб прапрадед Аристарха. Правда, в перерыве между войнами он успел зачать сына, и сыну передалась способность словами творить добро среди людей, но перед Великой Отечественной войной был он осужден по 58 статье и сгинул на Колыме. У сына его тоже проявилась способность противостоять адептам всемирного Зла. Однако в тридцатитрёхлетнем возрасте он угодил в психиатрическую больницу, где и умер. А сын его дожил до тридцати пяти лет и был насмерть сбит грузовиком после выступления на митинге за свободу слова. Этим убитым правозащитником был отец Аристарха.

– Так кто ты такой? – повторила вопрос женщина, всматриваясь в приятное лицо гостя.

– Не знаю, – проронил Аристарх. – Но я знаю, что меня хочет убить власть.

– За что?!

– Я знаю, как сделать людей счастливыми, – сказал Аристарх слова, возникшие в его голове неведомо откуда.

– За это не убивают, – уверенно произнесла женщина. – За это уважают и ценят.

– Ошибаешься. Дослушав до конца мою речь, люди станут счастливыми независимо от власти.

Женщина приняла гостя за сумасшедшего, но всё же попросила:

– Так расскажи мне, как мне стать счастливой.

Аристарх немного подумал и сказал:

– Одной тебе я не скажу. Мне нужны тысячи слушателей. Только тогда в моей голове появятся слова о верном пути к счастью.

Женщина увидела в окно, как огромный самолёт пачкает небесную синеву белыми парашютами.

– Это за мной. Меня схватят и убьют, – сказал Аристарх. Вчера в соседнем городке он тоже видел в небе парашютистов, когда взбирался по лестнице на трёхметровый гранитный постамент, возле которого собрались люди на митинг. Но он не выступил перед ними. Едва он открыл рот, на площади появились полицейские и разогнали народ гранатами со слезоточивым газом и водомётами. Аристарх тоже убежал с площади, а потом скрылся в лесу.

Десантники приземлились вокруг городка, убрали парашюты в сумки и неподвижно встали, держа автоматы наизготовку. В это время по шоссе в городок въехали автобусы с сиренами и громкоговорителями на крышах.

– Внимание! Внимание! Надвигается ураган! Всем жителям взять документы, деньги, ценные вещи и занять места в автобусах! – разнеслось по улицам, врываясь в дома, в уши горожан.

Аристарх шарахнулся от окна. Подобный призыв он слышал недавно в другом городке. Там после подобного призыва на улицах появились армейские патрули, от которых он удрал на угнанной машине.

– Полезай в подпол, – заметив тревогу в глазах гостя, распорядилась женщина, откинула половичок, приподняла за железное кольцо доску.

Аристарх спрыгнул в яму и уселся на деревянный ящик с банками солений. Женщина опустила доску, вернула на место коврик, достала из шкафчика сумочку с документами.

– Внимание! Внимание! Приближается ураган! Всем жителям взять документы, деньги, ценные вещи и занять места в автобусах! За жизнь людей, не подчинившихся приказу, власть никакой ответственности не несёт! – разнёсся призыв по улицам, врываясь в дома, в уши горожан.

Женщина покинула домик, пересекла по дорожке палисадник и забралась в автобус с громкоговорителем на крыше.

В полдень автобусы с жителями городка укатили колонной по шоссе в другой городок, а обезлюдившие домики быстро обыскали десантники, никого не нашли, вызвали вертолёты и улетели на свою базу. Вот тогда пушки с лесистых холмов принялась методично разрушать все здания городка. Так приказало командование, и артиллеристы стреляли и верили, что поступают правильно.

Вечером артиллеристы зачехлили и оттащили тягачами пушки в охраняемый ангар. Над руинами домиков закружила в багровых лучах заката изрядная стая серых ворон. Среди куч разбитого кирпича, обломков брёвен и бетонных плит торчали изогнутые, обгорелые металлические конструкции. Кое-где виднелся огонь, кое-где текли ручьи питьевой и канализационной воды. Крысы и мыши носились по развалинам.

Наступила ночь. Птицы и грызуны угомонились и попрятались. Появилась полная луна. Аристарх выбрался из погреба и присел на кусок бетонной плиты, торчавшей из груды поломанного кирпича. Принюхался. Слева едко пахло сгоревшей резиной. Справа воняло канализации. Прислушался. Что-то журчало за спиной. Аристарх обвёл взглядом бесформенные кучи кирпича и побрёл через развалины к лесистому холму. Он верил, что где-нибудь и когда-нибудь всё же расскажет людям о пути к счастью. Эта вера придавала ему силы. Он шёл и не догадывался, что в недалёком будущем благодарные потомки воздвигнут ему памятник на центральной площади всех городов России.

ЧУДЕСНЫЙ УРОЖАЙ

Жили когда-то в одной деревушке старик со старухой. Жили они в домике в три окна, не мечтая и не сожалея ни о чём, ни детей, ни врагов не имея.

Вот как-то в конце лютой зимы внезапно захворал старик – утром всё тело его заболело разом, сердце его ослабло, и дышать ему стало трудно.

Испугалась старуха грядущего одиночества и давай лечить старика настойками да заговорами. Но не помогли ни магические слова, ни лечебные травы. Уже к вечеру перестал старик шевелиться на русской печи, закрыл глаза и прошептал:

– Умираю я, Анюта.

– Полно Ваня, полно, – запричитала старуха. – Поживешь ещё. Скоро весна. Талой водицы попьёшь, головку на солнышке погреешь – здоровье в тебе и прибавится.

– Нет, умираю я, – тихо ответил старик. – Ты, Анюта, меня не хорони. В печи сожги, а пепел весной на огороде развей.

– Полно, Ваня. Похороню я тебя, Ваня, как полагается – в могилке, на кладбище.

– Ты не выкопаешь могилку, Анюта. Снега много. Земля – лёд.

– Я соседа позову. Он – молодой, он поможет.

– Не мучай никого, и сама не мучайся, – строго потребовал.– Поклянись, Анюта, что сожжёшь меня!

– Клянусь, – молвила старуха и прослезилась скупо.

– Вот и славно,– простонал старик и умер.

Старуха не нарушила свою клятву и сожгла труп старика в печи вместе с дровами, а пепел и золу собрала в чугунок, закрыла крышкой, и камень на неё положила.

Весной вскопала старуха огород, посадила овощи и раструсила прах из чугунка по грядкам.

К осени уродилась на тех грядках мордатая такая картошка; капуста выперла – кочан руками не обхватишь; огурцов и помидоров наплодилось – воз и маленькая тележка.

Поняла старуха, что одной ей не убрать столь чудесный урожай, и попросила помощи у соседа – трудолюбивого холостого парня.

– Конечно, помогу, – согласился парень и в поте лица убрал с огорода урожай в закрома.

В благодарность за работу налила старуха помощнику стакан самогона. Выпил парень самогон и охотно закусил сладким огурчиком и помидорчиком. Потом выпил ещё стакан самогона и остался у старухи ночевать. Вот с того дня пошла у него не жизнь, а сплошная пьянка. Каждый день он пил самогон стаканами да сытно закусывал дарами огорода. Пил, закусывал и постепенно старел.

Старуха заприметила перемену в парне, и зеркала в доме попрятала. Да, парню было на зеркала плевать – самогона и закуски было вдоволь, да и секс порой у него со старухой случался. В общем, жил парень не тужил и старость свою не замечал.

А когда выпал первый снег, парень-старик внезапно захворал тяжко и через день умер. Но старуха не расстроилась. Сожгла в печи она труп своего сожителя, а весной пеплом его и золой удобрила огород.

Ну, а поспел на грядках чудесный урожай, старуха с бутылкой самогона, с огурчиком и с помидорчиком отправилась в соседнюю деревню искать себе помощника по хозяйству.

КОСТОЧКА ПЕРСИКА

Звёзды без луны появились на небе. Фиксинов остановил и заглушил мотоцикл в нескольких метрах перед входом двухэтажной гостиницы с круглым окном на треугольном фронтоне.

– Милости просим к нам! Я – портье! – появившись из гостиницы через крутящуюся стеклянную дверь, объявил худой, длинноногий мужчина с чёрными усиками на узком лице. Его острый подбородок касался чёрного галстука. Брусничного цвета смокинг слегка искрился в свете уличного фонаря.

– Хочу номер на ночь, – сказал Фиксинов и поставил мотоцикл на боковую подножку.

– Прошу. Мы только открылись перед вашим приездом, – пригласил портье и прошагал в гостиницу.

Фиксинов убрал ключ зажигания в нагрудный карман кожаной куртки и увидел замарашку. Мешковатое платье не прикрывало колени её босых ног с множеством ссадин и синяков. На голове её короткие волосы походили на дурной парик цвета пакли.

На миг Фиксинов вообразил, что это пугало, сбежавшее из атакованного птицами огорода.

– Мужчина, меня кличут Магной. Мужчина, возьми меня на ночь. Я супер опытная в сексе, – сказала замарашка, и из её миндалевидных глаз вытекло по слезинке.

Фиксинов отмахнулся, вошёл в холл гостиницы, приблизился к стойке портье и спросил:

– Сколько стоит номер?!

– Бесплатно, – ответил портье. – Сегодня в гостинице произойдут события, которые нельзя оценить никакими деньгами, – и положил на стойку ключ с металлическим брелоком. – Второй этаж. Номер восемь.

Фиксинов вопросительно посмотрел на массивную дверь в стене справа от стойки.

– Там ресторан с отличной кухней. Шеф-повар стажировался в Париже, – сообщил портье. – Сегодня в ресторане всё бесплатно.

– Благодарю вас, – Фиксинов прихватил ключ от номера, зашёл в ресторан, присел за столик и сделал заказ.

Через несколько минут официант принёс и поставил на столик вазу с фруктами, а потом тарелку с шашлыком и кувшин с виноградным соком.

Фиксинов коснулся вилкой и ножом кусочка жареной баранины.

– Такой симпатичный мужчина, а ешь мертвечину, – упрекнула красавица в форме полицейского. Её короткие светлые волосы прикрывала пилотка.

– За это я буду арестован? – сыронизировал Фиксинов и располовинил ножом кусочек сочного мяса.

– Нет. Возьму только это, – сказала красавица, схватила персик из вазы и спрятала за спину. – Я – Магна.

– Такое же имя, как у замарашки у входа в гостиницу, – прожевав и проглотив кусочек сочной баранины, произнёс Фиксинов.

– Я не из полиции, – сказала красавица. – В этом городке я снималась в порнофильме. Я, как подруга главной героини, ловила, арестовывала и насиловала наркоманов. Чтобы в кадре я была жестокой, раскованной и жаркой, мне кололи героин. Через неделю, ничего мне не заплатив, съёмочная группа исчезла.

– Ты выглядишь прекрасно, – похвалил Фиксинов. – Я хочу узнать тебя в постели.

– Никакой постели! Срочно уезжай из городка! – жёстко потребовала красавица. – Иначе тебя убьют!

– За что?! – встревожился Фиксинов, тыкая и не попадая вилкой в кусочек баранины.

– В этом городке ты на мотоцикле собьёшь на смерть девочку и мальчика, – сказала красавица и растворилась в воздухе.

– Какого мальчика?! Какую девочку?! – рассердился Фиксинов, испытал отвращение к еде, кинул вилку и нож на столик и покинул ресторан.

– Желаю покойной ночи! – крикнул портье, возвышаясь за стойкой.

– И вам того же! – ответил Фиксинов и поднялся по лестнице на второй этаж.

В номере своём он задёрнул шторой окно, включил торшер и развалился в глубоком кресле.

– Добрый вечер, – толстая горничная с грушевидной фигурой внесла в номер и установила перед окном алюминиевую стремянку, грузно забралась к потолку, отцепила от карниза и бросила на пол штору.

– Зачем вы сняли штору? – встревожился Фиксинов.

– Так надо, – ответила горничная, вместе со стремянкой упала на штору и замерла.

На улице раздался выстрел. Пуля попала в стену над головой Фиксинова, и он выскочил из номера, сбежал по лестнице и столкнулся с портье, вошедшим с улицы в холл.

– Магна ела персик, подавилась косточкой и задохнулась, – потирая ладонью острый подбородок, посокрушался портье, встал за стойку, вытащил из выдвижного ящика стола и поднял над головой красочный журнал. – Вот какой Магна была до съёмок порнухи в нашем городке!

– К чёрту Магну. Меня хотят убить. Помогите мне, – воскликнул Фиксинов и уставился безумным взглядом на глянцевый портрет красавицы, с которой недавно разговаривал в ресторане.

– Да, сейчас я тебя убью! – портье швырнул журнал на пол, снял с крюка на стене помповое ружьё. – Иначе ты мотоциклом собьёшь насмерть моего сына и его подругу!

– Нет, я убью его! – войдя с улицы в холл, заявил официант и щёлкнул затвором снайперской винтовки. – Иначе он мотоциклом собьёт насмерть мою дочку и её друга! И у меня никогда не будет внука и внучки!

– Нет, я убью его! Моё будущее горе огромней твоего! – прокричал портье.

– Нет, моё будущее горе огромней твоего! – возразил официант.

– Нет, моё! – портье бросил на пол ружьё и кинулся с кулаками на официанта.

Официант увернулся, уронил винтовку и замахал кулаками тоже.

Не помня себя, Фиксинов выбежал на улицу, перескочил через труп замарашки и уехал на мотоцикле в родной городок.

На следующий день он продал мотоцикл и больше никогда и никуда не путешествовал.

ЧЕРЁМУХОВЫЙ САМОГОН

Стая галок прервала круговой полёт и уселась на стропила купола кирпичной церкви без внутреннего убранства. На церковном кладбище четверо мужчин в одинаковых спецовках опустили на верёвках гроб в могилу и лопатами засыпали могилу суглинком. Женщина средних лет достала из хозяйственной сумки трехлитровую банку самогона. Пользуясь по очереди одним стаканом, землекопы выпили по двести грамм фиолетовой жидкости, взяли лопаты, прошли по тропинке между могил на шоссе, забрались в маленький автобус, стоявший рядом с красным внедорожником, и уехали. Возле свежего могильного холмика остались двое мужчин и женщина – родственники похороненного Тихона Дружнова.

Дочь усопшего – Ольга плеснула из банки самогон в стакан и предложила русоволосому мужчине с круглым озабоченным лицом:

– Выпей, Нестор. Пусть папе нашему земля будет пухом.

– Не буду. Я за рулем, – отказался Нестор Дружнов.

Ольга протянула стакан с самогоном своему мужу, коренастому очкарику.

– И я не буду, – отказался недовольно очкарик. – Твой отец корку хлеба не давал мне, когда я приезжал проведать его в деревне. А у нас в гостях он жрал за троих, пил свой черёмуховым самогоном и всё учил меня, как жить.

– Ваня, прекрати, мне не приятны твои слова, – запретила Ольга и обратилась жалостливо к брату: – Нестор, выпей. За упокой души папы.

– Сама пей, – буркнул Нестор.

– Мне нельзя. У меня печень больная, – соврала Ольга. Перед смертью отец признался ей, что его жена – её мать – сдохла в мучениях от стакана черёмухового самогона.

– Сказал: я пить не буду, – заупрямился Нестор. – Когда я пацаном жил с папашкой в деревне и работал на пилораме, папашка отнимал у меня весь заработок. После армии я зажил в городе, так папашка приехал ко мне за деньгами. Я отказал, он с клюкой кинулся на меня, получил по шее и укатил в деревню.

– Папа дал тебе жизнь, – рассердилась Ольга. – Ты обязан выпить за упокой его души.

– Ладно, – Нестор выпил стакан самогона. Поперхнулся. Коротко откашлялся. Уронил стакан на могильный холм и ощутил, что земля под ногами сильно качается. Опять поперхнулся, добежал до шоссе, забрался во внедорожник, завёл мотор, включил пониженную передачу, крутанул руль и скатился на кладбище.

Ольга с мужем отбежали к стене церкви. Стая галок закружила над стропилами купола.

Нестор вообразил, что труп отца вылезает из земли, несколько раз переехал родительскую могилу и потерял сознание.

Ольга с мужем подбежали к заляпанному глиной внедорожнику и перетащили бесчувственного Савелия на заднее кресло. За руль уселся муж Ольги. Внедорожник по своей колее выехал на шоссе и метров через сто промчались мимо маленького автобуса с похоронной командой. Автобус стоял на обочине, из разбитых окон его торчали землекопы с окровавленными лицами. Водитель автобуса сидел на асфальте у переднего колеса, насвистывал адажио Альбиони, смотрел на угасающий закат и вспоминал, как землекопы дрались между собой и кричали:

– Ты кто такой?!

– А ты кто такой?!

– Ты зачем живёшь?!

– А ты зачем живёшь?!

ГИБЛОЕ МЕСТО

1

Из низких облаков, гонимых слабым северным ветром, накрапывал дождик. Иван Сапфиров стоял на усыпанном опавшей листвой крыльце старой избы, которая вросла по окна в землю. Обнажённые раскидистые ветви яблони не мешали ему видеть красную черепичную крышу кирпичного особняка за высоким забором из зелёного профнастила. Чем дольше Иван Сапфиров смотрел на крышу, тем острее чувствовал своё ничтожество, ничтожество своей избы, никчёмность своей почти семидесятилетней жизни. Если бы кто-то сказал ему пятьдесят лет назад: «Ваня, ты стариком с непокрытой седой головой будешь мокнуть под холодным дождём на кривом крылечке дедовской избы», – он посмеялся бы над предсказателем. В молодости он верил, что свою старость встретит с женой, с детьми и с внуками в добротном и полном достатка доме. Верил крепко, но почему-то ничего не получилось ни с семьей, ни с домом, ни с достатком.

Теперь в убогой избе его лежит на кровати у печки мать – почти столетняя старушка – и просит слабым голоском сухарик. Но в избе со вчерашнего дня еды нет; и пенсию почему-то уже второй день Дарья-почтальонша не приносит. Были бы деньги, Иван Сапфиров сходил бы через овраг, лесом по краю болотца в посёлок и купил бы хлеба, крупы, консервы разные. Но денег не было, как не было в этом году урожая на огороде.

…Минувшее лето выдалось знойным, засушливым. Лишь однажды в июле случилась короткая гроза – и все: до нынешнего осеннего дождика ни капли не упало с небес на окрестности. О поливе грядок пришлось забыть – воды в колодце возле избы едва хватало на приготовление каши, щей и чая.

Зато по соседству, на участке, где строился кирпичный дом, рабочие пробурили скважину, поставили насос, выкопали и заполнили водой прудик. Рабочие из Средней Азии не поняли Ивана Сапфирова, когда он с пустым ведром подошёл к ним и попросил воды для полива огуречных грядок.

– Воды не дам! – возникнув из беседки рядом с прудиком, сказал хозяин дома – плотный средних лет блондин в красном кимоно, с бутылкой пива в руке. – Продай, старик, мне свою халупу с землей, и тебе вода не будет нужна. Я хорошо заплачу. Квартирку себе купишь.

– Не продам, – промямлил Иван Сапфиров. – Мой отец и дед родились и жили в этой избе.

– Эй, уберите старого идиота с моей земли! – глотнув пива и басовито рыгнув, приказал блондин рабочим, которые укладывали у штабеля половые доски.

Парни немедленно схватили оторопевшего Сапфирова за руки и за ноги, вынесли с участка через распахнутые въездные ворота и бросили у завалинки под окнами избы…

Иван Сапфиров погладил ладонью мокрые волосы, спустился по шатающимся ступенькам крыльца и решительно прошагал по опавшей яблоневой листве к сараю. Отворил скрипучую дверь и взял сачок на жердине. Вчера Иван Сапфиров видел через щёлку в заборе, как рабочие запустили в прудик полукилограммовых карасей, а ночью блондин куда-то уехал вместе с рабочими. Теперь на участке и в доме явно никого не было.

Иван Сапфиров снял с крюка в стене сарая и надел синий клеенчатый плащ, на голову заношенный шлем танкиста и с сачком в руке пошагал вдоль забора, удаляясь от избы и от кирпичного дома, чтобы получилось – это кто-то из леса явился к прудику и умыкнул пару карасей.

2

К распахнутым воротам в заборе из профнастила подъехал грязный внедорожник. Из него вылез Прохор Кадьяк в спортивной форме и грузно прошагал в кирпичный дом. Не задержавшись в гостиной, он прошёл на кухню, к окну, и посмотрел с печалью на круглом лице, как мелкий дождь молчит плитки дорожки от дома до прудика с беседкой.

Осень. Вчера ещё на участке вкалывали четверо строителей родом из какой-то среднеазиатской республики, а ночью он отвёз их по лесной дороге за полусотню километров на шоссе. Там он заплатил им за уложенную вокруг дома тротуарную плитку и пожал руки. Строители, радостно и шумно переговариваясь, двинулись к городу, мерцавшему рекламными вывесками на крышах домов. Прохор Кадьяк из снайперской винтовки с прицелом ночного видения прикончил всю четвёрку, вернул из её карманов в карман своей куртки деньги, трупы скинул в кювет, облил обильно бензином и сжёг. Прежде он подобным образом избавился от каменщиков и плотников, когда они возвели ему кирпичный дом, и от землекопов, когда они вырыли пруд.

Осень. Одиноко. Прохор Кадьяк достал из холодильника бутылку водки и жестяную баночку чёрной икры. Откупорив водку и сняв с баночки икры крышку, он из горлышка выпил полбутылки и закусил икрой с лезвия охотничьего ножа, взятого со стола.

Одиноко. Дождь. Осень. Прохор Кадьяк уставился мрачным взглядом на пелену низких облаков, глотнул водки из бутылки и решил покормить карасей, число которых совпадало с числом убитых им людей. «Завтра куплю и выпущу в пруд ещё четыре штуки», – подумал он, грузно прошёл в кладовку, зачерпнул мерным ведёрком комбикорм из мешка, прихватил зонт и протопал через кухню под дождь.

3

Опутанный водорослями полукилограммовый карась изгибался и бился в сачке. Довольный Иван Сапфиров положил добычу у ног и присел на корточки. Теперь будет супчик для матери!

– Что же ты, козлина страшная, чужое хапаешь?! – ударив ногой старику ниже спины, грозно спросил Прохор Кадьяк. – Тебя разве в школе этому учили?!

– Пенсию не принесли. Есть нечего, – пожаловался Сапфиров. – Мать голодная лежит.

– Продай мне свою халупу с землей, купишь матери хлебушка и тортик, – сказал Прохор Кадьяк.

– Нельзя продавать мне избу. В ней дед мой и отец мой жили, – затянул Сапфиров.

– Тогда верни карася в пруд, – приказал Прохор Кадьяк, опустил ведёрко с комбикормом на плитку дорожки, поднял старика за воротник плаща и поставил на ноги.

Струйка дождевой воды скатилась с зонта и упала на шлем танкиста.

«Ванюша, я есть хочу. Ванюша, дай сухарик», – вспомнил Сапфиров тихую просьбу матери, врезался плечом в бок блондина, сунул карася за пазуху, и кинулся к лазу под забором.

От неожиданного толчка Прохор Кадьяк вместе с зонтом рухнул в прудик и поднял брызги и волны. Отпустив зонт, он тюленем выбрался из воды и увидел, как вор карася юркнул в канавку под листом забора. «Надо догнать вора и засунуть карася ему в беззубый рот», – почувствовав охотничий азарт, решил он и кинулся к лазу под забором.

Иван Сапфиров уже перебежал мелкий овраг и по тропинке устремился в посёлок за лесом. Там, в посёлке, люди, – они защитят его от хозяина кирпичного дома. Там, в посёлке, он возьмёт у Дарьи-почтальона свою и матери пенсию и бросит деньги за карася в круглую харю хозяина кирпичного дома. Там, в посёлке, он на пенсию купит продукты, вернётся к матери и приготовит обед.

4

Несколько раз падая, Прохор Кадьяк преодолел овраг, увидел, как синий плащ мелькает среди стволов, и погнался за ним. И сразу под его кроссовками зачавкала земля. Ерунда! Синий плащ опять мелькнул впереди, только чуть левее! Вот островок твёрдой земли с кривой берёзкой. Один жёлтый листик мокнет под дождём на её макушке.

Прохор Кадьяк метнулся вперёд, споткнулся о кучу листвы и больно стукнулся головой обо что-то твёрдое. Впереди, у кромки островка узкая полоска воды рябилась от дождя.

Прохор Кадьяк шевельнул ногой, но невидимая преграда не дала шагнуть вперёд. Ещё и ещё он посылал ногу вперёд, но она натыкалась на твёрдую, невидимую преграду.

– Слава Богу! Я спасена! – из кучи листвы поднялась Дарья Мумулина – местный почтальон – русоволосая молодуха в чёрной куртке, в чёрных кожаных сапожках.

… Сегодня утром, Дарья Мумулина понесла пенсию сыну и матери Сапфировым. Она бы сделала это вчера; но вчера она встретила Николая Зубешкина, который приехал в посёлок проведать свою бабушку. Встретила и зашла к нему в гости. Бабушка Николая выставила на стол угощение, трехлитровую банку красного домашнего вина и ушла посплетничать к соседке. Дарья и Николай выпили по стаканчику вина и, прихватив банку с вином, поднялись на чердак. Два года назад они уже пили на чердаке вино, а потом играли в мужа и жену. Через день Николай с родителями уехал жить в город. Через девять месяцев Дарья родила мальчика. Родила в далёкой деревне, у местной повитухи, и сразу задушила малыша и закопала в лесу. Мать Дарьи, когда узнала о судьбе внука, долго плакала и причитала: «Теперь, дочка, не ходи на болото клюкву рвать. Сказывают люди, есть там гиблое место. Попадёт на это место душегуб и сгинет». С тех пор болото Дарья обходила, а вот сегодня – нет. Сегодня она спешила отнести пенсию Сапфировым и прыгнуть в объятья Николая Зубешкина, с которым, как и два года назад, всю ночь на чердаке пила вино и играла роль жены…

Прохор Кадьяк оттолкнул Дарью и заметался по островку, но везде была невидимая стена – гладкая, как оконное стекло, и несокрушимая, хоть он колотил по ней руками и ногами. Долго, но безуспешно он колотил, а потом прислонился спиной к берёзке и впал в прострацию.

Дарья Мумулина присела у ног Прохора Кадьяка и тихонько запричитала:

– Дура, я – дура последняя. Забыла я о гиблом месте. Сгинем мы здесь оба, сгинем.

5

Перед посёлком тропку сменила щебёночная дорога с большими и маленькими лужами. Карась за пазухой давно не трепыхался. Иван Сапфиров почувствовал, что запарился, сдернул с головы шлем и сменил бег на спокойный шаг. Почта находились на первом этаже красного дома на центральной площади, рядом с фельдшерским пунктом.

– Сапфиров, куда девал Дашу-почтальона?! – выйдя на крылечко блочного домика под шиферной крышей, крикнул Макалин – крупный старик в коричневой жилетке поверх синей рубашки. – У неё наша пенсия!

– Сам её ищу! – отозвался враждебно Иван Сапфиров. Десять лет назад его жена – Нина – устала от жизни в одной избе со свекровью и переселилась в дом Макалина.

– Рано утром она пробежала с сумкой мимо моего дома к лесу! – объявил Макалин. – В лесу только ты с матерью живёшь!

– Ваня, зайди на чай! – выйдя из-за спины Макалина, пригласила Нина – статная седая женщина.

Иван Сапфиров махнул рукой, развернулся и зашагал к лесу.

– Был Ванька лешим, лешим и остался, – печально констатировала Нина и увела мужа с крыльца.

Дождь прекратился. Ветер разорвал пелену облаков на полоски, и одну из них закат окрасил в красно-бордовые тона. С севера заметно потянуло холодом.

Иван Сапфиров устало прошагал по тропе, огибавшей болото, перешёл через овражек и у своей избы оказался, когда кое-где на небе засверкали звёзды.

Старушка услышала сына шаги в сенях, проснулась и прошептала:

– Ванюша, сухарик, дай мне сухарик.

– Мама, я сейчас рыбный супчик сварю. Потерпи, мама. Я сейчас, – пообещал Иван Сапфиров. Растопив печку, он почистил и бросил карася в чугунок с водой и ухватом подвинул близко к горящим поленьям.

Когда суп сварился, Иван Сапфиров половником разлил его по тарелкам. Одну он оставил на загнетке, а с другой подошёл к кровати матери и присел на табуретку. Аккуратно из деревянной ложечки он покормил мать и бульоном и мясом карася, тщательно выбирая косточки, осторожно тряпицей вытирая ввалившиеся губы и морщинистый подбородок.

Насытившись, старушка блаженно простонала и умерла. Тогда при свете догоравшего в печи огня Иван Сапфиров съел свою порцию рыбного супа, зажёг керосиновую лампу и пошёл в сени мастерить гроб из давно приготовленных досок.

6

– Я – почтальон. Меня обязательно будут искать, – прервав стенания, сказала Дарья Мумукина и раскрыла почтальонскую сумку с пенсией супругов Макалиных, сына и матери Сапфировых.

Прохор Кадьяк взглянул на тонкую пачку рублей, определил на глазок сумму и заверил с горечью:

– Из-за этой мелочевки никто тебя искать не будет. Таких бабок мне на приличные носки не хватило бы.

Дарья Мумукина обречённо свесила голову между широко раздвинутых коленок, накрыла ладонями соломинку и жёлтый берёзой листик, спрятавшийся в спутанных волосах на затылке.

– Тогда мы умрём здесь, – объявила она траурным тоном.

– Заткнись! – взревел Прохор Кадьяк и вновь кулаками, ногами, головой атаковал невидимую преграду. Напрасно – преграда устояла, а он разбил себе до крови костяшки пальцев, а на лбу рассёк кожу и набил здоровенную шишку.

Ветер разогнал низкую облачность. Закат окрасил несколько облачков в ядовито красный цвет. Заметно похолодало. Сухая полёгшая трава покрылась инеем. Из леса на болото выбежала стая крупных бездомных собак. Брошенные людьми, одичавшие собаки рыскали по осеннему лесу в поисках пищи. Стая вытянулась в цепь и окружила островок. От слюнявых оскалов, от голодных взглядов и тощих собачьих тел веяло смертью.

– Это наша погибель, – стуча зубами от холода и от страха, сказала Дарья и зарылась в кучу опавшей листвы.

Внимательно посмотрев на собак, Прохор Кадьяк почувствовал спазм в желудке. Снайперская винтовка остались в салоне внедорожника, и он признал себя никчёмной букашкой, которую вот-вот раздавит сапог судьбы.

Стая тем временем неумолимо сужала круг. Лютая злоба на людей придала собакам отвагу и силу. Едва закат погас, они без лая набросилась на мужчину и женщину, и звёзды с молодым месяцем увидели мучительную смерть человеческую. Даже почтовую сумку с пенсионными деньгами собачьи зубы разодрали в клочья.

Но после пожирания человеческой плоти собаки не покинули островок. Невидимая непреодолимая преграда остановила их. Тогда, взбесившись от замкнутого пространства и крови, собаки перегрызлись до смерти, а из появившейся с севера огромной тучи обрушился многочасовой снегопад.

Наутро все следы трагедии скрылись под глубоким чистым снегом.

ОЗЕРЦО «ТЁМНОЕ»

– Ау! Есть кто живой?! – задорно крикнул в сторону избы с резными наличниками молодой Красавец в строгом костюме и обнял за талию Красавицу в свадебном платье.

Из избы появилась худая старушка в сером длинном сарафане и лебедушкой проплыла по тропинке к калитке, которую, как и забор из штакетника, обвивал цветущий дикий виноград.

– Здравствуйте, бабушка, – приветливо сказала Красавица.

– Здравствуйте, – сердечно откликнулась старушка.

– Бабушка, скажите, пожалуйста, как пройти к озерцу Тёмное? – спросил Красавец.

– Откуда вы узнали про Тёмное? – поинтересовалась старушка.

– Сотрудница ЗАГСА нам рассказала об озерце Тёмное и посоветовала съездить к нему перед регистрацией брака. И про дом твой рассказала, и сказала, что ты покажешь дорогу к озерцу Тёмное, – поведала Красавица, лучезарно улыбаясь.

На шоссе, неподалеку от избы, стояли машины, украшенные разноцветными воздушными шариками и яркими цветными лентами.

Старушка покривила бескровные губы и спросила:

– Вы не боитесь, что Тёмное вам покажет?

– Не боимся, бабушка. Мы любим друг друга, – сказал Красавец.

– Мы любим друг друга, – подтвердила Красавица.

Старушка рукой указала на лес за избой и пояснила:

– Идите по тропинке, на которой стоите, она приведёт вас к родничку, от него по ручейку вы и попадёте к Тёмному.

– Спасибо, бабушка, – поблагодарила Красавица и Красавец и двинулись по тропинке, весело посмеиваясь.

Старушка уплыла лебёдушкой в избу и притворила за собой дверь.

Действительно, тропинка, повторяя изгибы лесного шустрого ручейка, привела Красавца и Красавицу к озерцу, похожему на воронку от мощного взрыва, который выбросил на берег несколько валунов, размером с голову взрослого слона. На севере в озерцо втекал ручеёк, а на юге ручеёк вытекал. С запада к озерку подступал светлый берёзовый лес, а с востока мрачный сосновый. Темноватая вода в озерке была настолько прозрачная, что на дне были видны какие-то серебристые кругляшки, похожие на монетки.

Красавец и Красавица осторожно подошли к озерцу, наклонились, уставились взглядами на воду.

– Нашей свадьбы не будет, – прошептала Красавица испуганно. Она видела в темноватой воде только своё отражение.

– Не может быть такого, – брякнул Красавец. В воде озерка он видел только своё отражение.

– Озерцо даёт знать, что мы не созданы друг для друга, – выпрямившись и отшагнув от воды, заявила Красавица.

– Нет, мы созданы друг для друга! – возразил Красавец и приблизил лицо к лицу Красавицы, мокрому от слёз. – Я люблю тебя.

– Вспомни, сотрудница ЗАГСА говорила, – всхлипнув, воскликнула Красавица, – не будет счастья в браке, если невеста не увидит в Тёмном отражение жениха, а жених не увидит отражение невесты.

– Наплевать на сотрудницу! Наплевать на озерцо! – вскипел Красавец. – Мы любим друг друга! Мы созданы друг для друга!

– Я не уверена, – Красавица вытирая белым ажурным платочком следы слёз на припудренных щеках. – Я не видела твоё отражения. Семья наша не будет счастливой.

– Озерцо врёт!

– Я ему верю!

– Озерцо врёт!

– Зачем ему врать?!

– Дура, – процедил Красавец.

– Вот ты меня и дурой назвал, а говорил, что я твоё счастье, – упрекнула Красавица и платочком закрыла заплаканные глаза.

– Да, ты – моё счастье, – заверил Красавец. – Я люблю тебя, но не такую замороченную глупыми приметами.

– Вот ты уже командуешь, во что мне не верить, что мне делать, что мне говорить. Такой муж мне не нужен! – выдала Красавица и устремилась по тропинке, которой пришла к озерцу.

– А мне такая глупая жена не нужна! – воскликнул Красавец и зашагал той же тропкой.

Красавец и Красавица вернулись к свадебному кортежу и на глазах изумлённых родственников и гостей сорвали с машин пёстрые ленты и разноцветные шары, которые порыв ветра куда-то унёс. Потом Красавец сел в одну машину, Красавица села в другую – кортеж развернулся и умчался прочь.

Вскоре на шоссе появился и остановился другой свадебный кортеж. Из головной его машины вылез Жених и Невеста, и направились по тропинке к избе с резными наличниками, примостившейся на краю леса.

АВАРИЙНЫЙ ПЕРЕКРЁСТОК

С наступлением весны Старик пристрастился из окна своей квартиры наблюдать за нерегулируемым перекрёстком трёх улиц. На перекрёстке ежедневно сталкивался автомобиль с автомобилем. Каждый раз к месту трагедии приезжала с включенной сиреной «скорая помощь», эвакуатор и несколько автомашин ГИБДД. Так с неизменным пугающим постоянством продолжалось изо дня в день, изо дня в день. Старик любил людей, но не знал, как помещать торжеству смерти над жизнью.

Но однажды Старик, стоя летним солнечным днём у окна, заметил, как из безоблачной синевы появилась огромная стая летучих мышей, от которой на перекрёсток опустился глубокая темень. В это время водитель грузовика, мчавшегося по улице, потерял ориентацию в пространстве, и грузовик врезался в борт автобуса. Раздался: грохот, скрежет металла, звон разбитых стекол. Автобус завалился набок. Раненые люди завопили о помощи, а летучие мыши растворились в небесной выси.

Вот тогда Старик понял, что в авариях на перекрёстке трёх улиц виноваты летучие мыши, и достал из сейфа охотничье ружьё и сумку с патронами.

На следующий день Старик с заряженным ружьём встал у открытого окна. Ждать ему пришлось недолго. Стая летучих мышей появилась из-за хилого облачка и затемнила перекрёсток. Старик вскинул ружьё и выстрелил из двух стволов по крылатым пособникам смерти. Мелкая дробь малозаметно уменьшила количество летучих тварей. Старик перезарядил ружье и выстрелил, перезарядил и выстрелил, перезарядил и выстрелил. Летучие мыши, поражённые дробью, превращались в капсулы, похожие на зрелые семечки подсолнуха, падали и рассыпались по мостовой. Колеса автомобилей вдавливали капсулы в асфальт.

Возле дома старика быстро собралась толпа зевак, а потом подкатили полицейские на патрульных машинах. Стаю летучих мышей никто из них не видел, и все гадали: почему жилец пятого этажа стреляет и стреляет в небеса?

Израсходовав патроны из сумки, Старик выбросил ружьё в окно, вышел из квартиры и сдался полицейским.

Служители закона надели на покладистого стрелка наручники, и отвезли в отделение полиции. Там Старик несколько раз и одинаково объяснил молодому следователю причину своей стрельбы из ружья. Следователь не поверил услышанному рассказу и позвонил в «Скорую помощь». За это Старик ударил следователя ногой в пах…

Когда врач психиатр и санитары вошли в кабинет следователя, они увидели на полу изрешечённое пулями тело старика, над которым плакал молодой следователь с пистолетом в руке.

С тех пор перекрёсток трёх улиц безаварийный.

ПОСЛЕДНЕЕ МОСКОВСКОЕ ПРИВИДЕНИЕ

Недалеко от центра Москвы, в трёхэтажном кирпичном доме, размещались апартаменты нескольких государственных организаций, и проживало с незапамятных времён Привидение.

Днём Привидение спало в самом тёмном углу чердака, а ночью бродило по чиновничьим кабинетам, скрипело дверцами дубовых шкафов, останавливало маятники напольных часов, опрокидывало стулья, сбрасывало бумаги с письменных столов. Но перед рассветом Привидение наводило порядок, возвращалось на чердак и засыпало в углу, в норке под куском пыльной фанеры.

Так продолжалось из года в год; и никто не знал, что в доме живет Привидение.

Но недавно крепкий старинный дом приглянулся богатым москвичам. Все организации выехали из него, а строители сломали межкомнатные перегородки и возвели новые, сменили трубы водоснабжения и канализации, вставили новые окна и двери. При этом строители так ужасно шумели, что Привидение плохо спало днём, ночью хандрило на чердаке, но не покидало обожаемый старый дом. Привидение знало, что создаваемые людьми неудобства всегда когда-нибудь заканчиваются.

И вот свершилось! Сделав на каждом этаже вместо множества кабинетов одну квартиру, строители уехали на другой объект, а в квартиру на третьем этаже вселилась молодая семейная пара.

Ночью Привидение обнаружило спящих в разных комнатах мужа и жену и вошло в их сны.

Оказалось, во сне жена на красном автомобиле преследовала мужа по улицам среди небоскребов, сбивала и давила его на каждом перекрёстке. А молодой муж во сне стоял в лодке посередине громадного озера и бил веслом жену, когда она выныривала из воды.

Привидение прогнало жуткие сны, создало и подарило новые сны молодым супругам.

Муж увидел во сне жену, прикованную цепью к огромному валуну, а рядом льва с раскрытой пастью. Муж убил льва золотым мечом, разрубил цепи и освободил жену.

В это же время жене приснилось, как косматый дикарь приковал её к валуну и исчез. Затем появился злобный лев с зубастой пастью, но из-за валуна выскочил муж и золотым мечом отсёк гадкому зверю голову. Потом муж перерубил оковы.

Тотчас реальный муж вошёл в спальню реальной жены и повинился:

– Дорогая, прости меня! Я поступил по-свински, когда вечером отказался пойти с тобой в театр. Прости меня, дорогая!

– И ты прости меня, что я накричала на тебя, когда ты разорвал театральные билеты! – сердечно воскликнула жена. – Прости меня за грубые слова, за царапины на твоём лице!

– Я хочу тебя, – прошептал муж.

– Иди ко мне, – пригласила жена и сбросила одеяло на пол.

Умилившись примирению супругов, Привидение пробралось на чердак и безмятежно заснуло.

*****

Следующей ночью Привидение обнаружило, что муж и жена опять спят в разных комнатах, проникло в сны супругов и увидело, что жена стоит на песчаном пригорке и смеётся, наблюдая, как гигантские муравьи объедают голого мужа до костей. В это время мужу снилось, как он плескает из кувшина кипящее масло на голову жене, которая сидит на толстом колу.

Привидение поднатужилось и извлекло мужа с кувшином из сна.

– Зачем ты помешало мне?! – разозлился он. – У меня масло остывает.

– Объясни мне, пожалуйста, – попросило Привидение. – Почему ты так жесток к жене?

– Сегодня я опять не пошёл с ней в театр – задержался на вечеринке сотрудников фирмы, в которой я работаю управляющим, – поведал герой сна. – В качестве компенсации за театр я купил жене шикарный букет чайных роз. Но она выбросила розы в мусорное ведро и принялась орать о своей загубленной жизни из-за отсутствия в ней искусства. Она так орала, что я захотел размазать её по стенке. Но если я подниму руку на жену, тесть выгонит меня из фирмы и из этой квартиры, ведь они принадлежат ему.

Привидение вздохнуло, прошло сквозь стену и спросило у женщины из сна:

– Почему ты любуешься, как твоего мужа поедают муравьи?

– Я ненавижу его! – прокричала нереальная женщина. – Я весь день мечтала о театре, а он пришел «под градусом», приволок цветы. Цветы мне не нужны. Я люблю смотреть спектакли, бродить в антракте среди зрителей в фае и обсуждать игру актеров. Я бы с удовольствием развелась с мужем. Он – скучный и далекий от искусства человек. Но я боюсь его. Он обещал убить меня, если я уйду от него.

– Почему тогда ты вышла за него замуж? – спросило Привидение.

– Я была любовницей начинающего актера. Отец узнал об этом, нанял бандитов. Они покалечили актера, а отец выдал меня за сотрудника своей фирмы.

– Несчастные люди, – сказало Привидение и сотворило супругам общий сон, в котором они обнажёнными танцевали в средневековом замке. Потом реальный муж и жена проснулись, встретились и страстно занялись любовью на полу в гостиной.

– Вот и славно, – заключило Привидение, переместилось на чердак и крепко заснуло в своей норке под листом фанеры.

Чуть позже из-за замыкания в электропроводке на чердаке загорелся бумажный мусор, скопившийся со времён, когда дом был занят государственными учреждениями. Пламя быстро распространилось по чердаку. От жара Привидение проснулось, испугалось гибели от огня и выскочило на крышу. Но перелететь на соседнее здание не успело. Восходящее солнце пронзило и уничтожило Привидение.

Примчавшиеся на шумных машинах мчсники быстро справились с пожаром на чердаке, и спавшие в объятьях друг друга супруги не пострадали.

*****

Через сутки после гибели Привидения трагедия произошла в старинном доме. Молодой муж поссорился с женой, воткнул кухонный нож в её сердце, потом испугался заявившегося в гости тестя, выпрыгнул из окна и раскол голову о крышку канализационного колодца.